Валентин Зорин
КОНТРОЛЬНЫЙ листок СРОКОВ ВОЗВРАТА
КИНГА ДОЛЖНА БЫТЬ ВОЗВРАЩЕНА НЕ ПОЗЖЕ
УКАЗАННОГО ЗДЕСЬ СРОКА
Колич. пред, выдач. 
3 ТМО Т. 3.600.000 3. 2754—90



Валентин Противо-
Зорин речивая
Америка

792.8
3—89
Телевизионные циклы — «Владыки без масок», «Противоречивая Америка», «США: опасность справа», — которые несколько лет ведет политический обозреватель Центрального телевидения В. Зорин, завоевали широкую популярность.
Данный сборник предлагает вниманию читателей сценарии этих передач и фильмов, раскрывающие сложность жизни сегодняшней Америки, где огромные богатства соседствуют с вопиющей бедностью, демократические традиции народа — с всевластием финансовой олигархии, декларации о свободе и равенстве — с угнетением негров и представителей других национальностей.
В сборник включен сценарий фильма «Америка спустя три года», показывающий изменения, происшедшие за последнее время в жизни Америки.
80107-119 3
025(01 J-76
131-75
© Издательство «Искусство», 1976 г.

Противоречивая Америка
Владыки без масок
Америка спустя три года
США: опасность справа
Америка: осень-71
Макет и оформление Евгения Смирнова
В книге использованы фотографии Д. Бальтерманца, П. Федорова и др.
Подбор иллюстраций Людмилы Туркиной
Съемки оператора Петра Федорова
Телевизионные фильмы
Америка
О
От автора
Признаюсь, с волнением и не без некоторого опасения ожидаю я этой встречи с читателем. В книге, которую вы держите в руках, собраны сценарии телевизионных фильмов и передач, прошедших в эфир в период 1969—1975 годов. Но ведь текст, на мой взгляд, хотя и важнейшая, ключевая, но все-таки только часть телевизионной передачи. Изобра-
рее, нежели кадры на телеэкране. Фильмы и передачи, включенные в эту книгу, создавались по горячим следам событий. Телепублицистика — жанр оперативный Ныне погасло пламя войны во вьетнамских джунглях, вернулись в свои аудитории запечатленные в телерепортажах студенты, под полицейскими дубинками требовавшие прекращения «грязной войны». Иные проблемы на поверхности жизни сегодняшней Америки.
жение, именуемое профессионалами «зрительным рядом», монтаж, «живая» речь, музыка — все это в нерасторжимом единстве и создает произведение, с которым встречается телезритель, сидящий перед экраном своего телевизора, этого подлинно чудо-окна в современный мир. Как перевести все это на бумагу? Не утратит ли в книжном обличье авторская идея что-то очень важное и существенное? Хорошо еще, если читатели и зрители, видевшие телепередачи, совместятся в одном лице. Тогда возвращение к тексту, к кинокадрам и фотоматериалам, отобранным составителями этой книги, поможет воссоздать впечатление, возникающее перед телеэкраном. Если же такого совмещения не произойдет, остается рассчитывать на читательское воображение, которое поможет при чтении реконструировать недостающее.
И еще одно. В наш стремительный век ситуации сменяют друг друга еще быст-
Но болезни американского общества те же. Массовая безработица и негритянские гетто с их безысходностью; талантливый и трудолюбивый народ и путающиеся у него в ногах маленькие человечки, претендующие на большие роли; противоборство между теми, кто задумывается о будущем, и теми, у кого будущего нет.
Об этом телевизионные фильмы, созданные творческим коллективом, с которым мне выпала радость работать. Об этом и книга, которую вам предстоит про
читать.
Противоречивая
Другая Америка
Какая она, Америка сегодня? Чем живет, чему радуется, что волнует ее талантливый и трудолюбивый народ?
Коротко рассказать обо всем этом, наверное, невозможно. Да мы и не ставим перед собой задачу ответить на все вопросы, затронуть все стороны жизни такой большой и сложной страны, как Соединенные Штаты Америки. Предлагаемые вашему вниманию телевизионные очерки — рассказ о том, что мы увидели в начале 70-х годов во время поездок по стране.
Путешествие по нескольким штатам мы решили совершить в автомобиле — ни поезд, ни тем более самолет, согласитесь, не могут сравниться с поездкой в машине, максимально приближающей вас к предмету наблюдения.
Погрузив журналистское имущество, кинокамеры, магнитофон, запас пленки, мы тронулись в путь.
Когда говорят об Америке, то почему-то прежде всего представляют нагромождение небоскребов, стада автомобилей, несущихся по дорогам во всех направлениях.
И это правда. И небоскребы — правда, и автомобильные стада — тоже правда. Только не вся.
Американская пропаганда, искусно и упорно создавая в умах людских облик могущественной, процветающей, находящейся в непрестанном движении страны, часто повторяет этот зрительный образ. Он преследует вас повсюду: навязчиво взирает с обложек журналов и туристских проспектов, многократно повторяется в кадрах кинохроники, в миллионах фотоклише, оседая в закоулках памяти как некий привычный стереотип — безусловный и единственно верный.
При этом вовсе умалчивается о совсем ином облике американских городов, о многокилометровых кварталах трущоб, о каменных джунглях без единого зеленого листочка, о свалках, где копошится детвора, — картинах, соседствующих с небоскребной показухой. Реклама есть реклама, у нее свои законы: нищета — штука непривлекательная и для рекламы «процветающей Америки» неподходящая.
Но между этими крайностями есть и некая середина, Америка и не парадная, и не с изнанки, та Америка, в которой живут миллионы так называемых «средних американцев», простых людей, со
своими маленькими радостями и большими заботами, нередкими печалями и неистребимыми надеждами.
Илья Ильф и Евгений Петров, совершив до войны большое автомобильное путешествие по Соединенным Штатам, назвали свою книгу об этом путешествии— «Одноэтажная Америка».
Она действительно в основном одноэтажная, эта Америка. Ее небоскребы — это фасад. Внушительный, впечатляющий,
но только фасад, витрина. Люди в небоскребах не живут. Они туда приходят, находятся ровно столько, сколько требуют их дела, и спешат уйти. Куда? Действительно, куда? Как живет этот самый «средний американец», объект статистики и опросов, в преданности которому в период избирательных кампаний клянутся соискатели теплых местечек в вашингтонских коридорах власти, но о котором в промежутках между выборами не забывают и пекутся неукоснительно только сборщики налогов. Фасадная Америка известна хорошо. А какая она, другая Америка, — повседневная, невитринная, одноэтажная?
Наш путь лежал из Нью-Йорка сначала на север, в штаты Новой Англии, район, откуда две сотни лет назад первые переселенцы двинулись в глубь континента.
Если судить по округе, прилегающей к Нью-Йорку, можно подумать, что де-

12
ревья и трава в Америке не водятся вовсе. Знающие люди поднимают здесь стекла, тщательно задраивают машину: тяжкое зловоние — отравленный десятками заводов воздух — вызывает резь в глазах, жжение в горле. Трава жухнет, сохнут деревья.
Но машина мчится вперед, глотая милю за милей, и постепенно пейзаж начинает меняться. Мы убеждаемся, что Америка не только нагромождение стали, бетона,
стекла. Это поля и холмы, полноводные реки и тихие перелески, задумчивые озера и леса, одетые в осенний багрянец.

Правда, все меньше остается нетронутых лесов и незагрязненных водоемов. Нередко закатное небо перечеркивается чадом заводской трубы или дымным следом самолета. Но могучая, прекрасная природа этой огромной страны пока еще сопротивляется небрежному с ней обращению, бездумному и разрушительному вторжению.
Красивая страна Америка, красивая, ничего не скажешь!
День пути, и мы у знаменитой Ниагары. «Ниагара фолз» — ниагарские водопады— чудо природы, зрелище могучее и величественное.
Глядя на бурные потоки бешеной воды, низвергающейся тысячетонными массами с огромной высоты, думаешь о том, что и темп американский и американский размах возникли не на пустом месте. И национальный характер, и стиль жизни, и эстетические нормы, включая строительные и архитектурные, и многое другое не оторвешь от климата, рельефа и других природных факторов. Видно, на самом деле существуют между всем этим связи нерасторжимые. То не выдумки ученых мужей, а истинная правда. Во всяком случае, Ниагара к лицу Америке! Очень к лицу!
Но Ниагара — это, в конце концов, тоже витрина. А вот — Америка одноэтажная. Город Перрингтон, штат Коннектикут. Мы приехали сюда в тихое воскрес-

ное утро. Население города — всего несколько тысяч человек.
Но все — как у больших: торговый центр и даже свой банк, маленький, но свой. Он и называется «Первый национальный банк Перрингтона». Есть здесь даже свой собственный Бродвей. Забавная простительная слабость жителей маленького городка — дескать, и мы не лыком шиты, ни в чем не уступаем обитателям Нью-Йорка или Чикаго.
брать эту. Городской рынок. Быть может, не самое респектабельное, но, думается, одно из самых показательных мест для любого города.
Французы именуют такое торжище «блошиным рынком», у нас сие именуется «толкучкой», «Толкучка» города Перрингтон, что в штате Коннектикут, многое может сказать о проблемах его жителей, проблемах реальных, а не таких, какими видятся они со страниц лаки-
На воскресную мессу пришло, наверное, все население города. Белое население, разумеется. Для тех, у кого кожа черная, церковь отдельная — поменьше и поплоше. Слово божье о всеобщем равенстве перед ним — одно, жизнь же докучающих ему своими земными делами— совсем иное. И разобраться в делах этих надо по отдельности.
Городок маленький, но большие проблемы проникают и сюда, тревожат, будоражат, лишают покоя. Вот еще одна проблема. Установленный на главной улице города большой плакат призывает юных горожан поскорее вступать в армию и флот — должен же кто-то умирать в джунглях Индокитая. Впрочем, об этом в плакате не говорится, он расписывает прелести бравой солдатской жизни.
Существуют разные, говоря языком ки-но-и телеоператоров, точки съемки. Здесь, в Перрингтоне, мы решили из-
рованных рекламных проспектов. Дело обходится здесь без блестящих оберток. На продажу выставлены видавшие виды предметы: сменившие не одного владельца проржавевшие кровати и повидавшие виды комбинезоны, старые утюги и изрядно потрепанная обувь. Как известно, если есть предложение, существует и соответствующий спрос. И, следовательно, не так уж процветают жители этого типичного одноэтажного американского городка, коль такие товары находят здесь покупателя.
Процветать не процветают, но чувство юмора не теряют. На продажу выставлен катафалк, внутри которого возлежит скелет. Шутники прикрепили к нему табличку с философской сентенцией, обращенной к прохожим:
«Такой, как вы, я был когда-то.
Таким, как я — скоро станете вы.
Так не смотрите на меня свысока».
Смоленски"
НЧЭ44Ч
На следующий день дорога привела нас к кладбищу всамделишному. Еще один из городов «одноэтажной Америки»— Эльмира, хотя вряд ли название это знают многие. Мы свернули сюда, чтобы отдать дань великому человеку, одному из тех, кому Америка обязана своей славой. Здесь похоронен Сэмюэль Клеменс, известный миру под именем Марка Твена — автора бессмертного «Тома Сойера», суровый обличитель того,
что он назвал «Соединенными линчующими Штатами».
Велико же было наше удивление, когда мы увидели совершенно заброшенное пустынное место, где с превеликим трудом разыскали скромный камень — надгробие Твена. Засыпанная пожухлыми листьями могила великого писателя затерялась среди других, таких же забытых.
Путешествующий с нами сынишка моего коллеги, Андрюша Белобородько, убрав с могилы кучу мусора, положил на надгробие пышный букет из осенних листьев клена — дань маленьких советских читателей «Тома Сойера» большому писателю Америки.
А путь наш лежал дальше. Стоял солнечный день поздней осени. Перед нами
расстилался мирный сельский пейзаж. Поля, фермы, тишина, столь желанная после столпотворения больших городов и шумных автострад.
Но покой этих мест обманчив. Что-то тревожное, необычное вплетается в эту, казалось бы, вполне идиллическую картину.
Что же? Мы вглядываемся внимательно и вдруг понимаем всю призрачность мнимой идиллии. Перед нами, насколько хватает глаз, поля неубранной, гниющей на корню кукурузы.
В это время года урожай обычно давно убран. А тут перед нашими глазами одна и та же невеселая картина: почерневшая кукуруза, пошедший прахом труд фермеров. Урожай пропадает — его некому сбывать. Цены, предлагаемые оптовыми компаниями, такие, что не окупают вложенного труда. Вот и гниет, погибает урожай, наливаются гроздья гнева фермерской Америки. Не
легко достается хлеб насущный простому труженику. Земля Америки плодородна, океан и реки богаты рыбой, трудолюбивы американцы, хорошо знающие, что манна с небес сама не падает. Чего-чего, а трудиться американцы умеют.
И трудятся. От зари до зари, не разгибая спины — фермеры на своих полях. Торопятся, боясь отстать от лихорадочного конвейерного темпа — рабочие. Трудятся в поте лица. Но труды праведные не приносят большинству из них палат каменных. «Одноэтажная Америка»— это далеко не только нарядные коттеджи рекламных проспектов. И жизнь простого труженика вовсе не столь безоблачна, как ее эти проспекты изображают.
Вечером, остановившись на ночлег в очередном небольшом городке, мы нередко становились свидетелями самодеятельных концертов и танцевальных вече-
чему же необычное? Таких поселений в сегодняшней Америке немало, они стали неотъемлемой частью « одноэтажной Америки». Это явление весьма типичное. Именно как явление. И не стоит выискивать статистические данные, которые скажут нам, какой процент населения США живет в таких вот городках на колесах. Процент этот не так уж и велик. Но за ним скрывается явление весьма серьезное, чтобы не сказать траги-
ров, на которых неподдельного, искреннего веселья куда больше, нежели в бродвейском конвейерном бизнесе развлечений. Не беда, что здесь нет изысканных туалетов, зато веселье неподдельное. Не в деньгах счастье. Не в деньгах! В старой истине этой мы имели возможность убедиться вновь, когда оказались вот в таком странном поселке, состоящем из снятых с колес автомобильных прицепов — так называемых трейлеров.
Поставленные на землю один подле дру-
гого, они составляют целые улицы и переулки, образуют постоянные поселки, обитатели которых живут так годами. Поживут некоторое время в одном месте, не сходясь, почти не знакомясь с соседями, снимаются и откочевывают в
другое место.
Необычное селение это расположено на большой поляне у автострады, пересекающей штат Коннектикут. Впрочем, по-
ческое, для нынешнего американского общества — то, что можно назвать процессом его дезинтеграции, распада.
Поселок, в который мы попали, вовсе не временный, он имеет даже зафиксированное на местных картах название — Кэмбел, а это, согласитесь, уже признак постоянства. Воистину нет ничего более постоянного, чем что-либо временное. Заметив с дороги стойбище кочевников XX века, мы решили поглядеть на него.
будь в лесочке или на берегу речки. Но если это не на выходной, не на отпуск, а на всю жизнь?
Вся жизнь на колесах, на чемоданах, дети вдали от школ и стадионов, старики и больные далеко от врачей, люди вдали от общества, от постоянных друзей, привязанностей, без родного дома. Ибо, согласитесь, вечно кочующий дом на колесах — какой же это дом? Это суррогат, иллюзия дома. А случайные
На первый взгляд все здесь выглядит достаточно респектабельно. Дорогие машины последних марок, комфортабельные автоприцепы, внутри которых есть и электрокухня, и газ, и даже душ. Чтобы купить все это, нужно иметь деньги — и немалые. Такой приспособленный для жилья прицеп к машине стоит восемь, десять, а то и пятнадцать тысяч долларов. А это, как вы понимаете, по карману, мягко выражаясь, не каждому. Здесь, в Кэмбеле, бедняки не живут. В нем обитают те, кого в Америке именуют «средним классом».
Но почему же люди при деньгах выбрали столь странный образ жизни? Конечно же, добротная машина да еще с удобным, комфортабельным прицепом, в котором можно переночевать, помыться, позавтракать или поужинать, — штука неплохая, хорошая штука даже. В ней приятно провести воскресенье, отпуск, путешествовать, останавливаясь где-ни-
попутчики и временные соседи — разве могут они заменить человеку то, в чем он так нуждается, — привязанности, близких друзей, общество?
Не знаю, согласитесь ли вы, но мне это не кажется благополучием, хотя бы и при машине и при прицепе с плитой и душем.
В чем же дело? Что гонит американцев прочь из дому, из городов и селений? Охота к перемене мест? Вовсе нет. Дело много сложнее.
Тому есть причины экономические и социальные. Как мне объяснили жители Кэмбела, квартиры в городах Америки дороги и продолжают дорожать. Человеку с деньгами выгоднее купить собственный домик. Но тогда он себя закрепощает, привязывает к одному месту, одной работе, ставит себя в полную зависимость от работодателя, что в американских условиях нередко и невыгодно, и опасно.

Лучше кочевать по стране: нашел дело— остановился, заработал — и откочевывай дальше.
В таком объяснении, которое мне довелось услышать от обитателей Кэмбела, наверное, имеется доля истины. Но, думается, только доля. Есть, судя по всему, причины и посущественнее трезвого практицизма и приземленного здравомыслия. Хотя, быть может, причины эти не до конца осознаются, не форму-
Во всяком случае, мне кажется, что причины этого противоестественного вроде бы движения вспять — именно эти причины, возвращающие десятки и сотни тысяч сегодняшних американцев к временам кочевников, лишенных корней, несомых ветром судьбы и случайностей, одиноких и неприкаянных.
И что проку, что кочуют они не на верблюдах и лошаденках, а в трейлерах с холодильником — дань веку. А вду-
лируются четко теми, кто сегодня решает отказаться от одного из первых благ человеческой цивилизации — оседлого образа жизни, возвращаясь к временам доисторическим, к первобытному кочевью.
Существует такая форма одиночества— одиночество в толпе, одиночество в многолюдстве. Более полного и страшного одиночества нет.
Индивидуализм, возведенный в принцип, в общественный идеал, индивидуализм, доведенный до крайности, порождает обстановку всеобщего недоверия и всепроникающей взаимной подозрительности, заставляет смотреть на соседа не как на ближнего своего, но как на конкурента, на врага.
Каждый за себя и против всех. Это вызывает стремление обособиться, изолировать себя от общества, рвет привычные связи: общественные, дружеские, семейные.
маться, так не велика разница. Не для человека такое существование. Даже псу, забившемуся под жилой автоприцеп, и тому неуютно и тоскливо. Что за жизнь собачья, написано у него на морде. Действительно — собачья!
А рядом, стремительно наращивая темп, несется и несется поток. Несется — куда?
Темп
Едва ли не первое, что бросается в глаза иностранцу, попадающему в Америку, — необычайный темп, которому подчинена жизнь в этой стране. Речь в данном случае идет о темпе чисто внешнем. Кажется, все здесь сорвалось с места и пришло в движение. Движение всеобщее, стремительное, все ускоряющееся, ускоряющееся до мелькания в глазах.
которое вкладывает деньги в строительство новых автострад, в поддержание в отличном состоянии существующих, если, таким образом, дороги превращаются в рентабельное предприятие, ей-богу, здесь есть над чем подумать. Никогда не зазорно позаимствовать опыт, полезный и нужный нашему народу. Изобретать велосипед — дело бесполезное и вовсе не такое патриотичное, как иным, не по делу ретивым, представляется.
Темп
Но куда, зачем, во имя чего, с какой целью?
Американская дорога мерится не километрами. Ее мерило, ее вехи — доллары. Меньше всего мне хотелось бы критиковать американские дороги, во всех направлениях рассекающие страну. Дороги эти — штука отличная, по нынешним временам просто-таки необходимая как воздух. Многие из американских дорог — платные. Желаешь ехать — раскошеливайся. Проехал столько-то миль — плати опять. И так каждые 50—70 миль.
Поначалу нас, непривычных, это раздражает, и я, к примеру, ворчал по поводу «этих чертовых порядков». Но потом задумываешься о том, что же все-таки лучше: платить и ездить по отличным дорогам или не платить, но трястись на ухабах, ломая технику?
Вся штука в том, кому платить. Если частному предпринимателю—это скверно и несправедливо, но если государству,
Одним словом, американские дороги — это хорошо.
Дорога—это важно. Но разве не важно то, куда она, дорога эта, ведет?
В самом деле, куда? Давайте вернемся ненадолго туда, где начинались дороги сегодняшней Америки. Мы находимся в штате Массачусетс на северо-востоке страны, в районе, по старинке и сегодня именуемом «Новой Англией». Двести лет назад здесь находились заморские владения британской короны. Слуги короля жестоко притесняли жителей. И американцы восстали против угнетателей.
Город Бостон. Здесь солдаты английского короля 5 марта 1770 года жестоко расправились с людьми, поднявшимися на борьбу за освобождение своей родины от пут колониализма. Под ядрами английских пушек погибли тогда лучшие сыны Америки. В истории это получило название «бостонской резни».

И еще одно вошедшее в историю событие, связанное с этим городом, знаменитое «Boston tea party» — «бостонское чаепитие». Притесняя жителей заморской колонии, британцы вводили все но
вые и новые налоги. Потом налогом был обложен чай. Это переполнило чашу терпения, и возмущенные колонисты выбросили в море весь груз доставленного из Англии чая. Так начиналось восстание.
По-разному чтят это событие в сегодняшнем Бостоне. К примеру, ловкий бостонский делец, призвав историю в помощь собственному бизнесу, водрузил над входом в свою закусочную огромный дымящийся медный чайник — дескать, «бостонское чаепитие» за недорогую цену можно иметь и сегодня, не извольте беспокоиться.
Только чай ныне в Америке не тот, да и чаевники другие. Двести лет — срок
кольном, против позорной системы рабства негров. Война, как известно, была выиграна, армия рабовладельцев разбита. Во всяком случае, этому учат американских школьников.
Но давно сказано, что история движется дорогами, не похожими на гладкий тротуар Невского проспекта. Уже тогда события заставили задуматься, усомниться в правомерности однозначного вывода о полном поражении рабовладельцев.
немалый, особенно при американских темпах. И преуспели иные любители чаепитий за это время премного. Они ухитрились превратить страну, родившуюся в результате первой в истории антиколониальной революции, в оплот современного колониализма.
Когда-то британские солдаты были символом и орудием угнетения других народов. Теперь для многих в мире таким символом стала форма американской армии.
Вот куда привела американская дорога длиною в двести лет! От великой антиколониальной революции — до роли главной силы современного колониализма.
Во время поездки по стране мы оказались в тех местах, где больше ста лет назад происходили битвы гражданской войны между Севером и Югом, войны, которую вели лучшие люди Америки, предводительствуемые Авраамом Лин-
Пуля убийцы сразила президента Линкольна. Он был застрелен в театре 14 апреля 1865 года наемником рабовладельцев.
И пошла петлять, делать зигзаги дорога, которая привела ныне к негритянским
погромам и гетто сегодняшних городов Америки, и путь этот заставляет многих спрашивать, а действительно ли сто с лишним лет назад в гражданской войне победили северяне, боровшиеся против армий плантаторов-южан?
И еще одна ассоциация с путями-дорогами истории возникла во время нашей поездки по Америке. Вернувшись в Вашингтон, мы побывали на столичном Арлингтонском кладбище. Я вспомнил, как несколько лет назад присутствовал
здесь на церемонии возложения президентом Кеннеди венка с лентами к памятнику погибшим в гражданской войне. А теперь я стоял у могилы Кеннеди. Недалеко отсюда скромная, с белым каменным крестом могила его брата.
I
Я стоял и думал о том, что исторической дороге свойственны некоторая однообразность и повторения. Авраам Линкольн был убит агентом южан, Джон Кеннеди был убит в Техасе — одном из штатов американского Юга, где сегодня заправляют духовные наследники предводителя армии рабовладельцев генерала Ли.
Стоя у могил Джона и Роберта Кеннеди, думал я и о том, что ничего нового в методах устранения неугодных политиков
со времен убийства Линкольна американская демократия не изобрела — темп темпом, а традиция кровавого насилия в Америке неизменна.
Кстати, о традициях. Одна из стойких традиций, культивируемых американцами, выражена в распространенной в Америке формуле-пословице «кип смай-линг» — «сохраняй улыбку». Улыбайся. Улыбайся, если тебе не очень хорошо. Улыбайся, даже если вовсе плохо. Пускай жизнь обрушивает на тебя удары — сохраняй оптимизм. Не случайно на традиционное приветствие «Хау ар ю?» — «Как поживаете?» — вы обязательно в ответ услышите — «файн» — «прекрасно». Прекрасно во всех случаях, даже если на душе скребут кошки, даже если дела идут из рук вон скверно — все равно «файн», «прекрасно».
Что ж, это в конце концов симпатичная, хотя, честно говоря, нередко начинающая и утомлять своей искусственностью чер-
та американского характера. Она, возможно, и облегчает им жизнь.
А жизнь простого американца нуждается в этом. «Храни улыбку» — говорят жители маленького городка, водрузившие придорожное объявление, которое
попалось нам при въезде в один из городков одноэтажной Америки: «Добро пожаловать в Вейкросс, — гласит оно, — где живут 24 тысячи 490 счастливых людей и две старые грымзы». Забавно, конечно, хотя вряд ли соответствуют действительности слова о почти поголовном счастье жителей города. Если бы проблемы американских городов действительно сводились к двум старым грымзам. Если бы!
И снова гонка по дорогам, снова бесконечно и беспрестанно торопящиеся, дергающиеся в лихорадочной спешке люди, снова темп, темп, темп.
Выдерживать его нелегко. Но еще труднее, когда внезапно наступает тишина, которая пострашнее кладбищенской, поскольку она обрушивается на живых.
В нашей поездке мы не искали сенсаций. Мы просто ехали по автостраде, которая и привела нас в шахтерский город Шамохин в штате Пенсильвания. Вернее, в то, что осталось от этого некогда процветавшего городка. И то, что мы увидели, было воистину страшно — город умирал. Не один человек, не семья — целый город.
Шамохин — город шахтеров, каких в Пенсильвании много. Но с некоторых пор все изменилось: здешний уголь не выдерживает конкуренции с нефтью, и шахты закрываются одна за другой. Тысячи шахтеров выброшены на ули-
цы. Замерли механизмы, ржавеет техника, зарастает травой железнодорожная колея.
Иссяк темп, иссякает жизнь. Она уходит из этого и таких, как это, шахтерских селений. «Нас называют жителями городов-призраков, — грустно повествовал встретившийся нам на одной из улиц опустевшего города старый шахтер, проработавший здесь сорок лет. — Да мы и сами теперь вроде призраков».
их рукам, их уму, их труду обязана Америка всеми своими успехами, своим могуществом.
Именно они построили замечательные американские дороги, соорудили великолепные мосты, сконструировали автомобили, возвели дома, создали все, чем гордится сегодня Америка.
Это их страна, хотя сегодня она нередко бывает им мачехой.
И темп этот не для них. Он против них.
«Ну зачем же так мрачно? — возразил процветающий предприниматель и политик, когда в ответ на его вопрос о впечатлениях от поездки я рассказал ему о городе Шамохине. — Не все у нас мрачно». Действительно не все.
Есть в Нью-Йорке улица, именуемая 5-й авеню. Улица богатых магазинов и роскошных витрин, улица, само название которой служит признаком респекта и процветания. Иметь контору на 5-й авеню, покупать в здешних магазинах — признак наивысшего тона. И покупают. Покупают те, у кого много денег, кто может заплатить за безделушку столько, сколько рабочему не заработать и за год.
Простым труженикам, тем, кого принято именовать «средними американцами», делать на 5-й авеню нечего.
Но именно им, простым труженикам, талантливым и трудолюбивым, не унывающим, несмотря ни на что, именно им,
И под платанами нет мира
За недели нашего путешествия по Америке увидели мы немало. Чего не обнаружили— так это спокойствия, уверенности в себе, в будущем своем и своих детей «Нет мира под оливами» — утверждали авторы известного фильма о горестях и
Общество, возводящее насилие на уровень государственной политики, платит за это цену весьма большую. Насилие может родить только насилие. Если власти для решения «больших проблем» Америки хватаются за полицейскую дубинку, то и заблудившийся в каменных джунглях американец начинает искать выход из тупика, берясь за кастет уголовника. Разгул насилия — одна из наиболее характерных черт нынешней Америки, ее
тревогах простых итальянцев. Нет мира и под платанами Вашингтона — в этом мы убедились собственными глазами.
Резиденцию американских президентов
окружают сотни раскидистых платанов. Но не мирные идиллии увидели мы в
столице Соединенных Штатов. Сюда пришли тысячи молодых людей, протестовавших против «грязной войны» во Вьетнаме. Их встретили полицейскими дубинками и слезоточивым газом.
Десятки раненых и убитых, сотни арестованных — об этом говорили газетные сообщения, больше походившие на военные сводки. Все это свидетельствовало о симптомах серьезного заболевания общества — конфликта, в котором находится официальная Америка со своим молодым поколением.
Полицейская дубинка — плохой аргумент, но иных доводов, способных убедить этих молодых людей, здесь, очевидно, не нашли.

повседневность, ее быт. Ежедневно газеты, телевидение и радио сообщают
о сотнях тяжких преступлений — звер-
ских убийствах, ограблениях, Улицы американских ступления темноты
городов пустеют.
насилиях, после на-Люди не
рискуют выходить из дому. Вой полицейских сирен господствует над всеми другими звуками сегодняшнего американского города.
Это не преувеличение.
У меня и сейчас в ушах стоит этот леденящий душу звук, который преследовал нас ежевечерне, еженощно, все время нашей поездки по стране.
Страх, недоверие и подозрительность, находящиеся в разительном контрасте
с природным дружелюбием и радушием американцев, отравляют им жизнь, лишают покоя, уверенности. Страх этот прочно поселился в доме каждого американца.
Насилие в стране, насилие за ее пределами. Общество, которое предлагает своей молодежи такую дорогу,—больное общество, и расплата за это закономерна и горька.
Осенью 70-го года в Америке проходили выборы в конгресс — американский парламент. Обычно такие выборы особых страстей не вызывают, основные схватки развертываются раз в четыре года, когда речь идет о посте президента.
Однако на сей раз привычный, рутинный ход кампании был нарушен. И, думается, не потому, что избиратели изменили свое отношение к буржуазным пар-1 ламентариям и внезапно уверовали в щедрые предвыборные посулы, на ко-
•|Ж	J
торые в Америке не скупятся накануне выборов и о которых забывают на следующий же после голосования день.
Просто политическая обстановка в Соединенных Штатах настолько накалена, проблемы, раскалывающие страну, настолько болезненны, что это не могло не отразиться на ходе избирательной кампании. Что было наиболее характерным для общенациональных выборов 1970 года? Мне представляется — недо
вольство результатами деятельности администрации, которое в ходе этих выборов себя обнаружило.
Неудача постигла кандидатов находящейся у власти республиканской партии во многих районах страны. И наоборот, кандидаты оппозиции, вопреки всем усилиям соперников, одержали в ходе выборов довольно внушительные победы. В день выборов мы находились в столице штата Массачусётс, городе Бостоне.
Забавные сценки разыгрывались на городских улицах и в скверах. Престарелые бостонцы вели жаркие дискуссии, причем иногда дело доходило до рукоприкладства. Те, кого Ильф и Петров именовали «пикейными жилетами», имеются, видимо, не только «в вольном городе Черноморске». Разница в том, что те обсуждали вопрос — голова ли Бриан и стоит ли класть палец ему в рот, а бостонские «пикейные жилеты» обеспокоены «проблемой Эдварда Кеннеди».
Мы решили день выборов провести в Бостоне, поскольку исход голосования здесь имел немаловажное значение не только для личной политической судьбы сенатора Кеннеди, но и как показатель настроений в стране.
Массачусетс — политический бастион семейства Кеннеди, база последнего из братьев, деятеля, на которого руководители демократической партии делают большую ставку.
Результат выборов в Массачусетсе, где Эдвард Кеннеди боролся за переизбрание в сенат, в немалой степени решал вопрос о всей его дальнейшей карьере. В то же время, поскольку свою избирательную кампанию Эдвард Кеннеди вел с позиций критики войны во Вьетнаме,
несогласия с расправами над молодежью и неграми, его победа или поражение представляли политический интерес.
В борьбе за голоса прибегал сенатор и к аргументам, так сказать, личного порядка. На встречах с избирателями он появлялся в сопровождении членов многочисленного семейства Кеннеди — жены Джоан, детей, двух сестер и вдовы Роберта Кеннеди — Этель. Надо сказать, это производило на публику немалое впечатление. Американцы в большинстве своем очень сентиментальны.
Приехав на предвыборный митинг сенатора, мы, несмотря на то, что имели соответствующим образом оформленные пропуска, были тщательно обысканы субъектами весьма мрачного вида. Горький опыт братьев, судя по всему, не прошел бесследно — охрана была выставлена не только у входов в здание, где выступал Кеннеди, но и на всех лестницах и у запасных выходов.
Выступая перед избирателями, Эдвард Кеннеди — искусный оратор, немало почерпнувший у старших братьев, — показал себя и опытным политиком, отлично знающим, к чему стремятся его избиратели. Он говорил:
— Первым вопросом в повестке дня для всех американцев является возвращение на родину американских солдат. Я буду выступать за примирение в нашей стране в то время, когда некоторые пра-
натора крупнейшего в стране штата Нью-Йорк.
Уже тогда говорили, что кампания Рокфеллера— подготовка к тому, чтобы добиться в будущем выдвижения на пост президента собственной кандидатуры.
Внутри республиканской партии нет мира.
Отзвуки конфликтов и политических битв настигали нас, казалось бы, в самых мирных ситуациях. Покинув шумные города,
вительственные деятели способствуют раздуванию противоречий между расами, между молодыми и старыми, между Югом и Севером.
Сенатор одержал в те дни уверенную победу, которую политические наблюдатели расценили не только как его личный успех, но прежде всего как показатель несогласия избирателей с политикой войны во Вьетнаме и одновременным наступлением на жизненный уровень и права американцев.
Знаменательным для выборов 70-го года было то, что оппозиция правительству возникла и в рядах самой республиканской партии. Нам довелось близко наблюдать предвыборную кампанию одного из лидеров республиканцев, губернатора штата Нью-Йорк Нельсона Рокфеллера. Один из пяти братьев-миллиардеров, возглавляющих огромную нефтяную империю, Рокфеллер вел в те дни борьбу за переизбрание на пост губер-
мы решили провести несколько дней на природе. Красив Коннектикут, край обширных нив и прекрасных лесов.
Оказавшись в один из дней на пустынной лесной дороге в штате Коннектикут, мы меньше всего ожидали увидеть здесь, в красивой местности, казалось бы дышавшей миром и покоем, надпись, заставившую нас отвлечься от идиллической созерцательности. На придорожном столбе мы увидели стрелку, которая ука-
зывала дорогу к спрятанной в лесу штаб-квартире печально знаменитого «Американского легиона» — одной из крайне правых военизированных организаций Америки. Через несколько минут мы подъехали к штаб-квартире. Картина, представшая перед нашими глазами, была в достаточной степени мрачна. Вдали от посторонних глаз проходят выучку штурмовые отряды американской реакции, учатся владеть оружием, осваивают
бой, натаскиваются на расправу
уличный с демонстрантами.
Но видели мы и совсем другую Америку, прогрессивную, смелую, даю-
щую отпор попыткам отнять у народа завоеванное им в длительной и упорной борьбе.
Огромные предприятия, принадлежавшие семье миллиардеров Дюпонов, в дни нашего пребывания пустовали. Рабочие покинули цеха. Забастовка! Старое, но испытанное и грозное оружие рабочего класса в борьбе с эксплуататорами.
рассказали
Такую же картину мы увидели на заводе автомобильной компании «Дженерал моторе», принадлежащей тем же Дюпонам и еще одному богатейшему семейству капиталистического мира — Морганам.
Мы приехали на автомобильный завод разгар дня. Обычно в это время здесь пит жизнь. Но сейчас все замерло. Ос-новилась бесконечная лента конвейе-, опустел заводской двор, замерли сот-машин. Стачка!
лены стачечного комитета
что эта забастовка — одна из крупнейших в истории американской промышленности и что, несмотря на нажим предпринимателей, опирающихся на поддержку властей, они полны решимости ести борьбу до конца.
еще одну классовую схватку нам до-ось наблюдать непосредственно, с экого расстояния. Всколыхнувшее р «дело Анджелы Дэвис» — попытка американской реакции нанести удар ПО освободительному движению американских негров, по Коммунистической партии Соединенных Штатов.
Мы находились в Нью-Йорке в тот день, полицейские сыщики выследили и Анджелу Дэвис. Ставка делалась то, чтобы запугать прогрессивную мо-изолировать коммунистов.
авторы этой затеи явно просчи-Молодежь, презрев опасность, вышла на улицы. В окружении плотных
цепей полиции двигалась по улицам Нью-Йорка мощная демонстрация. И в первых ее рядах шел руководитель американских коммунистов, мужественный сын рабочего класса товарищ Гэс Холл. Бурлит Америка. Нет мира в ее городах и поселках. Нет мира ни во дворцах миллиардеров, ни в домах бедняков, нет мира ни под пальмами солнечной Калифорнии, ни в сумрачной тени нью-йоркских небоскребов, нет его в уни-
верситетских городах и в цитадели большого бизнеса — фондовой бирже Уоллстрита, на заводских площадках и в негритянских гетто.
И под платанами Вашингтона тоже нет мира.
Такой мы увидели сегодняшнюю Америку. Страхи, заботы, неудовлетворенность днем сегодняшним, неуверенность в завтрашнем. Мы видели ее прекрасную природу, обезображенную отбросами, трудолюбивый и талантливый народ, бьющийся в тисках неразрешимых проблем. Мы видели страну могущественную и бессильную, динамичную и топчущуюся на одном месте, сегодняшнюю, но уже вчерашнюю противоречивую Америку!
Вера, надежда, любовь и... ненависть
Часть 1
Звучит знаменитый блюз, возникший в негритянских гетто Америки, песня, родившаяся из боли и горя. Ловкие коммерсанты от искусства нещадно эксплуатируют блюз в своих отнюдь не бескорыстных целях. Но настоящий негритянский блюз по-прежнему остается криком души, уязвленной невзгодами, унижением и бедами, доставшимися в удел тем, кто имел несчастье родиться в «свободной Америке» с черной кожей.
«Я не сплю по ночам
И даже днем не могу вздремнуть,
Я не могу больше так жить,
О блюз,
Я не могу так жить, не могу.
Боже, я хочу уйти.
Блюз, блюз.
Боже, чего еще ты хочешь от меня.
Когда же кончатся эти муки, О блюз,
Почему ты не позволяешь мне
умереть!»
Что значит родиться в Америке с черным цветом кожи?
Это значит — жизнь в гетто, плохие школы и переполненные больницы, малоквалифицированный, низкооплачиваемый труд и увольнение в первую очередь; это значит — бесконечные унижения и попрание человеческого достоинства; это значит — упорная борьба за хлеб, за место в жизни, за право быть человеком. Потому полны горечи и боли блюзы американских негров, потому их положение и борьба превратились в то, что буржуазный американский писатель Уолтер Липпман назвал «наиболее фатальной дилеммой современной Америки».
Во что сегодня верят, на что надеются, что любят и что ненавидят темнокожие американцы — об этом пойдет речь в этих телевизионных очерках.
Некоторое время назад мне довелось побывать в Чикаго. Из трех миллионов
человек, населяющих этот город, миллион — негры. Негритянское гетто Чикаго— самое большое во всей Америке. Как нигде, здесь видны все проблемы, которые окружают сегодня чернокожего американца.
Чикаго — гигант на берегу красавца Мичигана. Быть может, самый американский город в Америке. Город разительных контрастов: красоты и безобразия, богатства и бедности, знаний и невеже-
ства, добродетели и порока. Второй или третий по могуществу центр капиталистического мира после Нью-Йорка и Лондона и, пожалуй, первый по остроте расовых конфликтов. Невозможность решения в условиях капиталистического общества национальной проблемы здесь, где живут сотни тысяч людей с темной кожей, особенно наглядна.
Многие десятилетия негры, покидая рабовладельческий ку-клукс-клановский
Юг, стремились на Север, ехали в Чикаго, чтобы обрести человеческие права, человеческие условия существования.
Сбывались ли их чаяния? Нашли ли они здесь то, к чему стремились?
Многое гнетет сегодня американца, у которого черная кожа: ему нелегко найти жилье, потому что хитрой системой экономических, административных и иных мер его заставляют селиться в гетто — особых районах американских городов,
отведенных для негров, перенаселенных и запущенных; его дети учатся в скверных школах, ему значительно труднее, нежели белому, получить работу; на каждом шагу ему надменно дают почувствовать, что в Америке он—гражданин второго сорта.
Но самая главная, самая неразрешенная проблема, в тисках которой бьется негритянское население Соединенных Штатов, — бедность.
Не просто бедность, но бедность особая. Если можно так выразиться, бедность специально организованная, в условия которой поставлены не тысячи, не сто тысяч, даже не миллион человек, а подавляющее большинство из 25 миллионов чернокожих американцев. Бедны в Америке и миллионы белых. Но бедность негров имеет свой ни на что не похожий привкус.
Речь идет о расизме совершенно особого рода, расизме экономическом, когда
в наихудшие условия преднамеренно поставлен целый народ.
Нет, и Чикаго не стал землей обетованной для негров, покидавших хлопковые плантации Алабамы и Джорджии, Миссисипи и Каролины в надежде избавиться от бича рабовладельца, от вечного голода и положения отверженных.
«Я пришел в чужой город И увидел на каждом углу полицейского.
ный талант настолько велик, что все
Бродяга, сказал он, этот поезд не для тебя.
Мне стало страшно.
Везде, куда бы ни глянул, я видел полицейского.
Я боялся остаться, и я боялся уйти.
На каждом углу — полицейский.
А я так далеко от дома!»
Но это не только слова блюза, это повседневная и горькая действительность, с которой постоянно сталкиваются сегодня сотни тысяч чернокожих обитателей Чикаго.
Об этом рассказывает нам Дик Грегори— один из лучших актеров современной Америки, человек, чей блистатель-
расистские рогатки ему найти путь к простых людей как и во всем мире.
не смогли помешать сердцам миллионов у себя в стране, так
— Приехав в Чикаго, я снял комнату в подвале. Я платил за сырой подвал 125 долларов в месяц. Если столько стоит подвал, вы можете себе представить, сколько надо платить за квартиру на первом, втором, третьем этаже.
Но в наших условиях и это было хорошо. Можно сказать, что мне повезло, в конце концов было где жить.
Дику Грегори, как он говорит, «повезло». Он имел крышу над головой.
нах... Приходится дырки заделывать, чтобы они не пришли сюда. Приходится тратить уйму сил и времени, чтобы спастись от них.
Почти каждые два-три дня появляется новая дыра. Ну, я беру алебастр, смешиваю его с сильным крысиным ядом и заделываю этой смесью отверстия в стенах, проделанные крысами.
В квартире номер два (кстати, оплачиваемой весьма внушительной суммой,
У людей, живущих в типичном доме чикагского гетто, в котором нам довелось побывать, крыша тоже имеется. Им тоже повезло.
Одна из улиц чикагского Вест-Сайда два десятка лет назад была вполне респектабельным районом, тогда здесь обитали белые американцы среднего достатка. Сейчас состоятельные люди перебрались в более благоустроенные районы, а эти дома предоставлены неграм. Цены на квартиры остались высокими — больше ста долларов в месяц. А условия... Впрочем, в этом мы можем убедиться, заглянув внутрь и поговорив с обитателями дома номер 912 по бульвару Независимости чикагского Вест-Сайда.
В квартире номер один живут супруги Хэтэуэй с двумя детьми. Послушаем их. — У нас целая проблема с крысами. Крысы прогрызают дырки и лезут из подвала сюда, наверх, до самого третьего этажа, прогрызают дырки и в сте-
за которую американец с белой кожей может снять довольно приличные апартаменты) живет супружеская пара Айсом. Господин Айсом считается человеком, которому повезло, — у него есть работа. Он рассказывает:
— По столу ползают тараканы. От мух нет спасения, водопровод и канализация испорчены.
На вопрос, почему же семье не сменить квартиру,— ведь у них имеется хотя и скромный, но постоянный заработок — миссис Айсом отвечает:
— Вне гетто цветным найти квартиру почти невозможно. А здесь, даже если и подыщешь что-нибудь, нужно отдать большие деньги в качестве задатка. Простым людям все это не по карману. И тем не менее жители дома номер 912 и других подобных домов считаются в негритянской общине Чикаго счастливчиками, людьми, которым «еще повезло». У них все-таки хоть и дырявая,
но крыша над головой, хотя и не всегда постоянная, но работа.
А сколько их собратьев вообще не имеют работы, вынуждены жить на вспомоществование или случайный заработок! Сколько черных американцев, прос
нувшись поутру, не знают, как накормить своих детей.
Нищета — всегда нищета. Но особенно горька она, когда это нищета среди богатства, когда голодно не потому, что нечем утолить голод и голодно всем —
на нет, как говорится, и суда нет, — но потому, что в кичащейся своим богатством и процветанием Америке существуют отверженные, отверженные лишь по той причине, что их кожа темна, а волосы курчавы.
Нищета особенно непереносима, когда соседствует с непомерным богатством, голод особенно остр, когда обоняние дразнят запахи вкушаемых сытыми изысканных блюд.
Послушаем Дика Грегори.
— Я был беден и голоден, все в нашей общине были бедными и голодными, и другого я не знал. Но сейчас, даже не выходя за пределы гетто, можно видеть по телевидению богатство и изобилие. Это очень большая разница — быть просто голодным или быть голодным и видеть в одной рекламной телепередаче столько еды, сколько негритянская семья не увидит и за пять лет... Действительно, это очень большая разница!
в последнюю очередь, первыми увольняя при затруднениях, предприниматели пытаются таким образом принудить их соглашаться на любые условия.
Процент безработных негров в Чикаго втрое выше, чем белых. Такая же картина и в других городах Америки.
Мы снова говорим с жителями дома номер 912. Миссис Хэтэуэй рассказывает: — Несколько недель у мужа не было работы, наши дети не ходили в школу.
Но проблема хлеба насущного для миллионов чернокожих американцев теснейшим образом связана с возможностью найти применение своим рабочим рукам, а найдя его, получать за труд столько же, сколько получает белый.
Еще Маяковский сказал, что в Америке «черную работу делает черный». Во всем этом есть свой умысел.
Дешевый труд негров — источник дополнительных прибылей и, кроме того, возможность, угрожая белым «черной конкуренцией», стравливать трудящихся друг с другом, не давая им объединиться. Таким образом, нищета и дискриминация американских негров отнюдь не стихийны. Это тщательно продуманная, запланированная и последовательно осуществляемая политика правящего класса. В этом вся суть проблемы!
Одним из способов давления на негров является искусственно создаваемая безработица черных. Принимая их на работу
Приходил учитель и спрашивал, почему дети не ходят в школу. Муж сказал, что они сидят дома, потому что у них нет обуви, а купить не на что.
— У меня больное сердце, а медицинская помощь стоит очень дорого. Я задолжала докторам тысячу сто долларов— это почти четырехмесячный заработок моего мужа.
Интервью с мэром одного из негритянских районов Чикаго мистером Хэтчером:
— Расскажите, пожалуйста, о проблемах негритянского населения Чикаго.
— Основной нашей проблемой в Чикаго, так же как и в других городах Америки, является бедность. Это результат дискриминации. Черные не имеют возможности получать образование, они хуже профессионально подготовлены. Они живут в худших условиях, их работа — самая низкооплачиваемая. В результате они сталкиваются с проблемой, как обес-
свои семьи, как растить
Одним из коварных и злонамеренных приемов американских расистов является спекуляция на том, что немало уголовных преступлений, совершаемых ежедневно на улицах американских го-
блюзе звучит горькая жалоба сегодня утром из дома, мимо боен
что парни еще пикетируют их.
Знаешь, мне нужно двести долларов. Но сейчас
Жизнь очень вздорожала.
Дорогая, я не знаю, что мне делать».
Это горькая жалоба негров на неустроенность и жестокость мира, в котором они существуют.
«Я пошел к мяснику, Посмотрел на его витрину. Мясо очень подорожало. Знаешь, мне нужны двести долларов, Но сейчас мне необходим хотя бы один доллар.
Жизнь очень вздорожала.
Дорогая, я не.знаю, что же мне
делать».
мне необходим хотя бы один доллар.
печить себ детей.
И снова в «Я вышел Я прошел И увидел,
родов, приходится на долю негров. Буржуазные идеологи подсовывают общественности вывод о том, что «склон-
в перенаселенные трущобы гетто, где ужасающие условия, наблюдается тенденция к росту преступности.
Неграм не дают получать такое же образование, как белым американцам, мы не можем жить там, где хотим. У нас нет возможности иметь такую же работу, как у белых, а если даже нам удается ее получить, мы зарабатываем вдвое меньше. Статистика преступности отражает именно эти факты.
ность» негров к преступлениям, к насилию— факт не социальный, а чуть ли не биологический, заложенный, дескать, самой природой. Вряд ли следует доказывать расистский характер такого рода «аргументации»», явно почерпнутой из человеконенавистнического фашистского арсенала.
Мы беседуем с видным негритянским ученым, юристом, профессором Чикагского университета мистером Тайдом.
— Профессор Тайд, каково ваше мнение о проблемах преступности в Чикаго и в особенности в негритянских районах?..
— Мои исследования привели меня к выводу о том, что в основе преступности негров причины экономические. Безработица среди негров в четыре раза больше, чем среди белых. Уровень образования и возможность получить работу— намного меньше. И как результат этого, а также потому, что нас загнали
В самом центре Вашингтона находятся трущобы, в которых существуют десятки тысяч негритянских семей.
Господа законодатели, торопясь в Капитолий, дабы обсуждать проблемы высокой политики, ежедневно проезжают в шикарных «кадиллаках» этими улицами. Они бы и рады объехать их стороной, найти обходный путь, да его нет!
Невзгоды негритянского населения со всех сторон обступают вашингтонских властителей, трущобы вплотную приблизились к Капитолийскому холму.
Однако обитателям черных гетто Америки нередко кажется, что от Капитолия до лунного Океана Бурь дорога ближе, нежели до нью-йоркского Гарлема, лос-анджелесского Уотса, чикагского Вест-Сайда или 14-й вашингтонской стрит.
Именно об этом говорил мне Дик Грегори, с которым мы встретились в ненастный день чикагской осени.
— Дик, что вы думаете о проблемах негров в Чикаго и в других городах Америки?
— Я думаю, что и в Чикаго, и в Алабаме, и в Миссисипи — везде негры стоят перед одной проблемой. Раньше была иллюзия, будто бы расизм существует только на Юге. Теперь всем ясно, что расизм — основной порядок в этой стране. Молодежь, в том числе и белая, сейчас выступила против этого. Я не
Вера, надежда, любовь... ...и ненависть!
Часть 2
знаю, когда мы добьемся справедливости, но мы будем бороться.
Любовь к своему народу, к своим детям, к свободе и справедливости.
Ненависть к угнетателям, к тем, кто считает себя вправе эксплуатировать и попирать человеческое достоинство людей на том лишь «основании», что у них другой цвет кожи, к тем, кто полагает, что так было, есть и будет во все века. Так было. Так есть. Но так не будет. За это борются лучшие люди Америки, борется негритянский народ.
Терпение темнокожих американцев иссякло. Времена покорно-забитого «дяди Тома» безвозвратно канули в Лету. Негры Соединенных Штатов поднялись на борьбу, поклявшись не прекращать ее, пока не обретут права чувствовать себя равными в стране, немало получившей от их труда, их мужества, их таланта. Это не протест бунтарей-одиночек, как бывало еще в недавнем прошлом. Движение миллионов угнетенных превратилось в один из главных факторов политической жизни сегодняшней Америки. Правящий класс пытается остановить могучую волну протеста штыками национальных гвардейцев. Реакция, не желающая прислушаться к справедливым требованиям негров, сделала ставку на полицейский кулак.
Мэр Каира — одного из городов на американском Юге — высказывается достаточно откровенно, хотя и не без попыток замести следы.
— Я думаю, что это — часть революции, охватившей всю страну от Атлантического до Тихого океана, от Канады до Мексики. В течение некоторого времени полиция проявляла сдержанность, не открывала огня, опасаясь жертв. Но те-
жалеть!» — не его изобретение. Сей жандармский рецепт столь же стар, сколь и неэффективен. Он неспособен решить проблему.
Свидетельством тому служит, в частности, история борьбы американских нег-
перь мы вынуждены отдать приказ применять газ и открывать огонь... Мы сейчас поняли, что в сложившейся ситуации путем диалогов и переговоров решить ничего не сможем.
Мэр американского города Каира Америки не открыл. Приказ «патронов не
ров за минувшее десятилетие. И здесь первым мы называем Мартина Лютера Кинга — замечательного руководителя, пламенного оратора, выдающегося ученого, организатора и борца. Деятельность Кинга вызвала бешеную злобу
реакции. Не будучи в силах противопоставить что-либо его аргументам, с ним «полемизировали» при помощи полицейской дубинки и стальных наручников, тюремной решетки и неотмщенной пули наемного убийцы.

Мартина Лютера Кинга оплакивала вся честная Америка, прогрессивные люди во всем мире.
Расисты злобно торжествовали, опрометчиво полагая, что убийство Кинга наносит смертельный удар освободительному движению негров.
Расчетам этим, беспочвенным и неумным, сбыться, конечно же, было не суж
дено. Последние годы ознаменовались в Америке дальнейшим подъемом борьбы черных. Нью-Йорк и Чикаго, Вашингтон и Лос-Анджелес, Монтгомери и Майами, десятки городов Соединенных Штатов стали ареной массовых негритянских выступлений. Вновь улицы обагрились кровью, вновь до отказа наполнились тюремные камеры.
Но на смену павшим встают новые борцы. Одним из тех, кто сменил Кинга в руководстве негритянским движением, стал молодой чикагский священник Джесси Джексон, которого мы впервые увидели во время одного из его выступлений. — Я— человек! Я могу быть обездоленным и лишенным работы, но я — человек. Я могу оказаться в тюрьме, но я — человек. Я — человек. Меня должны уважать, меня должны защищать. Я — негр, прекрасный, гордый, потому что я —
Джесси Джексон, так же как и Мартин Лютер' Кинг, его учитель и старший друг, — священник. Но главная сфера деятельности Джексона — политическая борьба за освобождение негров. Его считают одним из преемников Кинга.
Джексон, придающий большое значение сплочению разрозненных отрядов негритянского движения, создал массовую организацию, имеющую свои отделения во многих городах страны.
время, говорит Джексон, от общих разговоров о добре и зле, о правде и неправде мы переходим к конкретным требованиям подлинного равенства, как гражданского, так и, это особенно важно, экономического.
Равенство негров! Когда читаешь официальные издания, беседуешь с представителями властей, слышишь: «Помилуйте, какая дискриминация, какое неравенство? С этим давным-давно покончено».
Мы встретились с Джесси Джексоном в Чикаго, в его штаб-квартире.
— Отец Джексон, не могли бы вы рассказать о вашей организации?
— Мы продолжаем дело движения, основанного Мартином Лютером Кингом, «движения за гражданские и экономические права», и стремимся идти в ногу с требованиями сегодняшнего дня.
Джесси Джексон рассказал о том, что в результате упорной борьбы неграм удалось потеснить реакцию, заставив ее пойти на предоставление негритянскому народу некоторых прав. Однако права эти в значительной степени остаются на бумаге. И в первую очередь потому, что негры угнетены экономически.
Чего стоит право на образование, если у негра нет денег, чтобы его оплатить; право на труд, если негра принимают на работу в последнюю очередь, увольняют в первую и платят значительно меньше, нежели белому. В настоящее
Но вот выходишь из высоких кабинетов или редакций газет и оказываешься на улицах американских городов, встречаешься, разговариваешь с простыми людьми и обнаруживаешь картину совсем иную.
Госпожа Элизабет Мор, мать семерых детей, жительница города Джексона, столицы штата Миссисипи, рассказывает:
— Белые в этом городе не хотят общаться с нами. По их словам, мы намного ниже их, поскольку уровень нашего умственного развития значительно ниже уровня белых. Это, конечно же, ложь.
А вот мнение мадам Симонус — владелицы большой хлопковой плантации:
— В целом показатель умственных способностей негритянской расы безусловно ниже, чем у белых. Мы действительно считаем, что негры отличаются от нас, их умственные способности ниже наших...
Мадам плантаторша демонстрирует свои умственные способности без зазрения совести.
Но если бы дело ограничивалось дамами, которые, что называется, без ума от собственного ума!
Роберт Шелтон — одна из самых мрачных фигур сегодняшней Америки, так называемый «Великий Дракон» и «Имперский маг» ку-клукс-клана, всеамериканской организации погромщиков.
Все та же песня, песня с явно фашистским мотивом, звучавшая еще в мюнхенских пивных, в крематориях Освенцима и Майданека.
Впрочем, американские любители разглагольствовать о биологическом превосходстве одной расы над другой не отказываются от использования в своих интересах открытий всемирно известных ученых-негров: биологов Эрнеста Джаста и Чарлза Дрю, биохимика Пер-
Мы встретились с мистером Драконом в его логове в штате Алабама. На вопрос, как он представляет себе решение негритянской проблемы в Соединенных Штатах, главарь ку-клукс-клана ответил: — Нельзя поместить негра в развитую цивилизацию и ожидать, чтобы он сравнялся по уровню с людьми белой расы. В Соединенных Штатах не существует негритянской проблемы. Надо только оставить нас в покое и предоставить возможность решать ее, как мы считаем правильным.
Мир хорошо знает, какое решение негритянской проблемы клановские погромщики считают правильным.
— Чему-то можно обучить даже дикого зверя. Негр остается диким зверем из джунглей независимо от того, пустим мы его в школу или не пустим. Умственные способности негров не повысятся, если мы поместим их в школу вместе с белыми.
си Джулиана, философа Уильяма Дюбуа и многих других представителей народа, который высокомерно третируют полуграмотная плантаторша из Миссисипи, «Имперский маг» Шелтон и им подобные. Когда заходит речь о вкладе Соединенных Штатов в мировую культуру, вам не забудут напомнить о великом Лэнгстоне Хьюзе, о Джеймсе Болдуине, книги которых расходятся миллионными тиражами.
Американский театр не знает лучшего исполнителя роли Отелло, нежели Поль Робсон, чей замечательный дар и на драматической сцене и на эстрадных подмостках вызывал бурю оваций во многих странах. А плеяда блистательных певцов! Марион Андерсон, Гарри Белафон-те, Элла Фитцджеральд.
Искусство Луи Армстронга составило особую страницу современной музыки. И на этих людей, большого интеллекта и высокой культуры, сытые американ-

ские мещане из Миссисипи и Алабамы, Луизианы и Джорджии смотрят сверху вниз, почитая их существами неполноценными и второсортными всего лишь из-за того, что природа наделила их кожей иного оттенка.
— Мы находимся у профессора Эдварда Хэлмса, специалиста-филолога, изучающего филологию русскую и немецкую, французскую и польскую и языки некоторых народов Африки... Вот что он говорит:
Но бывают времена, когда в Америке вспоминают о ее чернокожих гражданах. В дни Олимпиад и других международных спортивных форумов, когда нужно поддержать честь страны, неграм предпочитают не говорить, что считают их неполноценными, второсортными. Их ублажают, с ними носятся. Лишь бы они принесли победу, лишь бы стопроцентный американец видел поднимающийся на флагштоке усилиями черных звездно-
—В Чикаго расизм проявляется во многом и по-разному.
Вы, вероятно, видели разные места, где живут черные люди. Там много домов, в которых невозможно жить из-за грязи и холода зимой.
Но в колледже — другой тип расизма. Это — интеллектуальное братоубийство, один из главных типов геноцида, а геноцид— характерная черта расизма... Профессор Хэлмс за несколько дней до нашей встречи был уволен из чикагского колледжа, в котором преподавал много лет. Причина увольнения все та же — расизм.
— Я решил объявить голодовку. Но это будет иной тип голодовки. Я не хочу говорить на том языке, на котором говорят эти люди, действующие против черного народа, то есть я бы не хотел говорить по-английски до тех пор, пока братоубийство существует в том колледже, где я преподавал.
По возвращении на родину олимпийских героев ожидали не почести, а суровая расправа.
Говорит один из лидеров негритянской общины Чикаго:
— 21 июля полицейский ударил кастетом по голове нашего товарища Джулиана Гешетта. Он умер от раны. Это произошло на наших глазах.
Полиция врывается в дома негров, обыскивает, арестовывает, бесчинствует.
ских игр в Мехико? Встав на пьедестал почета, олимпийские чемпионы подняли кулаки в черных перчатках — знак борьбы американских негров против расизма.
3 августа восемнадцатилетняя Ширли Кристиане была избита у себя дома. Ее втащили в машину и увезли в полицию. Там ее обвинили в недостойном поведе-
полосатый флаг. Но гаснут прожекторы, замолкают фанфары — и на тех, кого вчера превозносили как героев, вновь глядят как на париев.
Негритянские атлеты, как и все их собратья, не хотят больше мириться с этим. Помните знаменитый эпизод Олимпий-
нии и сопротивлении властям.
На пресс-конференции, состоявшейся в гетто Чикаго, руководители негритянских организаций представили журналистам жертв жестокости и насилия полиции.
— Полицейский схватил меня за руку и столкнул с лестницы. Потом он стал выворачивать мне руки. Когда я начала вырываться, он достал баллон с газом и направил его мне в лицо.
— Что представлял собой этот газ?

— Я не знаю, что это. Мне обожгло глаза, лицо распухло. Он обжигает. Я думаю, что это слезоточивый газ или что-то в этом роде.
Особенно жестокие репрессии полиция обрушивает на организации негритянских борцов. Эта штаб-квартира партии «Черных пантер» стала местом кровавой трагедии. Глубокой ночью вооруженный до зубов полицейский отряд вломился сюда и без всякого предупреждения открыл
пулеметный огонь. Люди падали как подкошенные, гибли в постелях, не успев проснуться и понять, что происходит.
Так без суда и следствия здесь были убиты видные лидеры движения негров Соединенных Штатов: Фрэд Хэмптон и Марк Кларк.
В дни пребывания в Чикаго нам довелось побывать на многих собраниях негритянских борцов. Специфика негритянского движения такова, что существенными ячейками его становятся церкви. Свя-
щенники-негры — люди, сумевшие получить образование. Среди них есть пламенные патриоты и блистательные ораторы. Нам удалось снять на пленку выступление одного из них, а затем побеседовать с этим молодым деятелем. — Господи, поддержи нас в этой кромешной тьме. Дай нам силы и веру, чтобы вынести все это, пока мы не потеряли надежды.
— Ваше преподобие, не смущает вас, как священника, сочетание Библии и пистолета в символе вашего движения?
— Я бы сказал, что нет, не смущает. Поскольку по отношению к нам чинятся беззакония, расисты бесчинствуют, а негров бросают за решетку, поскольку не прекращаются погромы, меры самозащиты стали необходимы. Мы вынуждены действовать по принципу «зуб за зуб».
Определенной слабостью негритянского движения Америки является его недостаточная организованность, идеологиче
ская путаница в головах некоторых из его деятелей.
Один из них — Элайдже Мухаммед, создатель секты так называемых «черных мусульман», проповедующей крайний национализм, видящей выход из положения не в классовой борьбе трудящихся, независимо от цвета их кожи, а в обособлении, в борьбе не против эксплуататоров, а против всех людей другой расы. — Я считаю, что объединение белых и черных — страшный грех как для негров, так и для белых. Мы не вправе смешивать нашу кровь. Это нечто безумное, бесчестящее нас. Бог сотворил одних белыми, других черными, и они должны такими оставаться.
Разделение — единственное решение проблемы. Так говорят пророки. Так хочет аллах, который меня послал.
Есть в Америке и пророки иного рода. Их лозунг — так называемый «черный капитализм». Обогащайтесь, обогащай-
тесь, безжалостно эксплуатируя собратьев, призывают они. Обогащайтесь несмотря ни на что. В этом — выход. Выход для единиц за счет миллионов. Эти .	находятся в полном ладу с системой.
<Они приняты «обществом». Они негодуют по поводу недовольных, прислуживают сильным мира сего, предавая интересы своего народа.
Лозунги «черного капитализма» — отравленное оружие американской буржуа-
Генри Уинстон—национальный председатель Коммунистической партии Соединенных Штатов Америки, славный сын американского рабочего класса, человек легендарной биографии и огромного мужества, выступая от имени американских коммунистов, подчеркивает:
«Только единство и наступательность действия объединенного фронта негритянского народа и всех прогрессивных сил белого населения Америки могут унич-
зии — направлены на дезориентацию и раскол освободительного движения.
Однако трудящиеся негры все меньше верят сладкогласным песнопениям буржуазных сирен, понимая, что «лишь в борьбе обретут они счастье свое». Они не хотят больше быть беспомощными жертвами, готовя себя к этой борьбе.
тожить позорную систему расизма в этой стране...
Проблема состоит в том, чтобы найти в активной борьбе путь, который поможет объединить массовые движения, нанести мощные удары в борьбе за экономическое, политическое и социальное равенство».
Все ярче разгорается пламя борьбы за свободу и справедливость. Все новые и новые борцы становятся в строй. Негры
Америки не хотят больше мириться со своим приниженным положением, с капиталистической эксплуатацией и угнетением. В этой справедливой борьбе они опираются на сочувствие и поддержку всех прогрессивных людей независимо от цвета кожи.
Говорит один из лидеров негритянской общины Чикаго Росс Мик — замечательный организатор, пламенный оратор, быть может лучший в сегодняшней Америке, слово которого поднимает тысячи борцов, вселяя в них веру, надежду, любовь, ненависть.
— Убийцам наших мужчин, насильникам наших женщин нет места. Сегодня мы выступаем с новой песней, песней борьбы. Наш барабан должен бить громче и сильнее, пока он не разрушит стены гнета и насилия. Мы объявляем войну нашим врагам, угнетателям народа. Пусть барабан бьет, бьет, бьет!!!
без масок
адыки
«Владыки без масок» — так назван этот цикл телевизионных очерков.
Кто же они, эти владыки, о которых поведем мы рассказ, какие маски с них мы хотим сбросить?
Обитают они в Соединенных Штатах Америки. Их сравнительно немного. Каких-нибудь 50—60 семейств, несколько десятков человек. Их редко видят — многие из них не любят выходить на люди. Об их могуществе догадываются. Но оно, это могущество, превосходит самые смелые предположения.
Детишкам в американской школе внушают: Соединенные Штаты принадлежат им, американцам. Многие в этой стране полагают, что Соединенными Штатами управляет президент, которого они выбирают, и министры, которых выбирает избранный ими президент.
Иллюзия!
Президенты приходят и уходят. Иногда сами... а иногда и с посторонней помощью.
Президенты приходят и уходят подобно мавру, сделавшему свое дело. Владыки остаются. На них не отражается качание двухпартийного маятника — демократы
или республиканцы, Трумэн или Эйзенхауэр, их не волнуют голоса избирателей. Актеры на политической арене играют спектакль. Режиссеры на сцене не появляются. Но они есть.
Не сенат, не министры, не мэры и губернаторы, а несколько десятков человек, о которых пойдет речь в этих очерках, властвует в Америке.
У большинства из них нет официальных постов. Но владыки именно они. За ни-
Таинственный миллиардер
Я хочу сегодня начать рассказ о Говарде Хьюзе, которого в Америке зовут «таинственным миллиардером». И не только потому, что он ныне обладатель одного из крупнейших состояний мира, не потому даже, что имя его окружено сугубой тайной, а это создает вокруг него
Таинственный миллиардер
ми огромные деньги. А доллары дают им власть, пускай не всегда заметную, зато очень реальную.
Деньги, когда их много,—сила в Америке страшная, которой покоряется все — закон, мораль, власть, честь. Чем больше долларов — тем больше сила. Бальзак как-то заметил, что за каждым крупным состоянием кроется злодейство. Великий француз не знал о Морганах и Хантах, Гетти и Хьюзе. Но то, что он сказал, относится к ним полностью.
В наше для толстосумов неуютное время злодейством не щеголяют. Его маскируют, прикрывают хитро раскрашенными и вполне благопристойными масками. Но маски эти не могут скрыть подлинного лица «капитала, его препохабия». Итак, «Владыки без масок»!
обстановку ажиотажа и сенсационности, но потому, что деятельность его, стиль, нравы в известной степени символичны и типичны для того, что именуется «американским большим бизнесом».
Я хочу рассказать об одном любопытном случае, происшедшем со мной не так давно. Дело происходило в Америке, в одном из загородных клубов недалеко от Нью-Йорка. В таких клубах собираются важные персоны, чтобы в неофициальной обстановке, как бы между делом, за рюмкой мартини, обсудить очередную сделку, а то и довести до сведения министра или губернатора свой «совет», который равносилен приказу. Получив от одного моего знакомого — завсегдатая клуба, обычно закрытого для посторонних, приглашение провести с ним вечер в, так сказать, неофициальной обстановке, я оказался здесь. С понятным интересом разглядывал я общество, собравшееся в обставленных старинной
дорогой мебелью обширных покоях особняка, где все свидетельствовало о богатстве и могуществе тех, кто здесь бывает. Разговаривали там неторопливо, негромко, ценя каждое сказанное слово. «Ценя» — в данном случае имеет смысл не только переносный, но и самый прямой. Произнесенное в этих стенах слово могло на следующий день обернуться ценностями вполне реальными — миллионными сделками, огромными прибыля-
встречался в последние годы с этим самым Говардом Хьюзом, — продолжал толстяк, — или хотя бы своими глазами видел его по телевидению или на фотоснимке? Согласитесь, что все мы лично знаем каждого из тех, кто сейчас в этой стране делает большие деньги, встречаемся с ними на заседаниях в клубах, на светских раутах, на бирже или, черт побери, просто так. Спору нет, десяток лет назад был техасец Хьюз, о котором
ми для одних, убытками для других. Все шло в тот вечер чинно, степенно, как, судя по всему, и заведено там. Но внезапно внимание присутствовавших привлек непривычный для здешней обстановки громкий спор. Речь шла о том, кого в Америке можно по праву назвать обладателем самого крупного личного состояния. Было названо в связи с этим имя Говарда Хьюза. И вдруг до моего слуха донеслось нечто странное.
— Говард Хьюз? — произнес один из споривших, тучный человек лет за шестьдесят, вполне почтенной внешности процветающего бизнесмена, вид которого отнюдь не давал оснований предположить в нем шутника. — Говард Хьюз? Да такого просто не существует в природе. Его нет. Его выдумали.
В комнате воцарилась внезапная тишина. Все повернули головы к говорившему. — Может ли кто-нибудь из вас, джентльмены, сказать, что он лично видел и
70
говорили, что он сделал большие деньги, перебравшись в Калифорнию. Многие тогда его знали, встречались с ним, заключали сделки. Но давно уже он как в воду канул, стал личностью вполне мифической. И я ставлю мой новенький «роллс-ройс» против вот этой бутылки, — он взял со стола уже опорожненную бутылку из-под виски и помахал ею, — что давно уже никакого Хьюза нет на свете, а этим именем прикрывается ка-
кая-то группа ловких мошенников, авантюристов, если не хуже того.
Согласитесь, странный поворот разговора, учитывая явную профессиональную осведомленность его участников. А поводом для него послужило то обстоятельство, что уже более двух десятков лет никто или, точнее, почти никто не видит Хьюза, а на страницах печати перестали появляться его фотографии.
Таким он предстал перед соотечественниками в последний раз. Было это зимой 1953 года. С тех пор миллиардер и ушел в подполье. Почему? Это разговор особый, и он у нас впереди. А пока вернемся к хьюзовскому бизнесу.
В одном из номеров американского журнала были помещены эти многозначительные рисунки. Следуя традициям и
приемам средневековой геральдики, художник решил нарисовать гербы для нескольких некоронованных королей и герцогов сегодняшней Америки.
Вот каким он увидел, к примеру, герб Говарда Хьюза.
Спутник-шпион, кинокамера, рулетка — согласитесь, вещи не очень сочетаемые. Впрочем, художник явно упустил одно немаловажное обстоятельство. На гербе-символе не хватает ножа, кастета, отмыч
ки. Но главное все-таки, пожалуй, схвачено. Обратите внимание: над всем гербом доминирует в виде этакого зловещего креста огромный самолет-бомбардировщик. В очерке о Хьюзе я попы
таюсь рассказать о том, почему хьюзов-ский герб выглядит столь странно. Начну с главного.
Имя Хьюза, владеющего одним миллиар
дом пятьюстами миллионами долларов, стоит в первой пятерке богатейших американцев. Стержнем его состояния являются авиастроение, военная электроника, ракетостроение. Это приносит Хьюзу десятки миллионов долларов чистой прибыли ежегодно.
К этому бизнесу Хьюз пришел случайно. Его отец, Говард Хьюз-старший, был миллионером. Хьюз-младший не очень за
труднял себя. Переменив в юности семь или восемь школ и колледжей и не закончив ни одного, он занялся сначала мотогонками, а затем спортивными самолетами, на которых в 30-х годах даже ставил рекорды. Нам удалось разыскать редкие кинокадры того времени, запечатлевшие Хьюза на своем самолете в лондонском аэропорту.
Компания «Хьюз Эйркрафт» возникла поначалу в виде маленькой полукустар
ной мастерской с единственной целью строить самолеты для развлечения наследника папашиных богатств.
Следующим увлечением Хьюза был Тол
ливуд. Именно это увлечение имел в виду художник, поместив рядом с бомбардировщиком изображение кинокамеры.
Но не любовь к искусству привела в
конце 30-х годов Говарда Хьюза в Голливуд. Он решил делать деньги на производстве фильмов, причем весьма определенного свойства. Ленты, снятые на
его деньги, носили такие названия, как «Постель», «Грехи Иветты» и так далее, в таком же роде.
Те дни принесли Хьюзу сомнительную славу всеамериканского Дон Жуана. О его скандальных похождениях шептался весь Голливуд. О нем говорили как о мастере, превращающем никому не известных девушек, не осмелившихся отвергнуть его притязания, в разреклами
рованных кинозвезд. Были среди них и вовсе бездарные, не оставившие следа на голливудском небосклоне. Были и другие, вроде знаменитой Авы Гарднер, на красоте и таланте которой оборотистый продюсер заработал немалые деньги.
Но папашины деньги и кинобизнес хотя и обеспечивали существование, мягко выражаясь, безбедное, тем не менее не давали возможности снедаемому бешеным честолюбием Хьюзу стать повелите-
Заводы Говарда Хьюза работают на войну. Если перестанут взрываться бомбы, погаснут пожары, перестанет литься кровь, — иссякнет золотой поток, наполняющий его бронированные подвалы. Война для него и ему подобных — это наивыгоднейший бизнес, и они делают все от них зависящее, чтобы не затухал ее пожар.
Хьюз — один из руководителей американского «военно-промышленного комп-
лем страны, к чему он, не скрывая того, стремился.
И Хьюз решает заняться торговлей оружием. В годы второй мировой войны его компания «Хьюз Эйркрафт» круто пошла в гору.
На протяжении веков люди считали войну большой бедой. Развязанная международным фашизмом вторая мировая война стала величайшей трагедией в истории человечества. Миллионы жертв, неимоверные страдания, огромные ценности, сгоревшие в ее огне, — вот чем стала она для людей.
Но были и те, кто сделал торговлю смертью золотым дном для себя. Говард Хьюз среди них — один из первых. Это на его заводах монтируются ракеты. Это он поставляет электронные устройства для прицельного бомбометания. Вы слышите — прицельного! Чтобы бомбы поточнее ложились в цель, вернее убивали детей и женщин.
лекса». Зарывшись в, глубокую нору, он плетет свою зловещую паутину. Как и почему он в подполье?
Хьюз скрылся от глаз людских, и вот уже два десятка лет никто не видит не только его фотографий, но и его самого. Но вот я принес сегодня в телестудию номер распространенного в Америке журнала «Эскуайер». На первый взгляд номер как номер, со всем, что положено выходящему в Америке миллионным тиражом изданию: три четверти рекламы, немного политики, куча сенсаций, порядочно секса и не слишком много смысла. Почему же именно этот номер разошелся двойным, если не тройным тиражом, почему за ним гонялась вся Америка, а мне, к примеру, удалось достать его лишь ценой больших усилий?
Виной тому обложка журнала. Точнее, то, что на ней изображено.
Казалось бы, ничего особенного. Несколько вполне обычных, причем не
Howard Hughes: We see you!
очень хороших и не таких уж выразительных, фотографий. Но почему же тогда журнал вынес их на обложку? Ответ на этот вопрос в надписях. Они гласят: «Мы видим вас, Говард Хьюз», «Мы видим вас». Из статьи о Хьюзе, помещенной в номере, следует, что фоторепортеру «Эскуайера» удалось то, что вот уже почти два десятка лет не удается никому: увидеть и с помощью телеви-ка заснять Говарда Хьюза — обладателя
дожить, что одним из местопребываний Хьюза является башнеобразное здание, расположенное на окраине необычного города Лас-Вегас, возникшего на американском Дальнем Западе, в центре пустынного штата Невада.
Но чем же все-таки объясняется странный образ жизни миллиардера, почему он счел за благо скрыться от глаз людских? В Америке мне довелось услышать несколько версий, объясняющих это. Гово-
рят, что это связано с одной манией Хьюза. Он, оказывается, патологически боится микробов. Поэтому до предела ограничен круг лиц, с которыми Хьюз общается, причем каждый, кто входит в его помещение, должен надевать стерильную маску, а слуги обслуживают его
третьего по величине состояния Америки. Однако сенсация с фотоснимками Хьюза просуществовала недолго. Уже через не-
сколько дней редакторам пришлось признаться, что они просто-напросто пошли
в продезинфицированных хирургических перчатках. Воздух же пустынной Невады отличается, как утверждают, особой чис-
тотой.
Другая версия связывала это с глухотой.
на подлог — уж очень хотелось удивить читателей и подзаработать на этом. Короче говоря, на снимках изображен вовсе не Хьюз, а специально подобранный манекенщик.
Что же касается Хьюза, то он руководит своим бизнесом из убежища, о котором достоверно ничего не известно.
Маленькое расследование, осуществленное мной во время недавнего пребывания за океаном, дает основание предпо-
Дескать, потеряв лет двадцать назад значительную часть слуха, Хьюз застеснялся, спрятался от людей и предпочитает руководить своим бизнесом из специально оборудованного убежища по телефону со специальной системой слухового усиления.
Возможно, что доля истины в той или
другой, а быть может, и в обеих версиях есть. Хьюз безусловно человек с весьма большими, мягко выражаясь, странностя-
ми. Они, по словам журнала «Ньюсуик», появились у миллиардера после того, как несколько лет назад он перенес заболевание, которое журнал деликатно именует «крайним истощением нервной системы». Именно с той поры, по словам «Ньюсуика», стала проявлять себя патологическая нелюдимость Говарда Хьюза.
Думается, однако, что дело не только в странностях. Есть причины и поглубже. В чем же они? Попробуем ответить на этот вопрос.
Но для этого нам придется отвлечься от личности и причуд Говарда Хьюза и поговорить об одной из самых больных проблем современной Америки — проблеме организованной преступности, тем более что деятельность Хьюза, как вы увидите дальше, к этому сюжету имеет отношение самое прямое.
Лас-Вегас — город, имеющий в Америке славу весьма специфическую. Во всяком случае, солидный или претендующий на солидность американец не станет в кругу семьи или в присутствии своего начальства хвастать тем, что он посетил этот город.
Слава Лас-Вегаса связана не с заводами, не с университетами и не с историческими достопримечательностями.

Ночные клубы, заведения весьма сомнительного свойства и, главное, игорные дома, где за карточными столами, у рулетки просаживаются целые состояния, — вот что составляет славу Лас-Вегаса.
Как правило, съемка внутри игорных домов запрещена. И это не удивительно:
порок предпочитает цвести за закрытой дверью, предающиеся азарту вовсе не рвутся делать это публично. Тем больший интерес представляют те редкие кадры, которые нам удалось заполучить.
Один из игорных притонов Лас-Вегаса, куда вечерами являются люди с большими деньгами, чтобы пощекотать себе нервы, попытать счастья. Максим Горький говорил о «музыке толстых». Сейчас мы с вами заглянем внутрь этого здания, что-
руки, передвигающие кучки монет, эти лихорадочно блестящие глаза, ощутить всю эту нездоровую, как болотная лихорадка, атмосферу. Зрелище одновременно и жалкое и отталкивающее!
Объявление, вывешенное в игорном зале, гласит, что ставки свыше 25 тысяч долларов за один раз не принимаются. Годовая заработная плата американского квалифицированного рабочего — три с половиной — четыре тысячи долларов.
бы увидеть то, что можно было бы назвать «развлечениями толстых».
Здесь идет игра. Играют по-крупному, без больших денег здесь делать нечего. Все поставлено на научную основу. Азарт на потоке. Зал для покера, зал для рулетки, кассир, принимающий заклады, ведущий расчеты. Крупье — мастера своего дела. С картами они обращаются, как фокусники. С партнерами по игре — тоже.
Как бы ни шла игра, в конце концов в выигрыше — они. Деньги ваши будут наши— принцип хотя и не новый, но действующий здесь и поныне.
Но крупье — только посредник. Деньги, им выигранные, — это выигрыш хозяина игорного дома.
Рулетка. Символ азарта. Тот самый, который, как вы помните, художник включил в герб Говарда Хьюза. Недавно мне довелось близко наблюдать эти дрожащие от жадности и страха проиграться
Те, кто находится в этом зале в течение одной минуты, пока бежит по рулеточному кругу шарик, выбрасывают себе на потеху сумму, на которую безбедно целый год могут существовать несколько рабочих семей.
Как видите, у каждого в Америке свои проблемы. Одни озабочены проблемой пропитания, жилища, оплаты врача. Другие огорчены тем, что нельзя поставить на кон больше 25 тысяч долларов зараз. Впрочем, в отличие от первых, последние выход из положения находят без труда — ночь длинная, и ставок за ночь можно сделать много.
Автоматизация пришла и в игорный бизнес. Зал, где установлены игорные автоматы, всегда переполнен. Сунул монету, набрал комбинацию цифр, дернул рычаг: угадал — получил две, три, а то и четыре монеты. Не угадал — пиши на автомат жалобу. Он железный — выдержит.
И толкутся здесь долгими часами скучающие старики и старухи, тешат себя жадной надеждой, что машина будет к ним более милостива, нежели годы.
Но если вечно выигрывающие крупье работают как автоматы, то автоматы действуют здесь не хуже опытных крупье.
Они тоже всегда в выигрыше. Кого же обогащает этот огромный бизнес?
В течение многих лет Лас-Вегас был доходнейшим, и притом легальным, пред-
приятием американских гангстеров. И вот здесь мы подошли к тому, что считается одной из самых тяжелых болезней сегодняшней Америки — проблеме организованной преступности.
Америка — страна деловая. Поэтому преступления там тоже поставлены на деловую основу. Некоторое время назад стало известно о существовании в стране огромной, могущественной, тщательно отлаженной организации гангстеров, носящей наименование «Коза ностра» — «Общее дело». О размерах «операций» этой самой крупной в истории человечества уголовной организации можно судить по тому, что, согласно данным американских властей, ее ежегодный доход достигает астрономической суммы — 30 миллиардов долларов. За этим не угонятся многие киты мирового легального капиталистического бизнеса.
Существование «Коза ностра» долго считалось мифом, придуманным для того,
чтобы пугать маленьких детей и наивных американцев. Но вот в начале 60-х годов, когда на посту генерального прокурора Соединенных Штатов находился Роберт Кеннеди, в руки полиции попал некий гангстер по имени Джо Валаччи. Как выяснилось в ходе следствия, этот
самый Валаччи был важной шишкой в строгой иерархии «Коза ностра». То, что он, спасая свою шкуру, порассказал о деятельности «Коза ностра», о нравах ее главарей, потрясло Америку.
Кстати говоря, Джозеф Валаччи разговорился не просто так. Когда он был арестован, главари «Коза ностра» всполошились не на шутку — уж очень много он знал. Для того чтобы обезопасить себя, они решили на всякий случай устранить, то есть, попросту говоря, убить Валаччи; руки у «Коза ностра» длинные, и одному из гангстеров, сидевшему в той же тюрьме в Атланте, что и Валаччи, было приказано убить своего сотоварища. Каким-то образом прознав об этом, Валаччи опередил убийцу, задушив его в тюремной камере. А затем в отместку за вероломство бывших друзей он и решил поведать об их деятельности, раскрыв то, что до сих пор хранилось в величайшей тайне.
Генеральный прокурор Роберт Кеннеди счел дело настолько важным, что поставил его на рассмотрение сенатской комиссии, самолично сообщив господам сенаторам потрясающие факты о невидимой, но весьма реальной и страшной силе мафии, проникшей буквально во
все поры современного американского общества.
Кстати, с тех пор американские гангстеры имели особый счет к Роберту Кеннеди. И хотя совершенно очевидно, что мотивами и движущими силами заговора против сенатора была политика, от-
нюдь не исключено, что и гангстерское подполье Америки, сплошь и рядом действующее рука об руку с подпольем фашистским, имеет отношение к этому
преступлению. В американском журнале «Тайм» была воспроизведена любопытная карта. Организация «Коза ностра» изображена на ней в виде спрута, раскинувшего свои щупальца по всей стране. Щупальца протянулись к главным центрам деятельности этой гангстерской мафии, в том числе и к Лас-Вегасу.
Жестокость и убийства в обществе, где культивируется насилие, превращаются в норму. Ежегодно в стране совершаются сотни тысяч крупных преступлений, убийств, ограблений, краж, изнасилований.
Сотни тысяч! Волна преступлений захлестывает города Америки, улицы которых становятся более опасными, нежели дебри джунглей.
Может возникнуть вопрос: ну а какое отношение ко всему этому имеет Говард Хьюз — владелец заводов, производящих ракеты и самолеты, электронное оборудование и военное снаряжение?
На хьюзовском гербе под сенью креста тяжелого бомбардировщика, со спутниками-шпионами соседствует вроде бы вовсе неожиданно рулетка — символ азартных игр. И сделано это отнюдь не случайно, вовсе не по прихоти художника, конструировавшего герб.
Лас-Вегас со всеми своими потрохами — игорными домами, гостиницами, ночными клубами — в значительной степени собственность Говарда Хьюза. Несколь-
Империя Говарда Хьюза весьма символична. Военный бизнес и игорные притоны, электроника и уголовное подполье— все переплелось в этой грязной паутине, в центре которой, боясь дневного света, страшась разоблачений и потому прячась от глаз людских, угнездилась одна из самых порочных фигур современной Америки, военный промышленник и покровитель гангстеров — Говард Хьюз.
ко лет назад он купил все это, что называется, на корню. В Америке мне довелось слышать рассказ о том, как это произошло.
Рассказывают, что приехал однажды Хьюз в Лас-Вегас инкогнито развлечься и поселился в отеле. Потом съехались в город постоянные клиенты игорных домов, в отеле не было мест и Хьюзу, которого никто не знал, предложили, что называется, освободить помещение. Тогда он, вынув бумажник и осведомившись о цене отеля, тут же купил его весь целиком. А потом дело пошло, и вскоре Хьюз оказался собственником большей части Лас-Вегаса.
Думаю, что это не более как анекдот. Хьюз давно подбирался к игорному делу, давно устанавливал связи с преступным бизнесом, и внедрение его в Лас-Вегас — тщательно спланированная, заранее продуманная и хорошо организованная операция.
Самый богатый в мире
Часть 1
Есть такое занятие — физиономистика. Иногда его называют даже наукой, уверяя, что по чертам лица, по его выражению, по морщинам и еще бог знает по чему можно определить и род за-
контролем и в сфере их влияния, то они, разумеется, вне конкуренции. Но если говорить о личном капитале, то, как это ни покажется неожиданным, обладатель личного состояния в один миллиард пятьсот миллионов долларов, калифорнийский нефтепромышленник Гетти в списке крупнейших толстосумов числится под порядковым номером один.
Говоря о Гетти, буржуазная пропаганда соткала целую легенду о его сверхспо-
Самый богатый в мире
нятий человека, и его характер, и биографию. Не знаю — быть может, и можно. Но боюсь, что, глядя на физиономию вот этого престарелого джентльмена, самый опытный физиономист рисковал бы попасть впросак. Вряд ли его вполне заурядная и в общем незначительная физиономия дает основание предположить, что перед нами делец, чье имя на Западе произносится с почтительным придыханием, обладатель крупнейшего состояния в капиталистическом мире.
А между тем именно ему, американскому нефтепромышленнику Жану Полю Гетти, принадлежит ныне титул самого богатого человека в мире.
Есть в современном капиталистическом мире имена и более громкие, нежели Поль Гетти. Морганы и Рокфеллеры, Дюпоны, Форды и еще несколько семей обладают несметными богатствами и огромным могуществом. Если брать размеры капиталов, находящихся под их
собностях бизнесмена, сверхквалификации нефтяника и еще о добром десятке всяческих «сверх», которым он, дескать, обязан своим успехом.
Безусловно Гетти неглуп, ловок, оборотист. Но каждому, кто с ним встретится, нетрудно убедиться, что ничего исключительного в нем нет. И причины его удач — отнюдь не в нем самом.
О бизнесе Поля Гетти стоит рассказать не потому, что он незаурядная фигура, — вовсе нет, а потому, что и он сам и история возникновения его состояния весьма типичны для нравов и порядков того мира, который буржуазная пропаганда именует «свободным» и который действительно является свободным, но лишь для деятелей типа Гетти, и только для них.
Телевидение дает нам возможность понаблюдать за скромной трапезой миллиардера. Кушают они исключительно на золотой, работы старинных мастеров,
посуде, пьют из кубков венецианского стекла, являющих собой произведения искусства, восседают на украшенных резьбой и драгоценными камнями креслах, больше похожих на королевский трон.
Мы с вами в огромной столовой дворца, где обитает Поль Гетти.
За пятидесятиметровой длины столом, уставленным золотым сервизом, некогда принадлежавшим английскому королев-

скому дому, могла бы свободно уместиться сотня-другая человек.
Но Гетти предпочитает вкушать свою трапезу один. Лишь безмолвно снующие по залу слуги нарушают его одиночество.
Не часто смертным доводится заглядывать в эти хоромы. Миллиардеры в наш век стали пуганые. Они предпочитают не дразнить тех, кто живет заботой о хлебе насущном, видом всей этой роско-
своего дворца, равнодушным взором скользящего по всем этим сокровищам. А в это время в мире происходят сотни трагедий. Статистические данные Организации Объединенных Наций свидетельствуют о том, что около полумиллиарда людей живут на грани голодной смерти. Каждый день на земном шаре от голода погибает восемьдесят тысяч человек. Восемьдесят тысяч человек ежедневно. Вряд ли может быть что-нибудь
ши — не ровен час, ведь и отнять могут! В истории такое бывало.
Тем больший интерес представляют эти кинокадры — результат того, что тщеславие, желание покрасоваться взяли верх над осторожностью.
Обладатель крупнейшего состояния мира лениво жует чудеса кулинарного искусства, приготовляемые для него лучшими поварами мира. Стоимость этих блюд превышает стоимость месячного питания семьи рядового труженика.
В доме Гетти собраны несметные сокровища— ковры, которые могли бы быть украшением лучших музеев, картины великих мастеров, цену которых никто не берется определить, поскольку они поистине бесценны.
Людям нашего общества кажется противоестественным, что все это упрятано подальше от глаз людских и предназначено для того, чтобы тешить лишь одного человека, слоняющегося по залам

страшнее этой цифры. Статистические данные ООН свидетельствуют: около семисот миллионов детей, и прежде всего в странах Африки, Азии, Латинской Америки, страдают от голода и болезней — результат вековой эксплуатации колонизаторов. Сколько же в мире горя, слез, страданий! В учебниках написано, что на одном полюсе капиталистического мира скапливаются огромные богатства, на другом — беспросветная нищета. Но в
учебниках истина эта выглядит несколько отвлеченно.
В жизни она реальна до жути.
Расхаживает по своим великолепным апартаментам среди золота и мрамора, ковров и картин невысокий старик, владеющий в одиночку полуторамиллиардным состоянием. Разве может он надеть на себя несколько пар брюк зараз, купаться одновременно в нескольких ваннах, спать сразу в нескольких роскошных постелях? Разве может он съесть больше, чем помещается в его желудке?
Не может! Но ему, видимо, приятно тешить себя сознанием, что при желании он мог бы съесть за завтраком все лакомства мира, кататься сразу во всех автомобилях и яхтах, нацепить на себя все существующие украшения. Совесть его спит беспробудным сном, если он может чувствовать себя уютно в роскоши, которой себя окружил, зная, какой ценой она ему достается.
А какая она в самом деле, эта цена? Как возникло состояние, считающееся крупнейшим в современном капиталистическом мире?
В Америке говорят, что «беднякам плохо везет в лотереях, в которых разыгрываются родители и цвет кожи». Человек не властен выбирать себе родителей, а родившись в семье бедняка, он обречен всю жизнь биться в тисках нужды. В наше время сказочка о босоногом
убийцы, то виной этому не природа, а общество, не столько гены, сколько среда, в которой доброе подавляется, чахнет, а злое расцветает пышным цветом. Впрочем, если не гены, то среда, семья уже в детстве сказались на формировании характера будущего миллиардера. Вот две короткие записи из дневника двенадцатилетнего Гетти, которые он сам опубликовал в своей автобиографической книге.
мальчике — чистильщике сапог или торговце газетами, — честным трудом, бережливостью и собственным талантом пробивающем себе путь наверх, наживающем миллионное состояние, так и остается сказочкой, рассчитанной на простаков или, говоря словами Маркса, «на публику из грудных младенцев».
Но Поль Гетти в той лотерее судьбы, в которой разыгрываются родители, оказался в числе немногих счастливчиков. Он был единственным сыном нефтепромышленника Джорджа Франклина Гетти, оставившего после своей смерти многомиллионное состояние. Состояние это Гетти-старший создал, спекулируя нефтеносными участками.
Это фотографии из семейного альбома Гетти. Как видите, мальчик как мальчик. Дети всегда дети — и во дворцах и в хижинах. И если впоследствии из вполне симпатичных мальчиков вырастают вполне законченные негодяи, стяжатели,
Запись первая: «Понедельник 24 июня 1904 года. Днем я пошел в папину контору. Он дал мне доллар. Как только у меня будет двенадцать долларов, я помещу свои деньги в банк и стану получать проценты».
Запись вторая: «26 ноября 1904 года. Днем папа дал мне 50 центов. Доллар и пять центов я положил в банк. Сейчас на моем счету уже 10 долларов. Ух!»
Все это пишет мальчик 12 лет от роду. Родитель давал сыну должное воспитание.
Семейная компания быстро разрасталась. Однако, умирая, старый Гетти не решился оставить свое состояние сыну, считая, что он еще недостаточно для этого созрел. Капитал был завещан матери Поля Гетти, которая возглавила семейную компанию.
Вот тут-то Гетти-младший и доказал свою полную зрелость с точки зрения
капиталистического бизнеса. Он объявил войну собственной матери. Ожесточенная схватка между сыном и матерью продолжалась несколько лет и закончилась изгнанием представительницы слабого пола из бизнеса. Во главе компании встал Поль Гетти. В течение многих лет
он оставался преуспевающим дельцом, но в общем-то второго разряда. А ему хотелось большего.
И Гетти обращает свои взоры на Ближний Восток, район, славящийся своими нефтяными богатствами. Он направляется в экзотический Эр-Риад — столицу Саудовской Аравии, город, где дворец тогдашнего короля Сауда, наполненный несметными сокровищами, соседствует с жалкими лачугами бедняков.
О богатствах короля Сауда ходили легенды. Его машины, яхты, гарем, роскошные одеяния давали обильную пищу для светской хроники. Поди подступись к такому.
Но показухе восточного монарха противопоставлен холодный расчет американского дельца. Гетти понимает — блеск тщеславного владыки обходится недешево. В его гареме шестьсот жен и наложниц, а им ведь тоже пить-есть и одеваться надобно.
Одним словом, Гетти сторговался с королем Саудом. В 1949 году была заключена концессия. Ее условия гласили: есть ли, нет ли нефти на территории, полученной Гетти, он выплачивает королю Сауду единовременно 10 миллионов 500 тысяч долларов, а потом, независимо от того, будет она найдена или нет,
ежегодно в течение срока действия концессии вносит в королевскую казну по миллиону долларов.
Поль Гетти играл в азартную игру. Он поставил на кон все свое состояние, рискуя потерять его в случае, если нефть не будет обнаружена, или же сорвать огромный куш, если ему повезет.
Четыре длинных года провел Гетти в страхе и терзаниях. Месяц проходил за месяцем, а многочисленные поисковые партии, кочевавшие на верблюдах по раскаленной пустыне, нефти не находили. Текли сотни тысяч, миллионы долларов. За четыре года Гетти выложил 30 миллионов долларов. Отцовское наследство иссякло. Гетти был накануне полного разорения.
Но вот внезапно, в мае 1953 года, когда Гетти уже совсем отчаялся, пришла удача. Слепая как крот, случайная, как миллионный выигрыш по копеечному лотерейному билету. Около местечка Ваф-ра поисковая партия наткнулась на нефть. Да не просто нефть, а то, что впоследст
вии оказалось одним из богатейших нефтяных месторождений в мире.
В одночасье Гетти из разорившегося средней руки предпринимателя превратился в обладателя одного из коупнейших состояний мира. Поль Гетти играл. Играл азартно. Как играют в игорных притонах
Лас-Вегаса. Мог проиграть. И тогда пошлый, традиционный и весьма в мире игроков распространенный выход — пуля в лоб. Нефть была найдена. Гетти оказался в выигрыше. Так выигрывают в рулетку. Деловые таланты и способности здесь ни при чем.
Итак, еще один секрет возникновения крупнейшего состояния капиталистического мира — слепой случай, удачное стечение обстоятельств, позволивших дельцу присвоить не принадлежавшие ему богатства чужого народа.
Немаловажным было и то, что нефть — это война. Геттиевская нефть движет американские эскадры, хищно рыскающие в далеких от американских берегов водах. Геттиевским горючим заправляются бомбардировщики, сеющие смерть и разрушения. Нет сегодня в мире ни одного крупного состояния, не возросшего на дрожжах военного бизнеса. И бизнес Гетти—не исключение!
Доход, получаемый Гетти за день, значительно превышает заработок американского квалифицированного рабочего за всю его долгую и нелегкую трудовую жизнь. Один день и целая жизнь. Жизнь, заполненная тяжким трудом, и день, состоящий из праздного шатания по рос-
кошным покоям и алчного подсчета барышей!
Ничто не возникает из ничего. Но из чего же оно возникает?
В тот самый момент, когда скучающий миллиардер одиноко вкушает свой роскошный ужин, тысячи простых людей, вернувшись в свои лачуги после бесконечного, длинного рабочего дня в зное и пыли, давятся сухой фасолевой лепешкой, запивая ее тепловатой, с привку-
Золотая посуда и полотна Рембрандта, замки и яхты — все это не собственность Гетти, это деньги, изъятые у тружеников, гнущих спину на его нефтяных промыслах. Его богатства — это материализованные механизмом капиталистической эксплуатации лишения и пот, голод и беспросветная нужда десятков тысяч существ, которых на воскресной мессе толстосум лицемерно именует ближними своими.
сом керосина водой. Их не окружают стены, увешанные произведениями гениев, персидские ковры и золотая посуда работы Бенвенуто Челлини. Наспех сколоченные из фанеры и листов гофрированной жести, не защищающие ни от дневного зноя, ни от ночного холода стены того, что трудно назвать человеческим жильем, — вот все достояние людей, качающих нефть из недр Аравийской пустыни.
Это их земля—на ней жили их деды и отцы. Подобно старым пиратам-конкистадорам, Гетти выменял у их правителей бесценные сокровища за стеклянные бусы.
Экономисты подсчитали, что каждый рабочий нефтяных промыслов Ближнего Востока отрабатывает свою годовую заработную плату в течение пяти дней. Остальные 360 с лишним дней в году он приносит Полю Гетти и таким, как он, чистую прибыль.
Самый богатый в мире
Часть 2
Рассказывая о Поле Гетти, мы имеем в виду не просто эту, в конце концов, более или менее ординарную личность, а нечто более важное. Мне хотелось бы нарисовать портрет типичный, обобщаю-
ставителях этой самой породы. Хочешь передать, каким ты подобного субъекта увидел, стараешься быть точным, а картина получается такая, что не всякий поверит.
Так, рассказывая в своей книге «Мистеры миллиарды» о Поле Гетти, я писал о том, что этот несметно богатый человек в своем дворце установил телефоны-автоматы. Единственный простой телефон Гетти держит в кабинете, куда никто не
Самый богатый в мире
щий, хотя в данном случае речь идет о персонаже вполне конкретном.
Одна из линий буржуазной пропаганды— попытка представить миллиардеров как этаких «сверхчеловеков», наделенных некими «сверхкачествами». Другая крайность — изображение их чудовищами, только что без рогов и копыт. О том, что Гетти отнюдь не сверхчеловек, мы уже говорили. Копыт у него тоже нет.
Но стоит вглядеться повнимательней, вдуматься в то, что он говорит, как мыслит, и вы увидите отнюдь не безобидного, а злобного, своекорыстного человечка. Поль Гетти как личность особого интереса не представляет. Зато как типичный образчик совершенно определенного вида, с которым людям приходится иметь дело, он воплотил в себе многие характерные для этой породы качества.
Вот произнес я эти слова и подумал: до чего трудно бывает рассказывать о пред-
входит. Все, кто бывает у него дома, если хотят позвонить по телефону, должны опускать монету в копилку таксофона.
Среди писем, которые я получил от читателей книги, были замечания и в отношении этого эпизода. Кое-кто писал: уж признайтесь, что тут вы хватили лишку. Кто же поверит в то, что самый богатый человек в мире, будучи в здравом уме и твердой памяти, собирает копейки за телефонные звонки с собственных же гостей!
Ну что тут скажешь! И тогда я подумал: а что, если об этом и о многом другом расскажет сам Поль Гетти? Пускай он поведает кое-что о себе, о своих взглядах на жизнь. Это будет и убедительно и более чем поучительно.
Находясь в Англии, где вот уже несколько лет в трех десятках миль от Лондона, в купленном у герцогов Свазирлендских огромном замке постоянно живет этот
американский миллиардер, я встретился с Гетти.
И вот мы в «скромном обиталище» миллиардера в Саттонплейс. Несколько сот гектаров старинного парка с лужайками, вековыми деревьями и построенным четыреста лет назад, при Тюдорах, замком.
го значительно более существенная, нежели родина, дети, внуки.
Но это не все, есть тут одна тонкость. Дело в том, что, отсиживаясь в Англии, Гетти в значительной степени избегает налогового обложения — американское налоговое ведомство добраться до него
Впрочем, старинный он только внешне. Внутри — все по последнему слову техники.
Первый вопрос, который, встретившись с Гетти, я задал, связан с его необычным образом жизни: почему он, покинув берега солнечной Калифорнии, бросив семью, сыновей и внуков, в полном одиночестве, окруженный лишь своими псами-волкодавами, постоянно обитает на берегах туманного Альбиона? Вот что я услышал в ответ:
— Британия меня очень устраивает в связи с моим бизнесом на Среднем Востоке. Это, конечно, не совсем Средний Восток, но все же отсюда до моих промыслов намного ближе, чем из Америки. Я чувствую себя здесь лучше, чем в Калифорнии, но, честно говоря, привлекает меня здесь не климат.
Ну что ж. Сказано достаточно откровенно. Как видите, никакой лирики. Близость к нефтяным скважинам — вещь для йе
не может, а английскому, как иностранец, он неподведомствен. Так-то!
Изворотливость, ловкость рук, пренебрежение к общепринятым нормам безусловно являются индивидуальными качествами, обеспечившими удачу Гетти.
Кстати, о руках. Пытаясь разгадать человека, вглядываешься в его лицо, следишь за выражением глаз, о которых не случайно говорят, что они — зеркало души. Для меня много значат руки, которые, по-моему, нередко бывают выразительнее лица, за мускулами которого опытный человек привык следить. Эта короткопалая, с обгрызенными ногтями и жесткой щетиной рука держит нити трехмиллиардного бизнеса, вершит судьбы десятков тысяч людей.
Сам Гетти считает, что для успеха в бизнесе необходим целый букет данных.
— Разница между преуспевающим бизнесменом и менее преуспевающим в том, что, если, скажем, необходимы
тридцать семь различных качеств, требуемых для большого успеха, а человек обладает тридцатью пятью из них, чего-то ему не хватает, и успеха нет. Но каковы эти два недостающих качества — я не знаю. Он не знает! Нет, пожалуй, знает. Знает, чем нужно обладать для
на горло, обречь на голод миллионы людей ради своего процветания.
— Я думаю, из всех известных мне классов миллионеры работают больше всех. Я бы сказал, что их рабочий день гораздо продолжительнее, чем у любого класса рабочих.
успеха в обществе, живущем по принципу «человек человеку волк».
Гетти любит говорить о «любви к ближнему». Но вот разговор заходит о том, как он, обладающий огромными богатствами, помогает неимущим.
— Я обсуждал проблему индивидуальных подачек со многими людьми. В частности, я обсуждал ее с мистером Рокфеллером, и мы пришли к выводу, что не можем помогать отдельным индивидуумам.
Они пришли к выводу, что не могут помогать индивидуумам. Не могут!
Они их могут обирать, безжалостно эксплуатировать, платить рабочим на своих нефтяных приисках ровно столько, чтобы те только не умирали с голоду. На языке Гетти это называется: «Не можем помогать индивидуумам».
Что ж, одно из «особых качеств» Гетти налицо—бесконечное презрение к людям труда, готовность наступить им
Впрочем, тут же, без особой последовательности, миллиардер добавляет: — Я всегда думал, что обладаю талантом ничегонеделания. Получая возможность болтаться без дела, я вполне с этим справляюсь.
Говоря об индивидуальных качествах Поля Гетти, надо особо сказать о его чудовищной, почти неправдоподобной, доходящей до анекдрта алчной жадности и скупости, перед которой скаредность пушкинского Скупого кажется просто невинной забавой.
В определенные дни недели Гетти разрешает посторонним прогуляться по своему роскошному парку, полюбоваться чудом, созданным лучшими садовниками Англии. Но не подумайте, что им движет любовь к ближнему. Он и на этом решил делать бизнес, продавая посетителям входные билеты.
А вот и тот самый телефон-автомат, один из тех, что Гетти установил в своем зам
ке для собственных гостей. Да убедит скептиков этот документ! Надпись любезно сообщает ошарашенным посетителям: «Вы можете звонить отсюда».
Не подумайте, пожалуйста, что это случайный каприз Гетти, проявление какого-
то чудачества.
Это его натура.
На вопрос, неужели ему, обладателю сотен миллионов, необходимы эти ки, Гетти отвечает:
огромным капиталом. Тысячи работаю-
копей-
Л J
те, что в таком-то ресторане после десяти часов вечера не взимают плату за оркестр, то почему бы не подождать этого времени, не переплачивая.
Чтобы закончить разговор на эту тему, зададим последний вопрос. Гетти владеет

— Ну, я думаю, что разумные гости считают это полезным. Ведь необходимость позвонить и этим ввести хозяина дома, в котором вы гостите, в расход может стеснять людей, пришедших к нему в гости.
Как видите, дело, оказывается, не в скаредности, а «в заботе о гостях». Что ж, своеобразное понятие о гостеприимстве. Ну, а чем можно объяснить такие гет-тиевские манеры, как посещение выставок накануне их закрытия, когда входная плата снижается вдвое, или появление в ресторанах поздно вечером, когда в счет не включается игра оркестра?
Послушаем, как отвечает миллиардер на вопрос о причинах этого, мягко выражаясь, необычного в его положении поведения.
— Ну, иногда я действительно так поступаю, потому что в конце концов так делает большинство людей. Верно? Возможно, и вы так делаете. Если вы знае-
щих на него людей каждую минуту приносят ему прибыль, превышающую их многомесячный заработок. И при этом какой целесообразностью можно объяснить экономию копеек на телефонных разговорах гостей?
Ответ, данный Гетти, по-моему, был красноречивым и исчерпывающим:
— Это верно. Но не кажется ли вам, что это имеет отношение к человеческой природе?
Вот именно! Только не вообще к человеческой, а к той породе представителей мира наживы, черты которой так полно воплощает в себе миллиардер Гетти.
Но чего же ради громоздит он свои миллионы, всю жизнь изворачивается, обманывает, хитрит, безжалостно выжимает все силы из десятков тысяч людей, гнущих на него спину?
Ради семьи? Но ее у него практически нет. Только официальных жен у Гетти было пять, и ни разу супружеская идил-
лия не продолжалась больше года. Но это отнюдь не означает, что, погруженный в бизнес, он чурается удовольствий и утех.
Его обычно видят в обществе женщин. Чаще всего молодых. Нередко титулованных. Иногда годящихся ему во внучки. В своем замке, на фоне полотен великих мастеров, он любит устраивать конкурсы красоты и выставки мод. В этих случаях денег он не жалеет. Но, судя
по всему, это не избавляет Гетти от страхов. Встречаясь и разговаривая с ним, обращаешь внимание на обычно присущее ему сумрачное выражение лица человека, отнюдь не выглядящего счастливым. Даже его улыбка, которую кто-то метко окрестил волчьей, выражает что угодно, только не радость. Причина тому — страх.
Гетти боится. Боится всех. Боится за свою драгоценную персону. Именно поэтому его дом напоминает осажденную крепость. Сложная система запоров, электросигнализация, полицейские собаки, телохранители.	~

Я спросил Гетти, к чему все эти меры предосторожности.
— Я бы не сказал, что боюсь чего-то определенного. Это просто, я полагаю, необходимые меры. Могут появиться взломщики, и хотя денег дома я не держу, они могут прийти и взорвать дом. Это не единственные страхи миллиардера.
— Я думаю, мы все боимся болезней, старости, беспомощности... Я завидую
тем, кто моложе, здоровее, сильнее, бодрее меня... Я думаю, что деньги не могут купить удовольствие. То, что прино-
сит мне наибольшее удовольствие, ничего мне не стоит. На пляже, у моря не тратишь денег — волны бесплатно, солнце бесплатно.
Ну что ж, все это не ново. Наша народная мудрость давно уже заметила, что не в деньгах счастье. Не принесли они, судя по всему, счастья и тому, у кого сегодня самая толстая в капиталистическом мире мошна.
И все-таки самого главного Поль Гетти не сказал. Он умолчал об основной при-
земля под ногами тех, кто пытается продлить позорные времена колониализма. Вряд ли можно считать случайным то обстоятельство, что Ближний Восток, арабские страны — тот район, откуда черпают свои неправедные прибыли всевозможные гетти, — вот уже второй десяток лет один из самых беспокойных районов мира.
Колонизаторы рассчитывают вернуть прошлое. Террором запугать борцов.
Почему же империалисты упорно не желают оставить в покое народы арабских стран, почему множат они свои злодеяния?
Потому, что они защищают Поля Гетти и ему подобных.
Американский миллиардер Поль Гетти и такие, как он, в своих дворцах, среди роскоши, за семью замками, не чувствуют себя в безопасности. Их страшат не воры. Они боятся завтрашнего дня!
> чине своих страхов, о том, почему, взгро-моздившись на гору из миллионов, он V не только не ощущает покоя, но похож, ж скорее, на затравленного волка. Почему? Г Пылает земля под ногами Гетти и таких, как он, присосавшихся к богатствам арабских народов, безжалостно эксплуатирующих сотни тысяч тружеников. Пылает
Миф о Форде
Форд! Мало кому сегодня не известно это имя. Воспроизведенное в миллионах экземпляров факсимиле подписи некоего механика-самоучки прошло по многим дорогам мира, существуя уже независимо от того реального человека, который несколько десятилетий назад, сам того не ведая и не догадываясь о последствиях, дал толчок автомобильной гонке.
ной женитьбы; набредший на богатейшее нефтяное месторождение Поль Гетти. Продолжая наш рассказ о «некоронованных королях Америки», об истории возникновения их состояний, надо сказать, что на грязно-сером фоне капиталистических ловчил и выжиг фигура Генри Форда безусловно выделяется, стоит особняком. Именно потому фигура эта привлекла и поныне привлекает внимание буржуазной пропаганды, увидевшей
Миф о Форде
Нелегко отыскать в истории фигуру более противоречивую, соединившую в себе качества столь противоположные и так мало сочетающиеся друг с другом, фигуру, впрямую опровергающую знаменитый пушкинский тезис «гений и злодейство— две вещи несовместные», нежели американский потомок ирландских фермеров, одаренный изобретатель и неистовый выжиматель чужого пота, искусный организатор и высокомерный сноб, ревнитель технического прогресса и убежденный ретроград, — Генри Форд-старший, создавший огромную автомобильную империю.
В очерках этого цикла нам уже доводилось говорить об унылой бездарности большинства баловней фортуны, чаще всего волею случая, а не в силу личных качеств сколотивших крупные состояния. Карточный игрок Хант, выигравший в аризонском притоне свою первую нефтяную скважину, Хьюз, начавший с выгод-
здесь возможность доказать один из излюбленных своих тезисов: в основе богатства и процветания в Америке лежат талант и трудолюбие.
И буржуазная пропаганда вот уже десятилетия ткет сусальный образ херувима по имени Форд, тщательно подчеркивая одаренность и опуская алчность, расписывая достижения и обходя цену, в которую эти достижения обошлись и обходятся миллионам простых американцев.
Не скрою, что спорить здесь с буржуазной пропагандой несколько сложнее, чем, скажем, в случаях с Хантом или Гетти.
Генри Форд действительно был личностью незаурядной — талантливым изобретателем и организатором. Но было ли это решающим обстоятельством в создании его миллиардного состояния?
Все начиналось так. Молодой механик-самоучка в деревушке Дирборн, недале-
ко от маленького в то время городка Детройта, решил сконструировать само-движущийся экипаж с бензиновым мотором. Это нескладное сооружение обладает одним бесспорным преимуществом по сравнению с устройствами других изобретателей — оно движется!
Пройдет много лет. За плечами у Форда будет уже долгая жизнь. Десятки его заводов, на которых трудятся сотни тысяч рабочих, будут выпускать миллионы
машин. А он снова и снова станет возвращаться мысленно к этим дням, как бы признавая помимо своей воли, что именно это, а не созданная в последующие годы огромная империя, основанная на научной системе выжимания пота, было лучшим и самым важным из всего сделанного им в жизни.
Итак, по утверждению буржуазной пропаганды, между талантом и богатством, между трудом и успехом лежит в Аме-
рике линия прямая, существует связь непосредственная. Давайте посмотрим, выдержит ли этот тезис сопоставление с действительностью, столкновение с фак
тами.
В те же самые дни, когда безвестный механик сооружал свой самодвижущийся экипаж без лошади, трудился в Америке изобретатель и более талантливый и более плодовитый. Звали его Томас Альва Эдисон.
Форд в те дни мучительно искал применения своему изобретению. Поначалу ничего, кроме спортивных гонок, придумать не удавалось. Но затем автомобиль мало-помалу получает распространение. Томас Эдисон, не зная о работах русского Яблочкова, создает свою лампочку накаливания. Его изобретение быстро подхватывают ловкие промышленники. Создается крупная электротехническая компания, носящая его имя. Увы, только имя. Что касается Форда, то его завод не

только носит его имя, но и принадлежит ему, работает на него. Форд быстро богатеет, его состояние перешагивает за миллион долларов, и он начинает окружать себя роскошью.
Он уже не помнит сарая, где начинал. Он обитает теперь в замке с персональным водопадом.
Между тем Томас Эдисон продолжает лихорадочно работать. Его следующее изобретение — движущаяся фотография,
если его зовут Томас Альва Эдисон. Его попытка стать бизнесменом окончилась провалом. Потеряв свыше двух миллионов долларов, он оказался перед крахом. В 1929 году процветающий, неимоверно разбогатевший Генри Форд, то ли чтобы утешить Эдисона, то ли желая покрасоваться и еще больше насладиться своим успехом — вот, дескать, какой я, превзошел самого Эдисона,—делает широкий жест и на свои деньги органи-
иллюзион, синематограф, кинематограф. Поначалу изобретатель видел в этом не более чем забаву, предмет для развлечения в гостиных, как он сам это назвал,—«непревзойденный способ зря тратить время». Но очень скоро и это становится бизнесом. Да еще каким! Буквально золотым дном.
Но снова не для изобретателя. Трудно сказать, то ли под влиянием Генри Форда, с которым Томас Эдисон был хорошо знаком, то ли под воздействием обуявшего Америку духа наживы, но Эдисон тоже предпринимает попытку сколотить крупное состояние на своих изобретениях.
Но, видимо, в Америке для того, чтобы сколотить миллионы, нужно нечто другое, нежели талант изобретателя, даже
зует чествование гения-неудачника. Мол, знай наших!
Наживаются деньги по-разному. Куражатся они везде одинаково!
Одряхлевший, обессилевший Эдисон в последний раз уезжает из Нью-Йорка. Ему остается жить несколько месяцев. «До свидания», — говорит он, как бы прощаясь с Америкой, которой он так много дал и которая так мало вернула ему!
Два человека. Два изобретателя. Две столь похожие и столь несхожие судьбы! Как видите, прямая между двумя точками, между талантом и успехом, между трудом и богатством в Америке вовсе не так пряма, как вот уже многие десятилетия, в частности на фордовском примере, утверждают американские пропагандисты.
Вот такая она — американская пропагандистская геометрия!
Но в чем же тогда дело? Почему одного его изобретение обогатило неимоверно, а другому, значительно более талантливому, его многочисленные открытия и изобретения не принесли богатства, а попытки заняться бизнесом закончились столь для него плачевно?
И еще одно «почему». Почему успех Форда в истории Соединенных Штатов единичен, а рядом тысячи, десятки тысяч талантливейших инженеров и ученых, конструкторов и изобретателей, чей гений и труд составили славу и силу Америки, умерли и умирают в безвестности, в бедности, обогатив плодами своего труда чаще всего недалеких, но алчных и могущественных толстосумов? Ответы на эти вопросы мы найдем в истории того же Форда.
Нет никакого сомнения в том, что его постигла бы участь всех изобретателей в Америке, не обладай Форд особыми, специфическими качествами, не имевши-
ми отношения ни к его талантам, ни к механике.
Рабочих на фордовских заводах заставляли работать до седьмого пота, до кровавых мозолей, до обморока. А когда они, не выдержав, покидали рабочие места, на них с дубинками набрасывались дюжие молодчики, которых Форд держал и откармливал специально для этой цели и самолично науськивал на непокорных. Много кровавых расправ, увечий,
выставил свою кандидатуру на пост президента, мистер Форд пришел в ужас. Весьма умеренный буржуазный политик Рузвельт, с фордовской точки зрения, был «опасным социалистом». Автомобильный магнат спешит на помощь своему другу, реакционеру Герберту Гуверу. Изменив своим привычкам, он даже решился на произнесение публичной речи, направленной против Рузвельта, в пользу Г увера:
убийств знает история фордовского бизнеса.
В течение многих лет Генри Форд не допускал создания профсоюза на своих заводах, а с профсоюзными организаторами жестоко расправлялись его держиморды. На этом снимке — тогда еще молодой Уолтер Рейтер с товарищами и хозяйские молодчики. Многих из организаторов профсоюза на заводах Форда нет уже в живых. Погиб в конце 60-х годов при весьма таинственных обстоятельствах и Уолтер Рейтер.
О политических позициях Форда можно судить хотя бы по такому факту: когда Франклин Рузвельт в 1932 году впервые
— Было бы только разумно, чтобы такой человек, как мистер Гувер, добился власти. Он борется за нее, уже видны результаты, было бы только разумно дать ему закончить начатое дело. Для меня Гувер — добросердечный, честный, трудолюбивый человек.
Когда «добросердечный» для Форда Гувер потерпел поражение, разгневанный магнат укатил из Вашингтона, отказавшись иметь дело со слишком для него
«левым» Рузвельтом. Согласитесь, что если в данном случае и можно говорить о фордовских талантах, то эти, с позволения сказать, таланты — совершенно особого свойства. Эдисон, к примеру, таковыми явно не обладал, а потому на ниве бизнеса и прогорел. Конечно же, это особая способность равнодушно взирать на мучения и страдания человеческие, больше того, не только взирать, но и организовывать эти мучения, безжалост-
но эксплуатировать тысячи рабочих, изобретая более утонченные формы этой эксплуатации.
Особая способность не думать ни о чем, кроме своей выгоды, переступая ради нее через все законы человечности и морали. Где граница между хорошим и плохим, между добром и злом? Этого Форд не знал и знать не хотел. Возьмите конвейер. «Человек не должен идти к работе, работа должна идти к человеку», — сказал он и одним из первых применил на своих предприятиях принцип конвейера. Казалось бы, что в этом плохого? Наоборот — прогрессивный метод производства.
Но Форд менее всего думал о прогрессе. Есть такая штука, именуемая доведением до абсурда. Любая здравая идея, будучи доведенной до крайности, оборачивается своей противоположностью.
Так случилось с фордовским конвейером. Не рабочий, не его физические возмож-
ности, а фордовская алчность определяет скорость конвейера и, следовательно, темп работы. Поставленная на службу самой изощренной эксплуатации рабочих, прогрессивная техническая идея превратилась в орудие рабовладельца, в этакую современную галеру с прикованными к ней рабами-гребцами.
О научной системе выжимания пота, в частности на фордовских заводах, сказано и написано немало. К этому немало
можно было бы добавить и сейчас. Но я, пожалуй, не стану этого делать.
Лучше препоручим это человеку авторитетному и хорошо вам знакомому. Тем более что он специально занимался этой темой, многие дни провел с этой целью в цехах фордовских заводов, наблюдал за работой конвейера, изучал, хронометрировал и... улыбался. Да, да — улыбался. Грустно, сквозь слезы.
Вы, конечно, его узнали. Да, это — Чарли Чаплин в одном из своих лучших фильмов «Новые времена».
Когда-то к старому Форду обратились с вопросом: «Мистер Форд, о вас говорят, что вы — идеалист. Как вы понимаете слово «идеалист»? Форд задумался и ответил: «Идеалистом я считаю человека, который помогает другим делать деньги».
История не сохранила имени ни одного из сотен тысяч фордовских рабочих, кто в результате многолетнего каторжно-
го труда сумел бы разбогатеть. Не сохранила по той причине, что таких случаев нет. Официальная американская статистика свидетельствует: чистый доход компании «Форд» от каждого ее рабочего составляет ныне один доллар сорок семь центов в час. Каждый час каждый из двухсот тысяч рабочих приносит хозяевам полтора доллара чистоганом!
Автомобильное семейство Фордов — воистину идеалисты!
Семейные тайны
Об одной из тайн семейства американских автомобильных магнатов Фордов — секрете возникновения их огромного богатства, замешенного на сверхэксплуатации десятков и сотен тысяч рабочих, — речь у нас уже шла. Немало у этого семейства и других больших и малых тайн
Вот вам и решение американской теоремы о некой прямой, будто бы кратчайшим образом соединяющей две точки— талант и богатство, труд и успех. Нет, не потому Форд стал Фордом, что был изобретателем. Скорее, вопреки этому. Не обладай он качествами совсем особыми, специфическими, такими, каких не было у более одаренных изобретателей, — не видать бы ему богатства, как не увидели его Эдисон и другие.
и секретов, с которыми связаны взлеты и падения этой династии, царящей на американском автомобильном рынке вот уже почти три -четверти века.
Взять хотя бы тайну смерти Эдзела Форда— единственного сына и наследника старого Генри Форда.
На этой истории, быть может, и не стоило бы особо останавливаться, если бы речь шла только о деле семейном, если бы за ней не проглядывали нравы того мира, в котором жажда наживы заменяет и человечность и мораль.
С ранних лет готовил старый Форд своего единственного сына к роли наследника всех капиталов.
Когда Эдзел Форд подрос, папаша стал вводить его в курс дела. Не проявив особых инженерных способностей, младший Форд отличался большим честолюбием и властностью.
Но его стремление стать полновластным хозяином натолкнулось на неожиданное
препятствие. Дело в том, что среди причуд старого Форда был панический страх перед гангстерами. В начале 20-х годов он создал вокруг себя особую охрану — телохранителей, во главе которой поставил некоего Генри Беннета, субъекта свирепого нрава, с железными кулаками,
побывавшего и в моряках и в профессиональных боксерах, якшавшегося в прошлом и с уголовниками.
Вскоре Беннет возглавил фордовскую полицию, жестоко расправлявшуюся со всеми недовольными, зверски избивавшую забастовщиков, разгонявшую пикеты.
И, надо сказать, «работы» у Беннета и его молодчиков было предостаточно.
Сытые, откормленные, специально натренированные, вооруженные до зубов, они не стеснялись, зная, что за их спиной и сила и власть.
Недаром фордовские конвейеры, с которых сходят блистающие никелем и лаком лимузины, американские рабочие издавна справедливо именуют «механической каторгой».
Беннет установил здесь вполне тюремные, каторжные порядки: отпечатки пальцев, присяга — обязательная процедура.
Нелегка жизнь фордовского рабочего: изматывающий темп работы, ни минуты передышки, заботы, проблемы, страхи. Самый большой страх — страх потерять работу, лишиться куска хлеба, страх, подстегивающий пуще окрика надсмотрщика: быстрее, быстрее, еще быстрее. Но и это не спасает. Как только амери-
канский экономический небосвод затягивают тучи, хозяева выбрасывают на улицу десятки и сотни тысяч рабочих. Долгие часы проводят эти люди в очереди за грошовой подачкой.
Кризис ЗО-х годов ударил по миллионам американцев, и в том числе по рабочим заводов Форда. Вот тут-то и показал себя вовсю Генри Беннет. Его головорезы подавляли всякую попытку к сопротивлению.
рые пошли под уклон. В возрасте восьмидесяти трех лет, в 1947 году, умер старый Форд. Хоронили его с превеликой помпой.
Кто будет наследовать старому Форду, кому достанется автомобильная империя, в состав которой входило 48 крупных заводов, расположенных в 23 странах мира? После упорной борьбы троим его внукам, сыновьям Эдзела, удалось изгнать Беннета из фордовской компании.
Беннет становится видной фигурой в фордовской компании. Дряхлеющий Форд все больше попадает под его влияние, доверяет ему ведение дел, руководство компанией. Безмерно честолюбивый и коварный, Беннет постепенно начинает оттеснять Эдзела Форда от руководства, прибирая все к своим рукам.
В 1943 году Эдзел Форд, ничем до того не болевший, внезапно, при не совсем ясных обстоятельствах умирает. Тайна его смерти и по сей день погребена в фордовских семейных архивах. Но специалисты не исключают, что дело не обошлось без рук Беннета.
Хотя старый Форд пытается руководить производством, он официально делает своего бывшего телохранителя главой компании, назначив его на пост исполнительного директора «Форд мотор ком-пани».
Ожесточенная грызня за власть, за деньги отразилась на делах компании, кото-
Старший из них — тоже Генри Форд, но уже под порядковым номером два.
Он, любимец деда, занял пост главы компании.
Второй — Бенсон Форд — стал одним из директоров компании, специализируясь на производстве самых дорогих моделей, «линкольн» и «Меркурий».
Уильям, младший из братьев, хотя и не проявил ни технических, ни организаторских способностей, тоже занял в ком-
рике не существует аристократии. Она есть, хотя и не титулованная. Есть в американской республике и герцоги и короли. Они хотя и не коронованы, но безмерно могущественны — короли угля и стали, ракет и автомобилей. Богатства и власть их передаются не по заслугам, не по уму, не по талантам, а по праву рождения, по наследству — примером чему, в частности, служат те же Форды. Замкнут круг американской денежной
пании директорский пост. Зачем способности наследнику многомиллионного состояния и носителю имени Форд!
Разными путями и способами преумножаются богатства некоронованных королей. О некоторых фордовских семейных тайнах, секретах мы уже говорили. Есть и другие.
Одним из краеугольных камней американского мифа является тезис о том, что в Америке нет аристократии, разных там, как в старушке Европе, герцогов и графов. Мол, каждый, кто одарен и трудолюбив, может войти в круг власть и деньги имущих. И подсовывают при этом пример Фордов, как вполне типичный. Пропагандистский трюк в данном случае состоит в том, что, во-первых, редчайший случай, исключение выдается за правило, а во-вторых, обходится и замалчивается кое-что из практики самих Фордов.
Между тем нет ничего более далекого от истины, нежели заявление, что в Аме-
аристократии. Так же закрыт он для посторонних, как европейский «высший свет» прошлых веков. Простому американцу проникнуть туда не проще, чем верблюду пролезть в игольное ушко. Тесно переплелись между собой денежные роды. Династические браки — средство не допускать в свой круг посторонних и способ преумножения богатств. Вошедшие в круг избранных позже других, Форды строго придерживаются его законов.
Старый Форд выбрал в жены своему старшему внуку наследницу крупного состояния, дочь влиятельного банкира с Уолл-стрита Энн Макдонел. Забавная деталь: католики Макдонелы поставили протестантам Фордам непременное условие: жених должен перейти в католическую веру — иначе свадьбе не бывать. «Париж стоит обедни», — давным-давно пришел к выводу французский король Генрих, принимая католичество в
обмен на корону. «Уолл-стрит тоже стоит мессы», — решил автомобильный король и крестил жениха.
Свадьба состоялась.
Кстати, много лет спустя, когда Форд решил развестись с женой, избранной для него дедом, римская курия вознегодовала и... отлучила его от церкви.
Впрочем, он не очень огорчался, ведь миссис Форд номер два — Кристина Ветторе-Остин — тоже не из Золушек.
ся на деньгах и порождать новые деньги— таков принцип, коим руководствуются обитатели американского денежного Олимпа.
Вот вам и еще один, не такой уж секретный секрет королей американского бизнеса.
Но есть у них в запасе и секреты более важные. К примеру, отношения с хозяевами Белого дома. Многие из них оказывались в президентском кресле при
Она наследница одного из крупнейших состояний Европы, представительница семьи, владеющей известными автомобильными заводами Англии и Италии.
Бенсона Форда женили на дочери вице-президента крупной автомобильной компании «Кадиллак мотор компани» Эдит Макнтон.
Мужем старшей дочери Генри Форда II, Шарлотты, стал обладатель одного из крупнейших состояний мира греческий миллиардер пятидесятисемилетний Ставрос Ниархос. После того как Ниар-хос разошелся с Шарлоттой, ее часто видят в обществе богатейшего князя Радзи-вилла, который до того был мужем старшей сестры Жаклин Кеннеди, Ли Бувье. Как видите, тесно переплелись, перевились связи богатейших семей Америки и капиталистической Европы. Где уж проникнуть сюда постороннему! «Браки совершаются в небесах» — это не для тузов бизнеса. Деньги должны женить-
прямой поддержке руководителей фор-довской компании и, находясь на президентском посту, никогда об этом не забывали. Памятливость эта имеет вполне определенное материальное выражение и приходуется фордовскими бухгалтерами в графе «доходы» в виде сумм весьма внушительных. Генри Форд — свой человек в Белом доме.
Президент Вильсон в годы первой мировой войны советовался с Генри Фордом. Слово Форда, его желания для «президента Великого кризиса» — Герберта Гувера значило намного больше, нежели мнение всех избирателей, вместе взятых. В начале 20-х годов Форд подумывал о том, чтобы самому сесть в президентское кресло. Но рассудив, что вполне может обойтись верными ему людьми, решил поддержать кандидатуру Кальвина Кулиджа. «Для меня, — телеграфировал Кулидж Форду, — это вдохновляющая весть и огромная награда».
Став президентом Соединенных Штатов, господин Кулидж, как мог, эту награду отрабатывал.
И в последующие годы к голосу фор-довского семейства внимательно прислушивались в Вашингтоне. По-прежнему из ворот фордовских заводов выходят нескончаемой вереницей автомобили. На долю компании, принадлежащей семейству Фордов, приходится около трети автомашин, выпускаемых в Америке.
Фордовские заводы появились теперь во многих странах. Чтобы устоять в борьбе с конкурентами, необходимы новые рынки, рабочая сила подешевле. И фордовские машины сходят с конвейеров Аргентины и Новой Зеландии, Англии и Австралии, Италии, Португалии и многих других стран.
Растет бизнес, меняются марки машин. И их возможности.
Немало у Фордов изменилось.
Одно остается неизменным — каторга на потоке, научно обоснованная система выжимания пота.
Игрок на Олимпе
Двадцать второе ноября 1963 года. Город Даллас в богоспасаемом штате Техас. А это — почетный гражданин Далласа и один из могущественных людей Америки Гарольд Лафайет Хант.
Но какая связь, спросите вы, между 22 ноября 1963 года, когда среди бела
Игрок на Олимпе
дня на глазах у тысяч людей был застрелен на далласской улице президент Джон Фитцджеральд Кеннеди, и Гарольдом Хантом?
Почему этот очерк я начинаю, сталкивая столь разных деятелей?
Для этого имеются основания самые веские.
Немало времени прошло уже со времени убийства 35-го президента Соединенных Штатов Америки. За эти годы изданы десятки книг, написаны сотни статей,
произнесены тысячи речей, но истина от этого пока не стала ясней. Не очень, если говорить откровенно, прояснило дело и официальное расследование, осуществленное назначенной президентом Джонсоном специальной комиссией под председательством Верховного судьи Эрла Уоррена.
Свои выводы комиссия изложила в толстом фолианте, озаглавленном «Отчет комиссии, назначенной президентом для
шими то или иное отношение к далласской трагедии и ее расследованию.
И вот в ходе этих встреч, разговоров передо мной возникла фигура Гарольда Лафайета Ханта, человека, имя которого числится вторым в списке обладателей крупнейших состояний Америки, носителя титула «самый страшный человек в Америке». Кстати, титул этот приклеился к Ханту не без связи с далласским преступлением.
расследования дела об убийстве президента Кеннеди». В книге 820 страниц убористого текста; снимки так называемых «вещественных доказательств», схемы, отчеты экспертов, протоколы допросов свидетелей.
Но, несмотря на весь респект государственной власти, который должен был подкрепить весомость, убедительность и достоверность официально принятой версии о том, что президент был убит одиночкой-маньяком и никакого заговора не было и в помине, версия эта вызвала во всем мире самые серьезные сомнения. Многие исследователи нашли значительные изъяны в материалах следствия, несведенные концы, обстоятельства, которые остаются необъясненными и по сей день.
Мне тоже довелось заниматься этой проблемой, изучать документы, побывать в Далласе, Хьюстоне, Нью-Орлеане, встречаться со многими людьми, имев-
Но что мог иметь миллиардер Гарольд Хант против миллиардера и сына миллиардера Джона Кеннеди, возглавившего в начале 60-х годов американское государство?
В следующих очерках я попытаюсь ответить на этот и на другие вопросы, связанные с жестокими схватками за деньги, за власть, происходящие в мире, где царит доллар. А сегодня попробуем выяснить, откуда взялся этот самый Хант, как сколотил он свои богатства.
Ни трудолюбия, ни каких-либо особых талантов за Гарольдом Хантом не числится. А история возникновения этого второго по величине не акционерного, а лично принадлежащего капитала весьма показательна. Оно возникло за карточным столом. Нет, это не метафора, не преувеличение, а, что называется, научно точная констатация факта.
В течение нескольких лет ь начале века Хант был профессиональным карточным
игроком, хорошо известным во всех притонах юга Америки. Закончив всего четыре класса и убоявшись бездны премудрости, он решил зарабатывать на жизнь с помощью колоды карт, преуспев в этом изрядно, о чем он сам с превеликой гордостью сообщает в автобиографии. При этом, правда, он умалчивает, что неоднократно бывал бит за
шулерство, но это уже, что называется, мелкие подробности.
лу, делающего десяток орфографических ошибок в двух написанных им фразах Ханта.
Вот что сам он говорит об этом:
— Нет, я не учился в средней школе. Я и в начальной школе не учился. Образование, возможно, и служит самоусовершенствованию, но безусловно является помехой для делания денег.
Сменив зеленое сукно карточных столов на выжженные прерии Техаса, Хант, соб-
Когда и сегодня речь заходит о карточной игре, Хант буквально загорается. Он берет в руки колоду карт и по одному тому, как он это делает, видишь профессионала. Неуловимым движением он перетасовывает колоду и с нескрываемой гордостью изрекает: «Я — лучший игрок в покер в этой стране».
В конце 20-х годов Хант подвизался в игорном доме под названием «Эльдорадо» в штате Аризона. Однажды его партнер по покеру, спустив все, что при нем было, поставил на кон последнее свое достояние — нефтяную скважину.
И по сей день Хант благоговеет перед этой примитивной, выигранной им в карты скважиной, положившей начало одной из крупнейших нефтяных империй капиталистического мира. Империя эта началась в игорном доме. Таланты (если не иметь в виду шулерских) были здесь ни при чем. Знания — тоже. Какие там знания у едва осилившего начальную шко-
ственно говоря, вел все ту же игру. Он только увеличил ставки.
В течение многих лет южный штат страны— Техас — был известен как отсталый скотоводческий, где пастухи-ковбои гоняли огромные стада, принадлежавшие всего нескольким крупным помещикам. Но вот в начале 30-х годов в восточном Техасе были обнаружены признаки большой нефти. «Черная лихорадка» тех дней была пострашней знаменитой, описанной Джеком Лондоном «золотой лихорадки» в Клондайке. Десятки тысяч людей ринулись на юг за призраком богатства. Но погоня за американскими призраками — штука не только бесполезная, но и опасная. Голод, болезни, гибель от пули конкурента стали уделом тысяч.
Разбогатели единицы. Хант был одним из немногих, очень немногих.
На тихих зеленых окраинах Далласа, наиболее техасского из того, что есть в Техасе, как утверждают далласцы, в бога-
тых виллах обосновались немногие. Густую черную жидкость, которую качают из техасских недр, они превращают в поток золота для себя. Присвоив то, что им не принадлежит, они за один день проживают больше, чем зарабатывают за год те, кто добывает им нефть. Здесь, в Техасе, особенно видны социальные контрасты Америки. Богатые здесь особенно богаты, бедные бедны донельзя. На техасской нефти взросла новая груп
па американских миллионеров — особенно алчная, особенно агрессивная, злобная и реакционная.
Самый богатый среди богатых техасцев, самый агрессивный, самый злобный и реакционный — он, Гарольд Лафайет Хант.
«Хант ойл компани» — так называется принадлежащая лично Ханту огромная нефтяная компания. Есть в Америке и более крупные нефтяные концерны, к примеру рокфеллеровская «Стандард ойл». Но контроль над ней делят несколько могущественных групп. Хант же единолично владеет богатейшими приисками и нефтеперегонными заводами, танкерным флотом и нефтепроводами.
Несколько случайно попавших в его руки скважин на востоке Техаса превратились сегодня в огромный бизнес.
Нефть — национальное богатство. Добывают ее сотни тысяч людей. Почему же она должна обогащать всего несколько
человек, почему те, кто ее ищут, добывают, перерабатывают, всю жизнь должны биться в тисках нужды, а малограмотный карточный шулер, игрок слепого случая, завладевший нефтяными землями, может эксплуатировать соотечественников, обворовывая общество? Потому, что таков закон капиталистической Америки. О масштабах хантовских претензий можно судить по такому бесподобному по цинизму его заявлению:
— Насколько мне известно, я бы умер с голоду при недельном доходе в миллион долларов.
Какой же степенью бесстыдства надо обладать, чтобы сказать этакое! Трем удачам обязан Хант своим богатством: слепому случаю, подарившему ему за карточным столом нефтяную скважину; тому обстоятельству, что скважина эта была наугад пробурена ее первым хозяином — неудачливым партнером, а точнее, жертвой Ханта по покеру — в восточном Техасе в то время, когда еще никто, а тем более Хант, не подозревал, что это один из самых нефтеносных районов в мире, и, наконец, тому, что тот же слепой случай привел Ханта не в какой-нибудь другой, а именно в нефтяной бизнес. Нефть — это не только кровь промышленности. Хантовская нефть сегодня в топках военных кораблей, бороздящих чужие воды, и в двигателях «летающих крепостей», несущих смерть и разруше
ния. Хант — поставщик двора пентагон-ского величества. Нет в сегодняшней Америке бизнеса более прибыльного. И это состояние взросло все на той же почве — бизнес на крови.
Стремясь казаться респектабельным, этот человек без роду и племени подделывается под стиль техасской старины. Он завел огромные стада, ковбоев, наживается на скототорговле. Купил по случаю и фармацевтическое предприятие.
Лекарства в Америке очень дороги, и мимо такого выгодного дела, как нажива на беде ближнего, Хант пройти, конечно же, не может.
Но главным остается нефть. Рамки Техаса ему уже тесны, он рыщет по белу свету в поисках того, что «плохо лежит». Современный бизнес — штука сложная, требующая большого опыта, немалых знаний. Может возникнуть вполне естественный вопрос: а как же Хант — не только не специалист, а вообще субъект малограмотный, едва осиливший только начальную школу, может руководить огромным и сложным хозяйством нефтяной империи?
А никак! Талант в Америке — это такой же товар, как, скажем, штаны или макароны. Он покупается и продается. Можно быть дважды умным и трижды талантливым и всю жизнь горе мыкать, находясь в услужении у чужих денег. А можно и наоборот: быть вовсе бездар
ным, но денежным и на деньги покупать и таланты и чужие мозги.
Хант так и поступает. Случайно заполучив богатство, он нанял квалифицированных специалистов во главе с Сиднеем Латамом — нефтяным инженером и финансистом, распределив обязанности по нехитрому принципу: вы работаете, я получаю деньги.
Правда, Хант тоже очень занят. Свое время он делит между двумя занятия
ми — политикой и азартными играми. Хант и политика, Хант и американский фашизм, Хант и кровавые заговоры, преступления и убийства — все это темы следующих очерков, и на этом у нас еще будет случай остановиться с большей подробностью.
Что касается азартных игр, то к ним Хант относится более чем серьезно. В его кабинете— шкафы, в которых собраны родословные всех породистых рысаков Американского континента. Отсюда по телефону и специально установленным телетайпам он отдает распоряжения, делает ставки, получает результаты заездов. Нет, став бизнесменом, Хант отнюдь не перестал быть игроком. Вот, к примеру, одно из самых крупных предприятий американского игорного бизнеса — знаменитые ежегодные дерби в штате Кентукки. Раз в год со всей Америки съезжаются сюда любители пощекотать себе нервы крупной игрой.
Среди игроков и Хант. По его собственным словам, сумма его ежегодных выигрышей на бегах—около миллиона долларов. Впрочем, хотя и редко, бывают и проигрыши. До сих пор он сокрушается, что потерял ставку в 300 тысяч долларов— сумму достаточную для безбедного существования в течение года ста семей американских тружеников.
Страсти, которые бушуют на скачках, чаще всего отнюдь не спортивного свойст
ва. Огромные ставки, многотысячные выигрыши и проигрыши — вот что такое дерби в Кентукки, вот что подогревает эти страсти. На бирже тоже бушуют страсти. Такие же, как у тотализатора или у рулетки, — азарт алчности. Операционный зал фондовой биржи на Уоллстрите. Здесь тоже делают ставки. Только более крупные. Здесь тоже осуществляют махинации. Только более опасные. Нет, азартная игра в жизни начинавшего карточным шулером Ханта—не случайность, не хобби, как не случайны, а закономерны биржевая игра и ажиотаж в капиталистическом бизнесе.
Как видите, история возникновения и этого, одного из крупнейших состояний капиталистического мира весьма далека от идиллий, рисуемых буржуазной пропагандой. Не талант, трудолюбие и знания лежат в его основе, а бесчестные махинации, безжалостная эксплуатация да случайная, одна на миллионы, удача.
хантовской
Гарольд Хант — апостол ультра
Мы уже упоминали о том, что Гарольд Хант носит титул «самого страшного человека в Америке».
Полноте, но что же страшного в этом, казалось бы, благообразном старикашке? Правда, в Америке в качестве анекдота
рассказывают о чудовищной скупости, в которой он может посоперничать с самим Полем Гетти. Хант, к примеру, стрижется сам, дабы не платить парикмахеру. Уезжая из дому в свою контору, он демонстративно берет с собой в пакетике завтрак, экономя на обеде в ресторане.
В своем богатом доме, расположенном на окраине Далласа, он самолично проверяет слуг, инспектирует кухню, следя, как бы повар не присвоил себе чего-нибудь.
Противно, но не страшно!
Не страшно? Нет, страшно!
Эти кадры зафиксировали бесчинства, творимые фашиствующими молодчиками и их пособниками.
Но при чем здесь Хант, какое отношение к нему они имеют?
Самое прямое. Он давно и прочно связан с бандами правых. Хант — собственник обширной радиопрограммы, именуе-
мой «Лайф Лайн» — «Линия жизни»,— многие часы в сутки отравляющей американский эфир погромной, человеконенавистнической пропагандой. Не ограничиваясь нанятыми писаками, недоучка Хант самолично взялся и за писательство. Книги, которые он диктует своему секретарю — водить пером по бумаге он обычно не решается по малограмотности, — такое нагромождение вздора, что ни одно издательство не
Но во время съезда республиканской партии накануне президентских выборов 1968 года на помощь пришел случай. Хант в те дни самолично прибыл во Флориду, в город Майами-Бич, где происходил съезд.
И вот в дни съезда встреча все-таки состоялась. Мой давний друг и коллега Мэлор Стуруа, тогдашний корреспондент «Известий» в Америке, знал о моей длительной «охоте» за Хантом. Как-то ран
решается их выпускать, и потому Хант издает их на собственные деньги. «Альпака»— так назвал свою книгу Хант. «Альпака» — это хантовская мечта об идеальной, с его точки зрения, стране. Издал эту книгу Хант огромным тиражом и сам же ее и распространяет. Мне пришлось читать эту самую «Альпаку»— этакий американизированный вариант гитлеровской «Майн кампф», — и могу сказать, что бесноватый фюрер, доведись ему, с удовольствием под ней подписался бы.
В патологической злобности и реакционности Ханта, его зверином, доходящем до клинических форм антикоммунизме, ненависти к нашей стране мне довелось убедиться своими глазами. Долгое время я безуспешно пытался встретиться с этим субъектом, которым мне приходится интересоваться, что называется, по долгу службы, — но безрезультатно. Хант избегал каких-либо контактов.
ним утром он ворвался в мой номер гостиницы.
— Дружище, я засек Ханта. Он инкогнито приехал на съезд и живет в соседнем отеле. Если поспешим, то мы его накроем.
Зная страсть моего друга ко всевозможным розыгрышам — я сам не раз был их жертвой, — я воспринял преподнесенную мне сенсацию с достаточной долей скепсиса.
— Видите ли, мистер Хант, — тараторил на ходу скороговоркой Стуруа, никогда не нуждавшийся в том, чтобы лазить за словом в карман, и не испытывавший недостатка в журналистской находчивости,— мы хотели бы поговорить с вами о вашей книге «Альпака». Она нас крайне интересует. Кстати, не могли бы вы расписаться вот на этом экземпляре? С ловкостью фокусника Мэлор извлек из кармана бог весть где разысканную
— Знаю я твои штучки, пойдем-ка лучше позавтракаем.
— Какой, к бесам, завтрак! Я угощаю тебя Хантом. — И Стуруа поволок меня через дорогу.
Бывают же на свете такие совпадения. Не успели мы войти в подъезд, отодвинув плечом оторопевшего швейцара дорогого отеля, видом скорее напоминавшего спикера английской палаты лордов, как столкнулись с Хантом. Он ковылял по вестибюлю навстречу нам.
— Мистер Хант, мы хотели бы с вами поговорить.
— А кто вы такие?
— Журналисты.
— Я не даю никаких интервью. И вообще я занят.
Преисполненные решимости не упустить представившийся случай, мы попросту преградили Ханту путь к выходу и, постепенно тесня его, погнали, как бильярдный шар, в угол обширного вестибюля.
им хантовскую книжонку и протянул явно польщенному автору. Видимо, миллиардеры тоже не чужды авторского тщеславия. Во всяком случае, этот трюк моего друга сыграл решающую роль, и беседа состоялась. (О книге этой — предмете особой хантовской гордости — мы еще поговорим особо.)
Позже я спросил у Мэлора, по какому счастливому совпадению у него в кармане так кстати оказалась «Альпака».
— Какое, к черту, совпадение? Узнав случайно от одного из американских коллег, что сюда должен приехать Хант, я полдня бегал по жаре в поисках этой пакости.
Что ни говорите, а друг — это всегда друг!
Но так или иначе, а с Хантом мы поговорили, что называется, по душам. Не спеша. Без помех. Вволю.
Беседуя, мы слушали, смотрели и... поражались. Поражались тому, что он

говорил, как говорил, как вел себя, как выглядел. Внешний облик Ханта как-то удивительно диссонировал с обстановкой дорогого отеля, в котором шла необычная эта пресс-конференция. Утопая в роскошном кресле, перед нами сидел долговязый старик в стоптанных башмаках и нитяных — из самых дешевых — носках, свисавших на ботинки, в засаленном, обильно посыпанном перхотью пиджаке, несвежей рубашке, украшенной
шими неподстриженными грязно-желтыми ногтями, они беспрестанно находились в движении — сжимались, разжимались, сплетались пальцами, тискали друг друга, непрерывно и непроизвольно, как паучьи лапки, десять, двадцать, сорок минут, на протяжении всего разговора. Вот они засучили быстрее. Хант весь подобрался и, повернув голову, проводил кого-то глазами. Проследив направление его взгляда, я увидел пере-
галстуком-бабочкой в горошек, из тех, в которых щеголяют официанты дешевых ресторанчиков. Выцветшие, когда-то, очевидно, голубые, а сейчас медузьего цвета глаза, мокрые губы, неожиданный для его высокого роста тоненький голосок, то и дело срывающийся на пронзительный фальцет.
И руки! Ох уж эти руки! Они живут своей жизнью, выдавая то, что спрятали, скрыли лицо и глаза. Мне, к примеру, первое рукопожатие говорит обычно о человеке больше, нежели многие фразы первого знакомства. Прикосновение хантовской длани, вялой, будто бы без костей, влажно-холодной и липкой, вызвало мгновенную дрожь омерзения, желание поскорее найти рукомойник.
Во все время разговора его руки жили своей обособленной жизнью. Большие, усеянные веснушками, покрытые густым рыжевато-седым пухом, со сморщенной, будто бы пергаментной кожей, с боль-
секающих вестибюль двух девиц в совсем уж немыслимых сверхмини. Ханто-ва морда подернулась салом, губы растянулись в улыбку, обнажая коричневые пеньки зубов.
Девицы продефилировали, Хант перестал вибрировать, и разговор продолжался. О чем? Обо всем. Об «Альпаке», о Хан-товом бизнесе, о том, с какой целью он приехал в Майами-Бич и обретается в кулуарах съезда республиканской партии, об убийстве братьев Кеннеди. Расшифровывая сейчас пленку маленького карманного магнитофона, который я во время беседы включил, чтобы не упустить ничего из этого разговора, я поражаюсь примитивности и бессодержательности того, что говорил Хант. Его сентенции и рассуждения выдавали дремучее невежество и патологическую злобность.
Но вот, отвечая на вопрос о том, что он делает в Майами-Бич, Хант вдруг на-
дулся, заважничал и самодовольно заявил:
— Вы лучше спросите, что делают на съезде эти парни, которые вопят там, в зале заседаний, и я вам отвечу: они делают то, что скажу им я, во всяком случае многие из них. Нам не все равно, кто находится в Белом доме, и это уже не первый съезд, к которому я имею отношение. Впрочем, я не политик, я частный гражданин. И если кому-
толщины кошелька и щедрости претендента— и устраивали шумную демонстрацию. Опять же в соответствии с мздой, ими полученной, они вопили от пяти до двадцати минут. Вопеж этот состоял преимущественно из скандирования одной фразы: «Ви вонт Никсон!» или «Ви вонт Риган!» («Мы хотим Никсона!», «Мы хотим Ригана!»). Оторав положенное, демонстранты успокаивались и покидали зал, освобождая место следующим. Вот
то угодно выслушать мое мнение, что ж — я готов его высказать.
Кому-то безусловно угодно! В этом еще и еще раз убедились мы в те самые дни, близко наблюдая механизм работы съезда республиканской партии. Я позволю себе здесь на минуту отвлечься от беседы с Хантом и рассказать об одном внешне забавном, но поучительном эпизоде, участниками которого, опять со Стуруа, мы оказались в те дни.
Дело происходило на одном из заседаний съезда республиканцев. Впрочем, заседанием это можно назвать лишь очень условно. Скорее, действо это напоминало цирковой парад-алле. Предстояло выдвижение кандидатур на пост президента от республиканской партии. Перед тем как с трибуны называлось то или иное имя президента, в зал заседаний вламывались двести, триста, четыреста молодчиков — в зависимости от
тут-то мы и решили созорничать, впрочем не без умысла.
Перед тем как с трибуны съезда было названо имя очередного претендента на пост президента, в зал хлынули сотни крикунов. Они заполнили все проходы и стали что есть мочи отрабатывать полученные доллары. Покинув ложу прессы и смешавшись с этой толпой, мы оказались в зале перед самой трибуной. Решив, что демократия так демократия, мы стали кричать тоже. Я орал: «Ви вонт Мэлор!», «Ви вонт Мэлор!» Он в нескольких шагах от меня: «Ви вонт Зорин!»
Надрывались так мы довольно дблго. Скажите, ну чем не демократия? Да вот беда, съезд почему-то наши кандидатуры не выдвинул, и мы президентами США так и не стали.
Мораль сей демократии такова: в крайнем случае тебе дадут поорать — тем и утешайся. Что же касается решений, то

на них этот ор никак не влияет и никакого отношения к ним не имеет. Он лишь для отвода глаз и обмана легковерных, чему свидетельство и наш шуточный — впрочем, такой ли уж шуточный? — эксперимент.
Именно это и имел, очевидно, в виду Хант, с нескрываемым пренебрежением говоривший об «этих парнях, которые вопят на съезде». Он-то хорошо знал, где находятся настоящие пружины, дви-
— Что-о-о?!
— Но ведь существуют серьезные основания считать, что именно вы имеете непосредственное отношение к убийству президента.
Лицо Ханта начало медленно багроветь. К такому обороту разговора он не подготовлен, к подобному тону не привык. Давно уже в Америке к Ханту обращаются со льстивой угодливостью и всемерной почтительностью.
жущие американский политический механизм, поскольку сам он со своими сотнями миллионов — одна из таких пружин.
В конце разговора, когда нам, что называется, терять уже было нечего, мы решили затронуть больной для Ханта вопрос. Надо сказать, что на протяжении всей беседы он не знал, кто мы такие, — то ли растерявшись от нашего напора, то ли расчувствовавшись от внимания к его «Альпаке», он так и не задал вопроса, какой орган прессы мы представляем.
— Мистер Хант, как вы думаете, что стоит за покушением на президента Кеннеди? Кто его убил?
— Коммунисты.
— Ну а Роберта Кеннеди?
— Тоже коммунисты. И Мартина Лютера Кинга.
— Мистер Хант, но разве вы коммунист? — делая наивные глаза, спросил я.
— А кто вы такие, собственно говоря? — вместо ответа спросил он.
— Мы журналисты из Советского Союза. Коммунисты, кстати сказать.
Надо было видеть лицо Ханта в этот момент. Из багрово-красного оно стало пепельно-серым. Раскрыв рот, он судорожно хватал воздух. В глазах его был нескрываемый страх. Да-да, Хант испугался. Очевидно, он решил, что сейчас мы начнем его убивать. Затем, обнаружив, что кровожадных намерений у нас нет, он несколько успокоился и, вытащив из кармана засаленный платок, отер им мгновенно вспотевший лоб.
— Надеюсь, джентльмены, что это шутка,— после долгой паузы прошамкал пришедший наконец в себя престарелый миллиардер.
—Должен вам сказать, что вы плохо шутите. У старика Ханта очень хороший нюх на коммунистов. — И, уколов нас неприязненным взглядом, он тяжело
прощавшись, заковылял прочь. Мы откровенно хохотали. Уж очень жалок и смешон оказался при ближайшем рассмотрении этот «самый страшный че\ ловек в Америке».
Во время разговора мы поинтересовались, с какой целью Хант прибыл на съезд.
— Чтобы помочь тому, кого я считаю
истинным американцем.
— Кого же вы считаете таковым?
— Губернатора Ригана, — был ответ.
Риган в те дни был главной надеждой американских ультра. В прошлом второстепенный киноактер, Риган наконец вызвал к себе интерес, но не талантами, а злобной реакционностью своих политических выступлений. Однако сидеть бы ему всю жизнь в неудачниках, не обрати на него внимание Хант и еще несколько ему подобных деятелей.
Попав им на глаза, бездарный актер внезапно для всех в 1966 году стал губернатором Калифорнии.
Аппетит, как известно, приходит во время еды, и Риган замахивается на кресло президента Соединенных Штатов Америки. Для того чтобы помочь Ригану в этом, на съезд республиканцев и явился Хант собственной персоной.
У меня есть любопытный документ, зафиксировавший политические симпатии
нефтяного короля. Во время разговора с нами он чувствовал себя явно не в своей тарелке. Но когда я положил перед ним листовку с портретом Ригана, призывавшую делегатов съезда выдвинуть кандидатом в президенты именно его, Хант расплылся в улыбке, взял листовку и неверной рукой находящегося не очень в ладу с грамотой человека нацарапал под портретом: «Бест вишез» — («Наилучшие пожелания»)—и подписал: «Гарольд Лафайет Хант».
Однако протолкнуть в те дни своего фаворита Ханту всё-таки не удалось. На съезде была выдвинута кандидатура Никсона.
И тогда миллиардер переключил свои усилия на раздувание другой фашиствующей лягушки — Джорджа Уоллеса, которого Хант уже давно пестовал, готовя к крупной игре.
Так расист стал всеамериканской фигурой.
Хантова скупость на фашистов не распространяется. Когда речь идет о финансировании фашиствующего сброда — ку-клукс-клана и минитменов, «Общества Джона Берча» и иных погромщиков, — Хант раскошеливается щедро.
Именно он, миллиардер Гарольд Хант,— один из главных источников финансовой благодати американской реакционной нечисти. Десятки и сотни тысяч долларов получают они из его рук. Без его финансовой поддержки не могли бы они набрать той силы, которой располагают сегодня.
Накануне президентских выборов 1968 года я и мой друг, советский журналист и писатель Генрих Боровик, пробрались на митинг сторонников Уоллеса, где и были сделаны эти кадры. Вглядитесь в эти фанатичные лица.
Взбесившиеся буржуа, смертельно напуганные ходом истории, растущей борьбой рабочего класса, прогрессивным
движением, — вот из кого формирует реакция свои погромные банды.
Тупой фанатизм — их вера; ненависть к человеку труда, белому и черному, — их идеология; кровавый террор — их оружие. «Ви вонт Уоллес», — вопят они — «Мы хотим Уоллеса». Они мечтают о фюрере. И господа ханты готовы им его подсунуть.
Однако Уоллесом и его движением дело не ограничивается. В Америке сегод-
Кровь и доллары
А теперь пора рассказать и о той связи, которая, по моему глубокому убеждению, существует между убийством среди бела дня на далласской улице 35-го президента Соединенных Штатов Америки и деятельностью самого богатого из далласцев, являющегося практически
ня действуют десятки организаций фашистского и полуфашистского типа. Они не могли бы так расплодиться, набрать такую силу, если бы не щедрая поддержка таких, как техасский миллиардер, стяжавший репутацию «самого страшного человека в Америке».
хозяином этого города, назначающим мэра и судей, начальника полиции и прокуроров, епископов и шерифов, почтмейстеров И брандмайоров.
Но раньше, чем мы коснемся этого сюжета, я хочу напомнить вам, что одной из главных линий и официального следствия и американской пропаганды в связи с убийством президента Кеннеди было стремление доказать, что речь идет, во-первых, о единичном, так сказать, нетипичном факте и, во-вторых, о действии маньяка-одиночки, но, помилуй бог, ни в коем случае не о заговоре.
Этой мыслью проникнуты все 820 страниц объемистого фолианта, в котором изложены выводы назначенной президентом Джонсоном специальной комиссии, которая как могла, как хотела расследовала это преступление.
Осенью 1969 года, через несколько ме-после того, как экс-президент пе-из Белого дома в свое ранчо
в Техасе, мне довелось побывать на этом ранчо и побеседовать с Линдоном Джонсоном. Беседа наша продолжалась много часов, мы затрагивали многие вопросы. Джонсон отличался немалой словоохотливостью, каковую продемонстрировал и на сей раз. Однако была одна тема, на которую эта словоохотливость не распространялась. Едва я касался темы далласского убийства, оживленность и радушие собеседника мгновенно испа-
рялись, лицо каменело и он начинал отделываться односложными ответами, напирая на междометия типа «гм», «угу» и т. д., или не слишком пространными высказываниями типа «да», «нет», «не знаю». На протяжении всей беседы Джонсон настаивал на официальной версии, всячески избегая объяснений по поводу несоответствий доклада комиссии Уоррена.
Итак, заговор или убийца-одиночка?
Начнем с так называемой «нетипично-сти», исключительности в американской истории убийства президента. Эта версия рассчитана на людей плохо или совсем не знакомых с историей Соединенных Штатов Америки.
Убийства президентов, чем-то не потрафивших людям влиятельным и могуще
ственным, в истории американской демократии отнюдь не исключительны.
14 апреля 1865 года от руки наемного убийцы пал великий президент Авраам Линкольн, стяжавший ненависть расистов куклуксклановцев своей борьбой против позорного рабства негров.
Через шестнадцать лет был убит президент Джеймс Гарфилд.
Следующей жертвой убийц в Белом доме стал президент Уильям Маккинли,
который был застрелен 6 сентября 1901 года.
2 августа 1923 года при весьма таинст-
венных обстоятельствах внезапно умер -президент Уоррен Гардинг. Большинство историков сходится на том, что Гардинг запутался в финансовых аферах, а затем был отравлен сообщниками, боявшимися скандальных разоблачений.
Много неясного связано и с внезапной кончиной Франклина Рузвельта в апреле 1945 года. Во всяком случае, некоторыми исследователями высказывается предположение, которое, как мне кажется, отнюдь нельзя назвать необоснованным,— о том, что и этот президент тоже стал жертвой заговора.
Это то, что предшествовало убийству в Далласе. Не оборвалась цепь политических убийств и после Далласа.
Упорно велась охота за оставшимися в живых братьями президента, сенаторами Робертом и Эдвардом Кеннеди.
Через несколько месяцев после гибели Джона Кеннеди, 19 июня 1964 года, американские радиостанции передали следующее экстренное сообщение: «В результате авиационной катастрофы, причины которой остаются невыясненными, разбился небольшой одномоторный самолет, на борту которого находился Эдвард Кеннеди. Сенатор в бессознательном состоянии доставлен в госпиталь. У него повреждены три позвонка, сломаны два ребра, не работает легкое».
Мне представляются весьма важными в этом сообщении слова о невыясненных причинах аварии самолета. Могу добавить, что, несмотря на то, что со дня катастрофы прошло уже немало времени, причины эти не выяснены по сию пору.
Эдвард Кеннеди жив. Роберта Кеннеди в живых уже нет. Весной 1968 года он решил выставить свою кандидатуру на пост президента Соединенных Штатов, заявив, что его целью будет завершить то, что не дали завершить старшему бра-
ту. Вряд ли это могло понравиться орга-
держку, в темном коридоре, примыкаю
щем к этому залу, пистолет наемный знал, каким путем Те, кто поставили знали.
уже приготовил свой убийца. Мало кто покинет зал сенатор, убийцу в засаду, —
Все проделано по уже испытанному сце-
нарию. Разница лишь в деталях. Вместо Белого дома Роберт Кеннеди, вставший поперек пути тех, кто убил его брата, я подчеркиваю это — тех же, кто убил
низаторам далласского убийства. Не для того они убрали одного из Кеннеди, чтобы получить второго. К этому добавился и страх разоблачения. Заговорщики отлично понимали, что, очутись Роберт Кеннеди в Белом доме, американская Фемида может и прозреть, обнаружив то, что до сих пор она не хотела увидеть у себя под носом. Никому из находящихся в зале лос-анджелесского отеля «Амбассадор» в этот поздний вечер 4 июня 1968 года и в голову не приходит, что сенатор Роберт Кеннеди доживает последние минуты своей жизни.
Сейчас, когда на этих кадрах он благодарит избирателей Калифорнии за под-

президента Кеннеди, — оказался в могиле Арлингтонского кладбища.
Так же как и в случае с Освальдом, американские власти упорно твердят, что Сирхан Сирхан — единственный убийца. Никаких сообщников, а тем более никакого заговора, помилуй бог, и в помине нет и не было. Разница лишь в том, что от Освальда поспешили отделаться на следующий же день после убийства президента. Теперь, убедившись в без
наказанности, заговорщики обнаглели окончательно. Несмотря на вынесенный смертный приговор, убийца Роберта Кеннеди здоров, невредим и, говорят, собирается писать в тюрьме мемуары, запрашивая за них с издательств баснословные гонорары.
И вообще лос-анджелесские власти пытаются делать вид, что ничего особенного не произошло.
Некоторое время назад, находясь в этом городе, я побывал в отеле «Амбасса-дор». И если бы не чья-то услужливая рука, меловым крестом на полу отметившая место убийства, ничто в этом мрачном и грязном помещении не напоминало бы о происшедшем. Видимо, кто-то очень рассчитывает на короткую память американцев.
Я уже говорил о зоологическом антикоммунизме Ханта, причем коммунистом он считает каждого, кто с ним не согласен. В хантовский список «пособии-
ков коммунизма» входят даже такие
деятели, как некоторые члены амери-
канского сената, Верховного суда, все три брата Кеннеди и многие другие столь же «близкие коммунизму» люди. На сей счет у господина Ханта целая философия.
— Я за частную инициативу... Я не верю в войну с бедностью. Я думаю — это пустая затея... Нет никакой другой страны, кроме Соединенных Штатов, кото
рая могла бы остановить коммунизм. Я до конца буду бороться за спасение нашей страны.
О том, как он ее спасает, известно достаточно хорошо.
Нет, политические убийства в Америке, как видите, не единичные случайности, не предания старины глубокой. Они не исключение. Они — метод, в котором пуля наемного убийцы заменяет политические аргументы, а физическое устранение неугодного деятеля корректирует нежелательные кому-то результаты выборов.
А теперь давайте вернемся в Даллас. Убийство Джона Кеннеди и по сей день
тие со многими участниками и могущественными покровителями?
В первые после убийства дни, когда еще не все концы были опущены в темные воды, видный американский юрист Марк Лейн на собственный страх и риск опросил многих непосредственных свидетелей, бывших на месте преступления. Я располагаю пленкой с этими показаниями, отрывки из которых я вам представлю.
остается делом запутанным и темным. Вопросов здесь значительно больше, чем ответов.
Думается, что ключевым для всего этого дела является вопрос: имел ли место заговор с целью убийства Джона Кеннеди или же, как утверждает официальная версия, это было делом рук маньяка-одиночки?
Дескать, жил-был американец по имени Ли Харви Освальд. Сначала это был мальчик как мальчик, поступил учиться, перепробовал много профессий, а потом вдруг решил убить президента.
На этих кадрах — последние минуты жизни Джона Кеннеди.
Убийцы уже прильнули к оптическим
прицелам своих винтовок.
Уникальная пленка запечатлела и момент убийства.
Так был ли заговор или его не было? Маньяк-одиночка или тщательно запланированное и организованное предприя-
Лейн. Мистер Бауере, сколько выстрелов вы слышали?
Бауере. Три выстрела. Они были сделаны с перерывами. Так примерно (стучит). Когда я сказал в полиции, что мне кажется, что третий выстрел нельзя было сделать из той же винтовки, они вынудили меня уйти.
Т е й г. Сразу после того, как президентская машина повернула, я услышал три громких взрывных звука за насыпью.
Д о л д. Дымок показался из-за забора. Лейн. Где находился дымок, м-р Симмонс?
Симмонс. Он был прямо перед деревянным забором.
Лейн. Кто-нибудь еще из тех, кого вы
знаете или с кем говорили, считает, что выстрелы последовали из-за забора?
Никс. Большинство считает, что они были сделаны из-за забора за складом. Между книжным складом и железной дорогой.
ловека?
Прайс. За деревянным забором.
Лейн. Откуда был сделан выстрел?
Голланд. Из-за забора.
Коннел и. Я убежден, что первая пуля
не попала. Я абсолютно уверен в этом. Губернатор Коннели был ранен в машине с президентом. Расследование утверждает, что он ранен рикошетом той же пулей, что и Кеннеди. Коннели опро-
в меня не попала. Потом я был ранен.
вергает это. По его словам, был еще


один выстрел, жертвой которого он стал.
Итак, большинство свидетелей, находившихся на месте преступления, сходятся на том, что выстрелов было много и они были произведены из разных точек, в частности из-за деревянного забора и железнодорожной насыпи. Следовательно, в засаде был не один Освальд. Но если это так — рушится вся официальная версия.
Прежде всего Джек Руби. Он после Освальда— самый опасный. На суде этот хозяин далласского кабака молил: увезите меня из Далласа, и я все расскажу. Его не увезли. Ему обещали жизнь и действительно на электрический стул не посадили. Его убрали втихомолку. Несколько инъекций — и Руби мертв. Журналистка Дороти Килгаллен, сумевшая выведать у Руби многое, была найдена мертвой в собственном доме.
Как видите, свидетели для преступников— штука опасная, и потому... они стали исчезать один за другим.
Началось все со свидетеля наиболее опасного — самого Освальда. Дойди дело до суда, — он мог бы порассказать многое, а это не входило в планы заговорщиков.
Ставленник Ханта—Джесс Карри, начальник далласской полиции, в руки которой был передан Освальд, — хорошо знал, кто в Далласе хозяин.
Его сотрудники вывели Освальда из камеры.
И неизвестно кем проведенный в тюрьму Джек Руби заставил замолчать главного свидетеля. Вот и все.
Все? Нет, далеко не все. Оставались несколько десятков человек особенно опасных для заговорщиков — они слишком много знали. И свидетели начали исчезать один за другим, погибать при странных обстоятельствах.
Мадам Эрлин Робертс — квартирная хозяйка Освальда. Она оказалась разговорчивой. Результат — сердечный приступ и смерть.
Железнодорожник Ли Бауере имел неосторожность заявить, что своими глазами видел за несколько минут до роковых выстрелов человека с винтовкой вот здесь, за этим забором. «Меня, — заявил Бауере, — в полиции не захотели слушать». Поскольку железнодорожник настаивал на том, чтобы его выслушали, он при невыясненных обстоятельствах погиб в железнодорожной катастрофе.
Уильям Уоли — водитель такси, на котором Освальд уезжал с места преступления, погиб в автомобильной катастрофе.
В принадлежавшем Джеку Руби вертепе под игривым названием «Карусель» встречались заговорщики. Танцовщицы и музыканты этого заведения кое-что ви-
дели, кое о чем догадывались, кое-что знали. В дни после убийства они стали делиться тем, что знали.
Вскоре одна за другой на далласском кладбище появляются свежие могилы. Далила Киллэли — танцовщица из «Карусели» — убита неизвестными выстрелом в затылок. Ее подруга и сподвижница по «Карусели» Нэнси Муни найдена повесившейся. Пианист и певец «Карусели» Карен Карлин убит несколькими вы-
стрелами из пронесшейся мимо него по улице машины.
В течение короткого времени при странных обстоятельствах один за другим погибли более тридцати человек. При этом каждый раз почему-то погибали именно те, кто либо являлся непосредственным свидетелем убийства президента, либо знал об этом нечто важное.
Итак, никакого заговора не было и в помине. Президента Кеннеди убивал, так сказать, кустарь-одиночка.
До чего же ловок был этот шельмец кустарь! Не только в одиночку совершил такое, что под силу крупной банде профессиональных убийц, но еще ухитрился спрятать концы в воду, организовав отправку на тот свет самого себя, а после этого, уже будучи в мире ином, еще кучу народу!
Трудно сказать, на кого рассчитана эта версия! Но если заговор был, то кто-
то должен был его организовывать, финансировать, направлять.
Кто же?
Начать с того, что лично я глубоко убежден в том, что убийство президента Кеннеди не случайно произошло не где-нибудь, а именно в Техасе — вотчине не
давно и баснословно разбогатевших на найденной здесь нефти миллиардеров, в техасском городе Далласе, где царит и властвует самый богатый из техасских нефтяных королей, восьмидесятилетний Гарольд Хант, где ежемесячно происходит убийств больше, чем, скажем, в Англии за целый год.
Этот внезапно разбогатевший, страдающий манией величия бывший профессиональный карточный игрок живет на
Штатов президентом страны. Он был мультимиллионером, наследником предпринимателя, чей капитал находится в списке 25-ти крупнейших состояний современной Америки. Состояние возникло в конце 20-х — начале 30-х годов в результате биржевых операций Кеннеди-старшего. Кинобизнес, торговля спиртными напитками, строительство крупных жилых массивов и сдача их внаем довели состояние этого семейства до размеров,
окраине Далласа, в доме, который точно копирует жилище первого американского президента Джорджа Вашингтона в Монт Верноне. Это не прихоть. Это — претензия. Хант мнит себя Мессией, призванным спасти Америку от коммунизма.
Но что мог иметь этот миллиардер против другого миллиардера, которому капиталистическая Америка в начале прошлого десятилетия доверила руководство страной?
Для того чтобы ответить на этот вопрос, необходимо вспомнить ленинское указание о том, что монополия не только не ликвидирует конкуренцию между капиталистическими хищниками, но, наоборот, поскольку конкурируют не мелкие, а крупные хищники, — их борьба между собой принимает особенно острый, ожесточенный характер.
Джон Фитцджеральд Кеннеди был не только 35-м в истории Соединенных
превышающих сумму в пятьсот миллионов долларов по самым скромным подсчетам.
Разбогатев, папаШа Кеннеди ринулся в политику. Перед войной он был американским послом в Англии и в качестве такового сыграл немалую роль в позорном мюнхенском предательстве.
В 1940 году он пытался соперничать с Рузвельтом в борьбе за президентский пост. Потерпев неудачу, он перенес свои честолюбивые амбиции на сыновей. Сначала на старшего — тоже Джозефа. После его гибели на войне—на второго, Джона.
Избирательная кампания Роберта и Эдварда Кеннеди также финансировалась за счет папашиных денег.
Ныне единственным наследником капитала недавно умершего Джозефа Кеннеди и семейной жажды власти является Эдвард, который, думается, несмотря на обрушившиеся на него не-
приятности и беды, не сказал еще своего последнего слова.
Но семейный клан Кеннеди — это не просто семейство.
Они участники и видные деятели могущественной, так называемой уолл-стритовской группировки американского капитала, ведущей ожесточенную борьбу со своими конкурентами — банкирами и промышленниками Техаса, Чикаго, Калифорнии.
И борьба эта ведется не только в штаб-квартирах корпораций и банков, конкурентная борьба монополий развора-
чивается и в сфере политики.
На съезде демократической партии в Лос-Анджелесе накануне выборов летом 1960 года основными конкурентами были ставленник северо-восточных банкиров Джон Кеннеди и фаворит техасских миллионеров Линдон Джонсон.
Когда чаша весов на съезде стала склоняться в пользу Кеннеди, Джонсон нанес удар ниже пояса. Он заявил делегатам съезда, что Кеннеди не может быть президентом, так как страдает неизлечимой болезнью. Руководитель предвыборной кампании брата, Роберт Кеннеди, тут же организовал медицинский консилиум, который никакой смертельной болезни не обнаружил.
А затем боссы договорились о дележе постов—кому быть президентом, а кому вице-президентом, и противники, за
быв или сделав вид, что обиды забыты, пожали друг другу руки.
Хант присутствовал в те дни на съезде, куда он явился, чтобы помочь техасцу Джонсону. «Если бы Линдон неукоснительно следовал моим советам, — без лишней скромности скажет потом Гарольд Хант, — Кеннеди его бы не обошел.
Кстати, — добавляет воротила, — это была именно моя идея — после того, как братья Кеннеди добились своего, подсказать Линдону мысль о вице-президентстве».
Приход Кеннеди в Белый дом для Ханта и таких, как он, означал не только усиление позиций конкурентов.
Деятель более трезвый, нежели некоторые его предшественники, Джон Кен
неди пытался сделать определенные выводы из провалов пресловутой «политики балансирования на грани войны». Воротилы типа Ханта, целиком и полностью связавшие себя с военным бизнесом, расценили это как посягательство на свои барыши.
Были и другие претензии техасских нефтяных баронов к президенту Кеннеди. Несколько десятилетий назад, когда нефть в Техасе еще не была открыта,
О чем говорилось в дни осени 1963 года за плотно закрытыми дверями клубов и особняков, где собираются обычно техасские толстосумы, мы достоверно не знаем. Но зато документально установлено, что за две недели до убийства представители крупнейших нефтяных компаний потребовали у президента срочной аудиенции и после двадцатипятиминутного разговора покинули Белый дом разъяренными.
для того чтобы стимулиро-
а
*
Вашингтон, вать поиски и разработку нефти внутри Соединенных Штатов, предоставил нефтепромышленникам серьезную налоговую скидку, ставившую их в преимущественное положение по сравнению со всеми другими отраслями промышленности. Для техасских нефтяных королей это оказалось золотым дном, равняющимся миллиарду долларов ежегодно. Концерны, с которыми был связан президент Кеннеди, были отнюдь не в восторге от этой миллиардной форы их конкурентам, и Кеннеди объявил, что намеревается аннулировать эту налоговую скидку.
Можно себе представить, как восприняли эту весть техасские нефтяные бароны, предводительствуемые Хантом. Журнал техасских нефтепромышленников свою передовую статью, посвященную планам Кеннеди, озаглавил в те дни — «Смертельный удар по Техасу».
Между тем Джон Кеннеди начал свою предвыборную поездку по Техасу. В эти дни никто не догадывался, что это его последняя поездка. Никому или, точнее, почти никому не приходило в голову, что именно в тот момент отрабатывались последние подробности, выбирались точки для засад, по нескольку часов в день тренировались находившиеся в глубоком подполье, нанятые за огромные деньги снайперы.
Ну до чего же трогательно. Какие невинные старички—простые предки.
Многие нити заговора, стоившего жизни президенту Кеннеди, ведут именно в этот богатый дом на далласской окраине, к старичку, распевающему сентиментальные оды
Одна из первых нитей появилась тогда, когда Джек Руби допрашивавшему его председателю Верховного суда Соединенных Штатов и главе комиссии, рас-
Нет, мистер Хант в эти дни не бегал по тайным совещаниям и оружейным складам. Он у себя дома музицировал в кругу семьи.
Каждый занимался своим делом. Президент произносил речи. Заговорщики заканчивали свои последние приготовления.
А Хант — музицировал. Вместе с супругой. Эта ловкая дамочка, почти на тридцать лет моложе мужа, в течение долгих лет была его личной секретаршей, пока не стала мадам Хант.
Сентиментальная старинная американская песня «Простые предки». Вот о чем она рассказывает:
«К богатому городскому дому подошла седовласая пара из деревни, чтобы увидеть сына, который уехал от них много лет назад. Мы твои простые предки — старая мать и я».
следовавшей убийство президента, сообщил об участии в заговоре «богатого нефтепромышленника». Однако тут же эта нить была обрублена, и больше об этом комиссия не заикалась.
Но затем стали одно за другим обнаруживать себя новые знаменательные обстоятельства.
Так стало известно, что сын Ханта — Ламар Хант — несколько раз бывал в «Карусели», где встречался с Джеком Руби, а накануне ' убийства президента Руби приходил к Ханту-младшему и беседовал с ним продолжительное время. Что общего между мелким кабатчиком, впоследствии убийцей Освальда, и наследником миллиардера?
Немало в Америке было разговоров о провокационной листовке, выпущенной в Далласе накануне приезда в этот город президента.
Расследование установило, что листовка была составлена и выпущена по заказу
и на деньги Нельсона Банкера Ханта — второго сына миллиардера.
И наконец, еще одно многозначительное обстоятельство. Еще тело убитого президента находилось в далласском госпитале, еще вдова не успела снять обрызганное кровью платье, а агенты всемогущего ФБР уже стучались в наглухо закрытые двери дома Ханта. Нет, они явились сюда не для того, чтобы арестовать миллиардера. Миллиардеров в Аме-
Хант, Гетти и еще десяток-полтора нефтяных баронов были довольны.
Но время их прошло. Они уходят. Не хотят, но уходят. Вынуждены уходить.
У них было бурное прошлое. У них есть кровавое настоящее. Будущего у них нет!
рике не арестовывают. Полные почтительного благоговения, они явились, чтобы предложить Ханту немедленно скрыться из города.
Обратите внимание, агенты ФБР явились не куда-нибудь, а к Ханту, значит, что-то знали. Не проявив рвения в выполнении своих обязанностей по охране президента, молодчики Эдгара Гувера проявили сверхрвение, обеспечивая безопасность нефтяного короля.
Одним словом, в тот же момент Хант с семьей был специальным самолетом доставлен в город Балтимору, где в течение многих недель в обстановке строжайшей тайны пережидал бурю.
С чего бы это? Зачем прятаться невиновному? Кстати, любопытная деталь. Первое, что сделал техасец Линдон Джонсон, оказавшись в Белом доме, было заявление о том, что его правительство оставит в неприкосновенности налоговые льготы нефтепромышленников.
А: опасность
Фюрер из Луизианы
Нет, это не кадры четвертьвековой давности. Как ни горько говорить об этом, как ни кощунственно выглядит фашистский шабаш по отношению к миллионам жертв фашизма, — это реальность нынешних дней. И паучья свастика — реальность, и кровавые расправы, и озверевшие расисты, потерявшие человеческий облик фанатики,—тоже реальность дней сегодняшних, нынешняя повседневность Америки.
Было бы, конечно, неверным представлять дело таким образом, что тень паучьей свастики покрыла всю Америку, что фашистские порядки восторжествовали в этой стране.
История американского народа, его свободолюбивые традиции, борьба прогрессивных сил этой страны, и прежде всего
ее рабочего класса, являются мощным препятствием на пути фашистского отребья.
Но в то же время нельзя не видеть и другой стороны дела, того, что отребье это существует и действует безнаказанно. В этом мне пришлось убедиться, что называется, собственными глазами.
В один из дней поздней осени 1971 года я приехал к зданию, расположенному недалеко от американской столицы.
Четверть века спустя после того, как многим казалось, что в могилу фашизма забит осиновый кол нюрнбергских виселиц, в петлях которых болтались фашистские главари, фашистская зараза вьет гнезда в американских городах.
Откуда взялись эти орды молодчиков, словно бы перекочевавшие из мюнхенских пивных в нью-йоркские залы Лос-Анджелеса и засады Далласа, на улицы Чикаго и Атланты? Чем питаемы они,
здесь
Надпись около входа гласит, что расположилась штаб-квартира Национал-социалистической партии Соединенных Штатов. Трудно поверить, что это происходит сегодня, что этот вертеп расположен в получасе езды от Белого дома. Но это факт, факт жизни сегодняшней Америки. Штурмовики образца 70-? годов, поклоняющиеся фюреру, не считают нужным скрываться. Но об этой встрече речь у нас впереди.
*НГГЕ
кем руководятся, почему множатся, подобно черной саранче?
Мы попробуем ответить на эти вопросы. Но прежде чем говорить о фашизме образца 70-х годов, нам следует перевернуть несколько страниц исторической летописи, заглянуть в недавнее прошлое, ибо не сегодня появился американский фашизм, а убийство Мартина Лютера Кинга, выстрелы в Далласе и Лос-Анджелесе— не первые его преступления.
Двадцатые годы нынешнего века были трудным временем для международного капитала. Под ударами кризисов трещала экономическая система капитализма, поднимался на борьбу рабочий класс, вдохновленный успехами первой в мире Республики Советов.
Для укрепления своих позиций буржуазия прибегает к крайним мерам, на авансцену выдвигаются ударные отряды капитализма — фашистские банды.
Из политического небытия выныривает неудавшийся журналист Бенито Муссолини и несостоявшийся художник, отставной ефрейтор Шикльгрубер, он же Адольф Гитлер.
Увидев за их национализмом, махровой реакционностью немалые возможности, на них делают ставку заправилы крупного капитала.
Так безвестные кликуши, крикуны-одиночки становятся важными птицами в фашистском оперении.
Действуя в интересах реакционных кругов монополистической буржуазии, -фашиствующие демагоги любят рядиться в одежды защитников «маленьких людей» — не случайно людоед-человеконенавистник Гитлер кощунствовал со словом «социализм», назвав свою банду национал-социалистической. Заигрывая с обывателем, обещая ему казарменный рай, спекулируя на национализме и шовинизме мелкого буржуа, фашизм верой
и правдой служит реакционным кругам монополистической буржуазии.
Массы американцев год за годом не только отдают свое имущество, но попадают во все большее и большее экономическое рабство, утрачивая надежду справиться с долгами и вернуть свое состояние, которое они теряют во время экономических кризисов.
Этого субъекта — помесь провинциального Цицерона и балаганного шута — зовут Хью Лонг. Именно он на рубеже 20 — 30-х годов был кандидатом на роль фюрера всея Америки, именно на нем остановили выбор те, кто делал в те дни ставку на фашистскую диктатуру.
Сейчас мало кто помнит это имя. А на- | прасно. Без Хью Лонга не понять ни g Джозефа Маккарти, ни Барри Голдуоте- I ра, ни Джорджа Уоллеса — мракобесов Америки сегодняшней.	ь

На пыльных полках зарубежных архивов мне удалось разыскать редкие кадры кинохроники пятидесятилетней давности, запечатлевшие житие несостоявшегося фюрера из американского штата Луизиана, каждый шаг которого на всякий случай фиксировался.
Пока — он демон местного значения. Поле его деятельности — расположенный на берегах Миссисипи, на крайнем юге страны, штат Луизиана.
Главный город Луизианы — Новый Орлеан— известен как столица американского джаза. В небольшом зале этого старого дома, над входом в который и сегодня висит позеленевшая от времени медная труба, в конце прошлого века несколько талантливых негритянских музыкантов положили начало новому направлению в музыке, прославив на весь мир город, в котором они были париями— отверженными. Сегодня американ-
ский джаз — это уже не столько музыка, сколько бизнес, на котором наживаются ловкие дельцы.
Одним из первых ловкачей был начинающий политик Хью Лонг. Ищет он не только денег, но и популярности, не брезгуя ради этого ничем.
Но Луизиана тех дней далеко не только джаз. Развеселые кабаки Орлеана — это витрина, приманка для ищущих экзотики, съезжающихся сюда со всей Америки богатых бездельников.
Подлинная Луизиана — это край тяжкого подневольного труда миллионов белых и черных, край безысходной нищеты. Здесь — заповедник дикого разгула расистов, ку-клукс-клановская вотчина.
Именно эти два обстоятельства: недовольство жителей Луизианы своим тяжелым положением и расизм, издавна свивший гнездо на Юге Америки, решает использовать в своих темных целях и далеко идущих планах восторженный аме
риканский поклонник Гитлера и Муссолини. Выставив свою кандидатуру на пост губернатора штата, он копируя своих учителей, выдает себя за защитника «маленького человека» и даже обрушивает гневные словеса на «богатых-плутократов».
— А теперь заправилам штата, тем, кто обманывал бедных, вместе с теми, кто получал от этого выгоду, кто грабил этот штат, диктовать будем мы. Мы надеем
ся, что штатом будет управлять народ, а не богачи и прислужники большого капитала.
Особенно доставалось от «поборника маленьких людей» нефтяной компании «Стандард ойл». Позже выплывает наружу важное обстоятельство, подогревавшее его «праведный» гнев, — выяснится, что сам Лонг располагал солидной пачкой акций конкурирующей компании.
Не менее существенным коньком, на котором маленький фюрер из американского штата Луизиана пробирался к власти, была спекуляция на расизме, в чем он тоже был неоригинален. Но если Гитлер в те дни искал в жилах политических противников следы еврейской крови, то Хью Лонг обвинил своего противника по борьбе за губернаторский пост в том, что его прапрабабка была негритянкой.
Став губернатором штата, Хью Лонг решает, что настала пора выходить на общенациональную арену. Следующая ступень к задуманной цели — пост сенатора Соединенных Штатов.
Нечистый на руку, взяточник и мздоимец, этот «враг богатых» быстро богатеет. Главным источником его доходов являются щедрые даяния крупных компаний, хозяева которых нимало не обмануты его филиппиками в их адрес. Разглядев в
этом поклоннике Гитлера незаурядного ловкача, беззастенчивого, и неразборчивого в средствах, они решают сделать на него крупную ставку. Им тоже понадобится свой фюрер — недовольство обездоленных в Америке нарастает.
Луизианский кандидат во всеамериканские фюреры наслышан и о муссолини-евских чернорубашечниках и о штурмовых отрядах Гитлера, расправляющихся с непокорными. И Новый Орлеан терроризирован вооруженными отрядами, созданными Лонгом.
Бесчинства лонговских молодчиков вызывают широкое недовольство. Маска «защитника маленького человека» начинает сползать, обнажая лицо фашиствующего мракобеса. Но такое саморазоблачение преждевременно, а потому опасно: в
отличие от Гитлера и Муссолини Лонг еще не достиг вершин власти. Ловкий демагог, он не жалеет усилий, стараясь сбить с толку обывателя. Дескать, кто сказал, что он опасен, смотрите, какой он простой, что называется, «свой в доску». С вульгарностью ярмарочного рыжего, теряя чувство меры, он лезет из кожи вон, стараясь понравиться всеамериканскому мещанину.
Он даже сочинил гимн в свою собственную честь и самолично его распевает. Не знаю, случайно или нет, но есть нечто общее и в биографиях, и в манерах, и в приемах фашиствующих демагогов. Дешевые ухватки провинциальных лицедеев, стремление подладиться под самые низменные вкусы типичны и для Гитлера, и для Лонга, и для нынешнего куми
ра и ставленника американской реакции Джорджа Уоллеса.
Выходцы из «низов»—и Хью Лонг сорок лет назад и Джордж Уоллес сегодня — опирались и опираются на расистский Юг Соединенных Штатов. Один был губернатором южной Луизианы, другой — ныне губернатор соседнего штата Алабамы. И тот и другой, служа интересам большого бизнеса, играют в поборников «маленького человека».
в Белый дом, рвался к власти. Появление Хью Лонга в Вашингтоне далеко не случайно пришлось на период великого кризиса, потрясшего американский капитализм в 1929—1933 годах и дававшего о себе знать вплоть до начала второй мировой войны.
Закрывались сотни предприятий. Нищета, отчаяние порождали гнев, от которого дрожали стены американского государства.
И тот и другой — махровые реакционеры, состоящие на содержании монополий.
Даже ухватки и манеры этих беззастенчивых демагогов до противности одинаковы. Можно подумать, что Уоллес изучал эти кинокадры, копируя манеру поведения и ужимки своего предшественника.
Но сходство это не только внешнее.
— Рузвельт, с одной стороны, и Гувер с другой. Нам не нужен ни один из них. И я очень хочу увидеть, что в 1936 году Америка сделает другой выбор.
Под «другим выбором» фашист Лонг имел в виду себя. Этот фиглярствующий мракобес так же, как это сделает тридцать два года спустя Джордж Уоллес, решил бросить вызов кандидатам республиканской и демократической партий, вызов даже самому Рузвельту. Он рвался
Перепуганная буржуазия все больше склонялась к тому, чтобы опереться на фашистских молодчиков.
Несколько лет спустя американский обвинитель Роберт Джексон, выступая на заседании Нюрнбергского трибунала и говоря о необходимости искоренения фашиствующих банд, скажет: «Следующая война и будущие погромы будут выращены в гнездах этих организаций, если мы не уменьшим престиж и влияние их членов путем наказания».
Но это еще впереди.
А пока...
Этот провинциальный политический шут, мелкий казнокрад и вульгарный демагог становится в предвоенные годы фигурой общеамериканского масштаба. Он нужен на случай, если социальная демагогия и экстренные меры по спасению американского капитализма, предпринимаемые «либералом» Рузвельтом, дадут осечку. Приближающаяся война, раскручивая ма-
ховик военной экономики, помогает американской промышленности выкарабкаться из кризисной трясины. Но Лонга продолжают держать про запас.
Карьера Лонга оборвалась неожиданно, хотя вполне в духе американских политических нравов, в духе самого Лонга. Он пал жертвой собственных методов. Его земляк, кровно им обиженный, сводя счеты, подкараулил Лонга и на одном из сборищ в Новом Орлеане в упор раз-
13 поисках фюрера
17 марта 1971 года в американских газетах было опубликовано сообщение: «Вчера в своем доме в возрасте шестидесяти восьми лет скончался Томас Эдмунд Дьюи — бизнесмен, в прошлом известный политический деятель». Сообщение это было помещено на скромном месте,
рядил в луизианского фюрера обойму своего пистолета.
Бесславно сошел со сцены один из первых главарей американского фашизма. Фашизм с американской сцены не сошел. О последователях и наследниках этого маленького человечка с большими амбициями речь у нас впереди.
среди публикаций о свадьбах и похоронах, помолвках, разводах и иных новостях светской хроники, и прошло сравнительно незамеченным.
А между тем два-три десятка лет назад вокруг имени этого невзрачного человечка, проведшего последние годы жизни в деловых конторах рокфеллеровского банка, в прозаичной мелочной суете вокруг чужих долларов, бушевали нешуточные страсти, на него делались нешуточные ставки. И как сторонникам его, так и особенно противникам было отнюдь не до шуток.
Вряд ли кто-нибудь в наш атомно-реактивно-электронный век возьмется утверждать, что верхом человеческой изобретательности является столь несложное сооружение, как качели.
И тем не менее именно качели и по сей день почитаются самым хитроумным изобретением буржуазной политической мысли. Именуется это по-разному —
«парламентской демократией», «системой двух партий» или еще как-нибудь. Но суть дела от этого не меняется и принцип один и тот же: принцип качелей. Раз — и политические качели идут вправо: закручиваются гайки, урезываются права трудящихся, тюрьмы переполнены, реакция особенно свирепствует. Но вот негодование широких масс принимает опасный для буржуазии масштаб, и она, наученная горьким опытом, при
бегает к маневру: качели движутся в противоположную сторону, на авансцену выпускаются либеральствующие краснобаи, которые сладкозвучными речами, широковещательными обещаниями да мелкими уступками разряжают обстановку. А затем все повторяется сначала.
Но всегда, когда на авансцене либералы, про запас у буржуазии — большая дубина, которая в любой момент может быть пущена в ход.
Мы уже говорили о том, что в дни великого экономического кризиса 1929— 1933 годов правящий класс Америки сделал ставку на либерала Рузвельта и его так называемый «Новый курс». Рассказывали мы и о кандидате во всеамериканские фюреры, погромщике из Луизианы Хью Лонге.
Лонг погиб. И режиссеры реакционного спектакля, оплакав своего незадачливого фаворита, начали искать нового исполнителя на главную роль, поскольку, как
известно, «свято место пусто не бывает». Вскоре они обратили внимание на мелкого политика из Нью-Йорка по имени Томас Дьюи.
Он вынырнул из безвестности, как и впоследствии вернулся в нее, незаметно умерев второстепенным уолл-стритов-ским клерком.
Но это впереди. А пока... А пока Дьюи, вытолкнутый чьей-то невидимой рукой, оказался на виду у всей Америки, пуб
лично заявив о своих притязаниях: изгнать из Белого дома Франклина Рузвельта и самому занять его место. Всего-навсего!
Впрочем, насчет «невидимой руки» — это не вполне точно. При внимательном взгляде рука, которой Томас Дьюи обязан своим стремительным превращением в фаворита реакционной Америки, ее надежду и вождя, видна, что называется, невооруженным глазом.
Джон Дэвидсон Рокфеллер, глава нефтяной империи, оценил таланты Томаса Дьюи и сделал на него крупную ставку. — Я счастлив от того, что могу сказать вам, что не связан ни одним обязательством ни с одним человеком.
Это была ложь, ложь преднамеренная и бесстыдная.
Чем же очаровал нефтяного, короля этот развязный человечек с манерами приказчика из бакалейной лавки, злым ли
цом и будто бы приклеенной фальшивой улыбкой?
Рвущийся вверх, головоногий, играющий на самых низменных чувствах обывателя, злобный антикоммунист и реакционер— таков был очередной избранник реакции.
Когда в начале 60-х годов на политической авансцене Соединенных Штатов появился бешеный Гарри Голдуотер, захвативший в свои руки руководство рес
публиканской партией и ставший ее кандидатом на президентских выборах 1964 года, буржуазная пропаганда изображала дело так, будто произошло нечто из ряда вон выходящее, в истории Америки невиданное.
Дескать, демократическая Америка не знала ничего подобного — старая, добрая партия республиканцев, основанная Авраамом Линкольном для борьбы против позорной системы рабства негров, — в руках откровенного мракобеса и отъявленного расиста, подумать только!
И объясняла все чистой случайностью, явлением нетипичным, этаким политическим курьезом. Те, кто говорит ныне о «нетипичное™» для «американской демократии» феноменов Голдуотера, Ригана или Уоллеса, рассчитывают на то, что все уже забыли о Томасе Дьюи, крайнем реакционере и мракобесе, захватившем руководство республиканской партией еще три десятка лет назад.
1940 год. Америка готовилась к очередным президентским выборам.
Республиканцы собрались на свой партийный съезд.
Дьюи в это время, выступая адвокатом фашистских агрессоров, обрушивался на президента Рузвельта за то, что его правительство признало Советский Союз.
1944 год. Советская Армия сломала фашистскую ось. Международная буржуазия со страхом взирала на рост могу-
канских коллег, с которым мы беседовали о временах недавних. — Он был вполне респектабельным политиком, разве что немного реакционным.
— Немного реакционным! «Нельзя быть немножко беременной», — едко заметил Маркс о таких «немножко реакционерах».
«Немного реакционный» Дьюи, судя со своей колокольни, полагал миллионера Рузвельта едва ли не коммунистом. «Пе-
щества и авторитета социалистической державы.
Последняя ставка бесноватого Гитлера — развал антигитлеровской коалиции. И она отнюдь небеспочвенна, эта ставка. Гитлеровцам хорошо известна психология мюнхеновцев, опасающихся собственных народов и идей коммунизма значительно больше, нежели коричневой чумы.
Интригует старая империалистическая лиса Уинстон Черчилль — это он во время встречи с президентом США ведет тайные переговоры, саботируя союзнические обязательства.
Вот тут-то и предпринимает американская реакция попытку убрать из Белого дома уже сыгравшего, по ее мнению, свою роль сторонника антигитлеровской коалиции Рузвельта и заменить его на президентском посту злобным антикоммунистом Дьюи.
— Дьюи — фашист? Да бог с вами, — говорил мне как-то один из моих амери-
реизбрание Рузвельта, — заявил Дьюи осенью 1944 года, — будет означать установление окончательного контроля коммунистов над американским правительством».
«Едва-едва человеконенавистник», он выступал с открыто расистской проповедью, требуя сохранения в Америке системы расовой дискриминации.
«Совсем чуть-чуть мракобес», он многозначительно и зловеще обещал своим сторонникам произвести в Вашингтоне то, что он именовал «величайшей чисткой в истории Америки».
И то были не пустые обещания. Он всерьез готовился к такой чистке.
Ничто не ново под реакционной луной, ни Джозеф Маккарти образца годов 50-х с его угрозой основательно перетрясти и очистить Вашингтон от коммунистов; ни Барри Голдуотер следующего десятилетия с его обвинениями в симпатиях, к коммунистам в адрес миллиардера Кен-
С южанином-расистом Лонгом — не вышло. Сорвалось и с темной лошадкой из реакционных конюшен нью-йоркским де-
809 00Q
неди, ни нынешний расист и погромщик Джордж Уоллес. Они ничего не изобрели. Каждый на свой лад, они тянули и тянут старый мотив, с которым более трех десятков лет назад в Вашингтоне солировал Томас Дьюи. Для тех, кто хочет процветать на ниве реакционной Америки, необходим самый тонкий слух, чтобы знать, что говорится в правлениях крупнейших банков и корпораций. И надо признать, что по части такого слуха
Томас Дьюи всегда проявлял способности самые незаурядные.
Однако фортуна от него отвернулась. Потерпев в 1944 году сокрушительное поражение от Рузвельта, он провалился на выборах и четыре года спустя.
То ли заправилы решили, что с них вполне достаточно и Трумэна, то ли шапка оказалась не по Сеньке, но неудачливого претендента на роль всеамериканского фюрера было решено сдать в архив, где он, всеми забытый, и пылился до бесславной смерти в марте 1971 года.
В архив был сдан мракобес-неудачник. Ударный отряд крайне правых в архив сдан не был! В нем нуждались те, кто боится народа, боится неумолимой поступи истории. Они уже давно присматривали нового кандидата в фюреры.
магогом Дьюи. Может быть, потому, что то была публика цивильная, так сказать, сугубо штатская. А не попробовать ли на сей раз генерала, авось получится, задумались те, кто даже институты буржуазной демократии считает недопустимым послаблением. Тем более что подходящий генерал был под рукой.
Это был пятизвездный генерал американской армии, бывший главнокомандующий на Тихоокеанском театре военных действий Дуглас Макартур. Выступая в марте 1952 года в законодательном собрании штата Миссисипи, он заявил: «политика правительства Трумэна ведет американцев к коммунистическому государству путем осуществления планов Маркса и Ленина». Ни больше, ни меньше! К моменту, когда Дуглас Макартур привлек внимание как потенциальный канди
дат в фюреры, у него уже были немалые заслуги в глазах крайних реакционеров. Назначенный президентом Гувером в разгар великого кризиса 1929— 1933 годов начальником Генерального штаба американской армии, он одержал крупную победу. Правда, победа эта бы-
бы потребовать работы и хлеба. Так же, как это делают в наши дни их сыновья и внуки, они разбили недалеко от Белого дома палаточный городок, заявив, что не покинут Вашингтон, пока не будут удовлетворены их справедливые требования. И так же, как это делалось мно-
гие годы спустя, правительство двинуло против них воинские части, включая танки и кавалерию. «Доблестными» войсками в этой «операции» командовал са-
ла результатом разработанной генералом военной операции против безоружных соотечественников, а полем боя были улицы Вашингтона.
Доведенные до отчаяния безработные ветераны войны пришли в столицу, что-
молично не менее «доблестный» генерал-каратель Дуглас Макартур.
Победа была полной. Безоружный противник— старики, женщины, дети — в беспорядке отступил.
Путь полководцев отмечается победами, которые они одерживали. У Ганнибала были Канны, у Наполеона — Аустерлиц, у любимца Пентагона Дугласа Макарту-ра — победа при вашингтонском Капитолии. Были и другие. Не менее почетные, с точки зрения монополий. Именно Макартуру было поручено дело сколачивания американской колониальной империи. Назначенный командующим американскими войсками на Филиппинах, он делал все, чтобы прибрать к рукам чужие богатства. При этом Макартур проявлял качества отменные — безжалостность, коварство, жестокость.
Значительно меньшую решимость и военное искусство ему удавалось обнаружить, когда дело не касалось безоруж-
ного противника. Именно на генерале Макартуре лежит ответственность за одну из самых черных страниц в истории Соединенных Штатов, ответственность за Пирл-Харбор. Он был среди тех, кто проспал внезапный удар японских милитаристов по этой американской военно-морской базе, стоившей Соединенным Штатам потери целого флота, гибели тысяч американских солдат и моряков.
Куда подевались высокомерный гонор и наполеоновские замашки. Генерал спасал шкуру, бесславно покинув поле боя. Но не в последний раз. Десять лет спустя Дуглас Макартур завершил свою военную карьеру на посту главнокомандующего позорной агрессией американского империализма в Корее. Не проявив особых талантов на поле боя, он стремился компенсировать это злобной агрессивностью, оголтелость которой озадачила в те дни даже далеких от миролюбия вашингтонских завсегдатаев. Оказавшись в тупике, Макартур видел выход из положения в нападении на Китайскую Народную Республику, настаивал на незамедлительном применении атомного оружия. Он заявлял, что «если ему дадут 500 самолетов, — он сокрушит коммунизм в Китае». К Китаю у Дугласа Макартура были особые счеты. 
Его хозяин, давний друг и покровитель калифорнийский банкир Амедео Джан-
нини решил после войны прибрать к рукам японский и китайский рынки. Он вложил в режим Чан Кай-ши несколько миллиардов долларов. Однако ставка эта оказалась битой...
Не удивительно, что генерал Макартур был готов ввергнуть мир в атомную войну, лишь бы вернуть деньги банкира Джаннини.
Что же касается Японии, то здесь «Бэнк оф Америка» повезло несравненно боль-
Избирательная кампания Макартура завершилась оглушительным провалом. Висконсин, Небраска, Пенсильвания — штат за штатом проваливают кандидата в американские Бонапарты.
Отвергнутый честной Америкой, очередной ставленник реакции бесславно сходит со сцены.
— Я заканчиваю мою карьеру и исчезаю вдали. Я старался выполнить долг, понимая его так, как повелел мне бог.
ше. Его ставленник и протеже после капитуляции Японии волею американского большого бизнеса становится полновластным и бесконтрольным хозяином Страны восходящего солнца, «белым микадо», как его называли японцы.
О том, какие барыши принесло это хозяевам «Бэнк оф Америка», знают лишь они сами... Вот этот-то ставленник калифорнийских миллиардеров в генеральском мундире и становится в конце 40-х — начале 50-х годов очередным фаворитом американских ультра, которые после фиаско Томаса Дьюи задумывают сделать из него хозяина Белого дома.
Дуглас Макартур был готов. Реакционная Америка жаждала сильной генеральской руки, которая, как ей мерещилось, сможет повернуть вспять историю. Кампания «Макартура — в президенты!» была развернута по всей стране.
Однако народ Америки, миллионы простых людей думали на сей счет иначе.
«Исчезнувший вдали» не был последним в бесславной галерее воинствующих мракобесов. В тот момент, когда он, всуе поминая бога, пытался возложить на него ответственность за свои дела, уже вынырнул из безвестности очередной претендент на роль всеамериканского фюрера, вписавший в историю Соединенных Штатов одну из самых позорных ее страниц.
о
Бесноватый из Висконсина
Возникают и лопаются, подобно ядовитым пузырям на гнилом болоте реакции, претенденты на роль фюрера всея Америки. Но на смену лопнувшим, обанкротившимся приходят новые. Вернее, их приводят. Приводят те могущественные силы, которые хотели бы увидеть Аме-
Бесноватый из Висконсина
рику с милыми их сердцу порядками, опутанной колючей проволокой, за которую им хотелось бы загнать рабочих и негров, прогрессивную молодежь и интеллигенцию, всю талантливую, честную Америку, доставляющую им, воображающим себя владыками, столько неудобств и хлопот. Общим для фаворитов американских ультра была махровая реакционность, ненависть к истории и традициям собственного народа, тесные связи с определенными кругами большого бизнеса, изощренная демагогия и злобный антикоммунизм. «Охота за ведьмами», заявления о «коммунистическом заговоре в Вашингтоне» были излюбленным методом.
Джозеф Маккарти — очередной фаворит реакции, на которого она сделала ставку в 50-е годы, — ничего не изобрел точно так же, как ничего не изобрели те, кто пришел ему на смену — Барри Голдуотер, Рональд Риган, Джордж
Уоллес. Он только, что называется, обобщил опыт своих незадачливых предшественников, доведя их методы до форм наиболее уродливых и отвратительных.
Именно с деятельностью этого провинциального политикана, звезда которого внезапно засияла на вашингтонском политическом небосклоне в первой половине 50-х годов, связано печально известное политическое заболевание, получившее наименование «маккартизм». Наглый и самоуверенный, злобный и невежественный, высокомерный и ограниченный, нечистый на руку и одержимый навязчивыми идеями, Джозеф Маккарти приобрел в Вашингтоне 50-х годов такое влияние, которое, по мнению многих, превосходило влияние находившегося в те дни в Белом доме Эйзенхауэра. Во всяком случае, на заседании правительства в марте 1953 года сам президент сетовал на это.
164
Вот портрет Маккарти, нарисованный знавшим его журналистом Раймоном Картье: «Этот ничтожный мужлан из Висконсина груб и неотесан. Малообразованный и косноязычный, он говорит как-то неуклюже, сиплым, пропитым голосом, нескладными фразами, бесконечно повторяя одни и те же слова. Мно-
го пьет, впадая после попоек в мрачную злобность».
Взлет Маккарти внезапно напоминал начало кинобоевика самого скверного пошиба. 22 февраля 1950 года дотоле мало кому известный парламентарий-новичок от штата Висконсин, попросив слово у председательствующего на заседании сената, взгромоздился на трибуну и, потрясая какой-то зажатой в кулаке бумажкой, огорошил собравшихся заявлением, из ряда вон выходящим. «У меня в руках, — заявил он, — список двухсот пяти членов шпионской организации, которые занимают самые ответственные посты в Государственном департаменте (Министерстве иностранных дел. — В. 3.) Соединенных Штатов».
По словам Маккарти, главарь заговора, тайный коммунист, известный профессор-историк, специалист по Китаю Оуэн Латимор в подрывных целях настаивал на сближении Вашингтона и Пекина.
«Латимор, — утверждал висконсинский сенатор, — ведущий русский шпион, основное звено в цепи русского шпионажа. Я ставлю на карту все. Если я не докажу этого, я подам в отставку, уйду из сената».
Выступление Маккарти произвело впечатление разорвавшейся бомбы. Подумать только, русские шпионы в Вашингтоне. И где! В самом Министерстве иностранных дел! Ай да сенатор, ай да молодец! И кто бы мог подумать, что именно ему, такому незаметному, такому нескладному, такому замухрышистому, суждено спасти Америку от трижды коварных большевиков!
Нет, даже представить такое не могли знавшие Джозефа Маккарти в начале его жизненного пути.
Родившийся в 1909 году в Висконсине в семье мелких буржуа, Джо не обнаруживал ровным счетом никаких способностей. Не осилив среднюю школу, он
вознамерился пойти по торговой части, став бакалейщиком.
И торговать бы ему до скончания века мылом и спичками, если бы не война.
Впрочем, оказавшись в авиации, он упорно и небезуспешно держался подальше от сражений. Легенда о «Джо-пулеметчике» со шрапнелью в ноге была впо-
в рек-
ламных целях. Изучение извлеченного из архива послужного списка этого бравого солдата ни боевых эпизодов, ни ранений не обнаруживает.
Тем не менее беззастенчивая ложь и спекуляция на несуществующих военных подвигах произвели впечатление на неискушенных избирателей захолустного Висконсина, и вскоре после войны «верзила Джо», как его называли земляки, внезапно даже для самого себя превратился в «его превосходительство» сенатора Соединенных Штатов.
Не последнюю роль в этом вознесении сыграли поначалу известные своей крайней реакционностью толстосумы американского Среднего Запада. Нимало не обманутые баснями о военных похождениях Маккарти, они зато по достоинству оценили его бесподобную наглость и беззастенчивость, нахрап и луженую глотку. Было сочтено рентабельным вложить деньги в политическое предпри
ятие, именуемое «Джо Маккарти». Попав в чиновный Вашингтон, снедаемый бешеным честолюбием и алчностью, Маккарти прозябал поначалу в относительной безвестности, будучи тем, что на парламентском жаргоне именуется заднескамеечником — парламентарием-новичком.
Вот тогда-то и предпринял висконсинский выскочка политическую авантюру, по его собственным словам поставив
на карту свою дальнейшую карьеру. Заявление о том, что правоверный профессор связан с коммунизмом и является шпионом, было полным вздором, тем не менее Маккарти в отставку не ушел. В отставку был уволен профессор Лати-мор, а с ним еще многие работники Госдепартамента из списка Маккарти, хотя ничем, кроме голословных утверждений и обвинений в шпионаже, новоявленный инквизитор не располагал.
На первый взгляд все, что тогда произошло, может показаться невероятным, какой-то фантасмагорией. В самом деле, некий проходимец выдвигает против десятков людей совершенно фантастические, а главное, абсолютно голословные обвинения. Их принимают на веру, начинаются массовые преследования, чинятся суд и расправа.
Но в том-то и дело, что ничего невероятного, а тем более случайного во всем этом не было. Не Маккарти поро
дил маккартизм, но политическая атмосфера Америки тех дней породила Маккарти. Если бы Маккарти не было, его бы наверняка выдумали, поскольку в нем у определенных кругов имелась тогда нужда немалая.
Давайте вспомним события тех дней, политический фон, на котором возник маккартизм, процвел Маккарти.
Разгар «холодной войны», развязанной силами международной реакции.
Эдгар Гувер — глава Федерального бюро расследований, сосредоточивший в своих руках непомерную власть, опутал всю страну сетью тайного сыска. В его досье — отпечатки пальцев миллионов американцев, сотни километров магнитной пленки с записями подслушанных телефонных разговоров. Гуверовское недремлющее око повсюду.
Нужно ли удивляться в этих условиях тому, что Маккарти пришелся вполне ко
Как угорелый мечется по западным стС^ лицам глава американской дипломатии Джон Фостер Даллес, лихорадочно сколачивающий империалистические блоки и союзы. Наращиваются вооружения. Плетутся нити зловещего военного заговора.
На корейской земле развязана империалистическая агрессия, грозящая перерасти в большую войну, пылают вьетнамские джунгли.
Невиданных размеров достигла антикоммунистическая истерия, кампания клеветы против стран социализма.
Бесчинствует реакция и внутри страны. Лучшие сыны американского рабочего класса, коммунисты Юджин Деннис, Гэс Холл и их товарищи, брошены в расположенную у причалов нью-йоркского порта федеральную тюрьму, захлопнувшую за ними свои стальные двери на долгие годы. За решетки буржуазия пытается упрятать идеи коммунизма.
двору. И он показал себя. Какая там отставка! Он выдвигает обвинения против сотен людей, одно фантастичнее другого.
Висконсинский сенатор становится видной фигурой в Вашингтоне. Ему поручено возглавить специальную следственную комиссию сената, которая получает мрачную известность всеамериканской инквизиции. На заседания этого судилища вызываются ученые и профсоюзные деятели, писатели и артисты, руководители общественных организаций и рядовые американцы. Даже если не угодившие Маккарти не оказываются за решеткой, их ждет судьба незавидная. Их увольняют с работы, лишают права преподавать, писать, трудиться в лабораториях и киностудиях. Десятки тысяч людей, обвиненных в неблагонадежности, лишаются средств к существованию, обрекаются на жизнь, полную лишений и страданий. Многие из получающих по-
Маккарти, генералу
«Я кончу Белым домом или тюрьмой». На съезде республиканской партии 1952 года он чувствует себя чуть ли не хозяином. Подкупленные Хантом и компанией делегаты устраивают шумную маккартистскую демонстрацию.
Генерал Эйзенхауэр, вновь выдвинутый на пост президента, в ходе своей предвыборной кампании считает нужным появляться публично рядом с И это несмотря
вестки с вызовом в комиссию Маккарти предпочитают покончить жизнь самоубийством.
«Это именно то, что нам нужно», — решает техасский нефтяной король Гарольд Лафайет Хант. Познакомившись с Маккарти, он решает сделать на него серьезную ставку. Хант рекомендует Маккарти своим друзьям и единомышленникам.
Вскоре техасский миллиардер сколачивает группу крупнейших воротил большого бизнеса, которые ставят своей задачей привести Джозефа Маккарти в Белый дом. В эту группу помимо самого Ханта входят миллиардер Клинт Мэр чисон из Хьюстона, глава крупнейшей в стране торговой фирмы «Сиро Робек», Роберт Вуд и ряд других.
Получив поддержку владык, Маккарти совсем распоясывается. Он уже не скрывает своих намерений. Одному из своих приближенных этот авантюрист говорит:
только что пришлось проглотить весьма горькую пилюлю, преподнесенную ему могущественным инквизитором.
Трудно сказать, что побудило Маккарти начать преследование близкого друга и сподвижника Эйзенхауэра, бывшего начальника Генерального штаба, а затем государственного секретаря в правительстве Трумэна, автора небезызвестного «плана Маршалла», пятизвездного генерала американской армии Джорджа Маршалла. То ли сыграла роль личная неприязнь, то ли сенатор решил показать всему Вашингтону свое могущество и внушить‘страх — вот, дескать, я какой— мне по зубам и такие киты, — но генерал Маршалл был вызван на заседание комиссии Маккарти, где ему были предъявлены обвинения в пособничестве коммунистам и чуть ли не в государственной измене.
Дело не ограничилось лишь унизительным допросом. Такую силу набрал вис
консинский «охотник за ведьмами» в Вашингтоне тех дней, что генералу, разбитому и надломленному, пришлось уйти в отставку.
И ни один из его могущественных друзей, включая Эйзенхауэра, не осмелился вступиться за него.
Не смели, хотя многим в Вашингтоне было известно, что висконсинский сенатор не только авантюрист и фашиствующий демагог, но и самый вульгарный
о себе знать до поры до времени скрываемый порок: все чаще бесноватый показывался на люди в виде непотребном.
Маккарти оказался банкротом, и его вынуждены были убрать со сцены. После одной из очередных выходок сенат выносит ему порицание. Хозяева не жалуют неудачливых игроков, он лишается их поддержки и вскоре предстает перед всеми тем, чем он является в действи-
казнокрад и взяточник. Несмотря на все усилия замять дело, стали известными факты, когда Маккарти получил взятку 10 тысяч долларов от строительной компании «Ласторн корпорейшн» за поддержку в сенате выгодных этой компании законопроектов. Известны были и другие факты мздоимства ревнителя «американизма»!
Маккарти требовал расправы со всеми инакомыслящими, грозил миру атомной бомбой, разжигал костры из книг, бесновался, исходя злобой и ненавистью. Реакция торжествовала. Наконец-то она близка к заветной цели. Наконец-то! Но и эта ее ставка, поначалу казавшаяся столь многообещающей, сорвалась. Маккартизм встречал растущее сопротивление миллионов честных американцев. А его знаменосец и трубадур, вошедший в раж и переоценивший свои возможности, явно зарвался, скомпрометировав своих хозяев. А тут еще дал
тельности, — жалким ничтожеством и политическим трупом.
За политической смертью вскоре последовала смерть физическая. Ее причина — хронический алкоголизм.
Так бесславно и позорно завершилась еще одна попытка крайней реакции прорваться к вершинам власти.
Черный клан
Это произошло на юге Соединенных Штатов, в вотчине любимца расистов Джорджа Уоллеса, штате Алабама, где он губернаторствует.
Глубокой ночью машина с четырьмя мужчинами в масках на бешеной скорости обогнала автомобиль, за рулем которого сидела немолодая женщина. Раздались пулеметные очереди, и изреше-
честная женщина, мать семейства, осмелилась выступить в защиту негров. У куклуксклановцев на это один ответ—пуля убийцы, веревка палача!
Ку-клукс-клан! Так именует себя возникшая около ста лет назад террористическая организация, являющаяся ныне одним из ударных отрядов американского фашизма.
Странное название, не правда ли? Объяснить его происхождение трудно. В Аме-
Черный клан
ченная пулями машина, кувыркаясь, полетела в кювет.
Четверо вооруженных до зубов дюжих молодчиков, отважно вступивших в бой на ночной алабамской дороге... с одинокой женщиной, были за свой героизм восторженно встречены бандой, которая поручила им осуществление этой расправы. Нет, это не начало очередного многосерийного боевика с выстрелами и погонями. Мне не хотелось бы множить и без того предостаточное количество теледетективов.
Но что поделать, если политическая повседневность нередко походит на скверную пародию на самые низкопробные детективы!
Речь идет о действительном событии. Имя убитой женщины — Вайола Луиззо. Она мать пятерых детей. Известны и имена ее убийц и мотивы преступления. Вайола Луиззо стала жертвой ку-клукс-клана. Расправились с ней за то, что эта
рике его толкуют по-разному. Когда я спросил об этом специалиста-историка в Гарвардском университете, он сказал, что «ку-клукс» — это, видимо, испорченное греческое слово «куклос» — круг, которым создатели организации хотели подчеркнуть сплоченность единомышленников, объединяющихся в этом клане.
Возможно, это и так, хотя я все-таки сомневаюсь, что невежественные южане-рабовладельцы, создавшие в прошлом веке эту организацию, были сведущи в греческом.
Довелось слышать мне и другую версию. Оказавшись в штате Алабама — вотчине ку-клукс-клана, я по долгу журналистской службы встречался и беседовал с обычно прячущимися от посторонних глаз клановцами. Один из их атаманов, имеющий по клановской иерархии титул «циклопа», на вопрос о происхождении названия организа-
ции сказал, что «ку-клукс» — это подражание звуку взводимого курка.
Кажется, это больше походит на правду. Клан — организация полулегальная, не любящая дневного света. Проникнуть к клановцам — дело непростое. Но время от времени журналистам, операторам удается наблюдать их деятельность вблизи и даже запечатлеть ее на кинопленку.
Личные впечатления, встречи и съемки, редкие фотографии и кинокадры помогут нам рассказать об этой «черной сотне».
Чем закончилась гражданская война в Америке?
Учебники, по которым учатся американские школьники, утверждают, что война между южанами-рабовладельцами и возглавлявшимися Авраамом Линкольном северянами, выступавшими за ликвидацию рабства негров, завершилась в апреле 1865 года разгромом войск рабовладельцев, именовавших себя конфедератами. Учебники повествуют об
этом в тонах самых торжественных и идиллических. Позорной системе рабства негров, привезенных в цепях из Африки и проданных на невольничьих аукционах на берегах Миссисипи плантаторам Джорджии, Луизианы, Теннеси, Каролины, был положен конец. Это-му учат школьников Америки.
Молодая буржуазия Северной Америки, заинтересованная в дешевом труде негров, стремилась в прошлом веке
кабре того же 1865 года,, группа офицеров разбитой армии конфедератов-рабовладельцев, собравшись скрытно в городе Пуласки (штат Теннеси), решает учредить тайный орден расистов, который они называют ку-клукс-клан. Цель ордена — реванш за проигранную войну, возвращение к рабству негров, расправа со всеми и каждым, кто этому противится. Методы — убийства из-за угла, линчевание толпой одинокой жертвы,
подорвать позиции плантаторов-рабовладельцев Юга.
Справедливость восторжествовала, демократия упрочилась, негры были освобождены. Так утверждают учебники!
Но жизнь, как известно, не учебник. Для тех, «кто жизнь учил не по учебникам», все выглядит иначе.
3 апреля 1865 года войска северян вошли в столицу конфедератов Ричмонд, завершая разгром армий рабовладельцев. Десять дней спустя, 14 апреля, наемник рабовладельцев актер Бутс во время спектакля в столичном театре предательски подкрался к президенту Линкольну и выстрелом из пистолета смертельно его ранил. Через несколько часов Авраам Линкольн скончался, открыв длинный список жертв политических убийств, которыми запятнана и пятнает себя сегодня Америка.
Но убийство Линкольна было лишь началом. Несколько месяцев спустя, в де
запугивание, террор, насилие. Вскоре в ночи запылали огненные кресты, раздались выстрелы, послышались крики сжигаемых заживо жертв черного клана.
И сегодня, как вчера, как пятьдесят и сто лет назад, небо Америки раскалывают мрачные всполохи горящих крестов ку-клукс-клана, и сегодня раздаются выстрелы, слышатся предсмертные стоны жертв фашистов в белых балахонах. Черные рубашки итальянских фашистов, грязно-коричневый цвет гитлеровских штурмовиков, снежно-белые хламиды, в которые облачаются ку-клукс-кланов-ские погромщики, разнятся между собой только внешне. Грязные души одинаково черны и в эсэсовском одеянии и под белыми балахонами. А главное, содержание одно и то же.
Сегодняшний клановец одет так же, как и сто лет назад.
Вылезши из автомобиля новой марки, сняв современный пиджачок с разреза-
ми, скинув галстук и штиблеты, джентльмен из Алабамы или Джорджии, с берегов Миссисипи или Потомака считает себя освободившимся от всех уз и условностей современной цивилизации, от таких устаревших и не нужных ему понятий, как «мораль», «законность», «уважение к человеческой личности», «совесть», «честь», не говоря уже о таких химерах, как «свобода», «равенство» и «братство».
Спрятав лицо под маской, схватив пылающий факел, он полагает себя, подобно средневековому инквизитору, вправе творить суд и расправу над инакомыслящими, отправляя еретиков на костер.
Мрачен ритуал клана. Белый балахон не единственный его атрибут. Прием в клан обставлен со зловещей торжественностью. Взрослые дяди и тети после дня, заполненного повседневными хлопотами, играют в пошлую и мрачную игру. Темной ночью новообращенного долго везут куда-то, завязав ему предварительно глаза. Его вводят в помещение, скупо освещенное неверным пламенем свечей в виде горящего креста. Когда снимают повязку, он видит перед собой одетых в балахоны клановцев.
Произнеся слова «страшной» клятвы, обещая «поддерживать богом данное навсегда превосходство белой расы, сохранять священные права, привилегии и институты белой Америки, быть гото-
в короткий срок пройдя по ступеням клановской иерархии, был коронован «Имперским магом».
С тех пор этот деятель возглавляет погромщиков. Оставаясь, как правило, в тени, он сосредоточил в своих руках власть, об истинных размерах которой в Америке знают лишь немногие.
На исходе 1971 года, находясь в США, я решил попытаться побывать в ку-клукс-клане, а если удастся, то и встретить-
вым к применению физической силы против своих врагов», поклявшись хранить тайну клана и беспрекословно подчиняться его главарям, новообращенный расписывается кровью, выводя на бумаге алый крест.
Существует в клане тщательно разработанная иерархия. Во главе клана стоит так называемый «Маг империи». С 1961 года на тайном сборище организации клана на пост «Имперского мага» был посажен земляк и единомышленник Джорджа Уоллеса алабамский расист Роберт Шелтон.
Изгнанный в свое время за неуспеваемость с первого курса Алабамского университета, потерпев неудачу на ниве бизнеса в качестве торгового агента крупной компании «Гудрич Тайер», Роберт Шелтон нашел себя на клановском поприще. Боссы оценили его реакционность, неразборчивость в средствах, известную ловкость, и студент-недоучка,
ся с самим «Имперским магом». Все ж таки недаром говорят, что один раз увидеть лучше, чем сто раз услышать. Мой друг, оператор Центрального теле-
видения Петр Федоров, и я отправились на машине в штат Алабама, известный как центр ку-клукс-клана. Именно в этом южном штате расположен небольшой городок Тускалуса, всеамериканская мрачная слава которого связана не с красотами ландшафта, не с промышленностью или университетом, а с тем, что именно здесь, в Тускалусе или в ее окрестностях — точно это известно лишь небольшому кругу людей, — находится
штаб-квартира ку-клукс-клана и резиденция его главаря.
И вот мы в Тускалусе. Один из моих американских коллег, взявшийся помочь нам в осуществлении плана, который большинство из тех, кто был в него посвящен, считали по меньшей мере неосуществимым, поставил одно условие: «Я постараюсь вам помочь, но ответственность за все возможные последствия ложится на вас, джентльмены. Помните, что я вам это не советовал». Быть может, впоследствии я расскажу подробно о том, каким образом нам удалось не только проникнуть в ку-клукс-клановское логово, но и получить возможность пространно побеседовать с «Имперским магом» и «Великим драконом» Робертом Шелтоном. Сейчас это делать нецелесообразно и небезопасно для тех, кто нам в этом помог. Скажу только, что среди клановской верхушки не было единого мнения по поводу того,
встречаться или нет с журналистом из Москвы. Верх взяло мнение Шелтона, решившего пойти на такую встречу. Почему? Когда я спросил об этом его самого, «Великий дракон» ответил: «Очевидно, у нас с вами одинаковый повод искать такой встречи: всегда полезно посмотреть на противника вблизи». Возможно, у Шелтона были и другие причины. Суетно-тщеславный, он был явно польщен вниманием иностранных
«Маг так Маг, пусть так. Мне в общем-то все равно», — подумал я и приступил к вопросам.
— Каковы цели вашей организации?
— Основная цель организации — пропаганда и поддержка христианства и превосходства белой расы.
— Если не секрет, ' как организован клан?
— Это не секрет. Вся территория Соединенных Штатов, на которой действу-
журналистов к его персоне. Но, так или иначе, ранним ноябрьским утром 1971 года мы оказались в помещении, убранном безвкусно, но с претензией на роскошь, оцепленном со всех сторон рослыми детинами, мрачное выражение лиц которых не сулило ничего хорошего. Вскоре в комнату вошел человек среднего роста, средних лет, средней упитанности, одетый как типичный средний американец. Небольшие, странно круглые, водянисто-серые глаза его, впившись в собеседника, становились неподвижными, холодными. Шевелились губы, собиралась в частые складки кожа лба, подрагивали щеки, а глаза оставались неподвижными, ничего не выражающими, вызывая неотвязную ассоциацию с медузой.
— Скажите, как вы предпочитаете, чтобы я к вам обращался: мистер Шелтон, мистер «Дракон» или еще как-нибудь? — Зовите меня «Имперский маг».
ют организации клана, называется «Невидимая империя». «Империя» подразделяется на королевства — объединения нескольких смежных штатов. В свою очередь королевства подразделяются на провинции, в которые входит один или несколько округов. Провинции состоят из клантонов. Клантон — это местная организация клана, его основная действующая единица. Клантоны в свою очередь подразделяются на небольшие группы, именуемые клавернами.
Во главе «Невидимой империи» стоит «Имперский маг». Королевством управляет «Великий дракон». Я ношу оба титула, потому что помимо управления «Невидимой империей» я возглавляю одно из королевств клана.
Управление провинцией находится в руках «Великого титана». Местным отделением заправляет «Великий циклоп». «Великие циклопы», имеющие перед кланом особые заслуги, получают титул «Вели
кого благородного циклопа». У каждого «Циклопа» есть двенадцать заместителей, которых мы именуем «Ужасами». — Очень впечатляюще. Но не много ли «Ужасов» на одного «Циклопа»?
— Нет, не много. Вполне достаточно.
— Сколько членов в вашей организации?
— Это наш секрет.
— Откуда берутся средства финансирования вашей обширной деятельности?
Всевышний в своей беспредельной мудрости создал белую расу, чтобы она правила царством животных и низшими расами. Наш спаситель Иисус Христос учил нас любить и лелеять даже раба, но никогда не проповедовал господство раба над хозяином.
Ку-клукс-клан хочет, чтобы чернокожие и желтокожие держались в должных рамках. Я организую нормандцев, граждан кельтского и англосаксонского про-
— Каждый член клана платит ежегодный взнос — пятнадцать — двадцать долларов.
— Но вряд ли этих средств хватает на финансирование всей деятельности клана.
— Существуют и другие источники.
— Какие?
— Разные.
— Не могли бы вы уточнить?
— Нет.
— Расскажите о деятельности клана.
— Наши главные цели и задачи — сохранение превосходства англосаксонской расы.
исхождения, немцев в единый союз, чтобы начать крупнейший крестовый поход, который когда-либо приходилось видеть в Соединенных Штатах Америки.
За окном стояла осень 1971 года. Американские газеты писали о подготовке очередной экспедиции на Луну, о снимках Марса, переданных советской космической станцией. В помещении, где происходила беседа, красовался дорогой цветной телевизор самой последней марки, а наисовременнейший кондиционер
 • ;•
тах— Нью-Йорке, Висконсине, Мичигане, Пенсильвании.
Затем, как бы спохватившись, оговаривается:
помогал переносить зной южной Алабамы.
И как-то не верилось в реальность происходившего в этой комнате. Хотелось ущипнуть себя, чтобы стряхнуть тяжелый и дурной сон. Но увы, это был не сон. Передо мной в кресле, положив нога на ногу, сидел носитель мрачно-шутовских титулов и вполне серьезно распространялся на тему о «крестовом походе». Желая произвести на собеседника
впечатление, Шелтон стал рассказывать о масштабах деятельности возглавляемой им организации.
— Из пятидесяти штатов страны мы имеем свои организации в сорока четырех. Если раньше полем деятельности клана являлись штаты Юга — Луизиана, Миссисипи, Алабама, Джорджия, Флорида, Северная и Южная Каролина, — то сейчас никто не удивляется, встретив белый балахон клана в северных шта
Огайо,
Шелтон
— Мы ведем там деятельность в основном пропагандистскую. Это не то, что делал ку-клукс-клан прежде.
— Но, — заметил я, — мне доводилось читать в американских газетах о том, что на севере страны тоже горят кла-новские кресты.
— О, это только форма!
— Позвольте, но многочисленные случаи расправы с неграми, о которых сообщает американская печать, — разве это
Они просто добавили ритуал сожжения, эти добрые христиане, толкующие во второй половине XX века о средневековых временах крестовых походов и борющиеся с антихристом!
Необычная беседа закончена. Провожаемые колючими взглядами шелтоновских телохранителей, мы выходим на улицу. Спустились сумерки. На некотором отдалении за нашей машиной следует автомобиль с потушенными фарами, со-
обходится без непосредственного участия ку-клукс-клана?
Можете ли вы сказать, что клан полностью отказался от методов насилия и ограничивается сейчас лишь миссионерством и пропагандой?
После некоторой паузы «Имперский маг» говорит:
— Нет, я этого сказать не могу. Но разговоры о насилии явно преувеличены.
— Вы говорите о новых методах клана. Но почему же вы используете тогда весь набор приемов и методов, которые существовали и сто лет назад? К чему все эти балахоны, тайные собрания, сожжение крестов?
— Мы сохраняем традицию. Мы сжигаем кресты, потому что наша организация христианская. Мы используем крест так же, как и древние христиане во время крестовых походов против антихриста. Мы просто добавили ритуал сожжения креста.
провождающий нас до самой гостиницы, где нам предстоит провести ночь. На следующий день назначена встреча с представителями местной прессы, про- • являющей к нашему пребыванию в Алабаме повышенный интерес. Еще бы: мы первые русские, советские люди, оказавшиеся в Тускалусе.
Около гостиницы и в ее вестибюле околачивается несколько типов подозрительного вида, торопливо прячущихся, когда мы их замечаем.
Захлопываются дверцы гостиничного лифта, и мы оказываемся наедине с пожилым негром-лифтером в красной с золотым галуном ливрее.
— Джентльмены поступят правильно, если покинут город нынешней ночью, — внезапно слышим тихий, но явственный шепот.
— Почему?
Но на лице негра такое выражение, будто он ничего не говорил.
Коротко обмениваемся мнениями, вспоминаем неприкрытые угрозы в наш адрес, прозвучавшие со страниц местной газеты.
Автор статьи обрушился на самого «Имперского мага», обвиняя его в «потворстве мировому коммунизму». Приходит на память и подозрительная настойчивость одного из клановцев, дотошно домогавшегося, сколько мы еще предполагаем пробыть в Тускалусе, когда, по
клана! Вряд ли всерьез можно говорить о том, что эта организация существует на пожертвования и ежегодные взносы его членов. Рядовые клановцы — это люди, как правило, несостоятельные, небогатые буржуа, сытые обыватели. За кулисами фашистского подполья — силы могущественные и влиятельные в сегодняшней Америке.
Точное число членов клана неведомо. Предпочитая действовать в темноте (де-
какой дороге и в каком направлении собираемся ехать отсюда.
Одним словом, глубокой ночью пробираемся к машине и изо всех сил нажимаем педаль газа. Дальний свет фар прорезает петляющую по алабамским лесам пустынную ночную дорогу. Кажется, наш отъезд прошел незамеченным. Увозим с собой драгоценный груз — сотни метров отснятой кинопленки, распухшие от записей журналистские блокноты...
Если раньше, когда доводилось читать и слышать о клане, о бреднях его главарей, нет-нет, да и закрадывалось сомнение, не преувеличение ли всё это, возможно ли этакое в сегодняшние дни, то встреча в клановском логове рассеяла все наши сомнения.
Собственными ушами мы услыхали разглагольствования «Имперского мага».
Кстати, как он замешкался, когда речь зашла об источниках финансирования
ла, ими творимые, не терпят света), клановцы рьяно хранят свои тайны, безжалостно расправляясь с теми, кто пытается в них проникнуть.
Однако сопоставляя отрывочные данные, которые удается получить, можно определить нынешнее число членов этой организации в 100—150 тысяч. Число людей, связанных с ку-клукс-кланом, значительно больше, приближаясь к пяти миллионам.
Кто же финансирует этого спрута, раскинувшего свои зловещие щупальца по всей стране?
Нити руководства черным кланом тянутся сюда, в фешенебельные кварталы, где обитают миллиардеры Техаса и Алабамы, Луизианы и Миссисипи, в роскошные апартаменты, где жуируют короли нефти, владельцы крупных заводов и плантаций, на которых, надрываясь в непосильном труде, изнывают негры.
Это они, пытаясь увековечить милые их
сердцу и карману рабовладельческие порядки, нанимают, содержат и оплачивают погромщиков и убийц ку-клукс-клана.
Правда, они не любят в этом признаваться, а когда их спрашивают об этом в лоб, они юлят, изворачиваются, в край
нем случае кивают друг на друга.
Вот — один из них. Харрис Мастерсон — глава одной из богатейших семей Техаса, нефтепромышленник, любитель изящных искусств, покровитель муз. Мистер Мас
ты, предпочел уйти от прямого ответа. Итак, на чьи деньги существует клан, более или менее ясно.
Но столь же ясно и то, что любитель изящного нефтяной король Мастерсон и другие обитатели роскошных двор
цов и вилл не таскаются самолично по ночным сходкам, не напяливают балахоны и не коптят свои смокинги гарью крестов. Грязную работу они всегда ручают другим
по-
.членам клана
терсон не чуждается и политики, хотя не любит об этом говорить. Между нами состоялась беседа, которую я привожу полностью:
— Мистер Мастерсон, сколько вы дали в последний раз денег для избрания президента?
— Я предпочитаю об этом не говорить. — Говорят, что вы финансируете ку-клукс-клан и общество Джона Берча. Так ли это?
— Я думаю, что ку-клукс-клан и другие крайние правые группировки в Техасе менее могущественны, нежели в других южных штатах. У нас черных меньше, чем в Луизиане или Джорджии.
Ответ, как видите, уклончивый. Дескать, виноват не я, а дядя из Джорджии или Луизианы. Но суть дела от этого не меняется. Да и техасский миллиардер, как вы слышали, не решился отрицать фак-
Кому же? Из кого вербуются банды погромщиков и убийц?
Мелкие и средние буржуа, сытые обыватели-лавочники, напуганные грозными раскатами народного гнева, озлобленные, сбитые с толку шовинистической, антикоммунистической пропагандой, были массовой базой фашизма в Германии и в Италии.
Отсюда черпают свои резервы и фашисты американские.
прав. И все они остаются неотмщенными. Убийцы, охраняемые невидимой, но могущественной рукой, выходят из воды сухими.
Впрочем, почему же невидимой? Эти полицейские здесь не для того, чтобы карать, не для того, чтобы охранять закон и наказывать его нарушителей. Они здесь для того, чтобы охранять кланов-цев. Тем более что многие из них — сами члены клана. Факты говорят о том,
Злобная ограниченность, невероятный туман в голове — таков типичный кла-новец. Давайте послушаем одного из них. «Почему вы вступили в клан?» — спросили его.
— Ну, дело в том, что нам угрожают коммунисты. Они хотят нас уничтожить. Коммунисты проникли в Вашингтон и хотят управлять страной. Я не стыжусь ничего, что касается клана и его действий... Вот он облачился в балахон и встал в строй сотен таких же, как он, страшных в своей безликости, на все готовых. Только в одной Алабаме за десять лет от руки клановских бандитов погибло 108 негров, боровшихся за гражданские права. И кто знает, сколько из них на совести этого на первый взгляд безобидного лавочника, рассуждающего о засилье коммунистов в сегодняшнем Вашингтоне. Сотни жертв ку-клукс-клановских рас-
что значительное число полицейских чинов, особенно в южных штатах, сняв мундиры и облачившись в балахоны клана, принимают участие в его шабашах. О какой ответственности клана перед законом может идти речь, когда среди «высоких покровителей» этих штурмовых отрядов американской реакции — самые высокопоставленные деятели Вашингтона. К примеру, документально установлено, что президент Соединенных Штатов Гарри Трумэн, начинавший свою деятельность в южном штате Миссури, был членом ку-клукс-клана и входил в его миссурийскую организацию.
Давал «страшную клятву кровью» о беспрекословном подчинении «Великому магу» клана и президент Уоррен Гардинг, что тоже установлено документально.
А сколько имен высокопоставленных покровителей клана до поры до времени
хранится в тайне. Нет, клановцам пока, видимо, нет причин беспокоиться.
Да они и не тревожатся. Совсем недавно в Тускалусе состоялась всеамериканская конференция съехавшихся со всей страны вожаков клана.
С докладом на этой конференции выступил «Великий имперский маг» Роберт Шелтон. А губернатор Уоллес почтил собравшихся фашистских заправил личным обращением.
Коричневая эстафета
Джозеф Маккарти умер, маккартизм, к сожалению, пока еще жив. Фашистское сборище годов семидесятых. Один из его участников, выдавая затаенные мысли, публично возглашает:
— У нас в Америке был великий человек, который верил в американский образ
Но даже если бы это сборище «драконов» и «циклопов», «магов» и «ужасов» ку-клукс-клана и их покровителей не получило огласки, Америка не может не помнить их грязное прошлое и преступное настоящее.
Об этом напоминает зловещее зарево клановских крестов, пятнающих не только небо, но и честь Америки.
Об этом вопиют, взывая к отмщению, сотни жертв клановских насильников. Их истерзанные тела.
Их поруганные души.
Их растоптанные жизни!
жизни, ненавидел так называемых «борцов за мир», сторонников «справедливого курса», социалистов и коммунистов. Когда-нибудь американский народ воздвигнет монумент в честь покойного сенатора Джо Маккарти.
Ничего невероятного в идее воздвигнуть в Америке памятник реакционеру и мракобесу нет. Маккарти пока еще в бронзе не увековечен, но памятники такого рода существуют, в чем автору довелось убедиться собственными глазами.
Столица Соединенных Штатов — Вашингтон. Мрачное железобетонное шестиугольное строение, известное во всем мире как Пентагон — гнездо американской военщины. Главный вход в Пентагон. Сюда являются генералы и адмиралы за инструкциями. Отсюда уходят, унося приказы, зловещим эхом отдающиеся за тридевять земель отсюда.
И каждыйлоаз, входя в Пентагон и выходя из него, они проходят мимо этого
бюста, установленного у главного входа. «Первый министр обороны Соединенных Штатов Джеймс Форрестол, — написано здесь, — 1947—1949».
Джеймс Форрестол был не только первым хозяином этого здания. Надпись предусмотрительно умалчивает о других приоритетах Форрестола. А они примечательны. К примеру, именно этот деятель, будучи военно-морским министром в 1944 году, когда советские и амери-
ным криком: «Русские танки на улицах Нью-Йорка! Красные наступают!». Пришлось господина министра прямо из Пентагона переправлять в клинику для душевнобольных.
Вернуться сюда ему было суждено только в виде металлического истукана. В ночь с 21 на 22 мая 1949 года в припадке страха Форрестол выбросился из окна 16-го этажа больницы и разбился насмерть.
канские солдаты были союзниками в борьбе с гитлеровской Германией, заявил, что «мир невозможен до тех пор, пока Соединенные Штаты не продемонстрируют русским, что если где бы то ни было и когда бы то ни было мы, американцы, скажем «нет», значит, так оно и будет».
Приоритет Форрестола в разжигании того, что позже будет названо «холодной войной», — бесспорен. Именно по
его приказу в университетах и колледжах Америки было введено обязатель
ное преподавание курса антикоммунизма, именно он вдохновитель многих агрессивных авантюр.
Кстати, сам же он и оказался жертвой антикоммунистической, антисоветской истерии, усиленно им раздувавшейся. Что называется, пугал-пугал, пока сам не перепугался до смерти. До смерти — в
буквальном смысле слова. Однажды он
Народная мудрость, как известно, не рекомендует поминать о веревке в доме повешенного. Бюст свихнувшегося на военной истерии министра у главного входа в Пентагон никак не отнесешь к образцам политического, да и просто общепринятого такта.
И тем не менее он установлен. Восторженная признательность правой Америки «отцу холодной войны» перевесила все другие соображения. Благодарность
деятелю, положившему камни в фундамент того, что именуется ныне «военно-
промышленным комплексом».
Это последнее обстоятельство особенно существенно. Предтеча Маккарти, сподвижник Дьюи, Джеймс Форрестол был одним из создателей военно-промышленного комплекса. Уолл-стритовский банкир, вице-президент крупнейшего банка «Дилон Рид», он использовал свое пребы
вание на высоких правительственных пос-
выскочил вот из этого подъезда с истош-
тах не просто для распределения выгод-
ных военных заказов среди своих ближних, но для создания системы, в условиях которой производство на войну стало постоянным и главным бизнесом целых отраслей промышленности, монополией кучки могущественных концернов.
На протяжении многих лет военно-промышленный комплекс Соединенных Штатов являлся и является ныне существенным препятствием на пути разрядки международной напряженности.
го комплекса ослабление международной напряженности, и в частности улучшение советско-американских отношений, что называется, нож острый.
Это — Калифорния. Крупнейший штат, расположенный на западном, тихоокеанском побережье страны.
Еще в прошлом веке здесь была пустыня. Знаменитая золотая лихорадка, во
Было бы непростительным упрощением представлять дело таким образом, что военные монополии и их политические ставленники целиком и полностью определяют ныне курс Вашингтона. Антивоенное движение широких народных масс дает вполне определенные плоды. Есть в Америке влиятельные круги, в том числе и среди буржуазии, склонные ныне более трезво подходить к реальностям сегодняшнего мира. Эти реальности и привели к важным шагам представителей вашингтонского руководства, направленным на изменение проводившегося в первые послевоенные десятилетия политического курса. Такие реальности лежат в основе поворота от печальной памяти «холодной войны» к разрядке напряженности, международному сотрудничеству, улучшению советско-американских отношений. Но фактом остается то, что живы и по сей день наследники Форрестола и Маккарти, что для военно-промышленно-
всей своей реальной жути описанная Джеком Лондоном, привлекла сюда первые толпы искателей легкой наживы. Золото скоро иссякло, страсть к наживе — нет.
Всемирно известный Голливуд, место, где талант с самого начала был поставлен на службу золотому тельцу, а искусство передано на поточный конвейер с широким применением холодной штамповки,— стал новым магнитом, притягивающим искателей богатства и славы. Прославились десятки. Обогатились единицы. Тысячи и десятки тысяч постигла судьба неудачливых золотоискателей — крах всех надежд, исковерканные жизни. Сегодняшняя Калифорния — это признанный центр военного производства, одна из главных цитаделей военно-промышленного комплекса, подлинно золотое и неиссякающее дно военных прибылей. Здесь обосновались «Локхид» и «Боинг». Здесь центр ракетостроения и производ-
185
ства бомбардировщиков, военной электроники и атомной промышленности.
Здесь думают о войне, войну готовят, работают на войну, на войне наживаются!
Нужно ли удивляться тому, что цитадель войны — Калифорния — стала и вотчиной американской реакции, что здесь свило свое гнездо пресловутое «Общество Джона Берча». Оно было основано в 1958 году бостонским промышленником,
владельцем кондитерской фабрики Робертом Уэлчем. Снедаемый неуемным честолюбием, он вознамерился сделать себе карьеру на крайнем антикоммунизме. На этот товар — решил, очевидно, незадачливый кондитер — в Америке найдется более солидный покупатель, нежели на карамель и пирожки с повидлом. Эта карта-схема утверждает, что сегодняшняя Америка на 70 процентов контролируется тайными агентами коммунис-
тов. Такое же положении в Англии. Единственное место на земле, которое, по словам свихнувшихся на антикоммунизме берчистов, не находится под контролем коммунистической агентуры, — это острова Западного Самоа.
Программным документом, своего рода «Майн кампф» на берчистский лад, стала так называемая «Голубая книга». Все писание окрашено в коричневый цвет фашизма. О степени антикоммунистической паранойи, которой охвачен Уэлч, можно судить хотя бы по такому его заявлению: «Президент Рузвельт был использован коммунистами, не зная об этом; Трумэн коммунистам сознательно потворствовал; Эйзенхауэр был членом Коммунистической партии, их агентом в Белом доме». И юродствовать бы бостонскому пирожнику на политической паперти до скончания века, не обрати на него внимание люди в Америке могущественные, заинтересованные в том, чтобы такому
юродству придать облик политической философии, сколотив на ее основе организацию фанатиков-мракобесов.
На первом месте среди покровителей берчистов оказался с самого начала все тот же Гарольд Лафайет Хант — техасский миллиардер, покровитель всеамериканской фашиствующей нечисти.
Крупные суммы на создание всеамериканской фашистской организации берчи-сты получили от миллиардера-нефтяника Пью, сталелитейного воротилы Армстронга, сигаретного короля Кондона и некоторых других.
Об отношении военно-промышленного комплекса к этой организации можно
судить по тому факту, что наряду с Уэлчем в состав руководящего органа «Общества Джона Берча» вошли Уильям
Грейди — чикагский банкир, президент
Национальной ассоциации промышленников, наиболее влиятельной организации большого бизнеса; директор этой же ассоциации Нельсон Шепхерд, объяснивший как-то в минуту откровенности свой успех на поприще бизнеса тем, что «он всегда нанимает кого-нибудь умнее
себя, чтобы руководить своими предприятиями». «Обществом Джона Берча» он руководит сам, полагая, очевидно, что для этого большого ума не надо. Еще один деятель, являющийся одновременно членом руководства Национальной ассоциации промышленников и «Общества Джона Берча», — калифорнийский банкир Роберт Стоддорд.
Верхушку военщины в берчистском руководстве представляют небезызвестный генерал Чарльз Стоун, прославившийся особой жестокостью во время гражданской войны в Китае, когда он выступал на стороне Чан Кай-ши, и полковник Лоуренс Банкер, долгие годы служивший адъютантом Дугласа Макартура.
Ничего не скажешь, почтенная банкирско-генеральская компания заправляет в шайке, именующей себя «Обществом Джона Берча».
Кстати, почему именно Джона Берча?
Личность эта почти мифическая. Почти,
потому что некий Джон Берч, субъект ничем не примечательный, все-таки действительно коптил небо, бесславно покинув земную юдоль в 1945 году, будучи формально миссионером в Китае, а в действительности — капитаном американской разведывательной службы. Невесть почему бостонский кондитер решил возвести заурядного шпиона в сан мученика, объявив его «первой жертвой Америки в будущей третьей мировой войне».
богатых пригородах Лос-Анджелеса, действует несколько берчистских ячеек. Обычно они предпочитают избегать посторонних глаз, но нам с вами удастся побывать на собрании местной берчист-ской организации, происходящем в доме одного из членов общества.
— К нашему небесному отцу обращаемся мы смиренно за помощью и советом. Помоги пробудить нам нашу страну перед лицом коммунистической опасности.
Mi Wil,
Так возник американский вариант гитлеровского Хорста Бесселя, сопричисленного к лику фашистских святых.
Щедрая финансовая и иная поддержка привела к тому, что в короткий срок «Общество Джона Берча» превратилось в разветвленную организацию, имеющую около пяти тысяч местных отделений в 49 штатах страны. Число членов общества держится в тайне, однако специалисты полагают, что оно насчитывает около ста тысяч человек. Ведя поставленную на широкую ногу пропаганду, издавая на деньги толстосумов большими тиражами погромную литературу, берчисты стремятся привлечь в свои ряды растерянных, сбитых с толку обывателей, перепуганных буржуа, озлобленных, на все готовых, мечтающих о фюрере, который сохранит их капиталы.
Раскинув щупальца по всей стране, особенно глубокие корни «Общество Джона Берча» пустило в Калифорнии. Здесь, в
Пусть исполнится все, о чем мы молимся. Аминь.
Что вымаливают у бога эти преуспевающие, сытые, самодовольные субъекты? Хлеба насущного? Но его у них с избытком. Отпущения грехов? Им это ни к чему. Мира? Он их не устраивает.
Эти докучают господу совсем иным. Молитвы их кровавы и нечестивы.
— Я вам скажу: будет кровь. Будут наноситься удары со всех сторон. Страна попадет в руки коммунистов, и тогда появится всадник на белой лошади. И да поможет нам бог.
И берчисты нашли его — «всадника на белой лошади». Во всяком случае, им так показалось.
Имя этого кумира берчистов — Барри Голдуотер.
Его появление на политической авансцене с восторгом приветствует всеамериканский мещанин, давно уже мечтающий о «сильной руке», которая «наведет по
рядок», поставит на место «этих негров, студентов, демонстрантов», а заодно решит и больные проблемы Америки.
Таких, как собравшиеся в этом зале, в Америке именуют «фэт кэтс» — «жирными котами». Стоимость каждого места на банкете превышает трехмесячную зарплату рабочего. Собранные деньги идут в предвыборный фонд Голдуотера. На сей раз «жирные коты» особенно довольны, считая, что сделали правильный
положен в аристократическом квартале Феникса.
Семейный бизнес, принесший миллионы,— сеть универсальных магазинов.
Без особого труда и каких-либо подвигов наследник и обладатель миллионного состояния, вступив в армию, получил чин генерала, а в 1952 году, том самом, когда генерал Эйзенхауэр стал президентом, решил: «А почему бы не попробовать и мне?» — и сменил для начала ге-
выбор. Ведь Барри Голдуотер — один из них.
Голдуотеры числятся среди богатейших семейств штата Аризона. Скромный, по утверждению Голдуотера, домик его рас-
191
неральский мундир на фрак сенатора Соединенных Штатов.
Тут-то и привлек к себе торговец галантереей и отставной генерал внимание реакционной Америки, оплакивавшей не в бозе почившего «бесноватого из Висконсина». Чем? Вот лишь некоторые из его высказываний тех лет:
«Не мир, а победа — вот что должно быть целью американской политики». «Мир должен последовать за победой над ком
мунизмом». «Я считаю, что мы должны порвать дипломатические отношения с Россией и любой другой коммунистической страной». <<Нам требуется политика, основанная на силе. Такой вещи, как мирное сосуществование, вообще не может быть».
Нужно ли говорить о том, что берчисты были в восторге. Их фюрер Уэлч осенью 1961 года на всю Америку провозгласил: «Барри Голдуотер является деятелем, который лучше всего определяет насущные потребности Америки и наиболее отвечает требованиям, предъявленным к президенту».
Сам Барри был о себе такого же мнения. О политических конкурентах он отзывался без всякого уважения. Вот некоторые из его высказываний: «Я бы сделал то, что испугался сделать Кеннеди. Я бы освободил Кубу». «Мистер Никсон больше не является одним из тех, кого поддерживает республиканская партия».
Год 1964-й. Американская реакция делает ставку на Барри Голдуотера. Съезд республиканской партии выдвигает кандидатуру любимца берчистов, фаворита военно-промышленного комплекса на высший государственный пост в стране. Голдуотер провозглашает: «Честь нации потеряна. В течение последних лет не была введена ни одна новая стратегическая система вооружения. Нам угрожает Советский Союз».
тен. А поскольку смотреть правде в глаза, признавать, что американский народ не принимает программу бешеных, страсть как не хочется, в ход пускается версия вроде так называемого «имиджа».
Дело, дескать, не в неприемлемости программы ставленников «ультра» для избирателей, а в «имидже», то есть облике кандидатов, недостаточной их внешней привлекательности.
Так пугал соотечественников Голдуотер в начале 60-х годов. Таким он остался и поныне.
«Соединенные Штаты отстают от Советского Союза в области вооружений. Если это станет фактом, это будет означать конец американского господства повсюду в мире, означать конец Америки».
«Господство Америки» — вот лозунг, которому не изменяет бешеный Барри. Толстосумы денег на рекламу своего фаворита не жалели, берчисты и иже с ними лезли из кожи вон.
Однако и эта ставка реакции оказалась битой. Американский народ отверг очередного «спасителя».
Один за другим проваливались фавориты американской реакции, бесславно сходили со сцены отвергнутые соотечественниками Хью Лонг, Томас Дьюи, Джозеф Маккарти, Барри Голдуотер.
Почему? Этим вопросом давно уже задавались умники из фашистских подворо-
А коль скоро это так, то стоит только найти реакционера посмазливее, и дело сразу пойдет на лад. Американцы, как известно, народ деловой. Сказано — сделано. Но где его, красавчика, взять? Конечно же, виГолливуде. И вновь передается коричневая эстафета. Нового претендента зовут Рональд Риган.
Он тоже любимец военных промышленников, и прежде всего калифорнийских, этот новый фаворит «Общества Джона Берча». Для начала его решают посадить в кресло губернатора Калифорнии.
История возникновения из политического небытия этого персонажа заслуживает особого внимания.
До пятидесятилетнего возраста никакого отношения к политике Риган не имел. Начинал диктором маленькой радиостудии, затем долгие годы подвизался на второстепенных ролях в ковбойских фильмах, сотнями выпекаемых на голливудских студиях.
Искусство в этих фильмах и не ночевало. Талант здесь не потребен. Потребен экстерьер.
Еще совсем недавно фаворит правых, нацелившийся на президентское кресло, являл себя соотечественникам в ковбойских фильмах, стреляя с бедра из кольтов, похищая красавиц, расправляясь с индейцами.
«Как вы осмеливаетесь претендовать на пост губернатора штата, не имея ника-
кого государственного и политического опыта?» — спросили у Ригана во время избирательной кампании.
«Я сыграл в кино более сотни ролей, — цинично ответил Риган, — сыграю и эту». Что ж, по крайней мере откровенно. И играет. Играет роль, написанную для него в кабинетах пушечных королей, на тайных сходках берчистов.
Собственно говоря, берчисты и не скрывают, что Рональд Риган, губернатор Ка-
лифорнии, примеряющийся к Белому дому, — их человек.
Один из главарей, некий Джон Руэло, говорит:
— Руководители «Общества Джона Берча» изучают настроения консерваторов в стране. Мы считаем, что наилучшим кандидатом на пост президента является Рональд Риган.
Риган их устраивает. Устраивает он и тех, кто стоит за их спиной.
Мифы и реальность
Главную ставку в ходе президентских выборов 1968 года всеамериканская реакция сделала на губернатора Алабамы Джорджа Уоллеса. На выборах этот фашиствующий демагог получил ни много ни мало—10 миллионов голосов. Однако либералы посчитали это случай-
14 Рональд Риган старается вовсю. Разжигает военную истерию. Произносит погромные речи.
И ждет своего часа.
ностью. «Уоллес продержится недолго, и его песенка скоро будет спета», — писала газета «Вашингтон пост».
Это было сказано в 1968 году.
А это год 1972-й. Курилка, как видите, и не думал умирать. Он жив. И не только жив, но не отказался и от своих планов стать президентом Соединенных Штатов.
Правда, ему довелось споткнуться на обстоятельствах непредвиденных, хотя, в общем-то, не случайных.
В ходе кампании 1972 года Уоллесу пришлось пережить немало неприятных минут. Рядовые избиратели не скрывали своего отношения к его поджигательским разглагольствованиям.
Но главная неприятность поджидала Уоллеса в среде его собственных сторонников. 15 мая последователи Уоллеса в штате Мэриленд собрались послушать своего кумира. Некий Артур Бремер, двадцати одного года от роду, в упор
выпустил в губернатора три пули. Расследование выяснило, что Бремер уже несколько лет был ярым сторонником Уоллеса.
Впрочем, такое уже было. Вспомните Хью Лонга, застреленного сообщником,
американского фюрера приходит дру-
с которым он что-то не поделил.
Мотивы, руководившие стрелявшим в Уоллеса, не ясны. Очевидно лишь одно— Джордж Уоллес стал жертвой тех методов, которые он сам проповедует.
Культ насилия, истерия, им раздувавшаяся, обернулись против него самого.
Несмотря на ранения, алабамский фюрер не собирается сходить с круга. Он полагает, что ореол мученика поможет ему пробиться в Белый дом.
Так что же, оценивая перспективы Джорджа Уоллеса, значит, ошиблась американская пресса, просчитались самые видные специалисты?
В чем же дело? Случайный просчет, ошибка из числа возможных?
Думается, что нет. Дело не в случайности. Беседуя в Америке о фашистской угрозе с людьми вполне добропорядочными и честными, сплошь и рядом слышишь фразу: «У нас это невозможно». Дескать, Америка с ее демократическими традициями — это не Германия, а сейчас на дворе не 30-е, а 70-е годы. Что же касается Маккарти или Уоллеса, то это, мол, явления случайные и скоропреходящие.
Недооценка многими американцами реальности фашистской опасности — одна из причин того, что эта социальная болезнь явно перешла в хроническую форму: вот уже пятый десяток лет на смену одному претенденту на роль все-
гой. С неизменным постоянством крайне правые пробиваются к власти.
Нет, Джордж Уоллес — не случайный феномен. У движения американских ультра есть свои корни. В этих ультра заинтересованы промышленники, нажи
вающиеся на торговле оружием. Таких немного, но они весьма могущественны. Заинтересованы и расисты, в общем все те, кто напуган новыми ветрами, дующими в сегодняшнем мире.
Вглядитесь в эти лица. В разинутые в истошном крике рты, в вытаращенные глаза, в массовый психоз фанатиков. Мне довелось быть в зале во время митинга, снимать эти кинокадры, стараясь не привлекать излишнего внимания.
Нет, ни на чем не основано в данном случае благодушие утверждающих: «У нас это невозможно». Не только возможно, но и является реальностью сегодняшней Америки.
Откуда же взялся Джордж Уоллес, что вынесло его на поверхность американской политической жизни?
Начало было более чем скромным. Уоллес зарабатывал себе на хлеб, выступая в «весе петуха», так именуется в Аме-
Pl надо сказать, беснующаяся толпа приверженцев новоявленного фюрера наводила ужас. То был страх не за себя — случаются в журналистской жизни и ситуации поопаснее, — было омерзительно и жутко: не верилось, что этот шабаш происходит в наши дни, четверть века спустя после нюрнбергских виселиц.
рике наилегчайшая весовая категория на профессиональном ринге. Не стяжав в боксе особых лавров — синяков и шишек доставалось значительно больше, нежели долларов, — «малышка Джордж», как звали его в родной Алабаме, решил перебраться на ринг политический, благо по части ударов ниже пояса и иных запре
щенных приемов он поднаторел предостаточно.
И здесь ему повезло гораздо больше. Беззастенчивостью, ловкостью рук, а главное, зоологическим расизмом он обратил на себя внимание владык и вершителей судеб расистского Юга, королей нефти, владельцев хлопковых плантаций, заправил ку-клукс-клана. Проходит несколько лет, и его приводят во дворец губернатора Алабамы.
систвующей Америки. Довольны и власти. Единственный чернокожий студент водворен в аудиторию. Ну кто теперь осмелится утверждать, что негры в Америке неравноправны!
Так или иначе, Джордж Уоллес выбрался в большие забияки.
Расизм — дрожжи, на которых замешен любой фашизм, будь то германский, американский или любой другой. Тем более что расизм американский имеет
Всеамериканскую известность Уоллес получает благодаря скандалу, связанному с поступлением негритянского юноши Мередита в Алабамский университет, куда вход чернокожим заказан строго-настрого.
Стремясь убедить мир в том, что в Америке нет дискриминации негров, Вашингтон предпринимает пропагандистский жест: становится на сторону Мередита, которому местные власти отказали в приеме в университет. Губернатор Уоллес отказывается подчиниться решению президента, заявив, что самолично умрет на университетском пороге, но чернокожего туда не пустит. Разыгрывается общеамериканский фарс: в столицу Алабамы прибывают федеральные войска, дабы справиться со строптивым губернатором.
Впрочем, умирать на пороге университета Уоллесу расхотелось. Да и зачем — он своего добился, став кумиром ра-
едва ли не самую продолжительную историю.
Участники уоллесовского движения любят щеголять с так называемым флагом конфедератов, под которым в прошлом веке вели борьбу против Авраама Линкольна войска плантаторов-южан, сторонников рабства негров. Конфедерацией называло себя объединение расистских южных штатов, поднявших мятеж под флагом оголтелого расизма.
И сегодня, больше чем сто лет спустя после поражения рабовладельцев, развевается этот флаг на сборищах погромщиков, осеняя ку-клукс-клановские бдения и политические митинги берчистов, предвыборные собрания сторонников Голдуотера, Ригана, Уоллеса.
Дело, конечно, не только во флаге. Дело в том, что разгром войск конфедератов отнюдь не привел к поражению расизма в Соединенных Штатах. Если хотите знать, то войска конфедератов-
мятежников сохранились в Америке и по сей день. Правда, об этом мало кто из американцев знает сегодня, но тем не менее это факт, о чем свидетельствуют уникальные кадры оказавшегося в нашем распоряжении кинорепортажа.
База военно-воздушных сил, именуемая Ребел-филд, расположенная в глухом углу страны, на самой южной окраине Соединенных Штатов, в юго-восточном Техасе, на границе с Мексикой, не зна-
гом она сделала флаг армии рабовладельцев.
Все здесь кгр< на военной базе регулярной армии, — занятия, тренировки, учебные тревоги, свои командиры, своя дисциплина.
Любопытная деталь — каждый из летчиков подпольной военной базы имеет чин полковника, правда не вооруженных сил Соединенных Штатов, а особых вооруженных сил.
чится ни в каких списках вашингтонского Министерства обороны. Эта военная часть нелегальная, создана она местными богатеями, служащие облачены в серую форму и офицерские шляпы армии конфедератов прошлого века. Своим фла-
На вопрос о том, почему здесь все полковники, один из командиров базы, по фамилии Нолан, отвечает: «Ну, вероятно, потому, что во время войны лишь очень немногие из нас дослужились до звания полковника, а поскольку сейчас мы образовали свои собственные ВВС, то вполне справедливо, что все мы имеем звание полковников».
Вы слышите: «Мы образовали свои собственные ВВС». Спрашивается, кто это «мы»? Вразумительного ответа не последовало. Властями все это подается как невинная игра великовозрастных младенцев. Дескать, чем бы дитя ни тешилось... Но почему об этих «невинных забавах» вполне серьезно в публичных выступлениях разглагольствует Джордж Уоллес?
Почему «игрушечные полковники» забавляются со вполне всамделишными боевыми самолетами, почему избрали форму, флаг и эмблемы далеко не забавного свойства?
К чему они готовятся, для чего их натаскивают?
Жестокие расправы с негритянским населением стали в Соединенных Штатах явлением массовым и повседневным.
Так решается в сегодняшней Америке национальная проблема, проблема существования различных наций в рамках одного государства.
Двадцатипятимиллионный негритянский народ, потеряв веру в обещания, кото-
— Ваше мнение о его политическом будущем?
— У него большое будущее потому, что люди видят в нем залог сохранения христианства и нашего общества... Последнее время я много путешествовал по стране и обнаружил, что Уоллес располагает значительно большим числом сторонников не только на Юге, но и в других районах Соединенных Штатов, чем в 1968 году.
рыми его потчуют власть имущие вот уже целое столетие, поднялся на борьбу за попранное достоинство, за человеческие условия существования. Ответом капиталистической Америки было разнузданное насилие, аресты, убийства, погромы.
Расисты —т ударный отряд, ядро уолле-совского движения. Одно из свидетельств этого я получил не где-нибудь, а в алабамской штаб-квартире ку-клукс-клана из уст «Имперского мага» и «Великого дракона» Роберта Шелтона, который и не подумал скрывать, что он является восторженным поклонником Уоллеса. Поэтому давайте вновь вернемся к беседе с «Имперским магом».
— Что вы думаете об Уоллесе?
— Я поддерживаю губернатора Уоллеса не только потому, что он наш парень из Алабамы, но и потому, что, по моему твердому убеждению, он — настоящий консерватор.
Что ж, сказано и откровенно и красноречиво.
Прогрессивные лидеры негритянского движения отдают себе в этом ясный отчет.
Дик Грегори, один из крупнейших актеров современной Америки, видный общественный деятель, говорит об Уоллесе и его сторонниках:
— Гнилое мясо привлекает многих мух. Уоллес — отгнивший кусок системы. Его дала сама система. Он сюда не из космоса свалился. Это его дом, в котором он вырос. Он американец, и те, кто собирается на его выступления, — тоже американцы.
В одном из очерков этого цикла мы говорили о двух коньках, на которых фашист 20-х годов Хью Лонг пробирался к власти. Один из них — расизм. Расизм тогда, как и сегодня. Другой — ставка на так называемого «маленького человека», стремление изобразить себя защитни-
ком и представителем этого самого «маленького человека», чуть ли не борцом с капиталом. Прием, типичный для всех фашиствующих демагогов. Уоллес и здесь не оригинален. Его любимая игра — игра в «простого человека». Дескать, я такой же, как и любой рядовой избиратель.
В одной из бесед с Уоллесом мне довелось услышать такие его сентенции: «Рядовым гражданам республиканцы и демократы не уделяют внимания, предпочитая прислушиваться к обитателям башен из слоновой кости. Я выступаю против так называемых интеллектуалов, перед которыми пасует правительство, против тех, кто демонстрирует на улицах, атакует Пентагон, организует волнения студентов, устраивает сидячие забастовки».
Дешевая демагогия эта находит отклик среди растерянных обывателей, малограмотных мелких буржуа, оболваненных, сбитых с толку, полагающих, что все их беды от негров, коммунистов и интеллигентов.
Мы обратились к одному из таких сбитых с толку уоллесовской демагогией американцев. Мелкий банковский служащий из Нью-Йорка Джеймс Крамер. На вопрос, почему он поддерживает Уоллеса, Джеймс Крамер отвечает:
— Этот человек говорит простые вещи, понятно, не туманно, не забираясь в облака, не говорит того, чего мы, маленькие люди, не понимаем, о чем у нас j нет даже представления.
Вот они, рядовые уоллесовского движения, даже не подозревающие, что их кумир, подделывающийся под ограниченность и примитивность обывателя, играющий на их предрассудках, верой и правдой служит обитателям башен из слоновой кости, являясь не более чем марионеткой самых агрессивных и злобных представителей большого бизнеса. И Уоллес без устали подстрекает: «Американский народ не должен стоять в стороне, в то время как его страна находится в опасности, не должен безучастно взирать на то, как тайные враги разрушают страну».
Он запугивает, науськивает, мутит воду, ибо ловить рыбу своего успеха он может только в мутной воде.
Он делал это в ходе избирательной кампании 1968 года, делал это и в 1972 году, постарается делать и в будущем. По-прежнему его цель — Белый дом. По-прежнему он опирается на круги самые реакционные, оставаясь кумиром правой Америки.
Но Уоллес не договаривает. Он знает, что если он скажет все, — от него отшатнутся даже многие из его сторонников.
чает чаяниям белых американцев. Оно проводит антибелую, антиамериканскую политику. Мы стремимся свергнуть его любыми средствами.
Нет, происки фашистов в сегодняшней Америке — это не миф, не «выдумки коммунистической пропаганды», как это пытается утверждать буржуазная пресса. Это реальность.
Было бы, конечно, неверным говорить о том, что в Соединенных Штатах фа-
Зато другие вполне откровенны. Они не скрывают своего фашистского облика. Высказываются они более чем определенно. Говорит глава банды, именующей себя национал-социалистической партией белых граждан, некий Рокуэлл: «Адольф Гитлер был прав. Консерватизм — это только первый шаг, первая ступень. Но надо быть полным дураком, чтобы застрять на первой ступени. Надо двигаться дальше».
С точки зрения этой публики правительство республиканской партии непозволительно левое.
Не верите? Тогда послушайте, что говорит один из главарей американской нацистской партии в штаб-квартире ее, недалеко от Вашингтона, мордастый субъект со свастикой на нарукавной повязке. — Как вы относитесь к политике нынешнего правительства?
— Нынешнее правительство не отвечает интересам белого большинства, не отве-
шизм — реальная угроза сегодняшнего дня. Не к тому был направлен мой рассказ в очерках этого цикла.
Америка — страна, где сильны демократические традиции, где существует многочисленный рабочий класс, широкое прогрессивное движение. В последнее время под напором событий и в среде американской буржуазии появились деятели, склонные более трезво смотреть на мир, отдающие себе отчет в том, что сосуществование двух систем не только возможно, но и необходимо.
Все это так.
Но нельзя в то же время закрывать глаза и на то, что в Америке действуют силы, превратившие торговлю оружием, подготовку к войне в золотое дно для себя. Нельзя не видеть, что реакция загодя пестует свои ударные отряды в надежде, что их время придет.
Не замечать этого—непозволительно! Пренебрегать этим — опасно!
Америка
осень 71
Поздняя осень... Какая она здесь, в Америке? Что волнует американцев на исходе 1971 года? Мы попробуем ответить на эти вопросы из чиновного Вашингтона, из водоворота нью-йоркских улиц, мы побываем и в шахтерских городах Аппалачей и в вотчине фашиствующего гу
бернатора Джорджа Уоллеса в Алабаме. Мы посетим коридоры власти сената и побываем в лачугах безработных. Посмотрим на сегодняшнюю Америку из
кабинетов уолл-стритовских бизнесменов и глазами демонстрантов, выступающих против продолжающейся войны и безработицы. Итак, американская «осень-71».
Чем озабочены американцы и американки, заполнившие в этот утренний час нью-йоркские улицы? О чем думают? К чему стремятся? Как хочется их понять!
Американские газеты в эти дни пишут о том, что вновь поднялись цены на продукты питания, и о том, что положение доллара непрочно, о раскрытии в Нью-Йорке большой шайки, занимавшейся распространением наркотиков среди школьников, и о выходе на экраны новых сексуальных боевиков, затмевающих бесстыдством все известное до сих пор.
О войне, о том, что в джунглях Индокитая в эту осень 1971 года продолжают умирать люди, американские газеты сейчас почти не пишут. Но люди умирают, сыновья, братья, мужья вот этих американцев, спешащих по делам, поглощенных заботами — кто о хлебе насущном, кто о судьбе ближних, а кто о том, куда себя деть.
И все-таки главным цветом американской осени 71-го года является не восхи-

тительный багрянец платанов и кленов, но алый цвет крови. Крови, льющейся за тысячи миль отсюда, крови, ранящей совесть честной Америки. Тревога за будущее привела молодых людей, которых мы встретили, к ограде Белого дома. Тревога руководила ими, когда водружали перед окнами президентской резиденции сосуд, из которого нескончаемой чередой падают кроваво-красные капли и написаны слова: «Сейчас, в это
самое время, пока мы благоденствуем, во Вьетнаме по вине Соединенных Штатов умирают люди».
Они не хотят, не могут мириться с этим, напоминая соотечественникам об их вине, взывая к совести Америки, не давая возобладать самообману лукавой мысли, что все образуется само собой, что все уже образовывается.
Много дней и ночей, в любое время суток под окнами резиденции главы аме-
риканского государства стоят, сменяя
друг друга, молодые люди с плакатами,
призывающими немедленно прекратить
агрессию во Вьетнаме. Их арестовывают, но на смену арестованным приходят другие—непреклонные, убежденные в правоте.
— Мы будем здесь, пока наши соотечественники будут во Вьетнаме.
В том, что этим молодым людям нужно много мужества, мы убедились в тот же день, всего несколько часов спустя, когда стали свидетелями жестоких рас-прав и разгона полицией демонстрации сторонников мира.
Но полицейская дубинка, стальные наручники и тюремный автобус не единственные в Америке методы «убеждения
•Ibf I-
несогласных». Есть и более тонкие и более хитрые способы, к которым прибегает реакция.
Какие? Об этом и расскажет нам мой хороший друг и коллега, корреспондент газеты «Правда» в Нью-Йорке Томас Колесниченко.
— Арка Вашингтона на Пятой авеню в Нью-Йорке. Она служит как бы воротами в другой город, границей, разделяющей город на богатых и бедных. Пятая авеню — самая богатая улица Нью-Йорка. Здесь живут Рокфеллеры, здесь живет Жаклин Онассис, вся американская аристократия. А вот после этой арки начинается другой город, город студенчества: Гринвич-виллидж. Гринвич-вил-лидж возник как протест американской молодежи против «истэблишмента», как
здесь говорят, а проще — против капиталистических порядков, в которых разуверилась молодежь. Разуверилась в идеях «истэблишмента», в идеях капитализма, и решила создать свой собственный город, в котором все должно быть иначе. Это город студентов, поэтов, музыкантов, это город, в котором не думают о богатстве, а думают о смысле жизни. Это город, в котором прически, одежда отличаются от тех, что носят так назы-
ваемые респектабельные люди. Вот мы спросим одного из обитателей:
— Что вы думаете о Виллидже? Почему он вам нравится?
— Потому что люди здесь настроены дружелюбно.
Эти молодые студенты говорят о том, что они любят Виллидж, потому что здесь люди все дружат друг с другом, а там, на Пятой авеню, они не дружат, они слишком заняты своим делом, чтобы понять другого человека, чтобы отдать часть своей души другому человеку.
Гринвич-виллидж превратился сейчас в место богемы, в игрушку для того же пресловутого «истэблишмента», от которого студенты пытались скрыться, уйти в себя.
В Гринвич-виллидж можно увидеть объявления вроде такого: на листовке, укрепленной на стене дома и сделанной по образцу полицейских объявлений о
розыске преступника, изображение Иисуса Христа в фас и в профиль. Текст гласит: «Разыскивается Иисус Христос. Обвиняется в подрывной деятельности против правительства. Особые приметы: одет бедно, без определенных занятий.
Среди особых примет также следы ран, которые нанесли ему разгневанные респектабельные граждане».
— Что вы думаете об этом? — спрашиваем мы юношей, проходящих мимо.
— Ничего, кроме того, что это правда. Если бы Христос сегодня появился в этой стране, его бы распяли снова. Здесь не любят бунтарей, а проповедь мира и братства людей считается подрывной деятельностью.
Ньюйоркцев удивить трудно. Тем не менее молодым людям, образовавшим секту идолопоклонников и среди бела дня вербующих в нее случайных прохожих, это вполне удалось. Обрившись наголо, лишь тонкая косица свисает с макушек этих странных юнцов и девиц, облачившись в нелепые хламиды — не то сари, не то кимоно, — вооружившись бубном и приплясывая прямо в людской сутоло-

ке в центре Манхэттена, они собрали вокруг себя толпу.
Зачем бороться, негодовать, протестовать — гласят брошюры, которые они пытаются всучить согражданам. Обрейте головы, забудьте о действительности, уверуйте в истину древней религии, и вы обретете нирвану — блаженство.
Нет, это вовсе не невинное чудачество. Это явление все того же порядка — марихуаной ли, сексом или экстазом ре
пересечении Бродвея и 42-й улицы. Это пересечение образует площадь, которая называется Таймс-сквером. Это почти географический центр Нью-Йорка, и предназначен он, в общем-то, для развлечений.
Но развлекаться можно по-разному. Смех бывает и невеселый, смех, только чтобы не заплакать.
Сейчас одним из любимых бродвейских развлечений является гадание. В боль-
лигиозной пляски увести молодежь от жгучих проблем современности.
Знаменитый нью-йоркский Бродвей. О нем много рассказано, много понаписано. Но тема эта не исчерпана. Сложная штука этот Бродвей! И я решил попросить рассказать вам о нем советского журналиста и писателя Генриха Боровика, который в качестве корреспондента прожил здесь несколько лет и хорошо знает Бродвей.
— Яс удовольствием расскажу, Валентин, о Бродвее, хотя это не так просто, видимо, сделать, потому что Бродвей — это не тот короткий участок, который мы всегда имеем в виду, когда о нем говорим. Это очень длинная улица в несколько десятков километров. Она пересекает весь Нью-Йорк, выходит на север... Но я расскажу о нескольких штрихах именно этого Бродвея, то есть о
шой моде астрологи. Открыт магазин, продающий обширную литературу на сей предмет. Здесь описаны все способы ворожбы —: по звездам, на бобах, на кофейной гуще. Можно на картах.
Есть и автоматические ворожеи. Позолоти ручку, и узнаешь будущее. Мне предсказаны большие хлопоты, дальняя дорога и благополучное завершение дел. Благополучное завершение дел — знаменитый американский «хэппи энд» — иллюзия, необходимая американцу сегодня еще больше, чем когда-либо прежде. Вот в этом причина успеха гадального бизнеса.
Множество на Бродвее и игорных автоматов. Отличаются они тщательно продуманным однообразием. Можно пострелять из пулемета, можно их лучом потопить корабль противника. Потом снова из пулемета.
Надоели игрушечные — есть и настоящие.
Этот оружейный магазин — принадлежность Бродвея. Таких магазинов много в стране. Здесь же можно приобрести ныне все орудия убийства и тренироваться, пока человек находится вне армии.
Пожалуйста, пулеметная лента. Сколько она стоит? Она стоит пять долларов. Гранаты со слезоточивым газом, разное обмундирование, просто гранаты, компактные авиабомбочки, ленты для крупнокалиберных пулеметов.
Можно купить пушку. Валентин, пожалуйста, купи эту пушечку.
— Боюсь, что она мне не по карману.
— Тогда купи этот подержанный миномет, его можно приобрести в этом магазине любому желающему по сходной цене. Недавно журналисты решили провести такой эксперимент. Группа американских корреспондентов взяла машину пикап и, поставив в кузов совершенно открыто миномет, поехала по амери-
канским дорогам. Они надеялись, что полиция их остановит. Ездили они долго, но никто не обращал внимания ни на них, ни не миномет. Только через неделю полицейский их остановил. Как ты думаешь, за что? За миномет? Ничуть не бывало! За превышение скорости. На миномет он никакого внимания не обратил.
Во всех штатах свободно продается оружие. В этом заинтересованы прежде всего компании, производящие его. Они увеличивают свою прибыль. Они увеличивают преступность в стране. Все попытки запретить свободную продажу оружия пока что успеха не имели.
На Бродвее предлагают заработать и на чужой крови. Для этого надо поступить добровольцем в американскую армию. Вот это маленькое стеклянное здание в самом центре Таймс-сквера как раз предназначено, чтобы вербовать добровольцев. Их не так много, но они есть. Уйти в американскую армию — это значит
уйти от безработицы, это значит заработать немного денег, это значит повидать другие страны, это значит стать убийцей, если американский солдат попадает во Вьетнам.
Нет, не так далек от треволнений сегодняшнего дня этот Бродвей, как может показаться на первый взгляд, не так безмятежен.
Отзвуки политических бурь, бушующих в мире, вторгаются и в заводь бродвейских экранов, тесня привычный секс, заглушая реальной канонадой бутафорскую пальбу вестернов.
Бродвей пытается веселиться по-прежнему. Пытается. Но сегодня там невесело по-осеннему.
По мнению жителей американской столицы, для Вашингтона осень — лучшее время года. Спала изнуряющая летняя жара, а промозглая сырость здешней зимы еще не наступила. Порывы ветра засыпают город золотом осенней листвы. Но теперь в американской столице дуют и иные ветры, не по-осеннему теплые. Их породило массовое движение американского народа, требующего мира. Новые ветры эти недостаточны пока, чтобы растопить все оледенения прошлого, но вполне определенны и настолько заметны, что не могли не сказаться на здешнем политическом климате.
Достигли новые ветры и капитолийского холма, где обосновался конгресс Соединенных Штатов, проникли в эти не так давно еще холодные «коридоры власти»
Мы убедились в этом, побывав на Капитолии, встретившись и поговорив с некоторыми из его обитателей. Вот один из этих обитателей — сенатор от Аляски Гейл Гревел.
— Что вы думаете о будущем отношений между нашими двумя странами?
— Наши отношения безусловно улучшаются, и соглашение по Западному Берлину во многом способствовало этому. Я надеюсь, что визит президента Никсо-
Весьма показательно для новых ветров, в определенной степени объясняющих изменение настроений на Капитолии, то, как высказываются сегодня видные представители делового мира.
Мы дома у наследника одного из больших состояний Америки, обладателя весомого пакета акций концерна «Джене-рал моторе» — Стюарта Мотта.
— Я считаю очень важным улучшение отношений между Соединенными
на в Советский Союз поможет этим усилиям. Важную роль в ослаблении напряженности играют визиты советских руководителей мистера Брежнева и мистера Косыгина в различные страны мира.
Один из лидеров демократической партии сенатор Стюарт Саймингтон.
— Я считаю, что для Соединенных Штатов самая важная страна — это Советский Союз, а для вас — Соединенные Штаты... Наши две страны могут вместе обеспечить мир, особенно в ядерном веке.
О сенаторе Чарлзе Перси говорят, что это один из тех видных республиканцев, который может стать кандидатом в Белый дом. Послушаем этого деятеля. — Я уверен, что существует много областей, в которых мы можем достичь взаимопонимания. Это хорошая мысль, чтобы руководители наших стран сели вместе за стол переговоров.
Штатами и Советским Союзом, — говорит он. — Я думаю, что поездка Никсона в Советский Союз послужит развитию отношений между нашими двумя странами.
Такие настроения — знамение времени. С ними в нынешнем году американцы связывают немало надежд.
Но не следует думать, что все обстоит легко и просто. Есть в Америке силы, и притом весьма могущественные, которые действуют совсем в другом направлении. В этом еще раз мы убедились, побывав на окраине Вашингтона, где находится нечто в наши дни почти неправдоподобное. Мне вместе с нашим оператором удалось проникнуть в штаб-квартиру банды, именующей себя «национал-социалистической партией белых граждан», открыто поклоняющейся Гитлеру.
Небольшое здание на тихой улочке столичного предместья. Над его входом тяжело повисло полотнище гитлеровского стяга с огромной черной свастикой в центре. Внутри помещение увешано портретами бесноватого фюрера.
Здоровенные молодчики в форме штурмовиков. Пистолеты на бедре, нарукавные повязки с пауком свастики.
Преодолевая дрожь отвращения, вежливо обращаюсь к главарю:
ваши основные цели?
— Каковы
— Нашу основную цель можно выразить двумя словами — власть белых. Белых не только нашей страны, но и всех людей высшей расы.
И так дальше, и все в таком же роде в течение целого часа. Помилуйте, много ли таких фанатиков, говорили нам в Вашингтоне, узнав о нашем посещении фашистского логова.
Много! На президентских выборах 1968 года фашиствующий демагог Джордж Уоллес получил десять миллионов голосов.
Южный штат Алабама — вотчина Уоллеса, где он — губернатор. Когда мы приехали сюда, было еще по-летнему жарко, приближалась пора уборки главного здешнего богатства.
Алабама—самый американский Америке, говорили нам здесь, на ее полях начиналась история С полным основанием можно добавить,
хлопка,
штат в Именно страны.
что в Алабаме начиналась и история американской реакции, сюда уходит своими корнями оголтелый расизм дней сегодняшних.
На эти плантации две сотни лет назад доставляли в цепях негритянских рабов, именно их труд превращал белое золото в желтый металл.
Если Алабама — самый американский штат, то Тускалуса безусловно самый алабамский город в Алабаме.
— Что вы думаете о войне во Вьетнаме? — Мы должны сначала победить, а затем вернуться домой. Невозможно выиграть войну при помощи ООН. Я не уважаю эту организацию. Это пустая трата времени.
Разговор длится долго. Но Шелтон, как испортившаяся пластинка, повторяет одно и то же. Видимо, запас мыслей «Великого дракона» меньше запаса переполняющей его злобы и ненависти.
Мы в логове ку-клукс-клана. Перед нами, на сей раз без балахона, а во вполне цивильном сером костюме бесцветный субъект, которого, встретив в обстановке не столь экзотической, можно не заметить, выглядящий как типичный средний американец, — глава клана Роберт Шелтон, носящий титулы «Великого дракона» и «Имперского мага», ставленник кругов могущественных и влиятельных. Не часто доводится встречаться накоротке с драконом и магом. Мы беседуем с мистером Шелтоном.
— Не расскажете ли вы о деятельности вашей организации?
— Основная цель организации — пропаганда и поддержка христианства и превосходства белой расы.
(Дальше следуют непечатные сентенции в адрес негров, евреев, цветных и всех, кто им покровительствует, вполне в духе мюнхенских пивных времен Гитлера.)
О Пятой авеню Нью-Йорка я попросил рассказать моего товарища и однокашника Мэлора Стуруа, работающего в Нью-Йорке корреспондентом «Известий». — Иногда мои друзья, приезжающие в Нью-Йорк, просят меня полушутливо-полусерьезно показать им самое что ни на есть логово капитализма. — Ладно, — говорю я им. — Логово, так логово. И везу их сюда, на Пятую авеню.
— Что это, Уолл-стрит? — спрашивают они меня снова.
— Нет, не Уолл-стрит. Но тем не менее мы находимся сейчас в самой сердце-вине фешенебельного Нью-Йорка, единственном и неповторимом скрещении власти, денег, роскоши.
Вот, например, дом номер тысяча сорок. Здесь живет шесть месяцев в году Жаклин Онассис — дочь миллионера, падчерица миллионера, вдова мультимиллионера и, наконец, супруга греческого миллиардера судовладельца Онассиса.
Нет, не так безмятежна Америка в эти дни поздней осени 1971 года, как хотелось бы представить тем, кто твердит, что весенние бури и осенние штормы уже позади, что самые трудные для американцев дни миновали.
Осень 71-го — это осень тревоги миллионов американцев. И одна из главных причин — беспокойство, вызванное тем, что экономическая почва уходит из-под ног. Для миллионов американцев это безработица, это жизнь в долг.
О серьезности экономического положения говорит то, что правительство вынуждено принимать чрезвычайные меры. По-разному кризис оборачивается для американцев — одни озабочены проблемой пропитания, другие вопросом, что делать с акциями — покупать или продавать. Но обеспокоены все.
Впрочем, нет. Есть и такие, их, правда, не так уж много, кого экономические неурядицы не достают.
Некоторые из них обитают здесь, в этих фешенебельных кварталах.
А вот дом номер восемьсот двенадцать. Здесь резиденция губернатора штата Нью-Йорк, миллиардера Нельсона Рокфеллера. Рядом жил, до того как стать президентом Соединенных Штатов Америки, Ричард Никсон.
Напротив расположен клуб «Никербокер». Членами этого клуба являются представители верхушки американско-
дине Этель Рокфеллер, единственной дочери Уильяма Рокфеллера. Прохожие обращают на нас внимание. К нам подходят парень и девушка. Им по двадцати. — Что вы здесь делаете?
— Веду репортаж о доме номер восемьсот.
— Это дом, где живут собаки?
— Совершенно верно.
— И на их содержание тратится куча денег7
го и международного «истэблишмента», отвечающие требованиям скользкого, но неуловимого понятия «джентльмен». Таковых на сегодняшний день насчитывается шестьсот человек.
В двух шагах от дома, где жил Никсон, расположен небоскреб отеля «Пьер». Он принадлежит небезызвестному Полю Гетти, которого считают самым, богатым человеком в мире. В этом отеле обычно останавливаются «короли» угля, стали и прочих полезных ископаемых. Здесь живут восточные владыки и западные дипломаты, покорители звезд и звезды экрана.
На верхотуре, на тридцать первом этаже, помещается люкс самого владельца этого отеля. Но он еще ни разу здесь не жил.
Дом номер восемьсот по Пятой авеню и Шестьдесят первой стрит. Этот «мертвый» дом принадлежит госпоже Марче-лус Хартли Додж, урожденной Джераль-
— Только на первосортное мясо пятьдесят тысяч долларов!
— Шутите! Я живу в доме, где 384 семьи. Все в одном доме. По-моему, это позор, что собакам принадлежит целое здание в то время, как люди должны ютиться в маленьких комнатушках.
Кто же живет, точнее жил, в этом доме, в этом вымершем доме номер восемьсот?
На первом и втором этажах расположены кухня и столовая. На третьем жили четвероногие обитатели этого дома. На следующем — его двуногие обитатели, а на пятом — опять четвероногие. Госпожу Додж называют самой богатой вдовой в Америке. Что же, это так и есть, ибо ее дом расположен на территории, где каждый квадратный сантиметр земли стоит в несколько раз дороже, чем грамм золота.
Сейчас, этой осенью 1971 года, Соединенные Штаты захлестывает волна ин-
фляции. Инфляция затронула все, кроме одного — земли. Поэтому земля лишь фигурально дрожит под ногами власть имущих в Соединенных Штатах. В прямом своем значении земля поднимается в цене.
Сейчас никто не может точно сказать, сколько стоит земля, на которой расположен этот дом. Но называют ориентировочно сумму в десять—пятнадцать миллионов долларов.
Это говорит один из крупнейших авторитетов в области американской экономики, профессор Джейнвей, с которым мы встретились у него дома.
С ним не вполне согласен сенатор Гре-вел.
— Президент был вынужден принять чрезвычайные меры в области экономики, и я думаю, что эти меры окажут свое воздействие. Наша экономика встретилась с определенными трудностя-
Но Америка — не Пятая авеню, хотя
Пятая авеню — безусловно Америка!
Как обстоят дела в американской экономике, каковы перспективы, в какой степени эффективны меры, принимаемые этой осенью администрацией? Ответы на » эти вопросы мы пытались получить у людей самых разных — сенаторов и экономистов, рабочих, бизнесменов, профсоюзных деятелей.
Послушаем уже знакомого нам сенатора Чарлза Перси. Он не только видный политик, но и обладатель крупного состоя-
ми, но это не такие трудности, которые могли бы вызвать кризис.
А вот видный лидер американских профсоюзов Леон Дэвис придерживается несколько иного мнения.
— Положение в стране действительно плохое — у нас больше шести миллионов безработных, промышленность загружена всего на 75 процентов... Меры, принимаемые правительством, не дают ни-
ния, находящийся в близком родстве с семейством Рокфеллеров.
— Американская экономика все еще самая сильная экономика в мире. Снижение безработицы и инфляции — основная цель новой экономической программы президента.
— Положение очень трудное. Мы переживаем период кризиса. Ситуация не новая. Такое уже бывало.
каких результатов.
Да, сложное положение. Взгляды, мягко выражаясь, несколько не совпадают.
С ним категорически не согласен сенатор-демократ от штата Вайоминг Гейл Макги.
— Оценка экономической ситуации всегда относительна. Обычно бывают колебания в уровне занятости населения. Но основа национальной экономики очень прочна. Валовой национальный продукт достиг сейчас цифры триллион долларов.
Мы направляемся на знаменитую Уоллстрит— нью-йоркскую улицу, где сосредоточены правления крупнейших банков и корпораций Америки. Где, как не здесь, должны представлять истинное положение дел в экономике страны.
Нас принимает глава и совладелец крупной фирмы «Брэндэдж, Стори энд Роуз»— видная здесь фигура, мистер Стори. На Уолл-стрит он провел уже больше полувека. Согласившись ответить на наш
тает большинство «средних американцев», чтобы своими глазами посмотреть, как же обстоят дела в действительности Ехать решили в город Чатанугу. Почему именно в Чатанугу?
В ясный день со смотровой площадки на вершине горы, у подножия которой приткнулась Чатануга, как явствует из надписи, можно увидеть штаты Теннеси, Алабама, Северная и Южная Каролина, Вирджиния и Кентукки.
вопрос об оценке экономической ситуации, он оговаривается: «Учтите, я не экономист, я капиталист». Что ж, очень интересно, послушаем капиталиста.
— Я считаю, что для экономики страны сейчас наступило очень трудное время. Положение серьезно, очень серьезно. У меня хорошая память: я отлично помню события 1929 года. Если бы мы теперь не закрыли подвалы с золотым запасом, если бы мы не прекратили обмен долларов на золото, мы лишились бы золотого запаса в течение нескольких недель... И такая ситуация — наказание нам за то, что мы делали в последние тридцать лет.
Вот и разберись, кто прав, а кто нет и каково истинное положение дел в американской экономике. Люди авторитетные оценивают его прямо противоположно, явно противореча один другому.
Мы решаем поехать в глубь страны, в ту самую «среднюю Америку», где оби-
Скажем прямо, Чатануга — точка для наблюдения весьма удачная.
Это город во всех отношениях средний. Не очень большой, но и не очень маленький. Не самый богатый, но и не самый бедный, расположенный в центре Америки, живущий жизнью, типичной для многих американских городов.
Если что и отличает его от таких же средних городов, так это название, — согласитесь, уж очень необычно и даже романтично звучит: Ча-та-нуга. Слово это индейское. Обитавшие здесь не так давно племена не то тускарора, не то команчи, сегодня истребленные, дали это название, которое в переводе значит «там, где скалы сходятся в одной точке».
И уж если быть до конца откровенным, не последнюю роль в выборе маршрута сыграли воспоминания молодости, no-популярный когда-то фильм «Серенада солнечной долины» с его знаменитой,
обошедшей весь мир мелодией «Чата-нуга чу-чу».
Кстати, почему «чу-чу»? Насколько нам известно, такого слова в английском языке нет. Что оно означает? Такой вопрос мы из любопытства задали мэру Чата-нуги, любезно принявшему нас, первых советских людей, оказавшихся здесь.
«Чу-чу», —: говорит он, — это сочетание было фразой из знаменитой песни. Это звукоподражание идущему поезду».
зывал об этой сложной проблеме. Теперь мы увидели это воочию.
Но, быть может, умирающие железные дороги в Аппалачских горах, где находится Чатануга, — исключение?
И мы снова пускаемся в дорогу. Миля за милей мелькают под колесами нашего автомобиля.
Аппалачский промышленный район, охватывающий территорию нескольких штатов, — один из старейших индустри-
Удары кризиса, ожесточенная конкуренция убили знаменитую железную дорогу «Чатануга была крупным железнодорожным центром. Сейчас пассажирские перевозки на чатанугской железной дороге практически совсем прекратились», — говорит мэр.
Приехав на городской вокзал Чатануги, мы увидели картину грустную: заколоченные двери, выбитые стекла, пути, заросшие травой,, с застывшими и уже изрядно поржавевшими вагонами.
Ну вот вам и «Чатануга чу-чу». Сюда, на этот вокзал в городе Чатануге, приходил знаменитый поезд из Нью-Йорка, с которым связана веселая песенка. Как видите, сейчас здесь не так уж весело. И песня эта звучит сегодня несколько иронично. Умирают железные дороги, замирают на путях поезда, и мы с вами сейчас находимся на вокзале, пассажирском вокзале Чатануги, который законсервирован. Утром мэр города расска-
альных центров Америки, край горных вершин, взметнувшихся в небо, и угольных шахт, уходящих глубоко в недра земли, — шахтерское сердце Америки. Мы побывали в этом крае год назад. Что изменилось за прошедший год?
Картина, которую мы увидели, была поистине трагической — мертвые шахты, брошенная ржавеющая техника, полупустые поселки, по улицам которых бесцельно слонялись люди. Один из них оказался механиком, другой — водителем грузовика.
Сейчас оба без работы. Первый рассказывает, что полгода назад закрылась шахта и его уволили. Объездил всю округу, но работу не нашел. Без работы и его брат — капитан речного парохода. Жена тяжело больна.
— Кто-нибудь вам помогает?
— Нет, мои родственники бедствуют, как я. Живу тем, что удается случайно заработать.
Он не исключение. Все его друзья и знакомые здесь — в таком же положении.
— Сколько у вас детей?
— Четверо.
К ноге отца прижалась чумазая мордочка мальчонки лет трех. Парнишку зовут Бесс, ему два года. На вопрос, чего ему хочется, отвечает: «Хочу кушать».
То, что в кабинетах сенаторов мистов выглядело как некая ция, здесь приобрело формы
и эконо-абстрак-вовсе не
академические, стало реальным до жути!
Некоторые из наших вашингтонских собеседников дали нам понять, что безработица— штука хотя и неприятная, но временная, преходящая и вот-вот будет ликвидирована.
Я вспомнил об этом, когда оказался в помещении биржи безработных, расположенной на одной из улиц Филадельфии. Сюда они приходят, чтобы встать
на учет на предмет трудоустройства, получить пособия и советы. Последних значительно больше, нежели первых.
Сооружено все на совесть, явно в расчете на долгие годы. Бюро оснащено даже новейшей электронной техникой, которая тоже стоит немалых денег. Но ведь американцы — люди практичные и доллары на ветер не бросают. Видимо, фундаментальность эта — следствие уверенности, что массовая безработица в стране — надолго.
— Доволен ли я тем, что получаю пособие? — говорит молодой рабочий. — И да и нет. Да, потому что мне значительно легче, чем тем, кому пособие получить не удалось. Нет, потому что горько и унизительно жить на подачки и чувствовать себя второсортным.
— Конечно, пособие в моем положении— это большая удача, — говорит безработная учительница. — Но если бы вы знали, как хочется получить работу.
В эти дни поздней осени Америки мы проехали по ее дорогам тысячи миль. Видели мы не только пустующие шахтерские поселки, остановившиеся поезда, поросшую травой железнодорожную колею. Видели мы и живущие напряженной жизнью города, дымящиеся трубы заводов, фермы, хорошо возделанные поля, на которых работают те, чьим трудом и талантом созданы богатства этой огромной страны, кому обязана она своими успехами и могуществом.
Видели, и не только видели, но ощутили сами и, признаться, позавидовали отличным дорогам, словно кровеносные сосуды пронизывающим тело этой страны, раскинувшейся от Атлантики до Тихого океана.
Кстати, о дорогах. Пожалуй, самое американское, что есть в Америке, — это дороги, а американец больше всего американец, когда, оседлав двухсотсильный бензиновый экипаж, несется очертя го-

педаль газа, но и в присущем американцу уважении к силе. На тех, кто слабее, он смотрит без уважения, на равных — ревниво, ни в чем не уступая. Но с силой не спорит, силе уступает.
В массе своей американцы не лирики — улыбками, уговорами их не возьмешь. Уважая силу, они склонны считаться с ней. Но не дай бог оказаться слабее. На снисхождение к слабости тут рассчитывать не приходится.
лову по дороге. Я узнал, почувствовал американский национальный характер значительно больше во время путешествий по дорогам, нежели прочитав сотни книг или беседуя с респектабельными политиками и журналистами, бизнесменами и общественными деятелями.
Сдержанные, обычно вежливые в своих кабинетах и гостиных, они преображаются, очутившись на дороге. Какая уж тут вежливость и обходительность! На дороге американец никогда не уступит. Наоборот, попытку обогнать, объехать его он воспринимает как личное оскорбление. Заметил я, правда, и другое. Если автонаездник на американской дороге обнаруживает, что его оставляет позади автомобиль более высокого класса, он как-то легко мирится с этим.
И дело здесь, по-моему, не только в трезвом расчете, дескать, более мощный мотор — объективный факт, против которого не попрешь, как ни нажимай
В Америке много строят. Строят быстро, строят хорошо.
Это, пожалуй, сейчас самая знаменитая стройка в Америке. На скальном грунте нью-йоркского Манхэттена воздвигаются из металла и стекла две огромные прямоугольные башни международного торгового центра. Каждая из башен — 110 этажей, выше знаменитого «Эмпайр стейт билдинг», считавшегося до строительства этих башен самым высоким зданием в мире.
Цена земельных участков в Нью-Йорке и сплошной гранитный монолит, на котором покоится Манхэттен, многократно удешевляющий сооружение фундаментов под такие громады, обусловливают выгоды высотного строительства.
Строят здесь не только экономично, но и, как мне представляется, красиво. Современный архитектурный стиль берет свое. Но за этими блестящими фасадами нередко скрываются свои проблемы. Вот
огромный современный жилой дом в центре Нью-Йорка. Строители сдали его год назад. Но до сих пор он не заселен. Дом этот, как и большинство в Америке, принадлежит частной компании. А она установила такую квартирную плату, что дом пустует. Хозяева, несмотря на убытки, продолжают выжидать. Нужды соотечественников их беспокоят мало.
Так и стоит этот отнюдь не единственный необитаемый нью-йоркский дом мону-
ментом социальной несправедливости, символом уродливости порядков, при которых интересы единиц преобладают над интересами большинства.
Однако большинство это сегодня не так молчаливо, как того хотелось бы власть имущим. Оно заговорило. Американцы все отчетливее понимают связь между войной, которая ведется за пределами Америки, и проблемами, с которыми они сталкиваются у себя дома.
Именно потому этот митинг в центре Нью-Йорка проходит под лозунгами прекращения наступления на жизненный уровень трудящихся, вывода войск из Вьетнама.	•
В эти дни поздней американской осени мы побывали во многих городах и поселках, встречались с владыками и теми, кого называют средними американцами, видели Америку беспечную и озабоченную, веселую и негодующую, бедную и богатую.

Но одна встреча все не шла и не шла из головы.
Встреча с пока еще очень маленьким гражданином Соединенных Штатов Америки из шахтерского поселка Камбл, что в штате Западная Вирджиния, по имени Бесс, по фамилии Мэрчент, двух лет от роду.
Как хочется, чтобы дети Америки никогда не знали страшного слова «война», чтобы их будущее было более светлым и радостным, чем настоящее.

Етри пода
Три года. Много это или мало? Ну, очевидно, и мало и много. Мало, потому что история мерит столетиями, много, потому что в жизни человеческой три года — это отрезок изрядный. Три года назад в фильме, телевизионном фильме-репортаже, который мы тогда назвали «Америка: осень-71», мы расска-
зывали о стране, какой мы увидели ее в те дни.
И вот снова американская осень, только теперь уже не 71-го, а 74-го года. Что произошло за это время? Что в Америке изменилось, что осталось неизменным? Что волнует американцев? О чем думают, чем озабочены?
На эти вопросы ответить не так-то легко. Разные люди. И заботы у них разные. У каждого свои, быть может и не
такие уж, если глядеть с высоты птичьего полета существенные и значимые. Но для них насущные, нередко заслоняющие то о чем пишут газеты, толкуют политики.
Но повседневные и неизбывные заботы эти, подобно ручейкам, сливающимся в полноводную реку, образуют в своей совокупности проблемы, обретающие масштабы общегосударственных, выходящих за пределы национальных границ.
Вот реклама сигарет. Она стала такой же непременной принадлежностью нью-йоркского Бродвея, как его бизнес развлечений или ночная скачка разноцветных огней.
День за днем, месяц за месяцем нехитрый механизм выдувает нескончаемую череду табачных колец.
Так же бесстрастно, как и сегодня, попыхивал рекламный ковбой табачным дым-
ком три года назад, когда улицы американских городов захлестывали волны бурных демонстраций молодежи, протестовавшей против «грязной войны» во Вьетнаме. Главным цветом той, уже ушедшей в историю, осени был не восхитительный багрянец платанов и кленов, но алый цвет крови, лившейся в далеких вьетнамских джунглях, с чем не могла мириться и не мирилась совесть честной Америки.
Борьба эта не была бесплодной. Героизм тех, кто отстаивал свою свободу, поддержка борющегося Вьетнама, массовые антивоенные выступления, в том числе американской молодежи, все то, из чего сложилась новая расстановка сил в мире, заставили отступить тех, кто пытался, кто по-прежнему хотел бы уповать на бронированный кулак.
Многое должно было произойти, многое измениться, чтобы определился поворот к разрядке международной напряженности, поворот, который, так же как и во всем мире, приветствуется и одобряется миллионами американцев, накладывая неизгладимый отпечаток на сегодняшнюю жизнь Америки.
Три года назад этого магазина здесь не было. Да, пожалуй, и не могло быть. А сейчас дорогу сюда хорошо знают многие американцы.
Сколько было нагорожено в годы «холодной войны» о коммунистах и комму-
низме, о Советском Союзе и его политике! Сейчас люди хотят знать правду. Ту правду, за которую недавно еще заносили в «черные списки», увольняли с работы, вызывали в пресловутую «комиссию по расследованию антиамериканской деятельности».
Эта инквизиторская комиссия, возглавлявшаяся претендентом на роль всеамериканского фюрера сенатором Джозефом Маккарти, бесчинствовала под ку-
наших глазах. Дело, разумеется, не в отдельных заявлениях, а в том, что стоит за ними, в складывающемся новом политическом климате, отчетливо ощущающемся и здесь, в американской столице. Правда, и сейчас не все так просто. ...Три года назад на нью-йоркском Бродвее мы снимали здание, в котором происходила вербовка наемников, отправлявшихся прямо отсюда в кровавое болото вьетнамской войны. Многих из тех,
полом вашингтонского Капитолия. Сегодня здесь дуют иные ветры. Корреспондентов советского телевидения принимает один из ведущих лидеров демократической партии сенатор от штата Миннесотта Уолтер Мондейл.
Мондейл. Я выступаю за политику разрядки. Большинство членов моей партии разделяют эти взгляды. Надеюсь, что конгресс будет поддерживать усилия Советского Союза, направленные на сокращение вооружений, особенно ядерных. Уверен, что наши страны должны иметь широкие торговые отношения, расширять политические и культурные связи.
Так ныне на Капитолии мыслят многие.
Однако стоит задаться вопросом — а могло бы подобное заявление, да еще в устах видного партийного лидера, прозвучать в этих стенах несколько лет назад? — чтобы ощутить масштабы перемен, происшедших и происходящих на
кто надел здесь военную форму, уже нет в живых. Другие вернулись на родину искалеченные, опустошенные, проклиная войну и тех, кто ее затеял.
Но пункт вербовки продолжает действовать. Видимо, не случайно его хозяева прочно окопались на самом оживленном из перекрестков Нью-Йорка. Мечтающим о новых военных авантюрах нуж-
ны исполнители их планов.
«Кошмаром американских городов» на-
зывает пресса разгул преступности, захлестнувшей страну, сделавшей улицы небезопасными в любое время суток. По
официальным данным, каждые 27 минут в Америке совершается убийство. Число ограблений, насилий, краж измеряется
цифрой со многими нулями.
В фильме об американской осени 71-го
года мы показывали кадры нью-йоркского Центрального парка, где горожане не рисковали появляться даже среди бела дня.
С тех пор прошло три года. Власти неоднократно давали обещание покончить
Центральном парке: «Стоило ли стараться ради такого?»
Дорогой ценой расплачивается Америка
за культ насилия, в течение многих лет
возводившегося на уровень националь-
ной политики и общественного идеала! Три года назад американские юноши и девушки были в рядах демонстрантов, требовавших положить конец агрессии во Вьетнаме. Сейчас они вернулись в университетские аудитории.
с преступностью. Только в 1973 году на эти цели было израсходовано ни много ни мало 13 миллиардов долларов.
Однако количество преступлений не только не сократилось, но продолжает возрастать с угрожающей быстротой. По-прежнему безлюдны аллеи парка, расположенного в самом центре Нью-Йорка. Несмотря на усиленные наряды моторизованной полиции, не проходит дня без убийств и насилий. На этих аллеях очередной жертвой грабителей стал 14-летний Джон Кеннеди-младший, сын покойного президента.
А в тот самый день, когда мы снимали эти кадры, газеты сообщили, что новой жертвой гангстеров стала любимица Америки замечательная актриса и певица Кони Френсис, пластинки с песнями которой есть буквально в каждом американском доме. Грустно взирает на окружающее со своего пьедестала Христофор Колумб, памятник которому установлен в
Знаменитый Гарвардский университет на окраине Бостона. Старые здания, в стенах которых работают многие ученые, составляющие гордость американской и мировой науки.
Кое-кто в Америке пытается говорить о «крахе» массового движения молодежи, о ее разочаровании, усталости, о том, что выступления прошлых лет были лишь «случайным эпизодом», этаким «громом без дождя».
Поверхностность и ошибочность такого рода суждений очевидны. Выступления способствовали многим изменениям в сегодняшней Америке. А новое, пришедшее в жизнь страны, в свою очередь меняет молодежь. Юные американцы серьезно задумываются над будущим, тянутся к передовым идеям современности.
Шелестят книжные страницы. Американским студентам предстоят экзамены. Большие. Серьезные. На жизненную зрелость.
В отличие от того, что мы видели на улицах американских городов три года назад, эта демонстрация — на колесах.
Конец 1974 года ознаменовался в Америке массовыми выступлениями раси-
стов. На сей раз центром таких выступлений стал город Бостон.
Местные куклуксклановцы решили воспрепятствовать совместному обучению в школах детей белых и черных. С этой
целью они осадили школьные здания. Чернокожие ребятишки подверглись на
падению великовозрастных громил. Автобусы, в которых детей доставляют на занятия, стали забрасывать камнями и пустыми бутылками. На помощь бостонским расистам двинулись орды погром-
щиков из других городов страны. В дело
вмешалась полиция. Затем и подразделения национальной гвардии. На улицах вспыхнули кровавые побоища, продолжающиеся уже многие недели.
Через весь город растянулась много-
километровая процессия из тысяч автомобилей— буржуа предпочитают де-
монстрировать с комфортом, не утруждая ни ног, ни мозгов, — лозунги, начертанные на плакатах, — фашистские лозунги.
Несмотря на белый день, зажжены фары, гудят, сигналят клаксоны, истошно вопят демонстранты, находящиеся под заботливой охраной многочисленной полиции. Негров* на улицах города нет. Их загнали в гетто, покидать которые в эти часы для них небезопасно.
Демонстрация завершилась расистским митингом, вновь подтвердившим, что болезнь эта серьезна и запущенна. Соединенные Штаты на пороге своего двухсотлетнего юбилея глубоко поражены расовым конфликтом — исторической расплатой за позор работорговли. А гомеопатическое лечение, к которому прибегают власти, бессильно преодолеть этот социальный недуг.
Школьные здания Бостона напоминают осажденные крепости. В них только еще вступающие в жизнь маленькие американцы— белые и черные — получают первые уроки, глубоко западающие в
детские души, уроки ненависти и нацио
нальной розни, уроки борьбы и солидарности.
Посев страшный, посев грозный!
Какие всходы даст он? Что сулит он Америке следующих десятилетий, когда сегодняшние ребятишки станут взрослыми людьми?
Всего три года...
Некоторые изменения, происшедшие за это время, увидеть нелегко. Другие бросаются в глаза сразу.
сис, который является мужем вдовы покойного президента Соединенных Штатов Америки Жаклин Кеннеди, ныне Онассис. Кстати, вот такие извилистые пууи судьбы — рядом с домом находится собор Святого Патрика, в котором Джон и Жаклин Кеннеди венчались в свое время.
Дом необычен не только стоимостью участка. Внизу будут учреждения, а верхние этажи — квартиры. Квартиры очень
В Нью-Йорке появилось много новых современных зданий. Строят американцы хорошо.
— Дом, который вы перед собой видите, заслуживает особого рассказа. Это жилой дом, но, несмотря на то, что в последние месяцы жилищное строительство в Соединенных Штатах значительно сократилось, этот дом активно строится и уже почти достроен. Дом необычный. Необычно прежде всего место, где он расположен. Участок, на котором возводится этот дом, стоит многие десятки миллионов долларов. Это не удивительно— самый фешенебельный район Нью-Йорка, центр Пятой авеню, и земля здесь крайне дорогая. Поэтому купить этот участок мог человек очень состоятельный. И действительно, дом принадлежит человеку, имя которого в списке самых богатых людей мира, — греческому судовладельцу миллиардеру Аристотелю Онассису. Тот самый Онас-
дорогие. Самая дешевая квартира в этом доме будет стоить 300—350 тысяч долларов. А на верхних этажах — надо сказать, что в Америке чем выше, тем дороже квартира, — так вот, стоимость квартир на верхних этажах 750—800 тысяч долларов. И самые дорогие квартиры — в миллион долларов. В доме будет собственный бассейн, трехэтажный водопад.
Особая электронная система охраны. У владельцев этих квартир большие богатства, поэтому предусмотрена такая охрана, которая исключает кражи. Наверху будет вертолетная площадка, и владельцы этих богатых квартир для того, чтобы миновать уличное движение и пробки, будут прямо на вертолетах садиться на крыши своих контор и банков здесь, неподалеку, на Уолл-стрит и в других деловых районах города.
Не для славы поет этот юноша на мостовой Пятой авеню. И не для души. Для
239
Те, кто здесь обычно покупает, ценами не смущаются и на витрины не глазеют. Голод — унизителен и непереносим всегда. Но трижды мучителен он, если рядом много богатства, которое не знают куда девать. Которым, выставляя напоказ, куражатся. По данным американского Министерства труда, миллионы семей американцев существуют на грани голода, не имея даже официально исчисленного прожиточного минимума.
денег. Ради нескольких монеток, которые бросят ему наиболее сердобольные из прохожих.
Работы нет и не предвидится. Газеты печатают сообщения о сотнях закрывающихся предприятий. Первыми увольняют молодых, не успевших приобрести квалификацию. А жить надо.
Пятая авеню—улица роскошных отелей, дорогих магазинов. Цена этой безделушки, упрятанной за пуленепробиваемым стеклом ювелирного магазина, превышает годовой заработок сотни трудовых семей.
Каждому свое.
О чем думает он, стоя подле дома с квартирами стоимостью в миллион долларов? О том, чтобы не озяб его единственный друг, под которым он заботливо расстелил войлочный коврик, или о том, чем они сегодня поужинают?
На этих витринах нет табличек с ценами. Чтобы не пугать случайных прохожих.
Старость! Не осенняя пора человеческой жизни, время последнего тепла и особенно дорогих, ярких красок, не пора зрелых размышлений умудренных жизнью, но одинокое прозябание в беспрестанных заботах о куске хлеба и ведерке угля — такой оборачивается старость для многих трудящихся американцев. Положение пенсионеров стало сейчас одной из острых социальных проблем Америки Сбережения, если их довелось скопить
за долгую трудовую жизнь, пенсия, если ее удалось получить, должны обеспечить существование. Но что делать, когда средства эти тают с угрожающей быстротой? Жизнь дорожает, цены стре
мительно растут, — только за последние
три года продукты питания вздорожали на 50 процентов, размеры квартплаты и стоимость медицинского обслуживания— что особенно существенно для пожилых — увеличились вдвое. А пенсия все та же. Рабочие в связи с ростом дороговизны в упорной борьбе добиваются увеличения заработной платы, а что делать пенсионерам?
Официальная статистика свидетельствует: на первое место по числу угрожающе возрастающих самоубийств вышли в Америке люди, перешагнувшие за шестьдесят.
Прежде это было печальной привилегией молодости. Ныне «несчастная любовь» отступает перед несчастливой старостью.
Впрочем, и здесь социальное неравен
ство говорит свое слово.
Есть в Америке райский уголок, именуемый Майами-Бич. Расположенный на юге Флориды, он не знает зимы, не знаком и с бедностью. Роскошные отели, дорогие пансионаты, высокие цены делают Майами-Бич заповедником для людей состоятельных. С тощим кошельком делать здесь нечего.
Сюда-то и устремляются со всей Америки престарелые толстосумы: банкиры, отошедшие от дел, вдовы миллионеров, стремящиеся урвать у жизни сверх положенного.
Богатых старух особенно много. Полагая, что со своими деньгами они могут обмануть и старость и немощи, дамы
Миллионеру, пребывающему в уверенно-
эти веселятся напропалую. Что им до бед и невзгод ближних! В один вечер они проигрывают в карты деньги, заработать которые не в состоянии и за целую жизнь.
Осенью 1974 года американские газеты смаковали очередную сенсацию: 70-летняя Рейчел Файтлер — миллионерша из семейства Вендербильтов, обосновавшаяся в Майами-бич, вознамерилась сочетаться браком с 29-летним буфетчиком — неким Майком Вилсоном. «Невеста» и особенно «жених» негодовали по поводу предположений, которые строили на сей счет газеты.
Куражатся деньги и по-иному. В обществе, где поклоняются доллару, беспредельно веруют в его всемогущество.
сти, что ему все подвластно, что он может купить все и вся, чудится, что откупиться можно и от старости и от самой смерти. Иначе как можно объяснить фантасмагорию, происходящую в последнее время в долине Сан-Фернандо, штат Калифорния?
В металлических капсулах, наполненных жидким азотом, покоятся замороженные трупы. Нет, это не научная лаборатория.
Организаторы этого странного бизнеса назвали свое кладбищенское предприятие Креоторием — не крематорий, но похоже.
Суть идеи незамысловата. Сегодняшняя медицина пока не в состоянии бороться со многими недугами. Но лет этак через сто — двести болезни ныне неизлечимые будут побеждены. А отсюда вывод — если подвергнуть глубокому замораживанию тело человека, как только констатирована клиническая смерть, то он сохранится до лучших времен, и стоит его тогда разморозить — пожалуйте вам бессмертие.
Как разморозить, что из этого получится — на эти вопросы ответов нет. Да их спекулянты от науки и не ищут. Важно получить деньги. И немалые.
Ловкие дельцы хорошо знают, с кем имеют дело. Поэтому помимо обещаний бессмертия они используют и патологическую жадность своих клиентов. Послу
шайте, что говорит по этому поводу некий доктор Гарри Джонсон — один из авторов этой затеи:
Г арри Джонсон. Если бы законом было установлено, что подвергшийся замораживанию не умер, а пребывает в промежуточном состоянии в ожидании оживления, то его право на собственность не переходило бы к наследникам. И было бы вполне логично, если бы он сказал: не трогайте мои деньги до тех
но знаменитую «черную пятницу» в октябре 1929 года произошел финансовый обвал, знаменовавший собой начало крупнейшего в истории капитализма экономического кризиса.
Сорок пять лет спустя американцы вновь с тревогой обращают свои взгляды на этот зал. Цифры биржевых котировок публикуются на первых страницах газет, вызывая опасения и мрачные воспоминания.
пор, пока я не вернусь к жизни, хотя бы и через тысячу лет.
Все это, как говорится, было бы очень смешно, если бы не было так страшно. От желающих заморозиться нет отбоя. Тем более что поднаторевшие в рекламе предприниматели пустили слух, что операции с посмертным замораживанием завещали подвергнуть себя известный кинорежиссер-мультипликатор Уолт Дисней, певец Морис Шевалье и некоторые другие обладатели громких имен. Но клиентура для бессмертия отбирается тщательно. Консервация в замороженном виде стоит огромных денег, и потому тешить себя иллюзиями могут лишь те, у кого очень много долларов. Те же, у кого их немного, озабочены совсем другим. Их волнуют проблемы жизни не потусторонней.
Нью-йоркская фондовая биржа на Уолл-стрит. Люди старшего поколения вспоминают, что именно здесь в печаль-
Из всех проблем на пороге 1974— 1975 годов — а их немало — наиболее острой, больше всего волнующей американцев стало резкое ухудшение экономического положения страны — безудержная инфляция, непрекращаю-щийся рост дороговизны, спад промышленного производства, угрожающее увеличение безработицы.
Показательно, что с кем бы из видных деятелей мы, находясь в Америке, ни беседовали, на вопрос о том, какая проблема является для американцев на пороге 1975 года самой важной и самой сложной, следовал почти что одинаковый ответ.
Мондейл. ...Мы столкнулись с растущими экономическими проблемами, очень серьезной инфляцией, дальнейшим увеличением безработицы. Мы ясно осознаем, что нам нужна новая политика, способная остановить рост цен, обеспечить людей работой, жильем
и другими необходимыми вещами. Говорит один из руководителей Национального комитета республиканской партии мистер Май.-
Май. Самой важной проблемой Америки мы считаем сейчас экономическую проблему и особенно инфляцию и рост цен.
Профессор Гарвардского университета Джон Гэлбрейт считается крупнейшим не только в Америке, но и вообще на
Западе авторитетом в области экономики.
— Профессор, что вы считаете самой трудной проблемой Америки?
— Инфляцию! Фактом является то, что экономика современного капитализма
все еще не знает надежных средств для ликвидации слишком высокого уровня безработицы, стабилизации цен. Но самой трудной и нерешенной проблемой сейчас является инфляция.
Инфляция, невиданный за всю историю страны рост цен — проблема для миллионов американцев отнюдь не теоретическая.
Только за последний год молоко в Соединенных Штатах подорожало более чем на треть, хлеб—на 31 процент, сахар — более чем на 70 процентов и так далее. И это только за один год.
Мы разговариваем с покупателями, выходящими из магазина:
— Что вы можете сказать о ценах?
— Это ужасно. Они все время идут вверх.
— Как вы думаете, они снизятся?
— Надеюсь.
— Цены все время растут.
— Как вы думаете, они снизятся в будущем?
— Я очень сомневаюсь.
— Это ужасно. Цены невероятно поднялись, я думаю, процентов на 300.
— У вас есть семья?
— Я живу вдвоем с мужем.
— Ваш муж работает?
— Да, он электрик.
Покупатель (молодой негр). Цены все время бешено растут. Я пошел в магазин, чтобы купить продукты, и обнаружил, что пятифунтовая пачка сахара стоит уже два доллара 65 центов. — Вы работаете?
— Нет, я безработный сейчас. Я потерял работу на прошлой неделе.
«Я сейчас без работы». Все чаще приходится слышать в Америке эту горькую фразу. Стремительно растущая дороговизна жизни — лишь одна сторона проблемы, с которой сегодня сталкиваются американцы. Другая ее сторона— симптомы серьезного кризиса. Закрываются или сокращают производство тысячи предприятий. Шесть
мил-
5030
лионов человек уже потеряли работу, еще многие миллионы тружеников живут в постоянном страхе лишиться ее в любой момент.
С надеждой входят люди в эти двери: «Бюро по трудоустройству».
Пособие по безработице — попытка откупиться от обездоленных — невелико, давая возможность существовать впроголодь. Да и выплачивается оно строго ограниченное время. Не сумел за этот срок устроиться — живи как хочешь. А где найти работу, когда с каждой неделей все новые тысячи оказываются за воротами предприятий.
Но везет считанным единицам. Остальным предстоят мучительные месяцы ожидания.
Месяцы ли?
Энергетический кризис стал существенной составной частью серьезных неурядиц, испытываемых американской экономикой. Не хватает газа, серьезные
перебои с бензином. Автомобили часами выстаивают в очередях на заправку. Нередко подъезжающих заправить автомобиль ожидает замок на двери. Как говорится, «бензина нет и неизвестно». В чем и довелось авторам этого фильма убедиться лично.
В связи с нехваткой бензина в стране закрылись многие тысячи бензоколонок. Однако прибыли американских нефтяных компаний не только не уменьши-
ся в аппалачских недрах, вовсе не иссякли.
Угледобывающую промышленность этого района подсекли непомерная жадность и недальновидность. Капиталисту свойственна погоня за максимальной прибылью. Чтобы поближе, побольше и, по возможности, сию минуту.
Нефть и газ, по сравнению с углем, сулили предпринимателям добычу более легкую, издержки меньшие, а барыши —
лись, но возросли в два-три раза, что дает американцам повод полагать, что причина нехватки бензина в стране не в «арабских кознях», как их пытаются в том уверить, а в основном в политике нефтяных монополий, наживающих на лишениях соотечественников миллиардные сверхприбыли.
О том, что переживаемый Америкой энергетический кризис есть прежде всего порождение капиталистической анархии производства и корысти предпринимателей, весьма убедительно говорит одно обстоятельство, о котором органы официальной американской пропаганды предпочитают сегодня особо не распространяться.
Аппалачи. Горный район, на протяжении многих десятилетий снабжавший Америку углем.
Снабжавший. Мы не случайно употребляем это слово в прошедшем времени. Нет, огромные угольные запасы, таящие-
пожирнее. И жизнь ушла из шахтерских городков и поселков.
Эти кадры снимались три года назад. Мы ехали тогда по дорогам Аппалачей и день, и два, и три. И всюду видели эту картину запустения. Умершие шахты, опустевшие поселки, люди, потерявшие надежду.
И сегодня этот район производит впечатление все еще пораженного недугом. Бьющая в глаза бедность, безработные шахтеры, коротающие время на улицах в ожидании случайного заработка.
Однако медленно, как бы спотыкаясь, но заброшенные было шахты начинают оживать. Хищническая, без загляда в будущее, эксплуатация нефти и газа истощила их запасы, и предприниматели, хотя и с запозданием, начинают спохватываться. Уголь, который Эптон Синклер когда-то именовал королем и который капиталистическими дельцами-выжигами
был низведен до положения пария, вновь привлекает к себе внимание.
Правда, верные себе предприниматели стремятся наверстать упущенное прежде всего за счет рабочего человека, за счет безжалостной эксплуатации шахтеров.
Его зовут Радо Коумс — горняк из Кентукки. У него семеро детей и пятнадцать внуков. Сам он уже давно не имеет работы.
Все, что он заработал после многих лет изнурительного труда под землей, —
это тяжелое легочное заболевание. Хотелось, говорит он, чтоб хотя бы у внуков была иная судьба, но как сложится их жизнь — одному лишь богу ведомо. Одному богу!
Во всяком случае, на буржуазных политиков, ожесточенно конкурирующих на выборах друг с другом, не скупящихся на посулы избирателям, рядовые американцы, судя по всему, полагаются не очень.
В ходе общенациональных парламентских выборов, состоявшихся в Соединенных Штатах осенью 1974 года, был поставлен своеобразный рекорд, который можно было бы назвать «рекордом отсутствия».
И прежде многие американские избиратели не видели для себя особого проку в голосованиях. Но того, что произошло осенью 74-го, пожалуй, не бывало. На избирательные участки демонстративно не явилось больше половины избирателей.
Целый день перед помещениями для голосования томились те, для кого это — работа. Гирлянды плакатов расписывали достоинства кандидатов. Но
вместо потока избирателей повсюду струился лишь хилый ручеек.
Надежды на улучшение своего положения в условиях развивающегося кризиса трудящиеся Америки связывают прежде всего с собственной борьбой с капиталистами-предпринимателями.
Рубеж 1974—1975 годов ознаменовался значительным подъемом стачечной борьбы. Общенациональная стачка шахтеров потрясла всю Америку.
SPEED CHECKED BY RADAR
Бастовали машиностроители и водители машин, электрики и строители.
Бастуют те, на кого буржуазия пытается переложить тяготы экономических неурядиц, обрушившихся на страну.
Заботы, заботы, заботы! И нелегкие мысли о том, что за поворотом, что впереди, что сулит будущее, в котором многие из американских тружеников далеко не уверены.
Американская автострада с бесконечным потоком машин. Кажется, самое американское из того, что есть в Америке, — вот эти автострады. Но на сей раз, оказавшись на автостраде недалеко от Вашингтона, я почувствовал, что что-то не то. Вроде бы и дороги те же — гладкие, ухоженные, и машин не меньше. И все-таки что-то не то. Что же? И вдруг я понял. Нет той стремительности, нет прежнего темпа. Машины движутся не торопясь, как бы нехотя. Энергетический кризис, нехватка горючего. Это застави-
до власти в качестве одной из мер ввести на дорогах Америки строгие ограничения скорости, что позволяет уменьшить потребление бензина. Мера вынужденная, и принята она, как говорится, не от хорошей жизни.
Одним словом, американцам приказали сбавить скорость. Деталь. Но деталь многозначительная. Экономические
трудности со всех сторон обступают американцев. В магазинах и в деловых конторах, на бирже и на автострадах. Американцы обеспокоены. Америка сбавила скорость.
Вынуждена сбавить!

Содержание
Противоречивая Другая Америка 7		Владыки без масок	Таинственный миллиардер 68
Америка	Темп 24		
7	И под платанами нет мира 33 Вера, надежда, любовь и... ненависть 42	67	Самый богатый в мире 81 Миф о Форде 96 Семейные тайны 105
			Игрок на Олимпе 114
Гарольд Хант —	США:	Фюрер	Америка:	Америка
апостол ультра 118	опасность	из Луизианы 146	осень*71	спустя
Кровь и доллары 127	справа 146	В поисках фюрера 154 Бесноватый из Висконсина 163 Черный клан 169 Коричневая эстафета 182 Мифы и реальность 194	204	три года 230
Валентин Сергеевич Зорин
Противоречивая Америка
Редакторы Ю. А. Белоусов,
Э. М. Ефимов
Художественный
редактор И. Г. Румянцева
Репродукционные работы
Ю. М. Водопьянов, А. А. Дорофеев, В. И. Можаев
Технический редактор Г. П. Давидок
Корректор И, Н. Белозерцева
Фоторетушь А. М. Афонин,
М. Н. Машковцев,
Подготовка	Г. С. Никольский,
фотооригиналов Н. М. Давыдов	Л. Г. Сотников
Сдано в набор Подписано в печать А10129
27/1 1976 г.		Издательство «Искусство»	103051 Москва, Цветной бульвар, 25.
13/IV	1976 г.		
	Формат бумаги Бумага тифдручная.	84Х90'/.6	Ордена Трудового «Союзполиграфпрома Красного Знамени при Государственном Калининский комитете
	Усл. печ. л.	22,4	полиграфический Совета Министров
	Уч.-изд. л. Изд. № Т ираж Заказ Цена	25,795 6165 50 000 экз. 1373 1 р. 88 к.	комбинат СССР по делам издательств полиграфии и книжной торговли г. Калинин, пр. Ленина, 5.




X 88 d I