Норберт Хинске
Между Просвещением
и критикой разума
Этюды
о корпусе логических работ Канта
Без примечаний
афоризмы
Москва 2007

Перевод
А.К. Судаков («Между Просвещением и критикой разума»);
Н.В. Мотрошилова («Без примечаний»)
Научный редактор перевода
Н.В. Мотрошилова
Редактор
Т.Б. Длугач
Художественное оформление
И. Бернштейн
Хинске, Норберт.
Между Просвещением и критикой разума: этюды о корпусе
логических работ Канта; Без примечаний: афоризмы / Пер. с нем. под ред.
Н.В. Мотрошиловой.— М.: Культурная революция, 2007.— 296 с.
ISBN 5-250-06009-7
Норберт Хинске приобрел мировую известность своими
многочисленными исследованиями философии Канта, немецкого Просвещения.
Его детище — широко используемый кантоведами Kant-Index.
В публикуемой книге предпринята попытка на примере корпуса
логических работ Канта прояснить три основные идеи немецкого
Просвещения: идею самостоятельного мышления, борьбы с предрассудками и
фундаментальную идею всеобщего человеческого разума.
Вместе с исследованием логических работ Канта мы публикуем
сборник афоризмов Хинске, в которых затрагиваются важнейшие темы
человеческой жизни и философии.
©Н. Хинске, 1998,2007.
© «Культурная революция», 2007.
© Н.В. Мотрошилова. Общая редакция, перевод, 2007.
© А.К. Судаков. Перевод, 2007.
© И.Бернштейн. Оформление. 2007.

Содержание
H. В. Мотрошилова.
Норберт Хинске: «против потока...» 5
13 Между Просвещением и критикой разума
Резюме 15
Предисловие к немецкому изданию 17
Предисловие к итальянскому изданию 20
Предисловие к русскому изданию 21
Введение. Корпус логических работ Канта.
Перспективы и проблемы 23
Глава I. Между Просвещением и критикой разума
Два лица кантовского корпуса логических работ 25
Глава II. Преемственность и трансформация проблем
в корпусе кантовских работ по логике
Наблюдения над языковым
и понятийным составом
конспектов логических лекций 44
Часть I. Наследие Просвещения 45
Глава III. Первоначальная интуиция
и [дальнейшая] догматизация
Кантово различение между «учиться философии»
и «учиться философствовать» и его предыстория.
Программная идея
самостоятельного мышления 59
Глава IV. Кант и «спор древних и новых»
(Querelle des Anciens et des Modernes)
Рефлексия 2569 и конспекты лекций по логике.
К идее борьбы с предрассудками 82

Глава V. Сильный критерий истины.
Плюрализм и свобода публикаций в мышлении Канта
Базисная идея общечеловеческого разума
и ее производные 99
Часть П. Зачатки критической философии 121
Глава VI. Видоизменение Кантом
первоначального смысла термина «идея».
Разум и безусловное.
К формированию понятий
в «Критике чистого разума» 134
Глава VII. Науки и их намерения или цели.
Новая формулировка идеи системы у Канта
К формированию системы
«Критики чистого разума» 137
Глава VIII. Георг Фридрих Майер и основной предрассудок
эмпирического познания.
Еще один незамеченный источник
кантова учения об антиномиях
К вопросу об основных импульсах
«Критики чистого разума» 157
Приложения 171
Факсимиле рукописей с транскрипцией и переводом 174
Частотные кривые
(динамика абсолютной
и относительной частоты слова) 200
Персональный указатель 215
Предметный указатель
русских, английских и французских терминов 221
Предметный указатель латинских и греческих терминов 234
Указатель цитат 237
Список сокращений к названиям сочинений Канта 243
Перечень ранее опубликованных сочинений Н. Хинске,
относящихся к главам настоящей книги 244
Исследования и материалы по истории немецкого Просвещения
(по состоянию на лето 1998) 247
255 Без примечаний. Норберт Хинске (афоризмы)

Н.В.Мотрошилова, Норберт Хинске: «против потока...»
В странах Запада и Востока, в которых существует развитое кантове-
дение и профессиональное исследование наследия Просвещения,
специалистам не надо объяснять, кто такой профессор Норберт Хинске и в
чем состоят его заслуги перед мировой философской мыслью. Отчасти
это касается некоторых современных российских философов, которые и
у нас занимаются исследованием немецкого Просвещения и философии
Канта. В каждой области философского знания есть специалисты, чьи
работы—по целому ряду признаков—причисляются к разряду
классических. Так вот: в названных областях истории философии Норберт
Хинске, несомненно, является одним из ныне живущих классиков.
Для более широкого круга читателей, возможно, будет полезен
предлагаемый далее краткий очерк, в котором я представлю основные
области деятельности, главные идеи, произведения и достижения Норберта
Хинске.
Норберт Хинске родился 24 января 1931 года в Берлине. Отец Хинске
(он был чиновником) достаточно быстро понял, что «коричневые»
представляют опасность для страны, но он был вынужден работать, чтобы
жить. Хинске вспоминает бомбардировки в Берлине в 1943 и 1945 годах,
голод, лишения. Он принадлежал к тем немцам молодого поколения,
детям военного времени, которым сразу же после войны предстояло
многое пережить и переосмыслить. И это глубокое и трагическое
переживание судьбы своего народа сделало из таких людей, как Хинске,
убежденных противников национал-социализма, гитлеровской и всякой иной
диктатуры и сторонников демократии, защитников свободы,
соединенной с ответственностью и совестью.
В 1949-1956 годах Н.Хинске изучал философию, католическую
теологию и классическую филологию в университетах Франкфурта-на-Майне,
Пуллаха, Мюнхена, Фрейбурга в Брейсгау и Берлина. В 1955 году он
защитил в Пуллахе свою первую (в нашей терминологии—кандидатскую)
диссертацию, посвященную антропологическому учению Фомы Аквин-
ского. И, кстати, теологическую традицию он изучил весьма основатель-

но. Но Н.Хинске все более привлекала к себе немецкая философия. Еще
в студенческие годы пришло увлечение, впоследствии переросшее в
главное дело жизни: это была увлеченность философией Канта. Правда,
вспоминает сам Хинске, когда он, будучи студентом, стал заниматься в
семинаре, посвященном «Критике чистого разума» Канта, то его охватил
настоящий страх: он плохо понимал это сложнейшее произведение. Страх
перерос в отчаяние. Хинске колебался: стоит ли избирать философию
делом своей жизни? Но благодаря страху, как думает Хинске, он потом и
стал историком философии—надо было самому преодолеть
непонимание и помочь тем, кто хотел бы научиться читать и толковать труднейшие
философские тексты.
В 1966 году Хинске защитил в Свободном университете Берлина
докторскую диссертацию на тему «Путь Канта к трансцедентальной
философии. Тридцатилетний Кант», (Kants Weg zur Transzendentalphilosophie.
Der dreissgjahrige Kant, Stuttgart-Berlin-Köln-Mainz, 1970), которая
потом стала его первой книжной публикацией и сразу была переведена на
ряд иностранных языков. В 1970 году он уже был профессором-ордина-
риусом по философии в Новом Университете, который потом
преобразовали в Университет города Трира. С этим университетом связана
многолетняя творческая судьба Норберта Хинске, который стал одним из
самых значительных немецких историков философии. Но еще раньше, до
своей габилитации, будучи ассистентом, Хинске принял участие в
весьма важной публикации, которой руководил его учитель Вильгельм Вай-
шедель (Weischedel). Это было шеститомное издание Сочинений Канта,
при подготовке которого Хинске выполнял разнообразную
«Editionsarbeit», работу над академическим изданием кантовских сочинений. Она
требовала многих специальных изысканий.
Вместе с В.Вайшеделем Н.Хинске опубликовал очень важную книгу
«Kant-Seitenkonkordanz» (Darmstadt 1970), в которой для различных
изданий произведений Канта, выпущенных в Германии, указывается
пагинация одних и тех же текстов. Кантоведы часто пользуются этим
источником.
Впоследствии Н.Хинске*предпринял поистине монументальную
работу, ставшую одним из главных его научных достижений. Это так
называемый «Кант-индекс», многотомная серия, издание которой, конечно,
стало возможно благодаря компьютерной технике. Цель «Kant-Index»
состояла и состоит в том, чтобы представить понятийную структуру
кантовских сочинений, показать, с какой частотой те или иные понятия
(соответственно, языковые формы) встречаются в каждом из произведений.
Исследователям это издание оказывает неоценимую помощь. Положим,

вы занимаетесь определенной темой—скажем, проблемой и понятием
созерцания (Auschuung) у Канта. Индекс предоставляет вам возможность
не пропустить ни одного случая употребления этого понятия в кантов-
ских сочинениях. И кстати, в данном конкретном случае он покажет вам,
что понятие Auschuung появилось в работах Канта далеко не сразу.
Подобные Индексы существуют—благодаря Н.Хинске (и
сотрудничающему с ним Х.П.Дельфоссе), также и применительно к работам
классиков немецкого Просвещения Хр. Вольфа, Георга Фридриха Майера,
Иоганна Фридриха Ламберта.
Замечательным теоретическим достижением Н.Хинске является не
имеющая прецедентов в кантоведении работа над «Логическим
корпусом» Канта. Результаты этой деятельности и представлены в данной книге,
которая в русском переводе предлагается вниманию читателей. Я
приведу отрывок из одной немецкой рецензии на нее: «Тот, кто хотел бы
получить пластический образ мыслительного мира немецкого Просвещения,
вряд ли пройдет мимо «Логического корпуса Канта». В книге Хинске
предпринята попытка на этом примере прояснить три основных идеи
немецкого Просвещения: это программная идея самостоятельного мышления,
идея борьбы с предрассудками и фундаментальная идея всеобщего
человеческого разума1.
Нет нужды вдаваться в содержание этой непростой, но весьма
ценной книги. Как правило, работы Хинске столь основательны, что
добросовестному читателю становятся ясными суть проблемы, ее генезис, ее
предыстория и история, освещение в литературе и т.д. Здесь я могу лишь
сказать: читайте, вернее, тщательно изучайте книгу Хинске—и тема
«Логического корпуса» Канта предстанет перед Вами во всей полноте и
глубине. Советую также обратить внимание на то, что логика Канта (это
подробно обосновывает Хинске)—не специальная и частная дисциплина,
а интегральная часть философии, по существу обобщающее введение
в ее главные проблемы. В философской деятельности самого Хинске,
вышедшая в 1998 году книга «Между Просвещением и критикой разума»,—
это своеобразный итог его многолетней кантоведческой деятельности.
Хинске прекрасно проясняет центральные понятия философии Канта—
понятия разума, безусловного, системы, истины и др., увязывает их с
понятийной работой корифеев немецкого Просвещения, прежде всего Хр.
Вольфа и Г.Ф.Майера.
В общей сложности Н.Хинске опубликовал несколько монографий,
огромное количество статей, рецензий, докладов, энциклопедических
1 Zwischen Aufklärung und Vernunftkritik, in: Unijournal 24/1998, Heft, Nr 5,29.

статей. Каждый из томов Kant-Lambert-Mayer-Индексов—это детище
Хинске; создание их требует огромного и совершенно специального
труда, необыкновенного терпения, тщательности, порядка, словом, тех
качеств, которыми далеко не всегда обладают философы, «парящие» в
заоблачных высотах разума и фантазии. Что касается кантоведческой
проблематики, то вряд ли существуют темы, проблемы и дискуссии, к
которым на протяжении своей многолетней деятельности не обращался бы
Н.Хинске.
Нельзя не упомянуть о том, что Н.Хинске ведет в авторитетном
немецком издательстве Фроманн-Хольцбог весьма популярную серию
«Исследования и материалы к истории немецкого Просвещения», в рамках
которой вышло много работ немецких и зарубежных авторов. (Сейчас
мы—Н.Хинске и я—готовим для этой серии книгу «И.Кант в зеркале
современного российского кантоведения», включающую статьи наших
видных исследователей философии Канта). И эта работа Хинске, и
многие другие области его деятельности тесно связаны с международным
кантоведением, особенно с итальянским и японским.
Н.Хинске—академик Итальянской академии наук, почетный член Японского кантовского
общества. В этих странах, и не только в них, переведены наиболее важные
работы Хинске. Ряд его бывших учеников в Италии и Японии стали
известными кантоведами. Кстати, этот ученый, человек подчеркнуто
скромный, не любит, когда говорят, что есть «школа Хинске». Но такая школа,
несомненно, существует—и «творческий почерк» его учеников очень
похож на философский стиль самого Хинске. Как Хинске работает со
своими учениками—особая история. Чтобы ее понять, надо учесть
особенности этого ученого как человека, как личности.
Я считаю одной из удач своей жизни личное знакомство с Норбер-
том Хинске, которое, к сожалению, состоялось довольно поздно—в мае
2004 года, во время Международного кантовского конгресса в Москве,
где этот философ сделал один из самых интересных, на мой взгляд,
докладов. Конечно, я и раньше знала некоторые его работы и понимала
масштаб его вклада в историю философской мысли. Было интересно узнать и
понять, что же это за личность, в чем особенности характера,
устремлений Хинске. Думаю, мне удалось кое-что разгадать. А впрочем, это
нетрудно: Хинске—человек открытый для общения, весьма
благожелательный, наделенный живым интересом к коллегам и друзьям. В любой работе
поражает его необыкновенная основательность, начитанность,
тщательность. И поражает его эрудиция не только в философских вопросах: он
хорошо знает историю в целом, литературу, живопись. Хинске
внимательно вслушивается в то, что ты ему рассказываешь о своих идеях, пла-

нах. И всегда готов помочь добрым советом; а его советы: что лучше
прочесть по тем или иным темам, а что не стоит труда, бывают весьма
полезны, объективны, содержательны. Особая удача выпала на долю тех
молодых людей, которые (как мои добрые знакомые итальянка Паола Румора
или россиянин Алексей Круглое) в начале творческого пути
познакомились с Хинске и стали его учениками. Впрочем, и я в своем очень
немолодом возрасте имела счастливую возможность хотя и ненадолго как бы
«поступить в обучение» к этому философу—особенно в вопросах кан-
товедения и в интересующих меня темах, касающихся понятийного
инструментария работ Канта и генезиса кантовских понятий.
О Хинске-педагоге рассказывают те, кому довелось слушать его
лекции и учиться в его семинарах. И он сам охотно рассказывает о своих
педагогических принципах. Главное, объясняет Хинске, разубедить студентов
в том, что они получат от профессора готовые ответы на обсуждаемые
философские смысложизненные вопросы. Профессор всегда следовал
завету любимого философа Иммануила Канта: надо учить
(соответственно—учиться) не философии, а—учить (учиться) философствованию.
Что в педагогическом процессе означает: ни учитель, ни ученики не
должны излучать уверенность. Они не должны полагать, будто знают или
быстро узнают, что есть истина. Хинске говорит: он никогда не доверял
людям, которые полагали или полагают, что они-то владеют истиной. К
последним он причисляет, например, марксистов, Хайдеггера (чьи
доклады он в начале 50-х годов слушал во время обучения во Фрайбурге),
«левых» в их разных обличьях. Когда человек слишком уверен в чем-то, когда
ему свойственна самоуверенность—тем более если он пробивается к
власти, можно ожидать миллионы мертвых. Сказав это, Хинске горестно
добавляет: у нас в Германии был один такой правитель, прибывший из
Австрии...
Я не хотела бы создать впечатление, что Н.Хинске как автор—всего
лишь историк философии. Нет, его занимают многие актуальные
социальные, политические, нравственные вопросы. Человек, в чем я уверена,
глубоко нравственный и искренне религиозный, Хинске весьма озабочен
смысложизненными нравственными проблемами, касаются ли они
отдельного индивида, социальных групп или целых народов, всего
человечества. Да и историю философии он воспринимает как теоретическую,
интеллектуальную основу, помогающую глубже видеть проблемы и
трудности современной жизни.
«Интерес к истории философии руководствуется тем убеждением,
что империя мысли—в отличие от мировой истории—не целиком
остается в прошлом.., но что от нее еще и сегодня может исходить преобразу-

ющая сила. Великие мысли, которые были помыслены в историческом
процессе развития философии (...)—выше исторических условий, и они
нередко теснее связаны с истиной, чем впрямую актуальные дискуссии
сегодняшнего дня»1,—вот слова Н.Хинске из статьи 1986 года с
характерным названием «Против потока. Попытка самоинтерпретации».
Сам Н.Хинске вспоминает, как трудно было идти против потока,
скажем, в бурные и мятежные дни, месяцы 1968 года. Он был тогда довольно
молодым профессором. Студенты бунтовали. Их кумирами были три
«М»—Маркс, Мао, Маркузе. Центрами студенческого бунта тогда
стали, как известно, Франция и США. Но и немецкие университеты
пережили непростые дни. Студентам было не до занятий. Они хотели быстрой
социальной революции. Некоторые профессора подлаживались под ре-
волюционаристские и даже экстремистские умонастроения студентов. И
вот тогда, по словам Н.Хинске, он настойчиво требовал от студентов,
чтобы они, как и прежде, занимались историей философии, например,
проблемой дедукции категорий в трансцедентальной аналитике Канта. Что
было—надо понять—актом гражданского, политического,
человеческого мужества.
Теперь о некоторых принципиально важных личностных ценностях,
разделяемых этим ученым. Внешне спокойный, сдержанный человек,
Н.Хинске сделал руководящим принципом своей творческой жизни,
своего социального и политического поведения борьбу, —а именно борьбу
с многочисленными предрассудками, включая и профессиональные
философские «ходячие догмы» и предубеждения. И, пожалуй, об этом
лучше сказать его собственными словами: «Путь к самостоятельному
мышлению, этому великому идеалу Просвещения, но также Платона или
Сенеки, требует, чтобы сначала были разрушены так называемые твердые
убеждения, в которых весьма часто отражаются всего лишь мода и
умонастроения времени. Можно сказать так: философствование означает,
что убеждения своего времени, которые сначала перенимаются слепо,
должны быть заменены на собственном пути приобретенными
убеждениями»2.
Еще мне хотелось бы сказать о том, что Норберт Хинске—очень
остроумный человек, который ценит и живо воспринимает остроумие
других. Беседы с ним всегда не только полезны и поучительны, но и весьма
1 Norbert Hinske, Gegen den Strom. Versuch einer Selbstinterpretation. In: Fi-
losofiaOggi,IX(1986),60.
2 Norbert Hinske, Zwichen Philosophie und Zeitgeist. In: Forschung und Lehre.
12/1995,681.

приятны, потому что его мысли и реплики отличаются живостью,
остротой, оригинальностью. Юмор—мягкий, спокойный—присущ Хинске в
полной мере, что, возможно, объясняется тем, что он — берлинец по
рождению. (Я знаю других берлинцев и берлинок и могу подтвердить:
берлинцы—люди с замечательным чувством юмора, с особым
критическим взглядом).
И это позволяет мне объяснить, почему нам пришло в голову
соединить под одной обложкой переводы двух весьма различных публикаций
Норберта Хинске. О главной книге «Между Просвещением и критикой
разума» уже шла речь. Она в полной мере презентирует кантоведческие
исследования автора. В качестве приложения же публикуется небольшая
книга афоризмов Хинске. Я рада, что автор доверил мне перевод и
комментирование этой, на мой взгляд, оригинальной публикации, которая
позволяет понять, что думает Хинске о таких коренных вопросах, как жизнь
и ее смысл, счастье, свобода, ответственность—впрочем, и о многом
другом.
Мне осталось добавить нечто весьма важное. Н.Хинске, владеющий
многими иностранными языками, к сожалению, не знает русского
языка. Но он глубоко, искренне, живо интересуется жизнью, культурой,
философией России. Вот некоторые его мысли и рассуждения (из личной
беседы). Между Германией и Россией, считает Хинске, есть много
общего (что он, кстати, связывает с прохладным, в сравнении с другими
странами, климатом). Раньше между нашими странами были общие
границы. Мать Хинске происхождением из тех мест, которые окружали
Данциг, отец—из Штеттина. Париж, считалось в тех местах, исключительно
далеко, а Петербург—куда ближе...
Толстой—один из самых любимых писателей Норберта Хинске. От
Алексея Круглова, своего талантливого ученика, он с радостью узнал, что
Толстой издал книгу с цитатами из Канта. Попробуйте представить себе
немецкого писателя, говорит Хинске, который бы сделал то же самое...
А такая книга свидетельствует о многом—например, она позволяет
понять, что же Толстой ценил и выделял в мире кантовских мыслей.
Посещая Москву, Хинске целые часы проводил в кремлевских
соборах. Он хотел понять особенности православного искусства и
присмотреться к поведению верующих. Иконостасы московских соборов
произвели на него огромное впечатление. Они, как говорит Хинске,
действительно приглашают, зовут к молитве, помогают погружаться в мир веры
и истории. Наблюдая за верующими, простыми людьми, Хинске, как он
говорит, почувствовал, что такое «сообщество верующих»—а это
помогло ему понять смысл русского термина «соборность». Все это созда-

ет непередаваемую гармонию, созвучие прошлого и современности, что
Хинске считает главным в российских церквях и соборах. Словом, в
последние годы мир России, ее культуры и философии стал ближе этому
немецкому (я бы даже сказала «очень немецкому») философу.
Вот то главное, что мне хотелось поведать о жизни, творчестве,
личности Норберта Хинске, одного из самых значительных философов
Германии второй половины XX и начала XXI века. Но о его философском
творчестве лучше всего расскажет книга, предлагаемая вниманию
российского читателя.

Между Просвещением
и критикой разума
Этюды
о корпусе логических работ Канта

Клаудио Чеза, другу
гага avis in terris, et nigro simillima cygno

Резюме
Корпус логических сочинений Канта, служащий в соответствии с
академическими обычаями XVIII века одновременно и прежде всего
введением в философию в целом, двулик, словно Янус. С одной стороны, он —
подобно комплексу антропологических работ философа, но все же и
совершенно иначе—оказывается прямо-таки уникальным отражением
философии Просвещения, теснейшую связь с которой Кант осознавал в
течение всей своей жизни. А потому тот, кто хочет получить осязаемо
наглядное представление о мире идей немецкого Просвещения, едва ли сможет
пройти мимо знакомства с корпусом логических работ Канта.
В настоящей книге предпринята попытка выявления парадигм этих
взаимосвязей на материале трех основных опорных идей немецкого
Просвещения: идеи самостоятельного мышления, идеи борьбы с
предрассудками и идеи всеобщего человеческого разума. При этом, однако, книга
не идет по обычному пути сводного обзора, с легкостью допускающего
искажение специфического содержания идей, но избирает своей
путеводной нитью три в высшей степени характерные для Канта частные
проблемы. Программная идея самостоятельного мышления раскрывается
на примере классической дистинкции Канта между «учить философии»
и «учить философствовать», идея борьбы с предрассудками—на основе
его трактовки «спора между древними и новыми» (Querelle des Anciens
et des Modernes), a базисная идея всеобщего человеческого разума — на
примере генезиса понятия плюрализма, этого главного понятия
современности, истоки которого у Канта давно уже забыты.
Но, с другой стороны, корпус логических сочинений Канта,
охватывающий вместе с рефлексиями из его рукописного наследия,
конспектами лекций и руководством Йеше более чем сорокалетний период,
представляет величайший интерес с точки зрения истории развития его
мысли. Он есть в то же время зародышевая клетка критической философии.
Он позволяет нам постичь принципиальные моменты истории
возникновения «Критики чистого разума». Содержание другой, противоположной,
стороны корпуса логических сочинений Канта мы выясняем на матери-
15

але трех частных проблем: постепенного формирования понятия идеи,
имеющей такое ключевое значение для «Критики», и истории ее
теоретического влияния; поэтапной разработки собственной идеи системы у
Канта и предыстории кантовской критической модели решения проблемы
антиномий.
При всем том книга предпринимает попытку открыть самые
различные подходы к непростому материалу корпуса логических работ, в
котором рефлексии из рукописного наследия и конспекты лекций взаимно
проясняют друг друга. Именной, предметный указатели, а также
указатель приводимых цитат дают дополнительное подспорье для дальнейшей
обработки этого материала.

Предисловие к немецкому изданию
Настоящая книга, как бы предварительна она ни была,—это
результат продолжающейся уже несколько десятилетий и все еще не
завершенной работы по изучению кантовского корпуса логических сочинений,—
работы, в которой филологические, лексикографические и
историко-философские аспекты сплетаются в нераздельное единство с аспектами чисто
философскими. Это—попытка подведения итогов, обзора и резюме.
Послужившие поводом для этой работы конспекты лекций Канта по
логике вышли из печати в 1966 году. Поначалу интерес автора к этим
скорее периферийным текстам Кантианы приковал в высшей степени
смелый, даже отчаянно смелый тезис: теория Канта о невозможности
тотального заблуждения. Совершенного заблуждения вообще не существует.
Эта теория, которую сегодня, конечно, никто не стал бы предполагать в
курсе лекций по логике, может быть, правда, обнаружена при
внимательном рассмотрении в придаточных предложениях и обертонах также и в
опубликованных сочинениях Канта, более того, она образует, по всей
вероятности, подлинный фон важных рассуждений Канта, причем уже
начиная с самых ранних его сочинений. Но эксплицитное обсуждение
этого отчаянно смелого тезиса ведется именно в лекциях Канта по логике,
которые никак не назовешь простым повторением уже известных истин.
Здесь Кант выдвинул, уточнил, обосновал этот тезис, продумал в его
далеко идущих следствиях и защитил от возможных возражений, чтобы
затем прийти в конце концов к такому понятию, философские истоки
которого, хотя оно в наши дни у всех на устах, давно утрачены: понятию
плюрализма. Разработка этого понятия осуществляется в корпусе логических
сочинений Канта. Осмысление изначального содержания этого
основного понятия было одной из целей, которую преследовал автор в своей
книге «Кант как вызов современности (Kant als Herausforderung an die
Gegenwart)»—книге, восходящей к циклу радиодокладов по случаю
юбилея Канта в 1974 году и вышедшей из печати в 1980 году. Подзаголовок
второй главы этой книги таков: «Теория Канта о невозможности
тотального заблуждения».
17

Впрочем, без предварительного прояснения филологических и
источниковедческих проблем корпуса кантовских сочинений по логике, в
котором произведения, наследие и конспекты лекций на каждом шагу
взаимно объясняют и поправляют друг друга, исследования такого рода
можно вести разве что по-дилетантски. Поэтому вскоре после того начались
работы над трирским «Кантовским указателем». Он должен был послужить
всестороннему раскрытию смысла корпуса логических работ
(«недоступная» форма изложения которого скорее заслоняет его идейное
богатство) и одновременно создать филологические основы для приемлемого
нового издания конспектов лекций, скандальная публикация которых в
рамках четвертого раздела Академического издания заслуживала бы чего-
то иного, нежели смущенное молчание кантоведов и обеих
ответственных за это бедствие академий. Из этого «Указателя» с 1986 года
опубликованы пять томов, принадлежащих корпусу логических работ; еще один
том, указатель к «Венской логике», готовится сейчас к печати. Затея с
трирским «Кантовским указателем» вскоре оказалась намного более трудной,
чем предполагали вначале, но в научной работе такое вообще-то
случается сплошь и рядом.
Однако филологическая и лексикографическая работа над
составлением указателя с самого начала сопровождалась более масштабными
исследованиями самых различных аспектов корпуса логических работ,
ориентированными на источниковедческие, исторические и
систематические задачи и публиковавшимися поначалу в различных изданиях в виде
отдельных статей. Детальная информация об этом приведена в «Перечне
предшествующих публикаций» в конце книги. Большая часть этих статей,
которые автор мог обсудить со своими японскими коллегами в Сендай,
Токио и Киото в 1991 году, была собрана в 1996 году вместе с другими
исследованиями и обширным введением в книге «На пути к Критике.
Дистанции кантовской мысли {Unterwegs zur Kritik. Wegstrecken des
kantischen Denkens)».
Во всех этих частных исследованиях на переднем плане с самого
начала находились два аспекта: тесная связь Канта с философией
немецкого Просвещения, совершенно уникальным образом выраженная в
корпусе его логических работ, и постепенная разработка «Критики чистого
разума», которую, по меньшей мере отчасти, можно реконструировать
на основе различных конспектов,—а это обстоятельство придает
лекциям по логике, в отсутствие других свидетельств, важную роль для
реконструкции истории возникновения «Критики чистого разума».
Заголовок этой книги—«Между Просвещением и критикой разума»—должен
выражать оба противоположно направленных аспекта темы. Один только
18

этот Янусов лик корпуса логических работ уже представляет прямо-таки
неисчерпаемую тему. Предлагаемые здесь исследования прорубают
только первые просеки в лесу. Но лекции Канта по логике, прибавим
мимоходом, готовят нам еще немало сюрпризов также и в других отношениях.
Подобный итоговый труд по самой своей природе не только
предлагает новые результаты, но отчасти опирается также и на более ранние
изыскания. А потому отдельные его главы, как старые, так и новые, хотя они в
значительной части были основательно переработаны, по-прежнему
могут быть прочитаны и как самостоятельные статьи. Соответственно
этому мы сохранили как самостоятельную единицу аппарат примечаний в
каждой из них—даже ценою некоторых повторений. Тем не менее
хотелось бы надеяться, что в ее теперешнем виде эта книга есть нечто
большее, чем механическая сумма своих частей.
Побуждением к изданию этой книги послужило приглашение Scuola
Normale Superiore в Пизе подытожить результаты моих многолетних
занятий корпусом логических работ Канта в цикле лекций в рамках Компарет-
тианских лекций 1997 года. Не будь побуждения извне в виде этого цикла
лекций, настоящая попытка отдать себе отчет в собственной работе, не
отходя от печи, вероятно, не состоялась бы. Сколь многим обязана эта
книга в ее теперешнем виде бесчисленным беседам с итальянскими
коллегами и студентами, автор едва ли сумеет оценить сегодня. Назову здесь
в первую очередь Клаудио Чеза, который внимательно и неоднократно
читал книгу и сопровождал мою работу над нею своими критическими
советами. Без его дружбы моя жизнь была бы намного беднее, и ему я
посвящаю немецкое издание этой книги.
Автор за многое благодарен сотрудникам Трирской
исследовательской группы «Кантовского указателя», д-ру Генриху П. Дельфоссу и д-ру
Михаэлю Оберхаузену, которые занимались составлением этой книги.
Ханс-Вернер Бартц из Маннгеймской исследовательской группы
«Кантовского указателя» создал «кривые распределения частот», Рене Рихт-
шайд помогал в составлении именного указателя, а Франк П. Виккертс-
хайм — в считывании корректур. Рене А. Гергенс предложил удачное
прочтение «alle (все)» вместо «aber (но)» в Логике Бломберга. Моника
Юнгбауэр внимательно отслеживала рождение книги со стороны
издательства и предотвратила некоторые досадные ошибки. Наконец, моя
дорогая жена в последнюю минуту устранила множество ошибок в
именном указателе. Я хотел бы выразить им здесь сердечную благодарность.
НорбертХинске, Трир, июль 1998

Предисловие к итальянскому изданию
Эти две недели в Пизе доставили мне глубокую радость и даже снова
дали мне понять, сколь прав был Мозес Мендельсон, когда писал:
«Удовлетворение без усилий—это смерть всякого человеческого счастья». Я
живо чувствую незаслуженную мною награду, которая выражается в этой
лекции памяти Компаретти. Но и помимо того есть, в частности, две
вполне конкретные причины, по которым я обязан большой благодарностью
Scuola Normale Superiore в Пизе и Accademia Nazionale dei Lincei в Риме за
сделанный ими выбор. Во-первых, эти лекции предоставляют случай
отдать отчет самому себе о смысле моей многолетней работы над «Кантов-
ским указателем» и подвести итог моим эпизодическим размышлениям
о корпусе логических работ Канта, насколько это возможно сделать в
процессе самого труда. Ведь ежедневная филологическая работа над
деталями слишком рискует опуститься до простой рутины и потерять из виду
вопрос о смысле своей деятельности. Напротив, случай, подобный этому,
заставляет задуматься о существенном. А во-вторых, эти лекции позволяют
мне выразить мою благодарность за все, чем я обязан итальянскому канто-
ведению. Не перечисляя множества других, я хотел бы назвать здесь только
имена двух столь разных исследователей Канта и Просвещения, что едва
ли можно себе представить ученых, которые были бы менее похожи друг
на друга: Мариано Кампо и Джорджо Тонелли. Без великих,
направляющих мысль достижений итальянского кантоведения мои собственные
скромные опыты были бы вообще немыслимы; Studi Kantiani
составляют сегодня неотъемлемую часть работ по освоению наследия Канта.
Нередко их единственный недостаток состоит лишь в том, что они написаны
не по-английски. Поэтому позволю себе добавить: Объединение Европы,
к которому я стремился и о котором всю жизнь мечтал, приведет к
ужасному обнищанию нашей культуры, если каждый из нас не будет пусть не
говорить, но по крайней мере читать на известном количестве
иностранных языков. А за то, что сам я так плохо владею итальянским языком, я с
самого же начала моих лекций прошу Вас извинить меня и отнестись ко
мне с терпением. Норберт Хинске, Пиза, апрель 1997

Предисловие к русскому изданию
Эта книга, предлагаемая вниманию читателей, сегодня уже является
итогом длительного пути. Первой станцией на нем стали отдельные
статьи, написанные в связи с моей исследовательской работой нацЛогичес-
ким корпусом Канта. При этом я руководствовался убеждением, что в
текстах Корпуса можно найти существенное подспорье для более
точного и свежего понимания «Критики чистого разума». Важную роль в этом
отношении сыграла возможность объединить Лекции Канта по логике с
Kant-Index1, что позволило устранить по крайней мере самые грубые
ошибки, содержащиеся в XXTV томе издания Сочинений Канта Прусской
Академии. Впрочем, еще и сегодня добрая половина Лекций по логике
Канта остается незавершенной—в том смысле, что к ним нет
собственных Индексов; это относится к Logik Busolt (1789/90), к изданию,
вообще содержащему погрешности, а иногда и прямо вводящему в
заблуждение; оно настоятельно требует переработки. Надо также учесть, что уже
после выхода в свет моей книги были найдены некоторые новые тексты
(например, Лекции по логике, которые в 1998 году опубликовал Тиллман
Пиндер—Tillman Pinder). Естественно, что я не мог принять их в расчет.
Академии, отвечающие за издание трудов Канта (Берлинско-Бранден-
бургская и Геттингенская), не должны далее откладывать в долгий ящик
новое издание XXTV тома (из Собрания сочинений Прусской Академии),
ибо это не способствует развитию кантоведения. Ведь здесь их прямое
дело. Ибо издание Лекций Канта по логике—все что угодно, только не
второстепенная задача. Важные части «Критики чистого разума»—в
соответствии с высказываниями самого Канта—выросли как раз из этих
лекций.
Существенным этапом на довольно долгом пути, приведшем к
созданию моей книги, стали лекции, прочитанные мною в Нормальной
высшей школе в Пизе (Lezioni Comparettiane, Scuola Normale Superiori, Pisa).
1 О том, что такое Kant-Index и о работе Н.Хинске над ним см. статью Н.В.Мо-
трошиловой, служащую предисловием к этой книге.

Они побудили автора к тому, чтобы объединить разделы напечатанных
статей и очерков в некоторую целостность и переработать их. Так в 1999
году появилась опубликованная сначала на итальянском языке книга под
названием «Между Просвещением и критикой разума. Исследование
Логического корпуса Канта» (Ira Illuminismo е critica délia ragione. Studi sul
corpus logico kantiano. Pisa, 1999).
Немецкий вариант частично был своего рода обратным переводом
с итальянского языка на немецкий.
Из различных откликов на немецкое издание упомяну о рецензии
Вольфганга Фарра (Wolfgang Farr, Philosophisches Jahrbuch, 107/2000, S.
529-533) и Рикардо Поццо (Riccardo Pozzo, Journal of the History of
Philosophy, 37/1999, S. 681^683).
Что касается перевода книги на русский язык, то первым толчком
здесь послужил ряд интересных дискуссий с русскими кантоведами.
Меня вновь и вновь впечатляют глубина и широта российского кантоведе-
ния. Задача настоящей публикации—дать русскому читателю
представление об одной из областей немецкого кантоведения и подключить
результаты трудной издательской, филологической, лексической работы (которая,
конечно, не является самоцелью) к международным дискуссиям по
основополагающим проблемам кантоведения. А русские исследования
Канта—существенная его часть.
Автор выражает особую благодарность доктору философских наук
А.К.Судакову, который взял на себя немалый труд по переводу моей
книги на русский язык. Я также выражаю искреннюю благодарность
издательству «Культурная революция», которое сделало возможным эту
публикацию.
Норберт Хинске, Трир, февраль 2006 года

Введение.
Корпус логических работ Канта.
Перспективы и проблемы

Глава I. Между Просвещением и критикой разума
Два лица кантовского корпуса логических работ
В 1966 году, т. е. около тридцати лет назад, в рамках Академического
издания началась полная публикация еще сохранившихся или известных
в то время конспектов лекций Канта. Им посвящен весь четвертый раздел
этого издания. Хотя спорадические более или менее добросовестные
издания отдельных конспектов осуществлялись время от времени уже и
ранее, отчасти еще при жизни Канта1, однако завершенного издания этих
текстов в рамках полного издания сочинений Канта прежде никогда не
предпринимали2.
Если публикация конспектов лекций вопреки первоначальным
планам Дильтея так сильно задержалась, то это случилось по самым
уважительным филологическим соображениям. В частности, посвященные
этому предмету работы Эриха Адикеса выявили прямо-таки безбрежное
море трудностей, с которыми сталкивается ответственный издатель
такого рода текстов3. Так, в сделанном в 1921 году заявлении Бенно Эрдман-
на, который после смерти Дильтея в 1913 году возглавил работу над
Академическим изданием, говорится: «Первоначально запланированный
четвертый раздел—лекции Канта на основе имеющихся многочисленных
конспектов (...) ввиду недостаточности и трудности наличного материала
реализован не был. В конце концов мы были вынуждены исключить его
1 См. Полезную и доныне специальную библиографию Джорджи Тонелли:
Bibliografia degli appunti dei corsi universitari tenuti da Kant, sinora pubblicati, e
della letteratura pertinente. In: Giornale critico della Filosofia italiana 38 (1959), p.
492-499; 39 (I960), p. 160.
2 Cm. Gerhard Lehmann, Einführung in Kants Vorlesungen. Теперь напечатано в
его же Beiträge zur Geschichte und Interpretation der Philosophie Kants; Berlin 1969,
S. 67-85.
3 См. Erich Adickes, Untersuchungen zu Kants physischer Geographie, Tübingen
1911 ; его же, Ein neu aufgefundenes Kollegheft nach Kants Vorlesung über physische
Geographie, Tübingen 1913.
25

из состава полного издания, поскольку попытка критически
обеспеченного издания этих тетрадей представлялась бесперспективной»1.
Для начала напомним здесь еще раз вкратце пять важнейших
трудностей, сопряженных с обращением к конспектам лекций. Если
формулировать ключевыми словами, то это: проблема понимания, проблема
композиции, проблема датировки, проблема полноты и проблема
идентичности.
(1.) Проблема понимания. В какой мере студенты (а это нередко
были юноши пятнадцати или шестнадцати лет) могли достаточно хорошо
понимать своего университетского преподавателя, который отнюдь не
старался облегчить жизнь своим слушателям2?
(2.) Проблема композиции. В какой мере в отдельных конспектах,
которые зачастую вновь и вновь списывались, самым различным образом
дополнялись и урезались3, наподобие того как это происходит в так
называемой Логике Йеше, накладываются друг на друга совершенно
различные слои, принадлежащие, возможно, к самым разным этапам в
процессе кантовских размышлений, а потому сополагается нечто
содержательно несовместимое?
(3.) Проблема датировки. До какой степени отдельные конспекты в
целом или в определенных частях4 могут быть уверенно датированы, т.е.
отнесены к определенному семестру, в котором Кант читал
соответствующую лекцию? Заметим лишь мимоходом, что Кант в каждом семестре
то и дело читал свои лекции иначе и по-новому5.
(4.) Проблема полноты. В какой мере конспекты сохранились
полностью, или же сохранились только более или менее фрагментарно?
1 Цитируем по: Paul Menzer, Die Kant-Ausgabe der Berliner Akademie der
Wissenschaften. In: Kant-Studien 49 (1957/58), S. 346 ff.
2 См. Ludwig Ernst Borowski, Darstellung des Lebens und Charakters Immanuel
Kant's, Königsberg 1804 [репринт: Brüssel 1968], S. 168 ff.
3 См. Norbert Hinske, Kant-Index, Bd.3: Stellenindex und Konkordanz zur
«Logik Blomberg». Erstellt in Zusammenarbeit mit Heinrich P. Delfosse und Elfriede Rei-
nardt. Unter Mitwirkung von Terçy Boswell, Sabine Ganz, Birgit Krier, Birgit Ne-
hren und Susanne Schoenau, Teilbd. 1: Stellenindex, Stuttgart—Bad Canstatt 1989,
S.XIVff.èS.LXXVff.
4 См. там же, S. XX ff.
5 См. Adickes, Untersuchungen zu Kants physischer Geographie, цит. соч., S. 33
и ел.; Paul Menzer, Kants Ästhetik in ihrer Entwicklung. In: Abhandlungen der
Deutschen Akademie der Wissenschaften zu Berlin, Klasse der
Gesellschaftswissenschaften, Jg. 1950, Nr.2, Berlin. 1952, S.207, примечание 2.
26/Введение. Корпус логических работ Канта

(5.) Проблема идентичности. В какой мере Кант, который всю жизнь
читал лекции по вольфианским компендиумам, вообще излагал на лекции
свои собственные мысли? Или же он совершенно сознательно, по каким
бы то ни было мотивам тщательно разграничивал исследование и
преподавание и таким образом жил в некотором роде «двойной жизнью»1?
Ввиду всех этих неясностей с самого же начала напрашивается
скептическое возражение. В самом ли деле конспекты лекций пригодны для
того, чтобы пролить свет на отдельные проблемы философии Канта и в
важных пунктах пополнить или даже исправить наше представление о
ней? Могут ли они действительно помочь более глубокому пониманию
содержательных проблем или издание их есть только новая
разновидность делового усердия кантоведческой филологии, разрабатывающей со
временем собственные закономерности и вследствие того все более и
более рискующей потерять из виду великие, настоятельные вопросы
философии Канта?
На вопросы такого рода едва ли возможно ответить в целом. Попытка
дать такой ответ легко может породить дешевые общие места и сухие
уверения. Скорее в разных предметных областях вопрос о содержательной
значимости конспектов лекций выглядит по-разному. Поэтому здесь,
применительно к точно очерченной тематической области, а именно—к
лекциям Канта по логике, мы обсудим вопрос о том, в чем может
заключаться содержательная польза работы с этими текстами. Само собой
понятно, что при этом наряду с конспектами лекций в поле исследования
необходимо постоянно включать в форме корректива также и
рукописное наследие Канта по логике ввиду тесной связи этих двух видов
источников2. Конспекты лекций и заметки из наследия взаимно объясняют и
корректируют друг друга. Именно поэтому подзаголовок этой статьи гла-
1 См. Karl Rosenkranz, Immanuel Kant 's sämmtliche Werke, hrsg. von Karl
Rosenkranz und Friedrich Wilhelm Schubert, 12 Bde., Leipzig 1838-1842, Teil 3,
Leipzig 1838, Vorrede, S. VII; его же, Geschichte der Kant 'sehen Philosophie [Immanuel
Kant's sämmtliche Werke, Teil 12], Leipzig 1840, S. 148; Jakob Sonderling, Die
Beziehungen der Kant-Jäscheschen Logik zu George Friedrich Meiers «Auszug aus der
Vernunftlehre» (Phil. Diss. Tübingen 1903), Berlin б. г., S. 6.
2 См. Gerhard Lehmann, Kants Entwicklung im Spiegel der Vorlesungen. In:
Studien zu Kants philosophischer Entwicklung [hrsg. von Heinz Heimsoeth], Hildesheim
1967, S. 148; Norbert Hinske, Kant by computer: Applications of electronic data
processing in the humanities. In: Estudios de historia de la logica. Adas del II sim-
posio de historia de la logica. Universidad de Navarra Pamplona, 25-27 de Mayo de
1987, ed. Da Ignacio Angelelli e Angel d'Ors, Pamplona 1990, S. 195 ff.
Между Просвещением и критикой разума/27

сит: «Философское значение корпуса работ Канта по логике», а не:
«Философское значение лекций Канта по логике».
На вопрос о том, имеют ли лекции Канта по логике самобытную
ценность—таков основной тезис последующих рассуждений—следует в
самом деле ответить однозначно «да». Их полная (с ограничениями)1
публикация в рамках Академического издания может поэтому послужить
началом нового этапа в истории истолкования Канта, подобно тому как
это уже было в свое время, когда Бенно Эрдманн и Рудольф Райке
издали его рукописное наследие2.
Конспекты лекций по логике дополняют (и корректируют) прежний
образ философии Канта в трех важных аспектах:
(1.) Лекции Канта по логике, что естественно, представляют собой
более или менее важный вклад в историю логики. Поэтому они в
некоторых отношениях дополняют ту картину взглядов Канта в области логики,
какая была намечена Йеше в изданном им по поручению Канта
компендиуме по логике «Логика Иммануила Канта, руководство для лекций»,
так называемой Логике Йеше. К примеру, на материале конспектов
лекций мы можем вполне четко проследить, как происходило постепенное
преобразование традиционной таблицы суждений у Канта. Именно ввиду
малочисленности публикаций Канта в области логики значение этого
первого аспекта в известной мере понятно само собой и не нуждается в
обстоятельном обосновании. Между тем два других аспекта требуют более
подробного обсуждения.
(2.) Лекции Канта по логике—что для некоторых будет безусловной
неожиданностью—дают нам нечто вроде репрезентативной выборки из
философии немецкого Просвещения. На каждом шагу они
обнаруживают, как тесно собственная мысль Канта была связана с этим направлением
1 После выхода XXIV тома Академического издания, заключающего в себе
кантовы Лекции по логике, были найдены еще три конспекта лекций по логике.
См. Werner Stark, Neue Kant-Logiken. Zu gedruckten und ungedruckten Kollegheften
nach Kants Vorlesungen über Logik, und Tillmann Pinder, Zu Kants Logik-Vorlesung
um 1780, anlässlich einer neu aufgefundenen Nachschrift, in: Kant-Forschungen, hrsg.
von Reinhard Brandt und Werner Stark, Bd. 1, Hamburg 1987, S. 123 ff. и S. 79 ff.
Издание этих конспектов было анонсировано в этом издании еще в 1987 году,
однако они, к сожалению, до сих пор не вышли в свет. Это значительно
замедляет ход исследовательской работы.
2 См. Norbert Hinske, Kantianismus, Kantforschung, Kantphilologie. Überlegungen
zur Rezeptionsgeschichte des Kantschen Denkens. In: Ernst Wolfgang Orth, Helmut
Holzhey (Hrsg.), Neukantianismus. Perspektiven und Probleme, Würzburg 1994, S.41 ff.
28/Введение. Корпус логических работ Канта

в философии. Поздние статьи Канта в «Берлинском ежемесячнике»,
ведущем органе позднего немецкого Просвещения, написанные под
воздействием внешних обстоятельств, составляют, так сказать, только вершину
айсберга, и, если рассматривать их изолированно, очень легко могут создать
у нас одностороннее, если не прямо неверное представление. Кантов
ответ на вопрос «что такое просвещение?» в действительности значительно
многослойнее и глубокомысленнее, чем это выражают четырнадцать
страниц декабрьского номера «Берлинского ежемесячника» за 1784 год.
Впрочем, это же касается и политической философии Канта. Тот, кто попытается
реконструировать ее только лишь по опубликованным работам Канта,
всегда вынужден будет довольствоваться фрагментарным изложением.
(3.) Но в то же самое время лекции Канта по логике составляют и
зародыш его собственной, критической философии. Поэтому самые
различные фрагменты этих лекций позволяют нам познакомиться с
обстоятельствами внутреннего генезиса Критики чистого разума, и это
знакомство может в немалой степени послужить более проницательному
пониманию иных пассажей данного сочинения и более
содержательному и адекватному обсуждению основополагающего вопроса о
соотношении формальной и трансцендентальной логики, вопроса, который
вновь и вновь встает перед исследователями.
Таким образом, лекции по логике являют нам Канта решительным
представителем философии немецкого Просвещения и одновременно
создателем той новой, критической философии, которая невольно
подготовляет разрыв с основными идеями и основными убеждениями
немецкого Просвещения. А можно было бы сказать и так: они являют нам обе
стороны Критики чистого разума. Заметим уже здесь, что вследствие
этого два эти аспекта могут порой и противостоять друг другу.
1. Лекции Канта по логике
как зеркало философии немецкого Просвещения
Утверждение, что именно лекции Канта по логике дают нам
репрезентативную выборку из философии немецкого Просвещения, на
первый взгляд кажется смелым, почти парадоксально звучащим тезисом.
Ведь логика сегодня—это только пропедевтика, преддверие собственно
философских проблем. Однако этот тезис в некотором смысле не
выглядит столь странным, если мы в самых общих чертах представим себе
характер логики в XVII и XVin веках. Она была некогда чем-то намного
большим, нежели простой тренировкой в формальных операциях мышления,
Между Просвещением и критикой разума/29

как показывает нам в особенности «logica practica», то есть второй
большой раздел тогдашних логических систем1. Джорджо Тонелли, один из
самых значительных представителей логико-исторического направления
в интерпретации Канта2, настойчиво обращал внимание на это
обстоятельство уже в 1974 году в своей, указывающей новое направление
ученым, работе Kant's Critique of Pure Reason Within the Tradition of Modern
Logic. «Дело в том, что логика никогда не отделялась от
методологического рассмотрения субстанции мысли, т. е. от предметов, которые мы
относим сегодня к «теории познания», а также и других тем»3.
К этому событию, произошедшему, однако, не позднее 1728 года,
присоединяется еще и другое важное обстоятельство. Именно в этом году
Христиан Вольф, предваряя свою большую латинскую «Логику», издал
обширный Discursus praeliminaris de philosophia in génère, т.е.
«Предварительное рассуждение о философии вообще»4. Как первый,
основополагающий текст из латинских сочинений Вольфа оно оказало на
немецкое Просвещение периода расцвета влияние, которое поистине трудно
переоценить. Бесчисленное множество авторов логик ХУШ века в той или
1 См. также Reinhold Bernhard Jachmann, Immanuel Kant geschildert in Briefen
an einen Freund, Königsberg 1804 [репринт: Brüssel 1968], S. 28 ff; Werner Stark,
Die Formen von Kants akademischer Lehre. In: Deutsche Zeitschrift für Philosophie
40 (1992), S. 548 и S. 554.
2 Тот, кто причисляет именно Тонелли к «метафизическим толкователям
Канта», обнаруживает тем самым такое незнание актуального состояния науки,
которое, несмотря на любезное упоение философией, дисквалифицирует его как
серьезного партнера в дискуссии. Таков Manfred Gawlina, Zur Aufgabe
transzendentaler Interpretation. In: Philosophische Rundschau 44 (1997), S. 61. Очевидно,
что с немалой частью рецензированной им литературы Гавлина ознакомился,
лишь подержав ее в руках.
3 Giorgio Tonelli, Kant s Critique of Pure Reason Within the Tradition of Modern
Logic. In: Akten des 4. Internationalen Kant-Kongresses Mainz. 6-10 April 1974, Teil
3, Berlin u. New York 1975, S. 187. См. теперь также большую работу Тонелли,
опубликованную под тем же заглавием из его наследия: Kant's Critique of Pure
Reason Within the Tradition of Modem Logic. A Commentary on its History, hrsg. von
David H. Chandler, Hildesheim, Zürich, New York 1994.
4 Christian Wolff, Philosophia rationalis sive logica, methodo scientifica pertrac-
tata et ad usum scientiarum atque vitae aptata. Praemittitur discursus praeliminaris de
philosophia in genere, Frankfurt u. Leipzig 31740 (4728) [репринт: Christian Wolff,
Gesammelte Werke, hrsg. von Jean École u.a., Abt. II, Bd. 1, Hildesheim, Zürich,
New York 1983], S. 1-104.
30/Введение. Корпус логических работ Канта

иной форме последовало примеру Вольфа, и первый обзор философии
в целом сделался прямо-таки естественным элементом логики.
Сказанное относится не только к строгим вольфианцам, но также и к тем, кто
освободился от «ига» философии Вольфа и прокладывал свои пути, это
относится даже в значительной степени и к решительным противникам
Вольфа1. К числу тех авторов, которых следует назвать в этой связи,
принадлежит не в последнюю очередь и Георг Фридрих Майер, «Выдержки
из учения о разуме (Auszug aus der Vernunftlehre)»1 которого Кант в
продолжение почти сорока лет, следуя обыкновениям своей эпохи,
использовал как компендиум для своих лекций. Таким образом введение в логику
в немалой мере превратилось в учебном процессе немецких
университетов во введение в философию вообще. Но философия, в которую оно
вводило, была, естественно, философия своего времени: философия
немецкого Просвещения в самых различных ее вариантах.
Если мы припомним весь спектр основных и опорных идей
немецкого Просвещения, то сможем сказать без всякого преувеличения: все эти
идеи находят впечатляющее воплощение в лекциях Канта по логике, его
курс логики дает просто неисчерпаемый материал для типологии этих идей3.
Ниже мы вкратце наглядно подтвердим это на примере программной
базисной идеи немецкого Просвещения и идеи борьбы с предрассудками.
Действительно, на самом деле здесь есть материал для целой книги,
которую еще предстоит написать.
а) Программная идея самостоятельного мышления
Что касается программных идей немецкого Просвещения, то к их
числу в первую очередь относится идея самостоятельного мышления. Ее
1 См. Lothar Kreimendahl, Einleitung. In: Christian Wolff, Discursus praelimi-
naris dephilosophia in genere /Einleitende Abhandlung über Philosophie im
allgemeinen. Historisch-kritische Ausgabe, übersetzt, eingeleitet und hrsg. von Günter
Gawlick und Lothar Kreimendahl, Stuttgart —Bad Canstatt 1996, S. XLV ff.
2 Georg Friedrich Meier, Auszug aus der Vernunftlehre, Halle ' 1752 (21760).
Перепечатано в: Kant's gesammelte Schriften, hrsg. von der Königlich Preußischen
Akademie der Wissenschaften, Bd. XVI, Berlin u. Leipzig 21924 (• 1914).
3 См. Norbert Hinske, Die tragenden Grundideen der deutschen Aufklärung.
Versuch einer Typologie. Теперь издано в расширенном варианте в: Raffaele Ciafar-
done, Die Philosophie der deutschen Aufklärung. Texte und Darstellung. Deutsche
Bearbeitung von Norbert Hinske und Rainer Specht, Stuttgart 1990, S.407-458. Также
его же статья: Aufklärung. In: Staatslexikon. Hrsg. von der Görres-Gesellschaft, 7.
Aufl., Bd. 1, Freiburg, Basel, Wien 1985, Sp. 390-400.
Между Просвещением и критикой разума/31

мы встречаем, в той или иной форме, почти у всех авторов этой эпохи.
«Мыслить самому—значит искать высший критерий истины в самом
себе, т.е. в своем собственном разуме»—таково одно из постоянно
упоминаемых определений Просвещения у Канта, «и максима—всякий раз
мыслить самому—есть просвещение» (orientieren А 329).
У Христиана Вольфа эта идея находит, так сказать, классическое
выражение в его понятии «cognitio philosophica», «философского
познания»1. В отличие от «cognitio historica», от познания сугубых фактов, от
простой информации оно обозначает постижение, причем собственное,
не допускающее замещений постижение конкретного контекста
обоснования, который человек должен понимать и уметь объяснить
совершенно самостоятельно: «Si quis demonstrare non noverit, rationem facti ab al-
tero allegatam esse ejus rationem, is cognitione philosophica ejusdem facti
destituitun>2. «Если кто-нибудь не может доказать, что указываемая
другим человеком причина некоторого факта действительно есть его
причина, то у него нет философского познания этого факта». «Novit is tantum,
hanc facti rationem ab altero allegari»3. «Он знает только, что на эту
причину факта указывает другой человек»: «ipse autem ignorât, quod ea ejusdem
facti ratio sit, atque ideo rationem ignorare dicendus est»4; «но сам он не
знает, что такова причина именно этого факта а, следовательно, нужно
сказать, что причину [как таковую] он не знает». Но это постижение
контекста обоснования, возникающее из действительно самостоятельного
мышления, не есть некое раз навсегда гарантированное достояние.
Скорее на каждом шагу ему угрожает опасность вновь снизиться до уровня
сугубо фактической истины: можно было бы сказать также—простого
багажа традиции или простой информации. Именно поэтому для Вольфа
возможен мнимый парадокс «cognitio philosophiae historica», сугубо
исторического познания философии, основанного не на собственном
постижении—не на самостоятельном мышлении,—а только на том, что
известно понаслышке. «Qui novit, quam rationem facti alleget alter; is his-
toricam habet cognitionem cognitionis philosophicae alterius»5. «Кто знает,
какую причину факта указывает другой, тот имеет [сугубо] историчес-
Ср. Hinske, Die tragenden Grundideen, a.a.O., S. 420, а также ниже, с. 58 и ел.
Wolff, Philosophia rationalis, a.a.O., S. 4 (§ 9).
Там же.
Там же.
Там же, S. 3 (§ 8). Ср. там же, S. 25 гТ. (§§ 50-53).
32/Введение. Корпус логических работ Канта

кое знание философского познания другого». Это—даже меньше, чем
ничто.
Едва ли какую другую мысль Вольфа Кант воспринял и развил с
большим одобрением и энтузиазмом, чем предостережение Вольфа против
сугубого cognition philosophiae historica, чисто доксографического знания
философии, превращающего изначальный характер философского
познания в его прямую противоположность. «Познание связи rationati с rati-
опе—это самое важное» (Refl. 1724; XVI93), весьма рано записывает Кант
в своем руководстве по логике. Самая отточенная новая формулировка
этой же мысли— это его известное различение между «учиться
философии» и «учиться философствовать», которое он вновь и вновь акцентирует
начиная с шестидесятых годов и которое затем отразилось почти в
неизменном виде также и в Критике чистого разума.* В лекциях по логике мы
встречаем его на каждом шагу. Так, в Венской логике говорится:
«Философии [...] нельзя научить, но можно научить философствованию, излагая
более суждение о вещи, нежели самую вещь. Кто начнет учить
философию наизусть, тот все более будет удаляться от философии» (XXIV 813).
В Логике Бломберга эта идея прямым текстом соединяется с идеей
самостоятельного мышления: «Нет ничего вреднее, чем подражание в
философии». «[...] нужно учиться мыслить самому, судить самому, самому
рассуждать о предметах, и чтобы мы могли стать и быть философами—
нужно учиться философствовать» (XXIV 188 ff.). Наконец, в Логике Дона-
Вундлаккена Кант лапидарно заявляет: «Только тот, кто способен к
самостоятельному употреблению своего разума, называется философом»
(XXrV 698).2 Приведенные пассажи в то же время показывают, что
некоторые свои мысли Кант формулировал в лекциях более наглядно и
недвусмысленно, чем в своих печатных работах.
б) Идея борьбы с предрассудками
Что касается полемических идей немецкого Просвещения, то, в
частности, идея борьбы с предрассудками занимает господствующее место в
корпусе логических сочинений Канта. Прежде всего она играет важную
роль в лекциях по логике начала семидесятых годов. В Выдержке изуче-
1 Ср. Nachricht von der Einrichtung seiner Vorlesungen in dem
Winterhalbenjahre von 1765-1766 А 5 ff., Kritik der reinen Vernunft B864 f. Ниже, с. 46 и ел.
2 Ср. Логика Бломберга XXIV 50, 53 f.; Логика Филиппи XXIV 321 f., 343;
Венская логика XXIV 797,799 f.; Логика Бузольта XXIV 615,619; Логика Дона-
Вундлаккена XXIV 704; Метафизика Пелица [Metaphysik L]2 XXVIII 534.
Между Просвещением и критикой разума/33

ния о разуме (Auszug aus der Vernunftlehre) Майера, служившей Канту
компендиумом для лекций, этот материал рассматривается всего лишь в
семи коротких параграфах (§§ 168-174). Но едва ли больше места уделено
ему и в его большом «Учении о разуме (Vernunftlehre)»1. Напротив,
Логика Бломберга, возникшая в ее нынешнем виде в 1771 году, обсуждает
эту проблематику примерно на 34 печатных страницах (XXTV 161-194). В
то время как Майер всего 25 раз использует в своей Выдержке слово
«предрассудок»2, в Логике Бломберга оно встречается целых 164 раза
(см. рис.1)3. Но столь же значительно и соотношение относительной
частоты (0.670 к 1.752)4, которая оказывается в Логике Бломберга почти в два
с половиной раза выше. Впрочем, Майер в 1766 году, то есть спустя
четырнадцать лет, посвятил проблематике предрассудков целый трактат—
К учению о предрассудках человеческого рода? принадлежавший к
числу наиболее влиятельных сочинений немецкого Просвещения и
оказавший немалое влияние также на Канта, в один из важных моментов
развития его собственной мысли.6
Просвещение—это «освобождение от предрассудков» (KdUB 158 f.),
как гласит другое, часто цитируемое определение Просвещения у Канта.
Но Кант далек от того, чтобы использовать идею борьбы с
предрассудками просто как оружие против инакомыслящих. Его—так же, как и
Майера в 1766 году—прежде всего интересует и беспокоит зависимость
человеческого мышления вообще от предрассудков, а это всегда в то же время
1 См. Georg Friedrich Meier, Vernunfilehre, Halle 1752, S. 271-287 (§§ 200-206).
2 См. Norbert Hinske, Kant-Index, Bd. 1 : Stellenindex und Konkordanz zu George
Friedrich Meier „Auszug aus der Vernunftlehre". Erstellt in Zusammenarbeit mit
Heinrich P. Delfosse und Heinz Schay. Unter Mitwirkung von Fred Feibert, Martina
Gierens, Berthold Krämer und Elfriede Reinardt, Stuttgart — Bad Canstatt 1986,
S.471 f.
3 См. Norbert Hinske, Kant-Index, Bd. 3 : Stellenindex und Konkordanz zur „
Logik В lomberg", a.a.O. Teilbd. 1, S. 330 f.
4 О соотношении абсолютной и относительной частоты см. Norbert Hinske,
Kant-Index, Bd. 14: Personenindex zum Logikcorpus. Erstellt in Zusammenarbeit mit
Heinrich P. Delfosse und Elfriede Reinardt. Unter Mitwirkung von Terry Boswell,
Sabine Ganz, Birgit Krier, Birgit Nehren und Susanne Schoenau, Stuttgart-Bad
Canstatt 1991, S. XV f.
5 Georg Friedrich Meier, Beyträge zu der Lehre von den Vorurteilen des
menschlichen Geschlechts, Halle 1766.
6 См. ниже, с. 164 и ел.
34/Введение. Корпус логических работ Канта

означает также: зависимость от предрассудков своей собственной мысли.
Подобно Майеру и многим другим авторам, прежде всего немецкого
Просвещения, Кант мыслит при этом парами предрассудков. Предрассудку в
пользу старого противостоит, к примеру, предрассуждение в пользу
нового—в один из лагерей приверженцев этих двух категорий рискует
попасть каждый из нас.1 Аналогично обстоит дело и с многими другими
парами предрассудков. Именно поэтому в Логике Бломберга Кант отвечает
на принципиальный вопрос «возможно ли было бы когда-нибудь
истребить и искоренить в человеке все и всякие предрассудки?» смиренной
констатацией: «Это кажется почти невозможным» (XXIV 186).2
в) Базисная идея всеобщего человеческого разума
Другая пара предрассудков у Майера создает переход к третьему
основному типу идей—базисным идеям немецкого Просвещения, а
именно к различению у Майера «предрассудка слишком большого
авторитета» и предрассудка «логического эгоизма»? Как первый переоценивает
познание другого, некоего великого человека, так последний
переоценивает собственное познание.
Понятие логического эгоизма, вероятно, восходит к Майеру.4 Оно
составляет одну из самых богатых последствиями новаций его «Учения о
разуме». Традиционная теория предрассудков проводила различие
между praeiudicium auctoritatis и praeiudicium praecipitantiae, предрассудком
авторитета и предрассудком опрометчивости. Майер заменяет второе
понятие, получающее у него более общее значение,5 понятием
логического эгоизма. Это понятие образовано в ходе развития первоначального
и между тем совершенно забытого значения «эгоизма», то есть понятия
(как его для различения будут называть с этого времени) метафизичес-
1 См. ниже, с. 83 и ел.
2 Хороший обзор по вопросу о многослойное™ проблематики предрассудка
у Канта, которую мы не можем подробно рассматривать здесь, дает указатель к
Логике Бломберга: Norbert Hinske, Kant-Index, Bd. 3: Stellenindex und
Konkordanz zur „LogikBlomberg". Erstellt in Zusammenarbeit mit Heinrich P. Delfosse und
Elfriede Reinardt. Unter Mitwirkung von Terry Boswell, Sabine Ganz, Birgit Krier,
Birgit Nehren und Susanne Schoenau, Teilbd. 3: Konkordanz, Zweite Hälfte (N-Z),
und Sonderindices, Stuttgart-Bad Canstatt 1990, S. 1075-1079.
3 Meier, Auszug aus der Vernunfilehre, a.a.O., S. 46 [XVI 413] (§ 170).
4 См.ниже, с. 109.
5 См. там же, S. 46 [XVI400] (§ 168); его же, Beyträge, a.a.O., S. 7 (§ 4).
Между Просвещением и критикой разума/35

кого эгоизма. Так же как метафизический эгоист объявляет реальным
только существование своего собственного сознания, так логический
эгоист объявляет реальным только свое собственное суждение об истине и
лжи. Кто не согласен с ним в понимании дела, тот не находится в царстве
истины.
Едва ли есть тема в логическом компендиуме Майера, к которой Кант
возвращался бы чаще и настойчивее, чем к этой тематике. Она, так
сказать, затрагивает самый нерв его философии. Логический эгоизм
посягает на основы его собственного мышления, как и его собственного
образа жизни. Как человек Кант, этот «галантный магистр», слишком хорошо
знает, насколько общительный обмен мыслями с другими может
обогатить нашу собственную жизнь. А как философа его беспокоят недостатки
собственной мысли, собственная приверженность заблуждениям и
предрассудкам, которая на каждом шагу нуждается в разуме другого
человека, как в коррективе. Так Кант в ответ на тезис логического эгоизма
развивает идеи (логического) плюрализма1 и всеобщего человеческого
разума2, в которых мы замечаем кое-что из изначальных импульсов его
мысли: «Логический эгоизм [...] грешит тем, что отвергает собственно
субъективный признак истины, который состоит в согласии познания со
всеобщим рассудком, и считает достаточным признаком истины
согласие с одним отдельным разумом» (XXIV 427). «Но провидение устроило
так, что мы излагаем наши суждения пред всеобщим человеческим
разумом» (XXTV 874). «Если мы сравниваем свои познания с познаниями
других и заключаем об истине, исходя из отношения соответствия с разумом
другого, то это—логический плюрализм» (XXTV 428). Равным образом и
идея суда3 принадлежит к этому же самому контексту.
И понятие всеобщего человеческого разума во многих местах вошло
в Критику чистого разума: «человеческого разума, не признающего
иного судьи, кроме самого общечеловеческого разума, в котором всякий
имеет голос»—сказано в одном из самых знаменитых ее положений (В 780;
КЧР В 562). Но и это понятие тоже возникает не из внутренней логики
основных проблем Критики в узком смысле. В идее всеобщего человечес-
1 См. ниже, с. 112 и ел.
2 См. Norbert Hinske, Kant als Herausforderung an die Gegenwart, Freiburg u.
München 1980, S. 35^3.
3 См. Fumiyasu Ishikawa, Kants Denken von einem Dritten. Das Gerichtshof-
Modell und das unendliche Urteil der Antinomienlehre, Frankfurt am Main, Bern,
New York, Paris 1990.
36/Введение. Корпус логических работ Канта

кого разума сказывается скорее внутренняя принадлежность Канта к
кругу немецкого Просвещения.
Если подвести итог результатам этого первого шага мысли, то мы
получим подтверждение сформулированного в начале тезиса.1 Лекции Канта
по логике в самом деле дают репрезентативную выборку из философии
немецкого Просвещения. Кто хочет несколько подробнее понять этот
аспект философии Канта, тому не обойтись без изучения корпуса
логических сочинений. Он представляет собою нечто большее, чем некое
прекрасное дополнение, которое мы можем принять или не принять к
сведению. Скорее, если иметь в виду отношение Канта к традиции Просвещения,
он есть ничем не заменимый источник по этому вопросу.
Но в то же время философия немецкого Просвещения представляет
собою ту питательную почву, на которой развивалась критическая
философия Канта. Без проходившей в ее среде интенсивной работы мысли была
бы немыслима и критика разума. Это выявляется на каждом шагу
именно в лекциях Канта по логике. Об этом, по крайней мере в тезисной
форме, нам предстоит говорить при рассмотрении второго шага мысли.
2. Лекции Канта по логике
как зачаток его критической философии
Что касается этого второго аспекта, в известной степени
противоположного первому2, т.е. лекций Канта по логике как зачатка его
собственной, критической философии, которую ведь часто трактовали как
«преодоление» философии Просвещения, то сам Кант высказался на эту тему
со всей желаемой ясностью, а именно в 1796-1797 годах по случаю
спора об авторстве фон Хипеля. Впрочем, и здесь, как это часто бывает у
Канта, самые информативные суждения мы находим не в
окончательном тексте, который он в конце концов предлагает вниманию публики, а
в предшествующих ему предварительных работах, много более
интимных по тону и более богатых мыслями. В одном из этих набросков
говорится (многочисленные зачеркивания в тексте мы опускаем): «За много
лет до этого, прежде чем я, начиная с Критики чистого разума, вступил
на новый писательский путь, в моих лекциях по логике, метафизике,
морали и антропологии, физике и правоведению, я не просто комментиро-
1 См. выше, с. 29.
2 См. выше, с. 29.
Между Просвещением и критикой разума/37

вал того автора, которого избирал себе путеводной нитью, но поверял,
взвешивал, старался расширить [его взгляды] и привести их к тем
принципам, которые казались нам лучшими[.] Таким образом лекции мои
фрагментарно отчасти разрастались, отчасти улучшались, но всегда в
установке на некогда возможную систему, как на само по себе существующее
целое, [так] что может показаться, что эти позже вышедшие (большей
частью после 1781 года) сочинения только придали им систематическую
форму и полноту.—Дело в том, что университетский преподаватель
имеет перед ученым, не входящим в корпорацию, то преимущество в
обработке науки, что, поскольку в каждом новом курсе он должен готовиться
к каждой лекции (как это, по справедливости, всегда и должно быть),
перед ним, частью при подготовке, а еще того чаще, во время самого
чтения, открываются все новые и новые воззрения и перспективы, которые
служат ему для того, чтобы время от времени исправлять и расширять его
набросок» (XIII538 f.). Едва ли можно определеннее выразить
внутреннюю взаимосвязь между исследованием и преподаванием, которая ведь
не была выдумана Гумбольдтом. Очевидно, что имея в виду
приведенное суждение самого философа, вышеупомянутый тезис о «двойной
жизни» Канта1, несмотря на свою частичную истинность, нуждается в
весьма существенных ограничениях.
Выявление бесчисленного множества нитей, связующих корпус
логических работ Канта с Критикой чистого разума, дало бы нам
материал для внушительного объема книги—книги, которая в то же время
могла бы заменить (или поставить на подобающее место) иные
комментарии к Критике. Из всех этих тем мы упомянем здесь только два крупных
тематических комплекса, и даже их мы можем представить лишь на
немногих примерах, имеющих универсальное значение.
а) Влияние Mайера на терминологию критической философии
Первый тематический комплекс касается новой, непривычной
терминологии Критики чистого разума, вызвавшей такое недоумение у
современников.2 Она в значительной части восходит к Майеру. А
именно, в отличие от его большого Учения о разуме, практически не содер-
1 См. выше, с. 27 прим. 1, а также ниже, с. 105 и ел.
2 См. Norbert Hinske, Kants neue Terminologie und ihre alten Quellen.
Möglichkeiten und Grenzen der elektronischen Datenverarbeitung im Felde der
Begriffsgeschichte. In: Akten des 4. Internationalen Kant-Kongresses Mainz. 6-10 April 1974,
Teil 1 [Kant-Studien Sonderheft], Berlin u. New York 1974, S.68 ff.
38/Введение. Корпус логических работ Канта

жащее латыни, в Выдержке, которая была задумана для дидактических
целей, Майер рядом со многими немецкими понятиями приводит в
скобках латинское слово, вероятно, для того чтобы не была забыта школьная
латинская терминология, но, возможно, и для того чтобы старыми,
знакомыми выражениями из латыни пояснить немецкие неологизмы. Кант,
очевидно, перенял у Майера эту манеру «пользоваться чужими словами
лучше в скобках» (Refl. 5108; XVIII90), а порой усовершенствовал ее
почти до чудачества. (Очаровательная пародия Роберта Нойманна Чужим
пером (Mit fremden Federn) с силой, присущей всякой хорошей
карикатуре, усилила до гротеска это стилевое своеобразие Канта)1. Таким
образом в Критике чистого разума вновь появляются многие латинские
термины Майера. Назовем в качестве примеров: amphibolia, analysis,
antithesis, dialectica, disciplina, doctrina, paralogismus, apagogicus, dogmaticus
и т.д.2 Появление этих понятий в Критике чистого разума нисколько не
загадочно: они вошли в плоть и кровь Канта за двадцать пять лет его
преподавательской работы.
Кроме того, постоянному занятию Майером Кант обязан и
некоторыми яркими ключевыми понятиями своей собственной, критической
философии. Особенно показательным примером этого обстоятельства
является понятие догматизма, то есть первого члена той суггестивной
триады «догматический», «скептический», «критический», с помощью
которой Кант пытается реконструировать исторический путь философской
мысли.3 Это понятие было для Канта поначалу не полемическим, а
дескриптивным понятием. Лишь относительно поздно оно превратилось в
боевое понятие—«устарелый, источенный червями догматизм» (KrVA X),
«догматическая дрема» (Prol. А13) и т. д.—в том смысле, в котором его
понимали уже его современники и в котором оно с тех пор и до
сегодняшнего дня используется в самых распространенных конфронтациях.
Но даже когда Кант использует его полемически, нужно все же слышать
1 Robert Neumann, Mit fremden Federn, Stuttgart > 1927, S. 153.
2 См. Hinske, Kant Index, Bd. 1 : Stellenindex und Konkordanz zu George
Friedrich Meier „Auszug aus der Vernunfilehre", a.a.O., S. XII u. S.XXX f.
3 См. Yeop Lee, „ Dogmatisch-Skeptisch ": Eine Voruntersuchung zu Kants
Dreiergruppe „ Dogmatisch, Skeptisch, Kritisch ", dargestellt am Leitfaden der begriffs- und
entwicklungsgeschichtlichen Methode, Phil.Diss. Trier 1989; его же, Vom Typologie-
zum Kampfregriff. Zur Untersuchung des Begriffs Dogmatisch bei Kant. In: Akten
des Siebenten Internationalen Kant-Kongresses, Mainz 1990, Bd. II. 2, Bonn u. Berlin
1992, S.481^87.
Между Просвещением и критикой разума/39

в нем и старое, положительное значение: ведь Кант не как-либо извне
применяет к вольфианству понятие догматизма, но принимает за исходный
пункт его собственную самоидентификацию. Все это можно самым
наглядным образом проследить именно на материале корпуса сочинений
по логике.
Чтобы понять генезис этого понятия и лозунга, которым сегодня столь
сильно злоупотребляют, нужно прежде всего вспомнить вкратце Discursus
praeliminaris Вольфа. Там Вольф уже в первой главе провел различие
между «cognitio historica» и «cognitio philosophica», то есть между
сугубо фактическим знанием и обосновывающим знанием.1 Однако понятие
«cognitio philosophica» в этой связи скорее вводит читателя в
заблуждение. Ведь под философским познанием здесь понимается отнюдь не
философия в узком смысле, а любое познание контекстов обоснования, о
какой бы специальности при этом ни шла речь.2 И примеры, которыми
Вольф пользуется для пояснения, тоже взяты по большей части из
астрономии, физики и психологии.3 Вероятно, из-за этой вводящей в
заблуждение широты объема понятия Майер заменил рассуждения Вольфа о
философском познании понятием—трактуемым, разумеется, положительно—
догматического познания: «Под истинами (veritates) понимают также
и само истинное познание, а в этом случае все истины суть или
догматические (veritates dogmaticae), или исторические истины (veritates his-
toricae). Первые можно и нужно познавать из внутренних признаков
истины, а последние—только из внешних признаков»4.
Именно отсюда начинают свой путь рефлексии Канта о понятии
догматического познания. Эти рефлексии можно проследить в самых разных
конспектах его лекций по логике. Особенно информативна в этом
отношении Логика Филиппи, в которой Кант, ссылаясь на приведенный
параграф Майера, еще строго различает два совершенно разных проблемных
контекста, в которых может употребляться понятие «догматического»:
«Проводится отличие догматических истин от исторических. [...] Позна-
1 Wolff, Philosophia rationalis, a.a.O., S. 1-5 (§§ 1-12).
2 Различие между cognitio philosophica и philosophia то и дело стирается,
сбивая с толку читателя, у Werner Schneiders, Deus estphilosophus absolute summus.
Über Christian Wolffs Philosophie und Philosophiebegriff. \n\ Christian Wolff 1679-1754.
Interpretationen zu seiner Philosophie und deren Wirkung. Mit einer Bibliographie
der Wolff-Literatur, hrsg. von Werner Schneiders, Hamburg 21986 (4983), S. 15 ff.
3 Wolff, Philosophia rationalis, a.a.O., S.3 f.(§ 8 и 9), а также S. 2 (§ 4).
4 Meier, Auszug aus der Vernunftlehre, a.a.O., S. 26 [XVI 275 f.] (§ 104).
40/Введение. Корпус логических работ Канта

ния, поскольку они возникают в нас не через рассудок и разум и не по
его [их?] законам, это исторические познания, напр., описание природы,
география [...] Исторические познания [...] отличаются от догматических
по своей материи. Догматическое познание истины имеет предметом
всеобщие свойства вещей, историческая истина имеет объектом actualia quae
sunt obiecta sensuum. [...] Догматическое противополагается здесь (con-
tradistinguirt) историческому, в других местах оно противопоставляется
скептическому. Тогда догматическое познание означает всеобщее
решающее, скептическое же—всеобщее познание, которое имеет
проблематический характер» (XXIV 398 f.). Тем самым в начале семидесятых годов
ясно сформулированы оба первых члена упомянутой триады.
К тому же к первому тематическому комплексу, т.е. к вопросам
терминологии, относятся в конечном счете и те языковые правила, которыми
Кант пользуется для обозначения различных видов представлений, начиная
с «представления вообще» и до «идеи», правила, определяющих собой по
меньшей мере общий рисунок Критики чистого разума. Разработанная
в этом отношении шкала представлений тоже не с неба упала. Она
представляет собою скорее кропотливо выработанный в ходе множества
отдельных шагов мысли результат ведущейся в течение нескольких
десятилетий работы над Майером, происходившей опять-таки в рамках лекций по
логике. Но об этом нам еще предстоит подробно говорить в дальнейшем.1
б) Постепенный генезис системы и изолированные
содержательные проблемы
Второй большой тематический комплекс2 касается содержательных
проблем Критики чистого разума. Здесь также углубление в корпус
логических сочинений приносит большую пользу. Ведь Критика на
первый взгляд производит впечатление большой закрытой системы, которая
с самого же начала, пусть и смутно, была у Канта перед глазами при ее
разработке3. На самом же деле, как показывает корпус логических сочи-
1 См. ниже, с. 124-136.
2 См. выше, с. 37.
3 Ср. KrV В862 f.: «К сожалению, только после того как мы долго рапсоди-
чески собирали, по указанию скрыто заложенной в нас идеи, многие
относящиеся к ней знания в качестве строительного материала и даже только после того,
как мы в течение продолжительного времени технически объединяли этот
материал, впервые становится возможным усмотреть идею в более ясном свете и
архитектонически набросать очерк целого согласно целям разума».
Между Просвещением и критикой разума/41

нений, в ней переплетаются самые разные проблемные нити, которые
Кант поразительно поздно в ряде случаев связал в некое систематическое
единство. Когда Хаймсет старомодно-трезво говорит о «переплетениях
проблем»1, он тем самым действительно иллюстрирует характерную черту
Критики чистого разума. Но, помимо того, и великие принципы
деления Критики чистого разума тоже вытекают из традиционной логики.
Это прежде всего касается деления Критики на учение об элементах и
учение о методе, которое Кант шаг за шагом развил из старого
различения между logica theoretica и logica practica, а также и из классического
различения аналитики и диалектики. Именно размышления над
используемым им компендиумом по логике в продолжение нескольких
десятилетий дали Канту в конце концов принципы структурного подразделения
его Критики.2
И наконец, также и в отношении самой идеи системы Кант лишь
поразительно поздно, и притом в постоянной полемике с Вольфом и Май-
ером, пришел к собственному «окончательному» пониманию системы.
Отдельные стадии на этом пути можно отчетливо вычленить в разных
конспектах его курса логики. Об этом нам тоже еще предстоит говорить в
дальнейшем.3
Поэтому всеобъемлющая публикация конспектов лекций в рамках
Академического издания ставит перед кантоведением, как показывает уже
беглое знакомство с корпусом логических сочинений, задачу
радикального изменения текстологической базы. В какой мере современная
философия готова принять этот вызов, покинуть наезженные пути и заново
осмыслить основания философии Канта, сказать трудно. Ведь необходи-
1 Heinz Heimsoeth, Atom, Seele, Monade. Historische Ursprünge und
Hintergründe von Kants Antinomie der Teilung. In: Abhandlungen dergeistes- und
sozialwissenschaftlichen Klasse der Akademie der Wissenschaften und Literatur in Mainz,
Jg. 1960, Nr. 3, Wiesbaden 1960, S. 275 ff.; его же, Problemverflechtungen in der
Zweiten Antinomie und die Bedeutung ihrer Thematik für Kants Werdegang,
перепечатка ders., Studien zur Philosophie Immanuel Kants II. Methodenbegriffe der
Erfahrungswissenschaften und Gegensätzlichkeiten spekulativer Weltkonzeption
[Kantstudien Ergänzungshefte 100], Bonn 1970, S. 145 ff.
2 См. Elfriede Conrad, Kants Logikvorlesungen als neuer Schlüssel zur
Architektonik der Kritik der reinen Vernunft. Die Ausarbeitung der Gliederungsentwürfe in den
Logikvorlesungen als Auseinandersetzung mit der Tradition, Stuttgart-Bad Cannstatt
1994.
3 См. ниже, с. 137-156.
42 / Введение. Корпус логических работ Канта

мая для этого выдержка потребовала бы в первую очередь готовности с
некоторым хладнокровием взирать на быстроменяющуюся моду. Однако
с точки зрения текстологической ситуации сегодня есть все предпосылки
для того, чтобы еще раз по-новому и лучше понять Канта, чем его могли
понять прежние поколения на основании тех текстов, которые имелись в
их распоряжении.

Глава IL Преемственность и трансформация проблем
в корпусе кантовских работ по логике
Наблюдения над языковым и понятийным составом
конспектов логических лекций
3. О характере лекций по логике
Лекции Канта по логике, в том виде, как они представлены в XXIV
томе Академического издания, включают в основном шесть полных—или,
в случае Венской логики, почти полных—конспектов. Наряду с этим
данный том содержит еще целый ряд частью немаловажных фрагментов из
других, погибших в катастрофах Второй мировой войны или утраченных
конспектов лекций по логике. Еще некоторые фрагменты мы находим в
XXIX томе Академического издания, а также в томах XIV и X трирского
«Кантовского указателя»1. После 1966 года Вернером Штарком были
открыты еще три полных конспекта по логике2. Об их публикации Тильма-
ном Пиндером было объявлено еще в 1987 году, но она, к сожалению, до
сих пор все еще не осуществлена.
Не только в свете только что названных новых находок, но и
благодаря исследовательской работе последних трех десятилетий XXIV том
Академического издания так основательно устарел, что его переиздание
относится сегодня к самым неотложным потребностям кантоведения. Но,
несмотря на все свои недостатки, он все же дает нам относительно
репрезентативную картину имеющихся конспектов лекций Канта по логике. Он
включает в себя свидетельства из самых разных временных отрезков: два—
1 См. Norbert Hinske, Kant-Index, Bd. 14: Personenindex zum Logikcorpus.
Erstellt in Zusammenarbeit mit Heinrich P. Delfosse und Elfriede Reinardt. Unter
Mitwirkung von Terry Boswell, Sabine Ganz, Birgit Krier, Birgit Nehren und Susanne
Schoenau, Stuttgart-Bad Cannstatt 1991, S.XXIV f.
2 См. Werner Stark, Neue Kant-Logiken. Zu gedruckten und ungedruckten
Kollegheften nach Kants Vorlesungen über Logik, und Tillmann Pinder, Zu Kants Logik- Vorlesung
um 1780, anlässlich einer neu aufgefundenen Nachschrift. In: Kant-Forschungen, hrsg.
von Reinhard Brandt und Werner Stark, Bd. I, Hamburg 1987, S. 123 ff. und S. 79 ff.
44

Логика Бломберга и Логика Филиппи—из семидесятых годов, два—
Венская логика и Логика Пелица—начала восьмидесятых годов и два—
Логика Бузольта и Логика Дона-Вундлаккена—девяностых годов
(причем в основе первого мог быть уже курс летнего семестра 1789 года)1.
Только годы приват-доцентуры Канта документированы в этом
отношении одними лишь фрагментарными записями Гердера. Но в то же время
XXIV том представляет нам и самые разные формы этого своеобразного
литературного дарования. Он содержит конспекты, которые, как
показывают различные пометки на полях, неоднократно, т.е. в различные
семестры, использовались и дополнялись (ср. рис. 3 и 5), и другие, относительно
которых повторное использование имеющегося экземпляра
маловероятно (ср. рис. 1,7 и 12). Если не считать двух последних страниц конспекта
Венской логики, которые могли бы быть непосредственной записью
лекции Канта (ср. рис. 10), то названные конспекты все подряд представляют
собою копии, т.е. тексты, составленные впоследствии на основе записей
и/или иных материалов.
Несмотря на все эти различия, на первый взгляд конспекты лекций
Канта по логике производят впечатление исключительно однородного
целого и даже кажутся почти только повторением одних и тех же мыслей,
повторением нередко утомительно монотонным. Чтение всех 952 страниц
XXIV тома было бы, кажется, скорее делом аскета, нежели ученого, и
кажется, что этот том принадлежит к числу тех книг, из которых каждый раз
можно прочесть не больше чем пару страниц, чтобы не отбить у себя
всякий вкус к такому чтению.
Эта отчасти кажущаяся, отчасти же действительная однородность
объясняется, в частности, двумя причинами: лекции Канта по логике, все
до единой, основываются на одном и том же компендиуме, на том же
самом «авторе», как обычно говорил Кант2, и все они по большей части
восходят к одним и тем же рабочим записям Канта.
а) «Автор» Канта
Что касается первой из этих причин, то речь идет здесь об одном в
высшей степени поразительном обстоятельстве: Кант в течение почти
сорока лет из семестра в семестр использовал в своих лекциях по логике
один и тот же компендиум—Выдержку изучения о разуме Георга Фридри-
1 См. Hinske, Kant-Index, Bd. 14: Personenindex zum Logikcorpus, a.a.O. S. XII
Anm. 9undS.XIX-XXII.
2 См. там же, S. 63-75.
45

ха Майера1. Ни выбор Кантом этого компендиума, ни то, что он всю жизнь
придерживался только его одного, не было чем-то само собою
разумеющимся, тем более что его учитель Кнутцен опубликовал в 1747 году свою
собственную логику, причем предназначенную специально для нужд его
слушателей2. В 1755 году, когда Кант только что защитил диссертацию и
приступил к преподаванию, Майер (1718-1777) был шестью годами
старше Канта. Это был молодой автор, внесший свежую струю в логику и
ставший вместе с Александром Готлибом Баумгартеном основателем
эстетики; он отстаивал новую, более свободную форму вольфианства. Его
логика, как заявляет Кант в одном из объявлений о чтении своих лекций,
дает «повод» к тому, «чтобы наряду с культурой более утонченного и
ученого разума постичь образование пусть и низкого, но деятельного и
здравого смысла, первую [культуру ученого разума]—для созерцательной
жизни, второе же [образование деятельного и здравого смысла] для
деятельной и гражданской жизни» (Nachricht А12). В 1755 году выбор в
пользу именно этого «автора» был авангардным поступком. Двадцать лет
спустя Майер, как преемник Христиана Вольфа на кафедре в Галле, стал чем-
то вроде официального философа прусского государства. То, что Кант в
1770 году, после приглашения его на должность ординарного профессора
логики и метафизики [все еще] придерживался своего компендиума, хотя
отныне логика относилась к сфере его должностных обязанностей, было
скорее чем-то консервативным. Спустя еще десять или двадцать лет Майер
был забытым автором, использование которого должно было
восприниматься современниками как анахронизм. Так, молодой граф Готфрид Вен-
цель фон Пургшталь 18 апреля 1795 года сообщает о курсе Канта по
логике: «Кант читает по одной старой логике, Майера, если не ошибаюсь». «Из
его слушателей ни у кого нет при себе этой книги»3. Именно его пожиз-
1 Georg Friedrich Meier, Auszug aus der Vernunftlehre, Halle x 1752 (21760).
Перепечатано в: Kant's gesammelte Schriften, hrsg. von der Königlich Preußischen
Akademie der Wissenschaften, Bd. XVI, Berlin u. Leipzig 21924 (4914).
2 Martin Knutzen, Elemente philosophiae rationalis seu logicae cum generalis
turn specialioris mathematica methodo in usum auditorium suorum demonstrata,
Königsberg und Leipzig 1747 [Новое издание: Hildesheim, Zürich, New York 1991].
3 Теперь издано в: Rudolf Malter (Hrsg.), Immanuel Kant in Rede und Gespräch,
Hamburg 1990, №493, S.420. Cp. Norbert Hinske, Kant-Index, Bd. 1: Stellenindex
und Konkordanz zu Georg Friedrich Meier „Auszug aus der Vernunftlehre". Erstellt
in Zusammenarbeit mit Heinrich P. Delfosse und Heinz Schay. Unter Mitwirkung
von Fred Feibert, Martina Gierens, Berthold Krämer und Elfriede Reinardt,
Stuttgart—Bad Cannstatt 1986, S. IX-XI.
46/Введение. Корпус логических работ Канта

ненная верность своему автору была одной из причин того, что
основной набор проблем повторяется во всех конспектах лекций по логике1.
То, что Кант всю жизнь придерживался пособия Майера, очевидно,
казалось странным уже его современникам. Причины этого необычного
образа действий Канта (которые могли бы в то же время объяснить нам и
некоторые черты его философии) заключались, по всей вероятности,
частью в относительно слабом интересе Канта к логике, к тому же еще
составлявшей в каноне учебных дисциплин того времени курс для
начинающих2, отчасти в экономии его жизни: в том трюке канатоходца, который
нелегко исполнить не только в наше время и который позволяет найти
сколько-нибудь взвешенную пропорцию между наукой и преподаванием,
между работой философского писателя и университетского
преподавателя3. Переход на другое руководство был бы связан со столь значительной
затратой сил и времени, что у Канта осталось бы совсем немного резерва
для разработки его собственной новой, критической философии. Всякий
академический преподаватель, сколько-нибудь серьезно относящийся к
своему делу, может подтвердить это по собственному опыту. Впрочем,
другим лекционным дисциплинам, например метафизике или
антропологии, Кант уделял больше сил.
б) Рабочий экземпляр Канта
Однако в случае Канта к вопросам жизненной экономии
присоединяется и усиливает их значение еще одно обстоятельство—порядок
работы Канта как академического преподавателя. Это вторая причина,
которая объясняет однородность конспектов по логике: Кант использовал в
своих лекциях переложенный первоначально чистыми листами рабочий
1 См. (впрочем, небесспорный) «Перечень параграфов Выдержки изучения
о разуме Майера с указанием фрагментов из них в лекциях по логике
настоящего тома (Verzeichnis der Paragraphen von Meiers Auszug aus der Vemunftlehre und
Angabe ihrer Stellen in den Logikvorlesungen dieses Bandes)», который был
прибавлен Герхардом Леманном к тому XXIV в качестве приложения (XXIV 1085-
1098). Тот, кто захочет проследить развитие определенной темы во всех
конспектах лекций по логике, найдет в этом перечне первое подспорье для
ориентировки.
2 См. Werner Stark, Die Formen von Kants akademischer Lehre. In: Deutsche
Zeitschrift für Philosophie 40 (1992), S. 548.
3 См. Norbert Hinske, Zwischen Forschung und Lehre—die Spannung im
Inneren des akademischen Lehrers. In: Universitäre Lehre—Wirklichkeit und
Erwartungen, Bonn—Bad Godesberg 1991, S. 10-14.
Преемственность и изменения проблем в корпусе кантовских работ по логике / 47

экземпляр Выдержки Майера, который в конце концов был «до краев»
наполнен его собственными заметками. Граф фон Пургшталь в своем
уже упомянутом нами сообщении описал это самым наглядным
образом: «Он [Кант] всегда приносит с собою книгу на занятие. Она выглядит
такой старой и замаранной—думаю, он уже 40 лет каждый день
приносит ее на лекции; листы мелко исписаны его рукой, и к тому же многие
печатные страницы заклеены бумагой, а многие строки вычеркнуты, так
что, понятно само собою, от Майеровой логики почти что совсем ничего
не осталось»1. Обе фотографии страниц-вкладок L 43' и L 46' рабочего
экземпляра, которые Адикес напечатал в приложении к XVI тому
Академического издания, подтверждают эту картину. Правда, Адикес
намеренно выбрал чуть ли не самые трудные страницы. А есть и другие.
Итак, Кант в своем курсе логики всю жизнь имел перед глазами более
или менее одинаковые рабочие записи. Они опубликованы в XVI томе
Академического издания в рамках рукописного наследия философа. И даже
если Кант год за годом дополнял и исправлял эти записи, все же сохранилась
значительная по объему основа таких заметок, к которой он обращался
снова и снова. Естественно, это послужило еще одной причиной
относительной однородности конспектов лекций по логике: в течение сорока лет
ключевые слова для них Канту (который во время лекции говорил, не
придерживаясь текста автора) давали в значительной части одни и те же заметки.
4. Преемственность и перемены в языковом составе лекций по логике
Вышеназванные причины делают лекции по логике—как бы при
этом мы ни оценивали образ действий Канта как академического
преподавателя—столь же захватывающим, как и информативным предметом
исследования, готовящим нам немало сюрпризов. Дело в том, что
именно относительно однородная трактовка проблем позволяет совершенно
уникальным образом наблюдать в них преемственность и перемену в
мышлении Канта. Она ясно показывает, какие темы философии
Просвещения занимали его на протяжении всей его жизни, а какие с годами стали
для него в общем неинтересными, каких убеждений эпохи Просвещения
он нерушимо придерживался, а где можно заметить растущее отдаление
от этих идей. И все же в целом ряде мест в них обнаруживаются
проблемные сдвиги в пределах немецкого Просвещения как целого. Но в то же
1 Malter, Immanuel Kant in Rede und Gespräch, a.a.O., S. 420.
48/Введение. Корпус логических работ Канта

время лекции по логике позволяют нам постичь важные моменты внутри
Критики чистого разума, а также в истории ее возникновения. Немало
пассажей этого сочинения восходят к многолетним, если не
десятилетним, размышлениям Канта над компендиумом его лекций по логике.
Знаменитая классификация различных видов представлений, Критика
чистого разумъ В 376 и ел., один из ключевых текстов в этом сочинении и в
его архитектонике, возникла из повторной работы над разделом восьмым
Выдержки Майера, озаглавленным «Об ученых понятиях» (XVI533), и в
свете этого значительно проясняется'.
Обо всем этом мы еще будем подробнее говорить в дальнейшем, на
материале отдельных конкретных проблем. В этой главе нам следует только
представить в порядке первоначального введения те немногие результаты
лингвистически-статистических исследований, которые могли бы
обнаружить преемственность и перемены в мышлении Канта уже на уровне
языка и терминологии. Первая часть материала этих данных была
опубликована еще в 1991 году в XIV томе «Кантовского указателя» в виде
частотных списков, частотно-процессуальных кривых и диаграмм
распределения2. Здесь мы дополним их другими, не менее информативными
фактическими данными.
а) Переход к немецкому категориальному языку
Что касается прежде всего заголовка самой дисциплины, о которой в
этих лекциях идет речь, то частотно-процессуальные кривые показывают,
что распространенный в особенности в среде вольфианцев немецкий
перевод термина «логика» (или выражения Philosophia rationalis), термин
«Vernunftlehre (учение о разуме)» у них окончательно не утвердился (ср. рис. 23).
В Логике Пелица и в Венской логике это слово уже вообще не встречается,
в Логике Дона-Вундлаккена лишь однажды кратко поясняется3. Убывающей
частоте леммы «учение о разуме» соответствует у Канта нарастающая
частота существительного «логика», которое в Выдержке Майера
встречается только в его латинской форме (а в его большом Учении о разуме,
которое, и очевидно совершенно сознательно, не использует латынь, не встре-
1 См. ниже, с. 128-136.
2 См. Hinske, Kant-Index, Bd. 14: Personenindex zum Logikcorpus, a.a.O.,
S.XXXIX-CIV.
3 См. Логика Дона-Вундлаккена XXIV 695: «Логика может называться
учением о разуме, а не только разумным учением [наукой о разуме по своей
материи, ибо ее объектом является единственно человеческий разум [...]]» (так с
учетом «Изменений в тексте и вариантов» XXIV 1070).
Преемственность и изменения проблем в корпусе кантовских работ по логике / 49

чается вовсе) (ср. рис. 17). Между тем эти изменения, естественно, никак
не сказываются на частоте прилагательного «логический (logisch)»,
которому нет соответствия в немецком языке (ср. рис. 18). Кстати говоря, то,
что Кант все более решительно отказывался от немецкого слова «учение о
разуме» и тем самым внес вклад в историю языка, связано, по-видимому,
еще и с тем обстоятельством, что ведь Критика чистого разума
положила начало совершенно новой форме учения о разуме.
Таким образом, в то время как немецкий перевод термина «логика
(Logik)» (или выражения Philosophia rationalis) в итоге не утвердился,
заметна все же общая тенденция замены латыни (и латино-греческих
оборотов) немецкими языковыми образованиями, причем это в одинаковой
степени относится и к обиходному, и к категориальному языку1. Часто
это оказывается наиболее очевидным именно во второстепенных
деталях, например в сокращениях (которые тем самым дают нам
одновременно ценный критерий для датировки текста). Лемма «etc.» (et cetera) все в
большей мере заменяется леммой «usw.» (und so weiter; «и так далее»),
«z.E.» (zum Exempel) сменяется на «z.B.» (zum Beispiel; «например») и т.д.2
Но и такие слова, как «история (Historie)» и «исторический (historisch)»
(которые у Вольфа еще означают то же, что «эмпирический»), все
заметнее отходят на второй план3. Особенно захватывающей оказалась карьера
существительного «созерцание (Anschauung)», начинающаяся лишь
удивительно поздно—у Канта только в 1763 году—и приводящая к замене
латинского оборота «cognitio intuitiva» или «intuitus»4.
б) Содержательные проблемы, представляющие для Канта особый
интерес
Однако конспекты лекций по логике в тесной связи с этим уже по
самому своему языковому составу дают понять, какие идеи его руковод-
1 Об общих проблемах перехода от латыни к немецкому см. Norbert Hinske,
Kants neue Theorie der Sinnlichkeit und ihre Sprachregelungen. In: Sensus. Sensatio.
VIII Colloquio Internazionale del Lessico intellettuale Europeo, ed. da Massimo L.
Bianchi, Firenze 1996, p. 527 ff.
2 См. Hinske, Kant-Index, Bd. 14: Personenindex zum Logikcorpus, a.a.O.,
S.LXXXVI-XCIII.
3 См.тамже,8.ХЬУ11.
4 См. там же, S. XLVI und S. LXIII. Onomasticon philosophicum latinoteutoni-
cum et teutonicolatinum, éd. by Ken Aso, Masao Kurosaki, Tanehisa Otabe and Shiro
Yamauchi, Tokio 1989, p. 419.
50/Введение. Корпус логических работ Канта

ства в особенности интересовали Канта. В первую очередь здесь нужно
назвать ключевое слово «горизонт», с примечательной частотой
появляющееся во всех конспектах (ср. рис. 16). Непосредственный источник
этого круга проблем следует искать у Майера и Баумгартена1. Кант всю
жизнь с особенным пристрастием обращался к этой тематике, причем
самостоятельно развил ее далее. Положения вроде: «Было бы слишком
смело желать определять горизонт других» (Logik А 57)2; «Мой горизонт
не является мерилом для горизонта других» (Refl. 1979; XVI182) служат
своего рода дополнением к кантовской идее совершеннолетия и
непосредственно вводят нас в самую сердцевину его философии и образа
жизни, однако не его трансцендентальной философии, а именно его
просвещенческой философии. Кто старается подвести все и вся, что только
написал и что сказал Кант, под этикетку трансцендентальной философии,
тот по необходимости пользуется столь обширным и
бессодержательным понятием трансцендентальной философии, что оно становится
совершенно непригодным для нужд философской и
историко-философской работы.
Не менее устойчиво, чем вопрос о горизонте человеческого
познания, занимала Канта, к примеру, проблематика предрассудка, причем в
самых различных ее нюансах (ср. рис. 24 и 25). Но он, очевидно, весьма
регулярно останавливался в своих лекциях по логике и на вновь
образованном Майером понятии логического эгоизма (ср. рис. 14). Здесь исток
кантовского антонима этому термину—понятия плюрализма3. Напротив,
такие леммы, как «партия (Partei)», «пристрастный (parteiisch)»,
«пристрастность (Parteilichkeit)» или «непредвзятый (unparteiisch)»,
«беспристрастный (unparteilich)», «беспристрастность (Unparteilichkeit)»,
поразительным образом вообще более не встречаются в конспектах восьмидесятых
и девяностых годов, если не считать одного-единственного исключения4
(ср. рис. 19).
В корпусе логических сочинений, как и в опубликованных работах
Канта, поразительным образом вообще не встречается ключевое слово
1 См. Hans Jürgen Engfer, статья: Горизонт (Новое время) (Horizont
(Neuzeit)). In: Historisches Wörterbuch der Philosophie, hrsg. von Joachim Ritter, Bd. 3,
Basel u. Stuttgart 1974, Sp. 1194-1200.
2 Источником этой фразы служит Рефлексия 1968: «Не следует быть столь
дерзким, чтобы определять горизонт других людей» (XVI 178).
3 См. ниже, с. 109-114.
4 См. Венская логика XXIV 86821.
Преемственность и изменения проблем в корпусе кантовских работ по логике / 51

«усовершенствование (Perfectibilität)», которое играет столь важную роль
в философских дискуссиях по крайней мере позднего (немецкого)
Просвещения1. Так же и такие языковые формы, как «процесс
усовершенствования (Perfectioniren)» и «достигнутое совершенствование Perfectioni-
rung)», каждая из которых все же появляется один раз в поздней
Антропологии Канта2, но нигде не засвидетельствованы в корпусе логических
работ. Напротив, соответствующее им немецкое существительное
Vervollkommnung по одному разу встречается как в конспектах девяностых
годов, так и в тексте Логики Йеше3. Очевидно, что младокантианцы
говорят здесь на ином языке, чем сам Кант.
Наконец, в высшей степени информативными оказываются и
процессуальные кривые лемм «популярный (populär)» и «популярность
(Popularität)» (ср. рис.20 и 21). В Выдержке изучения о разуме Майера ни
одно из этих понятий не установлено. Напрасно мы станем искать их и в
Логике Бломберга, как, впрочем, и в так называемых докритических
работах Канта4. В Логике Филиппи один раз встречается это
прилагательное. Но после этого обе леммы, как в смысле прилагательного, так и в
смысле существительного начинают относиться к устойчивому
лексическому составу конспектов по логике. Здесь мы, очевидно, имеем дело
с такой проблематикой, которая—по крайней мере под этим
программным понятием и под этой «этикеткой»—приобретает заразительную
распространенность только в фазе позднего Просвещения.
в) Формирование критической терминологии
Однако для кантоведа, несомненно, не менее интересно было бы
проследить на материале лекций по логике, как постепенно у Канта в рамках
его учебных мероприятий складывается новый язык: тот искусственный
язык Критики чистого разума, который казался возмутительным уже
его современникам. Первый намек в этом направлении дает уже
частотно-процессуальная кривая латинской леммы «punis» (или «риге») («чи-
1 См. Gottfried Hornig, Perfektibilität. In: Archiv fur Begriffsgeschichte 24 ( 1980),
S. 221-257; Ernst Behler, Die unendliche Perfektibilität. Europäische Romantik und
Französische Revolution, Paderborn, München, Wien, Zürich 1989.
2 Anthr. B313f.
3 XXIV 74335; Logik A52.
4 См. Allgemeiner Kantindex zu Kants gesammelten Schriften, hrsg. von Gottfried
Martin, Bd. 17: Wortindex zu Kants gesammelten Schriften, bearbeitet von Dieter
Krallmann und Hans Adolf Martin, Bd. 2, Berlin 1967, S. 709.
52/Введение. Корпус логических работ Канта

стый»)—прилагательного, которое в опубликованных работах Канта
является как гром с ясного неба в 1770 году, т.е. в диссертации «О форме и
принципах чувственно воспринимаемого и умопостигаемого мира (De
mundi sensibilis atque intelligibilis forma et principiis)» и, встречаясь в ней
31 раз, внятно указывает тем самым на новые постановки проблем в
теории «ratio рига», «чистого разума»1. Впрочем, с точки зрения истории
понятий этот термин отнюдь не является неологизмом Канта, скорее
разговор о «ratio рига» восходит к Вольфу2, даже если у Канта это
словоупотребление и было в решающих пунктах заострено или наполнено
новым содержанием3. В лекциях по логике, которые все-таки всегда
заключают в себе значительную долю латинской лексики4, относительно леммы
«punis» наблюдается постоянный прирост частоты встречаемости,
прямо как в детских книжках с картинками (ср. рис. 22).
Но не только появление титульного понятия, а также и формирование
центральных структурных понятий Критики чистого разума можно
проследить на материале логических конспектов. Например, леммы «учение
об элементах (Elementarlehre)» и «учение о методе (Methodenlehre)»
встречаются впервые в Венской логике, «аналитика (Analytik)»
обнаруживается впервые в Логике Пелица5. Таким образом, в конспектах семидесятых
1 См. там же, S. 730 f.; Pietro Pimpinella, Antonio Lamarra, Indici e concordcmze
degli scritti latini di Immanuel Kant, WA: De mundi sensibilis atque intelligibilis forma
et principiis, Roma 1987, p. 110.
2 См. Christian Wolff, Psychologia empirica, methodo scientificapertractata, qua
ea, quae de anima humana indubia experientiaefide constant, continentur et adsolidam
universae philosophiae practicae ac theologiae naturalis tractationem via sternitur,
Frankfurt u. Leipzig 21738 (4732) [Новое издание в: Christian Wolff, Gesammelte
Werke, hrsg. von Jean École u. a. Abt. II, Bd. 5, Hildesheim 1968], S.378 (§495):
,Jtatiopura est, si in ratiocinando non admittimus nisi definitions ас propositiones а
priori cognitas. Рига non est, si in ratiocinando praeterea admittuntur, quae a
posteriori cognoscuntur." Ср. также Friedrich Christian Baumeister, Philosophia definitiva
hoc est definitiones philosophicae ex systemate Lib. Bar. a Wölfin unum collectae
succintis observationibus exemplisque illustratae et a nonnullis exceptionibus vindi-
catae, Wien 1775 (4735) [Новое издание в: Christian Wolff, Gesammelte Werke.
Materialien und Dokumente, hrsg. von Jean École u. a. [Abt. III], Bd. 7, Hildesheim
u. New York 1978], S. 152 f.
3 Cp.KrVBL
4 Cp. Riccardo Pozzo, Catalogus Praelectionum Academiae Regiomontanae 1719-
1804. In: Studi Kantiani 4 (1991), p. 179 ff.
5 См. Hinske, Kant-Index, Bd. 14: Personenindex zum Logikcorpus, a.a.O. S. LI f.
Преемственность и изменения проблем в корпусе кантовских работ по логике / 53

годов всех этих структурных понятий Критики чистого разума мы еще
не находим1. А потому то и дело встречающийся в литературе тезис о том,
что Кант будто бы просто заимствовал эти «барочные»
структурирующие схемы из философии своего времени2, опровергается уже
соответствующим фактическим материалом.
Приведенные соображения по необходимости должны были быть
ограничены указанием на некоторые особенно характерные линии
развития, которые могут быть прослежены по особенностям лексического
состава конспектов лекций по логике. О какой-либо всеобъемлющей
компьютерной обработке фактического материала можно подумать вообще
только после того, как лексический состав всех лекций будет представлен в
лемматизированной форме. А до тех пор еще предстоит преодолеть
бесчисленное множество филологических препятствий3. Но уже сегодня не
может быть никакого сомнения в том, что корпус кантовских логических
сочинений позволяет нам сделать новые, важные выводы о философии
Канта.
1 Ср. Elfriede Conrad, Kants Logikvorlesungen als neuer Schlüssel zur
Architektonik der Kritik der reinen Vernunft. Die Ausarbeitung der Gliederungsentwürfe in
den Logikvorlesungen als Auseinandersetzung mit der Tradition, Stuttgart—Bad
Cannstatt 1994, S. 75 ff.
2 Cp. Peter F. Strawson, The Bounds of Sense. An Essay on Kant 's Critique of Pure
Reason, London31973 (' 1966), p. 23 f. : «Что касается последствий некритического
усвоения Кантом форм и классификаций традиционной логики—и его
безудержной манипуляции с ними—то эти последствия были несколько иного рода. Это
усвоение можно считать отчасти причиной его безграничной веры в известную
структурную основу, детально разработанную и симметричную, которую он
вольно перенимает из формальной логики, как он ее понимает, и решительно
прилагает ко всему разнообразию своего материала. Снова и снова в различных
отделах сочинения воспроизводится одна и та же схема подразделений,
различений и сопряжений. Искусственная и тщательно продуманная симметрия этой
извне прилагаемой структуры отличается таким характером, который
заслуживает названия барочного, если вообще что-нибудь в области философии
заслуживает этого названия».
3 Ср. Norbert Hinske, Die Kantausgabe der Preußischen Akademie der
Wissenschaften und ihre Probleme. In: il cannocchiale, n. 3, settembre-dicembre 1990, p.
247-252.

Часть I.
Наследие Просвещения

Следующие три главы рассматривают корпус логических сочинений
Канта как зеркало философии немецкого Просвещения. При этом они
ориентируются на типологию, которая может также доказать свою
основательность. Соответственно, в центре внимания в них оказываются три
весьма различные основные идеи немецкого Просвещения, а именно:
—программная идея самостоятельного мышления;
—полемическая идея борьбы с предрассудками и
—базисная идея всеобщего человеческого разума, с их
производными.
Каждую из этих трех основных идей Кант в корпусе логических
сочинений обсуждает с самых разных точек зрения. Прежде всего
полемическая идея борьбы с предрассудками, которой посвящены четвертая и
восьмая глава, имеет много аспектов. Немало проблем обусловлено
компендиумом, которым пользуется Кант,—Выдержкой из учения о разуме
Георга Фридриха Майера, другие же мотивированы непосредственно
актуальными в то время спорами, которые отражены во многих
фрагментах корпуса сочинений по логике. Нижеследующие три главы не
пытаются дать какой-то общий обзор, сводный характер которого рисковал бы
затушевать насущность высказываемых философом идей. Скорее они
останавливаются на одном-единственном аспекте каждой из
вышеназванных идей, который имеет особенно важное значение в идейном
развитии Канта. Другие же важные темы философии немецкого Просвещения,
которые равным образом играют значительную роль в корпусе
логических сочинений Канта, как, например, вопрос о смысле и определении
логики, о горизонте человеческого познания, о соотношении логической и
эстетической истины или о том, что послужило поводом для
формирования у Канта идеи предварительных суждений (ср. рис. 25), мы должны
здесь совершенно сознательно оставить в стороне, хотя бы только по
соображениям недостатка места.
Наша цель здесь—не исчерпывающее изложение, как бы это
последнее ни было полезно само по себе, но проникновение в исследуемый
предмет на основе наиболее характерных ключевых тем. Быть может, это
позволит нам наилучшим образом обосновать то наше убеждение, что
57

лекции Канта по логике представляют собой источник первостепенной
значимости для изучения философии немецкого Просвещения, и что
решающие вопросы и ответы в этих лекциях по-прежнему обладают
поразительной научной актуальностью.

Глава III. Первоначальная интуиция
и [дальнейшая] догматизация
Кантово различение между «учиться философии»
и «учиться философствовать» и его предыстория.
Программная идея самостоятельного мышления
В жизни философа любого масштаба всегда наступает мучительная
для него ситуация, когда он не может внятно изложить другим свои идеи и
убедить их своими доводами. Этот опыт неудачи вновь и вновь становился
предметом рефлексии, самое позднее, со времен Платона. Но есть и
противоположный, успешный опыт, и он, как ни парадоксально, часто
бывает не менее горек. Имеется в виду наблюдение о том, что идеи, над
которыми мы сами трудились долгие годы, ученики или публика, едва поняв
их, передают другим как нечто чуть ли не самоочевидное. Против
подобной тривиализации мысли, очевидно, эффективного противоядия нет.
Однако проблема позднейшей догматизации первоначальных
научных интуиции отнюдь не есть проблема сугубо индивидуального
характера. С ней могут столкнуться и целые философские течения и эпохи.
Прямо-таки образцовый пример такого положения дел мы видим в эпохе
Просвещения. Великие убеждения этой эпохи были первоначально
завоеваны в довольно трудной борьбе. Сегодня же их сплошь и рядом
раздают как разменную монету, а зачастую даже делают вид, будто бы
существовал некий надежно обеспеченный уровень Просвещения, подобно
тому как есть надежно проверенный объем медицинской или технической
науки.
Едва ли есть идея, на которой можно было бы более наглядно
продемонстрировать возникающие здесь трудности, чем ставшее сегодня
классическим кантово определение Просвещения из работы 1784 года:
«Просвещение есть выход человека из состояния несовершеннолетия, в
котором он оказался по своей вине»1. Прежде всего рукописное наследие
Канта по антропологии показывает, скольких трудов стоила Канту эта
1 Beantwortung der Frage: Was ist Aufklärung? А 481.
59

идея1. Сегодня разговор о совершеннолетии граждан, избирателей,
зрителей, верующих и т. п. является общим местом всякой публичной
дискуссии, как будто бы совершеннолетие—это одна из давным-давно уже
достигнутых, неотъемлемых целей образования, таких же, как умение
читать и писать. Что подобная установка искажает смысл Просвещения и
превращает его в его прямую противоположность,—эта мысль составляет
лейтмотив нижеследующих рассуждений, пусть скрытый за всеми
специальными филологическими и историко-философскими проблемами.
5. Различение между «учиться философии» и «учиться философствовать»
как константа процесса мышления Канта
Именно эта проблема последующей догматизации содержания
первоначальных философских прозрений была также одной из центральных
проблем в мышлении Канта. Его классическим, хорошо известным
ответом на этот вопрос стало строгое различение между «учиться
философии» и «учиться философствовать». Это различение принадлежит к числу
самых прочных, вновь и вновь повторяемых убеждений Канта. Конечно,
вопрос о том, что собственно и в точности следует понимать под
«учиться философствовать», при ближайшем рассмотрении оказывается
щекотливым вопросом, которым можно легко поставить в тупик даже
профессионального кантоведа, более того, в свете эволюции мысли Канта
выясняется, что и сам Кант на различных стадиях своего мышления отвечал на
этот вопрос по-разному. Ведь и здесь, как это часто бывает в
человеческой жизни, легче было определить идейные оппозиции, чем свои
собственные цели.
а) Данное различие в зеркале [опубликованных] работ
Самый ранний текст, который следует привлечь к анализу в этой
связи,—причем страстный и полемически заостренный текст—это
Извещение об устроении лекций в зимнем семестре 1765/1766
сорокадвухлетнего в ту пору «галантного магистра» Канта. В этом анонсе лекций
говорится: «Короче, он должен научиться не мыслям, но мыслить;
нужно не нести, но вести его, если желают, чтобы в будущем он умел ходить
самостоятельно. Такого метода преподавания требует собственная при-
1 См. Norbert Hinske, Kant als Herausforderung an die Gegenwart, Freiburg u.
München 1980, S.67 ff.: III. Um eine Mündigkeit von innen bittend, Ursprung und
Niedergang einer Leitidee der Aufklärung.
60/Часть I. Наследие Просвещения

рода мудрости. [...] Вышедший из-под опеки школьных занятий юноша
привык учиться. И вот теперь он думает, что он станет учиться
философии, что, однако, невозможно, ибо теперь он должен учиться
философствовать. Объяснюсь определеннее. Все науки, которым можно в
собственном смысле этого слова научиться, можно свести к двум родам:
исторические и математические. К первым, кроме собственно истории,
принадлежат также природоведение, языкознание, положительное право
и т. п. Поскольку же во всем историческом кое-что значит собственный
опыт или свидетельство других, а в математическом—очевидность
понятий и непогрешимость доказательства, а то и другое в самом деле дано,
а значит, налично, и его следует как бы просто воспринять, то в обоих
случаях возможно учиться, то есть запечатлевать либо в памяти, либо в
рассудке то, что может быть нам предложено как некая уже готовая
дисциплина. Чтобы, следовательно, учиться также и философии, таковая должна
была бы прежде всего действительно иметься налицо. Для этого должно
быть возможно предъявить книгу и сказать: смотрите, вот мудрость и
достоверное познание; научитесь понимать и постигать его, полагайтесь на
него впоследствии, и тогда будете философами. Пока мне не покажут
подобную книгу философии, на которую я мог бы ссылаться так же, как
ссылаюсь, скажем, на Полибия, чтобы пояснить некое обстоятельство в
истории, или на Евклида, чтобы объяснить положение из учения о
величинах, я позволю себе сказать, что мы злоупотребляем общественным к
нам доверием, если вместо того, чтобы развивать разумные
способности вверенного нам юношества и образовывать его для более зрелого
собственного познания в будущем, мы вводим его в заблуждение,
предлагая то, что по нашему уверению есть уже готовая философия,
вымышленная ему на благо другими, отчего возникает иллюзия науки, которая
считается за чистую монету только в известном месте и среди
известного рода людей, во всех же прочих местах никакой цены не имеет» (А 5 ff.).
Это сказано в 1765 году, когда Кант находился в процессе
постоянного движения мысли, перелома, «переворотов» (X 55), и относится к той
стадии, когда Кант, как это формулировал Джорджио Тонелли1, был
эклектиком, или, может быть, вернее будет сказать: на которой мысль Канта
сильнее всего определялась идеей эклектики, понимаемой в то время еще
положительно. При подобном состоянии сознания в суждениях такого
рода нет ничего удивительного. Тогда легко сказать: «Чтобы [...] учиться
1 Giorgio Tonelli, Elementi metodologici e metafisici in Kant dal 1745 al 1768.
Saggio di sociologia della conoscenza, Torino 1959, p. VIII. См. его же, Eclettismo
di Kant precritico. In: Filosofia 10 (1959), p. 560-573.
Первоначальная интуиция и догматизация / 61

философии, нужно прежде всего, чтобы была налицо философия».
Кому не нужно отстаивать собственную, самостоятельно разработанную
систему, тому может быть близка затея ограничиться только лишь
«обучением философствованию». Но еще в 1781 и 1787 годах, т.е. в то время,
когда Кант уже вполне выяснил и упрочил для себя свой собственный
opus magnum, мы читаем в «Учении о методе» Критики чистого
разума: «Если я отвлекаюсь от всего содержания знания, рассматриваемого
с объективной стороны [т.е. по его предметным свойствам], то все знание
с субъективной стороны [т.е. по способу его приобретения] бывает или
историческим, или рациональным. Историческое познание есть cognitio
ex datis [(познание из данных)], а познание рациональное есть cognitio ex
principiis [(познание из принципов)]. Откуда бы ни было дано знание
первоначально [т.е. по его предметным свойствам], оно имеет в уме своего
обладателя исторический характер, если он познает его лишь в той
степени и настолько, насколько оно дано ему извне, все равно, получено ли
оно им путем непосредственного опыта, или рассказа, или же путем
поучения (общие знания). Поэтому тот, кто, собственно, заучил (gelernt hat)
систему философии, например, систему Вольфа, хотя бы он имел в
своей голове все основоположения, объяснения и доказательства, вместе с
подразделениями всего здания системы и мог бы все в ней перечислить
по пальцам, обладает все же только полным историческим знанием
философии Вольфа; он знает и судит лишь настолько, насколько ему были
переданы [знания]. Опровергните одно из его определений, и он не знает,
откуда ему взять новое. Он образовывался (bildete sich) по чужому
разуму, но воспроизводящая (nachbildende) способность не [тождественна]
творческой, иными словами, знание возникло у него не из разума, и хотя
объективно это было знание разума, все же субъективно оно имеет только
исторический характер. Такой человек хорошо воспринял и сохранил, т.е.
заучил [систему], и сделался (ist) гипсовым слепком с живого человека»
(В863 fT.). «Поэтому из всех наук разума (а priori) [наук] можно передать
путем обучения (lernen) только математику, но не философию (за
исключением исторического познания философии); что касается разума,
научить можно в лучшем случае только философствованию» (В865). Как
можно согласовать подобные скептические интонации относительно
возможностей систематического философствования (для чего система
Вольфа служит ведь не более чем примером, который можно по усмотрению
заменить другим) с гордым, уверенным в своей правоте положением из
второго издания Критики чистого разума: «Я надеюсь, что система
навсегда сохранит эту неизменность» (В XXXVII)? Не появилось ли, стало
быть, после 1781 года наконец и что-то вроде Евклида философии, такой
62/Часть I. Наследие Просвещения

книги, на которую мы можем ссылаться, когда речь заходит о философии?
И не оказываются ли, следовательно, процитированные положения из
Критики всего лишь отголоском докритического периода, отголоском,
который может в очередной раз засвидетельствовать правоту «теории
лоскутного одеяла (Patchwork-theory)», или же в них выражается именно
подлинное убеждение Канта также и «критической» поры?1
б) Различение в зеркале конспектов лекций
Но приведенные положения 1765 и 1781 годов представляют собой
буквально только вершины айсберга. Конспекты лекций показывают, что
здесь перед нами, очевидно, глубоко укорененное фундаментальное
убеждение Канта, убеждение, которого он твердо придерживался всю жизнь,
через все совершавшиеся в его мышлении перевороты. В лекциях Канта
по логике читатель на каждом шагу встречает эту идею. Так, вскоре
после 1770 года2 в Логике Бломберга говорится: «Те, кто заучивает
определения из Вольфа и других философов наизусть, думают, что обладают
философией. У них, однако, есть всего лишь историческое знание, и они
в действительности вовсе не могут философствовать и сами мыслить и
судить об объектах. Им недостает [...] навыка философского суждения о
предмете» (XXTV 50). Но, к сожалению, подобное бегство в сугубо
историческое усвоение материала философии слишком уж сильно
распространилось: «Есть множество Цицеронов [от] философии и даже тех, кто
не знает и того, какая существует разница между философией и наукой
философствования» (XXIV 52). На самом деле в философии главное—
отнюдь не это сугубо историческое усвоение: «Есть науки подражания,
заучивания, но есть и другие—науки гения, которых выучить нельзя. //
Философии и искусству философствования выучиться нельзя, а
математике—можно. Так, я никого не могу научить новым мыслям, остроумию,
глубокомыслию, наивности в выражении» (XXIV 53); «отсюда с необхо-
1 См. также Werner Stark, Die Formen von Kants akademischer Lehre. In:
Deutsche Zeitschrift für Philosophie 40 (1992), S. 553 f.
2 О датировке Логики Бломберга см. Norbert Hinske, Kant-Index, Bd. 3:
Stellenindex und Konkordanz zur „Logik Blomberg". Erstellt in Zusammenarbeit mit
Heinrich R Delfosse und Elfriede Reinardt. Unter Mitwirkung von Terry Boswell, Sabine
Ganz, Birgit Krier, Birgit Nehren und Susanne Schoenau, Stuttgart—Bad Canstatt
1989 f., S.XXVI ff; его же, Kant-Index, Bd. 14: Personenindex zum Logikcorpus.
Erstellt in Zusammenarbeit mit Heinrich P. Delfosse und Elfriede Reinardt. Unter
Mitwirkung von Terry Boswell, Sabine Ganz, Birgit Krier, Birgit Nehren und
Susanne Schoenau, Stuttgart—Bad Canstatt 1991, S.XIX f.
Первоначальная интуиция и догматизация / 63

димостью следует, что мы нимало не научаемся философии, если
скопируем философию других [...]. Нет, мы скорее получим некую выгоду для
себя, если приучим себя [...] критиковать философию других и уметь
судить о ней. Моя философия должна основываться во мне самом, а не в
уме других людей» (XXIV 55). Совершенно в том же духе в другом месте
Логики Бломберга и в другой связи говорится о двух больших
враждебных лагерях, которые именно в ту эпоху непримиримо противостояли
друг другу и в Кенигсберге1: «Нет ничего прискорбнее и губительнее для
рассудка, чем, к примеру, выбрать Вольфа, или Крузия, или других,
выучить в точности наизусть и запомнить данные ими определения их же
собственными словами, почитать их [мыслителей, подобных Вольфу и
Крузию] звездами первой величины, себя же самих считать ничем».
Совершенно напротив: «Нужно учиться мыслить самому, судить самому,
самому размышлять о предметах», короче, нужно «учиться
философствовать, чтобы ты мог стать философом» (XXTV 188f). Ошибочные
установки, которые согласно этому относительно раннему конспекту грозят
задушить всякую оригинальную философию, это зубрежка, подражание
и копирование. В деле философствования все решают «новые мысли,
остроумие, глубокомыслие» и «наивность в выражении» (XXIV 53), или,
одним словом: «гений» (XXTV 53). Именно поэтому существует два
диаметрально противоположных «метода преподавания философии:
наставление и майевтика. Либо метод, который культивирует философский дух,
и которому нельзя ни подражать, ни выучить его [...], либо тот, который
верно следует некоему автору, объясняет его и желает прибегнуть в
философии к помощи памяти» (XXIV 53 f.).2
1 Zur damaligen Situation in Königsberg vgl. Leben und A benteuer des Andrei Bo-
lotov von ihm selbstför seine Nachkommen aufgeschrieben ausgewählt und übersetzt
von Marianne Schilow, hrsg. Wolfgang Gruhn, 2Bde, München, 1990 '(1989). S. 357f.
2 О современном Канту контексте этого суждения см. ироническую по
замыслу статью Абрахама Готтхельфа Кестнера Преимущества ученой памяти
(Die Vorzüge der Gedächtnißgelehrten), In: Belustigungen des Verstandes und des
Witzes 4 (1743), S. 509-533. См. там же, S. 526: «Когда я впервые слушал
философию, я усваивал ее памятью. Тогда у меня не было ни малейших сомнений. Я
мог самым основательным образом доказать нематериальность души; я отдал
бы жизнь свою за предустановленную гармонию, а в спящих монадах я был
уверен столь твердо, что беспокоился только о том, видят ли они также сны. Все
объяснения и положения из философии я знал назубок слово в слово».
Издателем журнала был приверженец Готтшеда Иоганн Иоахим Швабе; потому и эта
статья, вероятно, отображает более или менее вольфианские идеи.
64/Часть I. Наследие Просвещения

Логика Филиппы, возникшая, вероятно, приблизительно в то же
время,1 формулирует мысли, совершенно подобные процитированным,
пусть даже и пользуется отчасти понятиями иного рода: «Другие науки
можно выучить через поучение от других, когда мы просто подражаем
всему. В истории я ничего не могу выдумать сам; я должен следовать
другим; в математике также» (XXIV 321). «Но если кто-нибудь прочтет
даже и все философские книги, он будет все-таки только хранилищем этих
книг, поскольку он мыслит лишь по ним, а не самостоятельно. У него в
уме всего лишь собрание выписок (eine Epitome)2 прочитанных им
предложений. Он знает их лишь исторически; это не философ. Поэтому
философ не может также называться ученым в собственном смысле слова,
ибо философии научить нельзя. Потому что 1. Не существует
какой-либо надежно достоверной философии. 2. Если бы кого-то обучили
философии, и он сколь угодно хорошо понял бы эти положения, то все же не был
бы философом тот, кто только запечатлел бы в себе убеждения другого
человека.3 // Философ тот, кто владеет навыком философствования.
Такой человек должен иметь в себе гений. // Гений—это оригинальный дух,
который без подражания создает совершенные произведения» (XXTV 321).
Но в то же время Логика Филиппи повторяет ключевой аргумент
извещения о лекциях 1765 года, самым наглядным образом соответствующий
переломной ситуации тех лет: «Для математики не требуется столько гения.
Здесь можно руководствоваться только книгами. Но в философии нет
безошибочно правильных книг.4 Философия, которая была бы
безошибочна, имела бы неоценимое значение» (XXIV 322). Собственное же
решение Канта (или, может быть, вернее сказать: одна из различных кантовских
попыток решения) слышится, по крайней мере тезисно, в следующем
предложении: «Между тем нужно научиться методу, как мы можем
оценивать подобные книги» (XXTV 322). Впрочем, эта апелляция к методу
(которую мы находим у Канта и в другом месте)5 отнюдь не так самоочевид-
1 О датировке Логики Филиппы см. Hinske, Kant-Index, Bd. 3, a.a.O., S. XXVIII
ff.; Kant-Index, Bd. 14, a.a.O., S.XIX f.
2 В Академическом издании неправильное чтение: ein Epitome.
3 Ср. KrVB 864: «Такой человек хорошо воспринял и сохранил, т.е. заучил
[систему], и сделался (ist) гипсовым слепком с живого человека». См. выше с. 62.
4 Ср. Nachricht А 6: «Для этого нужно, чтобы мы могли показать какую-то
книгу и сказать: смотрите, здесь мудрость и достоверное познание». См. выше с. 61.
5 Ср. Vorlesungen über philosophische Enzyklopädie XXIX 6 f.; Refl. 1651 (XVI
66), см. ниже с. 70, прим. 2.
Первоначальная интуиция и догматизация / 65

на, как это кажется на первый взгляд. Скорее возникает вопрос, не
подвергается ли именно метод философии опасности—стать предметом
более или менее механического подражания. Достаточно примеров тому
являет нам не в последнюю очередь история рецепции критической
философии.1 Впрочем, то, что «критическое вопрошание» превратится
однажды в своего рода массовый спорт, едва ли мог предвидеть и Кант при
всей его прозорливости.
Интересно, что Логика Пелица, возникшая, по-видимому, незадолго
до или вскоре после выхода Критики чистого разума,2 несмотря на свою
временную близость к Критике, самым определенным образом
подчеркивает этот последний аргумент: «В философии [...] нет безошибочно
правильных книг». О «гении» же—этом любимом слове Логики Блом-
берга и Логики Филиппа—речь отныне более не идет (ср. рис. 15). «Как
можно учить философию? Или мы выводим философские познания из
первоисточников их порождения, т.е. из принципов разума; или же мы
научаемся им от тех, кто уже философствовал. Самый легкий
путь—последний. Но это, собственно, не философия. Предположим, что
существовала бы истинная философия; ее изучали бы и все же так имели бы
только историческое познание. Философ должен уметь философствовать, а
для этого не нужно учить философию; иначе мы ничего оценить не
сможем. Например, думают, что истинно все, что говорит Платон; ибо то,
что мы выучили, мы не можем порицать. Если бы даже я и выучил
истинную философию, я все-таки еще не мог бы думать,4 что могу
философствовать. Но подобной истинной философии и не существует. Если
мы учимся философствовать, то мы вправе рассматривать все
системы философии только как историю употребления нашего разума и
как объекты для упражнения наших критических способностей» (ХХГХ
534). Заметим между прочим, что здесь в качестве примера мнимо «ис-
1 См. Norbert Hinske, Kants Weg zur Transzendentalphilosophie. Der
dreißigjährige Kant, Stuttgart, Berlin, Köln, Mainz 1970, S. 132 Anm. 443.
2 О датировке Логики Пелица см. Norbert Hinske, Kant-Index, Bd. 6:
Stellenindex und Konkordanz zur „Logik Pölitz". Erstellt in Zusammenarbeit mit Terry
Boswell, Heinrich P. Delfosse und Riccardo Pozzo. Unter Mitwirkung von Sabine
Ganz, Sabine Harwardt, Michael Oberhausen und Michael Trauth, Stuttgart—Bad
Canstatt 1994, S.XLII-LV.
3 В Логике Бломберга это слово встречается 23 раза, в Логике Филиппы—
25 раз. Между тем в Логике Пелица оно отмечено всего лишь дважды.
В Академическом издании ошибочно: «все-таки не мог бы думать».
66/Часть I. Наследие Просвещения

тинной философии» упоминается уже не Вольф или Крузий, а Платон, и
что, следовательно, здесь сглаживается вся актуально-полемическая
острота формулировки. Впрочем, нельзя совершенно исключать того, что
Пелиц в известной мере отредактировал первоначальный текст конспекта
лекций, который он перенес из лекции по логике в лекцию по
метафизике.1 Выделения в тексте также, вероятно, по большей части восходят к Пе-
лицу.
Возникшая примерно в то же время Венская логика2 во множестве
мест ведет речь об указанном выше различении. При этом порой ее
рассуждения примечательным образом совпадают—фраза за фразой—с
соответствующими пассажами Критики чистого разума (ср. рис. 9).3 Так,
на первой же странице говорится: «Познание разума
противопоставляется историческому познанию. Историческим по форме является познание,
если оно есть познание ex datis (из данных (лат.)). Познание разума есть
познание ex principiis (из принципов (лат.)), черпаемых из оснований а
priori. // Некоторое познание может возникнуть из разума. Однако
способ, каким я познаю его, является все же историческим, а именно, если я
приобретаю его только [в той форме], как оно было мне дано. Например,
эрудит, изучающий философию древних. Здесь познание есть objective
познание разума, однако subjective—историческое познание. Не одно и
то же—учиться философии и учиться философствовать.4 Одна из
величайших ошибок в преподавании, если заставляют учить наизусть
системы философии какого-нибудь автора, не позволяя судить о самом авторе
[...]. Итак, многие философы хвалятся не чем иным, как только подража-
1 О принадлежности данного текста к корпусу работ по логике см. Hinske,
Kant-Index, Bd. 14, a.a.O., S. XXIV f. Anm. 47.
2 О датировке Венской логики см. там же, S. XX ff.
3 Аналогичные параллели с опубликованными работами встречаются и в
других конспектах лекций; ср., напр., Grundlegung ВА 1 f. с Moral Mrongovius II
XXIX 59924_з2 und XXIX 60715_з2- Одно из возможных объяснений для таких
параллелей может состоять в том, что Кант, как это сформулировал Герхард Ле-
манн, «когда он читал лекцию, находился под впечатлением своих собственных
формулировок» (XXIX 651 f. ). В то же время объяснение совершенно иного
рода могло бы состоять и в том, что студенты при разработке конспектов лекций
обращались и к сочинениям Канта. См. также Emil Amoldt, Möglichst
vollständiges Verzeichnis aller von Kant gehaltenen oder auch nur angekündigten Vorlesungen
nebst darauf bezüglichen Notizen und Bemerkungen. In: его же, Gesammelte
Schriften, hrsg. von Otto Schöndörffer, Bd. 5, Berlin 1909, S. 295 f.
4 Cp. KrV В 864. См. выше с. 62.
Первоначальная интуиция и догматизация / 67

нием разуму другого» (XXTV 797). ' Однако «нет ничего вреднее, чем если
приучают учеников подражать другому автору, или скорее, по-обезьяньи
копировать его» (XXTV 866). Итак, очевидно, что даже убеждение в
окончательном характере его собственной, критической философии не в силах
принудить Канта усомниться в истинности этого раннего, «докритичес-
кого» различения. В самом деле, несколько ниже в Венской логике
сказано: «Философии научиться нельзя, потому что каждый философ
воздвигает свое собственное здание на развалинах других,2 и если бы мне
действительно дали систему, которая была бы столь ясна, что заключала бы
в себе одни лишь непротиворечивые положения, то я, однако, не был бы
философом, если бы выучил назубок все ее положения. В таком случае
я не научился бы философствовать, а имел бы историческое познание,
не зная источников, из которых оно было почерпнуто» (XXIV 799f.).3
Логика Бузольта, восходящая к летнему семестру 1789 или 1790
года,4 избирает совершенно иной путь аргументации. В то время как
основной тезис и здесь сохраняется в неизменном виде, категориальный
аппарат философа за прошедшие восемь—десять лет еще раз
радикально изменился. Теперь в центре доказательства—различие между
интуитивным и дискурсивным познанием, которые имеют следствием также и
различную дидактическую стратегию: «В философии следует различать
объективное и субъективное познание. Objective это познание может быть
познанием разума a priori, subjective [же] философия может быть всего
лишь историческим познанием. Философия познает [...] ex conceptu,
математика—ex intuitu. В философии Intuitus может быть лишь
примером, в математике же Intuitus есть существо дела» (XXIV 614f.).
«Философию нельзя выучить назубок, и философ не может быть приверженцем
особенной секты, ибо так он выучится философии, но не
философствованию» (XXIV 615). Но причина этого заключается теперь в
дискурсивном характере философии. «В математике, как интуитивной науке»,
можно «удостовериться, следуя путеводной нити созерцания [...], верно ли
1 Некоторые сохранившиеся фрагменты утраченной Логики Гофмана, на
титульном листе которой указана дата 9 июля 1782 года, дословно совпадают с
пассажами из Венской логики. См. теперь «Дополнение к тому XXIV
Академического издания» в: Hinske, Kant-Index, Bd. 14, a.a.O. S. 149. См. также Логику
векселя, MS.S. 18 f.
2 Ср. KrV В 863.
3 См. Hinske, Kant-Index, Bd. 14, a.a.O. S. 149.
4 О датировке Логики Бузольта см. Hinske, Kant-Index, Bd. 14, a.a.O. S. XII Anm. 9.
68/Часть I. Наследие Просвещения

судил тот или иной человек; в философии же, как дискурсивной науке,
нет этой путеводной нити» (XXTV 615). Дискурсивность в
противоположность гениальности: едва ли можно было бы резче обозначить
дистанцию от воззрений семидесятых годов. Очевидно, что Кант в течение
жизни пытался с помощью самых различных аргументативных стратегий
обосновать одно и то же фундаментальное убеждение, любимый тезис
или идефикс. Здесь перед нами в сжатой форме еще один наглядный
пример преемственности и перемен в мышлении Канта.
И наконец, Логика Дона-Вундлаккена, на титульном листе которой
значится летний семестр 1792 года, поразительным образом еще раз в
новом виде резюмирует ту же мысль десятилетней давности и даже находит
для нее новое слово, которое ни разу не встречается в опубликованных
работах Канта:1 «самоупотребление» разума. Тем самым она лишний раз
подтверждает, насколько обозначенная выше проблематика в самом деле
до конца составляла «неприкосновенный запас» лекций Канта по логике:
«Можно провести различие между двумя выражениями: учиться
философии и учиться философствовать. Учиться—значит подражать
суждениям других, это, стало быть, весьма отлично от собственного размышления.
[...] Учиться философствовать, значит: нужно учиться самому
использовать свой разум» (XXIV 698). «Философом называется только тот, кто
способен к самоупотреблению своего разума» (XXTV 698). «Нужно стараться
учиться философствовать у а не просто философии. Ибо если бы мы
стали делать последнее, то2 наше познание было бы только историческим, а
не почерпнутым из нас самих» (XXTV 704). Можно, правда, составить
философскую историю о том, что говорили все философы с давних времен.
Но тот, кто может сделать это, не становится оттого философом. Философом
мы становимся, только если мы можем философствовать» (XXIV 704).
Таким образом, Кант на протяжении более чем двух десятилетий,
вплоть до последних лет своей педагогической работы, хотя и с
примечательной сменой акцентов в частностях, придерживался различия между
«обучением философии» и «обучением философствованию» и год за
годом снова и снова обращал на него внимание своих студентов.3 Веро-
1 См. Allgemeiner Kantindex zu Kants gesammelten Schriften, hrsg. von Gottfried
Martin, Bd. 17: Wortindex zu Kants gesammelten Schriften, bearbeitet von Dieter
Krallmann und Hans Adolf Martin, Bd. 2, Berlin 1967, S.813.
2 В Академическом издании ошибочно: «последнее то».
3 См. также фрагмент утраченной Логики Вигиланциуса ( 1793 года?),
опубликованный теперь в «Дополнении к тому XXIV Академического издания» в
Hinske, Kant-Index, Bd. 14, a.a.O. S. 150; кроме того, Логику Йеше А 20 f., А 26 ff.
Первоначальная интуиция и догматизация / 69

ятно, сюда нужно будет прибавить еще около десяти лет. В самом деле,
сам факт, что Кант впервые обсуждал это различие в 1765 году в
извещении и своих лекциях, позволяет предположить, что оно уже тогда
принадлежало главным темам его лекций. Позднейшее, почти парадоксальное
описание, которым Гердер удостоил своего старого университетского
учителя—«Он вдохновлял и с приятностью принуждал к
самостоятельному мышлению»* —дает указание [именно] в этом направлении. Только
от приват-доцента Канта—«галантного магистра»—у нас не
сохранилось каких-либо конспектов лекций в строгом смысле этого слова. Ясно,
что в каждом столетии учебный процесс в университетах отличается
особой субординацией.
Кант—пусть даже порой лишь относительно кратко—обращался к
обсуждению вышеназванного различения не только в лекциях по логике, но
и в лекциях по энциклопедии философии и по антропологии.2 Но
подлинным зародышем и источником происхождения этой проблематики были,
очевидно, как это показывает и кантово рукописное наследие по логике,3
1 Johann Gottfried Herder, Briefe zu Beförderung der Humanität, Sechste
Sammlung, Riga 1795, S. 174 (Johann Gottfried Herder, Sämmiliche Werke, hrsg. von
Bernhard Suphan, Bd. 17, Berlin 1881 [переиздание: Hildesheim 1967], S.404).
2 См. Vorlesungen über philosophische Enzyklopädie XXIX 6 f., 13; Immanuel
Kant's Menschenkunde oder philosophische Anthropologie, hrsg. von Fr. [iedrich]
Ch. [ristian] Starke [= Johann Adam Bergk], Quedlinburg u. Leipzig 21838 (4831)
[переиздание: Hildesheim u. New York 1976], S. 210 f.
3 Ср., например, Refl. 1651 : «"Учиться некоторой философии" значит:
субъективной философии, т. е. тому, что действительно мыслится; но в таком случае
мы не можем ее оценить. "Учиться философствовать"—это объективно: как
должно мыслить, т. е. правилам правильного употребления разума; таким
образом, философский дух отличается от духа некоторой философии и состоит в
методе разума. Следовательно, философский дух есть оригинал и постольку гений
(ибо оригинал означает не то, что просто есть одно-единственное, но: то, что не
является копией (ectypon). // Математике можно научиться» (XVI65 f.; согласно
датировке Адикеса—между П60 и 1775 годами); Refl. 1632 (XVI 52f.); Refl.
1629 (XVI46-50, особенно 4924-503); Refl. 1652 (XVI 66 f., особенно 6623-672);
Refl. 1865 (XVI140-142, особенно 14128_34). Перечисленные рефлексии
впечатляющим образом показывают нам (если датировки Адикеса хоть сколько-нибудь
точны), что Кант в самое разное время и в самой разной связи возвращался в
своих заметках по логике к различению между «учиться философии» и
«учиться философствовать». В свою очередь, конспекты лекций Канта показывают, в
какой степени и как по-разному Кант наполнял эти заметки живым содержанием
только в процессе изложения с кафедры.
70/Часть I. Наследие Просвещения

лекции Канта по логике. Но именно в связи с этим возникает вопрос:
«Почему Кант снова и снова обращался к разговору об этой проблематике
именно в логическом контексте?» Ведь логика, по собственному
воззрению Канта, есть именно та дисциплина в спектре философских
специальностей, которая «уже пошла надежным путем» науки «с древнейших
времен» и которая даже «со времен Аристотеля не принуждена была
сделать ни шагу назад» (KrVB VIII). Здесь, следовательно, была такая книга,
на которую можно было ссылаться так же, как на Полибия или на
Евклида. И если даже ее невозможно выучить наизусть, подобно содержанию
исторической книги, то в логике все же можно и нужно натренироваться,
подобно тому, как это делают в математике.
6. Источниковедческий фон кантовского различения
Ответ на только что поставленный нами вопрос—таков главный
тезис нижеследующих размышлений—следует искать в области
источниковедения. Именно современные Канту дискуссии в сфере тогдашней
логики вдохновили его на такое различение. Именно поэтому суждения
Канта на эту тему невозможно в достаточной мере понять, не зная их
исторических прототипов.
a) Discursus praeliminaris dephüosophia in génère Христиана Вольфа
При этом следует назвать в особенности двух авторов. Первый из
них—это всеохватывающая фигура в эпоху немецкого высокого
Просвещения—Христиан Вольф. Вольф в 1728 г. предпослал своей большой
латинской «Логике» длинный Discursus praeliminaris de philosophia in
génère, Предварительное рассуждение о философии вообще} Как
первая и основополагающая часть его латинских сочинений, этот Discursus
был, по-видимому, одним из самых читаемых произведений Вольфа. Во
всяком случае, он стал образцом для подражания. Множество авторов
XVIII века, причем отнюдь не только вольфианцы, последовали его
примеру и начинали свою логику с введения в философию в той или иной
1 Christian Wolff, Philosophia rationalis sive logica, methodo scientifica pertrac-
tata et ad usum scientiarum atque vitae aptata. Praemittitur discursus praeliminaris
de philosophia in genere, Frankfurt am Main u. Leipzig31740 (' 1728) [Перепечатка:
Christian Wolff, Gesammelte Werke, hrsg. von Jean École u. a., Abt. II, Bd. 1,
Hildesheim, Zürich, New York 1983], S. 1-104. Ср. выше с. 32 и ел.
Первоначальная интуиция и догматизация/71

форме. Но именно благодаря этому лекции по логике в учебном
процессе университетов XVIII века все более и более превращались в общее
введение в философию вообще.
В начало своего Discursus praeliminaris Вольф, конечно, не случайно
поместил новую, написанную подобным образом главу «De triplici cog-
nitione humana, historica, philosophica et mathematica», «О трех видах
человеческого познания, историческом, философском и математическом».1
Познание есть для Вольфа не тоскливое однообразие, живопись «серым
по серому» внутри так называемой информации—этого столь
предательского модного словечка современной эпохи. Вольф признает нередуци-
руемо различные формы познания. Кто не способен разграничивать их,
тот остается на поверхностном уровне проблем. При этом первым по
значимости оказывается для Вольфа историческое, или эмпирическое
познание, состоящее в «nuda facti notitia»,2 «голом знании фактов». Ему
противостоит «cognitio philosophica». Это последнее обозначает, однако, не
определенные философские познания в узком смысле слова, а все те познания,
которые сопряжены с собственным постижением данного контекста
обоснования, которое нельзя передоверить другому. Только тот, кто способен
самостоятельно постичь данный контекст обоснования, может
претендовать на то, что обладает философским познанием. «Si quis demonstrare
non noverit, rationem facti ab altero allegatam esse ejus rationem, is cogni-
tione philosophica ejusdem facti destituitur».3 «Если кто-нибудь не может
доказать, что указанная другим человеком причина некоторого факта [и
действительно] есть его причина, то у него нет философского познания
этого факта». «Novit is tantum, hanc facti rationem ab altero allegari».4 «Он
знает только то, что на эту причину факта указывает другой человек»: «ip-
se autem ignorât, quod ea ejusdem facti ratio sit, atque ideo rationem ignorare
dicendus est»;5 «но сам он не знает, что такова причина именно этого
факта, а следовательно, нужно сказать, что причины он не знает». Но это
постижение контекста обоснования, возникающее из действительно
самостоятельного мышления, как раз не есть для Вольфа некое раз навсегда
гарантированное достояние. Скорее на каждом шагу ему угрожает опас-
1 Там же, S. 1-13.
2 Тамже,8.3(§7).
3 Там же, S. 4 (§9).
4 Там же.
5 Там же.
72/Часть I. Наследие Просвещения

ность вновь снизиться до уровня сугубо фактической истины: можно было
бы сказать также—до уровня простого багажа традиции или простой
информации. Именно поэтому для Вольфа возможен мнимый парадокс
«cognitio philosophiae historica», сугубо исторического познания
философии, основанного не на собственном постижении—не на
самостоятельном мышлении,—а только на том, что известно понаслышке. «Qui
novit, quam rationem facti alleget alter; is historicam habet cognitionem cog-
nitionis philosophicae alterius».1 «Кто знает, какую причину факта
указывает другой, тот имеет [сугубо] историческое знание философского
познания другого». «Qui philosophiae propositiones novit easque intelligit, is
cognoscit, quae in philosophia doceantur».2 «Кто знает и понимает
положения философии, тот познает, чему учат в философии». «Cum adeo cognos-
cat factum aliquod, historica cognitione pollet».3 «Поскольку, следовательно,
он познает какой-нибудь факт, он обладает историческим познанием».
«Sed qouniam veritatem illarum propositionum demonstrare nequit, scientia
destituitur [...], consequenter philosophia ipsa vacuus [...] nonnisi historicam
habet philosophiae cognitionem».4 «Но поскольку он не в состоянии
доказать истину этих положений, то науки он не имеет, а следовательно,
лишен всякой философии и обладает лишь историческим познанием
философии». Итак, жизнь и смерть философии определяются собственным
прозрением человека контекста обоснования. Одной из великих заслуг
Вольфа, значение которых трудно переоценить, является то, что, как бы
ни был он заинтересован в развитии и распространении своей
собственной системы, он настойчиво связывал философское познание с
собственным постижением индивида, которое тот не вправе перепоручить
никому другому. Просвещение есть нечто такое, чего никто не может
выполнить вместо другого. Это общая черта Просвещения и веры.
В свете обрисованных здесь источниковедческих предпосылок
некоторые суждения Канта на интересующую нас тему выглядят чуть ли не
простым рефератом или подтверждением точки зрения, высказанной
Вольфом. Напомним здесь только еще раз о знаменитом, уже подробно
нами цитированном пассаже из «Учения о методе» Критики чистого
разума, который предстает теперь в новом свете. Кое-что из того, что се-
Там же, S. 3 (§ 8).
Там же.Б. 25 (§50).
Там же.
Там же.
Первоначальная интуиция и догматизация / 73

годняшнему читателю может показаться слишком кратко или
двусмысленно сформулированным, в свете рассуждений Вольфа оказывается
просто само собою разумеющимся: «Откуда бы ни было дано знание
первоначально, оно имеет в уме своего обладателя исторический характер,
если он познает его лишь в той степени и настолько, насколько оно дано
ему извне, все равно, получено ли оно им путем непосредственного
опыта, или рассказа, или же путем поучения (общие знания). Поэтому тот, кто,
собственно, заучил (gelernt hat) систему философии, например систему
Вольфа, хотя бы он имел в своей голове все основоположения,
объяснения и доказательства, вместе с подразделениями всего здания системы и
мог бы все в ней перечислить по пальцам, обладает все же только полным
историческим знанием философии Вольфа; он знает и судит лишь
настолько, насколько ему были переданы [знания]. Опровергните одно из
его определений, и он не знает, откуда ему взять новое. Он
образовывался (bildete sich) по чужому разуму, но воспроизводящая
(nachbildende) способность не [тождественна] творческой, иными словами, знание
возникло у него не из разума, и хотя объективно это было знание
разума, все же субъективно оно имеет только исторический характер. Такой
человек хорошо воспринял и сохранил, т.е. заучил [систему], и сделался
(ist) гипсовым слепком с живого человека» (В864)1. То, что в этом тексте,
пикантным образом, примером служит именно философия Вольфа,
никак не может служить аргументом против утверждаемой нами
источниковедческой зависимости. Критика Канта направлена не против самого
Вольфа, но против его школы, против тех самых вольфианцев, которые
давно уже утратили первоначальный импульс Вольфа и у которых его
философия застыла в сугубо историческом познании. Именно об этом и
говорится в Логике Бломберга: «Так Вольф и другие подлинные
философы выполнили подготовительную работу для некоторых мнимых
философов и заложили основание, так что им не нужно было более ничего
делать, как только познакомиться с этим основанием» (XXIV 31).
Впрочем, в одном важном отношении взгляд Канта отличается от
воззрений Вольфа. Странно, что исследователи постоянно упускали из виду
это, несомненно, вполне сознательное размежевание, которое красной
нитью проходит через все высказывания Канта. Вольф полагал, что
существует не только ущербное, сугубо историческое познание философии,
но точно так же и сугубо историческое познание математики, «cognitio
historica cognitionis mathematicae alterius».2 Обе эти науки существуют за
1 Ср. выше с. 62.
2 См. Wolff, Philosophie rationalis, a.a.O., с. 7 (§ 15).
74/Часть I. Наследие Просвещения

счет собственного познания ученого, и потому Вольф последовательно
считал, что научиться им в собственном смысле невозможно. Кант,
напротив, с самого же начала подчеркивает, как вновь и вновь показывают
нам приведенные выше тексты, что и математике—аналогично чисто
историческим научным дисциплинам—научиться можно. Различие
между «учиться мыслям» и «учиться мыслить» (Nachricht А5) касается
поэтому, по его мнению, одной только философии. Это полностью
соответствует логике аргументации сочинения на премию 1762-1764 годов.
В то время как Вольф теснейшим образом сближал математику с
философией, Кант делает все, чтобы акцентировать глубокие различия между
этими двумя науками.1 В основном тексте Логики Филиппы это
направление атаки выражается особенно отчетливо: «Все математические
определения и все понятия действительны и непогрешимы. [...] Ибо
математик избирает себе нечто и объясняет это так, как он хочет и как ему
надобно, как, например, объясняет Вольф в математике свет, пространство,
воздух и т.п. Философу же нечто дается как тому, кто хотел бы в
философии определять нечто так, как это нужно для его системы; ille Gryphes2
iungeret3 equis. Так поступал Вольф» (XXTV 320). «Иные науки можно
выучить через поучение от других, когда мы просто подражаем всему. В
истории я ничего не могу выдумать сам; я должен следовать другим; в
математике также. [...] // Но если кто-нибудь прочтет даже и все
философские книги, он будет все-таки только хранилищем этих книг, поскольку он
мыслит лишь по ним, а не самостоятельно» (XXTV 321). Еще решительнее
это различие между философией и математикой подчеркнуто в Логике
Бузолыпа около двадцати лет спустя: «В философии следует различать
объективное и субъективное познание. Obiective это познание может быть
познанием разума a priori, Subiective4 [же] философия может быть всего
лишь историческим познанием. Философия, стало быть, познает ех соп-
ceptu, математика—ex intuitu. В философии Intuitus может быть лишь
примером, в математике же Intuitus есть существо дела. Поэтому5 Вольф
ошибается [...]. Философское познание, таким образом, дискурсивно,
математическое же—интуитивно. Философию нельзя выучить назубок
1 Ср. ниже, гл. VII, с. 131 и ел., § 19: Разрыв Канта с математическим методом
Вольфа.
2 В Академическом издании неправильно: Gryphis.
3 В Академическом издании неправильно: iungere.
4 В Академическом издании неправильно: subiective.
5 В Академическом издании неправильно со строчной буквы.
Первоначальная интуиция и догматизация / 75

[...], в математике же можно следовать пользе,1 необходимости другой
системы, потому что в математике, как интуитивной науке, можно
удостовериться, следуя путеводной нити созерцания, верно ли судил тот или
иной человек; в философии же, как дискурсивной науке, нет этой
путеводной нити» (XXIV 614 f.). В отношении Канта к Вольфу в этом пункте
есть, таким образом, в равной мере и согласие, и критическая дистанция.
б) Георг Фридрих Майер и два его Учения о разуме
Второй автор, которого мы должны назвать здесь, это автор того
самого компендиума по логике, который Кант, следуя обыкновениям своей
эпохи, в течение почти сорока лет использовал как основу для своих
собственных лекций по логике—Георг Фридрих Майер, преемник Вольфа
на кафедре в Галле. Прежде всего два аспекта его Выдержки изучения о
разуме2 неизменно давали Канту повод возвращаться к разговору о
проведенном им различии между «учиться философии» и «учиться
философствовать», и шаг за шагом развивать далее эту дистинкцию, более
того, здесь перед нами, может быть, настоящий прототип специфически
кантовской формулировки этой проблемы.
(1.) Майер, несомненно, уже воспринимал несколько старомодную
терминологию Вольфа, о которой мы говорили выше3, как вызывающую
неправильные толкования. Оба прилагательных, как исторический, так и
философский, рождали ассоциации, которые очень легко могли ввести в
заблуждение. Именно поэтому Майер заменил понятие исторического
познания понятием обыденного, а понятие философского познания—
понятием разумного познания, или cognitio rationalis. Так, в параграфе
17 его Выдержки говорится: «Если мы познаем нечто, то познаем либо
отчетливо из причин, или же нет. Если налицо первое, то мы имеем
разумное познание (cognitio rationalis). Для такого познания необходимы
три момента: 1) познание вещи, 2) познание ее причины, 3) отчетливое
познание связи вещи с ее причиной»4. То, что Майер, несмотря на
новую терминологию, по существу целиком и полностью согласен с
Вольфом, здесь совершенно очевидно. Для него тоже судьба и действитель-
1 с пользой?
2 Georg Friedrich Meier, Auszug aus der Vernunftlehre, Halle ' 1752
[перепечатано в: Kant 's gesammelte Schriften, hrsg. von der Königlich Preußischen Akademie der
Wissenschaften, Bd. XVI, Berlin u. Leipzig 21924 (4914)].
3 См. выше с. 40 и с. 71 и ел.
4 Meier, Auszug aus der Vernunftlehre, a.a.O., S. 6 [XVI 93] (§ 17).
76/Часть I. Наследие Просвещения

ность разумного познания зависят от того, чтобы человек собственным
прозрением достигал «отчетливого познания связи вещи с ее причиной».
Пока этого не произойдет, все остается сугубо историческим познанием.
Именно поэтому в параграфе 18 Майер вполне в духе Вольфа
продолжает: «Всякое познание, поскольку оно не является разумным,
называется обыденным или историческим познанием (cognitio vulgaris, histo-
rica). Все вещи могут быть познаваемы исторически, и мы можем даже
познавать их причины; пока мы не постигнем с отчетливостью связи
следствий с их причинами, до тех пор у нас есть лишь сугубо историческое
познание».1 Еще гораздо резче сказано в большом Учении о разуме Май-
ера, которое Кант, по всей вероятности, положил в основу своих лекций
по логике в 1755-1756 годах, т.е. в самом начале своей педагогической
деятельности:2 «Поверхностные ученые во всех областях учености имеют
лишь обыденное познание своих истин и наук, если они превращают их в
занятие для одной только памяти. Кто просто слепо повторяет за
философами, что все имеет свою причину, что этот мир—лучший из миров, что
есть Бог и т.д., тот, если он не может вывести эти истины из их оснований,
имеет лишь обыденное познание их. На это замечание я хотел бы обратить
внимание всех тех, кто желает разумным образом изучить науки. Им не
нужно превращаться в ученых болтунов. Им не следует
довольствоваться тем, чтобы изучить множество истин и уметь многое сказать об этих
истинах. Им нужно глубже проникнуть в природу истин и не только
открыть их причины, но и отчетливо познать истины из [этих] причин».3
Нельзя исключать, что именно этот текст, который молодому
приват-доценту предстояло объяснить своим студентам, оказал на Канта не менее
сильное влияние, чем даже сам Discursus Вольфа. Ведь две
формулировки: «учить истины» и «учить философию», из которых первая
принадлежит Майеру, а вторая—Канту, в самом деле очень близки. Заостренное
различение Майером между «изучить истины» и «отчетливо позна-
1 Там же (§18).
2 См. Emil Arnoldt, Mögliches vollständiges Verzeichnis aller von Kant gehaltenen
oder auch nur angekündigten Vorlesungen nebst darauf bezüglichen Notizen und
Bemerkungen. In: Emil Arnoldt, Gesammelte Schriften, hrsg. von Otto Schöndörffer,
Bd. 5, Berlin 1909, S. 177 ff.; Elfriede Conrad, Kants Logikvorlesungen als neuer
Schlüssel zur Architektonik der Kritik der reinen Vernunft. Die Ausarbeitung der
Gliederungsentwürfe in den Logikvorlesungen als Auseinandersetzung mit der Tradition,
Stuttgart-Bad Cannstatt 1994, S.65 ff.
3 Georg Friedrich Meier, Vernunftlehre, Halle 1752, S. 34 (§32).
Первоначальная интуиция и догматизация / 77

вать истины» вполне могло быть поэтому прототипом для легко
запоминающегося различения, сделанного Кантом, между «учиться мыслям» и
«учиться мыслить»,1 или между «учиться философии» и «учиться
философствовать». Соответственно этому «учиться философствовать»
означало бы первоначально и в первую очередь: собственное постижение
данного конкретного контекста обоснования.
(2.) Однако этот первый аспект дополняется еще одним. Всего лишь
тремя параграфами ниже Майер в своей Выдержке трактовал «ученое и
философское познание (cognitio erudita et philosophica)»2 как синонимы.
И это тоже дало Канту повод вернуться к своему различению между
«учиться философии» и «учиться философствовать».
Применительно к обоим этим понятиям Кант был недоволен
терминологией Майера. По его мнению, она, несомненно, рискует скорее
затушевывать проблемы, чем четко формулировать их. Во-первых,
«разумное» или «сообразное разуму» должно быть свойством всякого
познания, в том числе обыденного или исторического. А во-вторых, ученость
Кант отнюдь не склонен считать самым важным в философии. Что
касается первого момента, в Логике Бузолыпа говорится: «Разумное
познание и познание разума весьма отличны друг от друга. Разумно познание,
если оно только сообразно разуму, т.е. то, которое человек может
усмотреть своим разумом, а познания разума—это те, которые выведены из
разума» (XXIV 619). Имея в виду второй момент, Кант продолжает
(насколько это явствует из местами, несомненно, поврежденного текста):
«Автор говорит, что ученое познание и философское познание—это
одно и то же, но они весьма между собой различны. Ибо всякое наше
познание есть либо историческое познание, либо познание разума; это
последнее должно быть спекулятивным познанием из понятий, если оно хочет
быть философией. К историческому познанию относится литература, это
слово происходит от Litterator, т.е. тот, кто знает книги [...]. Это уже
большая степень такого ученого, вплоть до эрудита (Polyhistor), а этот
последний является гигантом учености. Он не изучает философию и
математику, но знает их уже исторически.3 Он обладает знанием книг и оценивает
даже древних философов. Они [эрудиты]—не что иное, как полуученые,
1 См. Nachricht А 5. Выше, с. 60.
2 Meier, Auszug aus der Vernunftlehre, a.a.O., S. 7 [XVI 101 ] (§ 21 ); его же,
Vernunftlehre, a.a.O., S. 36f.
3 знает их только исторически?
78/Часть I. Наследие Просвещения

так как имеют историческое знание о том, что говорили великие мужи.
Но им недостает основания. Путем подражания я не могу стать
философом, я не должен быть ничем обязан другим, но следует только с
помощью этих других улучшать их понятия1» (XXIV 619). Именно поэтому
майерово негласное отождествление вводит в заблуждение: «Философ—
не ученый, ибо в философии нам нет надобности в поучениях. Ученый—
тот, кто был научен. Ученые не знают ничего иного, кроме того, чему их
научили. Но философию и математику я могу почерпнуть из себя
самого, только истории я могу научиться [...]. Математика—это не ученость,
но познание разума, философия также есть познание разума; но в
философии можно рассуждать discursive, а в математике—intuitive.
Невозможно представить себе математического болтуна, но можно
представить себе [такого] философа, а именно, если выучивают выражения,
которыми пользовались все эти философы, и прибавляют к ним некоторые
новые2» (XXIV 619). Гораздо лапидарнее это выражено в Венской логике:
«Ни на каком языке нет двух таких слов, которые бы действительно были
синонимами. Всего же менее будут синонимами философия и ученое
познание, как того хочет наш автор, они отличны друг от друга, как небо и
земля» (XXIV 812 f.). «Философ—не ученый, но он только
рассматривает, какая в конце концов польза от всякой учености. Кроме того, он
должен обладать ученостью, чтобы суметь воспользоваться своей
философией» (XXIV 813). Прообразом всех этих рассуждений могла послужить
Рефлексия 1865, в которой Кант, по сведениям Адикеса, ссылается на
параграф 21 своего компендиума. Здесь Кант в дополнении более позднего
времени записывает: «Совокупность исторического познания есть
ученость» (XVI141). Впрочем, вопрос о том, не исходит ли Кант в своей
критике словоупотребления Майера—и если да, в какой мере—из
несколько одностороннего понятия учености, слишком строго
ориентированного на этимологическое значение слова, т.е. из такого понятия, которое в
конечном счете не соответствует уровню осмысления предмета в его
собственную эпоху,—этот вопрос не относится к данной теме.
Можно было бы дать еще намного подробнее ученый
источниковедческий анализ конспектов лекций. Ведь едва ли само собой разумеется,
что конспекты по логике полны аллюзий на оба «Учения о разуме»
Майера. Это можно отнести не в последнюю очередь и к обсуждаемому здесь
Улучшить свои понятия?
В Академическом издании неверно: «кое-что новое (einiges Neue)».
Первоначальная интуиция и догматизация / 79

комплексу проблем.1 Однако это было бы скорее подготовительной
работой для усовершенствования аппарата примечаний к XXIV тому
Академического издания Канта, чем научным вкладом в принципиальное
прояснение обсуждаемых содержательных проблем. Во всяком случае,
представленного выше анализа будет совершенно достаточно, чтобы
увидеть, насколько сильно было влияние философии немецкого высокого
Просвещения на Канта, [прежде всего] в определенных коренных
убеждениях его мысли, тех убеждениях, которых он придерживался всю свою
жизнь, несмотря на все идейные перевороты. Это—такой образ Канта,
который немецкий идеализм был рад оттеснить на периферию и который
впоследствии был едва ли различим для неокантианства.2 Но, быть может,
именно сегодня, в вакууме СМИ и новых мыслительных запретов, будет
особенно важно напомнить об этом наследии Просвещения.
1 Богатая материалом статья Михаэля Альбрехта Kants Kritik der historischen
Erkenntnis—ein Bekenntnis zu Wolff? In: Studia Leibnitiana 14 (1982), S. 1-24,
страдает не в последнюю очередь тем упущением, что он недостаточно учитывает
непосредственные источники, которые день за днем снова и снова видел перед
собой Кант при подготовке своих лекций по логике. См. также Norbert Hinske,
Die tragenden Grundideen der deutschen Aufklärung, Versuch einer Typologie.
Теперь напечатано в: Raffaele Ciafardone, Die Philosophie der deutschen Aufklärung.
Texte und Darstellung. Deutsche Bearbeitung von Norbert Hinske und Rainer Specht,
Stuttgart 1990, S.447 f. Примечание 63.
2 Христиан Готфрид Шютц восторженно принял кантово различение между
«учиться философии» и «учиться философствовать» и переработал его уже в
1785 году в своем руководстве для занятий. См. Norbert Hinske, Ein kantischer
Studienföhrer der Universität Jena aus dem Jahre 1785. Über eine verschollen
gehaltene Quelle der frühen Kantrezeption. In: Aufklärung. Interdisziplinäre
Halbjahresschrift zur Erforschung des 18. Jahrhunderts und seiner Wirkungsgeschichte 7 (1992),
S. 91 f.; Norbert Hinske, Erhard Lange, Horst Schröpfer (Hrsg. ), Der Aufbruch in den
Kantianismus. Der Frühkantianismus an der Universität Jena und seine Vorgeschichte,
Stuttgart-Bad Cannstatt 1995, S. J4 und S.232ff. Но и Платнер видит в этом
различении «очень верное замечание Канта» (Ernst Platner, Philosophische
Aphorismen nebst einigen Anleitungen zur philosophischen Geschichte, 2 Bde., Leipzig
21793 und 1800, Bd. 1, S.7). Напротив, уже у Гегеля в его афоризмах йенского
периода говорится: «Кант с изумлением отмечает, что он учит
философствовать, а не философии; как если бы кто-нибудь учил столярному ремеслу, но не
учил при этом, как делать стол, стул, дверь, шкаф и т. п.» (в: Karl Rosenkranz,
Georg Wilhelm Friedrich Hegels Leben, Berlin 1844 [переиздание: Darmstadt 1969],
S. 552). Предметный и исторический контекст, в котором находится это различе-
80/Часть I. Наследие Просвещения

ние у Канта, Гегелю, по всей видимости, остался неизвестен. Слабые места его
критики предательски выдает не в последнюю очередь негласное
отождествление философского и ремесленно-технического знания. Природа cognitio philo-
sophica такова—именно это открытие немецкого Просвещения Кант осознавал
еще чрезвычайно ясно,—что в нем каждому приходится начинать с самого
начала. Поэтому философия, именно для того чтобы сохранить свое
первоначальное, для всех значимое постижение, должна являться в ином и особенном,
неповторимом облике у каждого индивида и в каждом поколении; «не существует
классического автора по философии» (Über eine Entdeckung В 62, примечание), но
есть только тексты, на которых может воспитываться личность. Там, где все
мыслят одинаково, вовсе не мыслят. Философия, как бы горько это ни было для нас
порой, не знает таких «предметов мебели», которые мы могли бы передать
следующему поколению.

Глава IV. Кант и «спор древних и новых»
(Querelle des Anciens et des Modernes)
Рефлексия 2569 и конспекты лекций по логике.
К идее борьбы с предрассудками
Кант никогда не высказывался в своих сочинениях и письмах по
проблеме знаменитого Querelle des Anciens et des Modernes (спора древних
и современных [писателей] (франц.)), которая так сильно волновала его
эпоху. Там, где он цитировал, к примеру, Фонтенеля, что бывало весьма
нередко, он почти никогда не ссылался на его Digression sur les Anciens et
les Modernes, но вспоминал о нем совершенно в другом контексте.
Соответственно имени Канта мы не встретим и в статье на эту тему в
Историческом словаре по философии1. И даже в ученой, богатой
материалом работе Капицы Кант упоминается только однажды и совершенно
мимоходом2. Но все же Кант, похоже, ждал только повода, чтобы со всей
обстоятельностью обратиться к обсуждению этой темы. Она, так сказать,
была сердечно близка ему, неподкупному защитнику идеи прогресса,
которому однако в то же время со школьных лет «всегда напечатлены
были» любовь и пристрастие к «римским классикам»3 и который «еще в
старческом возрасте» мог цитировать «прекраснейшие места из латинских
поэтов, ораторов и историков»4. Поэтому «спор древних и новых» есть
1 Hans Robert Jauß, статья: Antiqui/moderni (Querelle des Anciens et des
Modernes). In: Historisches Wörterbuch der Philosophie, hrsg. von Joachim Ritter, Bd. 1,
Basel u. Stuttgart 1971, Sp. 410-^14.
2 Peter K. Kapitza, Ein bürgerlicher Krieg in der gelehrten Welt. Zur Geschichte
der Querelle des Anciens et des Modernes in Deutschland, München 1981, S. 396.
3 Ludwig Ernst Borowski, Darstellung des Lebens und Charakters Immanuel
Kant's, Königsberg 1804 [переиздание: Brüssel 1968], S.25.
4 Wald's Gedächtnisrede auf Kant [vom 23. April 1804]. In: Rudolph Reicke,
Kantiana. Beiträge zu Immanuel Kants Leben und Schriften, Königsberg 1860, S. 6.
Ср. также указания Wannowski, там же, S. 41.
82

прямо-таки характерный пример, доказывающий, как мало богатство идей
Канта исчерпывается в его собственно писательской деятельности.
Говоря словами одного из его бывших студентов: «Кант был гораздо
вдохновеннее в своих лекциях, чем в своих книгах»1.
7. Повод для обсуждения Кантом «спора древних и новых»
Искомый повод для обращения к разговору об этом прежнем споре
между сознанием традиции и прогрессистским легковерием предоставили
лекции Канта как университетского преподавателя, причем, что
удивительно, именно те, в которых сегодняшний читатель менее всего мог бы
ожидать этого: курс логики. Для Канта, как и для многих ученых XVIII-
XX века, «учение о предрассудках служило герменевтической
предпосылкой восприятия «споров»»2. Дело в том, что в основном для его курса
компендиуме по логике, в Выдержке изучения о разуме вольфианца
Георга Фридриха Майера, встречалось ключевое слово, которое
воодушевило его на размышления на эту тему. Однако нужно несколько более
подробно изложить здесь, как именно это произошло. Ибо и в данном
случае действует правило: не зная контекста речи, нельзя в достаточной мере
понять смысл сказанного.
Оба Учения о разуме Майера, соответственно обычаям эпохи,
заключают в себе также его собственную теорию предрассудка3. Она, как и
множество других теорий предрассудка того времени, строилась в виде пар
противоположностей—такая форма мысли и изложения повторится еще
раз четырнадцать лет спустя в работе Майера К учению о предрассудках
человеческого рода4. При этом в 1752 году всеобъемлющую пару противо-
1 Karl Ludwig Pörschke, Vorlesung bey Kants Geburtsfeyer, den 22sten April 1812.
In: Königsberger Archiv für Philosophie, Theologie, Sprachkunde und Geschichte,
Königsberg 1812, S. 542.
2 Kapitza, Ein bürgerlicher Krieg in der gelehrten Welt, a.a.O., S. 349.
3 Georg Friedrich Meier, Vernunftlehre, Halle 4752 (21762), S. 271-280 (§200-
202); его же, Auszug aus der Vernunftlehre, Halle 4752 (21760) [перепечатано в:
Kant 's gesammelte Schriften, hrsg. von der Königlich Preußischen Akademie der
Wissenschaften, Bd. XVI, Berlin u. Leipzig 21924 (4914), S.45^7 (§§ 168-170);
XVI 396-^17].
4 Georg Friedrich Meier, Beyträge zu der Lehre von den Vorurtheilen des
menschlichen Geschlechts, Halle 1766, S. 30 ff. (§§ 14 ff. ).
83

положностей составляли «предрассудок чрезмерного доверия (praeiudici-
um nimiae confidentiae), когда опрометчиво признают что-либо логически
совершенным», и прямо противоположный ему «предрассудок
чрезмерного недоверия (praeiudicium nimiae diffidentiae), когда опрометчиво
признают что-либо логически несовершенным»1. Очевидно, Майер как
хороший психолог-наблюдатель различал два совершенно разных коренных
типа людей, или людей разного интеллектуального душевного склада: в то
время как один на каждом шагу рискует впасть в опасность совершенного
легковерия, другому застилает взор защитная установка постоянного
подозрения2. Майер полагал, что как бы ни были противоположны друг
другу эти установки, они представляют собой одинаково опасное препятствие
для познания. А потому получается—и это отнюдь не простое
«удвоение»3—что, согласно его учению, один и тот же предрассудок, а значит,
например, и предрассудок в пользу античной древности, может
порождаться диаметрально противоположными познавательными установками.
Под эти два всеобъемлющих основных типа предрассудков Майер
подвел затем несколько большее число отдельных предрассудков или пар
предрассудков. При этом для обсуждаемой здесь проблематики
представляет интерес та пара предрассудков-близнецов, встречающаяся в обоих
основных типах, которую составляют «предрассудок древности
(praeiudicium antiquitatis)» и «предрассудок новизны (praeiudicium novitatis)»4.
Между тем о «современных (modemi)» в Выдержке Майера нигде не
говорится. Вероятно, это послужило причиной того, что это слово не
встречается и в лексическом запасе Канта.
Философский смысл сознательного образования таких пар
противоположностей, которое, как показывает нам наша современность, отнюдь не
самоочевидно, точнее всего можно выразить в трех следующих идеях:5
1 Meier, Auszug aus der Vernunftlehre, a.a.O. S.46 f. (§ 170) [XVI 412 ff. ].
2 См. об этом также у Канта, Refl. 2575: «Предрассудок доверия основан на
неопытности и смелости. Предрассудок недоверия—на опытности и храбрости
в сомнениях: опасно» (XVI425).
3 Werner Schneiders, Aufklärung und Vorurteilskritik. Studien zur Geschichte der
Vorurteils théorie, Stuttgart-Bad Cannstatt 1983, S. 211.
4 Meier, Auszug aus der Vernunftlehre, a.a.O. S.46 f. (§ 170) [XVI 414 ff. ].
5 См. Norbert Hinske, Die tragenden Grundideen der deutschen Aufklärung.
Versuch einer Typologie. Сейчас опубликовано в дополненном виде в: Raffaele Ciafar-
done, Die Philosophie der deutschen Aufklärung. Texte und Darstellung. Deutsche
Bearbeitung von Norbert Hinske und Rainer Specht, Stuttgart 1990, S.427 ff.
84/Часть I. Наследие Просвещения

( 1.) Попарное перечисление взаимно противоположных
предрассудков предпринято отнюдь не только ради лучшей обозримости или
систематической полноты. Оно не есть лишь плод схоластической
пунктуальности. Скорее оно почти с неизбежностью приводит к тому, что мы не
только потешаемся над предрассудками других людей, но (ответным
ходом) осознаем и наши собственные, и даже не менее тяжкие, а только
перевернутые—подобно отражению в зеркале—предрассудки1. Оно ведет
к испытанию совести и служит мотивом для интеллектуальной
честности. Каталоги предрассудков XVIII века—это своего рода исповедальное
наставление для интеллектуала. И должен быть весьма «толстокожим»
тот, кто читает их и не испытывает при этом уколов собственной совести.
(2.) Но в тесной связи с этим упомянутые пары противоположностей
выявляют также и проблематику более общего характера. Они
показывают, что проблема предрассудков составляет фундаментальную проблему
человеческого разума. Позднейшая работа Майера К учению о
предрассудках человеческого рода с ее скептическими обертонами лишь делает,
так сказать, радикальные выводы из двух его ранних Учений о разуме.
(3.) И наконец, предрассудки, возникая в уме в форме пар
противоположностей, обозначают также более или менее антитетически
противоположные позиции, которые в известной степени взаимно нейтрализуют
и уравновешивают друг друга. А потому именно их открытое
противопоставление и создает равновесие ума, баланс, необходимый для
вынесения собственного опирающегося на существо дела суждения, которое
будет наконец чем-то большим, нежели простой предрассудок.
Подобный образ мысли в известной мере повлиял также и на учение об
антиномиях в Критике чистого разума.
8. К текстологии
Если отвлечься от проблематики того, что Майер называл
логическим эгоизмом, от этого оригинальнейшего, самобытнейшего и
влиятельнейшего элемента ранней Майеровой теории предрассудка, который
впоследствии привел наконец Канта к выработке идеи плюрализма2, то
1 См. об этом также в Логике Филиппы XXIV 426: «Некоторые смеются над
предрассудком других, тогда как сами они подвержены иным предрассудкам».
2 См. Norbert Hinske, Kant als Herausforderung an die Gegenwart, Freiburg u.
München 1980, с 50 и с. 66 и ел., а также ниже, с. 112 и ел.
Кант и «спор древних и новых» /85

можно будет сказать: ни один предрассудок в длинном перечне Майера
не привлек более пристального внимания Канта, чем именно этот
«предрассудок древности»1, или эти две одинаковые по форме пары
предрассудков—praeiudicium antiquitatis и praeiudicium novitatis. Записи в
переложенном листами бумаги кантовском рабочем экземпляре Выдержки
Майера именно по этому вопросу говорят вполне красноречиво.
Прежде всего в Рефлексии 2569 (XVI420-424)—бесспорно, самой важной и
самой длинной рефлексии по этой проблематике—на вложенной (т.е.
расположенной против печатного текста) странице 47 своего рабочего
экземпляра Кант записал, очевидно, своего рода ключевую
аргументацию, заключающую в себе некоторые решающие соображения о
возникновении—и (относительном) исправлении—этого предрассудка. Эта
ключевая аргументация охватывает в общей сложности около тридцати
строк, к которым, как кажется, примыкают более или менее
непосредственно еще девять строк (XVI 42213_21). В пределах этого основного объема
Адикес попытался выделить нечто вроде раннего кристаллизационного
ядра рефлексии, состоящего примерно из шести строк, которые он
относит к 1760-1768 годам2. Ко всему этому с течением времени добавляются
все новые и новые дополнения, которые в конце концов покрывают также
и страницу текста самого компендиума и заключают в себе всего почти
пятьдесят строк. Кое-что в этом тексте, естественно, принадлежит к
«общеевропейскому аргументативному материалу, который накапливался
уже несколько веков»3. Здесь мы на каждом шагу ощущаем, как
интенсивно занимался Кант этой темой до последних лет своей жизни. А затем
в определенный момент он предпринял попытку упорядочить все это с
помощью цифр4 и отграничить друг от друга различные аргументы.
Особого успеха эта попытка не возымела.
Здесь мы рассмотрим несколько подробнее по крайней мере
некоторые из этих аргументов, в известном смысле—как характерный пример.
Они показывают, насколько глубоко волновали Канта «за» и «против» это-
1 См. выше примечание 4, с. 84.
2 См. примечание издателей XVI42128f.
3 Kapitza, Ein bürgerlicher Krieg in der gelehrten Welt, a.a.O., S. 342.
4 Адикес датирует «прибавленные для удобства пользования цифры» (XVI
42127) 1776-1789 годами, а некоторые из них относит даже к девяностым годам.
Поскольку попыток этого использования мы еще не находим в Логике Бломбер-
га, а только в Логике Филиппи, относящейся к началу семидесятых годов,
датировка Адикеса едва ли основательна.
86/Часть I. Наследие Просвещения

го «спора». Но они дают также живое представление о деятельности
Канта как университетского преподавателя. Они, продолжая намеченное в
предшествующей главе, иллюстрируют, что конкретно означало для
Канта в частном случае «учиться философствовать». Здесь студент мог
идеальным образом научиться ставить себя мысленно на различные точки
зрения, взвешивать сравнительную силу аргументов и постигать
сложность проблем. Но при этом он мог также и осознать, по крайней мере
несколько полнее, свои собственные предрассудки. Именно в этой связи
мы снова и снова сталкиваемся у Канта с совершенно определенно
высказанной позицией. Однако односторонняя пристрастность была чужда
его мышлению.
Итак, проблематика «спора древних и новых» в значительной мере
присутствует в Рефлексии 2569. Она (так же, как и оба Учения о разуме
Майера) служит немаловажным дополнением к документальным
свидетельствам, представленным Капицей. Впрочем, имя Фонтенеля во всей
этой рефлексии не встречается ни разу. Однако уже в Логике Бломберга,
которая в ее нынешнем виде возникла, по-видимому, вскоре после 1770
года1, именно в этой связи говорится: «Недавно возник спор между
некоторыми французскими учеными, одни из которых возвеличивали и
защищали старое, другие же, в свою очередь, новое. Первые считали старое
оригиналом, а новое—лишь его, нередко искаженными, копиями.
Вторые, среди которых был также Фонтенель2, утверждали, что новое часто
может весьма превосходить старое. Старые часто способны создавать
1 О датировке Логики Бломберга см. Norbert Hinske, Kant-Index, Bd. 3:
Stellenindex und Konkordanz zur „Logik Blomberg". Erstellt in Zusammenarbeit mit
Heinrich P. Delfosse und Elfriede Reinhardt. Unter Mitwirkung von Terry Boswell,
Sabine Ganz, Birgit Krier, Birgit Nehren und Susanne Schoenau, Stuttgart-Bad Canstatt
1989 f., S.XXVI ff.; его же, Kant-Index, Bd. 14: Personenindex zum Logikcorpus.
Erstellt in Zusammenarbeit mit Heinrich P. Delfosse und Elfiriede Reinhardt. Unter
Mitwirkung von Terry Boswell, Sabine Ganz, Birgit Krier, Birgit Nehren und
Susanne Schoenau, Stuttgart-Bad Canstatt 1991, S.XIX f.
2 Bernard le Bouvier de Fontenelle, Poésies pastorales, avec un Traité sur la
nature de l'eglogue et une digression sur les anciens et les modernes, Paris 1688.
Немецкий перевод в: Johann Christoph Gottsched, Herrn Bernhards von Fontenelle
Gespräche von Mehr als einer Welt zwischen einem Frauenzimmer und einem
Gelehrten; Nach der neuesten Frantzösischen Auflage übersetzt, auch mit Figuren und
Anmerckungen erläutert, Andre Auflage. Mit einer Zugabe vermehret, Leipzig 1730
(цитируем по работе Kapitza, a.a.O. S. 436 и S. 455).
Кант и «спор древних и новых» /87

превосходящие новые произведения, но иногда и новое может далеко
превосходить старое» (XXIV 186). Логика Пелица и Логика Бузольта,
представляющие другие традиции конспектирования и возникшие в более
поздние периоды времени, повторяют, каждая по-своему, это указание на
Фонтенеля. В Логике Пелица1 только кратко сказано: «А порой древность
и предрассудок в ее пользу рушились, а именно это произошло в начале
столетия, когда знаменитый Фонтенель встал на сторону новых
писателей» (XXIV 553). Между тем Логика Бузольта2 вновь подробнее
останавливается на данном предмете и при этом приводит и новые
аргументы: «Фонтенель издал сочинение о древних и новых писателях, в котором
он говорит: мы не вправе отдавать предпочтение древним, ибо мы все
созданы из одного и того же вещества. Он говорит, что у нас есть
преимущество перед ними еще в том отношении, что мы имеем их сочинения
как подготовительные опыты, чего у них не было» (XXTV 642).
В подобных замечаниях уже названы два важных аспекта, в высшей
степени характерных для кантовской трактовки «спора». Кант обсуждает
этот «спор» в горизонте проблематики предрассудков и исходит из того,
что обе стороны в этом споре рискуют пойти на поводу у
предрассудков, и даже более того: сам «спор» есть для него прямо-таки классический
пример того, как прочно увязло в предрассудках человеческое
мышление. Понимание этой общей зависимости его от предрассудков
составляет—так, по-видимому, думал Кант—первую и обязательную
предпосылку непредвзятого восприятия великих достижений как древних, так и
новых авторов. Тот, кто займет здесь одностороннюю позицию, уже
потерял свой шанс.
9. Аргументация раннего кристаллизационного ядра рефлексии
Краткий, сжатый текст препарированного Адикесом раннего
кристаллизационного ядра состоит из трех предложений и гласит: «Предрас-
1 О датировке Логики Пелица см. Norbert Hinske, Kant-Index, Bd. 6:
Stellenindex und Konkordanz zur „Logik Pölitz". Erstellt in Zusammenarbeit mit Terry
Boswell, Heinrich P. Delfosse und Riccardo Pozzo. Unter Mitwirkung von Sabine
Ganz, Sabine Harwardt, Michael Oberhausen und Michael Trauth, Stuttgart-Bad
Canstatt 1994, S.XLII-LV.
2 О датировке Логики Бузольта см. Hinske, Kant-Index, Bd. 14: Personenindex
zum Logikcorpus, a.a.O., S.XII примечание 9.
88/Часть I. Наследие Просвещения

судок древности происходит, похоже, оттого, что думают, будто мир
стареет» (XVI42019—421,). «Старое нравится нам в силу иллюзии
воображения» (XVI4218). «Предрассудок [...] новизны связан с тем, что мы ценим
новое, потому что оно противоречит старому или же потому, что оно
что-то прибавляет к нему» (XVI421П13).
Таким образом, в это раннее время доводы в пользу «предрассудка
древности» и «предрассудка новизны» еще приблизительно
уравновешивают друг друга в равновесии, подобно тому как это делается у Майера1.
В обоих случаях ставится вопрос о причинах их возникновения.
а) Ошибочность теории старения мира
Первое важное основание для предрассудка древности заключается,
по мнению Канта, в ложной, вводимой в заблуждение
апокалиптическими страхами философии истории, которую можно было бы назвать
«тезисом о старении природы»2. На этом первом соображении, которое
Кант затронул уже в 1754 году в своей газетной статье о Вопросе: стареет
ли земля, с физической точки зрения, подробно останавливаются прежде
всего (относительно) ранние конспекты лекций. Так, в Логике Бломберга
говорится: «Нет более общего предрассудка, чем тот, будто мир
постепенно стареет. Все в мире ухудшается: животные [...] становятся хуже,
если они прожили долго [...]. И именно это самое суждение выносят обо
всем мире, вообще обо всей природе, что она более и более ухудшается,
что она постепенно стареет» (XXTV 179). Так, в конце концов, приходят к
предположению, «что сами совершенства мира во всех вещах
постепенно убывают» (XXIV 180). Совершенно аналогично этому рассуждению
мы читаем в Логике Филиппи: «Люди полагают, что от
продолжительности времени все стареет и исчезает» (XXIV 429)3.
В качестве главного свидетеля по делу об этом в корне неверном
апокалиптическом понимании истории Кант в Логике Бломберга, как и
позднее в трактате о религии 1793 года4, может быть, не без умысла
приводит автора, который сам принадлежит античному миру: «Гораций
говорит: "Наши потомки произведут на свет еще худший приплод, чем мы
1 См. выше, с. 85.
2 Kapitza, Ein bürgerlicher Krieg in der gelehrten Welt, a.a.O., S. 390.
3 См. Логика Пелица XXIV 55210f, Логика Бузольта XXIV 64219f, Логика
Дона-Вундлаккена XXIV 74028f.
4 См. Религия в пределах только разума ВА 4.
Кант и «спор древних и новых» /89

сами"» (XXIV 180)'. Сам Кант решительно отвергает этот взгляд на
историю, который, в отличие от других аргументов в пользу древних душит в
зародыше любую надежду на прогресс: «Но этот предрассудок
совершенно неверен. Только в новейшие времена об этом предмете
размышляли больше и лучше, чем в древние времена. // То, что порождает
природа, обладает таким постоянством, что изменить его не может ничто,
никакое время и никакой возраст» (XXIV 429). Однако и в этом
понимании истории, как и во всяком заблуждении, содержится момент истины2.
Его сторонники заблуждаются, однако они не глупцы: «В основе этого
предрассудка лежит истинное суждение. Отдельные субъекты и части
природы стареют от продолжительности времени; но род никогда не стареет.
В сохранении видов заключен тот не поддающийся разъяснению феномен,
что производящая сила не убывает, как не убывают и все прочие силы»
(XXTV 429). «В природе существует одно, что непреходяще, неизменно и
составляет необъяснимую тайну, а именно то, что виды всегда остаются
теми же, хотя индивиды изменяются» (XXIV 552). Излишне упоминать
здесь, что сегодняшняя наука понимает этот вопрос иначе.
Таким образом, при помощи (во всяком случае) конспектов лекций
Канта мы можем недвусмысленно установить, что хочет выразить первое
предложение Рефлексии 2569. В то же время наш анализ дает хорошее
представление о методе работы Канта в качестве университетского
преподавателя, особенно в первые десятилетия его педагогической
деятельности: краткое ключевое слово в рабочем экземпляре компендиума
подробно поясняется в лекциях. Тем самым наш анализ подтверждает
изложение Воровски, который принадлежал к числу первых слушателей Канта:
«Компендиуму, который он, положим, брал за основу, он никогда строго
не следовал, разве только в том отношении, что располагал свои
поучения согласно порядку глав у автора. Часто обилие его познаний увлекало
его к отступлениям от основного предмета, которые однако всегда
бывали очень интересны. Если он замечал, что отклонился слишком далеко, то
быстро обрывал речь, сказав: «И так далее» или «И в этом роде», и
возвращался к основной теме»3.
1 Гораций, Оды III 6, 46-48: "Aetas parentum, peior avis, tulit Nos nequiores,
mox daturos Progeniem vitiosiorem".
2 Cm. Hinske, Kant als Herausforderung an die Gegenwart, a.a.O. S. 31-66: Kant
und die Aufklärung. Kants Theorie von der Unmöglichkeit des totalen Irrtums.
3 Borowski, a.a.O. S. 186. Ср. там же, S. 84, а также Reinhold Bernhard
Jachmann, Immanuel Kant geschildert in Briefen an einen Freund, Königsberg 1804
[переиздание: Brüssel 1968], S.27.
90/Часть I. Наследие Просвещения

б) Занятие древностью как самоцель
Гораздо труднее интерпретировать второе положение раннего
кристаллизационного ядра рассматриваемой рефлексии, которое, по всей
видимости, стремится зафиксировать совершенно иную аргументацию:
«Старое нравится нам в силу иллюзии воображения» (XVI4218)'.
Возможно, ключ к его пониманию следует искать в более развернутом пассаже
Венской логики: «Соответственно уже само знание о заслугах древних
приобретает уважение, а здесь в силу иллюзии и происходит опять-таки,
что уважение достается самим знаниям, хотя уважения требует только
знание того человека, который знает что-то. Положение предстает в
отраженном благоприятном свете2, [если известно,] что ученые древних3
тоже постигали его. [...] всегда приятно слышать: это сказал Цицерон,— ибо
это свидетельствует об эрудиции автора относительно древних
писателей» (XXIV 876 f).
Итак, работа усвоения смешивается здесь, как полагает Кант, с
работой мысли «усвоенного» нами автора. В этом самом смешении и
состоит заблуждение, «иллюзия», «отраженный» благоприятный свет,
отбрасываемый на самого пишущего автора. Труд по раскрытию смысла
[сочинений] древних авторов, так сказать, вовсе не позволяет уже человеку
задаваться вопросом о том, разумно ли был приложен им этот труд.
Таким образом, занятие античностью—или Кантом—все более
превращается в самоцель, в некую самостоятельную ценность. Параллельные
этому по смыслу соображения мы находим уже и в Логике Бломберга,
только там речь идет не об «иллюзии воображения», а об «иллюзии
рассудка и нашего разума». Но кроме того, в Логике Бломберга Кант,
очевидно, опирается уже и на позднейшие прибавления к тексту рефлексии4:
«Кроме того, уважение, которое мы питаем к древним, возникает еще и
из своего рода иллюзии нашего рассудка и нашего разума. // Мы всегда
высоко ценим ученость [...]// Для изучения древних требуется [...]
ученость. Таково еще одно основание для предрассудка древности. Для
познания древних часто требуется большая ученость, и оттого бывает, что
1 См. выше, с. 884-89.
2 Ср. идентичные рассуждения в Логике Хоффманна XXIV 95125.
3 что древние?
4 См. оба s-прибавления Refl. 2569 (XVI42324 и 42325_27): «Ученость в знании
древних служит предметом восхищения. [...] Знание того, что находится в
удаленном от нас времени или пространстве, само есть ученость, и вследствие этого
люди восхищаются древним и чужеземным».
Кант и «спор древних и новых» /91

мы высоко ценим древнее, а именно потому, что только благодаря
учености мы бываем способны постичь его. Но это уважение к древнему
достается нередко и древним авторам, потому что они написали нечто
такое, для понимания чего необходима ученость. Это—род
внутреннего обмана» (XXIV 181).
Вполне очевидно, что Кант в действительности обращает наше
внимание не просто на опасность, свойственную классической филологии,
но на такую опасность, которой более или менее подвержена всякая
интенсивная экзегетика текстов, неважно, идет ли речь при этом о текстах
Аристотеля или Поппера.
в) Предрассудок в пользу нового и его противоречивые мотивы
Но не только глубокое уважение к древнему весьма часто бывает
основано на предрассудке, то же касается и уважения к новому. Оно, как
намекает Кант уже в раннем кристаллизационном ядре рефлексии (а
именно в третьем его положении), очевидно, может происходить из двух
совершенно различных основных установок, «или [...]: что мы ценим
новое, потому что оно противоречит старому, или же потому, что оно что-
то прибавляет к нему» (XVI4211МЗ). Соответственно и оценивать его
также следует совершенно противоположным образом. В первом случае
пристрастие к новому, как снова и снова подчеркивается в конспектах
лекций, заслуживает самого жесткого отказа: «Если мы [...] почитаем новое
потому, что оно противоречит старому, то это в самом деле очень
вредный предрассудок» (XXTV 184); «этот предрассудок становится [...]
весьма подозрительным [...], потому что мы всегда должны думать, будто
влечение к новшествам побудило автора (как это часто и действительно
происходит) противопоставить давно доказанной истине некую
кажимость, которая впрочем тоже удержится [лишь] на некоторое время»
(XXIV 554). „Поскольку подражание есть противоположность гения,
некоторые пытаются, чтобы избежать упреков в подражании, предаваться
обаянию нового. Многие предаются этому потому, что они суть
подлинные гении, а многие—чтобы казалось, будто они обладают
гениальностью» (XXIV 432).
Во втором же случае, то есть в случае, когда к уже имеющимся
познаниям прибавляются действительно новые познания, глубокое
уважение к новому вполне обосновано: «Все те науки, которые предполагают
обширное, историческое [= эмпирическое] [...] познание, становятся в
новейшие времена все совершеннее, ибо известно, что новейшие
ученые все более и более заботятся о расширении исторических познаний. В
этих эмпирических познаниях новое всегда имеет бесспорное преиму-
92 / Часть I. Наследие Просвещения

щество перед старым» (XXTV 184)1. «Если познание человека может быть
расширено, то естественно, что мы можем больше полагаться на
новейших, чем на древних, [т.к.] мы находимся в выгодном [более выгодном?]
положении» (XXTV 554).
г) Причины предрассудков
Конечно, оба эти предрассудка могут иметь самые различные
конкретные причины. К числу этих причин, по Канту, относится, несомненно,
наряду с темпераментом2 и политическими условиями3 в первую
очередь возраст человека: «Молодые люди бывают большей частью склонны
к предрассудку новизны. Старые же, напротив, к предрассудку
древности». «Для старого нужно усердие и прилежание. II Для нового же—
гениальность, живость и остроумие без постоянства» (XXTV 179). «Старик
любит старое, а молодой человек—новое. Старость делает человека
весьма наклонным к тому, чтобы защищать древнее, а юность, в свою очередь,
к тому, чтобы замолвить слово в пользу нового. Если юность будет
обязана своими познаниями и всей своей наукой старым людям, станет только
учиться у них и ничего не изобретет сама, то у нее не будет собственных
заслуг, а потому она немало бывает склонна к тому, чтобы изобретать
новые науки и более прибавлять к познаниям древних» (XXTV 184)4. Но это
в конечном счете означает также: подобно тому, как человек, к примеру,
неизбежно бывает того или иного возраста, так же точно ему—пусть
даже, возможно, в различной степени—всегда бывают свойственны
определенные предрассудки. Вполне избежать этого никто из нас не в силах.
1 См. Логику Филиппы XXIV 43136_38, а также 4313_g. См. также Johann Gott-
helf Lindner, Lehrbuch der schönen Wissenschaften, insonderheit der Prose und
Poesie, Königsberg u. Leipzig 1767, S. 34: «В физических и некоторых математических
науках, например в астрономии, географии, время позволило нам достичь
прогресса по сравнению с древними, а может быть, также и в музыке; в других
изящных искусствах они остаются нашими верными наставниками, оригиналами,
образцами, источниками, которых мы, может быть, кое в чем достигли, но еще не
превзошли» (цитируем по: Kapitza, a.a.O. S. 265).
2 См. Логику Бломберга XXIV 17936.
3 См. Логику Филиппы XXIV 432: «Свободные республики больше любят
старые моды, суверенные же государства—новые моды, потому что в первых
нет такого важного лица, которое властвует в последних». См. также Логику
Бломберга XXIV 18332_39.
4 Ср. Refl. 2568: «Люди, которые состарились в каком-нибудь учении, очень
поддерживают старое. Легкомысленные, расторопные, модники—сторонники
нового» (XVI 420).
Кант и «спор древних и новых» /93

Но наряду с этим Кант, прежде всего в Логике Бломберга,
предпринимает также небезынтересную с точки зрения самоидентификации
немецкого Просвещения попытку в известной мере объяснить эти два
предрассудка различием национальных свойств людей: «Целые нации бывают
часто весьма наклонны к старому, а другие, напротив, к новому. Испанец
и португалец любит старое, а француз—новое. Вялые, медлительные,
меланхолические и задумчивые натуры очень любят старое. Напротив,
живые и веселые любят новое. Первые бывают врагами новых мод, а
вторые—их друзьями. Француз живет по моде в платье, в системах, в
медикаментах и пр. Француз—первый изобретатель и учредитель всех и
всяческих мод, и притом он единственный всегда таким останется. Только у
него есть необходимые для этого [...] легкость и непостоянство. Потому
французы бывают излишне преданы предрассудку новизны» (XXTV 184 f.).
А в Логике Филиппи сказано гораздо занятнее: «Почему в делах вкуса мы
следуем французам»? Лапидарный ответ Канта гласит: «Потому что они
придают вещи более изящества, чем все другие народы» (XXTV 432).
Вероятно, в обеих версиях, как бы различно ни звучали они на первый взгляд,
отражается собственное воззрение Канта. Может быть, не случайно при
этом в обоих конспектах умалчивается о немцах: распознать наши
собственные предрассудки всегда, к сожалению, бывает всего труднее.
10. Рассуждения «основного ствола» рефлексии
К этому раннему кристаллизационному ядру на вложенной
странице L47' кантовского рабочего экземпляра присоединяется то, что Адикес
назвал «основным стволом» (XVI 42119) с некоторыми новыми
аргументами в пользу древних. Первое рассуждение здесь в первоначальной
редакции таково: «3. Есть предрассудок в пользу древности, который
происходит оттого, что время словно производит отбор сочинений и
остаются только хорошие, так что по некоторым древним и сильным сочинениям
мы судим о том, что все они были таковы» (XVI42114_18). Это
рассуждение находит в той или иной форме отражение во всех конспектах лекций
по логике, включенных в академическое издание Канта, за исключением
Логики Дона-Вундлаккена'\ прежде всего почти всюду встречается фор-
1 См. Логику Бломберга XXIV 179,,_17, 18019_32; Логику Филиппи XXIV
42932[=3i]^*3010; Логику Пелица XXIV 5539_22; Логику Бузолъта XXIV 64232_з5;
Венскую Логику 87713_з7; Логику Хоффманна XXIV 95133_35.
94/Часть I. Наследие Просвещения

мулировка: «Время словно производит отбор сочинений»1. При этом,
впрочем, более поздние конспекты ограничивают его тем замечанием,
что отсюда можно заключать только об «относительной», а не об
«абсолютной» ценности сохранившегося наследия2. Но, несмотря на все это,
обрисованное нами вкратце рассуждение заключает в себе сильный
аргумент в пользу того почтения к античным авторам, какое мы
наблюдаем сплошь и рядом и у самого Канта3. Очевидно, именно по этой
причине Кант уже в Логике Филиппы заметил: «Кроме того, можно сказать, что
древние так ценятся не только из-за предрассудка, но они и в самом деле
заслуживают такой высокой оценки» (XXTV 42932_34)4. В параллель к тому
Кант произвел многозначительное изменение и в своих заметках на
странице L47'. Если первоначально он выбрал формулировку «Есть
предрассудок в пользу древности [...]», окончательный текст рефлексии гласит:
«Есть обоснованное предварительное суждение в делах вкуса в пользу
древности [...]» (XVI42114f).
В то время как первое рассуждение «основного ствола» рефлексии
понятно само по себе, следующий абзац, немногим менее пяти строк, на
первый взгляд не кажется таким уж ясным. Он в особенности требует
обращения к конспектам лекций Канта, как комментарию, и представляет
собой классический пример того, как следует работать с рефлексиями из
рукописного наследия Канта. В чистом виде текст рефлексии гласит здесь:
«Далее, суждение о правильности языка: [...] будет ли выражение
пошлым и низким или слишком изысканным и натянутым, характерные
свойства выражений и даже красота фраз говорят в их пользу. Поэтому
древние не подчиняются закону, но они сами дают закон» (XVI42122_26).
Приведенные положения, которые Кант, конечно, рассматривал просто как
подспорье памяти для лекции, ставят перед нами целый ряд вопросов: О
1 В Логике Пелица говорится, что «время словно просеивает все» (XXIV
553,2), в Логике Хоффманна (по Шлаппу) мы читаем в Академическом издании
благодаря сделанному Леманном «исправлению»: «Время все судит» (XXIV
95133f).
2 См. Логику Пелица XXIV 55315_,8; Венскую Логику XXIV 87724_28; Логику
Хоффманна XXIV 95135f.
3 См. выше, с. 82, примечание 3 и ел.
4 Ср. Логика Пелица XXIV 553^,, : «У нас есть причина судить о древности
в благоприятном смысле, и под таким суждением не скрыт никакой
предрассудок». Венская Логика XXIV 87713_i5: «У нас есть причина составлять себе
благоприятное суждение о древности, за которым не скрыт никакой предрассудок».
Кант и «спор древних и новых» /95

каком «суждении» идет здесь речь? И о каком «законе» здесь говорится?
Только рассуждения в Логике Бломберга и в Логике Филиппи, которые в
данном случае взаимно дополняют и исправляют друг друга, позволяют
с бесспорной ясностью установить смысл этих строчек: «Порою мы
даже не замечаем ошибок» древних, «и мы даже не в состоянии
распознать, есть ли в древнем сочинении ошибки или нет» (XXIV 182^.
«Древние у нас суть сам оригинал, а потому—те, кто выше [...] всякой
критики» (XXIV 182]1_13). Именно поэтому во многих случаях бывает едва ли
возможно вынести суждение вкуса: «У них мы не можем порицать ни
одного выражения. Каждое выражение, которое автор умел избрать, есть
наилучшее. Если поэт имеет то преимущество, что его манеру
невозможно порицать, то не остается ничего, кроме проницательности духа»
(XXIV 43128_3i)- Таким образом, античные авторы в известном смысле
оказываются вне конкуренции, потому что мы, как правило, не
располагаем средствами для того, чтобы критиковать их, как современных нам
авторов, исходя из живого владения нашим собственным языком. А
потому, с этой точки зрения, остается лишь один небольшой шаг до
предрассудка в пользу прошлого.
Приведенный анализ далеко не исчерпывает тех аргументов, которые
Кант с течением времени сводил в Рефлексии 2569 в поддержку «за» и
«против» рассматриваемого спора. Однако уже только «цифры,
прибавленные для удобства пользования» Кантом с течением времени»1,
различают целых семь разных аспектов. К примеру, «благодарность» (XVI42330,
4243) к предшественникам, на достижения которых мы сознательно или
неосознанно опираемся2, или «зависть к современникам» (XVI 42330),
ранг которых будет автоматически унижен при подчеркнутом почтении к
древним3,—вот еще некоторые причины, которыми Кант пытается
объяснить возникновение praeiudicium antiquitatis. Выдержки Шлаппа из
Логики Хоффманна (XXTV 950-952), совпадающие с соответствующими
пассажами Венской логики (XXIV 875-879), дают здесь, по случайному
стечению фактов текстовой традиции, весьма полезный общий обзор этих
аргументов.
1 См. выше, примечание 4, с. 86.
2 См. Логику Бломберга XXIV 182^,,, Логику Филиппи XXIV 43014f,
Логику Пелща XXIV 55329_33, Венскую Логику XXIV 8783_14; Логику Хоффманна
XXIV 9525_8, Логику Бузольта XXIV 643^,7.
3 См. Логику Пелща XXIV 55333_з8, Венскую Логику XXIV 87814_22; Логику
Хоффманна XXIV 952g_10, Логику Бузольта XXIV 64318_22.
96/Часть I. Наследие Просвещения

11. 06 особом достоянии конспектов лекций
Однако вместо того чтобы детально анализировать все эти
аргументы, укажем здесь в заключение еще на одно рассуждение Канта, которое
в филологическом отношении находится на несколько ином уровне. Оно
затрагивает интересный аспект его педагогической деятельности, причем
аспект, имеющий в некотором смысле принципиальное значение. Дело в
том, что относящиеся к нашей теме рефлексии из рукописного наследия
Канта ни единым словом не намекают на то рассуждение, о котором мы
скажем еще здесь в заключение. Напротив, в некоторых конспектах лекций,
в особенности в Логике Бломберга, оно занимает весьма значительное
место. По всей вероятности, оно принадлежит к числу тех самых «очень
интересных» «отступлений» Канта, о которых шла речь у Воровски1. Во
всяком случае, нет оснований полагать, что конспекты лекций здесь
менее надежный источник, чем в других частях. Скорее это рассуждение
дает нам живое представление о той спонтанности мысли, которая, судя по
всему, отличала Канта как университетского преподавателя. Напомним
еще раз утверждение Першке: «Кант был гораздо вдохновеннее в своих
лекциях, чем в своих книгах»2.
Аргументы, о которых здесь предстоит говорить, развиваются в
политической плоскости. Достижения античности, заявляет республиканец
Кант, были и в самом деле в важных областях, особенно в искусстве,
красноречии и литературе, более значительны, чем достижения современной
Канту эпохи, причем происходило это по политическим причинам.
Античные авторы воодушевлялись совсем иным государственным
устройством: «Другое преимущество, в отношении их мышления, древние
получали от того, что царства их были все большею частью разделены на
очень много маленьких земель и республик, которые все были весьма
свободны и, вероятно, не страдали под гнетом монархического и
строгого господства» (XXTV 183^). «Этот образ жизни, эта форма государства и
правления, естественно, привели к тому, что среди них явились такие
великие, неподражаемые и замечательные гении и умы в [...] изящных
науках [...]» (XXTV 18315_20). «Даже и сегодня мы находим, что в тех странах,
где царствует дух свободы, изобретают много и гораздо более, возникает
гораздо больше самобытных сочинений (Originalia), появляется гораздо
менее копий, нежели там, где введена деспотическая монархическая форма
1 См. выше, примечание 3, с. 90.
2 См. выше, примечание 1, с. 83.
Кант и «спор древних и новых» /97

правления» (XXIV 18321_24). «Те же страны, где деспотически правят
монархи и отдельные князья, и где всеми повелевает один, производят одни
только копии и редко рождают оригинальные создания. Оригиналом здесь
по большей части бывает двор, и каждый старается подражать тому, что
происходит при дворе. [...] Это мы видим ныне, к примеру, во Франции»
(XXIV 18330_37)1. Приведенные положения показывают: занятие
античностью, на первый взгляд столь чуждое своему времени, отнюдь не так
безобидно; оно, если только заниматься им должным образом, не есть
просто дело ученого досуга. Оно может заострить наш взгляд на понимании
нашей собственной эпохи, создать дистанцию и установить масштаб, с
которым должна соразмеряться и эта современность. Кто имеет дело со
свидетельствами прошлого, для того современность очень просто
перестает быть «само собой разумеющимся».
Впрочем, и эти рассуждения Канта отнюдь не оригинальны, но и они,
как и кое-что иное из того, о чем здесь говорилось, принадлежат к «аргу-
ментативному материалу, который накапливался уже несколько веков»2.
Так, например, уже в 1726 году в Хулительницах Готтшеда говорится:
«Как в Афинах, так и в Риме была свободная республика. Все чины и
почетные должности замещались по выбору народа. Народ судил об умениях
кандидатов по тому, что они умели хорошо говорить о делах, касающихся
благосостояния страны. [...] При княжеских дворах, где все делалось по
милости и расположению, им [=красноречием] нельзя было ничего
добиться»3. Может быть, такие пассажи подтверждают замечание Воровски
о стиле лекций Канта, которому он сам был живым свидетелем: «Вообще
же лекция его была—свободный разговор, приправленный остроумием
и весельем. Часты были цитаты и указания на только что прочитанные
им сочинения»4. Но, во всяком случае, здесь мы видим подтверждение
тезиса о том, как неразрывно тесно была связана мысль Канта с
мышлением Просвещения.
1 См. также Логику Бломберга XXIV 17328-1747, Логику Филиппи XXIV
430зз_37, 4327_9.
2 См. выше, примечание 2, с. 89.
3 Die vernünftigen Tadlerinnen, hrsg. von Johann Christoph Gottsched, Teil 2,
Leipzig 1727 [переиздание: Hildesheim, Zürich, New York 1993], S.36.
4 Borowski, a.a.O. S. 188.

Глава V. Сильный критерий истины.
Плюрализм и свобода публикаций в мышлении Канта
Базисная идея общечеловеческого разума и ее производные
12. К текстологии:
политическая активность Канта
как университетского преподавателя
Когда Вильгельм Йерузалем незадолго до начала Первой мировой
войны обнаружил так называемую Венскую логику—один из
важнейших сохранившихся до нашего времени конспектов курса лекций Канта
по логике,—он, естественно, задался также вопросом о ее датировке. Для
того чтобы суметь ответить на этот вопрос, он, во-первых, цитирует
длинный пассаж текста, который в то же время вводит нас в самое существо
нашей собственной теперешней темы. Этот фрагмент гласит: «Поэтому
неправомерно в государстве запрещать людям писать книги и судить,
например, о религиозных предметах. Ибо тогда мы лишаем их
единственного данного им природой средства, а именно средства проверить свое
суждение разумом других людей. Свободу мыслить про себя дают люди,
которые слишком деспотически тиранствуют. Но самое худшее в том, что
они никому не могут этого запретить. Я всегда могу думать, что мне
угодно, но что касается логического эгоизма, то нужно все же признать в то
же время, что поскольку человеческая природа сама устремлена к тому,
чтобы воспользоваться этим единственным средством, то я тоже имею
право публично излагать свои мысли»1.
Йерузалем, судя по всему, придавал особенное значение
вышеприведенным положениям, во всяком случае, весь этот
пассаж—единственный, который напечатан у него курсивом. Через три абзаца он вновь
возвращается к этому тексту и пишет: «Поскольку из внешних фактов
ничего более об этой рукописи выяснить не удается, ее научное использова-
1 Wilhelm Jerusalem, Ein Kollegienheft von Kants Vorlesungen über Logik. In:
Kant-Studien 18 (1913), S.541. Cp. XXIV 874 f.

ние может опираться только на само ее содержание. Здесь было бы
прежде всего важно выяснить, в каком году была написана эта тетрадь. В этом
случае, вероятно, отправную точку нам может дать последний из
приведенных мной фрагментов. Протест Канта против государственного
запрета писать по вопросам религии наводит на мысль, что он
подразумевает здесь свои собственные переживания в связи с книгой Религия в
пределах только разума. Поскольку порицающий королевский рескрипт
Канту датирован 12 октября 1794 года, поскольку, далее, летом 1796 года
Кант в последний раз читал курс логики, то мы, видимо, уже получаем
таким образом достаточно узкие границы для датировки текста»1.
Каким путем пришел Йерузалем к этой аргументации, мы сегодня
едва ли сумеем выяснить. Убедительными, впрочем, эти аргументы
будут лишь в том случае, если мы будем исходить как из имплицитной
предпосылки из представления о глубоко аполитичном Канте, занятым в своей
мыслительной работе исключительно проблемой синтетических
суждений априори и обращающимся к разговору о животрепещущих
политических вопросах лишь в тот момент, когда они задевают за живое его
самого. И ведь среди ученых подобная установка далеко не редкость. Но,
как бы то ни было, во всяком случае, Герхард Леманн, издатель Венской
логики в рамках Академического издания Канта, принял датировку Иеру-
залема, как и ее аргументацию2.
а) Лекции Канта по антропологии
Но эта аргументация покоится на шатком основании. Уже один взгляд
на конспект лекций Иммануила Канта Человековедение или всеобщая
антропология, изданный в 1831 году Бергком под псевдонимом Фр. X.
Штарке,—для которого Адикесом именно тогда был назван как самый
поздний возможный срок зимний семестр 1783-1784 годов3,—мог бы
показать Иерузалему, что занятие Канта этой темой относится к более
ранней дате и восходит к эпохе правления Фридриха Великого. А именно, в
этих чтениях Кант не только в самом общем виде называл «склонность»
человека «издавать свои сочинения»—«к чему удобный случай
предоставляет ему станок печатника»—«призванием природы» и неотъемле-
1 Jerusalem, a.a.O. S. 541 f.
2 Ср. введение Леманна к XXIV тому Академического издания (Abt. IV:
Vorlesungen, Bd. I: Vorlesungen über Logik), S. 982 f.
3 См. Erich Adickes, Untersuchungen zu Kants physischer Geographie, Tübingen
1911, S.42.
100/Часть I. Наследие Просвещения

мым подспорьем «для установления истины». Он, кроме того,
совершенно определенно отстаивал также свободу «мыслить и писать» «по
теологическим вопросам»—а постольку также и «по вопросам религии».
Полный текст, заключающий в себе некоторые ключевые, вновь и вновь
используемые элементы аргументации Канта, в основном своем
содержании таков: «Суждение других, это не особенно надежное подспорье, в
котором одобрение рассматривается как признак истины, большинство
людей спокойно использует, высказывая свои суждения; ибо, если бы мы
захотели утверждать, что истинно то, что говорят все люди, нам пришлось
бы всегда следовать примерам других. Однако, несмотря на то, и самый
проницательный человек не может признать излишним пример других
людей; ведь сколь бы убедительно ни было для него его собственное
суждение, ему все-таки не может быть безразлично, что говорят о нем
другие, и эта наклонность заложена в нашем рассудке. А потому склонность
к изданию своих сочинений есть не просто следствие суетности, но
призвание природы; ибо, поскольку человек мог бы сильно заблуждаться в
своем частном суждении и жить в воображаемом блаженстве великих
познаний, природа поставила публику подлинным судьей наших мыслей,
и в особенном употреблении разума индивида приговор должен
вынести общечеловеческий разум. Быть может, суетность тоже имеет здесь
влияние', но природа воспользовалась подобными влияниями для
достижения своей цели; ибо для установления истины нет иного пути, как только
если один человек выскажет суждение о ней и сообщит это свое
суждение другим людям, к чему удобный случай предоставляет ему станок
печатника, тем самым совершается просвещение публики. // Говорят,
будто нехорошо, что сегодня всякий имеет право думать и писать по
теологическим вопросам. Но сообщение есть природное влечение; ибо как же
будет установлена истина, если мы замкнем наше мнение только на нас
самих? Итак, это природное влечение, очевидно, имеет целью
определение человеческого рода посредством общедоступной истины; ведь одно
суждение исправляет другое, и потому наклонность проверять наши
суждения разумом других есть такое средство, которого не может отвергнуть
и самый мудрый человек»2.
1 См. Логику Бломберга XXIV 150 (ниже, с. 104), Логику Филиппи XXIV 428,
Логику Пелица XXIV 552, Венскую логику XXIV 874 (ниже, с. 111).
2 Immanuel Kant 's Menschenkunde oder philosophische Anthropologie, hrsg. von
Friedrich] Ch[ristian] Starke [= Johann Adam Bergk], Quedlinburg u. Leipzig 21838
(4831) [переиздание: Hildesheim u. New York 1976], S.34 f.
Сильный критерий истины /101

Между тем верная датировка цитированного нами прочтения Канта
принадлежит к числу самых спорных и тернистых путей кантоведческой
филологии1. Но здесь нам нет необходимости обсуждать эту проблему.
Ибо в рукописном наследии Канта по антропологии, а его Иерузалем в то
время еще не мог знать, мы находим заметку, к которой, если только мы
не обманываемся, восходит приведенный нами текст из лекций. В
Набросках, к курсам лекций 70-х годов в сходном контексте лапидарно
говорится: «Проверка истины одобрением других. Отсюда древние [...] учителя
права. Отсюда свобода печати. Склонность принуждать других к
согласию» (Refl.1482; XV 672). Очевидно, именно эти несколько строк Кант по
своему обыкновению снова и снова экспромтом варьировал в лекциях по
антропологии2. Так, например, во второй из изданных Бергком лекций по
антропологии мы читаем: «Один критерий истины заключается в нас, а
другой лежит вне нас, т.е. в одобрении других. Чтобы знать, что
заслуживает одобрения по субъективным причинам, нужны еще объективные
причины, чтобы3 заслужить одобрение других. // Итак, мы должны иметь
возможность публично сообщать свои суждения, чтобы мы могли
узнать, одобрят ли их другие или же откажут им в своем одобрении»4. И
еще в написанной самим Кантом, вышедшей в 1798 году Антропологии
в прагматическом отношении мы находим такие положения:
«Логический эгоист считает ненужным проверять свое суждение рассудком
других; как будто бы он вовсе не нуждался в этом критерии (critérium veritatis
extemum). Однако мы не можем обойтись без такого средства для
удостоверения в истине нашего суждения, и это столь ясно, что здесь, может
быть, заключается важнейшая причина того, почему ученые люди так
настоятельно требуют свободы печати; ибо если нам отказывают в этой
свободе, мы в то же время лишаемся великого средства для проверки
правильности наших собственных суждений и становимся жертвою
заблуждений» (Anthr. В7). Следовательно, Кант в своих лекциях по антропологии
рассматривал проблему свободы публикаций начиная со своего первого
1 См. Norbert Hinske, Kant als Herausforderung an die Gegenwart, Freiburg u.
München 1980, S.40 ff. примечание 14.
2 См. выше, с. 89-90 и с. 98.
3 причины, а именно для того, чтобы?
4 Immanuel Kant's Anweisung zur Menschen- und Weltkenntniß. Nach dessen
Vorlesungen im Winterhalbjahre von 1790-1791, hrsg. von Friedrich] Ch[ristian]
Starke [= Johann Adam Bergk], Leipzig 1831 [переиздание: Hildesheim u. New York
1976], S. 5 f.
102/Часть I. Наследие Просвещения

самостоятельного курса антропологии в зимнем семестре 1772/1773
годов1, задолго до известных публикаций на эту тему. Таким образом,
королевский рескрипт 12 октября 1794 года не стал поводом для
обращения к этой тематике, скорее,корни интереса Канта к ней нужно искать в
другой сфере. Но очевидно, что ни этот рескрипт, ни эдикт Велльнера от
9 июля 1788 года не способны были заставить его отказаться от
публичных выступлений за возможность свободно выражать свои мнения, без
всяких оговорок, в том числе и в лекциях по антропологии, «на которых,
как на популярных чтениях, находили уместным присутствовать также
люди других сословий» {Anthr. BXTV). «Страх перед людьми»2 никак
нельзя было считать отличительным свойством философа Канта.
б) Лекции Канта по логике
Совершенно подобным же образом обстоит дело и в курсе лекций
Канта по логике. Здесь уже в самом раннем из полностью
сохранившихся конспектов, Логике Бломберга, мы находим обстоятельное
обсуждение этой темы. Оно в значительной мере совпадает с рассуждениями из
первой лекции Штарке, однако в нем расставлены некоторые новые
акценты. Решающий фрагмент текста гласит здесь: «Согласие других людей
с нашими мнениями и проверка наших мыслей на умонастроениях
других людей есть, собственно говоря, превосходное логическое испытание
нашего ума с помощью ума других. Человек весьма нуждается в этом
сообщении, этой коммуникации своих познаний, чтобы уметь верно
оценить оные3. //Людям свойственна природная склонность—сообщать
другим суждения, составленные их рассудком, и единственно отсюда
происходит писание книг, причину чего иные хулители рода
человеческого, которые рады были бы толковать все в наихудшем смысле, полагают в
1 См. Norbert Hinske, Kants Idee der Anthropologie. In: Die Frage nach dem
Menschen. Aufriß einer Philosophischen Anthropologie. Festschrift fiir Max Müller zum
60. Geburtstag, hrsg. von Heinrich Rombach, Freiburg und München 1966, S.412 f.
2 Это выражение Шопенгауэра из его знаменитого письма Розенкранцу от 24
августа 1837 года. In: Immanuel Kant's sämmtliche Werke, hrsg. von Karl
Rosenkranz und Friedrich Wilhelm Schubert, 12 Bde., Leipzig 1838-1842, Teil 2, S.XI.
3 См. в особенности Refl. 2564: «Поскольку всеобщая значимость наших
суждений указывает на объективную истину для всякого разума, то отсюда следует
[...] необходимость участливого разума, который противоположен эгоизму; а
равно и право сообщать другим свои суждения, и честолюбие как мотив в
науках» (XVI 418).
Сильный критерий истины /103

честолюбии. // Люди, отделяющие себя от всякого человеческого
общества, с необходимостью находят, наконец,—когда начинают исследовать
свое состояние и причины своей мизантропии,—что сами они не имеют
достаточно средств для того, чтобы отличить истинное от ложного. // Но
свобода сообщения своих мыслей, суждений, знаний—это, несомненно,
единственное самое надежное средство для того, чтобы по-настоящему
проверять и верифицировать свои знания. И кто отнимает эту свободу,
того следует считать злейшим врагом распространения человеческих
познаний, и даже—врагом самих людей. Ибо тем самым он лишает людей
единственного подлинного средства, какое у них еще есть, к тому, чтобы
когда-нибудь открыть, заметить и исправить нередко случающийся обман
своего собственного ума и неверные шаги оного. // Отнять свободу
мыслить без принуждения и предавать эти свои мысли гласности, значит, в
самом деле, отнять первые права и великие привилегии человеческого
рода и в особенности человеческого ума. // Люди как бы призваны к
совместному употреблению своего разума и пользованию им. То же касается
пользования временными благами этой жизни. // Итак, отсюда
совершенно естественно следует, что тот, кто принимает принцип самомнения,
будто бы суждения других совершенно не нужны ему для употребления его
собственного разума и для познания истины, мыслит очень плохо и
предосудительно. // Но это, собственно, есть логический эгоизм, который в
таком случае мог бы и вовсе не нуждаться в том, и действительно бы в
том не нуждался, чтобы сообщать другим свои собственные суждения.
Этот так называемый логический эгоизм заключается поэтому не в чем
ином, как в мнимой, но часто ложной самодостаточности нашего
совершенно для себя существующего и, так сказать, изолированного ума, когда
полагают, что сами по себе знают вполне довольно, и полагают все свои
суждения непогрешимо истинными и не допускающими исправления.
Но легко заметить, что этот фантастический образ мысли (Einbilderische
Denkungs Art) не только решительно смешон, но даже и совершенно
противен действительной человечности» (XXIV 150f.).
Однако этот обстоятельный фрагмент отнюдь не единственное место
в Логике Бломберга, где Кант говорит о проблеме свободы публикаций.
Более того, уже при обсуждении вопроса о различных критериях истины
он заявляет здесь: «Поскольку человеческому уму присущ естественный
закон—сколько возможно расширять свои познания, то ему не следует
запрещать тех средств, благодаря которым он ведь только и оказывается
способным отличить истинное от ложного, и не только приумножить, но
и исправить свои познания. // Итак, не должно полагать препятствий
сообщению суждений, то есть способу подвергнуть их суду воззрений всех
104/Часть I. Наследие Просвещения

людей. Ведь в этом состоит всеобщее право каждого человека, и
единственный надежный путь достижения истины» (XXTV 93).
И это место в тексте лекций возникло не случайно. Скорее
сохранившиеся конспекты говорят в пользу предположения о том, что Кант более
или менее регулярно обсуждал проблему свободы публикаций также в
рамках своих лекций по логике, и даже—что именно здесь эта проблема
была одной из его, так сказать, стандартных тем. В Логике Филиппы, в
которой, правда, наслаиваются друг на друга несколько рукописей, она
обсуждается подробно целых два раза1. И даже в Логике Дона-Вундлаккена,
которую Ковалевски (справедливо или нет—этот вопрос мы здесь
обсуждать не станем) относит к 1791 году2, мы находим такие положения:
«Принцип безразличных и тому подобных суждений других в сравнении
с моими суждениями—это принцип логического эгоизма.
Несправедливо приговаривать людей к тому, чтобы они таили про себя все свои
суждения. Ибо они должны общаться друг с другом, если только не хотят
утратить сильный критерий истины, [т.е.] сравнение своих суждений с
суждениями других» (XXIV 740). Таким образом, пассаж из Венской
логики, использованный Йерузалемом для ее датировки, отражает в
действительности такую проблематику, которую Кант регулярно обсуждал в
своих лекциях, начиная с семидесятых годов. Поэтому для датировки этот
пассаж совершенно непригоден3.
в) Два общих следствия
Из выкладок этого первого параграфа главы вытекают два следствия
общего порядка, одно из которых—филологическое, а другое, которое
мы отметим здесь лишь вкратце,—историко-биографическое:
(1.) Лекции Канта, в том что касается их материала, отнюдь не
придерживаются жестких рамок учебных дисциплин. Скорее есть целый ряд
1 См. в особенности XXIV 389 ff. и XXIV 427£; а также XXIV 331.
2 См. Die philosophischen Hauptvorlesungen Immanuel Kants. Nach den neu
aufgefundenen Kollegheften des Grafen Heinrich zu Dohna-Wundlacken, hrsg. von
Arnold Kowalewski, München u. Leipzig 1924 [переиздание: Hildesheim 1965],
S.383ff.;XXIV981 f.
3 О датировке Венской логики см. теперь Norbert Hinske, Kant-Index, Bd. 14:
Personenindex zum Logikcorpus. Erstellt in Zusammenarbeit mit Heinrich P. Del-
fosse und Elfriede Reinhardt. Unter Mitwirkung von Тепу Boswell, Sabine Ganz,
Birgit Krier, Birgit Nehren und Susanne Schoenau, Stuttgart-Bad Canstatt 1991,
S. XX ff. См. также рецензию Райнхарда Брандта на книгу: Giuseppe Micheli,
Kantstorico délia filosofia. In: Philosophisches Jahrbuch 91 (1984), S. 426 ff.
Сильный критерий истины /105

тем, которые Кант, очевидно, рассматривал одновременно в нескольких
лекционных курсах1. Подобные пересечения объясняются поэтому в
первую очередь и прежде всего не так называемой компилятивной работой
составителей конспектов, но собственной педагогической деятельностью
Канта. Яркий пример этого—вопрос о свободе публикаций. В подобных
случаях мы, вероятно, можем предположить особый интерес Канта к
таким темам.
(2.) Второе следствие касается упомянутого уже в начале2
соотношения [статусов] писателя и университетского преподавателя. В случае
Канта, как показывает наш анализ, между ними во многих точках
обнаруживается тесная взаимосвязь. Нередко те мысли, которые он подробно
развернет позже в своих сочинениях, Кант задолго до того выяснял для
себя самого, воспользовавшись случаем изложить их в своих лекциях3.
Лекции были для него, очевидно, также и чем-то вроде средства
самоуяснения4. Поэтому тезис о «двойной жизни» Канта, поскольку он желает
выразить нечто большее, чем только неснимаемое различие между
высказанным и написанным словом, требует по крайней мере ограничения и
уточнения. Во всяком случае, именно в том, что касается его
политических убеждений, Кант на лекциях говорил совершенно откровенно.
Отсюда берет начало его политическое влияние.
13. О контексте: логический эгоизм.
Следующий вопрос, который мы должны будем поставить в этой
связи,—это вопрос о контексте, в котором, пусть не исключительно, но все
1 См. выше, с. 70-71, а также ниже, с. 109-110.
2 См. выше, с. 26-27.
3 По рассматриваемым здесь вопросам см. в особенности статью Канта из
Берлинского ежемесячника (Berlinische Monatsschrift) (октябрь 1786 года) Was
heißt: im Denken orientieren? А 325: «сколько и с какою правильностью мы
мыслили бы, если бы мы не мыслили словно сообща с другими, коим мы сообщаем
наши мысли, а они сообщают нам свои! Итак, вполне можно сказать, что та
внешняя власть, которая отнимает у людей свободу публичного сообщения своих
мыслей, лишает их также свободы мыслить: единственного сокровища, которое
еще остается у нас при всех тяготах гражданского состояния, и благодаря
которому только и можно найти средство против всех бедствий этого состояния».
4 См. рукописные наброски Канта к Заявлению по поводу авторства Гиппе-
ля XIII 538 f.; см. выше, с. 37-38.
106/Часть I. Наследие Просвещения

же преимущественно1, Кант обсуждает в своих лекциях проблему
свободы публикаций. Этот вопрос вводит нас в трудные проблемы истории
понятий. Они касаются понятия эгоизма.
Латинское происхождение слова и его вневременное содержание
позволяют сделать заключение о весьма почтенном возрасте этого
термина. Однако, как ни поразительно, это понятие вовсе не так старо, как то
неблаговидное человеческое качество, которое оно сегодня обозначает.
Скорее, в немецкий категориальный язык оно проникло только
благодаря Христиану Вольфу (хотя уже до него это слово встречается в других
текстах)2. Но у Вольфа «эгоизм» подразумевает еще сугубо
эпистемологическую или метафизическую позицию, для обозначения которой мы
сегодня в прямую противоположность людям XVIII века воспользовались
бы скорее термином «солипсизм»: эгоисты—это те философы, которые
«относительно всех вещей отрицали, что они есть, и однако признавали
«Я есмь»»*.
В том же духе в великой французской Энциклопедии, которая,
возможно, отражает здесь вольфианские идеи, говорилось: «L'Égoïsme est le
Pyrrhonisme poussé aussi loin qu'il peut allen>4. Еще и в неоднократно пере-
1 Совершенно в иной связи значение «книгопечатания» и «газет»
обсуждается, например, в Логике Пелица XXIV 563, Венской логике XXIV 899.
2 См. Wilhelm Halbfaß, статья: Egoismus II. In: Historisches Wörterbuch der
Philosophie, hrsg. von Joachim Ritter, Bd. 2, Basel u. Stuttgart 1972, Sp. 313f.; его же,
Descartes 'Frage nach der Existenz der Welt, Untersuchungen über die cartesianische
Denkpraxis und Metaphysik, Meisenheim am Glan 1968, S.205f. и S. 224.
3 Christian Wolff, Vernünftige Gedancken Von Gott, Der Welt und der Seele des
Menschen, Auch allen Dingen überhaupt, Halle n 1751 (4719,21722), §2
[переиздание: Christian Wolff, Gesammelte Werke, hrsg. von Jean École u. a., Abt. I, Bd. 2,
Hildesheim, Zürich, New York 1983], S. 2.
4 Encyclopédie, ou dictionnaire raisonné, des sciences, des arts et des métiers, par
une société de gens de lettres, éd. de Denis Diderot et Jean le Rond d'Alembert, V. 5,
Paris 1755, p. 431 s. v. Egoistes. Cp. Christian Wolff, Psychologia rationalis metho-
do scientifica pertractata, qua ea, quae de anima humana indubia experientiae fide
innotescunt, per essentiam et naturam animae explicantur, et ad intimiorem naturae
ejusque autoris cognitionem profutura proponuntur, Frankfurt u. Leipzig 21740
(4734), § 43 [переиздание: Christian Wolff, Gesammelte Werke, hrsg. von Jean École
u. a., Abt. II, Bd. 6, Hildesheim u. New York 1972], S. 29: «Idealismi apex est
Egoismus». Но см. также Halbfaß, Descartes 'Frage nach der Existenz der Welt, a.a.O.,
S.207.
Сильный критерий истины /107

изданной Philosophic* definitiva Баумайстера1, в Isagoge Геснера2 или в
Метафизике Баумгартена3 мы находим только это значение слова «эгоизм».
Расширение и смещение значения этого понятия, которое намного
позже приведет наконец к его сегодняшнему смысловому употреблению,
начинается с того автора, вклад которого в этот процесс был почти
совершенно проигнорирован исследователями истории понятий4. Оно
начинается с Георга Фридриха Майера в Галле. Следуя обычаю своей эпохи,
Майер приводит в своей Выдержке изучения о разуме—и, само собою,
также и в большом Учении о разуме5—короткий перечень предрассуд-
1 Friedrich Christian Baumeister, Philosophia definitiva hoc est definitiones philoso-
phicae ex systemate Lib. Bar. a Wolff in unum collectae succintis observationibus exem-
plisque perspicuis illustratae etanonnullis exceptionibus vindicatae, Wien 1775 (4735)
[переиздание в: Christian Wolff, Gesammelte Werke. Materialien und Dokumente,
hrsg. von Jean École u. a., [Abt. II], Bd. 6, Hildesheim u. New York 1978], S. 170.
2 Johann Matthias Gesner, Primae lineae isagoges in eruditionem universalem
nominatim philologiam, historiam et philosophiam in usum praelectionum ductae.
Accedunt nunc praelectiones ipsae per Io[annem] Nicolaum Niclas, 2 Bde., Leipzig
1774 f., Bd. II, S. 261 (§916).
3 Alexander Gottlieb Baumgarten, Metaphysica, Halle 4175 7 ( ' 1739).
Перепечатано в: Kant 's gesammelte Schriften, hrsg. von der Preußischen Akademie der
Wissenschaften, Bd. XVII, Berlin u. Leipzig 1926, S. 123 (§ 392) и S. 143 (§ 438) [XVII109
и 118]. Много других цитат в этом смысле у Halbfaß, Descartes ' Frage nach der
Existenz der Welt, a.a.O., S. 200 ff. : Anhang I, „Egoismus" und „Egoisten" in der
philosophischen Literatur des 18. Jahrhunderts.
4 Даже в умных и компетентных работах Хальбфасса (см. выше, примечание 2,
с. 107) Майер упоминается только как один из многочисленных авторов,
начинающих традицию вольфовского значения этого понятия (Descartes 'Frage nach
der Existenz der Welt, a.a.O., S. 202, примечание 13). Однако именно его новое
значение составляет обязательный элемент реконструкции непростой истории этого
термина. Только благодаря изобретенному Майером выражению «логический
эгоизм» удалось разрушить первоначальное отождествление «эгоизма» и
«солипсизма». Таким образом, Historisches Wörterbuch der Philosophie, остающийся
исключительно важным рабочим инструментом в области истории понятий в
Германии, игнорирует именно здесь решающий поворотный пункт, без
которого невозможно адекватно понять дальнейшую историю термина «эгоизм». Как
раз эта лакуна служит классическим свидетельством того, что корпус текстов
Канта по логике, усваивающий и развивающий новшество Майера,
представляет собой источник первостепенной важности для изучения истории немецкого
Просвещения.
5 Georg Friedrich Meier, Vernunftlehre, Halle 1752, S. 275 ff. (§ 202).
108/Часть I. Наследие Просвещения

ков1. При этом вторым из них он отмечает предрассудок, который до того
не встречался под этим названием в теориях предрассудков, а именно так
называемый логический эгоизм: «2) Логический эгоизм (logische
Egoisterei) (egoismus logicus) сводится к тому, что кто-нибудь считает нечто
логически совершенным потому, что он сам является его создателем»2.
Очевидно, что под «эгоизмом» здесь понимается нечто совершенно иное,
чем у Вольфа. Именно поэтому отныне оказывается необходимо точнее
определить это слово, присоединив к нему прилагательное. В этом
смысле еще Кизеветтер в своей Эмпирической психологии 1806 года
различает теоретический, или логический, эстетический, практический и
метафизический, или трансцендентальный, эгоизм3.
Кант более сорока лет почти непрерывно использовал Выдержку из
учения о разуме Майера как компендиум для своих собственных лекций
по логике. Поэтому он был в известной мере вынужден при обсуждении
предрассудков высказать свое отношение к оригинальному термину
Майера. Ведь уже само понятие эгоизма было достаточно чуждо студенту
XVIII века. Но это выяснение отношения, очевидно, не было для Канта
простым обязательным упражнением, с которым можно покончить
какой-нибудь парой сухих фраз. Нет, едва ли какой-либо другой теме он
посвятил больше времени, он даже вдобавок перенес ее и в свой курс
антропологии. И все же недостаточно просто констатировать это как
историко-филологический факт. Мы должны задаться вопросом о том, в
чем следует искать причину столь явного интереса Канта к данной теме.
14. Теоретический фон: плюрализм и общечеловеческий разум
а) Идея общечеловеческого разума
Вышеназванный предрассудок словно дает Канту сигнал для
изложения своего собственного взгляда на разум. Ибо, по его мнению,
логический эгоизм основан на столь же естественном, сколь и чреватом
опасными последствиями неправильном понимании разума. Именно поэтому
1 См. выше, с. 84.
2 Georg Friedrich Meier, Auszug aus der Vernunftlehre, Halle x 1752 (21760).
Перепечатано в: Kant 's gesammelte Schriften, hrsg. von der Preußischen Akademie der
Wissenschaften, Bd.XVI, Berlin u. Leipzig 21924 (' 1914), S.46 (§ 170) [XVI413].
3 Johann Gottfried Karl Kiesewetter, Fassliche Darstellung der
Erfahrungsseelenlehre zur Selbstbelehrung für NichtStudierende, Hamburg 1806, S. 186 f.
Сильный критерий истины /109

недостаточно говорить о разуме. Скорее, требуется выяснить с
возможно большей убедительностью, что означает в действительности разум—
это великое заклинание эпохи. Только таким путем мы сможем сколько-
нибудь основательно защититься от искушения, рожденного этим
«предрассудком».
Самая краткая и содержательная формула, какую Кант находит,
наконец, для выражения своего собственного понимания разума,—это
формула «общечеловеческого разума». По всей видимости, с такой
четкостью она впервые была артикулирована только самим Кантом1. Раннюю,
во многом еще пробную, формулировку, которая вновь вводит нас в
самую суть нашей проблематики, мы находим уже в 1766 году в
сочинении Канта о Сведенборге (или против Сведенборга) Грезы духовидца,
поясненные грезами метафизики. Кант говорит здесь о присущем
человеку влечении, «в силу которого мы настолько сильно и столь всеобщим
образом привязаны к суждению других и почитаем одобрение или
согласие других настолько необходимым для осуществления нашего
собственного суждения в себе самих2, из чего хотя и возникает порою
неверно понятая иллюзия честолюбия, однако даже в самой бескорыстной и
правдивой душе замечается тайная склонность сравнить то, что мы сами
признаем добрым или истинным, с суждением других, чтобы
согласовать их между собою, а равно и удержать всякую человеческую душу на
пути познания, если она кажется нам идущей не по той дороге, которую
избрали мы сами, что все это, возможно, есть ощущение зависимости
наших собственных суждений от общечеловеческого ума и становится
средством для того, чтобы придать целому мыслящих существ род
разумного единства» (А 40£).
Кант говорит здесь еще не об общечеловеческом разуме, но об
«общечеловеческом уме». Но в то же самое время, когда Грезы находились
в печати, на Новый год 1765 года, он уже пишет в письме Иоганну
Генриху Ламберту: «Мне доставляет немалое удовольствие видеть, что Вы
заметили счастливое совпадение наших методов, которое я многократно
наблюдал в Ваших сочинениях и которое послужило к тому, чтобы
умножить мое к оным доверие, словно некая логическая проба,
показывающая, что эти мысли выдерживают проверку на пробном камне
общечеловеческого разума» (№34; X 55). Впоследствии формула «общечелове-
1 См. Hinske, Kant als Herausforderung an die Gegenwart, a.a.O. S. 36,
примечание 9.
2 По Кассиреру; А: «о нас самих».
110/Часть I. Наследие Просвещения

ческий разум» все более и более становится у Канта устойчивым
оборотом речи1. Так, и в Венской логике непосредственно перед
процитированным у Йерузалема пассажем говорится: «Но провидение устроило
так, чтобы мы излагали наши суждения общечеловеческому разуму, и
вложило в нас влечение к этому. Многие, правда, полагают здесь, что это
есть не более чем мотивы суетности. Может быть, и так, однако же цель
провидения достигнута, и мы в самом деле трудимся с большим
усердием. Если же мы не представляем наши мысли общечеловеческому
разуму, то у нас есть причины питать сомнение в значимости наших
суждений, потому что мы не хотим последовать мудрому предписанию
природы, чтобы испытать нашу истину суждениями других. Несправедливо
поэтому [...]» (XXTV 874). Упомянем здесь коротко о том, что у этой идеи
общечеловеческого разума была длинная предыстория, восходящая к
philosophia eclectica раннего немецкого Просвещения2.
В идее общечеловеческого разума Кант соединяет во внутренне
напряженное единство два момента: универсальный размах человеческого
разума, превосходящий все мыслимые различия, и его конечность. С
одной стороны, разум не составляет привилегии немногих избранных
Богом, природой или историей людей, но всеобщий разум—это нечто
такое, чему причастен в той или иной мере каждый индивид. Разум не есть
предмет особой одаренности, как теннис или балет, разум есть коренное
свойство человеческого существования вообще. Каждый человек
благодаря разуму способен познавать истину. Но, с другой стороны, этот
самый разум ни у кого из людей не остается неповрежденным, но у
каждого, даже «проницательнейшего», даже «мудрейшего» (Menschenkunde
S. 34f.) человека, бывает в той или иной форме обременен
недостатками познания, «пороками» (Refl. 2269; XVI293). В отличие от критики
чистого разума понятие человеческого разума отражает границы не
данного априори, но, так сказать, конкретного, индивидуально
обусловленного разума вообще—the weakness of Reason (слабость разума (англ.))2.
Если свести воедино оба эти момента, то в конце концов окажется: «Ра-
1 Словоупотребление в лекциях по логике непостоянно. Ср. XXIV 62826,83313,
87128 (общечеловеческий рассудок (allgemeiner Menschenverstand)); XXIV 79435,
8337, 87427 (общий человеческий разум (gemeinschaftliche Menschenvernunft)).
2 См. Norbert Hinske, статья: Aufklärung. In: Staatslexikon. Hrsg. von der Görres-
Gesellschaft, 7. Aufl. Bd. 1, Freiburg, Basel, Wien 1985, Sp. 393 ff. und Sp. 398 f.
3 См. Giorgio Tonelli, The « Weakness» of Reason in the age of Enlightenment. In:
Diderot Studies 14 (1971), p. 217-244.
Сильный критерий истины /111

зум не создан для того, чтобы быть изолированным, но для того чтобы
полагать себя в общность» (Refl.897; XV 392).
б) Идея плюрализма
Однако наряду с идеей общечеловеческого разума Кант пользуется
еще другим характерным понятием, чтобы выразить с его помощью свое
собственное понимание разума. Это понятие плюрализма, которое
сегодня далеко отклонилось от его первоначального значения у Канта.
И здесь поиск первых следов или намеков на это понятие приводит
нас к Вольфу. А именно, Вольф уже во втором издании своей немецкой
Метафизики проводил различие между «эгоистом» и «плюралистом»:
«идеалисты либо признают более чем одно существо или
придерживаются одного-единственного действительного существа. Первых называют
плюралистами', вторых же—эгоистами»} Похоже, что Кант в своих
лекциях по метафизике принял без изменений эту дистинкцию Вольфа2.
Между тем в лекциях по логике он применяет ее и к новой,
сформулированной Майером проблеме логического эгоизма, и именно тем самым
придает совершенно новое значение понятию плюралиста, или плюрализма.
Так, в Рефлексии 2147\ которая, согласно датировке Адикеса, появилась
между 1770 и 1778 годами, он говорит: «У других людей есть votum соп-
sultativum, а не decisivum. Поэтому с любознательностью сопряжено
влечение к сообщению своих мыслей, ибо наше собственное суждение
должно быть исправлено точкой зрения другого. Обращенный на себя и
участливый разум. Эгоист и плюралист, в логическом смысле слова» (XVI
252). Параллельно к этому в Логике Филиппи, составленной, вероятно, в
1772 году, сказано: «Если мы сравниваем свои познания с познаниями
других и выносим суждение об истине по соотношению соответствия с
разумом других, то это—логический плюрализм» (XXIV 428).
1 Wolff, Vernünftige Gedanken Von Gott, Der Welt und der Seele des Menschen,
Auch allen Dingen überhaupt, a.a.O., Vorrede Zu der andern Auflage, без пагинации
(S. XIX). Ср. Johann Heinrich Zedler (Hrsg. ), Grosses vollständiges Universal-
Lexicon Aller Wissenschaften ufid Künste, Bd. 28, Leipzig u. Halle 1741
[переиздание: Graz 1961], Sp. 879: «Плюралисты, Pluralistae, это некая секта философов,
и в особенности идеалистов, которые признают более одной духовной
сущности»; см. также там же, Bd. 27. Sp. 2007.
2 См. Refl. 5398 (XVIII 171): «В отношении существования вещей в мире—
или идеалист, или дуалист. Идеалист или эгоист, или плюралист». См. также Refl.
5980 (XVIII414), а также Immanuel Kant 's Vorlesungen über die Metaphysik, [hrsg.
von Karl Heinrich Ludwig Pölitz], Erfurt 1821, S.98 ff. (XXVIII 205 ff. ).
112/Часть I. Наследие Просвещения

Аналогичное развитие мысли мы можем наблюдать, хотя,
возможно, в несколько менее выраженной форме, в лекциях Канта по
антропологии. Логический эгоизм—наряду с эстетическим и моральным
эгоизмом1 —и здесь составляет важную, вновь и вновь рассматриваемую
лектором тему2. Так, например, в Рефлексии 903 говорится: «Такого ученого
[который излишне доверяет собственным силам] я называю Циклопом.
Он—эгоист науки, и ему надобен еще один глаз, который даст ему
рассмотреть свой предмет и с точки зрения других людей. На этом
основывается гуманность наук, т.е. общительность суждения, силою которой мы
подвергаем его также суждению других» (XV 395). Согласно датировке
Адикеса, эта заметка написана около 1776-1778 года. Наконец, в
опубликованной Антропологии 1798 года мы находим как бы классическую
формулировку: «Эгоизму можно противопоставить только плюрализм, т.е.
образ мысли, при котором мы рассматриваем себя и ведем себя не как
заключающие целый мир в своем Я, но только как граждане мира» (В 8)\
Точно в таком же виде понятие «плюрализм» появляется вскоре после
этого и в словарях. Так, например, в словаре Брокгауза в 1819 году гово-
1 См. Anthr. В5 ff.; Refl. 1482 (XV 662).
2 См. Refl. 1178 (XV 520); Refl. 1505 (XV 811 ).
3 В обстоятельной рецензии на мою книгу Kant als Herausforderung an die
Gegenwart (в: Вопросы философии 1983, № 3, с. 142-145), которая, хотя и
принадлежит миновавшей, к счастью, эпохе «холодной войны», однако затрагивает
некоторые моменты, имеющие принципиальное значение, И. С. Андреев
придерживается мнения, будто понятие плюрализма не вошло в понятийный лексикон
кантовской философии. В основных сочинениях Канта оно практически не
появляется (там же, с. 143). В самом деле, это понятие, кстати, как и понятие эгоизма,
лишь относительно поздно (1790) прокладывает себе дорогу в опубликованные
работы Канта. И между тем именно Антропология в прагматическом
отношении, которую Андреев, несмотря на прямое указание (a.a.O. S. 57, примечание
46), тактично обходит молчанием, показывает, как живо эта проблема занимала
Канта до конца его жизни. Однако более важно проводимое Андреевым тонкое
различение логического плюрализма (в смысле искания истины в рамках
познавательного процесса), с одной стороны, и политического плюрализма (в духе
буржуазной политологии), с другой (там же). Несомненно, в истории понятия
плюрализма смысл этого понятия претерпел значительные изменения, которых я отнюдь
не отрицаю. Однако Андреев должен будет задаться вопросом о том, может ли
поиск истинного знания именно в области политики избавить себя от следования
всем тем максимам, которые имеют силу во всяком ином искании истины. Кант,
во всяком случае, вновь и вновь предостерегал от подобной снисходительности.
Сильный критерий истины /113

рится: «Эгоизму может быть противопоставлен лишь образ мысли, при
котором мы рассматриваем себя и сохраняем [так!] не как заключающие
целый мир в нашем Я, но только как граждане мира. Кант называл это
плюрализмом [...]»'. А Кампе пишет: «Этим словом Кант обозначал
умонастроение, противоположное эгоизму. В отношении заповеди «возлюби
ближнего как самого себя» то же самое понятие можно выразить словами
«любовь к ближнему»; или еще: «солидарность (Gemeinsinn)», или «дух
общности (Gemeingeist)»2.
Именно здесь находятся истоки того понятия плюрализма в узком
смысле, история которого еще в значительной степени не прояснена (даже
в Geschichtliche Grundbegriffe, в Historisches Lexikon zur
politisch-sozialen Sprache in Deutschland этот термин обойден молчанием, как будто
бы у него вовсе не было прошлого). Так же, как понятие эгоизма, с
точки зрения истории влияний, восходит к Вольфу и его школе, несмотря на
то что у него были предшественники, так понятие плюрализма восходит
к Канту. В этой категориальной эволюции находит классическое
выражение тот, до сих пор почти неисследованный, путь немецкой философии,
который ведет от Вольфа к Канту. Одновременно эта эволюция служит
наглядным примером того, как тесно порой могут быть связаны между
собой филологические, исторические и содержательно-научные
проблемы. Впрочем, во избежание возможных недоразумений нужно сразу же
оговориться, что со времен Канта понятие плюрализма почти столь же
часто и резко изменяло свое прежнее значение, как и понятие эгоизма со
времен Вольфа. Только история понятия здесь оказалась еще намного
запутаннее, а смысловые потери—еще значительнее.
15. К структуре аргументации: долг проверки собственного взгляда
суждением других и право на публичность
Право на свободу публикаций есть для Канта нечто большее, чем
милая идиллия или самоценность. Он не только утверждает это право, он
1 Allgemeine deutsche Real-Encyclopädie für die gebildeten Stände.
(Conversations-Lexicon). Bd.3, Leipzig 51820, S.353 s. v. Egoismus.
2 Johann Heinrich Campe, Wörterbuch zur Erklärung und Verdeutschung der
unserer Sprache aufgedrungenen fremden Ausdrücke. Ein Ergänzungsband zu
Adelungs und Campe's Wörterbüchern, Braunschweig 21813 (4800), S.482 s. v.
Pluralismus.
114/Часть I. Наследие Просвещения

пытается со всей строгостью обосновать его. Однако в силу
особенностей литературного жанра конспектов лекций последовательность
аргументов, с помощью которых Кант удостоверяет действительность права
на свободу публикаций, представлена в этих конспектах более или менее
фрагментарно. Из текстов, которые мы уже большей частью
процитировали в первом отделе главы, логическую форму этого доказательства
можно реконструировать примерно в следующем виде:
Человек имеет моральную обязанность предлагать результаты
своего собственного размышления другим людям на проверку и
рассматривать их суждение как внешний критерий истины.
Но всякая обязанность неразрывно связана с правом на
пользование всеми необходимыми для его осуществления средствами1.
Следовательно, человек имеет право пользоваться всеми
средствами, необходимыми для того чтобы предложить результаты своего
собственного размышления другим людям на проверку.
Свобода публикаций представляет собой именно такое средство,
более того, она есть даже единственное верное средство для действительного
достижения этой цели.
Следовательно, человек имеет право на свободу публикаций.
Правда, вторая посылка данного просиллогизма, а именно
нераздельная связь между правом и обязанностью, или укорененность
определенных прав в некоторых основополагающих для них обязанностях,
нуждается, особенно в наши дни, в специальном анализе и пояснении. Тому, кто
не разделяет этой посылки, будет мало проку и от всех аргументов в
целом. Но эта посылка, следующая классическому шаблону аргументации
теоретиков естественного права, относится к совсем другой главе и
требует для разъяснения отдельного трактата. Здесь поэтому мы
ограничимся в отношении этой логической связки рассуждения следующим утвер-
1 Кизеветтер, питомец Канта в раннюю пору, четко сформулировал эту
внутреннюю взаимосвязь между правом и обязанностью—несомненно, вполне в
духе своего старого учителя. В своем Понятном изложении опытной психологии
он пишет: «Поскольку весьма возможно, что мы по ошибке будем принимать
субъективные основания за объективные, что мы погрешим из торопливости или
по другим субъективным причинам, то для разыскания истины нам необходимо
сравнение наших суждений с суждениями других; и так же, как, с одной
стороны, представлять свои убеждения другим на проверку составляет священное
право человечности, так, с другой стороны, наш долг—производить такое
сравнение, а логический эгоист нарушает эту обязанность» (a.a.O. S. 186).
Сильный критерий истины /115

ждением: в ситуациях, когда человек обязательно должен плыть, ему не
может быть запрещено входить в воду. Или в относящейся прямо к нашей
теме формулировке Канта: «Поскольку человеческому уму присущ
естественный закон—сколько возможно расширять [и исправлять] свои
познания, то ему не следует запрещать тех средств, благодаря которым он
только и оказывается способным отличить истинное от ложного, и не
только приумножить, но и исправить свои познания» (XXIV 93)1.
Две же другие посылки непосредственно связаны с обсуждаемой
нами темой, а потому ниже мы обсудим их несколько более подробно.
а) Обязанность использовать суждение других как внешний
критерий истины
Первая посылка достаточно парадоксально и вызывающе
утверждает нечто вроде общей обязанности предлагать (все?) результаты
собственного размышления (и в этом смысле свое «мнение»2) другим людям
на проверку. Эту обязанность Кант формулирует в нескольких редакциях.
При этом в одном случае на первом плане оказывается объективная
необходимость принимать всерьез votum consultativum (совещательный
голос (лат.)) (XVI252) других людей, в другом—моральное
обязательство делать это, а в третьем—естественная наклонность или влечение
к этому. В приведенном тексте Человековедения эта первая посылка
формулируется целых три раза, причем более в смысле объективной
необходимости и естественной наклонности к этому:
—«[...] сколь бы убедительно ни было для него [самого
проницательного человека] его собственное суждение, ему все-таки не может [= не
смеет?] быть безразлично, что говорят о нем другие [...]».
—«[...] наклонность проверять наши суждения разумом других [есть]
такое средство, которого не может [=не вправе?] отвергнуть [даже] и
самый мудрый человек».
—«[...] поскольку человек мог бы слишком заблуждаться в своем
частном суждении [...], природа поставила публику подлинным судьей
для наших мыслей [.. .]»3.
1 См. выше, с. 104. Аналогично в Венской логике XXIV 875: «[...] что,
поскольку человеческая природа принуждена пользоваться этим внешним
критерием, я имею также право публично излагать свою (так!) мысль»; см. выше, с. 99.
2 См. Menschenkunde S. 35 (см. выше, с. 101).
3 См. выше, с. 100 и ел.
116/Часть I. Наследие Просвещения

Между тем в Логике Филиппы на первом плане совершенно
отчетливо стоит моральное обязательство узнавать суждение других о своем
мнении. Приведем и здесь три различные, взаимно поясняющие друг
друга формулировки Канта:
—«Невозможно обойтись без a posteriori испытания того, будет ли
положение, составленное нами согласно общим правилам рассудка,
одобрено также рассудком каждого человека» (XXTV 388).
—«Нам не должно [=не смеет] быть безразлично, если другие не
изъявляют нам одобрения» (XXIV 390).
—«Итак, мы должны охотно передавать свои суждения другим для
оценки (zu sichten)» (XXTV 391).
В субъективном преломлении этой моральной обязанности
соответствует максима «расширенного» (KdU B159f.) или «либерального»
образа мыслей, т.е. максима: «Мысленно ставить себя в сообщении людям на
место всякого другого» {Anthr. В167).
Эта первая посылка не самодостаточна. Напротив, она предполагает
прежде всего совершенно общую обязанность самосовершенствования,
и именно в области познания. Это старые идеи школы Вольфа', и здесь
мы также не будем разбирать их подробнее. Но, кроме того,
убедительность этой посылки непосредственно зависит от принятия совершенно
определенной интерпретации разума. Она обретает доказательную силу,
только если мы примем во внимание оба момента, которые Кант столь
напряженным образом соединил в идее общечеловеческого разума:
Всеобщность разума принуждает меня считаться с суждением всякого
другого человека, как votum consultativum. Наиболее радикальным
заострением этого первого аспекта является, конечно, рискованный тезис Канта
1 См. Christian Wolff, Philosophia practica universalis, methodo scientifica per-
tractata, Teil I, Frankfurt u. Leipzig 1738, § 128 [переиздание в: Christian Wolff,
Gesammelte Werke,hisg. von Jean École u. a., Abt. II, Bd. 10, Hildesheim u. New
York 1971], S. 113: «Homo per ipsam hominis rerumque essentiam atque naturam
obligatur ad comittendas actiones, quae per se ad perfectionem suam statusque sui
tendunt, et ad omittendas actiones, quae per se ad imperfectionem suam statuesque
sui tendunt»; Alexander Gottlieb Baumgarten, Initia philosophiae practicae primae,
Halle 1760, S. 19 (§ 43) [перепечатано в: Kant 's gesammelte Schriften, hrsg. von der
Preußischen Akademie der Wissenschaften, Bd. XIX, Berlin u. Leipzig 1934]: «Qui
bona committit, quia bona sunt, ea committit, quia iis positis ponitur perfectio [...]
Qui aliquid committit, quia eo posito ponitur perfectio, Quaerit perfectionem.
Ergo quaere perfectionem» [XIX 24].
Сильный критерий истины /117

о невозможности тотального заблуждения1. Но конечность разума,
выражающаяся в понятии человеческого разума, дает мне достаточно
поводов воспринимать с принципиальным недоверием и мои собственные
суждения, какими бы достоверными они мне ни казались. От твердых
убеждений лишь один небольшой шаг до идефикс. При этих двух, в
строгом смысле слова, «рациональных» предпосылках вышеназванная
посылка будет истинным положением. В другой формулировке это
показывает, что ее значение зависит от успешного опровержения логического
эгоизма.
б) Свобода публикаций как необходимое средство для того, чтобы
предлагать результаты своего собственного размышления на проверку
всем другим людям
Ключевая посылка данного эписиллогизма заключается в
утверждении, что свобода публикаций, или, как любит говорить сам Кант, свобода
сочинительства (Freiheit der Feder)2, представляет собой более или менее
необходимое средство для того, чтобы предъявить свои мысли на
проверку другим людям.
Это утверждение также не нуждается в дальнейших филологических
подтверждениях. Оно неоднократно со всей определенностью высказано
в текстах, приведенных в первом разделе этой главы. Поэтому напомним
здесь только еще раз в виде общего примера один абзац из Логики Блом-
берга: «Но свобода сообщения своих мыслей, суждений, знаний—это,
несомненно, единственное самое надежное средство для того, чтобы по-
настоящему проверять и верифицировать свои знания. И кто отнимает
эту свободу, тот [...] тем самым лишает людей единственного подлинного
средства, какое у них еще есть, к тому, чтобы когда-нибудь открыть,
заметить и исправить нередко случающийся обман своего собственного ума
и неверные шаги оного» (XXIV 150 f.)3.
Эта последняя посылка тоже оказывается при внимательном
рассмотрении далеко не самоочевидной. Ведь она принимает свободу
публикаций не только как полезное, исторически обусловленное средство в
ряду других средств, но видит в ней необходимый, совершенно неотъем-
1 См. Hinske, Kant als Herausforderung an die Gegenwart, a.a.O. S. 31 ff.: Kant
und die Aufklärung. Kants Theorie von der Unmöglichkeit des totalen Irrtums.
2 См. Refl. 1482; XV 672 (см. выше, с. 102), и Anthr. В7 (см. выше, с. 102).
3 См. выше, с. 104.
118/Часть I. Наследие Просвещения

лемый момент в процессе установления истины, для которого поэтому
не может служить полноценной заменой даже, например, свобода
слова. Неловкая в языковом отношении формулировка Логики Бломберга
«единственное самое надежное средство» (которая, по сути, очень даже
может принадлежать самому Канту) выражает это особенно отчетливо.
Но и по логическим соображениям аргументация становится
убедительной только при условии такой абсолютизации. Ведь если бы свобода
публикаций являлась только одним из многих средств, то и столь тесное
соотнесение обязанности и права потеряло бы всю свою доказательную
силу.
Ключевой момент доказательства, которое желает провести здесь
Кант, заключается, очевидно, в строгой всеобщности проверки, которую
можно обеспечить только при неограниченном (по крайней мере
принципиально) предании своих мыслей гласности. Только благодаря такой
публикации «сильный критерий истины» (XXTV 740)1, заключенный в
разуме тех, кто мыслит иначе, обретает свою полную силу. Именно в этом
заключается также причина того, что Кант вновь и вновь подчеркивает
важность публичного сообщения своих мыслей и важную роль публики.
Беседа между единомышленниками—все равно в кругу друзей, в
масонской ложе или в центральном комитете партии—не может стать
равноценной заменой для этой публичности. Дело в том, что любая
внутренняя по форме дискуссия, как бы плодотворна она при этом ни была,
опирается на негласно признаваемые и общие всем посылки. А потому
она изначально блокирует определенного рода возражения. Но именно
поэтому любое ограничение круга участников дискуссии создает
опасность того, что некоторые проблемы вообще не будут восприниматься
как проблемы. Одна из самых драгоценных привилегий всякого
человека—это свобода выбирать собеседников в своей частной жизни. Но там,
где участников процесса публичной дискуссии сортируют с точки
зрения истинности или ложности их сознания, где определенные группы
людей или темы из этой дискуссии принципиально исключают, там берет
свое начало в то же время и закрепление заблуждений, и общественный
застой. Платой за самоизоляцию индивида или системы оказывается в
конце концов неспособность индивида или системы отвечать на вызов
действительности. Не только история, но и наша современность
представляет нам в изобилии примеры, свидетельствующие о верности этого
См. Логику Доиа-Вундлаккена XXIV 740 (см. выше, с. 105).
Сильный критерий истины /119

утверждения. Поэтому свобода публикаций есть не только красивая
роскошь индивидуалистической социальности. Она является адекватным
воплощением идеи общечеловеческого разума, и именно в наше время она
становится также необходимой предпосылкой для постепенного
усовершенствования нашего знания.

Часть IL
Зачатки критической философии

Занятие лекциями Канта вызывает у исследователя одновременно
своего рода смену перспективы. Оно помещает в фокус его внимания
совсем другую, чаще всего совершенно игнорируемую сторону умственной
работы Канта. Это имеет самые разные следствия. Одно из важнейших
следствий состоит в том, что история университета становится
неотъемлемым элементом общей картины истории развития мысли, а тем самым
в поле зрения исследователя вводятся источники совершенно иного
рода—лекционные компендиумы Канта. Кантоведение за свою долгую
историю занималось самыми различными источниками—и великими,
эпохальными ведущими деятелями истории философии в целом, и
персонажами XVIII века, и [многими] современниками Канта, которые по тем или
иным причинам были ему лично интересны. Авторов же
использованных Кантом в его лекциях руководств оно, как правило, оставляло без
внимания. Это в особенности касается Георга Фридриха Майера, который,
будучи преемником Вольфа на кафедре в Галле, пользовался большим
авторитетом у современников и оказался забыт только вследствие общего
пренебрежительного отношения к немецкому Просвещению, этого
ядовитого плода философии немецкого идеализма.
Напрасно стали бы мы искать в книгах о Канте Куно Фишера, Алоиза
Риля, Фридриха Паульсена или Макса Вундта, каждая из которых была
эпохой в науке, изложения (философии) Майера; его философия кажется
несущественной для развития Канта. Важное исключение составляет
монография о Канте Альфреда Боймлера, но в ней интерес к Майеру
обусловлен интересом к проблемам эстетики.
Без сомнения, с годами Кант подверг основательной критике и
преобразованию многие идеи своих лекционных пособий. Но в то же время
само собою понятно, что повседневное занятие каким-либо «автором»
не могло не сказаться на его собственном мышлении, как в отношении
выбора проблем, так и в отношении его собственной терминологии.
Вторая часть данного исследования пытается в известной мере восполнить
это упущение. Поэтому она могла бы быть озаглавлена также: один из
забытых (или по преступной халатности игнорируемых) источников
Критики чистого разума.
123

ГлаваУ!. Видоизменение Кантом
первоначального смысла термина «идея».
Разум и безусловное
К формированию понятий в «Критике чистого разума»
16. Пересмотр терминологии у Канта: старое и новое значение идеи
В обширном арсенале новой, критической терминологии Канта1
найдется немного понятий, которые бы оказали столь устойчивое воздействие
на философский язык в Германии, да и во всей Европе2 до сегодняшнего
дня, как именно кантово понятие идеи. Самые разные философские
движения в той или иной форме усвоили и развивали его. Но его влияние
выходит далеко за пределы философии в узком смысле слова. Напомним
здесь как об одном из примеров в этом смысле о встрече Гете с
Шиллером 20 июля 1794 года. В этот знаменательный день Гете после заседания
Общества естествоиспытателей в Йене изложил Шиллеру свои воззрения
на «метаморфозу растений» и, как он сообщает нам, «несколькими
характерными штрихами пера набросал пред ним символическое растение»3.
1 Об основополагающих проблемах в этой связи см. Norbert Hinske, Kants neue
Terminologie und ihre alten Quellen. Möglichkeiten und Grenzen der elektronischen
Datenverarbeitung im Felde der Begriffsgeschichte. In: Akten des 4. Internationalen Kant-
Kongresses Mainz, 6. -10. April 1974, Teil 1 [Kant-Studien Sonderheft], S. 68*-85*.
2 См. Послесловие к Крейцеровой сонате Л. H. Толстого: «Но идеал только
тогда идеал, когда его осуществление возможно только в идее, только мысленно,
когда он предстает достижимым лишь в бесконечности и когда потому
возможность приблизиться к нему есть возможность бесконечная. Если бы идеал был
не только достижим, но если бы мы могли представить себе его осуществление,
то он перестал бы быть идеалом» (Цитируем по: Leo N. Tolstoj, Kreutzer sonate.
Erzählungen aus den Jahren 1884-1905, Berlin o. J., S. 289).
3 Johann Wolfgang v. Goethe, Erste Bekanntschaft mit Schiller. 1794. In: Goethes
Werke, hrsg. im Auftrage der Großherzogin Sophie von Sachsen, Abt. 1, Bd. 36,
Weimar 1893 [переиздание: Tokyo 1975], S.250 f.
124

Но лапидарный ответ Шиллера был следующим: «Это не опыт, это идея»1.
«Как может быть нам когда бы то ни было дан опыт, адекватный идее?
Ибо своеобразие этой последней состоит в том именно, что ей никогда
не может соответствовать опыт (dass ihr niemals eine Erfahrung congruiren
könne)»2. Именно эти положения Шиллера, по впечатлению Гете,
выразили словами противоположность между ними обоими, и как раз тем
самым заложили основу их дружбы, которая стала одной из вершин
немецкой культуры.
То влияние, которое постоянно оказывало своеобразное кантовское
понимание термина «идея», соответствует центральному положению,
принадлежащему этому понятию в структуре Критики чистого разума.
Оно представляет собой, так сказать, одно из ее осевых понятий. Вся
первая книга трансцендентальной диалектики трактует исключительно «О
понятиях чистого разума» (В366), точнее, о специфических понятиях
разума в узком смысле слова, т.е. об идеях. И Кант вопреки своему
обыкновению не жалеет выразительных формулировок, подчеркивающих
значение этого понятия: Я «прошу тех, кому дорога философия (а для этого
требуется больше, чем обыкновенно думают), если это и последующие
соображения будут признаны убедительными, взять под свою защиту
термин идея в его первоначальном значении, чтобы он не смешивался
более с другими терминами, которыми, обыкновенно, без всякого разбора
обозначают всевозможные виды представлений, и чтобы наука не
страдала от этого» (В376). Но это «первоначальное значение» есть для Канта
именно то значение, которое придавал данному «выражению» Платон:
«Платон пользовался словом идея так, что, очевидно, подразумевал под
ним нечто не только не заимствованное из чувственности, но даже
далеко превосходящее понятия рассудка, которыми занимался Аристотель,
так как в опыте нет ничего совпадающего (Kongruirendes) с ними. У
Платона идеи суть первообразы самих вещей, а не только ключ к
возможному опыту, каковы категории» (В370).
Ссылка на небрежность, с которой «обыкновенно обозначают всякого
рода разряды представлений в беспечном беспорядке», уже указывает
нам на то, что Кант и здесь предполагает произвести сознательный
пересмотр терминологии. И в самом деле, обращение Канта к
«первоначальному значению» выражения «идея» означает, с точки зрения исто-
1 EM.S.251.
2 Ebd.
125

рии понятий и эволюции кантовской философии, некую веху в этом
развитии, причем в двояком отношении.
Первый перелом касается истории философии Нового времени в
целом, язык которой в значительной степени определялся тем, что Декарт и
Локк пользовались термином «идея» в смысле «представления вообще».
В свете этой истории возвращение Канта к старому платоновскому
смысловому содержанию понятия означает радикальное новшество. Вторая
же веха относится уже к собственной философской эволюции Канта. Ибо
акцентированное использование термина «идея», которое Кант так
настойчиво защищает в Критике чистого разума, вовсе не было столь
самоочевидно и для него самого. Напротив, оно было результатом долгой,
трудной работы мысли, которую мы отчасти проследим в этом разделе.
История понятий и история развития системы и в этом отношении
оказываются «Clavis Kantiana»1.
Дело в том, что первоначально и Кант тоже пользовался
выражением «идея» (которое, правда, что само по себе достойно внимания, лишь
редко появляется в его так называемых докритических сочинениях)2 с той
самой беззаботностью, на которую он впоследствии так выразительно
жалуется в Критике чистого разума. Как и во многих иных случаях, его
критика является и в этом отношении одновременно—если не в первую
очередь—немного и самокритикой, и палинодией. Чтобы признать это,
нет надобности в обстоятельных исследованиях истории понятий. Скорее
вполне достаточно будет процитировать несколько положений или
оборотов речи из ранних работ Канта. Так, в сочинении на премию 1762—
1764 годов сказано: «Всякий имеет, к примеру, понятие о времени;
необходимо объяснить это понятие. Я должен рассмотреть эту идею во всех
отношениях [...]» (А 71 ). Еще и в диссертации 1770 года, несмотря на
произошедшие за восемь истекших лет коренные изменения, мы встречаем
в точности такое же словоупотребление. И здесь тоже время, которое ведь
за этот период по существу дела было возведено в чин чистой формы
созерцания, по-прежнему беспечно именуется идеей: «Idea temporis non
1 Так была озаглавлена вступительная лекция Куно Фишера, открывшая
некогда новую эпоху в кантоведении и все еще представляющая интерес и для
современного читателя: Clavis Kantiana. Qua via Immanuel Kant philosophiae
criticae elementa invenerit, Jena 1858.
2 Cm . A llgemeiner Kantindex zu Kants gesammelten Schriften, hrsg. von Gottfried
Martin, Bd. 16: Wortindex zu Kants gesammelten Schriften, bearbeitet von Dieter
Krallmann und Hans Adolf Martin, Bd. 1, Berlin 1967, S. 502.
126/Часть И. Зачатки критической философии

oritur, sed supponitur a sensibus»; «Идея времени не возникает из чувств,
но предполагается ими» (А 14). В другом контексте Кант пишет в 1766
году в Грезах духовидца, поясненных грезами метафизики, что в наших
сновидениях «идеи фантазии и идеи внешнего ощущения сваливаются в
одну кучу» (А 50 прим.).
Наряду с этим обширным значением понятия «идея»,
напоминающим Декарта и Локка, у Канта, впрочем, с самого начала то и дело
появляется и второе, совершенно иное значение, в котором сохраняется
воспоминание о древней платонически-христианской традиции. Так, уже во
Всеобщей естественной истории и теории неба 1755 года сказано: «Все
существа связаны между собою одной причиной, которая есть ум Бога;
а потому они не могут иметь иных последствий, кроме таких, которые
рождаются представлением совершенства в этой самой божественной
идее» (А79)1. Эта вторая традиция образует, так сказать, промежуточную
позицию для формирования впоследствии критического значения
термина «идея». Однако всю полноту своей значимости она раскроет только в
контексте Критики чистого разума, для словоупотребления которой
характерно усвоение и преобразование, то есть именно видоизменение
этого старого значения.
Однако, как правило, Кант еще по меньшей мере до 1770 года по
умолчанию использует выражение «идея» в широком значении
«представления вообще». В Критике чистого разума же «идея» в резкой
противоположности с этим пониманием означает такое понятие, которое выходит
«за пределы возможного опыта» (В 377), понятие безусловного, которое
не может быть дано отдельному человеку ни в каком опыте, «понятие
разума» в строгом смысле слова (там же), то есть некоторое понятие
совершенно особого рода2. Но в чем заключались мотивы, которые привели в
конце концов к этому решительному изменению значения термина?
Каким путем пришел Кант к этой новой терминологии? Конспекты курса
лекций Канта по логике, которые с 1966 года (насколько они были собра-
1 См. там же, А 145: «в единственном высшем уме [...], мудрая идея
которого [...]»; А 194: «из вечной идеи божественного ума»; Опыт некоторых
наблюдений об оптимизме А 4: «о всех идеях миров в божественном уме».
2 О содержательных проблемах см. Norbert Hinske, Kants Rede vom
Unbedingten und ihre philosophischen Motive. In: Hans Michael Baumgartner und Wilhelm G
Jacobs (Hrsg. ), Philosophie der Subjektivität? Zur Bestimmung des neuzeitlichen
Philosophierens. Akten des 1. Kongresses der Schelling-Gesellschaft 1989, 2 Bde.,
Stuttgart-Bad Cannstatt 1993, Bd. 1, S. 265-281.
Видоизменение Кантом первоначального смысла термина «идея»/127

ны и учтены к этому времени)1 печатались в рамках четвертого отдела
Академического собрания сочинений Канта, и лежащие в основе этих
лекций рефлексии из рукописного наследия философа позволяют нам
сегодня дать ответ на этот вопрос с той уверенностью, которая присуща
филологической работе. В то же время они позволяют реконструировать
по отдельным этапам генезис одного из разделов Критики чистого
разума, оказавшегося одинаково влиятельным и с точки зрения истории
терминологии, и с архитектонической точки зрения, а тем самым и
глубже понять сам текст Критики. Также и в этом отношении
обнаруживается—этот тезис нужно обозначить с самого начала,—в какой степени
работа Канта над своим «автором» была «зачатком его собственной
критической философии»2, так что, как утверждает сам Кант, его
«вышедшие впоследствии (большей частью после 1781 года) сочинения, как
может показаться, придали» изложенным в лекциях мыслям «разве только
систематическую форму [...] и полноту» (XIII539)3.
17. Курс лекций Канта по логике
как зачаток нового, критического значения термина «идея»
Как известно, Кант в течение почти сорока лет пользовался в своих
лекциях по логике в качестве компендиума Выдержкой изучения о
разуме4 вольфианца Георга Фридриха Майера. Здесь, в восьмом разделе
первой основной части, Майер рассуждает «об ученых понятиях» (XVI533),
1 Об обнаруженных позднее конспектах по логике см. Werner Stark, Neue Kant-
Logiken. Zu gedruckten und ungedruckten Kollegheften nach Kants Vorlesungen über
Logik. In: Kant-Forschungen, hrsg. von Reinhard Brandt und Werner Stark, Bd. 1,
Hamburg 1987, S. 123-164.
2 См. Norbert Hinske, Kant-Index, Bd. 1 : Stellenindex und Konkordanz zu Georg
Friedrich Meier „Auszug aus der Vernunftlehre"'. Erstellt in Zusammenarbeit mit
Heinrich P. Delfosse und Heinz Schay. Unter Mitwirkung von Fred Feibert, Martina
Gierens, Berthold Krämer und Elfriede Reinardt, Stuttgart-Bad Cannstatt 1986, S. XI.
3 См. выше, с. 37.
4 Georg Friedrich Meier, Auszug aus der Vernunftlehre, Halle ' 1752 (21760).
Перепечатано в: Kant s gesammelte Schriften, hrsg. von der Königlich Preußischen
Akademie der Wissenschaften, Bd. XVI, Berlin u. Leipzig 1924 С1914). Выдержку Майера
мы цитируем в дальнейшем по этому переизданию; соответственно, римские
цифры обозначают номер тома, арабские—номера страниц Академического издания.
128/Часть II. Зачатки критической философии

т.е. о понятиях науки. Именно в этой связи он приходит также к
различению нескольких видов понятий или представлений. Так, в параграфе 254
он утверждает: «У нас есть только три пути для того, чтобы достичь
понятий: опыт, абстракция и произвольная связь» (XVI541). По всей
вероятности, именно необходимость—поначалу, быть может, сугубо внешняя—
пояснить и прокомментировать этот раздел текста своего «автора» в ходе
своих чтений по логике привела Канта к тому, чтобы шаг за шагом, в
сознательной дистанции от Майера, разработать собственную схему
подразделения представлений на различные виды, в которой затем наконец
обнаружится также особое место и своеобразное достоинство идеи. Если
до всякого конкретного анализа охарактеризовать в общем путь,
пройденный при этом Кантом, то можно сказать: Кант постепенно усложнял
свое, вначале скорее намеченное, чем детально разработанное,
трехчленное деление понятия, прибавляя к нему все новые звенья, пока наконец
не пришел к определенной схеме подразделения объема этого понятия,
представленной в Критике чистого разума. Но в этом мыслительном
процессе замечательно и интересно то, что в ходе его именно идея все
в большей мере оказывается в фокусе теоретического интереса.
а) Логика Бломберга
В этой связи следует в первую очередь рассмотреть так называемую
Логику Бломберга—объемистый конспект, основанный на
чрезвычайно различных текстовых источниках и в нынешнем виде возникший,
очевидно, вскоре после диссертации 1770 года1. Рассуждения на
занимающую нас тему начинаются в нем с сознательной критики Майера и его
словоупотребления. Майер в параграфе 249 писал: «Следовательно, все
наши представления суть понятия» (XVI533). Кант же заявляет, напротив:
«Не всякое представление есть понятие» (XXTV 25124). Непосредственно
развивая эту мысль, Кант, в свою очередь, обосновывает триаду
категорий, благодаря которой впервые делается понятной эта критика: «Пред-
1 См. Norbert Hinske, Kant-Index, Bd. 3: Stellenindex und Konkordanz zur
„Logik Blomberg". Erstellt in Zusammenarbeit mit Heinrich P. Delfosse und Elfriede
Reinardt. Unter Mitwirkung von Terry Boswell, Sabine Ganz, Birgit Krier, Birgit
Nehren und Susanne Schoenau. Teilbd. 1 : Stellenindex, Stuttgart—Bad Canstatt 1989,
S. XXVI-XXX; его же, Kant-Index, Bd. 14: Personenindex zum Logikcorpus. Erstellt
in Zusammenarbeit mit Heinrich P. Delfosse und Elfriede Reinardt. Unter Mitwirkung
von Terry Boswell, Sabine Ganz, Birgit Krier, Birgit Nehren und Susanne Schoenau,
Stuttgart—Bad Canstatt 1991, S.XIX f.
Видоизменение Кантом первоначального смысла термина «идея»/129

стааление чувств есть, например1, ощущение. Представление рассудка
есть явление. Представление разума есть понятие. Чувства ощущают,
рассудок координирует, разум же субординирует» (XXIV 25124_28). Для этой
триады—интересно, что она таким образом появляется и в корпусе
текстов Канта по метафизике2—характерно то, что здесь различается
несколько видов представлений (ощущение/явление/понятие—об идее пока что
речи еще не идет), и они соотносятся с различными познавательными
способностями (чувства/рассудок/разум), каждая из которых, в свою очередь,
характеризуется совершенно определенным видом деятельности (ошуще-
ние/координация/субординация). Уже в этом заметно принципиальное
отличие от «автора»: Майера интересует в первую очередь степень
отчетливости наших представлений, Канта же—их «происхождение» (КгУВЩ.
Здесь мы уже можем в общих чертах заметить первые подступы к
трансцендентальной логике—наброски, которые Кант впоследствии, начиная
с Логики Пелица, будет развивать все с большей определенностью3.
6) Логика Филиппы
Логика Филиппи, в которой в целом ряде мест отмечаются очевидные
параллели с Логикой Бломберга4, прежде всего повторяет (и поясняет) в
первых девяти строках намеченную там трехчленную схему: «Представ-
1 Правильно: «[...] чувств, например, есть [...]».
2 Ср. Refl. 3961 (XVII 367).
3 См. Логика Пелица XXIV 566: «В этом подразделении все решает
происхождение, а значит, оно относится не к логике, а к метафизике». Венская логика
XXIV 905: «И вот мы видим, что различение эмпирического и чистого
определяется происхождением понятия, а значит, таковое различение есть уже
метафизическое исследование. Ибо логика не спрашивает о том, откуда возникают
понятия, но о том, как можно оформлять и упорядочивать их по законам
рассудка. Таким образом, то, что есть понятие, относится к логике. Но вопрос о том,
возникает ли оно независимо от опыта или из опыта, не относится к ее области».
KrVR 80: Трансцендентальная логика «занималась бы также происхождением
наших познаний о предметах, поскольку это происхождение не может быть
приписано предметам; поскольку же общая логика нисколько не затрагивает это
происхождение познания, но только рассматривает представления (все равно, даны
ли они изначально a priori в нас самих, или только эмпирически) согласно тем
законам, по которым рассудок пользуется этими представлениями в их отношении
друг к другу, когда он мыслит».
4 См. Hinske, Kant-Index, Bd. 3 : Stellenindex und Konkordanz zur „ Logik Blom-
berg", a.a.O. S.XX-XXVI.
130/Часть И. Зачатки критической философии

ление чувств называется ощущением, представление
рассудка—явлением, представление разума [...]—понятием» (XXIV 45116f). Но затем
Логика Филиппы неожиданно вводит еще вторую, совершенно новую триаду,
заключающую в себе в зачатке уже позднейшую схему классификации из
Критики чистого разума (B376f.): «Материя всего нашего познания
заключается в чувствах. Степени, к которым мы восходим, это //1. гергае-
sentatio представление вообще.//2. conceptus всеобщие понятия
рассудка. // 3. ideae всеобщие понятия разума» (XXIV 45125_29). Совершенно
ясно, что эти две трехчленные группы, которые непосредственно следуют
здесь друг за другом—причем в самом основном
тексте—содержательно между собой никак не соединимы, но что переписчик ничтоже сумня-
шеся скомпилировал здесь совершенно различные источники. Так,
например, термин «понятие» в первой триаде соотносится с разумом, однако
во второй—с рассудком. А специфически познавательное содержание
разума здесь впервые составляют «ideae»: «идея» здесь уже вполне
очевидно не отождествляется более, в духе Локка, с «представлением
вообще», но обозначает отныне совершенно определенный вид
представлений, характерных для разума и только для разума. Правда, еще ни звуком
не упоминается о том, что они же определяют и основные черты
человеческого существования.
в) Рефлексия 2835
Рефлексия 2835, наиболее вероятным временем возникновения
которой Адикес считает 1773-1777 годы, решительно продолжает
разработку этих проблем. Первые двенадцать строк в ней состоят из ряда
перечисляемых без всякой связи латинских терминов, наглядно показывающих,
как совершается дальнейшее развитие проблематики. Очевидно, что
первоначально Кант—в одной и той же строчке (полиграфическое
изображение в Академическом издании легко вводит в заблуждение
поверхностного читателя)—записал в качестве мнемонического подспорья для
лекций всего лишь пять понятий: «repraesentationes perceptiones conceptus
notiones ideae» (XVI 536,3 и 5373). Мы видим, что вторая триада из
Логики Филиппи (repraesentatio/conceptus/ideae) дополнена теперь еще двумя
членами (perceptiones и notiones)1. Затем вокруг этих пяти ключевых поня-
1 Тем самым исключена и возможность ранней датировки основной строки,
которую допускал Адикес: «Не исключено, что 53613 и 5373 происходят уже из
периода т|2 [1764-1768]» (XVI 53624f). Эта строка предполагает как основу и
исходный пункт теоретические рефлексии Логики Бломберга и Логики
Филиппи. То же самое касается и датировки Рефлексии 1683 (XVI 81 f.)
Видоизменение Кантом первоначального смысла термина «идея»/131

тий в виде так называемых g- и s-прибавлений (одновременных и
позднейших прибавлений) группируются многие другие термины, служащие
для постепенного усложнения имеющейся схемы классификации. При
этом важное значение для дальнейшей эволюции понятий имеет в
особенности различение «intuitus» и «conceptus», т.е. созерцания и понятия
(XVI53612,5373 и 5374). Но обстоятельная интерпретация всех этих
категориальных разветвлений вполне могла бы послужить предметом для
особого исследования.
Однако в Рефлексии 2835 примечателен еще и другой момент. Хотя
в переложенном вкладками рабочем кантовском экземпляре «Выдержки»
Майера она помещена как раз против восьмого раздела, который ведь
трактует не об идеях, а в совершенно общем виде «об ученых понятиях»
(XVI533), вся вторая часть рефлексии (XVI5378-53812) посвящена
термину «идея», освещаемому теперь в самых разнообразных аспектах.
Особое положение и антропологическое значение идеи («Идея
справедливости—это образцовая идея для оценки Аристида» XVI 53713f; «[идеи]
блаженной жизни у большинства людей нет» XVI 538lf) очевидным образом
все в большей мере оказываются в центре внимания Канта. Все прочие
виды представлений, так сказать, понятны сами собой. Они касаются
только ориентировки в эмпирическом мире. Идея же загадочна и остается
всегда загадочной, как и человек, увлеченный этой идеей («Эта идея есть
целое, которая через ограничение указывает части; но как это
возможно—мы постичь не можем»; XVI 538gf).
г) Логика Пелица
Логика Пелица—несмотря на новейшие попытки датировки, когда
стараются доказать ее более раннее возникновение1, хотя ее все-таки
следует отнести ко времени после написания Критики чистого разума—
самым наглядным образом иллюстрирует воплощение названных выше
терминов в живой форме лекции. Она является прямо-таки
классическим примером того, насколько рукописное наследие философа и конс-
1 См. Tillmann Pinder, Zu Kants Logik-Vorlesung um 1780, anlässlich einer neu
aufgefundenen Handschrift. In: Kant-Forschungen, hrsg. von Reinhard Brandt und
Werner Stark, Bd. 1, Hamburg 1987, S. 79-114. Критику этой работы см. Norbert
Hinske, Kant-Index, Bd. 6: Stellenindex und Konkordanz zur „Logik Pölitz". Erstellt
in Zusammenarbeit mit Terry Boswell, Heinrich P. Delfosse und Riccardo Pozzo.
Unter Mitwirkung von Sabine Ganz, Sabine Harwardt, Michael Oberhausen und
Michael Trauth. Teilbd. 1: Stellenindex, Stuttgart—Bad Cannstatt 1995, S.XXII f.,
S.XXVff.undS.Lff.
132/Часть П. Зачатки критической философии

пекты его лекций дополняют и поясняют друг друга. В данном случае ее
источником, несомненно, послужила рассмотренная нами только что
Рефлексия 2835 с различными одновременными и позднейшими
прибавлениями, причем в особенности латинская часть этой рефлексии.
Путеводную нить рассуждений составляет теперь—как и в Венской логике
(XXIV 904-907), Логике Бузольта (XXIV 653) и Логике Дона-Вундлаккена
(XXIV 752), но также и в обнаруженной уже после опубликования лекций
по логике в Академическом издании Бреславской логики (S.92)1—шес-
тичленная структура (repraesentatio/perceptio/intuitus/conceptus/notio/
Idee). В первоначальную пятичленную структуру из Рефлексии 2835 к
этому времени прочно включено позднейшее прибавление «intuitus»
(XVI53612). Так, здесь, в частности, говорится: «Чтобы объяснить
понятие, заметим, [1.)] repraesentatio есть первое и самое общее и объяснено
быть не может, 2.) представление с сознанием есть perceptio, восприятие
3.) представление, поскольку оно рассматривается как относящееся к
предмету, есть cognitio [...]. Итак, я должен также осознать предмет. У нас есть
много представлений, не относящихся ни к какому объекту, например,
все внутренние ощущения. Они относятся к субъекту. Если кто-нибудь
говорит со мною, то у меня есть представление, отнесенное к объекту,
следовательно, познание; если он кричит так громко, что у меня болят
уши, то это—ощущение, и я чувствую свое состояние. Познание есть
либо intuitus, либо conceptus; intuitus, если у меня есть только отдельные
представления; conceptus, если у меня есть представления, общие для
многих, или repraesentatio communis. Conceptus est repraesentatio com-
munis [...] Intuitus est repraesentatio singularis [...]»//«[...] У нас есть
много эмпирических понятий, а именно, понятия цвета, ощущения и
пр. и пр. Punis было бы такое [понятие], которое возникает из рассудка
независимо от опыта. Эти понятия, опять-таки, бывают такие, предметы
которых могут быть даны в опыте, например, понятия субстанций,
причин, следствий, и пр. и пр., или такие, предметы которых не могут быть
даны ни в каком опыте,—это понятия только разума. Conceptus punis
est notio. Итак, notio есть все-таки нечто большее, чем conceptus, но в
немецком языке все же нет никакого2 соответствующего ему
выражения. Notio, предмет которого может быть представлен in concrete, есть
notio intellectus, где же предмет не может быть дан ни в каком опыте,—
оно есть идея. Идею можно назвать понятием разума, ибо разумом я
См. Stark, Neue Kant-Logiken, a.a.O. S. 124 f.
еще нет никакого?
Видоизменение Кантом первоначального смысла термина «идея»/133

мыслю нечто a priori1. Вообще-то говорят об идее красного цвета и пр., но
это неправильно».—(XXIV 565 f.)
Итак, среди чистых понятий, concepti puri, Кант, в свою очередь,
обнаруживает два совершенно различных вида понятий. Правда, оба они
происходят «независимо от опыта из рассудка». Но в то время как
предметы notio intellectus «могут быть даны в опыте», идея представляет
собой такое представление, «где предмет не может быть дан ни в каком
опыте». Тем самым с полной ясностью сформулировано критическое понятие
идеи («понятие, [состоящее] из Notiones и выходящее за пределы
возможного опыта, есть идея» (KrV В377)). Последнее предложение Логики Пе-
лица также ясно напоминает нам о Критике чистого разума, в конце
которой сказано: «Тому, кто однажды привык проводить это различие,
должно быть невыносимо слышать, как представление красного цвета
называют идеей» (там же)2. Поэтому при таком положении вещей едва
ли могут оставаться какие-либо сомнения в том, что Кант при написании
Критики чистого разума в данном месте обращался к мыслям, которые
были развиты им первоначально в курсе его лекций по логике. Это и не
удивительно, поскольку ведь во время своей многолетней работы над
Критикой он одновременно регулярно читал и лекции, среди которых был
также курс логики.
д) Венская логика
В заключение для полноты картины бросим еще взгляд на Венскую
логику, которая хотя и была датирована Герхардом Леманном, издателем
Академического издания Канта, 1794-1796 годами (см. XXTV 983) и,
соответственно, помещена последней в ряду конспектов по логике, но которая
в действительности относится к тому же периоду времени, что и Логика
1 A priori здесь еще следует понимать более в духе Вольфа, как дедуктивное,
умозаключающее познание, исходящее не от опыта, а от верховных логических
посылок. Ведь если исходить, из специфически кантовского понимания
априорного, то и notiones intellectus, т. е. категории, следовало бы назвать
представлениями a priori. Поэтому определение идеи у Канта как понятия разума поначалу
ориентировалось, похоже, на вольфианское понятие о разуме. См. также Логика
Филиппы XXIV 45129; см. выше, с. 130.
2 См. Венская логика XXIV 907: «Обычно авторы совершенно
несправедливо пользуются словом идея. Говорят, например, об идее красного цвета, тогда
как он не есть даже и notio». Логика Дона-Вундлаккена XXIV 752: «Созерцание
красного еще не дает понятия рассудка».
134/Часть II. Зачатки критической философии

Пелица1. Подобно последней, подготовительной работой для нее
послужила Рефлексия 2835, только Венская логика развивает представленные
в ней идеи гораздо обстоятельнее и многограннее, и, как Логика Пелица,
она также пользуется вышеупомянутой шестичленной структурой (ге-
praesentatio / perceptio / intuitus / conceptus / notio /Idee), как путеводной
нитью рассуждения. Новым по сравнению с Логикой Пелица, а также и
с Рефлексией 28352 является то обстоятельство, что Кант здесь
эксплицитно различает два совершенно разных вида понятий (notiones), notio
intellectualis и notio rationis. Тем самым еще резче обозначается особое
положение идеи, или непреодолимая пропасть, отделяющая идеи от
категорий: «Итак, notio—уже больше, чем понятие [...], notio, предмет
которого может быть дан в опыте, называется notio intellectualis. Если
предмет не может быть дан ни в каком опыте, то оно называется notio
rationis, или idea. Итак, собственно говоря, notio, поскольку оно не может
быть дано ни в каком опыте, а также не соответствует никакому опыту,
есть idea» (XXIV 906). Непосредственно следующие далее пояснения
показывают нам, как сильно повлияли на разработку Кантом учения об идеях
проблемы первой и второй антиномии: «Понятие целого может быть
дано в опыте, оно есть notio intellectualis, но если я составляю себе еще
новое понятие, например, понятие о мире, который должен быть несоз-
данным целым3, охватывающим все вещи, и в котором все части вместе
находятся в общей связи, то это понятие невозможно дать в опыте. Что
может заключать в себе всю вечность мира, если он вечен? Итак,
понятие о мире есть лишь идея. Понятие о части есть conceptus punis
intellectualis, seu notio. Но понятие части, которая сама не состоит из частей,
есть notio rationis, idea. Пока мой разум представляет себе нечто делимое,
оно всегда может быть разделено еще далее. Но мой разум требует в
конце концов последней части, которая далее разделена быть не может, т.е.
проста. Это понятие не может быть показано в опыте, а значит, оно есть
понятие a priori, идея» (XXIV 906). Заметим, между прочим, что иные
черты этих рассуждений напоминают нам скорее диссертацию 1770 года,
чем учение об антиномиях в Критике чистого разума4.
1 О датировке Венской логики см. Norbert Hinske, Kant-Index, Bd. XIV:
Personenindex zum Logikcorpus. a.a.O. S. XX f.
2 Cp. XVI 5372: «vel notio vel idea» (или понятие, или идея (лат.)).
3 безусловным целым?
4 См. De mundi sens. А 1 ff. (§§ 1 f. ).
Видоизменение Кантом первоначального смысла термина «идея»/135

Но в итоге мы можем сказать: знакомство с рукописным наследием
Канта и конспектами его лекций позволяет вновь живо представить себе
эпизоды той мыслительной работы, в ходе которой, в конце концов,
возникли Критика чистого разума и излагаемое в ней учение об идеях. Это
служит в то же время, может быть, самым капитальным оправданием
филологической работы в сфере философии: именно то, что она
напоминает нам о великой серьезности тех проблем, которыми рождены и
которыми живут величайшие произведения в истории философии.

Глава УП. Науки и их намерения или цели.
Новая формулировка идеи системы у Канта
К формированию системы «Критики чистого разума»
Критическая философия Канта осознает себя как систему, следуя в
этом господствующей логике европейской мысли Нового времени —
правда, именно и только Нового времени—она даже усматривает в
системе единственно адекватную форму философии и науки и решительно
протестует против всего, что составляет простой агрегат или просто
случайное собрание познаний. При этом, однако, отнюдь не было ясно с
самого начала, что конкретнее следует понимать под
системой,—напротив, философия XVII и XVIII веков характеризуется не в последнюю
очередь вспыхивающим вновь и вновь из поколения в поколение спором о
смысле подлинной идеи системы1.
В соответствии с этим и Кант в Критике чистого разума тоже
предложил собственное определение системы. Между тем это определение
не родилось сразу готовым. Скорее его можно в достаточной мере
принять, только если постичь его в контексте критики Кантом понятия
системы Христиана Вольфа и Георга Фридриха Майера. Кант—их должник
и их критик. Но упомянутая только что дискуссия представляет интерес
отнюдь не только для антикваров. Нет, несмотря на все произошедшие с
тех пор изменения, она имеет некоторое значение и для современной
дискуссии о критериях научности науки.
Тем самым мы очень приблизительно очертили основные идеи
нашего нижеследующего анализа и рассуждения. Соответственно, этот
анализ разделяется на четыре большие рубрики:
(1.) Понятие системы у Вольфа и Канта. Сходства и различия.
(2.) Разрыв Канта с математическим методом Вольфа.
1 См. незаменимую и доныне работу Otto Ritschi, System und systematische
Methode in der Geschichte des wissenschaftlichen Sprachgebrauchs und der
philosophischen Methodologie, Bonn 1906.
137

(3.) Критика Кантом определения системы у Георга Фридриха Май-
ера.
(4.) Значение определения системы у Канта для теории науки
нашего времени.
18. Понятие системы у Вольфа и Канта. Сходства и различия.
Идея системы не была изобретена самим Кантом. Он столкнулся с
ней уже в годы учения, но, по всей видимости, в отношении собственно
философии попал в водоворот этой идеи только в «десятилетие
молчания» с 1770 до 1780 года. Правда, Кант уже в своей Всеобщей
естественной истории и теории неба 1755 года, то есть уже в тридцатилетнем
возрасте, то и дело, следуя старинной категориальной традиции1, пользуется
такими выражениями, как «система планет» (A LI), «система
неподвижных звезд» (А 5, А7), «Система Юпитера и Сатурна» (А 62), «система
мироздания» (А 169) и т.д., или же такими непосредственными
словосочетаниями, как «Солнечная система» (А 62), «звездная система» (А 14 f.),
«планетная система» (А 125), которые, как правило, уже позволяют
предполагать некоторое устоявшееся словоупотребление. Таким образом, для
Канта в этот момент систематическое строение имеет в первую очередь
сама действительность и лишь во вторую очередь—познание
действительности. В философских же сочинениях Канта до 1781 года это понятие
встречается относительно редко, и то употребляется лишь мимоходом. В
свете общей проблемной ситуации в науке того времени это отнюдь не
самоочевидное обстоятельство.
а) Понятие системы у Вольфа
Идея системы имела длительную и запутанную предысторию. Но
философом, придавшим этой идее определяющую для развития всей
немецкой философии XVIII века форму, был Христиан Вольф2. Он, как никто
другой, настаивал на неотложной необходимости систематического
философствования. Идея системы является для него естественным следстви-
1 См. там же, Sp. 7.
2 См. Norbert Hinske, Wolffs Stellung in der deutschen Aufklärung. In: Werner
Schneiders (Hrsg. ), Christian Wolff. 1679-1754. Interpretationen zu seiner
Philosophie und deren Wirkung. Mit einer Bibliographie der Wolff-Literatur, Hamburg
21986(4983),S.311 f.
138/Часть П. Зачатки критической философии

ем его демонстративного или математического метода. В Подробном
известии о собственных сочинениях, которое по Лудовици служит
«введением в полезное чтение сочинений Вольфа»1, в конце главы «О способе
преподавания (Lehr-Art)» (а значит, о методе) «автора», сказано: «Я
излагал каждое [доказательство] в том месте, где оно было необходимо для
понимания и доказательства последующего. И кто примет это
соображение во внимание, тот всегда сможет указать причину того, почему
сейчас приводится такое объяснение и почему положение, о котором
спрашивают, почему оно находится именно здесь, приведено нами именно в
этом, а не в каком ином месте [...]; к тому же я привык указывать
основание последовательности моих учений, чтобы мои слушатели познали, что
они получили Systema veritatum, то есть что истины были изложены им в
таком взаимном соединении, какое требуется для основательного
познания»2. Через четыре главы Вольф заявляет в параграфе 78, где он пытается
прояснить свой вклад в онтологию: какими бы познаниями и
побуждениями к мысли я ни был обязан традиции, это я «познал как истину
путем собственных размышлений, и либо дал совершенно заново
доказательства этих истин, или же обстоятельно распутал эти доказательства,
чтобы они приобрели убедительную силу», так «что наконец я привел
все это вместе в такой порядок, где все понимается и познается одно
через другое и таким образом сделал из основной науки систему, в
которой все [части] учения связаны друг с другом так же, как члены в теле
человека, и при многообразном своем различии все они содействуют одно
другому, и одно всегда существует ради другого. А с этой целью каждое
учение получило свое место, в котором оно и излагается»3.
Следовательно, и здесь тоже именно математический метод и учреждаемый им
«порядок» мыслей впервые создает из «основной науки», т.е. онтологии,
некоторую систему, т.е. теорию, в которой «все учения связаны друг с
другом так, как члены в теле человека».
1 Johann Heinrich Zedler, Grosses vollständiges Universal-Lexicon Aller
Wissenschaften und Künste, Bd. 58, Halle u. Leipzig 1748 [переиздание: Graz 1962],
Sp.590.
2 Christian Wölff, Ausführliche Nachricht von seinen eigenen Schriften, die er in
deutscher Sprache von den verschiedenen Theilen der Welt-Weißheit heraus gegeben,
Frankfurt am Main 21733 (4726) [переиздано в: Christian Wolff, Gesammelte
Werke, hrsg. von Jean École u. a., Abt. I, Bd. 9, Hildesheim u. New York 1973], S. 108 f.
(§34).
3 Там же, S. 228 f. (§78).
Науки и их намерения и цели/139

Что эта идея системы далась Вольфу не даром, становится понятно
уже из того обстоятельства, что в его немецкой Логике 1712 года слово
«система» еще не появляется1. Что-то похожее на эксплицитное
определение этого понятия мы находим только в его большой латинской Логике
1728 года, правда, и здесь нет и следа того богатства мысли, которое
отличает вышедшее незадолго перед тем Подробное известие о
собственных сочинениях: «Sysiema [...] dicitur veritatum inter se & cum principiis suis
connexarum congeries»: «Системой [...] называют совокупность истин,
связанных между собою и со своими основаниями»2. Баумайстер
дословно включил это определение в свою неоднократно
переиздававшуюся Philosophia definitiva и таким образом содействовал его
распространению3.
Однако этим сухим определением Вольф не ограничился. Вскоре
затем он еще раз вернулся к обсуждению этой темы. В Марбургских
досужих часах 1729 года, то есть еще в первом томе, мы находим отдельный
трактат, столь же богатый мыслями, сколь блестящий по стилю
изложения, De differentia intellectus systematici et non systematici4. Хаген в своем
переводе Вольфа немного забавно озаглавил это сочинение: О различии
1 См. Heinrich Р. Delfosse, Berthold Krämer, Elfriede Reinardt, Wolff-Index.
Stellenindex und Konkordanz zu Christian Wolffs „Deutscher Logik", Stuttgart—Bad
Cannstatt 1987.
2 Christian Wolff, Philosophia rationalis sive logica, methodo scientifica pertrac-
tata et ad usum scientiarum atque vitae apt ata, Frankfurt u. Leipzig 31740 (4728)
[переиздано в: Christian Wolff, Gesammelte Werke, hrsg. von Jean École u. a., Abt.
II, Bd. 1, Hildesheim, Zürich, New York 1983], S. 635 (§ 889).
3 Friedrich Christian Baumeister, Philosophia definitiva hoc est deßnitiones phi-
losophicae ex systemate Lib. Bar. A Wolf in unum collectae succinctis observationibus
exemplisque perspicuis illustratae etanonnullis exceptionibus vindicatae, Wien 1775
(4735) [переиздано в: Christian Wolff, Gesammelte Werke. Materialien und
Dokumente, hrsg. von Jean École u. a., [Abt. III], Bd. 7, Hildesheim u. New York 1978],
S. 60 (№ 300). Ср. его же, Institutions philosophiae rationalis methodo Wolfii con-
scriptae, Wittenberg 91745 (4735), [переиздано в: Christian Wolff, Gesammelte
Werke. Materialien und Dokumente, hrsg. von Jean École u. a., [Abt. III], Bd. 24,
Hildesheim, Zürich, New York 1989], S. 354 (§ 474).
4 In: Christian Wolff, Horae subsecivae Marburgenses anni M DCC XXIX, qui-
bus philosophia ad publicam privatamque utilitatem aptatur, Frankfurt u. Leipzig
1729 [переиздано в: Christian Wolff, Gesammelte Werke, hrsg. von Jean École u. a.,
Abt. II, Bd. 34. 1, Hildesheim, Zürich, New York 1983], S. 107-154.
140/Часть II. Зачатки критической философии

между связным и несвязным рассудком1, и тем скорее исказил
подлинную тему трактата. Ибо то, о чем на самом деле идет речь в трактате,—
это не что иное, как Различие между систематическим и
несистематическим умом2, или, если выразить это словами Шиллера, между
«ученым, работающим ради хлеба насущного», и «философским умом»3.
Этот краткий блестящий трактат4 прежде всего самым наглядным
образом показывает нам, как живо занимала Вольфа проблематика системы.
Но в то же время он показывает, что в действительности уже и Вольф
предпринимает попытку заново сформулировать идею системы. Его
математический метод открывает перед ним возможность обнаружить новое,
«разумное» и «просвещенное» значение для слова и понятия «система».
Соответственно этому Вольф прямым текстом выступает против
«творцов обычных систем, я хочу сказать: систем, которые таковы не по
существу дела, а только по имени» («systematum vulgarium, hoc est, non re, sed
nomine talium conditores»)5. Они, как заявляет Вольф, основываются
только на единстве предмета, но не на внутренней связи положений6.
Напротив, непрерывное сопряжение посылок и следствий, так называемое га-
1 In: Christian Wolff, Gesammlete kleine philosophische Schrifften, Welche
meistens aus dem Lateinischen übersezet, Vierter Theil, darinnen die zu der
Hauptwissenschaft gehörige Stücke enthalten, auch mit nöthigen und nüzlichen Anmerkungen
versehen sind von G. [ottlieb] F. [riedrich] H. [agen], Halle 1739 [переиздано в:
Christian Wolff, Gesammelte Werke, hrsg. von Jean École u. a., Abt. I, Bd. 21. 4,
Hildesheim u. New York 1981], S. 163-219.
2 См. также Wolff, Ausführliche Nachricht, a.a.O. S. 124 (§ 37): «Да и это самое
изложение служит для того, чтобы отделить дельные умы от недельных,
основательно ученые—от тех, которые изучили что-нибудь лишь поверхностно».
3 Friedrich Schiller, Was heißt und zu welchem Ende studiert man
Universalgeschichte? Eine akademische Antrittsrede. In: Schillers Werke. Nationalausgabe, Bd. 17:
Historische Schriften, Teil 1, hrsg. von Karl-Heinz Hahn, Weimar 1970, S. 360 ff.
4 См. Hans Lüthje, Christian Wolffs Philosophiebegriff. In: Kant-Studien 30 ( 1925),
S.41: Марбургские досужие часы—«это выдающийся источник для изучения
Вольфа, поскольку он высказывается в них о некоторых предметах, которые не
так ясно выражены в его систематических сочинениях, а также гораздо живее
излагает многое, что в этих последних трактуется сухим тоном. По-моему, они
относятся к лучшему из написанного Вольфом, ведь и вообще в эти годы после
изгнания из Галле он находился на вершине своего творческого пути».
5 Wolff, De differentia intellectus systematici, a.a.O. S. 110 (§ 3).
6 См. также Wolff, Philosophia rationalis sive logica, a.a.O. S. 593 f. (§ 829).
Науки и их намерения и цели/141

tiocinatio polysyllogistica, свойственное математическому методу Вольфа,
указывает точное и неповторимое место каждой мысли. Вольф пишет:
«Quodsi quis malit sensu quodam vago & minus determinate appellare sys-
tema, quod per nostram notionem fixam & determinatam tam augustum nomen
non meretur; per nos utatur sua loquendi libertate, sed eadem nos quoque
majore jure frui permittat, qui per leges methodi philosophicae [...] a vago &
indeterminate vocum significatu abhorrere debemus»: «Но если кто-нибудь
хочет, в колеблющемся и не весьма определенном смысле, называть
«системой» то, что согласно нашему устойчивому и определенному
понятию, не заслуживает этого сиятельного имени, то пусть он невозбранно
пользуется своей свободой слова, но позволит нам пользоваться ею же с
еще большим правом,—нам, которые на основании законов
философского метода [...] должны опасаться нечеткого и неопределенного
употребления выражений»1. Едва ли можно представить себе более резкий и
решительный разрыв с образом мысли предшественников.
б) Понятие системы у Канта
Если в свете только что обрисованных размышлений
проанализировать определение (определения) понятия системы у Канта, то становятся
осязаемо заметны черты сходства между Вольфом и Кантом. Так, в
Учении о методе Критики чистого разума, в тематически близком разделе,
посвященном «Архитектонике чистого разума», а значит, в
классическом, так сказать, определении системы у Канта, говорится: «Под
системой же я разумею единство многообразия знаний, подчиненных одной
идее. А идеей я называю понятие разума о форме целого, поскольку им
a priori определяется как объем многообразия, так и положение частей
[его] в отношении друг к другу. Следовательно, научное понятие разума
содержит в себе цель и форму целого, соответствующего цели. Единство
цели, к которому относятся все части [целого], и в идее которого они
соотносятся также друг с другом, приводит к тому, что ни одной части
нельзя упустить из виду, а также нельзя сделать никакой случайной прибавки
или остановиться на неопределенной величине совершенства, не
имеющей a priori определенных границ. Следовательно, целое расчленено (аг-
ticulatio), а не свалено в кучу (coacervatio); оно может, правда, расти
внутренне (per intus susceptionem), но не извне (per appositionem), подобно
телу животного, рост которого состоит не в присоединении новых
членов, а в том, что каждый орган, без изменения пропорциональности, ста-
1 Wolff, De differentia intellect™ systematici, a.a.O. S. 111 (§ 3).
142/Часть П. Зачатки критической философии

новится более сильным и более приспособленным (tüchtiger) к своим
целям» (В 860 f.).
Связь кантовского и вольфовского понятий системы выражается
прежде всего в следующих четырех идеях или ходах мысли:
(1.) Для всякой системы характерно «единство многообразных
познаний», принадлежащих к ее «объему».
(2.) Это единство—не «внешнее», не «случайное», не произвольно
созданное, но «внутреннее», органическое единство.
(3.) Оно характеризуется, в частности, тем, что каждому отдельному
познанию принадлежит неизменно определенное «положение», или
«место», в котором его следует обсуждать, что, следовательно, «положение
отдельных частей друг относительно друга» с самого начала, как говорит
обычно в этой связи Кант, еще вполне в духе Вольфа1,—«а priori
определено».
(4.) Поэтому вновь и вновь сходным образом, или, лучше сказать,
аналогом, системы, является для Канта, как и для Вольфа, тело живого
организма, «рост которого не прибавляет ни одного члена, но без
изменения их взаимной пропорции делает каждый член сильнее и пригоднее для
достижения его целей»2.
Приписывать все эти черты сходства и в способе выражения, и в
самом существе дела простой случайности,—значит, сделать невозможной
какую бы то ни было филологическую и историческую работу. Можно,
правда, признать открытым вопрос о том, относятся ли и в какой именно
мере эти черты сходства непосредственно к Вольфу или же к одному из
его многочисленных последователей. Какие тексты в этой связи Кант
читал, а какие нет,—это вопрос, ответить на который не так просто.
Но, несмотря на указанные черты сходства, Кант, вводя собственное
определение системы, пользуется именно тем оборотом речи, который
он обыкновенно употребляет в тех, хотя и не только в тех, случаях, когда
не просто перенимает от предшественников некоторое понятие, но
намеревается совершенно сознательно придать ему новое, отличное от
прежнего значение: «Под системой же я понимаю [...]»\ Именно поэтому воз-
1 Ср. KrVт.
2 О происхождении этого образа см. Ritschi, System und systematische
Methode, a.a.O. Sp. 12 f., Sp. 23 f. и пр.
3 См. Norbert Hinske, Kants Weg zur Transzendentalphilosophie. Der
dreißigjährige Kant, Stuttgart, Berlin, Köln, Mainz 1970, S.28 примечание 74.
Науки и их намерения и цели/143

никает вопрос: в чем состоит то принципиально новое, что коренным
образом отличает понятие системы у Канта от понятия системы у
Вольфа, несмотря на все черты совпадения между ними? В чем заключается
новая формулировка идеи системы у Канта?
Подлинная новизна кантова понятия системы (с особенной
настойчивостью выраженная в Венской логике)1 заключается в понятии цели,
которая лежит в основании «идеи» или «научного понятия разума» о
целом. Оно описывает тот момент, который, по Канту, только и делает
возможным связь различных познаний в системе: только тот, кто отдает себе
отчет в основополагающей цели или смысле некоторой науки, способен
судить о том, что принадлежит к ее «объему», а что нет, что,
следовательно, необходимо для ее полноты, какое значение в реализации этой цели
принадлежит каждой ее части. Например, из реализации направляющей
цели медицины—борьбы с болезнью—выясняются все подразделения
медицины на специальные дисциплины и части специальных дисциплин,
их объем и значение, которое имеет при этом каждая отдельная
специальная дисциплина знания. Поэтому систематическое единство
некоторой науки, да и науки вообще, решающим образом зависит от четкого
представления о намерениях или целях, которые все связаны между
собой в некотором субординативном контексте2. Кто, занимаясь
конкретной работой, теряет из виду цель своей науки, тот неизбежно превращает
ее в кучу бессвязных познаний, в некий «агрегат». Таким образом,
теперь уже объединяющим принципом системы является не
математический метод с присущей ему непрерывной связью посылок и заключений,
как было у Вольфа, но рефлексия о цели или смысле науки. Правда, и в
этом—заметим здесь между прочим—еще слышится некий вольфовс-
кий мотив, ведь уже в самом заглавии крупных сочинений Вольфа
постоянно встречается указание на цель рассматриваемой науки3.
Поэтому в «новом» определении системы у Канта находит отражение
в первую очередь, ни много ни мало, новое установление объединяющего
принципа системы. Но такое новое установление—не просто замена
одного, ставшего непрочным, камня в конструкции, после чего в
остальном все осталось бы по-старому. Нет, это изменение приводит к принци-
1 См. ниже, с. 153.
2 См. Венская логика XXIV 799.
3 См., например, выше с. 140, прим. 2 (ad шит scientiarum atque vitaè) и с. 140,
прим. 4 (adpublicam privatamque utilitatem).
144/Часть И. Зачатки критической философии

пиально новой формулировке идеи системы и даже к новому
пониманию науки. Если мы хотим представить себе весь масштаб этой новой
формулировки, то целесообразно будет обрисовать в деталях отдельные
ходы мысли, которые привели к этой формулировке. Эволюция кантовой
мысли и в этом отношении оказывается поистине «Clavis kantiana»1.
19. Разрыв Канта с математическим методом Вольфа.
Первый значительный шаг на пути Канта к собственному понятию
системы, хотя поначалу и в прямо противоположном направлении,
знаменует конкурсное сочинение 1762-1764 годов, программную работу
Канта Исследование об отчетливости принципов естественной теологии
и морали. Оно обозначает нечто такое, что можно было бы назвать
отрицательным прогрессом, и недвусмысленным образом формулирует
решительный разрыв Канта с математическим методом Вольфа, а
следовательно, с опорным фундаментом его понятия системы. Когда именно
произошел этот разрыв и даже был ли то вообще разрыв или, скорее, просто
конечная точка медленного процесса обособления и отчуждения,—это
вопрос, на который непросто найти ответ, но который несущественен для
освещения рассматриваемой нами здесь проблематики.
Критика Кантом математического метода Вольфа остается—в
отличие, например, от гегелевской критики2—в целом вполне на высоте
постановки проблем у самого Вольфа. Она обнаруживает основательное
знакомство Канта с размышлениями Вольфа, обсуждает его
аргументацию и чужда высокомерия. Вольф исходил из того представления, что
пропагандируемый им математический метод на самом деле есть вовсе
не только специфический метод математики, но универсальный метод
разума, который просто был образцовым образом применен
античными математиками, и что поэтому «метод, которому следовал Евклид, не
вытекает из природы трактуемого предмета, но выводится из всеобщего
1 См. Kuno Fischer, Clavis Kantiana. Qua via Immanuel Kant philosophiae cri-
ticae elementa invenerit, Jena 1858.
2 Cm. Georg Wilhelm Friedrich Hegel, Wissenschaft der Logik, hrsg. von Friedrich
Hogemann und Walter Jaeschke, 2 Bde. (Georg Wilhelm Friedrich Hegel, Gesammelte
Werke, hrsg. von der Rheinisch-Westfälischen Akademie der Wissenschaften, Bd. 11
u. 12, Hamburg 1978 und 1981), Bd. 2, S.228 f.
Науки и их намерения и цели/145

понятия сущего и природы человеческого сознания» («methodum, quam
Euclides tenuit, non ab objecto, quod tractat, derivari, sed ex ipsa entis no-
tione generali & mentis humanae natura deduci»)1. Поэтому для Вольфа
математический, демонстративный и научный метод—это одно и то же.
Вольф дал конкретное изложение этого воззрения, представив три
основных элемента своего математического метода—точное
объяснение понятий, строгое проведение доказательств и тщательное
обеспечение опорных посылок этих доказательств: «Почему нужно объяснять
слова? Не потому, чтобы это были имена для величины, но потому, что
слова—это знаки мыслей, с помощью которых мы представляем себе
вещи, а потому каждому слову должно соответствовать понятие, если
это слово должно быть понятно. [...] Почему в доказательстве не
принимают ни одной исходной посылки, о которой бы не было заранее
установлено и рассмотрено, верна ли она или нет? Не потому, чтобы мы
имели дело с величинами; но потому, что в противном случае останется
сомнительным положение, выведенное из других положений [...]
Следовательно, правила, которыми мы руководствуемся в математическом
методе,—это всеобщие правила, которые нужно принимать к сведению,
если мы хотим познать что-нибудь основательно, и для этой цели они
бывают нужны также и в математике»2. Поэтому противники
математического метода должны были согласиться принять тот упрек в свой
адрес, «что те, которые не желают выносить математический метод в
философии, менее чем нужно рассудили, в чем собственно заключается его
сущность. Ибо ведь в противном случае это было бы все равно, как если
бы они потребовали, чтобы в философии никто не руководствовался
правилами логики»3.
Прежде всего и в первую очередь именно эти три основных элемента
математического метода, которые вновь и вновь обозначает сам Вольф,
твердой рукой подхватывает Кант уже в первом рассуждении своего
конкурсного сочинения, а следовательно, так сказать, уже в дебюте партии,—
1 Wolff, De differentia intellectus systematici, a.a.O. S. 133 (§ 11 ).
2 Wolff, Ausführliche Nachricht, a.a.O. S. 63 f. (§ 25).
3 Там же, S. 65 (§ 25). См. об этом также Johann Heinrich Lambert, Neues Orga-
non oder Gedanken über die Erforschung und Bezeichnung des Wahren und dessen
Unterscheidung vom Irrthum und Schein, 2 Bde., Leipzig 1764 [переиздано в: Johann
Heinrich Lambert, Philosophische Schriften, hrsg. von Hans-Werner Arndt, Bd. 1 und
2, Hildesheim 1965], Bd. 1, S.434 f. (§679).
146/Часть И. Зачатки критической философии

чтобы выявить в них незамеченные Вольфом глубокие различия между
философией и математикой,—различия, делающие невозможным
перенос математического метода в философию. А именно философия в
противоположность математике определяет свои понятия не синтетическим, а
аналитическим путем (§ 1), в противоположность математике она не
может в процессе своих доказательств обращаться к наглядным знакам, как
заместителям вещей или мыслей (§ 2), и наконец, в противоположность
математике, она в своих высших посылках имеет дело с необозримым
множеством недоказуемых положений: «Если мы сравним с этим [с
методом математики] философию, а именно метафизику, то я бы очень хотел,
чтобы мне начертили таблицу тех недоказуемых положений, которые
лежат в основе в этих науках на всем их протяжении. Эта таблица,
несомненно, составила бы целый неизмеримый план» (А 76)'. Как раз поэтому
для Канта в противоположность Вольфу математический метод именно
и представляет собою метод, вытекающий только из своеобразного
предмета математики, а не какой-то универсальный метод человеческого
разума. Поэтому в философии этот метод совершенно неприменим, и
можно даже сказать, «что для философии не было ничего вреднее
математики, а именно, подражания таковой в методе мышления, там, где он никак
не может употребляться» (А 79).
Данная здесь критика лишает почвы специфически вольфовское
понятие системы. Отныне становится невозможным непрерывное
дедуктивное, или синтетическое, сочетание посылок и выводов, которое бы ука-
1 Указывая на «неизмеримый план» «недоказуемых положений», Кант
проницательно затрагивает нерешенную, а может быть, даже и незамеченную
проблему в трактовке системы у Вольфа. Дело в том, что одной из различных форм
высших положений являются, согласно Вольфу, определенные эмпирические
положения, так называемые им «несомненные опыты» (см. Ausfiihrliche Nachricht,
a.a.O. S. 75 [§ 27]), или «experientiae indubitatae» (см. Philosophia rationalis sive
logica, a.a.O. S. 379 [§ 498]). Число таких опытов и Вольфу представляется
чрезвычайно большим, в Подробном известии он прямо говорит о «многих
примерах» (S. 73 [§ 27]). С этой точки зрения Вольф и Кант в данном пункте
совершенно согласны. Однако математический метод Вольфа в качестве принципа
единства системы может обеспечивать только связь посылок с полученными из них
следствиями, т. е. connexio «veritatum [...] cum principiis suis» (соединение
«истин с их принципами (лат.)) (см. выше, примечание 2, с. 140). Но как или
благодаря чему может возникнуть connexio «veritatum inter se» (соединение «истин
между собою» (лат.)),— этот вопрос в рамках вольфова понимания системы
остается открытым.
Науки и их намерения и цели/147

зывало точно установленное место каждому познанию и связывало все
со всем в систематическое единство. Аналитический же метод, который
Кант в это время предлагает принять вместо него в философии, по
характеру своему слишком пробный и временный, чтобы он мог указывать
неизменное место каждой отдельной мысли. Вероятно, как раз в этом
заключается причина того, что Кант именно в шестидесятые годы
необычно редко пользуется самим словом «система». Отказ от
математического метода Вольфа, по всей видимости, первое время идет параллельно с
общим отказом от идеи системы. Конкурсное сочинение 1762-1764
годов и в самом деле знаменует с этой точки зрения именно тот
отрицательный прогресс, без которого Кант едва ли смог бы прийти к
принципиально новой формулировке идеи системы.
20. Полемика Канта с определением системы
у Георга Фридриха Майера
Что касается разрыва Канта с математическим методом и
концепцией системы Вольфа, который вообще только и мог породить у него
потребность в новом понимании идеи системы, то этот разрыв с
достаточной ясностью зафиксирован в конкурсном сочинении Канта и других его
публикациях, а значит, в работах, изданных самим Кантом, в так
называемых (начиная с Варда) «печатных сочинениях». Но совсем иначе обстоит
дело с документальным отражением тех положительных шагов, которые
в конце концов, шаг за шагом привели Канта к формулировке его
собственной идеи системы. Они большей частью приходятся, если
воспользоваться выражением Дильтея, на «период молчаливой работы» Канта, а
потому реконструкция их возможна только при обращении к двум
группам источников совершенно иного рода: к конспектам лекций Канта и к
лежащим в их основе рефлексиям из рукописного наследия философа.
При этом в первую очередь нужно принимать во внимание Лекции о
логике, опубликованные в 1966 году в рамках четвертого раздела
Академического издания сочинений Канта.
Поэтому и в отношении новой формулировки идеи системы у Канта
верно будет сказать: тот, кто оставляет без внимания рукописное
наследие и конспекты лекций Канта, отстает от современного уровня научных
исследований и игнорирует незаменимые источники по эволюции
теоретической мысли Канта.
Лекции Канта по логике более или менее строго следуют
руководству непрерывно использовавшегося им с 1757 года компендиума по ло-
148/Часть II. Зачатки критической философии

гике—Выдержки из науки о разуме Георга Фридриха Майера1. Майер,
несмотря на тесные связи с Александром Готтлибом Баумгартеном и
вытекающий отсюда интерес к эстетике и риторике, был во многих
вопросах вольфианцем. Так, в частности, и его понимание системы в
сущности совпадает с концепцией Вольфа: «Система (systema)—это
множество догматических истин, связанных между собою таким образом, что
все они вместе взятые составляют познание, которое можно
рассматривать как некое целое» (XVI276). Указание на математический метод
Вольфа, в котором ratiocinatio polysyllogistica создает единство системы,
недвусмысленно выражено и в последующих параграфах его работы: «Для
точнейшей истины системы требуется: [...] чтобы все части ее [...] были
связаны, так чтобы каждая из них была или основанием для прочих, или
следствием, или тем и другим одновременно» (XVI277)2. Но и понятие
«догматических истин» (разумеется, в положительном смысле слова)
имеет вольфианское происхождение и восходит к проводимому
Вольфом различию между разумным и опытным познанием, между cognitio
philosophica и cognitio historica3.
а) Различение эмпирических и рациональных систем у Канта
Именно с этого определения, с которым Кант, хотел он того или нет,
должен был в течение сорока лет сталкиваться в своих лекциях, берет
начало продуктивная критика Канта. Она в конце концов привела его,
причем таким путем, который отнюдь не совпадает с общим путем
разработки проблем Критики чистого разума, к собственному определению
системы. На этом пути следует выделить, в частности, следующие три
шага. Первый важный шаг, получивший отражение прежде всего в
конспектах начала семидесятых годов, это констатация того, что подобное
определение имеет в виду только «догматические истины», а значит, только
истины разума a priori в вольфовском смысле, и тем самым выносит за
1 Georg Friedrich Meier, Auszug aus der Vernunftlehre, Halle ] 1752 (21760).
Перепечатано в: Kant 's gesammelte Schriften, hrsg. von der Königlich Preußischen
Akademie der Wissenschaften, Bd.XVI, Berlin u. Leipzig 21924 (4914). Выдержку
Майера мы цитируем в дальнейшем по этому переизданию; соответственно
римские цифры обозначают номер тома, арабские—номера страниц
Академического издания.
2 См.такжетамже,§§420,421 [XVI 778].
3 См., например, Wolff, Philosophia rationalis sive logica, a.a.O. S. 537 f. (§ 743),
а также выше, с. 31 и ел. и 71 и ел.
Науки и их намерения и цели/149

рамки систематического познания (которое Ламберт в Новом Органоне
1764 года отождествил с научным познанием вообще1) всю сферу
опытного знания. Так, в Логике Бломберга говорится: «Автор чересчур
ограничивает значение этого слова [Lehrgebäude/система], поскольку
применяет его только и исключительно к догматической истине» (XXIV 100).
Еще отчетливее эта критика определения системы у Майера выражена в
в Логике Филиппи, которую следует относить к несколько более
позднему времени: «Есть и другие системы, состоящие не из догм (Dogmatibus).
Ибо все системы познания бывают или рациональными, или
историческими [=эмпирическими]. География Хюбнера—это первая
географическая система» (XXIV 399)2. Последнее замечание наводит на мысль,
что эта критика одностороннего понятия системы у Майера была
инициирована прежде всего интересами Канта в области географии. Ибо уже в
1757 году Кант писал в Наброске и извещении о курсе лекций по
физической географии: «Я черпал из всех источников, отыскивал всякие запасы
и [...] составил систему из всего, что относится к этой цели» (II4). Но в
этом смысле могло оказать влияние и раннее употребление Кантом
понятия системы во Всеобщей естественной истории.
Поэтому уже в Логике Бломберга Кант различает два совершенно
различных вида систем и построения системы: эмпирические системы,
возникающие в результате координации познаний, и рациональные,
возникающие в результате их субординации: «Всякой системе должно быть,
таким образом, присуще единство, однако это единство может иметь
основанием или координацию, как бывает в исторических познаниях, или
субординацию» (XXIV 100)3. Соответственно, систематическое единство
эмпирических систем—это, как говорится в одном из позднейших
прибавлений к Рефлексии 2227, «синтетическое единство», или «единство
соединения», тогда как единство рациональных систем—это
«аналитическое [...] единство выведения» (XVI278).
б) Примат идеи целого перед частями
Второй важный шаг на пути Канта к своей собственной идее
системы был более или менее неизбежно вызван только что указанным нами
различением. Это—поиск нового объединяющего принципа, который
1 См. Lambert, Neues Organon, a.a.O. Bd. 1, S. 411 (§ 633).
2 См. Логика Пелица XXIV 530; Логика Бузолъта XXIV 631.
3 См. также там же, XXIV 291.
150/Часть П. Зачатки критической философии

мог бы заменить собой математический метод и иметь одинаковую силу
для обеих форм системы. Первый, еще неуверенный ответ на этот
вопрос был, возможно, дан Кантом в виде намека уже в Логике Бломберга,
где—и кстати, в характерную параллель с трактатом Вольфа De
differentia intellectus systematici & non systematici—сказано: «Ум у людей
различен; тот, который охотно обращается к частям, утончен. Тот, который
обращается к целому,—это великий ум» (XXIV 100)1. Согласно этому
решающее значение для систематического познания имеет способность
видеть целое. Затем, самое позднее—в Логике Филиппщ ясно и
недвусмысленно обозначается то основополагающее значение, которое имеет
для системы идея целого, по существу дела предшествующая всякому
частному познанию: «В системе я должен начинать с целого, с
основного понятия [...], а не с частей. [...] Вначале нужно набросать план целого;
впоследствии можно заполнить его частями. [...] Идеал, или целое,
предшествует, и только в целом можно мыслить части» (XXTV 399). «План
должен происходить из обособленной главной идеи, а не из частей» (XXIV
400)2. При этом, может быть, одновременное, пока еще нерешительное
использование таких выражений, как «главное понятие»3, «идеал» и
«главная идея», свидетельствует о ранней, еще пробной, редакции этой идеи в
Логике Филиппи. Поздняя же Логика Бузольта, отображающая
состояние размышлений Канта 1789-1790 годов, заявляет столь же лапидарно,
как и заостренно: «Система—это [...] когда идея целого предшествует
определению частей. Агрегат же—когда знание частей предшествует
понятию о целом» (XXIV 631)4. Таким образом, объединяющая функция
переходит от метода к идее целого. Одновременно с этим стремление к
систематическому единству перемещается в начальную стадию научной
1 См. там же, XXIV 291 : «а именно, сначала я должен сформировать у себя
идею целого, а затем составляю идею и понятия о заключенных в нем частях».
2 Ср. Refl. 2835: «Во всех науках, особенно науках разума, первое, чего
нужно искать, это идея науки, общий абрис, очерк ее в объеме всех познаний, а
значит, целое науки. Это целое архитектонично» (XVI 537).
3 См. Lambert, Neues Organon, a.a.O. Bd. 1, S. 49 (§ 77): «И здесь самое
важное—только заметить, что известная система истин соединяется под одним
главным понятием, тогда это понятие мы делаем категорией (Lehrbegriff) и
обогащаем науки еще одной частью».
4 Аналогичная формулировка есть уже и в Логике Пелица: «Наука—это
система познаний, в которой основу всякий раз образует идея целого,
определяющая ее подразделение» (XXIV 597).
Науки и их намерения и цели/151

работы. Если для Вольфа система есть конечный результат
последовательного применения математического метода, для Канта
предварительный набросок целого, очевидно, образует исходный пункт.
в) Рефлексия о цели науки как источник идеи целого
Но как же столь смело утверждаемый Кантом примат идеи целого
может быть реализован в практике научной работы? Как или с помощью
чего возможно получить предварительное понятие о целом, не исходя
при этом, однако,—пусть даже, может быть, и неявно—из частей? Как
мыслимо начало науки, исходящее в самом деле из идеи целого, а не из
частных познаний?
Ответ на эти вопросы знаменует третий и решающий шаг в
процессе переформулировки идеи системы у Канта. Он гласит: искомую идею
целого мы получим, если поразмыслим о конститутивном намерении,—
Кант, следуя обычаям языка своего времени, говорит: цели—данной
науки, а затем спросим себя, какие частные познания необходимы для
достижения этого самого намерения (а какие нисколько ему не
способствуют) и каково значение каждого познания в этой их взаимосвязи. Иными
словами: рефлексия о ведущей цели науки открывает нам, что
принадлежит к объему этой науки, а что не принадлежит, и каково значение—
каково «место»—каждой отдельной «части» в контексте естественных
проблем этой науки. В этом смысле в Логике Пелица, а значит,
вероятно, приблизительно одновременно с Критикой чистого разума сказано
следующее: «В каждой системе должна быть идея как целое1, которая
определяет подразделение и цель, и эта идея составляет систематическое
единство» (XXTV 530); «можно заниматься науками без связи; в таком
случае это—практическая эрудиция (Polyhistorie); но если мы избираем
себе главную науку и рассматриваем другие науки как средства для
достижения этой, тогда это система» (XXTV 523). При этом два слова: «и цель»,
прибавленные как бы между прочим, которым в другом месте
соответствует слово «средство», выражают собственный теоретический прогресс,
достигнутый в этом конспекте лекций по сравнению с Логикой Бломбер-
га и Логикой Филиппи. На языке Критики чистого разума это звучит
так: «Следовательно, научное понятие разума содержит в себе цель и
форму целого, соответствующую цели» (В 860)2.
идея целого?
См. выше, с. 142.
152/Часть П. Зачатки критической философии

Однако цели науки, или цели различных наук, не индифферентны друг
другу. Напротив, они во многих отношениях соединены между собой, а
нередко находятся в отношениях взаимного подчинения и соподчинения.
Поэтому Кант примерно в то же время мог сделать в Венской логике
следующее, открывающее новые горизонты, заявление: «Философия
согласно conceptu cosmico», т.е. философия согласно понятию о мире, «это
наука о конечных целях человеческого разума» (XXTV 798). «Система—это
взаимосвязь многих познаний согласно идее. Наши исторические [=
эмпирические] знания полезны [лишь] для того, чтобы [правильно: если] наш
разум мог целесообразно употребить их. Поскольку цели
субординированы одна другой, то должны существовать верховные цели, и таким
образом среди этих целей возникает единство, или система целей.
Подлинная ценность употребления нашего разума может определяться только
связью этого знания с конечными целями» (XXIV 799). Тем самым был
достигнут уровень рефлексии, отвечающий определению системы из
Критики чистого разума, да и соответствующие страницы Венской
логики звучат почти парафразом этого определения1. И в этом отношении
также выясняется, что лекции Канта по логике служат в весьма важных
аспектах безусловно необходимым подспорьем для эволюционной
реконструкции и интерпретации Критики чистого разума.
21. Значение определения системы у Канта
для современной теории науки
Но в чем же, независимо от всех специальных кантоведческих и
текстологических вопросов, заключается содержательный итог
обрисованных нами выше размышлений Канта, которые были, наконец, сжато
изложены им в шестнадцати строчках определения системы в Критике
чистого разума (строчках, которые читатели часто пропускают и к которым
лишь очень редко прислушиваются в современных дискуссиях по теории
науки)? Какой вывод для современного понимания науки следует из на-
1 См. KrV В 866 f.: «Но существует еще мировое понятие (conceptus cosmi-
cus), которое лежит всегда в основе этого термина [= философии], в
особенности, когда это понятие как бы олицетворяется и выражается как бы в идеале
философа как первообраза. В этом смысле философия есть наука об отношении
всякого знания к существенным целям человеческого разума (teleologia rationis
humanae)». Ср. выше, с. 67.
Науки и их намерения и цели/153

шего опыта эволюционной реконструкции материала источников, новой
формулировки идеи системы у Канта? Какой вывод—для понимания идеи
университета? Сохраняет ли вообще система, эта важнейшая категория
мысли Нового времени, хоть какое-то значение для современного
состояния научного знания, или же попытка подобной реконструкции есть
сегодня лишь нечто вроде торжественного реквиема с латинскими
песнопениями, которых тоже никто больше не понимает? Не оказывается ли
«сумма», эта классическая категория мышления Средневековья, в итоге
все-таки ближе нам сегодня, чем идея системы, выработанная
мышлением Нового времени? Подобные вопросы не относятся к числу таких
проблем, которые бы внешним образом связывались с определением
системы у Канта, будучи ему предметно чужды. Полемика между Вольфом
и Кантом на эту тему представляет собой скорее не в последнюю очередь
и спор о самоидентификации науки—о критерии научности науки: о том,
что делает науку наукой. Разве за прошедшее время этот спор
разрешился сам собой?
Наука—таков первый результат кантова определения системы—есть
нечто большее, чем простое скопление сколь угодно достоверных
результатов эмпирических, исторических или филологических исследований.
Подобное скопление всегда дает нам только «агрегат» познаний, но
никогда не систему. Во всяком случае, оно не может обеспечить научного
статуса науки. Скорее для него, с соответствующими поправками,
справедливо положение из Логики Йеше: «Сугубая эрудиция—это
циклопическая ученость, которой недостает одного глаза—глаза философии; а
циклоп-математик, историк, географ, филолог или языковед—это
ученый, который велик во всех этих частях, но всякую философию за их
пределом считает ненужною» (А 62)'.
Но наука—и в этом состоит второй, не менее весомый результат кан-
товской рефлексии о системе—живет не только благодаря строгости
применяемых в ней методов. Как бы ни были важны разработка надежных
методов и следование им, как бы верно ни предохраняли они науки от
превращения в «сумбурное» скопление познаний (XXIV 597)2, которое
никто не сможет имманентно воспроизвести или проверить,
специфического признака научного познания не выражают и они.
1 См. Refl. 2020 (р-ср [около 1773-1778 годов], XVI198); Refl. 2035 (XVI205).
2 См. Meier, Auszug aus der Vernunftlehre, a.a.O. § 435 (XVI 810); Логика Блом-
берга XXIV 293; Логика Филиппи XXIV 483; Логика Бузольта XXIV 682 f.;
Логика Дона-Вундлаккена XXIV 779 f.
154/Часть П. Зачатки критической философии

Значение Вольфа в деле разработки методического сознания
невозможно переоценить. «Честь введения в философию метода, верного и
пригодного к употреблению метода, была в полной мере привилегией
Вольфа»,—говорит Ламберт1. Соответственно, для Канта проблема метода
с самого начала играла ключевую роль. Но не только философия, и
эмпирические науки также должны быть и сегодня благодарны Вольфу за
обостренное методическое сознание. Однако же, по Канту, и это еще не
позволяет нам в достаточной мере постичь критерий научности науки.
Наука—и таков третий, положительный результат рефлексии Канта
об идее системы—жива вновь и вновь задаваемым вопросом о главных
целях ее работы. Только из этого вопроса можно получить ту идею
целого, без которой все ее труды обречены остаться незавершенными. А
потому вопрос об опорном смысле, о «цели» специальной науки отнюдь не
есть некая прекрасная роскошь, которую мы могли бы оставить для
торжественных речей, чтобы после них как ни в чем не бывало снова
вернуться к обыденности тяжелой научной работы. Скорее вопрос о
«смысле» науки является подлинным основоположением всякой науки. Только
он указывает каждому частному познанию подобающее ему «место».
Только он полагает начало научности науки. Но именно тем самым только
этот вопрос гарантирует науке внутреннюю независимость. Только
если наука снова и снова отдает себе отчет в своих самостоятельно
полагаемых ею самою целях, она будет достаточно застрахована от того,
чтобы ее цели—сознательно или неосознанно—предписывали ей другие
инстанции.
Только вопрос о главных целях научной работы позволяет также
заметить, насколько существенно переплетаются и как тесно связаны
между собой различные науки в «системе целей» (XXTV 799). Только этот
вопрос превращает простое сосуществование специальных дисциплин в
universitas scientiarum, в первоначальное целое наук—университет. Ибо
университет, как говорит Кант в другом месте, это не простое скопление
дисциплин, но «(даже по буквальному значению) общество, [...] которое
обращено на целое наук и на сохранение их организации» (XX 436). И
вот университету, который сшивает в одно целое свои факультеты, ру-
1 Johann Heinrich Lambert, Anlage zur Architectonic, oder Theorie des Einfachen
und des Ersten in der philosophischen und mathematischen Erkenntniß, 2 Bde., Riga
1771 [переиздано в: Johann Heinrich Lambert, Philosophische Schriften, hrsg. von
Hans-Werner Arndt, Bd. 3 und 4, Hildesheim 1965], Bd. 1, S. 8 (§ 11).
Науки и их намерения и цели/155

ководствуясь в том все в большей мере соображениями вненаучного
характера, университету, который уже почти и не университет больше, а
разве только «универ», весьма бы подобало, может быть, поразмыслить
над кантовским определением системы. Сама старомодная
формулировка идеи системы у Канта в действительности оказывается
насущно-актуальной.

Глава МП. Георг Фридрих Манер
и основной предрассудок эмпирического познания.
Еще один незамеченный источник
кантона учения об антиномиях1
К вопросу об основных импульсах
«Критики чистого разума»
22. Примирение как модель решения.
К состоянию проблематики антиномий в 1746-1756 годах
Учение об антиномиях—этот взгляд в последнее время получил
признание среди значительного числа кантоведов—представляет собой
отнюдь не такую проблематику, которая бы как гром среди ясного неба
появилась в мышлении Канта незадолго до или сразу после 1770 года.
Напротив, отдельные проблемные нити этого круга задач можно проследить от
самых первых начал его теоретической мысли.
К числу тех элементов учения об антиномиях, которые отчетливо
обозначаются у Канта если и не в 1746-1749 годах, то во всяком случае не
позднее 1755-1756 годов, относится не только его прямо-таки магическое
тяготение к великим спорам эпохи, с содержательной стороны в
значительной степени совпадающих с четырьмя антиномиями Критики
чистого разума2, но также и сознание того, что по меньшей мере в некоторых
из этих полемических сражений аргументы с обеих сторон одинаково
сильны, это было выражено Кантом самым недвусмысленным образом
1 Подзаголовок содержит отсылку к статье автора: Kants Begriff der Antithetik
und seine Herkunft aus der protestantischen Kontroverstheologie des 17. und 18.
Jahrhunderts. Über eine unbemerkt gebliebene Quelle der Kantischen Antinomienlehre.
In: Archiv für Begriffsgeschichte 16 (1972), S. 48-59.
2 См. Norbert Hinske, Kants Weg zur Transzendentalphilosophie. Der
dreißigjährige Kant, Stuttgart, Berlin, Köln, Mainz 1970, S. 83 ff. (§ 5: Die Grundthemen
des dreißigjährigen Kant).
157

уже довольно рано. Так, например, в 1755 году во Всеобщей
естественной истории и теории неба о споре между Бюффоном и Ньютоном
сказано: «При беспристрастном рассмотрении мы видим, что аргументы
здесь с обеих сторон одинаково сильны и доводы обоих следует
приравнять к совершенно достоверным» (А 25). И так же точно Кант с самого
начала с большой ясностью высказывает идеи скептического метода. Уже
в дебютной работе Канта, Мыслях об истинной оценке живых сил, мы
сталкиваемся с таким методологическим требованием: «Если мы
находимся на пути к тому, чтобы привести все доводы, какие предлагает
рассудок для подтверждения того мнения, которое мы себе составили, то нам
следовало бы, с таким же вниманием и усердием, постараться
обосновать противоположное ему мнение на всякого рода доказательствах,
какие только могут возникнуть, точно так, как мы могли бы сделать в пользу
излюбленного нами мнения. Не следует пренебрегать ничем, что только
покажется хоть немного благоприятнее для противоположного мнения,
и проявить крайнее усердие к его защите. При подобном равновесии
рассудка нередко отвергали мнение, которое иначе было бы с
неизбежностью признано, а истина, если бы она наконец показалась, предстала бы
нашему убеждению в тем более ярком свете» (А 76).
Но к числу элементов учения об антиномиях, которые мы можем
проследить от самых первых начал кантовой мысли, относится прежде
всего и определенный, поразительно единый метод преодоления или
«разрешения» разного рода споров. Как бы различны ни были темы,
занимающие его мысль в эти годы, всякий раз Кант пытается достичь
приемлемого для обеих сторон решения спорных вопросов с помощью одной и
той же, примирительной модели решения. Именно эта самая модель
решения споров непосредственно вводит нас в самое средоточие
проблематики предрассудков.
А именно, примирение как модель решения1 исходит из того, что
общей связью, соединяющей между собой спорящие стороны, является
парадоксальным образом отнюдь не истина, а заблуждение. Истина же,
скрытая как в той, так и в другой точке зрения, всего лишь частична, и
именно поэтому пребывает в раздоре с самой собой. Заблуждение же
оказывается общим обеим сторонам. Дело в том, что в каждом
конкретном споре обе позиции исходят из общей «предпосылки»—общего
«предрассудка», как уже в этот ранний период пишет Кант, который, хотя обе
1 См. там же, S. 123 ff. (§ 9: Das iranische Modell der «Auflösung» der
Streitigkeiten).
158/Часть П. Зачатки критической философии

стороны признают его за истину, как за нечто совершенно
самоочевидное, в действительности основан на простой иллюзии. А потому
раскрытие этой общей для спорящих сторон иллюзии служит в то же время
ключом к разрешению спора.
Именно эта модель решения уже в дебютном сочинении Канта о
живых силах составляет (снова и снова проявляющуюся) общую основу
всего исследования. А именно, по мнению Канта, весь спор о мере сил
основан на том обстоятельстве, что обе спорящие стороны неправомерно
распространили принципы математики на «все тела вместе взятые»
(Gedanken А 180), а значит, и на «естественные» тела, так что обе стороны
должны были пройти мимо подлинного закона оценки сил. «Между тем
я не склонен,—пишет Кант,—убеждать себя в том, что этот закон, может
быть, способен определить ту цель, недостижимость которой вызвала
раздор и разногласие между философами всех народов. Живые силы
приняли в природу, после того как они были изгнаны из математики. Ни
одного из двух великих философов—ни Лейбница, ни Картезия—мы
никак не можем попрекнуть в том, что он совершенно заблуждается. И даже
в природе закон Лейбница будет встречаться не иначе, как будучи
умерен оценкою Картезия. Мы некоторым образом защитим честь
человеческого разума, если объединим его с самим собою в различных лицах
остроумных мужей и установим истину, которой никогда не бывает
вовсе лишена основательность их обоих, даже и там, где они прямо
противоречат друг другу» (А 193 f.).
Не менее значимой оказывается эта примирительная модель
разрешения спора восемь или десять лет спустя для общего замысла
Всеобщей естественной истории и теории неба. Здесь она тоже служит, так
сказать, негласной ведущей идеей, в свете которой только и становится
понятным сочинение в целом1. Но самое отчетливое и элегантное
применение эта ранняя модель решения получает в 1756 году в Физической
монадологии Канта. Спорный случай, который очевидным образом
находится в фокусе внимания этой работы,—это расхождение между идеей
бесконечной делимости и допущением монад, а значит, проблематика
(названной так впоследствии) второй антиномии из Критики чистого
разума. И в этом случае, по мнению Канта, весь спор основан на ложной
предпосылке, которая негласно объединяет между собой спорящие
стороны: «Non alia certe in disquisitione elementorum magis obstitit geometriae
См. там же, S. 127 ff.
Георг Фридрих Майер и основной предрассудок эмпирического познания /159

cum metaphysica connubio sententia, quam praeconcepta ilia, quamvis non
satis examinata opinio, ac si divisibilitas spatii, quod elementum occupât,
dementi etiam ipsius in partes substantiates divisionem argueret».
«Несомненно, в изучении элементов никакое иное положение так не
препятствовало бракосочетанию геометрии с метафизикой, как то предвзятое, хотя не
проверенное достаточным образом, мнение, будто бы делимость
пространства, которое занимает некоторый элемент, доказывает также и
деление самого элемента на субстанциальные части» (1532). Но именно это
«предвзятое [...] мнение», этот предрассудок составляет, по мнению
Канта, принимаемую за самоочевидную основу аргументации у обеих
спорящих сторон, за точку, относительно которой по иронии положения обе
стороны, как бы жестоко ни противоречили друг другу в остальном, без
колебаний соглашаются: «Quod usque adeo extra dubitationis aleam posi-
tum esse vulgo autumatum est, ut, qui spatii realis divisionem infinitam1 tuen-
tur, a monadibus quoque toto coelo abhorrèrent, et qui monadibus subscribunt,
spatii geometrici affectiones pro imaginariis habere suarum partium rati sint».
«Обыкновенно полагали—признаем это пока за бесспорное и
несомненное,—что те, кто отстаивает бесконечное деление2 действительного
пространства, ужасно страшатся также монад, а те, которые соглашаются
признать монады, считают делом чести признавать свойства геометрического
пространства воображаемыми» (1532). Однако как только мы признаем
ложной эту негласную предпосылку, этот разделяемый обеими
сторонами предрассудок, так и расхождение между идеей бесконечной
делимости и допущением монад как бы само собой разрешается, и ничто более
не препятствует соединению «геометрии с метафизикой».
А потому для улаживания спорных случаев требуется прежде всего
сохранять хладнокровную дистанцию от обеих враждебных друг другу
сторон спора. Здесь было бы совершенно неуместным непосредственно
{«догматически») вникать в спорный вопрос, чтобы пытаться отыскать
более остроумное решение, чем то, какое смогли найти наши
предшественники, или чтобы путем пустых дистинкций равномерно
распределить истину и ложь по обеим сторонам дискуссии. Но так же неуместно
было бы и желание просто отступить ввиду очевидных противоречий на
удобную позицию общего скепсиса. Скорее нужно «опросить»
позиции обеих сторон и раскрыть общий им предрассудок, скрыто лежащий
в основе самого спора. То, что нужно для разрешения спорных случаев,
1 См. там же, S. 127 ff.
2 di\isibilitatem infinitam? бесконечную делимость1?
160/Часть II. Зачатки критической философии

так это прежде всего критика предрассудков. Ранние сочинения «докри-
тического» Канта уже давно читают лишь немногие историки-кантоведы.
Они считаются устаревшими и неинтересными. Но критический метод,
первоистоки которого следует искать именно в них, до сих пор
господствует в философской мысли—даже если критические подходы
тридцатилетнего Канта имеют нередко не больше общего с современными
критическими теориями, чем статуя Посейдона на мысе Артемисион с ее
бронзовыми копиями из лавочек на Плаке.
Таким образом, уже применительно к сочинениям Канта 1755-1756
годов мы в известной мере можем говорить о некоторой единообразной
трактовке Кантом проблематики антиномий, причем, в частности, о
некоторой единой модели их решения. Трудно определить, как долго Кант
придерживался этой ранней, примирительной модели разрешения
спора, которая во многом соответствует характерной для XVIII века идее
примирения (Konzilianzidee). Во всяком случае, конкурсное сочинение 1762-
1764 годов еще воспроизводит почти без изменений тот способ решения
проблемы, который был разработан Кантом в его Физической
монадологии для второй антиномии1. Однако не позднее 1770 года, когда Кант в
своей инаугурационной диссертации De mundi sensibilis atque intelligibilis
forma etprincipiis вновь возвращается к проблематике антиномий, и мы
встречаем радикально изменившуюся картину, которая позволяет
говорить о новой модели решения антиномии2.
23. Разделение как модель решения.
К состоянию проблематики антиномий в 1770 году
Здесь нет возможности, да и не нужно, излагать со всей полнотой [все
признаки] сходства и различия между старой и новой трактовками про-
1 Untersuchung über die Deutlichkeit der Grundätze der natürlichen Theologie
und der Moral А 74 и А 82 ff.
2 О критике гипотезы этой второй, отдельной модели решения споров см.
Lothar Kreimendahl, Kant—Der Durchbruch von 1769, Köln 1990, S. 156 ff. (§20:
Hinskes Unterscheidung von drei Etappen der Antinomienproblematik und das
Erfordernis ihrer Revision) и Norbert Hinske, Prolegomena zu einer
Entwicklungsgeschichte des Kantschen Denkens. Erwiderung auf Lothar Kreimendahl. In: De
Christian Wolff à Louis Lavelle: métaphysique et histoire de la philosophie; recueil en
hommage à Jean École à l'occasion de son 75e anniversaire, hrsg. von Robert Theis und
Claude Weber, Hildesheim, Zürich, New York 1995, S. 102-121.
Георг Фридрих Майер и основной предрассудок эмпирического познания /161

блематики антиномий. Это могло бы послужить темой отдельной
работы. Однако в данной связи представляет особенный интерес один
момент. Он касается того предрассудка, который лежит в основе спорных
вопросов и неявно побуждает к их обсуждению. А именно, если в 1755—
1756 годах у всякого спора был еще свой особый предрассудок, так что
критической работе по «разрешению» споров per saldo приходилось
сталкиваться со множеством разных, сосуществующих без всякой связи
предрассудков, то в 1770 году все споры, какими бы различными ни
представлялись они на первый взгляд, вытекают из одного предрассудка, т.е. в
некотором роде из одного «коренного предрассудка». Все серьезные спорные
вопросы метафизики обусловлены не чем иным, как только
интеллектуализацией феноменов, негласным возведением чувственных
представлений в ранг рациональных признаков или негласным переносом
предикатов чувственного познания на предметы умопостигаемого мира: «Quo-
niam autem praestigiae intellectus, per suboraationem conceptus sensitivi,
tanquam notae intellectualis, dici potest (secundum analogiam significatus
recepti1) vitium subreptionis, erit permutatio intellectualium et sensitivorum
vitium subreptionis Metaphisicum (phaenomenon intellectuatum, si barbarae
voci venia est), adeoque axioma tale hybridum, quod sensitiva pro necessario
adhaerentibus conceptui intellectuali venditat, mihi vocatur axioma subrepti-
cium. Et ex hisce quidem axiomatibus spuriis prodienmt principia fallendi
intellectus per omnem Metaphysicam pessime grassata». «А так как
заблуждения рассудка, состоящие в наделении чувственных понятий
рассудочными признаками (по аналогии с принятым значением [слова])1, могут
быть названы ошибкой подстановки, то смешение рассудочных и
чувственных понятий будет метафизической ошибкой подстановки (ein
intellektualisiertes Phaenomenon, если позволить себе такое варварское
выражение), и потому такую аксиому-гибрид, поскольку чувственное она
выдает за необходимую принадлежность рассудочного понятия, я назову
подставной аксиомой. И именно из этих ложных аксиом были
выведены принципы, вводящие в заблуждение рассудок и оказывающие
крайне вредное воздействие на всю метафизику» (А 30).
1 О традиционном значении см. Christian Wolff, Philosophia rationalis sive lo-
gica, methodo scientifica pertractata et ad usum scientiarum atque vitae aptata,
Frankfurt u. Leipzig 31740 (4728) [переиздано в: Christian Wolff, Gesammelte
Werke, hrsg. von Jean École u. a., Abt. II, Bd. 1, Hildesheim, Zürich, New York 1983],
S. 484 (§ 668): «Errorem in experiundo commissum, quo nobis videmur experiri, quod
minime experimur, dicimus Vitium subreptionis in experiundo».
162/Часть П. Зачатки критической философии

Соответственно этому новому подходу решение антиномических
проблем заключается в строгом, принципиальном разграничении
чувственного и умопостигаемого мира, благодаря которому удается
разоблачить «подставные аксиомы» как «предрассудки», как «praeiudicia» (De
mundi sens. A 33). «Общие законы чувственности,—пишет Кант
Ламберту 2 сентября 1770 года, посылая ему инаугурационную диссертацию в
качестве своего рода комментария к ней,—неправомерно играют
большую роль в метафизике, где действуют ведь одни только понятия и
принципы чистого разума. По-видимому, метафизике должна предшествовать
особая, впрочем чисто негативная, наука (phaenomenologia generalis), в
которой будут определены значимость и границы принципов
чувственности, дабы предотвратить их воздействие на суждения о предметах
чистого разума, что почти всегда происходило до сих пор. [...] Мне кажется
также [...], что подобную пропедевтическую дисциплину, которая бы
предохранила собственно метафизику от всякой примеси чувственности,
можно было бы без чрезмерных усилий довести до нужной
обстоятельности и очевидности» (X 98).
Таким образом, согласно этому письму—одному из немногих
документальных свидетельств 1770 года, которые допускают однозначную
датировку—новое решение старых метафизических споров
заключается в принципиальном разделении mundus sensibilis (чувственно
воспринимаемого мира (лат.)) и mundus intelligibilis (умопостигаемого мира
(лат.)), чувственности и рассудка. Поэтому здесь в отличие от
примирительной модели решения споров 1755-1756 (или 1746-1756) годов можно
было бы говорить о разделительной модели решения 1770 года.
Именно эта замена многих предрассудков одним «коренным
предрассудком» phaenomenon intellectuatum (интеллектуализированного
феномена (лат.)) имеет далеко идущие последствия для формирования
системы. Именно она вообще только и позволяет Канту систематически связать
вопрос о величине мира (в пространстве) с вопросом о начале мира (во
времени), а оба эти вопроса—с проблемой его простых частей1. (Хайм-
сет со впечатляющей убедительностью показал, что сами эти вопросы по
своей природе имеют между собою довольно мало общего2.) Но и об-
1 См. De mundi sens. А 33 f. (§ 28).
2 См. в особенности Heinz Heimsoeth, Zeitliche Weltunendlichkeit und das
Problem des Anfangs. Eine Studie zur Vorgeschichte von Kants Erster Antinomie: In: ders.,
Studien zur Philosophiegeschichte (Kantstudien-Ergänzungshefte Nr. 82), Köln 1961,
S. 269-292.
Георг Фридрих Майер и основной предрассудок эмпирического познания /163

щий замысел инаугурационной диссертации как пропедевтики, которая
«учит различать чувственное и рассудочное познания» (De mundi sens. А
10 f.) и именно тем самым вскрывает и устраняет «воздействие
чувственного познания на познание рассудка» (там же А29), имеет своим
истоком допущение подобного «коренного предрассудка». Однако без всех
названных выше ходов мысли едва ли возможно было бы и учение об
антиномиях Критики чистого разума. Но в чем же заключаются причины,
стимулы, мотивы, которые побудили Канта заменить множество
изолированных предрассудков одним-единственным «коренным
предрассудком», который и обусловливает возникновение всех спорных вопросов?
24. Переход от примирения
к разделению как модели решения.
Влияние работы Георга Фридриха Майера
К учению о предрассудках человеческого рода
Исходя из нижеследующих рассуждений, хотелось бы попытаться
показать, что есть одна книга, чтение которой может до некоторой степени
сделать для нас понятным такой переход. Это—одно из самых
влиятельных сочинений позднего немецкого Просвещения1, К учению о
предрассудках человеческого рода, опубликованное Георгом Фридрихом Майе-
ром в 1766 году в Галле, через четырнадцать лет после выхода в свет двух
его Учений о разуме2. При этом допущении могла бы получить новое
звучание и столь активно обсуждаемая кантоведами Рефлексия 5037:
«[ 17]69 год принес мне великий свет» (XVIII69). Ведь до сих пор кантове-
ды негласно исходили из того, что источником этого «великого света»
послужили исключительно собственные открытия Канта или внутренняя
логика развития содержательных теоретических проблем. Но именно в
этом отношении история эволюции мысли требует себе
источниковедческого дополнения.
1 См. Norbert Hinske, Die tragenden Grundideen der deutschen Aufklärung.
Versuch einer Typologie. Теперь напечатано в дополненном виде в: Raffaele Ciafar-
done, Die Philosophie der deutschen Aufklärung. Texte und Darstellung. Deutsche
Bearbeitung von Norbert Hinske und Rainer Specht, Stuttgart 1990, S.428 f.
2 Об «эволюции» Майера см. статью Günter Gawlick, G F. Meiers Stellung in der
Religionsphilosophie der deutschen Aufklärung. In: Norbert Hinske (Hrsg.), Zentren
der Aufklärung I: Halle, Aufklärung und Pietismus, Heidelberg 1989, S. 157-176.
164/Часть И. Зачатки критической философии

Существуют достаточно веские основания, позволяющие сделать
вывод о том, что Кант прочитал Учение о предрассудках Майера, теорию
предрассудков которого ему из года в год приходилось объяснять в своих
лекциях по логике, довольно скоро после выхода книги из печати. Следы
этого чтения ощутимо заметны в разных фрагментах курса лекций Канта
по логике1. Центральные тезисы этого сочинения почти дословно
повторяются прежде всего в Логике Бломберга—конспекте лекций, который,
как мы уже отмечали, основан на самых разных текстовых
первоисточниках и в нынешнем виде составлен, очевидно, в 1771 году, т.е. несколько
лет спустя после выхода К учению Майера2. Так, например, у Майера
говорится: «Ничто не становится истиной оттого, что мы правильным
образом испытываем и исследуем его. Истина не зависит от характера
нашего исследования. А потому, если даже наш ум судит наудачу и
вслепую, то, несмотря на это, он может порою случайно судить и верно. А
следовательно, предрассудок может быть и верным суждением»3. Майер
использует даже такую заостренную формулировку: «Это всего лишь
предрассудок, если мы делаем вывод о том, что все предрассудки—это
не только ложные суждения, но что они суть также основания, из
которых всегда неизбежным образом вытекают другие ложные суждения»4.
Но Кант в Логике Бломберга при обсуждении темы предрассудков заявля-
1 Многое указывает на то, что кантову идею (или теорию)
«предварительных суждений» (см. рис. 25) следует понимать как своего рода ответный ход на
работу Майера К учению о предрассудках, которую Кант в то время читал.
Однако здесь мы не имеем возможности заниматься исследованием этих
взаимосвязей, одинаково важных как в историческом, так и в систематическом отношении.
2 См. Norbert Hinske, Kant-Index, Bd. 3: Stellenindex und Konkordanz zur „Logik
Blomberg ". Erstellt in Zusammenarbeit mit Heinrich P. Delfosse und Elfriede Reinardt.
Unter Mitwirkung von Terry Boswell, Sabine Ganz, Birgit Krier, Birgit Nehren und
Susanne Schoenau. Teilbd. 1 : Stellenindex, Stuttgart—Bad Canstatt 1989, S. XXVI-
XXX.
3 Georg Friedrich Meier, Beyträge zu der Lehre von den Vorurteilen des
menschlichen Geschlechts, Halle 1766, S.21 (§ 10).
4 Там же, S. 20 (§ 10). См. об этом также письмо Мендельсона Августу Хен-
нингсу от 20 сентября 1779 года: «Пусть никакой предрассудок не делает нас
предубежденными против самих предрассудков!» Moses Mendelssohn,
Gesammelte Schriften. Jubiläumsausgabe. Begonnen von Ismar Elbogen, Julius Guttmann,
Eugen Mittwoch. Fortgesetzt von Alexander Altmann, Bd. 12. 2, Stuttgart—Bad
Cannstatt 1976, S. 164.
Георг Фридрих Майер и основной предрассудок эмпирического познания /165

ет почти в том же смысле и не менее заостренно: «В отношении
объекта суждение и познание достаточно часто может быть весьма истинным,
не будучи таково в отношении формы. // Поэтому следует очень
остерегаться и не отвергать сразу же все и всяческие предрассудки, но следует
прежде всего испытывать их и тщательно исследовать, нельзя ли найти в
них и чего-нибудь хорошего. В самом деле, можно встретить и своего
рода предрассудок против самих предрассудков, а именно там, где сразу же
совершенно отвергают все то, что возникло благодаря предрассудкам»
(XXIV 169). Одной из ключевых идей трактата К учению о предрассудках
является и вызывающий тезис Майера о том, «что в познании
большинства людей, и в большей части познаний всех людей, предрассудки столь
естественно необходимы, что избежать их невозможно»1. Трудно не
расслышать скептических обертонов в этом тезисе, характерно
контрастирующих с первоначальной самоуверенностью вольфианства2.
Для доказательства этого тезиса, определяющего лейтмотив всего
трактата, Майер пытается, в столь характерной для него манере составляя
пары предрассудков3, установить во всей совокупности человеческого
познания два взаимно противоположных коренных предрассудка.
Первый господствует в «познании a posteriori или [...] эмпирическом
познании», второй же—в «познании a priori или разумном познании»4, т.е. во
всех тех познаниях, которые мы получаем с помощью демонстративного
или математического метода Вольфа. Однако для нашего рассуждения
имеет значение только «коренной предрассудок»5 эмпирического позна-
1 Meier, Beyträge, a.a.O. S. 80 ((§ 40). Ср. Логика Бломберга XXIV 186:
«Вопрос. Было бы возможно когда-нибудь уничтожить и искоренить в человеке все
и всяческие предрассудки? // Ответ. Это кажется почти невозможным. Человек
уже привык иметь в душе мотивы, которым он не может противиться и
которые опережают суждения рассудка, и так составлять в себе предрассудок».
2 См. Georg Friedrich Meier, Auszug aus der Vernunftlehre, Halle ' 1752 (21760),
S. 46 (§ 168): «В ученом познании можно избежать всех предрассудков, а потому
они — непростительный позор для познания». Перепечатано в: Kant's
gesammelte Schriften, hrsg. von der Königlich Preußischen Akademie der Wissenschaften,
Bd.XVI, Berlin u. Leipzig 21924 (4914); XVI401.
3 См. Georg Friedrich Meier, Vemunßehre, Halle ' 1752 (21762), S. 275 ff. (§ 202);
его же, Auszug aus der Vernunfilehre, a.a.O. S. 46 f. (§ 170) (XVI412 ff. ). Ср.
выше, с. 83 и ел.
4 Meier, Beyträge, a.a.O. S. 30 (§ 14).
5 Там же, S. 34 (§16).
166/Часть II. Зачатки критической философии

ния, на который Кант, по-видимому, намекает во многих рефлексиях по
логике из рукописного наследия, причем, что интересно, всегда в форме
позднейших прибавлений к ним1. Поскольку в долгой истории учения о
предрассудках до Майера нигде не упоминается ничего похожего на
самостоятельный предрассудок опыта2, эти позднейшие заметки философа
также свидетельствуют о том, что Кант обратил внимание на работу
Майера О предрассудках. Но это прямо подводит нас к решающему
моменту нашей теперешней темы.
Упомянутый «коренной предрассудок, который наполняет все
эмпирическое познание людей бесчисленным множеством заблуждений»3,
заключается, по Майеру, в том допущении, «что наши ощущения
представляют нам свойство и размер, или внутреннее определение
предметов наших ощущений», а значит, «что предмет наших ощущений именно
таков, каково его воздействие, которое мы непосредственно чувствуем в
наших ощущениях». «Каждый говорит, что то тело красно, которое
кажется нам красным в наших ощущениях»4. Но в действительности это
допущение, как бы широко оно ни было распространено, есть всего лишь
предрассудок.
Дело в том, что для Майера между «ощущением», с одной стороны,
и «самим предметом»5, или «вещью» (Sache6, Ding7), «предметом [...] в
себе и для себя»8, с другой стороны, лежит глубокая, непреодолимая про-
1 Refl. 2517 (XVI 402б); Refl. 2519 (XVI4037). Временем появления s-прибав-
лений к Refl. 2517 Адикес считает 1752-1769 годы, а к Refl. 2519—1764-1789
годы. Может быть, более всего напоминает о Майере s-прибавление в Refl. 2571:
«Praeiudicium rationalismi, empirismi (предрассудок рационализма, эмпиризма
(лат.))» (XVI 424l5f), которое называет оба майерова коренных предрассудка
вместе (согласно Адикесу—между 1773 и 1778 годами). См. также Логика До-
на-Вундлаккена XXIV 73936.
2 См. Werner Schneiders, Aufklärung und Vorurteilskritik. Studien zur Geschichte
der Vorurteilstheorie, Stuttgart—Bad Cannstatt 1983, S. 354 s. v. Vorurteile der
Erfahrung.
3 Meier, Beyträge, a.a.O. S. 57 (§ 29).
4 Тамже,8.31£(§15).
5 Там же, S. 34 (§16).
6 Там же, S. 35 (§16).
7 Там же, S. 37 (§17).
8 Там же, S. 61 (§30).
Георг Фридрих Майер и основной предрассудок эмпирического познания /167

пасть. «Воздействия этих предметов в орудиях наших чувств стоят
подобно преграде между нашими чувствами и их предметами. Наши чувства
не замечают ничего кроме этой преграды. Они не могут видеть сквозь
оную, и как же могли бы они прийти хотя бы только к предположению,
что за этой преградой есть вещь, которая не такова, как они ощущают?»1
Чтобы пояснить или обосновать это свое понимание, Майер (и, видимо,
не случайно) обращается к метафоре пещеры у Платона: «Во всех наших
внешних ощущениях душа наша ведет себя подобно человеку, сидящему
в затемненной комнате и видящему на стене отражения проходящих
мимо людей. Он видит не самих людей, а только их воздействия, которые они
производят на стене благодаря свету, попадающему в комнату через
маленькое отверстие. Тело, которое мы называем красным, известным
образом отражает свет. И когда этот свет попадает в наши глаза, то
производит известное воздействие на наши глаза, нервы и мозг, отличное от
воздействия всех прочих цветов. Наша душа непосредственно ощущает это
воздействие, когда видит тело, называемое красным. А следовательно,
очевидно, что то, что мы видим непосредственно, есть не свойство тела,
а находящееся вне его воздействие оного. И точно так обстоит дело со
всеми прочими нашими ощущениями»2.
Однако мы еще не находим у Майера, несмотря на подобные
платонические аргументы, осознанного как принцип гносеологического или
онтологического различения феноменов и ноуменов, mundus sensibilis
(чувственно воспринимаемого мира (лат.)) и mundus intelligibilis
(умопостигаемого мира (лат.)\ и исходного для него допущения
«трансцендентального» (KrVB 61) или «реального» (Anthr. В 25), различия между
чувственностью и рассудком и кроме того ограничения пространства и
времени пределами чувственности. В этих отношениях Майер и в 1766
году по-прежнему оставался вольфианцем. Все же мысль о том, что
«непосредственный предмет наших ощущений» не тождествен
«находящемуся вне нас предмету»3, что мир наших чувственных ощущений есть
нечто совершенно иное, чем мир лежащих в основе этих ощущений
предметов «в себе и для себя»4, отчетливо высказана уже у Майера.
Формулировка этой мысли, так сказать, наметила путь для установления за-
1 Там же, S. 58 (§29).
2 Tai^e,S.31f.(§15).
3 Там же, S. 63 (§32).
4 Там же, S. 61 (§30).
168/Часть II. Зачатки критической философии

конов чувственного познания. Отныне такая разработка не могла
привести ни к чему иному, кроме выяснения законов мышления познающего
субъекта.
Но и замена многих изолированных друг от друга предрассудков
одним единым и общим предрассудком, лежащим в основании всех
серьезных споров и связывающим эти частные споры друг с другом,
характерная для трактовки проблемы антиномий в инаугурационной
диссертации 1770 года1, уже в известной степени имеется в зачатке у Майера. По
его мнению, предрассудок эмпирического познания, как коренной
предрассудок, есть «плодородный источник многих других вредных
предрассудков»2. В одном месте своего трактата—правда, скорее мимоходом—
он даже сам объясняет этим предрассудком определенные конкретные
спорные проблемы: «Оба судят правильно, если оба они говорят о своих
ощущениях. Но они обманываются, если оба они вступают в жаркий спор
о самом предмете»3.
Однако, что немаловажно, сходство между Майером и Кантом этим
не ограничивается. А именно, уже Майер явным образом
распространяет свой тезис о субъективности чувственных ощущений также и на
внутреннее чувство. Наши чувственные представления непосредственно
доставляют нам только «воздействия предметов ощущений». «Это касается
даже внутреннего чувства и внутренних ощущений. Через его посредство
мы никогда не ощущаем непосредственно саму нашу душу и ее силы, но
только те воздействия, которые она производит в себе самой,—мысли,
желания и отвращения»4. Таким образом, и «наша душа», и «наш
внутренний мир» также остаются для нас непознаваемой вещью в себе.
Никто не знает—и психологи знают это менее, чем кто бы то ни было,—что
он такое в действительности.
По крайней мере с Ханса Файхингера5 стало общим местом
возведение кантовой теории внутреннего чувства напрямую к Локку. Эту
ретроспективную историко-философскую отсылку и в самом деле нельзя при-
1 См. выше, с. 161 и ел.
2 Meier, Beiträge, a.a.O. S. 34 (§ 16).
3 Там же, S. 33 (§15).
4 Там же, S. 60 f. (§30).
5 См. Hans Vaihinger, Kommentar zu Kants Kritik der reinen Vernunft, hrsg. von
Raymund Schmidt, 2 Bde., Stuttgart, Berlin, Leipzig 21922 (4881 und 1892)
[переиздание: Aalen 1970], Bd. 2, S. 127.
Георг Фридрих Майер и основной предрассудок эмпирического познания /169

знать ошибочной. Она объясняет новое значение самого понятия,
которое отныне обозначает не средневековое sensus interiores1, а опыт
представляющего субъекта о самом себе. Кроме того, ведь и сам Майер
испытал влияние Локка2. Но строгую релятивизацию этого опыта, которая
только и придает философский смысл кантовой теории внутреннего
чувства, едва ли можно объяснить простой ссылкой на Локка. Поэтому
доводы Файхингера в этом пункте нуждаются в дополнении3.
Критическую модель решения, определившую учение об
антиномиях 1781 года, мы здесь уже не можем обсуждать отдельно. Приведем,
однако, в заключение по крайней мере еще один характерный пассаж из
Критики чистого разума, который, может быть, лучше всего может
показать нам масштаб влияния Майера. Это фрагмент из первого основного
отдела трансцендентального учения о методе. Там Кант снова говорит об
«антитетике чистого разума» и замечает, что на самом деле она
«основывается на недоразумении, возникшем вследствие того, что согласно
распространенному (gemeinen) предрассудку явления принимались за вещи
сами по себе» (В 768). Но без обрисованной нами выше предыстории
учения об антиномиях у самого Канта едва ли можно было бы объяснить
употребление термина «предрассудок», а не зная сочинения Майера К
учению о предрассудках, трудно понять, почему в этом месте идет речь
об «обыденном предрассудке», который принимает явления «за вещи
сами по себе».
Во всяком случае, представленные нами выше теоретические
взаимосвязи свидетельствуют о том, насколько учение Канта об антиномиях
обусловлено общим горизонтом проблем в теории предрассудков XVIII
века. Излишне упоминать здесь, впрочем, о том, что, драматически заострив
данные проблемы, это учение выходит далеко за рамки современных
Канту теорий предрассудка и открывает новую эпоху философской мысли.
1 См. Fritz Leist, Die sensus interiores bei Thomas von Aquin (phil. Diss.
München 1938), Speyer 1940.
2 См. Georg Friedrich Meier, Zuschrift an Seine Zuhörer, worin er Ihnen seinen
Entschluß bekannt macht, ein Collegium über Locks Versuch vom menschlichen
Verstände zu halten, Halle 1754.
3 С учетом текстов Майера требует корректировки замечание Файхингера,
Kommentar, Bd. 2, a.a.O. S. 127: «В школе Вольфа это выражение [внутреннее
чувство] не употребляется».

Приложение

1.
Рис.1.
Рис. 2-3.
Рис. 4-6.
Рис.7.
Рис. 8-10.
Рис. 11-12.
2.
Рис. 13.
Рис. 14.
Рис. 15.
Рис. 16.
Рис. 17.
Рис. 18.
Рис. 19.
Рис.20.
Рис.21.
Рис.22.
Рис.23.
Факсимиле рукописей с транскрипцией и переводом
Логика Бломберга, с. 109.
Логика Филиппи, с. 13.
Логика Пелитца, с. 26.
Венская логика, с. 19.
Конкорданция текста Венской логики, с. 18 и ел.
с текстом Критики чистого разума, с. В864
Вторая рукопись Венской логики, с. 471.
Логика Бузольта, с. 15.
Частотные кривые
(динамика абсолютной и относительной частоты слова)
«Эгоизм и т.д.»
«Гений».
«Горизонт».
«Логика».
«Логический».
«Партия».
«Популярный».
«Популярность».
«Punis/pure».
«Учение о разуме».
«Предрассудок».
Конкорданция строк
к ключевому слову «предварительное суждение».
Список иллюстраций

Рис. 1. Факсимиле рукописи Логики Бломберга, с. 109.
Берлинско-Бранденбургская Академия Наук,
фонд Рабочей группы по изданию сочинений Канта.
Справа — транскрипция рукописи Логики Бломберга, с. 109
(= Академическое издание XXIV 53п_25), и ее перевод.
174/Приложения

[В таком случае не делали бы ничего более, как только философствовали,
ровно столько, сколько выучили наизусть; но были бы, конечно, решительно
не в состоянии философствовать об этом заученном материале.
Напротив, принципы математики большею частью все созерцательны,
и применение их совершается также по некоторому intuitu; но в философии
такое невозм(ожно).
Характер истинного философа таков, что он ничего более не делает,
кроме того что применяет свои естественные силы и способность, а именно,
в исследующем разыскании критики.
Философию отнюдь нельзя выучить за полгода, хотя обыкновенно это
полагают возможным. Философия, собственно, есть предмет изучения для
людей, занимающих должности, имеющих опыт. Хотя мы думаем, что философия]
Иллюстрации, частотные кривые, конкорданция строк и указатели /175

Рис. 2. Факсимиле рукописи Логики Филиппи, с. 13.
Ростокский университет, Университетская библиотека,
специальные собрания.
Справа — транскрипция рукописи Логики Филиппи, с. 13,
строки 1-13 (= Академическое издание XXIV 3213_38),
и ее перевод.
176/Приложения

2. Philosoph, disciplinaris взаимосвязь (система) положений.
Первую можно было бы назвать также субъективной философией, поскольку
она должна определять самого субъекта, а эту объективной, поскольку она
учит форме философствования, т.е. как должно мыслить.
Существует ли готовая и правильная философия? Если бы такая была, то
это была бы субъективная философия. Но теперь только сугубо возможное
существо имеет объективную философию, как следует пользоваться рассудком.
Научное познание разума,
если я способен оценить
отдельные случаи конкретно,
a priori.
Другие науки можно преподать через научение от других, так что мы
всего лишь подражаем всему. В истории я ничего не могу выдумать себе сам;
я должен последовать другим; в математике тоже. Паскаль уже в нежном
детском возрасте мог рисовать все геометрические фигуры, и когда у него
забирали книги, он воспроизводил их по памяти.
Иллюстрации, частотные кривые, конкорданция строк и указатели /177
1. Philosoph, disciplinaris ein Zusammenhang (System)
der Sätze.
13
Jene könnte auch die subjective Philosophie genannt werden, indem sie das Subject selbst bestimen muß,
die objective, insofern sie die Form zu philosophiren lehrt; d.i. wie man denken soll. [diese
Giebt es denn eine fertige und richtige Phiolosophie?
Wenn die wäre, so wäre das eine subjective Philosophie.
Jetzt aber hat man nur ein lauter mögl. Wesen eine
objective Philosophie wie man den Verstand brauchen soll.
Eine scientifische Vemunft-
erkenntniß, wen ich die
Fälle in concrete, a priori
zu beurtheilen weiß.
Andere Wissenschaften lassen sich lernen durch Belehrung
anderer, indem wir alles bloß nachahmen. In der Historie
kan ich mir nichts selbst ersinnen; ich muß andern folgen;
in der Mathematic auch. Pascal konte in seiner zarten
Kindheit schon alle geometrische Figuren machen und da
man ihm die Bücher wegnahm, machte er sie aus seinem
Kopfe nach.

Рис. 3. Факсимиле рукописи Логики Филиппи, с. 13.
Ростокский университет, Университетская библиотека,
специальные собрания.
Справа — транскрипция рукописи Логики Филиппи, с. 13,
строки 14-37 (= Академическое издание XXIV 321з_38),
и ее перевод.
178 /Приложения

Allein wenn einer auch alle philosophischen Bücher
liest; so ist er doch nur ein Repositorium dieser Bücher,
wofeme er nur nach ihnen und nicht selbst denkt. Er hat
bloß ein Epitome im Verstände von den gelesenen
Sätzen. Er kennt sie bloß historisch; das ist kein Philosoph.
Daher kann ein Philosoph auch nicht im eigentl. Verstände
ein Gelehrter heissen, indem die Philosophie nicht gelehret
werden kaii. Denn L es giebt keine Philosophie die da
zuverlässig wäre. 2* Wenn jemanden die Philosophie
gelehret wird, und der auch noch so gut diese Sätze fassen würde,
so wäre das doch kein Philosoph, der die Sätze des andern
in sich nur abdrückt.
Das ist ein Philosoph, der die Fertigkeit zu philosophiren besitzt.
Ein solcher muß Genie haben.
Genie ist ein Originalgeist, der ohne Nachahmung
vollkommene Producte hervorbringt. Das Originale zeichnet sich
vor andern aus, ist karacteristisch; und ein Originalgeist
ist L der keinen neben sich hat 2* der seine Geschicklichkeit
nicht durch Nachahmung, sondern durch sich selbst hat. Genie
ist ein Originalgeist.
N B. Original ist nicht allemal ein Urbild, es heißt nur
der nicht nachahmt. Die Engelländer Originalgeister die
ohne Nachahmung aus sich selbst geschrieben haben, öffters
wiedrige und falsche Sätze vorgetragen nur um Original zu sein.
Но только, если кто-нибудь прочтет даже и все философские книги; он
будет все-таки только хранилищем этих книг, поскольку он мыслит лишь по ним,
а не самостоятельно. У него в уме всего лишь собрание выписок (eine Epitome)
прочитанных им предложений. Он знает их лишь исторически; это не философ.
Поэтому философ не может также называться ученым, в собственном смысле
слова, ибо философии научить нельзя. Потому что L не существует
какой-либо надежно достоверной философии. 2* если бы кого-то обучили философии,
и он сколь угодно хорошо понял бы эти положения, то все же не был бы
философом тот, кто только запечатлел бы в себе положения другого человека.
Философ тот, кто владеет навыком философствования. Такой человек
должен иметь в себе гений.
Гений—это оригинальный дух, который без подражания создает
совершенные произведения. Оригинальное отличается от других, оно характерно; а
оригинальный ум—это h который не имеет себе подобных_2* который приобрел
свое умение не через подражание, но сам по себе. Гений — это оригинальный ум.
NB. Оригинал не всегда бывает прообразом, так называется лишь тот,
кто не подражает. Англичане — оригиналы, которые без подражания писали
из собственного ума, часто излагали противоестественные и ложные
положения, только чтобы быть оригиналами.
Иллюстрации, частотные кривые, конкорданция строк и указатели /179

Рис. 4. Факсимиле рукописи Логики Пелица, с. 26.
Лейпцигский университет,
университетская библиотека «Biblioteca Albertina»,
специальные собрания.
Справа — транскрипция рукописи Логики Пелица, с. 26,
строки 1-13 (= Академическое издание XXIV 51622-51727),
и ее перевод.
180/Приложения

должны обучать, они должны быть основательными, или развлекать,
а значит, быть прекрасными, и на согласовании двух этих моментов в
познаниях, которые должны выполнять то и другое, обучать и развлекать, основано
то, что называют гением.
Разум желает, чтобы его научили, чувственность — чтобы ее оживляли,
первый хочет проникновения, а вторая — понятности. Итак, между ними
имеется своего рода противоречие, устранить которое невозможно.
Следовательно, здесь нужно удовлетворить большую из целей. Напр. В речи логическое
совер.(шенство) нужнее, чем эстетическое, хотя не следует упускать из виду
и последнее, в стихотворении нужнее эстетическое. Некоторые позн<ания>
могут очень хорошо удовлетворить требованиям вкуса, если сперва
изложить их сухо и основательно, напр. мораль.
Иллюстрации, частотные кривые, конкорданция строк и указатели /181
2èu sollen unterrichten, die müßen gründlich seyn,
oder unterhalten, also schön seyn, und in Vereinbarung
dieser beyden Stücke bey Erkentnißen die beydes, unterrichten und
unterhalten sollen, beruht das was man Genie nent.
Der Verstand will belehrt, die Sinlichkeit belebt seyn, der
erste begehrt Einsicht, die zweite Faslichkeit. Zwischen
beyden ist also eine Art von Wiederstreit der nicht
gehoben werden kann. Man muß hier also suchen dem
grösten Zweck ein Gnüge zu thun. ZE. Bey einer
Rede ist logische Volk: nöthiger als ästhetische ob die
gleich nicht zu versäumen ist, beym Gedicht ist ästhetische
nöthiger. Manche Erk: könen sehr geschmackvoll werden wenn
sie erst trocken und gründlich vorgetragen sind zE. Moral:

Рис. 5. Факсимиле рукописи Логики Пелица, с. 26.
Лейпцигский университет,
университетская библиотека «Biblioteca Albertina»,
специальные собрания.
Справа — транскрипция рукописи Логики Пелица, с. 26,
строки 14-25 (= Академическое издание XXIV 51622-51727),
и ее перевод.
182 /Приложения

Von Volkommenheit der Rrk: überhaupt.
Die Volk: der Erk: ist L logisch 2* ästhetisch i. pracktisch
Anmerk: Pracktische Volk: gehört nicht in die L. denn
die handelt vom Erkenntnißvermögen nicht vom Willen. Auch die
ästhetische eigentlich nicht, aber wir nehmen sie nur, durch die
Entgegensezung die logische beßer zu erläutern. —
Diese Volkommenheiten beruhn auf den 3 Vermögen, Verstand,
Gefühl, Begierde. Eine Volk: kan also in 3fâcher
Absicht betrachtet werden L auf das Erkentniävermögen
selbst 2* daß es, es mit Wohlgefallen erfülle. 3* daß
es nicht ein müßiges Erk: sey, sondern einen Einfluß
auf unsere Handlung habe. — Die logische Volk: eines
Perfectio logica consistit
respectu quantitatis in
universalitate
qualitatis in perspicuitate
relationis in veritate.
modalitatis in necessitate.
О совершенстве позн. вообще.
Совер<шенство> позн<аний> есть 1. логическое 2. эстетическое. 2.
практическое. Примеч<ание>: Практическое соверш<енство> не относится к л<оги-
ке>, ибо она трактует о познавательной способности, не о воле. Собственно,
не относится и эстетическое, но мы берем его здесь только, чтобы через
противопоставление лучше пояснить логическое совершенство. — Эти
совершенства основаны на 3 способностях: рассудок, чувство, вожделение. Итак, совер-
ш<енство> можно рассматривать в 3 отношениях 1. к самой познавательной
способности 2. чтобы оно наполняло ее благорасположением. 2. чтобы оно не
было праздным позн<анием>, но имело влияние на наше действие.
Логическое совершенство заключается
в аспекте количества — в
универсальности
качества в отчетливости
отношения в истине,
модальности в необходимости.
Иллюстрации, частотные кривые, конкорданция строк и указатели /183

Рис. 6. Факсимиле рукописи Логики Пелица, с. 26.
Лейпцигский университет,
университетская библиотека «Biblioteca Albertina»,
специальные собрания.
Справа — транскрипция рукописи Логики Пелица, с. 26,
строки 26-38 (= Академическое издание XXIV 516^-51727),
и ее перевод.
184/Приложения

Позн<ание> рассматривается по четырем элементам.
L. по количеству, если оно всеобще.
2* по качеству, если оно отчетливо.
^ по отношению, если оно истинно.
4* по модальности, если оно достоверно.
К L позн<ание>, служащее правилом и заключающее под собою другие
позн<ания>, совершеннее, чем то, которое имеет лишь частное применение.
К 2* Здесь спрашивается, отчетливо ли позн<ание> или неотчетливо?
Если оно отчетливо: то оно по качеству совершеннее.
К I* Отношение позн<ания> к объекту есть истина. Если позн<ание>
предмета не истинно, то оно не есть позн<ание> или есть познание не того
объекта, который я думал познавать, и оно
Иллюстрации, частотные кривые, конкорданция строк и указатели /185
Erk: wird nach 4 Hauptstücken betrachtet.
L nach der Quantitaet wen es algemein ist
2* nach der Qualitaet, wen es deutlich ist.
3. nach der Relation, wen es wahr ist.
4. nach der Modalitaet, wen es gewiß ist.
Zu 1. Eine Erk: das zur Regel dient und andere Erk: unter sich
hat ist volkommener als das was nur einen
besonderen Gebrauch hat.
Zu 2. Man fragt hier ist eine Erk: deutlich oder undeutlich?
Ist es deutlich: so ists der Qualitaet nach volkommener.
Zu 3. Relation des Erk: aufs Object ist Wahrheit. Ist die Erk:
des Gegenstandes nicht wahr, so ist sie keine Erk: oder
nicht des Objects, das ich zu erkennen glaubte, und sie
ist

Рис. 7. Факсимиле основной рукописи Венской логики, с. 19.
Университетская библиотека, Вена.
Справа—транскрипция основной рукописи Венской логики, с. 19
(= Академическое издание XXIV 7971532), и ее перевод.
186/Приложения

Eine Erkentniß kaii aus der Vernunft entstan- 19.
den seyn. Allein die Art, wie ich sie erkene, ist
doch historisch, wen ich sie nämlich mir
erwerbe, wie sie mir gegeben war. Z.E. der
Polyhistor, der die Philosophie der Alten studirt. Hier
ist die Erkentniß objective eine Vernunft-Er-
kentniß, subjective aber historisch. Es ist zwey-
erley, Philosophie lernen, und philosophiren
lernen. Es ist einer der größten Fehler in
der Unterweisung, wen man Systeme der
Philosophie eines Autors auswendig lernen
läßt, ohne über den Autor urtheilen zu
laßen. Es ist daher nöthig, in der Methode der
Vernunft mehr Vernunft zu gebrauchen. Viele
Philosophen prahlen also mit nichts, als mit der
Nachahmung einer andern Vernunft.
Man glaubt gemeiniglich, Mathematik und
Philosophie haben zwey verschiedene Objecte, die
Philosophie sei ein Erkenntniß der Qualitaet, und
Mathematik ein Erkenntniß der Quantitaet.
Wir behaupten, daß Philosophie und
Mathematik ins besondere die erste auf alle
Gegenstände gehe. In der Philosophie wird so wohl von
Größen geredt, als in der Mathematik. Der
speciüschc Unterschied dieser beyden
Wissenschaften ist, daß Philosophie eine Vernunft-Erkenntniß
Некоторое познание может возникнуть из разума. Однако способ, каким
я познаю его, является все же историческим, а именно, если я приобретаю его
только <в той форме>, как оно было мне дано. Например, эрудит, изучающий
философию древних. Здесь познание есть objective познание разума, однако
subjective - историческое познание. Не одно и то же - учиться философии и
учиться философствовать. Одна из величайших ошибок в преподавании, если
заставляют учить наизусть системы философии какого-нибудь автора, не
позволяя судить о самом авторе. Поэтому необходимо употреблять более
разума, пользуясь методом разума. Итак, многие философы хвалятся не чем
иным, как только подражанием разуму другого.
Обыкновенно полагают, что у философии и математики два разных
объекта, что философия есть познание качества, а математика - познание
количества. Мы утверждаем, что философия и математика, особенно первая,
распространяются на все предметы. В философии так же точно, как и в
математике, идет речь о величинах. Специфическое отличие между этими двумя
науками состоит в том, что философия есть познание разума
Иллюстрации, частотные кривые, конкорданция строк и указатели /187

Приложение к рис. 7. Соответствие страниц текста Венской логики, с. 18t
с текстом Критики чистого разума, с. В864
Kritik der reinen Vernunft (В 864; III 54032-54117)
Die historische Erkenntnis ist cognitio ex datis, die rationale aber cogni-
tio ex principiis.
Eine Erkenntniß mag ursprünglich gegeben sein, woher sie wolle, so ist
sie doch bei dem, der sie besitzt, historisch, wenn er nur in dem Grade und so
viel erkennt, als ihm anderwärts gegeben worden; es mag dieses ihm nun durch
unmittelbare Erfahrung oder Erzählung, oder auch Belehrung (allgemeiner
Erkenntnisse) gegeben sein.
Daher hat der, welcher ein System der Philosophie, z. B. das Wolffische,
eigentlich gelernt hat, ob er gleich alle Grundsätze, Erklärungen und Beweise
zusammt der Eintheilung des ganzen Lehrgebäudes im Kopf hätte und alles
an den Fingern abzählen könnte, doch keine andere als vollständige
historische Erkenntniß der Wolffischen Philosophie; er weiß und urtheilt nur so
viel, als ihm gegeben war. Streitet ihm eine Definition, so weiß er nicht, wo er
eine andere hernehmen soll.
Er bildete sich nach fremder Vernunft, aber das nachbildende Vermögen
ist nicht das erzeugende, d. i. das Erkenntniß entsprang bei ihm nicht aus
Vernunft, und ob es gleich objectiv allerdings ein Vernunfterkenntniß war, so ist
es doch subjectiv bloß historisch. Er hat gut gefaßt und behalten, d. i. gelernt,
und ist ein Gipsabdruck von einem lebenden Menschen.
Vernunfterkenntnisse, die es objectiv sind (d. i. anfangs nur aus der eigenen Vernunft des Menschen
entspringen können), dürfen nur dann allein auch subjectiv diesen Namen
fuhren, wenn sie aus allgemeinen Quellen der Vernunft, woraus auch die
Kritik, ja selbst die Verwerfung des Gelernten entspringen kann, d. i. aus Princi-
pien, geschöpft worden.
188/Приложения

Wiener Logik (XXIV 79712_25)
Historisch ist eine Erkenntniß der Form nach, wenn sie eine Erkennmiß
ex datis ist. Vemunft-Erkenntniß ist eine Erkenntniß ex principiis, die aus
Gründen a priori geschöpft worden.
Eine Erkenntniß kann aus der Vernunft entstanden seyn. Allein die Art,
wie ich sie erkenne, ist doch historisch, wenn ich sie nähmlich nur [recte: mir]
erwerbe, wie sie mir gegeben war.
Z. E. der Polyhistor, der die Philosophie der Alten studirt. Hier ist
Erkenntniß objective eine Vernunft-Erkenntniß, subjective aber historisch.
Es ist zweyerley, Philosophie lernen, und philosophiren lernen.
Es ist einer der größten Fehler in der Unterweisung, wenn man Systeme
[lies: ein System?] der Philosophie eines Autors auswendig lernen läßt, ohne
über den Autor urtheilen zu laßen.
Es ist daher nöthig, in der Methode der Vernunft mehr Vernunft zu
gebrauchen.
Viele Philosophen prahlen also mit nichts, als mit der Nachahmung einer
andern Vernunft.
Иллюстрации, частотные кривые, конкорданция строк и указатели /189

Рис. 8. Факсимиле второй рукописи Венской логики, с. 471.
Университетская библиотека, Вена.
Справа — транскрипция второй рукописи Венской логики, с. 471,
строки 1-16 (= Академическое издание XXIV 93737—939,),
и ее перевод.
190/Приложения

Ein System also Verbindung gewisser Erk.d. ihrer Natur nach nothwendig auf
einanderfolgen. Erfordernisse: \) Définit.; 2) principiaacmamatica
nur durch Worte nicht durch Anschauung. 3) pmüdnten [?]. Hier weiß ich wie
zu Werk zu gehen. 4) theoremata Beweise fähig u bedürfig, was kaii muß
bewiesen werden. 5) problemata praktische Satze die erweislich, die müssen
es auch. Problem 3 Stücke 1) Quaestio, 2) Resolution 3) Demonstratio (ist
oft nicht nöthig. 6) Scholion Erläuterung oder Anwendung. Lemma ist
episodisch zb. In Moral Gott. Lemmata nöthig. Glieder des Systems
verschieden benant in Hauptabsicht Définit, axiomata theoremata problem
principia minus principalia corrollaria. Unterschied zwischen theoremata
u corrol? Scholia zum interessiren u verschönern erweitern imer
Brauchbarkeit. Qualitates occultae Zb. Woher Zeugungskraft der Thiere?
Durch eine blebende Kraft. Diese woher etc. tautologisch. Ebenso [?] Sympatie
Antipatie etc. Vermuthung will [?] lieber falschen als keinen Grund, hindert
aber weitere Untersuchung daher schädlich. So fehlten Kanzelredner u
Moralisten.
Система, таким образом, соединение известных позн<аний>, к<оторые>
по природе своей необходимо следуют одно за другим. Требования: 1) Defini-
t<iones>u, 2) principia acroamatica2, только в словах, а не в созерцании. 3)
постулаты. Здесь я знаю, как приступить к делу. 4) теоремы, допускающие и
требующие доказательства, что может быть <доказано>, должно быть доказано.
5) проблемы практические положения, которые доказуемы, также должны
быть доказаны. Проблема - 3 части 1) Quaestio, 2) Resolutio, 3) Demonstratio
(часто бывает ненужно). 6) схолия пояснение или применение. Лемма -
эпизодическая, напр. в морали Бог. Леммы необходимы. Звенья системы,
называемые по-разному, в основном отношении Definit<iones> axiomata theoremata
problem principia minus principalia corollaria3. Различие между theoremata
и корол<лариями>? Scholia*, <служащие для того,> чтобы заинтересовать
и приукрасить, всегда расширяют пригодность. Qualitates occultae6. Напр.
откуда рождающая способность у животных? Благодаря оживляющей силе.
Откуда она и пр. тавтологически. Так же точно симпатия, антипатия и пр.
Предположение хочет лучше найти неверную причину, нежели не иметь
никакой, но препятствует дальнейшему изысканию, а потому вредно. Этим
погрешают проповедники и моралисты.
1 Определ<ения> (лат.).
2 Акроаматические принципы (лат.).
3 Определ<ения> аксиом<ы> теоремы проблем<ы> принципы за вычетом
основных короллариев (лат.).
5 Схолии (лат.).
6 Тайные качества (лат.).
Иллюстрации, частотные кривые, конкорданция строк и указатели /191

Рис. 9. Факсимиле второй рукописи Венской логики, с. 471.
Университетская библиотека, Вена.
Справа — транскрипция второй рукописи Венской логики, с. 471,
строки 17-25 (= Академическое издание XXTY 93737—939,),
и ее перевод.
192/Приложения

Schluß aus Urtheilen [?] anders. Mittelbar wo noch Begriffe die nicht im
Urtheile liegen zb. alle körper theilbar, weil zusammengesetzt [?]; aber alle
Körper theilbar folglich auch einige consequentia immediata weil der
Materie nach eins nur Form verschieden, Zb. alle Menschen sterblich folglich
einige Dinge sterbliche Menschen o. kein Mensch unsterblich. Hier
conclusion u.judicium concludens eines. Auch Verstandesschluß vom ratiocin-
io zu unterscheiden wo judicium Vernunft brauche weil materialiter
unterschieden zb. alle Menschen sterlich folglich auch Cajus.
Об умозаключениях рассудка
Иначе обстоит с заключением из суждений. Косвенно, где еще <привхо-
дят> понятия, не заключающиеся в суждении, например, все тела делимы,
потому что они сложного состава; но все тела делимы, следовательно, и
некоторые <тела делимы> consequential immediate?, потому что по материи они
<суть> одно, лишь форма различна, Напр. все люди смертны, следовательно
некоторые вещи смертные люди, или ни один человек не бессмертен. Здесь
conclusum2 и judicium concludens3 <суть> одно. Также <следует> отличать
умозаключение рассудка от ratiocinio, когда judicium4 требует разума, потому
что они различны materialiter5, напр. все люди смертны, следовательно, и Кай
также.
Непосредственное умозаключение (лат.).
Заключение (лат.).
Заключающее суждение (лат.).
Суждение (лат.).
По материи (лат.).
Иллюстрации, частотные кривые, конкорданция строк и указатели /193

Рис. 10. Факсимиле второй рукописи Венской логики, с. 471.
Университетская библиотека, Вена.
Справа — транскрипция второй рукописи Венской логики, с. 471,
строки 27-38 (= Академическое издание XXIV 93737—939^,
и ее перевод.
194/Приложения

+nicht Judicia immediata sind \)perjudicia aeguipollentia einige Menschen sind
tugendhaft folglich nicht alle Menschen sind tugendhaft; nichts ist ohne Grund
u alles hat seinen Grund sind Substitutionen. 2) Suhalternata auch nur
Form nach verschieden zb. alle Menschen sind sterblich folglich einige
Quantität unterschieden 3) perjudicia opposita einige Menschen sind gelehrt
einige nicht Qualität verschieden; einige Menschen nicht sterblich, alle Menschen
sterblich Quantität und Quialität sind a) contradictoria wenn eins allg.
bejahet o. verneinet u. das andere partikulär verneinet o. bejahet
d i die eigentliche Opposition wo die Bejahung des einen das andere
aufhebt qffirmando unum negat alterum u umgekehrt. (So Beweise
apogogisch indirecte nur [?] sehe man ob wirklich contradictoria opposita,
in der Metaphisik stößt man immer bei Gegentheil auf Ungereimtheiten.
Judicia immediata1 бывают 1) per judicia aequipollentia2 некоторые люди
добродетельны, следовательно, не все люди добродетельны; ничто не
происходит без основания и все имеет свое основание - это Замены по эквивалентности.
2) Subalternata, также различные лишь по форме, напр<имер>, все люди
смертны, следовательно, некоторые — различно количество 3) per judicia
opposite1 некоторые люди учены, некоторые нет - различно качество; некоторые
люди не смертны, все люди смертны качество и количество a) contradictoria*
если одно всеоб<щее> утверждение или отрицание, а другое частное
отрицание и<ли> утверждение, т.е. в собственном смысле противопоставление, где
утверждение одного уничтожает другое affirmando unum negat alterum5 и
наоборот. (Так апагогические доказательства indirecte6, только смотрите,
действительно ли это contradictoria opposita7, в противном случае мы в
метафизике всегда сталкиваемся с несообразностями.
1 Непосредственные умозаключения (лат.).
2 Через равносильные суждения (лат.).
3 Через противоположные суждения (лат.).
4 Контрадикторно противоположны (лат.).
5 Утверждая одно, отрицает другое (лат.).
6 Косвенно (лат.).
7 Контрадикторные противоположности (лат.).
Иллюстрации, частотные кривые, конкорданция строк и указатели /195

Рис. 11. Факсимиле рукописи Логики Бузольта, с. 15.
Берлинская Государственная Библиотека,
Прусское культурное наследие Ms. germ, quart. 1294 S.13.
Справа — транскрипция рукописи Логики Бузольта, с. 15,
строки 1-25 (= Академическое издание XXTV 615j_23) и ее перевод
196 /Приложения

matick ex intuitu. In der Philosophie kann ein
Intuitus nur ein Beispiel, da hingegen in der Mathematick
ein Intuitus das wesentliche, Daher fehlt Wolff,
wenn er und seinem Auszuge aller
Mathematischen Wißenschaften von der Ähnlichkeit mir
eine, durch aus eine speculaluasche Definition
giebt Ganz anders macht Euclio es, der sogleich
auf die Anwendung geth. Die Philosophische Er-
kentniß ist demnach discursio, die Mathematische
intuito. Die Philosophie kann nicht auswendig
gelernt werden, und ein Philosoph kann kein
Anfänger einer besondern, Stelle seyn: denn
so wird er die Philosophie, nicht aber
Philosophiren, lernen, in der Mathematick hingegen,
kann man den Nuzzen, die Notwendigkeit
eines anderen Lehrsazzes befolgen, da man in
der Mathematick als eine intuitiue Wißenschaft,
sich selbst durch die Leitfaden, der Anschauung,
ueberfiihren kann, ob dieser oder jener richtig
geurtheilt; dahingegen inn der Philosophie als
eine discursiue Wißenschaft dieser Leitfaden
fehlt. Wenn man fmdet, qui dixent academia,
so bedeuted es die Platonicer, qui dixent Licium
bedeutet Stoicer. Wenn man findet quo dixent
horti so bedeutet es die Epicurer.
матике ex intuitu. В философии Intuitus может быть только примером, тогда
как в математике Intuitus есть существо дела. Поэтому Вольф ошибается,
когда он в своей Выдержке из всех математических наук дает мне совершенно
спекулятивное определение подобия. Совершенно иначе делает Евклид,
который сразу же переходит к применению. Философское познание есть поэтому
discursio, математическое intuito. Философию нельзя выучить наизусть, и
философ не может быть начинающим особой секты; ибо так он выучится
философии, но не философствовать, в математике же можно последовать пользе,
необходимости другой системы, поскольку в математике, как интуитивной
науке, можно с помощью путеводной нити созерцания удостовериться,
правильное ли суждение высказал тот или другой; напротив, в философии, как
дискурсивной науке, этой путеводной нити не имеется. Если мы находим, qui
dixent academia\ то это обозначает Платоников, qui dixent Licium2 обозначает
Стоиков. Если мы находим quo dixent horti\ то это обозначает Эпикурейцев.
1 Здесь говорит Академия (лат.).
2 Здесь говорит Ликей (лат.).
3 Как говорят в саду (лат.).
Иллюстрации, частотные кривые, конкорданция строк и указатели /197

Рис. 12. Факсимиле рукописи Логики Бузольта, с. 15.
Берлинская Государственная Библиотека,
Прусское культурное наследие Ms. germ, quart. 1294 S.13.
Справа — транскрипция рукописи Логики Бузольта, с. 15,
строки 26-30 (= Академическое издание XXIV 615j_23) и ее перевод
198/Приложения

Die Philosophie ist eine speculatiue VernunftEr-
kentniß nach Regeln ein abstracto. Sie muß ein
System sein, das ist: alles muß darin nach einer
gesezmäßigen Ordnung vorgetragen; denn
durch
Философия есть спекулятивное познание разума согласно правилам in
abstracto. Она должна быть системой, это значит: в ней все должно быть
изложено в закономерном порядке; ибо благодаря
Иллюстрации, частотные кривые, конкорданция строк и указатели /199

Рис. 13. «Эгоизм и т.д.»
Динамика абсолютной и относительной частоты слова
Леммы «Egoismus (эгоизм) (немецкий и латинский термин)», «Egoist (эгоист)»,
«Egoisterei (эгоизм)» и «egoistisch (эгоистический)» здесь объединены.
Здесь и далее: левая вертикальная ось диаграммы - это шкала абсолютной
частоты (а.Н.), правая ось (промилле) — шкала относительной частоты (г.Н.). На
горизонтальной оси указаны компендиум Канта (Me = Meier) и отдельные,
полностью дошедшие до нас, конспекты лекций в принятой Академическим
изданием (хронологической) последовательности (В1 = Бломберг\ Ph = Филиппы;
Bu = Бузольт; Do = Дона-Вундлаккен; Wi = Венская логика). Однако в
действительности Венскую логику, как это показывают всякий раз и сами
частотные кривые, в хронологическом отношении следует поместить перед Логикой
Бузольта.
200/Приложения

Рис. 14. «Гений».
Динамика абсолютной и относительной частоты слова
Иллюстрации, частотные кривые, конкорданция строк и указатели /201

Рис. 15. «Горизонт».
Динамика абсолютной и относительной частоты слова
202 /Приложения

Рис. 16. «Логика».
Динамика абсолютной и относительной частоты слова
Иллюстрации, частотные кривые, конкорданция строк и указатели /203

Рис. 17. «Логический».
Динамика абсолютной и относительной частоты слова
204/Приложения

Рис. 18. «Партия».
Динамика абсолютной и относительной частоты слова
Иллюстрации, частотные кривые, конкорданция строк и указатели /205

Рис. 19. «Популярный».
Динамика абсолютной и относительной частоты слова
206 /Приложения

Рис. 20. «Популярность».
Динамика абсолютной и относительной частоты слова
Иллюстрации, частотные кривые, конкорданция строк и указатели /207

Рис. 21. «Purus/pure».
Динамика абсолютной и относительной частоты слова
208/Приложения

Рис. 22. «Учение о разуме».
Динамика абсолютной и относительной частоты слова
Иллюстрации, частотные кривые, конкорданция строк и указатели /209

Рис. 23. «Предрассудок».
Динамика абсолютной и относительной частоты слова
210/Приложения

Соответствие строк к выражению «предварительное суждение»
l"10 bedeutet es ein vorläufiges Unheil, welches aber noch gar kein
wirckliches Vorurtheil ist.
Dieses Vorläufige Urtheil nemlich ist kein grund etwas schon vor
gewiß zu halten,
Diejenige Leute aber übereilen sich sehr, welche blindlings ein
vorläufiges Urtheil mit einem entscheidenden Urtheil vermengen.
Durch Vorläufige Urtheile suchen wir uns zur näheren
Überzeugung zu verhelfen,
Zwischen einem Vorläufigen Urtheile, und zwischen dem Vor
Urtheile scheinet nur ein kleiner Unterschied statt zu finden,
Das Vorläufige Urtheil aber als ein Mittel zur Untersuchung
verknüpft mit dem Bewust seyn,
ob wir nicht Ursache haben ein gewises vorläufiges Urtheil zum
Vortheil des Alterthums
Dieses gründet sich theils auf dem Vorläufigen Urtheil, welches
wir zur Gunst,
aus diesem vorläufigen Urtheil entstehet das Vorurtheil der
Einheit, Ph
Ein Analogon vom Vorurtheil ist das vorläufige Urtheil. Das ist ein
Urtheil welches
Es sind die vorläufigen Urtheile sehr nöthig und eine besondere
Stärke des Genies zeigt der,
Ehe etwas zum Gegenstande der Untersuchung vorgenommen wird,
muß jeder was vorläufig urtheilen.
Man gebe sich Mühe in Schrifften und Gesellschafften das
vorläufige Unheil uns günstig zu machen.
Denn dieses vorläufige Urtheil ist das Substratum alles dessen
was der Verstand in der Folge urtheilet.
da können wir uns doch mit vorläufigen Unheilen dazu praepariren.
Das vorläufige Unheil ist ein wahres Urtheil nur es ist
unvollständig.
Иллюстрации, частотные кривые, конкорданция строк и указатели /211

212/Приложения
Ich entscheide im vorläufigen Unheil nichts;
Hält man aber ein vorläufiges Unheil für entscheidend; so ist das
Vorurtheil und Uebereilung.
welches der Vorsaz ist ein vorläufiges Urteil nicht ein
bestimmendes werden zu laßen.
Die vorläufige Urteile sind sehr nötig bei Wißenschaften
denn es müßen mir hier die Objecte gegeben seyn, über welche ich
vorläufig oder bestim-mend urteilen kann.
Die vorläufigen Urteile kann man judicia praevia nennen
Man kann sich durch vorläufige Urteile Maximen denken zu
Untersuchung einer Sache.
Vorurteile sind vorläufige Urteile, so fern sie als Grundsäze
angenommen werden.
Zuweilen sind sie wahre vorläufige Urteile z. E. Jung gewohnt alt
gethan,
suspensio judicii, der Vorsatz, ein vorläufiges Unheil nicht zu einem
Bestimmenden werden zu laßen.
und so unterscheiden wir das vorläufige vom bestimmten Unheil.
wenn es nicht vor sie zu tief wäre zu entscheiden, wie z. B.
vorläufige zu bestimmten Unheilen gemacht werden können.
Jeder Mensch unheilt vorläufig in dem, was er zuerst urtheilt, z. B.
aus dem Gesicht.
Das vorläufige Unheil hat aber gemeiniglich, und zwar, weil es das
erste ist,
daß hernach die bestimmten Unheile durch die stärksten Gründe
die vorläufigen nicht auslöschen können.
Wir urtheilen vorläufig von einem Buch nach dem Titel.
vorläufige Urtheile können aber nach und nach eine größere
Annäherung zu bestimmten Urtheilen haben.
Beym meditiren müssen erst vorläufige Unheile kommen.
Der Gegner kann bey Widerlegung ein gutes vorläufiges Unheil
gefällt haben.
Wenn wir uns nur bewußt sind, daß es ein vorläufiges Unheil ist:
Wir müssen vorläufig urtheilen beym meditiren, wo wohl die
Wahrheit seyn möchte.
Die Logic, die die Maximen der vorläufigen Urtheile angeben
möchte, wäre von großer Wichtigkeit,
Man urtheilt vorläufig, wo man, ehe man bestimmt urtheilt, gewi-
ße Gründe hat,
von Erfindern illustrirt würde, wie sie durch Vorläufige Urtheile
auf dies und das gerathen wären:

Man nennt die vorläufigen Urtheile auch anticipationes, wo man
sein bestimmtes [lies: bestimmendes?] Urtheil suspendirt.
Von diesen vorläufigen Urtheilen sind gar sehr unterschieden die
Vorurtheile,
Denn ohne oder statt vorläufig zu urtheilen bestimmt man.
Vorläufig Urtheilen ist jederzeit, so wenig wir auch Gründe für eine
oder die andere Seite haben.
Es ist aber fehlerhaft, wenn man ein Vorläufiges Urtheil für ein
bestimmtes [lies: bestim-mendes?] hält denn der Schein kann trügen.
Die Vorläufigen Urtheile leiten uns zu den bestimmten [lies:
bestimmenden?].
Vorläufige Urtheile können auch schon richtig seyn,
Aus solchen Vernünftigen Vorläufigen Urtheilen entstehen die
Sprichworter und Kanones der Schule,
Ein vorläufiges Urteil [judicium praevium] hat mit dem Vorurteil nur
das gemein,
Vorläufige Urteile entspringen aus mit Bewußtsein
unzureichenden Gründen. —
Geschicklichkeit in vorläufigen Urteilen ist eine Art Klugheit.
Jeder Erfinder muß vorläufig urteilen.
Das wahre vorläufige Urteil würde dieses sein, daß Schriften, die
sich durch so lange Zeiten
Ein System erlaubt ein vorläufiges günstiges Urteil zum Vorteil
desselben.
Zu einem guten vorläufigen Urteil wird durchaus Genie erfordert.
— vorläufige Urtheile. — Vorurtheile, deren Quellen und Hauptarten.
Das Meinen [...] kann als ein vorläufiges Urtheilen (sub conditio-
ne suspensiva ad Interim) angesehen werden,
so besteht diesselbe in dem Vorsatze, ein bloß vorläufiges Unheil
nicht zu einem bestim-menden werden zu lassen.
Ein vorläufiges Unheil ist ein solches, wodurch ich mir vorstelle,
Das vorläufige Urtheilen ist also ein mit Bewußtsein bloß
problematisches Urtheilen.
Die vorläufigen Urtheile sind sehr nöthig, ja unentbehrlich für den
Gebrauch des Verstandes bei allem Meditiren und Untersuchen.
Wenn wir über einen Gegenstand meditiren, müssen wir immer
schon vorläufig urtheilen
Man kann sich daher unter vorläufigen Urtheilen Maximen
denken zur Untersuchung einer Sache.
Von den vorläufigen Unheilen müssen die Vorurtheile
unterschieden werden.
Иллюстрации, частотные кривые, конкорданция строк и указатели /213

Vorurtheile sind vorläufige Unheile, in so fern sie als Grundsätze
angenommen werden.
Zuweilen sind die Vorurtheile wahre vorläufige Unheile,
Aber dieses Urtheil hat auch nur Grund als ein bloßes vorläufiges
Unheil.
Beyfall in Vorläufigem urtheil, aber nicht in bestimmendem Geben,
wo Warheit vermuthet wird, sind Vorläufige Urtheile; sagacitaet.
Problematisch Urtheilen durch vorläufige, nicht bestimmende
Urtheile.
Alle Untersuchung erfodert ein Vorläufig Urtheil, auf welcher Seite
wir die Warheit vermuthen.
Das Vorläufige Unheil macht die Untersuchung nicht entbehrlich.
Maximen Vorläufiger Urtheile.
Vorläufig urtheil ist nicht das Vorurtheil, sondern ist eine
Behutsamkeit, um solches zu vermeiden.
Es giebt gute maximen Vorläufiger Urtheile, welche aber nicht
Grundsatze bestimender Urtheile werden müssen
Die Logik der Vorläufigen Urtheile zum Unterschied der
bestimmenden.
Vorläufige Urtheile als Grundsatze sind Vorurtheile.
Die meisten Vorläufigen Urtheile entspringen aus subiectiven
Ursachen.
Vorläufig Unheil.
Das Vorläufige Unheil zum Vortheil anderer besteht darin, daß man,
[...] lieber glaubt, man verstehe sie nicht.
Es ist ein [Vorurtheil] gegründetes Vorläufiges Unheil in Sachen
des Geschmacks zu Gunsten des Alterthums,
verisimilitudo giebt den Grund eines vorläufigen Unheils;
Der Grund eines Vorläufigen Unheils; obiectiver Schein vor den
Verstand.
(s sind Schlüsse, zu Vorläufigen, nicht zu bestimmenden Unheilen
tax gelangen. — Analogie und Induction.)

Персональный указатель
Аделунг, Иоганн Кристоф 114
Адикес, Эрих 25, 26, 48, 70, 79, 86,88, 94,100,112,113,131,167
Аламбер, Жан ле Рон де 107
Альбрехт, Михаэль 80
Альтман, Александер 165
Андреев, И.С. 113
Анхелелли, Игнасио 27
Аристид 132
Аристотель 71, 92,125
Арндт, Ханс Вернер 146,155
Арнольдт, Эмиль 67, 77
Асо, Кен 50
Бартц, Ханс-Вернер 21
Баумайстер, Фридрих Кристиан 53,108,140
Баумгартен, Александр Готлиб 46, 51,108,117,149
Баумгартнер, Ханс Михаэль 127
Белер, Эрнст 52
Бергк, Иоганн Адам 60,100-103
Боймлер, Альфред 123
Болотов, Андрей 64
Воровски, Людвиг Эрнст 26,82,90, 97, 98
Босвелл, Терри 26, 34, 35,44, 63, 66, 87, 88,105,129,132,165
Брандт, Райнхард 28,44,105,128,132
Бьянки, Массимо Л. 50
Бюффон, Жорж Луи Леклерк, граф де 158
Вальд, Самуэль Готлиб 82
Ванновски, Штефан 82
Варда, Артур 148
215

Вебер, Клод 161
Велльнер, Иоганн Кристиан фон 103
Викертсхайм, Франк П. 21
Вольф, Кристиан, барон фон 30-33, 40, 42, 46, 50, 53, 62-64, 67,
71-77, 80, 107, 108, 112, 114, 117, 123, 134,137-152, 154, 155,
161-162, 166, 170
Вундт, Макс 123
Гавлик, Гюнтер 31,164
Гавлина, Манфред 30
Ганц, Сабине 26, 34, 35, 44, 63, 66, 87, 88,105,129,132,165
Гегель, Георг Вильгельм Фридрих 80,81,145
Гергенс, Рене А. 21
Гердер, Иоганн Готфрид 45, 70
Геснер, Иоганн Матиас 108
Гете, Иоганн Вольфганг фон 124,125
Гиппель, Теодор Готлиб фон 37, 106
Гиренс, Мартина 34, 46 128
Гораций (Квинт Гораций Флакк) 89,90
Готтшед, Иоганн Кристоф 64,87, 98
Грун, Вольфганг 64
Гумбольдт, Вильгельм фон 38
Гуттманн, Юлиус 165
Дельфосс, Генрих П. 21, 26, 34, 35,44,46, 63, 66, 87, 88,105,128,129,
132, 140, 165
Декарт, Рене 107,108,126,127,159
Дидро, Дени 107,111
Дильтей, Вильгельм 25,148
Дон-Вундлаккен, Генрих, граф 105
Ерузалем, Вильгельм 99,100,102,105,111
Ешке, Вальтер 145
Зондерлинг, Якоб 27
Зуфан, Бернхард 70
Исикава, Фумиясу 36
Иеше, Готтлоб Беньямин 28
216/Приложения

Кампе, Иоахим Генрих 114
Кампо, Мариано 22
Кант, Иммануил все страницы
Капица, Петер К. 82,83,86,87,89,93
Кассирер, Эрнст 110
Кестнер, Абрахам Готхельф 64
Кизеветтер, Иоганн Готфрид Карл Кристиан 109,115
Кнутцен, Мартин 46
Ковалевски, Арнольд 105
Компаретти, Доменико 22
Конрад, Эльфриде 26, 34, 35,42, 44, 46, 54, 63, 77, 87,105,128,129,
140, 165
Краймендаль, Лотар 31,161
Кралльманн, Дитер 52, 69,126
Кремер, Бертольд 34,46,128,140
Крир, Биргит 26, 34, 35,44, 63, 87,105,129,165
Крузий, Кристиан Август 64,67
Куросаки, Macao 50
Лавелль, Луи 161
Ламарра, Антонио 53
Ламберт, Иоганн Генрих 110,146,150,151,155,163
Ланге, Эрхард 80
Ли, Йеоп 39
Линднер, Иоганн Готхельф 93
Лейбниц, Готфрид Вильгельм фон 80,159
Леманн, Герхард 25, 27, 47, 67, 95,100,134
Локк, Джон 126,131,169,170
Лудовици, Карл Гюнтер 139
Лютье, Ганс 141
Ляйст, Фриц 170
Майер, Георг Фридрих 26, 31, 34-36, 38-42, 46-49, 51, 52, 57, 77-79,
83-87, 89, 108,109, 112,123,128-130,132,137-138, 148-150,
154, 157, 164-170
Мальтер, Рудольф 46,48
Мартин, Готфрид 52, 69,126
Мартин, Ганс Адольф 52, 69,126
Мендельсон, Мозес 22,165
Менцер, Пауль 26
Иллюстрации, частотные кривые, конкорданция строк и указатели /217

Микели, Джузеппе 105
Митвох, Ойген 165
Мюллер, Макс 103
Нерен, Биргит 26, 34, 35,44, 63, 87,105,129,165
Нойманн, Роберт 39
Ньютон, Исаак 158
Никл ас, Иоганн Николаус 108
Оберхаузен, Михаэль 21,66,88,132
Орс, Анхель де 27
Орт, Эрнст Вольфганг 28
Отабе, Танеиса 50
Паульсен, Фридрих 123
Пелиц, Карл Генрих Людвиг 67,112
Першке, Карл Людвиг 83,97
Пимпинелла, Пьетро 53
Пиндер, Тильман 28,44,132
Платнер, Эрнст 80
Платон 59, 66, 67,125,168
Полибий 61, 71
Поппер, Карл Раймунд 92
Поццо, Риккардо 53, 66, 88,132
Пургшталль, Готлиб Венцель фон 46,48
Райке, Рудольф 28,82
Райнардт, Эльфриде — см. Конрад, Эльфриде
Рихтшайд, Рене 21
Риль, Алоиз 123
Ричль, Отто 137,143
Риттер, Иоахим 51,82,107
Ромбах, Генрих 103
Розенкранц, Карл 27,80,103
София, великая герцогиня Саксонская 124
Стросон, Питер Ф. 54
Сведенборг, Эммануэль 110
218/Приложения

Тайс, Роберт 161
Толстой, Лев Н. 124
Тонелли, Джорджо 22, 25, 30, 61,111
Траут, Михаэль 66, 88,132
Файберт, Фред 34,46,128
Файхингер, Ханс 169,170
Фишер, Куно 123,126,145
Фома Аквинский 170
Фонтенель, Бернар ле Бувье де 82,87,88
Фридрих Великий, король Прусский 100
Хаген, Готлиб Фридрих 140,141
Хаймсет, Хайнц 27,42,163
Хан, Карл-Хайнц 141
Хальбфасс, Вильгельм 107,108
Харвардт, Сабине 66,88,132
Хеннингс, Август 165
Хинске, Норберт 21, 26-28, 31, 34-36, 38, 39, 44-47,49-50, 53-54, 60,
63, 65-69, 80, 84-85, 87, 88, 90,102-103,105,110-111,118,124,
127-130, 132, 135, 138,143, 157,161,164,165
Хогеманн, Фридрих 145
Хольцхей, Хельмут 28
Хорниг, Готфрид 52
Хюбнер, Иоганн 150
Цедлер, Иоганн Генрих 112,139
Цицерон, Марк Туллий 63, 91
Чафардоне, Рафаэле 31, 80, 84,164
Чеза, Клаудио 21
Чендлер, Дэвид Г. 30
Шай, Хайнц 34,46,128
Швабе, Иоганн Иоахим 64
Шенау, Сусанне 26, 34, 35,44, 53, 87,105,129,115,129,165
Шендерффер, Отто 67,77
Шиллер, Фридрих фон 124,125,141
Шлапп, Отто 96
Шмидт, Раймунд 169
Иллюстрации, частотные кривые, конкорданция строк и указатели /219

Шнайдере, Вернер 40, 84,138,167
Шопенгауэр, Артур 103
Шпехт, Райнер 31,80,84,164
Шрепфер, Хорст 80
Штарк, Вернер 28, 30, 44,47, 63,128,132,133
Штарке, Фридрих Кристиан — см. Бергк, Иоганн Адам
Шуберт, Фридрих Вильгельм 27,103
Шютц, Кристиан Готфрид 80
Эвклид61,62,71,145
Эколь, Жан 30, 53, 71,107,108,117,139-141,161-162
Эльбоген, Исмар 165
Энгфер, Ханс Юрген 51
Эрдманн, Бенно 25, 28
Юнгбауэр, Моника 21
Яхманн, Рейнгольд Бернхард 30,90
Якобе, Вильгельм Г. 127
Ямаучи, Сиро 50
Яусс, Ганс Роберт 82

Предметный указатель немецких,
английских и французских терминов
Абстракция 129
Агрегат 137,144,151,154
Академическое издание 20, 25
Аналитика 53
Аналитика—Диалектика 42
Антиномия (см. Идея примирения, Модель решения)
— решение 158
— первая 135,163
— вторая 42,135,159
Антитетика 157,170
Апокалиптика 89
A posteriori 53,117,166
A priori 53, 68,134,142,166
Астрономия 93
Баланс 85
Базисные идеи — см. Просвещение
Безусловное 127
Берлинский ежемесячник 29
Беспристрастность 51
Благодарность 96
Блаженство 132
Болтуны, ученые 77
Вера 73
Вера в прогресс 83
Вечность 135
— мира 135
Возраст 93

Воображение 91,127
Вопрошание, критическое 66
Восприятие 133
Время 127
Гениальность 69
Гений 63, 65, 70, 92, 97
География 41, 93
— физическая 25
Горизонт 51, 57
Граждане мира 113,114
Гуманность 113
Датировка конспектов лекций
— Венская логика 67, 99-103, 134
— Логика Бломберга 63, 129, 165
— Логика Бузолыпа 68
— Логика Дона-Вундлаккена 105
— Логика Пелица 66,132
— Логика Филиппи 65, 112
Датировка рефлексий из рукописного наследия 86,132
Двойная жизнь Канта 27, 38,106
Делимость, бесконечная 160
Диалектика, трансцендентальная 125
Дискурсивный 69, 75, 79
Дистинкция (дистинкции) 160
Догматизм 39, 40
Догматический — исторический 40
Догматический — скептический 40
Догматический — скептический — критический 39,40
Дрема, догматическая 39
Дух 64
— философии 70
— философский 70
Дух общности 114
Единство
— аналитическое 150
— синтетическое 150
222 /Приложения

Заблуждение 102
— тотальное 19,118
Зависть 96
Занятие для памяти 77
Заучивание наизусть 63, 68, 74, 75
Знание (см. Знание обоснования, Фактическое знание) 40
Знание книг 78
Знание разума 62, 67, 74, 78
Идеал 124,151
— философа 153
Идеализм (у Вольфа) 112
Идеализм, немецкий 80,123
Идея (см. Понятие разума) 17, 42,124-136
— главная 151
— справедливости 132
— суда 36
— университета 154
— целого 151-152
Идея примирения 161
Идея прогресса 82
Идефикс 69
Иллюзия 61
— воображения 89, 91
— разума 91
— рассудка 91
Интерпретация Канта, логико-историческая 30
Интуитивный 75, 79
Информация 32, 72
Испанец 94
Исследование и преподавание 38,47
Истина 101-105
— догматическая 149
— критерий ее 102,110,115
— логическая 57
— общедоступная 101
— объективная 103
— эстетическая 57
Истины критерий 104-105,115
История 50, 65, 75
Иллюстрации, частотные кривые, конкорданция строк и указатели /223

Исторический (см. Познание, историческое) 50, 61, 62
Исторический словарь по философии 108
Кажимость 92
Кантоведение 28
— итальянское 22
Кант-филология 28
Категория 125,135
Коммуникация 103
Контекст обоснования 22,40, 58, 72, 78
Координация 130,150
Копия 97-98
Коренной предрассудок 162-164,169
— эмпирического познания 166,167
Корпус логических сочинений Канта 17,19, 20
Критерий истины
— внешний 115
— сильный 105,119
Критика 96
Критиковать 64
Курс антропологии 103
Лекции по логике 19, 28,44
Лекций записи 45
Лекций конспекты 25, 26, 44,45, 67
Либеральный 117
Литератор 78
Логика 49, 50, 57,71,130
— в (XVII и) XVni веке 29,30,71,72
— как курс для начинающих 47
— общая 130
— трансцендентальная 29,130
— формальная 29
Логический 50
Логический плюрализм — см. Плюрализм, логический
Логический эгоизм — см. Эгоизм, логический
Майевтика 64
Максима
— либерального образа мысли 117
— расширенного образа мысли 117
224/Приложения

Математика 63, 65, 68, 74, 75, 79,145
Метаморфоза растений 124
Метафизика 130,163
Метафора пещеры 168
Метод (см. Способ преподавания) 64, 70,110
— демонстративный 139,145,146,166
— значение 155
— критический 161
— математический 129,145,146,166
— научный 146
— скептический 158
Мизантропия 104
Мир 135
— вечность его 135
— лучший 77
Мира величина 163
Мира начало 163
Мира старения, теория 89
Младокантианцы 52
Мода 93
Модель решения антиномий
— критическая 170
— примирительная 157-161
— разделительная 161-163
Модель суда 36
Монада (см. Простое, Часть) 160
Монархия 97
Наивность выражения 64
Наставление 64
Наука 154,155
— гуманность наук 113
— дискурсивная 68, 69, 76
— интуитивная 68,69, 76
— историческая 61
— математическая 61
— мотив в науках 103
Национальные свойства 94
Неокантианство 80
Иллюстрации, частотные кривые, конкорданция строк и указатели /225

Обосновывающее знание 40
Обработка данных, электронная 124
Образцовая идея 132
Общий человеческий разум — см. Человеческий разум, всеобщий
Объяснение (см. Определение) 139
— понятий 146
Обязанность и право, их взаимосвязь 115
Одобрение 102
Онтология (см. Основная наука, Главная наука) 139
Описание природы 41
Определение (см. Объяснение)
— математическое 75
— философское 75
Опыт 125,127,129,135
Опыты, несомненные 147
Оригинал 70, 87,88
Основная наука 139
Основное понятие 151
Остроумие 64
Отчетливость 130
Оценка сил 158
Ощущение 130,167,168
— внешнее 127
— внутреннее 133
Память 61, 64
Партия 51
Первообраз 125
Переплетения проблем в Критике чистого разума 42,164
Пересмотр, терминологический 124
Пирронизм 107
Писание книг 103
Плюрализм 17,19, 51, 85,112
— логический 113
— политический 113
— у Вольфа 112
Подражание 33, 63, 65, 68, 79, 92
Познание 133
— ex conceptu 68
— ex datis 67
226 /Приложения

— ex intuitu 68
— ex principiis 67
— дискурсивное 68
— догматическое 40
— интуитивное 68
— историческое 32, 40, 62, 63, 72, 74, 79, 92
— математическое 72, 75
— обыденное 76
— объективное 68, 75
— скептическое 41,68
— разумное 78
— субъективное 68
— сумбурное скопление познаний 154
— ученое 78,166
— философское 32, 40, 72, 75
— эмпирическое 72, 92,166
Познание, собственное (см. Самостоятельное мышление) 61
Полемические идеи — см. Просвещение
Положения, недоказуемые 147
Полуученый 78
Понятие 129
— a prioi 135
— у Майера 129
— ученое 128
— целого 135
— эмпирическое 133
Понятия
— виды 129
— происхождение 130
— рассудка 119
Популярность 52
Португалец 94
Права человеческого рода 104
Право и обязанность, взаимосвязь 104
Предмет в себе и для себя (у Майера) 167,168
Предрассудкам подверженность
— мышления 88
— человека 35
Предрассудков критика 162
Предрассудков пары 35, 83-85,166
Иллюстрации, частотные кривые, конкорданция строк и указатели /227

Предрассудков перечень 85,108, 109
Предрассудков проблематика 52
Предрассудков теория 85
Предрассудок 17, 57,165
— авторитета 35
— древности 84, 89, 93, 94
— естественная необходимость его 166
— новизны 84, 89, 93, 94
— опрометчивости 35
— причины его 93
— против предрассудков 166
— у Майера 34, 83-85
— чрезмерного недоверия 84
— частота термина 34
— чрезмерного доверия 84
Представление 130
— вообще 126-127, 131
Преобразование 127
Природа, призвание ее 100
Пристрастие к новому 92
Пристрастность 51
Проба, логическая 110
Проблема антиномии 18
Проблематика антиномий 157,161
Программные идеи см. Просвещение
Прогрессистское легковерие 83
Пропедевтика 163,164
Просвещение 59, 73
— базисные идеи 17, 31, 35, 57
— немецкое 17, 31, 57, 94,110,123
— определение (определения) 32, 34, 59
— основные идеи 17, 31
— полемические идеи 17, 31, 57
— программные идеи 17, 31, 57
Простое (см. монада, часть) 135
Публика 101,116,119
Равновесие рассудка 158
Раздор между философами 159
Разум (см. Человеческий разум) 104,109,110,130,133
228/Приложения

— всеобщность его 117
— в узком смысле 125,131
— конечность его 118
— общечеловеческий 101
— самоупотребление 69
— участливый 103,112
— человеческий (конечная цель его) 153
— человеческий (честь его) 159
— чистый 163
— чужой 74, 99
Разума понятие
— в строгом смысле слова 127,133
— научное 142
Рассудка понятие 133
— всеобщее 131
Рассудок 101,125,130
— всеобщий 36
— здравый смысл 46
— изолированный ум 104
— каждого 117
— общечеловеческий ум 110
— равновесие его 158
— ум Бога 127
— человеческий ум 104,116
Республиканизм 97
Самомнение 104
Самосовершенствование 117
Самостоятельное мышление (см. познание, собственное) 17, 31-33, 57,
59, 64, 70, 72
Свет, новый 164
Свобода
— печати 102
— сообщения мнений 104
— сочинительства 118
Свобода публикаций 118,119
Секта 68
Система (см. Научная система (Lehrgebäude)) 38, 62,137-156
— географическая 149
— историческая 149
Иллюстрации, частотные кривые, конкорданция строк и указатели /229

— как строение членов (у Вольфа) 139
— как строение членов (у Канта) 142-144
— неподвижных звезд 138
— планет 138
— рациональная 142
— целей 153,155
— эмпирическая 149-150
Система звезд 138
Система планет 138
Систематический материал (см. Система) 150
Системы идея 18,138
— у Канта 42
Системы определение
— Баумайстера 140
— Вольфа 140
— Канта 142
— Майера 149
Системы понятие
— у Вольфа 138-142
— у Канта 142-145
Скепсис 160
Слабость разума (weakness of reason) 111
Случайное собрание познаний 137
Смысл здравый 46
Совершеннолетие 51, 59
Созерцание 50,132,134
— путеводная нить 68, 72
Сознание
— истинное 119
— ложное 119
Сознание традиции 83
Солидарность 114
Солипсизм 107
Солнечная система 138
Сообщение 103
Спекулятивный 78
«Спор древних и новых» (Querele des Anciens et des Modernes) 17,
82-94
Способ преподавания (см. Метод) 139
— математический 145
230/Приложения

Справедливость 132
Станок печатника 101
Старение природы 89
Субординация 130,150
Суетность 111
Суждение 102
— других 101,110,114
— значимость его 104
— предварительное 57
— собственное 110,112
— чужое 110
Суждений таблица 28
Сумма (как средневековая форма мысли) 154
Темперамент 93
Теория заблуждения 90
«Теория лоскутного одеяла» (Patchwork-theory) 63
Терминология
— критическая 124
— новая в Критике чистого разума 38-39
Точка зрения другого 112
Трансцендентальная философия 51
Трансцендентальный 109,130,168
Ум
— общечеловеческий 110
— систематический 141
— философский 141
Университет 154-156
Университета история 123
Университетский преподаватель 38
Условия, политические 93
Усовершенствование 52
Усовершенствуемость 52
Учение
— об антиномиях 36, 42, 85,135,158,164,170
— об идеях (у Канта) 135
— о методе 53
— о разуме 49, 50
— об элементах 53
Иллюстрации, частотные кривые, конкорданция строк и указатели /231

Учение об элементах — учение о методе 42, 53
Ученость 77-79
— циклопическая 154
Ученый 65, 69
Ученый ради хлеба насущного 141
Учиться истинам — отчетливо познавать истины 76-78
Учиться мыслям — учиться мыслить (см. Учиться философии —
учиться философствовать) 60, 75
Фактическое знание 40
Фантазия 89, 91,127
Философия 68, 69,126
— и математика 147
— истинная 67
— как дискурсивная наука 75
— критическая 29, 37, 38
— политическая Канта 29
— согласно понятию о мире 153
Философии учиться — учиться философствовать
(см. Учиться мыслям — учиться мыслить, учиться истинам —
отчетливо познавать истины) 17, 33, 59-80,87
Франция 98
Француз 94
Цвет, красный 134
Цели, конечные 153
Цель 142
— науки 144,152
Целое (см. Идея целого) 135
— понятие 135
Циклоп 113,154
Частное суждение 101,116
Часть
— понятие 135
— последняя 135
— простая 163
Честолюбие 103,104
Человеческий разум (см. Разум, Рассудок, общечеловеческий)
— всеобщий 17, 36, 57, 99-120
232 /Приложения

— общий 111
Человеческий рассудок, всеобщий (см. Рассудок, общечеловеческий)
110
Человечность 104
Честь человеческого разума 159
Чувства 130
Чувственность 163
Чувство, внутреннее 169,170
Эволюция 123
— Канта 17,18
Эгоизм 106,107
— логический 35, 51, 85,102,109,113,118
— метафизический 36,109
— моральный 113
— практический 109
— теоретический 109
— трансцендентальный 109
— у Вольфа 107
— эстетический 109,113
Эгоист
— логический 102
— науки 113
Эклектика 61,111
Энциклопедия, французская 107
Эрудит (Polyhistor) 67,78
Эрудиция (Polyhistorie) 91,152,154
Эстетика 26,123
Явление 131
Иллюстрации, частотные кривые, конкорданция строк и указатели /233

Предметный указатель
латинских и греческих терминов
amphibolia 39
antithesis 39
apagogicus 39
cognitio 133
— erudita 78
— ex datis 62
— ex principiis 62
— historica 32, 33, 40, 72, 77,149
— historica mathematicae 74
— historica philosophiae 32, 73
— intuitiva 50
— mathematica 74
— philosophica 32, 33, 40, 72, 78, 81,149
— rationalis 76, 77
— vulgaris 76, 77
conceptus 68, 75, 131-132, 135
— cosmicus 153
— purus 135
— purus intellectualis 135
connubium geometriae cum metaphysica 160
critérium veritatis externum 102
dialectica 25
disciplina 25
Discursus praeliminaris 30, 40, 71, 72, 77
doctrina 39
dogma 150
dogmaticus 39
234

egoismus logicus 109
ektypon 70
empiricus 130
experientiae indubitatae 147
idea 126,131,135
— temporis 126
intellectus sistematicus 140
intuitus 50, 68, 75, 132, 135
logica
— practica 26, 42
— theoretica 42
mens humana 146
moderni 84
mundus
— intelligibilis 163,168
— sensibilis 163, 168
notio 131-132
— generalis entis 146
— intellectualis 135
— intellectus 134
— rationalis 135
— rationis 135
paralogismus 39
perceptio 131,135
perfectio 117
phaenomenologia generalis 163
philosophia rationalis 50
praeiudicium 163
— antiquitatis 84
— auctoritatis 35
— empirismi 163
— nimiae confidentiae 84
— nimiae diffidentiae 84
— novitatis 84
— praecipitantiae 35
235

— rationalismi 167
purus/pure 52, 133
ratio 32,153
— pura 53
ratiocinatio polysyllogistica 142, 149
repraesentatio 131, 135
— communis 133
— singularis 133
systema 149
— veritatum 139
— vulgaris 141
teleologia rationis humanae 153
tempus 126
veritates
— dogmaticae 40
— historicae 40
vitium subreptionis
— in experiundo 162
— metaphysicum 162
votum
— consultativum 112,117
— decisivum 112

Указатель цитат
Сочинения
«Мысли об истинной оценке живых сил» (Мысли)
А76 158 А193исл. 159
А180 159
«Вопрос о том, стареет ли Земля, с физической точки зрения»
Работа в целом 89
«Всеобщая естественная история и теория неба»
(Allgemeine Naturgeschichte)
Работа в целом 159 А125 138
А14исл. 127 А145 127
А25 158 А169 138
А62 138 А194 127
А79 127
«Набросок и извещение о курсе лекций по физической географии»
(Академическое издание, т. II)
4 150
«Опыт некоторых наблюдений об оптимизме»
A4 127
«Исследование об отчетливости принципов
естественной теологии и морали»
А71 126 А79 147
А74 161 А82исл. 161
А76 147
237

«Извещение об устроении лекций в зимнем семестре 1765-1766 года»
(Извещение)
А5 75,78 А6 65
А5исл. 33,60-61 А12 46
«Грезы духовидца, поясненные грезами метафизики»
А40исл. 110 А50прим. 127
«О форме и принципах чувственно воспринимаемого
и умопостигаемого мира» (О форме)
А10 и ел. (§8) 164 А30(§24) 162
А14(§ 14.1) 127 А33(§28) 163
А 29 (§23) 164 А33исл.(§28) 163
«Критика чистого разума» (KrV)
«Пролегомены ко всякой будущей метафизике,
могущей появиться в качестве науки» (Прол.)
А13 39
«Ответ на вопрос: Что такое просвещение?»
А481 59
«Основоположение к метафизике нравов» (Основоположение)
ВА1исл. 67
«Что значит ориентироваться в мышлении?» (orientieren)
А325 106 А329 32
238/Приложения

«Критика способности суждения» (КСС)
В158исл. 34 В159исл. 117
«Об открытии, после которого всякая новая критика чистого разума
должна сделаться излишней ввиду существования более старой»
(Об открытии)
В62прим. 81
«Религия в пределах только разума» (Религия)
ВА4 89
«Антропология в прагматическом отношении» (Anthr.)
BXIV 103 В25 168
В5исл. 113 В167 117
87 102,114 В313исл. 52
88 113
«Логика Иммануила Канта, изданная Г.Б.Йеше» (Логика Йеше, Логика)
А20исл. 69 А57 51
А26исл. 69 А62 154
А52 52
Переписка
Письмо И.Г.Ламберту от 31 декабря 1765 года X 55 110
Письмо И.Г.Ламберту от 2 сентября 1770 года X 98 163
Рукописные наброски к «Заявлению относительно авторства Гиппеля»
(Академическое издание, т. XIII)
538 и ел. 37-38, 106 539 128
Рукописное наследие
«Рефлексии» (Refl.)
а) «Антропология» (Академическое издание, т. XV)
897 112 1482 102,113,118
903 113 1505 13
1178 113
Иллюстрации, частотные кривые, конкорданция строк и указатели /239

б) «Логика» (Академическое издание, т. XVI)
1629
1632
1651
1652
1683
1724
1865
1968
1979
2020
2035
70
70
70
70
131
33
70,79
51
51
154
154
2147
2227
2269
2517
2519
2564
2568
2569
2571
2575
2835
112,116
150
111
167
167
103
83
86, 90, 91, 96
167
84
131,132,135,151
в) «Метафизика» (Академическое издание, т.т. XVII и XVIII)
xvn
3961 130
ХУШ
5037 164 5398 112
5108 39 5980 112
«Наброски предисловия к философии религии, Второй набросок»
(Академическое издание, т. XX)
436 155
Лекции
«Логика Бломберга» (Академическое издание, т. XXTV)
31
50
52
53
53 и ел.
93
100
150
150 и ел.
161-194
169
173 и ел.
74
33,63
63
63-64
33,64 ,
104-105, 116
150,151
101,104
103-104, 118
34
166
98
179
180
181
182
183
184
184 и ел.
186
188 и ел.
251
291
293
89, 93, 94
89,94
91-92
96
93, 97-98
92,93
94
35, 87-88,196
33,64
129
151
154
240/Приложения

«Логика Филиппи» (Академическое издание, т. XXTV)
«Логика Пелица» (Академическое издание, т. XXTV)
Текст в целом 132-133 554
Иллюстрации, частотные кривые, конкорданция строк и указатели /241

«Логика Гофмана» (Академическое издание, т. XXIV)
Фрагмент в целом 68
950-952
«Логика
614 и ел.
615
619
628
631
96
951
952
Бузольта» (Академическое издание, т. XXIV)
68, 75-76
33, 68, 68-69
33, 78, 78-79, 79
111
150,151
642
643
653
682 и ел.
91,95
96
88, 89, 94
96
133
154
«Бреславльская логика» (Рукопись)
92 133
«Логика Дона-Вундлаккена» (Академическое издание, т. XXIV)
695 49 740 89,105,119
698 33,69 743 52
704 33,69 752 133,134
739 167 779 и ел. 154
«Логика Вигиланциуса» (в: Hinske, Kant-Index, Bd. 14)
Фрагмент в целом 69
«Лекции об энциклопедии философии» (Академическое издание, т. XXIX)
6 и ел. 70 13 70
«Человековедение или философская антропология Иммануила Канта»,
изд.Ф.Х. Штарке
34 и ел. 101,111 210 и ел. 70
35 116
«Наставление к познанию мира и человека, Иммануила Канта»,
изд. Ф.Х.Штарке
5 и ел. 102
«Метафизика Пелица» (Академическое издание, т. XXVIII)
205 и ел. (L1) 112 534 и ел. (L2) 33
«Мораль Мронговиуса» (Академическое издание, т. XXIX)
599 67 607 67

Список сокращений к названиям сочинений Канта
А
Anthr.
В
De mundi sens.
Gedanken
Grundlegung
Logik
KrV
KU
Menschenkunde
Monadologia
physica
Nachricht
orientieren
Preisschrift
Prol
Refl.
Über eine Entdeckung
1. Auflage
Anthropologie in pragmatischer Hinsicht
2. Auflage
De mundi sensibilis atque intelligibilis forma et
principiis
Gedanken von der wahren Schätzung der
lebendigen Kräfte
Grundlegung zur Metaphysik der Sitten
Immanuel Kants Logik, hrsg. v. G. B. Jäsche
(Jäsche-Logik)
Kritik der reinen Vernunft
Kritik der Urteilskraft
Immanuel Kant's Menschenkunde oder
philosophische Anthropologie, hrsg. v. F. С Starke
Metaphysicae cum geometria iunctae usus in
philosophia naturali, cuius specimen I. continet
monadologiam physicam
Nachricht von der Einrichtung seiner
Vorlesungen in dem Winterhalbenjahre, von 1765-1766
Was heißt: Sich im Denken orientieren?
Untersuchung über die Deutlichkeit der
Grundsätze der natürlichen Theologie und der Moral
Prolegomena zu einer jeden künftigen
Metaphysik, die als Wissenschaft wird auftreten können
Reflexion
Über eine Entdeckung, nach der alle neue Kritik
der reinen Vernunft durch eine ältere entbehrlich
gemacht werden soll
243

Перечень ранее опубликованных сочинений Н. Хинске,
относящихся к главам настоящей книги
Kapitel I
Zwischen Aufklärung und Vernunftkritik. Die philosophische Bedeutung
des Kantschen Logikcorpus. In: Aufklärung. Interdisziplinäre
Halbjahresschrift zur Erforschung des 18. Jahrhunderts und seiner Wirkungsgeschichte
7 (1992), S. 57-71.
Tra Illuminismo e critica délia ragione: il significato filosofico del corpus
logico diKant. In: Rivista di filosofia 85 (1994), S. 163-183.
Keimö to riseihihan no aida. Konto no ronrigakubunken no tetsugakuteki-
imi. In: Norbert Hinske, Hihan tetsugaku heno tojö de. Kanto no shikö no
shodötei (Unterwegs zur Kritik. Wegstrecken des Kantschen Denkens), hrsg.
von Kögaku Arifuku, Fumiyasu Ishikawa und Toshihiro Hirata, Kyoto 1996,
S. 49-71.
Kapitel Ш
Ursprungliche Einsicht und Versteinerung. Zur Vorgeschichte von Kants
Unterscheidung zwischen, «Philosophie lernen» und «Philosophieren
lernen». In: Das kritische Geschäft der Vernunft. Symposion zu Ehren von
Gerhard Funke, hrsg. von Giseja Müller, Bonn 1995, S. 7-28.
Kapitel IV
Kanto to shinkyüronsö. «Refurekushiön» 2569 ban to ronrigakukögiroku.
In: Norbert Hinske, Hihan tetsugaku heno tojö de. Kanto no shikö no
shodötei (Unterwegs zur Kritik. Wegstrecken des Kantschen Denkens), hrsg.
244/Приложения

von Kogaku Arifuku, Fumiyasu Ishikawa und Toshihiro Hirata, Kyoto 1996,
S. 73-97.
Kapitel V
«... warum aas gelehrte Volk so dringend nach der Freiheit der Feder schreit».
Pluralismus und Publikationsfreiheit im Denken Kants. In:
Meinungsfreiheit — Grundgedanken und Geschichte in Europa und USA, hrsg. von
Johannes Schwartländer und Dietmar Willoweit, Kehl am Rhein u. Straßburg 1986,
S. 31-49.
«... per ehe ilpopolo colto rivendica con tanta insistenza la liberta di stam-
pa». Pluralismo e liberta di stampa nelpensiero di Kant. In: Trascendenza,
Trascendentale,Esperienza. Studi in onore di Vittorio Mathieu, hrsg. von
Giorgio Derossi, Marco M. Olivetti, Andrea Poma und Giuseppe Riconda,
Mailand 1995 (= Archivio di filosofia 63 [1995]), S. 281-298.
Kapitel VI
Kants Anverwandlung des ursprünglichen Sinnes von Idee. In: Idea. VI Col-
loquio Internationale del Lessico Intellettuale Europeo. Roma, 5-7 gennaio
1989, hrsg. v. Marta Fattori und Massimo Luigi Bianchi, Rom 1990, S. 317-327.
Kanto ni yoru «idë» gainen no kongentekiimi no shütokuhenyö. In:
Norbert Hinske, Hihan tetsugaku heno tojö de. Kanto no shikö no shodötei
(Unterwegs zur Kritik. Wegstrecken des Kantschen Denkens), hrsg. von Kögaku
Arifuku, Fumiyasu Ishikawa und Toshihiro Hirata, Kyoto 1996, S. 99-118.
Kapitel Vü
Die Wissenschaften und ihre Zwecke. Kants Neuformulierung der
Systemidee. In: Akten des Siebenten Internationalen Kant-Kongresses,
Kurfürstliches Schloß zu Mainz 1990, hrsg. von Gerhard Funke, Bd. 1, Bonn u. Berlin
1991, S. 157-177.
Las ciencias y sus fines. Nueva formulacion kantiana de la idea de sistema.
In: Agora 11/2 (1992), S. 121-134.
Список литературы /245

Shogaku to sono mokuteki. Konto ga taikeirinen ni ataeta aratana teishiki.
In: Norbert Hinske, Hihan tetsugaku heno tojö de. Kanto no shikö no sho-
dötei (Unterwegs zur Kritik. Wegstrecken des Kantschen Denkens), hrsg.
von Kögaku Arifuku, Fumiyasu Ishikawa und Toshihiro Hirata, Kyoto 1996,
S.119-146.
Kapitel Vm
Georg Friedrich Meier und das Grundvorurteil der Erfahrungserkenntnis.
Noch eine unbemerkt gebliebene Quelle der Kantschen Antinomienlehre.
In: Kant und sein Jahr-hundert. Gedenkschrifl für Giorgio Tonelli, hrsg. von
Claudio Gesa und Norbert Hinske, Frankfurt am Main, Berlin, Bern, New York,
Paris, Wien 1993, S. 103-121.
Georuku • Furidorihi • Maiyä to keikenninshiki no konponsennyüken. Kanto
no anchinomiron no shirarezaru möhitotsuno gensen. In: Norbert Hinske,
Hihan tetsugaku heno tojö de. Kanto no shikö no shodötei (Unterwegs zur
Kritik. Wegstrecken des Kantschen Denkens), hrsg. von Kögaku Arifuku,
Fumiyasu Ishikawa und Toshihiro Hirata, Kyoto 1996, S. 29-48.

Исследования и материалы по истории немецкого Просвещения
(по состоянию на лето 1998)
Abteilung I: Texte zur Philosophie der deutschen Aufklärung
Band 1: Christian Wolff, Discursus praeliminaris de philosophia in gene-
re /Einleitende Abhandlung über Philosophie im allgemeinen,
Historisch-kritische Ausgabe. Übersetzt, eingeleitet und
herausgegeben von Günter Gawlick und Lothar Kreimendahl. Mit einer
Einleitung in die erste Abteilung der Reihe Forschungen und
Materialien zur deutschen Aufklärung (FMDA) von Norbert Hinske,
Stuttgart — Bad Cannstatt 1996. LXVIII, 293 S.
Abteilung II: Monographien zur Philosophie der deutschen Auflclärung
Band 1: Hans-Jürgen Engfer, Philosophie als Analysis. Studien zur
Entwicklung philosophischer AnalysisKonzeptionen unter dem
Einfluß mathematischer Methodenmodelle im 17. und frühen 18.
Jahrhundert. Mit einer Einleitung in die Reihe Forschungen und
Materialien zur deutschen Aufklärung (FMDA) von Norbert Hinske.
Stuttgart — Bad Cannstatt 1982. 293 S.
Band 2: Werner Schneiders, Aufklärung und Vorurteilskritik. Studien zur
Geschichte der Vorurteilstheorie. Stuttgart - Bad Cannstatt 1983.
385 S.
Band 3 : Alexander Altmann, Die trostvolle Aufklärung. Studien zur
Metaphysik und politischen Theorie Moses Mendelssohns. Stuttgart
— Bad Cannstatt 1982. 304 S.
Band 4: Günter Gawlick, Lothar Kreimendahl, Hume in der deutschen
Aufklärung. Umrisse einer Rezeptionsgeschichte. Stuttgart — Bad
Cannstatt 1987.235 S.
Band 5: Sonia Carboncini, Transzendentale Wahrheit und Traum.
Christian Wolffs Antwort auf die Herausforderung durch den cartesiani-
schen Zweifel. Stuttgart — Bad Cannstatt 1991.283 S.
247

Band 6: Norbert Hinske, Erhard Lange, Horst Schröpfer (Hrsg.), Der
Aufbruch in den Kantianismus. Der Frühkantianismus an der
Universität Jena 1785-1800 und seine Vorgeschichte. Stuttgart —
Bad Cannstatt 1995. XVI, 272 S. Mit 102 Abb.
Band 7: Christian Hauser, Selbstbewußtsein und personale Identität.
Positionen undAporien ihrer vorkantischen Geschichte. Locke,
Leibniz, Hume und Tetens. Stuttgart — Bad Cannstatt 1994. 211 S.
Band 8: Robert Theis, Goß. Untersuchung zur Entwicklung des
theologischen Diskurses in Kants Schriften zur theoretischen Philosophie
bis hin zum Erschei-nen der Kritik der reinen Vernunft. Stuttgart
— Bad Cannstatt 1994.374 S.
Band 9: Elfriede Conrad, Kants Logikvorlesungen als neuer Schlüssel zur
Architektonik der Kritik der reinen Vernunft. Die Ausarbeitung der
Gliederungsentwürfe in den Logikvorlesungen als
Auseinandersetzung mit der Tradition. Stuttgart —Bad Cannstatt 1994. 161 S.
Band 10: Clemens Schwaiger, Das Problem des Glücks im Denken
Christian Wolffs. Eine quellen-, begriffs- und
entwicklungsgeschichtliche Studie zu Schlüsselbegriffen seiner Ethik. Stuttgart — Bad
Cannstatt 1995.234 S.
Band 11 : Katsutoshi Kawamura, Spontaneität und Willkür. Der
Freiheitsbegriff in Kants Antinomienlehre und seine historischen
Wurzeln. Stuttgart — Bad Cannstatt 1996.200 S.
Band 12: Michael Oberhausen, Das neue Apriori. Kants Lehre von einer
«ursprünglichen Erwerbung» apriorischer Vorstellungen.
Stuttgart — Bad Cannstatt 1997.295 S.
Band 13: Norbert Hinske, Zwischen Aufklärung und Vernunftkritik. Studien
zum Kantschen Logikcorpus. Stuttgart — Bad Cannstatt 1998,
194 S.
Abteilung III: Indices zur Philosophie der deutschen Aufklärung
Lambert-Index
Band 1: Norbert Hinske, Lambert-Index Bd. 1: Stellenindex zu Johann
Heinrich Lambert «Neues Organon I». Erstellt in Zusammenarbeit
mit Heinrich P. Delfosse. Unter Mitwirkung von Michael Albrecht,
Rainer A. Bast, Birgitta Drosdol, Hans-Jürgen Engfer und Birgit
Nehren. Mit einer Einleitung in die dritte Abteilung der Reihe
Forschungen und Materialien zur deutschen Aufklärung (FMDA)
von Norbert Hinske. Stuttgart — Bad Cannstatt 1983. XLV, 393 S.
248/Приложения

Band 2: Norbert Hinske, Lambert-Index Bd. 2: Stellenindex zu Johann
Heinrich Lambert «Neues Organon II». Erstellt in
Zusammenarbeit mit Heinrich P. Delfosse. Unter Mitwirkung v. Rainer A. Bast
und Birgit Nehren. Stuttgart — Bad Cannstatt 1983. VI, 385 S.
Band3: Norbert Hinske, Lambert-Index Bd. 3: Stellenindex zu Johann
Heinrich Lambert «Anlage zur Architectonic I». Erstellt in
Zusammenarbeit mit Heinrich P. Delfosse. Unter Mitwirkung v. Rainer A.
Bast und Birgit Nehren. Stuttgart — Bad Cannstatt 1987. XXVIII,
297 S.
Band 4: Norbert Hinske, Lambert-Index Bd. 4: Stellenindex zu Johann
Heinrich Lambert «Anlage zur Architectonic H». Erstellt in
Zusammenarbeit mit Heinrich P. Delfosse. Unter Mitwirkung v. Rainer A.
Bast und Birgit Nehren. Stuttgart—Bad Cannstatt 1987. VI, 390 S.
Список литературы /249

Kant-Index, section 1 : Indices zum kantschen Logikcorpus
Band 5: Norbert Hinske, Kant-Index Bd. 1: Stellenindex und Konkordanz
zu George Friedrich Meier «Auszug aus der Vernunftlehre».
Erstellt in Zusammenarbeit mit Heinrich R Delfosse und Heinz Schay.
Unter Mitwirkung von Fred Feibert, Martina Gierens, Berthold
Krämer und Elfriede Reinardt. Stuttgart — Bad Cannstatt 1986. XLII,
584 S.
Band 6: Norbert Hinske, Kant-Index Bd. 2: Stellenindex und Konkordanz
zu «Immanuel Kant 's Logik» (Jäsche-Logik). Erstellt in
Zusammenarbeit mit Heinrich P. Delfosse und Heinz Schay. Unter
Mitwirkung von Terry Boswell, Fred Feibert, Martina Gierens, Berthold
Krämer und Elfriede Reinardt. Stuttgart—Bad Cannstatt 1986. IL,
633 S.
Band 7: Norbert Hinske, Kant-Index Bd. 3: Stellenindex und Konkordanz
zur «Logik Blomberg». Erstellt in Zusammenarbeit mit Heinrich P.
Delfosse und Elfriede Reinardt. Unter Mitwirkung von Terry Boswell,
Sabine Ganz, Birgit Krier, Birgit Nehren und Susanne Schoenau.
Teilband 3.1: Stellenindex. Stuttgart — Bad Cannstatt 1989. XCV,
358 S.
Teilband 3.2: Konkordanz, Erste Hälfte (A-M). Stuttgart — Bad
Cannstatt 1989. VII, 454 S. (S. 359-812).
Teilband 3.3: Konkordanz, Zweite Hälfte (N-Z), und Sonderindi-
ces. Stuttgart —Bad Cannstatt 1990. VII, 513 S. (S. 813-1325).
Band 8: Norbert Hinske, Kant-Index Bd. 4: Stellenindex und Konkordanz
zur «Logik Philippi».
Band 9: Norbert Hinske, Kant-Index Bd. 5: Stellenindex und Konkordanz
zur « Wiener Logik» Erstellt in Zusammenarbeit mit Heinrich P.
Delfosse und Michael Oberhausen. Unter Mitwirkung von
Hans-Werner Bartz, Christian Popp, Tina Strauch und Michael Trauth.
Teilband 9.1: Stellenindex und Konkordanz, Erste Hälfte (A-E).
Stuttgart — Bad Cannstatt 1998. XCI, 383 S.
Teilband 9.2: Konkordanz, Zweite Hälfte (F-Z) und Sonderindi-
ces. Stuttgart — Bad Cannstatt 1998. XII, 498 S. (S. 385-872).
Band 10: Norbert Hinske, Kant-Index Bd. 6: Stellenindex und Konkordanz
zur «Logik Pölitz». Erstellt in Zusammenarbeit mit Terry Boswell,
Heinrich P. Delfosse und Riccardo Pozzo. Unter Mitwirkung v.
Sabine Ganz, Sabine Harwardt, Michael Oberhausen und Michael Trauth.
Teilband 6.1 : Stellenindex. Stuttgart — Bad Cannstatt 1995. CXI,
194 S.
250/Приложения

Teilband 6.2: Konkordanz und Sonderindices. Stuttgart — Bad
Cannstatt 1995. DC, 492 S. (S. 195-685).
Band 11 : Norbert Hinske, Kant-Index Bd. 7: Stellenindex und Konkordanz
zur «Logik Busolt».
Band 12: Norbert Hinske, Kant-Index Bd. 8: Stellenindex und Konkordanz
zur «Logik Dohna-Wundlacken».
Band 13: Norbert Hinske, Kant-Index Bd. 9: Stellenindex und Konkordanz
zu den Vorlesungsfragmenten.
Band 14: Norbert Hinske, Kant-Index Bd. 10: Stellenindex und Konkordanz
zu Kants Nachlaßreflexionen zur Logik.
Band 15: Norbert Hinske, Kant-Index Bd. 11: Wortverteilungsindices zum
Logikcorpus.
Band 16: Norbert Hinske, Kant-Index Bd. 12: Sprackentwicklungsindices
zum Logikcorpus.
Band 17: Norbert Hinske, Kant-Index Bd. 13: Parallelstellenkonkordanz
zum Logikcorpus.
Band 18: Norbert Hinske, Kant-Index Bd. 14: Personenindex zum
Logikcorpus. Erstellt in Zusammenarbeit mit Heinrich P. Delfosse und
Elfriede Reinardt. Unter Mitwirkung von Terry Boswell, Sabine
Ganz, Birgit Krier, Birgit Nehren und Susanne Schoenau. Stuttgart
— Bad Cannstatt 1991. CV, 156 S.
Indices zu Wolff und seiner Schule
Band 19: Heinrich P. Delfosse, Berthold Krämer, Elfriede Reinardt,
Stellenindex und Konkordanz zu Christian Wolffs «Deutscher Logik».
Stuttgart — Bad Cannstatt 1987. XLII, 630 S.
Band 20: Lothar Kremendahl, Stellenindex und Konkordanz zu Christian
Wolffs «Discursus praeliminaris de philosophia in genere».
Band 21 : Heinrich P. Delfosse, Michael Oberhausen, Riccardo Pozzo,
Stellenindex zu George Friedrich Meier «Vernunftlehre».
Kant-Index, section 2: Indices zum kantschen Ethikcorpus
Band 22: Heinrich P. Delfosse, Kant-Index Bd. 15: Stellenindex und
Konkordanz zur «Grundlegung zur Metaphysik der Sitten».
Band 23 : Heinrich P. Delfosse, Michael Oberhausen, Kant-Index Bd. 16:
Stellenindex und Konkordanz zur «Kritik der praktischen Vernunft».
Unter Mitwirkung von Michael Albrecht, Elfriede Conrad und
Michael Trauth.
Teilband 16.1 : Stellenindex und Konkordanz, Erste Hälfte (A-E).
Stuttgart — Bad Cannstatt 1995. XLIII, 369 S.
Список литературы /251

Teilband 16.2: Konkordanz, Zweite Hälfte (F-Z), und Sonderindi-
ces. Stuttgart — Bad Cannstatt 1995. XLIII, 369 S.
Band 24: Kant-Index Bd. 17: Stellenindex und Konkordanz zur
«Metaphysik der Sitten I (Rechtslehre)».
Band 25: Kant-Index Bd. 18: Stellenindex und Konkordanz zur
«Metaphysik der Sitten II (Tugendlehre)».
Band 26: Kant-Index Bd. 19: Stellenindex und Konkordanz zu Kants
kleineren Schriften zur Moralphilosophie.
Band 27: Kant-Index Bd. 20: Stellenindex und Konkordanz zu Alexander
Gottlieb Baumgarten «Initia philosophiae practicae primae».
Band 28: Kant-Index Bd. 21: Stellenindex und Konkordanz zu Alexander
Gottlieb Baumgarten «Ethica pbilosophica».
Band 29: Kant-Index Bd. 22: Stellenindex und Konkordanz zu Gottfried
Achenwall «Jus naturae (pars posterior)».
Band 30: Kant-Index Bd. 23: Stellenindex und Konkordanz zu Kants
Nachlaßreflexionen zur Moralphilosophie.
Band 31 : Heinrich P. Delfosse und N. N., Kant-Index Bd. 24: Stellenindex
und Konkordanz zu Kants «Bemerkungen zu den
Beobachtungen über das Gefühl des Schönen und Erhabenen». Mit einem
Stellenindex zu den «Beobachtungen über das Gefühl des
Schönen und Erhabenen» als Anhang. Erstellt in Zusammenarbeit mit
Christian Popp und Michael Trauth. Unter Mitwirkung von Hans-
Werner Bartz und Tina Strauch.
Band 32: Kant-Index Bd. 25: Stellenindex und Konkordanz zu Kants
Vorarbeiten zu seinen ethischen Schriften.
Band 33: Kant-Index Bd. 26: Stellenindex und Konkordanz zur
«Praktischen Philosophie Herder».
Band 34: Kant-Index Bd. 27: Stellenindex und Konkordanz zur
«Praktischen Philosophie Powalski».
Band 35: Kant-Index Bd. 28: Stellenindex und Konkordanz zur
«Moralphilosophie Collms».
Band 36: Kant-Index Bd. 29: Stellenindex und Konkordanz zur
«Metaphysik der Sitten Vigilantius».
Band 37: Kant-Index Bd. 30: Stellenindex und Konkordanz zum
«Naturrecht Feyerabend».
Band 38: Kant-Index Bd. 31: Stellenindex und Konkordanz zur «Moral
Mrongovius».
Band 39: Kant-Index Bd. 32: Wortverteilungsindices zum Ethikcorpus.
Band 40: Kant-Index Bd. 33: Sprackentwicklungsindices zum Ethikcorpus.
Band 41 : Kant-Index Bd. 34: Parallelstellenkonkordanz zum Ethikcorpus.

Без примечаний1
Норберт Хинске (афоризмы)
1 ... но с примечаниями2 Нелли Мотрошиловой
2 Первое примечание — в объяснение заголовка книги. В оригинале она
называется «Ohne Fußnoten», что буквально значит: «без подстрочных сносок». У
тех, кто хорошо знает Норберта Хинске как автора многочисленных
специальных работ (а таких людей немало не только в Германии, но и в других странах
Европы, Азии и Америки), и у тех, кто раскроет книгу на этой странице, уже
само вынесенное на шмуцтитул название приложения наверняка вызовет улыбку.
Дело в том, что историк философии высочайшего уровня, по существу
живой классик мирового кантоведческого исследования, оригинальный немецкий
мыслитель Норберт Хинске известен коллегам, в частности, и тем, что его
произведения всегда бывают в изобилии оснащены как раз ... подстрочными
примечаниями, Fußnoten. Последние же не просто обнаруживают блестящую
философскую эрудицию автора, его доскональное знание литературы вопроса, но и
раскрывают перед читателем широкую панораму фактов, обстоятельств,
исследований, относящихся к теме, которую в том или ином случае избирает для
своей работы Норберт Хинске.
Представляемая читателю книга афоризмов Н. Хинске — единственная, в
которой отсутствуют Fußnoten, откуда и происходит ее название. Из
литературных соображений в переводе заглавия я заменила буквальное и слишком
академическое «Без подстрочных сносок» на общепринятое — «Без примечаний»,
согласовав это с автором. В оригинале книжечка афоризмов Хинске имеет еще
и подзаголовок — «Prämissen und Folgerungen» («Предпосылки и следствия»).
Но для русского перевода сам автор придумал то название, которое вы здесь
видите.
Мой вклад здесь более чем скромен — он выразился в переводе на
русский язык афоризмов Н. Хинске и действительно в примечаниях, которые не
будут многочисленными. И понятно, почему: афоризмы должны говорить сами
за себя; как правило, они не нуждаются в пояснениях, даже если читатель не
сразу постигает их смысл. Растолковывать афоризмы — все равно, что
разъяснять, в чем соль того или иного анекдота.
Со своими примечаниями я решаюсь вмешиваться лишь тогда, когда в
оригинале имеется непереводимая игра слов, имеющая, однако, существенное
значение для понимания сути, «соли» афоризма, или когда в тексте появляются имена
и реалии, мало известные нашему читателю, а потому требующие пояснения.

Моей дорогой
к тридцатой годовщине нашей свадьбы
1 Мне, к сожалению, не довелось лично познакомиться с Ютой Хинске. Эта —
судя по фотографиям и рассказам — замечательно красивая, хрупкая женщина
осталась в памяти знавших ее как человек сильного характера, общественного
темперамента, яркого остроумия, необыкновенного обаяния. Еще одно: она
создавала, именно создавала куклы-шедевры и внесла в историю этого вида
прикладного художественного творчества, вероятно, не меньший вклад, чем ее
знаменитый муж — в историю философии.

Формулируйте свои тезисы
безо всякой оглядки на что бы то ни было:
ведь когда эпоха клонится к закату
и когда она обрывает песню,
только такие положения становятся
Вашими полномочными представителями.
Готфрид Бенн1.
Старость как проблема для художника.
1 Бенн Готфрид (2.05.1886 — 7.07.1956) — известный немецкий поэт первой
половины XX века. Изучал теологию и филологию в Марбурге и Берлине.
Затем получил медицинское образование и стал военным врачом. Занимался
медицинскими исследованиями. Одновременно начал публиковать первые
поэтические сборники, проникнутые трагическими мотивами, раздумьями о жизни и
смерти, что в немалой степени было связано с врачебной профессией Бенна. Но еще
более они были обусловлены тревожными предчувствиями надвигающейся
мировой войны. В Первой мировой войне Бенн участвовал в качестве военного
врача. В 1920-1930-х годах, продолжая заниматься врачебной практикой, Бенн
погрузился в поэзию; он опубликовал ряд поэтических сборников. В 1933 году
он подпал под влияние нацистской идеологии (сочинение «Новое государство и
интеллектуалы», 1933 г.), но достаточно быстро это влияние преодолел. В 1938
году нацистская власть наложила запрет на публикацию сочинений Бенна.
Последние годы его жизни были весьма плодотворными: публиковались стихотворные
опусы (например, «Статичные стихи»), работы по эстетике, философии.
В одной из своих статей («Geistige Welt», 3 Mai 1986) H. Хинске поставил
вопрос: «Чем скептическое поколение, появившееся после 1945 года, обязано Гот-
фриду Бенну?» И ответил на него так: Бенн был причастен к фундаментальному
изменению установок, ценностей, подходов этого поколения — подходов к
государству, политике, к жизни, страданию, а главное — к самой истории. История,
согласно Бенну, приносит с собой изменения, но не приносит спасения;
беспочвенны иллюзии и надежды прежних поколений, будто история попечительствует
над отдельным человеком и его судьбой. Тема страдания, отмечает Хинске,
красной нитью проходит через произведения Бенна: поэт считает его
фундаментальным фактом человеческой жизни, которому надо смотреть прямо в глаза. Само
сознание уже означает страдание — таков тезис Г. Бенна. Истина одерживает
победу, только проходя через страдание. В последних своих произведениях Бенн
много размышлял о старости. «"Когда наступает старость, то о себе знаешь
больше, чем о тебе знают другие, — и это касается и добрго, и злого в тебе", — так
писал Бенн в неопубликованном письме от 5 января 1956 г.» (N. Hinske. Der
Mensch ist doch mehr als der dicke Affe des Charles Darwin. Was die skeptische
Generation nach 1945 Gottfried Benn verdankt. Die Welt. Nr. 102. 3. Mai 1986).
257

1.
Для книг, глав, параграфов заголовки — нечто весьма существенное,
выражающее их квинтэссенцию. Ничего не говорящие заголовки —
опознавательный знак плохой книги. В случае с афоризмами, напротив, уже
и поиски заголовков были бы пустым делом. И противоречием. Ведь сам
афоризм и есть квинтэссенция.
2.
Афоризм — прямая линия в царстве языка, или кратчайшее расстояние
между двумя точками мысли.
3.
Ошибочно полагать, будто афоризмы предназначены для быстрого
чтения. Подчас верно как раз обратное. Читатель должен совершенно
самостоятельно проделать весь путь, который в конце концов и привел к
афоризмам. И лишь тот, кто сам уже отмерил его шаг за шагом, способен
спонтанно с афоризмом согласиться.
4.
Удачное наблюдение еще не дает гарантии самостоятельности суждения.
5.
Кто хочет сказать многое, должен выражать свои мысли кратко.
6.
Краткость — не то же самое, что немногословие. Недостаточно говорить
мало — нужно в немногих словах сказать нечто важное.
7.
Немногословие и многоречивость — зачастую лишь противоположные
способы придать себе многозначительность.
258/Без примечаний

8.
Прибегая к самозащите1: порядок в написанном и беспорядок на
письменном столе — вещи не только не противоречащие друг другу, но и
взаимообусловленные. Письменный стол, на котором наведен порядок, ни в
коей мере не гарантия того, что приведен в порядок сам дух.
9.
В «Максимах и размышлениях» Гёте то и дело возвращаются некоторые
его мысли, пусть в несколько измененной форме. Очевидно, иные
предпосылки и вытекающие из них следствия нашего мышления столь важны
для нас, что мы ощущаем потребность воспроизводить их вновь и вновь.
10.
Чтобы стать неординарно мыслящим человеком, недостаточно просто
перечить другим людям. Прежде всего надо отдать должное значимости
имени существительного. В противном случае неординарное мышление
превращается в свою противоположность, а именно — в следование
моде. Претендующие на оригинальность в большинстве своем питаются
наречиями [чем-то второстепенным]2.
1 Почему Н. Хинске написал в начале афоризма: «Selbstverteidigung», т.е.
здесь — «прибегая к самозащите» (в порядке самозащиты)? Я думаю, читатели
уже поняли, что Хинске признаётся: в процессе работы на его письменном столе
(вернее, сразу на нескольких письменных столах) постепенно возрастает
беспорядок. .. Увы, это знакомо многим пишущим людям. Однако далеко не всем
удается внести порядок в ими написанное.
А вот порядок в написанном у Норберта Хинске я лично считаю
образцовым: свои мысли философ излагает четко, ясно, доказательно; приводимые им
факты, данные, ссылки полностью надежны, не нуждаются в дополнительной
проверке; логика рассуждений отличается строгостью; язык его философских
книг элегантен и в то же время прозрачен, ясен. В философских сочинениях
подобное сочетание встречается не столь уж часто.
2 В оригинале — игра слов, имеющая двойной смысл. «Um Querdenker zu sein,
reicht es nicht, sich querzulegen. Zunächst muß man dem Ansprach продолжение на с. 262
Норберт Хинске (афоризмы) /259

и.
Если бы за злоупотребление словом «итак» наказывали, как при
использовании фальшивых кредитных карт, то в обмене духовными товарами
было бы куда меньше случаев обмана.
12.
Ранг человека измеряется широтой его устремлений, а не размером его
собственности.
13.
Человеческая жизнь достаточно длинна, чтобы завершить множество
важных дел. Нам же она кажется такой короткой, ибо слишком далеко
простираются наши устремления.
14.
Главное несчастье человека проистекает вот из чего: он не знает, в чем же
его счастье.
начало нас. 261 д^ Hauptwortes gerecht werden. Andernfalls wird Querdenken zum
Gegenteil seiner selbst: zur Mode. Die meisten Querdenker zehren vom Adwerb».
Подчеркнутое слово «Hauptwort» означает: имя существительное. Как и в русском
языке, оно намекает на то, что выражается нечто существенное. В буквальном
звучании «Hauptwort» значило бы: «главное слово»; кроме того, имя
существительное отвечает на главный вопрос: что? Основное значение «Adverb» —
«наречие». Но и здесь имеется лексический подтекст, ибо коренное слово здесь —
«Verb», т.е. глагол. «Adverb» в буквальном прочтении и значит — нечто
производное (от глагола), примененное к обстоятельствам, отвечающее на вопрос «как?»,
т.е. — по сравнению с существительным — второстепенное. Несмотря на все
мое нежелание давать толкование афоризма, здесь приходится это сделать.
Оригинально мыслящий человек — не тот, который непременно вступает в спор,
перечит другим людям. Прежде всего он должен понимать суть дела, улавливать
смысл того, что говорят другие. Люди, лишь претендующие на оригинальность,
в большинстве своем уделяют внимание второстепенным обстоятельствам.
Предложить это свое толкование вместо близкого к оригиналу перевода я
конечно же не имела права.
260/Без примечаний

15.
Тот, кто полагает, будто знает, что такое счастье, еще не понял самого себя.
16.
Достаточно пройти по продуктовому отделу супермаркета,
заполненному товарами со всего света, и понаблюдать за несчастными лицами
многих покупателей, чтобы убедиться: между изобилием и счастьем нет
надежной связи.
17.
Счастье — это цветок, который предпочитает распускаться тогда, когда
он скрыт от посторонних глаз.
18.
Общество, в котором понятия «удовольствие» и «счастье» считаются
равнозначными, приговаривает себя к несчастью. Удовольствие и счастье
принципиально отличны друг от друга.
19.
Можно отказаться от удовольствия, но не от счастья.
20.
Порой для спасения счастья нужно полностью отказаться от удовольствия.
Однако люди куда как часто поступают прямо противоположным образом.
21.
При ближайшем рассмотрении представляется в высшей степени
парадоксальным то, что именно люди, неустанно твердящие о своей
автономии, весьма часто следуют закону максимальной погони за
удовольствиями. А законы, которым подчиняются удовольствия, нам-то и
неподвластны.
22.
Вряд ли есть более надежный способ запутаться в апориях, чем желание
одновременно обладать двумя несовместимыми вещами. Гедонизм и
автономия — две излюбленные мечты современности — как раз и
образуют такую комбинацию.
Норберт Хинске (афоризмы) /261

23.
Существуют самые различные формы гедонизма: гедонизм неуверенности,
когда просто не находят для жизни иного содержания; гедонизм безмыслия,
или пошлость, и гедонизм, проистекающий из чувства противоречия. Лишь
очень редко гедонизм покоится на раскованном удовольствии от
удовлетворенного желания — но именно тогда ему отведена недолгая жизнь.
24.
Ни один человек не знает, в чем же в самом деле состоит счастье. Но
каждый в сотне случаев очень хорошо знает, что такое долг. Поэтому в нашем
поведении мы должны сделать мерилом не счастье, а долг. В этом —
квинтэссенция этики Канта. Все остальное второстепенно.
25.
Основной импульс моральной философии Канта можно резюмировать
в одном предложении, и для этого вовсе не нужно мудрствовать над
парными понятиями долга и склонности. Достаточно сказать: в жизни в
конце концов ценно лишь то, что осуществлено без всякой задней мысли.
Только так действующему лицу даруется абсолютная ценность. Но
бывает ли вообще действие, лишенное всякой задней мысли? Этот вопрос
тревожил Канта всю его жизнь.
26.
Часы счастья повторяются, но повторить их произвольно невозможно.
Счастье, которое мы действительно ценим, нельзя спланировать и
отрепетировать. Оно просто случается.
27.
К полноте жизни принадлежит как раз то, что она протекает совсем не
так, как об этом когда-то мечталось. И какой же бедной была бы наша
собственная жизнь, когда бы все в ней складывалось в соответствии с
нашими желаниями.
262/Без примечаний

28.
Человеку потребны два совершенно различных вида свойств: одни для
того, чтобы обеспечить себя средствами для счастья, другие — чтобы [в
самом деле] испытать счастье. Без вторых первые вряд ли обладают
какой-либо ценностью.
29.
Большинство людей совсем наивно полагает: если бы им удалось добыть
деньги, то они вполне смогли бы правильно распорядиться ими. Но ведь
умно распоряжаться богатством труднее, чем заполучить его. В случаях
власти и красоты дело выглядит подобным же образом.
30.
Куда легче сделать дом уютным, нежели с уютом жить в нем.
31.
Не будь журавля в небе, мы бы не знали, что синица в руках — всего лишь
синица1.
32.
Великие устремления и маленькое счастье и подтверждают, и
опровергают друг друга.
33.
Даже тот, кто ясно видит, сколь незначительны его успехи, всегда может с
усмешкой отнестись только к им достигнутому, но не к тому, что
осталось для него непосильным.
1 В немецком варианте буквально: не будь голубя на крыше, мы бы не знали,
что воробей — всего лишь воробей.
Норберт Хинске (афоризмы) /263

34.
К важнейшим качествам человека принадлежит способность различать,
что можно (или должно) предоставить случаю, а что взять в свои руки.
35.
Говорят, что счастье слепо. Но, возможно, мы, люди, слишком
близоруки, чтобы заметить: счастье — дальнозорко.
36.
Перед человеком стоит задача овладеть проблемой времени. И есть две
возможности ее решить: человек или убивает время, или предпринимает
попытку переместить время в то измерение, где оно более не имеет
значения.
37.
Программа по имени «жизнь» не в том состоит, чтобы ее, жизнь, просто
чем-то заполнить.
38.
Богатство наполненной жизни измеряется не тем, чего достигают для
себя, а тем, что вообще достигнуто, не тем, что [невозвратно] потреблено
для собственных целей, а тем, где еще это может быть употреблено
[другими людьми].1
1 В оригинале афоризм звучит так: «Der Reichtum eines erfüllten Lebens
bemißt sich nicht an dem, was man sich leistet, sondern an dem, was man geleistet
hat, nicht dem, was man für sich verbraucht hat, sondern daran, wo man gebraucht
worden ist» (S. 25). Здесь — тонкая языковая игра с подчеркнутыми мною
формами глаголов «leisten», «gebrauchen — verbrauchen». В первом случае глагол
«sich leisten» означает: добыть, достигнуть что-либо для себя, позволить себе,
стяжать, совершить что-либо для себя; тот же глагол без «sich» означает: вообще
добиться результатов, свершить что-либо, сделать какое-либо дело. Во втором
случае глагол «verbrauchen» означает невозмещаемое, как бы одноразовое
потребление каких-либо благ, a «gebrauchen» — в принципе полезное, более
длительное их употребление, возможное и для других людей.
264/Без примечаний

39.
Человек, который хотел бы праздновать карнавал каждый день, никогда
его не празднует. Карнавал жив лишь благодаря тому, что мы знаем:
всякое удовольствие кратковременно.
40.
Вместе с сознанием конечности утрачивается также и чувство юмора.
41.
Шутка подчас требует большего присутствия духа, нежели серьезность.
42.
Одно из опаснейших для человека искушений — делать прежде всего не
самое важное, а самое злободневное.
43.
Часы склоняют к мнению, будто и время всегда течет равномерно.
44.
Time is money. Каждый переводит это на тот язык, который ему понятен.
У Теофраста1 на эту тему: к числу самых дорогих из всех возможных трат
относится время.
1 Теофраст (около 370 г. до н. э. — около 288 или 285 гг. до н. э.) —
древнегреческий философ, ученик Аристотеля, представитель перипатетической
школы, автор ряда трактатов, фрагменты из которых сохранились до наших дней.
Он собрал и систематизировал суждения более ранних философов, положив
начало доксографии античной мысли. Вслед за Аристотелем разрабатывал
проблемы физики (например, проблемы движения тел — и в их числе вопрос о
времени, а также о «месте», «топосе»), метафизики и этики (знаменитое сочинение
«Этические характеры», описывающие 30 типов морального или аморального
поведения).
Положение, о котором в своем афоризме упоминает Н. Хинске, в передаче
Диогена Лаэртского (V книга, II глава, 40) звучит так: «не раз он (Теофраст —
Н.М.) говорил, что самая дорогая трата — это время».
Норберт Хинске (афоризмы) /265

45.
Выражение «время — деньги» молчаливо возводит деньги в
своеобразное мерило. Оно превращает средство в цель и тем самым обнаруживает
свою принадлежность к превращенному миру. При этом к
прекраснейшим свойствам денег можно справедливо причислить то, что порой они
способны помочь нам сберечь время для действительно важных дел.
46.
Иногда останавливаются не часы — останавливается само время.
47.
Часы принадлежат нам, время же нам не принадлежит.
48.
Человек, с трудом продвигающийся к цели, может верно оценить и тех
людей, которым все дается легко. Последние же презирают медлительных
людей.
49.
Способность признать чужие достижения и дарования — один из
безошибочных признаков людей высокого ранга. Тот, кому для
самоутверждения требуется унизить других людей, — всего лишь посредственность.
50.
Ранг человека измеряется теми требованиями, которые он предъявляет к
себе, а не к другим.
51.
Человек, который способен определять свои возможности только
соответственно шансам, а не задачам, пока так и не понял, что за игру
разыгрывает жизнь.
266/Без примечаний

52.
Быть образцом или не быть им — не в нашей власти. Мы лишь
поставлены здесь перед выбором, да и то только в рамках следования хорошему
или дурному образцу.
53.
Пять — нечетное число. И как бы трудно порой нам это ни давалось, мы
должны здесь оставить всё, как уж оно есть.
54.
Недостаток ума еще не является достаточным доказательством
моральности.
55.
Есть грехи, проистекающие от жестокосердия, и грехи, обусловленные
мягкосердечием; если вести речь прежде всего об их следствиях, трудно
сказать, какие из них хуже.
56.
Тот, кто про себя несправедливо судит о другом человеке, уже сделал
первый шаг к тому, чтобы причинить ему несправедливость своим
действием1.
57.
Грубо говоря, есть два типа людей. Одни упорствуют в своих желаниях,
другие — в своих убеждениях.
1 Подчеркнуто мной — КМ.
Норберт Хинске (афоризмы) /267

58.
Ранг и глубину какого-либо человека можно определить по тем
предметам, из-за которых он страдает или которыми он утешается.
59.
Когда человек удостоверяется в том, каков его масштаб, это
одновременно значит, что он создает пространство для своей свободы.
60.
Важность и ничтожность и в жизни бывают отделены друг от друга
только знаком «тире»1.
61.
Дружба превращает повседневные отношения людей в свою прямую
противоположность: ведь другу говорят нелицеприятное с глазу на глаз, тогда
как на людях его защищают.
62.
Многих людей разъединяют их жизненные пути, а соединяют их взгляды.
Дружеские отношения, которые возникают из таких констелляций,
прочнее, нежели те, которые создаются лишь общей жизненной судьбой.
63.
Мы только тогда понимаем какого-либо человека, когда учимся понимать
не только его внешние действия, но и то, как он без лишних слов
справляется со своими жизненными ситуациями. Пространство действительного
понимания лежит за пределами всех разговоров.
64.
Для всякого, кто не знает обращения на «Вы», «ты» лишено значения.
Когда местоимение «Вы» уничтожают, то и «ты» бывает свергнуто со
своего пьедестала.
1 Я думаю, ясно: автор намекает на то, что (на надгробных памятниках,
скажем) рождение и смерть человека разделены только знаком «тире» между двумя
датами. В оригинале употребляется слово «Nichtigkeit», которое, подобно
русскому эквиваленту («ничтожность»), говорит о возможности превращения в
«ничто», т.е. о смерти.
268/Без примечаний

65.
Нечто существующее может быть уничтожено совершенно различными
способами. Из них запрет — лишь самая грубая и притом рискованная
форма. Он пробуждает сопротивление и часто надолго вызывает
обратный эффект. Куда действеннее медленное обесценивание. И зачастую
достаточно что-то растиражировать, чтобы оно утратило свои ценность и
функции. Коллекционерам это хорошо известно. Как раз на таком пути в
Германии после 1968 года почти полностью обесценилось обращение на
«ты», как обесценились и университеты.
66.
Местоимения бывают, как известно, единственного и множественного
числа — это прежде всего «я» и «мы». Только вместе они составляют
богатство и языка, и жизни. Без «я» «мы» теряет свою субстанцию, а без
«мы» «я» высыхает.
67.
Месть великодушных людей состоит в том, чтобы не предаваться отмщению.
68.
Даже люди властвующие знают, что такое великодушие: позволили же
Нерон своему учителю Сенеке, а Гитлер своему маршалу Роммелю
покончить жизнь самоубийством.
69.
Любовь, смешанная с ненавистью, много опаснее, чем просто ненависть.
Норберт Хинске (афоризмы) /269

70.
Благосклонность и недоброжелательство проистекают из двух
противоположных антропологии. Считающие людей различными радуются тому,
чем владеют другие, а полагающие людей равными друг другу завидуют.
71.
Зависть и отчужденность неразрывно связаны друг с другом. Для зависти
характерно то, что мы ложно позволяем себе соотносить наши
потребности не с нашей собственной природой, а с собственностью других людей.
72.
Неравенство проистекает из самой природы. Равенство же должно
создаваться искусственно, подобно посуде из пластика. Поэтому
социальные техники — неизбежное следствие противоестественности самого
устремления к равенству.
73.
И это также было иллюзией: история ни в коем случае не ведет к
равенству — она ведет к неравенству. Даже стаканчики из пластика одинаковы
только на первый взгляд. Чем дольше ими пользуются, тем отчетливее
проступают различия между ними. История — принцип
индивидуализирования, а не процесс спасения.
74.
Равенство достигается только благодаря [высшей] милости или смерти. А
желающие установить равенство на Земле, не осознавая этого,
предпринимают попытку как бы опередить, предвосхитить такую милость или смерть.
75.
Наше современное общество с его средствами массовой информации
знает и признает единственный знак для ранжирования людей — степень
их вульгарности.
270/Без примечаний

76.
Меланхолия, несправедливость, склонность к излишествам и иные
пороки, сколь бы скверными они ни были, все же выдают что-то от
изначальной высоты человека, его тяги к абсолюту, неутолимости его
устремлений. Они — превращенная форма человеческого величия. Малодушие —
вот та слабость, которая сильнее всего компрометирует человека. Оно
показывает, что здесь на самом деле под вопрос поставлено то, каков ранг,
масштаб человека, что его заботит, что именно для него важно и что
неважно.
77.
Беспокойство о том, что нас в определенной ситуации может оставить
мужество, неизменно принадлежит истинному бесстрашию. И
проистекает оно из сомнения, действительно ли ты отвечаешь своему масштабу.
По этому основанию постоянное мучение послано нам как милость.
78.
Благодарность — это добродетель. Иными словами: она встречается редко.
79.
Мы всегда благодарны за то, что не является само собой
разумеющимся. И потому в мире, в котором все считается само собой
разумеющимся, фактически нет места для благодарности.
80.
Неблагодарность по отношению к другим и недовольство своей
собственной жизненной судьбой идут рука об руку1.
81.
Иные люди расходуют много денег, чтобы, так сказать, одним ударом
выплатить тягостный долг благодарности.
1 В оригинале: «Undankbarkeit gegenüber anderen und Unzufriedenheit mit dem
eigenen Lebensschicksal sind Zwillingsschwestern». Буквально: «Неблагодарность
по отношению к другим и недовольство своей жизненной судьбой — сестры-
близнецы» (у нас говорят: близнецы-братья).
Норберт Хинске (афоризмы) /271

82.
Иногда искренность в отношении других людей предполагает
неискренность по отношению к самому себе.
83.
За глупцов можно выдавать не только других людей, но и самих себя.
84.
Когда какому-то человеку кажется, что к его фамилии не проявлено
достаточного уважения, пусть он вспомнит, как трудно ему бывает
удержать в памяти фамилии других людей.
85.
Припомните, сколь многое должно случайно совпасть, чтобы люди
составили о нас хорошее мнение; и тогда вы вряд ли станете обижаться на
того, кто о вас плохого мнения.
86.
К самым специфическим чертам тщеславия принадлежит то, что мы, как
правило, замечаем его только в других людях.
87.
Едва ли есть какое-либо другое практическое средство сдерживать
тщеславие пишущих людей, сравнимое со строгим порядком расположения
их имен по алфавиту.
88.
Скромность тоже может быть формой аррогантности — это аррогант-
ность в стиле «не троньте меня!».
89.
Вопрос: «В отношении чего он так скромен?» парадоксален, но вовсе не
неразумен.
272/Без примечаний

90.
Скромность в том или ином отношении выдает [способность] к
рефлексии, гордыня же применительно к чему-либо — свидетельство
посредственности.
91.
Иные люди принимают любые должности, но ни одну из них не
исполняют всерьез.
92.
Относительно многих людей едва ли можно решить, служат ли они делу
или хотят на нем выслужиться, что случается также и тогда, когда они
твердо и четко утверждают о себе лишь первое или второе. Бесчувствие тоже
может быть лицемерным.
93.
К своей работе можно относиться по-разному: постараться справляться
с нею наилучшим образом или предоставить ей справляться с вами.
94.
Человеку, который обязан своей значительностью какой-либо должности,
всегда приходится думать о том, что люди раскланиваются с ним не из-за
него самого.
95.
Человек, день за днем выполняющий свои обязанности как нечто само
собой разумеющееся, подвержен опасности свести на нет свои заслуги,
со временем сочтя себя незаменимым.
96.
Незаменимый человек — нечто самопротиворечивое.
Норберт Хинске (афоризмы) /273

97.
Тем, кто жалуется на дождливое лето, стоило бы подумать о бабочках,
которые и живут-то всего одно лето.
98.
Сдержанное молчание в разговоре двух людей порой напоминает
методы секретных служб. И то, что в более широком кругу может быть
проявлением такта, в отношениях двоих оборачивается дерзостью.
99.
Порой судьбе бывает угодно заставить нас, чтобы мы терпели,
выдерживали (aushalten) людей в двойном смысле этого слова1.
100.
Прелесть, которой веет от черт молодой женщины, — это ее не вполне
определенное будущее.
101.
Чувственность живет не сама по себе. Это дух отражается в ней, и он
заботится о том, чтобы она не превратилась в ничто. Magis anima continent
corpus quam corpus animam. (Скорее душа объемлет тело, чем тело — душу).
102.
В борьбе между гормонами и аргументами батальоны гормонов
сильнее, но у аргументов куда более долгая жизнь.
103.
Женщины, которым достаточно распахнуть глаза, чтобы достичь цели,
редко удосуживаются распахнуть книгу.
1 В оригинале — вряд ли переводимая игра слов вокруг двойственного
значения немецкого глагола «aushalten»: терпеть, выдерживать каких-либо людей и
содержать их.
274/Без примечаний

104.
Женщинам, которые рассчитывают только на свою внешность,
непозволительно сетовать, когда через пару-другую лет их внешность изменится.
Красота так кратковременна.
105.
Люди, часто меняющие партнеров, редко узнают что-то новое: они всегда
слышат только увертюры.
106.
Зеркало честнее людей.
107.
Количество информации, впитываемое человеком, обратно
пропорционально объему его жизненного опыта.
108.
«Мысли без созерцания пусты, созерцания без понятий слепы», —
гласит ключевое положение «Критики чистого разума» Канта. В переводе
на язык проблем нашей информационной эпохи это можно выразить так:
не сама по себе информация, как бы важна она ни была, а ее обработка
обеспечивает качество познания.
109.
Большая часть зла, которое причиняют или допускают люди, обусловлена
не скудостью разума, а ограниченностью способности воспоминания.
ПО.
Большинство людей, погибших на каких бы то ни было баррикадах, отдали
жизнь за чужие убеждения — за те убеждения, которые они где-то
подхватили, а не обрели самостоятельно.
111.
На баррикадах мало места для собственных убеждений.
Норберт Хинске (афоризмы) /275

112.
У моды в прямом смысле этого слова есть свои сезоны. Она
представляет собой прекрасную игру, и каждый знает это. К характерным чертам
интеллектуальной моды, напротив, принадлежит то, что она выдает себя
не за скоропреходящее, временное явление, а за вечно значимую истину,
во что прочно верят все к ней причастные. Надо обладать солидным
запасом исторических знаний, чтобы распознать в интеллектуальной моде
всего лишь моду.
113.
Историки, подчиняющиеся моде, подобны полицейским, которые
служат мафии.
114.
Одно из типических искушений для современных интеллектуалов: они
плывут по течению, не ведая, куда оно их увлекает. И полагают, что
благодаря этому смогут удвоить свои слабые силы и скорее достигнуть цели.
Но в конце концов они часто даже не замечают, что всего лишь отдались
во власть потока.
115.
Человек, который становится приверженцем какой-либо идеологии,
должен быть готов к тому, что проживет дольше своей идеологии.
116.
Иные люди живут дольше своих детей, другие — дольше, чем живут их
убеждения. Трудно сказать, какая участь горше.
117.
Монархии в случае необходимости готовы разрешить нечто вроде
оригинальности мысли, в чем состоит великая идея Просвещения. Фридрих
Великий — всего лишь известнейший пример. В медийной демократии
оригинальность мысли, напротив, представляет опасность для самого
существования и этой демократии, и оригинальности мысли.
276/Без примечаний

118.
Государство, которое может утвердить права человека, может и
отменить их.
119.
Фаустовское правило для анализа столетий: сумма всех депрессий
остается неизменной.
120.
Наши проблемы на девяносто процентов связаны с тем, что мы считаем
все проблемы разрешимыми.
121.
Прогресс: увеличивающаяся сложность жизненных отношений
вследствие попыток упростить их.
122.
Это суеверие — верить, что суеверий в ходе истории становится все
меньше. Они всего лишь меняют свой облик.
123.
Прогрессисты, которые уже не верят в прогресс, подобны католическим
атеистам.
124.
Характерная черта культурной истории может быть сведена к краткой
формуле: все больше жилищного комфорта при все меньшей культуре
жилища.
Норберт Хинске (афоризмы) /277

Этапы истории понятий: культура тела, культура кошелька, мультикуль-
турное общество.
126.
Идея прогресса разрушает всякое продуктивное обращение с историей.
Ее длинные тени обнаруживаются даже у людей, которые полагают, что
давно уже распознали гротескное воплощение этой идеи. Она порождает
обманчивое чувство, будто достижения предшествующих поколений
превзойдены. Неполноценность индивида будто бы восполняется, так сказать,
превосходством его положения в истории. Самое же скверное в идее
прогресса: она как бы заведомо освобождает человека от беспокойства по
поводу изменившихся жизненных форм. И пусть другие люди жили по-
иному, иначе чувствовали и мыслили, пусть они строили соборы, сорок
дней постились и сорок дней разговлялись. Но наш собственный способ
жизни всегда-де более правильный, поскольку обладает историческим
превосходством. Так феллах в мыслях воображает себя фараоном.
127.
Сегодня идея прогресса — это механизм самозащиты, к которому
прибегает упадок.
128.
Когда бросают взгляд в глубь истории, снова и снова делают следующее
наблюдение: времена упадка ни в коей мере не воспринимали себя в
качестве таковых. Напротив, они пребывали в убеждении, что находятся в
высшей точке развития. В действительности же они жили, потребляя
блага, накопленные предшествующими поколениями. Индивиды еще могут
распознать, что их дела в упадке, эпохи вряд ли к этому способны.
129.
Величие не возникает по желанию. Мелкие эпохи не выдвигают великих
людей.
278/Без примечаний

i 130.
Мир, в котором слово «служить» употребляют только в уничижительном
или декоративном значении, не вправе жаловаться на то, что жизнь в нем
кажется бессмысленной. Ибо смысл есть то, что принудительно отводит
всему остальному подчиненную, служебную роль. Человек,
пренебрегающий служением, тем самым разрушает орган, с помощью которого
вообще можно воспринимать краску жизни, именуемую смыслом.
131.
Там, где каждый хочет жить настолько удобно, насколько это вообще
возможно, все живут среди всех мыслимых неудобств.
132.
Разговор шестидесятилетнего с двадцатилетним — это разговор
смертного человека с бессмертным.
133.
Среди болезней нашего времени есть и такая: пятидесятилетние опять
хотят быть двадцатилетними.
134.
Одно из роковых следствий культа молодости: он отнимает у жизни
всякую широту дальнейшей перспективы. Ведь тогда у человека даже и в
начале его пути всё как бы уже осталось позади. Но, возможно,
высказанные здесь тезисы меняют местами причину и следствие. В конце концов,
культ молодости — лишь неизбежное следствие утраты всякого
долгосрочного ожидания.
135.
Молодости в лучшем случае принадлежит будущее, но уж точно не
современность.
Норберт Хинске (афоризмы) /279

136.
Жизнь растений бесшумна. Поэтому мы не знаем, не происходят ли
также и в их мире все новые и новые драматические конфликты поколений.
Любят ли растения свои ответвления или страдают от них?
137.
Переход в следующий возраст нашей жизни напоминает путешествие в
незнакомую страну: пусть мы заранее собрали о ней основательные
сведения — всё в конце концов оказывается совсем иным, чем мы ожидали.
138.
Старость, несмотря ни на что, в высшей степени интересная фаза жизни,
полная поздних прозрений и тайных взлетов; жаль только, что сначала
всего этого приходится так долго дожидаться; а потом жизнь, по-видимому,
заканчивается слишком быстро.
139.
Раз даже перед путешествием вас охватывает своего рода лихорадка, не
удивляйтесь тому, что сама мысль о собственной смерти наполняет вас
беспокойством.
140.
Уже там, где ответственность возложена на двоих, каждый из них
сваливает ее на другого.
141.
Тот, кто все время желает исправлять сделанное, редко хорошо делает
какое-либо дело.
280/Без примечаний

142.
Человек, который во время землетрясения требует чертеж дома, тем
самым с головой выдает свою действительную принадлежность не к
авангарду, а к арьергарду.
143.
Фраза «Я этого не хотел» выдает отнюдь не невинную наивность. Ведь
никому не дано знать последствий своих действий.
144.
Многие наши интеллектуалы с очевидностью воспринимают уже и свои
левые убеждения как такое жизненное достижение, которое в
повседневности освобождает их от необходимости оглядываться на более слабых. Они
ведут себя по-барски. У консерваторов то и дело обнаруживается подобное
же ложное отношение между их основоположениями, касающимися
политического порядка, и тем, как они практически обходятся с государством.
145.
Сохранение Европы, ее культуры и ее богатства сегодня менее чем когда-
либо является делом само собой разумеющимся. Индивид при этом
стоит лишь перед выбором — влиться в новую европейскую элиту или мыть
посуду у, возможно, совсем другого правящего слоя. Пространство для
скромного счастья в чем-то третьем все больше сужается. Годы
государства благосостояния сочтены.
146.
Чем меньше внимания какой-нибудь человек уделяет прошлому, тем
скорее он сам оказывается в прошлом.
147.
Только тогда, когда мы принимаем в расчет предшествующие поколения и
соотносим себя с ними, мы обретаем фактическое отношение к истории.
Норберт Хинске (афоризмы) /281

148.
Богатых трудно объединить, народы трудно уничтожить.
149.
Преданность собственному народу — предпосылка уважения к другим
народам.
150.
Ко всякой истинной любви к Отечеству примешана изрядная доля amor
fati.
151.
Проигравшие войну должны учить иностранные языки.
152.
Языками не владеют, это они — в лучшем случае — владеют нами.
153.
Человек, который вспоминает только о своих поражениях, так же опасен,
как и тот, кто держит в памяти только свои победы. Сказанное относится
и к народам.
• 154.
Из войн выходят победители и побежденные, а не невиновные и
виновные народы. Вина — дело личности. А тот, кто использует ложные
категории, ложно толкует действительность.
282/Без примечаний

155.
«Неповторимое» — неисторическая категория. Неповторимы всегда
только индивидуальные жизненные события. Для отдельного человека
похороны его отца — неповторимое, уникальное событие, а для священника,
возможно, седьмой погребальный обряд за день. Тот, кто переносит
понятие неповторимости на исторические события, неизбежно говорит
нечто бессмысленное.
156.
Бессмыслица из добрых намерений — всё равно бессмыслица.
157.
Преступления не становятся более невинными оттого, что они
повторяются.
158.
Моральность начинается в повседневности. Человек, который в обычное
время воспринимает заказное убийство или кражу в магазине как что-то
малозначительное, и в тяжелые времена не ужаснется смерти или
грабежу. С этой точки зрения мало оснований надеяться, что чудовищные
преступления последней европейской войны не повторятся. Будущие
концлагеря, ковровые бомбардировки и массовые насильственные
переселения уже сегодня кем-то одобряются. Но человека, который за
неделю вперед предсказывает непредвиденное событие, всю неделю считают
сумасшедшим.
159.
Легче предсказать погоду, чем будущий ход истории.
Норберт Хинске (афоризмы) /283

160.
Германия также и сегодня — несмотря на моральное разрушение,
вызванное национал-социализмом и коммунизмом, — в сравнении с
другими странами Европы производит совсем неплохое впечатление. Во всех
слоях можно встретить умных и достойных людей, их предрассудки не
преступают определенных границ. Если исключить наших политиков,
учителей и журналистов, мы, немцы, сегодня относительно просвещенный
народ.
161.
Наши депутаты разительно отличаются от дворянства прошлых столетий:
они ставят знак отличия не перед именами, а скромно пишут MdB после
своих имен1. Кроме того, есть и второе различие: дворяне отдавали своих
сыновей в армию, тогда как наши сегодняшние политики приискивают
для своих отпрысков места в средствах массовой информации.
Потрясающий прогресс.
162.
В прежние времена правящие особы держали при себе придворного
проповедника. Сегодня они сами выполняют эту роль. Военный священник
Тилен умер бы от зависти, а Менцель2 испытал бы бурную радость.
1 Н. Хинске имеет в виду то, что знак принадлежности к дворянскому
роду — слово «von» — знатные немцы писали и пишут сегодня перед своей
фамилией. «MdB» (Mitglied des Bundestages), сокращение, обозначающее членство в
парламенте, пишется после фамилии.
2 Менцель А. (8.12.1815 — 9.02.1905) — немецкий художник, график. В
истории живописи Германии известен как фигура, переходная от реализма к
импрессионизму. Известность ему принесли иллюстрации к сочинениям немецких
писателей (в частности, Гёте) и в особенности выполненная в 1845-1851 гг.
серия цветных литографий, посвященных теме «Армия Фридриха Великого».
Вместе с портретами Фридриха II эти работы — благодаря их жизненному
реализму — расценивались как новое слово в немецкой исторической живописи. В 50-
70-х гг. XIX в. А. Менцель создал ряд работ, о которых специалисты говорят,
что они как бы прокладывали дорогу импрессионизму, а потом и следовали ему.
Таковы городские пейзажи, запечатлевшие Париж, Верону, немецкие
индустриальные города, или анималистские зарисовки. Кисти А. Менцеля принадлежит
парадная картина, изображающая коронацию Фридриха П. Священник Тилен
(Tiefen) как раз и короновал Фридриха II и всегда был преисполнен продолжение на с. 287
284/Без примечаний

163.
Мы живем в эпоху смены ролей: в то время как наши политики читают
проповеди, наши священники вмешиваются в политику. Для дилетантов
обе сферы представляют превосходное поприще.
164.
Министры культуры — жертвы своей должности. Поскольку с ними в
интересах дела необходимо говорить так, будто они — образованные люди,
они в конце концов и сами верят, что являются таковыми.
165.
Быть образованным человеком—значит, учиться тому, чего еще не знаешь.
166.
Частота списывания у какого-либо автора без ссылок на него говорит об
убедительности его мыслей лучше, чем частота прямого цитирования.
167.
Наука в значительной части живет за счет заимствований. И хорошие
ученые списывают у других не реже, нежели плохие. Отличие первых от
вторых состоит разве в том, что первые знают, у кого следует, а у кого не
следует списывать.
168.
Желающим получить выгоду от проделанной другими мыслительной
работы следует читать давно позабытых авторов. У них можно красть без
зазрения совести. Никто не заметит плагиата.
начало на с. 286 верноподданических чувств, что прекрасно запечатлено на
упомянутой картине. При прусском дворе А. Менцеля чтили и отличали: ему
присвоили дворянское звание; он был увенчан высокими орденами. Но формально и
реально он не был и вряд ли хотел быть царедворцем. По всей видимости, этот
тонкий момент и обыгрывает Н. Хинске в своем афоризме: если раньше при
правящих дворах держали своего рода «придворных» проповедников и
идеологов, коим вменялось в обязанность прославление правящих лиц и кругов, то
теперешние властители взяли дело прославления и пропаганды своих целей в
собственные руки. Поэтому и говорится, что военный священник Тилен «умер бы
от зависти», а художник Менцель, видимо, тяготившийся придворной службой,
«испытал бы радость», когда бы властители взяли на себя такие обязанности.
Норберт Хинске (афоризмы) /285

169.
Положение: «Не разум, а мода будет предписывать, куда следует
двигаться; нельзя будет ни сказать, ни сделать чего-либо прежде, чем ты
испуганно оглянешься вокруг себя и убедишься, что ни в ком не вызываешь
неодобрения» — взято из «Всеобщей истории изящных искусств» Зуль-
цера1. Кто бы мог ожидать подобного высказывания от автора конца
ХУШвека?
170.
Нередко самый длинный путь для ученого — это путь к его
собственному письменному столу.
171.
Применительно к научным знаниям надо вменить в непременный долг
указывать срок их годности — как это делают с потребительскими
товарами.
172.
Ошибки и ложные пути так же принадлежны науке, как снег зимнему
немецкому ландшафту. Наука, которая вытесняет их, становится своего
рода учением о спасении.
173.
Ничто сегодня так не способствует тому, чтобы науку окружал нимб, как
жесты-предостережения. И кажется: чем они апокалиптичнее, тем лучше.
Даже самые утонченные прозрения и самые нужные для человека
изобретения не могут с ними конкурировать.
1 Зулъцер Иоганн Георг ( 1720-1779) — немецкий философ-просветитель,
теоретик искусства, автор популярной в конце XVIII века двухтомной работы
«Всеобщая теория изящных искусств» (Allgemeine Theorie der schönen Künste",
Bd. 1-2, Berlin, 1771-1774), в которой он исследовал отношение между
«чувством» (Gefîihl), особой «чувствительностью», выражающейся в удовольствии
или неудовольствии, и эстетической оценкой, а также высказал интересные идеи
относительно эстетического просвещения и воспитания, его роли в
нравственном совершенствовании человека. Напомню: Н. Хинске — один из самых
крупных в мире специалистов по философии немецкого Просвещения.
286/Без примечаний

174.
Экспертов нынче больше, чем нужно. Чего нам не хватает, так это
экспертов, которые бы умели с надежностью отличать экспертов от шарлатанов.
175.
Владельцы большой библиотеки подчас овладевают лишь немногими из
своих книг.
176.
Чтобы написать хорошую книгу, требуется не меньше легкомыслия, чем
уверенности.
177.
Мы не подозреваем, сколько времени подчас требуется, чтобы не понять
какую-либо книгу.
178.
Ясность второго взгляда предпочтительнее ясности с первого взгляда.
179.
Лишь у немногих книг заглавия близки к истине, у многих же они близки
к обману.
180.
Иные книги написаны только для того, чтобы стоять на полках.
181.
Чего стоит осел, выясняется, когда он станет взбираться на крутую гору,
а чего стоит коллега или сотрудник — когда будет предпринято
совместное издание. И порой самое легкое — взбираться в гору пешком.
Норберт Хинске (афоризмы) /287

182.
От [более] глубокого познания надежнее всего страхует убеждение, будто
ты все уже знаешь заранее.
183.
Самое плохое в глупости: она не распознает свою глупость.
184.
Умные люди, возможно, совершают не меньше ошибок, чем остальные.
Но они по меньшей мере не всегда повторяют одни и те же ошибки.
185.
Каждую ошибку желательно было бы совершать всего один раз. Ибо жизнь
открывает достаточно возможностей для совершения новых ошибок.
186.
Тот, кто механически сомневается во всем и каждом, слишком серьезно
воспринимает свое сомнение.
187.
Сомнение, превращающееся в рутину, не менее утомительно, чем вера,
ставшая рутиной.
188.
Есть две принципиально различные формы скепсиса: скепсис, ведущий
в ад, и скепсис — чистилище на пути к достоверности.
189.
Скепсис бывает глубоким или поверхностным, как и вера — она тоже или
глубока, или поверхностна. Большинству скептиков не хватает
подлинного скепсиса, а именно — скепсиса в отношении собственных
жизненных целей.
288/Без примечаний

190.
Философия — восстание против попытки сделать человеческую жизнь
тривиальной.
191.
Философия — это борьба против напора основных апорий
человеческого бытия, но отнюдь не их устранение.
192.
В философии диалог с мертвыми, как правило, более притягателен, чем
разговор с живыми.
193.
Не оставляет впечатление, что иные представители современной
философии почерпнули свои методы из частных наук, а свои убеждения — из
телевидения.
194.
Глупости, изрекаемые философами, отличаются от глупостей других
людей только по своему виду, а не по степени глупости.
195.
Человек, обращающийся к философии, обыкновенно ожидает от нее
подтверждения своих убеждений, а вместо этого обнаруживает, что они
попросту исчезают.
196.
Не воодушевление, а разочарование — вот почва для философии и ее
достоверностей.
197.
Пеструю толпу последователей Хайдеггера, несмотря на противоречия
между ними, объединяет твердое намерение быть глубокими. Нигилист
ты или гуманист, атеист или христианин — все оправдано, лишь бы была
одержана глубокая победа или испытано глубокое страдание. Но ведь
глубина — плохой эрзац истины.
Норберт Хинске (афоризмы) /289

198.
Свобода от противоречий — нередко лишь следствие нищеты мыслей.
199.
Психология — это сведение основных антропологических апорий к
механизмам поведения.
200.
Час психологов бьет там, где основные апории человеческого бытия
воспринимаются всего лишь как болезни.
201.
Классические филологи1, как правило, либо необычайно умны, либо
чрезвычайно глупы, но всегда необыкновенно начитанны.
202.
Плохой переводчик может за пару часов свести на нет то, над чем
месяцами работал хороший автор.
203.
Дефицит хорошо отличимых друг от друга бранных слов — всегда
безошибочный показатель недостаточной культуры и ограниченной
способности суждения.
1 Имеются в виду филологи, изучающие древние языки.
290/Без примечаний

204.
Об убийственном равнодушии природы по отношению ко всему
индивидуальному можно заключить из того, что смерть, которую индивид
воспринимает с ужасающей серьезностью, во всей полноте действительности
играет лишь второстепенную роль. Потребности в пище и продолжении
рода, как и ужас смерти, — это в конечном счете лишь искусственные
приемы, с помощью которых природа преследует совсем иные цели,
нежели причинить человеку радость или страх. Для человека важно
участвовать в игре природы, но не отдаваться в этой игре во власть тому или
иному слепому случаю.
205.
Тот, кто при изучении условий жизни не прочитал написанное мелкими
буквами, пусть не проклинает себя, если смерть настигнет его неожиданно.
206.
Многие люди живут так же неохотно, как и умирают.
207.
Человек, которого называют животным, делающим орудия, на самом
деле наиболее четко отличается от других живых существ не тем, что
создает орудия, а тем, что он хоронит своих мертвых. Основание для такого
поведения, как представляется, состоит в том, что в момент смерти, когда
бы она ни наступила, жизнь человеческая выглядит незавершенной. Ее
вопросы остались без ответа, не высохли слезы, жизненные желания
остались неутоленными. Человеческая жизнь простирается к каким-то
целям, которые не могут быть достигнуты. Поэтому смерть представляется
не концом, а неким перерывом.
208.
Чтобы не впасть в «иллюзии» относительно смерти, приходится впадать
во множество иллюзий, касающихся жизни.
Норберт Хинске (афоризмы) /291

209.
Тот, кто не ориентируется на что-то необусловленное, будет плохо
ориентироваться в мире обусловленного.
210.
В каждой молитве мы подходим к пропасти, в которую когда-нибудь
скатимся.
211.
Во всякой молитве, заслуживающей этого имени, есть нечто вроде щита,
предостерегающего от того, о чем молятся.
212.
«Отче наш» — не молитва, а воспитание к молитве. Любая наша
отдельная просьба — это поощрение к эгоизму. Она превращает собственное
желание в свою противоположность.
213.
«Слава в вышних Богу и на земле мир, в человеках благоволение» — это
не произвольное сочетание. Ибо одно — это предварительное условие
другого. Если одно из слагаемых отпадет, наступит время хищных зверей.
214.
Христианство знает украшения из жемчуга и рубинов, но не на
скипетрах и диадемах, а на виселице и кресте. Его драгоценные камни
украшают не победы истории, а нечто противоположное — когда побеждена
сама история.
292/Без примечаний

215.
Посещение большинства святых мест в современном Израиле потому
действует столь отрезвляюще, что мы сталкиваемся, как правило, не с чем-то
вроде распавшихся остатков прежней веры, а с новой повседневностью,
которая разрослась повсюду подобно крапиве. Тот, кто хотел бы
прикоснуться к началам истории веры, встретится там на каждом шагу с
рекламой новых товаров или, хуже того, с торговлей воспоминаниями и
чувствами. Руины, при всей их меланхолии, вновь и вновь пробуждают мысли
о прошлом, а новая повседневность совершенно не позволяет появиться
такому сознанию. Но когда мы понимаем это, то приходит не только
огорчение. Мы понимаем: великие идеи человеческой истории со всей
очевидностью не допускают длительной локализации где бы то ни было. С
определенного времени они учреждают свое собственное царство,
независимое от времени и пространства.
216.
Для любого коллекционера чтение каталога чаще всего процесс весьма
увлекательный. А у того, кто сам не занимается собирательством, это,
напротив, не вызывает никакого отклика. Прочих качеств такого чтения
он также не замечает. Подобным образом дело обстоит с Библией — для
тех, чье религиозное сознание не пробуждено или искажено. И
напрасный труд — окольным путем пытаться пробудить у иных людей вкус к
чтению этой книги, расхваливая ее литературные качества, сколь бы
пленительными они на самом деле ни были.
Норберт Хинске (афоризмы) /293

217.
Есть растения столь выносливые, что они выживают в различных
климатических зонах. Стоят ли они на подоконниках или на полках в шкафах, но
и в этой чуждой им среде они дают новые побеги и соцветия. Но если
они произрастают в родном им климате, то становятся невероятно
роскошными. И вот тогда видно, что же они представляют собой на самом
деле. Сказанное относится и к человеку. Он сохраняет себя в почти
любой среде, и даже в периоды упадка развиваются человеческие
добродетели. Но универсальное послание Иисуса — тот климат, в котором
человек поистине расцветает, в котором он достигает полного развития своих
способностей. И впервые в Иисусе человек возвращается из отчуждения,
впервые в нем человек обретает спасение.

НорбертХинске
Между Просвещением и критикой разума.
Этюды о корпусе логических работ Канта
Без примечаний.
Афоризмы
Редактор
Т. Длугач
Оформление и вёрстка
И. Бернштейн
Корректор
Г. Парамонова
Подписано в печать 24.02.2007.
Формат 60x84/16. Бумага офсетная № 1.
Гарнитура Times New Roman. Печать офсетная.
Усл. печ. л. 18,5. Тираж 1200 экз. Заказ № 1312
Издательство «Культурная Революция»
Адрес Москва, ул. Мясницкая, д. 9/4, стр. 1
Телефон/факс (495)6218471
E-mail editor@kultrev.ru
При участии ООО ПФ «Сашко»
Отпечатано в ОАО «ИПК «Ульяновский Дом печати»
432980, г. Ульяновск, ул. Гончарова, 14