Г
Сборник статей в честь Т. Н. Джаксон
Университет Дмитрия Пожарского
ВИСЫ ДРУЖБЫ
Сборник статей в честь
Татьяны Николаевны Джаксон
RUSSIAN ACADEMY OF SCIENCES
INSTITUTE OF WORLD HISTORY
Dmitriy Pozharskiy University
STANZAS OF FRIENDSHIP
Studies in Honour of
Tatjana N. Jackson
Edited by:
Natalja Yu. Gvozdetskaja, Irina G. Konovalova, Elena A. Melnikova,
Alexandr V. Podossinov
Moscow
Dmitriy Pozharskiy University
2011
российская академия наук
ИНСТИТУТ ВСЕОБЩЕЙ ИСТОРИИ РАН
Университет Дмитрия Пожарского
ВИСЫ ДРУЖБЫ
Сборник статей в честь
Татьяны Николаевны Джаксон
Под редакцией:
Н. Ю. Гвоздецкой, И. Г. Коноваловой, Е. А. Мельниковой,
А. В. Подосинова
Москва
Университет Дмитрия Пожарского
2011
УДК 930.85
ББК 63.3(0)32+63.4
В53
Подготовлено к печати и издано по решению Ученого совета
Университета Дмитрия Пожарского
В53 Висы дружбы: Сборник статей в честь Т.Н. Джаксон /
Под ред. Н.Ю. Гвоздецкой, И.Г. Коноваловой, Е.А. Мельниковой,
А.В. Подосинова. - М.: Русский Фонд Содействия Образованию и
Науке, 2011.-520 с.
ISBN 978-5-91244-053-3
Сборником статей «Висы дружбы» отмечают юбилей доктора
исторических наук, ведущего научного сотрудника Института всеоб-
щей истории РАН Татьяны Николаевны Джаксон ее друзья и колле-
ги. Статьи российских и зарубежных ученых посвящены широкому
спектру сюжетов, близких научным интересам юбиляра - известного
исследователя исландских саг, древнескандинавских географических
представлений и русско-скандинавских отношений эпохи средневе-
ковья.
Книга будет интересна медиевистам, историкам России и Север-
ной Европы, филологам и этнографам - всем, интересующимся ран-
ней историей нашей страны и ее северных соседей.
© Гвоздецкая Н. Ю., Коновалова И.Г., Мельникова Е.А.,
Подосинов А.В., составление, 2011
© Коллектив авторов, текст, 2011
© Институт всеобщей истории РАН, 2011
© Русский Фонд Содействия Образованию и Науке, 2011
ISBN 978-5-91244-053-3

висы
Дружбы дары
Древу сокровищ1
Собрали собратья
Сердца усердием.
Воспеть приспело
Успехи отменные
В светлых чертогах
Снорри наследницы2.
Герд монист3 в Гардах4!
Груз слова ученого
Умножить желаем!
В скальдов исландских
Складе вычурном5
Чашу дающая6
Чинность7 отыщет.
Саги сказитель -
Скрыть не надейся
Истину исподволь
В играх словесных8.
Герд монист в Гардах!
В Ганглери9 тайны
Проникнуть желаем!
ДРУЖБЫ
На правильный путь10
Фрейя11 направит
В Аустрвеге12
Оленя канатов13,
К бьярмам14 - дружину,
Дренгов ватагу15,
Сагу о конунгах
Сложит славных16.
Герд монист в Гардах!
Гриди и чади17
Согласья желаем!
Пир пряха мира18
Правит достойно,
Щедра на пищу
В шири застолья.
Дело у Дисы19
Радивой спорится.
Яблоко Идунн20
Юность хранит.
Герд монист в Гардах!
Огня берегине21
Удачи желаем!
6
Пояснения
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
И
12
13
14
15
16
12
18
19
20
21
Древо сокровищ = ЖЕНЩИНА (кеннинг).
Линейная развертка хельминга: Воспеть приспело / Успехи отменные / Снор-
ри наследницы / В светлых чертогах. => Светлые чертоги = СКРИПТОРИЙ
(кеннинг); зд.: высотное здание Российской академии наук; Снорри наследница
= ЖЕНЩИНА (кеннинг), автор сочинений по истории средневековой Норвегии;
зд.: Т.Н. Джаксон.
Герд монист = ЖЕНЩИНА (кеннинг) => Герд - дочь Гюмира и Аурбоды, о кото-
рой в «Видении Гюльви» сказано: «...Герд, прекраснейшая из жен» (Младшая Эдда
/ Изд. подгот. О.А. Смирницкая, М.И. Стеблин-Каменский. М., 1970. С. 56).
Гарды - древнескандинавское обозначение Руси. Подробнее см.: Джаксон Т.Н.
Исландские королевские саги о Восточной Европе (с древнейших времен до
1000 г.): Тексты, перевод, комментарий. М., 1993. [Т. I]. С. 253-254 (Древнейшие
источники по истории Восточной Европы).
Линейная развертка фьордунга: В складе вычурном / исландских скальдов =>
Скальд - придворный поэт; вычурный склад - скальдические висы.
Чашу дающая = ЖЕНЩИНА (кеннинг).
Чинность - зд.: упорядочение переплетения предложений в скальдических сти-
хах.
Игры словесные - зд.: скальдические висы.
Ганглери - одно из имен Одина, верховного бога древнескандинавского языче-
ского пантеона.
На правильный путь - зд. имеется в виду верное направление по странам света.
Фрейя = ЖЕНЩИНА (кеннинг).
Аустрвег - Восточный путь, топоним, которым в древнескандинавской письмен-
ности обозначались земли, лежащие к востоку от Балтийского моря. Подробнее
см.: Джаксон Т.Н. Исландские королевские саги о Восточной Европе (первая
треть XI в.): Тексты, перевод, комментарий. М., 1994. [Т. II]. С. 195-196 (Древ-
нейшие источники по истории Восточной Европы).
Олень канатов = КОРАБЛЬ (кеннинг).
Бьярмы - население Бьярмаланда, территории на северо-западе Восточной Ев-
ропы. Подробнее см.: Джаксон Т.Н. Исландские королевские саги о Восточной
Европе (середина XI - середина XIII в.): Тексты, перевод, комментарий. М., 2000.
[Т. III]. С. 277-278 (Древнейшие источники по истории Восточной Европы).
Дренгов ватага = ОТРЯД ВИКИНГОВ (кеннинг) => дренги (от др.-исл. drengr -
молодой воин).
Линейная развертка фьордунга: О славных конунгах / сагу сложит. Славные ко-
нунги - зд.: норвежские конунги. Подробнее см.: Джаксон Т.Н. Четыре норвеж-
ских конунга на Руси. М., 2000.
Гриди и чади - зд.: старшие и младшие члены семьи.
Пряха мира = ЖЕНЩИНА (кеннинг).
Диса - одно из древнескандинавских женских божеств; в «Старшей Эдде» также
является синонимом норн и валькирий.
Идунн - древнескандинавская языческая богиня, супруга бога поэзии Браги. Со-
гласно «Младшей Эдде», в своем ларце Идунн хранила молодильные яблоки для
богов (Младшая Эдда. С. 45-46).
Огня берегиня = ЖЕНЩИНА (кеннинг).
7
COLLEGAE, SODALES, AMICI DISCIPULIQUE
TATIANAE JACKSON
DE HISTORIA EUROPAE SEPTENTRIONALIS IN MEDIO
AEVOINVESTIGANDA, DE OPERIBUS NORVEGIENSIBUS
AC ISLANDIENSIBUS VETERIS AETATIS TRADUCENDIS
ET COMMENTANDIS, DE IMAGINE MUNDI MEDIAEVALIS
E TEXTIBUS CONSTRUENDA, DE FONTIBUS HISTORIAE
RUSSIAE EXTERNIS EXPLORANDIS ET DE PLURIMIS
REBUS, AD RUSSIAM MEDIAEVALEM PERTINENTIBUS,
INTERPRETANDIS
OPTIME MERITAE
ANNO EIUSIUBILAEO
HAS COMMENTATIONES - MUNERA AMICITIAE -
MAGNO CUM AMORE AC ALTISSIMA REVERENTIA
DANT, DONANT, DEDICANT
TABULA GRATULATORIA
Аальто Сирпа (Aalto Sirpa), Department of Geographical and Historical
Studies, University of Eastern Finland
Агишев Сергей Юрьевич, кафедра истории средних веков Исторического
факультета МГУ
Арнаутова Юлия Евгеньевна, Институт всеобщей истории РАН
Арутюнова-Фиданян Виада Артуровна, Институт всеобщей истории РАН
Ахола Йонас (Ahola Joonas), University Helsinki
Байер-Тома Херманн (Beyer-Thoma Hermann), Osteuropa-Institut zu Munchen
Белецкий Сергей Васильевич, Институт истории материальной культуры
РАН, СПб.
Белоусов Алексей Владиславович, кафедра древних языков исторического
факультета МГУ
Бибиков Михаил Вадимович, Институт всеобщей истории РАН
Бондарко Александр Владимирович, Институт лингвистических исследо-
ваний РАН, СПб.
Бондарко Николай Александрович, Институт лингвистических исследова-
ний РАН, СПб.
Буданова Вера Павловна, Институт всеобщей истории РАН
Булкин Валентин Александрович, исторический факультет СПбГУ
Булкин Василий Александрович, исторический факультет СПбГУ
Бусыгин Александр Валерьевич, University College, London
Бухарин Михаил Дмитриевич, Институт всеобщей истории РАН
Ведюшкин Владимир Александрович, Институт всеобщей истории РАН
Ведюшкина Ирина Витальевна, Институт всеобщей истории РАН
Вишневецкая Екатерина Владимировна, Центр образования «Пятьдесят
седьмая школа»
9
TABULA GRATULATORIA
Гаврюшин Сергей Михайлович, посольство Королевства Норвегия в
Москве
Гайдуков Петр Григорьевич, Институт археологии РАН
Гарипжанов Ильдар Хайдарович (Garipzanov Ildar), Centre for Medieval
Studies. Norwegian Centre of Excellence University of Bergen
Гвоздецкая Наталья Юрьевна, кафедра древнего мира и средних веков
Ивановского государственного университета
Гисли Сигурдссон (Gisli Sigurdsson), Research Professor and Head of the
Folklore Department at the Ami Magnusson Institute, Reykjavik
Гимон Тимофей Валентинович, Институт всеобщей истории РАН
Глазырина Галина Васильевна, Институт всеобщей истории РАН
Головина Вера Александровна, Институт всеобщей истории РАН
Гуревич Елена Ароновна, отдел классических литератур Запада и сравни-
тельного литературоведения Института мировой литературы им. А.М.
Горького РАН
Гусакова Ольга Валерьевна, исторический факультет Государственного
академического университета гуманитарных наук
Гордин Рафаил Калманович, Центр образования «Пятьдесят седьмая
школа»
Горев Андрей Анатольевич, Русский Фонд Содействия Образованию и
Науке
Гусейнов Гасан Чингизович, кафедра классической филологии филологи-
ческого факультета МГУ
Давидович Борис Михайлович, Центр образования «Пятьдесят седьмая
школа»
Данилевский Игорь Николаевич, Государственный университет - Высшая
школа экономики
Драгунский Денис Викторович, журнал «Космополис»
Дрисколл Мэтью Джеймс (Driscoll Matthew James), Den Amamagnaeanske
Samling. Nordisk Forskningsinstitut. University of Copenhagen
Ермолова Ирина Евгеньевна, кафедра всеобщей истории Российского госу-
дарственного гуманитарного университета
Завадская Светлана Викторовна, отдел структурных связей Российской Го-
сударственной Библиотеки
Завьялова Валентина Петровна, кафедра классической филологии филоло-
гического факультета МГУ
10
TABULA GRATULATORJA
Зимек Рудольф (Simek Rudolf), Professor for Medieval German and
Scandinavian Literature, University of Bonn
Иволгина Людмила Александровна, Государственный Эрмитаж
Илюшечкина Екатерина Викторовна, Амстердам
Ищенко Виктор Владимирович, Институт всеобщей истории РАН
Казанский Михаил Михайлович, Centre National de la recherche scientifique,
France
Казанский Николай Николаевич, Институт лингвистических исследований,
СПб.
Казанскене Ванда Пятровна, факультет филологии и искусств СПбГУ
Кайзер Даниэль (Kaiser Daniel Н.), Professor of History, and Joseph F. Rosen-
field Professor of Social Studies Grinnell College (Grinnell, Iowa), USA
Калинина Татьяна Михайловна, Институт всеобщей истории РАН
Кан Александр (Kan Aleksandr), Professor Emeritus of the Universities of
Uppsala and Oslo
Карпов Сергей Павлович, исторический факультет МГУ
Карпушина Светлана Владимировна, Посольство Королевства Норвегия в
Москве
Каштанов Сергей Михайлович, Институт всеобщей истории РАН
Келлер Христан (Keller Christian), Professor IKOS - University of Oslo
Кириллова Екатерина Николаевна, Институт всеобщей истории РАН
Кирпичников Анатолий Николаевич, Институт истории материальной
культуры РАН
Клейн Лев Самойлович, СПбГУ
Клейнер Юрий Александрович, факультет филологии и искусств СПбГУ
Клопова Ирина Владимировна, Государственный музейно-выставочный
центр РОСИЗО
Книрк Джеймс (Knirk James Е.), University of Oslo
Коваленко Геннадий Михайлович, Санкт-Петербургский институт
истории РАН
Козлов Михаил Иванович, издательство «Языки славянских культур»
Комаров Алексей Алексеевич, Институт всеобщей истории РАН
Коновалова Ирина Геннадиевна, Институт всеобщей истории РАН
Копылов Иван Александрович, Институт восточных культур и античности
Российского государственного гуманитарного университета
TABULA GRATULATORIA
Кордес Альбрехт (Cordes Albrecht), Lehrstuhl fur mittelalterliche und
neuere Rechtsgeschichte und fur Zivilrecht, Goethe-Universitat,
Frankfurt am Main
Королева Светлана Юрьевна, Институт всеобщей истории РАН
Коскела Васару Мерви (Koskela Vasaru Mervi), Department of History,
University of Oulu
Котляр Николай Федорович, Институт истории Украины НАН Украины
Кошелев Алексей Дмитриевич, издательство «Языки славянских культур»
Кудрявцев Олег Федорович, Московский государственный институт меж-
дународных отношений МИД РФ
Кузьменко Юрий Константинович, Институт лингвистических исследова-
ний РАН, СПб.
Лавринайтис Екатерина Андреевна, Генеральное консульство Королевства
Норвегия в Санкт-Петербурге
Лапшин Владимир Анатольевич, Институт истории материальной культу-
ры РАН, СПб.
Левинсон Кирилл Алексеевич, Институт всеобщей истории РАН
Лённрут Ларс (Lonnroth Lars), Professor Emeritus University Goteborg
Лесман Юрий Михайлович, Государственный Эрмитаж
Линд Джон (Lind John Н.), Center for Middelalderstudier Syddansk Universi-
tet, Odense
Лучицкая Светлана Игоревна, Институт всеобщей истории РАН
Людеке Корнелия (Ludeke' Cornelia), Privatdozent Dr. habil. rer. nat.,
Munchen
Макаров Николай Андреевич, Институт археологии РАН
МакКиннэл Джон (McKinnell John), Emeritus Professor of Medieval
Literature at the University of Durham
Мальмрос Рикке (Malmros Rikke), Aarhus
Мамаева Марина Генриховна, Центр образования «Пятьдесят седьмая
школа»
Мамелунд Отто (Mamelund Otto Н.), Ministry of Foreign Affairs of Norway, Oslo
Consul General of Norway in St. Petersburg, 2003-2008
Марольд Эдит (Marold Edith), Nordisches Institut der Christian-Albrechts-
Universitat zu Kiel
Масленников Александр Александрович, Институт археологии РАН
12
TABULA GRATULATORIA
Матузова Вера Ивановна, Институт всеобщей истории РАН
Матюшина Инна Геральдовна, Институт высших гуманитарных исследова-
ний Российского государственного гуманитарного университета
Мачинский Дмитрий Алексеевич, Государственный Эрмитаж
Медведев Игорь Павлович, Санкт-Петербургский Институт истории РАН
Меерсон Борис Маркович, Центр образования «Пятьдесят седьмая школа»
Мельникова Елена Александровна, Институт всеобщей истории РАН
Менделевич Сергей Львович, Центр образования «Пятьдесят седьмая
школа»
Милютенко Надежда Ильинична, исторический факультет СПбГУ
Мироненко Сергей Владимирович, Государственный архив РФ
Михайлов Кирилл Алексеевич, отдел славяно-финской археологии Инсти-
тута истории материальной культуры РАН, СПб.
Михайлов Юрий Анатольевич, издательство «Ладомир»
Михайлова Татьяна Андреевна, кафедра германской и кельтской филоло-
гии филологического факультета МГУ
Молев Евгений Александрович, исторический факультет Новгородского
государственного университета
Молчанов Аркадий Анатольевич, Институт всеобщей истории РАН
Мундаль Эльза (Mundal Elsa), University Bergen
Мусин Александр Евгеньевич, Института истории материальной культуры
РАН, СПб.
Мэдсен Карстен Лингдруп (Madsen Carsten Lyngdrup), editor of heimsk-
ringla.no, Karup Denmark
Мюле Эдуард (Miihle Eduard), the German Historical Institute, Warsaw;
Westfalische Wilhelms-Universitat, Munster
Назаренко Александр Васильевич, Институт всеобщей истории РАН
Назаров Владислав Викторович, Институт всеобщей истории РАН
Назарова Евгения Львовна, Институт всеобщей истории РАН
Ней Аньета (Agneta Ney), Uppsala, Sweden
Никольская Ксения Дмитриевна, Институт стран Азии и Африки при
МГУ
Никольский Сергей Леонидович, Центр образования «Пятьдесят седьмая
школа», Москва
13
TABULA GRATULATORIA
Нильсен Йенс Петер (Nielsen Jens Petter), Department of history and religious
studies, University of Tromso
Нордейде Сэйбьорг Валакер (Nordeide Saebjorg Walaker), Centre for
Medieval Studies, University of Bergen
Нордслеттен Эйвинд (Nordsletten Oyvind), former Norwegian ambassador to
Russia
Носов Евгений Николаевич, Институт истории материальной культуры
РАН, СПб.
О’Донахью Хетер (O’Donoghue Heather), Vigfusson Rausing Reader in Old
Norse at the University of Oxford
Олсон Стиг Эрьян (Ohlsson Stig Oijan), Professor Emeritus, Tartu, Rome,
Stockholm
Охотина Линд Наташа (Okhotina Lind Natasha), University of Copenhagen
Панкратова Марина Владимировна, Французский лицей Александра Дюма
при посольстве Франции в Москве
Парамонова Марина Юрьевна, Институт всеобщей истории РАН
Перевалов Сергей Михайлович, Северо-Осетинский институт гуманитар-
ных и социальных исследований Владикавказского научного центра
РАН и правительства РСО-Алания
Пескова Анна Анисимовна, отдел славяно-финской археологии Института
истории материальной культуры РАН, СПб.
Петров Андрей Евгеньевич, Отделение историко-филологических
наук РАН
Петров Александр Александрович, Вычислительный центр РАН
Петрова Майя Станиславовна, Институт всеобщей истории РАН
Петроковский Андрей Игоревич, Центр образования «Пятьдесят седьмая
школа», Москва
Петрухин Владимир Яковлевич, Институт славяноведения и балканистики
РАН
Пивовар Ефим Иосифович, РГГУ
Поваляев Михаил Викторович, Русский Фонд Содействия Образованию
и Науке
Подосинов Александр Васильевич, Институт всеобщей истории РАН
Поппэ Анджей (Poppe Andrzej), Исторический институт Варшавского уни-
верситета
14
TABULA GRATULATORIA
Прихно Елена Игорьевна, Государственный музейно-выставочный центр
РОСИЗО
Пушкина Тамара Анатольевна, кафедра археологии исторического факуль-
тета МГУ
Пчелов Евгений Владимирович, кафедра источниковедения и вспомога-
тельных исторических дисциплин Историко-Архивного института
РГГУ
Рагнхейдур Мозесдоттир (Ragnheidur Mosesdottir), Den Amamagnaeanske
Samling. Nordisk Forskningsinstitut, University of Copenhagen
Репина Лорина Петровна, Институт всеобщей истории РАН
Рогинский Вадим Вадимович, Институт всеобщей истории РАН
Рождественская Милена Всеволодовна, кафедра истории русской литерату-
ры факультета филологии и искусств СПбГУ
Рождественская Татьяна Всеволодовна, кафедра русского языка факультета
филологии и искусств СПбГУ
Русдаль Элее (Roesdahl Else), Professor of Medieval Archaeology University
of Aarhus, Denmark
Рыбаков Владимир Владимирович, Институт всеобщей истории РАН
Рыбина Елена Александровна, кафедра археологии исторического факуль-
тета МГУ
Сакса Александр Иванович, Институт истории материальной культуры
РАН, СПб.
Самохвалова Наталия Евгеньевна, Институт всеобщей истории РАН
Сандал Йон Юлиус (Sandal Jon Julius), editor ofheimskringla.no, Oslo
Сванидзе Ада Анатольевна, Институт всеобщей истории РАН, член Коро-
левского общества древностей, Уппсала
Сванхилдур Оскарсдоттир (Svanhildur Oskarsdottir), Associate research
professor, Reykjavik
Свердлов Илья Валерьевич, кандидат филологических наук, Москва
Свердлов Михаил Борисович, Санкт-Петербургский институт истории РАН
Седых Валерий Никандрович, кафедра археологии исторического факуль-
тета СПбГУ
Селин Адриан Александрович, Староладожский историко-архитектурный
и археологический музей-заповедник
Синицын Александр Александрович, кафедра истории древнего мира СПбГУ
15
TABULA GRATULATORIA
Скандинавский семинар университета Альберта Людвига во Фрайбурге
(Skandinavisches Seminar Albert-Ludwigs-Universitat Freiburg)
Скржинская Марина Николаевна, Институт истории Украины НАН Украины
Смирницкая Ольга Александровна, кафедра германской и кельтской фило-
логии филологического факультета МГУ
Сокольская Нина Федоровна, Институт всеобщей истории РАН
Соломещ Илья Мотелевич, лаборатория по проблемам Скандинавских
стран и Финляндии Петрозаводского государственного университета
Спрингборг Петер (Springborg Peter), Den Amamagnaeanske Samling.
Nordisk Forskningsinstitut, University of Copenhagen
Стальсберг Анне (Stalsberg Anne), Norwegian University of Technology and
Science, Trondheim
Столярова Любовь Викторовна, Институт всеобщей истории РАН
Солопов Алексей Иванович, кафедра классической филологии филологи-
ческого факультета МГУ
Суриков Игорь Евгеньевич, Институт всеобщей истории РАН
Суровенков Дмитрий Иванович, кафедра иностранных языков Российского
университета дружбы народов
Сысоенко Александр Николаевич, Государственный музейно-выставочный
центр РОСИЗО
Такала Ирина Рейевна, кафедра истории стран Северной Европы Петроза-
водского государственного университета
Темчин Сергей Юрьевич, отдел взаимодействия языков и культур Институ-
та литовского языка, Вильнюс
Толочко Алексей Петрович, Центр исследований по истории Киевской
Руси Института истории Украины НАН Украины
Толстиков Александр Владимирович, кафедра истории стран Северной
Европы Петрозаводского государственного университета
Тохтасьев Сергей Рамирович, Институт восточных рукописей РАН
Уваров Павел Юрьевич, Институт всеобщей истории РАН
Успенский Федор Борисович, Институт славяноведения РАН
Файер Владимир Владимирович, кафедра древних языков Института линг-
вистики РГГУ
Федоров Николай Алексеевич, кафедра классической филологии филоло-
гического факультета МГУ
16
TABULA GRATULATORIA
Федорова Екатерина Сергеевна, кафедра теории преподавания иностран-
ных языков факультета иностранных языков и регионоведения МГУ
Фонкич Борис Львович, Институт всеобщей истории РАН
Фуглесанг Сигне Хорн (Fuglesang Signe Hom), Professor Emeritus,
University of Oslo
Хагланд Ян Рагнар (Hagland Jan Ragnar), Norwegian University of Science
and Technology (NTNU), Trondheim
Харитонович Дмитрий Эдуардович, Институт всеобщей истории РАН
Хвощинская Наталья Вадимовна, Институт истории материальной культу-
ры РАН, СПб.
Хольт Ричард (Holt Richard), Professor of Medieval History University of Tromso
Хольтсмарк Свен (Holtsmark Sven G.), Norwegian Defence University
College/Institute for Defence Studies, Oslq
ван Хофф Антон (van Hoff Anton), former senior lecturer in Ancient History at
Nijmegen University
Цецхладзе Гоча Ревазович (Tsetskhladze Gocha R.), Centre for Classics and
Archaeology, University of Melbourne
Цилмер Кристель (Zilmer Kristel), Centre for Medieval Studies, University of
Bergen
Циммерлинг Антон Владимирович, кафедра германского языкознания фи-
лологического факультета МГУ
Чекин Леонид Сергеевич, Русская академическая группа в США (Russian
Academic Group in the USA)
Чернов Андрей Юрьевич, литератор
Черных Александр Петрович, Институт всеобщей истории РАН
Чернышева Ольга Васильевна, Институт всеобщей истории РАН
Чубарьян Александр Оганович, Институт всеобщей истории РАН
Шелов-Коведяев Федор Вадимович, Российский общественно-
политический центр, Москва
Шепард Джонатан (Shepard Jonathan), former lecturer in Russian History,
University of Cambridge
Шир Курт (Schier Kurt), Professor Emeritus, Munchen
Шир Уте (Schier Ute), Munchen
Шмидт-Реентс Фредерике (Schmidt-Reents Friederike), Heidelberg/Miinchen
17
TABULA GRATULATORIA
Шмидт Ханс-Юрген (Schmidt Hans-Jurgen), Heidelberg/ Munchen
Шувалов Петр Валерьевич, Византийский центр СПбГУ
Щавелёв Алексей Сергеевич, Институт всеобщей истории РАН
Щапов Ярослав Николаевич, советник РАН, Институт российской истории
РАН
Щапова Юлия Леонидовна, кафедра археологии исторического факультета
МГУ
Щеглов Дмитрий Алексеевич, Институт истории естествознания и техники
им. С.В. Вавилова РАН, Санкт-Петербургский филиал
Щеглова Ольга Алексеевна, Институт истории материальной культуры
РАН, СПб.
Эгге Асмунд (Egge Asmund), Department of History, University of Oslo
Яковенко Сергей Георгиевич, Научный совет РАН «Роль религий в истории»
Янин Валентин Лаврентьевич, кафедра археологии исторического факуль-
тета МГУ
18
Bjarmaland in Finnish historiography
Sirpa Aalto
Bjarmaland and its inhabitants have been in the focus of interest of scholars
during the last two hundred years. The most important sources in this scholarly
debate have been the Kings’ sagas, fornaldarsqgur, Ohthere’s account in King Al-
fred’s «Orosius» and Saxo’s «Gesta Danorum». Bjarmaland is mentioned also in
«Egils saga Skalla-Grimssonar», «Historia Norwegiae», in Icelandic geographi-
cal treatises from the twelfth and thirteenth centuries and in «Grafeldardrapa» by
Glumr Geirason (ca. 975). Both in the Kings’ sagas and in several fornaldarsqgur
Bjarmaland is presented as a far-off exotic place where the Norsemen trade and
plunder1. In this article I intend to look at Bjarmaland and its inhabitants, the
Bjarmians (ON bjarmar), in the Finnish historiography. I have chosen to look at
the theme mainly through writings of archaeologist Aame M. Tallgren (1885—
1945), folklorist Kustaa Vilkuna (1902-1980) and folklorist Martti Haavio
(1899-1973).
The Finnish scholars were mainly acquainted with the information on Bjar-
maland given by Ohthere’s account in King Alfred’s «Orosius», «Heimskringla»,
and Saxo’s «Gesta». Surprisingly many of the scholars knew fornaldarsqgur too.
Today, after two centuries of interdisciplinary studies, we know that not all these
sources have the same value as historical sources. Especially the fornaldarsqgur
are now considered to be later, medieval fabrications whereas in the nineteenth
century and in the beginning of the twentieth century they were used as reliable
sources for Viking Age. The Finnish scholars were interested in the accounts con-
cerning Bjarmaland because the number of written sources for Finnish Viking
Age and early Middle Ages are limited and the Finnish sources consist only of
folklore and archaeology. They considered stories about Bjarmaland to represent
the heroic past of some Finnic tribe.
1 «Agrip af Noregskonunga sogum» does not mention Bjarmaland or Bjarmians. «Morkin-
skinna» mentions it once: Morkinskinna / Utg. ved Finnur Jonsson. Kobenhavn, 1932 (Samfund
til udgivelse af gammel nordisk litteratur. B. 53). S. 297. «Fagrskinna» mentions it in chapters 8,
14, 31, 80: Fagrskinna - Noregs konunga tai / Bjami Einarsson gaf lit. 1985 (IF. В. XXIX). Snorri
Sturluson mentions Bjarmaland or Bjarmians as follows: Hkr. 1962. В. I. Bls. 135, 217; Hkr. 1945.
В. II. Bls. 227-234; Hkr. 2nd ed. 1979. B. III. Bls. 212; fo\\ow'mgfornaldarsqgur mention Bjarma-
land: «Halfs saga», «Bosa saga», «Sturlaugs saga», «Orvar-Odds saga».
19
Sirpa Aalto
The location of Bjarmaland was and is still widely disputed. Considering the
information given by the Old Norse sources as well as Ohthere’s account in King
Alfred’s «Orosius», there is no doubt that Bjarmaland that is described by these
sources situated somewhere in the northern part of Fennoscandia, somewhere
around the White Sea. Tatjana Jackson, for example, has been one of the scholars
involved with this question. T. Jackson has pointed out how the location of
Bjarmaland has been treated by the Russian scholars in historiography. Depending
on whether the Russian scholars were acquainted with Scandinavian written sources,
which mention River Vina, they placed Bjarmaland either by the Northern Dvina or
around the White Sea. Those Russian scholars with no knowledge of the Scandi-
navian sources located Bjarmaland further east in Perm’ provinces. It was easy to
mix the words Bjarmia and Perm’ because the latter was indeed at some point in
the early Middle Ages an important centre of European and Asian trade. This has
been important information for those scholars not acquainted with the Russian
scholarly tradition. T. Jackson herself made important observation by pointing
out that there seems to have been two Bjarmalands: western and eastern. She
motivated her argument by analogues that can be found in Olaus Magnus’ Carta
Marina. In this map we can see toponyms Bothnia occidentalis - Bothnia orien-
talis and Lappia occidentalis - Lappia orientalis lying on the opposite shores of
the Gulf of Bothnia2.
Because the Finnish scholars thought that Bjarmaland was a manifestation of
Baltic-Finnish culture, they wanted to see it as a realm that did not just confine to
the shores of the White Sea. According A.M. Tallgren and M. Haavio, Bjarmaland
extended all the way from the Kola Peninsula to the shores of Lake Onega and
Lake Ladoga, but A.M. Tallgren emphasized that the centre of Bjarmia must have
been in Karelia3. K. Vilkuna shared their opinion in principle but he suggested
that the Bjarmians were in the first place Karelian merchants, who travelled far
and wide in Fennoscandia4.
Not only the location of Bjarmaland, but also the toponym Bjarmaland/
Bjarmia/Perm’ has been debated extensively. One of the explanations has been
that the word derives from the Finnish word Peramaa meaning «the hind land,
land beyond the border». This idea was introduced by a Russian author and
scholar Jakov Grot, who had a position at the University of Helsinki (then Uni-
versity of Alexander) 1844—1853, and during his stay he learned some Finnish.
He introduced this idea of Perm’ being Peramaa in 1867 in the Journal for Minis-
try of Education. The idea was accepted and upheld by Russian linguists (for ex-
ample A. Potebnja) and Finnish historians, such as Jalmari Jaakkola. K. Vilkuna
2 Jackson T. Location of Bjarmaland // Suomen varhaishistoria / Ed. K. Julku. Rovaniemi :
Pohjois-Suomen Historiallinen Yhdistys, 1992 (Studia Historica Septentrionalia. 21). S. 122-125.
3 Haavio M. Bjarmien vallan nousu ja tuho // WSOY: Porvoo, Helsinki, 1965. P. 80.
4 Vilkuna K. Kihlakunta ja haavuode. Helsinki, 1964. P. 101.
20
Bjarmaland in Finnish historiography
did not accept this explanation, because Finnish linguists (E.N. Setala, J.J. Mik-
kola, Max Vasmer) had proven that this explanation was impossible. According
to K. Vilkuna, Ja. Grot had invented it on the basis of his poor knowledge in
Finnish. K. Vilkuna pointed out further that such a toponym as Peramaa has not
been found anywhere5. This example shows how Finnish and Russian historio-
graphy were closely intertwined to each other.
Considering the remote location of Bjarmaland it is interesting that the sagas
describe Bjarmians as enormously wealthy. How did they gain this wealth? The
sources often mention trade with the Bjarmians. Bjarmaland was hardly a nodal
point of trade between east and west in the Viking Age because the main trade
route, Austrvegr, lay further south in the Baltic Sea, but certainly the inhabitants
around the White Sea took part in local trade in Fennoscandia. Bjarmians
themselves probably sold furs and changed them for prestige objects. This aspect
of trade has inspired scholars to speculate that the Old Norse word *bjarm or its
Finnic form perm might mean a merchant or a member of a merchant organiza-
tion. Not only the Finnish scholars but also some Russian scholars read the word
Perm ’ as an ethnic term6. In the case of Russian scholarly tradition, this connec-
tion between the word Perm ’ and merchants also suited well to the theory of
Bjarmia/Bjarmaland being identical with the Perm’ provinces. Thus, the word
*bjarm/perm would not have referred to any specific ethnos but it would have
been a designation for a group of merchants, as for example K. Vilkuna sug-
gested. M. Haavio, on the other hand, suggested that the words bjarmar, fenni,
and kvenir, that are ethnonyms for people living in Fennoscandia, all mean «fair
people» although the words derive from different languages. According to present
knowledge on the etymology of these words, M. Haavio’s hypothesis cannot be
taken seriously7.
Trade and treasures
Traditionally the Bjarmians have been associated with treasures, especially
with silver. The sagas are not interested in explaining where the Bjarmians had
gotten their silver and gold. In ch. 133 in «Olafs saga ins helga» in «Heimskring-
1а» the saga emphasizes that the Bjarmians gave their treasures to the deceased
and the Bjarmian god Jomali, whose statue situated in a graveyard. In this epi-
5 Ibid. P. 87-90.
6 Jackson T. Location of Bjarmaland. P. 122.
7 Saarikivi J. Substrata Uralica. Studies on Finno-Ugrian Substrate in Northern Russian Dia-
lects. 2006 (http://ethesis.helsinki.fi/iulkaisut/hum/suoma/vk/saarikivi/substrat.pdf). P. 28; Vilkuna K.
Kihlakuntaja haavuode. P. 100-101; Haavio M. Bjarmien vallannousujatuho. P. 48; A.M.Tallgren
did not attempt at trying to solve the etymology of Bjarmaland.
21
Sirpa Aalto
sode, it is mentioned that the statue was lavishly decorated with a golden orna-
ment hanging around the statue’s neck and that there was a silver bowl placed on
the statue’s knees8. The description in «Olafs saga ins helga» resembles Christian
topoi on heathen temples and statues of gods. On the one hand, it is, of course,
possible that Snorri Sturluson used in this case conventions that are familiar from
hagiography, but on the other hand, the association between the Bjarmians and
treasures may derive from Old Norse oral tradition.
An interesting detail can be mentioned in this episode in «Olafs saga ins hel-
ga»: a Norwegian borir hundr who is trading with the Bjarmians buys among other
things sable pelts9. This is strange because sable has never lived in Fennoscandia.
One possibility is that in this case sable is mixed with pine marten. Archaeolo-
gist A.M. Tallgren, who was acquainted with the episode mentioned above, sug-
gested that the Norsemen bought pelts of squirrel, beaver and lemming (!). The
last one must be a mistake. A.M. Tallgren does not specify in which language he
had read «Heimskringla», but apparently he or the translation he used had mixed
ON safali «sable» with the Finnish word sopuli («a lemming»)10. Lemming can
hardly have been hunted for its fur. However, mentions of fur trade would imply
that Bjarmaland was a place for transit trade for products coming from the east. It
is true that objects made further in the east have ended up in the northern part of
Fennoscandia. Lively trade would thus explain how the Bjarmians were thought
to own treasures.
Treasures of the Bjarmians are not only mentioned in Heimskringla. It is a
common topos in saga literature that heroes go to Bjarmaland and rob treasures
there. We can take as an example «Orvar-Odds saga» in which Oddr arrives in
Bjarmaland. Oddr and his companion capture a Bjarmian cupbearer (byrlarinri)
and ask him about the Bjarmians. The cup-bearer reveals that the Bjarmians bury
their dead in mounds and plenty of silver is buried with the dead. Oddr decides
that they will rob the mounds. When Oddr and his companions are heading from
the graveyard to their ship with the booty they are caught by surprise. Namely,
the cup-bearer had escaped from Oddr’s men and raised alarm. Interestingly, the
Bjarmians did not want to attack the Norsemen immediately but they were ea-
ger to make a deal: they wanted to change their silver weapons to iron weapons
8 Hkr. В. II. Bls. 230.
9 Hkr. Bls. 229: «Porir fekk of gravoru ok bjor ok safala».
10 Hidden L. Oliko soopeli karjalainen turkiselain // Viipurin linnalaanin synty / Ed. J. Kor-
pela. Lappeenranta: Karjalan kirjapaino, 2004. P. 176-178; Wallerstrom T. Norrbotten, Sverige och
medeltiden. Problem kring makt och bosattning i en europeisk periferi. Lund, 1995 (Lund Studies
in Medieval Archaeology, 15:1). S. 315: «...levande exempel av denna art [sobel] har veterligen ai-
drig existerat vaster om Petjora-floden i ostra delen av europeiska Ryssland eller vaster om flodema
Dvina eller Mezen»; Tallgren A.M. Bjarmienmaa. Eripainos Kalevalaseuran vuosikirjasta. WSOY.
1930. № 10. P. 61.
22
Bjarmaland in Finnish historiography
which Oddr and his companions had with them. Oddr does not agree on this and
so the battle is inevitable11.
Bjarmian silver weapons must be a saga fabrication just to emphasize that
they were extremely wealthy. As M. Haavio has pointed out, «Bjarmaland of the
Scandinavian sagas was a land of gold as was Hyperborea [in Greek mythology]».
Thus, on the one hand, Bjarmaland in the sagas tends to be a fictional and mythical
place where anything could happen. On the other hand, it was also a geographi-
cal, real place which is mentioned in «Historia Norwegiae» and on medieval
maps11 12. M. Haavio, who admitted that Bjarmaland had also mythological dimen-
sion, deviates in his opinions from other Finnish scholars of the nineteenth and
twentieth centuries who tended to see Bjarmaland only as a geographical place
and a proof for the great past of the Baltic-Finnic tribes.
Religion of the Bjarmians
«Olafs saga ins helga» in «Heimskringla» mentions that the Bjarmians wor-
shipped their god, which was called Jomali, and they had a statue of him. The
word Jomali seems to derive from the Baltic-Finnish word jumala «a god». This
has been one of the strongest evidences for the Finnish scholars that the Bjarm-
ians spoke a Baltic-Finnish language.
The Finnish scholar Adolf I. Arwidsson (1791-1858), who had a Romantic
view about Bjarmaland as an ancient realm of some Finnic tribe, suggested that
the Bjarmians had had a central cultic place or temple, which was visited by other
peoples, but especially by Finnic peoples. These peoples donated valuable objects to
the temple or shrine, and thus also developed the extensive trading network13. This
view was, of course, only romantic speculation, but without competing studies, the
idea was persistent among other Finnish scholars in the nineteenth century. Even
Elias Lonnrot who collected poems in Karelia and compiled the Finnish national
epic «Kalevala» saw the background of the poems to lie in this great «realm
of Perma»14. This only shows that even on the basis of meager source informa-
tion, scholars of the National Romanticism fabricated histories that suited them.
A.M. Tallgren, however, rejected the idea of a shrine dedicated to Jomali. He
11 Orvar-Odds saga // Fomaldar sogur nordrlanda / Utg. af C.C. Rafn. Kaupmannahofh, 1929.
В. II. S. 174-179.
12 Haavio M. Bjarmien vallan nousu ja tuho. S. 174, 179f.
13 Arwidsson A.I. Tillagg // Finland och dess invanare / Udg. Fr. Ruhs. Stockholm: Z. Haeggstroms
Forlag, 1827. P. 183-195; Vilkuna K. Kihlakuntajahaavuode. P. 81.
14 VilkunaK. Kihlakuntajahaavuode. P. 81;LonnrotE. Kalevala. Helsinki: SKS, 1964 (1849).
Prologue § 8. P. iv-v.
23
Sirpa Aalto
motivated his argument by pointing out that the Finnic peoples such as the Ka-
relians and the Veps’ never had such phenomena (A.M. Tallgren suggested thus
that the Bjarmians were either Karelian or Veps’). Instead, he pointed out that
idols and sacrificial mounds were of «Lappish» (i.e. Sami) origin. According to
A.M. Tallgren, the authors of the sagas had just added these details to make the
story more interesting. He was thus reluctant to see that the Bjarmians could have
had connection to the Sami, which reflects the contemporary view about the Sami
and their culture among Finnish scholars before the World War II: the Sami were
«racially» inferior and could not have created anything sophisticated15.
A.M. Tallgren thus admits that worship of the Bjarmian god Jomali had re-
semblance with the Sami or generally Finnic practices of religion, but he pre-
ferred to see the Bjarmians as Karelians or Veps’, because the Sami were thought
to be more primitive than the «Finns». Even though we have no records of Finnic
peoples worshiping idols that were statues, we know that natural objects were
worshiped as cult monuments (Fi. seita, Sami siei’di or seijdde). The concept of
seita is heterogeneous but usually they were separate stones, stone formations
or stone statues but also trees, tree statues or stumps16 17. People offered different
kinds of things to these cult monuments: jewellery, money, food. Considering this
background, the statue of Jomali may not be fantasy but is based on a real model.
M. Haavio was convinced that the cult of Jomali had really existed, and he paid
a lot of attention to it in his book. He tried to show with the help of etymology
that the word Jomali was related to several Indo-European god-words, such as
the Indian Yama'1. His conclusions were, however, very far-fetched. K. Vilkuna
did not draw any further conclusions about Jomali, and he just mentioned it in
one sentence18.
It is worth noticing that at least in «Olafs saga ins helga» there is an underly-
ing tendency to show that the Bjarmians are heathens and thus evil. In this saga
passage the wealth of the Bjarmians seems to be bound to their god Jomali - after
all, the treasures were placed in the cemetery and the statue of Jomali was deco-
rated with them - which gives the audience a hint that the wealth is questionable,
maybe of devilish origin. For example, the treasures taken from the Bjarmian
graveyard did not bring luck to Karli, who was later killed by borir, so we may
assume that the Bjarmian treasures were somehow cursed, borir himself turns out
to be an evil man and opponent of King Olafr Haraldsson.
15 Tallgren A.M. Bjarmienmaa. P. 82.
16 Korpela J. The World of Ladoga - Society, Trade, Transformation and State Building in the
Eastern Fennoscandian Boreal Forest Zone ca. 1000-1555. Munster: LIT Verlag, 2008 (Nordische
Geschichte, 7). P. 60-61.
17 Haavio M. Bjarmien vallan nousu ja tuho. P. 197-237.
18 Vilkuna K. Kihlakunta ja haavuode. P. 83.
24
Bjarmaland in Finnish historiography
We do not know why Snorri included borir’s journey to Bjarmaland in «Olafs
saga ins helga» but at least the story gives some background by showing that he
was from the beginning «an evil character». The Finnish scholars failed to see
this background because they were convinced that the sagas could be used as reli-
able sources and they did not understand the cultural context of the sagas.
Conclusion
The Finnish scholars during the nineteenth and long into the twentieth centu-
ry were interested in studying Bjarmaland and the Bjarmians, because they were
thought to represent the magnificent past of a Finnic tribe. The scholars were
eager to find out the ethnic and linguistic background of the Bjarmians, because
they were convinced that they could be connected to a certain Finnic tribe. This
assumption reflects the ideas of National Romanticism according to which na-
tions and nation states were preceded by tribes and tribal societies. The assumed
Finnic background of the Bjarmians would show that the Finns were as highly
organized and developed as their Scandinavian or Russian neighbours had been.
Finnish scholars were thus actively participating in creating national history for
the Finns.
The debate on connection between Bjarmians and Finnic peoples goes on:
Maj-Lis Holmberg has questioned the whole idea. According to her, Icelanders or
the saga audience could not have thought the Bjarmians as a people to have a con-
nection with the Finnar because this is never stated in the sagas19. Lately, Mervi
Koskela Vasaru has contributed to this debate with her Ph.D. thesis «Bjarmaland».
Her conclusion was that the Bjarmians were an independent group that spoke a
Baltic-Finnish language and who later assimilated with Karelians20. From today’s
perspective we could ask whether there is actually any point in trying to identify
the ethnicity of the Bjarmians. Maybe we should see the word only as one ethn-
onym among many others that were given to ethnic or communal groups living in
Fennoscandia in the Viking Age and early Middle Ages. Or should we accept the
old hypothesis that the Bjarmians were just a name for northern merchants?
19 Holmberg M.-L. Om Finland och ovriga finnlander i den islandska fomlitteraturen // ANF.
1976. B. 91.S. 166-191.
20 Vasaru M.K. Bjarmaland. Leiden: Brill, 2010.
25
К вопросу о синхронизации основных составляющих
синтезной контактной зоны (X-XI вв.)*
В.А. Арутюнова-Фиданян
Исследователь, намеревающийся заняться изучением любого из аспек-
тов проблемы «Восточные границы Византийской империи», неизбежно
столкнется с необходимостью хотя бы коротко остановиться на специфике
содержания, вкладываемого в это понятие, поскольку византийская вос-
точная граница никогда не представляла собой демаркационной линии, а
являлась подвижной, динамичной структурой - подвижной, прежде всего,
в смысле чисто географическом. Во второй половине X в. империя, потес-
нив главного соперника на Востоке - Арабский халифат, начала наступле-
ние на земли своих бывших союзников по борьбе с арабами - Армению и
Грузию; одновременно императоры и полководцы Македонской династии
завоевывали значительные территории Сирии и Киликии. А уже к концу
XI в. под напором сельджуков Византия утратила все свои завоевания в
Малой Азии, и граница империи отошла почти к Босфору. Только к середи-
не XII в. Византии удалось остановить продвижение сельджуков и нанести
им серьезные поражения. После битвы при Манцикерте (1071 г.) и до сере-
дины XII в. на бывших имперских землях утверждаются независимые ар-
мянские владетели, сельджуки и крестоносцы. Но и в период наибольшего
расцвета могущества империи на Востоке (до середины XI в.) Византия не
имела здесь стабильной границы. Имперские пограничные территории су-
ществовали в условиях постоянного противоборства с Халифатом, незави-
симыми арабскими эмиратами и сельджуками.
Территориальной подвижности восточных провинций империи со-
ответствовала и динамичность их социально-политической структуры.
* Работа выполнена в рамках проекта «Исторический опыт разрешения конфликтов
в эпоху политогенеза (Компаративное исследование)» программы секции истории ОИФН
РАН «Исторический опыт социальных трансформаций и конфликтов».
26
К вопросу о синхронизации основных составляющих синтезной контактной зоны
В состав пограничных территорий Византии, помимо имперских военно-
административных округов, больших и малых, входили владения полузави-
симых представителей восточной греческой аристократии, полузависимые
армянские политические образования и арабские эмираты, признавшие сю-
зеренитет империи. На XIV конгрессе византиноведов в Бухаресте (1971),
рассмотревшем на специальной секции широкий спектр проблем визан-
тийских восточных границ в VII—XII вв., впервые была признана необходи-
мость структурно-функционального подхода к исследованию лимитрофной
зоны на востоке Византии1. По мнению отечественных исследователей,
приграничные государственные образования не были явлением географи-
ческим (т. е. вызванным к жизни природными условиями византийского
Востока, например, наличием здесь гористых местностей, ограничиваю-
щих коммуникации и благоприятствующих сепаратизму), так же как и не
были связаны с этнической ситуацией, поскольку «византийская восточная
граница постепенно перемещалась - от степей Приевфратья и Сирии че-
рез горы Кавказа и Тавра к плоскогорьям Галатии... но тем не менее неиз-
менной была социально-политическая структура приграничных областей,
остававшихся бахромой племенных княжеств подле централизованной и
многоэтничной империи». Они предположили также, что специфику лими-
трофных областей империи составляли более развитые, чем в метрополии,
феодальные отношения, наличие крупных и самоуправляющихся городов,
а также немногочисленные, но образцовые армии и что особая подвиж-
ная социальная структура на востоке империи (близкая к общественным
порядкам Западной Европы) оказывала, возможно, постоянное влияние
на Византию1 2. С конца прошлого века проблема диалога между разными
цивилизациями превратилась в одну из наиболее обсуждаемых3. Попытки
создания типологии межцивилизационных контактов, конструирование их
универсальной модели предпринимаются во всех областях гуманитарного
1 XIV Congres International des etudes byzantines. Bucarest, 1971. Rapports IL P. 7-101.
2 Бартикян P.M., Каждан А.П., Удальцова З.В. Социальная структура восточных гра-
ниц Византийской империи // Actes du XIV Congres International des etudes byzantines. Buca-
rest, 1975. P. 231-235.
3 Проблематике «Византия: Идентичность, Образ, Влияние» был посвящен XIX Меж-
дународный конгресс византинистов в Копенгагене (Byzantium. Identity, Image, Influence //
XIX International Congress of Byzantine Studies. Copenhagen, 1996. Major Papers, Abstracts)
и ряд докладов на XXI Международном конгрессе в Лондоне (2006) (Proceedings of the 21st
International Congress of Byzantine Studies. London, 2006. Vol. I. Plenary Papers. P. 3-80; Vol.
III. Abstracts. P. 3-71). Тема «Византия и мир вокруг нее» постоянно обсуждается на между-
народных симпозиумах и конференциях. Появляются сборники статей, в том числе: Визан-
тия между Западом и Востоком / Ред. Г.Г. Литаврин. М., 1999; Чужое: Опыты преодоления /
Ред. Р.М. Шукуров. М., 1999 и др.
27
В.А. Арутюнова-Фиданян
знания, однако концептуальные исследования на эту тему в медиевистике
вообще и в византиноведении, в частности, достаточно редки4.
В море литературы, посвященной межцивилизационным диалогам,
совсем немного работ, исследующих проблему собственно «контактных
зон»5. В первых исследованиях, посвящённых восточным округам импе-
рии, я традиционно воспринимала и соответственно именовала их «фема-
ми», однако в ходе работы выяснились такие аспекты восточных византий-
ских округов эпохи экспансии (X-XI вв.), которые заставили воспринимать
их не как «фемы» и даже не как результат «кризиса фем», а как совершен-
но новую структуру.
Изучение армяно-халкидонитской общины, априорно рассматривае-
мой в науке как нечто второстепенное в среде и судьбе армянского этно-
са, обнаружило факты, опрокинувшие этот традиционный подход. Армя-
не-халкидониты обеспечивали, как выяснилось, непрерывные контакты
Византии и Армении, Армении и Грузии и создавали особую культурную
среду. Причем яркого расцвета армяно-халкидонитская культура достигла
в X-XI вв. на территориях, вошедших в состав Византийской империи, где
халкидонитство обретало статус официального церковного института.
И, наконец, исследование эволюции «образа Византии» в менталитете
армянского средневекового общества показало парадоксально позитивное
(для периода экспансии) отношение к Византийской империи, противо-
речащее традиционно негативной модификации образа империи в более
поздней историографии. Все эти наблюдения привели к возникновению
гипотезы о существовании особой общественной модели на этом про-
странстве и в это время. В результате была предложена новая концепция
организации армяно-византийских лимитрофов, не слишком оригинально
названная мною «армяно-византийской контактной зоной».
Лимес, лимитрофы, зона контакта, контактная зона - в историографии
взаимозаменяемы, т. е. не имеют конкретного содержания. Объект иссле-
дования, таким образом, эпистемологически был недостаточно четко опре-
делен и требовал выработки концепции собственного понятийного аппара-
та, первоочередная задача исследования «контактной зоны» заключалась
в том, чтобы придать этому понятию с размытой семантикой категориаль-
ную жесткость, и с этой точки зрения достаточно репрезентативный ма-
териал предоставляет исследование многовековых отношений Армении и
4 Шукуров Р.М. «Зона контакта». Проблемы межцивилизационных отношений в совре-
менной медиевистике // ВВ. 2000. Т. 59 (84). С. 258.
5 Контактные зоны в истории Восточной Европы. М., 1995; Арутюнова-Фиданян В.А.
Контактные зоны: концепции и термины // Проблемы исторического познания. М., 2008.
С. 154-159.
28
К вопросу о синхронизации основных составляющих синтезной контактной зоны
Восточно-Римской, позже Византийской, империи. Политические грани-
цы Армении и Византии всегда были нестабильны, а культурные - про-
зрачны.
Восточная экспансия Византии была отнюдь не сводимым к военным
акциям, глубоким и сложным явлением, включавшим в себя политические,
дипломатические, социальные, экономические и культурные аспекты. Ре-
зультаты этого процесса разнообразно и глубоко сказались в разных обла-
стях жизни как Армении, так и Византии, приведя к образованию новой
общественной модели: армяно-византийской синтезной контактной зоны,
когда большая часть армянских земель входила в состав Византии.
Византийская Армения в X-XI вв. - это земли, где были: 1) общая с
Византией территория, 2) общая государственность, 3) взаимодействие эт-
носов, 4) культурное взаимодействие, и где, в результате, появились син-
тезные феномены в области политики, конфессии и культуры, способство-
вавшие расцвету материальной и духовной ийизни обеих сторон.
«Контактная зона» - это не только и не столько территория кон-
тактов, но место возникновения синтезных феноменов, являющихся ре-
зультатом не просто сосуществования и взаимовлияния, но взаимопро-
никновения культур6.
Конфессиональная и военная составляющие экспансии Византии на
Восток отнюдь не были равномерны (идеологическое влияние империи на-
чалось гораздо раньше и длилось много дольше ее военного присутствия).
Однако синхронное сочетание этих двух аспектов политического курса Ви-
зантии на Востоке эффективно способствовало возникновению синтезной
контактной зоны.
Для формирования контактной зоны нужно не только общее простран-
ство, но и общее время. Для того чтобы появились синтезные феномены,
необходимо, как минимум, несколько десятилетий взаимодействия и взаи-
мовлияния культурных систем.
Из заглавия письма патриарха Фотия (862 г.) мы узнаем об армянах-
ортодоксах (халкидонитах), живших в Тароне и Четвертой Армении7. Ар-
мяне-халкидониты (цаты) жили в Сирии и Южной Армении. Халкидониты
были в Ани, Басене, Карине, Тайке и Кларджии. Влияние халкидонитов в
Армении закономерно возросло в XI в., когда армянские земли вошли в со-
став Византии и когда в Сирию, Месопотамию, Каппадокию и Киликию
6 Арутюнова-Фиданян В.А. Армяно-византийская контактная зона (X-XI вв.). Резуль-
таты взаимодействия культур. М., 1994. О первом этапе синтезной контактной зоны в конце
VI-VII вв. см.: Арутюнова-Фиданян В.А. «Повествование о делах армянских» (VII в.). Ис-
точник и время. М., 2004. С. 63-102.
7 Darrouzds J. Deux lettres inedites de Photios aux Armeniens // REB. 1971. T. 29.
29
В.А. Арутюнова-Фиданян
стали переселять в широких масштабах представителей нехалкидонитско-
го большинства армянского населения8.
В митрополию Трапезунда входили епархии: о Xepiavcov (Шариан),
расположенная на реке Гайл к северо-западу от Сагалы, о XaXiou (Кел-
кит) - еще западнее по той же реке, о Харат^оир, 2арт^аратоир (Сар-
чамадзор) - по р. Сарчам, на границе Карина и Чормайри, о Пеппер (Ба-
берд), о Керареок;, Kepoaveco^ (Керчанис) - на одном из притоков р. Гайл
к югу от Келкита, 6 Aepioo (Лерион) - в долине реки Цанахо-дзор, в устье
которой находится Триполи. Лерион, так же как и Баберд, расположен на
путях из Армении к портам Черного моря: Триполи и Трапезунду. Епар-
хия Мананали, охватывающая провинцию Мананали с Визаной, находится
к востоку от Екелесены, о ZapivaKcov (Дзернак) - в Харке9, о Meoodvt|
[McooDpvr|] (Мцурн) у Доневанка - на севере Тарона, на р. Арацани10 11, о
Xa%aiou (Хах) - у Ерзнки11, о то XaPr^iT^iv (Хавчич), который располо-
жен на пересечении дорог, ведущих из Аршамуника и из Маназкерта к Ка-
рину, на р. Араке, близ населенного пункта Кюлли12, о то Zeppavr^ou -
епархия у горы Серманц в области Хнуниса, к югу от епархии Хавчич13,
о то ’OXvo6tt|(; (Олнут) Еланц берд к северу от Еризы в Аршамунике14 у
р. Гинек, притоке р. Арацани, о ’AvSaKcov (Андак) расположен на р. Араке,
на границе между областями Басен и Авнуник15, о Oaoiavr^ (Даройнк) в
Басене, на притоке р. Араке, о ZaKapoi) или о Макаров (Сукавет) - севернее
Валаршакерта и 6 то Xavifepi^ - локализовать эту епархию не удалось16.
Митрополия Екелесены и Тарона включала в себя 21 епархию17 о
КортСдуг|(; (Хордзен), область Хордзен, южнее Мананали, о топ Tapcov (Та-
рой), несомненно, находилась в провинции Тарой, но более конкретной ло-
8 Арутюнова-Фиданян В.А. Армяне-халкидониты на восточных границах Византий-
ской империи. Ереван, 1980. С. 90-91.
9 Honigmann Е. Die Ostgrenze des Byzantinischen Reiches von 363 bis 1071. Bruxelles, 1961.
S. 54, 192-198. См. карту, составленную C.T. Еремяном в кн.: Атлас Армянской CCR Ереван;
М., 1961. С. 105; Adontz N. Armenia in the period of Justinian. Lisbon, 1970. P. 45, 48, 49-53,
61-65, 67, 68, 73, 79, 80, 82, 109-111, 113, 117, 133, 137, 257 sq.; Арутюнова-Фиданян В.А.
Армяне-халкидониты. С. 92.
10 Карта С.Т. Еремяна «Тарой в древности и в средние века» в книге К.В. Айвазяна
«История Тарона» и армянская литература IV-VII вв. Ереван, 1976.
11 Adontz N. Armenia. Р. 40, 201 х, 393 n. 1; 224*.
12 Даниелян Э.Л. Цель и направление восточного похода Василия II в 1000 г. // ВОН.
1973. № 10. С. 69 (на арм. яз.).
13 Атлас. С. 105.
14 Там же.
15 Даниелян Э.Л. Цель и направление. С. 69.
16 Может быть, Халтой-арич (Атлас. С. 105).
17 Honigmann Е. Die Ostgrenze. S. 202-210. (Keltzene oder Kortzene und Taron).
30
К вопросу о синхронизации основных составляющих синтезной контактной зоны
кализации не поддается. С.Т. Еремян предполагает, что епархия дислоци-
ровалась в районе Мелте, к югу от монастыря Сурб Карапет18. Епархия 6
тоо Movg находилась в Муше - центре Тарона, немного северо-восточнее
Муша находился населенный пункт Хацек или Хацюн, который, очевид-
но, следует отождествлять с епархией 6 Xai^oov19. Епархия Ликопотамия
включала в себя ту часть Месопотамии, которая находилась в междуре-
чье верхнего течения Евфрата и реки Гайл (арм. gail (волк) - греч. Аокод).
Епархия 6 МоютраратС, - возможно, монастырь Матнаванк у Аштишата20,
6 Хоо(т - это Хойт на юге Тарона, 6 ’Арц8УТ1тфв8р, otol АыцсоуоЗба^ или
то Mapp8VTiT^oo8p (Мармеди джур), очевидно, епархия, расположенная по
реке Мармеди-джур, впадающей в оз. Ван у его восточных берегов, север-
нее города Ван21, а епархия св. Николая расположена, очевидно, у мона-
стыря Николая Чудотворца на северном берегу оз. Ван. Епархия св. Бого-
родицы, возможно, находилась в г. Ван, епархия 6 тон 'Ауюо ’ЕХюоаюо -
в Нареке, к югу от оз. Ван. Епархии 6 Толар/ои (6 Пархооо), 6 ’Ацррбд,
6 ЕьЗрбк, otol тбд 08от6ков не поддаются точной локализации22. Епархии
Манцикерта (Маназкерта), Арчеша, Арцке, Амюка, Беркри, Востана также
входили в митрополию Екелесены и Тарона.
В диоцез Феодосиополя входили епархии23: 6 ’Ортрод (б "Ортон), Ор-
дуру в области Басен по р. Мурц, притоку Аракса24; то Маврбкаотроу -
буквальный перевод с армянского Севук бердак (Черная крепость) — ло-
кализуется в области Алори, которая расположена между Мардали и Ав-
нуником25; ц ‘Ayia Mapia - это Сурб Мари в Айрарате, расположенная на
р. Араке26; Таробтда, по остроумному прочтению Хонигмана, может быть,
та [’Аробт^а] или Аруч27 севернее Валаршакерта; ц Ма^уобрг| и ц ’A^i8^r|
точной локализации не поддаются, ц ПоАбтщод Э.Хонигман не локализу-
ем. карту Тарона.
19 AdontzN. Armenia. Р. 180, 248, 438 п. 37, 201 х.
20 Thierry М. Notes de geographic historique sur le Vaspurakan // REB. 1976. T. 34. P. 162—
163.
21 Ibid. P. 163-164.
22 Cp.: Ibid. P. 163, 167-168.
23 Honigmann E. Die Ostgrenze. S. 214.
24 Adontz N. Armenia. P. 383 n. 39, 459, n. 47.
25 Э. Хонигман, основываясь на разночтении 6 топ MaopiKioo в именовании епархии,
ищет ее в аване Ширакашат (Honigmann Е. Die Ostgrenze. S. 215).
26 Ibid. S. 216. В Сурб Мари укрылся Саркис Хайказн, поднявший мятеж против Га-
гика II Анийского в 1041 г., по Аристакесу, Саркис «коварно умыслил передать все, чем он
владел, под владычество ромеев и самому перейти к ним»: Повествование Аристакеса Ла-
стивертци / Крит, текст подг. К.Н. Юзбашян. Ереван, 1963. С. 58 (на арм. яз). Очевидно, в
халкидонитской епархии Саркис мог найти поддержку и возможности снестись с ромеями.
27 Honigmann Е. Die Ostgrenze. S. 217.
31
В.А. Арутюнова-Фиданян
ет28, но, возможно, это Базмахпюр (арм. «изобилующий источниками») в
Мананали.
Митрополия Трапезунда и митрополия Екелесены и Тарона подчиня-
лись Константинополю, епархии Феодосиополя - Антиохии. Антиохий-
ский патриархат владел также в северном Тайке Панас кертом и Кал ма-
хом29.
Небольшие халкидонитские епархии, иерархически зависимые от ви-
зантийской церкви, густо покрывают Малую Армению, Тарой и смежные с
ним области Месопотамии и Сирии, а также территории, принадлежавшие
до 1000 г. Давиду Куропалату; халкидонитских епархий гораздо меньше в
Центральной Армении (Багреванде, Шираке), а в Васпуракане они вообще
ограничены побережьем оз. Ван. На землях Северо-Западной Армении, со-
седствующих с Византией, армяно-халкидонитские общины имели давние
традиции, и халкидонитские епархии, равно как и связи с византийской
церковью, были возобновлены во время движения Византии на восток, но
в Васпуракане и в городах, принадлежавших кайситским эмирам, в Айра-
рате и Шираке, халкидонитские епархии могли появиться с присоединени-
ем этих земель к Византийской империи30.
Армяно-халкидонитские епархии, возобновленные или вновь основан-
ные во время экспансии Византии, дислоцировались на главных магистра-
лях, идущих через Армению и соседние с ней малоазийские области, на
путях торговли и войны. Они находились на водных магистралях (Шариан,
Келкит - на р. Тайл, Лерион - на Цанахо-дзоре, Керчанис - на одном из
притоков р. Тайл, Мцурн у Доневанка - в долине р. Арцани, Ликопотамия -
между двумя реками Евфрат и Гайл, Даройнк - на притоке р. Араке и т. п.),
у горных перевалов (Хавчич, Серманц), в укрепленных крепостях (Баберд,
Еланц берд, Севук бердак, Аруч, Амюк и т. п.), в городах - центрах торгов-
ли и ремесла (Ерзнка, Муш, Маназкерт, Арчеш, Арцке, Беркри, Ван, Вос-
тан, Ани, Карс).
«Эскуриальский тактикой», составленный в 70-х гг. Хв. (971-975)31,
отражает продвижение Византии на Восток, начатое в середине этого
столетия, когда, наряду с большими «ромейскими» фемами, на вновь за-
воеванных землях создаются малые, так называемые «армянские» окру-
28 Ibid. S. 214-218.
29 Ibid. S. 218-222; Арутюнова-Фиданян В.А. Армяне-халкидониты. С. 90-95.
30 Впрочем, Асолик рассказывает, что в 955 г. в Ани ученые вардапеты низложили ка-
толикоса Ваана Сюнеци за симпатии к халкидонитам, и он бежал в Васпуракан: Всеобщая
история Степаноса Таронеци-Асолика / Изд. Ст. Малхасянц. СПб., 1885. С. 181-182 (на арм.
яз). Этот факт иногда трактуется в историографии как наличие халкидонитской общины в
Васпуракане.
31 Oikonomides N. L’organisation de la frontiere orientale de Byzance aux Xе - XIе siecles et
le Taktikon de 1’Escorial //Actes du XIV Congres International des etudes Byzantines. P. 73.
32
К вопросу о синхронизации основных составляющих синтезной контактной зоны
га, территория которых обычно ограничивается городом с прилегающей
к нему округой. Вслед за византийскими наместниками больших военно-
административных округов - Антиохии, Месопотамии, Халдии, Каппа-
докии, Колонии, Севастии, Тарона, Мелитины, Дерджана, Хордзена32- в
«Эскуриальском тактиконе» названы стратиги малых округов: Феодосио-
поля (Карина), Хавчича, Хойта, Мелте, Арцна33.
В 976 г. Византия уступила Давиду Куропалату за помощь в разгроме
мятежа Варды Склира в пожизненное владение Халтой-Арич с Клисурой
(Брнакапан), Чормайри, Карин, Басен, Севук бердак, Харк и Апахуник. Все
эти территории (за исключением Харка и Апахуника) составляли сплош-
ной пояс, и К.Н. Юзбашян полагает, что земли между Карином и Чормай-
ри, лежавшим несколько в стороне, также перешли к Давиду34. В состав
владений Давида вошли стратигии Арцн, Хавчич и Окоми (возможно, не-
большая стратигия в области Басен)35. Нетрудно заметить определенное со-
впадение географической карты византийских, округов в Армении и смеж-
ных с ней областях в конце X в. с картой халкидонитских епархий того же
региона. Еще более показателен маршрут похода Василия II на восток с
целью принять во владения империи завещанные ей земли Давида Куропа-
лата.
Из Хавчича император двинулся через Харк по пути, проходящему че-
рез епархии Серманц и Дзернак. Близ Дзернака (а может быть, в Хнунисе)
произошла встреча императора ромеев с царем Абасом Карсским и царем
Васпуракана Сенекеримом. Василий принял их с большим почетом, щедро
одарил и «отпустил с миром»36. Затем император «пересек Харк и Маназ-
керт и, используя их в качестве опоры, повернул на Багреванд»37, располо-
жился поблизости от Валаршакерта и стал ждать прибытия Гагика I Аний-
ского (990-1017?)38. Недалеко от Валаршакерта находилась халкидонитская
епархия Сукавет, где, возможно, и был лагерь ромейских войск. Затем Ва-
силий отправился в г. Олти в Тайке, дорога из Валаршакерта на Олти про-
ходила через Клисуры Авнуника на Андак, где также находилась халкидо-
32 Listes de presence byzantines des IXе et Xе siecles I Introd., texte, traduction et commenta-
ire parN. Oikonomides. Paris, 1972. P. 263, 28-30; 265, 5, 7, 8, 20-21; 267, 12, 17.
33 Ibid. P. 265, 19; 267, 30; 269, 6, 10, 13.
34 Юзбашян К.Н. «Эскуриальский тактикой» - новый византийский источник по исто-
рии Армении И ВОН. 1975. № 5. С. 96.
35 Там же. С. 96-97.
36 Всеобщая история Степаноса Таронеци-Асолика. С. 277; Даниелян Э. Цель и направ-
ление. С. 72.
37 Повествование Аристакеса Ластивертци. С. 24.
38 Всеобщая история Степаноса Таронеци-Асолика. С. 277-278. Годы правления Гагика I
дебатируются в историографии.
33
В.А. Арутюнова-Фиданян
нитская епархия, а оттуда, минуя епархию Даройнк в Басене, император
прибыл в Олти39. Линия, проведенная на карте через расположение халки-
донитских епархий Северной Сирии, Тарона, Харка, Апахуника, Багреван-
да и Басена, и графическое изображение пути Василия II почти полностью
совпадают, что демонстрирует роль халкидонитских епархий как опорных
пунктов византийского движения на Восток и также с удивительной на-
глядностью очерчивает границы византийских военно-административных
округов, появившихся в начале X - сер. XI в. на территории Армении и в
соседних регионах40.
Непременным условием возникновения синтезной контактной зоны -
новой общественной модели в лимитрофных областях двух стран, - оче-
видно, является синхронизация базовых составляющих взаимодействия
этносов и культур: военно-политической, социально-административной и
идеологической.
39 Даниелян ЭЛ. Цель и направление. С. 73; Арутюнова-Фиданян В.А. Армяне-
халкидониты. С. 100-102.
40 Арутюнова-Фиданян В.А. Армяно-византийская контактная зона. С. 26-39; Она же.
Контактные зоны: концепции и термины. С. 159-171.
34
Arnarvatnsheidi and the Space for Outlaws
Joonas Ahola
Landscape is constantly present, with a visible role, in saga narration. Events
do not simply take place, they take place in places. Exact geographical locations
significantly contribute to the tight attachment‘of events to history which is a
central feature of saga literature. In this article, I attempt to locate the windswept
heath Amarvatnshei&i within the spatial conceptions of Icelanders who both pro-
duced and served as implied audience for saga literature in the thirteenth and
fourteenth century. I will discuss whether the narrative point of view within these
conceptions can tell us something about the contexts of narrating behind the ac-
counts in a saga.
The landscape that is described and used as setting in sagas is a landscape
full of meanings. A particular location in the landscape becomes a place through
people’s interaction with it: through praxis and through narratives'. A setting in
a saga is understandable when it is related in conjunction with experiences in the
concrete location, and for a person to whom sagas are personally meaningful nar-
ratives, a place that one comes across on a journey in Iceland deepens in meaning
when its role in a saga is realised1 2. A spot in a landscape may also express poly-
semic meanings of place for different users3 as will be seen.
1 Rodman M. Empowering Place: Multilocality and Multivocality 11 Anthropology of Space
and Place. Locating culture / S. Low and D. Lawrence-Zuniga. Oxford: Blackwell Publishing,
2003. P. 207.
2 The importance of narrative to the signification of a place is discussed in: Siikala J. and
SiikalaA-L. Return to Culture. Oral Tradition and Society in the Southern Cook Islands. Helsinki:
Academia Scientiarum Fennica, 2005. P. 112-130; Basso K. «Speaking with names»: Language
and Landscape among the Western Apache 11 Cultural Anthropology. 1988. Vol. 3 (2). P. 99-130;
Casey Ed. How to Get from Space to Place in a Fairly Short Stretch of Time: Phenomenological
Prolegomena 11 Senses of Place I Ed. St. Feld, K. Basso. Santa Fe: School of American Research
Press, 1996. P. 13-52; Fernandez J. Emergence and Convergence in Some African Sacred Places H
Anthropology of Space and Place. P. 187-201.
3 Rodman M. Empowering Place. P. 212.
35
Joonas Ahola
Place is the realisation or recognition of an abstract spatial idea. Spatial
categories and conceptions find their expression in place and enable the experi-
ence of place. On the other hand, places are prerequisite to, and reaffirm, spatial
conceptions. J.E. Malpas points out that not only experience of place but also
experience in general happens in a given place that at least contributes to it: the
abstract levels of spatial conceptions necessarily spring from and are based on
experience of place4. In saga narration, spatial conceptions are expressed as con-
crete locations.
Eleazar Meletinsky points out two spatial categories or subsystems in Scan-
dinavian mythology, one oriented vertically and the other horizontally. In the spirit
of Levi-Straussian structural dichotomy, he divided the horizontal category into the
binary opposites familiar - foreign, and more generally, centre - periphery, mani-
fested in the distinct mythical realms «Midgard» and «Utgard»5. The role of this
distinction as a spatial category, manifested in other spheres of meaning in addi-
tion to myth, was simultaneously recognised by Aaron Gurevich: «The contrast
made between Midgardr and Utgardr finds a parallel in the distinction made in
Scandinavian law between two categories of land - «within the enclosure» (in-
nangardz) and “outside the enclosure” (utangardz)6».
Kirsten Hastrup7 argues that the distinction between these mythical spatial
categories, Midgardr and Utgardr and their conceptual counterparts innangards
and utangards, functioned through different layers of the medieval Icelandic cul-
ture as «general models for social (and cosmological) conception»8 and she con-
cludes: «This model so fitted Icelandic social and spatial realities that each level
of reality affirmed the others to an astonishing degree»9.
Margaret Clunies Ross abandoned such conceptual binaries and expanded
the mythological source material beyond writings of Snorri10. Approaching the
issue from a social point of view, she stresses that the inhabitants of Asgardr and
Jotunheim are not fundamentally different - their ancestors belong to the same
groups and they are attributed with similar social systems - but they «are defined
4 Malpas J.E. Place and Experience: a Philosophical Topography. Cambridge: Cambridge
University Press, 1999. P. 16, 142.
5 Meletinsky E. Scandinavian Mythology as a System // Journal of Symbolic Anthropology.
1973. Vol. l.P. 46^47.
6 Gurevich A. Categories of Medieval Culture. London: Routledge & Kegan Paul, 1985
(1972). P. 47.
7 Hastrup K. Culture and History in Medieval Iceland. Oxford: Clarendon Press, 1985.
8 Ibid. P. 146.
9 Ibid. P. 148.
10 Clunies Ross M. Prolonged Echoes. Old Norse Myths in Medieval Northern Society.
Odense: Odense University Press, 1994. Vol. 1: The Myths. P. 51-52, 252.
36
Arnarvatnsheidi and the Space for Outlaws
as other and hostile by the gods who are their own biological kin as part of a
strategy to keep the giants in a subordinate social position»11. She describes
the following cosmological model as a «series of territories belonging to dif-
ferent classes of beings arranged like a series of concentric half-circles»11 12.
The ambiguous realm of Utgardar appears to be beyond the field of struggle
of these two enemies. She suggests that the inhabitants of Utgardar (Utgarda-
Loki, Midgardsormr, etc.) are personifications of natural forces rather than
beings evaluable by social measure, and thus beings of another class13. In the
second volume of her study, M. Clunies Ross argued that these mythic sche-
mas reflected conceptions about the world around as one mode of expres-
sion, and that thus, they were «as much a part of the whole as other modes of
constructing a world view»14.
Unlike mythical events, events in saga narration take place in real or at least
realistic settings. Lars Lonnroth15, notably before the contributions of K. Hastrup
and M. Clunies Ross, described the spatial categorisation of the world as it is de-
picted in saga literature in a form of concentric circles that proceeded topographi-
cally away from homes of the heroes, and notices that marvels similar to those
met abroad are met in Iceland as well: «These marvels all belong, in a sense,
and regardless of their geographical location, to that outer circle at the periph-
ery of the saga world»16. Spatial domains are constituted by boundaries between
them. In a narrative, these boundaries become visible through mobility and this
emphasises journey as a subject of narrative study of space17. In the following
discussion, I will first introduce Arnarvatnsheidi as described in the thirteenth and
fourteenth centuries sources and then proceed to discuss individual saga passages
in which Arnarvatnsheidi serves as settings, destination and place of departure
for narrative personages who as a group are strongly associated with the area,
namely outlaws.
11 Ibid. P. 66.
12 Ibid. P. 51.
13 Ibid. P. 50-54.
14 Clunies Ross M. Prolonged Echoes. 1998. Vol. 2: The Reception of Norse Myths in Medi-
eval Iceland. P. 27.
15 Lonnroth L. Njals saga: a Critical Introduction. Berkeley; Los Angeles: University of Cali-
fornia Press, 1976. P. 57-58.
16 Ibid. P. 58.
17 van Leeuwen R. Thousand and One Nights: Space, Travel and Transformation. Abingdong;
Oxon: Routledge, 2007. P. 15-16.
37
Joonas Ahola
Arnarvatnsheidi in the time of saga writing
Fig. 1: Communication across Arnarvatnsheidi in the 13th century18. Graphics:
Jarkko Sirkia.
Arnarvatnsheidi is a heath which is broken by numerous brooks, lakes and
ponds. It has been named after the biggest lake in the area, Amarvatn. The heath *
18 Sources: Sturlunga saga; Orn H. Bjarnason. Gamlar gotur i Vestur-Hiinavatnssyslu // Heima
er best. 2002. Vol. 52 (6). P. 254-257.
38
Arnarvatnsheidi and the Space for Outlaws
lies above the valleys south from Hnitaijordur and Midfjordur and is bordered
on the south side by Langjokull and Eiriksjokull, and to river Nordlingafljot. To
the west it is bordered by Nordurardalur. The western part of the area is called
Tvidaegra.
Churches, and hence evidently also farmers, of both Borgarfjordur and
Hiinavatn districts had property and interests in Arnarvatnsheidi in the time of
saga writing19. The area was significant for sheep pasturing, which is indicated for
instance in the fourteenth century church inventory lists20. Sheep herders moved
along the valleys that probably served as herding corridors. The numerous small
lakes and ponds that dot Arnarvatnsheidi are referred to in sagas under the general
name Fiskivotn. Even though these waters otherwise were divided between Bor-
garijordur and Hiinavatn districts roughly along the watershed, the men from the
two areas met at the lake Amarvatn. Adalbdl had fishing rights in Amarvatn but
part of the rights to fishing were given to the church of Hiisafell, perhaps already
in the Middle Ages21. According to church inventory lists, the church of Gniipur
had the right to have two fishing hooks in the water22. The fact that such right
was considered worth listing testifies to the value of Amarvatn as a fishing lake.
Besides fishing, the lakes and rivers were important for bird hunting23.
Already in the Commonwealth period, Arnarvatnsheidi was at the border
between Western and Northern Quarters, and routes that connected the Northern
Quarter to the Southern crossed the heath. The name Tvidaegra would stand for
the part of Arnarvatnsheidi that was a common area to cross between the districts
of Hiinavatn and Borgarfjordur, and it took (or on an occasion had taken) two
days to cross it24. Sturlunga saga gives accounts of its crossing, which is described
as highly risky due to weather conditions in the winter time25. The road south
19 This division is indicated already in «Landnamabok» (Landnamabok / Jakob Benediktsson
gafut// IF. 1986. В. I. Bls. 81-86).
20 Grimstunga and Asgeirsar, located north of the heath: Diplomatarium Islandicum. Islenzk
Fombrefasafn. Kaupmannahofn: Hid Islenzka bokmentafelagi, 1888-1893 (further - Dipl. Isl.).
В. II. P. 477—479; and still in 1360: Dipl. Isl. 1890-1896. B. III. Bls. 162; and a sales contract of
the farm Efri-Nupr in Gnupsdalur in 1448: Dipl. Isl. 1895-1897. В. IV. Bls. 747-749. The church
of Reykholt owned rights to the common pasture in Hnitatunga north of Tvidaegra: Dipl. Isl. B.
III. Bls. 123.
21 Matthias Pordarson. Tveir Grettisbustadir // Arbok Hins islenzka fomleifafelags. 1936. B.
45. Bls. 55.
22 Dipl. Isl. 1890-1896. B. III. Bls. 165.
23 In 1306, the church of Gilsbakki had carefully listed its significant rights to fishing and
birdhunting in western Tvidaegra: Dipl. Isl. II. Bls. 358-359.
24 According to «Heidarviga saga» (ch. 24), the name Tvidaegra originates from the night spent
there by Bardi’s men on their way south from Gmipsdalr to fight the men of Borgarfjordur. The
battles that gave the saga its title took place on the heath.
25 Cf. accounts in «bordar saga kakala» (Sturlunga saga / Ritstjori Omolfur Thorsson. Reykja-
vik: Svart a hvitu, 1988. В. II. Bls. 477) and «borgils saga skarda» (Ibid. Bls. 603-604).
39
Joonas Ahola
along Gnupsdalr is called Gnupsdaslagata already in a document from 130626.
The other valleys south from Hunavatn could serve as routes to the heath as well.
Another route across Arnarvatnsheidi went from Kalmanstunga to Amarvatn and
from there one route continued north to Vididalr and Vatnsdalr whereas another
headed eastwards across the heath towards Skagafjordur27. The drastic difference
between passability of Arnarvatnsheidi in winter and summer becomes evident in
the sources. The route to Alling from the western parts of the Northern quarter,
in annual use, went here which was enabled by favorable conditions in summer.
However, in the winter, the roads were rather empty.
Arnarvatnsheidi is associated strongly with outlaws in saga literature. «Hardar
saga» (ch. 33)28 tells how an outlaw named borgeirr gyrdilskeggr escaped with six
others to Arnarvatnsheidi from an ambush which had been prepared to the outlaws
by Hordur Grimkelsson. He stayed in a cave in Fitjar and gathered a band around
him. Later he was attacked and driven away to Strandir. «Landnamabok»29 tells
about a troop called hellismenn (“cavemen”) who were attacked and destroyed in
Hellisfitjar30 and that a man called Torfi Valbrandsson participated in the killings
of both Hordur’s holmvetjar and of hellismenn, which would indicate that the
hellismenn were bandits similar to the outlaws in «Hardar saga».
These hellismenn are familiar from a folktale published by Jon Amarson31
and from a saga called «Hellismanna saga», written around 1850 by Gisli Kon-
radsson, a self-educated man from Skagafjordur, who based his work mainly on
«Landnamabok» and local historical lore32. The stories tell about a troop of men
who were outlawed and who dwelled in Surtshellir. The stories attribute numerous
place-names in Arnarvatnsheidi to locations where these outlaws were killed.
«Vatnsdaela saga» (ch. 41)33 tells that there were troops of bandits across the
country in the 10th century, and that one such troop attacked the farm Haukagil in
Vatnsdalur. The bandits were pOrsued to a hut in eastern Arnarvatnsheidi and a
nearby cave is presented in the saga as the location of their last stand.
According to «Grettis saga»34, Sturla logsogumadr advised Grettir to refrain
from robbery, and Grettir’s friend Grimr borhallsson, who lived at Gilsbakki,
26 Dipl. Isl. В. II. Bls. 359.
27 Cf. accounts in «borgils saga skarda» (Sturlunga saga. В. II. Bls. 689-690) and «bordar
saga kakala» (Ibid. Bls. 493).
28 Hardar saga // 1F. 1991. В. XIII / borhallur Vilmundarson & Bjami Vilhjalmsson gafu lit.
29 Landnamabok. Bls. 75.
30 Also called Fitjar (I use this name on the map because of shortness: fig. 1). On modem maps
it is called Hallmundarhraun.
31 Jon Arnason. Islenzkar hjodsogur og aevintyri. Leipzig: J.C. Hinrichs, 1864. Bd. 2. Bls.
300-304.
32 Gudni Jonsson. Islendinga sogur. Bls. ix-x.
33 Vatnsdaela saga // IF. 1938. В. VIII / Einar 61. Sveinsson gaf ut.
34 Grettis saga // IF. 1964. В. VII / Gudni Jonsson gaf lit.
40
Arnarvatnsheidi and the Space for Outlaws
advised him to withdraw to Fiskivotn in Arnarvatnsheidi (ch. 54). Grettir made a
hut «sem enn ser merki». He stayed there for three winters, accompanied by unre-
liable fellow outlaws (ch. 55-57). Before moving to Arnarvatnsheidi Grettir had
lived on robbing travelers on Keilir and there encountered a man later identified
as Hallmundr who proved himself stronger than Grettir. After Grettir had been
dwelling in Arnarvatnsheidi for two winters, Hallmundr appeared and helped him
defend himself against a large force. After their successful defense, Hallmundr
invited Grettir to his cave which was located some distance away from Grettir’s
hut (nh. 54, 57).
In his death poem «Hallmundarkvida» (ch. 62)35, Hallmundr tells about his
encounters with Grettir, and thus the saga establishes a firm relationship between
Hallmundr and Grettir. In the last part of the poem, Hallmundr boasts of success-
ful encounters with numerous kinds of creatures, from giants, trolls and half-
trolls to elves. This part of «Hallmundarkvida» is connected with a praise poem
Grettir recited about Hallmundr earlier in the saga as well as to a curious poem
in «Bergbua J?attr»36. Both this 12 stanzas long poem and «Hallmundarkvida»
in «Grettis saga» give a similarly mixed impression of the narrative voice of the
mountain-dweller as a giant-slayer and a friend of humans but none whatsoever
as a being who lives underground where the trolls dwell, as a being who lives be-
yond the space occupied by people and by outlaws and who traverses in spheres
still beyond his. Hallmundr appears in «Bardar saga Snaefelsass» (ch. 9)37 among
the guests of the title hero Bardr who has lineage among giants. Hallmundr is
equated with Bardr. This saga, which is later than «Grettis saga» or «Bergbua
Jjattr»38, represents a deviation among the troll-like beings who inhabited the wild
interior of Iceland. Bardr and his son Gestr, in spite of being mountain-dwellers
of giant lineage, were land-cleansers and protectors of men in their realm, i.e. in
the mountains and at the sea. Armann Jakobsson39 devides the different kinds of
beings of the wilderness in «Bardar saga» into the good and handsome giants and
the evil and dangerous trolls. Bardr and other giant-like beings personified the
same idea of an intermediary between men and the hostile forces of nature as is
expressed in «Hallmundarkvida» and the poem in «Bergbua joattr».
Two sagas tell about adventures of an outlaw called Grimr Helgason in Ar-
narvatnsheidi. These accounts will be treated in more detail below. They will
serve as examples for the discussion of spatial conceptions of the heath. «Grettis
35 Hallmundarkvida // Grettis saga, ch. 62.
36 Bergbua battr//IF. В. XIII.
37 Bardar saga Snaefelsass // IF. В. XIII.
38 borhallur Vilmundarson // IF. В. XIII. Bls. xcix.
39 Armann Jakobsson. The Good, the Bad, and the Ugly: Bardar saga and Its Giants // Medi-
aeval Scandinavia. 2005. Vol. 15. P. 1-15.
41
Joonas Ahola
saga» (ch. 62) tells that after Grettir had left Arnarvatnsheidi and Hallmundr’s
cave, Grimr appeared in Grettir’s hut. Hallmundr unsuccessfully attempted to
eject him. «Laxdaela saga»40 41 (ch. 57-58) tells how Grimr got outlawed and hid
in Tvidaegra, and how a man called borkell Eyjolfsson attempted to kill him.
Grimr proved victorious in their encounter but he spared borkell’s life and they
descended from the heath together.
Space for outlaws
In «Gragas», outlawry is defined through negation. A person sentenced to
outlawry wholly lost his social standing and his property. Additionally, he was
made dhelgi «desanctified», which meant that he was stripped of legal rights
to personal security and was not to be supported, transported, or helped in any
way (ocelan, dferjanda, dradandi dll bjargrad)^. In other words, an outlaw was
«dehumanised» in all social senses. The space for outlaws was defined in law
through negation: they were excluded from any help from the members of the
society, which consequently delimited the available space in which they could
stay without exposing supporters to the legal consequences of aiding and abetting
an outlaw, i. e. to outlawry.
The principle of outlawry, banishing the condemned into solitude in the wil-
derness, is seldom fully realized in the sagas of the Icelanders. This is partly
explained by narrative prerequisites of sagas since the subject matter discussed
in them needed to be relevant to the in-group society (and the implied audience
of the saga) to deserve address in narration - and an outlaw, who was never seen
or heard from again, hardly qualified. Outlaws who appear in sagas attempt to
remain outside the reach of their pursuers but need to retain contact with other
members of the society.
However, expelled from the society, outlaws joined and were associated with
supernatural beings who were believed to throng the vast interior42. By identifying
the law with the society, Kirsten Hastrup argues that outlawry can be considered
expulsion from society, into the «wild»: into the categorically «other», which
«...was all over the physical space, yet it formed a distinct “space”, inhabited by
distinct categories of non-social beings»43. Those who managed to survive were
seen as men who were at home in the wilderness.
40 Laxdaela saga // IF. 1934. В. V / Einar Olafur Sveinsson gaf ut.
41 Gragas. Lagasafn islenska jjjodveldisins / Gunnar Karlsson, Kristjan Sveinsson, Mordur
Amason sau um utgafuna. Reykjavik: Mai og menning, 1992. Bls. 139.
42 Hastrup K. Culture and History. P. 143, see esp. note 4.
43 Ibid. P. 144.
42
Arnarvatnsheidi and the Space for Outlaws
Gri'mr Helguson in «Laxdaela saga»
Grimr, the son of Helga, is such a man of the «wild» in «Laxdaela saga»
(ch. 57-58). The saga tells that Grimr was outlawed for killing the son of a
man named Eidr and that he was hiding in the mountains, horkell Eyjolfsson
was a wealthy tradesman but lacked reputation in Iceland. He took the errand
of avenging as Eid’s relative. Grimr’s extraordinary essence becomes evident
when Eidr warns him of meeting «a man with gigantic strength (heljarmadr)^
such as Grimr» and provides borkell with the magical sword Skofnungr that
once had belonged to king Hrolfr Kraki44 45. The appearance and physical strength
of Grimr naturally corresponded with expectations of a man who could survive
in the harsh conditions of the interior, but these features simultaneously associ-
ated him with trolls. Eidr directed him to Fiskivotn in Tvidaegra to find Grimr.
The «long way» borkell rode into the heath detached him from the everyday
social and societal mechanisms and makes a transition to a sphere where extraor-
dinary things happen. He saw a large man fishing by a lake and attempted to at-
tack him from behind. Grimr wore a hooded cloak that is a stereotypical costume
of outlaws. It must have been a practical piece of clothing but it connotes hidden
potential with reference to the mysterious and unpredictable figure of god Odinn.
Grimr became aware of him in time and, as expected, forced him to fall, suffer-
ing only a minor wound himself. Grimr decided to spare borkell’s life, though,
because «his destiny was not to die now». In exchange for his life, borkell healed
the wound he had caused Grimr and took him with him. A killer and his target can
become friends only in such extraordinary circumstances. Grimr’s luck, which is
emphasised by its repetitive articulation, fixes his destiny and gives him an upper
hand against any assaults, thus making him superior to other mortals in a way
which does not obey the rules of causality. Snorri godi advised borkell to travel
to Norway while Snorri arranged his marriage with Gudrun Osvifsdottir. borkell
followed this advice and took Grimr with him. Grimr became a mighty man in
Norway, and borkell gained fame for the events.
Grimr Helguson serves the narrative plan of «Laxdaela saga» in three pri-
mary ways. First, he provides borkell an opportunity to proof his worthiness as
a target to his attempt of revenge. Secondly, his helping was an excuse to send
borkell to Norway while Snorri godi could fulfil his scheme to prepare the ground
for borkell’s and Gudrun’s marriage. And thirdly, the passage prefigures a later
scene in which Gudrun forces borkell to shelter and save her relative Gunnarr, an
44 The expression heljarmadr, literally «a man of Hel, i.e. death», implicitly has otherworldly
connotations.
45 On the histories of the famous sword Skofnungr, see Hrolfs saga Kraka, Ch. 45, 50, 52;
£6rdar saga hredu, Ch. 10, 12; Fljotsdaela saga, Ch. 21; Kormaks saga, Ch. 9; Laxdaela, Ch 78;
Landnamabok. Bls. 212.
43
Joonas Ahola
outlaw borkell had vowed to kill (like he had vowed to kill Grimr), before their
wedding could take place46. Read in the sense K. Hastrup provides, borkell’s
journey to kill Grimr can be seen in a similar spirit as in mythological texts the
thunder god borr travels to Jotunheimar in order to hunt down giants.
Grimr Helguson in «Grettis saga»
Grimr Helguson appears in «Grettis saga» (ch. 62) as well. Heroic feats of
an individual are the subject matter of «Grettis saga», and Grettir takes the scope
with him wherever he goes. When he stays in Arnarvatnsheidi, it becomes the
narrative centre, and this holds true still when Grettir has moved away and an-
other outlaw comes to his place.
The passage describes how Grimr took lodgings in Grettir’s hut. He got huge
draughts of fish but the catch was stolen two nights in a row. The third night,
Grimr kept watch over his catch and in the night he saw a huge man collect his
fish into a big basket on his back. Grimr struck the man on the neck with his axe
and the man jumped up and ran away with the basket. Grimr followed him to a
cave under a glacier. This cave was the cave of Hallmundr, with whom Grettir
had become friends earlier in the saga.
Hallmundr died and Grimr stepped in and stayed with Hallmundr’s «tall but
shapely» daughter for a few nights. Then he moved back to the hut and stayed
there for the winter. By way of conclusion, the saga makes a short summary of
the events told in «Laxdaela saga» (ch. 57-58).
Grimr set up a home on the heath: he has a house, and even if the boat
broke earlier, he makes the living by honorable labor like any farmer. The threat to
Grimr’s livelihood comes from «outside». Grimr is an outlaw and «outsider» in the
discourse of «Laxdaela saga», yet he is harassed here by a being who is conceptu-
ally associated with him as «other» just like he is «other» to the people down by
Hvammsfjordur. Grimr’s movement to Hallmundr’s cave, from the heath to «under
the glacier», can be seen as movement further out, to another «circle» in the terms
of L. Lonnroth or M. Clunies Ross. He nonetheless feels sufficiently at home in that
circle to spend nights with Hallmundr’s daughter. By managing to overcome the
being who proved stronger than Grettir and by receiving Hallmundr’s acceptance
in his last words, Grimr became a mythic outlaw approaching the proportions
of Grettir. The presentation of this character as competing with Grettir’s status
as a hero stands in stark contrast to the rest of the saga. «Grettis saga» makes a
reference to a «wide saga» about Grimr, and Grimr is present in both sagas in a
relatively significant role compared to his functional significance in the overall
46 Laxdaela saga. Ch. 69.
44
Arnarvatnsheidi and the Space for Outlaws
plot of these sagas. This implies that there were external reasons to include him.
A good guess would be a strong narrative tradition in which he appeared, at least
by the time «Grettis saga» was written, whether this tradition was ever realised in
the form of a written saga or only prevailed in oral delivery47.
Conclusion
The heath that consists of the overlapping areas of Arnarvatnsheidi and
Tvidaegra was strongly associated with outlaws in saga literature, as well as in
later oral traditions48. «Vatnsdaela saga» and «Laxdaela saga» focus on social and
political events in the respective areas. These sagas present the heath and its aso-
cial inhabitants as representatives of otherness that follow the model of K. Has-
trup and categorically parallel Jotunheim’s relationship to Asgardr in mythologi-
cal texts. However, as the focus moves to Arnarvatnsheidi with the heroes in
«Grettis saga», this periphery turns into a narrative centre. The saga heroes are
introduced to Hallmundr who comes from outside their sphere of experience,
from what could be called another spatial circle in the terms of M. Clunies Ross.
When the focus of narration moves to Hallmundr’s lair, we learn of spatial circles
still further out.
Arnarvatnsheidi was a relatively remote but regularly traversed, although
a vast area: as a setting, it was a periphery but a familiar one. It was potentially
dangerous for solitary travelers because help could hardly be expected in case of
emergency. The immanent fear was materialized, personified in outlaws. Outlaws
provided a basis for fear, or at least suspicion, by their desperate position which
no doubt led occasionally to tragedies that were reluctant to abandon collective
memory and were retained in narrative tradition.
Arnarvatnsheidi was not outside the mechanisms of settlement and society,
yet it was a threshold. It was a frontier between quarters, a route between them,
and spatially, it was also a frontier between civilization and wilderness proper,
as the most hostile levels of Iceland’s interior were still beyond it. In addition, it
stood within people’s experience as a hunting ground and with waters for fishing,
and was crossed by regularly used roads. Important landmarks were named and it
can be expected that narratives connected to the area were attached to particular
47 Reference to a «saga» in saga texts does not necessarily mean a written saga but can stand
for biographical lore, as R. Kellogg has shown (Kellogg R. What is a Saga? // Sagnajjing helgad
Jonasi Kristjanssyni sjotugum 10. April 1994. Reykjavik: Hid fslenska bokmenntafelag, 1994. Bls.
497-503). See also: Gisli Sigurdsson. Medieval Icelandic Saga and Oral Tradition: a Discourse on
Method. Cambridge (Mass.): Harvard University Press, 2004.
48 Cf.: Olafur Briem. Utilegumenn og audar tottir. Reykjavik: Bokaiitgafa menningarsjods,
1983. Bls. 38-50.
45
Joonas Ahola
places. Saga narratives tend to be strongly attached to particular locations, even
if the saga author was not familiar with those locations which his subject matter
addressed. Places described in sagas and other historical traditions were bridges
between the past and the present. Landmarks may work as mnemonics for narra-
tives and perhaps even initiate them. At the time of saga writing, groups of men
from different districts came together in Arnarvatnsheidi. The lake Amarvatn
stands at a junction of roads in the middle of the heath, as well as being a fishing
lake shared by men from two districts. It seems only natural that later tradition, as
evident in place names, located Grettir’s hut by Amarvatn out of all the possible
lakes in the area.
I--------------1
1 km
Fig. 2: Amarvatn49. Graphics: Jarkko Sirkid
«Grettis saga» consists largely of diverse narratives about Grettir’s adventures
that were in all probability first transmitted orally. (On occasions, the saga even
mentions different variants of given tales.) It is within the limits of possibility that
Grimr could challenge Grettir as a hero because he had origins in different local
49 Source: Matthias Pordarson. Tveir Grettisbustadir.
46
Arnarvatnsheidi and the Space for Outlaws
traditions that nonetheless converged in one saga - like men from different dis-
tricts met by Amarvatn. The place brought together the functionally conflicting
narrative figures.
From this point of view, Hallmundr appears from «outside» as a threat to
the outlaws. K. Hastrup’s argument that «outlaws and supernatural beings were
coinhabitants of “the wild”»50 does not seem fully descriptive of this situation, in
spite of the fact that she bases her argument largely on «Grettis saga». Outlaws
dragged associations with other creatures of the wilderness with them wherever
they appeared, and they encouraged movement across the thresholds into spheres
beyond their own, describable also as spatial circles. The distinction inni / uti
seems best understood as a general, relative distinction which is dependent on
narrative perspective. When a mountain ridge is achieved, there is always another
beyond, however long we may quest for the horizon.
50 Hastrup K. Tracing Tradition - an Anthropological Perspective on Grettis saga Asmundar-
sonar // Island of Anthropology / Ed. K. Hastrup. Odense: Odense University Press, 1990. P. 144.
47
Псков в эпоху викингов по данным археологии
С.В. Белецкий
Культурный слой, содержащий материалы второй половины IX - нача-
ла XI вв., выявлен в Пскове на площадке городища, а также за его предела-
ми - в южной части Крома, на территории Довмонтова города, в Среднем
городе на Полонище, Запсковье и Завеличье.
На площадке городища слои второй половины IX - начала XI вв. за-
фиксированы фрагментарно и не во всех раскопах, что объясняется уничто-
жением части отложений во время земляных работ позднейшего времени.
Более или менее внятные остатки деревянных срубных построек с печами
(глинобитные купольные и каменки), занимавшими в интерьере угловое
положение, зафиксированы в южной части сводного раскопа 1947-1949 и
1977-1978 гг.1, а также в раскопах 1983 и 1991-1992 гг.1 2. Остатки построек
сопровождались находками фрагментов лепной и раннекруговой керамики.
В раскопе 1991-1992 гг. слой второй половины IX в. непосредственно пе-
рекрывал прослойку пожара начала 860-х гг. Слой X - начала XI вв. в этом
раскопе сохранился пятнами, однако в нижележащем слое VII-IX вв. были
открыты основания опущенных из вышележащего слоя столбов с порубоч-
ными датами 938 и 944/945 гг. (определение М.И. Кулаковой) и радиоугле-
родной датой 972-1018 гг.3.
Среди вещевых находок в раскопах разных лет серийно представлены
предметы северо-европейского круга древностей (равноплечные и кру-
глая фибулы, иглы от булавок с декоративным кольцом, фризские гребни,
глиняные диски от вертикального ткацкого стана, ланцетовидные нако-
нечники стрел, крест-тельник с грубым изображением Распятия и др.) и
гибридные фенно-скандинавские вещи (гребень с зооморфной спинкой и
процарапанным изображением ладьи), а также предметы, указывающие
1 Белецкий С.В. Начало Пскова. СПб., 1996. С. 60. Рис. 47.
2 Белецкий С.В. Еще раз о культурной стратиграфии нижнего слоя Псковского горо-
дища и возникновении города Пскова // Swiat Slowian wczesnego sredniowiecza. Szczecin;
Wroclaw, 2006. S. 116. Fig. 7, IX.
3 Там же. Fig.7, X.
48
Псков в эпоху викингов по данным археологии
на присутствие в составе населения дружинного и купеческого элемента
(складные весы и гирьки, детский деревянный меч, имитирующий мечи
типа Н или J).
Раскопками 1948 г. на небольшом участке восточного края площадки
городища были вскрыты остатки укреплений в виде насыпанного из глины
узкого вала, по гребню которого проходил частокол4. В слое, отложившем-
ся в период функционирования этих укреплений, найдены фрагменты леп-
ной и раннекруговой керамики, что позволяет датировать фортификацию
концом IX - началом XI вв.5.
В южной части Крома (в пространстве позднейшей вечевой площади)
нижняя часть культурного слоя содержала находки лепной керамики. Эти
напластования перекрывал слой, содержащий находки лепной и раннекру-
говой керамики, в свою очередь перекрытый прослойкой пожара с наход-
ками круговой богато орнаментированной керамики конца X - начала XI в.
и предметов этого времени - бляшки, фрагмента наборной односторонней
роговой гребенки, глиняных дисков, бусин голубого стекла на металличе-
ском завязанном колечке, куфических дирхемов 914-934 гг.6 В нижней ча-
сти слоя открыты фрагменты срубных построек с глинобитными куполь-
ными печами.
В пространстве Довмонтова города отложения культурного слоя с на-
ходками лепной, раннекруговой и круговой богато орнаментированной ке-
рамики были в основном разрушены при строительстве каменных храмов
XII-XVI вв., а также в процессе функционирования прицерковных клад-
бищ. Относительно непотревоженный слой конца X - начала XI в. выявлен
только раскопками 1963 г.: в предматериковых отложениях этого раскопа
были открыты остатки погибшего в пожаре железоделательного комплек-
са, сопровождавшиеся находками круговой богато орнаментированной ке-
рамики. Датированные находки этого времени с территории Довмонтова
города немногочисленны: незавершенная ажурная подвеска гнездовского
типа, отлитая из оловянистого сплава, односторонние наборные гребенки
группы II, византийский солид 945-949 гг.7.
В Среднем городе (в границах стены 1309 г.) отложения культурного
слоя X - начала XI в. и объекты этого времени были открыты в раскопе
4 Тараканова С.А. Новые материалы по археологии Пскова И КСИИМК. 1950. № 30.
С. 61.
5 Белецкий С.В. Древнейшие фортификации Пскова И Бомбардир. 2000. № 9. С. 27.
6 Белецкий С.В. Раскопки в Псковском кремле в 1972-1974 гг. И КСИА. 1978. № 155.
1978. С. 58-62. Рис. 3^1.
7 Белецкий С.В. Начало Пскова. С. 61; Гурулева В.В. Золотая византийская монета X в.,
найденная в Пскове И Десятая Всероссийская нумизматическая конференция. Тез. докл. и
сообщений. М., 2002. С. 34-36.
49
С.В. Белецкий
1956 г. в западной части междуречья Псковы и Великой и в раскопах на
ул. Ленина в восточной части междуречья. В раскопе 1956 г. нижний го-
ризонт слоя (Ж, по Г.П. Гроздилову) представлен фрагментами срубных
построек, сопровождавшихся находками раннекруговой керамики X в. и
единичными обломками лепных сосудов8. Вышележащий горизонт (Е, по
Г.П. Гроздилову) представлен остатками погибших в пожаре срубных по-
строек, при расчистке которых найдены фрагменты круговой богато орна-
ментированной керамики конца X - начала XI в.9. В слое пожара найден
детский деревянный меч, имитирующий мечи типа X10 11.
Остатки застройки конца X - начала XI в. в юго-восточной части меж-
дуречья Великой и Псковы (раскопы на ул. Ленина) зафиксированы только
в раскопе X (1989-1990): дендрохронология древнейшего яруса застройки
в площади раскопа 990-1011 гг.11. В слое найдены фрагменты круговой бо-
гато орнаментированной керамики, такая же керамика происходит и из до-
ярусного слоя12.
Большая часть пространства раскопов 1968-1991 гг. на ул. Ленина
в X - начале XI в. была занята кургайным некрополем, насыпи которого
оказались разрушены еще в древности. В процессе раскопок 1974-1991,
1998 гг. было открыто около 80 погребений. Среди захоронений преоблада-
ют погребения по обряду трупосожжения (ТС) на стороне. Не менее трети
из них было помещено в урны - лепные, раннекруговые и круговые богато
орнаментированные сосуды, поставленные на горизонте или на кострище,
либо помещенные в грунтовые ямки, опущенные с поверхности погребен-
ного дерна, с поверхности подсыпки или же впущенные в насыпи курга-
нов. ТС на месте немногочисленны: уверенно можно пока говорить только
об одном захоронении (№ 19), размещавшемся на ладьевидном кострище.
Погребения по обряду трупоположения (ТП) составляют менее 10% от
всех захоронений некрополя. Зафиксированы основные (в деревянных ка-
мерах, в колоде, в яме) и впускные (в ямах) ТП, ориентированные, по пре-
имуществу, головой на юг и юго-запад; одно погребение (№ 15) имело се-
веро-восточную ориентировку.
8 Гроздилов Г.П. Раскопки древнего Пскова И Археологический сборник Государ-
ственного Эрмитажа. Л., 1962. Вып. 4. С. 54. Рис. 41; Белецкий С.В. Начало Пскова. С. 64.
Рис. 53.
9 Гроздилов Г.П. Раскопки древнего Пскова. С. 55. Рис. 42; Белецкий С.В. Начало Пско-
ва. С. 66-67. Рис. 54-55.
10 Гроздилов Г.П. Раскопки древнего Пскова. С. 56. Рис. 43.
11 Плоткин К.М. Граница псковского некрополя (по материалам раскопа X) // АИП.
Псков, 1996. Т. 1. Вып. 3: Раскопки в древней части Среднего города (1967-1991). Мат-лы и
исслед. С. 165.
12 Там же.
50
Псков в эпоху викингов по данным археологии
Большинство открытых ТС безинвентарны (если не считать фрагмен-
тов керамики и сосудов-урн). Из разрушенного ТС (№ 4)13 происходят пар-
ные скорлупообразные фибулы. В ямку, заполненную кальцинированными
костями (№ 9)14, были воткнуты нож и наконечник стрелы; из этого же по-
гребения происходит калачевидное кресало, бронзовая спиралеконечная
фибула с ромбическим сечением дуги и гирька-разновес. Сломанный нож
был воткнут в кострище рядом с урновым ТС (№ 50)15. Из переотложен-
ного ТС (№ 46)16 происходит булавка с декоративным кольцом. В ряде ТС
(№ 12, 26, 36а, 55)17 обнаружены фрагменты наборных односторонних гре-
бенок. В погребении № 36а18, кроме того, найдены пружинные ножницы и
нож. В погребении № 9а найдены фрагмент ткани, игла от бронзовой фибу-
лы и точильный камень19. Из погребения № 3420 происходит обрезок (?) се-
ребряного кружка (монеты?). В погребении № 1721 найдена круглая пряжка
из цветного металла.
С погребением № 57, открытым под насыпью так называемого «боль-
шого кургана», связан ряд находок: бронзовая пряжка, ременная накладка,
мелкие фрагменты двух односторонних наборных гребней, набор амулетов,
подвешенных на бронзовом завязанном кольце, фрагменты весов и гирьки,
оселок, игрушка-лодочка из сосновой коры, железная дужка от ведра22.
В нескольких погребениях найдены стеклянные бусы (№ 20, 23, 29,
31, Зб/Зба, 40, 44, 47, 66, 67, 72)23, из погребения № 2024 происходят, кро-
13 Лабутина И.К., Килъдюшевский В.И., Урьева А.Ф. Древнерусский некрополь Пскова
(по раскопкам 1976 г.) // КСИ А. 1981. № 76. С. 72-73.
14 Там же. С. 74.
15 Волочкова О.К, Закурина Т.Ю. Погребения древнерусского курганного некрополя
Пскова (по материалам раскопов V, XI, XII) // АИП. Т. 1. Вып. 3. С. 124-125.
16 Там же. С. 124.
17 Лабутина И.К, Килъдюшевский В.И., Урьева А.Ф. Древнерусский некрополь Пско-
ва. С. 74; Волочкова О.К, Закурина Т.Ю. Погребения древнерусского курганного некрополя
Пскова. С. 126; Лабутина И.К. Погребения псковского некрополя (17-24, 26-28) // АИП.
Т. 1. Вып. 3. С. 111-114; Килъдюшевский В.И. Погребения Псковского некрополя (раскоп
VII) // Там же. С. 144.
18 Килъдюшевский В.И. Погребения Псковского некрополя. С. 144.
19 Лабутина И.К, Килъдюшевский В.И., Урьева А.Ф. Древнерусский некрополь Пско-
ва. С. 74.
20 Килъдюшевский В.И. Погребения Псковского некрополя. С. 140-141.
21 Лабутина И.К. Погребения псковского некрополя. С. 100, 103-105.
22 Колосова И.О., Милютина Н.Н. «Большой курган» древнерусского некрополя Пско-
ва (погребения 57 и 59) И АИП. Псков, 1994. Вып. 2. С. 110-127.
23 Лабутина И.К. Погребения псковского некрополя. С. 107-109; Волочкова О.К, Заку-
рина Т.Ю. Погребения древнерусского курганного некрополя Пскова. С. 123; Милютина Н.Н.
Погребения псковского некрополя (раскопы VI, VIII, IX) // АИП. Т. 1. Вып. 3. С. 135; Коло-
сова И.О., Милютина Н.Н. Древнерусский некрополь Пскова (по материалам раскопа XVI)
// Там же. С. 155.
24 Лабутина И.К Погребения псковского некрополя. С. 107-109.
51
С.В. Белецкий
ме того, нож и две монетовидные подвески с приклепанными ушками, а
из погребения № 72 - бронзовый браслет25. Кроме того, в ровике кургана
А найдены железная тордированная гривна с молоточком Тора и вотивный
железный топорик26, а в ровике кургана, перекрывшего погребение № 26,
обнаружен витой браслет с завязанными концами27.
Большинство открытых ТП содержали погребальный инвентарь. В ка-
мерном погребении № 1 вместе с останками мужчины 30-50 лет были най-
дены дно берестяного сосуда и наконечник копья28. В камерном погребе-
нии № 15 останки мужчины 25-30 лет сопровождали дуговидная пластин-
чатая фибула, железный нож и железный футляр для трута29. В камерном
(?) погребении № 25 вместе с останками юноши были погребены круговой
богато орнаментированный сосуд и боевой топорик-чекан30. Погребение
ребенка в деревянной колоде (№ 6) сопровождалось раннекруговым сосу-
дом и железным ножом с длинным черенком31. У правого бедра погребен-
ного мужчины 45-50 лет (№ 71), опущенном в гробовище в прямоуголь-
ную могильную яму, найден железный нож32. Из камерного погребения
№ 74 (мужчина 35^45 лет) происходит односторонний наборный гребень
группы II, а также фрагмент золотого шитья от плаща33. Безинвентарными
были детское погребение № 5 и погребение младенца № 1634.
Ряд предметов, происходящих из предматерикового слоя, с большой
степенью вероятности можно связывать с разрушенными погребениями. Та-
ковы равноплечная бронзовая фибула35, тордированная железная гривна36,
инкрустированные бусы, изготовленные из трубочек37, ланцетовидный нако-
нечник стрелы38, скрамасакс39.
25 Колосова И.О., Милютина Н.Н. Древнерусский некрополь Пскова. С. 155.
26 Плоткин КМ. Граница псковского некрополя. С. 165. Рис. 4.
27 Лабутина И.К Погребения псковского некрополя. С. 112, 114. Рис. 15, 3.
28 Лабутина И.К. Изучение начальных отложений культурного слоя в пределах стены
1309 г. //АИП. М., 1983. С. 151-153.
29 Лабутина И.К, Килъдюшевский В.И., Уръева А.Ф. Древнерусский некрополь Пско-
ва. С. 75.
30 Колосова И.О., Харламов Б.Н. Дружинное погребение псковского могильника // СА.
1983. №2. С. 241-244.
31 Лабутина И.К, Килъдюшевский В.И, Уръева А.Ф. Древнерусский некрополь Пско-
ва. С. 73.
32 Колосова И.О., Милютина Н.Н. Древнерусский некрополь Пскова. С. 152-153.
33 Закурина Т.Ю. Погребение 1 (74) Трупеховского I раскопа в Пскове // АИП. 2006.
С. 59-66.
34 Лабутина И.К., Килъдюшевский В.И., Уръева А.Ф. Древнерусский некрополь Пско-
ва. С. 72-74.
35 Там же. С. 75.
36 Лабутина И.К. Изучение начальных отложений. С. 157.
37 Там же.
38 Там же.
39 Артемьев А.Р. Фенно-скандинавские предметы вооружения в Пскове и Изборске //
Земля Псковская, древняя и современная. Мат-лы науч.-практич. конф. Псков, 1991. С. 72.
52
Псков в эпоху викингов по данным археологии
В пространстве, занятом курганами некрополя, были исследованы
также остатки круглой плоской площадки (диаметр 11 м), окруженной ро-
виком. Судя по зафиксированным раскопками пятнам погребенного дер-
на, насыпи над площадкой не было. По ее периметру открыто несколько
столбовых ям, а в центре площадки - две ямы, в одной из которых открыто
основание дубового (?) столба диаметром 0,5 м. В слое погребенного дерна
на площадке и в окружавшем ее ровике собраны фрагменты лепной и кру-
говой богато орнаментированной керамики40. И.К. Лабутина интерпрети-
ровала комплекс как остатки языческого святилища, а центральный столб
на его площадке - как нижнюю часть деревянного идола, срубленного или
спиленного при уничтожении капища41. «Функционирование площадки
(святилища. - С.Б.) и кладбища прекратилось, по-видимому, одновременно
- в первой половине XI в.»42.
На Полонище, к югу от Среднего города, плохо сохранившие-
ся следы культурного слоя X - начала XI вв. зафиксированы раскопками
1989-1993 гг. - на так называемой «Романовой горке». Здесь под слоем
XV-XIX вв. были открыты остатки курганно-жальничного могильни-
ка XI-XII вв., среди погребений которого преобладают грунтовые ТП, но
обнаружено, по крайней мере, одно ТС. В предматериковых отложениях
культурного слоя обнаружены единичные фрагменты лепной и примитив-
но круговой керамики43. В окрестностях Романовой горки в 1881 г. был
найден клад, состоявший из серебряных скандинавских и прибалтийско-
финских украшений44. Раннее освоение окрестностей Романовой горки
подтвердилось раскопками 2003-2008 гг.: к югу от раскопов 1989-1993 гг.
были открыты остатки могильникц, содержавшего камерные ТП второй
половины X в.45, а к северо-западу - нарушенное поздним перекопом без-
инвентарное ТС46.
Лабутина И.К. Новый памятник из раскопок в Пскове в 1982 году // АИП. 1984.
С. 5, 6; Она же. Языческое святилище Пскова // История и культура древнерусского города.
М, 1989. С. 100-108.
41 Лабутина И.К. Языческое святилище Пскова. С. 100-107.
42 Лабутина И.К. Псков в X-XV вв. Историческая топография по данным археологии
// Труды V Международного конгресса славянской археологии. М., 1987. T. I. Вып. 2а.
С.133.
43 Килъдюшевский В.И. Псковская экспедиция ИИМК РАН (1976-1991 гг.) // Древний
Псков. Исследования средневекового города. Мат-лы конф. СПб., 1994. С. 19-20.
44 Александров А.А., Килъдюшевский В.И. Псковский клад 1881 г. // Земля Псковская,
древняя и социалистическая. Мат-лы науч.-практич. конф. Псков, 1988. С. 71-74.
45 Яковлева Е.А. Камерное погребение X в. из Старовознесенского раскопа // АИП.
2006. С. 66-78; 2009: 11-12; Jakovleva Je.A. Nytt gravfynd fran furstinnan Olgas tid i centrala
Pskov // Historiska Nyheter. Statens Historiska Museum. 2004-2005. Stockholm, 2006. S. 18-20;
Михайлов А.В. Камерное погребение Старовознесенского II раскопа // АИП. 2006. С. 79-87.
46 Салмина Е.В. Мстиславский раскоп 2003 г. в Пскове // АИП. 2006. С. 27.
53
С.В, Белецкий
Фрагменты богато орнаментированной круговой керамики, найденные
в Козмодемьянских раскопах в прибрежной части Запсковья, дают основа-
ния предполагать, что на рубеже X-XI или в начале XI в. на правобережье
Псковы появилось неукрепленное поселение. Вероятно, с ним был связан
могильник, погребения которого открыты раскопками 2004-2005 гг.47. По-
гребение, исследованное на Богоявленском-31 раскопе - грунтовое ТП, го-
ловой на север. Погребение, обнаруженное на Богоявленском-34 раскопе,
совершено в яме, перекрытой курганной насыпью. Костяк не сохранился.
В заполнении могильной ямы и в ровике кургана найдены фрагменты леп-
ной керамики и железная пряжка.
Следы неукрепленного поселения конца X - XIII в. были также от-
крыты раскопками 1986-1987 гг. на Завеличье: в предматериковых пла-
стах культурного слоя Изборских 1 и 3 раскопов были найдены фрагмен-
ты круговой богато орнаментированной керамики48. Раскопками 2006 г.
в непосредственной близости от поселения под культурным слоем XV-
XVII вв. был открыт курганный (?) могильник с грунтовыми ТП второй
половины X - начала XI в.; среди исследованных погребений одно было
камерным49.
Таким образом, вплоть до середины I тыс. н. э. поселение при слиянии
Псковы и Великой ограничивалось площадкой городища. Вскоре после
860 г. это поселение гибнет в пожаре, и на его месте возникает новое посе-
ление, отличавшееся от своего предшественника по основным компонентам
материальной культуры (керамика, домостроительство, инвентарь). С этого
времени начинается интенсивный рост поселения: в последней трети IX в.
осваивается южная часть территории Крома, к середине X в. жилая застрой-
ка распространяется вдоль берега Великой, а к рубежу X-XI вв. - и вдоль
берега Псковы. В первой половине XI в. площадь предградья достигает 12
га. В это же время в пространстве между двумя языками посада, на возвы-
шенности в центральной части Среднего города и вокруг нее, формируется
курганный некрополь, центральную часть которого занимало святилище. К
югу от некрополя, а также на правом берегу Псковы и на левом берегу Ве-
ликой появляются неукрепленные поселения, рядом с которыми возникают
могильники.
47 Салмина Е.В. Новые данные о могильниках догородского периода на Запсковье
средневекового Пскова // Etnos ja kultuur. Uurimusi Silvia Laulu auks. Tartu; Tallinn, 2006.
C. 187-189.
48 Харлашов Б.Н. Некоторые итоги раскопок на Завеличье // АИП. Псков, 1994. Вып. 2.
С. 66-67. Рис. 24.
49 Закурина Т.Ю., Степанов С.В. Археологические раскопки на Завеличье (Изборские
IX-XI раскопы) И АИП. Псков, 2008. С. 14-16.
54
Псков в эпоху викингов по данным археологии
Очевидно, что раскопками 1980-2000-х гг. подтвердилась высказан-
ная мною еще в середине 1970-х гг. гипотеза50, согласно которой поселение
при слиянии Псковы и Великой к X в. приобрело топографическую струк-
туру (град + предградье + некрополь), характерную для древнейших горо-
дов Руси51. Значительно позднее с этим согласился и В.В. Седов52.
В первой трети XI в. (до 1044 г.) поселение при впадении Псковы в
Великую гибнет в пожаре, следы которого зафиксированы в раскопах на
площадке городища, в южной части Крома, в Довмонтовом городе и в рас-
копе 1956 г. Среднего города. Тогда же нивелируются курганные насыпи
некрополя и уничтожается святилище, а само пространство, прежде заня-
тое некрополем, начинает застраиваться городскими кварталами. Древнейший
столб-свая, прорезавший курганную насыпь над погребением № 1, дендрохро-
нологически датирован 1044 г.53, что определяет время гибели раннегород-
ского образования - не позднее рубежа 1030-1040-х гг.
50 Доклад автора «К вопросу о топографии древнейшего Псковского посада (по мате-
риалам керамики)», прочитанный на XX студенческой научной конференции в Псковском
государственном педагогическом институте (31 марта 1975 г.); см. также: Белецкий С.В.
Культурная стратиграфия Пскова (археологические данные к проблеме происхождения го-
рода) // КСИА. 1980. № 160; Он же. Древний Псков по данным археологии // Древности
северо-запада России (славяно-финно-угорское взаимодействие, русские города Балтики).
СПб., 1993; Он же. Начало Пскова; Он же. Когда возник Псков? // Псков в российской и
европейской истории (к 1100-летию первого летописного упоминания). М., 2003. Т. 1.
51 Белецкий С.В., Лесман Ю.М. Новые публикации материалов раскопок средневековых
городов Белоруссии // СА. 1979. № 1.
52 Седов В.В. Первые страницы истории Пскова // 1стор1я РусьУкра’Гни (юторико-
археолопчний зб!рник). Ки!в, 1998. С. 43; Он же. Становление Пскова // Псков в россий-
ской и европейской истории. С. 16. Ср.: Харлашов Б.Н. Охранные археологические раскоп-
ки в Пскове в 1997-2005 гг. // АИП. 2007. С. 72.
53 Лабутина И.К. Изучение начальных отложений. С. 150, 156. Рис. 6, табл. 9, спил
№ 223.
55
Русь и «Гиперборея» в византийской традиции
М.В. Бибиков
В хранящейся в Государственном историческом музее греческой гра-
моте Акта Константинопольского собора 1593 г., учреждающего патриар-
шество на Руси и митрополита Иова в качестве первого патриарха, в со-
ответствии с дипломатическим этикетом неоднократно называется как
полный титул царя, так и новый (акт 1593 г. подтверждает первоначаль-
ную грамоту того же содержания от 1590 г.) патриарший титул. В тексте
1593 г. говорится о создании патриархами Константинополя, Александрии
(представляющим еще и мнение Антиохийского владыки) и Иерусалима,
а также перечисляемыми сорока иерархами, подписавшими документ, «па-
триаршего престола благочестивейшего и православного города Москова»,
поскольку «страна эта от Бога удостоена царства - вся Росия и гипербо-
рейские пределы» и подчиняются «патриаршему престолу Москова и всея
Росии и гиперборейских пределов»1. Далее об этой земле говорится как об
«области («парэкии») Москова и всея Росии и гиперборейских пределов»
(11-12). И далее утверждается официальный титул «патриарх Москова и
всея Росии и гиперборейских пределов» (23-24). А еще чуть ниже назван
и «благочестивейший царь (василевс) Москова и самодержец всея Росии и
гиперборейских пределов» (32-33). В заключение Собор высших иерархов
Восточнохристианской церкви постановляет направить настоящий Акт,
скрепленный подписями участников Собора, «благочестивейшему царю
(василевсу) и всесвятейшему Иову, патриарху всея Росии и гиперборей-
ских пределов» (39-41).
Итак, официальный документ высшей церковной власти православ-
ной церкви именует царя, а вслед за ним и новопоставленного патриарха
правителями (светским и духовным) Московскими, всея Руси и северных
(дословно «Гиперборейских») пределов. Что скрывает в себе последнее
определение?
1 Фонкич Б.Л. Греческие рукописи и документы в России в XIV - начале XVIII в. М.,
2003. С. 395. 2-6.
56
Русь и «Гиперборея» в византийской традиции
Античные свидетельства о гипербореях как жителях крайнего севе-
ра встречаются в гомеровских гимнах (7.29), у Геродота (IV.32 и след.),
Страбона (XV. 1.57) и др. Предание о них Геродот возводил к Аристею, от-
носясь, впрочем, скептически к его достоверности. Исследователи Ново-
го времени, верящие в историзм данных о гипербореях, ищут их в самых
разных уголках земли - на Урале, Алтае, Тянь-Шане, Кавказе, во Фракии,
Македонии, на Дунае, в Скандинавии, Великобритании, на Балтике, Крите,
даже в Китае2. Среди прочих этнических идентификаций гипербореев фи-
гурируют северные венеды у Балтийского моря3, эсты4, кельты5, самоеды6
и многие другие. Наиболее распространенная этимология этнонима объ-
ясняет гипербореев как «живущих за северным ветром - Бореем» («по ту
сторону Борея»), т. е. вне пределов холодного северного ветра. Но более
общее понимание этнонима идентично понятию «северный»7.
В принципе византийские этно-географические представления зижди-
лись на классических античных8, так что древние дефиниции сохраняли в
основном свое значение и в средневековых греческих текстах. Византий-
ские авторы пытаются предложить свои атрибуции земли гипербореев и их
жителей. Наиболее частыми в связи с конкретизацией этого имени стано-
вится упоминание Древней Руси, ее княжеств и областей9.
Арефа Кесарийский в комментарии на Апокалипсис в начале X в.
(ок. 913 г.) пишет как о «гиперборейцах» («крайних северных») о племе-
ни скифов, все губящих, куда бы они ни вторглись10 11. А в середине XI в. в
панегирике императору Константину IX Мономаху знаменитый византий-
ский писатель Михаил Пселл, упоминая гипербореев в ряду таких отда-
ленных стран, как земли египтян, эфиопов, индов, скифов и сарматов, по-
мещает их у полюса11. Эрудит XII в. Иоанн Цец приводит цитату из Пинда-
2 Доватур А.И., Каллистов Д.П., Шишова И.А. Народы нашей страны в «Истории» Ге-
родота. М., 1982. С. 265.
3 Potocki J. Histoire primitive des peuples de la Russie avec une exposition complete de to-
utes les nations locales, nationales et traditionnelles necessaires a 1’inteligence du IV-eme livre de
Herodote. St.-Petersbourg, 1802. P. 38 sq.
4 Tullian C. Aristee au pays de 1’ambre // Revue des etudes anciennes. 1913. Vol. XV. P. 28.
5 Bonnell E. Beitrage zur Altertumskunde Russlands. St.- Petersburg, 1882. T. I. P. 134.
6 Hennig R. Die westlichen und nordlichen Kultureinfliisse auf die antike Mittelmeerwelt //
Klio. 1932. Bd. 25. S. 19 f.
7 См. примеч. 2.
8 Бибиков M.B. Византийские источники по истории Древней Руси и Кавказа. СПб.,
2001. С. 83 и сл.
9 Бибиков M.B. Byzantinorossica. Свод византийских свидетельств о Руси. М., 2004.
Т. 1.С. 722-723.
10 PG. Т. 106. Col. 756 А 3-6.
11 Michaelis Pselli. Orationes panegiricae / Ed. G.T. Denis. Stuttgardinae et Lipsiae, 1994.
P. 13№1.S. 257-261.
57
М.В. Бибиков
ра, где гиперборейские скифы фигурируют в связи со странствиями Геракла12.
В обращении ритора Никифора Василаки ок. 1140 г. в речи к высокопостав-
ленному вельможе Алексею Аксуху говорится о «непогоде гиперборейской и
таврской»13, в чем очевидны аллюзии на «скифский экскурс» Геродота. Но в
это время в византийской традиции появляются более конкретные этногеогра-
фические привязки с целью актуализации архаического наименования. Про-
славленный историк ХП-ХШ вв. Никита Хониат Галич («Галица») называет
одной из «топархий» росов, которые идентифицируются с гиперборейскими
скифами14. Вслед за ним в XIII в. Феодор Скутариот повторяет те же иден-
тификации в рассказе о бегстве на Русь претендента на византийский пре-
стол Андроника Комнина (ставшего впоследствии императором)15. Жив-
ший в 80-х гг. XIII в. солунский хартофилак Иоанн Ставракий в «Слове на
чудеса св. Димитрия Солунского», говоря о наступлении болгарского вой-
ска Иоанницы, т. е. царя Ивана Асеня II (1218-1241) на Солунь ок. 1230 г.,
перечисляет и союзников болгар в этих войнах - кочевников «скифов» (т. е.
куманов-половцев), «хазар», «римлян» (латинян), «албанцев», а также «ро-
сов от всякого семени и разного рода, которых вскармливает самый север-
ный («гиперборейский») климат»16.
В середине XIV в. византийский гуманист Никифор Григора помещает
«Россию среди гиперборейский гор», в крайних северных («гиперборей-
ских») пределах ойкумены17. Наконец, на закате византийской истории фи-
лософ и писатель Георгий Гемист Плифон «к северу от России» помещает
залив Гиперборейского океана, замерзающий по всей вероятности»18.
Итак, в византийской традиции, наряду с сохранением античных пред-
ставлений о гипербореях как о полумифическом народе Крайнего Севера,
находятся отождествления с современными средневековым грекам преде-
лами от Галицкой Руси до Белого моря, считавшегося «заливом» Север-
ного Ледовитого океана. В «поствизантийском» Акте 1593 г. юрисдикция
царя и патриарха Московского и всея Руси распространяется, по представ-
лениям высших иерархов православного Востока, далеко до Крайнего Се-
вера, что и отражено в официальной титулатуре.
12 loannis Tzetzae Commentarii ad Aristophanem / Ed. L. Massa Positano. Groningen, 1960.
Fasc. I. P. 140 d. L. 5-2 (in Pint. 586).
13 Nicephori Basilacae Orationes et epistolae / Rec. A. Garzya. Lipsiae, 1984. P. 13, 5-6.
14 Nicetae Choniatae Historia. Berolini; Novi Eboraci, 1975. P. 129, 29-30.
15 Sathas K.N. Bibliotheca graeca medii aevi. Paris, 1894. Vol. 7. P. 256, 7-8.
16 loakeim Iberiotes. loannou Staurakiou Logos...// Makedonika. 1940. T. 1. P. 370, 3-4.
17 Nicephori Gregorae. Historiae byzantinae libri.../ Ed. I. Bekkerus. Bonnae, 1855. T. 3.
P. 199, 13-14; 511, 16-18.
18 Diller A. A Geographical Treatise of Georgius Gemistus Pleto // Isis. Bruges, 1937. T. 27.
P.444, 10-12.
58
Кто первым проповедал норвежцам и исландцам
«Белого Христа»?
А.В. Бусыгин
Принятие христианства скандинавскими народами обычно трактует-
ся исследователями как следствие усиления контактов с внешним миром
в эпоху викингов, а главная роль в организации церковной жизни отводит-
ся иностранным миссионерам. При этом на первый план в историографии,
как правило, выступают англосаксы. По выражению Л. Абрамс, «история
христианизации Дании, Норвегии и Швеции с конца X в. и на протяжении
XI в. значительной мере разыгрывалась английским составом исполните-
лей и по английскому сценарию, хотя немецкая церковь - а возможно, и
другие - никогда не исчезали совсем со сцены»1. Такая точка зрения в из-
вестной мере может быть подкреплена данными, накопленными наукой с
середины XIX в. Не отразилось ли, однако, на их подборке то, что иссле-
дователи ожидали или надеялись обнаружить?1 2 В этом плане показателен
пример двух влиятельных работ норвежских историков, которых разделяет
почти целый век. В 1890 г. было опубликовано исследование А. Таранге-
ра «Влияние англосаксонской церкви на норвежскую»3, в котором собран
обширный материал английских источников, призванный показать, что
установления норвежских книг законов отражают знакомство с религиоз-
1 Abrams L. The Anglo-Saxons and the Christianization of Scandinavia 11 Anglo-Saxon
England. 1995. Vol. 24. P. 213. Из более свежих работ, разделяющих ту же точку зрения,
см., напр.: Graslund A.-S. Ideologi och mentalitet. Om religionsskiftet i Skandinavia fran en
arkeologisk horisont. Uppsala, 2001. S. 130, 135; Lager L. Runestones and the Conversion of
Sweden 11 The Cross Goes North. Processes of Conversion in Northern Europe, AD 300-1300 I
Ed. by M. Carver. Woodbridge, 2003. P. 505.
2 Национальные историографии Скандинавских стран, формировавшиеся на фоне
сильных антикатолических настроений в обществе, традиционно предпочитали подчер-
кивать англосаксонские корни скандинавского христианства, поскольку английская цер-
ковь донорманнского периода представлялась им малосвязанной с Римом, см.: Bagge S.
Christianization and State Formation in Early Medieval Norway 11 Scandinavian Journal of
History. 2005. Vol. 30. P. 107-108.
3 Tar anger A. Den angelsaksiske kirkes indflydelse paa den norske. Kristiania, 1890.
59
А.В. Бусыгин
ным законодательством англосаксов, а в древненорвежской и исландской
церковной лексике преобладают заимствования из древнеанглийского. Его
выводы были немедленно оспорены немцем К. Маурером, указавшим на
главный недостаток сравнительного метода А. Тарангера: он мало вдавал-
ся в вопрос, что составляло особенность английской церкви, а что было
свойственно и другим частям западного христианского мира в этот пери-
од, и потому был склонен относить на счет англосаксонского влияния лю-
бое, подчас поверхностное сходство между английскими и норвежскими
явлениями4. Не избежала подобного недостатка и книга Ф. Биркели «Нор-
вежские каменные кресты в раннее средневековье» (1973)5, в которой
описана группа монументальных поклонных крестов, воздвигнутых во
множестве на западном побережье Норвегии. По мнению автора, все они
были созданы в конце X - начале XI в. по образцу аналогичных памятни-
ков на Британских островах. Однако, как показала недавно С.В. Нурейде,
схожие с норвежскими типы крестов широко распространены и на терри-
тории Германии, поэтому вопрос об источнике влияний должен считаться
открытым6.
Если вероятность раннего немецкого влияния в Норвегии время от вре-
мени отмечается в историографии (а в случае Дании и Швеции считается
бесспорным фактом), то некие «другие» актанты, чье возможное участие в
процессе христианизации Скандинавии допускает Л. Абрамс, остаются не-
опознанными. Обусловлено ли это отсутствием источников, которые могли
бы пролить свет на их деятельность? Как представляется, дело не всегда в
этом. Например, сразу несколько источников сообщают о посещении Ис-
ландии в XI в. тремя армянскими («ermskir» / «af Armeniu») епископами,
однако части современных историков эти как будто вполне ясные изве-
стия кажутся слишком неправдоподобными, и они предпочитают видеть в
«эрмских» епископах выходцев из Вармии, области на южном берегу Бал-
тийского моря, где до середины XIII в. безраздельно господствовало язы-
чество, да и позже никогда не бывало более одной епископской кафедры7.
Подобные предположения едва ли когда-нибудь возникли бы, если бы в
поле зрения ученых сразу попал тот факт, что в континентальных источни-
4 Maurer К. Nogle Bemaerkninger til Norges Kirkehistorie 11 Historisk Tidsskrift. Kristiania,
1895. 3.r. Bd. 3. S. 1-113.
5 Birkeli F. Norske steinkors i tidlig middelalder. Oslo, 1973 (Skrifter ugitt av Det Norske
Videnskaps-Akademi i Oslo. II. Hist.-filos. klasse. N.S. Nr 10).
6 Nordeide S. W. Cross Monuments in North-Western Europe 11 Zeitschrift fur Archaologie
des Mittelalters. 2009. Jg. 37. S. 163-178.
7 Убедительную критику попыток локализовать «эрмских» епископов в Вармии см. в
работах: Дашкевич Я.Р. Армяне в Исландии (XI в.) И Скандинавский сборник. 1990. Вып.
33. С. 87-97; Успенский Ф.Б. Маргиналии к вопросу об армянах в Исландии (XI в.) И Scan-
do-Slavica. 2000. Т. 46. Р. 61-75.
60
Кто первым проповедал норвежцам и исландцам «Белого Христа»?
ках фигурируют по крайней мере четыре армянских епископа, путешество-
вавших по Центральной и Западной Европе примерно в то же время8.
Следы религиозных контактов и влияний можно иногда обнаружить
там, где обычно принято видеть аутентичные проявления скандинавской
культуры. Один из таких случаев - выражение Hvitakristr «Белый Хри-
стос». Оно дважды встречается в скальдической поэзии, относящейся к
первоначальной эпохе исландского и норвежского христианства: первый
раз у Торбьёрна Скальда Дис (вторая половина X в.), который в связи с
крещением говорит о «большой удаче Белого Христа» («fekk Hvitakrists
haesta giptu»)9, а затем у Сигвата Тордарсона (ок. 1031 г.), который отвечает
на упреки в том, что его не оказалось рядом с королем в роковой битве при
Стикластаде: «Пусть Белый Христос в наказание ввергнет меня в пекло,
если я желал покинуть Олава, - чист я в этом»10 11. Также это выражение не-
сколько раз попадается в сагах о королях-миссионерах Олаве Трюггвасоне
и Олаве Святом и их современниках, но в других контекстах авторы XIII в.
избегают называть Христа этим именем, очевидно, потому, что к их време-
ни слово уже звучало архаично. Относительно его происхождения выдвига-
лись две основные гипотезы. Согласно одной из них, восходящей к Йоуну
Оулавссону из Свебнэйяр11, белые крещальные рубахи («hvitavadir») про-
изводили на скандинавов столь глубокое впечатление, что и сам бог хри-
стиан стал ассоциироваться для них с белым цветом. Почему эпитет «бе-
лый» никогда не прилагался скандинавами к прочим образам христианской
религии, остается при этом непонятным. Другие ученые вслед за Я. Грим-
мом12 и Г. де Боером13 усматривали в имени Hvitakristr признак двоеверия
скандинавов. С их точки зрения, те наделяли Христа чертами Хеймдалля и
Бальдра, первый из которых назван «белейшим из асов» («hvltastr asa») в
эддической «Песни о Трюме»14, а о втором в «Младшей Эдде» сказано, что
8 См.: Dedeyan G. Les Armeniens en Occident, fin Xе - debut XI' siecle // Occident et Orient au
X' siecle. P., 1979. P. 127,129,131; Cormack M. Irish and Armenian Ecclesiastics in Medieval Iceland
// West over Sea. Studies in Scandinavian Sea-Bome Expansion and Settlement Before 1300 / Ed.
by B. Ballin-Smith [et al.]. Leiden, 2007. P. 232-233.
9 Skj 1912. B: Rettet tekst. S. 135.
10 Ibid. S. 252.
11 Olavius J. Syntagma historico-ecclesiasticum de Baptismo sociisqve ritibus, in boreali
qvondam Ecclesia usqve ad reformationem observatis. Hafniae, 1770. P. 98.
12 Grimm J. Ueber zwei entdeckte Gedichte aus der Zeit der deutschen Heidenthums //
Philologische und historische Abhandlungen der Koniglichen Akademie der Wissenschaften zu
Berlin. Aus dem Jahre 1842. Berlin, 1844. S. 21-22.
13 Boor H. de. Die religiose Sprache der Vqluspa und verwandter Denkmaler // Deutsche
Islandforschung. Breslau, 1930. Bd. 1. S. 105.
14 Norron Fomkvaedi. Islandsk Samling af folkelige Oldtidsdigte om Nordens Guder og He-
roer, almindeligt kaldet Saemundar Edda hins froda / Udg. af S. Bugge. Christiania, 1867. S. 126.
Хеймдалль зовется «белым асом» и в «Младшей Эдде», см.: Edda Snorra Sturlusonar. Edda
Snorronis Sturlaei. Hafniae, 1848. T. 1. P. 100.
61
А.В. Бусыгин
он «так прекрасен лицом и светел («bjartr»), что исходит от него сияние»15.
Но если Христос стал «Белым» по аналогии с «белым асом», то что значит
тогда «белый ас»? Подмену одного неизвестного другим вряд ли можно
считать удовлетворительным объяснением. Словоупотребление, кажущее-
ся изолированным и немотивированным в системе одного языка, может,
однако, быть совершенно естественным для другого языка. Не представ-
ляет ли собой древнеисландское Hvitakristr кальку с одного из кельтских
языков? В них слово, обозначающее белый цвет (д.-ирл.валл. gwyn и
т. д.), имеет также значение «блаженный, святой» и нередко употребляется
по отношению к Христу (ср.-валл. «гас Crist guin nid oes inialet» «от Бело-
го Христа не укрыться»; ср.-ирл. «in Fiada find» «Белый Господь»), святым
(д.-ирл. «Felix find» «белый Феликс») и множеству понятий религиозной
сферы (д.-ирл. «1а paiss find Faustini» «белое мученичество Фаустина»,
«buaid find Ualentini» «белая победа Валентина»). Те же слова могут вы-
ступать и в роли именной части сказуемого: д.-ирл. «is find a mbethu» «бела
их жизнь» (глосса к лат. «Beati quorum...», «Блажени, им же отпустиша-
ся беззакония...», Пс. 31); ср.-брет. «ez vezo guenn hoz bet» «votre sort sera
heureux»16. Подобное словоупотребление зафиксировано для д.-ирл. find
с середины VIII в. («Вюрцбургские глоссы»17). Предлагаемая версия про-
исхождения Hvitakristr™ хорошо согласуется с тем фактом, что целый ряд
других важных терминов христианской лексики в древненорвежском и ис-
ландском были заимствованы из древнеирландского: kross «крест», klokka,
klukka «колокол» (через посредство других германских языков?), bagall
«епископский посох», papi «ирландский отшельник», и даже, возможно,
само имя Христа, Kristr™. Некоторые из этих слов, в том числе Hvitakristr.
15 Edda Snorra Sturlusonar. P. 90.
16 Все примеры взяты мной из следующих пособий: Dictionary of the Irish Language,
Based Mainly on Old and Middle Irish Materials / Ed. by E.G. Quin [et al.]. 23 fasc. Dublin,
1913-1976. Fasc. 3. Col. 142; Geiriadur Prifysgol Cymru. A Dictionary of the Welsh Language /
Ed. by R.J. Thomas [et al.]. 4 vols. Caerdydd, 1950-2002. Vol. 2. P. 1770; Lewis H., Pedersen
H. A Concise Comparative Celtic Grammar. 1st ed. 1937, repr. with corr. and a suppl.: Gottingen,
1961. P. 156-157.
17 Thesaurus Palaeohibemicus. A Collection of Old-Irish Glosses, Scholia Prose and Verse /
Ed. by W. Stokes and J. Strachan. Cambridge, 1901. Vol. 1. P. 506.
18 После того, как черновой вариант этой работы был представлен в виде доклада на
конференции «Nordic Research Network» в Лондоне в сентябре 2010 г., проф. Р.Д. Фалк (In-
diana University, США) любезно предоставил в мое распоряжение текст своего еще не вы-
шедшего из печати комментария к «отдельным висам» Сигвата, где он высказывает анало-
гичное предположение: «In medieval Celtic texts, Christ is often called ‘white’, since the words
for ‘white’ (Irish ban. Welsh gwyn) also mean ‘holy’, and this may be the origin of the Norse
usage».
19 Cm.: Lange ИС Studien zur christlichen Dichtung der Nordgermanen, 1000-1200.
Gottingen, 1958. S. 283.
62
Кто первым проповедал норвежцам и исландцам «Белого Христа»?
могли быть усвоены скандинавами задолго до официального принятия
христианства20, в результате контактов с кельтским населением в Ирлан-
дии, на Гебридских островах и в самой Скандинавии, где число кельтских
рабов было, по-видимому, велико. Что касается Исландии, то среди перво-
го поколения переселенцев было немало тех, кто вырос в кельтском окру-
жении. В исландской «Книге о заселении страны» («Landnamabok») о них
сообщается следующее: «Как рассказывают мудрые люди, некоторые из
первопоселенцев были крещеные, когда они обосновались в Исландии, - в
основном те, кто приехал с запада из-за моря. Называют в их числе Хельги
Тощего и Эрлюга Старого, Хельги Бьолу, Ерунда Христианина, Ауд Глубо-
комудрую, Кетиля Дурковатого и еще других мужей, что приехали с запада
из-за моря, и кое-кто из них крепко держался христианства до смертного
часа. Но дальше в их родах оно не пошло, так что некоторые из их сыновей
построили капища и приносили жертвы, и страна была полностью языче-
ской почти сто зим»21.
Вместе с терминами христианского словаря от кельтов к скандинавам
могли проникать также представления о некоторых христианских обычаях.
В этой связи любопытно, что кельтскую и скандинавскую традиции объ-
единяет необычайно острое отношение к употреблению в пищу конины.
Ирландские пенитенциалы предписывают за нарушение этого табу епити-
мью во много раз более суровую, чем за нарушение любого другого из со-
держащихся в них многочисленных пищевых запретов22. Для средневеко-
вых норвежцев и исландцев сознательное употребление конины означало,
по-видимому, открытое отвержение христианства. Согласно «Христианско-
му праву Боргартинга», уличенный в этом преступлении «утратил право на
свою собственность и на мир, на землю и на пожитки», - «пусть он от-
правляется в языческую страну и никогда не возвращается туда, где жи-
вут христиане»23. В историографии строгость этого запрета традиционно
объяснялась тем, что поедание конины предположительно играло важную
роль в языческих ритуалах24. Однако практика ирландских христиан могла,
20 Этим может объясняться перенос некоторых христианских терминов в языческую
сферу, как это произошло, например, с д.-исл. bjannak < д.-ирл. bendachadh < лат. benedictio
«благословение», и возникновение таких образов, как «белый ас».
21 Islendingabok. Landnamabok / Jakob Benediktsson gaf ut. Reykjavik, 1968 (IF. 1). Bls. 369.
22 Meens R. Eating Animals in the Early Middle Ages. Classifying the Animal World and
Building Group Identities // The Animal-Human Boundary. Historical Perspectives / Ed. by
A.N.H. Craeger and W.Ch. Jordan. Rochester, N.Y., 2002. P. 4.
23 Norges gamle Love indtil 1387 / Utg. ved R. Keyser og P.A. Munch. Christiania, 1846.
Bd. l.S. 342.
24 Эта гипотеза, восходящая к Я. Гримму, поддерживается и в самой свежей работе
о скандинавских пищевых запретах: Sanmark A. Dietary Regulations in Early Christian Nor-
way /Viking and Medieval Scandinavia. 2005. Vol. 1. P. 208-210, 212-216.
63
А.В. Бусыгин
пожалуй, с не меньшей вероятностью послужить образцом для скандина-
вов. Эта догадка не подразумевает существования какой-либо организо-
ванной ирландской миссии среди скандинавов - во всяком случае, о ней
ничего не известно. Скорее можно предположить, что у скандинавов были
хорошие шансы заметить, что для их кельтских соседей или рабов отвра-
щение к конине составляло важную часть их христианской идентичности,
и, когда скандинавы сами стали обращаться в христианство, они воспроиз-
водили эту модель.
Наряду с Ирландией, потенциальным центром влияния в эпоху станов-
ления норвежского и исландского христианства могла являться Нормандия.
Именно там, в Руане, в 1014 г. был крещен Олав Харальдссон, туда же де-
сять лет спустя приезжал с каким-то поручением Сигват Тордарсон. Один
предположительно нормандский клирик, епископ Родольф (исл. Хродольв),
подвизался на миссионерском поприще сперва в Норвегии, при дворе Ола-
ва, а затем на протяжении девятнадцати лет в Исландии25. Вероятно, та-
ким образом, через посредство Нормандии, некоторые церковные термины
смогли попасть в Скандинавию. Часть из них должны, по всей видимости,
принадлежать к древнейшему пласту христианской лексики в скандинав-
ских языках. Существительное prestr «христианский священник» вос-
ходит напрямую к вульг. лат. prestr(e\ без посредства других германских
языков (так как ёо в д.-англ. preost должно было бы дать jo в скандинав-
ском, а в континентальных формах конечное г принадлежит к корню)26. Но
произошло ли это заимствование до или после начала эпохи викингов, не-
ясно. Глагол primsigna со значением «оглашать, принимать в разряд огла-
шенных» восходит к ст.-фр. prinsegnier, prisegnier «подать первое благо-
словение», «крестить»27. Употребление глагола hejja (основное значение
- «поднимать») в смысле «крестить», многократно встречающееся в нор-
вежских книгах законов, находит соответствие в ст.-фр. lever «поднимать»,
«крестить»28, тогда как лат. levare или, к примеру, ср.-в.-нем. heben в ка-
25 Abrams L. The Anglo-Saxons. Р. 223-224; Eadem. England, Normandy and Scandinavia //
A Companion to the Anglo-Norman World / Ed. by C. Harper-Bill, E. Van Houts. Woodbridge,
2002. P. 56-57.
26 Schottmann H. Nordic Language History and Religion/Ecclesiastical History II:
Christianization // The Nordic Languages. An International Handbook of the History of the North
Germanic Languages I Ed. Oskar Bandle [et al.]. Berlin, 2002. Vol. 1. P. 406.
27 Часто встречающееся в работах, посвященных катехуменату в средневековой Скан-
динавии, утверждение, что д.-исл. primsigning, primsignan «оглашение» происходит от ла-
тинского prima signatio, малоубедительно, поскольку такое выражение не засвидетельство-
вано в словарях средневековой латыни. На связь со старофранцузским впервые указано
в работе: Sandholm A. Primsigningsriten under nordisk medeltid. Abo, 1965 (Acta Academiae
Aboensis. Ser. A: Humaniora. Vol. 29. No. 3). S. 26-27.
28 О франц, lever см.: TuschenA. Die Taufe in der altfranzosischen Literatur. Wanne-Eickel,
1936. S. 148-154.
64
Кто первым проповедал норвежцам и исландцам «Белого Христа»?
честве литургических терминов служат исключительно для обозначения
роли восприемника, а не самого акта крещения и почти не используются
вне устойчивых словосочетаний, таких как лат. de fonte или de baptismo
lev аге, ср.-в.-нем. из der toufe (er)heben, буквально «поднять из купели / из
крещения».
Предстоит еще очень многое сделать, чтобы выяснить, какими путями
знание христианства проникало в Скандинавию на протяжении I тыс. н. э.
Но и эти несколько примеров, которые мне хотелось предложить внима-
нию глубокоуважаемого юбиляра, показывают, на мой взгляд, что встречи
и влияния, определившие облик норвежского и исландского христианства
первоначальной эпохи, были более разнообразны и, быть может, более пло-
дотворны, чем принято считать.
«Воображаемая география» англосаксов:
Топонимы и этнонимы в древнеанглийской поэме
«Елена»
Н.Ю. Гвоздецкая
Исследование средневековой литературы с целью реконструкции гео-
графических представлений в рамках «образа мира» остается актуальным
научным направлением1. Значительный вклад в изучение специфики скан-
динавской топонимики и связанной с ней картины мира внесли работы
Т.Н. Джаксон1 2. Менее представлена в отечественной историографии «во-
ображаемая география» англосаксов, ныне привлекающая внимание зару-
бежных исследователей3. Настоящая статья - это попытка воссоздать фраг-
мент «воображаемой географии» англосаксов на материале изучения места
топонимов и этнонимов в художественной картине мира древнеанглийской
поэмы «Елена».
Поэма «Елена» сохранилась в рукописи конца X в., но ее сочинение
датируется началом IX в. В отличие от многих других образцов аллитера-
ционного стиха, она имеет нечто вроде «авторского свидетельства»: поэт
Кюневульф вплел свое имя рунами в лирическую концовку труда, посвя-
щенного обретению Креста Господня матерью императора Константина.
Несмотря на принадлежность книжному эпосу (ее источником служит
одна из латинских версий жития св. Кириака, обращенного Еленой иудея),
«Елена» выдержана в манере эпического повествования и сохраняет при-
емы и образы исконно германской устной традиции, роднящие ее с «Бео-
вульфом». Целый ряд специфических черт поэмы позволяет рассматривать
1 Мельникова Е.А. Образ мира. Географические представления в западной и северной
Европе. V-XIV века. М., 1998.
2 Джаксон Т.Н. Austr i Gordum. Древнерусские топонимы в древнескандинавских ис-
точниках. М., 2001; Джаксон Т.Н., Калинина Т.М., Коновалова И.Г., Подосинов А.В. «Рус-
ская река». Речные пути Восточной Европы в античной и средневековой географии. М.,
2007.
3 Michelet F.L. Creation, Migration and Conquest. Imaginary Geography and Sense of Space
in Old English Literature. Oxford, 2006.
66
«Воображаемая география» англосаксов
ее как показатель обыденного сознания англосаксов: это и ориентация ее
автора на традиционные модели восприятия, понятные широкой аудитории
и воспроизводимые в «формульной» фразеологии; и трансформация эпи-
ческих тем и сюжетов как реакция на социокультурные перемены в эпо-
ху христианизации; и «культурная адаптация» воспринятых с континента
образов и понятий4. Интересно проследить в этом плане характер употре-
бления в поэме топонимов и этнонимов, в большинстве унаследованных из
латинской книжности.
Место действия обозначено уже в первых строках поэмы - это
«Romwara rice» (9)5 «держава римлян», где Константин был «поставлен
главою войска» («ahaefen hildfruma to hereteman» - 10). Данное упомина-
ние имеет историческую подоплеку - поставление его цезарем Британии
и Галлии в 306 г. В поэме используется заимствованный термин casere
«император» (соответственно, caserdom «империя»). Однако далее поэт со-
вершенно отвлекается от исторических деталей и создает идеальный об-
раз германского вождя, близкого Скильду Скевингу в «Беовульфе». Дер-
жава Константина обретает космические масштабы («rice under roderum»
«царство поднебесное» - 13а), действие переносится в «срединный мир»
(«geond middangeard» - 16а), эпический аналог «благого центра» мифоло-
гической вселенной, которому, однако, угрожает некая опасная периферия
- придунайские земли, северо-восточная граница империи. Здесь-то и по-
являются на сцене те варварские народы, с которыми когда-либо (и до, и
после Константина) сражались римские императоры. Большинство обо-
значающих их имен имеет вполне реальные денотаты - это франки, готы
и гунны. Hredas (58а) является, по:видимому, сокращенным вариантом
от Hredgotan (20b), которое может быть интерпретировано как композит
с украшающим эпитетом - «славные готы», a Hugas (21b), как отмечают
комментаторы, выступает поэтическим синонимом франков.
Все указанные этнонимы вписываются в правильные аллитерацион-
ные коллокации и сопровождаются героическими эпитетами («Huna leode
ond Hredgotan, foron fyrdhwate Francan ond Hugas, waeron hwate weras» -
20-22), благодаря чему создается собирательный образ врагов Рима, в ко-
тором вполне исторические черты совмещаются с анахронизмами и эпи-
ческой идеализацией. Так, союз гуннов и готов, отображенный в парных
формулах (20, 58а), сложился позже правления Константина. А вот главен-
4 Гвоздецкая Н.Ю. Позднеримская история глазами англосакса: эпизод обращения Кон-
стантина Великого в поэме Кюневульфа «Елена» И ДГ. 2003 г. М., 2005. С. 36^49.
5 Здесь и далее текст «Елены» цитируется по изданию: Cynewulf’s Elene / Ed. Р.О.Е.
Gradon. Rev. ed. Exeter, 1996; текст «Беовульфа» - по изданию: Beowulf / Ed. by M. Swanton.
Manchester, 1990. Арабские цифры в скобках указывают номера поэтических строк с раз-
делением на полустроки.
67
Н.Ю. Гвоздецкая
ство в нем гуннов, отмеченное неоднократным повтором их имени в эпи-
зоде сражения (20а, 32b, 41b, 49b, 58а), как и сочетанием «гунны и готы»
(58а), - исторический факт. Варвары в поэме - не совсем безликое мно-
жество: они наделяются величальными атрибутами, а «гуннский князь»
(32b, 49b), хоть и не названный по имени, выступает соперником Констан-
тина. Варвары получают двоякую оценку: они - «стойкие духом» («staerced
fyrhde» - 38а), их наступление рисуется в тех же возвышенно-эпических
тонах, что и отпор римлян; вместе с тем, они - «буйная орда» («werodes
bearhtme» - 39b), «неистовые» («gramum» - 43а), которые собираются «за-
хватить и разграбить римскую державу» («woldon Romwara rice gej?ringan,
hergum ahydan»- 40^4la). В этой двойной оценке отобразилась двойная
перспектива, в которой представало в сознании англосаксов германское
прошлое: их германские сородичи - славные герои, и в то же время - не
просвещенные истинной верой язычники. На момент сражения язычником,
конечно, был и сам император, но он рисуется как предуготованный ко
крещению видением Креста. Однако двойную оценку получают и римля-
не: они, «мужи победнославные» («secgas sigerofe» - 47а), чуть не терпят
поражения после первого натиска врагов (61-64).
В главе первой акцентируется лишь инаковость противников, на что
указывают такие наименования, как «инородцы» («aelfylce» - 36b), «ино-
племенные» («elj?eodige» - 57b, 82а). Напротив, в главе второй, после об-
ращения и победы Константина варвары получают однозначно негативные
наименования: «народ обреченный» («faege folc» - 117а), «язычники... без-
защитные» («haeSene... friSelease» - 126b-127a), а героические эпитеты до-
стаются лишь римскому воинству, размеры которого теперь преувеличива-
ются так же, как они преуменьшались в момент поражения.
Оппозиции «римляне-варвары» соответствует и противопоставле-
ние связанных с ними эпических локусов: римская империя («caserdom»,
«Romwara rice») ассоциируется со «срединным градом» - местом прояв-
ления воинской доблести Константина и, вместе с тем, местом рождения
Христа («middangeard» - 6а, 16а). Владения варваров локализуются за
пределами империи («on Romwara rices ende» - 59), то есть оцениваются
как ее периферия, однако эта периферия вначале сама уподобляется не-
коей «округе», откуда «гуннский князь» набирает себе союзников - среди
«ymbsittendra», то есть «сидящих вокруг» племен (33а). Данная метафо-
ра - это, вероятно, устно-эпическая формула, употребляемая в «Беовуль-
фе» для обозначения территории, контролируемой германским вождем
(Вео 9-10). Идея «круга» как сферы власти неоднократно повторяется в
«Елене» при описании столкновения Константина с варварами. Широкой
варварской «округе» противостоит перед боем «кружок» Константиновой
дружины («eorlas ymb aeSeling» - 66а), которому также противополагает-
68
«Воображаемая география» англосаксов
ся «тесный круг» гуннского воинства, сплотившегося вокруг своего вождя
(«ridon ymb rofne» - 50а).
Когда император одерживает победу, местам обитания варваров возвра-
щается статус дальнего пограничья («wurdon heardingas wide to wrecene»
—130b—13la «были враги далёко отброшены»), по которому римские воины
с утра и до вечера гнали чужестранцев (139—140а). Низвергаемые на вар-
варов «ливни» («scuras» - 117b) стрел и копий, метафорически обозначае-
мых также как «грозные змеи битвы» («heorugrimme hildenaeadran» - 119),
соединяются с образом не менее грозных дунайских вод: одним давая
«убежище за скалами каменными» («aefter stanclifum stede weardedon» -
135), речная стихия потопляет других (136b—137). Если вначале Дунай
трактуется лишь как опасная граница (59-60а), откуда внезапно появля-
ются враги Рима, желающие «позабавиться игрою копий» (причем буй-
ство волн перекликается с буйством варварской орды - «dearedlacende on
Danubie... ymb J?aes waeteres wylm werodes breahtme» - 37-39), то потом tot
же гидроним обретает иные ассоциации. Дунай - символ мифического
пространства, которое лежит за пределами обитаемого мира и поглощает
беглецов. Укрытие в скалах напоминает судьбу Свейгдира, который скрыл-
ся в камне, желая попасть в царство Одина6, а формульное выражение
«брань иных забрала» («sume wig fomam» - 131b) намекает на участие в
сражении женских мифологических существ. Вместе с тем, рассказ о мас-
совой гибели варваров в водах Дуная близок эпизоду потопления египет-
ского фараона с войском, разработанному в древнеанглийской библейской
парафразе «Исход». Многоаспектная трактовка этой римской геополитиче-
ской реалии одновременно и придает повествованию эпические масштабы,
и интерпретирует смерть язычников в духе Священной истории.
По окончании битвы Константин тотчас отправляется «на большом ко-
рабле... в путь по градам» («сот ]эа wigena hleo... |?ry6bord stenan... burga
neosan» —150b—152) - действие, символически включающее в его владе-
ния заморские страны и сближающее его с германским эпическим вождем,
которому в «Беовульфе» окружающие народы платили дань «чрез дорогу
китов» («ofer hronrade» - 10а). Однако цель его путешествия иная: обра-
щаясь к тем, кто «искусство мудрости узнал по писаниям древним» («|эа |эе
snyttro craeft f)urh fymgewrito gefrigen haefdon» — 154b—155), он ищет не со-
кровищ, но знания. Узнав, что Христа распяли иудеи, он шлет к ним свою
мать Елену на поиски Креста Господня (214-216).
Отправляясь в путь, Елена должна повторить подвиг сына, но ей пред-
стоит брань духовная, а не физическая. Несмотря на это, ее сборы и от-
ъезд наделяются всеми атрибутами военного похода, чем акцентируется
6 КЗ. С. 17.
69
Н.Ю. Гвоздецкая
параллелизм ее действий с действиями Константина. Роль опасной пери-
ферии играет в ее путешествии уже не река Дунай, а Вандальское (Среди-
земное) море. Совершенно не ясен пункт ее отправления: упомянут лишь
прибрежный причал и морской берег, запруженный народом (227а, 232а).
Пункт прибытия обозначен как «земля греков» («Сгеса land» - 250а, 262а).
Ясно, однако, что это не Греция, а ближневосточное Средиземноморье, по-
скольку Елена оставляет корабль на берегу и далее путешествует по суше,
«восточными путями» («ofer eastwegas» - 255а), в поисках «земли иудеев»
(«ludeas... land» - 268b-271a). Эти земли, как и народы, по-видимому, не
вполне разграничивались в сознании поэта, ибо далее иудеям приписыва-
ется эллинская ученость - знание деталей Троянской войны (643-661).
Вандальское море, как и Дунай, наделяется атрибутами мифического
пространства: оно не только бурное, но и таинственное, на что указывает
кеннинг моря «fifelwaeg» (237а), букв, «волны чудовищ», подчеркивающий
подстерегающие путешественников опасности. Возможно, то же место за-
нимает в поэме и топоним Wendelsce (231b) - анахронизм, который мог воз-
никнуть не ранее V в., времени появления вандалов на Средиземном море.
Однако ассоциация Средиземноморья с вандалами весьма удачно вписы-
вается в контекст поэмы, ибо работает на образ моря как «варварской пе-
риферии», аналогичный образу реки. Значимым представляется также раз-
вертывание целого ряда кеннингов корабля со значением «морской скакун»
(226b, 228а, 236b, 245b): конь как священное животное выступает антипо-
дом чудовищ, помогающим миновать их владения.
Однако новая периферия простирается дальше Вандальского моря, и
ее обитатели - не варвары, а иудеи, с которыми Елена вступает в словес-
ную распрю. Следует заметить, что в описании этого народа идеологиче-
ские клише занимают далеко не главное место: иудеи в поэме - не толь-
ко упрямые иноверцы, но, прежде всего, люди неразумные, наделенные
слабой исторической памятью и введенные в заблуждение самим диа-
волом, который и выступает настоящим врагом христианского Рима. Об-
раз их двоится: «мужи еврейские» («weras ЕЬгеа» - 287а) - это «мужи в
Законе мудрые» («eorlas aecleowe» - 321а), «мудрые сердцем / духом»
(«ferhdgleawra» 327а, «higegleawe» - 333а), и одновременно - «духом сле-
пые» («modblinde» - 306а). Они не принадлежат царству тьмы, но «смеша-
ли ложь с правдой, свет с тьмой» («mengan ongunnon lige wid sode, leoht
wid J^ystrum» - 306b-307). Напоминая им слова ветхозаветных пророков о
Спасителе, Елена употребляет имена «Израиль» («Israhel» - 338b), «народ
израильский» («Israhela... folc» - 361-362а), намекая на их славное проис-
хождение. Вместе с тем, в рассказе возникает противопоставление «древ-
них прорицателей», «старых законников» («fymwiota», «ealdum aewitan» -
70
«Воображаемая география» англосаксов
438а, 455а), знавших тайну рождения Христа, и «народа» («folc» - 402b,
415а), от которого эта тайна скрывалась.
По мере развертывания диалога Елены с Иудой, касающегося со-
бытий Священной истории, земля иудейская превращается из чуждой
Риму периферии в Святую Землю, центр мира. Роль Христа в восприя-
тии Иуды расширяется от предводителя Израиля до Спасителя мира,
достаточно сравнить такие эпитеты, как «Сын всякого племени» («ealre
sybbe beam» - 446а), «Конунг Израиля» («Israhela cining» - 799), «Спа-
ситель срединного мира» («haelend... middangeardes» - 808b-809a). Тер-
мин middangeard. унаследованный из германской мифологии в значении
«пространство, населенное людьми», чаще всего обозначает в поэме всю
вселенную в ее сакральном понимании. Характерны слова Иуды, что по-
сле распятия Христа «израильский род не сможет более над срединным
миром властвовать» («Ne bid lang ofer daet |?aet Israhela aedelu moten ofer
middangeard ma ricsian»- 432b-434). Иуда говорит не только о том, что
власть над миром принадлежит теперь христианам, но и о том, что ранее
она принадлежала израильтянам как носителям Закона Божия. Любопытно,
что Иуда, моля Господа об открытии ему Креста, обращается к Нему «оп
Ebrisc spraec» (724b) «на еврейском языке», что свидетельствует об осозна-
нии поэтом особо интимных отношений евреев с Богом. При этом другие
языки в поэме не упоминаются.
Обратимся к географии Святой Земли. Ее ландшафт не обрисован в
поэме, но поэт упоминает некую «высохшую яму» («drygne sead» - 693а),
куда был брошен в наказание Иуда, и некую «гору», на которой Елена гро-
зилась испепелить огнем иудеев («|?aet eow in beorge bael fomimed, hattost
headowelma ond eower hra bryttad, lacende lig» - 578-580a «вас на горе за-
берет костер погребальный, жгучее пламя плоть вашу порушит в огненной
скачке»). Обе - мифологичны, аналог гробницы или ада, который изобра-
жается в «Елене» в виде «огненной купели», куда был низвергнут диавол
(«on fyrbaede» - 948b). Во втором контексте явственно прослеживаются
черты германского обряда кремации, с его акцентировкой высоты и силы
пламени, пожирания тела огнем и возведением кургана (ср. в «Беовульфе»
строки 1106-1124, 3156-3165). Обе реалии задают иное, вертикальное из-
мерение пространства в поэме, которое охватывает также мир потусторон-
ний. В диалогах Елены с Иудой неоднократно упоминаются Царство Не-
бесное и ад, ориентированные по оси «верх-низ». Та же ось характеризует
Крест Господень, символически объединяющий Его Погребение и Возне-
сение.
Не менее символичны четыре топонима, отмечающие главные события
земной жизни Христа: Его рождение, воспитание, общественное служение
и казнь. В обвинительных речах Елены против иудеев топоним Bethlem ис-
71
Н.Ю. Гвоздецкая
пользуется как аргумент в пользу истинности христианской веры, под-
тверждая реальность Боговоплощения, которое совершилось не просто
в земном пространстве («purh Marian in middangeard» - «через Марию в
мире срединном» - 774), но в его конкретной точке. Ср.: «ge widsocon sode
ond rihte, paet in Bethleme beam wealdendes, cyning anboren cenned waere»
(390-392) «вы отвергли истину и правду о том, что в Вифлееме Сын Вла-
дыки, Конунг Единородный родился». Сходную функцию выполняет и то-
поним Nazared в обвинительной речи диавола против Иуды: «Много мне
Спаситель вреда причинил... Тот, Кто в Назарете воспитан был» («Feala
me se haelend hearma gefremede... se pe in Nazared afeded waes» - 911-912).
Здесь можно было бы даже усмотреть скрытую аллюзию на евангельские
слова «из Назарета может ли быть что доброе?» (Ин. 1. 46) - вред диа-
волу и есть добро как спасение от зла. Однако спор между Богом и диа-
волом идет не только по линии «добро-зло», но и за обладание террито-
риями: диавол упрекает Спасителя в том, что Тот, чуть вышел из детства
(«of cildhade» - 914а), всегда «обращал к себе владения мои» («cirde to
him aehte mine» - 914b-915a), так чтО ныне «царство Его широко по всей
вселенной, мое же уменьшилось» («is his rice brad ofer middangeard, min is
geswidrod» - 916b—917).
Центральное место занимает в поэме Голгофа как локус, где был рас-
пят Христос и обретен Святой Крест, однако описание ее отсутствует. Имя
Caluarie (от лат. Calvariae locus «лобное место») упомянуто трижды: два
раза в прямой речи Елены, которая и открывает его Иуде, приказывая от-
ыскать Крест (672а, 676а), и один раз - в косвенной речи Константина, ко-
торый повелевает Елене основать там христианский храм («tempel dryhtnes
on Caluarie» - 1009b-1010a). Император и его мать показываются как более
сведущие в географии Святой Земли, чем современные им иудеи. В поэ-
ме подчеркивается рвение Константина в изучении Священного Писания,
как и осведомленность в нем его матери (ср. 198-199, 202-206, 670-672).
Наконец, особый смысл получает в повествовании Иерусалим. Выступая
вначале просто как конечный пункт путешествия Елены, локус неведомой
земли, после обретения Святого Распятия он получает титул Святого Града
(«ргеге halgan byrig» - 1053b, 1203b) и, вместе с тем, становится земным
аналогом Царства Небесного - того Великолепного Града («ргеге beorhtan
byrig» - 821а), куда поэт помещает первомученика Стефана, убиенного иу-
деями (819-823).
В некотором смысле, Иерусалим в конце поэмы - это соперник Рима,
однако Святой Град не умаляет значения Вечного Города. Рим выступает в
последних главах как центр Вселенской Церкви, откуда прибывает по при-
глашению Елены епископ Евсевий для рукоположения Иуды-Кириака. Ак-
цент ставится на том, что Константин и Елена официально восстановили в
72
«Воображаемая география» англосаксов
Иерусалиме непрерывность епископских преемств, будто бы утраченную
в послеапостольские времена, то есть возродили там саму христианскую
церковь. Акцент, хотя и не соответствующий действительности, но вполне
характерный для англосаксов, с большим пиететом относившихся к рим-
скому престолу с самого дня прибытия в Кент миссии св. Августина, по-
сланца папы Григория Великого. Рим и Иерусалим образуют в рассказе не-
кую ось, направленную с востока на запад. Поэт говорит о непрерывном
общении между восточными и западными частями империи: посланники
Елены несут Константину «по восточным путям вести» об обретении Кре-
ста («ofer eastwegas aras brohton» - 995), а Константин отправляет гонцов
«с запада через водные просторы» с другими приятными сообщениями
(«westan brohton ofer lagufaesten leofspell manig» - 1015b—1016). И путеше-
ствуют они уже не через «чудовищные водовороты» («fifelwaeg» - 237а),
но «по лебединому пути» («ofer swonrade» - 996b) - оценка Вандальского
моря меняется с негативной на позитивную.,
«Воображаемая география» англосаксов, представленная в поэме
«Елена», является результатом взаимопроникновения ученой книжности,
унаследованной от христианской античности, и устно-эпической традиции,
бытовавшей в раннесредневековой Англии.
Военная история Балтийского региона в XII-XIII вв.
и новгородская летопись1
Т.В. Гимон
Новгородская I летопись (далее: НПЛ), отражающая владычное лето-
писание средневекового Новгорода1 2, - один из важнейших источников по
средневековой истории Балтийского региона, и в том числе - о военных
конфликтах. Нередко НПЛ оказывается единственным или наиболее на-
дежным источником, рассказывающим о том или ином событии.
В то же время из других источников мы знаем о целом ряде военных
столкновений, имевших прямое или косвенное отношение к Новгороду, о
которых НПЛ не упоминает. В тех же случаях, когда о каком-либо событии
сообщает и НПЛ, и другой источник, исследователь иногда сталкивается с
фактическими расхождениями между двумя рассказами (наиболее извест-
ны расхождения в описании Ледового побоища 1242 г. между НПЛ и Стар-
шей Рифмованной хроникой3).
«Военные» сообщения НПЛ нередко становились предметом внимания
исследователей по отдельности, но почти никогда - как единый комплекс.
Едва ли не единственный известный мне пример - размышления И.П. Ша-
скольского о полноте информации НПЛ о военной активности новгородцев
на финско-шведском направлении. Ученый отметил, что для XII в. фикса-
1 Работа выполнена в рамках проекта «Историческая традиция в дописьменных и
письменных обществах. Компаративное исследование» (программа ОИФН РАН «Генезис и
взаимодействие социальных, культурных и языковых общностей»). От всей души благода-
рю Е.А. Мельникову за помощь и рекомендации.
2 ПСРЛ. М., 2000. Т. 3 (далее даются ссылки на погодные статьи; текст всюду цитиру-
ется по Синодальному списку). Два извода НПЛ независимо друг от друга восходят к вед-
шейся из года в год на протяжении XII-XV вв. новгородской владычной (архиепископской)
летописи - см.: Гиппиус А.А. К характеристике новгородского владычного летописания XII—
XIV вв. // Великий Новгород в истории средневековой Европы: К 70-летию В.Л. Янина. М.,
1999. С. 345-364.
3 См.: Машузова В.И., Назарова Е.Л. Крестоносцы и Русь: Конец XII в. - 1270 г.: Тек-
сты, перевод, комментарий. М., 2002. С. 229-241, 322-328 (Древнейшие источники по исто-
рии Восточной Европы).
74
Военная история Балтийского региона в ХП-ХШ вв. и новгородская летопись
ция таких событий никак не может быть признана полной. НПЛ молчит не
только о походах шведов в Финляндию, но и о целом ряде походов русских
и карел на шведов, известных по западным источникам (включая так назы-
ваемый Сигтунский поход 1187 г.). По мнению И.П. Шаскольского, непол-
ноте летописных данных может быть предложено два объяснения: 1) Лето-
пись в XII в. велась менее тщательно, чем впоследствии; 2) «...летопись от-
мечала только те походы, которые являлись официальными предприятиями
новгородских властей», тогда как походы, считавшиеся «частным делом»,
в летописи не фиксировались. Ученый считал более вероятным второе объ-
яснение, хотя не отвергал и первого4.
На мой взгляд, было бы небесполезным источниковедческое исследо-
вание всего комплекса «военных» известий НПЛ. С одной стороны, оно
было бы способно помочь ученым в объяснении причин умолчаний НПЛ
и ее расхождений с другими источниками. С другой стороны, данный ком-
плекс сообщений содержит в себе богатую историческую информацию са-
мого разного рода. Достаточно сказать, что в известиях о военных действи-
ях содержатся почти две трети (58,8%) всех упоминаний неновгородских
топонимов, встречающихся в тексте НПЛ за ХП-ХШ вв.5 Из тринадцати
типов контекстов, в которых на страницы НПЛ регулярно попадали имена
новгородцев некняжеского и недуховного звания, два относятся к описа-
ниям боевых действий (предводители походов; списки погибших)6. Одно
это заставляет с особым вниманием отнестись к «военным» сообщениям
новгородской летописи.
В настоящей статье будут рассмотрены сообщения НПЛ о военных
столкновениях на двух направлениях: эстонско-ливонском (войны с чудью
и, позднее, с государством крестоносцев) и финско-скандинавском (прежде
всего, столкновения с емью и шведами). Не будут рассматриваться здесь
летописные рассказы о столкновениях с литовцами (имевшими место с
конца XII в.), татарами (с XIII в.), немногочисленные известия о военных
действиях в Заволочье, а также сообщения об участии Новгорода во вну-
трирусских междоусобиях. Хронологическими рамками работы будут
1115-1274 гг.7
Источниковедческий анализ «военных» сообщений НПЛ предполага-
ет, на мой взгляд, два уровня, или этапа: 1) изучение наличия/отсутствия в
4 Шасколъский И.П. Борьба Руси против крестоносной агрессии на берегах Балтики в
ХП-ХШ вв. Л., 1978. С. 38-39.
5 Гимон Т.В. Упоминание неновгородских топонимов и описание путей в новгородском
летописании ХП-ХШ вв. // ДГ. 2009 г. М., 2010. С. 419.
6 Гимон Т.В. В каких случаях имена новгородцев попадали на страницы летописи (ХП-
ХШ вв.)? // ДГ. 2004 г. М., 2006. С. 306-307, 318-322.
7 Обоснование хронологических рамок см.: Там же. С. 294, примеч. 15.
75
ТВ. Гимон
летописи сообщений о тех или иных военных походах или, иначе говоря,
причин попадания или непопадания на страницы летописи «военных» из-
вестий; 2) внутреннее исследование этих сообщений. В настоящей статье я
ограничусь первым этапом.
В НПЛ за интересующий нас период имеется 31 известие о военных
столкновениях на эстонско-ливонском направлении8 и 15 - на финско-
скандинавском9. Эти сообщения более или менее равномерно распределе-
ны по всему изучаемому тексту, хотя в отдельные периоды наблюдаются
их «сгустки». Так, сообщения о военных столкновениях на финско-сканди-
навском направлении концентрируются в статьях за 1140-е, а на эстонско-
ливонском - за 1190-е, 1210-1240-е и 1260-е годы. Эти «сгустки», вероят-
нее всего, отражают действительные периоды напряженности на том или
ином направлении. Имеются и значительные перерывы: так, между 1133 и
1176 гг. нет ни одного известия о войне на эстонско-ливонском направле-
нии.
Теперь посмотрим на характер военных событий, отмеченных в НПЛ.
Можно, в принципе, выделить четыре типа событий:
1)	наступательные походы, в которых принимали участия новгородцы10 11;
2)	наступательные походы, предпринимавшиеся без участия новгород-
цев - псковичами, карелами и иными общностями, населявшими подвласт-
ную Новгороду территорию;
3)	нападения на Новгородскую землю, в отражении которых принима-
ли участие новгородцы;
4)	нападения на Новгородскую землю, в отражении которых войско из
Новгорода участия не принимало.
О таких военных событиях в Балтийском регионе, которые Новгород-
ской земли вообще впрямую не затрагивали, НПЛ не сообщает ни разу11.
8 Под 1116, ИЗО, 1131, 1133, 1176, 1179, 1190, 1191, 1192, 1200, 1212 (2 известия),
1213, 1214, 1217, 1219, 1222, 1223, 1224, 1233, 1234, 1237, 1240-1242 (под этими годами
рассказывается о войне между Орденом и Новгородом, завершившейся Ледовым побои-
щем - условно считаю как сообщения о 4 походах), 1253 (2 известия), 1262, 1268, 1269 гг.
9 Под 1123, ИЗО, 1142 (2 известия), 1143, 1149, 1164, 1186, 1191, 1227, 1228, 1240, 1256
(2 известия), 1269 гг.
10 Конкретное наполнение термина «новгородцы» здесь не обсуждается; важно, что
речь идет о каком-то войске, выставленном именно Новгородом, а не Псковом, Ладогой, ка-
релами и т. д.
11 На первый взгляд, к таким сообщениям может быть отнесено известие 1224 г.: «Того
же лЪта убиша князя Вячка Немьци въ ГюргевЪ, а городъ взяша». Однако из ХГЛ мы узнаем,
что в Юрьеве находился в это время новгородский гарнизон (Матузова В.И., Назарова Е.Л.
Крестоносцы и Русь. С. 103, 136). В тексте НПЛ все же есть сообщения о военных собы-
тиях, не затронувших Новгородской земли, - но на других направлениях (о походах южно-
русских князей на половцев и т. п.). См. перечень таких известий: Гимон ТВ. Новгородское
летописание ХП-ХШ вв.: Проблема отбора событий для фиксации // Образы прошлого и
коллективная идентичность в Европе до начала нового времени. М., 2003. С. 342-343.
76
Военная история Балтийского региона в XII-XIII вв. и новгородская летопись
Из названных четырех типов сообщений наиболее редким является
второй. К нему можно отнести всего два известия12: под 1143 г. НПЛ гово-
рит о походе карел на емь, а под 1237 г. - об участии отряда из 200 пско-
вичей на стороне Ордена Меченосцев в битве при Сауле (Шяуляе). Между
тем, таких походов, несомненно, было намного больше.
Так, «Хроника Ливонии» Генриха Латвийского (далее: ХГЛ) говорит о
походе псковичей вместе с войском Ордена в Эстонию в 1210 г.13, о походе
псковского «короля» Владимира в Эстонию в 1216 г.14 ио походе «русских
из Пскова» в Латгалию в 1219 г.15. Обо всех этих событиях НПЛ не упо-
минает. Тем более не упоминает она о карательных походах в непокорные
области Эстонии, предпринятых, согласно ХГЛ, в 1222 г. князем Вячко, пе-
ред тем посаженным новгородцами в Юрьеве16. Наоборот, когда речь идет
о походах новгородского войска в Прибалтику, подобных умолчаний не об-
наруживается: НПЛ и ХГЛ рассказывают об одном и том же наборе собы-
тий17, а в одном случае (под 1212 г.) НПЛ говорит о походе новгородцев на
чудь, не упомянутом в ХГЛ.
О некоторых военных предприятиях карел, находившихся в полити-
ческой зависимости от Новгорода, известно из иностранных источников
(хотя эти известия не всегда отличаются ясностью и могут трактоваться
по-разному). Так, в папской булле 1171 г. говорится о нападениях каких-то
врагов на шведские владения в Финляндии18. В финских источниках XVI в.
(восходящих к более ранней Епископской хронике) говорится о некоем на-
беге 1178 г., в ходе которого был захвачен в плен и убит финский епископ;
в качестве нападавших названы «куроны», но существует мнение, что на-
бег был осуществлен карелами19. В «Саге о Хаконе Хаконарсоне» говорит-
ся, что перед заключением русско-норвежского договора 1250-х г. «нападали
12 Если говорить о военных событиях на других направлениях, то под 1266 г. говорит-
ся о двух походах псковичей на Литву. Вылазка рушан против литовцев в 1224 г., наверное,
носила оборонительный характер.
13 Матузова В.И., Назарова Е.Л. Крестоносцы и Русь. С. 88, 120.
14 Там же. С. 92-93, 124-125.
15 Там же. С. 99, 131.
16 Там же. С. 103-104, 136.
17 Походы 1210 (1212), 1211 (1214), 1216 (1217), 1218 (1219), 1221 (1222) и 1222
(1223) гг. (первая дата - по ХГЛ, дата в скобках - по НПЛ). См. таблицу в приложении.
18 Шаскольский И.П. Борьба Руси против крестоносной агрессии. С. 53-58.
19 Там же. С. 66-71. В тех же источниках имеется известие об отъезде из Финляндии
епископа Томаса, умершего в 1248 г., вследствие «неистовства («furorem») куронов (карел?)
и русских». Известие это, впрочем, обесценивается свидетельством более надежного ис-
точника - папской буллы 1245 г., - сообщающей об отстранении Томаса от сана за совер-
шенные им преступления (см.: Lind J. Bishop Thomas in Recent Historiography - Views and
Sources // Oulun yliopisto. Historian laitos. Erikoispainossarja. Oulu, 1993. № 305. P. 304-307,
314, note 6).
77
ТВ. Гимон
друг на друга управляющие конунга Хакона на севере в Марке и восточные
кирьялы, те, что были обязаны данью конунгу Хольмгардов, так как они
постоянно вели войну с грабежами и убийствами», да и подписанное со-
глашение «продержалось... недолго»20. В исландских анналах под 1271 г.
сообщается, что «карелы и квены произвели большие опустошения в Ха-
логаланде», т. е. в Северной Норвегии21. Обо всех этих событиях НПЛ не
сообщает.
Таким образом, можно сделать вывод, что новгородские летописцы
как правило не фиксировали походы, предпринимавшиеся псковичами, ка-
релами и т. п. за пределы подвластных Новгороду территорий. Упомянутые
два известия такого рода, все же имеющиеся в НПЛ, - редкие исключения.
Поход карел 1143 г. был логическим продолжением событий 1142 г. (на-
падение еми на Новгородскую землю, а шведов - на новгородский флот)
и именно поэтому оказался упомянут в летописи. Битва при Сауле 1237 г.
была явно не рядовым столкновением: как известно, ее результатом была
гибель целого государственного образования - Ордена Меченосцев, с ко-
торым до того новгородцы неоднократно воевали. В остальном же новго-
родские летописцы явно не считали необходимым фиксировать в летописи
военные предприятия подвластных им городов и народов.
Как раз к этой категории событий может теоретически относиться так
называемый Сигтунский поход 1187 г. Само существование этого похода
является предметом научной полемики. Упомянутое в шведских анналах
XV в. разорение шведского города Сигтуны неназванными язычниками в
1187 г.22 23 часто соотносят с более подробным (но не датированным) описа-
нием нападения карел на Сигтуну, которую «с тех пор так и не возродили»,
20 Джаксон Т.Н. Исландские королевские саги о Восточной Европе (середина XI - се-
редина XIII в.): Тексты, перевод, комментарий. М., 2000. С. 200, 203, 210-211 (Древнейшие
источники по истории народов Восточной Европы).
21 Шасколъский И.П. Сведения об истории Руси X-XIV вв. в исландских анналах //
ВИД. СПб., 1994. Вып. 25. С. 236. Нет уверенности, что эта часть карел вообще входила в
орбиту влияния Новгородской земли (ср.: Шасколъский И.П. Борьба Руси против шведской
экспансии в Карелии: конец XIII - начало XIV в. Петрозаводск, 1987. С. 14). Не все ясно и
с квенами. Как правило, их считают финноязычным народом, населявшим северо-западное
и северо-восточное побережья Ботнического залива, однако сведений о квенах сохранилось
немного и интерпретируются они по-разному. Так, Т. Валлерстрём считает слово «квены»
неким обозначением финноязычных общностей, вовлеченных в русско-скандинавскую тор-
говлю пушниной (Wallerstrom Th. Norbotten, Sverige och medeltiden: Problem kring makt och
bosattning i en europeisk periferi. Stockholm, 1995. Del. 1. P. 213-238, 356-357).
22 Текст и перевод по разным анналам см.: Шасколъский И.П. Борьба Руси против кре-
стоносной агрессии. С. 79-80.
23 См.: Там же. С. 80-82; Рыдзевская Е.А. Древняя Русь и Скандинавия в IX-XIV вв.
(Материалы и исследования) // ДГ. 1978 г. М., 1978. С. 109-111; Хроника Эрика / Сост.,
отв. ред. и ред. перевода А.А. Сванидзе; Пер. со старошвед. А.Ю. Желтухина; Коммент.
А.Ю. Желтухина и А.А. Сванидзе. 2-е изд., испр. и доп. М., 1999. С. 24—25.
78
Военная история Балтийского региона в XII—XIII вв. и новгородская летопись
в «Хронике Эрика» XIV в.23 Одна точка зрения состоит в том, что в «Хро-
нике Эрика» речь идет о событии 1187 г., и именно тогда состоялось напа-
дение карел на Сигтуну (в котором новгородцы вряд ли принимали непо-
средственное участие)24. Альтернативный взгляд предполагает, что никако-
го разорения Сигтуны карелами в 1187 г. не было25. В работах по истории и
археологии Сигтуны указывается, что, если поход 1187 г. и имел место, то
не привел к немедленному упадку этого города, продолжавшего развивать-
ся в XIII в.26.
Характерно, что аргументом в этой дискуссии неоднократно становил-
ся как раз тот интересующий нас факт, что данный поход не упомянут в
новгородской летописи. Уже Н.М. Карамзин писал: «...участие Россиян в
сем предприятии без сомнения было не важно, когда современные Лето-
писцы наши о том не упоминают, описывая малейшие военные действия их
времени»27. Аналогичным образом рассуждал И.П. Шаскольский: «Нельзя
не отметить еще раз в данной связи молчание новгородской летописи. Об
особо крупных официальных предприятиях новгородских войск летопись
большей частью сообщала. Поэтому если новгородцы и участвовали в по-
ходе, то как в неофициальном предприятии, в порядке частной инициати-
вы»28. Для Е.А. Рыбиной, напротив, «умолчание летописца о таком круп-
ном военном предприятии, каким должен был быть поход на Сигтуну, и о
внушительной победе (сожжении и разорении города)» послужило одним
из аргументов в пользу того, что такого похода не было29.
Как было сказано чуть выше, сообщений о походах, предпринимав-
шихся зависимыми от Новгорода общностями без участия новгородцев, в
НПЛ всего два, тогда как в действительности подобных событий было на-
много больше. Наоборот, сообщений о походах с участием новгородского
войска много, и, вероятно, такого рода события всегда или почти всегда
попадали на страницы летописи. Следовательно, молчание НПЛ о Сигтун-
ском походе является аргументом против возможного участия в этом по-
24 Наиболее полно этот взгляд представлен в: Шаскольский И.П. Борьба Руси про-
тив крестоносной агрессии. С. 72-105. Текст и перевод шведских источников см.: Там же.
С. 79-82, 85-86.
25 Рыбина Е.А. Еще раз о «Сигтунском походе» 1187 г. // Великий Новгород и средневе-
ковая Русь: Сб. ст. к 80-летию акад. В.Л. Янина. М., 2009. С. 161-171.
26 Tesch S. Piratema &г 1187 knackte inte Sigtuna: Myntningsfynd fran 1200-talet ger staden
en ny historia 11 Meddelanden och Rapporter fr&n Sigtuna Museer. Sigtuna, 1996. № 3. P. 49-51.
Ср. также монографию о средневековой Сигтуне, в которой поход 1187 г. вообще не упоми-
нается: Ros J. Sigtuna: Staden, kyrkoma och den kyrkliga organisationen. Uppsala, 2001.
27 Карамзин Н.М. История государства Российского. В 12-ти т. М., 1991. Т. 2-3. С. 401.
28 Шаскольский И.П. Борьба Руси против крестоносной агрессии. С. 96.
29 Рыбина Е.А. Еще раз о «Сигтунском походе». С. 166.
79
Т.В. Гимон
ходе новгородского войска, однако не может являться аргументом против
существования самого похода. Вопрос о том, имел или не имел место Сиг-
тунский поход 1187 г., надо решать на основании других данных.
Сообщений о нападениях на Новгородскую землю, в отражении ко-
торых не принимало участие войско из Новгорода, тоже немного, но все
же несколько больше, чем известий предыдущего типа. Таких сообщений
пять, причем четыре из них касаются нападений на Псков и его окрест-
ности30 и только одно говорит о набеге еми на «область Новгородьскую»,
отраженном силами ладожан (под 1142 г.). Еще в одном случае нападение
было совершено на Псков, но не совсем ясно, принимали ли участие в его
отражении новгородцы31.
Разумеется, подобных нападений в действительности наверняка было
больше. Это видно опять же из сопоставления НПЛ и ХГЛ. Согласно ХГЛ,
только в 1218-1221 гг. было совершено несколько нападений на Новгород-
скую землю, о которых в НПЛ не говорится: набег литовцев на Псков и
нападение леттов на какую-то русскую территорию в 1218 г., два нападе-
ния леттов на окрестности Пскова в 1219 г., несколько набегов на Новго-
родскую землю в 1221 г.32 В скандинавских источниках («Саге о Хаконе
Хаконарсоне» и исландских анналах) упоминается некий поход норвежцев
в Бьярмаланд 1222 г., но он мог быть совершен и на территорию, не кон-
тролировавшуюся Новгородом33. Как бы то ни было, говорить о система-
тической фиксации в НПЛ нападений на Новгородскую землю, отражение
которых прошло без участия новгородцев, нет оснований.
Еще больше сообщений о нападениях на новгородскую землю, в от-
ражении которых принимали участие новгородцы, - 10 или II34. Больше
всего известий о наступательных походах с участием новгородцев. Тако-
вых, по моему подсчету, 2635 36. В том и другом потоках очевидных умолча-
30 Под 1190,1213, 1233 и 1240 гг.
31 Под 1176 г.: об участии новгородцев прямо не сказано, но поименный перечень тро-
их погибших наводит на такую мысль.
32 Матузова В.И., Назарова Е.Л. Крестоносцы и Русь. С. 98-101, 130-134.
^Джаксон Т.Н. Исландские королевские саги. С. 198-199, 202, 204-207, 277-278; Ша-
скольский И.П. Сведения. С. 234.
34 Под ИЗО, 1142, 1149, 1164, 1176 (?), 1217, 1224 (см. примеч. 10), 1228, 1240 (Не-
вская битва), 1253, 1269 гг. Под 1256 г. сказано, что неприятели «начата чинити городъ на
НаровЪ», но услышав о том, что новгородцы собирают войско, «побЪгоша за море».
35 Под 1116, 1123, ИЗО, 1131, 1133, 1179, 1186, 1191 (2 известия), 1192, 1200, 1212 (2
известия), 1214, 1217,1219,1222, 1223,1227,1234, 1241, 1242, 1253, 1256, 1262, 1268 гг.
36 В финских источниках XVI в., восходящих к Епископской хронике, упоминается о
разорении русскими финского города Або в 1198 г., однако достоверность этого сообщения
находится под вопросом (Шаскольский И.П. Борьба Руси против крестоносной агрессии.
С. 110-117). В Лаврентьевской летописи под 1227 г. сообщается о крещении новгородским
князем Ярославом Всеволодичем карел (ПСРЛ. М., 1997. Т. 1. Стб. 449). Умолчание НПЛ об
этом событии очень любопытно, однако вряд ли его можно отнести к числу военных походов.
80
Военная история Балтийского региона в XII-XIII вв. и новгородская летопись
ний обнаружить не удалось36. Тот факт, что сообщений о наступательных
действиях новгородцев сообщается в два с половиной раза чаще, чем об
оборонительных, наверное, объясняется реальной военной практикой того
времени. Вероятно, многие нападения на обширную территорию Новго-
родской земли носили быстротечный характер, и войско из Новгорода, ско-
рее, могло не выступить навстречу врагу, но предпринять спустя какое-то
время ответный набег.
Итак, новгородские летописцы, очевидно, систематически фиксирова-
ли военные походы с участием новгородского войска (как наступательные,
так и оборонительные), реже - нападения на Новгородскую землю, в от-
ражении которых новгородцы участия не принимали, и еще реже (в двух
случаях) - наступательные походы подвластных Новгороду общностей
(псковичей, карел). Это видно как из простого подсчета сообщений новго-
родской летописи, так и, особенно наглядно, из сопоставления НПЛ с ХГЛ
(см. таблицу в приложении). Названные соображения следует иметь в виду
при работе с НПЛ как источником по военно-политической истории, а так-
же при использовании аргументов ex silentio.
Приложение. Военные события в ХГЛ и НПЛ:
Синхронистическая таблица
ХГЛ	НПЛ
-	6720 (1212): Мстислав с новгородцами ходил на чудь Торму
1210: король Новгорода и король Пско- ва осадили Оденпе, заключили мир, крестили некоторых жителей и взяли с них дань	6720 (1212): Мстислав с новгородцами осадил Медвежью голову и взял дань
1210, перед Рождеством: отряд из Пско- ва явился на помощь тевтонам	-
1211: поход Мстислава и новгородцев в Эстонию, осада ими Варболе, получе- ние дани	6722 (1214), 1 февраля: поход Мстислава с новгороцами на чудь, осада Воробьи- на, взятие дани
1211: разорение эстами Пскова в отсут- ствие «русских»	6721 (1213), Петров пост: разорение «литвой» Пскова в отсутствие пскови- чей
1216: поход короля Вольдемара Псков- ского на Оденпе	-
1216, Крещение: поход эстов из Угаунии вместе с «людьми епископа и братья- ми-рыцарями» к Новгороду, разорение сельской местности	6725 (1217): «и воеваша литва въ Ше- лон'Ь; новгородци идоша по них и не състигоша ихъ»
81
Т.В. Гимон
1216, Великий пост: поход новгород- цев и псковичей на Оденпе, неудачная осада, разорение окрестностей, война за Оденпе, мир, вероломный захват рус- скими Теодориха	6725 (1217): Поход новгородцев с князем Владимиром на Медвежью Голову, напа- дение немцев на обоз, гибель двух не- мецких воевод, захват в плен еще одного и 700 коней
1218, после Успения: поход русских ко- ролей в Угаунию, подробный рассказ о сражениях, отступление тевтонов и их союзников, разграбление местности русскими, приход второго русского вой- ска (Герцеслав, сын Владимира) и осада им Вендена, сражения у Вендена, от- ступление русских	(ПТ! (1219): поход Всеволода с новго- родцами к Пертуеву, сражение с немца- ми, литвой и либью , двухнедельная оса- да, возвращение
1218: нападение литовцев на Псков	-
1218: нападение леттов на Руссию	-
1219: два нападения леттов на окрест- ности Пскова, летты поселились в Рус- ской земле, нападая на ее жителей	—
1219, под осень: поход псковичей на землю леттов, отступление русских	-
1221: поход новгородского короля с войском из Новгорода и других горо- дов в землю леттов, затем к Вендену в союзе с литвой, отступление русских и разорение ими разных областей, отсту- пление литовцев во Псков	6730 (1222): поход Святослава Юрьеви- ча с новгородцами к Кеси в союзе с лит- вой
1221: поход рижан вместе с ливами, леттами, сакальцами и угаунийцами в Псковскую и Новгородскую земли, поч- ти до самого Новгорода, другие походы на русскую территорию	
1221: два похода эстов через Нарву, вто- рой - в Ингрию	-
1222: поход брата короля Суздальского с новгородцами и королем Псковским к Дорпату, занятие Дорпата, Одемпе, разорение различных областей в Эсто- нии, осада датского замка Линданисе, отступление русских	6731 (1223): поход Ярослава к Колыва- ню, возвращение с добычей
1222: опустошение непокорных обла- стей Эстонии Виесцеке Дорпатским	-
1224: захват тевтонами Дорпата (под- робный рассказ)	6732 (1224): «убита князя Вячка немь- цы в Гюргев’Ь, а город взята»
82
Greenland in the Sagas of Icelanders:
What Did the Writers Know - And How Did They Know It?1
Gisli Sigurdsson
The history of Greenland in the Middle Ages has been studied on the basis of
written sources1 2, archaeological studies and biological analysis, which can all reveal
information about human habitation in the old Nordic colony there3. The research
carried out in recent years has been very productive in this respect, and an up-to-
date overview of the state of this research can be found in the proceedings from the
Hvalsey Conference in 2008, published in a special volume of the «Journal of the
North Atlantic» in 20 094. Another recent and interdisciplinary overview of life in
Greenland in the medieval period may be obtained be reading the thorough study
written by Frederik Charpentier Ljungqvist in 2005, in which he highlights the
importance of hunting and other natural resources for the colony5.
Rather than focusing on the historical reality of people in Greenland, using
all the available means, another question may be posed: What do the sagas tell
about the ideas of people in Iceland about Greenland? What did the Icelanders
know and how did they obtain their knowledge about Greenland? It is possible to
address these questions by analysing how Greenland appears in the Sagas of Ice-
landers, sagas which were written in different locations in Iceland over the course
of several centuries, by people who used other books, oral sources and their own
narrative talent. Among the articles from the Hvalsey conference is a piece by
1 Unless otherwise noted, citations and chapter numbers from the Sagas of Icelanders are
based on the three volume complete edition: fslendinga sogur og joaettir / Bragi Halldorsson, Jon
Torfason, Sverrir Tomasson, Omolfur Thorsson gaf lit. Reykjavik: Svart a hvitu, 1987. B. 1-3. Un-
less otherwise noted, translations are taken from: The Complete Sagas of Icelanders / Ed. by Vidar
Hreinsson et al. Reykjavik: Leifur Eiriksson Publishing, 1997.
2 Olafur Halldorsson. Graenland i midaldaritum. Reykjavik: Sogufelag, 1978.
3 Krogh KJ. Erik den Rodes Gronland. Copenhagen: Nationalmuseets Forlag, 1982.
4 Journal of the North Atlantic. Norse Greenland: Selected Papers from the Hvalsey Conference
2008.2009. Special Volume 2.
5 Ljungqvist Fr.Ch. The Significance of Remote Resource Regions for Norse Greenland //
Scripta Islandica. 2005. Vol. 56. P. 13-54.
83
Gisli Sigurdsson
Jonathan Grove on the place of Greenland in Medieval Icelandic Saga Narrative.
Drawing on all kinds of texts, J. Grove concludes that:
«Saga traditions concerning Greenland were perpetuated in Iceland with
the reformulation of old literary material in post-medieval contexts... The
marginality of Greenland in the Icelandic narrative tradition, and the limited
quantitity of specific local information supplied in these texts, amount to a
tacit acknowledgement that Norse Greenland was a place with its own identity
and history, and a story that was not expected to be fully encompassed within
the medieval Icelandic literary tradition... Greenland never took on the lustre
of the exotic that can be identified in the tales of Vinland. Instead, these texts
present a series of distorted images of Greenland as an extreme environment,
an increasingly remote outpost of the Norse world, perpetuating a tradition
of alterity that was already established in Islendingabok and exaggerated in
the Vinland sagas»6.
J. Grove goes far and wide in his excellent article and draws on many im-
portant studies. I would nonetheless like to consider one foundamental problem
regarding how those different individuals in Iceland who wrote the preserved
versions of the sagas from the thirteenth to the seventeenth century obtained their
information about the image of Greenland which appears in the works. The ques-
tion is whether it is likely that the writers had access to and made use of older
written works about Greenland; whether we can talk about a continuous oral
tradition about Greenland, as J. Grove suggests; or whether the texts reflect local
contemporary knowledge in different times and different locations - which may
have reached Iceland with seafarers or other people who had travelled between
the two countries.
I have previously addressed similar questions in relation to the saga-descrip-
tions of Vinland and the British Isles7. In the Vinland sagas, it is possible to vi-
sualise the major sites visited on the Vinland-voyages, and perceive their relative
locations - and thus reconstruct how the medieval audience may have imagined
the lands described - by putting together the information from both «Eirik the
Red’s Saga» and the «Saga of the Greenlanders»: Helluland is in the far north,
further south is Markland and after two days sail in a southwesterly direction
from Markland, Leif’s Vinland is seen as being on or near an island that lies
6 Grove J. The Place of Greenland in Medieval Icelandic Saga Narrative // Journal of the
North Atlantic. 2009. Special Volume 2. P. 46.
7 Gisli Sigurdsson. The Medieval Icelandic Saga and Oral Tradition: A Discourse on Method /
Transl. by N. Jones. Cambridge (Mass.); London: Harvard University Press. 2004 (Publications of
the Milman Parry Collection of Oral Literature, 2).
84
Greenland in the Sagas of Icelanders
north of a mainland, separated by a shallow sound in which broad expanses of coast
are exposed at low tide. In that area there is a river with big salmon, and wild
grapes grow inland. West of the winter-dwelling location called Leifsbudir,
there are shallow seas and islands but by going north around the land here,
and exploring it on the eastern side moving in a southerly direction one reaches
Kjalames (Keel’s Ness), which in turn is east of Leif’s Vinland (which does not
appear to be the same place as the camp named Leifsbudir). South of Kjalames,
there are some fjords, including in particular Straumfjordur (Streamfjord or Cur-
rent Fjord), which has Straumey (Stream Island or Current Island) at its mouth.
Further south, there is a flat peninsula and still further south there is a river
which opens up into a big sea-lagoon, named Hop. In that river, there are no
salmon but there are wild grapes and self-sown wheat. Inland from this, one can
see the Hop Mountains, which can be observed from the other side by sailing
north around Kjalames and west towards Leif’s Vinland and then continuing as
far as the ship will take you. All of these relative locations of the places visited
on the Vinland voyages are outlined in the narratives, almost as if they are meant
to enable the listeners to draw a mental map of these distant lands as they listen
to the stories8. These stories were the only source of information about this part
of the world that was available to the medieval Icelanders, since at that time no
one could read about them in any books about geography or obtain any contem-
porary information from seafarers who had been in Vinland after the return of
Frey dis and her crew who took part in the last voyage to Vinland on record in
the «Saga of the Greenlanders».
In a similar manner, a mental map can be drawn of the British Isles and Ire-
land by reading all the Sagas of Icelanders which quite naturally make note of
directions and sailing routes between the major sites in that part of the world. A
striking feature in the descriptions of the British Isles and sailing routes around
them is that they are most exact in areas frequented and settled by Norsemen in
the Viking Age, that is in Ireland and the northern and western part of the British
Isles. It is from these areas that many settlers departed for Iceland. It is notewor-
thy that the picture of this Norse part of the British Isles and Ireland is much more
detailed in those sagas that have as their main characters people who come from
areas in Iceland in which settlers from the British Isles are mentioned in the writ-
ten sources. Less detail appears in sagas which mainly deal with characters from
those areas in Iceland in which there is no memory of people having come from
the British Isles or Ireland. When the sagas were written, it may be assumed that
contemporary official contacts with the British Isles and Ireland were probably
more lively with the more southerly parts of the Isles because of certain young
8 Ibid. P. 253-302.
85
Gisli Sigurdsson
men receiving their education in church schools in England. A possible explana-
tion could therefore be that among the general public in Iceland, some social
memory about the topography of Ireland and the Norse part of the British Isles
had survived in those areas which had been settled by people who came from
Ireland and the British Isles a few centuries earlier. Descendants of these settlers
could thus stage stories about the past in lands which the ancestors of the story
tellers and their audience had a shared first-hand experience of - an experience
which they could mediate to others9.
In order to deal with questions about the picture of Greenland held by Ice-
landers, it is interesting to read every saga individually and try to visualise how
Greenland is portrayed - without immediately applying the overview which we
as modem scholars can attain by looking at all the different sources from different
periods and locations. As noted above with regard to Vinland and England, it is,
for example, by no means certain that we should assume that those who wrote
the Sagas of Icelanders were in a position to obtain information about Greenland
from other books. We should also be cautious in assuming that the saga tradi-
tion was evenly spread and equally well known in all of Iceland at all times. It is
much more likely that it was very local and that it depended much on individuals
how much knowledge was in circulation about the past and distant lands at any
given time - and in particular when it comes to Greenland about which people
had no shared memory of a common past as occurred in the case of the British
Isles.
We do not know where the relevant sagas were written, but we have a reasonably
good idea about the age of the preserved versions of them as well as their context
in different manuscripts. This can be important, as we see from the «Flateyjarbok
»-version of «The Tale of Audun from the West Fjords» which is more detailed
in «Flateyjarbok» than in the more commonly known «Morkinskinna»-version of
the tale. Perhaps this can be explained by the fact that those who wrote «Flatey-
jarbok» had both the «Saga of the Greenlanders» and «The Tale of the Greenland-
ers» on their desks, meaning that they could, in theory at least, add a few details
to the sparse reference to Greenland given in the «Morkinskinna» version. The
difference is such that it should make us aware how much can possibly change
from one manuscript to another with regard to such details as those about Green-
land - even though the texts are otherwise more or less comparable.
9 Gisli Sigurdsson. Mynd Islendingasagna af Bretlandseyjum. The Fantastic in Old Norse /
Icelandic Literature // Preprint Papers of The Thirteenth International Saga Conference. Durham
and York 6th - 12th August, 2006 / Ed. by J. McKinnell, D. Ashurst, D. Kick. Durham, 2006. Vol. I.
P. 278-287.
86
Greenland in the Sagas of Icelanders
Morkinskinna	Flateyjarbok
«Ok um sumarit eptir fara J?eir [Audunn og Porir styrimadur] ut til Groenlands ok eru |)ar of vetrinn. Pess er vid getit, at Audunn kaupir |)ar bjamdyri eitt, gersimi mikla, ok gaf J)ar fyrir alia eigu sina». «The next summer they [Audun and the skipper Thorir] travelled to Greenland and spent the winter there. It is mentioned that Audun bought a bear there, a great treasure for which he traded everything he owned»10.	«Og spyr Porir, hvad hann aetladi fyrir sig ad leggja, - “en vita skaltu aetlan mina, ad eg aetla til Graenlands, og er j?er heimilt ad fara med mer.” Audun kvedst J)ad vilja. Og fara t>eir nu annad sumar til Graenlands og komu i Eireksfjord, og vistudust |>ar allir hinir femeiri menn, en hinir foru i Vestribyggdir, og svo gjordi Audun og tok ser |)ar vist. Eirekr het veidimadr Graenlendinga. Hann hafdi veitt bjamdyr eitt akafa fagrt og raudkinna. Og er Audun vissi J)ad, faladi hann dyrid. Veidimadrinn sagdi honum |)ad eigi hagligt ad gefa vid alia eigu sina, - “og veit eg, ad J>ad mun a endum standast”. Audun lezt |>ad ei hirda og kaupir dyrid og gaf |>ar fyrir aleigu sina». «And Thorir asks what he intended to to, - “but you should know my intention, I plan to go to Greenland and you are allowed to come with me”. Audun says that he would like that. And in the second summer they go to Greenland and arrive in Eireksfjord, and all the wealthier men lodged there but the others went to the Western settlements, and that is what Audun did and lodged there. Eirekr was a hunter among the Greenlanders. He had caught a bear of extreme beauty with red cheeks. And when Audun heard that, he wanted to buy the animal. The hunter advised him against spending everything he owned,- “as I know will be just about the case”. Audun said he couldn’t care less and buys the animal and traded everything he owned»11.
10 Audunar |)attr vestfirzka // IF. 1943. В. VI / Bjorn K. borolfsson ok Gudni Jonsson gaf ut.
Bls. 361. English translation by A. Maxwell: The Complete Sagas of Icelanders. Vol. 1. P. 370.
11 Flateyjarbok / Sigurdur Nordal gaf ut. Akranes: Prentverk Akraness H.F.: Flateyjarutgafan,
1945. B. 4. Bls. 195. English translation by Gisli Sigurdsson.
87
Gisli Sigurdsson
It is also noteworthy that Greenland only appears in those Sagas of Icelanders
in which the main characters come from the south or west of Iceland - something
which in itself suggests that contact with Greenland was limited to these parts of
the country. These sagas can roughly be divided into three age groups:
From the 13th and 14th centuries:
«The Tale of Audun from the West Fjords» (oldest version in «Morkinskin-
na» from around 1260);
«The Saga of the People of Eyri» (oldest fragment in AM 162 E fol. from
around 1300);
«Eirik the Red’s Saga» and «The Saga of the Sworn Brothers» (oldest in
«Hauksbok» from 1302-1310);
«The Saga of the Greenlanders» and «The Tale of the Greenlanders» (only in
«Flateyjarbok» from 1387-1395);
«The Saga of Hallfred the Troublesome Poet» (although Greenland only
mentioned once in the «Flateyjarbok» version of «Hallfred’s Saga» in which the
saga forms part of the «Greatest Saga of King Olafr Tryggvason». The reference
is related to a slightly earlier episode about Leif’s conversion which the scribe of
«Flateyjarbok» has taken from a «Heimskringla»-related text12).
From the 15th century:
«Bard’s Saga» (oldest in AM 564a 4to [frg. from the «Pseudo Vatnshyma»],
from 1390-1425; also believed to have been in «Vatnshyma» from 1391-1395);
«Gisli Sursson’s Saga» (oldest in AM 445 с I 4to [frg. from the «Pseudo
Vatnshyma»], from 1390-1425);
«The Saga of the People of Floi» (oldest in AM 445 b 4to [frg. from the
«Pseudo Vatnshyma»] from 1390-1425; was also in «Vatnshyma» from 1391-
1395);
«The Saga of Ref the Sly» (was in «Vatnshyma» but the oldest version is
now in AM 471 4to and other MSS from 1450-1500).
From the 17th century:
«The Saga of Gunnar, the Fool of Keldugnup» (in MSS from the 17th cen-
tury);
«Jokul Buason’s Tale» (in MSS from the 17th century).
In addition to the sagas proper, it is of interest to note that in «The Book of
Settlements»13 an overview is given of the settlement in Greenland, mentioning
leading settlers and the names of those places in which where they settled. In view
12 See: IF. B. 4. Bls. 243-244 and 247-248.
13 Landnamabok / Jakob Benediktsson gaf ut // IF. 1968. B. 1.
88
Greenland in the Sagas of Icelanders
of the general idea, which is often presented uncritically, that those who wrote the
sagas had the «Book of Settlements» at their disposal, it is of interest to take a
closer look at the information therein. The «Book of Settlements» informs us that
if one goes west from Iceland, looking for Gunnbjamarsker (Gunnbjom’s Sker-
ries) in Greenland, one arrives at the glacier Midjokull by the mountain Blaserk.
Going south from there, one arrives in Eirik’s Island (in the middle of the Western
[according to «Sturlubok»; further - S] or the Eastern [according to «Hauksbok»;
further - H] settlement), in the mouth of Eiriksfjord which Eirik the Red settled.
In the west, there is a wilderness with no place names. Mention is made of the is-
land Eiriksholmi by Hvarfsgnipa. In the far north, we have the mountain Snaefell,
and Hrafnsfjord can be found when one reaches the end of Eiriksfjord. This area
is big enough to keep one busy for three years of exploration (S 89 / H 77). The
crossing from Iceland to Greenland is said to be very dangerous (S 90 / H 78).
Herjolf, Herjolfsfjord and Herjolfsnes are mentioned (S 91 / H 79), and slightly
later (S 92 / H 79) the following names appear: Eirik in Brattahlid in Eiriksfjord;
Ketill in Ketilsfjord; Hrafn in Hrafnsfjord; Solvi in Solvadal; Helgi (S) / Snorri
(H) Thorbrandsson in Alftafjord; Thorbjom «glora» in Siglufjord; Einar in Ein-
arsfjord; Hafgrim in Hafgrimsfjord; and the Lake district (Vatnahverfi) and Am-
laug in Amlaugssfjord. S 93 / H 80 adds Hvalseyfjord, between Eiriksfjord and
Einarsfjord, and the farm of Hvalsey, as well as the fact that Thorkell «farserkr»,
the settler, is buried in the meadow in Hvalseyfjord. «The Book of Settlements»
thus offers plenty of names and places to choose from for anyone interested in
staging his or her story in Greenland - if that were how storytellers and writers
operated.
All the same, no use has been made.of the «Book of Settlements» as we know
it in the writing of «The Tale of Audun» (see above), nor when «The Saga of the
People of Eyri» was written. In ch. 48 of «The Saga of the People of Eyri», there
is a reference to the sons of Thorbrand, Snorri and Thorleif «kimbi» who both
went to Greenland and that «Kimbavogur», between the glaciers, was named af-
ter the latter (Eirik himself is mentioned in ch. 24). None of this is mentioned in
the «Book of Settlements» except that Snorri Thorbrandsson settled in Alftafjord
(H 79; according to S 92 it was his brother Helgi).
Another picture emerges from «Eirik the Red’s Saga»14 which follows «The
Book of Settlements», in its statement that Gunnbjamarsker is west of Iceland.
Sailing from Snaefellsjokull, one arrives at the glacier, Blaserkur. Eirik’s Island
is said to be in the middle of the Western settlement (as in the «Sturlubok» ver-
sion of «The Book of Settlements», whereas the «Hauksbok» version [which also
contains «Eirik the Red’s Saga»] has Eastern, a peculiar contradiction between
14 Eiriks saga rauda. Ch. 2 // Islendinga sogur / Grimur M. Helgason gaf lit. 1969. B. 2.
89
Gisli Sigurdsson
two texts in the same manuscript). The saga states that it is possible to winter at
the mouth of Eiriksfjord. It is also possible to spend the winter in Eiriksholmar by
Hvarfsgnipa and to go to the end of Eiriksfjord, north to Snaefell and into Hrafns-
fjord. In ch. 3, people land at Herjolfsnes at the end of the summer, after tossing
about at sea en route to Greenland. There a good farmer receives the crew, in spite
of hard times, and offers as entertainment a presentation by a pagan seeress (ch.
4). Food comes from hunting expeditions which people have not returned from
at this time of year. In the spring, it becomes possible to move on to Brattahlid,
and a decent farm can be built at Stokkanes in the vicinity of Brattahlid. All of the
place names given here, except for Stokkanes, also appear in the «Book of Settle-
ments». Ch. 5 of Eirik’s Saga also mentions gifts from Greenland: a golden ring,
a Greenland cape and a belt of ivory. Dangerous skerries are said to be found out
at sea, and ships can land in Eiriksfjord and people go to Brattahlid. Here there
is a church near the farm, called Thjodhild’s church. One can sail out of Eiriks-
fjord, toss around for a long time at the sea, see Iceland, note birds from Ireland
and then return to Eiriksfjord over the course of one summer. In ch. 6, the picture
from the «Book of Settlements» is expanded still further with the mention of a
farm in Lysufjord in the Western settlement. There one can row out to fish but
there is no church nearby, and therefore the dead have to be transferred to Eiriks-
fjord for burial. In ch. 7, the summer is used to sail from Iceland to Greenland,
arriving in Eiriksfjord in the autumn - without any comment about delay. A lively
market is said to be held in Brattahlid, supervised by Eirik the Red. Outhouses are
big and merchants and seafarers have a good time at Christmas and throughout
the winter. In ch. 8, a Greenlandic leader is said to be a hunter with experience
of hunting trips in the summers. He has been entrusted with many tasks and has
wide knowledge of the uninhabited regions. From Brattahlid, three ships depart
carrying 40 + 120 men and these sail on to the Western Settlement and to Bear
Islands. From Bear Islands, one sails in open water with a northerly wind for
two days before arriving at Helluland. Here Bear Islands are added to the picture
given in the «Book of Settlements» (in addition to the mention the lands in the
west, from Helluland going south). Ch. 12 states that one arrives in Greenland
from White Men’s Land in the west, and ch. 13 informs us about a Sea of Worms
on the way from Vinland to Greenland.
Even though «Eirik the Red’s Saga» clearly depends on the «Book of Settle-
ments» for its description of Greenland, it also adds information about Stokkanes
near Brattahlid, Lysufjord in the Western Settlement and Bear Islands - in addi-
tion to the lands beyond Greenland.
«The Saga of the Sworn Brothers»15 16 also mentions Stokkanes in Eiriksf-
jord in ch. 20, like «Eirik’s Saga», but it adds the name of the farmer, Skufur,
15 Fostbraedra saga И IF. 1943. В. VI.
16 Hauksbok / Udg. ved Finnur Jonsson. Kobenhavn, 1892-1896.
90
Greenland in the Sagas of Icelanders
there and the detail that the farm was on the other side of the fjord from Brat-
tahlid. Both these sagas have been preserved with the «Book of Settlements» in
«Hauksbok»16, from the beginning of the fourteenth century. The saga tells us
that in Brattahlid, borkell, the son of Leif, has become a chieftain, which marks
knowledge of a new generation following on from «Eirik’s Saga». «The Saga of
the Sworn Brothers» is also quite independent in its description of Greenland. The
same chapter mentions the farm Vik in Einarsfjord, and ch. 21 adds mention of
Thorgrim «trolli» and Thordis at Longunes, their sister Thorunn at Langanes and
Sigrid at Hamar, all in Einarsfjord. Details are also added about buildings and do-
mestic life at Brattahlid, where there is a working slave and a special outhouse for
guests to sleep in. It is interesting to note the information that two women are said
to run farms in Einarsfjord. In ch. 22, Thorkell keeps up the tradition followed by
his grandfather in Brattahlid (mentioned in «Eirik’s Saga») of making mead for
Christmans, although apart from that drinking seems to be rare in Greenland. The
workman Lodinn is said to have a coat and trousers made of sealskin, and a ferry
is used to travel between farms by the fjord. A port is said to be in place in Brat-
tahlid. In ch. 23, an account is given of the Gardathing meeting in Einarsfjord.
Here men from Eiriksfjord raise their booths, and a hill is said to be between them
and the booths erected by those from Einarsfjord. Greenlanders are described as
having a seal-harpoon in their ship, and name a booth after an individual, and it
is apparent that the assembly site is near the sea and a peninsula. Another detail
is that in Eiriksfjord Thormod’s Cave is located in sea-cliffs on the other side of
Stokkanes. People row out to fish in Einarsfjord and from there it is easy to go
to Eiriksfjord, and even run in one go to Thormod’s Cave. (Trying to make sense
of this from a realistic perspective, given that Stokkanes is on the other side of the
fjord from Brattahlid, one has to assume that the cave is not intended to be on the
other side of Eiriksfjord itself [from Stokkanes] but rather on the other side of Stok-
kanes on the fjord Qoroq, which bends out of Eiriksfjord running up to the glacier
near the pass from Einarsfjord to Eiriksfjord). From the cave, it seems that one can
fall straight into the sea and get away by swimming out to a skerry. From the cave,
one can row into Eiriksfjord, and to the end of the fjord by the glacier. The people of
Longunes in Einarsfjord travel in a group of fifteen on a ship, and then row during
the night to Eiriksfjord, when egged on by Thordis, before arriving in Brattahlid.
This appears to be some trip (in reality, it would take longer to row all the way
out of Einarsfjord and into Eiriksfjord in one night - unless the idea is that it is
considered self-evident that people from Einarsfjord would first walk across to
Eiriksfjord and then board their ship to get to Brattahlid). Here the people from
Einarsfjord are identified as a group, and we read about a window in the hall
which can be used to let out smoke. It is also said to be possible to hide people in
Stokkanes without the awareness of those in Brattahlid. In ch. 24, Thormod rows
from Stokkanes north to Einarsfjord (which is south of Eiriksfjord in reality) and
91
Gisli Sigurdsson
in Einarsfjord people go from farm to farm on a boat. Landings are near the farms
and there is sea-weed in the sea. Again, Thormod takes a boat from Stokkanes
across Eiriksfjord and walks to Longunes in Einarsfjord (which can make sense if
the fjord, Qoroq, is what is meant by Eiriksfjord in this context). From Longunes,
Thormod then takes a boat and rows to the farm Vik in heavy fog and drizzling
rain. In the fjord here, there is a skerry, covered in seaweed. From there, it is just
possible for a very strong person to swim from skerry to skerry and reach land.
Again, people take ships from Eiriksljord and move swiftly to Einarsfjord to run
their errands.
In general it may be said that the mental map of Greenland in «The Saga
of the Sworn Brothers» is twisted in terms of the north-south relation between
Eiriksfjord and Einarsfjord. It is clear that the saga is aware that it takes time to
travel by boat between the two fjords and that crossing the land can be consider-
ably shorter. All in all, the internal relationship between Brattahlid, Stokkanes,
Thormod’s Cave and the farms in Einarsfjord given in the saga fits the real map
and fjord system rather well, allowing for the existence of the additional fjord,
Qoroq, which separates Stokkanes and the Cave, both of which would have to
be on the opposite side to Brattahlid, but on the same side as Einarsfjord, if the
narrative is to make sense without the audience making any reference to the real
world.
It emerges that «Eirik’s Saga» and «The Saga of the Sworn Brothers» draw
up different pictures of the location in Greenland. The former makes great use
of the «Book of Settlements», adding the place names Lysufjord, Stokkanes and
Bear Islands, but «The Saga of the Sworn Brothers» pays great attention to details
around Brattahlid in Eiriksfjord and the settlement in Einarsfjord - even though
the general sense of directions, and distances is inaccurate. There is no sign of
«The Saga of the Sworn Brothers» making any use of information about Green-
land from the «Book of Settlements». The picture of life in Greenland given here
is clear enough: the crossing from Iceland can be dangerous (and ships from
Greenland get lost at sea); people do not travel in Greenland during the winter;
obtaining food is a constant struggle but fine and expensive Greenlandic gifts are
on offer; Christianity is difficult to practice in the remote Lysufjord because of
the lack of churches; pagan customs are practised; a market is held in Brattahlid
which has storage rooms and sleeping facilities for guests; slaves are known;
women run farms; mead is prepared for Christmas; sealskin is used for clothes;
people travel on fjords in ferries, hunt seal and fish in the fjords; males go on
longer hunting tours in the wilderness; booths are erected at an assembly in Ein-
arsfjord; cliffs and skerries are abundant in the fjords; distances considerable and
a hall has a window to let out smoke. This general picture of life in Greenland is
hard to explain unless those who set their stories there had some real knowledge
92
Greenland in the Sagas of Icelanders
of the situation there, either from their own journeys or from some knowledge-
able travellers. This kind of knowledge does not appear to be derived from other
books or made up as fiction as the stories unfold.
«Flateyjarbok» also contains some contradictory information about Leif’s
journeys to and from Norway (as noted above with reference to «The Saga of
Hallfred»). In spite of its name, however, «The Saga of the Greenlanders»17 is
not a great source about Greenland or life there. Herjulf is said to live there at
Herjulfsnes and Eirik the Red is in Brattahlid, but his daughter farms at Gardar
where the bishop is now - because people in Greenland are still pagan at the
time when the saga is set. One can be blown off course south around Greenland,
which is recognisable from its glaciers. Landing is good at Herjulfsnes (ch. 1),
and from Greenland, one can sail to Helluland where there are great glaciers and
nothing but rocks all the way to the glaciers (ch. 2). In Brattahlid in Eiriksfjord,
people arrive with goods from Vinland but en route they pass dangerous skerries
where ships can be wrecked. These are said to be close enough to land that the
mountains of Greenland are visible below the glaciers (ch. 3). Greenland is said
to have been coverted during the time of the Vinland voyages, and ships land
in Eiriksfjord (ch. 4). The son of the chieftain claims land in Lysufjord, in the
Western Settlement, at a time when Christianity in Greenland is so young that
the dead are taken and buried by a church in Eiriksfjord - and the trend is to live
close to Brattahlid (ch. 5). In Brattahlid, Icelandic merchants spend the winter,
and it is from there that people sail across to Vinland (ch. 6) - which is so close
that if one leaves Vinland in the early spring ships will arrive in early summer
in Eiriksfjord, if they have favourable winds. A woman can go from Gardar and
meet the winter dwellers, something which suggests that their dwelling site is not
too far from Brattahlid (ch. 7).
«The Saga of the Greenlanders» thus only tells us that there are great glaciers
in Greenland; that landing a ship is fine at Herjulfsnes; that people went from
being pagan to Christianity; that the new settlement in Lysufjord in the western
settlement brought hardships to the people; that merchants stay in Brattahlid in
Eiriksfjord; and that another important site is at Gardar, not too far away.
This imperfect picture of Greenland given in «The Saga of the Greenland-
ers» cannot be explained by poor access to information about the country among
those who wrote «Flateyjarbok» because considerable attention to details about
the land may be found much later in the book, in the story known as «The Tale
of the Greenlanders»18 (it might be noted that both narratives are referred to as
«tales» (pcettir) in «Flateyjarbok» but it is customary to distinguish them by refer-
17 Groenlendinga saga 11 Islendinga sogur. 1969. B. 2.
18 Groenlendinga Jaattr П Ibid.
93
Gisli Sigurdsson
ring to one as a «saga» and that other as a «tale»). The tale is set much later, dur-
ing the days of Ssemund the Learned. Sokki Thorisson now lives in Brattahlid in
Eiriksfjord and has the son Einar. The two of them are leaders in the community
and control the assembly at a time when they want to secure taxes for the new
bishop. In order to gain support for that, Einar takes presents from Greenland to
the Norwegian king in the form of ivory, walrus skin (for chieftains) and a bear,
with the result that Einar returns with a bishop who takes his seat at Gardar -
something the writer of «The Saga of the Greenlanders» knows will happen (ch.
1). Greenlanders are said to hunt in the wilderness in the autumn; they go to the
glacier Hvitserk and find there man-made fireplaces, huge fjords, cliffs and a de-
serted fjord where a whole ship-crew has met their fate. The bones are transported
to Gardar and a legal dispute unfolds in which it appears that special laws apply
in Greenland. Merchants are now not only in Brattahlid but also in the Western
Settlement and spend the winter at Gardar (ch. 2) - which gives the impression
that the settlement has now expanded beyond the vicinity of Brattahlid. An as-
sembly is held in Greenland and Ossur the Norse is said to be at Kidjaberg, which
is otherwise unknown (ch. 3). A mass is held in church and a feast at Langanes
(also known in «The Saga of the Sworn Brothers») and nearby there is a hall
and a graveyard (ch. 4). It is difficult to get to the assembly in the Eastern Settle-
ment for those in the Western Settlement; an agreement is reached at Eidi; and
a hidden inlet is said to be near the seat of the bishop. The assembly site is also
nearby, and from there one can take a ship across Einarsfjord to Skjalgsbiidir
where merchants spend time (ch. 5). Hall, in Sokki’s retinue, lives at Solarfjoll;
an anonymous farm is said to be close to Skjalgsbudir; and the surroundings are
sufficiently covered with birch to hide an earth dwelling. Ice can drift in and close
the fjords so that merchants can not get away. A polar bear becomes a royal gift
from Greenland as before (ch. 6).
«The Tale of the Greenlanders» allows for merchants both in the Eastern and
Western settlements, and a centre for their ships near Gardar where the assembly
site is said to be for both settlements. Attention is paid to details in the vicinity
(including place names not known from elsewhere) even though the overview is
limited, except that does not seem an easy matter to go from the Western Settle-
ment to attend an assembly in the Eastern Settlement. The existence of special
laws in Greenland is important, as are the facts that the Greenlanders as well
as their bishop clearly look for justice directly from Norway (rather than via
Iceland).
After «Flateyjarbok», there is a marked change in the way sagas portray
events in Greenland: this applies to «Bard’s Saga», «Gisli Sursson’s Saga»,
«The Saga of the People of Floi» and «The Saga of Ref the Sly». All were in
Vatnshyrna (or the so-called «Pseudo-Vatnshyma») which was probably written
94
Greenland in the Sagas of Icelanders
by the same people as those that put together «Flateyjarbok»: Magnus borhalls-
son and Jon Hakonarson. These men therefore had access to information about
Greenland as a background for the sagas. All the same, there is no evidence
that anything has been recycled here - which suggests that the scribes did not
add much to their texts from the sources they had at hand but rather followed
whatever texts they were transcribing.
«Bard’s Saga»19 has a fantastic view of means of transportation to Greenland.
In ch. 5 Helga, the daughter of Bard, drifts on ice from Iceland to Greenland to
where Eirik and Thjodhild live in Brattahlid with visitors from Iceland and their
son Leif, a year after they have settled in the country. In Eiriksfjord, trolls come
to the settlement: a male, a female and their son. They beat up ships and break
the bones of men. In ch. 18 a notorious landroute from Norway to Greenland is
outlined: it runs north of Halogaland and Finnmork to Hafsbotnar and beyond
there to Dumbshaf and from there to the wilderness of Greenland. There one
encounters steep cliffs, a hall can be erected and a bull might be expected to pass
by. From this location, ch. 19 says that one continues in a west-southerly direc-
tion, and then crosses the land, glaciers and huge lavafields all of which require
royal iron shoes to endure the three-day hike. After that a big island appears off
shore, which is connected to the mainland by a reef that dries up at low tide, with
Raknar’s mound on it. This is far north on Helluland (ch. 21). It is safe to say that
this trail is not an easy path to take - and listeners in Iceland are not likely to be
tempted to take it. An interesting point is that trolls are said to be in the settle-
ment, so soon after the arrival of the first settlers, which suggests that Icelanders
must have regarded trolls as part of the native inhabitants of Greenland.
«Gisli Sursson’s Saga»20 has very little to contribute about Greenland. It tells
of Helgi Vesteinsson going there, there only to let him get lost on a hunting ex-
pedition, according to the shorter version (ch. 38). The longer version adds that
he was accompanied by Geirmund Ingjaldsson, got married in Greenland and be-
came rich. It also mentions his sister Gudrid, and that many people in Greenland
are descended from them (ch. 27).
«The Saga of the People of Floi»21 is very different and detailed when it
comes to describing the wretched situation in the wilderness in Greenland. Two
very similar versions of the Greenland part of the saga have been preserved (both
are printed in IF as ch. 20 onwards). As elsewhere, Eirik is shown to be the leader
of people in Greenland and he asks Thorgils to come there, something which
he accepts. He then leaves Iceland with slaves and his retinue (ch. 20). They
toss around at sea during the summer (ch. 21) and finally break their ship below
19 Bardar saga // Ibid.
20 Gisla saga Siirssonar // Islendinga sogur / Grimur M. Helgason gaf lit. 1969. B. 3.
21 Floamanna saga / borhallur Vilmundarson and Bjami Vilhjalmsson gaf lit 11 IF. 1991.
B. XIII.
95
Gisli Sigurdsson
the glaciers of Greenland in a bay with a gravel beach. Glaciers can be seen on
both sides (the longer version, derived from «Pseudo-Vatnshyma», adds that the
settlement is in the west). There they erect a hall and spend the winter, enclosed
by ice all through the winter and following summer (ch. 22). They row out to fish,
climb a glacier and make a hide-boat (but live off drift-food and «small squir-
rels» according to the longer version, something which has naturally attracted
the attention of scholars22). Later on, they notice women drifting by (trolls in
the shorter version but dressed in skin clothes in the longer), attack them with-
out exchanging any words and steal their provisions in ch. 24. After the second
winter has passed, they proceed south, through ice and arrive at Seleyrar / -eyjar
where there are plenty of seals and they spend the winter. The following spring,
they come to yet another island where they collect eggs from seabirds, explore
the area and find very little (except for a fragmentary oar with a runic verse on it
in the longer version). They continue past glaciers, steep cliffs, through ice and
open sea; two women pass them by; and a crippled bear is slaughtered for food.
In this fashion they go on for weeks until the ice finally opens and they arrive in a
great fjord. Further on, there is another fjord with a boat landing and a small farm
where a certain Hrolf lives with women and a child can be fed with milk. Hrolf
is an outlaw from the settlement. In the longer version, he has seen a ship pass
by and he informs them that it is not far to the settlement even though the route
is difficult. From Hrolf, they go south around the land and arrive in Eiriksfjord at
the beginning of winter. There they can expect to find merchants’ ships, a haven
and a landing. It may be added that modem maps show Rolf ruin on the northern
shore of the Lindenow fjord (Kangerdlugssuatsiaq), and from there it is not too
far south to Prince Christian sound (Ikerasagssuaq). By entering the sound from
the east, seafarers can pass safely through other sounds to Heijolfsnes on the west
coast, thereby avoiding the dangerous route south around Cape Farvel.
In general it may be said that this entire description of the time in the wilder-
ness is so exact, drawing up a possible route for someone trying to get out of the
ice-locked wilderness on the east coast of Greenland, that it is difficult to explain
it unless there is some real experience behind it which was told about by people
who had travelled in these regions. That, of course, says nothing about the truth-
fulness of this particular narrative.
Later in Eiriksfjord (in ch. 25), a bear is described as coming to the settle-
ment. A separate nadahus /heimilishus («outhouse privy») is in Brattahlid, which
is not big enough for everyone to sit in at the same time, and there are outlaws
causing harm. These outlaws reside on islands in Eiriksfjord, and the saga sees
the Western Settlement as being on the western part of the fjord. In ch. 26, it is
said to be possible to roam through all the settlements; to hide in a hidden cove; to
22 See: Porhallur Vilmundarson and Bjarni VHhJalmsson // IF. 1991. В. XIII. Bls. 290.
96
Greenland in the Sagas of Icelanders
make porridge in cauldrons on land; and expect vikings I outlaws in a hall (which
use the ships «Stakanhofdi» and «Vinagaut»). Hrolf the outlaw comes from the
north (matching what is said earlier about Thorgils going from him south around
the land - in spite of what the longer version says about the settlement being west
of Hrolf’s residence). From Greenland, Thorgils goes on to Ireland and arrives on
the west coast where he goes to live with Anakol who has the slave Gipar.
«The Saga of Ref the Sly» contains many adventurous details about Green-
land, which nevertheless show some special appreciation for this magnificent
country. In ch. 6, Ref goes to Greenland, is tossed about at sea and is blown north
along the coast until he arrives in a northerly fjord in the wilderness. There the
glaciers reach down to the sea, steep mountains are prominent, and a fjord cuts
deep into the land. Here one can find a good harbour, green and forested hills, lots
of animals and drift wood as well as fish. Here a hall can be erected in which one
can spend the winter. In the spring, it becomes clear that they are not too far from
the settlement where Ref builds the farm Hlid on an peninsula which has the farm
Vik on its other side. Here Ref lives in peace for some time and builds a ferry. In
ch. 7, a polar beer is killed on the peninsula, and Ref is forced to leave, selling
his belongings for Greenlandic goods (walrus skin, ivory and other skins: ch. 14).
When he leaves the settlement in the beginning of winter, his neighbours believe
that he is destined to be lost at sea. In ch. 9, a certain Gunnar from the Western
settlement goes north into the wilderness to search for Ref, and in ch. 10 King
Harald sends Bard to fetch ivory and walrus skin from Greenland. Bard joins
up with Gunnar to search for Ref and they find the hidden fl ord which Ref had
explored earlier. Ref has now erected a major fortification here, with automatic
fire-extinguishers which use water from higher up in the hills which he channels
down through timber pipes in the ground (see chs. 13 and 14 which describe this
mechanism and how the timber pipes are wrapped with birchbark). In ch. 11,
Bard goes to Norway with a polar bear, a board game made of walrus ivory, and a
walrus skull with teeth, engraved and inlaid with gold. The king figures out what
Ref was up to in chs. 12 and 13 and advises his men how Ref can be overcome.
Chs. 14 and 15 then describe the exciting fight and chase in Ref’s hidden flord -
ending with him escaping in a James Bond fashion.
In spite of the obvious folkloric elements in Ref’s adventures and the de-
scription of his fortification, it is of special interest how well informed the saga
is about the precious goods that come out of Greenland as well as the long and
winding flords that keep opening up with hidden and forested hills as well as low
land at the bottom. The most memorable detail, however, is the description of the
water pipes which are designed to function as a fire extinguisher in the fort. That
idea may well have been inspired by the special technique which the Greenland-
23 Cf.: Krogh KJ. Erik den Rodes Gronland. S. 94-103.
97
Gisli Sigurdsson
ers actually developed to deal with their dry summers: They collected water up
in the mountains and channelled it down to their farming land in what appears to
have been a developed irrigation system23.
All in all, both «The Saga of the People of Floi» and «The Saga of Ref the
Sly» contain memories that can most readily be explained by direct first hand
experience of Greenland: people getting stuck in the ice on the east coast, mag-
nificent fjords in the wilderness that can be inhabited, which are north of the
settlement proper, and also technological innovations which were developed in
Greenland to deal with the extremely dry summers. The peculiar and detailed im-
ages of Greenland found in these sagas can hardly be explained by any literary
continuity or borrowings from other texts in Iceland.
The picture of Greenland contained in the two remaining sagas, «The Saga
of Gunnar, the Fool of Keldugnup» and «Jokul Buason’s Tale», is very different
from that drawn up in sagas which are preserved in medieval manuscripts - that
is to say from the time at which there was still a flourishing settlement of Nordic
people in Greenland. These two sagas are found only in manuscripts from the sev-
enteenth century and they portray a deserted Greenland - in the state Icelanders
knew it to be at that time. In ch. 5 of «The Saga of Gunnar», Gunnar is tossed
around at sea for a full summer before he finally sees land, covered with glaciers
and with long peninsulas, as well as many huge fjords that cut into the land and
are full af game. One uninhabited fjord is named Skuggi («Shadow») and there
Gunnar and his men erect a hall and hunt seal, fish and whales. They are surrounded
by glaciers and gorges and troubled by a big bear. Trollwomen and cave-dwellers
live in the wilderness and own lots of silver, gold and valuables which Gunnar
can rob but there is no sign of proper human habitation.
The same can be said about' «Jokul’s Tale». There people arrive in Greenland
after a summer spent at sea in terrible weather (ch. 1). They smash their ship on
skerries and lose their goods. Jokull survives and finds a locked hall on land,
which is old and strong and contains some signs of men. There are embers inside
that can be used to make a proper fire and warm the shipwrecked crew. It turns out
that the hall belongs to the sisters Gnipa and Geit, who are described as follows:
«They had frowning faces, long noses, and their lips hung down on their chests.
They were dressed in skin cloaks, so long in front that they almost trod on them,
and reaching down behind to the top of the buttocks. They slapped their hands
on their thighs and behaved in a very unladylike way» (ch. 1). After putting up a
fight with the sisters it becomes clear that they are now in the fjord Ollumlengri
(«Longer-Than-Anything») and from there it is not too far to where the sisters’
parents Surt and Syrpa, live. In ch. 2, Jokul (whose name means «Glacier») walks
glaciers and beaches, arrives in the cave belonging to Surt, kills the entire family
and collects gold and silver, clothing and rare goods. In ch. 3, Gnipa joins Jokul
98
Greenland in the Sagas of Icelanders
to meet Skram, king of the wilderness, going through landscape with cliffs and
arriving in a cave. Jokul wears a ring from Gnipa which makes him invisible. He
continues the killing, and comes across gold, silver, and good clothing as well as
two captive humans, a man and a woman (they turn out to be Hvitserk, son of
King Soldan of the land of the Saracens and his sister Marsibilla). Gnipa marries
Grimnir, wine is available and Jokul receives a board game from Grimnir and
Grima as well as gold-embroidered clothes and a sword. Finally Jokul receives
a ready ship and gets away with his people, leaving nothing but trolls behind in
Greenland. He later arrives in the Land of the Saracens.
In these sagas, human inhabitants have gone from the settlements in Green-
land. The giant-like land surrounds deserted human dwellings and the adventure
about the siblings from the Land of the Saracens echoes the story which an Inuit
from Southern Greenland told Niels Egede around the middle of the eighteenth
century about foreign ships coming several times to the settlement, and rounding
up the Nordic inhabitants, taking them all away except for a few women and chil-
dren who got away and joined the Inuit24.
In some ways, it may be said that the varied picture of Greenland in the Sa-
gas of Icelanders is more interesting than those factors which are shared - and
so elegantly emphasised by Jonathan Grove in his aforementioned study. The
most striking thing is that the saga-writers have not made any use of older written
works to obtain information about place names and topography in this remote
land (with the obvious exception of «Eirik the Red’s Saga» which rounds up
place names from the «Book of Settlements»). Several saga-writers appear to
have hardly have any information about Greenland, even though they send their
characters there (mainly in order to get lost, to become rich or have offspring).
More numerous, however, are those who reflect a detailed knowledge of limited
areas and ideas about peculiar manners and customs in Greenland: the impor-
tance of in-fjord transportation; the love of seal-hunting, fishing and whaling;
long hunting trips to the wilderness in the summers; irrigation technology; valu-
able objects from Greenland; and a special Greenlandic identity.
The saga-writers also knew about the majestic nature of Greenland, the cold
and steep cliffs, the ice, the glaciers and the fjords which must have been spec-
tacular for seafarers who arrived on the barren coasts only to discover that all the
vegetation was far inland in the fjords. Ideas about the Western Settlement are
very unclear in the sagas. Some place it far from Eiriksfjord, but others seem to
24 Niels Egede Beskrivelse over Gronland / Udg. ved H. Ostermann. Kobenhavn, 1939. S. 268
(Meddelelser om Gronland, 120); Gisli Sigurdsson. Hvad segir Ari frddi urn endalok norraennar
byggdar a Grsnlandi? // Bokahniitur brugdinn Olofu Benediktsdottur fimmtugri 4. febniar 1997.
Reykjavik: Menningar- og minningarsjodur Mette Magnussen, 1997. Bls. 30-34.
99
Gisli Sigurdsson
locate it as being quite near. The fjords in the wilderness are shown to be locked
by ice in the winter and seem to be located on the east coast, but north from the
western settlement there are fine, uninhabited fjords with good vegetation. Ice
can nonetheless disrupt sailing for merchants in Einarsfjord.
On the whole, the sagas under discussion seem to have a sense of histori-
cal development. Christianity and the Western Settlement develop gradually:
different chieftains take over in Brattahlid as time passes; and the center of gravity
in the settlement moves from Eiriksfjord to Einarsfjord when the Bishop is set up at
Gardar. In this fashion, the sagas reflect ideas of how life has changed in Greenland
throughout the ages; knowledge of different areas; and finally, in the youngest sa-
gas, it appears that people have left the settlement leaving nothing but trolls and
monsters behind - as well as the most peculiar idea about stranded captives from
distant southerly lands (an idea that nevertheless loosely fits the current situation
in the sixteenth and seventeenth centuries). It is difficult to claim that all these
different stories are based on an accumulated overview or common storytelling
tradition about topography in Greenland. The picture of Greenland in the sagas
is identical in different sagas but instead rather fragmentary. Indeed, each saga
seems to reflect individual experiences of different locations in Greenland. The
sagas neither draw up a complete and unified overall picture of Greenland nor
refer to a common knowledge of Greenland among the audience - as also occurs
in the sagas which are set in Vinland and the British Isles. The final conclusion
that can be drawn from this suggests that no one had any particular agenda of
the preserving the memory of Greenland (as seems to have occurred in the case
of Vinland) because Greenland was still within reach when all but the youngest
texts were written. Furthermore, Greenland was not part of the common cultural
memory of the people as a group (as was the case with the British Isles). Detailed
knowledge of Greenland therefore came and went as merchants and seafarers
returned with stories of their visits to Iceland’s big neighbour in the west.
100
Формула «sva er sagt» в «Книге об исландцах»
Ари Мудрого1
Г.В. Глазырина
Во многих произведениях древнеисландской письменности присут-
ствуют ссылки на устный источник информации, которые используются
для обоснования и подтверждения достоверности отдельных деталей по-
вествования. К ним относятся такие стандартные повторяющиеся оборо-
ты1 2, как «sva er sagt», «t>at er sagt» («говорят, рассказывают / как говорят,
рассказывают»), а также их варианты с инверсией («ег sva sagt», «ег £>at
sagt») либо в прошедшем времени («sva var sagt»; «£>at var sagt»); «£>at segja
menn» («люди говорят»); «nu er at segja» («теперь нужно рассказать»); «ег
fra var sagt» («как рассказывалось ранее»); «ег eigi getiS...» («не рассказы-
вается...»); фразы, вводимые словами «sumir... sumir...» («некоторые... не-
которые» / «одни... другие») в выражениях «одни говорят (считают, пола-
гают и др.) таким образом, другие иначе»3, и т. д. Из этого перечня особый
интерес исследователей вызвала формула «sva er sagt», поскольку глагол
«segja», входящий в ее состав, эксплицитно выражает идею устной транс-
ляции сообщения, включенного в текст.
Однако довольно рано исследователями был поставлен вполне спра-
ведливый вопрос о том, действительно ли формульные словосочетания
являются подлинными свидетельствами устности. Ведь наряду с выпол-
нением основной своей функции они могут представлять собой случаи
1 Статья написана по проекту «Историческая традиция в дописьменных и письменных
обществах: репрезентация, взаимодействие, трансформация. Компаративное исследование»
в рамках программы ОИФН РАН «Генезис и взаимодействие культурных и языковых общ-
ностей».
2 Термин «стандартные повторяющиеся фразы» («standard repeated phrases») предло-
жен С. Митчелом {Mitchell S. Heroic Sagas and Ballads. Ithaca and London, 1991. P. 93).
3 Последний из перечисленных оборотов «одни... другие...», употребленный в «Саге
об Олаве Трюггвасоне» монаха Одда, привлек внимание нашего юбиляра - Татьяны Нико-
лаевны Джаксон. См.: Джаксон Т.Н. В каком возрасте Олав Трюггвасон стал королем Нор-
вегии? (Устная информация и хронология) // ВЕДС. XXII. Автор и его источник: восприя-
тие, отношение, интерпретация. М., 2010. С. 92-96.
101
ГВ. Глазырина
авторской стилизации текста под традиционный стиль, а также и попыт-
ку автора замаскировать сообщение под «общее мнение» по какому-либо
вопросу; в таком случае данные обороты уже не будут являться звеньями,
осуществляющими связь между временем записи текста и его дописьмен-
ным бытованием4. Эту проблему исследователи древнеисландской саги ре-
шали в соответствии со своими взглядами на возникновение произведений
данного жанра5. В. Манхайер уделил этому аспекту особое внимание6 и
отметил, что те исследователи, которые разделяют положения теории сво-
бодной прозы, такой вопрос даже не ставят. Введение формул-референций
ими рассматривается как естественная ссылка писца, фиксировавшего
услышанный текст, на свои источники. Сторонники теории книжной про-
зы полностью отрицают наличие актуального содержания в формулах-
референциях и видят в них стилистический прием7.
Со временем сформировалась еще одна - компромиссная и более взве-
шенная - точка зрения по вопросу о происхождении саги8. Ее сторонники
оценивают сагу как сложное по своим источникам произведение и счита-
ют, что она может включать различные по своему происхождению элемен-
ты, как традиционные сюжеты и нарративные приемы, сохранившиеся до
4 Я благодарна Т.Н. Джаксон, в частной беседе привлекшей мое внимание к данному
аспекту проблемы функционирования формул-референций.
5 Проблема происхождения саги была впервые поставлена еще в XVII в. в работах Тор-
мода Торфея. К XX в. сформировались два подхода, получившие название «теория свободной
прозы» и «теория книжной прозы». Сторонники первого из них полагают, что сага склады-
вается в процессе устного бытования и при записи происходит лишь фиксация устного рас-
сказа; их оппоненты придерживаются мнения о том, что каждая сага создается как авторский
текст, не имевший аналогов в устной традиции, и приобретает законченный вид только на
пергамене. Подробнее см.: Andersson Th.M. The Problem of Icelandic Saga Origins. New Haven,
1964; Mundal E. Bookprose/Freeprose Theory // Medieval Scandinavia. An Encyclopedia / Ed.
Ph. Pulsiano. New York; London, 1993. P. 52-53; Gisli Sigurdsson. The Medieval Icelandic Saga
and Oral Tradition. Cambridge, Mass.; London, 2004. P. 17-21.
6 Manhire W. The Narrative Functions of the Source-References in the Sagas of Icelanders //
Saga-Book of the Viking Society. 1975-1976. Vol. XIX. Part. 2-3. P. 174.
7 Такие крайне противоположные мнения были высказаны норвежским ученым К. Ли-
стелем, с одной стороны, и немецким ученым В. Бэтке, с другой. К. Листель считал повторя-
ющиеся фразы такого типа признаком устного текста, сохранившегося в составе записанного
произведения (Liestol К. The Origin of the Icelandic Family Sagas. Oslo; Leipzig, 1930. P. 33-34).
В. Бэтке, в свою очередь, полностью отрицал тот факт, что повторяемые фразы имеют какое-
либо отношение к устному бытованию саги, и рассматривал эти устойчивые обороты как чи-
сто литературный прием (Baetke W. Uber die Entstehung der Islandersagas. Berlin, 1956. S. 29).
Cm.: Andersson Th.M. The Problem of Icelandic Saga Origins. New Haven, 1964. P. 109.
8 Начало компромиссному подходу положил А. Хойслер: разделяя в основном прин-
ципы теории свободной прозы, он допускал авторское вмешательство для отдельных
саг (Heusler A. Die Anfange der islandischen Saga. Berlin, 1914. Abhandlungen der koniglich
preussischen Akademie der Wissenschaft. Jg. 1913. Phil.-hist. KI. 9). Подробнее см.: Mundal E.
Bookprose/Freeprose Theory. P. 52.
102
Формула «sva er sagt» в «Книге об исландцах» Ари Мудрого
времени записи в устной передаче, так и присущие письменному произве-
дению (из письменного текста, например, заимствовались целые фрагмен-
ты, в качестве образца использовались художественные образы, элементы
композиции, типические описания и др.). Соотношение устных и письмен-
ных элементов в тексте существенно варьировалось. При таком подходе к
проблеме происхождения саги выявление содержания и функции формул-
референций представляет определенную сложность. Они могут указывать
на обращение автора саги к устным источникам, но, при наличии установ-
ки на оформление текста как достоверного рассказа, они, безусловно, мо-
гут становиться литературным приемом. Наконец, стандартные повторяю-
щиеся обороты могут выполнять вспомогательную функцию, организуя
повествование.
Сторонник компромиссного подхода к вопросу о происхождении саги,
Т.М. Андерссон предпринял попытку проанализировать все случаи (их об-
щее число - 231) использования стандартных повторяющихся оборотов
разных видов в сагах об исландцах. Его работа, единственное в историо-
графии исследование такого рода, заслуживает специального внимания.
Т.М. Андерссон применил метод нарративно-контекстуального анализа,
при обращении к которому изучение узкого контекста употребления фор-
мульного оборота в конкретном предложении сочетается с оценкой его по-
ложения в пределах определенного нарративного периода (аналогичного
современным абзацу или главе)9.
Уже по краткому изложению материала автором можно увидеть, что
сфера употребления формул-референций в родовых сагах не ограничи-
вается лишь указанием на устный источник сообщения. Прежде всего,
Т.М. Андерссон вывел за рамки своего обзора те случаи, когда формулы-
референции отсылают читателя к письменным источникам, к другим сагам
(заметим, что не всегда можно определить, делается отсылка к устным рас-
сказам или к сагам, уже записанным, - возможны оба варианта), а также к
другим эпизодам в рамках того же произведения, создавая тем самым пере-
крестную ссылку10. Ясно, что все эти случаи (ок. 70 примеров) связаны с
произведениями письменности и не имеют непосредственного отношения
к изучению устных источников саговых текстов.
Оставшиеся примеры, которые могут свидетельствовать об устном
происхождении сообщения, он разделил на две группы: сомнительные и
подлинные. К сомнительным (161 пример) Т.М. Андерссон отнес ситуа-
ции, связанные с литературной обработкой текста:
9 Andersson Th.M. The Textual Evidence for an Oral Family Saga 11ANF. 1966. B. LXXXL
Part 2-3. P. 4.
10 Ibid. P. 5.
103
ГВ. Глазырина
-	прежде всего, 80 случаев «вычурных аллюзий» к традиции в «Саге
о жителях Долины Дымов» («Reykdaela saga»). Они, по мнению
исследователя, настолько выбиваются из общей картины, что «не-
возможно понять, является ли их маннеризм устным или письмен-
ным». Т.М. Андерссон приходит к выводу, что «их нельзя анализи-
ровать ни с точки зрения их функции, ни с точки зрения содержа-
ния; надежнее всего исключить их из дальнейшего обсуждения»11;
-	так называемые «формулы перехода» (ок. 40 случаев), т. е. лекси-
ческие обороты, которые утратили свою первоначальную семанти-
ку, их содержание абсолютно нейтрально. В тексте они выполняют
определенную функцию, в частности, функцию перехода от одной
темы к другой в начале нового раздела, сигнализируя о том, что в
этом месте имеется разрыв в повествовании, что сейчас начнется
новая фаза (в печатных изданиях она обычно отмечается новым
параграфом). Они часто отмечают новый этап действия внутри гла-
вы. Предложения, вводимые ими, нередко имеют указание на вре-
мя (новый сезон, истекший период времени и др.). В этих случаях,
считает Т.М. Андерссон, они, очевидно, не отсылают к подлинной
традиции, а являются своего рода «нарративной пунктуацией»11 12;
-	референции, используемые для риторического или эмфатического
эффекта, различные эпические формулы (всего 41 случай), которые
выделяют в тексте специальную информацию. Они обычно появля-
ются в том контексте, где сообщаются преувеличенные или какие-
либо необычные сведения, которые могли бы вызвать сомнение у
читателя и за которые автор хочет поручиться, используя преиму-
щество авторитетного мнения в лице коллективной традиции. Либо
они служат просто для того, чтобы подчеркнуть некоторые детали,
на которые читателю следует обратить особое внимание. В любом
случае, считает Т.М. Андерссон, это стилистические приемы, по-
добные формулам перехода, а не подлинные референции13;
-	ряд случаев отвергнут на том основании, что «в тексте всегда было
нечто, подвергающее сомнению их надежность; они либо формуль-
ны, либо риторичны, либо тенденциозны»14.
К группе «подлинных референций», сохранившихся в родовых сагах,
Т.М. Андерссон причисляет только 57 случаев. Их функциональная на-
грузка очевидна из приводимых в них описаний: изложение обстоятельств
смертей, погребений, упоминание о престарелом возрасте, подробности о
11 Ibid. Р. 5.
12 Ibid. Р. 5-6.
13 Ibid. Р. 7.
14 Ibid. Р. 7-11,20-21.
104
Формула «sva er sagt» в «Книге об исландцах» Ари Мудрого
путешествиях, т. е. те сведения, которые вошли в традицию из-за своей не-
ординарности и, благодаря этому качеству, сохранялись в ней продолжи-
тельное время; указание на то, что существует больше сведений, чем при-
ведено автором, ссылки на недостаток информации, наличие конкурирую-
щих версий рассказа, упоминание о конфликтах и их разрешении15.
Выводы, к которым пришел Т.М. Андерссон в результате анализа
сплошной выборки употребления стандартных повторяющихся оборотов
в сагах об исландцах, подводят нас к заключению о том, что только чет-
вертая часть формул-референций выступает в роли указания на устный ис-
точник сообщения. В остальных же случаях, как можно понять из исследо-
вания Т.М. Андерссона, их введение носит специальный характер и может
быть связано: а) с расширением круга письменных памятников, исполь-
зуемых при создании сагового текста (наличие в произведении ссылок на
письменные источники); б) с усложнением композиции произведения (по-
явление отсылок к другим эпизодам той же саги, использование «нарратив-
ной пунктуации»); в) с выработкой характерной для саги специфической
нарративной техники (введение эмфатических оборотов и риторических
фигур). Однако можем ли мы на основании этих данных делать безуслов-
ный вывод о том, что устный материал, использовавшийся при написании
саг, носит весьма ограниченный характер?
В своей статье Т.М. Андерссон допускает, что его заключение относи-
тельно достоверности или недостоверности ссылок на устную традицию
в родовых сагах не является окончательным16. Исследователи саг крити-
чески оценили его методы анализа материала и применили их при изуче-
нии формул-референций в памятниках других жанров. Так, М. Маделунг
назвала исследование Т.М. Андерссона скрупулёзным и заслуживающим
внимания, хотя вместе с тем и сочла его взгляды несколько наивными17.
В. Манхайер не согласился с принятым Т.М. Андерссоном допущением о
том, что те референции, которые претендуют на нарративный или ритори-
ческий эффект, скорее всего, не являются подлинными, поскольку одно не
противоречит другому18. Другое важное замечание, сделанное В. Манхайе-
ром, касается объема традиционного материала, отразившегося в сагах:
невозможно знать, какая часть устных источников саги оказалась непо-
средственно отмечена в ее тексте. Ссылки на устную традицию в сагах об
исландцах, скорее всего, неполны, поскольку такие лексические обороты
как «sva er sagt» должны проявлять тенденцию к выпадению в процессе
передачи информации. Многие из подобных выражений были, вероятно,
15 Ibid. Р. 20.
16 Ibid. Р. 21.
17 Madelung М. The Laxdoela saga: Its Structural Patterns. Chapel Hill: The University of
North Carolina Press, 1972. P. 149.
18 Manhire W. The Narrative Functions. P. 175.
105
ГВ. Глазырина
убраны (либо, как мы видели выше, добавлены) писцами - по разным со-
ображениям19. Кроме того, выбор определенного формульного оборота из
ряда синонимов определяется языковым стилем конкретного писца, что
выявлено при сопоставлении разных рукописей одного произведения20.
Довольно неожиданный результат проведенного Т.М. Андерссоном ис-
следования формул-референций, поставивший под сомнение актуальность
содержания большей части материала, неизбежно ставит вопрос о том, на-
сколько репрезентативны - для целей изучения устных источников саги - те
памятники, которые были выбраны для анализа, а именно - родовые саги.
Ведь они представляют жанр исландской саги на пике его формы, когда ли-
тературные условности играют важную роль в создании стилистических
или риторических эффектов. Кроме того, авторы родовых саг, созданных в
разное время на протяжении всего XIII в., естественно, по-разному обраща-
лись к устным источникам повествования и неодинаково ссылались на них.
Поскольку точно определить время создания конкретной саги практически
невозможно (на основании отдельных признаков можно выстроить лишь
примерную последовательность их возникновения), то невозможно опреде-
лить и точную степень ее литераризации и подчинения основным законам
построения жанра. Относительно позднее (по отношению к другим жанрам
древнеисландской письменности и королевским сагам) время становления
родовых саг как жанра (со всеми вытекающими из этого факта последстви-
ями) снижает, на наш взгляд, их ценность как материала, на котором должен
решаться вопрос об устных источниках саг и достоверности имеющихся в
них ссылок на традицию. Не умаляя значения выводов, к которым пришел
Т.М. Андерссон, подчеркнем, что некоторые аспекты проблемы устных ре-
ференций нуждаются в более углубленном исследовании.
На наш взгляд, в отличие от родовых саг (записанных, в основном, в
XIII в.), ранние произведения древнескандинавской письменности являют-
ся более показательным источником для изучения механизма того, как уст-
ный рассказ включается в письменный текст21. Их авторы были вынужде-
19 Manhire W. The Narrative Functions. P. 176-177.
20 Sverrir Tomasson. Formalar islenskra sagnaritara a midoldum. Reykjavik, 1998. Bls. 238-245.
21 Попытка рассмотреть вопрос о том, как авторы первых саг и историографических со-
чинений использовали устные источники, была предпринята нами на примере упоминаний
о Ярославе Мудром в скандинавских памятниках конца XII в. См.: Глазырина Г.В. Следы
устной традиции о Ярославе Мудром в ранней письменности Скандинавии (до 1200 года) И
ДГ. 2005 г.: Рюриковичи и Российская государственность. М., 2008. С. 103-131. О месте уст-
ной традиции в «Саге об Олаве Трюггвасоне», созданной Оддом Сноррасоном ок. 1190 г., см.:
Глазырина ГВ. Обращение к устной традиции в «Саге об Олаве Трюггвасоне» монаха Одда И
ВЕДС. XXII. Устная традиция в письменном тексте. М., 2010. С. 66-71. Об использовании в
этой и других сагах сюжетов в различных редакциях и о выражении авторами своего мнения
об их достоверности см.: Глазырина ГВ. Оценка события и позиция автора И ВЕДС. XXI. Ав-
тор и его источник: восприятие, отношение, интерпретация. М., 2009. С. 77-82.
106
Формула «sva er sagt» в «Книге об исландцах» Ари Мудрого
ны обращаться к устному фонду, поскольку еще не имелось литературных
«предшественников», излагавших на родном языке сюжеты национальной
и мировой истории, сведения об ойкумене и др., основываясь на автори-
тетных свидетельствах которых можно было выстраивать сюжеты своих
произведений. Сочинение Ари Торгильссона (1067/1068-1133) «Книга об
исландцах» (Ari Porgilsson «Islendingabok», ок. 1230 г.)22, как и во мно-
гих других случаях, является образцовым «экспериментальным полем».
Во-первых, это текст, исходно написанный на древнеисландском языке
(что важно, так как, возможно, использование формул-референций явля-
ется отличительной чертой узуса и может не сохраниться при переводе,
например, с латинского языка на древнеисландский). Во-вторых, создание
этого произведения хронологически предшествует тому времени, когда в
Исландии начинает складываться традиция письменной саги, вырабатыва-
ются устойчивые стилистические приемы, в число которых входит «анти-
кизация» и «авторизация» текста, в частности, за счет ссылок на древние
устные сказания. В-третьих, «Книга об исландцах» относится к другому
жанру - к ранней историографии - и, следовательно, свободна от нарра-
тивных и стилистических приемов, характерных для саг.
Манера изложения Ари Торгильссона такова, что он регулярно со-
общает читателю об источниках приводимых им сведений, упоминает
имена своих информантов. Однако некоторая часть сообщений не имеет
ссылок на персонифицированный источник и вводится в текст формулой-
референцией «sva er sagt» (в произведении формула употреблена автором
всего три раза). Выявление того, какие функции формулы-референции вы-
полняют в «Книге об исландцах», и в какой степени они могут считаться
«подлинными» (в терминах Т.М. Андерссона) ссылками на устное проис-
хождение конкретного сообщения, является предметом главного интереса в
данной работе. В то же время анализ формул невозможен без учета других
способов представления автором источников информации, в частности, его
ссылок на конкретных информантов, т. е. на персонифицированное знание.
Первый случай употребления Ари Торгильссоном формулы «sva er
sagt» встречается уже в начале «Книги об исландцах», в главе, посвящен-
ной заселению Исландии:
«Исландия была впервые заселена из Норвегии в дни Харальда
Прекрасноволосого, сына Хальвдана Чёрного, в то время - по сужде-
ниям и подсчётам таких людей как Тейт, мой приемный отец, сын епи-
скопа Ислейва, наимудрейшего человека из всех, кого я знал, мой дядя
22 Ari Porgilsson. islendingabok / Ed. and tr. by Halldor Hermannsson. Millwood, N.Y.,
1979. Text: p. 48-59; translation: p. 60-72.
107
ГВ. Глазырина
по отцу Торкель Геллиссон, который помнил далеко назад, и как Турид,
дочь Снорри годи, которая была очень мудрой и памятливой - когда
Ивар, сын Рагнара Кожаные Штаны, приказал убить Эадмунда, свято-
го конунга англов. И было это DCCCLXX зим после рождения Христа,
как это написано в саге о нём.
Ингольвом звали норвежца, который, как достоверно рассказыва-
ется (в текстах и переводах курсивом выделено мной. - Г.Г.), первым
отправился оттуда (из Норвегии. - Г.Г.) в Исландию, когда Харальду
Прекрасноволосому было шестнадцать зим, а во второй раз спустя не-
сколько зим. Он поселился на юге в Рейкьярвике. То место, к востоку
от Минтаксэйри, где он впервые сошел на землю, зовётся Ингольвсхёв-
ди; Ингольвсфель [зовется то место] к западу от Ёльфосса, который он
позднее взял в своё владение.
И тогда очень многие люди стали уходить сюда из Норвегии,
пока конунг Харальд этого не запретил из-за того, что ему показа-
лось, будто страна может опустеть. Тогда они сошлись на том, что
должен был заплатить конунгу пять эйриров каждый человек, кто не
был освобождён от этого и уезжал оттуда сюда (из Норвегии в Ислан-
дию. - ГГ.). И рассказывают, что Харальд был конунгом семьдесят
зим и дожил до восьмидесяти лет. Этим было положено начало тому
налогу, который сейчас зовется земельными эйрирами, но его плати-
ли временами больше, временами меньше, пока Олав Толстый не ре-
шил, что каждый человек должен платить конунгу половину марки,
если он ездит между Норвегией и Исландией, за исключением жен-
щин или тех мужчин, которых он освободит от этого. Так рассказы-
вал нам Торкель Геллиссон»23.
23 «Island bygdisk fyrst or Norvegi a dogum Haralds ins harfagra Halfdanar sonar ins Svar-
ta, i ]эапп tid - at aetlun ok tolu |)eirra Teits fostra mins, |?ess manns er ek kunna spakastan, sonar
Isleifs biskups, ok Porkels, fodurbrodur mins, Gellissonar, er langt mundi fram, ok Puridar Snorra
dottur goda, er baedi var margsprok ok oljugfrod, - er Ivarr Ragnars sonr lodbrokar let drepa Ead-
mund hinn helga Engla konung. En Joat var DCCCLXX vetrum eptir burd Krists, at Jwi er ritit er i
sogu hans.
Ingolfr het madr norroenn, er sannliga er sagt, at foeri first |?adan til Islands, |эа er Haraldr inn
harfagri vas XVI vetra gamall, en i annat sinn fam vetrum sidarr. Hann bygdi sudr i Reykjarvik.
Par er Ingolfshofdi kalladr fyr austan Min|?akseyri, sem hann kom first a land, en ]эаг Ingolfsfell
fyr vestan Olfossa, er hann lagdi sina eigu a sidan.
En ]эа vard for manna mikil mjok ut hingat or Norvegi, til |?ess unz konungrinn Haraldr
bannadi, af Jovi at honum Jootti landaudn nema. Pa saettumsk |?eir a Joat, at hverr madr skyldi gjalda
konungi V aura, sa er eigi vaeri fra ]?vi skilidr ok ]?adan foeri hingat. En sva er sagt, at Haraldr vaeri
LXX vetra konungr ok yrdi attroedr. Pau hafa upphof verity at gjaldi Jovi, er nu er kallat landaurar, en
]эаг galsk stundum meira, en stundum minna, unz Olafr inn digri gordi skirt, at hverr madr skyldi
gjalda konungi halfa mork, sa er foeri a milli Norvegs ok Islands, nema konur eda |?eir menn er
hann naemi fra. Sva sagdi Porkell oss Gellisson» (Ari Porgilsson. Islendingabok. Bls. 48).
108
Формула «svi er sagt» в «Книге об исландцах» Ари Мудрого
В начале своей книги Ари Мудрый отвечает на вопросы откуда, ког-
да, кем была заселена страна и где именно началось заселение. Он сводит
вместе сведения, степень конкретики которых различна, и по-разному до-
кументирует их. Прежде всего им вводится информация общего характера:
«Исландия была впервые заселена из Норвегии в дни Харальда Прекрас-
новолосого, сына Хальвдана Чёрного [...]». Ари отмечает тот факт, что
первые люди, прибывшие на остров, были родом из Норвегии, а также по-
ясняет, что это событие пришлось на период правления конунга Харальда
Прекрасноволосого (ок. 860/880 - ок. 928Z94524). Эти сведения, важные для
понимания истории переселения, никак не удостоверяются; автор приво-
дит факты, являющиеся общеизвестными, более того - в истинности кото-
рых он сам не сомневается25.
Затем Ари уточняет конкретную датировку заселения и пользуется
двумя разными способами счисления времени. Во-первых, ссылкой на со-
бытие всемирной истории - «когда Ивар, сын Рагнара Кожаные Штаны,
приказал убить Эадмунда, святого конунга англов», достоверность которо-
го удостоверяется именами современников Ари Мудрого: Тейта Ислейвс-
сона, Торкеля Геллисона и Турид Сноррадоттир. Во-вторых, Ари приводит
точную дату, записанную в рукописи латинскими буквами, - «DCCCLXX
зим после рождения Христа», и подтверждает ее ссылкой на письмен-
ный источник: «как это написано в саге о нём», т. е. о конунге Эадмунде
(Эдмунде)26. Ари Торгильссон стремится исключить сомнения в точности
датировки, поскольку он определяет важнейший момент - начало истории
своей страны, и, чтобы подкрепить свои хронологические вычисления, он
вводит в свой текст ссылки как на индивидуальных информантов, так и на
письменное свидетельство.
Развивая тему заселения Исландии, Ари переходит к новому аспекту
вопроса и останавливается на том, кто первым обосновался на острове. В
середине этого фрагмента появляется первая безличная ссылка «ег sannliga
24 Время восхождения на трон конунга Харальда Прекрасноволосого и дата его смерти
точно не установлены. Приведены наиболее ранние и наиболее поздние из имеющихся в
историографии датировок. См., например: История Норвегии. М., 1980. С. 131.
25 В настоящее время принято считать, что к первопоселенцам относятся не только
норвежцы - выходцы из богатых семей, которые бежали от притеснений конунга Харальда
Прекрасноволосого и о которых говорит Ари Мудрый, но также и значительное число кель-
тов из Ирландии, о которых в источниках упоминается редко из-за их низкого статуса ра-
бов, шведов и датчан. См., например: Gisli Sigurdsson. Gaelic Influence in Iceland. Historical
and Literary Contacts. A Survey of Research. Reykjavik, 2000. P. 24-34; Йоун P. Хьяулъмарс-
сон. История Исландии. M., 2003. С. 25-26.
26 Имеется в виду «Passio Sancti Eadmundi» Аббона из Флёри (Ari Porgilsson.
Islendingabok. Р. 74. Note 2). Напомним, что словом «saga» в древнеисландском языке могли
обозначаться произведения разных жанров, а не только собственно саги.
109
ГВ. Глазырина
er sagt» (вариант формулы «sva er sagt») - «как достоверно рассказывает-
ся», которая характеризует устный источник сообщения. Ее место в пред-
ложении - непосредственно вслед за упоминанием имени первопоселенца
Ингольва - указывает на то, что она подтверждает только данную инфор-
мацию. Ссылка на традицию здесь усилена наречием «sannliga» - «до-
стоверно, точно», которое передает уверенность самого автора в том, что
бытующий в традиции общеизвестный и приведенный им факт правдив.
Дополнительную поддержку тезису о приоритете Ингольва в заселении
острова оказывают перечисленные Ари Торгильссоном названия местно-
сти, где норвежец высадился на берег, который впоследствии закрепил за
собой. В их числе топонимы Ингольвсхёвди (т. е. Мыс Ингольва) и Инголь-
всфель (Холм Ингольва)27.
Глава продолжается рассказом об обстоятельствах, при которых нор-
вежцы переселялись в Исландию в правление Харальда Прекрасноволо-
сого. Интенсивное бегство из страны людей, измученных проводимой
им агрессивной внутренней политикой, побудило конунга ввести плату в
казну при отъезде из страны. Позднее, при конунге Олаве Харальдссоне,
регулярность сообщений между странами послужила причиной установле-
ния специального налога, взимавшегося с путешественников. Весь рассказ
подтверждается ссылкой на Торкеля Геллиссона.
Внутри этого сюжета появляется вторая безличная ссылка на устное
происхождение сведений, которой Ари Мудрый удостоверяет еще один
факт: «И рассказывают, что Харальд был конунгом семьдесят зим и до-
жил до восьмидесяти лет». Содержание этой фразы строго соответствует
категории, которую Т.М. Андерссон определяет как «небольшую подгруп-
пу тех устных референций, которые касаются подробностей информации,
связанной с обстоятельствами смерти человека престарелого возраста или
погребения». Они не выполняют никакой явной нарративной функции,
которая бы оправдала их введение. В них отсутствует риторика, они сдер-
жанны и выглядят фактографическими. Подобные случаи Т.М. Андерссон
считает обращением к подлинной традиции28. Однако упоминание имени
Торкелля Геллиссона в конце рассказа дало основания В. Манхайеру отме-
тить: «Когда Ари вводит довольно неясный оборот - такой как «sva ег
sagt», - он, тем не менее, имеет в виду определенного информанта, кото-
рого он называет по имени»29, т. е. В. Манхайер в данном случае отождест-
вляет безличную референцию с сообщением конкретного информанта.
27 Отметим, что Ари не задается вопросом, кто первым из скандинавов посетил
остров Исландия. Согласно «Книге о занятии земли», это был швед Гардар Сваварссон
(Landnamabok // fslendinga sogur / Gudni Jonsson. Reykjavik, 1986. Bd. I. Bls. 25).
28 Andersson Th.M. The Textual Evidence. P. 12-13.
29 Manhire W. The Narrative Functions. P. 172.
110
Формула «sva er sagt» в «Книге об исландцах» Ари Мудрого
На мой взгляд, у нас нет достаточных оснований считать ссылку на
Торкелля в конце всего нарративного периода персонификацией безличной
ссылки на источник, включенной в рассказ о происхождении земельного
налога. Мне представляется, что эти случаи следует рассматривать неза-
висимо друг от друга, то есть как ссылки, подтверждающие достоверность
двух различных фактов. Авторитет Торкелля, безусловно, удостоверяет
весь рассказ о взимании платы за переселение в Исландию и учреждении
налога на передвижение между странами. Исключение составляет един-
ственная фраза (являющаяся, очевидно, вводной фразой в последователь-
ный рассказ об этой ситуации), в которой Ари информирует читателя о
долгожительстве конунга Харальда - своего рода напоминание потомкам
о том, как долго их предки терпели притеснения со стороны конунга Ха-
ральда. Память об этом, очевидно, сохранялась в устной передаче в семьях
многих норвежских переселенцев, и не только в Исландии. Не обошел эту
тему Снорри Стурлусон, который в «Саге о Харальде Прекрасноволосом»
«Круга Земного» уже в 30-х гг. XIII в. пишет:
«После этой битвы (в Хаврсфьорде30. - ГГ) Харальд конунг боль-
ше не встречал сопротивления в Норвегии. Все его самые могуще-
ственные враги погибли, а некоторые бежали из страны, и таких было
очень много, ибо тогда заселялось много пустынных земель. Тогда
были заселены Ямталанд и Хельсингъяланд, хотя в обеих этих землях
и раньше селились норвежцы. В то немирное время, когда Харальд ко-
нунг овладевал Норвегией, были открыты и заселены заморские зем-
ли: Фарерские острова и Исландия [,..]»31.
Последний, третий случай употребления формулы-референции «sva er
sagt» в «Книге об исландцах» встречается в главе VII «О том, как христи-
анство пришло в Исландию». Речь идет о знаменитом альтинге, состояв-
шемся летом 1000 года, на котором решался вопрос о том, примет ли ис-
ландский народ христианство или сохранит языческие верования. Замет-
ную роль на этом альтинге сыграли Хьялти Скеггьясон и Гицур Тейтссон,
которые ранее уже были крещены и поддержали намерения конунга Олава
Трюггвасона обратить исландцев в христианство, вызвавшись стать по-
сланниками конунга на альтинге. Они, согласно Ари, выступили на народ-
ном собрании при большом стечении людей, еще продолжавших оставать-
ся язычниками:
30 Битва, по оценке современных исследователей, состоялась между 885 и 890 гг.
Раньше историки ее датировали 872 г. См.: История Норвегии. С. 127; Karras R.M. Haraldr
harfagri («fair-hair») Halfdanarson // Medieval Scandinavia. An Encyclopedia. P. 267-268.
31 КЗ. C. 52. Перевод М.И. Стеблин-Каменского.
Ill
Г.В. Глазырина
«На второй день Гицур и Хьялти пошли к Скале Законов и объ-
явили о своём деле; и как рассказывают, удивительно было то, на-
сколько хорошо они говорили»32.
По классификации Т.М. Андерссона, это случай «ссылки для ритори-
ческого или эмфатического эффекта», которые он относит к сомнительным
референциям33. Однако в данном случае эмоционально окрашенный тон
высказывания не является достаточным основанием для того, чтобы этот
случай исключить из группы подлинных ссылок на традицию. Более суще-
ственным, чем эмоциональность высказывания, является, на наш взгляд, то
обстоятельство, что ссылка удостоверяет исторический факт - непосред-
ственное участие Гицура и Хьялти в финальном эпизоде длительного про-
цесса обращения исландцев в христианство. События, происходившие на
альтинге, хорошо документированы в целом ряде источников, хотя о речах,
произнесенных Гицуром и Хьялти, в «Саге о Ньяле» (конец XIII в.), к при-
меру, не упоминается34. Однако «Сага о крещении» (середина XIII в.) из-
лагает эти события достаточно подробно. Если во многих случаях ее автор
следует за Ари Мудрым, книга которого была одним из источников «Саги
о крещении»35, то здесь он явно привлекает дополнительную информацию:
«Все присутствовавшие находились у Скалы Закона. Хьялти и
его люди воскурили ладан, и благовония можно было отчетливо ощу-
щать как по ветру, так и против ветра. Хьялти и Гицур объявили о сво-
ем деле необычайно хорошо. И все люди были удивлены, насколько
красноречивыми они были и насколько хорошо они говорили, и такой
страх распространился от их слов, что никто из их врагов не осмелил-
ся выступить против них»36.
Описание в этой саге, как мы видим, является более пространным.
Что важно, здесь приводятся такие детали, которые не были упомянуты в
«Книге об исландцах»: сладкий запах ладана, сопровождавший речи знат-
32 «Еп annan dag eptir gengu peir Gizurr ok Hjalti til logbergs, ok baru upp erindi sin; en sva
er sagt, at pat baeri fra, hve vel peir maelti» (Ari Porgilsson. islendingabok. Bls. 53. Кар. VII).
33 Andersson Th.M. The Textual Evidence. P. 7-11, 20-21.
34 Сага о Ньяле И Исландские саги: в 2 тт. / Под общ. ред. О.А. Смирницкой. СПб.
1999. Т.П. С. 231-233.
35 islendingabok. Kristni saga I Tr. by Sian Gronlie. London, 2006. P. xxxi.
36 «At logbergi var allr dingheimr. beir Hjalti hofdu reykelsi a glod, ok kenndi sva i gegn
vindi sem forvindis ilminn. ba baru peir Hjalti ok Gizur upp erendi sin vel ok skoruliga. En pat
undrudu snjallir peir varu ok hversu vel peir maeltisk, en sva mikit 6gn fylgdi ordum peira at engir
ovinir peira pordu at tala moti peim» (Kristni saga // Biskupa sogur I Sigurgeir Steingrimsson,
Olafur Halldorsson og Peter Foote gafu ut. Reykjavik, 2003. B. 2. Bls. 33).
112
Формула «svi er sagt» в «Книге об исландцах» Ари Мудрого
ных исландцев, взявших на себя роль проповедников и стремившихся убе-
дить соотечественников сделать правильный выбор, страх Божьей кары за
грех язычества, о котором, видимо, им было поведано Хьялти и Гицуром.
Привнесение новых деталей в «Сагу о крещении» может служить под-
тверждением существования живой традиции рассказа о судьбоносном для
исландцев альтинге, из которой черпал Ари Мудрый и которая сохранилась
до середины XIII в., когда была создана «Сага о крещении».
Функция ссылки на источник, словесно оформленная выражением
«sva er sagt», состоит в том, чтобы подчеркнуть, насколько памятны были
речи Гицура Белого (Тейтссона) и Хьялти Скеггьясона по данному пово-
ду37, и здесь ссылка поддерживает только данную идею38. Весь же рассказ
Ари Мудрого о введении христианства удостоверен именем Тейта Ис-
лейвссона, приемного отца Ари Торгильссона: «О том, как христианство
пришло в Исландию, нам рассказал Тейт»39.
По своей композиции третий из рассмотренных нами фрагментов
сходен с предыдущим: лаконичная фраза, содержащая эмфатически окра-
шенный факт и сопровождающаяся ссылкой на неперсонифицированную
устную традицию, введена в более пространный текст. Для подтверждения
достоверности каждого из сообщений Ари ссылается на разные источники,
в одном случае называя имя своего информанта Тейта Ислейвссона, в дру-
гом же констатируя сохранение факта в устной традиции.
Хотя ссылки Ари на сохранение информации в устной передаче не-
многочисленны, примечательно то, что все они сопровождают рассказы о
тех периодах истории Исландии, которые имели особое значение для сред-
невекового исландского общества. Одна ссылка сохранилась в рассказе о
первопоселенце Ингольве; вторая, хотя и касается норвежского конунга,
также связана с эпохой заселения острова и поясняет занимательный исто-
рический факт, который представлял безусловный интерес для тех исланд-
цев, чьи родичи отважились навсегда покинуть Норвегию, чтобы осваивать
новые земли. Наконец, третья ссылка приводится в рассказе о принятии
христианства на альтинге, который знаменовал для исландцев начало иной,
уже христианской истории.
Достоверность передачи рассказов об этих этапах в жизни исландцев
в устной традиции подтверждается тем, что в позднейшие письменные па-
мятники включены эпизоды, в которых факты, приведенные Ари Мудрым,
37 Andersson Th.M. The Textual Evidence. P. 10.
38 Ср. точку зрения С. Грёнли, которая считает, что здесь, как и в других случаях, Ари ис-
пользует формулу «sva er sagt» для выражения субъективного мнения: Islendingabok. Kristni saga
I Tr. by S. Gronlie. P. xvii.
39 «Penna atburd sagdi Teitr oss at pvi, er kristni kom i Island» (Ari Porgilsson.
Islendingabok. Bls. 54).
113
Г.В. Глазырина
излагаются более детализованно. Наличие расхождений в их изложении
(например, отсутствие упоминания о красноречии Гицура и Хьялти в «Саге
о Ньяле», как и появление новых подробностей) позволяет говорить о том,
что традиция рассказа об этих событиях сохранялась длительное время и
варьировалась.
Все ссылки на неперсонифицированную устную традицию отражают
намерение Ари Торгильссона подтвердить достоверность приводимой им
информации, и в этом смысле они равнозначны сообщениям, удостоверен-
ным конкретными информантами, названными Ари по имени. Их, без со-
мнения, можно рассматривать как примеры подлинных ссылок на устную
передачу информации.
Таким образом, мы видим, что в «Книге об исландцах» Ари Торгиль-
ссона формула-референция «sva er sagt» полифункциональна: а) она от-
сылает к коллективной памяти о важнейших событиях истории Исландии,
которые отразились в устных рассказах, нередко бытовавших в нескольких
версиях (о чем можно судить по сохранившимся текстам, сюжеты кото-
рых касаются одних и тех же событий); б) она вводит в текст исторические
факты и обстоятельства, свидетелем которых сам автор не мог быть, но
они запечатлелись в памяти исландцев - современников; в) она удостове-
ряет достоверность исторических фактов, включенных в рассказ.
114
Прядь о горном жителе
От Фьорда Колли отходит в сторону фьорд, что зовется Глубоким
Фьордом1. К западу от Мыса Халльстейна, названного так в честь того
Халльстейна, что владел рабами, которых прозвали рабами Халльстейна2,
жил в этом фьорде человек по имени Торд. В то время Торд находился в
самом расцвете сил и был человеком преуспевающим.
Как-то раз зимой собрался он на церковную службу по случаю одного
праздника и велел своему работнику, чтобы тот сопровождал его. Путь на
церковную службу был неблизкий и занимал большую часть дня, так что
они отправились туда спозаранку. Они находились в пути до тех пор, пока
день не начал клониться к концу. Тут поднялась сильная метель.
Торд сказал, что они сбились с дороги и что ему не хочется блуждать в
темноте, а еще он сказал, что они одолели лишь малую часть пути:
-	Сдается мне, велика опасность, что в ночной темноте мы свалимся с
обрыва.
Принялись они тут искать себе пристанища и зашли под отвесную ска-
лу, где не было снега. В конце концов они обнаружили вход в пещеру, ко-
торую Торд не ожидал там найти. При входе в пещеру Торд начертал крест
стальным наконечником копья, что держал в руке. После этого они зашли
внутрь и уселись на два камня поблизости от входа, поскольку им не хоте-
лось углубляться в пещеру.
А в первую треть ночи они услыхали в пещере какое-то движение, как
будто кто-то шел к выходу - прямиком к ним.
Работник Торда испугался и выбежал было из пещеры, однако Торд ве-
лел ему сидеть спокойно:
-	Лучше помолись, ведь когда люди выскакивают по ночам наружу, им
ничего не стоит заблудиться, потому что все тогда выглядит совсем не так,
как на самом деле.
Они осенили себя крестом и принялись молить Бога смилостивиться
над ними, так как решили, что шум, который доносился из глубины пе-
щеры, не предвещал ничего хорошего. Потом они вгляделись в темноту и
увидали нечто, что показалось им всего больше похожим на две полные
115
Е.А. Гуревич
луны или на два больших круглых щита, и расстояние между ними было
немаленькое. Подумали они тут: да никак это два глаза, а еще - что тот, кто
носил такие лампады, навряд ли был узколицым. Вслед за тем они услыха-
ли, как могучий и устрашающий голос произносит стихи. То было начало
песни - флокка3 в двенадцать вис, и заключение каждой из них он повто-
рял дважды4:
1.	Гулок топот волка
вереска5, кренятся
горы, гром да грохот
в горнице грозовой6.
Ввысь на путь отвесный
князь заносит ногу,
стар и сед ступает
Халльмунд в стоне скальном7,
Халльмунд в стоне скальном.
2.	Злата гром приветит
волка8, полыхает
пламень, тына Тунда
ворога9 объемля.
Ввысь пусть огнь взметнется,
гулко в двери турса10
головни стучатся
ливнем раскаленным,
ливнем раскаленным.
3.	Омоются в поте
- поток, горяч, - почвы11
перстов - зело льётся
на люд - клены льдины12.
Бьет ключом, клокочет
под яблоком гальки13.
Ведал кто ж, беспечен,
беды приближенье?
беды приближенье?
4. Раскололись скалы,
мрет народ, оврага
частокол отвесный
пиков14 сотрясает.
116
Прядь о горном жителе
Стон стоит вкруг Глитнир
Тунд15 тут днесь - то в радость ль
людям? - древо брани16
в брод бредет по водам,
в брод бредет по водам.
5.	Гром да рокот в камне;
зреть то дивно люду,
как ледник студеный
плавит пламень жгучий.
Невидаль поболе
лесу сеч17 на Снежной
зреть Земле18 случится,
что сулит напасти,
что сулит напасти.
6.	Трескаются крути,
горе веток19 воет
свирепо на склонах,
ввысь песок взметая.
Гор князья20 не сгинут,
расколется небо,
хлынет дождь из хладных
туч, и мир утонет,
туч, и мир утонет.
7.	День-деньской шагаю
по вершинам, словно
меж скамей ладейных,
в третий мир на север.
Стражу гор21, знать, страшен
я, коль в Эливагар22
вниз сойду, до ссоры
бородач охоч ли?
Бородач охоч ли? 8 * * * *
8. В мире мрака23 вместе
были мы, предвидел,
прозорлив: на пользу
нам тайник подземный.
Жарко ль в вьюге дротов24
117
Е.А. Гуревич
станет мне, коль стойкий
к волку кровли25 все же
Вали при26 явился б?
Вали при явился б?
9.	Вот лежит повержен
отпрыск седобрадый
Хримнира27, - орлицу -
бездыханный, - ждать нам.
Аурнир28 из камня
примет пусть от турса
ладью с штевнем ладным,
распаханным плугом29.
Распаханным плугом.
10.	Страшен Тор, знать, в стычках
с ним не сладко люду,
свергнут поджигатель
хладных льдов могучим.
Оскудело племя
осыпей30, всяк к Сурту31
в пекло скинут - то-то
хожу я понурый.
Хожу я понурый.
11.	Что метель по свету,
мечусь меж мирами;
впору торопь Тору,
разверзлась хлябь зверя32.
Не узок под бровью
гор альв33 ликом, скоро
ресниц кручу тарчи34;
горек путь мне дальний.
Горек путь мне дальний.
12.	Житель лавы редко
видит гостя в доме -
не горазд за брагой
расточать я речи.
Флокк пусть всяк запомнит
куст стрелы35 иль кара
118
Прядь о горном жителе
ждет его; иссякнет
ключ орла36 нескоро.
Ключ орла нескоро.
Это произошло с ними трижды: каждую треть ночи произносилась
песнь, и всякий раз они видели при этом луны, но в остальное время их
было не видать.
А когда песнь завершилась в третий раз, все это исчезло в глуби-
не пещеры, и тут они увидали, что занялся день, и поспешили покинуть
пещеру. Но прежде, чем они ушли оттуда, Торд наступил ногой на крест,
который он начертал при входе в пещеру.
После этого они отправились в путь и пришли в церковь, когда
служба уже закончилась. Тогда они повернули домой и дошли до того ме-
ста, где, как им показалось, они провели ночь, однако не нашли там ни-
какой пещеры и очень этому подивились. Потом они пошли домой. Тот
флокк Торд запомнил весь целиком, работник же не мог припомнить из
него ни единого слова.
А на следующий год Торд перенес свой двор поближе к церкви, и
как раз спустя год после того происшествия умер работник, который со-
провождал Торда. Сам же он потом жил долго, и с ним никогда больше не
приключалось ничего необычного. И все-таки порой случаются такие не-
слыханные вещи.
Комментарии
1	От Фьорда Колли отходит в сторону фьорд, что зовется Глубоким
Фьордом - местности в Западных Фьордах.
2	Халлъстейна, что владел рабами, которых прозвали рабами Халль-
стейна - Халльстейн Годи, сын Торольва Бородача с Мостра (mostrarskegg).
Ссылки на рассказы о его рабах встречаются неоднократно (см. «Книгу
о заселении страны» (Landnamabok / Jakob Benediktsson // IF. 1968. В. 1.1.
Bls. 164) и «Сагу о людях с Песчаного Берега», гл. 48), однако записаны
они были лишь в XIX в. Согласно этим преданиям, Халльстейн заставлял
привезенных из Шотландии рабов добывать соль; застигнув их спящими
на островах, получивших вследствие этого название Сонных, он разгневал-
ся и велел их повесить (см.: Исландские саги / Перевод, общая редакция и
комментарии А.В. Циммерлинга. М., 2004. С. 293).
3	Флокк - краткая скальдическая песнь без стева (припева).
4	Заключение каждой из них он повторял дважды - Удвоение конеч-
ного стиха для придания им большей силы и вескости обычно для строф,
119
Е.А. Гуревич
приписываемых сверхъестественным существам; чаще всего оно встреча-
ется в так наз. draumvisur - висах, услышанных во сне (см. об этом: Гуре-
вич Е.А. Стихи, услышанные во сне: об одном типе поэтических вставок в
древнеисландской прозе И Стих и проза в европейских литературах Сред-
них веков и Возрождения. М., 2006. С. 86-116).
5	Волк вереска - ётун.
6	Грозовая горница - горы.
7	Стар и сед ступает Халлъмунд в стоне скальном - о параллели к
этим стихам в флокке о Халльмунде, сложенном Греттиром, см. в Послес-
ловии.
8	Волк злата - ётун.
9	Ворог тына Тунда - муж (здесь - ётун; Тунд - имя Одина; тын Тун-
да = щит).
10	Двери турса - скалы (туре - великан).
11	Пот почвы - вода.
12	Клены льдины перстов - мужи (где льдина перстов = серебро; клены
серебра = мужи).
13	Яблоко гальки - камень.
14	Частокол оврага пиков - горы (овраг пиков = земля, ее частокол =
горы).
15	Глитнир Тунд - горы (Глитнир - название мифологических палат,
Тунд - название мифологической реки).
16	Древо брани - муж (здесь - великан, герой песни).
17	Лес сеч - мужи.
18	Снежная Земля - Исландия.
19	Горе веток - буря.
20	Князья гор - великаны.
21	Страж гор - ётун (предположительно - огненный великан Сурт, см.
примеч. 31).
22	Эливагар - букв. «Бурные Волны». Название известно из мифологи-
ческих песней «Старшей Эдды» («Речи Вафтруднира», строфа 31; «Песнь
о Хюмире», строфа 5). Согласно «Младшей Эдде», его носят лежащие на
севере ядовитые реки, чей яд превратился в иней и заполнил Мировую Без-
дну, после чего из него появился на свет Имир, от которого ведут свой род
инеистые великаны.
23	Мир мрака - по-видимому, имеется в виду Нифльхейм.
24	В вьюге дротов - в битве.
25	Волк кровли - огонь («стойкий» к нему, по всей вероятности, -
Халльмунд).
26	Вали при - муж (здесь - «я»); Вали - имя бога.
120
Прядь о горном жителе
27	Отпрыск Хримнира - великан; Хримнир - мифологический великан
(имя образовано от hrim «иней»).
28	Аурнир - мифологический великан, чье имя известно из эддической
«Песни о Гротти».
29	Из камня ладью с штевнем ладным, распаханным плугом - речь идет
о подаренной Аурниру каменной ладье, чей окованный железом штевень
был украшен резьбой.
30	Племя осыпей - род великанов.
31	Сурт - великан, обладатель пылающего меча, который охраняет Му-
спелльсхейм (огненный мир). Согласно скандинавской мифологии, когда
настанет конец света, он одолеет богов и сожжет в пламени весь мир.
32	Хлябь зверя - земля.
33	Альв гор - великан (здесь - «я»).
34	Тарчи ресниц - глаза.
35	Куст стрелы - муж.
36	Ключ орла - поэзия (по всей видимости, имеется в виду песнь гор-
ного жителя). Кеннинг основан на мифе о меде поэзии, который Один по-
хитил у великана Суттунга и, обернувшись орлом, принес в жилище богов,
Асгард.
Послесловие
Прядь частично сохранилась в пергаментном кодексе конца XIV в.
«Pseudo-Vatnshyma» (AM 564а, 4to: название этой рукописи восходит к
созданному в то же время и имевшему отчасти тот же состав собранию саг
«Vatnshyma» - букв. «Книга из Заболоченной Местности», которое получи-
ло свое наименование от хутора Styra Vatnshom в северо-западной Ислан-
дии), а также в нескольких бумажных списках XVII-XVIII вв., в том числе
двух, собственноручно сделанных Арни Магнуссоном в 1686 г. - AM 555h,
4to и AM 564с, 4to. Что касается ее названия - «Bergbua j^attr», то оно впер-
вые появляется в списке AM 426, fol. (вторая половина XVII в.): следует за-
метить, что в тексте пряди слово bergbui «горный житель» или какое-либо
иное обозначение обитателя пещеры, в которую забрели в поисках ночлега
Торд и его работник, отсутствует. Однако есть все основания полагать, что
он и есть тот самый великан Халльмунд, чье имя упомянуто в первой стро-
фе трижды прозвучавшей из мрака скальдической песни. Эту сложенную
в размере дротткветт поэму принято поэтому называть «Hallmundarkvida»
(«Песнь Халльмунда»), или «Hallmundarvisur» («Висы Халльмунда»), или
«Hallmundarflokkr» («Флокк Халльмунда»).
121
Е.А. Гуревич
По мнению Финнура Йоунссона1, «Песнь Халльмунда» может быть
датирована XIII в. Высказывалось предположение, что за описываемым в
ней природным катаклизмом стоит реальное событие, свидетелем которо-
го, скорее всего, был сам скальд, - извержение вулкана Катла в 1262 г.1 2.
И действительно, нарисованная в поэме ужасающая картина бедствия изо-
билует такими драматическими подробностями, которые вполне могут
быть приняты за впечатления очевидца, наблюдающего, как кренятся и с
грохотом падают скалы (строфа 1), то низвергается, то с силой взмывает
вверх пламя, а в горах стоит гул от ливня раскаленных угольев (строфа
2), горят льды (строфа 5)3, на людей обрушиваются горячие водные пото-
ки (строфа 3), раскалываются огромные горы и колеблются несгибаемые
горные склоны (строфа 4)... Вместе с тем, отдельные параллели со стиха-
ми других скальдов, а также многочисленные мифологические аллюзии во
второй части песни (ср. строфы 6-11, в которых скальд сначала предрекает
наступление конца света, описание которого напоминает рагнарёк, а затем
упоминает войну Тора с ётунами, вражду самого Халльмунда с огненным
великаном Суртом, а также его загадочные взаимоотношения с великаном
Аурниром и странствия в некий «третий мир») могут указывать на то, что
даже если перед нами и картина, отчасти нарисованная «с натуры», на нее
наложились веками бытовавшие фольклорные истории о хозяевах гор - ве-
ликанах и предания о каких-то сходных, но значительно более давних со-
бытиях, к тому же имевших место в другой части страны. На последнее
предположение наводит имя героя песни, великана Халльмунда, известное
также и из иных источников и запечатленное в топонимике западной Ис-
ландии.
Прежде всего, бросается в глаза почти буквальное совпадение заклю-
чительных стихов первой строфы (« Hatt stigr hollum fasti / Hallmundr i gny
fjalla» - букв. «Халльмунд высоко ступает на согнутых ногах в стоне гор»)
с аналогичным фьордунгом (четвертью висы) Греттира сына Асмунда в
гл. 57 одноименной саги: «Hatt stigr hollum fasti / Hallmundr i sal fjalla» -
«Халльмунд высоко ступает на согнутых ногах в чертоге гор»4. Как объяс-
няется в «Саге о Греттире», стихи эти - из сложенного Греттиром флокка о
его друге Халльмунде, живущем вдали от людей в Городищенском Фьорде
1 Skj. 1973. Bd. В ILS. 226-229.
2 См. предисловие к изданию пряди: Hardar saga / >6rhallur Vilmundarson; Bjami Vilh-
jalmsson // IF. 1991. В. XIII. Bls. ccv.
3 Катла находится на Леднике Болотной Долины Myrdalsjokull на юге Исландии.
4 Islendinga sogur og paettir / Bragi Halldorsson et al. gafu ut. Reykjavik, 1987. В. II. Bls.
1042. Пер. O.A. Смирницкой: «Халльмунд широким шагом / Шел по чертогам горным» (Ис-
ландские саги / Под ред. О.А. Смирницкой. СПб., 1999. Т. I. С. 697).
122
Прядь о горном жителе
(Borgarfjordr) человеке исполинского роста и силы, который помог герою
отразить нападение его врагов, а затем приютил Греттира в своей большой
пещере у Круглого Ледника (Balljkull, ныне Eiriksjokull) на западе Ислан-
дии. Позднее в саге (гл. 62) приводятся семь строф уже из другой «Песни
Халльмунда», сочиненной в размере квидухатт, - предсмертной поэмы са-
мого Халльмунда, в которой он, в частности, рассказывал о подвигах, со-
вершенных им вместе с Греттиром. К скальдической песни Халльмунда из
«Пряди о горном жителе» эта произнесенная на пороге смерти песнь (та-
кие поэмы обычно называют aevikvaedi - «песнями о жизни» и чаще всего
они вкладываются в уста персонажей «саг о древних временах») не имеет
никакого отношения, чего не скажешь о произнесшем ее герое: идентич-
ность процитированного двустишия из посвященных Халльмунду сти-
хов Греттира, в котором он назван по имени, заключению первой строфы
«Флокка Халльмунда» - песни таинственного обитателя пещеры в нашем
рассказе, судя по всему, говорит о том, что Халльмунд, фигурирующий в
ряде эпизодов «Саги о Греттире», и Халльмунд из «Пряди о горном жите-
ле» - это одно и то же лицо.
О тождественности этих героев, за которыми, как считается, должен
стоять один и тот же популярный в Исландии фольклорный персонаж5, мо-
гут свидетельствовать и другие детали. В саге Халльмунд не назван вели-
каном (больше того: в своей предсмертной песни он упоминает о том, как
истреблял турсов - «жителей скал»), однако, судя по реакции врагов Грет-
тира, в стычке с ними участвовало сверхъестественное существо, «тролль»,
за коего они (не видя сражающегося в другом конце ущелья Халльмунда)
принимают самого Греттира. Последний также, пока не повстречался со
своим спасителем, огромным человеком, пребывал в изумлении и не мог
понять, каким образом ему удалось одолеть целую толпу нападавших: в
том бою Греттир сразил шестерых, а Халльмунд - дюжину его недругов.
Таким образом, и в «Саге о Греттире» Халльмунд предстает скорее велика-
ном, нежели человеком.
Подобно персонажу «Пряди о горном жителе», Халльмунд в саге «ис-
ходил всю страну» (гл. 62) и живет в пещере. Последнее обстоятельство
заслуживает особого внимания, поскольку и местность, где разыгрывается
действие соответствующих эпизодов «Саги о Греттире», и одна из имею-
щихся там больших и, как было установлено, некогда обитаемых пещер,
ныне носят имя Халльмунда. Это - прилегающее к Круглому Леднику ла-
вовое поле Hallmundarhraun (Лавовое Поле Халльмунда) и пещера Hallmu-
ndarhellir: заметим, что и Халльмунд в пряди сообщает в последней строфе
флокка, что у него «одного есть жилище в лаве» - «Ак einn hus i hrauni».
5 Hardar saga // IF. В. XIII. Bls. ccvi.
123
Е.А. Гуревич
На Лавовых Полях Халльмунда имеется и другая пещера, называемая Пе-
щерой Сурта - Surtshellir (ср. в связи с этим упоминание Сурта в «Песни
Халльмунда»), В «Книге о заселении страны» рассказывается, что один ис-
ландец по имени Торвальд Хвастун отправился как-то раз в пещеру Сурта
и произнес в ней драпу (скальдическую песнь с припевом), «которую он
сложил о живущем в пещере великане»6. Установлено, что знаменитое сво-
ими пещерами лавовое поле Hallmundarhraun образовалось в начале X в. в
результате одного из самых первых извержений вулкана, которое могли на-
блюдать прибывшие незадолго до того в Исландию переселенцы из Норве-
гии. Не исключено, что это событие могло поэтому оставить глубокий след
в людской памяти и вызвать к жизни предания о некогда разыгравшемся в
этой части страны бедствии, героем которых стал некий Халльмунд - один
из позднейших обитателей этих пустынных мест, вероятно, в реальности
человек, как и Греттир, объявленный вне закона (utilegumadr) и со време-
нем превращенный народной молвой в великана.
Остается лишь строить догадки о том, каким образом «Песнь о
Халльмунде» оказалась вставленной в историю, действие которой раз-
ворачивается далеко от Лавовых Полей Халльмунда - севернее, в Запад-
ных Фьордах. В отличие от песни, прозаический рассказ о необыкновен-
ном приключении бонда Торда и его работника относят к XIV в.7. «Прядь
о горном жителе» впервые была опубликована Гудбрандом Вигфуссоном
в Копенгагене в 1860 г.8. На русский язык переводится впервые; перевод
выполнен по изданию: Islendinga sogur og jjaettir / Bragi Halldorsson et al.
Reykjavik, 1987. B. III. Bls. 2086-2090.
Перевод с древнеисландского, комментарии
и послесловие Е.А. Гуревич
6 Landnamabok И IF. 1968. В. 1.2. Bls. 240.
7 Hardar saga. Bls. ccxi.
8 Bardar saga Snaefellsass, Viglundarsaga, bordarsaga, Draumavitranir, V61saj>attr I Gud-
brandr Vigfusson // Det nordiske Literatur-Samfund. Kjobenhavn, 1860. Bls. 123-128.
124
Alfabldt'. Was there a sacrifice to the alfar?
Rudolf Simek
§ 1.	Alfar in ON Literature
A sacrifice to the alfar is recorded, directly or indirectly, only three times
in ON literature. From these three occurrences, scholars have adduced a near
god-like status for the alfar in the pre-Christian period1. It is not my intention to
analyze the nature of the alfar for the Viking Age or the Middle Ages here, but
rather to look at the source material available for an estimation of the alfar, and
then to concentrate specifically on the value of these sources with respect to the
question of d//hr-sacrifice.
Both the modem English term elves (OE celv, pl. celve and the NHG term
Alben (MHG alb, pl. alben) are misleading for our understanding of the pre-
Christian concept insofar as they conjure up modem images associated with these
terms. I shall therefore henceforth restrict my usage to the ON term alfar through-
out, even though recent publications have chosen to substitute Engl, elves for
alfai1 2. However, as this is a term with late medieval to modem connotations, in
my opinion it cannot be applied to the alfar before the High Middle Ages at the
earliest3.
In ON literature alfar are mentioned relatively frequently4, both under the
generic term dlfr m., pl. alfar, as well as in a few compounds such as alfkona f.,
«woman of the alfar» and dlfmenn, m. pl. «men of the alfar», implying that they
1 Cf.: Kuhn H. Alben // Reallexikon der Germanischen Altertumskunde. Berlin; New York,
19762. Bd. 1. S. 130.
2 Cf.: Hall A. The Meanings of Elf and Elves in Medieval England. Glasgow 2004; Armann
Jakobsson. The Extreme Emotional Life of Volundr the Elf // Scandinavian Studies. 2006. Vol. 78.
P. 227-254.
3 Simek R. Elves and Exorcism. Runic and Other Lead Amulets in Medieval Popular Religion
// Festschrift John McKinnell. Sydney, 2010 (in print).
4 Most references are listed by Lotte Motz (Motz L. On Elves and Dwarfes // Arv. 1973/74.
B. 29/30. P. 97-123) and recently by Terry Gunnell (Gunnell T How Elvish were the Alfar? // Con-
structing Nations, Reconstructing Myths / Ed. A. Wawn et al. Leiden, 2007. P. 111-130).
125
Rudolf Simek
can be distinguished by gender, the rather enigmatic term alfrek n. (or alfreki
tn.), «the chasing away of alfar», meaning execration and therefore implying
their sensitivity to contamination, as well as the term alfablot n., «sacrifice to the
alfar» under investigation here.
Some modem Icelandic terms, such as dlfabruni for an erupted facial spot
and alfavakir for open circles of water on otherwise frozen surfaces, seem to re-
flect a post-medieval, folkloristic interpretation of the alfar5 6 and I shall not deal
with them here.
The most frequent occurrence of the race of alfar is to be found in Eddie poetry,
frequently in formulaic use such as in the word pair cesir ok alfar used in «Voluspa»,
«Havamal», «Lokasenna», «Grimnismal», «Skimismal», «brymskvida», «Sigrdri-
fumal» as well as twice in Snorri Sturluson’s «Edda» (in «Skaldskaparmal» 1 &
29). This concentration on Eddie sources alone (rather than occurrences in ska-
Idic poetry) implies a somewhat late reception of mythological items, using the
alliterating formula to invoke a concept of various types of pagan beings.
The same might be true for the second type of formula, the one using a triad
of terms, namely cesir, alfar and vanir, which could very well point to the fact that
the word alfar was at one stage considered to be just another term for «gods» just
as cesir and vanbf This formula, usually in the shape of «med asom ... med al-
fom ... med visom vonum» can also be found in Eddie poetry alone, namely three
times in «Skimismal» as well as in «Sigrdrifumal» and «Volundarkvida»7. The
third formula, more rarely found, but still only in Eddie poetry, refers to a triad of
dwarves as well as the cesir and the alfar and can be found twice in «Havamal» as
well as, with expansion as well as variation, an amazing 13 times in «Alvissmal»,
where it serves as a type of recurrent element8.
To summarize very briefly9, we may safely say that the alfar are mentioned
frequently in Eddie poetry as some sort of mythological beings, but play only a
very minor role in prose literature and hardly any at all in skaldic poetry, where
they occasionally occur exclusively in kennings for other, usually human, beings,
5 For references see: Cleasby R., Gudbrand Vigfusson. An Icelandic-English Dictionary. 2nd ed. Oxford,
1975. P. 42.
6 The case for the vanir to be just one of the many synonyms for «gods» rather than the separate «family»
of gods which Snorri creates from it is argued in: Simek R. The Vanir - an Obituary // Herzort Island. Aufsatze
zur islandischen Literatur- und Kultuigeschichte. Zum 65. Geburtstag von Gert Kreuzer / Hrsg. von Th. Seiler.
Liidenscheid, 2005. P. 140-155.
7 For a detailed study of the latter, see: Armann Jakobsson. The Extreme Emotional Life.
8 Cf.: von See K., LaFargeB., PicardE., SchulzK. Kommentarzu den Liedem der Edda. Heidelberg: Win-
ter, 2000. Bd. 3: Gotterlieder (Volundarkvida, Alvissmal, Baldrs draumar, Rigsjxila, Hyndloljod, Grottasongr). S.
285ff.
9 A closer investigation of the changing concept of the alfar from the Early to the High Middle Ages in
Scandinavia and in Germany is in print: Simek R. On Elves H Myth and Theory / Ed. S. Brink. Leiden, 2010
(forthcoming).
126
Alfabldt: Was there a sacrifice to the alfar?
with the one exception to be mentioned below. The evidence of a verse in «Bosa
saga», where the alfar are listed among other beings of lower mythology, may be
discounted as being too late to be of any relevance for a pagan concept of alfar,
as the verse is most likely to have originated in the fourteenth century just as the
saga itself did:
«Troll ok alfar	ok tofmomir
Buar, bergrisar	brenni jjinar hallir
Hati j)ik hrimj)ussar ok hestar stredi |>ik .. .»10 11.
(«Trolls and alfar and magic noms,
Evil beings and mountain-giants may bum your hall down,
Frostgiants may hate you, and stallions stradle you ...»)
As such, it only offers us a glimpse into fourteenth century concepts of alfar,
but can certainly not be used to reflect any pre-Christian ones.
To return to our topic of alfabldt, it should be stated immediately that the
only explicit occurrence of the word is also by far the oldest one, namely the oc-
currence in one of the stanzas of Sighvatr bordarson’s «Austrfararvisur», datable
to c. 1017-1020, but I shall return to this most valid of all the instances at the end
of my argument.
§ 2.	The alfabldt in «Kormaks saga»
The longest and most detailed reference to an alfabldt, if only by description
and not using the term itself, may be found in «Kormaks saga», one of the islend-
inga sogur that is usually classified as a Skaldsaga as its protagonist is an Icelan-
dic poet of the tenth century. It is usually dated to the early thirteenth century11,
and most of its verses have, despite much controversy about this, been attributed
to a later period than the tenth century, namely either to the saga author himself
or else to a learned author of the twelfth century12.
In ch. 22, Thorvard seeks healing from his broken ribs and other injuries,
caused by the poet Kormakr, from a witch who he had been approaching to secure
his victory against Kormakr.
«Hon segir: “Holl einn er hedan skammt i brott, er alfar bua i; gradung |эапп,
10 Busluboen, st. 8 // Skj. 1915. В. B2. S. 350-353; Die Bosa-saga in zwei Fassungen nebst
Proben aus den Bosa-Ri'mur / Hrsg. von O.L. Jirizcek. Strassburg, 1893. S. 16-19; Heusler A.,
Ranisch W. Eddica minora, Dortmund, 1903. S. 126-128; of. also the online edition by Wilhelm
Heizmann: http://skaldic.arts.usvd.edu.au/db.php?if=default&table=poems&id=10936.
11 Simek R., Hermann Palsson. Lexikon der altnordischen Literatur. 2 Aufl. Stuttgart: Kroner,
2007. S. 236: «early 13th century»; Jonas Kristjansson. Eddas and Sagas. Reykjavik, 1988. P. 228:
«с. 1210-20».
12 Jonas Kristjansson. Eddas.
127
Rudolf Simek
er Kormakr drap, skaltu fa ok rjoda blod gradungsins a holan titan, en gera alfum
veizlu af slatrinu, ok mun ]эёг batna”»13.
(«She said: “There is a little knoll not far from here, in which alfar dwell.
You should get the oxen which Kormakr killed and redden the outside of the
hillock with its blood, and make a feast of its meat, and then you will get bet-
ter”»).
This passage suggests that alfar
a)	live subterraneously,
b)	live in (grave?) mounds,
c)	have a function in healing magic,
d)	may be influenced by sacrifices and rituals.
This bit of witchcraft described, which is only one among many items
of that type in this particular saga, reflects the thirteenth century belief that
during the heathen period sorcery was widely practiced in Iceland, usually
to see into the future, to blunt weapons and to make people invulnerable, as
well as in love magic or to curse love-affairs. All these types may be found
in «Kormaks saga», with the addition of the above mentioned healing-magic.
Healing magic is not prominent among the various ways in which pagan
magic was seen by the saga authors from the Christian period, this type
of (positive) magic was more typically ascribed to the miraculous deeds of
saints, but in this one and only case it is the hill-dwelling alfar who have a
healing function.
The fact that the above passage is the only instance ascribing healing
properties to the alfar, secondly, the fact that the author of «Kormaks saga» as-
cribes quite a few incidents in the saga to sorcery and magic, and thirdly, the fact
that the practices mentioned are all extremely fanciful (like the undetected killing
of three geese and the shedding of their blood on the spot of a duel in order to
break a spell) make it unlikely that anything about this quotation has any bearing
on pagan beliefs, and thus that this (implied) sacrifice of a slaughtered ox is in any
way a reflection of a real alfablot, especially as the word is not mentioned either.
It should be noted that the procedure is not connected with the alfar in the stanza
quoted immediately after the passage, only the sacrifice of an ox, and even that
in very general terms, so that we can not know from the stanza why this ox was
sacrificed and to whom.
13 Kormaks saga П IF. 1939. B. 8 / Einar 61. Sveinsson gaf lit.
128
Alfabldt: Was there a sacrifice to the dlfar?
§ 3.	The Sacrifice to Olafr Geirstadaalfr
The second passage usually quoted to support the concept of an alfablot is
found in «Flateyjarbok», here based on Snorri’s «Heimskringla»14. In order to
interpret Snorri’s text as an instance of alfablot, the author of «Flateyjarbok» had
to combine two sentences from different chapters in «Ynglinga saga», namely 48
and 49:
ch. 48: «Gudrodr het sonr Halfdanar, er konungdom tok eptir hann. Hann var
kalladr Gudrrodr inn goftiglati, en sumir kolludu hann veidikonung. Hann atti |?a
konu, er Alfhildr het, dottir Alfarins konungs or Alfheimum, ok hafdi med henni
halfa Vingulmork. beira sonr var Olafr, er sidan var kalladr Geirstadaalfr. Alfhei-
mar varu |?a kalladir milium Raumelfar ok Gautelfar».
(«Gudrod was the son of Halfdan and took over the kingship after him. He
was called Gudrod the Magnificent, and some called him Gudrod the Hunter-
king. He was married to Alfhild, a daughter of King Alfarin of Alfheim, and got
with her half the district of Vingulmark. Their son was Olaf, who was afterwards
called Geirstad-Alf. Alfheim was, at that time, the name of the land between the
Glommen and Gotha rivers»).
ch. 49: «Olafr tok konungdom eptir fodur sinn. Hann var rikr madr ok her-
madr mikill. Hann var allra manna fridastr ok mestr vexti. Hann hafdi Vestfold,
j?vf at Alfgeirr konungr tok |?a undir sik Vingulmork alia. Setti hann ]эаг yfir
Gandalf konung, son sinn. [...] Olafr konungr hafdi at Geirstodum atsetu. Hann
tok fotarverk ok andadisk |?ar af, ok er hann heygdr a Geirstodum. Sva segir
bjodolfr...»15.
(«Olaf took over the kingdom after his father. He was a powerful man and
a great warrior. He was an extremely handsome man and of very large build. He
owned Vestfold, because king Alfgeir took all Vingulmark to himself, and placed
his son Gandalf over it. [...] King Olaf had his seat at Geirstadir. He developed
an illness of the foot and died of it, and was laid to rest in a grave-mound at
Geirstadir. As bjodolfr says...»).
These passages from the end of Snorri’s «Ynglinga saga» only mention
Olafs name and burial place. Elsewhere, in the synoptic histories of Early Medi-
eval Norway such as the «Historia Norwegie»16 Olaf is not even mentioned, and
instead Halfdan the Black (died c. 875) is said to have followed his father Gudrod
14 Ynglinga saga, ch. 48 and 49 // Hkr. В. 1.
15 Flateyjarbok / Utg. af C.R. Unger, G. Vigfusson. Christiania, 1860. B. 1-3.
16 Historia Norwegiae // Monumenta Historica Norvegiae. Latinske Kildeskrifter / Utg. ved
G. Storm. Kristiania, 1880. S. 103; Historia Norwegie / Ed. by I. Ekrem, L. Boje Mortensen, transl.
by P. Fisher. Kobenhavn, 2003. P. 78-80.
129
Rudolf Simek
directly, as stated in «Fagrskinna»17 and «Hulda-Hrokkinskinna»18, unless Half-
dan the Black is referred to as being the father of Harald Finehair in the first place
(«Historia de Antiquitate Regum Norwagiensum» by Theodoricus Monachus19
and «Agrip af Noregs konunga sogum»20). However, «Flateyjarbok» expands on
«Ynglinga saga» in its «battr Olafs Geirstadaalfs» (filling four pages) in a most
interesting way, by inserting a longish story about a dream by Olaf which fore-
tells an epidemic, into a framework story, following Snorri closely at the begin-
ning of the narrative frame but changing his version at the end:
«Draeingr godr ok hofdinge mikill (var) Olafr Gudrodarson vaeidekonungs
broder Halfdanar suarta. modir Olafs var Olof dottir Alfarins or Alfheimum. en
pegar er Olafr var fulltida at alldre tok hann konungdom eftir fodur sinn a Gren-
lande. hann var allra manna fridazstr synum ok mestr uexste. hann hafde atsetu a
peim be er a Gaeirstodum haeitir pvi var hann kalladr Gaeirstada alfr»21.
(«Olaf, son of Gudrod the Hunterking and brother of Halfdan the Black was
a good man and a great chieftain. His mother was Olof, daughter of Alfarin of
Alfheim. As soon as Olaf came of age, he took over his father’s kingdom in
Grenland. He was an extremely handsome man and large of build. He had his seat
at the place which is called Geirstadir and that’s why he was called Geirstada-
Alfr»).
Then follows the long dream of Olaf, followed by another dream by a certain
Hrani, dated to the days of Olaf Tryggvason). At the height of the epidemic which
Olaf Geirstadaalfr had forecast in his dream, first his men and then he himself are
interred in a grave-mound:
«...for J>at ok suo at hirdin do sidazst ok var haugfaerd. sidazst Olafr ko-
nungr ok uar hann fliotliga j lagidr hea sinum monnum med myklu fe ok eftir pat
haugrinn aftr byrgdr. pa tok ok at letta manndaudnum. sidan gerde uaran mikit
ok hallaere. var pa pat rad tekit at peir blotudu Olaf konung til ars ser ok kolludu
hann Geirstada alf»22.
17 Fagrskinna / Udg. af P.A. Munch, C.R. Unger. Christiania, 1847.
18 Hulda-Hrokinskinna // Fommanna sogur eptir gomlum handritum. Copenhagen 1825.
B. 1: «Haraldr konungr var son Halfdanar svarta Upplendinga konungs; faj)ir Halfdanar svarta var
Gudrodr veidikonungr, son Halfanar konungs, er kalladr var hinn mildi ok hinn matarilli» («King
Harald was the son of Halfdan the Black, king of Uppland; the father of Halfdan the Black was
Gudrod the Hunterking, son of king Halfdan, who was called the mild but [also] the stingy»).
19 Theodorici Monachi. Historia de Antiquitate Regum Norwagiensum // Monumenta His-
torica Norvegiae. S. 6.
20 Agrip af Ndregskonungasqgum I Ed. and transl. by M.J. Driscoll. London, 1995. P. 1.
21 Flateyjarbok. В. 1. S. 6.
22 Ibid. S. 9.
130
Alfablot: Was there a sacrifice to the alfar?
(«And it happened that all his following finally died and was buried in a
grave-mound, and last Olaf died and he was swiftly buried with his men with a
large treasure and then the mound was closed again. Then the epidemic began
to ease, and afterwards followed a great warning and poor harvests, and it was
decided that they would sacrifice to Olaf for their harvest and they called him
Geirstada-Alfr»).
Obviously, the compiler of «Flateyjarbok» deduced from Snorri’s mentioning
of Olaf’s nickname Geirstada-Alfr that the reason for this name must have been
some sort of veneration - of a kind very similar to that presented in «Kormaks
saga», namely that Olaf, as a dead person in a grave-mound, now belongs to the
alfar and can be held responsible for the well-being of the living who sacrifice to
them in order to secure their continuous help.
Snorri, however, on whose account this interpretation is based, insinuates
nothing of that sort. He in fact only states that Olaf’s father Gudrod married
into a royal family from Alfheim - the area between Gautaelf and Raumelf - the
members of which all bore Alf/Alf-names: Gudrods father-in-law Alfarinn, Alf-
hild, Alfgeir. Olaf, being the first of this line (on his mother’s side) to rule Vest-
fold and reside in Geirstadir (possibly to be identified with Gokstad23), was thus
called Geirstada-Alfr after his death: «The king from the Alf family residing in
Geirstadir».
Seeing that the whole chapter about Olaf - as well as any reference to that
particular Alf-family from Alfheimr - is missing from all the other histories («His-
toria Norvegiae», Theodoricus, «Agrip», «Fagrskinna», «Morkinskinna», «Hulda-
Hrokkinskinna»), as they all begin with Halfdan the Black (and only occasionally
mention Gudrod as his father), it is clear that the fourteenth century author of
«Flateyjarbok» can only have used Snorri’s account, but expands it by a legitimate
high-medieval hermeneutic approach according to the current thinking on alfar.
A king in a grave-mound with a nickname containing alfr has otherworldly func-
tions and may thus have been sacrificed to in heathen times. This sacrifice to the
alfar, however, or a sacrifice to king Olafr Geirstadaalfr has no basis in his par-
ticular source and must therefore be rejected as being of any historical value.
An interesting question, albeit of minor importance here for the case of alfa-
bldt, would of course be where Snorri himself got his information from, and the
answer is, of course, the stanza by bjodolfr or Hvini:
23 Bjami Adalbjamarson // Hkr. В. 1. Bls. 82f.
131
Rudolf Simek
«Ок nidkvisl i Noregi
{jrottar bros of jjroazk hafdi;
Red Aleifr upsa fordum
vidri grund ok Vestmari,
[godum glikr, ok Grenlands fylki,]
unz fotverkr vid Foldar J?rom
virda vin of vida skyldi,
Nu liggr gunndjarfr a Geirstodum
herkonungr haugi ausinn»24.
(«And the branch of Odin’s family
grew strong in Norway;
Olaf formerly ruled over
wide ground and Vestfold
[and the Grenland district, god-like]
Until foot disease killed, on Fold’s beach
The friend of people
Now lies covered in Geirstadir
the army-king in the mound»).
This is a very general allusion to Olaf (or in some Mss: Aleifr), and more-
over one that mentions both the reason for his death as well as the place of his
grave-mound, but neither mentions the Alf-family connection nor the nickname
Geirstadaalfr. Therefore it seems likely that Snorri, as in many other cases, made
up the genealogy of the royal house of Alheimr simply by transferring the geo-
graphical name onto a royal line; under these circumstances, it seems unlikely
that the name Geirstadaalfr existed before Snorri wrote his «Heimskringla» in
the 1220s or 1230s.
§ 4.	The alfabldt-stznza in Sighvatr hordarson’s «Austrfararvisur»
The most interesting, oldest and also only explicit reference to an alfablot
is to be found in a skaldic poem written between 1017 and 1020, namely Sigh-
vatr bordarson’s «Austrfararvisur», a poem composed about a diplomatic mission
young Sighvatr (bom c. 997) undertook to Sweden on behalf of his King Olaf
Haraldsson, later St. Olaf.
In this poem, Sighvatr describes the hard time he had of this wintry journey
crossing into the Swedish borderlands, complaining of bad weather, poor food,
rare accommodation and, not least of all, the heathen attitude of the backwoods
Swedes. His complaints include lack of sleep (st. 1), shoddy ferry-boats (st. 2),
blisters on his feet (st. 3), the lack of accommodation offered by heathen Swedes
because of pagan holidays and their general unfriendliness (st. 4—8), too much
wind when sailing (st. 9) and having to ride instead of sailing because of the
late season (st. 10); of his horse going hungry (st. 11), of having to walk on foot
(st. 13) as well as bad roads leading north (st. 13-15). We do get his gist that he
was remarkably unhappy at having to undertake this journey so late in the year,
loathed the Swedes and the poor Swedish hospitality en route, and hoped for a
suitable reward for his troubles from his master, the king. Flogging the Swedes
24 Ynglingatal, st. 26 (formerly st. 35f.) // Hkr. В. 1.
132
Alfabldt: Was there a sacrifice to the alfar?
and stressing the fact that they still seem to be red heathens all the way, may have
seemed to him a suitable way of achieving this aim. In his stanzas, the Swedes
twice refer to themselves as heidnar (st. 4 and 5), a word not very likely in the
mouth of a pagan. They also suggest that they have a holy day (st. 4), sacred to
Odin (st. 5) and to be unable to allow strangers in because they «eiga alfa blot inni
i bii sinum» «they have a alfabldt inside their house»:
«“Gakkattu inn, kvad ekkja,
armi drengr, en lengra.
Hraedumk ek vid Odins,
erum heidnir ver, reidi”.
Rygr kvazk inni eiga
Сфекк, sus mer hnekkdi,
alfabldt, sem ulfi,
otvin, i bii sinum».
(«“Don’t come further in,
wretched guy”, said the woman,
“I fear Odin’s wrath -
we are heathens”.
The unfriendly woman turned me away
like a wolf and said
they were having an alfabldt
inside their house»)25.
In these two stanzas and st. 8, where a farmer is called dkristni, the stress is
on the Swedes’ heathenness, but in the following ones he concentrates on their
rudeness (st. 5, 6, 7, 8) as well as on their xenophobia («reka gesti tit»: st. 6).
Sighvat’s tendency therefore is to show the Swedes as uncouth and backward as
possible, and one means to this end is to depict them as heathen, not forgetting
that Sighvatr himself was a Christian26 and served the most Christian of all Nor-
wegian kings. It is not my intention to question whether the borderlands between
Norway and Sweden were actually still pagan in 1017 - they most likely indeed
were - but the way in which Sighvatr describes this fact is worth considering.
The fear of Odin, the xenophobia and not least a sacrifice to the alfar are meant to
show just how backward and stupid their religious beliefs were, and the repeated
reference to their rude behaviour is intended to strengthen that impression27.
Sighvatr’s reference to an alfabldt is thus hardly a historical statement, but
rather an unfriendly and biased comment on the behaviour of heathen Swedes,
and hardly a selfless one either, considering that Sighvatr was hoping for a reward
for the journey’s tribulations. As a base reason for the assumption of a pagan sac-
rifice to the alfar, it is practically worthless.
25 Sighvatr Pordarson. Austrfararvlsur, st. 5 // Skj. 1912. B. Bl. S. 221.
26 This is at least implied in «Olafs saga helga» in «Heimskringla», ch. 58; cf.: Hkr. 1979. B. 2.
Bls. 74.
27 Despite Jan de Vries’s willingness to assign a source value to Sighvatr’s stanza, he had to
concede: «Vielleicht durfen wir annehmen, dass er absichtlich die heidnischen Sitten der Schweden
verhohnte; es konnte am Hofe des dicken Olaf einem Dichter nur zum Vbrteil gereichen, wenn er
zugleich die Schweden und das Heidentum verspottete»: de Vries J. Uber Sigvats Alfablot-Stro-
phen //APhSc. 1932. Vol. 7. S. 169-180, esp. 174.
133
Rudolf Simek
§ 6. The concept of alfablot
Even the last mentioned reference to a sacrifice to the alfar, despite being
temporally close to the pre-Christian period and even with the actual possibility
of direct contact with still surviving heathendom in Sweden, is clearly marked by
a Christian attitude towards the alfar, and it shows clear signs of demonization or
(as in the two later references) a possible belief that the alfar were in some way
connected with the dead. Both concepts were interrelated and although both - and
especially the latter one - may have roots in pagan Germanic beliefs, in Medieval
Christian popular religion they merged into one. A sacrifice to demons or the
spirits of the deceased was something deemed extremely un-Christian and could
thus only be ascribed to the pre-Christian period (as in the two sagas) or else to
backwoods Swedes.
134
Мифы об основании городов и святилищ
в поэме Дионисия Периэгета
Е.В. Илюшечкина
Многочисленные упоминания об основании городов и святилищ в сти-
хотворной поэме Дионисия Александрийского по прозвищу Периэгет (II в.)
тесно связаны с географическим контекстом. Литературная традиция сохра-
нила сведения о мифических и исторических основателях греческих горо-
дов, которые порой одновременно были и эпонимами этих городов. В ко-
лонизационной практике греков культы мифических основателей и покро-
вителей полисов - богов и героев, наряду с реальными ойкистами, играли
особую роль и всегда были важной частью местного предания1. В отличие
от ктисисов, т. е. литературно обработанных сведений о возникновении го-
родов в предшествующие столетия, Дионисий использует мотивы представ-
лений о мифологическом прошлом в качестве повода для выражения своего
интереса к конкретным географическим локусам и антикварным деталям1 2.
1 Подробно о мифах, связанных с основанием греческих городов, см.: Gierth L.
Griechische Griindungsgeschichten als Zeugnisse historischen Denkens vor dem Einsetzen
der Geschichtsschreibung. (Diss.) Freiburg i. Br., 1971; Prinz Fr. Griindungsmythen und
Sagenchronologie. Munchen, 1979; Scheer T.S. Mythische Vorvater. Zur Bedeutung griechischer
Heroenmythen im Selbstverstandnis kleinasiatischer Stadte. Munchen, 1993; Иванчик А.И. На-
кануне колонизации. Северное Причерноморье и степные кочевники VIII—VII вв. до
н. э. в античной литературной традиции: фольклор, литература и история. М.; Берлин,
2005. С. 143-161 (Pontus Septentrionalis, III).
2 К примеру, Дионисий Халкидский с о-ва Евбея (предположительно II в. до н. э.) был
автором сочинения об основании городов в пяти книгах (Кт'юсь?) (FGrH 840 Jacoby). Кро-
ме того, существовали ктисисы об основании храмов и святилищ, например, Кт1ос1? lepcov
(«Основания святилищ») перипатетика Гераклида Понтийского (Clem. Alex. Protr. II, р.
11 Sylb.). См. также: Ktlocls* // Suppiementum Hellenisticum I Ed. H. Lloyd-Jones, P. Parsons.
Berlin; N.Y., 1983. P. 291A (Texte und Kommentare, Bd. 11). По мнению Б. Шмида, произведе-
ния об основании городов и святилищ возникли уже в архаическую эпоху (Schmid В. Studien
zu griechischen Ktisissagen. (Diss.) Fribourg [Suisse], 1947), однако К.Л. Догерти-Глен, напро-
тив, полагает, что ктисисы появляются лишь в эллинистическую эпоху (Dougherty-Glen C.L.
Apollo, Ktisis and Pindar: Literary Representations of Archaic City Foundations. Diss. Princeton,
1988; cp.: Dougherty C. Archaic Greek Foundation Poetry: Questions of Genre and Occasion 11JHS.
114. 1994. P. 35-46). Подробнее о видовом и функциональном различии ктисисов и периэгез
см.: Торшилов Д.О. Античная мифография. Мифы и единство действия. СПб., 1999. С. 73-77.
135
Е.В. Илюшечкина
Опираясь при этом на более раннюю нарративную традицию, он прибега-
ет, подобно александрийским поэтам, к приемам литературной игры ради
мифологического оформления исторически достоверных свидетельств.
Предполагается, что читатель Дионисия достаточно образован, обладает
живым воображением и с легкостью способен уловить любой намек в сти-
хотворной периэгезе. Дионисий отнюдь не ограничивается аллюзиями на
гомеровский эпос и «Аргонавтику» Аполлония Родосского, когда проеци-
рует мифологическое прошлое на географический контекст. Поэт расстав-
ляет новые акценты, делает неожиданные замечания, преобразует мотивы
представлений о прошлом и в соответствии с требованиями времени о за-
нимательности подчиняет мифологический материал географическим це-
лям. Не ставя перед собой задачу систематически исследовать проблему в
целом, рассмотрим лишь некоторые аспекты трактовки мифологического
прошлого в поэме Дионисия, связанные с темой основания городов и свя-
тилищ.
Так, Дионисий пишет в ст. 376-377: Тара? 8’ аХо? eyyvOi кеТтац / тр
тгот’ ’АцикХа'иоу етгоХ'юсгато карте ро? "Аре? «у моря лежит [город] Тарант,
который некогда укрепил (= основал) могучий Арес Амиклейский». Сло-
во’ АцикХа'кцу является архаизированным вариантом эпитета «лаконский»
(спартанский) и неоднократно употребляется Дионисием в поэме3. Таким
образом, упоминая Ареса Амиклейского, Дионисий имеет в виду обстоя-
тельства основания греческой колонии Тарант спартанцами на побережье
Апеннинского п-ва4. Вполне возможно, что источником пассажа Дионисия
послужили свидетельства Эфора (FGrH 70 F 216 = Strabo VI 3, 3 С 279-
280) или перипла Пс.-Скимна, который, в свою очередь, использовал про-
изведение Эфора5.
Следующий пример выбивается из обычной схемы: речь в нем идет
3 Амикл, сын царя Лакедемона и Спарты, дочери Еврота, основал город Амиклы (Paus.
Ill 19, 4; Steph. Byz. s.v.). Подробнее см.: Roscher W.H. Ausfuhrliches Lexikon der griechischen
und romischen Mythologie. Leipzig, 1884-1886. Bd. I. T.l. Sp. 325-326.
4 Cp.: Ps.-Scymn. 330-332 Marcotte: Тара?... Аакебащорьоор аттоеко?, cuSa'ipxov tt6Xi?
«Тарант... колония лакедемонян, благополучный полис»). Исходя из материалов архео-
логических находок, основание Таранта обычно относят ко времени Первой Мессенской
войны и датируют 706 г. до н. э. {Malkin I. Myth and Territory in the Spartan Mediterranean.
Cambridge, 1994. P. 115-142; Sonnabend H. Die Grenzen der Welt. Geographische Vorstellungen
der Antike. Darmstadt, 2007. S. 108).
5 В конце пролога Пс.-Скимн (115 Marcotte) в перечне своих источников называет
Эфора из Ким (примерно 400-330 гг. до н. э.). Кроме того, Пс.-Скимн (333-336 Marcotte),
Антиох Сиракузский (FGrH 555 F 13 = Strabo VI 3, 2 С 278) и Диодор Сицилийский (XV 66, 3)
передают, что рожденные вне брака сыновья лакедемонян (так называемые «парфении»),
объединившись с илотами, составили заговор против отцов, однако после разоблачения вы-
нуждены были выселиться, чтобы основать колонию Тарант.
136
Мифы об основании городов и святилищ в поэме Дионисия Периэгета
не об основании, но о разрушении Сибариса по воле Зевса (ст. 372-374):
ест 8ё Tot какеТбц Aid? цёуа /шсгацерою, / SeiXairj 2и|3ар19, раёта?
сгтерах°рсга пеоорта?, / цт|Рацёроь? штёр alaap ёп’ ’АХфеюи yepdeaaip
«Расположен здесь также несчастный Сибарис - ставший причиной вели-
кого гнева Зевса - [Сибарис,] оплакивающий погибших жителей, неправед-
но негодовавших из-за побед [sc. кротонцев] на [играх у реки] Алфея». Ди-
онисий не называет своих источников, когда вскользь упоминает об играх
в Олимпии и противоборстве жителей двух городов, однако указывает на
причинно-следственную связь между непомерным высокомерием сибари-
тов и постигшей их кары Зевса6. Как видим, несмотря на то, что в основе
сообщения Дионисия лежит историческое зерно, возмездие по отношению
к жителям Сибариса, согласно логике поэта, ниспослано Зевсом.
О городе Карфагене Дионисий сообщает в ст. 195-197: tols* 8’ ётп
KapxrjSwp ттоХит|ратор ацттёхеь орцор, / KapxrjScov, AifBucov цёр, атар
протерор Фо1Р1КЫР, / Kapxr|Sa)P, tjp ць0о? viral (3di цетрт|0т|ра1 «За ними (sc.
племенами кочевников) Кархедон обнимает прелестную гавань, Кархедон
- теперь принадлежащий ливийцам, а прежде - финикийцам, [тот самый]
Кархедон, об [основании которого] существует предание, что его отмеряли
с помощью бычьей шкуры». Согласно историку Тимею из сицилийского
Тавромения (между 350-250 гг. до н. э.), миф об основании Карфагена свя-
зан с именем финикиянки Элиссы (или, по Вергилию, пунийки Дидоны:
Verg. Aen. I 340-366), дочери царя Тира, которая сбежала в Ливию и там
получила столько земли, сколько смогла покрыть одна бычья шкура (FGrH
566 F 82 (23) = Anon. De mul. 6 p. 215 West). Финикийское слово Bosra («укре-
пленное место») служило для обозначения карфагенского акрополя и было со-
звучно греческому Bupaa («шкура»), что, скорее всего, послужило причиной
для возникновения мифологической версии об основании Карфагена, которой,
как, впрочем, и многие другие поэты, воспользовался Дионисий7.
6 О разрушении Сибариса кротонцами в 511/510 г. до н. э. сообщают Диодор Сици-
лийский (XI 90, 3) и Страбон (VI 1, 13 С 263). Длинный исторический экскурс о Сиба-
рисе, который был основан в 709 г. до н. э. в южной Италии, включает в себя поэма Пс.-
Скимна (337-360). Пс.-Скимн (340:	’ Axcllwv сшфаут)? airoiKia) называет Сибарис
колонией ахейцев; Аристотель добавляет еще трезенцев (Arist. Pol. V 2, 10, 1303а 28-31).
В 511/510 г. до н. э. сибариты выступили против соседнего Кротона и потерпели поражение;
кротонцы были известны тем, что постоянно одерживали победу на Олимпийских играх
около святилища Зевса в Олимпии у реки Алфей (Ps.-Scymn. 350-360; Heraclid. Pont. F 29
Wehrli; Strabo VI 1, 12-13 C 262-263). Подробнее см.: Morgan C. Athletes and Oracles. The
Transformation of Olympia and Delphi in the Eighth Century В. C. Cambridge, 1990. P. 172-178;
Giangiulio M. Richerche su Crotone arcaica. Pisa, 1989, passim.
7 Cp.: Verg. Aen. I 367-368: mercatique solum, facti de nomine Byrsam, taurino quantum
posset circumdare tergo, «Здесь купили клочок земли, сколько можно одною / Шкурой быка
охватить (потому и название Бирса)» (пер. С.А. Ошерова). Основание исторического Кар-
фагена датируется 814/813 гг. до н. э., а его эпоним Кархедон пунийского происхождения.
137
Е.В. Илюшечкина
Некоторые мифологические экскурсы Дионисия содержат перечень
культовых мест, в который можно включить известные с древних времен
храмы (о 861109, 6 vao9, ебафод*), святилища (|i6Xa0pov, eScOXov), могиль-
ные курганы героев и основателей. В соответствии с жанрообразующими
требованиями периэгезы эти культовые места обычно служили ориентира-
ми или маркирующими пунктами на местности и структурировали геогра-
фическое пространство «пути»8. В перечень культовых достопримечатель-
ностей следует добавить географические объекты (священные рощи, доли-
ны и т. п.), которые благодаря присущим им необычным свойствам могут
считаться чудесными. Обращает внимание, что в пассажах Дионисия глав-
ное - не описание святилища или могильного кургана de visu, а ученый
рассказ о происхождении сакрального памятника в мифологическом или
историческом прошлом. Так, в одном из отрывков говорится об основании
знаменитого храма Артемиды в Эфесе (ст. 827-829): ттараХ[т|Р ’'Ефсаор,
|1буаХт|Р ttoXiv ’IoxeaipT|9, / £v0a 0ст| ттотс vpov ’ AiiaCoviScs* tctukovto /
Tip6|ivq) си тгтбХбТ|9, Ticpicoaiov dvSpdai 0av|ia «приморский Эфес, великий
город Стрелометательницы (sc. Артемиды), здесь Амазониды некогда воз-
двигли богине храм в основании вяза - на диво людям». Принято считать,
что задолго до постройки знаменитого храма в Эфесе в первой половине
VI в. до н. э. в этом месте уже с VIII в. до н. э. было святилище, которое,
как и сам Эфес, основали амазонки, направлявшиеся походом против Те-
зея (Pind. F 174 = Paus. VII 2, 4)9. Дионисий обыгрывает стихи Каллимаха
(Call. h. Dian. 237-239), когда заменяет каллимаховское выражение фцуй
што ттрб(1Рср (ст. 249, «под сенью дуба») на тгрср-vcp evi tttcXctis* (ст. 829, «в
8 Ср.: Gehrke H.-J. Die Geburt der Erdkunde aus dem Geiste der Geometric. Uberlegungen
der Entstehung und zur Friihgeschichte der wissenschaftlichen Geographic bei den Griechen //
Gattungen wissenschaftlicher Literatur in der Antike / Hrsg. von W. Kullmann u. a. Tubingen,
1998. S. 177-178; Джаксон Т.Н., Подосинов А.В. Норвегия глазами древних скандинавов: к
вопросу о специфике древнескандинавской ориентации по странам света // Другие средние
века. М., 1999. С. 113-132.
9 Herod. I 92, II 148; Strabo XII 3, 21 С 550; XIV 1, 20-23 С 639-641; Plin. NH XXXVI
95-97; Hyg. fab. 225. Традиционный перечень семи чудес света включает - наряду с алек-
сандрийским маяком (ср.: Dion. Per. 258-259: «высокие башни Эйдофеи Палленской»), ва-
вилонскими стенами Семирамиды (ср.: Dion. Per. 1005-1006: «священный город Вавилон,
который Семирамида окружила неприступными стенами») также храм Артемиды в Эфесе
(ср.: Dion. Per. 827-829). Другие списки «семи чудес света» см.: Mart. Spect. 1; Hyg. fab. 223;
Ampelius VIII; Vibius Sequester, GLM, p. 159 Riese. См. также: Brodersen K. Reisefuhrer zu
den Sieben Weltwundem: Philon von Byzanz und andere antike Texte. Frankfurt/M.; Leipzig,
1992.
Обращает на себя внимание употребление в ст. 827 гомеровского эпитета Артеми-
ды - «Стрелометательница» (’ loxeaipa) (Hom. II. V 53, IX 538 et al., Od. XI 198 et al.; Pind.
Pyth. II 9). Подробнее о гомеровских эпитетах и их функциях см.: Vivante Р. The Epithets in
Homer. A Study in Poetic Values. New Haven; London: Yale Univ. Press, 1982.
138
Мифы об основании городов и святилищ в поэме Дионисия Периэгета
основании вяза»)10 11 12. Кроме того, стихи Дионисия содержат искусную аллю-
зию на древнее название Эфеса, которое, как намекает поэт, произошло от
слова тттбХбГ| («вяз»), а именно - ПтеХёа11. Следует подчеркнуть также, что
Дионисий использовал в качестве образца выражение барДо^ nepiojoiov
ivSpaoi Xevooei из «Аргонавтики» (ApolL Rhod. I 1307) для собственных
стихов Tiepiojoiov avSpdoi 0аица «на диво великое людям» (ст. 829).
В ст. 357-359 Дионисий упоминает о святилище Парфенопы в Ита-
лии: тц 8’ етт1 Кацттаршр Xinapov ttcSov, t]xl ЦсХаброр / ayрт)? Пар0ер6ттг|$‘,
отахпшр PePpiOos* араХХаь?, / ПарОербттт]^, fjv портов cols* штб8ё£ато
koXitois4 «[За Римом] находится плодородная долина жителей Кампании,
где есть святилище непорочной Парфенопы, устланное снопами, - Парфе-
нопы, которую море приняло в свое лоно».
По одной из версий мифа, Парфенопа - одна из сирен, которая погибла
вместе с сестрами после того, как мимо их острова благополучно проплыл
Одиссей (Hom. Od. XII 167 слл.). Собственно |ieXa0pov (ст. 357, ср. также
ст. 255 в значении «святилище») означает «стропила, кровля» и в контексте
поэмы употребляется в качестве pars pro toton. Не исключено, что повто-
рение имени Парфенопы (аург^ ПарОероттг!?... Пар0ер6ттт|$‘, ст. 358-359)
стилистически обыгрывает гомеровскую анафору в рассказе об Одиссее
и сиренах (Hom. Od. XII 189-191: i8|T6v... i8|iev)13. На месте захоронения
Парфенопы, выброшенной волной на побережье, было сооружено святи-
10 В данном случае Дионисий близко к тексту передает содержание стихов Каллима-
ха (237-239), которые рассказывают об основании амазонками культа Артемиды в Эфе-
се в виде священного дуба; дело доходит до заимствования отдельных слов, например,
Ap-a^oviScs* (Call. h. Dian. 237 = Dion. Per. 828). См. также: Call. h. Dian. 248-249: об основа-
нии «храма» в Эфесе.
11 Поэтическая этимология, в основе которой лежит принцип повтора компонен-
тов, неоднократно используется Дионисием в качестве поэтического средства. Ср.:
Hunter R. Aspects of Technique and Style in the Periegesis of Dionysius H De ОёапГ5 a
Dionysos. Melanges de mythologie et de роёз!е greques offerts a Francis Vian I Ed. D. Accorinti,
P. Chuvin. Alessandria, 2003. P. 348; Dionigi d’Alessandria, il Periegeta. Guida delle terre abitate
IA cura di A.A. Raschieri. Alessandria, 2004. P. 115.
12 Используется в поэтическом языке, начиная с Гомера (П. II 414, о дворце Одиссея:
Od. XVIII 150, XIX 544, XXII 239); ср.: Pind. Pyth. 5, 40; Aesch. F 160 Radt; Aristoph. Av.
1247, Thes. 41, 874; Lycoph. Alex. 770; Call. h. 2, 2 (о храме Аполлона в Дельфах).
13 Гомеровский эпитет сгуй)? относится по преимуществу к богам: к Артемиде (Нот.
Od. V 123, XVIII 202 et al.), Деметре (Hom. hymn. Cer. 203, 439), Персефоне (Hom. Od. XI
386; Hom. hymn. Cer. 337), Аполлону (Pind. Pyth. IX 64). Опираясь на рукописи Дионисия
Периэгета и латинский перевод Присциана («domus Parthenopes castissima»), Р. Николаи
вместо cryvfis* предпочитает чтение cryvov (Nicolai R. Rez.: I.O. Tsavari. Histoire du texte de la
description de la terre de Denys le Pёriёgёte. loannina, 1990 П Rivista di Filologia e di Istruzione
Classica. 120. 1992. P. 483); однако предложению P. Николаи противоречит текст коммен-
тария Евстафия Солунского (XII в.), в котором находим выражение cryvqv тт]Р ПарОЕРотгт|и
(Eust. ad Dion. Per. 358).
139
Е.В. Илюшечкина
лище и учрежден ее культ (Tim. FGrH 566 F 98 = Schol. ad Lycophr. Alex.
732)14. Евстафий Солунский передает другую версию мифа, согласно ко-
торой сирена Парфенона влюбилась во фригийского юношу Метеоха; до-
садуя на саму себя, она остригла волосы и бежала в Кампанию, для чего
Афродита придала ей обличье птицы (Eust. ad Dion. Per. 358)15.
В одном из пассажей Дионисий упоминает около Кротона знаменитое
святилище Геры Лакинийской на мысе Лакиний (ныне Capo delle Colonne)
(ст. 368-371): ёууибе 8ё офеыр / ipepTov тттоМеброг Евсгтефагою Кротыго?,
/ vaiopevov хаР^РТ0? ^тт ’Aiodpov TTpoxorjoiv, / ev6a ка! alirvv iSoio
AaKividSos1 86pov "Ирц? «рядом с ними (sc. метапонтийцами) - [для всех]
желанный город, обнесенный крепкими стенами Кротон, расположенный в
устье прекрасного Эсара, где ты узришь стремящийся ввысь храм Геры Ла-
кинийской». По одной версии мифа, храм, а затем город возникли на месте
захоронения убитого Гераклом местного царя Лакиния (Diod. IV 24, 7; Serv.
Aen. Ill 552)16. По другой версии возникновение святилища (как и Крото-
на) связано с коринфской Керкирой (Schol. Theocr. IV 32 f.; vgl. Lycophr.
856)17. Помимо этого у Сервия сохранился пересказ мифа, в соответствии
с которым святилище было даровано богине Гере Фетидой (Serv. Aen. Ill
552); схожее предание передает Ликофрон, согласно которому Фетида по-
святила Гере участок земли, или священную рощу (брхато?) (Lycophr. 857;
Tzetz. Schol. in Lycophr. 857), где был сооружен храм в дорическом стиле18.
По-видимому, Дионисий следует версии Тимея-Диодора (ср. Conon. fab. 3
с другими персонажами) об основании святилища, которое упоминается
14 Ср. комментарии Ф. Якоби к отрывку Тимея из Тавромения (FGrH Bd. Illb 580 f.);
см. также: Arist. mir. 103; Lycoph. Alex. 717-718; Strabo 12, 13, 18 C 23, C 26; V 4, 7 246;
Eust. ad Hom. Od. XII 167). Позже возле святилища был основан город, названный в честь
Парфенопы, впоследствии переименованный в Неаполь (Strabo V 4, 7 С 246; Ovid. Met. XIV
101; Plin. NH III 62; Sil. Ital. XII 33; Solin. II 9; Steph. Byz. s.v. NectnoXis*). Подробнее см.:
Pais E. The Temple of the Sirens in the Sorrentine Peninsula 11 AJA. 9. 1905. P. 1-8. Возможно,
выражение Дионисия pcXaOpov ayvfis* Пар0ер6ттт|9 «святилище непорочной Парфенопы»
метафорично и указывает на город Парфенопею.
15 Схожая версия в Schol. Dion. Per. 358, где Парфенопа выведена самиянкой, ср. содер-
жание папирусных отрывков повести о Метиохе и Парфенопе (Р. BeroL 21179, Р. Berol. 7927,
Р. Berol. 9588), датируемых II в. н. э.: Ancient Greek Novels. The Fragments. Introduction, Text,
Translation, and Commentary / Ed. by S.A. Stephens, J.J. Winkler. Princeton, 1995. P. 72-100.
16 Roscher W.H. Ausfuhrliches Lexikon. Bd. I. T. 1. Sp. 2086-2087; Dionigi d’Alessandria,
il Periegeta. P. 79.
17 Giangiulio M. Richerche. P. 121-130.
18 Cp.: Ps.-Scyl. 13; Strabo VI 1, 11 C 261; Liv. XXIV 3, 4-5; Steph. Byz. s.v. AaKivtov;
Eust. ad Dion. Per. 371. См. также: Giannelli G. Culti e miti della Magna Grecia. Firenze, 1963.
P. 143-147 (обзор версий мифа о Гере Лакинийской и Кротоне); Edlund LE.M. The Sacred
Geography of Southern Italy in Lycophron’s Alexandra 11 Opuscula Romana. T. XVI. F. 2. 1987.
P. 48; Giangiulio M. Richerche. Passim.
140
Мифы об основании городов и святилищ в поэме Дионисия Периэгета
у поэта лишь в качестве маркирующего пункта по соседству с Кротоном
(точнее - в 25 км от Кротона). Следует отметить, что в ст. 369 (ештефарою
Кротсоро?) Дионисий использует гомеровский эпитет с формантом си- в
значении «обнесенный крепкой стеной»19.
Отдельную группу составляют пассажи Дионисия о культовых мо-
гилах в окружающем географическом пространстве. В одном из пасса-
жей Дионисия упомянут греческий миф, согласно которому Ахилл после
смерти пребывает с другими героями на острове Левка в Черном море (ст.
541-546): eoTi 8ё tl? кой окаьор Ьтгер тгброр Ev^clvolo / сшта BopwQcvcos
|ieya\(jovv|ios civ dXi vfjaos / чрсосор ' Acvkt|v |iiv ёттсоуи|11Г|У KaXcowiv, /
otiveKa oi татгер cotl кплбтгета Хеика тётиктаг I kclQl S’ ’AxLXXfjos те Kai
ripcocov фате? aXXcov / фиха? eiXiaoeaQai ёртщаьа? dvd [3r|aaas «По левой
стороне Евксинского Понта лежит в море против Борисфена прославлен-
ный остров героев; его называют именем Левка, потому что пернатые, ко-
торые здесь обитают, белые. По преданию, здесь блуждают по пустынным
долинам души Ахилла и других героев». Нахождение Ахилла на остро-
ве вместе с избранными героями вполне позволяет отождествить Левку
с мифологическим островом блаженных (Hesiod. Op. 170-174)20. Однако
Дионисий четко локализует остров Левка в Черном море напротив устья
Борисфена, тем самым связывая бытовавшее предание об Ахилле с кон-
кретным топонимом. Несмотря на сохранившиеся сведения античной нар-
ративной традиции о расположении острова Левка (о-ва Ахилла) в устье
Истра, свидетельства Пс.-Скилака (29-30) и Страбона (VII 3, 17 С 306; ср.
VII 3, 19 С 307) определенно указывают, как, впрочем, и пассаж Дионисия,
на локализацию черноморского острова в устье Борисфена; более того,
ряд археологических и эпиграфических данных, выявленных в последнее
время, позволяют идентифицировать остров Левка с нынешним о-вом Бе-
резань, на котором был учрежден культ Ахилла Понтарха21. Некоторые за-
труднения вызывает толкование редкого слова ки/соттета (ст. 544), аналоги
которому встречаются только в александрийской поэзии (Nic. Ther. 27, 195;
Call. h. I 25; ср. Etym. Magn. s.v. KivcoTreSa (=513, 57). Возможно, kivcottctov
19 Ср. наблюдения филолога и эрудита XVII в. Клавдия Салмазия (Plinianae
Exercitationes in Solinum. Parisiis, 1629. P. 46), который отметил, что значение эпитета
еиотефарою у Дионисия соответствует словоупотреблению Пиндара (Pind. 01. VIII 32) и
Анакреонта (Апасг. F 46 Page). См. также: Илюшечкина Е.В. Замечания Салмазия по поводу
стихов Дионисия Периэгета // Индоевропейское языкознание и классическая филология -
X. Мат-лы чтений, посвященных памяти проф. И.М. Тройского / Отв. ред. Н.Н. Казанский.
СПб., 2006. С. 98-101.
20 Ср.: Иванчик А.И. Накануне колонизации. С. 71.
21 Подробнее см.: Подосинов А.В. К вопросу о локализации острова Ахилла // Боспор-
ский феномен: Сакральный смысл региона, памятников, находок. Мат-лы международной
науч. конф. СПб., 2007. Ч. 2. С. 5-12.
141
Е.В. Илюшечкина
является производным от кгсоф, значение которого в разных контекстах
эллинистических авторов тоже не вполне ясно (Nic. Ther. 499, 520, 751;
Lycophr. 675; ср. LSJ s.v. кгсоф). Относительно Дионисия, видимо, можно
допустить, что его словоупотребление ксгсоттета связано, с одной стороны,
с этимологией названия острова (Левка, т. е. «Белый»), а с другой - с широ-
ко распространенной в древности мифологической версией о белых мор-
ских чайках, охранявших храм Ахилла на о-ве с аналогичным названием
Левка в Черном море, но локализуемом против устья Истра (Pind. Nem. IV
49; Eur. Andr. 1260 f., Iph. Taur. 438; Ps.-Scyl. 68; Ps.-Scymn. F 7b Marcotte;
Strabo II 125, VII 3, 16 C 306; Paus. Ill 19; Arr. PPE 21-23; Ptol. Geogr. Ill
10)22. Следует отметить также, что словосочетание 6ttcovv|kt|v KaXeowiv в
конце стиха (ст. 543) заимствовано Дионисием из гимна Артемиде Калли-
маха (Call. h. Ill 205: KaXeowiv cttcovv|iit|v атто гицфт|9) и что используемое
часто Дионисием выражение civ dXi гцсго? (ст. 542; ср. 554; 461) повторяет
словоупотребление Аполлония Родосского в той же метрической позиции
(Apoll. Rhod. IV 983; ср. IV 564; Call. h. IV 196).
Обратимся к другому отрывку Дионисия, который содержит следую-
щие стихи (ст. 390-393): kcivov 8’ aft тгер1 x^pov 18019 Trepiriyea тиц|3ор, /
tv|i|3ov, ov 'Ap|ioviT|9 Kd8|ioi6 те фт|Ц19 evtcrnei / kcWi yap 6’19 оф'пор
OKoXifiv yevo9 T)XXdx0T|aav> / бттттбт’ атт’ ’1ацт|рои Xrnapov цета yfjpa9
iKOVTO «Кроме того, в этом краю (sc. в Иллирии) ты увидишь круглый
могильный курган, тот курган, который - как передает молва - [принад-
лежит] Гармонии и Кадму: ибо здесь на их долю выпало превратиться в
извивающихся змей, когда в блаженной старости они прибыли от Йемена».
Из мифопоэтической традиции хорошо известно, что Кадм с супругой Гар-
монией, дочерью Ареса и Афродиты, покинули основанные им беотийские
Фивы (Diod. V 48-49; Apoll. Rhod. Ill 1178-1187; Schol. Apoll. Rhod. 1916)
и впоследствии передали своим потомкам власть над иллирийским племе-
нем гиллеев (Dion. Per. 386 'YXX619) или энхелеев (Strabo VII 7, 8 С 326;
Apollod. Ill 5, 4)23. По воле Зевса Кадм и Гармония после смерти обрати-
лись в змей (Ps.-Scyl. 24; Apoll. Rhod. IV 516-518; Hyg. fab. 6)24.
22 В свою очередь, в XII в. Евстафий Солунский, комментируя стихотворную пе-
риэгезу Дионисия, толковал слово кьрыттбта как обозначение одного из видов морских
птиц: ц Kivlens’ ev тф ттётеоОш (Eust. ad Dion. Per. 541); ср. замечание парадоксографа
III в. до н. э. Антигона из Кариста с о-ва Евбея: «рассказывают, что на острове Левка ни
одна птица в полете не может подняться выше храма Ахилла»' IcrTopeiTai ка1 ттерГ тт)р
Леикцр vfjaov |ir|06v uTrepai/peiv 8uvaa0ai twv dpvecov тт) тттт|сгб1 top top ’АхьХХёсо? vaov:
Antig. Car. F 122 Giannini (cp.: Plin. NH X 29, Solin. 19).
23 Подробнее о легендарных и исторических иллирийских гиллеях на адриатическом
побережье см.: Гиндин Л.А., Цымбурский В.Л. Гомер и история Восточного Средиземномо-
рья. М., 1996. С. 173-174.
24 Roscher W.H. Ausfuhrliches Lexikon. Bd. I. T. 2. Sp. 1830-1833.
142
Мифы об основании городов и святилищ в поэме Дионисия Периэгета
Как уже отмечалось, связь мифа (ст. 391, фт)|Л1$*) и топографического
ориентира (здесь: могила Кадма и Гармонии), который одновременно яв-
ляется местной достопримечательностью, характерна для периэгетической
традиции25. На использованный Дионисием поэтический прием эпаналеп-
сиса (tv|1|3ov... tv|1|3ov, ст. 390-391) обратил внимание уже Евстафий Со-
лунский (XII в.) (ad Dion. Per. 391)26. Слова tv|t|3ov, ov ' ApiioviT]? Кабцоьб
те (ст. 391) повторяют схожее выражение из «Аргонавтики»:	'li/
Арцорьт]? Kd8|ioi6 те (Apoll. Rhod. IV 517), где речь идет также об адриати-
ческом побережье. Попутно упоминание реки Йемен (ст. 393: dird IаццроО)
указывает на Беотию в материковой Греции, где находились основанные
Кадмом Фивы; иными словами, название реки в контексте стихотворной
периэгезы выступает в качестве синонима для обозначения страны или го-
рода27.
Другой пассаж Дионисия посвящен такой достопримечательности, как
могила легендарного царя Эритра28 на острове Огирис, о чем говорится в
ст. 606-607: боте 8б tol лротбро) Карцшчбод* бктоббг акрц? /’'Qyvpis, 6v0a
тб тиц|3о9 ’EpvQpaiov [ЗаснХцод* «Далее, за горами Кармании, находится
[остров] Огирис, где [расположен] могильный курган царя Эритра». Царь
Эритр - эпоним Эритрейского моря29, в котором находится остров Огирис
(предположительно совр. о-ва Ормуз или Кешм в устье Персидского зали-
ва) и, видимо, в данном случае речь идет о связи двух имен в топоними-
25 Ср., однако, упоминание у Гомера о могильном кургане амазонки Мирины перед
Троей, который служит маркирующим пунктом (Hom. П. II 811-814).
26 Ср. повторения в качестве поэтического приема в ст. 379-380: «Гирия» (дважды); в
ст. 195-197: «Кархедон» (трижды); в ст. 352-354: «Тибр» (трижды); в ст. 461^463: «Эол»
(трижды); в ст. 784-797: «Реба» (трижды). Подробнее о различных формах повторений,
анафор и эпаналепсисов в стихотворной периэгезе Дионисия см.: Hunter R. Aspects of
Technique. P. 352-356.
27 Аналогичным образом в ст. 423^425 река Илисс указывает на Аттику и Афины. Под-
робнее об Афинах как географическом и литературном локусе в поэме Дионисия см.: Oudot Е.
Athenes dans la Periegese de Denys d’Alexandrie ou la mutation d’une image 11 REA. 2004. 106 (1). P.
247-262. См. также: Cusset Chr. Denys lecteur d’Apollonios de Rhodes? L’exemple de la description
des fleuves 11 REA. 2004. 106 (1). P. 203-216.
28 Cp.: Alex. Ephes. F 33 = Eust. ad Dion. Per. 606: «могильный курган царя Эритры».
29 Своим названием море обязано легендарному царю Эритре, см.: Agath. GGM I 112,
28-113, 42 Muller; Strabo XVI, 4, 20 С 779; Curt. 10, 1, 13; Mela 72; Plin. NH VI, 107; Varro
у Solin. 33,1; Steph. Byz. s.v.’EpvOpa, i) OdXaooa; Mart. Cap. VI, 677. Ср. у Страбона: «Неарх
и Орфагор сообщают, что в 2000 стадий к югу от Кармании в открытом море лежит остров
Огирис, на котором показывают могилу Эритры [...] Эритра был царем этой страны, и от
него получило свое название Эритрейское море» (XVI 3, 5 С 766, пер. Г.А. Стратановского).
Подробнее см.: Sidebotham S.E. Roman Economic Policy in the Erythra Thalassa, 30 В. C. -
A. D. 217. Leiden, 1986; Бухарин М.Д. Неизвестного автора «Перипл Эритрейского моря».
Текст, перевод, комментарий, исследования. СПб., 2007.
143
Е.В. Илюшечкина
ческом контексте30. Согласно Страбону, перс Эритр, сын Персея, отправил
колонистов на этот остров, основал поселение и назвал море своим именем
(Strabo XVI 4, 20 С 779). Иными словами, в контексте поэмы Дионисия
царь Эритр выступает, с одной стороны, в качестве мифического основа-
теля полиса, а с другой, - в качестве героя-эпонима Эритрейского моря, в
котором лежит остров Огирис. Кроме того, культовые места, как и могила
основателя, играли заметную роль в греческой традиции колонизационно-
го движения и поэтому особенно отмечаются поэтом31.
В заключение отметим, что отобранные пассажи из стихотворной пе-
риэгезы Дионисия демонстрируют, с одной стороны, преемственность
традиции, а с другой, - готовность поэта к эксперименту в трактовке ми-
фологического материала. Пространство ойкумены заполнено у Дионисия
характерными для периэгетической традиции маркирующими пунктами,
связанными в данном случае с географическими локусами богов, героев
и легендарных основателей городов. Иногда поэту достаточно упомянуть
имя или эпитет мифологического персонажа, чтобы вызвать у образован-
ного читателя необходимые ассоциации, иногда отсылка к широко из-
вестному мифу выполняет дидактическую функцию, а порой Дионисий
использует мифологические сюжеты в качестве этиологических конструк-
ций. Вместе с тем, нельзя не заметить, что в основе сведений Дионисия
об основании городов и святилищ нередко лежат исторически достоверные
свидетельства.
30 По всей видимости, о-в Огирис, упоминаемый Дионисием Периэгетом (ст. 607),
соответствует в описании «Перипла Эритрейского моря» (11, 34, 20-24. 284М) одному из
группы островов Калайя (ср.: Бухарин М.Д. Неизвестного автора «Перипл Эритрейского
моря». С. 130-131).
31 Ср.: Miller Т. Die griechische Kolonisation im Spiegel literarischer Zeugnisse. Tubingen,
1997. S. 146ff.
144
Путешествие МАГРУРУН
Т.М. Калинина
THE JUMBLIES
They went to sea in a sieve, they did;
In a sieve they went to sea:
In spite of all their friends could say,
On a winter’s mom, on a stormy day,
In a sieve they went to sea. And when the sieve
turned round and round,
And every one cried, ’’You’ll all be drowned!”
They called aloud, ”Our sieve ain’t big;
But we don't care a button, we don't care a fig:
In a sieve we'll go to sea!” Far and few, far and few,
Are the lands where the Jumblies live:
Their heads are green, and their hands are blue
And they went to sea in a sieve.
Edward Lear
Далекие неизведанные водные пространства с древнейших времен
манили путешественников. Рассказы о приключениях облекались в форму
сказки, вымысла, небылицы, временами, однако, близкой к реальности.
На востоке и западе средневекового мира существовали истории о
странствиях, сходные по замыслу и реализации.
Древнегреческий ученый Пифей в IV в. до н. э. поплыл из города Мас-
сил ия (ныне Марсель) в Атлантику, чтобы узнать о ее северной части. Он
рассказал о далеком острове Туле в северной части Атлантического океана.
О его экспедиции споры идут начиная с античности и до сих пор: какую
часть Атлантики он смог увидеть, и не легенда ли - вся история о его пла-
вании?
Существование Туле не оспаривалось через многие века арабскими
учеными. Географ Ибн Хордадбех (IX в.) в «Книге путей и стран» писал:
145
Т.М. Калинина
«Что касается моря, которое позади славян и на котором - город (мадина)
Тулийа, то не ходят по нему ни корабли, ни лодки, и не выходит из него
никто. Это [также то] море, в котором Острова Счастливых. Не плавают по
нему, и не выходит из него никто. Это тоже Западное море»1. Речь идет о
северной части Атлантики. Есть мнение, однако, что это Балтийское море,
поскольку оно находилось, по словам арабского автора, «позади славян»1 2,
хотя не ясно, что такое в этом случае Тулийа. Ал-Мас‘уди в «Книге преду-
преждения и пересмотра» писал о городе (мадина) Тулийа как находящем-
ся близ Меотиды (Майутис), «на краю обитаемой земли со стороны севе-
ра, а часть ее - у Северного полюса»3 4, хотя в более раннем труде «Золотые
копи и россыпи самоцветов» он приводил иные, вполне реальные данные
о Меотиде как о море, соединенном с Понтом {Нитас - искаженное Бун-
тус, т. е. Понт), и не упоминал Тулийу\ Имеется предположение, что под
Меотидой на севере ал-Мас‘уди тоже понимал Балтику5. Другими учены-
ми была высказана мысль, что у арабских географов, упоминавших город
Тулийу, речь шла о Тулоне на юге Франции6. Известная еще финикийцам
как Telonion, а римлянам - как Portus Telonis и как Telo Martius, эта гавань
на судоходном берегу Атлантики едва ли может совмещаться с рассказом о
Тулийе в необитаемой и крайне отдаленной части моря.
Другие географы упоминали не город, а остров (джазира) Туле. Му-
хаммад ибн Муса ал-Хорезми (первая треть IX в.) в «Книге картины Зем-
ли», основанной на переработанных материалах «Географии» Птолемея
(II в. н. э.), показал координаты для Северного Внешнего моря. Оно соот-
ветствовало Сарматскому океану Птолемея, т. е. северной и западной ча-
сти Атлантики. Есть и координаты береговых линий северных островов, в
том числе острова Сулийа. Само понятие о нем перешло к ал-Хорезми из
книги Птолемея, но координаты, как и в остальных случаях, отличны от
птолемеевских7. Астроном и географ X в. ал-Баттани писал: «Обитаемая
1 Kitab al-Masalik wa’l-Mamalik (Liber viarum et regnorum) auctore Abu’l-Kasim ‘Obai-
dallah ibn ‘Abdallah Ibn Khordadhbeh... / Ed. M. De Goeje. Lugduni Batavorum, 1889. P. 92.
2 Lewicki T. Battik w opisach autorow arabskich IX-X w. // Przegl^d Orientalistiszcny.
Wroclaw, 1949. Zesc. 1. S. 57.
3 Kitab at-tanbih wa'1-ischraf auctore al-Masudi... / Ed. M. De Goeje. Lugduni Batavorum,
1894. P. 67.
4 Magoudi. Les Prairies d'or / Ed. C. Barbier de Meynard et Pavet de Courteille. Paris, 1861.
T. I. P. 260.
5 Lewicki T. Baltik. S. 62.
6 Ashtor E. Che cosa sapevano i geografi arabi dell'Europa occidentali // Rivista storica
italiana. Torino, 1969. T. 81. Fasc. 3. P. 463; Ибн Хордадбех. Книга путей и стран / Пер. с
араб., комм., исслед., указ, и карты Н. Велихановой. Баку, 1986. С. 268. Примеч. 12.
7 Das Kitab Surat al-ard des Abu Ga‘far Muhammad Ibn Musa al-Huwarizmi / Ed.
H. v. Mzik. Leipzig, 1926. P. 87.
146
Путешествие МАГРУРУН
часть [Земли] от места экватора в сторону севера достигает острова Туле
(джазира ас-Сули), что в Британии (Бартанийи. - Т.К.), где долгота самого
длинного дня бывает 20 часов»8. Ибн ал-Факих: «Четвертое [море. - Т.К]
- между Румийей (Италией? Византией? - Т.К.) и Хорезмом. На нем -
остров, называемый Тулийа, не доходят до него никакие корабли»9. Этот
фрагмент основан на информации Ибн Хордадбеха.
Античные и средневековые предания об этом острове на севере в неве-
домых просторах Океана10 11 перекликаются с арабскими познаниями11. Ара-
бы вслед за древними греками считали, что всю Землю омывает Окружаю-
щий океан, а Атлантика - это часть Окружающего океана.
Ал-Мас‘уди в книге «Золотые копи» писал: «Об этом море (Атланти-
ке. - Т.К.) рассказывают удивительные вещи, которые мы упоминали в на-
шей книге ’’Сообщения времени”, поведав, кто рисковал и подвергал опас-
ности свою душу, кто спасся из них, кто погиб и что они там наблюдали и
видели. Был среди них один человек из жителей Андалусии, которого зва-
ли Хашхаш12; был он одним их юных молодцов Кордовы. Он собрал ком-
панию молодежи и поехал с ними на приготовленных судах по этому Окру-
жающему морю. Он отсутствовал там некоторое время, потом вернулся с
добычей. Рассказ о нем известен среди жителей Андалусии»13. Подробно-
сти плавания Хашхаша неизвестны: книга ал-Мас‘уди, где была рассказана
история путешествия, не сохранилась.
Ал-Идриси (XII в.) поведал о вылазке в Атлантику братьев магрурун
(мугаррирун) («странников», «смельчаков», «авантюристов»14), чье пла-
вание стало на многие века загадкой: где же они были и с каким народом
столкнулись по возвращении? Рассказ ал-Идриси относится ко времени
более раннему, чем 1147 год, поскольку в этом году арабов уже не было
в Лиссабоне - их изгнали крестоносцы. Не исключено, что истории ал-
Мас‘уди и ал-Идриси имеют один первоисточник.
В кратком пересказе история ал-Идриси такова: восемь близких ро-
дичей объединились, построили торговое судно и нагрузили его водой и
8 Al-Battani sive Albatenii Opus Astronomicum / Ed. C. Nallino. Mediolani, 1899. Pt. III.
P. 25.
9 Compendium libri Kitab al-Boldan auctore Ibn al-Fakih al-Hamadhani... / Ed. M. De
Goeje. Lugduni Batavorum, 1885. P. 8.
10 Джаксон Т.Н. Ultima Thule в западноевропейской и исландской традициях // ДГ.
2003 г. М., 2005. С. 63-72.
11 Гаркави А.Я. Оуле (Thule) в арабской литературе // Зап. Имп. Академии Наук. СПб.,
1873. Т. XXII. Кн. 2. С. 145-158.
12 Одно из значений слова хашхаш в арабском языке «звенеть», «шуметь».
13 Maqoudi. Les Prairies d’or. T. I. P. 258-259.
14 «Обольщенные», «рискующие», «авантюристы»: Крачковский И.Ю. Арабская гео-
графическая литература И Крачковский И.Ю. Избр. соч. М., 1957. Т. IV. С. 134.
147
Т.М. Калинина
провиантом в количестве, достаточном для многомесячного плавания. При
первом же восточном ветре они отправились из Лиссабона. Через 11 дней
плавания они подошли к морю, волны которого испускали ужасающее
зловоние и таили в себе многочисленные, трудно различимые рифы. Ис-
пугавшись возможной катастрофы, они изменили курс и в течение 12 дней
плыли на юг, пока не достигли Овечьего острова, где неисчислимые стада
паслись без присмотра. Ступив на остров, они нашли бьющий из-под зем-
ли источник и невдалеке дикую смоковницу. Они поймали несколько овец
и закололи их, но мясо оказалось таким горьким, что есть его было нельзя.
Поэтому они, оставив себе только шкуры убитых овец, плыли еще 12 дней
на юг и, наконец, увидели остров, который казался обитаемым и обрабаты-
ваемым. Они приблизились к этому острову, чтобы выяснить, кто его на-
селяет. Их судно тотчас же окружило множество лодок, а самих мореходов
забрали в плен и доставили в город, расположенный на берегу. Войдя в
дом, они увидели высоких краснокожих мужчин, длинноволосых и почти
безбородых, и женщин поразительной красоты. В течение трех дней их
держали взаперти в одном из покоев этого дома. На четвертый же день
к ним пришел человек, умевший говорить по-арабски, и спросил их, кто
они такие, зачем прибыли и откуда родом. Они рассказали о всех своих
приключениях, тот человек ободрил их и сообщил, что он - переводчик
короля.
На следующий день их доставили к королю, который задал им те же
вопросы, на которые они дали те же ответы, что и переводчику накану-
не: они рискнули пуститься в плавание по морю, чтобы узнать, в чем его
своеобразие и каковы его дальние границы. Услышав их речь, король раз-
разился хохотом и сказал переводчику: «Скажи этим людям, что еще мой
отец приказал нескольким рабам отправиться в плавание по этому морю
и что они месяц спустя, проблуждав по его просторам, вынуждены были
вернуться и отказаться от невыполнимого намерения, так как полностью
исчезла видимость». Затем король приказал переводчику заверить путеше-
ственников в его благосклонности, чтобы они составили себе о нем хоро-
шее мнение, и преуспел в этом.
Итак, они вернулись к месту своего заключения и оставались там до
тех пор, пока не поднялся западный ветер. Тогда им завязали глаза, отвели
на корабль и пустили блуждать по морю: «Мы плыли примерно три дня и
три ночи, - рассказывали они, - потом мы пристали к какой-то земле, где
нас высадили на берег реки со связанными за спиной руками и предоста-
вили нашей судьбе. Там мы и оставались до захода солнца в очень жал-
ком состоянии, так как веревки резали нам руки и затрудняли движения.
Наконец, услышав человеческие голоса, мы принялись кричать и звать на
помощь. Вскоре к нам приблизилось несколько местных жителей, которые
148
Путешествие МАГРУРУН
нашли нас в жалком состоянии, развязали нам руки и обратились с вопро-
сами, на которые мы отвечали рассказом о своих злоключениях. Это были
берберы. Один из них спросил: «Знаете ли вы, какое расстояние отделя-
ет вас от родины?» Получив отрицательный ответ, он добавил: «Между
тем местом, где вы сейчас находитесь, и вашей родиной лежат два месяца
пути». Тогда глава мореплавателей сказал: «Ах!» Вот почему место
это и поныне называется Асафи»15 (совр. Сафи в Марокко. - Т.К.).
Один из сюжетов плавания братьев-л/^гдуру// - зловонное море и мно-
гочисленные, плохо различимые рифы.
Еще античные ученые знали места в Атлантике, непроходимые из-за
ила, туманов и мрака. В рассказе об Атлантиде Платон упоминал море, ко-
торое стало «несудоходным и неисследованным: плаванию препятствует
множество окаменелой грязи, которую оставил за собой осевший остров»16.
Аристотель писал, что за Гибралтарским проливом «имеются мели, образу-
емые илом»17. Помимо свидетельств о грязных водах над остатками Атлан-
тиды, имелись и другие сведения. Страбон рассказывал, со слов Пифея, что
за островом Туле к северу не было ни воды, ни воздуха, ни земли, а «вместо
них смесь всего этого, похожая на морское легкое, где земля, воздух и во-
обще все висит в воздухе и эта масса служит как бы связью всего мира, по
которой невозможно ни ходить пешком, ни плыть на кораблях»18. Страбон
и Плиний называли эти воды темными, «свернувшимися» или «застывши-
ми»; морем Кроноса, царя бездны потустороннего царства19.
Античные легенды были восприняты на западе средневекового мира.
Адам Бременский, цитируя Марциана, писал о Густом море, лежащем в
одном дне плавания от 7дле20. Гервазий Тильберийский, со ссылкой на Пла-
тона, тоже упоминал о Густом море, на месте которого некогда существо-
вала Атлантида21. Примеры можно приводить долго.
Некоторые исследователи полагали, что описание Густого моря может
соответствовать климатической картине у западного побережья Ютлан-
дии22. Другие предпочитали идентифицировать остров с Исландией или
15 Хенниг Р. Неведомые земли. М., 1961. Т. 2. С. 427^128 - пересказ. Сверен по из-
данию: Al-Idrisi. Opus geographicum sive «Liber ad eorum delectationem qui terras peragrare
student» I Ed. E. Cerulli, et al. Napoli; Romae, 1972. P. 548-549.
16 Plato Tim.,25.
17 Aristot. Meteorol., 354b.
18 Strabo II, 4, 1.
19 Plin. NH, IV, 104; Strabo II, 4, 2.
20 Adam. Lib. IV, cap. 39.
21 Gerv. Tilb. II, 11.
22 Kahler F. Forschungen des Pytheas H Festschrift des Gymnasiums in Halle. 1903. S. 19;
Хенниг P. Неведомые земли. M., 1961. T. 1. С. 198; Тушинский Г.К. Космос и ритмы приро-
ды Земли. М., 1966. С. 48.
149
Т.М. Калинина
другими островами, находившимися в северной части Атлантики, хотя
имелись и другие точки зрения23. А иные древние авторы, как, например,
Полибий и Страбон, считали рассказ Пифея вымыслом24.
Арабские авторы отмечали холод, туманы и мрак севера Атлантики.
Возможно, об этих краях писал Ибн Русте (первая треть X в.): «Что касает-
ся моря Армани (Урмани? - Т.К.\ то его отдаленность от тропика Рака 21
доля. Там сильные штормовые ветры и мрак настолько густой, что люди не
плавают [там]»25. Ал-Идриси (XII в.) писал о Смоляном (аз-Зафти) море,
которое называется так, потому что «вода в нем мутная, ветер сильный и
мрак не прекращается большую часть времени. Это море соединяется с
морем Окружающим, [которое] соприкасается со страной Йаджудж и Мад-
жудж и тем, что [расположено] за ней, и прилегает [к] пустынным землям
севера. Оно соединяется [также] с морем Мрака (аз-Залман), прилегающем
на западе...»26. В XII в. Абу Хамид ал-Гарнати, некоторое время живший
в Волжской Булгарии и путешествовавший по Восточной Европе, упоми-
нал «море Мраков», на побережье которого обитает югра (йура); места эти
идентифицируются с побережьем Северного Ледовитого океана27. Многие
арабские географы писали о северной части Атлантики как части Окружа-
ющего моря, туманном, холодном и пустынном море Мрака.
Для древних и средневековых авторов научные наблюдения имели за-
частую фантастическую окраску, в то время как литературный вымысел
мог подаваться как достоверный28. Может быть, в рассказе ал-Идриси о
темном зловонном морем есть и реалии, и отголоски давних сюжетов о не-
проходимых водах в Атлантике.
Давно отмечены исследователями параллели между восточными и за-
падными преданиями в историях о преодолении водных пространств. В
частности, некоторые сюжеты из истории плавания Св. Брендана, ирланд-
ского монаха, жившего в VI в. (самая старая рукопись латинской версии
«Navigatio», копия более раннего оригинала, относится к X в., есть рукопи-
си и XI, и XIII вв.)29, имеют параллели в восточной литературе, причем за-
23 Джаксон Т.Н. Ultima Thule. С. 63-64.
24 Polyb. XXXIV; Strabo II, 4, 1, 2, 3.
25 Kitab al-A‘lak an-nafisa VII auctore Abu Ali Ahmed ibn Omar Ibn Rosteh... / Ed. M. De
Goeje. Lugduni Batavorum, 1892. P. 88.
26 Al-Idrisi. Opus geographicum. P. 87.
27 Путешествие Абу Хамида аль-Гарнати в Восточную и Центральную Европу (1131—
1153)/ Публикация О.Г. Большакова и А.Л. Монгайта. М., 1971. С. 32, 59 - пер.; С. 83. При-
меч. 201 и С. 104.
28 Филыитинский И.М. Арабская литература в средние века. М., 1977. С. 11.
29 Райт Дж. К. Географические представления в эпоху крестовых походов. М., 1988.
С. 330. Примеч. 28; Горелов Н. Средневековье в преддверии «Fantasy» // Плавание святого
Брендана. СПб., 2002. С. 13.
150
Путешествие МАГРУРУН
ладные рассказы, кажется, основаны на восточных - сказках о странствиях
Синдбада-морехода из сборника «Тысяча и одна ночь» и рассказах путеше-
ственника X в. Бузурга ибн Шахрийара30 31.
Ученые установили, что некоторые сюжеты из «Navigatio» имеют па-
раллели в повествовании ал-Идриси. Так, упоминание «моря с плотными
волнами» (mare quasi coagulatum) напоминает рассказ о непроходимом
море в путешествии магрурунЪ}.
Сюжет об Овечьем острове, на который приплыли магрурун, тоже
не одинок. Ал-Идриси рассказывал: «В этом море [есть] остров Овец, он
большой, и темнота на нем из-за такого количества овец, что не поддает-
ся счету. Они малых размеров, а съесть невозможно ни одной из-за горе-
чи мяса. Сообщили об этом ал-магрурун»32. Исследователи, относящиеся с
полным доверием к истории о плавании магрурун, идентифицировали эти
острова с такими, где и в реальности паслись стада овец или коз (джази-
ра ал-ганам)\ Фарерскими, Фуэртевентурой, Мадейрой, Канарскими33. По
ал-Идриси, мясо животных оказалось горьким, не пригодным для пищи.
По рассказу о Св. Брендане, путники взяли с острова, на котором не было
видно земли из-за обилия овец, невинного агнца, за что получили припа-
сы для дальнейшего путешествия34. Если рассказ ал-Идриси, восходящий
к более раннему времени, мог послужить канвой для «Navigatio», то сюжет
и должен был быть изменен в силу христианских традиций, где невинный
агнец - знак милосердия Божьего. В XIII в. Гервазий Тильберийский тоже
упоминал об острове Геспериды в Атлантике, где обитают овцы с белой
шерстью35, так что сюжет был весьма распространенным.
Сведения ал-Идриси об острове, населенном высокими красноко-
жими людьми, принимались впоследствии за свидетельство достижения
моряками-лшг/одтун Америки и их контактов с индейцами, или Канарских
островов с населением светлокожих гуанчи36. Однако можно вспомнить
западноевропейские сказания о рыжих и красных людях как силах зла и
смерти, правителе подземного царства; мальчике Симеоне, зачатом от духа;
внезапно появившемся из-под земли воинстве37. Хотя эти предания не схо-
жи с историей ал-Идриси, но и в его повествовании краснокожие относятся
30 De Goeje M.J. La Legende de Saint Brandan // Actes du VIII Congres International des
orientalistes. Leiden, 1893. P. 43-76.
31 De Goeje M.J. La Legende. P. 51.
32 Al-Idrisi. Opus geographicum. P. 220.
33 Краткий обзор литературы см.: Хенниг Р. Неведомые земли. Т. 2. С. 432^33.
34 Плавание святого Брендана / Пер. с лат. и ст.-фр. Н. Горелова. СПб., 2002. С. 40.
35 Gerv. Tilb. II, 11.
36 Краткий обзор литературы см.: Хенниг Р. Неведомые земли. Т. 2. С. 431^32.
37 Горелов Н. Средневековье. С. 19.
151
Т.М. Калинина
к прибывшим недобро: отправляют в путь «по воле волн» с завязанными
глазами и руками и бросают на произвол судьбы на суше.
К подобным «бродячим» легендам можно отнести рассказ ал-Идриси
об острове Рака в Окружающем море. «Следует за ним [островом Овец.
- Т.К.] остров Рака, а это остров Птиц, и говорят, что на нем есть вид
птиц, по облику - красные орлы, имеющие когти. Они охотятся на морских
животных и едят их, и не покидают этот остров. Говорят, что на нем есть
фрукты, похожие на большую винную ягоду, их едят с пользой, [они по-
могают] от всех ядов. Рассказал автор "Книги чудес", что один из королей
Ифранджи узнал об этом и послал к нему [острову. -Т.К.] корабль, страдая
от боли в желудке, чтобы ему доставили таких фруктов и поймали таких
птиц, потому что он узнал о [пользе] их крови и желчи. Но корабль, кото-
рый он послал, пропал, и никто не слышал о нем»38.
В «Navigatio» история другая: там на острове, куда приплыл Св. Брен-
дан со спутниками, живет огромная стая белых птиц, которые оказываются
блуждающими духами, падшими ангелами, низверженными Богом сразу
же после создания. В святые дни они принимают плотский облик (в дан-
ном случае - птиц) и возвещают путникам будущее39. Казалось бы, парал-
лелей к рассказу ал-Идриси нет, однако нельзя забывать о христианской
основе повествования о Св. Брендане, возможно, специально изменившей
всю сюжетику бродячей легенды.
Изменения подобного рода свойственны литературе средневековья.
Античные предания сохранялись как в восточных, так и западноевропей-
ских легендах. Писатели приспосабливали древние и новые сюжеты к
свойственным их времени и обществу традициям и образам. Средневеко-
вые авторы, отдавая дань ассоциативному мифологическому мышлению,
могли принимать внешние аналогии и связи даже по отдаленному сход-
ству40. Сюжет мог быть традиционным или, напротив, нетипичным, но
представлялся он чаще всего как достоверный. Соединение вероятного и
истинного, вымышленного и реального было характерной чертой художе-
ственного творчества арабов41, как и средневековой литературы в целом.
В то же время такого рода истории являлись универсальной формой позна-
ния мира, сочетавшей в себе традиции разных культур и народов.
38 Al-Idrisi. Opus geographicum. Р. 220.
39 Плавание святого Брендана. С. 43-47.
40 Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. М., 1976. С. 165-166.
41 Демидчик В.П. Мир чудес в арабской литературе XIII-XIV вв. М., 2004. С. 10-13.
152
Навершие «посоха» из раскопок в Старой Ладоге
А.Н. Кирпичников
Во время раскопок в Старой Ладоге в 1972-1977 гг. вблизи Варяжской
улицы в слоях IX-X вв. В.П. Петренко обнаружил немало вещей - шедев-
ров художественного творчества из кости, бронзы, дерева. Исследователь,
к сожалению, только отчасти успел обработать эту коллекцию1. Все эти
находки - богатство ладожской археологии. Отметим костяные гребни, ко-
поушки, булавки, подвески-уточки, бронзовую булавку со скандинавским
узором, наконечник ножен меча с изображением птицы, деревянные ру-
кояти ковша и чаши, человеческие фигуры (часто культового характера),
железное кресало в бронзовой оправе. В составе этих вещей угадываются
славянские, финские, скандинавские - своеобразная демонстрация между-
народного мастерства.
Среди раннесредневековых находок, добытых В.П. Петренко, обраща-
ет на себя внимание костяное, частью обломанное, навершие, представ-
ляющее обработанную и заполированную челюсть животного длиной
14,5 см. Судя по затертое™ поверхности предмета, им немало пользова-
лись. Коллекцию находок приводила в порядок Н.Ю. Иванова. По ее лю-
безному разъяснению, вещь была обнаружена в 1976 г. в раскопе I близ
Варяжской улицы на глубине 15-го штыка в составе горизонта IX, имев-
шего дендродаты 864-893 гг. Изделие покрыто гравированными рисунка-
ми, составлявшими своеобразную изобразительную галерею (рис. 1-2).
Эти рисунки привлекли внимание самого В.П. Петренко1 2 и А.А. Песковой,
занимавшейся древнерусскими предметами личного благочестия3. Небез-
1 Петренко В.П. Финно-угорские элементы в культуре средневековой Ладоги // Новое
в археологии СССР и Финляндии. Л., 1984; Он же. Раскоп на Варяжской улице (постройки
и планировка) // Средневековая Ладога. Новые археологические открытия и исследования.
Л., 1985.
2 Petrenko V.P., Kuzmenko J. К. Nya fund med runor fran Gamla Ladoga 11 Viking. Oslo,
1978.
3 Пескова А.А. О древнейшей на Руси христианской реликвии // Ладога и Глеб Лебедев.
СПб., 2004. С. 160. Рис. 7а, 76.
153
А.Н. Кирпичников
интересную попытку разобраться в упомянутых начертаниях предпринял
Д.А. Мачинский4. Основываясь на его сочинениях и высказанных нами
мыслях по данному поводу5, хотелось бы продолжить обсуждение изделия.
Для этого художник А. Иванова создала его точную прорисовку6. Изобра-
жения навершия не составляют единого последовательного повествования.
Они даны в виде отдельных клейм, позволяющих, однако, расшифровать,
как создавалась вещь. Заказчиком и владельцем ее, судя по наглядной сим-
волике, был христианин. Тулово кости было украшено поясками, ослож-
ненными двумя разного очертания крестами и меандровым орнаментом у
оконечности. Один из крестов обрамлен городчатой рамкой в стиле некото-
рых русско-византийских украшений с перегородчатой эмалью7. Гравиров-
ка нанесена уверенной профессиональной рукой. Можно представить, что
изделие имело обломанное, может быть, несимметричное крыло. В целях
большей торжественности оконечности навершия были снабжены какими-
то, возможно, металлическими деталями. Подобные навершия по древней
традиции увенчивали посохи церковных служителей. Не исключено, что и
в нашем случае речь пойдет о посохе христианского миссионера или чело-
века, принявшего эту религию.
В силу каких-то обстоятельств изделие перешло к другому владельцу,
судя по всему, скандинаву. Тогда на поверхности появились три начерта-
ния с восьмеркообразными извивами, два питьевых рога, корабль с треу-
гольным парусом и загнутым носом-дракаром, двое лестницеобразных
носилок, характерные знаки-меты N и И, маленький крестик на постамен-
те - схематичное изображение молотка Тора, наконец, восьмеркообразные
узоры. Отчетливо виден еще один молот Тора, противопоставленный кре-
сту. Центральное место занимает, по-видимому, женская фигура в длинном
балахоне, с косынкой на голове и с тростью в правой руке. Фигура высится
как бы над грядой холмов, параллельно которым тянется еще одна поло-
са возвышений. Все перечисленные изображения выполнены схематично,
грубовато, с долей небрежности, возможно, не одним резчиком. В упомя-
нутой фигуре Д.А. Мачинский склонялся видеть «неумелое изображение
некоего святого в “крещагой” одежде или даже самого Христа, вознося-
щегося или нисходящего»8. Здесь можно предложить иную трактовку. На-
4 Мачинский Д.А. Крест и молот // Ладога и Глеб Лебедев. СПб., 2004. С. 184 сл.
5 Кирпичников А.Н., Сарабьянов В.Д. Старая Ладога - древняя столица Руси. СПб.,
2003. С. 140. Ср.: Кирпичников А.Н., Сарабьянов В.Д. Старая Ладога - древняя столица
Руси. СПб., 2010. С. 153 сл.
6 Опубликованные графические прорисовки навершия нуждались в уточнениях.
7 Нечитайло В.В., Нечитайло А.В. Каталог энколпионов Древней Руси XI-XIV ст.
Киев, 2009. Рис. 1-2, 6, 8.
8 Мачинский Д.А. Крест и молот. С. 199.
154
Навершие «посоха» из раскопок в Старой Ладоге
Рис. 1. Костяное навершие из Старой Ладоги. Рисунок в развертке
А. Ивановой
Рис. 2. Общий вид навершия
155
А.Н. Кирпичников
бор образов: корабль-парусник, питьевые рога, молотки Тора, лестницы-
носилки, цепочка холмов, как бы курганов, - все это близко к представ-
лениям, связанным с погребальной обрядностью. Центральную фигуру,
стоящую среди курганов, можно сопоставить со «здоровенной и мрачной»
старухой - ангелом смерти, которую в 921/922 г. в Среднем Поволжье ви-
дел арабский путешественник Ибн Фадлан. Она руководила происходив-
шим там погребением купца-руса9. Если действительно речь идет о погре-
бальном обряде, вспоминается также скандинавская богиня смерти Хель,
хозяйка преисподней. Конечно, высказанное предположение вариантно,
что, однако, может прояснить назначение посоха в качестве ритуального
жезла, имевшего отношение, по выражению Д.А. Мачинского, к языческим
сакральным действиям.
Символические изображения навершия, насколько можно предполо-
жить, раскрывают причудливую судьбу вещи, воплотившую контрастные
столкновения верований своей эпохи, когда христианство хотя и давало о
себе знать, но еще не везде опередило язычество.
9 История татар с древнейших времен: В семи томах. Казань, 2006. Т. II: Волжская Бул-
гария и Великая Степь. С. 741.
156
Стяги и копья
(к поэтике эпических реалий)
Ю.А. Клейнер
Интерпретация традиционного текста предполагает, помимо объясне-
ния реалий, соотнесение их с контекстом, в который они помещаются «ав-
тором» (рассказчиком, сказителем). Это, в свою очередь, предполагает зна-
ние правил, по которым строится и функционирует данный текст и кото-
рые отличают его от текстов литературных. Из несовпадения этих правил
и исходит «гипотеза нетождества» (традиционной) словесности и (автор-
ской) литературы (М.И. Стеблин-Каменский), которая остается гипотезой
не только из-за неприятия ее оппонентами, но и, главным образом, потому
что вопрос о тождественности современной интерпретации события и вос-
приятия его современниками должен решаться применительно к каждому
конкретному тексту. Проблема, таким образом, носит и частный, и одно-
временно общий характер, что проявляется в отношении интерпретатора
к тексту и в характере комментирования, которое ориентируется либо на
реалии как таковые, либо на осмысление их аудиторией в каждый данный
момент бытования.
Степень нетождества определяется расстоянием между сюжетом и его
текстуализацией, с одной стороны, и между зафиксированным текстом и
его интерпретатором, с другой. Здесь уместно процитировать вопрос, ко-
торый Т.Н. Джаксон задает в связи с характеристикой поведения конунга в
саге: «Что перед нами - отражение социального типа “конунга-викинга”...
либо изображение правителя в соответствии с господствовавшим в сред-
невековом обществе представлением об идеальном конунге?». И ее ответ:
«Скорее всего, и то, и другое. Ведь, с одной стороны ... этикетность сред-
невековой литературы связана в первую очередь со средневековым пред-
ставлением о должном... С другой стороны, стереотип ... являлся отраже-
нием действительно существовавших норм... Поэтому всякая стереотипная
формула имеет под собой историческую основу. ... Здесь сталкиваются
две противоречивые (для нас) тенденции: стремление к точному воспро-
изведению явлений действительности и одновременно к обобщенному,
157
Ю.А. Клейнер
схематизированному изображению этих явлений по нормам литератур-
ного этикета»1. Уточнение «для нас» чрезвычайно существенно; два сте-
реотипа - поведения (героя в данных условиях) и его описания «поэтом»,
лежащие в основе традиционного этикета1 2, - могут противопоставляться
исследователем традиции, но не ее носителем, в сознании которого они со-
ставляют неразрывное единство.
Это единство создает, в конечном счете, «эпическую дистанцию», яв-
ляющуюся понятием не столько хронологическим, сколько типологиче-
ским, поскольку типология в гораздо большей степени, нежели хроноло-
гия, определяет «прозрачность» текста. Понятно, что нетождество будет
тем очевиднее, чем более архаичен по отношению к аудитории/интерпре-
татору даже не собственно язык (грамматика и словарь), но способ изо-
бражения событий, или, применительно к традиционному тексту, харак-
тер стереотипизации. Здесь возможна парадоксальная, на первый взгляд,
ситуация: чем понятнее текст, тем труднее обнаружить его традиционную
специфику. Это относится, в частности, к сагам, на материале которых
строит свои заключения Т.Н. Джаксон, и где стереотипизация далеко не
очевидна, в отличие, скажем от «Беовульфа». Одной из центральных сцен
поэмы (схватка с Гренделем) предшествует подробное (737b - 745а) опи-
сание того, как чудовище пожирает спутника Беовульфа: «se manscada.<..
> gefeng <...> slaepende rinc, slat ... bat banlocan, blod ... dranc, synsnaedum
swealh; ... haefde ... eal gefeormod» («враг людской схватил... спящего вои-
на... кусал тело, кровь... пил, огромные куски [плоти] проглатывал ...все
пожрал». Перевод мой. - Ю.К.\ Почему герой не приходит на помощь
своему спутнику, не нужно было объяснять носителям традиции, в которой
подвиг (т. е. убийство) - обязательно месть за родича3. «Для нас» здесь,
строго говоря, нужен был бы комментарий. Впрочем, и без него современ-
ный читатель понимает, что имеет дело с традицией, отличной от романов
о странствующих рыцарях.
В комментариях нуждается или не нуждается то, что принято рассма-
тривать как собственно «реалии». «Для нас», казалось бы, не представляют
трудности «калоши» («...князь Владимир // Обувал же калоши да на босу
ногу) или «шелковый чулочек» (Обвивается лютый змей... // Около чулоч-
1 Джаксон Т.Н. Четыре норвежских конунга на Руси. М., 2000. С. 159.
2 Термин «этикет традиционного общества», отражающий различия между литерату-
рой и словесностью, представляется более уместным, нежели «литературный этикет» (тер-
мин Д.С. Лихачева; см. например: Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. М.,
1979. С. 90 и др.).
3 Вопрос о «юридических основаниях» германского героического эпоса рассматрива-
ется в: Клейнер Ю.А. Сюжет - песнь - традиция // Слово в перспективе литературной эво-
люции. К 100-летию М.И. Стеблин-Каменского. М., 2004. С. 161-172.
158
Стяги и копья (к поэтике эпических реалий)
ка шелкова»), появившиеся на позднем этапе бытования былинной тра-
диции. Напротив, названия древнеанглийских мечей, например, в издании
древнеанглийского «Беовульфа» (Beow.) даются с пояснением: seax - «short
sword», при sweord - просто «sword», равно как и Ы1 (еще и falchion - «ко-
роткая кривая сабля»). Комментариями такого рода, однако, не располагала
традиционная аудитория, которая, как и сказитель, ориентировалась исклю-
чительно на правила построения текста, в данном случае, на аллитерацию
(selegyst / seax - Beow. 1545; sweord... swatig / secg - Beow. 1569 и т. д.), что
свидетельствует о синонимии слов и такой же их синхронности данному
конкретному тексту, как и в случае реалий XIX-XX вв. в русской были-
не. Традиция не знает анахронизмов; в них нет разницы между архаизмом
и инновацией, что затрудняет определение эпической дистанции, которая
легко может быть сокращена (памятник приближается к исследователю)
или увеличена (запись 1000 г. соотносится с вендельской эпохой).
Сложности, и еще большие, возникают в связи с реалиями, допускаю-
щими различные толкования, включая самые, на первый взгляд, очевид-
ные. Пример - многократно обсуждавшееся выражение стягъ в «Слове о
полку Игореве»:
(а)	Комони ржуть за Сулою — звенить слава въ КыевЪ! Трубы трубять
въ НовЪградЪ, стоять стязи въ Путивле (7);
(б)	Чрьленъ стягъ, бЪла хорюговь, чрьлена чолка, сребрено струж!е -
храброму Святьславличу! (11);
(в)	Земля тутнеть, рЪкы мутно текуть, пороси поля прикрывають, стя-
зи глаголють: половци идуть отъ Дона, и отъ моря, и отъ всЪхъ странъ
(12 -13);
(г)	Бишася день, бишася другый, третьяго дни къ полудшю падоша
стязи Игоревы (18);
(д)	Ярославе и вси внуце Всеславли! Уже понизите стязи свои, вонзи-
те свои мечи вережени, уже бо выскочисте изъ деднеи славы (34);
(е)	...сего бо нынЪ сташа стязи Рюриковы, а друзш - Давидовы, нъ
розно ся имъ хоботы пашут (37).
Слово стягъ толкуется как «военное знамя» и «войско, отряд, полк»4,
что вполне оправдано типологически, ср.: прапор «знамя» и «отряд вои-
нов при знамени» или польск. chorqgiew «знамя» и «войсковая единица».
Такой перенос вполне мог произойти уже ко времени создания памятника,
так что значение «войска готовы выступить в поход» для стоять стязи,
4 Виноградова ВЛ. Словарь-справочник «Слова о полку Игореве». Вып. 5. Л., 1978.
С. 246-247. Далее - Словарь.
159
Ю.А. Клейнер
особенно в сочетании с трубы трубятъ, в (а) более или менее очевидно.
То же относится к падоша стязи в (г).
Сложнее понять выражение стязи глаголютъ в (в), ср.: «“знамена го-
ворят” странно» (В.В. Макушев) или «сказуемое к стязи плохо вяжется с
ним по смыслу» (предлагается исправление: глаголютъ на плаполятъ «раз-
веваются» или плаполютъ «пылают» - Л.А. Булаховский). Отсюда реин-
терпретация - либо значения слова стягъ\ не «знамя» а «место, расстояние
(ср. стезя), местность, обитаемая зверьми» (В.В. Макушев); «войсковое
знамя => войско» (Д.Н. Дубенский); «войска, воины» и глаголютъ вместо
ревутъ (как в «Задонщине»: A. Mazon), либо всей ситуации: говор - «не
знамен, а воинов» (A. Mazon) или «“стягов/стязей”, наполненных зверями»
(В.В. Макушев)5.
Другие трактовки обходятся без пересмотра значения: стязи - «вым-
пелы», которыми разведчики подают сигналы Игорю; другое допущение:
стязи - (половецкие) «знамена», которые «показывают, (что) половцы
идут»6. По Д.С. Лихачеву, стязи глаголютъ следует понимать как «"стяги
свидетельствуют" о том, что половцы двигаются в боевом порядке (под
стягами) на русских <...> Нет ... нужды видеть в выражении стязи глаго-
лютъ какого-то одушевления этих стягов, якобы предсказывающих напа-
дение половцев ... Движение половцев не стоит предсказывать - оно видно
и слышно: о движении половцев говорит пыль, поднятая их войском, топот
копыт, стяги...»7 8.
Все толкования, включая самые фантастические, отражают опреде-
ленное понимание данного места, причем не обязательно неверное. Точнее
сказать, каждое конкретное толкование является верным для (хронологиче-
ски и типологически) определенного этапа. В каких-то случаях понимание
текста позднейшими интерпретаторами - то же, что у его современников.
Это относится, например, к выражениям падоша стязи и стоят стяги,
сташа стяги*. Можно допустить, хотя и с меньшей вероятностью, что тог-
да же произошел и переход «стяг - знамя». Единственный недостаток та-
кого допущения в том, что оно опирается на неустановленный «верхний
предел» развития значения, игнорируя исходную точку, откуда могли раз-
виться все последующие значения слова, включая современное.
5 Вплоть до стязи глаголютъ значит «стоят глаголем» (А.Л. Никитин) и «войско», «ко-
торое, завидев половцев, стало в боевой тревоге “глаголати”: “Половци идут”!». См.: Эн-
циклопедия «Слова о полку Игореве». В 5 томах / Ред. кол.: Л.А. Дмитриев, Д.С. Лихачев,
С.А. Семячко, О.В. Творогов. СПб., 1995. Т. 5. С. 77-79. Далее - Энциклопедия.
6 Тиунов ИД. Несколько замечаний к «Слову о полку Игореве» // Слово о полку Игоре-
ве. Сборник исследований и статей. М.; Л., 1950. С. 197.
7 Лихачев Д.С. Устные истоки «Слова о полку Игореве» // Слово о полку Игореве.
С. 72,73.
8 Там же. С. 72.
160
Стяги и копья (к поэтике эпических реалий)
Поскольку слово стягъ является скандинавским заимствованием,
за нижний предел, хотя бы теоретически, можно принять др.-исл. stong
«шест, древко», в том числе и «древко знамени» («merkistong»), ср.: «Mest
frak merkjum naestan / minn drottin fram sinum, / stong 66 fyr gram, gingu, /
(gnogr styrr var |?ar) fyrri» («Знаю, шел воитель / Co знаменем рядом. / Стяг
летел пред смелым / Моим господином»)9; ср. также: «Stong bar hatt fyr
Hringa / ...gram» («Вознес он пред князем Хрингов ... / Стяг»10 11). Для совре-
менного читателя русского перевода стяг - исключительно «знамя (полот-
нище)», соответствующее исл. merki (ср.: «Pordur Folason bar merki Olafs
konungs» «Торд сын Фоли нес знамя Олава конунга») и, возможно, др.-рус.
хорюговъ (см. пример «б»). «Хоругвь» толкуется как «полотнище войско-
вого знамени, стяг» в «Энциклопедии “Слова о полку Игореве”» (курсив
мой. - Ю.К.)и. Само это толкование («полотнище = стяг») представляет
собой осовременивание, которое допустимо только в переводе, где стяг
воспринимается как единое целое (наличие древка у стяга предполагает-
ся автоматически). Единым целым, по мнению Д.С. Лихачева, является хо-
рюговъ, половецкий военный атрибут, включающий, помимо собственно
хоругви, стяг, челку и стружие12. Для последнего большинством исследо-
вателей принимается значение «древко, древко копья», но, по Г.В. Вилин-
бахову, так называлось навершие у древка (стяга), к которому крепилось
полотнище (хоругвь)13. В этом случае «серебряному стружию» в примере
(б) может соответствовать др.-исл. silfr-holkr («а silver knob to a stick»)14.
Таким образом, и др.-рус. стягъ, и др.-исл. stong могли обозначать как
знамя в целом, так и его часть, древко. Другое значение, связанное с гла-
голом stinga «колоть», просматривается в эст. tank «короткий гарпун» (т. е.
разновидность копья), также скандинавском заимствовании (при фин. tanko
«шест, жердь, стержень, прут»). Использование в качестве знамени копья со
специальной «пометой»15 является, по-видимому, культурной универсали-
ей. Перенос «стяг = копье = > знамя» не создает переносного значения, ко-
9 Sighvatr Pordarson. Erfidrapa Olafs helga: 12 // Skj. В. I. S. 241-242. Перевод
O.A. Смирницкой: КЗ. С. 362.
10 Sighvatr Pordarson. Erfidrapa Olafs helga: 7, 5-6 // Skj. В. I. S. 240. Перевод
O.A. Смирницкой: КЗ. С. 354.
11 Энциклопедия. T. 5. С. 188.
12 Словарь. T. 6. С. 130.
13 Там же.
14 Cleasby R., Gudbrand Vigfusson. An Icelandic-English Dictionary. Oxford, 1975. P. 528.
Само слово holkr значит «ring or tube (of metal) on a staff, knife-handle» (Ibid. P. 280; ср. совр.
исл. holkur «цилиндр»).
15 Например, у арабов такой «пометой» первоначально служила чалма или женская на-
кидка (подсказано В.Г. Вилинбаховым).
161
Ю.А. Клейнер
торое стремятся обнаружить сторонники метафорического толкования по-
этических текстов. Скорее, из этого следует возможность «обратного пере-
носа» - со «стяг (шест)» на «копье», ср.: др.-англ, sceaft «шест» (= «древко
копья, стрелы»16) ~ stong = > gar ~ д.-исл. geir «копье».
На том же основании за нижний предел второго компонента выраже-
ния стязи глаголютъ можно принять его германское соответствие, правда,
не прямое этимологическое, др.-исл. kalla «звать, петь», а - через близкое
по значению и созвучное слав. *gah>da, ср. рус. галдеть - годиться - гот .
gdljan «приветствовать (криком)», др.-исл. gala, д.-в.-н. galan «петь» ~ исл.
gjalla. gella «звучать»17.
Производные этого глагола регулярно встречаются в древнегерманской
поэзии, причем в специфических контекстах, зачастую сходных с ситуаци-
ей, изображенной в «Слове»: «стязи глаголютъ: половци идуть». Почти
так же приближение врагов описывается в древнеанглийском «Андрее»:
«Dugud samnade,
haedne hildfrecan,
(gudsearo gullon,
bolgenmode,
«Войско собралось,
язычники, до битвы жадные,
(доспехи пели,
яростные
heapum Jmmgon,
gSras hrysedon)
under bordhreodan».
толпами валили,
копья тряслись)
под щитами».
(Andreas 125b - 128).
«Поющим» могло быть и копье, ср.: «fleah giellende gar» «летело по-
ющее копье» (Widsid 128). На основании этого примера можно предполо-
жить, что «пение» связано с полетом (ср. «пение стрел»). Однако «поющие
копья» упоминаются и в древнеисландской «Гренландской песни об Атли»,
причем не в описании битвы, а в связи с приближением врагов, ср.:
«verdir satu uti
at varda J?eim Gunnari,
ef J?eir her vitja kvaemi
med geiri gj allanda»
«стражи расположились снаружи,
чтобы встретить Гуннара и его людей,
если они придут с поющими копьями»
(Atlakvida 14).
16 Ср.: «The bow is bent and drawn, make from the shaft» (King Lear. I, 1).
}1Фасмер M. Этимологический словарь русского языка. М., 1964. Т. I. С. 387, 430;
Vries J. de. Altnordisches etymologisches Worterbuch. Leiden, 1961. S. 153, 168.
162
Стяги и копья (к поэтике эпических реалий)
В древнеанглийском galan совершенно очевидно связано с войной и
несчастьями18, ср.: «WTf fyrd-leop gGlon» «женщины пели военную песнь»,
«Da waes sigeleop galen» «пелась победная песнь», «Sorhleop galan» «петь
печальную песнь». То же относится и к «поющим копьям», являющимся
приметой эпической «темы»19.
Древнегерманский материал помогает объяснить одно из самых про-
блематичных мест в «Слове», связанное с выражением кота поютъ,
смысл которого, по словам И.Д. Тиунова, «недоступен, так как никто не хо-
чет верить в вокальные способности копий»20. Это выражение, после слов
«сего [Владимира] бо нынЪ сташа стязи Рюриковы, а друзии - Давидовы,
нъ розно ся им хоботы пашут» (пример «е»), завершает отрывок, который
начинается призывом к князьям: «Ярославле и вси внуци Всеславли! Уже
понизите стязи свои, вонзите свои мечи вережени, уже бо выскочисте изъ
деднеи славы» (пример «д»). В примечании к этому месту сказано: «Смысл
этого призыва таков: “обе стороны, признайте себя побежденными, вло-
жите в ножны поврежденные в междоусобных битвах мечи”»21. Как отме-
чал Д.С. Лихачев, «речь идет не о какой-то мелкой вражде... а о большом
длительном историческом явлении: о длительной вражде полоцких князей
со всеми остальными русскими князьями»22, о крамолах («междоусобных
войнах, длительном военном раздоре близких людей, народов»)23, которые
предлагается прекратить: «Вы бо своими крамолами начясте наводити по-
ганыя на землю Русьскую, на жизнь Всеславлю, которою бо беше насил!е
отъ земли Половецкыя».
Данное уточнение необходимо, поскольку выражение понизите стя-
зи рассматривалось параллельно с падошя стязи (пример «г»)24, что, как
18 Сюда же galdr «заговор, заклинание».
19 Имеются в виду темы устной эпической традиции (см.: Лорд А.Б. Сказитель. М.,
1994. Гл. 4) типа «зверей битвы», автоматически предполагающей упоминание волка и во-
рона/орла в контексте битвы (см.: Magoun F.P., Jr. The Theme of the Beasts of Battle in Anglo-
Saxon Poetry // Neuphilologische Mitteilungen. 1955. Bd. LVI. P. 81-90).
20 Тиунов И.Д. Несколько замечаний. С. 198. Ср. также: «копия, конечно, могут петь
только в переносном смысле» {Манн Р. «Песнь о полку Игореве». Новые открытия. М.,
2009. С. 83). Р. Манн, которой связывает «Слово» с устной традицией, рассматривает
кота ~ Дъвици поютъ (на Дунай) как реализацию единой формулы (там же). К сожалению,
работа Р. Манна «Lances Sing» осталась мне недоступной.
21 Слово о полку Игореве / Вступит, статья Д.С. Лихачева. Сост. и подг. текстов
Л.А. Дмитриева и Д.С. Лихачева. Примеч. О.В. Творогова и Л.А. Дмитриева. Л., 1967.
С. 514.
22 Лихачев Д. С. Исторический и политический кругозор автора «Слова о полку Игоре-
ве» // Слово о полку Игореве. М.; Л., 1950. С. 16.
23 Словарь. Т. 3. С. 18. Слово крамола имеет и значение «битва» (там же. С. 19), но
явно не в данном контексте.
24 Лихачев Д.С. Устные истоки «Слова о полку Игореве». С. 72.
163
Ю.А. Клейнер
указывает Д.С. Лихачев, «даже не образ, а военный термин»25 26. Термином
является и «сдача» (побежденных в конкретном сражении), а также «пере-
мирие» (в войне), но не «примирение», призыв к которому содержится в
рассматриваемом отрывке.
Понятно, что и в стагиа стязи. и в понизите стязи под «стягами» по-
нимаются знамена. Однако во втором случае они упоминаются рядом с
«мечами», для которых более естественно сочетание с копьями. В этой свя-
зи обращает на себя внимание эпизод в древнеанглийской поэме «Юлиа-
на»: «Reord up astag, // si^an hy togaedre / gflras hlaendon, // hildepremman»
(«Речи потекли, после того как они вместе копья опустили, воители»)
(Juliana 62b - 64а). Поскольку здесь говорится не о битве и сдаче или пере-
мирии, а о ссоре и примирении, «опускание копий» имеет скорее перенос-
ное значение, вполне вероятное и в случае понизите стязи. изначальный
смысл которого ко времени создания зафиксированного варианта «Слова»
мог быть уже утрачен.
В такой ситуации кота поютъ в значении «грядет новая битва с внеш-
ними врагами» выглядит как естественное завершение призыва к прими-
рению. Это снимает необходимость исправления - копья на кони, поютъ
на пъютъ или поятъ* для увязки его с последующим «на Дунай», равно
как в перенесении «эпического названия реки»27, возможно, синонима Кая-
лы («символическое или географическое название»)28 в начало плача Ярос-
лавны. Можно вспомнить замечание И.Д. Тиунова, что Ярославна «только
еще собирается на Дунай»29 (добавим, и на Каялу: «Полечю, - рече - ...по
Дунаеви, омочю бебрянЬ рукавъ въ КаялЬ рЬцЬ»). Он же обращает вни-
мание на то, что «издатели 1800 г. и копиист Екат. сп. находили какое-
то свое основание поставить точку после "Дунаеви” (так! - Ю.К.} и начать
’’плач” с красной строки»30.
Таким образом, выражение «коша поютъ (на Дунай)», означающее
предупреждение о близкой опасности, может рассматриваться и как «фор-
мульное», т. е. выполняющее текстообразующую функцию разделения
двух «тем» («призыв к примирению» и «плач»)31.
25 Там же.
26 Энциклопедия. Т. 3. С. 77.
27 Слово о полку Игореве. Л., 1967. С. 519.
28 Энциклопедия. Т. 3. С. 31
29 Тиунов И.Д. Несколько замечаний. С. 198.
30 Там же. С. 198-199.
31 Этот смысл утрачен в переводе Н.А. Мещерского, где «копья поют» находятся в том
же предложении, что однородные «бунчуки развеваются»; оба сочетания управляются наре-
чием «по-разному» («розно»): «его [Владимира] стяги стали Рюриковы, а другие - Давыдо-
вы, но в разные стороны бунчуки их развеваются, по-разному копья поют».
164
Стяги и копья (к поэтике эпических реалий)
Рассмотренные параллели могут быть просто результатом типоло-
гического сходства, но могут быть и отражением контактов между носи-
телями соответствующих традиций, весьма вероятных в пространстве
русско-скандинавских (шире, славяно-германских) отношений. Вопрос о
скандинавском влиянии на «Слово» обсуждается, начиная с 30-х гг. XIX в.
Примечательно, что посвященная этому статья в «Энциклопедии “Слова о
полку Игореве”» называется «Скальдическая поэзия и “Слово”». В начале
статьи говорится: «Мысль о сходстве «Слова» со скандинавским эпосом...»
(курсив мой. - Ю.К.). Здесь же цитируется высказывание М.П. Погодина
об «отголосках саг» (курсив мой. - Ю.К.) в сказаниях об Аскольде и Дире
и песнях Бояна32. При желании в этом можно было бы усмотреть нормаль-
ные источниковедческие рассуждения, но, по-видимому, правильнее здесь
говорить о романтических представлениях, когда «скальд» и «сага/эпос»
служили родовыми обозначениями скандинавского поэта и скандинав-
ской словесности без различения жанров33. Инерция такого подхода вид-
на и в современных исследованиях, усматривающих скальдические черты
в отсутствии «порывов романтической фантазии, философской глубины и
лиризма»34, а в «рек Боян и Ходына» - отражение амебейного исполнения
произведений скальдов35.
Судя по косвенным данным, существовало несколько типов исполне-
ния произведений древнегерманской поэзии. Победу Беовульфа над Грен-
делем прославлял «cyninges pegn... gidda gemyndig» «конунгов тан ... пом-
нящий песни» (Beow. 868b - 869b). Подвиги во время тризны «aepelinga
beam, ealra twelfe» «дети благородных, все двенадцать» (Beow. 3170) мог-
ли воспевать как хором, так и по очереди, как на пиру, с которого уходил
Кэдмон, когда «ealle sceolden purh endebyrdnesse be hearpan singan» «все
должны были по очереди петь под арфу» (естественно, не одну строчку).
Ни один из перечисленных способов исполнения не является специфиче-
ски германским.
Амебейное пение, которое, возможно, предполагалось структурой
дротткветной строфы, также существовало во многих традициях. Об
этом писал М.И. Стеблин-Каменский36, и именно он указал на уникаль-
32 Энциклопедия. Т. 4. С. 303.
33 Простительное смешение традиций имеет место в известном стихотворении О. Ман-
дельштама: «И снова скальд чужую песню сложит // И, как свою, ее произнесет». В дей-
ствительности, чужую песнь, как свою, произносил не скальд, а скоп.
34 Шарыпкин Д.М. Боян в «Слове о полку Игореве» и поэзия скальдов // ТОДРЛ. 1976.
Т. 31. С. 21.
35 Шарыпкин Д.М. «Рек Боян и Ходына...» (К вопросу о поэзии скальдов в «Слове о
полку Игореве») // СС. 1973. Вып. 18. С. 195-201.
36 Стеблин-Каменский М.И. Древнеисландский поэтический термин «дротткветт» //
Стеблин-Каменский М.И. Труды по филологии. СПб., 2003. С. 529-531.
165
Ю.А. Клейнер
ность скальдической поэзии, которая, хотя и совпадала по времени с эпи-
ческой традицией, представляла собой отдельную типологическую ста-
дию, где пение копий - не предвестие битвы (эпическая тема), а один из
элементов сражения, ср.: «Sverd rudusk, ... valr la fallinn, ... herr fell, geirar
gullu...» («мечи багровели, ... мертвые лежали, павшие, ... войско пало, ко-
пья пели...»)37.
Расстояние между двумя традициями - в сущности, та же «эпическая
дистанция», не большая (если не считать языка), чем от скальдов до «Сло-
ва». Связи между ним и германской поэзией (скорее всего, эпической),
если таковые были, относились к глубинному уровню, на котором взаимо-
действовали не тексты (цитация), а традиции в целом, т. е. тем и формул,
переосмысленных в соответствии с правилами соответствующей «поэти-
ческой грамматики» и реализуемых в текстах на сосуществующих в дан-
ном пространстве естественных языках. Результаты такого взаимодействия
могли сохраняться в виде отдельных реалий (даже неверно понятых) или
целых мотивов, в частности, «прославления», свойственного как скаль-
дической поэзии, так и древнегерманскому эпосу, правда, религиозному
(«Гимн Кэдмона»).
Если принять это хотя бы в качестве допущения, то к рассмотренным
выше параллелям добавятся два полностью совпадающих зачина - «Us is
riht micel» в древнеанглийском «Бытии» и «Не лкпо ли ны» в «Слове», - за
которыми следует призыв к прославлению Господа и слава князьям и дру-
жине.
37 Markus Skeggiason. Eiriksdrapa // Skj. В. I. S. 497.
166
Две лоции Северного Причерноморья Х-ХП вв.1
И.Г. Коновалова
В литературе, посвященной изучению географического сочинения
арабского ученого ал-Идриси «Отрада страстно желающего пересечь мир»
(1154 г.), время от времени высказывались предположения о том, что од-
ним из источников его сведений о немусульманских территориях мог быть
трактат Константина Багрянородного «Об управлении империей»1 2. В этом
плане представляет интерес сопоставление лоций Северного Причерномо-
рья из сочинений обоих авторов, тем более, что в описании данного района
у ал-Идриси выявлены следы использования византийских материалов3.
Лоция Северного Причерноморья, помещенная в главе 42 «Об управ-
лении империей» (42.64-110), является частью путеводителя: от Фессало-
ники до Дуная и затем по Северному Причерноморью вплоть до Кавказско-
го побережья Черного моря4. В сочинении ал-Идриси подробное описание
маршрута плавания вдоль побережья Северного Причерноморья включено
в рассказ о Причерноморских странах и народах5, а отдельные фрагменты
лоции фигурируют и в других разделах трактата6. Кроме того, города Се-
верного Причерноморья показаны на карте ал-Идриси7.
В составе лоций, приводимых Константином и ал-Идриси, выделяются
четыре блока информации, относящиеся - соответственно - к междуречью
1 Работа выполнена при финансовом содействии РФФИ (проект № 10-06-00307а).
2 Историографию см.: Lewicki Т. Polska i kraje s^siednie w swietle «Ksi^gi Rogera»
geografa arabskiego z XII w. al-Idrisi’ego. Krakow, 1945. Cz. I (Uwagi ogolne, tekst arabski,
thimaczenie). S. 56-57; Коновалова И.Г. Ал-Идриси о странах и народах Восточной Европы:
Текст, перевод, комментарий. М., 2006. С. 212 (Древнейшие источники по истории Восточ-
ной Европы).
3 Коновалова И.Г. Ал-Идриси. С. 134—135, 168.
4 Константин Багрянородный. Об управлении империей. Текст, перевод, комментарий
/ Под ред. Г.Г. Литаврина, А.П. Новосельцева. М., 1989. С. 170, 172, 174, 176 (текст), 171,
173, 175, 177 (перевод) (Древнейшие источники по истории народов СССР).
5 Коновалова И.Г. Ал-Идриси. С. 86 (текст), 115-116 (перевод).
6 Там же. С. 86, 92 (текст), 115, 119 (перевод).
7 Miller К. Маррае arabicae: Arabische Welt- und Landerkarten. Stuttgart, 1927. Bd. VI.
Taf. 55, 56.
167
И.Г. Коновалова
Дуная и Днепра; Крыму; Приазовью; черноморским островам. Для удоб-
ства сопоставления сведения того и другого автора об этих объектах при-
ведены ниже в виде таблиц.
В междуречье Дуная и Днепра Константин Багрянородный упоминает
лишь безымянные стоянки в устьях Дуная, Днестра и Днепра: «Расстояние
по побережью моря от реки Дунай до реки Днестр 120 миль. От реки же
Днестр до реки Днепр 80 миль, так называемый “Золотой берег”» (42.64-
67)8. Ал-Идриси также говорит о стоянках в устьях этих рек, но приводит и
их наименования - Аклиба9 10 11 в устье Дуная, Кувла™ в устье Днестра, Мулиса
и Улиски" в устье Днепра: «От реки (Дуная. - И.К.) до [города] Аклиба
один день морского плавания. От Аклибы до устья реки Данаст один день
плавания. От реки Данаст до [города] Кувла пятьдесят миль, затем до [го-
рода] Мулиса пятьдесят миль; Мулиса находится в устье реки Данабрис.
От устья [этой реки] до [города] Улиски одна миля»12 (см. табл. 1).
Таблица 1
Константин Багрянородный	ал-Идриси
р. Дунай - р. Днестр: 120 миль	р. Дунай - р. Днестр: два дня плавания
	р. Дунай - г. Аклиба: один день плавания
-	г. Аклиба - устье р. Днестр: один день плавания
р. Днестр - р. Днепр: 80 миль	р. Днестр -р. Днепр: 100 миль
-	р. Днестр - г. Кувла: 50 миль
-	г. Кувла - г. Мулиса: 50 миль
-	г. Мулиса - г. Улиски: 1 миля
Примечание: Курсивом показаны суммарные расстояния, восстанавливаемые по данным ал-Идриси.	
В «Крымском» блоке информации у Константина Багрянородного
основное внимание уделено не маршрутам плавания вдоль побережья
Крыма, а описанию его как полуострова. Константин говорит о Карки-
нитском заливе (Некропилы) и заливе Сиваш (залив Меотиды) как о на-
вигационных ориентирах: «От устья реки Днепр идут Адары. Там есть
большой залив, называемый Некропилы, по которому совершенно невоз-
8 Константин Багрянородный. Об управлении империей. С. 172 (текст), 173 (перевод).
9 Ликостомо на берегу Килийского гирла дельты Дуная {Коновалова И.Г. Ал-Идриси.
С. 171-176).
10 Конъектура Б. Недкова, допускающая связь этого наименования с названиями реки и
залива Б. Куяльник {Коновалова И.Г. Ал-Идриси. С. 176).
11 Два варианта передачи древнерусского наименования «Олешье» {Коновалова И.Г.
Ал-Идриси. С. 176-177).
12 Коновалова И.Г. Ал-Идриси. С. 86 (текст), 115 (перевод).
168
Две лоции Северного Причерноморья Х-ХП вв.
можно пройти» (42.68-69); «залив Меотиды тянется в направлении к Не-
кропилам, находящимся близ реки Днепр, мили на четыре, и сливается
[с ними] там, где древние, прорыв канал, проходили в море, отгородив
[таким образом] находящуюся внутри всю землю Херсона и Климатов и
землю Боспора, простирающуюся миль на тысячу или несколько боль-
ше» (42.78-83)13.
Слова Константина о том, что по заливу «совершенно невозможно
пройти», помимо очевидного указания на Перекопский перешеек как ко-
нечный пункт плавания в этом направлении, возможно, отражают и небла-
гоприятные условия навигации в отличающемся мелководьем Каркинит-
ском заливе. Согласно лоции ал-Идриси, в это время мореплаватели также
не заходили в Каркинитский залив, а из стоянки в устье Днепра направля-
лись прямо в Херсон.
Из топонимов Крыма Константин называет лишь Херсон и Боспор, не
детализируя маршруты плавания между ними: «От реки Днепр до Херсона
300 миль, а в промежутке - болота и бухты, в которых херсониты добыва-
ют соль. От Херсона до Боспора расположены крепости Климатов, а рас-
стояние - 300 миль» (69-73)14.
Ал-Идриси, напротив, приводит подробные сведения о расстояниях
между крымскими городами: «От устья (Днепра. - И.К.) до [города] Ули-
ски одна миля, затем до [города] Карсуна15 без малого один день плава-
ния, что составляет восемьдесят миль. От Карсуна до Джалита16 тридцать
миль; это город [принадлежащий] к стране ал-Куманийна17. От Джалита
до города Гурзуби18 двенадцать миль; это многолюдный город, [располо-
женный] на берегу моря. От него до города Бартанити19 десять миль; это
небольшой цветущий город, где строят корабли. От него до города Ла-
бада20 восемь миль; это прекрасный город. От него до Шалуста21 десять
миль; это красивый большой город, [расположенный] на море. От него до
города Султатиййа22 по морю двадцать миль, а от города Султатиййа до
13 Константин Багрянородный. Об управлении империей. С. 172, 174 (текст), 173, 175
(перевод).
14 Там же. С. 174 (текст), 175 (перевод).
15 Херсон.
16 Ялта.
17 Кумания, Половецкая степь.
18 Гурзуф.
19 Партенит.
20 Ламбат.
21 Алушта.
22 Судак.
169
И.Г. Коновалова
[города] Бутар23 двадцать миль. От [города] Бутар до устья реки Русиййа24
двадцать миль»25.
В другом разделе сочинения ал-Идриси город Бутар и река Русиййа
упоминаются в составе еще одной лоции, в которой описан маршрут пла-
вания от Трапезунда вдоль южного и восточного побережий Черного моря
к городам Восточного Крыма. Согласно этой лоции, в устье реки Русиййа
стоял одноименный город: «От города Матраха26 до города Русиййа27 двад-
цать семь миль... От города ар-Русиййа до города Бутар двадцать миль.
Мы уже упоминали [города] ар-Русиййа и Бутар ранее, в предшествующем
[рассказе]»28 (см. табл. 2).
Таблица 2
Константин Багрянородный	ал-Идриси
Адары к востоку от р. Днепр	-
зал. Некропилы	-
р. Днепр - г. Херсон: 300 миль	г. Улиски - г. Карсуна: 80 миль, или без малого один день плавания
г. Херсон - г. Боспор: 300 миль	г. Карсуна - г. Русиййа: 150 миль
крепости Климатов	г. Карсуна - г. Джалита: 30 миль
-	г. Джалита - г. Гурзуби: 12 миль
-	г. Гурзуби - г. Бартанити: 10 миль
-	г. Бартанити - г. Лабада: 8 миль
-	г. Лабада - г. Шалуста: 10 миль
-	г. Шалуста - г. Султатиййа: 20 миль
-	г. Султатийа - г. Бутар: 20 миль
-	г. Бутар - устье р. Русиййа: 20 миль
	г. Русиййа - г. Бутар: 20 миль
Примечание: Курсивом показано суммарное расстояние, восстанавливаемое по данным ал-Идриси.	
23 Феодосия.
24 Река Русиййа изображена на карте в виде огромной водной магистрали, пересека-
ющей с севера на юг всю Восточную Европу {Miller К. Маррае arabicae. Bd. VI. Taf. 56,
65-66). Представление об этой реке сформировалось у ал-Идриси на основе информации о
целом ряде рек Восточно-Европейской равнины, в связи с чем данный гидроним не может
быть отождествлен с каким-либо одним географическим объектом (подробнее см.: Конова-
лова И.Г. Ал-Идриси. С. 180-199).
25 Коновалова И.Г. Ал-Идриси. С. 86 (текст), 115 (перевод).
26 Тмутаракань.
27 Керчь (см.: Коновалова И.Г. Ал-Идриси. С. 224-229).
28 Коновалова И.Г. Ал-Идриси. С. 92 (текст), 119 (перевод).
170
Две лоции Северного Причерноморья Х-ХП вв.
В Приазовье и Константин, и ал-Идриси знают два города - Боспор
(Русиййа) на западном берегу Керченского пролива и Таматарха (Матраха)
на восточном. В остальном их информация различается (см. табл. 3).
Константин довольно подробно описывает Азовское море и условия
навигации в нем: «За Боспором находится устье Меотидского озера, ко-
торое из-за [его] величины все именуют также морем. В это Меотидское
море впадает много больших рек; к северной стороне от него - река Днепр,
от которой росы продвигаются и в Черную Булгарию, и в Хазарию, и в
Мордию. Самый же залив Меотиды тянется в направлении к Некропилам,
находящимся близ реки Днепр, мили на четыре, и сливается [с ними] там,
где древние, прорыв канал, проходили в море, отгородив [таким образом]
находящуюся внутри всю землю Херсона и Климатов и землю Боспора,
простирающуюся миль на тысячу или несколько больше. Из-за множества
истекших лет этот канал засыпался и превратился в густой лес, и имеются
через него лишь два пути, по которым пачинакиты проходят к Херсону, Бо-
спору и Климатам. С восточной стороны Меотидского озера впадает много
всяких рек: река Танаис, текущая от крепости Саркел, Харакул, в которой
ловится верзитик; есть и иные реки, Вал и Вурлик, Хадир и прочие много-
численные реки. Из Меотидского озера выходит пролив по названию Вур-
лик и течет к морю Понт; на проливе стоит Боспор, а против Боспора нахо-
дится так называемая крепость Таматарха. Ширина этой переправы через
пролив 18 миль» (42.73-94)29.
Ал-Идриси не только называет два важнейших пункта в районе Кер-
ченского пролива, но и приводит данные об их соперничестве: «От города
Матраха до города Русиййа двадцать семь миль. Между жителями Матра-
хи и жителями Русиййа идет постоянная война.. .»30.
В отличие от Константина, ал-Идриси не располагал никакими све-
дениями о бассейне Азовского моря, в связи с чем принимал Керченский
пролив за устье реки, впадавшей в Черное море. По его словам, город Ма-
траха «стоит на большой реке, именуемой Сакир31; она представляет собой
рукав, который подходит к городу от реки Исил32, а главное русло послед-
ней идет к городу Исил, что на море Табаристана33»34. Ал-Идриси также
29 Константин Багрянородный. Об управлении империей. С. 174 (текст), 175 (перевод).
30 Коновалова И.Г. Ал-Идриси. С. 92 (текст), 119 (перевод).
31 Представление ал-Идриси о реке Сакир сформировалось на основе информации о
Нижнем Доне, а также о р. Кубань {Коновалова И.Г. Ал-Идриси. С. 221-224).
32 Гидроним Исил (Атил, Итил) является сложным географическим понятием, в ко-
тором данные о реальной Нижней и Средней Волге тесно переплелись с информацией о
Нижнем Доне, рассматриваемом как рукав, соединяющий Волгу с Черноморским бассей-
ном (см.: Коновалова И.Г. Ал-Идриси. С. 137-141, 255-257).
33 Одно из названий Каспийского моря в арабо-персидской литературе по наименова-
нию области на юге Каспия, лежащей к северу от гор Эльбурса, совр. Мазандаран в Иране.
34 Коновалова И.Г. Ал-Идриси. С. 92 (текст), 119 (перевод).
171
И.Г Коновалова
уточняет, где именно впадает в Черное море «рукав» реки Атил: «Один
ее рукав течет до города Матраха и впадает в море между ним и горо-
дом Русиййа. Что касается второго рукава, то он спускается от земли бул-
гар и течет на юго-восток до земли хазар и впадает за Исилом в море ал-
Хазар35»36.
Таблица 3
Константин Багрянородный	ал-Идриси
Меотидское оз. (море)	-
канал, отделяющий Херсон, Боспор и Климаты от материка	-
реки, впадающие в Меотиду: Танаис Харакул Вал Хадир Вурлик	
прол. Вурлик в устье Меотиды	устье р. Русиййа устье р. Сакир
г. Боспор - креп. Таматарха: 18 миль	устье р. Русиййа - г. Матраха: 20 миль
-	г. Матраха - г. Русиййа: 27 миль
-	г. Трапезунд - г. Матраха
-	г. Трапезунд - г. Русиййа: 5 дней плавания
Что касается черноморских островов, Константин Багрянородный упо-
минает «крупный низменный островок по имени Атех» в проливе Бур-
лик37, а также острова, лежащие вдоль побережья Зихии: «Вдоль побере-
жья Зихии [в море] имеются островки, один крупный островок и три [ма-
лых], ближе их к берегу есть и другие, используемые зихами под пастбища
и застроенные ими, - это Турганирх, Царваганин и другой островок. В бух-
те Слагала находится еще один островок, а в Птелеях - другой, на котором
во время набегов аланов зихи находят убежище»38.
Ал-Идриси говорит об островах, связанных маршрутами плавания с
Херсоном, Тмутараканью и Трапезундом:
35 Каспийское море.
36 Коновалова И.Г. Ал-Идриси. С. 100 (текст), 124 (перевод).
37 Константин Багрянородный. Об управлении империей. С. 174 (текст), 175 (пере-
вод).
38 Там же. С. 174, 176 (текст), 175, 177 (перевод). Острова не идентифицированы.
172
Две лоции Северного Причерноморья Х-ХП вв.
«...В этом море, [в части], которую охватывает эта пятая секция, из
числа обитаемых островов есть остров Андисира. Это населенный остров,
здесь много овец и верховых животных. Он простирается в длину с запада
на восток и расположен напротив прибрежного города Шийуша; расстоя-
ние между ними - половина дня плавания по морю.
И от этого острова два дня морского плавания в направлении на восток
до острова Саранба. Из числа прибрежных городов напротив него лежит
город Карсу на; между ними по морю расстояние в половину дня плавания.
От острова Саранба до прибрежного города Матраха один с лишним день
морского плавания. На этом острове изобилие плодов и виноградников,
там [много] вьючного и рогатого скота.
И также от острова Саранба в южном направлении есть остров Гар-
диййа; между обоими островами напрямик по морю сорок миль. От остро-
ва Гардиййа до прибрежного города Атрабзунда три дня плавания по
морю. Этот остров велик и населен.
А от него до острова Азала сорок миль в направлении на восток. Этот
остров - средней величины, населенный и лежит между Атрабзундом и го-
родом Матраха. Через этот остров проходит путь для всякого, кто пересе-
кает море туда или обратно [следуя из этих двух городов]...»39.
Упомянутые ал-Идриси острова остаются пока неидентифицирован-
ными. Наиболее вероятным районом их расположения является Северо-
Восточное Причерноморье, которое было лучше всего известно инфор-
маторам ал-Идриси благодаря плаваниям в Тмутаракань. Неслучайно три
острова (Анбала, Саранба и Азала\ по словам ал-Идриси, были связаны
маршрутами плавания с Тмутараканью, а еще один - Гардиййа - вместе
с островом Саранба лежал на пути в Трапезунд. Сами описания остро-
вов, полные конкретных деталей, рисующих хозяйственную жизнь их по-
селений, не оставляют сомнений в том, что в основе рассказа ал-Идриси
о шести островах лежали какие-то реальные впечатления его информа-
торов. Указание же расстояний между островами и крупными черномор-
скими центрами (Тмутараканью, Трапезундом, Херсонесом) позволяет за-
ключить, что эти острова лежали на оживленных торговых путях и часто
посещались купцами. Однако названия островов дошли до ал-Идриси, по
всей вероятности, в сильно искаженном виде, что не позволяет надежно их
идентифицировать40.
39 Коновалова И.Г Ал-Идриси. С. 87-88 (текст), 116 (перевод).
40 Там же. С. 200-201.
173
И.Г Коновалова
Константин	ал-Идриси
о-в Атех в прол. Вурлик	-
о-ва вдоль побережья Зихии: Турганирх Царваганин	-
-	о-в Андисира - г. Шийуша: Уг дня плавания
-	о-в Андисира - о-в Саранба: 2 дня плавания на восток
-	о-в Саранба - г. Карсуна: Уг дня плавания
-	о-в Саранба - г. Матраха: один с лишним день плавания
-	о-в Саранба - о-в Гардийа: 40 миль на юг
-	о-в Гардийа - г. Атрабзунда: 3 дня плавания
-	о-в Гардийа - о-в Азала: 40 миль на восток
Таким образом, в лоциях Северного Причерноморья Константина Ба-
грянородного и ал-Идриси имеются как некоторые сходные сведения, так и
весьма существенные различия.
Прежде всего, следует отметить разную топонимическую плотность
на маршруте от устья Дуная до Тмутаракани: на данном отрезке пути Кон-
стантин приводит наименования лишь трех населенных пунктов (Херсон,
Боспор, Таматарха), а ал-Идриси - четырнадцати. По названиям Констан-
тин знал только города в районе Керченского пролива (Боспор, Таматар-
ха), а также Херсон, в то время как ал-Идриси располагал подробными
сведениями о целом ряде крымских городов, а также о портовых городах
в устьях Дуная и Днепра. Вместе с тем у Константина имеются названия
ряда местностей, отсутствующие у ал-Идриси: «Золотой берег», «Адары».
Существенным отличием лоций является также полная утрата пред-
ставлений о Крыме как о полуострове и об Азовском море в сочинении ал-
Идриси.
Оба автора приводят данные о черноморских островах, но номенкла-
тура и описание этих объектов говорят о разных источниках информации
Константина и ал-Идриси.
Сходство в топонимической номенклатуре обеих лоций касается наи-
менований крупнейших рек Северного Причерноморья (Дунай, Днестр,
Днепр), а также важнейших портовых городов Крыма (Херсон) и Керчен-
ского пролива (Таматарха - Матраха).
К некоторым из этих объектов относятся и сходные расстояния, фигу-
рирующие в лоциях: расстояние между стоянками в устьях Дуная и Дне-
174
Две лоции Северного Причерноморья Х-ХП вв.
стра Константин определяет в 120 миль, ал-Идриси - в два дня плавания;
расстояние между устьями Днестра и Днепра, по Константину, равно 80
милям, по ал-Идриси - 100; расстояние между городами-портами Керчен-
ского пролива составляло 18 и 20 миль соответственно. Правда, остается
открытым вопрос о том, какую милю имели в виду составители лоций -
византийскую (1,574 км) или арабскую (1,888-1,972 км). На вероятное ис-
пользование разных мер длины указывают плохо сопоставимые величины
расстояний между устьем Днепра и Херсоном (300 миль, по Константину,
80 - по ал-Идриси), а также Херсоном и Боспором (300 миль против 150).
Ал-Идриси, по всей вероятности, использовал для составления лоции
более широкий круг источников, чем Константин. Об этом, в частности,
свидетельствует то, что, в отличие от византийского императора, измеряв-
шего расстояния только в милях, ал-Идриси пользуется еще и другой ме-
рой длины - днями плавания, а также появление у ал-Идриси новых (по
сравнению с Константином) данных о прямых плаваниях из Трапезунда в
устье Дуная и к Тмутаракани.
On Bjarmaland, Vina, Viena, and Dvina
Mervi Koskela Vasaru
The northern area of Bjarmaland is mentioned in the medieval written
sources (sagas, a pattr, few excerpts of geographical nature and excerpts of
several annals written mostly in Norse, occasionally in Latin from the twelfth -
fourteenth centuries, plus an account in Old English from the ninth century).
Without these sources we would know nothing of Bjarmaland and the bjarmar.
The location of Bjarmaland somewhere north and east of Norway is indi-
cated by the place names Vina, Gandvik and Terfinna land. Gandvik points the
interest towards the White Sea and Terfinna land connects the location of Bjar-
maland with the southern coast of the Kola Peninsula (especially the area around
the Varzuga River). The assumption that Vina is connected with the Northern
Dvina River has become axiomatic but in reality it is based on little else than
the close resemblance of the names Dvina, Viena and Vina. In the following I
wish to discuss a possible alternative for this interpretation.
It is often considered that Gandvik (mentioned for the first time in associa-
tion with Bjarmaland in «Olafs saga helga»1) refers to the White Sea as a whole,
but there is the possibility that it may have referred only to the sea’s western-
most bay known (with various spellings in different languages including Finn-
ish, Karelian, Russian and Swedish) as Kantalahti, Kantalaksi, Kannaslahti,
Kannanlahti, Kannanlaksi, Kandalaks, Kandalax, Kandalaksa/Kandalaksha/
Kandalakshskaya Guba1 2.
According to one interpretation Gandvik (regularly translated as «the bay of
magic or enchantment» from the etymologically unclear term gand-r, gandur3')
1 Olafs saga helga// Hkr. 1945. В. II. Bls. 231.
2 Ross A.S.C. The Place-Name Kandalaksha // Third International Congress of Toponymy and
Anthroponymy / Ed. H. Draye and O. Jodogne. Louvain: International Centre of Onomastics, 1951.
Vol. II. P. 429.
3 Symbolae ad historiam antiquiorem rerum Norvegicarum e codice quoad partem hactenus
inedito, et in orcadibus, ut videtur, medio saeculo XVto conscripto / Ed. P.A. Munch. Christianise:
Carolus C. Werner & soch., 1850. P. 32; Storm G. Om opdagelsen af «Nordkap» og veien til «det
hvide hav» // Det Norske Geografiske Selskabs aarbog. Kristiania: Haffner & Hille, 1894. В. V:
1893-1894. S. 97; Nansen Fr. Nord i T&keheimen. Kristiania: Jacob Dybwads Forlag, 1911. S. 391;
176
On Bjarmaland, Vina, Viena, and Dvina
is the original name, the Finnish Kantalahti/Kannanlahti is a translation of this
and the Russian name Kandalax (Kandalaksha) is an adapted form of the Finnish
name4. However, there are a number of scholars who think that Kantalahti is the
original, local (Finnish/Karelian) name and Gandvik is a Norse adaptation of it,
bom of the similarity between the words kanta and gand(-r)5 6.
It seems reasonable to assume that the Finnish/Karelian name Kantalahti!
Kantalaksi preceded the name Gandvik?. The area in question was inhabited by
Finno-Ugrian peoples. We can assume that when the Scandinavians travelled
in the area they heard the local name and adopted it in a form that fitted their
own language. The last part -lahti was directly translated into Norse «vik». The
first part kanta- that has multiple meanings («heel», «base», «head [of a nail]»,
«origin of something», or «a standpoint/attitude/point of view»7) resembled
the Scandinavian gand-r that refers to magic or sorcery, and in lack of a direct
translation it is feasible that kanta- could have turned into the familiar sounding
gand-.
It appears possible that the Norwegians would not give the White Sea an
indigenous name but instead borrowed (and adapted to suit their language) an
already existing name that they were bound to hear while interacting with the
locals. The fact that the Scandinavians adopted a name that referred to the
westernmost bay of the White Sea would appear to suggest that they had con-
tact with the local inhabitants in this area.
It is interesting to pay attention to the fact that the Finnish name of the
White Sea is Vienanmeri «the Sea of Viena». The name Viena appears today
in two other connections in the area. The Northern (Severnaya) Dvina River
is called Vienajoki (i.e. the River Viena) and the northernmost part of Karelia
(south of the Kantalahti Bay) is called Vienan Karjala or just Viena (i.e. Viena
Karelia).
The toponym Vina appears several times in the sagas in connection with
Bjarmaland. It is mentioned for the first time in skaldic verses (from c. 970)
preserved to us in «Haralds saga grafeldar» in «Heimskringla» («a Vinu bordi»
Haloygen Ottars ferd til Bjarmeland og England. Det forste intervjuet med ein nordmann / Om-
setjing og merknader av R. Djupedal. Oslo, 1969 (Saerprint av Haloyglaget 1 - Fredsar og krigstid
1933-1942). P. 7; Nesheim A. Samisk trolldom // KHLNM. 2nd ed. 1982. B. 15. Sp. 8-9; Нате M.
Islantilaisten saagojen tiedot suomensukuisista kansoista ja niiden asuinpaikoista. Lisensiaatintut-
kimus. Oulun yliopisto. Oulu, 1987. S. 166-171.
4 Storm G. Om opdagelsen af «Nordkap». S. 97.
5 Nansen Fr. Nord i Takeheimen. S. 391-2; Haavio M. Bjarmien vallan kukoistus ja tuho.
Helsinki: WSOY. 1965. S. 18.
6 Ross A.S.C. The Place-Name Kandalaksha. P. 429-^30.
7 Suomen sanojen alkupera: etymologinen sanakirja A-K / Toim. E. Itkonen. Helsinki: Koti-
maisten kielten tutkimuskeskus. 1992. S. 300, 302; Suomen kielen etymologinen sanakirja I /
Toim. Y.H. Toivonen. Helsinki: Suomalais-ugrilainen seura, 1955. T. I. S. 157.
177
MerviKoskela Vasaru
and «.vid Bjarma a Vinubakkavf. Vina makes its second appearance in «Heim-
skringla» in «Olafs saga helga» («anni Vinu»)8 9 10 11. It is also mentioned in «Egils
saga Skallagrimssonar» («d Bjarmalandi vid Vinu»)w. Several of the later sagas
including «Orvar-Odds saga» (e. g. «a pa er Vina heitir/ainni Vinu»), «Halfs-
saga ok Halfsrekka» («Vinumynni»), «Sturlaugs saga starfsama» («anni Vinu»)
and «Bosa saga» («Vinuskogr») mention Vina as well11.
We can assume that Snorri Sturluson quoted the verses in «Heimskringla»
in the exact form they had been preserved from the 970s to the early thirteenth
century. He obviously identified Vina of the verses with a river. In both «Haralds
saga grafeldar» and «Egils saga Skallagrimssonar» the wording is slightly am-
biguous but in «Olafs saga helga» there is no doubt since the word river is men-
tioned specifically. Snorri’s deduction may have been based on either the word-
ing of the account or general geographical knowledge. If the name Vina was a
well-known name (of a river) in Snorri’s time, it would have been logical for
Snorri to think that the skaldic verses were referring to this river. If he was not
familiar with a toponym Vina he might nevertheless have come to the conclu-
sion that the name was referring to a river based on the content of the verses
that he knew.
The later sources mentioning Vina probably derive both the name and the
identification in most part from Snorri’s writing, but one cannot rule out the pos-
sibility there were also other sources available, e. g. skaldic verses. In «Orvar-
Oddssaga» Vina is decidedly a river as it is in «Sturlaugs saga starfsama». In
«Halfs saga ok Halfsrekka» the toponym appears in the form Vinumynni or Vin-
uminni, i. e. the mouth of the River Vina. The toponym Vina also appears in
Bosa saga, but this time it is connected with forest instead of a river. Obviously
the later sagas both carried on the earlier tradition of writing as such and occa-
sionally also invented new forms.
Glumr Geirason, who first mentioned the name Vina, may not have used it
as a proper noun, since Vina in skaldic poetry is used as a metaphoric, general
denomination of a river. Tatjana N. Jackson suggests that in the course of time
the general denomination may have turned into a specific name associated with
the real river (Dvina/Viena) that the Norwegians came to know through their
8 Haralds saga grafeldar // Hkr. 1962. В. I. Bls. 217.
9 Olafs saga helga. Bls. 227-232.
10 Egils saga Skalla-Gritnssonar / Sigurdur Nordal gaf lit. 2nd ed. Reykjavik: Hid islenzka
fomritafelag, 1988 (IF. В. II). Bls. 93-94.
11 Fomaldar sogur Nordrlanda eptir gomlum handritum / C.C. Rafn. Kaupmannahofn: Pren-
tadar hja Hardvig Fridrek Popp, 1830. B. III. S. 626; Antiquites Russes / Ed. C.C. Rafn. Copenha-
gue: Freres Berling, 1850. T. I. P. 86; Qrvar-Odds saga / Hrsg. von R.C. Boer. Leiden: E.J. Brill,
1888. S. 22, 24, 26, 28, 30, 32, 34; Die Bosa-Saga in Zwei Fassungen / O.L. Jiriczek. Strassburg:
Verlag von Karl J. Trubner, 1893. S. 21-25.
178
On Bjarmaland, Vina, Viena, and Dvina
travels12. Since several Finno-Ugrian toponyms in the White Sea area contain
the name Viena, the knowledge of these might have been a factor in consolidating
Vina as a proper noun.
Snorri’s influence is tangible in forming the concept of Vina in the written
sources and it is perhaps feasible that if he interpreted as a proper noun a word
that originally referred to a river in general, this interpretation could have influ-
enced the whole written tradition concerning Vina. It is clear that the 13th centu-
ry saga authors did not always fully understand the verses from which they de-
rived their information, and Roberta Frank has shown several examples of how
Snorri interpreted skaldic stanzas in his own way. In general, the most frequent
misinterpretations of stanzas include instances when a kenning or a kenning ele-
ment is misread as a proper name13. It is conceivable that reinterpretation took
place with stanzas that mention Vina.
The currently prevailing theory associates the Vina of the sagas with the
Northern Dvina (Двина) River (Finnish Vtenajoki). It seems to me that the as-
sociation may be a result of modem research. The strongest argument the re-
searchers have offered is the likeness of the names and the fact that Dvina is
a river14. Since the association is mainly based on the likeness of the names
and little else, and since there are other similar toponyms, I find that all Vi-
ena toponyms should be considered in localising the Norse Vina.
The likely origin of the name Gandvik refers to contacts between the Nor-
wegians and the people living by the Kantalahti Bay. We know that the writ-
ten sources seem to connect the Bjarmians with the southern coast of the Kola
Peninsula that forms the northern shore of the Kantalahti Bay. Interestingly the
name Viena is connected with the southern coast of the Kantalahti Bay. I find
that on the basis of this only we have at least equal reasons to connect Vina and
Viena Karelia than to connect Vina with the Northern Dvina.
Simon von Salingen’s description of Lapland15 relates that eight men from
Kern’ in Karelia told to von Salingen that «dass gantze lande von Nougorodt
nordwestwerts bisz an die Wina, und west-nordwestwerts vf bisz an die Wiga,
all correlisch wohr gewesen vnd von den Mosschowiters erobert, vnd die lande
12 Jackson T.N. Location of Bjarmaland И Suomen varhaishistoria. Toim. Kyosti Julku. Ro-
vaniemi: Pohjois-Suomen Historiallinen Yhdistys, 1992. P. 25; Eadem. Hvor var Bjarmeland? -
hva kildene forteller // SPOR - fortidsnytt fra Midt-Norge. Trondheim: Fakultet for arkeologi og
kulturhistorie, 1992. S. 126; Eadem. Bjarmaland Revisited H Acta Borealia. Basingstoke: Rout-
ledge, 2002. P. 172.
13 Frank R. Skaldic Poetry // Old Norse-Icelandic Literature / Ed. C.J. Clover and J. Lindow.
Ithaca: Cornell University Press, 1985. P. 167-170.
14 Jackson T.N. Bjarmaland between Norway and Old Rus // Aspects of Arctic and Sub-Arc-
tic History / Ed. Ingi Sigurdsson and Jon Skaptason. Reykjavik: University of Iceland Press, 2000.
P. 117; Eadem. Bjarmaland Revisited. P. 172.
15 Simon von Salingen. Bericht von der Landschaft Lappia. 1591.
179
Mervi Koskela Vasaru
von der Wiga, nordwestwerts vf bis Candelax, nordtwerds auf, all vnter Nor-
wegen gehoret haben»16. The description traces areas towards the northwest
in sequential geographical order, from Novgorod to Wina and further to Wiga
(the River Vyg) and to Candelax (the Kantalahti Bay). It seems like in this late
16th century description the name Wina is used of Viena Karelia. I cannot see
how Johnsen’s interpretation that Wina is the same as the Northern Dvina River
could hold, since we are talking about a list naming areas in sequential order
from south to north.
In «Olafs saga helga» Bjarmaland could be reached by sailing across Gand-
vik11. The concise wording does not specify which part of the White Sea was
crossed. Those who identify Vina with the Northern Dvina River find that the
travellers sailed south across the White Sea. Alternatively crossing Gandvik could
mean crossing the Kantalahti Bay in which case the travellers would end up some-
where on the southern coast of the Kantalahti Bay. This destination corresponds to
an area known today as Viena Karelia. Consequently at least two feasible destina-
tions in the White Sea area have something to do with the name Viena.
The written sources tell us that the Norwegians travelled to Bjarmaland past
Finnmark to the coast of the Kola Peninsula following the Kantalahti Bay. If they
ever went across the bay, they ended up in Viena. In any case, having interacted
with the locals on the Kola Peninsula they might have become familiar with the
name Viena. The Vina of the written sources is based on verses that were inter-
preted centuries later by authors who did not necessarily know what the verses
were originally referring to but who might have heard of the name Viena and
based on the verses could have placed a river called Vina in Bjarmaland.
The name Vina is not mentioned in the earliest source from the 9th century
and this may be significant. Apparently Ohthere’s destination was on the Kola
Peninsula and even if Ohthere sailed on Vienanmeri, he did not arrive in Viena
and thus the name may not have been attached to Bjarmaland this early. Maybe
the later travellers extended their trips to Viena Karelia and the name became
properly attached to Bjarmaland both in reality and in the written sources. The
existence of the name Gandvik indicates Scandinavian activity in the Kantalahti
Bay area. Since there is a name Viena connected with this area as well, it would
seem just as possible that this Viena is the origin of the Scandinavian Vina as
that the Northern Dvina River is the origin.
What evidence is there that the Northern Dvina River should be connected
with Bjarmaland?
Russian sources of the thirteenth century seemingly place two regions on
the Kola Peninsula, Koloperem’IGoloperm’ and Tre. The southern coast of the * 17
'’’Johnsen O.A. Finmarkens politiske histone. Kristiania: Jacob Dybwad, 1923. S. 99.
17 Olafs saga helga. Bls. 227-232.
180
On Bjarmaland, Vina, Viena, and Dvina
Kola Peninsula is called the Ter coast (Terskij bereg). It is geographically located
between the Karelian settlement area in the west and Vegestav/Sviatoi Nos in the
east. It seems as if the area north of Vegestav (Sviatoi Nos) was considered as
Norwegian whereas the coastal area west of the River Varzuga was inhabited
by Karelians in medieval times. Varzuga is generally considered the western-
most point of the Ter coast (Terskij bereg), east of which the Saami inhabited
the coastal area. In Ohthere’s account from the late ninth century a river (pos-
sibly Varzuga) is considered as the border of the Ter Saami (Terfinna land) and
the Bjarmians. In the fifteenth century the border between the Saami and the
inhabitants of the Northern Dvina River on the Kola Peninsula was by the
River Pyalica. It is considered that the Ter coast was inhabited by the Saami
in medieval times and Russian influence remained minor. Medieval Russian
sources point to the close traditional connections between the lower reaches of
the Northern Dvina River and the Ter coast. Several sources from the 1260’s
mention TerlTrelTri as Novgorodian (tax) land. In 1294-1304 Prince Andrei Al-
exandrovich gave the Russian inhabitants by the Northern Dvina River the right
to go on trading and hunting expeditions on the Ter coast18.
It appears as if the connection between the Kola Peninsula and the lower
Northern Dvina River area was restricted to the areas east of Varzuga and thus
to the area inhabited by Saami population. Written sources refer to Kola Perm’
and Ter as separate areas under Novgorod and it seems as if these areas were
considered as separate from the Russian point of view. This division was per-
haps made based on different ethnicity in adjacent areas; already Ohthere’s ac-
count seems to suggest that two ethnically different peoples lived in vicinity of
18 Munch P.A. Om Nordboemes Forbindelser med Rusland og tilgraensende Lande // Munch P.A.
Samlede Afhandlinger. Christiania: Forlagt af Alb. Cammermeyer, 1874. В. II. S. 265; Storm G. Om
opdagelsen af «Nordkap». S. 95-96; Nansen Fr. Nord i Takeheimen. S. 133; Johnsen O.A. Finmarkens
politiske historic. S. 9, 20; Ross A.S.C. The Terfinnas and Beormas of Ohthere. Leeds: Titus Wilson of
Kendal for Members of the School of English Language in the University of Leeds, 1940. P. 25-26,
28; Itkonen T.I. Karjalaiset ja Kuolan-Lappi // Kalevalaseuran vuosikirja 22/1943. Porvoo: Werner
Soderstrom Osakeyhtid, 1943. S. 42; Vasmer M. Zum Namen der Terfinnas in Konig Alfreds Oro-
sius-Ubersetzung // Englische Studien. 2 Aufg. Meisenheim / Hrsg. von J. Hoops, 1965. Bd. 56.
S. 169; Sweet’s Anglo-Saxon Reader in Prose and Verse. 2nd revised ed. / Ed. D. Whitelock Ox-
ford: The Clarendon Press, 1970. P. 17-18; Vilkuna K. Bjarmer och Bjarmaland // KHLNM. 2nd ed.
1980. В. 1. Sp. 647; Kuoljok K.E. Pa jakt efter Norrbottens medeltid. Umea: Center for arktisk kul-
turforskning, 1991. S. 33; Wallerstrom Th. Norrbotten, Sverige och medeltiden Stockholm: Almqvist
& Wiksell International, 1995. В. 1. S. 205-207, 232; Ясински М.Э., Овсянников О.В. Взгляд на
Европейскую Арктику. Архангельский Север: Проблемы и источники. СПб., 1998. Т. I. С.
28, 34; Jackson T.N. Bjarmaland between Norway and Old Rus. P. 117; Eadem. Bjarmaland Re-
visited. P. 171; Alaraisanen E. Nordryssland under medeltiden utifran arkeologiskt material och
skriftliga kallor. M. A. University of Helsinki, 2004. S. 15, 26, 37; Flansen L.I., Olsen B. Samenes
historic fram til 1750. Oslo: Cappelen Akademisk Forlag, 2004. S. 155-157.
181
MerviKoskela Vasaru
each other on the Kola Peninsula. Scholars argue that Northern Dvina River is a
suitable location for Bjarmaland, because the area had contacts with the coastal
area of the Kola Peninsula. However, the written sources appear to suggest that
the contacts were limited to the so-called Ter coast, on the southeastern part of
the southern shore of the Kola Peninsula.
It is worth noticing that in the medieval Scandinavian written sources Bjar-
maland, as seen through the Norwegian eyes, is connected with the coastal zone,
but excluding the large Archangel hoard there are no signs of medieval settle-
ment on the lower parts of the Northern Dvina River. There are finds in the ba-
sin of the Northern Dvina, but this area cannot correspond to the Scandinavian
Bjarmaland that was coastbound. Since the Northern Dvina area is considered
by most scholars as the original Bjarmaland, the signs of settlement in
this area should be older than in the later, secondary Bjarmaland that
is considered to have been located on the southern coast of the Kola Penin-
sula. However, archaeological remains on lower parts of the Northern Dvina River
are missing whereas there are traces of medieval settlement by the Varzuga River on
the Kola Peninsula. In general, it would appear that the lower Northern Dvina area
developed relatively late in regard to settlement and Kholmogory that is of-
ten considered as the trade center in Bjarmaland became an administrative and
economical center only in the twelfth century, i. e. centuries after the first ac-
counts of Norwegian expeditions to Bjarmaland. Already the earliest finds from
the Northern Dvina area show traces of Ancient Russian influence and the area
belonged to the interest sphere of Novgorod. The middle part of the Northern
Dvina River remained uninvestigated for a long time and only loose finds and
hoards were known. The finds are still few but those that are known point to-
wards Novgorod and the kurgans (mounds) of the Lake Ladoga area among oth-
ers. The majority of the locations are situated on the western bank of the Nor-
thern Dvina River and dated from the late tenth to the early thirteenth centu-
ries19. In fact, during the eleventh - thirteenth centuries the Vaga basin area was
much more densely populated than the Northern Dvina area. However, due to its
location far inland it cannot be connected with Bjarmaland20.
19 Tallgren A.M. Bjarmienmaa 11 Kalevalaseuran vuosikirja 10. Porvoo: WSOY. 1930. S. 74;
Kivikoski E. Finlands forhistoria. Helsingfors: Schildt, 1964. S. 289; Huurre M. Pohjois-Pohjan-
maan ja Lapin esihistoria. Kuusamo: Pohjois-Pohjanmaan maakuntaliiton ja Lapin maakuntaliiton
yhteinen historiatoimikunta, 1983. S. 362-363; Ovsyannikov О. V. On Trade Routes to Zavolochye
in the 11th - 14th Centuries H Fenno-Ugri et Slavi 1983 I Ed. T. Edgren. Helsinki: Suomen muina-
ismuistoyhdistys, 1984 . P. 98-105; Spiridonov A.M. Karelians in the North of Fennoscandia in
the 11th - 13th Centuries - a View from the East 11 Suomen varhaishistoria I Toim. Kyosti Julku.
Rovaniemi: Pohjois-Suomen Historiallinen Yhdistys, 1992. S. 562; Alaraisanen E. Nordryssland
under medeltiden. S. 48-51,61, 96.
20 Makarov N.A. «Eastern» Ornaments of the 11th - 13th Centuries in the Sami Areas: Origins
and Routes H Acta Borealia. Tromso: Novus Forlag AS, 1991. № 2. P. 75, 77.
182
On Bjarmaland, Vina, Viena, and Dvina
Additionally, linguistics gives some indications that Bjarmaland cannot
have been located by the Northern Dvina River. The indigenous population by
the coast of the White Sea and along the Northern Dvina River was Finno-Ugri-
an and the language spoken by the indigenous population in the Northern Dvina
area belonged to the northern Finno-Ugrian language group (closer to the Baltic
Fennie than the Volga Fennie group)21. Written sources indicate that the Bjarmians
spoke a Baltic Fennie language, very close to Finnish and Karelian22, but the Finno-
Ugrian language spoken in the Northern Dvina area cannot have been very close
to either.
In my opinion, neither the written accounts, nor the archaeological remains
speak for the option that the lower parts of the Northern Dvina River should
be connected with Bjarmaland. None of the arguments that have been used to
connect the Northern Dvina with Bjarmaland seem to have much substance in
them after some scrutiny. The only thing that really connects the two is the re-
semblance of the names. I have proposed Viena Karelia as an alternative to the
Northern Dvina. This theory is also currently based on little else but the resem-
blance of the names Viena and Vina but should in my opinion be considered
as an equally likely alternative since the burden of evidence is equal for both
theories.
21 Alaraisanen E. Nordryssland under medeltiden. S. 69-70, 94—95.
22 Ross A.S.C. The Terfinnas and Beormas of Ohthere. P. 48-50.
183
М.Н. Тихомиров о древней Москве1
В.А. Кучкин
В творчестве известного советского историка М.Н. Тихомирова изучение
истории Москвы занимало одно из основных мест. Сам москвич, любивший
свой город, хорошо знавший московские памятники старины и московские
достопримечательности, к исследованию прошлого Москвы М.Н. Тихомиров
обратился уже в зрелом возрасте. В 1936 г. он опубликовал два небольших
этюда о Москве: «Из истории города Москвы (Очерк 1. Начальная история
Москвы)» и «Из истории города Москвы (Очерк 2. Рост города в XIV в.)».
Напечатаны они были в журнале для учащихся1 2. Много позднее историк про-
должил знакомить учителей и школьников с историей Москвы, опубликовав
в журнале «Преподавание истории в школе» статьи «Начало Москвы», «Ве-
ликокняжеская Москва в XIV-XV вв.» и «Москва в XV-XVII веках»3.
Год спустя после публикации этих статей из печати вышла первая моно-
графия М.Н. Тихомирова о древнейшем прошлом Москвы, первая и во всей
советской историографии. Поэтому ее характеристика представляет особый
интерес. Книга М.Н. Тихомирова «Древняя Москва» была написана к 800-
летнему юбилею Москвы, что отмечено на ее титуле. Текст книги состоял из
краткого авторского предисловия, восьми глав и приложений. В предисловии
автор писал о том, что в его задачу входит рассмотрение истории Москвы
«от первого упоминания о Москве в летописях под 1147 годом до последней
четверти XV века»4. Глава I книги называлась «Начальная история Москвы»,
глава II - «Великокняжеская Москва», глава III - «Великие князья в борьбе
за власть против князей-совладельцев и бояр», глава IV - «Московская тор-
говля и московское купечество», глава V - «Московское ремесло и москов-
ские ремесленники», глава VI - «Иностранцы в Москве», глава VII - «Рост и
заселение городской территории» и глава VIII - «Московское просвещение и
литература». В конце книги были помещены приложения, где были напеча-
1 Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ (проект № 08-01-00211а).
2 История в школе. 1936. № 3 и № 4.
3 Преподавание истории в школе. 1946. №
4 Тихомиров М.Н. Древняя Москва. М., 1947. С. 3.
184
М.Н. Тихомиров о древней Москве
таны четыре различные «Повести о начале Москвы», правда, по единствен-
ному списку - ГИМ, собрание Уварова, № 670.
Сама структура книги свидетельствует об определенной торопливости
при ее написании, вызванной, по-видимому, желанием издать работу к юби-
лейному дню Москвы, который в 1947 г. отмечался 7 сентября. Вопросы об
изменении территории Москвы должны были бы быть рассмотрены в начале
книги, а в заключительную главу добавлены сведения о московской архитек-
туре, изобразительном и прикладном искусстве. Заглавие третьей главы от-
разило правительственные требования к историкам подчеркивать борьбу ве-
ликокняжеской власти с боярством, что должно было исторически оправдать
расправы с высокопоставленными гражданскими и военными руководителя-
ми в СССР. Однако в ранний период московской истории именно боярство
выступало основной социальной опорой великокняжеской власти, свиде-
тельством чему может служить такое яркое публицистическое произведение,
как «Слово о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича,
царя русского».
Собственно история Москвы была изложена М.Н. Тихомировым в пер-
вых двух главах. Московское прошлое исследователь начинал, как и И.Е.
Забелин, с географической характеристики Москвы и Подмосковья, но при-
водил совсем иные факты, чем его предшественник. Этнический состав
местного населения (вятичи, кривичи, меря) он характеризовал по топоними-
ческим и археологическим данным, собранным к середине XX в. Довольно
много места уделил М.Н. Тихомиров анализу «Повестей о начале Москвы»,
разделяя давнюю точку зрения о ценности «эпических» свидетельств «Пове-
стей» и полагая, что Кучка был действительным владельцем находившихся
на месте Москвы сел. Сам же Кучка, по представлению М.Н. Тихомирова,
был не боярином, а «одним из вятических старшин или князьков, отстаивав-
ших свои земли от притязаний Юрия Долгорукого»5. Однако доказательств
такого утверждения приведено не было.
Строгие обоснования сказанного подменялись иногда в «Древней Мо-
скве» утверждениями, расходившимися с показаниями источников. Так, один
из разделов книги озаглавлен «Быстрый рост города во второй половине XII
века»6. Но о быстром росте говорить едва ли возможно, поскольку Москва в
1177 г. была сожжена рязанским князем Глебом Ростиславичем7. Пагубность
для развития города этого пожара подчеркивал еще И.М. Снегирев. Стре-
мясь представить Москву как центр особого княжества еще в домонгольское
время, М.Н. Тихомиров каждое появление в Москве князя расценивал как
5 Там же. С. 14.
6 Там же. С. 16.
7 ПСРЛ. Л., 1926-1928. T. I. Стб. 382.
185
В.А. Кучкин
свидетельство о существовании Московского княжества. Так, захват на ко-
роткое время Москвы в 1213 г. князем Владимиром Всеволодовичем историк
трактовал как образование особого самостоятельного княжества, хотя сам
привел летописную фразу о том, что Владимир сел «в брата своего городе в
Гюргове»8, откуда и был вскоре выдворен.
Автор «Древней Москвы» утверждал, что уже в княжение Ивана Калиты
«Москва прочно сделалась столицей северо-восточной Руси»9, хотя несколь-
кими страницами далее относил это изменение статуса города ко временам
Симеона Гордого10 11. Но в действительности столицей всей Северо-Восточной
Руси Москва стала после присоединения Тверского княжества в 1485 г. По
мнению ученого, в годы правления Калиты произошло и превращение Мо-
сквы в церковный центр всей Руси11. Такие утверждения повторяли публици-
стические идеи писателей XVIII в. При этом оставались без объяснения фак-
ты возведения московских Даниловичей вплоть до Ивана III на стол великого
княжения всея Руси не в Москве, а во Владимире12. Не было рассмотрено и
«Определение» константинопольского патриаршего собора 1354 г. о место-
нахождении кафедры Русской митрополии. Признавая, что Киев в послед-
ние десятилетия обеднел настолько, что утратил возможность обеспечивать
постоянными и достаточными доходами русских митрополитов, собор разре-
шал последним до лучших времен пребывать во Владимире на Клязьме, где
условия жизни были значительно лучше. Город Киев объявлялся первым се-
далищем, а город Владимир - вторым седалищем митрополитов Киевских и
всея Руси13. О Москве или каком-нибудь ином городе как месте постоянного
пребывания главы русской церкви в «Определении» 1354 г. ничего не гово-
рилось. Очевидно, что Москва в указанное время статуса церковного центра
еще не обрела.
Нередки в работе М.Н. Тихомирова и разного рода мелкие и большие не-
точности. Историк утверждал, что после смерти Ивана Калиты у него оста-
лись три сына и две дочери - Мария и Феодосия14. Но завещания Ивана Да-
ниловича называют и третью дочь князя - Фетинью15. Касаясь третьего брака
8 Тихомиров М.Н. Древняя Москва. С. 16.
9 Там же. С. 31.
10 Там же. С. 41.
11 Там же. С. 32-34.
12 ПСРЛ. СПб., 1913. Т. XVIII. С. 139; СПб., 1851. Т. V. С. 264.
13 Памятники древнерусского канонического права. Часть I (памятники XI-XV вв.).
Изд. второе // РИБ. СПб., 1908. Т. VI. Приложения, № 12. Стб. 64-70.
14 Тихомиров М.Н. Древняя Москва. С. 34.
15 Кучкин В.А. Издание завещаний московских князей XIV в. Первая душевная грамота
великого князя Ивана Даниловича Калиты // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2008.
№ 1 (31). С. 107, статья 17; Он же. Издание завещаний московских князей XIV в. Вторая
душевная грамота великого князя Ивана Даниловича Калиты И Древняя Русь. Вопросы ме-
диевистики. 2008. № 2 (32). С. 130, статья 17.
186
М.Н. Тихомиров о древней Москве
Симеона Гордого, строго запрещавшегося в XIV в. церковью, М.Н. Тихоми-
ров выражал неподдельное удивление: «Поразительнее всего, что подобный
акт произвола (со стороны великого князя. - В.К.) не вызвал резких проте-
стов со стороны митрополита Феогноста, вероятно, потому, что митрополит,
как и константинопольская патриархия, был задобрен большими денежными
подарками»16. Но летопись свидетельствует об обратном: «А женился князь
великии Семенъ, оутаився митрополита Фегнаста, митрополить же не благо-
слови его и церкви затвори...»17, т. е. запретил богослужение в церквах. Не-
канонический поступок князя был осужден и осужден сурово.
Первое и второе нападения литовского великого князя Ольгерда на Мо-
скву М.Н. Тихомиров датировал соответственно 1367 и 1369 гг.18, не приняв
во внимание, что новый год в XIV в. начинался с 1 марта и верные даты ли-
товских осад города - 1368 и 1370 гг. О помолвке серпуховского князя Вла-
димира Андреевича историк написал, что «Владимир Андреевич обручился
с Еленой, дочерью Ольгерда, принявшей крещение с именем Евпраксии»19. Но
крестильным именем литовской княжны было Елена, Евпраксия - ее мона-
шеское имя20. Нашествие Едигея М.Н. Тихомиров датировал 1409 г.21 вместо
1408 г. Но были некорректные утверждения и более серьезного характера.
Годы после смерти великого князя Ивана Ивановича (1359 г.), когда в мо-
сковском княжеском доме остались всего три князя мужского пола: 9-летний
сын Ивана Дмитрий (будущий Донской), младший брат Дмитрия Иван и их
6-летний двоюродный брат Владимир Серпуховский, М.Н. Тихомиров по-
считал временем правления митрополита Алексея22. Исследователь осно-
вывался на документах Константинопольского патриархата, который в 1380
ив 1389 гг. выносил диаметрально противоположные решения о правах на
управление Русской митрополией митрополита Киприана23. Поскольку Ки-
приан в свое время получил киевскую кафедру, грубо нарушив права митро-
полита Алексея, Константинопольский патриархат вынужден был оценивать
и действия уже скончавшегося митрополита Алексея. Греки приписали ему
воспитание и руководство маленьким великим князем Дмитрием, чтобы объ-
яснить, почему Алексей, ввиду педагогической деятельности, не мог зани-
маться делами западных епархий своей митрополии. Именно по последней
16 Тихомиров М.Н. Древняя Москва. С. 35.
17 ПСРЛ. Пгр, 1922. Т. XV. Вып. I. Стб. 57.
18 Тихомиров М.Н. Древняя Москва. С. 46, 47.
19 Там же. С. 48.
20 Экземплярский А.В. Великие и удельные князья Северной Руси в татарский период с
1238 по 1505 г. СПб., 1891. Т. II. С. 302.
21 Тихомиров М. Н. Древняя Москва. С. 61.
22 Там же. С. 43—46.
23 Памятники древнерусского канонического права. Часть I. Приложения, № 30. Стб.
165-184; №33. Стб. 193-228.
187
В.А. Кучкин
причине эти епархии получил в 1375 г. в управление митрополит Киприан,
обосновавшийся в Киеве. Византийские оценки деятельности митрополита
Алексея М.Н. Тихомиров принимал за реальные факты правления главы Рус-
ской церкви в Московском княжестве в 60-е гг. XIV в. Однако обращение к
русским материалам, в частности, к заключенному в 1364—1365 г. договору
великого князя Дмитрия с Владимиром Серпуховским обнаруживает, что ни
в одной диспозитивной статье договора митрополит даже не упоминался.
Главную роль в управлении княжеством играло боярство и, видимо, вдова
великого князя Ивана Ивановича княгиня Александра24. Но о какой-либо по-
ложительной исторической роли боярства в 1947 г. писать было нельзя.
В главе V о московском ремесле М.Н. Тихомиров особым заголовком
«Передовой характер московского ремесла» выделил раздел, посвященный
достижениям московских ремесленников. Речь шла о московском мастере
XV в., который умел изготавливать свинцовые доски для покрытия церквей;
о другом мастере, но уже XIV в., приглашенном в Новгород Великий лить
колокола; о сербском мастере Лазаре, построившем в 1404 г. в Кремле кир-
пичную башню с часами; наконец, о пушечном мастере Якове, отлившем
особую пищаль в 1484 г.25. Но по таким отдельным примерам судить о пе-
редовом характере московского ремесла в XIV-XV вв. затруднительно. Из-
вестно, что домовый Благовещенский собор Ивана III в московском Кремле
был построен в 1484—1489 гг. псковскими мастерами26. Означало ли это, что
уровень псковского ремесла был передовым, а московского - настолько от-
сталым, что сам великий князь для своих домашних нужд вынужден был
искать строителей на далекой стороне? Очевидно, что для правильных ха-
рактеристик нужны не разрозненные и не всегда показательные примеры, а
достаточно репрезентативные факты. Однако исследователь особо выделил
вопрос об уровне ремесла в Москве, потому что в 40-е гг. XX в. считалось,
что передовая техника в производстве сразу и непосредственно обеспечивает
успехи политического развития, и приведенными свидетельствами старался
доказать не то, что было в прошлом, а правильность господствовавшего в
науке постулата. Примеры оказались случайными, а постулат - не отвечаю-
щим другим фактам. Этот налет предвзятости и поспешности сильно обе-
дняет «Древнюю Москву» М.Н. Тихомирова, хотя автор привлек для харак-
теристики раннего прошлого Москвы различные летописные своды, доку-
ментальные материалы, географические и археологические данные, а также
24 Кучкин В.А. Первая договорная грамота Дмитрия Донского с Владимиром Серпухов-
ским // Звенигород за шесть столетий. М., 1998.
25 Тихомиров М.Н. Древняя Москва. С. 121-124. Пищаль мастера Якова была отлита не
в 1485 г., как писал М.Н. Тихомиров, а в 1484 г. Подробнее см.: История Москвы в шести
томах. М., 1952. T. I. С. 90.
26 ПСРЛ. Т. XVIII. С. 270, 272; ПСРЛ. М., 2001. T. VI. Вып. 2. Стб. 218.
188
М.Н. Тихомиров о древней Москве
редкие записи из рукописей Исторического музея, где он работал, и сказания
вроде сказания о новоторжской чаше27. Впрочем, несмотря на разнообразие
источников, их использование не всегда было на должной высоте. В частно-
сти, ключевая глава «Великокняжеская Москва» построена главным образом
на свидетельствах Симеоновской летописи. Это не вызывает никаких возра-
жений. Симеоновская летопись (свод 1493 г.) - одна из немногих летописей,
в составе которой сохранилось раннее московское летописание. Но вместе с
нею в главе использована и Никоновская летопись XVI в., позднейшие ха-
рактеристики и оценки которой выданы за реальные факты XIV столетия28.
Работу «Древняя Москва» М.Н. Тихомиров широко использовал при
написании двух начальных глав первого тома академической «Истории Мо-
сквы в шести томах», подготовленной Институтом истории АН СССР в свя-
зи с 800-летнем Москвы. Первый том был издан в 1952 г. М.Н. Тихомиров
написал три раздела из четырех первой главы: I. Первые известия о Москве;
II. Основание города Юрием Долгоруким; III. Москва в ХП-ХШ веках и всю
главу II за исключением последнего раздела о московской живописи и при-
кладном искусстве. История Москвы в XIV-XV вв. была поделена на сле-
дующие рубрики: I. Москва - основа и инициатор создания централизован-
ного государства на Руси; II. Хозяйственная жизнь Москвы; III. Население
Москвы; IV. Москва - столица великого княжества; V. Москва в борьбе за
независимость Русской земли. Дмитрий Донской; VI. Московское восстание
1382 г.; VII. Централизация власти в руках московских великих князей; VIII.
Внешний облик и топография Москвы; IX. Окрестности Москвы; X. Москов-
ская литература29. По сравнению с изданием 1947 г. текст был явно улучшен,
изменилась его структура. Он был освобожден от многих мелких деталей и
побочных сюжетов. Исправлены и разные ошибки книги «Древняя Москва».
Кучка из вятичского князька превратился в обычного древнерусского бояри-
на, хотя и объявлялся первым владельцем не только Москвы, но и москов-
ских сел30. Названы правильные даты осад Москвы Ольгердом - 1368 и 1370 гг.
Нападение Едигея верно отнесено к 1408 г.31. Но главные изменения состоя-
ли в другом.
Первый том «Истории Москвы» открывало «Приветствие товарища
И.В. Сталина», написанное в 1947 г. по случаю 800-летия Москвы. В нем
говорилось о прошлых и современных заслугах столицы. Вклад Москвы в
историческое развитие страны был оценен И.В. Сталиным, точнее, теми ли-
цами, которые реально составляли «Приветствие», очень высоко: «Заслуги
27 Тихомиров М.Н. Древняя Москва. С. 28-29.
28 Там же. С. 44-46,49-50, 52-54, 64, 68.
29 История Москвы. М., 1952. Т. I. Период феодализма XII-XVII вв. С. 26-80.
30 Там же. С. 18, 21.
31 Там же. С. 58.
189
В.А. Кучкин
Москвы состоят не только в том, что она на протяжении истории нашей Ро-
дины трижды освобождала ее от иноземного гнета - от монгольского ига,
от польско-литовского нашествия, от французского вторжения. Заслуга Мо-
сквы состоит, прежде всего, в том, что она стала основой объединения раз-
розненной Руси в единое государство с единым правительством, с единым
руководством. ... Историческая заслуга Москвы состоит в том, что она была
и остается основой и инициатором создания централизованного государ-
ства на Руси»32. Исторические отсылки «Приветствия» обнаруживают пол-
ную тождественность с историческими отсылками авторов предисловия к I
выпуску «Москвы в ее прошлом и настоящем», вышедшему в свет в 1909 г.
Там утверждалось, что «Москва — символ всех светлых и темных сторон
нашей многовековой истории. На развалинах удельно-вечевого строя Москва
берет в свои руки знамя политического и культурного возрождения Руси.
Она объединяет вокруг себя разрозненные и враждующие княжества; она
принимает на себя все удары и натиски восточных народов; она вступает с
ними в единоборство, защищая собой Западную Европу и спасая отдельные
области обширной восточной равнины. “Тяжкий молот” истории выковал
из московского княжества центр великорусского племени и русского госу-
дарства». Подчеркивалась роль Москвы в Смуту начала XVII в. и в 1812 г.:
«О твердыни Москвы разбились все волны междуцарствия - этой “великой
разрухи земли московской”; здесь нашел себе погибель всемирный победи-
тель - Наполеон»33. Очевидно, это предисловие и послужило источником
«Приветствия». Но в 1947 г. приведенные в 1909 г. характеристики историче-
ского прошлого Москвы подверглись такому переосмыслению, что способны
вызвать недоумение. Например, Москва в 1812 г. пожертвовала собой, чтобы
спасти страну от наполеоновского завоевания. Но от французского вторже-
ния она Россию не освобождала. Разгром Наполеона был организован Петер-
бургом. Что касается новых оценок роли Москвы в более отдаленные XIII—
XV вв., то основой, притом территориальной, образования единого Русского
государства стало Московское княжество, а не город Москва. Город не мог
стать инициатором создания централизованного государства. Говоря словами
«Приветствия», это было делом правительства и руководства. А таковыми в
указанные времена были князья и главные из них - великие князья всея Руси.
Терминами «единое государство» Руси, «централизованное государство» на
Руси в «Приветствии» подменялось определение, более существенно, более
точно и более полно характеризующее развитие Руси, ее освобождение от
ордынской зависимости и превращение в крупную европейскую державу -
32 Там же. [С. 1,2].
33 Москва в ее прошлом и настоящем. Вып. I. М., 1909. С. 3.
190
М.Н. Тихомиров о древней Москве
Русская монархия. Но писать в 40-х гг. XX в. о «едином Русском монархи-
ческом государстве» и его положительной исторической роли в XV в. было
куда опаснее размахивания без шпаги красной тряпкой перед разъяренным
быком. Поэтому понятия подменялись, и вместо действий людей и оценок
этих действий, приведших к созданию государства «с единым правитель-
ством, с единым руководством», говорилось о некоей формообразующей
роли столичного города, неизвестно в силу каких причин сплотившего во-
круг себя все русские земли. В 1947 г. задавать подобные вопросы было бес-
смысленно. «Приветствие товарища И.В. Сталина» воспринималось как не
обсуждаемое директивное указание. «При изучении истории Москвы, - пря-
мо говорилось в предисловии к первому тому «Истории Москвы», - авторы
и редакторы исходили из характеристики исторической роли Москвы, дан-
ной И.В. Сталиным в его приветствии к 800-летию столицы в 1947 г.»34. И
М.Н. Тихомиров старался такой характеристике следовать.
Глава II первого тома «Истории Москвы»35 открывалась разделом, ко-
торого совершенно не было в «Древней Москве»: «Москва - основа и ини-
циатор создания централизованного государства на Руси». Это почти точная
цитата из сталинского «Приветствия» столице. В разделе приводились вы-
держки из работ Ф. Энгельса, К. Маркса и И.В. Сталина об особенностях
формирования крупных монархий в Западной Европе ( причем прогрессив-
ная роль таких монархий подчеркивалась) и в России, но почему именно
Москва стала основой создания Русского государства и как она инициирова-
ла такое создание, в разделе почти не разъяснялось. Говорилось только, что
«Москва находилась в центре территории, на которой складывалась русская
народность»36. Однако такое утверждение лишь повторяло неверные положе-
ния С.М. Соловьева, высказанные столетием ранее.
Поскольку в «Приветствии» подчеркивались военные заслуги Москвы,
М.Н. Тихомиров особо выделил еще один раздел своей работы 1952 г.: «Мо-
сква в борьбе за независимость Русской земли. Дмитрий Донской». Историк
писал, что «во второй половине XIV в. независимости русских земель угро-
жала не только Золотая орда, но и Литовское великое княжество...»37. Но в
чем же состояла «независимость русских земель», если они находились под
ордынским игом? В «Истории Москвы» прошлое сильно упрощалось, и дей-
ствительное значение города в событиях XIV в. было представлено в мало-
понятном виде.
34 История Москвы. М., 1952. Т. I. Период феодализма ХП-XVII вв. С. 3.
35 Название главы II - «Москва - столица Московского великого княжества. XIV в. -
вторая половина XV в.» - содержало опечатку. Вместо «вторая» надо читать «первая».
36 Там же. С. 28.
37 Там же. С. 48.
191
В.А. Кучкин
Следующий раздел II главы «Истории Москвы» был назван «Москов-
ское восстание 1382 г.». Действительно, во второй половине августа 1382 г.,
за несколько дней до появления под стенами Кремля войск ордынского хана
Тохтамыша, в Москве произошли волнения. Спасавшиеся в Кремле люди из
числа москвичей, жителей подмосковных сел и окрестных городов, наде-
явшиеся уберечься от татар за кремлевскими укреплениями, столкнулись с
тем, что многие знатные кремлевские жители пытались бежать из Москвы.
Отъезд бояр, знавших военное дело, оставлял беззащитными людей более
низких социальных категорий. И они взволновались. Вполне возможно, что
волнение получило классовую окраску, но направлено оно было против трус-
ливых беглецов, а не против феодальных порядков в целом, как оценивал его
М.Н. Тихомиров, утверждая, что «наиболее ярким моментом в классовой
борьбе московских черных людей против феодалов было восстание 1382 г.,
крупнейшее антифеодальное движение на Руси XIV в.»38. Однако волнение
не вышло за рамки кремлевских стен и улеглось, когда в Москву приехал
князь Остей, возглавивший оборону города. М.Н. Тихомиров же настаивал
на том, что оборону организовали не феодалы, а черные люди, они «устано-
вили порядок в городе, поставили караулы и стали готовиться к обороне».
«При этом, - подчеркивал историк, - нет даже упоминания о каком-либо
руководстве со стороны бояр»39. Прямых упоминаний нет, но косвенные
имеются. Летопись сообщает, что в вышедшей из кремлевских ворот
мирной делегации во главе с князем Остеем на встречу с ханом Тохта-
мышем были «бояре и болшие люди, и потомъ народи и черные люди»40.
Очевидно, бояре играли определенную роль в организации дипломатиче-
ских переговоров с Тохтамышем, и было бы странно отрицать их участие
в обсуждении вопросов, связанных с защитой от боевых осадных дей-
ствий ордынского хана. Но главным событием для Москвы в 1382 г. было
не локальное и скоротечное социальное движение, а взятие и сожжение
города татарами, гибель многих тысяч москвичей. Однако под нажимом
ученого пера главное было отодвинуто на задний план. Восторжество-
вало представление о решающем значении в московских событиях 1382 г.
классовой борьбы. В итоге описание раннего московского прошлого в
первом томе «Истории Москвы» ответило всем принципиальным идеоло-
гическим установкам последних лет сталинской эпохи, но далеко не всег-
да учло свидетельства источников.
В 1957 г. М.Н. Тихомиров выпустил новую книгу о Москве - «Сред-
невековая Москва в XIV-XV веках». Заголовок не совсем точно отразил
хронологические рамки исследования: история города рассматривалась
38 Там же. С. 54.
39 Там же. С. 56.
40 ПСРЛ. М., 2000. Т. VI. Вып. I. Стб. 478.
192
М.Н. Тихомиров о древней Москве
до середины XV в.41. Книга состояла из 11 глав: I. Рост и заселение город-
ской территории; II. Московское ремесло; III. Ремесленное население Мо-
сквы, черные сотни и слободы; IV. Торговля Москвы и московское купече-
ство; V. Московское боярство; VI. Митрополичий двор, церкви, монастыри,
духовенство; VII. Совместное владение Москвой великими князьями и их
сородичами; VIII. Иностранцы в Москве; IX. Классовая борьба и восстания
черных людей; X. Московское просвещение и литература; XI. Городские бед-
ствия и происшествия. В приложении по двум спискам Исторического музея
было напечатано завещание митрополита Алексея (ум. в 1378 г.).
Как писал сам автор, новая книга основывалась на книге 1947 г., но
не повторяла ее42. Действительно, в новой монографии М.Н. Тихомиров
отказался от освещения истории Москвы в XII—XIII вв., когда она только-
только превратилась в княжеский центр, хотя очерк о топографии города
в ХП-ХШ вв. оставил43. Историк почти сразу перешел к временам, ког-
да Москва стала городом великих князей и когда количество источников
по ее истории резко возросло. В «Средневековой Москве» стала про-
думанней и строже последовательность изложения материала, добави-
лись новые главы, характеризовавшие население Москвы: «Московское
боярство» и «Митрополичий двор, церкви, монастыри, духовенство». В
отдельную главу был выделен материал о совместном владении и управ-
лении городом наследниками Ивана Калиты. Дальнейшее развитие полу-
чила отраженная во II главе «Истории Москвы» тема классовой борьбы.
Новой стала и последняя глава книги - «Городские бедствия и происше-
ствия», хотя в нее оказались включенными и рассказы о политических
событиях, причем иногда таких, которые с историей города не были свя-
заны, и о пожарах в Москве, об эпидемиях, о редких небесных явлени-
ях и даже о войнах, описания которых в первом томе «Истории Москвы»
были собраны в особом разделе, что было достаточно естественным и от
чего отказываться вряд ли стоило. Однако этот раздел в книге 1952 г. был
введен под воздействием сталинского «Приветствия» Москве, а в работе
1957 г. М.Н. Тихомиров постарался этого воздействия избежать. В «Сред-
невековой Москве» уже не было главы о Москве как основе и инициаторе
создания централизованного государства на Руси, не было главы о воен-
ных заслугах города, потому что в его истории были большие потери и
поражения, восстание 1382 г. уже не заслоняло собой главного события -
взятия Москвы Тохтамышем - и не оценивалось как «крупнейшее анти-
феодальное движение» XIV столетия44.
41 Тихомиров М.Н. Средневековая Москва в XIV-XV веках. М., 1957. С. 289.
42 Там же. С. 3.
43 Там же. С. 8-15.
44 Там же. С. 223-228.
193
В.А. Кучкин
Главы I—IV, VIII, X, заимствованные из книги «Древняя Москва», были
расширены за счет привлечения археологического материала, опублико-
ванного в 1949-1955 гг., а также документальных источников, изданных
в 1950-1952 гг. в сборниках: «Духовные и договорные грамоты великих и
удельных князей XIV-XVI вв.», «Акты феодального землевладения и хозяй-
ства XIV-XVI веков», ч. I, «Акты социально-экономической истории Северо-
Восточной Руси конца XIV - начала XVI в.», т. I. Во втором из этих изданий
историку удалось найти очень интересный факт, иллюстрирующий заселе-
ние Москвы в конце XV в. рядовыми людьми45.
Хотя «Средневековая Москва» стала насыщеннее материалом, более
логична и менее публицистична, она не была лишена недостатков. Так, про-
должала привлекаться Никоновская летопись, хотя и в значительно меньшем
объеме, чем в 1947 г. Некоторые же разделы книги были написаны на основа-
нии данных Ермолинской летописи, памятника достаточно позднего и немо-
сковского по своему происхождению. Говоря о рядовом населении Москвы,
М.Н. Тихомиров считал, что оно в XIV-XV вв. было организовано в сотни и
слободы, как и в XVII в. Но ранние источники содержат только одно упоми-
нание о московской сотне - «Васильцевом сте», которая была связана как с
городом, так и с сельской местностью, где добывала мед. Дворцовых слобод
в XIV-XV вв. Москва еще не знала. Были и прямые ошибки. Датой нападе-
ния на Москву Едигея вновь был признан 1409 г.46 вместо 1408 г. Кирилло-
Белозерский монастырь назван местом ссылки ослепленного Василия II47,
хотя этот монастырь был местом его паломничества, где бывший великий
князь получил освобождение от клятвы, данной Шемяке, что в итоге помог-
ло ему вновь занять великокняжеский стол. Тем не менее, несмотря на эти
недостатки, книга «Средневековая Москва в XIV-XV веках» должна быть
признана наиболее ценной из всего, что было написано М.Н. Тихомировым
о Москве. А все его исследования о прошлом города - это все-таки лучшее,
что дала советская историческая наука по истории древней Москвы.
45 Там же. С. 51.
46 Там же. С. 282.
47 Там же. С. 202. На с. 156 М.Н. Тихомиров отметил «удачное бегство» в Кирилло-
Белозерский монастырь Василия II.
194
The Transformation of Literary Genres in Iceland
from Orality to Literacy
Lars Lonnroth
It is reasonable to suppose that the whole system of poetic and narrative cre-
ation changed considerably in Iceland when Latin writing was introduced after
the conversion to Christianity. Foreign literature was, as we know, introduced by
the clerics and used to supplement or even replace the earlier indigenous forms of
literature. Some types of oral stories and poems, especially those that were con-
sidered heathen or unchristian, must have disappeared or were transformed under
the influence of new literary genres such as saints’ lives and chronicles, imported
from abroad and promoted by the Church. Yet it is difficult to find out exactly
what happened, since our sources are from the time when the change from orality
to literacy had already taken place.
One way to deal with this problem is to study the Old Norse terminology
used to designate literary genres and literary activity in order to find out exactly
what the terms referred to and how they originated. Such studies were carried out
in the middle of the 1960’s by M.I. Steblin-Kamenskij in Russia and, simultane-
ously, by myself in Sweden. We worked independent of each other and were not
aware of each other’s research until it was in fact completed and published in two
different journals in 1965 and 1966'.
M.I. Steblin-Kamenskij’s research centered primarily on terms used in de-
scribing literary activity and the people engaged in such activity, for example
the verbs rita («write»), yrkja («create poetry»), setja saman («compose»), and
the nouns skald («poet»), ritari («scribe»), sagnamadr («storyteller»), frcedimadr
(«a man versed in old lore»). By studying how these words were used in various
kinds of contexts he was able to conclude that the Icelanders even at an early
1 Lonnroth L. Genrebegreppen // Lonnroth L. Tesen om de tva kulturema. Kritiska studier
i den islandska sagaskrivningens sociala forutsattningar П Scripta Islandica. 1965. Vol. 15/1964.
P. 9-32; summarized in: Lonnroth L. European Sources of Icelandic Saga-Writing. Stockholm,
1965; Steblin-Kamenskij M.I. An Attempt at a Semantic Approach to the Problem of Authorship in
Old Icelandic Literature//ANF. 1966. B. 81. S. 24-34, summarized in: Стеблин-Каменский М.И.
Мир саги. Л., 1971, translated as Steblin-Kamenskij M.I. The Saga Mind. Odense, 1973. P. 25 ff.
195
Lars Lonnroth
stage had a precise terminology for describing poets and various kinds of poetic
creativity but no corresponding terminology for describing authors of prose or
the activity of creating or inventing sagas. Or in other words: while poetry was
considered an art, and the poet often admired as an accomplished artist, the mas-
ter of various kinds of traditional poetic forms such as «drottkvaett» or «drapa»,
the telling or writing of prose sagas was not considered an art but simply a way
of reporting or recording what had actually happened. A «saga» was thus origi-
nally not a particular literary form but any story about the past. No distinction
was made between the story itself and what it was about, nor between «history»
and «fiction» in our modem sense. Our modem distinctions between various saga
genres - «fomaldarsaga», «fslendingasaga», etc. - simply did not exist in medi-
eval sources. From these findings, M.I. Steblin-Kamenskij developed his famous
theory of «unconscious authorship» which maintains that the authors of sagas,
unlike the skalds, were not conscious of being authors but saw themselves as
reporters of facts and traditional lore. Unlike the skalds, the authors of sagas are
therefore anonymous and largely unknown.
M.I. Steblin-Kamenskij’s theory of «unconscious authorship» was not
compatible with the ideas of the so-called «Icelandic school», a group of saga
scholars which at this time dominated Old Norse studies in the Scandinavian
countries, and who saw the classical family sagas primarily as conscious literary
creations by Icelandic authors of the 13th century. When M.I. Steblin-Kamenskij’s
book «Mir Sagi» was published in English translation in 1973 as «The Saga
Mind», his ideas were strongly attacked by Peter Hallberg, who was a leading
representative of the «Icelandic school» and at that time engaged in research
aimed at finding the authors of individual sagas2. This led to an animated discus-
sion between P. Hallberg and M.I. Steblin-Kamenskij3, and although the ideas
of M.I. Steblin-Kamenskij have since then been more favorably received than
they were in the seventies, they are by no means generally accepted by modem
scholars.
My own research centered on terms used to designate prose genres in me-
dieval Old Norse texts. Like M.I. Steblin-Kamenskij, I could find no trace of
modem generic distinctions such as «fomaldarsaga» or «fslendingasaga», but I
did find numerous examples of terms used to designate literary prose genres of
foreign origin, for example «heilagra manna sogur» (saints’ lives), «riddarasogur»
(romances), «daemisdgur» (exempld), «lifssaga» (a religious biography, vita),
«aevisaga» (a secular biography) and «skroksaga» (fable, fabula). In addition I
found many early examples of the term «jjattr» but not in the modem sense of a
short story but only in the sense of «strand in a rope» or episode within a larger
2 Hallberg P. The Syncretic Saga Mind: A Discussion of a New Approach to the Icelandic
Sagas H Mediaeval Scandinavia. 1974. Vol. 7. P. 102-117.
3 See: Mediaeval Scandinavia. 1975. Vol. 8. P. 187-191; 1976. Vol. 9. P. 164—172.
196
The Transformation of Literary Genres in Iceland from Orality to Literacy
narrative. It seemed to me obvious that all of these generic terms - with the pos-
sible exception of <файг» - were of late origin, introduced by literate clerics in
Christian times.
Thus my findings tended to confirm M.I. Steblin-Kamenskij’s conclusion
that the indigenous saga was not regarded, at least not originally, as a literary
genre or artform. On the other hand, my findings also suggested that several new
generic concepts were introduced by the clerics in the twelfth and thirteenth cen-
turies and could possibly have influenced the saga-writers when they were re-
porting local saga traditions. Literary scholars have, particularly in later years,
found many examples of crossbreeding between the indigenous saga forms and
«riddarasogur», «heilagra manna sogur», etc. Although the classical family sagas
and mythical-heroic sagas are obviously to a great extent based on Icelandic oral
tradition, the traditional stories were probably to some extent reshaped according
to new patterns when they were recorded by clerics versed in medieval Christian
literature.
In this paper I shall approach the problem of generic classification from a
somewhat different angle which I hope may help us a little bit further in under-
standing how the Icelanders thought about various kinds of literature or oral dis-
course.4 Hopefully, this will also throw some light on Steblin-Kamenskij’s theory
about «unconscious authorship».
In Snorri Sturluson’s «Prose Edda» from around 1230 there is in the section
«Skaldskaparmal» a short paragraph listing various names or heiti for speech
that may be used by the skalds in their poetic compositions. The passage reads
as follows:
«Mai heitir ok ord ok ordtak ok ordsnilli, tala, saga, senna, jjrasta, songr,
galdr, kvedandi, skjal, bifa, hjaldr, hjal, skval, glaumr, jjjarka, gyss, |>rapt,
skalp, hoi, skraf, dcelska, Ijodceska, hegomi, afgelja. Heitir ok rodd hljomr,
romr, omun, flytr, goll, gnyr, glymr, J)rymr, rymr, brak, svipr, svipun, gangr.
Sva skal orrosto kenna vid sverd eda onnur vapn eda hlifar»5.
Anthony Faulkes has translated the passage as follows:
41 discussed this passage in an article in Swedish: Lonnroth L. Den muntliga kulturens genrer.
Diskursformer i Snorre Sturlassons Edda // Fiktionens forvandlingar. En vanbok till Bo Bennich-
Bjorkman / Ed. D. Hedman and J. SvedjedaL Uppsala, 1996. S. 182-193.
5 Edda Snorra Sturlusonar. Nafnajjulur og skaldatal I Gudni Jonsson bjo til prentunar. Akurey-
ri, 1954. Bls. 245. The last sentence is only found in one of the two manuscript branches but was
probably included in the original text.
197
Lars Lonnroth
«Speech is also called words and vocabulary and eloquence, tale, story,
wrangle, dispute, song, incantation, recitation, chat, quavering, conversa-
tion, talk, prating, banter, quarrel, mocking, prattle, blather, bragging, pat-
ter, inanity, cant, triviality, twaddle. Noise is also called sound, voice,
resonance, howling, clamour, din, clash, uproar, roar, crack, thud, report,
clatter. By means of these expressions battle shall be referred to in terms
of swords or other weapons or shields»6.
As the last sentence indicates, these lists of heiti are primarily intended to
show how one can construct kennings for «battle» by combining a noun denoting
some kind of noise or speech with a noun denoting some kind of weapon, for ex-
ample «the dispute of swords» or «the clash of shields». One may nevertheless use
these wordlists as a clue to Snorri's generic classification system or, to be more
precise, the classification system that he inherited from oral tradition.
On closer inspection, the enumerated heiti can be divided into two main
categories, each represented by a separate wordlist:
1) terms denoting verbal expressions or verbal behaviour (mal - afgelja)
and
2) terms denoting nonverbal sounds (rodd - gangr).
Both lists start out with the most general terms - meaning simply «language»
or «sound» - and end with more specific terms denoting rather specialized types
of language or sound, for example «twaddle» or «clatter». It is thus clear that
Snorri is not simply listing various heiti at random but has a very clear idea of
their relative position in a sort of semantic hierarchy, in which the more general
term has its place before the more specific term.
The list of terms denoting nonverbal sounds is of no particular interest for
the understanding of Snorri's literary categorization, but his list of terms denoting
verbal expressions certainly is, for it contains several terms which are known as
names of traditional Old Norse genres - for example saga, senna, songr, galdr -
although there are also terms which do not seem to have any such meaning, for
example ord - which simply means any kind of word or expression - and hegdmi,
which roughly means the same as «nonsense».
Which are then the principles underlying this list of heiti ? As far as I can
see the principles are the following. Snorri is first (Stage A) listing general terms
for language (mal), verbal expression (ord, ordtak) and verbal skill or eloquence
(ordsnilli). This leads him over to a second stage (B), where he lists more spe-
cific terms denoting various types of public oral performance (tala, saga, senna,
6 Snorri Sturluson. Edda / Transl. by A. Faulkes. London & Melbourne, 1987. P. 154. I am
using this excellent translation throughout except in the very few cases where I have a slightly dif-
ferent interpretation of the text.
198
The Transformation of Literary Genres in Iceland from Orality to Literacy
jorceta, songr, galdr, kvedandi), which are not necessarily to be understood as
«genres» in the modem sense but are nevertheless very close to actual and well-
known oral genres. Finally, Snorri proceeds to a third stage (C), where he lists
terms denoting speech acts of a more trivial and private nature (skjal, bifa, hjaldr,
hjal, skval, etc.)
The terms listed at stage В provide us with a clue to Snorri's generic concepts,
although it would be grossly mistaken to believe that these were the only generic
terms he knew. To what extent does he then himself use these terms in referring
to various kinds of discourse? Some years ago I tried to answer this question by
systematically looking up all occurrences of ordtak, ordsnilli, tala, saga, senna,
frrceta, songr, galdr, and kvedandi within the texts of Snorri’s two great works,
«Heimskringla» and the «Prose Edda»7. The result I reached was that Snorri in
fact uses most of these words, often several times, in referring to texts or verbal
expressions that are either mentioned by him or constitute a part of his own dis-
course. The word ordtak, for example, is used at least three times in the «Prose
Edda» in referring to sayings or proverbial expressions that are quoted within the
text. The word tala («speech») is used no less than 34 times in «Heimskringla» in
referring to formal speeches that are generally held by some prominent character
at a thing meeting or a similar occasion and quoted verbatim by Snorri as part of
his narrative. The word saga («story»), is used regularly in referring to any kind
of narrative told within Snorri’s text, for example the story of Balder’s death in
the «Prose Edda» or the biography of Olav Tryggvason in «Heimskringla». The
word senna («dispute, wrangle») occurs a couple of times in referring to verbal
disputes that are also quoted in the text. And the words songr, galdr and kvedandi
are used in Snorri’s texts at numerous occasions when he refers to songs, incanta-
tions and recitations that are likewise quoted as part of his discourse, especially
when the activities of skalds or magicians are described.
We may thus conclude that practically all these words were part of Snorri’s
vocabulary when referring to various kinds of oral texts and oral discourse that
formed part of his own literary composition. All of the words are also obviously
ancient Icelandic words that existed in the oral culture of Iceland long before
writing was introduced by the servants of the Church.
On the other hand, these words can hardly be considered names of literary
genres in the same sense as, for example, «riddarasaga», «aevisaga» or «drapa»,
because they do not refer to specified artistic creations composed by authors but
to forms of discourse that were part of everyday life or traditional lore and thus
not normally judged by aesthetic criteria. In that sense the terminology bears wit-
ness to the ’’unconscious authorship” which prevailed not only among Icelandic
storytellers at the oral stage but also among early saga-writers such as Snorri
7 Lonnroth L. Den muntliga kulturens genrer. S. 85-89.
199
Lars Lonnroth
Sturluson. Thus it appears likely that Snorri regarded himself as an artist or «au-
thor» when he composed poetry but not when he composed sagas. This does not
mean that he was necessarily unconscious of the fact that he often improved the
sagas he had heard by changing the wording or even adding new details. But
this was always done within the limits of traditional storytelling and thus not
considered original creation.
As the art of saga-writing developed, however, the generic terminology also
developed, and eventually it became possible to name various new types of prose
genres that did not conform to indigenous modes of narration but to new rules of
literary creation, imported from abroad. Thus the vocabulary reflects the transition
from orality to literacy in a way that is well compatible with Steblin-Kamenskij’s
theory about ’’the saga mind” but also with the idea that the Icelandic sagas were
gradually integrated in the medieval literature of Western Europe. Yet it took
several centuries before the Icelanders began to see their native sagas as literary
prose genres a par with romances or novels. Terms such as ’’fomaldarsaga” or
’’fslendingasaga” were then introduced to distinguish their own kind of narrative
from the imported prose genres.
200
«Vikings» and the Viking Age
John Lind
Contrary to appearances, this text is not primarily about the term viking with
all its connotations. My interest is rather the question, to which extent Scandina-
vian activity justifies naming a period after Scandinavians, as it has been done
in the shape of a «Viking Age», a generally accepted expression used to charac-
terize an epoch in European history. Because when the expression «Viking Age»
was coined and the period was defined, the term viking was firmly understood
as a person of Scandinavian descent. That was, however, not always the case.
Therefore, despite my relative indifference to the term, I shall begin with some
clarifying comments on the term viking, because it is, I think, imperative for his-
torians to have as exact a knowledge about the terms they use as possible.
In observable sources the term viking has had two lives as a living word
in various everyday languages with at best overlapping semantic content. I talk
about observable sources, because in its origin the term is undoubtedly consider-
ably older than its earliest appearance in preserved written sources. I shall brief-
ly return to that. While its first life as part of an everyday-language ended in the
medieval period, perhaps with the exception of Icelandic, its last life began in
the years just before or after 1800, when it began to be used about Scandinavian
warriors, marauders and pirates often with heroic connotations. From that fairly
humble beginning it developed first slowly but soon with accelerating speed into
a brand for everything Scandinavian - persons and things alike. In that sense the
term soon invaded most European languages.
Most Viking-Age scholars are probably aware that the term viking, in its
various forms, was not used very often during the Viking Age. Even if we for a
moment accept that it was indeed used to denote Scandinavians, in that sense it
was certainly much less used than variations of the term nortmanni (Northmen/
Norsemen) mainly in Latin texts or some of the more narrow ethnic appella-
tions, while in the east it was not used at all in that sense in contrast to variations
of Rus ’ or Varangians in East Slavic, Greek and Arabic languages.
As a living word in an everyday Viking-Age language forms of viking can only
be found in Old English, Old Norse and, perhaps, Old Frisian. Not surprisingly, con-
201
John Lind
sidering the scarcity of early texts in Old Norse, its earliest observable appear-
ance in one of these languages is in Old English. Here it is found in some Old
English glossaries that according to the dating of at least one manuscript (late
seventh century) predate the Viking Age by at least a century, if we accept the
traditional date of the beginning of the Viking Age to the Scandinavian attacks
on rich monasteries in the British Isles in the late eighth century. These glos-
saries give Old English equivalents to Latin words, and here wicing is given
as equivalent to Latin piraticus without any ethnic or geographical implica-
tions1. In addition the term appears in some poems, which, although difficult to
date, all appear in manuscripts dated to around the year 10001 2. Precisely what
the term signifies in these poems is not quite clear, but I shall return to some of
them. Finally we have four mentions in the Anglo-Saxon Chronicles3.
In the Norse context the earliest appearance is on a limited number of runic
stones, from the eleventh century where persons mentioned are said to be or die
«in viking», having joined «vikings», etc.4. Finally and most frequently the word
appears in the sagas, which texts, as they are preserved, were written or copied
from the late twelfth century onwards but - and this must be stressed - at a time,
when the word was still part of everyday language and therefore may still reflect
its original meaning or at least the meaning it had during the period it can be ob-
served. Within the sagas some occurrences appear in skaldic verses, which are
thought to be contemporary with the events they describe but can not be shown to
be so. In that case they could reflect eleventh- or even late tenth-century usage. I
1 Fell Chr.E. Old English Wicing: A Question of Semantics // Proceedings of the British
Academy. 1986. Vol. 72. P. 295-316 (esp. 297-298).
2 On the six occurrences of wicing in the poem «The Battle of Maldon» (http://classiclit.
about.com/library/bl-etexts/anon/bl-anon-battleofmaldon-oe.htm, accessed 11 of June 2010), one
occurrence in Wulfstan's «Sermo Lupi» and (from a traditional point of view surprising) non-oc-
currence in some other poems, see: Fell Chr.E. Old English Wicing. P. 309-313.
3 S. a. 880, 886, 918 (eforwic ingas), 987, see netversion of MS C: http://asc.jebbo.co.Uk/c/
c-L.html (accessed 27 April 2010).
4 «Fadir let hdggva runar hussar eptir Ozur, brodur sinn, er nordr yard daudr i vikingu»
(«Fadir had these runes cut in memory of Ozurr, his brother, who died in the north on a viking
raid»: DR 334); «Tola satti stasin j)[annsi aeft]iR GasiR, sun sinn, harda godan drasng. Sa yard
daudr a vestrvegum i vikingu» («Tola placed this stone in memory of Geirr, her son, a very good
valiant man. He died on a Viking raid on the western route»: Vg 61); «Ginnlaug, HolmgasiRs dot-
tiR, systiR SygrodaR ok J^aeiRa Gauts, hon let gasra bro jjessa ok rasisa stasin |эеппа asftiR Assur,
bonda sinn, son HakonaR iarls. SaR vaR vikinga vordr med Gaeiti (?). Gud hialpi hans nu and
ok salu» («Ginnlaug, Holmgeirr's daughter, Sigrodr and Gautr's sister, she had this bridge made
and this stone raised in memory of Ozurr, her husbandman, earl Hakon's son. He was the Viking
watch with Geitir (?). May God now help his spirit and soul»: U 617); «Hvatgeirr (?) ok Heilgeirr
(?) reistu stein eptir Helga, fodur sinn. Hann var vestr farinn med vikingum» («Hvatarr (?) and
Heilgeirr (?) raised the stone in memory of Helgi, their father. He travelled to the west with the
Vikings»: G 370). See the texts and translations: http://www.nordiska.uu.se/forskn/samnord.htm
(accessed 27 April 2010).
202
«Vikings» and the Viking Age
shall not go into that problem, but in these Norse texts the Vikings mostly appear
as marauding warriors or pirates, and when it is just said that NN went «in viking»
or came «from viking», expressions we also found in the runic inscriptions, he
presumably either joined forces with others as warrior in order to plunder some-
where within or outside Scandinavia or came back from such an enterprise.
Linked to Norse usage is also the sequence we find in the chronicle of
Adam of Bremen from the 1070s:
«Ipsi enim pyratae, quos illi Wichingos appellant, nostri Ascomannos
regi Danico tributum solvunt, ut liceat eis praedam exercere a barbaris, qui
circa hoc mare plurimi habundant» («These pirates, whom they call wichingi
and we call Ascomanni, pay tribute to the Danish king in order to be allowed
to plunder those barbarians who live in great numbers around this sea»)5.
From most of the Norse evidence it is obvious that in the Viking Age a
Scandinavian was not a Viking simply because he was a Scandinavian. It was
a function among others that he could choose to adopt and then abandon again,
just as we read in «Egils saga Skalla-Grimssonar» about one Bjorn: «Bjorn var
farmadr mikill ok stundum i viking en stundum i kaupferdum» («Bjorn was a
great sailor, sometimes in viking, sometimes on trading voyages»)6.
On the basis of this presentation of its usage it would seem that the term
viking in both Old English and Norse sources was used first of all about pirates.
Sometimes the perspective of the sources is positive towards the Viking; that
would probably be the case if, as we see in Adam of Bremen, they represented
the royal power. At other times the perspective is negative. In that case the Vi-
kings are mostly presented as enemies either of royal power or of a magnate,
who found favour with the author of the text.
The quest for an etymology of viking
Reading part of the vast literature on Vikings, I have often wondered why
so many scholars prefer to speculate over and propound theories about the ety-
mology of the word viking. It would be wiser, I think, if they confined them-
selves to examine in what sense the term was actually used during the period it
occured in the sources7. With so relative few occurrences, undoubtedly far re-
5 Adam of Bremen. Gesta Hammaburgensis ecclesiae pontificum. IV. 6 / Hrsg. von W. Trill-
mich (Quellen des 9. und 11. Jahrhunderts zur Geschichte der Hamburgischen Kirche und des
Reiches). Darmstadt, 1978. S. 440-442.
6 Egils saga Skalla-Grimssonar. Ch. 32 I Sigurdur Nordal gaf dt (IF. В. II). Reykjavik, 1933.
Bls. 83.
7 In this respect Chr. Fell constitute a heartening exception stating with regard to Anglo-
Saxon wiring'. «What I wish to examine is not what a viking was, nor what the etymology of vi-
kingr may be, but simply what the Anglo-Saxons understood by the term wiring» (Fell Chr.E. Old
English Wiring. P. 295).
203
John Lind
moved in time from the origin of the term, it seems unlikely that anyone will
ever be able to present such solid arguments in favour of one theory over an-
other that it can convince scholars adhering to alternative etymologies. That ap-
plies to theories that wish to link viking to Anglo-Saxon wic («camp»); to Norse
vik («bay»); to the verb vikja («deviate [from route]»); to my own favourite - in
case I were to speculate - uikasio, a term for the distance one shift of rowers
could make before being replaced by another8; to inhabitants of the Norwegian
region Viken, the only theory that explicitly takes as a fact that Vikings original-
ly were Scandinavians9. A recent proponent of this particular view was the late
Norwegian specialist in Old Norse Finn Hodnebo. Having to his own satisfac-
tion disproved other solutions he convinced himself of the link from the Norwe-
gian district Viken to viking, suggesting these semantic developments in English
and Norwegian, respectively:
English	Norwegian
1)	seaman from the Vik district	1) seaman from the Vik district
2)	sea-warrior, pirate from the Vik district 2) sea-warrior from the Vik district
3)	sea-warrior, pirate from Scandinavia 3) sea-warrior in general10.
4)	robber, evildoer.
In this quest for the etymology of the term viking scholars are as one-
tracked as traditional Viking-Age scholars: they only look west. Thus the ety-
8 Uikasio is extensively used in this sense in the so-called «Danish Itinerary», a description
of naval routes in the Baltic Sea, preserved in a twelfth - thirteenth-century MS, cf,: Gallen J. Det
«danska itinerariet». Franciskansk expansionsstrategi i Ostersjon. Helsingfors, 1993. S. 51-52.
This solution has recently been supported by Eldar Heide: Heide E. Viking - «xqwqt shifting»? An
etymological contribution // ANF. 2005. B. 120. P. 41-54. The reason why it would be my favou-
rite is that it offers a parallel solution of sorts to the term used for Scandinavians in the East, rus'
(< rdpR\. members of a rowed fleet; cf.: Melnikova E.A. & Petrukhin V.J. The Origin and Evolu-
tion of the Name Rus’. The Scandinavians in Eastem-European Ethno-Political Processes before
the Eleventh Century // Tor. Uppsala, 1991. Vol. 23. P. 203-234.
9 In this type of quest for an etymology of viking Fritz Askeberg is a modem classic (Aske-
berg Fr. Norden och Kontinenten i gammal tid. Studier i fomgermansk kulturhistoria. Uppsala
1944); among later additions to the genre are: Hellberg St. Vikingatidens vikingar // ANF. 1980.
B. 95. S. 25-88; Hofstra T. Changing Views on Vikings H Tijdschrift voor Skandinavistiek. 2003.
B. 24. S. 147-160. For a recent example in this field, see: Brink St. Who were the Vikings? //
The Viking World / Ed. St. Brink and N. Price. L., 2008. P. 4-7. With such studies in view, Chr.
Fell in her article tongue in cheek, suggests that «anyone who proposes to add to the number of
such studies [of vikings and their etymology] ought to offer an explanation and an apology»: Fell
Chr.E. Old English Wiring. P. 295.
10 Hodnebo F. Who were the First Vikings? // Proceedings of the Tenth Viking Congress /
Ed. by J. Knirk. Oslo, 1987. P. 54. On this point F. Hodnebo is fittingly ridiculed by Eric Chris-
tiansen in: Christiansen E. The Norsemen in the Viking Age. Oxford, 2002. P. 2. Note 3. E. Chris-
tiansen is one of few scholars who, as his title suggests, deliberately avoids to use «viking» as
synonymous with Scandinavians.
204
«Vikings» and the Viking Age
mologists have usually confined themselves to the limited amount of occur-
rences I have mentioned above together with a few mentions in Frisian laws,
all to be found in Germanic languages. However, despite the impression we
may gather from traditional Viking-Age scholarship, Scandinavians were no
less active in the east than they were in the west. Nevertheless, as far as I am
aware, not one of these vzh'zzg-etymologists has looked at the East European
material. True, as mentioned above, Scandinavians active in the east during the
Viking Age were never, at least not in preserved sources, characterized by the
term viking or derivations of that term. That does not mean that the word viking
in one form or another had never been known in or influenced East Europe-
an languages such as the Slavic languages. In fact, ever since the well-known
slavicist Valentin Kiparsky published his dissertation on Common Slavic loan-
words from the Germanic languages in 1934, it has been acknowledged that
Common Slavic *vit%cTzb («hero, warrior»), variations of which can be found
in all modem Slavic languages, was derived from a Germanic viking". That
this today is generally accepted is clear from the summary by the eminent
German-Russian etymologist Max Vasmer in his «Russian etymological dic-
tionary» from the 1950s:
«витязь: ‘Held, Recke’, ukr. vyt’az, aruss. vitazb, bulg. vitez, skr. vitez, s.-
kslav. vit^dzb, sloven, viitez, cech. vitez, slk. vit’az, poln. zwyciqzyc ‘siegen’,
osorb. wicaz ‘Held, bauerlicher Lehnsmann’. Zu beachten ist auch mhd.
Witseze ‘rustici’ (seit 11. Jhdt.) und mlat. withasii ‘eine Art erblicher Krieg-
erstand zu Pferde bei den Glomaci in MeiBen’ (vgl. Marquart unten). Das
apreuB. witing (seit 1299) ‘Dienstadel’ ist nach Bruckner Archiv 20,485,
Zeitschr. 2,290; 6,64 ein polnisches Lehnwort. || Zweifellos ist Entlehnung
von *vit$dzb aus einem germ. *viking~, anord. Vikingr» (my emphasis)11 12.
More recently the Polish linguist Zbigniew Golqb suggested that the Slavic
form is «coming from Germanic *wikingaz, e.g. Old Icelandic vikingr “Viking”,
which etymologically means “warrior” and is most probably derived from
weihan (i.e. wihan, e.g. in Gothic) “fight”». As also maintained by V. Kiparsky,
Z. Golqb emphasizes that this Slavic equivalent to viking belongs to the oldest
layer of Germanic loanwords in Slavic from the first centuries A.D.13.
11 Kiparsky V. Die gemeinslavischen Lehnworter aus dem Germanishen. Helsinki. 1934.
S. 268-269.
12 Vasmer M. Russisches etymologisches Worterbuch. Heidelberg, 1958. Bd. 3. S. 206-207;
Russian version: Фасмер M. Этимологический словарь русского языка. М., 1986. Т. 1. С. 323—
324.
13 Golqb Z. The Origins of the Slavs. A Linguist’s View. Columbus (Ohio), 1993. P. 381—
382.
205
John Lind
In view of this, it seems futile to seek the origin of the term viking in its oc-
currences in sources from the Viking Age and to speculate over its etymology
on that basis.
Vikings and Scandinavians
I began by saying that the word viking had had two lives in everyday lan-
guages. In its second, modem life viking has become used both as a noun and
as an adjective. As a noun it began to be used about Scandinavians exclusively,
first about limited groups, pirates and warriors, but eventually about Scandina-
vians in general and in the tourist industry not just about Viking-Age Scandina-
vians but also modem Scandinavians in general. As an adjective it can now be
used about anything Scandinavian. As already indicated, that was not the case in
the Viking Age.
Undoubtedly the vast majority of persons labelled vikings in Viking-Age
sources were indeed Scandinavians. The reason for this is obvious: Norse
sources hardly ever recount non-Scandinavian activity, while in Anglo-Saxon
sources people, who in the Viking Age could be characterized as wicingas in
sources like the Anglo-Saxon Chronicle and a tale like «The Battle of Mal-
don», indeed tended to be plundering Scandinavian warriors.
Nevertheless it is difficult, perhaps even impossible to find cases, where the
isolated mention of a viking/wicing in a Norse or Anglo-Saxon source per se
implies a Scandinavian. In fact it is only the context in which the term viking!
wicing appears that allows us to conclude to which ethnicity or other group this
viking/wicing belonged. In fact, to my knowledge only one single mention of
wicingas in an Anglo-Saxon text has been and, perhaps, can be interpreted, as
if they represented a group characterized by shared ethnicity. That occurs in the
poem «Widsid».
«Widsid» consists of 143 verses that take the form of a travelogue of the al-
leged poet Widsid. It is variably dated to the last half of the first millennium but
is only preserved in a manuscript from around 1000 A.D. («The Exeter Book»,
Exeter Cathedral Library MS 3501). In most of the verses Widsid lists the kings
and the peoples or groups he has visited, travelled with or travelled among. In
this list wicing appears twice and a third time in a compound, Lidwicingas. Of
these it is the first occurrence that is relevant. Here, in line 47, we read «si^joan
hy forwraecon wicinga cynn»14. This has been translated or interpreted as «after
they had driven off the tribe of the Wicingas»15, «after they had vanquished the
14 The Complete Corpus of Anglo-Saxon Poetry // http://www.sacred-texts.com/neu/ascp/
a03 ll.htm (accessed 14 June 2010).
15 http://www.earlypoetry.co.uk/widsith.htm (accessed 14 June 2010).
206
«Vikings» and the Viking Age
Viking races»16 17, or even without using the term wicing!viking^. The question is
whether суп in the expression wicinga суп really signifies a race or tribe with
ethnic connotations, rather than a group with other shared characteristics such as
being pirates or warriors.
Apart from wicinga суп, суп appears twice in the poem as modem «man-
kind» («monna cynnes/moncynnes») and once in the form Fresna cynne. The
latter is usually interpreted as Frisians. If that is so, it is near at hand to see
wicinga суп as an ethnic or geographically defined group. But that is hard-
ly supported by the other mention of wicingas (line 57-60). Certainly not if
wicingas is assumed to signify Scandinavians: «Ic waes mid Hunum ond mid
Hredgotum, mid Sweom ond mid Geatum ond mid Sujjdenum. Mid Wenlum ic
wss ond mid Wsmum ond mid wicingum...» («I was with the Huns and with
the Hrasda-Goths, With the Swedes and with the Geats and with the southern
Danes, With the Wenlas I was and with the Vikings...»). The point is that both
in this sequence and elsewhere in the poem, we find Scandinavians mentioned
by their ethnic or geographically defined names: Jutes, Danes and Sea-Danes,
Swedes and Geats (probably Goter, since Goths are mentioned separately).
Therefore it is not likely that wicingas here denote Scandinavians as such18.
Therefore it is hardly safe to read ethnicity or a geographically defined group
into the term vikinglwicing alone on the basis of this appearance of wicinga
суп in «Widsid».
While we do not find conclusive evidence in Viking-Age sources that a per-
son characterized as viking by implication of this term alone can be said to be a
Scandinavian, it only takes one instance, in which the term viking in a Viking-
Age source is demonstrably used about other ethnicities than Scandinavians to
prove that the term viking not in itself implies a Scandinavian. Of such instances
we have several.
Again, if we start with the oldest texts, we have the Old English poem
«Exodus» loosely based on the narrative found in the Old Testament (Exo-
dus 13:20-14). The poem is dated to approximately 700-1000. The latter date
is based on the dating of the earliest surviving manuscript (Junius 11, Oxford,
Bodleian Library 5123). Here we find:
16 Translation by C. Faust and St. Thompson in: Old English Poems. Chicago; N.Y., 1918:
http://www.gutenberg.Org/files/31172/31172-h/31172-h.htm#c01 (accessed 15 June 2010).
17 Thus by Bella Millet (University of Southampton): «after they had driven off the Heatho-
bard tribe»: http://www.soton.ac.uk/~enm/widsith.htm (accessed 14 June 2010).
18 Note that the poem’s «Ic w$s mid wicingum» equates the expression in the runic inscrip-
tion G 370, where one Helgi was «farin шф uikikum» («travelled with the Vikings»), see note 3
above.
207
John Lind
Exodus, lines 331-335
«TEfter Jjaere fyrde flota modgade,
Rubenes sunu. Randas basron scewi-
cingas ofer sealtne mersc, manna me-
nio; micel angetrum eode unforht»19.
«Behind that army proudly marched the
seamen, sons of Reuben; the vikings bore
their bucklers over the salt sea-marsh, a
multitude of men, a mighty legion, ad-
vancing unafraid»20.
By no stretch of imagination can the author have understood these «seavi-
kings» as Scandinavians.
The Norse evidence is of course later and is found in the sagas and includes
skaldic verses. Thus in Snorre’s «Heimskringla» we find the following examples
referring to Olav Tryggvason and Sigurd Jorsalfar, respectively:
6. Fra Sigurdi Eirikssyni
«En er J?au heldu austur i hafid t>a
komu ad Jjeim vikingar. bad voru
Eistur. Hertoku Jieir baedi menn og
fe en drapu suma en sumum skiptu
jjeir med ser til anaudar. bar skildist
Olafur vid modur sina og tok vid
honum Klerkon, eistneskur madur, og
Jieim borolfi og borgisli»21.
6. Vikings Capture Astrith and Olaf
«And when they sailed east across the
Baltic they were attacked by vikings
from Esthonia. They captured both men
and goods, killing some and dividing
others among them as thralls. There,
Olaf was separated from his mother,
and Klerkon, an Esthonian, got him as
his share, together with Thorolf and
Thorgisl»22.
4. Ferd Sigurdar konungs
«Sigurdur konungur for eftir um
vorid lidinu vestur til Vallands og
kom fram um haustid fit a Galissu-
land og dvaldist J?ar annan vetur. Svo
segir Einar Sktllason: ...
4. King Sigurth Proceeds Along the
Coast of Spain
«In the spring following, King Sigurth
proceeded west to France with his fleet,
and in fall reached Galicia, where he re-
mained another winter. As says Einar
Skulason:...
19 Text in Oxford, Bodleian Library, Junius 11, p. 143-171, cited from: The Complete Cor-
pus of Anglo-Saxon Poetry: http://www.sacred-texts.com/neu/ascp/a01 02.htm (accessed 6 Janu-
ary 2010).
20 The Online Medieval and Classical Library: http://omacl.org/Junius/exodus.html (accessed
6 January 2010), net translation based on: Kennedy G. W. The Caedmon Poems. N.Y., 1916.
21 http://www.snerpa.is/net/snorri/ol-tr.htm (accessed 24 March 2010).
22 Snorri Sturluson. Heimskringla. History of the Kings of Norway / Transl. by L.M. Hol-
lander. Austin (Texas), 1964. P. 147.
208
«Vikings» and the Viking Age
Sigurdur konungur ... for vestur fyrir
Span.ba er Sigurdur konungur sigldi
fyrir Span barst раб ad, ad vikin-
gar nokkurir, peir er foru ad fefangi,
komu i moti honum med galeidaher.
En Sigurdur konungur lagdi til orustu
vid og hofu svo hina fyrstu orustu
vid heidna menn og vann af peim atta
galeidur.
Svo segir Halldor skvaldri:
Og fadyrir foru,
Fjolnis hrots, ad moti,
vigasum hlod visi,
vikingar gram rikum.
Nadi her ad hrjoda,
hlaut drengja vinr fengi,
fyrdum hollr, par er fella
fatt lid, galeidr atta»23.
When Sigurth was sailing along the
coast of Spain it happened that some vi-
kings out for plunder came toward him
with a fleet of galleys. But King Sigurth
joined battle with them, and this was his
first engagement with heathen men. He
won eight galleys from them.
As says Halldor Skvaldri:
And the paltry pirates
pounced - but many warriors
fierce before his onset
fell - on the mighty ruler.
Fast the fleet of men cleared -
few were there our losses -
eight of the enemy’s galleys:
heir was he to their riches»24.
In «Yngvars saga vidforli» we find this account of Ingvar’s encounter with
local vikings in the Caucasian region:
6. Vidreign vid risa ok vikinga
«heir foru ml par til, at anni skytr
i sundr, ok sja peir fimm eyjar
hraerast ok fara a mot peim. Yngvarr
bad menn sina vid bilast. Hann let
taka eld med vigdu eldsvirki. Bratt
kom at peim ein eyin ok veitti peim
harda grjothrid, en peir hlifdu ser ok
skutu i moti. En er vikingar fundu,
at fast var fyrir, pa toku peir at blasa
smidbelgjum at ofni peim, sem eidr
6.	Giants
«After that they travelled on until, where
a river forked, they saw five islands that
stirred and then started moving towards
them. Yngvar told his men to prepare
themselves, then took some fire, lit from
a consecrated tinder-box. Soon one of
the islands came up close to them and
bombarded them with a shower of stones,
but they shielded themselves and hit back.
When the enemy realised how tough the
23 http://www.snerpa.is/net/snorri/msonsaga.htm (accessed 24 March 2010).
24 Snorri Sturluson. Heimskringla. P. 689-690. K.E. Gade’s prose translation: «And the igno-
ble vikings went to the meeting of Fjolnir’s <=Odinn’s> roof [SHIELD > battle] with the mighty
monarch; the prince set up the protective plankings. The Army was able to clear eight galleys; the
friend of the warriors [= Sigurdr], devoted to the people, seized loot where not a few troops fell»:
Poetry from the Kings’ sagas / Ed. K.E. Gade. Turnhout: Brepols, 2009. Vol. 2. P. 484-485.
209
John Lind
var I, ok vard af Jjvi mikili gnyr»25. opposition was going to be they began to
blow the bellows to fan the flames of the
furnace they had on board, which made a
great deal of noise»26.
In other words, when the terms wicingas/vikings were still part of everyday
Old English and Norse they had no ethnic or geographically defined connotation
and could be used about any persons if they were seen as pirates or enemy war-
riors by those who characterized them as vikings, were it in the Holy Land, at
the Iberian coast, in the Caucasus, the Baltic region or at home in Scandinavia.
Therefore, we can conclude that Vikings in the Viking Age were not as such
Scandinavians the way Vikings are thought to be today. How did this change
come about?
The second life of the Vikings
I started by claiming that the term viking has had two lives as part of every-
day languages. Its first life ended, it seems, around 1300 in both English and the
Scandinavian languages apart from Icelandic, where viking with its Viking-Age
significance seems to have survived. Therefore, if, for instance, we consult Otto
Kalkar’s «Dictionary of older Danish (1300-1700)» we will not find the word
viking21. Consequently it would seem that viking was not a word used in Dan-
ish in the period 1300-1700.1 am sure the same is the case in Swedish although
the slow-moving «Dictionary of The Swedish Academy», aiming to give a his-
torical description of Swedish words since the 1520s, has not yet reached the let-
ter ‘v’28. In Norway the Norwegian language was gradually replaced by Danish
during the period 1500-1800. However, when a Norwegian linguist, Ivar Aasen,
influenced by the Romantic Movement in the 1840s wished to «re-create» a Nor-
wegian language and therefore toured the country in order to study and record
surviving dialects, he did indeed come across the word viking. Here, however,
the recorded meaning, «Viking, m[asculine]. an inhabitant of a place or region
called Vig», seems to be totally unrelated to Viking-Age usage29.
25	Глазырина ГВ. Сага об Ингваре Путешественнике. Текст, перевод, комментарий
(Древнейшие источники по истории Восточной Европы). М., 2002. С. 220-221 (Russian
translation, С. 260).
26	Vikings in Russia. Yngvar’s Saga and Eymund’s Saga / Transl. by Hermann Palsson and
P. Edwards. Edinburg, 1989. P. 55.
27	Kalkar O. Ordbog til det aeldre danske Sprog. Kobenhavn, 1907. T. IV. S. 818: http://
www.hist.uib.no/kalkar/ (accessed 3 May 2010).
28	First volume of the «Svenska Akademiens Ordbog» appeared already in 1898; the last
volume to appear (2009) ends with the word «tyna», see: http://www.svenskaakademien.se.
29	«Viking, m. Indbygger af et Sted eller Distrikt med Navn af Vig»: Aasen I. Ordbog over
detnorske Folkesprog. Christiania, 1850. S. 596.
210
«Vikings» and the Viking Age
After the medieval period, the term viking began gradually to reappear in
academic circles, when Danish and Swedish renaissance historians began to
compete in creating glorious pasts for their respective countries - the earlier
the better. Therefore these historians started to peruse those early sources they
could lay their hands on for information. Among these sources were saga manu-
scripts that began to be imported from Iceland. By then, however, Old Norse
was no longer generally understood. Therefore these scholars had to consult
Icelanders or the few people, who still understood Icelandic in order to extract
the needed information. Translations began to be made towards the end of the
sixteenth century and soon there was a demand for having these available in
print.
The first major translation to appear in print was Peder Claussen Friis’s
abridged translation to Danish of Snorre’s «Heimskringla» which appeared post-
humous in 163330. This translation is interesting in our context, because it is quite
clear that P.C. Friis did not think that any of his readers would understand what a
Viking was and what the word meant. Therefore, whenever the word viking ap-
pears in Snorre’s text he decided to translate it. P.C. Friis never, not once, simply
repeat the word in the translation. Instead, he time and again explains in many dif-
ferent ways what is meant by the term viking, sometimes even omitting the word
itself. This can be seen in the selection below of the occurrences of viking in the
part of «Heimskringla» P.C. Friis translated. Here relevant parts of P.C. Friis’ Dan-
ish translations and the additional explanations (italics) he found necessary are
placed within [] in the Norse text. In the English translation these added explana-
tions are translated within [].
47. Daudi Halfdanar konungs
«Halfdan het sonur Eysteins konungs
er konungdom tok eftir hann.... Hann
var hermadur mikill og var longum i
vikingu og fekk ser fjar. [lenge udi vi-
king / det er / Siarafuerij I oc samlede
sig megit Gots oc Pendinge, p. 32]31.
Hann atti Hlif dottur Dags konungs af
Vestmorum. Holtar a Vestfold var ho-
fudbaer hans, bar vard hann sottdaudur
og er hann heygdur a Borro»32.
47. Halfdan the Generous Dies of a
Malady
«Halfdan was the name of King Ey-
stein’s son who ruled after him ... he
was a great warrior and was for a long
time on viking expeditions (that is
piracy} to gain treasure. He was mar-
ried to Hlif, the daugther of King Dag
of Westmarir. Holtar in Westfold was
his chief residence. There he died of a
sickness, and his is buried in a mound at
Borro»33.
30 Peder Claussen Friis (1545-1614) made his translation ca. 1600 from a now lost MS of
«Heimkringla». It was eventually published with a preface by Ole Worm and had several contem-
porary reprints.
31 Page references within the text are to: Snorre Sturlesens Norske Kongers Chronica / Udsat
paa Danske aff Peder Claussen; nu nyligen menige mand til gaffn, igiennemseet, continuerit oc til
Trycken forferdiget. Kebenhavn, 1633.
32 http://www.snerpa.is/net/snorri/vngl-sag.htm (accessed 24 March 2010).
33 Snorri Sturluson. Heimskringla. P. 47.
211
John Lind
11. [no heading]
«...bar fellu af Haraldi konungi
Asgautur og Ambjom jarlar hans, og
Grjotgardur og Herlaugur rnagar hans,
synir Hakonar jarls. Solvi var sidan
vikingur [Solui Klofue bleff siden
en Viking / (det er en Siarofrere),
p. 45] mikill langa hrid og gerdi
oftlega mikinn skada a riki Haralds
konungs»34.
15. Fall Grjotgards
«...bar var og med Danakonungi
madur sa er Haraldur het. Hann var
sonur Knuts Gormssonar, brddursonur
Haralds konungs. Hann var kominn ur
viking [hand hafde lenge vaerit ude at
stride til Sias I oc samlet megit Gods,
p. 98], hafdi lengi herjad og fengid
of lausafjar. Hann var kalladur Gull-
Haraldur»36.
96. Jarlasaga
«Svo er sagt ad a dogum Haralds hins
harfagra Noregskonungs byggdust
Orkneyj ar en adur var ]?ar vikingabaeli.
[oc tilfom hafde vasrit Vikingebole
(Det er Sarafueris Bolig), p. 234]»38.
11. King Harald Overcomes Kings
Arnvith and Authbjorn
«...In that battle fell on King Harald’s
side his earls Asgaut and Asbjom, and
also his relatives Gijotgarth and Herlaug,
the sons of Earl Hakon. For a long time
Solvi continued as a powerful viking
(that is a pirat] and often inflicted heavy
damage in King Harald’s realm»35.
15. Earl Hakon Again Seeks Refuge
in Denmark
«...At the court of the Danish king there
was also a man called Harald. He was the
son of Knut Gormsson and the nephew of
King Harald. He had just returned from a
viking expedition [he had been fighting
at sea] on which he had been for a long
time and had gotten an immense amount
of property. He was called Gold-Harald,
and he thought himself well entitled to
succeed to the throne of Denmark»37.
96. Of the Orkney Earls
«We are told that in the days of Harald
Fairhair, king of Norway, the Orkneys
were settled, which before had been
a haunt of vikings, [(that is resort of
pirates)]»39.
34 http://www.snenja.is/net/snorri/har-har.htm (accessed 24 March 2010).
35 Snorri Sturluson. Heimskringla. P. 67-68.
36 http://www.snerpa. is/net/snorri/h-grafel.htm (accessed 24 March 2010).
37 Snorri Sturluson. Heimskringla. P. 141-142.
38 http://www.snerpa.is/net/snorri/yngl-sag.htm (accessed 24 March 2010).
39 Snorri Sturluson. Heimskringla. P. 350-351.
212
«Vikings» and the Viking Age
51. Saett Haralds konungs og Kalfs
«Kalfiir Amason hafdi verid i
vesturviking [Der Kalff Ameson var
uden Lands rofuede hand i Vestersoen,
p. 354] sidan er hann for urNoregi en oft
a vetrum var hann i Orkneyjum...»40.
6. Orusta 1 Forminterru
«ba helt Sigurdur konungur fram
ferdinni og lagdi til Norvasunda. En i
sundunum var fyrir honum vikingaher
mikill [der motte hannem en Serofuere,
p. 403] og lagdi konungur til orustu vid
]эа og atti [>ar hina fimmtu orustu og
hafdi sigur»42.
2. Fra Gregoriusi Dagssyni
«...og let borljot skaufuskalla vera
hofdingja i lidi fyvi er var a kaupskipum
]?eim er flutu fyrir baenum. Hann var
vikingur og ransmadur. [oc Torliot var
en arg Sorofuere oc Ransmand, p. 461]
En Hakon og Sigurdur og allur herinn
var i bynum og fylktu a bryggjunum.
Allir menn hdfdu ]?ar gengid undir
Hakon»44.
51. Kalf Arnasons Is Permitted to
Return to Norway
«Kalf Amason had been engaged in
freeboting expeditions [abroad and
plundered in the West Sea] in the
western seas ever since he left Norway;
but during the winters he stayed in the
Orkneys...»41.
6. King Sigurth Subdues a Cave Fort
on Forminterra
«Then King Sigurth continued on his
journey and came to Norva Sound, and
in the sound he encountered a large
fleet of corsairs [a pirat]. The king
engaged them in combat. This was his
fifth battle, and he was victorious»43.
2. Gregorius Prepares to Battle
Hakon
«...and appointed Thorljot Skaufuskalli
chieftain over the troops on the
merchantmen in front of the town. He
was a viking and pirate [a bad pirate
and robber]. But Hakon and Sigurth
and all their troops were inside the
town and placed themselves in battle
array on the piers. All the people in the
town had joined Hakon’s forces»45.
Obviously, when the term viking re-appeared in Danish around 1600, it still
signified a pirate just as it had done in the Viking Age and before. Furthermore,
40 http://www.snerpa.is/net/snorri/har-sig.htm (accessed 24 March 2010).
41 Snorri Sturluson. Heimskringla. P. 616.
42 httD://www.snerpa.is/net/snorri/msonsaga.htm (accessed 24 March 2010).
43 Snorri Sturluson. Heimskringla. P. 692.
44 http://www.snerpa.is/net/snorri/herdibr.htm (accessed 24 March 2010).
45 Snorri Sturluson. Heimskringla. P. 768-769.
213
John Lind
this pirate-viking was still not seen as a Scandinavian per se. Consequently the
term wicing/viking from its earliest observable occurrence in the Anglo-Saxon
glossaries in the late seventh century to the early translations of Norse Sagas a
millennium later continued to signify «pirate».
The Viking turns Scandinavian
The transformation of Vikings from pirates pure and simple into first Scan-
dinavian pirates and finally, today, Scandinavians in general was a process that
only got under way around 1800. And it was a process that was started by fic-
tion writers under the influence of the Romantic Movement rather than scholars.
Instrumental in this were two Swedish poets, Erik Gustaf Geijer (1783-1847)
and Esaias Tegner (1782-1846). The first initiated the Viking as a household
word among Scandinavians with the poem «Vikingen». It appeared in 1811
together with another of E.G. Geijer’s famous poems, «Manhem», referring
back to Swedish Gothicism that since the fifteenth century, by linking Swedish
history to the feats of the migrant Goths, had hitherto inspired Swedish histo-
rians in their attempts to create a glorious past for their country. In a sense this
joint appearance signals a beginning of the transition from Gothicism to some-
thing we can call Vikingism in Sweden. E. Tegner, on his part, as one of his most
popular works produced a remake of the Norse «Fridtjofs saga hins frcekna»
with his «Frithiof’s Saga» (1820-1825). Here, as his own contribution, he in-
troduced a «Viking Code» (Vikingabalk), perhaps inspired by a recent Swedish
translation of the «Jomsvikinga saga»46, thereby adding to the already heroic picture
of the Scandinavian Viking47.
During the first half of the nineteenth century the use of the term viking was
still limited to fiction writers, who had little knowledge of the Viking-Age usage
of the term in its entirety and who never doubted that a Viking was a Scandina-
vian hero, pirate or otherwise, and when scholars under the influence of fiction
writers also, step by step, began to use the term they adopted this view. There-
fore when scholars from the second half of the nineteenth century (the Swede
Anders Strinnholm a bit earlier) began to talk about the Vikings and the Viking
Age, they understood this epoch as an age dominated by Scandinavian activity
at home and especially abroad.
46 Jomswikinga-Sagan, eller Historia om Kampame fran Jomsborg. Pa Islandska och Swen-
ska / Redigerad och Ofwersatt af Magnus Adlerstam och utgifwen af L[orenzo] Hammarskold.
Stockholm, 1815.
47 Tegner E. Frithiofs Saga. Stockholm, 1868. S. 112-116.
214
«Vikings» and the Viking Age
The birth of the Viking Age
The first linkage of the term Viking to a historical period is often attributed
to the Danish archaeologist Jens Jacob Asmussen Worsaae, who during visits
to the British Isles and Normandy identified finds as Scandinavian48. Although
an archaeologist, his and other early Viking-Age scholars’ dating of the period
was not based on the archaeological material because it was still impossible to
date this evidence with any precision. Therefore - as it still is - the dating of the
Viking Age is based on written sources. Thus the first Scandinavian attacks
on monasteries on the British Isles in the late eighth century are still seen as
heralding the beginning of the Viking Age, although common sense would
suggest that the survival in written form of precisely this type of evidence
until today may be quite coincidental and that Scandinavian attacks against
the same regions probably occurred much earlier.
But while the written evidence by and large is the same to day as it was
in J.J. Worsaae’s days, the amount of archaeological evidence has grown with
accelerating speed, accompanied by still more refined ways of dating and in-
terpreting this material. Therefore to make sense of the Viking Age as a period
the archaeological evidence force us in many respects to review our view both
on the nature of Scandinavian activity and on the chronological framework of
the period. First of all, dendrochronological datings disclose that Scandinavians
were present in several of the places that came to constitute the Viking world
long before the first recorded attacks on monasteries in the late eighth century.
This is for instance the case of the British Isles that in many works on the Vi-
king Age is seen as the main scene of Scandinavian Viking activity. However,
let us now turn east and look at Scandinavian activity there.
Scandinavians in the East
The eastern hemisphere as seen from Scandinavia has never played any
great role in studies of the Viking Age. One reason has been that there are much
fewer written sources highlighting this activity and that these sources, together
with the scholarly literature associated with them, have been in languages few
Viking-Age scholars have been familiar with. Furthermore, in written sources,
Scandinavians appear relatively late in the east compared to the west, since the
earliest record is from 839, while in the Russian chronicles they appear even
later, from the 850s onwards. For these reasons surveys on the eastern exten-
48 A Norwegian view on the concept of the Viking Age: Haavardsholm J. Vikingtiden som
1800-tallskonstruksjon. Oslo, 2004.
215
John Lind
sion of Scandinavian activity in Viking-Age literature have often been limited to
postscripts of about 5 to 10 pages.
Today the situation has changed completely at least with regard to the
source material if not yet with regard to the overall scholarly picture. Thus by
the middle of the eighth century at the latest, Scandinavians had already entered
the East European river system, where the future Rus’ state was to be formed.
That, at least, is suggested by the so far earliest dendrochronological date we
have for Scandinavian presence in Staraia Ladoga on the Volkhov river south
of Lake Ladoga49. The Scandinavian penetration of this river system had little
to do with piracy, because pirates could not expect to escape with their plunder
within a distant river system unless they had a power accumulation that the lo-
cal people could not match. That was, however, hardly the case before Scandi-
navian had actually created their Rus’ polity - and then it was no longer called
piracy but taxation.
Today the archaeological data from other regions allow us to follow the pro-
cess by which Scandinavians created the long-distance trade network, in which
Staraia Ladoga and other more distant sites became part. As one of the starting
points of this process we may see the foundation of Ribe in the first decade of
the eighth century. It was soon followed by foundations or sudden growth of
other trading centres in the Baltic region like Reric, Ralswiek, and Wolin among
the Slavs; Truso, Wiskiauten and Grobin among the Balts; Ahus in Skane, vari-
ous sites on Gotland and Birka among the Swedes; and, as mentioned, Staraia
Ladoga among the Finnic population of present-day North West Russia.
What characterizes all these trading sites is that, in addition to the local
population, the only other group that was present in all these centres were Scan-
dinavians. A phenomenon that is accentuated the further east we go. Thus al-
ready around 800, when the first attacks in the west is only just beginning to be
recorded, Scandinavians had started visiting two important partly pre-existing
sites in future Russia, close to the Volga route to the Caliphate: Sarskoe Goro-
dishche and Timerevo to the north-east of present-day Moscow. That was the
route by which parts of Scandinavia and the Baltic region at large were to be
flooded by Arabic silver coins.
The rise of this trading network must be seen as a response to a growing
demand in West Europe during the eighth century for goods available in the
east, from the Baltic region and beyond; and the particular Scandinavian role
in this network may perhaps be attributed to naval innovations that enabled
them to carry distant trade. In the trading network thus created, local popula-
tion brought their goods to local trading centres while the Scandinavians carried
49 Clarke H., Ambrosiani B. Towns in the Viking Age. L., 1995 (4991). P. 118-120;
Duczko IV. Viking Rus. Studies on the Presence of Scandinavians in Eastern Europe. Leiden,
2004. P. 66-67.
216
«Vikings» and the Viking Age
them to more distant destinations. This collaboration between local population
and Scandinavian distant traders allowed local population to get their goods out
on to the international market.
Another trading route that arose slightly later was the route to Byzantium,
known in Russian chronicles as «The Road from the Varangians to the Greek».
This route was trafficked from at least the first half of the ninth century but it
was only around 900 that it really gained in importance. At that point Scandi-
navians began to operate military posts in support of trade along this route. In
addition to Staraia Ladoga these were Riurikovo Gorodishche, close to future
Novgorod, Gnezdovo, the forerunner of present-day Smolensk, and Kiev, plus a
number of as yet lesser known fortresses and trading centres, which are presently
being excavated, like Shestovitsa on the Desna close to Chernigov50.
It was the formation of these military posts and the trade with Byzantium
which they supported that gave rise to the Rus’-polity. This polity was in exis-
tence with Kiev as its centre from the beginning of the tenth century, when the
Rus’ leadership concluded the first known international treaties with the Byzantine
Empire, 907, 911 and 944. Rus’ was, as the name indicates, a polity of Scandinavian
domination at least during its first century of existence, although its conti-
nued existence and growth had to be based on collaboration with local majority
population. This state formation was undoubtedly the most striking outcome of
Scandinavian activity during the Viking Age with a number of still lasting con-
sequences. In fact it is difficult to imagine how Russia, as we know it today,
could have come about had not the Scandinavian traders and their local sup-
porters linked a Finnic and Baltic dominated north-eastern part of Europe with
a Slavic dominated south-eastern part. Therefore it is to a large extent based on
this feat of state formation and the creation of the international trading network,
which the Rus’ state was created to support, that it is justified to name an epoch
covering the approximate period 700-1100 A.D. after Scandinavians in the
guise of Vikings.
The «Viking» conquest of Russia
Despite the efforts of hardcore, Soviet style nationalists, like Andrei
N. Sakharov, Appolon Kuzmin and their associates to rid of what they think as
Russian history of Scandinavians51, it seems that «Vikings», understood as Scan-
dinavians have finally conquered Russia. However, in the present context «The
50 The vast archaeological literature, on which this exposition is based, has recently been
summarized by Wladyslaw Duczko in his monograph, see the preceding note.
51 Most recently propagated in: Изгнание норманнов из русской истории. Сборник статей
и монографий / Сост. и ред. В.В. Фомин. М., 2010.
217
John Lind
“Viking” Conquest of Russia» does not refer to activities in the Viking Age or
to the fact that Scandinavians were instrumental in forming the early Rus’ state.
Instead it refers to a process that can be observed in Russia during the last
generation, reflecting the development described above in Scandinavia from
the Romantic Era until today.
Before the 1980s the term viking was seldom used in Russia and then only
in general works on medieval history or works pertaining to Scandinavian ac-
tivity in the west. Aron Gurevich’s book «The raids of the Vikings» from 1966
with many later reprints is a prominent case52. Scandinavians active in the east,
if such activity was acknowledged at all, were hardly ever called Vikings but
either Varangians, Normans or, more seldom, Rus’, in case the author had the
courage openly to adhere to the «Normannist» school. One might even suspect
that, at the time, there was a determined effort to avoid using the term viking
in a Russian context. Thus, when in 1986 Elena Mel’nikova edited a Russian
translation of a collective work on Vikings and Slavs, «Wikinger und Slawen.
Zur Friihgeschichte der Ostseevolker» (1982), initiated by the East German ar-
chaeologist Joachim Herrmann, «Vikings» disappeared from the title. Instead
the Russian translation was entitled «Slavs and Scandinavians», while an adden-
dum to the original German edition by the three Leningrad archaeologists, Ana-
tolii Kirpichnikov, Igor’ Dubov and Gleb Lebedev, highlighting Scandinavian
activity in Rus’, was given the title «Rus’ and Varangians», where Rus’ were
undoubtedly thought of as Slavs53.
This early reticence with regard to use the term viking has now totally dis-
appeared. The process was perhaps helped along by a school of archaeologists,
mainly from former Leningrad, including the three mentioned above, who began to
study Scandinavian activity in the east as part of overall Scandinavian activity in
the Viking Age. A first major result of this was Gleb Lebedev’s dissertation «The
Epoch of the Vikings in Northern Europe» from 198554. The sudden increase in
the use of the term viking that followed must, however, be seen as result of the
period of glasnost ’ and the subsequent fall of the Soviet Union. This opened the
floodgates of market mechanisms, western style, on a large scale. It soon turned
out that there was an enormous demand for almost everything from the West.
That also applies to the book market and translations of fiction as well as non-
52 Гуревич А.Я. Походы викингов M., 1966.
53 Русь и варяги // Славяне и скандинавы. М., 1986. С. 189-297.
54 Лебедев Г.С. Эпоха викингов в Северной Европе. Л., 1985. The book had been pre-
ceded in 1972 by a МА-dissertation. Погребальный обряд скандинавов эпохи викингов. Few
years later another scholar, Vladimir Petrukhin, defended his МА-dissertation on a related sub-
ject: Петрухин В.Я. Погребальный культ языческой Скандинавии. М., 1975 (Cf. his article:
Погребения знати эпохи викингов // Скандинавский сборник. Таллин, 1976. Вып. 21), like-
wise viewing Scandinavians east and west as a whole.
218
«Vikings» and the Viking Age
fiction began to appear in substantial numbers. Accordingly a number of major
and minor classics of western Viking-Age scholarship soon began to appear in
Russian translations some with several subsequent reprints: «Vikings» by Holg-
er Arbman55, «Vikings. Descendants of Odin and Tor» by Gwyn Jones56, «The
world of the Vikings» by Else Roesdahl57, and «The Viking Age» by Peter Saw-
yer58. Most surprising in this context was the translation of the Swedish historian
Anders Magnus Strinnholm’s pioneering but by now utterly outdated work from
the 1830s, «Viking Raids», probably translated from the German edition, «Die
Wikingzuge» (1839)59. Not the least the last mentioned title shows that, like in
the west, anything containing Vikings in the title will sell.
How much this wave of translations have influenced Russian, Ukrainian
and some western scholars alike into using the term viking about Scandinavians
and Scandinavian artefacts in the East is difficult to gauge. It is a fact, however,
that especially archaeologists, who would earlier describe finds of Scandinavian
origin as Varangian now tend to label them viking. Here I shall only quote some
titles as evidence of this recent «Viking» invasion of Russia: «Vikings in South
Rus’» by Oleksandr Motsia, «Vikings from Shestovitsa» by the same author to-
gether with Volodymyr Kovalenko in the popular journal «Rodina», an article
by the same two authors, «А Buried Viking from Shestovitsa», and a recent
monograph by Aleksandr Fetisov and Aleksei Shchavelev, «Vikings between
Scandinavia and Rus’»60.
The force of the modem Viking invasion of Russia seems even more con-
spicuous when we browse the internet61. Its speed and relative low price has
made the internet a convenient way for archaeologists to communicate the first
information of recent finds, often in popularized form, and long before these
55 Арбман X. Викинги. СПб., 2003.
56 Джонс Г. Викинги. Потомки Одина и Тора. М., 2007.
57 Роэсдалъ Э. Мир викингов. СПб., 2001; http://www.gumer.info/bibliotek Buks/History/
Roesdal/index.php (Accessed 1 August 2010)
58 Сойер П. Эпоха викингов. СПб., 2002, 2006.
59 Стриннголъм А. Походы викингов. М., 2007.
60 Моця О.П. Викинги на юге Руси. Древний мир. 2001. № 1. С. 10-11; Коваленко В.П.,
Моця А.П. Викинг из Шестовицы // Родина. 2006. № 10. С. 40^43; Коваленко В., Моця О.
Поховання впанга з Шестовищ // Гардаржи / Gardariki. 2007. № 1. С. 1-5; Фетисов А.А.,
Щавелев А.С. Викинги между Скандинавией и Русью. М., 2009. Two western scholars have by
their use of the term viking likewise contributed to Viking invasion of Russia: Wladyslaw Duczko
with his book «Viking Rus» from 2004; before that the American Daniel H. Kaiser, in his introduc-
tion to and translation of Old Russian laws (Kaiser D.H. The Laws of Rus’ - Tenth to Fifteenth
Centuries. Salt Lake City, 1992) continuously used «Vikings» to denote Scandinavians in Rus’
instead of the well-defined English term Varangians. He did so even when he rendered «варягъ»
in «Russkaia pravda’s» articles 10 and 11 (p. 16).
61 Here we shall, of course, not consider sites representing the ubiquitous right wing move-
ments and the odd security firm, both focusing on other aspects of the modem Viking image than
Scandinavianess, such as ruthlessness, energy and efficiency.
219
John Lind
finds can be scholarly published. Outstanding among recent finds suggesting
Scandinavian presence is the excavation of a chamber grave of Scandinavian
type in Pskov. The grave was found towards the end of 2003 and dated to the
tenth century. The burial turned out to contain the remains of a female, which
in a net presentation is given the heading: «The Viking discovered by Pskov ar-
chaeologists turned out to be a woman»62. A number of her adornments were so
well-preserved that it was possible to outfit a model, who in an early folder was
presented as a «Varangian Guest». Later excavations at the site unveiled fur-
ther rich burials with prominent Scandinavians. On the net the location of this
necropolis is presented as the typical way Vikings placed their burial grounds
close to their base, controlling trade routes63. Based on these finds, under the
heading «Profession Viking», an interview with archaeologist Elena Jakovleva
stresses that in the Viking Age Pskov also had its Viking colony64. This is re-
iterated in a popular net presentation of monuments in the Pskov region by the
author Elena Stambulian65.
Another site that has yielded an abundance of material traces of Scandina-
vian presence is Riurikovo Gorodishche, generally seen as a ninth-tenth-century
stronghold of the early Riurikids. Also here various net presentations demon-
strate that the Viking brand is beginning to prove useful. This can be seen in
connection with present joint efforts by scholars, municipal authorities and the
tourist industry to turn the archaeological remnants at Riurikovo Gorodishche
into a touristic archaeological centre of «European importance» on par with
Birka, Hedeby, Ribe and Trelleborg. In a statement attributed to Evgevnii Nos-
ov, «it is no wonder that Riurikovo Gorodishche is included in UNESCO’s list,
recommended for visiting the route “Along the Roads of the Vikings”»66. On
another site E. Nosov’s colleague Sergei Troianovskii claims that «Vikings in
the Novgorod land were different: they were not warring and conquering towns;
they were forced to come to terms [with the local population]. If we can show
this to the Europeans, all of Scandinavia will come here as tourists»67. It seems
62 Обнаруженный псковскими археологами викинг оказался женщиной // http://inform-
pskov.ru/culture/11561 .html (accessed 17 August 2010).
63 http://gubemia.Dskovregion.org/number 409/05.php (accessed 17 August 2010).
64 http://www.itogi.ru/archive/2004/6/68476.html (accessed 17 August 2010).
65 http://fictionbook.ru/author/elena stambulyan/pskovskaya oblast/read online.html?page=3
(accessed 17 August 2010).
66 «Неудивительно, что Рюриково городище входит в перечень ЮНЕСКО, рекомен-
дованный для посещения маршрута “По дорогам викингов”»: http://www.expert.ru/
articles/2010/07/14/v proschloe/ (accessed 17 August 2010); see also http://culture.natm,ru/tree4.
html?id= 13333 (accessed 17 August 2010).
67 «Викинги на новгородской земле были другими - они не воевали, не захватывали
города, они были вынуждены договариваться. Если это мы покажем европейцам, вся
Скандинавия будет здесь в качестве туристов»: http://www.riarealty.ru/ru/article/59965.html
(accessed 17 August 2010).
220
«Vikings» and the Viking Age
that to these two scholars the use of the Viking brand appears almost as a neces-
sity in order to get their plans to work on a financial sound basis.
Thus Russia has undoubtedly at last joined the rest of the world in its anach-
ronistic use of the term viking and today it functions just as well in Russia as in
Scandinavia and the rest of the world as a brand for Scandinavians and Scandi-
navia. This has happened although anti-Normannist obsessions are still strong
in nationalistic circles. Despite the occasional support from the political estab-
lishment, even these circles will, however, hardly be able to fight the combined
forces of the tourist industry and market mechanisms in reverting this modern-
day Viking conquest of Russia68.
Conclusion - horned helmets and Vikings: does it really matter?
Many will have watched the hilarious scene in the ВВС-production «Black-
adder», where Rowan Atkinson as captain Blackadder during the First World
War answers to the question, how the war was going, «А war hasn't been fought
this badly since Olaf the Hairy, High Chief of all the Vikings, accidentally or-
dered 80,000 battle helmets with the horns on the inside». This scene shows
how ingrained, world-wide, the image of the homed, thought-to-be-Scandina-
vian Viking is, otherwise the scene would not have worked. Nevertheless, with-
out giving much thought to their own anachronistic use of the term viking, Vi-
king-Age scholars, especially archaeologists, have in recent years demonstrated
a growing aversion towards the ubiquitous depiction of Vikings with homed
helmets69. With reference to a study by the Finnish archaeologist C.F. Meinander
from 1983 they claim that Scandinavians in contemporary illustrations like the
Bayeux tapestry or the few figurines known from archaeological excavations are
never depicted with homed helmets, whereas the few finds of Viking-Age hel-
mets or fragments of helmets show entirely different forms70. But as the scene
68 Even in the Kaliningrad region, where A.N. Sakharov suggested that Riurik had his Slavic
origin, Russian archaeologists are highlighting Viking (in the sense Scandinavian) presence: Vladi-
mir Kulakov about finds in Kurshkaia Kosa: http://www.itogi.ru/archive/2004/6Z68476.html (ac-
cessed 17 August 2010). Kulakov wrote about it since some 30 years ago.
69 As a matter of curiosity, A.A. Fetisov and A.S. Shchavelev (see note 61) depict two beau-
tiful specimens of homed helmets together with a couple of winged ones on the cover of their
recent monograph.
70 Meinander C.F. Vikingahjaimen i saga och sanning // Bland bocker och manniskor. Bok
och personhistoriska studier til Wilhelm Odelberg den 1 juli 1983. Uddevalla, 1983. S. 249-275;
Wilson D.M. The Viking Age in European art - a note // The Waking of Angantyr. The Scandina-
vian past in European culture / E. Roesdahl and P. Meulengracht Sorensen. Aarhus, 1996. P. 176.
See also: Frank R. The Invention of the Viking Homed Helmet И International Scandinavian
and Medieval Studies in Memory of Gerd Wolfgang Weber / Ed. by M. Dallapiazza, O. Hansen,
P. Meulengracht Sorensen, and Y.S. Bonnetain, Trieste, 2000.
221
John Lind
from «Blackadder» demonstrates, the homed helmet as symbol of the Scandina-
vian Viking is undoubtedly here to stay. Therefore to fight the depiction of Vi-
kings with homed helmets is fighting a losing battle. But is this presumed mis-
representation of Viking-Age Scandinavians important? And is it less or more
important than the fact the same archaeologists, like most other scholars, use the
term viking in a sense it never had in the Viking Age?
At the start of this paper I claimed that it is imperative for historians to have
as exact a knowledge about the terms they use as possible. Nobody will deny
this, not least those who, in order to attain a correct understanding of an epoch
have been confronted with the necessity of pin-pointing the changing meaning
of terms like Rus ’ or Nemtsy in the sources71. With regard to viking it could be
considered less important, because in comparison with Rus ’ it is much less used
in Viking-Age sources. Also it is not likely ever to become part of a similar con-
troversy as Rus Still it is important in our interpretation of the Viking Age that
we are aware of the original meaning of the term viking. Nevertheless, faced
with the all-conquering force of world-wide marketing, historians - even if they
tried - will hardly prove able to turn back the clock to the period before the term
viking began its second life. Therefore we are likely to be stuck with the Viking
in the shape of a Scandinavian equipped with a homed helmet and, preferably, a
wild growing beard. So maybe we should just join the tourist industry in using
the Viking brand in order to secure a better sale of our works.
71 In order to avoid a flood of references, I shall limit myself to a couple of personal con-
tributions to this genre: Линд Дж.Х. Понятие «немцы» как национально-конфессиональное
определение. Его происхождение и ранние случаи // Средние века. М., 2001. Вып. 62. С. 96-
102; Lind. J.H. Problems of Ethnicity in the Interpretation of Written Sources on Early Rus’ 11ДГ.
2009. M., 2010. C. 184-196.
222
A Perilous Journey: the Structure,
Origins and Theme of «Svipdagsmal»
John McKinnell
1.	Structure and Date
It has been part of Tatjana Jackson’s distinctive achievement to delineate the
symbolic geography of the Old Norse world, including the northern and eastern
regions which in imaginative literature are often the abode of giants. In this paper
in her honour I shall discuss a text in which, rather unusually, the realm of giants
becomes a place of personal fulfillment for the protagonist.
The poem conventionally known as «Svipdagsmal»1 has received compara-
tively little critical attention, probably because it survives only in post-medieval
manuscripts, there is no critical edition which considers all of them, and its iden-
tity as a single poem is called in doubt by the fact that they preserve it as two
poems, «Grougaldr» (hereafter Grg.) and «Fjolsvinnsmal» (hereafter Fj.), which
together tell how Svipdagr is sent on a quest to find his beloved Menglod and
how he eventually succeeds. Some manuscripts (such as AM 738, 4to and Rask
21a, 4to, both from the later seventeenth century) present the «two poems» in their
natural sequence, with «Grougaldr» preceding «Fjolsvinnsmal»; others (including
Nks 1870, 4to, copied in 1684) have them in reverse order, sometimes placing
«Hyndluljod» between them.
Yet it seems reasonable to regard them as a single poem, or at least as a pair
of poems that belong together. They tell a continuous story, and neither seems
wholly coherent by itself; they are related to a single Danish folk-ballad, which
S. Grundtvig calls «Ungen Svendal»1 2; and some phrases towards the end of
1 For a text of «Svipdagsmal», see: Die Edda // Hrsg. von R. C. Boer. Haarlem: Tjenk Willink,
1922. Bd. I. S. 289-297. It also appears in: Die Lieder der Edda I B. Sijmons, H. Gering. Halle:
Waisenhauses, 1924. Bd. I. S. 196-222, with artificially archaised spelling; and: Edda. Die Lieder
des Codex Regius // Hrsg. von G. Neckel, Heidelberg: Carl Winter, 1914. Bd. I: Text. S. 298-310
(but not in later editions).
2 Ungen Svendal // Danmarks Gamle Folkeviser. 70 / Udg. af S. Grundtvig. Copenhagen:
Universitets-Jubilaeets Danske Samfund, 1966 (repr.). В. II. S. 238-254; B. III. S. 841-843; В. X.
S. 82-91. S. Grundtvig’s form of the hero’s name is found only in version C, whereas ten versions
(including the two oldest) call him Sveidal, which is probably more original.
223
John McKinnell
«Fjolsvinnsmal» echo the early part of «Grougaldr»3, notably in the emphasis
on the length of Svipdagr’s quest4, and the references to Svipdagr as mqgr «son,
young man» by both his mother Groa and his beloved Menglod5; these look like
parts of a deliberate overall structure.
This structure may be summarized as follows:
1.	Grg. 1-5: Svipdagr wakes his dead mother Groa, explains that his step-
mother has imposed on him the task of finding Menglod, and asks her to chant
protective spells for him.
2.	Grg. 6-16: Groa chants nine spells, the last of which will give Svipdagr
words and wits in a verbal contest with a giant.
3.	Fj. 1-6: Outside the dwellings of giants Svipdagr encounters the watch-
man Fjolsvidr, who tries to deter him and asks his name; Svipdagr adopts the alias
Vindkaldr («Wind-cold»).
4.	Fj. 7—43: Svipdagr asks Fjolsvidr eighteen questions, each preceded by a
refrain; the first twelve, aimed at discovering how he can enter the hall, are met
with a series of difficult conditions which eventually form a circle of impossibility.
In the last six, he asks about the hall and its inhabitants; finally, Fjolsvidr names
Svipdagr as the destined husband of its owner Menglod, the gates fly open, and
the hero announces his real name.
5.	Fj. 44-50: Fjolsvidr announces Svipdagr’s arrival to Menglod; she makes
the hero relate his name and parentage before welcoming him, and saying that
they will spend the rest of their lives together.
The poem’s date is uncertain. The poet (or poets) clearly knew much eddic
verse6; it is difficult to know whether the motifs and verbal echoes in it come from
other poems that now survive or from knowledge of the conventions on which
those poems are based, but it probably borrows at least from «Hervararkvida»,
«Ski'mismal», «VafJjnidnismal», «Sigrdrffumal»7, or poems like them, and from a
3 KragerudA. De mytologiske sporsmAl i FivnesmAl //ANF. 1981. B. 96. S. 9-48 (see S. 37-39).
4 Cf. Grg. 4,1-3 with Fj. 45,5 and 49,1.
5 With Grg. 1,5, 5,3 and 16,2; cf. Fj. 45,6 and 49,6.
61 am not concerned here with the question of «oral» versus «literary» borrowing, for which
see: Dubois T. Dynamics and Continuities of Tradition: What a Finnish Epic Song Can Teach Us
About Two Old Norse Poems // Dynamics of Tradition: Perspectives on Oral Poetry and Folk Be-
lief / Ed. L. Tarkka. Helsinki: Finnish Literary Society, 2003. P. 233-247. Eddic poetry was always
«oral» in the sense that it was composed to be recited aloud, but «literary» in the sense that it had
traditional texts and was not composed extempore like Serbo-Croat epic. It was more akin to the
ballad tradition, in which performers might transmit either a more or less fixed text which they
had learned, composed or modified orally, or a version which they had learned or modified from
manuscript or print.
7 For all eddic poems except «Hervararkvida», see: Edda. Die Lieder des Codex Regius /
G. Neckel, rev. von H. Kuhn. 3 Aufl. Heidelberg: Carl Winter, 1962. Bd. I: Text; for «Herva-
rarkvida», see: Hervarar saga ok Heidreks / Ed. E.O.G. Turville-Petre and Chr. Tolkien. London:
Viking Society for Northern Research, 1956. P. 11-22.
224
A Perilous Journey: the Structure, Origins and Theme of «Svipdagsmal»
tradition like that in the last section of «Havamal»; there are probably also echoes
of many other eddic and some non-eddic poems. This suggests a relatively late
date. But H. Falk8 also argues that «Svipdagsmal» has influenced «Solarljod»9
and the pulur at the end of Snorri’s «Skaldskaparmal»10 11. There is certainly a close
resemblance between Fj. 45, in which Menglod threatens either Fjolsvidr or Svip-
dagr with having his eyes tom out by ravens on the gallows if he is lying, and
«Solarljod», 67, where liars have their eyes picked out by ravens in Hell, and the
unusual word sjonir «eyes» appears in both rather than the commoner auga; but
it is not clear which text borrows from the other. H. Falk also notes that the pu-
lur include some mythological names derived from «Svipdagsmal», but all these
correspondences can either be found in other, earlier verse11, or else they appear
only in the later pulur'2 added at the end of «Skaldskaparmal» in MSS A and B13 14 15.
If the composer of these pulur derived them from «Svipdagsmal», the poem must
date from the early fourteenth century or earlier (the date of MSS A and B), but
the awkward possibility remains that the «Svipdagsmal» poet may have derived
them from the pulur rather than vice-versa.
This makes it necessary to look at the relationship between «Svipdagsmal»
and «Ungen Sveidal». In the earliest versions of the Danish ballad (A: Karen Bra-
he’s folio MS, before 1583; Ba: Anna Munk’s MS, 1590; and Bb: Anna Basse’s
MS, ca. 1610), and most later ones, the hero’s name is Sveidal, which may de-
rive from ON Svipdagr, since Saxo Grammaticus renders Dagr inn digri^ as
Dal corpulentus''5. However, influenced by H. Falk’s idea that the story is partly
8 FalkH. Om Svipdagsmal // ANF. 1893. B. 9. S. 311-362. S. 331 gives a list.
9 Solarljod / Ed. C. Larrington, P. Robinson // Poetry on Christian Subjects / Ed. M. Clunies
Ross. Turnhout: Brepols, 2007 (Skaldic Poetry of the Scandinavian Middle Ages. VII). P. 343-344.
10 Snorri Sturluson. Edda. Skaldskaparmal / Ed. A. Faulkes. London: Viking Society for
Northern Research, 1998. Vol. I—II; translation: Snorri Sturluson. Edda / Transl. by A. Faulkes.
London: Dent., 1987.
11 See the giant-name Mimir [Fj. 24,3 and the tree-name Mlmameidr: Fj. 20,1; cf. hula
IVb 1,3 (Skaldskaparmal, v. 417 // Snorri Sturluson. Edda. Skaldskaparmal. Vol. I. P. 110;
Skj. I B. S. 658), but also Voluspa, 28,10; Sigrdrifumal, 14,4, etc.]. The woman-Ле/Л’ fridr «fair
one» (one of Menglod’s maids in Fj. 38,5) appears in hula IVyy 3,5 (Skj. I B. S. 678), but also in
Kormakr’s lausavisa 3,6 (Skj. I B. S. 70) etc.
12 The dwarf-names Varr (Fj. 34,3, cf. hula IVii 4,3 in Skj. IB. S. 672) and Fjolsvidr (evidently
a giant throughout «Fjolsvinnsmal», but a dwarf in hula IVii 5,2 in Skj I B. S. 672); the cock Viddf-
nir (Fj. 18,2, 25,5, cf. hula IVuu,4 in Skj. I B. S. 676).
13 AM 748 I b 4to and AM 757 a 4to; further on these pulur, see: Faulkes A. 11 Snorri Sturlu-
son. Edda. Skaldskaparmal, Vol. I. P. xv-xviii, Ixx, 226-227.
14 One of the opponents of Haraldr Hilditonn in «Sogubrot af fomkonungum» (ch. 8), see:
FSN.B. II. Bls. 128.
15 Saxonis Gesta Danorum VII.x.9 and VIII.i.4 / Red. J. Olrik, H. Raeder and Fr. Blatt. Copen-
hagen, 1931. T. I. P. 208, 214; Saxo Grammaticus. The History of the Danes. Books I-IX / Transl.
and comment, by P. Fisher, H. Ellis Davidson. Cambridge: D.S. Brewer, 1979. Vol. I. P. 228, 238.
225
John McKinnell
derived from the Old French «Conte du Graal»16, S. Bugge suggested17 that the
ballad-hero’s name translates OFr. -val in the name Perceval to the equivalent
Danish -dal «valley»; in that case, «Ungen Sveidal» would have to be prior to
«Svipdagsmal».
It is hard to determine which poem is the older, but «Svipdagsmal» is logi-
cally more coherent than «Ungen Sveidal». When he raises his mother from her
grave-mound, Svipdagr asks her to chant protective spells for him (Grg. 5,1-3),
and that is exactly what he gets. But in the ballad, where the hero asks his mother
for good advice18, what he gets is a series of magical but material gifts, usually a
horse which can travel as easily over water as on land, a sword which will provide
a magical light when the hero rides through a dark wood, and a napkin which,
when unfolded, will provide as much food as the hero can desire. Some versions
add or substitute a horn which will always be full of drink, a ship which can travel
as well on land as on water, a key that will open any lock, or gloves of power. One
obvious explanation of this illogicality is that the composers of ballad versions
found heathen charms unacceptable, and so replaced them with material gifts.
A second difference between «Svipdagsmal» and «Ungen Sveidal» is that
the herdsman in the ballad is usually helpful to the hero, who then ennobles him
after he becomes king. The ballad’s refrain («Och lader du dyn ord well!») might
in the context of «Svipdagsmal» mean «employ your words well!» and refer to
Groa’s last charm for Svipdagr (Grg. 14), which is central to the narrative. But
in «Ungen Sveidal», where there are no magic charms, it probably means «keep
your word!», which is relevant only to the hero’s promise to ennoble the herds-
man. Since this is only a minor feature of the story, it may have been invented to
give relevance to the refrain after its original meaning had been obscured by the
removal of Groa’s magic charms.
A third difference can also be explained by Christian sensibilities. In «Svip-
dagsmal», Menglod is clearly of giant origin, and she accepts Svipdagr as her
husband or lover without consulting anyone else. But three versions of «Ungen
Sveidal» (А, В, P), including the two oldest, introduce a scene in which Sveidal
asks the heathen king who is the maiden’s father for her hand in marriage, and
they both accept Christianity. This suggests that ballad audiences objected to any
liaison that was not sanctioned by Christian marriage, and hence that the first
poet of «Ungen Sveidal» was probably basing his work on a source in which the
heroine was perceived to be heathen (as giants often are).
16 Chretien de Troyes. Le Conte du Graal (Perceval) / F. Lecoy // Les Romans de Chretien
de Troyes V. Paris: Champion, 1973-1975. 2 vols; translation: Chretien de Troyes. Arthurian Ro-
mances /Transl. by D.D.R. Owen. London: Dent, 1987.
17 See: Falk H. Om Svipdagsmal. S. 335.
18 Ungen Sveidal, A9, etc.
226
A Perilous Journey: the Structure, Origins and Theme of «Svipdagsmal»
If «Svipdagsmal» is earlier than «Solarljod», it cannot be later than ca. 1300,
but if it borrows from «Solarljod», it can hardly be earlier than the mid-thirteenth
century and may be much later. It is probably older than «Ungen Sveidal», which
certainly existed before 1583. Unfortunately, this leaves a date of composition
which might be anywhere between ca. 1250 and the early sixteenth century, and
a wide variety of possible answers to the question of what source materials may
lie behind it.
2.	The Search for Sources
According to H. Falk, «Svipdagsmal», «Ungen Sveidal», part of «Hjalmjjes
saga ok Olvis»19 and the Icelandic folktale «Himinbjargar saga»20 are all derived
from a combination of the Grail legend of Perceval with the Welsh story of Cul-
hwch and Olwen, preserved in the Second Branch of the «Mabinogion». Most of
H. Falk’s comparisons with the Perceval story21 are based either on eccentric in-
terpretation of «Svipdagsmal» or on unlikely symbolic associations. An example
of the first is his view that «Fjolsvinnsmal» refers to three separate castles, Lyf-
jaberg(Fj. 36,1), Gastropnir (Fj. 12,1) andLyr (Fj. 32,1), which he compares with
Blanchfleur’s fortified town, the Castle of the Dead, and the Castle of the Grail in
the Perceval story22. But Svipdagr is only trying to enter one castle: Gastropnir is
the wall that Fjolsvidr has erected round it; Lyr is Menglod’s hall; and Lyfjaberg
is the mountain on which it stands. An example of Falk’s symbolic interpretation
is his view that the cock Vidofnir (Fj. 18,2 and 24,1) is symbolic of Christ, Baldr
and the sun and derived from the vision of the New Jerusalem in Revelations, chs.
21-22. It is true that the Grail country in the Vulgate Grail Cycle and in Malory
may be symbolic of the New Jerusalem, but there is no reason to connect this with
the cock in «Svipdagsmal».
The story of Culhwch and Olwen23 is rather more like «Svipdagsmal», and
«Ungen Sveidal» agrees with it in some further details. Unlike Fjolsvidr, the
shepherd in the Welsh story and in «Ungen Sveidal» is helpful to the hero; the
role of Olwen’s father Ysbaddaden is paralleled by that of the heathen king in
19 H. Falk summarises the plot (Falk H. Om Svipdagsmal. S. 313-314); for the full text, see:
FSN. B. III. Bls. 229-282.
20 H. Falk gives a summary (Falk H. Om Svipdagsmal. S. 314-315); for a complete text, see:
http://www.snerpa.is/net/thjod/himin.htm.
21 Falk H. Om Svipdagsmal. S. 327. For a useful guide to the bewildering variety of versions,
see: Arthurian Literature in the Middle Ages. A Collaborative History / Ed. R.S. Loomis. Oxford:
Clarendon, 1959.
22 Falk H. Om Svipdagsmal. S. 320-321.
23 See: The Mabinogion // Transl. by G. Jones, Th. Jones. Revised ed. London: Dent., 1974.
P. 95-136.
227
John McKinnell
some versions of the ballad; and Svendal’s mention of his sister alongside his
stepmother (version C only) may parallel the stepmother’s daughter, Culhwch’s
step-sister, whom the stepmother suggests that Culhwch should marry24.
All the same, the Welsh legend differs from both «Svipdagsmal» and «Un-
gen Sveidal» in important respects:
1.	The mother dies and is replaced by the wicked stepmother, but is not raised
from the dead and does not help the hero.
2.	In the «Mabinogion», the hero has six helpers appointed by Arthur, each
of whom has a magical gift, and they achieve much of his quest for him. The
«Mabinogion» story also gives the hero a female helper, his mother’s sister, who
has no counterpart in «Svipdagsmal» or «Ungen Sveidal».
3.	In the Culhwch story, the tasks imposed on the hero are not related to his
attempt to get into the castle, since he has already entered it without much dif-
ficulty.
4.	Olwen in the «Mabinogion» is not aware that she is destined to be Culh-
wch’s wife, only that her father will die when she takes a husband.
Einar Olafur Sveinsson argues that «Svipdagsmal» is derived from the Irish
legend of Art Mac Conn, which survives in the fifteenth-century «Book of Fer-
moy» (hereafter - Art.)25. This story shows some resemblances both to the tale in
the «Mabinogion» and to «Svipdagsmal», but whether these go beyond a com-
mon archetype is questionable. In Grg. 3,1-3, Svipdagr says that his deceitful
stepmother has attacked him «Ljoto leikbor|>e» «With an ugly playing board»;
if taken literally, this may refer to a board game which Svipdagr lost to his step-
mother, as in the Art Mac Conn narrative. But the differences between the two
stories are generally more striking than the similarities:
1.	The mother in the Irish story is dead but does not return to help her son.
2.	Creide, the helpful giantess in the Irish tale, somewhat resembles the help-
ful giantess in «Culhwch and Olwen», but is not related to the hero (as the Welsh
giantess is Culhwch’s aunt), and is not dead.
3.	The wicked stepmother is central to the Irish story, but is mentioned only
once in «Svipdagsmal» (st. 3).
4.	Creide foretells Art's future (as the Welsh giantess tells Culhwch the dan-
gers posed by Ysbaddaden), but does not recite any charms; the proposed paral-
lels between Groa’s charms and Creide's prophecies are not very convincing26.
24 This detail may explain why H. Falk regards C as the best version of the ballad.
25 For a translation into Icelandic, see: Einar Olafur Sveinsson. Long er for. t>rir fjaettir um
irskar og islenzkar sogur og kvaedi // Studia Islandica. 1975. B. 34. Bls. 65-98.
26 Einar Olafur Sveinsson (Ibid. Bls. 90-94) suggests that five of Groa’s nine charms may be
derived from Creide’s predictions, but only one of these looks likely: the «venomous icy moun-
tain» that Art must cross in the Irish story (Art, chs. 20, 22) does resemble Groa’s charm to protect
Svipdagr against cold on high mountains (Grg. 12). Einar also compares Groa’s first, generalized
228
A Perilous Journey: the Structure, Origins and Theme of «Svipdagsmal»
5.	Art does exchange insults with a male guardian of the castle, but his major
opponent is the enchantress Queen Coinchend, and there is no contest of wits, as
in «Svipdagsmal».
6.	Art Mac Conn’s destined bride is glad to be taken to Ireland, whereas
Menglod commands her castle and there is no suggestion that she and Svipdagr
will return to This World.
A tale like the Irish one might have suggested the motifs of the wicked
stepmother, the board game and one of the nine charms, but it cannot have
provided the major source for «Svipdagsmal». In view of the parallels with
«Himinbjargar saga» (where, unusually, there is a bad mother and a good
stepmother) and «HjalmJjes saga ok Olvis», all these stories are probably
examples of a widespread archetype, and none of them need be derived from
any other.
Three scholars have suggested that «Svipdagsmal» is based on aspects of
Germanic pre-Christian religion. O. Hofler27 and F.R. Schroder28 derive Svip-
dagr from Suebdasg, a god of the north-German Suebi (who may also be the
origin of Suebdasg in the Northumbrian Regnal Lists, as Snorri implies in the
Prologue to «Snorra Edda», see below); O. Hofler sees Svipdagr as the embodi-
ment of a fertility myth like that in «Skimismal», while F.R. Schroder interprets
him as «Day», a second-generation god of the air and the offspring of the sun
and the earth. L. Motz29 suggests that the poem enacts a ritual induction of the
young hero into a mother-goddess cult, in which Menglod finally welcomes
Svipdagr back as both son and lover; Groa and Menglod are both aspects of the
mother goddess. All these interpretations identify the «meaning» of the poem
as pre-Christian even though the text we have must date from the thirteenth
century or later, and they share a tendency to divert attention from the text that
actually survives towards the cult systems of a remote past which can hardly
have been known to the medieval poet(s) and which remains largely unknow-
able today.
charm (Grg. 6) with Art Mac Conn’s ability to slay fierce sea creatures (Art, ch. 21); Groa’s charm
against life-threatening rivers (Grg. 8) with the prophecy that Art must cross a dangerous bridge
(Art, chs. 23,24); Groa’s charm for calming storms at sea (Grg. 11) with Creide’s prophecy that Art
will slay monsters in a stormy sea (Art, ch. 20); and Groa’s charm to protect Svipdagr if he meets
a «Christian dead woman» when night overtakes him on the road with the enchantresses predicted
by Creide in Art, ch. 20; all these resemblances seem remote.
27 Hofler O. Das Opfer im Semnonenhain und die Edda // Edda, Skalden, Saga. Festschrift fur
F. Genzmer / Hrsg. von H. Schneider. Heidelberg: Carl Winter, 1952. S. 1-67.
28 Schroder F.R. Svipdagsmal // Germanisch-Romanische Monatsschrift. Neue Folge. 1966.
Bd. 16. S. 113-119.
29 Motz L. The King and the Goddess H ANF. 1975. B. 90. 133-150.
229
John McKinnell
3.	Names
Rather than searching for specific sources for the whole of «Svipdagsmal»
from outside Scandinavia or from the pre-Christian past, it may be more rewarding
to seek parallels to specific parts of it within Old Norse literature itself. An obvious
way to begin is to look at the names of the characters.
a)	Svipdagr
In chs. 18-23 of «Hrolfs saga kraka»30, Svipdagr fights berserks on behalf of
King Adils of Sweden, but later abandons Adils in favour of Hrolfr; he is probably
also mentioned in Rognvaldr kali’s «Hattalykill»31. This Svipdagr has one eye as
the result of a battle wound. A more sinister figure is Svipdagr the blind in «Yn-
glinga saga» chs. 34-3832, who makes his foster-son King Ingjaldr Onundarson eat
the heart of a wolf, after which the King becomes the fiercest and worst-natured
of men. Svipdagr’s two sons help Ingjaldr to bum his rivals alive (Ynglinga saga,
ch. 36), but after they and Svipdagr himself are killed in battle, Ingjaldr bums
himself alive in his hall (ibid., ch. 40). Snorri’s main source, «Ynglingatal», men-
tions the burning but says nothing about Svipdagr, so this story may have had a
post-Conversion oral origin; also of this type is Hrosshars-Grani, the foster-father
of Starkadr in «Gautreks saga», who turns out to be Odinn himself33. Saxo’s Svip-
dagerus in the «Gesta Danorum»34 is also an evil character, a king of Norway
who debauches and later marries the daughter of King Gram of Denmark. He
kills Gram, takes the thrones of Denmark and Sweden, makes peace with Gram’s
son Guthormus and his mother Gro, but is eventually killed by Gram’s other son
Hadingus. Here the name Svipdagerus appears to have been displaced from the
hero to his opponent, and although there is an association with a woman called
Gro, this displacement turns her into his mother-in-law rather than his mother. A
Svipdagr with more ancient origins appears among the descendents of Odinn in
the Prologue to «Snorra Edda» as «Svebdegg, er ver kollum Svipdag»35. Snorri’s
source for this was a version of the Old English Deiran royal genealogy36.
30 FSN. В. II. Bls. 29-39.
31 Hattalykill 12a// Skj. I B. S. 492.
32 Hkr. 1941. В. 1. Bls. 64-69.
33 Gautreks saga, ch. 7 // FSN. B. III. Bls. 25-28.
34 Saxo. I,iv, 15 - I,vi,l 1 // Saxonis Gesta Danorum. T. I. P. 19-24; translation: Saxo Gram-
maticus, The History of the Danes. Vol. I. P. 20-25.
35 Snorri Sturluson. Edda. Prologue and Gylfaginning / Ed. A. Faulkes. Oxford: Clarendon.
1982. P. 5; translated: Snorri Sturluson. Edda / Transl. by A. Faulkes. London: Dent. 1987. P. 5.
36 See the Northumbrian Regnal Lists in the early ninth-century MS London, BL Cotton Ves-
pasian В 6,11. 75-76: The Oldest English Texts / Ed. H. Sweet. London: OUP, 1885 (Early English
Text Society, Original Series 83). P. 170; here Suebdasg is Woden’s great grandson, while Svipdagr
in Snorri’s Prologue is Odinn’s grandson.
230
A Perilous Journey: the Structure, Origins and Theme of «Svipdagsmal»
These other instances of the name suggest that in the thirteenth century
there was a tradition about Svipdagr as an Odinic hero and descendant of
Odinn, sometimes one-eyed, who was sometimes associated with a woman
called Groa.
b)	Groa
In Saxo, Gro, daughter of the King of the Swedes, has been betrothed to a
giant37. King Gram (later the victim of Svipdagerus) disguises himself as a gi-
ant and goes to meet her accompanied by his friend Bessus. In a verse dialogue,
Bessus begins to woo Gro on behalf of Gram before Gram himself takes over;
when Gro objects to marrying a giant, Gram casts off his disguise and wins her
with a mixture of boasting and bribery before defeating her father. In its use of a
proxy wooer, the theme of bribery and the association of the desired woman with
giants, this recalls «Skimismal», and Saxo’s sequence of Latin verse suggests that
in his poetic source Gro had a function similar to that of Gerdr; but Gram’s woo-
ing of Gro also resembles Svipdagr’s approach to Menglod in that the hero finally
wins her by revealing his true identity. In «Skaldskaparmal»38 Groa is a volva,
the wife of the giant Aurvandill, who employs a charm to loosen the whetstone
which became stuck in borr’s head during his battle with the giant Hrungnir. In
his gratitude, borr tells her that he has brought her husband in a basket from the
world of giants. Groa is so delighted that she forgets the rest of the charm, and the
whetstone stays in borr’s head, bjodolfr of Hvin also mentions this story39, but he
vouches only for the volva's attempt to heal borr, and does not name her. «Skald-
skaparmal» thus shows Groa as an enchantress with giant connections and as a
healer, but does not link her with Svipdagr. In «Vatnsdasla saga»40, borsteinn is
suspected of being sexually attracted to a woman called Groa; she invites a large
group of people to a feast, but borsteinn is warned in a dream not to go. During
the feast, Groa’s magic causes a landslide to fall on the house, killing everyone
inside, including herself.
Saxo’s story of Groa as mother of Hadingus (the slayer of Svipdagerus) sug-
gests that a tale about Groa the mother of Svipdagr existed by ca. 1200, but it is
too distorted for any further conclusions about this story to be possible. The other
two uses of the name suggest that it was associated with magic-working women,
and this may explain the use of the name in «Svipdagsmal».
37 Saxo. I, iv, 2-10: Saxonis Gesta Danorum. T. I. P. 13-17; translation: Saxo Grammaticus.
The History of the Danes. Vol. I. P. 16-19.
38 Skaldskaparmal, ch. 17 // Snorri Sturluson. Edda. Skaldskaparmal. Vol. I. P. 22; translation:
Snorri Sturluson. Edda. P. 79-80.
39 Haustlong, 20,1-4 // Skj. I B. S. 18.
40 Vatnsdsela saga, ch. 36 // IF. 1939. В. VIII / Einar Olafur Sveinsson gaf lit. Bls. 95-96.
231
John McKinnell
c)	Menglod
In «Orms Jjattr Storolfssonar»41, Ormr must take vengeance on Brusi, a gi-
ant who has killed his foster-brother. He dreams that Brusi’s half-sister Menglod
(«Necklace-glad») comes to him, gives him a pair of gloves which will magically
increase his strength, and tells him that she would like to be his mistress, but that
is impossible because of their different faiths. Ormr goes to the giant’s island,
takes vengeance, and gives Menglod the island and two chests of treasure which
he finds in Brusi’s cave. In this story, Menglod is the daughter of a giant and a
human woman, but Ormr resembles borr rather than Odinn (cf. the belt of power,
iron gloves and staff given to bdrr by the hag Gridr in «Skaldskaparmal»42). This
suggests that while the name Menglod had associations of a beautiful giantess, it is
unlikely to have come from the same tradition as the names Svipdagr and Groa.
d)	Fjolsvidr
Fjolsvidr is an Odinn-name in «Grimnismal», 47, and a dwarf-name in «bula
IV ii», 5,243; similar wisdom-names include the dwarf Alviss («АН-Wise») in
«Alvissmal» and Alsvidr, the runes expert among the giants in «Havamal», 143.
The second refrain in «VafJjnidnismal», 24,1-3 etc., which may have been the
model for the pseudo-wisdom contest in «Svipdagsmal», emphasizes the wisdom
of the giant opponent in a similar way. Fjolsvidr was probably adopted as a suit-
able name for the giant who loses the wisdom contest.
This raises the possibility that the poet also understood the other names in a
meaningful way, even if it was not necessarily their original sense. If so, Groa may
have been understood to mean «healer» and Menglod might refer to the jewellery
worn by a beautiful woman. Svipdagr is less obvious, but its first element may have
been assumed to be related to the noun svipr «appearance», which might refer ei-
ther to his good looks or to how welcome his coming is to Menglod.
4.	Structure
1.	Grg. 1-5: Prologue and Raising the Dead
This section combines two traditional scenes. One, a conventional opening
for poems about a confrontation between a god or man and an Other World figure,
41 Orms Jjattr Storolfssonar, chs. 8-9 // Flateyjarbok, chs. 417-4 18 / Sigurdur Nordal et al.
gafuut. Akranes: Flateyjanitgafan, 1944. В. II. Bls. 10-12; Hardarsaga//IF. 1991. B. XHI/borh-
allur Vilmundarson og Bjami Vilhjalmsson gafu tit. Bls. 414-418.
42 Skaldskaparmal, ch. 18 // Snorri Sturluson. Edda. Skaldskaparmal. Vol. I. P. 25; translation:
Snorri Sturluson. Edda. P. 82; further on this narrative pattern, see: McKinnell J. Meeting the Other
in Norse Myth and Legend. Cambridge: D.S. Brewer, 2005. P. 127-129.
43 Skj. I B. S. 672.
232
A Perilous Journey: the Structure, Origins and Theme of «Svipdagsmal»
makes the protagonist explain his quest to another character before setting out on
it, often heightening suspense by stressing the dangers facing him44. The other is
the motif of waking a dead family member and/or prophetess (cf. «Havamal»,
138ff., «Hervararkvida», 11-14, and examples where the person summoned from
the dead is not a blood relative in «Sigrdrifumal», l^45, «Voluspa», 28-29 and
«Baldrs draumar», 4-6)46. In «Svipdagsmal», this adds further interest, both be-
cause it takes place in the fearsome space «between worlds» rather than on the
protagonist’s home ground and thus introduces an element of supernatural dan-
ger, and because it introduces the contrast between Svipdagr’s dead mother and
his living stepmother.
2.	Grg. 6-16: Nine Magical Charms
This was also a traditional scene, and in «Havamal» (146-163), «Sigrdri-
fumal» (6-13) and «Baldrs draumar» (6-11) it immediately follows the scene of
raising the dead. Its main features are that the dead person lists a sacred number
of protective magic spells, songs or pieces of occult information (in «Havamal»,
nine mighty magical songs, to which Odinn himself adds another nine; in «Sig-
rdrifumal», seven types of magical runes; in «Baldrs draumar», the answers to
three questions about Fate). The dead person may then bless the protagonist: in
«Baldrs draumar» (14,1-2) this survives despite a strong animosity between the
two; in «Havamal» (164,5-8) it is replaced with a blessing on the poem’s audi-
ence, and in «Sigrdrifumal» (22-37) by a series of pieces of advice; in «Herva-
rarkvida» (30)47 the dead Angantyr says that he would have blessed his daughter
with the life-force of himself and his eleven brothers if she had been able to
believe him.
The contents of the magic charms seem also to have been largely traditional;
five of Groa’s charms have counterparts in «Havamal», while another is paral-
leled in the gnomic advice of «Havamal», 11348. Three types of magic runes in
44 See e.g. «Vafbrudnismal», 1-4; «Grimnismal» opening prose; «Skimismal», 1-10;
«Hymiskvida», 1-6; «Baldrs draumar», 1, and «Hervararkvida», 1-5. See: Ruggerini M.E. The
Verse Prologue // McKirmell J., Ruggerini M.E. Both One and Many: Essays on Change and Variety
in Late Norse Heathenism. Rome: Il Calamo, 1994. P. 141-162.
45 Sigrdrifa is only symbolically dead; the «folvar naudir» «pale bonds» and «Hrafhs hraelundir»
«corpse-flesh of Hrafn» which Sigurdr cuts from her body («Sigrdrifumal», 1,4 and 1,7) probably
refer literally to her coat of mail, but both suggest the winding strips on a corpse; further see: McKin-
nell J. Meeting the Other. P. 211.
46 Further on this pattern: Ibid. P. 200-202.
47 Hervarar saga ok Heidreks. P. 22.
48 With Grg. 6, cf. «Havamal», 146; with Grg. 9, cf. «Havamal», 153; with Grg. 10, cf. «Ha-
vamal», 149 and the First Merseburg Charm; with Grg. 11, cf. «Havamal», 154; with Grg. 14, cf.
«Havamal», 160; with Grg. 13, cf. the advice in «Havamal», 113 never to sleep with a witch. Fur-
ther, see: McKinnell J. Meeting the Other. P. 216-217.
233
John McKinnell
«Sigrdrifumal» and one of Sigrdrifa’s pieces of advice also have counterparts in
«Svipdagsmal». This may explain why most of Groa’s charms turn out to have no
relevance to the story. The only clear exception is her last charm (Grg. 14), which
is roughly paralleled in «Havamal», 160 and «Sigrdrifumal», 12-13, though per-
haps one might add her charm against cold on high mountains (Grg. 12), which
may be linked to Svipdagr’s alias Vindkaldr «wind-cold» (Fj. 6,4); this has no
counterpart in «Havamal» or «Sigrdrifumal». One notable omission from Groa’s
magic is any healing charm49; this could be because «Svipdagsmal» associates
the function of healing with Menglod and her female attendants (see Fj. 35^10).
Groa’s statement that she was standing on a stone fast in the earth while she
chanted the spells (Grg. 15,4-6) seems designed to assure Svipdagr that they will
be effective. Saxo Grammaticus records a similar belief in the context of the elec-
tion of kings50, and this detail may be paralleled in «Sigrdrifumal» (14,1-3)51.
3.	Fj. 1-6: Encountering the Other World Watchman
This is another type-scene, in which the hero or his representative is con-
fronted by a watchman (often a herdsman), who tries to frighten him out of pro-
ceeding with his quest52. Alternatively, the protagonist, usually Odinn, enters his
opponent’s hall and is challenged to give his name and wager his life; he responds
with a witty alias53. «Svipdagsmal» (Fj. 3,1-3) also shares with «Vaf^rudnismal»,
6-7 the feature that the protagonist deliberately insults his opponent54.
«Svipdagsmal» conflates the watchman with the wise giant who is the hero’s
main opponent. This would normally demean the giant opponent, because the
herdsman is a despicable figure: in «Skimismal», 12 he announces that Skimir
will never gain an audience with Gerdr, only to be immediately overruled by
49 Cf. «Havamal», 147, «Sigrdrifumal», 11.
50 Saxo Lii.l // Saxonis Gesta Danorum. T. I. P. 10; translation: Saxo Grammaticus. The His-
tory of the Danes. Vol. I. P. 14. Andreas Nordberg has recently suggested that both this stanza and
actual boulder graves in Sweden use a rock or stone as a symbolic gateway between the worlds of
the living and the dead (Nordberg A. The Grave as a Doorway to the Other World: Architectural
Religious Symbolism in Iron Age Graves in Scandinavia // Temenos. 2009. Vol. 45. P. 35-63, see
p. 45^17); in this case Groa would be asserting that her charms have been delivered in a liminal
space, which may have been seen as giving them particular magical power.
51 The text of this part of «Sigrdrifumal» is damaged, but I can see no reason for B. Sijmons’
and H. Gering’s assumption that the subject here is Odinn (Sijmons B., Gering H. H Die Lieder der
Edda. Bd. Ill.i. S. 213).
52 Cf. «Skimismal», 11-13; «Hervararkvida», 6-10.
53 See «Vaf|)rudnismal», 5-8; «Gylfaginning», ch. 2 (Snorri Sturluson. Edda. Prologue and
Gylfaginning. P. 7-8; translation: Snorri Sturluson. Edda. P. 8); «Gatur Gestumblinda» in «Herva-
rar saga ok Heidreks» ch. 10 (Hervarar saga ok Heidreks. P. 36-51); and cf. «Grimnismal», opening
prose.
54 See: Ruggerini M.E. 11 McKinnell J., Ruggerini M.E. Both One and Many. P. 162-165 for
the giant’s furious reaction.
234
A Perilous Journey: the Structure, Origins and Theme of «Svipdagsmal»
Gerdr herself in «Skimismal», 16; in «Hervararkvida», 6-10 he is a shameless
coward55. For this reason, Fjolsvidr cannot be a herdsman (though his counterpart
in the ballad is). But since Svipdagr is trying to get into the hall, the wisdom con-
test must take place outside it, so the wise giant Fjolsvidr turns out to be a mere
servant, albeit one who erects formidable obstacles for the hero.
The protagonist’s alias marks out Svipdagr as an Odinic figure; elsewhere,
the assumed name may refer to his disguise (Grimnir «Masked One» in «Grim-
nismal»), his role in the wisdom contest (Gagnradr, probably «Disputant» in
«Vafjmldnismal»), or an aspect of Odinn’s appearance (Gestumblindi «Blind
stranger» in «Gatur Gestumblinda»; Harbardr «Grey beard» in «Harbardsljod»).
In «Svipdagsmal» it alludes to one of the hardships undergone during the journey
to the Other World, and this may also have been a traditional possibility: in Snor-
ri’s «Gylfaginning», ch. 256 Gylfi uses the alias Gangleri «Weary with walking»,
and in «Baldrs draumar», 6 Odinn calls himself Vegtamr «Way-Tame». The
alias is usually necessary because the purpose of the protagonist’s quest would
be undermined if his true identity were known; it must be in a sense «true», to
save him from the disgrace of telling a lie, and it also allows us to share with him
a sense of superiority to his opponent.
4.	Fj. 7-43: Questioning the Giant
This section resembles a conventional wisdom-contest (cf. especially
«Vaf^rudnismal», 20-55). In both poems the protagonist asks a wise giant
eighteen questions, each beginning with a half-stanza-long refrain. Both poems
separate the first twelve questions from the last six by introducing a change of
subject matter (in «Vaf[)rudnismal» towards Ragnarok and Odinn’s own death,
in «Svipdagsmal» towards Menglod, her surroundings, and his own destiny). In
«Vaf^rudnismal», Odinn uses his last two questions to outwit the giant, first get-
ting him to say that Odinn will die at Ragnarok (thereby condemning himself to
death, since one of the two contestants in this contest must die as a result of it),
and then asking a question to which only Odinn himself can possibly know the
answer. Similarly, Svipdagr’s last question tricks Fjolsvidr into naming Svipdagr
as Menglod’s fated lover, thereby cancelling his own resistance to the hero’s en-
try.
But this is not really a wisdom contest. In «VafJ)rudnismal» most of Odinn’s
questions do not relate to his own situation; the information he receives is im-
portant to him only because he can test his own knowledge of Fate against it. He
must already know the conventional answers to the questions he asks (otherwise
55 Hervarar saga ok Heidreks. P. 13-15.
56 Snorri Sturluson. Edda. Prologue and Gylfaginning. P. 7-8; translation: Snorri Sturluson.
Edda. P. 8.
235
John McKinnell
his identity would not be revealed by his last question), and he is testing whether
Fate, and therefore his own fate, is really as immutable as it seems. But Svipdagr’s
first twelve questions are motivated by a practical desire to find out how he can
get into the fortress, and he clearly does not know the answers to most of them.
Admittedly, there is a partial exception to this in questions 7-9: he has no reason
to ask about the World Tree or the name of the cock that sits in its branches unless
he already knows that this is where Vidofnir is to be found. But his subsequent
return to the subject of Vidofnir is practical in intention, and it allows Fjolsvidr
to thwart him with a circle of impossibility: to get in, he must distract the dogs
with a wing-joint of Vidofnir, who can only be killed with a weapon which is in
the keeping of Sinmara, who will only hand over the weapon in return for a claw
(or tail feather?) of the cock for which the weapon is needed. It is not until he
switches his attention to the object of his desire that he can find a way round these
impossibilities, and when he does, it is not clear whether it is the result of cunning
or merely the outcome of Fate.
There may also be echoes here of a conventional story like that of «Sigrdri-
fumal»; Menglod’s hall is on a mountain surrounded with fire (Fj. 31,4-6 and
35,4-6), like the prose description at the beginning of «Sigrdrifumal». But this
does not imply a heroic riding of the wall of fire or a release of the heroine from
a death-like sleep; on the contrary, Svipdagr is uncertain whether Menglod will
welcome him or not (Fj. 43,4-6). This emphasis on female autonomy may also
help to explain the repeated theme of female medicine in the answers to some of
Svipdagr’s later questions (see Fj. 22, 36 and probably 40). The healing of sick
women has nothing to do with Svipdagr’s quest, but in this poem medicine is a fe-
male skill, which may be why it is omitted from Groa’s list of spells for her son.
5.	Fj. 44-50: Svipdagr Claims his Destined Partner
This section represents the fulfillment of the story, but the hero’s welcome
still conveys an element of danger in Menglod’s fierce reaction to the possibility
that Fjolsvidr may be lying. This is surprising, since one would expect this threat
to be directed at the would-be lover - unsuccessful wooers in traditional stories
often pay for their presumption with their lives. But this may be a difficulty in-
vented by the editors: the text of Fj. 45,4 in the editions of G. Neckel, R.C. Boer
and B. Sijmons and H. Gering («ef j)u joat lygr») is clearly directed at Fjolsvidr,
the previous speaker, but if we restore the MSS’s «ef j?at lygr» and translate «if it
is a lie», the threat could be aimed at Svipdagr, which would make better sense.
Another important textual detail appears in Fj. 49,6, where all three editions both
have «at jju ert kominn» but the manuscripts read «at |эй ert aptr kominn» «that
you have come back»-, I shall discuss the significance of this below.
236
A Perilous Journey: the Structure, Origins and Theme of «Svipdagsmal»
The conclusion of this survey must be that «Svipdagsmal» is probably not
based on any single source. Its character-names are derived partly from Odinic tra-
dition (Svipdagr, Fjolsvidr), partly from stories of borr-derived heroes (Menglod)
and partly from traditions about prophetesses (Groa). The main sections of the
poem make use of the conventional scenes of the prologue, consulting the dead,
the list of magic charms, the herdsman, the wisdom contest and the quest imposed
on the hero by his stepmother.
6. Overall Theme
It remains to consider the overall theme of «Svipdagsmal». One possibility
is that it investigates how a young man can grow up sexually and find a psy-
chological replacement for his mother in his destined lover. This is of course
an archetypal theme, one shared by Chretien’s «Le Conte du Graal», the Welsh
«Culhwch and Olwen» and the Irish tale of Art Mac Conn, among many others,
but each version has its own particular «argument». Thus Chretien shows how
the female tutelage of the hero’s mother must be replaced by male instructors in
knightly values and behaviour; Culhwch’s story rewards him for co-operation
with fellow warriors in the loyal service of a wise king; and a large part of Art
Mac Conn’s trouble is caused by the irresponsibility of his father, from whom he
finally achieves a measure of independence.
«Svipdagsmal» is notable for the almost complete absence of the hero’s fa-
ther, who is mentioned only once, when his stepmother is referred to as «the
deceitful woman who embraced my father» (Grg. 3,2-3). Svipdagr’s relationship
with his father is simply not what the poem is «about». This is also the only reference
to Svipdagr’s stepmother, but she is a more important influence on the poem, being
responsible for his task of finding Menglod. This Icevisa kona and the god kona
of Grg. 1,2 who is the dead mother may be opposite representations of his mother
as seen by an adolescent boy. A good mother must encourage her son to become
independent as he grows up, but he is likely to misinterpret this as rejection. But
at the same time, he also knows that his mother loves him; therefore, his «good»
mother must have died and been replaced by a deceitful impostor who is intent on
driving him away. It is she who imposes on him the task of finding his ultimate
partner - a task rendered all the more difficult by the goodness of his «dead»
mother and the hero’s emphasis in Grg. 5 on his own youth and need for further
help from her.
It may seem unsatisfactory that most of Groa’s charms have no relevance
to Svipdagr’s later experience. This may be a result of the disparate materials
of which the poem is made up, or it might be explained by saying that while a
mother may give her son every help that she can foresee as useful to him, much
237
John McKinnell
of it will turn out to be irrelevant. But that does not matter so long as it includes
the one vital ingredient that he will actually need, and in this case her very last
charm is the one that counts.
The herdsman is usually a representation of the hero’s own baser nature;
this is why he is cowardly and unreasonably discouraging to the hero. But
Fjolsvidr represents something more formidable than this, and in the first sec-
tion of his confrontation with Svipdagr he is able to frustrate the hero with a
series of obstacles, each of which can only be overcome by surmounting the
next, with the last demanding the fulfillment of one of the earlier ones. This
resembles an adolescent’s view of the unfamiliar and arbitrary rules that seem
to govern the adult world, each of which demands further knowledge which he
cannot yet have.
It is only when Svipdagr turns his attention away from his own problems
towards the nature of the woman he seeks that the situation changes. Three of
his last six questions ask about names57, a formulation which looks back to the
part of the traditional wisdom contest which contains «simple» mythological
questions58. This may suggest that Svipdagr is putting Fjolsvidr off his guard by
asking naive questions. The first, which adds that the hall is surrounded by fire,
may also suggest his lack of self-confidence. The concentration of this section
on the healing powers of Menglod’s maidens, particularly for women, is surpri-
sing, and may reflect source material drawn from poetry with a different purpose,
but it leads up to two final questions that may suggest to Fjolsvidr that Svipdagr
is content to worship Menglod and her maidens from afar; the last one, whether
any man will ever sleep in Menglod’s arms, tricks Fjolsvidr into naming Svipdagr
as the destined favoured lover - though whether this is the result of luck, fate or
cunning is uncertain.
However, Svipdagr’s claim to be Menglod’s destined partner is not with-
out risk: he still does not know whether he will be favourably received or not
(Fj. 43,4-6). Menglod’s initial response is to threaten him with death if he is ly-
ing about his name and parentage59, and this is necessary, both to guarantee the
uniqueness of the successful lover and to maintain her feminine self-respect. She
may give herself voluntarily (and in the last stanza emphatically), but she cannot
be conquered by a man she does not want: the process of growing up includes, for
a man, the acceptance of his partner’s dignity and freedom to choose.
This leaves the question why Menglod welcomes Svipdagr back to her in
Fj. 49, 6. L. Motz argues that Groa and Menglod are both aspects of the mother
goddess, and that this is why Menglod welcomes Svipdagr back as both son and
57 Fj. 31,4-6; 35,4-6; 37,4-6.
58 Cf. Vafjjrudnismal, 11,4-6 etc., and see McKinnell J. Both One and Many. P. 94—95.
59 Fj. 45, and see above.
238
A Perilous Journey: the Structure, Origins and Theme of «Svipdagsmal»
lover60. In a poem as late as «Svipdagsmal», which certainly dates from the catho-
lic Middle Ages, this seems unbelievable, and some other explanation of this
expression is needed. Menglod and Svipdagr are said in Fj. 42,4-6 to be fated for
each other, as people often feel themselves to be when they fall in love, seeing in
each other an idealized «other self», the man’s anima and the woman’s animus,
so that they seem to recognize in each other someone that they already know. It
is one of the joys of love, which for Svipdagr is also the reward for the dangerous
symbolic journey that culminates in achieving manhood.
60 Motz L. The King and the Goddess. P. 146. B. Sijmons and H. Gering argue that aptr over-
fills the line (Sijmons B., Gering H. // Die Lieder der Edda. Bd. Ill.i. S. 425), but the line is heavy
even without it. In Fj. 45,6, «mogr til minna sala» forms a complete line, and if it did so here,
«at ert aptr komenn» would be another internally alliterating line. This would give a stanza of
galdralag, in which aptr would be needed to complete the alliteration.
239
Роль книг Маккавейских в «Хронике земли
Прусской» Петра из Дусбурга: формирование
идентичности Тевтонского ордена1
В.И. Матузова
Тевтонский орден как политическое единство, как социальная орга-
низация и как религиозная корпорация интерпретировал себя, осознавая
свою идентичность, в литературных памятниках, которые в совокупности
представляют собой некую систему, построенную преимущественно на
религиозных принципах. И исторические, и поэтические сочинения отра-
жают идеологию Тевтонского ордена и его ментальность. Идеология по-
рождалась политической реальностью, находя (равно как и ментальность)
выражение в произведениях литературы и искусства. Вместе с тем произ-
ведения словесности использовались в воспитательных целях, способствуя
укреплению единства ордена. В литературе ордена преобладает духовно-
дидактическая поэзия, представленная поэтическими переводами книг
Ветхого и Нового Заветов, и хронистика, где вооруженная конфронтация
реальных политических сил предстает как борьба добра со злом.
Трудно установить, имелась ли некая «программа», согласно которой
предусматривался поэтический перевод всей Библии (этого не случилось)
или отдельных ее книг, перевод которых был осуществлен и которые со-
хранились до нашего времени. В некоторых современных исследованиях
Статутов Тевтонского ордена встречается понятие «Identitatsprogramm» -
«программа (корпоративной) идентичности», идеологической основой ко-
торой служили многочисленные библейские цитаты в Прологе Статутов1 2.
Пролог и стал отправным моментом создания в ордене так называемого
«библейского эпоса». В практических целях поэтические переводы Би-
1 Статья написана в рамках работы над проектом по Программе фундаментальных ис-
следований Президиума РАН «Историко-культурное наследие и духовные ценности России».
2 Loser F. Uberlegungen zum Begriff der Deutschordensliteratur und zur Bibelubersetzung //
Studien zu Forschungsproblemen der deutschen Literatur in Mittel- und Osteuropa / Hrsg. von
C.L. Gottzmann, P. Homer. Franrfurt am Main; Berlin, 1998. S. 7-37.
240
Роль книг Маккавейских в «Хронике земли Прусской»
блин, хранившиеся в библиотеках разных монастырей Тевтонского ордена,
использовались для проведения церковных обрядов (в частности, литур-
гий) и воспитания братии, одновременно отвечая военно-политическим за-
дачам ордена.
Созданный в Тевтонском ордене «библейский эпос» текстологически и
идеологически соотносится с материалом орденских хроник. В современ-
ных исследованиях мы и в этом случае встречаем понятие «корпоративной
идентичности»3. Постижение ее хронистами происходит на пути создания
своего рода «автопортрета» Тевтонского ордена, особенно живо нарисо-
ванного первым орденским хронистом Петром из Дусбурга4.
В своей «Хронике земли Прусской» Петр из Дусбурга широко исполь-
зует библейский материал. Хронист цитирует практически все книги Вет-
хого и Нового Заветов, но чаще всего обращается к книгам Маккавейским,
книгам Царств, Откровению святого Иоанна, а также к Псалтири, книгам
Даниила, Есфири, Иудифи, Иова, Ездры и Неемии5. Особенно много цитат
приводит он из книг Маккавейских. Исследователи подсчитали, что книги
Маккавейские упоминаются в хронике 25 раз (следующие, наиболее часто
упоминаемые две книги Царств и Псалтирь, соответственно 16 и 9 раз).
Маккавеи предстают как основная историческая модель для первого хро-
ниста ордена. Он так часто отождествляет рыцарей Тевтонского ордена с
Маккавеями, что по сути мифологизирует рыцарей: они не просто подоб-
ны Маккавеям, они и есть Маккавеи, «новые Маккавеи». Модель Маккаве-
ев служит освящению и оправданию крестовых походов в Пруссию. Этот
материал был основным для орденской крестоносной идеологии. С его по-
мощью формировалось понятие крестоносного рыцарства6.
3 См.: Feinster Е., Neecke М., Vollmann-Profe G. Ausbildung korporativer Identitat im
Deutschen Orden: Zum Verhaltnis zwischen Bibelepik und Ordenschronistik. Werkstattbericht //
Deutschsprachige Literatur des Mittelalters im ostlichen Europa: Forschungsstand und
Forschungsperspektiven. Heidelberg, 2006. S. 57-74; Neecke M. Strategien der Identitatsstiftung:
Zur Rolle der Bibelepik im Deutschen Orden (13./14. Jahrhundert) // Mittelalterliche Kultur
und Literatur im Deutschordensstaat in Preussen: Leben und Nachleben / Hrsg. von J. Wenta,
S. Hartmann, G. Vollmann-Profe. Torun, 2008. S. 461-472.
4 См.: Матузова В.И. «Хроника земли Прусской» Петра из Дусбурга в культурно-
историческом контексте//Балто-славянские исследования. 1985. М., 1987. С. 102-118; Wenta J. Der
Deutschordenspriester Peter von Dusburg und sein Bemuhen urn die geistige Bildung der Laienbriider
// Selbstbild und Selbstverstandnis der geistlichen Ritterorden / Hrsg. von R. Czaja, J. Samowsky.
Torun, 2005. S. 115-125 (Ordines militares. Colloquia Torunensia Historica. ХШ).
5 Характеристике сочинений, послуживших источниками вступительных разделов хро-
ники Петра из Дусбурга, посвящена статья: Матузова В.И. К вопросу создания историче-
ской памяти: Ранние письменные источники Тевтонского ордена в Пруссии // Государство,
религия, церковь в России и за рубежом. 2010. № 1. С. 34-47.
6 См.: Fischer М. Biblical Heroes and the Uses of Literature: The Teutonic Order in the
late Thirteenth and early Fourteenth Centuries // Crusade and Conversion on the Baltic Frontier,
1150-1500 / Ed. by A.V. Murray. Ashgate, 2001. P. 261-275.
241
В.И. Матузова
Открывая Пролог хроники цитатой из книги Даниила («Знамения и чу-
деса свершил надо мною Всевышний. Поэтому подобает мне возвестить о
знамениях Его, ибо они велики, и о чудесах Его, ибо они могущественны»:
Дан. 3, 99), Петр из Дусбурга относит к знамениям и чудесам не что иное,
как завоевание Тевтонским орденом Пруссии. С другой стороны, обраща-
ясь в Предисловии к учреждению ордена дома Тевтонского к Книге прит-
чей Соломоновых («Премудрость построила себе дом, вытесала семь стол-
бов его»: Притч. 9, 1), хронист создает образ ордена-храма; для него это
«подлинный дом, опирающийся на воздвигнутые столбы, так что великий
магистр и капитул являются основанием этого дома, комтуры, или прецеп-
торы земель, - столбами, прочие братья - всем, что на них зиждется»7. Та-
кое пафосное начало служит как оправданию войны, которую Тевтонский
орден ведет в Пруссии, так и законному утверждению позиций ордена на
завоеванных им землях, а сами рыцари предстают избранниками Божьими.
Для обоснования справедливости военных действий ордена в Пруссии
Петр из Дусбурга широко использует текст Библии, одновременно созда-
вая аллегорию оружия, которым ведется завоевание и которое из «плотско-
го» в его толковании превращается в «духовное». В результате предстает
картина, согласно которой тевтонские рыцари «должны облечься оружием
Божиим, т. е. добродетелями, которые от единого Бога <...> и упражнять-
ся в них <...> чтобы... добродетели умножались...»8. Оружие необходимо
им, чтобы «противостать» дьявольским козням, а меч - «чтобы иметь под
рукой чем защищаться, если против них со стороны врагов вдруг возник-
нут явные или тайные козни», и «ради мира, чтобы... в безопасности вла-
деть нашими имениями»9, и т. д. А главное, по словам хрониста, следует,
пользуясь «оружием добродетели... показать, что мы находимся на службе
того, кто есть Царь царствующих и Господь господствующих»10 11. Таким об-
разом, крестоносцы выступают подлинными миротворцами, которым ору-
жие требуется исключительно для защиты. Однако, каким бы «духовным»
ни старался представить оружие автор хроники, его сочинение в глазах со-
временных исследователей все же служит «моделью для воинствующего
восприятия («das militante Verstandnis») библейского эпоса»11.
Текст книг Маккавейских естественно вписывается в хронику Пе-
тра из Дусбурга. Материал этих книг досконально используется для обо-
снования крестового похода в Пруссию. Недаром развернутая цитата из
7 Петр из Дусбурга. Хроника земли Прусской / Изд. подг. В.И. Матузова. М., 1997.
С. 10. Далее: ПД.
8 ПД. II, 9. С. 28.
9 Там же. С. 29-30.
10 Там же. С. 30.
11 Neecke М. Strategien. S. 471.
242
Роль книг Маккавейских в «Хронике земли Прусской»
1-й книги Маккавейской вложена в уста папы римского Григория IX, бла-
гословляющего тевтонских рыцарей на завоевание Пруссии (а стало быть,
эта война мыслится священной). Он недвусмысленно обращается к тевтон-
ским рыцарям, как к Маккавеям: «Опояштесь и будьте мужественны и го-
товы сразиться с этими язычниками, которые собрались против нас, чтобы
погубить нас и святыню нашу, ибо лучше нам умереть в сражении, неже-
ли видеть бедствия нашего народа и святыни» (1 Мак. 3, 58-59). И далее:
«Эта величайшая стойкость духа была у Иуды Маккавея, который, стоя с
горсточкой людей против множества язычников, ободряя своих, говорил:
«Не бойтесь множества их, и не страшитесь нападения их. Вспомните, как
спасены были отцы наши в Чермном море, когда Фараон преследовал их
с войском. И ныне возопием на небо; может быть, Он умилосердится над
нами, воспомянув завет с отцами нашими, и сокрушит ныне это ополче-
ние пред лицем нашим, и все язычники познают, что есть Избавляющий
и Спасающий Израиля (1 Мак. 4, 8-11). Не убойтесь слов мужа грешна-
го, ибо слава его обратится в навоз и червей. Сегодня он превозносится, а
завтра не найдут его (1 Мак. 2, 62-63). Итак, дети возревнуйте о законе, и
отдайте жизнь вашу за завет отцов наших. Вспомните о делах, которые они
совершили во времена свои, и вы приобретете великую славу и вечное имя
(1 Мак. 2, 50-51). Крепитесь и мужественно стойте в законе, ибо чрез него
вы прославитесь (1 Мак. 2, 64). Итак, соберите к себе всех исполнителей
закона, и отмщайте за обиды народа нашего и воздайте воздаяние языч-
никам (1 Мак. 2, 67-68)»12. Очевидно, слова папы послужили неким руко-
водством для хрониста в том, чтобы в дальнейшем внедрить этот образ в
лоно Тевтонского ордена. Во всяком случае, уже в Прологе он пишет, об-
ращаясь к читателю: «Внемли, как братья, словно Иуда Маккавей, очисти-
ли святые места земли Прусской, которые язычники раньше осквернили
идолопоклонством, и приносится в них ежедневно Господу жертва хвалы и
чести»13.
И оказывается, что не только Папа Римский обращался к тевтонским
рыцарям как к Маккавеям. Великий магистр ордена Герман фон Зальца на-
значил прусским магистром Германа Бальке, «говоря ему, словно Господь
Иисусу: ’’Будь тверд и мужествен, ибо ты ведешь сынов Израиля, т. е.
братьев твоих, в землю, которую Господь клялся дать им, и будет с тобой
Бог”» (1 Мак. 2, 44)14. А когда в 1292 г. комтур Рагниты Конрад Штанге с
небольшим отрядом крестоносцев столкнулся вблизи Юнигеды с большим
литовским войском и рыцари пали духом, то комтур обратился к ним со
12 ПД. II, 6. С. 20-21.
13 Там же. С. 8.
14 Там же. II, 11. С. 32.
243
В.И. Матузова
словами Иуды Маккавея: «Легко и многим попасть в руки немногих, и у
Бога небесного нет различия, многими ли спасти или немногими, ибо не
от множества войска бывает победа на войне, но с неба приходит сила»
(1 Мак.З, 18-19). И так они пробились сквозь литовское войско, «многих
убили, других смертельно ранили»15.
Целый комплекс цитат из книг Маккавейских служит богословским
обоснованием войны крестоносцев не только с язычниками, но и с христи-
анским государством, каким была Польша16: «...когда приблизились дни
смерти Маттафии, он сказал сыновьям своим (1 Мак. 2, 49): ’’Вспомните о
делах отцов наших, которые они совершили во времена свои, и вы приоб-
ретете великую славу и вечное имя” (1 Мак. 2, 51). И несколько далее доба-
вил: "Отмщайте за обиды народа вашего и воздайте воздаяние язычникам"
(1 Мак. 2, 67-68). И в другом месте, когда были убиты те, которые, не со-
противляясь язычникам, погибли в простоте своей, сказал муж ближнему
своему: "Если все мы будем поступать так, как поступали эти братья наши,
то они скоро истребят нас с земли" (1 Мак. 2, 40)». И тогда «знающие это
и прочие увещания Священного Писания магистр и братья решили защи-
щать землю Прусскую, в бесчисленных потерях и тяготах отнятую из рук
язычников, и веру, насажденную там кровью многих благородных людей...
не покладая при этом рук и не щадя живота своего». Осадив польский за-
мок Вышгород, они в конце концов захватили его и «поразили в гневе сво-
ем нечестивых» (1 Мак. 2, 44).
К понятию «новое воинство», введенному в средневековой лексикон
Бернардом Клервоским еще до учреждения Тевтонского ордена, Петр из
Дусбурга присоединяет понятия «новых войн» (ведущихся не «плотским»,
а «духовным» оружием)17 и «новых Маккавеев». Последнее постепен-
но становится эпитетом, прилагаемым к рыцарям ордена. Оно то и дело
всплывает на страницах хроники Петра из Дусбурга. Мы узнаем, что бра-
тья ордена «словно новые Маккавеи, приложили силы свои к раздвижению
и расширению границ христианского мира, к сражению с врагами, к захва-
ту укреплений»18. В битве в Куронии (1260 г.) братья «сражались, словно
новые Маккавеи»19, а их души возносились на небо.
Военные действия, которые ведут братья Тевтонского ордена, нередко
описываются словами из книг Маккавейских. Так, в 1305 г., в канун Успе-
ния Пресвятой Девы (14 августа), тевтонские рыцари напали на литви-
нов, сожгли три деревни и в битве «перебили нечестивых в гневе своем»
15 Там же. III, 251. С. 149.
16 Там же. Дополнения. 12. С. 214-215.
17 См.: Матузова В.И. От «нового воинства» к «новым войнам»: Тевтонский орден на
пути из Святой Земли в Пруссию // ДГ. 2009 г. М., 2010. С. 463^476.
18 ПД. 111,31 С. 62.
19 Там же. III, 84. С. 89.
244
Роль книг Маккавейских в «Хронике земли Прусской» из Дусбурга...
(1 Мак. 2, 44); а от себя хронист добавляет: «и убили 17 лучших людей
королевства Литовского и великое множество простого люда»20. В 1309 г.
братья ордена, настигнув литвинов, «поразили их великим поражением»
(1 Мак. 5,34; 8, 4)21.
Крестоносцы в подаче Петра из Дусбурга не только действуют, но и
испытывают те же эмоции, что и Маккавеи Священного Писания. Так, по-
неся поражение от поморского князя Святополка, братья Тевтонского орде-
на говорят друг другу: «’Торе нам! Для чего родились мы видеть разорение
народа нашего и разорение земли нашей и оставаться здесь, когда она пре-
дана в руки врагов? Убиты старики его, юноши его пали от меча врага. Та,
что раньше была свободной, сделалась рабой. Вот святыни наши, и благо-
лепие наше, и слава наша опустели, и язычники осквернили их. Для чего
нам еще жить?” И они разодрали одежды свои, и облеклись во вретища, и с
ними весь присутствовавший народ, исполненный великим страхом, горь-
ко плакал» (1 Мак. 2, 7-9,11, 12, 14)22. Зато на другой день, «когда братья со
своим войском вернулись с победой, была великая радость в народе хри-
стианском» (1 Мак. 4, 88)23. Во время второго вероотступничества пруссов
братья ордена, «смутившись духом, плакали горьким плачем» (1 Мак. 4,
39)24. Когда были убиты пруссы Милигедо и Троппо, стоявшие на стороне
крестоносцев, то «от смерти их была великая радость в народе прусском и,
напротив, великая скорбь (1 Мак. 4, 58; 9, 27) охватила братьев»25.
Неудивительно, что и сам хронист, повествуя о невзгодах и поражениях,
испытываемых порой тевтонскими рыцарями в Пруссии, находит слова уте-
шения для читателя именно в книге Маккавейской: «...прошу тех, кому слу-
чится читать эту книгу, не страшиться напастей и уразуметь, что эти страда-
ния служат не к погублению, а к вразумлению рода нашего. Ибо то самое,
что нечестивцам не дается много времени, но скоро подвергаются они ка-
рам, есть знамение великого благодеяния. Ибо не так, как к другим народам,
продолжает Господь долготерпение, чтобы карать их, когда они достигнут
полноты грехов, не так судил он о нас, чтобы покарать нас после, когда уже
достигнем до конца грехов. Он никогда не удаляет от нас своей милости, и,
наказывая несчастиями, не оставляет Своего народа» (2 Мак. 6, 12-16)26.
Так образ Маккавеев через текст хроники постепенно внедряется в ор-
денский менталитет и служит формированию самовосприятия, а в конеч-
ном счете - и идентичности членов корпорации.
20 Там же. III, 291. С. 164.
21 Там же. 111,310. С. 169.
22 Там же. III, 40. С. 69.
23 Там же. III, 55. С. 77.
24 Там же. III, 98. С. 95.
25 Там же. III, 119. С. 102.
26 Там же. 111,172. С. 122.
245
Словесные поединки в королевских сагах
И.Г. Матюшина
В германском героическом эпосе («Песни о Хильдебранде»,
«Беовульфе», «Вальдере», «Битве при Мэлдоне») встречаются сцены сло-
весных поединков героев со своими противниками. Герои оскорбляют друг
друга, обмениваются угрозами и обвинениями, похваляются своей силой
и доблестью. В скандинавской словесности такие поединки, иногда назы-
ваемые перебранками («senna») или сравнением мужей («mannjafnadr»),
присутствуют в нескольких эддических песнях1, в сочинении Саксона
Грамматика «Деяния датчан» и в сагах. В сагах о древних временах, осно-
ванных на древних героических сказаниях и изобилующих фольклорными
мотивами, словесные поединки используются чаще, чем в других типах
саг1 2. Можно предположить, что словесные поединки, отраженные пись-
менными памятниками, восходят к устной традиции.
Словесные поединки содержатся только в двух королевских сагах -
в «Саге о сыновьях Магнуса Голоногого» (гл. 21) из «Круга Земного»
Снорри Стурлусона и в «Саге о Сверрире» (гл. 131).
Как известно, взгляды на соотношение «Круга Земного» с устной тра-
дицией менялись на протяжении прошлых столетий. В нем видели и ре-
зультат фиксации длительной фольклорной традиции, и заслуживающий
доверие исторический источник, и памятник литературы3.
1 См. «Песнь о Харбарде», «Перебранку Локи», «Песнь о Хельги сыне Хьёрварда»,
«Первую Песнь о Хельги Убийце Хундинга», «Вторую Песнь о Хельги Убийце Хундинга».
2 Словесные поединки встречаются, по крайней мере, в шести сагах о древних време-
нах («Саге о Кетиле Лососе», «Саге о Гриме Бородатом», «Саге о Хальве и воинах Халь-
ва», «Саге о Хьялмтере и Алвире», «Саге об Одде Стреле», «Саге о Вёльсунгах»), а также
в «Саге о Тидреке», причисляемой и к сагам о древних временах, и к рыцарским сагам и
основанной на устных источниках, как о том сказано в ее прологе, но только в двух сагах об
исландцах («Саге о Ньяле» и «Саге о союзниках») и одной пряди («Пряди о Пивном Капю-
шоне»).
3 Обзор источников «Круга Земного» см.: Джаксон Т.Н. Исландские королевские саги
о Восточной Европе (с древнейших времен до 1000 г.): Тексты, перевод, комментарий. М.,
1993 (Древнейшие источники по истории народов Восточной Европы). С. 39^10.
246
Словесные поединки в королевских сагах
Сходным образом рассматривали и «Сагу о Сверрире» («Sverris saga»),
сложенную о норвежском короле Сверрире Сигурдарсоне (1184-1202 гг.).
Не вполне ясно, в какой мере эта сага, сохранившаяся в четырех рукопи-
сях, лучшая из которых (AM 327 4to) датируется 1300 г., опирается на уст-
ную традицию. В прологе к саге говорится, что ее первая часть написана
Карлом Ионсоном, аббатом исландского монастыря в Тингейрар, который
находился в Норвегии в 1185-1188 гг., а король сидел рядом с ним и гово-
рил ему, что писать. Для остальной части саги, которая считается полно-
стью завершенной к 1210 г., источниками были рассказы людей, помнив-
ших описываемые события и принимавших участие в битвах Сверрира.
В «Саге о Сверрире» словесный поединок происходит между еписко-
пом Николасом, которого поддерживают посошники (баглеры - привер-
женцы церковной партии, от bagall «епископский посох»), и спутниками
Сверрира, берестениками - биркебейнарами, получившими это прозвище,
так как обертывали ноги берестой. В саге описываются обстоятельства, в
которых происходит поединок: конунг Сверрир находится на корабле, про-
плывающем недалеко от берега. Его замечают посошники, которые взби-
раются на прибрежный пригорок и выкрикивают оттуда свои оскорбления.
Берестеников и посошников, таким образом, разделяет водная преграда,
через которую они переговариваются друг с другом.
Первым в словесный поединок вступает посошник Сигурд Ярлов Сын,
который, издеваясь над конунгом, спрашивает: «Что, Сверрир, мой корми-
лец, на корабле?»4. Оскорбительный вопрос зачинщина поединка парирует
берестеник по имени Льот, сын Харальда: «Здесь Сверрир конунг, и верно,
что никогда он не был кормильцем худшего человека, чем ты, и ты это те-
перь доказываешь».
На обвинение берестеника отвечает епископ Николас, который обра-
щается непосредственно к Сверриру, а не к его представителям: «Почему
ты не сходишь на берег, Сверрир? Не хочешь ли сразиться, безбожник? Но
ты больше любишь грабить и разбойничать! Я покажу тебе мою рясу, - и
он поднял свой щит, - а митра и посох, которые я буду носить против тебя
по велению папы, - это шлем и меч. Это оружие я буду носить до тех пор,
пока ты не будешь убит или изгнан из страны». В словах епископа содер-
жатся оскорбления, вызов на бой, обвинение в разбое и угроза.
Сверрир не отвечает на оскорбительные речи, однако его сторонники
берестеники перебивают епископа. Одни угрожают ему, обвиняя в преда-
тельстве: «Мы бы не замедлили сойти на берег, если бы там были только
такие, как ты, предатель! А это оружие ты будешь носить до Страшного
4 Сага о Сверрире / Изд. подготовили М.И. Стеблин-Каменский, А.Я. Гуревич, Е.А. Гу-
ревич, О.А. Смирницкая. Отв. ред. О.А. Смирницкая. М., 1988. С. 127-128.
247
И.Г. Матюшина
суда!», другие же винят его в трусости: «Плохо ты будешь носить свое ору-
жие, если будешь носить его, как раньше!».
Конунг запрещает своим людям переругиваться с епископом
Николасом. Однако епископ бросает Сверриру вызов на бой: «Берестеники
всегда упрекают меня в недостатке мужества. Выходи один на берег,
Сверрир, и я пойду против тебя, и тогда посмотрим, кто лучше поможет -
мне апостол Петр и святой Халльвард или тебе гаутская ведьма, которой
ты веришь!».
На угрозы епископа Сверрир отвечает публичным отказом принять вы-
зов: «Если я буду сражаться с Николасом один на один, то скажут, что это
собачья драка и что у нас обоих нет мужества», а затем велит своим людям
плыть прочь.
Можно заметить, что словесный поединок между епископом и сторон-
никами конунга начинают второстепенные персонажи, один из которых
иронически именует конунга «кормильцем», а второй отвечает, что конун-
гу никогда не приходилось кормить никого хуже. После этого в вербальное
сражение вступает епископ, который упрекает Сверрира в трусости, назы-
вает его «безбожником», винит в грабеже, разбое и зовет на бой. Епископ
завершает свой обвинительный монолог угрозой - он обещает не расста-
ваться с оружием, пока король Сверрир не будет убит или изгнан из стра-
ны. Вместо конунга Сверрира, не желающего вступать в распрю, очевид-
но, потому что он не считает противника равным себе, епископу Николасу
отвечают берестеники. Одни называют его предателем, другие предрекают
ему, что он никогда не сможет убить Сверрира и ему придется носить щит
и меч до Страшного суда, третьи обвиняют его в плохом владении оружи-
ем. В ответ на оскорбления берестеников епископ обещает доказать свое
мужество в поединке и вновь вызывает конунга Сверрира на бой. Конунг
уклоняется от битвы, так как считает, что его и епископа обвинят в недо-
статке мужества, если они вступят в единоборство.
Как и большинство скандинавских перебранок, словесный поединок
в «Саге о Сверрире» имеет строго симметричную структуру. Центр пере-
бранки, и композиционный, и логический, образует монолог епископа,
в котором содержатся главные обвинения против Сверрира. Его с обеих
сторон обрамляют две начальные реплики посошников, т. е. сторонников
епископа, и соответствующие им две последующие реплики берестени-
ков, т. е. сторонников короля Сверрира. За этими репликами следует за-
вершающий обмен репликами между епископом и королем Сверриром.
Дополнительной выделимости текста поединка в саге способствует на-
чальное описание всей сцены: «Однажды, когда Сверрир конунг находился
в Сеймсфьорде, он был на струге, и они шли на веслах недалеко от бере-
248
Словесные поединки в королевских сагах
га» и ее заключение: «Конунг велел своим людям плыть прочь» («Сага о
Сверрире»: гл. 131).
Хотя за словесным поединком в «Саге о Сверрире» не следует описа-
ния сражения, нет сомнения в том, что перед нами один из примеров пере-
бранки перед боем. Возможно, именно состоявшийся словесный поединок
помогает в данном случае избежать насилия и предотвратить реальную
битву.
Второй словесный поединок, встречающийся в королевских сагах, на-
против, представляет собой вариант перебранки на пиру. В сагах нередко
упоминается, что на пирах был обычай сравнивать себя с другими и спо-
рить, чьи заслуги лучше. Такой обычай иногда называется в сагах «сравне-
нием мужей» («mannjafnadr»). Противники в «сравнения мужей» состяза-
ются в искусстве словесной хулы или похвальбы, причем каждый стремит-
ся превзойти другого в мастерстве.
О таком состязании рассказывается в «Саге о сыновьях Магнуса Го-
лоногого» (Magnussona saga, гл. 21), где словесный поединок происхо-
дит между норвежским конунгом Сигурдом Крестоносцем и его братом
Эйстейном. Как и в «Саге о Сверрире», в этой саге описываются обстоя-
тельства, в которых проводится словесное состязание. Однажды зимой,
когда гости сидели за столом молча, конунг Эйстейн предложил им вы-
думать какое-нибудь развлечение: «За пивом часто бывало в обычае, что
люди выбирали себе кого-нибудь для сравнения с ним. Пусть и тут будет
так. <.. .> Я вижу, что начинать потеху придется мне. Я выбираю, брат, тебя
для сравнения со мной. Я делаю это потому, что у нас с тобой одинаковое
звание и одинаковые владения и как по происхождению, так и по воспита-
нию между нами нет различия» («Faeri ek J>at til, at jafnt nafn hofum vit badir
ok jafna eign. Geri ek engi mun aettar okkarrar eda uppfaezlu»)5.
Создается впечатление, что сравнение мужей может происходить при
соблюдении двух условий: самоидентификации оппонентов и их равенстве
(социальном и вербальном). Иначе говоря, противники должны быть рав-
ны друг другу во всем, включая искусство красноречия6, и должны знать
истинные или присвоенные имена друг друга.
Перебранку начинает конунг Сигурд, который, подобно посошнику
Сигурду в «Саге о Сверрире», наносит оппоненту оскорбление в форме из-
девательского вопроса: «А помнишь ли ты, что я мог переломить тебе хре-
5 Сага о сыновьях Магнуса Голоногого / КЗ. С. 481^499. Текст оригинала цит. по:
Sigurdar saga Jorsalafara // Heimskringla Snorra Sturlusonar: Konungasogur I Pall Eggert Olason
um prentun sa. Reykjavik, 1981. B. 3. Bls. 171-200.
6 Исследователи отмечали, что в вербальных поединках красноречие присуще как
побежденным (Греп, Унферт, конунг Сигурд и т. д.), так и победителям (см.: Clover C.J.
Hdrbardsljdd as Generic Farce / Scandinavian Studies. 1979. Vol. 51. P. 124-145).
249
И.Г. Матюшина
бет, если бы захотел, хотя ты был на год старше меня?» (1). Эйстейн отвеча-
ет на издевательскую похвальбу оскорблением, ссылаясь на предваритель-
ный инцидент - событие из прошлой жизни противника: «Я помню хорошо,
что ты не мог играть ни в какую игру, которая требовала ловкости» (2).
Сигурд продолжает наносить оскорбления в вопросительной форме
и похваляется своим превосходством: «А помнишь, как мы с тобой пла-
вали? Я мог потопить тебя, если бы хотел» (3). Эйстейн тоже отвечает на
похвальбу похвальбой, на оскорбление - оскорблением и вновь ссылается
на предварительный инцидент: «Я мог проплыть не меньше тебя и не хуже
тебя нырял. А по льду я катался так, что не знал никого, кто бы мог меня
обогнать. А ты был на льду, как корова» (4).
В своем ответе Сигурд прибегает к максиме, оскорбляя оппонента и
выражая сомнения в его силах: «Стрелять из лука - более благородное и
более полезное искусство. А ты, наверное, не натянешь моего лука, даже
если ляжешь и упрешься в него ногами» (5). Эйстейн признает превосход-
ство оппонента, однако похваляется своим искусством и завершает свой
ответ максимой: «Я не могу натянуть лук с такой силой, как ты, но меньше
различаемся мы в меткости, и я гораздо проворнее тебя на лыжах, а это
раньше считалось тоже хорошим искусством» (6).
На максиму Сигурд тоже отвечает максимой, подразумевающей по-
хвальбу: «Для правителя страны, для того, кто должен повелевать други-
ми, важно, чтобы он выделялся, был сильнее, владел оружием лучше, чем
другие, и чтобы его легко можно было увидеть и узнать, когда собралось
много людей» (7). Эйстейн в ответе воспроизводит речевые акты против-
ника (максиму и похвальбу): «Красота тоже преимущество в муже. Его тог-
да легко узнать в толпе. Красота лучшее украшение правителя. Я и законы
знаю гораздо лучше, чем ты, и если нам придется держать речь, то я гораз-
до красноречивее» (8).
В следующем раунде Сигурд обращается к самым разнообразным
речевым актам. Он признает превосходство оппонента, прибегает к са-
мооправданию, наносит обвинение во лжи, ссылаясь на предварительный
инцидент, и завершает свою речь максимой, подразумевающей упрек:
«Возможно, что ты искуснее меня в крючкотворстве. Ведь я был занят дру-
гими делами. И я не отрицаю, что ты речист. Но многие говорят, что ты не
очень-то держишь свое слово и что твоим обещаниям нельзя верить. Ты
всегда поддакиваешь тем, кто рядом с тобой, а правителям это не подоба-
ет» (9). Эйстейн тоже использует несколько речевых актов - его ответ со-
держит самооправдание, ссылку на предварительный инцидент, обвинение,
издевку: «Я просто хочу, чтобы всякое дело, с которым ко мне приходят
люди, было решено к общему удовольствию. Когда ко мне приходит чело-
век, у которого тяжба с другим человеком, я стараюсь посредничать между
ними так, чтобы оба были довольны. Часто бывает, что я обещаю то, о чем
250
Словесные поединки в королевских сагах
меня просят, так как хочу, чтобы все уходили от меня радостными. Я бы
мог делать, как ты, если бы захотел: всем обещать только плохое. Понятно,
что тебя никто не упрекает в том, что ты не выполняешь обещанного» (10).
Показав свое мастерство в использовании различных формальных
приемов, оппоненты меняют содержание своих оскорблений. Характерные
для большинства перебранок ссылки на непристойное поведение в рас-
пре Сигурда и Эйстейна отсутствуют, хотя намек на обвинение в женопо-
добии высказывается и здесь, пусть и имплицитно. Говоря о своем похо-
де в заморские страны, Сигурд конунг сравнивает своего брата с женщи-
ной: «А ты во время этого похода сидел дома, как дочь своего отца» (11).
Именно это обвинение вызывает наибольший гнев оппонента. Эйстейн ко-
нунг отвечает: «Ну вот, ты теперь тронул самое больное место» и парирует
точно таким же обвинением: «Больше похоже на то, что я снарядил тебя в
поход, как свою сестру» («Сага о сыновьях Магнуса Голоногого»: гл. 21).
Женоподобие, стремление к домашней жизни, исполнение традиционно
женских занятий, таких как ткачество, варение сыров и т. д. - именно эти
оскорбления кажутся участникам перебранок наиболее непереносимыми и
наносящими урон их чести.
Оппоненты продолжают словесный поединок, углубляя свои оскорбле-
ния. Сигурд вновь похваляется, ссылаясь на предварительный инцидент, и
обвиняет своего противника в сидении дома: «Ты, наверное, слышал, как
много битв было у меня в Серкланде, тебе, наверно, о них рассказывали.
Во всех них я одержал победу и захватил много сокровищ, таких, которые
никогда раньше не попадали сюда в эту страну. Мне оказывали самые вы-
сокие почести, когда я встречался с самыми знаменитыми правителями,
а ты, я слышал, все домоседничал» (13). Эйстейн в ответ не только вос-
производит речевые акты противника (похвальбу, ссылку на предваритель-
ный инцидент), но и добавляет новые (преуменьшение заслуг оппонента):
«Слышал я, что у тебя были какие-то битвы в заморских странах, но стране
нашей было полезнее то, что сделал я в это время. Я построил пять церк-
вей, а также пристань у Агданеса, где раньше нельзя было пристать к бере-
гу, хотя всем, кто плыл на север или на юг вдоль побережья, приходилось
там останавливаться. Я построил башню у Синхольмссунда и палаты в
Бьёргюне, пока ты черту на забаву ухлопывал черных людей в Серкланде.
Нашей державе было мало пользы от этого» (14).
Заключительный раунд словесного поединка содержит похвальбу
Сигурда (ссылку на предварительный инцидент) и угрозу: «Я дошел в
моем походе до Иордана и переплыл эту реку. А на том берегу есть куст,
и я завязал на нем узел и наложил на него такое заклятье: если ты не раз-
вяжешь этот узел, то тебя постигнет беда» (15). Эйстейн отвечает против-
нику, не только используя уже испробованные речевые акты (т. е. похваль-
бу и угрозу), но и отказываясь совершить требуемое действие: «Не стану
251
И.Г. Матюшина
я развязывать узла, который ты мне завязал. Но я мог завязать тебе узел,
который бы тебе было гораздо труднее развязать, когда ты, возвращаясь из
похода, приплыл на одном корабле прямо в мое войско» (16).
Об окончании словесного поединка говорится в нарративном заключе-
нии: «После этого они оба замолчали, и оба были в большом гневе. Между
братьями бывали и другие несогласия, и видно было, что каждый из них
хотел выдвинуться вперед и превзойти другого. Но мир между ними сохра-
нялся до самой смерти» («Сага о сыновьях Магнуса Голоногого»: гл. 21).
Нетрудно заметить, что каждый из участников этого словесного пое-
динка по-своему понимает свою роль правителя страны и соответствен-
но этому пониманию обвиняет другого и бахвалится сам. Сигурд кичится
своею ловкостью, владением оружием, физической силой, проявленной им
еще в юности, а в зрелом возрасте - предпринятыми им военными похода-
ми и битвами. Эйстейн, напротив, гордится своим красноречием, умением
улаживать тяжбы, мудростью, проявленной в управлении страной, постро-
енными церквями, палатами, башнями.
Хотя цель каждого участника состоит в принижении оппонента и са-
мовозвеличивании, в «сравнении мужей», пример которого дает диалог
Сигурда и Эйстейна, похвальба доминирует над хулой, принижение оппо-
нента тем самым выносится в пресуппозицию. Структурно это отражено
в контрасте личных местоимений «я» - «ты», неизменно присутствующих
во всех перебранках на пиру: «что делал ты, когда я...». В пределах каж-
дого «раунда» реплики участников поединка почти всегда имеют иден-
тичную структуру: если начальная речь одного из героев включает ссылку
на предварительный инцидент, то она применяется и в ответе оппонента
(1-2, 9-10, 13-14, 15-16). Если в речи одного участника, помимо ссыл-
ки на предварительный инцидент, присутствуют похвальба и обвинение
в женоподобии, то и речь его противника строится на использовании тех
же речевых актов, причем воспроизводится и семантика обвинения («дочь
своего отца», 11 - «сестра», 12). Различия в речевых актах незначительны
и состоят в варьировании лишь одного из компонентов ответа. Так, ссылка
на предварительный инцидент и похвальба в речи одного из персонажей
могут дополняться оскорблением в ответе оппонента, причем мотив по-
хвальбы остается неизменным (3^4). Если максима и упрек провоцируют
противника на оправдание и похвальбу, то ссылка на максиму сохраняется
и в ответе (5-6, 7-8).
Функция этого словесного поединка как пиршественного увеселитель-
ного обычая не оставляет сомнений. Сами участники называют ее «по-
техой» («Сага о сыновьях Магнуса Голоногого»: 21). Неудивительно, что
сравнения мужей нередко оканчивались мирно, хотя иногда забава на пиру
приводила к осложнению отношений между участниками. Так, в «Саге о
252
Словесные поединки в королевских сагах
Харальде Серая Шкура» словесный поединок между королями, Харальдом
и Гудрёдом, сыновьями Эйрика Кровавая Секира и Гуннхильд, мог бы пе-
рейти в настоящее сражение, если бы не вступились благоразумные люди
и не остановили бы их («Сага о Харальде Серая Шкура»: гл. 9). В том, что
никому не хотелось уступить другому и показаться ниже его, сознавались
сами участники словесных поединков («Сага об Олаве Святом»: гл. 116).
Цель словесного поединка, имеющего функцию развлечения, состоит
в провозглашении и аргументации каждым из оппонентов собственного
превосходства и в посягательстве на престиж собеседника, что тактически
осуществляется оспариванием равенства. Равенство оппонентов (физиче-
ское, нравственное, включающее и вербальную деятельность, генетиче-
ское, социальное и пр.) входит в необходимое исходное условие этой раз-
новидности словесного поединка.
Итак, в королевских сагах можно выделить два основных вида словес-
ных поединков, различающихся по составу участников, месту проведения
и функциям. С одной стороны, это перебранки, имеющие функцию раз-
влечения и позволяющие заменить обмен ударами обменом словами, как
в «Саге о сыновьях Магнуса Голоногого», с другой, - словесные поедин-
ки, ведущие к насилию и предваряющие кровопролитие, как в «Саге о
Сверрире».
Оппоненты в перебранках, имеющих функцию развлечения, обычно
принадлежат одной группе людей или дружественным группам (племе-
нам, народам и т. д.), связанным отношениями гостеприимства. Участники
обмениваются речами в помещении (в палатах, на пиру и т. д.). Такова не
только перебранка в «Саге о сыновьях Магнуса Голоногого», но и словес-
ный поединок в «Беовульфе» между Унфертом и Беовульфом, эддическая
«Перебранка Локи», состязание в искусстве хулы в «Саге об Одде Стреле»
между Оддом, с одной строны, и Сигурдом и Сьёльвом, с другой.
Напротив, участники словесных поединков, ведущих к насилию, при-
надлежат к враждующим группам (племенам, народам и т. д.), как в «Саге
о Сверрире», а также в англосаксонских памятниках (например, в «Битве
при Мэлдоне», «Вальдере») или в «Песни о Хильдебранде», где Хадубранд
принимает своего отца за «старого гунна». Обмен речами происходит, как
правило, на поле боя и заканчивается битвой. Возможность мирной развяз-
ки здесь обычно исключена.
Средством различения двух типов словесных поединков может слу-
жить и то место, где они разыгрываются. Как правило, словесные поедин-
ки мужей происходят на поле битвы, как, например, в «Саге о Сверрире»,
или на пиру, как в «Саге о сыновьях Магнуса Голоногого», причем во вто-
ром случае сопровождаются винопитием. Участники перебранки могут
встречаться «у водной преграды», на границе двух миров. Оппоненты на-
253
И.Г. Матюшина
ходится по разные стороны реки, пролива не только в «Саге о Сверрире»,
но и в «Битве при Мэлдоне» и в нескольких эддических песнях: «Первой
Песни о Хельги Убийце Хундинга», «Песни о Харбарде».
Перебранка как потеха на пиру в большой степени ритуальна, победа
в споре значит здесь не более чем победа в состязании. Реликты очисти-
тельных ритуалов (в которых нравственное очищение сопровождается фи-
зическим - опьянением, вкушением) заметны в словесном поединке, даю-
щем вербализованное воплощение агрессивности и заменяющем дейст-
венный поединок словесным. Мирное окончание состязания в поношении
описывается, например, в уже упоминавшейся «Саге о сыновьях Магнуса
Голоногого» (гл. 21).
В других сагах, а также в «Эдде» перебранка, имеющая функцию
развлечения, тоже, как правило, не становится прелюдией к насилию,
ибо устраняет конфликт с помощью ритуала. Перебранка на пиру, носив-
шая в генезисе ритуально-безличный характер, представляет собой не-
направленный смех (с чем, вероятно, связано и отсутствие ограничений,
накладываемых на число ее участников). Следует согласиться с мнением
М.И. Стеблин-Каменского о том, что смысл инсценировок взаимного по-
ношения состоит не столько в разоблачении тех, кто поносит друг друга,
сколько в увеселении присутствующих; «ненаправленный смех заключает-
ся, таким образом, в данном случае в том, что инсценируется направлен-
ный смех»7. Воспроизведение особенностей антиповедения, очевидно, свя-
зано здесь с выражением ритуально-бытового комизма, восходящего к сра-
мословию культов плодородия. Этот тип словесных поединков, имеющий
параллели в фольклоре, тяготеет к мифологическому эпосу.
В героическом эпосе («Песни о Хильдебранде», «Вальдере», «Битве
при Мэлдоне») появляются словесные поединки, имеющие трагиче-
ский исход. Слово в них означает начало смертельной вражды и делает
примирение невозможным, т. е., условно говоря, имеет «хтоническую
функцию»8. Словесный поединок на поле боя основан на вере в магию сло-
ва. Оскорбительные речи неизменно производят сильное впечатление на
адресата, требуют немедленного и столь же яростного ответа. В поединке
на поле боя обвинения могут быть фиктивны (хтоническая функция слова),
а в перебранке на пиру более важной становится опора на предваритель-
ный инцидент (сальвационная функция слова). Таким образом, различие в
двух типах словесных поединков связано не только с тем, в какой драма-
тической ситуации они происходят, какое имеют окончание и какую роль
играют, но и с различиями в функции слова.
7 Стеблин-Каменский М.И. Апология смеха // Стеблин-Каменский М.И. Историческая
поэтика. Л., 1978. С. 169.
8 Фрейденберг О.М. Миф и литература древности. М., 1978. С. 59.
254
Композиция и состав «Саги об Эймунде сыне Хринга»1
Е.А.Мельникова
«Сага1 2 об Эймунде сыне Хринга» сохранилась только в виде интерпо-
ляции в «Сагу об Олаве Святом» в компиляции XIV в. «Книга с Плоско-
го острова»3. Ее сюжетика восходит к воспоминаниям о реальных истори-
ческих событиях - борьбе за киевский стол Ярослава Мудрого (Jarizleifr)
и Святополка (Burizlafr) после смерти Владимира Святославича 15 июля
1 Статья написана в ходе работы над проектом по программе фундаментальных иссле-
дований ОИФН РАН «Генезис и взаимодействие социальных, культурных и языковых общ-
ностей».
2 В литературе последних десятилетий чаще употребляется определение «прядь»
(pdttr) - повествование с самостоятельным сюжетом, включенное в одну из саг. Прядями
автоматически считаются и все многочисленные вставные повествования в «Саге об Олаве
Святом» в «Книге с Плоского острова». Между тем, рассказ об Эймунде не имеет характер-
ных признаков пряди (см. о них: Гуревич Е.А. Древнескандинавская новелла. Поэтика «пря-
дей об исландцах». М., 2004) и по своим жанровым признакам представляет собой закон-
ченную сагу (хотя и небольшую по размерам и без боковых сюжетных линий), на что ука-
зывал уже Р. Кук {CookR. Russian History, Icelandic Story, and Byzantine Strategy in Eymundar
pdttr Hringsonar // Viator. 1986. Vol. 17. P. 71-72). Е.А. Гуревич отмечает, что из примерно
двадцати вставок в «Книге с Плоского острова», озаглавленных pdttr, лишь три могут быть
с полным основанием названы «прядями». В остальных случаях термин означает «имен-
но и только вставное произведение» {Гуревич Е.А. Древнескандинавская новелла. С. 8-10,
30-31).
3 Eymundar saga Hringssonar // Flateyjarbok / S. Nordal et al. Akranes, 1945. В. II. Bl.
199-218. В данной статье нет возможности обсуждать вопрос о времени возникновения
«Саги об Эймунде». Предполагается, что существующая редакция саги близка по време-
ни к созданию «Книги с Плоского острова», т. е. должна датироваться первой половиной
XIV в.; по мнению Херманна Паулссона и П. Эдвардса, она была написана в конце XIII в.
{Hermann Palsson, Edwards Р. Introduction // Vikings in Russia. Yngvar’s saga and Eymund’s
saga. Edinburgh, 1989. P. 8). И та, и другая датировки не аргументировались. Единственным
вероятным датирующим моментом является включение краткого пересказа истории Эймун-
да в Пролог к «Саге об Ингваре Путешественнике»: рассказы (но не обязательно в форме
саги) об Эймунде должны были стать известны в Исландии вместе с традицией об Ингваре,
т. е. не позже конца XII в., когда, по мнению Д. Хоффмана, была написана латиноязычная
*«Vita Ingvari» {Глазырина ГВ. О шведской версии «Пряди об Эймунде» // Норна у источ-
ника Судьбы. Сб. ст. в честь Е.А. Мельниковой. М., 2001. С. 61-69).
255
Е.А. Мельникова
1015 г. Однако в изображении этих событий широко использованы мотивы
и образы, распространенные в исландских сагах и европейской литературе.
В противоположность отечественным историкам, которые часто об-
ращались к саге как к более или менее достоверному источнику по исто-
рии Руси 1015-1019 гг., саговеды уделяли ей мало внимания: ее сюжетика
и литературная обработка, формальная принадлежность к прядям, которые
лишь недавно начали изучаться как самостоятельный жанр саговой лите-
ратуры, включение в достаточно поздний сборник разножанровых текстов,
равно как и преимущественный интерес к родовым и королевским сагам
в целом - все это делало сагу мало привлекательной для специалистов. В
зарубежной историографии существует только два ее критических иссле-
дования: Роберта Кука, чья статья 1986 г. заложила основы ее дальнейшего
изучения4, и публикаторов ее английского перевода, Херманна Паульссона
и Пола Эдвардса, предложивших ее общую оценку в 1989 г.5. Итоги как ис-
следования самой саги, так и ее использования в исторических исследова-
ниях были подведены Т.Н. Джаксон вместе с публикацией нового ее пере-
вода на русский язык6. Труд юбиляра дал возможность продолжить анализ
саги и как литературного произведения, и как источника по древнерусской
истории. Источниковедческое изучение саги было продолжено Г.В. Глазы-
риной, которая - в развитие предположения Р. Кука - убедительно показала
шведское происхождение устной традиции о деяниях Эймунда, легшей в
основу исландской саги7. В рамках исторических исследований подверглись
специальному критическому рассмотрению возможность использования
саги для датировки событий 1015-1019 гг.8, достоверность ее сообщений
об участии Ярослава Мудрого в убийстве Святополка9 и - в целом - осве-
щение в ней борьбы Ярослава и Святополка10. Однако эти более или ме-
4 Cook R. Russian History. Р. 65-89.
5 Vikings in Russia.
6 Джаксон Т.Н. Исландские королевские саги о Восточной Европе (первая треть XI в.).
Тексты, перевод, комментарий. М., 1994. С. 87-121, 161-174 (Древнейшие источники по
истории народов Восточной Европы).
7 Глазырина Г.В. О шведской версии «Пряди об Эймунде». С. 61-69; см. также: Ми-
хеев С.М. «Эймундова прядь» в составе «Книги с Плоского острова» // XVI конференция
по изучению Скандинавских стран и Финляндии: Мат-лы конференции. М.; Архангельск,
2008. Ч. I.C. 164-166.
8 Мельникова Е.А. Эймунд Хрингссон, Ингигерд и Ярослав Мудрый: Источниковедче-
ские наблюдения // Анфологион. Власть, общество, культура в Средние века и раннее Но-
вое время. Сб. ст. к 70-летию Б.Н. Флори. М., «Индрик», 2007. С. 144—160.
9 Мельникова Е.А. Был ли Ярослав Мудрый убийцей своего брата? // Древняя Русь в
свете зарубежных источников. М., 1999. С. 515-522.
10 Михеев С.М. «Святополкъ с^де в Киев'к по отци»: Усобица 1015-1019 годов в древ-
нерусских и скандинавских источниках. М., 2009. С. 152-264 (Славяно-германские иссле-
дования. Т. 4.).
256
Композиция и состав «Саги об Эймунде сыне Хринга»
нее разрозненные работы еще не привели к сколько-нибудь завершенной
источниковедческой оценке саги, и настоящая статья, посвященная ее из-
дателю и исследователю - Татьяне Николаевне Джаксон, - является лишь
небольшим вкладом в эту задачу.
* * *
Как считается, композиция саги незамысловата: она состоит из не-
скольких частей. Пролог11 сообщает о происхождении Эймунда и событи-
ях, предшествующих и объясняющих причины его поездки на Русь. Основ-
ная часть посвящена подвигам Эймунда на службе Ярослава Мудрого и его
родича Брячислава (Vartilafr). Она включает, по общему мнению, четыре
равноценных эпизода. Содержание первых трех - три победы, одержан-
ные Эймундом при помощи различных военных хитростей над войсками
Бурицлава; четвертый повествует о службе Эймунда Вартилаву, которая
завершается разделением территории Руси между Ярицлейвом, Варти-
лавом и Эймундом. Главная цель всех эпизодов - прославление отваги и
мудрости Эймунда, конунга по рождению, которая оттеняется изображе-
нием Ярослава нерешительным, слабовольным и скупым11 12 - наделенным
качествами, не только недостойными, но и просто несовместимыми со
статусом конунга13. В целом, это история удачливого викингского вождя,
добившегося славы, богатства и - более того - «конунгства» на чужбине.
Завершается сага сообщением о судьбах Эймунда, других персонажей и их
наследников (эпилог).
Все четыре эпизода обычно рассматриваются как единое целое, при-
надлежащее к одной и той же традиции о деяниях Эймунда14, но оба эти
общепринятые положения нуждаются в тщательной проверке.
11 Обозначения «пролог» и «эпилог», равно как и названия «глав», условны, поскольку
текст саги в рукописи не имеет подразделов.
12 О формировании образа Ярослава Мудрого в Скандинавии см.: Глазырина ГВ. Сле-
ды устной традиции о Ярославе Мудром в ранней письменности Скандинавии (до 1220 г.) И
ДГ. 2005 г. М., 2008. С. 103-131.
13 Джаксон Т.Н. Скандинавский конунг на Руси (о методике анализа сведений исланд-
ских королевских саг) И Восточная Европа в древности и средневековье. М., 1978. С. 289-
295.
14 Лишь А.В. Назаренко высказал предположение, что четвертый эпизод может иметь
иное происхождение (Назаренко А.В. Древняя Русь на международных путях. Междис-
циплинарные очерки культурных, торговых, политических связей IX—XII веков. М., 2002.
С. 454), о чем см. ниже.
257
Е.А. Мельникова
Первая часть состоит из трех параллельных эпизодов, объединенных
общей темой (победа Эймунда на службе Ярицлейва), единым для всех
них мотивом (сражение с Бурицлавом, в котором победу одерживает Эй-
мунд), главными героями (Эймунд и Ярицлейв) и оппонентами (Ярицлейв
vs. Бурицлав), со сквозной эскалацией напряженности действия, заверша-
ющегося кульминацией - обезглавливанием Бурицлава. Эпизоды четко ор-
ганизованы и имеют ясную и последовательную структуру. Каждый из них
начинается соглашением Ярицлейва и Эймунда об условиях службы варя-
гов, далее следует нападение Бурицлава, описание уловки Эймунда, встре-
ча двух войск, сама битва (кульминация) и констатация победы Эймунда.
Параллелизму структуры эпизодов соответствует повторяемость
связок-интерлюдий между ними: после каждой из битв воцаряется мир,
Эймунд и его люди приобретают великую славу. Эймунд требует оплаты,
но Ярослав медлит платить за их службу, мотивируя это тем, что не нужда-
ется более в варягах, поскольку Бурицлав убит. Эймунд интересуется, зна-
ет ли Ярицлейв место, где захоронен его брат, и, получив отрицательный
ответ, сообщает, что Бурицлав с новым войском приближается к границам
государства.
После первой битвы	После второй битвы	После третьей битвы
1. Результат сражения:		
Говорили, что Бурицлав погиб в том бою. Взял Ярицлейв конунг тогда большую добычу после этой битвы. Большинство при- писывает победу Эймунду и норманнам. Получили они за это большую честь...	...и снова пошел слух, что конунг пал, и можно теперь было хвалиться великой по- бедой. Конунг Эймунд очень прославился в этом бою, и стало теперь мирно. Были они в великой чести у конун- га, и ценил их всякий в той стране,	
2. Задержка жалованья		
Но не стало жалованья от конун- га, и думает он, что ему теперь дружина не так нужна, раз тот конунг пал и во всей его земле казалось мирно.	но жалованье шло плохо, и трудно было его получить, так что оно не уплачивалось по договору.	Прошли лето и зима, ничего не случилось, и опять не выплачивалось жалованье...
258
Композиция и состав «Саги об Эймунде сыне Хринга»
3. Переговоры о выплате жалования		
И когда настал срок уплаты жа- лованья, пошел Эймунд конунг к Ярицлейву конунгу и сказал так: «Вот мы пробыли некоторое время в вашем княжестве, госпо- дин, а теперь выбирайте - оста- ваться ли нашему договору или ты хочешь, чтобы наше с тобой товарищество кончилось и мы стали искать другого вождя, по- тому что деньги выплачивались плохо». Конунг отвечает: «Я ду- маю, что ваша помощь теперь не так нужна, как раньше, а для нас - большое разорение давать вам такое большое жалованье, какое вы назначили». Конунг сказал: «По мне лучше тогда по- рвать наш договор».	Случилось однажды, что Эймунд конунг говорит конунгу, что он должен выплатить им жалованье, как подобает великому конунгу. «И мы говорим, что... не нужна вам теперь наша помощь и поддержка». Конунг сказал: «Может быть, теперь будет хорошо, даже если вы не будете нам помогать... но не дадим мы вам такого же большого жалованья, раз мы не ждем войны».	И настал день, ког- да должно было выплатить жало- ванье, и идут они в дом конунга. Он хорошо при- ветствует их и спрашивает, чего они хотят так рано утром. Эймунд конунг отвечает: «Может быть, вам, господин, больше не нужна наша по- мощь, уплатите те- перь сполна то жа- лованье, которое нам полагается»15.
4. Ложность сведений о смерти Бурицлава		
«Это в твоей власти, - говорит Эймунд конунг, - но знаете ли вы наверное, что Бурицлав умер?» «Думаю, что это правда», - го- ворит конунг. Эймунд спросил: «Его, верно, похоронили с пыш- ностью, но где его могила?» Ко- нунг отвечал: «Этого мы навер- ное не знаем». Эймунд сказал: «Подобает, господин, вашему высокому достоинству знать о вашем брате, таком же знатном, как вы, - где он положен. Но я подозреваю, что ваши воины не- верно сказали, и нет еще верных вестей об этом деле». Конунг сказал: «Что же такое вы знаете, что было бы вернее и чему мы могли бы больше пове- рить?» Эймунд отвечает: «Мне говорили, что Бурицлав конунг жил в Бьярмаланде зимой, и узнали мы наверное, что он со- бирает против тебя великое мно- жество людей, и это вернее».	Эймунд сказал: «...но зна- ешь ли ты наверное, что ко- нунг убит?». «Думаю, что это правда, - говорит ко- нунг, потому что его знамя у нас». Эймунд спрашивает: «Знаешь ли ты его могилу?» «Нет», - говорит конунг. Эй- мунд сказал: «Неразумно не знать этого». Конунг от- вечает: «Или ты это знаешь вернее, чем другие люди, у которых есть об этом верные вести?» Эймунд отвечает: «Не так жаль ему было оста- вить знамя, как жизнь, и ду- маю я, что он опасен и был в Тюркланде зимой, и намерен еще идти войной на вас, и у него с собой войско, которое не станет бежать, и это — тюрки и блокумен, и многие другие злые народы...»	
15 Джаксон Т.Н. Исландские королевские саги о Восточной Европе (первая треть
XI в.). С. 101 (текст), 115 (перевод).
259
Е.А. Мельникова
5. Наступление Бурицлава и организация борьбы с ним		
Конунг сказал: «Когда же он придет в наше княжество?» Эй- мунд отвечает: «Мне говорили, что он придет сюда через три недели». Тогда Ярицлейв конунг не захотел лишаться их помощи. Заключают они договор еще на двенадцать месяцев. И спро- сил конунг: «Что же теперь де- лать - собирать ли нам войско и бороться с ними?» Эймунд от- вечает: «Это мой совет, если вы хотите держать Гардарики про- тив Бурицлава конунга».	Конунг спрашивает: «Ско- ро ли он придет сюда с этой злой ратью?» Эймунд отвеча- ет: «Через полмесяца». «Что же теперь делать? — сказал конунг. — Мы ведь теперь не можем обойтись без вашего разумения»... Эймунд ска- зал: «...пусть он выплатит нам наше жалованье, как у нас было условлено. Теперь надо подумать и решить - собирать ли войско, или вы хотите, господин, чтобы мы, норманны, одни защищали страну, а ты будешь сидеть спокойно, пока мы будем иметь дело с ними, и обра- тишься к своему войску, ког- да мы ослабеем?» «Так и я хочу», — говорит конунг.	
6. Приход Бурицлава с войском		
...узнали они о Бурицлаве ко- нунге, что он пришел в Гардари- ки и направляется туда, к городу, где стояли конунги16.	А немного спустя узнают они о Бурицлаве, что он при- шел в Гардарики с большой ратью и многими злыми на- родами17.	
Текст между эпизодами построен в виде диалога и почти не содержит
авторских вставок, кроме начальных экспозиций: «Но не стало жалованья
от конунга, и думает он, что ему теперь дружина не так нужна, раз тот ко-
нунг пал и во всей его земле казалось мирно». Воспроизведение одного и
того же набора обсуждаемых в диалоге Ярицлейва и Эймунда тем подкреп-
ляется текстуальной близостью вопросов и ответов, которые фактически
лишь варьируются - либо лексически («at Burislafr er daudr» «что Буриц-
лав умер» - «at konungrinn er drepinn» «что тот конунг убит»), либо грам-
матически («I»at hygg ek satt vera» «Думаю, что это правда» - «Pat hyggjum
ver satt» «Думаем мы, что это правда»).
16 Там же. С. 96 (текст), 110 (перевод).
17 Там же. С. 98 (текст), 112 (перевод).
260
Композиция и состав «Саги об Эймунде сыне Хринга»
После первой битвы	После второй битвы
«...“en viti t>er vist, at Biirislafr er daudr?”	«...“Veiztu nu vist, at konungrinn er drepinn?”
“Pat hygg ek satt vera”, segir konungr.	“bat hyggjum ver satt”, segir konungr.
Eymundr spurdi: “Vegliga mun leidi hans buit, edr hvar er groftr hans?”	Eymundr spyrr: “Veiztu nu Jja groft hans?”
Konungr svarar: “Eigi vitum ver hans gloggt”.	“Nei,” segir konungr.
Eymundr maelti: “bat byrjar, herra,... at vita,... hvar leg hans er...”	Eymundr maelti: “bat er ovitrligt at vita Jjat eigi”.
Konungr maelti: “Hvat viti Jjer sannara af at segja, Jjat at ver megim |?vi heldr tnia?”»	Konungr svarar: “Hvat veiztu Jjat gorr en adrir menn, Jjeir er sannan visdom bera a Jjetta?”»
Стремление к максимальной схожести интерлюдий, видимо, застав-
ляет автора подчас пренебрегать информацией, содержащейся в основном
тексте. Так, повествование о первой битве заканчивается констатацией
того, что «получили они (норманны. - Е.М.) большую честь, и все было
по договору». Однако вслед за этим, в начале интерлюдии сообщается:
«Норманны были в большой чести и уважении... Но не стало жалованья
от конунга...»18. Утверждение о соблюдении договора Ярицлейвом в конце
первого эпизода прямо противоречит интерлюдии; однако следование ему
лишило бы интерлюдию важного для характеристики персонажей мотива
и нарушило бы параллелизм связок.
Повторяемость связующих текстов, с одной стороны, закрепляет и
усиливает формируемые в саге образы протагонистов - Эймунда и Яриц-
лейва. С другой стороны, их стереотипность оттеняет живость и яркость
изображения битв, разнообразие которым придает каждый раз новая улов-
ка Эймунда, описываемая обстоятельно и красочно. Некоторые из мотивов
«военных хитростей» имеют близкие параллели в исландских сагах (как,
например, усаживание на плащ, надетый на противнике, чтобы помешать
ему оказать сопротивление нападающим), другие - аналогии в средневеко-
вой литературе19. Контраст между стереотипностью и статичностью связок
и динамизмом и оригинальностью сцен битв создает прекрасно сбаланси-
рованный нарратив.
18 Там же. С. 95-96 (текст), 109-110 (перевод).
19 См. подробный анализ мотивов: CookR. Russian History.
261
Е.А. Мельникова
В последовательности эпизодов отчетливо прослеживается нарастание
напряженности. С одной стороны, войско Бурицлава состоит из все более
и более свирепых и диких народов: в первом эпизоде - это вполне знако-
мые скандинавам русские и печенеги, во втором - овеянные легендами и
уже не посещаемые ко времени составления «Книги с Плоского острова»
бьярмы20, в третьем - «тюрки и блокумен, и многие другие злые народы»21.
Как тюрки, так и условно идентифицируемые blokumenn22, принадлежали
к народам, обитавшим в неизвестных скандинавам областях на краю скан-
динавской ойкумены, и потому представлялись наделенными «чудовищны-
ми» качествами. Победа именно над такими противниками, почти чудови-
щами, достойно увенчивает воинские подвиги Эймунда. С другой стороны,
последствия каждого из сражений оказываются все более сокрушительны-
ми для Бурицлава и завершаются его смертью.
Таким образом, первая часть саги представляет собой цельный нар-
ратив с очевидной исторической основой сюжета, довольно хорошо со-
хранившейся23, но переосмысленной для создания «героического» образа
Эймунда и развитой, детализированной и приукрашенной с помощью тра-
диционных и узнаваемых для аудитории мотивов, почерпнутых в древне-
исландском повествовательном фонде.
20 См.: Мельникова Е.А. Древнескандинавские географические сочинения. Тексты,
перевод, комментарий. М., 1986. С. 197-200 (Древнейшие источники по истории народов
СССР); Джаксон Т.Н., Глазырина Г.В. Русский Север в древнескандинавской письменности:
отечественная историография вопроса о локализации Бьярмии XVIII-XIX вв. И История
и культура архангельского севера. Вологда, 1986. С. 7-14; Glazyrina G. Vikings in a Pagan
Temple in Bjarmaland: The Development of a Motif in Old Norse Sagas H Samtidarsogur: The
Contemporary Sagas: The Ninth International Saga Conference. Akureyri, 1994. В. 1. Bl. 233—
236; Jackson TN. Bjarmaland Revisited H Acta Borealia. 2002. № 2. P. 165-179.
21 Джаксон Т.Н. Исландские королевские саги о Восточной Европе (первая треть
XI в.). С. 112.
22 В литературе принято отождествление blokumenn с влахами, романоязычным насе-
лением на территории современных Молдавии и Румынии (Мельникова Е.А. Скандинавские
рунические надписи. Новые находки и интерпретации. М., 2001. С. 298). Однако не исклю-
чена «народно-этимологическая» контаминация основы Ыок- (к Ыаккг «светло-коричневый,
половый», что позволило А.И. Лященко предположить, что этим названием обозначаются
половцы: Лященко А.И. «Eymundar saga» и русские летописи И Изв. АН СССР. VI сер. 1926.
Т. 20. № 12. С. 1079, что является явным анахронизмом) с наименованием Bldland (от Ыа
«темно-синий, черный»), который в исландских географических трактатах отождествляет-
ся с Эфиопией: Мельникова Е.А. Древнескандинавские географические сочинения. С. 200).
Этой контаминации могло способствовать отсутствие реальных сведений как о влахах, так
и об эфиопах.
23 В повествовательной традиции об Эймунде сохранились, например, даже некото-
рые детали его договора с Ярославом Мудрым. См.: Мельникова Е.А. «Сага об Эймунде»
о службе скандинавов в дружине Ярослава Мудрого И Восточная Европа в древности и
средневековье. М., 1978. С. 289-295.
262
Композиция и состав «Саги об Эймунде сыне Хринга»
* * *
Четвертый эпизод полностью выпадает из этой структуры, хотя основ-
ная тема - победное шествие Эймунда к обладанию страной и титулом ко-
нунга - находит здесь свое завершение: Эймунд становится правителем
Полоцка (что не имеет под собой реальной исторической основы).
Меняются и главные персонажи или их роли: оппонентами Ярицлей-
ва становятся Вартилав (Брячислав, названный в саге братом Ярицлейва,
в действительности племянник Ярослава) и Эймунд. Однако центральным
персонажем, в значительной степени затмевающим Эймунда, является Ин-
гигерд, жена Ярицлейва. Она наделяется теми качествами, которые были
присущи Эймунду в первой части - мудростью, находчивостью, смело-
стью. Если в первой части принимал решения и предлагал Ярицлейву вы-
ходы из затруднительных ситуаций Эймунд, то во второй части эти функ-
ции переходят к Ингигерд. Именно она выступает в роли решительного и
мудрого советника Ярицлейва, что в саге выражено эксплицитно: Эймунд
рекомендует Вартилаву подождать приезда Ингигерд, «которая решает
за них всех, хотя конунг - вождь этой рати»24. Именно она устанавливает
мир и порядок на Руси, разделив всю страну на три части и отдав Новго-
род Ярицлейву, Киев Вартилаву, Полоцк Эймунду25. Советы же Эймунда
Вартилаву не реализуются, планируемое им сражение так и не происходит,
и единственное «деяние» Эймунда сводится к похищению Ингигерд, кото-
рое и кладет конец конфликту. Собственно, главной задачей этого эпизода
является не прославление Эймунда, а объяснение, каким образом он полу-
чил «конунгство», достигнув вершины в карьере викинга.
Вторая часть саги композиционно рыхла, сюжет распадается на не-
сколько мало связанных друг с другом эпизодов, значительную часть текста
составляют речи и информационные пассажи. В сцене прибытия Эймунда к
Вартилаву речи героев практически повторяют, иногда дословно, диалоги
первой части между Эймундом и Ярицлейвом, но лишены их живости и
сюжетной актуальности. Эпизод покушения на Эймунда, подготовленного
Ингигерд, основывается на распространенном в исландских сагах мотиве:
Ингигерд садится на край плаща Эймунда, чтобы помешать ему защищать-
ся, но Эймунд разгадывает уловку, своевременно расстегивает плащ и спа-
сается бегством26. Романтический мотив похищения Ингигерд, вероятно,
24 Джаксон Т.Н. Исландские королевские саги о Восточной Европе (первая треть
XI в.). С. 117.
25 Подробнее об образе Ингигерд в саге см.: Мельникова Е.А. Эймунд Хрингссон.
С. 153-157.
26 Джаксон Т.Н. Исландские королевские саги о Восточной Европе (первая треть
XI в.). С. 101-102 (текст), 116 (перевод).
263
Е.А. Мельникова
заимствованный из куртуазных романов или рыцарских саг, возникает со-
вершенно неожиданно и сведен скорее к констатации факта, нежели опи-
сывает происходящие события27. Остальная часть текста повествует о ре-
шениях, принятых Ингигерд, их реализации и дальнейшей судьбе Эймунда
и прочих персонажей. Нарратив в этой части похож на конспект сюжета,
но не содержит каких-либо исторических подробностей, за исключени-
ем самого факта конфликта между Ярицлейвом, правителем Новгорода, и
Вартилавом, правителем Полоцка. Все остальные сведения, касающиеся
судеб персонажей, полностью вымышлены. В Полоцке после уничтоже-
ния Рогволода и его семьи никогда не было правителей (или наместников)
скандинавов. С конца X в. здесь княжил сын Владимира и Рогнеды Изяс-
лав, а затем его потомки. Брячислав Изяславич держал Полоцк вплоть до
своей смерти - не через три года после описываемых событий, как это ска-
зано в саге, а через 23 года, в 1044 г. Брячислав никогда не правил в Киеве,
где княжил Ярослав вплоть до 1054 г. Весь этот рассказ - логическая кон-
струкция автора саги, с помощью которой он достигает своей цели просла-
вить Эймунда и показать, что он, конунг по рождению, но лишенный этого
статуса Олавом Харальдссоном, сумел добиться достойного положения.
Тем не менее, и этот эпизод, можно полагать, имеет историческую
основу, хотя и значительно более стертую, нежели первая часть саги. Од-
нако он выпадает из хода событий 1015-1019 гг. Древнерусские источники
не содержат указаний на то, что Брячислав каким-либо образом участво-
вал в борьбе за киевский стол (полоцкие князья, как правило, не вмешива-
лись в южнорусские междоусобицы). Это дало основание А.В. Назаренко
предположить, что эпизод может восходить к воспоминаниям о нападении
Брячислава Полоцкого на Новгород в 1021 г. и отражении этого нападения
Ярославом28. Согласно «Повести временных лет», Брячислав занял и раз-
грабил город, но на обратном пути в Полоцк был настигнут Ярославом,
который отобрал у него пленных новгородцев и захваченные ценности29.
Хотя Брячислав был наголову разбит, Ярослав отпустил его в Полоцк и
даже дал ему два города на полоцком пограничье, после чего «въеваша
Брячислав с великим князем Ярославом вся дни живота своего»30. Общая
канва событий 1021 г. имеет определенное сходство с сюжетом второй ча-
сти саги, и представляется вполне вероятным, что именно конфликт Бря-
числава с Ярославом, закончившийся перераспределением территорий, по-
служил для него основой.
Однако был ли Эймунд героем этого повествования? Очень сомни-
27 Там же. С. 103 (текст), 117-118 (перевод).
28 Назаренко А.В. Древняя Русь на международных путях. С. 454.
29 ПВЛ. С. 63.
30 Софийская первая летопись // ПСРЛ. М., 1925. T. 5. С. 128.
264
Композиция и состав «Саги об Эймунде сыне Хринга»
тельно. Связь его с сюжетом второй части, как мы видели, крайне слаба,
и скорее всего, искусственна. Да и вся цель включения этого эпизода в по-
вествование об Эймунде заключается лишь в желании автора наделить его
«конунгством».
Нет сомнения, что одновременно с рассказами, героем которых был
Эймунд, существовали и передавались истории о службе на Руси и других
викингов. Ярким свидетельством этого является история другого такого
вождя, ходившего походом в Восточную Европу на два десятилетия поз-
же, - Ингвара. Рассказы о его походе также отложились в устной традиции,
трансформировавшейся затем в сагу31. Количество же викингов, побывав-
ших на Руси и проведших более или менее длительное время в дружинах
русских князей, далеко не только киевских, было велико. И каждый, кому
удавалось вернуться домой, повествовал о своих приключениях. Однако
лишь немногие из этих рассказов дали импульс - по тем или иным причи-
нам - для сложения длительной повествовательной традиции, развившейся
со временем в сагу. Тем не менее, все они вносили свой вклад в форми-
рование комплекса мотивов и сюжетов, связанных с Русью и Восточной
Европой32, из которого черпались детали и подробности, расцвечивающие
более поздние саги, прежде всего саги о древних временах33.
Тенденция к контаминации разных по происхождению, но сходных
по содержанию повествований отчетливо проявилась в прологе к «Саге об
Ингваре». В нем кратко суммированы деяния Эймунда, который представ-
лен отцом Ингвара34, и подчеркнуто, что сын пошел по стопам своего отца
(этот путь повторяет и сын Ингвара Свейн).
Пролог к «Саге об Ингваре», таким образом, с одной стороны, дает
пример соединения нескольких различных традиций, но с другой, - прямо
свидетельствует в пользу того, что вторая часть «Саги об Эймунде» дей-
31 Глазырина ГВ. Сага об Ингваре Путешественнике. Текст, перевод, комментарий. М.,
2002. С. 190-199 (Древнейшие источники по истории Восточной Европы).
32 Глазырина ГВ. Формирование устной традиции: Сюжет о походе русов на Берда‘а
в восточных памятниках и рассказ «Саги об Ингваре» о гибели скандинавов на Востоке И
ВЕДС. XII. М., 2000. С. 155-165; Она же. Правители Руси (Обзор древнескандинавских ис-
точников) // ДГ. 1999 г. М., 2001. С. 143-159.
33 Глазырина ГВ. Исландские викингские саги о Северной Руси. Тексты, перевод, ком-
ментарий. М., 1996. С. 7-46 (Древнейшие источники по истории Восточной Европы).
34 Глазырина ГВ. Сага об Ингваре. С. 202-205 (текст), 251-254 (перевод). Сопостав-
ление «Саги об Эймунде» с Прологом к «Саге об Ингваре» дало основание Р. Куку предпо-
ложить, что реальный Эймунд был не норвежцем, а шведом, рассказы о его подвигах воз-
никли в Средней Швеции и только позднее были занесены в Исландию, приобретя «нор-
вежский фон» (Cook R. Russian History. Р. 67-68). Подробный анализ мотивов, связанных с
Эймундом, дал дополнительные доказательства этому предположению (Глазырина ГВ. О
шведской версии «Пряди об Эймунде». С. 61-69).
265
Е.А. Мельникова
ствительно не была изначально связана с этим героем. Пролог не только
не поддерживает утверждение «Саги об Эймунде» о том, что Эймунд стал
конунгом Полоцка и правил там до самой смерти, но и прямо опровергает
его: в нем сообщается, что после пребывания в Хольмгарде, где Эймунд
«провел много битв и во всех побеждал, и отвоевал и вернул конунгу мно-
го земель, плативших дань», он вернулся назад в Швецию «с большим по-
четом и всенародным уважением», получив «огромное богатство серебром
и золотом, и различными драгоценностями и дорогими предметами»35.
Создавая максимально престижную генеалогию Ингвара, автор Проло-
га (до которого, вероятно, точные сведения о происхождении Ингвара не
дошли) не преминул бы отметить, что его отец не только принадлежал к
роду уппсальских конунгов (по матери, дочери Эйрика Победоносного),
что он отмечает несколько раз, но и сам был конунгом, т. е. независимым
правителем, пусть и на Руси.
Наконец, вторая часть саги принципиально отличается от первой по со-
ставу и характеру использованных в ней устно-традиционных мотивов. Если
первая часть насыщена широко распространенными в Исландии (и, вероят-
но, вообще в Скандинавии) мотивами, связанными с военной деятельностью
викингов, то вторая почти полностью лишена их (мотив похищения харак-
терен для куртуазной литературы, но не для исландских саг; единственный
собственно скандинавский мотив использован в эпизоде покушения на Эй-
мунда), зато в ней обстоятельно обыграна традиция об Ингигерд, дочери
шведского конунга Олава Шётконунга и жене Ярослава Мудрого.
Не позднее конца XII в. в Исландии сложилась традиция, представляю-
щая Ингигерд мудрой, решительной и щедрой женщиной, превосходящей
своего слабовольного и скупого мужа; согласно этой традиции, она сохра-
нила любовь к норвежскому конунгу Олаву Харальдссону, который сватал-
ся к ней, но, будучи врагом Олава Шётконунга, получил отказ36. Впервые
этот образ Ингигерд засвидетельствован в «Саге о Магнусе Добром и Ха-
ральде Суровом Правителе» в своде саг «Гнилая кожа», составленном в
1190-е гг.37. В открывающем сагу эпизоде (начало рукописи утрачено) Ин-
гигерд заявляет о превосходстве Олава над Ярославом, а затем заставля-
ет князя взять на воспитание сына Олава - как знак более низкого статуса
35 Глазырина ГВ. Сага об Ингваре. С. 252.
36 Мельникова Е.А. Брак Ярослава и Ингигерд в древнескандинавской традиции: бел-
летризация исторического факта // XIII Конференция по изучению истории, экономики,
литературы и языка Скандинавских стран и Финляндии. Петрозаводск, 1997. С. 151-153;
Джаксон Т.Н. Ингигерд, жена русского князя Ярослава Мудрого // De mulieribus illustribus:
Судьбы и образы женщин средневековья. СПб., 2001. С. 5-16.
37 Рукопись 1220-х гг.: Morkinskinna / Udg. av Finnur Jonsson (SUGNL, LIII). Kobenhavn,
1932.
266
Композиция и состав «Саги об Эймунде сыне Хринга»
Ярослава38. Отголоски этой традиции встречаются в большом количестве
саг, но во второй части «Саги об Эймунде» она представлена в концентри-
рованном виде, причем использованы оба основных мотива. Развивая мо-
тив превосходства Ингигерд, автор изображает ее советником Ярицлейва,
без ее одобрения не принимается ни одно серьезное решение, она выступа-
ет судьей в урегулировании конфликтов39 (в первой части, как уже указы-
валось, эту функцию выполняет Эймунд). Мотив любви Ингигерд к Олаву
никоим образом не вписывался в сюжетную канву, но автор - совершенно
немотивированно и нетрадиционно для саговой литературы - завершает
ссылкой на него все произведение: «И когда Олав Святой Харальдссон был
в Гардарики, был он у Рёгнвальда Ульвссона, и между ними была самая
большая дружба, потому что все знатные и славные люди очень ценили
Олава конунга, когда он был там, но более всех Рёгнвальд ярл и Ингигерд
княгиня, потому что они любили друг друга тайной любовью»40. Введе-
ние в повествование Олава Святого было вызвано, вероятно, необходимо-
стью перехода к дальнейшему повествованию о нем, поскольку «Сага об
Эймунде» является вставкой в сагу о норвежском конунге. Упоминание же
«тайной любви» Олава и Ингигерд было единственно возможной связкой с
предшествующим повествованием (связь - вероятно вымышленная - меж-
ду Олавом и отъездом Эймунда на Русь была декларирована в прологе к
саге) - но это и означает, что центральным действующим лицом для автора
второй части саги был не Эймунд, а Ингигерд. История вокняжения Эй-
мунда в Полоцке - важная в контексте всей саги - была осмыслена в тра-
диции не воинских походов скандинавов на Русь, а сказаний об Ингигерд41.
38 Джаксон Т.Н. Исландские королевские саги о Восточной Европе (середина XI - се-
редина XIII в.). Тексты, перевод, комментарий. М., 2000. С. 48-49 (текст), 56-57 (перевод)
(Древнейшие источники по истории народов Восточной Европы).
39 Думаю, что Т.Н. Джаксон полностью права, полагая, что участие Ингигерд в «разде-
ле русских земель» отсутствовало в изначальном варианте сказания: Джаксон Т.Н. Исланд-
ские королевские саги о Восточной Европе (первая треть XI в.). С. 170-171.
40 Там же. С. 104 (текст), 119 (перевод).
41 Эта традиция оказала влияние и на первую часть саги. Хотя Ингигерд не принимает
участия в основном действии, которое соотносится с событиями 1015-1019 гг., а ее брак с
Ярославом состоялся в конце лета или осенью 1019 г., автор изображает ее участницей при-
ема Эймунда на Руси. Вместе с Ярицлейвом она встречает Эймунда, расспрашивает его о
событиях в Норвегии. Сцена заканчивается прославлением ее мудрости и щедрости, проти-
вопоставленным скупости и нерешительности Ярицлейва: Джаксон Т.Н. Исландские коро-
левские саги о Восточной Европе (первая треть XI в.). С. 93 (текст), 107 (перевод). Описание
пира близко изображению приема Ингвара королевой Силкисиф в «Саге об Ингваре»: Гла-
зырина ГВ. Сага об Ингваре. С. С. 216, 17-18 (текст), 257, 258 (перевод). Эта сцена, носящая
полностью литературный характер, постоянно используется в исторической литературе для
датировки приезда Эймунда на Русь (см.: Мельникова Е.А. Эймунд Хрингссон. С. 155-156).
267
Е.А. Мельникова
* * *
Различия в содержании, структуре и характере нарратива, в использо-
ванных устно-традиционных мотивах, в системе образов позволяют счи-
тать, что «Сага об Эймунде» состоит из двух различных по происхожде-
нию частей (не считая пролога и эпилога). Первая, включающая три эпизо-
да и излагающая деяния Эймунда на службе Ярослава Мудрого, восходит к
сложившейся, вероятно, в Швеции, устной традиции о походе Эймунда. В
ней отразились реальные события междоусобной борьбы 1015-1019 гг. на
Руси, хотя их изображение подверглось существенной переработке (как в
устной передаче, так и при составлении саги) под влиянием главной цели
повествования, посвященного прославлению Эймунда. Вторая часть пред-
ставляется изначально независимой от сказаний об Эймунде и восходящей
к рассказам о деяниях на Руси какого-то иного викинга, вероятно, участво-
вавшего в нападении Брячислава Полоцкого на Новгород. Этот сюжет был
инкорпорирован в традицию об Эймунде и привязан к его имени, посколь-
ку позволял достойно завершить его «карьеру»: своей отвагой и мудростью
Эймунд не только добился богатства и славы, но и приобрел «конунгство»,
воплотив тем самым заветные мечты десятков и сотен викингов.
268
Новгородское боярство в X-XI вв.:
Славянский и скандинавский компоненты
А.А. Молчанов
Длительное и кропотливое изучение истории так называемой «Нов-
городской вечевой республики» позволило современным ученым сделать
однозначный вывод о том, что главным правящим сословием в ней было
местное боярство1. Однако в первую пару столетий существования Новго-
рода, когда еще только закладывались основы будущей властной системы в
этом главном центре Северной Руси, какие-либо конкретные персональные
сведения о тамошних боярах поначалу отсутствуют вовсе, а затем, хотя и
появляются, но в очень незначительном количестве. В таких условиях го-
ворить об исходных компонентах крайне сложно1 2.
Правда, наличие как минимум двух этнических элементов в среде ран-
него новгородского боярства можно предполагать, опираясь уже даже на ту
общую властную модель, которая теперь вполне отчетливо прослеживается
при заключении первоначального «ряда» - внутриполитического соглаше-
ния между приглашаемым военным предводителем Хрёреком (Рюриком)
с его пришлой варяжской дружиной и местным населением Волховско-
Приильменской округи3.
1 Янин В.Л. Новгородские посадники. 2-е изд. М., 2003. С. 9; Он же. Очерки истории
средневекового Новгорода. М., 2008. С. 12.
2 Из работ современных исследователей, наиболее детально рассматривавших вопрос
о корнях и исторических судьбах новгородского боярства, см.: Янин В.Л. Проблемы соци-
альной организации Новгородской республики // Россия и Италия. М., 1972. С. 69-85; Он
же. Новгородская феодальная вотчина (Историко-генеалогическое исследование). М., 1981;
Он же. Социально-политическая структура Новгорода в свете археологических исследова-
ний // НИС. 1982. Вып. 1 (11). С. 79-95; Носов Е.Н. Огнищане и проблема формирования
новгородского боярства // История и культура древнерусского города. М., 1989. С. 44-52.
3 Гринёв Н.Н. О происхождении особенностей древнейшей топографии политического
центра Новгородской земли // История и археология Новгородской земли. Новгород, 1987.
С. 29; Он же. Легенда о призвании варяжских князей (об источниках и редакциях в Новго-
родской первой летописи) // История и культура древнерусского города. М., 1989. С. 40-42;
Мельникова Е.А., Петрухин В.Я. «Ряд» легенды о призвании варягов в контексте раннесред-
невековой дипломатии // ДГ. 1990 г. М., 1991. С. 219-229; Они же. Легенда о призвании ва-
269
А.А. Молчанов
Топонимический материал демонстрирует устойчивый лингвоэтни-
ческий дуализм в раннеурбанистическом конгломерате у истока Волхова
в IX - первой половине XI в.4. С одной стороны, налицо полное освое-
ние древними скандинавами уже к началу указанного периода важней-
шего трансконтинентального водного маршрута «из варяг в греки» -
Волховско-Днепровского пути на Константинополь, маркированного
однотипными топонимами: Хольмгард, Кёнугард и Миклагард5. Древне-
рягов и становление древнерусской историографии // ВИ. 1995. № 2. С. 44-57; Мельникова
Е.А. Сказание о призвании варяжских князей // Письменные памятники истории Древней
Руси. СПб., 2003. С. 55-59; Кирпичников А.Н. «Сказание о призвании варягов». Анализ и
возможности источника // Первые Скандинавские чтения. Этнографические и культурно-
исторические аспекты. СПб., 1997. С. 8-17; Янин В.Л. Древнее славянство и археология
Новгорода // ВИ. 1992. № 10. С. 52-54; Он же. У истоков новгородской государственности.
Великий Новгород, 2001. С. 62; Он же. Новгородские посадники. С. 16; Щавелёв А.С. Сла-
вянские легенды о первых князьях. Сравнительно-историческое исследование моделей вла-
сти у славян. М., 2007. С. 45; Петрухин В.Я. Сказание о призвании варягов в средневековой
книжности и дипломатии // ДГ. 2005 г. М., 2008. С. 76, 77.
4 О славянско-скандинавском синтезе в Новгороде, пролеживаемом и по другим источ-
никам, прежде всего археологическим, см.: Лебедев ГС. Эпоха викингов в Северной Ев-
ропе. Историко-археологические очерки. Л., 1985. С. 221, 222; Он же. Эпоха викингов в
Северной Европе и на Руси. СПб., 2005. С. 505-520. Из недавних работ об участии варяж-
ского элемента в сложении древнерусского боярства в целом см., например: Горский А.А.
Древнерусская дружина. М., 1989; Он же. Этнический состав и формирование этнического
самосознания древнерусской знати // Элита и этнос Средневековья. М., 1995. С. 78-85; Мол-
чанов А.А. Тысячелетние корни славного русского рода: ростово-суздальские и московские
тысяцкие - предки Аксаковых и их однородцев // Гербовед. 2007. № 6 (98). С. 104-121.
5 Впервые было отмечено Е.А. Мельниковой (Восточноевропейские топонимы с кор-
нем gard- в древнескандинавской письменности // СС. 1977. Вып. XXII. С. 199-210). См.
подробно: Джаксон Т.Н., Молчанов А.А. Из истории формирования древнескандинавской
топонимии пути «из варяг в греки» // Археология и история Пскова и Псковской земли. Тез.
докл. предстоящей науч.-практич. конф. Псков, 1986. С. 59-61; Они же. Древнескандинав-
ское название Новгорода в топонимии пути «из варяг в греки» И ВИД. 1990. Вып. XXL С.
226-238. См. также: Джаксон Т.Н. Исландские королевские саги как источник по истории
Древней Руси и ее соседей. Х-ХШ вв. // ДГ. 1988-1989 гг. М., 1991. С. 142-153; Она же.
Исландские королевские саги о Восточной Европе (с древнейших времен до 1000 г.). М.,
1993. С. 256, 257; Она же. Исландские королевские саги о Восточной Европе (первая треть
XI в.). М., 1994. С. 205, 206, 208, 209; Она же. Исландские королевские саги о Восточной
Европе (середина XI - середина XIII в.). М., 2000. С. 284, 285, 287-290; Она же. Древняя
Русь глазами средневековых исландцев. Old Rus Through the Eyes of Mediaeval Icelanders.
(Russian Studies in World History and Culture. Vol. 3). Lewiston; Queenston; Lampeter, 2000. C.
83-105; Она же. Austr i gordunv. Древнерусские топонимы в древнескандинавских источ-
никах. М., 2001. С. 83-92. К перечисленным выше работам примыкают и выполненные в
том же ключе статьи: Успенский Ф.Б. Древнескандинавская топонимия Восточной Европы:
проблема наименования Руси и некоторых городов, лежащих на пути «из варяг в греки»
И Успенский Ф.Б. Скандинавы. Варяги. Русь. Историко-филологические очерки. М., 2002.
С. 289-296; Он же. Новый взгляд на этимологию древнескандинавского названия Киева
Konungadr (по поводу статьи Э. Мелин) // Вопросы языкознания. 2008. № 2. С. 73-81.
270
Новгородское боярство в X-XI вв.: Славянский и скандинавский компоненты
скандинавская ономастика оставила свой заметный след в Новгороде и
его округе6.
С другой стороны, несомненно, прослеживается наличие на месте
одного из трех первоначальных поселков-концов будущего Новгорода (по
всей видимости, самого древнего из них) поселений с явно славянскими
названиями: Славно (Славенский конец) и Холм (Холм-город, сканд. вари-
ант - Хольмгард)7.
Само название НОВЪГОРОДЪ, судя по его буквальному смыслу («Но-
вый город»), явно вторично по отношению к некоторому иному топониму
(или топонимам). Оно фиксируется впервые в трактате Константина VII
Багрянородного «Об управлении империей», составленном в 948-952 гг.
По данным варяжских информаторов просвещенного византийского васи-
левса, именно там - в Новгороде - княжил при жизни своего отца Игоря
Рюриковича Киевского (погибшего в 945 г.) его малолетний сын и наслед-
ник Святослав8.
К сожалению, некоторые исследователи в XX в. перестали обращать
должное внимание на свидетельство включенного в «Повесть временных
лет» «Сказания о призвании варягов» о том, что Рюрик «пришел ко Илме-
рю (т.е. к озеру Ильмень), и сруби город над Волховом и прозваша и Нов-
город и седе ту княжа»9. Результаты археологических раскопок последних
десятилетий заставили специалистов более объективно отнестись к дан-
ным местной новгородской исторической традиции.
Как показали археологические исследования Е.Н. Носова, с середины
IX до начала XI в. в верховьях Волхова лишь одно поселение может пре-
тендовать на роль княжеской резиденции с отчетливо выраженной сканди-
навской доминантой. Его остатки раскопаны на известном Городище под
Новгородом10. Теперь и другие специалисты согласны видеть в этом хоро-
шо укрепленном и многолюдном поселении центр административной дея-
6 Гусаков В.Н. К локализации топонимов «Холм» и «Славно» в древнем Новгороде
// Новгород и Новгородская земля. История и археология. Новгород, 1988 (1989). Вып. 1.
С. 84; Молчанов А.А. О некоторых древнескандинавских и древнерусских топонимах «нов-
городского круга» (К вопросу о локализации начального славянского поселения на террито-
рии Новгорода) // XI конф, по изучению истории, экономики, литературы и языка Сканди-
навских стран и Финляндии. М., 1989. Вып. II. С. 106-108.
''Янин ВЛ. Социально-политическая структура. С. 83; Он же. Новгородские посадни-
ки. С. 15.497^499.
8 Константин Багрянородный. Об управлении империей: Текст, перевод, комментарий
/ Под ред. Г.Г. Литаврина, А.П. Новосельцева. М., 1989. С. 44 (текст), 45 (пер.).
9 ПСРЛ. СПб., 1908. Т. 2. Стб. 14.
10 Носов Е.Н. Новгородское (Рюриково) городище. Л., 1990; Он же. Тридцать лет рас-
копок Городища: итоги и перспективы // У истоков русской государственности. Историко-
археологический сборник. Мат-лы Международной науч. конф. 4-7 октября 2005 г. Вели-
кий Новгород, 2007. С. 23^40.
271
А.А. Молчанов
тельности князя Рюрика и его преемников. Таким образом, современные
ученые вернулись к тому мнению, которого придерживались изначально
сами древние новгородцы, а позднее и многие русские ученые-краеведы
(именно они ввели в употребление с начала XIX в. новый топоним: «Рюри-
ково городище»).
Вполне естественно, что место, избранное для постоянного житель-
ства и хозяйственного обустройства конунга-иноземца, его дружины и про-
чих спутников, после возникновения здесь значительного по масштабам
военно-административного и торгово-ремесленного центра, к которому
сразу потянулись и группы новоселов из местного славянского населения
Северного Приильменья, получило название по-славянски: «Новый го-
род». О том, что к варяжско-славянскому укрепленному поселению у ис-
тока Волхова, резиденции Рюрика, заведомо прилагался термин «город»,
говорит преобразование его первоначального имени со временем (т.е. по-
сле утраты старой княжеской крепостью своего прежнего значения) в ГО-
РОДИЩЕ («Бывший город»).
Построенное при Рюрике поселение, судя по археологическим дан-
ным, стабильно сохраняло свой облик до начала XI в. В течение этого пе-
риода расквартированный здесь на постоянной основе наемный варяжский
«засадный» корпус регулярно пополнялся новыми выходцами из Сканди-
навии, но в то же время происходила естественная ассимиляция обзаводив-
шихся на новом месте семьей и хозяйством переселенцев-иноземцев. На
этой почве, надо думать, и сложилось традиционное представление древ-
них новгородцев о самих себе как о потомках скандинавских выходцев, за-
фиксированное летописцем: «суть новгородстие людие до днешняго дне от
рода варяжска»11.
Свой прежний статус Рюрикова крепость во многом утратила во время
княжения здесь Ярослава Мудрого. Он перенес княжескую резиденцию на
то место, которое и поныне носит название «Ярославово Дворище». Вме-
сте с княжеским двором туда же переместился, как видно, и постоянный
воинский контингент, состоявший из наемников-варягов. Произошло это,
как вполне обоснованно предполагает Е.Н. Носов, в начале 1010-х годов11 12.
Главным стимулом к этому для князя должно было быть интенсивное раз-
витие трех, расположенных поблизости друг от друга и, возможно, тяго-
тевших уже к «синойкизму» поселков - Людина, Неревского и Славенско-
го. Последний из них располагался по соседству с новой княжеской рези-
денцией и Торгом (а ранее - на сухопутной дороге от Рюриковой крепости
11 НПЛ. М„ 2000. С. 106.
12 Носов Е.Н. Новгородский Детинец и Городище (к вопросу о ранних укреплениях и
становлении города) // НИС. 1995. Вып. 5(15). С. 14.
272
Новгородское боярство в X-XI вв.: Славянский и скандинавский компоненты
к Торгу), и потому должен был быть особенно хорошо знаком варягам из
числа воинов «засадного» корпуса и заезжих купцов-«гостей». В результа-
те его тогдашнее основное название ХЪЛМЪГОРОДЪ стало для скандина-
вов, в форме «Хольмгард», сначала главным топонимом всей ближайшей
округи, а затем и синонимом Новгорода как экономического и администра-
тивного центра.
Сооружение в 1044 г. на Софийской стороне цитадели-детинца, в пе-
риметр стен которого попал владычный двор (резиденция епископа) и
деревянный кафедральный собор постройки 989 г. (вскоре замененный
каменным Софийским храмом), завершило в целом формирование новой
урбанистической структуры. Тогда же Детинец, унаследовав функцию кре-
пости от старой резиденции Рюрика и его потомков (что убедительно дока-
зал Е.Н. Носов), унаследовал и ее имя «Новгород», которое потом распро-
странилось еще дальше - на все «концы» и прочие обжитые территории
Софийской и Торговой сторон13. При этом варяжский «засадный» корпус
продолжал находиться на постоянной основе в Новгороде вплоть до конца
правления на Руси Ярослава Мудрого (умершего в 1054 г.).
Понятно, что в таком историческом контексте и славянский, и скан-
динавский компоненты вполне вероятны для давних корней новгородской
феодальной элиты. Однако для категорических утверждений здесь, как
и всегда, нужны точные и достоверные данные. К таковым в генеалогии
древнерусского боярства применительно к XI в. можно отнести родослов-
ные потомков лишь двух знатных выходцев из соседних земель: касожского
княжича Романа Редедича (увезенного своим крестным отцом и будущим
тестем Мстиславом Владимировичем Храбрым сначала в Тмутаракань, а
в 1024 г. - в Чернигов) и варяга Шимона Африкановича (пришедшего слу-
жить на Русь где-то в 1040-х годах)14.
О местном новгородском боярстве того же времени, т.е. первой поло-
вины XI в., мы имеем упоминания лишь общего характера, не позволяю-
щие конкретизировать их персонально15. Систематическое перечисление
личных имен знатных новгородцев, попавшее позднее в летописи16, начи-
13 Там же. С. 5-17. См. также: Молчанов А.А. Новгород во второй половине IX - первой
половине XI в. (жизнь топонима и история города) // ВЕДС. М., 1996. С. 51-55.
14 Из новейших работ об этом см.: Молчанов А.А. Владимир Мономах и его имена (К
изучению княжеского именника Рюриковичей X-XII вв.) // Славяноведение. 2004. № 2. С.
83-85; Он же. Тысячелетние корни. С. 104-121 (эта статья перепечатывалась дважды: Ак-
саковы и Калужский край. Исследования. Материалы. СПб., 2009. С. 19^43; Кулешов А.С.
Аксаковы. История разбитых судеб. М., 2009. Приложение. С. 253-268). В обоих случаях
приведена обширная литература по указанным генеалогическим сюжетам.
15 Молчанов А.А. О социальной структуре Новгорода начала XI в. // Вестник МГУ.
История. 1976. № 2. С. 92-94.
16 Янин B.JJ. Новгородские посадники. С. 23-63.
273
А,А. Молчанов
нается с 1060-х или 1080-х годов, т.е. именно тогда, когда в главном цен-
тре Северной Руси возникает институт посадничества нового типа (пред-
ставительного от бояр)17. Отсюда тянутся на несколько поколений вперед
цепочки антропонимов у ряда боярских родов, традиционно сохранявших
в Новгородской республике свой высокий социальный статус и экономиче-
ское могущество.
Правда, пока только единственный раз удалось проследить корни тако-
го линьяжа, условно названного нами Роговичами-Гюрятиничами, который
дал Новгороду в XI - первой половине XIII в. не менее шести посадников.
Основателем этого ладожско-новгородского рода оказался покинувший
родину в 1019 г. шведский ярл Рёгнвальд Ульвссон, родич жены Яросла-
ва Мудрого Ингигерд-Ирины18. В других случаях даже самое тщательное
изучение отдельных боярских генеалогий19 все еще не позволяет сказать
17 Янин В.Л. Новгородские посадники. С. 78-88, 491; Он же. У истоков новгородской
государственности. Великий Новгород, 2001. С. 30-65; Молчанов А.А. Новгородские собы-
тия 1054-1064 гг. и возникновение посадничества нового типа И Вестник МГУ. История.
1974. № 6. С. 81-87; Носов Е.Н. Новгород и Рюриково городище в IX-XI вв. (К вопросу
о происхождении Новгорода) И Тез. докл. советской делегации на V Международном кон-
грессе славянской археологии (Киев, сентябрь 1985 г.). М. 1985. С. 64; Он же. Новгород-
ское (Рюриково) городище. С. 198, 199, 208; Дубровин ГЕ. Петрятин двор и проблема ран-
него посадничества в Новгороде И Древняя Русь. 2007. № 1 (27). С. 49.
18 Молчанов А.А. Скандинавские выходцы среди феодальной элиты Северной Руси
(Потомки ярла Рёгнвальда Ульвссона в Ладоге и Новгороде) И XIII конф, по изучению исто-
рии, экономики, литературы и языка Скандинавских стран и Финляндии. М.; Петрозаводск,
1997. С. 136-138; Он же. Ярл Рёгнвальд Ульвссон и его потомки на Руси (О происхождении
ладожско-новгородского посадничьего рода Роговичей-Гюрятиничей) И Памятники стари-
ны. Концепции. Открытия. Версии. Памяти В.Д. Белецкого (1919-1997). СПб.; Псков, 1997.
Т. II. С. 80-84 (со многими опечатками). Это мнение было принято ведущими специали-
стами. См., например: Гиппиус А.А. «Суть людие новгордци от рода варяжьска...» (опыт
генеалогической реконструкции) И ВЕДС. М., 2001. С. 60; Он же. Скандинавский след в
истории новгородского боярства (в развитие гипотезы А.А. Молчанова о происхождении
посадничьего рода Гюрятиничей-Роговичей) И Slavica Helsingensia. Helsinki, 2006. Vol. 27.
С. 94-106; Успенский Ф.Б. Мстиславляя Христина: шведско-новгородские связи конца XI
в. И XV конф, по изучению истории, экономики, литературы и языка Скандинавских стран
и Финляндии. М., 2004. Ч. I. С. 188; Он же. Мстислав и Христина: новгородско-шведские
связи XI - начала XII в. И У истоков русской государственности. С. 292; Литвина А.Ф.,
Успенский Ф.Б. Выбор имени у русских князей в X-XVI вв. Династическая история сквозь
призму антропонимики. М., 2006. С. 358.
19 Наиболее важны здесь работы В.Л. Янина, опубликованные за последние полвека:
Янин В.Л. Я послал тебе бересту. 2-е изд. М., 1975. С. 76-132; Он же. Очерки комплексного
источниковедения. Средневековый Новгород. М., 1977. С. 150-192; Он же. О принадлеж-
ности южных усадеб Неревского раскопа в Новгороде И СА. 1979. № 4. С. 86-94; Он же.
Новгородская феодальная вотчина. С. 7-156; Он же. Новгородские акты XII-XV вв. М.,
1991. С. 236-244, 258-261, 270-279; Он же. Очерки истории. С. 177-235; и т.д. Из статей
других авторов см., например: Буров В.А. О родословии новгородских бояр Мишиничей-
Онцифоровичей (по материалам Неревского раскопа 1951-1962 гг.) // Древности славян и
274
Новгородское боярство в X-XI вв.: Славянский и скандинавский компоненты
что-либо определенное о ранней (до XII в.) их истории и тем более об эт-
ническом происхождении их родоначальников. Но несомненно, что и на
этом направлении научного поиска удача все-таки еще не раз улыбнется
неутомимым исследователям истории средневекового Новгорода. Очевид-
но, надежды здесь следует возлагать в первую очередь на новые находки
берестяных грамот и других столь же древних оригинальных текстов20.
Руси. М., 1988. С. 119-125; Молчанов А.А. Боярин Миша - предок новгородских феодалов
Мишиничей // Археология и история Пскова и Псковской земли. Тез. научн.-практ. конф.
Псков, 1988. С. 103-105; Он же. К вопросу о принадлежности усадеб Неревского раскопа
в Новгороде // СА. 1989. № 4. С. 71-76; Он же. К генеалогии двух боярских семей Новго-
рода ХП-ХШ вв. // Летопись Историко-Родословного Общества в Москве. М., 1997. Вып.
4-5 (48-49). С. 22-26; Он же. Усадьбовладельцы новгородского Людина конца: генеалоги-
ческие связи и политическая преемственность (вторая половина XI - первая половина XIII
в.) // ВЕДС. М., 1998. С. 72-75; Он же. Боярин Миша - предок новгородского посадничьего
рода // Летопись Историко-Родословного Общества в Москве. М., 2004. Вып. 8-9 (52-53).
С. 100-108; Он же. «Рыцарь Микьял» - глава новгородского посольства в Норвегию 1251
г. // XV конф, по изучению истории, экономики, литературы и языка Скандинавских стран
и Финляндии. М., 2004. Ч. I. С. 176-179; Гиппиус А.А. К идентификации персонажей бере-
стяных грамот середины XII в. усадьбы Е Троицкого раскопа // Новгород и Новгородская
земля. История и археология. Новгород, 1999. Вып. 13. С. 366-377; Он же. «Суть людие...»
С. 59-65; Он же. Петр и Якша: к идентификации персонажей новгородских берестяных
грамот XII в. // НИС. 2003. Вып. 9 (19). С. 66-76; Он же. О происхождении новгородских
кратиров и иконы «Богоматерь Знамение» // Там же. С. 77-93; Он же. Скандинавский след.
С. 93-108; Он же. Берестяное «хитросплетение» XII в. (грамота № 88) // Великий Новго-
род и средневековая Русь. Сб. ст. к 80-летию В.Л. Янина. М., 2009. С. 37-43; Мусин А.Е. К
истории некоторых боярских родов Великого Новгорода // Новгород и Новгородская земля.
История и археология. Великий Новгород, 2002. Вып. 16. С. 82-92; Дубровин Г.Е. Петря-
тин двор. С. 45-59. Следует особо отметить, что важные наблюдения на сей счет сопрово-
ждали подготовку каждого очередного тома при издании новгородских берестяных грамот
В.Л. Яниным, А.А. Зализняком и А.А. Гиппиусом. То же самое происходило и при создании
капитального обобщающего труда о языке древних новгородцев, их личной и деловой пере-
писке, по счастью дошедшей до нас (см.: Зализняк А.А. Древненовгородский диалект. М.,
1995; 2-е изд. М., 2004).
20 К примеру, существенно пополнить наши знания по антропонимике и просопогра-
фии новгородского боярства раннего периода могут настенные граффити в церковных ин-
терьерах (см.: Медынцева А.А. Древнерусские надписи Новгородского Софийского собора.
М., 1978).
275
«Тгоба halir helveg»
Else Mundal
Stanzas 50 to 52 in «Voluspa» tell of how the armies that will fight the gods
in Ragnarok (Old Norse ragnarok or ragnarok(k)r)x gather from different direc-
tions before the final battle breaks out1 2. In stanza 50, the first figure mentioned
is Hrymr, who «ekr austan» («is coming from the east»). According to Snorri
(Gylfaginning, ch. 51)3 Hrymr is a giant and captain of Naglfari, the ship made
of dead men’s nails. This ship is also mentioned at the end of stanza 50, when
it breaks loose from its moorings. The final figure that appears in this stanza
is the Midgardsormr. It is said that he (i.e. Jormungandr) «snyz i jotunmodi»
(«writhes in giant rage») and «knyr unnir» («chums the waves») indicating that
he has left his position encircling the world and is swimming towards the shore.
Stanza 51 describes another ship coming from the east with a crew referred to
as «Muspellz lydir». Since Muspell in Old Norse mythology seems to be the
name of a giant, his «lydir» («people») are also giants. The leader of this ship’s
crew is the giant Loki. In stanza 52, a new giant is described as coming from the
1 Both these words refer to the destruction of the world according to Old Norse mythology.
The first form, ragnarok, means «the destruction of the gods», whilst the second, ragnarok(k)r,
means «the doom of the gods».
2 The stanza references are taken from Sophus Bugge’s reconstructed text in his 1867 edi-
tion (reprinted 1965) which also contains the «Codex Regius» and the «Hauksbok» redactions
(Bugge S. Norroen fomkvasdi. Islandsk Samling af folkelige Oldtidsdigte om Nordens Guder og
Heroer almindelig kaldet Sasmundar Edda hins froda. Oslo: Universitetsforlaget. 1965 [1867]). In
the «Hauksbok» text these stanzas are found in the same order as stanzas 43 to 45. In the «Codex
Regius» text these stanzas appear as stanzas 47, 48 and 50. A stanza that in «Hauksbok» and in the
version known to Snorri (quoted in Gylfaginning, ch. 51) is found before the description of the gi-
ant armies gathering before Ragnarok, is placed between stanzas 48 and 50. This stanza states that
the whole world of the giants crashes and describes the dwarfs who have come out of their stones
and stand moaning before their stone doors. The different order of the stanzas in the different ver-
sions of the poem is probably of little consequence for the interpretation of this sequence of the
poem, but I will address this issue later in my analysis. Stanzas and lines quoted from «Voluspa»
and «Helgakvida Hundingsbana II» are quoted from S. Bugge’s edition and normalized by me.
3 Gylfaginning // Snorri Sturluson. Edda. Prologue and Gylfaginning / Ed. A. Faulkes. Lon-
don: Viking Society for Northern Research, University College London, 1988.
276
«Troda halir helveg»
south, Surtr, the giant of fire in Old Norse mythology. In the second half of this
stanza, the «gifr» («troll women») appear. The «helmingr» (half-stanza) opens
with the information that «grjotberg gnata» («the mountains of stone come
tumbling down») continuing with the more ambiguous phrase: «gifr rata». We
must suppose that the «gifr» («troll women») are coming out of the «gijotberg»
(«mountains of stone») mentioned in the previous line. However, it is difficult to
say on the basis of the line, seen in isolation, whether the verb rata here means
that they fell out of the mountains4, whether they are just wandering around,
or whether the verb carries the sense «to find one’s way», and the giantesses
thus are moving with a certain goal in mind. The giants mentioned in the stan-
zas 50-52 are no doubt gathering before the Ragnarok battle, and perhaps the
giantesses also play a role in the destruction of the world. I will return to this
issue later in this paper.
Just before the sky is described as splitting apart in the last line in stanza 52,
we find the line «troda halir helveg», the title quotation of this article. The gram-
matical subject is «halir» which is an Old Norse word for «men», they «troda»
(«walk») and they are walking along «helveg», which means «the road leading
to Hel»5. However, from the Old Norse text it is unclear in which direction they
are walking, to or from Hel.
In a word like helvegr, the first part is normally associated with the name
of the place that is the goal of the journey. Similarly, Romavegr is the road to
Rome, the centre of western Christianity, and a good point of comparison. Al-
though Romavegr primarily means «the road to Rome», it is obvious that pil-
grims and other travellers would have also walked «Romavegr» on their way
back to their northern homelands. For example, chapter 89 of «Orkneyinga
saga»6 tells of Earl Rognvaldr and his men, who sailed to southern Italy on
their way back from The Holy Land, then took horses and «ridu J)adan fyrst til
Romaborgar og sva utan Rtimaveg, ]эаг til er joeir koma i Danmork» («rode from
there first to the city of Rome, and then «Rtimaveg» back until they came to
Denmark»). By the same token, there is nothing in the grammatical construc-
tion of the sentence to prevent helvegr from meaning both «the road to Hel» and
«the road from Hel».
One might perhaps assume that the road to the realm of the dead was a one-
way street to a place of no return, but that was not necessarily so in Old Norse
4 If «rata» in this context means that the troll women fell down, this corresponds with the
Norwegian form of the verb «hrata». Such Norwegian forms that have lost the h- as the initial
consonant before r, I and и are - for whatever the reason - often to be found in Eddie poems.
5 The Old Norse word Hel is both the name of the realm of the dead and the name of the gi-
antess who ruled this place.
6 Orkneyinga saga / Finnbogi Gudmundsson gaf lit // IF. 1965. В. XXXIV.
277
Else Mundal
mythology. For instance, the mythological figure Hermodr, who tried to free the
dead god Baldr from Hel, rode the way to Hel both ways (Gylfaginning, ch. 49).
In the Eddic poem «Baldrs draumar» («The Dreams of Baldr») the god Odinn
rides to Hel, and in the last stanza he is advised to ride back. However, what the
gods could do is one thing, what ordinary mortals could do, quite another. There
are no Old Norse sources indicating that ordinary mortals could travel to Hel
and return safely, in orther words, riding «helvegr» both ways. There is, howev-
er, one source that seems to reflect the belief that during - or before - Ragnarok
dead people would return to the world of the living. In the Eddic poem «Hel-
gakvida Hundingsbana II» («The second poem about Helgi Hundingsbani») a
short prose passage between stanzas 39 and 40 states that Sigrun’s slave woman
passed Helgi’s grave mound in the evening, and saw where Helgi rode towards
his grave mound together with many men. Addressing Helgi in the form of an
Eddic stanza (stanza 40) she asks:
«Hvart eru |>at svik ein,
er ek sja Jjikkjumz,
eda ragna rok?
- rida menn daudir».
(«Is this an illusion that I think I am seeing, or Ragnarok? - dead men are
riding»).
In this case it is obvious that Helgi is returning from Odinn’s Valholl7. The
idea that the great hero Helgi is returning with his men when Ragnarok ap-
proaches should be seen in connection with the well-documented belief that the
fallen warriors would come to Odinn in Valholl so that they could fight on the
gods’ side in the Ragnarok battle. However, in this poem Helgi with his warriors
did not turn up at the battlefield of Ragnarok but at his grave mound. Conse-
quently, the words of the slave woman indicating that the return of dead men
was seen as a sign of Ragnarok could also reflect a more general and broader
idea, namely that it was not only the dead warriors in Valholl, but also dead
people in the other Old Norse realms of the dead as well, who would return at
Ragnarok. Snorri’s interpretation of the stanzas describing how the armies of
giants gather before Ragnarok in «Gylfaginning» (ch. 51) may also reflect such
a belief, for he states, «Loka fylgja allir Heljar sinnar» («all the companions of
Hel accompany Loki»). Snorri’s prose text may be a free interpretation of the
line «troda halir helveg», but in any case, it is obvious that he was familiar with
7 See the prose passage between stanzas 38 and 39 where it is mentioned that Helgi was
received into Valholl and stanza 50 which reveals that Sigriin believes that Helgi is in Odinn’s
place.
278
«Troda halir helveg»
the idea that the masses of Hel would return at Ragnarok8. If that was what peo-
ple in Old Norse culture believed, «helvegr» would be a very crowded place at
the outbreak of Ragnarok filled with people walking away from Hel.
Consequently, in the following paragraphs, I will argue that «troda halir
helveg» refers to dead people returning from Hel to take part in the destruction
of the world, and I will attempt to demonstrate how this concept fits in with
other lines and stanzas in the poem «Voluspa» and with Old Norse mythology
and folk belief in general.
The interpretation of the line «troda halir helveg» as «[dead] men walk the
road from Hel» is not new. In her interpretation of «Voluspa» Anne Holtsmark
commented on this line saying, «meningen er at de dode kommer igjen fra Hel»
(«the meaning is that the dead return from Hel»). However, she does not put for-
ward any argument in favour of her view9. Perhaps building on A. Holtsmark’s
remarks, Ursula Dronke translated the line as: «warriors tread the path from
Hel»10, but also neglected to put forward arguments in support of this.
The more common interpretation of the line «troda halir helveg» is, how-
ever, that «halir» are dead men on their way to Hel. This interpretation seems to
build on the very logical assumption that people walk from the realm of the living
to the realm of the dead rather than in the opposite direction. Within the frame-
work of the poem, a description of dead people walking to Hel is not illogical,
since stanza 45, describing the situation in the world just before Ragnarok breaks
out, constructs a picture of killings and wars in the world. However, in the nar-
rower context of the poem the line «troda halir helveg» stands in a section of the
poem describing how the enemies of the gods gather before the final battle in
Ragnarok, and within such a context it is logical to interpret the line as «[dead]
men walk the road from Hel».
According to Old Norse mythology, there is no doubt that the main oppo-
nents of the gods in Ragnarok are the giants. A related idea, clearly expressed
in many Old Norse texts, is that the fallen warriors, the «einherjar», in Odinn’s
Valholl would fight on the side of the gods in the Ragnarok battle and that they
spent their days in Valholl preparing for that final battle. In «Voluspa» the fight
between the gods and the giants in Ragnarok is described as a series of duels.
The word used for Odinn’s dead warriors, einherjar (pl. of einheri) means «men
who fight alone» or «duellers», but the dead warriors (the «einherjar») are not
8 Bjorn Magnusson Olsen suggests that Snorri’s use of the words «Heljar sinnar» refers to
the wolf Fenrir, the Midgardr’s worm and their companions (Bjorn Magnusson Olsen. Til Eddak-
vadene //ANF. B. 30. 1914. S. 151, note). However, that is not what the text says, and «Heljar sin-
nar» must refer to all the followers of Hel.
9 Holtsmark A. Forelesninger over Voluspa. Oslo: Universitetets studentkontor, 1950. S. 69.
10 Dronke U. The Poetic Edda. Oxford: Clarendon Press, 1997. Vol. II. Mythological Poems.
P. 21; see also p. 58.
279
Else Mundal
mentioned in «Voluspa». However, that does not mean that the dead warriors of
Valholl do not take part in the Ragnarok battle in the «Voluspa» version of the
story, and the idea was probably that the rest of the battle would also be staged
as a series of duels between the «einherjar» and the enemies of the gods. How-
ever, this Eddie poem shares the form of expression with skaldic poetry in that
it gives only glimpses of a story, not the whole picture. The giants mentioned
in «Voluspa» arrive with their followers, and it is likely that these anonymous
hordes of giants would also fight in Ragnarok. Consequently, it is reasonable to
assume that they would meet Odinn’s warriors in duels.
There is, however, also another group mentioned in «Voluspa» who probably
would have taken part in the Ragnarok battle fighting against Odinn’s warriors,
namely the aforementioned «gifr» («troll women») who appear in the line before
«troda halir helveg». Some scholars have taken the word «gifr» in this context to
mean «troll» in general, rather than specifically «troll women»11. However, the
giantesses play a very important role in «Voluspa», and seen in the light of the
other very active giantesses in the poem - the «volva» in whose mouth the poem
is placed, Gullveig, «in aldna» («the old one») - there is no reason to believe
that «gifr» refers to anything other than troll women, and that these troll women
are aggressive against the gods11 12. If «gifr» is seen in the light of the other giant-
esses in the poem, it might have consequences for the interpretation of the lines
«grjotberg gnata I en gifr rata», which in turn might have consequences for our
interpretation of the next line «troda halir helveg».
In her remarks on the role of the troll women A. Holtsmark suggests13 that
they are out wandering because their homes - the mountains - have been damaged:
«Gygrene holder ellers som andre kvinner til i hjemmet (i berget), men na ruser
fjellveggen ut, og da kommer ogsa gygrene ut» («The troll women are, like other
women, otherwise to be found at home (in the mountain) but now that the rock wall
has fallen out, the troll women will come out, too»). U. Dronke favours a simi-
lar interpretation, arguing that «the evicted troll women trek in search of a new
lodging»14. This interpretation of the troll women as victims of the terrible cir-
cumstances may perhaps be coloured by stanza 48 describing how the dwarfs
stand moaning before their stone doors. At first sight there may seem to be a
parallel between the scene described with the lines «gnyr allr Jotunheimr» («the
whole Giantland crashes») and «stynja dvergar / fyr steindurum» («the dwars
groan / before their stone doors») and the scene drawn up by the lines: «grjot-
11 See: Bjorn Magnusson Olsen. Til Eddakvadene. S. 155, note 1.
12 For more on this subject see: Mundal E. Austr sat in aldna... Giantesses and female pow-
ers in Voluspa 11 Mythological Women. Studies in Memory of Lotte Motz (1922-1997) / Ed. R.
Simek, W. Heizmann. Wien: Fassbaender, 2002 (Studia Medievalia Septentrionalia, 7).
13 Holtsmark A. Forelesninger over Voluspa. S. 69.
14 Dronke U. The Poetic Edda. P. 58, see also p. 148.
280
«Тгоба halir helveg»
berg gnata / en gift rata», and this parallel might explain why the compiler of
Codex Regius placed the two stanzas containing these scenes next to each other.
Yet the parallel becomes less obvious if the verb rata is neither taken to mean
«fall» nor «wandering around», but rather «to find one’s way». In that case, the
troll women move towards a goal like the armies of giants. In Eddic poems and
in Old Norse legendary sagas (the «fomaldarsogur») troll women often feature
as the hero’s adversaries, and there is no reason why that should not be so in the
Ragnarok battle as well. It is also a matter of debate as to what the causal con-
nection is between the lines «grjotberg gnata» and «en gifr rata». Are the troll
women coming out of their mountains because the mountains are collapsing in
the earthquakes brought about by Loki breaking loose from his ties? Or are they
falling down because all the troll women are breaking out? In any case, to inter-
pret the troll women coming out of their mountains as terrifying female warriors
heading for the Ragnarok battle is much more in line with the general picture of
the powerful giantesses in «Voluspa» - and in Old Norse mythology as a whole
- rather than to see them as frustrated housewives not knowing what to do or
where to go.
If the troll women are heading for Ragnarok - and 1 think it is highly
probable that they are - then it would be more than strange if the «halir»
(«men») walking «helveg» should walk in the opposite direction to all the
others. As I have already argued, the idea that dead people would return from
the dead is documented in Old Norse sources, but while several sources state
that the «einherjar» would fight on the gods’ side at Ragnarok, the idea that the
dead people staying with Hel would fight on the giants’ side is not so clearly ex-
pressed. Snorri’s aforementioned statement that «all the companions of Hel ac-
company Loki» is the clearest indication af such a belief. On the other hand, we
should perhaps not expect to find such a focus on Hel’s dead people as potential
warriors, because they were not. The hordes of Hel consisted of all kinds of peo-
ple, including those who had died from sickness and old age. Consequently, it is
unlikely that they were looking forward to the Ragnarok battle, and if they did
participate, it was not with enthusiasm. In the same stanza that describes Loki
breaking free from his bonds (stanza 47, the text is here based on «Hauksbok»)
we find the lines «hrasdask allir / a helvegum»15 («everybody in Hel becomes
afraid»). It is not their qualities as warriors that makes the companions of Hel so
terrifying, but their enormous numbers.
There is one stanza in «Voluspa» which probably supports the idea that it
was not only the gods receiving the «einherjar» who profited from the fact that
people died, but also the world of the giants. Stanza 41 (based on the «Hauks-
bok» text only) states that the wolf (the «tungls tjugari», mentioned in the pre-
15 The plural of the word vegr (in this case dat. pl.) has the meaning «district» or «area».
281
Else Mundal
vious stanza) who in the end would remove the moon from the sky sates him-
self on the vitality of dying men («fyllisk fjorvi / feigra manna»). In «Voluspa»,
however, the line «troda halir helveg» (stanza 52) must be seen in connection
with the lines «munu halir allir / heimstod rydja» in stanza 56. Furthermore,
within the broader Old Norse cultural context, the line must be read in the light
of the well-documented belief that dead people could turn into dangerous beings
who might attack and kill the living.
Most scholars have interpreted the lines «troda halir helveg» (stanza 52)
and «munu halir allir / heimstod rydja» (stanza 56) in such a way that in stanza
52 men start dying, and in stanza 56 which describes the end of the Ragnarok
battle they are all dead. However, if the men who «troda helveg» in stanza 52
are walking the road from Hel, they are not the recently deceased, but those re-
turning from the realm of the dead. Thus, it seems obvious that we should look
for a connection between the «halir» who appear in stanza 52, the «halir» who
appear in stanza 56, and the ongoing Ragnarok battle. U. Dronke who supports
the interpretation that the «halir» tread the path from Hel does not connect the
dead men mentioned in stanza 52 with what is going on in stanza 56. Her inter-
pretation of the lines in stanza 56 is the traditional one: «all heroes will abandon
/ the homestead of earth»16. She sees the parallel between the dead coming out
of Hel and the troll women coming out of the montains, but according to her in-
terpretation, none of them play a part in the Ragnarok battle.
A. Holtsmark assigned a very traditional housewife’s role to the troll women,
but she was more inclined to give the dead people from Hel a part to play in the
Ragnarok battle. The verb rydja in the line «heimstod rydja» has always represented
a problem to the interpretation of this stanza. The verb rydja is the verb used in con-
nection with the phrase «rydja skip», which means to empty a ship by killing
everyone on board. In the traditional interpretation of the stanza the verb had to
be given a different meaning, namely that the still-living men emptied the earth
by removing themselves. A. Holtsmark17 stated that «der er ikke eksempler pa
at rydja betyr a romme frivillig, sa her ma vel vasre tale om en utdrivelse, og
halir er da menneskenes, de levendes, fiender» («there are no examples of rydja
meaning “to desert voluntarily”, so here we are probably speaking of an expul-
sion, and the halir are then the enemies of the living humans»). In other words,
A. Holtsmark sees the «halir» of stanza 52 as being identical to the «halir» men-
tioned in stanza 56, thus seeming to favour the interpretation that the dead peo-
ple from Hel are returning to the earth to kill the humans in the Ragnarok battle.
This chilling scene, played out on a large scale during Ragnarok, has in
16 Dronke U. The Poetic Edda. P. 22.
17 Holtsmark A. Forelesninger over Voluspa. S. 72.
282
«Troda halir helveg»
fact parallels in Old Norse texts, and the belief upon which this description is
based is well-attested in Old Norse sources. In a number of the sagas of Ice-
landers there are stories to be found about people who rise up soon after death
and walk around as terrible and dangerous ghosts - in scholarly literature often
spoken of as the «living dead». They attack the living spreading death and hor-
ror and are often able to lay waste whole communities. Descriptions of such at-
tacks are found for instance in «Eyrbyggja saga»18, «Grcenlandinga saga»19 and
«Svarfdcela saga»20. What these dead people do to the society could very well
be described with the verb used in «Voluspa», for they «rydja» («empty») the
whole community.
The direction in which the dead men are walking in the line «troda halir»
helveg may seem to be a minor detail in the interpretation of «Voluspa». How-
ever, this detail is very important for our understanding of the poem’s version
of the Ragnarok battle. According to the argument set out in this article, it was
not only the giants, but also the giantesses and the dead people returning from
the realm of the dead who played an active part in the Ragnarok battle. I have
tried to show that such an interpretation creates a more coherent reading of the
«Voluspa» text, and is supported by religious and mythological views that are
well-documented in other Old Norse texts.
18 Eyrbyggja saga / Einar 61. Sveinsson, Matthias bordarson gafu lit // IF. 1935. В. IV.
19 Grcenlendinga saga // Ibid.
20 Svarfdcela saga / Jonas Kristjansson bjo til prentunar // IF. 1956. В. IX.
283
Кнут Лавард, Лотарь III и Мстислав Великий
А.В. Назаренко
Хорошо известно, что новгородский (впоследствии киевский) князь
Мстислав Владимирович выдал двух своих старших дочерей от брака с
Христиной, дочерью шведского короля Инге I (1080-1112), за представите-
лей правящих династий Северной Европы: Малфрид стала женой норвеж-
ского короля Сигурда I Крестоносца (1103-1130), затем - датского короля
Эрика II Эмуна (1131/4-1137), а Ингиборг - датского герцога и ободрит-
ского короля Кнута Лаварда (убит в 1131 г.). Эти давно ставшие хрестома-
тийными сведения прочно вошли в историографию1, но такая затвержен-
ность сопряжена с некоторым парадоксом: для их исторической оценки
исследователям явно не хватает данных. Так, заглянув в соответствующий
раздел обобщающей монографии В.Т. Пашуто, легко убедиться, что автор,
суммируя литературу, вынужден ограничиться констатацией самого обще-
го свойства: в то время «Киев и Новгород должны были иметь политиче-
ские связи с Норвегией и Данией»1 2, - вывод, конечно, справедливый, но до
обидного скудный.
Несколько дальше пошел Дж. Линд, который попытался взглянуть на
брачный союз Ингиборг Мстиславны в контексте междоусобной династи-
ческой борьбы (автор несколько неудачно именует ее «гражданской вой-
ной») 30-х гг. XII в. в Дании между королем Нильсом (1103-1134) и его
сыном и соправителем Магнусом, с одной стороны, и сыновьями короля
Эрика I Доброго (1095-1103) Кнутом Лавардом и Эриком II - с другой.
Датский историк пришел к заключению, что Новгород в конце 1120-х и
в 1130-е гг. последовательно поддерживал последних, тогда как Нильс и
1 См., например: Baumgarten N. Genealogies et manages occidentaux des Rurikides russes
du Xе au XIIIе siecle. Roma, 1927. Table V. N 19, 20 (Orientalia Christiana. Vol. 9. N 35); Russ H.
Das Reich von Kiev 11 Handbuch der Geschichte Russlands. Stuttgart, 1981. Bd. 11M. Hellmann.
S. 428. Tafel 2a; Джаксон Т.Н. Исландские королевские саги как источник по истории Древ-
ней Руси и ее соседей, Х-ХШ вв. // ДГ. 1988-1989 гг. М., 1991. С. 163; Poppe A. Mstislav
Vladimirovic II Lexikon des Mittelalters. Munchen; Zurich, 1993. Bd. 6. Sp. 883; и мн. др.
2 Пашуто В.Т. Внешняя политика Древней Руси. М., 1968. С. 146.
284
Кнут Лавард, Лотарь Ш и Мстислав Великий
Магнус искали союзников в Польше, коль скоро Магнус ок. 1128 г. (по
причинам, которые станут ясны ниже, нам представляется наиболее ве-
роятной датировка 1129 г.) взял в жены дочь польского князя Болеслава
111 (1102-1138) Риксу3.
Однако и гипотеза Дж. Линда выглядит слишком «спрямленной», не-
достаточно дифференцированной - во всяком случае, нюансированной не
в той мере, какой, на наш взгляд, требуют источники, если брать их в сово-
купности. Дж. Линд уделил много внимания генеалогической предыстории
рассматриваемых им русско-датских матримониальных союзов, их эпилогу
времен короля Вальдемара I (1157-1182), знаменитого сына Кнута Лаварда
и Мстиславны, а также различного рода текстологическим и культурно-
историческим экскурсам. Разбор же политических обстоятельств собствен-
но 1130-х гг. оказался далеко не полным - не в последнюю очередь потому,
что из поля зрения исследователя, сосредоточившегося на двусторонних
русско-датских отношениях, выпал один из главных факторов балтийской
политики того времени - Германия Лотаря III (1125-1137, император с
1133 г.).
И напротив: тесная связь Кнута с Лотарем послужила для К. Рэффен-
спергера4 основанием предположить, что за браком Мстиславны с Кнутом
на самом деле скрывалось сближение киевского князя Владимира Всево-
лодовича Мономаха с Лотарем, в то время саксонским герцогом, которое
было направлено против Польши Болеслава III как союзника волынского
князя Ярослава Святополчича (конфликт Ярослава и Мономаха, действи-
тельно, приходится на 1117-1123 гг.). Однако своей догадки автор не раз-
вивает, ограничившись указанием на аналогию почти полувековой давно-
сти - брак сестры Мономаха Евпраксии с маркграфом Саксонской север-
ной марки Генрихом Штаденом, имевший целью нейтрализовать польского
князя Владислава I Херманна, который был склонен поддерживать во-
лынского князя Ярополка Изяславича, дядю Ярослава5. И вообще статья
молодого американского историка недаром несет задорное заглавие «Как
две русских княжны изменили Скандинавию»: сложная династическая и
международно-политическая проблематика, связанная с именами Малфрид
и Ингиборг Мстиславен, упрощена в ней до характерной для современной
3 Lind J. De russiske aegteskaber: Dynasti- og alliancepolitik i 1130'emes Danske borger-
krig 11 Historisk tidsskrift. Kobenhavn, 1992. B. 92/2. S. 225-263.
4 Raffensperger Ch. Dynastic Marriage in Action: How Two Rusian (так! -A.H.) Princesses
Changed Scandinavia // Именослов: История языка, история культуры / Отв. ред. Ф.Б. Успен-
ский. СПб., 2010. С. 193-205 (Труды Центра славяно-германских исследований. Т. 1).
5 Ibid. С. 197. Об истории Евпраксии Всеволодовны и маркграфа Генриха см.: Назарен-
ко А.В. Древняя Русь на международных путях: Междисциплинарные очерки культурных,
торговых, политических связей IX-XII веков. М., 2001. С. 539-547.
285
А.В. Назаренко
историографической моды гендерной картинки, иллюстрирующей влияние
женщин на политическую жизнь средневековья.
Кнут Лавард был воспитанником и протеже Лотаря III. Несколько лет
своего отрочества или ранней юности Кнут провел при дворе Лотаря - тог-
да еще саксонского герцога. Дело в том, что Эрик I оставил своих малолет-
них детей Харальда, Кнута и Эрика на попечение младшего брата Нильса,
сменившего его на престоле, взяв будто бы с последнего обещание в свое
время оставить королевство Кнуту. Но у Нильса подрастал собственный
весьма амбициозный сын и наследник - Магнус, и было ясно, что со вре-
менем, когда оба начнут входить в возраст, конфликт между ними станет
неизбежен. Вот почему сторонники Кнута переправили его под защиту
саксонского герцога6. Повзрослев, Кнут в какой-то момент (ок. 1115 г.? в
1122/3 г.?7) оказался в Шлезвиге на необычной для датской политической
6 О воспитании Кнута при дворе герцога Лотаря сообщает лишь Хельмольд (см.
примеч. 10), тогда как датские источники о нем ничего не знают, уверяя, что маленького
Кнута взял на воспитание наместник Зеландии Скьялм Седой (Historia S. Kanuti ducis et
martyris. Lectio la / M.C. Gertz // Vitae Sanctorum Danorum. Hauniae, 1908-1912. P. 189-190;
Saxo Grammaticus. Gesta Danorum XIII, 6, 5 / Red. J. Olrik, H. Raeder. Hauniae, 1931. P. 337).
По этой причине в историографии высказывались авторитетные сомнения в достоверно-
сти данных Хельмольда (Bernhardi W. Lothar von Supplinburg. Leipzig, 1879. S. 393. Anm.
20 [Jahrbiicher der deutschen Geschichte. Bd. 15]). Однако усматривать в таком /газноречии
источников л/юттшворечие нет необходимости: на попечение зеландскому ярлу Кнут был
отдан, как о том прямо пишет Саксон, еще своим отцом, королем Эриком I, одновремен-
но с передачей Харальду, старшему из сыновей, некоторой части королевских полномочий.
Судя по последовательности изложения событий хронистом, это случилось незадолго до
отправления Эрика в Святую землю, тогда как после его смерти на Крите в 1103 г. ситуация
вполне могла измениться. Датской традиции, панегирической по отношению к канонизиро-
ванному в 1170 г. Кнуту, естественно было рассматривать саксонский эпизод в биографии
национального святого как ее досадный дефект и потому умолчать о нем. В то же время
Саксон постоянно «проговаривается», по разным поводам подчеркивая саксонские обычаи
Кнута (Saxo Grammaticus XIII, 5, 4; 8; 6, 6-7. Р. 349, 351, 354), которые должны же были
иметь какую-то причину. Поэтому прав составитель регестов Лотаря III, включив саксон-
ское изгнание датского королевича в свой перечень политических действий Лотаря (Bohmer
J.F. Regesta Imperii. Koln; Weimar; Wien, 1994. T. IV, Abt. 1: Die Regesten des Kaiserreiches
unter Lothar III. und Konrad III. Teil 1: Lothar III. 1125 (1075)-1137 / W. Petke. N 37).
7 Возможно более точная датировка назначения Кнута «датским герцогом» была бы
важна для определения времени его брака с Мстиславной, однако в этом отношении в дат-
ских источниках царит разноголосица. Так, «Annales Lundenses» относят его к 1109 г., а
«Annales Ryenses» - к 1115 (Annales Danici medii aevi / Udg. av E. Jorgensen. Kobenhavn,
1920. P. 62, 70; Danmarks meddelalderlige annaler / Udg. av E. Kroman. Kobenhavn, 1980. S.
56, 163); очевидно, в обоих случаях дата стала результатом предпринятых анналистами вы-
числений, основательность которых неясна. Достаточно ранняя житийная традиция содер-
жит относительное хронологическое указание, что ревнивая зависть короля Нильса к Кнуту
продолжалась девять лет (Historia S. Kanuti ducis. Lectio IVa. P. 193); зная дату гибели по-
следнего в результате этой зависти, получаем в качестве даты поставления Кнута герцогом
срок еще более поздний - 1122/3 г.
286
Кнут Лавард, Лотарь III и Мстислав Великий
структуры того времени должности датского герцога или даже, по не слиш-
ком вразумительному определению Хельмольда, «герцога всей Дании»
(«ducatus tocius Daciae»), которая (должность) впоследствии, начиная со
времен Вальдемара I, функционировала как секундогенитура, то есть пред-
назначалась для второго в датской династической иерархии лица. Из по-
ложения датских герцогов позднейшего времени, понятно, не следует де-
лать заключений о положении герцога Кнута при короле Нильсе, но все же
ясно, что, явно при поддержке Лотаря, Кнут достиг какого-то компромисса
с дядей - королем Нильсом8. После того как Кнут утвердился в Шлезвиге и
своей политикой снискал симпатии датчан (один из вариантов расшифров-
ки прозвища «Лавард» - это «Хлебодавец»), Лотарь, уже в качестве коро-
ля, вероятно, в 1128 г. дал в лен своему воспитаннику соседнюю со Шлез-
вигом землю ободритов (между низовьями Эльбы и балтийским берегом),
причем с титулом короля9. Это значит, что руками датского принца и одно-
временно имперского князя должна была осуществляться немецкая поли-
тика среди прибалтийских славян - один из предметов первостепенного
внимания Лотаря III. Кнут, с большими энергией и успехом взявшись за
славянские дела, очень быстро настолько набрал силу, что стал представ-
лять непосредственную угрозу для короля Нильса и, тем более, для Маг-
нуса. Следствием стало убийство Кнута в самом начале (7 января) 1131 г.,
которое организовал сын Нильса10.
Итак, не подлежит сомнению, что до самой своей внезапной гибели
Кнут Лавард был близким доверенным лицом германского короля Лотаря
III, действовавшим в русле немецкой политики - по крайней мере, в своем
качестве короля ободритов. Это важное обстоятельство никак нельзя упу-
скать из виду при оценке политического содержания упомянутого выше
брака Кнута и Ингиборг Мстиславны.
В самом деле, сказанное заставляло бы ожидать, что возмужавший
Кнут будет искать себе жену в Германии, причем прежде всего в окруже-
нии саксонского герцога, и потому понять логику датского принца нелегко.
Относить Новгород или Русь в целом во втором десятилетии XII в. к числу
8 К. Рэффенспергер, конечно же, ошибается, почему-то приписывая посажение Кнута в
Шлезвиге Лотарю (Raffensperger Ch. Dynastic Marriage. P. 197): это попросту было вне ком-
петенции саксонского герцога. Работа и в остальном не лишена ошибок в конкретном исто-
рическом материале; так, короля Нильса, который был младшим сыном Свена II Эстридсе-
на, историк именует Нильсом Эриксеном (ibid.).
9Bohmer J.F. Regesta Imperii. T. IV, 1, 1. N 196. Ср. ниже примеч. 33.
10 Этот краткий биографический очерк почти во всех деталях, за исключением хроно-
логии, основан на рассказе работавшего в 1160-е годы саксонского хрониста Хельмольда из
Бозау, а именно на двух главах (49-50) его «Славянской хроники», которые так и называ-
ются: «О Кнуте» и «О Нильсе»: Helmolds Slavenchronik / Hrsg. von В. Schmeidler. Hannover,
1937. P. 96-100 (MGH SS rer. Germ. [T. 32]).
287
А.В. Назаренко
близких союзников Саксонии Лотаря явно не приходится. Конечно, следуя
логике К. Рэффенспергера (см. выше), позволительно было бы догадывать-
ся, что Кнут сам оказался в поле зрения киевских политиков - быть мо-
жет, благодаря посредничеству герцога Лотаря, который, находясь с 1112 г.
в перманентном конфликте с королем Генрихом V (1106-1125), не счел
возможным связывать себя какими-то обязательствами против Польши и
переадресовал русские предложения своему сидевшему в Шлезвиге вос-
питаннику. В результате польско-волынскому союзу Киев противопоставил
укрепление уже существовавшего союза с Данией короля Нильса.
Главный недостаток этого рассуждения в том, что оно представляет
собой чисто логическую конструкцию, в точности соответствуя, однако,
в своем итоге тому, как - только из датской перспективы - описывает си-
туацию Саксон Грамматик, который и вносит, кажется, в дело желанную
ясность. По словам датского хрониста, ведущую роль в бракосочетании
Кнута и Ингиборг сыграла свояченица Мстислава Владимировича (родная
сестра его супруги Христины) Маргарита, жена короля Нильса и мать Маг-
нуса. Желая облегчить переход в свое время датского престола к своему
сыну Магнусу, она решила связать последнего и его главных потенциаль-
ных соперников в борьбе за трон дополнительными родственными уза-
ми. Кнута и его двоюродного брата Генриха - также внука короля Свена
II Эстридсена (1047-1076)11 - она женила на своих племянницах: перво-
го, как уже сказано, - на дочери Христины и Мстислава, второго - на до-
чери своего брата Рёгнвальда. При этом королева поделила свои родовые
владения в Швеции на три равных части, одну из которых завещала Маг-
нусу, а две других выделила в качестве приданого племянницам11 12. Через
последних Маргарита, связав их с собою имущественно, очевидно, соби-
ралась влиять на политику обоих принцев. Если так, то оказывается, что
инициатива женитьбы Кнута на Мстиславне шла вовсе не от самого Кнута,
а от датского двора13, и невеста опасному родственнику нарочно была под-
11 Он был сыном Свена, сына Свена Эстридсена. Сыновья последнего занимали трон
последовательно друг за другом, следуя старшинству, что было предметом гордости для ко-
роля Нильса (Saxo Grammaticus XIII, 5, 8. Р. 351). Но с ним череда сыновей Свена II об-
рывалась, и в поколении внуков могли произойти неожиданности. О престолонаследии в
Дании в средние века см.: Hoffmann Е. Konigserhebung und Throngfolgeordnung in DSnemark
bis zum Ausgang des Mittelalters. Berlin, 1976 (BeitrSge zur Geschichte und Quellenkunde des
Mittelalters. Bd. 5).
12 Saxo Grammaticus XIII, 1, 4. P. 342.
13 Именно инициатива, а не само сватовство. Понятно, что сватов должен был посылать
лично Кнут, и о том сохранилась память: Knytlinga saga 88 // Danakonunga sogur (Skj61dunga
saga. Knytlinga saga. Agrip af s6gu Danakonunga) I Bjami Gudnason gaf ut. Reykjavik, 1982. S.
246-247 (IF. B. 35); Джаксон Т.Н. Исландские королевские саги о Восточной Европе (сере-
дина XI - середина XIII в.): Тексты, перевод, комментарий. М., 2000. С. 234-235, 240-241
(Древнейшие источники по истории народов Восточной Европы).
288
Кнут Лавард, Лотарь III и Мстислав Великий
искана из числа родни Нильса и Магнуса. Следовательно, состоявшийся
вскоре после 1115/23 г. матримониальный союз14 в момент его заключе-
ния фиксировал не столько дружеские отношения между Мстиславом и
Кнутом (vice versa Мстиславом и Лотарем), сколько между Мстиславом и
Нильсом.
Конечно, со временем - особенно после смерти Маргариты (не ранее
1117 г.) и Христины (в 1122 г.), равно как с превращением Кнута в отно-
сительно самостоятельную политическую фигуру - положение дел вполне
могло измениться. Могло. Но посмотрим, есть ли тому свидетельства.
Дж. Линд, похоже, считает женитьбу Эрика II на Малфрид, сестре
Ингиборг и вдове Сигурда Крестоносца, доказательством того, что по-
сле гибели Кнута Русь поддержала Эрика, как прежде поддерживала его
старшего брата; иными словами, Эрик, который после гибели Кнута про-
возгласил себя королем и мстителем за брата, как бы унаследовал русский
союз последнего15. Однако то немногое, что известно об обстоятельствах
женитьбы Эрика, убеждает в другом: сватаясь к Малфрид, претендент на
датский трон искал союза не с Русью, а с Норвегией. Незадолго до своей
смерти (ИЗО г.) король Сигурд расстался с Малфрид, которая, однако, не
покинула Норвегии. Когда в 1131 г. норвежский король Магнус IV (1130—
1135), сын Сигурда, просил у Эрика руки его племянницы, старшей дочери
Кнута и Ингиборг, Эрик, уже успевший потерпеть, по крайней мере, одно
поражение в борьбе с Нильсом и Магнусом, воспользовался счастливым
случаем, чтобы заручиться помощью норвежцев, и для вящей крепости
будущего союза, в свою очередь, посватался к мачехе Магнуса Норвеж-
14 По недостатку места сознательно не вникаем здесь в спорную проблему датировки
брака Кнута и Ингиборг - тем более что она не имеет существенного значения для отве-
та на занимающий нас вопрос о политическом содержании этого союза. Заметим только,
что, согласно господствующей в науке точке зрения (которая поддержана и в последней
из известных нам работ на эту тему: Dqbrowski D. Genealogia Mscislawowiczow: Pierwsze
pokolenia [do pocz^tku XIV wieku]. Krakow, 2008. S. 97-103), замужество Ингиборг принято
относить к 1115/7 г. Такая датировка основана, с одной стороны, на здравом соображении,
что женитьба Кнута должна была состояться уже в его качестве датского герцога, а с дру-
гой - на мнимо естественном постулате, будто Мстиславна могла быть выдана за датского
принца только в период новгородского княжения своего отца, которое закончилось в 1117 г.
Так, впрочем, представляет дело и «Сага о Кнютлингах», но стоит ли полагаться на этот
слишком деликатный нюанс? Ср.: Джаксон Т.Н. Исландские королевские саги о Восточной
Европе. С. 179. Коммент. 13. Думаем поэтому, что в качестве terminus ante quem поп для
брака Кнута правильнее было бы принять дату его назначения герцогом, несмотря на ее не-
которую лабильность (см. примеч. 7).
15 LindJ. De russiske aegteskaber. S. 235-238.
289
А, В, Назаренко
ского Малфрид16. Поэтому не видим, каким образом из факта брака Эрика
с Малфрид можно было бы извлечь то или иное указание на позицию Руси
в отношении сторон, противоборствовавших после 1131 г. в Дании.
И напротив, несложно привести соображения, которые позволяли бы
догадываться, что, по меньшей мере, финал войны в 1134 г. застал Новго-
род, а стало быть, и Русь в целом, во вполне дружественных отношениях с
королем Нильсом.
В статье 6642, то есть 1134 мартовского17, года «Новгородской пер-
вой летописи» есть краткая заметка: «Томь же лете рубоша (подвергли за-
ключению. - А. Н.) новгородць за моремь в Дони»18. Структура довольно
пространной статьи 6642 г., включающей достаточное количество точных
хронологических указаний, позволяет определить время, когда в Новгоро-
де была получена новость о беде, случившейся в Дании. Интересующему
нас сообщению в летописи предшествуют следующие: конфликт между
новгородцами «в суботу Пянтикостьную»; пожар 4 августа; не доведенный
до конца поход на Суздаль. Следуют же за ремаркой о событиях в Дании
такие известия: прибытие в Новгород митрополита Михаила 9 декабря;
выступление новгородцев в поход на Суздаль 31 декабря; битва с суздаль-
цами на Ждане горе 26 января; отбытие митрополита в Киев 10 февраля.
Учитывая, что Троицкая родительская суббота в 1134 г. приходилась на
3 июня и что неудачный суздальский поход во главе со Всеволодом и Из-
яславом Мстиславичами имел место в начале осени19, можно с уверен-
ностью констатировать, что годовая статья выстроена строго хронологи-
чески. Это дает твердое основание считать, что новгородский летописец
узнал о злоключении своих земляков в Дании не ранее конца августа -
начала сентября.
16 Saxo Grammaticus Х1П, 8, 7. Р. 360. Насколько надежды Эрика на норвежскую под-
могу оправдались - другой вопрос. В историографии, со ссылкой на Саксона Грамматика,
иногда приходится читать, что в морской битве у острова Сейр (1132 г.?), втором из прои-
гранных Эриком сражений, в его войске будто бы была норвежская подмога (см., например:
Dqbrowski D. Genealogia. S. 96). Похоже, автор этого мнения, кто бы им ни был, стал жерт-
вой недоразумения, приняв за этноним (Hiberni = норвежцы) слово hyberna «зимнее время»
в невинном выражении «Hybemis itaque per quietem exactis...», то есть «После того как зима
прошла в покое...» (Saxo Grammaticus XIII, 9, 1. Р. 360). Ошибка усугубляется еще и тем,
что у Саксона под именем Hyberni выступают исключительно ирландцы. Участвовали или
не участвовали норвежцы в битве у Сейра, вскоре после нее Магнус Норвежский вступил в
тайный сговор с Нильсом и даже покушался на жизнь гостившего у него Эрика (ibid. XIII,
11,4. Р. 363).
17 Бережков Н.Г Хронология русского летописания. М., 1963. С. 243.
18 НПЛ. С. 23, 208.
19 ПСРЛ. Л., 1928. Т. 1. 2-е изд. Стб. 302; СПб., 1908. Т. 2. 2-е изд. Стб. 296 (Изяслав
Мстиславич, некоторое время после суздальского похода побыв в Волоке Ламском, в ноя-
бре воюет на стороне Ольговичей под Переяславлем и Киевом).
290
Кнут Лавард, Лотарь III и Мстислав Великий
Такая датировка принципиально важна, потому что известны как день
поражения войск Нильса и Магнуса от Эрика в битве при Фотевике в Ско-
не, в которой Магнус погиб, - 4 июня 1134 г., так и день убийства Нильса в
Шлезвиге возмутившимися горожанами, хранившими благодарную память
о Кнуте и потому сочувствовавшими Эрику, - 25 июня того же года20.
Дж. Линд предполагает, что заключение, которому подверглись в
1134 г. в Дании новгородцы, - это мера, предпринятая королем Нильсом
в ответ на поддержку Эрика Новгородом. Позволим себе совсем не согла-
ситься с этим мнением датского исследователя, причем сразу по несколь-
ким причинам. И Хельмольд, и Саксон едины в том, что Нильс принимал
участие в битве при Фотевике, после чего и бежал в Шлезвиг, где был убит.
Если Нильс и Магнус «рубоша» новгородцев перед отправкой с флотом в
Сконе, то есть не позднее мая 1134 г., то как понять, что весть об этом по-
литическом демарше достигла Новгорода только через три месяца, если
не того более? Плавание от Новгорода до Шлезвига занимало значительно
меньше времени - при благоприятных условиях всего лишь несколько бо-
лее двух недель, а при обычных (плавание с остановкой на ночь) - месяц21.
И потом: зачем новгородским кораблям отправляться в далекий и враждеб-
ный Шлезвиг, если короля Эрика, предполагаемого союзника Новгорода,
там давно уже не было и он находился куда ближе, в Сконе, а до этого - в
Норвегии, у короля Магнуса IV? Трудно представить себе, что Всеволод
Мстиславич (княживший в Новгороде с 1117 по 1136 г.) и прочие новго-
родские власти действовали вслепую, ничего не зная об обстоятельствах
войны, в которую ввязались в качестве союзника одной из сторон. Не го-
ворим уж о том, что репрессии короля Нильса против новгородцев, коль
скоро они были предприняты весной 1134 г., выглядели бы до странности
запоздалыми, ибо война между Нильсом и Эриком длилась к тому времени
уже три года.
20 Битва при Фотевике случилась в начале лета (Магнус отправился в поход «accedente
estate» - «когда приблизилось лето»), на Пятидесятницу (Helmolds Slavenchronik 51. Р. 101),
приходившуюся в 1134 г. на 4 июня. Полагаемся на эту установившуюся в историографии
дневную дату, которая производит впечатление достоверной. Ср., например, приуроче-
ние смерти Магнуса к «VI календам июня, понедельнику» («6. Kai. iunii feria 2»), то есть
27 мая, в «Колбачских анналах», которые в части за XII в. покоятся, как считают, на лунд-
ской основе (Annales Colbacenses, а. 1135 // Danmarks meddelalderlige annaler. S. 9). В 1135 г.
(к которому нередко приурочивается битва в датской анналистической традиции) на 27 мая,
действительно, падал Духов день - понедельник после Пятидесятницы 26 мая.
21 Adam Bremensis Gesta Hammaburgensis ecclesiae pontificum II, 22; IV, 11 / Hrsg.
von B. Schmeidler. Hannover, 1917. P. 80, 240 (MGH SS rer. Germ. [T. 2]); Ellmers D.
Friihmittelalterliche Handelsschiffahrt in Mittel- und Nordeuropa. 2. Aufl. Neumunster, 1984.
S. 248-253 и таблица на S. 250 (Offa-Bucher. Bd. 28).
291
А.В. Назаренко
Вместо того чтобы разгадывать эти загадки, не проще ли сделать вы-
вод, к которому так настойчиво подталкивают перечисленные данные: что
новгородцы прибыли в Шлезвиг именно к Нильсу или, по меньшей мере
(учитывая, что купец и посол в те времена часто соединялись в одном
лице), имели с ним какие-то сношения, которые не остались тайной для
местного купечества? Что именно поэтому они воспринимались в Шлез-
виге как союзники Нильса - хотя прямой военный союз с Новгородом, по-
нятно, не мог иметь практического смысла и, следовательно, вряд ли су-
ществовал? Что в результате пребывавшие в Шлезвиге новгородцы стали в
конце июня жертвой мятежа против проигравшего во внутридатском меж-
доусобии - мятежа, который вспыхнул, как уверяет Хельмольд, «из распо-
ложения к победителю»22?
Нам могут возразить, что немногими годами ранее, в 1130 г., та же «Нов-
городская первая летопись» столь же недвусмысленно свидетельствует о пла-
вании новгородцев «в Донь»23 - вряд ли мимо Шлезвига Кнута Лаварда. Да, и
этот эпизод достоин того, чтобы присмотреться к нему повнимательнее.
Новгородские купцы наверняка плавали в Данию и до, и после прав-
ления Кнута в Шлезвиге. Безусловно, такие плавания не были столь редки,
чтобы каждое из них нуждалось в какой-то особой причине и непременно
оставляло след на страницах летописи. Вполне вероятно, летописец умол-
чал бы и об экспедиции ИЗО г., если бы не несчастье, случившееся с кора-
блями, возвращавшимися с Готланда. И даже подобные случаи отмечались
не всегда. Известно, например, что зимой с 1156 на 1157 г. во время раз-
грабления Шлезвига боровшимся за датский престол Свеном Грате, сыном
Эрика II, более других пострадали русские купцы, товар которых пошел на
жалование воинам Свена24. Однако новгородский летописец никак не от-
реагировал на эту беду, случившуюся с его земляками.
22 Или «дабы снискать милость победителя» («in gratiam victoris») (Helmolds
Slavenchronik 51. P. 101); учитывая симпатии жителей Шлезвига к Кнуту Лаварду, первый
вариант перевода следует считать предпочтительным. В историографии расправа жителей
Шлезвига над королем Нильсом иногда трактуется как месть купеческой гильдии, предпи-
сываемая ее уставом, за убийство своего главы - герцога Кнута (Hoffmann Е. Beitrage zur
Geschichte der Stadt Schleswig und des westlichen Ostseeraums im 12. und 13. Jahrhundert //
Zeitschrift der Gesellschaft fur Schleswig-Holsteinische Geschichte. Neumunster, 1980. Bd.
105. S. 40); действительно, есть источники, в которых Кнут характеризуется как олдермен
(senior) шлезвигского купечества, святым-покровителем которого он считался впоследствии
(Vetus Chronica Sialandie // Scriptores minores historiae Danicae medii aevi / Hrsg. von M.C.
Gertz. Kobenhavn, 1922. T. 2. P. 33).
23 «В се же лето, идуце и-замория с Гот, потопи лодии 7, и сами истопоша и товар, а
друзии вылезоша, нъ нази; а из Дони придоша сдорови» (НПЛ. С. 23, 206-207).
24 «Там (в Шлезвиге. -А.Н) Свен разграбил чужеземный флот, пустив похищенное иму-
щество русских [купцов] на оплату воинов» («Illic Sueno peregrinam classem predatus, direptas
Rutenorum merces stipendii loco militibus erogavit»: Saxo Grammaticus XIV, 17, 1. P. 399). Погра-
били, должно быть, сильно, так как Саксон Грамматик даже связывал именно с этим событи-
ем (едва ли основательно) начало позднейшего постепенного запустения Шлезвига.
292
Кнут Лавард, Лотарь III и Мстислав Великий
Таким образом, само по себе присутствие новгородских ладей в Шлез-
виге в ИЗО г. вовсе не доказывает, что в то время между новгородским
(или киевским) князем и герцогом Южной Дании состоялись какие-то по-
литические переговоры. Но факт подобного присутствия выглядит совсем
иначе, если принять во внимание обстоятельства международной полити-
ки, в которые оно оказалось вписано.
Рассмотрение этих обстоятельств начнем с уже упоминавшегося брака
датского королевича Магнуса с полькой Риксой (в будущем, заметим кста-
ти, - тещей датского короля Вальдемара I по ее дочери от второго брака
с неким русским князем Володарем25). Если полагаться на рассказ Саксо-
на Грамматика, политическая подоплека женитьбы Магнуса заключалась
в совместном с Польшей наступлении на Поморье князя Вартислава I (до
1114-1134/48), власть которого с некоторых пор простиралась и к западу от
устья Одры26. Вместе с тем союз вероятного датского престолонаследника
и польского князя был слишком похож на военно-политическое окружение
Кнута - ведь во владения последнего входила не только Южная Ютлан-
дия со Шлезвигом, но и южные датские острова, судя по тому, что именно
Кнут передал их в управление младшему брату Эрику27. Кроме того, - и
это важнее - недаром польский брак Магнуса состоялся, судя по изложе-
нию Саксона, сразу после передачи Кнуту ободритских земель. Понятно,
почему последний (также участвовавший, наряду с Нильсом и Магнусом, в
совместном с поляками походе против поморян, во время которого Магну-
су и была передана его невеста) настоял на освобождении обманом захва-
ченного в плен Вартислава. Саксон объясняет дело одним благородством
Кнута, но за настойчивостью ободритского короля нетрудно прочесть по-
литические мотивы: Западное Поморье Вартислава составляло единствен-
ный буфер между владениями Кнута и нового союзника Нильса.
Оценка политической ситуации, какой она выглядела для Кнута, будет
неполной и неверной, если не принять также во внимание, что и ободрит-
ские земли, и вошедшие недавно в состав Западнопоморского княжества
области лютичей к западу от устья Одры находились в формальной юрис-
дикции немецких митрополий, а значит - в сфере церковно-политических
интересов Германской империи, и Лотарь III к этим интересам был весьма
чувствителен. Весной 1128 г., то есть практически одновременно с дачей
ободритского лена Кнуту или, возможно, чуть ранее, германский король
санкционировал миссионерскую поездку бамбергского епископа Оттона
25 Джаксон Т.Н. Исландские королевские саги о Восточной Европе. С. 180. Коммент.
17-19.
26 Saxo Grammaticus XIII, 5, 2. Р. 349; Knytlinga saga. S. 249.
27 Saxo Grammaticus XIII, 7, 4. P. 357.
293
А.В. Назаренко
(1102/6-1139) в княжество Вартислава. Однако уже через полгода Лотарь
потребовал немедленного возвращения миссионера под угрозой - ни мно-
го ни мало - конфискации земельных владений Бамбергской церкви28. Как
догадываются историки, причина столь резкого поворота заключалась в
том, что сближение Вартислава с Германией, которое, собственно, и обе-
спечило ему возможность быстрой и успешной экспансии в отношении
лютичей, поставило под вопрос дальнейшую зависимость Западного По-
морья от Польши. Болеслав III стал готовиться к походу на Вартислава,
что имело бы самые негативные последствия для начатков христианства в
землях поморского князя. В результате личного свидания епископа Оттона
и Болеслава войну удалось предотвратить, но ценой подтверждения Вар-
тиславом верховного сюзеренитета Польши над своим княжеством. Понят-
но, что эти действия плохо вписывались в имперскую политику Лотаря III
на славянских землях Юго-Западной Балтики29. Как многие миссионеры-
идеалисты, вроде Бруно Кверфуртского, Оттон был плохим политиком - во
всяком случае, в том макиавеллическом смысле циничного преследования
собственных интересов, какой обычно вкладывается в слово «политика».
Оттон Бамбергский имел также неосторожность писать к лундско-
му архиепископу Аскеру (1104-1137), стараясь согласовать с ним свои
планы миссионерской деятельности на Рюгене30. Это означало косвенное
признание лундской юрисдикции над частью прибалтийских славян и на-
ходилось в резком противоречии с настойчивым стремлением гамбургско-
бременского архиепископа Адальберона (1123-1148) восстановить примат
Гамбурга над церквями Скандинавского Севера, которые обрели самостоя-
тельность с учреждением ок. 1102/3 г. архиепископии в Лунде, причем это
стремление, благодаря энергичной поддержке его Лотарем III, носило ха-
рактер немецкой государственной политики. Чуть позднее, в 1133 г., вско-
ре после императорской коронации в Риме, в период схизмы в Западной
28 BdhmerJ.F. Regesta Imperii. T. IV, 1, 1. N 175.
29 Petersohn J. Der sudliche Ostseeraum im kirchlich-politischen Kraftespiel des Reiches,
Polens und Danemarks vom 10. bis 13. Jahrhundert: Mission, Kirchenorganisation, Kultpolitik.
Koln; Wien, 1979. S. 219-223 (Ostmitteleuropa im Vergangenheit und Gegenwart. Bd. 17).
30 Ebonis Vita Ottonis episcopi Babenbergensis III, 23 / Wyd. I. Wikarjak, C. Liman.
Warszawa, 1969. P. 135-136 (Monumenta Poloniae Historica. Series nova. T. 7/2). Высказыва-
лось мнение, что посол Оттона Бамбергского к Аскеру Лундскому с подкупающим для рус-
ского уха именем Иван (Iwanus) вел переговоры и о браке Болеславны с Магнусом (Koczy L.
Polska i Skandynawja za pierwszych Piastow. Poznan, 1934. S. 152). Эта мысль сомнительна. В
свою вторую миссионерскую поездку в Поморье в 1128 г. Оттон двигался отнюдь не через
Польшу. Посол с уклончивым ответом архиепископа вернулся через три недели и потому
вряд ли мог успеть (даже если ему то было по дороге) завернуть к датскому двору и прове-
сти там переговоры. Да и странно было бы польскому князю пользоваться в качестве брач-
ного посла услугами безвестного монаха.
294
Кнут Лавард, Лотарь III и Мстислав Великий
церкви (в ИЗО г. оказались избраны одновременно два папы - Иннокен-
тий II [1130-1143] и Анаклет II [1130-1138]), германский император даже
добился от своего протеже Иннокентия II законодательного возобновления
в максимальном объеме всех прежних прав Гамбургско-Бременской и Маг-
дебургской митрополий, иными словами - упразднения национальных ми-
трополий для скандинавских королевств (в Лунде) и Польши (в Гнезне)31!
Практических последствий столь радикальный шаг не имел и через не-
сколько лет был дезавуирован Римом, но он свидетельствует о решимости
германского императора и о тесной взаимоувязанности в его глазах поли-
тики Германии в отношении славян к северо-востоку и востоку от немец-
ких границ с церковно-организационными проблемами32.
В свете столь ярких данных создание Лотарем III вассального Обо-
дритского королевства под скипетром Кнута Лаварда33 выглядит отнюдь
не простым актом дружеской приязни к датскому герцогу, а продуманной
мерой, составной частью последовательной политической программы дей-
ствий в славянском приграничье. Эта программность лишний раз подчер-
кивается тем фактом, что одновременно с организацией королевства у обо-
дритов германский король предпринял точно такой же шаг и в отношении
31 BdhmerJ.F. Regesta Imperii. Т. IV, 1, 1. N 343, 344.
32 Веитапп Н. Das papstliche Schisma von ИЗО, Lothar III. und die Metropolitanrechte
von Magdeburg und Hamburg-Bremen in Polen und Danemark 11 Веитапп H. Wissenschaft vom
Mittelalter: Ausgewahlte Aufsatze. Koln; Wien, 1972. S. 479-500.
33 Королевский титул, безусловно, желанный для Кнута как ступенька в династическом
восхождении, привел к очередному витку напряженности между ним и королем Нильсом,
а позднейшее датское историописание поставил перед необходимостью искать извинения
для будущего святого, поступок которого в глазах датской династии выглядел как узурпа-
ция королевского титула. «История св. герцога и мученика Кнута» вкладывает в уста Кнута
такие любопытные слова: «Я не считаю себя виноватым в узурпации звания короля, ибо
Славия [никогда] не имела короля, да и меня, когда мне ее поручили, королем не называла.
Обычным же прозванием в отношении чести и достоинства там для любого служит князь,
то есть господин, а даны, неверно его понимая, утверждают, будто оно значит король»
(«Regis usurpati nominis reus non teneor; Sclauia enim nec regem habuit nec michi commissa
me regem uocauit. Usuali quidem locucione causa dignitatis uel reuerencie knese quemlibet
uocare consueuit, hoc est dominus; et hoc Dani abusiue interpretantes regem esse affirmant»:
Historia St. Kanuti, Lectio Va. P. 194; аналогичный пассаж присутствует и в труде Саксона:
Saxo Grammaticus XIII, 5, 9-10. Р. 351-352). Быть может, сами ободриты, действительно,
не величали Кнута необычным для них титулом короля, но и даны не просто ошиблись в
переводе; официальный характер королевского титула Кнута Лаварда удостоверяется сде-
ланной вскоре после его смерти записью в синодике Лундской церкви: «В VII-е иды января
лета Господня 1131-го, в VIIII-й индикт убит славный король славян Кнут, сын короля Эри-
ка» («VII idus ianuarii. Anno M0C°XXX°I0. Indictione VIIII. Gloriosus Sclauorum rex Canutus,
Erici regis filius occisus est»: Necrologium Lundense. Codex mediaevalis VItus Bibliothecae
Universitatis Lundensis I Red. E. Kroman. Hafniae, 1960. P. 251 [Corpus codicum Danicorum
medii aevi. T. 1]).
295
А.В. Назаренко
другого лояльного к Германии славянского княжества гаволян (в бассейне
реки Хафеля-Гаволы, правого притока Средней Эльбы), крещеный князь
которых Прибыслав-Генрих (ок. 1127-1150) также удостоился королев-
ского титула34. Совершенно необходимо заметить, что лютические земли,
захваченные поморским князем Вартиславом I, в церковном отношении
номинально находились в компетенции Бранденбургской и Хафельберг-
ской епископий, которые формально продолжали существовать на землях
Прибыслава-Генриха35.
Кнут Лавард, безусловно, в той или иной степени осознавал весь (очер-
ченный здесь нами по необходимости эскизно) сложный политический и
церковно-политический контекст, который обусловливал его действия как
ободритского короля. В вырисовывающемся противостоянии Германской
империи, вассального ей Ободритского королевства Кнута и явно стремив-
шегося к немецкому протекторату Поморского княжества Вартислава I,
с одной стороны, и Дании и Польши - с другой, Руси видно только одно
место: союз с тестем Кнута Мстиславом Владимировичем, занимавшим с
1125 по 1132 г. киевский стол, мог служить удобным инструментом поли-
тического, а при необходимости и военного давления на Болеслава III (на
Волыни в 1120-1130-е гг. прочно сидел младший брат Мстислава Андрей).
Подобная задача нейтрализации Польши для Кнута могла стать акту-
альной, разумеется, только после приобретения им Ободритского королев-
ства. Для Кнута, но не для Лотаря III. Отнюдь не исключаем того, что сре-
ди соображений, которыми руководствовался германский король, переда-
вая земли ободритов под руку герцога Шлезвига, помимо личных связей и
немалой суммы, которую пришлось заплатить Кнуту36, была и заманчивая
перспектива использовать родственные связи Кнута как инструмент в сво-
ей польской политике. Поэтому оценка матримониального союза Магнуса
с Болеславом III, которая была дана из общих соображений Дж. Линдом,
как реакции на русские связи Кнута Лаварда нуждается в существенном
уточнении: польско-датское сближение стало, по нашему представлению,
ответом на очевидную опасность немецко-русского союза, возникшую по-
сле того, как одним из главных действующих лиц немецкой политики на
34 BohmerJ.F. Regesta Imperii. Т. IV, 1, 1. N 197.
35 Petersohn J. Der siidliche Ostseeraum. S. 270.
36 He следует видеть в этом что-то исключительное, способное поставить под вопрос
собственно политическую целесообразность назначения Кнута Лотарем III. Подобные вы-
платы при получении ленов стали во времена Лотаря и его преемника Конрада III делом
обычным (Kamp Н. Geld, Politik und Moral im hohen Mittelalter // Friihmittelalterliche Studien:
Jahrbuch des Instituts fur Friihmittelalterforschung der Universitat Munster. Berlin, 2001. Bd. 35.
S. 331-332). Интересно, что, согласно Саксону Грамматику, Шлезвиг также стоил Кнуту не-
малых денег, которые он выплатил королю Нильсу (Saxo Grammaticus XIII, 3, 2. Р. 346).
296
Кнут Лавард, Лотарь III и Мстислав Великий
юго-западе Балтики стал Кнут Лавард. В свете сказанного выглядит сим-
птоматичным, что бракосочетание Магнуса сопровождалось совместным
польско-датским походом на Западное Поморье, который в 1128 г. так ста-
рался предотвратить Оттон Бамбергский.
Поскольку пребывание Оттона Бамбергского в Поморье твердо дати-
руется 1128 г., то хронология событий, на наш взгляд, выглядела следую-
щим образом. 22 марта 1127 г. был убит37 ободритский князь Генрих, а сле-
дом, быстрой чередой, погибли его сыновья Кнут и Свентеполк, а также
сын последнего, в результате чего основная линия ободритской княжеской
династии Наконидов пресеклась. В апреле 1128 г. Лотарь III отправил От-
тона Бамбергского в Поморье38 и примерно тогда же, в 1128 г., назначил
Кнута Лаварда королем ободритов. В 1129 г. последовал датско-польский
союз, скрепленный браком Магнуса и Болеславны и сопровождавшийся
совместными военными действиями в Поморье. В ИЗО или, возможно, с
учетом вероятной зимовки, еще в 1129 г. к Кнуту в Шлезвиг (или в Старый
Любек?) прибыло русское посольство - прежде всего, надо думать, с це-
лью поздравить новоиспеченного ободритского короля. По логике вещей,
было бы естественно, если бы послы, по инициативе ли Кнута или немец-
кой стороны, имели бы контакты также и с Лотарем III.
Нам уже приходилось указывать на несколько неопределенные, но на-
стойчивые свидетельства саксонской историографии о каких-то русских по-
сольствах к Лотарю39; суммируем здесь более полно и подробно эти данные.
В «Брауншвайгской рифмованной хронике» (вторая половина XIII в.)
читаем в похвале Лотарю: «.. .он был враг врагу и друг - другу. // Всем нам
известна эта добродетель // императора Лотаря // Третьего, который так
высоко // вознес державу, // что был почитаем // множеством людей, // ко-
торых я назову: // итальянцами, русью, // венграми, греками, данами, прус-
сами. // Богатыми дарами их королей // он был почитаем постоянно»40. Из-
37 Chronicon St. Michaelis Luneburgensis / Hrsg. von L. Weiland // MGH SS. Hannover,
1874. T. 23. P. 396.
38 BdhmerJ.F. Regesta Imperii. T. IV, 1, 1. N 157.
39 Назаренко A.B. Русско-немецкие связи домонгольского времени (IX - середина XIII в.):
состояние проблемы и перспективы дальнейших исследований // Из истории Русской куль-
туры. М., 2002. Т. 2, кн. 1: Киевская и Московская Русь / А.Ф. Литвина, Ф.Б. Успенский.
С. 266-267 (первый вариант работы был опубликован в альманахе: Славяно-германские ис-
следования. М., 2000. Т. 1-2. С. 19-79; занимающий нас сюжет рассмотрен здесь на с. 23).
40 Передаем посильной прозой рифмованный средненижненемецкий текст: «...was
vigende vigent und vrunde vrunt. // Disse tugent is uns allez kunt // von dhem keyser Lothario /
dhem dritten, dher so ho // daz riche hatte gemeret, // daz her was geeret // von mengerleyge luten, //
dhe ich u wil beduten: // von dhen Walen, von dhen Ruzen, // Ungeren, Kreken, Denen, Pruzen. //
Von dher koninge gabe riche // was her geeret algeliche» (Braunschweigische Reimchronik 26,
w. 2443-2455 / Hrsg. von L. Weiland // MGH Dt. Chron. Hannover, 1877. T. 2. S. 490).
297
А.В. Назаренко
датель и комментатор «Брауншвайгской хроники» Л. Вайланд видел в этом
каталоге посольств из довольно позднего источника всего лишь амплифи-
кацию известия «Саксонской всемирной хроники»41 (вероятно, ок. 1229 г.)
о дарах Лотарю III от византийского императора Иоанна II Комнина42. По-
добный скепсис, достаточно типичный для господствовавшего тогда в ме-
диевистике гиперкритицизма, оправдан лишь отчасти: понятно, что, напри-
мер, появление «пруссов» (Pruzen) вызвано - как повсеместно в среднене-
мецких поэтических текстах - потребностями рифмы с этнонимом Ruzen
«русь». Но в целом приведенный перечень народов вполне правдоподобен,
ибо о дипломатических контактах Лотаря III с Италией, Венгрией, Данией
и Византией хорошо известно. Так что если текст «Брауншвайгской риф-
мованной хроники» и является в данном месте амплификацией, то незна-
чительной и, что не менее важно, не на основании «Саксонской всемирной
хроники», а другого брауншвайгского источника - «Анналов монастыря
св. Эгидия», созданных значительно ближе ко времени правления Лота-
ря III - в середине XII столетия (до 1164 г.). В «Анналах» под 1135 г. нахо-
дим запись о том, что Лотарь часто «принимал посольства и дары королей
Венгрии, Руси, Дании, Франции и других народов и королей»43; как видим,
костяк этнонимического перечня здесь тот же - венгры, русь, даны.
Источник известия «Анналов св. Эгидия», в свою очередь, обнару-
живается в знаменитом «Саксонском анналисте» (ок. 1150 г.), анонимный
автор которого был младшим современником императора Лотаря III. Под-
робно описывая сначала имперский съезд, состоявшийся на Пятидесятни-
цу 1135 г. (26 мая) в Магдебурге, на котором среди прочих присутствовали
чешский князь Собеслав I (1125-1140), а также послы польского князя Бо-
леслава III, венгерского короля Белы II (1131-1141), датского короля Ниль-
са и ободритских князей44, а затем пребывание императора на Успение того
же года в Мерзебурге, где он принял Собеслава I и Болеслава III, а также
византийских послов, которые искали союзника против набравшего силу
Роджера II Сицилийского45, анналист заключает этот политический апофе-
оз так: «В самом деле, надобно знать, что короли и королевства чрезвычай-
41 Sachsische Weltchronik 266 / Hrsg. von L. Weiland // MGH Dt. Chron. T. 2. S. 217.
42 Braunschweigische Reimchronik. S. 490. Not. 5. Забавно и поучительно бывает убеж-
даться в том, как нередко под пером не только средневековых авторов, но и историков но-
вейшего времени представления о Византии и Руси подвержены удивительной взаимной
интерференции, сливаясь порой до неразличимости в довольно смутном образе далекого
«греческого» Востока...
43 Annales s. Aegidii Brunsvicenses / Hrsg. von L. von Heinemann // MGH SS. Hannover,
1896. T. 30/1. P. 13: «regum Ungariorum, Ruthenorum et Dacorum, Francorum et ceterarum
gencium et regum muneribus et legationibus assidue frequentabatur».
44 BdhmerJ.F. Regesta Imperii. T. IV, 1, 1. N 440.
45 Ibid. N 453.
298
Кнут Лавард, Лотарь III и Мстислав Великий
но почитали этого императора Лотаря, так что, как уже сказано, к нему по-
стоянно приходили посольства и присылались дары от народов и королей
венгров и руси, данов и французов и прочих. Ведь при нем империя бла-
годенствовала в мире, царило изобилие, процветали монастыри, правила
справедливость, несправедливость утихла»46.
Таким образом, единственное, в чем позволительно было бы сомне-
ваться, - это в том, что русские посольства в Германию при Лотаре III при-
ходили действительно «постоянно»; сам же факт каких-то русско-немецких
дипломатических контактов в то время, полагаем, вне сомнения. Изложен-
ные выше соображения помогают понять, в связи с чем и, соответственно,
когда именно они могли иметь место: в 1129/30 г. в связи с необходимостью
получить надежный противовес наступательной политике Болеслава III на
землях прибалтийских славян.
В таком случае (возвращаясь к гипотезе Дж. Линда) придется при-
знать, что отношения Новгорода с Эриком II, если и были поначалу союз-
ными, быстро претерпели ту же метаморфозу, что и отношения с ними Ло-
таря III. Откликнувшись на призыв Эрика «отомстить за убийство вассала,
наказать Магнуса за братоубийство»47, германский король «и его супруга
Рихенца немало восскорбели о том, что погиб муж, связанный с империей
теснейшей дружбой»48, и еще в 1131 г., видимо, в августе-сентябре, Лотарь
двинул к датской границе войско, которое было поддержано флотом Эрика.
Однако до сражения дело не дошло, и германский король ограничился по-
лучением от Нильса и Магнуса 4000 марок виры, заложников и обещаний
покорности49. А в апреле 1134 г., после завершения коронационного похода
в Италию, Лотарь III принял вассальную присягу Магнуса и признал его
датским королем - то есть уже de iure отказался от поддержки короля Эри-
ка50. Сразу после возвращения из восточносаксонского Хальберштадта, где
встречался с императором, Магнус и отправился с флотом в роковой для
него поход в Сконе. Становится понятным, почему «ускользнувший на ко-
рабле» («navi elapsus») после катастрофы в Фотевике Нильс бежал не куда-
46 «Sane sciendum, quod eundem Lotharium inperatorem reges et regna plurima
reverebantur, ita ut, sicut iam prediximus, Ungariorum et Ruthenorum, Danorum et Francorum
et ceterarum gentium et regum muneribus et legationibus assidue frequentaretur. Sub illo enim
inperium pace affluebat, copia rerum exuberabat, religio monasteriorum florebat, iusticia regnabat,
iniquitas conticescebat» (Annalista Saxo I Hrsg. von G. Waitz // MGH SS. Hannover, 1844. T. 6.
P. 770).
47 Эрик пишет Лотарю письмо, в котором «amici песет ulciscatur orat, parricidii a Magno
poenas expetat» (Saxo Grammaticus XIII, 8, 5. P. 359).
48 «Lotharius imperator cum coniuge sua Rikenza non modice contristati sunt, eo quod
corruerit vir imperio amicicia coniunctissimus» (Helmolds Slavenchronik I, 50. P. 99).
49 BohmerJ.F. Regesta Imperii. T. IV, 1, 1. N 286.
50 Ibid. N 392.
299
А.В. Назаренко
нибудь, а в Шлезвиг - ненадежный, но зато близкий к немецкой границе,
по ту сторону которой датский король, похоже, рассчитывал найти убежи-
ще в случае, если Эрик сумеет развить свой успех.
Для вящей полноты картины необходимо отметить, что славяно-
балтийская политика Лотаря III имела также и торговый аспект. В грамоте
саксонского герцога Генриха Льва (1142-1180) о привилегиях готландским
купцам на подвластных ему землях от 1161 г. Генрих ссылается на анало-
гичные установления Лотаря51, издание которых принято приурочивать как
раз к хальберштадскому съезду в апреле 1134 г.52 Если так, то выходит, что
урегулирование отношений с Данией (где еще в 1133 г. в ходе междоусо-
бия в Роскилле ограбили и казнили немецких торговцев) дало германско-
му императору повод надеяться на возможность перемен в свою пользу и
в балтийской торговле. Лотарю, как впоследствии Генриху Льву, было бы
вполне естественно стремиться к смещению центра торговой активности
из датского Шлезвига (где весной 1134 г. стояли, напомним, не только гот-
ландские, но и новгородские ладьи) в ободритский Старый Любек53. Коль
скоро датировка привилегий 1134 г. покоится, в сущности, только на титу-
латуре Лотаря в грамоте Генриха Льва - «сиятельнейший римский импе-
ратор» (Лотарь III стал императором в 1133 г.), то считаем, что появление
Лотаревой грамоты готландцам с неменьшим основанием можно было бы
отнести и к 1128/30 г., когда в Старом Любеке распоряжался Кнут Лавард.
Неожиданная гибель Кнута, прискорбная для семейства Мстислава
Владимировича, так же как и для «императора Лотаря с его супругой Ри-
кенцой», конечно же, не могла остановить европейской политики. И если
исходить из нашей гипотезы, что в 1129/30 г. состоялись русско-немецкие
переговоры о союзе против Польши, то вряд ли смерть ободритского коро-
ля привела к их прекращению. Планы Лотаря III по политическому устрое-
нию ободритских земель пришлось менять54, но польско-немецкое проти-
востояние в вопросе церковной организации Поморья и, соответственно,
его государственного «освоения» оставалось55 и только нарастало, как по-
казывают упомянутые выше скандальные антипольские меры, предприня-
тые в 1133 г. Римом по настоянию германского императора.
51 Die Urkunden Heinrichs des Lowen, Herzogs von Sachsen und Bayern / Hrsg. von
R. Jordan. Hannover, 1941-1949. N 48 (MGH DD. Laienfursten- und Dynastenurkunden der
Kaiserzeit. T. 1).
52 Jordan K. Investiturstreit und friihe Stauferzeit. Munchen, 1973. S. 97 (Gebhardt
Handbuch der deutschen Geschichte. Bd. 4); BdhmerJ.F. Regesta Imperii. T. IV, 1, 1. N 403.
53 Stoob H. Schleswig - Lubeck - Wisby // Zeitschrift des Vereins fur Liibeckische
Geschichte und Altertumskunde. Lubeck, 1979. Bd. 59. S. 9, 13.
54 BdhmerJ.F. Regesta Imperii. T. IV, 1, LN 287, 398-399.
55 Petersohn J. Der siidliche Ostseeraum. S. 213-232, 262-277.
300
Кнут Лавард, Лотарь III и Мстислав Великий
Да и для Киева близкие отношения с Лотарем III были полезны от-
нюдь не только вследствие родства Мстислава с Кнутом. Была тому еще,
по меньшей мере, одна причина, также политико-династического свойства:
на Руси подрос и возмужал племянник Мстислава Владимировича Борис -
сын его сестры Евфимии Владимировны и венгерского короля Кальмана
(1095-1114/6). В свое время Кальман отослал свою вторую супругу к ее
отцу, переяславскому (тогда еще) князю Владимиру Всеволодовичу Моно-
маху, а родившегося на Руси ее сына не признал. В связи с бездетностью
венгерского короля Иштвана II (1114/6-1131), сына Кальмана от перво-
го брака, под конец его, Иштвана, правления обозначился династический
кризис, поскольку двоюродный брат Иштвана Бела как опасный сопер-
ник в борьбе за престол был, вместе со своим отцом, герцогом Альмошем,
ослеплен еще при Кальмане. В столь затруднительном положении Иштван
назначил престолонаследником сначала своего племянника по женской ли-
нии Саула, а потом Белу, несмотря на слепоту последнего. В Киеве, понят-
но, ждали только кончины Иштвана II, чтобы предъявить притязания его
младшего брата Бориса на престол. Иными словами, надо было готовиться
к династической войне в Венгрии, для исхода которой позиция германско-
го короля имела первостепенное значение.
После кончины Иштвана II в марте 1131 г. сын герцога Альмоша (воз-
можно, после короткой схватки с Саулом) 28 апреля был коронован под
именем Белы II. В Венгрии начались кровавые репрессии против участ-
ников ослепления Белы и Альмоша. Эти импульсивные действия нового
короля - а вернее, его супруги Елены, дочери сербского жупана Уроша I -
раскололи венгерскую знать, умножив число сторонников Бориса, которо-
му надо было ловить удобный момент. И потому нет ничего неожиданно-
го в том, что через год Борис во главе многочисленного войска выступил
против Белы. Неожиданность заключалась в другом: главную часть этого
войска обеспечил не кто иной, как польский князь Болеслав III56, который,
к тому же, лично участвовал в походе, тогда как венгерского короля под-
держал чешский князь Собеслав I. Предприятие окончилось поражением
Бориса в битве на реке Шайо (одном из притоков Верхней Тисы) 22 июля
1132 г.
56 Ведущую роль польского князя в походе против Белы II подчеркивают все ис-
точники: Canonici Wissegradensis continuatio Cosmae, a. 1132 / Ed. J. Emler // Fontes return
Bohemicarum. Pragae, 1874. T. 2/1. P. 215; Ottonis episcopi Frisingensis Chronica sive Historia
de duabus civitatibus VII, 21 / Hrsg. von A. Hofmeister. Hannover, 1912 (MGH SS rer. Germ.
[T. 45]). P. 340-343; Chronici Hungarici compositio saeculi XIV 160 / Ed. F. Domanovszky //
Scriptores rerum Hungaricarum tempore ducum regumque stirpis Arpadianae gestarum.
Budapestini, 1937. Vol. 1. P. 446-452.
301
А. В. Назаренко
Нас не могут сейчас занимать перипетии этой войны и запутанной
судьбы Бориса57, для нас важен только один вопрос: в чем причина столь
живого участия польского князя в делах полурусского искателя венгерско-
го престола? В науке на него нет внятного ответа, если не считать таковым
суждение, просто резюмирующее ситуацию: Болеслав III, перед лицом
немецко-чешской коалиции, хотел-де восстановить существовавший неког-
да, при короле Кальмане, польско-венгерский союз58. Наверное, хотел, раз
двинулся против Белы II, который, будучи шурином Собеслава I, не вну-
шал ему надежд на такой союз. Поскольку Борис явился к Болеславу, успев
с той же целью побывать в Византии, где женился на родственнице Ком-
нинов, то историки говорят даже о византийско-польском союзничестве в
начале 1130-х гг.59. Вполне возможно, действия польского князя были и в
самом деле согласованы с византийским императором Иоанном II (1118—
1143), но и в таком случае, с учетом происхождения Бориса, точнее было
бы все-таки говорить о присоединении Болеслава III к союзу между Ио-
анном II и Мстиславом Владимировичем, отчетливо прослеживающемуся
после 1122 г.60 Как мы старались показать, русский фактор маячил на по-
литическом горизонте польского князя и на поморском фланге. Тем самым,
в рамках нашей гипотезы ответ на вопрос, почему Болеслав так горячо
57 Они вполне заслуживали бы нового особого исследования, которого покуда нет;
поэтому ограничимся указанием на обзор: Розанов С.П. Евфимия Владимировна и Борис
Коломанович: Из европейской политики XII в. // Изв. Академии наук, VII сер.: Отд. гумани-
тарных наук. Л., 1930. № 9. С. 649-671.
58 См., например: Maleczynski К. Boleslaw III Krzywousty. Wroclaw; Warszawa;
Krakow; Gdansk, 1975. S. 218-219; Makk F. The Arpads and the Comneni: Political Relations
between Hungary and Byzantium in the 12th Century. Budapest, 1989. P. 32; Idem. Ungarische
Aussenpolitik (896-1196). Heme, 1999. S. 113 (Studien zur Geschichte Ungams. Bd. 3); и др.
59 Rostkowski G. Hungary between Byzantium, Central and Eastern Europe (ca. 1118—
1135) // Byzantina et Slavica Cracoviensia. Cracow, 2001. T. 3: Byzantine and East Central
Europe. P. 161-175; Idem. Borys-Koloman Kolomanowicz, Bizancjum i Polska w 1131-1132
roku: Przyczynek do dziejow bizantynsko-polskich stosunkow politycznych // Inter Orientem et
Occidentem: Studia z dziejow Europy Srodkowowschodniej ofiarowane prof. J. Tyszkiewiczowi /
T. Wasilewski. Warszawa, 2002. S. 65-76.
60 Русско-византийская война 1116 г. закончилась не позднее примерно 1120 г. В 1122 г.
одна из дочерей Мстислава Владимировича была выдана за византийского престолонаследника
(ПСРЛ. Т. 2. Стб. 286) - вероятно, Алексея, сына и соправителя Иоанна II Комнина (Dqbrowski
D. Genealogia. S. 134-141). Этот союз неоднократно бывал подчеркнут присылкой из Констан-
тинополя в Киев церковных святынь: ок. 1120 г. перста св. Иоанна Предтечи (об этом сохра-
нилось особое краткое сказание: Никольский Н.К. Материалы для истории древнерусской
духовной письменности // Сб. ОРЯС. СПб., 1907. Т. 82/4. С. 56-57), для которого Владимир
Мономах заложил в 1121/2 г. в Киеве особый храм (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 286), и ок. ИЗО г. двух
Богородичных икон - Пирогощей и (в будущем) Владимирской (там же. Стб. 482); дати-
ровка принесения икон устанавливается на основании сообщения о заложении Мстиславом
Владимировичем в Киеве церкви Преев. Богородицы Пирогощей (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 301; Т. 2.
Стб. 294; статья 6640 г. «Ипатьевской летописи» - ультрамартовская: Бережков Н.Г. Хроно-
логия. С. 135).
302
Кнут Лавард, Лотарь III и Мстислав Великий
поддержал в 1132 г. Бориса, прост и напрашивается сам собой. Правитель
Польши предпочел предотвратить наметившееся с 1129/30 г. благодаря свя-
зующей персоне Кнута Лаварда русско-немецкое сближение, обратив вен-
герскую коллизию к своей выгоде. Заняв готовившееся Лотарю III место
гаранта интересов Бориса Кальмановича на Западе, Болеслав лишал для
Руси союз с германским королем политического смысла, а в случае успеха
похода против Белы II еще и приобретал бы в лице Бориса всем обязанного
себе венгерского короля.
Со смертью 14/5 апреля 1132 г. киевского князя Мстислава Владими-
ровича61 все эти хитроумные расчеты быстро потеряли актуальность. В
Киеве, как и планировалось, беспрепятственно вокняжился младший брат
Мстислава Ярополк Владимирович. Поначалу такая династическая преем-
ственность позволяла надеяться и на преемственность внешнеполитиче-
скую, поэтому задуманный еще при Мстиславе венгерский поход состоял-
ся. Волынский князь Андрей Владимирович поддержал его, но строптивый
Владимирко Володаревич Звенигородский дерзнул выступить на стороне
Белы II, что стало несомненным сбоем киевской дипломатии. Разразив-
шиеся же на Руси в 1133-1134 гг. неурядицы, вызванные категорическим
противодействием младших Мономашичей - Андрея и Юрия Долгоруко-
го - династическим планам Владимира Мономаха и Мстислава, которые
призван был воплотить в жизнь Ярополк62, сделали Киев на время вообще
малочувствительным к вопросам международной политики. В ходе пер-
турбаций на юге Руси Андрей, очевидно, в начале в 1135 г. покинул Во-
лынь, переместившись в Переяславль Русский63. Чуть ранее, летом 1134 г.,
погибли Магнус и Нильс. Византия настойчиво искала союза с Лотарем III
против сицилийских норманнов, князя которых Роджера папа Анаклет II
на Рождество ИЗО г. венчал королевским венцом.
Итак, политическая констелляция вокруг Болеслава III изменилась ра-
дикально. Показательно, что поражение в Венгрии в конечном итоге выну-
дило польского князя уступить и на западе: на уже упоминавшемся выше
Мерзебургском съезде 15 августа 1135 г.64 ему, среди прочего, пришлось
выплатить Германской империи задержанную за пятнадцать лет дань и
признать себя ленником Лотаря III - по крайней мере, в отношении По-
морья и Рюгена. Перед шествующим в церковь Лотарем Болеслав нес меч
императора, в точности повторив роль покойного королевича Магнуса в
аналогичной церемонии годом ранее.
61 ПСРЛ. Т. 1. Стб. 301; Т. 2. Стб. 294.
62 Назаренко А.В. Династический проект Владимира Мономаха: попытка реформы
киевского столонаследия в 30-е годы XII века // Назаренко А.В. Древняя Русь и славяне
(историко-филологические исследования). М., 2009. С. 88-102 (ДГ. 2007 г.).
63 ПСРЛ. Т. 1. Стб. 303; Т. 2. Стб. 297.
64 См. примеч. 45.
303
Etymology in high latitudes:
The origin of the place-name Alta (Arctic Norway)
Jens Petter Nielsen
Alta is a town in the western part of Finnmark, the northernmost county of
Norway, and is situated in around 70 degrees northern latitude, on the coast of
the Arctic Ocean. In the Early Modern Period the population of Alta consisted
of three distinct ethnic groups, the Sami, who are the indigenous inhabitants of
the area, the Norwegians, and the Kvens, i.e. Finnish-speaking immigrants to
North-Norway. Any etymology of the name «Alta», as of most place names in
this northernmost part of Norway, must start from this tripartite ethnic back-
drop.
Alta is not only the name of the town and the area, but also of the fjord (Al-
tafjord) and the big river (Altaelva), which empties itself into the fjord. River
names can be very old, and habitually they are much older than the written sourc-
es in which they are mentioned for the first time. The traditional view is that
A Ita derives from Old Norse alpt («swan»). This view was first put forward by
Oluf Rygh (1833-1899), the distinguished Norwegian historian, archaeologist
and philologist, known among other things for his great work on Norwegian
farm names, «Norske Gaardnavne».
O. Rygh discussed the word Alta in an article on Norwegian fjord names,
published in 1896. He pointed out that numerous place names farther south in
Norway have their origin in bird names. Words like alpt, elptr («swan») are
found in many places, particularly as river names. O. Rygh’s comparative data
led naturally to the assumption that Altaljord might originally have been called
*Alpti. This could be derived directly from the bird name and simply mean
«swan fjord». However, he added that it was also conceivable «that here, as so
often in other cases, the fjord’s main river has given the fjord its name, and the
swan name thus attached itself first to the river»1. Subsequently, the philologist
1 Rygh O. Norske Fjordnavne // Sproglig-historiske Studier tilegnede C.R. Unger. Kristiania
(Oslo): Aschehoug, 1896. S. 65.
304
Etymology in high latitudes: The origin of the place-name Alta
Sophus Bugge lent his authority to the swan theory, but he thought it was un-
likely that alpt had first been the name of the river and only later became the
name of the fjord as well. He suggested the reverse order; the name was origi-
nally attached to the fjord and only later was transferred to the river2. This also
accords better with more recent research. The historian Havard Dahl Bratrein,
for example, has claimed that fjord names in northern Norway are generally
older than river names on account of the distinctive topography and settlement
history of this part of the country3.
Another problem is how likely it is that the name Alta is of Norse origin.
Both O. Rygh and S. Bugge were great authorities in their time, but neither had
detailed knowledge of the history of Finnmark. If there had been a Norse settle-
ment at Alta in the Viking Age, the swan theory would probably have been fairly
uncontroversial. There is an interesting parallel in the name AlftaJjordur on the
south-east coast of Iceland, which presumably came into existence at the same
time (alft means «swan» also in Modem Icelandic). It is difficult, however, to
prove that there was any significant Norwegian activity at Altafjord in the Vi-
king Age. Therefore, it is easier to accept the swan theory if we assume that the
name was first used for the outer coast line west of Alta, more frequently visited
by Norse hunters and seafarers, and then made its way steadily inland until it
eventually became the name of the river.
There are, however, competing theories. When Just Qvigstad and Magnus
Olsen published the Finnmark volume in the series «Norske Gaardnavne», in
1924, they distanced themselves politely from O. Rygh’s «swan theory». In-
stead, they put forward the Finnish or Kven name for Alta, Alattia or Alaattio
(used of the district), which seems to be connected with the corresponding Sami
names, Alta and Alaheadju. J. Qvigstad was inclined to think that the Finnish
names were the original ones. He associated the first element of the name with
the Finnish ala («a low-lying place»; cf. Finnish alamaa «lowland, place on
the coast») and Alattia may simply have meant «lowland». When the Moun-
tain Sami and Finnish merchants came down from the Finnmark plateau to the
lowland at the head of Altafjord, this was a natural name to give it4. In that case,
we would have to assume that it was the ancient kvenir (Kvens) who gave the
place its name. Ohthere’s account to King Alfred in about AD 890 noted that
the Kvens sometimes came over the Finnmark plateau «to make raids on the
Norwegians». These «visits», however, were occasional and could hardly have
affected the language of the local inhabitants in any decisive way. In fact, it is
2 Bugge S. Bidrag til forklaring af norske stedsnavne 11 ANF. 1904. S. 334-357.
3 Personal communication of Havard Dahl Bratrein, 11 March 2001.
4 Rygh O. Norske Gaardnavne I Utg. med tilfoiede Forklaringer af J. Qvigstad og M. Olsen.
Kristiania, 1924. B. 18. Navne paa matrikulerede Jordeiendomme i Finnmarkens Amt. S. 11.
305
Jens Petter Nielsen
not very likely that the name Alta is of Finnish (Kven) origin, because the im-
migration of Kvens to Alta took place fairly recently. Kvens who had a licence
from the Swedish king to trade on the coast of North-Norway probably began to
visit Alta from the end of the fifteenth century, and perhaps a few Kvens made
their homes around Altafjord in the sixteenth and seventeenth centuries. But
there was no significant Kven population before the beginning of the eighteenth
century.
From other sources, we know that Kven immigrants took over many of the
place names in the Alta area from the Sami, and it is reasonable to think that at
some time or other they also took over the name Alta from them. That does not
mean that the name Alta is necessarily of Sami origin, even though a case can
be made for that view, too. For example, we may take as a starting point the
Sami word alda («place of sacrifice»), which occurs in several places in Finn-
mark where there have been sacrificial sites. Rock carvings have, for instance,
been found on a hill named Aldon at Varangerbotn in East Finnmark5. Alda
is probably also the origin of the name Alte-vatn in Bardu (in the county of
Troms), where an older Sami form, Aldas-Iavre («Lake Aldas»), is known from
an eighteenth century document6. Moreover, a Swedish document dated 1611
refers to Alta as Althenoere (probably a corruption of Alte-njdrga, in Norwegian
Alte-nes, i.e. «the Alta headland»).
From ancient times, Altenes was the name of the peninsula which forms the
east side of the inner part of Altafjord. In 1715, a Sami missionary, Isak Olsen,
mentioned a sacrificial site at Altenes which he called «allate Niarg Passe alda»
«the sacred sacrificial site at Altenes», or, literally, «the sacred sacrificial site on
the promontory of the sacred sacrificial site»7. The problem is further compli-
cated by the fact that the Sami today not only use the name Alta, but also Alahe-
adju. This name is also old and seems to have a strategic role in the etymologi-
cal triangle. Alaheadju (from the older *Alat-eadju) has the appearance, as Thor
Frette has pointed out, of a preserved Old Norse name *Alpt-eyjo, in which the
final element may be understood as «lowland by water». Likewise it has been
assumed that the Sami name for Mageroya (Mdkkaravjd), the northernmost island
in Finnmark and Europe (!) where the North Cape is situated, is a preserved form
of an original Old Norse or Proto-Norse name (cf. Proto-Norse *aujo «island»)8.
Interpreted in this way, the Sami Alaheadju becomes, paradoxically, a weighty ar-
gument in favour of the swan theory.
5 Simonsen P. Fortidsminner nord for Polarsirkelen. 2 utg. Oslo: Norwegian University
Press, 1991. S. 184-185.
6 See: Frette Th. Altevatnet [Lake Alte] // Norsk stadnamnleksikon. S. 56.
7Nordnorske samlinger / Utg. afM.B. Utne. Oslo, 1932-1938. Vol. 1. S. 39.
8 Norsk stadnamnleksikon. P. 214.
306
Etymology in high latitudes: The origin of the place-name Alta
In the Viking Age, Alpt-ay may have been the name of a marketplace at
the mouth of the River Alta, or an old name for the island of Aroya, a natu-
ral meeting place for Sami and Norwegians in the middle of Altafjord. Stray
archaeological finds from the Viking Age have been made here and they have
been identified as Norse. No matter how we may wish to explain the origin of
the name Alta, the sources indicate that it was used to describe the most impor-
tant settlement area on Altafjord. At the end of the seventeenth century, most
people associated the name Alta with Talvik, which, by then, had become the
trading and administrative centre on Altafjord. Thus, the name gradually moved
farther up the fjord until, at the beginning of the eighteenth century, it was being
used to denote the whole area at the head of the fjord and also the river valley.
Here, it was not associated with any particular locality. Thus, Hans Dahl, a mis-
sionary in West Finnmark in the 1750s, wrote that «the stretch of land on both
sides of the river about 20 km in length and somewhat over 10 km in breadth is
what is actually Alten proper».
That this name was also so quickly and so strongly associated with the area
along the river valley was probably because the river had had the same name for
a long time. The names Oevre-Alten («Upper Alta») and Nedre-Alten («Lower
Alta»), which arose in the eighteenth century, are probably to be understood as
«the upper River Alta» and «the lower River Alta». However, these denotations
were soon absorbed into the more general name of the Alta area as we know it
today. The name Altenelv («River Alta») first appears in a document in 1567. If
we accept that it is of Norse origin, we must at the same time assume that the
river also had an older Sami name. Indeed, historical records from the last half
of the sixteenth and the beginning of the seventeenth century actually reveal
traces of what may be rudiments of an older name for the River Alta. We shall
try to reconstruct it by combining information in Swedish and Danish-Norwe-
gian tax accounts, sources that were created independently of each other.
In olden times, Finnmark was an undemarcated area without a fixed national
frontier, which explains why it was taxed by several kings, as well as by the
Grand Prince of Novgorod (and later by the Muscovite Princes). If we go back
to the second half of the sixteenth century, we can see that the political situa-
tion there was extremely complicated: both Denmark-Norway (then united) and
Sweden laid claim to the whole of Finnmark. For the time being, the Swedish
authorities had the upper hand in the interior, that is, on the plateau, whereas
the Danish-Norwegian authorities controlled the coast. The matter was fur-
ther complicated because the Russian Tsar insisted on his old right to tax the
Coastal Sami along the coast of northern Norway as far south as Malangen (near
Tromso). The Coastal Sami in this area were thus subject to triple taxation; the
Danish-Norwegian and the Swedish kings, as well as the Russian tsar, all sent
bailiffs to collect their tax demands. It was perhaps not the economic gains from
307
Jens Petter Nielsen
the tax collection that were most important for the three potentates, but rather
the desire to preserve an established practice. Sooner or later, borders would be
drawn in this area. It would then be important to be able to show that the state
concerned had taxed the population in the area from time immemorial, and «the
highest tax gave the greatest right to the people and the land» (to quote a histo-
rian, Oscar Albert Johnsen)9 10 11.
The Danish-Norwegian and the Russian bailiffs travelled by boat when they
collected tax along the coast of northern Norway, and they preferred to travel in
summer. However, the Swedish bailiffs, who came from the interior, were de-
pendent on winter conditions, when the snow enabled them to travel by sledge,
and they usually came down to Alta around Candlemas (mid-February). They
reached the River Alta at a place they called Carkesw. The few Sami living
there regarded themselves as Mountain Sami and looked upon Guovdageaidnu
(Kautokeino) «as their rightful settlement». As the Swedes had control over the
mountain districts at that time, these Sami were considered to be subjects of the
Swedish king. Later, the name appears in the form Karckeby, and finally, in the
nineteenth century, as Gargia. This is the earliest Swedish source of information
we have about the name. The Danish bailiffs, who at the end of the sixteenth
century arrived at the head of Altafjord from the opposite direction, to tax the
Sami who fished for salmon in the River Alta, called the place around the river
mouth Sorkos or Soerkoes^. Sorkos can also be found on Dutch maps dating
from the end of the seventeenth century, but then it disappears from the written
sources and has not been preserved in oral tradition. It is not difficult, however,
to see that these two names, Carkes and Sorkos, may be corruptions of one and
the same word (compare the bird name Carkkus «red-necked phalarope»). If the
name was clearly associated with both the upper reaches of the river (Carkes)
and the river mouth (Sorkos), it implies that this resembles an old name for the
River Alta itself.
From an ornithological point of view, the intertidal area at the river mouth
is one of the most interesting shallow-water areas in Norway, with innumerable
different species of birds. Whooper swans and red-necked phalaropes are fre-
quently observed here, although that does not help very much to clarify the ori-
gin of the river name. The reasons for naming a river or, for that matter, a fjord
after a species of bird are certainly more profound than simply the frequency
with which a particular kind of bird is seen there. It is more relevant that swans,
9 Johnsen O.A. Finmarkens politiske historie (Skrifter utg. av Videnskabsselskapet i Kristi-
ania. II. Historisk-filosofisk KI. B. 1922/3). Kristiania, 1923. S. 104.
10 Ibid. S. 62.
11 Ibid. S. 280.
308
Etymology in high latitudes: The origin of the place-name Alta
geese and other unidentified birds are often depicted on the rock carvings at
Hjemmeluft (Jiepmaluokta), a UN world heritage site situated a few kilometres
from the river. When these pictures were carved, several thousand years ago,
there is no doubt that they had an absolutely specific symbolic significance. The
original name of the River Alta probably did too, but today we only have a small
chance of penetrating the thought process behind it12.
12 The author has previously examined this question in «Altas historic» («The History of
Alta»), vol. 1 (1990) and most recently in the book: The River Alta and its Salmon Fishery. From
the Earliest Times until Today / Ed. by J.R Nielsen. Alta: The Alta Salmon Fishery Partnership,
2009.
309
«The Wife’s Lament» and «Helreid Brynhildar»:
Different Responses to Similar Lives?
Heather O’Donahue
Scholarship concerning the Old English poem «The Wife’s Lament», in
which a speaker apparently recounts a life of betrayal, banishment and loss, is
dominated by one question, to which there have been a surprising number of
different answers. What is the story behind the speaker’s monologue? Or, to put
it another way, can we retrieve a biography from the poem?
There are two main reasons why this question has proved so hard to re-
solve.
Firstly, «The Wife’s Lament» is unusually full of ambiguities. Jerome Man-
del offers a synopsis of the poem - partly serious, partly satirical - which in-
corporates many (though not all) of the alternative readings which have been
proposed; it begins:
«The speaker of the poem, the “I”, may be either a man or a woman who
is either young or old. His or her lord or husband is exiled as a result of a feud,
goes into exile voluntarily, goes on a military expedition, goes on a journey over
the sea or is forced into exile by kinsmen who hate him or by revolutionary forces
for political reasons. Either he returns, or he does not return...»1.
And so on.
Such a multiplicity of interpretations (although of course some suggestions
are, to put it kindly, less well founded than others) might of course be due to a
purposeful ambiguity on the part of the poet, and critics have offered widely dif-
ferent interpretations of particular words or phrases1 2. But mutually exclusive al-
1 Mandel J. Alternative Readings in Old English Poetry. Frankfurt, 1987. P. 149.
2 See for example Kate Lowe’s article (Lowe K. A Fine and Private Place // Lastworda Betst:
Essays for Christine Fell Carole / Ed. H. and K.A. Lowe. Donington, 2002. P. 122-143), which
considers amongst other disputed translations the possible meanings of the key word leger. whether
it means «bed» or «grave» is crucial to our understanding of the circumstances of those who are
in it. The speaker’s own location in eordscroefe - either «in a cave» or «in a grave» - even leaves
open the question of whether she/he is alive or dead; see: WentersdorfK. The Situation of the Nar-
rator in the Old English Wife’s Lament II Speculum. 1981. Vol. 56. P. 492-516.
310
«The Wife’s Lament» and «Helreid Brynhildar»
tematives have also been proposed by modem critics, by emending manuscript
readings3, or challenging traditional grammar4.
Secondly, «The Wife’s Lament» exerts an equal and crucially opposite
pull: the sheer number of events lends the poem a contrasting specificity. The
speaker recounts a highly eventful life. Additionally, as R.F. Leslie sees it, the
poem «contains sufficient concrete detail to make it clear that it is founded on
a particular experience»5. We might contrast this with another «Exeter Book»
poem, «The Wanderer», which, while voicing similar concerns - exile, the fall
of kinsmen, loss of a lord, wintry conditions - does not pile up specific events.
Two other mainstream critics of «The Wife’s Lament» evidently assume the
existence of a narrative behind the monologue: S.J. Bradley complains that the
poem is «mystifyingly allusive in its plot»6, while B. Mitchell and F.C. Robin-
son warn that «the details of the plot are somewhat sketchy»7. «Plot» is a tell-
ingly strange word to use of a short poem; no one ever speaks of the «plot» of
«The Wanderer».
There have been many attempts to relate this «plot», or «backstory» to
existing literary narratives. R.F. Leslie, in his introduction, sets out some pos-
sibilities: the «Constance» legend, especially as expressed in stories about the
continental King Offa; the Crescentia story of the exiled queen, an Old English
*«Odoaker saga» (which does not survive); the Old Irish story of Liadain and
Curithir8. And of course, there have been suggestions that «The Wife’s Lament»
relates to Old Norse stories, especially those about the hero Sigurdr the Vol-
sung, his lover Brynhildr, and his wife Gudrun.9
The basic similarities between the Sigurdr material and the central concerns
of our poem - broken oaths, betrayals, women as direct or indirect victims of
male violence, death, separation, grief - are evident. An argument for a close
relation is fairly easily constructed: the ambiguities of «The Wife’s Lament» al-
low one to create a story out of the various alternatives (male/female, dead/alive
3 For instance, detaching the masculine accusative ending -ne to give a negative particle -
see: Bambas R. Another View of the Old English Wife’s Lament 11 JEGP. 1963. Vol. XIV. P. 303-
309.
4 Martin Stevens reads the poem’s feminine endings as qualifying the noun sid rather than
the gender of the speaker (Stevens M. The Narrator of The Wife s Lament 11 Neuphilologische Mit-
teilungen. 1968. Bd. XXX. S. 72-90).
5 Leslie R.F. Three Old English Elegies. Rev. ed. Exeter, 1988. P. 2.
6 Anglo-Saxon Poetry / Tr. and ed. by S.J. Bradley. London: Everyman, 1982. P. 382.
7 Mitchell B. and Robinson F.C. A Guide to Old English. Oxford: Blackwell, 1992. P. 264.
8 Leslie R.F. Three Old English Elegies. P. 9-10. Some critics have even invented narratives;
see for instance: Doane A.C. Heathen Form and Christian Function in The Wife’s Lament 11 Me-
dieval Studies. Toronto, 1966. Vol. XX. P. 77-91, who proposes a backstory about a pagan priest
who has betrayed the speaker by converting to Christianity.
9 Perhaps the most elaborate of these is: Bouman A.C. Patterns in Old English and Old Ice-
landic Literature. Leiden, 1962, which identifies the speaker as Gudrun.
311
Heather O’Donahue
and so on), and, equally and oppositely, one can pick and choose from the many
variations and even contradictions in the mass of Sigurdr material - in its several
Old Norse manifestations (individual Eddaic poems, «Volsunga saga») and Ger-
man ones (for instance «Das Niebelungenlied») - to produce what appears to be
a matching storyline. But I want to do something different here: I want to make a
direct comparison between «The Wife’s Lament» and an actual Old Norse Eddaic
poem, the «Helreid Brynhildar, which quite certainly relates to the Sigurdr mate-
rial; in the «Helreid», Sigurdr’s lover Brynhildr looks back on her tragic life10 11.
The most striking similarity between «The Wife’s Lament» and the «Hel-
reid» may seem incidental; the poems are both about the same length: 53 and 54
lines each. However, the significance here is not the precise correlation, but that
they are both the same kind of poem, neither long narrative nor brief lyric - nor,
indeed, like the more extended elegies: it is worth noting that «The Wanderer»
and «The Seafarer» are both twice as long. Both speakers relate life experiences
from youth to present maturity at the same level of detail, and from what is ap-
parently the same temporal perspective. Like the Wife, Brynhildr, the primary
speaker in the «Helreid», looks back on her life since childhood and how she
has been treated, especially (but not exclusively) by the men in her life. Both
poems are utterances. The «Helreid» is one of only two Eddaic poems whose
title does not explicitly make reference to a particular kind of declarative utterance
(song, list, poem, lament) but it nonetheless begins as dialogue (of a confron-
tational kind) and settles into monologue. Tellingly, throughout Old Norse-Ice-
landic heroic tradition, we see the pattern of men acting, often violently, and
women speaking - often, like Gudrun, to lament. The same pattern is evident in
Old English poetry too, most obviously in «Beowulf». I take the speaker of «The
Wife’s Lament» to be a woman11. It is perhaps significant that both speakers would
then place the beginnings of their troubles at the point at which they became
women - the Wife sippan ic up weox («since I grew up»: 1. 3) and Brynhildr
when var ec vetra tolf («I was twelve years old»: st. 6).
A second striking similarity is the way both speakers recall improbably
eventful lives. This is a key issue to which I shall return. I argue that this is
the result of the accretion of tradition, in the form of narrative elements which,
importantly, may be inconsistent with each other - like Gudrun’s synthetic life
10 References to «The Wife’s Lament» are from the text in: Anglo-Saxon Poetic Records //
Ed. G.Ph. Krapp and E. van K. Dobbie. Columbia University Press, 1936, and references to the
«Helreid Brynhildar» (hereafter, the «Helreid»), from the text in Edda: die Lieder des Codex Re-
gius / Hrsg. von G. Neckel. 4 Aufl. von H. Kuhn. Heidelberg, 1962.
11 Arguing that the speaker of «The Wife’s Lament» is a woman solely on the grounds of a
comparison with the «Helreid» risks circularity. But there are many good reasons to suppose the
speaker to be a woman. See especially: BelanoffP. Ides... geomrode giddum: The Old English Fe-
male Lament // Medieval Woman’s Song: Cross Cultural Approaches / Ed. by A. Klinck and A.M.
Rasmussen. Philadelphia, 2002. P. 29-46.
312
«The Wife’s Lament» and «Helreid Brynhildar»
story, with her three historically impossible marriages which entail, in the Poetic
Edda, contradictory responses from her towards her brothers12.
My primary purpose is not simply to identify the speaker of «The Wife’s
Lament» with Brynhildr, or to argue that the Old English poem is derived from or
related to Scandinavian legend, although there are some very suggestive parallels.
Rather, I want to show that certain aspects of the relationship between the «Hel-
reid» and the Sigurdr material suggest that «The Wife’s Lament» might be a
much less cryptic poem if we had a body of tradition - texts in poetry and prose,
from different periods, sometimes inconsistent, sometimes positively incongru-
ous - detailing the events of its speaker’s life. Some of the allusions in the «Hel-
reid» would seem very strange if we did not have the Sigurdr material to explain
them.
Commenting on «The Wife’s Lament», R.F. Leslie suggests that narrative
coherence takes second place to the creation of mood: that events «are not un-
folded chronologically but in an order which subordinates them to the dramatic
expression of the woman’s lament»13. A comparison of the sequence of events
in the «Helreid» with the chronology of its backstory confirms similar process
at work: a monologue alluding to a familiar narrative can take a considerable
degree of license with chronology.
There is no debate whatever about the Helreid's relationship to the story of
Sigurdr and Brynhildr. Though the precise title is modem, it is straightforwardly
derived from a title inlaid into the manuscript text of the poem in the Codex Re-
gius: «Brynhildr геф helveg» («Brynhildr rode [along] the way to Hel»). There
is very little medieval editorial material in the Codex Regius, but there are some
brief passages of prose linking or introducing some of the poems in the anthol-
ogy, and the «Helreid» is helpfully prefaced by an account of how Brynhildr
and Sigurdr were burnt on two pyres, «ос var hon i reid, peiri er gudvefiom var
tioldud. Sva er sagt, at Brynhildr oc med reidinni a helveg...» («and she was in
a wagon which was canopied with precious tapestries. It is said, that Brynhildr
drove the wagon along the way to Hel»: 1. 2—4).
There are also a number of proper names and placenames in the body of the
poem, including Brynhildr, Gudrun, Sigurdr, the Gjukungs, Odinn, Hlymdalir,
and Skatalundr14.
12 Gudrun decries her brothers in her laments for Sigurdr (Gudrunarkvida, I), tries to protect
them when they come to visit Atli («Atlakvida»), and holds them up as a model of bravery to her
sons Hamdir and Sorli («Hamdismal»).
13 Leslie R.F. Three Old English Elegies. P. 10.
14 Such specificity, in stark contrast to «The Wife’s Lament», might mean either that, unlike
the Old English poem, the context of the «Helreid» was still well-known, or the opposite, that the
audience needed extra help with a half-forgotten story.
313
Heather O’Donahue
In the «Helreid», Brynhildr does not recount her life in a chronological se-
quence which tracks what we know of the story of Sigurdr. Her responses are ini-
tially structured by her interlocutor. Brynhildr is doubly accused by a giantess she
meets along the road to Hel: first, of visiting another woman’s man, and second,
of having washed her hands in the blood of a man. From «Volsunga saga», and
ultimately, the relevant poems in the «Poetic Edda», we can interpret these accu-
sations as referring firstly to her complex relations with Sigurdr, who was mar-
ried, by mischance and machination, to Gudrun, though betrothed to Brynhildr,
and secondly to her responsibility for his murder. We might see these two issues
as being the central dramas of Brynhildr’s life (which, we must remember, is
not really «a life» but rather the sum total of many texts which allude to or de-
tail it). But Brynhildr first answers an accusation which has not explicitly been
made: «pott ec vasrac / i vikingo / ec mun occar / oedri piccia» («even if I “en-
gaged in Viking activities”, I will be regarded as of higher birth than you»: st.
3). It is not immediately obvious why going on Viking expeditions might call
Brynhildr’s ancestry into question. It is possible that she is referring to her only
quasi-human, or quasi-divine status, as a valkyrie. She may be a valkyrie, and
therefore not purely divine or human, but at least she isn’t a giantess. And at the
end of the poem, she dismisses the giantess with the taunt that she is gygjarkyn -
«spawn of a giantess». But more likely, she is responding to the imputation that
her relationship with Sigurdr - that she both decreed his death and, as we learn
from this poem, hoped to sleep with him in the afterlife - was valkyrie-like, for
the valkyries were not only responsible for the deaths of men in battle, but were
perhaps also sexually predatory15.
In response to the next taunt of the giantess - that she has been the ruination
of the Gjukungs, Gudrun’s family - she makes a swift, angry counter-accusation
against them (sts. 4 and 5) and promises to refute these accusations more fully,
only then leaping backward in time to a mysterious episode in her childhood
(st. 6) which I will discuss shortly. Next, alluding again to her Viking past, she
goes on to recount how Sigurdr discovered and released her (sts. 10, 11 and 12),
and only at the very end of the poem reaches the offences first brought up by
the giantess in st. 4. Brynhildr organizes her lifestory both in response to the
giantess’s provocations, and more in time to the intensity of her emotions than
15 See: Egeler M. Gedanken zur religionsgeschichtlichen Anbindung Nordweseuropas an den
mediterran-vorderasiatischen Raum am Beispel der irischen und nordischen Schlachtfeld- und
Todesdamoninnen (unpubl. DPhil thesis, University of Oxford, 2009). In Snorri’s «Skaldskapar-
mal» Brynhildr is simply identified as a valkyrie. T.M. Andersson calls «Helreid» «a late syncretic
piece» (Andersson T.M. The Legend of Brynhild. Cornell, 1980. P. 115) and it does seem that the
human figure of Brynhildr has been conflated, or joined with, that of the Eddaic valkyrie Sigrdri-
fa, who was punished by Odinn for disobedience (the story behind sts. 8 and 9 of the «Helreid», a
conflation which «Volsunga saga» follows).
314
«The Wife’s Lament» and «Helreid Brynhildar»
with an eye to chronology. This would be a problem if we were trying to retrieve
a backstory from the evidence of the poem alone; it seems entirely natural if we
are already familiar with the outlines of it.
«The Wife’s Lament» is, to begin with, deceptively absolute in its chronology,
but although the temporal deixis seems unequivocal, the meaning of the events
and the identity of the departed is less clear, «direst», first of all, she says, «min
hlaford gewat / heonan of leodum / ofer у]эа gelac / hasfde ic uhtceare / hwasr
min leodfruma / londes wasre» («my lord departed from here, away from his
people, over the tumult of the waves; I had grief before dawn [as to] where, in
what land [or, “upon earth”], my nation-prince might be»: 11. 6-8). The most
straightforward interpretation here is that her lord left on a journey which took
him across the sea. However, the repeated references to lead («people») sug-
gest that the context is not merely personal, but political, and one is reminded
of a Scyld Scefing-like ship funeral, the boat taking its precious cargo to an un-
known destination, leaving a whole people bereft: no-one knew what became of
Scyld, or where that journey ended, either16. Perhaps the Wife’s lord’s departure
is permanent; perhaps he, like Scyld, or Sigurdr, has left her forever. His depar-
ture, however we interpret it, provokes the Wife to set off on a quest, looking
for a folgad - a retinue, or following. The military connotations of that word
have puzzled critics: it has been one of the main planks of the argument against
the speaker being female, this apparently familiar image of a male friendless
exile looking for a new folgad to belong to. Women have no place in this pic-
ture, unless, of course, they are female warriors - shield maidens - or valkyries,
like Brynhildr, in fact. My point here is not to claim that the Wife is a valkyrie,
but rather to note that if we did not have a synthetic backstory to the «Helreid»,
in which Brynhildr is both a human princess and one of Odinn’s valkyries, we
would be as puzzled by the reference to (presumably male) Viking activities as
we are by the Wife’s allusion to a (presumably male) folgad.
The Wife’s allusion to secret plotting would not be at all out of place in con-
nection with a backstory like Brynhildr’s; as we know, the evil Grimhildr gave
Sigurdr an amnesiac potion in order to make him forget Brynhildr and feel him-
self free to marry Gudrun. Sigurdr’s marriage to Gudrun puts Brynhildr in an
unbearable situation; they are decisively separated, and yet in constant contact.
The Wife’s passionate denunciation of her own situation - that she and her lord
«lifdon ladlicost» («lived in the most hateful way possible»: 1. 14) and gewi-
dost («as far apart as possible»: 1. 13) is strikingly appropriate to a torment such
16 In «Beowulf», Scyld is referred to as leof landfruma («beloved land-prince»: 1. 31) and
sent on his way with peodgestreonum («treasures of a people»: 1. 44) - more than he arrived with
cet frumsceafte («originally»: 1. 44) - a suggestive collocation of the same elements as we find in
«The Wife’s Lament».
315
Heather O’Donahue
as Brynhildr’s. The Wife speaks of finding a «fill gemascne monnan» (1. 18) -
a man who was a perfect match for her. But he was, to quote S.J. Bradley’s
translation, «ill-starred, melancholy minded, dissembling in his heart, schem-
ing murder with demeanour benign»17. Although Sigurdr did not harbour a
murderous intent - unlike Brynhildr’s husband, Gunnar, who was responsible
for Sigurdr’s murder, either perversely incited by Brynhildr herself, or driven
by his own jealousy of Sigurdr’s status - Brynhildr feels herself betrayed by
him, since he tricked her into marrying Gunnarr, leaping over the flames which
surrounded her because Gunnarr himself could not. She offers us a very good
example of a woman who marries a man who was not what - or who! - he
seemed, such that the «perfect match» is frustrated. The «Helreid» doesn’t al-
lude to this sexual complication, but if we did not know the improbable circum-
stances of Sigurdr wooing Brynhildr in Gunnarr’s shape and stead, any allusion
to it would seem very obscure. For example, Brynhildr says in «Volsunga saga»
that she cannot bear to have two husbands in the same hall, a remark which
would be hard to fathom if we did not know the circumstances18. The Wife com-
plains that she must suffer «mines felaleofan / fashdu» («the enmity towards my
much-beloved one»: 1. 25-26)19. Gudrun and Brynhildr both suffer from the hos-
tility shown to Sigurdr by Gudrun’s brothers.
The Wife recalls how she and the man often swore oaths that only death
would part them, but that their friendship has disappeared as if it had never ex-
isted (1. 24). There is a striking echo of this in «Volsunga saga»: Brynhildr re-
calls how they had sworn oaths, «en nu er Jdvi dllu brugdit, ok vil ek eigi lifa»
(«but now everything has changed, and I don’t want to live»)20. The swearing of
oaths is a dominant theme in many Old Norse texts but it is characteristic of Ed-
daic heroic poetry in general, and of valkyries in particular, that the women act
independently of the social constraint and context we see in, for instance,
family sagas, in which couples are betrothed following negotiations between
two families; in the «Edda» we have spotlit protagonists, not members of a wi-
der community. In the «Helreid», Brynhildr says that she was twelve years old
«er ec ungom gram / eida seldac» («when I gave oaths to the young prince»: st.
6), and in «The Wife’s Lament» too, the lovers take charge of their own lives,
and swear oaths on their own behalf.
17 Anglo-Saxon Poetry. P. 384—385. Note the poetic inversion at the end; S.J. Bradley seems
to have become quite caught up in the Wife’s plight.
18 Volsunga saga // Fomaldarsogur Nordurlanda I Gudni Jonsson sa um iitgafuna. Reykjavik,
1950. В. I. Bls. 186.
19 See: Leslie R.F. Three Old English Elegies. Note 26.
20 Volsunga saga. Bls. 187. The saga is based on Eddaic poems, but there are lacunae in the
Codex Regius: the exchange between Brynhildr and Sigurdr to which this statement belongs is not
in an extant poem.
316
«The Wife’s Lament» and «Helreid Brynhildar»
Now we come to what has usually been seen as the emotional and narra-
tive centre of «The Wife’s Lament»: the woman’s enforced incarceration and
wretched circumstances. It is where we find the most striking parallels in the
content and even the phrasing of the two poems; paradoxically, though, it is
where the attitudes of the two speakers diverge most markedly.
The Wife says early on in the poem that her lord (hlaford - the word used
of the man who departed over the sea in 1. 6) commanded her to «herheard ni-
man» (? «take up an abode here») with few (litotes for «no»?) loyal friends (1.
15). The manuscript reads her heard, but long ago the suggestion was made that
this might be re-read as a dialect variant of a compound hearg-eard, «a sanctu-
ary place»21. Whether this is the same place of banishment that the Wife com-
plains of later on in the poem, in 1. 27 - and whether the same man banished
her - is unclear. But parallels between Brynhildr’s experiences and the Wife’s
second allusion to banishment are unmistakeable. In 1. 27-28, the Wife says:
«Heht mec mon wunian / on wuda bearwe I under actreo / in bam eordscraefe»
(«I was ordered to dwell / in a woodland grove I under an oak tree / in the [or
“that”] earth cave»). We can relate this directly to what Brynhildr says in the
«Helreid», how Odinn punished her by imprisoning her z Scatalundi (st. 9) - the
second element, lundr, means grove, while the first element is less certain, but
may be the genitive of the noun skati meaning «lord» or «prince»22. It was here
she had her encounter with Sigurdr23.
The Wife twice alludes to her situation «under actreo» («under an oak
tree»), and here too there is a significant parallel with the «Helreid». Brynhil-
dr relates a strange episode in her childhood for which, as far as I am aware,
there is no backstory: she says that a wise king caused the shapes, or mag-
ic clothes, of «we eight sisters» (st. 6) to be placed «undir eic» («under an
oak»)24. «Nomagests battr», a fourteenth-century Old Norse fomaldarsaga, also
preserves a version of the «Helreid», but the stanza reads slightly differently,
and interestingly, resembles the Old English poem more closely: the wise king,
21 See Wentersdorf K. (The Situation of the Narrator) for a review of the claim that the
phrase refers to a pagan sanctuary. See also: Orton PR. The Wife’s Lament and Skirnismal // Ur
Dolum til Dala: Gudbrandur Vigfusson Centenary Essays / Ed. R. McTurk and A. Wawn. Leeds,
1989. P. 205-237.
22 Brynhildr’s imprisonment on a mountaintop, as in Vdlsunga saga, ch.20, is a more familiar
version of the story.
23 As P.R. Orton notes, in the Eddaic poem «Skirnismal» the grove - lundr, again - is where
Gerdr the giantess will acquiesce to an encounter with the god Freyr (whose name means «lord»).
However, I don’t want to follow this argument as far as P.R. Orton, who would see the Wife as a
figure derived from an abandoned fertility goddess.
24 In the «Poetic Edda», in the second poem about Helgi Hundingsbani, Signin the valkyrie
rides through the air with eight companions.
317
Heather O’Donahue
says Brynhildr, «Let mig af harmi /... / Atla systur / undir eik bua» («caused me,
the sister of Atli, in grief, to dwell beneath an oak»)25.
The Wife’s twice-repeated link between the oak tree and the «eordscraef»
seems to identify «under actreo» as denoting a subterranean location26. If this is
the case, another link with the Eddaic poem «Skimismal» is intriguing: as part
of the shocking curse which Freyr’s messenger Skimir delivers to coerce Gerdr,
he threatens her with a dreadful life a vidar rotom («at the roots of a wood»),
down below the corpse gates - that is, in Hel. And in «Hervarar saga», Hervor
summonses the dead from «undir vidar rotum» - «under the roots of a wood»27.
As P.R. Orton points out, «the grave is the terrestrial equivalent of Hel»28.
Finally, we must turn to the much-disputed eordscrcef itself. The primary is-
sue which arises from the semantic uncertainty, of course, is whether or not the
Wife is dead. In the «Helreid», Brynhildr is not only incontrovertibly dead but
indeed cremated, and therefore not even a body in a grave, though she is pre-
sented as speaking from the road to Hel (the helreid itself)29.
In «Nomagests J^attr», Brynhildr speaks from her bier, on the way to cre-
mation on the funeral pyre. Perhaps this variation reflects an uncertainty on the
part of later (Christian) authors about the status of the corpse or cremated body.
But what Thomas Dubois says about Norse otherworld tradition is in fact much
more applicable to the Wife’s condition: «the dead [are presented] as conscious
portmortem inhabitants of their graves»30. His references, interestingly enough,
are the valkyrie poems in the Edda, in which Signin, for instance, is reunited
with her dead husband Helgi in his grave, but we might also think of Gunnarr
in «Njals saga» who is spotted sitting upright in his burial mound - a location
answering to an eordscrcef. Perhaps it is significant that he too is engaged in dis-
course, that is, chanting verse.
25 In: Flateyjarbok 11 Sigurdur Nordal gaf ut. Akranes, 1944. В. I. P. 395. Alaric Hall notes this
parallel, but does not pursue a comparison of the «Helreid» and «The Wife’s Lament» (Hall A. The
Images and Structure of The Wife s Lament 11 Leeds Studies in English. 2002. Vol. 33. P. 1-29).
26 Otherwise, there is no reason not to suppose that in English as well as Norse one might
simply spend time beneath the shade of the tree. The proverb quoted in the Old Norse «Egils
saga»»: «]эа verdr eik at faga, er undir skal bua» («one must respect the oak one lives under»:
Egils saga, ch. 68) carries no sense of the subterranean, for example.
27 The Saga of King Heidrek the Wise / Ed. and trans, by Chr. Tolkien. London, 1960. P. 14.
28 Orton P.R. The Wife’s Lament. P. 221.
29 There is a tiny echo perhaps worth mentioning: the Wife speaks of her life in bitre burg-
tunas - «bitter» (or «sharp», as in overgrown with briars) enclosures»: 1. 31); see Orton PR. The
Wife’s Lament. P. 211-212), and in the prose introduction to the poem in the Codex Regius, we are
told that on the road to Hel, Brynhildr «for um tun» («went past a settlement»).
30 Dubois Th. Nordic Religions in the Viking Age. University of Pennsylvania Press, 1999.
P. 77.
318
«The Wife’s Lament» and «Helreid Brynhildar»
However, the Wife’s repeated association of the oak tree with the
eordscroef - especially, but not exclusively if we understand it as denoting a
grave, or burial mound - calls attention to a very major difference between her
voice and Brynhildr’s. For though the Wife was forced to take up this location -
«heht mec mon wunian» - Brynhildr has triumphantly chosen death. Though
she was, like the Wife, once imprisoned against her will, in her case by Odinn,
in Skatalundr, she fights back, and her present location on the road to Hel is her
choice.
The Wife gloomily contrasts her condition with that of friends, though it
is not clear whether they are alive or dead: they leger weardiad («rest in their
beds»: 1. 34), on eordan («in the earth», or «on earth»)31. The Wife’s friends are
leofe lifgende («beloved living ones», though one might read «beloved while
they were alive»). But whichever it is, here, paradoxically, we have both the
most striking similarity and the most striking difference, between «The Wife’s
Lament» and the «Helreid». Both women contrast their situation with that of
others. The Wife either invokes the contrasting situation of the living, those who
enjoy the company of others, or, if she is alive but isolated, she cites either those
who are still alive, but elsewhere, or those who were once living, and are now
dead. Brynhildr too, in startling similar terms, invokes «konor oc karlar / qvic-
qvir foedaz» («men and women, living ones bom»: st. 14), but does not lament
her situation: instead she glories in her death, because it means that she will be
joining Sigurdr, whose murder parted them in life. Her final cry is exultant: she
voices her anticipation of perpetual existence with Sigurdr: «Vid scolom ocrom /
aldri slita / Sigurdr, saman» («the two of us shall be together, Sigurdr, and never
parted»), and her imperious dismissal of the giantess who dared to question her:
«socstu, gygjarkyn!» («Go down, giantess-spawn»: st. 14). In complete contrast,
the Wife concludes that the isolation and misery of her present condition are per-
manent and unchangeable: «ic asfre ne maeg / (эаеге modceare I minre gerestan»
(«I can never put to rest my mind’s anxiety»: 11. 39-40). As Pat Belanoff puts it,
she is «locked in the present»32.
The Wife continues her lament with a gnomic meditation which has no
explicit connexion with her own circumstances, but seems to broaden out into
more general reflection on the virtues of resignation, repressed emotion and self-
reliance. As with the poem’s opening lines, it’s not clear who is being referred
to, either one man or two, and even the gender is equivocal, with the possibi-
lity that the Old English word mon could denote simply «person», rather than
a man. There are perhaps some tantalising echoes of earlier lines - the young
31 See: Lowe K. A Fine and Private Place.
32 BelanoffP. Ides... geomrode giddum. P. 44.
319
Heather O'Donahue
man/person may be geomor («sad», or «serious») in spirit (1. 42), but should
still be «Ыфе gebaero» («of cheerful bearing»: 1. 44), a combination which the
Wife seemed to deplore about her match in 1. 1733. All this is in contrast to the
penultimate section of the «Helreid», in which Brynhildr, very far from broad-
ening her reflections more generally, focuses very specifically and precisely
on the events of her past, not only describing how Gudrun, Gjuki’s daughter,
accused her of sleeping with Sigurdr, but also refuting that accusation in inti-
mate detail. Brynhildr’s attitude and conduct are completely different from the
Wife’s. In common with a number of female characters in Old Norse literature,
she takes the initiative. The very existence of the frame narrative, in which she
furiously repudiates the accusations of the giantess, casts her as an aggressive,
proud and courageous speaker. She insults the giantess in her turn, calling her
«vitlaussi mjoc» («very stupid woman»: st. 5). As a valkyrie, she wins fame for
her warlike behaviour, and is known as «helmeted Hildr» («Heto mic allir /.../
Hildi undir hjalmi» - the name Hildr is also the common noun for battle: st. 7).
She rebelliously disobeys Odinn by favouring a younger warrior over an older
one, and he punishes her with imprisonment in Skatalundr, inside a shield wall34.
Her one regret - the discovery that she had been tricked into marrying Gunnarr
instead of Sigurdr - is turned to wild triumph as she has herself burned on a
pyre along with Sigurdr, thus ensuring that they will never again be parted, and
raising them above mere sub-lunary lovers who are subject to fate and change.
Brynhildr has exchanged a life of coercion, betrayal and the misery of separa-
tion for death, her one last great victory.
The speaker in the «Helreid» and, I would argue, in «The Wife’s Lament»,
are not unified subjects, but conflations of a number of different texts about
them. Although I have noted several parallels, there is nothing to be gained from
forcing an identification between them. Both women, it seems, recount broadly
similar life histories, but ultimately, this similarity is less important than the ma-
jor differences in the way each poet’s literary and cultural traditions have shaped
their speakers’ responses to those lives.
33 Interestingly, this collocation is echoed in the Old Norse wisdom poem «Havamal», in
which a young man («Jjiodans bam» - «child of a prince») must be both silent and reflective on
the one hand, and joyful and merry on the other (Havamal, st. 15), but this similarity may simply
reflect a common gnomic idea. The Wife’s final thoughts - that the one she loves is situated «under
stanhli])e / storme behrimed / wine werigmod I waetre beflowen» («beneath a cliff, covered with
frost, a friend sad at heart, covered in [or surrounded by] water»: 11. 48-49) also raises echoes of
Old Norse: in two Icelandic skaldsagas, «Bjamar saga» and «Kormaks saga», the poet is sepa-
rated from his beloved and speaks a verse about being caught out in a storm, wet, tired and cold in
a cave.
34 Clearly the poet has here conflated Brynhildr, whom Odinn surrounded by a flame wall, with
another valkyrie, Sigrdrifa, who was put inside a shield wall. See: Andersson T.M. The Legend of
Brynhild. P. 116.
320
Отрывок из «Саги о конунге Магнусе Хаконарсоне»
М.В. Панкратова
«Сага о короле Магнусе Хаконарсоне» - последняя из так называемых
«саг о норвежских королях». Она была написана исландцем Стурлой Тор-
дарсоном (1214-1284), которым также была составлена и «Сага о короле
Хаконе Хаконарсоне», отце Магнуса.
Стурла Тордарсон, племянник Снорри Стурлусона, знаменитого ис-
ландского историка и хёвдинга, сам тоже был и законоговорителем, и
скальдом, и автором исторической «Саги об исландцах» («Islendinga saga»),
охватывающей период с 1120 по 1264 гг. В 1263 г. он был вынужден поки-
нуть Исландию из-за того, что присягнул норвежскому королю Хакону Ха-
конарсону, несмотря на длительное противостояние ему. В 1271 г. Стурла
вернулся в Исландию с титулом лагмана - законоговорителя, назначенного
королем, и с новыми законами, разработанными по приказу норвежского
правителя Магнуса Хаконарсона для исландцев1.
Стурла лично встречался с королем Магнусом, поручившим ему со-
ставление саги. Исландцу была дана возможность работать с королевским
архивом и встречаться с людьми, принимавшими участие в описанных со-
бытиях. Стурла принялся за написание своей работы после отъезда из Нор-
вегии в 1278 г.1 2
К сожалению, от этой саги сохранилось только два листа в составе
рукописи AM 325 X 4°, содержащей тексты королевских саг («Konunga
sogur»). В отрывках говорится о первом, втором и десятом годах правления
Магнуса (1263-1280). Предполагается, что повествование заканчивалось
на 1278 г.
Даже по сохранившимся отрывкам можно составить представление о
насыщенности саги событиями. Стурла Тордарсон пишет о взаимоотно-
шениях норвежской короны с Шотландией и Англией в 1260-е гг., в кон-
це правления Хакона Хаконарсона, о политическом конфликте в Швеции
1 Jorgensen J.G. Sturla Tordsson // Norsk biografisk leksikon: http://www.snl.noZ.nbl_
biografi/SturlaTordsson/utdypning.
2 Hodnebo F. Magnus lagaboters saga // KHLNM. Malmo, 1966. В. XI. S. 237.
321
М.В. Панкратова
в середине 1270-х гг., арбитром которого стал норвежский король Магнус
Хаконарсон, о взаимоотношениях с Данией, откуда родом была супруга
Магнуса, датская принцесса Ингеборг. Вместе с тем очень поверхностно
и невнятно говорится о наиболее болезненном событии для исландца - о
присоединении острова к королевству.
Сочинения Стурлы Тордарсона отмечают немного суховатый стиль,
хронологическая точность и предельная детальность. Факты подтвержда-
ются другими источниками: норвежскими дипломами, исландскими анна-
лами, шведской «Хроникой Эрика», письмами датского короля и докумен-
тами папской канцелярии. «Сага о Магнусе Хаконарсоне» является непо-
средственным продолжением «Саги о Хаконе Хаконарсоне». Большинство
действующих лиц фигурируют в обоих произведениях. Стурла Тордарсон
демонстрирует блестящее знание норвежской географии и прекрасно ори-
ентируется в европейской политике своего времени.
Король Магнус представлен активным, авторитарным и динамичным
правителем, который принимает самое непосредственное участие в вопро-
сах внешней и внутренней политики, много разъезжает по стране. Вместе
с тем Стурла Тордарсон не позволяет нам заглянуть во внутренний мир ко-
роля. В сохранившихся отрывках ничего не говорится о законодательной
реформе, проведенной Магнусом Хаконарсоном, за что потомки присвои-
ли ему прозвище Исправитель Законов.
Издания:
Brot sogu Magnuss konungs Hakonarsonar // Fommanna Sogur / Utg. af
C.C. Rafn and R.C. Rask. Kaupmannahafn, 1835. В. X.
Magnuss saga lagabotiss / Ed. by Gudbrandur Vigfusson // Icelandic Sagas
and Other Historical Documents Relating to the Settlements and Descents of the
Northmen on the British Isles (Rerum Britannicarum medii aevi scriptores, 88:
2). London, 1887. Vol. 2.
Brot ur Magnuss sogu lagabaetis // Konunga sogur / Gudni Jonsson bjo til
prentunar. Reykjavik, 1957. B. 3.
Переводы на современные языки:
Oldnordiske sagaer / Overs, av N.M. Petersen. Kjobenhavn, 1836. В. X.
Magnuss saga lagabotiss / Transl. by G.W. Dasent // Icelandic Sagas and
Other Historical Documents Relating to the Settlements and Descents of the
Northmen on the British Isles (Rerum Britannicarum medii aevi scriptores, 88:
4). London, 1894. Vol. 4.
Magnus Haakonssons saga / Transl. by A. Bugge // Norges Kongesagaer /
Ed. by G. Storm. Kristiania, 1914. B. 4.
Magnus Lagabates saga I Overs, av F. Hodnebo // Norges kongesagaer.
Oslo, 1979. B. 4.
322
Отрывок из «Саги о конунге Магнусе Хаконарсоне»
Настоящий перевод сделан по изданию:
Sogubrot Magnuss konungs Hakonarsonar // Fommanna Sogur / Utg. af
C.C. Rafn and R.C. Rask. Kaupmannahafn, 1835. В. X. S. 155-163.
[Лист первый]
...войско, отправившееся на запад с Хаконом конунгом1, и они сказа-
ли, что в Западных землях2 весьма немирно3. Тем же летом поехал аббат
Биргир из Таутры4 ко двору папы, и нидаросские5 каноники выдвинули его
для архиепископской службы после архиепископа Эйнара, скончавшегося
той осенью6. Однако они не могли выбрать его, потому что он был сыном
священника и монахом. Он встретился с Магнусом конунгом7 в Бьёргуне8,
и мало они общались; зиму аббат провел при дворе папы.
Переписка
Весной после кончины Хакона конунга9 послали бароны10 и управ-
ляющие11, находившиеся на Оркнейских островах12, епископа Хейнрика13
и сира14 канцлера Аскатина15 в Скотланд16 к Александру конунгу17, чтобы
обговорить заключение мира между странами18. Однако они были сурово
встречены, и скоты угрожали убить приехавших к ним норманнов или же
заточить их. Скоты жаловались на то, что норманны пожгли и опустошили
более трети Скотланда19, и не выполнили они (посланцы норвежского ко-
нунга. - М.П.) поручение. Поехал тогда сир Аскатин на восток в Норвегию
к Магнусу конунгу и рассказал ему о своей поездке, как плохо отнеслись к
его делу в Скотланде.
Магнус конунг принял тогда такое решение: он послал Эгмунда Воро-
ний Танец20 на Оркнейские острова и дал ему там полномочия для военной
защиты страны, а Эйрика Дуфгальсона21 он послал на Южные острова22;
был у него восемнадцатискамеечный корабль, наполненный хирдманами,
гостями и факельщиками23. С ним должны были ехать Йоан Бык24 и Эйрик
Парнишка25 с Оркнейских островов, и у каждого из них был свой корабль.
А когда Эгмунд прибыл на Оркнейские острова, он узнал, что конунг
скотов послал войско в Катанес26 и они забрали много добра у катанесцев
до того, как Хакон конунг наложил на них дань27. Тогда много было речей о
том, что нужно будет отвоевывать Оркнейские острова, и поэтому Эгмунд
не хотел, чтобы войско ушло оттуда. Они с Эйриком оставались там всю
зиму.
Сир Аскатин прибыл в Норвегию, как говорилось раньше, а Эгмунд с
товарищами уже уехал. Тогда вызвался и Хёскульд Оддсон28 ехать на запад
на Оркнейские острова. Магнус конунг поручил ехать с ним брату Маври-
323
М.В. Панкратова
кию и другому босому монаху29 по имени Сигурд, и еще Хейнреку Скоту
для службы у них и нескольким юношам. Поехали они как можно быстрее
в Скотланд и встретились с конунгом скотов, и принял он их немного луч-
ше, чем епископа. Велел конунг скотов ехать им обратно в Норвегию и пе-
редать Магнусу конунгу, чтобы тот послал летом в Скотланд за добрыми
вестями, если у него достаточно разума, чтобы заключить мир между стра-
нами. Отправились они тогда той же осенью обратно в Норвегию.
О Магнусе конунге
Магнус конунг провел лето в Бьёргуне. Тем летом приехал из Ис-
ландии Халльвард Золотой Ботинок30. Он рассказал такие новости: что все
исландцы вышли из повиновения Магнусу конунгу31, и, когда Халльвард
уезжал оттуда, узнали в Исландии о кончине Хакона конунга. Был с ним
при этом Торвальд Тораринссон32, перешедший во власть Магнуса конун-
га и отдавший в его распоряжение всю свою подвластную территорию33 за
то, что совершил преступление против королевства, убив Торгильса Зая-
чью Губу34 и Берга, хирдмана Хакона конунга. С тех пор исландцы никог-
да не возражали против того, чтобы слушать послания и запреты Магнуса
конунга35. Они подчинились ему с большей охотой, чем его отцу, Хакону
конунгу.
По осени собрался Магнус конунг на север в Трандхейм36, но за-
держался. Справил он мессу всех святых37 в Лейрголе, а оттуда поехал к
Силльду, затем на Селью, и так на север к Эйду38. А королева Маргрет39
плыла по морю на корабле, и встретились они в Стейнаваге40.
Тогда, когда Магнус конунг находился в Стейнваге, увидели люди, что
огонь горит в той стороне, где море. Конунг сказал, что на Гицке41 горит
усадьба, и созвал людей ехать на помощь, сказав, что не гоже лежать и ни-
чего не сделать для того, чтобы спасти постройки или людей, если это воз-
можно. Ион Дважды Бритый42 был казначеем на корабле; он и поехал, а с
ним по два человека от каждого весла, и был им попутный ветер. Им уда-
лось спасти новую усадьбу, построенную по приказу Николаса43, а старая
сгорела. После этого поехали они с Йоном назад и оказали большую по-
мощь жителям Гицки.
Потом поехал Магнус конунг на север в Трандхейм и взошел на шхуну
факельщиков. Он отправился в Рейн44, и королева Маргрет вместе с ним, а
королевский корабль шел под Хольм45, и там устроились на неприютный
ночлег. Магнус конунг выплыл утром и не мог оставаться в Хольме. Он
двинулся внутрь реки прочь от побережья и там оставил корабль, а люди
спустились на сушу со всем добром.
Той осенью скончался Николас с Гицки, и закончился на этом род с
324
Отрывок из «Саги о конунге Магнусе Хаконарсоне»
Гицки, который шел от Арни Армодссона46, хотя и осталась у Николаса
дочь по имени Маргрета, и она была матерью ...47. Такой выбор в то время
считался наилучшим в стране, как из-за знатности рода и владений, так и
из-за красоты.
Магнус конунг провел зиму в Трандхейме, и это был второй год его
правления48. Зимой после Йоля49 прибыл в Трандхейм брат Маврикиус и
те, кто вместе с ним ездили в Скотланд. Они рассказали Магнусу конунгу
свои новости так, как уже говорилось.
О том, как Магнус конунг поехал в Бьёргун
Весной Магнус конунг отправился в Бьёргун и прибыл туда после
Пасхи. Тогда он послал в Скотланд епископа Гиллиберта50 и сира Аскати-
на, так, как попросил конунг скотов. Сначала они поехали в Энгланд51, на
юг в Линн52. В то время в Энгланде шла большая война53. Тем летом погиб
Симон Изменник54. Поплыли они с епископом затем на север в Йорк55 и
пробыли там некоторое время.
Осенью, когда Эгмунд Вороний Танец и другие с ним прибыли на Ор-
кнейские острова, скоты уехали за данью к катанесцам; а когда скоты вер-
нулись, пришел к ним гер56 Дуфгалль57 и убил у них много народа, забрав
большую выручку, которая у них была с собой. Он убил там лагмана58 ско-
тов. Тем летом уехали скоты на Южные острова со своим войском и при-
соединились к скоту Энгусу в Иле59, и многие из тех, кто следовал за Ха-
коном конунгом, когда он был на Южных островах. Они все отправились
на юг на Мэн и вынудили Магнуса, своего господина, [дать] им клятву, а
гер Дуфгалль был осторожен на своем корабле, и они его не схватили. Но
следующей весной он вернулся на Оркнейские острова и собрал войско.
Поехал с ним тогда Эйрик, его сын, Эйрик Парнишка и Йон Бык. У них
было три корабля. Они поехали тогда...
[Последний лист\
.. .зиму после Йоля. Той зимой во время Йоля Магнус конунг по совету
с епископом Аскатином назначил провоста60 Апостольской церкви в Бьёр-
гуне61 и братьев, и привело это затем к пребенде62 и большому богатству.
После Йоля Магнус конунг заболел так сильно, что велел причастить
себя63. В тот же год папой стал Григорий64. В тот же год скончались многие
благородные хёвдинги65: Хейнрек, конунг энглов66, и Рикард конунг, брат
его67, в Алиманнии68, и герцог Эйрик с юга69.
Следующим летом70 собрался Магнус конунг в поездку из Бьёргуна
325
M.B. Панкратова
на восток к Эльфу71 и желал встретиться с Вальдимаром, конунгом свеев72,
как они условились. Он прибыл в Конунгахеллу73 накануне поздней мессы
Марии74 и жил там до мессы Матфея75, Вальдимар конунг так и не приехал
на встречу, и поехал Магнус по своему усмотрению наверх в Свиавельди76.
Магнус конунг и не думал ждать его; отправился он потом на север в Тун-
сберг77 и готовился там зимовать.
В то время сильно ослабело расположение народа к Вальдимару ко-
нунгу в Свиарики78 по сравнению с тем, как было при жизни Биргира Яр-
ла79. Было их тогда четыре законнорожденных сына: Вальдимар конунг,
герцог Магнус80, принц Эйрик81 и Бенедикт, который был клириком82. О
нем ходили такие слухи, что он должен стать архиепископом, а принц Эй-
рик, считали, не получит ничего, и Эйрик считал себя обделенным83. Он
уехал в Данмёрк84 и находился там какое-то время у конунга данов85. Но в
это время он уже вернулся, и конунг, его брат, заподозрил его кое в чем86.
Вальдимар конунг велел тогда схватить Йона Филиппуссона87 в церкви и
держать взаперти. Потом Вальдимар конунг послал весточку на север в
Тунсберг Магнусу конунгу и хотел любым способом с ним встретиться,
там, куда Магнус конунг пожелает прийти на встречу с ним. Но Магнус
конунг не хотел ехать дальше Борга88, и назначили встречу там89.
За день до того, как Вальдимар конунг отправился на встречу, принц
Эйрик попросил отпустить его выехать поразвлечься. А когда конунг по-
зволил это, он поскакал на север в Норвегию и с ним пажи. Он нашел Маг-
нуса конунга на востоке в Варне90, когда тот ехал на встречу в Борг. Маг-
нус конунг хорошо его принял, и принц Эйрик отправился вместе с ним на
встречу.
Потом Магнус конунг принял участие в примирении между братьями,
и примирил, таким образом, Йона Филиппуссона с Вальдимаром конунгом.
Они должны были встретиться в Скаре91, и двенадцать человек должны
были принести клятву об их примирении92. А в заложники93 был взят тогда
Бои Простачок94, который остался с Магнусом конунгом на некоторое вре-
мя. Магнус конунг выказал Вальдимару конунгу большое расположение
и послал епископа Арни из Скалахольта95 и других добропорядочных лю-
дей ему навстречу. Вальдимар конунг проводил с Магнусом конунгом все
то время, когда они были вместе. И был устроен великолепный пир. И все
шло самым дружелюбным образом, и было сказано много значительных
вещей, того, о чем мы не пишем. Магнус конунг дал Вальдимару конун-
гу достойные подарки, когда они расставались, и послал Олава из Стей-
ни96 и других добрых людей с Вальдимаром конунгом на восток в Скару,
чтобы услышать клятву, которую должны будут принести для примирения
братья и Йон Филиппуссон, переданный им тогда Магнусом конунгом по
воле Вальдимара конунга. Но клятвы их были произнесены не так, чтобы
326
Отрывок из «Саги о конунге Магнусе Хаконарсоне»
понравиться тем, кто должен был наблюдать, и привело это к еще большим
разногласиям между свеями97.
Магнус конунг со встречи в Борге поехал в Тунсберг и остался там,
потому что наступила зима. Это был десятый год его единовластного прав-
ления98. В тот год в Данмёрке было очень неспокойно между Эйриком, ко-
нунгом данов99, и германцами100. Составил тогда конунг данов весточку для
Магнуса конунга, взывая к его дружбе и верности, и тот хорошо это принял
и послал ответную записку. И все шло хорошо в переписке конунгов. Той
зимой Эйрик, конунг данов, захватил лучшую часть кораблей германцев.
Весной конунг выехал из Тунсберга, когда закончил свои дела... [текст
испорчен. - Примеч. изд.} ...много людей... Лидандиснес101, приехал к
нему Ион Филиппуссон с небольшой свитой и сказал, что Вальдимар ко-
нунг прогнал его из страны, и это не соответствует тому, что он обещал
Магнусу конунгу в Борге. Поехал он затем вместе с конунгом в Бьёргун.
Магнус...
Магнус конунг провел лето в Бьёргуне и велел выполнять то решение,
которое он принял ранее, зимой, в Тунсберге. Затем он созвал всех своих
сюслуманов102 в Вике103 на мессу Павла104 и вел переговоры с ними. Он тог-
да постановил, что каждый из них должен получать с каждой сюслы105, в
то время, когда он не хотел быть... [пропущено два или три слова. - При-
меч. изд.}, и то же самое те люди, которые держат его лены. Затем прибыл
в Бьёргун архиепископ Йон106 и все викарные епископы, которые были в
стране. Собрались там и бароны, и почти все лендрманы107. Через два дня
после мессы Петра108 Магнус конунг собрал хирд109 в летних покоях110 и от-
крыто высказал то решение, которое он хотел принять в отношении титула
своего сына111. Он тогда же разъяснил своим людям тот обычай, которому,
как ему хотелось бы, они следовали при ношении оружия и прочего112.
На следующее утро наступил канун мессы Отца и Сына113 в Апостоль-
ской церкви, и Магнус конунг в те времена служил мессу рано утром, а
принцы - вечернюю мессу в Церкви Иисуса Христа и Святого Духа114. А
потом устроили тинг на дворе Церкви Иисуса Христа и решили так, как
сказал конунг раньше на собрании... [более одной строчки не читается. -
Примеч. изд.} ...и обрадовался конунгу. Затем Виглейк Окольничий115 вы-
ступил по поручению хирда. Потом говорил архиепископ и напомнил им
о горе, которое перенесли все норвежцы116 в связи с кончиной принца Ола-
ва, сына (Магнуса) конунга117, и каждому хотелось, чтобы всемогущий Бог
ниспослал радость всему народу Норвегии, и... [одно слово не читается. -
Прим, изд.] та собственность, которую он унаследовал [два слова не чи-
таются. - Прим, изд.], и говорил там долго и красноречиво. После этого
327
M.B. Панкратова
произнес конунг искусную речь и закончил тем, что он дал своему сыну
Эйрику титул конунга, а Хакону - титул герцога118. Затем они пошли к раке
святой Суннифы119 и положили свои руки...
Магнус VI Хаконарсон. Кафедральный собор в Ставангере.
(Фотография Г. Хадланда)
328
ХОЛЬМ
gp церковь Олава (на Бакки)
церковь
Николаса
^церковь ^Марии
И> Каменная церковь
церковь
Олава '
ел ис кбПс»?Зяг^=
усадьба
в. конунгова
” садьба
церковь
АЛЬРЕКССТАД АВА Г
церковь
Всех
Святых
>Я Й°*
gtMi<Mn~o
£CY4#*/#^ie4!£2S&

ерковь^^^Е
Апостолов

церковь
..-даяш., Креста
Л
и
Йона
Отрывок из «Саги о конунге Магнусе Хаконарсоне»
М.В. Панкратова
330
Отрывок из «Саги о конунге Магнусе Хаконарсоне»
Примечания
1	Хакон IV Хаконарсон Старый - норвежский король (1217-1263), отец короля Магну-
са VI Хаконарсона (Исправителя Законов), внук короля Сверрира; в его правление закончи-
лись Гражданские войны в Норвегии, было завершено объединение страны. Хакон прово-
дил активную внешнюю политику. В конце его правления Исландия признала свою зави-
симость от норвежской короны. Хакон начал ревизию областных законов, завершенную его
сыном Магнусом. Об этом короле сложена одноименная сага (Saga Hakonar Hakonarsonar
И Fommanna Sogur I Utg. af C.C. Rafn and R.C. Rask. Kaupmannahafn, 1835. B. IX-X). Его
имя упоминается также в «Саге о Посошниках» [Soga от birkebeinar og baglar: Boglunga
sogur I Utg. av H. Mageroy Oslo, 1988. Del 2 (Norrone tekster. B. 5)], в «Саге о Стурлунгах»
(«Sturlunga saga»), в тексте законов «Ландслов», а также в «Хронике Матвея Парижско-
го» [Matthcei Parisiensis Chronica majora I Ed. H.R. Luard. London, 1872-83. Vol. 7 (Rerum
Britannicarum medii aevi scriptores. Vol. 57)]. Летом 1263 г. Хакон предпринял военный по-
ход к берегам Шотландии и скончался во время этой операции на Оркнейских островах.
См. также примеч. 9.
2	Западные земли (Vestrlond) - так скандинавы называли Британские острова.
3	В это время в Англии шла Гражданская война (1263-1265). См. также примеч. 53.
4	После смерти архиепископа Эйнара в 1263 г., каноники выбрали аббата Биргира из
цистерцианского монастыря на острове Таутра (Трондхеймсфьорд, Центральная Норвегия)
новым архиепископом. Этот выбор шел вразрез с желанием короля Магнуса, который стре-
мился контролировать лично избрание нового прелата. Этим объясняется нежелание Маг-
нуса встречаться и беседовать с Биргиром, когда тот приехал в Берген, хотя Стурла Тор-
дарсон смягчает конфликт и объясняет отказ в утверждение Биргира на архиепископском
престоле его монашеским постригом. Папа назначил группу из четырех норвежских абба-
тов для выбора нового главы норвежской церкви. В результате архиепископом стал епископ
Хакон из Осло, чья кандидатура была одобрена королем.
5	Нидарос - название г. Тронхейм в Северо-Западной Норвегии как религиозного цен-
тра, столицы архиепископства.
6	Эйнар Гуннарсон Масляный Зад (Einar Smjorbak) - сын лагмана Гуннара Волосатый
Зад, занимал архиепископскую кафедру в Нидаросе в 1255-1263 гг. В источниках впервые
упоминается в связи с коронацией старшего сына Хакона Старого Хакона Юного (1240),
скончавшегося в 1257 г. Эйнар участвовал в дипломатической миссии в Швецию к Биргеру
Ярду в конце 1240-х гг. Вместе с тем, отношения Хакона Хаконарсона и архиепископа Эй-
нара оставались всегда напряженными, в немалой степени и в связи с тем, что архиепископ
был выбран клиром без совета с королем. Однако с Магнусом Хаконарсоном отношения
были более дружественными. В 1261 г. архиепископ Эйнар обручил короля Магнуса и дат-
скую принцессу Ингеборг Эриксдоттер, а затем и короновал их. Церемония проходила в
Бергене. Об архиепископе Эйнаре говорится также в «Саге о Хаконе Хаконарсоне». Некото-
рые исследователи предполагают, что именно он мог быть автором «Королевского Зерцала»
(PaascheF. Norsk litteraturhistorie. Oslo, 1924. В. I).
7	В 1257 г. Магнус Хаконарсон был провозглашен соправителем своего отца, Хакона
Хаконарсона. Таким образом, в течение шести лет, до смерти Хакона Хаконарсона в 1263 г.,
в Норвегии было два конунга.
8	Бьёргун - г. Берген в Юго-Западной Норвегии (область Южный Хёрдаланд), основан
в 1070 г. В 1164 г. в Бергене состоялась первая в Норвегии коронация. Благодаря выгодно-
му местоположению и активной торговле город стал главной королевской резиденцией при
Хаконе Хаконарсоне.
9	Хакон Хаконарсон скончался во время военного похода против Шотландии на Ор-
331
М.В. Панкратова
кнейских островах в декабре 1263 г. Его тело сначала было захоронено в соборе Св. Маг-
нуса в Киркуолле на Оркнейских островах. Следующей весной на одном из немногих кора-
блей, уцелевших после зимних штормов, останки были перевезены в Норвегию и захороне-
ны в Церкви Христа на территории королевской крепости Хольм в Бергене.
10	Магнус Хаконарсон приказал именовать высший слой норвежской аристократии -
лендрманов - баронами в 1277 г., приравняв их к коронным вассалам в Англии. Таким обра-
зом, применительно к описываемому времени Стурла Тордарсон использует титул «барон»
ретроспективно.
11	Не ясно, кто скрывается за термином «управляющие» (umbodsmenn). Согласно нор-
вежским раннесредневековым законам, управляющие были зависимыми от короля людьми,
следившими за порядком в королевских усадьбах и представлявшими интересы короля в
тяжбах с местным населением.
12	Оркнейские острова были колонизованы норвежцами в эпоху викингов. Находясь
между Норвегией и Британскими островами, они оказались яблоком раздора между двумя
королевствами. Острова управлялись норвежскими ярлами, и, согласно «Саге об оркней-
цах» («Orkneyinga saga»), здесь рано сложились система централизованного иерархическо-
го управления и военная структура.
13	Епископ Хейнрик (Хенрик) упоминается также в «Саге о Хаконе Хаконарсоне» (гл.
329) как епископ на Оркнейских островах.
14	Сир (от др.-фр. sire) - обращение, используемое всегда в сочетании с именем пер-
соны; с XIII в. было принято для духовных лиц, тогда как обращение «гер» (herre «госпо-
дин») - для светских лиц.
15	Аскатин - епископ и первый норвежский канцлер. Согласно «Исландским анналам»,
был англичанином. Свою политическую карьеру в Норвегии начал при дворе короля Хако-
на Хаконарсона «духовником» в королевском хирде (дружине). В источниках впервые упо-
минается в связи с дипломатической поездкой к германскому императору Фридриху II осе-
нью 1250 г. («Сага о Хаконе Хаконарсоне»). Летом и осенью 1263 г. был послом в Шотлан-
дии и добился заключения мирного соглашения между Норвегией и Шотландией в Перте
2 июля 1266 г. В те же годы Аскатин вел переговоры с Англией о мире и торговых условиях
для норвежцев, завершившиеся заключением договора в августе 1269 г. В связи с успехом
проведенных им дипломатических миссий был пожалован титулом канцлера, впервые в
Норвегии. Таким образом, в нашей саге он назван канцлером ретроспективно. В 1270 г. из-
бран епископом Бергена. В 1276 г. принимал активное участие в разрешении политического
конфликта в Швеции при участии норвежского короля Магнуса Хаконарсона. Скончался в
1277 г. в Бергене.
16	Скотланд (Skotland) - Шотландия.
17	Александр 111 (1241-1286) - шотландский король. Его дочь Маргрета была выдана
замуж за Эрика, сына Магнуса Хаконарсона, в 1281 г.
18	Вражда между Шотландией и Норвегией началась в 1260-е гг. В 1266 г. по Перт-
скому миру Норвегия была вынуждена уступить Гебридские острова и о. Мэн Шотландии,
сохранив Оркнейские и Шетландские острова. Шотландия заплатила Норвегии солидные
отступные в размере 4000 марок и обязалась выплачивать далее по 100 марок ежегодно в
течение последующего десятилетия. Новое мирное соглашение было заключено только по-
сле договора о свадьбе шотландской принцессы Маргреты и норвежского принца Эрика в
1280 г.
19	Об этих событиях рассказывается в «Саге о Хаконе Хаконарсоне» (гл. 319).
20	Эгмунд Вороний Танец (Ogmund kraskidanz) - лендрман из Восточной Норвегии,
сюслуман в Оркдале в 1239 г., принимал участие в борьбе с ярлом (герцогом) Скули в 1239—
1240 гг. на стороне короля Хакона Хаконарсона; ездил с дипломатической миссией в Шот-
332
Отрывок из «Саги о конунге Магнусе Хаконарсоне»
ландию в 1263-1264 гг. О нем говорится также и в «Саге о Хаконе Хаконарсоне».
21	Эйрик Дуфгальсон (Eirik Dufgalsson) (Эрик Дугалссон) - сын Дугала III, правите-
ля Гарморана и северной части Гебридских островов. Дугал ориентировался на Норвегию
против Шотландии и в 1248 г. принес в оммаж Хакону Хаконарсону свои владения. Когда в
1263 г. на Гебриды прибыл флот Хакона для восстановления норвежской власти в регионе,
Дугал одним из первых правителей западного побережья Шотландии присоединился к нор-
вежским войскам. Его единственный сын Эрик также принимал участие в этом походе.
22	Южные острова (Sudreyjar) - Гебридские острова.
23	Хирдманы (hirdmenn) - королевские служилые люди, дружинники. Хирд - дружи-
на - был неоднороден. Согласно «Дружинному уставу» («Hirdskra»), составленному при
Магнусе Хаконарсоне к 1277 г., хирд состоял из трех основных групп: собственно хирдма-
нов, «гостей» (gestir) и «факельщиков» (kertissveinnar), аналога пажей.
24	Йоан (Йон) Бык (Joan ]?i6ri) - не упоминается в «Саге о Хаконе Хаконарсоне».
25	Эйрик Парнишка (?) (Eirikr bosi) - в «Саге о Хаконе Хаконарсоне» упоминается Тор-
лауг Боси.
26	Катанес (Кейтнес) - область на севере Шотландии.
27	Летом 1263 г. Хакон Хаконарсон пришел к берегам Британии с огромным флотом,
чтобы защитить подвластные ему острова. Однако с наступлением осени погода нача-
ла портиться, и у норвежцев закончилось продовольствие. Им пришлось совершить рейд
вглубь Шотландии в поисках провизии. Об этом рассказывается в «Саге о Хаконе Хаконар-
соне» (гл. 319).
28	Хёскульд Оддсон (Hoskuldr Oddson) - по другим источникам неизвестен.
29	Первые монастыри появились в Норвегии в XII в. Нищенствующие ордена франци-
сканцев и доминиканцев прижились в этой стране с 1230-х гг.
30	Халльвард Золотой Ботинок (Hallvardr gullskorr) - норвежский хирдман и посыль-
ный у короля Хакона Хаконарсона в Исландии в 1261-1264 гг.; свое прозвище получил, воз-
можно, по названию дома на пристани Брюгге в Бергене; упоминается в «Саге о Хаконе
Хаконарсоне» и в «Саге о Стурлунгах».
31	В 1258 г. с целью политического подчинения Исландии своей власти король Ха-
кон Хаконарсон назначил Гицура Торвальдссона, одного из «могучих, или больших годи»
(storgodar), своим ярлом на острове, возвысив его тем самым номинально над другими вож-
дями и нарушая принцип исландского равноправия. До этого титул исландского ярла по-
лучил Снорри Стурлуссон. «Сага об исландцах» Стурлы Тордарсона сообщает, что Гицур
контролировал Северную и Южную четверти, а также Боргафьорд на западе. Однако Ха-
кон, не доверяя Гицуру, в начале 1260-х гг. послал своих представителей вести переговоры
напрямую с исландскими бондами. В 1262-1264 гг. королевские посланцы выступали на
областных тингах. Хакон предлагал упразднить годорды и статус «могучих годи», ссылаясь
на постоянные конфликты между вождями. Переговоры закончились утверждением так на-
зываемого «Старого соглашения» («Gamli Sattmali») между исландцами и норвежским ко-
ролем, согласно которому исландцы признавали власть сюзерена для поддержания мира на
острове и соблюдения исландских законов.
32	Торвальд Тораринссон (borvardr borarinsson) (ум. 1296) - восточноисландский хёв-
динг; в 1258 г. убил Торгильса Заячью Губу, посыльного Хакона Хаконарсона, но поехал в
Норвегию и встретился с королем Магнусом Хаконарсоном в 1264 г. Вернулся в Исландию
вместе со Стурлой Тордарсоном в 1271 г., привезя на остров новый королевский сборник
законов «Железный бок» («Jamsida»). Позже он стал рыцарем и до конца своих дней оста-
вался главнейшим королевским представителем на острове.
33	Riki - области в Исландии, подвластные «могучим годи».
34	Торгильс Заячья Губа Бёдвардссон (borgils skardi) - исландец, «могучий годи» в
1240-1250-е гг., находился на службе у Хакона Хаконарсона и был убит в 1258 г.; о нем
333
М.В. Панкратова
была сложена одноименная сага («Porgils saga skarda»).
35	В 1271 г. Магнус Хаконарсон предложил исландцам сборник законов «Железный
бок» («Jamsida»), созданный по образцу норвежского права и непопулярный в Исландии,
однако согласился заменить его, что и произошло в 1280 г. Исландцы не так враждебно при-
няли короля Магнуса, по сравнению с Хаконом Хаконарсоном, поскольку Магнус сохранил
определенную автономию острова.
36	Трандхейм (Trandheimr) (Нидарос; ныне г. Тронхейм) - город и порт на берегу Трон-
хеймсфьорда в Северо-Западной Норвегии, основан в 997 г. Олавом Трюггвасоном, место
захоронения Олава Святого. С 1152 г. церковная столица (резиденция архиепископа Нида-
росского) и место коронования норвежских королей. Древняя часть города расположена на
полуострове, образуемом р. Нид-Эльв.
37	Месса всех святых - 1 ноября.
38	Сильд (совр. Сильда) (Silld) и Селья (Selja) - острова в заливе Сильдегап у западно-
го побережья Норвегии в области Фьорды; Эйд (Eid) - локализовать труднее: поселение с
таким названием существует в глубине Нордфьорда, однако оно находится южнее Сильда и
Сельи; Лейрголь (Leirgol) локализовать не удалось, предположительно поселение во Фьор-
дах.
39	Королева Маргрет (1210-1270) - дочь ярла Скули Бардарсона, регента при короле
Хаконе Хаконарсоне до 1220 г., супруга Хакона Хаконарсона и мать Магнуса Хаконарсона.
Вдовствующая королева сопровождала своего сына Магнуса из Бергена в Тронделаг осе-
нью 1264 г. в монастырь в Риссе и осталась там до своей смерти. О Маргрет говорится так-
же в «Саге о Хаконе Хаконарсоне» и в «Исландских анналах».
40	Стейнваг (Steinvagi) - поселение (?) в области Южный Мёр, Западная Норвегия.
41	Гицки (Gizki) (Гиске) - остров в области Брейдсунда (Южный Мёр), Западная Нор-
вегия.
42	Йон Дважды Бритый (Jon tviskafinn) - по другим источникам не известен.
43	Николас с Гицки упоминается также в «Саге о Хаконе Хаконарсоне».
44	Рейнский монастырь в Риссе, область Южный Тронделаг.
45	Хольм (Holm) (Мункхольмен?) - остров с монастырем в Тронхеймсфьорде перед
Тронхеймом, если плыть по фьорду.
46	В «Саге об Олаве Святом» «Круга земного» Арни Армодссон назван лендрманом
Олава конунга; там же подробно рассказывается о его сыновьях, их брачных связях и уча-
стии в королевских походах.
47	В рукописи имя не прописано (Прим. изд. С. 158.)
48	То есть 1265 г.
49	Йоль - 25 декабря - в христианское время Рождество, празднование которого было
совмещено с языческим праздником Йоль, отмечавшимся в середине зимы и название кото-
рого стало обозначением Рождества.
50	Епископ Гиллиберт из г. Хамара, епископской резиденции в Центральной Норвегии,
упоминается также в «Саге о Хаконе Хаконарсоне» (гл. 329).
51	Энгланд (England) - Англия.
52	Линн (Linn) - город на восточном берегу Великобритании в графстве Северный Нор-
фолк, расположен на берегу залива Уош, у места впадения в залив двух рек.
53	После конфликта с баронами и папой римским в 1250-е гг. Генрих III Плантагенет,
английский король, подобно своему отцу Иоанну Безземельному, был вынужден клятвенно
заключить договор с баронами о регулярном созыве парламентов, а также еще раз подтвер-
дить Великую хартию вольностей. Однако в 1262 г. папа разрешил его от этой клятвы, и
началась гражданская война. Войска баронов под предводительством Симона де Монфора
разгромили армию Генриха и его сына Эдуарда при Льюисе 14 мая 1264 г.; отец и сын попа-
ли в плен, содержались под домашним арестом, в то время как Монфор правил Англией как
334
Отрывок из «Саги о конунге Магнусе Хаконарсоне»
диктатор и разослал во все города своих представителей. Однако Эдуард бежал из плена, в
1265 г. вновь встретил Монфора на поле брани, и в бою при Ившеме тот погиб; Генрих был
освобожден, и прежний режим восстановлен.
54	Симон Изменник (Simon misfort) - Симон де Монфор, граф Лестерский, один из ру-
ководителей баронской оппозиции английскому королю Генриху III. Пытался ограничить
королевскую власть в пользу баронов. Монфор и его сторонники одержали победу над сто-
ронниками короля при Льюисе (14 мая 1264 г.). Став лордом-протектором Англии, в январе
1265 г. он созвал первый парламент, положивший начало сословному представительству в
Англии. Погиб в битве с королевскими войсками при Ившеме 4 августа 1265 г.
55	Йорк - город в Северо-Западной Англии, столица норманнского королевства в эпоху
викингов.
56	См. примеч. 14.
57	Дуфгалль (Дугал, Dufgall) - Дугал III, правитель Гарморана (с 1240-х) и король
Островов (Гебридских и западного побережья Шотландии) в 1249-1266 гг. В 1264 г., после
вторжения шотландской армии в Аргайль, предпринял поход в Кейтнес (Катанес), разорив
королевские земли и истребив множество шотландцев, о чем сообщают «Ирландские анна-
лы». См. также примеч. 21.
58	Лагман (logmadr) - законоговоритель, знаток права, который объявлял законы и су-
дебные решения на тингах.
59	Иль (II) - нелокализованный топоним на Гебридских островах.
60	Провост - ректор.
61	Апостольская церковь в Бергене находилась на территории королевской усадьбы в
крепости Хольм. Это была деревянная церковь с ризницей и крытыми галереями, где дру-
жинники, направляясь к мессе, оставляли оружие.
62	Пребенда (лат.) - в католической церкви доход духовенства с земель, домов, церков-
ных сборов, треб и проч.
63	Короля причастил епископ Аскатин.
64	Григорий X (Gregorius) - папа Римский с 1271 по 1276 г.
65	Хёвдинг - предводитель знатного и древнего происхождения; зд. скорее в значении
«правитель».
66	Хейнрек, конунг энглов - английский король Генрих III Плантагенет (1216-1272).
67	Рикард конунг - Ричард, сын Иоанна Безземельного и брат короля Англии Генри-
ха III, граф де Пуатье; трижды был регентом Англии. В 1257 г. принял предложенную ему
кёльнским архиепископом и другими князьями немецкую корону. Когда в Англии началась
междоусобная война, Ричард выступал на стороне своего брата Генриха III. Умер 2 апреля
1272 г.
68	Алимания - Германия.
69	Эрик I - герцог Шлезвига. Умер в 1272 г.
70	То есть летом 1273 г.
71	Эльф - р. Гёта-Эльв, с древнейших времен считалась естественной границей между
Норвегией и Швецией. Свое название получила по имени шведского племени гаутов (ётов),
населявших земли по ее течению.
72	Вальдимар (Вальдемар) (1240-1302) - шведский король в 1250-1275 гг., сын Биргера
Ярла, племянник шведского короля Эрика Эрикссона, был избран королем родом Фолькун-
гов. После смерти Биргера Ярла начинается его вражда с братьями Магнусом (Ладулосом =
Амбарный замок) и Эриком, закончившаяся победой братьев над Вальдемаром в битве при
Хуве в Вестерётланде и избранием Магнуса королем Швеции.
73	Конунгахелла - город в устье р. Гёта-Эльв, возникший в XI в. (?) и ставший королев-
ской гаванью и южным форпостом Норвегии.
74	Поздняя месса св. Марии - 15 августа.
335
M.B. Панкратова
75	Mecca ап. Матфея - 21 сентября.
76	Швеция могла обозначаться тремя названиями: Свиарики (Sviariki) - букв, «госу-
дарство свеев», возможно, наиболее позднее из трех названий; Свитьод (Svifrjod) - «народ
свеев» (топоним возник как обозначение Средней Швеции, области проживания племени
свеев, в противоположность Ёталанду - «Земле ётов») и Свиавельди (Sviaveldi) - «держава
свеев», включавшая в себя Свеаланд, Ёталанд и острова Эланд и Готланд (Джаксон Т.Н.
Исландские королевские саги о Восточной Европе (с древнейших времен до 1000 г.). М.,
1993. С. 64). В нашем тексте используется только два топонима: Свиарики и Свиавельди,
под которыми понимается более или менее объединенное государство шведского короля.
Поскольку Магнус ехал из самой южной точки Норвегии на границе со Швецией, то его
движение обозначено как «наверх в» Швецию, а потом «на север» в Тунсберг, поскольку
Тунсберг находится севернее Конунгахеллы.
77	Тунсберг (Tunsberg), ныне Тёнсберг - город на западном берегу Осло-фьорда, один
из старейших в Норвегии, основан в IX веке.
78	См. примеч. 76.
79	Биргир (Биргер) Магнуссон - королевский ярл в Швеции с 1248 г., командующий ле-
дунгом (ополчением), происходил из знатного рода Фолькунгов, был соправителем своего
сына Вальдемара и фактическим правителем Швеции до своей смерти в 1266 г. Провел не-
сколько законодательных инициатив.
80	Магнус Биргерсон - шведский король (1275-1290), брат шведского короля Вальде-
мара. Избран (согласно архаичной традиции свеев - у камня на лугу Мура) королем Шве-
ции после победы над Вальдемаром в битве при Хуве в 1275 г. Получил прозвище Ладулос
(«Амбарный замок») за отмену принудительного постоя, провел ряд других законов. Умер
в 1290 г.
81	Эйрик (Эрик) - брат шведского короля Вальдемара и Магнуса Ладулоса. Участвовал
в битве при Хуве в июле 1275 г. против Вальдемара на стороне Магнуса. Скончался в том
же году.
82	Бенедикт Биргерсон (Бенкт) (1254-1291) - архидиакон Линчёпинга, епископ Линчё-
пинга и Финляндии с 1286 г. Упоминается также в «Хронике Эрика» (Хроника Эрика / Пер.
А. Желтухина под ред. А.А. Сванидзе. 2-е изд. Выборг, 2004. Строка 658).
83	Об этих событиях говорится и в «Хронике Эрика» (Там же. Строка 562). Эрик на-
зван «пустышкой».
84	Данмёрк (Danmork) - Дания.
85	Конунг данов - датский король; в это время в Дании правил Эрик Глиппинг (1259—
1286).
86	В «Хронике Эрика» говорится о поездке Магнуса Биргерсона в Данию. Этот факт
подтверждается письмом датского короля Эрика Глиппинга от 1275 г., в котором он обеща-
ет Магнусу и Эрику сто воинов в полном вооружении против их брата Вальдемара. Войска
возглавлял Эрик, а Магнус примкнул к ним только в Швеции. Битва между братьями со-
стоялась в июле 1275 г.
87	Йон Филиппуссон (Юхан Филпуссон) упоминается также в «Хронике Эрика» (Хро-
ника Эрика. Строка 1046), где он назван «верным человеком» Фолькунгов, представителем
партии «стурманов» («больших людей»). В этом месте хроники речь идет о совете в Скаре.
В конце 1279 г. после поднятого им мятежа против короля Магнуса Биргерсона был казнен.
88	Борг (Сарпборг) (Borg) - город в Норвегии на восточном берегу Осло-фьорда, осно-
ван около 1000 г.
89	В июле 1275 г. Магнус Биргерсон и Эрик Биргерсон нанесли поражение Вальдемару
в битве при Хуве. После этого ему пришлось бежать в Норвегию. Вскоре он вернулся, но
был вынужден отречься от короны в пользу своего брата Магнуса.
90	Варна (Voma) - город на восточном берегу Осло-фьорда, чуть севернее Тёнсберга с
336
Отрывок из «Саги о конунге Магнусе Хаконарсоне»
противоположной стороны фьорда и севернее Борга.
91	Скара (Skara) - город в Вестеръётланде (Швеция), центр епархии Скара.
92	Согласно древнескандинавским законам, в частности норвежским, в наиболее се-
рьезных делах клятву приносили двенадцать человек - максимальное число соприсяжных.
93	Брать заложников для гарантии соблюдения соглашения было древней традицией.
94	Бои Простачок (B6i galinn) - по другим источникам неизвестен.
95	Вероятно, речь идет об исландском епископе Арни, скончавшемся в 1298 г. О нем
сложена одноименная сага («Ата saga biskups»).
96	Олав из Стейни (Olaf af Steini) - по другим источникам неизвестен.
97	В 1276 г. Вальдемар уехал в Данию искать помощи у датского короля против своего
брата.
98	То есть 1274 г. При сопоставлении с событиями в Швеции, подтверждаемыми «Хро-
никой Эрика» и папскими письмами, обнаруживается расхождение в один год, если счи-
тать, что Стурла Тордарсон описывал вышеозначенные события. Рассказчик не распростра-
няется о том, о чем говорили короли. Но в результате переговоров Магнуса Хаконарсона и
Вальдемара была официально маркирована граница между двумя государствами, о чем был
составлен договор (Norges Gamle Love I Udg. ved R. Keyser, P. A. Munch. Christiania, 1848.
B. 2).
99	Эйрик - Эрик V Глиппинг, король Дании (1259-1286).
100	После смерти своего двоюродного брата герцога Эрика Шлезвигского в 1272 г. дат-
ский король Эрик V Глиппинг в качестве сюзерена стал опекуном его малолетних сыновей.
Это привело к конфликту с Голштинским домом.
101	Лидандиснес (Lidandisnes) - мыс в области Агдир, самая южная точка Норвегии.
102	Сюслуман - королевский чиновник, управляющий административной единицей -
сюслой. Сюслуманы появились во второй половине XII в., а в XIII в. они стали играть важ-
ную роль в местной администрации, исполняя различные функции (фискальные, юридиче-
ские и военные), напоминали английских шерифов. К концу XIII в. в стране было около
пятидесяти сюслуманов.
103	Вик (Vik) - область на юго-востоке Норвегии.
104	Месса ап. Павла - 25 января.
105	Сюсла - мелкий территориально-административный округ, контролируемый коро-
левским чиновником - сюслуманом.
106	Йон Рыжий - архиепископ в 1268-1282 гг. Принимал активное участие в законо-
дательной реформе Магнуса Хаконарсона. Добивался независимости церкви и расширения
церковной юрисдикции, что было подтверждено Тёнсбергским конкордатом в 1277 г. Вме-
сте с епископом Арни из Скальхольта разработал новые церковные законы для Исландии,
принятые в Скальхольтском диоцезе в 1275 г. После смерти Магнуса Хаконарсона был из-
гнан из Норвегии и умер в Скаре в Швеции. О его деятельности упоминают «Исландские
анналы» и «Сага о епископе Арни».
107	Лендрманы - служилые люди короля, получавшие за свою службу лен в кормление
и в управление. Лендрманы появились в XI в., и изначально титул и положение лендрмана
не было наследственным. В течение XII в. лендрманы слились с аристократией и заняли
высшее место в ряду служилых людей короля после ярлов. В правление Магнуса Хаконар-
сона в стране насчитывалось около пятнадцати лендрманов, а с 1277 г. их стали называть
баронами.
108	Месса св. Петра - 29 июня.
109	См. примеч. 23.
110	Между 1247 и 1261 гг. Хакон Хаконарсон перестроил старую крепость Хольм в Бер-
гене в королевский замок Бергенхус. Королевский дворец был трехэтажный. На третьем
этаже находился большой церемониальный зал. Бергенхус - самое большое средневековое
337
М.В. Панкратова
здание в Норвегии светского характера.
111	На государственном собрании в Бергене в 1273 г. сыновья Магнуса Хаконарсона
Эрик и Хакон были провозглашены соответственно королем и герцогом, был принят новый
закон о престолонаследии и конкордат между королем и церковью, подписанный архиепи-
скопом Ионом Рыжим.
112	В это же время в королевской канцелярии в Бергене шла активная работа по реви-
зии древненорвежских областных судебников, разработке нового городского права и «Дру-
жинного устава».
113	Троица отмечается поздней весной - ранним летом.
114	Церковь Иисуса Христа и Святого Духа (Церковь Христа) на территории старой ко-
ролевской крепости Хольм была кафедральным собором Бергена.
115	Виглейк Аудунсон Окольничий занимал место королевского окольничего вместе
с Олавом Рагнридссоном и Аудуном Хюглейкссоном. В обязанности окольничих входило
управление королевскими конюшнями и выездами. Окольничий руководил хирдом, судил
тяжбы между членами хирда и объявлял королевские указы на тингах. Виглейк Окольничий
принимал непосредственное участие в законодательной реформе Магнуса Хаконарсона.
116	Примечательно использование термина «noregs menn» (норвежцы) для обозначение
национальной общности, объединенной одной властью.
117	Олав Магнуссон умер ребенком. У Магнуса Хаконарсона и Ингеборг было четверо
детей, но только двое дожили до взрослого возраста - Эрик и Хакон.
118	См. примеч. 111.
119	Св. Суннифа (Гуннифа); ее реликварий находится в Бергене, а месса приходится на
8 июля - месса святых из Сельи.
338
Обычай «вторичного» погребения и христианизация
языческих правителей в Северной
и Восточной Европе: от Саттон Ху до Киева
В.Я. Петрухин
Необычный обряд, связанный с княжескими курганами, упомянут
ПВЛ, уделявшей особое внимание княжеским надгробным памятникам,
под 1044 г. «Могилы» последних языческих князей были раскопаны в 1044
г. при Ярославе Мудром: «Выгребоша 2 князя, Ярополка и Ольга, сына
Святославля, и крестиша кости ею, и положиша я въ церкви святыя Бо-
городица» - Десятинной1. Неканоничность этого акта Ярослава Мудрого
(крещение умерших было запрещено Карфагенским собором) до сих пор
является предметом обсуждения: допускают, что Ярополк и Олег приня-
ли «оглашение» (prima signatio) при жизни их бабки - христианки Ольги
и, стало быть, имели право на христианское погребение1 2. Возможно, за-
дачи создания усыпальницы всего княжеского рода имели и более праг-
матический и специфически «древнерусский» характер: Ярополк и Олег,
равно как и князья следующего поколения - Борис и Глеб, погибли в ра-
спрях между братьями - членами княжеского рода, тех распрях, главным
участником (и даже инициатором) которых был победивший и добившийся
единовластия в Русской земле Ярослав. Так или иначе, он устранил своих
соперников-братьев, но не отменил родового характера княжеской власти
на Руси: единственное, что могло сохранять порядок и целостность Рус-
ской земли, - это братняя любовь и подчинение старшему брату, киевско-
му князю; такой «завет» Ярослав, по летописи, оставил своим сыновьям-
наследникам. Ярослав «объединил» в усыпальнице Десятинной церкви
распадающийся княжеский род - инициаторов и жертв первой усобицы3.
1 ПВЛ. С. 67.
2 Ср.: Макарий, митрополит Московский и Коломенский. История русской церкви. М.,
1995. Кн. вторая. С. 59; Успенский Ф.Б. Крещение костей Олега и Ярополка в свете русско-
скандинавских культурных взаимосвязей // Норна у источника судьбы. Сборник статей в
честь Е.А. Мельниковой. М., 2001. С. 407-414.
3 Петрухин В.Я. Древняя Русь: народ, князья, религия // Из истории русской культуры.
М., 2000. Т. 1.С. 254-255.
339
В.Я. Петрухин
Ф.Б. Успенский исследовал скандинавские параллели акту крещения
костей: Харальд Синезубый, креститель Дании, перенес прах своего отца
Горма из большого кургана в Йеллинге в погребальную камеру под полом
сооруженной там церкви; так же, по всей вероятности, поступили с остан-
ками неизвестного датского конунга, погребенного в ладье в Ладбю (X в.):
богатый инвентарь был не тронут - изъяты лишь останки4. Наиболее ран-
ний и существенный для нас пример посмертного крещения, видимо, яв-
ляет королевский некрополь VII в. в Саттон Ху (Восточная Англия). В зна-
менитом погребении в ладье под курганом не было обнаружено останков
короля, хотя его вооружение (в том числе кольчуга и шлем) и прочий ин-
вентарь остались нетронутыми - предполагалось, что погребение не со-
хранило органических останков (инвентарь из органических материалов
сохранился лишь там, где соприкасался с консервантами из металла), что
курган представлял собой кенотаф или даже содержал трупосожжение5.
Предполагалась и эксгумация тела для перезахоронения по христианскому
обычаю, но, в отличие от ладьи в Ладбю, где очевидны были следы нару-
шения погребения в древности, перекоп в Саттон Ху относился к XVI в. и
не достигал погребальной камеры6.
Курган принадлежал королю Редвальду (ум. ок. 625), который со-
хранял двоеверие - принял крещение в соседнем Кенте, но не отказался
от языческого культа в своем королевстве (в его храме стояли христиан-
ский алтарь и жертвенник для идолов); наследники Редвальда - ревност-
ные христиане7 могли захоронить останки отца по христианскому обряду,
соорудив одновременно королевский курган-кенотаф в Саттон Ху.
Но как объяснить неканонический обычай эксгумации и крещения ко-
стей на Руси? С.М. Толстая сопоставила обряд эксгумации русских князей
в 1044 г. со славянским обычаем «вторичного погребения», распространен-
ным по преимуществу на Балканах: кости предка (чаще всего череп) изы-
мались из могилы через 5, 7, 11, 12, даже 18 и более лет после первичного
погребения, их мыли (что напоминает о «крещении костей» русских кня-
4 Ср.: Успенский Ф.Б. Крещение костей. С. 410; Sorensen A. Ch. Ladby: Ship, Cemetery
and Settlement // Burial and Society. The Chronological and Social Analysis of Archaeological
Burial Data. Aarhus, 1997. P. 165-169.
5 VierckH. Redwalds Asche. Zum Grabbrauch in Sutton Hoo // Offa. 1972. Bd. 29. S. 20^9.
6 Автор признателен коллегам д-ру Г. Харке и д-ру Л. Вебстеру за информацию по ин-
терпретации материалов из ладьи в Саттон Ху. Ср.: Bruce-Mitford R. The Sutton Hoo Ship
Burial. London, 1975. Vol. 1. P. 489; Evans A.C. The Sutton Hoo Ship Burial. London, 1989. P.
39^0, 104; Carver M. The Anglo-Saxon Cemetery at Sutton Hoo: An Interim Report // The Age
of Sutton Hoo / Ed. M. Carver. Woodbridge, 1999. P. 347.
7 Беда Достопочтенный. Церковная история народа англов, 2, XV / Пер. В.В. Эрлих-
мана. СПб., 2001; ср.: Stevenson J. Christianity in the Sixth- and Seventh-Century Southumbria//
The Age of Sutton Hoo. P. 181-182.
340
Обычай «вторичного» погребения и христианизация языческих правителей
зей) и помещали в ту же могилу, часто поверх нового гроба8. С.М. Толстая
привела и средневековую балканскую параллель - статью 20 Судебника
Стефана Душана (XIV в.), запрещающую эксгумацию и сожжение остан-
ков (с целью «волхования»), равно как и обычай пронзать труп колом. Пол-
ную параллель сербскому судебнику являют древнерусские «Поучения»
Серапиона Владимирского (XIII в.): владимирский епископ обличал «злые
обычаи» современников - «хто буде удавленика или утопленика погреблъ,
не погубите люди сихъ, выгребите»9. Речь идет о распространенном у вос-
точных славян обычае обвинять погребенного в земле покойника «залож-
ного» (самоубийцу, не дожившего свой срок на земле) в стихийных бед-
ствиях - засухе или избыточных осадках: его пребывание в могиле нару-
шает святость земли, как одной из космических стихий, поэтому следует
удалить его из могилы - освященной земли, сжечь, выбросить труп в бо-
лото и т.п.10 11. Поэтому «выгребание» костей убитых в распрях князей Оле-
га и Ярополка могло производиться не только в благочестивых целях: они
традиционно воспринимались как опасные мертвецы. В балканском обря-
де также совмещаются традиционные для всякого погребального культа
черты почитания покойника как предка и стремление обезвредить его как
потенциально вредоносного мертвеца - вампира (признаком вампира счи-
талась нетленность тела или его части).
Эти повсеместно распространенные представления создают особую
проблему для археологии погребального обряда. Археологи часто фиксиру-
ют перекопы и нарушение целостности костяков, которое обычно относят за
счет грабителей (ограбление могил - широко распространенное занятие, ко-
торое запрещалось специальными церковными постановлениями11). Однако
сохранность инвентаря многих потревоженных погребений заставляет пред-
полагать, что речь идет о ритуалах обезвреживания покойника. В.С. Флё-
ров проследил эти обычаи («постпогребальные обряды») на широких про-
странствах и многочисленных памятниках от Центрального Предкавказья до
лесной зоны Восточной Европы в железном веке и средневековье, включая
8 Толстая С.М. Обычай «вторичного погребения» в свете археологии и этнографии //
Уч. зап. Рос. Православного ун-та. М., 1998. Вып. 4. С. 118-125. Ср. о «втором» погребении
в Западной Европе: Аръес Ф. Человек перед лицом смерти. М., 1992. С. 83 и сл.
9 Слова и поучения Серапиона Владимирского // БЛДР. 1997. Т. 5. С. 382.
10 О соответствующих общеславянских концептах и представлениях см.: Славянские
древности / Под общей ред. Н.И. Толстого. М., 1995-2009. Т. 1-4 (в частности: Погребение
вторичное // Т. 4. С. 92-95). Ср. также: Мансикка В.Й. Религия восточных славян. М., 2005.
С. 173-174; Картамышева Е.П. «Неблагополучные» умершие в славянской и скандинав-
ской традициях: «заложные» покойники и «оживающие мертвецы» // Славяноведение. 2008.
№2. С. 55-61.
11 См. о русских средневековых исповедных вопросах, относящихся к разграблению
могил: Корогодина М.В. Исповедь в России в XIV-XIX вв. СПб., 2006. С. 167-168.
341
В.Я. Петрухин
древнерусский могильник г. Желни12. Яркие примеры подобных обычаев на
западе Европы дали недавние исследования в упомянутом некрополе Саттон
Ху: в восточной части кладбища рядом с большими «королевскими» курга-
нами обнаружены 23 безынвентарные могилы с ингумациями, лишенные
надгробных памятников: в четырех случаях покойники были связаны, в трех
случаях - сломана шея; двое были похоронены лицом вниз; неясно, были ли
это следы жертвоприношения или казни13. Более «ритуализованным», чем
разрушение скелета, способом расправы с вредоносным покойником можно
считать распространенный у восточных славян (и других народов Европы) с
древнерусской эпохи до «этнографической современности» обычай втыкать
в погребение железные предметы - оружие и орудия14.
Более существенны для нашей проблематики свидетельства «вторич-
ного» почитания останков, которые фиксируются на массовом материале
кремаций, когда кальцинированные кости собирались с погребального ко-
стра, обмывались и помещались в урну. Прослежены и случаи, когда они
размещались в горшке-урне в анатомическом порядке - снизу кости ног,
наверху - кости черепа. Хронологически существенны для данной работы
случаи, относящиеся к эпохе христианизации Руси, зафиксированные в не-
крополях X в. в Киеве и Гнездове15. Истоки этого обычая, как и предпола-
гали исследователи обряда «вторичного погребения», уходят в древность -
не только праславянскую16, но и «древнеевропейскую» эпоху культурной
общности праславян и прагерманцев - время сложения культуры полей
погребальных урн, когда самим сосудам придавали форму человеческого
тела (снабжали кремированного покойника новым телом) или жилища (так
называемые домковые урны).
12 Флёров В.С. Постпогребальные обряды Центрального Предкавказья в I в. до н.э. -
IV в. н.э. и Восточной Европы в IV в. до н.э. - XIV в. н.э. М., 2007. С. 159. Существенно,
при специальном интересе В.С. Флёрова к аланским погребальным обрядам, что в сармат-
ских курганах джетыасарской культуры в Восточном Приаралье, связанной с Восточной
Европой и Северным Кавказом, также прослежена практика разрушения скелетов (в том
числе с отчленением головы и руки): ср.: Левина Л.М. Этнокультурная история Восточного
Приаралья. М., 1996. С. 73 и сл. Специальный анализ способов разрушения костяка в алан-
ском катакомбном погребении Верхнего Салтова (№ 93) показал, что костяк погребенной
с аланским всадником-военачальником женщины-славянки был разрушен после того, как
освободился от мягких тканей: были удалены коленные чашечки (чтобы покойник не хо-
дил! - В.П.) - прочие кости ног остались нетронутыми: см.: Аксенов В.С., Лаптев А.А. К
вопросу о славяно-салтовских контактах // Древности 2009. Харьков 2009. С. 251.
13 Ср.: Ellis Davidson H.R. Human Sacrifice in the Late Pagan Period in North West
Europe // The Age of Sutton Hoo. P. 331-340; Carver M. The Anglo-Saxon Cemetery at Sutton
Hoo. P. 353.
14 Петрухин В.Я. Начало этнокультурной истории Руси IX-XI вв. М.; Смоленск, 1995.
С. 201. Ср.: Мансикка В.Й. Религия восточных славян. С. 63-65.
15 Петрухин В.Я. Начало этнокультурной истории Руси. С. 199 и сл.
16 Ср.: Толстая С.М. Обычай «вторичного погребения». С. 122.
342
Обычай «вторичного» погребения и христианизация языческих правителей
На этом тысячелетнем историческом фоне эксперименты со «вторич-
ным погребением» в эпоху христианизации представляются естественны-
ми - их устойчивость могла вызвать протест у позднейших канонистов, но
не у первых принявших крещение правителей.
Исторический процесс христианизации раннесредневековых госу-
дарств Северной Европы, расположенных на пути из варяг в греки, обна-
руживает общие тенденции этнокультурного (и конфессионального) разви-
тия, которые демонстрируют материалы «королевских» погребений. ПВЛ
включает англов наряду с русью в число варяжских народов: показательно,
что именно ладья и погребальный инвентарь из Саттон Ху обнаруживает
особую близость с довикингскими (вендельскими) памятниками Средней
Швеции17. Самый восточный (юго-восточный) образец сходного погре-
бального обряда демонстрирует «княжеский» курган X в. Черная могила
в Чернигове: правда, там русский князь был сожжен в ладье, помещенной
на четырехугольный погребальный костер (ладейные заклепки, входившие
в инвентарь кремации, были обнаружены при экспонировании материалов
Черной могилы на выставке «Путь из варяг в греки», организованной ГИМ
в 1996 г.). Анализ и реставрация многочисленного инвентаря из Черной
могилы продолжаются. Обращает на себя внимание черта обряда, зафик-
сированная автором раскопок Д.Я. Самоквасовым - после сожжения умер-
шего (или двух умерших) на первичную насыпь, воздвигнутую над костри-
щем, были помещены два шлема, две кольчуги, знаменитые ритоны с сере-
бряными оковками, жертвенный сосуд - котел с костями и шкурой барана
- и др. Б.А. Рыбаков увязывал этот обряд с «тризной» - «промежуточным»
обрядом, сопровождавшим насыпку кургана: после помещения на первич-
ную насыпь «трофея» из доспехов и ритуальных сосудов курган был досы-
пан, на вершине установлен столб18. Часть инвентаря была при этом собрана
с кострища - часть, нетронутая огнем, помещена на первичную насыпь спе-
циально. Заметим, что «трофей» из Черной могилы (в том числе кольчуги
и шлемы, ритуальные сосуды - питьевые рога и котел) напоминает состав
инвентаря из «кенотафа» в ладье Саттон Ху. Кости кремированных покой-
ников не были собраны в урны в черниговском кургане - были рассеяны на
кострище. Автору приходилось указывать на параллели «трофею» из Черной
могилы в Вестланне (Западная Норвегия), в том числе из кремации в ладье в
Мёклекбусте19. В типологическом плане не менее показательны приднепров-
ские ритуальные комплексы типа Вознесенки и Перещепины (VII в.), кото-
17 См. подборку материал в кн.: Vendeltid. Stockholm, 1980, в том числе сравнительный
анализ погребений Англии и Швеции: Wilson D. Sverige - England // Ibid. S. 212-221.
18 Рыбаков Б.А. Древности Чернигова // МИА. 1949. Вып. 11. С. 33-34.
19 Петрухин В.Я. Большие курганы Руси и Северной Европы // Историческая археоло-
гия. К 80-летию со дня рождения Д.А. Авдусина. М. 1988. С. 365-366. См. там же о близо-
сти ритуалов Саттон Ху и Черной могилы.
343
В.Я. Петрухин
рые считаются памятниками-мемориалами правителей степи: многочислен-
ный драгоценный инвентарь, комплексы вооружения и сбруи, найденные на
этих памятниках, напрямую не связаны с погребением - человеческие остан-
ки в этих богатейших комплексах практически не обнаружены20.
Особая проблема археологии - проблема кенотафов: в случае с Сат-
тон Ху можно полагать, что совершавшие обряд стремились удовлетворить
традициям обеих частей подданных Редвальда - язычников и христиан,
поместив останки там (в освященной церковью земле), где гарантировано
было спасение души. Неясно, стремились ли люди, сооружавшие мемо-
риальные комплексы в память степных правителей в Перещепине и Воз-
несенке, захоронить тело правителя тайно (как был похоронен Аттила21) и
избавить покойника от «постпогребальных обрядов». Значительная часть
исследованных курганов эпохи викингов на Руси (в Гнездове) и Средней
Швеции оказывались пустыми: в Швеции химический анализ показал от-
сутствие следов тлена - курганы были кенотафами (обряд известен и пись-
менной скандинавской традиции)22.
Еще одна черта, демонстрирующая типологическое сходство этих «кня-
жеских» комплексов, - присутствие в инвентаре вещей различной культурной
и конфессиональной принадлежности: в Вознесенке это серебряный орел-
штандарт с христианской монограммой, серебряное блюдо с христианской
монограммой епископа Патерны - эти вещи можно отнести к военной добы-
че. Сложнее интерпретировать находку серебряных ложек с именем Павла в
составе «языческого» инвентаря Саттон Ху и, тем более, копье с инкрустиро-
ванными изображениями креста, обнаруженное в «трофее» из Черной моги-
лы23. Так или иначе, «княжеские» погребения Северной и Восточной Европы24
были «открыты» для инноваций, а древние традиции «вторичного» погребе-
ния («постпогребальных обрядов») позволяли усваивать эти инновации.
20 Ср.: Амброз А.К. О Вознесенском комплексе VIII в. на Днепре - вопрос интерпрета-
ции // Древности эпохи великого переселения народов V—VIII вв. М., 1982. С. 204—221; см. об
уточнении датировки: Хрисимов Н. Вознесенский комплекс: проблемы датировки и интерпре-
тации // Степи Европы в эпоху средневековья. Донецк, 2009. Т. 7. С. 9-42. Примечательны об-
ряды размещения инвентаря в Вознесенке, напоминающие ритуалы, направленные против «хо-
дячих» покойников: в груду принадлежностей конской сбруи и других вещей были вбиты три
палаша (Хрисимов Н. Вознесенский комплекс. С. 34—35, там же аналогии - ср. примеч. 13).
21 Гиндин Л.А. Обряд погребения Аттилы (lord. XLIX, 256-258) и «тризна» Ольги по
Игорю (ПВЛ, 6453 г.) // Советское славяноведение. 1990. № 2. С. 66.
22 Bjorkhager V. Kenotafer - Anns de? En undersokning av gravmaterial Iran Uppland och
Sodermanland. Uppsala, 1992.
23 Каинов С.Ю., Щавелев А.С. Изображение креста на наконечнике копья из Черной
могилы (Технология и семантика) // ДГ. 2003 г. М., 2005. С. 83-90.
24 Ср. о процессах христианизации: Rom und Byzanz im Norden. Mission und
Glaubenswechsel im Ostseeraum wahrend des 8.-14. Jahrhunderts / Hrsg. von M. Muller-Wille.
Stuttgart, 1999. Bd. 1-2; The Cross goes North. Processes of Conversion in Northern Europe. AD
300-1300 / Ed. M. Carver. Woodbridge, 2005.
344
Океан, моря, проливы и реки
в архаической картине мира древних греков1
А.В. Подосинов
Хотя настоящая статья посвящена античным географическим пред-
ставлениям, я думаю, она вполне подходит для сборника в честь юбилея
моего друга и коллеги Татьяны Джаксон, которая во многих своих работах
разрабатывала - и весьма успешно! - тему географических представлений
людей прошлых эпох.
Как известно, в архаическое время кругозор греков был ограничен
несколькими морями, примыкающими к Греции и Малой Азии. Эгейское
море, окруженное сушей (Малой Азией на востоке, Фракией на севере, Си-
цилией на западе, Критом и Египтом на юге), а также Ионийское и Сици-
лийское - вот пространство, в котором Одиссей, аргонавты, Геракл и дру-
гие античные герои должны были странствовать между Азией, Европой
и Ливией1 2. При этом ойкумена считалась окруженной со всех сторон еди-
ным (мировым) Океаном3. Из этих двух хорошо документированных тези-
1 Работа выполнена в рамках исследовательского гранта РГНФ № 08-01-00080а.
2 Это понимали и древние греки. Так, Эратосфен писал, что «греки насчитывали три
материка, имея в виду не весь обитаемый мир, а только собственную страну и землю, ле-
жащую прямо напротив них, т. е. Карию, где теперь живут ионийцы и их соседи. С тече-
нием времени, двигаясь все дальше и знакомясь все с большим числом стран, греки в кон-
це концов пришли к нынешнему делению материков» (Strabo I, 4, 7; здесь и далее пере-
вод Г.А. Стратановского). Сам Страбон, говоря о географических познаниях Гомера, писал:
«Люди того времени еще не употребляли ни имени Азии, ни Европы, а обитаемый мир еще
не делился, как теперь, на три материка...» (XII, 3, 27). Самая западная точка Греции у Го-
мера - Ахелой в Этолии (П. XXI, 194), а на юго-западе - залив Малый Сирт на севере Аф-
рики с лотофагами (Od. IX, 83-104); скорее всего он не знал Сицилии (подробнее см.: Hyde
W.W. Ancient Greek Mariners. N.Y., 1947. P. 74-75, 79; Ballabriga A. Le Soleil et le Tartare.
L’image mythique du monde en Grece archaique. Paris, 1986. P. 59-60).
3 Так, у Гомера вся ойкумена окружена со всех сторон океаном (II. VII, 421^423 с запа-
да; V, 6 с востока; I, 422^424 с юга; XVIII, 489 с севера; ср. дискуссию и доказательства, что
Гомер видел землю окруженной океаном, у Страбона (I, 1,3; 7-8). Гесиод также говорит о
кругообразном течении Океана (Theog. 776; так же в «Щите Геракла», 314-315, приписы-
ваемом Гесиоду). См. подробнее: Lesky A. Thalatta: Der Weg der Griechen zum Meer. Wien,
345
А.В. Подо с иное
сов мало кто выводит третий, логически вытекающий из них. А именно: в
этой ситуации проливы - Босфорский (выводящий вместе с Геллеспонтом
и Пропонтидой в Черное море), Мессенский (ведущий между Сицилией и
Италией в западное Средиземноморье), Сицилийский (разделяющий Си-
цилию и Северную Африку) и Отрантский (отграничивающий Адриати-
ческое море от Ионийского) - воспринимались, по-видимому, как рубежи
ойкумены, представляющие собой выходы во Внешний океан, а значит,
в потусторонний мир, ведь именно там чаще всего локализовали царство
мертвых4.
Из этого следует, что, скажем, выход в океан через Босфорский про-
лив находился недалеко от входа из океана в Адриатику, и этим могут
объясняться резкие переходы Одиссея, Геракла, аргонавтов и других
путешественников из северо-восточной части ойкумены (Черного моря)
в западную часть (Адриатика и Тирренское море), или из Черного моря
в Индийский и Южный океаны к истокам Нила, или с Гибралтара на
Кавказ.
Соединение Средиземноморья с Океаном через реки и проливы по-
стулировалось прежде всего тем, что во времена Гомера греки полагали,
что все реки ойкумены, как и моря, источники и колодцы, были сыновьями
Океана и имели в нем свои истоки5. В ранней греческой традиции египет-
ский Нил и скифский Танаис-Дон, как и колхидский Фасис, разделявшие
материки, мыслились вытекающими из мирового океана, что определялось
умозрительной космологической моделью, представляющей Землю окру-
1947. S. 58-87. Ср. также: Елъницкий Л.А. Знания древних о северных странах. М., 1961.
С. 9: «Знания о гомеровской географии позволяют представить себе, что в эпоху сложения
древнейшего эпоса о походе аргонавтов водные пространства за пределами Эгейского моря
казались еще достаточно неопределенными и представление о его границах сливалось с
представлением об Океане как об омывающем землю потоке, берега и острова которого на-
селены обитателями потустороннего мира».
4 У древних греков сосуществовало несколько представлений о том, где находит-
ся царство мертвых, в том числе его располагали в океане или на острове посреди океана
(подробнее об этом см.: Radermacher L. Das Jenseits im Mythos der Hellenen. Untersuchungen
liber antiken Jenseitsglauben. Bonn, 1903; Berger H. Mythische Kosmographie der Griechen //
Roscher WH. Ausfiihrliches Lexikon der griechischen und romischen Mythologie. Supplement III.
Leipzig, 1904. S. 16-17; Lesky A. Thalatta. S. 70-73; Ballabriga A. Le Soleil. Passim).
5 Ср.: Hom. II. XXI, 195-197:	«...седой Океан беспредельный,
Тот, из которого всякий источник и всякое море,
Реки, ключи и глубокие кладези все истекают».
(Перев. Н. Гнедича)
Ср. также: Hesiod. Theog. 337: «От Океана ж с Тефией пошли быстротечные дети»
(Перев. В. Вересаева). Подробнее о реках и Океане в античной мифологии см.: Rudhardt J.
Le theme de 1’eau primordiale dans la mythologie grecque. Berne, 1971.
346
Океан, моря, проливы и реки в архаической картине мира древних греков
женной океаном6. Даже Дунай каким-то образом мог впадать в Океан, если
верить Диодору Сицилийскому (V, 25, 2: «Самыми большими из рек, впа-
дающих в Океан, считаются Данубий и Рейн...»)7 и Аполлонию Родосско-
му, который в своей «Аргонавтике» называет реку Истр «великим рукавом
Океана» (Arg. IV, 283), и это также связывает плавание аргонавтов по Ду-
наю с океаническими путешествиями (см. об этом ниже).
Представляется, что античные проливы - это изначально символ вы-
хода в открытый океан, т. е. из «нашего», (среди-)земного, цивилизован-
ного мира в мир «чужой», фантастический, потусторонний, варварский;
они воспринимались как нечто лимитрофное между жизнью и смертью8.
По мере освоения ойкумены некоторые проливы действительно оказались
воротами в океан, а некоторые оканчивались «тупиком» или были «вну-
тренними» проливами, и, если на западе Нашего моря это стало ясно до-
вольно быстро (Гибралтар вел в океан, Сицилийский и Мессенский про-
ливы оказались «внутренними», а Отрантский пролив не вел никуда, ока-
завшись глубоким заливом), то на востоке, в районе Черного и Азовского
морей, процесс физического и ментального освоения проливов шел долго
и противоречиво. Априорные космологические и мифологические схемы,
в рамках которых древний грек видел вселенную и ойкумену, долго не да-
вали ему возможности «смириться» с географической асимметрией.
Особенно ярко представление о проливе, ведущем в океан, проявляет-
ся в отношении Черного моря (оно же Понтийское море и Понт Эвксин-
ский). Так, Страбон пишет (I, 2, 10):
«В гомеровскую эпоху Понтийское море вообще представляли как
бы вторым Океаном и думали, что плавающие в нем настолько же далеко
вышли за пределы обитаемой земли, как и те, кто путешествует далеко за
Геракловыми Столпами. Ведь Понтийское море считалось самым большим
из всех морей в нашей части обитаемого мира, поэтому преимущественно
ему давалось особое имя “Понт”, подобно тому как Гомера называли про-
сто “поэтом”. Может быть, по этой причине Гомер перенес на Океан собы-
6 Ср. о Ниле: Herod. И, 28: «половина воды (Нила от его истоков. - А.П.) направляет-
ся к Египту на север, а другая половина - к Эфиопии на юг»; о Фасисе: Schol. ad Apollon.
Rhod. Arg. IV, 259: «Гекатей Милетский [говорит,] что они (аргонавты) из Фасиса проплыли
в Океан, затем оттуда в Нил, отсюда в Наше море». Таким образом, можно было из бассейна
Средиземного и Черного морей попадать в океан и наоборот. См. подробнее об этой идее:
Lesky A. Thalatta. S. 58-87; Der Kleine Pauly. Lexikon der Antike. Munchen, 1975. Bd. 4. Col.
267-270; Romm J.S. The Edges of the Earth in Ancient Thought: Geography, Exploration, and
Fiction. Princeton (NJ), 1992. P. 12-26.
7 Этот факт отмечает также Р. Хенниг (Неведомые земли. М., 1961. Т. I. С. 295).
8 Ср.: Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. М., 1986. С. 286: «Все виды
переправы указывают на единую область происхождения: они идут от представления о пути
умершего в иной мир, а некоторые довольно точно отражают и погребальные обряды».
347
А.В. Подосинов
тия, разыгравшиеся на Понте9, предполагая, что такая перемена окажется
по отношению к Понту легко приемлемой в силу господствующих пред-
ставлений».
На основании подобных текстов современные исследователи прихо-
дят к выводу, что «в раннюю эпоху вплоть до VII в. до н. э. Черное море
воспринималось греками как часть Океана. Они полагали, что Океан на-
чинается за Босфором и не подозревали о существовании северного и вос-
точного побережий Черного моря, хотя и знали фракийское и анатолийское
побережье. Истинный облик Черного моря стал известен грекам лишь в
ходе его колонизации, не ранее второй половины VII в. до н. э.»10 11.
Поскольку, как отмечалось выше, выход в Океан отождествлялся с вы-
ходом в потусторонний мир11, именно на границах «нашего мира», т. е. на
проливах находят свою локализацию различные хтонические чудища, свя-
занные с Аидом, острова блаженных и прочие атрибуты загробного мира;
проливы, таким образом, маркируют лимитрофную зону между земным
и загробным мирами. Следует также заметить, что локализуемые позже в
крайних пределах земли находящиеся там потусторонние царства и явления
в архаический период помещались гораздо ближе, на окраинах балканской
и малоазийской Греции, и чаще всего у входов в «ближние» проливы12.
Если взять район Черного моря, то уже вход в него воспринимался до
освоения Черного моря колонистами как выход в потусторонний мир13.
С таким представлением согласуется и помещение при входе в Черное
9 Имелись в виду плавание Одиссея в страну киммерийцев и локализация страны Ээта
(позднее Колхиды).
10 Иванчик А.И. Аргонавтика, Океан и Черное море // Аверинцевские Чтения. К 70-
летию со дня рождения академика С.С. Аверинцева. М., 2008. С. 111. Более подробно об
этом см.: Он же. Накануне колонизации. Северное Причерноморье и степные кочевники
VIII-VII вв. до н. э. в античной литературной традиции: фольклор, литература и история.
М., Берлин, 2005. С. 67-109.
11 Ср.: Елъницкий Л.А. Знания. С. 16: «Для Гесиода, как и для авторов начального эпоса
об аргонавтах, как и для гомеридов, плавание по океану было потусторонним плаванием».
12 Так, например, на западе Греции помещались озеро, или болото Ахерусия, реки Ахе-
рон и Коцит, которые у Гомера стали атрибутами потустороннего царства Аида (Ballabriga
A. Le Soleil. Р. 43), а Псевдо-Скилак (26) и Гекатей Милетский (1 F 26 Jacoby) считали,
что царство Гериона и его остров Эрития, позднее локализованные за Гибралтаром, изна-
чально локализовались в стране амбракиотов и амфилохов на западном побережье Греции,
т. е. в районе Отрантского пролива. См. о таком переносе также: Sieberer W. И Bichler R.,
Sieberer W. Die Welt in Raum und Zeit im literarischen Reflex der episch-friiharchaischen Ara
// Wege zur Genese griechischer Identitat: Die Bedeutung der fruharchaischen Zeit / Hrsg. von
Chr. Ulf. Berlin, 1996. S. 152; Hubner W. Mythische Geographic 11 Geographic und verwandte
Wissenschaften / Hrsg. von W. Hubner. Stuttgart, 2000. S. 23-24.
13 Cp.: Vassileva M. Greek Ideas of the North and East: Mastering the Black Sea Area //
The Greek Colonization of the Black Sea Area. Historical Interpretation of Archaeology / Ed.
G.R. Tsetskhladze. Stuttgart, 1998. P. 69-77 (Historia Einzelschriften 121).
348
Океан, моря, проливы и реки в архаической картине мира древних греков
море губительных мифических движущихся скал Планкты (или Симпле-
гады, или Кианеи), знаменующих выход в Океан, и страны живущих на
берегу Океана киммерийцев, где никогда не бывает солнца и где Одиссей
нашел вход в Аид, и острова Левки (= острова блаженных), где Ахилл -
владыка мертвых - жил после своей смерти под Троей, и Таврики (Кры-
ма), где было местопребывание принесенной в жертву Агамемноном Ифи-
гении, получившей, как и Ахилл, бессмертие и превратившейся в Гекату
- богиню смерти, тесно связанную с миром мертвых, и пещеры (и реки)
Ахерон (в районе Гераклеи Понтийской), соединяющей этот мир с Аидом,
из которого Геракл извлек стража подземного мира трехголового пса Кер-
бера. Следует также отметить, что название Черного моря как Понта Эвк-
синского («Гостеприимного») иногда выводится из представления о нем
как о «гостеприимном море царства мертвых»14.
В Мессенском проливе локализовали античные авторы страшных чу-
довищ - Сциллу и Харибду15, а также Сирен - демонов смерти, несомнен-
но, относящихся к потустороннему миру и маркирующих переход в него.
Здесь же античные мифографы помещали хтонического Тифона16 и Кикло-
пов.
Сицилийский пролив, прилегавший к Северной Африке, имел много
мифологических примет, связывающих его с миром мертвых. В частно-
сти, по некоторым версиям, там, в районе Тритонийского озера (в Южном
Тунисе) и заливов Малого и Большого Сиртов, издавна известных своими
губительными для моряков свойствами17, помещали ужасных хтонических
сестер Форкид, с которыми боролся Персей; именно сюда были отнесены
ветром аргонавты в начале своего пути и, выброшенные на мель Трито-
нийского озера, были спасены морским демоном Тритоном18, и именно
14 См.: Толстой И.И. Остров Белый и Таврика на Евксинском Понте. Пг., 1918. С. 153:
«Того же порядка мифологическая символика ясно просвечивает и в античном названии
моря: “Понт Гостеприимный”. Эвфемистически названо здесь гостеприимным загробное
море, конечно, в том именно смысле, в каком “гостеприимным” величается и Аид, бог под-
земного царства...».
15 Ср.: Radermacher L. Das Jenseits. S. 73: «Ein Eingang in das Totenreich des Meeres ist
die Charybdis»; имеется в виду смерть, грозящая Одиссею. Но и Сцилла относится к отря-
ду демонов подземного мира (S. 74). Любопытно, что после знакомства греков с западным
Средиземноморьем и Гибралтаром символы потустороннего мира переносились из Мессин-
ского пролива на Гибралтарский пролив, см., например, Страбона (III, 5, 5): «Есть и такие
писатели, кто переносит сюда (на Гибралтар. - А.П.) Планкты и Симплегады, считая эти
скалы (Кальпу и Абилик. - А.П.) Столпами».
16 См.: Аполлодор (I, 6, 3) о борьбе Зевса против Тифона: «Когда Тифон кинулся бе-
жать через Сицилийское море, Зевс набросил на него гору Этну в Сицилии (эта гора огром-
ной величины), и из нее до настоящего времени, как говорят, из-за брошенных туда перунов
вырываются языки пламени» (перев. В.Г. Боруховича).
17 См., например: Mela I, 35-36.
349
А.В. Подосинов
здесь аргонавты, согласно одной из мифологических традиций, выходили
в Средиземное море после океанического плавания от Кавказа к югу Ли-
вии18 19. Неслучайно позже Диодор Сицилийский перенесет Тритонийское
озеро из Южного Туниса далеко на запад Африки к Океану, где находи-
лись сады Гесперид (III, 53); это свидетельствует о первоначальной лока-
лизации гибралтарских потусторонних «реалий» в районе Сицилийского
пролива.
Гибралтарский пролив, как известно, также был густо населен мон-
страми - там помещали адскую собаку Ортос, трехтелого Гериона, Ехидну,
Гесперид, Атланта, держащего на плечах небесный свод, сестер Горгон и
среди них прославленную Медузу, которая жила, по Гесиоду, «за знамени-
тым океаном в царстве ночи»20, и другие сказочно-мифологические суще-
ства. Интересно отметить, что Атлантом раньше назывался горный массив
в Пелопоннесе, который затем стал называться Килленой21, а по словам
Страбона (V, 5, 5), некоторые писатели переносят на Геркулесовы столпы
Планкты и Симплегады, считая эти скалы Столпами.
Что же касается Отрантского пролива, ведущего в Адриатику22, то и
он, вероятно, воспринимался как выход в Океан, сопряженный с прохо-
дом в мир мертвых. Ведь для Гомера остров Одиссея Итака, находящий-
ся почти при входе в Отрантский пролив, оказывается расположенным на
крайнем западе (Od. IX, 23-25)23. Такой же крайней описывают локализа-
цию своего острова Схерия (= адриатической Коркиры) его жители феаки
(Od. VI, 204)24.
Несколько севернее острова Итака на выходе в Адриатику-Океан в ан-
тичности был известен остров Левкада (Аеика? ттетрт|, совр. Lefkas), зна-
менитый тем, что с его скалы сбрасывали (очевидно, в жертву морю) лю-
дей и бросались сами желающие погибнуть (как это сделала, по преданию,
18 Herod. IV, 179.
19 См. подробнее: Ballabriga A. Le Soleil. Р. 245-247.
20 Hesiod. Theog. 274-276.
21 Lesky A. Thalatta. S. 77.
22 Отрантским проливом называется самое узкое место (64 км), соединяющее Адриа-
тическое море с Ионическим и проходящее между италийским городом Отранто (в антич-
ности Hydtruntum, Odruntum) и выступающим в море мысом Лингвета в совр. Албании.
23	...и на самом
Западе плоско лежит окруженная морем Итака.
Прочие же ближе к пределу, где Эос и Гелиос всходят.
(Перев. В. Жуковского)
24	...живем мы
Здесь от народов других в стороне, на последних пределах
Шумного моря, и редко нас кто из людей посещает.
(Перев. В. Жуковского)
350
Океан, моря, проливы и реки в архаической картине мира древних греков
поэтесса Сапфо). Известно, что острова с названием Левкада, как этот
остров и известный остров в Черном море (совр. Змеиный), рассматри-
вались в античности как вход в потусторонний мир25. Гомер в «Одиссее»
(XIV, 11-13) описывает последнее путешествие в Аид женихов Пенелопы,
убитых Одиссеем: они летят в сопровождении Гермеса из Итаки в Аид на
край земли к Океану на западе и мимо Левкадийской скалы26. Понятно, что
если это самый западный пункт, известный грекам27, то и Адриатическое
море могло с легкостью восприниматься как залив Океана, предваряющий
вход в подземное царство Аида, и остров Левкада должен был маркиро-
вать близость к Аиду28. Собственно, «океанический контекст» этой Левка-
ды, который смущал А.И. Иванчика и заставлял его видеть в ней остров
Ахилла в Черном море29, при восприятии Адриатического моря как залива
Океана не препятствует отождествлению гомеровской Левкады с островом
в Адриатике.
К этому же кругу представлений об океаническо-потусторонней Адри-
атике следует отнести характеристику, данную этому морю Аполлонием
Родосским, который назвал отдаленную часть Адриатического моря «мо-
25 См. примеры такого наименования: BurchnerL. Leuca// RE. 1925. XII. Sp. 2208-2209.
26	.. .И вел их (т. е. тени женихов. - А.П.}
Эрмий (т. е. Гермес. -А.П.), в бедах покровитель, к пределам тумана и тленья;
Мимо Левкада скалы и стремительных вод Океана...
(Перев. В. Жуковского)
(пар 8 ioav’0K6avou те pod? кас Аеикаба петрт|р).
Как заметил Х.-Г. Несселрат, читая эти гомеровы стихи, трудно не вспомнить о Лев-
каде в Адриатике (Nesselrath H.-G. “Where the Lord of the Sea Grants Passage to Sailors
Through the Deep-Blue Mere no More”: The Greeks and the Western Seas // Greece and Rome.
2005. 52 (2). P. 154). Также в Адриатике локализуют эту Левкаду Гомера А. Баллабрига
(Ballabriga A. Le Soleil. Р. 54-56) и Д. Огден (Ogden D. Greek and Roman Necromancy.
Princeton, 2001. P. 44). Их критикует Дж.Д. Морган, предлагающая отождествить ее с
Гибралтаром (Morgan J.D. AETKAS ПЕТРН // Classical Quarterly. N.S. 35. 1985. Р. 229-
231). А.И. Иванчик, считая, что эти локализации недостаточно обоснованы, видит в
Левкаде Гомера черноморскую Левку (Иванчик А.И. Накануне колонизации. С. 76). Так же
и Д.А. Мачинский и В.Т. Музбахова прослеживают путь женихов от Итаки на северо-запад
ойкумены через черноморский остров Левку, киммерийцев («народ сна») к северочерно-
морскому Аиду (Мачинский Д.А., Мусбахова В.Т. Остров Кирки и изображения на келер-
месском ритоне, преддверье Аида и древнейшая греческая расписная керамика в Северном
Причерноморье (по «Одиссее» и археологическим материалам) И Боспорский феномен.
Искусство на периферии античного мира. Мат-лы международной научной конференции.
СПб., 2009. С. 319-355). Любопытно, что все исследователи, несмотря на расхождения в
конкретной локализации, размещают Левкаду у одного из трех «выходов» из Средиземно-
морья в Океан.
27 Еще Геродот писал, что жители Левкады прибыли на помощь Элладе в войне против
персов «из самых дальних пределов - di еохатесор /со ре сор еотратеиорто» (VIII, 47).
28 См.: Ballabriga A. Le Soleil. Р. 54.
29 Иванчик А.И. Накануне колонизации. С. 76.
351
А.В. Подосинов
рем Кроноса» (Kpoviri aXs - IV, 508; 527; 548; 552)30, - «именем, с которым
связано представление о загробном мире, об островах блаженных, на ко-
торых царствует Кронос и которое прилагалось к Адриатическому морю
лишь в порядке перенесения на него представлений о Северном океане»31.
Эсхил в «Прометее» (837) называет Адриатику «огромным заливом Реи
(цеуар koXttov ' Рса?)», что тоже отсылает нас к царству мертвых, где пра-
вят Рея и Кронос32. В этой связи примечательно, что, по мнению исследо-
вателей, Италия изначально воспринималась греками не как часть матери-
ка и не как огромный полуостров, а как неопределенный архипелаг, распо-
ложенный на крайнем западе ойкумены33. Это также могло способствовать
развитию представлений о возможности океанических плаваний и выходов
в Океан из Адриатики и Тирренского моря.
Итак, можно предположить, что Адриатическое море на ранних этапах
освоения греками Средиземноморья рассматривалось как путь в потусто-
роннее царство, а значит, в океан.
Суммируя данные о проливах, мы приходим к выводу, что ойкумена
в ее соотношении с Океаном должна была выглядеть следующим обра-
зом:
30 Э. Делаж считает, что ‘Tappelation ‘mer de Cronos’ est curieuse” и признает его ар-
хаическим (Delage Е. La geographic dans les Argonautiques d’Apollonios de Rhodos. Bordeaux;
Paris, 1930. P. 210).
31 Елъницкий JLA. Знания. C. 25.
32 Так уже у Пиндара (01. II, 70-72 и 77-78) в описании Островов Блаженных.
33 См., например, комментарий М.Л. Уэста (M.L. West) в издании: Hesiod. Theogony.
Oxford, 1966. Р. 435; Ballabriga A. Le Soleil. P. 113.
352
Океан, моря, проливы и реки в архаической картине мира древних греков
* * *
В связи с изложенной теорией связи проливов и отдаленных рек с Оке-
аном обратимся в качестве примера к маршруту путешествия аргонавтов
из Колхиды в Средиземное море.
Древнейшие легенды описывали плавание аргонавтов по Черному мо-
рю34 так же, как и плавание Одиссея у Гомера, - как путешествие по Океа-
ну, в потустороннем мире35. То, что аргонавты плыли к океану или по океа-
ну, знали уже Пиндар (Pyth. IV, 251) и Мимнерм (Frg. 11 West, Allen), т. е.
страна Ээта (Эя) воспринималась как находящаяся на берегу Океана36.
Позже, когда Черное море было достаточно изучено, потребовались
«оправдания» таких представлений. Отсюда, вероятно, берут начало про-
слеживаемые в античной литературе представления о Фасисе (совр. Рио-
ни), или Танаисе (совр. Дон), или об Истре (совр. Дунай) как о реках, со-
единяющих бассейн Черного моря с Северным океаном37. По этим рекам,
заменяющим собой проливы, аргонавты могли выходить в Окружающий
океан, проплывать по нему до юга Африки, входить в Нил, который тоже
мыслился как вытекающий из Океана, и по Нилу попадать в Наше море.
34 См. общие работы по этой теме: Meuli К. Odysseia und Argonautika. Berlin, 1921;
Bacon I.R. The Voyage of the Argonautes. Methuen, 1925; Delage E. La geographic; Roux R.
Le probldme des Argonautes. Paris, 1949; Pfister Fr. Studien zur Sagengeographie П Symbolae
Osloenses. Oslo, 1959. Vol. 35. Issue 1. P. 5-39; Vojatzi V. Friihe Argonautenbilder. Wurzburg,
1982 (Beitrage zur Archaologie, 14); West M.L. Odyssey and Argonautica // The Classical
Quarterly. 2005. Vol. 55. P. 39-64. У. Хайд (Hyde W.W. Ancient Greek Mariners. P. 66) с осто-
рожностью датирует этот поход ок. 1250 г. до н. э.
35 Сам поход аргонавтов за золотым руном некоторые ученые рассматривают как путе-
шествие в загробный мир, страну Эю считают одним из вариантов Элизия, а Ээта - богом
подземного царства (см.: Meuli К. Odysseia. S. 16; Lesky A. Aia И Wiener Studien. 1948. Bd. 63.
S. 22-68; Ельницкий Л.А. Знания. С. 10; Иванчик А.И. Накануне колонизации. С. 107).
36 См. подробнее: Иванчик А.И. Аргонавтика. С. 82-85. А.И. Иванчик считает, что «ис-
чезновение отождествления Океана с Черным морем наряду с локализацией Эи на кавказ-
ском побережье этого моря (во второй половине VIII в. до н. э. -А.П.) не оставляло больше
места для подобного плавания» и потому «было создано рационалистическое объяснение,
согласно которому аргонавты вышли в Океан на обратном пути из Черного моря через реки
(Истр, Фасис, Танаис и др.)...» (Там же. С. 84). Р. Хенниг (Неведомые земли. С. 39-40)
также отмечал, что «аргонавты, для которых естественный путь возвращения в Средизем-
ное море через Босфор был закрыт преследовавшим их царем Ээтом, должны были якобы
возвратиться, совершив фантастическое путешествие от Каспийского моря к Индийскому
океану, а затем по Нилу к Тритонову озеру или же, обогнув Европу с севера, попасть в Сре-
диземное море через Гибралтарский пролив». Возвращение аргонавтов из Колхиды через
океан считает древнейшей версией и Ф. Верли (Wehrli F. Die Riickfahrt der Argonauten H
Museum Helveticum. 1955. Bd. 12. S. 155).
37 См.: Подосинов А.В. Античные и раннесредневековые представления о речных пу-
тях, соединяющих бассейны Балтийского и Черного морей И ДГ. 2003 г. М., 2005. С. 192—
208.
353
А.В. Подосинов
Возможным становился также путь через Танаис или Дунай на крайний
Запад - в моря Атлантическое, Лигурийское или Адриатическое.
Итак, один из маршрутов возвратного плавания аргонавтов из Черно-
го моря в Средиземное вел через Танаис в Северный океан и затем вдоль
северного и западного побережий Европы в Средиземноморье. Диодор
Сицилийский (IV, 56, 3) описывает путь аргонавтов через Танаис, волок и
какую-то большую реку, выводящую в Северный океан. Близкую тради-
цию обнаруживает Скимн Хиосский38. В орфической «Аргонавтике» (w.
1035-1245) возвратный путь аргонавтов идет через Меотиду (Азовское
море), Танаис, ущелье в Рипейских горах, к побережью Северного океана,
затем по океану мимо Иерны до Гадитанского пролива (Гибралтара)39. Та-
ким образом, именно океаническое плавание делало возможным быстрый
переход из самого восточного моря Средиземноморья к самому западному.
Когда за границу между Европой и Азией принимался Фасис, то ему
также приписывалась связь с Северным океаном и по нему мыслилось воз-
вратное путешествие аргонавтов. Так в Schol. ad Apollon. Rhod. Arg. IV, 259
говорится: «Гесиод, Пиндар в “Пифиониках” и Антимах в “Лиде” говорят,
что аргонавты по океану прибыли в Ливию и, перенеся (на плечах) Арго,
очутились на Нашем море», при этом чуть ниже (ad IV, 284) тот же схоли-
аст сообщает, со слов Гесиода, что «они проплыли по Фасису». Очевидно,
той же точки зрения придерживался Геродот, сообщавший, что колхи гра-
ничат с Северным морем, куда впадает река Фасис (IV, 37). Итак, из се-
верных пределов ойкумены, попав в Северный океан через Фасис, аргонав-
ты имели возможность сразу (или быстро) оказаться на южном побережье
Африки в Южном океане и, войдя в Нил, который, как мы видели выше,
одним своим руслом, по древним представлениям, впадал в Южный океан,
по Нилу попадали в Средиземноморье. Вероятно, путь вел аргонавтов на
юг Африки через Восточный океан, который ввиду «скрадывания» в архаи-
ческой греческой картине мира огромных азиатских пространств выглядел
не таким уж обширным. В любом случае, опять только плавание через оке-
ан делало возможным обратный путь аргонавтов через Фасис. Любопытно,
что в Средиземное море, по одной из версий, аргонавты выходили через
североафриканское побережье в районе Киренаики и Тритонийского озе-
38 См.: Schol. Apollon. Rhod. IV, 284: «Скимн говорит, что они (т. е. аргонавты. - А.П.)
через Танаис проплыли в Великое море (т. е. в Северный океан. - А.П.), а оттуда прибыли в
Наше море (т. е. в Средиземное. -A.I7.)».
39 У. Хайд (Hyde W. № Ancient Greek Mariners. P. 62) считает, что обратный путь арго-
навтов по Танаису и Дунаю отражает доисторические континентальные пути импорта янта-
ря, упоминаемого уже в «Одиссее» и находимого в Микенах, из Северной Европы в Среди-
земноморье, и не только через Среднее Подунавье, но и через Вислу, Галицию, Днестр до
Черного моря.
354
Океан, моря, проливы и реки в архаической картине мира древних греков
ра40, что указывает на Сицилийский пролив, как один из возможных выхо-
дов в океан.
Существовал также третий путь возвратного плавания аргонавтов, а
именно, через Дунай, который будто бы имел второе русло41, впадающее
в Адриатику (По?) или в Тирренское море (через Рону), или даже в Север-
ное море (через Рейн). Греческие авторы Тимагет и Тимей, как сообщают
схолии к «Аргонавтике» Аполлония Родосского (IV, 259 и 284), вели арго-
навтов прямо в Тирренское море к Мессенскому проливу42. Аполлоний Ро-
досский усложняет маршрут, заставляет их приплыть через Дунай сначала
в Адриатику = Кронийское море (Arg. IV, 282-337)43; затем, уже двигаясь к
Ионийскому морю через Адриатику, они были вынуждены богами - в на-
казание за убийство брата Медеи Апсирта - плыть для очищения на остров
Кирки (557-591); для этого они вошли в реку Эридан = По (?) (596), а из
него в Родан (совр. Рона), связанный будто бы с Эриданом (627-628)44,
и, наконец, попали в Тирренское море (645-650), через которое они по-
плыли мимо Италии к острову Кирки (659-663) и Мессенскому проливу.
Таким образом, и здесь проливы (Отрантский и Мессенский) рассматри-
вались как соединяющиеся где-то на севере в едином океаническом про-
странстве45. Мнимая бифуркация Дуная и разветвление его на несколько
западноевропейских рек давали возможность в условиях, когда было уже
хорошо известно, что Мессенский и Отрантский заливы не ведут в Океан,
сохранить традиционные маршруты возвратного океанического плавания
аргонавтов46.
40 См.: Pindar. Pyth. IV, 26; Antimach. Coloph. Fragm. 65 W.
41 Об этом писал уже Гелланик (Frg. 69), Эсхил (Prom. Lyom. Frg. 197), Аристотель
(Hist. anim. VIII, 13), Гиппарх (у Страбона I, 5, 7), Тимагет (Schol, Apoll. Arg. IV, 257-262) и
другие античные писатели (см.: Delage Е. La geographic. S. 199-204).
42 Эта версия обратного пути аргонавтов представлена подробно у Аполлодора (I, 23-25).
43 Ср.: Елъницкий Л.А. Знания. С. 25.
44 Любопытна связь Родана с Океаном. Оказывается, что он соединяется, помимо Адриа-
тики (По) и Западного Средиземноморья (Рона), еще и с Океаном (Рейн) (IV, 631-633):
Взяв оттуда исток, он стремит к берегам Океана
Воды свои, и еще в Ионийское гонит их море,
И в Сардонийское море, в безбрежный залив он впадает...
(Перев. Г. Церетели)
См.: Wehrli F Die Rtickfahrt. S. 157 об идентификации этого «океанического» русла с
Рейном.
45 Ср.: Ballabriga A. Le Soleil. Р. 143: «Tout se passe alors comme si Sicile-Thrinacie etait
rabattue du cote de la Tyrrhenie ou meme comme si, plus generalement, le fond de TAdriatique,
de la Mer Tyrrhenienne et la mer de Thrinacie se confondaient fabuleusement».
46 Так же полагал уже А. Херрманн (Herrmann A. Die Irrfahrten des Odysseus. Berlin,
1926. S. 18-19. Более того, сам Истр-Дунай воспринимался, как это ни парадоксально, как
замена или часть океана (Wehrli F Die Rtickfahrt. S. 155).
355
А.В. Подосинов
Итак, Океан в виде реки, опоясывающей ойкумену, был, в представле-
нии греков периода архаики, вполне «судоходным», особенно для героев,
отправляющихся в загробное царство, а «выходы» в Океан в виде реальных
или фиктивных проливов аккумулировали множество этногеографических
и мифологических «реалий», связанных с потусторонним миром и распо-
лагавшихся вдоль океанического побережья ойкумены. Это обстоятельство
объясняет многие парадоксы древнегреческой мифической географии47.
47 В частности, наше объяснение актуально и для проблемы существования двух наро-
дов эфиопов - восточных и западных, будто бы живущих на юге Африке; одни были извест-
ны в районе верховьев Нила, другие локализовались на юго-западном побережье Африки
(уже у Гомера, Od. I, 22-26). Выход из Средиземного моря в Окружающий Океан через Нил
или Красное море мог легко соединяться через Океан с ближайшим на западе выходом -
через Сицилийский или позже Гибралтарский пролив, давая возможность увидеть эфиопов
(= негров) и там, и там. Так же находят свое объяснение мало на первый взгляд понятные
внезапные перемещения Одиссея из Черного моря в Западное Средиземноморье, Геракла из
Ливии на Кавказ и некоторые другие путешествия античных героев, о которых речь пойдет
в другой работе.
356
Новгородский епископ Лука-Жидята:
К вопросу о студитах на Руси
А. Поппэ
В собирании крупиц сведений о присутствии студитов на Руси нельзя
пройти мимо того раннего следа, каким следует признать судьбы епископа
Новгорода на р. Волхов Луки-Жидяты. Его светское имя, уменьшительно-
ласкательное от Жидислав (ЖидимирТ), позволяет полагать, что доиноче-
ское имя юноши сохранилось в памяти его сверстников, а двусоставность
имени указывает на знатное происхождение1. Согласно косвенным пока-
заниям летописцев, Лука-Жидята был русином, новгородцем и к тому же
монахом-студитом.
Назначенный на Новгородскую кафедру Ярославом Мудрым (княже-
ская инвеститура), Лука был хиротонисан митрополитом киевским сту-
дитом Феопемптом в 1036 г. в возрасте более 33, но, вероятно, менее 40
лет. Учитывая требования, предъявляемые студитами кандидатам в архие-
рейский сан, Лука был иеромонахом и годами приобретал свой иноческий
опыт и необходимое в священстве образование в одном из студийских
монастырей в годы патриаршества Алексея Студита, т.е. после 1025 и до
1036 г.1 2.
1 «Народные» этимологии имени от «жид» лишены всякого основания, прежде всего
филологического порядка. Славянское имя состоит из двух членов: жиди - повелительное
накл. ед. ч. 2 л. от глагола жидати и слав от слава, со значением «жаждай, ожидай славы,
надейся на славу». Имя Жидислав и производные известны по данным XII-XIV вв. См.:
Тупиков Н.М. Словарь древнерусских личных собственных имен. СПб., 1908 (репр. с прило-
жениями: М., 2005). С. 205; Skulina Т. Staroruskie imiona osobowe. Wroclaw, 1973-1974. T. I—II
(см. указатели; важные языковедческие наблюдения об отдельных именах). Ср. польск.
Zdzislaw.
2 ПСРЛ. Т. 1. С. 150; ПСРЛ. Т. 2. С. 138. НПЛ не заимствовала статью 6544 г. с известием
о поставлении Луки. Это сделали более поздние новгородские своды (см. ниже примеч. 3).
На то, что Феопемпт был студитом, указывает не только его поставление патриархом, кото-
рый, сам студит, отдавал предпочтение монахам константинопольского Студия, но прежде
всего его три печати с погрудным изображением Иоанна Предтечи, святого покровителя
Студийского монастыря (Янин В.Л. Актовые печати Древней Руси. М., 1970. Т. 1. № 41, 42;
357
А. Поппэ
Появление на Руси монастырского устава, составленного для
учрежденного этим патриархом ок. 1034 г. Успенского монастыря в
Константинополе, последние разыскания позволяют приписать деятель-
ности митрополита Феопемпта и Луки-Жидяты. В основу Алексеевского
типикона, сохранившегося лишь в славянском переводе, положен был
Студийский монастырский типикон. Его русский список, изготовленный
ок. 1170 г., принадлежал книжнице новгородской Софии (Син. 330) и из-
давался частично и полностью3. Эта Алексеевская редакция, почти тож-
дественная в своей богослужебной части основному студийскому тексту,
в пределах предписаний, касающихся поведения монахов как членов мо-
настырского общежития, отличается в первую очередь процедурой изби-
рания и назначения игумена. Тут ктитор-патриарх обеспечивал себе право
решения в случае расхождений среди монахов киновия. Именно это поста-
новление позволяет нам отказаться от общепризнанного мнения, что устав,
полученный игуменом Феодосием в середине 1060-х гг. был типиконом
Алексея Студита. Устав, отмеченный в житии Феодосия Печерского и в ле-
тописи, был уставом Студия, т. е. главного монастыря студитов, к тому же
коренным образом отличался от алексеевской редакции своими процеду-
рами выдвижения нового игумена в самоуправном и самовластном кино-
вии, каким была Киево-Печерская обитель. По-видимому, это был соблю-
даемый в то время в Студии устав, т. е. Ипотипикон Феодора Студита в
обновленной редакции Никиты Стифата. Бесследное исчезновение грече-
ского оригинала Алексеевского типикона и его списков в самой Византии
указывает, что в годы патриаршества Михаила Кирулария (1043-1058)
содержание монастырских «заповедей» в этом уставе стало неприемлемо
и для греческого монашества. Алексеевская редакция, особенно богослу-
жебная часть типикона, была известна иеромонаху Илариону. В афонской
редакции Студийский устав был известен Антонию Печерскому и первым
печерянам.
Алексеевская редакция, попавшая на Русь после 1034 г. и не позднее
1039 г. благодаря епископу Луке, быть может, привезшего ее из Византии
ко времени своего поставления в 1036 г. в Новгороде, должно быть, при-
влекалась в литургической практике Софийского кафедрального собора,
М., 1998. Т. 3. С. 27, 118, 261, 314; Подскальски Г. Христианство и богословская литература в
Киевской Руси. Изд. 2-е. СПб., 1996. С. 449; Поппэ А. Владимир Святой: у истоков церковно-
го прославления // Факты и знаки. М., 2008. Вып. 1. С. 105. Оценка возраста учитывает, что
представители элиты доживали в среднем до 60-65 лет. Монахи, если не переусердствовали
в аскезе и всяких лишениях, благодаря регулярному лощению достигали более маститых
лет. Феодор Студит рекомендовал: кушайте мало и невкусно. А Лука Жидята обращался к
своей пастве: «Не пии без года (неподобающе), но сдоволь (в меру), а не до пианства».
3 Пентковский А.М. Типикон патриарха Алексея Студита в Византии и на Руси, М.
2001: 429 с. (исследование и публикация текста, библиография трудов).
358
Новгородский епископ Лука-Жидята: К вопросу о студитах на Руси
клирос и причт которого состоял в первую очередь из монашествующих.
Но не было смысла 30 лет спустя заказывать и получать Алексеевский
устав из константинопольского Студия, где в скрипториях работали и сла-
вянские книжники и переписчики, монастырские предписания которого не
во всем отвечали потребностям печерян, т. е. русских студитов4.
Приписываемое Луке «Поучение к братии» близко по слогу к поуче-
ниям Феодосия Печерского. Они восходят к творчеству Феодора Студита,
автора почти полутораста таких поучений, в замысле - обращенных к ино-
чествующим (отсюда «Поучение») и ставших образцом для церковных
проповедей («Слово»)5. Открытым остается вопрос: были ли «Поучения»
Феодора Студита доступны Луке и современным ему монахам-русинам
уже в переводе или на языке оригинала? Учитывая черты некоторых пере-
водов, деятельность студитов среди южных славян восходит к X в.
* * *
Внимания заслуживает то, что новгородский епископ назван в ПВЛ
только раз в связи с его поставлением в 1036 г. - и к тому же под его свет-
ским именем Жидята, а не монашеским Лука. Остальные упоминания
Луки-Жидяты принадлежат новгородскому летописанию, причем и тут
под 1036 г. назван он только Жидятой (либо в XV-XVI вв. - ошибочно,
Жирятой). При очевидном, но молчаливом согласии летописцев с тожде-
ством Жидяты с Лукой, нет ни одного сопоставления обоих имен. И только
составитель Сокращенного новгородского летописца ок. 1530 г. осмелился
устранить имя Жидяты под 1036 г., заменив его именем Лука6 7. И, наконец,
редактор Никоновского свода 1550-х годов удостоверил личность епископа:
«Ярослав... епископа постави Жидяту и епископа постави Луку Жидяту».
По-видимому, при переписке протографа времени митрополита Даниила
(1520-е годы) была добавлена на полях помета: «и епископа постави Луку
Жидяту», а незадачливый переписчик просто вставил ее в текст. А затем в
последующих четырех упоминаниях зовет епископа двойным именем Лука
Жидята1. Оба эти пояснения следует, пожалуй, связать с Новгородским ар-
хиепископом, а затем Московским митрополитом Макарием.
4 Тут изложены вкратце результаты исследования А.Поппэ, Студиты на Руси. Истоки и
ранняя история Киево-Печерского монастыря (в печати).
5 «Поучение» еп. Луки издавалось многократно, также в составе сохранивших его ле-
тописных сводов. См.: ПСРЛ. СПб., 1915. Т. 4. Ч. 1 (репр.: М., 2000). С. 118-120; ПСРЛ М.,
2002. T. 42. С. 65-66. Литература: Творогов О.В. Лука Жидята И СККДР. Вып. 1. С. 251-253;
Подскалъски Г. Христианство. С. 156-157.
6 См. список Н.К. Никольского, л. 3 об. в HIV7I: ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. С. 583; Бобров А.Г.
Новгородские летописи XV века. СПб., 2001. С. 10.
7 ПСРЛ. СПб., 1862. T. 9 (репр.: М., 1965). С. 79-80, 83, 91. О ней см.: Клосс Б.М.
Летопись Никоновская И СККДР. Вып. 2. Ч. 2. С. 49-50.
359
А. Поппэ
Представленные наблюдения позволяют понять, каким образом един-
ственная и обособленная, касающаяся епископа Луки запись появилась в
составе статьи 6544 г. ПВЛ: став в 1036 г. «самовластьем Русьстей зем-
ли» Ярослав в Новгороде «епископа постави Жидяту». После смерти
Мстислава и разгрома печенегов на подступах к Киеву Ярослав, вовсе
оставляя Новгород, поручил его управление сыну Владимиру, а церковные
дела - новопоставленному в епископы Луке. Ярослав воспользовался сво-
им правом назначения кандидата. Сама возможность поставления иеромо-
наха русина возникла, быть может, впервые. После крещения в епископы
рукополагались иереи из греков и из болгар, так как подготовка к архиерей-
скому сану местных кандидатов требовала времени и не менее 12-15 лет
пребывания в монашестве: послушник - инок - диакон - пресвитер. Сан
епископа требовал возраста, перешагнувшего 33 года.
Вместе с Ярославом в 1036 г. в столицу на Днепре переселилась стар-
шая и младшая дружина князя, и 20 лет спустя некоторые из этой знати,
уходя на покой, поступали в Печерский монастырь. Когда в принуди-
тельном порядке епископ Лука три года (1055-1058) пребывал в Киеве,
он общался с печерянами, и один из них, новгородец, помнивший юного
Жидяту, составил записку и, предавшись воспоминаниям прежних лет, за-
был, что мирское имя монаха, да к тому же архиерея, порвавшего со своим
светским бытом, должно было погрузиться в небытие. Как ни требователь-
ны были монастырские уставы, ненамеренные их нарушения иноками, не
только на первых порах христианства, не были редкостью8.
* * *
Назначение Ефрема митрополитом в Киев, вслед за отстранением (от-
речением?) митрополита Илариона было решением компромиссным, также
между патриархом и императором. Рукоположенный в митрополиты киев-
ские Ефрем располагал доверием Константина Мономаха, став членом им-
ператорского сената, с высоким званием протопроедра и был одновремен-
но со своей архиерейской должностью чрезвычайным уполномоченным
императора. Право Константинополя назначать и рукополагать митрополи-
8 Сказаться тут мог и новый обычай среди новообращенных: хранение сокровенно-
сти крестильного, молитвенного имени. К Луке он мало подходит, ибо он менял имя, став
монахом, а его молельное имя могло быть другим. Но заметим, что в том же Новгороде в
1047 г. священник (белец или чернец?), переписывая по заказу князя «Книгу пророков
с толкованиями», сообщил нам лишь свое светское имя и прозвище: Упиръ Лихыи. См.:
Столярова Л.В. Свод записей писцов, художников и переплетчиков древнерусских перга-
менных кодексов XI-XIV вв. М., 2000. № 4; такие случаи невыявления молельного имени -
не редкость, см., например: Там же. № 66.
360
Новгородский епископ Лука-Жидята: К вопросу о студитах на Руси
та Руси было восстановлено. За государем киевским оставалось право при-
нять митрополита, разрешать и участвовать в его настоловании. Ярослав в
1053 г. принял Ефрема и разрешил его настолование в Киеве, после кото-
рого интронизованный Ефрем мог вступить в свои права9. Пребывавший
на Киевской кафедре около 11 лет Ефрем своим пером участвовал в цер-
ковной полемике 1054 г. и последующих годов10.
Раздор с Римом, грубые выходки кардинала Гумберта были на руку
патриарху Михаилу Кируларию в стремлении преодолеть внутренние не-
поладки в византийской Церкви и задобрить его главных оппонентов -
студитов. Никита Стифат, студийский монах, пытался придать полемике
по поводу расхождений с латинянами достойный характер, но без успеха.
Гумберт нападал на него с руганью, оскорбляя также студитов.
* * *
В те бурные над Босфором годы и в Новгороде хватало событий, не
только местного значения. Тут, кроме скандинавов и немцев, присутство-
вал южнославянский клир со знанием не только кириллицы, но и глаголи-
цы, присланный сюда в ходе завоевания Болгарии Василием II, шурином
Владимира Великого. Тут пребывали и потомки греческих священников,
присланных сюда после падения бунтовавшего Херсона. Первым еписко-
пом Новгорода был ведь Иоаким Корсунянин. Тут проживала Феофана,
двоюродная сестра византийских императриц Зои и Феодоры, дочь их род-
ной тетки Анны и Владимира, супруга воеводы Остромира, близ ока, т. е.
свойственника по браку Ярослава и его сыновей, в том числе Владимира.
На связи Феофаны Новгородской с Феодорой указывают присланные ми-
9 Поппэ А. Русско-византийские церковно-политические отношения в середине
XI века И ИСССР. 1970. № 3. С. 108-124; Он же. Владимир Святой. С. 102-106. Ефрем мог
прибыть в Киев уже к осени 1053 г., но нельзя исключить и 1054 г., и тогда принимал его
унаследовавший Киев сын Изяслав (Подскальски Г. Христианство. С. 449-451; Лосева О.В.
Русские месяцесловы XI-XV вв. М., 2001. С. 98-100).
10 Чичуров И.С. Антилатинский трактат митрополита Ефрема (ок. 1054/55-1061/62 гг.)
в составе греческого канонического сборника, Vatic, gr. 828 И Чичуров И.С. Избранные тру-
ды. М., 2007. С. 241-264. Следует отметить, что это полемическое сочинение не оставило
никакого следа на Руси, т. е. не переводилось. Вероятно, Ефрем составил его с мыслью о са-
мом Константинополе, дабы засвидетельствовать свою полную лояльность по отношению к
воинствующему с латинянами Кируларию. Митрополит Ефрем скончался не ранее 1063 г. На
основании «Жития Феодосия Печерского» и летописной статьи 1051 г. можно лишь утверж-
дать, что назначение в Киев митрополит и синкелл Георгий получил несколькими годами
после 1062 г. Положение дел в патриархии указывает, что он был рукоположен патриархом
Иоанном Ксифилином не ранее 1064 г., а вероятнее всего - в 1065 г., в Киеве он был на-
столован на рубеже 1065/66 гг. Вместе с ним прибыл на Русь студийский монах Михаил со
студийским типиконом самого Студия, вероятно, в редакции Никиты Стифата.
361
А. Поппэ
ниатюры, выполненные в константинопольских мастерских и включенные
в составленное в 1056-1057 гг. Остромирово Евангелие11.
Из Новгорода весной 1043 г. водным путем отправилась экспеди-
ция, состоящая из новгородских славян и варягов, в Константинополь.
Ее причина доселе не выяснена, хотя возникает предположение, что так
случилось по призыву императриц, особенно лишенной в 1042 г. власти
Феодоры. Но в 1043 г. внутренние обстоятельства в Византии изменились,
и русский отряд был воспринят как враждебный, коварно втянут в морское
сражение, завершившееся уничтожением (греческим огнем) многих су-
дов флота. Части воинов удалось вернуться, взятым в плен - спустя три
года, в результате мирного соглашения Ярослава Мудрого с Константином
Мономахом11 12.
* * *
Сразу же после 1036 г., когда началось строительство митрополичьего
собора Премудрости Божьей в Киеве, Ярослав решил, что участвующая в
ней артель греческих зодчих продолжит свой труд в Новгороде. В 1045 г.
началось строительство новгородской Софии с участием Владимира
Ярославича и епископа Луки13. Ее конструктивные особенности, несмотря
на близость к киевской Софии, простота композиции масс здания, сдер-
жанность (пятиглавие) и монолитность, различия в интерьерах, большая
расчлененность указывают на вкусы заказчиков - ктитора Владимира и хо-
зяина собора еп. Луки. Несомненно, уже с начала 1040-х гг. шла подготов-
ка строительных материалов, грунтовых работ и лесов, так что начатая в
1045 г. стройка была завершена в 1050 г.; в праздник Воздвижения Креста
Господня 14 сентября храм был освящен епископом Лукой. В 1051-1052
11 Poppe A. Theophana von Novgorod И Byzantinoslavica. 1997. Vol. 58. P. 131-158 (в не-
сколько сокращенном виде: Новгородский исторический сборник. СПб., 1997. Вып. 6 (16).
С. 102-120).
12 О византийско-русском конфликте 1043 г. см.: Poppe A. Panstwo i koscidl па Rusi
w XI w. Warszawa, 1968. S. 82-130, но с отказом от тезиса, что это был поход в поддержку
узурпатора полководца Георгия Маниака. Почин приглашения принадлежал императри-
це Феодоре, взявшей себе в пример дядю, императора Василия II, пригласившего в 987 г.
для спасения трона русов Владимира Великого. Но после призыва в мае 1042 г. новый им-
ператор Константин Мономах круто изменил имперскую политику, отстранил от власти
Феодору, и появление возглавляемого Владимиром Ярославичем флота было воспринято
как враждебный акт. В возвращении расходов по снаряжению прибывшего отряда было от-
казано. (Обоснование этого тезиса готовится.)
13 ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. С. 116-120; Раппопорт П.А. Русская архитектура X—XIII вв. Каталог
памятников. Л., 1982. С. 65-66 (тут же основная литература); Он же. Строительное произ-
водство Древней Руси. СПб., 1994, указатель; Комеч А.И. Древнерусское зодчество конца
X - начала XII в. М., 1987. С. 236-254. Один из приделов Софии новгородской был посвя-
щен Иоанну Предтече.
362
Новгородский епископ Лука-Жидята: К вопросу о студитах на Руси
гг. был начат декор интерьера (фресковая роспись), прерванный смер-
тью Владимира 4 октября 1052 г., похороненного в своей ктитореи. Еп.
Лука, побывавший в Византии и знакомый с городскими и монастырски-
ми соборными храмами, был полезным советником, и это он пекся о ходе
строительных работ, согласовывал решения с греческими мастерами.
Последовавшая 20 февраля 1054 г. смерть Ярослава, тоже заботившегося о
воздвижении каменного кафедрального собора в Новгороде, а затем трех-
летнее пустование кафедры в результате задержки еп. Луки в Киеве, пре-
рвали ход росписи, привели к отказу от мозаики и использования мрамо-
ра и шифера. В 1051 г., вероятно после ранней Пасхи (31 марта), еп. Лука
участвовал в синоде, созванном Ярославом: епископы, приняв во внимание
инвеституру государя киевского и выслушав исповедание веры поставляе-
мого, хиротонисали монаха и пресвитера Илариона в архиерейский сан и
настоловали его в кафедральном соборе Премудрости Божьей в митропо-
литы киевские14.
* * *
Прибывший на Русь, вероятно, к осени 1053 г. Ефрем освящал зано-
во кафедральный Софийский собор и был в нем настолован 4 ноября того
же года, в день святого великомученика Георгия. В начале 6563 г., веро-
ятно, весной (1055 г.) митрополит Ефрем, по доносу холопа еп. Луки, вы-
звал новгородского епископа в Киев, где Лука пробыл в дознании три года.
Так можно воспринять запись новгородского летописца: «В лето 6563...
клевета бысть на архиепископа Луку от своего холопа Дудики, и изыде из
Новагорода и иде к Киеву, и осуди митрополит Ефрем, и пребысть тамо
три лета... В лето 6566... архиепископ Лука прия стол свои в Новгороде и
свою власть; Дудици же холопу оскомины быша, урезаша ему носа и руце
обе усекоша»15.
Выходит, что холопу из Новгорода хватило года либо и того меньше,
чтобы сделать донос на своего господина и придать ход делу в Киеве, а
митрополиту понадобилось целых три года следствия, чтобы восстановить
Луку в его правах и признать донос клеветой. Важно тут и то, что осужден-
ный не был лишен своего сана. Это позволило ему с восстановлением сво-
14 Памятники древнерусского канонического права. Петроград, 1920. 4. 2. Вып. 1.
С. 103 (РИБ. Т. 36).
15 ПСРЛ. T. 4. 4. 1. С. 118; НПЛ. С. 182-183. На доносчика, признанного клеветником,
приговор в духе византийского судопроизводства вынес владелец холопа Дудики, т. е. сам
Лука. Поучительно наблюдение А.В. Назаренки (Назаренко А.В. Древняя Русь и славяне, М.,
2009. С. 333, примеч. 30), что имя холопа Дудики указывает на его немецкое происхождение
(древнесакс. Dudo, уменьш. Dudiko). Имя ценно и тем, что укрепляет достоверность всего
новгородского известия, доселе завершенного малопонятным замечанием, что изувечен-
ный Дудика бежа в Немцы, т. е. в родные места.
363
А. Поппэ
их прав в территориальных пределах своей, т.е. новгородской епархии, без
осложнений вернуться на свою кафедру. Значит, управлял ею не новопо-
ставленный епископ, а лишь местоблюститель, что подчеркивало времен-
ность положения. Она именно и позволяет довольно точно определить ха-
рактер осуждения: временное отстранение от управления епархией, запрет
выполнения полагающихся епархиальному архиерею прав и обязанностей
в ожидании окончательного приговора.
Поэтому три года под надзором и в дознании в Киеве не могут быть
признаны сроком наказания. Ибо таким нельзя считать епитимийные за-
преты и повинности вплоть до отрешения от служения, если таковые были
на Луку наложены. Знаменательно и то, что новгородский летописец по-
спешил отметить ложность обвинения, но умолчал, в чем состоял этот на-
вет, и даже современники годами позже не решались открыть тайну этой
клеветы. И всего спустя пять сотен лет прозорливый летописец языком,
понятным сквозь все тысячелетие, расшифровал, что «клевета бысть на
епископа Луку-Жидяту... в неподобных речех»16. Согласно древнерусско-
му значению этих слов, высказывания Луки определялись как незаконные,
недостойные, нечестивые, т.е. оскорбляющие нечто священное, достойные
осуждения.
Эти предосудительные словеса звучат как параграф карательного ко-
декса и остается лишь разгадать и конкретизировать обвинение. С точки
зрения патриархии епископ Лука не только участвовал в 1051 г. как член
синода митрополии Руси в избрании и рукоположении в митрополиты ки-
евские иеромонаха Илариона, но, по-видимому, оставался при мнении о
правомочности местного синода, присвоенной патриархом17. К тому же
Лука, студит по мышлению и почитатель Феодора Студита, возмущенный
попыткой Михаила Кирулария вычеркнуть имя великого реформатора мо-
нашества из Синодика Православия (ок. 1045 г.), мог разделять мнение о
незаконном занятии патриаршего трона Кируларием, который, по сути, не
был монахом, а, следовательно, не имел права стать патриархом. Епископ
Лука в Новгороде на протяжении 1040-х гг., разделяя взгляды митрополи-
та Феопемпта, мог высказываться в духе византийских студитов и крити-
ковать самого патриарха. Продолжал ли Лука выражать явно свои сужде-
ния и после ухода Илариона с митрополии или стукач-домочадец по своей
холопьей природе попросту ожидал награды за донос? По-видимому, этот
вопрос митрополит Ефрем поставил в центре внимания и с получением от-
16 ПСРЛ. Т. 9. С. 91.
17 О злободневности спора в XI в. см. за и против: Darrouzes J. Documents inedites
d’ecclesiologie Byzantine. Paris, 1966. P. 116-159, 160-175. Ср.: Поппэ А. Русско-византийские
отношения (см. выше примеч. 7).
364
Новгородский епископ Лука-Жидята: К вопросу о студитах на Руси
вета не спешил. Отсюда и смущение печерян, решивших и впоследствии
не входить в суть обвинения.
Суровый, своевольный и неприступный Кируларий, посылая в Киев
Ефрема, ожидал от него чистки русской Церкви от студийских «поползно-
вений». Ефрем, разобравшись на месте, решил тянуть следствие. Хорошо
знавший Луку по Новгороду киевский сеньор Изяслав, должно быть, за-
ступался за Луку и ходатайствовал по его делу и в Константинополе, под-
держиваемый теткой Феофаной, супругой Остромира.
Начавшиеся с ранней осени 1057 г. непрерывные разногласия между
новым императором Исааком Комниным и Михаилом Кируларием, были
известны митрополиту Ефрему, тем более, что был он одновременно им-
перским сенатором. Склока в начальстве благоприятствует самостоятель-
ности решений. Ефрем не только освободил Луку из обособления, но и
восстановил его на кафедре в Новгороде. Из этого видно, что самого сана
Лука лишен не был. Оправданный и восстановленный в правах новго-
родского епископа в 6566 г., т. е. не ранее марта 1058 г., быть может, на
праздник Воскресения Христова, Лука возобновлением настолования
в Новгородской Софии вступил полностью в свои права и до кончины
15 октября 1060 г. управлял своей епархией18.
Предусматрительный Ефрем, вероятно, учитывавший благоволение
императора Студию, не ошибся. В ночь на 3 ноября 1058 г. Кируларий был
арестован и сослан на один из островов Пропонтиды (Мраморное море),
где 21 января 1059 скоропостижно скончался.
* * *
Оставаться архипастырем Новгорода Великого и его земель Луке было
суждено два с лишним года: «Преставися архиепископ Лука, идя ис Киева
на Копысе, месяца октября 15; того же месяца гробу предан бысть своим
клиросом, бывшю ему епископом лет 23». В перечне новгородских еписко-
пов добавлено: «положен за Святою Софиею»19.
18 Выражение «Прия стол и власть» указывает именно на такой акт. Известно, что на-
столования князей имели место после каждого возвращения на данный стол. Так, напри-
мер, Изяслав Ярославич в Киеве был настолован трижды (1054, 1069, 1077). Дело Луки -
важное доказательство того, что к его времени (а вероятно, изначально) церковь на Руси
располагала полным судопроизводственным иммунитетом.
19 ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. С. 120, 625; НПЛ. С. 473. Из описания новгородского собора 1634 г.
следует, что мощи еп. Луки были открыты за алтарем, что можно понимать как захоро-
нение за малым алтарем Мартирьевской паперти. В эту южную паперть они были перене-
сены в 1558 г., что следует из «Похвального слова на открытие мощей новгородского епи-
скопа Никиты» (tl 108), приписываемого Зиновию Отенскому, но доселе не изданное. См.:
Буланин Д.М. Зиновий Отенский И СККДР. Вып. 2. Ч. 1. С. 357; Янин В.Л. Некрополь новго-
родского Софийского собора. М., 1988. С. 41, 70-72,169,175-177, 180-181, 222.
365
А. Поппэ
Значит, епископ Лука посещал Киев и после 6566 г., по-видимому, пе-
риодически участвуя в синодах, в данном случае возглавляемых митро-
политом Ефремом. Наиболее достоверное показание - это дата 15 октя-
бря - дня и месяца кончины, ибо эти даты оставались актуальны, указывая
время ежегодного поминовения, а также место смерти на Копыси, т. е. на
переправе через Днепр у города Копысь, в 29 км от Орши вниз по Днепру,
ок. 700 км от Новгорода, где Лука был похоронен в последние дни ноября.
Чтобы успеть, пришлось преодолевать ежедневно 50 с лишним киломе-
тров. Епископов хоронили в пределах самой Софии и поэтому «за Софией»
следует понимать как временное захоронение до устройства места в самом
храме.
Данные о кончине епископа Луки присутствуют в сводах второй трети
XV в., и титул архиепископа указывает на позднюю редакцию. Расчет, что
Лука был епископом «лет 23», объясняется привычкой летописцев захва-
тывать первый и последний год архиерейства целиком (поставлен в 1036 г.,
115 октября 1060 г.) с вычетом трех лет отстранения от дел20.
Достоверность данных подтверждает перечень новгородских еписко-
пов и архиепископов в списках XV-XVI вв., но составленный в два при-
ема: после смерти архиепископа Давида (|5 февраля 1325 г.) и его перво-
начальная редакция - перечень новгородских епископов, составленный
после смерти епископа Аркадия (|11 сентября 1163 г.), во всяком случае,
до смерти первого архиепископа Новгорода Великого - Ильи (f 5 февраля
1186 г.)21.
Именно в годы 1166-1167, когда вдовствовала митрополичья кафе-
дра, начатые еще при епископе Нифонте попытки Новгорода стать вместо
Белгорода первой кафедрой митрополии, т.е. прототронией Киева, осу-
ществились. Во время ваканса, до приезда и настолования митрополита
Константина II, местоблюстителями митрополичьего стола были оба епи-
скопа: белгородский и новгородский. В этом факте следует усматривать
начало церковной роли Новгорода, отраженной титулярным саном архие-
пископа, с согласия (вместо должностного чина прототрона, т.е. первопре-
стольника) патриарха, что давало последнему возможность подтверждать
титул индивидуально22.
20 Лука умер по мартовскому стилю, как и его современник, князь Владимир Ярославин
в воскресенье 4 декабря 6560 г., т. е. 1052 г. (см.: НПЛ. С. 16,181; ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. С. 117, 120),
так что датировка кончины Луки 1059 г. по ультрамартовскому либо сентябрьскому сти-
лю тут необоснована. См.: Хорошев А.С. Лука Жидята // Великий Новгород в IX-XVII вв.
Энциклопедический словарь. СПб., 2009. С. 279.
21 ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. С. 625; НПЛ. С. 183.
22 Памятники древнерусского канонического права. СПб., 1880. Ч. 1. С. 75-78 (№ 4);
Подскалъски Г. Христианство. С. 458.
366
Новгородский епископ Лука-Жидята: К вопросу о студитах на Руси
Память о епископе Луке Новгород хранил с благоговением.
В «Сказании о росписи Софии Новгородской», сочиненном в последней
четверти XV в. - времени утраты независимости Господином Великим
Новгородом - именно епископу Луке приписано отнесенное ко време-
ни вслед за освящением храма 14 сентября 1052 г. видение: «...образ
Господень написан не благословящею рукою, но сжатою... глас бысть от
образа Господня... не пишите ми благословящия руки, но пишите ми зжа-
тую руку: аз в сеи руце моей Великии Новъград держу; а когда сия рука
моя распростреся, тогда будет граду скончание»23.
То, что архиепископ новгородский Евфимий в 1439 г. установил 4 ноя-
бря днем поминовения памяти похороненных в Софии князей и святите-
лей - не означало их местной канонизации. Обретение и перенесение мо-
щей епископа Луки состоялось только в 1558 г., следовательно, к этому
году следует отнести его причтение к лику местночтимых святых24.
23 ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. С. 471. Брюсова ВТ. Фреска Вседержителя Новгородской Софии и
легенда о Спасовом образе И ТОДРЛ. 1966. Т. 22. С. 57-64. Замечания В.Л. Комаровича см.:
История русской литературы. М.; Л., 1946. Т. II. Ч. 1. С. 371-374 (гл. VI, § 1).
24 Макарий (Булгаков), митрополит. История русской Церкви. М., 1995. Кн. 2. С. 136,
463-464 (переизд. 1868 г.). Автор располагал списком «Похвального слова», упомянутого
выше в прим. 17.
367
Подвески-амулеты с изображением Одина
Т.А. Пушкина
Среди многочисленных и разнообразных археологических материалов,
отражающих историко-культурные контакты Древней Руси и Скандинавии
в IX-XI вв., отдельную группу образуют амулеты или другие предметы,
связанные с языческими культами и ритуалами - шейные железные грив-
ны с подвесками-молоточками, кольцами или без них, миниатюрные изо-
бражения предметов вооружения, быта, антропоморфных фигур и масок,
ритуальные жезлы и т. д.
В начале 90-х гг. XX в. Г.Л. Новиковой было отмечено около 230 таких
находок, датированных в основном серединой - второй половиной X в. и
происходящих в подавляющем большинстве с территории Северной Руси1.
Число скандинавских амулетов, обнаруженных при раскопках древнерус-
ских памятников, к настоящему времени заметно увеличилось, и при этом
несколько десятков новых находок происходят из Гнездова. Сейчас гнёз-
довская коллекция насчитывает более 130 амулетов и является наиболее
разнообразной не только по составу находок, но и по материалу и технике
их исполнения1 2. Наиболее многочисленными в коллекции оказываются на-
ходки гривен и подвесок-«молоточков Тора», а также амулеты в виде ми-
ниатюрных щитов или кресал, тогда как антропоморфные изображения
единичны3. В связи с этим особый интерес представляет находка, сделан-
ная недавно во время археологических исследований в юго-западной части
площадки Центрального гнёздовского городища.
Находка представляет собой поврежденную антропоморфную подвеску,
отлитую из медного сплава (Рис. 1). Подвеска изображает мужскую фигу-
ру, верхняя часть головы которой, к сожалению, не сохранилась. Фигура
развернута анфас, руки отведены в стороны; в левой руке - направленный
1 Новикова Г.Л. Скандинавские языческие культы на территории Древней Руси. Авто-
реферат канд. дисс. М., 1992. С. 11-15, 20.
2 Ениосова Н.В. Новые находки скандинавских амулетов в Гнездове // Хорошие дни....
Памяти А.С. Хорошева. Великий Новгород; СПб., 2009. С. 255-268.
3 Ениосова Н.В. Новые находки. Табл. 1.
368
Подвески-амулеты с изображением Одина
вниз концом клинка меч, в правой - копье (стилизованное изображение?)
или жезл. Ступни ног, выступающие из-под края длинного одеяния, по-
вернуты вправо. Длинное одеяние подпоясано, его поверхность украшена
циркульным орнаментом. Такой же орнамент нанесен и на клинок меча.
Голова антропоморфной фигурки, судя по удлиненному абрису нижней ча-
сти, должна иметь миндалевидную форму. Черты лица не читаются, однако
около кромки облома можно разглядеть часть слабо выступающего носа.
На плоской обратной стороне подвески сохранилась нижняя часть верти-
кально располагавшейся петли для подвешивания, отлитой одновременно
с ней. Высота сохранившегося фрагмента подвески 20 мм.
Среди скандинавских антропоморфных подвесок-амулетов, отмечен-
ных на территории Руси, подобной найти не удалось. Прямой параллелью
гнёздовской находке оказалась серебряная литая подвеска из женского по-
гребения первой половины X в. в Бирке4 (Рис. 2).
Подвеска в виде развернутой анфас мужской фигуры с разведенными
в стороны руками, сжимающими в левой - меч и копье или жезл (?) - в
правой. Длинное, почти до щиколоток, одеяние подпоясано. Условное изо-
бражение ступней ног затрудняет определение их положения. На миндале-
видной формы лице фигурки слабым рельефом обозначены нос и глазные
впадины. Голова увенчана двумя смыкающимися рогами, с концами в виде
сильно стилизованных птичьих голов. Циркульный орнамент украшает
одеяние фигуры, «рога» и клинок меча. На обратной плоской стороне го-
ловы размещается вертикальная петля для подвешивания. Общая высота
изображения 29 мм. Сходство обеих подвесок достаточно очевидно.
В отличие от нашей, шведская подвеска сохранилась полностью, и
это позволяет уверенно реконструировать первоначальный вид гнёздов-
ской находки. Скорее всего, голова мужской фигурки здесь также была
увенчана изображением сомкнутых концами «рогов». Если это предполо-
жение правильно, то высота и этой подвески составляла около 29 мм.
Форма гнёздовской подвески и стиль ее изображения оказались весь-
ма близкими другой находке, происходящей также с территории Средней
Швеции. В одном из погребений могильника Кунгсэнген была найдена
бронзовая подвеска-амулет в виде мужской фигурки в «рогатом» шлеме,
держащей в руках меч (в правой) и два перекрещенных стержня (в левой).
Головка миндалевидной формы, открытый рот и глазные впадины обо-
значены углублениями треугольной формы. Короткое прямое одеяние фи-
гурки, украшенное широким поясом, оставляет открытыми ноги, ступни
которых повернуты вправо5. В данном случае интересна такая деталь, как
4 Arbman Н. Birka. Die Graber. Uppsala, 1941. В. I. Taf. 92, 9.
5 Ringquist P.-О. Tva vikingatida upplandska manniskofigurer i brons // Fomvannen.
Stockholm, 1969. Arg. 64. Fig. 1.
369
ТА. Пушкина
более отчетливое, чем у подвески из Бирки, оформление концов «рогов» в
виде стилизованных зооморфных голов.
Авторы, опубликовавшие антропоморфные амулеты из Бирки и Кунг-
сэнгена, отметили, что изображения так называемых танцующих фигур в
«рогатых» шлемах с оружием в руках или антропоморфных масок с «ро-
гами», изображающими стилизованные птичьи головы, хорошо известны
в североевропейских древностях как минимум с середины I тыс. н. э. Ими
украшены тисненые бронзовые накладки на шлемы из погребений Сатон
Ху и могильника Вальсъерде, щиток ременной пряжки, найденной в Кенте,
металлическая матрица из Бьернховда на о. Эланд и т. д.6 На протяжении
ряда лет эти изображения подробно анализировались различными исследо-
вателями, многие из которых предложили рассматривать их как изображе-
ния Одина. Подробно проанализировав эту дискуссию, Г. Арвидссон более
30 лет назад осторожно высказала мнение, что такие изображения в целом
можно связывать с изображениями персонажей скандинавского языческо-
го пантеона, однако воздержалась от прямого их сопоставления с образом
Одина7. Как считает С. Фюглесанг, идентификация амулетов очень слож-
на хотя бы потому, что в источниках периода викингов описаний амулетов
нет, а средневековые тексты на этот счет чрезвычайно малоинформативны.
По ее мнению, за исключением молоточков Тора, все остальные амулеты
практически невозможно определить8.
Несмотря на строгий скептицизм и осторожность, отразившиеся в при-
веденных здесь мнениях известных специалистов, попытки интерпретации
антропоморфных фигур в «рогатых» шлемах, с мечом и копьем (жезлом?)
в руках или миниатюрных головок воинов, увенчанных «рогами» с клю-
вообразным завершением концов, продолжают встречаться в литературе.
Авторы некоторых публикаций видят в таких изображениях Одина. Одним
из оснований для этого в первую очередь становится оформление концов
рогатого шлема или завершения голов. «Рога» с сомкнутыми концами в
виде удлиненных клювов или птичьих голов, трактованные как стилизо-
6 Ringquist P-О. Tv& vikingatida upplandska manniskofigurer. S. 288-293; Arwidsson G.
Die Graberfunde von Valsgarde. Uppsala, 1977. B. III. Valsgarde 7 (Acta Musei antiquitatum
septentrionalium Regiae Universitatis Upsaliensis 5). Abb. 133, 138; S. 121-123; Eadem.
Verschiedene Schmuckgegenstande/Amulette in Form von Menschenfiguren, Reitem, Pferden,
Vierfusslem, Vogeln und Schlangen 11 Birka. Stockholm, 1989. B. 11:3. Systematische Analysen
der Graberfunde. S. 57-58.
7 Arwidsson G. Die Graberfunde von Valsgarde. S. 124-125. Судя по всему, автор продол-
жала придерживаться этого взгляда и в своей последней краткой публикации о подвесках-
амулетах из Бирки.
8 Fuglesang S. Viking and Medieval Amulets in Scandinavia // Fomvannen. 1989. Arg. 84.
P. 15,24.
370
Подвески-амулеты с изображением Одина
ванные изображения верных воронов Одина - Хугина и Мунина, венчают
мужскую маску на бронзовой пряжке из Рибе, датированную VIII веком,
а также фигурное навершие бронзового стержня в составе скандинавско-
го кузнечного клада того же времени из Старой Ладоги9. Такое понимание
смысла изображения антропоморфной маски в «рогатом шлеме» представ-
ляется вполне допустимым. Вспомним, что в «Видении Гюльви» говорится
о двух птицах, сидящих на плечах Одина и сообщающих ему на ухо обо
всем увиденном во время облета земель на рассвете - поэтому «его назы-
вают Богом Воронов»10 11.
Следует обратить внимание на предметы в руках гнёздовской и швед-
ских фигурок: меч и жезлы или копье. Изображения копья, меча и жез-
ла считаются некоторыми авторами символами Одина11. В самом деле, в
«Старшей Эдде» глава скандинавского пантеона назван богом воинов и от-
цом битв, который владеет не знающим промаха копьем Гунгнир - симво-
лом военной власти и военной магии. В то же самое время, вполне объяс-
нимы и стержни-жезлы в руках у этих фигурок - некоторые исследователи
в отдельные моменты отмечают шаманский аспект деятельности Одина,
который рассматривается и как отец колдовства12 13. Обратим внимание на
интересную деталь: обретая волшебные знания рун, Один стоял на горе в
шлеме, вооруженный мечомх\ Как известно, Один является хозяином во-
инской судьбы. Носителем же судьбы воина признается такой важный
предмет вооружения, как меч, мистически связанный с миром богов и по-
тусторонним миром14.
Таким образом, представляется наиболее вероятным, что рассмотрен-
ные выше антропоморфные фигурки являются амулетами-изображениями
главы пантеона языческой Скандинавии.
9 From Viking to Crusader. Scandinavia and Europe 800-1200. Catalogue / Ed. E. Roesdal
& D.M. Wilson. Uddevalla, 1992. Fig. 7; p. 276, № 184; Zeiten M.K. Amulets and Amulet Use in
Viking Age Denmark // Acta Archaeologica. 1997. Vol. 68. P. 54, № 8; Рябинин Е.А. Новые от-
крытия в Старой Ладоге (итоги раскопок на Земляном городище 1973-1975 гг.) // Средневе-
ковая Ладога. Л., 1985. С. 60. Рис. 23, 11.
10 Младшая Эдда / Подг. к изданию М.И. Стеблин-Каменский, пер. О.А. Смирницкой.
Л., 1970. С. 37.
11 Arrhenius В. Vikingatida miniatyrer // Tor. Uppsala, 1961. Vol. 7. S. 15Iff.; Kitzler L.
Odensymbolik i Birka // Fomvannen. 2000. Arg. 95. S. 17-19.
12 Мифологический словарь / Гл. ред. Е.М. Мелетинский. М., 1990. С. 403.
13 Речи Сигрдривы / Пер. А. Корсуна // Западноевропейский эпос. СПб., 2002. С. 199.
14 Лебедев ГС. Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси. СПб., 2005. С. 298.
371
ТА. Пушкина
1 - подвеска, найденная в Гнездове
2 - подвеска из погребения в Бирке
(рисунки А.С. Дементьевой)
372
К вопросу о «северном тексте» и «северном мифе»
в русской поэзии первой трети XX в.
(попытка комментирования одного стихотворения)
М.В. Рождественская
«Но знаем мы - мучителен и горек
Хлеб прошлого. Кроши его, историк,
И замеси на вымысле, поэт!»
(Вс. Рождественский)
В гуманитарную науку прочно вошли понятия «Петербургский текст»,
«Московский текст», «Крымский текст»1. Как об одной из разновидностей
«Петербургского текста», по-видимому, можно говорить и о «скандинав-
ском», или, если понимать его более широко, «северном тексте» в русской
литературе Нового времени. Эта тема как часть общей проблемы «Scando-
Slavica» весьма обширна и заслуживает отдельного глубокого исследова-
ния. Речь идет не только и даже не столько о переводах и поэтических пе-
реложениях на русский язык скальдической поэзии, саг или произведений
новой скандинавской литературы (хотя возникновение «северного текста»
обязано прежде всего этим фактам), сколько о своеобразном «северном
мифе», который складывался на основе этого «текста» в русском художе-
ственном и литературном сознании начиная с XVIII в.1 2. Толчком для ин-
тереса российского общества к Скандинавии стали, несомненно, труды
1 Назовем только самые основные работы: Топоров В.Н. Петербургский текст. М.,
2009; Москва и «московский текст» русской культуры. Сб. статей. М., 1998; Люсый А.П.
Крымский текст русской культуры. СПб., 2003; Крымский текст в русской культуре. Мат-
лы междунар. науч. конф. С.-Петербург, 4-6 сентября 2006 г. СПб., 2008. См. также серию:
Крымский альбом. Историко-краеведческий литературно-художественный альманах. Фео-
досия; Москва, 1996 (продолжающееся издание).
2 Укажем хотя бы повесть «Остров Борнгольм» Н.М. Карамзина. Обширный очерк пе-
реводов и переложений сочинений скандинавских писателей на русский язык и их восприя-
тия в России дан в книге: Шарыпкин Д.М. Скандинавская литература в России. Л., 1980 и в
отдельных статьях автора, посвященных норвежско-русским и шведско-русским литератур-
ным связям.
373
М.В. Рождественская
М.В. Ломоносова по изучению русских летописей и русской истории, труд
Августа Шлецера о Несторе-летописце, исторические сочинения В.Н. Та-
тищева и завязавшаяся полемика о происхождении Руси и летописном сю-
жете о призвании варягов, вызвавшая появление «норманнской теории» в
русской историографии. Мы не ставим своей задачей охватить и описать
весь комплекс представлений, вошедших в основу «северного мифа». Осо-
бенно ярко это явление отразилось в русской поэзии и прозе начала XX в.
в эпоху модернизма в связи с пристальным интересом русской художе-
ственной общественности к творчеству «великих скандинавов» - Кнута
Гамсуна, Генрика Ибсена, Августа Стриндберга, и с появлением в 1917 г. в
печати первого полного перевода С. Свириденко «Старшей Эдды». Не ме-
нее важную роль для сложения «северного мифа» сыграли и ницшеанский
культ, распространившийся в России, и оперный цикл Рихарда Вагнера
«Кольцо Нибелунгов» на сюжеты древнегерманского эпоса, и популяриза-
ция романов «Рыцарей Круглого Стола», в которые вошло бретонское ска-
зание о рыцаре Тристане и дочери ирландского короля Изольде. Их име-
на воспринимались как символ верной любви «до гроба», подвергшейся
суровым испытаниям, побеждающей смерть. В рамках «северного мифа»
географические границы Севера предельно расширяются и пересекаются
с историко-культурными и/или мифологическими представлениями. Как
обычно это бывает, вокруг исторически неясных фактов начинают склады-
ваться легенды, и история уступает место мифологии. Как работает эта ми-
фологическая модель в художественном, в том числе литературном, про-
странстве? Имеет ли она свое развитие, и какие конкретные черты отдель-
ного мифа или определенной мифологемы становятся востребованными
художественным сознанием эпохи?
К теме этой краткой статьи, требующей, несомненно, гораздо более
основательного изучения, нас непосредственно подтолкнула книга Та-
тьяны Николаевны Джаксон о четырех норвежских конунгах на Руси,
особенно глава 4-я, посвященная Харальду Сигурдарсону и его «Ви-
сам радости». Упоминая об их популярности в России начиная с конца
XVIII в., Т.Н. Джаксон рассматривает переводы и поэтические переложе-
ния, выполненные русскими поэтами Н.А. Львовым, И.Ф. Богдановичем,
К.Н. Батюшковым, а также полностью приводит раннюю версию балла-
ды А.К. Толстого «Песня о Гаральде и Ярославне» (Елизавете) 1869 г. как
наиболее точно воспроизводящую дух скандинавского текста, «совершен-
ную и цельную»3.
3 Джаксон Т.Н. Четыре норвежских конунга на Руси: из истории русско-норвежских
политических отношений последней трети X - первой половины XI в. М., 2000. С. 117-155
(Гл. 4. Харальд Сигурдарсон).
374
К вопросу о «северном тексте» и «северном мифе» в русской поэзии
К анализу «северного мифа» как одного из вариантов «северного тек-
ста» в русской литературе первой трети XX в. мы обратимся на пока очень
ограниченном материале - на одном из стихотворений Всеволода Рожде-
ственского «В тенетах времен», написанном в 1923 г. Для выявления его
контекста привлекаем некоторые стихотворения еще двух поэтов, Н.С. Гу-
милева и М.А. Кузмина, объединенных тем, что все они являются петер-
бургскими поэтами и в разной степени представителями акмеистической
школы. Значит ли это, что здесь имело место прямое заимствование как
еще одно проявление сознательной интертекстуальности? Скорее всего,
нет. Личное общение моего отца как участника так называемого «второго
“Цеха Поэтов”» с Н.С. Гумилевым (до его гибели в августе 1921 года), а
с М.А. Кузминым до его смерти в 1936 г., близкие литературные пристра-
стия и некоторый общий поэтический фонд (метафорический, цитатный,
лексический) неизбежно вызывали перекличку сюжетов и тем. Достаточ-
но вспомнить такие стихотворения Н.С. Гумилева 1918 г., как «Норвеж-
ские горы», навеянные образами ибсеновского Пера Гюнта и Брандта, «На
Северном море» с его пафосом мужественных «завоевателей древних, /
взносивших над Северным морем / широкий крашеный парус / и прыгав-
ших с длинных стругов / на плоский берег нормандский - / в пределы ста-
ринных княжеств / пожары вносить и смерть», или его же стихотворение
«Стокгольм»4. И конечно, поэму «Гондла», построенную непосредственно
на древнескандинавском легендарном материале.
В феврале 1926 г. Михаил Кузмин пишет стихотворение «Олень Изоль-
ды», навеянное, как предполагается, постановкой В.Э. Мейерхольдом в
1909 г. оперы Р. Вагнера «Тристан и Изольда» на сцене Мариинского театра
в Петербурге5. М. Кузмину посвящено стихотворение молодого Вс. Рож-
дественского «Возвращение», написанное приблизительно в 1924 г. (точ-
ную дату установить не удается); в семейном архиве поэта сохранилось
несколько сборников М. Кузмина с дарительными автографами Вс. Рож-
дественскому, а также записи Вс. Рождественского о чтении ему М. Куз-
миным в 1927 г. поэмы «Форель разбивает лед» и о впечатлении, которое
получил он от этой поэмы6. Кузминский «Олень Изольды», помимо мотива
- Цитирую по изд.: Гумилев Н. Стихотворения и поэмы. М., 1989.
5 Гаспаров В.М., Гаспаров М.Л. К интерпретации стихотворения М. Кузмина «Олень
Изольды» // Михаил Кузмин и русская культура XX в. Тез. и мат-лы конф. 15-17 мая 1990 г.
Л., 1990. С. 47^49. Авторы предлагают выражение «олень комельский» читать как «олень
корнуэльский», видя здесь «простую порчу текста» и рассматривают все стихотворение в
контексте еще нескольких стихотворений М. Кузмина, близких по теме: «Сумерки» и
«Элегия Тристана». См. также примечания к этому стихотворению Н.А. Богомолова в кн.:
Кузмин М. Стихотворения. Изд. 2-е, испр. / Вступит, статья, сост., подг. текста и примеч.
Н.А. Богомолова. СПб., 2000.
6 Об этом см. в нашей публикации: Рождественская М.В. Михаил Кузмин в архиве
Всеволода Рождественского И Михаил Кузмин и русская культура. С. 212-219.
375
М.В. Рождественская
«любви-смерти» (Слова «любовь и честь» - они смертельны! / Живое серд-
це кровью истекло...) и имени Изольды, сближается со стихотворением Вс.
Рождественского «В тенетах времен» русской темой в ее «зимнем» вари-
анте (А лесовые круглые просторы, / А зимнее, домашнее тепло!....А зори
рвут малиновый мороз...). «Северный» мотив, помимо «В тенетах вре-
мен», звучит у Вс. Рождественского и в стихотворении «Баллада памяти»,
написанном также в 1923 г.: «Помнишь священного дуба / Широкошумный
навес, / Дом наш, сколоченный грубо, / Жертвенник, желтые волны, / Труб-
ное ржанье и полный / Легионерами лес?» И далее: «В городе северной
ночи / Сколько столетий прошло?». Принадлежность всех трех поэтов к
Петербургу, а двоих (Вс. Рождественского и Н.С. Гумилева) еще по рожде-
нию и годам учения и к Царскому (Саарскому) Селу (Мызе), чье название
отсылает к первоначальным угро-финским поселениям, в данном случае
важна: именно «Севером» великий предшественник наших поэтов иноска-
зательно назвал Петербург, оказавшийся для него «вредным» по известным
политическим причинам. Уже при своем основании Петербург воспринима-
ется как северный город не только географически, но и исторически - бере-
га водного пространства Нево-Невы, заселенные угро-финскими племенами
задолго до его возникновения, видели скандинавские ладьи, переправляв-
шиеся на Волхов и Ладогу по пути «из Варяг в Греки», то есть, условно го-
воря, с Севера на Юг. С местоположением города, история которого уходит
в гораздо более ранние времена, как это сейчас блестяще подтверждено ра-
ботами петербургских археологов (прежде всего П.Е. Сорокина), оказались
связаны ключевые «проклятые» вопросы русской истории о начале Руси, о
роли скандинавского элемента в формировании русской государственности
и т. д. Поэтому неслучайно, что именно у поэтов-петербуржцев реальные
исторические факты приобрели черты «северного мифа» в его легендарном
обличии, введя северную ноту в «Петербургский текст». Строки, вынесен-
ные в эпиграф к данной заметке, определяют ее цель: мы имеем в виду не
исторические реалии, а их мифопоэтическое восприятие. Что же касается
пространственно-временных координат «северного мифа», то на нашем
материале они определяются прежде всего мотивом пути - морского и су-
хопутного. Географически и мифологически пути соединяют разные стра-
ны, разные ландшафтные зоны и смешивают разные исторические эпохи.
Можно сказать, что это своеобразная ментальная карта русского «северного
мифа». Заключая статью, посвященную представлениям о пространстве у
древних скандинавов, Т.Н. Джаксон пишет: «на ментальной карте средне-
вековых скандинавов присутствует топонимия более глубинного уровня,
связанная не с одомашниванием освоенного пространства, а с концептуаль-
376
К вопросу о «северном тексте» и «северном мифе» в русской поэзии
ними представлениями об организации пространства в целом»7. Если вос-
пользоваться терминологией Т.Н. Джаксон, то метафорически можно опре-
делить «северный миф» русской культуры первой трети XX в. как освоение
историко-культурного пространства, замешенного, правда, не столько на
истории, сколько на мифологии, на вымысле. Сравним у Н.С. Гумилева в
«Заблудившемся трамвае»: «Через Неву, через Нил и Сену мы прогремели
по трем мостам». Отражающие, казалось бы, вполне реальную биографию
поэта (Петербург, Африка, Париж), но включенные в тему «неузнаваемо-
сти (и улица «незнакомая», и как автор очутился в трамвае - «загадка»), эти
строки переводят реальный план стихотворения в надвременный, вечный.
Что же касается времени, то оно в сопоставляемых далее стихотворениях -
еще один важнейший структурирующий мотив.
Обратимся теперь к стихотворению Всеволода Рождественского.
В 1923 г. он уже был автором поэтических сборников «Лето (Деревен-
ские ямбы)» 1918 г. и «Золотое веретено» 1921 г. В последнем намети-
лись основные литературные и исторические пристрастия романтически
настроенного молодого поэта: наряду с Петербургом, Тихвином, русским
пейзажем - Генуя, Флоренция, Рим, Париж времен Французской револю-
ции, Гётевский Франкфурт-на-Майне и Диккенсовский Лондон. В 1923 г.,
через два года после гибели Н.С. Гумилева и А.А. Блока, которых Вс. Рож-
дественский считал своими поэтическими учителями, он находился под
влиянием общих для поэзии конца 1910-х - начала 1920-х гг. литератур-
ных, исторических и культурных пристрастий8. Книжные истоки его ран-
них стихов, таких, например, как «Манон Леско», «Корсар», «Эвридика»,
«Навзикая», «Ich grolle nicht...» и др. были значимым этапом в освоении
им поэтического слова.
В этом ряду естественно обращение поэта к бретонской легенде и соз-
данному на ее основе средневековому роману о Тристане и Изольде. При-
ведем стихотворение Вс. Рождественского полностью по его последней
публикации, заменив лишь одну строку соответственно с черновым автор-
ским текстом (курсив наш. - М.Р.}9.
7 Джаксон Т.Н. «Пути» на ментальной карте средневековых скандинавов (Путь как
способ освоения пространства) // ДГ. 2009 г. М., 2010. С. 317.
8 Например, в том же 1923 г. В. Набоков в сборнике «Гроздь», вышедшем в Берлине,
под псевдонимом «Сирин» публикует стихотворение «Тристан», в котором этот образ так
же, как и у Вс. Рождественского, связан с темой русской зимы: здесь есть и снег, и «бег
лисицы голубой», и «ложе изо льда». На этот факт мое внимание обратила Мария Рубине
(Великобритания), за что приношу ей сердечную благодарность. Было ли это простым со-
впадением или сознательной перекличкой двух поэтов, сказать трудно, во всяком случае,
мне неизвестны какие-либо сведения, подтверждающие знакомство Вс. Рождественского со
стихотворением В. Набокова. Однако если это простое совпадение, то оно весьма красноре-
чиво.
9 Всеволод Рождественский. «Я в этой книге жил когда-то...». Избранное. Стихотво-
рения. Из писем военных лет. СПб., 2005. С. 39-40.
377
M.B. Рождественская
В тенетах времен
Не нам в Тинтажеле услышать герольда,
Развалины башен и тучи в крови.
Мы смерть свою на море пили, Изольда,
А пенная память пьянее любви.
Усыпали звезды бессонное ложе,
На душные розы ты медлишь возлечь.
Изольда, Изольда, меж нами положен
Запрет Корнуэла - пылающий меч.
Зачем ты металась и песней горела?
Жестокая сердце пронзила стрела.
Я к сердцу прижал лебединое тело,
И звездная буря меня понесла.
Мы столько столетий скитаемся по льду
Сквозь снежную пыль и клубящийся сон.
Но кто бы узнал королеву Изольду
В камнях и парче византийских икон?
Ты смотришь сквозь темень в тяжелом соборе,
Как слезы твои, оплывает свеча.
А в сердце стучится косматое море
И царский багрец упадает с плеча.
Мучительной песне я верен отныне,
Она заблудилась в тенетах времен.
Недолго тебе, неутешной княгине,
Кукушкою клясть половецкий полон.
Туда, где нет больше ни мук, ни разлуки,
Где память творит нескончаемый суд,
Ты тянешь свои обреченные руки,
Пока нас широкие сани несут.
Березы и елки сбегают навстречу,
Шарахнулся заяц - косая мордва.
Врубаются сабли в гортанную сечу
И ханский фирман разрывает Москва.
Столетья бегут, и мужает Россия,
Далёко петровские стружки летят.
И новые зори восходят впервые,
И новые звезды сверкают, как сад.
А в этом саду наливается слово,
Качается Сирин в изгибах ветвей
И всходит, как солнце для мира слепого
Бессмертное сердце отчизны моей.
378
К вопросу о «северном тексте» и «северном мифе» в русской поэзии
Образ Изольды - северной героини - накладывается автором на по-
этизированный образ княгини Ефросиньи Ярославны из «Слова о полку
Игореве», которая в русском художественном сознании так же, как Изоль-
да в западноевропейском, воспринимается как символ женской верности10.
Поэт переводит сюжет в древнерусский контекст, связывая тем самым
Север и Юг (Новгород-Северское княжество). От бретонско-норманской
традиции через византийские «одежды» («камни и парча византийских
икон») - к Руси. Это стихотворение об исторических вехах России, наме-
ченных пунктирно и широко. Это стихотворение о смерти и любви, о ее
невозможности («меж нами положен / Завет Корнуэла - пылающий меч»)
и ее утрате - любви, перелившейся в песню. Это стихотворение о творче-
стве. Главное в нем - мотив движения, похожего на побег сквозь «звезд-
ную бурю» то ли наяву, то ли во сне.
Выделенные нами курсивом строки отсылают к известным цитатам
из Н.С. Гумилева и А.А. Блока. Здесь прочитывается и блоковский «парус
косматый» (Песня Гаэтана), и его строка из стихотворения «Новая Аме-
рика»: «Нет, не видно там княжьего стяга, / Не шеломами черпают Дон /
И прекрасная внучка варяга не клянет половецкий полон», и гумилев-
ские строки из «Заблудившегося трамвая» (1919): «Мчался он тучей тем-
ной, крылатой, / Он заблудился в бездне времен....» и автоцитата из его
же «Стокгольма»: «И понял, что я заблудился навеки / В слепых переходах
пространств и времен...» (1918). Обратим внимание, что все названные
стихотворения, как и у Вс. Рождественского, написаны одним размером -
четырехстопным амфибрахием. Заблудиться можно как в пространстве
(и тогда это особый вариант мотива пути, который, по русской пословице,
«дороги не знает»), так и во времени, полном исторических и культурных
воспоминаний. Цитатность стихотворения Вс. Рождественского входит в
авторский замысел. «Бездна времен», «слепые переходы», «навеки», «те-
нета времен» - фактически значат одно и то же: «всегда» или «никогда».
Так возникает тема разлуки-смерти в «Заблудившемся трамвае» Н.С. Гу-
милева: «Где же теперь твой голос и тело? / Может ли быть, что ты умер-
ла?». Тема смерти у Вс. Рождественского также заявлена в самом начале
стихотворения: «Мы смерть свою на море пили, Изольда, / а пенная память
пьянее любви». И эта «смертная» тема включена в тему памяти: «Туда, где
10 В.М. Гаспаров и М.Л. Гаспаров обратили внимание на строки М. Кузмина из его сти-
хотворения «Сумерки»: «И плачет вдаль с унылых скал / Кельтическая Ярославна», кото-
рые, добавим мы, впрямую перекликаются со стихотворением Вс. Рождественского. Более
того, они отметили присутствие того же «северного» мотива у М. Кузмина: «Вся эта тема
Тристана-оленя и Изольды вставлена в северную раму: она не реальная, а лишь вспоми-
нается на фоне русских ледяных улусов» (Гаспаров В.М., Гаспаров М.Л. К интерпретации
стихотворения. С. 48^49).
379
М.В. Рождественская
нет больше ни мук, ни разлуки (sic!), / Где память творит нескончаемый
суд, / Ты тянешь свои обреченные руки, / Пока нас широкие сани несут»
(курсив наш. - М.Р\ В свою очередь, тема памяти есть один из вариан-
тов темы времени, темы вечности, главной и у Вс. Рождественского, и у
Н.С. Гумилева. Построенное почти целиком на литературных впечатле-
ниях, в чем критика иногда упрекала молодого Вс. Рождественского, его
стихотворение «В тенетах времен» открывает важнейшую для поэта впо-
следствии тему - тему родины, России, правда, еще очень схематично
обозначенную. Она появляется с упоминания о «широких санях», которые
выносят героя и его возлюбленную на русские просторы, где «новые звез-
ды сверкают, как сад». Это сказочный сад, в котором «наливается слово»,
райская птица Сирин «качается в изгибах ветвей», а «бессмертное серд-
це отчизны» всходит «как солнце». Трагическое звучание первых строф
вдруг превращается в радостный гимн миру. Герои словно просыпаются
от долгожданного сна - в начале второй строфы упомянуто «бессонное
ложе» как знак невозможной любви-страсти, но подхваченные «звездной
бурей», они уносятся в «клубящийся сон», который, оказывается, длится
в их скитаниях уже не одно столетие. В одном из ранних черновых вари-
антов этого стихотворения, сохранившемся в семейном архиве Вс. Рож-
дественского, первая строка четвертой строфы читалась как «мы восемь
столетий скитаемся по льду». Так двадцатый век «перекликается» с веком
двенадцатым - временем появления романа о Тристане и Изольде среди
романов «Рыцарей Круглого Стола» и одновременно похода на половцев
князя Игоря Новгород-Северского, героя «Слова о полку Игореве», о ко-
тором плачет «неутешная княгиня». Происходит не только пространствен-
ное, но и временное «переключение» стихотворного сюжета из древности
в современную автору эпоху.
Но вернемся к стихотворению «В тенетах времен». Образ его героини
многолик. Королева Изольда - это и византийская царевна (так возникает
историческая ассоциация с царевной Анной, невестой князя Владимира I
Святославича, крестителя Руси, и, соответственно, русская тема), она же
Муза поэта и сама поэзия, «мучительная песня» (Зачем ты металась и пес-
ней горела?). Византийский мотив стихотворения, включенный в контекст
бесконечных скитаний по льду11, бури, широких летящих саней, от которых
шарахается заяц среди русских берез и елок, ассоциативно связан с дви-
жением с Севера на Юго-Восток, с историческим днепровским путем «из
Варяг в Греки». Это, по мысли автора, путь развития самой России через
победу Московского княжества над Ордой вплоть до петровского времени,
11 Ср. у Н. Гумилева в стихотворении «Над Северным морем»: «Уже не одно столетье /
Вот так мы бродим по миру»: Гумилев Н. Стихотворения и поэмы. С. 281.
380
К вопросу о «северном тексте» и «северном мифе» в русской поэзии
где образ Петра I дан как традиционный пушкинский образ строителя12.
Последняя строфа стихотворения «В тенетах времен» возвращает читате-
ля из едва намеченной исторической реальности снова к мифу, в котором
все уже новое - и зори, и звезды, и бывший когда-то слепым мир, озарен-
ный теперь солнцем - «бессмертным сердцем Отчизны». Так, путь поэта
из «клубящегося» культурно-историческими воспоминаниями полусна-
полуяви приводит к символическому плодоносному саду, где зреет поэти-
ческое Слово, вобравшее в себя черты русского «северного мифа».
12 Ср. в другом стихотворении Вс. Рождественского 1916 г.: «Я помню, как пахли
стружки, / И глухо звенел топор; / Здесь после ночной пирушки / Крушили смолистый бор, /
Здесь плотничьи пел он песни, / Рубанком ровняя струг. / Воскресни же, воскресни, / Дере-
вянный Петербург!»: Рождественский Вс. «Я в этой книге жил когда-то...». С. 149.
381
О надписи на Воймерицком кресте1
Т.В. Рождественская
Каждое, даже самое малозначимое на первый взгляд, свидетельство о
скандинаво-русских контактах, содержится ли оно в письменных нарра-
тивных источниках, в устной традиции или в памятниках материальной
культуры, не должно пройти незамеченным. Даже если это уже введенный
в научное поле зрения факт.
В экспозиции Государственного Объединенного Новгородского
историко-художественного музея-заповедника имеется каменный крест
с надписью на нем, известный как Воймерицкий крест, названный так
по месту нахождения у д. Воймерицы на реке Мете Боровичского уезда
Новгородской губернии. Впервые сведения об этом памятнике были опу-
бликованы в 1903 г. А.А. Спицыным с приложением изображения надпи-
си - «цинкография с прориси по фотографии»1 2. В 1906 г. это же изобра-
жение воспроизвел в своем труде «Древние русские кресты» И.А. Шляп-
кин3. Однако более широкую известность Воймерицкий крест получил в
результате того, что сведения о нем были включены А.С. Орловым в его
Библиографию русских надписей4. В воспроизведении А.С. Орлова над-
1 Статья написана в рамках работы над проектом ОИФН РАН «Генезис и взаимодей-
ствие социальных, культурных и языковых общностей» (проект: «Некнижная письменность
средневековой Руси в общеславянском контексте: берестяные грамоты и эпиграфика»).
2 С[пицын] А. Заметка о каменных крестах, преимущественно новгородских // Зап.
Отд. русской и славянской археологии Русского археологического общества. СПб., 1903.
Т. V. Вып. 1. С. 205, 208, цинкография с прориси по фотографии, рис. № 322.
3 Древние русские кресты. Изыскания проф. И.А. Шляпкина. I. Кресты Новгородские,
до XV века, неподвижные и не церковной службы. СПб., 1906. С. 9, 21, 27, цинкография (та
же, что у А. Спицына) на таблице XI, № 322.
4 Орлов А.С. Библиография русских надписей XI-XV вв. М.; Л., 1952. № 102. С. 76-77.
С датировкой XIII в. «Каменный крест, вероятно надмогильный, высотою 3 Уг арш., нахо-
дится в часовне с. Воймерицы Боровичского у. Новгородской губ., на р. Мете. На кресте
высечена надпись: «(м)ироуславоу и лазареви | братья и мти миро|слава поставили хрет |
славоне | дЪлале».
382
О надписи на Воймерицком кресте
пись выглядит следующим образом: «(м)ироуславоу и лазареви | братья и
мти Мирослава поставили хрст | славоне | дЬлале»5. В 60-х годах XX в. по
инициативе сотрудницы Новгородского музея Л.И. Петровой и благодаря ее
усилиям Воймерицкий крест был перевезен с места своего обнаружения в
музей, где и находится в настоящее время. Как ни странно, но за прошед-
шие со времени издания Библиографии А.С. Орлова более чем полувека
фотографии Воймерицкого креста не были опубликованы, а надпись на
нем, воспроизведенная А.С. Орловым, не подвергалась филологическому
анализу. Лишь в 1995 г. А.А. Зализняк, обратившийся непосредственно к
подлиннику, включил в издание своей монографии «Древненовгородский
диалект» надпись на Воймерицком кресте6 7. Первое имя в надписи он вос-
произвел иначе, чем А.С. Орлов, следовательно, чтение А.С. Орлова (М)
ирославоу следует признать ошибочным: в действительности здесь с уве-
ренностью читается Богоуславоу1:
вгоусллвоу. и лдздревн
врать и мти миро
СЛАВА ПОСТАВИЛИ ХРСТЪ
слАвоне
д'Ьллле
Богуславу и Лазарю братья и мать Мирослава поставили крест. Сла-
вой делал.
В июле 2010 г. надпись была сфотографирована С.М. Михеевым и
А.А. Гиппиусом. С их любезного разрешения я публикую здесь эти фото-
графии.
5 Как известно, А.С. Орлов не всегда воспроизводил текст надписей, ограничива-
ясь в ряде случаев их пересказом, а если надпись цитировалась, то в упрощенной орфо-
графии и с раскрытием титл. Вертикальная черта в изд. А.С. Орлова обозначает конец
строки.
6 Зализняк А.А. Древненовгородский диалект. М., 1995. С. 374; 2-е изд., перераб. с уче-
том материала находок 1995-2003 гг. М., 2004. С. 457^458 (далее цитирую по этому изда-
нию).
7 Там же. С. 457.
383
Т.В. Рождественская
Илл. 1. Воймерицкий крест. Общий вид. Фото С.М. Михеева
Илл. 2. Воймерицкий крест. Фрагмент креста с надписью.
Фото С.М. Михеева
384
О надписи на Воймерицком кресте
Высота каменного креста около 175 см. Основной текст надписи состо-
ит из трех строк и расположен на горизонтальной перекладине креста. Вы-
сота букв колеблется от 6 до 8 см, расстояние между строками около 2 см.
Расстояние между начальными буквами надписи б и г в имени Богус-
лав меньше, чем между остальными, кроме того, на этом месте имеется не-
большой скол, а над буквами - еле заметный след от титла, под которым
скрывается буква о. По-видимому, первая основа имени Богуслав ассоци-
ировалась со словом Бог и поэтому резчик привычно использовал титло.
Скорее всего, титла были и над словами мти и хрстъ. А.А. Зализняк за-
мечает, что «титла... ныне на камне не видны; но, вероятно, первоначально
они были»8.
Между словом Богуславу и союзом и - точка. Эти особенности не были
отмечены А.С. Орловым.
Под основной надписью, на вертикальной основе креста в две стро-
ки вырезано имя изготовителя - Славоне дклале. Окончание -е в Им. пад.
ед. числа имени м. рода с древней *-о основой и в глагольной л-форме не
оставляет сомнения в новгородском происхождении мастера, т. к. это яв-
ное отражение древненовгородского диалекта. Вместе с тем, А.А. Зализ-
няк отметил стандартную графику надписи, написание а (а не о) после з в
имени Лазаревы как отражение книжной нормы, окончание -евы в Дат. пад.
ед. Лазаревы. Думается, что такая форма имени Лазарь (с а после з) в сово-
купности с окончанием -евы в Дат. пад. (в отличие от окончания -у в Богус-
лаву). также более обычным для книжных текстов, может объясняться хри-
стианским характером имени Лазарь в отличие от нехристианских имен
Богуслав, Мырослава и Славон. Имя Славон, не встретившееся до сих пор в
источниках, А.А. Зализняк сопоставил с известными древнерусскими име-
нами Славдта, Славута, Славъко9. К этому же ряду можно добавить имя
Словыша, вырезанное на фрагменте деревянных гусель, найденных в Нов-
городе в слоях 70-80-х гг. XI в.10 11, и начало имени Слав- в надписи на мече
третьей четверти X в. из Национального музея истории в Киеве11.
Замечательно высказывание А.А. Зализняка об уникальности надписи
среди известных древнерусских текстов на каменных крестах: «Представ-
ляется сомнительным, что крест стоял на могиле Богуслава и Лазаря: для
надгробной надписи текст весьма необычен. Более всего он напоминает
8 Там же. С. 458.
9 Там же. С. 458.
10 Медынцева А.А. Грамотность в Древней Руси. По памятникам эпиграфики X - пер-
вой половины XIII века. М., 2000. С. 209-210.
11 Кирпичников А.Н. Новообнаруженный древнерусский подписной меч // ТОДРЛ.
СПб., 1996. Т. XLVI. С. 718-722; Медынцева А.А. Грамотность в Древней Руси. С. 93-95.
А.А. Медынцева реконструирует надпись как имя «Слав(о)м(и)р(ъ)» (с. 94).
385
ТВ. Рождественская
тексты на скандинавских рунических камнях, поставленных в память род-
ственников. Такие камни обычно ставились не на могилах, а на заметных
местах, близ больших дорог, мостов и т. п.; нередко они посвящались лю-
дям, погибшим вдалеке от дома. В XI в. такие камни уже иногда включа-
ют некоторые христианские элементы, в частности, рисунок креста и упо-
минание христианского Бога. В формуляр рунических памятных надпи-
сей обязательно входило сообщение о том, кто поставил камень и кому он
поставлен, а также указание характера родства. В число факультативных
сведений входило, в частности, указание исполнителя (того, кто «вырезал
руны»). Именно этот набор сведений представлен на Воймерицком кресте
(только вместо слова «камень» здесь «крест»)»12. Действительно, обраще-
ние к изданным Е.А. Мельниковой руническим памятным надписям, в том
числе найденным на территории Швеции, обнаруживает близость струк-
турной схемы рунических текстов и надписи на Воймерицком кресте13, за
тем исключением, что в нашей надписи отсутствуют биографические све-
дения о названных в надписи персонажах (участие в дальних походах в
Византию или на Восток и Запад, гибель вдали от дома), в память которых
этот камень (крест) поставлен. Значительная часть рунических памятни-
ков, которые посвящены «людям, побывавшим в Восточной Европе: в при-
балтийских землях, в Новгороде, на Руси», найдена на территории Упланда
и относится к XI-XII вв.14.
На Руси, как отмечает В.Б. Яшкина (Панченко), самые ранние камен-
ные кресты, выполнявшие как намогильные, так и обетные функции, с
кириллическими надписями на них, немногочисленны и имеют, в основ-
ном, новгородское происхождение. Девять таких памятников датируются
ХП-ХШ вв. Они связаны с лицами довольно высокого социального стату-
са15. Однако содержание текстов на крестах отличается от рунических - в
древнерусских надписях на крестах обычно указывается дата поставле-
ния самого креста, молитвенная формула, например, в надписи на кресте,
вмонтированном в стену Новгородского кремля «Г(оспод)и спаси и поми-
луй раба своего Сьмеона грешьнаго чьрньца Оркажа манастыря аминь...»,
на Нерльском кресте XII в. цитируется текст «Похвалы Кресту», на Стер-
12 Зализняк А.А. Древненовгородский диалект. С. 457-458.
13 Мельникова Е.А. Скандинавские рунические надписи. Новые находки и интерпрета-
ции: Тексты, перевод, комментарий. М., 2001. См., например, в Приложении 1 надписи на
памятных камнях с упоминанием мастера и биографических деталей тех, кому камень по-
священ: № 4 (с. 348-349); № 14 (с. 350); № 16 (с. 351); № 22 (с. 352-353).
14 Мельникова Е.А. Скандинавские рунические надписи. С. 320.
15 Яшкина (Панченко) В.Б. К вопросу о распространении каменных крестов в Древней
Руси // Староладожский сборник. Мат-лы I-V конф. «Северо-Западная Русь в эпоху средне-
вековья: междисциплинарные исследования. Старая Ладога 1994-1998. СПб.; Старая Ладо-
га, 1998. С. 76, 82.
386
О надписи на Воймерицком кресте
женском кресте 1133 г. сообщается о том, что в 1133 г. Иванко Павлович
начал «рыти реку»16. Есть указания и на то, кем «поставлен» крест (крест
XIII в. Святослава Всеволодовича в Юрьеве Польском)17. В этом контексте
надпись на Воймерицком кресте оказывается на «перекрестке» двух мемо-
ративных традиций - традиции, опирающейся на древнерусскую летопис-
ную информацию, и традиции скандинавского «кенотафа». Общим для них
служит указание на производителя и/или заказчика и на адресата, кому или
чему поставлен памятный знак (камень, крест), что, вообще говоря, явля-
ется простейшей стереотипной схемой.
Надпись на Воймерицком кресте была датирована А.С. Орловым
XIII в. без каких бы то ни было палеографических обоснований и истори-
ческого комментария. А.А. Зализняк сдвинул эту датировку в более ран-
нее время и предложил дату XII в., опираясь прежде всего на графико-
орфографические особенности надписи.
Обратимся теперь к краткому анализу палеографии надписи18. Обра-
щает на себя внимание определенная архаичность начертаний по сравне-
нию с другими надписями на крестах домонгольского времени: это буква
«юс малый» а с горизонтальной перекладиной и вертикальным языч-
ком, р с прямой мачтой, опускающейся чуть ниже уровня строки, с петлей
углом вверх, это форма а с косой мачтой и маленькой треугольной петлей в
междустрочном пространстве. Пожалуй, некоторое сходство форм можно
обнаружить в надписи на Стерженском кресте (одна из форм а, начертания
букв р, а). Однако этими формальными признаками сходство между ними
и исчерпывается. Ряд начертаний в воймерицкой надписи имеет анало-
гии как в книжных, так и в берестяных почерках преимущественно XII в.:
диграф о\[ с уменьшенным первым элементом о и со вторым элементом \[
(с отростком справа), о с плоским верхом19, так называемое «Е-образная»
буква е20. Декоративную форму имеет буква м с горизонтальными плеча-
ми и округлой петлей, опускающейся ниже строки. Похожую форму бук-
вы м находим в подписях мастера Косты и мастера Братилы на днищах
16 Яшкина (Панченко) В.Б. К вопросу о распространении каменных крестов. С. 76-82,
карта распространения крестов ХП-ХШ вв.: с. 78.
17 Фотографии и краткие аннотации этих крестов приводятся в: Яшкина (Панченко) В.Б.
К вопросу о распространении каменных крестов. С. 76-82.
18 Здесь я сознательно ограничиваюсь обращением только к памятникам эпиграфики,
не затрагивая область палеографии рукописей.
19 Зализняк А.А. Палеография берестяных грамот и их внестратиграфическое датирова-
ние И Янин В.Л., Зализняк А.А. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1990-1996 гг.).
Палеография берестяных грамот и их внестратиграфическое датирование. М., 2000. Т. X. С.
180-181.
20 Зализняк А.А. Палеография берестяных грамот. С. 162.
387
Т.В. Рождественская
новгородских серебряных сосудов-кратиров XII в.21, в надписи 1171 г. во-
круг креста на валуне - Рогволодовом камне22. Судя по этим выборочным
аналогиям, воймерицкая надпись принадлежит русским памятникам XII в.
Вместе с тем интересные параллели можно найти в памятниках южносла-
вянской эпиграфики XI-XII вв. и даже X в. Так, форма буквы а с малень-
кой треугольной головкой, целиком умещающейся в междустрочном про-
странстве, характерна именно для ранних памятников - она встречается в
граффити на стенах Круглой церкви в Преславе, в граффити из раскопок
монастыря в Равне, в надписях на преславской рисованной керамике, на
свинцовых пластинах-амулетах, в надписях на камне23, напр., в надписи
993 г. царя Самуила (илл. 3), в Темничской надписи X-XI вв. (илл. 4), в
ктиторской надписи из Теке-Козлуджи X - начала XI в. (илл. 5), в надписи
чергубиля Мостича X в. и др.24. Столь же показательны формы некоторых
других букв - о, в с заостренной и уменьшенной верхней петлей и закру-
гленной нижней.
Илл. 3. Надпись 993 г. царя Самуила (по изд.: Медынцева А.А.
Тмутараканский камень. М., 1979. С. 23)
21 Рыбаков Б.А. Русские датированные надписи XI-XIV веков. М., 1964. Табл. V-VI,
29; табл. XXVI, 2.
22 Там же. Табл. XV, 1.
23 Popkonstantinov К., Kronsteiner О. Старобългарски надписи 1. Altbulgarische
Inschriften И Die Slawischen Sprachen. Wien., 1994. Bd. 36.
24 Добрев Ив., Попконстантинов К. Епиграфика старобългарска // Кирило-
Методиевска енциклопедия. София., 1985. Т. I. С. 663-666: Таблица на буквите от първобъ-
лгарски, византийски и старобългарски кирилски надписи (IX-XI в.).
388
О надписи на Воймерицком кресте
Илл. 4. Темничская надпись X - XI вв. (по изд.: Медынцева А.А.
Тмутараканский камень. М., 1979. С. 22 ).
дан 'Ж
Li' । irflRw •'
I.' mi il'Z.'-H 1, и ill'
Илл. 5. Ктиторская надпись из Теке-Козлуджи (по изд.: Медынцева А.А.,
Попконстантпинов К. Надписи из Круглой церкви в Преславе. София.
1984. Табл. XI, 3).
Как видим, хронологически палеография надписи на Воймерицком
кресте охватывает большой период от древнеславянских надписей X в. до
русских надписей XII в. включительно. Естественно, резчик по камню -
Славон - резал текст публичного характера, что, как нам представляется,
нашло отражение в определенной установке «на старину». Его собствен-
ный автограф отличается большей свободой в начертаниях букв, над-
пись сделана не совсем ровно, буквы по сравнению с основной надписью
уменьшены, да и в орфографии он отразил новгородскую бытовую норму.
Здесь мы имеем дело с двумя манерами одного и того же резчика. Подоб-
ная ситуация выявлена А.А. Медынцевой на материале надписей на пред-
метах прикладного искусства. По словам исследовательницы, «вопреки
установившемуся мнению о “безликости” и традиционности подобных над-
389
Т.В. Рождественская
писей оказывается, что именно в надписях наиболее ярко отражается инди-
видуальная манера мастера: надписи исполнены в разной манере, в разной
технике, это и обычное “деловое”, и декоративное письмо, что позволяет
сравнить особенности начертаний, использовавшихся одновременно одним
и тем же мастером»25. Итак, мастер Славон воспользовался для памятной
надписи формуляром рунических мемориальных надписей. Но инициати-
ва поставления Воймерицкого креста принадлежала, скорее всего, не Сла-
вону, выступившему в качестве исполнителя, а родне Богуслава и Лазаря.
Допустимо предположить, что кто-то из их предков принес эту руническую
традицию в новую славянскую среду. По наблюдению Е.А. Мельниковой,
практика установки мемориальных камней возникла в Дании и Швеции в
X в. и «была особенно популярна в XI в.», поэтому «к XI в. осевшие (ранее
на Руси. - ГР.) скандинавы, вероятно, не знали этой новейшей культурной
традиции»26. Следовательно, на Русь эта традиция могла быть занесена поз-
же, на протяжении уже XI в., что важно для определения нижней хроноло-
гической границы воймерицкой надписи. В тексте названо четыре имени
- три мужских и одно женское: Богуслав, Лазарь, Мирослава, Славон. При-
мечательно, что мать (мати) названа не по имени мужа или отца, а своим
личным именем - Мирослава, что нехарактерно для древнерусских источ-
ников, однако типично для скандинавской традиции именования женщин27.
Все имена, за исключением христианского Лазарь, славянские, что
лишний раз свидетельствует не только о почти полной адаптации в восточ-
нославянской среде потомков выходцев из Скандинавии28, но и об устойчи-
вости некоторых проявлений «культурной памяти», оставившей в надписи
на Воймерицком кресте свой след. Одним из ярких примеров «врастания»
в древнерусскую культуру и язык выходцев из Скандинавии и их потом-
ков служит известная надпись-граффити на стене новгородского Софий-
ского собора, сделанная в XI в. неким Фарьманом'. «Господи, помози рабу
своему Фарьману Глебову отроку»29, который, хотя и с незначительными
ошибками, владел церковнославянским молитвенным формуляром. Если
же предположить, что люди, названные в воймерицкой надписи, не имели
скандинавских корней, то надпись можно считать свидетельством обрат-
ного процесса. Ее заказчики или мастер каким-то образом были знакомы
с рунической традицией, что в совокупности с другими свидетельствами
культурных скандинаво-русских контактов домонгольского времени харак-
теризует эти контакты как разнонаправленные и взаимообусловленные.
25 Медынцева А.А. Подписные шедевры древнерусского ремесла. Очерки эпиграфики
XI-XIII вв. М„ 1991. С. 217.
26 Мельникова Е.А. Скандинавские рунические надписи. С. 200.
27 Благодарю Е.А.Мельникову, указавшую на это обстоятельство.
28 Там же. С. 86.
29 Медынцева А.А. Древнерусские надписи новгородского Софийского собора XI-
XIV века. М., 1978. С. 108. Надпись 167 (рис. 96).
390
Конкубинат в мире исландской саги
А.А. Сванидзе
В исландских сагах, отражающих жизнь скандинавов в эпоху викин-
гов, а в том, что касается авторских саг XIII в., - и после нее, о внебрачных
отношениях чаще всего говорится мельком. Но иногда в связи с ними рас-
сказываются целые истории, в том числе, разумеется, касающиеся королей.
Так, Олав Шётконунг, сын Эйрика Победоносного и Сигрид Гордой,
первый общешведский король (995-1020/1022) и первый христианский
правитель шведов, имел сына от жены-христианки и нескольких детей
от наложниц, в частности Эймунда (Эмунда), правившего после брата
Анунда-Якоба (1050-1060-е гг.), а также дочь Астрид, ставшую супругой
норвежского короля Олава Святого. А в «Саге об Олаве Святом», норвеж-
ском короле-крестителе, рассказывается, что до женитьбы у него была
наложница - взятая в плен в викинге дочь ярла «из страны вендов». Как
пленницу, ее считали рабыней короля; она родила ему трех сыновей и дочь.
И это лишь немногие примеры.
Гамбург-бременский священнослужитель Адам Бременский, пользо-
вавшийся гостеприимством датского короля Свейна Эстридсена в 70-е гг.
XI в., был совершенно поражен распущенностью, царившей при королев-
ском дворе Дании в отношениях полов, в том числе любвеобилием своего
покровителя, которому он снисходительно это прощал за его преданность
делам церкви. Каноник объяснял сексуальные вольности мужчин и жен-
щин частыми отлучками мужчин в связи с викингами, с чем отчасти мож-
но бы и согласиться.
Можно также объяснять широко распространенные внебрачные связи
скандинавов языческими представлениями и нравами, которые господство-
вали в эпоху викингов и в виде заметных реликтов сохранялись в народной
толще и в XIII в., и позднее.
Но было еще одно обстоятельство, которое в тех условиях значитель-
но влияло на поведение людей и которое может быть понято благодаря
именно исландским сагам. Оно стимулировало и делало доступной поло-
вую распущенность, в том числе семейных мужчин в собственном доме, о
391
А.А. Сванидзе
чем в первую очередь и пойдет речь. Этим обстоятельством было наличие
в каждом достаточном домохозяйстве, не говоря уже об имениях знати, за-
висимых людей - рабов и свободных наймитов.
Как известно, в эпоху викингов, отраженную исландскими сагами,
основной общественной ячейкой у скандинавов было лично свободное,
самодостаточное домохозяйство бонда. В те времена бонд (будущий «кре-
стьянин») был независимым хозяином всего имущества, главой и распоря-
дителем семейной и всей прочей жизни своего подворья-гарда. В основе
домохозяйства стояла семейная пара, в определенных случаях неполная
хозяйская семья. Вокруг нее теснились не только дети, какие-то несамо-
стоятельные родичи и свояки, но и прислуга. Редкий бонд в ту эпоху не
имел хотя бы одного-двух рабов и/или рабынь, а большинство хозяев уже
среднего ранга имели их несколько, а также наемных работников. И если
свободных наймитов держали почти исключительно бонды разных стату-
сов, рабов в те века использовали и арендаторы чужой земли. У богатых,
знатных людей были десятки и даже сотни рабов и наймитов. Те и другие
были в определенной, хотя и в разной мере сильной, личной зависимости
от главы домохозяйства, что порождало немалые сложности в быту под-
ворья, том числе в области личностных отношений. Одна из сложностей
была связана с проблемой домашних наложниц. Эта проблема проходит
через многие саги и, судя по поздним авторским сагам, остается актуаль-
ной ещё и в ХП-ХШ столетиях.
Работниц нанимали либо превращали в них вольноотпущенниц. Рабы
обоего пола рождались в доме хозяина от таких же рабов, или были пле-
нены им во время викинга, или, наконец, элементарно куплены на рынке.
Подчинение тех и других хозяину приводило к тому, что мужчина-хозяин,
в большинстве случаев женатый, по существу не только открыто практико-
вал в своем имении сексуальные связи с зависимыми женщинами, но заво-
дил более или менее постоянных любовниц.
Наложничество в сагах - это не освященное ритуалами брака более
или менее стабильное сожительство мужчины и женщины. Вообще тема
наложниц (frilla, мн. ч. frillar) и наложничества (frillulifi), судя по «Саге о
Стурлунгах» и многим другим сагам, включая сагу XIII в. «Об исландцах»,
нередко выступает на первый план, когда речь идет именно о перипетиях
личной жизни персонажей. При этом в сагах речь не заходит о более или
менее длительных внебрачных отношениях в среде зависимых и бедных
людей, в том числе обедневших бондах, которые в сагах почти не фигу-
рируют; хотя такие связи и в этой среде, вероятно, возникали - нам о них
ничего не известно. В кругах же самостоятельных хозяев самого разного
статуса, особенно знатных, наличие наложниц определенно было делом
обычным.
392
Конкубинат в мире исландской саги
Это явление имело разные формы. В сагах наложницами именуются
все женщины, связанные с тем или иным мужчиной сравнительно длитель-
ными внебрачными половыми отношениями, будь то служанка или свобод-
ная содержанка. Конечно, между этими категориями женщин и их положе-
нием были различия, которые интересно рассмотреть.
Наиболее повседневной, обыденной и, скорее всего, наиболее распро-
страненной формой наложничества (конкубината) в мире людей саги было
сожительство мужчин с зависимыми женщинами именно в пределах их до-
мохозяйства, так сказать, форма домашняя. Она была настолько связана с
социальными особенностями общества и повседневной жизнью скандина-
ва, что может считаться их спецификой.
Пример рабыни, специально купленной для хозяйских утех, содер-
жится в «Саге о людях из Лососьей Долины» (гл. XII, XIII, XXVI и др.).
Эта история сама по себе интересна и в ряде отношений показательна.
Дело было так.
Знатный и богатый Хаскульд, сын Колля из Долин, однажды купил и
снарядил корабль, оставил дома, в Исландии, жену Йорунн заботиться о
хозяйстве и детях, а сам отправился в Норвегию. Однажды он пошел на
торг, где встретил человека по имени Гилли, который в числе прочего про-
давал женщин. Хаскульд присмотрел и купил у него одну из них, как по-
лагали, за большую сумму (две марки серебра). Женщина была красива, но
считалась глухонемой. Он хорошо ее нарядил и увез с собой. Имени ее он
так и не узнал. Дома он рассказал все жене «и попросил ее обойтись с жен-
щиной хорошо, а также разрешить ей остаться в доме». Йорунн не стала
возражать. Хозяин возобновил супружеские отношения с женой, а налож-
ница вела себя скромно, хотя «каждому было заметно ее знатное происхо-
ждение, а также и то, что она была неглупа». У наложницы родился краси-
вый мальчик. Отец любил его больше других детей и даже дал ему знат-
ное имя Олав. А его мать, между тем, по требованию хозяйки гарда, стала
служанкой. Вскоре случайно выяснилось, что наложница отнюдь не немая,
она часто беседует с сыном, когда они наедине. И тогда хозяин узнал, что
она - дочь ирландского конунга Мьюркартана1, и зовут ее Мелькорка. Она
была вывезена из Ирландии как пленная в возрасте 15 лет.
Со временем из-за раздоров между женщинами постаревший Хаскульд
отослал наложницу на отдельный хутор. Она была обижена; однако завела
свое хозяйство и впоследствии вышла замуж за хорошего человека. Ее обо-
жаемый сын Олав был щеголем и имел отменное оружие. При составлении
1 Комментаторы отмечают по этому поводу, что в Ирландии X в. было несколько (ма-
лых) королей по имени Muircertach, и кого из них имеет в виду сага - неясно (Исландские
саги / Ред., вст. ст. и примеч. М.И. Стеблин-Каменского. М., 1956. С. 772, примеч. 273). Да
это в данном случае и неважно.
393
А.А. Сванидзе
завещания Хаскульд просил двух старших сыновей выделить бастарду Уз
из общего наследства, т. е. обеспечивал его на равных с законными сы-
новьями. Он дал Олаву запястье весом в марку (т. е. весившую примерно
216 гр. золота) и дорогой меч с украшениями в полмарки золота, 12 эйри-
ров, а также «завещал ему свою удачу и удачу родичей». Братья выполнили
волю отца2.
Когда Олаву исполнилось 18 лет, мать, которая научила сына еще в
детстве ирландскому языку, велела ему навестить деда в Ирландии. Успеш-
но отслужив в дружине норвежского короля, Олав прибыл в Ирландию.
Признанный дедом и ирландской родней, одаренный и обласканный юно-
ша вернулся в Исландию блестящим, славным воином и хозяином и же-
нился на родовитой, гордой и прекрасной девице. Такова была судьба этого
сына рабыни-принцессы, которому в течение последующей жизни не раз
пригождалась завещанная отцом удача3.
Эта история, благополучно завершившаяся, довольно показатель-
на. Так, обращает на себя внимание тот факт, что Хаскульд поселил
любовницу-рабыню в своем имении, заручившись согласием жены; веро-
ятно, это как-то предусматривалось бытующей практикой. Отселив налож-
ницу, постаревший Хаскульд обеспечил ее - недвижимым имуществом,
равно как и своего незаконного сына, что было принято, но не как общее
правило, среди людей саги: поскольку мужчины очень гордились обиль-
ным потомством, они своих бастардов обычно признавали и как-то при-
вечали, хотя отнюдь не всегда на равных с законными детьми. В «Саге о
Битве на Пустоши» (в ней рассказывается о событиях конца X - начала
XI в.) говорится об 11 сыновьях Снорри, из которых три имели одинако-
вые имена (что вообще не было исключением4): Торд Киса. Из трех Тордов
Кис лишь первый был от жены, остальные - от наложниц, причем один из
незаконных сыновей был взят отцом в викинг. У главного персонажа саги
«Жизнь Снорри Годи» от трех жен было 19 свободнорожденных детей и
трое - от служанок5.
При изучении саг создается стойкое впечатление, что в большинстве
гардов наряду с законной женой домохозяина находилась хотя бы одна его
любовница, обычно зависимая от домохозяина женщина-служанка - как
рабыня, так и формально свободная. Гораздо чаще любовницы хозяина на-
2 Эйрир - единица веса, равная 27 гр. или !4 марки; одновременно - денежная единица
(Исландские саги. С. 763, примеч. 38).
3 Исландские саги. С. 268-274, 309 и др.
4 Исландские саги / Пер. с древнеисландского яз., общая ред. и комм. А.В. Циммерлин-
га. М., 2000. T. 1. С. 325, примеч. 33.
5 Исландские саги / Пер. с древнеисландского яз., общая ред. и комм. А.В. Циммерлин-
га. М., 2004. T. 2. С. 130-131.
394
Конкубинат в мире исландской саги
ходились в гарде постоянно, и терпимость хозяек также свидетельствует
о распространенности этих отношений в обществе, их принятое™. Судя
по мотивации описанных в сагах разводов, предпринятых по инициативе
женщины, жены обычно игнорировали «шалости» своих мужей со служан-
ками - то ли ради сохранения брака и своего положения в обществе, то ли
из-за презрения к рабыням. Об их глубоко запрятанных истинных чувствах
судить сложно.
Другой формой внебрачных связей было сожительство женатых муж-
чин с женщинами вне своего домохозяйства. Вообще, если обнаружива-
лось, что некий мужчина имеет связь с чужой женой, вдовой или девицей,
то считалось, что он «блудит» и «дурит» ей голову. При желании семья
женщины могла за это мстить либо взять виру. Но если женатый мужчина
имел связь с одной одинокой женщиной (по контексту - свободной), то она
рассматривалась, как «побочная жена» с «незаконными детьми». Это было
вполне обыденно и как бы в порядке вещей, если только не вмешивалась
законная жена.
Но обычно в более или менее длительные внебрачные связи вступа-
ли неженатые люди, чаще всего по любви или привязанности. Сплошь и
рядом наложница жила вместе с холостым мужчиной, зачастую ведя его
хозяйство и рожая ему детей, так что и в этом случае мы сталкиваемся с
определенной формой именно со-жительства в точном значении этого сло-
ва - временного и не оформленного особыми процедурами аналога брака.
В той или иной мере, нам неизвестной, подобное сожительство было осно-
вано на личном соглашении мужчины и женщины.
Наиболее широкими возможностями для того, чтобы завести одну или,
одновременно, нескольких привлекательных наложниц-фавориток, облада-
ла элита: конунги, знать, богатые и влиятельные («могучие») бонды. Ко-
нунг Сигурд сделал своей наложницей дочь богатого бонда. Харальд Су-
ровый имел официальную наложницу (первая половина XI в.)6. В «Саге о
Магнусе Голоногом» Снорри Стурлусон пишет, что до того, как этот нор-
вежский король женился на Маргарете, дочери шведского короля Инги, он
имел детей от других женщин и наложниц как низкого, так и знатного рода
(гл. XVI)7. Судя по практике других европейских обществ, находившихся
на поздней догосударственной и раннегосударственной стадии, наложни-
чество на уровне правителей в ряде случаев могло иметь и договорные на-
чала, важные для развития вассальных связей.
Казалось бы, трудно понять, почему наиболее часто, спокойно и откро-
венно говорит о наложницах, преимущественно в среде знати и верхушки
бондов, христианская «Сага об исландцах», довольно равнодушная к опи-
6 КЗ. С. 420 и др.
7 КЗ. С. 476.
395
А.А. Сванидзе
санию брачных церемоний и супружеской жизни, излюбленному родовыми
сагами. Но, так или иначе, обратимся к этому сюжету, используя обильные
данные этой саги.
Так, в ней рассказывается о двух братьях, Сэмунде и Орме, сыновьях
Йона, неженатых и имевших наложниц (гл. 17). Дело происходит в нача-
ле XIII в. Знатный Сэмунд «жил на хуторе Одди на широкую ногу и имел
сверх того много других хуторов» и был холост. Но зато он имел 9 детей
от разных женщин, обычно служивших на его хуторе и ведших там хо-
зяйство, из них четырех детей - от одной из них; о его незаконных детях
Стурла сын Торда отзывается с большой похвалой8. Что касается Орма, то
он был человек умный, зажиточный и вообще достойный. У него были две
наложницы, одновременно или последовательно - из саги неясно; от одной
он имел сына и дочь, от другой - двух сыновей и «множество дочерей».
В гл. 46 (1222 г.) говорится о Торвальде сыне Снорри, который в соб-
ственном доме возлежал с двумя наложницами в спаленке - обычной тогда
каморке с засовом.
Гл. 50 (1223 г.) повествует о том, что с приездом законной жены муж-
чина свою наложницу, уже имевшую от него дочь, «провожает домой»9.
Очевидно, что их связь продолжалась не менее двух лет, которые мужчи-
на провел вдали от жены. И, похоже также, что эта женщина имела свой
«дом», скорее всего родительский.
В гл. 52 автор саги, как всегда - в третьем лице, сообщает о кончине
своей матери: весной 1224 года «скончалась Тора, наложница Торда сына
Стурлы». И что она была матерью Стурлы Тордарсона и его братьев Ола-
ва Белого Скальда, Гутторма и Торда Шиша. «И тогда Торд женился на
Вальгерд, дочери Арни с Шатрового Мыса»10. Скорее всего, женщина Тора
была незнатного рода, поскольку Торд сын Стурлы на ней не женился, хотя
жил с ней достаточно долго, и только тогда, когда ее не стало, вступил в за-
конный брак.
В гл. 75 сообщается, что «Хродню, дочь Торда с Усадьбы, была на-
ложницей Торда сына Стурлы и вдовой Берси Богатого, деда Йона Малька,
сына Снорри по матери». Из этого текста ясно, что Хродню - дочь бонда,
а к тому времени, когда стала наложницей знатного человека, - вдовой со-
стоятельного и известного человека.
Из гл. 108 узнаем, что Йон сын Торгейра «жил со своей сожительни-
цей», которая, судя по контексту, вела его хозяйство. Держал же он свою
землю у Скиди сына Торкеля. Не потому ли Йон, судя по его отчеству -
8 Стурла Тордарсон. Сага об исландцах / Пер., ред., комм. А.В. Циммерлинга. М.,
2007. С. 80.
9 Там же. С. 135.
10 Там же. С. 137.
396
Конкубинат в мире исландской саги
сын бонда, держал землю у другого бонда именно затем, чтобы жить там
со своей женщиной?
О любви к наложнице Стурла сын Торда в своей саге не распространя-
ется. О такой любви читаем в той же «Саге об исландцах»11. Гицур, овдо-
вев во время пожара (в ходе междоусобиц), «взял себе в наложницы Ин-
гибьёрг дочь Гуннара и быстро и сильно ее полюбил. Она была женщина
видная, и с ней, по многим причинам (!?), было легко иметь дело», так что
она переехала в его новые владения на Кряже.
Подчас умная и верная наложница и сожительство с ней противопо-
ставлялись неверной, недостойной жене и законному супружеству. Так, в
героической «Саге о Хервёр» рассказывается, что конунг Хейдрек во время
викингского набега захватил дочь одного конунга - Сифку, которая родила
ему сына. Но, придя с дружиной в «Саксланд» (Землю саксов), он женился
на дочери тамошнего короля и привез ее домой, а Сифку отослал от себя.
Союз с королем саксов сделал Хейдрека «очень видным вождем». Жена его
однажды отпросилась домой - повидаться с отцом. Но когда Хейдрек вне-
запно заехал к ней, он увидел в постели жены другого мужчину. Потихонь-
ку отрезал у спящего прядь волос, собрал народ на тинг и потребовал раз-
вода. Хотя жена уверяла всех, что это «собачьи волосы», народ не поверил
ей, и супругов развели. Хейдрек прогнал жену, вернул Сифку с их общим
ребенком и заботился о нем. Сифка была очень умна, давала ему хорошие
советы, и Хейдреку рекомендовали не отпускать ее от себя11 12.
Думается, уже можно подвести некоторые итоги этой форме отноше-
ний, которая складывалась как бы взамен супружества, но не наряду с ним.
Наложничество-сожительство в той форме, в которой оно предстает из саг,
заменяло одинокому мужчине брак как в сексуальном, так и в хозяйствен-
ном отношении, ведь женщина в таких случаях вела хозяйство. Такое на-
ложничество выглядит именно как более или менее временное и не оформ-
ленное по закону супружество. Во многих случаях эта связь сопровожда-
лась подлинной любовью. С женитьбой мужчины или воссоединением его
с женой такое сожительство прекращалось, мужчина его прерывал; в сагах
об этом говорят иногда более выразительно: «прогнал» (сожительницу)13,
т. е. «гражданский» и узаконенный браки не совмещались.
Судя по текстам саг, наложница не имела права на имущество сожите-
ля; но не исключено, что их награждали перед расставанием. Интересное
сведение об этом находим во все той же «Саге об исландцах»: наложни-
ца скончавшегося Орма Боргхильд «получила немало имущества, выделив
части сыновьям и дочерям от него» (гл. 35). А когда Сэмунд сын Орма от-
11 Там же. Гл. 176.
12 Islandska myttsagor / Overs, och komm. av L. Lonnroth. Lund, 1995. S. 50-52.
13 Ibid. S. 55.
397
А.А. Сванидзе
дал наследство после отца его незаконным детям, он, как говорится в саге,
«проявил благородство». Но и при своей жизни отец побочных детей о них
обычно как-то заботился.
Судя по сагам, постоянными сожительницами на правах незаконной
жены становились дочери или вдовы бондов, т. е. женщины из круга хозяев-
собственников, возможно, незнатных и менее состоятельных. Но о каком-либо
принуждении к такому сожительству силой или путем выкупа, о роли семьи
такой женщины в сагах сведений нет, поэтому можно считать, что оно явля-
лось результатом мирного соглашения сторон, т. е. самих мужчины и женщи-
ны. Не исключено, что некоторые женщины предпочитали быть наложницей-
содержанкой богатого и знатного человека, обычно влиятельной, нередко хо-
зяйкой его имения, нежели выходить замуж за незначительного бедняка.
Весь этот материал очень интересен. И теперь я, кажется, могу выска-
зать суждение по поводу того, почему в «Саге об исландцах» много ссылок
на длительные отношения с наложницами. Помимо желания автора осве-
тить какие-то стороны личной жизни современников, он подчеркивает не-
равенство и несовместимость законного брака с сожительством типа граж-
данского брака, который имел (или получил?) распространение в сканди-
навском обществе; эта несовместимость декларировалась церковью и уже
вошла в известные письменные законы.
Очевидно, что материал саг о наложничестве интересен не только в
аспекте морали и нравов у скандинавов эпохи викингов и пары столетий
после нее, а также в отношении гендерных проблем. Он позволяет судить
и о формах брака в этом обществе. Во-первых, брачные отношения тогда
и там не были одноформатными. Обычай допускал как законный брак, так
и длительное сожительство, копирующее брачные отношения законного
типа. И, похоже, что они редко совмещались. Второе заключение касает-
ся домашнего наложничества. Его распространение свидетельствует о
том, что моногамная форма семьи у скандинавов в варварский период и
до укоренения христианства была относительно условной, поскольку до-
пускала одновременное, пусть и по-разному оформленное, сожительство в
собственном подворье одного мужчины-хозяина с несколькими женщина-
ми разного статуса. Это обстоятельство, как мне представляется, было не-
разрывно связано с господством патриархального домохозяйства (домовой
общины, familid) и раннефеодального поместья (т. е. поместья с рабским
трудом) как важной составляющей тогдашней социальной системы.
В мире исландско-норвежской саги, особенно саги родовой, расска-
зывается и о любви до, во время и вне брака, как и о свободных любовных
и вообще интимных отношениях между мужчинами и женщинами. Но это
уже тема особого разговора14.
14 Об этом, как и о наложничестве, см. подробнее в кн.: Сванидзе А.А. Викинги - люди
саги: жизнь и нравы. Гл. III. Изд-во «Рубежи XX века» (в печати).
398
Шиллинг или шэлэг?
К изучению поземельного обложения в домонгольской
Руси
М.Б. Свердлов
В Повести временных лет (далее - ПВЛ) под 6393/885 г. сообщается
о подчинении радимичей власти князя Олега. Летописец изложил эти со-
бытия в виде диалога, используя литературный прием прямой речи. На во-
прос Олега: «Кому дань даете?» - радимичи ответили: «Козаром». Далее
летописец продолжил: «И рече имъ Олегъ: “Не дайте козаромъ, но мшЬ
дайте”». Изложив этот диалог, летописец обобщил: «И въдаша Ольгови по
щьлягу, яко же и козаромъ даяху»1. В дальнейшем повествовании, напи-
сав под 6472/964 г. о подчинении вятичей власти князя Святослава, лето-
писец вновь использовал прямую речь. На вопрос Святослава «Кому дань
даете?» - вятичи ответили: «Козаромъ по щьлягу от рала даемъ»1 2. После
изложения событий братоубийственной борьбы Святославичей летописец
сообщил под 6489/981 г. о деятельности Владимира, которому пришлось
восстанавливать политическое единство страны: «<...> и вятичи победи, и
възложи на ня дань от плуга, якоже и отець его имаше»3.
Эти известия имеют большое значение, поскольку они позволяют
изучить историю налогообложения в Древнерусском государстве второй
половины X - XI в.
ПВЛ написана между 1113 и 1118 гг. (вопрос о ее более точной дати-
ровке обсуждается). Так что приведенные ранее факты уплаты подати ра-
димичами и вятичами изложены летописцем ретроспективно с использо-
ванием предшествующих летописных сводов и сведений, сохраненных
исторической памятью. Отсюда, в частности, применение в этих известиях
литературного приема прямой речи. Но для читателей летописи в XII в. их
содержание было столь же понятно, как и автору ПВЛ.
1 пвл. С. 14.
2 Там же. С. 31.
3 Там же. С. 38.
399
М.Б. Свердлов
Современному нам читателю в данных известиях неясно слово щъляг.
Между тем, от его понимания многое зависит в анализе социально-
экономического, политического и этнокультурного развития Древнерусско-
го государства X - начала XII в.
Как показал лингвистический анализ, слово щьлягъ сосуществует в
древнерусском языке со склязь, стлязъ. которые восходят к *стълягъ - за-
имствованию из герм. *skilling (едва ли раньше VI в.). Щълягъ - заимство-
вание от более поздних германских форм из древнескандинавского skillingr
или древневерхненемецкого, древнесаксонского settling*. В графике приве-
денных ранее древнерусских слов вместо буквы я использовался юс боль-
шой. Данные лингвистические наблюдения ранее позволили автору этих
строк рассмотреть летописные сообщения об уплате радимичами и вяти-
чами подати щьлягами в составе Древнерусского государства в контексте
европейской системы взимания податей от пашенной земли4 5.
А.П. Новосельцев соотнес слово щьлягъ с древнееврейским названи-
ем дирхема шэлэг «белый», «серебряник»6. Но он не доказал свое мнение,
не обсудил предшествующие лингвистические и исторические доказатель-
ства, а изложил свою мысль в виде утверждения.
Гипотеза А.П. Новосельцева представляет большой интерес, если
учесть, что такая дань могла выплачиваться широко распространенными в
это время в Восточной Европе арабскими дирхемами, а в их древнееврей-
ском названии шэлэг могло выразиться культурное воздействие иудаизма,
которому следовала часть хазар. Как известно, в конце VIII - начале IX в.
иудаизм стал государственной религией каганата вследствие борьбы хазар
за независимость от Арабского халифата.
Впрочем, эта гипотеза А.П. Новосельцева вызывает значительные со-
мнения. Если с ней согласиться, то окажется, что в Хазарском каганате,
основу экономики которого составляло кочевое скотоводство и садовод-
ство, а земледелие существовало на ограниченных территориях, использо-
валась система государственного обложения от пахотной земли - от плу-
га, которым землю обрабатывали. Недоумение возрастет, если учесть, что
в начале X в. булгары, которые жили в сходных со славянами природных
условиях и подобно вятичам находились в зависимости от Хазарского ка-
ганата, платили ежегодную подать своему царю шкуркой пушного зве-
ря (араб Ахмед ибн Фадлан назвал шкурку соболя - — jj ->Ь) от каждого
4 Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М., 1973. Т. IV. С. 508.
5 Свердлов М.Б. Из истории системы налогообложения в Древней Руси // Восточная
Европа в древности и средневековье. М., 1978. С. 144-150.
6 Новосельцев А.П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и
Кавказа. М, 1990. С. 117.
400
Шиллинг или шэлэг? К изучению поземельного обложения в домонгольской Руси
дома. Такой же была дань булгар кагану7 8. Этим сведениям соответствует
запись ПВЛ под 6367/859 г. о взимании дани с полян, северян и вятичей,
которых каганат временно подчинил свой власти, «по бЬлЪ и в^верицЪ от
дыма»3. Впрочем, чтение «по бЬлЬ и вЪверицЪ» в ПВЛ, видимо, позднее
переосмысление более древнего текста. В так называемом Начальном сво-
де (1093-1095 гг.), сохранившемся в составе НПЛ младшего извода, ука-
зана в качестве денежной единицы при взимании дани варягами с криви-
чей, словен, мери и чуди «по бЪлЪ и вЬверици». В последующем тексте
НПЛ названа другая денежная единица при уплате дани: «по чернЬ кун%
от дыма»9. Использованные в Начальном своде и, соответственно, в НПЛ
младшего извода названия денежных единиц соответствуют древнейшей
восточнославянской денежной системе, известной по Правде Русской -
1 гривна = 25 кунам = 50 веверицам. Данная система денежных единиц,
кратных 25, была позднее нарушена включением нового вида денег нагапг.
1 гривна = 20 ногатам. Ее появление объясняется включением в древнерус-
скую денежную систему восточных серебряных монет дирхемов: как обо-
снованно предполагают, ногата «— ар. глагол «отбирать» (хорошие мо-
неты) и существительное «деньги, монета». Но это - уже другая пробле-
ма использования у восточных славян и на Руси меховых денег в качестве
всеобщего денежного эквивалента10.
Эти недоумения в отношении гипотезы А.П. Новосельцева отпадут,
если вернуться к этимологии д.-р. щьлягъ от д.-ск. skillingr или д.-в.-н.,
д.-сакс. stilling. Вероятно, среди западноевропейских государств X-XI вв.
только в англосаксонской Англии в области «датского права» «плуг» - зе-
мельный надел, обрабатываемый плугом, запряженным восьмью быками, -
являлся единицей поземельного обложения с податью шиллингами. Этот
вид налогообложения сосуществовал с древней системой английской по-
дати по гайдам. В латинизированной форме carucata terra он учтен в «Книге
Страшного суда», земельной описи, проведенной Вильгельмом Завоевателем
в Англии в 1086 г. Происхождение обложения «плуга» шиллингами объяс-
няют датским влиянием, но в скандинавских странах X-XI вв. такое позе-
мельное обложение неизвестно. В герцогстве Нормандия упоминается как
единица счета пахотной земли terra aratri или terra caruce, но она может быть
следствием донорманнской истории герцогства или развитых поземельных
7 Ковалевский А.П. Книга Ахмеда Ибн Фадлана о его путешествии на Волгу в 921-
922 г. Харьков, 1956. С. 136.
8 ПВЛ. С. 12; курсив наш.
’НПЛ. С. 107,109.
10 Свердлов М.Б. Источники для изучения русского денежного обращения в ХП-
ХШ вв. И ВИД. 1978. Т. IX. С. 3-16.
401
М.Б. Свердлов
отношений в Каролингской Франции11. Таким образом, происхождение в ан-
глосаксонской Англии «плуга» как единицы обложения шиллингами в до-
статочной мере не выяснено. Но эта система в Англии существовала.
В «исторически правдивой» «Саге об Эгиле»11 12 сообщается, что англий-
ский король Этельстан, желая откупиться в 937 г. от нападения скоттов и
бриттов, которых возглавлял последний датский король Нортумбрии Олав,
предложил своим противникам выкуп: «Этельстан даст ему (Олаву. - Л/.С.)
в качестве дружественного дара по шиллингу серебра от каждого плуга
по своему королевству» («Adalsteinn vill fa honum at vingjof skilling silfrs
af plogi hverjum um riki sitt»)13. Таким образом, историческая память скан-
динавов хранила сведения об обложении в Англии каждого плуга по шил-
лингу. Показательно в данной связи дословное совпадение записи в ПВЛ
«по щьлягу от рала (плуга)» и «skilling silfrs af plogi hverjum». Эти данные
позволяют предположить, что летописец в начале XII в., следуя известиям
предшествующих летописных сводов и сведениям, сохраненным истори-
ческой памятью, не только сообщил о существовании на Руси налогообло-
жения по «плугу», т. е. пахотной земле, им обработанной, но и отнес его
начало ко времени Святослава и его сына Владимира.
О податном обложении в домонгольской Руси сведений крайне мало.
Во второй половине XIII в. «поплужное» существовало в качестве оклад-
ной единицы14. Кочевники-монголы не могли ввести систему обложения
«от плуга». Как известно, монгольское «число» учитывало население по
домам. Так что естественно предположить, что «поплужное» XIII в. про-
должало древнерусскую традицию податного обложения от «плуга»
(«рала»), отмеченную в ПВЛ.
Эти наблюдения позволяют проследить процесс становления податной
системы в домонгольской Руси. Генетически она восходила к доброволь-
ным подношениям избираемому на народном собрании князю и его дру-
жине рядовыми членами племени в позднеплеменном славянском обществе
VI-VII вв. С распадом патриархальной большой семьи на малые и нераз-
деленные семьи, с формированием в IX-X вв. соседских сельских общин15
11 Литературу см.: Свердлов М.Б. Из истории системы налогообложения. С. 148-149.
12 Исландские саги / Ред., вступит, статья и примеч. М.И. Стеблин-Каменского. М.,
1956. С. 17.
13 Egils saga Skallagrimssonar nebst den grosseren Gedichten Egils / Hrsg. von Finnur
Jonsson. Halle a. S., 1894. S. 150 (Altnordische Saga-Bibliothek. H. 3).
14 Шапиро А.Л. Средневековые меры земельной площади и размеры крестьянского хо-
зяйства в России // Проблемы отечественной и всеобщей истории. Л., 1969. С. 73.
15 Ляпушкин И.И. Городище Новотроицкое: О культуре восточных славян в период
сложения Киевского государства. М.; Л., 1958 (МИА. № 74); Он же. Славяне Восточной
Европы накануне образования Древнерусского государства (VIII - первая половина IX в.):
Историко-археологические очерки. Л., 1968. С. 128-133, 164-167 (МИА. № 152).
402
Шиллинг или шэлэг? К изучению поземельного обложения в домонгольской Руси
и городов16 в процессе образования Древнерусского государства податной
единицей стал «дым» - дом, хозяйство малой семьи. Это был общеевро-
пейский, включая Византию, вид налогообложения - «подымное»17.
Формирующееся и развивающееся изначально многоэтничное
Древнерусское государство, в котором определяющее социально-
экономическое, политическое и этнокультурное значение имели восточ-
ные славяне, было включено в IX-X вв. в систему международных тор-
говых путей. Существовали его устойчивые торговые и этнокультурные
связи со странами Балтийского и Северного морей, от Англии до Ладоги
и далее распространяющиеся по торговым путям, прежде всего транзит-
ным, в Восточной Европе18. О том же свидетельствуют многочисленные
материалы исландских королевских саг19 и других скандинавских20 и не-
мецких латиноязычных21 источников. Нарративные источники сообщают
и об англо-русских связях в XI в. Около 1074 г. князь Владимир Всево-
лодович Мономах женился на Гите, дочери англосаксонского короля Ха-
16 Новейший анализ и историографию проблемы образования городов в Восточной Ев-
ропе см.: Носов Е.Н. Новгородское городище в свете проблемы становления городских цен-
тров Поволховья // Носов Е.Н., Горюнова В.М., Плохое А.В. Городище под Новгородом и по-
селения Северного Приильменья (Новые материалы и исследования). СПб., 2005. С. 8-32.
17 Свердлов М.Б. Домонгольская Русь: Князь и княжеская власть на Руси VI - первой
трети XIII в. СПб., 2003. С. 72-73, 85-86.
18 Новейший труд, обобщивший значительные археологические, исторические и фи-
лологические материалы, см.: Лебедев Г.С. Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси.
СПб., 2005.
19 См. научные издания: Джаксон Т.Н. Исландские королевские саги о Восточной
Европе (с древнейших времен до 1000 г.): Тексты, перевод, комментарий. М., 1993 (Древ-
нейшие источники по истории Восточной Европы); Она же. Исландские королевские саги
о Восточной Европе (первая треть XI в.): Тексты, перевод, комментарий. М., 1994 (Древ-
нейшие источники по истории Восточной Европы); Она же. Исландские королевские саги
о Восточной Европе (середина XI - середина XIII в.): Тексты, перевод, комментарий. М.,
2000 (Древнейшие источники по истории народов Восточной Европы).
20 См. научные издания: Мельникова Е.А. Скандинавские рунические надписи: Тексты,
перевод, комментарий. М., 1977 (Древнейшие источники по истории народов СССР); Она
же. Скандинавские рунические надписи. Новые находки и интерпретации: Тексты, пере-
вод, комментарий. М., 2001 (Древнейшие источники по истории Восточной Европы); Гла-
зырина ГВ. Исландские викингские саги о Северной Руси: Текст, перевод, комментарий.
М., 1996 (Древнейшие источники по истории Восточной Европы); Она же. Сага об Ингваре
Путешественнике: Текст, перевод, комментарий. М., 2002 (Древнейшие источники по исто-
рии Восточной Европы); и др. публикации.
21 Свердлов М.Б. Латиноязычные источники по истории Древней Руси. М.; Л., 1989.
Вып. 1. Германия: IX - первая половина XII в. С. 7-15, 127-158; Он же. Латиноязычные
источники по истории Древней Руси. М.; Л., 1990. Вып. 2. Германия: IX - первая половина
XII в. С. 208-245, 325-337; Он же. Латиноязычные источники по истории Древней Руси.
М.; Л., 1990. Вып. 3. Источники и литература.
403
М.Б. Свердлов
ральда, а их старший сын Мстислав имел и распространенное в Сканди-
навии имя Харальд22.
Вероятно, в контексте постоянных многообразных отношений со стра-
нами Балтийского и Северного морей в X-XI вв. на Руси стал известен и
был учтен англосаксонский опыт податного обложения «плуга» (пашни)
денежной единицей - шиллингом. На Руси он стал новым видом обложе-
ния по отношению к традиционному - от «дыма»-дома, т. е. податью щьля-
гами от «плуга» или «рала», пахотной земли, которая ими обрабатывается.
Возможное начало ее введения во второй половине X в. соответствовало
другим составляющим развивающейся древнерусской государственности
в этот период - погостам как центрам административно-судебного управ-
ления в сельской местности, замене племенного деления страны террито-
риальным, по городам с волостями и погостам, введению христианства в
качестве государственной религии, сохранению политического единства
страны, вопреки династическому кризису 70-х гг. X в., который произошел
после гибели Святослава.
При таком понимании исторического развития Древнерусского го-
сударства во второй половине X в. сообщения ПВЛ о взимании хазарами
дани с вятичей щьлягами от «плуга» или «рала», содержащие в себе про-
тиворечия историческим реалиям, окажутся литературным приемом, лишь
утверждающим преемственность налогообложения князем Святославом по
отношению к хазарам. Его конкретизация в виде поземельного обложения
указывала в летописи на его древнее происхождение.
Можно предположить, что такой вид англосаксонской подати от плу-
га шиллингами появился на Руси в контексте ее многообразных связей со
странами Балтийского и Северного морей. Это предположение не будет
содержать противоречий как указания податного обложения пахотной зем-
ли, ее названия по основному пахотному орудию, плугу или рало, и обо-
значения денежной единицы щъляг <— skillingr или stilling. Материальным
содержанием этого заимствованного названия денежной единицы на Руси
могли стать в X - начале XI в. арабские дирхемы, с середины XI в. до сере-
22 Алексеев М.П. Англосаксонская параллель к Поучению Владимира Мономаха И
ТОДРЛ. 1935. Т. II. С. 39-80; Он же. К вопросу об англо-русских отношениях при Ярославе
Мудром И Научный бюллетень ЛГУ. 1945. № 4. С. 31-33; Пашуто В.Т. Внешняя политика
Древней Руси. М., 1968. С. 134-136; Кучкин В.А. Чудо св. Пантелеймона и семейные дела
Владимира Мономаха // Россия в средние века и новое время: Сб. ст. к 70-летию чл.-корр.
РАН Л.В. Милова. М., 1999. С. 50-82; Назаренко А.В. Древняя Русь на международных пу-
тях: Междисциплинарные очерки культурных, торговых, политических связей IX—XII ве-
ков. М., 2001. С. 586-590, 596-602 и след.
404
Шиллинг или шэлэг? К изучению поземельного обложения в домонгольской Руси
дины XII в. - западноевропейские денарии, которые использовались в этот
период в древнерусском денежном обращении23.
Можно также предположить, что рассмотренное ранее поземельное
обложение от плуга или рала щълягами появилось на Руси в XI - начале
XII в., а его отнесение в ПВЛ ко второй половине X в. стало следствием
его литературной ретроспекции. При таком объяснении terminus ante quem
возникновения данной подати - начало XII в., время создания ПВЛ. При
такой интерпретации отнесение данной поземельной подати к деятельно-
сти Святослава и Владимира должно было показать читателям древность
ее начала. Но и при таком предположении не подвергаются сомнению ни
существование на Руси обложения податью пахотной земли, «плуга» или
«рала», определенной денежной единицей, названной в ПВЛ щьлягом.
ни закономерность его появления на Руси в контексте общеевропейского
социально-экономического развития страны в XI - начале XII в.
23 Обобщающие труды о древнерусских денежных системах см.: Янин В.Л. Денежно-
весовые системы русского средневековья: Домонгольский период. М., 1956; Потин В.М.
Древняя Русь и европейские государства в Х-ХИ вв. Л., 1968.
405
Kva skandinavane gjorde i Rus’-riket
Anne Stalsberg
Harald Harfagre kalla ein gong til seg trutenaren sin, Hauk Habrok, og sa at
na var han fri fra all krig og ufred i landet, na ville han sitja i maksliv og more seg
med sogeforteljing og slikt. Difor ville han sende Hauk til Austrrike for a kjope
der nokre skattar som var dyre og sjeldne i hans rike. Hauk og mennene hans seil-
te om hausten til Holmgard og var der om vinteren og kom dit det var marknad.
Dit kom det folk fra mange land, deriblant krigarar fra kongen i Uppland; desse
var svaert overlegne og overgjekk alle andre i sa mate. For a gjera den vidare
historia kort, sa vart sveakongens og norskekongens menn usams om ei kostbar,
gullvirka kappe som ein grekar baud til fals. Krangelen enda med at Harald fekk
kappa, «og sa seier folk», skriv sagaen, «at dyrebarare kappe var aldri komen
til Noreg». Harald heldt pa sine gamle dagar til i Hordaland og Rogaland, han
doydde i Rogaland omkring 932 og er gravlagt ved Karmsundet. Det gjer denne
forteljinga saers interessant for Ha, som pa den maten hoyrer til eit omrade som
har hatt kongeleg samband med Gardarike.
Forteljinga er fra Flatoyboka som var skriven pa Island pa slutten av 1300-
talet, nesten 500 etter hendinga. Det skal difor vera usagt kor sann ho er i alle
delar, men det er mykje rett der. Ho kan jo vera inspirert av ei liknande soge om
Olav Haraldson i Snorre Heimskringla, som vart skriven i 1220-ara. Etter mye
dramatikk fekk Olav den fine lua, men kjopmannen mista bade lua og livet da
han vart overfalle i Austersjoen av svenskar som ville gje lua til svenskekongen.
Etter ei dramatisk historic kom ei fin lue til Olav, men kjopmannen mista livet.
Soga om Hauk syner iallfall at for nordmenn var Gardarike kjend og konkret
nok til a reise dit, men ogsa fjemt nok til a vera eksotisk.
Ingen kj elder kaller skandinavane i Gardarike for vikingar, av den enkle
grunn at dei ikkje var vikingar der. Ein viking i kjeldene var ein sjoravar. Det
var berre fa skandinavar som i vikingtida «dro i viking», som sagaene skreiv,
for a skaffe seg rikdom og det dei oppfatta som heider og aere. Topografien pa
den austeuropeiske sletta var slik at det ikkje var mogeleg drive som vikingar,
avdi vikingar matte kunna koma uventa, plyndre og sa koma seg uhindra bort,
sidan dei matte ga eller hale batane overland forbi stryk i elvene for a koma inn
406
Kva skandinavane gjorde i Rus’-riket
i Gardarike og seinare hale ga eller hale elvegaande batar over land mellom el-
vene pa drageid som kunne vera over 40 km lange. Pa slike stader kunne fiendar
stansast. Det har aldri sigla vikingskip pa dei austeuropeiske elvene. Det er in-
genting i det arkeologiske materialet som tyder pa fiendskap mellom skandina-
vane og dei andre i Gardarike.
Men, sagaen, saerleg «Heimskringla», fortel om vikingtokter ved Austersjo-
en og om da Eirik Ladejarl i 997 brende Aldeigjuborg / Ladoga, dit det var mo-
geleg a sigle med sjogaande skip pa Gokstadskipets storleik. Ataket var hemn
for at Olav Tryggvason var skuld i at far hans, Hakon jarl, vart drepen under ein
grisebinge i Melhus, sidan Ladoga var i landet til storfyrst Vladimir, der Olav
hadde vakse opp. Det er fiinne spor etter brannen under utgavingane i Ladoga.
Sjolv om skandinavane ikkje var vikingar i sjolve Gardarike, fortel arabiske
kjelder om fire overfall i beste vikingstil mellom ara 864 og 944 e. Kr. f. pa
vestkysten av Kaspijhavet, av ar-Rus som kom ned Volga, plyndra og unnslapp
opp Volga til Gardarike, der dei var utanfor rekkevidde fra ofra sine. I 969 e. Kr.
f. oydela ar-Rus byen Bulgar med den viktige sylvmarknaden.
Det er nesten urad a nemne skandinavar i Gardarike utan a fa sporsmal om
dei grunnlag den russiske staten. Det kjem ikkje nordmenn der borte ved, men
nokre ord ma med. Svaret er nei, ein stat er ein mate a ordne og styre eit land
pa, og eit resultat av indre utvikling av samfunnet. Men ja, fyrstesetta som styrte
Rus'-riket fra 862 til 1598 var aetta fra Svearike. To finske stammer, ei i Estland
og ei ved Volga til sideelva Oka i aust, og to slaviske stammer, ei fra baltisk om-
rade og soraust til ovste Dnepr, og ei i Novgorodoomradet ville fa slutt pa kri-
gen seg i mellom og inviterte tre fyrster med setter av det varjagiske folket rus'
pa den andre sida av Austersjoen til a koma a styre og dome etter retten. Namnet
er kobla til Roslagen utanfor Stockholm og det finske Ruotsi-Sverige, og er tol-
ka som «dei som ror». Dei skulle utfore eit oppdrag for finnar og slavarar. Det er
rett som Nestor-kronika seier, at fra desse rus' har Russland fatt namnet sitt. Rus'
tydde fyrst svear, gjekk over til a tyde folke i Gardarike og etterpa namn pa lan-
det, Rus' / Русь. Men dei grunnlag ikkje noko samfunn. Da Rjurik, som den eld-
ste som vart den fyrste storfyrsten heitte, gjekk inn i russisk historie, gjekk han
ut av svensk historie. Det er ingen dome pa at sveame radde over Rus'-riket,
rus'-fyrstane styrte sitt eige land (som Bernadotte i 1818 og Sverige-Norge, og
prins Carl i 1905 i Noreg; Normandie vart heller ikkje norsk av at Gange-Rolv
fekk det i len i 911; nordmennene vart franske). Kontroversen om kor viktig
sveame var for Russland var eit politisk sporsmal, og heilt til Sovjetsamveldet
fall i 1991, var det viktig a redusere framand «hjelp».
Handel er det ikkje noko som tyder pa fiendskap mellom skandinavane og
andre bybuarar. Dei har altsa hatt ei godkjend verksemd og lovleg opphald, om
ein kan seia det slik. Fleire skandinavar var gravlagde med sma arabiske vekter,
noko som viser at dei hadde med sylv og dermed handel a gjera. Handelsmenn
407
Anne Stalsberg
er nemnd i sagaene, forutan Hauk Habrok ei liknande historic om Olav Haralds-
son og handelsmannen Gudleik Gerdske fra Agder. Han vart kalla gerdsk, -
«gardarsk», avdi han ofte drag aust i Gardarike. A kjope dyre ting som ikkje
var a fa i Noreg er nemnd, voks, pels og slavar er nemnd for a fa tak i sylv i
Volga-Bulgaria. Slavehandelen hadde uhyrlege omfang over heile Europa og i
kalifatet, «ravarane» kunne vera krigsfangar, rove menneske, eller kjopte slavar.
Slavane var ikkje menneske, ein arabar omkring 862-882 skriv at dode slavar
vart kasta til hundar og rovfuglar. For 849 skreiv ein arabar at ar-Riis, som var
ein art slavarar, forte beverskinn, svarte revskinn og sverd far dei ijemaste egna-
ne av slavarlandet il Byzants, der keisaren tok toll av dei. Dei kunne ogsa reise
til Volga og Kaspijhavet der andre tok toll av dei. Det er han som seier at ar-Rus
ofte forte varene sine fra Kaspijhavet til Bagdad.
Rus'-fyrstene hadde i sine haerar krigarar fra mange stammer, - slaviske,
finske, varjagiske og i eitt tilfelle ogsa petsjenegiske. Varjagiske tropper fra over
Austersjoen (Sverige) tente i haerane ved fleira hove mellom 862 og 1036. Man-
ge gonger tilkalla fyrstane nye varjager fra Sverige. 1 980 tok Vladimir Kiev
med varjagiske soldatar som skulle ha 2 grivna kvar mann, men istaden vart dei
lova marskinn. Det fekk dei heller ikkje, sa en god del av dei dro til Konstanti-
nopel. Da sendte Vladimir ilbod til keisaren om ikkje a sleppe dei inn i byen for
da ville de ga ille.
I 907 gjekk storfyrst Oleg til eit ikkje vellukka atak pa Konstantinopel, i
944 gjorde storfyrs Igor det same. I bae tilfelle vart det inngatt fredsavtaler, som
er bevart i Nestor-kroniken. I bae er det mange skandinavar blant dei utsendin-
gane fra storfyrsten som skreiv under som embetsmenn. Menn som desse og
haerforarane og deira familiar kan ein tenkje seg ligg i dei rike skandinaviske
gravene i Kiev og Sjestovitsa.
Nestor-kronika fortel at storfyrstane hadde varjagiske haerforarar (Sveneld
hos Igor og Svjatoslav midt pa 900-talet; Varjasjko for 980; Budy (Bonde?) hos
Jaroslav for 1054). Vi kjenner ogsa til norske offiserar som tente hos Vladimir
(dod 1015) og Jaroslav (dod 1054), men dei var ikkje innkalla, men var konge-
lege politiske flyktningar: bade Olav Tryggvason pa 980-talet og Harald Hard-
rade pa 1030-talet vart av sett til hovdingar for landvemshasren. Harald hadde
som nestkommanderande Eilif, sonen til Ragnvald jarl som Ingegerd forlangte
skulle vera jarl i Aldeigjuborg / Ladoga. Den mest kjende politiske flyktningen
fra Noreg var Olav Haraldsson, men han var i Novgorod berre vel eit halvar,
fra hausten 1029, sa spora etter hans opphald der, er ikkje a merke. For Snorre
var dette viktig a fortelja om kongane, for russiske kronikeskrivarar som Nestor,
var det utan interesse; difor er vare kongelege flyktningar ikkje nemnd med ei
einaste ord, - enda merkelager er det at Ellisif, dotter av Jaroslav som Harald
Hardrade gifta seg med i Kiev ca. 1043, heller ikkje er nemnd med eit einaste
408
Kva skandinavane gjorde i Rus’-riket
ord i kronika. Men Ellisif kom til Noreg, sa vi har iallfall denne kongelege til-
knytinga i vikingtida.
Gjenstandsfunna er tause, de fortel ikkje om einskildpersonar og eiskild-
hendingar, men vi har ein mynt fra Noreg (kanskje 2 til som er merkte Sverige
eller Norge), som vi iallfall kan tenkje oss kan vera komen til Bolsoya med ein
menn som hadde tent i Jaroslavs haerar. Det er den einaste uomtvisteleg russis-
ke vikingtidsgjenstanden funen i Noreg: i eit skattefimn lagt ned etter 1023 pa
Bolsoya, More og Romsdal, vart det med 1 svensk, 1 dansk, 121 tyske, 270 an-
glelsaksiske, 17 etterligningar etter angelsaksiske myntar og 2 arabiske myntar
vart den einaste uomtvisteleg rus'iske gjenstanden i Noreg funnen ein sakalla
Jaroslav-sylvmynt. Desse myntane er svaert sjeldne, er berre funne rundt Aust-
ersjoen unntatt Bolsoymynten, og berre ein av dei er fra Russland. Det er kjent
6 slike myntar som vart prega for Jaroslav i Novgorod i 1015-1019 for a betale
varjagiske leigetropper. Det er funne 6 av ein tyngre variant, prega for Jaroslav i
1024-1026, da han ogsa tok inn leigetropper. Det er jo umogeleg a seia om kri-
garen fra Bolsoya hadde kjempa i Jaroslavs haer, men utenkjeleg er det ikkje.
Gjenstandar fra dei asiatiske delane av kalifatet, aust for Volga, kom til No-
reg gjennom Rus'-riket. Det er sjolvsagt forsvinnande fa samanlikna med Sve-
rige, men dei seier iallfall at dei norsk-rus'iske kontaktane var livlegare enn den
einsleg mynten kan tyde pa. Mange orientalske gjenstandar kan ha kome til No-
reg bade sjoverts og landverts gjennom Sverige. Mye ma ha gatt gjennom Birka
som var Skandinavias hovedport til Rus’-riket og orienten (ikke Gotland mens
Birka fungerte). Det finst sikkert mange fleire fiinn enn dei eg veit om, men det
gjev ei tanke om kva funn det er. Restar av orientalsk silke og gullinnvirka pos-
sement er bevart i 6 rike graver: restar av silkeremser til dragtbelegg i Oseberg-
grava, gravlagt i 834/835; Sande i More og Romsdal 9. arh., og Voss, Horda-
land, 10. arh.; gullinnvirka possement og brikkeband i Gokstad-grava, Vestfold,
gravlagt 900-905; Rolvsoy-funnet, Ostfold, 10. arh., og Balestrand, Sogn og
Fjordane, 10. arh. Silken er lagea anten i Byzants eller kalifatet, og kan ha kome
bade gjennom Vest- og Ost-Europa; saerlig 800-talsfunna i vestlege Noreg, tyder
pa ein importveg gjennom Vest-Europa. Det er funne fa finare smykke: et stykke
kameol innfattet i bronse, kanskje ein fingerring, fra Kaupang, Vestfold. I tillegg
vert desse rekna som arabiske: ein sylvmedaljong fra ca. 950-1000; fra ei grav
fra Grytten, More og Romsdal; eit beslag av sylv med niello fra ca. 900-950;
ei grav fra Grong, Nord-Trondelag; og et munningsblikk til sverdslire fra eit
skattefimn fra etter 1025, fra Steinkjer, Nord-Trondelag. Perler av kameol og av
bergkrystall med samme former som kameolperlene, er orientalske (Kaukasus).
Slike er funne i omkr. 80 graver, flest fra 900-talet. Perletypen og utvalget fra
Kaupang tyder pa at dei er komne som ei pakke gjennom Birka. Medan Sve-
rige har omkring 100 000 islamske myntar, hadde Noreg i 1976 bare omkring
470. Nokre kan ha kome til landet for 800, elles er dei fra 800-900-tala. Dei
409
Anne Stalsberg
har kome gjennom Rus'-riket. Heile 11% av dei er etterlikningar, truleg slegne
i Volga-Bulgaria. Myntane vart brukt etter metallverdi, og vart voge med sma
sammenleggbare balansevekter; gjeme skome til far a fa rett sum. Sma vekter
var kjent for vikingtida, men seint pa 8OO-talet kom plutselig en ny type hand-
haldne, samanleggbare sma vekter og normerte vektlodd, som er arabiske. Det
er iallfall funne 5 vekter i Rogaland, truleg fleire. Eg har ikkje oversikt over kor
mange loddar det er funne i Rogaland.
Til slutt eit sjeldant funn: i eit skattefunn fra Torvik, Volda, More og Roms-
dal er det funne 447 gram solv i form av 8 enkle armboyler og ringar, og mest
interessant: ein defekt halsring og 5 bruddstykker av samme slags ring. Dei er
truleg langsvegs fra, nemleg fra kalifatet.
Dei orientalske funna i Noreg har truleg kome landverts gjennom Birka til
Austlandet og Inntrondelag, men heller sjoverts langs kysten.
I Rus'-riket er det sveaert fa gjenstandar som sikkert han seiast a koma fra
Noreg. Eg veit om 9 gjenstandar av kleber og 19 norske myntar. Dei kleber-
brota som var i drift i vikingtida lag godt som alle i Noreg, men dei gjensta-
nene som er funne i Rus'-riket kan sjolvsagt ha kome gjennom Birka, der det er
funne mange klebergjenstandar. I Ladoga er det funne eit randbrottstykke av ei
klebergryte, 3 spinnesneller av kleber og ei litor stoypeform til sma solvbarrer.
Ei fjerde spinnesnelle er kjopt av en samler i St Petersburg. I Holmgard er det
funnen ei litor stoypeform av same slag som i Ladoga. 1 omrota bosetningslag
i Gnjozdovo er det funnen eit randbrott av eit kleberkar av samme type som i
Ladoga. I Kiev er det funnen ei uskadd og heilt bevart litor gryte av kleber. Av
myntane kan bestemmast at 8 er slegne for Harald Hardrade (og ein slegen av
sonen Olav Kyrre). Dei er fra 8 myntskattefunn i nordvestlige delen av Rus’-
riket og i Karelen er det funne 19 norske myntar, men dei er gravne ned seinare
enn vikingtida.
Det er ingen tvil om at fleire av dei skandinaviske gjenstandane funne i
Rus'-riket er fra Noreg, men det er ikkje mogeleg med dagen kunnskap a skilje
dei ut.
Men takk vaere dei islandske sagaene har vi iallfall gode forteljingar om
nordmenn i Gardarike, sjolv om vi lesa deisse velskrivne sogene med litt kritikk
nar nordmennene far for stor betudning, sidan dei er seine kj elder.
Det arkeologiske materialet kan gje inntrykk av at kontaktane slutta med
vikingtida. Det er villeiande, fordi dei karakteristiske vikingetidsgjenstandane
og dekorative stilar gar ut av moten og med kristninga er det slutt pa a leggja
gjenstandar i gravene. Det er sikkert rett som vanleg tenkt, at sveane som bud-
de i Rus'-riket vart assimilerte, men nokre har sikkert reist heim att etter a ha
tent ut tida som leigesoldat, embetsmann eller som handelsmenn. Det norske og
det russiske fyrstehusa gifte seg med kvarandre. Haralds giftermal med Ellisif
410
Kva skandinavane gjorde i Rus’-riket
Jaroslavsdotter er nemnd. Sigurd Jorsalfare gifta seg i 1116-1120 med Malm-
frid, dotter av den russiske fyrsten Harald/Mstislav. Ho doydde omk. 1140 og
vart gravlagt i Oslo. Men sambandet med Gardarike fortsette. Novgorod strekte
maktomradet sitt heilt opp mot Ishavet og det vart konfliktar mellom nordmenn
og Novgorod. Kontaktane med Novgorod var nasre, fordi etter at mongolane i
1240 hadde erobra heile Russland utanom Novgorod, fekk Novgorod monopol
pa pelsmarknaden og fekk nasre forbindelsar med Vest-Europa. Novgorod fekk
Hansakontor og var i same nettverket som Bergen. Novgorod hadde sa naere
samband med Vest-Europa at byen vart tvinga inn under Moskva-staten av Ivan
III i 1478.
Written sources to pre-Christian sanctuaries
in Northern Europe
Signe Horn Fuglesang
Introductory
Over the years a number of highly competent specialists have discussed the
sources to heathen rites and cult buildings in northern Europe. To make a new
and limited attempt is consequently a risky proposition. Yet it may be interesting to
see what light some of the sources that survive from different areas may throw
on especially Scandinavian sanctuaries1. Such a survey seems particularly ap-
propriate in a publication honouring Tatjana Jackson whose own work contri-
butes so much to our knowledge of the High Middles Ages in Scandinavia. In
the present paper, however, I shall focus on a handful of sources that are con-
temporary with the periods of conversion to Christianity dating from the seventh
to the eleventh centuries in England, Scandinavia, the Continent, Russia and the
western Slav countries.
One methodological problem which seems not to have been sufficiently ad-
dressed by previous scholars is that of textual copying. Any cathedral or major
monastery would have a good library where earlier texts were available for con-
sultation, and I shall return to some examples below.
England
In his «History of the English church and people», Bede presents two ex-
amples which throw light on different aspects of the question. In the advise
which Pope Gregory sent to St Augustine in 601, transmitted by Augustine’s
1 By concentrating on written evidence and buildings, I shall disregard completely recent
archaeological evidence on rites and cult, including sacrifice of objects and weapons. For this dis-
cussion see Lund J. Asted og vadested: Deponeringer, genstandsikonografier og rumlig strukture-
ring som kilde til vikingetidens kognitive landskaber. Oslo, 2009 (Acta humaniora 389).
412
Written sources to pre-Christian sanctuaries in Northern Europe
friend and follower Mellitus, the pope makes the famous suggestion that An-
glo-Saxon temples should not be destroyed, but only the idols in them: «If the
shrines are well built, it is essential that they should be changed from the worship
of the devils to the service of the true God...»2. «If the shrines are well built...»
seem to be the operative words, and it is reasonable to regard the pope’s sugges-
tion not as a general injunction aimed at Germanic timbered temples, but rather
in the context of contemporary discussions in Rome on the transformation of
Roman stone temples in Italy and Gaul3. Some such transformations may have
taken place earlier, both in Gaul and in Rome herself, but a major change came
in 608/9 shortly after Gregory’s death (604) when the Pantheon was consecrated
as a church dedicated to the Holy Virgin. As far as I can see, there is no further
suggestion on the transformation of Germanic temples by either Pope Grego-
ry or his successors, and on balance, I suggest that we regard Pope Gregory’s
words to St Augustine in 601 as a topical notion reflecting ongoing ecclesiasti-
cal deliberations in Italy.
In the same letter the pope also advises Augustine to substitute Christian
feasts such as martyrs’ feastdays or the dedication anniversary of the church, for
the heathen practice of sacrificing beasts to their gods. The animals may still be
killed, but now for food and in praise of God with gratitude for all His gifts. In
our context, the main point is the heathen animal sacrifices - an extremely wide-
spread practice in northern Europe.
Bede’s next example of an English temple occurs in 627, with the history
of the conversion of King Edwin of Northumbria4. The king’s heathen priest
Coifi converted with him and followed up his conversion by burning down his
own temple, precinct and altars. «The site where these idols once stood is still
shown, not far east of York, beyond the river Derwent, and is known today as
Goodmanham». Coifi’s temple and enclosure seem to have been made of wood,
but nothing further can be said about shape or size. Bede also records other,
probably wooden, temples as having been restored on the apostasy of the West
Saxons in 6655.
The emphasis on destruction of temples and idols recurs in papal instruc-
tions and missionaries’ vitae throughout the period of Christianisation in northern
Europe. It is difficult to determine the extent to which such formulae reflect real
events or literary artifice. For there existed a strong literary, ecclesiastical tradi-
2 Bedae Historia ecclesiastica gentis Anglorum. Lib. I, 30 / Ed. C. Plummer. Oxford, 1896. P.
65. English translation: Beda. The Ecclesiastical History of the English people / Ed. B. Colgrave
et al. Oxford, 1994.
3 Fuglesang S.H. Christian Reliquaries and Pagan Idols // Images of Cult and Devotion / Ed.
S. Kaspersen. Kobenhavn: Museum Tusculanum Press, 2004. P. 16.
4 Bedae Historia ecclesiastica. Lib. II, 13.
5 Ibid. Lib. Ill, 30; Fuglesang S.H. Christian Reliquaries. P. 16-17.
413
Signe Horn Fuglesang
tion for this emphasis. The tradition of patristic and biblical wording goes back
ultimately to the Old Testament: «Ye shall utterly destroy all the places wherein
the nations which ye shall possess serve their gods, upon the high mountains,
and upon the hills, and under every green tree: And ye shall overthrow their al-
tars, and break their pillars, and bum their groves with fire; and ye shall hew
down the graven images of their gods, and destroy the names of them out of that
place» (Deuteronomy 12, 2-3; cf. also Deuteronomy 8, 4; Exodus 34,13; Leviti-
cus 26, I)6.
The use of the formula «break down their temples and destroy their idols»
is frequent in the vitae of the missionary saints. It is also one of the many topical
strands which recurs in the description of the conversion of Scandinavia which
Adam of Bremen wrote in the 1070s. At the same time, pagan temples certain-
ly existed, and the problem of distinguishing theological topoi from historical
description remains a thorny one7. But both Bede, Gregory, papal letters and
the early saints’ lives vary their wording and circumstances to an extent which
seems unlikely if it had been merely a case of literary, theological artifice. Con-
sequently, although the possibility of theological readings is strong, it seems to
me that most of the sources may be taken to reflect the intermingling of meta-
phor and actual event.
The continent
Contemporary historians and missionary vitae document both temples
and idols among the Germanic tribes, but are sadly lacking in descriptions8.
According to Strabo, the Irish St Gallen (d. c. 630) had, for example, destroyed
statues in the temple he had pulled down at Tuggensee in Switzerland, and
Gregory of Tours mentions that bishop Gall of Clermont (d. c. 551) burnt down
a temple with wooden ex votos near Koln9.
In the eighth century, the vitae of St Willibrord (658-739) and St Boniface
(c. 675-754) amplify the examples in other directions. We learn no particulars
of a temple on the island sacred to the Frisian god Fosite, but stress is laid on
Wilibrord’s using the spring there to baptise three people, and slaughtering sa-
cred cattle to feed his men. The local king was furious and cast three lots a day
for three days in order to find out who should die as a result of the insult to the
6 Ibid. P. 14-15.
7 Ibid.
8 A number of these sources have been conveniently collected in: Flint V. The Rise of Magic
in Early Medieval Europe. Princeton: Princeton University Press, 1991; Wilson D. Anglo-Saxon
Paganism. London: Routledge, 1992.
9 For these and further examples see: Flint V. The Rise of Magic, esp. p. 209-211.
414
Written sources to pre-Christian sanctuaries in Northern Europe
god10 *. The practice of casting lots was common with all Germanic tribes, and I
shall return to one of the Scandinavian examples in connection with Anskar’s
mission to Birka.
According to the «Life of St Boniface», a rising of the Frisians led to the
rebuilding of pagan shrines and worship of idols. More informative to cult and
rites is the account that some of the converted people in the country of Hesse
«continued secretly, some openly, to offer sacrifices to trees and springs, to in-
spect the entrails of victims; some practiced divination, legerdemain and incan-
tations; some turned their attentions to auguries, auspices and other sacrificial
rites». Many of these rites are known also from England and were condemned
by penitentials11. One famous incident in Boniface’s work in Germany was his
felling of the sacred tree at Geismar near Fritzlar, «...a certain oak of extraordi-
nary size called by the pagans of olden times the Oak of Jupiter [Thor/Thunor]».
After Boniface had cut the first notch, a mighty wind felled the tree. Boniface
went on to cut the tree into timber with which he let build an oratory dedicated
to St Peter. This is the only explicit mention I have found of a church being built
on the site of a pagan cult, and in this case the situation was extraordinary. How-
ever, the anecdote suggests that the church building was small and was raised
quickly. As will be seen shortly, the same is suggested in Rimbert’s «Life of An-
skar» in Sweden a century later.
Russia
The Arab ambassador Ibn Fadlan met with Rus merchants on the Volga in
921 and in his subsequent report he relates two incidents which provide an in-
sight into heathen practices12. They are normally taken to reflect contemporary
Scandinavian customs, although an acculturation with Slav usage cannot be ex-
cluded. One is the famous description of the funeral of a chieftain. It included
much drinking and ritual sex orgies with the slave girl destined to be killed
and buried with her owner. The ceremony which took several days climaxed
with the burning of the funeral ship with its contents of grave chamber and
belongings of the deceased - including slave girl and animals. On Ibn Fadlan’s
question on the reasons for the cremation, he was answered through his inter-
preter that in this way the chieftain would go directly to his gods.
10 Wilson D. Anglo-Saxon Paganism. P. 40.
" Ibid. P. 37-8.
12 See J.E. Montgomery’s translation and commentaries, especially his succinct evaluation
on the ethnicity of the Rus (Montgomery J.E. Ibn Fadlan and the Rusiyyah 11 Journal of Arabic and
Islamic Studies. Edinburgh University Press, 2000. Vol. III. http://www.uib.no/jais/v003/montgol.
pdf). Norwegian translation: Birkeland H. Nordens historie i middelalderen etter arabiske kilder.
Oslo, 1954 (Skrifter utgitt av Det Norske Videnskaps-Akademi, 1954. B. 2). S. 17-24.
415
Signe Horn Fuglesang
The other incident related by Ibn Fadlan concerns Rus merchants’ practice
when they arrived at a landing or market place. Adjacent to their rest-house was
a raised pole with a man’s face roughly carved, and next to it smaller figures
and raised poles. The merchants called the largest pole the father of the family
of gods, and commenced by sacrificing bread, onion, meat, milk and alcohol to
him requesting his help for successful business13. If unsuccessful, the merchant
would sacrifice to the whole family of gods in turn, continuing until his luck
changed. When successful, he would slaughter sheep or cows, carrying some
of the sacrifice to the idols and feasting on the remainder. The sacrificed meat
would invariably disappear during the night, and the Arab comments on the
merchant’s credulity in believing that the gods had eaten it, since to Ibn Fadlan
it was obvious that it had been devoured by the wild dogs. The sacrifice proper
was conducted outdoors; other parts of Ibn Fadlan’s description of their customs
indicate that the Rus used their house for feasting, sleeping and sex.
Ibn Fadlan’s observation on the sacrifice of meat resembles the custom
which Al-Tartushi describes from Hedeby in the middle of the tenth century:
«[The inhabitants] have a feast where all get together to honour the gods and
to eat and drink. The man who slaughters a sacrificial animal, builds a wooden
scaffold at the door to his house and places the sacrificed animal on it, whether
it is an ox or a ram or a goat or a pig. Then the people know that he has sacri-
ficed to honour his god»14.
The sacrifice described by Ibn Fadlan also corresponds to a sacrifice by the
Rus, related in chapter 9 of «De administrando Imperio», written probably in
94415. After having safely navigated down the rapids of Dnjeper and reached the
island of St Gregory: «they perform their sacrifices because a gigantic oak-tree
stands there; and they sacrifice live cocks. Arrows, too, they peg about. And oth-
ers bread and meat, or something of whatever each may have, as is their custom.
They also throw lots regarding the cocks, whether to slaughter them, or to eat
them as well, or to leave them alive».
Ibn Fadlan is an important source for several reasons - he is a close ob-
server, with mildly ironic comments, on practices regarding both burial rites and
idols. He is in fact the only source to describe rites connected with both these
aspects of cult. There may be some doubt on whether his Rus accurately reflect
Scandinavian practices, or whether they should rather be regarded as a mixture
13 Montgomery J.E. Ibn Fadlan.
14 BirkelandH. Nordens historic. S. 103-104. My translation from the Norwegian.
15 Obolensky D. The Byzantine Sources on Scandinavians in Eastern Europe // Varangian
Problems. Kobenhavn: Munksgaard, 1970. P. 149-169 (Scando-Slavica. Suppiementum 1).
P. 158. However, as D. Obolensky observes, one cannot exclude elements of Slavonic customs in
this description.
416
Written sources to pre-Christian sanctuaries in Northern Europe
of Scandinavian and Slav16. However, comparisons with indigenous Scandina-
vian graves argue for a fairly direct line with Scandinavia of the mid-viking pe-
riod.
The West Slavs
The evidence for buildings and priesthood in West Slavonic paganism
contrasts dramatically with that of the Germanic peoples in the West. For one
thing, the accounts for the Slavs are much later. The main contemporary source
is Thietmar, Bishop of Merseburg (975-1018). In Book VI of his «Chroni-
con», begun in 1012, Thietmar describes one of the wars which King Henry II
(1002-1024, emperor 1014) conducted against the Polish King Boleslav. In
this war Henry used a group of pagan Wends as mercenaries, and in this con-
nection Thietmar describes the main temple of the Wends: «...there is a three-
sided enclosure called Riedegost, which has three entries and is surrounded on
all sides by a thick forest which is considered sacred. Two of the entries are
open to anybody who wants to enter. The third entry, that in the East, is the
smallest and opens on a narrow road which leads to a sinister lake. Within the
enclosure itself is only a sacred building made of wood, with various animals
[carved] on the comers. The outside is decorated with well-carved images of
gods and goddesses. Within the sacred building stand carved images of gods
with helmets and coats of mail and with their names engraved. They look ter-
rifying. The most important and the largest one is named Swarozyc and all the
pagans prefer him and worship him. Here are also all the banners of the dis-
tricts which are fetched in the temple and carried by the footsoldiers when they
go to war»17. Thietmar also describes a proper priesthood - a group of men un-
known from the Germanic west. Furthermore, there were local temples in the
districts, again an organisation unknown in the pagan west. Both the priesthood
and the organisation in one superior, central temple, and less important temples
in the districts, seem to have been modelled on the Christian ecclesiastical or-
ganisation.
16 For a clear summing up of this problem, see: Montgomery J. E. Ibn Fadlan.
17 Thietmarus Merseburgensis. Chronik. Lib. 6, 23 / Hrsg. W. Trillmich. Darmstadt: Wis-
senschaftliche Buchgesellschaft, Darmstadt, 1985 (Repr.: 2002). My translation from the German.
For the dating of «Chronicon» see: Leyser K. Communications and Power in Medieval Europe //
The Carolingian and Ottonian centuries / Ed. T. Reuter. London: The Hambledon Press, 1994.
P. 27-28.
417
Signe Horn Fuglesang
Scandinavia
The earliest attempt to Christianise Scandinavia is ascribed to St Willibrord
who in the early eighth century went to Denmark from Frisia18. He did not suc-
ceed in converting the local king, but brought back with him thirty Danish boys
whom he baptised and taught, presumably intending them to go back and work
as missionaries in their own country. The earliest successful conversion is docu-
mented in 822-823 when Archbishop Ebo of Reims (813-835) went to Den-
mark and there baptised a number of Danes19. Shortly afterwards, in 826, the
Danish King Harald Klak was baptised with all his family and men at Ingelheim
near Mainz, with Emperor Louis the Pious as his godfather20. Following these
two events the monk Anskar from Corbie was sent as a missionary first to Den-
mark in 826 and to Sweden two years later. In both countries he stayed in the
main towns - Hedeby in Denmark and Birka in Sweden21.
In Hedeby, Anskar and his companion Autbert spent two successful years
converting pagans and establishing a school for boys who were educated in
Christianity, before returning to Corbie22. The Swedes in the meantime, had
sent ambassadors to the Emperor asking him to send them priests. Anskar was
again willing, and sailed for Sweden with a companion Witmar. On sea they
were attacked by pirates who took the ship and all it contained, while the pas-
sengers barely got away with their lives. In this way we get indirectly to know
that among the many gifts and ecclesiastical objects they brought with them, the
missionaries also carried almost forty books - by any standard a fairly extensive
library in the early ninth century23. After a long and difficult travel on foot, the
missionaries reached Birka and were welcomed by the king who after consulting
with his men, permitted them to preach. The town’s reeve, Hergeir, was bap-
tised and immediately built a church - the first documented church building in
18 Vita Willibrordi archiepiscopi Traiectensis auctore Alcvino / Ed. W. Levison. Hannover,
1920. P. 87 (MGH. SS Rer. Merovingicarum. T. VII); Alcuin. Willibrord. Apostel der Friesen /
Hrsg. von H-J. Reischmann. Sigmaringendorf, 1989; Skovgaard-Petersen I. The Written Sourc-
es // Ribe excavations 1970-76 / Ed. M. Bencard. Esbjerg 1981. Vol. 1. P. 21-62.
19 Annales Regni Francorum. s.a. 823: Annales regni francorum / Hrsg. F. Kurze. Hannover
1895 (MGH. SS. Rerum Germanicarum in usum scholarum. T. VI). English translation: Annales
regni francorum (Royal Frankish Annals) // Carolingian chronicles. Royal Frankish Annals and
Nithard’s Histories / Transl. by B.W. Scholz with B. Rogers. Ann Arbor, 1970.
20 Annales Regni Francorum. s.a. 826; Ermold le Noir. In honorem Hludowici Pii / Ed.
E. Faral. Paris, 1932 (Repr.: 1964).
21 Rimberti Vita Anskarii / Hrsg. von W. Trillmich. Berlin, 1961 (Repr.: Darmstadt 2000)
(Quellen des 9. und 11. Jahrhunderts zur Geschichte der Hamburgischen Kirche und des Reiches);
Swedish translation: Rimbert. Boken om Ansgar / Utg. av E. Odelman, A. Ekenberg et al. Stock-
holm, 1986.
22 Rimberti Vita Anskarii. Cap. 8.
23 Ibid. Cap. 10.
418
Written sources to pre-Christian sanctuaries in Northern Europe
Scandinavia. In addition to the Swedes who converted, we learn that there was
a great number of foreign prisoners - presumably slaves - who were already
Christian, and who could now take part in the services and receive the eucha-
rist24. After a year and a half in Birka, Anskar and Witmar returned to Francia,
bringing with them among other things «a letter of the king’s own hand, written
in the peculiar manner of the Swedes» - i. e. in runes25.
At this point Rimbert’s history of Anskar becomes a piece of political docu-
ment. He relates how the Emperor on a synod established Hamburg as the arch-
diocese for all the land north of the Elbe, with a special responsibility for con-
secrating bishops and priests «in the northern countries». Anskar was confirmed
as archbishop by the pope, who recognised his power over the Swedes, Danes,
Slavs, and «other peoples in the North», together with Archbishop Ebo of Reims.
But Hamburg was an outpost of the Carolingian empire, lying on the coast of
Saxony, and in 845 the town was burnt down completely by vikings26. Anskar
himself barely got away with his life and the relics of the cathedral27. The de-
struction of Hamburg posed a problem for both the Church and the Emperor,
and in order to solve it, the Emperor and a synod of bishops decided to reor-
ganise the dioceses of Werden, Bremen and Hamburg. Anskar was given Bre-
men in 847; the next year a further reorganisation took place, and finally, the
pope gave official recognition to the establishment of Hamburg and Bremen as
one archdiocese28. I have gone into these details since they provide much of the
background for Adam of Bremen’s account in the 1070s of the history of the
archdiocese. In fact, the legalities of the establishment and responsibilities of
Hamburg and of its union with Bremen lie at the heart of much of the ecclesi-
astical politics of Germany in the mid-eleventh century when the Archbishop of
Hamburg-Bremen came to be a leading force in the investiture strife between
emperor and pope.
However, back to the history of the conversion of the Swedes. It is sur-
prising how easily the initial phases of Christianisation took place according to
Rimbert’s «Life of Anskar». But the later developments were not equally peace-
ful. In the early 830s, Anskar and Ebo sent a relation of Ebo, Gautbert, as bishop
to Sweden, where he was kindly received by both the king and the people, and
allowed to build a church29. However, some years later, the Swedes reacted, took
24 Ibid. Cap. 11.
25 Rimberti Vita Anskarii. Cap. 12. W. Trillmich argues against this interpretation of «litteris
regia manu more ipsorum deformatis»: «Sicherlich kein schreiben und keine Runen», cf. Ibid.
S. 42. Anm. 59.
26 The Annals of Fulda / Transl. and annotated by T. Reuter. Manchester: Manchester Uni-
versity Press, 1992. s.a. 845.
27 Rimberti Vita Anskarii. Cap. 16.
28 Ibid. Cap. 22-23.
29 Ibid. Cap. 14.
419
Signe Horn Fuglesang
Gautbert captive, killed one of his assistants, robbed his house, and chased the
priests «away from their country»30. Rimbert emphasises that this took place with-
out the king’s knowledge, and moreover that the perpetrators were punished by
God, and that the Christian community continued in Birka. For almost seven years
the town was without a priest, until Anskar sent the hermit Ardgar to take care of
the community. But after the death of the reeve Hergeir, Ardgar returned to Fran-
cia, and Birka remained without a priest until Anskar came back on his third visit
to Scandinavia in 852. On this occasion, the Danish King Harik who was a Chris-
tian, sent a message to his Swedish colleague King Olof announcing the arrival of
Anskar and asking the Swedish king to let him establish the Christian religion.
It is on this occasion that we get the anecdote on the building of a pagan
temple in Birka. A man came to King Olof and delivered a long message from
the heathen gods. Among other things the gods stated that they had long helped
the Swedes who believed in them and sacrificed to them. But they would not ac-
cept a new god to reign over them. If the Swedes insisted on having more gods,
the old gods would accept the late King Erik as one of them. This message from
the old gods came at the time when Anskar was expected and caused consterna-
tion among the people who promptly built a temple to King Erik.
The further story throws some light on the manner in which kings might
bring their people to accept Christianity: through consultation in the assembly
and through the casting of lots. In the case of King Olof, he first consulted with
his leading men, went with them out on a field «as usual» and threw lots, which
turned out positive for Anskar. The assembly itself is specified as taking place in
the town of Birka, with all men taking part. The reactions varied, but an old man
rose to speak in favour of Christianity: the old gods of the Swedes had proved
to be of little avail, whereas the Christian god could prove to be very useful. On
this argument, the people decided that there should be Christian priests and sac-
raments among them. Further legalities were necessary, however: the king must
present the case to yet another assembly in another part of the country31. When
the answer even there was positive, the king permitted the presence of priests
on a permanent basis, and donated ground for a church building, while Anskar
consecrated a new priest and bought a plot for his house. Later, there were to be
constant difficulties in finding new priests for Sweden, but that is another story.
While all this went on in Sweden, the affairs in Denmark had taken a turn
for the worse. Anskar again stepped in, and with the help of the new king there,
Harik the Younger, built churches and invested priests in both Hedeby and Ribe.
When Anskar died in 865, things seemed to be on an even keel in Denmark and
Sweden.
30 Ibid. Cap. 17.
31 Ibid. Cap. 27.
420
Written sources to pre-Christian sanctuaries in Northern Europe
The country which Rimbert never mentions, is Norway. Possibly, the south
of Norway was part of Denmark in the early ninth century, which might ac-
count for the omission in Rimbert. But the first Christian king in Norway was
apparently Hakon the Good (933-959), the son of Harald Finehair. Snorri re-
lates that Hakon had been brought up at the court of King Aethelstan of Eng-
land (924—939) and had been baptised there. There is no English source which
confirms this, but it is highly probable since other young men from abroad were
either trained at the English court or lived there as hostages32.
Thietmar of Merseburg is among the sources for both Scandinavia and the
West Slavs. In his «Chronicon» he tells how King Henry I (the Fowler) of
Saxony (8767-936) forced the Danes and Norwegians under their King Gnupa
to become Christian33. Thietmar may here have embroidered a little on Widu-
kind’s briefer information34. But it is in this connection that Thietmar relates the
story of the big sacrifice in Lejre on Sjaelland, in January every nine years. Ac-
cording to him, «everbody» came together there, and sacrificed 99 each of men,
horses, dogs and cocks in order to serve the gods of the underworld. The histo-
ricity of this story has not won great acceptance in modem scholarship, but it
has been pointed out that Thietmar’s text may lie behind Adam of Bremen’s de-
scription of the sacrifice at Uppsala. However, Thietmar’s Lejre sacrifice could
also be understood in the light of the meat sacrifices which al Tartushi describes
in Hedeby at a slightly later date, and which seem to have been private rather
than official sacrifices35.
Under Henry’s son, Otto I (912-973, emperor 962) the priest Poppo ar-
rived at the court of Harald Gormson in Denmark, berated him and his people
for their apostasy, and by the ordeal of carrying hot iron converted the king to
Christianity36. Again Widukind would seem to be the primary source, echoed by
Thietmar. Both authors by inference date the conversion to с. 963-96537. Neither
32 Page R. The Audience of Beowulf and the Vikings // The Dating of Beowulf / Ed. C. Chase.
Toronto: University of Toronto Press, 1997. P. 113-122.
33 Thietmarus Merseburgensis. Chronik. Lib. 1,17.
34 Widukind. Res Gestae Saxonicae / Hrsg. von A. Bauer, R. Rau. Darmstadt, 1971 (Quellen
zur Geschichte der sachsischen Kaiserzeit). Lib. I, 40 on the baptism of Knuba who may accord-
ing to R. Rau have been a sub-king in Schlesvig: Ibid. S. 79. Anm. 110.
35 See above. P. XXX. (p. 4 original MS)
36 Thietmarus Merseburgensis. Chronik. Lib. 2, 14; Widukind. Res Gestae Saxonicae. Lib.
Ill, 65.
37 The main source for dating the conversion of the Danes is Widukind (Widukind. Res Gestae
Saxonicae. Lib. Ill, 65) which is dedicated in 967/8 to Matilda, daughter of Otto I. The dating of
the conversion to c. 960-965 is further corroborated by Ruotger who dates the conversion of the
Danes to the time of Archbishop Bruno of K61n (953-965). For the dating of Book III of the «Ges-
tae Saxonicae», see R. Rau // Widukind. Res Gestae Saxonicae. S. 8. Anm. 20; Leyser K. Commu-
nications. P. 27. See also Christensen A.E. Vikingetidens Danmark. Kobenhavn, 1969. S. 227.
421
Signe Horn Fuglesang
Widukind nor Thietmar mentions a possible pagan Danish temple, and modem
excavations have found no building remains under Harald’s church in Jelling38.
Adam of Bremen wrote his «Gesta Hammaburgensis ecclesiae pontificum»
in the 1070s, its main redaction probably finished by 107639. He had visited Den-
mark and received much information from King Svend Estridsen (1046-1074),
and it is normally assumed that much of his information on the contemporary
Danish church is correct. But his description of Sweden and Norway and their
rulers is highly misleading. In the context of sanctuaries, it is the description of
the temple at (Old) Uppsala which is the most interesting40. The very existence
of such a temple is in doubt, and modem archaeological excavations at Upp-
sala have so far not uncovered any remains datable to the eleventh century. The
structures under the present, Romanesque church, and the very impressive halls
on the terrace, are all pre-viking. Carl Hallencreutz - who, by the way, does not
disbelieve the existence of a temple in Uppsala - has pointed out the dualism
which forms a basic element in Adam’s work, and I have further emphasised
this part in a previous paper on idols41. As mentioned, Adam has used several
details which may have been based on Thietmar’s «Chronicle». The more im-
portant probable loans are Thietmar’s description of the Wendish temple and its
idols which has its counterpart in Adam’s description of the temple at Uppsala
with three idols, and Thietmar’s description of the great sacrifices at Lejre every
nine years which may be seen as a background for Adam’s description of the an-
nual winter sacrifices at Uppsala.
Another important element in evaluating Adam as a source to Scandinavian
history is the political situation in Germany around the middle of the eleventh
century42. Henry IV (1056-1105) strongly opposed the reforms of Hildebrand,
38 Krogh KJ. The Royal Viking-Age Monuments at Jelling in the Light of Recent Archaeo-
logical Excavations. A preliminary report//Acta Archaeologica. 1982. Vol. 53. P. 183-216.
39 Adam Bremensis. Gesta hammaburgensis ecclesiae pontificum. Lib. IV / Hrsg. W. Trill-
mich. Darmstadt. 1961 (Repr.: Darmstadt 2000) (Ausgewahlte Quellen zur deutschen Geschichte
des Mittelalters. Bd. 11). S. 139. Swedish translation: Adam av Bremen. Historien om Hamburg-
stiftet och dess biskopar / Utg. av E. Svenberg, C.F. Hallencreutz et al. Stockholm, 1984.
40 Adam Bremensis. Gesta hammaburgensis. S. 470-474; Nordahl E. ...templum quod ubsola
dicitur... i arkeologisk belysning. Uppsala, 1996; HultgardA. Fran ogonvitnesskildring till retorik.
Adam av Bremens notiser om Uppsalakulten i religionshistorisk belysning // Uppsalakulten och
Adam av Bremen / Red. A. Hultgard. Uppsala, 1997. S. 9-50. S. 32-34.
41 Hallencreutz C.F. Missionsstrategi och religionstolkning. Till fragan om Adam av Bremen
och Uppsalatemplet // Uppsalakulten och Adam av Bremen S. 117-130; Fuglesang S.H. Christian
Reliquaries. P. 18-20.
42 Janson H. Templum nobilissimum: Adam av Bremen, Uppsalatemplet och konfliktlinjema
i Europa kring 1075. Goteborg, 1998. Esp. P. 261-276. Although H. Janson in my opinion exag-
gerates the symbolic aspects of Adam’s textual Uppsala, he has the credit of being the first to fo-
cus on Adam’s Gesta, Lib. IV, in its European political context.
422
Written sources to pre-Christian sanctuaries in Northern Europe
later Pope Gregory VII (1073-1085), reforms which included among other
things a greater freedom of the Church from the lay powers, a reform symboli-
cally centred on the kings’ right to invest bishops. The German archbishops and
bishops sided with the king against the pope. In the ensuing debate between
Germany and the pope, the Danish king seems to have taken the opportunity to
attempt a transfer of the archdiocese of Scandinavia from Hamburg-Bremen to
Lund. This would of course have reduced the power of Hamburg-Bremen seri-
ously, and Adam’s history of the archdiocese must be read also in this light.
It is a piece of propaganda for German ecclesiastical supremacy which aims
to demonstrate that paganism in the north was still strong and could only be
overcome by the constant surveillance from Hamburg-Bremen. Adam conse-
quently argues that the Scandinavian peninsula had only very recently converted
to Christianity, through the work of Hamburg-Bremen. In this context, Uppsala
became a strong literary symbol.
Sighvat Skald’s «Austfararvisur» may be an independent source to pagan-
ism in Varmland or Vastergotland around 102043. Sighvat was on an embas-
sy from King Olav Haraldson to the Swedish king. Late one night he and his
followers arrived at a farm (hof) where the door was closed. Trying to enter,
Sighvat was told that the people were holding an alfa blot, that they were hea-
thens, feared the wrath of Odin, and sent the travellers on their way. There are
no details, and the very fact that Sighvat and his men were sent away might
suggest that the blot was no longer a commonly accepted occurrence in the re-
gion. Normally, the event is taken as an indication of heathendom in the inner,
western parts of Sweden around 1020. In any case, the rite takes place in the
main house on the farm, not in a separate temple-building. The incidence also
emphasises Ian Wood’s conclusion that «...public paganism collapsed ... once
a region ceased to be ruled by pagans - but... private superstition proved very
much harder to extirpate»44.
The early Scandinavian laws provide little which is relevant to the shape
and functions of pagan temples. But the wording in the Gulathing law, which
is the oldest surviving law text, in its present redaction from c. 1163 or earlier,
gives some indications on pagan customs45. Chapter 28 forbids fortune-telling,
sorcery, witchcraft, and so-called galdresong. The fortune-telling corresponds to
the casting of lots and the reading of animal entrails which were common, pan-
43 Sighvatr pordarson. Austrfararvisur // Carmina scaldica I Udg. af Finnur Jonsson. Koben-
havn 1929. http://skaldic.arts.usyd.edu.au/db.php / Ed. R.D. Fulk. Verses 4-5.
44 Wood 1. The Missionary Life. Saints and the Evangelisation of Europe 400-1050. London:
Longman, 2001. P. 255.
45 Gulatingslovi / Umsett av K. Robberstad. Oslo, 1969 (Norrone Bokverk, 33) (Repr.: 1981).
English translation: Larson L. The Earliest Norwegian Laws: Being the Gulathing Law and the
Frostathing Law. New York: Columbia University Press, 1935 (Repr.: 2008).
423
Signe Horn Fuglesang
Germanic customs prohibited by the Church. The next chapter is more inte-
resting, it prohibits blot, i. e. sacrifices, to pagan gods and at mounds and horg.
The mounds are usually assumed to be gravemounds, indicating sacrifices and
rites connected with ancestors. Horg is a word which occurs also in Old Eng-
lish and Old German, and probably means a simple wooden building of some
sort. Both interpretations are implied by a later sentence in this chapter which
condemns the man who makes «a mound or builds a house and calls it horg or
raises a pole and calls it skaldstong». The skaldstong may perhaps be identified
as the kind of roughly carved poles which Ibn Fadlan records as idols of Rus
merchants in 92246. Later laws, both Norwegian and Swedish, repeat some of
the same prohibitions against heathen practices. But on the whole, the laws are
fairly general in specifying mound and tree and grove and spring, without fur-
ther details.
Archaeological remains
In the Scandinavian archaeological material neither temple and enclosure
nor idols have so far been identified. And although the terms fanum and tern-
plum in the Latin and horg and hov in Norse are used in contexts which clear-
ly indicate them as buildings, they are not followed by descriptive words that
might indicate shape or function. Recently, a small rectangular building within
a separate enclosure at the hall at Tisso in Denmark has been tentatively inter-
preted as the cult building of the local chieftain47 48. This interpretation may have
been suggested by the building’s place which bears a superficial resemblance to
that of early Romanesque private churches. Although it cannot be excluded that
this building and precinct may have had a cultic function, other possible func-
tions for the building should be checked - for example that of private quarters
for the magnate’s family.
The intermingling of secular and religious power in pre- and early Chris-
tian Scandinavia is difficult to sort out - this is a problem where the paucity
of written sources is perhaps most acutely felt. The older theory that Norwe-
gian stave churches were descendants of Scandinavian pagan temples has long
since been discarded. The basic and critical study Horg, hov og kirke which Olaf
46 Gulatingslovi. P. XX.
47 Jensen J. Danmarks oldtid. Kobenhavn: Gyldendal, 2006. B. 4: Yngre jemalder og vi-
kingetid 400-1050. S. 302-303 and note 99.
48 Olsen O. H6rg, hov og kirke: historiske og arkeologiske vikingetidsstudier // Aarboger
for Nordisk Oldkyndighed og Historie. 1965. Kobenhavn 1966; Olsen O. Is There a Relationship
between Pagan and Christian Places of Worship in Scandinavia? // The Anglo-Saxon Church. In
honour of H.M. Taylor / Ed. M. Butler. London, 1986. P. 126-130.
424
Written sources to pre-Christian sanctuaries in Northern Europe
Olsen published in 196648 still stands, in spite of some opposition, and is fur-
ther supported by Claus Ahrens’s 1981 and 200149 substantial publications of
early wooden churches in northern Europe. Today, it is generally assumed that
cult and rites took place mainly outdoors, at memorial mounds and barrows, at
springs and trees and groves, and in the hall of the king or a local magnate.
The Scandinavian hall was developed in the seventh century from the older,
multi-functional long-house which combined living area with cow-shed, bam,
etc.50. The multi-functional «long-house» continued as a bulding type for vil-
lages and farms throughout the viking period. But the «hall» as a distinctively
aristocratic seat largely shed the utility functions and emphasised a spacious
living area as the ceremonial centre of the building. Typically, the interior of the
hall was aisled by huge roof-carrying posts which were spaced to leave a large
free area around the hearth. Its size could be astounding; at Tisso on Sjaelland in
Denmark, the hall which was built around AD 700 was for example 36 m long
and 11.5 m broad51 52.
In addition to its size and position, the remains of artefacts found in a hall also
highlight the social position of its owner: fragments of imported glass and pre-
cious metalwork. The building’s size, shape, and dominating position in the land-
scape further emphasised it as the seat of a powerful magnate of an estate. These
characteristics followed the hall as a building type for aristocracy whether it was
situated at Lejre in Denmark, at Uppsala in Sweden or at Borg in northern Nor-
way. Another characteristic of the hall as it had developed by around AD 700,
was its permanency of location. Through the centuries, until the building type
went out of use in the eleventh century, a hall was repaired and rebuilt several
times, it could be enlarged or contracted, but its location, plan, and basic buil-
ding techniques remained surprisingly constant. It is now commonly assumed
that the hall had multiple functions: it could be a magnate’s residence and his
representative quarters for administrative and religious events, and it certainly
called out its owner’s power and prestige.
The hall at Uppakra in Skane, modem Sweden, is unique in being the
49 Frilhe Holzkirchen im ndrdlichen Europa / Hrsg. von C. Ahrens. Hamburg, 1981
(Veroffentlichungen des Helms-Museums, 39); Ahrens C. Die frilhen Holzkirchen Europas.
Stuttgart, 2001 (Schriften des Archaologischen Landesmuseums).
50 Herschend F. The Origin of the Hall in Southern Scandinavia // Tor. Uppsala, 1994. Vol.
25. P. 175-199; Jensen J. Danmarks oldtid. P. 165-179; Borg i Lofoten. A Chieftain’s Farm in
North Norway / Ed. G.S. Munch. Trondheim: Tapir Academic Press, 2003.
51 Jensen J. Danmarks oldtid. P. 167-168.
52 Larsson L., Lenntorp K.-M. The Enigmatic House // Continuity for Centuries / Ed.
L. Larsen. Stockholm, 2004 (Uppakrastudier 10). P. 3-48. I disregard here the building at Borg
in Ostergotland which has been interpreted as a cult building, cf.: Lindeblad K. Borgs socken -
forandringar i tid och rum // Sloinge och Borg. Stormansgardar i Ost och vast / Ed. L. Lundqvist
et all. Stockholm, 1996 (Riksantikvarieambetet. Arkeologiska undersOkningar. Skrifter 18). S. 63-
425
Signe Horn Fuglesang
only building which may have been intended for cultic purposes52. This «High
House» had been used and rebuilt to the same design and size from the Late
Roman Iron Age to the early viking period, and contained artefacts suggesting
ceremonious feasts which probably had religious connotations.
The importance of the hall is implied by the informations on sacrificial of-
ferings, meagre though they are. Disregarding Thietmar and Adam’s extraordi-
nary claims for 99 sacrifical victims of all species, it can safely be said that food
and drink were the central ingredients of a sacrifice, whether in England of the
seventh or among the Rus and Scandinavians of the tenth century. A portion of
bread, meat and drink was offered to the gods or the idols or the forefather(s) or
the spirits of nature in tree or spring, cf. Ibn Fadlan on the Rus and al Tartushi
on the people of Hedeby. But the remainder of the sacrifical food was consumed
by the man who performed the sacrifice and his retainers and family. The ensu-
ing feast would presumably take place indoors - whether in aristocratic hall or a
farmer’s longhouse.
A final category to be considered in a discussion on sanctuaries is the as-
sembly. In addition to the hall, the assembly site has recently been interpreted
as a possible sanctuary53. This interpretation rests primarily on a runic inscription
at Oklunda, Ostergotland, of the early or mid-viking period, which according to
Stefan Brink can be translated: «Gunnar cut this, cut these runes. And he fled
guilty [of homicide], sought this pagan cult site (vz). And he has a clearance
thereafter, and he tied the Vi-Finn (yifin)». The inscription and the interpretation
is under discussion, but according to S. Brink the most likely solution is that it
dates from the early ninth century and concerns a fugitive seeking asylum at
an assembly place54 55. Against this theory should be noted that the most famous
Upplandic inscriptions identifying assembly sites, commemorating respectively
Ulf at Ballsta and Jarlabanki at Tensta, lack any implication that the assembly
70. The archaeological remains there, unbumt animal bones and finished and half-finished «Thor’s
rings» of iron, seem more consistent with a combined smithy and slaughterhouse, although some
possible connection with local rites cannot be excluded.
53 Brink S. Law and Legal Customs in Viking Age Scandinavia // The Scandinavians. From
Vendel Period to the Tenth century / Ed. J. Jesch. Woodbridge: Boydell Press, 2002. Esp. P. 105—
198.
54 Ibid. P. 93-96. S. Brink’s further argument rests on a tenuous variety of place names and
etymology.
55 The only surviving assembly place clearly marked in the ground, at Ballsta near Lake Val-
lentuna in Uppland, Sweden, was built by his wife and sons in memory of Ulf according to the
inscription on the two runestones of the early eleventh century (U.225, cross-marked, and U.226).
U.225: «[Ulvkel] and Amkell and Gye they made here assembly place...no monument shall be
greater than [that which] Ulf’s sons raised after [him], able men after their father. Gunnar carved
the stone». U.226: «They raised stones and the stave also the high to honour. Also Gyrid loved her
husband. Therefore he will be remembered with tears. Gunnar carved the stone». Unfortunately
poetry and alliteration are lost in my translation from the Swedish transcription in: Sveriges runin-
426
Written sources to pre-Christian sanctuaries in Northern Europe
might be identified as a cult place55. That it could provide occasional safety for
a fugitive seems rather to emphasise the assembly’s main role as a court of law,
whether presided over by a king or a local magnate.
But even if the assembly place was not a sanctuary in the strict sense of the
word, it provided the scene not only for processes of law but also for decisions
on religion. This function must have rested on very old traditions although the
written evidence from Scandinavia concerns mainly the role which the assem-
blies played in the conversion to Christianity. In Uppland, the king must ask
two assemblies - one of them at Birka, the other at an unspecified location - for
permission to let Anskar preach. On Iceland, Christianity was accepted as the
official religion on the Allthing. In Norway, the Gulathing Law is the source
for the role of the Moster assembly (c. 1020) in the Christianisation. The close
connection between «official» Christianisation and assembly place is sug-
gested also by Jelling in the 960s. Harald Gormson let build a unity of four
monuments at Jelling in Jutland, Denmark. The North mound containing the pa-
gan grave chamber of his father is dendro-dated to 958/9. The church was built
presumably immediately after the conversion in c. 965. The runic memorial to
commemorate his parents, himself, and his converting the Danes to Christianity,
has no such precise date, but is normally taken to have been erected in the 960s,
soon after the conversion. The South mound was built in several phases dendro-
dated to the 970s, probably before 97456. The purpose of the South mound has
not been definitely established. It had never contained a grave, but its top was
flattened, and Else Roesdahl has recently convincingly suggested that it may
have served as an assembly hill57. This would make sense in the context of con-
temporary European views on the duties of a king58. The importance which the
assemblies played in the conversion of a country suggests a further argument
for this interpretation. It would moreover add an extra dimension to the inscrip-
tion on the runic memorial at Jelling: «King Harald let make these memorials
to Gorm his father and Thyra his mother, the Harald who won for himself Den-
mark // all and Norway // and made the Danes Christian». These sentences read
like a lapidary royal dictum proclaimed in assembly.
skrifter. Stockholm, 1946. В. VI. H. 2. Upplands runinskrifter / E. Wessen, S.B.F. Jansson. S. 349.
But there is nothing in this inscription to suggest that the assembly place denoted anything more
than memorial and status. See also: Fuglesang S.H. Swedish Runestones of the Eleventh Century:
Ornament and Dating // Runeninschriften als Quellen interdisziplinarer Forschung / Hrsg. von
K. Diiwel. Berlin, 1998. P. 202 and refs.
56 Roesdahl E. Harald Blauzahn - ein danischer Wikingerkonig aus archaologischer Sicht //
Europa im 10. Jahrhundert. Archaologie einer Aufbruchzeit / Hrsg. von J. Henning. Mainz am
Rhein, 2002. S. 96-108. S. 99.
57 Ibid. S. 98.
58 Fuglesang S.H. Christian Reliquaries. P. 199-200.
427
Signe Horn Fuglesang
Conclusions
Keeping in mind the problem of distinguishing textual copying from inde-
pendent sources, there seems to be a direct line on the Scandinavian matters in
the Saxon ecclesiastical texts, from Widukind of Corvey through Thietmar to
Adam of Bremen. But such lines of textual copies in ecclesiastical centres make
the Arab and Byzantine sources especially important as independent eye wit-
nesses.
The written evidence as a whole emphasises the importance of food sac-
rifices made in the open air. By inference, it may be assumed that the sacrifice
was followed by a feast in a building. However, hall and farmhouse were not
the only building types used for heathen cults in northern Europe. The temple at
Goodmanham stood in a precinct, and was clearly a separate building. The tem-
ple of King Erik which was quickly built at Birka must also have been a sepa-
rate wooden building - and in this case there were already two wooden churches
at Birka, built by Hergeir and Gautbert respectively, which might perhaps have
served as models. Although the documented examples of such separate temple
buildings are few in the written sources, and in the archaeological remains they
are absent, it would certainly be wrong to disregard them. Moreover, the unusu-
ally small hall at Uppakra appears to have been used mainly for feasting, and
may represent yet another version of a «temple». Finally, the assembly place
must be taken into account, perhaps as a sanctuary, but definitely as an arena for
decisions on questions of religion. But the main impression remains that natural
sites were of central importance in the cult. Tree, grove, mound, spring, and the
shore of lake and sea, can hardly be termed sanctuaries but they were certainly
sacred places.
428
Early Christianization in Norway and State Formation -
the Problem of Possible Eastern Influences1
Jan Ragnar Hagland
«State Formation» and «Christianization» were the key-words for a gathering
of scholars, the recipient of the present Festschrift included, in St. Petersburg
in May/June 2007 - key words referring in particular to Northern Europe in the
period c. 800-1200 A.D. Can a philological approach in any sense help to elu-
cidate a general topic as suggested by key-words such as these, one might well
ask. Any such question cannot, of course, be answered in terms of a simple yes
or no - a «perhaps» would probably be a more accurate and honest response. I
shall, in consequence, in the following try to sketch some themes for further dis-
cussion, themes that may contribute to shed some light on the topic suggested
by the key-words just mentioned.
In order to do so I shall once again draw attention to the old question of in-
fluences on the early process of Christianization in the Nordic lands, Norway in
particular. Did the impetus come from the West, and exclusively so, or must we
count on influences also from the East in this early process? This has remained an
open question over the years. If the second of these alternatives can be answered
in the affirmative, I want to discuss the importance of this in the context that oc-
cupies us here. Did it matter at all to the process of state formation, we may ask.
In order, then, to suggest for a start some arguments in favour of a «yes»
to the question just asked about possible influences in Norway from the eastern
churches in the early process of Christianization, the following brief points
should in any case be considered.
As we all know, the exact historical facts behind the change of faith in Nor-
way are difficult to establish with certainty. Medieval historiographic literature
overwhelmingly and almost unanimously describes the process of Christianiza-
tion in Norway, as an enterprise undertaken on behalf of the Church of Rome
and carried out from across the North Sea, from England first and foremost, but
1 A preliminary draft of the present article has been aired as a web published working paper
at the following address: http://ntnu.no/ekstemweb/multiedia/archive/00030/hagland07-l_3011a.
pdf.
429
Jan Ragnar Hagland
also from Germany via Denmark. Even if Olafr Tryggvasonr in medieval histori-
ography has been much focussed upon for playing an important part in the Chris-
tianization of Norway there are specific problems attached to the literary tradition
about this particular king2. There is no need, however, in this context to question
the saga tradition connected to Olafr Tryggvasonr when it comes to the reality of
westward connections in the Christianization of Norway. There is nevertheless a
historical tradition, which has not been seriously challenged by historians or oth-
ers, that four Norwegian kings in almost immediate succession, beginning with
Olafr Tryggvasonr, did have strong personal relations with the eastern parts of
Europe - with Russia, or Gardariki in particular. Olafr Tryggvasonr as well as
his successors Olafr the Saint, Magnus the Good, and Haraldr the Ruthless did
all of them spend some period of time in Gardariki, thus creating dynastic rela-
tions between that part of the world and the north-western comer of Europe called
Norway. Furthermore there is ample evidence to document Haraldr the Ruthless’s
close knowledge of Byzantium based on his military adventures there in the 1030s
and 1040s. None of these stays were, of course, individual or personal undertakings
restricted to the royalty, or royalty to be, alone. Based on general assumption we
may without serious doubt count on the fact that these contacts represented a cul-
tural connection of a broader character, which, as I see it, may be of greater signifi-
cance to the question of how Norway was christened, than has traditionally been
deduced from the written sources, even if some attention to these questions has
been paid in quite recent years. This is not the time, nor the place to recapitulate
all the arguments that can be found in support of the existence of a certain influ-
ence even from the eastern churches on the early process of Christianization of
Norway or the Nordic lands more generally. For part of this discussion I refer to a
collection of articles published a few years ago by Henrik Janson3. Apart from that
I shall restrict myself to drawing attention to a few of my own contributions over
the last fifteen years or so, stressing the following points4.
2 Cf.: Lonnroth L. Studier i Olaf Tryggvasons saga // Samlaren. 1963. B. LXXXIV. S. 54-94;
Andersson Th.M. The Conversion of Norway according to Oddr Snorrason and Snorri Sturluson //
Medieval Scandinavia. 1977. Vol. 10. P. 83-95; Bagge S. Helgen, helt og statsbygger. Olav Tryg-
gvason i norsk historieskriving gjennom 700 ar // Ordet og sverdet. Historiske foredrag pa Moster
1984-1993. Bomlo, 1993. S. 83-102; Fidjestol B. Olav Tryggvason som misjonaer. Eit litteraert
bilete fra mellomalderen // Ordet og sverdet. S. 134-156.
3 Fran Bysans till Norden. Ostliga kyrkoinfluenser under vikingatid och tidig medeltid / Red.
H. Janson. Skelleftea, 2005.
4 Hagland J.R. The Christianization of Norway and Possible Influences from the Eastern
Churches // Paleobulgarica. 1996. Vol. XX. P. 3-19; Idem. On Rognvalds frdttr ok Rauds in Olafs
saga Tryggvasonar en mesta and elsewhere // Scandinavia and Christian Europe in the Middle
Ages. Papers of The 12th International Saga Conference Bonn, Germany, 28th July - 2nd August
2003 / Ed. R. Simek, J. Meurer. Bonn, 2003. P. 211-220. Both articles were reprinted in Rus-
sian translation: Хагланд Я.Р. Христианизация Норвегии и возможные влияния восточных
церквей // ДГ. 2002 год. М., 2004. С. 259-286.
430
Early Christianization in Norway and State Formation
Firstly, when using Adam of Bremen’s «Gesta Hammaburgensis» as a source,
his depiction of an open church political conflict between the archbishopric
of Hamburg-Bremen and Haraldr the Ruthless over the issue of caesaropapacy
should be considered a historical fact. The seriousness of the situation, as seen
from Hamburg-Bremen is clear enough when, according to Adam, delegates try-
ing to carry out archiepiscopal power were sent away with a statement from the
king that he knew of no archbishop or potentate in Norway except himself:
«Ad haec mandata commutus ad iram tyrannus legatos pontificis spretos
abire precipit, clamitans se nescire, quis sit archiepiscopus aut potens in Norve-
gia, nisi solus Haroldus»5.
(«Thrown into a rage by these mandates, the tyrant scornfully ordered the
bishop’s legates to depart, vociferating that he did not know of any archbishop
or authority in Norway save only Harold himself»)6.
What we do not know is whether the political position taken by Haraldr
towards the Church was an invention of his own, modelled upon political ide-
ology acquired during the time of his service to the Emperor of Byzantium or
alternatively in Russia under king Yaroslav, or whether Haraldr’s actions dur-
ing the period of conflict with Hamburg-Bremen - after the Schism in 1054 -
was a logical continuation of tendencies and ideological notions already present
in Norway at the time of his accession to the throne, or if it was a combina-
tion of the two. Even if the Western connections during the final stages of the
Christianization process were strong and decisive there is nothing in the sources
to exclude the presence of an Eastern religious ideology, orthodox or of some
other confessional variant, within the relatively newly established kingdom of
Norway in the period starting with Olafr Tryggvasonr and ending with Haraldr
the Ruthless. That is to say, a period of time of nearly seven decades. Only un-
der the latter, however, did the universal political circumstances take such a turn
as to provoke conflicts on these grounds so as to leave their marks more open in
the written sources7. This is not, however, to try to exchange the picture often
drawn of a power-conscious Haraldr full of self-interest, with a pious Orthodox
Christian who just followed his religious conviction when denying archiepisco-
pal supremacy over the church of Norway. But I believe that even the scattered
5 Adam Bremensis, Gesta hammaburgensis ecclesiae pontificum. Lib. Ill, 27 / Hrsg. W. Trill-
mich. Darmstadt. 1961 (Repr.: Darmstadt 2000) (Ausgewahlte Quellen zur deutschen Geschichte
des Mittelalters, Bd. 11).
6 Adam of Bremen. History of the Archbishops of Hamburg-Bremen / Transl. with an Introduc-
tion and Notes by F.J. Tschan. New York, 1959 (Records of Civilization. Sources and Studies 53).
7 For more detailed discussion of this point I shall have to refer to: Hagland J.R. The Chris-
tianization of Norway. P. 3-19.
431
Jan Ragnar Hagland
pieces of possible evidence for religious practices in this period other than Ro-
man Catholic need re-examination if we want to know whether or not the pic-
ture of the early Christian period in Norway has more facets to it than the medi-
eval sources seem determined to make us believe.
A second point for us to consider in the present context is the fact that the
literary tradition about Olafr Tryggvasonr seems to be among the very few
Norse sources which may provide evidence to our problem complementary to
Adam of Bremen and the Greek evidence pointed to already by Gustav Storm
in the late nineteenth century8 9. As has been pointed out already, much attention
has been paid to the question of its historicity and this needs no further discus-
sion here. It is tempting all the same to look once again at one particular point
of discrepancy between Oddr Snorrason’s saga of Olafr Tryggvasonr and Snorri
Sturluson’s version in «Heimskringla». Oddr, as the only one, transmits a tradi-
tion about Olafr Tryggvasonr’s conversion history in the East - a tradition which
has commonly been dismissed as historic evidence. According to Oddr, ch. 13
in the A manuscript of his saga and ch. 9 in S’. Olafr, when staying with the
king and queen of Gardariki, had a dream in which he was told to go to Greece
(til Girclandz) where he would be taught the name of Our Lord the Saviour,
the obedience to whose commandments might earn him eternal life and eternal
grace («Ос ef ]ju vardueitir hans bodord. ba mannt t>u hava aeilift lif oc saelu»).
In his dream he also became shockingly aware of the horrors which were in
store for those who worshipped heathen gods («Jja er truat Ьофи ascurjjgud»).
He realized that this was the case of many of his friends, the king and queen in-
cluded. Olafr Tryggvasonr woke up in tears, much frightened and decided to go
to Greece immediately:
«...oc vil ec nu sigla til Girklannz. oc sua gerir hann. oc byriar honum vel.
Oc com hann til Girclanz. Oc hitti |>ar dyrlega kenni maenn oc uel truada er ho-
num kendu nafn drottins lesu Cristz. vard hann nu lasrjjr med Jjeire tru sem fyrr
var honum bodat isuaefni. SiJjan hitti hann agetan byscup einn oc bad hann ueita
ser helga skim ]эа sem hann hafdi lengi til gimz oc maetti han vera isamlagi cris-
tinna manna, oc si|?an var hann primsignadr»10.
(«...I now want to travel to Greece». So he did and he had a fair wind sailing
to Greece. There he met good priests much devoted to the faith by whom he was
taught the name of our Lord Jesus Christ. He was now educated in the faith as he
had been foretold in the dream. Later on he met a famous bishop and asked to re-
8 Storm G. Harald Haardraade og Vaeringene i de graeske Keiseres Tjeneste // Historisk
Tidsskrift. 2 Raekke. Oslo, 1884. B. 4. S. 354-386.
9 Saga Olafs Tryggvasonar af Oddr Snorrason munk / Udg. af Finnur Jonsson. Copenhagen.
1932. S. 39ff. for philological detail.
10 Ibid. S. 41.
432
Early Christianization in Norway and State Formation
ceive from him holy baptism for which he had long been yearning allowing him
to share the communion of Christian men. After that he was prime-signed»).
Olafr Tryggvasonr asks the bishop to go with him to «Russiam» to teach the
name of the Lord to the heathens there. The bishop asks him to go by himself,
which he considered a tactically better move because the king and other ma-
jor chieftains («adrir storhofjnngiar») would then probably be less reluctant to
adopt the new faith. Olafr Tryggavsonr, in consequence, returned to Gardariki
alone. As a result of his mediating of the Christian belief, helped also by the
queen’s support, the king accepted to take on the new faith.
«I?a iatti konungr oc allir menn hans at taca heilaga skim oc retta tru oc varj)
|)ar alt folc cristit»11.
(«Then the king and all his men accepted holy baptism and the true faith
and all men were christened»).
This, according to Oddr, won Olafr much fame not only in Gardariki but all
over the northern hemisphere («eigi at eins i Gardaueldi helldr oc allt inordral-
fu heimsins»). The reputation of Olafr’s deeds also reached Norway («ос com
fraegj) Olafs allt nord iNoregs uelldi. Oc agetlegt verk er hann vann ahueriom
degi»).
This is, then, one of several points in Oddr’s saga which has been used to evi-
dence its unhistorical and legendary character. Snorri Sturluson omits the Greek
episode completely - a fact which causes Theodore Andersson11 12 to make a partic-
ular case of contrasting Oddr’s text with Snorri’s account of Olafr Tryggvasonr’s
conversion:
«The elimination of Olaf’s early missionary activity prior to his arrival in
Norway stems no doubt from Snorri’s reasonable suspicion that the prima sig-
natio in Greece was apocryphal and that his participation in the conversion of
Russia and Denmark was premature. Snorri chose rather to believe that Olaf’s
later meeting with a mysterious and clairvoyant hermit on the Scilly Isles was
his first and decisive experience with Christianity. If Olaf was already so firm in
the faith as to carry the Christian standard in Russia and Denmark, Snorri may
have reasoned, what need did he have of further persuasion on the Scilly Isles?
Snorri’s changes are therefore not dictated by any lukewarm interest in the for-
tunes of the Church, but a logical rejection of the duplication in his source and
an adherence to common verisimilitude»13.
11 Ibid. S. 43.
12 Andersson Th.M. The Conversion of Norway. P. 83-95.
433
Jan Ragnar Hagland
It can well be argued against Th. Andersson on this point that Snorri’s use
of Oddr’s legendary accounts need not necessarily be looked upon as the more
logically consistent of the two. The argument that Oddr’s story about Olafr
Tryggvasonr’s conversion on the Scilly Isles would make no sense, if Olafr was
already christened in Greece, does not per se make Oddr’s narrative illogical.
Oddr lets Olafr Tryggvasonr be exposed to the Christian faith in Greece, but he
does not say that Olafr was baptized there - he only goes on to tell that he was
prime-signed on that occasion. The prime-signing is an act which may be seen
as a step on the way towards the final goal - baptism, which then is carried out
by the anonymous abbot on the island of Syllingar (Scilly Isles) - an act which
«safely» enough associated Olafr Tryggvasonr with the Catholic Church. It may
be worth noticing in this context that one of the manuscripts which transmits the
translated version of Oddr’s original text (written in Latin but now lost) the S Ms
(Sth. Perg. 18, 4to, ca. 1300) presents the two stories about Olafr Tryggvasonr as
parallel or co-existing traditions. After having related the Greek episode in wor-
ding similar to A (main Ms AM 310, 4to, second half of thirteenth century)13 14 the
S Ms, on continuating to relate the Scilly Isles episode starts with the following
transitional phrase: «bess er oc getid at...» where A simply goes on to say that
«bess er getid at...». We have no means of deciding whether this difference is
due to a textual interpretation by the later scribe or if it is a better rendering of
Oddr’s original text. The later version may, nevertheless, be taken to represent
the presence of a medieval awareness of two conflicting traditions in Oddr’s
text. If Ditrich Hoffmann’s argument for attributing the «Yngvars saga vidforla»
to Oddr holds true, this particular attention to legendary tradition from the East
may be traced back to Oddr himself and the intellectual milieu in which he lived
and worked at the monastery of bingeyrar in North Iceland15.
The internal logic of Oddr Snorrason’s story which can thus be evidenced
by the main manuscript in particular, does not, of course, make it historically
true. But, as a matter of fact, the legend about the conversion on the Scilly Isled
preferred by Snorri does not represent any higher degree of historicity than does
its Greek parallel - even if it has been adopted and given preference by his-
torians from the High Middle Ages onwards. Most of the details encompassed
in the Greek legend, such as the claim that Olafr Tryggvasonr did convert the
13 Andersson Th.M. The Conversion of Norway. P. 84-5.
14 It should be added here that S in this context briefly mentions a bishop Paul who came
from Greece and baptized the Russian royal couple. This is not included in A and is thought to be
an interpolation in S (cf.: Finnur Jonsson 11 Saga Olafs Tryggvasonar. S. XIII). Even if this piece
of information did not belong to Oddr’s original, as Finnur Jonsson maintains, it may be part of a
tradition about these events that lived on in Iceland till the late Middle Ages.
15 Hagland J.R. On Rognvalds pattr ok Rauds.
434
Early Christianization in Norway and State Formation
Russians obviously belong to the genre of hagiography and should be treated
accordingly. But rather than dismissing the story of the conversion in Greece as
mere legendary fiction we may, in my opinion, equally well interpret it as repre-
senting the existence of a tradition about an eastern Orthodox element in Olafr’s
conversion history that was still alive in Iceland in the second half of the twelfth
century - a tradition that may well have more than a grain of truth in it.
In addition, there is the difficult question of the Armenian bishops in Ice-
land to consider. This, however, has been discussed on several occasions lately
and I shall here refer to the survey given in 200516.
There is, then, as can be deduced from the medieval sources, reason
to believe that even eastern influences were present in the initial period of
Christianization in Norway - possibly also elsewhere in Scandinavia. My
intention of bringing up the points above has been to play these scattered
cards to the historians in particular: Is it possible that the eastern influences did
matter in the initial period of state formation in medieval Norway? If so, how
would it be possible to identify them? Even if no decisive answers to questions
such as these can be offered here, they should still be asked. It is to be hoped
that future work in the field may benefit from taking them into consideration.
16 Hagland J.R. Armenske biskopar i Norden pa 1000-talet? // Fran Bysant till Norden.
S. 153-163.
435
Some Notes on the Depiction of Islands in the Baltic Sea
according to Old Norse Saga Literature
Kristel Zilmer
The imagery of islands in Old Norse literary sources is simultaneously
shaped by the cultural traditions of Northmen stemming from their practical
travel experiences as well as contemporary European ideas on the significance
of an insular setting1. On the one hand, islands emerge as strategic locations on
the routes serving the travellers of different periods of time. On the other hand,
islands can form a fictional setting for the localization of extraordinary and su-
pernatural events.
This article explores the depiction of islands on the basis of saga literature,
following up on previous studies. Various types of sagas refer to islands when
mapping the waterborne itineraries of saga characters and relating of their ad-
ventures1 2. References to big and small, named and unnamed, real and fictional
islands are incorporated into the narrative in a natural manner.
I shall focus upon islands that lie in the Baltic Sea and often belong within
the context of eastern travel. The latter aspect of the Old Norse literature has
been extensively studied by Tatjana Jackson; this contribution is also inspired
by her research on the mental map of the Old Norse sources. The Baltic Sea has
been identified as the East(em) Sea, signified by labels such as Eystrasalt and
Austmarr3 4. This accords with the understanding of the sea as part of the eastern
1 Zilmer K. Scenes of Island Encounters in Icelandic Sagas: Reflections of Cultural Memo-
ry // Viking and Medieval Scandinavia. 2008. Vol. 4. P. 227-248; Eadem. On Some Pragmatic and
Symbolic Features of Island Representation in Old Norse Literature H Approaching the Viking
Age I Ed. Ё. Sausverde, I. Steponavidiute. Vilnius: Vilnius University Press, 2009. P. 197-215
(Scandinavistica Vilnensis, 2).
2 On the concept of an island (01 ey), see Zilmer K. Scenes of Island Encounters. P. 231-233;
Eadem. On Some Pragmatic and Symbolic Features. P. 201-202). Islands can be defined as bodies
of land surrounded by water, but other factors (size, administrative status, familiarity of the terri-
tory) must have played their role as well.
3 Cleasby R., Gudbrand Vigfusson, W.A. Craigie. An Icelandic-English Dictionary. Oxford:
Clarendon, 1957. P. 35, 136.
4 Jackson T. On the Old Norse System of Spatial Orientation H Saga-Book of the Viking So-
ciety. 1998. Vol. 25/1. P. 79.
436
Some Notes on the Depiction of Islands in the Baltic Sea
quarter of the world4. Anchoring the recorded references geographically, these
seem to connect the East(em) Sea first and foremost with the central basin of the
Baltic Sea, i.e. the Baltic proper. From a broader perspective - and following
the depicted patterns of contact - we can include the main offshoots of the Bal-
tic Sea in the same setting.
Although the storyline in the majority of the sagas is connected with Ice-
land and Scandinavia, several islands in the Baltic Sea function as distinct
points on the mental map of the sagas, highlighting both practical and symbolic
purposes. Here the main focus is placed upon the evidence of the kings’ sagas
(konungasogur) and the sagas of Icelanders (islendingasogur). Both sub-genres
of sagas have something to say about travels and island-related activities in the
Baltic. The overall evidence of the kings’ sagas is more extensive in this re-
gard, but the sagas of Icelanders do identify the same places and contain paral-
lel motifs. This testifies to the broader significance of particular features of is-
land imagery in the saga literature. The perspective can be further widened by
the inclusion of comparative examples from other types of sagas, for example
the legendary sagas (fornaldarsogur), which in their perception of the past can
make use of rather fantastic scenes and motifs. However, even the legendary
sagas point out clearly identified and localized islands, in a manner not that
different from other sagas. Occasional parallels are also drawn to Old Norse
poetry and geographical sources. The article does not seek to outline distinct
chronological layers in the imagery of islands; the emphasis lies on shared mo-
tifs and perceptions.
Islands in the Baltic proper
Looking at a map of the Baltic Sea, it is easy to point out its numerous
islands and archipelagos - some are located out in the sea, some are stretched
along the coasts of the lands around it. A quote from «Orkneyinga saga» illu-
minates a similar experience: «Gor led his ships out of the Gulf and into the
Aaland Sea, exploring all of the Svia Skerries and every island in the Baltic,
then on to the Elfar Skerries and from there over to Denmark, searching every
island»5.
The route takes the man who is searching for his sister from the Gulf of
Bothnia into the Aland Sea (Alandshaf) and further on into the Baltic {Eystra-
5 «Helt Gorr skipum sinum lit eptir hafsbotnum ok sva i Alandshaf. Sidan kannar hann vida
Svi'asker ok allar eyjar, er liggja i Eystrasalti, eptir pat i Gautasker ok ])adan til Danmerkr ok kan-
nar ])ar allar eyjar» (Orkneyinga saga. Ch. 1 / Finnbogi Gudmundsson gaf ut // IF. 1965. В. XXX-
IV. Bls. 4). English translation: Orkneyinga Saga. The History of the Earls of Orkney / Transl. by
Hermann Palsson, P.G. Edwards. London: Penguin, 1981. P. 27). The legendary saga «Fra Fomjoti
ok hans asttmonnum» relates the same episode publication.
437
Kristel Zilmer
salt). The motif of islands as potential hiding places is underlined, in terms of
Gorr exploring the skerries around Sweden (Sviasker and Gautasker) as well
as other islands in Eystrasalt and around Denmark6. We observe the strategy
according to which some islands can be identified, whereas others are left un-
named. Furthermore, it is characteristic that the description includes several
references to small islands and skerries. In the saga literature various small is-
lands may be given even more attention than certain bigger - and supposedly
more well-known - islands.
Let us start with the main basin of the Baltic Sea. Bornholm, Oland and in
particular Gotland stand out as historically known centres for maritime traffic
and trade. Other bigger islands in the region are Rugen, Osel (in Estonian, Saa-
remaa), Dago (in Estonian, Hiiumaa), and the Aland archipelago (in Finnish,
Ahvenanmaa). Regarding the mental map emerging from the sources, most of
these islands can be placed within the network of east-west travel routes. Ex-
ceptions would be Rugen off the coast of Germany, which belongs within a
southern zone of action, and the Aland islands at the entrance to the Gulf of
Bothnia (see the reference to the Aland Sea above). In the sagas Rugen (01 Re)
is thus mentioned in connection with the expeditions of Scandinavian (particu-
larly Danish) kings southwards into Wendish territory7.
To exemplify the sagas’ approach, let us take a look at some referenc-
es to Gotland, Osel and Bornholm. Being the largest island - or waterbound
«land»8 - and having a central position in the Baltic Sea, Gotland could be
expected to figure as a key site for maritime contacts. The overview of the
division of «Sweden in Olafs saga helga» in «Heimskringla» identifies Got-
land (as well as Oland) as a separate territory alongside other lands of Swe-
den, underlining its significance in an administrative context9. In the meantime,
6 Sviasker refers to skerries along the eastern coast of Sweden, near Lake Malaren. Gau-
tasker (in the translation «Elfar Skerries») has been interpreted as the skerries off the northwes-
tern coast of Sweden, close to the Gota River (Cleasby R., Gudbrand Vigfusson, W.A. Craigie. An
Icelandic-English Dictionary. P. 193). This would make sense regarding the route of Gorr. How-
ever, other saga contexts emphasize the eastern position of Gautasker which speaks in favour of
identifying them as skerries off the coast of eastern Gotaland.
7 Certain other islands can also be considered focal points along the southern Baltic from the
point of view of the sources. The location of Svolder (Svoldr), the site of the final battle of King
Olafr Tryggvason, is disputed; alternative suggestions by historians are an island near Ritgen or
somewhere in the sound of Oresund. Jomsborg (Jdm[sborg]), the stronghold of Jomsvikings may
have been located on Wollin off the coast of Poland.
8 Gotland incorporates the element land «land», not ey «island»; cf. the name of Oland, Ey-
land, which literally means «island-land».
9 Olafs saga helga. Ch. 77 // Hkr. B. 2. See also the description of world geography in
«Landafraedi I» (manuscript AM 194,8°): Alfraedi Islenzk: islandsk encykloptedisk litteratur /
Udg. af Kr. KAlund. Kobenhavn: S.L. Mollers Bogtrykkeri, 1908. В. 1. S. 7-12
438
Some Notes on the Depiction of Islands in the Baltic Sea
saga scenes related to Gotland do not cast much light upon its broader inter-
regional role. A possible exception is the statement in «Olafs saga helga» in
«Heimskringla»: «King Olaf steered his ships to the Island of Gotland, and
there he got news both from Sweden and Denmark and also all the way from
Norway»10 *. The idea that news from different parts of Scandinavia were avai-
lable to Olafr upon his arrival signals the strategic position of Gotland, showing
that travellers from various regions could call in at the island. The same concept
is in a way illustrated in «Sverris saga», where one encounters some Saxons at
Gotland11, and in «Olafs saga Tryggvasonar» in «Heimskringla», where Olafr
captures a ship belonging to some people from Jamtland by the island12.
The latter two saga episodes at the same time present Gotland as a site for
raids and plunder - the island was obviously perceived as a place where one
could obtain booty. Gotland makes such a target in sagas about Olafr Tryggva-
son and Olafr Haraldsson. In «Olafs saga helga» in «Heimskringla», for exam-
ple, Olafr is said to have collected tribute on Gotlan13. Gotland and Viking ac-
tivities are recorded in connection with Earl Eirikr Hakonarson in «Olafs saga
Tryggvasonar». The earl sailed from Sweden to Gotland, where he lay for a long
time in the summer waiting for either traders or Vikings to show up; occasion-
ally he carried out raids on land14 15.
Gotland is included in the context of eastern travels - either when relating
of people who were on their way to Rus’ (Gardariki) or returning from there.
The case of Olafr Haraldsson arriving at Gotland and receiving news from all
over Scandinavia belongs within such a scheme of events - the king was then
on his way back from Gardariki. Earlier in the same saga we hear about a man
called Gudleikr gerzki, a frequent traveller to Gardariki'5. Before sailing to
10 «Kom Olafr konungr skiputn sinutn vid Gotland, spyrdi par tldendi baedi af Svlaveldi ok
Danmorku ok allt dr Noregi» (Olafs saga helga. Ch. 192 // Hkr. B. 2. Bls. 343). English transla-
tion: Snorri Sturluson. Heimskringla: History of the Kings of Norway / Transl. by L.M. Hollander.
Austin: University of Texas Press, 2002. P. 486.
" Sverris saga. Ch. 113 / borleifur Hauksson gaf lit. Reykjavik: Hid Islenzka fomritafelag,
2007 (IF. XXX).
12 Olafs saga Tryggvasonar. Ch. 25 // Hkr. В. 1. Cf.: the skaldic poem «Olafsdrapa» by Hall-
fredr vandraedaskald: Skj. B. Al. S. 156-159; BI. S. 148-150. English translations of skaldic po-
ems: Poetry from the Kings’ sagas / Ed. K.E. Gade. Turnhout: Brepols, 2009. Vol. 2: Skaldic Po-
etry of the Scandinavian Middle Ages.
13 Olafs saga helga. Ch. 7 // Hkr. B. 2. Cf.: «Hofudlausn» by Ottarr svarti: Skj. B. AL S.
290-296, BI. S. 268-272.
14 Olafs saga Tryggvasonar. Ch. 89 // Hkr. B. 2. Cf.: «Bandadrapa» by Eyjolfr dadaskald:
Skj. B. Al. S. 200-202, BI. S. 190-192.
15 Olafs saga helga. Ch. 66 // Hkr. B. 2. On the motif of Gudleikr’s travels as well as Got-
land’s role in eastern travel, see: Джаксон Т.Н. Исландские королевские саги о Восточной
Европе (первая треть XI в.): Тексты, перевод, комментарий. М., 1994. С. 148-150
(Древнейшие источники по истории народов Восточной Европы).
439
Kristel Zilmer
Novgorod (Holmgardr), Gudleikr stayed for a while at Gotland. Coming back
from the east, the man was forced to station his ship by the neighbouring is-
land Oland due to strong headwinds. There Gudleikr was attacked and fell in a
battle.
Looking at the overall saga evidence, Gotland is thus mentioned in connec-
tion with the typical motifs of travelling, raiding and battling. The practice of col-
lecting tributes is briefly reflected as well, casting some light upon the status of
Gotland. The image of the island can in the meantime be extended when including
the account of «Guta saga», a separate saga dealing with the island’s history. The
saga was written in Gutnish some time during the thirteenth century. Starting with
its legendary discovery, Gotland is characterized as a place of mystery and magic:
«it sank by day and rose up at night»16. When fire - and settlement - were intro-
duced to the island, the magic spell was removed. The motif of a sinking island
echoes of some medieval as well as later traditions on enchanted islands, also
known from Ireland and England. In this manner the potentially extraordinary
and mythical features of an insular setting are highlighted17.
It seems that closely located islands in the Baltic Sea are depicted as targets
that could be easily attacked one after another. A classic case concerns the cam-
paigns of young Olafr Haraldsson; as mentioned above, one of his raids took
him to Gotland. According to «Olafs saga helga» in «Heimskringla», Olafr held
his first battle against some Vikings at Sota skerry (Sotasker) somewhere off the
Swedish coast18. After having been to Gotland, Olafr targeted Osel (Eysysla)'9.
The saga relates that at first the people of Eysysla offered him tribute, but then
showed up ready to fight. As can be expected, Olafr defeated them with splen-
dour. In this manner a network of Baltic islands is outlined. 16 17 18 19 20
16 «[...] et J>et dagum sank ok natum var uppi» (Guta saga. The History of the Gotlanders /
Transl. and ed. Chr. Peel. London: Viking Society for Northern Research, 1999. P. 2, 3).
17 In the case of Gotland the motif may also have had something to do with ancient condi-
tions related to the changing sea level (Peel Chr. // Guta saga. P. xviii).
18 Sotasker may refer to Sotholmen off the Swedish province of Sodermanland.
19 Olafs saga helga. Ch. 6-8 // Hkr. B. 2. Cf.: Olafs saga helga. Chs. 15-17 // Flateyjarbok: en
Samling af norske Konge-Sagaer med indskudte mindre Fortaellinger om Begivenheder i og udenfor
Norge: samt Annaler / Udg. af Gudbrandur Vigfusson, C.R. Unger. Christiania: Mailing, 1860-1868.
B. 2; Olafs saga helga: Fagrskinna. Ch. 27 / Bjami Einarsson gaf lit // IF. 1985. В. XXIX; the Leg-
endary Saga of St. Olaf. Ch. 9 // Olafs saga hins helga. En kort Saga om kong Olaf den hellige
fra anden halvdeel af det tolfte Aarhundrede efter et gammelt Pergaments-haandskrift i Universitets-
bibliotheket i Upsala / Udg. af R. Keyser, C. R. Unger. Christiania: Feiberg & Landmark, 1849.
The latter two accounts do not include the fight on Gotland. The sequence of various battles is also
recorded in «Vikingarvisur» by Sigvatr bordarson (Skj. B. Al, S. 223-228, BI, S. 213-216) and in
«Hofudlausn» by Ottarr svarti (Skj. B. Al, S. 290-296, BI, S. 268-272).
20 Brennu-Njals saga. Ch. 30 / Einar Olafur Sveinsson gaf fit. Reykjavik: Hid islenzka fom-
ritafelag, 1954 (IF. В. XII). Cf.: Zilmer К. «He Drowned in Holmr’s Sea - His Cargo-ship Drifted
to the Sea-bottom, only Three Came out Alive»: Records and Representations of Baltic Traffic in
the Viking Age and the Early Middle Ages in Early Nordic Sources. Tartu: Tartu University Press,
2005 (Nordistica Tartuensia, 12). P. 316-317.
440
Some Notes on the Depiction of Islands in the Baltic Sea
A more particular scene unfolds on Osel according to ch. 30 of «Njals
saga»20. Gunnarr and Kolskeggr are raiding in the Baltic; one of their destina-
tions is Osel, where they station in the lee of one headland. On Osel they meet
a Dane called Tofi, who warns them that Viking ships are anchored on the other
side of the headland. Tofi also lets them know that the Vikings have hidden a
treasure on the island. Gunnarr and Kolskeggr fight against the Vikings and get
hold of the treasure. The saga explains Toll’s background - he was captured by
Vikings and taken to the island.
This episode brings in two additional motifs besides that of islands as battle
sites. The first one concerns the act of hiding a treasure, the second one the pos-
sibility of holding captives on an island21. As waterbound areas, islands provide
a perfect setting for isolation. The manner in which certain topographical features of
the island are mapped also deserves attention. The motif of saga characters station-
ing their ships on the opposite sides of some headland is repeated on several occa-
sions.
In «Jomsvikinga saga» Bornholm (Borgundarholmr)22 is among other referenc-
es named as the site of an impressive royal battle between the Danish king Haraldr
Gormsson and his rebelling son Sveinn23. The fleet of the legendary chieftain
Palna-Toki, a supporter of Sveinn, also made landfall on the island. They an-
chored on the opposite side of the headland where Haraldr’s forces had stationed
themselves24. In this manner, Palna-Toki’s arrival was not immediately noticed;
he came across King Haraldr on land and shot him with an arrow.
In a similar manner to other islands, Bornholm emerges as a site for raids
and battles as well as a place to call in at when travelling across the Baltic. The
island can form a connecting link in the network of eastern and southern travel
routes - as for example indicated in «Olafs saga Tryggvasonar» in «Heimskring-
la». Coming from the east (from Novgorod), Olafr made landfall on Bornholm
and raided there. Due to stormy winds and strong waves he could not stay an-
chored there longer and had to sail south to Wendland25.
21 Parallel scenes are recorded in connection with islands from other areas as well (Zilmer K.
Scenes of Island Encounters in Icelandic Sagas; Eadem. On Some Pragmatic and Symbolic Fea-
tures of Island Representation).
22 The name appears in a shortened form in skaldic poetry; however, the designation holmr /
holmr does not always connect with Bornholm.
23 Jomsvikinga saga. Ch. 12 / Olafur Halldorsson bjo til prentunar. Reykjavik: prentsmidja
Jons Helgasonar, 1969.
24 It has been argued that Bornholm’s coastline does not demonstrate the features described
in the saga. An alternative localization is some headland off the eastern coast of Jutland (The Saga
of the Jomsvikings / Transl. by L.M. Hollander. Austin: University of Texas Press, 2003. P. 55).
The choice to use Bornholm as a setting for the battle may have been motivated by the general
significance given to the island in the saga.
25 Olafs saga Tryggvasonar. Ch. 21 // Hkr. В. 1. Cf.: «Olafsdrapa» by Hallfredr van-
draedaskald: Skj. B. Al. S. 156-159. BL S. 148-150.
441
Kristel Zilmer
A series of events is related to Bornholm in «Knytlinga saga» in connection
with the Danish king Kmitr Sveinsson and Egill Ragnarsson, more commonly
known as Blood-Egill26. The king has put Egill in charge of the royal estate on
Bornholm, and he attends a feast on the island27. The relationship worsens when
Egill continues to cause trouble with constant raids; another person is then ap-
pointed to control the estate. The saga further relates of a merchant ship that is
supposed to sail from Norway to Estonia or another place on the eastern route.
It sails through the strait of Oresund and heads east to Bornholm, but then
vanishes without a trace. King Kmitr wishes to find about the ship’s fate and
travels to Bornholm. Before reaching Bornholm he makes landfall on a small
island and notices that the rocks on the shore are of a red colour. This shows
that an act of violence has taken place on the island. Arriving on Bornholm the
king confronts Egill, and it turns out that Egill attacked the ship after it ran into
trouble in the shallow waters around the previously mentioned island. Having
taken all the goods from the ship, Egill burned it to ashes. As a punishment,
Blood-Egill is then hanged on Bornholm - a stubborn opponent of the king finds
his violent death on the island.
The Danish island-belt and islands in the Kattegat
We shall move over to the southwestern zone of the Baltic Sea and look
at the representation of certain Danish and Swedish islands. The obvious geo-
graphical as well as historical reality is that the kingdom of Denmark is made up
of numerous islands. The sagas document vivid patterns of traffic within the belt
of main Danish islands. Frequent references are being made to Fyn, Sjaelland,
Falster and to some extent to Moen and Lolland.
These islands as well as other parts of Denmark are mentioned when
outlining the activities of Danish kings, but they are also included in the
context of the campaigns, raids and confrontations involving Norwegian and
Swedish kings or chieftains as well as travelling Icelanders. The events connec-
ted to the Danish island-belt can be of both a peaceful as well as a violent na-
ture. In accordance with the main interests of the sagas, the typical motifs are
naturally related to plunder and battles; an important additional theme is to in-
clude the islands in a systematic power extension scheme.
According to a common pattern of mobility a saga character may thus tra-
vel from one Danish district / island to another - and further on into the territory
26 Knytlinga saga. Ch. 34^40 / Bjami Gudnason gaf ut // IF. 1982. В. XXXV. Bls. 91-321.
Cf.: Blodegils hattr И Flateyjarbok. B. 3.
27 Bornholm as a site for royal estates is also mentioned in other sagas; see, e.g., Fagrskinna.
Ch. 19.
442
Some Notes on the Depiction of Islands in the Baltic Sea
of southern Sweden. Much traffic is also localized in the waters in between the
islands. An illustrative example is the route followed by Sveinn Ulfsson dur-
ing his conflicts with Magnus godi and Haraldr hardradi. The events are out-
lined in «Morkinskinna», «Fagrskinna», «Magnuss saga ins goda» and «Har-
alds saga Sigurdarsonar» in «Heimskringla», «Knytlinga saga» as well as in
«Flateyjarbok»28.
To exemplify the route and the manner in which islands are depicted as ele-
ments of gradual power extension, we can take a look at ch. 25 of «Magnuss saga
ins goda»29. Sveinn arrives in Skane and is accepted as the king. He then proceeds to
Sjaelland and Fyn. The passage points out Fyn as a site for gaining control over
«all the islands» («allar eyjar»), possibly indicating the smaller islands around
it. On other occasions the Danish islands form part of the route of fleeing or get
associated with battles.
In the sources the main parts of the island-belt are usually designated as
«lands» - based upon their (administrative) status and / or significance. The
description of the division of Denmark provided by «Knytlinga saga» demon-
strates this30. Having listed various regions as lands (the labels are land. rlki).
it is added that between Jylland and Skane there lie many big island-lands
(«eylond»). The list includes Samso, Laeso, Als, Lolland, ЛЕто, Tasinge, Lange-
land, Mon, Falster.
On the other hand, the passage concludes by calling all the named regions
lands («t?essi lond»), demonstrating the ambiguous nature of the designations.
The fact that the distinction between lands and (proper) islands is not absolute
is underlined by the reference to «big island-lands, not previously mentioned»
(«stor eylond, |?au er adr eru eigi nefnd»)31. A possible way of distinguishing
between territories is to say something about their size. Besides a reference to
«big island-lands», the Danish islands may also be labelled as «small lands»
(«smalond»)32.
Let us now turn to some smaller Danish and Swedish islands and archipela-
gos located in the Kattegat. These sites do not automatically host such regular
traffic as the main belt of Danish islands. However, some episodes cast light
28 The main scenes in «Heimskringla» are discussed by K. Zilmer (Zilmer К. «He Drowned
in Holmr’s Sea». P. 298-300); cf.: Eadem. The Representation of Waterborne Traffic in Old Norse
Narratives - The Case of the Baltic Sea Area H Viking and Medieval Scandinavia. 2006. Vol. 2.
P. 248.
29 Magnuss saga ins goda. Ch. 25 // Hkr. B. 3. Cf. also chs. 30 and 33 of the same saga.
30 Knytlinga saga. Ch. 32. See also the legendary «Gongu-Hrolfs saga». Ch. 37 // FNS. 1954.
B. III.
31 Bjami Gudnason // Knytlinga saga. Bls. 52.
32 See, e. g., the reference to Fyn and «small lands» in: Haralds saga Sigurdarsonar. Ch. 61 //
Hkr. B. 3.
443
Kristel Zilmer
upon the special significance attached to small islands.
In the middle of the Kattegat, off the coast of northeastern Jylland, we find
the island of Laeso (Hlesey). Together with another small island, Ven (Hvedn, in
the Oresund), Laeso is, for instance, associated with two battles fought by King
Haraldr gilli-kristr. The events at Laeso and Ven are referred to in «Morkinskin-
na», «Fagrskinna» and «Heimskringla»33. In their accounts the sagas turn to the
skaldic stanzas by Einarr Skulason34. As summarized in «Morkinskinna»: «Ei-
narr Skulason makes mention of the fact that King Haraldr had been in Den-
mark and fought two battles there, one at Hvedn (Hven) and the other at Hlesey
(Laeso). He was victorious»35.
A different experience is connected to Laeso in «Haralds saga Sigurdarso-
nar» (ch. 35) in «Heimskringla»36. King Haraldr had to find shelter by Laeso af-
ter some raids in Denmark; he intended to sail northwards but was forced to a
hault by contrary winds. «Fagrskinna» (ch. 55) and «Morkinskinna»37 connect
the same scene to a different island, Samso (Sdmsey). Since it is pointed out that
due to unfavourable weather conditions, Haraldr had to turn towards the sound
of Limfjord, the reference to Laeso can make more sense - it lies closer to Limf-
jord38. Apart from the possible confusion of the two strategic islands in the Kat-
tegat, the events are described in a similar manner.
In «Olafs saga helga» in «Heimskringla» Laeso is a spot for shipwreck39 40.
Eikreyjar archipelago off the estuary of the Gota River in southwestern Sweden
(one of the main islands is Ockero) is also mentioned. One Gauti Tofason and
his men came across five Danish merchant ships by Eikreyjar. they conquered
four of them successfully and then Gauti sailed after the fifth one, leaving some
of his companions behind. Gauti’s luck changed off the island of Laeso where he
lost his ship and men during a heavy storm. Furthermore, those men who were
still waiting by Eikreyjar were attacked by some other Danes and got killed.
33 Magnuss saga blinda ok Haralds gilla. Ch. 12 // Hkr. B. 3.
34 «Haraldsdrapa» I and II. The preserved stanzas are quoted in full only in «Morkinskinna»
(Morkinskinna / Udg. af Finnur Jonsson. Copenhagen: J. Jorgensen & Co. 1932. S. 402^103).
35 «hessa getr E. Scvla s. at Haralldr konvgr hafdi verit iDanmorc, oc bariz |)ar .ii. orvstor adra
vid Hvedn en af>ra vid Hlesey oc hafdi sigr» (Morkinskinna. S. 402). English translation: Morkin-
skinna. The Earliest Icelandic Chronicle of the Norwegian Kings (1030-1157) I Transl. by Th.M.
Andersson, K.E. Gade. Ithaca; London: Cornell University Press, 2000. P. 365 (Islandica. Vol. 51).
36 Haralds saga Sigurdarsonar. Ch. 35 // Hkr. B. 3.
37 Fagrskinna. Ch. 55; Morkinskinna. S. 166.
38 Fagrskinna, a Catalogue of the Kings of Norway / Transl. by A. Finlay. Leiden; Boston:
Brill, 2004. P. 206.
39 Olafs saga helga. Ch. 94 // Hkr. B. 2. Cf.: Eymundar £>attr af Skorum П Flateyjarbok.
B. 2. In «Sverris saga» (ch. 160) Laeso forms part of the sailing route (see also: Zilmer К. «He
Drowned in Holmr’s Sea». P. 286).
40 Hakonar saga Hakonarsonar / Ed. M. Mundt. Oslo: Norsk Historisk Kjeldeskrift-Institutt,
1977.
444
Some Notes on the Depiction of Islands in the Baltic Sea
In «Hakonar saga Hakonarsonar» the same archipelago is mentioned on
several occasions, illustrating its importance for the Norwegian king40. King
Hakon Hakonarson is shown to have used the islands as a base for his fleet and
a place where he could arrange meetings and discuss urgent matters. In ch. 65
of «Olafs saga helga» in «Heimskringla» the islands are depicted as a site for
finding out information - Eyvindr urarhom sailed from Viken to Eikreyjar and
there he learned about the movements of his opponent, who had headed to an-
other island. The technique of giving the location of Eikreyjar in relation to an-
other island highlights connections between islands. The saga says that Eikrey-
jar are located outside of Hisingen (Hising, an island in the Gota River).
Another archipelago in the same region is Brenneyjar, located to the south
of Eikreyjar, one of the islands is known today as Branno. Interesting references
occur in some sagas of Icelanders41. In «Laxdoela saga», Brenneyjar are identi-
fied as a place where the Norwegian king was to attend an assembly42. Much
like the motifs connected to Eikreyjar in «Hakonar saga Hakonarsonar», this
shows that small but strategic islands could make up destinations of royal im-
portance. The mention of Eikreyjar and Brenneyjar in such saga contexts also
results from their closeness to the Gota River (\Gaut\elfr) - as a central water-
way into the Baltic, located in a border territory, the Gota River is depicted in
sagas as a frequent meeting place for the Scandinavian kings and chieftains. The
islands located in the river or close to it can thus serve similar purposes43.
Other sagas characterize Brenneyjar as a region that served the purposes of
Viking raiders; the archipelago is depicted as a good spot for arranging stake-
outs. Interesting information is revealed in «Bjamar saga»44 45 46, which contains a
short description of the islands (a not so common feature in the sagas): «This
is a group of many islands, not much inhabited at that time. There were hidden
41 Ibid. P. 308.
42 Laxdcela saga. Ch. 12 / Einar Olafur Sveinsson gaf lit. Reykjavik: Hid islenzka fomritafe-
lag. 1934 (IF. В. V).
43 Small islands off the estuary of the river are also called Elfarsker, using the name of the
river as a tool of identification. See, e.g., Faereyinga saga. Ch. 18 (Olafur Halldorsson gaf lit // IF.
В. XXV) where Elfarsker are the site of a Viking encounter. It is of interest that several legendary
sagas also refer to Elfarsker in their mapping of events.
44 Bjamar saga hitdoelakappa. Ch. 7 / Gudni Jonsson, Sigurdur Nordal gaf lit // IF. 1938. B. III.
45 «[...] )>at eru margar eyjar ok varu |ta h'tt byggdar. bar varu i launvagar, ok var [>ar jafnan
herskatt af vikingum; skogr var Jtar ok nokkurr a eyjunni» (Ibid. Bls. 127). English translation:
The Saga of Bjorn, Champion of the Hitardal People / Transl. by A. Finlay // The Complete Sagas
of Icelanders. Reykjavik: Leifur Eiriksson Publishing, 1997. Vol. 1. P. 263.
46 Egils saga Skalla-Grimssonar. Ch. 48 / Sigurdur Nordal gaf lit. Reykjavik: Hid islenzka
fomritafelag, 1933 (IF. В. II); Kormaks saga. Ch. 26 / Einar Olafur Sveinsson gaf lit // IF. 1939.
В. VIII. See also: Haralds )>attr harfagra // Flateyjarbok. В. 1; Brenneyjar are named as the place
where one of Haraldr’s sons was killed. In Haralds saga harfagra. Ch. 33 // Hkr. В. 1 the place for
the tragic event is in the mouth of the Gota River.
445
Kristel Zilmer
creeks in them, and they were always exposed to raiders. There was also some
woodland on the islands»45. In «Egils saga» and in «Kormaks saga» Brenneyjar
are similarly described as suited for Viking activities46.
These examples demonstrate some of the ways in which the sagas connect
significant events with rather small islands. The strategy does not seem to be
completely accidental; I would claim that this speaks of practical motivation,
but in some cases of particular symbolic background as well. The practical as-
pects of island references concern both bigger and smaller islands - the map-
ping of these sites is important from the perspective of maritime traffic, a reality
reflected in various sources. To bring in a comparative example, we can mention
the description of a historical sailing route in the tax register of the Danish king
Valdemar II, the so-called Danish Itinerary from the turn of the thirteenth cen-
tury. The outlined route leads from the island of Utlangan off the coast of Ble-
kinge (southeastern Sweden) to Reval (present-day Tallinn) in Estonia; several
port towns and small islands are given as spots along the route.
An earlier record that maps islands and maritime traffic along the southern
Baltic is the account of a voyage undertaken by a certain merchant Wulfstan,
incorporated in King Alfred the Great’s translation of the world history by Oro-
sius, dating from the nineth century47. Wulfstan’s journey took him from Hedeby
to Truso in the Vistula Delta; the description includes details about navigation
and points out territories - often islands - that were to be found to the ships’
starboard and larboard. These two records - one from the early Viking Age and
the other one from the Middle Ages - document the strategy of mapping various
islands as part of the sailing routes in the Baltic Sea.
However, in connection with island motifs in the sagas we can trace an-
other, more symbolic and mythological dimension as well. At the start of the pa-
per a quote was provided from «Orkneyinga saga» speaking of a man who was
carrying out a search campaign all through the Baltic islands. In Denmark he
met his kinsmen, called the descendants of Hler the Old of Laeso. Laeso thus ap-
pears to have formed a ruling seat of a mythical kin; Hler is also known as Aigir,
the ruler of seas48 49. An additional example of the particular position of Laeso in
the Old Norse tradition comes from the eddic poem «Harbardsljod» (stanza 37).
47 Another travel report in the same source is that of Ohthere, describing the route from
northern Norway to Kaupang and Hedeby. On these two accounts, see: Two Voyagers at the Court
of King Alfred: The Ventures of Ohthere and Wulfstan Together with the Description of Northern
Europe from the Old English Orosius / Ed. N. Lund, transl. by Chr. Fell. York: William Sessions,
1984; Bately J., Englert A. Ohthere’s Voyages: A Late 9lh-century Account of Voyages along the
Coasts of Norway and Denmark and its Cultural Context. Roskilde: Viking Ship Museum, 2007.
48 G9ngu-Hr61fs saga. Ch. 2 also speaks of the special kin of Laeso.
49 Harbardsljod // / Udg. af Finnur Jonsson // De gamle eddadigte. Copenhagen: Gads forlag,
1932. S. 87.
446
Some Notes on the Depiction of Islands in the Baltic Sea
borr and some berserk women are said to have carried out a fight on the island49.
Samso also emerges as a significant locality. In the kings’ sagas its strategic
position is signalled along the lines similar to other islands. Interesting scenes
are in the meantime depicted in some legendary sagas. In «Hervarar saga ok
Heidreks» Samso forms a battle site as well as a setting for extraordinary events.
HjorvarSr, one of the twelve sons of Amgrimr, wants to marry the daughter of
the Swedish king and challenges his competitor Hjalmar to a fight on Samso. On
the island the twelve brothers come to a place called Munway bay (Munarvagr),
where they find two ships. In a berserk state of mind they kill the men on the
ships. This weakens them for the encounter with Hjalmar and his companion
Orvar-Oddr50. Hjalmar fights with Angantyr and they both die in the battle; Oddr
faces Angantyr’s eleven brothers and kills them all.
The localization of the battle accords with the realistic imagery of islands.
However, there is more to the picture of Samso. Angantyr’s daughter Hervor
later comes to Samso together with a crew of Vikings. Since nobody dares to
accompany her she goes on land alone; the island is now said to be a frightening
place. Hervor does not let herself be terrified by the fires, flashes and the dead
that she sees on the island - her purpose is to get hold of Angantyr’s famous en-
chanted sword.
The special meaning of Samso is also reflected in the eddic poem «Loka-
senna» (stanza 24)51. Loki states that Odinn engaged in shameful magic rituals
(seidr) on that island. It should be underlined that the references to Samso and
Laeso in the eddic poems are in many ways unique; other island-related scenes
in eddic poetry normally concern fictional and / or unidentified islands.
Conclusions
Saga references to islands in the Baltic Sea follow central strategies of is-
land representation in the Old Norse literature, also highlighting contemporary
European perceptions. The mention of islands serves different purposes - prag-
matic and symbolic. In terms of mapping the arenas of activity and creating the
mental landscape of the sagas, islands form a significant feature of detection
alongside other similar waterbound entities such as headlands, skerries, cliffs
and rocks. Additional features are added to island imagery by depicting islands
as settings for extraordinary events. One and the same island can figure in dif-
ferent contexts.
The manner in which certain Baltic islands are highlighted follows its own
50 Hervarar saga ok Heidreks. Chs. 4-7 // FNS. 1954. В. II. The battle on Samso is also de-
scribed in: Orvar-Odds saga. Ch. 14 / FNS. 1954. В. II.
51 Lokasenna 24 // De gamle eddadigte. S. 105.
447
Kristel Zilmer
logic as well - it does not seem at all accidental that some events are connected
to particular islands. Of special interest is the fact that certain smaller islands
enjoy greater attention in the sources as compared to some bigger islands. One
factor to consider concerns stored knowledge of real-life travel practices - much
of the sailing in the Baltic region must have been by its nature coastal sailing.
Therefore, the mapping of numerous small islands and skerries off the coastal
territories could have been regarded as important. Bigger islands such as Got-
land, Oland, and Bornholm that lie out in the sea would have functioned more
as destinations of their own, although they could also be mentioned when out-
lining travel routes.
The basic motifs of battling and plundering are reflected in connection with
all islands, regardless of their size and location; occasionally there occurs in-
formation on particular features of topography as well. The typical image of an
insular setting is extended in terms of motifs that bring in remarkable island ex-
periences. A few islands in the Baltic Sea clearly stand out as focal points for
a kind of insular symbolism; they gain such a meaning from various types of
sources. In this the fusion of real(istic) and fantastic approaches to island expe-
riences can be noted.
448
Ученые и устная традиция: frodir еда boklausir menn?
А.В. Циммерлинг
Русское существительное ученый совмещает два несходных значения,
одно из которых (традиционное) предательски выдает его происхождение
от пассивного причастия (через стадию результативного прилагательного),
а другое, более новое, выглядит произвольно навязанным. С одной сто-
роны, ученый - это человек, которого научили чему-то такому, что нель-
зя в полной мере освоить без обучения, «тот, кто является носителем уче-
ности»: обозначим это значение как УЧЕНЫЙГ С другой стороны, УЧЕ-
НЫ^ - это человек, которой занимается некой относительно замкнутой в
себе и ненужной в обычной жизни вещью, называемой «наукой» (что бы
это темное слово ни значило): обозначим это значение как УЧЕНЫЙ2. В
английском языке для этих случаев зарезервированы разные слова: первое
значение выражается словом scholar, а второе - словом scientist1. Переход
1 В толковом словаре под редакцией Д.Н. Ушакова (СЛЯ. Т. 4. С. 1087-1088) данные
значения не разделены, а у вокабулы УЧЕНЫЙ выделяется шесть значений, пять из которых
относятся к прилагательному ученым, а одно - к существительному ученым: «1) выученный,
наученный чему-то (кот ученый), 2) основательно знающий какую-н. науку (ученая женщи-
на), 3) в знач. сущ. - специалист в какой-н. научной области (советские ученые) 4) отлича-
ющийся ученостью, научный (ученый спор), 5) прил. к ученый в 3 знач., научный (ученая
степень), 6) прил., по знач. связанное с научной деятельностью (ученый секретарь, ученый
комитет)». С точки зрения языка науки об этом определении можно сказать следующее.
Прежде всего, за основу взяты значения результативного прилагательного ученый, не связан-
ные с активными занятиями наукой и отражающими то, что X обладает навыками (1 знач.)
или знаниями (2 знач.), появившимися в результате обучения и не присущими не прошед-
шим обучение котам и женщинам. Значение 3 указывает на общественное признание того
факта, что X профессионально занимается наукой (в чем состоит эта деятельность, не уточ-
няется). Значения (5) и (6), перечисленные последними, указывают на внешние атрибуты
того, что X или Х-ы профессионально занимаются наукой, снова не уточняя, в чем состоит
эта деятельность. Наконец, в отдельное значение (4) выделены употребления, где прилага-
тельное ученый характеризует свойства предметов, напоминающие о научной деятельности
тем лицам, которые ею не занимаются (по крайней мере, в данной ситуации). Таким обра-
зом, наука рассматривается в данной словарной статье извне, как эзотерическое занятие, суть
которого не поддается проверке, но внешние проявления которого доступны наблюдению.
Хотя прямо не утверждается, что научное знание бесцельно и никуда не ведет, такая интер-
претация напрашивается, так как определение знач. 3 - «ученый, как специалист в какой-н.
научной области» не предполагает, что носитель специальных знаний их активно применяет.
449
А.В. Циммерлинг
от значения УЧЕНЫЙ! к значению УЧЕНЫЙ2 - завоевание нового вре-
мени, правда значительная часть гуманитарных ученых продолжает ему
успешно сопротивляться. Один глубоко уважаемый мною ученый2 поведал
мне о диалоге двух американских профессоров. Один из участников диа-
лога регулярно публиковался в научных журналах и имел высокий индекс
цитирования. Другой был известен в узком кругу, в основном, своим кол-
легам по месту работы и ученикам. Когда первый признался, что не пони-
мает разницы между словами scholar и scientist, коллега разъяснил: «Вы -
scientist. А я - scholar».
Я рискну предположить, что различие между scientist и scholar задано
способом передачи знаний: scholars передают знания изустно, от учителя к
ученику или от коллеги к коллеге, a scientists доверяются письменному но-
сителю информации, который, по крайней мере теоретически, общедосту-
пен и позволяет избежать посредника в виде лица, в меру своего понимания
доводящего некоторый объем знаний вместе со своими комментариями до
конечного пользователя. Те филологи и лингвисты, которые признают себя
scientists, имеют более прогрессивный научный идеал, чем те, которые на-
стаивают на том, что они scholars. Лингвисты-scientists верят в то, что истина
(или наиболее близкое приближение к ней) содержится в последнем номере
рецензируемого журнала на странице п или п-1. В конечном счете, это вера
в научный прогресс в пределах своей дисциплины. Лингвисты-scholars ве-
рят в то, что истина заключается в их собственных трудах, рекомендациях
их учителей или в работе наиболее близкого им по духу представителя их
же школы - необязательно самой современной и передовой. То, что scholars
часто оказываются правы - не столько их заслуга, сколько проблема их наук,
свидетельствующая о недостаточной дискретности гуманитарных методов
извлечения знаний или о расплывчатости установок гуманитарных scholars
и scientists. Тем большего внимания заслуживают успешные примеры при-
менения точных лингвистических методов, сопоставимые по точности с ме-
тодами естественных наук. Так, А.А. Зализняк, опираясь на эксплицитную
процедуру синтаксической реконструкции, строго доказал, что «Слово о
полку Игореве», подлинник которого утрачен, действительно является ори-
гинальным древнерусским памятником последних десятилетий XII в., а не
позднейшей подделкой конца XVIII - начала XIX в., и вывел точную дати-
ровку протографа2. Ключевую роль в его реконструкции сыграли правила
употребления возвратной клитики ся в предложении: оказалось, что носители
разговорного русского языка в XI-XIV вв. ставили клитику ся в препозицию
и постпозицию глаголу по строгим правилам, но эти правила подвергались
частичной модификации каждые 30-40 лет, отражая изменения в узусе язы-
2 Зализняк А.А. «Слово о полку Игореве»: взгляд лингвиста. М., 2004.
450
Ученые и устная традиция: frodir еда boklausir menn?
ка3. Это стало ясно лишь после обнаружения и описания корпуса древненов-
городских берестяных грамот: к счастью для нас, эти грамоты были открыты
только в последние полвека, поэтому в конце XVIII - начале XIX в. потен-
циальный фальсификатор просто не мог восстановить правила употребления
ся в «Слово о полку Игореве», поскольку в его распоряжении не было под-
ходящих текстов. Более чем за сто двадцать лет до работы А.А. Зализняка
Э. Зиверс, анализируя метрические отклонения в одном из списков древне-
английской поэмы «Бытие», пришел к выводу о том, что это список написан
не на древнеанглийском, а на близкородственном древнесаксонском языке.
В этот период окончательные представления о древнеанглийском и древне-
саксонском языках у германистов еще не сформировались, однако Э. Зиверс
исходил из постулированных им регулярных метрических типов германского
аллитерационного стиха и сделал правильный вывод о том, что новый памят-
ник не соответствует древнеанглийским вариантам аллитерационного стиха:
разумеется, такой вывод основывался на изучении корпуса древнеанглийских
метрических памятников. В распоряжении скандинавистов есть исландские
саги - жанр, восходящий к устной традиции. К сожалению, успешных опы-
тов применения лингвистических методов для датировки и атрибуции саг, ко-
торые можно было бы поставить в один ряд с достижениями Э. Зиверса и
А.А. Зализняка, у саговедов нет: правдоподобные датировки возникновения
саг, равно как их аттрибуция конкретным авторам, опираются не на лингви-
стические, а на историко-филологические и палеографические соображения4.
Сторонники влиятельной школы в саговедении, связанной с именами
выдающихся ученых А. Хойслера и М.И. Стеблин-Каменского, настаивают
на том, что переписывание саг прямо продолжает устную традицию, по-
скольку знание саги означало способность ее рассказать/записать, а нали-
чие такой способности предполагает менталитет, в соответствии с которым
пересказ неотделим от пересочинения, а осознанный вымысел невозможен
в принципе5. В этой концепции «знанию», лежащему в основе сагового
3 См. обсуждение в: Циммерлинг А.В. Клитики в древнерусском пространстве: по по-
воду книги А.А. Зализняка «Древнерусские энклитики» (М.: Языки славянской культуры.
2008 - 280 с.) // Русский синтаксис в научном освещении. 2009. № 1 (17). С. 259-277.
4 Ср. образец работы саговеда-текстолога: Stefan Karlsson. Inngangur И Gudmundar
Sogur Biskups I Stefan Karlsson bjo til prentunar. Kaupmannahofn, 1983. В. I. Bls. XV-CCII.
(Editiones Amamagnaeanae, В 6).
5 Heusler A. Altgermanische Dichtung. Potsdam. 1942 (см. также: Heusler A. Kleine
Schriften. Bd.1-2, Berlin: Walter de Gruyter. 1969). Ср.: «В устной традиции господствует
неосознанное авторство, т. е. авторство, не отчлененное от исполнения. ...Неосознанное ав-
торство возможно и в письменной словесности и широко представлено в средневековой ли-
тературе. Так, оно, несомненно, имело место в «сагах об исландцах», поскольку те, кто их
писал, считали, что эти саги - правда, а не плод их художественной фантазии» (Стеблин-
Каменский М.И. Труды по филологии. СПб., 2003. С. 566).
451
А.В. Циммерлинг
менталитета, приписывается признак действенности, а знанию, которое
проистекает из механической передачи письменного текста, по контра-
сту приписывается признак не-действенности. Заложен ли признак дей-
ственности в ключевом лексическом концепте saga «сага», «рассказ»? По
М.И. Стеблин-Каменскому, жанр «саги» и стоящее за ним мироощущение
древних исландцев связаны со способом передачи информации. В книге с
программным названием «Мир саги» М.И. Стеблин-Каменский подробно
обосновал тезис о том, что сага - это форма устного рассказа в культуре,
где передача важной для общества информации неразрывно связана с уст-
ной традицией: наивное (с современной точки зрения) отношение древних
исландцев к саге не только как к вербальной форме, но и как к событи-
ям рассказа, объясняется тем, что сознательный вымысел в культуре этого
времени отсутствовал и сообщаемая информация воспринималась как об-
щее достояние6. Отсутствие жанров текста, предполагающих осознанный
вымысел («fiction»), отражает уверенность средневековой аудитории в том,
что любая информация, достойная остаться в памяти, релевантна для ши-
рокого круга людей. В этой связи М.И. Стеблин-Каменский объяснил сагу
как возникшую на исландской почве универсальную форму рассказа, без
явных ограничений на предметную область сообщения: экспансия литера-
турной (т. е. письменной) саги в область рыцарского романа, исторической
хроники, жития святых и т. п. лишь подтверждает первичную функцию до-
письменной саги - служить средством хранения информации. Эти пробле-
мы подробно обсуждаются в последней книге М.И. Стеблин-Каменского -
«Становление литературы»7. Книга другого выдающегося отечественного
скандинависта, А.Я. Гуревича, носит название «История и сага»8. Один из
разделов последней книги М.И. Стеблин-Каменского озаглавлен «От саги
к истории»9: в нем идет речь о соотношении знания, передаваемого уст-
ным и письменным путем, в текстах письменных саг, посвященных мас-
штабным событиям в истории некоторой страны. Те же проблемы обсуж-
даются в работах Т.Н. Джаксон10 и других ученых, стремящихся извлечь
максимум исторической информации не только из заслуживающих доверия
prima facie эпизодов королевских и родовых саг, где сравнительно надежно
восстанавливается связь между представленной в тексте версией событий
и версиями участников этих событий либо заинтересованных сторон, если
эти события по-прежнему актуальны, но и из легендарных саг и фанта-
6 Стеблин-Каменский М.И. Мир саги. Л., 1971. См. также: Стеблин-Каменский М.И.
Историческая поэтика. Л., 1978.
7 Стеблин-Каменский М.И. Становление литературы. Л., 1984.
8 Гуревич А.Я. История и сага. М., 1972.
9 Стеблин-Каменский М.И. Труды по филологии. С. 445-453.
™ Джаксон Т.Н. Исландские королевские саги о Восточной Европе. М., 1993; М., 2000.
452
Ученые и устная традиция: frodir еда boklausir menn?
стических эпизодов в других сагах и близких к ним текстов11: правомерно
предположить, что в культуре, где осознанный вымысел отсутствует, или,
по крайней мере, остается за пределами жанра саги, любое сообщение рас-
сказчика саги на тему, представляющую общественный интерес, отража-
ет не плод его индивидуальной фантазии, а типовые представления части
общества.
Были ли древние исландцы, записывавшие саги, книжниками, ориен-
тировавшимися на письменные тексты - на родном языке (если таковые
были) или на латыни, или же они просто были грамотными людьми, отвле-
кавшимися от книжной традиции и использовавшими алфавит и навыки
обращения с пергаментом для того, чтобы продолжить устную традицию
и запечатлеть информацию, которую они получили изустно? Эта дилемма
вынесена в заглавие статьи Стефауна Карлссона, где речь идет о разных
версиях одной и той же саги и событий этой саги11 12. На самом деле «не-
книжные люди» («boklausir menn»), о которых говорит Стефаун, не столь
невинны в плане знакомства с книгой. Этот термин - цитата: так назвал
себя конкретный рассказчик, который иронически дистанцировался от
книжной традиции, прямо не связанной с местом действия саги, и больше
доверял местным устным преданиям13. Ключевой вопрос не в том, какой
процент иронии содержится в выражении «мы - люди некнижные», запе-
чатленном на пергаменте14, а в том, реально ли вообще противопоставле-
ние рассказчиков саг из числа книжных ученьн^ и рассказчиков, чуждых
книжному знанию. Здесь нужно различать ситуацию записи протографа и
ситуацию переписи саг. Основная полемика между сторонниками А. Хойс-
лера и М.И. Стеблин-Каменского и их оппонентами касается вопроса о
том, как письменные саги возникали; экстремально выраженные взгляды
полемистов сводятся к тому, что: 1) составление саги невозможно в прин-
11 Мельникова Е.А. Древнескандинавские географические сочинения. М., 1986. С. 15;
Глазырина ГВ. Сага об Ингваре Путешественнике. М., 2002.
12 Stefan Karlsson. Boklausir menn. A Note on Two Versions of Gudmundar Saga 11
Sagnaskemmtun. Studies in Honour of Hermann Palsson I Ed. by R. Simek. Wien, 1986.
13 Имитацией (или воплощением) такого менталитета является замечательное произ-
ведение исландской словесности XX в. - роман Халльдоура Кильяна Лакснесса «Герпла»
(«Gerpla»), который построен как альтернативная версия одной из наиболее героических
родовых саг - «Саги о названных братьях», рассказываемая человеком, в той или иной мере
знакомым с книжными версиями этой саги.
14 Столь же демонстративна фигура самоумаления «мы, сыновья захудалых крестьян»
(«kotkarla synir»), вложенная в «Саге о Хаконе Старом» в уста одного из самых могуще-
ственных людей Норвегии начала XIII в. - лагмана Гуннара Волосатый Зад. В ситуации
произнесения, когда от позиции, занятой Гуннаром и его сторонниками, зависела судьба
норвежской короны, соответствующая фраза не могла не выражать иронии. Сын лагмана
Гуннара, будущий архиепископ Эйнар Толстый Зад, обучался в Париже и был одним из
виднейших книжников своей страны.
453
А.В. Циммерлинг
ципе, так как сага не является авторским текстом, у нее нет протографа,
никакая ее версия не является окончательной, первая запись событий саги
не отличается от n-й записи; 2) устной саги не существует в принципе.
Однако и сторонники теории «книжной прозы», настаивающие на том,
что саги - авторские тексты, созданные ученымир знавшими латынь, все-
мирную историю, основы теологии, медицину, юриспруденцию и прочие
вещи, делавшие их учеными2,15 и сторонники теории «свободной прозы»,
настаивающие на том, что при обращении к исконным германским нарра-
тивным жанрам средневековые исландцы теряли все специфические чер-
ты, отделявшие учень^ и ученых2 от прочих людей, и вели себя так же,
как устные рассказчики, обычно соглашаются, что дошедшие до нас тек-
сты саг подверглись переработке уже в рамках новой книжной культуры.
Действительно, в наше распоряжение почти не попадают версии саг, авто-
ры которых были незнакомы с книжной традицией или сознательно игно-
рировали ее.
Вопрос об авторском вкладе древнеисландских ученых j в акте первой
записи саг трудно верифицировать не только потому, что имена большин-
ства этих людей нам неизвестны. Обе стороны в споре имеют веские ар-
гументы. Научное величие А. Хойслера проявилось в осознании им фун-
даментального важного факта, релевантного не только для филологии,
но и для теории информации: передача знаний в дописьменном обществе
невозможна в неструктурированной форме, поэтому сага как форма хра-
нения информации неизбежно должна была существовать в дописьмен-
ный период. Функционирование письменной литературной саги в каче-
стве универсальной формы рассказа, пригодной для рассказа не только об
истории рода, но и об истории целой страны, для оформления житийного
текста и для перевода рыцарского романа, только подтверждает существо-
вание устных саг. Однако А. Хойслер заблуждался, полагая, что книжные
знания и элементы книжной речи непременно представляют собой позд-
нейшие напластования и порчу стиля, возникшие в процессе переписи
саг: те тексты родовых саг, которые А. Хойслер и его последователи объ-
явили ранними образцами народного стиля, «крестьянскими историями»
(«Bauerngeschichte»), - «Сага о Курином Торире», «Сага о союзниках»,
оказались изощренными продуктами книжной культуры, записанными
сравнительно поздно16. Даже если представления А. Хойслера об эволюции
жанра саги правильны, устная традиция в обществе, где существуют уче-
15 Ср. эту точку зрения в работах: Baetke W. Uber die Entstehung der Islandersagas. Berlin,
1956; Jonas Kristjdnsson. Var Snorri Sturluson upphafsmadur Islendingasagna? // Andvari. Nyr
flokkur. Reykjavik, 1990. H. 32. P. 85-105.
16 См. комментарий в кн.: Исландские саги / Пер. с древнеисландского яз., общ. ред. и
коммент. А.В. Циммерлинга. М., 1999. T. 2. С. 345-350.
454
Ученые и устная традиция: frodir еда boklausir menn?
Hbiej книжники, пусть и пишущие не на родном языке, а на языке учености
и науки (для средневековой Исландии и большей части Северной Европы
это - латынь), не может существовать в вакууме.
В Исландии XI—XIII вв. книжная ученость называлась термином frcedi
и твердо ассоциировалась с европейской христианской традицией. Му-
дрый человек, владевший латынью, назывался frodr.frodr. такое прозвище
носили Ари сын Торгильса (1067-1148), автор «Книги об исландцах», и
Сэмунд сын Иона (1056-1133), которому приписывали составление цело-
го ряда книг, включая «Старшую Эдду». К последнему тезису филологи
относятся скептически, но то, что составление важнейшего анонимного
текста, воплощающего устную традицию эддических песен, потомки при-
писывали виднейшему книжнику своего времени, закономерно. Столь же
естественно, что современники или потомки считали Сэмунда Мудрого не
только книжником, но и чернокнижником, способным в случае надобности
прибегнуть к колдовству. Даже в «Пряди о Стурле», посвященной велико-
му Стурле Тордарсону (1214-1284), который достоверно является автором
«Саги об исландцах», «Саги о Хаконе Старом», одной из редакций «Кни-
ги о заселении земли» и «Аннала Лагманов», сообщается о том, что Стур-
ла обладал даром предвидения и несколько раз при свидетелях занимался
непонятными действиями (гадание? расчеты?), которые воспринимались
ими как магия. Этим свидетельством нельзя пренебрегать, так как автором
«Пряди о Стурле» с большой вероятностью был ученик и последователь
Стурлы, лагман Торд сын Нарви, которого обоснованно считают автором
компиляции «Сага о Стурлунгах». Даже если ученый автор «Пряди о Стур-
ле» сделал уступку вкусам аудитории, ожидавшей, что столь выдающийся
человек, как Стурла Тордарсон, должен был уметь колдовать, нет основа-
ний считать, что сам автор пряди этому не верил. Тот же Стурла Тордарсон
в «Саге об исландцах» наделил даром предвидения ключевых персонажей
своего повествования, к которым современники относились неоднознач-
но - епископа Гудмунда сына Ари, Стурлу сына Сигхвата и Гицура сына
Торвальда17 18. Стурла тоже имел прозвище frodi «Мудрый». По крайней мере,
его наделил им его ученик Торд в так называемом «Прологе» («formali») к
«Саге о Стурлунгах», поставив Стурлу в один ряд со знаменитыми исланд-
цами предыдущих поколений, носивших то же прозвище. С другой сторо-
ны, тем же самым словом frodr в родовых сагах часто называют колдунов
17 Менее вероятно, что ссылки на дар предвидения были добавлены теми людьми, ко-
торые переписывали «Сагу об исландцах» в конце XIII - начале XIV в.
18 Строго говоря, грамотность колдуна или колдуньи и его/ее знакомство с книгами не
исключается. Вполне вероятно, что кельтка Торгунна из «Саги о людях с Песчаного Бере-
га» (гл. L) была грамотной. Однако по отношению к жившим в конце X в. Гейррид дочери
Торольва и ее соседке Катлы, упоминаемым в гл. XV той же саги, нет прямых оснований
считать, что они читали книги.
455
А.В. Циммерлинг
и колдуний, которые могли черпать знания не из книги18, а от наставника.
В гл. XV «Саги о людях с Песчаного Берега» описана именно такая ситуа-
ция, когда юный Гудлауг отправляется перенимать ученость («пета fraedi»)
у пожилой Гейррид, которой было «ведомо многое»19. Современный толко-
вый словарь Ауртни Бёдварссона, нивелирующий различие между древне-
и ново-исландским узусом, осторожно определяет значение слова frodur
как «обладающий обширными познаниями, тот, кто много знает»20, но
«Словарь языка древнеисландской прозы» Вальтера Бэтке неполиткоррек-
тно объединяет оба употребления древнеисландского слова в одном толко-
вании: «обладающий богатыми знаниями и познаниями; ученый, особен-
но в области истории; сведущий в колдовстве»21. Мне представляется, что
В. Бэтке как ученый2 лексикограф прав: мы имеем дело не с многозначным
словом и не с двумя разными традициями употребления выражений frodr.
frcedi. а с единым культурным концептом действенного знания, который в
равной мере применим к книжной и к некнижной учености.
Употребление одного и того же культурного концепта frodr и по отно-
шению к книжникам, и по отношению к колдунам, чернокнижникам, не
может быть случайным: оно отражает представление общества о том, что
подлинное знание действенно, состоит ли действо в произнесении закли-
наний, обучении заклинаниям, предсказании будущего или в составлении
доселе невиданного книжного текста. Поэтому в средневековом обществе
типа исландского любая ученость2 должна восприниматься как ученость^
от каждого ученого2 ожидают, что он будет актуализовать свое знание и
проявлять себя как ученыйр т. е. обеспечивать хорошую погоду правиль-
но подобранным заклинанием или молитвой, составлять и редактировать
летописи, трактаты и саговые тексты, передавать познания в магии и саго-
ведении своим ученикам. Мнение о том, что любой христианский книжник
(др-исл. klerkr godr или kermimadr godr) автоматически является носителем
магических способностей, передает нечто большее, чем суеверие необра-
зованных людей - оно воплощает культурную установку о том, что любое
приобретенное знание должно проявляться и применяться активно. В об-
ществе, где знания в почете, необразованность и невежество естественно
становятся предметом насмешек. Знаменитый рассказ о плавании священ-
ника Ингимунда сына Торгейра в Норвегию («Сага о епископе Гудмунде
сыне Ари», гл. 6) одновременно содержит насмешку над невежественными
19 Занятия вызвали недовольство соседей, некоторые из которых сочли контакт учителя
и ученика слишком тесным и предложили заменить учителя.
20 «Audugur ad Jjekkingu, sem veit mart» (Arni Bodvarsson. Islensk Ordabok. Reykjavik,
1993. P. 164).
21 «Reich an Wissen, Kentnissen, gelehrt, bes. geschichtskundig, zauberkundig» (Baetke W.
Worterbuch zur alnordischen Prosaliteratur. Berlin, 1965. Bd. I. S. 164).
456
Ученые и устная традиция: frodir еда boklausir menn?
норвежскими купцами, в критическую минуту домогающимися от путеше-
ствующего на их корабле вместе со своими книгами исландского ученого,
священника Ингимунда, чтобы он произнес вслух «высшее имя Божье» и
спас корабль, и апологию Ингимунда, который отказывается идти на по-
воду у профанов: когда один из корабельщиков все-таки вспоминает некое
имя (не названное в тексте саги) и произносит его вслух, корабль тут же
налетает на риф.
Мы приходим к выводу, что теории А. Хойслера и М.И. Стеблин-
Каменского верно приписывают саговому менталитету и саговому знанию
(объему информации, подлежащей передаче в рамках определенной саги
или группы саг) признак действенности, однако этот признак, весьма веро-
ятно, связан не с устными корнями саги и не с противопоставлением уст-
ной и письменной традиций, а с представлением о действенности знания
как такового: любой ученый2 в обществе древнеисландского типа должен
проявлять себя как ученый^ т. е. обнаруживать свои знания публично и пе-
редавать их другим. Начиная с определенного периода, лучшим средством
для этого было составление книг, что не исключало других форм актива-
ции знаний - обучения учеников и т. п. Можно ли вообще проверить со-
отношение устного и письменного ингредиента сагового текста, если его
рассказчик, по крайней мере, в глазах современников, в некотором смысле
всегда был ученым? Концепция М.И. Стеблин-Каменского создает богатые
возможности для лексикографического портретирования концепта «сага»
как знания, передаваемого устно, в противоположность концепту «исто-
рия». Хорошо известно, что в древнеисландском языке saga значит как
«рассказ», так и «события рассказа», «история». М.И. Стеблин-Каменский
подчеркнул, что значение «сага как жанр текста» вторично по отношению
к значению «рассказ вообще», для самой же саговой традиции вербальная
форма саги не отвлечена от ее содержания22. Но слово история в метаязы-
ке европейской науки нового времени и в бытовом русском языке тоже име-
ет похожие употребления, ср. попасть в историю, история вопроса23. Из
восьми выделенных В.И. Циммерлингом значений лексемы история пять
являются метаязыковыми. Они составляют концептуальное ядро этого сло-
ва и покрывают спектр его употреблений в языке науки (не только исто-
рической). Эти пять значений неспецифичны для русского языка, но легко
могут быть проиллюстрированы русскими примерами. Заглавными буква-
ми в квадратных скобках приводятся семантические толкования значений
слова «история».
1.	Ход истории. Это уже история. [ПРОШЛОЕ].
2.	И2: Исторический фактор, процесс. [СВЯЗЬ РАЗНЫХ ВРЕМЕН-
22 Стеблин-Каменский М.И. Мир саги. С. 18-20, 40.
23 Циммерлинг В.И. Приговор истории // Да и нет не говорите. М., 1999. С. 8.
457
А.В. Циммерлинг
НЫХ СОСТОЯНИЙ].
3.	И3: Урок истории. Книги по истории [ОТРАСЛЬ ЗНАНИЙ].
4.	И4. Войти в историю. Историческая фигура. [ПАМЯТНОЕ,
MEMORABILIA].
5.	И5: Приговор истории. Курьез истории. Историческая ошибка.
Историческая заслуга. [ОЦЕНКИ ПРОШЛОГО].
К пяти метаязыковым употреблениям русского слова «история»
следует добавить два обиходных (им присвоены индексы «История6» и
«История7») и одно широкое («История8»):
•	История6: контекст детермированных событий, в который человек
попадает помимо своей воли. (Влипнуть в историю).
•	История7: рассказ об определенных событиях. (Рассказать исто-
рию, интересная история).
•	История8: происхождение, цепь изменений, итогом которых явля-
ется данное положение дел. (История вопроса. История болезни.
Причинная история мира.)
Отдельные употребления русского слова «история» соответствуют от-
дельным употреблениям древнеисландского слова saga «сага». В другой
работе24 мы предложили считать, что специфика древнеисландского лекси-
ческого концепта saga «сага» применительно к сопоставимым концептам
других языков заключается не в наборе элементарных значений, а в спосо-
бе их комбинации: слово «история» в современном русском языке лучше
трактовать как многозначное выражение, а древнеисландское слово saga -
как семантически диффузное выражение. Мы выделили три основных зна-
чения, сокращенные определения которых воспроизводятся ниже:
SAGAj— рассказ о событиях, существующий в устной или письмен-
ной форме. В данном значении слово saga ориентировано на позицию ло-
катива, контекст: «как рассказывается в саге Х-а» («sem segir i sogu e-s»).
Дистанция между временем события и моментом речи обязательна.
SAGA2 — факт, о котором существует рассказ (в ряду всех других
верифицированных фактов). В этом значении слово saga ориентирова-
но на позицию подлежащего, она может «случаться» или «происходить»
(«gerask», «fara»/ Временная дистанция обязательна.
SAGA3— масштаб события, события, достойные запоминания, о кото-
рых существует/сложится традиция (факт в конечном ряду фактов). Дис-
танция факультативна.
Не отказываясь от предложенного нами ранее анализа, подчеркнем,
24 Циммерлинг А.В. В поисках устного текста // Слово в перспективе литературной
эволюции. К 100-летию М.И. Стеблин-Каменского / Отв. ред. О.А. Смирницкая. М., 2004.
С. 35-37.
458
Ученые и устная традиция: frodir еда boklausir menn?
что в самом лексическом концепте saga и стоящим за ним лексическом
концепте segja «рассказывать» затруднительно усмотреть какие-либо
признаки особой «действенности» сагового рассказа. Мы склонны ду-
мать, что глагол segja в древнеисландском языке значил примерно то же,
что соответствующий глагол в современном исландском или современ-
ном русском языках, а именно - «передавать информацию в связной фор-
ме, преимущественно устным способом» - и не содержал специальных
компонентов значения вроде «передавать информацию ради того, чтобы
слушатель ее рассказал», «передавать информацию ради того, чтобы она
осталась в памяти человечества» и т. п. Вместе с тем, мы находим весь-
ма вероятным, что древнеисландскому обществу в большей степени, чем
современному исландскому или современному русскому, были присущи
такие конвенции речевого общения, как «старайся излагать важную ин-
формацию и опускай несущественные для твоего рассказа детали», или
«если ты слушаешь развернутое сообщение, постарайся сохранить его в
памяти», или «запоминай в такой форме, чтобы тебе потом удобно было
самому пересказать». Однако конвенции речевого общения, сколь бы
важны они ни были, не являются компонентами значения языковой еди-
ницы, по крайней мере, с точки зрения стандартной лексикографии, раз-
работанной современными учеными2.
Большой вопрос, нуждаются ли комментаторы древних текстов в на-
уках, созданных современными учеными2, не заботящимися о действен-
ности получаемых ими знаний и ведущими себя как scientists, а не как
scholars. Немногочисленные и потому вдвойне ценные успешные опы-
ты применения естественно-научных методов для решения историко-
филологических задач (ср. упоминавшиеся в начале статьи достижения
Э. Зиверса и А.А. Зализняка) показывают, что изредка нуждаются. В дру-
гих случаях ученые j могут игнорировать попытки ученых2 вторгнуться в
их область. Одним из преимуществ филологии как ученост^ над наука-
ми, которыми занимаются ученые2, как кажется, является ощущение вну-
треннего родства и отношения преемственности с объектом своего ана-
лиза - древними текстами и артефактами далекой культуры. В этой связи
исландистам стоит задуматься о том, отражает ли постулированное ими
противопоставление устной и письменной традиций реалии эпохи записи
и переписи саг, или же оно навязано ему извне учеными г Складывается
ощущение, что для выявления источников письменной саги и реконструк-
ции ее предшествующих состояний порой релевантно не то, каким путем
рассказчик получил ту или иную информацию - из книги или из устного
сообщения, а то, имеет ли та или иная информация узколокальную привяз-
ку к определенной местности или нет. Устные источники информации не
459
А.В. Циммерлинг
всегда опираются на непрерывную местную традицию, а сугубо письмен-
ные источники, напротив, могут предполагать непрерывность традиции25.
Рассказчик саги как лицо, бравшее на себя ответственность свести воедино
разнородные источники информации, всегда был ученымр независимо от
того, записывал он сагу или нет. По крайней мере, современники должны
были воспринимать именно так, если они считали его версию полноцен-
ной и правдивой.
Во многих сагах есть эпизоды, где персонаж саги рассказывает сагу.
За вычетом этого случая, «некнижных» рассказчиков саг эпохи записи саг,
возможно, не существовало - пока они вновь не возникли в теориях уче-
ных2.
25 Ср. анализ возможных источников «Саги о Людях с Песчаного Берега» в кн.: Ис-
ландские саги. Том 2. С. 297.
460
Расмус Раск и становление российской скандинавистики
Л. С. Чекин
В первом выпуске замечательно полного библиографического указа-
теля, составленного Б.А. Ерховым, перечисляются выходившие в России
переводы, а также публикации, посвященные исландской литературе. Ука-
затель отмечает всплеск интереса к древнеисландской литературе в России
в период 1818-1821 гг. Если за первые 28 лет, отраженные в каталоге, в
1778-1805 гг., зарегистрировано всего восемь публикаций о памятни-
ках древнеисландской словесности (а после и до 1817 включительно - ни
одной), то за четыре года, с 1818 по 1821, этих публикаций десять1. Речь
идет не о многочисленных переложениях песен Гаральда Храброго и Раг-
нара Лодброка, продолжавших регулярно появляться в поэзии русских сен-
тименталистов и романтиков, а именно о научных заметках, статьях и бро-
шюрах - как переводных с немецкого, так и оригинальных, посвященных
исландским сагам и скандинавской мифологии.
Этот подъем активности отметили В.В. Похлебкин и И.В. Дмоховская,
также указавшие на важное событие, во многом явившееся его причиной, -
приезд в Петербург крупнейшего специалиста по скандинавской филоло-
гии и одного из основателей индоевропеистики Расмуса Кристиана Раска
(1787-1832)1 2. В настоящей статье будут приведены дополнительные мате-
риалы, выявляющие участие Р.К. Раска в становлении российской сканди-
навистики, и, в частности, ее важнейшего направления - истории русско-
скандинавских связей. Новые материалы получены в результате исследо-
вания архива графа Н.П. Румянцева, а также трудов одного из младших
участников «румянцевского кружка» П.И. Кеппена, в которых формулиру-
ются актуальные задачи изучения скандинавских древностей в России.
1 Художественная литература скандинавских стран в русской печати. Библиографиче-
ский указатель / Сост. Б.А. Ерхов. М., 1986. Вып. 1. С. 25-27.
2 Pochljobkin W.W. The Development of Scandinavian Studies in Russia up to 1917 //
Scandinavica. 1962. Vol. 1. No. 2. P. 95; Дмоховская И.В. Из истории русско-исландских ли-
тературных отношений (Исландская литература в России во второй половине XVIII-XIX
вв.)//СС. 1964. Вып. 9. С. 179-180.
461
Л.С. Чекин
Расмус Раск (Рис. 1) был в Петербурге с 27 марта 1818 г. по 13 июня
1819 г. в начале своего пятилетнего путешествия, которое привело его в
Персию, в Индию и на Цейлон. Принятый в Вольное общество любите-
лей российской словесности «Эразм Христианович», Раск с энтузиазмом
занялся пропагандой скандинавских языков и литературы в Петербурге.
Своего главного адепта он нашел в лице И.Н. Лобойко (1786-1861). Под
руководством Р.К. Раска И.Н. Лобойко освоил датский язык, а в 1821 г.
опубликовал первый в России оригинальный обзор древнеисландской ли-
тературы, где показано ее значение для изучения древнерусской истории3.
Правда, И.Н. Лобойко, получив в январе 1822 г. место профессора россий-
ской словесности в Виленском университете, с тех пор мог уделять сканди-
навистике только ограниченное время4.
Пропагандируя скандинавские языки и литературу в Петербурге,
Р.К. Раск продолжал свою давнюю борьбу с «немецким духом» и немецки-
ми взглядами. Еще за десять лет до приезда в Петербург, в 1809 г., Р.К. Раск
подверг жестокой критике вторую часть «Митридата» И.К. Аделунга
(1732-1806), вышедшую посмертно. В труде, в котором систематизируют-
ся все языки мира, протест Р.К. Раска вызвали ошибки в характеристике
скандинавских языков, разделение всех германских языков на «верхние»
и «нижние», да и сам термин «германские» (Р.К. Раск предпочитал назы-
вать эти языки готскими). Покойный автор характеризуется Р.К. Раском как
«самый ярый в Германии противник всего скандинавского»5. Об обиде, на-
несенной И.К. Аделунгом скандинавским языкам, Р.К. Раск не забывал и
позднее. В датированном 30 июня 1818 г. в Петербурге предисловии к ан-
тологии исландской литературы он говорит о литературной войне между
героями-патриотами, которые утверждают древность и исконность исланд-
ского языка (Т. Торфеус, Г. Шенинг, П.Ф. Сум и Ю. Ире), и их противника-
ми, которые менее сведущи в этом языке, но которыми якобы движет чув-
ство зависти (А.Л. Шлецер и И.К. Аделунг)6.
3 Лобойко И. Взгляд на древнюю словесность скандинавского Севера. СПб., 1821.
О И.Н. Лобойко и переписке с ним Р.К. Раска см.: Verner К. Nogle Raskiniana // Nordisk
Tidskrift for Filologi og Paedagogik. 1874. Ny Raekke. Bd. 1. S. 284-304; Thomsen V Nogle
andre Raskiana // Ibid. S. 304-313. О публикациях И.Н. Лобойко по исландской литературе
см. также: Шарыпкин Д.М. Скандинавская литература в России. Л., 1980. С. 121-122, 137.
4 Так, он поставил вопрос «о сходстве самогитских захоронений с захоронениями,
встречающимися в скандинавских странах и относящимися к дописьменным временам»:
Козлов В.П. Колумбы российских древностей. Изд. 2. М., 1985. С. 87; ср. письмо П.И. Кеп-
пена Р.К. Раску от 3 марта 1824 г.: Breve fra og til Rasmus Rask I Udg. ved L. Hjelmslev.
Kobenhavn, 1941. Bd. 2. S. 86 (№ 515).
5 Rask R.K. Samlede tildels forhen utrykte afhandlinger / Utg. af H.K. Rask. Kobenhavn,
1838. D. 3. S. 445^166.
6 Rask E.C. Synishom af fomum og nyjum norraenum ritum i sundrlausri og samfastri raedu,
Id est Specimina literaturae Islandicae veteris et hodiemae prosaicae et poeticae, magnam partem
anecdota / Ed. Erasmus Chr. Rask. Holmiae, 1819. P. 3^1.
462
Расмус Раск и становление российской скандинавистики
Вскоре после приезда Р.К. Раска принял лингвист-востоковед
Ф.П. Аделунг (1768-1843), наставник великих князей Николая и Михаила
Павловичей, бывший в то время чиновником для особых поручений при
МИДе. Отмечая в письме Р. Нюэрупу от 15 мая 1818 г. оказанный ему ис-
кренний прием, Р.К. Раск ждал, когда Ф.П. Аделунг «соберет горящие угли
на мою голову, если узнает о моей полемике против его отца...»7. На деле
Ф.П. Аделунг был племянником великого немецкого лингвиста, но Р.К.
Раск был недалек от истины, назвав его сыном - с двенадцатилетнего воз-
раста Аделунг-младший воспитывался у дяди в Лейпциге и сформировал-
ся как ученый прежде всего под его влиянием. «Горящих углей» на голову
Р.К. Раска Ф.П. Аделунг отнюдь не собирал, а напротив, оказывал датско-
му ученому дружеские услуги, в том числе помогая в пересылке его сти-
пендии после отъезда Р.К. Раска из Петербурга8. В письме К.Ф. Дегену от
18 февраля 1819 г. Р.К. Раск писал, что Ф.П. Аделунг «превосходный чело-
век, который ученость и трудолюбие сочетает с воспитанностью и добрым
сердцем»9. Также Р.К. Раск пользовался и расположением других немецко-
русских академиков, Х.Д. Френа и И.Ф. Круга.
Будем надеяться, что он имел в виду не их, когда в письме Р. Нюэрупу
от 14 августа 1818 г. писал о том, что большинство его знакомых немцев-
профессоров «задирают носы так высоко, что я боюсь за потолочные
балки»10 11. В письме П.Э. Мюллеру от 5 августа 1818 г. Р.К. Раск сообща-
ет: именно из-за немцев в России «не было никакого понятия о том, что в
Дании или Швеции существует какая-либо литература и что в Скандина-
вии есть какой-то другой язык, кроме некоей разновидности нижненемец-
кого». Возможно, преувеличивая безнадежность ситуации, Р.К. Раск жалу-
ется, что «у немцев я не мог добиться какого-либо внимания или достичь
самого малого. Как только речь заходила о каком-либо основополагающем
труде по теме, разговор всегда продолжался так: На каком языке это на-
писано? - На датском! - ах!». Одного ученого немца-вельможу11 Р.К. Раск
старался убедить в том, что у датчан много заслуг и в истории, и в гумани-
тарных, и естественных науках. «Но почему вы не пишете по-немецки? -
Потому, что мы не немцы, а датчане. - Боже мой, что за фантазии, такой
диалект, на котором говорят от силы миллион человек, захотеть довести
до уровня книжного языка. Что же из этого может выйти?». Но в этом же
письме Р.К. Раск делится хорошей новостью: наконец ему удалось завести
7 Breve fra og til Rasmus Rask. Bd. 1. S. 309 (№ 286).
8 Ibid. 451 (№403).
9 Ibid. 394 (№ 358).
10 Ibid. S. 357 (№ 327).
11 Возможно, П.П. фон Гетце (сотрудник князя А.Н. Голицына): Breve fra og til Rasmus
Rask / Brevkommentar og handskriftkatalog ved M. Bjerrum. Kobenhavn, 1968. Bd. 3.1. S. 131.
463
Л. С. Чекин
знакомство с (этнически) русскими учеными, в особенности с И.Н. Лобой-
ко, «человеком открытого характера, полного страсти и рвения к истине и
добру. Кажется, мне удалось пробудить в нем и некоторых других живую и
сердечную любовь к литературе Дании и Исландии...»12. Кто же были эти
«другие» внимавшие Р.К. Раску ученые? Вероятно, среди них был В. Брай-
кевич, окончивший, как и И.Н. Лобойко, Харьковский университет и также
печатавший заметки и статьи об Исландии, правда, в основном переводные
с немецкого13.
Вместе с Ф.П. Аделунгом и И.Ф. Кругом Р.К. Раск по понедельникам
бывал у государственного канцлера графа Н.П. Румянцева. Граф прислу-
шивался к мнению Р.К. Раска, который убедил его взять на себя финан-
сирование финского словаря Густава Ренвалля. А главное, он включил
Р.К. Раска в работу по собиранию скандинавских источников по истории
Древней Руси. Просьбы книг и рукописей для Н.П. Румянцева содержат-
ся и в письмах Р.К. Раска разным адресатам. Например, в пока полностью
не опубликованных письмах Финну Магнуссону Р.К. Раск от лица Н.П.
Румянцева просит дать разъяснения о русско-скандинавских отношениях
в средневековье (15 апреля и 3 мая 1818 г.), приобрести собрание исланд-
ских рукописей, где речь бы шла о Руси (12 октября 1818 г.), выслать «Сагу
о Стурлунгах» (20 ноября 1818 г.)14.
В собрании Н.П. Румянцева в Российской государственной библио-
теке (ф. 256) сохранились скандинавские материалы, которые позволяют
проследить эволюцию источниковедческих принципов румянцевского
кружка. Среди этих материалов выделяется корпус переводов со шведско-
го языка. Отметим перевод выносок (т. е. сносок с научным аппаратом) из
книги И.Л. Расмуссена «О знакомстве и торговле арабов и персов с Рос-
сией в средние века» (№ 500), причем использовался вышедший в 1817 г.
шведский перевод Я. Адлербета. Известны имена переводчиков на русский
(№ 473/22) и французский (№ 607) языки статьи того же Я. Адлербета (без
обозначения его имени) «Рассуждение о Биармаландии»15. Согласно запи-
си на титульном листе, перевод «Рассуждения» на русский язык - Л.Г. фон
Гартмана (Lars Gabriel von Haartman), «теперешнего абоского ландсгев-
динга». Перевод, вероятно, был выполнен вскоре после выхода в свет со-
чинения Я. Адлербета, когда Л.Г. фон Гартман, будущий ландсгевдинг
Або-Бьёрнеборгской губернии, еще трудился в Петербурге в Комитете по
12 Breve fra og til Rasmus Rask. Bd. 1. S. 328-329 (№ 309).
13 О его трудах см. в кн.: Шарыпкин Д.М. Скандинавская литература в России. С. 137.
14 Breve fra og til Rasmus Rask. Bd. 3.1. S. 288 (№ 1074-1077).
15 R. [Adlerbeth J.] Om Biarmaland // Iduna. 1813. Bd. 4. S. 78-173. В оригинале текст
подписан литерой R, так как в Гётском союзе, печатным органом которого был журнал
«Идуна», Адлербет именовался «братом Рольфом».
464
Расмус Раск и становление российской скандинавистики
финляндским делам. Автор французского перевода - известный энтомолог,
а также, по мнению П.И. Кеппена16, сотрудник тайной полиции А.Д. Гум-
мель (Arved David Hummel), датировавший свое сопроводительное письмо
Н.П. Румянцеву 6 декабря 1813 г. в Петербурге. Итак, в то время доступ
к оригиналам скандинавских текстов (причем пока исключительно швед-
скоязычных) Н.П. Румянцеву обеспечивали далекие от его гуманитарных
интересов лица.
Собрание также содержит две рукописи переводов исландских саг с
латинского языка на русский, выполненные одним и тем же анонимным
переводчиком. Первая рукопись (№ 504) озаглавлена «Подвиги Карла
Бедного. Исландская повесть, относящаяся к истории Великого князя
Ярослава Владимировича». Ныне, согласно номенклатуре Т.Н. Джаксон,
эта повесть называется «Прядью о Карле Несчастном»17. Предисловие к
рукописи датировано 22 мая 1815 г. в Петербурге. Перевод был сделан
очень оперативно - ведь использовалось издание М. Биргера Торлака
1815 г.18. В предисловии отмечено, что «вообще скандинавская история
содержит в себе великие сокровища для наших отечественных бытопи-
саний...», но эти сокровища требуют критического отношения. Поэтому
переводчик ставит задачу создания свода: «полезно было бы извлечь в
одно место из скандинавской истории все, что имеет ближайшее отноше-
ние к России - таким образом, как сделал Штриттер с византийскими пи-
сателями и как надлежало бы нам присвоить себе истории всех народов.
Такой труд доставил бы великую выгоду любителям нашей истории и
послужил бы важным пособием для наших бытописателей». И.Г. Штрит-
тера (т. е. академика И.М. Стриттера) за образец брал и Н.П. Румянцев,
когда впоследствии в 1819 г. просил Х.Д. Френа собрать извлечения из
восточных источников19.
Вторая рукопись, датированная 8 июля 1815 г., «Жизнь и подвиги Ола-
фа Святого, короля норвежского» (№ 149), содержит предисловие, текст
Снорри Стурлусона, взятый из «Круга земного» (причем русские известия
16 Кеппен Ф.П. Биография П.И. Кеппена. СПб., 1911. С. 49. Сн. 2.
17 Karls pattr vesaela. Повесть сохранилась в своде саг, называемом по древнейшей
рукописи «Гнилой кожей», Morkinskinna. Издание фрагментов см.: Джаксон Т.Н. Исланд-
ские королевские саги о Восточной Европе (середина XI - середина XIII в.). М., 2000.
С. 48-77.
18 Thorlacius В. Res gestae Caroli Vesaeli dicti, cum historia Magni Boni cohaerentes.
Hauniae, 1815. Cm.: Hermannsson H. Bibliography of the Sagas of the Kings of Norway. Ithaca,
N.Y., 1910. P. 39.
19 Переписка митрополита Киевского Евгения с государственным канцлером графом
Николаем Петровичем Румянцевым и с некоторыми другими современниками. Воронеж,
1868. Вып. 1. С. 23-26. Об этом проекте см.: Козлов В.П. Колумбы российских древностей.
С.134-135.
465
JLC. Чекин
переведены дословно, а прочее дано в сокращении)20, рассказы о св. Ола-
ве из «Пролога Трондхеймского»21, примечания переводчика и синхро-
ническую таблицу происшествий в России, Норвегии и Швеции с 970 по
1031 гг. В предисловии переводчик пишет о своем желании еще углубить-
ся в норвежскую историю, сравнить ее с русскими летописями «и извлечь
потом из всего чистую прибыль, и, если можно сказать, барыш истори-
ческий». Однако признает, что у него самого нет сил для такого подвига.
В.П. Козлов, ознакомившийся с этой рукописью, оценил ее как готовый к
изданию труд румянцевского кружка: «по неизвестной причине эта публи-
кация не увидела света»22. Вероятно, такая публикация попросту не отве-
чала бы требованиям новой эпохи - ведь перевод на русский язык был вы-
полнен не с языка оригинала, а с латинского перевода.
Наконец, в собрании Н.П. Румянцева хранятся и рукописи на исланд-
ском языке. Ранее высказывалось мнение, что единственная «хранящая-
ся в СССР» исландская рукопись находится в Российской Национальной
библиотеке в Петербурге23. Речь шла о списке «Саги о Стурлунгах», пере-
писанном, вероятно, в 1724 г. и приобретенном графом П.К. Сухтеленом в
апреле 1814 г. Наличие исландских рукописей в собрании Н.П. Румянцева
в Российской государственной библиотеке заставляет это мнение пересмо-
треть.
По всей вероятности, именно в результате запросов Р.К. Раска в собра-
ние Румянцева поступил список впоследствии знаменитой в России «Эй-
мундовой саги» (№ 610). Рукопись на исландском языке была скопирована
с «Книги с Плоского острова», хранившейся в то время в Копенгагене24.
Мы можем датировать поступление рукописи в собрание Н.П. Румянцева -
в работе 1821 года И.Н. Лобойко сообщил о том, что библиотека Н.П. Ру-
мянцева обогатилась присланным недавно из Копенгагена списком Эймун-
20 Heimskringla edr Noregs Konunga-Sogur af Snorra Sturlusyni. Historia Regum
Norvegicorum conscripta a Snorrio Sturlae filio / Ed. G. Schoning. Havniae, 1783. T. 2. Совре-
менное издание фрагментов «Круга земного» Снорри Стурлусона, относящихся к Восточ-
ной Европе, и их русский перевод см. в кн.: Джаксон TH. Исландские королевские саги о
Восточной Европе (первая треть XI в.). М., 1994. С. 53-83.
21 De miraculis Sancti Olafi, ex Breviario Nidarosiensi et Codice Flateyensi // Torfceus Th.
Historiae rerum Norvegicarum pars tertia. Hafniae, 1711. P. 211-214, пагинация сбита (страни-
цы 213 и 214 обозначены дважды). Издание тех же текстов с русским переводом см.: Джак-
сон Т.Н. Исландские королевские саги о Восточной Европе (первая треть XI в.). С. 126-129.
22 Козлов В.П. Колумбы российских древностей. С. 116, 137.
23 Либерман А.С. Рукопись «Саги о Стурлунгах» в Ленинградской государственной пу-
бличной библиотеке им. М.Е. Салтыкова-Щедрина (ГПБ Исл. Г-IV. I. № 1293) И СС. 1973.
Вып. 18. С. 253-257.
24 Книга с Плоского острова («Flateyjarbok») в 1971 г. была перевезена из Копенгагена
в Рейкьявик, где ныне хранится в Институте Арни Магнуссона (GkS 1005 fol.).
466
Расмус Раск и становление российской скандинавистики
довой саги, «которая будет служить значительным дополнением к истории
княжения сыновей Владимировых»25.
После ее очередного издания в Копенгагене в 1833 г. в России вышло
два перевода, и «Эймундова сага» («Прядь об Эймунде и короле Олафе»)
стала одним из важнейших скандинавских источников по истории Древней
Руси26. Это событие оказалось ключевым в развитии отечественной сканди-
навистики, в частности, благодаря лингвистическому гению О.И. Сеньков-
ского (1800-1858), который овладел исландским языком чуть не за два ме-
сяца и впервые осуществил перевод на русский с исландского оригинала27.
Возможно, интерес О.И. Сеньковского к исландским сагам возник неслу-
чайно и гораздо раньше 1833 г. Следует помнить, что он был сотрудником
Н.П. Румянцева, оказывавшего ему протекцию с 1819 г. и привлекшего его
в качестве ориенталиста к подготовке к изданию Дербентской летописи28.
Помимо «Пряди об Эймунде» в собрании Румянцева удалось обнару-
жить сборник исторических материалов (№ 609), где под примечаниями на
полях стоит подпись самого Расмуса Раска. Всего в сборнике четыре текста.
Во-первых, «Сага о Ярлмане и Германе», относящаяся к категории «рыцар-
ских» или «лживых» саг, созданных по образцу западноевропейских рыцар-
ских романов (Рис. 2). В рукописи сага приведена на исландском языке с па-
раллельным датским переводом. Каждая страница разделена на два столбца:
во внутреннем дается исландский текст, во внешнем - датский перевод29.
Приводится архивная ссылка Cod. Chart, fol. № 56, что соответствует из-
вестной рукописи Стокгольмской королевской библиотеки30. Р.К. Раск про-
вел в Стокгольме несколько месяцев перед приездом в Петербург. Отметим,
что в то время в библиотеке работал шведский антикварий Ю.Г. Лильегрен,
который вскоре издал «Сагу о Ярлмане и Германе» в переводе на шведский
язык во втором томе своих «Скандинавских героических саг о древних вре-
менах»: этот том, начинающийся с «Антикритики» в адрес Р.К. Раска, поя-
вился в Петербурге, когда Р.К. Раск находился в пути на Кавказ31.
25 Лобойко И. Взгляд на древнюю словесность скандинавского Севера. С. 8.
26 Джаксон Т.Н. Исландские королевские саги о Восточной Европе (первая треть XI в.).
С. 87-119.
27 Ober К.Н. O.I. Senkovskij, Russia's First Icelandic Scholar// Scandinavian Studies. 1968.
Vol. 40. P. 193.
28 Козлов В.П. Колумбы российских древностей. С. 28, 135-136.
29 Л. 1-40об. (С. 1-80).
30 Papp. fol. nr 56, вторая пол. XVII в. (ок. 1685 г.). В1. 1-36: Jarlmanns saga ok Hermanns.
См.: Godel V. Katalog dfver Kongl. Bibliotekets fomislandska och fomnorska handskrifter.
Stockholm, 1897-1900. S. 165-166.
31 Skandinaviska Fornalderns Hjeltesagor; till lasning for Sveriges ungdom / Udg. af
J.G. Liljegren. Stockholm, 1819. D. 2; Breve fra og til Rasmus Rask. Bd. 1. S. 452 (№ 403, пись-
мо Ф.П. Аделунга от 31 октября 1819 г.). Мне осталась недоступной рецензия на этот том,
написанная Р.К. Раском в Тифлисе: Anmarkning rorande 2:dra delen af Adjunkten Liljegren’s
Hjeltesagor// Swensk Litteratur-Tidning. 1820. No. 8 (Juli). Bihang. Sp. 61-64.
467
Л.С. Чекин
Во-вторых, сборник содержит новеллу на исландском языке, действие
которой происходит в Хольмгарде и персонажами которой являются два
подмастерья-кузнеца и два богатых старика с молодыми женами. Новелла
дана без перевода (для которого оставлен внешний столбец) и без ссылки32.
В-третьих, в сборник входит текст на шведском языке о международной
дипломатии Петра I во время Великой Северной войны33. Приводится ар-
хивная ссылка «№ 64 fol. (31)». Наконец, в-четвертых, в сборнике содер-
жится текст на латинском языке «О московских монетах»34, где на полях
дается подписанное Р.К. Раском толкование древнескандинавского термина
«sira» («отец», слово, употребляемое перед именем священника)35. Все тек-
сты заслуживают дальнейшего изучения и идентификации.
Известно, что Р.К. Раск навел порядок в скандинавской части румян-
цевской библиотеки, за что получил от графа золотую шкатулку, оценен-
ную в 225-250 рублей36. Но Р.К. Раск также подготовил себе на смену
библиотекаря, сведущего в скандинавской литературе. Ниже будет при-
ведено свидетельство П.И. Кеппена о том, что А.Ю. Гиппинг работал над
изучением исландских саг. Финский пастор, преподаватель религии в им-
ператорской гимназии, А.Ю. Гиппинг был одним из ближайших петер-
бургских знакомых Р.К. Раска. Вместе они разрабатывали планы научно-
го книгообмена между Россией и Скандинавией, организации общества
для пропаганды финско- и шведскоязычных трудов, публикующихся в
Российской империи. Вероятно, Р.К. Раск и дал ему тему научной рабо-
ты, а затем порекомендовал его Н.П. Румянцеву на должность библиоте-
каря, которую он занимал в 1819-1823 гг. Р.К. Раск поддержал советом и
протекцией и другого молодого ученого из Финляндии, будущего знаме-
нитого финно-угроведа А. Шегрена, который в 1823 г. станет преемником
А.Ю. Гиппинга37.
Высокий авторитет, которым Р.К. Раск как специалист по скандинав-
ским древностям пользовался среди сотрудников Н.П. Румянцева, отразил-
ся в трудах одного из младших членов «румянцевского кружка» П.И. Кеп-
пена (1793-1864). П.И. Кеппен был принят у Ф.П. Аделунга, а с лучшим
32 «Litit aefintyr f>at bar til i Holmgardi at J)ar i einn smidjuhusi |?enudu tveir ungirmenn».
Л.4М4 (C. 81-87).
33 Л. 45^15об. (C. 89-90). Заглавие на латинском: Ex literis L.C. scriptis 14 decembris
1709. На полях примечание за подписью Р.К. Раска: «Hvad L.C. ar for ett stalle gifves ingen
upplysning om. R. Rask». Начало текста: «Keysaren skal hafva at skicka en Extraord. Envoje til
Czaren».
34 Л. 47-69 (C. 93-135). LN.J. De numis Moscoviticis. Incipit: Russos seu Ruthenos omnes
illos, qui per subjectas Magni Moschorum Ducis imperio provincias longe lateque diffuse sunt...
35 Л. 56об. (C. 112).
36 RonningF. Rasmus Kristian Rask. Kobenhavn, 1887. S. 74.
37 Cp. : Verner K. Nogle Raskiniana. S. 284-285.
468
Расмус Раск и становление российской скандинавистики
петербургским другом Р.К. Раска И.Н. Лобойко он был хорошо знаком еще
по совместной учебе в Харькове38. К сожалению, дневники П.И. Кеппена за
период пребывания Р.К. Раска в Петербурге не сохранились. П.И. Кеппен и
его друг И.А. Гарижский упоминаются в письме Р.К. Раска Р. Нюэрупу от
12 июня 1819 г. как «подающие надежды молодые ученые и чиновники,
оба мои личные знакомые»39. Узнав о возвращении Р.К. Раска из Индии,
Кеппен 3 марта 1824 г. обратился к нему как к своему близкому другу.
Во втором сохранившемся письме, от 20 мая 1824 г., П.И. Кеппен решил
дать Р.К. Раску дружеский, хотя и некорректный совет: «Я однако хо-
тел бы надеяться, что вы в Вашем издании зенд-авесты не сопроводите
текст на языке оригинала одним лишь датским переводом. Все же поза-
ботьтесь о том, чтобы и чужеземцу не пришлось ломать себе голову»40.
По-видимому, с П.И. Кеппеном своими чувствами к немцам Р.К. Раск не
делился...
П.И. Кеппен рано проявил себя как разносторонний исследователь,
способный оценить состояние и перспективы целых областей науки.
В 1822 г. во время своего путешествия по Центральной Европе он опу-
бликовал статью «Об этнографии и страноведении в России»41. В статье
П.И. Кеппена рассказывается о текущем состоянии и задачах исследования
российских древностей. Эти древности подразделяются на пять категорий:
классические (до-эллинские, греческие и римские), скандинавские, славян-
ские, немецкие (в Ливонских землях) и восточные (с. 4). Помимо этих ка-
тегорий, упоминаются чудские древности (финско-эстонские), литовские
(литовско-леттские) и бьярмские (пермо-югорские). Итак, скандинависти-
ка оказалась вынесена в особую рубрику, хотя материала для ее наполне-
ния было немного - П.И. Кеппен упомянул о работе над сагами пастора
А.Ю. Гиппинга и обзор северной литературы И.Н. Лобойко, примеру кото-
рого «многие последовали».
Кроме того, П.И. Кеппен счел необходимым заметить, что «до сих пор
на русском Севере не было найдено никаких рунических надписей», доба-
вив, что он «сам их понапрасну искал в 1821 г. по сю сторону Невы, на Ла-
доге и далее до Тихвина» (с. 5). Направление поиска было задано правиль-
но, однако до первой находки рунической надписи в Старой Ладоге - дере-
38 Кеппен Ф.П. Биография П.И. Кеппена. С. 28.
39 Breve fra og til Rasmus Rask. Bd. I. S. 429. (№ 386). См. также анализ автогра-
фа Р.К. Раска в альбоме П.И. Кеппена в Пушкинском доме: Bjerrum М. Rasmus Rasks
afhandlinger om det danske sprog. Kobenhavn, 1959. S. 29.
40 Breve fra og til Rasmus Rask. Bd. 2. S. 98 (№ 534).
41 Кдрреп P Ueber Volker und Landerkunde in Russland // Jahrbiicher der Literatur. 1822.
Bd. XX. Anzeige-Blatt fur Wissenschaft und Kunst. S. 1-27. Отдельные оттиски выходили под
названием Ueber Alterthum und Kunst in Russland.
469
Л.С. Чекин
вянного стержня с записанной рунами стихотворной строфой - оставалось
ждать почти 130 лет42!
Поездка 1821 г. вверх по Неве, на Новую и Старую Ладогу, а затем
в Тихвин была предпринята П.И. Кеппеном, по-видимому, по поруче-
нию графа Н.П. Румянцева «за справками о разных надгробных камнях
и других древностях»43. Это не единственное свидетельство интереса как
П.И. Кеппена, так и Н.П. Румянцева к рунической письменности. В январе
1822 г. П.И. Кеппен обратился к И.Н. Лобойко с просьбой помочь в рас-
шифровке рунической надписи на шесте, хранившемся в кременецком ли-
цее44, а в июле 1823 г. П.И. Кеппен описывал в путевых заметках фрагмент
шведского рунического календаря из Цибелле (Нивица) в кабинете древно-
стей при университете Бреслау45. Н.П. Румянцев в 1824 г. пытался читать
надпись на круглом медальоне из меди, найденном в Псковской губернии:
«надпись вокруг, сказывают, отчасти готическая, отчасти руническая»46.
Можно предположить, что поиски рун в 1821 г. были предприняты не
без влияния Р.К. Раска, автора нескольких работ о рунических надписях.
В обзоре, написанном И.Н. Лобойко - учеником Р.К. Раска, мы читаем и о
том, что руны «вошли в Север вместе с Одином с берегов Азовского моря»,
и о том, что «на многих рунических камнях означено: такой-то принц, ярл
или скальд скончались в России»47. В пояснении к опубликованному им
письму П.И. Кеппена И.Н. Лобойко говорит, что язык скандинавских рун -
«сегодняшний исландский», при этом сходные звуки - такие, как «в», «б»
и «п», обозначаются одной буквой. Для прочтения надписи он решил обра-
42 Мельникова Е.А. Скандинавские рунические надписи. Новые находки и интерпрета-
ции. М., 2001. С. 202-206 (А- IIL3.1, находка 1950 г.)
43 Кеппен Ф.П. Биография П.И. Кеппена. С. 45.
44 WyjXtek z listu Р. Кбррепа, do profesora w uniwersytecie wilenskim i kawalera Loboyki //
Dziennik Wilenski. 1822, styczen - kwiecien. T. 1. S. 281-283.
45 Кеппен Ф.П. Биография П.И. Кеппена. С. 78-79; о другом фрагменте, по-видимому,
того же календаря см. анонимную статью: Runenstab // Abhandlungen der Naturforschenden
Gesellschaft zu Gorlitz. 1836. Bd. 2. H. 1. S. 105-118. П.И. Кеппен пытался сравнить руниче-
ские знаки на календаре с надписью на мраморном столбе, найденном на Кубани, который
он за неделю до того видел в имении Радзивиллов Аркадии. Об этом сарматском мрамор-
ном столбе см.: Тункина И.В. Русская наука о классических древностях юга России (XVIII -
середина XIX в.). СПб., 2002. С. 560.
46 Переписка митрополита Киевского Евгения. С. 112; Похлебкин В.В. Переписка
Н.П. Румянцева с финляндскими учеными // СС. 1962. Вып. 5. С. 330, 334-335. Руниче-
ских знаков на медальоне, по всей вероятности, не было.
47 Лобойко И. Взгляд на древнюю словесность скандинавского Севера. С. 16-18.
И.П. Лобойко отмечает, что о рунических камнях знал Н.М. Карамзин. Источниками
Н.М. Карамзина были труды А.Л. Шлецера и О. Далина, см.: Карамзин Н.М. История
государства Российского. Репринтное воспроизведение издания пятого. М., 1988. Кн. 1.
Т. 1. Гл. 2. Стб. 27; Примечания к тому 1. Стб. 42.
470
Расмус Раск и становление российской скандинавистики
титься к коллегам в Копенгаген, так как «даже в самом Стокгольме» никто
надлежащим образом не знает исландского языка48.
В 1822 г. ПИ. Кеппен впервые опубликовал и евою знаменитую работу
«Древности северного берега Понта»49, позднее вышедшую отдельной кни-
гой в переводе И.Н. Среднего-Камашева. Рассуждая о древнейших мигра-
циях из Азии в Северную Европу, П.И. Кеппен упоминает о «друге Раске»50,
который «после почти трехлетнего пребывания в Исландии теперь предпри-
нял путешествие в Ост-Индию и которого главным желанием было пресле-
довать норманнов до самых первобытных жилищ их». П.И. Кеппен говорит
и о древних, сообщенных Константином Багрянородным названиях Дне-
провских порогов, в германском происхождении которых его особенно убе-
дили словесные разъяснения Р.К. Раска. Однако это не значит, что вопрос об
основании Российского государства Россом (Ross или Rhos) окончательно
решен: «Разысканий касательно сего Росса ожидать должно от господина
коллежского советника и профессора Бернгарда фон Рейта в Харькове, ко-
торый, как мы узнали, в скором времени предполагает выдать оныя»51.
Итак, Р.К. Раск консультировал сотрудников Н.П. Румянцева по варяж-
скому вопросу. В этом плане интересно замечание Р.К. Раска в написанном в
Петербурге обзоре скандинавских литератур, которое он высказал в связи с
перечислением шведских диалектов: «Также в маленьком округе Рослаген в
Упланде есть свой особый диалект, который достаточно отличается от окру-
жающих, однако не до взаимонепонимания. Изучение и точное описание его
было бы очень интересным, посколько оттуда можно было бы вывести древ-
нюю русь (варягов, которые имя «русь» принесли в Гардерике)»52.
Для отечественной скандинавистики пребывание Р.К. Раска в Петер-
бурге оказывается значительным этапом, результаты которого далеко не
исчерпываются появившимися в печати заметками и статьями о древнеис-
ландской литературе. Р.К. Раск способствовал пересмотру мнения о неисто-
ричности и малоценности исландских саг, укрепившегося к тому времени
в немецкой и российской историографии. Он тесно сотрудничал с графом
Н.П. Румянцевым и помогал членам «румянцевского кружка» в разработ-
ке программы собирания и издания древнейших скандинавских источни-
48 Wyj^tek z listu Р. Кбррепа. S. 282-283. Напомним, что в Стокгольме трудился
Ю.Г. Лильегрен, которого в 1819-1820 гг. критиковал Р.К. Раск.
49 Кдрреп Р Alterthumer am Nordgestade des Pontus // Jahrbiicher der Literatur. 1822.
Bd. XX. S. 259-351.
50 Кдрреп P Alterthumer am Nordgestade des Pontus. S. 287. В русском переводе он ока-
зался «господином Раском»: Кеппен П.И. Древности северного берега Понта. М., 1828.
С. 49.
51 Кеппен П.И. Древности северного берега Понта. С. 50. Эту работу Б.О. Рейт (1768—
1824), по-видимому, не завершил.
52 RaskR.K. Samlede tildels forhen utrykte afhandlinger. S. 122.
471
Л. С. Чекин
ков по истории Руси. Сотрудники Н.П. Румянцева и в скандинавистике за-
ложили начало тех проектов, над которыми ныне трудятся Т.Н. Джаксон и
другие российские ученые.
Рис. 1. Расмус Раск. Гравюра в книге: Edda Saemundar hinns froda, collectio
carminum veterum scaldorum Saemundiana dicta. Holmiae, 1818. На вклейке
между титульным листом и введением
Рис. 2. Начало «Саги о Ярлмане и Германе». РГБ, ф. 256, № 609, л. 1
472
Middle Byzantine Military Culture,
Harald Hardrada and Tall Stories
Jonathan Shepard
That certain motifs, themes and narratives reminiscent of classical Roman
and Byzantine texts found a place in Old Norse and other northwest European
literary compositions while also leaving their imprint on the «Povest’ Vremen-
nykh Let» (PVL) is well enough known. Few would now deny A. Stender-Pe-
tersen’s thesis that their principal route northwards ran through the land of Rus.
He noted the close resemblance between certain sagas and the PVL’s tales con-
cerning Rus princes and their agents in the tenth century. Thus, for example,
one of the PVL’s tales of Olga’s vengeance on the Derevlians has the princess
instruct her men to attach firebrands to pigeons and sparrows which they had
exacted from every household in the town of Iskorosten as tribute; flying home,
the birds set fire to the eaves and dovecotes and the inhabitants were obliged to
flee the town1. The same stratagem features in an Old Norse saga explicitly re-
ferring to a campaign in Byzantium that actually occurred, the attempt to recon-
quer Sicily in the later 1030s. Harald Hardrada reportedly applied it to capture
a Sicilian town1 2. The Byzantine context for this stratagem is, in itself, highly
suggestive of the story's possible origins3. Subsequent scholarship has nuanced
this picture of wide-ranging motifs and stories, as with the PVL’s tale of Oleg’s
death from snakebite, dealt by a serpent crawling from the skull of his favourite
horse. In both structure and underlying themes the story calls to mind the «6г-
var-Odds saga», and one may fairly postulate a common prototype, which ap-
1 ПВЛ. C. 28-29; Stender-Petersen A. Die Varagersage als Quelle der altrussischen Chronik.
Aarhus, 1934. S. 127-129. See now on other possible analogies with the tales of Olga’s vengeance:
Garcia de la Puente I. The Revenge of the Princess: Some Considerations about Heroines in the PVL
and in Other Indo-European Literatures // Medieval Slavonic Literature. Paris, 2009. P. 93-202.
2 Haralds Saga Hardrada, ch. 6 // Hkr. 1951. В. XXVIII. Bls. 76-77.
3 A. Stender-Petersen demonstrated this, adducing comparable ploys in Greco-Roman litera-
ture, and a close parallel in an Armenian writer’s reference to Alexander the Great: Stender-Pe-
tersen A. Die Varagersage. S. 141-154, esp. 147-148.
473
Jonathan Shepard
peared «on Russian soil in an ethnically mixed community such as the retinues
of early Russian princes»4.
The northern milieus in which such tales were received and retold, and from
which they were disseminated - presumably mainly by word of mouth - have
received splendid illumination from our honorand, in her critical evaluation of
the sagas’ portrayal of trafficking between princely courts and her investigation
of the rivers and places along the «East Way» mentioned in the sagas and
other Scandinavian sources5. In her monograph on the Norse warlords and
princes who journeyed to Rus between the late tenth and the mid-eleventh cen-
turies, Tatjana Jackson acknowledged the formulaic way in which the sagas re-
count their heroes’ eastern adventures: either they wreak havoc and amass booty,
or they receive an honourable welcome from Rus’ rulers and gain further wealth
and glory6. The sagas extol the Scandinavians’ feats to the point of gross distor-
tion, with Rus as backdrop to the Norsemen’s deeds-of-derring-do. Yet for all
the literary remodelling and stylisation, the sagas incorporate grains of histori-
cal truth and their representation of successive fugitives, from Olaf Tryggvason
to Harald Sigurdsson, seeking asylum at laroslav’ court have roots in reality7.
This was, after all, the era when Vladimir Sviatoslavich spent a while «across
the sea» at a friendly Scandinavian court (or courts) and, after suffering defeat
at the hands of Boleslaw Chrobry in 1018, laroslav himself contemplated flight
«across the sea», presumably to Scandinavia8. Such details in the PVL corrobo-
rate the sagas’ depiction of Scandinavian magnates’ close communion with Rus
princely courts. Indeed, the very fact that laroslav approved the marriage of his
daughter to Harald Sigurdsson during his second stay in Rus fits with the sagas’
talk of his welcome for Harald, and T. Jackson argues persuasively that Eliza-
beth laroslavna was still in Harald’s household at the time of his crossing to the
Orkneys en route for England, in 10669.
4 ПВЛ. C. 20; Melnikova E. The Death in the Horse’s Skull. The Interaction of Old Rus-
sian and Old Norse Literary Traditions H Gudar pa jorden. Festskrift till Lars Lonnroth / Red.
S. Hansson, M. Malm. Stockholm: Stehag, 2000. P. 165; Мельникова Е.А. «Сказания о первых
князьях»: принципы репрезентации устной дружинной традиции в летописи И Мир Клио.
Сб. ст. в честь Л.П. Репиной. М., 2007. С. 118-131. See also: Stender-Petersen A. Die Varager-
sage. S. 176-182.
5 Джаксон Т.Н. Austr i Gordum: древнерусские топонимы в древнескандинавских
источниках. М., 2001; Она же. Гидрография Восточной Европы в древнескандинавских
источниках И Джаксон Т.Н., Калинина Т.М., Коновалова И.Г, Подосинов А.В. «Русская
река»: Речные пути Восточной Европы в античной и средневековой географии. М.: Языки
славянских культур, 2007. С. 283-289, 320-336.
6 Джаксон Т.Н. Четыре норвежских конунга на Руси. М., 2000. С. 161-13.
7 Там же. С. 19-20, 38,42,48-Л9, 122-139, 163-164.
8 ПВЛ. С. 35,63.
9 Джаксон Т.Н. Четыре норвежских конунга. С. 141-143, 148-149, 151-155. As Т. Jack-
son notes (ibid. С. 148), Harald’s marriage to Jaroslav’s daughter «after returning from Greece» is
attested by Adam of Bremen: Adam, III. 13, schol. 62 (P. 153).
474
Middle Byzantine Military Culture, Harald Hardrada and Tall Stories
If one accepts the sagas’ picture of socialising and, in cases like Hardrada’s,
marriage between leading members of Rus and Scandinavian princely houses,
one admits the likelihood of their recitation of songs and heroic lays to one an-
other at the feasts which Vladimir made a feature of life in his Kievan halls10 11
and which laroslav presumably revived. The Rus princely court may well have
been a melting-pot for motifs and stories, even when it was not housing con-
noisseurs of well-crafted verses of the stature of Harald Hardrada11. Saints’ cults,
too, circulated between courts, judging not only by the well-known resonances
between the cult of Olaf Haraldsson and that of Boris and Gleb but also by the
probability that the strongest impulse for veneration of St Clement in the Scan-
dinavian world (including eastern England) came not from western Europe but
from Kiev, where Vladimir gave marked prominence in his palace-complex to
the relics of Clement he had brought from Cherson12. Viewed against this back-
ground, the incorporation of virtually identical stories into the sagas and the
PVL does not look so remarkable, and it seems worth glancing at the milieu
from where some of tales and motifs seem to derive, Byzantium.
We shall not attempt to add to the stock of materials of possible Byzantino-
classical origin which A. Stender-Petersen identified. But it seems worth recon-
sidering the ambiance in which stories might have been transmitted from the
Mediterranean world to the north, both in general terms and with reference to
circumstances in the mid-eleventh century which had already caught A. Stender-
Petersen’s eye. He noted the work of a certain Kekaumenos, which offers pre-
scriptions on military discipline, tactics and ruses side by side with household
and career tips. The work dates, probably, from the mid-1070s, and one section
tells of Harald Hardradas’s feats in imperial service a generation earlier. While
treating this work as somewhat sui generis, and writing before scholars had re-
affirmed Kekaumenos’ authorship of this section as well as the rest of the work,
A. Stender-Petersen proposed Harald and his comrades as carriers of Greco-Ro-
10 пвл. c. 56.
11 For a translation of the verses attributed to Harald and reportedly composed in Holmgardr,
avowing his love for Elizabeth, see: Джаксон Т.Н. Четыре норвежских конунга. С. 142. On
Harald’s keen critical concern with the work of his poets: Turville-Petre G. Haraldr the Hard-
Ruler and his Poets. London, 1968. P. 5-7, 11-13, 16; Idem. Scaldic Poetry. Oxford, 1976. P. Ix-
ix-lxxi, 93-101. One implication of A. Zalizniak’s vindication of the authenticity of the «Lay of
Igor» is the continuing vitality of composition and bardic recitation in Rus courts: Зализняк А.А.
«Слово о полку Игореве». Взгляд лингвиста. М., 2004.
12 For analogies between St Olaf’s cult and that of Boris and Gleb, see: Antonsson H. The
Cult of St Olafr in the Eleventh Century and Kievan Rus // Middelaldforum. 2003. № 1-2. P. 149—
157. For the likely route by which Clement’s cult reached the Nordic world, see: Crawford B.E.
The Churches Dedicated to St. Clement in Medieval England, a Hagio-Geography of the Sea-
farer’s Saint in 11th Century North Europe. St Petersburg, 2008. P. 18-19, 35-36, 203. See also:
ПВЛ. C. 52; Shepard J. Rus’ // Christianization and the Rise of Christian Monarchy, c. 900-1200 /
Ed. N. Berend. Cambridge, 2007. P. 389.
475
Jonathan Shepard
man lore, besides other Varangians returning to the north13. Recent scholarship
on Middle Byzantine literature and political culture suggests that Kekaumenos’
«Counsels and Tales», for all its idiosyncrasies, is an outcrop from a vast cor-
pus of Byzantine writings that flourished among holders of military and civilian
offices in the tenth and eleventh centuries. One might loosely term this literary
world «middlebrow», in so far as participants were not, on the whole, aspiring to
the purest forms of classical Greek or the most recondite scholarship: a premium
was placed on useful knowledge, data or themes that might bear on present-day
living. The writings and lore of antiquity were collected, conflated and com-
mented upon partly for their own sake but also with reference to contemporary
manners, practices and techniques. Kudos attached to cognoscenti of «the an-
cients’» technical expertise, ethical maxims and general culture, yet compilers
of texts on military matters or agriculture might comment upon points or sec-
tions that were now obsolete, make recommendations and counsel on-the-spot
improvisations14.
Three points of relevance to northern Europe emerge from this recent re-
search. Firstly, compilations of ancient materials, revisions and new writings on
military matters proliferated in Byzantium in the tenth and eleventh centuries.
One reason for this was the alteration in the empire’s strategic situation. The
switch in the mid-tenth century from defence to more offensive warfare required
new tactics and techniques, and imperial strategists and military commanders
alike looked to much earlier texts for possible guidance on topics such as forming
a hollow square and training heavy cavalry15. Particular interest was shown in
siegecraft, which was indispensable both for breaking the power of traditional
13 Кекавмен. Советы и рассказы. Поучение византийского полководца XI века /
Подготовка текста, введ., перевод и коммент. Г.Г. Литаврина. 2-е изд. СПб., 2003. С.
298-301; Stender-Petersen A. Die Varagersage. S. 153-154, 246-247; Джаксон Т.Н. Четыре
норвежских конунга. С. 129-130. See also, for analogies between the stratagems recounted in
«Counsels and Tales», the PVL and the sagas: Stender-Petersen A. Die Varagersage. S. 80-90,
107-124.
14 See, e. g.: McGeer E. Sowing the Dragon’s Teeth: Byzantine Warfare in the Tenth Cen-
tury. Washington, DC, 1995. P. 191-195; Rance P. The Date of the Military Compendium of Syri-
anus Magister... H Byzantinische Zeitschrift. 2007. Bd. 100. S. 701-737; Kazhdan A. Geoponika
11 Oxford Dictionary of Byzantium. Oxford, 1991. Vol. II. P. 834; Roueche C. The Literary Back-
ground of Kekaumenos 11 Literacy, Education and Manuscript Transmission in Byzantium and
Beyond I Ed. C. Holmes and J. Waring. Leiden, 2002. P. 114-128; Holmes C. Political Literacy
H The Byzantine World / Ed. P. Stephenson. London, 2010. P. 139-141; Eadem. Compilation
Literature and Byzantine Political Culture in the Tenth and Eleventh centuries // Dumbar-
ton Oaks Papers. Vol. 64 (forthcoming); Sullivan D.F. Byzantine Military Manuals: Prescriptions,
Practice and Pedagogy H The Byzantine World. P. 149-161.
15 McGeer E. The syntaxis armatorum quadrata’. a Tenth-Century Tactical Blueprint H Re-
vue des Etudes Byzantines. 1992. T. 50. P. 219-229; Idem. Dragon’s Teeth. P. 184-189, 258-264,
272-275, 283-288.
476
Middle Byzantine Military Culture, Harald Hardrada and Tall Stories
foes like the Muslims and the Bulgarians and for defending recent gains. Byzan-
tine writers treated ancient manuals as points of reference, sometimes expressly
rejecting them in favour of modem techniques, and also by way of comparing
the adversaries of Greco-Roman armies (such as Alexander the Great’s) with the
empire’s current foes16. One relatively innovative writer, Nikephoros Ouranos,
effectively dismisses many ancient techniques, declaring that undermining is
now - at the end of the tenth century - the technique of choice17. Materials from
old texts served as fuel for ongoing discussion over the best tactics and strategy.
Secondly, the literary corpus to which texts on military affairs belonged en-
compassed a vast range of subject-matter. Alongside practical recommendations
went moralising stories, wise saws and manifest fables drawn from the present
day and the ancient world; these might be taken directly from texts, or indirectly
through the digests known as ftorilegia. Writers and compilers did not draw a
sharp divide between technical information and more general counsel. An un-
derlying moral tone runs through much of the didactic material, fantastic motifs
and cautionary tales reinforcing factual data, and laying down the guidelines for
savoir faire. What looks something of a «ragbag» to the modem eye - such as
Kekaumenos’ «Counsels and Tales» - did not necessarily appear incongruous or
confusing to Middle Byzantine men of affairs18.
Our third point is that military men were expected to be well-acquainted
with this variegated corpus. A literary mix of ethical precepts, models of conduct
and technical details was supposed to enhance one’s leadership qualities, com-
bining loyalty to the empire and moral principles with ingenuity and flexibil-
ity in reacting to awkward situations. Many, and probably most, senior officers
had received at least elementary training in rhetoric, learning how to construct
short narratives, apply maxims and summarise complex procedures or events
succinctly. Kekaumenos’ «Counsels and Tales» is a product of this school, re-
inforcing instruction and general edification with aphorisms and tales drawn
from religious texts, florilegia, military manuals and other sources, including
the «Alexandrian tradition»19. This kind of writing has left traces in narrative
16 Sullivan D.F. A Byzantine Instructional Manual on Siege Defence: the De obsidione
toleranda H Byzantine Authors I Ed. J. Nesbitt. Leiden, 2003. P. 228-229, 256-257; Holmes C.
Compilation Literature.
17 Nikephoros Ouranos. Taktika, ch. 65.22 / Ed. and transl. by McGeer // McGeer E. Dragon’s
Teeth. P. 160-3; Holmes C. Compilation Literature. See also: Siegecraft. Two Tenth-Century In-
structional Manuals by «Heron of Byzantium» / Ed. and transl. by D.F. Sullivan. Washington, DC,
2000. P. 19 (introduction); Sullivan D.F. Byzantine Military Manuals. P. 159-160.
18 Roueche C. The Literary background. P. 114-117, 128-136; Holmes C. Compilation litera-
ture.
19 Roueche C. The Literary background. P. 112-27; Eadem. The Rhetoric of Kekaumenos H
Rhetoric in Byzantium / Ed. E. Jeffreys. Aidershot, 2003. P. 23-37; Holmes C. Political literacy. P.
143-144.
477
Jonathan Shepard
works, notably the «Synopsis of Histories» composed by John Skylitzes at the
end of the eleventh century. Skylitzes, retaining certain characteristics of his
source-materials, shows a penchant for anecdotes about warfare, offering lively
vignettes by way of illustration and even entertainment20. Skylitzes used them
for his own agenda, and his «Synopsis of Histories» content obviously differs
from that of prescriptive manuals on technical matters or Kekaumenos’ «Coun-
sels and Tales». But they have in common an ultimately didactic purpose. They
enlisted rhetorical devices to purvey data and generalisations that were intend-
ed to be useful at a variety of levels, specific and ethical. Kekaumenos himself
counsels commanders to «read books and histories» and to «follow up the strat-
agems of the ancients»21.
The uses of some rudimentary training in rhetoric did not stop at written
texts. Techniques learnt from rhetoric played a part in everyday doings and oral
culture for the governing classes. One might presuppose as much from the hints
of discussion in some of the military manuals, and also from the cantankerous
tone of Kekaumenos’ «Counsels and Tales», which seems to resonate beyond
the written word. Confirmation comes from the work of another Kekaumenos.
He, too, was a senior commander and he may well have been related to his
namesake. But he had the forename Katakalon and he was probably slightly ol-
der than the author of the «Counsels and Tales». The veteran general composed
during the reign of Isaac Komnenos (1057-1059) a set of memoirs that served
as a vindication of his past conduct and, in effect, a statement of moral entitle-
ment to the imperial throne. Katakalon’s original composition does not survive,
but there are grounds for supposing that extensive sections were incorporated
by Skylitzes into his «Synopsis», allowing us to reconstruct much of the con-
tent and character of the work22. (For conciseness, we shall term this hypotheti-
cal work as «К»), These sections contain examples of the techniques of rhetori-
cal composition noted above, but they also suggest the part that word-of-mouth
rhetoric played alongside the written word in military life, whether at headquar-
ters or on campaign.
The uses of oral rhetoric to soldiering, being germane to our theme, merit
illustration here. Firstly, there was a debate among the commanders as to which
tactics to adopt against the Pechenegs before the battle of Diakene in 1049. Ka-
20 Holmes C. Rhetoric and Skylitzes // Rhetoric in Byzantium. P. 187-99; Eadem. Basil II
and the Governance of Empire (976-1025). Oxford, 2005. P. 101-111, 147-170, 176-177, 228-
233,419-420.
21 Кекавмен. Советы. С. 70-71, 172-173; Roueche C. Literary background. P. 118-119.
22 Shepard J. A suspected source of Skylitzes // Synopsis Historion: The great Catacalon Ce-
caumenus // Byzantine and Modem Greek Studies. 1992. Vol. 16. P. 171-181; Idem. Reconstruc-
tion and Recompense: the Rhetoric of Katakalon Kekaumenos H The Reader in Byzantium and
Early Modem Greece / Ed. N. Gaul et al. Cambridge, forthcoming.
478
Middle Byzantine Military Culture, Harald Hardrada and Tail Stories
takaion proposed immediate attack, before the invaders had the chance to mass,
but the commander-in-chief overruled him, and everyone else present sup-
ported him23. The previous year, Katakalon had proposed a forward strategy to
deal with Turkish raiders in Byzantine-ruled Armenia, putting the case for at-
tacking them before they could acquire fresh horses and loot24. Then, too, Ka-
takalon suffered rebuttal from another commander, but he clearly assumed that
a reasoned statement might carry the day with colleagues and seniors alike. He
also exercised his powers of persuasion on external leaders and foreigners. Thus
he urged the Georgian potentate, Liparit, and fellow-commanders to attack the
Turks while they were dispersed and lacking in organisation25. This implies that
Liparit could understand spoken Greek. It is not unreasonable to suppose that
other foreign-bom notables attained a working knowledge of Greek, seeing that
they could hold top commands involving liaison with Byzantine-born officers26.
From these episodes related in «К», one gains glimmerings of a scenario
of lively discourse about tactics and strategy in Byzantine military circles, with
rhetoric being mobilised for practical purposes. Field-commanders would put
forth arguments from recent experiences and their knowledge of the enemy’s
ways but, most probably, they would also draw upon data and dictums derived
from written texts, many of them ancient, utilising aphorisms and memorable
fables the better to persuade their fellows. In these circumstances, recollections
of campaigns, anecdotes and lore ancient and modem will have been pitted
against one another, and the tactics finally decided upon will be a conflation of
variegated schools of thought and training. Thus the melange which a work such
as Kekaumenos’ «Counsels and Tales» represents is an echo of myriad debates,
discussions and musings in Byzantine officer circles, voiced in peacetime and
also on campaign, proceedings to which senior foreign-bom commanders like
Liparit could be party.
If these were the culturo-military circles in which senior Rus- and Scandi-
navian-bom commanders moved during service in Byzantium, one begins to see
how those with some understanding of Greek might also have acquired at least
a smattering of the dictums, modes of story-telling and fables in circulation at
camp. Could not this have been the milieu where some stories began a journey
that would terminate in Old Norse sagas and the pages of the PVL? Word-limits
preclude an attempt to answer fully here, so instead of systematic exposition one
23 Skyl. P. 468.
24 Skyl. P. 450-451.
25 Skyl. P. 452.
26 Thus Herve Frankopoulos was in command of a wing at Diakene: Skyl. P. 468. On Herve
and fellow-Franks, some of whom wedded Byzantine girls, see: Shepard J. The Uses of the Franks
in Eleventh-Century Byzantium //Anglo-Norman Studies. 1993. Vol. 15. P. 287-288, 296-297,
300.
479
Jonathan Shepard
may reconsider the career of Harald Hardrada as recounted in the sagas, after
further consideration of «К». Katakalon’s literary background resembled that of
his namesake, while the resonance between «Counsels and Tales» and passages
in the PVL and the sagas is well-known27. Judging by «К», Katakalon, too, had
an appetite for stratagems, was alert to techniques and ploys practised by the
enemy, and relished recounting ruses. Thus he recalled how the emir of Dvin
had repulsed a Byzantine force in 1045 by diverting the river Azat and flooding
the whole plain, making it «marshy and muddy». The advancing Byzantines fell
prey to Muslim archers well hidden in the foliage along the paths through the
vineyards, their cavalry became mired in the mud, and disaster ensued28. «К»
also celebrates several of its hero’s cunning schemes. Upon Katakalon’s advice,
the Byzantine army played a trick on Turkish raiders in 1048, pretending to have
abandoned its camp. The Turks rushed in unopposed, scattering to amass plun-
der; caught by surprise, they were massacred29. Several years earlier, while still
fairly junior, Katakalon had commanded a modest-sized contingent defending
Messina against a host of Muslim besiegers. Observing them closely, he waited
until they were relaxing and off their guard. Then he led a sally out from the
walls at dinner-time, took the enemy wholly unawares and succeeded in slay-
ing their leader, who was drunk! This induced the Muslims to lift their siege of
Messina30.
«К» related this story mainly so as to enhance Katakalon’s reputation, but
the stratagem probably also served by way of entertainment and lively instruc-
tion, in the manner of the «Counsels and Tales» and the other texts discussed
above. Historical as it is, Katakalon’s stratagem would not look out of place in
a saga. It is therefore noteworthy that the Varangians serving in the Byzantine
campaign to reconquer Sicily in the later 1030s included Harald Hardrada, and
he may well have been their commander. The «Haralds Saga» pays considerable
attention to siege warfare in the Byzantine world, recounting sieges of four Si-
cilian towns. The tale of Harald’s recourse to fiery birds is patently fantastic,
and seems to echo Greco-Roman literary traditions that accumulated around
the figure of Alexander the Great31. But another of the stratagems attribu-
ted to Harald is devoid of fantasy, and in fact wholly feasible: he and his men
tunnelled beneath a town’s walls, and upon surfacing they surprised and soon
overwhelmed the citizens32. Harald himself emphasised both the role of sieges
27 See above, n. 13.
28 Skyl. P. 437^138.
29 Skyl. P. 449.
30 Skyl. P. 407.
31 See above, n. 3.
32 Haralds Saga Hardrada, ch. 7, in: Hkr. P. 77-8. Stender-Petersen noted the resemblance
between this story and a stratagem ascribed to King Darius by the second-century writer, Polyai-
nos: Stender-Petersen A. Die Varagersage. S. 86.
480
Middle Byzantine Military Culture, Harald Hardrada and Tall Stories
in the Sicilian campaign and his own talents for it, judging by the claim of Har-
ald’s favourite poet, Thjodolfr, that he captured eighty towns «in Serkland» (a
Serklandty^. This claim exaggerates, rather than being pure fiction: the cam-
paign on Sicily did entail numerous sieges of castles and towns, according to
our main Byzantine narrative for it33 34. So Harald had ample opportunities to see
Byzantine siegecraft for himself, perhaps even undertaking the sort of operation
that the «Haralds Saga» describes. Techniques of tunnelling and sapping feature
receive detailed exegesis in Middle Byzantine military manuals. The principal
method was to bore into walls or undermine foundations so as to bring them
down, rather than digging underground passages to let soldiers into a fortifica-
tion. But tunnelling deep underground was also advocated, and there is no rea-
son why enterprising officers should not occasionally have performed this feat35.
The coincidence of Harald Hardrada’s and Katakalon Kekaumenos’ per-
sonal involvement in Byzantium’s last Sicilian expedition is intriguing, although
one cannot date their activities on the island precisely36. Each was involved with
siegecraft, even if Katakalon’s only known feat on Sicily was defensive rather
than offensive; and each showed a literary bent, respectively for versification
and memoir-writing with a polemical edge37. Had the two commanders ever
met, they could probably have conversed, seeing that Harald had ample oppor-
tunity to learn Greek. He spent some eight years at Byzantium, and the emperor
Michael IV seems to have followed his performance closely. After distinguished
service on Sicily, Harald received from Michael the title of manglabites, befit-
ting membership of the palace guard, and it was as a guardsman that he accom-
panied the emperor to Bulgaria. In reward for his feats, and while still on cam-
paign, Michael promoted him to the rank of spatharokandidatos. These details
33 Haralds Saga Hardrada, ch. 5 // Hkr. P. 75; Turville-Petre G. Haraldr the Hard-Ruler. P. 13;
Джаксон Т.Н. Четыре норвежских конунга. С. 131-132. Thjodolfr’s verses state that the eighty
towns were taken «ere» (ddr) Harald, «scourge of the Saracens» (Serkjum haettr), fought «on the
level plains of Sicily». However, Snorri Sturluson himself associated sieges with Sicily, setting
the four siege-stratagems there, and one may fairly suppose Serkland to have encompassed all
lands under Saracen rule, including Sicily while it was still under Muslim rule.
34 Skyl. P. 403.29-30; 406.9-10. See: Felix W. Byzanz und die Islamische Welt im fruheren
11. Jahrhundert. Vienna, 1981. P. 209-211.
35 Nikephoros Ouranos. Taktika, ch. 65.19-22 (P. 160-163); Parangelmata Poliorketika, chs.
11-19/ Ed. and transl. by D.F. Sullivan // Sullivan D.F. Siegecraft. P. 42-57; 19 (introduction).
36 Harald served on offensive operations, which concluded in 1040, probably joining Mi-
chael IV’s guard in that year: Felix W. Byzanz und die Islamische Welt. S. 211-213 and infra.
Kekaumenos’ action at Messina is probably datable to 1042, but his command there implies some
previous experience of operations on the island. See: Shepard J. Byzantium’s Last Sicilian Ex-
pedition: Scylitzes’ Testimony H Rivista di studi bizantini e neoellenici. 1977-1979. T. 14-16.
P. 155-159; Джаксон Т.Н. Четыре норвежских конунга. С. 131-3.
37 Turville-Petre G. Haraldr the Hard-Ruler. P. 19-20; Джексон Т.Н. Четыре норвежских
конунга. С. 141-143; Shepard J. Reconstruction and Recompense.
481
Jonathan Shepard
imply a degree of personal acquaintance between this outstanding Varangian and
the emperor, and even scope for conversation. Yet they also serve as warning
against speculation, for they derive not from Katakalon, but from his name-
sake, the author of «Counsels and Tales»38. There is no reason why this other
Kekaumenos should not himself have met Harald. Indeed, his description of the
two of them campaigning in Bulgaria in 1041 implies personal acquaintance,
even friendship. Kekaumenos could have imparted materials for stratagems and
stories that Harald later took home to the north. But so, too, could dozens of other
purveyors of Byzantine «middlebrow» culture, military men or even civilian offi-
cials.
The case of Harald Hardrada, suggestive as it is, shows up the hazards of
trying to identify «contact points» or points of transmission. As noted above,
Greek may well have been known to a number of Rus and Varangian com-
manders in the tenth and eleventh centuries, while life at camp and, for the
favoured few, in court circles, provided opportunities for oral transmission of
stratagems and tales. In any case, Rus and Varangians on campaign could make
their own observations of Byzantine techniques, as fuel for tall stories if not for
practical application. There may have been several different streams of oral in-
formation leading from Byzantium to courts and literary compositions in Rus
and the Nordic world39. Nonetheless, Harald Hardrada’s presence at a time when
offensive expeditions, the study of military manuals, and debates over tactics
were at their height is a striking coincidence. So, too, is the pattern of prece-
dents and associations of Harald’s stratagems for capturing towns in Sicily. One
is redolent of the Middle Byzantines’ technique of choice for siegecraft; one has
clear parallels in Greco-Roman literature and also occurs in the PVL40; one is
virtually an inverted version of Katakalon’s tactics at Messina; while the fourth,
involving a coffin used to jam the town-gates open and let Harald’s warriors
surge through, has faint overtones of the Trojan Horse41. We should not rule
out altogether the «Hard-Ruler’s» claim to a role in the process of transmitting
Greco-Roman siege stratagems, or other literary forms, to northern courts42.
38 Кекавмен. Советы. С. 298-299 and n. 876 on c. 557.
39 Thus the PVL’s tale of the bluff used by the citizens of Belgorod to dupe Pecheneg besiegers
probably echoes one of «the most popular stratagem-stories in the ancient world»: Stender-Petersen
A. A Varangian Stratagem 11 Stender-Petersen A. Varangica. Aarhus, 1953. P. 194; ПВЛ. C. 56-57.
40 See above, pp. 00-00 [1-2].
41 Haralds Saga Hardrada, chs. 8-10 (P. 78-80).
42 Our honorand has pointed out the singularity of Harald’s «love lyric» in scaldic poetry:
Джаксон Т.Н. Четыре норвежских конунга. С. 143. On Harald’s wide cultural horizons, involving
knowledge of myths and legends of the heathen age, see: Turville-Petre G. Haraldr the Hard-Ruler. P.
14-15.
482
К социокультурному контексту интеллектуальных
занятий в Древней Руси
А. С. Щавелев
- Ну, как дела? - спросил Румата благосклонно.
- Одних грамотеев режем, других учим?
Отец Кин осклабился. - Грамотей - не есть враг короля, - сказал он.
- Враг короля есть грамотей-мечтатель,
грамотей усомнившийся, грамотей неверящий!..
(Аркадий и Борис Стругацкие. Трудно быть богом)
Средневековое письмо, письменная культура, сопутствующие и смеж-
ные интеллектуальные занятия сейчас находятся в центре внимания меди-
евистов. Для домонгольской Руси ключевой работой является монография
С. Франклина «Письменность, общество и культура в Древней Руси...»1,
на это фундаментальное исследование, так или иначе, ориентирована прак-
тически вся современная историография проблемы. Не разрешен полно-
стью более частный вопрос о формах существования института «школы»
древнерусского времени1 2.
1 Franklin S. Writing, Society and Culture in Early Rus, c. 950-1300. Cambridge, 2002.
Подробная рецензия: Гиппиус А.А. Социокультурная динамика письма в Древней Руси
(О книге Franklin S. Writing, Society and Culture in Early Rus, c. 950-1300. Cambridge,
2002) // Русский язык в научном освещении. 2004. № 7/1. С. 171-194. Русскоязычный авто-
ризированный и дополненный перевод: Франклин С. Письменность, общество и культура
в древней Руси (около 950-1300 гг.). СПб., 2010. Развернутая брошюра-схолия переводчи-
ка: Буланин Д.М. Традиции и новации в интерпретации письменной культуры первых ве-
ков. Заметки к переводу книги С. Франклина. СПб., 2010. Пользуясь случаем, исправляю
маленькую неточность С. Франклина, не замеченную рецензентами: Феодосий Печерский
был «уроженцем» не Курска (Франклин С. Письменность. С. 352), а Василева под Киевом.
В пограничный Курск он переехал вместе с отцом-дружинником по повелению князя и в
обучение был отдан, действительно, в Курске.
2 Дискуссия о школах на Руси имеет давнюю традицию, восходящую к фундаменталь-
ному обзору: Голубинский Е.Е. История русской церкви. М., 1901. Т. I. Период первый, Ки-
евский или домонгольский. Первая половина тома. С. 701-924. Похожие выводы на частном
примере биографии Феодосия Печерского: Чаговец В.А. Феодосий Печерский, его жизнь и
сочинения. (С приложением текстов поучений по новым данным). Историко-литературный
483
А.С. Щавелев
История становления и ранних этапов христианского «просвещения»
Руси в большинстве случаев рассматривается в положительном аспекте
распространения грамотности, приобщения к знаниям, создания скрипто-
риев, рецепции высокой византийской образованности и т. д. И этот взгляд,
очевидно, правомерен и вряд ли может быть оспорен. Но так упускается из
виду манипулятивно-репрессивная «политическая» функция технологии
письменности, доступа к текстам, конфигурации допустимого и «запре-
щенного» познания и отбора фактов исторической памяти. Между тем, си-
стематизация материала такого рода может дать необходимый культурно-
исторический контекст пресловутого «интеллектуального молчания» Древ-
ней Руси, о котором много спорили и спорят3.
Сама история древнерусского образования начинается с хрестоматий-
ного сообщения о насильственном его внедрении в языческом по своему
мировоззрению обществе. По приказу Владимира Святославича детей в
«ученье книгамь» забирают принудительно, и их родичи плачут по ним
«как по мертвым». Кстати, функционально точно так же «рекрутирова-
лись» воины для пограничных городов Руси.
Помимо общегосударственной политики воспитания социального слоя
грамотных людей, контроль над технологиями «знания» установился в са-
мой церковно-монастырской среде, микровласть лидеров церковных об-
щин, прежде всего монастырей, базировалась на надзоре над интеллекту-
альными занятиями «братии» и, возможно, «паствы».
Комплекс известий о Печерском монастыре второй половины XI -
первой половины XII в.4 и «Житие» Авраамия Смоленского первой трети
XIII века5 позволяют реконструировать особенности отношения к само-
стоятельной интеллектуальной деятельности в древнерусском социуме.
очерк. Киев, 1901. С. 28-31. См. подробнее: Щавелев С.П. Феодосий Печерский - курянин.
Историко-археологические очерки. Курск, 2008. С. 88-94. Сравнительный обзор «школ» и
«центров учености» на Руси и в Исландии сделала Т.Н. Джаксон (Джаксон Т.Н. Древняя
Русь и Исландия. Школы и центры учености в первые века христианства // Интеллекту-
альные традиции Античности и Средних веков. (Исследования и переводы). М., 2010.
С. 302-322). За пределами обзора осталась радикально-скептическая статья Д.М. Буланина
(Bulanin D.M. Der literarische Status der Novgoroder «Birkenrinden-Urkunden» 11 Zeitschrift fur
Slawistik. 1997. Bd. 42. S. 146-167).
3 Franklin S. По поводу «интеллектуального молчания» Древней Руси И Russia
Mediaevalis. 2001. Т. Х,1. С. 263-270.
4 ПВЛ. С. 68-70, 79-85; Киево-Печерский патерик // Древнерусские патерики. Киево-
Печерский патерик. Волоколамский патерик / Изд. подг. Л.А. Ольшевская, С.Н. Травников.
М., 1999. С. 7-80; Житие Феодосия Печерского И БЛДР. 1997. Т. 1. Х1-ХП века. С. 352-433.
5 Житие Авраамия Смоленского И БЛДР. 1997. Т. 5. ХШ век. С. 30-64. См. также: Под-
скальски Г. Христианство и богословская литература в Киевской Руси (988-1237). СПб.,
1996. С. 82, 231-236.
484
К социокультурному контексту интеллектуальных занятий в Древней Руси
Суд и расправа над Авраамием Смоленским подробно исследованы
М.В. Печниковым6. Монах Успенского монастыря на Селище под Смо-
ленском, Авраамий проявил себя как незаурядный оратор, чьи проповеди
пользовались популярностью у населения, и обратил на себя внимание как
эрудит-ученый, вокруг которого собрался кружок интересующихся. Такие
экстраординарные таланты вызвали гнев других монахов и городского ду-
ховенства. В течение пяти лет Авраамий подвергался всяческим нападкам.
По приговору суда его изолировали в монастыре. Позже он был оправдан
по счастливому стечению обстоятельств.
Против Авраамия были выдвинуты следующие обвинения: «се уже
весь градъ к собЪ обратилъ есть», «...ови еретика нарицати, а инии глаго-
лаху на нь глубинныя книгы почитаеть инии же къ женамъ прикладающе
попове же знающе и глаголющее: “уже наши дети вся обратилъ есть”, дру-
зии же пророкомъ нарицающе.. .»7.
6 Печников М.В. Дело Авраамия Смоленского: за что был гоним праведник? // ДГ. 2000 г.
Проблемы источниковедения. М., 2003. С. 346-359. Здесь же приведена историография.
7 Житие Авраамия. С. 42. Спорным является обвинение Авраамия в любодеянии. Это
обвинение М.В. Печников не комментирует, но приводит его в списке инвектив против «пра-
ведника». Согласно переводу древнерусского текста Д.М. Буланина в БЛДР, Авраамий был
обвинен «в блуде» - «къ женамъ прикладающе». Глагол «прикладати» имеет целый ряд зна-
чений, первое из которых «прикладывать(ся)» (Словарь древнерусского языка. XI-XVII вв.
М., 2008. Т. VIII. С. 449-451, 172). Если перевести эту фразу вне контекста и буквально, то
речь должна идти о конкретной девиации - фроттеризме. Но гораздо точнее с точки зрения
синтаксиса и смысла этого отрывка перевод В.В. Кускова: «стали одни клеветать епископу,
другие его хулить и досаждать ему; одни называли Авраамия еретиком, а другие говорили
о нем, что он глубинные книги читает, иные попы от женщин узнавали, которые говори-
ли: “уже всех наших детей обратил”, иные пророком называли...» (Древнерусские предания.
XI-XVI вв. М., 1982. С. 102-103). Древнерусский текст достаточно сложен: «и начата овии
клеветати епископу, инии же хулити и досажати, овии еретика нарицати, а инии глагола-
ху нань глубинныя книгы почитаеть, инии же к женам прикладающе, попове же знающе и
глаголющее: “уже наши дети вся обратил есть”, друзии же пророком нарицающе...». Фраза
синтаксически разделяется на две части - в первой части упомянуты две пары противников
Авраамия. Первые две группы людей (овии/инии) - те, кто «клеветал епископу» и те, кто
«досаждал и хулил». Вторые две группы людей (также овии/инии) - те, кто «называл ере-
тиком», и те, кто «говорил, что он читает глубинные книги». Обе пары подобраны по типу
враждебных акций против Авраамия. Обвинения в ереси перекликаются с обвинением в чте-
нии «голубиных» книг. Кулуарная клевета и публичная ругань также находятся в смысловой
связке. Во второй части фразы говорится, что были «иные попы, которые, присоединяясь к
женщинам, кричали и говорили “всех наших детей обратил» ”, а другие пророком называ-
ли». Именно в устах женщин обвинение в «совращении детей» выглядит наиболее логично.
Возможно, именно от этих женщин исходила и информация о пророчествах Авраамия. Про-
ясняется и синтаксическая конструкция. В перечне значений глагола «пре/при/прЪкладати»
есть также вариант: «выдвигать в качестве аргумента» - здесь женские пересуды. Возможно
также, что перед нами сокращенное вольно или невольно (при переписке?) выражение «при-
кладати слухы» - здесь к речам женщин. Можно констатировать, что в сексуальных домога-
тельствах Авраамия Смоленского никто не обвинял. Все инвективы против него были связа-
ны с его интеллектуальными и учебными занятиями.
485
А.С. Щавелев
Ключевыми причинами конфликта вокруг Авраамия были: успех его
публичных выступлений и пастырской деятельности у населения, форми-
рование группы учеников вокруг него, заинтересованных в его «учении»,
интерес к подозрительным книгам, и, возможно, попытки «пророчеств».
Сработал механизм монополизации прав (см. ниже) на интеллектуальные
занятия у руководства монастыря в лице игумена, который сам считал-
ся «хитръ божественымъ книгамъ и вся свЬдый и, проходя яко же многи
свЬдятъ, и никто же смЪя предъ нимъ отъ книгъ глаголати (курсив мой. -
Л.Щ.)»8. Вначале игумен лично испытал Авраамия и оказал ему покрови-
тельство. Но затем, когда Авраамий достиг пика своей популярности среди
мирян, игумен ему прямо заявил: «азъ за тя отвещаю у Бога, ты же преста-
ни уча». В рассказе об Авраамии несколько раз повторяется мотив публич-
ного диспута с другими священнослужителями, в этих прениях Авраамий
неоднократно побеждает, что становится еще одним поводом для распра-
вы над ним. Итогом стал арест и судебное разбирательство; как показал
М.В. Печников, Авраамий был осужден как еретик9. Смоленского интел-
лектуала клир и жители города предлагали сжечь, утопить или заточить.
Еще одним моментом, свидетельствующим о нестандартности интере-
сов Авраамия, на который обратил мало внимания М.В. Печников10 11, был
его несомненный интерес к эсхатологии. Авраамием были написаны две
иконы. Выбор тем для них исключительно показателен11 - «Страшный суд»
и «воздушные мытарства». Эта пара икон подобрана композиционно не-
случайно - она представляет «большую» общечеловеческую эсхатологию
второго пришествия и «малую» личную эсхатологию каждой человеческой
души. Иконы на эти темы достаточно редки, особенно в домонгольский пе-
риод, а описанное в житии сочетание этих двух сюжетов не встречается в
реально сохранившихся памятниках древнерусской живописи12.
Идея «воздушных мытарств» - посмертного последовательного теста
человеческой души на предмет выявления разных типов грехов - один из
прототипов идеи «чистилища»13 - крайне мало популярная богословская
тема для Руси. Именно эсхатологическим и прочим загробным сюжетам
8 Житие Авраамия. С. 36, 38.
9 Печников М.В. Дело Авраамия Смоленского. С. 351.
10 Там же. С. 357.
11 «Показательность» выбора сюжетов икон Авраамия отметил в энциклопедической
статье А.В. Назаренко, но подробно на этом моменте не остановился {Назаренко А.В. Ав-
раамий (Смоленский) // ПЭ. М., 2000. Т. I. С. 178-179).
12 Объяснение этого пассажа жития я получил в исчерпывающих консультациях ис-
кусствоведческого, богословского и историографического характера А.С. Преображенского.
Выражаю ему самую сердечную благодарность.
13 См. подробнее: Ле Гофф Ж. Рождение чистилища. Екатеринбург, 2009.
486
К социокультурному контексту интеллектуальных занятий в Древней Руси
посвящены «глубинные/голубиные» книги14, в чтении которых обвиняли
«праведника» Авраамия. Тема Страшного суда была основной и в его про-
поведях. На этом фоне обвинения в пристрастии к эзотерическому знанию
не выглядят как совсем уж беспочвенные.
Комплекс известий о взглядах на интеллектуальные занятия в Печер-
ском монастыре включает в себя сообщения о переписке и чтении мона-
хами книг, произнесении проповедей, изучении языков, лечении, писании
икон, предсказаниях. Отношения в монастырском коллективе Печерской
обители описаны в трех памятниках: «Повести временных лет», «Житии
Феодосия Печерского» и «Киево-Печерском патерике». Отвлекаясь от рас-
хождений и противоречий этих текстов, их не менее очевидный паралле-
лизм позволяет констатировать, что отношения между братией зафиксиро-
ваны достаточно точно, вполне просматривается определенная политиче-
ская мифология монастыря и идеология его основателей и их преемников.
При игумене Никоне за особые способности к интеллектуальным за-
нятиям пострадал Никита Затворник15, будущий епископ Новгорода. По-
сле попытки уйти в «затвор», что не одобрялось руководством монастыря,
Никита начал читать книги и пророчествовать, причем для князя Изяслава,
других князей и бояр16. Он наизусть выучил книги Ветхого завета и стал
побеждать в спорах с другими монахами. Его ученость, если принять на
веру комментарий авторов Патерика, ограничивалась «жидовскими книга-
ми». «Преподобные отцы» во главе с игуменом Никоном вывели Никиту
из его пещеры и устроили внутримонастырское разбирательство, после
чего оказалось, что Никита книг никаких не читал, ни слова из «жидов-
ских книг не знает», сам не разбирает даже азбуки. В итоге Никита кое-как
был обучен «блаженными отцами» элементарной грамоте. Набор обвине-
ний против Никиты аналогичен списку инвектив против Авраамия. Пока-
зателен состав «судей» - кроме игумена, в него вошли «штатные» интел-
лектуалы монастыря, обладающие типичным легитимным эпистемическим
авторитетом. Трое из них сами практиковали предсказания, провидение на
расстоянии и «второе зрение» сверхъестественного. Это - Пимен Постник
(предсказал свою смерть, провидел убийство Кукши в земле вятичей17),
Матфей Прозорливец (разоблачитель игумена-«сони» Никона18) и Онифор
14 Каган М.Д. Голубиная книга И СККДР. Вып. 3. Ч. 1. С. 216-219; Топорков А.Л. Голу-
биная книга И ПЭ. М., 2007. Т. XL С. 717-718.
15 Тему причастности бесов к интеллектуальным занятиям и их связь с еврейской суб-
культурой в описаниях жизни Печерского монастыря следует рассматривать особо. См.:
Волкова Т.Ф. Художественная структура и функция беса в Киево-Печерском Патерике //
ТОДРЛ. 1977. T. 33. С. 228-237.
16 Киево-Печерский патерик. С. 36-37.
17 Там же. С. 27.
18 ПВЛ. С. 82.
487
А. С. Щавелев
Прозорливец. Два последних прозвища говорят сами за себя. Там же при-
сутствовали Агапит Лечец, Григорий Чудотворец (отличавшийся интере-
сом к книгам), Нестор, написавший Летописец, Григорий, автор канонов -
скорее всего, церковных песнопений. Остальные участники разбиратель-
ства в будущем заняли разные епископские кафедры.
Никита избрал самую верную тактику защиты - объявил себя полно-
стью неграмотным, что и спасло его от наказания. В дальнейшем он вел
вполне законопослушный образ жизни. Отмечу интересное совпадение -
когда Никита занимал епископскую кафедру Новгорода с 1096 по 1108 гг.
- там, скорее всего, не велось погодное летописание. Новгородские лето-
писные записи этого периода, по определению Т.В. Гимона, - «ретроспек-
тивные», сделаны около 1115 г., тогда же началось регулярное пополнение
летописи новыми известиями, хотя и до Никиты, в период епископства
Германа, какие-то следы летописной работы вроде бы просматриваются19.
После репрессий и Никита, и, кажется, Авраамий в значительной мере
охладели к книжности, во всяком случае, перестали свои интересы публич-
но афишировать. «Дела» Никиты и Авраамия - наиболее показательные
примеры репрессий выдающихся интеллектуалов в Древней Руси, но не
единичные, с ними перекликается еще ряд эпизодов древнерусской исто-
рии.
Знание языков в определенных случаях воспринималось как явный
признак девиации - «бесноватый», которого отправили на излечение в Пе-
черский монастырь, говорил «по-еврейски, по-немецки и по-гречески»20.
Говорение на языках, особенно редких, воспринималось как типичный
признак бесовства. Возможно, это связано с представлениями о перво-
языке, на котором говорил Адам, а Змей соблазнял Еву21. Таковым чаще
всего считались либо древнееврейский, либо сирийский22. В список язы-
ков, на которых говорил «бесноватый», включен немецкий (язык «католи-
ков»?), но также и греческий язык: даже он, видимо, воспринимался мона-
хами как чуждый.
Многолетний игумен монастыря Феодосий поучал братию изустно, а
19 Изложенные соображения о новгородском летописании базируются на консультаци-
ях и неопубликованных материалах Т.В. Гимона, которому я приношу сердечную благодар-
ность за помощь.
20 Киево-Печерский патерик. С. 38-39.
21 См. подробнее: Эко У. Поиски совершенного языка в европейской культуре. СПб.,
2007.
22 Успенский Б.А. Вопрос о сирийском языке в славянской письменности: почему дья-
вол может говорить по-сирийски? // Успенский Б.А. Избранные труды. М., 1996. Т. II. Язык
и культура. С. 59-64. Именно русские (?) или сурские (?) письмена фигурируют в качестве
своеобразного первичного языка в рассказе о Кирилле Философе (Франклин С. Письмен-
ность. С. 326-327).
488
К социокультурному контексту интеллектуальных занятий в Древней Руси
Никон или Стефан читали «ис кнънигъ». Чернец Иларион, который «бяше
бо и книгамъ хытръ псати», переписывал книги в келье Феодосия, который
пел псалмы и прял шерсть. Несмотря на то, что он был отдан «на учение
божественным книгам» в Курске, Феодосий книжными делами не занимал-
ся23. Кстати, переписанный Студийский устав он «повелел прочесть», но не
читал сам24. «Эпистолии» князю Изяславу Ярославичу вполне могли быть
надиктованы25. Феодосий успешно участвовал в диспутах-словопрениях с
князьями, епископами и евреями26. Он был опытный полемист, но сколько
в его знаниях было от книжности, а сколько устно-мнемонического, не со-
всем ясно.
В «Повести временных лет» только один русин, выходец из окружения
князя Ярослава Владимировича, покровительствовавшего книжному делу,
Иларион отмечен как «муж книжен»27.
Стоит отметить неоднократно рассмотренный в литературе ответ Кли-
мента Смолятича на обвинения некого пресвитера Фомы в том, что он
«философ»28. Фома с укором писал Клименту: «славишися пиша философ
ся творя» и «философьею пишеши». В летописи «обвинение» подтвержда-
ется, Климент назван в статье 1147 года «книжником и философом»29. Раз
приближенному князя и, возможно, на тот момент уже митрополиту Руси
Клименту пришлось оправдываться - обвинение было вполне серьезное.
Новая среда христианских монастырей, безусловно, была главным
условием появления древнерусских интеллектуалов30, но именно эта среда
создавала и социокультурные ограничения и препятствия для работы тех
из них, чьи возможности превышали среднестатистические показатели.
Монастырская община была ориентирована на унификацию и жесткую ре-
месленную специализацию всех занятий - от черной работы до переписки
23 Житие Феодосия. С. 388, 394. Исключение составляет сообщение о том, что Фео-
досий переписал («списа») Студийский устав. Но именно это сообщение имеет альтерна-
тивную версию о переписке устава греком Ефремом. Кроме того, данное известие можно
понять и так, что Феодосий организовал переписку устава (Хрусталев Д.Г. Разыскания о
Ефреме Переяславском. СПб., 2002. С. 23-33).
24 Житие Феодосия. С. 378.
25 Там же. С. 420
26 Там же. С. 426, 419.
27 ПВЛ. С. 68.
28 Послание Климента Смолятича // БЛДР. 1997. Т. 4. XII век. С. 118-141; Старости-
на И.П. Послание Климента Смолятича, митрополита киевского, к Фоме пресвитеру //
Письменные памятники истории древней Руси. Аннотированный каталог-справочник / Под
ред. Я.Н. Щапова. СПб., 2003. С. 237-240.
29 ПСРЛ. М., 1998. Т. II. Стб. 340.
30 См. применительно к западно-христианскому миру: Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в
средние века. Долгопрудный, 1997; Вудс Т. Как католическая церковь создала западную ци-
вилизацию. М., 2010.
489
А.С. Щавелев
книг и толкования текстов. Не поощрялось сочетание разных интеллекту-
альных профессий, за каждым чернецом закреплялась вполне определен-
ная социальная роль: «пророка», «врача», «книжника», «философа». Явно
наблюдается монополизация права заниматься интеллектуальными изыска-
ниями у «руководства» монастырей, монополия «старших» на негласное
распределение между «братьями» этих социальных ролей.
Малоизвестные древнерусские «репрессированные» книжники XI -
начала XIII в. оказываются в одном ряду с их знаменитыми коллегами-
современниками, подвергшимися гонениям за свои ученые занятия, таки-
ми как «блатод tcdv cpiXococpcov» Иоанн Итал31 и «гордый как Голиаф» Пьер
Абеляр32.
31 Browning R. Enlightment and Repression in Byzantium in the Eleventh and Twelfth
Centuries // Past and Present. 1975. Vol. LXIX. P. 3-23.
32 Logan F.D. A History of the Church in the Middle Ages. London, 2002. P. 152-162.
490
АЛЬБОМ ФОТОГРАФИЙ
Т.Н. с отцом и матерью на трибуне стадиона в 1956 г.
Николай Львович Джаксон, отец Т.Н
492
С мужем В.А. Смирновым
С сыном Александром и мамой Татьяной Пантелеймоновной
493
В кругу семьи
На юбилее академика В.Л. Янина
494
С послом Исландии в РФ Олавуром Эгильссоном
С Т.В. Рождественской и Г.С. Лебедевым
495
В Старой Ладоге
С Е.А. Мельниковой и Г.В. Глазыриной на саговой конференции в Тронхейме
496
1
В Рейкьявике
С А.В. Подосиновым в Греции
497
С Т. Андерсоном и П. Сойером в Тронхейме
С Ларсом Лённрутом и Бьярни Фидьестёлем
498
С Анной Стальсберг
В Исландии с Фрицем Хайнеманом
499
В Подмосковье
500
Список сокращений
АИП - Археологическое изучение Пскова. Псков
БЛДР - Библиотека литературы Древней Руси. СПб.
ВВ - Византийский временник. М.
ВЕДС - Восточная Европа в древности и средневековье: Чтения памяти чл.-корр.
АН СССР В.Т. Пашуто. Тез. докл. (Мат-лы конф.)
ВИ - Вопросы истории. М.
ВИД - Вспомогательные исторические дисциплины. Л.; СПб.
ВОН - Вестник общественных наук. Ереван
ДГ - Древнейшие государства Восточной Европы (до 1991 г.: Древнейшие
государства на территории СССР.): Материалы и исследования. М.
ИСССР - История СССР. М.
КЗ - Снорри Стурлусон. Круг Земной / Изд. подготовили А.Я. Гуревич, Ю.К Кузьменко,
О.А. Смирницкая, М.И. Стеблин-Каменский. Отв. ред. М.И. Стеблин-
Каменский. М., 1980.
КСИА - Краткие сообщения Института археологии. М.
КСИИМК - Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях Института
истории материальной культуры АН СССР. М.
МИА - Материалы и исследования по археологии СССР. М.
HIV7I - Новгородская четвертая летопись
НГБ - Новгородские грамоты на бересте
НИС - Новгородский исторический сборник. СПб., Новгород
НПЛ - Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов / Под ред.
А.Н. Насонова. М.; Л., 1950.
ОРЯС - Отделение русского языка и словесности имп. Академии наук. СПб.
ПВЛ - Повесть временных лет / Подгот. текста, пер., ст. и коммент. Д.С. Лихачева,
М.Б. Свердлова / Отв. ред. В.П. Адрианова-Перетц. 2-е изд., испр. и доп. СПб.,
1996.
ПСРЛ - Полное собрание русских летописей.
ПЭ - Православная энциклопедия. М.
РИБ - Русская историческая библиотека
СА - Советская археология. М.
Сб. ОРЯС - Сборник Отделения русского языка и словесности Императорской
Академии наук.
Словарь - Словарь-справочник «Слова о полку Игориве» / Сост. В. Л. Виноградова.
501
Л., 1969. Вып. 3; Л., 1978. Вып. 5; Л., 1984.
СККДР - Словарь книжников и книжности Древней Руси. Л., 1987. Вып. 1; Л., 1988.
Вып. 2. Ч. 1; Л., 1989. Вып. 2. Ч. 2; СПб., 1992.
СС - Скандинавский сборник. Таллинн.
СЛЯ - Толковый словарь русского языка / Под ред. Д.Н. Ушакова. М., 1935-1940. Т.
1-4.
ТОДРЛ - Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы
РАН (до 1991 г.: АН СССР) (Пушкинского дома). Л.; СПб.
ХГЛ - Генрих Латвийский. Хроника Ливонии.
Энциклопедия - Энциклопедия «Слова о полку Игореве». Т. 1-5. СПб, 1995.
Adam - Adam Bremensis. Gesta Hammaburgensis ecclesiae pontificum I Ed. B. Schmei-
dler. Hanover; Leipzig, 1917.
AJA - American Journal of Archeology: the Journal of the Archeological Institute of
America. Boston (Mass.).
ANF - Arkiv for Nordisk Filologi. Kristiania, 1883-1889; Lund, 1889 ff.
APhSc. - Acta Philologica Scandinavica.
Beow. - Beowulf and the Fight at Finnsburg I Ed. by F. Klaeber. 3rd ed. Lexington, Mass.,
1950.
FGrH (Jacoby) - Die Fragmente der griechischen Historiker. 3 Teile in 15 Bd. I Hrsg.
v. F. Jacoby. Berlin, 1923-1930; Leiden, 1940-1958 (издание продолжается).
FSN - Fornaldarsogur Nordurlanda I Gudni Jonsson and Bjarni Vilhjalmsson sa um utga-
funa. Reykjavik: Bokautgafan forni, 1943-1944. B. 1-3.
Hkr. - [Snorri Sturluson.] Heimskringla I Bjarni Adalbjarnarson. Reykjavik: Hid islenzka
fornritafelag (Islenzk fornrit. B. XXVI-XXVIII). 1941-1951. B. 1-3
IF - Islenzk fornrit. Reykjavik: Hid islenzka fornritafelag.
JEGP - Journal of English and Germanic Philology.
JHS - Journal of Hellenic Studies. London.
KHLNM - Kulturhistorisk leksikon for nordisk middelalder fra vikingetid til reforma-
tionstid. 1st ed.; 2nd ed. Viborg: Rosenkilde og Bakker.
LP - Sveinbjorn Egilsson, Finnur Jonsson. Lexicon Poeticum Antiquae Linguae Septentri-
onalis. Ordbog over det Norsk-Islandske skjaldesprog. 2nd ed., Copenhagen: Lynge,
1931. (Repr. 1966).
LSJ - A Greek-English Lexicon I Compiled by H.G. Liddell and R. Scott. Revised and aug-
mented throughout by Sir H. St. Jones with the assistance of R. McKenzie. Oxford.
MGH DD - Monumenta Germaniae Historica. Diplomata.
MGH Dt. Chron. - Monumenta Germaniae Historica. Scriptores qui lingua vernacula
usi sunt.
502
MGH SS - Monumenta Germaniae Historica. Scriptores (in folio).
MGH SS rer. Germ. - Monumenta Germaniae Historica. Scriptores rerum Germanica-
rum in usum scholarum separatim editi.
PG - Patrologiae cursus completus. Ser. Graeca
RE - Pauly’s Realencyclopadie der classischen Altertumswissenschaft / Neue bearb. be-
gonnen von G. Wissowa / Hrsg. von W. Kroll, K. Mittelhaus und K. Ziegler. Stuttgart,
1893 ff.
REA - Revue des etudes anciennes. Paris.
REB - Revue des etudes byzantines. Paris
Roscher - Ausfuhrliches Lexikon der griechischen und romischen Mythologie / Hrsg.
W.H. Roscher. Leipzig, 1884-1937. Bd. 7. (Nachdruck: Hildesheim, 1965).
Saxo - Saxonis Gesta Danorum I J. Olrik, H. Raeder and Fr. Blatt. Copenhagen, 1931-
1937. T. 1-2.
Saxo. Transl. - Saxo Grammaticus. The History of the Danes. Books I-IX / Transl. and
comment. By P. Fisher, H. Ellis Davidson. Cambridge: D.S. Brewer, 1979-1980. 2
vols.
Skj. - Den Norsk-Islandske Skjaldedigtning I Udg. av Finnur Jonsson. Copenhagen;
Christiania: Gyldendal, 1908-1915. B. 1-4. (I-II A and B).
Skyl. - John Skylitzes, Synopsis Historion / Ed. H. Thurn. Berlin; New York, 1973.
503
СПИСОК ОПУБЛИКОВАННЫХ РАБОТ
Т.Н. ДЖАКСОН
1976
«Восточный путь» исландских королевских саг // ИСССР. 1976. № 5. С. 164-
170.
Скальдические стихи — один из источников известий исландских королевских
саг о народах Европейской части СССР // VII Всесоюзная конференция по изучению
истории, экономики, литературы и языка Скандинавских стран и Финляндии. Тез.
докл. М.; Л., 1976. Ч. I. С. 93-95.
1977
Дискуссионные вопросы источниковедческого анализа исландских саг //
ИНИОН АН СССР. РЖ. Общественные науки за рубежом. Серия V. История. М.,
1977. №3. С. 180-183.
Исландские саги в русской исторической науке (К методике анализа русских
известий исландских королевских саг) И Великий Октябрь и всемирно-исторический
процесс. Московская конференция молодых ученых. М., 1977. С. 232-235.
1978
Исландские королевские саги как источник по истории народов Европейской
части СССР Х-ХШ вв. Автореф. дисс. на соискание уч. ст. канд. ист. наук. М., 1978.
К методике анализа русских известий исландских королевских саг // Методика
изучения древнейших источников по истории народов СССР. Сб. статей. М., 1978. С.
128-143.
Скальдические стихи в исландских королевских сагах (К вопросу о степени
достоверности королевских саг в качестве источника по истории народов Европейской
части СССР) // Теория и практика источниковедения и археографии отечественной
истории. Сб. статей. М., 1978. С. 29-38.
Скандинавский конунг на Руси (о методике анализа сведений исландских
королевских саг) И Восточная Европа в древности и средневековье. Сб. статей. М.,
1978. С. 289-295.
1979
Бьярмия, Древняя Русь и «земля незнаемая» (несколько замечаний о методике
анализа сведений исландских саг) //СС. 1979. Вып. XXIV. С. 133-138.
Исландская королевская сага о норвежском походе по «Восточному пути»
в конце XII в. // VIII Всесоюзная конференция по изучению истории, экономики,
литературы и языка Скандинавских стран и Финляндии. Тез. докл. Петрозаводск,
1979. Ч. I. С. 139-141.
504
Место и роль преподавания истории в средней школе — советская тема на
Международном конгрессе исторических наук И Новая и новейшая история. 1979.
№5. С. 215-216.
Рец. на кн.: Рыдзевская Е.А. Древняя Русь и Скандинавия. IX-XIV вв. М., 1978 И
ИСССР. 1979. № 6. С. 191-192.
1981
Исландские королевские саги как источник по истории народов Восточной
Прибалтики (VII—XII вв.) // Летописи и хроники, 1980 г. М., 1981. С. 27-42.
1982
Еще раз о «Великой Швеции» //IX Всесоюзная конференция по изучению
истории, экономики, литературы и языка Скандинавских стран и Финляндии. Тез.
докл. Тарту, 1982. Ч. I. С. 151-153.
Исландские королевские саги о русско-скандинавских матримониальных
связях И СС. 1982. Вып. XXVII. С. 107-115.
1983
История России эпохи феодализма в учебнике Швеции // Преподавание истории
в школе. 1983. № 5. С. 72—76 (совм. с В.Т. Пашуто).
О творческой активности автора «Хеймскринглы» (Проблема авторского
присутствия в повествовании) // ДГ. 1981 г. М., 1983. С. 147-174.
1984
О названии Руси Gardar И Scando-Slavica. 1984. Т. 30. С. 133-143.
«Финны» в «Саге об Инглингах» // ДГ. 1982 г. М., 1984. С. 56-61.
On Snorri Sturluson’s Creative Activity: The Problem of Writer Intrusion into the Nar-
rative 11ANE 1984. B. 99. P. 107-125.
1985
Древнерусские города в древнескандинавской письменности И Тез. докл. совет-
ской делегации на V Международном конгрессе славянской археологии. М., 1985. С.
123-124 (совм. с Г.В. Глазыриной).
Древнескандинавские письменные источники по истории Европейского реги-
она СССР И ВИ. 1985. № 10. С. 36-53 (совм. с Е.А. Мельниковой и Г.В. Глазыриной).
Суздаль в древнескандинавской письменности // ДГ. 1984 г. М., 1985. С. 212-
228.
1986
Бьярмия в отечественной историографии И Археология и история Пскова и
Псковской земли. Тез. докл. Псков, 1986. С. 62-64 (совм. с Г.В. Глазыриной).
Из истории Старой Ладоги (на материалах скандинавских саг) // ДГ. 1985 г. М.,
1986. С. 108-115 (совм. Г.В. Глазыриной).
505
Из истории формирования древнескандинавской топонимии пути «из варяг в
греки» // Археология и история Пскова и Псковской земли. Тез. докл. Псков, 1986. С.
62-64 (совм. с А.А. Молчановым).
Наименование Древней Руси и Новгорода в древнескандинавской письменности.
О возникновении топонимов Gardar и Holmgardr // СС. 1986. Вып. XXX. С. 85-96.
Русский Север в древнескандинавских сагах // Тезисы докладов юбилейной
конференции «М.В. Ломоносов и значение его деятельности для развития
просвещения». Архангельск, 1986. С. 195-196.
Русский Север в древнескандинавской письменности. Отечественная
историография вопроса о локализации Бьярмии. XVIII-XIX вв. // История и культура
Архангельского Севера (Досоветский период). Вологда, 1986. С. 7-14 (совм. с Г.В.
Глазыриной).
Русско-скандинавские отношения IX-XI вв. в топонимическом освещении
(древнескандинавские топонимы с корнем aust-) II X Всесоюзная конференция
по изучению истории, экономики, литературы и языка Скандинавских стран и
Финляндии. Тез. докл. М., 1986. Ч. I. С. 130-132.
Syrnes и Gardar: Загадки древнескандинавской топонимии Древней Руси // Scan-
do-Slavica. 1986. Т. 32. С. 73-83.
1987
Древнерусские города в древнескандинавской письменности. Тексты, перевод,
комментарий. М., 1987 (совм. с Г.В. Глазыриной).
Древнерусские города в исландских королевских сагах // Труды пятого
Международного конгресса славянской археологии. М., 1987. Т. 3. Вып. la. С. 70-76.
Древнерусские города в исландском географическом сочинении XIV века //
Археология и история Пскова и Псковской земли. Тез. докл. Псков, 1987. С. 86-87.
Несколько замечаний о происхождении и семантике топонима «Изборск» //
Археология и история Пскова и Псковской земли. Тез. докл. Псков, 1987. С. 24-27
(совм. с Т.В. Рождественской).
Полоцк в древнескандинавской письменности // Юбилейная конференция,
посвященная 1125-летию Полоцка. Тез. докл. Полоцк, 1987. С. 17-18.
1988
Византийско-русско-скандинавские литературные связи XI в. (По поводу статьи
Р. Кука «Русская история, исландский рассказ и византийская стратегия в “Пряди
об Эймунде, сыне Хринга”») // Культура и общество Древней Руси (X-XVII вв.).
Зарубежная историография. М., 1988. Ч. II. С. 231-245.
Древнескандинавская топонимия с корнем aust- II СС. 1988. Вып. XXXI.
С. 140-145.
К вопросу о происхождении топонима «Изборск» // ДГ. 1986 г. М., 1988. С. 223-
229 (совм. с Т.В.Рождественской).
Косвенные сведения о Мстиславе Тмутараканском в памятниках
древнескандинавской письменности // Тез. докл. научной конференции «Из
истории русско-северокавказских связей» (К 1000-летию первого упоминания в
летописи Тмутаракани). Краснодар, 1988. С. И.
Некоторые спорные проблемы генезиса русского феодализма (в связи с
изучением и публикацией в СССР «Разоблачений дипломатической истории XVIII
века» К. Маркса) // ИСССР. 1988. № 6. С. 35-57 (совм. с Е.Г. Плимаком).
506
Русский Север в древнескандинавских сагах И Культура Русского Севера. Л.,
1988. С. 58-67.
Связи Северной Руси и Беломорья в IX—XIII вв. (по данным письменных
источников) И Внешняя политика Древней Руси. Юбилейные чтения, посвященные
70-летию со дня рождения чл.-корр. АН СССР В.Т. Пашуто. Тез. докл. М., 1988. С. 24-
29 (совм. с Д.А. Мачинским).
Цикл исследований о борьбе в Восточной Прибалтике XII-XIV веков. // ВИ.
1988. № 12. С. 133-136 (совм. с В.И. Матузовой).
1989
О древнескандинавском наименовании Полоцка // Всесоюзная научно-
практическая конференция «Исторические названия — памятники культуры».
Тезисы. М., 1989. С. 24-25.
Отражение торговли Новгорода со Скандинавией в древнескандинавской
письменности // СС. 1989. Вып. XXXII. С. 117-128.
Поход ярла Свейна по Восточному пути // Славяне и их соседи. Международные
отношения в эпоху феодализма (Сб. тез.). М., 1989. С. 16-18.
«Сага о Хальвдане, сыне Эйстейна» как источник по истории и географии
Северной Руси и сопредельных областей в IX-XI вв. И Вопросы истории Европейского
Севера (Историография и источниковедение). Межвузовский сборник. Петрозаводск,
1989. С. 128-145 (совм. с Д.А. Мачинским).
Север Восточной Европы в этногеографических традициях древнескандинавской
письменности (к постановке проблемы) // Славяне. Этногенез и этническая история.
Междисциплинарные исследования. Л., 1989. С. 130-135.
Список древнерусских городов в «Книге Хаука» И ДГ. 1987 г. М„ 1989. С. 30-35.
Торговля Новгорода со Скандинавией по данным древнескандинавских
источников // XI Всесоюзная конференция по изучению истории, экономики,
литературы и языка Скандинавских стран и Финляндии. Тез. докл. М., 1989. Ч. I. С. 118.
Юго-Восточное Приладожье в «Саге о Хальвдане, сыне Эйстейна» И Археология
и история Пскова и Псковской земли. Тез. докл. Псков, 1989. С. 83-85 (совм. с Д.А.
Мачинским).
1990
Византийско-русско-скандинавские культурные связи XI в. // VI Между-
народный конгресс славянской археологии. Тез. докл. советской делегации. М., 1990.
С. 150-153.
Древнескандинавское название Новгорода в топонимии пути «из варяг в греки»
И ВИД. Л., 1990. Вып. XXI. С. 226-238 (совм. с А.А. Молчановым).
Исландские королевские саги как источник по истории Древней Руси
(Историографический аспект) // ВЕДС. Проблемы источниковедения. Тез. докл. М.,
1990. С. 45-49.
Письменные известия о карелах. Петрозаводск, 1990 (совм. с С.И. Кочкуркиной
и А.М. Спиридоновым).
1991
Исландские королевские саги как источник по истории Древней Руси и ее
соседей. X-XIII вв. // ДГ. 1988-1989 гг. М., 1991. С. 5-169.
507
Ладога: происхождение названия И Вторая Всесоюзная научно-практическая
конференция «Исторические названия — памятники культуры». Сб. мат-лов. М.,
1991. Вып. 1.С. 64.
The North of Eastern Europe in the Ethnogeographical Nomenclature of Early Nordic
Texts 11 The Eighth International Saga Conference «The Audience of the Sagas». Preprints.
Gothenburg 1991. Vol. I. P. 228-237.
Palteskia okfjat riki allt, er f)ar liggr til 11 Scando-Slavica, 1991. T. 37. P. 58-68.
1992
Древнескандинавская топонимия Древней Руси и город // Цивилизация
Северной Европы. Средневековый город и культурное воздействие. М., 1992. С. 48-
55.
Hvor var Bjarmeland? И Spor. 1992. № 1 (7 Arg., 13 Hefte). S. 24-25.
Location of Bjarmaland // Suomen varhaishistoria. Tornion kongressi 14.-16.6.1991
(Studia historica septentrionalia, 21). Rovaniemi, 1992. S. 122-130.
Norske konger i Rus'-riket pA 900- og 1000-tallet — unike opplysninger i islandske
kongesagaer om fire norske kongers besok i Rus'-riket 11 Spor. 1992. № 1 (7 Arg., 13 Hefte).
S. 40.
1993
Александр Невский в исландской саге И ВЕДС. Спорные проблемы истории. М„
1993. С. 22-25.
Александр Невский в исландской саге: Стурла Тордарсон. «Сага о Хаконе
Хаконарсоне» // Там же. С. 102-103.
Варяги — создатели Древней Руси? И Родина. 1993. № 2. С. 81-86.
Исландские королевские саги о Восточной Европе (с древнейших времен до 1000
г.). Тексты, перевод, комментарий. М., 1993. 304 стр.
О гидрониме Gandvik И Петербургский археологический вестник. СПб., 1993.
Вып. 6: Скифы. Славяне. Сарматы. Русь. С. 110-111.
Школы и центры учености в Исландии в первые века христианства // Европейская
педагогика от античности до нового времени: исследования и материалы. Сб. науч,
трудов. М., 1993. Ч. I. С. 218-227.
Школы и центры учености в Исландии в первые века христианства: К вопросу
об уникальности древнеисландской литературы И XII конференция по изучению
истории, экономики, литературы и языка Скандинавских стран и Финляндии. Тез.
докл. М., 1993. Ч. I. С. 101-103.
The North of Eastern Europe in Early Nordic Texts: the Study of Place-Names // ANF.
1993. B. 108. S. 38-45.
1994
Альдейгьюборг: археология и топонимика И Памятники средневековой
культуры: Открытия и версии. СПб., 1994. С. 77-79.
Гардарики И Газета «Новгород», 1994. № 29.
Ингигерд, жена князя Ярослава Мудрого, в изображении «Пряди об Эймунде» И
ВЕДС. Древняя Русь в системе этнополитических и культурных связей. М., 1994.
С. 14-15.
508
Исландские королевские саги о Восточной Европе (первая треть XI в.). Тексты,
перевод, комментарий. М., 1994. 256 стр.
Новгородский период норвежского конунга Олава Трюггвасона (анализ одного
свидетельства) // Новгородские археологические чтения, посвященные 60-летию
раскопок в Новгороде и 90-летию А.В. Арциховского. Новгород, 1994. С. 118-122.
Ориентационные принципы организации пространства в картине мира
средневекового скандинава И Одиссей. Человек в истории. 1994. М., 1994. С. 54-64.
Русь в исландских анналах — выборка и перевод текстов в ст.: Шаскольский И.П.
Сведения об истории Руси X-XIV вв. в исландских анналах И ВИД. Л., 1994. Вып.
XXV. С. 231-239.
Сведения об Александре Невском в «Саге о Хаконе Хаконарсоне». И Древний
Псков. Исследования средневекового города. Мат-лы конф. Санкт-Петербург. 20-
21.05.1992. СПб., 1994. С. 124-126.
The Role of Olafr Tryggvason in the Conversion of Russia 11 Three Studies on Vikings
and Christianization. Oslo, 1994. P. 1-17.
Russian-Norwegian Relations in the Middle of the 13th Century as Depicted by Hakon-
ar saga gamla Hakonarsonar 11 Niunda al|)jddlega fornsagna|)ingi: Samtidarsogur. Forprent.
Akureyri, 1994. В. I. Bls. 357-364.
1995
Август Людвиг Шлёцер И Историки России XVIII-XX веков. (Архивно-
информационный бюллетень № 9). Приложение к журналу «Исторический архив».
М., 1995. Вып. 1.С. 46-52.
Александр Невский и Хакон Старый: обмен посольствами И Князь Александр
Невский и его эпоха. Исследования и материалы. СПб., 1995. С. 134-139.
Герард Фридрих Миллер // Историки России XVIII-XX веков. (Архивно-
информационный бюллетень № 9). Приложение к журналу «Исторический архив».
М., 1995. Вып. 1. С. 16-20.
Древняя Русь в скандинавских письменных источниках IX-XIV вв. Дисс. в виде
науч. докл. на соискание уч. ст. докт. ист. наук. М., 1995.61 стр.
Об эйстах исландских саг И Археология и история Пскова и Псковской земли.
1994. Материалы научного семинара. Псков, 1995. С. 77-78.
Язычники и христиане на «Восточном пути» // ВЕДС. Язычество, христианство,
церковь. М., 1995. С. 14-16.
Austrvegr — «Восточный путь» И Austrvegr. Восточный путь. Журнал любителей
старины. 1995. № 1. С. 4-6.
1996
«Восток» в картине мира древних скандинавов // Austrvegr. Восточный путь.
Журнал любителей старины. 1996. № 2. С. 25-26.
Он подготовил развитие исторической науки XIX века: Август Людвиг Шлёцер //
Историки России. XVIII — начало XX века. М., 1996. С. 61-75.
«Сбор русской дани» в конце X в. в Эйстланде по скандинавским источникам //
ВЕДС-VIII. Политическая структура Древнерусского государства. М., 1996. С. 23-28.
Скандинавия: Боги и герои. Тверь, 1996. 80 стр. с илл.
Современный взгляд на «варяго-русский вопрос» И Репетитор. 1996. № 0. С. 2-11.
Svi|)6d in mikla еда kalda (Sweden the Great or Cold) // Berkovsbok M., 1996. C. 107-
114.
509
1997
«Висы радости» норвежского конунга Харальда Сигурдарсона в русских
переводах XVIII века // Памятники старины: Концепции. Открытия. Версии.
Памяти Василия Дмитриевича Белецкого (1919-1997). СПб., Псков, 1997. Т. I. С. 197-
201.
«Восточная часть мира»: ментальная карта средневекового скандинава // Вестник
Российского гуманитарного научного фонда. 1997. № 3. С. 62-66.
Древнескандинавский «Хольмгард» // Austrvegr. Восточный путь. Журнал
любителей старины. 1997. № 3. С. 14.
Елизавета Ярославна, жена Харальда Сигурдарсона // Ладога и религиозное
сознание. Чтения памяти Анны Мачинской. Старая Ладога, 20-22 декабря 1997 г.
Мат-лы к чтениям. СПб., 1997. С. 146-150.
Еще раз о датировке «Разграничительной грамоты» // ВЕДС-IX. Международная
договорная практика Древней Руси. М., 1997. С. 10-13.
Исландско-норвежская традиция оХара льде Суровом Правителе в скальдических
стихах, королевских сагах и прядях об исландцах // XIII Конференция по изучению
истории, экономики, литературы и языка Скандинавских стран и Финляндии. Тез.
докл. Москва, Петрозаводск, 1997. С. 149-151.
К вопросу о древнескандинавской системе ориентации // Средние века. М., 1997.
Вып. 60. С. 254-265.
К вопросу о специфике древнескандинавской ориентационной системы //
Первые скандинавские чтения. Этнографические и культурно-исторические
аспекты. СПб., 1997. С. 32-37.
Ладога саг в археологическом освещении // Дивинец Староладожский.
Междисциплинарные исследования. СПб., 1997. С. 61-64.
Ingigerd, hustru till den ryske fursten Jaroslav den Vise // «Sigtuna-porten» i Novgorod.
Tre ryska forskare om nagra problem i svensk-rysk historia (Meddelanden och rapporter
fran Sigtuna Museer. Nr 4). Sigtuna, 1997. S. 19-23.
Norway in Old Norse Literature: Some Considerations on the Specific Character of
Scandinavia Spatial Orientation // Skandinavistik. Kiel, 1997. Jg. T1\ Ht. 2. S. 85-97 (совм.
с А.В. Подосиновым).
Norway in Old Norse Literature: Some Considerations on the Specific Charac-
ter of Scandinavian Spatial Orientation // 10th International Saga Conference. «Sa-
gas and the Norwegian Experience». Preprints. Trondheim, 1997. P. 281-291 (совм. c
А.В. Подосиновым).
«bolaetr Gerdr i Gordum gollhrings vid mer skolla»: «Висы радости» норвежского
конунга Харальда Сигурдарсона в русских переводах и переложениях // Scando-
Slavica. 1997. Т. 43. Р. 52-67.
Рец. на кн.'. Хроника Эрика. Выборг, 1994 // Средние века. М., 1997. Вып. 59.
С. 294-295.
1998
«Духи-хранители земли» в «Хеймскрингле» Снорри Стурлусона // Церковная
археология. СПб., 1998. Вып. 4: Мат-лы второй Всеросс. церковно-археологической
конф., посвященной 150-летию со дня рождения Н.В. Покровского (1848-1917).
Санкт-Петербург, 1-3 ноября 1998 года. С. 95-99
510
Год 1251, 1252 или 1257? (К датировке русско-норвежских переговоров)//
ВЕДС-Х. Чтения к 80-летию чл.-корр. АН СССР В.Т. Пашуто. М., 1998. С. 24-28
(совм. с В.А. Кучкиным).
Из Ладоги в Новгород: исландские саги о «мире» для проезда И Ладога и эпоха
викингов. Четвертые чтения памяти Анны Мачинской. Старая Ладога, 21-23 декабря
1998 г. Мат-лы к чтениям. СПб., 1998. С. 38-40.
On the Old Norse System of Spatial Orientation П Saga-Book of the Viking Society.
London, 1998. Vol. XXV Part 1. P. 72-82.
1999
Бъярмы — этническая история (К вопросу об интеграции истории, филологии
и археологии) // Россия и восток: проблемы взаимодействия. V Международная
конференция. Тез. докл. Новосибирск, 1999. Ч. III. С. 53-54.
Елизавета Ярославна, королева норвежская // Восточная Европа в исторической
ретроспективе: К 80-летию В.Т. Пашуто. М., 1999. С. 63-71.
Исландские саги о роли Ладоги и Ладожской волости в осуществлении русско-
скандинавских торговых и политических связей И Раннесредневековые древности
Северной Руси и ее соседей. СПб., 1999. С. 20-25.
О языческой Булгарии Снорри Стурлусона И Международные связи, торговые
пути и города Среднего Поволжья IX-XII веков. Мат-лы Междунар. симп. Казань,
8-10 сентября 1998 г. Казань, 1999. С. 28-35.
Скандинавские источники // Древняя Русь в свете зарубежных источников:
Учебное пособие для студентов вузов. М., 1999. С. 408-563 (совм. с Г.В. Глазыриной,
Е.А. Мельниковой).
Рец. на кн.: Подосинов А.В. Ex oriente lux. Ориентация по странам света в
архаических культурах Евразии (М., 1999) // Вестник Российского гуманитарного
научного фонда. 1999. № 4. С. 239-242.
Отв. ред.: Восточная Европа в исторической ретроспективе: К 80-летию В.Т.
Пашуто. М., «Языки русской культуры» 1999. 328 с. (совм. с Е.А. Мельниковой).
2000
«А дева русская Гаральда презирает» И Всемирная литература (Энциклопедия
для детей Аванта+. Т. 15). М., 2000. Ч. I. С. 211.
Древняя Русь глазами средневековых исландцев. Old Rus Through the Eyes of Me-
diaeval Icelanders. (Russian Studies in World History and Culture. Vol. 3). Lewiston; Queen-
ston; Lampeter, 2000. 389 pages.
Исландские королевские саги о Восточной Европе (середина XI — середина XIII
в.). Тексты, перевод, комментарий. М., «Ладомир», 2000. 366 стр.
Исландские саги // Всемирная литература (Энциклопедия для детей Аванта+. Т.
15). М., 2000. Ч. I. С. 210-212.
Норвегия глазами древних скандинавов: к вопросу о специфике
древнескандинавской ориентации по странам света // Другие средние века: К 75-
летию А.Я. Гуревича. М.; СПб., 2000. С. 113-132 (совм. с А.В. Подосиновым).
Норвежский конунг Олав Трюггвасон — «апостол русских»? (источниковедческие
заметки) И Славяноведение. 2000. № 4. С. 46-48.
Норвежский конунг Олав Трюггвасон и его роль в крещении Руси И Славянский
мир между Римом и Константинополем: Христианство в странах Центральной,
511
Восточной и Юго-Восточной Европы в эпоху раннего средневековья. Сб. тез. XIX
конф, памяти В.Д. Королюка. М., 2000. С. 39-41.
Четыре норвежских конунга на Руси: Из истории русско-норвежских
политических отношений последней трети X — первой половины XI в. М., «Языки
русской культуры», 2000. 188 стр. (Studia Historica. Малая серия)
Этот таинственный и загадочный Бьярмаланд И Отечество. Краеведческий
альманах. М., 2000. С. 87-102.
Bjarmaland between Norway and Old Rus 11 Aspects of Arctic and Sub-Arctic History:
Proceedings of the International Congress on the History of the Arctic and Sub-Arctic Re-
gion, Reykjavik, 18-21 June 1998. Reykjavik, 2000. P. 113-120.
Var|?at sva mikit fe, at engi madr nordr i lond hafSi set i eins manns eigu: О природе
исторической памяти в исландских королевских сагах И ВЕДС-ХП. Историческая
память и формы ее воплощения. М., 2000. С. 149-154.
Рец. на кн.: Город в средневековой цивилизации Западной Европы / Отв. ред.
А.А. Сванидзе. Т. I—II. М., 1999 И Вестник Российского гуманитарного научного
фонда. 2000. № 4. С. 271-276.
2001
«Они любили друг друга тайной любовью»: беллетризация исторического факта
или его отражение? // Историческое знание и интеллектуальная культура. Мат-лы
науч. конф. Москва, 4-6 декабря 2001 г. М., 2001. С. 120-123.
Август Людвиг Шлёцер // Историки России. Биографии. М., 2001. С. 62-66.
Восточноевропейские реки в памятниках древнескандинавской письменности //
Миграции и оседлость от Дуная до Ладоги в первом тысячелетии христианской эры.
Пятые чтения памяти Анны Мачинской. Старая Ладога, 21-23 декабря 2000 г. Мат-лы
к чтениям. СПб., 2001. С. 85-88.
Герард Фридрих Миллер // Историки России. Биографии. М., 2001. С. 15-18.
Ингигерд, жена русского князя Ярослава Мудрого // De mulieribus illustribus:
Судьбы и образы женщин средневековья. СПб., 2001. С. 5-16.
К вопросу о зооантропоморфных символах в архаической модели мира (Landvcet-
tir в «Саге об Олаве Трюггвасоне» Снорри Стурлусона) // Вестник древней истории.
2001. № 4. С. 149-167 (совм. с А.В. Подосиновым).
Карл Великий, Магнус Добрый и Сверрир Магнус: К вопросу о происхождении
и семантике скандинавского имени Магнус II Карл Великий: реалии и мифы. М., 2001.
С. 144-156.
О происхождении и семантике скандинавского имени Магнус// XIV Конференция
по изучению Скандинавских стран и Финляндии. Тез. докл. М.; Архангельск, 2001. С.
89-90.
О терминеpolutasvarf у Снорри Стурлусона // Норна у источника Судьбы: Сб. ст.
в честь Е.А. Мельниковой. М., 2001. С. 106-113.
Система речных путей Восточной Европы в представлении средневековых
скандинавов // Великий Волжский путь. Мат-лы Круглого стола и Междунар. науч,
семинара. Казань, 28-29 августа 2000 г. Казань, 2001. С. 110-122.
Austr i Gordum: Древнерусские топонимы в древнескандинавских источниках.
М., «Языки славянской культуры», 2001. 208 с.
Mdgar Харальд Сигурдарсон и Свен Эстридсен (о брачных связях и политических
альянсах в средневековой Скандинавии) И ВЕДС-ХШ. Генеалогия как форма
исторической памяти. М., 2001. С. 74-80.
512
Kan Odins Asgard finnes? 11 Aftenposten. 10 april 2001. S. 9.
Vikings in the East: On the Old Norse System of Spatial Orientation // The Vikings:
Navigators, Discoverers, Creators. Papers from an International conference held at «St. Kli-
ment Ohridski» University of Sofia (May 15th — 17th 2000). Sofia, 2001. P. 143-149.
Рец. на кн.: Город в средневековой цивилизации Западной Европы / Отв. ред.
А.А. Сванидзе. Т. Ill—IV М., 2000 И Вестник Российского гуманитарного научного
фонда. 2001. № 4. С. 176-180.
Отв. ред.: Норна у источника Судьбы: Сб. ст. в честь Е.А. Мельниковой. М.,
«Индрик», 2001. 500 с.
2002
Еще раз о Ладоге и «Ладожской волости» // Ладога и Северная Евразия от
Байкала до Ла-Манша: Связующие пути и организующие центры. Шестые чтения
памяти Анны Мачинской. Старая Ладога, 21-23 декабря 2001 г. Мат-лы к чтениям.
СПб., 2002. С. 149-151.
Можно ли локализовать Асгард и стоит ли это делать? // Инженер. 2002. № 8. С.
38-40.
На восток в Хольмгард: Балтийско-Волховский отрезок пути из варяг в греки //
Родина. 2002. № 11-12. С. 27-29.
Русь глазами средневековых скандинавов И Мир истории. 2002. № 4/5. С. 48-58.
Bjarmaland Revisited // Acta Borealia. 2002. Nr. 2. P. 165-179.
Ultima Thule: Обретение реальности // ВЕДС-XIV. Мнимые реальности в
античной и средневековой историографии. М., 2002. С. 58-63.
Отв. ред.: ВЕДС-XIV: Мнимые реальности в античной и средневековой
историографии. М., 2002.
2003
Зятья, шурины, тести и прочие mdgar (брачные связи в освещении
древнескандинавских источников) И Homo Historicus. К 80-летию со дня рождения
Ю.Л. Бессмертного. М., 2003. Кн. I. С. 723-728.
К вопросу о культурной адаптации иноязычного текста в древнеисландской
литературе // ВЕДС-XV Автор и его текст. М., 2003. С. 80-85.
Константинополь в картине мира средневековых скандинавов И Историческая
роль Константинополя (в память о 550-летии падения византийской столицы). Тез.
докл. XVI всеросс. науч, сессии византинистов. М., 2003. С. 19-21.
Крещение Харальда Гормссона в сагах и хрониках: к истории формирования
сюжета // ДГ. 2001 г. М., 2003. С. 234-271.
Ладога и Ладожская волость в исландских сагах и скальдических стихах // Ладога
и истоки российской государственности и культуры. СПб., 2003. С. 166-172.
О скандинавских браках Ярослава Мудрого и его потомков // Александр Гордон.
Научный альманах. 2003. № 1. С. 53-64.
Скандинавские источники И Древняя Русь в свете зарубежных источников:
Учебное пособие для студентов вузов. 2-е изд. М., «Логос», 2003. С. 408-563 (совм. с
ГВ. Глазыриной, Е.А. Мельниковой).
«Три реки текут с востока через Гардарики, и самая большая река та, что
находится посредине» // Ладога - первая столица Руси: 1250 лет непрерывной жизни.
Седьмые чтения памяти Анны Мачинской. Старая Ладога, 21-23 декабря 2002 г. Сб.
ст. СПб., 2003. С. 37-44.
513
Cardinal points in the Weltbild of medieval Scandinavians: Semantics of the east’ //
Мат-лы междунар. конф., посвященной 100-летию со дня рождения проф. М.И.
Стеблин-Каменского. 10—12 сентября 2003 г. СПб., 2003. С. 296-300 (совм. с
А.В. Подосиновым).
The famous landvcettir episode (OlTrygg33): a paradox of Icelandic religious conscious-
ness? 11 Scandinavia and Christian Europe in the Middle ages. Papers of The 12th Interna-
tional Saga Conference. Bonn, 2003. P. 244-249 (совм. с А.В. Подосиновым).
The Image of Old Rus in Old Norse Literature (a place-name study) 11 Middelalderfo-
rum. Oslo, 2003. N 1-2. P. 29-56.
Рец. на кн.: Les Centres proto-urbains russes entre Scandinavie, Byzance et Orient I
Ed. par M. Kazanski, A. Nercessian et C. Zuckerman. Paris: Editions P. Lethielleux, 2000
(Realites Byzantines. 7). 441 pp., ill. 11ДГ. 2000 г. M., 2003. C. 378-397.
Научи, ред.: Хелле К., Дюрвик С., Даниельсен Р., Ховланн Э., Грёнли Т. История
Норвегии. От викингов до наших дней / Пер. с англ. М., 2003. 528 стр.
Научн. ред.: Йоун Р. Хьяульмарссон. История Исландии / Пер. с англ. М., 2003.
240 стр.
2004
Брачные связи в средневековой Скандинавии (датские правители XI - середины
XII века по «Саге о Кнютлингах») // ДЕ 2002 г. Генеалогия как форма исторической
памяти. М., 2004. С. 95-101.
Брачные связи и политические альянсы в средневековой Скандинавии // XV
конф, по изучению истории, экономики, литературы и языка Скандинавских стран и
Финляндии. Тез. докл. М., 2004. Ч. I. С. 156-158.
Бьярмия - легенды и действительность // Россия - Норвегия. Сквозь века и
границы. М., 2004. С. 31-33.
Из Рима в Иерусалим с остановкой в Ладоге // Ладога и Глеб Лебедев. Восьмые
чтения памяти Анны Мачинской. Старая Ладога, 21-23 декабря 2003 г. Сб. ст. СПб.,
2004. С. 320-332.
Норвежские конунги на Руси // Россия - Норвегия. Сквозь века и границы. М.,
2004. С. 44-46.
«Норманнский вопрос» // Там же. С. 34-35.
Семантика востока в картине мира древних скандинавов // Munuscula. К 80-
летию Арона Яковлевича Гуревича. М., 2004. С. 86-99. (совм. с А.В. Подосиновым)
Церковь св. Олава в Новгороде // Россия - Норвегия. Сквозь века и границы. М.,
2004. С. 47-48.
At афуди tali: об использовании христианского летосчисления в исландско-
норвежском историописании ХП-ХШ веков // ВЕДС-XVI. Время источника и время
в источнике. М., 2004. С. 57-60.
Bj armeland - legender og virkelighet 11 Norge - Russland. Naboer gjennom 1000 ar.
Oslo, 2004. S. 38-39.
Norge og Rus-riket i vikingtiden - Normannennersporsmalet 11 Ibidem. S. 40-41.
Norge og Rus-riket i vikingtiden - Norskekongen i Gardarike 11 Ibidem. S. 46-47.
Norge og Rus-riket i vikingtiden - Olavskirken i Novgorod 11 Ibidem. S. 48.
On the Date of the First Russian-Norwegian Border Treaty 11 Acta Borealia. 2004. N
2. P. 87-97.
Отв. ред.: Россия - Норвегия. Сквозь века и границы. М., 2004. 504 стр.
Отв. ред.: Norge - Russland. Naboer gjennom 1000 ar. Oslo, 2004.
514
2005
Восточноевропейские речные пути на «ментальной карте» средневекового
скандинава // Ad fontem - У источника: Сб. ст. в честь С.М. Каштанова. М., 2005.
С. 126-132.
On the Date of the First Russian-Norwegian Border Treaty (reprinted from Acta Bo-
realia. 2004. N 2. P. 87-97) // Ed. T.N. Jackson, J.P. Nielsen. Russia - Norway: Physical and
Symbolic Borders. Moscow: Jazyki slavjanskoj kuFtury, 2005. P. 17-28.
The Relations of the Eastern Baltic Lands with Scandinavia in the Light of Place-Name
Study 11 Riga und der Ostseeraum. Von der Griindung 1201 bis in die Friihe Neuzeit (Tagun-
gen zur Ostmitteleuropa-Forschung, Bd. 22) I Hrsg. Ilgvars Misans und Horst Wernicke.
Marburg, 2005. S. 1-9.
Russian History, Icelandic Sagas and Russian Historiography of the Eighteenth to Early
Twentieth Centuries // Dialogues with Tradition: Studying the Nordic Saga Heritage (Nord-
istica Tartuensia 14). Tartu, 2005. P. 15-44.
Ultima Thule in West European and Icelandic Traditions 11 Northern Studies. The Jour-
nal of the Scottish Society for Northern Studies. 2005. Vol. 39. P. 12-24.
Ultima Thule в западноевропейской и исландской традициях // ДГ. 2003 г. М.,
2005. С. 63-72.
Отв. ред.: Древнейшие государства Восточной Европы. 2003 г.: Мнимые
реальности в античных и средневековых текстах. М., 2005 (32,5 п.л.).
Отв. ред.: Russia - Norway: Physical and Symbolic Borders. Moscow: Jazyki slavjan-
skoj kul’tury, 2005 (совм. c J.P. Nielsen).
2006
Новгород в древнескандинавской письменности // Вест. Новгородского гос. ун-
та. 2006 г. Сер. Гуманит. науки. Вып. 38. С. 33-36.
Норманны // Исторический лексикон. V-XIII века. М., 2006. Кн. 2. С. 141-154.
Олав I Трюггвасон // Там же. С. 158-164.
Олав и Харальд // Там же. С. 165-173.
Происхождение Руси // Гордон. Диалоги. М., 2006. Вып. 4. С. 181-212 (Т. Джаксон,
Ф. Успенский, А. Гордон).
Путь как способ освоения пространства («Пути» в картине мира средневековых
скандинавов) // ВЕДС-XVIII: Восприятие, моделирование и описание пространства в
античной и средневековой литературе. М., 2006. С. 43-49.
Русская история в поэмах исландского скальда // Славяно-русское ювелирное
дело и его истоки. Междунар. науч, конф., посвященная 100-летию со дня рождения
ГФ. Корзухиной. Тез. докл. СПб., 2006. С. 183-185.
Харальд I Прекрасноволосый // Исторический лексикон. V—XIII века. М., 2006.
Кн. 2. С. 589-594.
The Fantastic in the Kings Sagas 11 The Fantastic in Old Norse / Icelandic Literature.
Sagas and the British Isles. Preprint Papers of The Thirteenth International Saga Conference.
Durham, 2006. Vol. 1. P. 426-434.
Navigare necesse est, vivere non necesse. “To sail the seas is a necessity, to live is not” П
ANF. 2006. B. 121. P. 79-100.
515
2007
Гидрография Восточной Европы в древнескандинавских источниках» И Джаксон
Т.Н., Калинина Т.М., Коновалова И.Г., Подосинов А.В. «“Русская река”: Речные пути
Восточной Европы в античной и средневековой географии». М., 2007. С. 273-353.
О северных кораблях на Восточном пути // Труды по русской истории. Сб. ст. в
память о 60-летии И.В. Дубова. М., 2007. С. 137-142.
Статьи: «Аллогия», «Бьярмаланд», «Варяжская божница», «Восточный
путь», «Гардарики», «Ингигерд», «Олав Трюггвасон», «Олав Харальдссон», «Саги
королевские», «Стефан», «Хольмгард», «Хроника Эрика» в кн.: Великий Новгород.
История и культура IX-XVII вв. Энциклопедический словарь. СПб., 2007 (0,5 п.л.).
An Echo of Ancient Scythia in Old Norse Sources 11 http://seneca.uab.es/antiguitat/
SCYTHIANS/CONGRESS%20Files/Abstracts%20Barcelona.pdf
Konungstekja 11 ВЕДС-XIX: Политические институты и верховная власть. М.,
2007. С. 68-72.
2008
Восточная Балтика в скандинавских рунических надписях // XVI Конф, по
изучению Скандинавских стран и Финляндии. Мат-лы конф. М., Архангельск, 2008.
Ч. I. С. 141-144.
«Путевая формула» исландских саг // Теории и методы исторической науки: шаг
в XXI век. Мат-лы междунар. науч. конф. М., 2008. 364-366.
Путь саги // ВЕДС-ХХ: Трансконтинентальные и локальные пути как
социокультурный феномен. М., 2008. С. 56-62.
Рюриковичи и Скандинавия // ДГ. 2005 г. М., 2008. С. 203-227.
Bjarmeland И Forpost mot 0st. Fra Vardo og Finnmarks historie. 1307-2007. Stam-
sund, 2008. S. 35-44.
Novgorod the Great in Baltic Trade before 1300 11 Acta Borealia. 2008. Vol. 25. Issue
2. P. 83-92.
2009
«Вальдамар в Гардах» и чудо Святого Олава // Хорошие дни... Памяти
А.С. Хорошева. Великий Новгород; СПб.; М., 2009. С. 217-222.
Древнескандинавские источники// Древняя Русь в светезарубежныхисточников.
Хрестоматия. М., 2009. Т. V (совм. с Г.В. Глазыриной и Е.А. Мельниковой).
Древняя Русь глазами средневековых исландцев / Old Rus through the eyes of medi-
eval Icelanders // На Запад и на Восток: Межэтнические контакты в эпоху становления
Новгородской Руси. Культура, память, идентичность. Междунар. науч. конф. СПб.,
2009. С. 24-26.
Об источнике одного географического описания (Knytl 32 и GHS 37) // ВЕДС-
XXI: Автор и его источник: восприятие, отношение, интерпретация. М., 2009. С.
100-106.
«Пути» в картине мира средневековых скандинавов // Stratum plus. Культурная
антропология и археология. 2005-2009. № 5: Русское время. С. 524-528.
«Чувство пространства» (об исследовании Fabienne L. Michelet. Creation, Migra-
tion and Conquest. Imaginary Geography and Sense of Space in Old English Literature.
Oxford, 2006,297 pp.) 11ДГ. 2006 г. M., 2009. C. 509-520.
516
Aldeigjuborg of the sagas in the light of archaeological data // A austrvega. Saga and East
Scandinavia. Preprint papers of The 14th International Saga Conference. Uppsala, 9th-15th
August 2009 / Ed. A. Ney, H. Williams, ECh. Ljungqvist. Gavle, 2009. Vol. 1. P. 438-442.
Maeth logh skal land byggiaes («На праве должна страна строиться») // Вестник
истории, литературы, искусства. М., 2009. Т. VI. С. 263-275.
Ways on the ‘Mental Map’ of Medieval Scandinavians // Analecta Septentrionalia
(RGA-E. B. 65). Berlin; New York, 2009. S. 211-220.
Отв. ред.: Древняя Русь в свете зарубежных источников. Хрестоматия. М., 2009.
Т. I (совм. с И.Г. Коноваловой и А.В. Подосиновым).
Отв. ред.: Древняя Русь в свете зарубежных источников. Хрестоматия. М., 2009.
Т. V (совм. с И.Г. Коноваловой и А.В. Подосиновым).
Отв. ред.: Древняя Русь в свете зарубежных источников. Хрестоматия. М., 2009.
Т. III (совм. с И.Г. Коноваловой и А.В. Подосиновым).
2010
В каком возрасте Олав Трюггвасон стал королем Норвегии? (Устная информация
и хронология) // ВЕДС-ХХП: Устная традиция в письменном тексте. М„ 2010. С. 92-
96.
Древняя Русь и Исландия: школы и центры учености в первые века христианства//
Интеллектуальные традиции Античности и Средних веков (исследования и
переводы). М., 2010. С. 302-322.
Мечи викингов // Краеугольный камень. Археология, история, искусство,
культура России и сопредельных стран. 80-летию А.Н. Кирпичникова посвящается.
СПб., 2010. T.I. С. 262-268.
О плавании из Индиаланда в Данию и о Менелае, конунге Таттарарики
(географические описания в исландско-норвежских хрониках и сагах) // Gaudeamus
igitur: Сб. ст. к 60-летию А.В. Подосинова. М., 2010. С. 138-148.
«Пути» на ментальной карте средневековых скандинавов (Путь как способ
освоения пространства) // ДГ. 2009 г. М., 2010. С. 300-317.
Ярослав Мудрый в сагах // Новгородская земля в эпоху Ярослава Мудрого.
Великий Новгород, 2010. С. 82-145.
The Cult of St Olaf and Early Novgorod // Veneration of Saints in Scandinavia and
Eastern and East-Central Europe between c. 1000 and c. 1200 (Cursor mundi, no. 9). 2010.
P. 147-167.
Cultural Adaptation of Foreign Texts in Old Norse-Icelandic Literature // International
Association of Scandinavian Studies 2010. XXVIII Study Conference 3-7 August. Transla-
tion - Adaptation, Interpretation, Transformation. Lund, 2010. P. 114.
Отв. ред.: ДГ. 2009 г. Трансконтинентальные и локальные пути как
социокультурный феномен. М., 2010 (31 п.л.).
Отв. ред.: Gaudeamus igitur: Сборник статей к 60-летию А.В. Подосинова. М.,
2010 (совм. с И.Г. Коноваловой и Г.Р. Цецхладзе).
Отв. ред.: Древняя Русь в свете зарубежных источников. Хрестоматия. М., 2010.
Т. II (совм. с И.Г. Коноваловой и А.В. Подосиновым).
Отв. ред.: Древняя Русь в свете зарубежных источников. Хрестоматия. М., 2010.
Т. IV (совм. с И.Г. Коноваловой и А.В. Подосиновым).
Член редколлегии: Краеугольный камень. Археология, история, искусство,
культура России и сопредельных стран. 80-летию Анатолия Николаевича
Кирпичникова посвящается. СПб., 2010. Т. I—II.
517
ОГЛАВЛЕНИЕ
Висы дружбы...............................................................6
Tabula gratulatoria.......................................................9
Аальто С. (Aalto Sirpa) Bjarmaland in Finnish	historiography.............19
Арутюнова-Фиданян В.А. К вопросу о синхронизации основных
составляющих синтезной контактной зоны (X-XI вв.)....................26
Ахола Йо. (Ahola Joonas) Arnarvatnsheidi and the Space for Outlaws.......35
Белецкий С.В. Псков в эпоху викингов по данным археологии................48
Бибиков М.В. Русь и «Гиперборея» в византийской традиции.................56
Бусыгин А.В. Кто первым проповедал норвежцам и исландцам
«Белого Христа»?.....................................................59
Гвоздецкая Н.Ю. «Воображаемая география» англосаксов: Топонимы
и этнонимы в древнеанглийской поэме «Елена» .........................66
Гимон Т.В. Военная история Балтийского региона в ХП-ХШ вв.
и новгородская летопись..............................................74
Гисли Сигурдссон (Gisli Sigurdsson) Greenland in the Sagas of Icelanders:
What Did the Writers Know - And How Did They Know it?................83
Глазырина Г.В. Формула «sva er sagt» в «Книге об исландцах» Ари Мудрого.101
Гуревич Е.А. Прядь о горном жителе......................................115
Зимек Р. (Simek Rudolf) Alfablot'. Was there a sacrifice to the alfar ?.125
Илюшечкина E.B. Мифы об основании городов и святилищ в поэме
Дионисия Периэгета..................................................135
Калинина Т.М. Путешествие МАГРУРУН......................................145
Кирпичников А.Н. Навершие «посоха» из раскопок в Старой Ладоге..........153
Клейнер Ю.А. Стяги и копья (к поэтике эпических реалий).................157
Коновалова И.Г. Две лоции Северного Причерноморья Х-ХП вв...............167
Коскела Васару М. (Koskela Vasaru Mervi) On Bjarmaland, Vina, Viena
and Dvina...........................................................176
Кучкин В.А. М.Н. Тихомиров о древней Москве.............................184
Лённрут Л. (Lonnroth Lars) The Transformation of Literary Genres in Iceland
from Orality to Literacy ...........................................195
Линд Дж. (Lind John) «Vikings» and the Viking Age.......................201
МакКиннелл Дж. (McKinnell John) A Perilous Journey: the Structure, Origins
and Theme of Svipdagsmal ...........................................223
Матузова В.И. Роль книг Маккавейских в «Хронике земли Прусской»
Петра из Дусбурга: Формирование идентичности
Тевтонского ордена...................................................240
518
Матюшина И.Г. Словесные поединки в королевских сагах...................246
Мельникова Е.А. Композиция и состав «Саги об Эймунде сыне Хринга»......255
Молчанов А.А.[Новгородское боярство в X-XI вв.: Славянский
и скандинавский компоненты..........................................269
Мундаль Э. (Mundal Else) «Troda halir helveg»..........................276
Назаренко А.В. Кнут Лавард, Лотарь III и Мстислав Великий..............284
Нильсен Е.П. (Nielsen Jens Petter) Etymology in high latitudes:
The origin of the place-name Alta (Arctic Norway)...................304
О’Донахью X. (O’Donahue Heather) «The Wife’s Lament» and «Helreid
Brynhildar»: Different Responses to Similar Lives?..................310
Панкратова М.В. Отрывок из «Саги о конунге Магнусе Хаконарсоне»........321
Петрухин В.Я. Обычай «вторичного» погребения и христианизация
языческих правителей в Северной и Восточной Европе: от Саттон-Ху
до Киева............................................................339
Подосинов А.В. Океан, моря, проливы и реки в архаической картине мира
древних греков......................................................345
Поппэ А. Новгородский епископ Лука-Жидята: К вопросу о студитах на Руси .. 357
Пушкина Т.А. Подвески-амулеты с изображением Одина.....................368
Рождественская М.В. К вопросу о «северном тексте» и «северном мифе»
в русской поэзии первой трети XX века (попытка комментирования
одного стихотворения)...............................................373
Рождественская Т.В. О надписи на Воймерицком кресте....................382
Сванидзе А.А. Конкубинат в мире исландской саги........................391
Свердлов М.Б. Шиллинг или шэлэг? К изучению поземельного
обложения в домонгольской Руси......................................399
Стальсберг A. (Stalsberg Anne) Kva skandinavane gjorde i Rus’-riket ...406
Фуглесанг C.X. (Fuglesang Signe Hom) Written sources to pre-Christian
sanctuaries in Northern Europe......................................412
Хагланд Я.Р. (Hagland Jan Ragnar) Early Christianization in Norway
and State Formation - the Problem of Possible Eastern Influences....429
Цилмер К. (Zilmer Kristel) Some Notes on the Depiction of Islands
in the Baltic Sea according to Old Norse Saga Literature............436
Циммерлинг А.В. Ученые и устная традиция: frddir eda boklausir menn?...449
Чекин Л.С. Расмус Раск и становление российской скандинавистики........461
Шепард Дж. (Shepard Jonathan) Middle Byzantine Military Culture, Harald
Hardrada and Tall Stories...........................................473
Щавелев А.С. К социокультурному контексту интеллектуальных занятий
в Древней Руси......................................................483
Альбом фотографий......................................................491
Список сокращений......................................................501
Список опубликованных работ Т.Н. Джаксон...............................504
519
Более подробную информацию о книгах нашего издательства
(обложки, аннотации, оглавления и отдельные главы)
Вы можете найти на сайте:
www.s-and-e.ru
Научное издание
ВИСЫ ДРУЖБЫ
Сборник статей в честь Татьяны Николаевны Джаксон
Под ред. Н.Ю. Гвоздецкой, И.Г. Коноваловой,
Е.А. Мельниковой, А.В. Подосинова
Русский Фонд Содействия Образованию и Науке,
Университет Дмитрия Пожарского
119435, Москва, ул. Малая Пироговская, д. 13, стр. 1
www.s-and-e.ru
Подписано в печать 11 января 2011 года.
Печать офсетная. Тираж 1000 экз.
Формат 70х 100/16. Обьем 32 п.л.
Заказ № 2411
«Типография «Наука»
121099, Москва, Шубинский пер., д. 6

ISBN 978-5-91244-053-3
78591 21'440533