11.111
 1ф(){  )«Ч‘
 II  ОЧ.Ш1.Ы
ф||.НМ‘<н|>  1Я
 И.  М.  КУТАСОВА
 ФИЛОСОФ
 ПОРОЙ
 ФИЛОСОФ]
 ИЗДАТЕЛЬСТВО
 ПОЛИТИЧЕСКОЙ
 ЛИТЕРАТУРЫ

Социальный
прогресс
и  буржуазная
философия
 И.  М.  КУТАСОВА
 Д1ГГИ-
 ФИЛОСОФИЯ
 «ПОРОЙ
 ФИЛОСОФИИ-
 Москва
 Издательство
 политической
 литературы
 4984

87.3в62
 К95
 Кутасова  И.  М.
 К95  Антифилософия  «новой  философии».—  М.:  По¬
литиздат,  1984.—  143  с.—  (Социал.  прогресс  и  бур-
жуаз:  философия).
 Книга  кандидата  философских 	наук 	И.  М.  Кутасовой 	являет¬
ся  первой  в  нашей  литературе 	работой, 	полемизирующей 	с  пред¬
 ставителями  так  называемой  «новой  философии»,  чья  шумная  ли¬
тературная  деятельность  привлекла  к  себе  широкое  внимание  на
Западе.  Анализируя  выступления  «новых  философов»  против  ра¬
ционалистической  и  атеистической  культуры  прошлого  и  настоя¬
щего,  автор  показывает  их  воинствующую  антимарксистскую  и
антикоммунистическую  направленность,  раскрывает  их  идейные  и
социальные  истоки.  Книга  рассчитана  на  читателей,  интересую¬
щихся  проблемами  современной  борьбы  идей.
 к  0302020300-277  108  д. 	87.3в02
 079(02)—84 	1ФБ
 © 	ПОЛИТИЗДАТ, 	1984  г.

Как  становятся
«новыми  философами»
(Вместо  введения)
 В  апреле  1976  г.  журналист  Жак  Погам  организовал
на  радио  «Франс-культур»  серию  бесед  с  молодыми  фи¬
лософами  и  писателями  под  общим  названием  «Потерян¬
ное  поколение».  Это  старое  выражение,  пущенное  в  ход
американской  писательницей  Гертрудой  Стайн  примени¬
тельно  к  поколению  людей,  которых  первая  мировая  вой¬
на  лишила  всех  иллюзий  и  надежд,  снова  пригодилось  для
характеристики  нового  «потерянного  поколения»  буржу¬
азного  общества,  представителями  которого  в  данном  слу¬
чае  выступили  Бернар  Анри  Леви,  Жан  Мари  Бенуа,
Андре  Глюксман,  Элен  Блескин  и  Жан  Поль  Долле.  Два
месяца  спустя  Б.  А.  Леви  в  свою  очередь  представил  пуб¬
лике  молодых  авторов  нашумевших  книг,  особенно  выде¬
лив  Кристиана  Жамбе  и  Ги  Лярдро  и  возведя  их  в  ранг
«новых  философов»  1.  Еще  через  месяц  о  них  говорят  уже
не  как  о  молодых  философах,  а  как  о  «гуру»,  наставни¬
ках,  учителях2.  Если  до  середины  70-х  годов  появлялись
отдельные  книги  этих  бывших  активистов  студенческих
выступлений  60-х  годов  (например,  первая  ласточка,  вы¬
пущенная  издательством  Грассе  в  1972  г.,—  «Желание
 1 	В.-Н. 	Ьез 	поиуеаих 	рЫЬзорЬез.— 	Ьез 	ЗЧоиуеИез 	НМёгаь
 гез,  1976,  10  ]шп,  №  2536.
 2  РеШ]еап  О.  Ьез  поиуеаих  ^оигоиз,—  Ье  1Чоиуе1  ОЪзегуа1еиг,
1976,  12  щП1е1,  №  611.
 3

революции»  Ж.  П.  Долле),  то  затем  начипается,  можно
сказать,  поточное  производство  книг  под  редакцией
Б.  А.  Леви.  В  серии  «Фипорес»  уже  в  1975  г.  вышли  в  свет
книги  «Структуральный  человек»  Филипа  Немо,  «Ницше,
героический  Сократ»  Мишеля  Герена  и  «Структуральная
революция»  Ж.  М.  Бенуа.  В  том  же  году  издательством
«Минюи»  была  выпущена  другая  книга  Бенуа  с  не  ме¬
нее  характерным  названием  «Тирания  логоса».  В  1976  г.
вышел  в  свет  первый  том  «Онтологии  революции»  К.  Жам¬
бе  и  Г.  Лярдро  под  названием  «Ангел».  В  июле  того  же
года  Жак  Йогам  организовал  на  радио  «Франс-культур»
пять  встреч  между  бывшим  «маоистом»,  редактором  жур¬
нала  «Тель-кель»  Филипом  Солером  и  религиозным  фило¬
софом  Морисом  Клавелем,  автором  книг  «Во  что  я  верю»
и  «Бог  есть  бог,  черт  побери!».  В  следующем  году  их  бе¬
седы  были  выпущены  отдельной  книгой.
 Пусть  читатель  извинит  нас  за  перечисление  множест¬
ва  имен,  но  мы  назвали  почти  всех,  кого  последние  пять-
шесть  лет  пропагандируют  и  навязывают  французам  (и  не
только  французам)  как  «новых  философов»,  «новых  ин¬
теллектуалов».  На  европейских  читателей  буквально  об¬
рушился  водопад  книг  бывших  «левых»,  а  также  статей,
рецензий,  интервью  и  бесед.
 Что  же  заставило  респектабельные  издательства  и
«большую  печать»  Франции  пропагандировать  философ¬
ствования  этих  прежде  еп1ап1з  1егпЫез  (сорванцов)  как
«современную  философию  №  1»?  Новые,  давно  ожидае¬
мые  идеи?  Новые,  столь  недостающие  надежды  и  перспек¬
тивы?  Новое  мировоззрение?  Действительно  «новая  фи¬
лософия»?  Сами  «новые  философы»  выступают  как  «мета¬
физики»,  рассуждающие  о  вечных  проблемах  бытия
человека,  о  свободе  и  необходимости,  личности  и  общест¬
ве,  о  нравственности  и  знании,  познании  и  вере.  Жанр
своей  книги  «Апология  Платона»  К.  Жамбе  определил
как  «метафизическое  эссе»,  а  вместе  с  Г.  Лярдро  он  пи¬
шет  не  историю,  не  теорию  революции,  а  «онтологию  ре¬
волюции».  При  этом  они  претендуют  ни  больше  пи  мень¬
ше  как  на  переворот  во  всем  западном  миросозерцании  и
образе  жиани.
 И  все  же,  несмотря  на  хорошо  организованную  рекла¬
му  и  саморекламу,  ни  один  из  видных  западных  филосо¬
фов  не  признал  их  мыслителями,  совершившими  револю¬
цию  или  хотя  бы  сделавшими  новый  шаг  в  философии.
Жиль  Делёз,  известный  книгами  о  Ницше  и  Капте,  а  бо¬
лее  всего  написанной  совместно  с  Феликсом  Гуаттари
 4

книгой  «Анти-Эдип»  (о  «капитализме  и  шизофрении»)’,
на  которую,  кстати,  ссылаются  и  некоторые  «новые  фило¬
софы»,  писал  в  газете  «Монд»  летом  1977  г.,  что  «их  мыш¬
ление  равно  нулю».  Для  такого  уничтожающего  отзыва
он  видит  следующие  основания:  «Во-первых,  они  опери¬
руют  грубыми,  непрожеванными  понятиями: 	Закон,
 Власть,  Господин,  Мир,  Бунт,  Вера  и  т.  д.  С  их  помощью
они  составляют  гротескные  связи,  суммарные  дуализмы,
Закон  и  Бунт,  Власть  и  Ангел.  Во-вторых  и  вследствие
этого:  чем  слабее  содержание  мысли,  тем  важнее  считает
себя  мыслитель...  Такой  явный  возврат  к  суммарным  и
стереотипным  понятиям  является  показателем  усиливаю¬
щегося  тупого  реакционного  движения»  1.
 Трудно  сказать  резче.  Левый  публицист  Режи  Дебре,
в  студенческие  годы  основывавший  вместе  с  Ж.  П.  Долле
группу  «Культура  и  террор»,  автор  нашумевшей  кпиги
«Революция  в  революции?»,  теперь  критически  оцени¬
вает  «новую  философию»  как  «модную  безделицу»,  в  ко¬
торой  нет  ни  новизны,  ни  философии,  ни  связной  концеп¬
ции,  а  есть  лишь  «безграмотная  ересь  по  поводу  всего
сразу:  проблем  власти,  марксизма,  опыта  реального  социа¬
лизма,  новых  форм  эксплуатации,  знания  и  морали»2.
Социолог  вполне  умеренных  взглядов  Г.  Гийар  также  за¬
мечает,  что  «новая  философия»  —  «не  всегда  философия
и  не  всегда  новая»,  но  при  всем  том  он  высоко  ценит  ее
зато,  что  она  якобы  сделала  совершенно  очевидным  кри¬
зис  господствующей  ныне  «модели  продуктивистского  со¬
циализма»  3.
 Последние  слова  буржуазного  социолога  как  раз  и  вы¬
дают  то,  почему  вокруг  группы  молодых  парижских  фило¬
софов  был  поднят,  можно  сказать,  вселенский  шум,  всеми
средствами  поддерживаемый  до  сих  пор.  Журнал  левых
католиков  «Эспри»,  который  начал  издавать  еще  в  1932  г.
основоположник  христианского  персонализма  Э.  Мунье,
ратовавший  за  диалог  христиан  с  коммунистами,  за  со¬
единение  экзистенциализма  и  марксизма,  теперь  меняет
свою  ориентацию  и  приветствует  «интеллектуальный  пе¬
реворот»,  совершенный  «новыми  философами»,  переворот,
состоящий  в  полном  отказе  от  марксизма,  знаменующий
 1  Цит.  по:  8скшу  О.  КиНиггвУоШИоп  ип<1  «Кеие  Р1п1озорЬеп».
НашЬигз,  1978,  8.  96-97.
 2  ОеЪгау  Н.  Ьез  р1еигеизез  <1и  рпп1етрз.—  Ье  1Чоиуе1  ОЬзегуа-
1еиг,  1977,  13—19  щхп,  №  657,  р.  60—61.
 3  ОиШаЫ  О.  Ьез  Шизшпз  регбиез.—  Ье  Иоиуе1  ОЬзегуа1еиг,
1978,  1  загтег,  №  686,  р.  30.
 5

«крушение  теории  исключительно  экономической  детер¬
минации»,  больше  того,  крушение  социального,  экономи¬
ческого,  политического  и  научного  способа  мышления  во¬
обще  *.  Другими  словами,  суть  «переворота»,  совершен¬
ного  «новыми  философами»,  сводится  к  их  повороту  от
левых,  точнее,  ультралевых  увлечений  к  критике  подлин¬
но  революционного  учения  нашего  времени  —-  марксизма-
ленинизма  и  его  философских  основ.
 На  лицевой  обложке  своей  книги  «Желание  револю¬
ции»  Ж.  П.  Долле  представляется  читателям  как  «воинст¬
вующий  философ»,  «последователь  Маркса,  Ленина,  Мао
и  Альтюсера».  В  1976  г.  вышла  его  же  книга  с  поистине
«воинствующим»  названием  «Ненависть  к  мысли»  2.  Ак¬
тивный  участник  леворадикального  движения  А.  Глюкс¬
ман,  написавший  в  1967—1968  гг.  работы  о  теоретических
источниках  агрессивной  внешней  политики  США,  а  так¬
же  о  революции  во  Франции,  отметил  десятилетие  их  вы¬
хода  в  свет  книгами  против  марксизма  и  против  всех
авторитетов  европейской  философии.  В  конце  1983  г.  он
опубликовал  эссе  «Сила  головокружения»,  в  котором  сде¬
лал  поистине  умопомрачительное  заявление  о  необходи¬
мости  размещения  американских  ракет  в  Западной  Европе
как  доказательства  решимости  европейцев  отстаивать  свою
«независимость»  перед  «красной  опасностью».
 Подобные  идейные  превращения  разного  рода  ренега¬
тов  отнюдь  не  новость  в  истории  революционных  движе¬
ний.  Снискавший  геростратову  славу  английский  писатель
и  публицист  Джордж  Оруэлл  —  кумир  многих  антиком¬
мунистов  времен  холодной  войны  —  в  молодые  годы  был
социалистом  и  республиканцем,  но  после  поражения  рес¬
публиканцев  в  Испании  стал  выступать  против  всех  ле¬
вых:  английских  рабочих,  парижских  студентов,  «бесхре¬
бетных  интеллигентов»,  а  более  всего  и  яростнее  всего
против  коммунистов,  социалистической  революции  и  со¬
ветского  строя.  На  пороге  80-х  годов  нашлись  охотники
подновить  пророчества  оруэлловской  антиутопии  «1984».
Кингсли  Эмис  в  романе  «Игра  в  прятки  по-русски»  рисует
антиутопический  мир  XXI  в.  3  и  запугивает  соотечествен¬
ников  картиной  Англии,  ставшей  после  некоего  момента
«усмирения»  протекторатом  России,  разоренной,  нищей
 1  Год  О.  Ье  1ёто1§па&е  <Гип  Ъои1еуег8етепЬ—ЕзргН,  1977,
№  12,  р.  79—82.
 2  Ьо11ё  7.-Р.  Нате  <1е  1а  репзёе.  Р.,  1976.
 3  См.:  Николаевская  А.  Кингсли  Эмис  ловит  сдон^дотцмов*—*
Иностранная  литература,  1982,  №  7,  с.  244—246,
 ,6

страной  без  прошлого  и  будущего,  без  воспоминаний  и  на¬
дежд.  Другой  английский  писатель,  Энтони  Бёрджес,
срочно  сотворил  «роман-прогноз»  под  названием  «1985».
Но  кого  на  Западе  можно  теперь  удивить  апокалипсиче-
ски-апоплексическими  видениями?  Ужасы  «1985»,  так  же
как  и  ужасы  «1984»,  стали  примелькавшимися  штампами,
да  и  личность  Бёрджеса,  стандартного  реакционера,  обви¬
няющего  во  всех  бедах  разнузданную  молодежь  и  рабочие
профсоюзы,—  малопривлекательная  личность.  Зато  К.  Эмис
четверть  века  назад  принадлежал  к  «сердитым  молодым»,
в  середине  же  70-х  годов  он  заявил,  что  его  радикализм  и
сочувствие  левым  были  заблуждениями  молодости,  с  ко¬
торыми  он  быстро  расстался,  что  его  участие  в  движении
«сердитых  молодых»  было  продиктовано  стремлением  об¬
рести  «паблисити».  Теперь  он  поддерживает  «националь¬
ный  фронт»,  организацию,  объединяющую  разного  рода
профашистские  группировки  в  Великобритании.
 Французские  «новые  философы»,  рвущие  на  себе  алые
рубашки  молодости,  отнюдь  не  новость  в  духовной  и  поли¬
тической  истории  Запада.  Правда,  им  не  хватает  вообра¬
жения  и  литературного  дара  Оруэлла,  и  они  больше  похо¬
жи  на  мелких  «бесов»,  изображенных  Ф.  М.  Достоевским.
Великий  писатель  так  характеризовал  одного  из  них:
«...Шатов  радикально  изменил  некоторые  из  прежних  со¬
циалистических  своих  убеждений  и  перескочил  в  противо¬
положную  крайность.  Это  было  одно  из  тех  идеальных
русских  существ,  которых  вдруг  поразит  какая-нибудь
сильная  идея  и  тут  же  разом  точно  придавит  их  собою,
иногда  даже  навеки.  Справиться  с  нею  они  никогда  не  в
силах,  а  уверуют  страстно,  и  вот  вся  жизнь  их  проходит
потом  как  бы  в  последних  корчах  под  свалившимся  на  них
и  наполовину  совсем  уже  раздавившим  их  камнем»  1.  «Ре¬
волюционеры  мая  68-го»  явно  не  справились  с  «сильной
идеей»,  поразившей  их  смолоду,  но  за  неимением  лучше¬
го  владельцы  средств  массовой  информации,  следуя  иезу¬
итскому  правилу  —  за  одного  грешного  двух  безгреш¬
ных,—  предоставили  им  «большую  прессу»,  микрофоны
радио,  экраны  телевизоров.
 Оно  и  понятно.  В  60-е  годы  в  период  массовых  движе¬
ний  протеста  против  монополистического  капитализма,
агрессивных  войн,  буржуазных  общественных  и  полити¬
ческих  институтов  власть  имущие  чуть  было  не  выпусти¬
 1  Достоевский  Ф.  М.  Собр.  соч.  В  10-ти  т.  М.,  1957,  т.  7,
с.  32—33.
 7

ли  из  рук  молодежь  и  интеллигенцию.  Теперь  же  появи¬
лась  надежда  весьма  заманчивая:  опорочить  всех  левых,
вбить  поглубже  клин  между  левыми  интеллектуалами  и
организованным  рабочим  движением,  положить  «конец
засилью  марксистов  во  французских  университетах»  и
произвести  «большую  чистку  идей»,  как  писал  еженедель¬
ник  «Пуэн»  в  1978  г.
 Движение  «новых  левых»,  левой  интеллигенции  и  сту¬
денчества,  хотя  и  противопоставляло  себя  «старой  ле¬
вой»  —  коммунистическим  и  рабочим  партиям,—  в  целом
было  направлено  против  буржуазного  общества,  его  идео¬
логии  и  институтов.  И  если  идеологи  «новых  левых»  вы¬
разили  бунт  левого  студенчества  против  буржуазного
«истеблишмента»,  протест  критически  мыслящей  интел¬
лигенции  против  «корпоративного  капитализма»,  то  Лярд¬
ро,  Долле,  их  издатели  и  наставники  выражают  растерян¬
ность  и  разочарование,  более  того,  страх  мелкобуржуазной
интеллигенции  перед  растущим  влиянием  идей  социализ¬
ма  и  коммунистических  партий.
 Один  из  самых  популярных  идеологов  «новых  левых»,
Г.  Маркузе,  в  апреле  1966  г.  выступил  с  докладом,  назван¬
ным  «Маркс  устарел».  «Устарелость»  Маркса  «доказыва¬
лась»  в  нем  тем,  что  рабочий  класс  и  вообще  «трудящиеся
классы  ни  в  коей  мере  не  являются  революционным  по¬
тенциалом»  Думать,  что  настоящее  «беременно»  буду¬
щим,  как  это  характерно  для  марксистов,  значит,  утверж¬
дал  Маркузе,  оставаться  под  влиянием  одновременно  и
гегелевского  идеализма,  и  буржуазного  позитивизма.  По¬
этому  он  обвиняет  марксову  диалектику  в  «недостаточном
радикализме»  и  «недостаточной  революционности».
 В  1970  г.  была  опубликована  книга  Ж.  М.  Бенуа  «Маркс
умер»,  и  ее  автор  Позднее  получил  звание  «первого  из  но¬
вых  философов»,  хотя  никогда  не  увлекался  ни  револю¬
ционными  идеями,  ни  бунтарскими  выступлениями.
 Б.  А.  Леви,  М.  Герен  и  Ф.  Немо  в  1968  г.  были  двадца¬
тилетними  бунтующими  студентами,  готовыми  взорвать
не  только  мостовые  Латинского  квартала,  но  и  все  «ре¬
прессивные»  учреждения  и  «угнетательскую^  культуру.
Теперь  же  они  пишут  книги  с  броскими,  как  рекламные
объявления,  названиями,  книги,  направленные  не  столько
против  капиталистического  общества,  сколько  против  со¬
циализма  и  против  марксизма.  Итак,  новизной  «новой
 1  Цит.  по:  Уоддис  Дж.  «Новые»  теории  революции.  М.,  1975,
с.  364,
 8

философии»  является  отнюдь  не  философия,  а  выражен¬
ный  в  ней  идейно-политический  поворот  некоторых  «ле¬
вых»  французских  интеллектуалов  прптив  марксизма  и
социализма  вообще.  Такой  поворот  не  мог  не  вызвать  гро¬
ма  литавр  во  французской  буржуазной  прессе,  подхвачен¬
ного  и  в  ФРГ,  и  в  Японии,  и  в  США.  Американский  жур¬
нал  «Тайм»  в  1977  г.  посвятил  «новым  философам»  ряд
статей  под  лозунгом  «Маркс  умер»,  западногерманские
газеты  и  журналы  выступили  со  статьями  под  сенсацион¬
ными  заголовками:  «Восстание  против  Маркса»,  «Во  всем
виноват  Карл  Маркс.  Молодые  французские  философы
выступают  с  радикальной  критикой»  и  т.  д.  1
 Выступление  «новых  философов»  совпало  с  общим
обострением  международной  обстановки,  идеологической
и  политической  борьбы  капитализма  против  стран  социа¬
лизма.  В  этих  условиях  буржуазные  идеологи  воспользо¬
вались  наиболее  негативными  чертами  идеологии  и  пси¬
хологии  «бунтующего  поколения»  60-х  годов,  чтобы  очер¬
нить  и  принизить  все  левое  движение  в  целом,  более  того,
представить  всякое  движение  против  капиталистического
общества  как  разрушительное,  безответственное  и...  реак¬
ционное.  Еще  в  разгар  студенческих  выступлений  они
осмеивали  их  «буффонаду»,  «коллективный  бред»,  неуме¬
ренное  раздувание  частных  конфликтов  до  уровня  миро¬
вых  проблем  2.  Известный  уже  тогда  как  сторонник  «твер¬
дой  политики»  по  отношению  к  Советскому  Союзу  и  дру¬
гим  социалистическим  странам,  3.  Бжезинский  нрямо
называл  леворадикальное  движение  реакционным,  а  бун¬
тарские  выступления  против  буржуазного  общества  —
«контрреволюцией»,  «романтической  реакцией  на  научно-
техническую  революцию»  3.  Десятилетие  «мая  68-го»  было
отмечено  изданием  книг  с  фотографиями  и  лозунгами  тех
дней.  Газета  «Монд»  и  иллюстрированный  журнал  «Пари-
матч»  воспроизвели  некоторые  из  лозунгов:  «Запрещено
запрещать»,  «Я  —  дрянь»,  «Написал  бы  я,  да  не  знаю
что».  Тут  же  печатаются  раскаяния  бывших  участников
событий  в  своем  экстремизме  десятилетней  давности.  Кру¬
шение  «тотального  бунта»  и  вырождение  маоистских,
троцкистских  и  других  левацких  групп  в  террористиче¬
ские  «бригады»  преподносится  как  следствие  кризиса  «ре¬
волюционных  мифологий».
 1  8сЫту  О.  Ки11иггеуо1и1!Оп  ипс!  «Кеие  РЬПозорЬеп»,  8.  И.
 2  Агоп  Н.  Ьа  гёуоЬШоп  тйчшуаЫе.  Р.,  1968.
 8  ВгхегШЫ  2.  Ве1\уееп  Т\уо  А&ез:  Атепса’з  Ко1е  т  1Ье
ТЬес1то1гошс  Ега.  N.  У.,  1970.
 9

Выступления  протеста  60-х  годов  были  вызваны  об¬
щим  кризисом  современного  капитализма  и  нравственным
возмущением  молодежи  его  отвратительными  чертами:
бедностью  в  «самых  богатых  странах  мира»,  расовой  дис¬
криминацией  в  «самой  демократической  стране  мира»,
подавлением  прав  человека  в  «свободном  мире»,  развязы¬
ванием  империалистических  войн  под  флагом  «защиты
демократии»  и  т.  д.  Однако  движение  «новых  левых»  с  са¬
мого  начала  было  неоднородным  и  неоднозначным.  Оно
развивалось  и  набирало  силу  по  мере  слияния  с  общеде¬
мократическим  движением  за  гражданские  права  в  США,
против  войны  во  Вьетнаме,  за  демократизацию  системы
образования,  против  чрезвычайного  законодательства  и
неофашистских  сборищ  в  ФРГ.  Апогей  был  достигнут  во
Франции  в  мае  —  июне  1968  г.,  когда  выступления  сту¬
дентов  были  поддержаны  общенациональной  забастовкой
с  участием  9  миллионов  трудящихся.
 Несмотря  на  все  очевидные  теперь  недостатки  моло¬
дежного  движения,  в  целом  оно  было  направлено  против
авторитарных  тенденций  во  внутренней  политике  капи¬
талистических  государств,  против  милитаристских  тен¬
денций  в  их  внешней  политике,  что  в  соединении  с  дру¬
гими  демократическими  и  миролюбивыми  силами  способ¬
ствовало  успеху  политики  разрядки.  Президент  Франции
де  Голль  в  середине  60-х  годов  откликнулся  на  мирные
инициативы  Советского  Союза  и  других  социалистиче¬
ских  стран,  в  свою  очередь  выступив  за  международную
разрядку  и  сотрудничество.  По  его  инициативе  Франция,
оставаясь  в  Атлантическом  союзе,  вышла  из  военной  ор¬
ганизации  НАТО.  Президент  США  Никсон  был  вынужден
вывести  американские  войска  из  Вьетнама.  В  1970  г.  кон¬
чилось  правление  консервативных  партий  в  ФРГ,  длив¬
шееся  два  послевоенных  десятилетия.  На  смену  им  при¬
шла  коалиция,  руководимая  социал-демократами,  что  при¬
вело  к  подписанию  в  августе  1970  г.  Московского  договора
между  СССР  и  ФРГ,  договора,  который  стал  отправным
пунктом  перестройки  отношений  ФРГ  со  своими  восточ¬
ными  соседями.
 В  результате  прежде  всего  многосторонней  и  активной
деятельности  Советского  Союза,  других  стран  социали¬
стического  содружества,  опирающейся  на  рост  экономи¬
ческой  и  оборонной  мощи  стран  социализма,  в  70-х  годах
было  достигнуто  оздоровление  международной  обстанов¬
ки.  Летом  1975  г.  в  Хельсинки  было  созвано  и  успешно
проведено  Совещание  по  безопасности  и  сотрудничеству
 10

в  Европе,  завершившееся  подписанием  Заключительного
акта.
 Однако  с  таким  «развитием  событий  на  международной
арене  не  могли  примириться  наиболее  реакционные  им¬
периалистические  силы  в  США  и  других  странах  НАТО.
Контролируемые  ими  средства  массовой  информации  на¬
чали  все  громче  трубить  о  «советской  военной  угрозе»,  о
превосходстве  ядерных  вооружений  средней  дальности,
расположенных  в  европейской  части  Советского  Союза,  о
необходимости  «довооружения»  Запада,  размещения  в  Ев¬
ропе  американских  «Першингов»  и  крылатых  ракет.
 В  Отчетном  докладе  Центрального  Комитета  КПСС
XXVI  съезду  партии  отмечалось,  что  «нельзя  обойти  мол¬
чанием  и  тот  факт,  что  появились  новые  серьезные  опас¬
ности  для  мира  в  Европе»,  хотя  «кровные  интересы  евро¬
пейских  народов  требуют,  чтобы  Европа  шла  иным  пу¬
тем  —  тем,  который  проложен  в  Хельсинки»
 С  начала  1980-х  гг.  составной  частью  политики  амери¬
канского  правительства  стала  массированная  идейно-психо¬
логическая  обработка  умов  в  Америке  и  в  Европе  с  целью
вернуться  к  стратегии  50-х  годов,  к  стратегии  завоевания
мирового  господства.  Как  подчеркивалось  на  июньском
(1983  г.)  Пленуме  ЦК  КПСС,  «потерпев  в  60—70-е  годы
ряд  крупных  поражений  на  мировой  арене,  империализм,
прежде  всего  американский,  предпринимает  все  более
массированные,  беспрецедентные  по  своему  размаху  ата¬
ки  на  наш  общественный  строй,  марксистско-ленинскую
идеологию,  стремится  отравить  сознание  советских  лю¬
дей,  извратить  цели  нашей  внешней  политики,  блокиро¬
вать  растущее  влияние  реального  социализма  —  главного
оплота  дела  мира  и  свободы  народов»  2.
 В  ходе  идейно-психологического  обеспечения  милита¬
ристского  курса  администрации  Рейгана  в  первые  ряды
выдвигаются  правые  и  консервативные  идеологи,  оттес¬
няя  либеральных,  «высоколобых»  помощников  прежних
президентов.  Консервативные  теоретики  призывают  ру¬
ководителей  Америки  выполнить  свой  «моральный  долг»
и  проявлять  твердость  перед  лицом  «красной  опасности»
и  «претензий  третьего  мира».
 Среди  американских  конгрессменов  все  большую  роль
играют  ястребы,  среди  университетских  профессоров,
фрондировавших  не  так  давно  левыми  убеждениями,  рас¬
 1  Материалы  XXVI  съезда  КПСС.  М.,  1981,  с.  25.
 2  Материалы  Пленума  Центрального  Комитета  КПСС,  14—
15  июня  1983  года.  М.,  1983,  с.  29.
 11

пространяется  неоконсерватизм.  Можно  снорить  о  том,
кто  и  что  больше  способствовало  изменению  внешнеполи¬
тического  курса  американского  правительства,  но  несом¬
ненно,  что  и  правые  политики,  и  академические  неокон¬
серваторы  отдали  много  сил  для  распространения  среди
менее  образованной  и  просто  необразованной  части  насе¬
ления  США  убеждения,  что  во  всех  бедах  —  растущей
инфляции,  безработице,  налоговом  бремени,  общей  неуве¬
ренности  в  завтрашнем  дне,  росте  алкоголизма,  наркома¬
нии  и  преступности  —  виновны  не  капиталистическая
система  и  правительство,  а  эти  «красные»,  «левые»,  «вы¬
соколобые»,  подтачивавшие  устои  американского  общест¬
ва  на  протяжении  60-х  годов.
 Идеологов  леворадикального  направления  они  обвиня¬
ют  в  нигилизме,  отрицании  морали,  разума,  культуры  и
призывают  к  созданию  «фундаментальной  системы  веро¬
ваний»,  некой  новой  «национальной  философии».  Неокон¬
серваторы  предлагают  установить  «моральный  контроль»
над  средствами  массовой  информации,  «злоупотребляю¬
щими»  политическими  свободами.  В  Вашингтоне  и  Кали¬
форнии  возникают  религиозные  общества  «морального
большинства».  Преподобные  отцы  этих  организаций  при¬
зывают  христиан  голосовать  за  ультраконсерваторов,  сва¬
лить  «последнего  Кеннеди»,  который  является  «символом
либерализма»,  посадить  в  тюрьму  актрису  Джейн  Фонда.
Возрождается  антиинтеллектуализм,  свойственный  еще
пуританам  Нового  Света,  уверенным,  что  свободомыслие
мешает  сплоченности  общества.  Взрыв  враждебности  по
отношению  к  интеллигенции,  особенно  левой,  нашел  под¬
держку  в  политике  администрации  Рейгана,  сократившей
бюджет  двух  осповных  организаций  в  области  культу¬
ры  —  Национального  фонда  гуманитарных  наук  и  На¬
ционального  фонда  искусств,—  и  в  то  же  время  увеличи¬
вающей  ассигнования  на  военные  расходы.
 Однако  пасторы  «морального  большинства»  с  их  при¬
зывами  к  «оздоровлению  нации»  слишком  напоминают
молодежи  обыкновенные  фашистские  призывы  к  «мо¬
ральному  возбуждению  нации»,  «стопроцентному  патрио¬
тизму»,  к  борьбе  против  «левых  и  гнилых  либералов».
Поэтому  тем  молодым  людям,  которые  испытывают  стрем¬
ление  к  новой  лучшей  жизни,  предлагают  «религии  нового
века»,  новые  «церкви»,  в  которых  новые  «мессии»  учат
их  «новой  жизни»  и  приобщают  к  своей  «семье».  После
1965  г.  в  США  появилось  более  1300  религиозных  объеди¬
нений,  состоящих  в  основном  из  юношей  и  девушек  18—
 12

24  лет.  В  1976  г.  журнал  «10.  С.  ньюс  энд  Уорлд  рипорт»
писал:  «Снова  многие  молодые  люди  Америки  устремля¬
ются  к  радикально  новой  жизни  —  но  не  к  наркотикам  и
бунтам,  как  в  60-е  годы,  а  к  религиозным  культам»  К
 Тем  же  молодым  людям,  которых  не  удовлетворяют
религиозные  песнопения  и  ритуальные  танцы,  «новый
век»  предлагает  могущественные  средства  эмоционально¬
го  удовлетворения:  рок-музыку  и  «танцы,  танцы,  танцы».
Поп-музыка  60-х  годов,  наиболее  яркими  авторами  и  ис¬
полнителями  которой  были  члены  ансамбля  «Битлз»,  ка¬
жется,  зашла  в  никуда.  На  смену  этому  «лирическому
бреду»  предприимчивые  импрессарио  предлагают  «диско»
с  новыми  героями  —  чистыми,  аккуратно  подстриженны¬
ми,  элегантно  одетыми.
 Для  создания  благоприятного  духовного  климата  во¬
круг  буржуазных  ценностей  идеологи,  задающие  тон  в
формировании  политического  сознания  в  США,  на  рубеже
80-х  годов  потребовали  «смены  вех»,  поворота  от  неолибе¬
рализма,  сложившегося  в  30-е  годы  и  ставшего  основой
буржуазной  идеологии  в  послевоенные  годы,  к  традицион¬
ному  либерализму  и  консерватизму.  Они  призвали  к  ло¬
бовой  защите  капитализма  и  отказу  от  социальной  дема¬
гогии,  характерной  для  50-х  и  60-х  годов.  Д.  Белл  уже  в
1971  г.  выпустил  вместе  с  А.  Кристолом  сборник  статей
«Капитализм  сегодня».  В  нем  Д.  Белл  выступил  в  защиту
культуры  капитализма  и  капиталистической  экономики,
призывал  к  возрождению  этики  пуританизма,  подорван¬
ной  в  60-е  годы  этикой  гедонизма  2.  И  все  же,  несмотря  на
массированное  наступление  буржуазных  идеологов  всех
рангов,  ни  труды  маститых  ученых,  ни  примитивные  про¬
поведи  в  духе  традиционного  пуританизма,  ни  коллектив¬
ные  внушения  самозваных  «пророков»  «нового  века»,  ни
вызывающе  назойливые  ритмы  панк-рока  не  могут  удов¬
летворить  духовные  запросы  студенческой  молодежи,  ин¬
теллигенции,  вообще  здравомыслящих  людей,  обеспокоен¬
ных  судьбами  Америки  и  всего  мира.  Показательно,  что
весной  1982  г.  «бестселлерами»  стали  в  США  книги  со¬
циально-философского  и  политического  содержания,  преж¬
де  всего  «Судьба  Земли»  писателя  Джонатана  Шелла  и
«Ядерная  война:  чем  она  станет  для  вас»,  выпущенная  в
свет  организацией  «Граунд  зироу»,  выступающей  против
 1  Цит.  по:  Митрохин  Л.  11.  «Религии  нового  века»  в  США.—
Вопросы  философии,  1982,  №  4,  с.  75.
 2  См.:  Мигранян  А.  М.  Буржуазная  идеология:  проблемы  но¬
вой  парадигмы.—  Вопросы  философии,  1982,  №  6,  с.  39.
 13

гонки  вооружений.  Летом  того  же  года  по  городам  США
прошли  крупнейшие  марши  мира,  собравшие  миллионы
людей.
 В  августе  1983  г.  в  марше  на  Вашингтон  приняли  уча¬
стие  около  400  тысяч  человек.  Демонстрация  была  при¬
урочена  к  20-летию  знаменитого  марша  на  Вашингтон
1963  г.  во  главе  с  Мартином  Лютером  Кингом.  Посланцы
более  чем  ста  городов  страны,  представлявшие  свыше
700  общественных,  молодежных,  женских,  религиозных
организаций  прошли  под  лозунгами  «Работы,  мира,  сво¬
боды!».
 Неспособность  капиталистических  государств  разре¬
шить  острые  социально-политические  проблемы  в  рамках
либеральной  демократии  может  подтолкнуть  массы  на  За¬
паде  к  поиску  новых  альтернатив  социально-экономиче¬
ского  и  политического  развития  и  привести  их,  как  пишут
многие  консерваторы,  в  «объятия»  социализма.  Для  того
чтобы  избежать  такого  опасного  для  себя  развития  собы¬
тий,  современная  буржуазная  идеология  ставит  перед  со¬
бой  двуединую  задачу:  реабилитировать  капитализм  и
дискредитировать  марксизм  вообще  и  реальный  социализм
в  частности.  Для  достижения  этих  целей  используются  не
только  труды  солидных  политологов,  но  и  известных  в
60-е  годы  идеологов  «художественной  революции».
 Одной  из  таких  популярных  среди  студентов,  отверг¬
ших  бесконечные  комментарии  к  Джойсу  и  Элиоту,  фигур
стала  американский  литературный  критик  Сьювен  Сон-
таг,  написавшая  культурологические  эссе  «Против  интер¬
претации»  (1966  г.)  и  «Стили  радикальной  воли»  (1969  г.).
С  заражающей  энергией  нападала  она  на  искусство,  же¬
лающее  объяснить  мир  с  помощью  тощих  мыслительных
абстракций.  Долой  философию,  писала  она,  ее  заменит
воображение.  Долой  форму  —  время  требует  не  романов,
а  коллажей,  непосредственно  передающих  ход  творческо¬
го  процесса.  Долой  концепции  —  предпочтительнее  непо¬
средственная  запись  дорефлективных,  подсознательных
восприятий,  которые  только  и  способны  создать  образы,
лишенные  «рабской  привязанности»  к  буржуазному  миру
со  всеми  его  набившими  оскомину  нормами.
 И  вот  после  нескольких  лет  молчания  осенью  1981  г.
Сонтаг  опубликовала  статью  с  грубыми  выпадами  против
советского  общества,  его  истории,  образа  жизни  советских
людей,  их  ценностей  и  идеалов.  Конечно  же,  это  не  могло
не  возрадовать  рептильных  антикоммунистов,  которые
преподносят  ее  теперешние  статьи  и  книги  как  свидетель¬
 14

ство  кризиса  левого  движения  вообще,  крутого  перелома
во  взглядах  тех,  кто  выступал  против  агрессии  США  во
Вьетнаме,  яростно  обличал  политику  с  позиции  силы  и
видел  в  антикоммунизме  главную  причину  идейного  бан¬
кротства  «ястребов».
 Правда,  переворот  во  взглядах  американских  «левых»
писателей  и  культурологов,  по  сути  дела,  носит  поверхно¬
стный  характер,  мистифицирующий  читателей.  В  основе
же  их  взглядов  всегда  лежали  типичные  понятия  совре¬
менной  буржуазной  философии  о  действительности  как
абсурде  и  о  непреодолимости  человеческой  отчужденно¬
сти  и  одиночества  *.
 Аналогичные  духовные  «перевороты»  совершаются  с
конца  70-х  годов  и  в  Париже.  Столица  Франции  со  вре¬
мени  импрессионистов,  Малларме  и  Аполлинера  была
меккой  художников,  поэтов,  деятелей  искусства  всего
мира,  а  в  последние  десятилетия  благодаря  популярности
Ж.  П.  Сартра  и  М.  Фуко  приобрела  славу  «мозгового
центра»  Запада.  Чтобы  завоевать  авторитет  здесь,  нужно
или  сказать  новое  слово,  или  имитировать  «новизну».  Вот
и  появляются  «новые  экономисты»,  «новые  правые»,  «но¬
вые  романтики»,  «новые  философы».  Они  претендуют  на
переворот  в  политике,  экономике,  во  всем  западном  образе
жизни  и  образе  мышления,  пытаются  перевернуть  и  вы¬
вернуть  основные  понятия  европейской  философии  о  че¬
ловеке  и  его  месте  в  мире,  о  его  отчуждении  и  путях  осво¬
бождения.  Кроме  того,  соответствующим  образом  перетол¬
ковывается  история  освободительного  движения  в  Европе
и  в  России,  а  главное,  прилагаются  усилия  предстать  пе¬
ред  молодежью  в  качестве  «левых  интеллектуалов»  и
«бунтарей». 	*
 Экстремистское  крыло  «нового  левого»  движения,  не¬
многочисленное,  но  очень  шумное,  громко  требовавшее
революции  «здесь  и  теперь»,  с  начала  60-х  годов  привле¬
кало  к  себе  симпатии  студентов  и  даже  преподавателей
университетов.  Их  лозунги,  вроде  «Вся  власть  воображе¬
нию»,  скандировали  парижские  студенты,  строившие  бар¬
рикады  и  поджигавшие  автомобили.  Их  вожди  своей
популярностью  затмевали  звезды  поп-музыки.  Однако
действия  экстремистов  —  поджоги  и  убийства  —  вскоре
оттолкнули  массы  от  них.  Оказавшись  в  изоляции  и  по¬
винуясь  жестокой  логике  насилия,  они  распались  на
 1  См.:  Зверев  А.  М.  Тупик,—Иностранная  литература,  1982,
№6.
 15

враждующие  группы  и  группки.  В  середине  70-х  годов
правые  политики  воспользовались  крахом  экстремистских
групп,  «маоистских»  и  «троцкистских»,  чтобы  опорочить
в  глазах  масс  все  левое  движение  в  целом  и  политические
партии  рабочего  класса  в  особенности.  Спекулируя  на
«красных»  вывесках  экстремистских  групп  и  революцион¬
ной  фразеологии  их  листовок,  реакционные  политики
распространяют  измышления  о  том,  что  терроризм  явля¬
ется  якобы  следствием  марксистско-ленинской  теории  и
практики  революционной  борьбы,  что  терроризм  и  ком¬
мунизм  в  конечном  счете  совпадают.  На  переднюю  линию
борьбы  с  социализмом  и  марксизмом  ими  выдвигаются
бывшие  гошпсты  (леваки),  разочарованные  и  кающиеся
в  своих  «революционных»  увлечениях,  сеющие  ненависть
к  социализму  и  социалистическим  идеям  вообще.  «Рево¬
люционеры  мая  68-го»  выступают  теперь  против  научной
теории  революции,  крйтикуют  марксизм,  отвращение  к
службе  в  буржуазном  «истеблишменте»  переносится  на
социалистическое  государство,  а  бунт  против  манипули¬
рования  человеческой  личностью  в  «обществе  потребле¬
ния»  обращается  против  воспитания  личности  в  социали¬
стическом  обществе.
 Здесь  обнаруживается  самая  заветная  цель  идейно-по¬
литической  пропаганды,  которую  организуют  спецслужбы
и  средства  массовой  информации,  принадлежащие  власть
имущим:  опорочить  не  только  левое  движение  в  западных
странах,  но  прежде  всего  мировое  коммунистическое  дви¬
жение,  направить  массовое  недовольство  безработицей,
инфляцией  и  политикой  диктата,  которую  пытаются  про¬
водить  США  в  Америке  и  в  Европе,  против  «внешнего
врага»,  против  мнимой  «советской  военной  угрозы».  Быв¬
шие  ультралевые  оказываются  в  одной  обойме  с  правыми
и  империалистической  идеологией,  отравляющей  сознание
народов  клеветой  на  политику  КПСС,  мировое  революци¬
онное  и  национально-освободительное  движение.
 Апостол  «новой  философии»  Г.  Лярдро  в  «духовной
автобиографии»  сравнивает  себя  и  других  «революцион¬
ных  интеллектуалов»  с  героем  романа  Н.  Г.  Чернышев¬
ского  «Что  делать?»  Рахметовым.  Но  как  же  мало  похожа
деятельность  этого  «интеллектуала»  на  то  беззаветное
служение  народной  революции,  к  которому  призывал
Чернышевский!  Сначала  Лярдро  стал  «альтюсерианцем»,
затем,  разочаровавшись  в  «позитивизме»  Альтюсера,  по¬
вернул  к  Ницше  и  Фрейду,  ища  у  них  «ценности»,  кото¬
 16

рые  уже  «не  мог  надеяться  найти  у  Маркса»  1.  В  1968  г.
он  воспринял  произведения  Мао  Цзэдуна  как  последнее
слово  революционной  науки,  но  после  первых  же  замороз¬
ков,  ударивших  вслед  за  маем,  отрекся  от  всякой  теории
и  написал  вместе  с  К.  Жамбе  книгу  об  уроках  бунтарства,
свидетельствующую  о  полном  отречении  от  борьбы.  Рене¬
гатство  привело  бывших  «левых  пролетариев»  к  тому,  что
в  сентябре  1978  г.  они  сели  за  один  стол  с  отъявленными
антикоммунистами  и  озлобленными  антисоветчиками.
Бывший  активный  участник  и  идеолог  «молодежной  ре¬
волюции»  А.  Глюксман,  покровительствовавший  отщепен¬
цам,  бежавшим  из  Советского  Союза,  в  1979  г.  печатается
в  издаваемом  ими  журнале.  Б.  А.  Леви  возглавил  в  1980  г.
«комитет  интеллектуалов»  в  защиту  прав  человека  (разу¬
меется,  не  у  себя  дома,  а  в  СССР).  Бывшие  левые  поют
партии  подголосков  в  общем  хоре  газетно-журнальной
империи  Роберта  Эрсана,  в  общей  клеветнической  шумихе
против  Французской  коммунистической  партии  и  Совет¬
ского  Союза.  В  «Фигаро-магазин»  Эрсана  «новые  филосо¬
фы»  нашли  пристанище  рядом  со  старыми  «ниспроверга¬
телями»  марксизма.
 В  1968  г.  Ж.  П.  Долле  и  его  товарищи  чувствовали  и
понимали  безнадежную  устарелость  и  бессилие  буржуаз¬
ной  идеологии:  «Буржуазия  не  обладает  больше  идеоло¬
гией,  т.  е.  последовательной  системой  ценностей,  идей  и
представлений,  с  помощью  которых  некий  класс  может
претендовать  на  руководство  и  указывать  всем  усмирен¬
ным  классам  общий  проект  и  будущее  в  соответствии  с
собственным  будущим.  Буржуазия  больше  не  обладает
концепцией  мира.  Защита  ее  привилегий  не  может  боль¬
ше  украшаться  каким-либо  правом,  вытекающим  из  ее
компетенции  или  достоинства.  Все  идеологические  вари¬
анты,  способные  убедить  в  необходимости  и  прочности  ее
власти,—  демократия,  фашизм,  национализм,  либерализм
и  т.  д.—  мертвы»  2.  Тотальному  отрицанию  буржуазной
общественной  и  идеологической  системы  бунтующие  сту¬
денты  учились  у  своих  либеральных  и  левых  профессо¬
ров,  преподававших  им  смесь  «неомарксизма»  и  «крити¬
ческой  теории»  Франкфуртской  школы  социальных  иссле¬
дований,  экзистенциализма  и  персонализма,  психоанализа
и  структурализма.  В  предисловии  к  своей  книге  «Совре¬
менная-  французская  философия»,  написанном  в  мае
 1  Ьагдгеап  С.  Ье  зт&е  сГог.  Р.,  1973,  р.  21,  23.
 2  ИоИё  /.-Р.  Ье  йезй  йе  гёуоИШоп.  Р.,  1972,  р.  12—13.

1У67  г.,  Люсьен  Сэв  отмечал:  «Вообще  Франция,  прини¬
мая  во  внимание  влияние  Коммунистической  партии  и
аудиторию  марксистской  мысли,  является  по  преимуще¬
ству  страной  полевения  всякого  рода  философских  докт¬
рин,  принципы  которых,  однако,  очень  далеки  от  диалек¬
тического  материализма;  она  является  избранной  землей
таких  теоретических  гибридов,  как  «марксистские»  или
«марксиствующие»  феноменология,  экзистенциализм,  пер¬
сонализм  и  структурализм.  Разумеется,  такие  философ¬
ские  течения  всегда  основаны  на  серьезных  иллюзиях,
даже  на  преднамеренной  попытке  извратить  марксизм,
что  требует  бдительного  к  ним  отношения.  Но  общий
смысл  этого  явления  не  вызывает  сомнения:  углубление
кризиса  буржуазной  идеологии,  неравномерный,  но  не¬
преодолимый  интерес  немарксистской  философии  к  марк¬
систским  идеям»  *.
 Идеологи  «новых  левых»,  выступившие  с  отрицанием
буржуазной  идеологии  и  «рутины»  «старой  левой»,  «оп¬
портунизма»  рабочих  и  коммунистических  партий,  с  отри¬
цанием  исторического  опыта  революционной  борьбы  ра¬
бочего  класса  в  странах  Запада,  не  смогли  предложить
последовательной  системы  ценностей,  сколько-нибудь
обоснованных  целей,  стратегии  и  тактики  революционной
борьбы,  нового  цельного  мировоззрения.  И  кого  бы  ни  на¬
зывали  своими  отцами-теоретиками  бунтари-практики:
Мао,  Че  Гевару  или  Маркузе,-*-  и  как  бы  ни  называли  они
самих  себя:  маоистами,  «левыми  пролетариями»  или
«марксистами-ленинцами»,—  существует  и  важна  логи¬
ческая  связь  посылок  и  выводов,  идей  и  действий.  Суще¬
ствует  связь  нигилистически  звучащих  парадоксов  Адор¬
но,  Маркузе,  Сартра  с  грохотом  бомб,  взорванных  ультра¬
левыми  террористами.  И  не  так  важно,  что  идеология  и
психология  протестующих  студентов  представляла  собой
невероятную  смесь  воззрений  и  настроений,  не  так  важ¬
но,  что  одни  «отцы-идеологи»  благословляли  их,  а  другие
отмежевывались  и  осуждали,  важно  проследить  связь  по¬
литического  экстремизма  и  авантюризма  с  тотальным  от¬
рицанием  всей  «неудавшейся  цивилизации»,  всей  «угне¬
тательской  культуры»,  всего  «управляемого  мира».
 Чем  сильнее  была  экзальтация  словами  и  упоение  раз¬
рушением,  тем  горше  было  поражение  и  глубже  разоча¬
рование.  «Мы  все,—  пишет  Долле,—  заключенные...  ли¬
шенные  будущего,  с  утраченными  падеждами,  отбросы
 1  Сэв  Л.  Современная  французская  философия.  М.,  1968,  с.  44,
 18

человечества,  неподвижные  невропаты,  счастливые  без¬
дельники,  деклассированные  пролетарии,  без  сознания,  без
мечты»  1.  Глубокий  кризис  богемной  «революционности»
и  отступление  повзрослевших  молодых  людей  к  неокон¬
серватизму  в  конце  70-х  годов  свидетельствуют  не  о  крахе
революционных  «мифов»,  а  о  крахе  игры  в  революцию,  о
необходимости  следовать  научной  теории  революции,  ис¬
кать  соответствующие  новой  эпохе  пути  борьбы  за  осво¬
бождение  от  цепей  капитала.
 Не  только  правые  критики,  но  и-многие  западные  пуб¬
лицисты  представляют  теперь  все  молодое  поколение  60-х
годов  как  «поколение  кризиса»,  потерпевшее  политиче¬
ское  и  моральное  поражение.  Французский  кинокритик
Петр  Крал  писал  о  героях  фильмов  западногерманского
режиссера  В.  Вендерса,  из  страха  и  отчаяния  становящих¬
ся  убийцами,  что  они  являются  представителями  того  по¬
коления  Запада,  которое  еще  недавно  питало  «надежды  на
радикальное  изменение  мира,  но  открыло  новый  горизонт
только  для  того,  чтобы  забить  его  своими  надеждами,  как
трупами»  2.  Эти  слова  могут  быть  отнесены  к  той  части
молодежи,  которая  растеряла  надежды  и  потому  решалась
на  отчаянные  акты  или  же  полностью  капитулировала  пе¬
ред  существующим  порядком,  к  той  ее  части,  которая  рас¬
считывала  на  легкую  победу,  поверив,  что  «империа¬
лизм  —  это  бумажный  тигр,  реакционеры  —  это  бумажные
тигры,  полицейские  —  это  бумажные  тигры,  авторитеты
(политические,  идеологические,  академические,  мораль¬
ные,  военные)  —  бумажные  тигры»,  к  тем,  кто  призывал
«наслаждаться  и  жить,  бить,  разрушать...  и  говорить...»  3.
 Лет  сорок  назад  французский  композитор  Артур
Онеггер  писал:  «Нас  окружает  атмосфера  музыкального
шума,  в  котором  трудно  различить,  что  хорошо  и  что  пло¬
хо».  Современные  многочисленные  программы  буржуаз¬
ных  средств  массовой  информации  намеренно  рассчитаны
на  создание  такого  шума,  в  котором  трудно  было  бы  раз¬
личить,  где  правда,  а  где  ложь,  где  правые,  а  где  левые,
где  революция,  а  где  контрреволюция.  И  все  же  у  лжи  и
клеветы,  как  известно,  короткие  ноги.  Как  бы  ни  кружил¬
ся  пропагандистский  хоровод,  массы  на  своем  жизненном
опыте  убеждаются,  что  политика  монополистической  бур¬
жуазии  тяжелым  бременем  ложится  на  плечи  народа,  что
 1  Во11ё  7.-Р.  Ье  йёзп  <1е  гёуоИШоп,  р.  10.
 2  Цит.  по:  Капралов  Г.  Развенчанная  Америка.—Правда,  1980,
7  апреля.
 3  ВоЫё  /,-Р.  Ье  ёёзй  <1е  гёуо1и1юп,  р.  13,  11.
 19

коммунисты  всегда  в  первых  рядах  борцов  за  самые  на¬
сущные  интересы  и  исторические  цели  трудящихся:  за
обеспечение  занятости,  сокращение  рабочей  недели,  повы¬
шение  заработной  платы,  за  права  рабочих  и  демократи¬
ческие  свободы,  за  мир  и  социализм.
 И  после  спада  политического  радикализма  большинст¬
во  молодежи  отнюдь  не  впало  в  безвольное  отчаяние  и  без¬
действие.  Многие  молодые  люди  продолжили  борьбу  в
иных  формах,  пополнив  ряды  Движения  коммунистиче¬
ской  молодежи  Франции,  вступив  в  ряды  ФКП.  В  феврале
1980  г.  1400  делегатов  съезда  Движения  коммунистиче¬
ской  молодежи  Франции  дали  решительный  отпор  кле¬
ветнической  кампании  против  коммунистов  Франции  и
стран  социализма.  Генеральный  секретарь  движения  Пьер
Зарка  заявил  в  своем  докладе:  «Мы  не  только  поколение
кризиса,  мы  поколение  борьбы.  Социализм  несет  людям
социальную  справедливость,  человеческое  достоинство,
мир.  Если  социалистические  страны  добились  огромных
успехов  на  этом  пути,  то  почему  же  мы  не  сможем  добить¬
ся  того  же  во  Франции!»  1
 Возможность  такого  вывода  о  необходимости  следовать
научной  революционной  теории  и  научной  философии
больше  всего  не  устраивает  буржуазных  идеологов.  По¬
этому  они  не  могут  удовлетвориться  активизацией  «новых
правых»  в  политике,  неоконсерватизмом  в  идеологии,  они
понимают  необходимость  дополнить  его  поворотом  в  фун¬
даменте  мировоззрения  —  философии.  Для  того  чтобы
вдохнуть  новую  жизнь  в  загнивающие  ценности  капита¬
листической  Европы,  нужны  более  тонкие  идеологические
манипуляции,  чем  призывы  к  политике  силы.  Эту  задачу
и  призваны  решать  «новая  философия»,  «феноменология
морали»,  «культурная  революция».
 «Новые  философы»  не  довольствуются  очередным  «оп¬
ровержением»  марксизма,  они,  объединившись  с  другими
«свободными  интеллектуалами»  претендуют  на  переворот
во  всем  современном  мироощущении,  идеологии  и  культу¬
ре.  В  декабре  1979  г.  на  страницах  парижской  «Фигаро»
появился  манифест  в  защиту  «свободы  творчества»,  со¬
ставленный  патриархом  театра  абсурда  Эженом  Ионеско,
представителем  так  называемого  «панического  театра»
Фернандо  Аррабелем,  бывшим  «маоистом»  Филипом  Со-
лером,  «новым  философом»  Бернаром  Анри  Леви  и  дру¬
гими.  Свое  эстетическое  кредо  эти  «сливки»  парижских
 1  Правда,  1980,  11  февраля.
 20

интеллектуалов  заимствовали  у  теоретика  модернистского
искусства  Антонена  Арто,  умершего  в  1948  г.,  а  «абсо¬
лютную  свободу  выражения»  они  спасают  (от  кого  бы  вы
думали?)...  от  «марксистской  гегемонии»  во  французских
театрах.  Они  уверяют  читателей,  что  «марксизм  пережи¬
вает  кризис  во  всех  других  сферах»,  кроме  театра,  где  «его
последним  оплотом»  является  Бертольт  Брехт.  Призывая
бороться  с  «брехтизмом»,  они  стремятся  объединить  фран¬
цузскую  интеллигенцию  для  борьбы  с  марксистской  эсте¬
тикой,  философией  и  демократической  культурой.  Пред¬
ставители  демократической  интеллигенции  Франции
Ф.  Обраль  и  К.  Делькур  написали  книгу  «Против  новой
философии»,  в  которой  заявили,  что  «новая  философия»  —
это  «новое  поветрие  обскурантизма»,  а  «новые  филосо¬
фы»  —  это  «новые  правые»  !.
 Но  тогда  выступили  с  амбициями  те,  кто  давно  назы¬
вали  себя  «новыми  правыми»,  и‘заявили,  что  из  всех  «но¬
вых»,  которыми  последнее  время  угощали  французскую
публику,  они  являются  единственно  новыми  и  настоящи¬
ми  правыми,  а  «новые  философы»  —  все  те  же  «нигили¬
сты»  и  «левые»,  которые  доминируют  во  французской
культуре  вот  уже  30  лет  2.  Ален  Бенуа,  автор  известной
книги  «Глазами  правых»,  составитель  сборников  статей
«новых  правых»,  утверждает,  что  «новые  правые»  —  это
молодые  ученые  и  журналисты,  которые  вышли  из  «по¬
коления  68-го»  и  чувствуют  разрыв  со  «старой  правой»:
с  тоталитаризмом,  авторитаризмом,  колониализмом,  нацио¬
нализмом,  с  ее  ностальгией  и  глубоким  пессимизмом.
В  то  же  время,  продолжает  он,  «новые  правые»  —  истин¬
но  правые,  потому  что  они  выступают  против  критициз¬
ма  левых  вообще,  против  анархизма  «новых  философов»,
негативной  критики  западной  культуры  Хоркхаймером  и
Адорно,  против  «эгалитарного  тоталитаризма»,  либераль¬
ной  демократии,  социализма  и  христианства,  против  «про¬
грессирующей  однородности  мира,  проповедуемой  и  осу¬
ществляемой  на  протяжении  двух  тысячелетий  эгалитар¬
ной  идеологией»  3.  Еще  в  1968  г.  А.  Бенуа  начал  издавать
журнал  «Новая  школа»,  вокруг  которого  сколотил  «Груп¬
пу  по  изучению  европейской  культуры»,  а  в  1974  г.  в  На¬
циональной  административной  школе,  одной  из  так  назы¬
ваемых  «больших»  школ,  готовящих  кадры  для  правящей
 1  АиЬга1  Г.,  Ое1соиг1  X.  Соп1ге  1а  поиуеИе  рМ1озор1пе.  Р.,
1977,  р.  13,  296.
 2  ВепоЬз1  А.  Ьез  Шез  а  ГепсЬоН.  Р.,  1979,  р.  11.
 3  Вепо181  А\  Уи  <1е  бгоИе.  Р.,  1977,  р.  16.
 21

элиты  Франции,  в  зале  с  большими  настенными  часами
был  учрежден  «клуб  Орлож».  В  других  столь  же  престиж¬
ных  учебных  заведениях  возникли  группы  «новых  пра¬
вых»  с  еще  более  загадочными  названиями.
 На  них  долго  никто  не  обращал  внимания,  пока  в
1977  г.  «критическая  онтология  современных  идей»  А.  Бе¬
нуа  под  названием  «Глазами  правых»  не  удостоилась
«Гран  при»  Французской  академии  за  эссеистику.
В  1979  г.,  «в  дни  солнцестояния»,  как,  ликуя,  писал  Бе¬
нуа,  средства  массовой  информации  открыли  наконец,  что
во  Франции  существует  «новая  правая»  *.
 Хотя  шум,  поднятый  французской  «большой  прессой»
вокруг  «новых  правых»,  был  подхвачен  иностранными  га¬
зетами  и  журналами,  успех  их  был  сомнительным.  Буржу¬
азные  газеты  писали,  что  «новая  правая»  —  всего  лишь
возрождение  старой  правой,  католические  —  что  это  «гор¬
дыня»  и  «неофашизм»,  а  левые  —  что  это  «новая  корич¬
невая  чума».  И  как  ни  отбивался  А.  Бенуа,  как  ни  дока¬
зывал,  что  их  не  понимают,  извращают,  искажают  цита¬
ты  и  т.  д.,  багаж  идей  «новых  правых»  (вроде  того,  что  во
всяком  обществе  необходим  порядок,  авторитет  власти,  а
отсюда  иерархия  «отношений  силы»  и  «права  на  отли¬
чие»)  весьма  не  нов  и  скуден  и  никакая  лакировка  под
«научность»  не  может  скрыть  оправдания  ими  господства
сильных  и  подчинения  слабых,  то  есть  фашизма  по  су¬
ществу.
 Что  касается  «новых  философов»,  то  они  выступили  как
критики  всякой  власти,  всякого  господства  и  всех  разно¬
видностей  фашизма.  Они  заявили  себя  продолжателями
левых  традиций  антифашизма  и  антитоталитаризма.  Но
если  идеологи  «новых  левых»  сосредоточивали  внимание
своих  цитателей  на  авторитарных,  бюрократических,  на¬
сильственных  методах,  применяемых  буржуазными  госу¬
дарствами;  то  «новые  философы»  распространяют  понятие
«фашизм»  на  все  идеологии,  на  все  общественные  систе¬
мы.  Расширительное  понимание  фашизма  было  характер¬
но  для  многих  экзистенциалистов,  структуралистов  и  дру¬
гих  «левых»  идеологов  западной  интеллигенции,  однако
«новые  философы»  со  всей  определенностью  направляют
острие  своей  критики  против  марксистской  идеологии  и
социалистического  общественного  строя.
 Например,  А.  Глюксман  начинает  свои  рассуждения  с
того,  что  германский  фашизм  обусловлен  не  исторически¬
 1  ВепогвЬ  А,  Ьез  Шез  а  ГепЛгоН,  р,  11.
 22

ми,  социальными  и  идейными  обстоятельствами  в  Герма¬
нии,  что  фашизм  —  не  «собственно  европейское  творение».
«К  сожалению,—  пишет  он,—  нет  ничего  узко  локального
в  умножении  других  видов  геноцида  и  повсеместном  рас¬
пространении  концентрационных  лагерей»  1.  Фашизм  —
это  общая  «стратегия  господства,  которая  подчиняет  на¬
роды  их  государствам,  а  мир  —  сверхдержавам»  2.  Глюкс¬
ман  не  исследует  классовых  и  исторических  корней  фа¬
шизма,  он  предпочитает  внеисторические  обобщения,  вро¬
де  того,  что  фашизм  порождает  «текст  и  отношение  к  тек¬
стам,  введенные  задолго  до  Гитлера».  Любое  правительст¬
во,  утверждает  Глюксман,  держится  не  только  на  штыках,
но  и  на  «действии  текстов  на  других».  Марксизм,  по  его
словам,  «вносит  неоценимый  вклад  в  современную  версию
Текста  власти».  Больше  всего  «нового  философа»  возму¬
щает  то,  что  «во  всех  университетах  Запада  комментиру¬
ют  марксизм».  Он  третирует  всех  левых  критиков  буржу¬
азного  общества,  ибо  «они  игнорируют  то,  что  бюрокра¬
тия  объединяется  вокруг  Текста»  3.  Глюксман  берется  от¬
крыть  глаза  этим  недогадливым  левым  интеллектуалам  с
помощью  произвольных,  надуманных,  зато  глобальных
обобщений  в  книге  «Господа  мыслители»;  быть  может,
считает  он,  это  произведет  большее  впечатление,  чем  его
пересказы  клеветнических  эмигрантских  рассказов  об
ужасах,  творимых  коммунистами,  в  книге  «Кухарка  и  лю-
доед»  4.
 «Новые  философы»  во  всех  своих  речах  и  книгах  ста¬
вят  перед  собой  одну  цель:  направить  широко  распростра¬
нившиеся  настроения  усталости  и  страха  перед  непред¬
виденными  последствиями  научно-технической  революции
и  гонки  вооружений  против  социализма.  «Техника,  жела¬
ние  и  социализм  —  вот  три  родственные  фигуры  совре¬
менной  трагедии.  Вот  три  угрозы,  которые  оказывают  дав¬
ление  на  судьбу  Запада»,—  пророчествует  Б.  А.  Леви5.
 И  все  же  результаты  президентских  выборов  в  мае
1981  г.  убедительно  показали,  что  ни  грубые  нападки  пра¬
вых  идеологов  буржуазии,  ни  «новые  правые»,  ни  эскапа¬
ды  ряженых  «левых»  не  помешали  французскому  народу
проголосовать  за  социализм,  за  демократию,  гуманизм  и
 1  СгЫскзтапп  А.  Ьез  таШез  репзеигз.  Р.,  1977,  р.  40.
 2  1Ыа.,  р.  48.
 3  1Ыа.,  р.  40,  51,  55,  56,  57.
 4  01иск$тапп  А.  Ьа  СшзШёге  е!  1е  Мап^еиг  йЪоттез.  Р.,
1975.
 •  Ьёиу  ВгН.  Ьа  ЬагЬапе  а  У1за^е  Ьиташ.  Р.,  1977,  р.  143.
 23

пир.  Видимо,  раздосадованный  неуспехом  правых  сил  в
политике  и  непопулярностью  «новой  философии»  среди
интеллигенции,  Б.  А.  Леви  издал  в  1981  г.  книгу  «Фран¬
цузская  идеология»,  в  которой  решил  поразить  умы  сен¬
сационными  открытиями:  социалисты,  коммунисты  и  все
другие  левые  —  это  фашисты,  а  Франция  —  не  страна  Ве¬
ликой  французской  революции  и  не  родина  идей  свободы,
равенства  и  братства,  а  родина  национал-социалистской  и
расистской  идеологии.  Леви  повторяет  мысли,  уже  выска¬
зывавшиеся  «новыми  философами»,  но  придает  им  нагло¬
скандальный  характер.  Если  Ж.  М.  Бенуа  приписывал
Жоржу  Марше  национализм  «голлистского  покроя»,  то
Леви  обвиняет  коммунистов  в  «петэновском»  «Труде,
Семье  и  Отечестве».  Если  А.  Глюксман  обвинял  в  антисе¬
митизме  «асов»  немецкой  философии,  то  Леви  находит  ис¬
токи  «фашизма  под  французским  флагом»  у  Вольтера  и
просветителей  XVIII  в.  Гуманизм  французских  просвети¬
телей,  которые  поставили  в  центр  своих  интересов  изуче¬
ние  природы  человека,  оказывается,  положил  начало  раз¬
витию  антропологии,  которая  и  породила  расизм!  Злобные
нападки  на  марксизм  и  классическую  европейскую  фило¬
софию  положили  начало  самой  «новой  философии».  Даже
Р.  Арон  —  давний  антикоммунист  —  назвал  свою  рецен¬
зию  на  книгу  Леви  «Провокация»
 Анализ  понятийного  аппарата  и  языка  произведений
Глюксмана,  Леви,  Лярдро  и  других  «новых  философов»
показывает,  что  они  сформировались  в  школе  Ж.  Лакана
и  М.  Фуко.  Да  и  сами  они  для  придания  «научности»  сво¬
им  теориям  «культурной  революции»  ссылаются  на  труды
французских  структуралистов.  Правда,  на  них  произвели
впечатление  не  столько  научные  изыскания  структурали¬
стов,  сколько  их  нигилистические  выводы  и  сенсационные
высказывания,  вроде  часто  цитируемого  заявления  Р.  Бар¬
та:  «Язык  —  не  реакционный  и  не  прогрессивный,  он  —
просто  фашистский,  поскольку  фашизм  не  в  том,  чтобы
запрещать  говор-ить,  а  в  том,  чтобы  принуждать  гово¬
рить»  2.  Сюда  же  можно  отнести  слова  Фуко:  «Мы  не  хо¬
тим  больше  знания,  которое  является  лишь  искусной  мас¬
кой  подавления»  или  «Разум  —  это  застенок».
 К.  Жамбе  вспоминает,  что  он,  как  и  многие  другие  его
сверстники  в  60-е  годы,  ничего  не  читал  и  все  отрицал,  ру¬
ководствуясь  только  красной  книжечкой  Мао.  Когда  же  и
 1  Подробнее  см.:  Молчанов  Н.  История  дыбом.—  Литератур¬
ная  газета,  1981,  26  августа.
 2  ЗсЫшу  О.  КиИиттЯиМоп  шк!  «Кеие  РЬПозорЬеп»,  5.  20—22.
 24

«маоизм,  в  свою  очередь,  отправился  в  царство  пустых
мыслей»,  он  почувствовал  себя  сползающим  «от  победного
идиотизма  и  воинствующего  кретинизма...  к  неподвижно¬
му  и  застывшему  слабоумию»  К  И  тут  он  пришел  к  от¬
крытию  «Господина»,  то  есть  того,  что  отношения  господ¬
ства  и  подчинения  вечны,  больше  того,  что  вся  действи¬
тельность  —  труд,  язык,  мышление,  желания,  потребно¬
сти  —*  подчиняет,  формирует  и  «убивает»  человека.  Из
этого  «открытия»  следовала  «идея  бунта»,  которая  «ни¬
чего  не  обещает  и,  напротив,  должна  противостоять  по¬
зитивности».  «Маркс,—  пишет  Жамбе,—  не  подготовил
нас  к  этому  открытию»  2.
 Маркс,  главной  заслугой  которого  было  научное  обос¬
нование  революционной  роли  пролетариата,  открытие  объ¬
ективных  законов  развития  капиталистического  производ¬
ства  и  необходимости  его  смены  новым,  социалистическим
способом  производства,  действительно  не  мог  подготовить
к  «открытию»  идеи  «тотального  бунта».  Для  «новых  фи¬
лософов»  такой  бунт  кроме  «сексуальной  революции»,
«художественной  революции»  предполагает  и  «револю¬
цию»  против  Маркса.  Ведь  у  Маркса  необходимость  сме¬
ны  способов  производства  обосновывает  социальный  и  мо¬
ральный  оптимизм,  его  «философия  будущего»  вытекала  из
познания  прошлого  и  настоящего.  А  Жамбе  ничего  не
обещает,  все  отрицает,  и  прежде  всего  марксизм,  который,
по  его  мнению,  «привязывает»  к  настоящему,  к  «Господи¬
ну».  Свою  задачу  он  видит  в  том,  чтобы  «предотвратить
всякое  смешение  бунта  и  мира,  Ангела  и  Господина»  3.
Если  желание,  труд,  язык,  культура  —  «орудия  Господи¬
на»,  то  революция  должна  быть  «культурной  революци¬
ей»  —  отрицанием  языка,  культурных  традиций,  науки  и
философии.  «Мистика  бунта»,  пишет  в  заключение  своей
книги  Жамбе,  есть  «мистика  любви  к  богу,  мистика  отде¬
ления,  а  не  соединения»  4.
 Вполне  логично,  что  «культурная  революция»  молодых
интеллектуалов  пришлась  по  душе  религиозному  мысли¬
телю  и  писателю  Морису  Клавелю.  Он  осуждает  тех  хри¬
стиан,  которые  голосуют  за  левых  кандидатов  в  парла¬
мент  и  приветствуют  книги  бывших  «левых  пролетариев»,
особенно  книгу  «атеистов»  Жамбе  и  Лярдро  «Ангел»,  где
они  «заново  открывают  христианство»,  «ангелическое  дви¬
 1  1атЪе1  СНг.  Аро1о&1е  ёе  Р1а1оп.  Р.,  1976,  р.  39.
 2  1Ыё.,  р.  39,  40.
 8  Шё.,  р.  40.
 4  Шё.,  р.  221.
 25

жение»,  ведущее  «за  пределы  этого  мира»,  к  «истинному
освобождению»  К  Если  до  1975  г.  марксизм  и  фрейдизм
расцвели,  как  никогда,  то  теперь  «наконец,—  повторяет
Клавель,  как  заклинание,—  это  умерло,  это  кончилось»2.
Говоря  об  «освобождении  от  Маркса»,  он  не  может  не  по¬
нимать,  что  «революционеры  мая  68-го»  не  были  в  дейст¬
вительности  марксистами,  что,  хотя  они  выражали  свой
«тотальный  протест»  в  марксистских  терминах,  их  бунт
был  «бунтом  против  всей  нашей  культуры».  Но  именно  на
этом  «гигантском  недоразумении»  Клавель  строит  свой
вывод  о  «фронтальном  повороте  против  марксистской  фи¬
лософии»  3.
 Особая  роль  «новых  философов»  в  идеологической
борьбе  состоит  в  том,  что  они  выступают  в  обличии  ле¬
вых  —  не  в  пример  «новым  правым»  во  Франции  и  не¬
оконсерваторам  в  США  в  Великобритании,  которые  пря¬
мо  говорят,  что  левая  интеллигенция  —  это  «враждебный
класс»  4.  Влиятельный  американский  социолог  М.  Новак
начинает  свою  книгу  «Американские  идеалы»  с  цитаты  из
сочинения  Б.  А.  Леви:  «Капитализм  говорит:  люди  —  это
простые  вещи,  абстрактные  и  эквивалентные,  измеряемые
их  меновой  стоимостью  и  живущие  в  адском  мире,  где  их
уничтожают  и  лишают  достоинства».  Новак  возмущается
тем,  что  идеологи  либерализма  выставляют  капитализм  в
столь  неприглядном  виде,  что  они  не  оставляют  ни  малей¬
шей  надежды,  никакого  идеала,  который  можно  было  бы
предложить  вопрошающему  читателю.  «Нет,—  сокруша¬
ется  он,—  электризующего  текста,  который  можно  было
бы  послать  на  фронт  той  всемирной  идеологической  вой¬
ны,  в  которую  мы  втянуты»  5.
 Что  правда,  то  правда,  нечего  капитализму  противопо¬
ставить  притягательности  идей  социализма.  Однако  Новак
цитирует  книгу  Леви  потому,  что  он,  конечно,  знает:
«новые  философы»  не  столько  его  противники,  сколько
друзья.  Ведь  они  критикуют  главным  образом  не  капита¬
лизм,  они  направляют  критику  «технической  цивилиза¬
ции»  против  социализма,  критику  «аффирмативной  куль¬
туры»  —  против  марксизма.
 Спекулируя  на  широко  распространившихся  настрое¬
 1  С1ме1  М.,  8о11ег$  Рк.  БёНугапсе,  р.  87.
 2  Ш<1.,  р.  43.
 8  С1аие1  М.  (}ш  ез1  аНёпё?,  р.  5.
 4  1октоп  Р.  ТЬе  Епеппез  01  8ос1е1у.  Ь.,  1977.
 5  Nо^ак  М.  ТЬе  Атепсап  Угзшп:  Ап  Еззау  оп  Ше  Ри1иге  о!
БетосгаИс  СарИаПзт.  \УазЫп&1оп,  1979,  р.  1.
 26

ниях  отчаяния  и  страха  перед  последствиями  научно-тех¬
нического  прогресса,  Леви  стремится  направить  их  не  про¬
тив  тех,  кто  использует  достижения  человеческого  разума
для  расширения  производства  самых  совершенных  средств
массового  уничтожения  людей,  для  проведения  политики
«с  позиции  силы»,  а  против  социализма  и  марксизма.  «Ан¬
тимарксизм  —  это  современная  форма  борьбы  против  поли¬
тики,  против  власти»  4,—  декларирует  он.  Антимарксизм  и
антисоветизм  —  вот  что  объединяет  «новых  философов»  со
старыми  и  «новыми»  правыми  во  Франции,  со  старыми  и
«новыми»  консерваторами  в  США,  Великобритании  и
ФРГ.  Все  они  взошли  на  дрожжах  реакции  против  левого
движения  60-х  годов  и  распространения  влияния  идей  со¬
циализма.
 В  статье,  опубликованной  в  журнале  «Проблемы  мира
и  социализма»  в  ноябре  1983  г.,  К.  У.  Черненко  указывал,
что  антисоветизм  стал  основным  идеологическим  оружием
капитализма  против  социализма,  мира  и  демократии:
«С  помощью  антисоветизма  империализм  пытается  добить¬
ся  массовой  поддержки  своей  милитаристской  политики,
ослабить  потенциал  коммунистического  движения,  раско¬
лоть  и  подорвать  антивоенные  силы  в  целом.  Направляя
острие  своей  агрессивной  политики  против  СССР,  социа¬
листического  содружества  как  главного  оплота  мира,  импе¬
риализм  США  угрожает  безопасности  всех  народов,  стре¬
мится  подчинить  их  своему  диктату,  обеспечить  для  своих
монополий  извлечение  максимальных  прибылей.  Поэтому
мы  рассматриваем  отпор  антисоветским  спекуляциям  как
одно  из  важнейших  идеологических  направлений  в  борьбе
против  военной  угрозы»  2.  Антисоветская  пропаганда  во
Франции  стремится  внести  раскол  в  антивоенное  движе¬
ние,  в  союз  левых  сил,  в  ряды  коммунистов,  наконец,
в  мировое  революционное  движение.  На  пленуме  ЦК
Французской  коммунистической  партии,  состоявшемся  в
январе  1984  г.,  Ж.  Марше  решительно  осудил  развернутую
в  стране  правыми  силами  разнузданную  антикоммунисти¬
ческую  и  антисоветскую  кампанию.  Ее  организаторы,  ска¬
зал  в  своем  докладе  Марше,  разглагольствуя  о  «советской
военной  угрозе»  и  замалчивая  бесчисленные  преступления
империализма,  извращая  историю,  пытаются  расколоть
 1  Ьёоу  В.-А.  Ьа  ЬагЬапе  а  У18а^е  Ьашат,  р.  217.
 2  Черненко  К.  У.  Идеология  революционного  созидания  и  ми¬
ра.—Избранные  речи  и  статьи.  М.,  1984,  с.  638.
 27

союз  левых  партий,  сорвать  выступления  французской  об¬
щественности  за  мир  *.
 Цель  данной  книги  —  показать,  что  «новая  философия»
демонстрирует  не  «кризис»  марксизма,  а  печальный  итог
основных  тенденций  буржуазной  философии.  Ее  отказ  от
основополагающей  идеи  философии  нового  времени  —  идеи
разумного  преобразования  мира  —  неизбежно  ведет  к
«смерти  человека»,  человека  преобразователя  природы  и
творца  своей  судьбы,  и  к  «смерти  философии»  как  науки  о
наиболее  общих  законах  природы,  общества  и  мышления.
«Новая  философия»  оказывается  лишь  новым  тупиком
субъективного  идеализма  и  агностицизма.
 1  См.:  Правда  1984,  20  января.

...Это  тоскливое,  судорожное
проявление  личности,  инстинк¬
тивная  тоска  по  самом  себе,  о:сс-
лание  заявить  себя,  свою  прини¬
женную  личность,  вдруг  появ¬
ляющееся  и  доходящее  до  злобы,
до  бешенства,  до  омрачения  рас¬
судка,  до  припадка,  до  судорог.
Так,  может  быть,  заживо  схоро¬
ненный  в  гробу  и  проснувшийся
в  нем,  колотит  в  свою  крышу  и
силится  сбросить  ее,  хотя,  разу¬
меется,  рассудок  мог  бы  убедить
его,  что  все  его  усилия  останутся
тщетными.  Но  в  том-то  и  дело,
что  тут  уж  не  до  рассудка:  тут
судороги.
 Ф.  М.  ДОСТОЕВСКИЙ.
 Записки
 из  мертвого  дома
 Глава  I
 «Желание  революции»
против  научной  теории
революционной  борьбы
 1. 	Г.  Лярдро:
 «Революция  есть...
совершенно  безрассудное
чистое  пари»
 Поначалу  «новые  философы»  выступили  как  револю¬
ционеры  «мая  68-го»,  нетерпеливые,  озлобленные  на  весь
мир,  осуждающие  «старых  левых»  за  «компромисс»  с  об¬
ществом  потребления,  за  ссылки  на  какие-то  там  объектив¬
ные  условия  и  необходимость  революционной  ситуации.
Лярдро,  бравируя  безрассудством,  так  и  заявляет:  «Хватит
симулировать  необходимую  революцию.  Надо  придать  ей
черты  желания  и  веры.  Да,  хотеть  революцию  —  неразум¬
но,  разум  всегда  был  на  стороне  угнетения,  поскольку
он  —  часть  рассуждений,  которыми  оно  оправдывает  себя...
Революция  есть  дело  веры»  *.  Пожалуй,  кое-что  в  подоб¬
ных  высказываниях  может  импонировать  молодежи.  Рево¬
люция  всегда  была  делом  решимости  масс  к  борьбе  и  их
веры  в  новую  жизнь.  Виктор  Гюго,  описывая  в  знаменитом
романе  «Отверженные»  студентов,  рабочих  и  подмастерь¬
ев,  вышедших  на  баррикады  5  июля  1832  г.,  говорит  об  их
 1  Ьагйгеаи  О.  Ье  ыпде  сГог,  р.  89.
 29

энтузиазме  и  горячности,  о  «порыве  и  гневе»  народа.  Же¬
лание  революции,  нежелание  масс  жить  по-старому  имеет
огромное  революционное  значение  и  в  современном  бур¬
жуазном  обществе,  в  котором  все  его  возросшие  экономи¬
ческие  потенции,  достижения  научно-технического  про¬
гресса,  средства  массовой  информации  и  «социальная  ин¬
женерия»  используются  для  манипулирования  сознанием
и  поведением  масс,  для  воспитания  людей,  довольных  сво¬
им  положением  и  не  желающих  перемен.  И  конечно  же,  с
точки  зрения  власть  имущих  и  их  верноподданных,  же¬
лать  революцию  —  безрассудно.
 В  1920  г.,  в  период  ожесточеннейшей  гражданской  вой¬
ны,  В.  И.  Ленин  называл  «образчиком  самодовольной  бур¬
жуазной  пошлости»  тех  мелкобуржуазных  идеологов,  ко¬
торым  «периоды  революционного  вихря  кажутся  безуми¬
ем  («забыты  все  принципы»,  «сама  мысль  и  простой  ра¬
зум  почти  исчезают»),  а  периоды  подавления  революции  и
мещанского  «прогресса»  (охраняемого  Дубасовыми)  ка¬
жутся  эпохой  разумной,  сознательной  и  планомерной  дея¬
тельности»  Но  с  гневом  отвергая  мещанский  «простой
разум»,  Ленин  никогда  не  согласился  бы  с  заявлением,  что
«разум  всегда  был  на  стороне  угнетения».  Диалектико-ма¬
териалистическое  понимание  исторического  процесса  в
том  и  состоит,  что  периоды  «революционного  вихря»  пони¬
маются  как  периоды  исторического  творчества  масс,  «ког¬
да  именно  просыпается  мысль  и  разум  миллионов  заби¬
тых  людей...».  Ленин  подчеркивает,  что,  когда  народные
массы  «сами  со  всей  своей  девственной  примитивностью,
простой,  грубоватой  решительностью  начинают  творить
историю»,  именно  в  такие  моменты  выступает  «разум  масс,
а  не  разум  отдельных  личностей...»  2.
 В  отличие  от  Ленина  «ультрареволюционеры»  вроде
Лярдро  и  Долле  говорят  не  о  мышлении  и  разуме  масс,  а
о  желании  и  вере.  Ибо,  говоря  о  «желании  революции»,
они  не  имеют  в  виду  «ничего,  кроме  акта  веры  в  мысли
бунтующих  масс»  3.
 Разочаровавшись  в  «позитивизме»  Альтюсера,  Лярдро
обращается  к  «романтическому  видению  марксизма».  Он
представляет  марксизм  только  и  только  как  «осмысление
бунта  эпохи»,  как  выражение  «желания  угнетенных  осво¬
бодиться  от  угнетения»,  а  ленинизм  как  «рассуждение  о
революции,  провозгласившее  в  особых  условиях  своей  эпо¬
 1  Ленин  В.  И.  Поли.  собр.  соч.,  т.  41,  с.  389.
 2  Там  же,  с.  389—390,  391.
 3  Ьагйгеаи  О.  Ье  зшде  «Гог,  р.  89.

хи  всеобщее  желание  революции»  !.  Признавая  марксизм-
ленинизм  революционным  знаменем  масс  в  их  борьбе  про¬
тив  угнетения  и  эксплуатации  буржуазией,  Лярдро  отка¬
зывается  считать  его  научной  теорией.  Наука,  декларирует
он,  лишь  «часть  мира  угнетения,  культуры  палачей  и  их
жертв,  как  говорил  Ницше».  Она  появилась  в  рабовладель¬
ческом  обществе  и  продолжает  оставаться  «способом  мыш¬
ления»,  который  «всегда  узаконивает  и  камуфлирует  из¬
влечение  прибавочного  труда...».  Отсюда  Лярдро  делает
вывод,  что  отношение  к  марксизму  как  к  науке  о  револю¬
ции  означает  желание  «стереть  чистый  бунтарский  дух».
А  он  претендует  вдохнуть  его  в  марксизм  снова.  «Да  здрав¬
ствует  романтическое  видение  марксизма,—  патетически
восклицает  он,—долой  позитивизм!..  Революция  есть  дело
веры...  совершенно  безрассудное  чистое  пари...»  2
 Это  «совершенно  безрассудное  чистое  пари»,  которое
иначе  как  безрассудным  авантюризмом,  опасной  игрой  в
революцию  не  назовешь,  противопоставляется  марксист¬
ско-ленинской  теории  революции,  ленинским  указаниям  о
привнесении  научной  идеологии  в  массы,  о  соединении  на¬
учной  теории  с  рабочим  движением,  о  политическом  про¬
свещении  и  воспитании  народа.  Лярдро  прямо  ставит  сво¬
ей  задачей  «очистить  наши  головы  от  ленинизма,  который
является  препятствием  маоизму,  то  есть  революционной
мысли  нашего  времени...»  3.  На  это  можно  ответить,  что,
действительно,  Ленин  всегда  боролся  с  революционным
фразерством,  с  ультрареволюционным  авантюризмом,  и  те¬
перь  ленинизм  является  препятствием  для  всякого  рода
левачества,  наносящего  вред  мировому  революционному
освободительному  движению.
 Научная  теория  революционной  борьбы  учит  вести  впе¬
ред  недовольные  массы,  а  не  плестись  у  них  в  хвосте,  по¬
нимать  мудрость  народа  и  бороться  с  его  предрассудками,
воспитывать  сознательность  масс,  а  не  разжигать  низмен¬
ные  страсти,  массовые  психозы  и  вражду  между  народа¬
ми.  Ленин  развил  марксистскую  теорию  революции,  учи¬
тывающую  и  нежелание  «низов»  «жить  по-старому»,  и  си¬
лу  или  слабость  «верхов»,  объективные  и  субъективные
факторы  революции,  стихийное  брожение  масс  и  необхо¬
димость  железной  дисциплины  организации  профессио¬
нальных  революционеров,  революционный  энтузиазм  и  на¬
личие  научной  теории.  Пламенный  революционер,  В.  И.Ле¬
 1  Ьагйгеаи  О.  Ье  зтде  <Гог,  р.  104,  106.
 2  Ш<1.,  р.  88,  89,  92.
 3  Шс1.,  р.  160.
 31

нин  говорил:  «...революция  мудрая,  трудная  и  сложная
наука...»  1
 Однако  для  Лярдро  и  его  сторонников  все  очень  просто:
«истинно»  всякое  мышление  бунта  и  «ложно»  всякое  мыш¬
ление  подчинения.
 Вообще  «истина  —  не  в  соответствии  с  реальностью...
она  —  лишь  претензия,  желание...».  Здесь  господствует  ло¬
гика  субъективно-волюнтаристической  философии:  если
революция  есть  бунт,  «желание  революции»,  то  само  это
желание  есть  истина.  Тогда,  «чтобы  делать  эту  революцию,
необходимо  и  достаточно,  что  люди  ее  хотят»  2.  Никакие
объективные  законы  истории  познавать  не  надо,  научная
теория  революции  не  нужна.
 Говоря  о  «желании  революции»,  Долле  и  Лярдро  име¬
ют  в  виду  отнюдь  не  революционный  энтузиазм  масс,  а
те  яростные  и  нетерпеливые  призывы  к  немедленной  ре¬
волюции,  которые  бунтующие  студенты  малевали  на  сте¬
нах  Сорбонны  в  1968  г.:  «Будьте  реалистами  —  требуйте
невозможного!»,  «Долой  культуру,  да  здравствует
жизнь!».  Однако  безответственные  призывы  в  нашем  веке,
как  и  в  прошлом,  имели  одинаковые  последствия,  губи¬
тельные  для  дела  революции.  После  нечаевского  дела
реакционные  газеты  призывали  ударить  в  «самый  корень
этой  так  называемой  русской  революции»,  безудерж¬
ное  фразерство  и  преступления  Нечаева  приписывались
вождям  русской  революционной  демократии.  Точно  так  же
после  подавления  Парижской  коммуны  буржуазная  прес¬
са  приписывала  международному  революционному  дви¬
жению,  и  Интернационалу  в  особенности,  тенденцию  и
логику  нечаевщины.  В  1873  г.  вожди  международного  ра¬
бочего  движения  К.  Маркс  и  Ф.  Энгельс  сочли  необхо¬
димым  написать  специальную  статью  «Альянс  социали¬
стической  демократии  и  Международное  Товарищество
Рабочих»,  чтобы  разоблачить  нечаевщину  и  анархизм  как
явление,  направленное  не  столько  против  существующих
правительств,  сколько  против  подлинных  революционе¬
ров.  Они  решительно  отмежевались  от  анархистов  в  Рос¬
сии,  которые,  прикрываясь  именем  Интернационала,  со¬
вершали  «преступления,  мошенничества,  убийство,  от¬
ветственность  за  которые  правительственная  и  буржуаз¬
ная  пресса  возлагает  на  наше  Товарищество»  3.
 В.  И.  Ленин  в  период  невиданного  обострения  импе¬
 1  Ленин  В.  И.  Поли.  собр.  соч.,  т.  36,  с.  119.
 2  Оо11ё  7.-Я.  Ье  Дёзн  <1е  гёуо1и1юп,  р.  17.
 3  Марне  К.,  Энгельс  Ф.  Соч.,  т.  18,  с.  329.
 32

риалистических  противоречий  между  капиталистическими
государствами  и  нарастания  революции  в  России,  когда
надо  было  разъяснять  массам,  что  они  должны  будут  де¬
лать  для  своего  освобождения,  боролся  как  с  оппортуни¬
стами,  не  верившими  в  революционное  творчество  масс,
так  и  с  анархистами,  отрицавшими  необходимость  науч¬
ной  теории,  анализа  опыта  прошлых  революций  и  пред¬
видения  последствий  революционных  действий.  Анархи¬
сты  призывали  разрушить  старое  общество,  старый  госу¬
дарственный  аппарат,  но  не  хотели  думать,  «чем  и  как
заменять  разрушенное».  «...У  анархиста  выходит  поэто¬
му,—  писал  Ленин,—  тактика  отчаяния,  а  не  беспощадно¬
смелой  и  в  то  же  время  считающейся  с  практическими
условиями  -  движения  масс  революционной  работы  над
конкретными  задачами»
 2. 	К.  Жамбе:  «Культ
разума»  —  «главный
атрибут  господства»
 Поражение  «тотального  бунта»  используется  теперь
«новыми  философами»  для  критики  научной  теории  со¬
циалистической  революции  и  ее  философских  основ:  поло¬
жений  о  закономерности  мира,  познаваемости  законов
развития  природы  и  общества,  возможности  предвидения
и  «разумного»  переустройства  общества.
 Говоря  о  «разуме»,  который  всегда  был  на  сторопе
угнетения»,  Лярдро  имеет  в  виду  понятие  разума  класси¬
ческой  философии.  Критику  просветительского  разума
как  инструмента  господства  начали  основоположники
Франкфуртской  школы  М.  Хоркхаймер  и  Т.  Адорно.  Еще
в  конце  второй  мировой  войны  под  впечатлением  всемир¬
но-исторической  трагедии  в  предисловии  к  своей  кпиге
«Диалектика  Просвещения»  они  поставили  перед  собой
задачу  выяснить,  «почему  человечество,  вместо  того  что¬
бы  прийти  к  истинно  человеческому  состоянию,  вновь
оказалось  в  состоянии  варварства»2.  Причину  «бесчело¬
вечности»  всей  современной  цивилизации  они  увидели  в
том,  что  «знание  —  сила»,  но  сила,  не  освобождающая,
как  предполагалось  философами  Просвещения,  а  порабо*
щающая  человека.  Уже  самый  первый  импульс  к  рацио¬
нальному  овладению  природой,  утверждали  авторы  «Диа¬
 1  Ленин  В.  И.  Поли.  собр.  соч.,  т.  33,  с.  117.
 2  Ногккегтпег  М.,  Айогпо  Тк.  01а1екИк  <1ег  АиГЫагипд.  Атз1ег-
<1ат,  1947,  8.  1.
 2  И.  М.  Кутасова
 33

лектики  Просвещения»,  предполагает  расщепление  изна¬
чальной  целостности  природы  и  человека.  Сама  установка
на  познание  и  овладение  природой  с  неизбежностью  раз¬
ворачивается  в  систему  эксплуатации  не  только  природы,
но  и  самого  человека.  Начавшись  с  акта  расщепления  це¬
лостности  природы  на  «субъект»  и  «объект»,  данный  про¬
цесс  заканчивается  тем,  что  рождается  новый  миф  —  ро-
зенберговский  «Миф  XX  века».  Этот  миф,  возникший  в
итоге  многовекового  процесса  «рационализации»  челове¬
ческого  духа,  приобрел,  по  мнению  основоположников
Франкфуртской  школы,  явно  выраженные  черты  массо¬
вого  психоза,  душевного  заболевания  «буржуазной  куль¬
туры»,  «помрачения»  формально-рационального,  просве¬
тительского  разума.  Массовое  безумие  выступает  как
«международная  опасность  фашизма»,  представляющего
собой  наиболее  адекватное  выражение  «бесчеловечности,
которая  соответствует  неудавшейся  цивилизации»  К
 Критику  просветительского  разума  продолжил  и  кон¬
кретизировал  Г.  Маркузе.  Он  стал  разъяснять,  что  того
целостного,  всесторонне  развивающегося  разума,  на  кото¬
рый  возлагала  надежды  просветительская  философия,
никогда  не  было.  А  были  и  есть  лишь  специализирован¬
ные,  функциональные  разновидности  разума,  осущест¬
вляющие  частные  задачи  освоения  внешнего  мира,  кото¬
рые  не  только  не  согласуются  с  общечеловеческими  гума¬
нистическими  идеалами,  но  прямо  противоречат  им.  Ведь
разум,  согласно  которому  преобразуется  социальная  ре¬
альность,  есть  инструментальный,  технический  и  бюро¬
кратический  разум.  Поэтому  и  общество,  построенное  на
разумных  началах,  есть  манипулируемое  общество,  в  ко¬
тором  личность  человека  подчиняется  технической  и  бю¬
рократической  рациональности.
 В  мире  тотального  отчуждения,  продолжает  Маркузе,
спасителен  только  тотальный  бунт  человека:  «...это  сек¬
суальный,  моральный,  интеллектуальный  и  политический
бунт,  слитый  в  единое  целое.  В  этом  смысле  он  тотален  и
направлен  против  всей  системы  в  целом»  2.  В  обществе,
где  «господство  под  маской  благосостояния  и  свободы  рас¬
пространяется  на  все  сферы  личной  и  общественной  жиз¬
ни,  интегрирует  любую  оппозицию,  не  оставляет  никакой
альтернативы»,  возможен  только  «прорыв  свободы»  в  бу¬
дущее.  А  поскольку  это  будущее  никак  не  связано  с  на¬
стоящим,  являясь  «решительным  отрицанием  сущеетвую-
 1  НогкНеЬтег  М.,  Айогпо  Тк.  В1а1екИк  <1ег  АиШагип^,  8.  119.
 2  Магсизе  Н.  Ап  Еззау  оп  ЫЬегаИоп.  Ь.,  1969,  р.  25.
 34

щей  системы»,  его  нельзя  ни  познать,  ни  предвидеть,  ни
предсказать.  В  заключение  своей  книги  «Одномерный  че¬
ловек»  Маркузе  признает,  что  «критическая  теория  обще¬
ства  не  владеет  понятиями,  способными  перекинуть  мост
над  пропастью,  разделяющей  настоящее  и  будущее.  Не
давая  обещаний  и  не  показывая  примеров  успеха,  она
остается  верной  тем,  кто,  не  имея  надежды,  отдавал  и
отдает  свою  жизнь  Великому  отказу»  *.
 В  «Очерке  об  освобождении»  Маркузе  все  же  указы¬
вает  на  «некую  альтернативу»,  начавшую  пробиваться
сквозь  «завесу  угнетения».  «Она  выражается  не  столько
в  каком-то  особом  пути  к  социализму,  сколько  в  возник¬
новении  новых  целей  и  ценностей,  новых  чаяний  у  муж¬
чин  и  женщин,  которые  сопротивляются  жестокой  власти
корпоративного  капитализма...»  2  Но  главную  свою  надеж¬
ду  Маркузе  возлагает  на  «новую  чувственность,  которая
выражает  победу  инстинктов  жизни  над  агрессивностью
и  виновностью»  и  которая  «могла  бы  воспитать  в  широ¬
ких  массах  жизненную  потребность  в  устранении  неспра¬
ведливости  и  страданий...»  3.
 Идеи  «негативной  диалектики»  Адорно  и  «прорыва»  к
свободе  Маркузе  были  с  восторгом  подхвачены  леворади¬
кальными  студентами.  Самые  отчаянные  студенты  Сор¬
бонны  возвели  в  авторитеты  Мао  и  Линь  Бяо,  чтобы  со¬
вершить  «немедленную  революцию».  Ныне  же  разочаро¬
ванные  бывшие  «маоисты»  отрицают  не  только  социали¬
стическую  революцию,  но  вообще  всякую  революцию.
Лярдро  говорит  не  просто  о  «кризисе  марксизма»,  а  «о
событии,  в  котором  кризис  марксизма  —  лишь  симптом»,
о  «кризисе  самой  идеи  Революции».  Эта  идея,  поясняет
он,  состоит  в  том,  что  политическая  борьба  может  ради¬
кальным  образом  изменить  жизнь  людей  и  самих  людей,
может  создать  абсолютно  новый  мир  без  старого  ужаса,
и  «эта  идея  как  таковая  переживает  кризис»  \
 Можно  видеть,  что  авторы  «Онтологии  революции»
черпают  представления  о  революции  у  идеологов  «новой
левой»,  а  кризис  ультралевого  бунтарства  выдают  за  «кри¬
зис  марксизма»,  и  даже  не  только  марксизма,  но  и  «са¬
мой  идеи  Революции»'.
 Маркузе  тоже  не  видел  путей  к  будущему,  но  он  счи¬
 1  Магсизе  Н.  Опе  01теп810па1  Мап.  Ь.,  1964,  р.  257.
 2  Магсизе  Н.  Ап  Еззау  оп  ЫЪегаНоп,  р.  VII.
 5  1Ы<1.,  р.  23.
 4  1атЪе%  Скг.,  Ьагйгеаи  О,  Оп1о1о&1е  йе  1а  Вёуо1ииоп  III.  Ье
Мопбе.  Р.,  1978,  р.  13—14.
 35

тал,  что  «простая  историческая  аналогия  с  разрушением
римской  цивилизации  варварами  подсказывает  решение
вопроса...»  К  Сердца  бунтующей  молодежи,  жаждущие
свободы  и  справедливости,  легко  отозвались  на  призыв  к
«Великому  отказу».  Студенты  и  лицеисты  вообразили
себя  «новыми  варварами»,  призванными  разрушить  «не-
удавшуюся  цивилизацию».  Теперь  же  «новые  философы»
пугают  Запад  нашествием  «варварства»  с  Востока.  Ста¬
рый  приел  запугивания  угрозой  со  стороны  «внешнего
врага»  используется  для  поворота  от  «новой  левой»,  от
бунтарских  настроений.
 В  произведениях  «новых  философов»  читатель  не  най¬
дет  ссылок  на  Маркузе  или  Адорно,  лишь  изредка  они
ссылаются  (критически)  на  Сартра.  Для  них  метр  фран¬
цузского  экзистенциализма  и  философы  Франкфуртской
школы  слишком  «марксисты».  Лярдро,  Жамбе  и  Бенуа
предпочитают  Мартина  Хайдеггера,  «воспитателя»  М.  Фу¬
ко  и  Ж.  Лакана,  не  скомпрометировавших  себя  тяготе¬
нием  к  марксизму.  Но  есть,  на  наш  взгляд,  и  более  глубо¬
кая  причина  таких  предпочтений:  отчасти  маскировка,
отчасти  самообман.  Ведь  никому  не  хочется  признавать¬
ся  в  собственном  поражении,  лучше  и  выгоднее  объявить
о  «кризисе  марксизма»  и  поражении  «революционных  ми¬
фологий»,  а  себя  представить"  «новыми  философами»,
поднимающимися  над  суетой  этого  мира  и  политическими
дрязгами.  Поэтому  для  их  сочинений  характерен  переход
от  критической  теории  общества  и  проектов  переустрой¬
ства  мира  к  «феноменологии  морали»,  от  социальных  ис¬
следований  к  философскому  покаянию.
 Итак,  скажет  читатель:  из  отрицания  понятия  разума
классической  философии,  из  отрицания  идеи  разумного
преобразования  мира  и  возможности  радикального  пере¬
устройства  общества  логически  следует  «кризис  идеи  Ре¬
волюции».  Но  на  каком  основании  в  таком  случае  «новые
философы»  выступают  как  «революционеры»,  о  каком
«желании  революции»  идет  речь?  Больше  того,  добавим
мы,  они  критикуют  Маркса  за  недостаточную  революци¬
онность.  Бывший  «маоист»  Ф.  Солер  воздает  хвалу  книге
Ф.  Леви,  посвященной  доказательству  того,  что  Маркс
был  «ужасным  буржуа»,  а  его  теория  пролетарской  рево¬
люции  была...  «пактом  с  буржуазией».  «Пакт,—  пишет
Ф.  Леви,—  который  Маркс  публично  подписал  в  1842  г.
с  рейнско-французской  либеральной  буржуазией,  с  либе-
ральным  рейнско-французским  наследием,—  не  из  тех,
 1  Магсизе  Я.  Опе  01тепзюпа1  Мап,  р.  257.

которые  легко  разрываются;  среди  составных  частей  пак¬
та  был  железный  ошейник,  который  Маркс  не  мог  раз¬
бить,—  это  буржуазная  модель  революции  и  формирования
нового  класса:  он  накладывает  ее  на  пролетариат  и  про¬
летарскую  революцию»  1.
 В  марксовой  теории  социальной  революции,  говорящей
о  «перевороте  во  всей  громадной  надстройке»,  которым  с
необходимостью  разрешается  конфликт  между  новыми
производительными  силами  и  старыми  производственны¬
ми  отношениями,  о  захвате  государственной  власти  новым
революционным  классом  —  пролетариатом  —  в  результате
развития  классовой  борьбы  в  капиталистическом  обще¬
стве,  усматривается...  «буржуазная  модель  революции  и
формирования  нового  класса».  Все  прежние  революции,
которые  имели  место  в  истории  и  были  поворотными  мо¬
ментами  в  судьбах  народов  Европы  и  Азии,  Лярдро  от¬
вергает  как  «идеологические  революции»,  приводившие
лишь  к  смене  форм  господства.  Подлинной  революцией
«новые  философы»  считают  отнюдь  не  смену  форм  собст¬
венности  на  средства  производства,  не  взятие  государст¬
венной  власти  революционным  классом,  не  создание  ново¬
го  общественного  строя,  а  «культурную  революцию»,
которую  Лярдро  определяет  с  ницшеанской  прямотой  как
«антикультурную  революцию  —  свободную  и  последова¬
тельную  переоценку  всех  ценностей  мира»  2.
 Буквальное  совпадение  с  ницшеанским  определением
нигилизма  в  данном  случае,  может  быть,  и  случайно.
К.  Жамбе  и  Г.  Лярдро  не  питают  симпатии  к  пророку
«новых  господ  земли»,  а  А.  Глюксмап  отвергает  Ницше
вместе  с  другими  авторитетами  немецкой  философии.
Только  М.  Герен  и  Ф.  Немо  не  знают  более  великого  фи¬
лософа  в  борьбе  с  «Господином»,  чем  Ницше.  Но  как  бы
ни  открещивались  «новые»  наставники  молодежи  от  род¬
ства  с  философом  «немецкого  духа»,  оно  то  и  дело  дает
о  себе  знать.  Так,  по  мнению  Ж.  П.  Долле,  существуют
два  возможных  отношения  к  «ненавистному  садизму»  дей¬
ствительности.  Первая  возможность  —  «плакать  вместе  с
ней,  создавать  элегические  мелодии  и  впадать  в  «несчаст¬
ное  сознание».  В  качестве  примера  «несчастного  созна¬
ния»  Долле  называет  Корнеля,  Бодлера,  Гегеля,  Шопен¬
гауэра  и  Вагнера.  Вторая  —  «заставить  плакать  саму
 1  ^ё^у  Р.  Каг1  Магх.  Шзйнге  (Тип  Ьоиг^еспз  аИетапй.  Р.,  1976,
р.  40.
 2  1атЬе1  Скг.,  Ьагйгеаи  С.  ОпЫоере  йе  1а  Вёуо1иЦоп  I.  Г/Апве.
Р.,  1976,  р.  87.
 37

действительность:  великие  изобретатели  языков,  застав¬
ляющие  думать,—  это  Рабле,  Декарт,  Гёльдерлин  и  Ниц¬
ше...»  *.
 Не  будем  останавливаться  на  беспардонной  игре  име¬
нами  известных  философов  и  деятелей  искусства,  хоть
в  этом  кое-кто  и  усматривает  «широту»  и  «смелость»  мыс¬
ли  автора.  Дело,  конечно,  не  в  словах,  а  в  логике  фило¬
софских  понятий,  в  принудительности  логики  понятий.
Ницше  с  гневом  отверг  гегелевскую  идею  разумности  дей¬
ствительности  и  противопоставил  ей  «волю  к  власти»,
идею  насильственного  овладения  действительностью.  Если
природа  побеждается  не  подчинением  ей,  как  сказал  ро¬
доначальник  философии  Нового  времени  Ф.  Бэкон,  то  есть
§сли  деятельность  по  преобразованию  природы  и  общест¬
ва  совершается  не  в  соответствии  с  законами,  независи¬
мыми  от  воли  и  сознания  людей,  если  свобода  человека  —
не  в  познании  необходимости,  то  и  революционная  дея¬
тельность  вырождается  в  индивидуалистический  бунт,  в
произвольную  «переоценку  всех  прежних  ценностей».  Из
отрицания  объективных  законов  природы  и  общества  не¬
обходимо  следует  волюнтаризм,  из  волюнтаризма  —  аван¬
тюризм,  этой  логике  подчиняются  рассуждения  «новых
философов»  о  революции.
 Если  волюнтаристские  представления  о  революции  «но¬
вые  философы»  черпают  главным  образом  у  леворади¬
кальных  идеологов,  то  упрощенные  модели  истории  они
заимствуют  у  структуралистов  и  у  социологов  Франк¬
фуртской  школы.  Все  прошлое  человечества  осмыслива¬
ется  сквозь  призму  отношений  «Господина»  и  «раба»,
история  —  это  «монотонная  последовательность  форм  гос¬
подства».  Но  в  отличие  от  Гегеля,  который  первым  ввел
эти  термины  в  своей  «Феноменологии  духа»  и  полагал,
что  раб,  поскольку  он  трудится,  обогащает  себя,  овладе¬
вает  миром  и  поэтому  становится  господином,  «новые  фи¬
лософы»  не  видят  диалектики  развития  истории.  А  раз
история  —  повторение  отношений  господства,  то  прорвать
эту  цепь  может  лишь  «безрассудное  чистое  пари».  «Новые
философы»  указывают,  что  они  заимствуют  у  М.  Фуко
концепцию,  согласно  которой  в  современном  обществе
инструментами  «Господина»  2  являются  не  столько  госу¬
 1  Во11ё  1.-Р.  Нате  <1е  1а  репзёе,  р.  167.
 2  Французское  слово  1е  та!1ге  многозначно  и  переводится  как
господин,  владыка,  хозяин,  владелец,  учитель,  мастер  и  т.  п.  Од¬
нако  как  один  из  основных  терминов  «новых  философов»  он  заим¬
ствован  ими  непосредственно  у  Лакана  и  Фуко,  а  эти  послед-
 38

дарство  и  право,  сколько  желание  и  секс,  мышление  и
язык,  что  даже  знание  здесь  —  это  «власть  специали¬
стов»  К  Поэтому,  чтобы  освободиться  от  цепей  «Господи¬
на»,  по  мнению  К.  Жамбе,  следует  отбросить  все  наслое¬
ния  культуры,  и  прежде  всего  европейской  культуры  от
Аристотеля  до  наших  дней  с  ее  «культом  Разума»,  и  вер¬
нуться  к  Платону,  последовать  совету  Диотима  в  плато¬
новском  «Пире»,  который  рекомендует  созерцать  Красоту
«без  понятия,  без  рассуждений,  без  мысли»  2.
 Таким  образом,  под  революцией  «новые  философы»
понимают  «культурную  революцию»  —  отрицание  языка,
мышления,  науки,  современной  цивилизации  и  всей  пред¬
шествовавшей  культуры,  которая  привела  к  подчинению
человека  «знанию  —  силе».  Поэтому  апостолы  «культур¬
ной  революции»  яростнее  всего  нападают  на  коммунисти¬
ческие  и  рабочие  партии  за  их  «традицию  ссылки  на
Науку  и  Истину»  3.  Весь  этот  «научный  фидеизм»,  утвер¬
ждает  Ж.  П.  Долле,  нужен  политическим  партиям  для
установления  «террора  знания»,  предписывающего  дейст¬
вительности  свой  порядок4.
 «Знать  —  значит  господствовать»,—  повторяет,  как
рефрен,  А.  Глюксман  в  своей  книге  «Господа  мыслители».
Это,  по  его  мнению,  вывод  из  проекта  овладения  природой
и  обществом,  проекта,  начало  которому  положил  Декарт,
а  завершили  Гегель,  Маркс  и  Ницше.  «Ве^геНеп  181;
ЬеЬеггвсЬеп»,—  цитирует  Глюксман  Гегеля,  но  при  пере¬
воде  на  французский  язык  переставляет  акценты,  и  не
без  усмысла:  основное  положение  гегелевской  «Науки  ло¬
гики»  приобретает  зловещий  смысл  —  тот,  кто  обладает
знанием,  тот  господствует,  кто  не  обладает  знанием  —  под¬
чиняется.  «Знание  приводит  лишь  к  борьбе  не  на  жизнь,
а  на  смерть»  5,—  пишет  Глюксман.  С  этой  точки  зрения
он  критикует  гегелевский  анализ  господского  и  рабского
сознания.  При  этом  он  ссылается  на  Сартра,  который  пре¬
 ние,  так  же  как  экзистенциалисты,  заимствовали  его  у  неогегель¬
янцев  Ж.  Ипполита  и  А.  Кожева.  Поскольку  существует  традиция
переводов  гегелевских  терминов,  мы  и  переводим  1е  тайге  сло¬
вом  «господин».  Заметим,  кстати,  что  название  кнцги  А.  Глюксма-
на  «Ьез  тайге  репзеигз»  согласно  букве  и  духу  этого  произведе¬
ния  мы  переводим  как  «Господа  мыслители»  в  отличие  от  пере¬
вода,  предложенного  И.  А.  Гобозовым:  «Властители-мыслители»,
 1  Ьагйгёаи  О.  Ье  зт^е  сТог,  р.  134.
 2  1атЬе1  Скг.  АроЬ^ре  йе  Р1а1оп,  р.  22,  23.
 8  Ьагйгеаи  С.  Ье  зт^е  й’ог,  р.  86.
 4  Во11ё  /.-Р.  Ье  йёзй  йе  гёуо1и1юп,  р.  74.
 6  СШскзтапп  А.  Ьез  тайгез  репзеигз,  р.  150,
 39

вратил  борьбу  господина  и  раба  в  общую  модель  чело¬
веческих  отношений.  Если  в  «Феноменологии  духа»  Ге¬
геля  противоречие  между  господином  и  рабом  в  ходе
исторического  процесса  снимается,  то,  по  Сартру,  борьба
между  людьми  и  порабощение  одного  человека  другим
неустранимы  и  неизбежны.  Более  всего  по  душе  Глюкс-
ману  сартровское  обвинение  Гегеля  в  неоправданном
«гносеологическом  и  онтологическом  оптимизме»,  ибо
классик  немецкой  философии  веровал  в  синтез  противо¬
положных  определений  в  лоне  абсолютного  духа.  Глюкс¬
ман  же  переходит  с  философского  языка  на  идейно-по¬
литический.  «Детям  рабочих,—  иронизирует  «новый  фило¬
соф»,—  после  тяжелого  рабочего  дня  рассказываются  бас¬
ни:  господин,  потребляя  плоды  труда  других,  становится
идиотом,  рабом  раба,  в  то  время  как  этот  последний  при¬
дает  миру  человеческую  форму,  а  формируя  эту  форму,
овладевает  природой,  тем  самым  сам  делается  Господи¬
ном...»  1  Это  «хорошо  продуманная  легенда»,  продолжает
Глюксман,  потому  что,  согласно  ей,  раб  не  может  освобо¬
диться  путем  насилия  над  Господином,  а  лишь  после  того,
как  рабство  отомрет  и  когда  раб  усвоит  общую  точку
зрения,  то  есть  точку  зрения  Господина.  Гегель  преподал
всем  последующим  господам  и  воспитателям  пародов
лишь  одну  науку:  «Наука  господства,  наука  революции,
наука  управлять  —  три  варианта  одной  науки»  2.
 Впрочем,  в  увековечении  отношений  господства  и
подчинения  Глюксман  обвиняет  всю  рационалистическую
философию  от  Лейбница  до  Гуссерля,  так  как  эта  фило¬
софия,  претендуя  на  сознание  неколебимого  фундамента
истинного  знания,  доказывает  существование  одной  исти¬
ны  за  счет  подавления  всех  других  истин.  Эта  «самоуве¬
ренная  наука»  нужна,  заявляет  Глюксман,  для  того,  что¬
бы  осуществить  «теоретическое  убийство  спорящего  Сок¬
рата  и  утверждать,  что  только  она  одна  может  знать,  кто
чего  не  знает»  3.
 Но  особый  обвинительный  акт  Глюксман  предъявляет
«четырем  асам»  немецкой  философии  —  Фихте,  Гегелю,
Марксу  и  Ницше  —  за  то,  что  они,  начав  с  восхищения
Французской  революцией  1789  г.  и  желая  пересадить  де¬
рево  свободы  в  Германию,  удобрили  почву  для  растуще¬
го  «немецкого  духа»,  «воли  к  власти»,  культа  фюрера  и
немецкого  государства.  Они  сделали  главными  вопросы  о
 1  СЫскзтапп  А.  Ьез  тайтез  репзеигз,  р.  151.
 2  1Ыа.,  р.  158.
 8  ша.,  р.  92.
 40

сущности  государства,  политической  власти,  они  обосно¬
вали  необходимость  централизованной  государственной
машины,  машины  высшего  надзора,  работающей  на  зна¬
нии  экспертов  и  бюрократии.  «В  их  беспокойном  нут¬
ре,—  утверждает  Глюксман,—  новая  солидарность  знания
и  власти,  экспертов  и  репрессивного  общества,  новых  ин¬
теллектуалов  и  нового  государства  после  европейских  ре¬
волюций»  *.  «Абсолютный  дух»  у  Гегеля,  «знание»  у
Маркса  и  «красота»  у  Ницше  —  между  этими  «абсолют¬
ными  истинами»  Глюксман  находит  «почти  неощутимое
различие»,  а  действительный  их  смысл  видит  в  утвержде¬
нии  принципа,  с  высоты  которого  можно  отвергать  все
неистинное,  случайное,  субъективное,  то  есть  в  том,  что
они  воплощают  в  себе  «высшую  силу  господства».  Все
современные  идеологи,  говорит  Глюксман,  имеют  одну
точку  опоры  —  власть  государства.  Лишь  детали,  камуф¬
лирующие  суть  дела,  отличают  современный  культ  лич¬
ности  от  восхищения,  которое  Гегель  испытывал  перед
Наполеоном.  «Господа  мыслители  —  отцы  господствую¬
щих  идеологий,  поскольку  они  дали  основание  государст¬
ву»  2.  «Господа  мыслители»  дали  «тексты»,  современное
же  государство,  организуя  поклонение  им,  воспитывает
послушных  граждан  и  объединяет  их  против  непосредст¬
венных  врагов.  «Государство  против  государства.  Класс
против  класса.  Партия  против  партии»  —  в  этом,  пишет
Глюксман,  их  общая  «стратегия  господства»  3.
 По  мнению  «нового  философа»,  Фихте  заложил  крае¬
угольный  камень  здания,  которое  строят  «господа  мысли¬
тели»,  обозначив  словом  «плебс»  народ,  отстраненный  от
власти.  Первая  задача  государства  —  убедить  плебс  быть
управляемым,  заставив  его  поверить,  что  он  сам  управля¬
ет,  выбирая  правителей.  Фихте  и  Гегель  разработали  ос¬
новы  современного  государства,  которое  не  только  моно¬
полизирует  средства  насилия,  но  и  становится  «рациональ¬
ным»,  оправдывая  «научно»  свое  существование  в  глазах
народа  тем,  что  оно  будто  бы  призвано  защищать  общие
интересы.
 Глюксман  упрекает  Маркузе  за  то,  что  он,  критикуя
«философию  Разума»,  вместе  с  тем  считал,  что  Гегель
сформулировал  «решающие  положения,  с  помощью  кото¬
рых  Маркс  революционизировал  западную  мысль».  Ге¬
гель,  возражает  «новый  философ»,  заимствовавший  (как
 1  01искзтапп  А.  Ьез  ша11гез  репзеигз,  р,  117.
 2  1Ы<1.,  р.  123.
 3  1Ы<1.,  р.  162.
 41

и  Маркс)  понятие  свободы  у  Французской  революции,
проделал  это  «способом,  характерным  для  господ  мысли¬
телей,  связывая  знание  и  власть,  свободу  народа  и  ра¬
циональность  государства»  Старый  Гегель  не  предал
«свои  высшие  философские  идеи»,  утверждая,  что  «на¬
род  не  знает,  чего  он  хочет»,  а  вполне  последовательно
развивал  идеи  разума  и  свободы  как  познанной  необходи¬
мости.  Нет  разницы,  продолжает  Глюксман  критику  «но¬
вых  левых»,  строится  ли  «царство  Разума»,  или  рацио¬
нальное  государство,  «сверху»  или  «снизу».  «На  деле
господа  мыслители  не  разделяют  ни  верха,  ни  низа,  но
свою  и  только  свою  науку.  Они  признают  только  одно:
чтобы  их  слушались,  а  это  означает:  сверху  рациональное
государство  (существующее  или  которое  должно  быть
построено),  снизу  —  воспитываемый  народ,  так  сказать,
целина»  2.  Сами  «решающие  положения»  гегелевской  фи¬
лософии,  как  фундаментальные  истины  рационалистиче¬
ской  философии  вообще,  таят  в  себе  «чудовищную  истину,
истину  чудовищ:  знать  —  значит  господствовать»  3.
 Так  как  путь  достижения  свободы  посредством  позна¬
ния,  посредством  разумного  преобразования  мира  с  са¬
мого  начала  был  путем  господства,  все  революции  закан¬
чивались  террором  и  не  могли  не  закончиться  «рацио¬
нальным»  государством,  «воспитывающим»  народы  для
войны  против  других  государств  и  народов.  Уже  Гегель,
отпраздновав  восход  солнца  Французской  революции,
открыл  «хитрость  истории»,  или  иронию  истории,  которая
смеется  над  тем,  что  провозглашают  и  почитают  револю¬
ционеры.  Все  философы,  так  или  иначе  осмысливавшие
опыт  революций  и  желавшие  извлечь  уроки  из  историче¬
ского  опыта,  выделяли  качественно  отличные  этапы  в  ходе*
революционных  событий.  Глюксман  говорит,  что  они  вы¬
деляют  «три  вечных  этапа  революции».
 Первый  этап  —  идеологическая  подготовка  революции,
о  которой  Гегель  говорит  как  об  эпохе  духа,  скрытой  ре¬
волюции,  а  Энгельс  —  как  о  революции  в  головах  людей,
предшествующей  действительному  перевороту.  Но  сам
Глюксман  называет  идеологическую  подготовку  револю¬
ции  «ретроспективной  иллюзией»  4.  Второй  этап  —  учреж¬
дение  нового  порядка,  который  Гегель  обозначает  как
«борьбу  сознаний»,  Маркс  —  как  борьбу  классов,  Ниц¬
 1  СЫскзтапп  А,  Ьез  тайгез  репзеигз,  р.  176.
 2  1Ы6.,  р.  177.
 3  1Ыа.,  р.  128.
 .  4  1Ы6.,  р.  139.
 42

ше  —  как  «эру  отчаяния».  В  этот  период  каждый  человек
несет  в  голове  динамит  мысли,  поэтому,  по  словам  Гегеля,
революция  рубит  головы,  «как  груши».  Наконец,  револю¬
ция  заканчивается  стабилизацией  порядка,  объединением
нации  против  внешней  угрозы,  гражданским  миром,  пере¬
делом  должностей  в  государстве,  политическим  господст¬
вом  над  экономикой  и  воспитанием  масс.  Отсюда  великая
работа,  предписываемая  государству  в  этот  период  геге¬
левским  «разумом»,  марксистской  «диктатурой  пролета¬
риата»  или,  по  Ницше,  «новыми  господами  земли».
 Глюксман  пишет,  что  эти  три  этапа  революции  могут
быть  описаны  и  иначе,  например,  как  этапы,  когда  массы
просвещаются  (первый  этап),  воспитываются  в  страхе
(второй  этап)  и  самодисциплинируются  (третий  этап).
Исторический  опыт  революций  можно  описать  и  как
«Илиаду  государства»  или  «Одиссею  интеллигенции»,  с
точки  зрения  правых  или  левых,  но  Глюксмана  интересу¬
ют  не  этапы  развития  революции  и  не  ее  закономерности,
напротив,  он  критикует  великих  мыслителей  за  их  «пре¬
тензию  руководить  революциями».  Особую  его  ненависть
вызывают  обобщение  опыта  революций  XIX  и  XX  вв.,  на¬
учная  теория  революции,  усвоение  уроков  истории  для
руководства  массами  в  революционном  движении.  «Была
ли  когда-либо  осмысляемая  и  созидаемая  таким  способом
революция  чем-то  иным,  кроме  тугого  узла  уроков,  обра¬
щенных  к  простым  смертным?—  задает  он  риторический
вопрос  в  конце  главы  об  этапах  революции  и  отвечает:
—  Нет!  Ничем  иным,  кроме  уроков  господина!»  1  По  мне¬
нию  Глюксмана,  смысл  науки  революции,  науки  руковод¬
ства  массами  сводится  в  конце  концов  к  тому,  чтобы  под¬
чинить  массы  новым  господам.  «Старую  мораль  револю¬
ционеры  заменяют  не  новой  моралью,  но  наукой,—
«просвещением»...»  2
 В  научной  теории  революции  Глюксман  видит  лишь
кружение  власти: 	«Господствовать  —  значит  знать.
 Знать  —  значит  господствовать»  3.  Выходит  из  этого  по¬
рочного  круга  тот,  кто  действительно  умеет  захватить
власть.  «Господин,—пишет  Глюксман,—  знает,  как  ему
наилучшим  образом  выйти  из  порочного  круга.  Он  заклю¬
чает  в  него  других.  Лучший  способ  для  него  самого  —
ничего  не  знать,  он  не  знает  ничего»4.  Господин  —  тот,
 1  СЫсквтапп  А.  Ьез  таИгез  рспзеигз,  р.  145.
 2  1ЫД.,  р.  146.
 8  1Ыс1.,  р.  149.
 4  1ЬШ.,  р.  150.
 43

кто  в  действительности  не  хочет  знать  ничего  и  жаждет
власти.  Только  Ницше,  пишет  Глюксман,  осмелился  ска¬
зать  о  страсти,  которая  владела  ц  другими  «господами
мыслителями»,  о  главном  вопросе  их  философии  —  о
власти.  Вся  полемика  марксизма  против  идеализма  клас¬
сической  немецкой  философии  заканчивается  лишь  тем,
утверждает  Глюксман,  «что  воля  к  господству  становится
более  имперской».  Проблемы  менялись,  но  решение  всег¬
да  оставалось  тем  же:  «Господствовать,  господствовать,—
вот  закон  и  пророки!»  1
 Мы  изложили  вкратце  логику  книги  Глюксмана,  хотя
трудно  назвать  логикой  ряд  обвинений,  основанных  на
упрощениях,  передержках  и  просто  фальсификациях,
извращениях  фундаментальных  положений  марксистской
философии  и  предшествовавшей  ей  европейской  филосо¬
фии.  Научной  теории  социальной  революции  Глюксман
противопоставляет  анархистский  «индивидуальный  про¬
тест»,  «май  68-го».  В  его  понимании  молодежный  бунт
является  «неуловимой  революцией»  в  душах  людей,  соз¬
дающей  «перебои  в  официальных  рассуждениях  и  пара¬
дах,  в  высших  стратегических  расчетах  господствующей
мудрости»  2.  Глюксман  превозносит  как  раз  те  черты  мо¬
лодежного  бунта,  которые  составляли  его  слабость  и
вследствие  которых  «молодежная  революция»  1968  г.  так
и  не  стала  революцией,  а  оказалась,  по  выражению  писа¬
теля  Паскаля  Лэне,  «ирреволюцией».  Но  Глюксман  не  мо¬
жет  предложить  ничего  другого,  кроме  «индивидуального
сопротивления»,  кроме  того,  чтобы  в  век  просвещения,
такого  же  обязательного,  как  военная  служба,  сказать,  по¬
добно  Сократу,  «я  знаю,  что  ничего  не  знаю»,  «то  есть  де¬
зертировать».  Научную  критику  Глюксмап  подменяет
крепкими  выражениями.  Но  если  научная  теория  —  это
«полицейская  наука»,  а  революционные  учения  —  «химе¬
ры,  культивировавшиеся  всеми  национальными  и  револю¬
ционными  элитами»,  тогда  что  же  остается?  Остаются
«идеалисты  всех  мастей,  отверженные,  паразиты,  проте¬
стующие...  Беспрограммные»  3.
 Мы  уже  обращали  внимание  читателя  на  то,  что  новые
«революционеры  фразы»  очень  мало  похожи  на  героев
Чернышевского  и  даже  на  тургеневского  «нигилиста»
Базарова.  Ведь  Базаров,  хоть  и  презирает  «отцов»,  с  ува¬
жением  относится  к  науке  и  помогает  людям  не  звонкими
 *  ОЫскзтапп  А.  Ьез  тайгез  репзенгз,  р.  204.
 2  1Ы<1.,  р.  74.
 8  Ш<1.,  р.  89,  223.
 44

словами,  а  делом.  «Протестующие»  Глюксмана  похожи
скорее  на  сапожника  Алешку  в  пьесе  Горького  «На  дне».
Алешка  знал  одну  только  песню:  «Не  желаю,  не  хочу»,—
и  все  его  несогласие  выражалось  в  том,  что  он  ложился
посреди  улицы.  Во  многом  совпадает  образ  их  мыслей  и
действий  с  поведением  героя  романа  Ф.  М.  Достоевского
«Преступление  и  наказание».  Сначала  Родион  Раскольни¬
ков  «озлился  и  не  захотел».  «Нарочно  не  хотел!—приз¬
нается  он  Соне.—  По  суткам  не  выходил  и  работать  не
хотел,  и  даже  есть  не  хотел,  все  лежал...  Ночью  огня
нет,  лежу  в  темноте,  а  на  свечи  не  хочу  заработать.  На¬
до  было  учиться,  я  книги  распродал...»  1  Как  и  нищий
студент  Петербургского  университета,  бунтари  «мая
68-го»  забросили  книги  и  пожелали  одним  махом  изменить
жизнь,  совершить  «немедленную  революцию».  Затем  на¬
ступило  раскаяние,  болезнь,  отступничество...  При  этом
«новые  философы»  пытаются  извернуться  и  посыпать  пеп¬
лом  не  свои  головы,  а  головы  подлинных  революционеров,
в  первую  очередь  коммунистов.
 Мысль  Б.  А.  Леви  вращается  в  том  же  беличьем  коле¬
се,  что  и  умозаключения  других  «новых  философов».  Он
также  считает,  что  отношения  господства  и  подчинения
вечны.  Ссылаясь  на  психоанализ  Ж.  Лакана,  он  утверж¬
дает,  что  происхождение  власти  связано  с  самой  сущ¬
ностью  человека  как  существа  общественного,  с  его
«желанием  выжить».  Поэтому  «власть  —это  другое  имя
мира»,  «Господин  —  метафора  реальности.  Нет  такой  он¬
тологии,  которая  не  была  бы  политикой»  2.  Будущее  чело¬
вечества  —  это  варварство,  которое  Леви  представляет  как
бесконечное  загнивание  капитализма.  «Варварство»  —  это
не  другое  лицо  капитала,  это  сам  капитал,  всегда  капи¬
тал,  капитал  в  с§оем  истинном  свете...  Это  декадентству-
ющий  и  вырождающийся  капитал»  3.  Что  же  ведет  чело¬
вечество  к  варварству?
 По  Леви,  в  этом  повинны  «три  искуса»,  три  идеи:
идея  социального  прогресса,  основанного  на  техническом
прогрессе;  удовлетворение  растущих  потребностей  людей;
но  главный  «искус»—это  идея  социализма  и  отказ  от
христианской  морали.  Кризис  религии,  кризис  сакральных
принципов,  цементировавших  либеральное  общество,  и
распространение  просветительских  идей  прогресса  и  сча¬
стья  на  земле,  удовлетворения  человеческих  желаний  при¬
 1  Достоевский  Ф.  М.  Собр.  соч.  В  10-ти  т.,  т.  5,  с.  435.
 2  Ьёоу  В.-Н.  Ьа  ЬагЬапе  а  У1заее  Ьипшв,  р.  30.
 3  Ш<1.,  р.  135.
 45

водят  к  тому,  что,  овладевая  природой,  человек  порабоща¬
ет  и  самого  себя,  превращается  в  заложника  технического
прогресса.  В  социализме  Леви  не  видит  ничего,  кроме
«варварской  разновидности  капитала»1.  Слепота  Леви
явно  намеренная,  потому  что  он  буквально  заклинает  за¬
падных  интеллигентов  держаться  подальше  от  социализ¬
ма,  критикуя  тех  из  них,  которые  считают  ошибки,  допу¬
щенные  в  ходе  строительства  социализма,  допустимыми  в
великом  историческом  деле  созидания  нового  общества
социальной  справедливости,  общества  без  эксплуатации
человека  человеком,  без  безработицы,  без  насилия  и  войн.
 Леви  уверяет,  что  «социалистическая  революция  ни
разу  не  посягнула  на  старый  буржуазный  принцип  разде¬
ления  труда,  обеспечения  порядка  посредством  насилия,
военной  организации  производства...  Марксисты  сумели
унаследовать  основные  черты  старого  мира...  Если  соци¬
ализм  превратился  в  зловещую  реальность...  то  не  потому,
что  он  искажен,  а  потому,  что  он  последовательно  верен
идее  прогресса,  порожденной  Западом...  Это  реализация
мечты  энциклопедистов...  о  прогрессе  за  счет  труда»2.
Главное,  в  чем  хочет  убедить  всех  Леви,—  это  то,  что
социальные  революции  вообще  не  приносят  ни  справедли¬
вости,  ни  свободы,  а  в  особенности  социалистические  рево¬
люции.
 Что  же  предлагает  сам  «новый  философ»?  Ведь  он
выступает  не  как  закоренелый  правый,  защищающий
устои  капитализма  против  социализма,  а  как  «член  семьи»
левых,  без  которых  мир  «был  бы  еще  хуже»  3.  Прежде
всего  он  призывает  вооружиться  антипрогрессизмом  и
антимарксизмом,  отказаться  от  веры  в  историю,  которая,
по  мнению  Леви,  разворачивается  лишь  как  плотная
ткань  абсолютного  зла  и  всевластия  капитала,  отречься  от
политической  деятельности,  или  «игры  в  политику».  Про¬
тест  против  порядка  этого  мира  возможен  только  в  форме
индивидуального,  личностного  противостояния  злу  и  на¬
силию:  «У  нас  нет  больше  ни  политики,  ни  языка,  ни
прибежища.  Нам  остались  только  этика  и  моральный
долг»  4.
 Однако  интеллигенция  на  Западе  уже  слышала  много
разных  «нет»:  нет  капитализму,  нет  социализму,  нет  про¬
грессу,  нет  политике,  нет  власти  и  т.  д.  В  философах  и
 1  ^ёVу  В.-Н.  Ьа  ЬагЬапе  а  ухзаде  Ьитат,  р.  143.
 2  1Ы<1.,  р.  149.
 3  1ЬШ.,  р.  12.
 4  ша.,  р.  218,
 46

писателях,  учивших  ее  моральному  долгу,  если  не  перед
обществом,  то  перед  самим  собой,  тоже  не  было  недостат¬
ка.  Достаточно  назвать  имена  таких  властителей  дум  ин¬
теллигенции  на  Западе,  как  Сартр,  Камю,  Хемингуэй...
Что  же  нового  эа  душой  у  «нового  философа»?  Лишь  то,
что  он  претендует  учить  интеллигенцию,  которая  не  из¬
бежала  «искуса»  социализма  и  марксизма.  Настало  время
«избавления»  от  «рационалистического  варварства»,  про¬
возглашает  он.
 Такой  же  поворот  мысли  от  протеста  против  дегума¬
низации  прогресса,  против  манипулирования  людьми  и
обезличивания  человека  к  антимарксизму  объединяет
Ф.  Солера  и  М.  Клавеля,  о  полемике  которых  мы  уже  го¬
ворили.  «Новые  философы»  подхватили  тревожные  вопро¬
сы  современности,  чтобы  заявить  о  бессмысленности  со¬
циальных  и  политических  преобразований  общественных
отношений,  отвергнуть  марксистско-ленинскую  теорию
социальной  революции  и  объявить  «культурную  револю¬
цию»  единственно  подлинной  революцией.  «Мы  вступаем
в  эру  психиатрии  и  химии,  в  эру  великих  манипуляций
более  или  менее  видимых,—  говорит  Ф.  Солер.—  Мне  ка¬
жется,  что  сегодня  интеллигент  должен,  как  никогда
раньше,  говорить  и  поднимать  тревогу  по  этому  поводу».
Главное  средство  манипуляции  человеком  он  видит  в
языке,  в  превращении  языка  в  букву,  «в  мертвую  букву,
образующую  стереотип  закона,  закона  мертвых  над  жи¬
выми,  закона  власти»  *.  Поэтому  подлинная  революция,  по
Солеру,—  это  революция  против  всего  культурного  нас¬
ледия  прошлого.  «Говорят,  сон  разума  порождает  чудо¬
вищ.  Вовсе  нет!—патетически  восклицает  он.—  Сон  по
отношению  к  чудовищам  рождает  разум  еще  более  чудо¬
вищный,  чем  тот,  который  претендовал  представлять  ра¬
зум  вообще.  Надо  отрицать,  отрицать  и  еще  раз  отрицать
во  имя  конкретной  свободы»  2.
 Клавель,  который  не  согласен  с  «маоизмом»  Солера,  с
восторгом  подхватывает  его  понимание  революции  как
отрицание  всей  западной  культуры,  которая  «убила  Сок¬
рата»,  в  которой  «все  для  устранения  Бога...  все  для
уничтожения  Человека  с  большой  буквы».  Революцию
Клавель  понимает  как  «непосредственное  освобождение
человека»,  и  это  —  «глубочайшая  революция...  бесконечно
более  естественная  и  экзистенциальная,  короче  говоря,
 1  С1аие1  МЗоИегз  Рк,  БёНугапсе,  р.  146.
 2  Шс1.,  р.  147.
 47

культурная,  как  китайская  революция  1960  г.,  беспреце¬
дентная  и,  само  собой  разумеется,  без  понятий,  без  образ¬
цов,  поскольку  она  должна  их  породить»  *.  Надо,  форму¬
лирует,  наконец,  суть  своей  концепции  Клавель,  «не  из¬
менять  этот  мир,  порождая  другой  мир...  Изменять  жизнь,
да,  собирая,  накапливая  и  распространяя  влияние  новой
жизни»  2.
 «Изменять  жизнь»,  а  не  общественный  строй  —  в  этом
итоге  рассуждений  «нового  философа»  слышатся  очень
старые  призывы  изменить  сначала  душу  человека,  самого
себя,  отказаться  от  желаний  и  этого  мира  —  «юдоли  стра¬
ха  и  печали».  Поскольку  «конкретная  свобода»  Солера  и
«свобода  духа»  Клавеля  не  имеют  никаких  реальных  ос¬
нований,  остается  уповать  на  возвращение  бога.  «Бог
возвращается,-—  пишет  Клавель.—  Он  вновь  создает  нас,
людей...  Это  именно  то,  что,  по-моему,  коллективно  нача¬
лось  в  мае  68-го,  первой  трещине,  первом  подземном
толчке  нашей  культуры»  3.
 3. 	За  научную  теорию
и  революционную
практику  '
 Свобода  и  не-свобода  человека,  отчуждение  и  обрете¬
ние  смысла  жизни,  манипулирование  сознанием  людей  и
пути  освобождения  человека  —  эти  актуальные  вопросы
современности  становятся  темами,  на  которых  спекулиру¬
ют  «новые  философы»  для  «опровержения»  марксистской
теории  революции  как  качественного  скачка,  освобождаю¬
щего  человека  от  экономического  и  политического  гнета,
создающего  необходимые  условия  для  его  свободного  раз¬
вития.
 В  марте  1918  г.,  уже  после  победы  Октябрьской  рево¬
люции  в  России,  В.  И.  Ленин,  возражая  левым  эсерам,
призывавшим  «идти  в  наступление  победным  шествием
на  международный  империализм»,  говорил  о  необходимо¬
сти  того,  «чтобы  люди  учились  революции»,  «чтобы  учи¬
лись  и  рабочие  и  крестьяне,  которые  делают  ее...».  А  тем,
кто  кричал  «трусы,  предатели»,  Ленин  отвечал,  что  «та¬
ких  революционеров  фразы  много  видели  все  истории  ре¬
 1  С1аге1  М.,  8о11егз  РЛ.  ОеНугапсе,  р.  150,  151.
 2  1ЬЫ.,  р.  153.
 3  С^е1  М.  „01еи  ез1  Рхеи...  пот  йе  В1еи!“,  р.  81.
 48

волюций,  и  ничего,  кроме  смрада  и  дыма,  от  них  не  оста¬
лось»  К  Все  это  сказано  как  будто  сегодня,  против  сегод¬
няшних  «революционеров  фразы»,  бросающихся  словами
вроде  «хватит  симулировать  необходимую  революцию»
или  «немедленно  поставить  все  под  вопрос»,  «прямой  бунт
против  всех  форм  авторитета»  2.
 Научная  теория  революции,  основанная  на  познании
законов  общественного  развития,  необходима  не  для  во¬
люнтаристского  предписывания  действительности  своей
воли,  а  для  ее  преобразования  в  соответствии  с  этими  за¬
конами.  Познание  законов  общественного  развития  и  изу¬
чение  исторического  опыта  борьбы  трудящихся  за  свое
освобождение  от  эксплуатации  и  угнетения  необходимы
для  того,  чтобы  массы  учились  понимать  свои  интересы  и
бороться  за  них.  Далее,  научная  теория  революции  необ¬
ходима  для  того,  чтобы  противостоять  бесконечному  ожи¬
данию  оппортунистов,  с  одной  стороны,  и  безответствен¬
ному  авантюризму  «левых»  —  с  другой.
 Уже  в  1946  г.  в  интервью  английской  газете  «Таймс»
Морис  Торез  указал  на  реальные  общественные  силы,  спо¬
собные  предотвратить  пожар  новой  мировой  войны,  и  на
возможность  новых  путей  к  социализму,  которые  найдет
сам  «народ  Франции,  богатый  славными  традициями»  3.
В  1947  г.  на  XI  съезде  Французской  коммунистической
партии  М.  Торез  выступил  в  защиту  научной  теории  со¬
циалистической  революции,  против  правых  социалистов,
которые  превращали  «социализм  из  науки...  в  мечту».
«Леон  Блюм...—  говорил  он,—предлагает  синтез  теории
исторического  матёриализма  со  своей  идеалистической
концепцией  истории,  согласно  которой  в  развитии  чело¬
вечества  действуют  якобы  совершенно  независимо  от  про¬
изводственных  отношений  и  социального  строя  в  различ¬
ные  исторические  периоды  такие  факторы,  как  дух  и  со¬
знание,  стремление  к  справедливости,  гуманизму  и  чело¬
веческому  милосердию...  Практический  вывод  сводится  к
тому,  что  освобождение  пролетариата  должно  произойти
не  путем  изменения  способа  производства,  а  путем  како¬
го-то  туманного  освобождения  человечества  посредством
любви»  4.
 1  Ленин 	В. 	И.  Поли.  собр.  соч.,  т  36,  с.  119.
 2  С1аие1 	М., 	5о11ег$  РН.  ИёНугапсе,  р.  29.
 3  Торез 	А/. 	Избранные  статьи  и  речи.  М., 	1966, 	с. 	264.
 4  Торез 	М. 	Избранные  произведения.  М., 	1959, 	т. 	2, 	с.  99.
 49

Документы  ФКП,  статьи  и  речи  М.  Тореза,  В.  Роше,
Ж.  Марше  и  других  руководителей  партии  отличает  диа¬
лектико-материалистический  научный  подход  к  формули¬
рованию  программ  и  социально-политических  задач  пар¬
тии,  осуществляемому  прежде  всего  на  основе  анализа
объективных  процессов  развития  социальной  структуры  и
классовых  противоречий  в  современном  капиталистиче¬
ском  обществе.  В  частности,  с  позиций  научного  анализа
новых  явлений  эпохи  научно-технической  революции
французские  коммунисты  дали  отпор  буржуазным  и  реви¬
зионистским  теориям  о  том,  что  в  результате  автоматиза¬
ции  производства  численность  рабочего  класса  уменьшает¬
ся  и  он  уже  не  может  играть  ведущую  роль  в  грядущей
социальной  революции,  что  в  «обществе  потребления»  с
высоким  уровнем  жизни  экономические  проблемы  утрачи¬
вают  свое  значение  и  поэтому  якобы  исчезает  или  отхо¬
дит  на  задний  план  противоречие  между  эксплуататорами
и  эксплуатируемыми,  а  на  передний  план  выдвигается  гу¬
манистическая  критика  буржуазного  общества,  в  связи  с
чем  роль  революционного  авангарда  переходит  к  молоде¬
жи  и  левой  интеллигенции.
 Действительность  подтверждает  марксистский  анализ
глубоких  классовых  противоречий,  свойственных  обществу
«социального  партнерства».  В  своей  книге  «Демократиче¬
ский  вызов»  Ж.  Марше  писал,  что  «для  огромного  боль¬
шинства  французов  так  называемое  «общество  потребле¬
ния»  есть  на  самом  деле  лишь  общество  лишений»  *.  Вме¬
сто  политики  социальной  пассивности  и  добровольного
затягивания  поясов,  навязываемой  трудящимся  буржуаз¬
ными  партиями,  ФКП  предлагает  иную  альтернативу  —
«путь  борьбы  за  глубокие  преобразования»,  «путь  демо¬
кратического  продвижения  к  социализму».
 Свою  программу  борьбы  за  демократию  и  социализм
французские  коммунисты  отстаивают  против  нападок  пра¬
вых  ревизионистов,  вроде  Роже  Гароди,  предлагающих
растворить  научную  марксистскую  теорию  в  религиозных
учениях,  с  одной  стороны,  и  против  «левого»  оппортуниз¬
ма,  превращающего  научный  социализм  в  революциона-
ристскую  утопию.  Решительно  отмежевываясь  от  социал-
демократических  иллюзий  относительно  бесконфликтного
парламентского  пути  к  социализму  и  от  авантюристиче¬
ских  призывов  к  «немедленной  революции»  ультралевых,
Французская  коммунистическая  партия,  защищая  корен¬
 1  МагскаЫ  С.  Ье  <1ёП  ёётосгайдие.  Р.,  1973,  р.  26.
 30

ные  интересы  и  права  трудящихся  во  Франции,  объединя¬
ет  свои  усилия  с  другими  левыми  партиями.  В  результате
достигнутых  в  ходе  предвыборной  борьбы  соглашений  со¬
циалистическая  партия,  коммунисты  и  левые  радикалы  по¬
лучили  в  1981  г.  две  трети  мест  в  Национальном  собра¬
нии  Франции.  Однако  борьба  за  умы  людей  продолжает¬
ся.  Потерпевшие  поражение  буржуазные  партии  не  сло¬
жили  оружие,  больше  того,  они  учатся  на  своих  пораже¬
ниях  и  отступлениях.  Учитывая,  что  твердолобый  анти¬
коммунизм  отнюдь  не  популярен  в  массах,  они  пытаются
и  будут  пытаться  разобщить  различные  отряды  левых  сил
и  прежде  всего  противопоставить  левую  интеллигенцию
рабочему  классу  и  коммунистической  партии.  В  кампани¬
ях  лжи  и  клеветы,  поднимаемых  время  от  времени  против
Французской  коммунистической  партии  и  ее  руководите¬
лей,  не  последняя  роль  отводится  «новым  философам»,
выступающим  в  роли  «левых  интеллектуалов».
 Настоящие  левые  интеллектуалы  оценили  книги
Глюксмана  и  Леви  как  «яростный,  зачастую  примитивный
антимарксизм»  *.  Радикально  мыслящий  писатель  Р.  Деб¬
ре,  в  60-е  годы  осуждавший  коммунистические  партии  Ла¬
тинской  Америки  за  «недостаточную  революционность»,
считавший  крестьянство  «пассивным»,  а  рабочий  класс
«развращенным»  городской  жизнью  и  видевший  единст¬
венный  путь  борьбы  в  создании  «очагов»  революции  с  по¬
мощью  «партизанских  отрядов»,  теперь  характеризует
«левизну»  некоторых  интеллектуалов  как  «конформизм,
рядящийся  в  тогу  диссидентства»  2.
 Коммунисты  Франции  выступают  против  разного  рода
антисоветизма  и  антимарксизма,  являющихся  плодом  и
натовского  тезиса  о  «постоянном  усилении  военного  по¬
тенциала  Советского  Союза»,  и  изощренных  спекуляций
«левых»  интеллектуалов.  В  газете  «Юманите»  и  ряде  еже¬
недельников  они  подвергли  критике  «новых  философов».
Еще  десять  лет  назад  член  Политбюро  ЦК  ФКП  Ролан
Леруа,  имея  в  виду  маоистов,  призывавших  к  «культур¬
ной  революции»,  к  формированию  контркультуры,  соот¬
ветствующей  вкусам  и  языку  «самого  чистого»,  «наименее
обуржуазившегося  пролетариата»,  писал,  что  «те  интел¬
лигенты,  которые  хотели  бы  сделать  из  их  культуры  об¬
разец  всякой  культуры,  не  замечают,  что  их  «культурная
 1  Рои\ап1га$  N.  Ь’пЦеШ&епЫа  е!  1е  ротшйг.—  Ье  1Чоиуе1
ОЬбегуа1еиг,  1977,  30  та1  —  5  щт,  №  655,  р.  41.
 2  ОеЬгау  В.  Ье  роиуоп  ш1е11ес!ие1  еп  Ргапсе.  Р.,  4979,  р.  132.
 51

революция»  есть  на  самом  деле  «культурная  реакция»  *.
Классовый  анализ  призывов  к  разрыву  со  всей  традици¬
онной  европейской  культурой  полностью  подтвердился  по¬
следующей  эволюцией  «маоистов»  типа  Ф.  Солера,  повер¬
нувших  критику  авторитетов  в  философии  и  культуре  про¬
тив  авторитета  марксизма.
 Французские  коммунисты  подчеркивают  верность  ос¬
новным  принципам  марксистско-ленинской  теории  социа¬
листической  революции,  главными  из  которых  являются:
авангардная  роль  рабочего  класса,  союз  рабочего  класса  с
широкими  слоями  трудящихся  и  интеллигенцией;  науч¬
ный  анализ  опыта  международного  рабочего  движения,  не¬
разрывный  союз  с  освободительным  движением.  Научной
теорией  революционной  борьбы  рабочего  класса  за  свое
освобождение  и  освобождение  всех  трудящихся  Француз¬
ская  коммунистическая  партия  руководствовалась  в  борь¬
бе  с  правым  и  «левым»  оппортунизмом,  с  догматизмом  и
ревизионизмом.  М.  Торез,  В.  Роше  и  Ж.  Марше  внесли
большой  вклад  в  определение  стратегии  и  тактики  ком¬
партии,  в  разработку  теории  и  роли  демократии  и  союза
народных  сил  в  построении  социалистического  общества
во  Франции.  «В  условиях  нашей  страны  и  нашей  эпохи,—
сказал  на  XXIV  съезде  ФКП  Ж.  Марше,—  продвижение
Франции  к  социализму  было  и  остается  делом  большин¬
ства  народа,  создание  такого  большинства  с  ясными  це¬
лями  и  задачами  должно  быть  осуществлено  демократи¬
ческим  путем.  Но  этот  путь  ни  у  кого  не  должен  порож¬
дать  иллюзий.  Наша  цель  —  преобразование  общества,
ликвидация  во  всех  областях  эксплуататорского  капитала.
Речь  идет,  таким  образом,  об  ожесточенной  классовой
борьбе,  о  столкновении,  в  котором  противники  перемен
идут  на  все,  чтобы  обманывать,  сбивать  с  толку,  угрожать,
вносить  раскол».  В  том  же  докладе  Ж.  Марше  указал  на
необходимую  связь  борьбы  за  социализм  во  Франции  с
борьбой  за  мир,  демократию  и  социализм  коммунистов
всех  стран.  «Способствуя  тому,  чтобы  Франция  играла  по¬
добающую  ей  роль,—  сказал  он,—  мы  оказываемся  в  цент¬
ре  битвы,  которая  обретает  свой  подлинный  смысл  с  ак¬
тивным  участием  в  ней  всех  коммунистов:  это  битва  за
освобождение  человечества»  2. 	_
 1  Цит.  по:  Грецкий  Л/.  Н.  Марксистская  философская  мысль  во
Франпии.  М.,  1977,  с.  144.
 2  Марше  Ж.  Доклад  на  XXIV  съезде  Французской  коммуни¬
стической  партии.—  Правда,  1982,  5  февраля.
 52

Коммунисты  разных  стран  проанализировали  с  мар¬
ксистско-ленинских  позиций  новые  явления  в  мировом  ре¬
волюционном  процессе,  всесторонне  обсудили  наиболее
важные  проблемы  современного  мира  на  международных
совещаниях  в  1960,  1969,  1976  гг.,  а  также  на  встрече  ком¬
мунистических  и  рабочих  партий  Европы  за  мир  и  разо¬
ружение  в  апреле  1980  г.  «Антисоветизм  и  антикрмму-
низм,—  сказал  на  этой  встрече  глава  делегации  КПСС
Б.  Н.  Пономарев,—  превращены  в  инструмент  подстеги¬
вания  гонки  вооружений,  в  орудие  нажима  на  обществен¬
ное  мнение  Запада,  в  оружие  борьбы  не  только  против
коммунистов,  но  и  против  всех  демократов,  патриотов,
всех  противников  войны...  Поэтому...  отпор  клевете  и  де¬
зинформации  буржуазных  пропагандистов  и  политиков  —
серьезная  политическая  и  идеологическая  проблема,  без
решения  которой  нельзя  рассчитывать  на  успех  в  борьбе
за  прочный  мир  и  обуздание  гонки  вооружений»  1.
 Хотя  после  прихода  к  власти  левых  партий  Франция  не
знает  политических  потрясений,  равных  событиям  1968  г.,
или  крупных  выступлений  ультраправых  (вроде  «нацио¬
нального  фронта»  Ле  Пена),  обстановка  в  целом  склады¬
вается  непростая.  Правительственный  курс  жесткой  эко¬
номии  ведет  к  дальнейшему  росту  безработицы,  достигшей
в  апреле  1984  г.  2,2  миллиона  человек  (что  вдвое  больше
уровня  1980  г.).  Растет  дороговизна,  сокращается  покупа¬
тельная  способность  населения,  закрываются  предприя¬
тия,  свертываются  целые  отрасли  промышленности.  Уси¬
ливается  разочарование,  недовольство  масс,  чем  хотят  вос¬
пользоваться  правые  партии,  чтобы  направить  негативные
настроения  против  социалистов  и  коммунистов,  против
социалистического  пути  для  Франции  вообще.  Отртаивая
интересы  рабочего  класса,  трудящихся  масс,  коммунисты
видят  выход  из  испытываемых  страной  трудностей  в  ре¬
шительной  борьбе  против  крупного  капитала,  в  выполне¬
нии  обязательств,  взятых  на  себя  левыми  силами  в  1981  г.
Французские  коммунисты  выступают  как  последователь¬
ные  борцы  за  демократию,  мир  и  социализм.  В  разгар  од¬
ной  из  очередных  антисоветских  кампаний  в  сентябре
1983  г.  Ж.  Марше  в  своем  выступлении  на  празднике  га¬
зеты  «Юманите»  заявил,  что  суть  социализма  —  в  унич¬
тожении  эксплуатации  и  угнетения,  в  социальном  прогрес¬
 1  Встреча  коммунистических  и  рабочих  партий  Европы  за  мир
и  разоружение  (Париж,  28—29  апреля  1980  года).  М.,  1980,
с.  45—46.
 53

се,  в  развитии  экономики,  науки,  техники  в  целях  удовле¬
творения  запросов  общества,  в  совершенствовании  системы
образования,  подъеме  культурного  уровня  трудящихся,
в  последовательном  улучшении  условий  их  жизни  и  тру¬
да;  что  для  мира  социализма  характерны  постоянные  уси¬
лия,  направленные  на  разоружение,  разрядку  напряжен¬
ности,  обеспечение  мира
 1  См.:  Правда,  1983,  И  сентября.

Вообще,  от  души  радуясь
всему  новому  и  революцион¬
ному,  я  в  данном  случае  весьма
консервативен,  я  требую  от  пред¬
ставителей  образованного  круга
известного  идеализма,  известной
готовности  понять  человека  и  по¬
спорить  с  ним,  не  считаясь  с  ма¬
териальной  выгодой,  короче  гово¬
ря,  проявления  гуманизма,  хотя
знаю,  что  гуманизма  этого  в  дей¬
ствительности  давно  уже  не  су¬
ществует  и  даже  видимость  его
скоро  встретишь  разве  что  в  ка¬
бинетах  восковых  фигур.
 Г.  ГЕССЕ.  Курортник
 Глава  II
 Человек  после
«смерти  человека»
 1. 	Ж.  П.  Сартр:
 «Человек  есть  свобода»
 Несомненной  заслугой  бунтарей  60-х  годов  было  то,
что  они  разоблачили  смертельную  опасность,  кроющуюся
для  человеческой  личности  за  оптимистическими  речами
политиков  и  проповедями  священников,  прочих  профес¬
сиональных  наставников  и  утешителей  молодых  людей.
Во  время  торжества  «западной  демократии»  они  во  все¬
услышание  заявили  о  лицемерии  и  фарисействе  радетелей
о  «свободном  мире»,  «правах  человека»,  «свободе  челове¬
ка».  «А  король-то  голыйI»—  прокричали  они.  Однако
очень  скоро  обнаружилось,  что  сказка  о  голом  короле
должна  быть  продолжена,  что  ребенок,  воскликнувший
«король-то  голый!»,  сам  тоже  голый.  В  переносном  смыс¬
ле,  конечно,  потому  что  в  прямом  смысле  он  одевается,
ест  и  пьет,  паразитируя  на  том  самом  научно-техническом
прогрессе,  который  презирает.  У  него  не  нашлось  духов¬
ной  пищи,  которая  поддерживала  бы  огонь  тревожной  со¬
вести  и  вопрошающего  разума.
 Многие  дети  «бурных  шестидесятых»,  повзрослев,  на¬
шли  различные  пути  борьбы  с  монополистическим  капи¬
тализмом,  но  некоторые  отчаянные  головы,  называвшие
себя  сгоряча  «марксистами»  и  даже  «марксистами-ленин-
цами»,  последовали  за  теми,  кто  отрицал  все:  обществен¬
ные  отношения,  личные  привязанности,  семью,  труд,  язык
 55

и  мышление.  Бунтари  составили  нечто  вроде  религиозных
сект.
 Как  бы  ни  называли  себя  «революционеры*  мая  68-го»,
их  сознание  формировалось  под  влиянием  основных  кон¬
цепций  современной  буржуазной  философии,  концепций
«абсурда»  и  «бунта»,  «смерти  человека»  и  «смерти  фило¬
софии».  Так  как  бунтарь  заранее  отрекается  от  познания
законов  развития  общественных  отношений,  он  не  может
взять  на  себя  ответственность  за  их  дальнейшее  измене¬
ние,  будущее  представляется  ему  кошмаром  и  всеобщей
гибелью.  Некоторые  страницы  «новой  философии»  как
будто  списаны  с  эпилога  романа  Достоевского  «Преступ¬
ление  и  наказание».  Больному  каторжанину  Раскольнико¬
ву  в  жару  и  бреду  кажется,  «будто  весь  мир  осужден  в
жертву  какой-то  страшной,  неслыханной  и  невиданной  мо¬
ровой  язве,  идущей  из  глубины  Азии  на  Европу...  Люди
убивали  друг  друга  в  какой-то  бессмысленной  злобе.  Со¬
бирались  друг  на  друга  целыми  армиями,  но  армии,  уже  в
походе,  вдруг  начинали  сами  терзать  себя,  ряды  расстраи¬
вались,  воины  бросались  друг  на  друга,  кололись  и  реза¬
лись,  кусали  и  ели  друг  друга...  Начались  пожары,  начал¬
ся  голод.  Все  и  всё  погибало»  ].
 Если  прошлое  и  настоящее  человечества,  по  словам
«новых  философов»,  есть  лишь  «монотонная  последова¬
тельность  форм  господства»,  а  будущее  —  всеобщее  «вар¬
варство»,  какой  тогда  смысл  имеет  революционная  дея¬
тельность?  Ведь  поверив  отвратительно  кровавой  картине
исторического  процесса,  заимствованной  «новыми  филосо¬
фами»  у  буржуазной  философии  истории,  развивавшейся
под  знаком  шпенгелеровского  «Заката  Европы»,  можно
сделать  только  один  вывод:  вмешиваться  в  это  «грязное
дело»  не  стоит,  брать  на  себя  ответственность  за  судьбы
людей  не  только  нечеловечески  трудно,  но  и  бессмыслен¬
но.  Этот  нигилистический,  унижающий  человека  вывод  ос¬
паривали  в  своих  произведениях  основоположники  экзи¬
стенциализма  во  Франции  Ж.  П.  Сартр  и  А.  Камю.  Однако
самые  рьяные  их  последователи  сделали  именно  вывод  о
неразумности  мира,  о  тщете  человеческих  усилий  улуч¬
шить  его  и  бессмысленности  жизни.
 В  разгар  борьбы  против  фашизма  в  «Письмах  к  немец¬
кому  другу»  А.  Камю  разъяснял  тому,  вместе  с  кем  он  счи¬
тал  и  продолжал  считать,  что  «этот  мир  не  имеет  высшего
смысла»,  в  чем  же  было  различие  между  ними,  которое
 1  Достоевский  Ф.  М.  Собр.  соч.  В  10-ти  т.,  т.  5,  с.  570,  571.
 56

развело  их  по  разные  стороны  баррикад.  Это  различие,  по
его  мнению,  заключалось  в  следующем:  «В  том,  что  вы
легко  приняли  отчаяние,  а  я  никогда  не  соглашался  с  ним.
В  том,  что  вы  считали  несправедливость  нашего  состояния
достаточным  основанием  для  того,  чтобы  добавить  к  ней
новую  несправедливость,  тогда  как  мне,  напротив,  каза¬
лось,  что  человек  должен  утверждать  справедливость...»  1
 Когда  вооруженные  новейшими  видами  оружия  фаши¬
стские  войска  прошли  победным  маршем  по  странам  Ев¬
ропы,  многим  показалось,  что  сбываются  самые  мрачные
суждения  о  трагичности  человеческого  существования  и
«брошенности»  человека  во  враждебный  ему  мир.  Исто¬
рия  как  будто  стала  на  сторону  жестоких  и  хитрых.  Люди,
надеявшиеся  на  «разумный»  исход,  легко  уступали  дово¬
дам  «разума»  и  шли  на  сделки  и  соглашения  с  оккупан¬
тами.  «Искушение  —  это  соблазн  уступить  доводам  Разу¬
ма,  когда  спит  Дух»  2,—  писал  тогда  же  Сент-Экзюпери.
Вот  по  какой  причине  Камю  предпочел  иррационализм.
От  отчаяния  он  смеялся  над  разумом.  «...Этот  разум,—  пи¬
сал  он  в  «Мифе  о  Сизифе»,—  всеобъемлющий,  практиче¬
ский  или  моральный,  этот  детерминизм,  эти  категории,  ко¬
торые  все  объясняют,  смешны  для  честного  человека»  3.
Как  и  многие  люди  его  времени,  чувствовавшие  неприми¬
римый  разлад  с  окружающим  миром,  Камю  пришел  к
убеждению,  что  этот  мир  «не  разумен»,  «абсурден».  «Сам
по  себе,—  писал  он,—  мир  попросту  не  разумен,  и  это  все,
что  о  нем  можно  сказать.  Но  столкновение  этой  иррацио¬
нальности  с  отчаянным  желанием  ясности,  зов,  который
раздается  в  глубинах  человеческого  существа,—  вот  что
абсурдно.  Абсурд  зависит  столько  же  от  человека,  сколько
и  от  мира.  В  данный  момент  он  их  единственная  связь.
Он  их  скрепляет  друг  с  другом  так,  как  людей  может  со¬
единить  ненависть.  И  это  все,  что  мне  дано  ясно  разли¬
чить  во  вселенной  без  координат,  где  происходит  приклю¬
чение  моей  жизни»  4.
 Итак,  абсурд  зависит  столько  же  от  человека,  сколько
от  окружающего  его  мира,  поэтому  ссылки  на  бессмыслен¬
ность  или  жестокость  мира  ничего  не  решают  и  лишь  воз¬
вращают  нас  к  исходному  вопросу  «Мифа  о  Сизифе»:  если
человека  связывает  с  окружающим  миром  только  нена¬
 1  Сатиз  А.  ЬеНегз  а  ип  агш  а11етап<1.  Р.,  1945,  р.  70—71.
 2  Сент-Экзюпери  А.  де.  Соч.  М.,  1964,  с.  316.
 3  Сатпиз  А.  Ье  ту1Ье  <1е  {МзурЬе.  Езза1  зиг  ГаЬзигбе.  Р.,  1942,
р.  37.
 \  1Ыс1ет.
 57

висть,  почему  же  сразу  не  порвать  эту  связь?  Да  потому,
отвечает  Камю,  что  самоубийство  означает  полную  капи¬
туляцию  перед  абсурдным  миром,  так  же  как  «прыжок»  к
богу,  в  котором  видели  выход  христианские  экзистенциа¬
листы,  означал,  собственно,  примирение  с  этим  миром.  Че¬
ловек  же  не  должен  смиряться,  человек  должен  сопротив¬
ляться.  «Одна-единственная  последовательная  философ¬
ская  позиция,—делает  вывод  Камю,—это  бунт»  1.  Эту  по¬
зицию  возмущения  и  сопротивлепия  человек  выбирает  из
моральных  побуждений,  потому  что,  как  пояснял  позднее
Камю,  «тот,  кто  надеется,—  глуп,  а  тот,  кто  потерял  на¬
дежду,—  трус»  2.  Подлинное  мужество  и  достоинство  че¬
ловека  —  не  в  бегстве  от  действительности  п  не  в  прими¬
рении  с  ней,  не  в  самоубийстве  и  не  в  убийстве,  а  в  схват¬
ке  с  противостоящими  силами.  Бунт  придает  жизни  цену
и  смысл.  Человек  бунтует,  следовательно,  «жизнь  стоит
того,  чтобы  жить».  Человек  бунтует,  и  в  этом  его  величие.
«Для  человека  без  шор  нет  зрелища  прекраснее,  чем  со¬
знание  в  схватке  с  действительностью,  которая  его  превос¬
ходит.  Ни  с  чем  не  сравним  облик  человеческой  гордыни...
Дисциплина,  которую  дух  предписывает  себе,  воля,  кото¬
рую  он  выковывает  из  любого  подручного  материала,  ре¬
шимость  все  встретить  лицом  к  лицу,—  в  этом  есть  мощь
и  незаурядность»  3.  Короче  говоря,  всю  свою  жизнь  Камю,
как  и  Сартр,  доказывал,  что  из  бессмысленности,  абсурд¬
ности  бытия  еще  не  следует  бессмысленность  человеческо¬
го  существования,  так  же  как  из  того,  что  бога  нет,  еще  не
следует,  что  нет  никакой  морали.  Проблему,  над  которой
бьются  герои  произведений  Достоевского,—  действитель¬
но  ли,  если  нет  бога,  то  все  позволено,  Сартр  считал  «ис¬
ходным  пунктом  экзистенциализма».
 Вместе  с  богом,  пишет  он,  исчезает  лишь  «всякая  воз¬
можность  найти  какие-либо  ценности  в  сверхчувственном
мире.  Не  может  быть  больше  добра  а  рпоп,  так  как  нет
бесконечного  и  совершенного  разума,  чтобы  его  мыслить.
И  нигде  не  записано,  что  добро  существует,  что  нужно
быть  честным,  что  нельзя  лгать,  и  это  именно  потому,  что
мы  находимся  в  такой  плоскости,  где  есть  только  люди»  4.
Человек  сам  выбирает  ценности,  сам  проектирует  свою
жизнь,  наполняет  ее  смыслом  или  делает  бессмысленной.
 1  Сатиз  А.  Ье  туШе  йе  81зурЬе,  р.  76.
 2  Сатиз  А.  Ас1иеНез:  СЬгошдие,  1944—1948. 	Р., 	1950, 	р. 	179.
 8  Сатиз  А.  Ье  туШе  йе  ЗхзурЬе,  р.  78.
 4  ЗагЬге  7  -Р.  Ь’ехгзЪепИаНзте  ез1  ип 	Ьиташзте, 	Р., 	1952,
 р.  35-36.
 58

Эта  способность  выбирать  согласно  «своим  истинам»,  как
говорил  Камю,  эта  «субъективность»  и  отличает  человека
от  предметов  живой  и  неживой  природы.  «Человек  есть
прежде  всего  проект,—  пишет  Сартр,—  который  живет
субъективно,  вместо  того  чтобы  быть  пеной,  гнилью  или
цветной  капустой...  человек  будет  прежде  всего  тем,  кем
он  запроектирует  быть»
 Положение  о  том,  что  «человек  есть  нечто  иное,  как  то,
что  он  делает»,  Сартр  называет  «первым  принципом  экзи¬
стенциализма»  2.  В  самом  начале  своей  лекции  об  экзи¬
стенциализме  он  определяет  это  философское  направле¬
ние  как  «учение,  которое  рассматривает  человеческую
жизнь  как  возможность...».  Но  если  человек  —  «лишь  сово¬
купность  своих  действий»,  то  нет  никакой  предзаданной
сущности  человека,  будь  то  сотворенная  богом,  унаследо¬
ванная  от  природы  или  усвоенная  в  общественной  среде.
Сартр  отмечает,  что  это  положение  при  всех  расхождени¬
ях  между  теми,  кого  он  называет  религиозными  экзистен¬
циалистами  (К.  Ясперс,  Г.  Марсель)  и  атеистами  (М.  Хай¬
деггер),  объединяет  их.  «Общее  между  ними  то,  что  и  те
и  другие  признают,  что  существование  предшествует  сущ¬
ности  или,  если  хотите,  что  начинать  следует  с  субъектив¬
ности»  3.  Если  же  нет  никакой  заданной  сущности,  то  нет
и  раз  навсегда  данной  и  неизменной  человеческой  приро¬
ды,  «иначе  говоря,  нет  детерминизма,  человек  свободен,
человек  есть  свобода»  4.
 Свободу  как  сущность  человека  Сартр  противопоставил
всем  материалистическим,  детерминистическим  учениям  в
своем  философском  трактате  «Бытие  и  ничто»,  который  он
писал  в  угрожающе  тревожные  предвоенные  годы,  а  за¬
канчивал  в  оккупированном  немцами  Париже.  В  такой  си¬
туации  приобретали  особый  смысл  сартровские  суждения
о  том,  что  сознание  —  это  «ничто»,  ничтожное  «ничто»  пе¬
ред  непроницаемо  абсурдным  Бытием,  но  что  это  «ничто»
и  есть  та  свобода,  свобода  выбора,  самоопределения,  кото¬
рая  отличает  человека.  «Свобода,—  писал  Сартр,—  это  как
раз  то  ничто,  которое  заключено  в  сердце  человека  и  ко¬
торое  понуждает  его  делать  себя,  вместо  того  чтобы  про¬
сто  быть,  ибо  «быть»  для  человека  всегда  означает  «выби¬
рать  себя».  Поэтому  выбор  и  созпание  суть  одно  и  то  же.
Надо  иметь  сознание,  чтобы  выбирать,  и  надо  выбирать,
 1  8аПге  1-Р.  Ь’ех151спиаПзте  ез1  ип  Ьитатзте,  р.  23.
 2  1Ы<1.,  р.  22.

чтобы  подняться  на  уровень  сознания»  Субъективно¬
идеалистический  характер  сартровского  учения  о  свободе,
игнорирующего  всякие  объективные,  природные  или  об¬
щественные  предпосылки  сознательной  деятельности  и
личности  человека,  был  подвергнут  обстоятельной  крити¬
ке  советскими  философами2.  Нас  же  здесь  интересуют  гу¬
манистические  и  моралистические  выводы  из  определения
сущности  человека  как  свободы,  поскольку  структурали¬
сты,  а  вслед  за  ними  и  «новые  философы»,  критикуя  субъ¬
ективизм  Сартра,  пришли  к  отрицанию  гуманизма  вообще.
 Из  того,  что  «бог  умер»  и  что  рухнула  также  вера  в
возможность  «разумного»  общественного  устройства,  мог¬
ли  следовать  нигилистические  выводы:  равнодушие  ко
всему  или  желание  стать  единственным  и  всемогущим
«господином  земли»,  «сверхчеловеком».  Ницше  определил
эти  следствия  как  «пассивный»  и  «активный  нигилизм».
Сартр  в  трактате  «Бытие  и  ничто»  как  будто  приходит  к
такому  же  выводу:  «Человек  есть  бытие,  которое  проекти¬
рует  быть  богом».  Но  далее  он  утверждает,  что  «идея  бога
противоречива  и  мы  теряем  себя  напрасно;  человек  —  это
бесплодная  страсть»3.  Вместо  ницшеанского  проекта
«быть  богом»,  господства  над  миром  Сартр  предлагает  дру¬
гой  «фундаментальный  проект»,  который  полагает  своей
единственной  целью  свободу.  «Этот  особый  тип  проекта,
который  имеет  свободу  в  качестве  основы  и  цели,  заслужи¬
вает  специального  исследования...  Но  это  исследование  не
может  быть  проведено  здесь:  оно  принадлежит  этике»  4,—
писал  Сартр  в  заключение  своего  философского  трактата.
 Хотя  такой  «проект»  никогда  не  был  им  осуществлен,
к  тому  же  субъективный  идеализм  и  волюнтаризм  не  мо¬
гут  служить  подлинной  основой  этики,  Сартр  настойчиво
внушал  читателям  один  вывод,  без  которого  все  мораль¬
ные  кодексы  превращаются  в  лицемерное  прикрытие  от¬
сутствия  всякой  морали:  «Жизнь  до  того,  как  мы  ее  про¬
живем,—  ничто,  но  это  от  вас  зависит  придать  ей  смысл»,
поэтому  «человек  ответствен  за  то,  что  он  есть»  5.  Ради
вот  этого  вывода  об  ответственности  человека  перед  самим
собой  и  другими  людьми,  а  не  перед  богом,  который  «по¬
 1  8аг1ге  7.-Р.  Ь*ё1ге  е!  1е  пёап!.  Р.,  1943,  р.  539.
 2  См.,  например:  Киссель  М.  А.  Философская  эволюция
Ж.  П.  Сартра.  Л.,  1976;  Кузнецов  В.  Н.  Жан-Поль  Сартр  и  экзи¬
стенциализм.  М.,  1969.
 3  8аг1ге  1-Р.  Ь’ё1ге  еХ  1е  пеап1,  р.  653,  708.
 4  17Ы8.,  р.  708.
 6  8аг1ге  1-Р.  Ь’ех1з1епиаИзте  ез!  ип  Ьиташзте,  р.  89,  24.
 60

кинул»  его,  и  не  перед  обществом,  которое  обмануло  его
ожидания,  Сартр  и  пересмотрел  фундаментальные  поня¬
тия  сущности  и  существования  человека,  свободы  и  необ¬
ходимости,  личности  и  общества.  Тем  самым  Сартр  всту¬
пал  в  конфликт  со  многими  предшествовавшими  ему
философскими  и  религиозными  учениями  о  человеке  и  мо¬
рали.  Вольтер  говорил,  что,  если  бы  бога  не  было,  его  сле¬
довало  бы  выдумать,  Сартр  же  утверждает,  что,  если  бы
бог  существовал,  его  следовало  бы  отвергнуть  из  мораль¬
ных  соображений.  По  мнению  Гольбаха,  есть  лишь  одна
необходимость  и  никакой  свободы  нет,  а  Сартр  внушает
своим  читателям,  что  есть  лишь  одна  свобода  и  никакой
необходимости  нет.  Все  просветители,  в  особенности  фран¬
цузские,  считали,  что  человек  по  своей  природе  разумен  и
добр,  и  если  его  существование  вовсе  не  соответствует
сущности  человека,  то  это  говорит  лишь  о  том,  что  оно
должно  быть  сделано  разумным  и  справедливым.  Сартр
же  полагает,  что  нет  разумной  природы  человека,  что  су¬
ществование  предшествует  сущности,  что  человек  сам  де¬
лает  свою  жизнь  разумной  или  неразумной.
 Гуманизм  XVIII  века,  который  провозгласил  «челове¬
ка  целью  и  высшей  ценностью»,  кончается,  утверящал
Сартр,  «культом  человечества  на  манер  Огюста  Конта.  Та¬
кой  гуманизм  мы  не  признаем»  *.  Уже  в  XIX  веке  буржу¬
азный  гуманизм  из  прогрессивного  учения  превратился  в
консервативную  идеологию.  Слово  «гуманизм»,  наряду  со
словами  «народ»  и  «прогресс»,  было  самым  употребитель¬
ным  в  устах  буржуазных  политиков  и  доляшо  было  лишь
маскировать  несправедливость  и  аптигуманность  буржу¬
азного  общества.  Разочарование  в  прогрессе,  культуре  и
ценностях  этого  общества  стало  массовым  явлением  уже  в
период  первой  мировой  войны.  А  когда  гитлеровский  вер¬
махт  установил  «новый  порядок»  в  Европе  и  уничтожил
на  полях  сражений  и  в  концентрационных  лагерях  мил¬
лионы  людей,  слова  о  разумной  и  доброй  природе  челове¬
ка,  о  человеке  как  высшей  ценности  могли  звучать  лишь
как  насмешка  и  глумление  над  человеком.  Такой  лице¬
мерный,  в  лучшем  случае  утешительно-охранительный  гу¬
манизм  Сартр  отвергает.  Он  зовет  человека  к  бунту  и  со¬
противлению,  пусть  безнадежному,  но  помогающему  че¬
ловеку  реализовать  себя  как  личность.  Поэтому,  утверж¬
дал  Сартр,  «экзистенциализм  —  это  гуманизм»,  гуманизм,
«поскольку  мы  напоминаем  человеку,  что  нет  другого  за¬
 1  8аПге  ]-Р.  Ь’ех151епиа118ше  еб1  ип  Ьитдшзше,  р.  90,  92-
 61

конодателя,  кроме  него  самого,  и  в  своей  брошенности  он
решает  сам...»  *.
 Весь  пафос  экзистенциализма  состоял  в  том,  что  чело¬
век  становится  личностью,  реализуя  «свои  истины»  и  ос¬
таваясь  верным  «самому  себе».  Но  трудность  для  экзи¬
стенциалистов  заключалась  в  ответе  на  вопрос,  а  что  же
такое  «я  сам»  и  откуда  берутся  «свои  истины».  Именно
при  ответе  на  вопросы  о  формировании  личности  человека
выявлялась  противоречивость  и,  говоря  словами  самого
Сартра,  «безосновность»  экзистенциалистского  гуманизма.
Это  далеко  не  гуманизм  Возрождения,  вдохновлявшийся
идеалом  гармонической  личности,  уверенный  в  единстве
человека  и  природы,  в  единстве  разума,  добра  и  красоты.
 Истинная  добродетель  для  такого  философа  нового  вре¬
мени,  как  Спиноза,—  жизнь  согласно  разуму.  Внутренняя
противоречивость  этого  идеала  была  вскрыта  уже  Кантом,
а  практически  ее  доказали  дельцы  и  политики,  карьеристы
и  авантюристы,  не  упускавшие  возможности  осуществлять
свой  «интерес»,  обогащаться  и  наслаждаться.  Обанкротив¬
шемуся  буржуазному  гуманизму  К.  Маркс  и  Ф.  Энгельс
противопоставили  пролетарский  гуманизм.  Они  унаследо¬
вали  от  великой  эпохи  Возрождения  и  Просвещения  идеал
гармонически  развитой  личности,  а  также  убеждение  в
том,  что  «если  характер  человека  создается  обстоятельст¬
вами,  то  надо,  стало  быть,  сделать  обстоятельства  чело¬
вечными»  2.  Они  научно  доказали,  что  в  капиталистиче¬
ском  обществе,  основанном  на  частной  собственности  на
средства  производства,  на  эксплуатации  человека  челове¬
ком,  на  разделении  труда  и  погоне  за  прибылью,  происхо¬
дит  отчуждение  человека  от  труда,  от  общества,  от  при¬
роды  и  государства.  Буржуазия,  писали  Маркс  и  Энгельс  в
«Манифесте  Коммунистической  партии»,  «не  оставила  ме¬
жду  людьми  никакой  другой  связи,  кроме  голого  интере¬
са,  бессердечного  «чистогана».  В  ледяной  воде  эгоистиче¬
ского  расчета  потопила  она  священный  трепет  религиоз¬
ного  экстаза,  рыцарского  энтузиазма,  мещанской  сенти¬
ментальности.  Она  превратила  личное  достоинство  челове¬
ка  в  меновую  стоимость  и  поставила  на  место  бесчислен¬
ных  пожалованных  и  благоприобретенных  свобод  одну
бессовестную  свободу  торговли»  3.
 К.  Маркс  и  Ф.  Энгельс  проанализировали  причины  от¬
чуждения  человека  в  буржуазном  обществе,  социально¬
 1  ЗаПге  /.-Р.  Ь’ех181епиаН8те  ез1  ип  Ьиташзте,  р.  93.
 \  2  Маркс  К.,  Энгельс  Ф.  Соч.,  т.  2,  с.  145—146,
 8  Там  же,  т.  4,  с.  426,
 62

экономические  причины  противоречия  между  идеалами
свободы,  равенства,  братства  и  буржуазной  Действительно¬
стью,  а  также  указали  пути  к  освобождению  рабочего
класса,  всех  трудящихся.  Социалистическая  революция,
переход  политической  власти  к  рабочему  классу  и  упразд¬
нение  частной  собственности  на  средства  производства  ве¬
дут  к  коммунистическому  обществу,  которое,  по  Марксу,
есть  «завершенный  гуманизм»  и  «действительное  разре¬
шение  противоречия  между  человеком  и  природой,  чело¬
веком  и  человеком,  подлинное  разрешение  спора  между
существованием  и  сущностью,  между  опредмечиванием  и
самоутверждением,  между  свободой  и  необходимостью,
между  индивидом  и  родом»
 Ссылаясь  на  подобные  высказывания  Маркса  в  его
ранних  произведениях,  буржуазные  «марксологи»  и  раз¬
ного  рода  ревизионисты  пытались  представить  марксизм
как  «гуманистическое  учение»,  а  не  научную  социологию.
Луи  Альтюсер  в  споре  с  Р.  Гароди  и  другими  ревизиони¬
стами  утверждал,  что  Маркс  после  1845  г.  создавал  науку
об  обществе  и  вводил  новые  научные  понятия  (произво¬
дительные  силы,  производственные  отношения  и  другие)
вместо  ненаучного  понятия  «сущности  человека».  В  этом
смысле,  писал  Альтюсер,  марксизм  есть  наука,  «теорети¬
ческий  антигуманизм»  в  противоположность  «гуманизму»
молодого  Маркса.  «Новые  философы»  подхватили  полеми¬
ческие  формулировки  Альтюсера,  чтобы  объявить,  что
марксизм,  как  и  вся  философия  от  Аристотеля  до  наших
дней,  претендующая  на  научное  познание  мира,  есть  «ин¬
струмент  господства»,  инструмент,  в  котором  «Господин»
черпает  «силу  истины»  и  «силу  запрета»  2.
 Метафизическое  противопоставление  науки  и  гуманиз¬
ма  далеко  не  новость,  оно  имеет  очень  давние  корни.  Со
времени  появления  наук  о  природе  и  философии,  обосно¬
вывавшей  научное  познание  мира,  многие  религиозные
мыслители  отвергали  науку  как  силу,  враждебную  морали
и  человеку.  Маркс  в  своих  ранних  произведениях,  следуя
диалектике  Гегеля  и  просветительскому  пафосу  научного
знания,  диалектически  понимал  единство  природы  и  чело¬
века,  человеческой  истории  и  истории  природы,  гуманиз¬
ма  и  науки,  свободы  и  необходимости.  Поэтому  в  «Эконо-
мическо-философских  рукописях  1844  года»,  цитиро¬
ванных  нами  выше,  он  писал  и  о  возможности  создания
 1  Маркс  КЭнгельс  Ф.  Соч.,  т.  42,  с.  116.
 2  7атпЬе1  СНг.  Арокдце  с1в  Р1а1оп,  р.  33;  Ьагйгеаи  С.  Ье  зш^о
сГог,  р.  21.
 63

единой  науки  о  природе  и  человеке:  «Впоследствии  есте¬
ствознание  включит  в  себя  науку  о  человеке  в  такой  же
мере,  в  какой  наука  о  человеке  включит  в  себя  естество¬
знание:  это  будет  одна  наука»  !.
 В  «Манифесте  Коммунистической  партии»  К.  Маркс  и
Ф.  Энгельс  дали  характеристику  исполненного  злобы  и  го¬
речи  «феодального  социализма»:  «...наполовину  похорон¬
ная  песнь  —  наполовину  пасквиль,  наполовину  отголосок
прошлого  —  наполовину  угроза  будущего,  подчас  поража¬
ющий  буржуазию  в  самое  сердце  своим  горьким,  остроум¬
ным,  язвительным  приговором,  но  всегда  производящий
комическое  впечатление  полной  неспособностью  понять
ход  современной  истории»2.  Эта  меткая  характеристика
может  быть  отнесена  ко  многим  критикам  научного  и  со¬
циального  прогресса,  обвиняющим  их  во  «враждебности»
человеку.
 Применима  она  и  к  датскому  философу  первой  полови¬
ны  XIX  в.  С.  Кьеркегору.  Правда,  в  отличие  от  предста¬
вителей  «феодального  социализма»  он  не  призывал  ни
вернуться  к  патриархальным  отношениям,  пи  создавать
какие-либо  социалистические  общины.  Для  него,  как  для
Гамлета,  «весь  мир  тюрьма»,  а  «Дания  —  лишь  худшая  из
тюрем».  Он  не  приемлет  никаких  общественных  отноше¬
ний  и  связей  и  чувствует  себя  «вроде  шахматной  фигуры,
о  которой  противник  говорит:  заперта!».  Он  едко  крити¬
кует  буржуазные  отношения  за  их  меркантилизм  и  без¬
различие  к  человеку  —  «у  нас  все  сводится  к  желанию  по¬
живиться  за  счет  ближнего»  3,  но  в  отличие  от  вождей
Международного  Товарищества  Рабочих  он  критикует
буржуазное  общество  с  точки  зрения  своей  единственной,
неповторимой  и  одинокой  личности.
 Кьеркегор  одним  из  первых  обнаружил  симптомы  но¬
вой  душевной  болезни,  которая  в  последующее  столетие
приняла  эпидемический  характер  и  заключается  в  «отсут¬
ствии  души»,  в  «отсутствии  внутреннего».  Отстаивая  не¬
повторимость  каждой  человеческой  жизни,  он  предает
анафеме  гегелевскую  философию,  которая  подчиняет  веру
знанию,  религию  философии,  единичное  общему,  субъек¬
тивное  объективному,  индивида  государству,  существова¬
ние  которого,  как  известно,  Гегель  считал  «шествием  бога
в  мире».  При  этом  Кьеркегор  вступил  в  конфликт  не  толь¬
 1  Маркс  К.,  Энгельс  Ф.  Соч.,  т.  42,  с.  124.
 2  Там  же,  т.  4,  с.  448.
 8  Кьеркегор  С.  Наслаждение  и  долг.  Сиб.,  1894,  с.  12,  13.
 64

ко  с  гегелевской  философией,  но  со  всей  философией  но¬
вого  времени.
 Исходя  из  основных  положений  просветительской  фи¬
лософии  и  определяя,  что  такое  нравственность,  К.  А.  Гель¬
веций  дисал,  «что  под  словом  «добродетель»  следует  по¬
нимать  только  стремление  к  всеобщему  счастью,  что,  сле¬
довательно,  предмет  добродетели  есть  общественное  бла¬
го  и  что  предписываемые  ею  поступки  суть  средства  для
достижения  этой  цели;  что  поэтому  идея  добродетели  не
есть  нечто  произвольное  и  что  всегда  и  всюду  все  люди  —
по  крайней  мере  те,  которые  живут  обществами,—долж¬
ны  были  составить  себе  одинаковую  идею  о  добродете¬
ли...»  1.  Кьеркегор  отверг  философию,  которая  «рассмат¬
ривает  историю  с  точки  зрения  необходимости,  а  не  свобо¬
ды»,  потому  что  «философия  требует,  в  сущности,  чтобы
мы  действовали  в  силу  необходимости,  что  само  по  себе
уже  есть  противоречие»2.  Отсюда  и  нравственность  дат¬
ский  философ  определяет  противоположным  образом,  чем
французский  просветитель:  «Истинное  этическое  воззре¬
ние  на  жизнь  требует  от  человека  не  внешнего,  а  внутрен¬
него"  долга,  долга  к  самому  себе,  своей  душе,  которую  он
должен  не  погубить,  но  обрести»  3.  Критика  «псевдоэтиче-
ских  воззрений,  которые  сводят  смысл  жизни  к  исполне¬
нию  внешнего  долга,  общих  правил  и  общего  блага»,  тре¬
бование  от  жизни  «высшего  содержания»  сближают  пози¬
цию  Кьеркегора  со  взглядами  великих  русских  писателей
Л.  Н.  Толстого  и  Ф.  М.  Достоевского.
 Параллели  в  их  взглядах  настолько  очевидны,  что  мно¬
гие  историки  философии  и  литературы  начинают  изложе¬
ние  экзистенциализма  с  Кьеркегора  и  Достоевского  наря¬
ду  с  Шопенгауэром  и  Ницше.  Для  этого  есть  определен¬
ные  основания,  так  как  названные  мыслители  представля¬
ют  те  противоречивые  тенденции,  которые  необходимым
и  губительным  образом  соединились  в  экзистенциализме.
Губительным,  потому  что  общее  для  них  непонимание  и
неприятие  хода  исторического  процесса  в  конце  концов
приводит  к  изоляции  и  опустошению  личности,  во  имя  за¬
щиты  которой  и  выступает  экзистенциализм.  Однако  кри¬
тика  идей  общественного  прогресса,  познания  и  преобра¬
зования  общества  может  иметь  разную  направленность  и
разное  значение.  Если  Толстой  и  Достоевский  не  прини¬
мают  «историческое  воззрение»  с  нравственно-гуманисти¬
 1  Гельвеций  К.  А.  Соч.  В  2-х  т.  М.,  1973,  т.  1,  с.  243.
 %  К1егке%ааг&  В,  ЕпГетейег  —  Ойег.  Ко1п  ип<1  011еп,  1960,  8.  725.
 3  Кьеркегор  С.  Наслаждение  и  долг,  с.  330—331,
 3  И.  М.  Кутасова
 65

ческой  точки  зрения,  то  Шопенгауэр  и  Ницше  выступают
с  антигуманистических  позиций.
 Герои  Достоевского,  осмелившиеся  «переступить»
нравственные  законы,  раскаиваются,  кончают  самоубийст¬
вом  или  заново  рождаются  для  новой  жизни.  Или  же  их
индивидуалистический  принцип  деградирует,  сводится  к
мизерному  эгоизму  подпольного  человека:  «свету  прова¬
литься,  а  чтоб  мне  чай  всегда  пить».  Ницше,  так  же  как
и  герой  «Записок  из  подполья»,  предпочитает  законам
арифметики  свое  «хотение»,  но  возвеличивает  его  до  «воли
к  власти».
 Нравственное  возмущение  прогрессом,  который  подчи¬
няет  человека  машине,  приводит  к  стандартизации  не
только  промышленной  продукции,  но  и  домов,  одежды,
мыслей,  чувств,  питало  творчество  многих  писателей  и  фи¬
лософов  нынешнего  и  минувшего  века.  Но  смысл  и  послед¬
ствия  эмоционального  неприятия  принудительности  обще¬
ственно  организованного  труда  были  самыми  разными.
Вот  добрый  и  рассудительный  друг  Раскольникова,  быв¬
ший  студент  Разумихин,  чуть  не  подрался  со  своим  дядей-
следователем  и  его  помощником  из-за  того,  что  они  «пол¬
ной  безличности  требуют  и  в  этом  самый  смак  находят!
Как  бы  только  самим  собой  не  быть,  как  бы  всего  менее
на  себя  походить!  Это-то  у  них  самым  высочайшим  про¬
грессом  и  считается.  И  хоть  бы  врали-то  они  по-своему,
а  то...»  *.
 Но  когда  озлобление  против  стандартов  мышления  и
стандартизированной  лжи  превращается  в  ненависть  к
разуму  вообще,  восстание  человека  против  «технической
рациональности»  —  в  «ненависть  к  мысли»,  тогда  бунт  во
имя  свободы  личности  становится  индивидуалистическим
человеконенавистническим  бунтом.  Ницше  одним  из  пер¬
вых  среди  европейских  философов  понял  свободу  не  как
познанную  необходимость,  а  как  бунт  против  всякого  за¬
кона  и  всякой  морали.  Поэтому  он  считал,  что  «все  фило¬
софы,  начиная  с  Платона,  трудились  напрасно».  Не  дела¬
ет  он  исключения  и  для  Канта,  которого  считал  «истин¬
ным  сыном  своего  времени»,  поскольку  и  «его  коснулось
жало  тарантуловой  морали  Руссо,  в  глубине  его  души  ле¬
жала  мысль  морального  фанатизма,  исполнителем  которо¬
го  был  Робеспьер...»  2.  Всем  мыслителям,  философия  кото¬
рых  сводилась  к  «апологии  познания»,  Ницше  противопо¬
 1  Достоевский  Ф.  М.  Собр.  соч.  В  10-ти  т.,  т.  5,  с.  208,
 2  Ницше  Ф.  Собр.  соч.  М.,  1901,  т.  3,  с.  5.

ставляет  пророков,  сумасшедших,  «пустынников»  и  при¬
зывает  прислушаться  к  их  «вздохам»:  «О,  дайте  мне  безу¬
мие,  боги!  безумие,  чтобы  я  уверовал  в  самого  себя!  Дайте
мне  конвульсии  и  бред...  Заставьте  меня  выть,  визжать,
ползать  по  земле,  но  только  дайте  мне  веру  в  себя!  Сомне¬
ние  пожирает  меня,  я  убил  закон,  закон  страшит  меня,
как  труп  живого  человека;  если  я  не  больше,  чем  закон,
то  ведь  я  отверженнейший  из  людей...»  1  Яростное  отри¬
цание  принудительного  характера  законов  общества,  вос¬
певание  «внутренне  здоровой  первобытной  силы»  «диони¬
сийских  фанатиков»  стало  исходным  пунктом  многих  на¬
правлений  современной  буржуазной  философии:  филосо¬
фии  жизни,  психоанализа,  экзистенциализма,  «воли  к  то¬
тальной  мобилизации»  Э.  Юнгера  и  фашистских  «мифов
XX  века».
 У  Сартра,  как  мы  видели,  ницшеанский  проект  насиль¬
ственного  подавления  свободы  другого  потерпел  круше¬
ние.  То  же  можно  сказать  и  о  творчестве  Камю.  В  пьесе
«Калигула»,  написанной  в  1939  г.,  он  изобразил  повелите¬
ля,  который  пользуется  «безумной  властью  разрушителя,
по  сравнению  с  которой  власть  небесного  творца  кажется
обезьяньим  кривляньем»  2.  Калигула  издевается  над  бла¬
горазумием  и  терпением  своих  патрициев,  потому  что  по¬
нимает,  что  в  действительности  ими  движет  страх  и  свое¬
корыстие.  «Посмотри,  Цезония,—  говорит  он,—  все  мол¬
чат.  Честь,  достоинство,  как  там  еще,  мудрость  нации  ни¬
чего  больше  не  говорят.  Все  исчезло  перед  страхом».  Он
презирает  своих  подданных,  как  презирал  «стадо  рабов»
Заратустра.  Но  он  гораздо  ближе  к  героям  Достоевского.
Так  же  как  Раскольников  вздергивает  себя  на  дыбу  рас¬
каяния,  как  Ставрогин  кончает  самоубийством,  потому
что  «стыдно»,  так  и  Калигула,  изнемогший  под  тяжестью
преступлений,  сам  бросается  на  кинжалы  заговорщиков.
Автор  уготовил  ему  эту  судьбу,  потому  что  хотел  пока¬
зать,  что  «философия,  воплощаемая  в  трупы»  в  самой  себе
несет  зерна  своей  несостоятельности  и  гибели.  Поэтому  в
конце  своего  кровавого  пути  Калигула  сознает,  что  «изб¬
рал  не  тот  путь,  он  ведет  в  никуда»  3.
 1  Ницше  Ф.  Собр.  соч.,  т.  3,  с.  16.
 2  Сатиз  А.  Ье  Ма1еп1еп<1и  8ит  <1е  СаН^иТа.  Р.,  1958,  р.  247.
 3  1Ы&,  р.  137,  211.
 67

2. 	М.  Хоркхаймер  и  Т.  Адорно:
«Анимизм  одушевлял
вещи,  индустриализм
овеществляет  души»
 Технический  прогресс  и  связанное  с  ним  «развитие  к
тотальной  интеграции»  критиковали  основоположники
Франкфуртской  школы  Хоркхаймер  и  Адорно.  В  предис¬
ловии  1969  г.  к  «Диалектике  Просвещения»  они  писали:
«Критическое  мышление,  которое  не  останавливается
даже  перед  прогрессом,  требует  сегодня  защиты  свободы,
реального  гуманизма,  даже  если  они  кажутся  бессильны¬
ми  перед  лицом  великих  исторических  движений»  ^  Но  и
в  предисловии  к  этой  книге,  датированном  1944  г.,  они  об¬
виняли  позитивизм,  или  «апологетическую  школу  Конта»,
в  некритичности  и  недостаточном  теоретическом  понима¬
нии  эпохи,  что  ведет  к  воспитанию  послушных  подданных
тоталитарных  режимов.  В  узости  и  «слабости  современно¬
го  теоретического  понимания»  они  видят  причину  «непо¬
нятной  готовности  технологически  воспитанных  масс
подчиняться  всякому  деспотизму,  их  разрушительной  под¬
верженности  массовой  дараное...»2.
 Книга  Хоркхаймера  и  Адорно  писалась  «в  преддверии
крушения  национал-социалистического  террора»,  когда
многие  уже  стремились  забыть  о  тех,  кто  сделал  возмож¬
ным  фашистское  безумие,  в  том  числе  об  обыкновенных
обывателях,  равнодушных  и  добровольных  убийцах.  Пос¬
ле  войны  они  становились  санитарами  и  владельцами  ре¬
сторанов,  «словно  всего  происходившего  не  было  и  в  поми¬
не,  а  если  и  было,  то  полностью  исчерпывалось  и  искупа¬
лось  магическими  словами  «долг»  и  «приказ».  Приведен¬
ная  цитата  —из  романа  Э.  М.  Ремарка  «Тени  в  раю».  Вот
как  писал  романист  о  тех,  кто  составил  кадры  фашистской
военно-бюрократической  машины:  «Это  были  первые  ав¬
томаты  автоматического  века,  которые  опрокидывали  за¬
коны  психологии,  до  тех  пор  тесно  переплетавшиеся  с  эти¬
ческими  законами.  В  созданном  ими  мире  убивали  без
вины,  без  угрызений  совести,  без  чувства  ответственности,
а  убийцы  были  самыми  уважаемыми  гражданами,  полу¬
чавшими  дополнительный  шанс,  высшие  сорта  колбасы  и
наградные  кресты  не  за  то,  что  они  были  убийцами,  а  про¬
сто  потому,  что  у  них  была  более  напряженная  работа,
 1  Ногккехтег  М.,  А&огпо  Тк.  01а1екИк  <1ег  Аи1к1апт&,  8,  IX.
 2  Ш<1,  8.  3.

чем  у  рядовых  солдат.  Немудрено,  что  своими  привилегия¬
ми  они  пользовались  без  тени  смущения»  1.
 Хоркхаймер  и  Адорно  указывают  на  те  средства,  с  по¬
мощью  которых  современный  капитализм  делает  покорны¬
ми  «собственные»  народы.  Промышленное  производство,
научная  организация  труда,  требующие  от  человека  отда¬
чи  не  столько  физических  сил,  сколько  нервной  и  интел¬
лектуальной  энергии,  сравнительно  высокая  оплата  труда,
производство  все  новых  видов  товаров  —  все  это  создает
армии  послушных  исполнителей  воли  современных  цент¬
рализованных  государств.  «Повышение  продуктивности
производства,—писали  Хоркхаймер  и  Адорно,—которое,
с  одной  стороны,  создает  условия  для  более  справедливого
общества,  предоставляет,  с  другой  стороны,  техническому
аппарату  и  социальным  группам,  управляющим  им,  гро¬
мадные  преимущества  над  остальной  частью  населения.
Отдельный  человек  полностью  аннулируется  экономиче¬
ской  мощью»  2.  В  той  же  работе  они  указали  на  опасность,
которую  таит  в  себе  технический  прогресс  в  буржуазном
обществе,—  опасность  подчинения  «самости»  человека
«технической  рациональности»,  саморефлексии  «инстру¬
ментальному  разуму»,  творческой  личности  «бюрократи¬
ческой  рациональности».
 Тему  разоблачения  «авторитарной  личности»,  челове¬
ка,  капитулировавшего  перед  бюрократической  организа¬
цией,  конформиста,  утратившего  собственное  мнение,  соб¬
ственное  лицо  и  потому  готового  выполнять  любые  прика¬
зы,  даже  преступные,—эту  тему  Адорно  и  другие  крити¬
ки  «корпоративного  общества»  продолжили  и  в  послевоен¬
ное  время.  В  формировании  «одномерного  человека»  —
этого  упитанного  делового  человека,  неспособного  на  силь¬
ные  эмоции,  разве  что  кроме  гордости  собой,  своим  поло¬
жением  и  благополучием,  готового  соблюдать  общеприня¬
тые  нормы  и  требования,—  в  формировании  этой  марио¬
нетки  обвиняется  вся  «техническая  цивилизация».  «Мас¬
совое  производство  и  массовое  потребление  предъявляют
свои  права  на  каждого  человека,  на  личность  в  целом...—
писал  Маркузе.—Люди  осознают  себя  в  приобретенных
ими  товарах;  их  душа  находится  в  автомобилях,  стерео¬
фонических  комбайнах,  домах,  кухонном  оборудовании»  3.
 Формирование  человека-марионетки  было  изображено
в  антиутопии  Олдоса  Хаксли  «Прекрасный  новый  мир»,
 1  Ремарк  Э.  М.  Тени  в  раю.  М.,  1972,  с.  338.
 2  НогкНегтег  М.,  Айото  ТН.  1Ма1екЦк  <1ег  АиШагип#,  8.  4.
 8  Магсиве  Н.  Опе  Б1теп8юпа1  Мап,  р.  24—25.
 69

написанной  еще  в  1931  г.  Писатель  изобразил  будущее  че¬
ловечества  в  виде  отвратительного  общества,  в  котором
само  продолжение  человеческого  рода  поставлено  на  ин¬
дустриальную  основу:  человеческие  «особи»  производят¬
ся  искусственным  образом  в  колбах,  а  затем  распределя¬
ются  по  четырем  кастам,  где  посредством  химических  пре¬
паратов  и  гипнопедии  им  внушаются  немногие  продикто¬
ванные  «свыше»  истины  и  «воспитываются»  заранее  за¬
данные  качества.  Другой  образчик  вполне  реального  мира
«американского  рая»  дал  Джон  Чивер.  Герои  его  романа
«Буллет-парк»  не  знают  забот  о  хлебе  насущном,  у  них
есть  все:  комфортабельные  дома  («7  спален,  5  ванных  —
65000  долларов...»),  автомобили  новейших  марок,  загород¬
ный  воздух,  и...  все  они  несчастливы.  Несчастливы  и  дети
и  родители.  Они  только  выглядят  счастливыми.  Довольны
они  жизнью  только  в  силу  своей  посредственности  и  не¬
требовательности,  только  потому,  что  им  очень  мало  нуж¬
но:  для  любви  —  красивые  бедра,  для  дружбы  —  совмест¬
ные  развлечения.  И  если  тебя  не  поразила  болезнь,  не  пе¬
реехала  машина,  сын  не  убит  и  пошел  в  школу,  то  и  жизнь
опять  стала  «прекрасной,  прекрасной,  прекрасной,  как
всегда».
 Но  что  могут  родители  предложить  своему  сыну,  забо¬
левшему  отвращением  к  жизни?  Врач-психиатр,  говоря  о
причине  заболевания  молодого  человека,  сухо  замечает,
что  в  социальной  прослойке,  к  которой  он  принадлежит,
наблюдается  тенденция  подменять  нравственные  ценности
материальными.  В  ответ  мать  перечисляет  «духовные  цен¬
ности»,  которыми  они  обладают:  «Элиот  ходит  в  церковь
почти  каждое  воскресенье»,  «мы  никогда  не  лжем»,  «мы
не  читаем  чужих  писем.  Мы  всегда  поступаем  честно.  Мы
не  сплетничаем.  Мы  оплачиваем  счета  своевременно...»
Но  вряд  ли  такие  «ценности»  способны  вновь  привить  же¬
лание  жить.
 Страстное  желание  уйти  от  никчемного,  мелочного  су¬
ществования,  стремление  обрести  «право  быть  чем-то
большим,  нежели  я  сам»,  вернуть  растраченное  наследст¬
во,  обрести  духовную  жизнь  —  такова  была  цель  жизни  и
творчества  выдающегося  гуманиста  и  писателя  Антуана
де  Сент-Экзюпери.  И  не  только  страстное  желание,  но  и
интенсивная  воля,  выдающийся  ум  и  талант  этого  челове¬
ка  были  отданы  достижению  названной  цели.  И,  кажется,
он  достиг  ее.  Вот  они,  простые  и  бесспорные  ценности  че¬
ловеческого  бытия:  уважение  к  человеку,  любовь  к  людям,
свобода,  доброта,  дружба,  товарищество  и  самоотвержеп-
 70

ность.  Но  отчего  из-под  его  пера  выходят  горькие  строки?
«Я  уже  не  вижу  собора,  в  котором  живу.  Я  облачаюсь  для
служения  мертвому  богу...»  1
 Мы  привели  примеры  из  литературы  XX  в.,  чтобы  яс¬
нее  представить  психологию  и  идеологию  молодых  людей,
протестующих  против  лицемерия  буржуазной  морали  и
стандартов  массовой  культуры.  Отвергнув  «экономическое
чудо»,  идеалы  и  цели  благоразумных,  уверенных  и  дело¬
вых  «отцов»,  дети  «бурных  шестидесятых»  вдруг  почувст¬
вовали,  что  они  шагают  в  пустоту.  Они  знали,  чего  они  не
хотят,  но  весьма  смутно  представляли,  чего  они  хотят;
они  знали,  от  чего  они  хотят  освободиться,  но  не  знали
для  чего.  Ведь  идеологи  «новых  левых»,  объявившие  сво¬
боду  и  бунт  человека  высшими  духовными  ценностями,
противопоставили  их  с  самого  начала  научной  теории  ре¬
волюционной  борьбы,  научной  идеологии  и  познанию  за¬
конов  развития  общества.  Они  отвергли  не  только  капита¬
лизм,  но  и  социализм,  не  только  настоящее,  но  и  будущее
человечества.  Это  противоречие  понимали  крупнейшие
представители  экзистенциализма  и  «критической  теории».
Бунт,  лишенный  знания,—  всего  лишь  «слепой  порыв».
Бунтарь  хочет  изменять  мир,  но,  как  писал  Камю,  «изме¬
нять  —  значит  действовать,  а  действовать  —  значит  завт¬
ра  убивать,  а  он  еще  не  знает,  имеет  ли  убийство  основа¬
ние»  2.
 Непроходимая  пропасть,  вырытая  экзистенциальными
философами  между  свободой  и  необходимостью,  гумани¬
стическими  ценностями  и  познанием,  делает  невозможным
переход  от  абстрактных  рассуждений  к  действию.  Вопрос
же  о  действии,  о  том,  что  делать,  является  центральным
для  всякой  революционной  теории,  для  всех,  кто  берется
изменить  мир.  Для  идеологов  «новых  левых»  вопрос  о  на¬
силии  становится  осью  вращения  рассуждений,  навязчи¬
вой  идеей,  неразрешимой  проблемой.
 Еще  раньше,  чем  Камю  в  эссе  «Бунтующий  человек»,
попытался  если  не  решить,  то  изобразить  осуществление
«экзистенциальной  свободы»  Сартр  в  трилогии  «Дороги
свободы».  Ее  герой  Матье  Деларю  занят  тем,  что  оберега¬
ет  свою  свободу.  Он  не  хочет  связывать  себя  ни  с  кем  и
ни  с  чем:  он  не  женится  на  своей  любовнице,  не  вступает
в  компартию,  не  едет  сражаться  за  республиканцев  в  Ис¬
панию  —  зато  он  «внутренне»  свободен.  Когда  же  его  ох¬
 1  Сент-Экзюпери  А.  де.  Соч.,  с.  306.
 2  Сатив  А.  Ь’пошше  гёуоНё.  Р.,  1951,  р.  21.
 71

ватывает  сомнение  в  правильности  избранного  им  жизнен¬
ного  пути,  уже  поздно  —  фашистские  солдаты  шагают  по
дорогам  Франции,  а  французская  армия  превратилась  в
толпу  беженцев.  Вот  тогда  Матье  принимает  решение:
вместо  того  чтобы  дожидаться  плена  в  укромном  месте,
он  с  несколькими  товарищами  взбирается  на  крепостную
стену  и  оттуда  начинает  стрелять  по  приближающимся
вражеским  солдатам.  Скоро  он  остается  один,  и  тут-то  его
пронзает  ощущение  небывалой  свободы:  «Это  был  один
огромный  реванш,  каждый  выстрел  отрицал  какое-то  одно
прежнее  угрызение  совести...  Этот  выстрел  за  книги,  ко¬
торые  я  не  осмелился  написать,  тот  —  за  путешествия,  ко¬
торых  я  не  совершил...  Он  стрелял,  заповеди  летали  в  воз¬
духе...  возлюби  ближнего  своего,  как  самого  себя...  не
убий...  Он  стрелял  в  Человека,  в  Добродетель,  в  Мир:  сво¬
бода  —  это  Ужас...  Он  стреляет:  он  был  чист,  он  был
всемогущ,  он  был  свободен»  1.  Вот  это  и  есть  «экзистенци¬
альная  свобода»  в  действии,  свобода,  которая  становится
«ужасом».
 Определение  свободы  как  ужаса  есть  уже  в  «Феноме¬
нологии  духа»  Гегеля.  Но  для  Гегеля  «ужас»  есть  лишь
«момент  духа»,  который  преодолевается  дальнейшей  ра¬
ботой  духа.  Ведь,  с  точки  зрения  диалектического  разви¬
тия  гегелевского  «мирового  духа»,  «свобода  и  необходи¬
мость,  как  абстрактно  противостоящие  друг  другу,  принад¬
лежат  лишь  области  конечного  и  имеют  значимость  лишь
на  его  почве.  Свобода,  не  имеющая  в  себе  никакой  необ¬
ходимости,  и  одна  лишь  голая  необходимость  без  свободы
суть  абстрактные  и,  следовательно,  неистинные  определе¬
ния»  2.  «Абстрактность»  и  «неистинность»  свободы  пре¬
одолеваются  в  ходе  развития  духа.  Сущность  историческо¬
го  прогресса,  по  Гегелю,  в  развитии  понятия  свободы.
Сартр  обвиняет  классика  немецкой  философии  в  неоправ¬
данном  «гносеологическом  и  онтологическом  оптимизме»
и  начинает  разработку  своей  системы,  вслед  за  Хайдегге¬
ром,  с  «человеческой  реальности»,  то  есть  с  того,  что,  го¬
воря  словами  Гегеля,  принадлежит  «области  конечного».
Поэтому  для  Сартра  значимы  именно  «абстрактно  проти¬
востоящие  друг  другу»  свобода  и  необходимость,  сознание
и  бытие,  личность  и  общество.  Когда  же  наступает  мо¬
мент  действия,  претворения  в  действительность  экзистен¬
циалистских  истин,  то  обнаруживается,  что  сознание  —
 1  ЗаНге  1.-Р.  Ьа  тог!  <1апз  1’ате.  Р.,  1949,  р.  280—281.
 2  Гегель.  Энциклопедия  философских  наук.  М.,  1974,  т.  4,  с.  143.
 72

это  «ничто»,  свобода  —  «ужас»,  а  человек  —  «бесплодная
страсть».  Бунтующие  студенты  так  и  намалевали  на  сте¬
нах  Сорбонны:  «Написал  бы  я,  да  не  знаю  что».
 Сартр  приложил  немало  усилий,  чтобы  избежать  тако¬
го  фиаско.  Он  пытался  соединить  экзистенциально-феноме¬
нологическое  понимание  ситуации  с  социологическим  ана¬
лизом,  «картезианскую  свободу»  —  со  служением  делу  ос¬
вобождения  угнетенных  и  бесправных,  гуманизм  —  с  ре¬
волюционным  насилием.  В  своих  настойчивых  поисках  фи¬
лософ  обращался  к  марксизму.  «...Я  считаю  марксизм  не¬
преходящей  философией  нашего  времени»,—  писал  он  в
предисловии  к  «Критике  диалектического  разума»  1.  Он
даже  считал  экзистенциализм  лишь  «анклавом»  в  марк¬
сизме  на  основе  общности  разрабатываемой  в  них  пробле¬
матики,  вытекающей  из  фундаментального  факта  кризиса
буржуазного  общества  и  отчуждения.  Однако  Сартр  дает
субъективно-идеалистическое  объяснение  отчуждения  и
волюнтаристскую  интерпретацию  марксизма  и  с  этих  по¬
зиций  критикует  французских  коммунистов.
 В  конечном  счете  волюнтаристические  заблуждения
Сартра  оказались  созвучными  анархистскому  радикализму
мелкобуржуазного  студенчества,  недостатки  его  филосо¬
фии  были  собственными  недостатками  этого  студенчества,
сартровская  страсть  —  его  страстью.  Вот  как  характеризу¬
ет  американский  профессор  Ирвин  Хау  главные  идеи,  вла¬
девшие  лидерами  студенческого  «Движения  за  свободу
слова»  в  Беркли  в  1964  г.:  «Их  радикализм  —  туманный,
неидеологический.  Он  делает  ударение  на  индивидуальной
честности  больше,  чем  на  коллективном  действии;  он  ред¬
ко  вытекает  из  какой-либо  последовательной  теории  сов¬
ременного  общества.  Радикалы  кампусов  откликались
сильнее  на  непосредственные  и  морально  несомненные
требования,  такие,  как  права  негров,  свобода  слова  и  т.  д.,
но  они  также  весьма  глубоко  чувствовали  свою  «отчужден¬
ность»  от  господствующих  норм  и  ценностей  общества.
Подозрительные  к  старым  радикалам...  иногда  нетерпимые
к  систематической  мысли,  они  принадлежат  к  определен¬
ной  форме  социокультурного  критицизма,  который  выра¬
жает  их  сильное  этическое  отвращение  к  преступности,
лжи  и  пошлости  нашего  общества.  Чаще  всего  их  радика¬
лизм  является  больше  делом  личного  образа  жизни,  чем
программой  совместной  деятельности...»  2
 1  8аг1ге  7.-Р.  СгШчие  йе  1а  га1зоп  <На1есИчие.  Р.,  1960,  р.  9.
 2  Веуо1иИоп  а!  Вегке1еу.  ТЬе  Спзхз  т  Атепсап  ЕйисаВоп.  Ей.
Ьу  Микае1  IV.  МШег  апй  8азап  ОИтоге.  N.  У.,  1965,  р.  XXI.
 73

В  последующих  выступлениях  молодежи  основным  им¬
пульсом  становится  поиск  «нового  человека»,  практиче¬
ского  раскрепощения  тех  ресурсов  человеческого  бытия,
которые  никак  не  раскрываются  в  рутине  повседневной
жизни.  Движущим  мотивом  майских  событий  1968  г.  во
Франции  было  стремление  к  «революционному»  обрете¬
нию  «еще  не  сложившейся  новой  души  для  уже  сложив¬
шегося  нового  тела».  Была  подхвачена  выдвинутая  в
1964  г.  Маркузе  идея  «новой  чувственности»,  с  помощью
которой  можно  преобразовать  старое  общество.  Револю¬
ция,  утверждал  он,  должна  начаться  с  революции  в  «био¬
логических  потребностях».  Именно  это  отсутствие  научной
теории  кризиса  современного  капитализма,  путей  перехо¬
да  к  социализму,  разработанной  стратегии  и  тактики  борь¬
бы  и  стало  причиной  того,  что  «бунтующее  поколение»
60-х  годов  при  первых  же  неудачах  от  революционной  эй¬
фории  впало  в  глубокую  депрессию.
 Не  помогли  «революционным  интеллектуалам»  и  выво¬
ды,  которые  они  сделали  из  структурализма  —  разновид¬
ности  позитивистской  философии,  давно  пустившей  корни
на  французской  почве.  После  выхода  в  свет  книги  М.  Фуко
«Слова  и  вещи»  (1966  г.)  и  произведений  Ж.  Лакана  мно¬
гие  их  ученики  и  читатели  перешли  от  романтических
идеалов  «моральной  философии»  к  изучению  социокуль¬
турных  структур  с  помощью  «научной  философии».
В  1968  г.  Ги  Бесс  отметил  этот  поворот  в  сознании  интел¬
лигенции:  «Теперь  многие  молодые  интеллигенты  видят  в
структурализме  альтернативу  экзистенциалистскому  субъ¬
ективизму.  Имея  объективно  данную  значимость,  «струк¬
тура»  освобождает  мысль  от  элементов  индивидуального,
случайного,  патетического,  встречающихся  у  Сартра»
 3. 	М.  Фуко:
 «Смерть  человека»
 Антропологи,  лингвисты,  этнологи,  этнопсихологи  и
психологи  объяснили,  что  сознание  и  поведение  человека
не  беспредпосылочны,  а  имеют  множество  объективных
предпосылок,  начиная  от  идеологических,  культурных,
языковых  и  кончая  биологическими,  генетическими.  Уче¬
ние  о  том,  что  язык,  мышление,  культура  формируют  чело¬
 1  Бесс  Г.  Роль  марксистско-ленинской  философии  в  современ¬
ной  идеологической  борьбе.—Коммунист,  1968,  №  8,  с.  23.
 74

века  и  превращают  его  в  элемент  социокультурной  струк¬
туры,  мятущиеся  студенты  восприняли  как  призыв  к
«культурной  революции».  М.  Фуко  в  гораздо  большей  сте¬
пени,  чем  других  структуралистов,  интересует  вопрос  об
изменении  социокультурных  систем  и  о  судьбе  человека,
точнее,  о  судьбе  европейского  человека.  Эта  общая  фило¬
софская  тема  сближает  его  с  философами  и  писателями
экзистенциалистского  толка,  хотя  он  постоянно  потешает¬
ся  над  их  ненаучными  «разглагольствованиями».  Фуко
ставит  целью  своих  исследований  выяснить,  «исходя  из
чего  стали  возможными  познания  и  теории,  в  соответствии
с  каким  пространством  порядка  конституировалось  зна¬
ние;  на  основе  какого  исторического  а  рпоп  и  в  стихии
какой  позитивности  идеи  могли  появиться,  науки  —  сло¬
житься,  опыт  —  получить  отражение  в  философских  си¬
стемах,  рациональности  —  сформироваться,  а  затем,  воз¬
можно,  вскоре  распасться  и  исчезнуть»
 С  изменением  «практики  порядка  и  его  способа  бы¬
тия»,  с  изменением  «эпистемы»  изменяются  и  процесс  по¬
знания,  и  способ  бытия  вещей  и  мышления,  и  философ¬
ские  системы,  и  идеи,  владеющие  людьми,  и  сами  люди.
Путем  «археологического  исследования»  Фуко  обнаружи¬
вает  «два  крупных  разрыва  в  эпистеме  западной  культу¬
ры»:  первый,  знаменующий  конец  эпохи  Возрождения  и
начало  классической  эпохи  (около  середины  XVII  в.),  и
второй,  «тот,  которым  в  начале  XIX  века  обозначается  по¬
рог  нашей  современности».  Ко  времени  начала  Возрож¬
дения  в  Европе  Фуко  относит  и  формирование  человека
нового  времени.  Успокоение,  пишет  он,  приносит  лишь
мысль  о  том,  «что  человек  —  всего  лишь  недавнее  изобре¬
тение,  образование,  которому  нет  и  двух  веков,  малый
холмик  в  поле  нашего  знания  и  что  он  исчезнет,  как  толь¬
ко  оно  примет  новую  форму»  2.  Вместе  с  изменением  соот¬
ношения  слов  и  вещей,  полагает  Фуко,  с  изменением
«поля  нашего  знания»  исчезнет  и  человек,  а  точнее,  та
«форма»,  которую  он  обрел  в  последние  два  века  европей¬
ской  истории,  то  мировоззрение,  которое  ставит  человека
в  центр  мироздания,  та  философия,  которая,  говоря  сло¬
вами  Канта,  считает,  что  человек  должен  рассматриваться
«как  цель  сама  по  себе,  а  не  только  как  средство  для  лю¬
 1  Фуко  М.  Слова  и  вещи.  Археология  гуманитарных  наук.  М.,
1977,  с.  39.
 2  Там  же,  с.  41.
 75

бого  применения  со  стороны  той  или  другой  воли...»  *.  Осо¬
бое  положение  человека  в  мировоззрении  классической
эпохи  было  обусловлено  лишь  той  особой  позицией,  кото¬
рую  он  занял  в  сфере  знания.  «Отсюда,—делает  вывод
Фуко,—произошли  все  химеры  новых  типов  гуманизма,
все  упрощения  «антропологии»,  понимаемой  как  общее,
полупозитивное,  полуфилософское  размышление  о  чело¬
веке»  2.
 Исследования  структуралистов  вообще  выгодно  отли¬
чаются  от  персоналистских  и  экзистенциалистских  фило¬
софствований  объективностью  методов,  философские  же
построения  Фуко  поражают  размахом,  а  выводы  —  опре¬
деленной  последовательностью.  И  нельзя  не  согласиться  с
тем,  что,  подобно  тому  как  различные  формы  обществен¬
ного  сознания  появились  в  различные  исторические  эпохи,
а  наука  как  особая  форма  общественного  сознания  была
создана  в  XVII  в.  усилиями  Кеплера,  Галилея,  Ньютона
и  других  ученых,  так  и  человек,  сознающий  себя  как  лич¬
ность,  обособленную  от  своего  сословия,  класса,  общества
в  целом,  родился  лишь  на  заре  новых  частнокапиталисти¬
ческих  отношений.  Человек  Ренессанса  был  возрождени¬
ем  образа  античного  человека,  свободного  и  в  то  же  вре¬
мя  черпающего  силу  в  ощущении  своего  единства  с  при¬
родой  и  миром  в  целом.  На  знаменитом  автопортрете  Аль¬
брехта  Дюрера,  датированном  1500  г.,  мы  видим  лицо
человека  с  ясным  взором,  высоким  лбом,  независимого  и
прекрасного.  Его  взгляд  не  отрешен  от  мира,  а  внимате¬
лен  и  человечен.  Беспримерной  гордостью  дышит  латин¬
ская  надпись  к  портрету:  «Альбрехт  Дюрер,  нюрнбержец,
изобразил  так  самого  себя  вечными  красками  в  возрасте
28  лет».  Обращает  на  себя  внимание  не  только  гордое  об¬
ращение  художника  к  вечности,  но  и  то,  что  он  не  забыл
упомянуть,  что  он  —  нюрнбержец.  Он  любил  свой  город,
просвещенных  людей,  окружавших  его,  ремесленников  и
купцов,  изобретателей  и  механиков,  ученых  и  поэтов,  са¬
мой  сильной  страстью  которых  была  страсть  к  познанию.
 Гармоничный  человек,  в  котором  все  прекрасно  —  и
чувства,  и  мысли,  констатируют  современная  философия,
литература  и  искусство,  исчезает  из  буржуазной  действи¬
тельности.  В  философии  исчезает  человек  —  субъект  по¬
знания  и  преобразования  мира,  в  литературе  —  идеал  му¬
жественного  борца  за  свободу  и  счастье  людей  на  земле.
 »  Кант  И.  Соч.  В  6-ти  т.  М.,  1965,  т.  4,  ч.  1,  с.  269.
 2  Фуко  М.  Слова  и  вещи.  Археология  гуманитарных  наук,
с.  41.
 76

В  философии  «смерть  человека»  начинается  с  отрицания
разума  как  отличительной  черты  человека,  определяющей
его  жизнь  и  поведение.  В  литературе  «смерть  героя»  (ро¬
ман  английского  писателя  Р.  Олдингтона,  написанный
после  первой  мировой  войны,  так  и  называется)  начина¬
ется  с  ощущения  непреодолимого  разлада  с  окружающим
миром,  чуждости  всем  окружающим  людям  и  враждебно¬
сти  «разуму»  истории.  Герой  первого  романа  Сартра  —
«Тошнота»  *,  вышедшего  в  свет  перед  второй  мировой  вой¬
ной,  не  испытывает  никаких  чувств,  кроме  отвращения  и
тошноты  к  «самому  существованию»  вещей.  Он  и  сам
себе  противен,  ощущая  себя  как  «бесстыдную  плоть»,  на¬
полненную  лимфой  или  «тепловатым  молоком».  Эта
враждебность  миру  —  не  романтическая  «с  небом  гордая
вражда»  и  не  презрение  гения  к  суете  «тупой,  бессмыслен¬
ной  толпы»,  а  мизерное,  жалкое  существование  «подполь¬
ного»  человека.  Такая  «болезнь»  героя  началась  давно.
«Я  человек  больной...»  —  начинаются  «Записки  из  под¬
полья»  Достоевского.  А  герой  «Степного  волка»  Г.  Гессе  в
своих  записках  перечисляет  «те  дни  духовного  умирания,
те  черные  дни  пустоты  и  отчаяния,  когда  среди  разорен¬
ной  и  высосанной  акционерными  обществами  земли  чело¬
веческий  мир  и  так  называемая  культура  с  их  лживым,
дешевым,  мишурным  блеском  то  и  дело  вызывают  у  нас
тошноту,  а  самым  несносным  их  средоточием  становится
наша  собственная  больная  душа,—  кто  знает  эти  адские
дни,  тот  очень  доволен  такими  нормальными,  половинча¬
тыми  днями,  как  сегодняшний,  он  благодарно  сидит  у  теп¬
лой  печки,  благодарно  отмечает,  читая  утреннюю  газету,
что  и  сегодня  не  вспыхнула  война...»  2.
 Лучшие  писатели  XX  в.  приложили  много  усилий  для
спасения  человека  от  «смерти»  и  немало  таланта  для  соз¬
дания  нового  стоико-трагического  идеала  человека.  Вот
Сизиф  Альбера  Камю.  Подобно  героям  Хемингуэя,  он  зна¬
ет,  что  камень,  который  он  несет,  снова  скатится  вниз,  что
судьба  его  трагична,  зато  «он  сознает  себя  господином
своих  дней».  Сизиф  презирает  приговор  богов,  и  «нет  та¬
кой  судьбы,  которая  не  побеждалась  бы  презрением».
В  решении  Сизифа  не  подчиняться  богам  и  в  камне,  кото¬
рый  он  сам  выбрал,  «вся  молчаливая  радость  Сизифа.
Его  судьба  принадлежит  ему»  3.  А  вот  доктор  Риэ  —  герой
романа  Камю  «Чума»,  который  убежден,  что  «нельзя  од¬
 1  8аг1ге  7.-Р.  Ьа  паизёе.  Р.,  1938.
 2  Гессе  Г.  Избранное.  М.,  1977,  с.  225.
 8  Сатив  А.  Ье  шу1Ье  ёе  81зурЬе,  р.  166,  164  165.
 77

новременно  лечить  и  знать».  Он  спешит  лечить  людей,  ко¬
гда  свирепствует  чума,  а  не  предаваться  размышлениям
и  спорам  о  ее  сущности.  Герой  пьесы  Сартра  «Мухи»
Орест  —  странствующий  рыцарь  добра  и  справедливо¬
сти  —  решает  убить  свою  мать  и  ее  любовника,  чтобы  ото¬
мстить  за  смерть  отца  и  освободить  людей  родного  города
от  страха  и  угрызений  совести.  Героизм  Ореста  —  героизм
добровольно  и  честно  взятой  на  себя  ответственности  за
судьбы  людей,  героизм  человека,  выступившего  один  на
один  против  всесильной  власти.
 В  период  массовых  выступлений  60-х  годов  герои-оди¬
ночки  Сартра  и  Камю  оказались  очень  непрактичными.
Как  заметил  один  критик  теоретиков  «новых  левых»,  их
умственные  конструкции  взрываются  в  лабораториях,  а
при  испытаниях  разваливаются  на  части.  Стоико-трагиче-
ская  этика  экзистенциалистов  с  самого  начала  отличалась
аристократизмом:  она  была  рассчитана  на  «избранных»,
на  героев,  а  не  на  массы.  Романтическая  гуманистическая
критика  буржуазного  общества  как  общества,  нивелирую¬
щего  человеческую  личность,  сменяется  угрюмой  конста¬
тацией  того,  что  на  место  одних  языково-культурных
структур  приходят  другие.  Страстная  моралистическая
попытка  начертать  образ  человека,  отстаивающего  свою
человечность,  свое  неповторимое  «я»  перед  миром  обезли¬
чивающего  «общества  потребления»,  сменяется  заключе¬
нием,  что  вслед  за  «смертью  бога»  наступает  «смерть  че¬
ловека».  Как  умер  в  сердцах  людей  образ  Спасителя,
страдальца  за  всех  людей,  так  умирает  и  героический  иде¬
ал  борца  за  счастье  всех  людей  на  земле  и  моралистиче¬
ский  идеал  человека,  отстаивающего  свои  истины,  свою
честь,  свой  долг  «быть  человеком»  (Камю).
 В  отличие  от  экзистенциалистов  и  религиозных  фило¬
софов  Фуко  прежде  всего  не  моралист,  а  ученый,  и,  как
ученый,  он  критикует  феноменологический  метод  Гуссер¬
ля,  ставший  методом  экзистенциального  философствования
и  экзистенциалистского  гуманизма.  Феноменологический
метод  Гуссерля  сводился  к  описанию  «явлений»,  того,  что
дано  сознанию,  но  понимается  не  как  отражение  внешнего
мира,  а  как  единственная  реальность,  которая  нам  дана.
Фуко  критикует  феноменологию  Гуссерля  за  идеализм,  за
попытку  вдохнуть  новую  жизнь  «в  глубинное  призвание
западного  разума,  замыкая  его  на  самого  себя  рефлексией,
выступающей  как  радикализация  чистой  философии  и
обоснование  возможности  ее  собственной  истории»  и  за  то,
что  «феноменологический  проект  неизменно  сводится  к
 78

описанию  переживания,  которое,  несмотря  ни  на  что,  ос¬
тается  эмпирическим...»  *.  Как  явствует  из  приведенных
цитат,  Фуко  критикует  не  только  феноменологический  ме¬
тод,  но  также  рационализм  и  принцип  тождества  бытия  и
мышления  классической  философии,  который  был  фунда¬
ментом  просветительского  гуманизма.  Классическому  ра-»
ционализму,  основывавшемуся  на  «мысли,  мыслящей  са¬
мое  себя»  и  сводившему  в  конечном  счете  бытие  к  мышле¬
нию,  современный  философ  справедливо  задает  вопрос:
«Каково  соотношение  и  сложная  сопринадлежность  бытия
и  мышления?»  2
 Фуко  прежде  всего  полемизирует  с  идеалистическим
пониманием  принципа  тождества  бытия  и  мышления  и
правильно  отмечает,  что  «я  мыслю»  не  приводит  с  очевид¬
ностью  к  «я  существую»,  что  мысль  лишь  вопрошает  о  бы¬
тии.  «Я  мыслю»,  пишет  Фуко,  погружено  в  поле  знания,  в
практику,  в  «немыслимое»,  определяющая  роль  в  котором
принадлежит  труду,  жизни  и  языку.  Со^Но  в  своей  совре¬
менной  форме  вовсе  не  является  внезапным  прозрением,
«всякая  мысль  есть  мысль,  но  постоянно  возобновляемым
вопрошанием  о  том,  как  же  мысль  может  обретаться  од¬
новременно  и  вдали  и  близ  себя,  как  может  она  быть  под
видом  немыслимого»  3.  Фуко  не  останавливается  на  крити¬
ке  идеалистического  отождествления  бытия  и  мышления,
но  вообще  отбрасывает  принцип  тождества  мышления  и
бытия  как  принцип,  обосновывающий  познаваемость  мира,
способность  разума  к  адекватному  познанию  реальности,
как  принцип,  обосновывающий  единство  человека  и  окру¬
жающего  мира.
 Но  отвергая  идеалистическое  положение  классической
философии,  Фуко  не  противопоставляет  ему  какое-либо
новое  философское  положение  (как  сделали  Маркс  и  Эн¬
гельс,  истолковав  мышление  как  отражение  бытия),  а
просто  констатирует,  что  в  современной  культуре  труд,
язык  и  мышление  человека  отчуждены,  то  есть,  что  «я»
человека  не  отождествляет  себя  ни  со  своим  трудом,  ни
со  своим  мышлением,  ни  со  своим  языком,  ни  с  собствен¬
ной  жизнью.  Язык  Фуко  становится  поразительно  похо¬
жим  на  язык  экзистенциалистов,  когда  он  описывает  от¬
чуждение  человека  в  современную  эпоху:  «Могу  ли  я  ска¬
зать,  что  я  есмь  тот  самый  труд,  который  я  осуществляю
 1  Фуко  М.  Слова  и  вещи.  Археология  гуманитарных  наук,
с.  418.
 2  Там  же,  с.  417.
 3  Там  же,  с.  416,
 79

своими  собственными  руками,  но  который  ускользает  от
меня  —  не  только  после  того,  как  я  его  завершил,  но  еще
до  того,  как  я  его  начал?  Могу  ли  я  сказать,  что  я  есмь
жизнь,  которую  я  чувствую  внутри  себя,  но  которая  оку¬
тывает  меня  временем  —  как  тем  непреодолимым  време¬
нем,  в  котором  она  протекает,  на  миг  вскидывая  меня  на
гребень  своей  волны,  так  и  тем  грозным  временем,  кото¬
рое  предрекает  мне  мою  собственную  смерть?»  1
 Вполне  логично,  что  феноменологический  метод  и
структурно-аналитический  метод,  подобно  многим  проти¬
воположностям,  в  конечном  счете  сходятся:  ведь  и  тот  и
другой  исходят  из  описания  явлений,  только  экзистенциа¬
листы  описывают  сознание  современного  человека  «изнут¬
ри»,  а  структуралисты  описывают  объективные  «структу¬
ры»,  формирующие  его  сознание.  Методы  системно-струк¬
турного  анализа  и  субъективно-иррационалистическое  фи¬
лософствование  являются  антиподами  в  рамках  одного
метафизического  метода  современной  буржуазной  филосо¬
фии,  противостоящей  диалектическому  материализму.
У  структуралистов  есть  при  этом  определенные  преиму¬
щества:  их  описательные  методы  близки  к  естественнона¬
учным  методам,  они  выводят  действующие  в  определен¬
ных  временных  пределах  закономерности  развития  языка,
мышления,  социальных  институтов,  культурных  явлений
и  т.  д.  С  высоты  объективно-научных  исследований  совре¬
менной  культуры  Фуко  критикует  субъективизм  и  волюн¬
таризм  экзистенциальной  философии:  «Всем  тем,  кто  еще
хочет  говорить  о  человеке,  о  его  царстве  и  его  освобожде¬
нии,  всем  тем,  кто  еще  ставит  вопросы  о  том,  что  такое
человек  в  своей  сути,  всем  тем,  кто  хочет  исходить  из  че¬
ловека  в  своем  поиске  истины,  и,  наоборот,  всем  тем,  кто
сводит  всякое  познание  к  истинам  самого  человека,  всем
тем,  кто  не  согласен  на  формализацию  беэ  антропологиза-
ции,  на  мифологизацию  без  демистификации,  кто  вообще
не  желает  мыслить  без  мысли  о  том,  что  мыслит  именно
человек,—  всем  этим  несуразным  и  нелепым  формам  реф¬
лексии  можно  противопоставить  лишь  философический
смех,  то  есть,  иначе  говоря,  безмолвный  смех»  2..
 Лингвисты,  этнологи  и  социологи  не  ограничились
«безмолвным  смехом»,  но  задали  философам,  рассуждаю¬
щим  о  субъекте,  о  верности  «самому  себе»,  вопросы,  что
 1  Фуко  М.  Слова  и  вещи.  Археология  гуманитарных  наук,
с.  417.
 2  Там  же,  с,  438,
 80

же,  собственно,  есть  это  мышление,  речь,  познание,  труд
и  желания  человека?  С  конца  XIX  в.  усилиями  таких  уче¬
ных,  как  Дюркгейм  и  Боас,  Леви-Строс  и  Соссюр,  был  на¬
коплен  громадный  фактический  материал  и  разработаны
определенные  методы  исследования  социальных  отноше¬
ний  и  структур,  языка  и  мышления,  труда  и  поведения
человека.  Фуко  проработал,  казалось  бы,  непроходимую
толщу  историко-культурного  материала,  чтобы  выявить  те
схемы,  «практики»,  «поля  знания»,  которые  впервые  дела¬
ют  возможным  познание.  В  следующем  своем  произведе¬
нии  Фуко  углубляет  «дискурсивный  анализ»  языка,  «чи¬
стое  описание  речевых  событий  как  горизонт  для  исследо¬
вания  доминирующих  в  нем  единств»  1.  Такие  исследова¬
ния  «эпистем»  и  «дискурсивных  формаций»  смыкаются  с
истолкованием  «бессознательного»,  «неразумия»  Ж.  Лака¬
ном.  Структуралисты  и  психоаналитики  совместными  уси¬
лиями  пытались  выявить  те  структуры  и  «внутристоящие
объективности»,  которые  предшествуют  и  формируют
мышление,  язык  и  желания  человека.  Вместе  с  тем  они
как  бы  расплющили  человека  до  плоскости  речевой  фор¬
мации.  Отсюда  часто  повторяемое  последователями  и  про¬
тивниками  психоанализа  изречение  Лакана:  «Мы  являем¬
ся  существами  не  говорящими,  а  говоримыми...  не  мысля¬
щими,  а  мыслимыми»  2.
 Но  тут  настала  очередь  для  философского  смеха  тех
мыслителей,  которые  еще  хотели  «говорить  о  человеке,  о
его  царстве  и  его  освобождении».  Ведь  игнорируя  и  отбра¬
сывая  «субъективность»,  которая  была  исходным  поняти¬
ем  экзистенциалистов,  структуралисты  отбросили  и  субъ¬
екта,  который  «проектирует»  себя,  делает  себя,  то  есть  че¬
ловека  как  субъекта  познания  и  действия,  как  субъекта
нравственного  самосознания.  Тема  «смерти  человека»  не
просто  навязана  структурализму  полемической  ситуацией,
сложившейся  в  духовной  жизни  Франции  последнего  де¬
сятилетия3,  она  вытекает  из  основных  методологических
установок  структурализма:  из  гиперболизации  «разрывов»
в  европейской  культуре,  из  отрицания  «предполагаемого
прогресса  разума»,  из  отрицания  преемственности  между
современной  философией  и  классической  философией,  из
критики  философских  основ  классического  гуманизма  и
 1  РоисаиИ  М.  Ь’АгсЬёсйо^е  Ди  зауоп*.  Р.,  1969,  р.  39.
 2  Цит.  по:  Ярошевский  Т.  М.  Личность  и  общество.  М.,  1973,
с.  264.
 3  См.:  Автономова  Н.  С.  Философские  проблемы  структурного
анализа  в  гуманитарных  науках  (Критический  очерк  концепций
французского  структурализма).  М.,  1977.
 4  И.  М.  Кутасова
 81

экзистенциалистского  гуманизма.  И  что  самое  важное,
если  Сартр  и  Камю  видели  преодоление  «абсурдности  су¬
ществования»  в  новом  осмыслении  потерявшего  смысл
мира,  в  обращении  к  нравственному  самосознанию  чело¬
века,  то  Фуко  вообще  не  говорит  ни  о  каких  путях,  не
предпачертывает  никакое  будущее,  не  предписывает  ни¬
чего  человеку,  потому  что  он  считает  саму  мысль  о  пред¬
видении  будущего  «уже  действием,  и  действием  опас¬
ным»  *.
 Он  просто  констатирует,  что,  кроме  религиозной  мора¬
ли,  Запад  знал  лишь  античную  (стоицизм  и  эпикуреизм),
которая  основывалась  на  «следовании  природе»  и  выводи¬
ла  принципы  мудрости  из  ее  законов.  К  этой  «общей  фор¬
ме»  Фуко  не  без  основания  относит  и  мораль  просветите¬
лей  XVIII  в.  Современная  же  мысль,  по  его  мнению,  «не
формулирует  никакой  морали»,  поскольку  она  направлена
на  схватывание  «немыслимого».  «Пусть  кто  хочет  разгла¬
гольствует,  побуждая  мысль  выйти  из  своего  убежища  и
объявить  свой  выбор...  Для  современного  мышления  мо¬
раль  невозможна,  поскольку  с  XIX  века  мысль  уже  «вы¬
шла»  за  пределы  себя  самой...»  2.  Первую  попытку  «иско¬
ренения  Антропологии,  без  которой,  несомненно,  не  обой¬
тись  современной  мысли»,  Фуко  обнаруживает  у  Ницше:
«...через  биологизм  особого  рода  Ницше  достиг  той  точки...
где  смерть  бога  синонимична  исчезновению  человека  и  где
грядущее  пришествие  сверхчеловека  означает  прежде  все¬
го  неминуемость  смерти  человека»  3.
 Таким  образом,  Фуко  выявляет  основные  тенденции  и
«парадигмы»  (если  прибегнуть  к  терминологии  Т.  Куна)
современной  философской  мысли  и  буржуазного  сознания
в  целом.  Он  не  моралист,  но  выдвижение  на  первый  план
тенденций,  начало  которым  было  положено  Ницше  и  Фрей¬
дом,  разрыв  с  гуманистическими  учениями  прошлого  и  на¬
стоящего,  скептицизм  в  отношении  к  социальному  крити¬
цизму  и  вере  в  человека,  вывод  о  «смерти  человека»  самым
деморализующим  образом  повлияли  на  умы  «усталых  ле¬
вых».
 Предлагаемые  структурализмом  методы  исследования
языка,  мышления,  науки  и  культуры  были  использованы
Луи  Альтюсером  и  его  последователями  в  борьбе  против
 1  Фуко  М.  Слова  и  вещи.  Археология  гуманитарных  наук,
с.  421.
 2  Там  же.
 3  Там  же,  с.  437,
 82

ревизионизма  Роже  Гароди,  стремившегося  «обогатить»
марксизм  «христианским  гуманизмом»,  стереть  грань  ме¬
жду  научной  марксистской  теорией  общественного  разви¬
тия  и  религиозными  учениями  о  «спасении»  человека.
Опираясь  на  работы  Фуко,  а  также  французских  эписте¬
мологов  —  историков  и  теоретиков  науки  —*  Г.  Башляра  и
других,  Альтюсер  в  одной  из  статей,  помещенных  в  сбор¬
нике  «За  Маркса»,  писал,  что  марксистская  теория,  как  и
всякая  наука,  создается  тогда,  когда  она  порывает  с  эмпи¬
ризмом,  то  есть  с  иллюзией  непосредственного  воспроизве¬
дения  своего  объекта.  Домарксистские  учения  об  общество
были  иллюзорными,  поскольку  они  обобщали  стихийпо
складывавшиеся  идеологические  представления.  Переход
же  от  донаучной  «идеологической»  стадии  к  подлинной
науке  —  это  прежде  всего  формирование  новых  понятий,
это  отделение  науки  от  обыденного  сознания,  это  поста¬
новка  новых  вопросов  и  нахождение  принципиально  но¬
вых  решений,  короче  говоря,  смена  проблематики,  это,  на¬
конец,  сознательное  построение  познавательного  предмета
(у  Маркса  —  путем  восхождения  от  абстрактного  к  конк-
ретпому)  и  соответственное  осознание  того  факта,  что  по¬
знавательный  предмет  (идеальный  объект)  отличается  от
реального  объекта.  В  двухтомном  труде  «Читать  «Капи¬
тал»  Альтюсер  показал,  что  создание  Марксом  научной
политической  экономии  и  научной  теории  общества  про¬
исходило  именно  таким  образом  —  через  «эпистемологиче¬
ский  разрыв»  с  эмпиризмом,  через  смену  проблематики  и
построение  познавательного  предмета  (мысленного  пред¬
мета,  отражающего  реальный  предмет).
 Альтюсер  выступил  против  увлечения  «человеческой»,
«личностной»  проблематикой  и  переоценки  ранних  работ
Маркса.  Возвращение  к  ним,  утверждал  он,  прямо  проти¬
воположно  движению  мысли  Маркса  и  тому,  что  должны
делать  марксисты,  продолжая  развитие  его  мысли.  В  «Эко-
номическо-философских  рукописях  1844  года»  Маркс  пы¬
тался  сделать  человека  принципом  объяснения  общества,
в  своих  зрелых  трудах  он  объясняет  самого  человека  об¬
щественными  отношениями.  Сторонники  же  «гуманисти¬
ческой  интерпретации»  марксизма  стремятся  снова  сде¬
лать  исходным  пунктом  человека,  возвращая  марксист¬
ское  учение  к  его  «донаучной  стадии».
 Поскольку  исходным  пунктом  марксистского  анализа
являются  объективные  законы  капиталистического  произ¬
водства,  Альтюсер  в  полемике  против  абстрактного  гума¬
низма  Р.  Гароди  и  ряда  других  ревизионистов  выдвинул  в
 83

статье  «Марксизм  и  гуманизм»  Положение  о  том,  что  марк¬
сизм  есть  «теоретический  антигуманизм»  К  Несмотря  на
очевидную  уязвимость  формулировки  Альтюсера,  необхо¬
димо  подчеркнуть,  что  он  пытался  защищать  научность
марксистской  теории  против  смешения  ее  с  разного  рода
внеисторическими  гуманистическими  учениями.  Маркс,
писал  Альтюсер,  смог  сформулировать  научную  теорию
общественного  развития  лишь  в  результате  радикальной
критики  «философии  человека»,  которая  вначале  (в
1840—1846  гг.)  служила  ему  в  качестве  теоретического
фундамента.
 В  этот  первый,  «гуманистический»  период  духовной
эволюции  Маркса  понятие  «сущность  человека»  являлось
для  него  основанием  критики  существующего  общества.
На  этом  понятии,  продолжает  Альтюсер,  строилась  и  кон¬
цепция  отчуждения,  и  идея  «человеческой  эмансипации»,
предполагающая  революцию,  которая  возвращает  человеку
его  отчужденную  сущность.  После  1845  г.,  создавая  науч¬
ную  теорию  общественного  развития,  Маркс  формулирует
новые  понятия,  такие,  как  общественно-экономическая
формация,  производительные  силы,  производственные  от¬
ношения,  общественное  бытие  и  общественное  сознание.
С  этого  времени,  пишет  Альтюсер,  можно  говорить  о  «тео¬
ретическом  антигуманизме»  Маркса,  то  есть  о  разрушении
спекулятивной  философской  концепции  человека.
 Альтюсер  признавал,  что  гуманизм,  отрицаемый  как
научная  теория,  продолжает  существовать  как  «идеоло¬
гия»,  то  есть,  по  его  мнению,  как  ненаучная  форма  отра¬
жения  общественного  бытия.  В  идеологии,  по  Альтюсеру,
господствует  воображаемое  отношение  людей  к  действи¬
тельности,  которое  не  столько  описывает  существующее,
сколько  выражает  стремления  людей  —  их  надежды,  идеа¬
лы,  желания  и  сожаления.
 Статьи  Альтюсера  о  соотношении  научной  теории  и  гу¬
манистической  концепции  в  марксизме  вызвали  широкие
отклики  в  марксистской  печати  и  острую  научную  дискус¬
сию  на  страницах  журнала  «Нувель  критик».  Обсуждав¬
шиеся  в  этой  дискуссии  вопросы  о  соотношении  марксиз¬
ма  и  гуманизма,  науки  и  идеологии  имели  не  только  тео¬
ретическое,  но  и  практическое  значение,  поскольку  Фран¬
цузская  коммунистическая  партия  уже  с  послевоенного
времени  поставила  своей  задачей  создание  широкого  ан¬
 1  А11ки$$ег  Ь.  Матзте  е!  Ьитатбте,—Ьа  ]Чоиуе11е  сгШаие,
1965,  №  164.

тимонополистического  фронта,  сплочение  широких  народ¬
ных  масс  на  борьбу  за  демократию,  гуманизм  и  мир.
На  пленумах  ЦК  ФКП  наряду  с  разработкой  политиче¬
ской  линии  партии  в  области  образования,  искусства,  свя¬
зи  рабочего  класса  с  интеллигенцией  самому  серьезному
обсуждению  были  подвергнуты  вопросы  научной  базы  н
гуманистического  смысла  марксизма,  его  теоретической
строгости  и  практической  действенности  как  науки  и  идео¬
логии.  В  статьях  и  книгах  французских  коммунистов  твор¬
чески  развивалась  марксистская  теория  личности,  свободы
человека,  гуманизма  *.  Но'  при  всех  новых  моментах  мар¬
ксисты  исходили  и  исходят  из  принципиального  положе¬
ния  Маркса  о  том,  что  для  свободного  развития  каждого
человека  необходимо  сначала  создать  общественные  отно¬
шения  без  эксплуатации  человека  человеком,  без  угнете¬
ния,  без  нищеты,  без  насилия  и  войн.  «Уничтожая  экс¬
плуатацию  человека  человеком,—  писал  Ж.  Марше  в
книге  «Демократический  вызов»,—  социализм  делает  воз¬
можным  укрепление  братских  связей  между  людьми,  не
разделяемых  более  антагонизмами  интересов»  2.  Органиче¬
ское  сочетание  борьбы  за  дело  рабочего  класса  с  борьбой
за  насущные  интересы  всех  трудящихся,  борьбы  за  социа¬
лизм  с  борьбой  за  общечеловеческие  идеалы  свободы,  де¬
мократии  и  мира,  научной  теории  и  гуманизма  составило
прочный  фундамент  для  союза  коммунистов  со  всеми  ле¬
выми  силами  во  Франции.
 Леваки  1968  г.,  вроде  Лярдро  и  Жамбе,  поначалу  ув¬
лекшиеся  марксистской  наукой,  а  затем  разочаровавшие¬
ся  в  «позитивизме»  Альтюсера,  призывавшие  к  «романти¬
ческому  видению  марксизма»,  в  конце  концов  пришли  к
отрицанию  самой  идеи  преобразования  общества.  В  струк¬
турализме  они  заимствуют  и  гиперболизируют  его  слабые
стороны,  концепцию  «смерти  человека»  и  «смерти  фило¬
софии».  Под  «смертью  человека»  Фуко  имеет  в  виду  пре¬
жде  всего  конец  философии,  которая  пытается  определить
сущность  человека,  укоренив  его  в  природе,  мышлении
или  обществе.  Этот  «антропологический  сон»,  выносит
свой  приговор  Фуко,  хотя  и  «направляет  и  ведет  фило¬
софскую  мысль  от  Канта  до  наших  дней»,  близится  к  кон¬
цу.  Когда  будут  разрушены  «фундаментальные  диспози¬
ции  знания»,  так  же  как  была  разрушена  в  конце  XVIII  в.
почва  классической  философии,  тогда  «человек  исчезнет,
 1  См.,  например,  книгу  Л.  Сэва  «Марксизм  и  теория  личности»
(М.,  1972).
 2  Магска1$  О.  Ье  йёй  Дётосга^ие,  р.  99.
 85

как  исчезает  лицо,  начертаппое  на  прибрежном  песке»  *.
 Неофрейдисты,  вышедшие  из  Франкфуртской  школы
социальных  исследований,  тоже  понимали  человека  лишь
как  пленника  речевых  структур  и  подсознательных  меха¬
низмов.  Социологи,  вроде  Маркузе,  предлагали  бунтующей
молодежи  сломать  орудия  технического  «рационального»
контроля,  направленного  на  разрушение  человеческих  по¬
тенций,  и  утвердить  «совсем  Иное»  на  основе  экзистенци¬
ального  выбора.  Книга  Фуко  «Слова  и  вещи»  произвела
на  студентов  Сорбонны  и  Коллеж  де  Франс  такое  же  впе¬
чатление.  Если  вся  система  образования,  институты  вла¬
сти  и  органы  массовой  информации  служат  подчинению
человека,  если  не  столько  политическая  власть,  сколько
язык,  мышление,  культура  отчуждают  человека,  то  все
эти  «стены»  должны  быть  немедленно  взорваны,  сделали
вывод  нетерпеливые  бунтари.  «Долой  культуру,  да  здрав¬
ствует  жизнь!»  —  начертали  они  на  стенах  Сорбонны.
Бывший  «левый  пролетарий»  Лярдро  пишет,  что  его  «не¬
превзойденным  учителем»  был,  «конечно,  Мишель  Фуко»  2.
Когда  же  стены  «технической  цивилизации»  не  пали  от
иерихонских  труб  «свободы»  и  «бунта»,  «усталым  левым»
показалось,  что  не  остается  ничего  другого,  как  отказать¬
ся  от  напрасных  желаний,  от  борьбы  против  существую¬
щей  общественной  системы  и  удалиться  от  мира,  в  кото¬
ром  власть  над  человеком  вездесуща.
 Стать  «ангелами»  подтолкнули  бывших  леваков  и  те
ученики  классиков  структурализма,  которые  подчеркива¬
ли  в  работах  Леви-Строса  и  Фуко  разрыв  с  классической
философией,  особенно  с  теми  ее  понятиями  и  принципами,
из  которых  исходил  марксизм.
 Надо  сказать,  что  и  сами  учителя  структурализма  во
Франции,  перейдя  от  вопросов  этнографии,  антропологии
и  культуры  к  философским  обобщениям,  подчеркивают
свой  разрыв  с  классической  философией,  понимавшей  ис¬
торию  как  закономерный,  «разумный»  процесс.  В  беседе
с  «новым  философом»  Ж.  М.  Бенуа  по  поводу  своих  пос¬
ледних  работ  «Путь  масок»  и  «Раса  и  культура»,  Клод
Леви-Строс  подчеркнул,  что  структурализм  «не  враждебен
истории».  Но  задача  историка,  по  его  мнению,  состоит  в
интерпретации  «жизни  отдельных  обществ,  стремлений
людей  того  или  иного  общества...  Сама  же  история  ирра¬
циональна...  И  было  бы  абсурдным  и  даже  опасным  ра¬
 1  Фуко  М.  Слова  и  вещи.  Археология  гуманитариых  наук,
с.  487.
 2  ЬаЫгеаи  О,  Ье  зш^е  сГог,  р.  235.
 80

зумно  фиксировать  или  прогнозировать  на  бумаге  пути  ее
развития»  1.  Беседу  с  «новым  философом»  Леви-Строс  за¬
кончил  призывом  изучать  человека  в  его  непосредствен¬
ном  микромире  и  защищать  его  и  природу  от  разруши¬
тельного,  воздействия  созданных  людьми,  но  ставших
враждебными  человеку  современных  «индустриальных»
обществ.
 4. 	«Новые  философы»:
не  бунтарь,
 не  потребитель,  не  борец,
а  «ангел»
 Пройдя  университеты  современной  западной  филосо¬
фии,  «новые  философы»  сделали  весьма  обескураживаю¬
щие  выводы.  «Смерть  человека»,  констатированная
М.  Фуко,  и  лекции  Ж.  Лакана  но  психоанализу,  в  которых
человек  рассматривается  как  пленник  знаково-символиче¬
ских  структур,  произвели  на  молодых  философов  самое
сильное  впечатление.  Согласно  Лакану,  сами  потенции  че¬
ловека,  сознательные  и  бессознательные,  формируются
знаково-символическими  системами,  то  есть  окружающи¬
ми  человека  «стенами».  Значит,  ломать  их  бесполезно,
единственное,  что  остается,—  это  изменить  свои  желания.
Оптимизм,  который  мы  признаем,  пишет  Лярдро  в  заклю¬
чении  к  «Золотой  обезьяне»,  не  в  свободе,  а  в  избавлении
от  тела.  Должно  быть  воссоздано  «новое  тело»  2.
 И  фрейдисты,  и  структуралисты  исходят  из  отрицания
понятия  человека  классической  философии  —  человека  с
плотью  и  кровью,  человека  разумного,  преобразующего
мир  для  удовлетворения  своих  потребностей.  Но  когда
сама  идея  «разумного»  переустройства  мира  была  отверг¬
нута,  а  проекты  преодоления  отчуждения  путем  «тоталь¬
ного  бунта»  или  примирения  с  «бессознательным»  не  со¬
стоялись,  осталось  лишь  удалиться  от  мира  сего.
 Структуралисты  и  психоаналитики,  полемизируя  с  со¬
циологами  Франкфуртской  школы,  продолжили  некоторые
их  мысли  и  заблуждения.  В  современном  «потребитель¬
ском  обществе»,  писали  Адорно  и  Маркузе,  не  только  и  не
столько  государство,  сколько  труд  и  потребление,  нескон¬
чаемая  погоня  за  новейшими  марками  автомобилей,  сте¬
реофонических  комбайнов  и  холодильников  являются  «шг-
 1  Цит.  по.:  Трофимова  Р.  П.  Французский  структурализм  се¬
годня.—  Вопросы  философии,  1981,  №  7,  с.  146.
 2  ЬаЫгеаи  О.  Ье  зш^е  <Гог,  р.  229.
 87

струментами  господства»,  мощными  орудиями  включения
человека  в  «варварство  общественных  связей».  Фуко  и  Ла¬
кан  сделали  вывод  о  «смерти  человека».  «Новые  филосо¬
фы»  вслед  за  ними  претендуют  на  раскрытие  изощренпых
методов  манипулирования  внутренним  миром  человека:
«...мы  даем  понимание  дрессировки,  с  помощью  которой
Господин  подчиняет  подданного:  уступи  в  своем  желании,
подчинись  закону,  и  я  дам  тебе  мою  любовь»  *.
 Лярдро  критикует  т§х  молодых  бунтарей,  которые,  «сле¬
дуя  Лакану,  говорят  лишь  о  сексуальности,  желании  и  на¬
слаждении»  2.  Он  и  его  соавтор  приходят  к  выводу,  что  от
вездесущих  пут  господства  может  избавить  лишь  отрекаю¬
щийся  от  всего  «ангел».  Не  революционер,  борющийся  за
новые  общественные  отношения,  и  не  «сексуальная  рево¬
люция»,  а  «ангел»,  выпадающий  из  всех  общественных
связей,  ускользающий  от  требований  «Господина»,  от
«любви  к  Господину».
 В  марксистско-ленинской  идеологии  Лярдро  раздражает
то,  что  она  наследует  от  всей  предшествовавшей  филосо¬
фии  учение  о  познании,  о  познаваемости  мира.  В  учении
Маркса  он  признает  только  «оправдание  бунта»,  все  ос¬
тальное  —  положение  о  закономерности  и  познаваемости
мира,  о  развитии  производительных  сил,  об  общественном
прогрессе  —  он  относит  к  «наследию  буржуазной  мысли».
Особенно  его  возмущает  «абсолютно  буржуазный  тезис»
о  том,  «что  знание  освобождает»  3.  Не  будем  здесь  оста¬
навливаться  на  нигилистическом  отношении  к  наследию
буржуазной  философии,  несовместимом  с  подлинно  рево¬
люционным  диалектико-материалистическим  отношением
к  культурному  наследию  прошлого.  Нам  сейчас  важно
подчеркнуть,  что  из  отрицания  фундаментального  положе¬
ния  марксистско-ленинской  философии,  что  свобода  есть
познанная  необходимость,  логически  следует,  что  осво¬
бождение  человека  —  не  в  познании  и  преобразовании
мира.  Отсюда  революционер  становится  бунтарем,  отри¬
цающим  все  и  вся,  а  бунтарь  вырождается  в*  «ангела».
Отныне,  пишет  Лярдро,  мы  вынуждены  «безнадежно  пи¬
тать  надежду  на  иной  мир...  который  не  дает  правила  для
этой  жизни,  не  ведет  нас  больше  здесь  и  теперь,  в  этом
мире,  но  позволяет  заключить  невозможное  пари...»  4.
 1  ]атЪе1  Скг.,  Ьагйгеаи  С.  Ь’Ап&е,  р.  25.
 2  Ьагйгеаи  <9.  Ье  зт^е  <Гог,  р.  236.
 8  Ш<Ь,  р.  133,  134.
 4  1атЬе1  Скг.}  Ьагйгеаи  О.  Ье  топбе,  р.  14—15.

Но  как  бы  высоко  ни  воспарял  «ангел»  над  действи¬
тельностью,  она  продолжает  существовать,  ставить  вопро¬
сы  и  требовать  ответов.  Третью  часть  «Онтологии  револю¬
ции»  Лярдро  начинает  с  постановки  весьма  актуальных  во¬
просов:  что  такое  права  человека,  чем  должен  быть  чело¬
век,  чтобы  можно  было  придать  ему  права,  какими  долж¬
ны  быть  права,  чтобы  они  соответствовали  человеку?
«...Если  человек  исчез  с  горизонта  нашей  мысли,  как  мо¬
жем  мы  мыслить  права  человека?  Если  мы  отрицаем  все¬
общность,  как  можем  мы  утверждать  идею  общих  прав?..
В  более  общей  форме  этот  вопрос  должен  быть  поставлен
следующим  образом:  при  каких  условиях  возможна  мо¬
раль?»  «Новые  философы»  не  могли  не  почувствовать,  что
они  утратили  какие-либо  философские  основания  нравст¬
венных  идеалов  и  норм,  поэтому  Лярдро  ставит  своей  за¬
дачей  «заново  определить  основания,  которые  могут  поз¬
волить  моральную  позицию»  !.
 Отвечая  на  эти  действительно  насущные  вопросы,  Ляр¬
дро  и  Жамбе  отказываются  от  левацких  увлечений,  кото¬
рые  владели  ими  при  написании  первого  тома.  При  этом
авторов  «Онтологии  революции»,  как  на  качелях,  отнесло
из  крайне  левой  в  крайне  правую  позицию.  Они  отказы¬
ваются  не  только  от  идеи  революции,  но  от  идеи  радикаль¬
ного  изменения  жизни  людей  и  самих  людей  вообще.  Вме¬
сте  с  ней  они  отвергают  «политическую  концепцию  мира»,
которая  видит  в  истории  достижение  справедливости  и
добра  через  зло,  и  «этическую  концепцию»,  которая  видит
основания  морали  в  самом  моральном  субъекте.  Вся  прош¬
лая  философия  от  Демокрита  и  Платона  вплоть  до  Сартра,
да  и  христианская  теология  от  Августина  и  Оригена  до  на¬
ших  дней  оказываются  непригодными  для  обоснования
моральной  позиции,  поскольку  всякая  философия  утверж¬
дает  какой-то  порядок,  будь  то  бог,  разум,  природа  или
развитие  производительных  сил,  и  тем  самым  «оправды¬
вает  зло»  2.  Исключение,  по  их  мнению,  составляет  лишь
Кант,  который  «строил  свою  философию,  желая  дать  на¬
бросок  того,  что  могло  бы  быть  моральной  позицией»  3.
Однако  кантовская  философия,  опять  не  соглашаются  «но¬
вые  философы»,  также  не  может  стать  основой  морали
современного  человека,  потому  что  Кант  формулировал
моральные  императивы  как  всеобщие.  А  всякая  всеобщ¬
 1  ]атЬе1  Скг.,  ЬаЫгеаи  С.  Ье  топйе,  р.  9,  10,  12.
 2  ИМ,  р.  29.
 8  ИМ,  р.  41.
 89

ность  отчуждена  от  человека,  направлена  против  его  ин¬
дивидуальности,  против  его  желаний.
 Лакан  пришел  к  выводу,  что  нет  сексуальных  отноше¬
ний.  «Новый  философ»  добавляет:  «Нет  человеческих  от¬
ношений»,  то  есть  желание,  индивид,  личность,  любовь  —
лишь  иллюзии,  «видимости»,  на  самом  же  деле  они  де¬
лаются  «моими»  под  влиянием  общественных,  «нечелове¬
ческих  отношений».  В  формировании  людей,  которые  ду¬
мают  «как  все»  и  чувствуют  «как  все»,  и  состоит  «варвар¬
ство»  нашего  времени.  Поэтому  «новые  философы»  фор¬
мулируют  «вопрос  морали»  следующим  образом:  какую
придать  ей  форму,  «чтобы  в  мире  было  возможно  меньше
варварства»  *?  Задача,  конечно,  благородная,  но  «новые
философы»  отрезали  все  пути  к  ее  решению,  отвергнув
как  «философию  необходимости»,  так  и  «философию  сво¬
боды»,  как  современные  гуманистические  учения,  так  и
прошлые,  включая  «смехотворные  выдумки»  Канта  и  Рус¬
со,  которые  придумывают  «естественного  индивида»  лишь
для  того,  чтобы  подчинить  его  «Господину»2.  Только
Фрейд  «лакановской  ориентации»  позволяет  еще  не  по¬
давлять  желание,  сохранять  особенность  желания  и  по¬
этому,  согласно  Лярдро  и  Жамбе,  такое  учение  может
стать  основой  автономии  личности,  «моральной  автоно¬
мии».
 Тема  «смерти  человека»,  предложенная  Лаканом  и
Фуко,  поворачивается  своим  острием  против  идеала  чело-
века-борца  за  справедливое  общество,  за  общество  без  уг¬
нетения  и  эксплуатации  человека  человеком.  «Смерть  че¬
ловека,  провозглашенная  в  1966  г.,—  пишет  Жамбе,  имея
в  виду  книгу  Фуко  «Слова  и  вещи»,—  философски  есть
смерть  старого  человека  в  нас,  который  предлагал  реали¬
зовать  воинствующую  концепцию  жизни»  3.  Свои  пораже¬
ния  и  отступничество  бывшие  леваки  представляют  как
смерть  «политического  человека»,  как  смерть  идеала  бор¬
ца  за  революционное  переустройство  общества.  Ему  они
противопоставляют  «ангельское  пари»,  образцы  которого
находят  «в  некоторых  аспектах  первоначального  христи¬
анства  и  китайской  культурной  революции»  4.  Это  «ангель¬
ское  пари»  означает,  что  у  них  не  осталось  ни  революци¬
онных  идеалов,  ни  политических  иллюзий,  ничего,  «кро¬
 1  1атЪе1  СНг.,  Ьагйгеаи  С.  Ье  тошЗе,  р.  59,  60,  67.
 2  1Ы(1.,  р.  80,  84.
 3  1Ыа.,  р.  144.
 4  ша.,  р.  182.
 90

ме  морального  протеста»,  поясняют  авторы  «Онтологии
революции»
 Так  Жамбе  и  Лярдро  обосновывают  право  человека  на
«моральный  протест».  Однако  они  противопоставляют  его
всем  другим  способам  борьбы  с  существующим  строем.
Нравственный  протест  «ангела»  предлагается  как  альтер¬
натива  революции,  которая,  по  мнению  Лярдро  и  Жамбе,
неизбежно  становится  террором.  Это  бунт  одинокого  «ан¬
гела»,  выпадающего  из  всех  общественных  связей,  из  всех
видов  организованной  борьбы  трудящихся  масс,  давно  зна¬
комый  бунт  одиночки,  аутсайдера,  «постороннего».  Это  не
духовный  прорыв  в  будущее,  о  котором  говорил  Пушкин:
«Свободы  сеятель  пустынный,  я  вышел  рано,  до  звезды...»
«Ангел»  новейших  философов  не  ждет  и  не  обещает  «зари
пленительного  счастья»,  он  презирает  прошлое,  боится  бу¬
дущего.  Он  аутсайдер  и  по  отношению  к  существующему
обществу,  и  к  борьбе  масс  за  лучшее  будущее.  Его  мо¬
ральный  протест,  в  лучшем  случае  на  миг  осветив  окру¬
жающую  мерзость,  ложь  и  несправедливость,  гаснет  в  тем¬
ноте.  Его  одинокий  бунт  легко  поглощается  зыбким  боло¬
том  окружающего  мещанства.
 Идеалы  свободы  другого  «нового  философа»,  А.  Глюк-
смана,  описываются  им  в  образах  исторических  или  лите¬
ратурных  героев,  переодетых  в  «ангелов».  Это  —  Сократ,
заявляющий  в  обществе  всеобщего  просвещения  свое  «ни¬
чего  не  знаю»,  Панург,  задающий  свои  «частные»  вопросы
правителю,  занятому  заботами  о  благе  народа.  Автор  кни¬
ги  «Господа  мыслители»  знает  только  негативные  способы
обоснования  «индивидуального  протеста».  Он  все  отвер¬
гает:  марксистскую  концепцию  революционного  преобра¬
зования  мира  согласно  законам  развития  общества,  идеал
борца  за  освобождение  рабочего  класса  и  всех  трудящих¬
ся,  классическую  европейскую  философию  с  ее  идеей  ра¬
зумного  преобразования  мира  и  идеалом  борца  за  счастье
всего  человечества.  Свободу  Глюксман  радикально  проти¬
вопоставляет  необходимости  и  знанию  и  с  этой  точки  зре¬
ния  претендует  на  разоблачение  «сокровенной  тайны  всех
мыслителей»,  злого  умысла  всей  европейской  философии,
которая,  обещая  свободу  человеку,  подчиняет  его  необхо¬
димости,  знанию,  правилу  и  государству.
 Тезис  Гегеля  о  разумности  действительности  и  выводы,
которые  сделали  из  него  революционные  мыслители  XIX
и  XX  веков,  понявшие  диалектику  как  «алгебру  револю¬
 1  1атЪе1  СНг,,  Ьагйгеаи  С.  Ье  топ<1е,  р.  276.
 91

ции»,  Глюксмап  сводит  к  левацкому  тезису  «бунтовать
всегда  разумно»  и  затем  совершает  свой  «переворот»  в
философии,  начиная  с  эпохи  Возрождения,  с  антимонасты¬
ря,  основанного  Гаргантюа,  с  его  единственным  правилом
«делай  что  хочешь».  Телем  был  основан  не  телемитами,  а
Гаргантюа,  поэтому  его  антимонастырь  довольно  быстро
превращается  в  «крепость  знания»,  а  «делай  что  хо¬
чешь»  —  в  подчинение  правителю,  в  «делай  что  хочешь,
но  подчиняйся  мне»,  в  «работай,  чтобы  быть  свободным»,
«подчиняйся,  чтобы  быть  свободным»  !.  Таким  образом,
люди,  «переходя  из  монастыря  в  антимонастырь,  не  совер¬
шают  прыжок  из  царства  необходимости  в  царство  свобо¬
ды,  но  более  или  менее  счастливо  заменяют  одну  дисцип¬
лину  на  другую».  Антимонастырь  превращается  в  «бун¬
кер  новых  веков,  куда  сажают  всех  проклятых,  бродяг,
лжецов  и  т.  д.»2.  Технология  самодисциплины,  которую
должны  усвоить  все,  говорит  Глюксман,  была  вскрыта
Фуко  в  колледжах,  лицеях,  больницах  и  тюрьмах  послед¬
него  столетия:  воля  всех  должна  стать  волей  каждого,
то  есть  каждый  подданный  интериоризирует  внешний  за¬
кон,  правило,  норму.  «Подчиняться?  Зачем?  Чтобы  быть
свободным!  —  единодушно  отвечают  новые  времена,  кото¬
рые  Рабле  весело  приветствовал  в  образе  Телема»  3  —  так
разоблачает  Глюксман  «сокровенную  тайну»  философии
нового  времени.  В  превращении  свободы  в  подчинение,
формулы  свободы  в  формулу  порабощения  Глюксман  об¬
виняет  всю  рационалистическую  философию,  «разум  клас¬
сической  эпохи,  который  исключает  сумасшедших,  бунта¬
рей,  прокаженных,  евреев...»  Ведь  для  «правительства  ра¬
зума  нет  невинного  противника»  4.
 Но  более  всего,  по  Глюксману,  виновна  в  превраще¬
нии  свободы  в  «самодисциплину»  логика  Гегеля,  совер¬
шающая  «теоретическое  убийство  спорящего  Сократа»,  де¬
лающая  его  невозможным  перед  лицом  истинного  способа
мышления.  «Логическое  убийство  Сократа  ритуально  для
Гегеля,  этим  самым  он  устанавливает  конечное  знание,
которое  намеревается  дать  нам»  5.
 Всемирная  история  Гегеля  развивается  от  восточных
народов,  которые  знали,  что  лишь  один  человек  свободен,
к  греко-римским  народам,  которые  знали,  что  некоторые
 1  СЫскзтпапп  А.  Ъез  шайгез  репзеигз,  р.  14,  17.
 2  1Ыс1.,  р.  20,  21,  22.
 8  1Ыс1.,  р.  38.
 4  1Ыс1.,  р.  101,  79.
 5  1Ы<1.,  р.  86.
 92

свободны,  и,  наконец,  к  германским  народам,  которые  зиа^
ют,  что  все  свободны.  Соответственно,  исторические  фор¬
мы  государства  развиваются  от  деспотизма  к  демократии
и,  наконец,  к  монархии.  Этот  парадокс  гегелевской  карти¬
ны  исторического  прогресса  Глюксман  объясняет  тем,  что
Гегель  мыслил  общество,  в  котором  «есть  один  господйн
и  никто  не  раб»,  таким  образом,  что  каждый  свободный
гражданин  добровольно  признает  одного  господина.  «Ник¬
то  не  раб,—  иронизирует  Глюксман,—  потому  что  глаза
господина  —  в  каждой  голове,  каждый  сам  свой  тюрем¬
щик»  *.
 Не  только  Гегеля,  но  и  других  немецких  мыслителей
XIX  в.  Глюксман  обвиняет  в  том,  что,  подчинив  всякий
индивидуальный  протест  «истинному  способу  мышления»,
отвергнув  на  основании  логического  закона  непротиворе¬
чив  всякое  противоречие,  они  подчинили  мышление  всех
людей  единой  логике,  единому  правилу  и  тем  самым  под¬
готовили  современное  «дисциплинарное  общество».  «В  го¬
сударстве  господ  мыслителей  есть  один  господин  и  нет  ра¬
бов,  потому  что  все  подданные  получили  хорошее  воспита¬
ние...  они  думают  с  господином,  как  господин,  или,  точнее,
господин  мыслит  в  них...»  2  Немецких  мыслителей  XIX  в.
Глюксман  обвиняет  в  том,  что  они  идеологически  подго¬
товили  «организованное  рабство»,  общество,  в  котором  все
подданные,  одинаково  прирученные,  выхолощенные,  дис¬
циплинированные,  составляют  армии  рабочих  на  крупных
предприятиях,  армии  чиновников  в  учреждениях,  а  при
надобности  —  армии  вооруженных  солдат.  Тем  самым  они
подготовили  если  не  нацистскую  идеологию,  то  «непротив¬
ление  нацизму»  3.
 Осмысливая  трагический  опыт  двух  мировых  войн  и
задаваясь  вопросом:  ответствен  ли  Ницше  за  идейную
подготовку  германского  фашизма?  —  А.  Камю  в  эссе  «Бун¬
тующий  человек»  отвечал:  ответствен.  Ответствен,  потому
что,  если  нет  истины,  все  позволено.  Глюксман  стирает
различие  между  иррационализмом  Ницше  и  рационали¬
стической  философией.  Вся  немецкая  философия  от  Фихте
до  Ницше,  считает  он,  подготовила  целый  народ  к  «от¬
ступлению  перед  авторитетом,  перед  носителем  закона,
порядка,  государственной  власти  и  т.  д.»,  ту  «кретиниза-
цию  народа,  которая  достигла  высшей  степени  при  на-
 1  С1иск$тапп  А.  Ьез  тайгез  репвеигз,  р.  173.
 2  1Ы<1.,  р.  180.
 8  НМ,  р.  100.
 93

цизмс»  Нацизму  и  его  «эрзацам,  широко  распространен¬
ным  в  сегодняшнем  мире»,  Глюксман  хочет  противопоста¬
вить  индивидуальный  протест,  «искру  Сократа  и  Па¬
ну  рга»,
 В  70-е  годы  стали  явными  разрушительные  последст¬
вия  нигилистического  отношения  ко  всей  прошлой  и  на¬
стоящей  культуре  как  «репрессивной»  и  «отчужденной»,
поэтому  некоторые  «новые  философы»  при  всем  своем  от¬
рицании  «всех  рационализмов  Запада»  выступают  про¬
тив  «идиотского  обобщения»,  что  и  Сократ,  и  христиан¬
ство  «репрессивны».  Действительно,  отрицание  всей  за¬
падной  культуры,  как  подавляющей  личность  человека,
есть  совершенно  неправомерное  отождествление  культуры
эксплуататорских  классов  и  демократической  культуры,
реакционной  и  прогрессивной,  восхваляющей  силу  власть
имущих  и  отстаивающей  свободу  и  достоинство  человека.
Но  «новые  философы»  критикуют  не  огульное  отрицание
всей  предшествовавшей  культуры,  а  «иллюзию  преемст¬
венности»  в  философии  от  Сократа  и  Платона  до  наших
дней.  Так,  М.  Клавель  хочет  разбить  представление  об
«общем  метафизическом  поле  от  Платона  до  Маркса  как
о  почве  единообразия  мысли»,  чтобы  вырвать  Сократа  у
рационалистической  философии  морали.  В  поисках  спасе¬
ния  от  «порядка,  который  с  наступлением  капитализма  с
его  высшим  законом  прибыли  и  рентабельности  еще  более
усилился»,  от  «тирании  логоса»,  с  одной  стороны,  и  от
возвращения  к  «дионисийской  культуре»,  «варварской
тирании  желания»  —  с  другой,  Клавель  обращается  к  об¬
разам  Сократа  и  Христа.  «Я  считаю  Сократа  и  Христа  ос¬
вободителями»,—  утверждает  он  2.
 Клавель  «восстанавливает»  Сократа,  несмотря  на  его
«забвение  и  сокрытие  «гуманистами»,  то  есть  несмотря  на
классическую  традицию  понимания  Сократа  как  осново¬
положника  европейского  рационализма.  Он  «спасает»
афинского  философа  также  от  презрения  Ницше  к  «этому
еврею  Сократу»  и  от  критики  его  новейшими  философами
как  «изобретателя  западного  гаИо»  (Фуко).  Клавель  на¬
ходит  в  жизни  и  учении  Сократа  образ  бесконечно  при¬
влекательный  для  современного  человека,  запутавшегося
в  сетях  стандартизированного  производства  и  потребления,
бьющегося  над  вопросами:  цивилизация  атомных  электро¬
станций  и  атомных  бомб  —  за  или  против  человека?  и  что
есть  человек?  Духовная  независимость  и  мужество  Сокра¬
 1  СЫсквтапп  А.  Ьез  таИгез  репзеигз,  р.  68,  69.
 2  С1аие1  Л/.  N043  Гауопз  1оиз  1иё,  р.  50,  51.
 94

та  обладают  особой  притягательпой  силой,  для  людей,  жи¬
вущих  в  обществе,  где  «власть  человека  над  человеком
вездесуща».
 Существует  целая  историко-философская  традиция,  в
которой  Сократ  рассматривается  как  основоположник  ра¬
ционалистической  антропологии,  создатель  новых  этиче¬
ских  понятий,  средств  диалектического  мышления,  прин¬
ципа  гейисЯо  ай  аЬзигДит.  Клавель  отказывается  от  все¬
го,  что  было  сказано  о  Сократе  на  протяжении  столетий,
и  категорически  заявляет,  что  Сократ  никогда  не  утверж¬
дал,  будь  то  в  шутку  или  притворяясь,  что  «никто  не  мо¬
жет  быть  злодеем  добровольно»  и  что  «зло  есть  результат
невежества»  1.  Клавель  оставляет  только  конфликт  афип¬
ского  философа  с  его  окружением,  с  его  эпохой,  с  обще¬
принятыми  нормами,  нравами  и  законами.  На  протяже¬
нии  двух  тысячелетий,  говорит  Клавель,  мы  убивали  Сок¬
рата  и  теперь  убиваем  его,  убивая  в  себе  человека.  «По  у
нас  меньше  оправданий.  Греки  избавились  от  чужого  им...
А  мы  —  от  своей  души...»  2
 Трагическая  смерть  великого  мыслителя,  его  судьба,
это,  по  словам  Маркса,  «олицетворение  философии»,  мо¬
рально-философский  императив,  обращенный  к  соврехмеп-
ному  человеку,  который  больше  всего  боится  заглянуть  в
самого  себя,  становились  предметом  размышлений  многих
философов  и  моралистов3.  Однако  пафос  книги  Клавеля
пе  в  критическом  анализе  психологических  уверток,  с  по¬
мощью  которых  ипдивид  приспосабливается  к  бюрократи¬
ческой  структуре  современного  капиталистического  об¬
щества  и,  оправдываясь,  одновременно  теряет  свою  инди¬
видуальность,  свое  неповторимое  «Я».  Процесс  деградации
личности  в  «неподлинном  существовании»,  сопровождаю¬
щийся  унизительным  ощущением  собственной  малоценно-
сти,  был  разносторонне  проанализирован  в  этико-психоло¬
гических  концепциях  экзистенциалистов  и  психоаналити¬
ков.  Пафос  книги  Клавеля  состоит  в  упорном  повторении
того,  что  «Сократ  в  действительности  ничего  не  знал  и
только  порывал  со  всякой  властью  человека  над  челове¬
ком»  4.
 Почти  полтора  столетия  назад  С.  Кьеркегор  противо¬
поставил  свое  понимание  Сократа  гегелевскому.  Гегель  по-
 1  СШе1  М.  01еи  ез!  Бгеи,  р.  24.
 2  1ЫД.,  р.  46.
 3  Подробнее  см.,  например:  Нерсесянц  В.  С.  Сократ.  М.,  1980;
Кессиди  Ф.  К.  Сократ.  М.,  1979.
 4  СШе1  М.  N0113  Гауопз  1оиз  1иё,  р.  24.
 95

иимал  Сократа  как  великого  человека,  положившего  на¬
чало  новой  эпохи  в  развитии  человеческого  духа.  Кьерке¬
гор  же  видел  в  нем  «несчастнейшего  человека»,  который
разрушил  идеалы  религиозно-мифологического  мировоз
зрения,  но  сам  не  достиг  «истины».  Клавель  критикует
Кьеркегора  за  то,  что  он  определил  иронию  Сократа  лишь
как  «бесконечную  отрицательность»,  и  обещает  найти  в
нем  разгадку  мучительных  проблем  современности,  дать
положительный  нравственный  идеал  человека.  Точно  так
же  Глюксман  обвиняет  Гегеля  в  логическом  убийстве
Сократа  и  критикует  экзистенциалистов  за  то,  что  они
воскрешают  его  лишь  для  того,  чтобы  оплакивать  не¬
счастье  человека,  оказавшегося  в  одиночестве,  потерпев¬
шего  поражение  перед  «истинным  способом  мышления».
Сам  Глюксман  ищет  в  образе  Сократа  вдохновляющий
идеал  чистого  морального  протеста  для  всех  людей,  отва¬
живающихся  на  индивидуальное  сопротивление,  для  сту¬
дентов  и  священников,  протестовавших  против  войны  во
Вьетнаме,  создающих  «перебои  в  официальных  рассужде¬
ниях  и  парадах,  в  высших  стратегических  расчетах  гос¬
подствующей  мудрости»  *.
 Глюксман  и  Клавель  противопоставляют  молчание  Со¬
крата  культуре,  в  которой  «все  —слова»,  тезис  философа
«я  знаю,  что  ничего  не  знаю»  —  победоносному  шествию
тезиса  «знание  —  сила»,  наконец,  смерть  Сократа  —  «вез¬
десущей  власти  человека  над  человеком».  Таким  образом,
в  нарисованном  ими  образе  Сократа  остаются  лишь  мрач¬
ные  тона  незнания,  сомнения,  молчания  и  смерти.  Свобо¬
да  человека  определяется  только  отрицательно,  как  раз¬
рыв  с  окружающим  обществом,  с  общепринятой  моралью,
культурой  и  знанием.  Индивидуальный  протест  в  их  изоб¬
ражении  никак  не  может  перерасти  в  организованное  об¬
щественное  движение.  Сократ  становится  разительно  по¬
хож  на  бледного  «ангела»  в  изображении  Лярдро  и  Жам¬
бе.  И  этот  идеал  предлагается  как  «спасение»  новому
«потерянному  поколению»,  бунтарям,  разуверившимся  в
возможности  социальной  справедливости,  растерявшим
нравственные  критерии,  порвавшим  с  прошлым,  не  веря¬
щим  в  будущее.  Как  тут  не  вспомнить  разорившегося  по¬
мещика  Симеонова-Пищика  из  пьесы  А.  П.  Чехова  «Виш¬
невый  сад»,  задолжавшего  всем  и  надеющегося  только  на
чудо,  который  среди  всеобщей  неразберихи  и  несчастья
вдруг  произносит:  «...какой-то...  великий  философ  советует
прыгать  с  крыш...»
 1  СЫскзтапп  А.  Ьез  тайхез  репзеигз,  р.  74.
 96

М.  Клавель  приложил  все  свое  умение  и  широкие  по¬
знания,  чтобы  дать  хоть  какую-то  опору  для  крыльев
«ангела»  разочаровавшихся  леваков.  Но  он,  так  же  как
все  «новые  философы»,  отвергает  существующие  концеп¬
ции  отчуждения  и  свободы  человека.  Сартра  он  справед¬
ливо  критикует  за  субъективизм,  за  то,  что,  полагая  абсо¬
лютную  свободу  человека,  он  не  оставляет  ни  малейшего
шанса  для  объяснения  исторического  и  онтологического
отчуждения,  структуралистов  —  за  объективизм,  за  то,  что
они  не  оставляют  места  для  субъекта,  для  человеческого
«я»,  философию  «человеческой  природы»  Руссо  и  Канта  —
за  стремление  соединить  философское  рассмотрение  чело¬
века  с  научным  !.  Но  больше  всего  и  яростнее  всего  он
нападает  на  «автоматическое  возвращение  сущности  чело¬
века  человеку  благодаря  будущей  экономической  револю¬
ции...»  2.  Клавель  выступает  против  социалистической  ре¬
волюции  как  пути  преодоления  отчуждения  и  создания
объективных  социально-экономических  и  политических
условий  для  расцвета  гармонической  личности.  Вообще
всю  философию,  которая  видела  освобождение  человека  в
познании  и  преобразовании  природы  и  общества,  он  обви¬
няет  в  том,  что  ее  гуманистические  учения  привели  к  от¬
чуждению  человека.  Ведь  «эти  наиболее  демократические
и  называемые  свободными  общества  —  наиболее  отчуж¬
дающие  и  отчужденные»  3.
 Однако  главная  цель  Клавеля  —  отнюдь  не  в  критике
«отчуждающих  и  отчужденных»  обществ,  не  в  критике
субъективизма  экзистенциалистов  и  безразличного  к  чело¬
веку  объективизма  структуралистов.  Его  проповедь  на¬
правлена  против  мировоззренческих  основ  научного  социа¬
лизма,  против  рационалистической  и  атеистической  фило¬
софской  мысли  Запада.  Он,  конечно,  не  может  прямо
отвергнуть  весь  европейский  гуманизм,  он  даже  готов  при¬
знать  его;  «если  гуманизм  есть  учение  об  абсолютной  цен¬
ности  человека»,  то  он  вместе  с  Кантом  и  всеми  атеиста-
ми-идеалистами  *—  против  Ницше  и  Фуко.  Но,  продолжа¬
ет  тут  же  Клавель,  «если  гуманизм  есть  учение  об  абсо¬
лютном  существовании  человека^  одного  человека  без
бога,  то  я  —  антигуманист.  Я  не  допускаю  существования
человека,  который  устраняет  бога  и  в  великой  западной
философии  появляется  для  того,  чтобы,  так  сказать,  соз-
 1  С1ме1  М.  ($ш  ез!  аИёпё?,  р.  18,  20,  21.
 2  1Ыа.,  р.  6.
 3  Ш<1.,  р.  51.
 97

паться  в  своем  несуществовании...»  Итак,  европейскую
философию,  величие  которой  состояло  в  освобождении  че¬
ловека  от  «предрассудков  и  суеверий»,  как  говорили  фран¬
цузские  просветители,  в  вере  в  разум  и  силу  человека,
Клавель  обвиняет  в  том,  что  она  привела  к  «отпадению»
человека  от  бога  и  к  концу  самого  человека.  Все  современ¬
ные  философы,  считает  он,  повинны  в  «смерти  человека».
Марксизм  «виновен»,  с  его  точки  зрения,  в  «метафизиче¬
ской  догме  о  невинности  и  естественном  счастье  человека,
«человека  природного  и  общественного»,  но  отчужденного
собственностью  и  возвращающегося  к  своей  сущности  пу¬
тем  уничтожения  оной  и  коллективного  присвоения»  2.
 Главным  объектом  нападок  «нового  философа»  являет¬
ся,  как  мы  видим,  марксизм,  который  с  самого  начала  был
учением  об  экономическом,  а  не  только  юридическом  ос¬
вобождении  человека,  о  создании  не  только  политических
и  правовых,  но  и  социально-экономических  условий  для
преодоления  отчуждения,  для  расцвета  человеческой  лич¬
ности.  Но  Клавеля  раздражает  и  Сартр  с  его  убеждением
в  абсолютной  свободе  человека,  в  том,  что  человек  сам
остается  отчужденным  или  преодолевает  отчуждение.  Тог¬
да,  по  убеждению  Клавеля,  он  может  стать  свободным
без  участия  бога.
 Клавель  подхватывает  выводы  Ницше  и  Фуко  о  том,
что  после  «смерти  бога»  наступает  конец  и  его  убийцы,  и
в  свою  очередь  заявляет:  «Я  антигуманист  в  той  опреде¬
ленной  мере,  в  какой  гуманизм  последних  четырех  веков
втайне  —  более  или  менее  втайне  —  тоталитарен  и,  следо¬
вательно,  негуманен».  Философия  последних  четырех,  ве¬
ков,  то  есть  классическая  европейская  философия  и  марк¬
сизм,  по  мнению  Клавеля,  подчипяют  человека  иллюзии
«историко-земного  рая»,  «разуму»  истории,  поэтому  явля¬
ются  гуманизмом  «человека,  который  не  хочет  быть  че¬
ловеком».  Поэтому  «новый  философ»  отвергает  гуманизм
и  видит  освобождение  человека  в  том,  что  он  называет
«аутотрансценденцией  человека»,  «инициатором  которой
был,  возможно,  Сократ»  3.
 Еще  в  1845—1846  гд\  К.  Маркс  и  Ф.  Энгельс,  критикуя
недиалектический,  антиисторический  метод  Л.  Фейербаха,
видели  главный  недостаток  его  понимания  человеческих
отношений  в  том,  что  «он  не  дает  критики  теперешних
жизненных  отношений».  Фейербах  «вынужден  поэтому,—
 1  С^е1  М.  Б1еи  ез!  Бгеи,  р.  123.
 2  Ш<3.,  р.  79.
 3  С1аие1  М.,  8о11ег$  Рк.  ОёИугапсе,  р.  149—150.

писали  Маркс  и  Энгельс,—  увидев,  например,  вместо  здо¬
ровых  людей  толпу  золотушных,  надорванных  работой  и
чахоточных  бедняков,  прибегать  к  «более  высокому  созер¬
цанию»  и  к  идеальному  «выравниванию  в  роде»,  т.  е.  сно¬
ва  впадать  в  идеализм  как  раз  там,  где  коммунистический
материалист  видит  необходимость  и  вместе  с  тем  условие
коренного  преобразования  как  промышленности,  так  и  об¬
щественного  строя»  1.
 Новейших  буржуазных  философов  объединяет  то,  что
они,  увидев  в  современном  обществе  толпу  одиноких,  од¬
номерных,  обезличенных  людей,  прибегают  к  «высшему
созерцанию»  как  раз  там,  где  надо  изменять  отношения
между  людьми,  основанные  на  купле  и  продаже  товаров,
превращающие  «личное  достоинство  человека  в  меновую
стоимость».  «Новые  философы»,  следуя  худшим  тенденци¬
ям  современной  субъективно-идеалистической  философии,
не  могут  дать  ответа  на  тревожные  вопросы  человека  на¬
ших  дней,  ненавидящего  окружающие  его  «стены».  Кла¬
вель  лишь  патетически  восклицает:  «Жизнь,  Бог,  душа
должны  иметь  силу  разбить  их.  Я  в  это  верю...»  2  Из  всех
противоречий  и  катаклизмов  сегодняшнего  мира,  из  от¬
чаянных  попыток  преодолеть  отчуждение,  обрести  утра¬
ченный  смысл  жизни,  полноту  существования  Клавель  де¬
лает  только  один  вывод:  «Итак,  сегодня  Бог  или  ничто.
На  выбор.  Вера  и  только  вера  гарантирует  человеку  то,  в
чем  не  может  больше  его  убедить  или  разубедить  совре¬
менная  наука  и  философия  —  его  существование»  3.
 Современная  буржуазная  философия,  отказавшаяся  от
фундаментальной  идеи  познания  и  преобразования  мира,
не  может  дать  обнадеживающих  ответов  на  вопросы  о
смысле  жизни  человека,  о  путях  предотвращения  грозящих
всему  человечеству  катастроф.  Поэтому  религиозному  фи¬
лософу  надо  ответить  его  же  словами  так:  сегодня  разум
или  ничто.  На  выбор.  Разум  и  только  разум  гарантирует
человеку  то,  в  чем  не  могут  больше  его  убедить  или  раз¬
убедить  современная  религия  и  философия  —  его  сущест¬
вование.
 «Новая  философия»  не  дает  нового  ответа  на  вопрос
современного  человека:  кто  я  такой?  Она  лишь  пытается
повернуть  концепцию  отчуждения  и  «смерти  человека»
против  марксизма.  В  «новой  философии»  не  только  мало
 1  Маркс  К.у  Энгельс  Ф.  Фейербах.  Противоположность  мате¬
риалистического  и  идеалистического  воззрений.  М.,  1966,  с.  36.
 2  С1ане1  М.,  8о11ег$  РН.  БёНугапсе,  р.  149.
 3  С^аVе^  М.  Рхеи  ез!  Рхеи,  р.  80.

нового,  но  и  мало  философии.  Если  человек  после  «смерти
человека»  становится  бесплотным  «ангелом»,  у  которого
за  плечами  нет  крыльев,  то  философия  после  «смерти  фи-,
лософии»  становится,  соответственно,  более  или  менее  ра¬
финированной  религией,  как  писал  американский  философ
Джордж  Сантаяна,  «дисциплиной  ума  и  сердца,  нецерков¬
ной  религией».

...Не  лучше  ли  было  бы  вос¬
питывать  в  мас'сах  уважение  к
истине  и  разуму  и  самим  на¬
учиться  уважать  их  требования
справедливости,  чем  заниматься
распространением  массовых  ми¬
фов  и  вооружать  против  челове¬
чества  орды,  одержимые  «могу¬
чими  иллюзиями»?
 Т.  МАНН.  Философия  Ницше
в  свете  нашего  опыта
 Глава  III
 Философия  после
«смерти  философии»
 1. 	М.  Клавель:
 «Ограничить  знание,
чтобы  освободить  место
вере»
 М.  Клавель,  приветствовавший  «Французский  май»
как  «возвращение  подавленного  духа»  и  глубоко  потря¬
сенный  его  поражением,  в  смятении  спрашивает:  «...ради
чего  мы  делаем  политику,  философию,  политическую  фи¬
лософию,  идеологию?  Ради  того,  что  они  глубоко  человеч¬
ны?..  Нет,  как  раз  наоборот...  Почему  гуманизм  втайне
тоталитарен?»1  Отвергнув  философию,  идеологию  и  по¬
литику  —  «мир,  в  котором  царствуют  Наука  и  Сила»,—
Клавель  видит  выход  лишь  в  возвращении  к  вере:  «Нако¬
нец,  однажды,  задыхаясь  от  удушья,  я  сказал...  моей  же¬
не...:  «Иди,  ищи  священника,  или  я  убью  себя  этой  но¬
чью»...  Она  пошла.  И  священник  пришел»  2.
 Клавель  сознает,  что  возвращение  не  так  просто,  что
мало  кто  в  наше  время  может  искренне  увлечься  речами
Священников,  которые  «потрошат  и  эксплуатируют  бога».
Как  князь  Мышкин  страстно  и  беспокойно  обличал  рим¬
ский  католицизм,  который  «искаженного  Христа  пропове¬
дует,  им  же  оболганного  и  поруганного»,  так  и  Клавель
обвиняет  церковь  в  проституировании  его  образа:  «И  ка¬
кой  молодой  человек  может  сегодня  найти  его  в  церкви,
 1  С1аие1  М.  N0118  1’ауопз  1оиз  1иё,  р.  9—10.
 ^  С1аие1  М.  Се  дие  ]’е  сго18.  Р.,  1975,  р.  263.
 101

в  этой  тщеславной  иерархии  и  выхолощенной  идеоло¬
гии?»  1  Клавель  написал  целую  книгу  против  священни¬
ков,  призывавших  прихожан  голосовать  за  кандидатов
левого  блока,  то  есть  за  социализм.  Нет,  уж  лучше  атеис¬
ты,  «потерявшие  бога»  2.  Чтобы  обратить  своих  друзей,
«независимых  атеистов»,  в  свою  веру  ('«О!  не  изобличая...
и  не  обращая»),  Клавель  углубляется  в  философию.
 Почти  в  каждой  своейТшиге  Клавель  ссылается  на  из¬
вестное  суждение  Канта  в  предисловии  ко  второму  изда¬
нию  «Критики  чистого  разума»,  но  нигде  не  цитирует  его
до  конца.  Приведем  здесь  фразу  Канта  полностью,  чтобы
читатель  сам  убедился,  что  смысл  ее  вовсе  не  в  защите
веры  против  знания,  а  в  критике  догматизма  предшество¬
вавшей  философии.  «...Мне  пришлось  ограничить  зна¬
ниеписал  Кант,—  чтобы  освободить  место  вере,  а  дог¬
матизм  метафизики,  т.  е.  предрассудок,  будто  в  ней  мож¬
но  преуспеть  без  критики  чистого  разума,  есть  истинный
источник  всякого  противоречащего  моральности  неверия,
которое  всегда  в  высшей  степени  догматично»  3.  Пафос
предисловия  Канта  к  его  главному  труду  —  в  критике  на¬
ивной  веры  философов  XVII  в.  в  «естественный  свет  ра¬
зума»,  в  «критике»  (в  гносеологическом  анализе)  основ¬
ных  понятий,  которыми  они  пользовались,  не  в  отрицании
разума,  но  в  выяснении  его  «границ».  Кант  считает  вели¬
чайшим  достижением  философии  нового  времени  то,  что
«совершившейся  революцией  в  способе  мышления»  она
способствовала  тому,  что  естествознание  «попало  на  стол¬
бовую  дорогу  науки»,  что  «предложения  проницательно¬
го  Бэкона  Веруламского  были  отчасти  причиной  открытия
[этого  пути]...»  4.  Свою  задачу  великий  мыслитель  видел  в
том,  чтобы  открыть  и  для  философии  вслед  за  математи¬
кой  и  естествознанием  «верный  путь  науки»,  «попытать¬
ся  подражать  им,  поскольку  это  позволяет  сходство  их  с
метафизикой  как  основанных  па  разуме  знаний»  5.
 Кант  не  решил  поставленной  им  задачи,  но  своей  поле¬
микой  с  рационалистической  метафизикой  XVII  в.  он  по¬
ложил  начало  тому  великому  движению  мысли,  которое
завершилось  диалектическим  материализмом  Маркса  и
Энгельса,  созданием  научно-философского  мировоззрения.
Классики  марксизма-ленинизма  не  раз  указывали  на
 1  С1аие1  М.  N0118  1’ауопз  1оиз  1иё,  р.  10.
 2  С1аае1  М.  Б1еи  ез1  Б1еи,  р.  102.
 3  Кант  И.  Соч.  В  6-ти  т.  М.,  1964,  т.  3,  с.  95—96.
 4  Там  же,  с.  85.
 5  Там  же,  с.  87.
 102

двойственность  философии  Канта.  Ведь  он  подверг  крити¬
ке  рационалистическую  метафизику  XVII  в.  с  идеалисти¬
ческих  и  агностических  позиций,  и  эти  позиции  весьма
сильны  в  его  «критической  метафизике».
 Всем  философам  от  Декарта  до  Маркса  и  от  Маркса  до
«новых  философов»  Клавель  противопоставляет  свое  «пре¬
имущество»  —  веру:  «О,  тяжелое  преимущество...  вера...
мне  кажется,  что  Истина  делает  меня  свободным»  К  Ну
чем  не  Евангелие  от  Иоапиа?  «И  познаете  истину,  и  исти¬
на  сделает  вас  свободными».  Философскому  пониманию
свободы  и  истины  как  результата  познания  и  практики
Клавель  предпочитает  религиозное,  данное  нам  в  открове¬
нии.  Мы  отмечали  в  предыдущих  главах,  что  Клавель  обес¬
покоен  вопросом,  поставленным  многими  философскими  и
религиозными  течениями  современной  буржуазной  мыс¬
ли:  что  стало  с  человеком  после  «смерти  бога»?  «Человека
больше  нет?..—  спрашивает  он,—  или  еще  нет?»  2  Желая
спасти  человека  в  этом  бесчеловечном  мире,  личность  в
обезличенном  обществе,  Клавель  отбрасывает  не  только
«вдохновляющие  и  утешающие  слова»  социалистических
учений,  но  также  этику  экзистенциалистов  и  персонали¬
стов,  перешагивает  через  всю  «рационалистическую»  и
«атеистическую»  культуру  Запада,  выражает  недовольст¬
во  христианской  церковью,  «испорченной»  двумя  веками
«флирта»  —  с  Просвещением  и  политикой,  и  находит,  на¬
конец,  «единственно  возможную  философию»  Сократа.
 Если  все  рассуждения  философов,  рационалистов  и  эм¬
пириков,  идеалистов  и  материалистов,  позитивистов  и  эк¬
зистенциалистов  —  лишь  ученые  «словопрения»,  пустые
«слова»,  то  действительно  остается  только  «молчание»
Сократа.  Если  путь  познания  и  преобразования  природы
и  общества  на  разумных  началах  не  приносит  человеку  ни
освобождения,  ни  счастья,  остается  лишь  уповать  на  чудо.
И  если  «бог  есть  бог»,  а  всякая  политическая  борьба,  уча¬
стие  в  голосованиях,  общественная  деятельность  и  т.  д.—
лишь  недостойная  суета  и  отступничество  от  веры,  то  ос¬
тается  только  молиться  богу.  Отчаянные  усилия  возродить
«мертвого  бога»  свидетельствуют  о  кризисе  современной
буржуазной  философии  в  целом,  о  ее  неспособности  дать
разумные  и  вдохновляющие  ответы  на  насущные  вопросы
о  будущем  человечества,  о  путях  предотвращения  всеоб¬
щей  катастрофы,  о  свободе  и  правах  человека,  о  его  нрав¬
ственных  ценностях  и  счастье.
 1  СШе1  М.  N045  Гауопз  1оиз  1иё,  р.  18.
 а  1Ы<1.,  р.  20.
 103

Многие  направления  современной  буржуазной  мысли,
в  том  числе  и  «новые  философы»,  делают  вывод  о  «смер¬
ти  философии».  Посмотрим,  что  привело  «новую  филосо¬
фию»  к  столь  самоубийственному  выводу.
 2. 	Л.  Витгенштейн:
 «Результат  философии...
прояснение  предложений»
 Основоположник  позитивизма  Огюст  Конт  еще  был
вдохновлен  идеей  научной  философии.  С  точки  зрения  «по¬
зитивной  философии»  он  подверг  критике  априоризм  и  спе¬
кулятивный  характер  гегелевской  системы.  Вместе  с  тем,
противопоставив  научную  философию  «метафизике»,  он
положил  начало  отказу  от  философии  как  учения  о  наибо¬
лее  общих  законах  природы,  общества,  мышления  и  как
обоснования  мировоззренческих  и  моральных  принципов.
Постановку  же  и  интерпретацию  вопросов  о  смысле  жизни,
о  том,  что  нравственно  и  безнравственно  и  что  находится
«по  ту  сторону  добра  и  зла»,  взяли  на  себя  философы,  от¬
вергающие  научный  стиль  мышления,  вставшие  на  путь
и  ррационалистического  мифологического  философствова-
нпя.  И  в  XX  в.  буржуазная  философия  топчется  на  месте
перед  неразрешимой  для  нее  дилеммой:  либо  «научная  фи¬
лософия»,  но  ценой  отказа  от  решения  мировоззренческих
проблем,  либо  «моральная  философия»,  но  без  всякой  нау¬
ки.  А.  Камю  так  сформулировал  эту  антиномию:  «Мне
предоставляется  выбор  между  точным  описанием,  которое
не  дает  мне  ничего,  и  гипотезой,  которая  претендует
учить  меня,  но  не  содержит  ничего  точного»
 Позитивистски-сциентистски  ориентированные  фило¬
софы,  полагающие  специальное  научное  знание  единствен¬
ной  подлинной  формой  познания,  направляют  свои  усилия
на  разработку  методологии  специальных  естественнонауч¬
ных  и  социальных  исследований,  на  внедрение  научно-
технических  методов  управления  в  материальное  производ¬
ство  и  общественно-культурные  структуры,  обещая  реше¬
ние  экономических  и  морально-политических  проблем  с
помощью  научно-технических  средств.  Философия  же,  с
их  точки  зрения,  если  она  хочет  быть  действительно  науч¬
ной  и  полезной,  должна  ограничиться  вопросами  логики  и
методологии  науки,  «логическим  прояснением  мыслей».
«Результат  философии  —  не  некоторое  количество  «фило¬
 1  Сатиз  А.  Ье  шу1Ье  с!е  818урЬе,  р.  36.
 104

софских  .  предложений»,—  писал  Л.  Витгенштейн,—  но
прояснение  предложений»  ].  «Философские  предложения»,
то  есть  суждения  «о  законах  мира  физического  и  мира  мо¬
рального»,  как  понимала  свой  предмет  классическая  фило¬
софия,  отбрасываются  как  «метафизические  химеры»
(Б.  Рассел).  Лингвистический  анализ  сводит  философский
метод  к  прояснению  значения  слов.  Как  пишет  Р.  Хэер,
«всякая  истинно  философская  проблема  сводится  в  конце
концов  к  прояснению  нашего  употребления  слов»  2.  Нео¬
позитивизм,  именующий  себя  «философией  науки»,  на  са¬
мом  деле  оказался  антифилософским  сознанием,  отрица¬
ющим  всю  исторически  сложившуюся  совокупность  фило¬
софских  проблем.
 Конечно,  такие  выдающиеся  мыслители  XX  в.,  как
Б.  Рассел,  понимали  явную  ограниченность  и  ущербность
философии,  занимающейся  «прояснением  предложений».
Ведь  если  философ  отказывается  отвечать  на  мировоззрен¬
ческие  вопросы,  от  этого  они  не  перестают  существовать
и  люди  не  перестают  задавать  «проклятые  вопросы».  Боль¬
ше  того,  если  философ  не  отвечает  на  них,  они  обращают¬
ся  к  священнику,  психоаналитику,  основателю  новой  рели¬
гиозной  секты,  пророку  или  проста  властолюбивому
маньяку.
 Социологи  и  психологи  давно  отметили  трудность,  на
"которую  наталкиваются  научные  методы  управления:  люди
не  всегда  выбирают  полезное,  эффективное  и  рациональ¬
ное,  а  нередко  предпочитают  то,  что  заслуживает  уважение
людей,  приносит  моральное  удовлетворение  или  наслаж¬
дение.  Рассел  в  сказке  «Кошмар  психоаналитика»  остро¬
умно  высмеял  психоаналитические  методы  анализа  психо¬
логии  человека.  Психоаналитику  приснилось,  рассказыва¬
ет  философ,  что  он  лечит  героев  Шекспира:  Гамлета.—  от
мании  величия  и  инцестуального  чувства  к  матери,  Анто¬
ния  —  от  фантазии  любви,  Ромео  —  от  вражды  к  отцу,
Отелло  —  от  комплекса  неполноценности.  Это  лечение,  из¬
бавление  от  иллюзий  и  возвращение  к  реальности  «превра¬
тило  героев  в  Здравомыслящих  людей,  исполняющих  свои
обязанности  без  тени  сомнения,  не  желающих  заглядывать
дальше  поверхности  явлений  из  страха  перед  тем,  что  они
могут  увидеть,  не  говорящих  никакой  лжи,  кроме  той,  ко¬
торая  увеличивает  силу  сильных...  И  психоаналитик  по¬
нял,  что  погубил  души»  3.
 1  Витгенштейн  Л.  Логико-философский  трактат.  М.,  1958,  с.  50.
 2  Наге  В.  М.  ТЬе  Ьап^иа^е  о!  Мога1з.  Ох1огф  1961,  р.  V.
 3  ЙиззеИ  В.  ШдЫтагез  о!  Еттеп!  Регзопв.  К,  1954,  р.  77.
 105

Искренне  озабоченный  судьбами  человечества,  Рассел
много  размышлял  об  отношении  этики  к  философии  и  ло¬
гике,  а  также  к  политике  и  религии,  о  соотношении  личной
и  гражданской  морали,  посвятил  много  статей  и  выступле¬
ний  борьбе  за  мир  и  взаимопонимание  между  народами.
Нельзя  не  уважать  благородство  моральных  принципов  че¬
ловека,  который  писал  о  себе:  «Три  страсти,  простые,  но
всесильные,  правили  моей  жизнью:  жажда  любви,  поиск
истины,  неистребимое  сочувствие  к  страданиям  человече¬
ства...  Я  силюсь  помочь  смести  зло,  но  не  могу,  и  я  тоже
исполнен  страдания»  1.  Философ  искренне  признается  в
своем  бессилии  смести  зло.  В  известной  мере  это  бессилие
философии,  которая  вырыла  пропасть  между  этическими
нормами  и  действительностью,  сущим  и  должным,  фактами
и  ценностями  и  не  может  перебросить  мост  через  нее:  ведь
иначе  пришлось  бы  нарушить  собственные  принципы.
 Ныне  сторонники  позитивизма,  в  60-е  годы  не  раз  всту¬
павшие  в  полемику  с  «неомарксизмом»  Франкфуртской
школы  по  проблемам  логики  социальных  наук,  тоже  об¬
ратились  к  анализу  социальной  природы  науки,  мировоз¬
зренческих  и  идеологических  структур.  Конечно,  сама  по¬
пытка  распространить  результаты  анализа  науки  на  тра¬
диционные  сферы  философии  может  оказаться  в  известном
отношении  плодотворной.  «Рациональная  критика  научно¬
го  познания,—  пишет  западногерманский  философ  Г.  Аль¬
берт,—  может  в  своих  существенных  чертах  служить  все¬
общей  парадигмой  рационального  решения  проблем.  Так¬
же  и  в  других  областях  всякого  рода  решения  проблем
могут  рассматриваться  как  конструкции  гипотетического
характера,  которые  принципиально  подлежат  критике  и
ревизии...  И  это  справедливо  не  только  для  процесса  реше¬
ния  проблем  в  различных  сферах  повседневной  жизни  —
в  технике,  юриспруденции,  экономике,  политике,  но  так¬
же  и  в  областях  познания»  2.  Положительным  следствием
расширения  границ  рациопального  решения  проблем  яв¬
ляется  попытка  преодолеть  старое  позитивистское  проти¬
вопоставление  научных  истин  и  этических  норм.  Если  еще
для  Поппера  «мораль  автономна,  то  есть  независима  от
какого-либо  порядка  бытия»,  то  Альберт  говорит  уже  о
«максиме  преодоления  дистанции  между  предложениями
должествования  и  фактическими  высказываниями  и  тем
 1  НиззеИ  В.  ТЬе  Аи1оЫо§гарЬу  о!  ВеПгапб  ВиззеП.  Ь.,  1967,
V.  1,  р.  5.
 2  А1Ьег1  Н.  КгИшзтиз  ип<1  КаШгаИзтиз.—  1п:  ^ие  АзрекЩ
Лег  ШззепзсЬаВзИгеопе.  Вгаипзс1ше1&,  1971,  8.  116.
 106

самым  между  этикой  и  наукой,  функция  которой  состоит
в  том,  чтобы  сделать  возможной  научную  критику  норма¬
тивных  высказываний»  *.
 Поставив  вопрос  о  научной  критике  нормативных  выс¬
казываний,  о  распространении  принципов  рациональной
критики  на  сферы  этики,  мировоззренческих  и  философ¬
ских  конструкций,  Г.  Альберт  исходит  из  формального  кри¬
терия  «критичности»  —  разграничения  критичных  и  не¬
критичных  теорий.  Но,  как  и  прежде,  принципы  попперов-
ского  критицизма  направляются  против  традиционной
философии  и  марксизма.  Классическая  модель  рационализ¬
ма  критикуется  за  тот  фундамент  познания,  который  она
предлагает  в  качестве  критерия  истины.  «Разум,  опыт,
чувства,  Библия,  практика,  язык,  —  пишет  X.  Шпиннер,
смешивая  философию  и  религию,—  все  может  стать  фун¬
даментом,  последней  инстанцией  познания»  2.  С  точки  зре¬
ния  Шпиннера  и  Альберта,  признание  фундамента  позна¬
ния  ведет  к  «неизлечимым»  порокам.  Всякая  попытка  обо¬
снования  познания  оказывается  столь  же  безнадежной,
как  попытка  вытащить  себя  из  болота  за  собственную  ко¬
сицу.  Альберт  сформулировал  коренное  противоречие  вся¬
кой  «фундаменталистской»  философии  как  «трилемму
Мюнхаузена».  Если  методологическое  требование  обосно¬
вания  процесса  познания  выполняется  последовательно,
утверждает  Альберт,  то  возникает  ситуация  выбора  из
трех  одинаково  неприемлемых  альтернатив:  первая  —
бесконечный  регресс,  когда  каждая  обнаруженная  основа
требует  нового  обоснования,  вторая  —  логический  круг  в
процессе  обоснования  и  третья  —  остановка  процесса  обо¬
снования  на  некотором  пункте,  который  объявляется  ко¬
нечной  теоретико-познавательной  инстанцией.  Выбор
этой  последней  инстанции  с  точки  зрения  «критического
рационализма»  произволен  и  в  конечном  счете  иррациона¬
лен,  поскольку  цепь  рациональной  аргументации  обрыва¬
ется  и  вводится  основание,  истинность  которого  объявля¬
ется  очевидной  и  пе  нуждающейся  в  обосновании.
 Подвергнув  критике  «обосновывающее  мышление»  как
авторитарное  и  догматическое,  Шпиннер  и  Альберт  прихо¬
дят  к  выводу  о  необходимости  отказаться  от  постулата
обоснования.  Но  тут  обнаруживается  неизлечимая  болезнь
самого  «критического  рационализма»  —  скептицизм  в  от¬
 1  А1Ъег1  Н.  Тгак1а1  йЪег  кгШзсЬе  УегпипГк  ТйЫп^еп,  1968,
8.  76.
 2  8ртпег  Н.  ТЬеогеИзсЬег  ИигаНзтиз.—  1п:  ЗсшаШгеопе  ип(1
8021а1е  Ргах15.  Нгз§.  уоп  Н.  А1Ъег1.  МехзепЪейп  ат  С1ап,  1971,  8.  22.
 107

ношении  научности  какой  бы  то  ни  было  теории  и  «теоре¬
тический  плюрализм»,  под  которыми  Альберт  понимает
убеждение  в  том,  что  «никогда  нельзя  быть  уверенным,  что
некоторая  определенная  теория  надежна,  даже  тог¬
да,  когда  кажется,  что  она  разрешила  поставленные  перед
нею  проблемы»  1.  Из  «теоретического  плюрализма»  логиче¬
ски  следует  социальный  и  политический  плюрализм,  точ¬
нее  говоря,  гносеологический  скептицизм  обосновывает
идеологический  и  мировоззренческий  индифферентизм.
Ведь  любая  общественная  теория,  с  этой  точки  зрения,  не
более  чем  утопия.
 Сама  постановка  вопроса  о  границах  рационального,  о
различии  рационального  и  иррационального  вполне  право¬
мерна  и  выгодно  отличает  «критический  рационализм»  от
всякого  рода  иррационалистов  и  обскурантов  с  их  откры¬
той  враждебностью  к  науке  и  разуму,  в  частности  и  от
«новых  философов».  Границы  рационального  К.  Поппер
видит  в  том,  что  сама  рационалистическая  установка  «воз¬
никает  в  акте  веры...—  веры  в  разум...  и  смело  признает
свое  происхождение  из  иррационального  решения»  2.  Если
иметь  в  виду  рационализм  не  как  направление  в  филосо¬
фии  и  не  как  философскую  систему,  а  как  индивидуаль¬
ную  установку  ученого  или  философа,  политика  или  обы¬
вателя  на  выбор  рациональных  или  иррациональных  реше¬
ний,  то  такая  установка,  определяется  индивидуальным
актом  выбора,  который  может  не  иметь  никакого  рацио¬
нального  объяснения  или  иметь  лишь  видимость  такого
объяснения.  Индивидуальный  выбор  той  или  иной  миро¬
воззренческой  позиции  действительно  представляет  труд¬
ность  для  социальной  и  психологической  науки:  ведь  он
определяется  множеством  субъективных  и  объективных
факторов,  которые  все  до  конца  не  могут  быть  учтены.  Но
дело  не  в  этом.  Позитивистски  ориентированная  социоло¬
гия  всегда  оставляла  в  стороне  эту  трудность  как  «внера-
циональный  элемент»,  мировоззренческие  вопросы  оказы¬
вались  вне  социологии  и  «научной  философии».  А  это  при¬
вело  к  открытому  мировоззренческому  индифферентизму,
к  уравниванию  «рационалистической  установки»  и  «ирра¬
ционального  решения».
 Рационализм  как  философская  система,  как  целое  нап¬
равление  в  философии  отнюдь  не  сводится  к  «рационалис¬
 1  АХЬеП  Н.  Тгак1а1  йЬег  кгШзсЬе  УегпипИ,  8.  49.
 2  Роррег  К.  Ветагкз  оп  1Ье  РгоЫет  о!  ЙетосгаЦоп  ап<1  Ка-
ИопаШу.—  1п1егпаИопа1  СоИодшит  т  Ше  РЫ1озорЬу  о!  8<цепсе.
Ь.,  1965,  у.  2,  р.  231.
 108

тической  установке»,  которая  «возникает,  в  акте  веры».
В.  И.  Ленин  писал  о  вере  «Гегеля  в  человеческий  разум  и
его  права»  *,  но  при  этом  он  не  думал,  что  гегелевский  ра¬
ционализм  происходит  из  «акта  веры».  Гегелевский  пан¬
логизм  явился  завершением  двухвекового  развития  рацио¬
налистического  направления  в  европейской  философии,  он
имел  и  исторические,  и  общественные,  и  научные,  и  гно¬
сеологические  корни.
 Можно  согласиться  со  словами  К.  Поппера:  «Подлинно
философские  проблемы  всегда  коренятся  в  насущных  проб¬
лемах,  лежащих  вне  философии»  2.  Однако  сведение  фило¬
софии  к  социально-политическим  моделям  используется
последователями  «критического  рационализма»  отнюдь  не
для  исследования  исторических  и  классовых  оснований  фи¬
лософских  учений,  а  для  того,  чтобы  уравнять  в  правах
-  философию  и  мифологию,  научное  и  религиозное  мировоз¬
зрения.  Новейшая  «критика  мировоззрений»  своим  остри¬
ем  направлена  против  научной  марксистской  философии
и  защищает  старую  буржуазно-либеральную  позицию  рав¬
ноценности  мировоззренческих  систем  и  «плюрализма
идей».
 В  ответственнейший  момент  европейской  истории  —  в
период  борьбы  с  фашизмом  —  такая  позиция  обнаружила
свою  слабость  и  неопределенность.  К  чести  основателей
Венского  кружка  и  берлинского  «Общества  эмпирической
философии»,  надо  отметить,  что  их  исследования  основа¬
ний  науки  отвергали  претензии  на  научность  со  стороны
расовой  теории,  геополитики,  характерологии  и  т.  п.  Вмес¬
те  с  тем  они  не  предложили  и  не  могли  предложить  идей,
которые  отвечали  бы  людям  на  вопрос  «что  делать?»  и  по¬
могли  бы  им  объединиться  в  борьбе  с  гитлеровской  чумой.
 3. 	А.  Камю:
 «Эссе  об  абсурде»
 Размышляя  о  трагическом  опыте  европейских  народов,
переживших  две  мировые  войны  и  потерявших  70  миллио¬
нов  убитыми,  А.  Камю  предъявляет  счет  прежде  всего
«черному  торжеству»  фашистской  идеологии,  но  вместе  с
ней  и  нигилистическому  равнодушию  к  человеческой  жиз¬
ни  вообще.  «Если  ни  во  что  не  верят,  если  ничто  не  имеет
смысла  и  мы  не  можем  утверждать  ни  одной  ценности,  все
возможно  и  все  неважно.  Ничто  ни  за,  ни  против:  убий¬
 1  Ленин  В.  И.  Поли.  собр.  соч.,  т.  2,  с.  7.
 2  Роррег  К.  Сощес1игез  ап<1  Ве^иШшпз.  N.  У.,  1965,  р.  72.
 109

ца  ни  прав,  ни  виноват.  Можно  разжигать  печи  кремато¬
риев,  так  же  как  можно  посвятить  себя  лечению  прока¬
женных.  Добро  и  зло  —  лишь  случай  или  каприз»  *.  Перед
лицом  идеологии,  оправдывающей  массовые  убийства,  и
бессилием  «научной  философии»  экзистенциалисты  заня¬
лись  преимущественно  моральными  вопросами  и  возвели
их  на  уровень  фундаментальных  вопросов  бытия,  дабы
удовлетворить  «мировоззренческий  голод».  Критика  мо¬
рального  нигилизма,  вытекавшего  из  вульгаризированной
ницшеанской  философии,  и  мировоззренческого  нигилизма
«эмпирической  философии»  положила  начало  поискам
«подлинной  морали»,  созданию  философии,  которая  нас¬
тавляла  бы  людей  в  выборе  жизненного  пути.  «Самое  важ¬
ное,—  писал  Камю  о  задаче  своих  трудов,—  не  в  том,  чтобы
докопаться  до  корней  вещей,  а  в  том,  чтобы  знать,  как  в
этом  мире,  какой  он  есть,  жить»  2.  В  годы,  когда  каждый
должен  был  решать,  бороться  ли  всеми  силами  с  нацизмом
или  всеми  средствами  спасать  себя,  вопрос  «как  жить?»
требовал  незамедлительного  ответа.
 Ответить  на  вопрос  «как  жить?»  надо  было  человеку,
который  уже  утратил  веру  в  божественную  благодать  и  в
возможность  благополучного  исхода  событий  на  земле.
После  бессмысленных  я^ертв  в  первой  мировой  войне  на¬
роды  Европы  были  втянуты  в  подготовку  к  новой,  еще
более  разрушительной  и  кровавой  войне.  Только  немногие
люди  осмеливались  поднять  голос  против  раздувания  мас¬
сового  психоза  вражды  между  народами.  Швейцарский  пи¬
сатель  Герман  Гессе  в  романе  «Степной  волк»,  опублико¬
ванном  в  1927  г.,  когда  самодовольные  мещане  еще  только
готовились  стать  столпами  агрессивного  гитлеровского  ре¬
жима,  изобразил  гонимого  всеми  человека,  который  «не  раз
высказывал  мнение,  что,  вместо  того  чтобы  убаюкивать
себя  политиканским  вопросом  «кто  виноват?»,  каждый  на¬
род  и  даже  каждый  отдельный  человек  должен  покопаться
в  себе  самом,  понять,  насколько  он  сам,  из-за  своих  собст¬
венных  ошибок,  упущений,  дурных  привычек,  виновен  в
войне  и  прочих  бедах  мира,  что  это  единственный  путь
избежать,  может  быть,  следующей  войны.  Этого,—  продол¬
жает  герой  романа,—  они  мне  не  прощают,  еще  бы,  ведь
сами  они  нисколько  не  виноваты,—  кайзер,  генералы,  круп¬
ные  промышленники,  политики,  газеты,—  никому  не  в  чем
себя  упрекнуть,  ни  на  ком  нет  ни  малейшей  вины!  Можно
подумать,  что  в  мире  все  обстоит  великолепно,  только  вот
 1  Сатпи8  А.  Ь’Ьотте  гёуоНё,  р.  15.
 2  Ш<1.,  р.  14.
 110

десяток  миллионов  убитых  лежит  в  земле...  Две  трети  моих
соотечественников  читают  газеты  этого  рода,  читают  каж¬
дое  утро  и  каждый  вечер  эти  слова,  людей  каждый  день
обрабатывают,  поучают,  подстрекают,  делают  недовольны¬
ми  и  злыми,  а  цель  и  конец  всего  этого  —  снова  война,
следующая,  надвигающаяся  война,  которая,  наверно,  бу¬
дет  еще  ужасней,  чем  эта.  Все  это  ясно  и  просто,  любой
человек  мог  бы  это  понять,  мог  бы,  подумав  часок,  прийти
к  тому  же  выводу.  Но  никто  этого  не  хочет,  никто  не  хо¬
чет  избежать  следующей  войны,  никто  не  хочет  избавить
себя  и  своих  детей  от  следующей  массовой  резни...  Поду¬
мать  часок,  на  какое-то  время  погрузиться  в  себя  и  зада¬
ться  вопросом,  в  какой  мере  ты  сам  участвуешь  и  виновен
в  беспорядке  и  зле,  царящих  в  мире,—этого,  понимаешь,
никто  не  хочет!»  *.
 Что  же  надо  было  делать,  какие  вдохновляющие  при¬
меры  и  убедительные  слова  найти,  чтобы  заставить  людей
«подумать  часок»?  Обратиться  к  истории  и  идеалам  оте¬
чества?  Но  даже  память  о  погибших  должна  была  слу¬
жить  славе  и  величию  кайзеров  и  генералов  и  взывать  к
мщению  другим  народам.  Ратовать  за  гуманистическую
культуру  Запада,  за  разум  и  мир?  Но  все  это  давно  стало
лицемерными  словами  в  речах  политиканов,  «декорацией
для  господ,  готовящих  следующую  бойню»  2.  Положиться
на  великое  философское  наследие  прошлого?  Но  в  фило¬
софии,  преподносившейся  с  университетских  кафедр,  ра¬
зум,  суду  которого  подвергали  действительность  филосо¬
фы  Просвещения,  теперь  должен  был  оправдывать  эту
действительность  и  превращался  в  ничтожное  мещанское
благоразумие,  диалектика  вырождалась  в  схоластику,  доб¬
ро  —  в  благотворительность,  а  истина  дробилась  на  про¬
писные  истины.  Все  должно  было  служить  узурпации  ума,
чести  и  совести  народов  власть  имущими.
 В  таком  «перевернутом»  мире  люди  порывали  с  фило¬
софией,  которая  хочет  все  объяснить  и  примирить  с  по¬
мощью  всеобъемлющей  категории  разума.  Камю  подчер¬
кивал,  что  он  не  находит  «пищи  для  ума»  в  философии
своей  эпохи,  что  он  «целиком  оставляет  в  стороне  духов¬
ное  отношение,  наиболее  распространенное  в  наш  просве¬
щенный  век:  а  именно  то,  которое  исходит  из  принципа,
что  все  разумно,  и  которое  стремится  объяснить  мир»  а.
 Это  было  похоже  на  крах  западной  идеологии  и  куль¬
 1  Гессе  Г.  Избранное,  с.  308—309.
 2  Там  же,  с.  309.
 8  Сатив  А.  Ье  шу1Ье  <1е  81§урЬе,  р.  62.
 111

туры.  Они  больше  не  помогали  людям  жить  и  действо¬
вать,  а,  напротив,  вводили  их  в  заблуждение.  Когда  же
война  разразилась,  летчик,  вылетающий  на  выполнение
боевого  задания,  думал:  «За  мной  —  тысячелетняя  духов¬
ная  культура,  она  должна  мне  помочь.  Но  она  мне  не  по¬
могает»  *.  Говоря  о  рождении  новой  общности  людей,
Сент-Экзюпери  предупреждал,  что,  для  того  «чтобы  со¬
хранить  в  неприкосновенности  основу  нашей  общности,
мы  должны  быть  глухи  к  шантажу,  к  полемике,  к  то  и  де¬
ло  меняющимся  словесным  ловушкам»  2.  Когда  прежняя
философия  оказалась  не  в  силах  помочь  человеку  «судить
о  том,  стоит  ли  Жизнь  того,  чтобы  жить,  или  не  стоит»,
философ  новой  эпохи  должен  был  взять  на  себя  смелость
и  ответственность  ответить  на  этот  «фундаментальный
вопрос  философии»  3.  Новая  философия  должна  была  ис¬
ходить  из  «человеческой  реальности»,  апеллируя  к  разу¬
му  и  нравственному  чувству  самого  человвка.
 Однако  «человеческая  реальность»  —  как  раз  такая
реальность,  которая  труднее  всего  поддается  обобщениям
и  детерминистическим  объяснениям.  Внутренний  мир  че¬
ловека,  «субъективность»  лучше  всего  всегда  выражались
в  музыке,  живописи  и  художественной  литературе.  Не
случайно  двадцатидвухлетпий  Камю  записал  в  дневнике:
«Думают  только  образами.  Хочешь  быть  философом  —■
пиши  романы»  4.  Свое  литературное  творчество  зкзистен-
циалисты  рассматривали  не  как  непосредственное  выра¬
жение  мыслей  и  чувств,  не  как  спонтанное  излияние  внут¬
реннего  состояния  души,  а  как  исполнепие  нравственного
и  человеческого  долга.  «Я  думал,  что  отдаюсь  литературе,
а  на  самом  деле  принял  постриг...  Я  предался  церкви.  Во¬
инствующий  ее  адепт,  я  искал  спасения  в  творчестве;  мис¬
тик,  я  пытался  вторгнуться  в  молчание  бытия  раздража¬
ющим  шорохом  слов,  и,  главное,  я  подставлял  имена  на
место  вещей:  это  и  значит  веровать»,—  писал  Сартр  в  ав¬
тобиографической  повести  5.  Однако  для  исполнения  при¬
нятого  на  себя  «пострига»  недостаточно  было  дать  име¬
на  вещам,  надо  было  еще  говорить  о  вещах  важных  и  не¬
обходимых  многим  людям,  о  насущных  вопросах  време¬
ни.  Камю  писал:  «Не  мы  выбираем  наши  проблемы.  Они
 1  Сент-Экзюпери  А.,  де.  Соч.,  с.  346.
 2  Там  же,  "с.  399.
 3  Сатпиз  А.  Ье  туШе  <!е  81зурЬе,  р.  15.
 4  Сатиз  А.  Сагпе1з  I.  Р.,  1962,  р.  23.
 5  Сартр  Ж.  П.  Слова.  М.,  1966,  с.  171.
 112

выбирают  нас...  Так  будем  избранными»  1.  Для  исполне¬
ния  принятого  на  себя  предназначения  «властителя  дум»,
моралиста  и  учителя  жизни  одних  художественных  произ¬
ведений,  при  всех  их  достоинствах,  было  недостаточно.
Им  не  хватало  логической  последовательности,  «ясности  и
отчетливости»,  принудительности  философской  системы.
 Сартр  и  Камю  берутся  за  написание  философских
трактатов.  Конечно,  для  исполнения  проповеднического
подвига  были  и  другие  испытанные  пути:  страстная  рели¬
гиозная  проповедь  или  эмоционально  насыщенное  эпати¬
рующее  мифотворчество  в  духе  Ницше.  И  тот  и  другой
путь  французские  экзистенциалисты  сознательно  отверга¬
ют  и  предпочитают  картезианскую  традицию  ясности  и
отчетливости  мышления  и  систематичность  «наукоучения»
Гуссерля.
 Основным  понятием,  «отправным  моментом»  новой  си¬
стемы  мировоззрения  Камю  полагает,  вместо  бога  или  про¬
светительского  разума,  понятие  абсурда.  Поэтому  его
«Миф  о  Сизифе»  имеет  подзаголовок  «Эссе  об  абсурде».
Камю  писал:  «В  мире,  внезапно  лишенном  иллюзии  и  све¬
та,  человек  чувствует  себя  чужим.  Это  изгнание  без  при¬
бежища,  ибо  он  лишен  воспоминаний  об  утерянной  роди¬
не  или  надежд  на  обетованную  землю.  Это  разлад  между
человеком  и  его  жизнью,  актером  и  декорациями,  вот  что,
собственно,  ощущение  абсурдности»  2.  Между  ощущением
абсурдности  бытия  и  бессмысленности  жизни  есть,  отме¬
чает  Камю,  «прямая  связь»  с  отчаянием  и  .стремлением  к
самоубийству.  Правда,  необязательно  быть  философом,
чтобы  открыть  эту  связь.  Шарль  Бодлер  писал  об  этой
убийственной  логике:
 Нет  ничего  страшней  жестокости  светила,
 Что  излучает  лед.  А  эта  ночь  —  могила,
 Где  Хаос  погребен!  Забыться  бы  теперь
Тупым,  тяжелым  сном  —  как  спит  в  берлоге
 зверь...
 Забыться  и  забыть  и  сбросить  это  бремя,
 Покуда  свой  клубок  разматывает  время...3
 Вопрос  о  самоубийстве  лишь  приобрел  особую  остроту
для  многих  соотечественников  Камю,  когда  гитлеровские
войска  оккупировали  Францию.  Коммунисты  сражались
против  фашистских  оккупантов  за  национальное  и  соци¬
 1  Сатиз  А.  ЬЪотше  гёуоИё,  р.  15.
 2  Сатиз  А.  Ье  туШе  с1е  §18урЬе,  р.  18.
 3  Бодлер  Ш.  Цветы  зла.  М.,  1970,  с.  53.
 5  И.  М.  Кутасова
 ИЗ

альное  освобождение  страны,  католики  защищали  свою
традиционную  веру.  Л  за  что  было  сражаться  людям,  ко¬
торые  ни  во  что  не  верили?  Этих  людей  имел  в  виду  Сент-
Экзюпери,  когда  писал,  что  Франция  была  побеждена,
потому  что  они  уже  потерпели  поражение  в  своем  сердце.
 В  год  национального  бедствия  частное  дело  —  само¬
убийство  —  приобрело  общественное  значение.  Оккупанты
хотели  видеть  каждого  француза  либо  побежденным,  либо
мертвым.  Покончить  жизнь  самоубийством  означало
сдаться  врагу.  Поэтому  для  Камю  «есть  лишь  одна  дейст¬
вительно  серьезная  философская  проблема:  это  самоубий¬
ство»  1.  Постановка  данной  проблемы  «посреди  француз¬
ского  и  европейского  бедствия»  звучала  мужественным
призывом  не  сдаваться.
 При  этом  Камю,  так  же  как  и  Сартра,  волнуют,  собст¬
венно,  не  «абсурдные  открытия»,  а  то,  «какие  выводы  мы
должны  сделать...  Придется  нам  добровольно  умереть  или
надеяться,  несмотря  ни  на  что?»  2.  Бессмысленность  уго¬
тованной  ему  судьбы  Сизиф  побеждает  «бессмысленным»
действием,  действием,  не  рассчитанным  на  успех.  Зато
Сизиф  презирает  приговор  богов.  «Нет  такой  судьбы,  ко¬
торая  не  побеждалась  бы  презрением»  3.  К  теме  челове¬
ческой  судьбы  сходятся  и  все  нити  философских  произве¬
дений  Сартра.  Мужество  быть  свободным,  быть  творцом
своей  судьбы  —  лейтмотив  его  литературного  и  философ¬
ского  творчества.  Свобода,  самосознание,  действие,  по
Сартру,  неразрывны,  даже  тождественны.  Абсурдность
бытия,  «радикальная  случайность»  человеческого  сущест¬
вования  преодолеваются  сознательным  выбором  человека.
Сознание  человека  —  это  то  «ничто»,  которое  обладает
животворной  силой  превращать  бессмысленное,  серое  бы¬
тие  в  осмысленное  бытие  и  придавать  существованию  че¬
ловека  высокий  смысл  творчества  и  подвига.
 Так  создается  философская  система,  обосновывающая
этику  трагического  стоицизма,  нравственного  действия,
не  рассчитанного  на  успех,  но  содержащего  в  себе  смысл
и  ценность.  В  этой  системе  сознание  не  просто  противопо¬
ставляется  бытию,  а  творит  самый  смысл  бытия;  свобода
не  просто  противопоставляется  необходимости,  но  отме¬
няет  необходимость;  абсурд  полагается  вместо  закономер¬
ности  мира,  мораль  противостоит  знанию,  моральное  дей¬
ствие  —  разумному  преобразованию  мира,  бунт  челове-
 1  Сатиз  А.  Ье  туШе  (1е  ВхзурЬе,  р.  15.
 2  Шс1.,  р.  31.
 3  Ш<1.,  р.  164.
 114

ка  _  революции  в  общественных  отношениях.  Вся  систе¬
ма,  исходившая  из  «человеческой  реальности»,  страдала,
как  отмечалось,  субъективизмом  и  волюнтаризмом,  а  эк¬
зистенциалистская  этика  была  явно  элитарной,  рассчитан¬
ной  на  героев  и  рыцарей  без  страха  и  упрека.
 В  послевоенное  время  после  очистительного  пламени
Сопротивления  и  антифашистской  борьбы  Сартр  делает
попытку  ориентировать  французскую  литературу  и  фило¬
софию  на  массу  читателей,  соединить  свободу  в  себе  и  для
себя  с  позицией  гражданина  и  борца.  Вот  что  писал  он  о
познавательной  и  исторической  роли  философии  в  преди¬
словии  к  своему  трактату  «Критика  диалектического  ра¬
зума»  (1960  г.):  «Если  философия  должна  быть  одновре¬
менно  обобщением  знания,  методом,  регулятивной  идеей,
наступательным  оружием  и  общностью  языка;  если  это
«видение  мира»  есть  вместе  с  тем  инструмент  преобразо¬
вания  прогнившего  общества;  если  определенная  концеп¬
ция,  возникшая  в  уме  одного  человека  или  группы  людей,
становится  культурой  и,  временами,  даже  натурой  всего
класса,  совершенно  очевидно,  что  эпохи  философского
творчества  очень  редки.  Между  XVII  и  XX  веками  я  ви¬
жу  только  три  такие  эпохи,  которые  и  обозначу  именами
знаменитых  людей;  есть  «момент»  Декарта  и  Локка,  «мо¬
мент»  Канта  и  Гегеля  и,  наконец,  Маркса.  Эти  три  фило¬
софские  системы  становятся,  каждая  по  очереди,  почвой
всякой  индивидуальной  мысли  и  горизонтом  всей  культу¬
ры,  они  непреходящи  в  той  мере,  в  какой  продолжают  су¬
ществовать  исторические  условия,  выражением  которых
они  служат»  *.
 Сартр  высказывает  интересные  мысли  о  сущности  и  ро¬
ли  философии  в  развитии  общественного  сознания  и  об¬
щества,  о  смысле  историко-философского  процесса.  Его
положения  о  том,  что  философия  является  «обобщением
знания»,  методом  познания,  руководством  к  действию,
идейным  оружием,  выгодно  отличаются  от  высказываний
французских  эпигонов  неопозитивизма,  например  Ж.  Дю¬
рана  («Нет  необходимости  умерщвлять  то,  что  является
уже  мертвым»)  или  Ж.  Ревеля2.  Однако  в  сартровском
представлении  о  развитии  общественного  сознания  в  це¬
лом  не  хватает  положения  о  том,  что  сознание  является
отражением  бытия.  У  Сартра  по-прежнему,  как  и  в  трак¬
тате  «Бытие  и  ничто»,  сознание  творит  бытие.
 1  8аг1ге  1-Р.  СгШдие  ёе  1а  га180п  <31а1есШ[ие,  р.  17.
 2  См.:  Ойзермаи  Т  И.  Критика  буржуазной  копцедции  смертп
философии.  М.,  1980,  с.  40—40.
 115

«Критика  диалектического  разума»  означает  исследо¬
вание  гносеологических  оснований  диалектического  мето¬
да  познания  и  преобразования  мира.  «Что  такое  диалек¬
тическая  разумность,  каковы  ее  границы  и  основания?»  —
спрашивает  Сартр  *.  Для  обоснования  разумного  преобра¬
зования  мира  надо  предположить  познаваемость  мира.  А
для  обоснования  познаваемости  мира  необходимо,  по  мень¬
шей  мере,  предположить  единство  мира,  то  есть  единство
мышления  и  бытия,  человека  и  природы,  а  отсюда  и  воз¬
можность  правильного  отражения  сознанием  человека  ок¬
ружающего  мира.
 Однако  экзистенциалисты  исходят  из  антидиалектиче¬
ского  противопоставления  «субъективности»  объективно¬
му  миру,  «ничто»  —  бытию,  свободы  —  необходимости,  мо¬
ральных  принципов  —  знанию  о  природе  и  обществе.  В
таком  случае  преобразование  мира  не  может  быть  «ра¬
зумным»,  то  есть  совершаемым  на  основании  познания
объективных  законов  природы  и  общества  и  предвидения
результатов  действий,  направленных  на  их  преобразова¬
ние,  а  может  быть  лишь  насильственным  овладением,  ос¬
нованным  на  «воле  к  жизни»  или  «воле  к  власти».  Хотя  в
трактате  «Бытие  и  ничто»,  посвященном  судьбе  человека
в  современном  мире,  Сартр  пытается  преодолеть  ницшеан¬
ский  проект  «стать  богом»,  апеллируя  к  нравственному  са¬
мосознанию  человека,  хотя  он  подверг  критике  своего  сов¬
ременника  К.  Ясперса,  поскольку  «Ясперс  —  это  регресс
по  отношению  к  историческому  движению,  так  как  он
убегает  от  реального  движения  практики  в  абстрактную
субъективность»  2,  сам  Сартр  не  в  состоянии  соединить
«абстрактную  субъективность»  с  историческим  движени¬
ем,  с  историческим  творчеством  масс.
 А.  Камю,  видимо,  с  самого  начала  сознавал,  что  на
фундаментальном  понятии  абсурда,  на  «ощущении  аб¬
сурдности»,  то  есть  на  ощущении  неразумности,  незако¬
номерности  мира,  не  может  быть  воздвигнута  никакая  бо¬
лее  или  менее  последовательная  научно-философская  си¬
стема.  Создание  произвольных  парадоксальных  мифов  в
духе  Ницше  он  также  отвергал  и  противопоставил  свой
гуманистический  миф  человеконенавистническим  на¬
цистским  мифам.  В  пьесе  «Калигула»  и  в  повести  «Посто¬
ронний»  он  проник  в  темную  и  жестокую  сущность  тех
двух  разновидностей  нигилизма  («активного»  и  «пассив¬
ного»),  которые  различал  Ницше.  Камю  разоблачил  и  «бе¬
 1  ЗаПге  /.-Р.  СгШдие  <1е  1а  га1зоп  (ИаксИдие,  р.  135.
 2  1ЬЫ.,  р.  22.
 116

совское»  проявление  нигилизма—  «непомерную  радость
безнаказанного  убийцы»,—  и  равнодушное  безвольное  су¬
ществование  «постороннего».  В  конечном  счете  их  объ¬
единяет  безразличие  к  людям,  одна  и  та  же  «беспощад¬
ная  логика»,  сминающая  людские  жизни...  Камю  отдает
свои  симпатии  религиозным  экзистенциалистам  —  Кьер¬
кегору,  Ясперсу  и  Шестову.  Он  величает  их  «гениями»  за
то,  что  они  «дружно  встали  на  пути  разума»  и  объявили,
«что  ничто  не  ясно,  все  хаос,  что  человек  видит  и  осозна¬
ет  лишь  стены,  которые  его  окружают»  и  «разум  бессилен
перед  этим  криком  души»  *.  И  все  же  Камю  не  пошел  но
пути  религиозного  философствования,  потому  что  этот
путь  «предусматривает  для  абсурдного  ума  бегство  и  от¬
ступление  перед  тем,  что  ум  освещает»2.  В  отличие  от
стремления  Кьеркегора  и  Шестова  сделать  абсурд  «кри¬
терием  религиозного»  он  утверждает,  что  «абсурд,  являю¬
щийся  метафизическим  состоянием  мыслящего  человека,
не  ведет  к  богу»  3.
 Камю,  если  можно  так  выразиться,  экзистенциальнее
религиозных  экзистенциалистов:  он  не  вступает  в  теоло¬
гический  спор,  а  ограничивается  тем,  что  берет  «состояние
мыслящего  человека»  таким,  каким  оно  было  к  середине
XX  в.  Для  него  важны  не  столько  философские  или  тео¬
логические  доводы,  сколько  фактическое  состояние  умов.
Для  него  бога  нет,  потому  что  «бог  умер»  в  сердце  чело¬
века:  «Его  уверяют,  что  это  —  грех  гордыни,  а  у  него  нет
понятия  греха;  что  в  конце  может  быть  ад,  но  у  него  пе
хватает  воображения,  чтобы  представить  это  страшное
будущее;  что  он  потеряет  вечную  жизнь,  но  она  кажется
ему  излишней.  Они  хотели  бы,  чтобы  он  признал  свою  ви¬
новность.  А  он  чувствует  себя  невиновным.  По  правде  го¬
воря,  он  только  это  и  чувствует  —  свою  непоправимую  не¬
виновность»  4.  Так  же  как  Сент-Экзюпери,  с  горечью  кон¬
статировавший:  «Я  уже  не  вижу  собора,  в  котором  жи¬
ву»,—  Камю  отказывается  видеть  собор  там,  где  одни  раз¬
валины.
 Переход  от  абсурдности  этого  мира  к  трансцендентно¬
му  миру,  к  богу,  «прыжок»,  который  совершают  христиан¬
ские  экзистенциалисты,  Камю  считает  всего-навсего  «лов¬
ким  трюком  жонглера».  В  отличие  от  религиозных  мысли¬
телей  ои  не  хочет  отступать  от  того,  что  «ум  освещает».
 1  Сатиз  Л.  Ье  шуШе  с!е  81зур11е,  р.  44.
 2  1Ыс1.,  р.  60.
 3  1Ы(1.,  р.  44,  00.
 4  1Ыс1.,  р.  75.

Человек,  осознавший  абсурдность  своего  существования,
должен  «жить  только  тем,  что  он  знает,  считаться  с  тем,
что  существует,  и  не  позволять  вторгаться  ничему,  что  не
было  бы  достоверным.  Ему  отвечают,  что  ничто  не  су¬
ществует.  Но  хоть  это  является  достоверностью.  Именно
с  ней  он  имеет  дело:  он  хочет  знать,  возможно  ли  жить
без  призыва»  *.  Правда,  автор  «эссе  об  абсурде»  не  хочет
оставить  человека  без  «призыва».  Он  призывает  его  зано¬
во  осмыслить  для  себя  свою  жизнь,  обратиться  к  примеру
греческих  мифов,  которые  «изгоняют  из  этого  мира  бо¬
га,  который  вошел  в  него  с  неудовлетворенностью  и  бес¬
плодными  страданиями.  Они  делают  судьбу  человеческим
делом,  которое  должно  решаться  между  людьми»  2.  При¬
зывы  же  религиозных  философов  совершить  «прыжок»  к
богу  Камю  справедливо  называет  «бегством  от  действи¬
тельности»  и  «метафизическим  самоубийством»  3.
 Экзистенциальные  атеисты  отвергают  веру  в  бога  как
унижение  человека,  по  их  объединяет  с  религиозными
мыслителями  то,  что  они  отвергают  также  путь  познания
и  преобразования  этого  мира  как  путь  освобождения  чело¬
века  и  обретения  им  самого  себя.  Камю  осуждает  тех,  кто
считает,  что  сократовское  «познай  самого  себя»  имеет  то
же  значение,  что  «будь  добродетелен»,  другими  словами,
осуждает  тех  философов,  которые  стремятся  найти  осно¬
вания  нравственности  в  знании.  «Это  чистая  игра  велики¬
ми  проблемами...—  заявляет  он,—  все  знание  этой'  земли
не  дает  мне  ничего,  что  могло  бы  убедить  меня  в  том,  что
этот  мир  —  мой  мир»  4.  Но  философия,  которая  с  самого
начала  полагает,  что  путь  познания  не  ведет  к  преодоле¬
нию  отчуждения,  что  никакое  знание  не  может  «убедить
меня  в  том,  что  этот  мир  —  мой  мир»,  и  которая  принци¬
пиально  отвергает  знание  как  основание  для  нравствен¬
ных  принципов,  эта  философия  содержит  в  самом  своем
сердце  стремление  к  «метафизическому  самоубийству».
Философия  из  теории  и  метода  познания  действительно¬
сти  становится  «мифом  о  Сизифе».
 1  Сатиз  А.  Ье  тпуШе  йс  818урЬе,  р.  182,  54,  76.
 2  Ш<1.,  р.  265.
 3  1Ь1(1.,  р.  46,  51.
 4  1Ыа.,  р.  35.
 118

4. 	Г.  Маркузе:  «Философия...
становится
беспредметной»
 Причину  неудовлетворительного  состояния  буржуаз¬
ного  сознания  основоположники  Франкфуртской  школы
видели  в  том,  что  буржуазная  действительность  была  объ¬
явлена  воплощением  разума  просветительской  философии,
и  это  оказалось  гибельным  для  центральной  идеи  всего
Просвещения  —  идеи  разумного  преобразования  мира.
 Т.  Адорно  разработал  метод  демонтажа  всей  европей¬
ской  философии  —  так  называемую  негативную  диалекти¬
ку,  которую  назвал  «антисистемой»  Слов  нет,  Адорно
критикует  действительные  пороки  прошлой  и  настоящей
буржуазной  философии:  идеализм  и  метафизику.  «Безу¬
держный  рационализм»  идеалистических  философских  си¬
стем,  отмечает  он,  основывался  на  тождестве  мысли  самой
себе,  будь  то  трансцендентальная  рефлексия  Канта  или
мировой  дух  Гегеля.  Принцип  тождества  бытия  и  мыш¬
ления,  проходящий  через  всю  философию  нового  време¬
ни,  понимался  идеалистами  как  тождество  бытия  мышле¬
нию,  то  есть  как  первичность  сознания  и  вторичность  бы¬
тия.  Идеализм  объясняет  бесконечное  многообразие  мира
из  творческой  силы  мышления.  Так,  Гегель,  стремясь  со¬
единить  единичное  и  общее,  индивидуальное  и  обществен¬
ное,  случайное  и  закономерное,  вводит  движение,  переход
одного  понятия  в  другое.  «Тотальность  этого  движения  и
означает  систему»,—  пишет  Адорно.
 Он  критикует  и  «новейшую  попытку  выйти  из  фети¬
шизма  академической  философии»  —  экзистенциализм.
Сартр  сделал  абсолютом  кьеркегоровскую  категорию  вы¬
бора.  Адорно  правильно  указывает  на  родство  сартров-
ской  категории  со  старым  фихтеапским  абсолютным  «Я».
Сартр  построил  философию  «согласно  старой  идеалистиче¬
ской  категории  свободной  деятельности  субъекта».  Отсюда
Адорно  делает  вывод,  что  «все  философские  системы,  да¬
же  претендующие  на  свободу,  влекут  за  собой  несвобо¬
ду»  2.
 Однако  заключение  Адорно,  что  все  философские  си¬
стемы  «влекут  за  собой  несвободу»,  указывает  на  то,  что
целью  «негативной  диалектики»  является  не  критика  иде¬
ализма,  а  отрицание  философии  как  системы.  Для  «крити¬
 1  Айогпо  ТН.  Ке&аНуе  01а1екИк.  РгапкГиг!  а.  М.,  1966,  8.  8.
 2  1Ы(].,  8.  56,  57.
 119

ческой  теории»  всякая  система  есть  подмена  индивиду¬
ального  мышления  всеобщей  истиной,  подавление  «кри¬
тического  момента,  который  связан  с  индивидуальным  ду¬
хом».  Можно  было  бы  согласиться  с  тем,  что  «фантазия
одного  несогласного  может  видеть  больше,  чем  тысяча
глаз,  заслоненных  розовыми  очками...»  1.  Но  все  дело  в
том,  что  индивидуальное  мышление  и  воображение  Адор¬
но  противопоставляет  всеобщности  истины,  то  есть  всякой
научной  системе,  преемственности  и  кумулятивности  зна¬
ния.  Объектом  нападок  «негативной  диалектики»  стано¬
вится  поэтому  всякая  попытка  выразить  единичное  через
общее,  непонятийное  в  понятии.  Адорно  отрицает,  таким
образом,  не  только  идеалистическую  диалектику,  но  и  ма¬
териалистическую  диалектику  —  метод  создания  целост¬
ной  системы  понятий,  отражающей  единичное  и  общее,
случайное  и  закономерное,  прерывное  и  непрерывное  в
природе  и  обществе.  «Негативная  диалектика»  не  просто
ликвидирует  «систематический  дух»,  который  «удовлетво¬
ряет  желание  бюрократов  все  заштопать  своими  катего¬
риями»  2.  Действительная  цель  «критики»  —  ликвидиро¬
вать  философию  как  систему  понятий,  как  научную  фи¬
лософию,  ибо  научной  философия  может  стать  лишь  как
система.  Больше  того,  если  философия  не  может  стать  си¬
стемой  философских  категорий,  то  напрашивается  вывод
о  конце  философии.  Адорно  этого  вывода  не  делает,  он  го¬
ворит  лишь,  что  «час  элитарного  высокомерия  философ¬
ского  мышления  кончается».  И  свою  «негативную  диалек¬
тику»  он  еще  называет  философией,  но  не  системой  мыш¬
ления,  а  «ансамблем  моделей»  3.
 Коллеги  Адорно  по  Франкфуртской  школе,  следуя  ме¬
тодологии  «негативной  диалектики»,  отрицают  всю  тради¬
ционную  европейскую  культуру  как  «аффирмативпую»,
«репрессивную»  и  «конформистскую».  В  особенности  до¬
стается  философии,  которая  своим  понятием  разума  обо¬
сновывала  воззрения  на  мир  как  на  единый,  закономер¬
ный,  познаваемый,  который  может  быть  преобразован  и
организован  на  разумных  и  справедливых  началах.  Мар¬
кузе,  так  же  как  Адорно,  считает,  что  научно-технический
прогресс  уже  осуществил  разумное  переустройство  мира,
возвещенное  просветительской  философией.  Однако  это
претворение  разума  в  действительность  лишь  дегуманизи¬
ровало  условия  существования  человека.  Разум  стал  ин-
 1  Айогпо  ТН. 	Б1а1екик,  8.  53,  54.
 2  ГЬИЦ  р.  33.
 3  1ЬЫ.,  8.  50,  37.
 120

струМентальйым,  техническим,  бюрократическим  разу¬
мом,  общество  —манипулируемой  организацией,  а  чело¬
век  —  марионеткой,  лишенной  человеческого  «Я».  Таким
образом,  осуществление  разумной  организации  общества,
заключает  Маркузе,  навсегда  дискредитирует  идею  разум¬
ного  преобразования  общества,  а  «философия  в  силу  это¬
го  становится  беспредметной»  *.  Гуманизм  же,  если  он  еще
может  существовать  в  мире  тотального  отчуждения,  дол¬
жен  стать  антиутопией  (поскольку  разумное  преобразо¬
вание  общества  и  гармоническое  развитие  человека  ока¬
зались  утопией)  и,  следовательно,  антифилософией.
 Маркузе  претендует  на  «освобождение»  марксизма  от
чуждой  ему  «идеалистической»  установки  на  разумное
переустройство  мира,  которая-де  является  более  чем  опас¬
ной,  просто  катастрофической.  Всякая  философия,  опери¬
рующая  идеей  преобразования  природы  и  общества,  сог¬
ласно  Маркузе,  была  идеалистической.  А  Маркс,  посколь¬
ку  он  порвал  с  идеализмом,  порвал  и  с  философией.
Марксистская  «теория  общества,—  пишет  Маркузе,—  есть
экономическая,  а  не  философская  система»  2.
 Итак,  начав  с  критики  традиционной  философии,  «кри¬
тическая  теория»  кончает  отрицанием  марксизма  как  фи¬
лософской  системы.  Нам  же  важно  здесь  подчеркнуть  од¬
но  общее  положение:  логика  развития  основных  направ¬
лений  современной  буржуазной  философии  приводит  их  к
«метафизическому  самоубийству»,  к  концепции  «смерти
философии».
 5. 	«Новые  философы»:
философия  и  наука  —
орудия  одного  и  того  же
«проекта  господства»
 Но  вот  появляются  «новые  философы»,  которые  громо¬
гласно  называют  себя  философами,  пишут  «метафизиче¬
ские  эссе»,  «апологии»  Платона  и  Сократа,  трактаты  о
великих  мыслителях  прошлого,  чтобы  заявить  о  возврате
к  вечным  вопросам  человеческого  бытия,  к  философии,  в
отличие  от  структуралистов,  возвестивших  о  «смерти  че¬
ловека»  и  конце  гуманистической  философии.  В  отличие
же  от  экзистенциалистов,  а  также  от  «левых»  философов,
они  вступают  в  сферу  философии  с  открытым  забралом,
отбросив  позолоту  «антибуржуазности»  и  «творческого
 1  Магсизе  Н.  КиИиг  ип<1  СезеПзскаИ,  8.  103.
 2  ШсГет.
 121

марксизма».  Но  в  действительности  «новые  философы»
продолжают  нигилистические  антифилософские  тенденции
современной  буржуазной  философии  и  поворачивают  их
острием  против  марксистской  философии,  против  великих
идей  гуманизма  и  Просвещения,  на  основе  которых  марк¬
сизм  сформировался.
 Пожалуй,  яснее  других  кровную  связь  марксизма  с
рационалистической  культурой  Запада  понимает  фанатич¬
ный  проповедник  веры  в  бога  М.  Клавель,  и  поэтому  он
настаивает  на  разрыве  со  всей  «антигуманистической»  и
атеистической  культурой.  Даже  католическую  церковь  он
обвиняет  в  терпимости  к  этой  культуре  «Люцифера».  «Я
не  только  согласился  с  Сартром,—  пишет  оп,—  я  утвер¬
ждал,  что  марксизм  был  этим  непревзойденным  горизон¬
том  нашей  культуры.  И  я  указывал,  что  нет  никакой  иной
надежды  для  Бога  и  для  Человека,  как  разрыв  с  пей  и  ее
разрушение...»1  В  отличие  от  тех,  кто  призывают  к  «диало¬
гу»  с  марксистами  и  «взаимному  обогащению»,  Клавель
указывает  на  несовместимость  марксизма  и  религии:  «По
Марксу  человек  создает  бога  —  проекцию,  фантазию,
освобождение  от  обмана  которой  и  создает,  наконец,  чело¬
века...  В  христианстве,  напротив,  бог  создает  человека.
Это  абсолютпо  непримиримо»2.  Клавель  ясно  понимает  и
атеистическую  тенденцию  всей  философии  нового  времени,
обосновывавшей  опытное  познание  мира  и  человека  и  ос¬
вобождение  человека  на  пути  познания.  Он  критикует
сартровский  атеизм.  Ведь  если  человек  свободен,  то  для
преодоления  отчуждения  ему  вовсе  не  нужен  бог,  а  по¬
этому,  мечет  молнии  Клавель,  «пусть  человек  идет,к  дья¬
волу!».  Ему  импонирует  структуралистская  концепция
«смерти  человека»,  и  он  использует  симптомы  саморазру¬
шения  и  деградации  современной  буржуазной  философ¬
ской  мысли,  чтобы  противопоставить  материалистической
антропологии  учение  о  боге,  который  создал  человека  и
воссоздает  его  3.  Рассуждения  Клавеля  раскрывают  само¬
убийственную  логику  современной  буржуазной  филосо¬
фии:  отказ  от  философии,  основным  понятием  которой  яв¬
ляется  понятие  разума,  закономерности  и  познаваемости
мира,  от  возможности  преобразования  мира  для  свободы  и
счастья  человека  ведет  к  безнадежному  пессимизму  или
обращает  к  вере  в  чудесное  спасение  человека.
 Путь  друзей  Клавеля  —  бывших  «революционеров»  не
 1  СШе1  М.  Б1еи  ез1  Р1еи,  р.  134.
 2  1Ыс1.,  р.  143,  145.
 3  11М,  р.  159.
 122

так  ясен  и  прост.  Например,  Глюксман  для  начала  сводит
марксизм  к  левацкому  тезису  «бунтовать  —  всегда  разум¬
но»,  затем  связывает  его  с  ницшеанским  тезисом  «все  воз¬
можно»,  а  последний  —  с  раблезианским  «делай  что  хо¬
чешь».  Вся  европейская  философия  от  Возрождения  до
наших  дней  с  ее  идеей  разумного  преобразования  мира
обвиняется  в  изощренном  идеологическом  порабощении
человека.  Идея  разума  урезывается  до  понятия  закона  и
даже  не  закона,  а  неизменного  бюрократического  правила,
которое  устанавливает  «Господин»  и  которому  прочим  лю¬
дям  остается  только  повиноваться.  Этот  абстрактный
«разум»  исключает  все  индивидуальное,  особенное,  непов¬
торимое.
 То,  что  телемский  монастырь  Рабле  с  его  единственным
правилом  «делай  что  хочешь»  превращается  в  прообраз
«управляемого  общества»,  было  открыто,  как  мы  отмечали,
Хоркхаймером  и  Адорно.  Задача  Глюксмана  состояла  в
том,  чтобы  тот  факт,  что  в  буржуазном  обществе  свобода
превращается  в  не-свободу,  а  разум  в  безумие,  обратить
против  социалистической  организации  общества,  против
марксизма-ленинизма.  Задача  нелегкая,  поэтому  Глюксман
обращается  к  мыслителям  прошлого,  иронически  называя
их  «господами  мыслителями».  Гегеля  он  обвиняет  в  том,
что  при  всем  своем  профессорском  консерватизме  он  оп¬
равдывал  робесньеровский  террор,  Маркса  и  Ницше  —  в
преклонении  перед  Наполеоном,  а  всех  мыслителей  вме¬
сте  —  в  том,  что  они  дали  жизнь  «новой  солидарности  зна¬
ния  и  власти,  экспертов  и  репрессивного  общества,  новых
интеллектуалов  и  нового  государства  после  европейских
революций».  Всякое  знание,  всякая  философия,  всякий
«текст»  независимо  от  времени,  истории,  класса  рассмат¬
риваются  им  как  орудия  господства,  «стратегия  господ¬
ства»  бюрократии.  «Философия  государства,  философия
бюрократии  и  философия  империализма,—  пишет  он,—
возделывают  все  тот  же  сад:  знать  —  значит  господство¬
вать»1.  Ссылаясь  на  работу  М.  Фуко  «Надзирать  и  нака¬
зывать»,  в  которой  структуралист  раскрывает  роль  специ¬
альных  наук,  педагогики,  религиозного  и  гражданского
воспитания,  психиатрии  и  криминалистики  в  воспитании
подданных  современного  буржуазного  государства,  в  уст¬
ранении  индивидуальных  отклонений  от  «нормы»,  Глюкс¬
ман  переносит  все  изощренные  методы  манипулирования
сознанием  масс  па  социалистическое  общество.  Все  этн
 1  ОЫскзтапп  А.  Ьсз  тайгез  репзеигз,  р.  117,  118.
 123

«идиотские  обобщения»,  говоря  словами  Клавеля,  прямоли¬
нейное  отождествление  знания  и  господства  науки  и  вла¬
сти  понадобились  Глюксману,  собственно,  для  того,  чтобы
отождествить  научную  идеологию,  служащую  освобожде¬
нию  рабочего  класса  и  трудящихся  масс,  и  все  идеологии
господствующих  классов,  которые  были  орудием  подавле¬
ния  и  обмана  масс.
 Если  Маркузе  отвергал  всю  классическую  философию
без  различия  направлений  как  «идеализм»,  а  марксизм
признавал  как  экономическую  теорию  общества,  то  Глюкс¬
ман  охотно  присоединяет  марксизм  ко  всей  предшество¬
вавшей  философии,  чтобы  отбросить  все  вместе  как  «идеа¬
лизм»  и  средство  господства  над  природой  и  над  людьми.
Он  упоминает,  что  Ленин  «осудил  идеализм  Гегеля»  и
ценил  его  «активную  сторону»,  но,  иронизирует  Глюксман,
«в  своей  наивности  (!)  он  вместе  с  ней  сохранил  все,  так
как  именно  активную  сторону  мысли  немецкие  учителя
окрестили  «идеализмом»1.  Для  подтверждения  добавля¬
ется,  что  Фихте  «убил  неактивное  познание»,  а  Ницше
призывал  восстать  против  «пассивного»  нигилизма.
 Мы  привели  рассуждения  Глюксмана  для  того,  чтобы
читатель  сам  убедился,  что  основной  метод  критики,  из¬
бранный  им,—  упрощать  и  извращать.  Он  понимает  иде¬
ализм  лишь  как  «активную  сторону  сознания»,  в  то  время
как  сущность  идеализма  в  том,  что  он  полагает  мышление
первичным,  а  бытие  вторичным,  производным.  «Актив¬
ная»  же  сторона  сознания  может  развиваться  и  идеализ¬
мом  и  материализмом.  Уже  в  «Тезисах  о  Фейербахе»,  пер¬
вом  документе,  по  словам  Ф.  Энгельса,  содержащем  в  себе
гениальный  зародыш  нового  мировоззрения2,  К.  Маркс
совершенно  четко  разграничивает  два  направления  в  фило¬
софии  и  указывает  на  их  противоположность  и  односто¬
ронность.  «Главный  недостаток  всего  предшествующего
материализма»  Маркс  видит  в  том,  что  «предмет,  дей¬
ствительность,  чувственность  берется  только  в  форме  объек¬
та,  или  в  форме  созерцания,  а  не  как  человеческая  чувст¬
венная  деятельность,  практика,  не  субъективно.  Отсюда  и
произошло,  что  деятельная  сторона,  в  противоположность
материализму,  развивалась  идеализмом,  но  только  абст¬
рактно,  так  как  идеализм,  конечно,  не  знает  действитель¬
ной,  чувственной  деятельности  как  таковой»  3.  Глюксман
игнорирует  различие  материализма  и  идеализма,  принци-
 1  СЫскзпгапп  А.  Ьез  таИгез  репзеигз,  р.  191.
 2  См.:  Маркс  /Г.,  Энгельс  Ф.  Соч.,  т.  21,  с.  371.
 3  Там  же,  т.  42,  с.  264.
 124

диальное  отличие  материалистического  понимания  «дея¬
тельной  стороны»  мышления  и  практики,  материалисти¬
ческого  понимания  разумного  преобразования  природы  и
общества  от  идеалистического,  чтобы  отождествить  «Кри¬
тику  политической  экономии»  Маркса  с  «Наукоучением»
Фихте,  «Наукой  Логики»  Гегеля  и  даже  с  «Волей  к  власти»
Ницше,  чтобы  опорочить  саму  идею  познания  и  преобра¬
зования  природы  и  общества  как  «призвание  господ  мыс¬
лителей»  к  власти  над  природой  и  над  людьми.  Во  всякой
философии,  являющейся  обобщением  знания,  теорией,  опи¬
рающейся  на  понятие  разума,  Глюксман  видит,  как  уже
отмечалось,  лишь  «истину  чудовищ:  понимать  —  значит
овладевать»  1.
 Вместе  с  идеей  преобразования  мира  должна,  по  за¬
мыслу  Глюксмана,  отпасть  и  идея  познания  законов  при¬
роды  и  общества,  а  следовательно,  и  философия  как  «нау¬
ка  логики»,  как  научная  теория  познания,  как  отражение
наиболее  общих  законов  природы  и  общества,  как  научная
теория  революционной  борьбы.  Его,  как  и  Лярдро,  особен¬
но  раздражает  ленинская  теория  привнесения  научной
социалистической  идеологии  в  стихийное  рабочее  движе¬
ние  2.  Для  Лярдро  все  решается  просто:  Мао  сказал,  что
массы  никогда  не  ошибаются,  поэтому  никакая  наука  им
не  нужна.  Научной  идеологии  Лярдро  противопоставляет
«мысль  без  науки»,  «ничего,  кроме  акта  веры  в.  мысли  бун¬
тующих  масс»  3.  И  хотя  история  показывает,  что  массы  от¬
нюдь  не  всегда  правы,  что  слишком  часто  властолюбивые
маньяки  и  слепые  пророки  вовлекали  целые  народы  в
опустошительные  войны,  что  нередко  самые  праведные
восстания  масс  против  своих  угнетателей  кончались  их  по¬
ражением  и  избиением,  что  им  не  хватало  не  только  орга¬
низованности,  но  и  понимания  путей  борьбы,  ясного  осоз¬
нания  своих  целей  и  интересов,  Лярдро  просто  утвержда¬
ет,  что  «истинно»  всякое  мышление  бунта  и  «ложно»
всякое  мышление  подчинения.
 Виктор  Гюго,  восхищавшийся  энтузиазмом  и  горяч¬
ностью  масс,  писал,  что  «толпа  приходит  не  туда,  куда
она  хочет,  а  куда  ее  несет».  Вот  именно  для  того,  чтобы
борьба,  лишения  и  жертвы  народа  не  заканчивались  но¬
выми  и  новыми  поражениями,  великие  учителя  и  вожди
трудящихся  бились  над  загадками  истории,  обобщали  ее
опыт,  извлекали  уроки.  «Марксизм,—  писал  Ленин,—  как
 1  ОЬискитапп  А.  Ьез  таИгез  репзеигз,  р.  128.
 2  1Ыс1.,  р.  62.
 3  Ьагёгеаи  С.  Ье  зтде  сГог,  р.  89.
 125

единственно  правильную  революционную  теорию,  Россия
поистине  выстрадала  полувековой  историей  неслыханных
мук  и  жертв,  невиданного  революционного  героизма,  не¬
вероятной  энергии  и  беззаветности  исканий,  обучения,
испытания  на  практике,  разочарований,  проверки,  сопо¬
ставления  опыта  Европы»  *.  Источник  влияния  и  силы
марксизма  Ленин  видел  в  его  истинности,  то  есть  в  соот¬
ветствии  объективным  законам  всемирной  истории.  Лярдро
же,  как  уже  говорилось,  переворачивает  ленинское  понима¬
ние  действенности  и  истинности  марксистской  идеологии:
«Учение  Маркса  верно,  потому  что  оно  всесильно  (точнее,
на  службе  масс),  а  не  наоборот»  2.
 Сколь  бы  ни  подчеркивал  Лярдро  свою  верность  мас¬
сам,  он  отвергает  саму  возможность  правильного  осмысле¬
ния  борьбы  масс,  научной  теории  революционного  движе¬
ния,  преемственность  марксизма  и  революционных  теорий
прошлого,  кумулятивность,  свойственную  научной  мысли
и  революционной  науке,  а  признает  лишь  «единственную
преемственность»  —  «желание  угнетенных  освободиться  от
угнетения»3.  Марксизм  как  «осмысление  бунта  эпохи»,
дающий  лозунги  борьбы  массам,  он  противопоставляет
марксизму  как  пауке  о  наиболее  общих  законах  развития
общества  и  научной  теории  революции.
 Но  если  марксистская  идеология  —  лишь  «революци¬
онное  видение  мира»  и  оно  верно  лишь  потому,  что  нахо¬
дится  «на  службе  масс»,  то,  по  существу,  точка  зрения
«новых  философов»  не  отличается  от  старых  буржуазных
и  ревизионистских  концепций,  видевших  истинность  той
или  иной  идеологии  в  ее  «полезности»  или  «общезначи¬
мости».  Все  идеологии,  таким  образом,  уравниваются,  все
философские  и  религиозные  учения  оказываются  лишь
средствами  объединения  людей  и  господства  над  ними.
Глюксман  поэтому  соединяет  абсолютно  несоединимые
фигуры:  Ницше  с  Марксом,  Гегелем  и  Фихте.  Сходство
между  ними  он  находит  даже  в  том,  что  все  они  были  нем¬
цами  —  сынами  народа,  допустившего  фашистскую  дик¬
татуру  и  массовые  убийства.  Глюксман  просто  игнорирует,
что  кроме  Риббентропов  и  Геббельсов  в  Германии  в  те  годы
были  Э.  Тельман  и  К.  Осецкий.  И  пусть  были  годы,  когда
коммунисты  и  демократические  силы  потерпели  пораже¬
ние  в  этой  стране,  но  вдохновлялись  они  в  своей  борьбе
против  нацизма  и  расизма  гуманистическими  идеалами
 1  Ленин  В.  И.  Поли.  собр.  соч.,  т.  41,  с.  8.
 2  Ьагйгеаи  О.  Ье  зт^е  й’ог,  р.  189.
 3  Шй.,  р.  104.
 120

научного  социализма  и  классической  немецкой  филосо¬
фии.  Однако  Глюксман  пренебрегает  различием  между
Марксом,  который  находит  силу  в  знании,  и  Ницше,  кото¬
рый  даже  в  красоте  видит  «высшую  силу  господства».
 Ницше  оп  выделяет  и  предпочитает  всем  остальным
«учителям»,  потому  что  «Ницше  один  осмелился  сказать
о  страсти,  которая  владеет  и  другими  господами  мыслите¬
лями».  Действительно,  от  понимания  истины  как  «претен¬
зии,  желания»  —один  шаг  к  ницшеанскому  пониманию
истины  как  эффективности,  а  идеологии  —  как  «воли  к
власти».  Для  Глюксмана  тождественны  не  только  матери¬
алистическая  и  идеалистическая  философия,  но  также
иллюзорное  сознание  и  паучная  идеология.  Философия  и
теология  суть  одно  и  то  же:  «...христианская  «философия»
и  марксистская  «философия»  по  существу  дети  одпого
и  того  же  проекта  господства  всякий  раз,  когда  они  начи¬
нают  распоряжаться  миром»1.
 Но  если  научная  философия  и  мифология,  научная
теория  революционной  борьбы  и  разжигание  националь¬
ного  эгоизма  целых  народов  служат  осуществлению  одно¬
го  и  того  же  «проекта  господства»,  то  чем,  какими  идеями,
идеалами  и  надеждами  должны  руководствоваться  трудя¬
щиеся  массы  в  борьбе  за  свое  освобождение?  Чем  должны
сегодня  руководствоваться  люди  в  борьбе  против  монопо¬
лий,  угрозы  новой  войны,  империализма  и  тоталитаризма?
Что  они  должны  знать  и  на  что  надеяться,  чтобы  не  стать
жертвами  обмана  политических  деятелей,  в  речах  которых
война  —  это  мир,  бесправие  и  угнетение  —  укрепление
прав  человека?  В.  И.  Ленин  еще  до  пачала  первой  миро¬
вой  войны  разоблачил  спекуляции  правящих  классов  па
патриотических  чувствах  масс.  Вождь  российского  пролета¬
риата  писал  в  1913  г.:  «Золотой  дождь  льется  прямо  в  кар¬
маны  буржуазных  политиков,  которые  составляют  тесную
международную  шайку,  подстрекающую  пароды  к  сорев¬
нованию  в  деле  вооружений  и  стригущую  эти  доверчивые,
глупые,  тупые  и  покорные  народы,  как  стригут  овец!  Во¬
оружения  считаются  национальным  делом,  патриоти¬
ческим  делом...  Правительства  —  приказчики  класса  ка¬
питалистов...  А  овечек  стригут  вместе  под  шумок  речей  о
«патриотизме»...»  2  И  совсем  актуально  звучат  леиипскио
разоблачения  германской  правящей  верхушки:  «Чтобы
оправдать  новые  вооружения,  стараются,  как  водится,  на¬
малевать  картину  опасностей,  угрожающих  «отечеству  >ь.
 1  аискзтапп  О.  Ьез  шайгоз  репзеигз,  р.  201,  200.
 2  Ленин  В.  И.  Поли.  собр.  соч.,  т.  23,  с.  175,  176.
 127

Германский  канцлер  пугает,  между  прочим,  немецкого
филистера  славянской  опасностью»
 Разоблачить  действительные  интересы  монополистиче¬
ской  буржуазии  в  речах  современных  президентов  и  канди¬
датов  в  президенты  —  нелегкая  задача,  и  помочь  в  ее  ре¬
шении  может  лишь  знание  истории,  теория  общественного
развития  и  классовой  борьбы.  Однако  «новые  философы»
отвергли  знание  как  науку  управлять.  Таким  образом,  они
ве^Щулись  на  территорию  философии,  чтобы  убить  ее.
Ведь  если  отвергнуть  философию  как  обобщение  знания,
как  методологию  познания,  как  науку  о  наиболее  общих
законах  развития  природы  и  общества,  то  остается  мифо¬
логия.
 Вот  и  предлагают  «новые  философы»,  как  говорится,
что  угодно  для  души:  вот  «дионисийская  игра»  от  Герена,
вот  «ангел»  от  Жамбе  и  Лярдро,  вот  «бог»  от  Немо,  «игра
п  погружение  в  воображаемое»  от  Долле,  «Сократ  и  Хрис¬
тос»  от  Клавеля.  При  всем  многообразии  ярлыков  предла¬
гаемые  товары  скроены  по  одному  шаблону:  отрицание
науки,  «презрение  к  мысли»,  «смерть  философии»,  «иско¬
ренение»  марксизма.  Но  за  подобные  мифы  народы  Евро¬
пы  уже  заплатили  в  XX  в.  кровью  и  страданиями  мил¬
лионов  людей.  А  кровь  людская  не  так  легко  смывается.
Поэтому  и  французов  и  немцев  не  так  просто  теперь  ими
увлечь.
 И  здесь  опять  на  помощь  «новым  философам»  приходит
М.  Клавель.  Он  истолковывает  смысл  «мая  68-го»  как  ос¬
вобождение  «духа»  от  цепей  рационалистической  культу¬
ры  и  «избавление»  от  марксизма.  Бунт  молодежи  против
буржуазного  общества  и  стандартов  массовой  культуры
представляется  бунтом  против  всей  культуры  Запада  и
предчувствием  совершенно  иной  культуры,  для  выраже¬
ния  которой  не  хватает  слов  и  понятий.  Клавель  встреча¬
ется  с  Солером  на  радио  «Франскультур»  в  июле  1976  г.
не  для  того,  чтобы  оспорить  его  взгляды,  а  чтобы  «найти
общую  истину».  И  эта  общая  для  них  истина  заключается
в  том,  что  опыт  1968  г.  свидетельствует  не  о  катаклизмах
буржуазного  общества,  а  о  «кризисе  цивилизации».  Со-
лер  предлагает  для  интерпретации  молодежного  бунта
мутную  мешанину  из  марксизма  и  фрейдизма,  точнее,
некую  смесь  понятий  «раннего»  Маркса  и  Фрейда.  Кла¬
вель  считает  марксизм  XX  в.,  массовые  освободительные
движения  и  социалистические  революции  «самым  цент¬
 1  Ленин  В.  И.  Поли.  собр.  соч.,  т.  23,  с.  182.
 128

ром  нашей  культуры»,  то  есть  атеистической  и  рационали¬
стической  культуры  Запада
 Поскольку  марксистская  философия  явилась  высшим
достижением  развития  европейской  философии,  Клавель
готов  утопить  всю  европейскую  философию  и  культуру,
призывая  к  «широкому  и  глубокому  протесту  нашего  бы¬
тия  против  нашей  культуры».  Он  (в  который  раз  извра¬
щая  кантовское  понятие  «критики»)  объявляет  «критику
всякой  возможной  философии  и,  следовательно,  радикаль¬
ное  искоренение  самой  возможности  систем,  которые  Со-
лер  предлагает  для  интерпретации  Мая»  2.
 Хотя  Солер  и  выдвигает  «философскую»  интерпрета¬
цию  событий  XX  в.,  саму  философию  в  духе  современной
буржуазной  философии  он  понимает  не  как  научно-фило¬
софское  познание  объективных  законов  развития  природы
и  общества,  а  как  общественную  иллюзию:  «философия  —
это  дискурсивная  иллюзия,  которая  заставляет  людей  дер¬
жаться  вместе».  Клавель  незамедлительно  подхватывает
это  определение  философии,  но  справедливо  замечает,  что
«это  скорее  дело  религии,  а  не  философии»  и  в  таком  слу¬
чае  можно  отбросить  все  «наследие  ваших  философских
гениев»,  как  «старый  хлам».  «Я  предпочитаю,—  говорит
Клавель,—  духовное  обновление,  или  возвращение  Ду¬
ха»  3.  Солер,  выступая  от  имени  молодых,  возражает,  что
«нам  нет  дела...  до  бога».  Но  Клавель  видит  в  духовном
кризисе  современного  буржуазного'  общества,  в  отчаянии
и  гневе  молодежи,  вылившемся  на  улицы  в  мае  68-го,  как
раз  питательную  почву  для  своей  веры:  «Есть  или  нет  вам
дела  до  бога,  но  только  он  возвращается,  чтобы  воссоздать,
избавить,  освободить  человека...»  4
 Клавель  стремится  убедить  своего  собеседника,  что  ду¬
ша  человека,  преодоление  отчуждения  и  свобода  обрета¬
ются  не  на  пути  познания,  а  на  пути  веры.  «Все  хорошо
взвесив,—  говорил  он,—  я  верю,  что  речь  идет  о  нашей  ду¬
ше,‘предмете  веры,  но  ни  в  коей  мере  не  о  новой  метафи¬
зике»  5.  Плоды  иррационалистических  тенденций  в  совре¬
менном  западном  искусстве  и  философии  —  «смерть  чело¬
века»  и  «смерть  философии»  —  Клавель  приписывает  ра¬
ционалистической  и  гуманистической  культуре  в  целом.
В  отчуждении  человека  он  видит  «камень  преткновения»
 1  С^аVе^  М.,  ЗоИегз  РН.  ОёПугапсе,  р.  22,  27,  30.
 2  1Ыс1.,  р.  30,  31.
 3  1Ы(1.,  р.  67,  68,  74,  75.
 4  1Ыс1.,  р.  76,  77.
 5  1Ы6.,  р.  54.
 129

и  место  падения  всей  концептуальной  философии,  которая
«хочет  быть  Наукой,  а  также  всей  метафизики  свободы,
даже  экзистенциальной,  короче,  всей  известной  филосо¬
фии»  1.  Но  сбросить  с  гранитного  основания  опытного  и
теоретического,  конкретного  и  абстрактного  знания  все  из¬
вестные  философские  системы  не  под  силу  даже  такому
искусному  полемисту,  как  Клавель.  Он  изобретает  для
своего  трудного  предприятия  рычаг  —  «интеллектуальную
интуицию»  —  и  находит  для  нее  точку  опоры:  иррациона¬
лизм  экзистенциализма  и  антифилософию  М.  Фуко.  Объ¬
ективное  познание  —  антигуманистическая  сила,  меланхо¬
лически  вздыхает  он  вслед  за  экзистенциальными  филосо¬
фами.  Мы  ничего  не  можем  сказать  о  культуре,  которая
рождается  в  муках  и  конвульсиях  сегодняшней  цивилиза¬
ции,  утверждает  Клавель,  следуя  «негативной  диалектике»
и  структуралистскому  методу,  абсолютизирующему  «раз¬
рывы»  между  разными  культурами.
 В  предыдущей  главе  говорилось  о  том,  что  «новые  фи¬
лософы»  спекулируют  на  животрепещущей  теме  современ¬
ности  —  обезличивании  человека,  чтобы  обвинить  в  нем
всю  рационалистическую  философию  и  гуманистическую
культуру,  «поскольку,—  как  говорит  Клавель,—  именно
гуманизм  является  автором  этого  подавления»  2.  Отсюда
Клавель  и  переходит  к  отрицанию  философии  вообще  и
проповеди  «христианской  веры».  «Мое  отношение,—  заяв¬
ляет  он,—  антифилософское,  с  точки  зрения  уже  не  Кри¬
тики,  но  Веры».  В  своей  проповеди  Клавель  пытается  опе¬
реться  на  «истинно  христианских  мыслителей»,  которые
«всегда  были  антнфилософами,  критиками  философии,—
Паскаль  против  Декарта  и  всеобъемлющего  рационализ¬
ма,  Кьеркегор  против  Гегеля  и  нового  всеобъемлющего
папрационализма...»  3.  Клавель  не  раз  обращается  за  по¬
мощью  и  к  Канту,  но  все  же  таких  «истинно  христианских
мыслителей»,  по  его  словам,  «можно  пересчитать  по  паль¬
цам».
 Поскольку  «новые  философы»  отрицают  философию
и  науку  кйк  силы,  способствующие  порабощению  челове¬
ка,  то  человечеству  остается  надеяться  лишь  на  чудо,  на
второе  пришествие  бога.  И  Клавель  охотно  делает  такой
вывод,  точнее,  .три  вывода:  «1.  ...христианство  представля¬
ет  собой  абсолютную  историю.  2.  Оно  дается  откровением...
 3. 	Христианство  —  это  то,  что  создало  Запад,  по  меньшей
 ъ  С1аие1  М.  (}ш  еб1  аНёпё?,  р.  59.
 2  С1же1  М.,  ЗоИегз  РН.  БёКугапсе,  р.  93,  95.
 3  1Ыа.,  р.  120,  116,  121.
 130

мере,  при  его  возникновении».  Подлинная  история  Запада
начинается  с  Христа,  а  то,  что  было  в  истории  европейского
духа  после  средних  веков  —  Возрождение,  Просвещение,
гуманизм,  марксизм,—  все  это  лишь  «перипетии  борьбы
темных  сил  Запада,  коллективного,  бессознательного,  с
богом»  К  Вот  такой  миф  предлагает  Клавель  для  спасения
Запада.
 В  отличие  от  Камю,  который  считал,  что  абсурдность
мира  не  может  быть  «критерием  религиозного»,  Клавель
представляет  катаклизмы  и  неврозы  современного  буржу¬
азного  общества  настоящим  концом  света.  Поэтому  един¬
ственная  надежда  людей,  проповедует  он,—  второе  прише¬
ствие.  В  отличие  от  экзистенциалистов  и  близких  к  ним
философов  Клавель  считает,  что  утверждение  о  смерти  бо¬
га  —  «легкомысленно»,  потому  что  после  смерти  бога  не¬
избежна  и  «смерть  человека»,  и  именно  гуманизм  обвиня¬
ется  им  в  полном  отчуждении  —  «смерти»  —  человека.  Ес¬
ли  Камю  рассматривал  новейшую  историю  Запада  как  два
века  бунта  человека  против  бога,  то  Клавель  представляет
их  как  два  века  падения  человека,  «два  века  с  Люцифе¬
ром».  Остается  надеяться  лишь  на  то,  что  бог  не  умер,  не
был  забыт,  и  сегодня  мы  находимся  «на  пороге  возвраще¬
ния  бога»  и,  следовательно,  «целостного  человека»  2.
 Клавель  воспользовался  болезнью  современной  запад¬
ной  философии,  чтобы  возродить  старый  иудео-христиаи-
ский  миф  об  отпадении  человека  от  бога,  последних  време¬
нах  и  страшном  суде.  Отказ  от  философии,  которая  явля¬
ется  обобщением  знания  и  методом  познания  мира  и
человека,  неизбежно  приводит  к  концепции  «смерти
философии»,  а  «смерть  философии»  означает  возврат  к  ми¬
фологии  и  религии.  «Новая  философия»  оказывается  по¬
вой  мифологией,  точнее,  возвратом  к  старым  религиозным
мифам.
 Проповедуя  религиозный  миф,  Клавель  оспаривает
ницшеанский  тезис  о  смерти  бога.  Однако  другие  «новые
философы»,  которые  в  отличие  от  Клавеля  не  верят  в  от¬
кровение,  заявляют,  что  именно  Ницше  —  «единственный,
кто  действительно  осмелился  мыслить  новое».  Да,  Ницше
отказался  от  философии  разума  и  призывал  вернуться  к
мифам,  правда,  не  к  старым  христианским  мифам,  а  к  но¬
вым  мифам,  «религии  религий».  Да,  Ницше  провозгласил
себя  «единственным  учеником  философа  Диониса»  и  не
 1  С1аие1  М.  (}ш  ез1  аНёпс?,  р.  57.
 2  1Ы(1.,  р.  58,  60,  61.
 131

скрывал  своего  презрения  к  декадансу  европейской  куль¬
туры.  Ницше  призывал  «освободившийся  дух»  к  «пере¬
оценке  ценностей»,  к  освобождению  от  оптимизма  филосо¬
фов,  которые  «находятся  под  тираническим  влиянием  ло¬
гики»  \  к  созданию  «новой  философии»,  сознательно
творящей  новые  мифы.  Читая  Ницше,  убеждаешься,  что
реакционные  буржуазные  мыслители  давно  уже  твердят  о
том,  о  чем  с  таким  апломбом  и  крикливостью  заявляет
«новая  философия».  Как  говорит  один  из  персонажей
А.  Н.  Островского,  «ты  повторяешь  мои  мысли,  скажу  боль¬
ше,  ты  повторяешь  мои  слова»,
 1  Ницше  Ф.  Собр.  соч.,  т.  4,  с.  21.

Заключение
 Еще  в  самом  начале  1974  г.  в  дискуссии,  проводившей¬
ся  по  инициативе  Центра  марксистских  исследований,  ком¬
мунист  Люсьен  Сэв  и  католик  Клод  Жефре  согласились,
что  «сегодня  для  многих  молодых  людей  характерен  ниги¬
лизм»  Однако  в  оценке  «моральной,  религиозной  и  поли¬
тической  демобилизации»  молодежи  и  в  своих  выводах  оп¬
поненты  диаметрально  разошлись.
 Все  религиозные  деятели,  будь  то  «традиционалисты»
или  «обновленцы»,  католики  или  протестанты,  несмотря
на  конфессиональные  и  иные  различия,  предлагают  одно
средство  от  всех  бед  современного  мира:  осознание  своей
греховности  и  обращение  к  богу.  Поэтому  Жефре  утверж¬
дал  в  споре  с  марксистом,  что  есть  «первородный  грех»,
не  сводимый  к  экономическому  и  социальному  освобожде¬
нию,  и  что  «спасение»  не  зависит  от  исторических  причин2.
Коммунисты  же  видят  выход  в  развертывании  общей  борь¬
бы  рабочего  класса,  трудящихся  масс  против  монополисти¬
ческого  капитализма,  поэтому  работа  коммунистов,  гово
рил  Л.  Сэв,  направлена  на  то,  чтобы  поднять  стихийноэ
возмущение  бунтарей  «до  сознательной  борьбы»,  до  «от¬
ветственности  авангарда».  Лишь  с  точки  зрения  научною
знация  законов  развития  общества  впервые  становится
возможным  понимание,  а  не  угадывание,  где  истинные
идеалы  и  ценности,  а  где  псевдоценности,  отжившие  нор¬
мы  и  идеалы.  Борьба  за  новые  общественные  идеалы  и  мо¬
ральные  ценности  позволяет  не  путать  «мораль  отказа  и
отказ  от  морали»  3.
 Между  тем  противники  марксизма  воспользовались
наиболее  негативными  чертами  идеологии  «новых  левых»,
поражением  революции  «здесь  и  теперь»,  чтобы  предста¬
 1  Ьа  тога1е  аи  1оигпап1:  11п  ЗёЬа!  еп!ге  Ьисъеп  8ёVе  <?1  1е  рёге
С1аийе  Ое{{гё  —  Ггапсе  поиуеИе,  №  1473,  1974,  5—11  1ёупег,  р.  24.
 2  1Ыс1.,  р.  27.
 3  1Ыс1.,  р.  24.
 133

вить  наступившее  разочарование  и  разброд  ультралевых
сил  как  крушение  революционных  идей  и  марксизма.  Кла¬
вель  пишет,  что  «май  68-го»  был  освобождением  «Духа»
от  марксизма,  что  все  молодые  бунтари  были  «марксиста¬
ми»,  а  теперь,  наконец,  марксизм  искореняется  из  их
душ»  1.  Клавель  критикует  таких  католических  священни¬
ков,  как  отец  Жефре,  за  непоследовательность  и  за  то,  что
они  «капитулировали»  перед  миром.  Он  подхватывает  рас¬
суждения  современных  западпых  философов  о  всеобщем
отчуждении,  о  том,  что  «весь  наш  мир...  отчуждающий
мир  и  все  люди  отчуждены»,  что  тотальное  отчуждение
человека  —  продукт  «современного  индустриального  об¬
щества»,  чтобы  сделать  вывод  о  бесполезности  поиска  ос¬
вобождения  посредством  какой-либо  реорганизации  обще¬
ства.  «Мы  скоро  впали  бы  в  марксизм,—  говорит  он  слова¬
ми  проповедника,—который,  в  свою  очередь,  отчуждает».
Его  слушателям  и  читателям  остается  утешаться  тем,  что,
«так  же  как  по  христианскому  учению  необходима  благо¬
дать  для  того,  чтобы  иризнать  свой  грех...  так  и  чувство
социального  отчуждения,  которое  мы  испытываем,  указы¬
вает  на  начало  избавления»,  а  потому  «эти  конвульсии  и
певрозы  глубоко  спасительны»  2.  Клавель  говорит  и  пишет
о  больных  вопросах  современности:  об  отчуждении,  о  «кон¬
це  человека»,  о  его  вере  и  надежде,  он  затрагивает  чувст¬
вительные  струны  молодых  сердец,  но  удручающе  унылое
впечатление  производит  в  конце  концов  ход  его  рассужде¬
ний,  повторяющий  избитую  логику  священников,  запуги¬
вающих  своих  прихожан  апокалипсическим  концом  пог¬
рязшего  в  грехах  человечества.
 В  «Манифесте  Коммунистической  партии»  Маркс  и  Эн¬
гельс,  отмежевываясь  от  немецкого  «истинного»  социализ¬
ма,  писали,  что  он  служил  феодальным  властителям
«кстати  подвернувшимся  пугалом  против  угрожающе  на¬
ступавшей  буржуазии»  3.  Клавель,  конечно,  очень  далек
от  «истинного»  социализма  прошлого  века  и  социализма
вообще.  Но  характеристика  реакционных  утопических  уче¬
ний  и  того  впечатления,  которое  они  производили  на  не¬
мецкое  мещанство,  данная  Марксом  и  Энгельсом,  может
быть  отнесена  и  ко  многим  современным  полуфилософ-
ским-полурелигиозным  учениям.  «Вытканный  из  умозри¬
тельной  паутины,—  писали  Маркс  и  Энгельс  об  «истин¬
ных»  социалистах,—  расшитый  причудливыми  цветами
 1  С1аие1  М.  (}ш  ез!  аНёпс?,  р.  5,  б.
 2  Ш<1.,  р.  51,  53.
 3  Маркс  КЭнгельс  Ф.  Соч.,  т.  4,  с.  452.
 134

красноречия,  пропитанный  слезами  слащавого  умиления,
этот  мистический  покров,  которым  немецкие  социалисты
прикрывали  пару  своих  тощих  «вечных  истин»,  только  уве¬
личивал  сбыт  их  товара  среди  этой  публики»  1.  А  слова  об
«этой  грязной,  расслабляющей  литературе»  как  будто  па-
писаны  сегодня  против  бывших  «революционеров»,  каю¬
щихся  в  прегрешениях  юности  и  ищущих  спасения  в  «чис¬
том  моральном  протесте».
 После  президентских  и  парламентских  выборов  1981  г.
идейная  и  классовая  борьба  во  Франции  не  утихла,  а,
напротив,  приняла  более  ожесточенный  характер.  Потер¬
певшие  поражение  политики  правой  ориентации  усилили
кампании  нападок  на  внутреннюю  и  внешнюю  политику
правительства.  Их  цель  ясна:  нанести  удар  по  преобразо¬
ваниям,  начатым  в  стране  после  победы  левых  сил,  попы¬
таться  покончить  с  левым  правительством,  с  участием  в
нем  министров-коммунистов.  Но  главная  их  задача  со¬
стоит  в  том,  чтобы  очернить  роль  социалистических  стран
в  Европе  и  во  всем  мире,  вселить  в  трудящиеся  массы
сомнения  относительно  перспектив  социализма  во  Фран¬
ции.  Андре  Вюрмсер,  которого  называли  старейшиной
«Юманите»,  сказал:  «...никогда  антисоветизм  не  носил  та¬
кого  упорного,  такого  злокачественного,  что  ли,  характера,
как  сегодня.  К  несчастью,  не  так  уж  мало  французов  —
и  не  одних  только  тупых  мещан  —  силам  нашей  реакции
удается  подчас  ввести  в  заблуждение,  настроить  против
Советского  Союза»  2.
 «Новые  философы»  также  вносят  свой  вклад  в  анти¬
советскую  и  антимарксистскую  пропаганду.  Особенность
их  вклада  состоит  в  том,  что  они  выступают  как  предста¬
вители  «левой»  интеллигенции.  Французские  коммунисты
подвергли  критике  «новых  философов»  и  всякого  рода
псевдореволюционеров,  с  одной  стороны,  ревизионистов  и
оппортунистов  —  с  другой.  Они  выступили  в  печати  с  ря¬
дом  статей,  в  которых  показали,  что  измышления  «новых
философов»  являются  лишь  вариациями  старых  тем  бур¬
жуазной  пропаганды  —  антимарксизма  и  антикоммуниз¬
ма3.  На  XXIII  съезде  ФКП  (1979  г.)  тогдашний  генераль¬
 1  Маркс  К.,  Энгельс  Ф.  Соч.,  т.  4,  с.  453.
 2  Цит.  по:  Иностранная  литература,  1982,  №  8,  с.  216.
 3  СоИоп  ]-Р.  Уапайопз  аиг  ип  1Ьёте  оЪИ^е:  «Ьез  поиуеаих
рЪПозорЬез».—  Ь’НитапИё,  1977,  3  ]шп;  С^еV^е^  П.  Ьез  сЬеуаИегз
а  1а  1пз1е  Н^иге.—Егапсе  1Чоиуе11е,  1977,  23  та1;  Сеп$  1.-М.  Ьез
1Чоиуеаих  сЫепз  <1е  &агс1е.—  Ь’Нитапйё,  1978,  13  рйп;  Оегтап  А.
Магх  1е  таисПЬ—С1аг1ё,  1977,  №  1;  Ргауззае  N.  Ьа  Мге  рЫ1озорЫ-
^ие.—  Ь’НитапИё,  1977,  13  щт.
 135

ный  секретарь  Движения  коммунистической  молодежи
Франции  Жан-Мишель  Катала  указал  на  связь  «новых
философов»  с  буржуазной  антикоммунистической  пропа¬
гандой,  а  также  с  левацкими  и  анархистскими  группами,
прикрывавшимися  ультрареволюционной  фразой.  Только
коммунистические  идеи,  сказал  он,  могут  дать  перспекти¬
ву  юношам  и  девушкам  страны,  многих  из  которых  за
порогом  школы  ждет  безработица!.  Выступления  фран¬
цузских  коммунистов  были  поддержаны  и  в  других  стра¬
нах  2.  Советские  ученые  и  журналисты  также  поддержали
их  борьбу  против  упрощений  и  извращений  марксизма,
против  изображения  мирового  коммунистического  движе-'
пия  в  карикатурном  свете,  против  проповеди  социальной
безысходности  и  отчаяния,  философии  антиинтеллектуа¬
лизма  и  антифилософии  3.
 В  этой  книге  мы  постарались  проанализировать  содер¬
жание  произведений  «новых  философов»  на  фоне  полити¬
ческой  и  идеологической  борьбы  последних  двух  десятиле¬
тий,  <  в  свете  общего  духовного  кризиса  буржуазного
общества,  чтобы  показать,  что  «новый»  поворот  к  анти¬
марксизму  и  антисоветизму  —  не  результат  девальвации
революционных  идей,  а  печальный  итог  псевдореволюци-
онных  фраз  и  ультрареволюционного  авантюризма.  В  про¬
изведениях  новейших  ниспровергателей  марксизма  дово¬
дится  до  логического  конца  деградация  буржуазной  фило¬
софской  мысли:  отказ  от  идеи  разумного  преобразования
мира  на  основе  познания  законов  природы  и  общества,  от¬
каз  от  образа  человека  —  субъекта  познания  и  преобра¬
зования  мира,  отказ  от  философии  как  науки  о  наиболее
общих  законах  развития  природы,  общества  и  мышления.
Если  экзистенциалисты  стремились  преодолеть  «смерть  че¬
ловека»,  объявив  сущностью  человека  свободу  и  возложив
на  него  всю  тяжесть  моральной  ответственности  за  свои
дела  и  свою  судьбу,  то  в  произведениях  «новых  филосо¬
фов»  одинокий  бунт  человека  вырождается  в  «чистый  мо¬
ральный  протест»  неприкаянного  «ангела».  Если  у  струк-  *
 1  См.:  Правда,  1979,  13  мая.
 2  См.,  например:  Ц^гоЫешзку  V.  01е  «Кеиеп  РЬНозорЬеп»:  Ье-
#епс1е  ипс!  У^гкисЬкеП.—  Оеи^зсЬе  ХейзсЬпН  1йг  РЬПозорЫе,
1980,  №  8;  Юр  у  ко  в  а  М.  Нова  Ли  е  «новата  философия»  въ  Фран¬
ция.—  Философска  мысъл,  1979,  №  4.
 3  См.:  Г  обо  зо  в  И.  А.  Критический  анализ  взглядов  так  назы¬
ваемых  новых  философов.—  Философские  науки,  1979,  №  2;  он  же.
История  философии  в  интерпретации  «новых  философов».—  Фило¬
софские  науки,  1981,  №  6;  Каграманов  Ю.  М.  Структурализм,  гу¬
манизм  и  «новые  философы».—  Вопросы  философии,  1979,  №  4.
 136

туралистов  «смерть  человека»  соотносилась  с  коренными
переменами  в  «эпистеме»  западного  мышления  и  перехо¬
дом  к  каким-то  новым  «конфигурациям»  поля  знания,  то
новейшие  философы  сползают  с  уровня  философского
мышления  к  мифологии  и  религии.  Если  отказ  от  достиже¬
ний  классической  философии  прикрывался  позитивистски
ориентированными  философами  флагом  «научной  фило¬
софии»,  а  антинаучная  направленность  экзистенциальных
школ  мотивировалась  аргументами  «моральной  филосо¬
фии»,  то  в  «новой  философии»,  продолжающей  их  методо¬
логические  установки,  уже  нет  ни  науки,  ни  морали,  ни
самой  философии.  Доводя  до  абсурда  (не  «волнующего
абсурда»  экзистенциальных  философов,  а  до  логического
абсурда)  методологические  положения  структурализма  и
экзистенциализма,  «новая  философия»  демонстрирует  раз¬
ложение  буржуазной  философии.
 Марксисты,  отстаивая  философские  основы  научного
социализма,  защищают  и  развивают  великие  идеи  клас¬
сической  философии.  Нет  слов,  много  справедливых  наре¬
каний  было  высказано  в  адрес  оптимистически-рациона-
листического  воззрения  На  мир:  и  априоризм,  и  метафи¬
зичность,  и  недоказанные  обобщения,  и  безосновательные
допущения,  и  пренебрежение  индивидуальностью,  и  т.  д.
Но  вот  парадокс:  философия,  выступающая  в  защиту
неповторимой  индивидуальности  человека,  в  конце  кон¬
цов  лишает  личность  реального  содержания,  противопо¬
ставляя  ее  каким  бы  то  ни  было  законам  и  требованиям  и
тем  самым  обезоруживая  ее  в  борьбе  с  существующим
злом.
 В  передовой  культуре  нового  времени  явственно  звучал
призыв  к  людям  добиваться  счастья  и  свободы  в  этом  ми¬
ре,  а  не  надеяться  на  воздаяние  за  терпение  и  страдания
на  том  свете.  Идеал  борца  за  счастье  и  свободу  человече¬
ства  воспевался  Бетховеном  и  Гёте,  Шиллером  и  Гейне
как  предел  исполнения  нравственного  долга,  как  идеал  че¬
ловеческой  личности.  Философы  Просвещения  основывали
борьбу  человека  с  угнетением  и  бесправием*  не  на  инди¬
видуальном  решении  героя,  а  на  познании  законов  окру¬
жающего  мира  и  «природы  человека».  Философия  марк¬
сизма  далеко  ушла  от  наивного  упования  Гельвеция  на
«ясные  идеи  о  нравственности»,  так  же  как  и  от  спекуля¬
тивных  конструкций  гегелевской  системы.  Но,  подобно
классической  философии,  марксизм  связывает  нравствен¬
ное  возмущение  и  восстание  человека  против  несправед¬
ливости,  эксплуатации,  насилия  с  познанием  объективных
 137

законов  развития  общества,  объективных  и  субъективных
факторов  революционной  борьбы.  В.  И.  Ленин  указывал
на  значение  основных  положений  гегелевской  философии
для  обоснования  целей  и  действий  тех,  кто  вступает  в
борьбу  с  существующей  действительностью:  «Вера  Гегеля
в  человеческий  разум  и  его  права  и  основное  положение
гегелевской  философии,  что  в  мире  происходит  постоян¬
ный  процесс  изменения  и  развития,  приводили  тех  учени¬
ков  берлинского  философа,  которые  не  хотели  мириться  с
действительностью,  к  мысли,  что  и  борьба  с  действитель¬
ностью,  борьба  с  существующей  неправдой  и  царящим
злом  коренится  в  мировом  законе  вечного  развития»  *.
Маркс  унаследовал  прометееву  идею  разумности  борьбы
человека  с  существующей  неправдой  и  царящим  злом  и
открыл  ее  реальные  причины  и  основу  в  развитии  произ¬
водительных  сил  и  производственных  отношений,  в  клас¬
совой  борьбе  трудящихся  масс.
 Нельзя  не  признать  горькую  иронию  и  проницатель¬
ность  тех  мыслителей  XIX  и  XX  вв.,  которые  заметили,
что  идеалы  Просвещения,  идеалы  разума  и  гуманизма
были  использованы  власть  имущими  в  капиталистическом
обществе  для  укрепления  господства  буржуазии,  для
манипулирования  сознанием  людей,  для  воспитания  по¬
слушных  рабочих  масс.  Понятно  и  то,  что  очень  многим
людям  в  промышленно  развитых  странах  наскучило  чудо
индустриализма,  что  у  них  вызывают  головную  боль  и
тошноту  запах  бензина,  шорох  шин  и  весь  этот  пыльно¬
бетонный  мир,  мир,  в  котором  все  подчинено  рациональ¬
ности  производства  и  получению  прибыли.  Недаром  пи¬
сатель-гуманист  Рей  Брэдбери  жаловался,  что  в  современ¬
ной  Америке  слишком  много  рационализма  и  слишком
мало  чувства.
 Однако  в  этой  все  более  распространяющейся  техно¬
фобии  и  антиинтеллектуализме  есть  некая  незаметная  на
первый  взгляд,  но  существенная  подмена  понятий.  Напри¬
мер,  «критическая  теория»,  как  мы  видели,  критикуя
техническую  и  бюрократическую  рациональность,  объек¬
тивное  знание,  нивелирующее  человеческую  личность,  от¬
вергает  разум  Просвещения,  девиз  «знание  —  сила».  Меж¬
ду  тем  в  современных  капиталистических  государствах  си¬
лой,  направленной  против  человека,  является  не  столько
знание,  сколько  незнание  и  политическое  невежество.
Пароду  в  этих  государствах,  как  это  ни  странно  в  наш  век,
 1  Ленин  В.  И.  Поли.  собр.  соч.,  т.  2,  с.  7.
 138

не  хватает  просвещения,  прежде  всего  гуманитарного,  фи¬
лософского  и  политического,  что  не  в  последнюю  очередь
позволяет  разжигать  безумие  шовинизма,  национализма,
ненависти  к  другим  народам.  Размышляя  над  горьким
историческим  опытом  Германии,  Томас  Манн  возражал
против  отождествления  взглядов  Ницше  с  фашистской
идеологией,  но  он  не  мог  не  возражать  и  против  распрост¬
ранения  в  массах  яда  иррационалистических  и  обскуран¬
тистских  учений*.
 В  обстановке  небывалого  по  остроте  противоборства
двух  полярно  противоположных  мировоззрений,  двух  по¬
литических  курсов  —  социализма  и  империализма  —  осо¬
бое  значение  приобретает  солидарность  сил  мира  и  социа¬
льного  прогресса.  В  совместном  Заявлении  делегаций
КПСС  и  ФКП,  принятом  12  июля  1983  г.  на  переговорах
в  Москве,  говорится,  что  обе  партии  сосредоточили  свое
внимание  на  том,  что  является  главной  заботой  всего  ми¬
ра,—  мире  и  разоружении.  «Настоящая  идеологическая
война,  ведущаяся  агрессивными  кругами  империализма  с
тем,  чтобы  оправдать  их  политику,  не  может  тем  не  менее
скрыть  тот  факт,  что  в  настоящее  время  каждый  народ,
каждое  государство,  независимо  от  его  общественного
строя,  нуждается  в  мире»2.
 «Новые  философы»,  хотя  и  выступают  в  обличии  «ле¬
вых»,  помогают  самым  реакционным  политикам,  подогре¬
вая  антисоветизм  и  антимарксизм.  Указывая  на  действи¬
тельные  противоречия  сегодняшнего  мира  —  рост  потреб¬
ления,  превращающий  человека  в  «человека  потребляюще¬
го»,  технический  прогресс,  позволивший  создать  такие
средства  массового  уничтожения,  которые  грозят  стереть  с
лица  земли  само  человечество,—  «новые  философы»  рису¬
ют  мир  одними  мрачными  красками,  так  что  на  их  карти¬
не  уже  невозможно  различить  силы  реакции  и  прогресса,
агрессии  и  мира,  империализма  и  освободительной  борь¬
бы  народов,  капитализма  и  социализма.  Между  тем  на
счету  именно  монополистического  капитализма  две  миро¬
вые  войны,  унесшие  65  миллионов  человеческих  жизней.
Империализм  породил  кровавый  фашизм,  избавиться  от
которого  народы  смогли  только  благодаря  стране  победив¬
шего  социализма.  Сейчас,  как  никогда,  народам  важно  су¬
 1  См.:  Мани  Т.  Собр.  соч.  В  10-ти  т.  М.,  1961,  т.  10,  с.  364.
 2  Совместное  Заявлепие  делегаций  Коммунистической  партии
Советского  Союза  и  Французской  коммунистической  партии.—
Правда,  1983,  13  июля.
 139

меть  отличить  силы  демократии  и  фашизма,  мира  и  вой¬
ны,  разума  и  безумия.
 Неудавшиеся  «революционеры»  во  Франции  пытаются
убедить  людей  в  бессилии  человеческого  разума,  тщете
научного  знания,  бесперспективности  социальных  преоб¬
разований,  иллюзорности  и  обманчивости  мира  в  Европе
и  во  всем  мире.  В  борьбе  за  умы  людей  «новые  философы»
играют  партии  подголосков  в  оркестре  правой  и  самой  ре¬
акционной  печати,  радио  и  телевидения.  Неофашисты  на
сйоих  «форумах»  клеймят  пацифистов  «предателями»,  и
«новый  философ»  А.  Глюксман  изображает  всех  сторон¬
ников  мира  как  людей,  утративших  волю  к  свободе.  Он
призывает  европейцев  избавиться  от  «ловушек  пацифиз¬
ма».  Сам  он  бравирует  тем,  что  предпочитает  «лучше  быть
мертвым,  чем  красным».  Доводя  себя  до  истерики,  до  гал¬
люцинаций  ядерного  нападения  на  Европу,  Глюксман  в
уже  упоминавшемся  эссе  «Сила  головокружения»  догова¬
ривается  до  того,  что  он,  мол,  готов  погибнуть  вместе  с
любимым  ребенком  в  результате  обмена  ядерно-ракетными
ударами,  но  не  допустить  превращения  Земли  в  «плане¬
тарную  Сибирь».  Он  призывает  всех  европейцев  преодо¬
леть  «болезнь  воли»  и  создать  «сильную  Европу».  «Евро¬
па  свобод,—  восклицает  он,—  заслуживает  того,  чтобы  ее
защищало  ядерное  оружие»  *.  Последние  опусы  Глюксма-
на  лишний  раз  убеждают  в  том,  что  все  исторические  экс¬
курсы  нужны  «новым  философам»  лишь  как  подспорье  для
антикоммунистической  и  антисоветской  пропаганды,  для
дискредитации  коммунистов  и  всех  последовательных  сто¬
ронников  мира  и  разоружения.
 Коммунисты  же,  отстаивая  интересы  рабочего  класса,
требуя  коренных  преобразований  общества,  борются  и  за
общечеловеческие  идеалы  справедливого  общественного
строя,  мира,  труда,  разума  и  гуманизма.  В  докладе  на
пленуме  ЦК  Французской  коммунистической  партии,  со¬
стоявшемся  в  январе  1984  г.,  член  Политбюро,  секретарь
ЦК  ФКП  М.  Гремец  сказал,  что  происки  империализма
можно  обречь  на  провал,  а  народному  движению  можно
обеспечить  успех  лишь  при  одном  непременном  условии  —
развертывании  борьбы  и  сплочении  всех  сил,  которые  по¬
всюду  в  мире  стремятся  защитить  мир,  отстоять  и  укре¬
пить  права  человека,  социальную  справедливость,  незави¬
симость,  одним  словом,—  счастье  людей  2.
 1  Цит.  по:  Токарев  Л.  Ядерный  цинизм,  или  «говорящая  раке¬
та».—  Литературная  газета,  1984,  16  мая.
 2  См.:  Правда,  1984,  23  января.
 140

Уверенная  и  организованная  защита  основных  прав
человека,  мира  на  земле  всегда  привлекала  на  сторону
коммунистов  представителей  интеллигенции.  И  сегодня
лучшие  из  них  присоединяются  к  борьбе  против  распро¬
странения  новых  опасных  мифов,  к  борьбе  за  мир,  демок¬
ратию  и  гуманистические  идеалы.  По  призыву  ста  видных
общественных  деятелей  Франции  20  июня  1982  г.  в  Па¬
риже  состоялась  массовая  демонстрация  трудящихся  за
мир.  250  тысяч  человек  вышли  на  улицы  столицы  с  пла¬
катами  и  транспарантами.  Как  сообщали  газеты,  подоб¬
ной  демонстрации  Париж  не  видел  со  времени  майских
событий  1968  г.  Летом  1983  г.  в  «празднике  мира»,  в  де¬
монстрациях  под  лозунгами  «Нет  —  войне!»,  «Нет  —ев-
роракетамЬ,  «За  разоружение  и  мир!»  приняли  участие
полмиллиона  человек.
 В  обстановке,  когда  не  только  неофашистские  молод¬
чики,  но  и  некоторые  «звезды»  кино  и  эстрады  выступают
за  размещение  крылатых  ракет  и  «Першингов-2»  в  Евро¬
пе,  исключительное  значение  приобретают  выступления
прогрессивных  деятелей  науки  и  культуры,  не  поддавших¬
ся  ядерному  «головокружению»,  сознающих  свою  ответ¬
ственность  за  судьбы  народов,  за  культуру  и  жизнь  евро¬
пейского  континента  и  всей  планеты.  «Мы  убеждены,  что
гонка  ядерных  вооружений  не  гарантирует  безопасности
народов,  что  по  мере  ее  усиления  человечество  оказывает¬
ся  на  краю  пропасти».  Эти  строки  из  «Призыва  ста»  соби¬
рают  все  больше  и  больше  сторонников.  В  конце  марта
1984  г.  пятьсот  представителей  интеллигенции  разных
стран  —  писателей,  художников,  ученых,  медиков  а  юри¬
стов  —  собрались  в  зале  конференций  на  бульваре  Сеп-
Жака  на  международный  форум  деятелей  культуры  за  мир
и  разоружение.  Год  назад  подобная  инициатива  собрала  в
Париже  посланцев  семи  стран,  теперь  они  прибыли  из  со¬
рока  государств  с  различными  общественными  системами.
Участники  конференции  в  своих  выступлениях  поддер¬
жали  новые  миролюбивые  предложения  Советского  Сою¬
за,  которые  были  изложены  в  предвыборной  речи  Гене¬
рального  секретаря  ЦК  КПСС  К.  У.  Черненко  2  марта
1984  г.  Сделать  все,  чтобы  отвести  от  человечества  угрозу
ядерной  войны,  заявил  с  трибуны  этого  представительного
форума  глава  советской  делегации  академик  Н.  ’Н.  Бло¬
хин  —  нет  задачи  более  благородной  и  возвышенной  для
каждого  из  нас.  Мы  убеждены,  сказал  он,  что  радикальные
сокращения  ядерных  вооружений,  а  не  «равновесие  стра¬
ха»  являются  единственной  гарантией  мира  и  жизни  па-
 141

ших  народов.  «Борьба  за  мир,—  говорится  в  призыве  Кон¬
ференции  деятелей  культуры,  обращенном  ко  всем  людям
доброй  воли,—  это  дело  всех  народов,  каждого  мужчины  и
каждой  женщины.  В  исторический  момент,  когда  под  уг¬
розой  находятся  достижения  мировой  цивилизации  и  даже
существование  человечества,  на  нас,  интеллигенцию,  ло¬
жится  особая  ответственность.  Культура,  художественное
творчество,  научный  и  технический  прогресс  нуждаются  в
мире.  Мы  убеждены  в  том,  что  гонка  ядерных  вооружений
не  может  служить  гарантией  безопасности  государств,  а
ее  ускорение  лишь  толкает  человечество  на  край  пропа¬
сти»  К
 Страстные  и  научно  обоснованные  выступления,  про*-
звучавшие  на  конференции,  продемонстрировали  всему
миру,  с  кем  мастера  культуры  нашей  эпохи:  они  с  теми,
кто  против  гонки  вооружений,  против  превращения  Евро¬
пы  в  стартовую  площадку  для  американских  ракет,  про¬
тив  угрозы  ракетно-ядерной  смерти.  И  никакой  пропаган¬
дистский  смог  не  может  скрыть  того  факта,  что  коммуни¬
сты  —  самые  активные  борцы  за  мир  и  разоружение,  что
Советский  Союз  и  другие  социалистические  страны  по¬
следовательно  выступают  за  ограничение  ядерных  воору¬
жений,  за  создание  безъядерных  зон,  за  разоружение  и
мир,  что  социализм  —  это  мирное  будущее  человечества.
И  никакая  «новая  философия»,  никакие  мастера  «акро¬
батики  понятий»  не  могут  скрыть  эту  истину.
 1  «Правда»,  1984,  26  марта.

Содержание
 Как  становятся  «новыми  философами»  (Вместо  введения)
 Глава  I.
 «Желание  революции»  против  научной  теории  революцион¬
ной  борьбы
 1.  Г.  Лярдро:  «Революция  есть...  совершегтио  безрассуд¬
ное  чистое  пари»
 2.  К.  Жамбе:  «Культ  разума»  —  «главный  атрибут  господ¬
ства»  	  ;
 3.  За  научную  теорию  и  революционную  практику  *  .
 Глава  II.
 Человек  после  «смерти  человека»
 1.  Ж.  П.  Сартр:  «Человек  есть  свобода»
 2.  М.  Хоркхаймер  и  Т.  Адорно:  «Анимизм  одушевлял  вещи,
индустриализм  овеществляет  души»'
 3.  М.  Фуко:  «Смерть  человека» 	*
 4.  «Новые  философы»:  не  бунтарь,  не  потребитель,  не  бо¬
рец,  а  «ангел» 	« 	# 	#
 Глава  III.
 Философия  после  «смерти  философии»  .  .......  .
 1.  М.  Клавель:  «Ограничить  знание,  чтобы  освободить  ме¬
сто  вере» 	.'
 2.  Л.  Витгенштейн:  «Результат  философии...  прояснение
предложений»
 3.  А.  Камю:  «Эссе  об  абсурде»
 4.  Г.  Маркузе:  «Философия...  становится  беспредметной»
 5.  «Новые  философы»:  философия  и  наука  —  орудия  од¬
ного  и  того  же  «проекта  господства» 	. 	. 	.
 Заключение  , 	    . 	.
 3
 29
 33
 48
 55
 68
 74
 87
 101
 104
 109
 119
 121
 133

Ильфа  Мазитовна  Кутасова
АНТИФИЛОСОФИЯ
«НОВОЙ  ФИЛОСОФИИ»
 Заведующая  редакцией
 Р  К.  Медведева
 Редактор
 М.  М.  Беляев
 Младшие  редакторы
 Ж.  П.  Крючкова,  Е.  С.  Молчанова
 Художник  В.  М.  Аникеев
 Художественный  редактор
 Г.  Ф.  Семиреченко
 Технический  редактор
 И.  А.  Золотарева
 ИБ  №  4294
 Сдано  в  набор  17.04.84.  Подписано  в
печать  18.07.84.  Формат  84х108,/з2.
Бумага  типографская  №  2.  Гарнитура
«Обыкновенная  новая».  Печать  высо¬
кая  Условн.  печ.  л.  7,56  Условн.
кр.-отт.  7,77.  Учетно-изд.  л.  8,06.
Тираж  60  тыс.  экз.  Заказ  №  4397.
Цепа»  25  коп.
 Политиздат  125811,  ГСП,  Москва,
А  47,  Миусская  пл.,  7.
 Ордена  Ленина  типография  «Красный
пролетарий».  103473,  Москва,  И-473,
Краснопролетарская,  16.