Автор: Андреев А.Р.
Теги: всеобщая история биологические науки в целом период феодализма (iv в - 1861 г) россия в конце xvii в – 1917 г история москвы история российского государства москва издательство крафт
ISBN: 5-93675-101-5
Год: 2005
Текст
L „
1
!
Быт. XIV—XIX века
Москва
Издательство «Крафт +»
2005
УДК 94(47+57-25)Р”13/18”
ББК 63.3(2)4-75+63.3(2)5-75
М 82
Печатается по изданиям:
И.А. Слонов. Москва и ее окрестности. М., 1882.
Москва, ее святыни и памятники. М., 1903.
Г. Георгиевский. Праздничные службы и церковные торжества
в старой Москве. М., 1896.
Д.И. Никифоров. Старая Москва. Описание жизни в Москве
со времен царей до XX века. М., 1903.
В.В. Нечаев. Уличная жизнь Москвы XVI—XVII веков. Москва
в ее прошлом и настоящем. М., 1909.
Чай в Москве. М., 1880.
Московские прелести. Сцены в суде, уголовные процессы,
очерки общественной жизни. М., 1869.
Московские скандалы и безобразия. М., 1870.
Московские чемпионы-силачи. М., 1899.
Составитель А. Р. Андреев
М 82 Москва. Быт XTV—XIX века / [сост. Андреев А.Р.]. — М.:
Крафт+, 2005. — 336 с.: ил. — ISBN 5-93675-101-5.
I. Андреев, А.Р., сост.
Агенство CIP РГБ
Книга не только знакомит с историей Москвы со
дня ее основания. Московские праздненства и развле-
чения, церковные службы и свадьбы, скандалы и уго-
ловные процессы — вот неполный перечень тем, осве-
щенных в данном издании.
ISBN 5-93675-101-5
9
785936
751011
© Издательство «Крафт+», 2005
Москва
Столица древняя, родная,
Ее ль не ведает страна?
Ее назвать — и Русь святая
С ней вместе разом названа.
У ней — с землей одна невзгода,
Одно веселье, общий труд.
Ее дела — любовь народа,
Ей право первенства дают.
За Русь не раз она горела,
Встречая полчища племен,
За Русь не раз она терпела
И поношение и плен.
В напастях вместе с нею крепла,
Мужалась, Господа моля,
И возникала вновь из пепла —
И с нею Русская земля.
Ее удел — всегда тревожить
Врагов России заклятых.
Ее унизить, уничтожить
Не раз пыталась злоба их,
Но в страх врагам, но в радость краю
Она, великая, сильна, —
И старый клич я подымаю:
Да вечно здравствует Москва!
К. Аксаков
Москва
Город чудный, город древний,
Ты вместал в свои концы
И посады, и деревни,
И палаты, и дворцы!
Опоясан лентой пашен,
Весь пестреешь ты в садах...
Сколько храмов, сколько башен
На семи твоих холмах!
Исполинскою рукою
Ты, как хартия, развит,
И над малою рекою
Стал велик и знаменит.
На твоих церквах старинных
Вырастают дерева;
Глаз не схватит улиц длинных...
Это - матушка Москва!
Кто, силач, возьмет в охапку
Холм Кремля-богатыря?
Кто собьет златую шапку
У Ивана-звонаря?
Кто Царь-колокол подымет?
Кто Царь-пушку повернет?
Шляпы кто, гордец, не снимет
У святых в Кремле ворот?
Ты не гнула крепкой выи
В бедовой своей судьбе, —
Разве пасынки России
Не поклонятся тебе?
Ты, как мученик, горела,
Белокаменная!
И река в тебе кипела
Бурнопламенная!
И под пеплом ты лежала
Полоненною,
И из пепла ты восстала
Неизменною!
Процветай же славой видной,
Город храмов и палат,
Град срединный, град сердечный,
Коренной России град!
Фед, Глинка
ИСТОРИЯ МОСКВЫ
Основание Москвы. — Первый князь. - Усиление Москвы. —
Два врага Москвы: татары и пожары. — Годунов и
Смутное время. — Постепенное величие Москвы с восшествия на
престол Михаила Федоровича. — 1812 год. — Промышленное и
торговое значение Москвы. — Торговые пути. — Фабричная
деятельность. — Железные дороги. - География и
этнография Москвы
Москва существует более семи столетий, если даже отне-
сти ее основание не ранее как к XII веку. В этот гро-
мадный промежуток времени она успела перенести
столько событий, что самое этнографическое ее положение
должно было измениться, и теперь едва можно указать на не-
которые места, сохранившие вид тех отдельных возвышеннос-
тей, на которых, судя по преданиям, должны были появиться
зачатки этого города, занявшего, подобно Риму, семь холмов.
Первый холм — Боровицкий на вершине которого теперь нахо-
дится колокольня Ивана Великого. С этого, должно быть, хол-
ма как с самого высокого сын Мономаха, великий князь Суз-
дальский Юрий Долгорукий, обозрев все окрестности села
Кучкова, велел заложить мал деревянный град Москву. Второй
холм на Покровке, где теперь стоит церковь Успения Богоро-
дицы. Третий занят Тверскою частью и на вершине его поме-
щается Страстной монастырь. Четвертый и пятый холмы изве-
стны под название Трех гор и Вшивой горки. Лефортовская
часть занимает шестой холм, а последний находится на правом
берегу Москвы-реки.
Основание Москвы, как основание всех древних замечатель-
ных городов, теряется в баснословных преданиях, из которых
можно заключить, что народ наш с давних времен видел в
Москве свою избавительницу от междоусобий и разъединения
удельных князей наших и смирительницу крамольных бояр, что
подтверждается следующим сказанием: князь Киевский Юрий
Владимирович Долгорукий, проезжая в 1158 году во Владимир
к сыну своему Андрею, богатыми селами боярина Кучки, ко-
торые находились на том месте, где теперь стоит Москва, был
оскорблен этим боярином. Кучка, возгордившись зело не толь-
6
И.А. Слонов
ко не почтил великого князя, но даже поносил его. Князь, не
стерпя такого посрамления, приказал предать боярина смерти,
а детей его отослал сыну своему Андрею.
Прекрасное местоположение сел, лежавших по обоим бере-
гам Москвы-реки и за Неглинной, пленило князя, и он велел
заложить тут город и прозвал его по имени реки Москвою. При-
ехав к сыну своему Андрею, Юрий женил его на Улите, доче-
ри казненного боярина и, заповедав сыну распространить го-
род Москву и населить его людьми, возвратился в Киев.
Летописи же в первый раз упоминают о Москве в 1147 году,
а именно в них говорится, что в этом году суздальско-влади-
мирский князь Георгий и Юрий Владимирович Долгорукий
угощали в Москве Святослава Ольговича Северского и других
князей, бывших его союзниками против великого князя Изяс-
лава Мстиславовича.
Хотя сын Георгия Долгорукого, Андрей Боголюбский, и
продолжал владеть Москвою, но не жил в ней: он любил
Владимир-на-Клязьме и, сделавшись великим князем, сде-
лал его стольным городом, потому что великое княжество
Киевское было в то время сильно разорено усобицами кня-
зей южнорусских.
Первым князем, называвшимся Московским, был Михаил
Храбрый, меньшой брат Александра Невского; но ему доста-
лась в удел Москва совершенно разоренная, потому что за один-
надцать лет перед этим, во время второго нашествия татар под
предводительством Батыя в 1237 году, она была ограблена и
выжжена ими. Впрочем, Москва скоро оправилась от этого по-
грома, и в 1282 году князь ее Даниил, сын Александра Невско-
го, участвует уже в делах князей, вступает с ними в союз про-
тив Литвы и через три года празднует победу над этими силь-
ными врагами; с княжения Даниила Александровича начинает
усиливаться Москва и из бедной волости князей Владимирских,
управляемой воеводами, становится центром отдельного кня-
жества Московского, несмотря на то что в 1293 году она опять
была опустошена татарами. Князь Даниил Александрович в про-
должение всего княжения своего хлопотал о сохранении и рас-
ширении своего удела. Так, он в 1300 году обнес Москву креп-
кой деревянной стеною и заставил братьев своих выехать из
Москвы в Тверь, то есть не дал им уделов. Так, он ходил с
ратью на Рязань, присвоил себе Коломну, волость князей Ря-
занских, а самого князя содержал пленным в Москве. Особен-
История Москвы
7
но усилилась Москва от присоединения к ней Переяславль-
ской области, которую Даниил получил после смерти своего
дяди, князя Переяславльского. От этого приобретения Москва
вдруг стала наряду с первыми княжествами, и Георгий, сын
Даниила, присоединив к своим владениям еще Можайск, яв-
ляется уже соперником князя Тверского и объявляет свои при-
тязания на великокняжеский владимирский стол. Это домога-
тельство после кровавых междоусобий оканчивается наконец
тем, что сын Даниила, Иоанн Калита, делается великим кня-
зем, после чего не только он сам переехал жить из Владимира
в Москву, но убедил и митрополита Петра переселиться в нее,
и с тех пор Москва стала считаться столицею великих князей,
а затем и всей России. Митрополиты, переселясь в Москву,
много помогали возвышению московских князей, ибо они от-
лучали от церкви целые города, шедшие против Москвы. Так,
Псков, приютивший врага Иоанна, Александра Тверского,
должен был со слезами отпустить его в Литву, потому что пре-
емник митрополита Петра Феогност проклял псковичей за их
покровительство князю Тверскому.
Постоянно заискивая у хана и возя богатые дары в Орду,
Иоанн Калита выхлопотал себе позволение собирать подать со
всех городов русских. Это было большим облегчением для на-
рода, потому что татары страшно грабили русских. Но не об
одном народе заботился Калита, не забывая и себя при сборе,
и даже теснил жителей богатых городов, как, например, Нов-
города и Ростова, вследствие чего смог приобрести и оставить
детям своим богатые волости. Так, он большею частью посред-
ством денег присоединил к своему княжеству Звенигород, Рузу,
Лопасню, Серпухов и Перемышль и помог старшему сыну Си-
меону, задарив оставленными богатствами татар, утвердиться
на московском престоле. Хотя Иоанн в завещании своем и раз-
делил Москву и другие свои владения между тремя сыновьями:
Симеоном, Иоанном и Андреем, — но он положил конец раз-
дроблению на уделы, дав несравненно более волостей Симео-
ну и обязав меньших его братьев завещать ему свои уделы в
случае, если бы они умерли бездетными; а хан, подкупленный
богатыми подарками Симеона, не только отдал ему великок-
няжеский стол, но и всех остальных князей русских «дал ему
под руку». Как воспользовался этим Симеон, можно видеть из
одного названия Гордого, которое ему дали современники.
Политику Калиты продолжали и его дети, и духовенство силь-
но поддерживало их. При внуке Калиты, Дмитрии Донском,
8
И. А. Слонов
св. Сергий, игумен и основатель Троицко-Сергиевой лавры,
ездил в Новгород и Рязань уговаривать князей не идти против
великого князя, и когда князь Нижегородский не согласился
помириться с Дмитрием Донским, то св. Сергий запретил цер-
ковную службу в Нижнем и запер церкви этого города. При
Дмитрии Донском Московское княжество увеличилось присо-
единением Стародуба, Галича и Ростова.
В то время как Москва усиливалась, Золотая Орда сильно
ослабела, так что Дмитрий перестал платить даже дань тата-
рам, вследствие чего Мамай двинул все свои полчища на зем-
лю русскую. Испросив благословения у св. Сергия, помолясь в
Успенском, тогда уже каменном соборе, поклонясь мощам мит-
рополита Петра, Дмитрий выступил из Москвы 20 августа
1380 года. После знаменитой Куликовской битвы, когда впер-
вые русские победили татар, великому князю доложили, что
погибло в этой битве: 40 бояр московских, 12 князей белозерских,
30 новгородских посадников, 20 бояр коломенских, 40 серпу-
ховских, 20 переяславльских и т.д., всего же войска погибло
133 тысячи. Но главное было сделано: русские почувствовали
свою силу, и татары не наводили больше на них панического
страха, хотя через два года после Куликовской победы хан Тох-
тамыш обманом овладел Москвою, разграбил и сжег ее, а Дмит-
рия принудил снова платить себе дань.
Но что была тогда эта Москва, столько раз уже видавшая
врагов, столица великих князей и местопребывание митропо-
литов русских? Это было огромное, мало еще застроенное про-
странство, делившееся на город, место обнесенное стеною, то
есть Кремль или крепость; посад — строения вне Кремля, что
мы привыкли называть теперь городом; загородье, слободы мос-
ковские, примыкавшие к посаду, где жили торговцы, промыш-
ленники и разные ремесленники; и Замоскворечье — строения
за Москвой-рекой. В городе, или Кремле, находилось: три ка-
менных собора — Успенский, Архангельский и Преображенский.
Они были малы, тесны и освещались только узкими щелевид-
ными окнами со слюдой вместо стекол и железными решетка-
ми, вследствие чего постоянный мрак господствовал внутри
зданий. Главы церквей тогда еще не золотились. Остальные стро-
ения Кремля: церкви, дворец князя, палаты митрополита и
дома бояр были все деревянные и немногим отличались от те-
перешних изб наших крестьян. Кремль занимал самое возвы-
шенное место, Боровицкий холм; за ним шли посады, то есть
прежние отдельные села, вошедшие в состав города.
История Москвы
9
Из духовной Дмитрия Донского видно, что город делился
на три части, из которых только одна принадлежала великому
князю Василию, другая потомству князя Владимира Андрееви-
ча, а третья разделена была между князьями Юрием, Андреем
и Петром. Вообще Москва до Алексея Михайловича делилась
на участки, принадлежавшие разным лицам, и только с изда-
нием его Уложения1 получила настоящее значение города.
При сыне Дмитрия Донского Василии два раза татары втор-
гались в землю русскую, первый раз под предводительством
Тамерлана в 1395 году. Москва представляла в это время нео-
быкновенную для нашего времени картину: церкви были отво-
рены день и ночь, народ со слезами молился о спасении от
приближающегося врага, с теплой верой встречал икону Вла-
димирской Божьей Матери, которую великий князь велел пе-
ренести из Владимира в Москву. Молитва народа была услыша-
на: Тамерлан, направлявшийся к Москве вдруг остановился и
вскоре отступил за пределы нашего отечества. В память этого
события великий князь Василий соорудил каменную церковь
Благовещения Божьей Матери на том самом месте, где народ
встретил икону Владимирской Божьей Матери.
Второй раз враг, под предводительством Едигея2, был под
самыми стенами московскими, но, простояв с 400 000 войска
три недели под стенами московскими, опустошил все окрест-
ные области, не решился на приступ и, взяв с великого князя
откуп в 3000 рублей ушел из России.
Несмотря на эти бедствия княжество Московское все-таки
было сильнее других княжеств и, начиная с Василия I, вели-
кокняжеский престол не оспаривается другими князьями у
князей Московских, а сын его Василий II Темный, последний
из князей, ездил в Орду и был торжественно венчан на вели-
кое княжение не во Владимире, как это было прежде, а в Ус-
пенском соборе в Москве и еще при своей жизни без всяких
препятствий назначил преемником своим сына своего Иоан-
на, впоследствии названного Великим, с которого начинается
новая эпоха для всей России: она из великого княжества ста-
новится государством Московским. Иоанн III осуществил, во-
первых, давнишнюю тайную мысль великих князей Москов-
ских, соединил в одно целое разъединенные уделы. Так, он
покорил Тверь и Новгород Великий с колонией его Вяткой,
присоединил к Московскому государству удел Верейский, под-
чинил своей власти князей Рязанских, Суздальских, Черни-
10
И.А. Слонов
говских, Рыльских, Трубчевских и других. Во-вторых, не толь-
ко перестал быть данником татар, но и подчинил Казань, по-
корил Пермь и завоевал землю Югорскую3.
Иоанн III распоряжался уже и князьями не как старший в
роду, но как полновластный государь. С боярами он держал
себя гордо, грозно, заставлял их давать себе письменные обя-
зательства (записи), что они не уедут ни в Литву, ни к госуда-
рям — братьям его и никуда до самой их смерти, и советовался
с ними реже, чем его предшественники. С Иоанна III, титул
великих князей Московских стал писаться: «Иоанн, Божьей
милостью Государь всея Руси и великий князь Владимирский,
и Московский, и Новгородский, и Псковский, и Тверской, и
Угорский, и Болгарский». При нем же был изменен государ-
ственный герб. До 1472 года на гербе изображали ангела, дер-
жащего в руке кольцо и человека с обнаженным кинжалом, а
с 1472 года — льва, терзающего змею. Иоанн велел заменить
это изображение, с одной стороны, греческим двуглавым ко-
ронованным орлом, с другой — гербом Москвы: всадник по-
жирающий дракона, с надписью вокруг: «Великий князь, Бо-
жьею милостью Государь всея Руси».
Сделавшись полным властелином государства Московского,
Иоанн III стал входить в сношения с иностранными государ-
ствами, выписывать искусных архитекторов и живописцев, и
Москва из ничтожного городка, о котором упоминалось вскользь
еще в половине XIII столетия, в конце XV века делается столи-
цей царей русских, первым торговым городом в России и зас-
траивается многими каменными зданиями. Древний Успенский
собор, пришедший в такую ветхость, что его нужно было под-
держивать деревянными столбами, совершенно перестраивает-
ся искусным болонским архитектором Фиораванти, которого
Иоанн нарочно для этого выписал из Венеции. Другой старый
собор — Архангельский — тоже был перестроен Иоанном, ко-
торый перенес в него тела великих князей, начиная с Иоанна
Калиты. С этого времени стали хоронить в этом соборе наших
государей с Иоанна III до Петра Великого. Иоанном же были
воздвигнуты: собор Благовещенский, церковь Иоанна Лествич-
ника, Гранитовая палата, каменный великокняжеский дворец,
посольский дом и укреплен Кремль башнями и стрельницами
с тайниками, подземными ходами и слухами. Для расширения
города велено перенести за Неглинную церкви и дворы, чтоб
меж городскими стенами и строением оставалось полое место
История Москвы
11
«застенье» в сто десять сажен. По этому случаю церкви старые,
извечные вынесены из города вон, да монастыри старинные с
места переставлены, и кости мертвых выношены за Дорогоми-
лово, да на тех местах сад сажен». Видя, что государь любит
украшать свою столицу, митрополит и знатные бояре построи-
ли себе каменные палаты, и Кремль в начале XVI века принял
вид европейского города.
При сыне Иоанна III Василии III была присоединена после-
дняя отдельная область — Новгород-Северская. Бояре при этом
великом князе не имели почти голоса и писались холопьями
государевыми. Сын Василия Иоанн IV Грозный был уже впол-
не самодержавным государем России с титулом царя. При нем
уже прежние татарские царства Казанское и Астраханское сде-
лались владениями России.
Уже из этого краткого исторического очерка видно, что
Москва имеет значение как центр, около которого сосредото-
чилось и окрепло наше государство, как хранительница памят-
ников постоянного усиления его. Не видно в ней только следов
тяжелых испытаний, которые она так мужественно переносила
и от которых так скоро оправлялась: до Иоанна IV она пять раз
выгорела дотла, 15 раз более половины ее было опустошено
пожарами, 5 раз она была опустошена врагами, из этого числа
3 раза татарами. При Иоанне IV было тоже два ужасных пожара
в 1547 году, следствием которых были бунт и убийство дяди
царя, Юрия Глинского.
22 июля 1547 года закончился ужасный пожар, и 30 июля
этого же года хан крымский со 100-тысячным войском шел к
Москве и хотел уже переправиться через Оку, но был отражен
русскими войсками. В 1571 году татары под предводительством
крымского хана Девлет-Гирея подступили к самой Москве. Хан
велел зажечь посады, и пламя так сильно распространилось,
что не было возможности тушить огонь. Толпы полуобгорелых
жителей тщетно стремились к Кремлю; ворота Кремля по при-
казанию главного воеводы были завалены, и несчастные гибли
на улицах. В три часа посады, Китай-город и вся Москва до
Кремля превратились в кучу пепла. Множество воинов и жите-
лей погибло. До 1584 года были видны в Москве последствия
этого опустошения, жителей из 200 000 осталось только 30 000 и
встречалось много еще развалин, пустырей, несмотря на то
что груды жемчуга и золота приводили в изумление иностран-
цев, посещавших Иоанна IV.
12
И.А. Слонов
Если бы не эти ужасные опустошения, можно было бы встре-
тить в Москве памятники почти всех важнейших событий на-
шего отечества; но и теперь в ней сохраняются они, хотя не в
том виде, но большей частью на тех же дорогих для нас по
воспоминаниям местах.
В царствование сына Иоанна Грозного Федора Москва в пос-
ледний раз испытала нашествие татар в 1591 году. Но распоря-
дительный правитель Годунов, брат жены царя, не растерялся,
несмотря на то что большая часть войска нашего находилась в
Новгороде и Пскове. Он предоставил известным боярам защи-
щать Москву, а войско расположил в двух верстах от города,
устроив там подвижный, дощатый городок с полотняной цер-
ковью во имя св. Сергия, в которой поставил икону, бывшую с
Дмитрием Донским в знаменитой Куликовской битве. Целый
день пушки гремели со стен кремлевских, битва была упорная,
и много татар погибло под стенами московскими; наконец Казы-
Гирей должен был прекратить битву и бежать из России.
Под распорядительным правлением Годунова Москва скоро
оправилась от этого нашествия. Сделавшись правителем и глав-
ным действующим лицом в России при слабом царе Федоре,
он продолжал помогать народу в его нуждах и после страшного
пожара московского 1591 года выстроил на свой счет целые
улицы домов и снабдил всем необходимым погорельцев. Сде-
лавшись царем, Годунов продолжал теснить значительных бояр,
в которых он видел искателей престола, им занимаемого. Но
для народа оставался тем же мягким и благоразумным правите-
лем, заботился, чтобы бедный класс не был притесняем бога-
тым сословием, облегчил подати и хотел завести народные
школы; но последнему воспротивилось духовенство. Будучи сам
хорошо образован, он заимствовал много хорошего у иност-
ранцев и, заботясь постоянно обо всем государстве, Москве
придал вид европейского города.
Но вот пронеслась весть, что Дмитрий, сын Иоанна Грозно-
го, жив и идет с большой ратью на Россию. Годунов объявил
боярам прямо, что они подставили самозванца, и не ошибся:
воеводы царские говорили народу, что трудно воевать против
природного государя и пили на пирах за здоровье Дмитрия. Народ
не знал чему верить и за кого стоять, войско тоже сражалось
нерешительно и, лишь только узнало о скоропостижной смерти
Бориса Годунова, передалось на сторону самозванца, который
торжественно въехал в Москву 20 июня 1605 года.
История Москвы
13
Погубив Годунова и все его семейство, бояре думали пра-
вить государством в лице поставленного ими царя; но Дмитрий
окружил себя иностранцами и выказывал явное пренебреже-
ние к русским вельможам. Этого они не снесли. Шуйские, Го-
лицын и другие взволновали москвичей, уверив их, что новый
царь еретик и хочет ввести латинскую веру в России. Шуйский
со своими приверженцами двинулся 17 мая 1605 года к Кремлю
и ворвался во дворец. Дмитрий был убит.
С этих пор начинается самая страшная эпоха для Москвы.
Она, с начала существования своего хлопотавшая вместе с кня-
зьями своими о соединении в одно целое разъединенных час-
тей России, подпадает под влияние людей, действующих ради
личных своих выгод; бояре, желавшие захватить в свои руки
правление, играли судьбою своего государства, а Москва по-
могала им. Так, они на царство выбрали без представителей
других городов Василия Шуйского4, потом недовольные его
правлением подняли против него народ во имя новых само-
званцев и, наконец, интригуя друг против друга и не желая
видеть на престоле кого-нибудь из среды своей, решились от-
дать престол московский сыну короля польского. Под предло-
гом почетного посольства они отослали к Сигизмунду самых
честных и дельных бояр, во главе которых стояли митрополит
Филарет и Голицын. Первый был им опасен как отец молодого
Михаила Романова, второй сам имел права на российский пре-
стол. С удалением лучших людей из Москвы, оставшиеся бояре
стали тайно сноситься с Сигизмундом и впустили поляков в
Кремль. Заняв Москву, поляки стали грубо и жестоко обра-
щаться с русскими, а бояре продолжали враждовать между со-
бой и выпрашивать себе милостей у короля польского. Подобно
прежним удельным князьям, бояре хлопотали только о своих
мелких интересах, не думали о народе и готовы были продать
полякам свою родину. Один патриарх Гермоген по примеру
прежних московских святителей крепко стоял за спокойствие
всего государства и за веру православную. Он несмотря на угро-
зы Салтыкова не подписал грамоты, в которой бояре предпи-
сывали послам отдаться безусловно на волю Сигизмунда, за
что и был посажен под стражу. Но, по счастью, не все жители
Москвы забыли, что они русские. Как только подступил Ляпу-
нов с войском к Москве, простой народ без оружия стал бить-
ся с поляками. Последние спаслись только пожаром города,
который они зажгли в разных местах. Почти вся Москва сгоре-
ла, уцелели только Кремль и Китай-город.
14
И.А. Слонов
В это время в разных концах России читались плачевные гра-
моты разоренных и угнетаемых городов, отовсюду слышались
неудовольствия на бояр, желание идти очистить Москву от
врагов общих, и, наконец, нижегородцы поднялись первые. Во-
одушевляемые Мининым, поддерживаемые грамотами духовен-
ства, предводительствуемые искусным полководцем; князем
Пожарским, они двинулись к Москве. Испуганные этой вес-
тью, поляки послали бояр уговаривать патриарха запретить
нижегородцам идти дальше; но Гермоген отвечал им: «Да будут
благословенны те, которые идут для очищения Московского
государства, а вы, изменники, будьте прокляты».
Ободренный примером нижегородцев народ русский стал
стекаться под знаменами Пожарского, вытеснил поляков из
Москвы и приступил к избранию царя.
Это было делом уже не одной Москвы, как при избрании
Шуйского, а большая часть областей прислала своих предста-
вителей, и Михаил Федорович Романов был избран сообща на
российский престол. Избавленная от крамол боярских, Москва
является опять тем, чем была до Дмитрия, и с юным царем
своим продолжает трудиться и собирать для всего народа рус-
ского: она вместе с Михаилом присутствует при казни врага
спокойствия — Заруцкого5, — усмиряет казаков, борется с по-
ляками и шведами за русские области.
После окончания войны с поляками возвращенный из пле-
на Филарет Никитич был сделан патриархом и стал вместе с
молодым государем заботиться об устройстве государства, ко-
торое находилось в самом плачевном состоянии, а Москва была
выжжена поляками: Китай, Белый и Земляной города были
превращены в пепел, все сгорело, кроме внутренних строений
Кремля и слобод за Яузой. Но хотя Кремль не был выжжен
поляками, зато здания были совершенно разорены и ограбле-
ны ими: золотая царская и другие палаты остались без крыш,
полов, лавок, дверей и окон. Храмы до того были разорены,
что в них нельзя было служить.
Михаил Федорович велел строить каменные дома вместо де-
ревянных и завести богадельни при церквях и монастырях. То же
делал и Алексей Михайлович. Но с Петра Великого Москва на-
чинает утрачивать свое значение как столица всей России.
Государь, не находя сочувствия к преобразованиям в своей
столице, оставил ее каменные дворцы и палаты и перешел
жить со всем двором в плохо выстроенный деревянный дворец
Петербурга, город без прошедшего, но с сильной надеждой на
История Москвы
15
будущее. Оставив Москву, Петр все-таки заботился о древней
столице московских государей. От частых пожаров появились
опять скоро домы, то есть неправильные, наскоро выстроен-
ные дома, которые портили размер улиц не только Белого го-
рода, но самых аристократических частей города Москвы, как
Китай-город и Кремль, в которых снова теснились шалаши,
мазанки и печуры; беспорядок и теснота строений давали пищу
новым пожарам и мешали проезду экипажей. Петр велел снес-
ти все эти безобразные пристройки и придать более правиль-
ный вид улицам. В 1708 году он повторил указ строить в Кремле
и Китае каменные здания людям всяких чинов, а в 1712 году
дозволил строиться желающим на землях, принадлежавших
прежде стрельцам и оставшихся пустыми после выселения и
казней последних; также разрешил он в Москве вольный торг
кирпичом, камнем, глиной и известью. В июне 1714 года велел
строить каменные дома даже в Земляном городе и отменил
этот указ, только снисходя к недостаточности средств жителей
этой бедной части города. Хотя возведение каменных постро-
ек было остановлено им в Москве и по всей России в конце
1714 года вследствие недостатка каменщиков в Петербурге, но
в 1718 году снова указано им строить каменные дома в Москве,
старые строения переставить по улицам в линию и перед дома-
ми частных лиц мостить мостовую. Петр же переменил старую
тяжелую и грубую архитектуру на новую удобнейшую, а в
1722 году возобновил Кремль и построил новый дворец на Яузе.
Елизавета Петровна любила Москву и приезжала часто жить
в ней несмотря на то, что в начале царствования ее остались
ужасные следы троицкого пожара, испепелившего в 1739 году
всю Москву до Москвы-реки и истребившего в ней множе-
ство древних драгоценных памятников. В феврале 1742 года, во
время коронования Елизаветы, еще было много пепелищ и
пустырей не застроенных, много казенных и частных зданий
полуразрушенных.
Елизавета обнесла Москву земляным валом и велела строить
дома по плану. Пожары в 1748 и 1753 годах дали случай расши-
рить улицы и переулки. Для прекращения пожаров Елизавета
велела уничтожить шалаши, харчевни и избы, очистить от стро-
ений площади, перенести кузницы и мастерские за город. Она
возобновила и украсила многие здания в Москве и основала
тут университет в 1755 году с двумя гимназиями: дворянской
и разночинной.
16
И.А. Слонов
Екатерина то же немало заботилась о Москве; она издала в
1766 году указ межевать Москву и ее окрестности и велела по-
строить разные городские здания в Кремле, Китае, Белом и
Земляном городах. В 1771 году, после морового поветрия, она
приказала перенести все кладбища за город. По плану 1775 года
улицы и площади в Москве сделались прямее и шире. Красная
площадь была очищена от лавок, прилавков, шалашей и тому
подобного, и вся эта мелочная торговля перенесена на Ильин-
скую улицу. Лобное место, бывшее прежде из кирпичей, пере-
строено было вновь из дикого камня и остается до сих пор в
этом виде. Наконец Екатерина оказала огромную услугу Моск-
ве, велев провести водопроводы от селений Мытищ, славив-
шихся своими ключами, чистой и свежей водой.
В 1812 году Москва испытала последний страшный погром.
Вот как очевидцы рассказывают о занятии Москвы француза-
ми. Со взятия Смоленска (занятого Наполеоном 6 августа) на-
чалось переселение русских. Нельзя описать картины появле-
ния в Москве изгнанных врагами семейств. Каждый час встре-
чались на улицах выселявшиеся из Минска, Витебска и других
мест. Некоторые русские чиновники шли пешком с женами и
детьми; другие, выехав поспешно, не находили своих близких.
Сама Москва пустела с каждым часом: из присутственных мест
монастырей и церквей вывозили все, что можно было вывез-
ти, не дав заметить народу, что боятся вторжения неприятеля.
Вместе с выходцами смоленскими был привезен в Москву об-
раз Смоленской Божьей Матери. 26 августа, в день Бородин-
ской битвы, его вынесли из Успенского собора, чтобы отпра-
вить из Москвы в более надежное место. Народ, собравшийся
на площади перед собором, прикладываясь к образу воскли-
цал: «И Ты, наша заступница, покидаешь нас!».
1 сентября Наполеон двинул две колонны к Москве, и наш
военный совет решил провести русские войска через Москву.
Оповестили московское начальство, которое не знало, что де-
лать и каким способом предупредить оставшихся об угрожав-
шей им опасности. В 11 часов вечера Ростопчин уведомил толь-
ко преосвященного Августина, что неприятель у самой Моск-
вы, и советовал ему поспешить удалиться по Владимирской
дороге; остальные жители ничего не знали о приближении вра-
гов; даже раненые, которых было до 11 000, не были вывезены из
Москвы и погибли от голода, холода и жестокости французов...
В набат бить не решились, и все было тихо в Москве, когда
2 сентября в три часа пополудни в толпе русского арьергарда,
История Москвы
17
бежавшего от Троицких ворот, раздался крик: «Православные,
спасайтесь, французы идут за нами!». Настало общее смятение.
Объятые страхом, москвичи бросились из Кремля к Москво-
рецкому мосту. Собиравшиеся защищаться побросали взятое ими
из арсенала оружие и бежали вместе с другими. Вскоре вестовая
пушка французов оповестила, что неприятель уже в Кремле.
Несмотря на беспорядок спасавшихся, какая-то томящая
тишина господствовала несколько часов в городе, точно всту-
пивший неприятель и оставшиеся жители Москвы замерли в
каком-то тревожном ожидании. Вдруг, к ночи, по темному небу
разлилось страшное зарево пожара, загорелись: Москательный6
ряд и Гостиный двор в Китай-городе, Каретный ряд в Земля-
ном городе и Винный двор за Каменным мостом. Пламя, не
находя себе преград, полилось потоком из улицы в улицу и
охватило всю Москву. Из туч клубившегося дыма вылетали ог-
ненные языки пламени, раздуваемого сильным вихрем; горя-
щие головни летали в воздухе и, падая на людей и здания,
осыпали их огненным дождем. Жар был так силен, что камни
мостовой раскалились и металлы плавились в огне. Огонь пере-
шел и на Москву-реку и уничтожил на ней барки и суда с
сеном, хлебом и дровами. От дыма и жара народ задыхался на
улицах и, не зная куда укрыться от пламени, спасался в церк-
ви, рощи, огороды и погреба.
Солдаты русского арьергарда, расположившиеся на ночлег в
пяти верстах от Москвы, уныло глядели на пылающую Моск-
ву, грустно повторяя: «Горит матушка Москва, горит!».
Наполеон, тщетно прождав изъявления покорности русских
и ключей города, въехал наконец 3 сентября в опустевшую и
пылающую Москву и велел тотчас принять меры к прекраще-
нию пожаров, поручил управление городом своим приближен-
ным и предписал им заботиться о продовольствии войск. Но
несмотря на все старания французам не удалось ни созвать раз-
бежавшихся окрестных крестьян и жителей города, ни дос-
тать каких-нибудь съестных припасов. Оставшиеся жители ук-
рывались в подвалах и погребах, не появлялись на улицах, и
город казался совершенно пустым. Видя, что никакими сред-
ствами не может возбудить к себе доверия русских и убедить их
доставлять съестные припасы своим солдатам, Наполеон ре-
шился принудить их к тому силою, и 20 человек крестьян, не
соглашавшихся доставлять провиант французам, были обвине-
ны ими в поджоге Москвы и расстреляны на месте нынешнего
2 Москва
18
И.А. Слонов
Александровского сада. Без признаков робости подходили не-
счастные к роковому столбу, к которому их привязывали, и,
перекрестясь, ожидали спокойно своей смерти. Пример этой
казни только ожесточил оставшихся, и Наполеон не знал, что
предпринять. Войска его, рассчитывавшие на огромную добы-
чу от взятия Москвы, погибая от голода в пустых стенах все
еще горевшего города, принялись за грабеж и разные бесчин-
ства. Начались отвратительные сцены по всем углам Москвы.
От грабивших не было пощады ни женщинам, ни детям, ни
даже союзниками: они отнимали последний кусок хлеба, раз-
девали донага, мужчин употребляли вместо вьючных лошадей,
заставляя их возить на себе разные тяжести и подгоняли их
фухтелями и шомполами7. Треск горевших деревянных домов и
грохот распадавшихся зданий вторил воплям несчастных жертв.
Из Москвы успели вывезти только патриаршую соборную
ризницу; большая же часть богатств церковных оставалась по
монастырям и церквям; французы грабили их и превращали в
казармы, хлебные магазины, конюшни и бойни. Кремль был
занять бивуаком, большие образа употреблялись вместо крова-
тей и дров, церковная утварь — вместо посуды, а из риз фран-
цузы делали себе одежду и одеяла.
Мародеры разбрелись по окрестным селениям и грабили на-
род, который наконец стал отбиваться: не только мужики, но
и бабы вооружились дубинами, косами и цепами. Казаки, го-
няясь за французами, врывались даже на улицы Москвы.
Видя, что невозможно оставаться на зимних квартирах в
Москве, и получив весть о поражении своих войск, Наполеон
выступил из Москвы 7 октября в пять часов утра, приказав
Мортье взорвать Кремль, в здания которого было натаскано
много разных горючих материалов. Но французам удалось взор-
вать только немногие строения: Филаретовскую и среднюю
колокольни и Рождественскую церковь, причем высокая ко-
локольня Ивана Великого треснула, и один из самых больших
ее колоколов сорвался и разбился. Груды камней завалили всю
Ивановскую площадь. Кроме того, был взорван арсенал и со-
жжен императорский дворец. Два дня длились пожары после
выхода неприятеля и, наконец, угасли, не находя себе пищи
среди выжженных пустырей. Казалось, долго не оправится Мос-
ква после такого погрома, но вышло иначе, ив 1813 году праз-
дновали уже освящение кремлевских зданий, при отделке ко-
торых придерживались прежнего их стиля. Воскресла Москва,
История Москвы
19
похорошела, застроилась многими зданиями, расширила свои
улицы и продолжает пользоваться.почетом. Государи наши ко-
ронуются в ее Успенском соборе и являются по-прежнему на-
роду на знаменитом Красном крыльце; но прежнего своего места
Москва все-таки не могла занять и остается на втором плане,
уступая первенство Петербургу, не знающему азиатских при-
вычек и зорко глядящему на Европу в окно, прорубленное Пет-
ром Великим.
Начиная с XIV столетия Москва была уже важным торговым
городом и главным складочным местом внутренних произведе-
ний и иностранных товаров и находилась в постоянных сноше-
ниях с Новгородом Великим — союзником Ганзы8, вела тор-
говлю с Литвой, Польшей, Царьградом, Азовом и даже с Ази-
ей посредством татарских купцов. Торговля с татарами не все-
гда была безопасна, но несмотря на это русские постоянно
торговали с ними, доставляя татарам европейские шерстяные
материи, а от них получая лошадей. Венецианец Барборо9 гово-
рит, что русские в XV веке посылали свои суда по Волге в
Астрахань за солью. В конце XV века, в царствование Иоанна III,
между Москвой и Астраханью ходили караваны. Путешествия
эти были очень затруднительны по недостатку пристанища,
продовольствия и по частым разбоям, а потому купцы стара-
лись везти свои товары в то время, когда астраханский царь
посылал подарки великому князю Московскому. С этим посоль-
ством ежегодно отправлялись до 300 русских и восточных купцов
с товарами, а татары гнали за караваном целые стада лошадей.
Лошадей этих вели татары не только для продажи, но кормились
ими на пути, так как они не брали с собою хлеба. Путь каравана
шел на Рязань и Коломну. По словам венецианского посла Кон-
тарини10, дороги почти тут не существовало, негде было ук-
рыться от дождя или зноя, и путникам приходилось ночевать
под открытым небом, ограждаясь повозками в виде укреплений.
В XV столетии в России было три торговых пункта: через
Новгород и Псков шла торговля с ганзейскими городами; че-
рез Киев привозились товары из Персии, Индии, Аравии и
Сирии; через Нижний Новгород было сообщение с Астраха-
нью, которая вела торговлю с Сибирью, Хивой и Бухарой.
Когда в конце XV века московские государи, освободясь от
татарского ига, сделались самостоятельными и присоединили
к своим владениям Новгород и Псков, то Москва стала сре-
доточием обширной заграничной торговли, а в 1488 году по-
2*
20
И.А. Слонов
чти вся торговля разоренного Новгорода перешла в Москву,
потому что Иоанн III выслал в Москву, Владимир и другие
города около 18 000 самых богатых семейств Новгорода и зах-
ватил товар у 50 ганзейских купцов. С этих пор Москва вступает
в прямые сношения с Ганзою через Нарву и Лифляндию и в
половине XVI столетия лавки обширного московского камен-
ного Гостиного двора поражали иностранцев разнообразием и
богатством своих товаров. Несмотря на широкие размеры тор-
говли, не все иностранцы в XVI веке пользовались правом тор-
говать в Москве и обязаны были показывать все привозимые
ими товары чиновникам, которые отбирали все лучшее в каз-
ну, платя купцам по ценам места отправки их, что было очень
невыгодно для них, так как они большей частью продавали свои
товары втрое дороже в России. Во второй половине XVI века
через покорение Казани и Астрахани русские стали торговать
непосредственно с Хивой и Бухарой, и Москва стала средото-
чием азиатской торговли, а с открытием беломорского порта
вошла в прямые сношения с англичанами, которые тщетно
пытались захватить всю торговлю России в свои руки. Иоанн IV
дозволил им торговать только в Москве и некоторых других
внутренних городах, а в Казань и Астрахань они не могли хо-
дить без особенного царского дозволения. При царе Федоре
Борис Годунов дозволил английской компании продолжать торг
беспошлинно оптом и держать подворья в Москве, Холмого-
рах, Ярославле, Вологде и у морской пристани. Вступив на пре-
стол, он продолжал оказывать покровительство англичанам,
но не давал им больших льгот перед другими иностранными
торговцами, так что голландцы, несмотря на все происки анг-
личан, пользовались при нем значительными правами и, хотя
устье Северной Двины находилось еще исключительно в руках
англичан, торговали вместе с фламандцами и датчанами чрез
Ревель, Ригу и Дерпт. В XVII веке беломорский порт стал открыт
и для других иностранцев, и в Архангельск приходило ежегодно
от тридцати до сорока английских, голландских, гамбургских,
бременских и других иностранных кораблей.
В этом же столетии русские через покорение Сибири вошли
в торговые сношения с китайцами. Главным пунктом этой
торговли был Тобольск, потому что китайцам не позволено
было ездить в европейскую Россию. Часть вымененных или куп-
ленных у китайцев товаров отправлялась в Москву, другая че-
рез Архангельск за границу.
История Москвы
21
Вообще Москва была сосредоточием всей торговой деятель-
ности России. Значение ее еще увеличивалось тем, что само
правительство занималось торговыми операциями: сам царь,
как выразился один англичанин, современник Алексея Ми-
хайловича, был первым купцом в России. Царская казна полу-
чала лучшие узорчатые товары, металлические вещи, всякие
драгоценности — словом, все, что европейцы привозили луч-
шего в Россию. Русские купцы были обязаны доставлять туда
же лучшие сибирские меха, моржовую кость и другие дорогие
продукты севера. Из своих сокровищниц цари жаловали при-
ближенных и продавали товары своим подданным и иностран-
цам. В Москве жили знатные и богатые бояре, следовательно,
большая часть привезенных товаров сбывалась в столице. Из
Москвы отправлялись в провинцию на службу важные санов-
ники и делали перед отъездом разные закупки. В Москве жили
богатейшие оптовые торговцы, гости и гостиные люди, а по-
тому значительная часть вывозимых из России товаров собира-
лась здесь для отправки к архангельскому порту.
Сильное стремление князей Московских соединить вокруг
Москвы разъединенные части России отразилось и на торговле.
Вся торговля России управлялась Москвой, которая давала ей
вес, меру, монету и направление. Московские купцы и торговые
люди были ближе к правительству, чем торговцы других горо-
дов, вследствие чего переход в московские купцы считался по-
четным, и согласие на это правительства принималось за милость.
В Москве находилось три больших гостиных двора: Старый,
Новый и Персидский. Новым двором называлось большое ка-
менное четырехугольное здание в два этажа, выстроенное /Алек-
сеем Михайловичем в 1662 году. Лавки этого двора принадле-
жали казне; некоторые из них были заняты товаром, принад-
лежащим государю, и открывались только в известные дни,
другие отдавались от казны в оброчное содержание по 18 и
25 рублей в год. Старый гостиный двор, тоже казенный, не
был так хорошо устроен, как новый, вследствие чего лавки его
отдавались казной дешевле первых.
Двести сводообразных лавок Персидского гостиного двора
были наполнены произведениями Персии; в них торговали пер-
сияне, армяне и русские. Прежде продажа персидских товаров
принадлежала исключительно казне, но потом разрешено было
торговать всем нашим купцам.
Кроме этих больших гостиных дворов, в Москве находилось
еще много других, как, например: шведский на берегу реки
22
И.А. Слонов
Неглинной; литовский и армянский на Сретенской; греческий у
Богоявленского монастыря и наконец английский, у св. Мак-
сима исповедника (на Варварке). Последний существовал толь-
ко до уничтожения привилегий английской компании. Кроме
этих дворов, специально предназначенных для торговли, шел
торг и на посольском дворе; в свитах иностранных послов при-
езжали купцы с товарами и вели торговлю на этом дворе. К
этому надо прибавить еще множество рядов, устроенных для
розничной торговли, потому что в гостиных дворах дозволено
торговать только оптом. Ряды эти получили свои названия от
продаваемых в них товаров и назывались: ветошный, охотный,
пряничный, птичий, харчевный, крашенный, суконный, свеч-
ной, житный, мучной и т.д. — и помещались в разных частях
города. Два последних находились в Царь, или Белом, городе,
где помещались хлебники и калачники со своими мастерскими
и казенные питейные дома. Тут же продавалось мясо и приго-
нялся скот, назначенный на убой. Все ремесленники — сереб-
ряники, медники, скорняки и тому подобные — имели свои
ряды, не были забыты даже продавцы кнутов и тростей. Улица
от Персидского двора до Москвы-реки шла мимо овощного
ряда, где торговали всякого рода овощами, летом в лавках, а
зимой в погребах; в конце ее находился рыбный рынок, тянув-
шийся к Москве-реке, против Козьего болота. Зимой тут лежа-
ли груды замороженной рыбы, доставляемой из Новгорода,
Ярославля, Астрахани и других мест. Летом запах тут был до
того нестерпимый, что иностранцы не могли ходить, не зажи-
мая себе носа; впрочем, в самом торговом центре Москвы, в
Китай-городе, грязь и зловоние были тоже невыносимы.
Торговая деятельность была разлита по всей Москве, рынки
ее два раза в неделю (в базарные дни) кипели народом; летом
большой привоз бывал на большом рынке, у церкви Василия
Блаженного, где происходила просто давка от множества со-
бравшегося тут народа. Постоянный торг шел на Красной пло-
щади; тут можно было закупить все для домашнего хозяйства,
и было даже отведено особое место для женщин, продававших
изделия домашней работы, а около самого Кремля мелочные
торговцы продавали всякую всячину в шалашах, рундуках11 и
тому подобном. Близ Красной площади шел ряд винных погре-
бов, которых иностранцы насчитывали до двухсот; в них, кро-
ме нашего вина и медов, продавались и иностранные вина. Не-
которые рынки имели специальное назначение; так, на Ива-
История Москвы
23
новском рынке шел торг людьми; тут продавались пленники и
совершались подьячими купчие крепости; остальные рынки но-
сили названия продаваемого на них товара: рыбный, дровя-
ной, хлебный, сенной, конский и т.д. На последней площади
продавались преимущественно татарские лошади, которых при-
гоняли ежегодно в Москву из Астрахани тридцать шесть тысяч.
Несмотря на благочестие русских купцы наши торговали и по
праздникам, зато в полдень лавки ежедневно запирались, и вся
Москва спала мертвым сном после сытного русского обеда. Перед
небольшими лавками торговцы укладывались спать на улице.
К Москве шло шесть торговых путей: Вологодский, или Ар-
хангельский, — шел на Вологду, Ярославль, Ростов и Переяс-
лавль; Новгородский путь — на Тверь, Торжок, Вышний Воло-
чок и Валдай; Поволжский путь шел Москвой-рекой до Ко-
ломны, от Коломны до Нижнего Окой и далее по Волге; Си-
бирский путь шел водой до Соликамска, а оттуда сухим путем
в Тобольск; Смоленский путь направлялся в Литву и Польшу;
Украинский путь на Киев. По этим путям доставляли в Москву
фабричные и колониальные товары, иностранные и сырые
произведения русские, и по этим же путям Москва рассылала
товары во все концы России.
Сообщение между Москвой и другими городами происходи-
ло посредством ямов, то есть небольших селений, во дворах
которых жили ямщики, обязанные содержать известное число
лошадей, за что освобождали их от прочих повинностей и на-
деляли участком земли. Ямы эти строились по большим доро-
гам от важнейших пограничных пунктов; таких селений при
Иоанне Грозном было до трехсот. Дворы эти ставились на рас-
стоянии 6, 10 и даже 12 миль. Ямские лошади предназначались
собственно для государственных гонцов и людей, ехавших по
службе, но ими могли пользоваться частные лица, только они
должны были иметь вид из приказа и платить прогоны. Обык-
новенно ездили на одной лошади, зимой — в санях, летом — в
небольшой тележке. Езда была очень быстрой, особенно зимой.
От Архангельска до Вологды ездили на санях восемь суток, от
Вологды до Москвы — пять суток, а из Новгорода в Москву —
шесть или семь суток..
С основанием Петербурга, хотя вся заграничная торговля
обратилась к петербургскому порту, Москва, однако, не поте-
ряла своего коммерческого значения, ибо, находясь в середи-
не самого населенного и промышленного края России, сдела-
лась главным складочным местом для иностранных товаров,
24
И.А, Слонов
которые развозятся из нее по внутренним ярмаркам и отправ-
ляются отсюда даже в Азию. Из Петербурга Москва стала полу-
чать европейские и колониальные произведения. С сухопутной
границы идут к ней преимущественно мануфактурные товары,
для закупки которых московские купцы стали посещать лейп-
цигские ярмарки. Восточная торговля осталась в руках москов-
ских купцов. Из Турции и Персии доставляются в Москву: шелк,
хлопчатая бумага, бумажная пряжа, шали и другие тамошние
ткани; из Бухары и Хивы — хлопчатая бумага сырцом и пряде-
ная, бумажные ткани, шали и проч.; из Китая через Кяхту:
чай, китайка, или нанка, и шелковые материи. Почти вся кях-
тинская и сибирская торговля сосредоточивается в руках мос-
ковских купцов, которые отправляют в Сибирь разные товары,
нужные сибирякам и китайцам, и закупают сибирские меха
для продажи в Европе, Турции и Персии, а чай и китайку
сбывают внутри России.
Обратимся теперь к фабричной деятельности Москвы. В ис-
ходе XVII и начале XVIII столетия основались в Москве и ок-
рестностях первые суконные, полотняные шелковые, бумаж-
ные, стеклянные, фаянсовые и фарфоровые фабрики. Петр I
построил пушечный двор в Белом городе и литейный завод в
Земляном городе. В продолжении XVIII столетия развилась и
усовершенствовалась в Москве выделка шелковых, бумажных
и набивных тканей, кожевенного товара, фаянса, волоченого
и пряденого золота и серебра и других произведений, которы-
ми теперь славятся московские фабрики.
В третьем и четвертом десятках нынешнего столетия благода-
ря охранительной тарифной системе развитие мануфактурной
промышленности Московской губернии было так значитель-
но, что теперь находятся в ней более тысячи значительных фаб-
рик и заводов, на которых вырабатывается изделий на сумму
около 40 млн рублей серебром, а в самой Москве до 600 фаб-
рик, вырабатывающих товару на 20 млн.
В Москве более 90 шерстяных и суконных фабрик, на кото-
рых обрабатывается в огромном количестве шерсть, добывае-
мая с овец, верблюдов и других домашних животных южной
России. Более 70 фабрик изготовляют разные шелковые ткани,
на которые идет, кроме иностранного шелка, весь шелк Кав-
каза. Более 20 кожевенных заводов занято выделкой кож наших
домашних животных: бычьих, бараньих, козловых, верблюжьих,
телячьих и тому подобных. Более 50 табачных заводов, на которые
идет табак, разводимый в южной и юго-восточной России.
История Москвы
25
Фабрики салотопенные и свечные (более 15) обрабатывают
сало, доставляемое нашими степными губерниями.
Около 70 фабрик занимаются выделкою разных вещей из
металлов, получаемых с наших горных заводов. Около 50 из них
делают медную и накладного серебра посуду, булавки, крюч-
ки, золоченые и простые пуговицы, золоченые и мишурные
украшения, позумент, бахрому, блестки, канитель, проволоку
и тому подобное.
На 13 заводах обрабатывают воск, идущий из южной и сред-
ней России. До 20 и более мебельных и до 30 экипажных заве-
дений потребляют не малое количество леса, сплав которого
идет по верхнему течению Москвы-реки. В Москву сплавляется
одного строевого до 20 млн брусьев и бревен; 10 солодовенных
и 8 гончарных заводов употребляют много ржи и глины. Нако-
нец, 30 разных фабрик употребляют в дело различные матери-
алы, доставляемые нашими внутренними губерниями, напри-
мер: лен, пеньку, горчицу, картофель, поташ12, различное тря-
пье, кости и т.д.
Кроме этих фабрик, занимающихся преимущественно обра-
боткой внутренних произведений России, в Москве находится
около 170 хлопчатобумажных фабрик, 14 заведений приготов-
ляют помаду и духи, более 10 делают рояли, фортепьяно и орга-
ны, более 10 заняты химическим и до 25 часовым производством.
В Московскую губернию идет огромный сбыт продуктов на-
ших плодородных губерний. Одних быков пригоняется в Мос-
кву из Воронежской губернии и земли Донского Войска до
100 000 голов. Полтавская губерния и земля Донского Войска
доставляют в нее 20 000 баранов. Кроме того, зимой привозит-
ся до 500 000 пудов мерзлого мяса и множество разной живно-
сти, доставляемой губерниями: Нижегородской, Рязанской и
Тульской. Рыба с Оки, Волги и Дона получается водой и су-
хим путем более чем до 250 000 пудов. Постного конопляного
масла доставляет преимущественно Орловская губерния бо-
лее 100 000 пудов. Соли привозится с нижегородской приста-
ни до 600 000 пудов; из петербургских заводов сахару 300 000
пудов. Иностранные вина идут из Петербурга, а крымские с
нижегородской пристани.
Все это, разумеется, не уничтожается одной Москвой: быков
отправляют отсюда в Петербург более 20 000 голов, сахар идет в
другие губернии через Москву, а для чая, которого привозится
до 50 000 ящиков, Москва давно служит складочным местом.
26
И.А. Слонов
Устройство железных дорог усилило торговую деятельность
Москвы и пророчит ей прочную и блестящую будущность. Че-
рез них она приблизилась к Петербургу и Западной Европе и
продолжает более и более соединяться со всеми отдаленными
частями России, интересы которых все сильнее соединяются
с ее интересами.
От Москвы идет 7 железных дорог: на северо-запад — Нико-,
лаевская; на север — Ярославская; на северо-восток — Нижего-
родская; на юго-восток — Рязанская; на юг — Курская и на
запад — Брестская. Кроме того, существует соединительная ветвь
Николаевской с Нижегородской через Курскую, и почти весь
город изрезан конными железными дорогами.
Прошло более 7 столетий, а Москва остается все тем же
своеобразным чисто русским городом со своими кривыми ули-
цами, затейливыми домами и множеством церквей, часовен и
колоколен с колоколами всевозможных размеров и голосов,
которые так удивляют приезжих иностранцев. «Москва, — го-
ворит Белинский, — гордится своими историческими древнос-
тями, она сама историческая древность и во внешнем, и во
внутреннем отношении! Но как она сама, так и ее допетровские
древности, представляют странную смесь старого с новым: от
Кремля остался только один чертеж, потому что его ежегодно
поправляют и в нем возникают новые здания. Дух нового веет и
на Москву и стирает мало-помалу ее древний отпечаток».
Москва лежит под 50 75’ 45” северной широты и 55 14’ 12" вос-
точной долготы, по меридиану от острова Ферро на 550 футов,
или 78//2 сажен, над уровнем моря. Местность Москвы неровная,
составляет продолжение Валдайской сплошной возвышенности.
Ныне Москва занимает в окружности 40 верст. Площадь ее
имеет форму угловатого эллипса, обращенного к востоку. Дли-
на ее от юго-запада (с Воробьевых гор) на северо-восток (до
Преображенской заставы) 13 верст, а широта от востока к за-
паду — 8 ’/2 верст. Климат в Москве умеренный. Средняя годо-
вая температура по Реомюру13 +3,58, самое холодное время при-
ходится на январь — -8,00, самое теплое на июнь — + 15,40. Гос-
подствующие ветры — юго-западный и южный, временами
бывает северо-западный (так, в холеру в 1848 года) и северо-
восточный. Бури в Москве редки; землетрясение было один раз,
1 октября 1446 года.
Через Москву протекают следующие реки: Москва, Яуза и
несколько более мелких. Река Москва берет свое начало из бо-
История Москвы
27
лота, называемого Москворецкою лужею, находящегося в Гжат-
ском уезде Смоленской губернии и протекает через уезды: Мо-
жайский, Рузский, Звенигородский и Московский и затем вте-
кает в Москву в Пресненской части, с западной стороны. На
границе Рязанской и Московской губерний впадает в реку Оку,
выходя из Москвы с юго-восточной стороны, между Серпу-
ховской и Рогожской частями, и протекая Бронницкий и Ко-
ломенский уезды. Протяжение реки Москвы от истоков до ус-
тья — 420 верст, из которых 400 приходится на Московскую
губернию; ширина от 7—60 сажен; глубина от 72 аршина до
6 сажен. Замерзая около 1 ноября и вскрываясь около 1 апре-
ля, Москва-река открыта для судоходства в продолжение года
средним числом до 200 дней.
Река Яуза, на протяжении которой расположены большею
частью фабрики и заводы, впадает в Москву-реку близ Вос-
питательного дома. Прежде кругом Кремля протекала речка
Неглинная, но теперь она засыпана, и то пространство, на
котором она находилась, занимает Александровский сад. Мос-
квичи до сих пор зовут проезд вокруг сада «на Неглинной».
Прудов в Москве до 200. Более известные из них: Патриарший,
Чистые пруды, Самотека и знаменитый Лизин пруд, памят-
ный по повести Карамзина «Бедная Лиза», пользовавшейся в
свое время громадным успехом. На Москве-реке пять мостов:
Москворецкий, Ново-Москворецкий (прежний Каменный),
Бородинский, Крымский и Краснохолмский. На реке Яузе тоже
есть несколько мостов, также и на канаве, которая начинается
немного выше Ново-Москворецкого моста и снова соединяет-
ся с рекой Москвой ниже Краснохолмского моста.
Москва снабжается водою, кроме реки, из фонтанов, уст-
роенных в разных частях города и имеющих своим бассейном
Сухареву башню, куда вода проведена подземными трубами из
45 ключей чистой воды, находящихся в 17 верстах от Москвы
по Троицкой дороге, открытых в царствование Екатерины II.
Кроме этого, в Москве есть несколько колодцев.
Москва разделяется двояко: в историческом плане на Кремль,
Китай-город, Белый город, Земляной город и предместья (ок-
рестности); в административном плане она делится на 17 частей
и 3 полицейских отделения. Части разделены на 90 кварталов, а
последние в свою очередь на 594 полицейских участка.
Население Москвы размещается в 15 958 домах. И Москве
218 улиц, 651 переулок, 65 проездов, 10 набережных, 81 пло-
28
И.А. Слонов
щадь, 24 ворот, 14 бульваров, 3 кремлевских сада, 10 мостов,
2 поля, 19 кладбищ и И застав, ведущих на большие дороги:
Дорогомиловская Хамовнической части на Можайск в Смо-
ленск; Преображенская Лефортовской части на Стромынку в
Нижний; Калужская Серпуховской части на Боровскую доро-
гу; Миусская Сущевской части на Рогачевку в Дмитров; Ро-
гожская через Богородск во Владимир; Покровская Рогожской
части через Бронницы в Коломну; Серпуховская Серпуховской
части через Тулу в Брест-Литовск; Пресненская Пресненской
части на Звенигородку; Семеновская Лефортовской части на
Суздаль; Тверская Пресненской части на Петербургском шос-
се; Троицкая (Крестовская) Мещанской части на Ольшанку,
в Ярославль. Всех торговых помещений в Москве считают бо-
лее 11 000. В Москве считается 329 православных церквей. В
этом числе 7 соборов, 14 мужских и 7 женских монастырей,
233 приходских церкви, 38 церквей при казенных и богоугод-
ных заведениях, 13 домовых 8 кладбищенских и 9 упразднен-
ных (приписных).
Главные начальствующие лица города Москвы следующие:
1) генерал-губернатор, генерал-адъютант, генерал от кавале-
рии князь Владимир Андреевич Долгоруков; 2) губернатор: ка-
мергер Двора его императорского величества, действительный
статский советник Василий Степанович Перфильев; 3) обер-
полицеймейстер: свиты его величества генерал-майор Ал. Ал. Коз-
лов; 4) главный начальник и командующий войсками Москов-
ского Военного округа генерал-адъютант, генерал от кава-
лерии граф Александр Иванович Бреверн-де-ла Гарди; 5) гу-
бернский предводитель дворянства, егер. действительный стат-
ский советник граф Алексей Васильевич Бобринский; 6) пред-
седатель губернской земской управы статский советик Дмит-
рий Алексеевич Наумов; 7) начальник губернского жандарм-
ского управления генерал-лейтенант Иван Львович Слезкин
Второй; 8) митрополит московский и коломенский Макарий.
МОСКВА, ЕЕ СВЯТЫНИ И ПАМЯТНИКИ
Кремль при лунном свете
Как прекрасен, как великолепен наш Кремль в такую
летнюю ночь, когда вечерняя заря тухнет на западе и
ночная красавица, полная луна, выплывая из облаков,
обливает своим кротким светом и небеса, и всю землю! Если
вы хотите провести несколько минут истинно блаженных, если
хотите испытать этот неизъяснимо-сладостный покой души,
который выше всех земных наслаждений, ступайте в лунную
летнюю ночь полюбоваться нашим Кремлем, сядьте на одну из
скамеек тротуара, который идет по самой закраине холма, за-
будьте на несколько времени и шумный свет с его безумием, и
все ваши житейские заботы, и дела и дайте хоть раз вздохнуть
свободно бедной душе вашей, измученной и усталой от всех
земных тревог. Поздно вечером вы никого не встретите в Крем-
ле; часу в одиннадцатом ночи в нем раздаются одни только
редкие оклики и мирные шаги часовых. Внизу, под вашими
ногами, гремят проезжающие кареты, кричат извозчики, раз-
даются громкие речи гуляющих по набережной, с противопо-
ложного берега долетают до вас веселые песни фабричных, и
глухой, невнятный говор всего Замоскворечья как будто шеп-
чет вам на ухо о радостях, забавах и суете земной жизни. Но все
это от вас далеко, — вы выше всего этого. Вот набежали тучки,
светлый месяц прикрылся облаком, внизу густая тень легла на
все Замоскворечье, потухли сверкающие волны реки, й все
дома подернулись туманом. Но здесь, на кремлевском холме,
облитые светом главы соборов блестят по-прежнему, и позла-
щенный крест Ивана Великого горит яркой звездой в вышине.
Поглядите вокруг себя, как стройно и величаво подымаются
перед вами эти древние соборы, в которых почивают нетлен-
ные тела святых угодников московских. О как эта торжествен-
ная тишина, это безмолвие, это чувство близкой святыни, эти
изукрашенные терема царей русских и в двух шагах их скром-
ные гробницы, — как это отрывает вас от земли, тушит ваши
страсти, умиляет сердце и наполняет его каким-то неизъясни-
мым спокойствием и миром! Внизу все еще движение и суета,
30
Москва, ее святыни и памятники
люди или хлопочут о делах своих, или помогают друг другу
убивать время, а здесь все тихо, все спокойно и все так же
живет, но только другой жизнью. Эти высокие стены, древние
башни и царские терема не безмолвны — они говорят вам о
былом, они воскрешают в душе вашей память о веках, давно
прошедших. Здесь все напоминает вам и бедствия, и славу ва-
ших предков, их страдания, их частые смуты и всегдашнюю
веру в Провидение, которое, так быстро и так дивно возвели-
чив Россию, хранит ее как избранное орудие для совершения
неисповедимых судеб Своих. Здесь вы окружены древнерусской
святыней, вы беседуете с ней о небесной вашей родине. Как при-
липший прах, душа ваша отрясает с себя все земные помыслы.
Мысль о бесконечном дает ей крылья, и она возносится туда,
где не станут уже делить людей на поколения и народы; где не
будет уже ни веков, ни времени, ни плача, ни страданий. Ис-
пытайте это сами, придите в Кремль попозже вечером, и если
вы еще не вовсе отвыкли беседовать с самим собой, если мо-
жете несколько минуть прожить без людей, то вы, верно, ска-
жете мне спасибо за этот совет. Впрочем, во всяком случае вы не
станете досадовать, если послушаетесь меня и побываете в Крем-
ле, потому что он при лунном свете так прекрасен, что вы дол-
жны непременно это сделать, хотя из любви к прекрасному.
Загоскин
Москва
Близко... Сердце встрепенулось,
Ближе... ближе... вот видна!
Вот открылась, развернулась,
Храмы блещут: вот она!
Хоть старушка, хоть седая,
А все пламенная,
Светозарная, святая,
Златоглавая, родная,
Белокаменная!
Вот она! — Давно ль из пепла?
А взгляните, какова!
Встала, выросла, окрепла —
И по-прежнёму жива,
И пожаром тем жестоким
Сладко память шевеля,
Вьется поясом широким
Москва, ее святыни и памятники
31
Вкруг высокого Кремля;
И спокойный, величавый,
Бодрый сторож русской славы -
Кремль и красен, и велик;
И светла, златовенчанна,
Колокольня Иоанна
Движет звучный свой язык;
Только с бурей поборолась,
Глядь — опять в лучах горит
И во весь свой медный голос
С Божьим небом говорит;
И кресты церквей далече,
В радость сердцу и очам,
Идут, в золоте, навстречу
Золотым небес лучам;
И за гранями твердыни,
За щитом крутой стены
Живы таинства святыни
И святыня старины.
Город — досыта простору!
Город — есть на что взглянуть!
Город ~ под гору да в гору!
Так и эдак повернуть!
Он не в вытяжку, нестройно,
Но широко, но спокойно
На холмах по-барски лег,
Дал разгул своим палатам,
И рассыпался по скатам,
И раскинулся как мог,
Старым навыкам послушный,
Он с улыбкою радушной
Сквозь раствор своих ворот
Всех в объятия зовет.
Много прожил он на свете,
Помнит предков времена,
И в живом его привете
Нараспашку Русь видна.
Русь... блестящий в чинном строе,
Ей Петрополь голова;
Ты ей сердце ретивое,
Православная Москва!
32
Москва, ее святыни и памятники
Хладный, стройный, многодумный,
Он, воспитанник Петра,
Поли заботою разумной
О стяжании добра,
Он — питомец полуночи,
К морю Финскому приник;
У него России очи,
Слух, и дума, и язык.
А она, Москва родная,
В грудь России залегла
И в себе родного края
Типы жаркие сплела,
И богата русской кровью,
И кипучею любовью
К славе царской горяча,
Исполинов коронует,
И трезвонит, и ликует,
Бьет по всем струнам с плеча.
Но когда ей угрожает
Силы вражеской напор,
Для себя сама слагает
Славный жертвенный костер,
И врагов завидя знамя,
К древней близкое стене,
Подвергается во пламя,
И красуется в огне,
И, как феникс, вылетая
Из трескучего огня,
Снова блещет золотая,
С кликом: Русь! Целуй меня!
Вл. Бенедиктов
Колокольня Ивана Великого
Высоко надо всей белокаменной Москвой поднимается зна-
менитая колокольня, называемая в народе «Иваном Великим».
Это — златоглавый великан древней столицы, представляющий-
ся взорам путешественника первым предметом при приближе-
нии к Москве. С какой бы стороны ни приближаться к Москве,
золотая глава Ивана Великого видна еще издалека, окружен-
ная золотыми куполами соборов, церквей, шпилями дворцов
и высоких остроконечных башен. Увидя ее, православные тво-
Москва, ее святыни и памятники
33
рят крестное знамение и до земли кланяются святыням Моск-
вы. Однако не столько высота колокольни, сколько возвышен-
ное местоположение в средине города, на коем она воздвигну-
та, делают ее столь величественной. То же самое способствует
тому, что с этой колокольни можно обозреть Москву на всем
ее пространстве, во всей красоте.
Колокольня Ивана Великого служит единственной и общей
колокольней для всех кремлевских соборов. Она имеет в высоту
38 сажен и один аршин с половиной. Она построена Годуно-
вым в то время, когда уже голод свирепствовал в России, и
тысячи жителей разных областей стекались в Москву искать
пищи трудами рук своих или просить у царя милости. Такое
стечение народа обременяло столицу. Борис видел бедствие
народа, раздавал казну, помогал неимущим и, наконец, дабы
занять народ, решил употребить в пользу праздные толпы: он
начал строить многие здания в Кремле и в числе их эту коло-
кольню, известную под именем Ивана Великого. Раньше на
этом самом месте существовала небольшая церковь во имя
Иоанна, списателя лествицы, построенная великим князем
Иоанном Даниловичем Калитой и возобновленная великим
князем Иоанном III. Время клонило ее уже к падению, и царь
Борис приказал разобрать ее, но не уничтожил, а поместил ее
в этой выстроенной им колокольне в самом низу, где находит-
ся и доныне этот храм под названием церкви Иоанна, списате-
ля лествицы, под колоколами. От этой церкви и все здание
колокольни именуется Иваном Великим.
Глава Ивана Великого вызолочена через огонь червонным
золотом и содержит 5 сажен и 1 аршин высоты. Крест на ней
деревянный, обит медными вызолоченными листами, выши-
ной в две сажени и два аршина. На верхней перекладине его
вырезаны слова: «Царь Славы». Теперешний крест новый, по-
тому что старый снят Наполеоном, которому кто-то сказал,
что он золотой и что с потерею Ивановского креста настанет
погибель России. Говорят, что никто из его инженеров и меха-
ников не смел решиться снять крест и что один русский му-
жик, взобравшись на эту ужасную высоту по одной веревке, с
необыкновенной скоростью и проворством расклепал крест,
снял и спустил на землю по той же веревке. Наполеон, ненави-
дя предателей, приказал тут же расстрелять изменника.
Под главой золочеными буквами начертана следующая над-
пись: «Изволением Святые Троицы, повелением великого го-
3 Москва
34
Москва, ее святыни и памятники
сударя царя и великого князя Бориса Феодоровича, всея России
самодержца, и сына его благоверного великого государя царе-
вича князя Феодора Борисовича всея России, храм совершен и
позлащен во второе лето государства их 108 года» (1600 года).
По левую, северную, сторону колокольни примыкает к ней
огромное здание, оканчивающееся другой, меньшей колоколь-
ней, отличающейся древним вкусом архитектуры. Оно постро-
ено было патриархом Филаретом Никитичем для помещения
больших колоколов: успенского, или праздничного, воскресно-
го, полиелейного и будничного. Здание это взорвано в 1812 году
при побеге французов из Москвы. Нынешнее построено в
1814 году с сохранением по возможности прежней формы, и в
нем помещены те же самые колокола, которые висели здесь
прежде. В среднем отделении этой постройки, называемой Фи-
ларетовской, находится собор Гостунский во имя святителя и
чудотворца Николая и в нем чудотворная икона сего святителя.
Всего колоколов на Иване Великом находится 31, но из них
только 16 колоколов употребляются для звона, а остальные
висят без языков. Четыре самых больших колокола — большой,
воскресный, семисотый и реут.
1) Большой колокол, известный еще под названием успен-
ского, праздничного, весом 4000 пудов, самый большой из на-
ходящихся в России и самый лучший по тону и звуку. В него
звонят только в великие праздники и дни высокоторжествен-
ные — всего не более 12 дней в году.
Большой успенский колокол первоначально был вылит в
царствование Елизаветы Петровны (в 1760 году), весом в 3551
пуд, цеховым К.М. Слизовым. В 1812 году Филаретовская при-
стройка была взорвана, и большой колокол при падении раз-
бился. В 1817—1819 годах он вновь слит на колокольном заводе
М. Богданова девяностолетним мастером Яковом Завьяловым,
который был работником у Слизова при первом литье сего
колокола. На самом колоколе вес его не обозначен. Заказано
было сделать его в 4000 пудов, но Богданов, как передают, гьо
личному усердию увеличил его вес до 6000 пудов. Требовалось
большое умение, чтобы поднять такую тяжесть на колоколь-
ню, и Богданов отлично исполнил это дело, но не без препят-
ствий. Когда все было готово к поднятию колокола и в Москву
прибыл тогдашний митрополит Серафим, докладывают ему сто-
роной, что построенная Богдановым каланча для подъема на
колокольню Ивана Великого большого отлитого им колокола
Москва, ее святыни и памятники
35
не тверда, да и брусья на колокольне не надежны. Наряженные
для осмотра колокольни и каланчи чиновники нашли их нена-
дежными и предлагали построить новые. Несмотря на это Бог-
данов твердо стоял, что каланча, им построенная, достаточна
и надежна, отвечал за прочность ее своей головой и стоял в
том с некоторым благородным упорством. Однако мудрено было
положиться в столь важном деле на уверение простолюдина! К
счастью, опытный городской архитектор, уважаемый митро-
политом, осмотрев каланчу и перекладины на колокольне,
подтвердил надежность той и других. Тогда преосвященный
митрополит решился дать дозволение Богданову поднять коло-
кол. В назначенный для подъема колокола день преосвященный
Серафим с некоторыми духовными особами приехал в Успен-
ский собор. Площадь была покрыта несметным числом народа.
Вдруг докладывают преосвященному, что Богданов, сидя на
крыльце, горько плачет. Весть эта крайне встревожила его: ему
представилось, что подрядчик проливает слезы от робости или
раскаяния; приказывает тот же час позвать его к себе и узнает,
что он в отчаянии оттого, что ему мешают. Преосвященный
успокоил Богданова, освятил колокол по церковному чино-
положению и благословил поднимать его. Колокол пошел вверх
очень ходко и ровно, уже был на половине высоты, как вне-
запно раздалось по всем концам площади: «Иван Великий ша-
тается, каланча падает». Заколебались толпы народные, подоб-
но морским волнам, послышались вопли женщин и детей, да-
вимых теснотой. К счастью, обер-полицмейстер А.С. Шульгин
с удивительным присутствием духа кинулся в толпу тесняще-
гося народа близ семи воротов, какими поднимался колокол,
и решительным, уверительным голосом объявил, что это не-
правда, что это выдумка мошенников. Народ, увидя своими
глазами, что ни Иван Великий не шатается, ни каланча не
падает, успокоился. Богданов во время самой суматохи управ-
лял действиями многих воротов посредством колокольчика и
палочки с навязанным на ней платком. Не отходя сам от коло-
кола, он умел удержать работников на своих местах и пример-
ною расторопностью отвратил большую беду. Во избежание
новых беспорядков и давки, которые могли опять произвести
те же мошенники, преосвященный митрополит приказал ос-
тановить поднятие колокола и объявить, что он будет поднят
завтра поутру. Но как только толпы разошлись, колокол был
поднят в тот же вечер благополучно и на другой день утверж-
36
Москва, ее святыни и памятники
ден как должно на перекладинах, к которым прибавлено не-
сколько новых брусьев.
В день поднятия колокола преосвященный митрополит при-
гласил Михаила Гавриловича Богданова к столу своему, к ко-
торому он и после был приглашаем. Никакие награды за труд
не могли утешить Богданова. Он плакал от умиления, от благо-
дарности, он торжествовал — услуги его признаны начальством.
— Ну если б я не согласился позволить тебе поднять колокол
и представил бы то на разрешение в Петербург, — спросил его
преосвященный Серафим, — что бы ты сделал?
— Я уже решился, — отвечал Богданов: — я бы ночью привез
колокол и поднял его потихоньку своими работниками, а там
бы воля вашего высокопреосвященства наказать меня.
Рассказывают, что когда еще устроил Богданов склепы для
поднятия колокола из ямы, по отливке его, то приходил на
завод известный иностранный механик и, из сожаления к не-
ученому русскому литейщику, доказывал ему невозможность
поднять такую тяжесть на ненадежные будто бы перекладины.
«Приходи завтра звонить в колокол!» — был ответ Богданова, и
подлинно, на другой день он уже висел на них и оставался до
самого поднятия на колокольню. Так простой русский механик
удивил искусством своим самих иностранцев.
Говорят, что Богданов, вложивший в этот колокол все свое
состояние, до конца жизни своей питал как бы отеческую при-
вязанность к своему произведению: часто, особенно в дни бла-
говеста в большой колокол, приходил он на Ивановскую коло-
кольню, подолгу сидел пред своим излюбленным детищем,
любовно глядел на него и нередко о чем-то проливал слезы.
По сторонам большого успенского колокола висят еще три:
2) воскресный, весом 1017 пудов 14 фунтов; перелит в 1782 году
мастером Яковом Завьяловым из колокола царя Алексея Ми-
хайловича, весившего 998 пудов 30 фунтов;
3) семисотный, ныне полиелейный, весом 798 пудов; отлит
в царствование императора Петра I (1704 год) мастером Ива-
ном Маториным;
4) реут, бывший воскресный, весом около 2000 пудов, от-
лить по указу царя Михаила Федоровича (1622 год) пушечным
мастером Андреем Чеховым. Колокол этот отличается необык-
новенной толщиной краев и особой формой. При взрыве фран-
цузами (1812 год) Филаретовской пристройки он упал, и от
него отбились уши; но их потом так искусно приделали, что
Москва, ее святыни и памятники
31
колокол оставался в действии и даже не изменился в тоне. Во
время молебна при восшествии на престол в Бозе почившего
государя императора Александра II Николаевича (1855 год),
реут упал в самый низ, пробил три каменных и два деревянных
свода и зашиб до смерти более 10 человек. Но и после этого его
опять поместили на свое место и продолжали звонить.
На самой Ивановской колокольне колокола размещены в
трех ярусах. В нижнем ярусе находятся следующие колокола:
5) медведь, вседневный, весом 441 пуд, 1775 года;
6) лебедь, 450 пудов, 1775 года;
7) новгородский, 420 пудов, отлит в Новгороде для Софий-
ского собора и перелит в Москве в 1730 году;
8) широкий, 300 пудов, 1679 года;
9) слободской, 309 пудов, 1641 года;
10) ростовский, 200 пудов, отлит (1687 год) в Белогостин-
ский монастырь, близ Ростова.
Во втором ярусе находится 13 колоколов, между ними: но-
вый, 200 пудов, 1679 года; даниловский, отлитый в 1678 году в
Переяславле-Залесском в Свято-Троицкий Данилов монастырь;
немчин, с иностранной надписью; глухов, 100 пудов, 1621 года;
корсунский, или татарин, 40 пудов, 1559 года; валовые, или
переборные, и другие.
В верхнем ярусе находятся 8 колоколов без языков; обраща-
ют внимание два корсунских, зазвонных; беловатый цвет их и
чистый звук заставляют полагать, что они вылиты из серебра.
Когда Москва была средоточием царской и святительской
власти, тогда существовал особый устав благовеста и звона на
Ивановской колокольне, подробно примененный ко временам
года, к различию дней праздничных и к разным случаям цер-
ковной и государственной жизни. Благовестили и звонили в
большой, в старый успенский, в реут, с реутом, без реута, с
валовыми, без валовых, с зазвонными, с переборами, в спо-
лох, в три колокола прибойных и т.п. Выбор колоколов, время
благовеста, порядок звона каждый раз определялись волей пат-
риарха, который в данных случаях сообразовывался с требо-
ваниями церковного устава, временем года, важностью празд-
нуемого события и с различными обстоятельствами церковно-
общественной и придворной жизни. Успенские ключари обяза-
ны были каждый раз являться к патриарху за распоряжением о
благовесте и звоне. Ныне действующий устав о времени и по-
рядке благовеста и звона на Ивановской колокольне составлен
38
Москва, ее святыни и памятники
в половине настоящего столетия. В прежнее время и во всех
московских храмах обязаны были следовать этому уставу, при-
чем запрещалось начинать благовест ранее Ивановской коло-
кольни. Ныне последнее строго соблюдается в отношении к
первому дню св. Пасхи: вменяется в непременную обязанность
нигде не начинать благовеста к Светлой заутрени ранее Ивана
Великого, а начинать благовестить по втором ударе большого
колокола на Ивановской колокольне.
Несмотря на то что многие колокола остаются без употреб-
ления по неимению при них языков и по недостатку звонарей,
звон на Ивановской колокольне «во вся тяжкая» бывает высо-
которжествен и глубоко умилителен. Переливы звуков совер-
шаются только на меньших, валовых колоколах, на каждом же
из прочих удары производятся равномерно в оба края, причем
каждый звонарь знает только себя самого и свой колокол, но в
общем выходит нечто величественно-важное и бесподобное.
Но всех величественнее и торжественнее звон на Светлое Хри-
стово Воскресение.
Посреди таинственной тишины сей многоглагольной ночи
внезапно с высоты Ивана Великого, будто из глубины неба,
раздается первый звук благовеста — вещий, как бы зов архан-
гельской трубы, возглашающей общее воскресение; но теперь
она возвещает только восстание одного Божественного Мерт-
веца, который попрал смертью смерть. И вот при первом зна-
ке, данном из Кремля, мгновенно слышатся тысячи послуш-
ных ему колоколов, и медный рев их наполняет воздух, пла-
вая над всей столицей; она объята этим торжественным зво-
ном, как бы некой ей только свойственной атмосферой, про-
никнутой священным трепетом потрясаемой меди и радостью
благовествуемого торжества. Слышит ухо и не может насытиться
этой дивной гармонией будто бы иного надоблачного мира.
По соч. пресв. Истомина и др.
Кремлевская заутреня на Пасху
В безмолвии, под ризою ночною,
Москва ждала, и час святой настал:
И мощный звон промчался над землею,
И воздух весь, гудя, затрепетал.
Певучие серебряные громы
Сказали весть святого торжества,
Москва, ее святыни и памятники
39
И, слыша глас, ее душе знакомый,
Подвиглася великая Москва.
Все тот же он: ни нашего волненья,
Ни мелочно торжественных забот
Не знает он, и вестник искупленья,
Он с высоты нам песнь одну поет, —
Победы песнь, песнь конченного плена!
Мы слушаем; но как внимаем мы?
Сгибаются ль упрямые колена?
Смиряются ль кичливые умы?
Откроем ли радушные объятья
Для страждущих, для меньшей братьи всей?
Хоть вспомним ли, что это слово — братья.
Всех слов земных дороже и святей?
А. Хомяков
Чудов монастырь
Московский, именуемый кафедральным Чудов монастырь
был основан святителем Алексием митрополитом в 1365 году.
Святой Алексий митрополит родился около 1293 года от бла-
гочестивых родителей, черниговских бояр, по имени Федора и
Марии. Во св. крещении он наречен был Елевферием. В отроче-
стве Елевферий занимался обычной в детском возрасте ловлею
птиц. Раз он на этой ловле заснул и во сне услышал голос:
«Алексие! что всуе трудишься, отныне будеши человеки ло-
вящ». Пробудившись от сна, Елевферий никого не видел пред
собой. С этого времени он пребывал в доме отца своего, не-
доумевая о слышанном гласе, скрыв его от своих родителей.
Когда минуло Елевферию 15 лет, он пожелал вступить в ино-
ческую жизнь. С этой целью он пришел в монастырь св. Бого-
явления (в Москве) и с благословения настоятеля принял образ
иноческий, под именем Алексия. С этого времени он начал ве-
сти строгую иноческую жизнь, упражняясь в посте, молитве и
чтении божественных книг.
В то время на кафедре российской митрополии был Феог-
ност. Любя духовных старцев и подвижников, он полюбил и
строгого по жизни инока Алексия. Высокая добродетельная
жизнь его и высокое по тому времени образование скоро об-
ратили на него внимание митрополита, который сделал Алек-
сия наместником своего митрополичьего дома и возложил на
40
Москва, ее святыни и памятники
него управление судами церковными. Впоследствии он возвел
его на кафедру епископскую во Владимир.
По смерти митрополита Феогноста великий князь Симеон
Иванович и собор русских святителей определили поставить на
место Феогноста митрополитом епископа Алексия; вследствие
чего он послан был в Константинополь, где и получил сан
святительский от бывшего тогда патриарха Филофея. Возвра-
щаясь в Россию и плывя морем, Алексий подвергся опасности от
сильной бури, так что корабль, на котором он плыл, был в
опасности потонуть. С пламенной молитвой Алексий обратился
к Богу и дал обет: если в тот день Господь спасет его от погибе-
ли, то он воздвигнет храм. По Божьему устроению буря утихла;
св. Алексий и все плывшие с ним были спасены, и он в сане
митрополита благополучно прибыл в Россию 16 августа 1354 года.
Через некоторое время по прибытии из Константинополя в
Москву св. Алексий призван был в Орду для исцеления боль-
ной супруги татарского хана Чанибека Тайдулы. Страдая глаз-
ной болезнью, она нигде не могла найти исцеление. Услышав о
святой жизни и чудесах св. Алексия, Тайдула обратилась к нему
за помощью, дабы молитвами его Господь исцелил ее болезнь.
С твердой верой в помощь Божью св. Алексий отправился в Орду
к больной царице. Придя к страждущей, он благословил ее, и
по вере царица тотчас получила исцеление.
Прошло немного времени; св. Алексий не успел еще успоко-
иться, как опять должен был идти в Орду. По смерти татарско-
го хана Чанибека сын его Бердибек занял его место. Он отли-
чался жестокостью и необузданным нравом; все трепетало в
его царстве. Он вознамерился вторгнуться с огнем и мечом в
Россию. Услышав об этом, великий князь Иоанн Иоаннович
упросил св. Алексия снова идти в Орду, дабы умиротворить
хана Бердибека. Благочестивый и кроткий Алексей показал и
здесь великие подвиги своей пастырской ревности: он успел
смягчить гнев и гордость Бердибека и благополучно прибыл в
Россию. Радостно было его возвращение для всего русского на-
рода. Сам великий князь с сыном своим Дмитрием и бесчис-
ленное множество народа торжественно встретили митрополи-
та с крестным ходом. Все благодарили Бога, давшего благодать
Свою угоднику Алексию.
Во время путешествия в Орду св. Алексий неоднократно ис-
прашивал от татарского хана благоволение и милость для цер-
кви и государства. Ясным доказательством этого служат храня-
Москва, ее святыни и памятники
41
щиеся в патриаршей ризнице грамоты и перстень, подарен-
ный ему ханом Чанибеком. Этот подарок имел большое значе-
ние для святителя, так как служил печатью татарского хана,
которую он прикладывал к грамотам. Говорят, что вследствие
получения этого перстня, или печати, на коей изображен
дракон — герб татарский, св. Алексий получил от хана право на
избрание места для построения Чудова монастыря.
Спустя некоторое время после второго путешествия в Орду,
где св. Алексий показал необыкновенные подвиги пастырской
деятельности, он начал заниматься устройством монастырей.
Вспоминая обет свой Богу, когда избавлен был от потопления
в море, он возымел желание основать монастырь. Но прежде
чем приступить к исполнению своего намерения, он отправил-
ся за советом к преподобному Сергию, славившемуся в то вре-
мя духовной жизнью. Получив от него согласие и в помощь
одного из учеников его, по имени Андроника, митрополит при-
шел в Москву и начал строить близ реки Яузы монастырь во
имя Нерукотворенного образа Спасителя и здесь поставил об-
раз Спасов, который принес с собой из Константинополя. Это
было в 1360 году.
Спустя немного времени св. Алексий устроил и некоторые
другие монастыри, как-то: Владычный в Серпухове, Благове-
щенский в Нижнем Новгороде и Цареконстантиновский во
Владимире. За несколько лет до своего преставления св. Алек-
сий воздвигнул, в 1365 году, монастырь во имя Чуда архистра-
тига Михаила, с приделом Благовещения Пресвятой Богоро-
дицы. В этом монастыре он приготовил себе и гроб, в котором
завещал положить себя по смерти; написал завещание и вру-
чил монастырь самому великому князю Дмитрию Иоаннови-
чу, призвал к себе преподобного Сергия и дал ему золотой
крест с парамандом. Преподобный долго отказывался, говоря,
что «от юности моея не был я златоносцем и в старости хощу в
нищете пребывати»; но св. Алексий принудил его принять крест
и параманд14. «Исполни, чадо, послушание», — говорил святи-
тель и своими руками возложил крест на преподобного Сергия.
После этого он начал говорить, что приближается конец его
жизни и что он желает избрать преемником себе преподобного
Сергия как достойного по жизни пастыря. Сергий, отказываясь
от сего предложения, говорил: «Прости меня, владыко свя-
тый, выше меры моея есть сие». Блаженный Алексий, видя не-
преклонность Сергия, отпустил его в прежнюю обитель.
42
Москва, ее святыни и памятники
Предчувствуя конец своей жизни, святитель Алексий, буду-
чи в глубокой старости, дал знать об этом великому князю
Дмитрию Иоанновичу. Совершив божественную литургию и при-
частившись св. Христовых тайн, он всем окружавшим его пре-
подал мир и благословение, после того начал читать отходную
молитву, но, не успев еще окончить ее, мирно скончался на
85-м году своей жизни, 12 февраля 1378 года.
Место, где теперь находится Чудов монастырь, говорят, было
никогда двором ханских послов, в котором жили приезжавшие
на Русь послы ханов. Пользуясь милостью хана, приобретенной
исцелением его жены, св. Алексий избрал это место для своего
монастыря и устроил церковь во имя Чуда архистратига Миха-
ила. Спустя около 60-ти лет по смерти св. Алексия верх церкви
обрушился, но алтарь остался невредимым, так что священ-
нослужители, совершавшие божественную литургию, были
спасены. Когда копали ров для нового каменного здания, на
южной стороне полуразрушившегося храма были обретены не-
тленные мощи святителя Алексия.
Настоящим своим устройством и благолепием церковь Чуда
архистратига Михаила обязана митрополиту Платону. При нем
она была возобновлена, и внутренность ее расписана изобра-
жениями чудес архистратига Михаила и некоторыми события-
ми из священной истории. Иконостас этой церкви устроен на-
подобие иконостаса Успенского собора. В южной стороне алта-
ря сохранилось и место, где обретены нетленные мощи святи-
теля Алексия.
В 1686 году придел Благовещения, находившийся при храме
Чуда архистратига Михаила, перенесен был в новую церковь,
сооруженную впоследствии патриархом Адрианом в честь свя-
тителя Алексия митрополита. Когда сооружена была церковь
св. Алексия, то и мощи его перенесены были из Архангельской
в новоустроенную. Сами благочестивейшие цари Иоанн и Петр
и царевна Софья переносили мощи святителя Алексия торже-
ственно, с крестным ходом, и поставили на месте, где онц
почивают и доныне. По левую сторону мощей его, в киоте, за
стеклом, хранится драгоценное его облачение, в коем он был
погребен, а в ризнице находится драгоценное Евангелие, пи-
санное, по преданию, самим святителем.
Кроме церквей Архангельской, Благовещенской и Алекси-
евской, к Чудову монастырю принадлежала некогда церковь
апостолов Петра и Павла, находившаяся в прежде бывшем архи-
ерейском доме, а ныне в императорском Николаевском дворце.
Москва, ее святыни и памятники
43
Как Спасский монастырь был в древности великокняжеским,
так Чудов митрополичьим. При нем было кладбище, на кото-
ром погребались российские первосвятители и знаменитые бо-
яре. Здесь погребены митрополиты: Феодосий, Симон и Афа-
насий и знаменитый патриарх Гермоген, который в этом мона-
стыре мученически окончил жизнь свою (и был потом перене-
сен в Успенский собор), Епифаний Славинецкий, ученый муж
XVII века. Здесь погребен блаженный и Христа ради юродивый
Тимофей, портрет которого хранится в митрополичьих поко-
ях. На его надгробии можно прочитать следующую надпись:
«1731 года, мая в 29 день, при державе благочестивейшия и
великия государыни нашея, императрицы Анны Иоанновны,
самодержицы всея России, преставися раб Божий Тимофей,
Архипов сын, который, оставя иконописное художество, юрод-
ствовал миру, а не себе, а жил при дворе матери ее импера-
торского величества, государыни императрицы, благочестивей-
шия государыни, царицы и великия княгини Параскевы Фео-
доровны, двадцать осьмь лет и погребен в 30 день мая». Гово-
рят, Тимофей, когда видал царевну Анну у царицы Параскевы
Федоровны, то повторял слова: «дон, дон, царь Иван Василь-
евич!». По вступлении своем на престол Анна Иоанновна вспо-
минала это предсказание и нередко ездила в Чудов монастырь
служить панихиды над могилой блаженного Тимофея. На юж-
ной стене церкви, над гробовой его доской с надписью, видно
живописное изображено старца, лежащего во гробе, и пред
ним монаха, который указывает на него предстоящей жене.
Чудов монастырь служит более пяти столетий убежищем ино-
ческой жизни; из него выходили достойные пастыри церкви.
Во время патриархов всероссийских Чудов монастырь назывался
лаврой и служил рассадником духовного просвещения.
В 1506 году, когда вызван был великим князем Василием
Иоанновичем ученый грек Максим для разбора рукописей
царской библиотеки, он был помещен в Чудовом монастыре.
Во время патриарха Филарета Никитича в этом монастыре за-
ведена была школа, называвшаяся патриаршей, потому что со-
стояла под ведением самого патриарха; первым учителем в ней
был грек Арсений. Упражняясь в духовной жизни, иноки Чудо-
ва монастыря занимались изучением греческого и латинского
языков и переводили книги на русский язык. Между другими
занятиями иноков этого монастыря было и исправление цер-
ковных книг по греческим подлинникам. Главным образом в этом
деле трудились Арсений грек и потом Епифаний Славинецкий.
44
Москва, ее святыни и памятники
Чудов монастырь был местом успокоения для оставляющих
паству святителей. Так, например, сюда уединился всероссий-
ский митрополит Феодосий в келью простого монаха и принял
к себе одного прокаженного, которого покоил и омывал раны
до самой его смерти; здесь в иноческих подвигах проводили
последние дни свои всероссийские митрополиты Симон и Афа-
насий, также и новгородский архиепископ Геннадий.
Чудов монастырь отличался от других монастырей особыми
обычаями, которые утвердил впоследствии патриарх Адриан.
Дабы иноки сей обители более прилежали безмолвию, он уста-
новил в понедельник, среду и пяток запирать ворота обители,
а для того чтобы иноки более заботились о своем спасении и
богомыслии, в особенности во время богослужения, устроил
особые входы в церковь: для мужчин — в Алексиевскую, а для
женщин — в Благовещенскую, как делается и доселе.
Все русские цари, начиная с Дмитрия Иоанновича Донско-
го, чтя святую обитель, посещали ее для поклонения св. угод-
нику Алексию митрополиту. Эта обитель была некогда купелью
русских государей. В 1629 году крещен здесь царь Алексей Ми-
хайлович, а в 1672 — Петр Великий. Здесь воспринял св. креще-
ние и государь император Александр II Николаевич, который
при этом возложен был на раку святителя Алексия.
Чудов монастырь замечателен и своей богатой ризницей. Из
священных сосудов, хранящихся в ней, заслуживают особен-
ного внимания:
1) золотые, украшенные драгоценными каменьями потир и
дискос для св. причащения, устроенные в поминовение по бо-
ярине Илье Морозове в 1674 году;
2) из напрестольных крестов замечателен золотой крест с
частицами св. мощей, украшенный жемчугом и драгоценными
каменьями. Этот крест устроен был при патриархе Иове и ар-
химандрите Пафнутии в 1589 году;
3) из напрестольных Евангелий самыми драгоценными по
богатству украшений почитаются: Евангелие, писанное, по
преданию, святителем Алексием митрополитом, и Евангелие
1681 года, сделанное усердием боярина Морозова;
4) здесь хранятся две замечательные по драгоценности па-
нагии15 митрополита Платона: одна панагия с изображением
Спасителя, несущего на раме заблудшееся овча; назади ее вы-
резан герб митрополита Платона со словами: «Слава Богу о
всем», 1792 года; другая с изображением Божьей Матери всех
Москва, ее святыни и памятники
45
скорбящих Радости, осыпанная бриллиантами, пожалована была
ему императрицей Марией Федоровной; на задней стороне этой
панагии изображен ее портрет;
5) достойны особенного внимания хранящиеся здесь мит-
ры; из них замечательнейшая митра, так называемая Потем-
кинская, она украшена жемчугом, крупными алмазами, сап-
фирами и другими драгоценными каменьями;
6) три посоха митрополита Платона: один посох костяной,
пожалованный ему императрицею Екатериной II, другой —
императором Павлом I, из трости его и с его портретом; тре-
тий посох серебряный с самоцветными каменьями — дар По-
темкина митрополиту Платону в 1778 году;
7) ризница Чудова монастыря замечательна также и свя-
щенными облачениями, из коих драгоценнейшими почитают-
ся облачения митрополита Платона.
В главном храме монастыря помещены трофеи персидской
войны, знамена и ключи от покоренных крепостей при импе-
раторе Николае I16.
По соч. архим. Иосифа и др.
Двор царский
В древности великокняжеские дворы заключали в оградах
своих храмы Божьи, хоромы княжеские и все, что составляло
чин правления и хозяйства государева. Тут на дворцах, или ма-
лых дворах, жили: духовенство, бояре, дружина, художники и
ремесленники; здесь хранились сокровища и припасы.
Двор великокняжеский и царский на Москве занимал с са-
мого основания Москвы то же самое место, которое занимает
и теперь, и его эпохи как будто соответствовали эпохам Рос-
сии. Сначала, когда еще существовали уделы, и двор великого
князя состоял из многих отдельных хором и изб за общею ог-
радой. Царь Иоанн Васильевич III, совокупив уделы, подвел и
под все удельные здания своего двора общее каменное основа-
ние и соединил сенями, или переходами.
При императрице Елисавете набережные здания двора цар-
ского были разобраны, и построен дворец в итальянском вку-
се, примыкавший со стороны Красного крыльца к Грановитой
палате. Императрица Екатерина имела мысль, по проекту Ба-
женова, обратить весь Кремль в один громадный дворец; но
посреди его исчезла вся маститая древность Кремля. Теперь все
46 Москва, ее святыни и памятники
заветное цело, двор царский на старом месте, и новый импе-
раторский дворец составляет одну нераздельную связь и вос-
создание под общим кровом существовавших некогда палат:
Средней золотой, Столовой и Набережной, или Посольской.
Воробьевы горы
Не горят златыми льдами,
Ни пурпурными снегами,
Средь небесной синевы,
Их венчанные главы;
С ребр не хлещут водопады;
Бездны, воя и шумя,
Не страшат пришельца взгляды,
Ни пугливого коня;
Но люблю я эти горы
В простоте веселой их,
Их обрывы, их уборы
Перелесков молодых.
Там любил я в полдень жаркий
В тишине бродить. Вдали
Предо мною лентой яркой
Волны резвые текли;
Прилетал порой тяжелый,
Звучный гул колоколов,
И блистал, как бы с престола
Между долов и холмов,
Сердце Руси православной,
Град святой, перводержавной,
Вековой — Москва сама,
И сады ее густые,
И пруды заповедные,
Колокольни, терема,
Кровель море разливное,
И в торжественном покое
Между ними в вышине
Кремль старинный, сановитый,
Наш алтарь, в крови омытый
И искупленный в огне.
С этих гор святой вершины
Страшный миру исполин
Устремлял свой взор орлиный
Москва, ее святыни и памятники
47
На московские равнины
И огни своих дружин.
«Вот, он мнил: венец желанный,
Плод трофеев и утрат!
Мы отсюда дланью бранной
Спеленаем север льдяный,
Сдавим, гордый Арарат:
И пустынные народы
Предо мной копье склонят,
И дополюсные воды
У моих восплещут пят!
Мне ль ты царство устрояла,
Венценосная жена?
Для меня ль ты насаждала
Здесь величья семена?
Я пожал их в бранном дыме:
Царство руссов — мне дано!
И заблещет здесь оно
В европейской диадеме
Как азийское зерно».
Так он мнил: венец нетленный,
Мира кровью окропленный,
Зрел над гордой головой,
И сжимал весь круг вселенной
Скиптроносною рукой;
А меж тем, угрюм и страшен,
Мрак спускался на поля,
И вокруг кремлевских башен
Кралась пламени змея.
Ап. Майков
Красная площадь
При выходе из Кремля через Спасские ворота взору путника
представляется знаменитая Красная площадь. На восточной час-
ти огромного и ровного пространства ее, с самого начала пло-
щади, возвышается постоянная принадлежность ее — Лобное
место. Оно представляет собой каменный помост с таким же
вокруг обводом и лестницей.
С самых отдаленных времен, а может быть, даже со времени
основания Москвы, Красная площадь с Лобным местом была
48
Москва, ее святыни и памятники
свидетельницей и позорищем событий горестных и утешитель-
ных. Посмотрите на эту стену Кремля, обращенную к площади.
Это то место, на которое при осадах Москвы более всего напа-
дали враги; посмотрите на нее, и воображению вашему пред-
ставится, как предки наши в полном вооружении своего вре-
мени стояли на ней между зубцами и с хладнокровным муже-
ством отражали нападения неприятелей. Тучи стрел летели на
Кремль, трупы убитых валились со стен, но храбрые не ослабе-
вали: они заступали места поверженных, поражали врагов, дер-
завших приблизиться к стенам, и трупами их устилали эту пло-
щадь. Дерзость врагов находила всегда у стен этих сопротивле-
ние, и нередко покрытые стыдом враги отступали, устлав Крас-
ную площадь телами собственных воинов.
Вспомним некоторые события, сделавшие Лобное место с
Красной площадью столь достопамятными для русского. Крас-
ная площадь огласилась победными кликами Пожарского и Ми-
нина, и здесь снова явилась милость Божья над Москвой в ука-
зании Михаила Романова для успокоения, счастья и славы
России. С Лобного места Авраамий возвестил народу избрание
в цари юного Михаила, совершившееся на Троицком подво-
рье; отсюда радостная весть эта пронеслась по всем концам
государства и была принята единодушно. С Лобного места ок-
роплял святой водой знаменитый Никон доблестного царя
Алексея Михайловича и несметную рать его, готовую высту-
пить в славный поход, коего плодами было возвращение от
поляков древних русских городов: Вязьмы, Дорогобужа, Смо-
ленска и других. В царствование Федора Алексеевича видели
подобное зрелище — видели, как патриарх Иоаким благослов-
лял, окропляя грозное ополчение, собранное в защиту Киева
и Украины от турок, и возложил на князя Черкасского крест
Константина, а на Долгорукова икону Сергия Радонежского.
Издревле, почти с самого основания Москвы, Красная пло-
щадь была средоточием Москвы; и в горе, и в радости москов-
ские жители стекались сюда послушать новости, узнать, что
положено на думе царской. Забудем ли также, что на этой пло-
щади происходили известные во времена Федора Алексеевича
семейные судилища? Гражданин, сошедший с пути своих обя-
занностей, увещеваем был сперва в кругу своего семейства;
ежели увещевания не действовали, тогда старцы призывали его
на Красную площадь, где перед лицом всего народа уличали
его в дурном поведении, снова увещевали и давали время на
Москва, ее святыни и памятники
49
исправление; но если и эта мера была недействительна, тогда
старцы-судьи делались обвинителями преступника перед зако-
ном. Впоследствии видели здесь грамотных писцов и подьячих,
предлагавших услуги свои в сочинении просьб и жалоб. Было также
обыкновение среди москвичей стричь себе волосы на Красной
площади у посольского двора, особенно в Великий четверток.
И ныне Красная площадь не менее многолюдна и шумна. И
ныне с утра до вечера волнуются вокруг Лобного места пест-
рые толпы народа, стучат и гремят кареты, дрожки и разные
повозки, скачут со всех сторон верховые, тянутся бесконечные
обозы, воздух оглашается разными криками и звонкими голо-
сами. Лобное место не сторожит уже Царь-пушка с подобными
ей исполинами, обращенными для защиты Кремля, а иногда
обращавшимися и против него. Одна промышленность, одна
мирная торговля оживляют здесь беспрерывную деятельность
при неимоверном стечении народа. Здесь сосредоточена тор-
говля не только всей Москвы, но и всего государства, а потому
можно получить здесь понятие не только о духе русского наро-
да, но и об отношении столицы ко всей империи. Изредка еще
на Лобном месте является другое поразительнейшее зрелище,
которого ни описать, ни представить на картине невозможно,
но надобно видеть, когда крестный ход останавливается здесь
для совершения с коленопреклонением торжественного молеб-
ствия. Едва заколеблются хоругви на Лобном месте, едва по-
слышится пение церковного клира и ярко заблистает свеча на
поднятом вверх фонаре, как тысячи людей, доселе шумных,
неукротимых, как волны морские, делаются неподвижными и
тихо, в умилении сердечном, возносят мольбы свои к престолу
Всевышнего, при пении духовного клира и молении церков-
нослужителей, блистающих золотыми парчами облачений в
дыму фимиама как бы в некоем облаке.
Название Лобного встречается в летописях русских с незапа-
мятных времен и судя по смыслу подобного слова в священном
Писании всегда означало возвышенное место, в чем убеждает
и сам вид его.
Красная площадь в древности не была так обширна, как ныне.
Нам известно, что на ней находилось несколько церквей и
множество деревянных домов частных лиц. Летописи говорят,
что богатый купец Таракан выстроил здесь, по правую сторону
Спасских ворот, у кремлевской стены, первый каменный дом,
бывший долго предметом удивления московских жителей. В цар-
4 Москва
50
Москва, ее святыни и памятники
ствование Иоанна III очистили место около кремлевской сте-
ны, но впоследствии предписание не соблюдалось, и в цар-
ствование Алексея Михайловича уже подтверждено было обы-
вателям не строиться близко к кремлевской стене. Но оконча-
тельное очищение площади последовало после московского по-
жара 1812 года; тогда сломали ряды, которые протягивались от
Спасских до Никольских ворот подле Кремля, и лавки на Спас-
ском мосту через ров, а также строение около Василия Бла-
женного. Теперь Красная площадь составляешь в длину 135 и в
ширину 75 сажен. С правой стороны она простирается вдоль
кремлевской стены, а с левой почти всю длину ее занимает
великолепное новое здание Верхних торговых рядов. С восточ-
ной стороны Красная площадь оканчивается Покровским со-
бором, или церковью Василия Блаженного, а с западной —
Казанским собором и Воскресенскими воротами с часовней
Иверской Божьей Матери. Единственным и достойнейшим ук-
рашением самой площади служит великолепный памятник из
бронзы Минину и Пожарскому.
По соч. Свиньина и др.
Петровский дворец
От Тверской заставы тянется шоссейная дорога — прежний
петербургский тракт. По правой стороне этой дороги располо-
жен великолепный Петровский парк — любимое место моск-
вичей для летних прогулок. Прежде вся эта местность принад-
лежала Высокопетровскому монастырю, почему парк и назы-
вается Петровским. В конце парка, при самой дороге и против
огромного военного Ходынского поля, стоит великолепный
подъездной дворец, называемый Петровским. Он выстроен при
императрице Екатерине II, в 1776 году, архитектором Казако-
вым в мавританском вкусе. В этом дворце останавливаются го-
судари перед въездом в Москву на коронацию. В нем жил На-
полеон во время пожара Москвы. В старину, когда не было же-
лезных дорог, все приезжавшие из Петербурга любовались пер-
вым московским зданием — Петровским дворцом.
Сухарева башня
Во время совместного царствования царей Иоанна Алексее-
вича и Петра Алексеевича был второй стрелецкий бунт, воз-
бужденный царевной Софьей Алексеевной против родного свое-
Москва, ее святыни и памятники
51
го брата Петра I. Для распространения неудовольствия между
стрельцами начальник Стрелецкого приказа Шекловитый объя-
вил стрельцам, будто царь, вводя новые обычаи, намерен пе-
ременить также и веру и предать смерти всех верных сынов
отечества, а в том числе и всех стрельцов. Введенные в обман
Шекловитым некоторые забыли долг повиновения, но несколь-
ко человек из них, ужаснувшись предложенного им Шеклови-
тым гнусного дела, известили о том царя. Петр с вернейшими
из своих приближенных удалился временно в Троицкую лавру,
предоставив Лаврентию Панкратьевичу Сухареву с его стре-
лецким полком восстановить порядок в Москве. Когда же на-
конец спокойствие было восстановлено и виновные получили
достойное наказание, то Петр, желая увековечить преданность
и верность, оказанные ему полком Сухарева, повелел на том
месте, где была полковая караульня Сухарева полка, заложить
в память потомству огромную башню со множеством помеще-
ний и дал ей название «Сухаревой башни».
Такова была причина построения Сухаревой башни на ны-
нешнем ее месте в 1692 году. Вскоре потом в Сухаревой башне
открыта была Навигаторская школа для образования людей,
сведущих в мореходстве. В настоящее время она служит водо-
емом для Мытищинского водопровода. Москва бедна хорошей
водой. В реках ее, в Москве и Яузе, вода почти всегда мутная и
нечистая и для питья не годится. Во времена императрицы Ека-
терины II был сделан водопровод из Громовых родников (вер-
стах в 18 от столицы, близ Ярославской дороги) через селение
Мытищи, от чего и называется он Мытищинским водопрово-
дом. Но чистая мытищинская вода шла в Москву только по
одному направлению и только в некоторые части города. При
начальнике Москвы, князе Дмитрии Владимировиче Голицы-
не, верстах в двух от заставы, по Ярославской дороге, была
устроена паровая машина, которая подымает воду Мытищин-
ского водопровода на такую высоту, с которой вода может идти
по всему городу. Свободно протекая по подземным трубам до
Сухаревой башни, вода подымается в ее средний этаж, где ус-
троен обширный водоем. Отсюда подземными же трубами вода
стекает в различные фонтаны по площадям Москвы и даже в
дома ее жителей.
При Петре I на Сухаревой башне в полдень и перед проби-
тием вечерней зари играла музыка на польских рожках. На этой
же башне знаменитый ученый граф А.В. Брюс, составитель
4*
52
Москва, ее святыни и памятники
брюсова календаря, производил наблюдения над движением
небесных светил и планет.
Сухарева башня — в четыре этажа, имеет более 35 сажен
вышины. В средине здания, под башней, устроены ворота, ко-
торыми идет дорога из Москвы к Троице-Сергию. С южной
стороны над воротами находится образ Казанской Божьей Ма-
тери, а с северной — образ преподобного Сергия.
По кн. «Москва Белокаменная» и др.
Сухарева башня
Была же смутная пора,
Как под ступенями престола
Против державного Петра
Шипели зависть и крамола;
Как, обольщенные сестрой
Царя, стрельцы ярились шумно,
Орудье гордости слепой,
Любоначальности безумной.
Но между ними полк один —
Хвала и честь — остался верен,
Как пред отцом послушный сын,
Душой в правах его уверен.
Полковник Сухарев свой долг
Неколебимо и свободно
Хранил. Его был этот полк,
Презревший бунтом благородно.
И Петр полковника любил,
Его заслуги награждая,
Когда же — яд родного края —
Тот страшный бунт угомонил,
Призвал Великий воеводу
И молвил в благости своей:
«Хочу оставить я народу
Знак неподкупности твоей:
Где жил ты с верными стрельцами,
Построй там башню, да про вас
Она являет пред веками
Живописующий рассказ!»
Сказал, — и мощное желанье
Ретивый муж осуществил
Москва, ее святыни и памятники
53
И достопамятное зданье
Среди Москвы соорудил.
Колоссом крепости и славы
Воздвиглась башня перед ней,
Как отлосок величавый
Заслуг и мужества тех дней.
И эту башню — великану
Столицы — древнему Ивану
Молва невестой нарекла...
Да вместе славою блистают
И племенам они вещают
Про незабвенные дела.
Тех дней борьба, тех дней тревога
Давно уж спят на лоне Бога;
Но жив Иван наш золотой
С своей невестой вековой!
Она таинственно и строго
На мир глядит. Когда-то в ней
Жил тот могучий чародей,
Который, по науке странной,
Знал наизусть судьбу людей;
Читал он в книге звезд туманной
И часто в полночи глухой
Сидел один, как демон, точно
С неразрешимым сатаной
Творя беседу полномочно.
И вот волшебница поит
Москву чудесными водами,
И влагу точит, и слезит,
И бьет железными струями...
За нашей матушкой — Москвой,
На север есть одна дорога.
Нередко с чистой верой в Бога
По той дороге столбовой
На поклоненье пешеходцы
К святому Сергию спешат...
Там есть Громовые колодцы —
Из камня брызжут и кипят.
Их прежде не было. Тот камень,
Покрытый мохом весь, лежал
54
Москва, ее святыни и памятники
Бесплоден, мертв. Но Божий пламень
Чудесно сон его прервал.
Из тучи огненной скатилась
Однажды яркая стрела
И в камень дремлющий вонзилась,
И в нем источник добыла:
Из груди раненой тут дивно
Струя ударила. С тех пор
Ток искрометный непрерывно
Из плена рвется на простор.
Оттуда башня вековая
Влечет к себе избыток вод
И их столице раздает,
В бассейны весело вливая...
Но в час вечерений на мгновенье
Утихнет звонкое паденье,
И воды говор прекратят,
Как будто отдыха хотят;
И на немые башни своды
Повиснет будто тяжесть дум...
Но миг прошел — и хлынут воды,
И снова грохот, плеск и шум!
И, диво темного народа,
Стоит незыблемо она,
Так неразгаданно мрачна,
И не дерзнул ее коснуться
Пожар двенадцатого года!
Е. Милькеев
Дорога к Троице-Сергию
Под Сухаревой башней идет дорога в священную обитель
великого чудотворца, преподобного Сергия, в Троице-Сергие-
ву лавру. Сухаревой башней выходят богомольцы из Москвы к
Троице-Сергию. В старину на этом месте стояли Сретенские
ворота, а за ними тянулись Новотроицкое село и Троицкая
слобода, принадлежавшая лавре на пространстве нынешних Ме-
щанских улиц. Теперь из всей монастырской слободы за лаврой
осталось небольшое Троицкое подворье, в котором живет москов-
ский митрополит.
Москва, ее святыни и памятники
55
Помолившись у храмов (за Сухаревой башней) святых Ад-
риана и Наталии и Филиппа митрополита, богомольцы в ста-
рину заходили и к храму св. Троицы На Капельках. Здесь водой
из церковного пруда богомольцы умывали себе глаза для здо-
ровья и здесь же прощались с провожавшими их родными и
знакомыми. Дорога предстояла хотя недальняя, но опасная. В
дремучих лесах по Троицкой дороге, даже и в царствование
Екатерины II, привольно жилось разбойникам, грабившим и
убивавшим прохожих и проезжих.
Следующая остановка для молитвы была у Креста, близ Тро-
ицкой (ныне Крестовской) заставы. На этом месте царем Алек-
сеем Михайловичем был поставлен крест, называвшийся Фи-
липповым, в память сретения на этом месте в 1652 году мощей
св. Филиппа митрополита и внезапной кончины ростовского
митрополита Варлаама. У Креста и сам царь-богомолец всегда
делал «слазку». От Креста богомольцы пускались в дальнейший
путь по Троицкой дороге, за заставу.
Теперь при самом выходе из Москвы, у Крестовской заставы,
две громадные башни-водокачки нового водопровода указывают
нынешнему богомольцу, как далеки времена «троицких похо-
дов» русских царей, времена прежней Троицкой дороги. Тех не-
проходимых лесов, которые сейчас же за Троицкой, или Крес-
товской, заставой окружали дорогу, нет и в помине. Справа леса
тянулись верст на 40 от дороги и были любимым местом для
царских охот, благодаря чему и теперь сохранились названия
«Оленья роща», «Лосиный остров» и т.п. Большая часть истори-
ческих мест осталась памятной тоже лишь только по названиям.
Троицкая дорога принадлежит к числу тех русских дорог,
которые поистине можно назвать «тропой народной». Крепкая
вера в Божью силу и помощь и надежда на святых защитников
и ходатаев у престола небесного Царя влекли по этой дороге
православный люд. Венценосные вожди и их подданные, бога-
тые и нищие, счастливые и угнетенные судьбой, — все шли из
века в век по таким дорогам, широко проторяя их. Истори-
ческое значение таких дорог в жизни русского народа громад-
ное: по ним прошли миллионы русских людей, неся в себе
свои религиозные верования, государственные и житейские
идеалы и находя подкрепление их в теплой молитве на том
святом месте, куда шли отдохнуть душой все — и довольные
жизнью, и труждающиеся, и обремененные...
По кн. Ярцева
56 Москва, ее святыни и памятники
Москва
(28марта 1848 г., в день ее семисотлетия)
Процветай, царей столица,
Матерь русских городов,
Слова русского царица
И уставщица умов!
Есть ли град с тобою равный?
Есть один, и стар и сед:
То наш Киев православный,
Где возник наш веры свет!
Старец, некогда могучий,
На горах своих княжил,
Днепр ладьи его летучи
До чужих морей носил;
Но и он главой державной
Поклонился, уступил
Многохрамной, православной
Собирательнице сил!
Сохранив одну святыню
И сложив венец князей,
Он признал в ней господыню
Над сединой своей!
И любуется он славой,
Восседящей на холмах,
Величавой, златоглавой,
В многих царственных венцах!
Там, где бор дремучий, дикий,
Песнь отшельника внимал,
Белокаменный великий
Вырос Кремль и засиял!
И рядилася младая
Величавая Москва,
Стены, башни убирая
Дивных зодчеств в кружева!
И стекались, рать за ратью,
Многих княжеств знамена,
Москва, ее святыни и памятники
57
И своею блогодатью
Осеняла их она!
Новград, с золотом подсвета,
Ей принес свободу в дань,
И, рабыня Могомета,
Пала в ноги ей Казань!
И Урал ей отпер горы,
И Сибирь — златое дно;
Русь, забыв семейны споры,
Зажила с ней заодно!
Здесь Россия! С ней страдала
В годы тяжкие Москва;
С ней она и восставала
К торжеству от торжества!
С ней делила скорбь и горе
И на брань звала сынов
В дни, когда народов море
Выступало из брегов!
С края царства и до края
Голос славы и молвы:
Русь родная! Русь святая!
Краше нет твоей Москвы!
Вот промчались семь столетий
Над святой ее главой!
Соберитесь, Руси дети,
Поздороваться с Москвой!
Многи веки ей державной!
Будь богата и славна!
И поклон ей, православной:
Именинница она!
М. Дмитриев
ПРАЗДНИЧНЫЕ СЛУЖБЫ И ЦЕРКОВНЫЕ
ТОРЖЕСТВА В СТАРОЙ МОСКВЕ
Крестные ходы на Востоке и в Москве
В ряду крестных ходов, которыми так богата наша пер-
вопрестольная столица, крестный ход 23 июня в честь
Владимирской чудотворной иконы Пресвятой Богоро-
дицы, один из самых замечательных. Замечателен он уже по
своей древности: он установлен в 1480 году и, следовательно,
существует более четырех столетий. Но еще более замечателен
он потому, что установлен в память окончательного избавле-
ния России от татарского ига при великом князе Иоанне Ва-
сильевиче III.
Владимирская икона Богоматери, по преданию написан-
ная евангелистом Лукой, почиталась главной святыней ста-
рой Москвы. К молитвам пред ней Московская Русь прибега-
ла всякий раз в крайних обстоятельствах своей жизни и вся-
кий раз по предстательству Царицы небесной получала необ-
ходимую помощь.
Когда в 1480 году грозные силы хана Ахмата отступили от
пределов московских, гонимые непонятным для них страхом,
чем и было положено начало совершенному освобождению Рос-
сии от ига татарского, благочестивые жители московские в
благодарное воспоминание об этом явном заступничестве Бо-
жьей Матери положили ежегодно 23 июня совершать большой
крестный ход в Сретенский монастырь. На месте монастыря
была встречена москвичами Владимирская икона 26 августа
1395 года. По молитвам пред ней в тот же день чудесно был
прогнан сильный завоеватель Востока — Тамерлан, в память
чего и построен самый монастырь и также установлен крест-
ный ход из Кремля.
Обычай совершать крестные ходы весьма древний. Подоб-
ные учреждения существовали еще в церкви ветхозаветной. Ис-
тория народа Божьего представляет не мало примеров священ-
ных шествий. Употребление таких благочестивых шествий в
Церкви христианской освящено примером самого Иисуса Хрис-
Праздничные службы в старой Москве
59
та, который торжественно вошел в Иерусалим на крестные
страдания в сопровождении народа и при всеобщих восклица-
ниях: Осанна сыну Давидову (Мф. XXI, 7—9).
В состав христианского богослужения торжественные ше-
ствия, уже со крестом во главе — крестные ходы, вошли еще в
глубокой древности. Основание этому, несомненно, лежит в
человеческом сердце, которое в тяжелой скорби и в великой
радости ищет служения Богу, преимущественно всем открыто-
го и для всех доступного. Еще о Константине Великом [ок. 285—
337] известно, что он не иначе отправлялся на войну, как в
сопровождении священников, с преднесением креста, и пред
сражением с неприятелями имел обыкновение совершать кре-
стный ход (Eusebii. De vita Constantini, lib. II, cap. 4 et 14). Импе-
ратором Юстинианом [482 или 483—565] уже законодательным
порядком были определены отчасти время, а главное порядок
совершения крестных ходов (Nov. СХХШ, cap. 32 et cet.). Он
узаконил совершать крестный ход пред началом постройки мо-
настыря, храма или часовни и запретил крестные ходы без епис-
копов и клириков. Он узаконил хранить священные предметы,
употребляемые при крестных ходах, только в местах священ-
ных и позволил носить их во время ходов только хоругвеносцам.
Общенародные благочестивые шествия всегда были в церк-
ви Христовой, с самых первых лет ее существования. Еще апо-
стола Павла церковь эфесская, со всеми своими пресвитерами
во главе, провожала умилительно-торжественным шествием до
корабля (Деян. XX, 38; срав. XV, 4).
Со времени же Константина Великого, когда церковь полу-
чила возможность открыто и торжественно совершать свое бо-
гослужение, крестные ходы получили широкое применение и
развитие. Всякое выдающееся событие в жизни церкви вызыва-
ло общие молитвы с крестным ходом. Дни основания и освя-
щения храмов, перенесение мощей и других священных пред-
метов, как-то: частей креста Христова, Нерукотворного обра-
за, встречи великих архипастырей, особенно Афанасия Алек-
сандрийского и Иоанна Златоуста, дни приготовления на брань
духовную с еретиками и военную с неприятелями, дни особых
торжеств церковных и гражданских, — всегда сопровождались
крестными ходами. Особенное развитие на Востоке получили
так называемые умилостивительные крестные ходы в дни ве-
ликих народных бедствий: во время войны, землетрясений,
моровой язвы, наводнений, засух, голода и других грозных
явлений природы. Такие крестные ходы совершались с особы-
60
Г, Георгиевский
ми приготовлениями и особым торжеством. Таковым был заме-
чательный крестный ход во время великого трехмесячного зем-
летрясения, постигшего Константинополь и большую часть
Греции на 30-м году царствования императора Феодосия Млад-
шего, при патриархе Прокле. По случаю великого бедствия пат-
риарх положил совершить на «Судебном поле» общенародное
моление. В крестном ходе и патриарх и император смиренно
шли без обуви. Во время самых молитв земля колебалась еще
сильнее. Но то не прекратило богослужения, и народ, не умол-
кая, взывал: Господи помилуй! Тогда один отрок из среды наро-
да в виду всех восхищен был на воздухе и там слышал ангелов
поющих: Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный.
Спустившись на землю, он пересказал, что слышал. И как только
клир и народ воспели эту ангельскую песнь, землетрясение
тотчас же прекратилось.
Порядок древних крестных ходов немногим отличается от
современных.
Из различных священных предметов, которые были носимы
в крестных ходах, необходимой принадлежностью был чест-
ный крест. При крестах издревле носили возженные святиль-
ники и кадильницы. С ношением креста мало-помалу соедини-
лось ношение священных знамен, или хоругвей, на которых
были изображены некоторые события из христианской исто-
рии. Употребление хоругвей могло произойти в Константино-
поле от участия императоров в церковных ходах и преимуще-
ственно ходах победных. Так как со времени Константина Ве-
ликого, заменившего в своем войске знамя языческого Рима
знаменем христианской церкви — крестом, царские хоругвии
всегда имели на себе изображение священных предметов, то
впоследствии они были усвоены храмам и всем крестным хо-
дам. Издревле в ходах восточной церкви были носимы также
св. Евангелие, иконы Спасителя и Богоматери, прославленные
чудесами иконы и мощи святых, а также святая вода для ок-
ропления мест, по которым совершалось шествие.
Что касается до чинопоследования, которое было соверша-
емо во время крестных ходов, то в глубокой древности оно,
по-видимому, ограничивалось, например, в покаянных ходах,
одним всеобщим взыванием Господи Помилуй! По большей ча-
сти чинопоследование крестных ходов состояло в противоглас-
ном пении псалмов, несколькими хорами по очереди. Псалмы
выбирались из Псалтири или вновь составлялись сообразно с
побуждением, по которому совершался ход. Иногда во время
Праздничные службы в старой Москве
61
хода пели трисвятоех\ как, например, в 610 году, при импе-
раторе Ираклии. С течением времени к псалмопению были при-
бавлены моления о мире церкви, о спасении душ, об отвраще-
нии бедствий, с подтвердительными на это многочисленными
восклицаниями всего народа, подобно нынешним литиям8 на
всенощном бдении. Впоследствии для каждого случая, для каж-
дого рода бедствий составлены были особые каноны и мо-
литвы, которые на литиях и были читаемы вместе с избран-
ными чтениями из Евангелия и апостола. Отсюда чинопос-
ледование крестных ходов стало принимать форму современ-
ных молебнов. Иногда же крестный ход соединялся с евхарис-
тией19, которая и была совершаема в поле по общему чинопо-
ложению для литургии.
В России крестные ходы были приняты от греческой церкви
и существовали на всем пространстве ее истории. Сама церков-
ная история русская начинается крестным ходом на Днепре
для крещения киевлян. Летописи сохранили нам многочислен-
ные примеры крестных ходов во все последующее время. Начи-
ная от великих князей русских Ярослава I, Изяслава I и Влади-
мира Мономаха, торжественно переносивших мощи св. князей
Бориса и Глеба, крестные ходы совершались по самым разно-
образным поводам применительно к обычаю церкви констан-
тинопольской. Кроме постоянных и общецерковных каковы: в
Пасху, Богоявление, 1 августа, — на Руси много было крест-
ных ходов случайных, вызванных различными обстоятельства-
ми ее исторической жизни. Особенное развитие получили они
в московский период русской истории, с особою торжествен-
ностью и особым великолепием совершались они в Москве при
патриархах и царях всея России.
Со времени Стоглава20 (1551 года) и до XVIII века крестные
ходы были весьма многочисленны в Москве. Старая Москва в
каждом событии своей истории видела милующую или караю-
щую волю Провидения и старалась жизнь свою сделать непре-
рывным служением Богу. Весь год ее полон усиленных общена-
родных молебствий и крестных ходов.
Кроме и до ныне совершаемых*, в то время были следую-
щие крестные ходы в Москве.
* В настоящее время московские крестные ходы совершаются в сле-
дующие дни: Богоявления, Преполовения, 1 августа, 21 мая, 23 июня
и 26 августа — в честь Владимирской иконы Богоматери; 8 июля и
22 октября, 20 июля, в ближайшее воскресенье к 12 октября, во
всю Пасхальную неделю и во всю неделю перед Успением Богоматери.
62
Г, Георгиевский
1. Стоглавом московские приходы были разделены на семь,
по нынешнему, благочиний21 с соборным храмом в каждом.
Начиная от недели Всех Святых и до Воздвижения Честного
Креста, каждый воскресный день, по окончании вечерни, мос-
ковские священники и дьяконы с крестами, иконами и свеча-
ми, в сопутствии своих прихожан, собирались к своему собору
и оттуда следовали торжественным крестным ходом в Большой
Успенский собор. Здесь все они служили молебен, после кото-
рого московский святитель благословлял и клир и народ.
2. В первую неделю Петрова поста совершался крестный ход
на Москву-реку и, по освящении воды, вокруг Белого города
(в соответствии такому же ходу в Преполовение по стенам Крем-
ля и Китай-города).
3. В Семик (четверг на седьмой неделе после Пасхи) и в праз-
дник Покрова Божьей Матери крестный ход совершался на
убогие домы к церкви св. Иоанна Воина, где прежде находился
Крестовоздвиженский монастырь, и к Покровскому монасты-
рю, что на убогих домах. Целью такого хода на убогие дома было
совершение общей панихиды над телами постигнутых внезапной
смертью: казненных, убитых, самоубийц, утопших и замерзших,
которых до того времени держали в сараях без погребения.
4. В Вербное воскресенье, при всероссийских митрополитах и
патриархах, пред литургией совершался крестный ход к По-
кровскому собору и Лобному месту, во время которого москов-
ский святитель ехал на осляти, ведомом московским царем.
5. Кроме того, в то время совершались местные крестные
ходы от некоторых московских церквей и монастырей по при-
легающей к ним местности.
а) В мае месяце в разных приходских церквах Сретенского
сорока совершался крестный ход около своих приходов по слу-
чаю бывших там некогда больших пожаров.
б) 1 августа от церкви Преображения Господня в Пушкарях
совершался крестный ход для освящения воды на Самотеку, а
из других церквей — на смежные речки и пруды.
в) В шестую неделю по Пасхе совершался крестный ход из
Страстного монастыря, для обхождения Белого города, с ико-
ной Страстной Богоматери.
г) В Пятидесятницу совершался крестный ход из Никитско-
го и Георгиевского монастырей и из соседних с ними церквей
по улицам Никитской, Тверской и Дмитриевской по случаю
опустошивших эту часть города пожаров.
Праздничные службы в старой Москве
63
д) В неделю Всех Святых был крестный ход из Ивановского
монастыря и соседних с ним церквей, который совершался по
стенам прилегающей части Белого города.
е) 21 мая ото всех церквей за Яузой с крестами, иконами и
хоругвями собирались к Покровскому монастырю, а отсюда
крестный ход разделялся на два: один шел к Новоспасскому
монастырю, а другой — к Андроникову, и после литии все со-
единялись у Яузского моста, против церкви архидьякона Сте-
фана. По окончании там молебна расходились к своим приход-
ским церквам.
ж) В неделю Всех Святых крестный ход Пречистенского со-
рока обходил свою часть Белого города, а Китайского — свою
от Сретенского монастыря. Они соединялись у церкви Ржев-
ской Богоматери.
з) 11 июля совершался крестный ход из Успенского собора
к церкви Ржевской Божьей Матери у Пречистенских ворот.
и) 22 октября совершался крестный ход около Земляного
города и даже одновременно около Кремля, Китая, Белого и
Земляного города.
Кроме этих общих и частных крестных ходов, бывали еще
случайные и особенные: при встрече чудотворных икон и
св. мощей, при вступлении святителей на паству, при проводах
государя на войну и при встречах его после победы, а также при
основании и освящении церквей и монастырей. История Моск-
вы представляет тому многочисленные примеры. В XVIII веке
замечается уже постепенное уменьшение крестных ходов, пока,
наконец, митрополит Платон не издал в 1800 году Учреждения,
по которому и теперь совершаются крестные ходы в Москве.
Все крестные ходы московские разделялись на большие и
малые. Различие между ними выражалось в неодинаковом ко-
личестве и неодинаковой важности носимых икон и других свя-
щенных предметов, а отчасти в неодинаковом числе участвог
вавшего в них духовенства. В старых записях это различие обо-
значалось следующими выражениями: «ход большой со кресты
и с чудотворными иконами» и просто «ход со кресты». Особую
торжественность и великолепие получали большие ходы от уча-
стия в них патриарха и царя. И патриарх и царь непременно
сопутствовали крестным ходам, если этому не препятствовали
какие-либо сторонние обстоятельства, например, отлучки,
болезнь, непогода. Торжественность патриаршего служения в
этом случае увеличивалась сослужением с ним всех наличных в
64
Г. Георгиевский
Москве духовных властей и несением в ходе всей московской
святыни. Царь сам подымал иконы из своих придворных церк-
вей — Спаса Нерукотворного и Благовещенского собора — и
выходил «к ходу» в Успенский собор в наряде Большой каз-
ны22, окруженный боярами. Впереди шли стольники, стряп-
чие, дворяне, приказные люди и гости, по два или по три
человека в ряд, начиная с младших. Государя вели под руки
стольники из ближних людей. Впереди этого шествия шел по-
стельничий, за которым стряпчие несли царскую стряпню23,
полотенце, стул, подножье. Царицы и царевны в крестных хо-
дах обыкновенно не участвовали. Когда царевна Софья Алексе-
евна в 1689 году последовала за крестным ходом в Казанский
собор, тогда брат ее царь Петр «неприлично то дело быти глаго-
лаше, за особое лице ея и за необыкность, и она того не послу-
шав, исполнила по воле своей, а Петр не пошел за крестами и
уехал в Коломенское».
И святители московские и московские цари всегда заботи-
лись о благочинии и благолепии крестных ходов. Особенно про-
явились заботы духовной власти после патриархов. Из множе-
ства указов и распоряжений по этому поводу, мы приведем одно.
«В 1727 году по объявлению сороковых поповских старост,
то есть благочинных, что 23 июня в крестном ходу из Ус-
пенского собора в Сретенский монастырь некоторые священ-
нослужители в облачениях не были; иные от собора до монас-
тыря были, а от монастыря до собора не были; за иных же
попов были викарии, другие попы и диаконы, в подъеме из
монастыря животворящего креста и большого фонаря учини-
лись старостам и десятским не послушны, и тем ослушанием
их были в подъеме остановка и неблагочиние, а от народа за-
зор не малый». Июля 3-го Дикастерия (предшественница кон-
систории) определила: «1) с небывших и за которых были ви-
карии взять штрафу — со священников по 10 р., а с диаконов
по 5 р.; 2) которые из собора в монастырь или из монастыря в
собор не были без благословных причин, с тех по упомянутому
штрафу взять в полы, и 3) которые в ходу учинили неблаго-
чиние, креста и фонаря остановку и по наряду старост и
десятских долговременно не шли, от чего возымелось не малое
в благочинии подозрение, учинить наказание нещадное плеть-
ми при собрании всех сороков священнослужителей, дабы на
то смотря их братии чинить так впредь было неповадно, и Бо-
жие дело ими отправлялось бы по христианской должности со
всеусердием, благочинно и неленостно».
Праздничные службы в старой Москве 65
Государи московские издревле заботились о благочинии кре-
стных ходов. Для этого еще царем Алексеем Михайловичем при-
казано было во время крестных ходов не производить торгов-
ли, снимать шапки, отнюдь не сидеть на лошадях и вообще
вести себя скромно и благоговейно, присутственные же места
в дни крестных ходов закрывать. Императрица Елисавета Пет-
ровна назначила вычет месячного содержания из жалованья
тех чиновников, которые, быв назначенными, не явились со-
путствовать крестному ходу*. В царствование же Екатерины Ве-
ликой закрытие присутственных мест в дни крестных ходов в
Москве было заменено, в соответствии с Петербургом, обяза-
тельным назначением от каждого присутственного места «только
некоторых персон в церемонию» для сопутствия крестному
ходу**. Указ этот не был отменен впоследствии.
Священники во время крестных ходов при патриархах по-
крывали голову скуфьей. В 1703 году подтверждено было, чтобы
«непременно в крестных ходах они надевали на голову скуфьи,
а в руках держали листовку или четки, творя молитву тайную в
устах своих непрестанно».
В настоящем столетии, после митрополита Платона, при-
снопамятный святитель московский Филарет проявил особые
заботы о благолепии московских крестных ходов. Плоды его
забот об этом на глазах у всех москвичей.
Царский день в старой Москве
I
Обычай праздновать царские дни перешел к нам от греков.
При византийском дворе, во множестве развившем блестя-
щие церемонии, особа императора окружена была большим
почетом и великолепием. Дни венчания на царство, дни рож-
дения и именин императора поэтому считались там большими
праздниками. Празднование их переходило даже за пределы
двора и вместе с церковными торжествами выражалось в со-
вершенном прекращении обычного течения дел государствен-
ных. Административные и судебные учреждения в эти дни зак-
рывались, и чиновники освобождались от своих занятий. Впро-
чем, эта свобода иногда вызывала некоторые ограничения. Так,
*ПСЗ. XIII, 10.146.
** Там же. XVIII, 12.889.
5 Москва
66
Г. Георгиевский
император Мануил Комнин своею новеллою 1166 года De diebus
feriatis положил дни своего рождения и восшествия на престол
не считать праздничными днями и, ставя в пример собствен-
ные царские занятия, предписал не прекращать в эти дни от-
правления правосудия.
Вместе со всеми другими формами церковной и придворной
жизни двор московского царя заимствовал у Византии и праз-
днование царских дней. Приблизительно же с начала XVIII века
началось общее и повсеместное празднование их в России*.
Торжественною особенностью этих дней был приезд во дво-
рец государя всех духовных и светских властей и бояр, а к
государыне — духовника или ее крестового священника и «при-
езжих» боярынь. По старому и очень древнему обычаю каж-
дый подобный прием во дворце сопровождался обедом, или
царским «столом», особо у государя для своих гостей и особо
у государыни для своих. Поэтому празднование царских дней
иногда, по случаю постов или других каких-либо обстоятельств,
переносилось на другие дни, более удобные для совершения
торжества и пиршества.
В дни своих семейных праздников московские цари прежде
всего отправлялись в те храмы, которые (или приделы при них)
были посвящены их ангелу или вообще дневному святому, и
здесь, у «праздника», слушали обедню и молебен. Так, госу-
дарь Михаил Федорович в день своих именин, 12 июля, приез-
жал к обедне в Вознесенский монастырь, где был придел во
имя его ангела. Здесь же слушал обедню и патриарх московский.
После обедни в дни своих именин или именин царицы, ца-
ревичей и царевен государи жаловали боярам и царедворцам
именинные пироги. Для этого они выходили в столовую или
переднюю палату дворца, а летом на крыльцо перед сенями пос-
ледней палаты, и здесь лично раздавали каждому по пирогу. Ду-
ховным властям и монахам жаловались коврижки или пряники.
В самой обширной и великолепной Грановитой палате про-
исходил праздничный «стол». Порядок и обряд его были те же,
что и при обыкновенном царском комнатном столе, отличаясь
лишь роскошью и великолепием.
* Указом 16 мая 1721 года поведено во всем российском государ-
стве день коронования его царского величества торжествовать молеб-
ным ко всеблагому Богу пением, равно как торжествуются день его
величества рождения и день его величества тезоименитства.
Праздничные службы в старой Москве
67
Нужно заметить, что обеденный стол царя отличался уме-
ренностью и простотой. Царю Алексею Михайловичу подавали
обыкновенно самые простые блюда, ржаной хлеб, немного
вина, овсяную брагу или легкое пиво с коричным маслом, а
иногда только одну коричную воду. Во время же постов он ли-
шал себя и этих скромных блюд, в собственной жизни давая
пример строгого и неуклонного исполнения всех установлений
церковных. «Великим постом, — говорит Коллинз24, — царь Алек-
сей обедал только по три раза в неделю, а именно: в четвер-
ток, субботу и воскресенье, в остальные же дни кушал по кус-
ку черного хлеба с солью, по соленому грибу или огурцу и пил
по стакану полпива. Рыбу он кушал только два раза в Великий
пост и соблюдал все семь недель поста. Кроме постов, он ниче-
го не ел по понедельникам, средам и пятницам». «В постные
дни, — подтверждает то же самое Котошихин25, — в понедель-
ник, и в среду, и в пятницу, и в посты, готовят про царский
обиход ествы рыбныя и пирожныя с маслом с деревянным, и
с ореховым, и с льняным, и с конопляным; а в Великой и в
Успеньев посты готовятся ествы: капуста сырая и гретая, груз-
ди, рыжики соленые, сырые и гретые, и ягодныя ествы, без
масла, кроме Благовещениева дни, и ест царь в те посты, в
неделю, во вторник, в четверг, в субботу, по одиножды на
день, а пьет квас, а в понедельник и в среду и в пятницу во все
посты не ест и не пьет ничего, разве для своих и царицыных и
царевичевых и царевниных имянин».
II
Когда наступало время обеда, то, по свидетельству Олеа-
рия26, к столу не трубили, как это делалось обыкновенно при
других дворах, но один из прислужников бежал на кухню и в
погреб и громко кричал: «Государю кушанье». Тогда тотчас же
бывало все готово. В столовой накрывался скатертью царский
стол, а в соседней комнате приготовлялся кормовой поста-
вец, на который кушанье ставилось прежде, нежели подава-
лось государю. Такой же поставец приготовлялся и для вин.
Кормовым поставцом заведовал и кушанья отпускал с него
государю дворецкий.
С поварни, после того как все кушанья отведывал сначала
повар в присутствии дворецкого или стряпчего, ключники не-
сли их во дворец под охраной стряпчего. Сдавая их дворецкому,
5*
68
Г. Георгиевский
они должны были тоже отведывать каждый с своего блюда. То
же делал и сам дворецкий, сдавая их стольникам. Последние
несли их к царскому столу, но на стол не ставили, а в ожида-
нии, когда потребуют, держали их на своих руках, приподняв
их вверх. От стольников кушанье принимал крайчий27 и, отве-
дав с каждого блюда, ставил на стол. С теми же обрядностями
подавались и вина. Их много раз отведывали, прежде нежели
они доходили до царского чашника. Последний, сам отведав
вино, держал кубок в продолжение всего стола и по требова-
нию подносил его царю, тоже предварительно отведав при каж-
дом требовании.
Всех блюд за обыкновенным царским столом было до семи-
десяти, но царь кушал лишь такие, которые желал, а осталь-
ные все жаловал и рассылал боярам и своим придворным, «как
немцам, так и русским, — по замечанию Олеария, — в особен-
ности господам докторам, лейб-медикам и врачам». Весьма ча-
сто царский стол посылался духовным властям и иностранным
послам, причем один из ближних бояр объявлял об этом пожа-
ловании особой речью.
В царские и торжественные дни стол государя отличался рос-
кошью и великолепной обрядностью.
В Грановитой палате устраивали особые столы для царя, пат-
риарха, властей и бояр. Для каждого стола приготовляли и от-
дельный поставец. Как палата, так и столы и поставцы блиста-
ли роскошным и дорогим убранством. Против государева мес-
та вешали серебряное «паникадило» или люстру. Возвышение,
на котором был стол государев, а также ступеньки и лавки
убирались дорогими коврами. На поставце ставили сосуды «зо-
лотые, и серебряные, и сердоликовые, и хрустальные, и яш-
мовые, из лучших статей выбраны». По обеим сторонам госуда-
рева места стояли стольники с мечами. У дверей палаты тоже
стояла нарядная почетная стража. Крайчими, а также вина на-
ряжать или «на погребе сидеть» и пить наливать, назначались
именитые и ближние бояре. Другие из них «смотрели в столы»
или потчевали гостей. У столов прислуживали в огромном чис-
ли стольники, чашники и другие тогдашние придворные чины,
все в великолепных нарядах с золотом.
По особому зову патриарх приезжал во дворец. Государь встре-
чал его в сенях и, получив благословение, сопровождал его к
столу. Войдя в палату, патриарх совершал обычное молит-
вословие («Достойно есть» и проч.) и благословлял стол. Когда
Праздничные службы в старой Москве
69
все садились на своих местах, заведовавший царским постав-
цом являл государю стольников и чашников. Он сам шел впе-
реди, а за ним по два человека в ряд все назначенные служить
у столов. Постояв немного против государя, эта блестящая и
именитая свита отправлялась по своим местам, и тогда начи-
нался обильный и роскошный обед.
Царица за этим столом не участвовала. У нее в это же время
был свой стол для своих гостей. Ближние боярыни, а иногда
бояре исполняли главные должности при ее столе. Обрядность
и роскошь его были те же, что и у царя.
Если же у царицы в это время не было стола, то она обык-
новенно вместе с царевичами и царевнами и со своими род-
ственницами смотрела на церемонию царского обеда. Для это-
го в Грановитой палате устроен был тайник (или смотрильная
палатка), сохранившийся до сих пор, хотя уже совершенно в
ином виде. Он находится вверху, над святыми сенями, у запад-
ной стены палаты, и смотрильным окном выходит прямо про-
тив того места, где искони стоит государев трон. В этом окне
была вставлена смотрильная решетка, задергивавшаяся особым
завесом. Из этого-то тайника, сквозь решетку, и смотрела ца-
рица с детьми и родственницами на великолепные церемонии,
происходившие в палате.
Самый обед должен был проходить не только в тишине и
порядке, но с известной степенью благоговейного настроения
присутствовавших. Для этого патриарший канонарх во время
обеда совершал установленное чтение, а патриаршие и царские
певчие попеременно пели соответствующие тропари28 и стихи-
ры29, или же каноны. Оканчивался обед благодарной молитвой.
III
Сейчас же после обеда начинались заздравные чаши, или,
по-нынешнему, тосты. Наша благочестивая старина стремилась
и их совершать во славу Божью и для этого установила для них
определенный порядок и формы, предваряя и сопровождая их
песнопениями и нарочито составленными молитвословиями.
Благодаря этому тосты в старину составляли из себя отдельное
и самостоятельное действие, известное под именем чина за при-
лавок о здравии царя.
Что касается до другой половины царского дня при москов-
ском дворе, то о характере ее с полной вероятностью можно
судить по обыденным вечерам московского государя.
70
Г Георгиевский
После обеда царь обыкновенно ложился спать и почивал до
вечерни. Вечерню он слушал вместе со своими придворными и
боярами. После этого наступало время отдыха и развлечений,
которыми «тешился» государь в тесном кругу своей семьи и
которых и тогда было весьма достаточно. Но и на них лежала
печать своего времени. Едва ли не главным вечерним занятием
государя было чтение душеполезных книг тогдашней исключи-
тельно церковной литературы. Любили государи послушать и
живые рассказы людей старых и бывалых как о событиях давно
минувших, так и о всем виденном и слышанном в странах да-
леких и чужих, особенно о богомольях. Поэтому при дворце
постоянно жили бахари30, домрачеи31, а потом верховые бого-
мольцы — нищие.
Достаточно времени и внимания отводилось и разного рода
увеселениям. Для них при дворце была особая потешная палата
и при ней целый класс потешников, забавлявших царское се-
мейство песнями, музыкой, плясками, танцеванием по канату
и другими действами. Такими потешниками были веселые или
скоморохи, гусельники, скрыпотчики, домрачеи, накрачеи32,
органисты, цымбальники, а также дураки-шуты, у царицы дур-
ки-шутихи, карлы и карлицы. Флетчер33 говорит, что царь Фе-
дор Иванович вечернее время до ужина проводил с царицей в
увеселениях, на которых шуты и карлы, мужеского и женского
пола, кувыркались перед ним и вели песни, и это была самая
любимая его забава между обедом и ужином.
Среди царских потех издавна существовала и кукольная коме-
дия. К концу же XVII века при дворе появляются и настоящая
немецкая «комедия» с немцами-актерами, а потом и вечерние
пиры с музыкой и танцами почти до рассвета следующего дня.
Без сомнения, все эти увеселения занимали самое видное
место в дни царских семейных праздников.
Древнерусские свадьбы
Народные свадьбы
I
Свадьба была самым главным и самым торжественным мо-
ментом в жизни древнерусского человека. Такое значение ее
обусловливалось общим характером всего строя древней Руси.
Семья и семейные отношения лежали в основе всего го-
Праздничные службы в старой Москве
71
сударственного быта Руси и служили образцом для большин-
ства его отправлений. Женатый человек становился граждани-
ном наравне со взрослыми мужами и поседелыми стариками. С
семьею же неразрывно соединялась именитость рода, в семье
поддерживались честь и слава предков, в семье жила родовая
гордость. Вот почему женитьба считалась важнейшим делом не
для одних только молодых людей, вступавших в брак, и все ее,
даже мельчайшие, подробности были строго определены в точ-
ные формы, которые неизменно сохранялись всякий раз и пе-
редавались из поколения в поколение.
Сватовство начиналось семейным советом. Когда кто-либо
собирался жениться сам или женить кого-либо из своих млад-
ших родных, то предварительно у жениха собирались его бли-
жайшие родные и на этом домашнем совете выбирали из изве-
стных им какую-либо девицу, чтобы сватать ее в невесты же-
ниху. На этом же совете выбирали сватов из особо почетных и
близких жениху лиц и уполномочивали их начинать сватовство.
Не может быть сомнения в том, что такое великое дело не
начиналось без молитвы и благословения отца духовного.
В назначенный день сваты жениховы отправлялись в дом на-
меченной девицы и объявляли старшим ее — отцу, или матери,
или брату — о цели своего прихода. При этом сваты должны
были справиться, желают ли родные девицы выдать ее за же-
ниха и сколько дадут они за той девицей приданого платьем,
деньгами, вотчинами и дворовыми людьми. Ближайший род-
ственник девицы, если находил сватовство подходящим и же-
ниха вполне желательным для своей девицы, отвечал, «что он
девицу свою выдать замуж рад, только подумает о том с же-
ною своей и с родичами» и потом о результате домашнего со-
вета известит сватов своевременно. Если же он находил сватов-
ство нежелательным или знал о женихе что-нибудь дурное,
что, например, он пьяница и т.п., то или прямо говорил, что
не может выдать свою девицу за такого человека, или отказы-
вал косвенно, отговаривался под каким-нибудь другим благо-
видным предлогом.
Так начиналось сватовство со стороны родных жениха. Ино-
странцы, посещавшие Русь и оставившие о ней свои записки,
свидетельствуют, между прочим, что сватовство начиналось
большей частью со стороны родных невесты. «Родители, — гово-
рит Олеарий, — имеющие сыновей взрослых, которых бы они
72
Г. Георгиевский
хотели уже поженить, большей же частью родители дочерей,
отправляются к тем, дети которых, по их мнению, могли бы
составить приличный союз, заводят речь с самими этими моло-
дыми людьми или с их родителями, либо друзьями и, высказы-
вая к ним свое доброе расположение, стараются разузнать их
намерение и мнение относительно бракосочетания их детей».
Подробности сватовства такого рода очень любопытны, если
только они достоверны. «Отец взрослой девушки, — говорит
Петрей34, — желая выдать ее замуж, идет к знакомому ему мо-
лодцу, о котором ему известно, каков он, какого звания и
сколько у него богатства, притом расторопность, обычай и
приемы этого молодца ему нравятся, так что он охотно бы
выдал за него дочку. Отец говорит с ним в таких словах: “Твои
родители, мой друг, мои хорошие приятели; ты, твой нрав и
приемы мне очень понравились; имя у тебя честное; все тебя
любят; потому-то мне и хочется выдать за тебя свою дочку,
если только она тебе полюбится. Приданого за ней столько-то в
разных вещах: в серьгах, сшитых платьях, серебре, деньгах,
скоте, лошадях, крепостных рабах, служанках и другом домаш-
нем имуществе”».
Если сойдутся они, молодец отвечает: «Когда ты желаешь
меня в сыновья и в зятья себе, и тебе это кажется хорошим, а
об этом подумаю, а ты попроси о том моих родителей и при-
ятелей, я же буду согласен и доволен, что они надумают и
решат». Когда его родители узнают об этом сватовстве и дадут
на то свое согласие, они тотчас же толкуют о том, сколько
отец должен дать приданого за дочерью, и, покончив это, на-
значают день свадьбы.
Когда так или иначе первое сватовство оканчивалось благо-
приятно, и близкие родные невесты на семейном совете при-
говаривали выдать ее замуж за предложенного жениха, то отец
ее или тот, кто заступал его место, немедленно же приступал
к составлению росписи приданого, какое он мог дать за невес-
той: образами, серебряной и иной посудой, платьями, деньга-
ми, вотчинами, дворовыми людьми и т.п. Составленная рос-
пись отсылалась к сватам, приходившим со стороны жениха.
Невеста во все это время оставалась в полном неведении отно-
сительно всего, что происходило между ее старшими и что так
близко касалось всей судьбы ее. «Люди, хоть сколько-нибудь
знатные, — говорит Олеарий, — воспитывают своих дочерей в
недоступных никому покоях, держат их сокрытыми от сторон-
Праздничные службы в старой Москве
73
них людей». «Желающий жениться, — по словам Петрея, — и
посватать за себя чью-нибудь дочку, беден ли он или богат,
дворянин или нет, высшего или низшего звания, он не может
свататься сам и лично переговорить с девушкой: это бы осра-
мило его». Даже родители девушки сообщали ей о том, что она
невеста, уже тогда, когда все предварительные переговоры о
сватовстве и приданом оканчивались.
Сваты передавали роспись жениху, и если жених соглашался
на приданом по росписи, то посылал сватов к невестиным отцу
и матери с просьбой показать ему невесту. Отец и мать отвеча-
ли посланным, что они рады показать свою дочь, только не
самому жениху, а его отцу или матери, или сестре, или другой
какой-либо замужней родственнице, «кому он, жених, сам
верит». По этому обещанию жених посылал доверенное лицо
смотреть невесту. Родители невесты в назначенный день созы-
вали родных, приготовляли ее, наряжали в хорошее платье и
усаживали за стол. Когда приезжала «смотрельщица», ее с чес-
тью встречали и с почетом сажали за стол рядом с невестой.
Начиналось угощение смотрельщицы обедом, а она тем време-
нем переговаривала с невестой о всяких делах, выведывала ее
разум и речи, всматривалась в лицо ее, очи, приметы, чтобы
рассказать жениху, «какова она есть». Любопытство смотрель-
щицы не ограничивалось одними разговорами и осмотром лица.
Осмотр был самый подробный и тщательный. С интересными
подробностями описал его Петрей. «Если отец, — говорит он, —
или приятели жениха попросят, чтобы жених еще до свадьбы
посмотрел и полюбовался на невесту, родители ее отвечают на
то отрицательно и говорят, чтобы он спросил про нее других,
которые ее видали; им известно, какова она: этого и будет с
него до венчания. Когда же родители и приятели все-таки не
отстают и говорят, что если жениху нельзя видеть невесту, то
они хотят посмотреть на нее, — это и дозволяется им, если
невеста без порока и увечья, и тогда отец, мать и две короткие
их приятельницы отправляются в жилище невесты. Если она из
зажиточных или богатых и в доме у нее много покоев, то сидит
одна в комнате, разодетая и разряженная. Если она бедная или
недостаточного состояния и в доме всего одна комната, она
сидит, принарядившись, за занавеской, чтобы ее никто не видал.
Подошедши к ней, женихова мать выводит ее из комнаты или
из-за занавески, берет за руку, ходит с ней взад и вперед,
оглядывает ее внимательно, не слепа ли и не хрома ли она, не
74
Г. Георгиевский
колчет ли, не шелудива ли, или нет ли за ней какого другого
недостатка и порока; если она довольна невестой, то говорит
ей, что она будет за ее сыном; так и пойдут к столу, и веселят-
ся. Потом невестина мать точно так же пойдет в дом жениха и
тоже осматривает его, не слеп ли и не хром ли он и не имеет ли
какого другого увечья».
II
Такого рода смотрины вызывались строгим народным обы-
чаем, по которому молодым людям и девицам отнюдь не доз-
волялось какими-нибудь способами сходиться и видеться, а тем
более совещаться между собой о браке и обещать себя друг
другу. Жениху показывалась невеста только на второй день пос-
ле венчания. Даже старшие родные жениха видели невесту на
смотринах только в первый раз. Неудивительно, что смотр не-
вест был самый тщательный и самый подробный: приходилось
сразу же решить, годится ли она в жены молодому человеку.
Несмотря, однако же, на тщательность и добросовестность
смотрелыциц, бывали случаи, что ожидания и надежды жени-
ха не сбывались. «Часто бывает, — говорит Петрей, — что так
как не дозволяется заранее видеть невесту, то женихи и берут
за приданое колченогих, слепых и отвратительных женщин,
меж тем как располагают взять других, прекрасной наружнос-
ти. Так и сбывается пословица: Quisquis amat raman, raman putat
esse Dianam. Да еще надо быть довольным этим случаем. Отто-
го-то часто и видишь большие ссоры в равнодушие между суп-
ругами, потому что они большей частью незнакомы между со-
бой, никогда не видались прежде, а отданы друг другу и обвен-
чаны вместе. Все девушки, красивые и знатные, большей час-
тью содержатся в домах взаперти: только и выход у них, что в
церковь в праздник да еще на свадьбы. У родителей есть до-
вольно причин держать так своих дочерей, потому что они,
как и большей частью водится за русскими женщинами, очень
склонны к нежному наслаждению, особливо же расположены
к иностранцам». Катошихин подробно объясняет, каким обра-
зом возможны были такие прискорбные свадьбы. Дело в том,
что невестины родители злоупотребляли обычаем скрывать не-
весту до бракосочетания и позволяли себе прибегать к разного
рода хитростям при сватовстве.
Когда в семье были две или три дочери, и одна из них была
увечна очами, или рукою, или ногою, или глуха и нема, а
Праздничные службы в старой Москве
75
другие сестры ее были во всем здоровы и «ростом, и красотою,
и речью исполнены», то старались обыкновенно сбывать преж-
де всех увечную и для этого прибегали прямо в обману. Когда к
одной из дочерей начинали присватываться женихи, то на смот-
ринах показывали здоровую и красивую дочь, выдавая ее за
настоящую невесту, но называя ее именем увечной дочери.
Смотрельщица, найдя девицу здоровой, советовала жениху же-
ниться на ней, не подозревая обмана. Составлялось условие, и
в условии прописывалось имя увечной. Когда приходило время
венчания, выдавали именно эту увечную, имя которой было
прописано в договоре, а не ту, которую показывали. Лицо не-
весты покрывалось фатой, и ее никто не мог увидеть до другого
дня после венчания. Говорить с ней никто не смел, и она сама
хранила безусловное молчание во время всех брачных обрядов.
Слепа ли она, или крива, или вообще безобразна лицом, нема
ли, или глуха — все оставалось ни для кого невидимым в неиз-
вестным. Хромоту ее точно так же никто не мог заметить, пото-
му что когда невесте приходилось ходить, ее, по обычаю, во-
дили под руки свахи, а искусные свахи умели скрывать всякий
порок. Обман обнаруживался уже тогда, когда брак был совер-
шен. Отсюда рождались семейные неурядицы и возникали су-
дебные дела.
Обманутые мужья производили семейные расправы с нелю-
безными женами, били и мучили их, желая освободиться от
них и для того насильно заставляя постричься в монашество.
Некоторые жены смиренно принимали иночество, за других
вступались родные и передавали дело на суд патриарху. По суду
и следствию мучителей ссылали в монастырь на смирение. Если
же муж и после смирения не хотел жить с женой «по закону»,
то их разводили, не позволяя обоим до известного времени
вступать в новый брак.
Иные обманутые мужья семейным расправам предпочитали
суд патриарший и прямо являлись к нему с челобитьем и про-
сили защиты. Начиналось следствие по договорным записям,
допрашивались соседи и дворовые. Если оказывалось, что вы-
дана именно та девица, имя которой записано в договоре, то
все дело оставляли «потому так и быти», потому что «не прове-
дав подлинно не женися». Если же обнаруживался прямой об-
ман, и свидетельские показания подтверждали, что выдана не
та девица, имя которой поставлено в записи, то брак растор-
гался, с виновного брали пеню и убытки жениховы, «да его же
76
Г. Георгиевский
за такое воровство бьют кнутом или еще временем бывает боль-
ше того, каково полюбится царю».
Таким образом и происходило, как свидетельствует Олеа-
рий, что «иного обманывают, вместо красивой иной получает
безобразную и уродливую жену, иногда даже вместо дочери
дадут ему какую-нибудь другую родственницу, даже просто
служанку, чему бывали примеры даже между знатными госпо-
дами; почему неудивительно, что новобрачные живут между
собой как кошка с собакой, и что побои жен у русских так
обыкновенны».
Котошихин по этому поводу говорит: «Благоразумный чита-
тель! Не удивляйся сему: истинная есть тому правда, что во
всем свете нигде такова на девки обманства нет, яко в москов-
ском государстве».
С другой стороны, судебные дела возбуждались родными не-
весты именно за смотрины. Такого рода тяжбы происходили в
тех исключительных случаях, когда отец допускал самого же-
ниха на смотр своей дочери, будучи твердо уверен, «что ее
пред людьми показати не в стыд», а жених между тем после
смотра почему-либо переменял свое решение жениться на ви-
данной им девице, начинал хулить и поносить ее «худыми и
позорными словами» и отбивать других женихов от нее. Оби-
женный отец шел с челобитьем к патриарху. По суду или зас-
тавляли жениха против воли жениться на оскорбленной им
невесте, или же, если он успевал жениться на другой, взыски-
вали с него за бесчестье.
Смотрелыцица передавала жениху результаты своего осмот-
ра, и если невеста ей не понравилась, то она советовала жени-
ху больше к ней не свататься, потому что, по ее осмотру, неве-
ста глупа, или налицо дурна, или на очи не добра, или хрома,
или безъязычна. По этому известию жених отказывался от не-
весты и сватовство прекращалось. Если же невеста нравилась
смотрелыцице, и последняя находила ее и доброй, и разум-
ной, и «речью и всем исполненною», то жених по ее совету
отправлял весть к невестину отцу, что он «излюбил» невесту,
хочет с ним учинить сговор и записи написать и назначить срок,
чтобы ему жениться, а невестину отцу непременно выдать за
него свою дочь в тот срок. Известие это посылалось с прежни-
ми же сватами, и им же родители невесты приказывали дать
ответ жениху, чтобы он приезжал «с небольшими людьми» для
сговора и для назначения дня свадьбы.
Праздничные службы в старой Москве
77
Жених по этому зову в назначенный день, нарядившись,
отправлялся с своими близкими родными или друзьями в дом
невесты. У невесты в это время тоже собирались близкие, встре-
чали женихов поезд с честью, «как годится», вместе шли в
хоромы и садились «по чину». Посидев немного, от имени же-
ниха начинал говорить отец или другой родственник к отцу
невесты, что они прихали «для доброго дела», «по его прика-
зу». Отец невесты отвечал, что он рад их приезду и «хочет с
ними делать сговорное дело». После этого обе стороны вели
переговоры о дне свадьбы и «о всяких свадебных статьях». Со-
гласившись на взаимных условиях, сейчас же заносили их в
запись и составляли договор, в котором, между прочим, про-
писывали и «заряд», или неустойку, на случай если бы какая-
нибудь сторона не исполнила чего-нибудь по записи к назна-
ченному сроку. Когда все дело было кончено, начиналось уго-
щение приезжих гостей. Невеста, между прочим, ни в чем тут
не участвовала, и ее никому из приезжих не показывали. Лишь
во время угощения от ее имени выходила мать или другая род-
ственница дарить жениха ширинкою35. В свою очередь и жениху
позволялось теперь делать подарки невесте. Он дарил ей разные
женские украшения и между ними, как свидетельствуют инос-
транцы, новую плеть.
За день до свадьбы происходили смотрины и отпуск прида-
ного. Для этого убиралась большая палата в доме родителей
невесты, и в ней выставлялось все приданое, каким награжда-
ли свою дочь родители. В палате ставились столы дубовые и по-
крывались скатертями «браными». В переднем углу на столе по-
лагали хлеб с солью на блюде и покрывали ширинкою. По сто-
лам далее размещалось все приданое по порядку. Когда все было
приготовлено, посылалась сваха к жениховым родителям и ей
было велено говорить им: «Просим жаловать на смотрины при-
даного». Родители жениха посылали смотреть приданое самых
главных лиц при свадебных обрядах: тысяцкого, его жену и
других почетных сватов, по преимуществу из своих близких род-
ных. Поезжан встречали и с почетом сажали на главные места,
«где хлеб-соль», и после этого родители невесты начинали по-
казывать им приданое «чинно, неспешно, распорядительно,
благолепно». Когда оканчивался осмотр, приданое укладыва-
лось в сундуки, шкатулки и короба, «где чему быть», и невес-
тин отец подавал тысяцкому жениха, а мать невесты подавала
на блюде жене тысяцкого ключи от сундуков. После этого мать
78
Г. Георгиевский
приглашала гостей садиться, а отец спрашивал поезжан: «Все
ли в угоду вам наше доброе и не забыто ли чего?» Тысяцкий
вставал, кланялся и отвечал на этот вопрос: «Спасибо вам,
Иван Иванович и Мария Андреевна, на вашем добре. Умели
вспоить, вскормить Настасью Ивановну, умели и приданым
наделить». На эти речи невестин отец подносил гостям «зелено
вино», просил выкушать и не взыскать, «что доспеяно не так».
После этого сваха снимала со стола хлеб-соль, а отец с мате-
рью отпускали все остальное приданое: впереди выносили «Бо-
жие благословение», то есть образа, а за ними кладь с осталь-
ным приданым. Тысяцкий с другими сватами уезжал вперед в
дбм жениха, а после них ехала сваха с приданым, причем брач-
ное ложе везли в колымагах, а кое-какие из других вещей не-
слись усердными людьми на головах. «Кровать, — по словам
Флетчера, — на которой будут спать молодые, всегда доставля-
ется со стороны невесты и обыкновенно очень роскошно отде-
лана и стоит больших денег».
Нужно заметить, что на отпуск приданого обращалось боль-
шое внимание, и родители невесты прилагали все заботы, что-
бы все при этом было исполнено в точности и во всех подроб-
ностях по установившемуся обычаю, так как «весь тот чин и
порядок устроены старыми людьми не даром, а с добрым смыс-
лом, чтобы лихие люди не сказали: «что-де у молодой есть? И
приданое-де не казано тысяцкому и по росписи не сдано».
Если бы в назначенный день родные жениха не приехали
смотреть приданое потому ли, что кто-нибудь «разбил» сватов-
ство, наговорив жениху, что невеста «в девстве своем нечис-
та», или глуха, или нема, или увечна, или еще что-нибудь ху-
дое сказав про нее, или отказываясь от свадьбы по другим ка-
ким-либо причинам, — родители невесты били челом об этом
патриарху. Точно так же, если бы родители невесты не приго-
товились к назначенному сроку и не захотели выдать свою дочь,
проведав про жениха, что он пьяница, или «зернщик», или'
уродлив, или иное что-нибудь дурное, — то жених бил челом
патриарху же. С виноватого по суду в пользу правого брался
заряд, прописанный в записи, а,молодым людям предоставля-
лось свободно вступать в брак, с кем захочет жених, или за
кого выдадут невесту.
По приезде с приданым в доме жениха начинались приго-
товления к завтрашнему дню, дню свадьбы. Жених созывал к
себе на свадьбу родственников и чужих людей, с кем был в
Праздничные службы в старой Москве
79
дружбе, причем всех их приглашал «в чиновные люди и в сидя-
чие бояре и боярыни» и каждому поручал ту или другую обя-
занность и в соответствие с этим чин при свадьбе, по обычаю.
То же делалось и с невестиной стороны. Женихова сваха приго-
товляла брачное ложе на сорока ржаных снопах, а подле него
ставилось несколько кадей с пшеницей, ячменем и овсом, «чтобы
вступающие в брак, — по замечанию Олеария, — в сожительстве
своем имели всегда изобилие в пище и в средствах к жизни».
III
В самый день венчания происходили последние приготовле-
ния к свадьбе. В одной из палат в доме родителей невесты ста-
вилось особое место для жениха с невестой, покрытое барха-
том или ковром. На нем клалась подушка атласная или бархат-
ная же. У места ставились два человека держать по сорок собо-
лей. По сторонам места ставились две скамейки для тысяцкого
и свахи, а перед ним стол, покрытый двумя скатертями. На
столе размещали перепечи36 и калачи и особо ставили четыре
блюда. На одном блюде полагали сыр и перепечу, которую по-
том надо было резать; на другом — хмель осыпной, деньги зо-
лотые, девять соболей да камки и тафты всякие, на третьем —
ширинки и на четвертом — кику, а под кикой клали «подза-
тыльник, да подбрусник, да волосник, да покрывало»; здесь
же ставили тару золотую или серебряную, а в нее вливали не-
много меда или вина и всыпали «хмельку да две маковицы», а
около нее клали гребень. Около самого места два человека —
каравайники — держали носилки с караваем и сыром, покрыв
атласом или бархатом золотным, один — свечник — стоял со
свечой «в кошельке», а еще двое — фонарщики — держали боль-
шой фонарь. Все были одеты в кафтаны и терлики37 бархат-
ные, атласные и черные лисьи шапки. Все эти лица составля-
ли собственную невестину свиту. У жениха были свои и кара-
вайники, и свечники, и другие свадебные чины. В сенях при-
готовлялся поставец с разными питиями, чарами и ковшами,
«чем бы угощати».
Когда в доме невесты оканчивались все приготовления и сама
она была уже совершенно готова к венчанию, все усаживались
на своих местах, а на жениховом месте, рядом с невестой,
сажали мальчика. Жениху в это время посылалось известие, что
ему уже «пора ехать по невесту». Благословясь, жених подни-
мался со всем своим поездом и отправлялся за невестой. Впере-
80
Г. Георгиевский
ди каравайники несли хлеб на носилках, а за ними ехали, ле-
том верхом, а зимой на санях, поп с крестом, тысяцкий, же-
них и весь поезд. Отец невесты и ее сидячие бояре встречали
жениха с честью на дворе, и все входили в хоромы по чину.
При входе жениха мать, сваха и все боярыни невесты подни-
мались с своих мест; одна невеста не вставала и сидела на своем
месте, прикрытая камкою. Помолившись Богу, жених подходил
к своему месту, поднимал мальчика и сам садился рядом с не-
вестой. Все в тишине и порядке садились на свои места.
Посидев немного, вставал дружка, кланялся на четыре сто-
роны и «благославлялся» у отца и матери приступить к после-
дним приготовлениям к венчанию. В это же время вставала с
своего места сваха, молча кланялась на все четыре стороны и
«благославлялась у отца и матери новобрачному князю и кня-
гине голову чесать»*. Дружка снимал с блюда покрывало и за-
вешивал им княгиню от князя молодого, сваха начинала че-
сать («по трижды») головы жениха и невесты приготовленным
гребнем, предварительно опуская его в чашу с вином или ме-
дом. Распущенные волосы невесты сваха собирала и заплетала
в две косы, одевала ей на голову венец из тонкого листового
золота или серебра и покрывала ее покрывалом, на котором
был нашит крест. В это время женщины пели песни. Когда сваха
убирала голову невесты, дружка «разнимал» сыр, резал пере-
печа и обносил ими весь свадебный поезд после благословения
их священником. К оставшимся в доме жениха его отцу, мате-
ри, родным тоже посылали сыр и перепеча. После покрытия
невесты сваха кланялась образам и благословлялась у отца и
матери осыпать жениха и невесту «осыпалом» из хмеля и денег.
В это время дружка подносил от невесты ширинки жениху и
всему поезду и посылал родителям жениха. Этим заканчива-
лись все подготовительные к венчанию обряды. Снова все сади-
лись в глубоком молчании.
Посидев немного, дружка вставал и просил отца с матерью
благословить молодых ехать к венчанию. Отец и мать благослов-
ляли дружку словом, а на отпуске благословляли жениха и не-
весту образами, и потом отец, взяв дочь свою за руку, отдавал
ее в руки жениху. Весь свадебный поезд отправлялся в церковь.
Путь князя и княгини до саней устилали камками и тафтами.
* Во время свадебных празднеств жениха величали молодым кня-
зем, а невесту молодою княгинею.
Праздничные службы в старой Москве
81
Отец и мать провожали их до ворот и потом с своими гостями
возвращались в хоромы и усаживались за стол в ожидании вес-
тей от жениха. Жених сажал невесту в сани или в колымагу, а
сам садился на коня верхом. Свадебный поезд отправлялся в
церковь в предшествии священника с крестом. Лошадь, кото-
рая везла невесту в церковь, а равно дргие, вокруг шеи и под
дугой обвешивались множеством лисьих хвостов.
Иностранцы, бывавшие в России, рассказывают некоторые
подробности народных обрядов и при самом венчании в церк-
ви, но рассказы их об этом представляюся маловероятными.
По словам Олеария, «в церкви довольно большое простран-
ство пола, где должен совершиться обряд венчания, покрыва-
ется красной тафтой, а на ней постилается еще особый кусок
этой материи, на которую становятся жених с невестой. Перед
венчанием делаются священнику по его требованию приноше-
ния, состоящие из пирогов и других печений. Затем над голо-
вами жениха и невесты держат образа и благословляют брачу-
ющихся. Потом поп обеими своими руками берет правую руку
жениха, левую невесты и трижды спрашивает их: желают ли
они иметь друг друга и жить неразлучно? Получив ответы, свя-
щенник обводит венчающихся кругом и поет 127 псалом, ко-
торый жених и невеста, обходя круг, как бы приплясывая,
повторяют по частям. После этого кругового хождения священ-
ник возлагает на головы жениха и невесты довольно красивые
короны, или венцы. Но если из брачующихся кто-либо вдовец
или вдова, то венец возлагается не на голову, а на плечи, при-
чем, во всяком случае, поп произносит: “Раститеся и множи-
теся”, — а сединяя их, говорит далее: “Что Бог сочет, человек
не разлучает” и проч. Между тем предстоящие в церкви свадеб-
ные гости зажигают маленькие восковые свечи и подают попу
деревянную вызолоченную чашу или просто стеклянную рюм-
ку с красным вином, из которой священник дает пить брачую-
щимся так, чтобы каждый из них мог пить по три раза и за
последним разом допить все вино. Тут жених бросает пустую
рюмку о пол, разбивает ее и топчет ее кусочки ногами вместе с
невестой со следующими словами: “Да расточатся так и да по-
требятся так нашими ногами все те, которые вознамерятся воз-
будить вражду и ненависть между нами!” Тут предстоящие жен-
щины обсыпают новобрачных льняным и конопляным семе-
нем, желают им счастья, и некоторые дергают и тащат невес-
6 Москва
82
Г. Георгиевский
ту, как бы желая отнять ее у жениха, но жених и невеста креп-
ко держатся друг за друга. Наконец жених уводит невесту из
церкви к саням, сажает ее, сам же опять едет за ней верхом.
Около саней невесты несут шесть горящих восковых свечей, а
провожающие гости и приятели опять (как и во время поезда в
церковь) начинают выделывать разные грубейшие шутки».
Еще менее понятны были церковные обряды другому инос-
транному путешественнику — Петрею; однако некоторые под-
робности народных обычаев при венчании, описываемые им,
довольно любопытны. «Священник, — говорит он, — требует
сначала своего должного, а именно нескольких печеных пиро-
гов, и как скоро получит их, венчает и соединяет молодых:
сперва начинает петь 127 псалом Давида, потом подходит к
жениху, кладет руку ему на голову и говорит: “Скажи мне,
господин жених, хочешь ли взять себе в жену эту нежную мо-
лодую девицу и любить ее в нужде и довольстве? Не будешь ли
бранить и корить ее крепким словом и бить кнутом и палкой?
Не бросишь ли ее, когда она будет слаба, больна, дряхла?”
Жених отвечает на это: “Нет”. Точно так же обращается он и к
невесте и спрашивает, что, “будучи такой молоденькой и не-
жной, намерена ли она взять себе в мужья такого великана и
будет ли удовлетворять его как дева? Хорошо ли будет вести
его домашнее хозяйство? Сохранит ли ему верность, когда он
устареет, сделается слаб и дряхл?” Она отвечает на это: “Да”.
Священник тотчас же берет веночек из полыни и кладет его на
головы им и говорит: “Раститеся и множитеся”, — потом чита-
ет, благословляет их трижды крестиком и говорит: “Что Бог
соединил, того никто не должен разлучать”. Когда священник
кончит, все находящиеся в церкви зажигают маленькие воско-
вые свечки; священнику подают деревянную позолоченную
чашу с медом, из которой он поит молодых, поздравляя их с
новым брачным состоянием. Взяв чашу и отведав из нее немно-
го, они бросают ее на пол и топчут ногами, говоря эти слова:
“Так будем попирать и растопчем всех, кто захочет поселить
ненависть и ссору между нами”. Женщины, бывшие в церкви,
бросают на молодых лен и конопляное семя, желают им здоро-
вья и долгой жизни и изобилия во всем, нужном для их хозяй-
ства. Потом идут к ним в дом».
Когда священник, по словам Флетчера, соединит руку неве-
сты с рукою жениха и таким образом «свяжет брачный узел,
невеста подходит к жениху (стоящему у самого конца аналоя)
и падает ему в ноги, прикасаясь головой к его обуви, в знак ее
Праздничные службы в старой Москве 83
покорности и послушания, жених накрывает ее подолом каф-
тана или верхней одеждой в знак обязанности своей защищать
и любить ее. После того жених и невеста становятся рядом у
самого конца аналоя, и здесь к ним подходят сперва отец и
другие родные невесты, кланяясь низко жениху, потом родные
жениха, кланяясь невесте, в знак будущего между ними свой-
ства и любви. Вместе с тем отец жениха подносит ломоть хлеба
священнику, который тут же отдает его отцу и другим род-
ственникам невесты, заклиная его перед Богом и образами,
чтобы он выдал приданое в целости и сполна в назначенный
день, и чтобы все родственники хранили друг к другу неизмен-
ную любовь. Тут они разламывают хлеб на куски и едят его в
изъявление истинного и чистосердечного согласия на испол-
нение этой обязанности и в знак того, что будут с тех пор как
бы крохами одного хлеба или участниками одного стола. По
окончании этих обрядов, жених берет невесту за руку и вместе
с ней и родными, которые за ними следуют, идет на паперть,
где встречают их с кубками и чашами, наполненными медом и
русским вином. Сперва жених берет полную чарку или неболь-
шую чашку и выпивает ее за здоровье невесты, а за ним сама
невеста, приподняв покрывало и поднося чарку к губам как
можно ниже (чтобы видел ее жених), отвечает ему тем же».
Подробности мало вероятные, хотя бы, например, потому,
что родители брачующихся в действительности никогда не при-
сутствовали при самом венчании. Может быть, Флетчер по не-
ведению так назвал сватов жениха и невесты.
Во всяком случае в этих рассказах иностранцев есть несом-
ненно и верные черты народных обрядов, соблюдавшихся на-
шими предками при венчании. Что касается до действительных
церковных обрядов, соблюдавшихся в то время при венчании,
то они имели некоторые, хотя и несущественные, особеннос-
ти от настоящих.
Венчание совершалось после обедни. В день брака священник
участвовал во всем свадебном поезде и читал молитву жениху
перед тем как ехать за невестой, а в доме невесты перед одева-
нием ее, перед чесанием головы, после одевания невесты и,
наконец, перед тем как ехать в церковь.
На паперти священник читал жениху и невесте особую мо-
литву, кадил им и вводил в самый храм. При обручении свя-
щенник не произносил никаких слов и обручал жениха золо-
тым кольцом или крестом, а невесту железным. При обручений
6*
84
Г. Георгиевский
же иногда бывало и пострижение власов жениха и невесты.
Священник брал ножницы и постригал крестообразно, гово-
ря: «постригается раб Божий во имя Отца...».
Перед самым браком священник тоже кадил брачующихся.
Вопросов о добровольном согласии на вступление в брак не
предлагалось. При надевании венцов священник произносил:
«Господи, Боже наш, славою и честию венчай его (или ее)».
Венцы держали над женихом «кум», а над невестой «кума». После
пения «Отче наш», дьякон возглашал «Вонмем», а священник:
«Преждеосвященная святая святым», — и причащал новобрач-
ных св. дарами при пении «Чашу спасений прииму». После при-
чащения священник подавал чашу с вином, которая тут же
разбивалась. После венчания молодых сажали «на лавицу», и
священник читал молитву «на снятие венцов», молодые цело-
вались, и бракосочетание оканчивалось. Венцы в то время име-
ли в большинстве случаев самую простую форму деревянного
ободка, высотой от 1 до 2 вершков, на наружной стороне ко-
торого делались священные и живописные изображения. Толь-
ко уже к концу XVII века венцы в форме короны получают
широкое распространение.
IV
По окончании венчания посылалось известие родителям же-
ниха, «что венчались в добром здоровье». Вскоре же приезжал
к ним и весь свадебный поезд в том же порядке, как отправ-
лялся он в церковь. Родители с остававшимися у них родными
встречали молодых на дворе, благословляли их образами, под-
носили им хлеб-соль и осыпали их зерновым хлебом. Весь сва-
дебный поезд садился за стол, и начиналось пированье. Кото-
шихин говорит, что в это время открывали невесту, но, кажет-
ся, в действительности это открытие происходило на второй
день брака, как это узнаем из обрядов свадеб царских. После
третьего кушанья дружки вставали и благословлялись у родите-
лей «новобрачному и новобрачной идти опочивать». По благо-
словению родителей дружки и свахи провожали молодых в сен-
ник почивать. В опочивальне молодой садился на лавку или по-
стель, и жена должна была разувать его с левой ноги. Когда она
нагиналась, чтобы снять мужний сапог, муж вынимал из-за
кушака плеть и слегка отсчитывал по спине жены несколько
ударов. Впоследствии плеть была оставлена, и молодой бил жену
по спине голенищем своего сапога. Иностранец Корб38, по-ви-
Праздничные службы в старой Москве
85
димому, именно этот обряд передал в изменненом виде. Он
говорит: «После всех обрядов отец молодой в присутствии ее
мужа спрашивает дочь, закрытую покрывалом: хочет ли она
быть его женой? После решительного ответа, отец берет новую
плеть и бьет ею свою дочь, говоря: “Да вспомнишь ты, любез-
ная дочь, по сим ударам власть отца, в которой ты находилась;
она и доселе над тобою, только переходит в другие руки. За
ослушание своего мужа вместо меня будешь наказана этою пле-
тью”. После сего отец передавал плеть зятю, а зять, принимая
от тестя плеть, говорил, что хотя он и не думает иметь в ней
нужды, но берет как дорогой подарок и обещается хранить.
Следуя обычаю, молодой полученную от тестя плеть запряты-
вал за кушак».
Проводив молодых в сенник, гости снова усаживались пиро-
вать. «Спустя час боевой» родители посылали дружку спраши-
вать молодых о здоровье. Когда молодой отвечал, что они в
добром здоровье, тогда отправлялись к ним сенник женщины
поздравлять молодых и пить заздравную чашу. В это же время
тысяцкий посылал дружку к родителям невесты сказать им,
что молодые в добром здоровье. Дружку за добрую весть дарили
ширинкой и усердно потчевали.
Поздравив молодых, женщины оставляли их снова почивать,
а сами возвращались пировать. «Во время этих пиршеств, — по
словам Олеария, — замужние женщины позволяют себе разного
рода шалости и проделки с своими знакомыми неженатыми людь-
ми, а также с мужьями других жен, так как их собственные му-
жья не могут наблюдать за ними, будучи совершенно пьяными».
Во время опочивания молодых, равно как и во все время
свадебных празднеств, дом, где была свадьба, находился под
наблюдением особой охраны. Для этого из старых людей выби-
ралось особое лицо с свадебным чином ясельничего39, и в по-
мощь ему давали еще двух молодых. Наши предки при свадьбах
особенно боялись всяких чар и навождений, и ясельничий дол-
жен был зорко смотреть, «чтобы недобрые люди не учинили
какого лиха». Для этого он должен был охранять самих моло-
дых, сани, в которых ехала невеста, и по всему двору должен
был устроить «крепкие караулы из добрых людей, чтобы не
было какой порухи от злых людей». Во время сна молодых он
должен был всю ночь караулить с мечом ту клеть, где почива-
ли молодые, чтобы им не учинил злой человек какого лиха. За
это береженье молодой князь с княгиней, после пированья,
86
Г. Георгиевский
дарили ясельничего ширинками золотыми, угощали яствами
и питиями вдоволь, а тысяцкий посылал ему в дом каравай «с
двумя поддатнями40, во славу ясельничаго».
На другой день после свадьбы молодые отправлялись в раз-
ные бани — муж со своими друзьями, а невеста со своими
близкими родственницами, и после этого молодой отправлял-
ся ко всем своим и жениным родным созывать их к обеду. При-
вхав к своим тестю и теще, он бил им челом за то, «что они
дочь свою вскормили и вспоили и замуж выдали в целости, в
добром здоровье». Перед самым обедом жених из знатных бояр
со всем поездом отправлялся ударить челом царю. При входе в
палату к царю все они кланялись в землю, и царь спрашивал о
здоровье молодых. Жених кланялся в землю, и царь поздравлял
молодых с законным браком, благословлял образами и жало-
вал соболями, платьем и другими подарками, причем молодо-
му и всему поезду подавал питья и отпускал домой. В это же
самое время и молодая посылала к царице и царевнам подар-
ки, а царица и царевны спрашивали о ее здоровье.
Перед обедом молодая дарила различные подарки всем чи-
новным людям, а родители и гости в свою очередь благослов-
ляли молодых образами и дарили им «у кого что прилучилось».
На третий день свадьбы пированье для молодых и всех гос-
тей было у тестя и тещи молодого князя, причем после обеда
они и все их гости дарили молодых различными подарками. Этим
и оканчивалось свадебное «веселие».
На всем этом веселье, по замечанию Котошихина, «девиц и
мусик никаких не бывает, кроме того, что в трубки трубят и
бьют в литавры». Этой музыкой заведывал тоже ясельничий.
Когда молодые приезжали из церкви домой, «и в те поры ясель-
ничий повелит играть потешникам в сурмы и бубны, тихо,
чинно, немятежно, благолепно, доброгласно».
«Как, милостию Божьей, совершится свадьба, и молодой
князь с княгиней вступят в домашнюю жизнь», тогда они при-
носили благодарение родным и почетным гостям и устраивали
для них у себя свадебный «отвод», ответный пир, как это уло-
жено было старыми людьми и соблюдалось «без всякой пору-
хи, чтобы не было на смех и на позор».
Молодые прежде всего должны были сообразить: есть ли
припасы, кого чем потчевать? есть ли «достаток на все харчи и
проторы?». При этом все расходы должны были совершаться по
силе и достатку и на свой «истинник», а не в «надсаду» и не в
Праздничные службы в старой Москве
87
долг. Если на отвод хватало средств, то молодые призывали
старого человека, «зватого», который бы смыслил свое дело,
знал, кого и как позывать по старому обычаю. Угостив его с
почетом, молодой князь говорил ему: «Придумалось-де мне с
княгиней справить свадебный отвод про родных и добрых лю-
дей, как ведется исстари. А на тот отвод просим позывать, сва-
тушка, дорогих гостей». При этом молодой называл всех непре-
менно по имени и отчеству, «с поклоном и почетом», кого
хотел пригласить к себе на отвод. Когда он кончал свою речь,
молодая княгиня подавала зватому хлеб-соль на полотенце и
молвила только поклон отцу с матерью: «Ино то не женское
дело, кого звать и кого чествовать и как чему быть; да и не стать
вслух, при людях, своим умом наказывать; на то есть глава —
муж законный, на то есть совет без людей, с очи на очи».
Отпустив зватого, молодые приглашали стряпуху, выдавали
ей всякие припасы, причем княгиня старалась чествовать ее,
«чтобы от нее в людях была слава хорошая». Снаряжали столы
дубовые, вынимали скатерти и всякую «рухлядь» из женина
приданого, «чтобы гости видели, чем наделил родимый ба-
тюшка с матушкой в замужество». Убирался поставец «про вино,
пиво и мед сыченой», сыскивались из челяди люди проворные,
непитущие, незазорные и не воры. Словом, все приготовлялось
с большим старанием, чтобы все было «тестю с тещей на ра-
дость, себе на славу, людям на утешение».
Когда наступал день отвода, молодые встречали дорогих го-
стей с почетом и поклоном, сажали их по старшинству, «чтоб
никому не было обидно», чествовали особенно муж женину
родню, а жена — мужнюю. Сами же молодые за столы не сади-
лись, но ходили «от верхняго кута до нижаяго», били челом и
кланялись, просили дорогих гостей: «хлеба-соли кушать, не
спесивиться, зелено вино выпивадъ с отрадой, мед сыченой
вкушать с забавой», причем молодой говорил гостям: «Доро-
гие наши гости! Всего нам Бог послал, всем наделили нас ро-
дители, да ум наш не созрел. Буде, что состряпано и сварено не
по обычаю, ино нам простите для радости и молодости. Соста-
реемся — научимся». При этом князь угощал мужчин чарой, а
молодая должна была строго разбирать, кого и как потчевать.
Старой гостье можно было подносить чару при всех: ей та чара
не в укор. Молодую же гостью «надо было вызывать после обе-
да, будто на совет, да и тут одной подносить чару с поклоном
88
Г. Георгиевский
и почетом: а то все делать вутай, чтобы было без зазора и без
укора от злых людей».
После обеда княгиня наряжала стол с яствами сахарными,
со сластями и вареньями, а князь должен был «знать свое дело:
усаживать гостей у поставца и чествовать их напитками вдоволь
и по рассудку, на славу и на почесть».
По окончании пира молодые провожали гостей с почетом,
всем и каждому кланялись за великую честь и били челом о
«неоставлении напредки»*.
Царские свадьбы
«Русские свадьбы представляют самые лучшие минуты в на-
шей семейной жизни. В эти краткие дни, но полные жизнью и
наслаждениями, русские люди приветствуют в новобрачной чете
грядущее поколение. В эти счастливые дни родители испытыва-
ют вполне наслаждение за все семейные горести и вместе с
благословением передают детям все, что только было лучшего
в их жизни. В эти дни юное поколение, дотоле беззаботное,
лелеянное негой родителей, вступает в свои права и с именем
супружества свыкается со всеми семейными обязанностями.
Русские люди это семейное торжество назвали вторым земным
почетом»**.
Эта великолепная характеристика русской свадьбы нашла свое
полное выражение в древних свадьбах наших царей. Это были,
действительно, лучшие минуты в жизни не одних только моло-
дых, но с ними вместе и в жизни Москвы и всего Московского
государства. Мы остановим внимание не на их семейном и го-
сударственном значении, но исключительно на бытовой сто-
роне их, на тех обрядах, которыми обставлены были свадьбы
московских царей. Верные лучшим заветам византийской и своей
родной старины наши предки старались выразить их в таких
блестящих и торжественных формах, которые вполне отвечали
их высокому представлению о свадьбе вообще и царской в осо-
бенности. Эти обряды начинались выбором невесты, продол-
жались в свадебных приготовлениях и в самом совершении брака
и заканчивались пышными свадебными пирами.
* При составлении очерка руковдствами служили труды Катоши-
на, иностранных писателей о России, Сахарова, Покровского, Дмит-
риевского и др.
** И. Сахаров. Сказания русского народа. СПб., 1849. Т. II. Кн. 6. С. 5.
Праздничные службы в старой Москве
89
I
Царская свадьба в древней Руси начиналась домашним сове-
том, который держал царь с патриархом, митрополитом, дру-
гими высшими духовными лицами или властями, со своими
боярами и думными людьми. Когда царь задумывал жениться,
то он обыкновенно «с патриархом советовал, и со властями, и
с боярами, и с думными людьми говорил, чтоб ему сочетаться
законным браком». На этом совете царь получал благословение
духовенства и приговор бояр начинать, с Божьей помощью,
святое дело и исполнить свое желание: «и патриарх и власти на
такое доброе дело к сочетанию законныя любви благословили,
а бояре и думные люди приговорили».
Получив благословение, царь начинал выбирать себе невес-
ту. Выбор царской невесты был делом продолжительным и весь-
ма нелегким. Дело в том, что царь сам выбирал себя девицу в
невесты и в этом выборе руководился единственно своим лич-
ным усмотрением. Со стороны невесты не требовались ни знат-
ность происхождения, ни близость ее родителей к царскому
двору, ни богатство. Счастье стать царскою невестой обуслов-
ливалось исключительно красотой девицы, ее непосредствен-
ными личными достоинствами. Требовалось лишь одно: чтобы
девица при взгляде царя пришлась ему по душе, а происхожде-
ние ее и состояние и все другие посторонние соображения в
расчет не принимались. Поэтому царь не ограничивал своего
выбора дочерьми своих близких князей и бояр или семьями
ближайших бояр московских, но искал себе невесту со всей
своей вотчины, которой была вся Русь.
Такой выбор, естественно, требовал поголовного смотра всех
девиц Московского государства. Для этого в Москве составля-
лась царская грамота и посылалась ко всем помещикам Руси,
разделенной для удобства на округа, с наказом, чтобы поме-
щики везли всех своих дочерей-девиц в город для смотра. В об-
ластные и другие города царь посылал доверенных людей из
окольничих и дворян с дьяками, которые вместе с наместни-
ками и воеводами должны были пересмотреть всех девиц на-
значенного округа. Конечно, помещики под опасением опалы
обязаны были отнюдь не укрывать своих дочерей и не мешкать
с привозом их в город. Когда царь Иван Васильевич готовился к
первой женитьбе своей в 1546 году, то им были посланы такие
грамоты в Новгород и Вязьму:
90
Г. Георгиевский
«От великого князя Ивана Васильевича всея Руси в нашу
отчину в Великий Новгород, в Бежицкую пятину, от Новгоро-
да верст за сто и за полтораста, и за двести князем и боярам.
Послал я в свою отчину в Великий Новгород окольничего
своего Ивана Дмитриевича Шеина, а велел я боярам и своим
наместникам князю Юрию Михайловичу Булгакову да Васи-
лию Дмитриевичу да окольничему своему Ивану смотрети у
вас дочерей-девок нам в невесты. И как к вам эта наша грамота
придет, и у которых у вас будут дочери-девки, и вы б с ними
часа того ехали в Великий Новгород, и дочерей бы у себя де-
вок однолично не таили, повезли бы в Новгород часа того не
мешкая. А который из вас дочь-девку у себя утаит и к боярам
нашим и к наместникам, к князю Юрию Михайловичу и к
Василию Дмитриевичу и к окольничему нашему к Ивану, не
повезет, и тому от меня быть в великой опале и в казни. А
грамоту посылайте меж себя сами, не держав ни часу».
«В Вязьму и в Дорогобуж князям и детям боярским41 дворо-
вым и городовым. Писал к нам князь Иван Семенович Мезец-
кой да дворцовой дьяк Таврило Щенок, что к вам послали
наши грамоты да и свои грамоты к вам посылали, чтоб по
нашему слову вы к ним ехали с дочерьми своими, а велел я им
смотрети у вас дочерей, себе невесты. И вы де к ним не едете и
дочерей своих не везете, а наших грамот не слушаете. И вы б
однолично часа того поехали с дочерьми своими ко князю Ивану
Семеновичу Мезецкому да к дьяку. А который из вас к ним с
дочерьми своими часа того не поедет, и тому от меня быти в
великой опале и в казни. А грамоту посылайте меж собой сами,
не издержав ни часу».
На этом осмотре доверенные царя должны были выбрать са-
мых красивых девиц и составить им особую роспись. Красавиц
этих к назначенному сроку нужно было доставить в Москву, и
здесь их ожидал еще смотр, более подробный и тщательный, в
присутствии самых близких к государю лиц и самого царя.
«Московские государи, — говорит Павел Иовий42, — желая
вступить в брак, повелевают избрать из всего царства девиц,
отличающихся красотой и добродетелью, и представить их ко
двору. Здесь поручают их освидетельствовать надежным санов-
никам и верным боярыням... Наконец после долгого и мучи-
тельного ожидания родителей та, которая нравится царю, объяв-
ляется достойной брачного с ним соединения, прочие же со-
перницы ее по красоте, стыдливости и скромности нередко в
Праздничные службы в старой Москве
91
тот же самый день, по милости царя, обручаются с боярами и
военными сановниками. Таким образом московские государи,
презирая знаменитые царские роды, подобно оттоманским сул-
танам, возводят на брачное ложе девиц большей частью низ-
кого и незнатного происхождения, но отличающихся телес-
ной красотой».
Для выбора невесты великому князю Василию Ивановичу
было записано 1500 девиц. При выборе третьей супруги царю
Ивану Васильевичу «из всех городов свезли невест в Александ-
ровскую слободу, и знатных и незнатных, числом более двух
тысяч». В Москве их размещали в особом доме, разделенном на
отдельные помещения, с 12 кроватями в каждом. Красавицы,
свезенные со всего государства, ожидали здесь своей участи.
Одна из них, которая сама была на смотре царя Ивана Василь-
евича, передала любопытные подробности об этих днях своей
жизни. Рассказ относится ко времени избрания царем третьей
жены — Марии Васильевны Собакиной, дочери новгородского
купца. Царь повелел своим князьям и боярам дочерей своих,
которые к замужеству достойны, привезти всех в Москву. На
пребывание им был устроен дом преизрядный, изукрашенный,
со многими покоями; во всякой палате было 12 постелей, для
каждой девицы особо. Все девицы в том доме и пребывали,
ожидая царского осмотра.
В назначенное время царь приходил в тот дом в особливую
ему изготовленную палату с одним очень престарелым бояри-
ном и садился на украшенном стуле. Те боярские и княжеские
дочери, убравшись в лучшие свои девические уборы и дорогие
платья, приходили пред царя по порядку, одна после другой,
и поклонялись до ног его. Царь всякой девице жаловал платок,
расшитый золотом и серебром, унизанный жемчугом, бросая
девице на грудь; и которая ему понравилась, ту и взял себе в
жены, а всех остальных отпустил и пожаловал вотчинами и
деньгами. «Об этой церемонии, не ведая ее подлинно, — заме-
чает записавший этот рассказ, — древние истории писатели
многие плетаху лжи на великих царей российских, якобы они
те заповеданные товары сами высматривали, и другие прочие
басни лживые слагаху по ненависти к российскому народу»*.
Из привезенных красавиц царь сам выбирал себе самую луч-
шую, которая приходилась ему по душе. Свое решение царь
* Рукопись И.Е. Забелина. См. И.Е. Забелин. Домашний быт русских
цариц. М., 1872. С. 225.
92
Г. Георгиевский
выражал тем, что подавал избранной своей невесте платок и
кольцо. Тотчас же после избрания царская невеста торжествен-
но вводилась в царские хоромы, в которых и оставалась до вре-
мени свадьбы на попечении и под надзором ближних боярынь
и своих и государевых родственниц*.
Это введение в царские хоромы сопровождалось особым об-
рядом наречения царской невесты. Для нее читалась особая мо-
литва наречения, и на голову ее возлагался царевий дивичий
венец, причем невеста нарекалась царевной и ей давалось и
новое царское имя. После этого дворовые люди «царицина чина»
целовали крест новой государыне, а по Москве и по всем дру-
гим городами посылалась грамота с наказом, чтобы везде Бога
молили о здравии новонареченной царицы, поминая на екте-
ньях43 ее имя вместе с именем государя**.
II
Когда таким образом царская невеста была избрана, царь
отлагал всякие государские и земские дела, на время переста-
вал их «правити и расправу чинити» и приступал к приготовле-
ниям всего необходимого ко дню своей свадьбы. Эти приготов-
ления совершались по исстари заведенному свадебному чину и
касались всех подробностей предстоящего события.
Прежде всего царь со своими боярами и думными людьми
держал совет, кого из бояр и из думных и ближних людей и из
жен их назначить в какой свадебный чин со своей стороны и с
царицыной. «И мысля о том многие дни», приказывал думным
дьякам составить свадебные разряды и в них «расписать на рос-
пись» всех лиц поименно, кому «на своей царской радости»
быть в каком чину, и при этом объявить указ, чтобы все пожа-
лованные в свадебные чины отнюдь не спорили о местах сво-
их и не тягались с другими из-за своей знатности и родовитос-
ти, но чтобы все в чинах своих были «не по родам и не по
чинам и не по местам, а где кому в каком чину указано быти,
и тому по тому и быти». При этом добавлялось, что если кто
породой своей, или местом, или чинами в свадебном деле учи-
нит смуту, «и в том свадебном деле учинится помешка, и того
* Если царь женил кого-либо из своих родственников, то невеста
последнему выбиралась так же, как и царская. Привезенных красавиц
жених смотрел вместе с царем и выбирал в невесты ту, которая ему
полюбилась.
** И.Е. Забелин. Домашний быт русских цариц. С. 213—229.
Праздничные службы в старой Москве
93
за ослушание и смуту казнить безо всякого милосердия, а по-
местья его и вотчины взять на царя». Вместе с этим указыва-
лось тем свадебным случаем и впредь не пользоваться и в ме-
сто себе не ставить его, не гордиться им и из-за него не ста-
вить себе выше, а других поносить — иначе тоже угрожали
великая опала и наказание44.
Все свадебные чины пользовались в свое время большим по-
четом и принимались за особую царскую милость к пожалован-
ным на те или другие свадебные должности. Последних было до-
вольно много, а количество исполнявших их лиц и еще больше.
Первое место между свадебными чинами занимал тысяцкий.
Это звание считалось самым важным и самым почетным и пре-
доставлялось царским родственникам или же первейшими са-
новникам. На свадьбе тысяцкий должен был неотлучно быть
при женихе и водить его под руку во время переходов из одной
палаты в другую. С течением времени посаженый отец занял
место тысяцкого при женихе, а тысяцкий стал уже вторым ли-
цом после него и «в поезду большим человеком».
Среди женских чинов первою была тысяцкого жена. Впрочем,
особа с таким названием встречается только однажды — на свадь-
бе великого князя Василия Ивановича. Она находилась безотлуч-
но при невесте, чесала ей голову и осыпала жениха с невестой. На
других свадьбах эти обязанности исполняли старшие свахи.
Посаженый отец занимал на свадьбе место отца новобрач-
ных. Он был первым лицом на свадьбе, пользовался самым
большим почетом, заседал в самом большом месте за столом,
а потому выбирался обыкновенно из царских родственников, а
на свадьбах удельных князей посажеными отцами были сами
цари. На первой свадьбе царя Иоанна Васильевича посаженым
отцом был брат его князь Юрий Васильевич, а на свадьбах
князей Юрия Васильевича и Владимира Андреевича — сам царь
Иоанн Васильевич. Посаженый отец должен был сопровождать
жениха из внутренних покоев в столовую избу и отсюда, полу-
чив известие о прибытии невесты в Грановитую палату, идти
туда и посылать боярина звать государя в палату.
Посаженая мать выбиралась всегда из ближайших родствен-
ниц. Она находилась всегда при невесте и сидела за столом в
большом месте. На последних свадьбах она осыпала молодых и
кормила государыню в сеннике кашей.
Дружки выбирались с жениховой и невестиной стороны, с
каждой по два, иначе дружка и подружье. Чин их был таков:
они созывали гостей на свадьбу, на свадьбе говорили речи от
94
Г. Георгиевский
царя и от тысяцкого и рассылались с дарами от молодых. Когда
жених, приготовившись к венчанию, выходил в Золотую пала-
ту, дружки посылались к невесте звать ее в Грановитую. В Гра-
новитой палате во время последних сборов к венчанию стар-
ший дружка резал перелечу и сыр, а мдадший подносил их
вместе с ширинками царю и гостям. При выходе жениха и не-
весты они шли впереди.
Свахами выбирались преимущественно жены дружек и также
разделялись на старших и младших. Чин их был таков: «царицу
укручивают*, и оберегают, и платье надевают, и снимают». Они
обязаны были неотлучно быть при невесте и всюду водить ее под
руки, где ей приходилось ходить, и усаживать за стол и в сани.
Были еще две особо почетные обязанности — «выдавать»
молодую и «вскрывать». Эти обязанности исполнял или поса-
женый отец, или же ближайшие государевы родственники. Об-
ряд выдавания совершался в первый день свадьбы, а вскрыва-
ния — во второй. Выдавали мужу молодую в дверях Грановитой
палаты, когда молодые отправлялись в сенник. Вскрывали мо-
лодую в сеннике, подымая стрелой ее головной покров.
Поезжане выбирались из бояр, из детей боярских и дворян с
их женами. Они ожидали у Красного крыльца выхода молодых к
венчанию. Когда трогался свадебный поезд, одни из них ехали
впереди, а другие следовали за санями невесты. Тот же порядок
соблюдали и при обратном шествии. Для торжественности и
многолюдства поезжан набирали всегда в большом количестве.
Сидячие бояре и боярыни выбирались со стороны обоих мо-
лодых, кажется, не для исполненния каких-либо обязаннос-
тей, а для почета. Они сидели за столами на особых почетных
местах, выше других гостей.
Конюший исполнял одну из почетных обязанностей и вы-
бирался из самых почетных бояр. В сопровождении особых,
приставленных к нему лиц он подводил коня к Красному крыль-
цу, подавал его жениху, берег во время венчания и, приняв у
Красного крыльца при обратном шествии, ездил верхом на
государевом коне всю ночь с обнаженным мечом вокруг под-
клети, где почивали молодые.
Ясельничим бывал тоже боярин, к которому в помощь назна-
чались дети боярские. Он ехал к Красному крыльцу в санях, в
которых невеста отправлялась в собор к венчанию. Приставлен-
ные к нему дети боярские оберегали путь, чтобы никто не пере-
* Убирают голову.
Праздничные службы в старой Москве
95
шел между женихом и невестой. Когда невеста уходила в собор,
ясельничий садился на ее место и берег сани. По возвращении к
Красному крыльцу он отвозил их на Колымажный двор.
Свечниками назначались дети боярские. Они несли в собор
свечи женихову и невестину.
Фонарщики, из детей боярских, несли фонари над свечами
молодых.
Коровайники, тоже из детей боярских, во время поезда несли
караваи на особых носилках, обитых золотым бархатом.
Мовниками назначались люди, особенно приближенные к
государю. Когда, на второй день после свадьбы, новобрачный
мылся в бане, они были с ним вместе. Одни из них обязаны
были смотреть за топлением бани, другие наблюдали за во-
дой, третьи мылись вместе с молодым, четвертые приходили
в баню с платьем и поясом, пятые принимали у них платье и
одевали новобрачного.
Был еще один весьма почетный свадебный чин — сиделъщик.
Он выбирался или из родных государя или из старейших бояр.
Когда невеста ожидала жениха в Грановитой палате, сидел ь-
щик сидел около нее на жениховом месте. Пришедши в палату,
жених сам поднимал его за руку со своего места.
Кроме этих свадебных чинов, были еще носильщики, несшие
в собор к венчанию ковер, подножие, сосуд с вином, скамей-
ку и сголовье, и держальщики, державшие во время свадебных
церемоний осыпало, чару, гребень, три сорока соболей, кику45,
колпак и ширинки. Для исполнения этих обязанностей назна-
чались лица разных званий и чинов придворных.
Когда свадебные чины были назначены и им объявлены ука-
зы, во дворце начинались приготовления к свадебным торже-
ствам. Для этого убирались некоторые палаты дворца и заготов-
лялись все предметы, необходимые для свадебных обрядов.
Для выхода жениха приготовлялась брусяная изба или золо-
тая палата. В ней жених ожидал повестки о том, что невеста уже
ждет его на своем месте. Для встречи жениха и невесты и пос-
ледних обрядов перед венчанием и для обеда после брака уби-
ралась или Средняя, или Золотая, или Грановитая палата. Во
всех назначенных для торжества палатах ставились иконы, сто-
лы и лавки. Сами палаты, а также и лавка убирались коврами и
другими материями. Полавошники первого наряда были сукон-
ные со львами, а второго — суконные же с разводами. Столы
ставились особые для молодых и лиц, назначенных по наряду.
96
Г, Георгиевский
Первый стол накрывался тремя скатертями, и на нем стави-
лись перепеча и сыр, а на всех были хлеб и соль. Для обеда
приготовлялись столы, кроме стола для молодых, прямой, кри-
вой, приставок. Перед царским столом ставилось чертежное
место для жениха и невесты. Оно убиралось бархатом, другими
драгоценными материями и золотыми сголовьями.
Из предметов, необходимых для свадебных обрядов, приго-
товлялись два осыпала, свечи, фонари, головной убор невесты —
кика с убрусом и фатой, — ширинки, каравай, перепеча, каша
и куря верченое.
Осыпала приготовлялось два. Одним осыпали молодых после
убора невесты, а другим — при входе в сенник.
К свадьбе великого князя Василия Иоанновича велено было
приготовить осыпало на золотом блюде, в трех местах его на-
сыпать хмелю и на каждом месте положить по девяти соболей и
по девяти платков бархатных, камчатных, атласных, с золотом
и без золота, «и всякие девять платков были бы разных шел-
ков, и отмерить те платки длиною в четверть с вершком арши-
на, да поперек в четверть». На тех же трех местах велено было
положить по девяти «меньших пенязей46, а были бы пенязи
величиною с золотой, а иной и меньше». На второй свадьбе
царя Михаила Федоровича на блюдо положено было, кроме
всего этого, по девяти белок, а пенязи взяты были восемнад-
цать золотых, а девять золотых угорских.
Кроме обручальных, для жениха и для невесты приготовля-
лись особые свечи. На второй свадьбе царя Михаила Федорови-
ча велено было государеву свечу приготовить в три пуда, а го-
сударынину в два пуда, а на первой свадьбе царя Алексея Ми-
хайловича изготовили государеву свечу в два пуда, а государы-
нину в полтора пуда. На каждую свечу одевались обручи чекан-
ные, широкие, золотые, а сами свечи обертывались еще собо-
лями. Свечи эти бывали с молодыми в палатах и в соборе при
венчании, а отсюда прямо вносились в сенник и ставились там
в одной кади с зерновым хлебом. После свадебных пиров из
них приготовлялась одна свеча и отдавалась в собор к местным
образам. Свечи эти, как и обручальные, зажигались водокре-
щенскою свечой. Для этих свечей приготовлялись особые фо-
нари, которые несли над ними во время выходов.
Для головного убора невесты приготовлялась кика с фатой и
убрусами, а для подарков со стороны невесты жениху и гостям —
Праздничные службы в старой Москве
97
ширинки и убрусы, состоявшие из платков и полотенец, вы-
низанных жемчугом и расшитых золотом и шелками.
Каравай жениха и невесты пекли назначенный боярыни с
особыми обрядами. На царских свадьбах караваи обшивались
красною камкой, а государев каравай покрывался турецким зо-
лотым бархатом, а царицын золотым атласом. На караваях на-
шивались тридевять золоченых пенязей «с одной стороны зо-
лочено и чеканено, с другой било и гладко». На первой свадьбе
царя Алексея Михайловича на каравай было положено еще по
четыре пары соболей, по десяти рублей пара. Для караваев при-
готовлялись особые носила, обитые красным бархатом гладким.
Из яств для свадебных обрядов приготовлялись перепеча,
каша и куря верченое. Перепеча приготовлялась из сдобного
теста в виде конуса с гранями. Она вместе с сыром, хлебом и
солью приносилась раньше в ставилась на столе молодых. С об-
рядами варилась и каша для молодых, приносившаяся в фар-
форовых горшочках, обернутых двумя парами соболей. Куря
верченое готовилось тоже нарочито для молодых. Курица эта
жарилась не на противне, а на вертеле.
Самого главного внимания требовало приготовление сенни-
ка, или холодного помещения для опочивания молодых. Убор
сенника считался делом весьма ответственным и почетным и
потому поручался особо приближенным боярам и боярыням.
На всех четырех стенах и над окнами изнутри и снаружи
ставили по иконе Божьей Матери. Стены сенника убирались
материями и коврами. В четырех углах его втыкались четыре стре-
лы и на них вешались по сорока соболей и по калачу. На лавках
по углам же ставили оловянники с медом. В левой стороне сен-
ника приготовлялась постель. Она стлалась на тридевяти ржаных
снопах, поверх которых клалось семь перин и бумажников, а
также оголовья, или подушки бархатные, атласные и камчат-
ные. Постель в таком виде покрывалась одеялом. Подле посте-
ли, в головах, ставили два изголовьица в на них полагали
шапки государские. В ногах у постели расстилали ковер и на
нем клали кунье одеяло и соболью шубу, а поверх покрывали
их простыней.
Когда все постельные уборы приносили в сенник, то впере-
ди шли с иконами Рождества Христова и Рождества Богороди-
цы и, принесши их в сенник, ставили в головах у постели. Здесь
ставили кадь, насыпали ее зерновым хлебом и после венчания
ставили в нее свечи государя и государыни.
7 Москва
98
Г. Георгиевский
Все эти приготовления совершались особо назначенными
лицами, с соблюдением особых обрядов, и последние из них
оканчивались угром того дня, в который назначена была свадьба.
III
День царской свадьбы назначался после избрания невесты.
Все свадебные торжества на языке того времени назывались го-
сударевой радостью. На совершение своей радости государи все-
гда испрашивали благословение у митрополита или патриарха.
Накануне свадьбы вечером или же в самый день ее утром го-
сударь-жених в сопровождении своих бояр, окольничих, дум-
ных людей и дворян торжественно выходил к патриарху или
митрополиту в Успенский собор и в другие кремлевские храмы,
чтобы попросить благословения Божье на предстоящую радость.
В Успенском соборе государь обращался к святителю с ре-
чью, в которой просил его благословить на вступление в за-
конный брак и молить за него Господа. Святитель благословлял
государя образом и отвечал ему речью.
5 февраля 1626 года царь Михаил Федорович пришел в Ус-
пенский собор и просил патриарха Филарета, своего отца,
благословить его на вступление в брак с Евдокией Лукьянов-
ной Стрешневой. Обращаясь к патриарху, царь произнес:
«Великий государь наш, святейший патриарх Филарет москов-
ский и всея России! По воле Всеблагого и Всесильного в Троице
славимого Бога нашего и по совету и благословению вас, велико-
го государя отца нашего, и матери нашей великой государыни
иноки Марфы Ивановны, производили мы сочетатися законно-
му браку, по апостольскому преданию и святых отец правилам».
Патриарх Филарет, благословляя государя иконой, отвечал:
«Благочестивый и христолюбивый сын наш, великий госу-
дарь, царь и великий князь Михаил Федорович всея России!
Всемогущий и неизреченный в милости, в Троице славимый
Бог наш, тебя, великого государя, от чрева матери вашей, за
благочестие царством прослави и почти вас; той и ныне про-
славить тя, великого государя, причтитися законному браку,
по апостольскому преданию и святых отец правилам, и подаст
тебе, государю, и супруге, царице Евдокии, долготу лет живо-
та вашего и благословит вас благословением последним, ему
же несть пременения, и подаст вам благородная чада, якоже
Аврааму и Сарре Исаака, Исааку Иакова, Иелкану и Анне чуд-
ного Самуила и прочим древним отцам, Богу угодившим, и да
Праздничные службы в старой Москве
99
узриши сыны сынов твоих и дщери дщерей твоих, и благочестивое
царство соблюдет от всех ваших врагов ненаветно и распростра-
нит и умножит от моря до моря и от рек до конец вселенныя».
15 февраля 1648 года, вечером, царь Алексей Михайлович
пришел в Успенский собор и так просил благословения у пат-
риарха Иосифа на вступлеаие в брак с Марией Ильиничной
Милославской:
«Великий господин, отец наш и богомолец святейший
Иосиф, патриарх московский и всея России! По милости Все-
благого и Всесильного в Троице славимого Бога нашего и по
благословению и по совету вас, великого господина, про-
изводили мы законному браку сочетатися, и день радости на-
шея быть завтра, и тебе, великому господину отцу нашему и
богомольцу, нас, великого государя, благословити сочетатися
законному браку по апостольскому преданию и святых отец
правилам, и тебе, великому святителю, о нас помолитися».
Патриарх, благословляя государя, отвечал:
«Благочестивый и христолюбивый великий государь царь и
великий князь Алексей Михайлович, всея России самодержец!
Всемогущий, неизреченный в милости, в Троице славимый
Бог наш, иже соблюдает вас, великого государя, от чрева ма-
тери вашей и за благочестие царством прослави и почти вас,
той и ныне благословить тя, великого государя, причтитися
законному браку по апостольскому преданию и святых отец
правилам, и подаст тебе, государю, и супруге твоей, царице
Марье Ильиничне, долготу лет живота вашего и благословит
вас благословением крайним, ему же несть пременения, и по-
даст вам благородные чада, яко же Аврааму и Сарре Исаака,
Исааку Иакова, Иелкану и Анне Самуила и прочим древним
отцам богоугодившим, и да узриши сыны сынов твоих и дщери
дщерей твоих, и благочестивое ваше царство соблюдет от всех
ваших врагов ненаветно, и распространит и умножит от моря и
до моря и от рек до конец вселенной».
Когда вступали в брак удельные князья, то за благословени-
ем они ходили в Успенский собор вместе с великим князем,
который и испрашивал у митрополита благословения жениху.
Нужно заметить, что самая свадьба удельных князей бывала
лишь с разрешения великого князя. Когда же подходил день
ее, то он с женихом отправлялся в Успенский собор. Так, ве-
ликий князь Василий Иоаннович перед свадьбой своего брата
Андрея Иоанновича Старицкого пришел с ним в собор к обед-
100
Г, Георгиевский
не. После обедни великий князь сказал митрополиту Даниилу:
«Брат мой моложей, князь Андрей Иванович, хочет женит-
ся», — и просил благословить его на вступление в брак. Митро-
полит благословил великого князя и особо жениха.
Получив благословение, великий князь со своею свитой хо-
дил в Чудов монастырь помолиться архангелу Михаилу и у раки
святителя Алексия, в Вознесенский монастырь, и в Архангель-
ский собор поклониться у гробниц своих царственных предков
и испросить их благословения на предстоящее великое семей-
ное и государственное дело женитьбы.
Котошихин говорит, что накануне царевой свадьбы бывает
у царя стол на бояр и боярынь и на отца и мать невестиных.
«И сидят, — говорит он, — царь с невестой своею за столом, а
бояре и боярыни за розными особыми столами. И пред ествою
царский духовник, протопоп, царя и царевну благословляет
крестом и велит им меж себя учинить целование. И потом боя-
ре и боярыни царя и царевну поздравляют обручався. И евши и
пив, царь царевну отпустит к сестрам своим, по-прежнему, а
бояре и их жены разъедутся по домам».
В самый день свадьбы, с раннего утра, в Москве начиналось
великое оживление. Отовсюду собирались во дворец гости и
назначенные чины и спешили занять свои места и приступить
к исполнению возложенных на них обязанностей. Многолюд-
ство и общее возбуждение, конечно, не обходились без заме-
шательств и суматохи. Но когда назначенные дьяки и бояре
установили всех прибывших по местам и устроили все по на-
ряду и чиноположению, царю немедленно докладывали, что
приспело время исполнить светлую радость, и тогда начинал-
ся торжественный день свадьбы, и открывались великолеп-
ные обряды царской женитьбы. Эти торжества состояли из
сборов в палатах, самого поезда к венчанию и пированию
после совершения брака.
В царицыных хоромах происходило одевание невесты к вен-
цу. Боярыни наряжали ее во все царственное одеяние, кроме
короны, вместо которой на голову возлагали девичий венец.
Изрядив царскую невесту, они сажали ее за стол, а с нею ря-
дом садились все чиновные жены. Перед ними назначенные
люди стояли со свечами, караваем и ширинками. Приготовив-
шись совершенно, они ожидали повестки от царя.
Царственный жених в это время облачался в свой царский на-
ряд. Царь Михаил Федорович на свадьбе своей с Евдокией Лукь-
Праздничные службы в старой Москве 101
яновной нарядился в «кожух золотой аксамитной на соболях, да
в шубу русскую соболью, крыта бархатом золотым, заметав полы
назад за плеча, а пояс на государе был кованой золотой».
В таком же одеянии и царь Алексей Михайлович венчался с
Марией Ильиничной, «а что бывало в прежних государских
радостях, чтобы у шубы заметать полы назад за плеча, и того
государь учинить не изволил, а в то место велел государь сде-
лать у шубы ожерелье долгое, соболье, большое».
В это же самое время бояре и все свадебные чины — стольни-
ки, стряпчие, дворяне московские, дьяки, полковники, голо-
ва и гости — наряжались в золотое одеяние.
Когда царь и весь его свадебный чин оканчивали свое одея-
ние, начинался выход жениха из хором, причем великие кня-
зья выходили в брусяную столовую избу, а цари — в среднюю
Золотую палату. Выход был торжественный и блестящий. Впе-
реди шел царский духовник. Из поезжан шли первыми стольни-
ки и дворяне, бояре и дружки. За ними шел государь, поддержи-
ваемый под руку тысяцким. За государем печи бояре, стольни-
ки и окольничие, дворяне - все в золоте, в черных шапках, в
низанных воротниках, стоячих и отложных. Войдя в палату,
государь молился образам и садился на своем месте на лавке, на
бархатном сголовье, а под ногами колодочка золотая. Сев сам,
он приказывал посаженому отцу, тысяцкому и боярам сесть на
большой лавке, а за ними приказывал сесть и поезжанам.
Посидев немного, государь посылал царевниных дружек за
невестой с повелением идти ей на место в Грановитую палату.
Дружки, войдя в царевнины хоромы, молились образам и
ударяли, по обычаю, челом царевне, причем старший дружка
говорил речь: «Великий государь царь и великий князь... всея
России самодержец, велел тебе, царевне... идти в Грановитую
палату на место». Царевна, выслушав речь, поднималась с ме-
ста и, помолившись иконам, начинала выход.
Выход царской невесты в Грановитую палату совершался по
уложенному наряду, в таком же торжественном порядке, как и
выход жениха-царя.
Из своего терема царевна шла проходною палатой и чрез
постельное крыльцо входила в Грановитую палату. Впереди
всего шествия выходили свечники, каравайники и фонарщики
в золотых терликах на соболях, выданных с казенного двора, в
черных лисьих шапках; опоясанные золотыми кушаками; за
ними стряпчие, в золоте и черных шапках, несли свечи обру-
102
Г. Георгиевский
чальные и богоявленскую; за ними думный дьяк нес осыпало и
шли царевнины дружки. Впереди царевны шли по сторонам
пути окольничий и дьяк и оберегали путь невесты, чтобы его
никто не переходил; за ними, перед самою невестой, шел про-
топоп благовещенский или рождественский и кропил путь свя-
тою водой. Саму царевну вели под руки две большие свахи, да
около нее по сторонам шли две боярыни для бережения. За
невестой шли сидячие боярыни, и одна из них несла царевнину
кику. За боярынями постельницы несли на золоченых блюдах
убрусцы и ширинки.
Войдя в Грановитую палату, протопоп кропил святою водой
чертожное место, и свахи, сняв сорок соболей и дав их держать
дьяку, сажали царевну на ее место, а около нее на царевом
месте садился назначенный сиделыцик. Около невесты сади-
лись старшие чиновные жены, а боярыни садились на лавку за
большим столом. Свечники становились против царского мес-
та, а фонарщики, каравайщики и с ширинками становились
на левой стороне, «поотодвинувся подале».
Когда все устраивались на своих местах, один дружка от-
правлялся к царю объявить, что царевна со всем чином в пала-
ту пришла и все устроились. Государь, выслушав известие, по-
сылал в Грановитую палату посаженого отца, которому пола-
галось сидить на большом месте, и с ним бояр сидячих.
Посаженый отец, войдя в палату, кланялся образам, которые
были на всех сторонах, и, челом ударя царевне, садился за сто-
лом на лавки в большом месте, выше матери посаженой. Сидя-
чие бояре занимали места на скамьях за столом против боярынь.
Посидев немного, посаженый отец посылал к царю боярина
звать его в палату на место. Боярин, придя в Золотую палату,
говорил царю речь: «Великие государь царь и великий князь...
всея Великие и Малые и Белые России самодержец! Боярин...
велел тебе, государю, говорить: прося у Бога помощи, время
тебе, государю, идти к своему государеву делу».
Выслушав эту речь, государь говорил духовнику своему, что
«идти час», и духовник произносил молитву, а царь и чины
свадебные молились образам. По молитве духовник благослов-
лял крестом царя и весь чин.
По свидетельству Котошихина, в это время дружки благо-
словлялись у посаженых отца и матери ехать «по новобрачную
невесту», за ними благословлялись весь чин и царь, и отец и
мать благословляли их словом: «Благослови Бог». Начинался
торжественный выход царя в Грановитую палату.
Праздничные службы в старой Москве
103
Впереди шли бояре, благовещенский протопоп с крестом и
недельный крестовый поп со святою водой, которою кропил
царский путь. Тысяцкий вел государя под руку, за ним стольник
нес колпак, и шли стольники и стряпчие.
Войдя в палату, протопоп благословлял крестом царя и весь
свадебный чин и говорил: «Достойно есть». Дружка в это время
поднимал с государева места сиделыцика, и государь, по-
молившись иконам, садился на чертожное место около невес-
ты и приказывал всем садиться по своим местам.
Посидев немного, государь приказывал священнику гово-
рить молитву покровению главе, после чего свахи приступали
к последнему убору невесты. Держальщики передавали сва-
хам чару и гребень. Большая сваха брала гребень и, обмакнув
его в чару, в которой было вино или мед, чесала голову жениху
и невесте. После этого она одевала на голову невесты кику,
покрывала ее фатой и убрусом. Покрыв невесту, она брала осы-
пало и осыпала хмелем жениха и невесту и опахивала их сороком
соболей. Когда все обрядности с убором молодых были оконче-
ны, зажигали свечи государя в невесты богоявленскою свечой.
Государев больший дружка подходил после этого к поса-
женым отцу и матери и благословлялся у них резать сыр и
перепечу. В это время царевнин больший дружка подносил госу-
дарю от невесты убрусцы, а также каравай, перепечу и сыр, а
меньший царевнин дружка подносил ширинки и перепечу
боярам и боярыням, поезжанам и всем гостям. В это же самое
время отправлялись подарки от невесты патриарху или мит-
рополиту и всем царским родственникам. После раздачи даров *
дружка снимал со стола первую скатерть, завертывал в нее
каравай, сыр и перепечу и, запечатав ее печатью, отдавал для
хранения ключникам.
Котошихин несколько иначе передает эти обряды Гранови-
той палаты, последние перед отправлением к венцу. «А как царь
и царевна сядут на место на одной подушке, — говорит он, — и
потом сядут и бояре и весь свадебный чин по своим местам за
столы, и учнут пред царя и пред царевну и пред свадебный чин
носити есть стольники и ставити яствы по одному блюду на
стол, а не все вдруг. И в том столе, где сидят бояре и боярыни,
ставится одной ествы блюд по пяти, потому что иные сидят от
первых людей один от другого вдали. А как еству испоставят, и
в то время, встав, духовник начнет пред ествою говорити мо-
литву “Отче наш”; а соверша молитву, садятся по местам. И
104
Г. Георгиевский
потом дружки и подружья учнут благословляться у отца ж и у
матери новобрачной косу чесати, а протопоп и свадебный чин
начнут ести и пити, не для того, чтоб досыта наесться, но для
чину такого. А пред царя есть ставят и разрезывают и отдают с
стола, а он не ест. И в то время как у новобрачной косу расче-
шут, дружки благословляются у отца и у матери новобрачную
крутити, и они потому ж благословляют словом. А как начнут
косу чесати и укручивати, и в то время царя и царевну закроют
покровом, и держат покров свечники, а косу расчесывают сва-
хи и укручивают. Да в то ж время перед царем стоит на столе,
на большом блюде, хлеб да сыр. И тот хлеб и сыр начнут резать
и класть на тарелки, да сверх того хлеба и сыра на те же тарел-
ки кладут дары, ширинки от новобрачной по росписи, и под-
носят наперед священнику да отцу и матери невестиным, да
тысяцкому, потом царю, и поезжанам, и сидячим боярам и
боярыням, и дружки себе, и свахам, и конюшему, и дворец-
кому, и чинам их, по росписями же. А укрутя, новобрачную
покроют покровом тем же, которым были закрыты, а на том
покрове вышит крест. А венец девичий бывает снят и отдан в
сохранение. Также и к царскому отцу и матери, и к царевнам,
и к сидячим боярам и боярыням хлеб и сыр и дары посылают с
невестиным дружкою, а к патриарху белого полотна, сколько
доведется. А бывают те дары — ширинки тафтяные белые, шиты
кругом золотом и серебром, около кисти золото с серебром, а
иные золото и серебро с шелком. И после того окручения, из-
за третьей ествы, протопоп, встав из-за стола, учнет говорити
по обеде молитву, и потом у отца и матери учнут благословля-
тися царю с царевной и с поездом идти к венчанию, и они их
благословляют».
IV
По окончании всех обрядов царь поднимался со своего места.
Посаженые отец и мать благословляли образами жениха и не-
весту, а родители невесты прощалась с нею и отдавали ее
«царю в руки». Протопоп благословлял крестом царя, царевну
и весь свадебный чин и тотчас же открывался свадебный по-
езд к венчанию.
Торжественный и великолепный выход царя к венчанию при-
ветствовался колокольным звоном по всей Москве, в которой в
это же время начинали «во всех церквах Бога молити о здоровье
царском и о царевнине и о сочетании законного брака».
Праздничные службы в старой Москве
105
На великокняжеских свадьбах отправлялся в собор сначала
один жених, а потом уже невеста. На царских свадьбах жених и
невеста вместе отправлялись в собор. Впереди них шли стряп-
чие и устилали путь камками красными и желтыми. У Красного
крыльца жениха ожидал конь, на котором сидел конюший, а
для невесты были приготовлены сани, в которых сидел ясель-
ничий. Когда государь сходил с крыльца, к нему подводили
коня, и он верхом отправлялся в собор. Впереди ехали верхами
поезжане в большом числе, дружки и близ государя - тысяц-
кий. Конюший со своим чином шел пешком за государем. Здесь
же шли по сторонам дети боярские, оберегавшие путь, чтобы
никто не перешел между государем и царевной. Невеста ехала в
санях, обитых золотными атласами. Против нее в тех же санях
сидели все четыре свахи. За санями, для береженья, шел ясель-
ничий со всем своим чином.
Во главе всего поезда шел протопоп с крестом, и несли ка-
равай и свечи с фонарями.
Подъехав к южным дверям Успенского собора, выходящим
прямо на площадь против собора Архангельского, царь сходил
с коня, а невеста оставляла сани, и вместе шли в церковь в
широкие красные двери, «что от Архангела». Впереди них шли
тысяцкий и дружки, большие свахи вели под руки царевну, а
меньшие шли за нею; бояре, написанные пред государем, замы-
кали шествие. Конюший садился на аргамака, ясельничий — в
сани, а дети боярские оберегали путь, чтобы никто не перешел
между государевым аргамаком и царевниными санями.
В соборе жених и невеста становились посредине против
Царских дверей, на месте амвона, который на это время уби-
рался. Под ноги подстилали камку и сорок соболей. Со свечами
становились с правой стороны у патриаршего места, а с кара-
ваями — с левой. У левого же столпа приготовлялась скамья,
покрытая золотым ковром, с сголовьями из красного бархата с
золотом. На сголовья полагали сорок соболей, а под ноги под-
ставляли две колодочки, обитые бархатом.
Великих и удельных князей венчали митрополиты. Со време-
ни царя Михаила Федоровича царские свадьбы стали венчать
протопопы, большею частью благовещенские. На клиросах пели
дьяки царские по строкам, а иногда и их не было, и обязан-
ность чтеца и певца исполняли дьяконы и ключари соборные.
На великокняжеских свадьбах жених, войдя в церковь, ста-
новился на правой стороне ее, а невеста, приезжавшая после
106
Г. Георгиевский
жениха, становилась на левой. Митрополит, приступая к со-
вершению таинства брака, подходил к жениху, брал его за
руку и ставил посредине собора на камке и соболях. Потом так
же подходил к невесте и так же ставил ее рядом с женихом.
Начиналось венчание.
По сведениям Котошихина, во время венчания жениха с
правой стороны поддерживал дружка, а невесту с левой под-
держивала сваха. Около них боярин держал вино в стеклянном
сосуде. На великокняжеских свадьбах этот сосуд, после того
как жених и невеста выпивали из него вино, жених топтал
ногами. На свадьбе великого князя Василия Ивановича с княж-
ною Еленою Васильевною Глинской было в наряде написано
по этому поводу: «И как митрополит дает пить вино великому
князю и княжне, и как еще великий князь будет допивать вино,
и он ударит скляницу о землю и ногою потопчет сам, а иному
никому не топтать, опричь князя, а после венчания, собрав,
кинуть в реку, как прежде велось». Цари Михаил Федорович и
Алексей Михайлович на своих свадьбах приказывали протопо-
пу отнести скляницы в алтарь.
По окончании церковного венчания молодых сажали рядом
на скамье, а на великокняжеских свадьбах тотчас же начина-
лись поздравления от митрополита, родных и бояр, а певчие в
это время пели многолетие. На царских свадьбах, когда моло-
дые усаживались на скамьи, протопоп подходил к ним и по-
учал их «как жити: жене у мужа быти в послушестве и друг на
друга не гневаться, разве некие ради вины мужу поучати ее
слегка жезлом, зане же муж жене, яко Христос глава на Цер-
кви; и жити бы в чистоте и богобоязни, неделю, и среду, и
пяток, и все посты постити, и Господские праздники и в кото-
рые дни прилучится праздновать апостолам и евангелистам и
иным нарочитым святым греха не сотворили, и к церкви б
Божией приходили и подаяние давали, и со отцом духовным
спрашивались почасту, той бо на вся блага научит». После по-
учений протопоп брал царицу за руку и отдавал ее мужу и
приказывал им меж себя учинить целование, а потом сам и
весь свадебный чин поздравляли царя и царицу «венчався». По
окончании венчания свадебный поезд возвращался во дворец в
прежнем порядке.
Когда царь сходил у Красного крыльца с аргамака, коню-
ший садился на него и отправлялся к сеннику, вокруг которо-
го должен был ездить всю ночь с голым мечом.
Праздничные службы в старой Москве
107
На свадьбах великокняжеских жених с невестою разлучались
при входе во дворец. Жених шел к себе завтракать, а невесту
боярыни уводили в терема. После завтрака князь в сопро-
вождении многочисленной свиты отправлялся по московским
монастырям. Вернувшись с богомолья, он приказывал всем
боярам и чинам и царице идти к свадебному столу. Когда зани-
мали свои места, князь сам входил, садился на свое место, и
на стол тотчас же подавали куря верченое и ставили перед
новобрачными. Большой дружка снимал скатерть, обертывал
ею куря вместе с калачом и солонкой и относил в сенник к
постели. После этого князь приказывал ставить на столы яства.
В свадебном наряде великого князя Василия Ивановича было
указано: «Яства подавать по наряду, со благочинием и со вни-
манием. И кому довелось подавать яствы, и те говорят яствам
поодиночке молитвы, и кому подавать, те говорят милостивые
речи великого князя. И как с яствами подойдут к боярам и
детям боярским, и им поступать по старому обычаю. И как
пошлет великий князь с меды и вины фряжскими, и тогда не
чинить споров, быть во всем, как велось исстари, без спору, а
желать во всем добра великому князю до полна».
На царских свадьбах тотчас же после венчания начинался
свадебный пир, а свадебное богомолье совершалось на второй
день. Когда все усаживались за столами, царь приказывал пода-
вать кушанья. После третьего кушанья перед молодыми стави-
лось куря верченое и по старому обычаю отправлялось в сен-
ник. Тотчас и молодые вставали из-за стола и в сопровождении
тысяцкого, дружек и свах шли в сенник. В дверях палаты проис-
ходил обряд выдавания молодой мужу.
На свадьбе старицкого князя Андрея Иоанновича выдавал
новобрачную княгиню великий князь Василий Иоаннович и
при выдавании говорил речь: «Брат Андрей! Божиим изволе-
нием и нашим жалованьем велел Бог тебе жениться, понята
княгиню Ефросинью; и ты, брат Андрей, свою жену, княгиню
Ефросинию, держи по тому, как Бог устроил».
На второй свадьбе царя Михаила Федоровича выдавал цари-
цу боярин Иван Никитич Романов и, остановясь в дверях, го-
ворил речь: «Великий государь царь и великий князь Михаил
Федорович всея России! По воле всемогущего и всесильного в
Троице славимого Бога и по благословению отца твоего ве-
ликого государя святейшего патриарха Филарета Никитича
московского и всея России и матери твоей великой государы-
108
Г. Георгиевский
ни инокини Марфы Иоанновны, изволил ты, государь, по пре-
данию апостольскому и святых отец правилам, сочетатися за-
конному браку в наследие вечно вашему царскому роду, в об-
ладание великих государств ваших, а понята за себя царицу и
великую княгиню Евдокию Лукьяновну. И ты, великий госу-
дарь, свою царицу, а нашу государыню, приемли и держи, как
человеколюбивый Бог в законе нашем истинные христианские
веры устроил и апостолы и святые отцы предаша».
После выдавания сопровождавшие провожали молодых до
сенника. В сеннике посаженая мать одевала на себя соболью
шубу мехом вверх и осыпала новобрачных хмелем.
На свадьбе великого князя Василия Иоанновича было уло-
жено: «В те поры большая сваха да дружки, развернув скатерть,
кормят великого князя и великую княгиню курем; и как по-
едят куряте, и великий князь велит всем идти». На царских свадь-
бах тотчас же после осыпания бояре и боярыни возвращались в
Грановитую палату, и там мужчины продолжали обед, а боя-
рыИи шли в царицыны хоромы.
Спустя некоторое время царь приказывал звать в сенник
посаженых отца с матерью, тысяцкого, дружек, свах и ближ-
них бояр. В сенях перед сенником бояре кормили государя, а в
сеннике боярыни кормили молодую царицу. На свадьбе царя
Алексея Михайловича «в те поры подавано было к государю в
сенник квас в серебряной дощатой братине, да с кормового
дворца приказных еств: попорок лебедин под шафранным взва-
ром, ряб окрашиван под лимоны, потрох гусиный; да госуда-
рыни царице подавано приказных еств: гусь жаркий, порося
жаркое, куря в калье с лимоны, куря в лапше, куря во щах
богатых; да про государя и про государыню подаваны хлебев-
ные ества: перепеча крупичатая в три лопатки недомерок, четь
хлеба ситного, курник подсыпан яицы, пирог с бараниной,
блюдо пирогов кислых с сыром, блюдо жаворонок, блюдо бли-
нов тонких, блюдо пирогов с яицы, блюдо сырников, блюдо
карасей с бараниной».
После угощения молодых в сеннике гости продолжали пир в
Грановитой палате; царь приказывал боярам после пира ехать к
себе домой, а назавтра быть к нему во дворец к обеду.
Второй день молодых начинался банею. Баню топили с
особыми обрядами, под присмотром особо назначенных бояр.
В баню великие князья посылали удельным подарки, состояв-
шие из платья княжеского. Цари Михаил Федорович и Алексей
Праздничные службы в старой Москве 109
Михайлович на своих свадьбах в бане же кушали сами и жало-
вали своих бояр ествами и посылали им романею47 в кубках.
После бани молодые приходили в сенник, и здесь происхо-
дил обряд вскрытия невесты: посаженый отец поднимал по-
кров, который был на голове молодой царицы. Государь тогда
приказывал видеть царские и царицыны очи всем окольничим
и думным людям. Видеть светлые царские очи считалось вели-
кою честью и великим пожалованием. Бояре при этом поздрав-
ляли молодых, а после поздравления кормили их кашею.
На свадьбе царя Михаила Федоровича с того времени, как
он пошел в баню, во весь день и ночью на царском дворе игра-
ли в сурны и в трубы и били по накрам48. Царь Алексей Михай-
лович «на своей государевой радости накрам и трубам быти не
изволил. А велел в государские столы вместо труб и органов и
всяких свадебных потех петь своим государевыми певчим дья-
кам, всем станицам, переменяясь, строчные и демевственные
большие стихи из праздников и из триодей49 драгие вещи, со
всяким благочинием. И по его государеву мудрому и бла-
гочестивому рассмотрению бысть тишина и радость и благоче-
стие всякое, яко и всем ту сущим дивитися и воссылати славу
превеликому в Троице славимому Богу, и хвалити и удивляти-
ся его царского величества разуму и бдагочинию».
После завтрака в сеннике цари отправлялись на богомолье по
московским церквам и монастырям. Возвратившись с богомо-
лья, царь отправлялся в Грановитую палату и начинал свадеб-
ный обед для гостей своих. Во время обеда перед царем стояли
дружки, а перед царицею — свахи. Гости сидели за столами,
сообразно с чинами, в шубах и шапках, в охобнях и терликах.
На свадьбе царя Алексея Михайловича царица Мария Ильи-
нична не была за царским столом, но в своих хоромах угощала
таким же обедом боярынь.
На третий день бывал такой же обед в Грановитой палате,
после которого царь жаловал бояр овощами «по целому блюду,
а иным а по два».
Четвертый день свадьбы назначался для столования духов-
ных лиц и общего челобитья царю. Царь в сенях встречал пат-
риарха и, получив благословение, провожал его в палату. Вой-
дя в палату, царь и патриарх занимали свои места. Патриарх
потом благословлял государя крестом и образом и подносил
ему дары. За патриархом поздравляли государя и подносили ему
дары все духовные лица, а за ними бояре, думные люди и гос-
по
Г. Георгиевский
ти. Из палаты государь с патриархом и со всеми гостями шел в
царицыны хоромы, где происходило такое же поздравление
царицы и поднесение ей даров.
Столование для патриарха и духовных лиц происходило в
Грановитой палате «без свадебных чинов, а взвары и овощи
подавали государю и в столы ставили по свадебному обычаю».
Четвертым днем оканчивались свадебные пиры и веселье. Все
свадебные торжества и обряды оканчивались посещением мо-
лодыми царем и царицею московских монастырей, кормлени-
ем и раздачею милостыни чернецам, а также хождением по
богадельням и тюрьмам и раздачею в них царской милостыни*.
Г. Георгиевский
Сахаров. С. 5—106.
СТАРАЯ МОСКВА
ОПИСАНИЕ ЖИЗНИ В МОСКВЕ
СО ВРЕМЕН ЦАРЕЙ ДО XX ВЕКА
Москва полстолстия назад
В пятидесятых годах прошедшего столетия Москва счи-
талась да и была столицей русского дворянства. Поме-
щичьи семьи поздней осенью, и никак не далее Рожде-
ственских праздников, наполняли Москву. В течение шести-семи
зимних месяцев проживалось в Москве все, что было выручено
доходов с имений. Летние месяцы жизнь в деревне почти ниче-
го не стоила. Усадьбы были полны всем, что требовалось для
жизни: мясо, живность, молоко, мука, крупа — все было свое.
Из Москвы привозились чай, сахар и некоторые бакалейные
продукты. Прислуга была своя, крепостная, так что жизнь в
деревне при патриархальной обстановке того времени стоила
весьма мало.
Москва славилась своим хлебосольством, хлебосольством безо
всякой задней мысли, безо всякого расчета, не только на фи-
нансовую выгоду, но даже на общественное тщеславие.
Размашистая натура русского барина не подвергалась конт-
ролю. Барин щедро делил свой избыток со всяким лицом по
каким бы то ни было обстоятельствам, соприкасающимся с
его жизнью, не рассчитывая ни на какие выгоды или взаимное
одолжение в будущем.
Часто можно было наблюдать в богатых помещичьих домах,
что у богатого барина постоянно бывали старые товарищи его
детства или службы, пользовавшиеся гостеприимством хозяи-
на и не предполагавшие, что он делает этим одолжение своим
друзьям. Роскошные балы и обеды богатого дворянина, сменя-
ясь скромными пирушками помещика средней руки, нисколь-
ко не шокировали первого и не возбуждали зависти последнего.
Все шло своим обычным порядком. Хлебосольство русского дво-
рянства было не показное (каким мы видим его в Москве те-
перь), а душевным предложением неожиданным гостям всего,
что есть у него запасов в его кладовых. Все жили патриархаль-
ной семейной жизнью.
112
Д. И. Никифоров
Мне случилось слышать рассказ высокоуважаемой старо-
жилки Москвы, княгини Софьи Степановны Щербатовой,
рожденной Апраксиной, об экспромтном бале данном ею от-
цом, Степаном Степановичем Апраксиным, государю Алек-
сандру I в один из приездов его в Москву.
Император Александр I при представлении ему С.С. Апрак-
сина выразил желание быть у него на вечере. Польщенный вни-
манием государя, С.С. Апраксин пригласил в этот вечер, кро-
ме свиты государя, все московское дворянское общество в свой
знаменитый дом на углу Арбатской площади и Пречистенского
бульвара, где в настоящее время находится Александровское
военное училище.
Слабое развитие колониальной торговли в Москве в то вре-
мя, бездорожье окрестностей и вообще невозможность добыть
что-нибудь особо выдающееся в тогдашних магазинах понево-
ле вынудили графа обходиться собственными средствами и за-
пасами. Немедленно были посланы нарочные в подмосковные
имения графа, откуда были доставлены померанцевые, лимон-
ные, лавровые и другие деревья, наполнявшие оранжереи, и
ими украшены московские палаты графа. Всю провизию и фрук-
ты тоже доставила вотчина С.С., и роскошный бал, осчастлив-
ленный присутствием государя, состоялся при тысячной публике
русского дворянства. Оркестр, прислуга были свои, и провизия к
ужину не покупная. Великолепный бал стоил графу всего пять
тысяч ассигнациями. Конечно, там не было ничего сверхъесте-
ственного, показного, ни мартовской землянки, ни январских
вишен, ничего ненатурального и противного природе и клима-
ту, а было то, что соответствовало времени и стране.
Большинство руководителей дворянского общества, давав-
ших ему тон, состояло из бывших деятелей александровского и
николаевского времени или их потомков и из лиц, не стремив-
шихся играть роль в петербургской администрации, а потому
независимых в своих мнениях. Все, что они делали для поддер-
жания силы дворянской партии, было без корысти, безо вся-
кого расчета на какое-нибудь возмездие в будущем. Многие до-
статочные люди, оказывая протекцию друзьям, старались по
возможности скрыть свое участие в добрых делах. У большин-
ства состоятельных дворян был всегда открытый стол для всех
близко знакомых людей. Стол без особо изысканных блюд, но
сытный и приготовленный из свежей, весьма нередко домаш-
ней, провизии. Кормить всех соседей за своим столом было та-
Старая Москва
113
кой обычной формой гостеприимства, что никто не считал это
какой-либо заслугой в отношении своих знакомых.
Были обычные дни званных обедов: тогда всякий не позван-
ный на пиршество не позволял себе вторгнуться в намеченное
без него общество.
В случае неудачи в делах по имению всякий мог ожидать по-
мощи от друзей и родных. Предводители дворянства считали своей
прямой обязанностью спешить на помощь своим дворянам.
Происхождение названий московских урочищ
Многие улицы Земляного города, составляя продолжение
улиц Белого города, носят их же наименования, как то: Пре-
чистенка, Никитская, Тверская, Дмитровская и другие. В Зем-
ляном городе были стрелецкие слободы. Многие местности Зем-
ляного города имели свои особые наименования согласно за-
нятиям своих обитателей, например, местность Грачи называ-
ется так потому, что в этой местности жили пушкари, упот-
реблявшие для стрельбы из пушек куски свинца и чугуна —
снаряд, называемый «грачом»; Кадыши — по местности, где во
время владычества татар жили «кади», то есть татарские судьи.
Толмачи, то есть переводчики, Басманники — дворцовые хлеб-
ники, кафтаны которых для отличия от прочих были обшиты
басманами, Яндовы — мастера медной посуды (ендова), Брон-
ники — мастера брони, Бараши — мастеровые шатерники. По-
том масса слобод за Земляным валом, населенные ямщиками,
обязанными содержать почтовую гоньбу. Слободы эти отделя-
лись друг от друга большими пустырями и имели каждая свой
особый порядок. Были слободы, называвшиеся по националь-
ности лиц, их заселявших. Например Грузины, где были поселе-
ны грузины и армяне по присоединении к нам Грузии; Немец-
кая слобода, где жили иностранцы под общим прозвищем «нем-
чин»; в Замоскворечьи, где селились татары, были Ордынки,
Балъчуг, Татарские и другие.
Рогожская, это название в старину носила находившаяся здесь
Ямская слобода, от которой шла дорога в большое село Рогожи,
переименованное в 1781 году в уездный город Богородск. Село
Рогожи, окруженное дремучими лесами, существовало разра-
боткой лесного материала, который привозили в Москву; гро-
мадный склад рогож всегда находился в слободе, потому и
местность эта получила вышеозначенное название.
8 Москва
114
Д.И. Никифоров
Болвановка. Во время владычества татар великие князья
встречали ханских послов с большим почетом за городом и
принимали грамоту хана на подостланных соболях, и с почте-
нием встречали басму, т.е. болвана, изображавшего хана. В
1480 году царь Иоанн III встретил послов на этом месте. Взяв
гневно басму, он изломал ее и, бросив на землю, истоптал
ногами, послов казнил, оставив только одного; пославшего ве-
стником совершенного им подвига. С этого момента Россия окон-
чательно свергнула татарское иго и перестала платить дань та-
тарам. Местность эта находится близ Пятницкой улицы и изве-
стна под именем Болвановского переулка.
Божедомка. Слово «божедомка» происходит от находившихся
в тех местностях убогих домов. Таких местностей было несколь-
ко в Москве. Известны четыре из них. Первая в Сущевской
части на Самотеке, где теперь улицы Божедомки и где в стари-
ну существовал Крестовоздвиженский монастырь, уничтожен-
ный в половине XVII столетия. Второй на Чертальной, ныне
Пречистенке, близ Мертвого переулка, идущего к церкви Ус-
пения на Могильцах, где были общие могилы. Скудельница50
же была в Божедомском переулке, ныне Царицынском пере-
улке, на месте которого построен храм Праскевы Пятницы.
Усадьбы около храма принадлежали Салтыковым, потом кня-
зьям Барятинским, дворянам Хрущовым, а в настоящее время
Селезневым. Третий — за Серпуховскими воротами, где вре-
менно было зарыто тело первого самозванца, впоследствии вы-
рытое и прахом пущенное по ветру, и четвертое на Таганке,
где царь Алексей Михайлович основал Божедомский, ныне
Покровский, монастырь. В старину все тела, которые находили
на улице, доставлялись в убогие дома, где складывались в устро-
енные амбары впредь до погребения, которое совершалось на
средства добровольных дателей. Самый обширный убогий дом —
Крестовоздвиженский на Самотеке, из которого хоронили по-
койников в общих могилах близ Марьиной рощи. Убогий дом этот
существовал до 1763 года, когда последний был уничтожен.
Заяицкая набережная названа потому, что в начале XVII сто-
летия в этой местности защищал . Москву от поляков полк ка-
заков с реки Яика и потом квартировал в той местности.
Большая Никитская по писцовым книгам XVII столетия на-
зывалась Царицынскою; объяснением того может служить, что
в начале Большой Никитской улицы находился храм Вознесе-
нья, называемый Малым. На этом месте до 1629 года стояла
Старая Москва
115
деревянная церковь, сгоревшая в этом году. Царицей Натальей
Кирилловной в 1685 году на прежнем месте построен был ка-
менный храм. При церкви был дворец означенной царицы, по-
чему и улица прежде называлась Царицынской. Церковь эта ра-
зобрана в 1831 году и перенесена частью на место бывшего дворца.
От прежней постройки на старом месте осталась одна колоколь-
ня. Улица в прошедшем столетии переименована в Никитскую.
Казенные переулки близ Покровки
На Покровке местность вправо от храма Воскресенья в Ба-
рашах, где теперь Лялин и Введенский переулки, была заселе-
на жителями слободы Бараши. Барашами назывались в старину
мастеровые шатерники, то есть лица, изготовлявшие военные
шатры для войск.
Храм Воскресенья в древности был деревянный, но в 1734 году,
в царствование императрицы Анны Иоанновны, был разобран и
на том же месте выстроен каменный. Императрица Елизавета
Петровна, возвратясь после венчания своего с Разумовским из
с. Перова, служила в этой церкви благодарственный молебен, в
воспоминание чего была сооружена на главном куполе импе-
раторская корона.
В той же местности находится другой храм Введения во храм
Пресвятой Богородицы, тоже значащийся в Барашах. Храм ос-
вящен 11 октября 1647 года.
Перед началом похода князя Василия Васильевича Голицы-
на в Крым была усиленная заготовка походных палаток-шат-
ров; тогда между Барашевской слободой и Земляным валом
были выстроены казенные склады, в которых хранились как
нужные для изготовления материалы, так и сооруженные шат-
ры. С тех пор местность эта называется казенною хранительни-
цей общественной собственности.
Есть другая версия названия этого урочища, более вероят-
ная. Близ церкви Николы Кобыльского на Земляном валу, где
прежде был временный вокзал Курской железной дороги, на-
ходились царские луга, на которых за валом паслись царские
кобылицы. В настоящее время на прежних лугах построен храм
св. Николая, именуемого Кобыльским. Для присмотра и охра-
ны царского завода во внутренней стороне Земляного вала была
поселена Казенная слобода; при ней был выстроен храм Иоан-
на Предтечи, на углу Покровки и Земляного вала, числящийся
по писцовым книгам в Казенной. Название слободы Казенной
116
Д.И. Никифоров
дано ей было потому, что на обязанности обывателей слободы
лежала повинность смотреть за заводскими царскими лошадь-
ми. Завод был долгое время под начальством обер-шталмейсте-
ра51 князя Ромодановского, потому во многих старинных актах
слобода называется Казенной Ромодановской слободой. Вооб-
ще вся местность близ Земляного вала принадлежала казне и
только впоследствии перешла во владение частных лиц.
Несуществующее село Новое Ваганькино, где теперь клад-
бище, названо потому, что туда были переведены в царствова-
ние царя Михаила Федоровича жители из бывшего урочища
Ваганьково, находившегося за нынешним Румянцевским му-
зеем. Слово «ваганьково» происходит от «ваганов», т.е. из вы-
долбленных из дерева корыт (по-старинному ночев), из кото-
рых чумаки и казаки во время своих странствований едали ка-
шицу (кулиш). Приезжая в Москву, они обыкновенно останав-
ливались у Крестовоздвиженского монастыря, на улице Воз-
движенке, теперь приходской церкви близ Казенной палаты;
потому и переулок, ими обитаемый, назывался Ваганьковским.
Переселенные из старой местности жители перенесли свое про-
звище на новое место за Пресненские пруды.
Курьи ножки. Близ Молчановки местность называется Курьи
ножки. Прежде на месте стоящего там храма была часовня,
окруженная огородами с разными на ней хибарками. Поселен-
ные на нынешней Поварской царские повара просили царя
Михаила Федоровича, ради их бедности, пожаловать им озна-
ченные огороды для прокормления семей и их стесненного
материального положения. Царь соизволил на их просьбу,
сказав: «Жертвую означенные огороды на курьи ножки» (как
теперь дают на чай или водку). С тех пор местность эта называ-
ется Курьи ножки.
В 1671 году царем Алексеем Михайловичем отведено место в
Троицкой слободе для поселения мещан, и с тех пор мест-
ность эта получила название Мещанской. Со времен императ-
рицы Екатерины II в той местности построено несколько казен-
ных благотворительных домов и больниц.
Недалеко от Мещанской, ближе к Самотеке, находилась зем-
ля Троицко-Сергиевского монастыря, но после разорения по-
ляками Москвы большее количество ее поступило в казну, ос-
талось во владении монастыря 7 десятин, где живет митропо-
лит московский в подворье, отстроенном в 1766 году.
Четвероугольник между Тверским бульваром и Садовой, а
также Тверской и Малой Никитской был сплошным болотом.
Старая Москва
117
В царствование Екатерины II на этом месте были огороды и
сенокосные луга. Вырытый Патриарший пруд понемногу осу-
шил ту местность, но еще недавно в весеннее время мостовые
этой местности были трудно проездны. В настоящее время ка-
нализация грунтовых вод сделала грунт более устойчивым.
Московские сады и гулянья. — Пресня. —
Нескучный сад
Истые москвичи в старое время трудно расставались даже в
летнее время со столицей и в жаркое летнее время посещали
многочисленные сады в Москве.
В 1683 году патриарх Иоаким вырыл Пресненские пруды и,
запрудив устье речки Пресни, воздвиг там горбатый мост и
мельницу. Близ этого моста царь Михаил Федорович встречал
своего отца Филарета Никитича, когда тот возвращался из
польского плена. Берега пруда были засажены садами, куда
москвичи собирались в летние жаркие дни. Пресня, подчинен-
ная в начале XIX столетия Кремлевской экспедиции, благода-
ря П.С. Валуеву стала модным гуляньем москвичей. Разведен-
ный на берегах пруда сад украсился цветочными и фруктовыми
оранжереями, и жизнь на Пресне била ключом.
Почти в то же время близ Донского монастыря устроилось
гулянье в Нескучном саду, принадлежавшем графу Алексею
Григорьевичу Орлову. Прожив бурную свою жизнь при дворе,
командуя армией и флотом, побывав во всех значительных го-
родах Европы, граф на закате своих дней поселился в Москве,
считая себя недовольно вознагражденным двором за сделан-
ные им услуги императрице Екатерине II.
Граф сделал Нескучное прекрасным гуляньем для москви-
чей. Сад, расположенный на полугоре скатом к реке, весь изре-
зан оврагами, испещрен холмами, долинами, украшен бесед-
ками, храмами и воздушным театром, служил веселым пре-
провождением времени гуляющим. Наполненный памятника-
ми былой славы графа на служебном его поприще служил яс-
ным указателем прежнего его значения при дворе. Каждое
воскресенье было празднество в саду. Перед домом графа был
устроен ипподром, где постоянно происходили состязания в
бегах и скачках. В большинстве случаев граф оставался победи-
телем арены. Граф имел постоянно открытый стол для всех
званных и незванных гостей и, живя истинным барином, тре-
бовал только одного, чтобы гость являлся к столу в мундире.
118
Д.И. Никифоров
Со смертью графа празднества и пиры прекратились. Дочь его,
графиня Анна Алексеевна, быв невестой фельдмаршала Ка-
менского, отказалась от замужества вследствие интриг свое-
го побочного брата и продала Нескучное правительству за
800 000 рублей. Графиня вела полумонашескую жизнь под ру-
ководством архимандрита Фотия. По кончине своей завещала
похоронить себя в проходных дверях храма, дабы всякий вхо-
дящий топтал покрышку ее могилы ногами. Графиня не только
многочисленными добрыми делами при жизни, но унижением
собственного достоинства по своей кончине желала по воз-
можности искупить многочисленные проступки своего, хотя
гениального, но и многогрешного отца. Смерть графа была оп-
лакиваема многочисленными его поклонниками, и день отпе-
вания его (1808 год) был днем всеобщего сетования столицы.
Кроме Нескучного, на Гороховом поле был сад при доме
графа Алексея Кирилловича Разумовского. Дом графа занимал
целый квартал, а сад занимал 43 десятин земли. Теперь там
малолетнее отделение Воспитательного дома и Фельдшерская
школа. Сад включал в себя оба берега речки Яузы и был только
частью обработан, другая же часть его нарочно была оставлена
в диком состоянии. Сад был наполнен оранжереями и выкопан-
ными прудами с большим количеством рыбы. В саду бывали
нередко гулянья и фейерверки, и он был постоянно открыт
для публики.
Был еще сад Корсакова, принадлежавший в XVII столетии
Воскресенскому монастырю, потом Пушкину-Нелидову, А.П. Та-
расову и, наконец, Ивану Николаевичу Римскому-Корсакову.
В 1824 году сад сделался публичным гуляньем под названием
«Эрмитаж». Сад был особенно посещаем избранной публикой,
когда содержал его антрепренер Морель: здесь даже в зимнее
время в устроенном зале вокзала давались концерты, а на ледя-
ных горах забавлялась аристократическая публика. Сад пере-
шел в антрепризу Лентовскому и получил при нем опереточ-
но-каскадный жанр. Теперь сад не существует, на бывшем его
месте проведены улицы, и место распродано разным владель-
цам. Близ «Эрмитажа» был еще сад, принадлежавший в стари-
ну боярину Луке Степановичу Стрешневу, купленный в 1834 году
за 100 000 рублей ассигнациями для Московской семинарии.
Сокольники — прежде царское имение, уступленное импе-
ратором Александром II городу, было всегда весенним гулянь-
Старая Москва
119
ем москвичей. Тут москвичи праздновали в устроенных шатрах
начало теплой погоды. Вереницы экипажей тянулись в Соколь-
ники 1 мая. Начало гуляний приписывают Петру I и поселив-
шимся недалеко от Сокольников в Немецкой слободе иност-
ранцами. При царе Алексее Михайловиче в Сокольниках уст-
раивалась соколиная и псовая охота. Его выезды на охоту все-
гда отличались торжественностью и многолюдством свиты и
закрепили навсегда прозвание «сокольников» за местностью,
где царь постоянно охотился.
Замоскворечье в Земляном городе
Балчуг. - Царев кабак. - Наливки. — Москворецкий кабак. -
Царские сады. — Царицын луг. — Демидов. — Торговля хлебом. —
Сорокин. — Мамонтов и Кокорев
Между Москворецким и Малым Чугунным мостами, по на-
правлению к Пятницкой улице, пересекая Царицын луг, в ста-
рину была устроена дамба, называвшаяся Балчуг.
Балчуг — слово татарское, что в переводе на русский язык
означает грязь. По одному названию можно судить в каком
состоянии была в старину названная местность.
Царь Иван IV Грозный, покоритель Казани, первым устро-
ил на Балчуге царев кабак для своих опричников. Остальным
жителям Москвы пить зелено вино запрещалось под угрозою
большого штрафа.
Хотя на Руси всегда было «веселье пити», но в старину рус-
ские не курили вина; они варили хмельную бражку, мартовское
пиво и стоялые меды и квасы. Только в восточной части России,
где еще владычествовали татары, курилось вино с их согласия.
В 1520 году великий князь Василий Иванович близ нынеш-
ней Пятницкой улицы, на Малой Полянке, построил для своих
слуг слободу, названную Наливками, и позволил там пить пиво
и мед, запрещенные остальным жителям города. Местность эта
до сих пор удерживает свое название; даже и теперь существует
храм Спаса на Малой Полянке, что в Наливках.
Когда был устроен в 1785 году инжендром Герардом Моск-
ворецкий канал параллельно реке, то Балчуг обратился в склад
чугунных и железных произведений, которые вследствие своей
тяжести привозились в Москву водной системой. Все заводчи-
ки и оптовые торговцы железных и чугунных изделий имели
тут свои конторы и склады для оптовой торговли. Даже в на-
120
Д.И. Никифоров
стоящее время, когда подвоз металлов производится по желез-
ной дороге, большинство складов не трогаются со своих наси-
женных мест. Да и в мелочной торговле все металлические про-
изведения можно получить на Балчуге дешевле других мест же-
лезной торговли. Причина тому - конкуренция соседей.
В старину на Балчуге было средоточие шорной русской тор-
говли, троичной сбруи со всевозможными наборами и бубен-
цами. Росписные дуги с валдайскими колокольцами имелись в
большом выборе на Балчуге.
Усилившееся движение по железным дорогам, почти унич-
тожившее ямщичество, сократило производство шорного дела,
и в настоящее время количество шорных лавок на Балчуге силь-
но уменьшилось.
Пространство между Балчугом и Устинским мостом в стари-
ну было занято царскими садами, где культивировались все-
возможные и ягодные, и фруктовые кусты и деревья. Мест-
ность эта до настоящего времени носит название Садовников.
Но садов здесь нет и в помине. Между тем в старину не только
вся эта местность, но даже и другая сторона Москвы-реки была
занята садами, учредителем которых был великий князь Васи-
лий Дмитриевич, сын Донского.
Впоследствии вся местность в Замоскворечьи принадлежала
Демидову, построившему в Васильевском саду, подаренном
Екатериной II Воспитательному дому, на городской стороне
реки, Воспитательный дом в угоду императрице Екатерине II.
Замоскворецкий сад остался в его владении. Дом его в Замоск-
воречьи существует до сего времени. Окружавшие его сады рас-
проданы в разные руки.
В саду Демидова, занимавшем огромное пространство, кро-
ме ботанического отдела, был и зоологический, где находи-
лись редкие птицы и животные.
Местность против Кремля, между правым берегом реки-
Москвы и канавой, переживает уже не первую метаморфозу.
В старину это топкое место было занято лугом, который во
времена Петра I Великого назывался Царицыным. Тут 28 янва-
ря 1722 года, в царствование императора Петра I, был устроен
народный праздник с фейерверком, где присутствовали их ве-
личества, прибывшие в Москву 18 декабря 1721 года для праз-
днования Ништадтского мира52.
Вообще на этом топком луговом месте никаких каменных
построек не воздвигали, но постоянно устраивали народные
Старая Москва
121
гулянья. Только с устройством Обводного канала местность стала
осушаться, и грунт получил некоторую устойчивость.
Для переезда от Каменного моста к улице Полянка и от
Москворецкого моста к улице Пятницкой были устроены шос-
сированные дамбы. Близ Каменного моста еще в XVIII столе-
тии было выстроено первое каменное здание, это — винные
и соляные амбары, часть которых переделана теперь для го-
родского мирового съезда; туда подвозили вино и соль по
единственному сколько-нибудь удобному пути к Москве,
речной системой.
Только по осушке болотистого луга и вырытия в нем Моск-
ворецкого канала в 1785 году, в царствование императора Ни-
колая I, были выстроены лабазы53, с тем чтобы подвоз к ним
водой был устроен со стороны канавы. Устройство лабазов
стоило больших хлопот: пришлось вбивать сваи в нетвердый
грунт под основание фундамента лабазов. Лабазы существо-
вали еще на берегу реки, близ стены Китай-города, начиная
от Москворецкого моста до здания Воспитательного дома. На
прежнем болоте, кроме подвоза хлеба водой, что, конечно,
производилось только в летнее время, зимой обширная пло-
щадь около амбаров всегда была заполнена обозами со все-
возможными зерновыми продуктами. Помещики ближайших
губерний, Тульской и Рязанской, почти весь свой урожай
привозили при установке зимнего пути на московскую Бо-
лотную площадь.
Большинство привозимого хлеба продавалось при посред-
стве особой корпорации маклаков54, для чего необходимо было
знать кредитоспособность каждого. Чтобы избегнуть стачки этих
молодцов, следовало продавать привезенное зерно не одному
лицу, а многим, дробя партию на несколько подвод. Хлеб от-
пускался в долг или с небольшим задатком. Кредит был семи-
дневный. Накануне привоза новой партии весь долг должен был
быть уплачен, без чего маклак не получал нового кредита. От-
пущенный им хлеб поставлялся ими в различные булочные,
солодовни и артели.
Лица, продававшие зерно оптовым складчикам, выручали
за него менее рыночной цены и, кроме того, постоянно терпе-
ли убыток от обмера приемщиками, на что последние были
большие специалисты.
Я знавал несколько лиц помещичьего класса, составивших
себе хорошее состояние, практиковав первый способ продажи
122
Д.И. Никифоров
вразброд. Этим способом они держали маклаков в руках и в
случае обмана лишали навсегда кредита.
Весной приходили барки из Рязанской губернии, сплавляе-
мые по реке Пронь и другим притокам в Оку и оттуда подни-
мавшиеся ручной и конной тягой по реке Москве до набе-
режной Воспитательного дома. Вся эта торговля перешла те-
перь на товарный вокзал Казанской (прежде Рязанской) же-
лезной дороги.
Из числа больших построек прежнего времени на берегу
Москвы-реки можно указать только на крайний дом близ Ка-
менного моста, теперь разделенный на две части: на бани, при-
надлежащие г-ну Егорову, и на втиснутый в усадьбу дом г-жи
Котельниковой. Прежде вся эта усадьба принадлежала купцу
Сорокину. Бани назывались «Суконными».
Сорокина я знал по деятельности его на Баташевских заво-
дах в северной части Тамбовской и Нижегородской губерний,
где было мое родовое имение.
Происходя из мещан, почти без всякого образования, од-
ним природным умом и русской сметкой он сумел составить
себе хорошее состояние. Баташевские заводы были в опе-
кунском управлении: дела шли плохо, оборотного капитала не
существовало, была полная безработица. Сорокин явился контр-
агентом для поставки руды на завод за известную попудную
плату. Руду возили за 40 и более верст. Провоз был дорогой.
Сорокин, обязавшись доставлять руду попудно, сколько по-
требуется заводу, поместил в контракт пункт, по которому,
если он найдет руду на земле, принадлежащей заводу, то мо-
жет ее эксплуатировать, получая за нее ту же цену, как и за
привозную. Через месяц после утверждения контракта Горным
ведомством, он начал разработку руды вблизи завода и при
дешевой близкой доставке получил большую выгоду. Имея по-
стоянные сношения с администрацией и опекунским управле-
нием завода, он был и фактическим его распорядителем. Весь-
ма часто заводское управление, нуждаясь в оборотных сред-
ствах для эксплуатации, вперед продавало еще не изготовлен-
ные произведения, которые впоследствии перевозились в Мос-
кву и поступали на здешний рынок.
Не имея по обширности своих операций свободных средств,
Сорокин попал в руки известного московского дисконтера
Лобкова. Когда Баташевские заводы были проданы с аукциона
и куплены братьями Н.И. и Д.И. Шиповыми и деятельность на
Старая Москва
123
них Сорокина прекратилась, то дела его пошатнулись, и он
уступил большую часть своего громадного дома Лобкову, вы-
делив только средину его своей замужней дочери Котельнико-
вой, жене моршанского хлебного торговца.
Я помню бал, данный Сорокиным в своем московском доме
за несколько дней до свадьбы Котельниковых. Свадьба совер-
шилась в родных тамбовских поместьях. Сорокину протежиро-
вал московский генерал-губернатор граф А.А. Закревский,
награждая его медалями и орденами. Сорокин много жертвовал
на улучшение Измайловской богадельни в Москве. Я помню,
что на Баташевских заводах изготовлялась чугунная ограда, по-
жертвованная им Ивалидному дому.
Сорокин вместе со знаменитым Волковым арендовал также
в имении графа А.А. Закревского, селе Ивановском, Арда-
товского уезда, Нижегородской губернии, суконную фабрику
солдатских сукон, и рыл там железную руду, которую достав-
лял на Баташевские заводы.
Теперь сорокинский дом принадлежит г-ну Егорову, внуку
Лобкова.
С уничтожением крепостного права и отменной откупной
системы так называемое Болото совсем преобразилось.
Два заштатные откупщика-капиталиста, Мамонтов и Коко-
рев, задумали на освободившиеся капиталы строить два гро-
мадные дома близ Москворецкого моста. Первый — на Раушев-
ской набережной, а второй — на Софийской.
Мамонтов хотел соединить телесную чистоту с удобством
общежития. В нижнем этаже устроил бани с восточным ком-
фортом, а остальные этажи превратил в меблированные ком-
наты. Постройка дома, несмотря на большой затраченный ка-
питал, вышла неудачна. Дом был заложен в Тульском Зе-
мельном банке и за неуплатой процентов остался за банком.
Проданный с убытком в частные руки, он был переделан.
Бани уничтожены и превращены в мелкие квартиры, а ос-
тальные этажи остались меблированными комнатами сред-
него пошиба.
Кокорев повел дело грандиознее. Вдоль набережной был
выстроен громадный отель, снабженный великолепной меб-
лировкой и французской кухней заграничного образца. Ниж-
ний этаж отделан под магазины, а на дворе воздвигнута не-
сгораемая кладовая для всевозможного товара. На заднем фасе,
лицом к каналу, воздвигнут громадный корпус меблирован-
124
Д.И. Никифоров
ных комнат. Все это было сделано отчетливо, красиво и удоб-
но. Одно время Кокорев жил сам в доме, где имел и свою
контору. Но дело все-таки не пошло. Дом был заложен, про-
центы не платились, и дом остался за Московским Кредит-
ным обществом, потерпевшим при продаже его в частные
руки немалые убытки.
Кокоревым во всю длину его владений, со стороны канавы,
воздвигнута была дамба для защиты дома от весенних наводне-
ний, но дамба в дальнейшем своем протяжении до сих дней не
закончена. Городская дума не может собраться продолжить ее
по направлению к Каменному мосту и уничтожить прогалы,
дозволяющие проникать весенним водам, — потому дамба сде-
ланная Кокоревым, бесполезна.
На Софийской набережной находится еще старинный дом,
бывший полковника Ильинского, купленный теперь Мариин-
ским женским училищем ведомства императрицы Марии55. В
доме этом во время коронации императора Александра II по-
мещалось московское Комендантское управление, и от Алек-
сандровского сада через Москву-реку был перекинут времен-
ный деревянный мост.
Теперь болотистый Царицын луг осушен и застроен краси-
выми каменными домами. Здесь приютились наши сахароза-
водчики Терещенко и Харитоненко и кондитерская фирма
Эйнем. Площадь близ лабазов обратилась в фруктовый торг,
куда городская дума перенесла железные лавки, безобразив-
шие одно время нашу Красную площадь. Тут же высятся теперь
здания бахрушинских благотворительных домов.
Забота правительства видна была и встарь в распоряжениях
служащих лиц к упорядочению жизни в столице. Конечно, все-
гда была масса недовольных распоряжениями властей. Все жаж-
дали общего самоуправления! Наконец царь Освободитель (Алек-
сандр II) дал полный простор самоуправлению в лице пред-
ставителей городских выборных и земщины.
Какой же мы видим результат? Всюду недовольство новыми
порядками: обременение населения непомерными налогами,
бесцельная трата общественных сумм и полная безурядица. То
же, что и прежде. Покровительство близкому и родному чело-
вечку и корыстная забота о своем кармане.
Например, две последние корреспонденции «Московских
Ведомостей» (№ 95 и 96) 1900 года, трактующие о дороге на
Старая Москва
125
Воробьевы горы, невольно заставляют обратить внимание
москвичей на распорядки нашего земства.
Москва, платящая ежегодно более восьмисот тысяч пособия
московскому земству, вправе требовать хотя сколько-нибудь снос-
ных путей сообщения в близлежащих к городской черте местно-
стях. За что же другое и платит Москва ежегодно 800 000 земству?
Пресловутое земство, оправдываясь в этом вопиющем нало-
ге на городских жителей, формулируя его необходимость, ста-
вило на вид, что земство способствует удобству подвоза про-
дуктов хорошими путями сообщения из окружающих Моск-
ву местностей. В сущности, весь подвоз к городу транспортиру-
ется по железным дорогам.
Земство, получая от города огромное пособие, не исполняет
даже самых прямых и необходимых своих обязанностей отно-
сительно путей сообщения, и если бы подобным образом по-
ступило частное лицо, то, конечно, тотчас привлечено было
бы к судебной ответственности. Но земство гарантировано за-
конодательным пропуском подлежащих статей.
Конечно, если бы наша дума была настоящим хранителем
городских интересов, а не говорильным quasi-парламентом не-
признанных ораторов, то давно обратилась бы с ходатайством
к высшей власти избавить ее от опеки земства. Но она занята
более прославлением либерализма разных самолюбий, чем об-
щественной пользой, и потому оставляет все по-старому.
Земство же вымогает все, что можно от города, не предос-
тавляя ему ничего. Даже устроенные прежде шоссейные дороги
для городских жителей обложены налогами до невозможности.
Конечно, земство вместо дорог, обещанных москвичам за
получаемые с них ежегодно 800 000 рублей, устроило много
весьма полезных сельских школ, но чтобы попасть в эти шко-
лы, нужны дорожные сообщения, которых не имеется. Притом
делать благодеяния жителям деревень на чужой счет (так как
деньги принадлежат жителям Москвы) не совсем правильно.
Благодетельствовать на чужой счет было правилом в шестиде-
сятых годах, но в настоящее время это миновало.
Мы считаем, что установление хороших пригородных дорог
кругом Москвы обязательно не только в фактическом, но и в
нравственном отношении. А то за что же Москва платит зем-
ству 800 000 рублей? Тем более что множество жителей Москов-
ской губернии пользуется благодеяниями Москвы, а не Моск-
ва — благодеяниями московского земства.
126
Д.И. Никифоров
Кузнецкий мост. — Убытки торговцев. —
И.А. Воронцов
Гуляя по асфальтовым тротуарам Кузнецкого моста и любу-
ясь сквозь зеркальные стекла магазинов на выставленные в вит-
ринах заморские товары, невольно вспоминаешь, сколько пе-
ремен вследствие неожиданных катастроф пережило это исто-
рическое место.
В старину это был захолустный загородный поселок. На бере-
гу речки Неглинки ютились кузнецы; близ них стояли убогие
избы кузнецов с их задворками. К верху горы прилегал убогий
Варсонофьевский дом с опальным кладбищем. На кладбище
хоронили воров, разбойников, казненных, замученных в зас-
тенках и умерших в опале.
На этом кладбище при воцарении Лжедмитрия временно
были зарыты, без церковного обряда, останки царя Бориса Го-
дунова и членов его семьи, выброшенных по приказу само-
званца через особый пролом стены Архангельского собора из
своих усыпальниц.
На верху же горы стояла теперь не существующая церковь
Флора и Лавра, близ которой высился пушечный двор со сво-
ими башнями.
Затем картина местности резко изменилась. Своим процве-
танием Кузнецкий мост обязан графу Ивану Ларионовичу Во-
ронцову, который выстроил на кузнечной горе в екатеринин-
ское время шесть каменных домов, окружив их французскими
и английскими садами. Примеру его последовали и другие вель-
можи и тем изменили характер Кузнецкого моста.
Для их удобства близ боярских хором открылись несколько
немецких и французских лавок, умножившихся во время Фран-
цузской революции, когда толпа маркизов, дюков и богатых
коммерсантов, спасая свою жизнь, бежала в Россию.
Количество иностранцев в России в 1812 году было настоль-
ко велико, что при нашествии полчищ Наполеона на Россию
московский генерал-губернатор граф Ростопчин вынужден был
массами высылать их из Москвы во внутренние провинции Рос-
сии. В исторических документах находится переписка Ростоп-
чина с нижегородским губернатором Руновским, из которой
видно, что в Нижний было выслано 40 французов под при-
смотром квартального надзирателя Иванова. Ростопчин прика-
Старая Москва
127
зал отправить их под караулом в какой-нибудь город Нижего-
родской губернии*.
Иностранцы были поселены в больнице города Макарьева.
В мае 1813 года губернатор А. Крюков, заменивший умершего
Руновского, просит разрешения перевести французов куда-
нибудь в другое место ввиду предстоящий ярмарки, собирав-
шейся в то время в Макарьеве**.
Кроме Нижнего Новгорода, французов ссылали в Ярославль,
Саратов и другие города, что видно из переписки тверского,
новгородского и ярославского генерал-губернатора принца Ге-
оргия Голштейн Ольденбургского от 15 октября, 3 декабря,
10 декабря, 27 декабря 1812 года, 28 февраля 1813 года и вооб-
ще в течение всего 1813 года***.
Много лиц было выслано за распространение ложных слухов
в народе; но были лица, высланные по подозрению админист-
ративных чинов. По изгнании французов из пределов отечества
родственники сосланных иностранцев ходатайствовали о воз-
вращении удаленных лиц в прежнее место своего жительства,
в Москву, что можно видеть из переписки главнокомандующе-
го в Петербурге генерала от инфантерии Вязмитинова с гра-
фом Ростопчиным. Но не все ходатайства были уважены. Были
лица, сильно скомпрометированные, а других, несмотря на
тщательные поиски администрации, не могли найти.
Уже в 1814 году многим из сосланных было дозволено вы-
ехать на родину, а другим поселиться, по их выбору, в других
городах России, за исключением столиц.
В 1812 году Кузнецкий мост процветал; там велась мелочная
торговля всевозможного модного и расхожего товара, но опто-
вая торговля сосредоточивалась в Китай-городе, где в старин-
ных амбарах, палатках и лабазах хранился у оптовиков всевоз-
можный товар для массовой продажи его московским и иного-
родним торговцам.
Пожар 1812 года все истребил.
Архивные дела упраздненной Управы благочиния того вре-
мени показывают, какие миллионы потеряли москвичи благо-
даря пожару лавок и амбаров Китай-города.
Когда Москва освободилась от полчищ Наполеона и жители
вернулись на свои пепелища, то нашли своих хранилища раз-
* Бумаги Отечественной войны. Издание П.И. Щукина. Кн. I. С. 148.
**Тамже. С. 149—150.
***Тамже. С. 150-162.
128
Д.И. Никифоров
битыми, товар разграбленным или сожженным. Начались заяв-
ления и просьбы к правительству: как к отысканию разграб-
ленного, так и вознаграждения за погибшее имущество.
В делах Управы благочиния находится такая масса заявле-
ний, что ими можно было бы наполнить целые фолианты. Ука-
жем только некоторые, более крупные и рельефные, как отно-
сящиеся к дворянству, так и к купечеству.
Московский первой гильдии купец Андрей Андреевич Ценкер
потерял от сожженного и разграбленного в его амбарах и лаба-
зах товара (кроме вверенного ему как куратору) на 787 057 руб.
50 коп.; товар в большинстве колониальный и москательный.
Московский 1-й гильдии купец Андрей Сидоров Корзинкин
вместе с лавками и домами потерпел убытков на 388 542 руб.
37 коп.; товар заключался в чае, сахаре, кофе, перце и гвоз-
дике. Московский 1-й гильдии купец Иван Прокофьев Лоб-
ков — на 343 280 руб.: чай, сахар и осетровый клей. Москов-
ский 1-й гильдии купец Петр Иванов Кожевников — на 1 524 800
руб.: чай, сахар и лавки. Московский l-й гильдии купец Ма-
кар Абдулов — на 373 580 руб.: чай, сахар, бухарские и сред-
неазиатские товары.
Нарвский l-й гильдии купец Иван Богданов Гиппиус поте-
рял на вверенном ему комиссионном товаре от фирмы «Карл
Кибель и К0» на 376 925 руб.: прядильная бумага рижской фаб-
рики. Московские 2-й гильдии купцы Дмитрий и Петр Коно-
новичи Боткины потеряли на 402 600 руб.: чай и китайка.
Московский 2-й гильдии купец Иван Григорьев Лобков — на
352 255 руб. 50 коп.: чай, сахар, кофе, гвоздика, перец и мос-
кательный товар.
Московские купцы Викула и Андрей Петровы Шестовы — на
770 338 руб. 84 коп.: чай, сахар и дома. Московский купец Егор
Матвеевич Матвеев — на 230 228 руб. 35 коп.: шерсть и сукна.
Нежинский грек Анастасий Юрьев Скинда на 213 250 руб.:
иностранные вина. Нежинские греки братья Пачимадо и При-
хо — на 266 772 руб.: вина, прованское марло, сахар, сандал и
москательный товар. У известного книгопродавца Рисса сгорело
книг и другого типографского имущества на 99 368 руб. 50 коп.
Московский 2-й гильдии купец Алексей Ильин Девятов поте-
рял на 93 649 руб. мехового товара. Фабрикант Василий Григо-
рьев Назаров потерял на своей фабрике в Москве 90 тыс. руб.
Из дворянских семей много потеряли граф Толстой — на
200 900. Граф Головкин на сумму более 650 000. Коллежский
асессор Виноградов на сумму 164 885 руб.
Старая Москва
129
Княжна Засекина в доме своем в Чернышевском переулке
потеряла от разграбления ее имущества на сто тысяч. Вообще в
дворянских домах погибло много художественных произведе-
ний, бронзы, скульптуры, фарфора и других редкостей. Потеря
незаменимая для искусства.
Хотя 6 декабря 1812 года государь император Александр I в
рескрипте, данном им московскому генерал-губернатору гра-
фу Ростопчину, и поручает ему по возможности поспешно со-
брать сведения о пострадавших лицах от нашествия неприяте-
ля, а также по возможности выдать им пособие, что и было
исполнено; но количество пострадавших лиц было так много-
численно, сумма убытков была так велика, что расстроенное
русское казначейство того времени не было в состоянии удов-
летворить всем нуждам населения. Улучшение благосостояния
Москвы и ее обывателей в течение долгого времени постепен-
но входило в свою обычную колею.
Еще в 1819 году была составлена ведомость обгорелым до-
мам, к исправлению которых обыватели еще не приступали, и
таких домов оказалось более 300*.
Даже в 1826 году, во время генерал-губернатора князя Дмит-
рия Владимировича Голицына, по случаю коронации импера-
тора Николая I велась переписка с комиссией о постройках в
Москве, о приведении сгоревших домов в благообразный вид.
Собственно массовое улучшение московских строений нача-
лось в шестидесятых годах прошедшего столетия. Москвичам
еще памятны руины сгоревших домов: на Пречистенке Всево-
ложских (теперь дома Военного ведомства), на Воздвиженке боль-
шой пустырь князей Долгоруких (теперь морозовские усадьбы),
в Армянском переулке (теперь дом Константинова) и другие. Хотя
медленно, но понемногу все пришло в улучшенный порядок.
Ряды на Красной площади во время занятия французами
Москвы сгорели, с них начался пожар Москвы, тогда как фран-
цузские лавки Кузнецкого моста остались почти целы.
Ряды, по новому плану, дозволено было возобновить пре-
жним лавковладельцам на свой счет, что и было ими исполне-
но в 1818 году. Разнохарактерные постройки лавковладельцев,
отделанные по собственной фантазии, были не рациональны и
не прочны. Спустя 50 лет лавки имели разрушенный вид и пред-
ставляли собой полный анахронизм. Во время генерал-губерна-
* Собрание бумаг Отечественной войны. Кн. V. С. 98—118.
9 Москва
130
Д.И. Никифоров
тора князя Долгорукова руина была сломана и на акционерных
началах воздвигнут настоящий торговый палаццо.
Здание составляет украшение площади, им любуются про-
езжие иностранцы. Такого обширного и красивого торжища нет
нигде в Европе.
В настоящее время в среде московского купечества суще-
ствуют при хороших условиях жизни потомки купеческих се-
мей, так много пострадавших в тяжелую годину 1812 года.
Вовремя поданная помощь принесла свои плоды. Москов-
ское разорение изгладилось. Только великолепный Храм Хри-
ста Спасителя, видимый со всех концов Москвы, и сотни ору-
дий, оставленных нам на память от всех народов Европы, смирно
лежащих на площадях Кремля, напоминают нам про трудную
годину, пережитую нашим отечеством.
Безопасность ночных прогулок в Москве
В начале сороковых годов прошедшего столетия прогулка в
ночное время по московским бульварам была не безопасна. Ма-
лый состав полицейской стражи, неподвижное дежурство по-
лицейских при дверях их будок сводили охрану для запоздав-
ших вернуться домой обывателей к полному нулю. Между жи-
телями находились охотники, вроде волонтеров, искать ноч-
ных приключений для распространения своей популярности,
арестовывая ночных грабителей.
Я помню некоего Азаревича, чиновника какой-то канцеля-
рии, человека с сильными, почти стальными мускулами, по-
стоянно практиковавшегося в развитии своей мускульной силы.
Азаревич всегда ходил с железною тростью с лишком тридца-
ти фунтов веса. Этою тростью он играл, подбрасывая ее двумя
пальцами на воздух, как небольшою камышинкою. Ходил он
постоянно в драповом сюртуке, с металлическими бронзовы-
ми пуговицами, изображавшими головы хищных зверей.
Азаревич был постоянным посетителем содержателя пансио-
на, пленного майора французской армии Адольфа Стори, где
я первоначально воспитывался.
Азаревич, хвастаясь своею необычайной силой, постоянно
показывал нам, школьникам, различные ее проявления. Рас-
правлял на мускуле левой руки согнутый железный костыль,
ударяя по нем железным молотком, свертывал узлом кочергу.
Удерживал одной рукой веревку, за другой конец которой тянуло
нас около двадцати малышей, и тому подобные эксперименты.
Старая Москва
131
С этим Азаревичем случилось следующее ночное происше-
ствие. Пансион Стори помещался.в Антипиевском переулке, в
доме Холерного института, что теперь Александровское юн-
керское училище.
Возвращаясь от Стори в двенадцатом часу ночи к себе на
Остоженку по Пречистенскому бульвару, он был внезапно схва-
чен сзади четырьмя сильными руками шедших за ним золото-
рожцев. Отбросить их от себя было для него делом одной секун-
ды; но вместе с грабителями полетела на землю и его знамени-
тая трость. Золоторожцы бросились к дубинке, желая завладеть
оружием. Ухватившись за палку, они не могли поднять ее от
земли! Стальными клещами сдавили им шеи руки Азаревича, и
нестерпимая боль заставила их выпустить захваченное оружие.
Ударяя их головами друг о дружку, он привел их в полубес-
сознательное состояние, поднял свою трость, надел ремень
трости на руку и, поколачивая их головами друг об дружку для
вразумления, доставил их в ближайшую будку. Другой раз во
время церковной службы, почувствовав постороннюю руку в
своем кармане, где лежал перочинный ножик, он так стиснул
снаружи кармана руку вора, что последнего должны были от-
править в больницу лечить изуродованные пальцы. Впоследствии
популярность его была так велика, что босоногая команда не
осмеливалась и близко подходить к нему; позже Азаревич слу-
жил в полиции в числе ее тайных агентов, и я по выходе моем
из пансиона его более не встречал.
Название некоторых московских урочищ
и обывательских домов
Разбросанность некоторых усадеб Москвы невольно натал-
кивает на мысль, что жилища эти имели другое назначение,
несоответствующее настоящему строю его обитателей.
Так, проезжая вдоль Новинского бульвара, поражает необык-
новенная разбросанность и многочисленность построек усадьбы
госпожи Князевой. Дом этот, доставшийся ей от ее матери,
вдовы сенатора Пелагеи Павловны Ахлестышевой, в старину
принадлежал семье дворян Протасьевых.
Усадьба эта, по историческим справкам, принадлежала Но-
винскому монастырю. Новинский монастырь возник на мес-
те загородного двора, принадлежащего патриарху. Тут поме-
щался и личный патриарший приказ. Митрополит Платон ска-
зывал, что в этот монастырь должны были собираться патриар-
132
Д.И. Никифоров
шие крестьяне в назначенное время и доставлять ежегодно но-
вины, то есть холсты, изготовленные приписанными к патри-
аршему обиходу крепостными крестьянами.
Часть монастырской усадьбы была занята кладбищем. На этом
кладбище был погребен новгородский архиепископ Леонид,
задушенный по приказу царя Иоанна Васильевича Грозного.
В настоящее время на этой усадьбе производятся новые по-
стройки, которые потревожат кости здесь погребенных.
Местность эта из загородной превратилась в бойкую цент-
ральную городскую улицу. Еще в сравнительно недавнее вре-
мя, на памяти живущего поколения, Новинский бульвар пред-
ставлял едва огороженный пустырь, на котором на Масленой
и Святой неделях устраивались балаганы, качели и шатры с
традиционной елочной вывеской; теперь шумят там летнею
порой густые ветви раскидистых деревьев.
Перемены местности следуют быстро.
У Покровских ворот, близ Ивановского монастыря, стоит дом
вдовы коммерсанта Тимофея Саввича Морозова. Дом этот при-
обретен покойным ее мужем от когда-то сильно шумевшего ком-
мерсанта и всевозможных дел деятеля, даже в литературе, Ва-
силия Ивановича Кокорева.
В доме этом составлялись всевозможные проекты, иногда
удачные, а часто лопавшиеся, как мыльные пузыри. Дом этот в
начале XIX столетия принадлежал богатой помещице Лопухи-
ной. Лопухина считалась образованной и гуманной женщиной. В
целях отечественного просвещения она учредила частное учи-
лище, чуждое казенщины того времени. Училище имело от-
личный состав преподавателей. Дети в свободное от занятий
время резвились в огромном саду, прилегавшем к дому. Все это
содержалось на счет Лопухиной, из любви к просвещению.
В числе воспитанников находился барон Андрей Иванович
Дельвиг, впоследствии поэт и друг Александра Сергеевича
Пушкина.
Не вдалеке от дома Лопухиной, на Покровском бульваре,
стоял дом богатого помещика, владельца нескольких тысяч душ
крепостных крестьян, Дмитрия Петровича Горихвостова. Го-
рихвостов оставил Москве о себе несколько памятников. Им
учрежден дом призрения неизлечимых больных рядом с Город-
ской больницей. Дом для престарелых лиц Духовного ведомства
на Моросейке, в Армянском переулке, и дом Медико-фарма-
цевтического попечительства в Большом Казенном переулке.
Старая Москва
133
Дом, где он жил, перешел в купеческие руки.
Состояние по кончине его разделилось на три части: часть
получили Мусины-Пушкины, другую Михайловские-Данилев-
ские, а третью Гевлич. В настоящее время именье его дробилось
на мелочи и обратилось в десятичные дроби.
Память о нем живет только в учрежденных им заведениях.
Хамовник в древнем русском говоре означает ткач белого
холста. На месте, занятом в настоящее время Хамовнически-
ми казармами, стояли фабрики Ивана Томса и другая — вдо-
вы Борковой. Обе фабрики впоследствии купил купец Гриф.
Фабрики закрыли свою деятельность в конце XVIII столетия. Оба
места были куплены в 1797 году городским управлением для
возведения Хамовнических казарм по указу императора Павла I.
Близ Крымского моста по берегу Москвы-реки находится
место, называемое Бабий Городок. Много вариантов находится
в наших сказаниях про это название. Вероятно, что название
это произошло от того, что на топком берегу заливного луга во
время построек деревянных зданий для укрепления фундамен-
та вбивали сваи с помощью бабы (то есть капра), на которые и
клали уже основание домов.
Место Щипок переиначено из слова «щупок». Место это на-
ходится близ улицы Зацепы. В старину на этом месте была уч-
реждена застава — цепь, на которой осматривали ввозимые в
Москву товары, за ввоз которых взимали пошлину. Возы соло-
мы и сена осматривались с помощью щупа или остроконечной
железной палки, которой протыкали возы, чтобы узнать, нет
ли внутри запрещенного товара.
Способ этот практиковался еще в начале шестидесятых го-
дов прошедшего столетия откупщиками, наблюдавшими, что-
бы из уезда не провозили откупное вино в Москву, где оно
продавалось дороже сельского.
Истерийский переулок (Австерийский) городской части тя-
нется внутри городских рядов; в настоящее время он вошел в
план новых построек рядов. Назван так потому, что в этой ме-
стности по дороге к Кремлю был открыт кофейный дом, в
котором в праздничные дни собирались греки, совещались там
о торговых своих делах и готовили кушанья на привычный им
вкус; пили гретое вино, кофе и курили. Сборище это называ-
лось евстаторией, то есть место пирования. Русские переиначи-
ли это слово в истерию, а потом в австерию. В 1773 году здесь
был кабак с прозвищем «Ветошная Австерия». На Каменном
134
Д.И, Никифоров
же мосту был питейный дом, который назывался «Каменно-
мостная Австерия».
Слово Кадати имеет свое первоначальное происхождение от
древнерусского «кадаши», то есть бочары, или обручники.
Название улицы Балкан происходит от слова «бокалдин», то
есть оврагов, провалов между лесом и нагорьем.
После нашествия французов начальник управления дворцо-
вого ведомства Петр Степанович Валуев занялся устройством
Пресненских прудов. Берега прудов были болотисты и топки,
он превратил эту местность в сад, устроил оранжереи, разбил
цветники и устроил в садах аристократическое гулянье, в ко-
торое стекалась лучшая московская публика.
С удалением Петра Степановича от должности сад пришел в
запустение, но во время царствования императора Николая I
все-таки посещался, хотя уже разношерстной публикой. Потом
был передан зоологическому обществу, под ферулой56 кото-
рую и влачит теперь свое печальное существование.
Арбатская площадь и ее окрестности прежде были излюб-
ленным местом для постройки общественных театров. Вскоре
по восшествии на престол императрицы Екатерины II был ус-
троен театр на Знаменке в доме Графа С.П. Воронцова, где
теперь дом М.С. Бутырлиной. Театр этот арендовали князь Уру-
сов и Медокс. Театр сгорел во время представления трагедии
«Дмитрий Самозванец».
Затем после пожара Петровского театра в Москве представ-
ления возобновились в доме Пашкова на Моховой, где теперь
Румянцевский музей.
В царствовании императора Александра I, в 1807 году, было
сделано распоряжение о постройке нового деревянного театра
у Арбатских ворот, где оканчивается Пречистенский бульвар;
на этой площади теперь устроен бассейн, предназначенный к
уничтожению. Тут предполагается поставить памятник Н.В. Го-
голю, сделав вокруг памятника бульвар.
Театр был построен по плану архитектора Росси и открыт
13 апреля 1808 года пьесой С.Н. Глинки «Баян» (русский
песнопевец древних времен с хорами и балетами). Площадь, на
которой стоял театр, была вновь нивелирована и вымощена,
потому что в дождливую погоду по ней невозможно было ни
пройти, ни проехать от невылазной грязи.
Арбатский театр был красив, весь окружен колоннами, к
нему вели со всех сторон подъезды; большое пространство между
колонн в виде длинных галерей, соединяющихся вместе, пред-
Старая Москва
135
ставляло хорошее место для проездов. Внутреннее устройство
театра было превосходно. При вступлении неприятеля в Москву
Арбатский театр сделался одною из первых жертв пожара.
Затем на Никитской в доме Познякова был театр, в котором
во время нашествия французов давались представления фран-
цузскими артистами. Дом этот впоследствии принадлежал кня-
зю Юсупову.
По выходе французов из Москвы первым театром, откры-
тым для жителей, был театр С.С. Апраксина на углу Знаменки
и Арбатской площади. Дом Апраксина был самый гостеприим-
ный. Князь Вяземский рассказывает, что вскоре по выходе фран-
цузов из Москвы С.С. Апраксин в один и тот же день дал обед
в зале Благородного собрания на 150 человек, а вечером в сво-
ем доме ужин на 500 человек. Не одними пирами угощал Мос-
кву С.С. Апраксин, и более возвышенные и утонченные раз-
влечения находили там москвичи. У него бывали литературные
вечера и чтения, концерты и так называемые благородные лю-
бительские спектакли.
В его барском доме была обширная театральная зала; там
давали оперные и драматические представления, гремела охот-
ничья музыка и по сцене бегали живые олени. В его операх пели
знаменитый Булахов, затмивший всех первоклассных певцов
того времени. В его театре играли два любителя-соперника по
искусству: Федор Федорович Кокошкин и Алексей Михайло-
вич Пушкин. Впоследствии в его театре играли императорские
актеры. Из дома С.С. Апраксина через разделяющий его пере-
улок с церковью была перекинута аркою галерея, через кото-
рую ходил С.С. Апраксин к богослужению в храм.
Рядом в Знаменском переулке в доме Столыпина (теперь дом
графа С.В. Орлова-Давыдова) уцелел еще театр Столыпина,
перешедший потом к князю Хованскому, а от него к князю
Трубецкому. Покойный барон Бюллер, директор Архива Ми-
нистерства иностранных дел в Москве, сказывал, что в доме
графа Воронцова (теперь Бутурлиной) было первое заседание
кавалеров георгиевской думы, по приказанию императрицы
Екатерины II. Заседала дума в зале графа Воронцова по причи-
не его нездоровья, не дозволявшего ему выезжать из дому, между
тем как отложить заседание считалось невозможным.
Дом Волковых на Волхонке
На Волхонке против проезда Большого Каменного моста на-
ходится дом наследников Гаврилы Волкова.
136
Д.И. Никифоров
Родоначальник этой семьи пришел в Москву книгоношей
старинных книг и рукописей. Сын родоначальника Гаврилы Вол-
кова — Петр, рассказывал мне, что отец его, придя в Москву с
тяжелою ношей книг и перейдя по Каменному мосту Москву-
реку, первый раз присел отдохнуть в Москве на балконе подъез-
да этого дома, выходящего на Волхонку*. Впечатление первого
места отдохновения так врезалось в его памяти, что, составив
себе состояние, он постарался приобрести дом, служивший
ему первым местом его отдохновения.
В 1856 году, в коронацию императора Александра II, я зас-
тал в больших залах вышесказанного дома магазин старинных
художественных вещей из бронзы, фарфора, мрамора, статуй
и картин. Этою торговлею разбогател Гаврила Волков. Правда,
между художественной разнокалиберностью попадались и за-
мечательные шедевры.
В бытность мою в первый раз в магазине я застал чиновника
придворного ведомства, выбиравшего из массы художествен-
ных произведений севрские и саксонские приборы для показа
и выбора императрицы Марии Александровны. Все это носило
печать высокого искусства и даровитости исполнения. Скупая
вещи в старинных барских домах за бесценок, Волков продавал
их любителям старины и изящества за дорогую цену. Старик на
жизненном пути наметался и впоследствии знал цену искусству.
В то время у Волкова были два конкурента: Лухманов и Ро-
дионов. Старик Лухманов уже скончался, а сын его распрода-
вал остатки сокровищ, собранных его отцом, был известен в
Москве под кличкою «chez nous a Paris».
Родионов, имевший магазин на Покровке, против церкви
Рождества в Барашах, бесследно растаял в водовороте жизни.
Магазин Волкова был обширен, и наполнявший его товар
^разнообразен; с кончиною Гаврилы Волкова дети его покончили
торговлю художественными редкостями и были из числа русских
первыми инициаторами в Москве, открывшими русскую бан-
кирскую контору. Контора существует до настоящего времени.
Сын Гаврилы Волкова Петр постоянно сказывал, что их как
редкостных русских учредителей банкирского дома следует по-
казывать в клетке за деньги.
До открытия волковской конторы в Москве существовали
только немецкая и еврейская банкирские конторы. Переход див-
* Балкон этот в настоящее время уничтожен.
Старая Москва
137
ных произведений искусства в прежнее время производился
только из одних дворянских рук в другие. Иностранцы не были
еще осведомлены о художественных богатствах, существовав-
ших в помещичьих усадьбах центральной России и не налетели
злыми коршунами терзать художественное тело России.
Перелом русской жизни, происшедший после освобожде-
ния крестьян, разоривший помещичий быт, заставил владель-
цев расстаться с художествами, накопленными их предками.
В то время разные аферисты налетели к нам и сразу повысили
цены на старинные произведения искусства, так что для рус-
ских скупщиков, привыкших покупать по 20 копеек за рубль,
борьба была немыслима. Потому художественные русские ла-
вочки закрылись, а появился новый род комиссионеров, шны-
рявших по помещичьим усадьбам, где скупали за бесценок, что
попадалось их жадным взорам. Впоследствии все скупленное по
увеличенной цене перепродавалось заграничным скупщикам.
Так нажили состояние Линевич и другие.
Все, что прежде привозилось в Россию и за что платилось
рублями, теперь вывозится из нее, и мы получаем гроши!
В старину путешествие в чужие края за отсутствием желез-
ных дорог производилось в собственных экипажах и обходи-
лось дорого; только богатые люди могли позволить себе подоб-
ную роскошь, да притом и стремились к ней только образован-
ные люди. Потому и произведения искусства, вывозимые отту-
да, отличались хорошим и дорогим выбором. Было кому сде-
лать выбор, было чем заплатить за него.
Теперь не то.
Дешевизна проезда посылает совсем иной контингент путе-
шественников. Отсутствие средств у большинства, отсутствие
вкуса у случайных разбогатевших выскочек заполняет наши
художественные салоны разной декадентской, дребеденью.
Обмен ~ не выгодный для России!
Отсутствие общественных музеев, а где они существуют,
недостаток денежных средств, не позволяет удерживать старин-
ные сокровища дома.
Большинство скупаемых старинных бронз, мебели, инкрус-
таций и прочего вывозится за границу, а у нас остаются только
подделки под них, для чего учредилось несколько мастерских,
довольно удачно подделывающих под старинный жанр. Весьма
жаль, что художественные журналы весьма мало воспроизво-
дят на своих страницах те шедевры, которые хранятся в част-
138
Д.И. Никифоров
ных собраниях, а угощают нас уродливым декадентством, пор-
тящим только вкус у публики.
Два года тому назад по инициативе ее императорского высо-
чества великой княгини Елисаветы Федоровны и под ее высо-
ким покровительством в помещении Строгановского импера-
торского училища была устроена выставка уцелевших в Моск-
ве в частных домах старинных сокровищ русского и иностран-
ного производства. Выставка показал такие перлы, еще храня-
щиеся у наших ценителей искусства, что, конечно, Москва не
может считать себя совершенно обездоленною.
Жаль только, что большинство любителей держит свои со-
кровища под спудом, чем лишает наслаждения других любо-
ваться и научаться подражать высоким оригиналам прошедше-
го времени. Еще во время прошедшей выставки высказано было
желание в учреждении, на манер Англии, музея хранителя ху-
дожественных сокровищ.
Вот что писано тогда.
«Закрывшаяся 25 апреля Историческая выставка, в залах
Строгановского училища, оставила в любителях художества ис-
тинное сожаление в кратковременности своего существования.
Наслаждение, которым пользовалась образованная публика в
течение трех недель, можно было бы сделать постоянным, пре-
следуя укоренившиеся за границей обычаи. В Англии существу-
ет музей, где всякий обладатель художественной драгоценнос-
ти может бесплатно отдать на сохранение принадлежащий ему
предмет, с правом взять его обратно во всякое время.
За целость отданного ответственно правление музея. Всякий
отъезжающий из города с удовольствием вручает свою драго-
ценность музею. Из подобных вкладов составляется коллекция,
и есть вещи, хранящиеся в музеях годами, особенно в виду
малолетства наследников имущественного спора и других об-
стоятельств. Музей взимает с посетителей минимальную плату
за вход, чем содержит служащий персонал. Публика, посещая
хранилища древнего искусства, невольно увлекается подража-
нием изящному.
В Москве такое учреждение легко выполнимо. Просторные
залы Императорского Исторического Музея наполнятся еще
через пятьдесят лет, и то при благоприятных обстоятельствах.
Музей мог бы временно уступить пустующие залы для проек-
тируемого нами хранилища и тем дал бы возможность постоян-
но наслаждаться дивным искусством художественной старины.
Старая Москва
139
Мы должны быть глубоко благодарны так блистательно вы-
полненной идее, показавшей нам, какое громадное количе-
ство драгоценностей хранится у жителей Москвы, несмотря на
постоянный вывоз их заграничными скупщиками в чужие края.
Жаль, что выставка была кратковременна и что многие част-
ные собиратели ничего не дали или поделились с публикой
микроскопическою частью своих драгоценностей. При осуще-
ствлении же предполагаемой меры многие, кроме доброго дела,
откликнутся из собственных выгод. Несовершенство устройства
наших жилищ в пожарном отношении, наша неаккуратная
прислуга и другие причины невольно заставляют владельцев
драгоценностей на время отсутствия воспользоваться гостеп-
риимством музея, чрез что вещи, доступные обзору только
немногочисленных знакомых, сделаются, хотя временно, дос-
тоянием многочисленных посетителей.
Развитие художественного вкуса в публике невольно служит
к смягчению нравов и идеализации жизни. Поблагодарив учре-
дителей выставки за доставленное наслаждение, можем про-
сить их не оставлять раз поднятой идеи, а усовершенствовать ее
на благо общества.
Если бы подобный музей существовал в Москве, то какое
громадное количество произведений искусства сохранилось и
осталось бы в Москве».
Перерождение старой Москвы в новую
Старая Москва вся состояла из помещичьих особняков, пу-
стырей, садов и хат различной бедности. Больших каменных
домов, за исключением казенных и общественных, в старину
было относительно пространству площади, занимаемому Мос-
квою, немного.
До учреждения в Москве Городского Кредитного Общества
постройка частных домов подвигалась медленно. Дома старой
стройки 1813 и 1814 годов продавались недорогой ценой.
Городская усадебная земля ценилась дешево.
Когда в 1865 году нарезана была усадебная земля по сторо-
нам улицы «под Вязками», теперь Долгоруковской, для посе-
ленных близ Бутырской заставы ямщиков, то они за ненадоб-
ностью продавали ее желающим по рублю и по два за квадрат-
ную сажень. Цена, в настоящее время немыслимая по дешевиз-
не. Небольшой кредит, отпускавшийся домовладельцам из со-
хранной казны Опекунского совета, за прекращением его ссуд-
140
Д.И. Никифоров
ных операций в 1859 году закрылся. Дома ценились не дорого,
несмотря на то что городские повинности не достигали деся-
той доли настоящего обожения, самооблагающейся думы.
Учреждение Городского Кредитного Общества, несмотря на
низкий курс вновь выпущенных облигаций, котировавшихся
по 80 копеек за рубль, встречен был радостно всем нуждаю-
щимся в кредите населением.
С открытием кредита для домовладельцев постройка домов
пошла быстро. Прежний дешевый строительный материал силь-
но поднялся в цене. Несмотря на усиленные новые постройки,
цены на квартиры росли неимоверно.
Кредит вновь открытого общества был широкий; дома рос-
ли, как грибы, и в новой стройке начал появляться некоторый
комфорт, уже введенный в заграничных жилищах. Цены на та-
кие квартиры были возвышенные.
Так шло до 1876 года, начала сербской, а потом болгарской
войн57. Затем выселение евреев из Москвы и уход войск в Тур-
цию обездолил Москву, многие жители и торговцы покинули
ее. Не только квартиры, но даже торговые помещения пустова-
ли годами. Вследствие этого наступил домовладельческий кри-
зис, уронивший ценность домов и квартир. Городское Кредит-
ное Общество потеряло свой запасный капитал, и началась
тогда известная вакханалия, окончившаяся знаменитым три-
умвиратом Сергея Шильдбаха, Цветухина и Герика. Несмотря
на это московские пустыри, существовавшие в ней с пожара
1812 года, быстро застраивались многоэтажными домами.
Наружный вид Москвы менялся, только извилистые и кри-
вые улицы напоминали обывателям, что они живут на ста-
ром пепелище.
Многомиллионный кредит общества, технические усовер-
шенствования, обилие лиц, стремящихся поселиться в Моск-
ве, так сильно меняют, кроме наружного вида, ее обычаи,
нравы и общественную жизнь, что спустя несколько десятков
лет от старой Москвы останутся одни воспоминания и то толь-
ко в описательных манускриптах ее бывших обитателей.
Перемена жизни, направление и привычки в московском
обществе резко меняются. Дворянская Москва прежних вре-
мен, все отступая от своих традиций, пополняется разношер-
стным элементом разбогатевших пришельцев всех сословий. По-
падаются между ними обломки прежнего передового сословия,
но, надо признаться, в весьма редких случаях. Есть потомки пре-
Старая Москва
141
жних купеческих образованных семей прежней Москвы; но выда-
ющееся по финансовому положению большинство — это новые
пришлые люди с большою примесью иностранного элемента.
В старину семья богатого, открытого для приема дома была
известна всему московскому обществу чуть не с праотцов хозя-
ина и хозяйки. В настоящее время корифеи домов, устраиваю-
щие богатые и блестящие праздники, неизвестны (кроме своих
близких) никому. Часто на вопрос: откуда появился хозяин
празднества? Получается ответ: двадцать или тридцать лет тому
назад прибыл он из Гамбурга приказчиком в торговый дом,
женился впоследствии на родственнице хозяина фирмы и те-
перь стал меценатом.
Лучшие из домов, живущих на барскую ногу, — это разбога-
тевшие наши русские фабриканты, получившие современное
образование. Конечно, в их обращении не следует искать дели-
катности и утонченной вежливости прежних бар, но русское
радушие покрывает многие их недостатки.
Хотя заметно ярко выступает сознание ими материального
их превосходства, но это следует им извинить.
Постоянное общение, по своим торговым оборотам, с мел-
кими покупателями в большинстве торгующих в кредит, сле-
довательно, вполне зависимых от их благоволения, образует у
них привычку к подобострастному поклонению зависимых от
них в финансовом отношении лиц; поневоле эта складка оста-
ется у них в общественной жизни, где некоторые, без всякого
умысла, делают невольные неловкости.
Обедневшее дворянство не в состоянии конкурировать с ними
в устройстве празднеств и задавать богатые и обширные при-
емы, потому, поневоле удаляясь от руководства общественной
жизнью, должно уступить дорогу разбогатевшему люду. Даже
относительно богатые помещики веселятся только в своем род-
ственном и приятельском кругу, избегая дорогостоящих боль-
ших общественных собраний.
Улучшения средств нашего дворянства ожидать невозмож-
но; кроме того, современное дворянство направилось на доро-
гу, течением жизни ему предназначенную, и сделалось служи-
лым сословием.
Все это резко отражается в общественной жизни.
Низменные вкусы некультурной публики предъявляют к
жизни ненормальные требования, не применимые к жизнен-
ному укладу, а мнящие себя новыми руководителями обще-
142
Д.И. Никифоров
ственной жизни, появившиеся главари движения еще не в си-
лах ограничить их безумных прибавлений. Старое руководящее
начало уничтожено, а новое не успело еще окрепнуть.
Было ли мыслимо в прежнее дореформенное время, чтобы
общество всецело увлеклось такими произведениями, как опи-
сание жизни различных трущоб: Максима Горького, Андреева и
их последователей, где грязь жизни проповедывается как идеал!
Конечно, и в прежнее время большинству известна была
трущобная жизнь, может быть без ее детальных осложнений,
но никто не старался отыскивать новых пророков, предназна-
ченных вести общество по новому пути.
Конечно, такое направление не может существовать долго!
Приподнятые современными обстоятельствами, трущобные
жители, отведав случайно высшей культуры, набив свои кар-
маны свалившимся к ним случайно золотым дождем, вместе с
переменою обстановки изменят свои вкусы и направление сво-
их мыслей и впоследствии сами отрекутся от своих первона-
чальных проповедей. Подобные примеры бывали в истории.
Простой казак Разумовский благодаря поддержке брата пре-
вратился в гетмана Малороссии, пирожник Меншиков, став
любимцем своего властителя, в правителя России. Конюх Би-
рон по капризу правительницы и ее слабохарактерности — в
царственное лицо. Все эти лица после своего возвеличения при-
обрели другие вкусы, другие понятия; а потомки их с ужасом
думают о той грязи, из которой вытащила их судьба. Так и на-
стоящие просветители и новые проповедники общественной
жизни Москвы со временем примут уклад своих предшествен-
ников, старых руководителей (может быть, немного изменен-
ный), а потомки их будут лицами, оторванными в жизненном
пути от настоящих их трущобных сородичей.
Мы видим, что потомки лиц, вынырнувших из подонков
общества, пользуются в настоящее время чуть не царскими
почестями, а потомки патрициев древнего Рима служат поден-
щиками в клоаках нового Рима.
Мне помнится, когда в Англии строился первый колоссаль-
ный корабль «Грет-Истерн», то корреспондент, описывая по-
стройку корабля, выразил свое крайнее удивление, встретив в
числе поденщиков рабочих строящегося корабля внука поэта
лорда Байора, питавшего пламенную страсть к работнице, до-
чери мелкого лавочника, весьма некрасивой девушке с гнилы-
ми зубами, которая распоряжалась им весьма бесцеремонно.
Старая Москва
143
Общественные перевороты времен Петра I, Анны Иоаннов-
ны и Елисаветы Петровны подняли многих со дна обществен-
ной жизни до облачного горизонта, что в то время возмущало
высших представителей общественной жизни и порождало тогда
недовольство прежних главарей. Понемногу все уровнялось,
более сильные характеры удержались на высоте, сродившись с
верхним слоем общества, а слабые погибли в людской пучине.
Конечно, трудно обществу переживать такой перелом обще-
ственной жизни, но все урегулирующее время приведет все и
всех к общему знаменателю, и модные бредни, потеряв свою
пикантность и новизну, растаят в пространстве, подобно ско-
пившемуся в тучах электричеству, когда пронесется над стра-
ной буря и оросит ее благодетельный дождь.
Будем надеяться, что могучий рост колоссального русского
организма, окрепнув в новых направлениях жизни, со време-
нем поставит ее устои на непоколебимое основание и все бред-
ни сдадутся в архив как ненужный хлам.
Д.И. Никифоров
УЛИЧНАЯ ЖИЗНЬ МОСКВЫ
XVI-XVII ВЕКОВ
С1 тарая Москва просыпалась рано. На рассвете, а в осен-
1 нее и зимнее время и до света, ее будил колокольный
звон, созывавший население в церкви к утреннему бо-
гослужению. Каждое утро начиналось этим звоном, повторяв-
шимся затем не раз в течение дня. Кроме многочисленных цер-
ковных праздников, общих для всего населения, справлялись
еще приходские храмовые праздники, а их было столько же,
сколько дней в году, даже более, потому что не было дня, к
которому не приурочивалась бы память патрона той или другой
приходской церкви.
«В Москве каждый день праздник» — говорит старая посло-
вица. Москва жила под непрерывный звон своих колоколов, но
жутко приходилось от него непривычным нервам. Даже такие
непритязательные люди, как арабские монахи, сопровождав-
шие в Россию антиохийского патриарха Макария в половине
XVII столетия, люди, относившиеся притом с предвзятым оп-
тимизмом к московским порядкам, не могли умолчать о тягос-
тном впечатлении, которое производил на них колокольный
звон в Москве.
Около полудня москвичи обедали, а потом отдыхали. После-
обеденное спанье было национальным обычаем, отступление
от которого не проходило безнаказанно даже царю: известно,
что Дмитрий I навлек на себя подозрение в нерусском проис-
хождении и самозванстве между прочим тем, что после обеда
не спал, а занимался делами. Этот обычай отражался и на мос-
ковской уличной жизни. После обеда затихало движение на
улицах и замирала торговля — купцы и их помощники-мальчи-
ки ложились спать перед лавками.
При наступлении сумерек начинался ночной отдых, обяза-
тельный до известной степени для московского населения. Глав-
ные улицы запирались решетками и надолбами, которые охра-
нялись сторожами, набиравшимися из посадских людей. Сто-
рожа были обязаны задерживать подозрительных людей, появ-
лявшихся ночью на улицах, и представлять их властям. Гер-
берштейн58 сообщает, что в его время московские улицы в не-
Уличная жизнь Москвы XVI—XVII веков
145
которых местах запирались на ночь положенными поперек брев-
нами и что если кто после известного часа бывал пойман сто-
рожами, то его или били и обирали, или сажали в тюрьму,
если только это не был человек известный и именитый, ибо
таких людей сторожа обычно провожали к их жилищам. Заг-
раждение улиц решетками или бревнами было мерой, на-
правленной против крайне многочисленных в Москве ноч-
ных грабителей, но эта мера, как увидим ниже, оказывалась
совершенно недействительной.
Днем уличная жизнь была довольно бойкая даже в будни.
Наибольшее оживление замечалось, конечно, в обычных мес-
тах наибольшего скопления народа — в Кремле, на Красной
площади и в прилегавших к ней рядах. Но и в остальных частях
города движение на улицах достигало значительных размеров —
об этом свидетельствует большое количество московских из-
возчиков. По словам Рейтенфельса59, на каждом перекрестке и
у каждых ворот города стояло с санями или колымагами много
извозчиков, которые, договорившись за весьма малую плату,
быстро доставляли седоков во все концы города. Летний извоз-
чичий экипаж, который Рейтенфельс называет колымагой, на
самом деле был обыкновенной четырехколесной тележкой са-
мого простого устройства. На приложенном к книге Корба ри-
сунке, изображающем казни стрельцов при Петре, извозчичьи
тележки, в которых осужденные доставлялись на место казни,
представлены чрезвычайно похожими на крестьянские телеги
нашего времени. Несомненно, такая тележка была типом эки-
пажа, наиболее отвечавшим состоянию московских путей со-
общения. Пыльные в сухую погоду улицы покрывались глубо-
кой грязью во время дождей и оттепели. Корб пишет в своем
дневнике в мае 1699 г.: «Несколько дней подряд шли дожди,
так что улицы Немецкой слободы стали непроходимыми; по-
всюду там разбросаны повозки, которые так глубоко засели в
грязи, что лошади бессильны их вытащить». Архидьякон Павел
Алеппский сообщает, что во время зимней оттепели арабские
монахи, жившие в Кремле в Кирилловском подворье, не мог-
ли выходить на улицу, потому что грязь и слякоть были глуби-
ной в рост человека.
Люди знатные обыкновенно пользовались для передвиже-
ния по городу верховыми лошадьми. По словам Герберштейна,
«дворяне» вообще редко показывались в народе, и ни один из
них не мог дойти пешком даже до четвертого или пятого дома,
10 Москва
146
В. В. Нечаев
если за ним не следовала лошадь; только зимой они обычно
не решались выезжать на своих неподкованных лошадях. В
XVII столетии входят в употребление разного рода колымаги
и кареты более или менее европейского образца, вытесняя по-
немногу в качестве средства передвижения верховую лошадь.
Последняя, однако, продолжает неизменно фигурировать в офи-
циальных выездах лиц служилого класса, служа живым симво-
лом его по преимуществу военного характера. По общему пра-
вилу, эти лица, являясь ко двору, приезжали в Кремль верха-
ми, и исключение делалось только для стариков, которые не
могли сидеть на лошади. Женщины того же класса показыва-
лись на улицах не иначе, как в экипажах, летом — в закрытых
каретах, зимой — в санях, обтянутых красной тафтой. По сло-
вам Олеария, женские выезды всегда имели торжественный
характер: боярыня восседала в санях «с великолепием боги-
ни», у ног ее помещалась девушка-рабыня, по бокам саней
бежало до 30—40 слуг, упряжная лошадь была увешана лисьи-
ми хвостами, которые, впрочем, были принадлежностью па-
радного выезда и у мужчин, даже у царя.
От XVII столетия дошли до нас некоторые сведения о регла-
ментации уличного движения, относящиеся, впрочем, только
к Кремлю. Кроме лиц служилого класса, никто не имел права
въезжать в Кремле даже верхом. Извозчикам запрещалось сто-
ять в Кремле и проезжать через него, не допускалось там и
движение возов с кладью.
Бояре в пышных костюмах, верхом на конях, спешившие в
Кремль, раскрашенные боярыни, медленно подвигавшиеся по
улицам в пестрых повозках, составляли яркие штрихи в карти-
не московской уличной жизни, свидетельствовавшие о том,
что Москва была постоянным местопребыванием царя и его
двора, но не эти штрихи определяли характер московской ули-
цы. Придворный элемент не являлся доминирующим в жизни
города и не оставлял в тени остальные слои населения в такой
степени, в какой это имело место в Версале или в Петербурге в
XVIII столетии. Московской улицей владели элементы, мало
или совсем не соприкасавшиеся с придворной жизнью, «му-
жики», как говорилось в XVI—XVII столетиях, и уличная жизнь
носила, в сущности, очень демократический характер.
То, что нам известно о московской уличной жизни в XVI и
XVII столетиях, дает право прийти к заключению, что народ-
ный характер, поскольку он отражается в уличных нравах, мало
Уличная жизнь Москвы XVI—XVII веков
147
изменился с того времени. Внешние проявления, правда, зна-
чительно смягчились, но это следует приписать не столько об-
лагораживающему влиянию культуры, сколько полицейской
муштре, которая сделала крупные успехи после XVII в. Москов-
ская Русь не знала того всестороннего и все проникающего по-
лицейского воздействия на жизнь обывателей, какое вырабо-
талось в преобразованной Петром России. С XVIII в. деспотизм,
сохраняя свою вполне азиатскую сущность, в интересах само-
сохранения принимал все меры для того, чтобы преградить
доступ в Россию европейской цивилизации, но те же интересы
понуждали его усиленно заботиться об усвоении европейской
техники. Многое удалось ему позаимствовать у Европы и по
части техники обуздания и полицейского контроля над жиз-
нью общества. Возможно ли, например, в новейшее время та-
кое увековечение памяти жертв политическая режима, какое
имело место в XVI в. в Москве, где не встретило никаких пре-
пятствии со стороны правительства сооружение на Красной
площади церквей «на крови» казненных Иваном IV? Возмож-
ны ли народные собрания при церквах, обсуждающие план
массового политического выступления? А такие собрания про-
исходили в Москве в 1648 г., когда начиналось народное дви-
жение, направленное против царских временщиков60. И это не-
смотря на присутствие в Москве, кроме муниципальной стра-
жи, находившейся в ведении правительства, еще значитель-
ных отрядов царской гвардии, стрельцов, — Олеарий насчиты-
вал их до 16 тыс., — несших также полицейскую службу. Недо-
статочность полицейского надзора сказывалась, конечно, и в
явлениях повседневной жизни — в поведении толпы, напол-
нявшей московские улицы, в уличном быте и уличных нравах.
Не испытывая большого стеснения со стороны полиции, на-
род держал себя на улице более нараспашку, и черты нацио-
нального характера проявлялись с большей резкостью, чем в
наше время.
Иностранцу бросались в глаза в Москве сварливость и бран-
чивость русских. Олеарий пишет: «Они (русские) вообще весь-
ма бранчивый народ и наскакивают друг на друга с неистовы-
ми и суровыми словами, точно псы. На улицах постоянно при-
ходится видеть подобного рода ссоры и бабьи передряги, при
чем они ведутся так рьяно, что с непривычки думаешь, что
они сейчас вцепятся друг другу в волосы. Однако до побоев
дело доходит весьма редко, а если уже дело зашло так далеко,
ю*
148
В. В. Нечаев
то они дерутся кулачным боем». Упрощенный способ расправы
за обиды был в ходу и между людьми более или менее знатного
происхождения. Тому же Олеарию пришлось наблюдать, как двое
детей боярских, сидя верхом на конях, стегали друг друга кну-
тами во время церемониальной встречи турецкого посольства.
Но если драки на улицах происходили не особенно часто, то
самым обычным явлением были ругательства, ставшие в Вели-
короссии национальными. Отмечая эту особенность московс-
кого разговорного языка, иностранцы единогласно признают
ее «постыдной и гнусной». Нельзя сказать, чтобы русские со-
вершенно не сознавали зазорности своей национальной брани.
Церковь постоянно выступала с суровым осуждением «скаред-
ных» ругательств, бывали порой и случаи судебного и поли-
цейского преследования их. Олеарий рассказывает, что в его
время была предпринята правительством попытка искорене-
ния брани на улицах: брань была строго запрещена, под стра-
хом кнута, публично оповещенным указом, и на особых аген-
тов была возложена обязанность хватать в толпе ругателей и на
месте наказывать их. «Однако, — замечает Олеарий, — эта дав-
но привычная и слишком глубоко укоренившаяся ругань тре-
бовала тут и там больше надзора, чем можно было иметь, и
доставляла наблюдателям, судьям и палачам столько невыно-
симой работы, что им надоело как следить за тем, чего они
сами не могли исполнить, так и наказывать преступников».
Меры, принимавшиеся против брани на улицах, были обрече-
ны на неудачу уже потому, что они не могли встретить созна-
тельного сочувствия в самом правящем классе. Национальные
ругательства были так же обычны в хоромах высокопоставлен-
ных лиц, как и среди уличной толпы. Очень характерный в этом
отношении случай рассказывает архидьякон Павел Алеппский.
На утрене в Саввине монастыре присутствовали антиохий-
ский патриарх и царь Алексей Михайлович. Когда чтец, при-
ступая к чтению жития святого, сказал: «благослови, отче»,
царь, вскочив с кресла, гневно крикнул, не смущаясь даже
присутствием патриарха: «Что говоришь, мужик, бл...ин сын:
благослови, отче? Тут есть патриарх, скажи: благослови, вла-
дыко!» Особым вариантом национальной брани была фраза,
которой, по словам Олеария, простонародье преследовало на
улицах Москвы немцев, проживавших в слободе Кокуе. Эта фраза
так донимала их, что они наконец подали царю челобитную,
прося о защите от уличных ругателей.
Уличная жизнь Москвы XVI—XVII веков
149
Вообще насмешливое и неприязненное отношение к ино-
земцам было обычным явлением. Хотя в Москве с XVI в. суще-
ствовала постоянная европейская колония, московское насе-
ление, воспитанное в условиях замкнутого национального быта,
смотрело на членов ее как на людей иного мира. До самого
конца XVII столетия европеец на улицах Москвы или собирал
вокруг себя любопытных зрителей, разглядывавших его с не
скрываемым изумлением, или вызывал со стороны туземцев
враждебные выходки, в основе которых лежало, вероятно, раз-
дражавшее русского смутное сознание превосходства над ним
людей западной культуры. Корб говорит, что московиты иног-
да бывают до такой степени поглощены созерцанием иност-
ранцев, что, разинув рот и вытаращив глаза, сами себя не
помнят. Обычным бранным прозвищем немца было «фрыга»,
или «фря»61. Рейтенфельс говорит, что русские обзывают нем-
цев «шишами»62.
Национальная брань была одним из проявлений нравствен-
ной распущенности русских, наблюдавшейся как в частной
жизни, так и в уличном быту. Иностранцы не находят доста-
точно сильных выражений, чтобы заклеймить поражавшее их
бесстыдство русских. «Они сняли с себя всякий стыд и всякое
стеснение», — говорит датчанин Яков Ульфельд63. Одним из наи-
более ярких примеров уличного бесстыдства было, по мнению
Олеария, наблюдавшееся им в Москве появление голых жен-
щин перед простонародными банями: выходя из бани прохла-
диться по русскому обычаю, они без всякого стеснения подхо-
дили к немцам и обращались к ним «с безнравственными реча-
ми». Было ли в Москве в обычае мытье мужчин и женщин в
общих банях, сказать трудно. Стоглавый собор, осудивший та-
кие бани, отметил существование их только в Пскове. Но во
всяком случае, судя по оставленному Олеарием описанию рус-
ской общественной бани в Астрахани, едва ли можно предпо-
лагать, что в таких банях помещения для мытья обоих полов
были достаточно изолированы одно от другого. В астраханской
бане мужчины и женщины входили и выходили через одну и ту
же дверь, притом без передников, и женщины «иногда выхо-
дили, без стеснения, голые поговорить со своими мужьями».
Вообще на улицах Москвы европейцу нередко приходилось
наблюдать сцены, оскорблявшие его нравственное чувство. Все
европейцы, писавшие о Московии, констатируют необыкно-
венную склонность русских к чувственными удовольствиям. Хотя
150
В. В. Нечаев
проституция не была официально терпима в Москве, контин-
гент проституток как профессиональных, так и случайных все-
гда был очень значителен. Павел Иовий Новокомский, писав-
ший о Москве в XVI в. со слов москвича Дмитрия Герасимова,
который был в Риме в 1525 г. в качестве посланника, говорит:
«даже иностранцу можно легко и притом за небольшую цену
склонить к любовным утехам всякую женщину из простонаро-
дья (в Москве)». Неудивительно, что, при слабой дисциплини-
рованности населения, уличный разврат принимал иногда са-
мые откровенные формы. Корб пишет, что нередко даже мона-
хи, сбросив всякую стыдливость, предавались разврату на про-
езжих площадях. Наиболее резкие проявления распущенности
всегда, конечно, находились в связи с одной из самых харак-
терных особенностей национального быта — пьянством.
Во все времена много говорилось и писалось о пьянстве рус-
ских. Несомненно, русский человек искони проявлял влечение
к крепким напиткам и давал ему волю при всяком удобном
случае. Характерным при этом было отсутствие меры, благода-
ря которому выпивка всегда сопровождалась самыми безобраз-
ными последствиями. Яркую картину пьянства в киевской Руси
оставил Феодосий Печерский64: «одни, — говорит он, — полза-
ют на коленах, будучи не в состоянии стоять на ногах, другие
валяются в грязи и навозе, ежеминутно готовые испустить дух».
Не менее резкую характеристику позднейшего пьянства мы
находим в деяниях Стоглавого собора. С показаниями туземных
источников вполне согласуются сообщения наиболее осве-
домленного из иностранных наблюдателей русской жизни в
XVII в., Олеария. Он говорит, что никто из русских никогда не
упустит случая, чтобы выпить или хорошенько напиться, ког-
да бы, где бы и при каких бы обстоятельствах это ни было. При
этом когда знатный человек угощает водкой простолюдина,
последний не считает возможным отказываться, сколько бы
чарок ему ни предлагалось, и продолжает пить, пока не упадет
на землю и — в иных случаях — не испустит душу вместе с
выпивкой; до такого состояния иногда доводили русских люди
из свиты голштинского посольства, в составе которого нахо-
дился Олеарий. Совершенно тот же характер носило и пьянство
знатных людей, даже царских великих послов, которые в чу-
жих странах не знали меры, когда представлялся случай вы-
пить: посол, отправленный в 1608 г. к шведскому королю, так
напился крепкой водки, что в день, когда была назначена ему
Уличная жизнь Москвы XVI—XVII веков
151
аудиенция, его нашли мертвым в постели. Таким образом, пьян-
ство до потери сознания было обычным явлением в московс-
кой Руси, и если на улицах попадались валяющиеся в грязи
пьяные, то, по словам Олеария, на это не обращалось внима-
ния: разве какой-нибудь извозчик, наехав на знакомого пьяно-
го, кинет его в свою повозку и отвезет домой, где ‘получит
деньги за проезд. Набожного Корба особенно возмущали часто
появлявшиеся на улицах пьяные попы, которые не выказыва-
ли никакого уважения к носимому ими кресту: «очень жаль, —
говорит он, — что драгоценнейший символ нашего Искупите-
ля, носимый самыми презренными человечишками, должен
часто валяться в сору и грязи, в руках у ослабевших и шатаю-
щихся от чрезмерно выпитой водки людей».
Но если случаи безобразного опьянения были довольно обыч-
ны на улицах Москвы, все же в непраздничные дни они имели
спорадический характер уже потому, что не всякий мог в любое
время раздобыться хмельным питьем. Продажа водки с XVI в.,
когда этот напиток впервые появился в России, была монопо-
лизирована правительством, которое, впрочем, фактически не
сумело сосредоточить в своих руках питейное дело и должно
было делиться правом на кабаки с высшим духовенством, мо-
настырями и боярами. В Москве продажа питей ведалась ис-
ключительно в Новой чети или (с 1678 г.) Приказе новой чет-
верти65. Первый московский кабак* был основан Иваном IV в
1552 г. на Балчуге, и с того времени кабаки начали быстро
размножаться в Москве. Это были заведения, где всякий мог
получить любую порцию водки, — за неимением денег, под
заклад вещей, даже платья, так что многие пропивались бук-
вально до нага. Кабак был обычным приютом «голи кабацкой»,
среди которой было немало темных личностей, видавших вся-
кие виды и промышлявших обиранием и обыгрыванием в кар-
ты и зернь66 захмелевших посетителей. Размножение кабаков
продолжалось до 1652 г., когда правительство всюду закрыло
их и сосредоточило продажу водки в кружечных дворах, или
кружалах. В каждом городе был открыть только один такой двор.
Кружало было винным складом, торговавшим водкой в розни-
цу, но водка отпускалась им только в определенных количе-
ствах, более или менее крупных, — кружками или ведрами. Гос-
* Кабак — татарское название постоялого двора с продажей куша-
нья и напитков.
152
В. В, Нечаев
подствуя почти безраздельно на водочном рынке, правитель-
ство имело возможность регулировать потребление водки, на-
сколько это не шло вразрез с интересами фиска, сокращая,
например, число дней, в которые допускалась продажа питей.
Меры в этом направлении действительно проводились прави-
тельством. Уже в первой половине XVI столетия простому на-
роду разрешалось пить только в большие праздники, а их на-
считывалось тогда очень немного — Рождество, Пасха, день св.
Троицы и еще несколько иных, — и по воскресеньям, и в дни
менее крупных церковных праздников народ работал после
утреннего богослужения. Незадолго до издания Уложения 1649 г.
воскресенье еще считалось рабочим днем. Но Уложение уже
устанавливает обязательное празднование известных дней, в
том числе и воскресенья, что, конечно, могло вызвать усиле-
ние пьянства. Зато в 1652 г. правительство, учредив кружечные
дворы, запрещает продажу водки во время постов: в Великий и
Успенский посты указано не продавать вина даже по воскресе-
ньям, а в посты Рождественский и Петров не продавать по
средам и пятницам. Кружечные дворы запирались и на пасхаль-
ной неделе до среды. Пьяному, схваченному во время поста,
грозили кнут и тюрьма.
Эти запретительные меры оказались, однако, малодействи-
тельными, и вызванное ими сокращение пьянства было далеко
не так значительно, как ожидало правительство. Правда, кру-
жечный двор не отпускал отдельным питухам любого количе-
ства водки в любое время, но зато стали устраиваться попойки
в складчину: соседи, сложившись, приобретали ведро и вместе
распивали его. Водку, впрочем, можно было доставать и поми-
мо кружечного двора, так как в продаже всегда имелось наряду
с казенным «корчемное» вино, успешно ускользавшее от пра-
вительственного надзора. Дело в том' что, монополизируя про-
дажу водки, правительство не сумело монополизировать заго-
товку ее: правом купить вино пользовались не только духовен-
ство и бояре, но и «лучшие» посадские люди, которым разре-
шалось выкуривать известное количество его по случаю боль-
ших праздников, церковных и семейных, под условием явки
на кружечном дворе. Нередки были, конечно, злоупотребле-
ния этим правом, и выкуренное вино поступало в продажу.
Корчмы могли, кроме того, запасаться водкой и на кружечном
дворе. Корчемство процветало несмотря на крутые меры, при-
нимавшиеся против него правительством, которое в Москве
Уличная жизнь Москвы XVI-XVII веков
153
для преследования его организовало особую команду, состояв-
шую из стрельцов под начальством 15 объезжих голов. Головы
должны были разъезжать по улицам и следить, чтоб ни у кого
корчемного питья не было. Некоторым элементам населения,
впрочем, были нестрашны такие объезды. Головы не имели права
въезжать для розыска корчемного питья в стрелецкие слободы.
Фактичеси таким же иммунитетом пользовались и солдаты,
которые открыто торговали водкой в постные дни даже на са-
мом кружечном дворе. Как трудна была борьба с солдатским
корчемством, показывает следующий случай, имевший место
в Немецкой слободе. Отряд стрельцов захватил в слободе спря-
танную у солдат водку, но солдаты отняли ее и прогнали стрель-
цов; к последним подоспели на выручку товарищи, и завязал-
ся бой, разгоравшийся по мере того, как обе стороны получа-
ли подкрепление. В конце концов стрельцы, которых набралось
до 1300, осилили солдат и захватили из них 22 человека. Корб
рассказывает о подобном же столкновении из-за корчемного
вина между ямщиками и воинской командой, происшедшем в
мае 1699 г., — столкновении, из которого победителями выш-
ли ямщики: они отразили высланных против них солдат, троих
закололи и многих ранили. Дерзость ямщиков так смутила бояр,
правивших Москвой в отсутствии царя, что они, по словам
Корба, недоумевали, что лучше — действовать ли сильными
мерами или не проявлять своей власти. Борьба с корчемством
являлась иногда делом трудным и опасным еще и потому, что
корчемники пользовались покровительством сильных людей.
Подметным письмом царь Алексей Михайлович был извещен
о действиях возникшей в Москве целой компании корчемни-
ков, которые торговали водкой и табаком, принимали в заклад
краденые вещи, грабили и обыгрывали в зернь и карты пьяных.
Компания насчитывала более 1000 членов, и выручка ее дос-
тигала до 1000 руб. и более в месяц. Предприятие, таким обра-
зом, оказывалось очень солидным, что объяснялось составом
его участников, характерным для автократического режима: это
были беглые служилые люди и беглые воры, записавшиеся в
метельщики, а во главе дела стояли чины Земского приказа,
т.е. главного полицейского управления.
Картину будничной уличной жизни дополняли еще две ха-
рактерные особенности: обилие нищих и публичные расправы с
преступниками. Если и в наше время нищие, в одиночку и груп-
пами, составляют необходимую принадлежность московской
154
В. В. Нечаев
улицы, то встарь, несомненно, это явление имело гораздо бо-
лее крупные размеры. С недавнего времени в Москве налажива-
ется мало-помалу организация общественного призрения, и
частная благотворительность, проявляясь в устройстве богаде-
лен и приютов, вступает на более верный путь и получает бо-
лее упорядоченные формы; в борьбе с уличным нищенством
принимает некоторое участие и полиция. В московской Руси
также делались попытки упорядочения благотворительности,
которую, например, Стоглавый собор хотел ограничить уст-
ройством богаделен, но эти попытки не могли иметь сколько-
нибудь заметного успеха, потому что они встречали непреодо-
лимое препятствие в своеобразном взгляде русского человека
на значение благотворительности, удержавшимся отчасти до
нашего времени. Для русских благотворительность была не сред-
ством борьбы с социальным недугом, а благочестивым заняти-
ем, необходимым для спасения души: в основе акта милосер-
дия лежали, в сущности, виды на награду, которую благотво-
ритель готовил себе в будущей жизни, причем даже альтруис-
тический момент отступал для него на задний план. При гос-
подстве такого взгляда благотворительность могла быть только
личным делом набожного человека, и формой, наиболее отве-
чавшей этому характеру ее, была раздача милостыни. Для мос-
квича нищий, как объект упражнений в благочестии, был не
менее необходим, чем икона в доме. Поэтому мы видим в ста-
рой Москве громадное развитие нищенства, поддерживаемое
широко практиковавшейся подачей милостыни. По словам Рей-
тенфельса, в Москве часто можно было видеть около домов
богатых людей целые толпы нищих, получавших пищу или иную
какую-либо милостыню. Павел Алеппский говорит, что нищие
были распределены по боярским дворам, каждый из которых
содержал свою группу их. Подобные же группы нищих с по-
стоянным составом существовали при московских соборах и
монастырях: при Успенском соборе состояло двенадцать ус-
пенских, богородицких или пречистенских нищих, по стольку
же человек было в группах при Чудове монастыре и соборе
Николы Гостунского в Кремле; последняя группа, или артель,
состояла исключительно из женщин, главным образом по-
повских вдов. Артели Архангельского собора, Василия Бла-
женного и Богоявленского монастыря насчитывали по десять
человек. Массы нищих кормились также около царя и патриар-
ха, служивших в этом отношении образцом для всего общества.
Уличная жизнь Москвы XVI-XVII веков
155
Царь Алексей Михайлович содержал постоянно в самом двор-
це несколько нищих стариков, которые занимали определен-
ное место в дворцовом штате как «верховые богомольцы». Пат-
риарх при всяком своем выезде или выходе оделял милостыней
всех попадавшихся на пути нищих. Иногда производились эк-
страординарные дачи милостыни, например, когда патриарх скли-
кал нищих в собор на молебствие о дожде. Так было в 1681 г.,
причем была в один день роздана очень крупная сумма — более
61 руб., следовательно, нищих собралось около 600 чел., если
дача была по гривне, а может быть, и более 2000, если она
была по алтыну.
Публичные истязания преступников были явлением далеко
не редким на улицах Москвы. Довольно обычным зрелищем
был полуобнаженный, окровавленный человек, которого па-
лач водил по торговым рядам и улицам, стегая кнутом и гром-
ко объявляя его вину. Подобные же сцены можно было наблю-
дать у всех приказов в Кремле. Олеарий оставил обстоятельное
описание торговой казни, или битья кнутом, которому в его
присутствии подверглись девять корчемников, восемь мужчин
и одна женщина, перед Приказом новой четверти. Преступник
обнажался до бедер и ложился на спину помощника палача,
обхватывая его шею руками; другой помощник поддерживал
веревкой связанные ноги наказываемого, чтобы он не мог дви-
нуться ни вверх, ни вниз. Палач, отступив на три шага назад,
стегал изо всей силы истязуемого по спине длинным толстым
кнутом так, что после каждого удара обильно лилась кровь, а
подьячий считал удары, следя по выписи за тем, чтобы каж-
дый получил назначенное судьями количество их. Мужчинам
было дано от 20 до 26 ударов, женщине — 16, после чего она
лишилась чувств. На спинах наказанных не сохранилось кожи
даже на палец шириною; они были похожи на животных, с
которых содрали кожу. После наказания на корчемников наве-
сили бумажки с табаком и бутылки и провели их по городу,
осыпая ударами. Иногда били кнутом «на козле», т.е. на особой
скамейке, на которую клали осужденного. В известных случаях
торговая казнь сопровождалась клеймением, вырезанием нозд-
рей, отсечением руки или ноги.
Менее тяжким, хотя достаточно мучительным наказанием
было битье батогами, т.е. тонкими палками, которыми пре-
ступника, растянутого на земле и раздетого до рубашки, два
палача колотили по спине, а иногда и по животу; в последнем
156
В. В, Нечаев
случае наказание, по словам Рейтенфельса, иногда имело смер-
тельный исход. Батоги назначались по суду за менее важные
проступки и нередко применялись также в частном быту как
обычное орудие расправы бояр с холопами. Немного отлича-
лись от батогов те палки, которыми били стоявших на правеж.
Каждый день перед приказами можно было видеть выстроен-
ных в ряды людей всякого чина, которых приказные служите-
ли били, прохаживаясь вдоль рядов, тонкими палками по но-
гам. Это был правеж, принятый в Московском государстве спо-
соб правления долгов и казенных недоимок. Осужденные на пра-
веж неплательщики приводились из тюрьмы или сами явля-
лись, если им удавалось найти поручителей, к приказу и под-
вергались битью в течение целого ряда дней, пока не уплачи-
вали долга. Боль бывала иногда так сильна, что стоявшие на
правеже громко кричали. Впрочем, некоторые входили в сдел-
ку с палачами, а иные клали в сапоги жесть или деревянные
дощечки, чтобы сделать удары нечувствительными.
Смертная казнь совершалась так же открыто, как и прочие
расправы, и притом с большей торжественностью, в духе тог-
дашнего уголовного правосудия, насквозь проникнутого уст-
рашающей тенденцией. Ареной казней были обыкновенно боль-
шие городские площади — Красная, или, точнее, та часть ее,
которая называлась Пожаром, и Болото. При Иване Грозном
массовые казни совершались даже в Кремле: так, в 1574 г. он
казнил «у Пречистой на площади», т.е. на площадке у кремлев-
ских соборов многих бояр, архимандрита чудовского, прото-
попа и всяких чинов людей много. Но вообще Кремль не счи-
тался подходящим местом для казней, и они допускались в
нем только в виде исключения. Зато Красная площадь была
постоянной свидетельницей более или менее варварских рас-
прав до самого конца XVII столетия. Кроме отдельных казней,
на ней имели место массовые избиения крамольников при Иване
Грозном и не менее грандиозное по числу жертв истребление
мятежных стрельцов при Петре I. Вообще можно сказать, что
расправа Петра с участниками стрелецкого мятежа 1698 г. была
выдающимся явлением даже в ряду наиболее громких кара-
тельных подвигов московского правительства. Казни начались
30 сентября 1698 г., когда был объявлен у Покровских ворот, в
присутствии царя, приговор по делу о мятеже и была умерщв-
лена первая партия осужденных стрельцов числом 201; пяте-
рым из них Петр собственноручно отрубил головы в Преоб-
Уличная жизнь Москвы XVI—XVII веков
157
раженском. 11 октября было казнено 144 человека, 12-го - 205,
13-го - 141, 17-го - 109, 18-го - .65, 19-го - 106, 21-го - 2.
Казни происходили в разных местах — в Белом и Земляном
городах, под Новодевичьим монастырем и в Преображенском.
В бойницы стен Белого города были вставлены бревна, на ко-
торых вешали по два и по четыре человека. 195 стрельцов было
повешено на тридцати виселицах перед кельей царевны Софьи
в Новодевичьем монастыре, причем троим повешенным перед
самыми окнами кельи царь приказал вложить в руки челобит-
ные, содержавшие в себе призыв Софьи на царство. Вешали и
у городских ворот, по шесть человек на виселице. Многим ру-
били головы; 17 октября в Преображенском этим занимались
по приказанию Петра его фавориты и бояре. Признанные наи-
более виновными подверглись колесованию на Красной пло-
щади и с перебитыми руками и ногами около суток мучились
на колесах. Пять месяцев трупы не убирались с мест казни, и
только в марте 1699 г. было преступлено к вывозу их, который,
по словам Корба, представлял зрелище ужасное и необычное у
более образованных народов: тела клались на повозки в беспо-
рядке, многие были полуобнажены, везли их к могильным ямам,
как заколотый скот на рынок. Казни возобновились в феврале
1699 г. 1, 3 и 4 февраля было обезглавлено свыше 400 чело-
век; 3-го казнили на Красной площади и на Болоте, 4-го — в
Преображенском, где, как говорили, сам Петр отсек головы
84 стрельцам.
Самыми обычными видами казни были повешение и отсе-
чение головы; применялись также в качестве кары за более тяж-
кие преступления сажание на кол, четвертование и, в конце
XVII в., колесование. Женщин, убивших своих мужей, закапы-
вали по шею в землю и оставляли в этом положении до самой
смерти. Рейтенфельс наблюдал в Москве «потрясающую», по
его словам, картину такой казни: двум женщинам, зарытым по
шею, попы читали молитвы, зажегши вокруг этих живых по-
койниц восковые свечи, а возле стояла стража, сменявшаяся
днем и ночью. По ходатайству царицы эти две женщины, про-
ведя три дня в своих могилах, были освобождены из них и
почти здоровые поступили в монастырь. Такой исход может
быть объяснен только исключительно сильным заступничеством
за осужденных, так как по закону все ходатайства за мужеу-
бийц, даже со стороны самых близких родственников, отверга-
лись. Бывали случаи, когда закопанные женщины томились в
земле по шесть и даже по двенадцать дней.
158
В. В. Нечаев
Мы рассмотрели главнейшие типичные явления повседнев-
ной уличной жизни в старой Москве. Но, кроме них, были еще
не менее характерные в своем роде особенности, присущие
только местам, где сосредоточивалась деловая и официальная
жизнь. Такими местами были Кремль и главный московский
рынок — Красная площадь с торговыми рядами.
С раннего утра Кремль представлял чрезвычайно оживлен-
ную картину. Сюда съезжались по делам и на поклон к царю
служилые люди всяких рангов. Большинство являлось верхом
на конях, в сопровождении слуг, которым кони отдавались под
охрану до отъезда из Кремля. Скапливалась громадная толпа
челяди, и разыгрывались чрезвычайно характерные сцены: дво-
ровые люди свистали, бранились, скакали на лошадях, заво-
дили драки и кулачные бои, всячески задирали прохожих, осо-
бенно иноземцев. Такое бесчинство творилось не только на пло-
щадях, но и у самого дворца и тех помостов, по которым цари
проходили из собора в собор. На стрельцов, постоянно охра-
нявших царский дворец, буйная толпа мало обращала внимания.
Только в конце XVII в. были приняты против этого беспорядка
некоторые меры, сводившиеся главным образом к указанию оп-
ределенных мест для стоянки челяди и к удалению ее от путей,
по которым совершались царские выходы и выезды.
Оживление иного рода царило на Ивановской площади. На
окраине ее в XVII в. помещалось здание приказов, центральных
учреждений Московского государства, административных и су-
дебных. Приказная деятельность начиналась очень рано — в де-
кабре, например, присутствие открывалось за час до рассвета,
т.е. приблизительно в 7 ’/2 часов утра. Поэтому с раннего утра
площадь наполнялась толпой лиц, «ходивших за делами» в
приказы, по тогдашнему выражению. Здесь же отбывали нака-
зание осужденные на правеж, работали палачи, приводившие
в исполнение судебные приговоры, и говор толпы покрывался
порой воплями жертв московского правосудия. С чисто азиат-
ским характером этой картины вполне гармонировали засе-
давшие в особой палатке площадные подьячие, публичные пис-
цы или нотариусы, которые пользовались исключительным пра-
вом совершения разного рода крепостных актов. Деятельность их
благодаря освященным обычаем поборам за составление актов
была очень прибыльной, и наиболее чувствительным наказани-
ем считалась для них «отставка ot площади».
Уличная жизнь Москвы XVI—XVII веков
159
Ивановская площадь была также ареной своеобразной мос-
ковской гласности. Здесь, — а также и на Красной площади, —
правительство посредством кличей публиковало свои распоря-
жения и сообщения во всеобщее сведение, или, по выраже-
нию народной поговорки, во всю Ивановскую. Так, например,
здесь в феврале 1699 г. царь через кликавших клич преображен-
ских солдат звал москвичей в Преображенское посмотреть на
казнь стрельцов, обещая зрителям безопасность. Бывали слу-
чаи обращения к площадной гласности частных лиц, которые
имели сделать сообщения, представлявшие общий интерес. Один
из таких случаев связан с первым опытом авиации в России,
имевшим, можно сказать, пророческое значение для судеб са-
мобытного русского воздухоплавания. В апреле 1695 г. мужик —
имя его осталось неизвестным — закричал на площади караул,
был взят в Стрелецкий приказ и в расспросе объявил, что сде-
лает крылья и станет летать, как журавль. Идея мужика заинте-
ресовала царя, и изобретателю были выданы деньги на пост-
ройку крыльев из слюды. Первый опыт состоялся перед прика-
зом, в присутствии начальника приказа князя Троекурова и
толпы любопытных: мужик, перекрестившись, стал надувать
мехи своего авиационного аппарата, но на воздух подняться не
смог и сказал, что крылья слишком тяжелы. Были вновь выда-
ны деньги на более легкие крылья, из кожи, но и второй опыт
окончился неудачей — мужик не полетел. Дальнейших опытов
Троекуров не допустил, а авиатора присудил к батогам и взыс-
канию денег, затраченных на осуществление его затеи.
Красная площадь имела преимущественно торговый харак-
тер. На всем протяжении ее целый день шла бойкая торговля
вразнос. Здесь толклись разносчики со всевозможными товара-
ми, начиная с принадлежностей костюма и кончая разного
рода снедью, которая тут же потреблялась покупателями; рабо-
тавшие среди толпы, под открытым небом, портные, сапож-
ники и уличные ювелиры еще более оттеняли восточный ха-
рактер площадного торга. Близ Лобного места стояли женщины
продававшие холсты и кольца с бирюзой; они же, по словам
Олеария, кроме своего товара, предлагали покупателям «кое-
что иное». Рынок выдвигался за пределы площади и спускался
по скату холма вниз к реке, к живорыбным садкам и Москво-
рецкому мосту, на котором также сидели мелочные торговцы,
рядом с женщинами, полоскавшими в реке белье. Торговля ве-
лась и на мостах у кремлевских ворот, Спасском и Никольском.
160 В. В. Нечаев
На первом разносчики и небольшие лавочки торговали пре-
имущественно книгами, рукописными тетрадями и картинами
на листах. Особенно большое скопление народа бывало на пло-
щади в базарные дни, среду и пятницу, когда в город съезжа-
лись крестьяне из окрестных деревень, но и в другие дни неде-
ли она привлекала не только толпы торговцев и покупателей,
но и сотни гуляющих, или «праздношатающихся», как их на-
зывает Олеарий, для которых рынок был своего рода демокра-
тическим клубом.
Близ Спасского моста ютилась одна из характернейших до-
стопримечательностей старой Москвы — Спасский, или по-
повский, крестец*. У самого Покровского собора (Василия Бла-
женного) стояла патриаршая тиунская изба, в которой тиун
взимал с духовных лиц разного рода поборы в пользу патриар-
ха, между прочим также пошлину за служение обедни по най-
му; эта пошлина упоминается уже в постановлениях Стоглаво-
го собора как «исконивечная, глаголемая крестец», прозван-
ная так, очевидно, по месту, где она взималась. Спасский кре-
стец благодаря своей близости к тиунской избе постоянно на-
полнялся безместными попами, нанимавшимися служить обедни
в приходских и домовых церквах, торговавшими божественной
литургией, по выражению патриарха Иова. Нравы, господство-
вавшие на этом богослужебном рынке, обрисованы в докладе,
сделанном в 1604 г. патриарху его тиуном. Безместные попы и
дьяконы, по словам тиуна, в поповскую (тиунскую) избу не
заходили и перед литургией правила не правили, а садились у
Фроловского (Спасского) моста и бесчинства чинили вели-
кие, бранились, укоризны чинили скаредные и смехотворные,
иные же меж себя играли, боролись и в кулачки бились. Бес-
чинство «крестцовских» попов было явлением, с которым цер-
ковные власти безуспешно боролись в течение долгого време-
ни. Крестец пережил патриархов и в XVIII в. сумел в борьбе с
новыми органами церковного управления сохранить свои нра-
вы во всей неприкосновенности вплоть до начала 1770-х гг.,
когда архиепископу Амвросию удалось наконец искоренить эту
интересную особенность московского церковного быта.
* Крестцами назывались перекрестки, места, где улицы пересека-
лись переулками или иными проездами. Дорога от Спасских ворот до
Ильинки, замощенная деревом, у самых ворот пересекалась проез-
дом, направлявшимся мимо Покровского собора вниз к реке.
Уличная жизнь Москвы XVI—XVII веков
161
Вдоль кремлевского рва, по направлению к Никольским во-
ротам, тянулся ряд небольших церквей «на крови», при кото-
рых было кладбище, обнесенное частоколом, а близ Негли-
ненских, или Воскресенских, ворот, на месте Исторического
музея, находился Земский двор (приказ), вносивший свою ха-
рактерную ноту в жизнь торговой площади: днем и ночью из
его застенка неслись стоны и вопли людей, имевших дело с
полицией. Эти звуки были настолько сильны, что немало бес-
покоили в 1666 г. опального патриарха Никона, заключенного
в Лыковом дворе в Кремле близ Никольских ворот.
Красная площадь, подобно Ивановской в Кремле, была ме-
стом, где посредством кличей объявлялись правительственные
распоряжения. Для особо важных сообщений правительство
пользовалось Лобным местом, с которого иногда и цари обра-
щались с речами к народу. Так, например, на Лобном месте
Алексей Михайлович в 1648 г. произнес покаянную речь перед
московским населением после увенчавшегося полным успехом
выступления народной массы против неугодных ей бояр.
В примыкавших к Красной площади рядах сосредоточива-
лась торговля оседлая, прикрепленная, в противоположность
площадной «походячей» торговле, к определенным местам, об-
ложенным городским тяглом. Фискальный интерес побуждал
правительство относиться с особым вниманием к рядской тор-
говле и заботиться о создании для нее удобной и безопасной в
пожарном отношении обстановки. В конце XVI в. появляются в
рядах каменные торговые помещения. Каковы они были, мы
точно не знаем, но надобно полагать, что в удобстве и изяще-
стве они значительно уступали даже тем памятным еще насе-
лению Москвы рядам Екатерининской постройки, которые
существовали до 1886 г. Наряду с каменными было много, мо-
жет быть даже больше, деревянных лавок и ларей самого при-
митивного устройства; о стиле их, вероятно, дали бы вполне
точное представление торговые бараки и «киоски», устроен-
ные в наше время на московских площадях, если бы мы были
в состоянии вообразить себе эти сооружения в более неприг-
лядном виде. Предупреждение пожаров в каменных и деревян-
ных лавках составляло предмет постоянной заботы для рядских
торговцев. Ради него не допускались в лавках жилые помеще-
ния и содержались сторожа, дежурившие по ночам на крышах.
Те же сторожа оберегали лавки от грабежей, пользуясь сотруд-
ничеством лихих псов, которые привязывались к блокам, дви-
11 Москва
162
В. В. Нечаев
гавшимся по протянутым вдоль лавок веревкам. Иноземцы,
видевшие московские ряды в XVII столетии, с похвалой отзы-
ваются о рядской систематизации товаров, благодаря которой
покупатель без труда находил в определенном месте то, что
ему было нужно.
При этом европейцы не забывают упомянуть о том, в чем,
по их мнению, наиболее сказывалась couleur locale, — рядах
иконном и рыбном и «вшивом» рынке. Близость рыбного рын-
ка давала себя знать специфическим запахом, который ясно
свидетельствовал о странной для европейца особенности рус-
ского вкуса, мирившегося с «тронувшейся» рыбой. Вшивый ры-
нок, по словам Рейтенфельса, назывался так потому, что на
нем продавалось старье; Павел Алеппский также говорит, что
в ряду, подобном Сук Эль-камлэ, т.е. вшивому или ветошному
рынку в Алеппо, торговали всевозможной рухлядью. Вшивый
рынок был местопребыванием цирюльников, которые работа-
ли в низеньких лавочках, крытых древесной корой, а в хоро-
шую погоду под открытым небом; земля здесь была так устлана
волосами, что казалась покрытой войлоком, самые же цирюль-
ники и их приемы вызывали у европейца ощущение тошноты.
Иная точка зрения сказывается в отзыве о московских рядах,
исходящем от азиата. Архидьякон Павел Алеппский проходит
мимо курьезов, отмеченных европейцами, но останавливается
с интересом на технике торговли, и в его суждениях о ней
слышится компетентный голос человека, говорящего о близко
знакомом ему деле. Рассказывая о том, как арабам приходилось
торговаться в рядах, он отдает должное выдержке и умению
русских купцов, но не без гордости замечает, что в состязани-
ях с ними арабы обыкновенно одерживали верх. Зато непобе-
димыми оказывались помощники купцов, лавочные мальчи-
ки, обладавшие изумительной сметливостью и хитростью; эти
мальчики, по словам Павла, были азиаты по происхождению,
выкресты из турок и татар.
Явлениями, особенно часто нарушавшими обычное течение
уличной жизни в Москве, были пожары и разбои. В XVI и
XVII вв. Москва не раз опустошалась грандиозными пожарами.
Едва успели изгладиться следы пожарного разорения, испы-
танного ею в 1571 г. во время нашествия крымской орды, как
город вновь выгорел вследствие поджогов в 1611 г. В 1626 г.
произошел пожар, имевший чрезвычайно тяжкие последствия
для государственной жизни. Он возник в Китай-городе, на Вар-
Уличная жизнь Москвы XVI—XVII веков
163
варке, затем распространился на ряды, Покровский собор и
перекинулся в Кремль, где сгорели церкви в Чудове и Возне-
сенском монастырях, постройки во дворах царском и патриар-
шем и всякие дела в приказах. Гибель приказного делопроиз-
водства надолго расстроила деятельность правительства и тя-
жело отозвалась на интересах массы частных лиц, утративших
вместе с документами доказательства своих прав. Новый пожар
в 1629 г. опустошил многие части города: выгорела местность
между Чертольем и Тверской, сгорели слободы за Белым горо-
дом и множество дворов на Неглинной, на Покровке и в дру-
гих местах. В 1633 и 1634 гг. опять Москва горела. Как велико
было разрушение, произведенное всеми этими пожарами, видно
из того, что, по словам Олеария, в его время туземцы насчи-
тывали в Москве до 40 тыс. пожарищ. Исключительные по раз-
мерам пожары были, как видим, вовсе не редки, а менее круп-
ные принадлежали к самым обычным явлениям городской
жизни. Олеарий говорит, что в Москве не проходит месяца или
даже недели, чтобы несколько домов, а временами, — если
ветер силен, — целые переулки не уничтожались огнем, и что
голштинцам иногда по ночам приходилось видеть, как в трех-
четырех местах зараз поднималось пламя. В дневнике Корба мы
находим любопытные данные по статистике пожаров за время
его пребывания в Москве. В конце апреля (по старому стилю)
1698 г., на Пасхе был пожар, истребивший до 600 домов. В
конце мая сгорели два дома в Немецкой слободе, 6 июня мно-
го домов было уничтожено «губительным» пожаром; в августе
в один день сгорело свыше 100 домов. В 1699 г. 30 марта был
большой пожар близ Посольского двора, 14 апреля — «гибель-
ный» пожар; 10 июня сгорели два дома в Немецкой слободе и
несколько сот домов в городе, 1 июля близ Нарышкинских
палат в Белом городе (на Воздвиженке) сгорело 130 домов. За-
метим, что статистика Корба едва ли может считаться полной,
так как, по всей вероятности, он отмечал только пожары, по-
чему-либо особенно заинтересовавшие его.
Для борьбы с пожарами принимались разного рода меры.
Предупредительной мерой было обязательное прекращение
топки печей в домах и мыльницах в летнее время: с весны все
печи запечатывались объезжими головами. Тушение пожаров
возлагалось на пожарную команду, содержавшуюся на сред-
ства города и государства. Пожарные, по-тогдашнему ярыжки,
получали жалованье от посада до 1629 г., а с этого года содер-
и
164
В. В. Нечаев
жание их взяло на себя государство, причем число их было
увеличено: к прежним 100 человекам прибавлено еще сто. Ин-
струменты для пожарной команды — трубы, бочки и щиты из
луба — приобретались на средства казны. Для выездов на пожа-
ры ночью должны были дежурить 20 извозчиков, по очереди,
на Земском дворе, и туда же извозчики, в том же количестве,
являлись днем в случае пожара. Начавшийся пожар возвещался
набатом на колокольне местной церкви, и на эту тревогу от-
кликались сторожа, дежурившие в набатных башнях крем-
левской ограды: начинался набатный звон в башне той сторо-
ны ограды, которая была обращена к части города, где вспых-
нул пожар. Хотя правительство заботилось о снабжении пожар-
ной команды трубами и бочками, пожар обыкновенно стара-
лись не столько тушить, сколько локализовывать, ломая бли-
жайшие к месту его дома.
Грабежи и разбои были в Москве не менее хроническим злом,
чем пожары. С наступлением темноты на улицах начиналось
господство грабителей, и прохожие ночью всегда рисковали
быть ограбленными, избитыми или убитыми. Олеарий и Корб
сообщают о нескольких случаях дерзких нападений на иност-
ранцев, возвращавшихся ночью домой. Не проходило ночи,
чтобы наутро не находили на улицах нескольких убитых. Во
время пребывания голштинского посольства в Москве, по сло-
вам Олеария, 11 декабря можно было насчитать пятнадцать
убитых перед Земским двором: сюда по утрам доставлялись най-
денные на улицах трупы, и лица, не находившие под утро сво-
их родственников дома, шли на Земский двор осматривать уби-
тых. Неопознаные трупы свозились в убогие дома и хранились
вместе с трупами казненных, тюремных сидельцев, опивших-
ся и бедняков, скоропостижно умерших на улице, до Троицкой
недели, когда совершалось погребение всех таких покойников
в общих могилах. Горожане были настолько терроризированы
разбойниками, что, слыша ночью крики людей, подвергших-
ся нападению на улице, обыкновенно не только не спешили на
помощь, но даже не решались выглядывать из окон. Так же обыч-
ны, как разбои, были ночные кражи со взломом.
Особая статья Уложения посвящена ворам, которые играют
в карты и зернь и, проигравшись, ходят по рядам и улицам, с
прохожих шапки срывают, грабят и разбивают: в этом описа-
нии нетрудно узнать профессиональных грабителей/ апашей того
времени, которые, как видно из той же статьи, были очень
Уличная жизнь Москвы XVI-XVII веков
165
многочисленны в Москве. Но главный контингент грабителей
поставлялся богатыми боярскими дворами. У бояр было в обы-
чае держать десятки и сотни дворовых людей, но не было в
обычае заботиться об их прокормлении. Боярская челядь юти-
лась во дворах господ, в маленьких домиках, которые, по сло-
вам Рейтенфельса, в других странах были бы сочтены за сви-
ные хлева, и жила впроголодь, питаясь, как тогда говорилось в
насмешку, похлебкой из яичной скорлупы. Неудивительно, что
предоставленная самой себе эта челядь, вообще очень буйная
и разнузданная, — припомним, как она держала себя в Кремле
близ самых царских хором, — старалась добывать себе пропита-
ние разбоем и грабежом. В XVII в. на Дмитровке не было ни
проходу, ни проезду от людей Родиона Стрешнева, князей
Голицына и Татева. Люди князя Юрия Ромодановского, убив-
шие старосту серебряного ряда, винились в убийстве еще двад-
цати человек.
Полицейская охрана, очевидно, оказывалась недостаточной
для успешной борьбы с грабителями. Особенно ярко сказыва-
лось бессилие полиции в дни общего разгула на Масленице,
когда сами караульные напивались, а число уличных убийств
значительно увеличивалось. Частные лица старались своими
мерами обезопасить себя от грабежей. Бояре нанимали осо-
бых сторожей, которые дежурили в их дворах по ночам, еже-
часно давая о себе знать ударами палки по деревянной доске.
Но, по словам Олеария, часто случалось, что подобные страж-
ники сторожили не столько для господ, сколько для воров,
помогали последним проникать во дворы и убегали.
Из рассмотренных нами явлений слагалась будничная жизнь
московской улицы, но улица имела и свои праздники, не
менее характерные в своем роде, нежели повседневные го-
родские происшествия. Праздничный вид она принимала вся-
кий раз, когда на ней появлялся царь. В XVII в. Москва уже
смутно помнила те царские выезды, свидетельницей которых
она была в дни установленной Грозным чрезвычайной охра-
ны, когда появление царя на улице во главе опричных банди-
тов терроризировало население. Романовы XVII в. жили замк-
нуто в своем дворце, как недоступные для народа земные боги,
и если показывались на улице, то в самой обстановке их выезда
сказывалась их разобщенность от народной жизни. Цари ездили
по известным, определенным улицам, покрытым бревенчатой
мостовой, которая в ожидании проезда царя экстренно подме-
166
В. В. Нечаев
талась. Царскому поезду предшествовали стрельцы, вооружен-
ные батогами, за ними следовал другой отряд стрельцов, цар-
ский экипаж окружала толпа бояр и иных придворных чинов.
Попадавшиеся по дороге горожане или разгонялись батогами,
или жались к стенам домов и кланялись царю в землю. Иногда
народ при этом не оставался безмолвным: Олеарий был свидете-
лем того, как на пути царского поезда, направлявшегося на бого-
молье, зрители, осыпаемые палочными ударами, тем не менее с
благоговением высказывали пожелания счастья царю и его жене.
Праздничный вид принимала Москва также в дни торже-
ственных аудиенций иноземных послов и церковных процес-
сий. На пути послов, ехавших в Кремль, правительство собира-
ло громадные толпы служилых и посадских людей. Лавки в этот
день закрывались, продавцов и покупателей прогоняли с рын-
ков. Делалось это ради возвышения престижа московского царя
в глазах иноземцев и населения: первым по расчету правитель-
ства должно было импонировать многолюдство царской столи-
цы, а народу демонстрировалось могущество царя, к которому
являлись на поклон пышные посольства от иноземных государей.
Самые торжественные крестные ходы бывали 6 января, в
день Богоявления, и в Вербное воскресенье. 6 января соверша-
лось освящение воды в Москве-реке у Тайницкой башни —
церемония Иордани. В Кремле и на берегу реки расставлялись
отряды стрельцов, в процессии шел сам царь в полном царском
орнате67, за царем следовала толпа царедворцев, высших воин-
ских чинов и гостей в парадных костюмах. Берега реки, крыши
домов и кремлевские стены бывали усеяны бесчисленными зри-
телями. В Вербное воскресенье происходило шествие на осляти,
также с участием царя. Царь, сопровождаемый боярами, выхо-
дил с процессией из Кремля через Спасские ворота и отправ-
лялся на Лобное место, где патриарх подавал ему и боярам
пальмовые ветви и вербу. По прочтении Евангелия патриарху
приводили осла, роль которого исполняла лошадь с приделан-
ными ослиными ушами; патриарх садился на него и направлял-
ся в Кремль. Осла вел, держась за конец повода, сам царь; стрель-
цы расстилали по пути шествия разноцветные сукна, впереди везли
на красных санях большую изукрашенную вербу.
Таковы были официальные торжества, в которых активно
выступали только представители церкви и государства, а наро-
ду предоставлялась роль простого зрителя. Но были и чисто на-
родные праздники, дни, когда на улице хозяйничала сама народ-
Уличная жизнь Москвы XVI-XVII веков
167
ная масса в качестве организатора и исполнителя праздничных
потех. Эти праздники всегда встречали суровое осуждение со
стороны церкви, видевшей в них пережитки язычества, а вслед
за церковью и под ее влиянием с XVII в. и светская власть
повела с ними энергичную борьбу, в конце концов увенчав-
шуюся значительным успехом.
Народные праздники большей частью приурочивались к цер-
ковным, но нисколько не теряли вследствие этого своего чис-
то мирского характера. Необходимым спутником праздничных
увеселений был пьяный разгул, принимавший громадные раз-
меры. Пьянство становилось повальным: пили мужчины и жен-
щины, духовные лица и миряне. Корб говорит, что первыми
начинали безобразничать женщины, и на Пасхе, например,
почти на всех улицах можно было видеть пьяных женщин «блед-
ных, полунагих и бесстыжих». Захмелевшие старики смешива-
лись с подростками и вместе с ними качались на досках — обыч-
ная праздничная забава москвичей. На улицах во множестве
валялись опившиеся до потери сознания, и по утрам то и дело
попадались убитые и донага ограбленные. Без более или менее
крупного пожара не обходился ни один праздник.
Святки были временем уличных маскарадов, сопровождав-
шихся самым буйным весельем. В Рождественский сочельник
и затем в течение двенадцати дней, до самого Крещения, на
улицах появлялись ватаги ряженых мужчин и женщин, в мас-
ках и разнообразных маскарадных костюмах: тут были, по сло-
вам патриарха Иоакима (указ 1684 г.), переменившие челове-
ческий образ, косматые, надевшие бесовские и кумирские ли-
чины и «иными бесовскими ухищреньми содеянные образы».
Обычным маскарадным персонажем была кобылка, возбуж-
давшая особое негодование церковной власти и набожного царя
Алексея, который в грамате 1648 г. прямо называет ее «бесовской».
Ряженые плясали и пели песни игривого содержания, пересы-
панные теми блестками национального юмора, которые цер-
ковь не без основания приравнивала к сквернословию.
В святочных маскарадных потехах принимали участие халдеи,
действующие лица церковной мистерии, исполнявшейся пе-
ред Рождеством, пещного действа. Халдеи в этой мистерии были
слугами царя Навуходоносора, ввергавшими в печь трех отро-
ков. На Святках они бегали в шутовском наряде, в деревянных
раскрашенных шляпах по улицам, пугали прохожих особым по-
тешным огнем, зажигая порошок плаун, добывавшийся из од-
ного растения, поджигали им бороды и больше всего потеша-
168 В. В. Нечаев
лись над крестьянами. Олеарий рассказывает, что у одного кре-
стьянина халдеи подожгли воз сена, а когда бедняга хотел ока-
зать им сопротивление, они сожгли ему бороду и волосы на го-
лове. Нежелавший подвергаться таким штукам должен был пла-
тить халдеям копейку. Халдеи как ряженые считались нечистыми
и в день Крещения должны были очищаться освященной водой,
купаясь в проруби. При патриархе Никоне, упразднившем пещ-
ное действо, халдеям было запрещено появляться на улицах*.
Весной, на троицкой неделе, происходили народные игри-
ща, в которых так же, как и в святочных потехах, сохранялись
отголоски языческих верований. Семик, четверг перед Трои-
цыным днем, был посвящен русалкам, и самые игрища назы-
вались русалиями (это название переносилось, впрочем, и на
святочные игрища). Есть указания на то, что к числу увеселе-
ний на троицкой неделе принадлежали народные маскарады.
В троицкую субботу справлялось на кладбищах общее помино-
вение умерших. Оно начиналось церковным обрядом, потом
поминающие приступали тут же на кладбище к закуске и бли-
нам, являлись скоморохи, и поминки получали характер весе-
лого праздника с песнями и плясками.
В Белом городе за старым Ваганьковым бывали народные
гулянья, о которых мы узнаем из указа 1626 г. Этим указом
предписывалось объявить посредством кличей по торгам и по
улицам, чтобы за старое Ваганьково никакие люди не сходи-
лись на безлепицу; ослушников указано бить кнутом по торгам,
а в Новую четверть послано предписать о том, чтобы на безде-
лицу с кабацким питьем не въезжали. Какова была увесели-
тельная программа безделицы, из указа не видно, но можно
думать, что это было просто гулянье с песнями, хороводами и
выпивкой; может быть, оно соединялось и с кулачными боями.
Описание этих боев оставил нам Герберштейн. Он говорит, что
юноши и подростки, созываемые свистом, сходились в опре-
деленном месте и жестоко дрались кулаками, так что некото-
рых уносили бездыханными. По мнению иностранцев, кулач-
ному бою русские были обязаны привычкой к побоям, имев-
шею существенное значение в их рабской жизни. Как бы то ни
* После этого халдеи все-таки не исчезли окончательно, но роль их
изменилась. По словам Павла Алеппского, посетившего Россию уже
после упразднения пышного действа, халдеями назывались служите-
ли, сопровождавшие всюду избранного в архиереи; эти халдеи носили
высокие шапки и красные суконные кафтаны с широкими рукавами.
Уличная жизнь Москвы XVI—XVII веков
169
было, этот бой был вполне национальным спортом и притом
единственным видом спорта, практиковавшимся в России и
настолько укоренившимся, что и в наше время его нельзя счи-
тать отошедшим в область предания.
Необходимым участником народных игрищ являлся скомо-
рох. Он собирал вокруг себя веселящуюся толпу, показывал ей
свое искусство во всех областях увеселительного жанра, был
инициатором общей пляски и песен. Скоморохи выступали в
качестве песенников, музыкантов, плясунов, исполнителей и
авторов уличных фарсов, вожаков ученых медведей — словом,
все известные тогда виды развлечений были представлены в
их деятельности.
Обстоятельную характеристику скоморохов и их искусства
мы находим в произведениях церковной литературы. Нельзя,
однако, не заметить, что эта характеристика страдает односто-
ронностью и не может быть принята полностью на веру: в ней
отразилось господствующее, официальное, так сказать, тече-
ние церковной жизни — аскетизм и притом аскетизм воинству-
ющий, относившийся крайне враждебно к мирскому обществу,
в жизни которого церковь открывала на каждом шагу пережит-
ки ненавистного язычества. С точки зрения этого аскетизма,
подлежали одинаково беспощадному осуждению все мирские
забавы и развлечения — пляска, песни, инструментальная му-
зыка, театр, даже шахматы, качели и скаканье на досках, обыч-
ная пасхальная потеха. Осуждение было огульное: данное раз-
влечение признавалось греховным только потому, что оно было
мирское, ближайшая оценка осуждаемого считалась делом не-
нужным. Неудивительно поэтому, что отношение церкви к ско-
морошеству было вполне отрицательное и резко враждебное,
ввиду чего в церковном изображении этого явления народной
жизни можно предполагать излишнее сгущение красок.
Но отзывы церкви о скоморохах доступны проверке: мы име-
ем, кроме этих отзывов, еще свидетельства иностранцев, ко-
торым церковная точка зрения была чужда. При сличении обо-
их источников оказывается, что церковь нельзя обвинять в
сплошном преувеличении и что ее суждения о некоторых, по
крайней мере, сторонах увеселительной деятельности скомо-
рохов совпадали с суждениями представителей цивилизован-
ного общества. В числе песен, исполнявшихся скоморохами,
были такие, которые не могли оскорбить даже развитое нрав-
ственное чувство; скоморохи, явившиеся в Ладоге к голштин-
ским послам, спели песню про царя Михаила Федоровича,
170
В. В. Нечаев
понравившуюся немцам; можно думать, что былины и иные
песни исторического содержания входили в репертуар скомо-
рохов. Но преобладал в этом репертуаре, несомненно, грубо
гривуазный жанр, отражавший в себе нравственный уровень
русского общества. По словам Олеария, обычное содержание
русской беседы составляли игривые анекдоты, которые рас-
сказывались с самым откровенным цинизмом; собеседники ще-
голяли друг перед другом своими сведениями по этой части и
не стеснялись в выражениях. Тот же характер носило большин-
ство песен, открыто исполнявшихся скоморохами на улицах.
Без таких песен не обходились и свадебные процессии, в кото-
рых постоянно фигурировали скоморохи наряду с прочими по-
езжанами. Невесту сопровождала в церковь толпа родных, дру-
зей и слуг, певших циничные песни, а во главе процессии ско-
морохи «рыскали», по выражению Стоглава, с бесовскими иг-
рами перед попом, обыкновенно, впрочем, едва державшимся
на ногах после угощения, предшествовавшего церемонии.
Не менее циничны были иногда в исполнении скоморохов
национальные пляски. От времени Ивана Грозного дошли сви-
детельства иноземцев о скоморошеских плясках, сопровождав-
шихся бесстыдными телодвижениями. Олеарий говорит, что,
по слухам, «иногда русские бродячее комедианты, танцуя, от-
крывают зад, а может быть, еще что-либо».
Требованиям национального вкуса отвечали также некото-
рые сцены кукольной комедии, показывавшейся теми же ско-
морохами. Бродячий кукольный театр XVII в., судя по описа-
нию его у Олеария, отличался от такого же театра нашего вре-
мени только более примитивным устройством: комедиант об-
вязывал вокруг тела одеяло, поднимал его свободную сторону
вверх и устраивал таким образом над головой своей перенос-
ную сцену, с которой мог бегать по улицам и на которой про-
исходили кукольные игры. Репертуар этого театра и главные
его персонажи также, по-видимому, претерпели мало измене-
ний с XVII в. В изображенном у Олеария кукольном представ-
лении действующими лицами являются традиционные Петруш-
ка, цыган и Петрушкина невеста Варюшка: Петрушка осмат-
ривает лошадь, навязываемую ему цыганом, — сцена, удер-
жавшаяся до сих пор в репертуаре русского кукольного театра.
Не менее древнего происхождения, по всей вероятности, от-
кровенно циничная сцена, разыгрываемая Петрушкой и Ва-
рюшкой, так называемая Петрушкина свадьба; надо думать,
что именно сцены в этом роде, а может быть, и что-либо более
Уличная жизнь Москвы XVI—XVII веков
171
рискованное имел в виду Олеарий, говоря о «гнусных вещах»,
показываемых молодежи и детям в кукольных театрах.
Цинизм, впрочем, не был исключительно господствующим
элементом в скоморошеских «играх». Скоморохи исполняли
различные фарсы, многим из которых он был так же чужд, как
позднейшим забавным сценам подобного рода, разыгрывае-
мым ряжеными. Некоторые фарсы возвышались даже до до-
вольно смелой политической и социальной сатиры. Таков был,
например, очень популярный в XVII в. фарс, в котором изоб-
ражалась расправа черни с чванным боярином, гнавшим от
себя челобитчиков, и богатым купцом.
XVII век был временем постепенного упадка и исчезнове-
ния скоморошества, не выдержавшего гонений, которым под-
вергло его правительство в союзе с церковью. Уже при царе
Михаиле правительство вступает на путь борьбы с народными
увеселениями. Ряд мер, направленных против них, открывает-
ся указом о московской «безлепице». Чрезвычайно крутая мера
была проведена патриархом Иоасафом: он велел отбирать у ско-
морохов на улицах и разбивать все музыкальные инструменты,
а потом запретил всем вообще инструментальную музыку и
отобрал в домах частных лиц много инструментов, которые на
пяти возах были вывезены за Москву-реку и сожжены. Нако-
нец, решительный удар скоморошеству был нанесен в цар-
ствование Алексея Михайловича, когда под влиянием востор-
жествовавшей при дворе аскетической тенденции началось си-
стематическое преследование всех народных увеселений без
разбора. В 1648 г. были разосланы по городам царские грамоты,
в которых объявлялась война всем известным тогда видам раз-
влечений, от скоморошеских игр и кулачных боев до качель и
скакания на досках включительно. Музыкальные инструменты,
«гудебные бесовские сосуды», и маски предписывалось всюду
отбирать и жечь, и для нарушителей запретов, наложенных на
увеселения, устанавливались кары — батоги, опала и ссылка.
Эти репрессивные меры, по-видимому, применялись энергич-
но и до известной степени достигали цели, по крайней мере
несомненным успехом увенчалась борьба со скоморошеством,
которое окончательно исчезло к началу XVIII в.
В. В, Нечаев
БОЯРСКИИ БЫТ В XVII ВЕКЕ
Боярский дом и его хоромный наряд
Московское боярство как высший правительственный
класс, принимавший совместно с царем близкое учас-
тие в делах управления государством, жило постоянно
в Москве, лишь изредка по разным причинам уезжая в свои
поместья и вотчины, да и то всякий раз с особого разрешения
государя; в противном случае уехавшего без разрешения ждала
царская опала.
Боярские дворы были разбросаны по всем улицам Москвы.
Небольшие по размерам, сажен 40—50 в длину и 20—30 в шири-
ну, боярские дворы заключали в себе жилое помещение со вся-
кого рода хозяйственными помещениями и избами для слуг,
общее число которых у богатых бояр было очень значительно.
Тут были погреба, бани, конюшни и сенники, сараи, стойла
для животных. На отдельном дворе стояли амбары для хлеба.
Наконец почти при каждом был небольшой сад с фруктовыми
деревьями и цветниками.
Устройство двора и обилие слуг объясняются тогдашними
экономическими условиями. Владея поместьями и вотчинами и
эксплуатируя довольно интенсивно крепостной труд, боярство
имело полную возможность обходиться в своей повседневной
жизни без услуг московского рынка, так как все необходимые
припасы привозились из боярских деревень. Такие наезды ста-
росты с сельскохозяйственными продуктами делались по не-
сколько раз в год, но всегда с довольно большими промежут-
ками, пока не истощатся деревенские припасы. Этим и объяс-
няется, почему бояре в своих заботах о домовом строении с
большим вниманием относились и к постройке разного рода
хозяйственных помещений, где хранились привезенные про-
дукты. Внутри боярского двора, окруженного деревянной или
каменной оградой, находился дом — жилое помещение, скры-
тое обыкновенно с улицы оградой; в ограду вело несколько
ворот, и между ними главные, с надстроенными бащенками,
которые разукрашивались разными резными изображениями. Все
помещения были обыкновенно деревянными, хотя в XVII веке
Боярский быт в XVII веке
173
начинают строить каменные, правда, не для жилья, а для хо-
зяйственных целей. Изредка строили каменные помещения и для
жилья, но таких боярских домов было сравнительно немного.
Бояре строили себе дома в два жилья с надстройкой наверху.
В дом вело крыльцо, разукрашенное кувшинообразными ко-
лоннами и покрытое остроконечной кровлей. От крыльца по-
дымались лестницей наверх и выходили на небольшую терра-
су, огороженную точеными перильцами (рундук), откуда был
ход в сени верхнего жилья. В нижний же этаж выходили через
особое крыльцо, или через особую дверь, или внутренним ходом.
Нижнее же помещение было тоже всегда с окнами и назы-
валось «подклетьем»; здесь находились кладовые и жила домо-
вая прислуга. В подклетье делались большие печи, из которых
тепло трубами передавалось на второй этаж — клеть, собствен-
но, хозяйское жилье.
Клеть состояла из трех, изредка четырех комнат: передней,
или горницы, предназначенной для приема гостей, комнаты,
или кабинета, бывшей также и спальней, и крестовой — для
молитвы боярина и его семейства.
Довольно часто бояре выстраивали для пиров и парадных
обедов особую столовую избу, в один покой с сенями. Наконец
надстройки над жилым помещением назывались «чердаками»,
большая, светлая четырехугольная комната — светлица-терем,
надстройки над сенями назывались вышками и были самой
причудливой формы в виде башен, шпилей, куполов... Комна-
ты были невелики — сажени две длины и столько же ширины,
и давили своим потолком, так как средняя высота покоев была
3—4 аршина. По внешности и боярский дом представлял слу-
чайное соединение самых разнообразных по архитектуре зда-
ний, в этом отношении мало в чем отличаясь от царского дворца;
да и по устройству пола, окон, дверей боярские зажиточные
дома были копией царских покоев.
Внутреннее убранство боярских домов в общем было довольно
примитивно. В этом отношении не было заметно особенной
разницы между домами бояр, отличных друг от друга по свое-
му экономическому состоянию. Всех иностранцев, бывавших в
домах зажиточного боярства, особенно поражало обилие обра-
зов, развешанных по стенам и углам, часто в дорогих киотах,
серебряных и золотых ризах, украшенных драгоценными кам-
нями и почти сплошь унизанных жемчугом. Иностранцы, ко-
нечно, не поняли особенностей древнерусского уклада, ело-
174
В. И. Пичета
жившегося под непосредственным влиянием религиозных идей,
но зато правильно отметили, что обилие икон бросается в гла-
за в наиболее зажиточных домах, в которых стены иногда сплошь
украшались образами. Образа висели во всех комнатах, но с
особенной заботой украшалась «святая святых» древнерусско-
го дома, моленная комната, где происходили домашние моле-
ния и праздничные богослужения, если только у боярина не
было своей домовой церкви. В моленной образа стояли во всю
стену наподобие церковного иконостаса. Тут стоял аналой с
книгами, а на полке под образами лежали крылышко для об-
метания пыли и губка для ее стирания. Перед образами тепли-
лись лампадки и стояли восковые свечи, а под киотом приве-
шивалась обыкновенно дорогая пелена — тонкая ткань, рас-
шитая золотыми нитками.
Такая же ткань была привешена и близ киота для занавеши-
вания икон.
Обилие икон составляло едва ли не главное украшение бо-
ярского жилья.
Впрочем, в 60—70-х годах XVII века наиболее зажиточные из
бояр для придания большего блеска и великолепия «хоромно-
му наряду» украшали свои комнаты живописью, конечно, с
церковно-религиозными сюжетами.
Меблировка в боярских покоях не поражала глаз наблюдате-
ля своей многочисленностью и разнообразием. У стен стояли
лавки, приделанные наглухо к стенам, покрытые полавочни-
ками, в обычное время — суконными, а в праздничные дни из
шелковой или какой-нибудь другой дорогой материи, самых
разнообразных цветов и большей частью вышитых узорами.
Кроме лавок для сидения стояли в комнате скамьи и столбцы.
Скамьи были шире лавок — на них ложились отдыхать после
обеда, для чего в одном конце скамьи делалось особое возвы-
шение — «приголовник»; стольцы — род табурета для сидения
одному лицу. И эта мебель покрывалась кусками разных материй.
Впрочем, во второй половине века в боярских домах попада-
лись кресла и стулья, но встретить их можно было далеко не во
всех домах зажиточного боярства. Как и в царских палатах, в
красных углах под образами стояли дубовые столы, иногда раз-
рисованные изображениями из св. Писания и украшенные резь-
бой и позолотой, при том всегда покрытые «подскатерника-
ми», простыми в будни и бархатными, шелковыми, алтабасо-
выми, поражавшими богатством «вышивки», — в праздничные
Боярский быт в XVII веке
175
дни. Во время обеда на «подскатерник» клалась скатерть, обы-
кновенно с чрезвычайно затейливым узором.
Боярский дом долгое время не знал стенных картин, и един-
ственным стенным украшением оставались полки, шкафики,
поставцы самых разнообразных форм, расписанные красками
и разукрашенные резьбой.
На полках и в шкафах выставлялись дорогая посуда и разные
драгоценные безделушки вроде серебряных яблок, позолоче-
ного петуха и пр.
К комнатными украшениям можно причислить и часы, быв-
шие в то время редкостью и появившиеся в виде «европейской
диковинки» в домах бояр, не чуждых западноевропейскому вли-
янию. Таким же комнатным украшением можно считать и кро-
вать, обыкновенно убранную с большой роскошью. На нее клали
пуховик, несколько подушек в атласных и шелковых наволоках
и одеяло, унизанное жемчугом и подбитое соболями. Обыкно-
венная постель была очень проста: бояре спали на лавках, на
матраце или войлоке. Наконец в комнатах находились руко-
мойники и лохани для умывания, сундуки и скрыни для хра-
нения носильного платья и ларцы, расписанные золотом и раз-
ными узорами, где хранились женские наряды.
Боярский дом освещался восковыми и сальными свечами,
вставленными в стенные или стоячие подсвечники-шандалы; в
иных домах висели люстры-паникадила, часто серебряные, за-
жигаемые по праздничным и торжественным дням.
Комнатный обиход боярина и боярыни
День в боярском доме начинался очень рано. Умывшись и
одевшись, боярин шел в моленную комнату, где собирались
его семья и все домочадцы.
Боярин обыкновенно сам читал утренние молитвы. В празднич-
ные дни боярин с семьей шел к заутрене в одну из приходских
церквей. Если у него была своя домовая церковь, то обычные
моления совершал священник, обыкновенно окроплявший
святой водой все семейство боярина.
После обычного молитвословия все расходились и принима-
лись за ежедневную, будничную работу, а боярин отдавал рас-
поряжения по хозяйству, входя в самые мелочи вплоть до со-
ставления «меню» обычного обеда. Конечно, боярин не мог
лично смотреть за своим хозяйством. Оставляя общее руковод-
ство за собой, ближайшее заведование хозяйством поручалось
176
В. И. Пичета
дворецкому или ключнику и очень редко жене, так что жены
богатых бояр большею частью не вмешивались в хозяйство. Рано
утром боярин обходил все домашние службы и зорко посмат-
ривал за состоянием своего домашнего хозяйства и за испол-
нением своих распоряжений. Плохо приходилось тому холо-
пу, чья служба казалась хозяину неисправной. Сделав обыч-
ные распоряжения по хозяйству, боярин отправлялся во дво-
рец, где ожидал в передней царского выхода. Вместе с царем
боярин слушал обедню, после которой царь и бояре советова-
лись о делах.
Так время шло до обеда. В полдень боярин возвращался до-
мой и обедал. В боярских семьях было принято обедать отдельно
от жены и детей. Изредка приглашался к обеду кто-нибудь из
посторонних. Обеденный стол покрывался скатертью. Столовая
посуда была большею частью оловянная, и только у очень бо-
гатых людей — серебряная. Тарелки, называемые «торели», были
не повсюду в употреблении; они обыкновенно ставились толь-
ко для гостей и не переменялись в продолжение всего обеда.
Ножи и вилки также мало употреблялись: кушанье подавалось
разрезанным на ломтики, и потому можно было обходиться и
без них. Брали руками прямо с блюда и клали куски мяса в рот,
бросая остатки на тарелку или прямо на скатерть. Ложки дела-
лись серебряные позолоченные, обыкновенно с фигурной руч-
кой и надписью, кому он принадлежали.
Во время обеда обходились и без салфеток; руки обтирали
полотенцем или краем скатерти. Необходимыми принадлежно-
стями столового убора были солоница, перечница, часто се-
ребряные, украшенные узорами и с литыми изображениями,
уксусница и горчичница. Кушанье к столу из поварни отпускал
ключник, а принимал дворецкий. Несколько слуг носили ку-
шанья; ключник и дворецкий предварительно отведывали, а
затем ставили на стол.
Жидкое кушанье из поварни для стола носили в кастрюлях и
оловянниках — медных луженых или оловянных, а за столом
жидкая пища разливалась в серебряные миски. Твердое куша-
нье приносили на блюдах разной величины и формы.
Для овощей и фруктов были особые блюда — овощники. В
скоромные дни ели сначала холодный кушанья (например, ва-
реное мясо с приправой); затем наступала очередь щей и раз-
ных супов; после них ели жаркое и молочные кушанья. Обед
заканчивался разными сладкими печеньями, коврижками и
Деревянный дом в Сытинском переулке
В парке дома Найденова
Дом Московского Университета. Старое здание
Дом Леонтьевых
Деревянный дом в Сытинском переулке
Здание 6-й мужской гимназии
«Старое здание» Московского Университета
иколаевский сиротский институт на Гороховом поле
бывший дворец графа Разумовского
Здание Большого театра
Румянцевский музей
Дом Сокол в Богословском переулке
на Большой Дмитровке
Городская больница
Боярский быт в XVII веке
177
фруктами — свежими или приготовленными в патоке, с медом
и сахаром. К послеобеденным лакомствам можно еще приба-
вить сахар и леденец, привозимые из-за границы. В постные
дни мясная пища заменялась рыбной, если только церковные
правила разрешали употребление рыбы. Тогда на обеденном сто-
ле появлялись разного рода соленья, зернистая икра, шти, уха,
рассольное, жареная рыба, овощи. И постная пища и скором-
ная обильно приправлялась разными пряностями, луком, чес-
ноком, шафраном. Званые обеды отличались не столько разно-
образием кушаний, сколько их количеством.
Около обеденного стола стоял поставец с напитками: пили
водку, квас, пиво, мед и виноградные вина.
Водка, квас и мед были, кажется, любимыми напитками,
не всегда употреблявшимися в меру. Особенно много хмельно-
го пили во время званых обедов. Любезный хозяин в своих за-
ботах о гостях доходил часто до того, что многие из гостей
падали под стол, и их приходилось выносить на руках из избы
для отрезвления. Для напитков употребляли ковшики, чарки,
кубки и братины, овкачи, болванцы. Сосуды были серебря-
ные, большей частью позолоченные, самой различной формы.
Попадались сосуды и иностранной работы, часто украшенные
чеканными фигурками, представлявшими целые картины, иног-
да мифологические по сюжету.
Боярин держал себя за столом довольно свободно, вытяги-
вался и зевал; он рыгал и вообще ни в чем не стеснялся. Ино-
странцы говорят с омерзением о таком способе обедать...
Пересмотревши после обеда посуду, боярин ложился спать.
После обеденного отдыха боярин снова отправлялся во дво-
рец, засиживаясь иногда там до позднего вечера. Остаток дня
до ужина боярин проводил в семье. После обычного ужина снова
зажигались лампадки, и все шли к вечернему молитвословию,
после чего весь дом погружался в глубокий сон. В кануны праз-
дников, среды и пятницы и в посты боярская чета спала от-
дельно, каждый на своей половине.
Несколько по-иному складывался «будничный обиход» для
боярыни. Если муж разрешал жене управлять домом, ей прихо-
дилось выносить на своих плечах всю тяжесть домашнего хозяй-
ства, расплачиваясь собственной спиной за все его недочеты.
Хозяйка должна была подавать пример слугам в прилежа-
нии: вставала раньше всех и ложилась позже других, личным
усердием побуждая прислугу к работе. В домашних хлопотах и
12 Москва
178
В. И. Пикета
проходил рабочий день. Впрочем, большинство боярынь не ка-
салось хозяйства. После утренней молитвы боярыня отправля-
лась к себе в покои и принималась за рукоделье, вышивая зо-
лотом и шелками. Только по вечерам отдыхал женский терем,
развлекаясь пением, пляской, слушая сказочников, домраче-
ев, гусельников, дураков-шутов и потешаясь выходками дур-
шутих, несмотря на то что шутки последних носили иногда
грубо циничный характер, могущий смутить женскую стыд-
ливость и целомудрие. В праздничные дни, в зависимости от
церковных праздников, обычный распорядок дня несколько
изменялся. Боярам приходилось принимать участие в царских
церковных парадах и выходах.
Обыкновенно в праздничные дни боярин или сам отправ-
лялся в гости, или созывал у себя гостей для пира. Устраива-
лись также пиры по поводу разных семейных торжеств: родин,
крестин, брака, новоселья. Когда боярин устраивал пир, то
гости приглашались по-разному: одних лично звал, а других
посылал звать слуг. Все зависело от чина и положения гостя.
Столовая изба обыкновенно нарядно убиралась и покрывалась
коврами; на стол и лавки постилали богато расшитые скатерти
и полавочники. Столы ставились вдоль стен и лавок, а если
гостей было много, то и рядом; в углу под образами было мес-
то самого хозяина. После взаимных приветствий приглашенные
рассаживались по лавкам, строго соблюдая обычай местничества.
Редкий пир кончался благополучно: часто на пирах бояре заво-
дили споры о местах, осыпая друг друга оскорблениями, и не-
редко дело доходило до драки. По словам Котошихина, перед
началом обеда к гостям выходила жена хозяина и била челом
гостям, потом становилась у дверей; хозяин кланялся гостям в
землю и просил, чтобы «гости жену его изволили целовать»,
после чего каждый из гостей, кланяясь до земли, целовал жену
хозяина и отходил в сторону. Хозяйка подносила каждому гос-
тю чарку вина. Первый гость отдавал чарку вина хозяину, про-
ся его выпить прежде. Хозяин приказывал отведать сначала жене.
Когда она отведывала и отдавала мужу, он выпивал чарку. Только
тогда начинали пить гости. После окончания церемонии хозяй-
ка уходила к себе на половину, где к ней съезжались жены и
дочери гостей и где для последних устраивался пир. Гости сади-
лись за стол, а хозяин, разрезав хлеб на кусочки, подавал вме-
сте с солью гостям по очереди. Затем подавались кушанья и
различные напитки.
Боярский быт в XVII веке
179
Часто среди пира, когда гости становились навеселе, раство-
рялись двери внутренних покоев, и к гостям выходили жены
сыновей, замужние дочери братьев и родственников, если все
жили не в разделе, с вином и чарками.
Мужья этих женщин вставали из-за стола, прося с покло-
ном поцеловать их жен. Словом, повторялась уже описанная
церемония. Пир отличался обилием всяких здравиц; начинали
с царя, потом пили за членов царского семейства, бояр, хо-
зяина, гостей. Неудивительно, что многие из гостей так напива-
лись, что их приходилось уводить домой без сознания. То же было
и на женской половине, где и боярыни, угощаемые радушной
хозяйкой, «упивахуся вином» до полной потери сознания.
Впрочем, во второй половине XVII века в домах просвещен-
ных бояр пиршества устраивались по-другому: не было гомери-
ческого пьянства, не слышно было художественной русской
брани и циничных выходок; пришедшие на пир проводили
время за беседой, обмениваясь заграничными впечатлениями,
если им случалось побывать за границей. К сожалению, куль-
турность только начинала проникать в русское общество, а
потому такого рода люди могли считаться единицами.
Боярские выходы
Боярам приходилось ездить в гости и принимать таковых у
себя. Обыкновенно ездили к старшим или равным; к младшим
в гости не ездили.
Приемы тех и других обставлялись церемониями и были
неодинаковы. Знатного или занимавшего особое служебное по-
ложение принимали с особенным вниманием: у ворот гостя
встречал дворецкий, у крыльца — сын или родственник хозяи-
на, а в передней — сам хозяин в шапке или с открытой голо-
вой, смотря по достоинству гостя. Других гостей не встречали,
а гости, оставаясь в передней, ждали выхода хозяина. Войдя в
комнату, обыкновенно с шапкой в руках, гость крестился и
клал три полных поклона, касаясь пальцами до земли, и толь-
ко тогда приветствовал поклоном хозяина. Поклоны и привет-
ствия зависели, конечно, от чина. Одним кланялись в землю;
перед другими только наклоняли голову, третьими кланялись в
пояс; а «худородые люди», словно сознавая свое ничтожество
перед хозяином или зависимость от него, становились на коле-
на, касаясь лбом земли.
Равные приветствовали друг друга поцелуями, подачей пра-
вой руки. Почетного гостя старались посадить под образа, а с
180
В, И. Пичета
другими хозяин разговаривал сидя, начиная с осведомлений о
здоровье; пока переберут всех родственников, времени уходи-
ло немало. Только тогда приступали к разговору по существу.
Гостя потчевали водкой и разного рода лакомствами: орехами,
финиками, фигами. Перед прощанием гость троекратно крес-
тился, прощался с хозяином и уезжал, провожаемый хозяи-
ном до порога и далее, опять-таки по мере его достоинства.
Боярам приходилось часто выезжать из дома. Ежедневно — ут-
ром и вечером — бояре являлись во дворец, летом — верхом, а
зимой — в санях, обыкновенно в одну лошадь; сани украша-
лись с возможной для того времени роскошью: обивались атла-
сом, а на спинку саней клали персидский или турецкий ковер.
Кучер сидел верхом на лошади, везущей сани, в седле, обитом
сафьяном, с золотыми узорами. Голова лошади была убрана
колечками, разноцветными перьями и разными звериными
хвостами. В большие церковные праздники бояре выезжали
для участия в царских выходах, одетые в золотые, бархатные
или обьяриновые ферязи68. Золотые ферези надевались только в
наиболее важные церковные праздники: Рождество Христо-
во, Благовещение, Светлое Христово Воскресение и Возне-
сение, так как в эти дни выходы совершались с особенной
торжественностью; бархатная и объяриновая ферязь предназ-
началась для менее торжественных выходов. Случалось боярам
посещать и патриарха для получения благословения по раз-
ным обстоятельствам.
Выезды бояр не ограничивались только одной Москвой: по
обязанности они сопровождали царя во всех его больших и ма-
лых походах; иногда и сами они отпрашивались у царя в мона-
стырь на богомолье или на побывку в деревню, куда боярин
выезжал со всей семьей и домашними слугами. Поезд такого
боярина растягивался на значительное расстояние, встречая в
населении такое же подобострастное отношение, как и к цар-
ским выходам. Боярские жены и дочери ехали в колымагах или
каптанах, закрытых со всех сторон, исключая боковые дверцы
с окнами из слюды или бычьего пузыря. Боярство слишком
любило старину, чтобы допустить в этом отношении какую-
нибудь вольность.
Бояре любили оставлять Москву на некоторое время и от-
дохнуть в деревне, вдали от сутолоки придворной жизни, да
кстати и посмотреть за хозяйством и проверить, насколько при-
водились в исполнение приказчиками отданные ими хозяйствен-
Боярский быт в XVII веке
181
ные распоряжения. Жизнь в деревне была менее однообразна,
чем в городе. Тут чувствовалось больше свободы и меньше стес-
нения. Бояре гуляли по имению, входя во все мелочи хозяй-
ства, а больше всего отвлекаясь соколиной и кречетовой охо-
той, разделяя в этом отношении любовь к охоте Алексея Ми-
хайловича. И в женском тереме дышалось легче в деревне, на
воздухе: здесь не было стеснительного городского надзора. Бо-
ярским дочерям удавалось с деревенскими девушками и в игры
поиграть, и песни попеть, и в лес сходить за ягодами, а вече-
ром и покататься на качелях и досках.
Удавалось иногда вместе с хозяйкой дома посмотреть и пляску
холопов, хотя церковь и к этому относилась отрицательно: «не
зрите плясания и иных бесовских всяких игор злых прелест-
ных, да не прельщены будение, зряще и слушающе игор вся-
ких бесовских, таковые суть нарекутся сатанины любовницы», —
так говорила церковь, но «многовертимое плясание» было так
завлекательно, что и к голосу церкви женская половина бояр-
ского терема оставалась равнодушной.
Домашние праздники
С большой торжественностью праздновались в доме боярина
разные семейные события. Рождение ребенка, крестины, име-
нины, брак — все это события радостные по существу, и боя-
рин, как и все русские, старался отметить такие дни большим
семейным торжеством. Домашние торжества по поводу рожде-
ния ребенка открывались «молебным пением» и раздачей ми-
лостыни «увечным и убогим». Родильнице приносили поздрав-
ление и дарили обыкновенно на счастье деньги; на мужской
половине для поздравителей устраивался особый родильный
стол. Иногда бояре ходили и «били челом» по этому поводу
патриарху, принося ему что-нибудь с родильного стола. На
восьмой или сороковой день в доме вторичное торжество —
крестины. Крестили большей частью в церквах и редко в домах.
При крещении на младенца надевался металлический крест,
который оставался на нем в течение всей жизни и потерять
который считалось величайшим несчастьем. После обряда ду-
ховенство и приглашенные шли в дом «на крестинный стол», с
которого кое-что попадало и нищим. По случаю именин устра-
ивался именинный стол. С утра именинники или именинницы
рассылали гостям пироги, причем именинник относил лично
по такому пирогу царю и патриарху.
182
В. И. Пичета
Патриарх благословлял именинника иконой, а гости, при-
ехавшие к именинному столу, приносили именинникам мате-
рии, кубки и деньги.
Но едва ли не главным событием в доме бояр была свадьба,
справлявшаяся в высшей степени торжественно, со всевозмож-
ным для того времени блеском и сопровождавшаяся многочис-
ленными обрядами. При тогдашнем взгляде на женщину моло-
дежь не могла, конечно, свободно видеться и уговориться от-
носительно брака. Последний намечался родителями обеих сто-
рон и представлял из себя самую обыкновенную гражданскую
сделку, обеспеченную с обеих сторон неустойками. Бояре же-
нили своих сыновей рано, и как только наступало время —
начинали подыскивать невесту, не говоря часто ни слова о том
своему сыну. Последний иногда узнавал об этом только тогда,
когда все предварительные переговоры были окончены и сле-
довало приступить к заключению брачного контракта. Перего-
воры обеих сторон велись медленно; ни одна из сторон не
желала показать, что она заинтересована в браке. Когда обе
стороны приходили к соглашению относительно характера и
размеров приданого, тогда родственники жениха высказывали
желание посмотреть невесту.
Обыкновенно родители невесты давали свое согласие, и тогда
для этой цели ехала или мать жениха, или какая-нибудь род-
ственница. Смотрины невесты происходили по-разному. Невес-
ту, одетую в лучшее платье, садили за стол с гостями; рядом с
ней сажали смотрилыцицу, которая и должна была разведать о
качествах невесты, «хороша ли она, не безъязычна ли и речью
во всем исполнена». Ответ смотрильщицы имел для жениха
решающее значение. Случалось, что во время смотрин показы-
вали не ту, которую выдавали замуж. Когда после венчания
открывался обман, потерпевшему оставалось одно — жаловать-
ся духовным властям, которые иногда, по расследовании дела,
расторгали брак, что, впрочем, бывало довольно редко. Обык-
новенно супругам приходилось доживать дни вместе, и только
постриг да скоропостижная смерть, подчас насильственная,
освобождали супруга от ненавистной для него жены.
После смотрин происходил так называемый сговор. В назна-
ченный день жених, родители жениха и ближайшие родственни-
ки приезжали к родителям невесты. Гостей встречали со все-
возможными почестями и сажали под образа. После продолжи-
тельного молчания приступали к заключению свадебной ряд-
ной записи, в которой точно записывались размеры приданого
Боярский быт в XVII веке
183
и назначался срок для церковного венчания. Сроки бывали раз-
личные: Котошихин отмечает, что свадьбы совершались спустя
неделю, месяц, полгода, даже больше после сговора. Если к уста-
новленному сроку какая-нибудь из сторон отказывалась от брака,
то платилась неустойка, размер которой определялся в записи.
Свадьбы расстраивались по разным причинам: потерпевшая
сторона обращалась к патриарху, который разбирал дело и
решал, кто должен платить неустойку. В Москве было всегда
много досужих любителей и любительниц расстраивать браки;
стоило только шепнуть жениху, что его невеста «в девстве сво-
ем нечиста или глупа, или нема, или увечна, и что-нибудь
худое за ней проведают и скажут», а невесте, что ее жених
«пьяница или зерныцик, или уродлив», — как брак расстраи-
вался. В назначенный для свадьбы день к жениху приезжали
родственники и чужие люди, исполнявшие во время свадеб
различные свадебные должности. Тут можно отметить тысяцко-
го, родителей жениха или посаженных отца и мать, если не
было родных родителей; отец и мать жениха благословляли его
на брак, а родители невесты выдавали невесту; сидячие бояре
и боярыни, сопровождавшие жениха в церковь; наконец свеч-
ники, коровайники, фонарщики — из числа прислуги. Едва ли
не самой главной должностью был ясельничий, или конюш-
ний, обязанности которого состояли во том, чтобы во время
свадебного торжества не случилось какого-нибудь колдовства,
порчи, лиха. Накануне свадьбы собирались гости и жениха, и
невесты. Пировали, пели песни, провожали молодость. Венча-
ние происходило вечером или после обедни. Когда жениху да-
дут знать, что невеста готова идти к венцу, то жених немедлен-
но отправлялся со своими поезжанами в дом невесты. Впереди
шли коровайники с короваями, потом свечники и фонарни-
ки, священник с крестом, бояре, затем жених под руку с ты-
сяцким и поезжане.
Жениху устраивалась торжественная встреча. Его вводили в залу,
где уже ожидала невеста. Так впервые лицом клицу сталкивались
жених с невестой. Впрочем, невеста оставалась с покрытым ли-
цом. Затем с благословения священника зажигались свадеб-
ные свечи и приступали к чесанию и обкручиванию невесты.
Сваха снимала с нее покрывало, потом венок, а другая жен-
щина подносила кику и гребень. Гребнем, омоченным в чарку
с медом, расчесывали волосы, затем скручивали их и надевали
кику, после чего лицо закрывали фатой.
184
В. И. Пичета
Во время этого обряда жених не мог видеть невесты, так как
их разделял протянутый большой кусок фаты. Весь этот обряд
сопровождался пением свадебных песен, а гости пили и ели
разные яства. После третьего яства сваха просила у родителей
благословения вести молодых к венцу. Тотчас же подымались
родители и благословляли образами, а новобрачные кланялись
и принимали благословение. Затем отец и мать обменивали их
кольца, после чего все направлялись в церковь. У крыльца
садились на богато оседланных лошадей или в колымаги, если
была плохая погода. Колымага или сани невесты покрывались
бархатом и коврами. С невестой садилась сваха. Когда молодые
входили в церковь, ясельничий оставался около церкви «обе-
регать свадебный поезд», чтобы не случилось какого-нибудь
колдовства и чтобы кто-нибудь не перешел дороги между ко-
нем жениха и экипажем невесты. После церковного венчания
присутствовавшие поздравляли обвенчавшихся, а тысяцкий
посылал гонца к родителям невесты с известием о благопо-
лучном совершении бракосочетания. Тут же разрезали кара-
вай, а священник рассылал его отцам обоих семейств в знак
будущей приязни. При выходе невесты из церкви ее осыпали
семенами льна и конопли. Поезд отправлялся в дом мужа. Род-
ные с образом и хлебом-солью встречали новобрачных. Затем
садились за стол и начинался свадебный пир, во время кото-
рого новобрачной открывали лицо. Во время свадебного пира
новобрачным ничего не полагалось есть, а после подачи тре-
тьего блюда-лебедя новобрачные шли «опочивать». Гости про-
должали пировать. Комната новобрачных охранялась ясельни-
чим. На другой день новобрачных вели в отдельные бани, где
их мыли вином и медом. Мытье в бане имело огромное значе-
ние для новобрачной. Мать мужа и сваха должны были убе-
диться, действительно ли невеста сохраняла девственность,
или нет. Если вещественные доказательства были налицо, но-
вобрачные ехали к родителям невесты, которых молодой муж
благодарил за воспитание его жены и просил всех гостей «не-
вестина чина» к себе на пир, во время которого новобрачных
одаривали подарками, а они со своей стороны подносили
дары свадебным чинам.
В этот же день новобрачный, как имевший право приезда ко
двору, отправлялся во дворец. Государь принимал сидя и в шапке.
Все кланялись в землю. Государь спрашивал о здоровье ново-
брачных, поздравлял с вступлением в брак, благословлял их
Боярский быт в XVII веке
185
образами и жаловал подарками в виде соболей, бархата, атла-
са, камки и тафты, серебряных сосудов, а в заключение всем
прибывшим подносили по кубку романеи. Новобрачная к ца-
рице не ездила, а посылала и царице, и царевнам подарки,
шитые золотом и серебром тафтяные убрусы69. По словам Кото-
шихина, если обнаруживалось, что невеста не сохранила дев-
ства, то новобрачный не имел права явиться к царю.
На третий день после брака был большой пир у родителей
невесты, сопровождавшийся большим разгулом. Наконец и
новоселье сопровождалось большим праздником. Служили мо-
лебен, потом торжественно освящали помещение; приходили
гости, родные и знакомые. Гости приносили хлеб-соль как сим-
волы обилия и благополучия.
Боярский дворовый чин
Боярский двор сам по себе представлял самодовлеющее хо-
зяйство, принимавшее иногда значительные размеры ввиду
соединения в одном дворе нескольких родственных семейств,
живших между собой не в разделе. Сложность и разнообразие
хозяйства требовали достаточного количества слуг, найти ко-
торых было вполне возможно благодаря сильно развитому пол-
ному или кабальному холопству, наконец, просто беглым лю-
дям. Число таких слуг в домах некоторых бояр доходило до 1000;
но, вероятно, подобное обилие слуг являлось исключением,
если только Котошихин правильно передал эту цифру. В доме
богатого боярина можно было встретить в числе мастеровых
людей поваров, хлебника, квасовара, столяра, сапожника,
кузнеца, коновала, швей, сторожа и разных других слуг без
определенных занятий. Общее заведывание всеми слугами вхо-
дило в обязанности ключника и дворецкого. Первый факти-
чески вел хозяйство, еженедельно отчитываясь перед хозяи-
ном в израсходованных суммах; второй заведывал собственно
дворовыми людьми, следя за их поведением и донося обо всем
случившемся хозяину; он же разбирал споры между слугами и
наказывал их по приказанию господина.
Женская прислуга находилась в заведывании хозяйки дома
или особой ключницы; часть ее исполняла в доме необходи-
мые черные работы — топила печи, мыла, готовила разные
запасы; другая часть занималась вышиванием и вообще шить-
ем совместно с госпожой. Из числа домовых слуг назначались
управители в вотчины.
186
В. И. Пичета
Весь домовый штат делится на три статьи: большую, сред-
нюю и меньшую. В зависимости от принадлежности к той или
другой статье им назначалось жалованье. Одни получали де-
нежное вознаграждение погодно и содержание; другие же только
денежное жалованье, колебавшееся от 2 до 10 руб. в год. Неза-
висимо от этого хозяева жаловали иногда платьем и блюдами
слуг, к которым относились особенно милостиво. Внешний вид
слуг не был особенно привлекателен: ходили они большей ча-
стью в разорванных одеждах, и только во время приезда гостей
доставалось из кладовых особое носильное платье, которое
выдавалось слугам, но зато последние должны были вернуть
его в полной исправности под угрозой жестокого наказания.
Женатые дворовые люди помещались в особых избах, причем
часто в одной избе соединялось несколько семей, холостые же
или девушки жили в специально построенных для этого поме-
щениях или находились при господской поварне, мыльне, ко-
нюшне, сараях. Часть девушек, занимавшихся вышиванием,
жила в боярских покоях и спала в сенях, отчего они и приобре-
ли название сенных. В большинстве случаев жизнь дворовых лю-
дей складывалась плохо: хозяева плохо кормили и одевали их,
часто держа прямо впроголодь. Недаром боярские холопы состав-
ляли разбойничьи шайки, грабя всех проходящих и проезжав-
ших. Особенно увеличивалось их количество во время голода.
За всякое неповиновение и провинность холопа подвергали
телесному наказанию, и хотя «Домострой» рекомендовал «не
увечить и не калечить», но эти правила для жестокого хозяина
не имели, конечно, и не могли иметь значения. Бывали случаи
насилования жен рабов и растления девок. И все это проходило
безнаказанно. Браки между холопами и холопками заключались
по усмотрению хозяина, имевшего всегда в виду одни эконо-
мические цели.
Боярин в своей вотчине
По разным уездам были разбросаны боярские крепостные
вотчины и поместья, доходы с которых обеспечивали содержа-
ние бояр и их домочадцев. Понятно, почему бояре, жившие
постоянно в столице, лишенные поэтому возможности непос-
редственно вести хозяйство, тем не менее следили за его по-
становкой, вводили всякого рода усовершенствования, не упус-
кая из виду даже мелочей.
Боярский быт в XVII веке
187
Фактически заведывание хозяйством находилось в руках
приказчика, получавшего все распоряжения непосредственно
от вотчинника и не имевшего решительно никакой самостоя-
тельности. Для заведывания вотчинным хозяйством во дворе
боярина находился особый приказ, куда поступали все донесе-
ния приказчика и челобитья крестьян и откуда за подписью
боярина или лица, заведывавшего приказом, рассылались все
распоряжения по вотчинному хозяйству. Управление вотчин-
ным хозяйством складывалось вообще по типу управления в
государстве. Боярин для своей вотчины являлся таким же абсо-
лютным монархом, каким являлся «царь всея Руси» для всего
населения. Как царская власть управляла государством при со-
действии центральных и провинциальных учреждений, факти-
чески лишенных самостоятельности даже в пределах действую-
щего права и поступавших по указанию от правительства, так
и боярин управлял всем вотчинным хозяйством при содействии
вотчинных приказов, куда поступали всевозможные дела, свя-
занные с вотчинным хозяйством, и доверенных лиц — приказ-
чиков, обыкновенно из числа холопов и изредка из среды про-
винциальных служилых людей. И та, и другая система была
построена на принципе централизации, допускающей суще-
ствование рядом с собой самоуправляющихся миров только в
виде вспомогательных органов для лучшего исполнения распо-
ряжений центральной власти. Система централизации в XVII веке
страдала отсутствием организации контроля над управлением и
повела к множеству злоупотреблений со стороны должностных
лиц. Население не имело под руками никаких средств для борь-
бы с ними, за исключением посылки челобитий в Москву, а
правительство находило в интересах контроля наиболее подхо-
дящим средством возможно частую смену должностных лиц,
большей частью ежегодно. И приказчик, посланный в вотчи-
ну, представляя собой боярина, на практике допускал значи-
тельные отклонения от господских распоряжений, довольно
бесцеремонно эксплуатируя управляемых крестьян. У последних
оставалось только одно — обратиться с челобитьем к боярину,
что они и делали. Население обращалось к центральному пра-
вительству не только с жалобами на провинциальных агентов
правительства, но и с различными просьбами, например, об
уменьшении налогов, сложении недоимок, отсрочках платежей.
Такие просьбы правительство в большинстве случаев удов-
летворяло, если находило выставленные причины заслужива-
ющими внимания.
188
В.И. Пичета
С такими же просьбами обращаются и крестьяне той или
другой вотчины, и тоже не всегда их просьбы бывали безре-
зультатны. Как ни склонна была вотчинная власть извлекать из
вотчины возможно больший доход, довольно часто не счита-
ясь с платежными силами населения, однако чувство самосох-
ранения заставляло быть более внимательным к челобитьям кре-
стьян и удовлетворять их просьбы из боязни, что неудовлетво-
рение просьбы повлечет за собой бегство крестьян и сокраще-
ние платежеспособности.
Правительство XVII века уже отчасти сознавало необходи-
мость подъема производительности народного хозяйства, так
как одним только повышением налогов не было никакой воз-
можности удовлетворять все растущие государственные повин-
ности и нужды. Но то, что правительство более чувствовало,
чем сознавало, то большие бояре приводили в исполнение,
устраивая в вотчине различного рода заводы, заводя интенсив-
ное сельское хозяйство, — и все это в интересах увеличения
доходности с вотчины. Правда, не все бояре являлись изобре-
тательными хозяевами, но во всяком случае это справедливо
относительно некоторых, наиболее ловких и сметливых; тако-
вы, например, Морозов, князь Одоевский. Как правительствен-
ному агенту приходилось временами проявлять большую изво-
ротливость и ловкость в исполнении самых разнообразных пра-
вительственных поручений, так и боярский приказчик, заве-
дывая сложным хозяйством, должен был обнаруживать боль-
шую пронырливость и сноровку, удовлетворяя разные требо-
вания и желания вотчинника и самого правительства.
Как воевода, уезжавший на воеводство, получал из рук прави-
тельства «наказ», которым подробно определялся круг его
обязанностей, так и приказчик при своем назначении «на при-
каз» получал от боярина «наказ», в котором так же подробно
излагались его обязанности. Приказчик должен был держаться
точного смысла наказа: если действительность не подходила
под рамки наказа, то приказчик должен был требовать допол-
нительных распоряжений. Приказчику по приезде на место по-
ручалось принять сначала от прежнего приказчика квартиру со
всяким вотчинным и дворовым строением и хлебом и во всем
с ним «росписаться»; также «переписать крестьян вотчины и
их детей, и братьев, и племянников, и внучат, и захребетни-
ков, с отцы и с прозвищи, и, что над кем тягла, и, тому всему
учиня росписные и крестьянам переписные книги, прислать к
Боярский быт в XVII веке
189
Москве». Переписные книги составлялись обыкновенно так:
приказчик совместно с «добрыми людьми» должен был произве-
сти осмотр всей вотчинной земли, проверить межи, угодья, леса,
сенные покосы, и все это записать в книгу по отдельным статьям.
Оригинал, часто скрепленный подписью приходского свя-
щенника, посылался в Москву, а копия оставалась у приказ-
чика. Далее в наказе перечисляются обязанности приказчика.
Прежде всего ему поручалась вотчинная власть от имени поме-
щика «крестьян ведать, и судить, и расправу меж ними чи-
нить, и от всяких обид оберегать; безволокитно, беспосульно,
судить в правду, правого виноватым, а виноватого правым чи-
нить». Судил приказчик не один, а с целовальниками и лучши-
ми людьми, выбранными миром. Эти выборные не только при-
сутствовали на суде приказчика, являясь инстанцией, которой
приказчик отдавал свои хозяйственные распоряжения, а ста-
роста и целовальники передавали их своим односельчанам: на
их имя присылались также распоряжения и ответы на челоби-
тья, подаваемые старостами от лица всей вотчины. Помимо суда
приказчику поручалось обратить особенное внимание на раз-
деление тягловых участков «в правду, без поноровки и безпо-
сульно, не наровя никому». В его же руках сосредотачивается и
полицейский надзор, осуществляемый при посредстве выбран-
ных «закащиков», «чтобы у крестьян воровским людям приез-
ду не было». Поэтому крестьянин никогда не мог принять к
себе какого-нибудь проезжего, не заявив об этом «закащику»,
которому заявлялось также и об их отъезде, он в свою очередь
заявлял о том же приказчику. Заказчики наблюдали также за
тем, чтобы «крестьяне у воров лошадей, разбойных и краде-
ных, и никакой такой же рухляди не покупали, и сами бы не
воровали и с ворами б не знались». В интересах того же оберега-
ния крестьян от воров приказчик выдавал от имени боярина
проезжие памяти, без которой ни один крестьянин не имел
права выехать. И надзор за нравственностью крестьян лежал на
приказчике, который должен был требовать от крестьян, «что-
бы крестьяне на продажу вина не сидели и табаку не держали,
и не пили и не продавали и зернью и картами не играли и
плашками не метали и в кабаках не пропивались». Впрочем,
разрешалось делать отступления: крестьяне могли курить вино
и варить пиво для домашнего употребления по случаю различ-
ных домашних торжеств: крестин, родин, свадьбы. Виновных в
нарушении наказа приказчик имел право садить в тюрьму, в
190
В. И. Пичета
колоду, в железа, бить батогами и даже кнутом. Кроме того,
приказчик должен исправно собирать все помещичьи доходы и
производить добросовестно поручаемые ему хозяйственные рас-
следования: «а если солжешь, — говорится в одном наказе, —
неправдою сыщешь, и тебе от меня быть в наказанье, не ток-
мо, что наживешь, и старое потеряешь».
Одновременно с наказом приказчику и крестьянам вотчины
в лице старосты и лучших людей посылался приказ: «приказ-
чика во всем слушать и под суд к нему ходить, и оброчные
деньги, и столовые обиходы платить по срокам, а не после
срока». Обыкновенно от вотчинника назначался «приказчиков
доход», который он сам и собирал с разных сельскохозяй-
ственных продуктов, что, конечно, вело к разного рода зло-
употреблениям, иногда очень тяжело отражавшимся на кре-
стьянском благосостоянии. Единственным выходом из созда-
вавшегося положение дел была частая смена приказчиков, уп-
равлявших иногда вотчинами год или два.
Хозяйство в боярских вотчинах складывалось по-разному, в
зависимости от разных естественных условий: в одних вотчинах
преобладало оброчное хозяйство; в других — барщинное или
смешанное; в третьих — боярин стремился развить промысло-
вую деятельность своих крестьян. В зависимости от характера
системы хозяйства и складывался помещичий доход. При сис-
теме оброчного хозяйства он заключался в оброчных деньгах и
так называемом мелком доходе, или столовых запасах, доба-
вочных доходах натурой, поступавших в виде домашней пти-
цы, скота и всяких продуктов: хлеба, яиц, куриц. Оброк и мел-
кий доход собирались с каждого домохозяина, причем разме-
ры его определялись на сходе миром и были до крайности раз-
нообразны. Этот добавочный налог увеличивался, вероятно, в
местностях близких к Москве. Так, в вотчинах Морозова с
11—12—16 дворов, или одной выти70, шло: 2 пуда свиного
мяса, 1 гусь, 1 поросенок, 30 аршин холста; в других вотчи-
нах, кроме того, 1 утка, 8 кур, известное количество масла,
сотня или полсотни яиц. Конечно, столовые запасы варьирова-
лись по местностям в зависимости от состояния крестьянских
промыслов и хозяйства: поэтому из одних вотчин присылали
рыбу и рожь, из других — малину, ягоды, бруснику, грибы,
посуду, ложки, чашки. Оброчный доход складывался не только
из платы за землю: в некоторых местах вотчинники отдавали
крестьянам за оброк лавки, кузницы, харчевни, бани и прору-
би. Словом, если какую-нибудь статью хозяйства боярин сам
Боярский быт в XVII веке
191
не эксплуатировал в свою пользу, то она отдавалась за оброк
крестьянам. Оброчные деньги и столовые запасы доставлялись
в Москву к Рождеству зимой и летом — к Петрову дню. Так
было в вотчинах Морозова.
Обыкновенно в ноябре приказчикам посылалась грамота, в
которой точно определялось, что должна доставить каждая вот-
чина. Все это составлялось на основании справки из домового
приказа. Часто с приказом о «столовых запасах» отдавалось при-
казание приготовить к известному времени те или другие запа-
сы или на вотчину возлагалась их покупка; так, в одной грамо-
те боярин писал: «да взять тебе подать с Мурышкинских и
Лысковских кабаков про мой обиход 500 ведр вина доброго и
против вина дать сменясь хлеба. Да изготовить про мой обиход
40 четей пшеницы доброй... да купить 100 осетров астраханских,
да осенних осетров и белуг с 30 или больше, да 100 пучков
вязиги, да 10 пуд. сала говяжья на свечи...»
В общем, необходимо отметить, что боярские приказы каса-
ются всех мелочей столового обихода.
Иногда среди года отдавался приказ поставить какую-нибудь
статью: когда Морозову в 1650 году понадобились скворцы, то
было отдано распоряжение «во всех нижегородских и арзамас-
ских вотчинах, у кого есть у охотников скворцы, собрать у всех
и прислать ко мне и велеть сделать клетку большую и обить
войлоком, чтобы до Москвы везучи не поморозить».
Иногда требование экстраординарных столовых запасов
ограничивалось деревянной и оловянной посудой, солеными
грибами, ягодами.
Если в вотчине крестьяне были на барщине, то в Москву
посылались только одни столовые запасы. Собранные столовые
запасы отправлялись на крестьянских подводах в Москву, где
на боярском дворе принимались по счету. Если при приеме чего-
нибудь недоставало или что-то оказывалось испорченным, то
ответчиком являлся приказчик. О получении припасов боярин
отвечал приказчику, указывая, что и как принято, так как порчу
припасов боярин, например, Морозов, объяснял нерадением
и небрежением приказчика. Под надзором и руководством
приказчика, при посредстве старост и земских целовальников
крестьяне должны были своевременно отправлять воеводе го-
сударевы деньги*. Боярину приходилось писать не только одно-
* Стрелецкий хлеб, запросный четвериковый хлеб, ямские и поло-
няничные деньги.
192
В. И. Пичета
му приказчику, получая от него в свою очередь отписки и доне-
сения. Крестьянский мир обращался к нему часто с челобитья-
ми. Они поступали от всего мира, от отдельных лиц, от духо-
венства той или другой вотчины. Содержание челобитий самое
разнообразное: тут и просьба об уменьшении оброка или сто-
ловых запасов, жалоба на приказчика, просьба об отпуске на
промыслы и выдаче хлеба на семена — словом, крестьянский
мир обращался к своему вотчиннику по самым разнообразным
хозяйственным делам. Среди дошедших челобитий большин-
ство с просьбой о всяких льготах с указанием на тяжелое
экономическое положение; оканчиваются они обыкновенно
угрозой разбежаться: «чтобы нам, сиротам, прожить за вами,
государи, было в моче, и домишков своих избыть, и в розни
не разбрестися».
Крестьяне Морозова просят об уменьшении оброка, так как
«саранча хлеб ржаной и яровой на полях поела и в гумнах и
огородах овощи и траву поела, а иное градом побило... и оттого
государеву оброку... мы, сироты твои, оскудали и многие из
нас скитаются по миру»... О том же просят по случаю дурного
улова рыбы... В неурожайный год крестьяне обращаются с
просьбой «отпустить их кормиться в мир или по окольным вот-
чинам». Бывали случаи, когда крестьянин «за скудностью своею
уходил кормиться миром на год, чтобы вконец не погибнуть,
и голодом с ребятишки не помереть».
Довольно часто крестьяне обращаются за ссудой на семена и
продовольствие в виде заемного хлеба, который они должны
были возвращать из следующего урожая. Впрочем, крестьяне
нередко подавали челобитье о сложении недоимки по разным
соображениям. Князю Одоевскому крестьяне подавали челоби-
тья о сбавке с них тяглой земли, о разрешении некоторое вре-
мя пожить в бобылях71, «а как меня Бог справит, — говорится в
одном прошении, — и аз рад жить за вами, государи, по-пре-
жнему в крестьянах».
Подавались челобитья об отозвании приказчика, «потому что
нас, сирот, бьет и мучает не про дело, а без вины, и многих
нас, сирот, изувечил и глаза подбил, у иных скулу переломил,
посылает нас на работу до света за два часа, а с работы спуща-
ет в час ночи». На все такие челобитья вотчинник давал ответ,
писавшийся тут же на челобитной. Иногда резолюция была
окончательной, иногда требовались предварительные справки
либо от приказчика, либо от всего мира. Так, когда шла речь о
Боярский быт в XVII веке
193
сбавке тягла, князь Одоевский писал крестьянам в лице старо-
сты и выборных: «допросить всех крестьян, можно ли ему на
том тягле быть, и будет не можно, и с него тягла сбавить и
положить, на кого миром укажут, а на нем тягла оставить по
силе». Часто на основании заявлений мира вотчинник отвечал
отказом: «все крестьяне сказали, что ему можно на том тягле
быть...». Можно сказать утвердительно, что во всех случаях, когда
шла речь о сбавке тягла и о переложении его на более состоя-
тельного, обращались к решению крестьянского мира.
Не всегда боярин доверял челобитью крестьян: так, в одной
челобитной крестьяне одной из морозовских вотчин просили
об уменьшении оброка, ссылаясь на неурожай. Морозов не удов-
летворил просьбы крестьян, ссылаясь на недостаточную моти-
вировку: так как у соседнего монастыря в то же лето был хоро-
ший урожай, то в неурожае виноваты сами его крестьяне своею
леностью. Между боярином и приказчиком поддерживалась
постоянная переписка. Обыкновенно из Москвы отдавались
приказчику соответствующие хозяйственные распоряжения о
начале работ, о производстве разных усовершенствований в
хозяйстве. Хотя приказчик являлся только исполнителем хо-
зяйских поручений, но фактически ответственность за ход сель-
скохозяйственных работ лежала на нем. Поэтому приказчик
часто забрасывал письмами боярина, прося его указаний от-
носительно тех или других хозяйственных мелочей, указывая
на необходимость начала сенокоса или жатвы и испрашивая
поэтому соответствующих приказаний. Конечно, сидя в Моск-
ве, трудно было уследить за всеми метеорологическими изме-
нениями; отсюда случались частые промахи в хозяйственных
распоряжениях: упускалось удобное время для сенокоса, жат-
вы... Приказчик, конечно, не был виноват, но вся ответствен-
ность падала на него.
Уложение царя Алексея Михайловича предоставляло вотчин-
никам право переводить крестьян из одной вотчины в другую.
Такие переводы основывались на разных хозяйственных сооб-
ражениях: иногда в каком-нибудь имении недоставало рабочих
рук, и посылался приказ перевести крестьян одной вотчины в
другую. Перевод крестьян являлся также средством наказания.
Князь Одоевский говорит, что «он иных перевел за побег и за
многие их воровства». Переводились крестьяне из одной вотчи-
ны в другую и временно в рабочую пору, когда чувствовалась
особенная нужда в рабочих руках.
13 Москва
194
В. И. Пичета
Наконец в руках вотчинника сосредоточивалась большая
судебная власть. Правда, судил приказчик с выборными людь-
ми, но окончательная резолюция по большим и спорным де-
лам исходила от самого боярина. Боярский приказ был также и
апелляционной инстанцией.
В вотчине у Морозова при судебном разбирательстве допус-
калась и пытка, впрочем, всякий раз с разрешения самого бо-
ярина, в особенности когда дело касалось его самого. Бранное
слово на государя-боярина едва ли не составляло преступления
вроде «оскорбления величества».
Помимо судебных наказаний, вотчинники налагали и
административные взыскания, подробно записывавшиеся в до-
мовом журнале. И.Е. Забелин первый познакомил читателя с
такими записями Морозова, крайне интересными для характе-
ристики вотчинной власти боярина. Приведем несколько рас-
поряжений: «1) Наталье Киселевой за худое мытье наших со-
рочек не давать Рождественский мясоед весь указного всего;
2) Матвею Павлову за отхождение от горницы во время днева-
ния своего не давать жаркого; 3) всем людям говеть, разделяя
пост поровну... А говеть и причащаться всех принуждать всякий
год без пропуску. А ежели кто который год не будет говеть,
того плетьми, а которые не причастятся, тех сечь розгами, да-
вая поняти тысячу раз нещадно».
Вся система управления, построенная на эксплуатации кре-
стьянского труда, заставляла подчас крестьянина бросать на-
сиженные места и бежать на Украину в надежде хоть там поды-
шать свежим воздухом.
Так складывался боярский быт вотчинника на фоне расту-
щего крепостного права, принимавшего все более и более лич-
ный характер.
В. И, Пичета
БЫТ ДВОРЯНСКОЙ МОСКВЫ
КОНЦА XVIII И НАЧАЛА XIX ВЕКОВ
Современники описывают Москву половины XVIII в. как
большую деревню, как город «деревенский» и по пре-
имуществу барский деревенский: «Москва — это боль-
шое село с барскими усадьбами». Как в селе ярким контрастом
выступали на взгляд проезжего человека более или менее бла-
гоустроенные господский дом и двор, с одной стороны, и жал-
кие мелкие избушки селян — с другой, так и в Москве взгляд
приезжего человека поражало прежде всего разнообразие, пес-
трота внешнего вида древней столицы. Москва, - пишет со-
временник, — это «великолепные дворцы, разбросанные по
всем частям города, и бедные деревянные домишки рядом,
превосходные сады и обширные огороды среди наилучших квар-
талов; огромные крытые базары со множеством всяких лавок и
магазины на европейский лад; конские бега на больших пло-
щадях, нарочно для этого назначенных и приспособленных чуть
не в центре города; в назначенные дни кулачные бои, охоты на
медведя и волка (садки), привлекавшие множество зрителей,
и рядом театры, цирки, акробаты на европейский лад; питей-
ные дома на каждом “тычке” и церкви, множество церквей —
иногда две, три и больше в расстоянии нескольких шагов одна
от другой». «Я думаю, — писал К.Н. Батюшков, — что ни один
город не имеет малейшего сходства с Москвой. Здесь роскошь
и нищета, изобилие и крайняя бедность, набожность и неверие;
постоянство дедовских времен и ветреность неимоверная, - как
враждебные стихии в вечном несогласии, — и составляют сие
чудное, безобразное, исполинское целое, которое мы знаем
под общим названием: Москва».
Как город «деревенский» Москва половины XVIII в. и до
самого 1812 года была по преимуществу деревянной: большин-
ство домов были деревянные, и даже мостовые, где были бре-
венчатые, где из фашиннику72, но чаще совсем не мощеные;
камнем, крупным булыжником, прескверно были замощены
только главные проезжие улицы, служившие как бы большими
дорогами, соединявшими отдельные кварталы города. По ста-
196
С.А, Князьков
рому русскому обыкновению присмотра за чистотой улицы не
было никакого, т.е. писались приказы от полиции, издавались
даже высочайшие указы о соблюдении чистоты на улицах, но
все это исполнялось на деле плохо — на улицу выбрасывали без
стеснения со дворов весь хлам и сор, выливались все помои, на
улице преспокойно оставляли всякую падаль. Были места, где
лужи, «грязи», так и не просыхали даже в жаркое лето и слу-
жили приютом для обывательских гусей и уток. Так дело обсто-
яло по всему течению зарытой теперь в землю Неглинной, по
Кузнецкому мосту, по теперешней Театральной площади, ко-
торая была просто-напросто топью, болотом, куда москвичи
свозили сор и всякую нечистоту. Улицы были неправильны, то
очень широки, превращаясь чуть не в площадь, то суживались
так, что двум телегам не разъехаться; переулков было столько,
что в них путались старожилы, и очень часто то, что казалось
переулком, при ближайшем рассмотрении оказывалось к вящ-
шей досаде путника «тупиком», т.е. перегороженной чьим-либо
строением, иногда очень глубоко входящей в ряд строений впа-
диной с улицы; впрочем, москвич не очень обижался, если
предприимчивый пешеход, не побоявшись зубастых собак, пе-
ребирался через его двор на простор следующей улицы. Огром-
ное большинство домов мало чем отличалось от простых крес-
тьянских изб с завалинками, на которых или возле которых
попросту на травке любили собираться в летнее время под ве-
чер обыватели этих домиков, сидели тут, разговаривали с со-
седями, грызли орехи, смотрели на прохожих, перекидываясь
острым словом или шуткой, на что москвичи всегда были боль-
шие охотники. Посреди улиц часто стояли колодцы с огромны-
ми «журавлями»: это были по преимуществу женские клубы,
где не умолкал звонкий говор и смех московских жительниц,
приходивших сюда за водой с коромыслами и парой ведер. До-
мики и избы мелких и средних московских обывателей строи-
лись обыкновенно «на улицу», как в деревнях, и стояли места-
ми очень плотно сжавшись, пока не прерывались каким-либо
пустырем или погостом. Обширные хоромы зажиточных и бо-
гатых людей ставились по старому обыкновению в глубине об-
ширных дворов, и иногда по целым улицам тянулись беско-
нечные заборы, изредка прерывавшиеся воротами с двускат-
ными кровлями, под которыми всегда была икона или медный
литой крест. Такие усадьбы богатых людей занимали иногда
участки земли до пяти и более десятин своими службами, жи-
Быт дворянской Москвы
197
льями дворовых, флигелями для гостей, иногда с домашнею
церковью, стоявшей тут же, на дворе, и действительно напо-
минали богатые помещичьи усадьбы. По официальному свиде-
тельству, приводимому И.Е. Забелиным, в Москве 1770-х го-
дов было «много таких господских дворов, кои своим располо-
жением, обширностью, великим и лишним числом служите-
лей составляли не дом в городе приличный, но целое селе-
ние, по разному ремеслу и званию людей собственное ме-
щанское общество составляющее, или такой дом, который
только в одних деревнях обширностью своею и многолюдством
общей тягости не делает».
Линия строений и усадеб прерывалась на своем протяжении
огромными пустырями — садами, огородами, прудами, луга-
ми, на которых паслись обывательские стада; каждое летнее
утро по улицам Москвы шествовал пастух с рожком, на звуки
которого заботливые хозяйки выгоняли своих буренок и ма-
шек, радостным мычанием приветствовавших утро и своего
пастыря, громко хлопавшего бичом в антрактах концерта на
рожке. По внешнему виду, по укладу жизни мелкого обывателя
Москва тогда была действительно большой деревней или мас-
сой деревень, слившихся в одну. То, что с внешней стороны
составляло Москву-город — каменные дворцы и храмы, стены
Кремля, Китай-города и Белого города — все это терялось и
тонуло в сельской обстановке Москвы-деревни, а что касается
Кремля, его стен, стен Китай-города, все это находилось в
явном забросе и разрушении. Стены Белого города в данное
время уже сносились, и очищали место для теперешних мос-
ковских бульваров; Земляной вал, насыпанный при царе Ми-
хаиле, во многих местах уже осыпался и стал почти в уровень с
улицами. «Взамен его, — говорит И.Е. Забелин, — Москва сна-
чала была обнесена, в 1731 г., надолбами, т.е. врытыми в зем-
лю в спутанном порядке рядами бревен, а с 1732 г. земляным
валом, но уже не в фортификационных, а в фискальных целях:
для прекращения ввоза корчемного вина и сохранения интере-
сов тогдашних компанейщиков (откупщиков), почему и самый
вал, построенный на счет Камер-Коллегии, именовался в на-
роде Камер-Коллежским». Кремль в первой половине XVIII века
был в запустении невероятном. Когда в 1752 году императрица
Елизавета собиралась посетить Москву, то у московского на-
чальства просто руки опустились: ничего нельзя было поделать
с грязью и общей запущенностью. Поехал посмотреть в чем
198
С.А. Князьков
дело сам генерал-прокурор и в ужас пришел; по его докладу
видно, что весь Кремль — одна сплошная свалка нечистот: пло-
щадь перед казенными зданиями затоплена невылазной грязью,
площадка у входов в Грановитую палату, перед Успенским и
Благовещенским соборами завалена горами всякого мусору, так
что и пройти нельзя; в Китай-городе, близ Триумфальных во-
рот, воздвигнутых в честь высочайшего приезда патриоти-
ческими москвичами, пустые лавки в иконном ряду завалены
навозом и грязью, которую свозили туда с улиц, зловоние из этих
импровизированных свалок неслось невероятное и т.д. Древние
здания, не исключая самого дворца, не ремонтировались; при-
смотру вообще за ними не было, все ветшало, осыпалось, разру-
шалось, приходило в такую ветхость, что уж никакой ремонт не
мог помочь, и тогда старину просто ломали и уничтожали. В ека-
терининское время Кремль начали держать сравнительно в чис-
тоте, но это мало помогало всеобщей запущенности: и сама
Москва, и ее Кремль всем своим видом свидетельствовали,
что они — покинутое жилье, откуда выехал хозяин, слуги же
его не брегут о покинутом дворе. Так все стало с тех пор, как
Перед новою столицей
Главой склонилася Москва,
Как перед новою царицей
Порфироносная вдова.
Это «вдовство» Москвы, остававшейся столицей только по
имени, отражалось и по-своему сказывалось на всем обиходе
московской жизни, особенно тех слоев московского общества,
которые ближе могли соприкасаться с царским двором. Поки-
нутая царем, Москва была очень недовольна своей новой ро-
лью столицы лишь по имени, и это недовольство сказывалось
во всем; москвичи немножко гордились тем, что их город не
гонится за внешним холодным блеском, которым чванился Пе-
тербург, в Москве с распростертыми объятиями принимали
всех, кому «вреден становился» воздух Петербурга, в Москве
хотели жить утрированно по-своему и жили, как умели, не очень
стесняясь, как посмотрят на эту жизнь в Петербурге. Недаром
со времен Екатерины Москва прослыла республикою! Конеч-
но, это была петербургская ирония, но ирония с оглядкой:
Петербург очень и очень считался с тем, что скажут в Москве.
Восемнадцатый век — это век господства дворянства, когда оно
через гвардию делало правительства. В Петербурге за гвардией
Быт дворянской Москвы
199
очень ухаживали, а в гвардии служили дети, отцы которых со-
ставляли соль и основу московского общества.
В Москве описываемых времен жили старшие представители
знаменитейших родов нашего дворянства. Большею частью это
были люди, занимавшие все свое время высшие государствен-
ные должности и поселившиеся в Москве после отставки на
житье «в пышном бездействии»; в Москву жить уезжали и та-
кие бывшие сановники, самолюбие которых было оскорблено,
которые хотели показать своим отъездом, что не нуждаются в
милостях, осыпающих своими дарами людей, с которыми им
«невместно быть»; в Москву, наконец, съезжались на зимнее
житье богатые помещики, которые не искали службы и чинов,
а хотели только пользоваться своим богатством «среди удобств
и удовольствий столицы». Московский старожил конца XVIII и
начала XIX в. Н.Г. Левшин в своих любопытных записках о мос-
ковской жизни называет Москву той поры «всеобщим инва-
лидным домом всех российских дворян, знатных и незнатных,
чиновных и бесчиновных». «Москва, — говорит он, — удиви-
тельное пристанище для всех, кому делать более нечего, как
свое богатство расточать, в карты играть, ходить со двора на
двор; деловых людей в Москве мало. Все вообще отставные,
старики, моты, весельчаки и празднолюбцы — все стекаются в
Москву и там век свой доживают припеваючи. Разделят ли ро-
дители деткам имение — едут на покой в Москву век доживать;
надобно ль деток малолетних в пансионы отдавать (которых
тогда нигде, кроме Москвы, найти было нельзя) — едут в
Москву; в службу записывать сынков — опять на советы и
отыскивание по родным покровительства едут в Москву, —
словом сказать, со всего российского света стекается многое
множество к зиме в родимую Москву; зато летом — хоть ша-
ром покати — никого нет, даже на улицах станет травка проби-
ваться; все разбредутся по деревням — к зиме деньги собирать».
«Отсюда летом разносились вести по всей России, а зимой они
собирались». Москва всегда отличалась особой жадной воспри-
имчивостью к слухам и толкам всякого содержания — от воп-
росов большой политики до сплетен из области закулисной
придворной и даже частной жизни. Особенно настораживались
московские уши и усердно работали московские языки, когда
в Петербурге готовились и совершались события первостепен-
ной государственной важности: бывшие деятели особенно строго
относились к деятельности своих преемников и не жалели иро-
200
С.А. Князьков
нии, злого осуждения и даже заведомого очернения всякого
«петербургского действа» . В этом смысле князь П.А. Вяземский
совершенно прав, когда характеризует Петербург как сцену, а
Москву зрительницей, оценивающей и судящей петербургские
поступки. Эта оценка была тем строже и придирчивее, что зри-
телями в Москве были не кто-нибудь, а бывшие первокласс-
ные лицедеи государственной жизни: графы Орловы, Остер-
ман, князья Голицыны, Долгорукие, Дашковы, Ростопчин,
впоследствии А.П. Ермолов; а какой хор и фон этим звездам
первой величины составляла масса бывших деятелей порядка
второстепенного! Тут действительно Петербургу хоть и с гри-
масой, а надо было считаться с Москвой, пряча за известным
видимым выражением высокомерности стремление не ударить
в грязь лицом перед строгими судьями.
Мисс Вильмот, подруга и компаньонка княгини Дашковой,
в 1806 году побывала в Москве и в письмах своих на родину
дает яркую характеристику столпов тогдашнего московского
общества. «Общее впечатление, сохранившееся в моем вообра-
жении, — пишет она, — состоит в том, что я как будто бы
витала среди привидений времен Екатерины. Москва — это го-
сударственные политические Елисейские поля России! Все те,
кто был в силе при Екатерине и Павле, и все те, кто ныне не
в милости или считаются обойденными Александром, пользу-
ются здесь, в этом ленивом, изнеженном, великолепном ази-
атском городе каким-то призрачным значением, основанным
на одном лишь учтивом внимании: потому что все действи-
тельное влияние уже давно перешло в виде наследства к их
преемникам, которые согреваются лучами ныне царствующего
двора и управляют Империей из Петербурга. Однако же встре-
воженный и разукрашенный призрак князя Голицына (обер-
камергера Екатерины II) сохраняет свои знаки отличия, свои
звезды и ленты, которые, в прибавок к девяностолетнему бре-
мени, вдвойне клонят старческий стан его к земле. Этот при-
зрак носит на костлявых раменах73 своих бриллиантовый ключ,
ленты и все свои блестящие доспехи и пользуется подобаю-
щим почетом среди своих товарищей-призраков, которые в
прежние времена разделяли с ним государственные почести.
Другой подобный блестящий призрак — это граф Остерман,
государственный канцлер в свое время. Орденские знаки св. Ге-
оргия, Александра Невского, св. Владимира и пр. развешаны на
нем на красных, голубых и разноцветных лентах. Восемьдесят
Быт дворянской Москвы
201
три года мертвящею пирамидой воздвиглись над его головой; и
этот трепещущий остов колышется в своей карете, запряжен-
ной восемью лошадьми, обедает не иначе, как со стоящими за
его креслами гайдуками, и требует, чтобы ему оказывали из
вежливости все те же почести, которые принадлежали ему по
праву во дни его действительного значения при дворе. Граф
Алексей Орлов-Чесменский своим богатством превосходит всех
владык образованного мира и утопает среди чисто азиатской
роскоши... Он тоже московский призрак... Таков же и генерал
Корсаков, осиротевший фаворит, которого можно почти на-
звать алмазным видением и который, не взирая на свои морщи-
ны, еще лелеет в самом себе воспоминание о минувшем отли-
чии, возбудившем столько зависти в среде его сверстников».
Всех этих людей, которые были столпами московского об-
щества, Вильмот характеризует как людей «бывших» для Рос-
сии, но еще очень живых для Москвы, а тем самым не безраз-
личных и в общем укладе жизни России, высших кругов русско-
го общества, разумеется. Но за всем тем, поскольку они — мос-
квичи, они являют из себя не очень отрадную картину по на-
блюдениям умной англичанки. По ее словам, «ими руководят
те же сплетни о придворных увеселениях, то же тщеславие, та
же напыщенная гордость, то же чванство и так же составляют все
их горе и радость, как будто и нет им дела до могилы, готовой
разверзнуться перед их колеблющимися ногами и предать веч-
ному забвению их позлащенные существования».
Эти московские старики жили какой-то не умирающей жиз-
нью вроде знаменитых московских достопримечательностей —
Царя-колокола и Царя-пушки: ни звонить, ни стрелять оба
сооружения не могут, а не подивиться их существованию нельзя,
и без них не то что нет Москвы, но Москва была бы не Моск-
вой! Ф. Ростопчин в одном письме-докладе своем императору
Александру Павловичу так и говорит, что «бессмертные мос-
ковские живут исправно: Остерман... разъезжает по гостям. Ма-
монов почти молодец, хотя из 92 лет утаивает восемь... Кн. Ба-
рятинский, коего и сама смерть боится, принимает визиты па-
ралича и не может с жизнью ласково расстаться» и т.д.
Все это последние могикане екатерининских времен для
Ростопчина и его высоких корреспондентов. Но было время,
когда вся московская жизнь шла по указке, которую ей давали
эти теперешние старики. Это было во времена их молодости,
крепости и еще неизжитого влияния действительного, а не
202
С.А. Князьков
призрачного. Современник С.П. Жихарев говорит в своих за-
писках про А.Г. Орлова-Чесменского, что «какое-то очарова-
ние окружало богатыря Великой Екатерины, отдыхавшего на
лаврах в просторе частной жизни, и привлекало к нему любовь
народную. Неограниченно было уважение к нему всех сословий
Москвы, и это уважение было данью не сану богатого вельмо-
жи, но личным его качествам». Человек прежде всего простой,
здоровый телом и здравый умом, сильный физически до бога-
тырства, он любил жить широко, привлекая всех в свой гос-
теприимный обиход. Этот обиход у Чесменского, который и
молодость свою прославил тем, что был кутила и весельчак —
бесшабашная голова, с невероятной дерзостью, на ура «разде-
лавший вкупе с братьями то событие», в результате которого
Екатерина II очутилась Всероссийской самодержицей, и по-
том, на склоне его дней, носил все тот же характер гульбы и
потехи довольно примитивного свойства: рысистые бега, ку-
лачный бой, охота, голуби — все удовольствия, которые осо-
бенно были по душе московскому человеку среднего и хоро-
шего достатка. У А. Г. Орлова все эти удовольствия благодаря его
огромным средствам принимали только размеры головокружи-
тельные, а для московской толпы это были ее собственные,
только в большем масштабе взятые, увеселения и удовольствия,
к которым радушный инициатор этих увеселений еще и любил
привлекать толпу. Выезд графа Орлова на бега, где он сам лич-
но участвовал, выезжая на своих великолепных рысаках, или
его «голубиный гон», когда граф, окруженный блестящей тол-
пой московской знати, любовался, стоя на лугу, на полеты
своих заводских редкостных голубей, смотря на отражение стай
их в огромной серебряной мисе, налитой ключевой водой, ил-
люминации, фейерверки, маскарады, когда в народ летели при-
горшни мелкой серебряной монеты, кулачные бои, когда зна-
менитые бойцы получали щедрые награды, — все это поддер-
живало постоянную связь московской толпы с сиятельным вель-
можей, и так как каждое его появление в народе обещало зре-
лище, то в Москве прямо сторожили выезды графа. «Молва
вполголоса бежит с губ на губы: едет, едет, изволит ехать, —
рассказывает в своих воспоминаниях про Орлова П.И. Страхов,
впоследствии заслуженный профессор Московского универси-
тета. — Все головы оборачиваются в сторону, к дому графа Алек-
сея Григорьевича; множество любопытных зрителей всякого
звания и лет разом скидают шапки долой с голов и тихо, мед-
ленно опять надевают на головы, когда граф проедет».
Быт дворянской Москвы
203
Основание огромному состоянию графа А.Г. Орлова поло-
жили те пожалования землями, душами и деньгами, которые
он получил за июньские дни 1762 года. Но главную массу его
богатств, составили те морские призы, которые он захватил во
время войны с турками, когда начальствовал русским флотом
в Архипелаге. На эту экспедицию было отпущено в его безот-
четное распоряжение около двадцати миллионов рублей, т.е.
сумма, равнявшаяся без малого половине всего тогдашнего
бюджета империи; современники уверяют, что значительная часть
этих денег осталась в кармане Орлова. Верно это или нет — труд-
но сказать, но... нравам той эпохи такой поступок не противо-
речил: «победителя» не судили, только разве слегка осуждали,
но зато много его «удаче» завидовали. Не осуждали Чесменско-
го и за ту тяжелую роль, которую ему пришлось сыграть в Роп-
ше в июле 1762 года74.
Жил А. Г. Орлов-Чесменский под самой Москвой в своем
роскошном имении-даче Нескучном, которое теперь вошло в
черту города. Дворец Нескучного, построенный Орловым, куп-
лен был у его наследницы императором Николаем Павлови-
чем и под именем Александрийского стал одним из импера-
торских дворцов Москвы. Парк дворца, знаменитый Нескуч-
ный сад, является одним из великолепнейших образцов садо-
вого искусства и может посоперинчать со многими образцовы-
ми парками если не размерами, то по своему художественному
расположению и планировке, в которой искусство человека,
не насилуя природы, только подчеркивало естественную кра-
соту. Нескучный сад расположен на полугоре, разбит на мно-
жество дорожек, холмов, долин, обрывов и полон различными
беседками в форме павильонов, храмов развалин, купален. Все
эти памятники и постройки должны были напоминать подвиги
и победы графа А. Г. Орлова. При его жизни летом ни одного
праздника, ни одного воскресенья не обходилось без того, чтобы
в Нескучном саду не происходило каких-либо торжеств и праз-
днеств. Особенно славились представления в «воздушном теат-
ре». Это была большая крытая галерея-ротонда для зрителей,
сцена же была на открытом вйздухе, причем кусты и деревья
служили фоном, декорациями и кулисами для актеров. Пред-
ставления, которые давались в этом театре, были большею ча-
стью незамысловатыми, но шумными аллегориями, в которых
под грохот пушек, бой барабанов и литавр, звон фанфар и
труб прославлялись Петр Великий, Екатерина II и сам граф
204
С.А. Князьков
А.Г. Орлов-Чесменский, причем его всегда изображали на сце-
не в образе Марса. В манеже Нескучного сада постоянно устра-
ивались великолепные и роскошные карусели, участниками ко-
торых были молодые люди знатнейших фамилий. В Нескучном
дворце, как и в московском доме, у графа Орлова был ежед-
невно открытый стол, и к обеду могли приезжать даже и не-
знакомые лично с графом дворяне, только непременно в дво-
рянском мундире, иначе граф, усмотрев среди своих гостей
«партикулярную» фигуру, непременно спрашивал громко та-
кого гостя: «От кого вы, батюшка, присланы?». И когда незна-
комый хозяину гость называл себя, граф извинялся, что не
разглядел: под старость плохо видит!
По смерти графа А. Г. Орлова-Чесменского Нескучное было
оставлено, заброшено и забыто его дочерью и наследницей —
графиней Анной Алексеевной, знаменитой покровительницей
архимандрита Фотия и ревностной последовательницей про-
поведуемых им аскетических начал. Запущенный Нескучный
сад сделался тогда местом гулянья низов московского обще-
ства. Здесь останавливались своими таборами цыгане, сюда
съезжались и сходились гуляки и праздношатающиеся, здесь
пили, играли в карты и безобразили во всю. К 30-м годам XIX в.
Нескучный сад — место, пользующееся в Москве очень нелес-
тной репутацией. «На каждом шагу здесь, — пишет М.Н. Загос-
кин, — встречались с вами купеческие сынки в длинных сюр-
туках и шалевых жилетах и замоскворецкие франты в венгер-
ках; не очень ловкие, но зато чрезвычайно развязные барышни
в кунавинских шалях, накинутых на одно плечо вроде греческих
мантий. Вокруг трактира пахло пуншем, по аллеям раздавалось
щелканье каленых орехов, хохот, громкие разговоры, разуме-
ется, на русском языке, иногда с примесью французских слов
нижегородского наречия... Изредка вырывались фразы на не-
мецком языке, и можно было подслушать разговор какого-
нибудь седельного мастера с подмастерьем булочника, кото-
рые, озираясь робко кругом, толковали между собою о дей-
ствиях своего квартального надзирателя, о достоверных слу-
хах, что их частный пристав будет скоро сменен и о разных
других политических предметах своего квартала. С изгнания цы-
ганских таборов из Нескучного и уничтожения распивочной
продажи все это воскресное общество переселилось в разные
загородные места и в особенности в Марьину рощу». Тогда в
Нескучном возникло заведение искусственных минеральных
Быт дворянской Москвы
205
вод, потом просто сад стоял запущенным: воздушный театр,
т.е. его галерея, был продан на слом, великолепный мост через
овраг-ущелье обрушился, беседки и павильоны развалились. Так
все было, пока за восстановление былого величия не взялось
дворцовое ведомство. Но и после этого Нескучный не сделался
прежним любимым местом праздничного отдыха и гулянья мос-
квичей. Он умер в этом смысле вместе со своим основателем.
Пока Нескучный переживал эту свою агонию, ему тихо и
незаметно вырос соперник, перетянувший к себе симпатии
москвичей. Это был знаменитый до сих пор Петровский парк
возле построенного Екатериной II «в готическом вкусе» Пет-
ровского дворца. «В начале XIX века Петровский парк, — по
выражению М.Н. Загоскина, — был еще в младенчестве, но он
мужал не по дням, а по часам, и вдруг, как бы волшебством,
возникли на чистом поле прекрасные дачи, разостлались ши-
рокие дороги, зазеленели бархатные луга, усыпанные курти-
нами, поднялся красивый портик театра, прекрасного, как
игрушка, на которую нельзя было не полюбоваться, и выросло
из земли огромное здание вокзала (увеселительного сада) со
всеми своими принадлежностями. Вся Москва хлынула за Твер-
скую заставу; Нескучное опустело»...
За Тверскую заставу хлынула Москва высших и средних кру-
гов общества, а простой народ праздновал и веселился больше
в Марьиной роще и в Сокольниках. Затем люди всех слоев об-
щества мешались в многочисленных московских садах — част-
ных, дворцовых или казенных. Таких садов, доступных для всех,
считалось в Москве около первой четверти XIX в. шесть, кроме
Ботанического, впрочем, мало посещавшегося. Из городских са-
дов лучшими и наиболее посещаемыми были: Дворцовый сад за
Москвой-рекой, Нескучный, Лефортовский, или Слободской,
сад и Пресненские пруды. «Кремлевские сады прекрасны, —
говорит М.Н. Загоскин, — но они более походят на затейливые
бульвары, чем на сады. Весною лучшее московское общество
гуляет до обеда на Тверском бульваре, а купцы после обеда в
Кремлевских садах. В этих же садах есть довольно обширный
луг, который так же, как и Тверской бульвар, может назваться
аристократическим гуляньем, но только не взрослых, а детей»,
которых свозили сюда со всей Москвы погулять под присмот-
ром разряженных нянь и воспитательниц. Кроме общественных
садов, для публики были доступны сады многих частных вла-
дельцев, гордившихся друг перед другом убранством своих са-
206
С.А. Князьков
дов. Сад при доме графа Разумовского на Гороховом поле зани-
мал пространство более 20 десятин. Это было собственно це-
лое поместье среди города — сад, как лес, а в саду пруд-озеро.
М.Н. Загоскин так описывает один сад частного владельца:
«Сколько в этом саду необычайных и особенного рода красот!
Какое дивное смешение истины с обманом! Вы идете по кры-
той аллее, в конце ее стоит огромный солдат во всей форме. Не
боитесь — он алебастровый. Вот на небольшой лужайке посреди
оранжерейных цветов лежит корова... Какая неосторожность!..
Успокойтесь — она глиняная. Вот китайский домик, греческий
храм, готическая башня, крестьянская изба; вот гуси и пав-
лины, вот живая горная коза, вот деревянный русский баран;
вот пруд, мостики, плоты, шлюпки и даже... военный корабль!
Одним словом, вы на каждом шагу встречаете что-нибудь
неожиданное, новое, и все это, если не ошибаюсь, на одной
десятине земли». Кроме городских садов, в распоряжении мос-
ковского обывателя были пригородные парки богатых владель-
цев и парки их подмосковных [дач].
В эти загородные парки ездили уж на целый день, запасшись
провизией, даже со своим самоваром, на случай если все «сто-
лики» у обосновавшихся около этих загородных гульбищ «са-
моварщиц» будут заняты. Любимыми местами гулянья простого
народа, как сказано выше, были Ваганьково кладбище за Пре-
сненской заставой, Сокольники и Марьина роща — тоже ста-
рое кладбище, в двух шагах от Сущевского кладбища. «Это ме-
сто самых буйных забав, пьянства и цыганских песен окружено
со всех сторон кладбищами. В этой Марьиной роще все кипит
жизнью и все напоминает о смерти. Тут среди древних могил
гремит разгульный хор цыганок; там на гробовой плите стоит
самовар, бутылки с ромом, и пируют русские купцы. Здесь у
самой насыпи, за которой подымаются могильные кресты Ла-
зарева кладбища, раздается удалая хороводная песня: кругом
мертвые спят непробудным сном, а толпа живых, беспечно
посматривая на эту юдоль плача, скорби и тления, гуляет, ве-
селится и безумствует, не думая ни мало о смерти». Отчего про-
исходит это совершенное равнодушие к месту, которое долж-
но бы возбуждать не веселье, не житейские помыслы, но чув-
ство грусти и умиления? — спрашивает М.Н. Загоскин и отвеча-
ет себе догадкой: «Уж не остаток ли это языческих обычаев? В
древние времена мы справляли тризну по усопшим; в наше время
простой народ пьет вино и гуляет на поминках почти так же, как
Быт дворянской Москвы
207
на свадебном пиру; следовательно, изменилось одно только на-
звание этого обычая. Быть может, в старину русский народ лю-
бил так же, как и теперь, сбираться в известные дни пировать на
гробах своих предков и передал этот обычай своим потомкам».
Аристократическая, дворянская Москва конца XVIII и на-
чала XIX в. прогуливалась преимущественно по Тверскому буль-
вару и на Пресненских прудах, где, впрочем, собиралось об-
щество более смешанного характера. Тогда Тверской бульвар
современники описывали еще как часть «вала» и с внешней
стороны характеризовали местность как «жалкое гульбище для
обширного и многолюдного города, какова Москва». По опи-
санию И.А. Второва Тверской бульвар начала 1800-х годов пред-
ставлял из себя такую картину: «Среди широкой улицы сдела-
на перспектива, более версты длиною, укатанная ровно и усы-
панная песком; на обеих сторонах ее, во всю длину, посажены
деревья, а обе стороны улицы и площадь заставлены каретами
приезжающих туда для прогулки дам и кавалеров, которых все-
гда бывает по несколько тысяч. Тут можно видеться с знакомы-
ми, ходить, сидеть на расставленных по всему проспекту со-
фах, а в галерее, построенной на бульваре, пить чай, лимонад
и оршад, лакомиться конфетами и мороженым». К.Н. Батюш-
ков в своей статье «Прогулка по Москве», написанной в самом
начале 1800-х годов, рассказывает, что «прекрасные утра ап-
рельские и тихие вечера майские привлекают сюда толпы праз-
дных жителей. Хороший тон, мода требуют пожертвований: и
франт, и кокетка, и старая вестовщица75, и жирный откупщик
скачут в первом часу утра с дальних концов Москвы на Тверской
бульвар. Какие странные наряды, какие лица! Здесь вы видите
приезжего из Молдавии офицера — внука вот этой ветхой кра-
савицы, наследника этого подагрика, которые не могут налю-
боваться его пестрым мундиром и невинными шалостями; тут
вы видите провинциального щеголя, который приехал пере-
нимать моды и который, кажется, пожирает глазами счастлив-
ца, прискакавшего на почтовых с берегов Секваны (т.е. из Па-
рижа) в голубых панталонах и в широком безобразном фраке.
Здесь красавица ведет за собой толпу обожателей, там старая
генеральша болтает с своей соседкой, а возле них откупщик,
тяжелый и задумчивый, который твердо уверен в том, что Бог
создал одну половину рода человеческого для винокурения, а
другую для пьянства, идет медленными шагами с прекрасной
женой и с карлом. Университетский профессор в епанче, кото-
208
С.А. Князьков
рая могла бы сделать честь покойному Кратесу, пробирается
домой или на свою пыльную кафедру. Шалун напевает водеви-
ли и травит прохожих своим пуделем, между тем как записной
стихотворец читает эпиграмму и ожидает похвалы или пригла-
шения на обед. Вот гулянье, которое я посещал всякий день и
почти всегда с новым удовольствием. Совершенная свобода
ходить взад и вперед с кем случится, великое стечение людей,
знакомых и незнакомых, имели всегда особенную прелесть для
ленивцев. Для праздных и для тех, которые любят замечать
физиономии... Прибавлю к этому: на гулянье приезжают одни,
чтобы отдыхать от забот, другие - ходить и дышать свежим
воздухом; женщины приезжают собирать похвалы, мужчины
удивляться».
Тверской бульвар описывали в прозе, рассыпая по всему
трактату восклицательные знаки восхищения, воспевали в стихах.
Тут несомненно бился пульс радости, веселого довольства мос-
ковской жизни, тех слоев населения, которые составляли «об-
щество» . С бульвара «жаль уйти» . Один из тогдашних любите-
лей стишков «сочинил» даже сатиру на Тверской бульвар, ко-
торую так и начинал:
Жаль расстаться мне с бульваром,
Туда не хотя идешь,
Там глядишь на милых даром
И успехи даром пьешь:
Везде группою прекрасны
Представляются глазам.
О! сколь стрелы их опасны
И сколь пагубны сердцам.
И далее автор - шестнадцатилетний, титулярный юнкер князь
Волконский — перечисляет одного за другим посетителей и
посетительниц бульвара, отмечая не всегда остроумно, но все-
гда задевая по больному месту тех, кого упоминает. Тут и Ше-
пелева «в пышных утварях своих» и ее супруг:
Гусар — муж ее в мундире —
Себе в голову забрал,
Что красавца, как он, в мире
Еще редко кто видал.
Усы — мерой в пол-аршина
Отрастил всем на показ, —
Пресмешная образина
Шепелев в глазах у нас...
Быт дворянской Москвы
209
Вот «бежит сломя голову» Анюта Трубецкая, даря всех улыб-
кой, а
За ней дедушка почтенный
По следам ее идет;
Покой внучки драгоценной
Пуще глаза бережет...
Тут и брат молодого поэта-автора «в пюсовом жилете» идет
с Дуровой:
Оба тяжко воздыхают,
И бульвар им уже не мил:
От любви они страдают...
Вот попович Малиновский
Выступает также тут;
За ним тоненький Витковский,
В коем жиру тридцать пуд...
Вот и Майков, муз губитель,
Декламируя идет;
Как театра управитель,
Он актеров всех ведет.
И так далее автор перечисляет обычных выдающихся по-
сетителей.
Для полноты картины нравов стоит упомянуть, что это уп-
ражнение в «Ювеналовом роде» обошлось дорого «титулярному
юнкеру». По жалобе потерпевших, его «в исправление развра-
щенной его нравственности» решили было по приговору сове-
стного суда посадить на хлеб и на воду на один месяц. Началь-
ник князя Волконского решил, что такое наказание неприлич-
но для дворянина, и просил государя «оного кн. Волконского,
как по образу поведения своего к исправлению не совсем на-
дежного, обратить в военную службу для выслуги», но импера-
тор Александр Павлович утвердил приговор суда, и московско-
го сатирика, кажется, посадили на хлеб и на воду.
С внешней стороны прогуливавшиеся на бульваре представ-
ляли очень пестрое зрелище. Уже к концу XVIII в. исчезли по-
чти из обихода типичные для XVIII в. наряды и одежды. Рево-
люционный Париж, сметая все воспоминания о временах «ти-
рании», стал одеваться так, чтобы не походить внешним обли-
ком на прежних «слуг короля»; и вот новые citoyen’bi* вместо
* Граждане.
14 Москва
210
С.А. Князьков
треугольных шляп надели круглые, вместо башмаков — сапо-
ги, вместо длинного жилета-камзола — короткий жилет, вмес-
то сравнительно короткого кафтана — длинный сюртук или фрак
английского образца, вместо шпаги сбоку citoyen взял в руки
очень увесистую дубинку, которую именовал droit de I’homme*,
косичку убрал совсем, как и пудру, и остригся чуть не наголо,
оставив спереди изрядный чуб, размерами не меньше прежней
косицы сзади. Словом, в области моды и одежды после рево-
люции преследовали одно: одеться и держать себя так, чтобы
все и в человеке и на человеке было противоположно всему
принятому в XVIII в. И московские франты не отстали от па-
рижских. Статские носили в начале 1800-х годов круглые шля-
пы и английские фраки. Фраки шились уже не из штофа и шел-
ковых материй, как кафтаны в XVIII в., а из сукна и легких
шерстяных материй разных цветов, но не ярких; плюсовый фрак
и синие панталоны — это был обычный ходовой наряд. Франты
ходили тогда по улицам летом в длиннополом, до каблуков,
сюртуке с высоким отложным воротником, в узких, обтяги-
вавших ноги панталонах, входивших у половины икор в сапоги
с гусарской вырезкой и кисточкой спереди; на шею наверты-
вали несколько косынок, чтобы составить широкий и высокий
галстук, который скрывал всю нижнюю часть лица чуть не до
верхней губы; большой бант этого галстука расправлялся по
моде в виде розана. Затылок и виски выстригались под гребен-
ку, а на голове, над лбом, оставлялся густой и довольно высо-
кий клок волос, который нужно было взбивать и причесывать в
кольца. Лорнет на широкой ленте и палица droit de I’homme
дополняли наряд московского франта; зимой, конечно, все это
великолепие скрывалось под более или менее роскошной шу-
бой и шапкой. Современники отмечают некоторую странность
в нарядах москвичей: вечно у них в чем-нибудь или что-нибудь
преувеличено, особенно то, что модно.
Относительно дамских нарядов современники постоянно ука-
зывают на их роскошь, блеск, модность, но все с прибавлени-
ем своего московского отпечатка. Мисс Вильмот для начала
XIX в., М.Н. Загоскин уже для 1820-х и 1830-х годов говорят о
московских франтихах чуть не в одних выражениях. Пунцовый
берет при зеленом платье, желтая шаль на розовом наряде —
это в Москве как-то принято. Загоскин так прямо и говорит о
* Право мужчины.
Быт дворянской Москвы
211
«совершенной ненависти “московских дам” ко всякому одно-
образию и симметрии». «Посмотрите, — говорит он, — на ее
головной убор — какая пестрота, какое смешение ярких цве-
тов, не имеющих между собою никакой гармонии; какое стран-
ное сближение старого с новым. Над жемчужной поднизью ста-
ринной русской боярыни приколоты цветы из французского
магазина, посреди тяжелых ожерельев и монист блестит ново-
модная севинье; на руках длинные лайковые перчатки, а на
ногах черные коты с красной оторочкою; на одной руке па-
рижский браслет, на другой — запястье, осыпанное драгоцен-
ными камнями, — ну, точно меняльная лавка! И что ж вы
думаете?.. Несмотря на эту пестроту и безвкусие, у всех язык не
повернется сказать, что этот наряд дурен; может быть, он вам
даже и понравится. Впрочем, надобно вам сказать, что это на-
ряд домашний, а когда она выезжает, так, уверяю вас, вы не
распознаете ее от француженки; только не требуйте от нее,
чтобы она ради европейства отморозила себе нос или уши: это-
го она ни за что не сделает, и если холодно, так наденет непре-
менно сверх тюлевого чепца теплую шапочку и вовсе не посты-
дится даже в апреле месяце выйти погулять в салопе на лисьем
меху, несмотря на то, что в ее гардеробе есть и клоки, и манто,
и даже бурнус, который она выписала прямехонько из Парижа».
Москва вообще исстари славилась чудаками и оригиналами,
которые точно целью жизни поставили себе жить не как все, а
по-своему, и поступать во всем обратно общепринятому; и в
Москве это не только никого не раздражало, а, напротив, та-
кие чудаки пользовались всеобщими симпатиями, может быть,
за то развлечение, за ту возможность поговорить и посудачить,
которую они доставляли своим согражданам, тем более что эти
сограждане и сами любили ни в чем меры не знать. «Московские
щеголи и щеголихи ничего не делают наполовину, — пишет в
своих мемуарах С.П. Жихарев, — отличаться, так отличаться!
Подавай золоченые колеса, красную сафьянную сбрую с позо-
лоченным набором, который горел бы как жар; подавай лоша-
дей — львов и тигров, с гривою ниже колен... А как одеть куче-
ров иначе, как в бархатные кафтаны, голубые, зеленые, мали-
новые с бобровыми опушками, с какою-то блестящей, ото-
рочкой» . На это обмундирование кучеров, упряжь лошадей и
на экипажи тратились тысячи; зато какое соревнование богат-
ства, какой блеск, пестрота, роскошь, своя, московская рос-
14*
212
С.А, Князьков
кошь на гулянье в Петровском парке, на Пресненских прудах,
на гулянье 1 мая в Сокольниках!
Щегольнуть старались не одной роскошью, но и оригинально-
стью: «Известный богач Д., — рассказывает М.Н. Загоскин, —
выехал однажды в таком экипаже, что уж подлинно ни пером
описать, ни в сказке рассказать, — все наперекор симметрии и
здравому смыслу: на запятках трехаршинный гайдук и карли-
ца, на козлах кучером мальчишка лет десяти, а форейтором76
старик с седой бородой, левая коренная с верблюда, правая с
мышь. Другой барин не покажется на гулянье иначе, как вер-
хом, с огромной пенковой трубкой, а за ним целый поезд ко-
нюхов с заводскими лошадьми, покрытыми персидскими ков-
рами и цветными попонами. Третий не хочет ничего делать,
как люди: зимой ездит на колесах, а летом на полозьях; чет-
вертый... да где перечесть всех наших московских затейников.
Воля, братец!.. Народ богатый, отставной; что пришло в голо-
ву, то и делает...» Гуляющие пешком тоже могли похвастать
оригиналами: «Вот какой-то чудак, несмотря на ясный летний
день, идет закутанный в шубу, в бархатных сапогах и в соболь-
ей шапке; за ним идет слуга с термометром для наблюдений
господина, который более полувека простужается». “Как про-
водите вы в Москве лето?” — спросил я при встрече, — пишет
в своих записках В.Н. Погожев, — с одним однокашником моим,
вышедшим в отставку и живущим в Москве. — “По утрам бро-
дим или толкаемся по городу, — отвечал он, — потом гуляем
по Александровскому саду, ездим в театр или в Марьину рощу,
или в Сокольники, или на Воробьевы горы”. Впрочем, лучшие
семейства выезжают в подмосковные деревни. А зимою все,
что современное просвещение, роскошь и праздность могли при-
думать, все у них в Москве в употреблении и составило искусство
или науку под названием savoir vivre и egorger le temps*. Утренние
визиты, званые и запросто обеды, вечера, балы, собрания, те-
атры и маскарады ~ вот времяпрепровождение лучшего типа
московских людей и приезжающих из деревень с супругами и
дочками, с туго набитыми бумажниками и кошельками».
По утрам в тогдашней Москве, особенно в праздничные и
воскресные дни, было принято ездить в церковь к обедне. Не-
которые храмы было особенно принято посещать. В этих из-
бранных московским обществом храмах служба начиналась по-
зднее обыкновенного и отправлялась особенно торжественно.
* Знание жизни и умение убивать время.
Быт дворянской Москвы
213
Прекрасные хоры певчих и голосистые представительные дья-
коны считались необходимостью. «Певчие в Шереметевской
больнице привлекают в церковь много богомольцев, — пишет
современник. — Сюда простого народа не пускают. Церкви Го-
лицынской больницы, Коммерческого училища, прихода Ва-
силия Блаженного, Вознесения Господня (на Никитской ул.),
Всех Скорбящих Божией Матери и Никиты Мученика (на Ста-
рой Басманной) наиболее посещаются высшим обществом. Воз-
несенский и Алексеевский монастыри посещаются также; но
мне удивительным показалось видеть в Алексеевском монас-
тыре монахинь зашнурованными. В Даниловский монастырь
съезжается также много, особенно молодых барынь, милень-
ких вдовушек и барышень. А для чего особенно? Вот для чего.
Здесь есть молодой, красивый собой монах, постриженный в
это звание из купцов. Все желают посмотреть на него, полюбо-
ваться им. Его называют русским аббатом...»
От обедни ехали домой обедать. Обеды были ранние, если не
приглашали гостей. Но какой же праздничный обед в богатом
московском доме мыслим был без гостей? Различали только
большие и малые обеды; это значит, больше или меньше гос-
тей ждали и только. Москва издавна славилась своим хлебо-
сольством и гостеприимством, и лучшие дома соперничали друг
с другом постановкой своей кухни. У некоторых москвичей еда
превращалась прямо в какой-то культ, и вся жизнь шла от обе-
да до ужина, а от завтрака до обеда, а там снова до ужина, с
короткими промежутками для сна или для прогулки в экипа-
же. Даже москвичи смеялись над такими любителями поесть
и называли их дома «поварскими собраньями». Повар в таких
домах был первый человек. Если этот артист своего искусства
был крепостной, владетель ценил его в десятки тысяч, если
же это был наемный француз, то он получал у иного богача
жалованье, которому позавидовал бы губернатор. Проедались
в Москве целые состояния. В.П. Оленина большую часть своего
имения и около 1000 душ промотала на обеды и ужины; к ней
вся Москва ездила званая и незваная; под старость эта хлебо-
солка жила в крайней бедности, чуть не в нищете. Зато у нее
подавали зимой дыню в 6 рублей, французский пирог в 30 руб-
лей, устрицы в изобилии по 12 рублей сотня и все на серебре.
Парадный обеденный стол устраивался обыкновенно покоем и
сервирован был смотря по состоянию хозяина; дорогой фар-
фор и хрусталь, серебряная и даже золотая посуда, зеркальные
214
С.А. Князьков
и серебряные плато, фонтанчики с вином и духами расставля-
лись с большим вкусом и очень искусно; летом скатерть усыпа-
ли цветами. Гости, мужчины, собирались в зал, пожилые дамы
занимали гостиную, а девицы диванную. Каждый гость-мужчи-
на, здороваясь, целовал ручки хозяек и всех знакомых дам и
барышень, а они целовали его в лоб. До обеда обязательно за-
кусывали, после закуски по докладу дворецкого, что кушать
подано, шли попарно — кавалеры, предложив руки дамам, в
зал или столовую; мужчины садились по одну сторону стола,
дамы по другую; места занимали по чинам и по положению. За
каждым гостем стоял особый слуга с тарелкой в левой руке,
чтобы при перемене блюд тотчас же поставить на место пре-
жней чистую; если у хозяина не хватало своей прислуги, то за
стульями гостей становились приехавшие с ними их же лакеи.
Хлебосольство Москвы вошло в пословицу, как и умение
есть и любовь поесть. Перемен кушаний было, по отзыву совре-
менников, «многое множество», и за обедом, случалось, сиде-
ли часа три, четыре. После обеда переходили в гостиную, где
стол перед диваном ломился под тяжестью ваз с фруктами и со
всякими сластями; слуги разносили кофе и ликеры; мужчины
могли курить — по тогдашнему обыкновенно курили трубки. В
кабинете хозяина, в диванной, в маленькой гостиной рас-
кладывались ломберные столы, и охотники до карточной игры
садились за свое увлекательное занятие. Большинство гостей
разъезжались скоро после обеда — часов в семь-восемь вечера,
так как обеды начинались часа в три или четыре.
«Здесь пиры блещут всеми дарами четырех времен года, —
рассказывает мисс Вильмот, — при этом целые хоры музыки
раздаются и, так сказать, гармонизируют со всеми яствами,
вам предлагаемыми». Далее она описывает для примера званый
обед у генерала Кнорринга. «Когда мы приехали, — пишет
она, — то нас ввели в переднюю, где тридцать или сорок слуг
в богатых ливреях кинулись снимать с нас шубы, теплые сапо-
ги и пр. Затем мы увидели в конце целого блестящего ряда
изукрашенных и ярко освещенных комнат самого генерала, с
старомодной почтительностью ползущего к нам навстречу, от-
ражаясь в зеркалах со всех сторон и даже вверх ногами в зер-
кальных потолках, осыпанного орденами и поспешавшего
встретить нас в дверях передней с неустанными поклонами.
Когда он поцеловал нам руки, а мы его в лоб, то он провел
нас через разные великолепные покои (но, странно сказать,
Быт дворянской Москвы
215
без ковров), покуда мы дошли до закуски, т.е. стола, уставлен-
ного водками, икрою, сыром, маринованными сельдями, кру-
гом которого стоит обыкновенно все общество и лакомится в
ожидании карт, за которыми сидят до двух или трех часов (дня).
Тогда каждый мужчина подставляет свой локоть даме, и вся
эта процессия из тридцати или сорока пар торжественно выс-
тупает под звуки музыки и садится за трехчасовое обеденное
торжество. Все горничные, образуя целый женский хор, стоят
толпою в дверях и поют национальные песни с аккомпанемен-
том скрипок и других инструментов. Маленький китаец и ма-
ленький арапчонок в присвоенных им костюмах, черкешенка
в прелестном одеянии своей отчизны, калмычка в княжеском
костюме (все дополнительные принадлежности домашнего
быта) с присоединением к ним еще нескольких рабов, поло-
ненных в военное время или полученных в подарок, бегают
кругом стола для потехи общества, иногда поют, иногда пры-
гают, причем их целуют и оделяют сластями.
Когда мы тою же процессией, которой вступили в столо-
вую, или, вернее, в обеденную галерею, вернулись в гости-
ную, наше развлечение заключалось в том, что те же и еще
другие девицы забавляли нас различными плясками, покуда
мы распивали наш кофе и заказывали им различные нацио-
нальные представления по внушению нашего любопытства. Но
вот приносят свечи, зажигаются люстры, приставляются к ок-
нам транспаранты вместо ставней, и, когда только что настает
вечер — все разъезжаются и оставляют хозяев одних. Нас тогда
всех укутывают и везут домой часов в шесть или в половине
седьмого (вечера), как раз в том настроении, когда особенно
не по вкусу холодные, пустые и уединенные комнаты».
Иногда, впрочем, гости оставались и на вечер. Это были
любители карточной игры по преимуществу. «Не знаю, — пи-
шет М.Н. Загоскин, — найдется ли во всей Европе город, в
котором выходило бы так много карт, как у нас в Москве. Кар-
ты! да без них ступить нельзя; они так же необходимы для жизни
нашего общества, как воздух необходим для жизни человека. Во
всех клубах играют на всех вечерах играют, на всех балах играют
и даже почти на всех обедах играют в карты, т.е. начинают
свои партии до обеда и оканчивают их после. Конечно, быва-
ют изредка вечера, на которых стараются заменить карты раз-
говором, чтением, ученою беседою, но на этих вечерах обыкно-
венно бывает не очень тесно, и гости редко сидят до полуночи».
216
С.А. Князьков
Карточная игра особенно культивировалась и процветала в
знаменитом Английском клубе, основанном в 1802 году. Этот
клуб помещался сначала на Петровке, в доме, где теперь новая
Екатерининская больница, и только после 1812 года клуб пе-
решел в дом, бывший графа Разумовского на Тверской, где
находится и теперь. Попасть в члены Английского клуба было
очень трудно. Очереди ждали по десять и более лет, но бал-
лотироваться в члены этого клуба считал своей обязанностью
всякий истый «благородный» москвич, иначе ему чего-то и
очень существенного не хватало в жизни. Существовали в пер-
вой половине XIX в. еще три клуба — Дворянский, Купеческий
и Немецкий, но это все было слабое подражание: под словом
«клуб» разумели только Английский. В Москве посмеивались на
ту тему, что знатному человеку можно считать в своей жизни
четыре решительных периода: рождение, производство в пер-
вый чин, женитьбу и поступление в члены Английского клуба!
Но клуб с картами и пересудами на темы «обо всем, а боль-
ше ни о чем» был доступен только для мужчин. Дамам остава-
лись вечера у знакомых и родных, балы и театры; днем домаш-
няя жизнь несколько разнообразилась поездкой на Кузнецкий
мост во французские магазины, к портнихам, шляпочницам и
т.п. Эти магазины делали превосходные дела: про знаменитую
модистку Шальме рассказывали, что она бросила свой магазин
и ушла с армией Наполеона из Москвы, оставив в своей лавке
одного товару более чем на полмиллиона рублей. Если эта сум-
ма и преувеличена молвой, то все же она говорит за широкую
постановку дела у m-me Шальме. Но когда дамская Москва,
что называется, шалела и целые дни проводила в лавках и ма-
газинах Гостиного двора, Ильинки, Никольской и Кузнецко-
го моста, — так это в период «дешевки». Издавна установили в
торговой Москве обычай распродавать на Фоминой неделе
остатки товаров и всякую мануфактурную заваль с большой
скидкой — только бы сбыть и освободить место. «На этом тор-
гу продаются только одни остатки, — рассказывает М.Н. За-
госкин, — начиная от дорогого бархата до самых дешевых таф-
тяных лент, от воздушных газов и индийской кисеи до толсто-
го миткаля и тридцатикопеечных ситцев, от мягкого шелкови-
стого терно до грубого фриза и от белоснежного батиста до
простой посконной холстины. Этот торг остатками получил свое
начало от старинного обычая московских купцов, которые пре-
доставляли в пользу своих сидельцев77 все мелкие остатки от
Быт дворянской Москвы
217
товаров, скопившиеся в лавке в течение целого года. Разумеет-
ся, эта лоскутная продажа давно уже изменила своему пер-
вобытному назначению. Теперь пользуются выгодами этой тор-
говли не сидельцы, а сами купцы. Главное стечение покупщи-
ков бывает обыкновенно на Ильинке, по которой в эти дни
решительно нет проезду. Если вы захотите когда-нибудь взгля-
нуть на этот временный толкучий рынок московских барынь,
то я советую вам пробраться сквозь пеструю толпу их вниз по
Ильинке до магазина гг. Матьясов и посмотреть, как бесчис-
ленные покупщицы выходят из него по довольно крутой лест-
нице. Издали это должно вам показаться каким-то разноцвет-
ным водопадом, которого голубые, желтые, белые, розовые и
всех возможных цветов волны льются беспрерывно на улицу.
Вблизи вы рассмотрите, что это не волны, а женские шляпки,
и даже с прискорбием заметите, что многие из них сдернуты
на сторону, оборваны, исковерканы и превращены в такие
странные головные уборы, что им нельзя приискать никакого
приличного названия. Если вы человек смелый и решитель-
ный, то есть не боитесь ни тесноты, ни толчков, ни этих ост-
рых локтей, которые будут впиваться в ваши бока, то присое-
динитесь к какой-нибудь отдельной дамской толпе, которая
собирается взять приступом эту лестницу. Ступайте смело впе-
ред, толкайте направо и налево и не теряйте времени на веж-
ливые извинения: в этой давке никто и ни в чем не извиняется.
После некоторых неудачных попыток вы успеете наконец вме-
сте с вашей толпой ворваться в сие хранилище всевозможных
остатков. Не думайте, однако ж, чтоб вам удалось подойти к
прилавку, а и того менее — купить что-нибудь. Нет, это дело
невозможное! Вы все-таки мужчина, и хотя решились толкать
женщин, однако ж драться с ними, верно, не захотите. Разу-
меется, вы прижметесь к стенке, и если останетесь тут на не-
сколько минут, то, верно, будете свидетелем многих сцен смеш-
ных, забавных, а иногда даже и немножко отвратительных. Вы
увидите, как женщины, по-видимому, довольно порядочные,
вырывают друг у друга какой-нибудь лоскут гривенной тафти-
цы; вы услышите, как они переругиваются меж собой. Извини-
те — это выражение не слишком благородно, но другого я ни-
как придумать не могу...»
На первой неделе Великого поста дамская половина Моск-
вы увлечена другим торгом «на льду», т.е. собственно на Моск-
ворецкой набережной, где продается преимущественно всякая
218
С.А. Князьков
великопостная снедь. Но сюда съезжается главным образом ку-
печеская Москва, а дворянская посылает своих дворецких и бар-
ских барынь: в дворянские дома великопостной снеди достаточ-
но доставлено из деревень и прикупать мало что нужно.
Зимой по вечерам дворянская Москва отдает дань балам и
танцевальным вечерам, которые назначаются у богатых людей
в определенные дни. По понедельникам у Обольянинова, — как
рассказывает Н.Г. Левшин, — по вторникам у князя П.М. Даш-
кова, по средам у Н.А. Дурасова и т.д. К Обольяниновым, по
словам Н.Г. Левшина, съезжалось столько, что нельзя было по-
меститься, так что многие запоздавшие, не входя в дом, воз-
вращались именно потому, что ступить негде, от жары свечи
гасли. Настоящие английские рауты, — с иронией замечает
Н.Г. Левшин. По словам А.М. Тургенева, «в продолжение зимы,
начиная с последней половины ноября, каждый день бывало
40—50 балов в дворянских домах. Менее 4000 человек на втор-
никах в дворянском собрании не бывало».
Обстановка московского бала начала 1800-х годов описыва-
ется в воспоминаниях современников так. Обыкновенно в 6 часов
вечера зажигались две плошки у крыльца, а фонарь освещал
путь от ворот к дому. На лестнице, по стенам, зажигались у
людей богатых восковые, а у тех что победнее сальные свечи,
которые таяли и оплывали. В прихожей целая свеча, обыкно-
венно стоящая в бутылке с отбитым горлышком, перемещалась
в жестяной подсвечник. В люстрах, канделябрах и стенных бра
горели обыкновенно свечи-аплике (сало, налитое в восковой
чехол), также оплывавшие; жирандоли78 отражались в зерка-
лах, стоящих в простенках; на окнах маканые свечи (сальные,
толстофитильные) воткнуты были в деревянные некрашеные
треугольники с тремя жестяными горлышками для свечей по
концам. Особые мальчики-казачки должны были следить, что-
бы оплывавшие свечи не коптили и не чадили, для этого ка-
зачки, вооруженные особыми щипцами, бегали постоянно сре-
ди гостей и снимали нагар в кружку с водой, которую тоже
имели при себе. Масляные лампы были в начале XIX в. роско-
шью, которой обзавелись только очень немногие богачи. Осве-
щение было вообще такое слабое, «что от одного конца залы
до другого нельзя узнать друг друга».
Приезд гостей возвещался звонком, который давал швейцар
с подъезда. Особый громогласный лакей докладывал фамилию
прибывших. Хозяева встречали гостей у передней и вели в гос-
Быт дворянской Москвы
219
тиную, где начинались взаимные приветствия гостей. На мисс
Вильмот эти громкие приветствия произвели не очень прият-
ное впечатление и заставили ее сказать о московских дамах,
что «хотя они и отличаются почти общей наружностью на фран-
цузский лад, хотя французский язык признается господствую-
щим в их обществе и туалеты тоже, и что хотя юное поколение
воспитывается француженками и французскими аббатами, но
при всем том они большею частью не могут назваться ни бла-
говоспитанными, ни приятными дамами, а только исключи-
тельно подражательницами, и потому часто пересаливают во
внешних приемах и ухватках, нисколько не заботясь о той гар-
монической прелести в обращении, которая преобладает и так
пленяет во Франции. Когда московские барыни оглядели вас с
головы до ног, перецеловали раза четыре или раз шесть вместо
двух, поручили себя вашей вечной дружбе, в шутливом тоне и
прямо вам в лицо провозгласили, что вы прелестны, расспро-
сили о цене каждого предмета в вашем наряде и выразили свои
предположения насчет большей или меньшей удачи предстоя-
щего бала в Благородном собрании — более от них уже ожидать
нечего. Едва ли мысли их могут простираться далее, разве толь-
ко, чтобы бранить русских ювелиров и восхищаться искусству
французских». Приговор английской путешественницы, конеч-
но, слишком строг и бьет немного сплеча, но как массовый
отзыв он не расходится с теми впечатлениями, какие оставили
нам русские наблюдатели. Как могли вести себя и держать ина-
че дамы, подвиги которых на «дешевке» так картинно описал
Загоскин. Правда, между описанием Вильмот и картиной За-
госкина лежит промежуток лет в тридцать с лишком, но это
говорит только за правдивость отзыва англичанки.
«Бал открывался “длинным польским”, тянувшимся изви-
листой полосой по всем комнатам. В передних парах шли по-
чтенные и знатные гости, старики в звездах и лентах, ведя
галантно своих тоже “кавалерственных” дам; степенные ста-
рички и почтенные старушки в шутку то щеголевато кланяют-
ся, то приседают. Не попавшие в польский мужчины один за
другим останавливают первую пару и, хлопнув в ладоши, от-
бивают даму. Кавалеры отвоеванных дам достаются сзади иду-
щим дамам и переходят от одной к другой; кавалер в после-
дней паре оказывается в одиночестве. Иной стоически перено-
сит остракизм и отправляется к одному из карточных столов
или в буфет отдохнуть от своих подвигов, а иной, преследуе-
220
С.А. Князьков
мый словами: “устал! в отставку! на покой!” — бежит к первой
паре и отбивает даму. Смех, толкотня, недосказанные речи,
недослушанные ответы, жданные и нежданные встречи, изви-
нения, шутки и прибаутки весело кончают длинный польский».
Не обходится дело и без чисто московского явления, сразу за-
ставляющего наблюдателя вспомнить обстановку петровских
ассамблей: в круг танцующих вдруг врывается шут и, припевая
под музыку какие-то не слишком пристойные рифмы, пуска-
ется догонять вприсядку первую пару. За польским следовали
«легкие танцы — экосез и экосез-кадриль»; мазурка в начале
1800-х годов еще только входила в обиход балов, французскую
кадриль еще совсем не танцевали, а вальс, хотя и считался
тогдашними строгими моралистами танцем не совсем прилич-
ным, московские кавалеры и дамы танцевали с особым увле-
чением и одушевлением, заставляя восхищаться красотой и
изящным уменьем вальсировать даже приезжих иностранцев,
знатоков этого дела. Заканчивался тогдашний бал особым танцем
вроде котильона — danse a la grecque* со множеством фигур,
выдумываемых первою парою, и сопровождавшийся беготней
по всем комнатам. Бальная музыка, обыкновенно из крепост-
ных артистов, в большинстве была очень плоха; помещались
оркестры на хорах и количеством музыкантов богаты не были.
Москва умела остаться Москвой даже и на светском балу,
внося в это европейское удовольствие нечто совершенно не
вяжущееся с нашим представлением о бале. М.Н. Загоскин рас-
сказывает, как он со своим знакомым, будучи на балу в сред-
нем дворянском доме, прошел вторую гостиную и остановил-
ся в дверях небольшого покоя, который, вероятно, по случаю
бала превратился из спальни в приемную комнату. Посреди этой
комнаты стоял длинный стол, покрытый разными галантерей-
ными вещами. Золотые колечки, сережки, запонки, цепочки,
булавочки и всякие другие блестящие безделушки разложены
были весьма красиво во всю длину стола, накрытого красным
сукном. За столом сидел старик с напудренной головой, в чер-
ном фраке и шитом разными шелками атласном камзоле. На-
ружность этого старика была весьма приятная, и, судя по его
благородной и даже несколько аристократической физионо-
мии, трудно было отгадать, каким образом он мог попасть за
этот прилавок. Да, прилавок, потому что он продал при нас
* Танец в греческом стиле (по-гречески).
Быт дворянской Москвы
221
двум дамам, одной — золотое колечко с бирюзой, а другой —
небольшое черепаховое опахало с золотой насечкою; третья
барышня, лет семнадцати, подошла к этому прилавку, вынула
из ушей свои сережки и сказала:
— Вот, возьмите! Маменька позволила мне променять мои
серьги. Только, воля ваша, вы много взяли придачи; право,
десять рублей много!
— Ну, вот еще много! — прервал купец, — да твои сережки и
пяти рублей не стоят!
— Ах, что вы, князь! — возразила барышня, — да я за них
двадцать пять рублей заплатила!
— Князь! — повторила я шепотом.
~ Да, — сказал мне на ухо приятель, - это отставной брига-
дир князь Н. Он промотал четыре тысячи душ наследственного
имения и теперь, видишь, чем промышляет. Ты будешь часто
встречать его сиятельство с этим же самым подвижным мага-
зином; с некоторого времени он сделался почти необходимою
принадлежностью всех балов.
Итак, шут с непристойной песенкой среди танцующих, тор-
гаш, быть может, ростовщик — ведь на балах в карты играют и
проигрывают — среди гостей. Современники отмечают эти явле-
ния как курьез московской жизни, и, конечно, это были курь-
езы, но терпимые московским обществом, а следовательно, ха-
рактеризовавшие и самый культурный уровень этого общества.
Неизменной принадлежностью каждого бала был буфет с
прохладительными напитками, мороженым, чаем со всякими
сластями; сюда спасались от духоты и копоти танцевальных зал.
В буфете, обставленном по стенам прилавками, на которых в
хрустальных чашах лежали грудами плоды и конфеты, в гране-
ных разноцветных графинах стояли освежительные напитки, и
кипела вода в серебряном самоваре, постоянно и без перерыву
толпились гости, волною сменяя друг друга. Добраться до при-
лавка всегда было трудно. «Пока мы дожидались нашей очере-
ди, — рассказывает современник, — чтобы напиться лимонаду,
один приземистый барин успел пропустить в себя пять чашек
чаю и проглотить с полдюжины сдобных булочек; но по край-
ней мере он ничем не запасался, а в двух шагах от него какая-
то пожилая барыня преспокойно набивала конфетами свой ог-
ромный ридикюль, который начинал уже принимать форму
довольно увесистого кулька»... Пушкин как современник очень
невысокого мнения о московском обществе, в котором он так
много бывал. На балах, по его словам,
222
С.А. Князьков
...всех занимает
Такой бессвязный, полный вздор,
Все в них так бледно, равнодушно;
Они клевещут даже скучно;
В бесплодной сухости речей,
Вопросов, сплетен и вестей
Не вспыхнет мысли в целы сутки,
Хоть невзначай, хоть наобум,
Не улыбнется томный ум,
Не дрогнет сердце хоть для шутки.
И даже глупости смешной
В тебе не встретишь, свет пустой!..
Зато встречалось другое.
Отличительной чертой больших московских бар было то, что
принято называть самодурством — грубость не без некоторой
доли даже остроумия в своем проявлении при уверенности:
«мне» все можно. Современники рассказывают нам о таких
«оригиналах», которые собрания и балы у себя кончали тем,
что становились среди зала и орали: «Heraus!» — т.е. «вон», или,
взяв у музыканта волторну, трубили «ретираду», т.е. военный
сигнал об отступлении, и гости должны были уходить. Для нра-
вов эпохи важно, однако, не то, что такие грубые чудаки были,
а то, что грубость, которую они позволяли себе, москвичей не
задевала. Эту грубость не только прощали, но ждали всякий раз
как необходимое завершение вечера. Похоже на то, что нрави-
лось просто то, до какой степени самодурства может дойти тот
или иной большой барин. Обижаться и не собирались. «Да чем
тут обижаться, — приводит М.И. Загоскин слова своего прияте-
ля-москвича, — все знают, что добрый хозяин рад своим гос-
тям, а что уж у него такая привычка; у него все балы так окан-
чиваются... И, действительно, — продолжает Загоскин, — все
казались и веселы и спокойны, как будто бы не случилось ни-
чего необыкновенного». Были чудаки и чудачки, которые ста-
вили себе в правило и обязанность говорить «правду» всем в
глаза и часто говорили просто грубости, снискивая аплодис-
менты одних, обиду, а то и грубую реплику от других. В начале
1800-х годов такой присяжной московской правдолюбицей была
почтенная дама старуха Офросимова. «Старушка Офросимова, —
пишет в своих воспоминаниях В.Н. Погожев, — играет весьма
значительную роль на сцене московского большого света. Су-
дит, рядит, поправляет всех, дает законы общежития и наря-
Быт дворянской Москвы
223
дов, и все послушно ей и покорно. Но бывали случаи, что иные
дерзали восставать против ее деспотизма. Так, например, в од-
ном многолюдном и блестящем обществе г-жа Офросимова
вздумала за что-то одному из модных московских франтов, из-
вестному петиметру Асташевскому, делать замечания, но он
осмелился резко ей возразить. Тогда она сказала ему: “Ах, ба-
тюшка, вишь как рассвирепел! Пожалуйста, не съешь меня”. —
“Будьте спокойны, милостивая государыня, — хладнокровно
отвечал Асташевский, — я магометанин!”»
Кроме многочисленных зимою балов в частных домах, вся
Москва собиралась по вторникам на балы-концерты в Благо-
родном собрании. Здесь собиралось, по словам князя П.А. Вя-
земского, от трех до пяти тысяч человек. «Это был настоящий
съезд России, начиная от вельможи до мелкого поместного
дворянства, от статс-дамы до скромной уездной невесты, ко-
торую родители привозили в собрание, чтобы на людей по-
смотреть, а особенно себя показать и при успехе выйти замуж».
Обширный и великолепный зал Благородного собрания не имел
себе подобных в России. По описанию современников, во вре-
мя балов, концертов и маскарадов, которые здесь устраивались
московским дворянством, все блистало роскошью, великоле-
пием, красотой и элегантностью. Залы и гостиные, кроме люстр,
освещались еще цветными стаканчиками. На концерты собира-
лись около 8 часов вечера, но слушали музыку или пение очень
мало: разговор был до того шумен, что заглушал не только
пение, но и оркестр. Все с нетерпением ждали минуты, когда
музыка окончится, и затем начинался «променад»: ходили кру-
гом зала те, которые хотели себя показать, а которые предпо-
читали других посмотреть, те сидели на скамьях и стульях, рас-
ставленных по стенам кругом всей залы.
На собрании, по словам поэта,
...теснота, волненье, жар,
Музыки грохот, свеч блистанье,
Мельканье, вихорь быстрых пар,
Красавиц легкие уборы,
Людьми пестреющие хоры,
Невест обширный полукруг
Все чувства поражают вдруг.
Здесь кажут франты записные
Свое нахальство, свой жилет
И невнимательный лорнет.
224
С.А. Князьков
Сюда гусары отпускные
Спешат явиться, прогреметь,
Блеснуть, пленить и улететь...
Общая характеристика поэта, жалующегося на пустоту мос-
ковского общества, совпадает с воспоминаниями современни-
ков... «В собрании, — пишет в своих записках И.А. Второв, —
бывает лучшее и блестящее общество и наблюдается более,
нежели где-нибудь, благопристойности и вежливости... Много
молодых людей, прекрасно образованных и скромных, но едва
ли не больше глупых, ветреных, шарлатанов, избалованных
счастьем и богатством. Я много заметил таких, которые, тщес-
лавясь купленными мальтийскими орденами, выказывали
свою модную прическу, большое жабо до нижней губы и вы-
сокие воротники на мундирах. Все такие шарлатаны были в
очках, не для пособия зрению, а для моды. Тогда (начало
1800-х годов) в общие собрания иначе нельзя было появиться,
как не в мундире. Были и фраки для частных домов, но особого
покроя, вроде французских кафтанов, однобортные и со сто-
ячим воротником»... Впрочем, слишком франтить не дозволя-
лось верховной властью, и собственник очень модного, а пото-
му казавшегося эксцентричным костюма рисковал иногда очу-
титься... в полиции! Правда, это были павловские времена, когда
франтов, одетых в «запрещенную одежду», полицейские сол-
даты раздевали даже на улицах. Распространяя очень широко
свое право печься о благочинии и благопристойности, некото-
рые градоправители считали своей обязанностью цензуровать
и бальную одежду79. Вот, что случилось раз в Благородном со-
брании, по словам И.А. Второва. «Молодой щеголь, из лучшей
фамилии, одет был так карикатурно, что воротник у фрака
торчал выше головы, а жабо его галстука закрывало нижнюю
губу. Г. Эртель (тогдашний московский обер-полицеймейстер)
подходит к нему и с вежливостью напоминает молодому чело-
веку о непристойности такого наряда, не говоря уже о ворот-
нике, потому что таких было еще много, кроме его, по край-
ней мере, приказывает ему перевязать свой галстук; он обещал
исполнить, но спустя несколько времени опять встречается с
ним и в том же виде, и опять дал то же обещание. В третий раз,
уже спустя долго, г-н Эртель заметил то же и, подойдя к нему,
сказал: “Вы не хотите меня послушать?” — “Да, помилуйте,
ваше превосходительство, со мною здесь нет камердинера, кто
мне будет перевязывать галстук?” — “А! так у вас нет камерди-
Быт дворянской Москвы
225
нера”, — сказал Эртель и, подозвав полицейского офицера,
приказал взять ослушника. Бедного франта вывели под руки из
собрания. Благоразумные одобрили обер-полицеймейстера, а
глупые роптали на него», — сентенциозно заканчивает свой
рассказ И.А. Второв. Но и когда павловские времена миновали,
все равно одевшийся эксцентрично франт рисковал всегда
объяснениями с полицией.
«Молодой человек тех времен, желающий быть принятым в
большом свете, — пишет В.Н. Погожев, — необходимо должен
иметь следующие качества: говорить по-французски, танцевать,
знать хотя по названиям сочинения новейших авторов, судить
о их достоинстве, порицать старых и все старое, разбирать иг-
раемые на театрах пьесы, уметь завести спор о музыке, сесть за
фортепиано и взять небрежно несколько аккордов, или сыг-
рать что-нибудь затверженное, или промурлыкать романс или
арию; знать наизусть несколько стишков любимого дамами или
модного современного поэта. Но главнее всего — это играть в
карты по большой и быть одетым по моде... Кто не говорит по-
французски, должен отказаться от знакомства с так называе-
мым высшим обществом или томными дамами... Кто имеет все
эти достоинства, тот может с честью явиться на сцену модного
света. Ныне не спрашивают, есть ли у такого франта душа, а
сколько именно душ? Никто не хочет знать, откуда г-н N.N.
берет деньги на карточную игру и на прочие модные жизнен-
ные потребности. Все равно; старинное правило — не все золо-
то, что блестит, — обратилось в следующую аксиому, или, лучше
сказать, гипотезу: что блестит, то и золото».
Дамы в свою очередь не отставали от мод и употребляли все
усилия, чтобы согласно требованиям тогдашней парижской
указки изображать из себя нимф, граций и богинь. «Кто любил
картины и статуи, тот не мог пожаловаться на тогдашнюю (на-
чала 1800-х годов) моду дамского наряда и невольно поддавал-
ся увлечению. В золотой век Греции о красоте женского платья
судили по точности, с которою оно обозначало формы тела, и
потому древние гречанки употребляли материи легкие и про-
зрачные. К тому же стремились и московские дамы». «Смотрю в
публичных собраниях на молодых красавиц XIX в., — пишет
современник (1802 год), — и думаю, где я? В Мильтоновом ли
раю, в котором милая натура обнажалась перед взором бла-
женного Адама, или в кабинете живописца, где красота явля-
лась служить моделью для Венерина портрета во весь рост?»
15 Москва
226
С.А. Князьков
А красавиц в Москве было много, это признал даже К.Н. Ба-
тюшков в своей иронической статье-письме «Прогулка по Мос-
кве»: «Какое множество прелестных женщин! — восклицает он. —
Москву поистине можно назвать Цитерою». Блеск мундиров и
орденов, красота дамских нарядов и бриллиантов, шум, говор,
музыка, танцы создавали в общем живую и интересную по внеш-
нему виду картину*.
Таким образом, вторники в Благородном собрании давали
возможность приезжим видеть «всю Москву», а для самих мос-
квичей были истинной школой того, что тогда называли «люд-
костью». «Мы все, молодые люди тогдашнего поколения, —
пишет князь П.А. Вяземский, — торжествовали в этом доме
вступление свое в возраст светлого совершеннолетия. Тут учи-
лись мы любезничать с дамами, влюбляться, пользоваться пра-
вами и вместе с тем покоряться обязанностям общежития. Тут
учились мы и чинопочитанию, и почитанию старости. Для мно-
гих из нас эти вторники долго теплились светлыми днями в
летописях сердечной памяти».
Знакомство, завязавшееся на собрании или в частном доме,
молодой человек тех времен считал необходимым закрепить
личным визитом по возможности на другой день после того,
как был представлен. Визиты делали тогда очень рано — часов
около 11 утра; посещали, разумеется, при этом и вообще зна-
комых и друзей. Обыкновенно у франтоватого молодого чело-
века все утро до обеда уходило на визиты, если он не ехал на
бульвар; «были такие “львы”, которые ездили в каретах, не
запирая дверей — так много было визитов и так близко жили их
знакомые друг от друга».
Если франт не успевал съездить с визитом лично или не мог
почему-либо, то посылал с лакеем в «манкированный» дом
визитную карточку. Карточки в начале XIX в. были цветные,
тисненые, с гирляндами, каймами, с рисунками — амуры и цве-
ты, нимфы, даже просто герб владельца. Но с 1820—1830-х годов
визитные карточки стали делать простые: белые «лакирован-
ные» без всяких украшений. «В Новый Год и на Святой, —
пишет современник, - самый большой расход визитным кар-
точкам. Лакеи на извозчиках, верхом и пешком рыскают по
всему городу. Москва так велика, что эта развозка билетов бы-
вает иногда весьма затруднительна и тягостна; например, если
* Н. Дубровин. Русская жизнь в начале XIX в.
Быт дворянской Москвы
227
вы живете у Калужской заставы и должны послать карточку к
Лефортовскому дворцу, то вашему человеку придется сделать в
два конца, т.е. туда и назад, без малого двадцать пять верст.
Впрочем, разносчики билетов находят средство облегчать свои
труды: у них есть сборные места, главное из них в Охотном
ряду; там они сличают свои списки и меняются визитными
карточками. Разумеется, это не всегда бывает без ошибок. Иногда
вам отдадут карточку какого-нибудь барина, с которым вы вовсе
незнакомы, или заставят вас поздравить с праздником челове-
ка, с которым вы не хотели бы и встретиться».
Московские дамы вели не менее подвижной образ жизни.
«Прежде девицы, — пишет современник, — ездили только в
церковь, в дом родственников и друзей, а теперь (1810 год)
сами родители ежедневно трясут их в каретах, знакомят со мно-
жеством домов, развозят по гостям, театрам, маскарадам и гу-
ляньям — одним словом, употребляют все средства, чтобы оту-
чить их от кукол и заставить выбрать одну живую, т.е. мужа».
«Ухаживанье», или «вздыханье», царило на всех сходбищах
московского общества. Не иметь своего «предмета» считалось
просто недостойным. Нельзя сказать, чтобы московское об-
щество культивировало особую строгость нравов в своей сре-
де. «Повесничество» и «ловеласничество» были очень поощряе-
мым занятием, и на мелкие грешки и проступки в этой сфере,
если не доходило до громкого скандала, в московском обще-
стве умели смотреть сквозь пальцы — видя и не видя. «Тогда
(начало 1800-х годов) свидание было сопряжено с большими
затруднениями, не то что ныне (1840-е годы), — пишет А.М. Тур-
генев. — Об эмансипации дамы наши тогда не имели понятия,
даже слово эмансипасион не было употребительным в разго-
воре. Тогда не только ночью, да и днем дамы и девицы по
улицам одни не бегали: если и шла дама или девица пешком,
ее сопровождал всегда служитель. Правда, тогда не было у нас
тротуаров, зато жены и дочери наши не слыхали того, что ныне
на тротуарах и особенно вечерком слышат. О, просвещение! о,
эмансипация! ныне все так обдумано, придумано, так устрое-
но, приспособлено, на всяком шагу готовы удобства, возмож-
ность! Все так прилажено, соглашено, соображено, иглы не
подточишь! Например, couturiere, что может быть проще и
невиннее сего ремесла? Да в магазине два входа, один с ули-
цы, другой со двора, и особая есть комната для примеривания
корсета. Cafe-restaurant avec chambers closes (кофейный дом с
15*
228
С.А. Князьков
отдельными комнатами), кондитерские avec un cabinet pour
jaser (с кабинетом поболтать)»... Так как тогдашняя дама не
могла просто выйти из дому, а должна была выехать в карете
или коляске с лакеями на запятках, то в случае нужды карета
оставлялась у подъезда модной лавки, через другую дверь дама
выходила снова на улицу, нанимала извозчика и ехала, куда ей
было надобно, а затем возвращалась снова в магазин, выходи-
ла с покупками, садилась в свою карету и ехала домой. Но это
все уже интимная сторона жизни, опасности и неожиданные пре-
пятствия которой преодолевал каждый, как умел, а что умели —
в этом не может быть сомнений.
В обществе женщина хорошего тона, чтобы с честью под-
держивать свою репутацию, должна была казаться спокойной,
ровной, бесстрастной, не выказывать ни особого внимания,
ни повышенного любопытства, должна была владеть собой в
совершенстве:
И что ей душу ни смутило,
Как сильно ни была она
Удивлена, поражена,
надо, чтобы ей
...ничто не изменило;
чтобы
В ней сохранился тот же тон,
Был также тих ее поклон.
Но эта сдержанность вовсе не должна переходить в холод-
ную неподвижность статуи. Нет, женщина должна быть живой
вдохновительницей общества, и поэт современник, цитируемый
Н. Дубровиным, пишет о женщине своей эпохи (1811 год), что
...Нынче лесть изображает
Красавицу с огнем в глазах,
В которых пылкий ум блистает
И делает пожар в сердцах.
Вокруг обстрижену кудрями,
Богиней, грацией зовут
И страстно томными стихами
В романсах ей хвалу поют.
Старинный цвет лица не в моде,
Он груб для наших нежных чувств,
Хвалить его не ловко в Оде,
Быт дворянской Москвы
229
Нам нужен стал собор искусств.
Красавица, взамен поклона,
С улыбкой любит приседать,
В беседе франта-ветрогона
Ученою себя казать...
Эта «ученость» не выходила, конечно, за пределы простой
начитанности, да и то преимущественно в области изящной
литературы, но природный ум, изящество внешнего облика,
талантливое умение вовремя и метко блеснуть оригинальным
замечанием или суждением создавали некоторым дамам славу
«учености», и они собирали около себя таких людей, как Ка-
рамзин, Жуковский, князь Вяземский, А.С. Пушкин и его дру-
зья. Создавались литературные салоны, но их было очень не-
много. Обычай и приличие требовали, чтобы женщина, инте-
ресовавшаяся наукой и литературой, не подавляла в себе эти-
ми интересами женственности, не была бы
...семинаристом в желтой шали
Или академиком в чепце...
не походила бы на засохшего в книгах педанта, у которого на
одно собственное суждение приходятся тысячи запыленных и
захватанных мнений различных авторитетов, в которых тонет и
путается его собственная, вечно все «изучающая» мысль. Счи-
талось неудобным для тогдашней дамы или девицы подчерки-
вать свой интерес к книге. «Мне чрезвычайно хотелось, - писа-
ла одна своей подруге, - подойти к столу (в собрании), на кото-
ром лежат газеты и журналы, но дамы к нему не подходят, хотя
комнату, в которой он поставлен, проходят беспрестанно»*.
Конечно, наряду с истинно образованными ценительница-
ми изящной литературы и умной книги было много карикатур-
ных явлений, которые именно стремились пустить пыль в глаза
тем, что умеют держать в руках книгу и кстати и не кстати,
днем и ночью, перелистывали печатные страницы, заботясь не
столько о том, чтобы читать, а о том, чтобы их видели читаю-
щими. Такие дамы, по выражению М.Н. Загоскина, от нечего
делать, обыкновенно на склоне дней, «прикидывались» стра-
стными любительницами словесности и поневоле русской: в
Москве нет французских литераторов, такая дама ставила себе
в обязанность покровительствовать всем молодым писателям,
отыскивать гениев и открывать громадные таланты. «В Париже
* Н. Дубровин. Русская жизнь в начале XIX в.
230
С.А. Князьков
была когда-то госпожа Графиньи, почему же не быть ей и в
Москве?» И вот такая дама заводит у себя литературные бесе-
ды и чтения. «Ей как-то не удается заманить на свои вечера ни
известных литераторов, ни первоклассных московских львиц
и львов; но зато в ее доме вы можете встретить проникнутых
европеизмом русских барынь, которые или приехали из-за гра-
ницы или собирались ехать за границу; художников, замеча-
тельные произведения которых разбросаны по всем москов-
ским альбомам; иностранцев, по большей части путешествую-
щих для своей забавы и разных торговых оборотов, с полдю-
жины писателей, которые еще ничего не написали; одного
или двух гениев не вовсе еще зрелых, но готовых при первом
удобном случае вспыхнуть и озарить новым светом всю вселен-
ную, и целую толпу глубоких мыслителей, которые, дожив
до двадцати лет, успели все испытать, все перечувствовать и
всем надоесть»...
Но, конечно, не эти немного карикатурные дамы, хотя их и
было большинство, давали блеск дамскому обществу тогдаш-
ней Москвы. Большие наши поэты и просто умные люди лю-
били беседу и писали свои очаровательные стихотворения кра-
савицам, которые умели ценить настоящее острое слово, под-
линную поэзию и умели легко, не морща чела и не поражая
своего собеседника цитатами и всезнайством, дать ему почув-
ствовать, что его понимают и с ним любят поговорить, ценя
его мысль и слово, давая ему в обмен свои мысли и слова,
отграненные истинным пониманием прекрасного и поэти-
ческого. Карамзин, Жуковский, а впоследствии Пушкин
имели в этом небольшом кругу настоящих поклонниц и чита-
тельниц... И сколько истинно вдохновенных строф посвятили
они тем, около которых отдыхали и чьей улыбкой окрылялось
их поэтическое творчество.
Разговорным языком в обществе, конечно, был французс-
кий. По словам современника, люди высшего русского обще-
ства„ воспитанные французами, с детства приобретали пред-
почтение к этому народу, узнавали Францию только ей beau*
и считали ее отечеством вкуса, светскости, искусства и изящ-
ных наслаждений, а также «убежищем свободы и разума, оча-
гом священного огня, где они некогда зажгут светильник дол-
женствующий осветить их отечество». Последние годы XVIII в.
* С хорошей стороны.
Быт дворянской Москвы
231
имели в этом отношении очень большое значение в истории
нашей общественности. Это были годы, когда в Россию нахлы-
нуло множество представителей старинной французской зна-
ти, спасавшихся от ужасов революции. Если в екатерининские
времена русское общество знакомилось с Францией и увлека-
лось французской мыслью по книжке, то с появлением в Рос-
сии массы представителей высшего французского общества рас-
пространение французских идей и языка среди нашего дворян-
ства пошло еще быстрее и живее через посредство живого ув-
лекательного слова и наглядного примера. По отзывам совре-
менников, приезжие дюки, графы и маркизы при помощи сво-
его лоска и светского образования скоро подчинили себе тог-
дашнее наше общество и заняли в нем твердую позицию в ка-
честве занимательных собеседников, учителей-наставников,
содержателей пансионов не только в городах, но и в селах,
владельцев модных лавок и даже управляющих имениями.
Пользуясь авторитетом представителей передовой нации, фран-
цузы своим изяществом легко заслуживали расположение жен-
щин, становились друзьями дома и через жен имели влияние
на их мужей, детей и все семейство. Вот тогда-то преимуще-
ственно и нахлынуло к нам из обветшалой Франции волокит-
ство, в модных домах появились дамские будуары с мягкими
диванами, а с ними истерики, мигрени, спазмы и другие бо-
лезни, — несколько наивно замечает С.Н. Глинка.
«Увы, — писал в своем знаменитом письме, поданном им-
ператору Александру I, В.Н. Каразин, — французский язык де-
лается господствующим в русском образованном обществе и
даже в провинциальном» . К началу 1800-х годов высшее наше
общество и большая часть среднего совсем офранцузились в
том смысле, что все французское ставят выше своего, русского.
Люди, побывавшие за границей, считаются всеми и сами счи-
тают себя уже одним фактом своего приобщения, всегда почти
крайне поверхностного, к Западу солью земли русской! На воп-
росы на языке отечественном они отвечают не иначе, как по-
французски, считают просто более вежливым говорить на этом
языке. «Матушки торопились отдавать своих дочерей за титуло-
ванных эмигрантов, чтобы иметь удовольствие называть их гра-
финями, маркизами и герцогинями, батюшки щеголяли вольно-
думством и безверием, а сынки кинулись в разврат, руководи-
мые во всем выходцами-иностранцами. Не было ни сговора, ни
свадьбы, ни развода, ни похорон, ни завещания, ни крестин,
232
С.А. Князьков
Yjs$ бы француз тем или другим образом не принимал участия.
Семейные праздники, спектакли, где почти всегда играли фран-
цузские пьесы, — все находилось в распоряжении французов. В
знатных домах, — по словам Погожева, — няньки, даже гор-
ничные и барский камердинер говорили по-французски...»*
Многие владели французским языком в совершенстве, но были
и такие, которые потому только были убеждены, что их
камердинеры и горничные знают французский язык, что сами
знали не больше своих слуг. Н. Дубровин приводит со слов кня-
зя П. Вяземского несколько примеров знания языка в тогдаш-
нем нашем обществе. В Аустерлицком сражении Наполеон любо-
вался атакою русской кавалерии и спросил генерала Ф.П. Уваро-
ва, взятого в плен, кто командовал конницей? «Je, Sire!» ~ отве-
чал тот. Тот же Уваров, стоя в сенях театра и слушая, как вызы-
вали кареты, кричал, когда подъезжал не его экипаж: «Pas ma,
pas ma!». А когда подъехала его карета, то возгласил: «Ма!». Рус-
ская путешественница, представляясь одной из немецких ко-
ролев, титуловала ее Sirene на том основании, что королю по-
французски в обращении говорят Sire. Тем не менее люди, едва
читавшие и плохо говорившие по-французски, считали непри-
личным писать все по-русски и примешивали французские
слова кстати и некстати в своих письменных обращениях к
людям своего круга. Вот образчик одной из записочек: «Billet в
партер, начало a six heures — особы qui не могут s'у rendre сами
sont priees возвратить les billets»**. Такие записочки в изобилии
гуляли по Москве и писались как женщинами, так и мужчи-
нами***. Впадали и в другую крайность и тоже очень часто: ус-
ваивали французский язык так прочно, что забывали родной.
Впрочем не совсем: обиходные слова из лексикона псарей, ла-
кеев, кучеров большие господа знали в тонкости. «Я знал, —
рассказывает А.М. Тургенев, — толпу князей Трубецких, Дол-
горуких, Голицыных, Оболенских, Несвицких, Щербатовых,
Хованских, Волконских, Мещерских, — да всех не упомнищь
и не сочтешь, — которые не могли написать на русском языке
двух строк, но все умели красноречиво говорить по-русски...
непечатные слова».
* Н. Дубровин. Наши мистики и сектанты.
** «Билет в партер, начало в шесть часов, особ, которые не могут
прибыть туда сами, просят возвратить билеты».
*** Н. Дубровин. Русская жизнь в начале XIX в.
Быт дворянской Москвы
233
Театр в Москве конца XVIII и начала XIX в. не пользовался
особенными симпатиями «общества»: это было развлечение,
которое позволяли себе доставлять, но как искусством теат-
ром не увлекались. Да с этой стороны московские театры той
поры были, должно быть, не важны. Вообще несколько при-
дирчивый к Москве К.Н. Батюшков особенно изощряется над
московскими театрами. «Я скажу тебе, — пишет он в своем пись-
ме, — что я видел в Петербурге дурных актеров, слышал на
сцене нестройные крики, провинциальное наречие, видел крив-
ляние, подлые жесты и самые дурные навыки; видел, что ак-
тер не умел и не хотел понимать своей роли, читал в глазах его
самое глубокое невежество; одним словом, я видел русскую
комедию, русскую трагедию и оперу; видел и сказал: может ли
что быть хуже этого? Теперь, побывав в московском театре,
могу смело сказать самому себе: может! и есть хуже! Здесь опера
не хороша, комедия еще хуже, а трагедия еще хуже и комедии.
Но французские актеры не лучше русских. Я видел Тезея, ко-
торому мне хотелось сказать: братец, почисти мне сапоги!.. Я
бьюсь об заклад, что он был честный артист-decroteur и, по-
степенно переходя из состояния в состояние, сделался, нако-
нец, актером вопреки уму и природе и теперь весьма спокойно
тиранит стихи бедного Ивана Расина в белокаменной Москве.
Я видел Ипполита, сего дикого скифа, которому в уста бес-
смертный автор “Федры” вложил прекраснейшие стихи; я ви-
дел сего гордого Ипполита в самом жалком положении: чер-
ные его волосы, которые до сих пор, падая по высокому строй-
ному челу, вились кудрями, подобно кудрям Аполлона Бельве-
дерского, сии волосы — порыжели! Чистые пламенные глаза
его сделались от времени свинцовыми. Конечно, наш скиф не-
много поразвратился: ноги и руки тонким образом высохли и
пожелтели. Голос звонкий, чистый, голос девственника Иппо-
лита, сделался вял, тяжел и совершенно охрип. Одним словом,
Ипполит Расинов или Эврипидов превратился в бедного Фа-
риса, француза, который живет на Кузнецком мосту в магази-
не духов и помад». Конечно, К.Н. Батюшков несколько преуве-
личивает в сторону недостатков тогдашнего московского теат-
ра, но в смысле верности общего впечатления он дает картину
близкую к действительности: были на тогдашнем театре от-
дельные актеры и иногда большого таланта, но театра как
цельного художественного зрелища не было. Да его и не могло
создаться в обществе, смотревшем на театр как на развлече-
234
С.А. Князьков
ние, хоть несколько разнообразившее бесконечную цепь ба-
лов, вечеров, маскарадов, званых обедов, которые пополняли
жизнь тогдашнего общества, составляли даже сущность обще-
ственной жизни для огромного большинства.
В екатерининское время существовали в Москве театры час-
тной антрепризы, и к концу XVIII в. особенно славились теат-
ры Медокса. Но большой московский свет предпочитал посе-
щать домашние театры богатых владельцев, больших бар, со-
ставлявших труппы драматических и оперных артистов из сво-
их крепостных. Таких театров в Москве конца XVIII в. насчи-
тывалось более двадцати. Про один такой театр современник,
А.М. Тургенев, пишет, что «каждую неделю доморощенная и
организованная труппа крепостных актеров ломала потехи ради
Алексея Емельяновича Столыпина (владельца) и всей почтен-
нейшей ассамблеи — трагедию, оперу, комедь; и, сказать прав-
ду, без ласкательства, комедь ломали превосходно. Помню,
почтенная публика тогда жаловала пьесу “Нина” или “От любви
сумасшедшая” (La Folle par amour). У Столыпина в театре “Ни-
ной” все знатоки тогдашнего времени восхищались. Нина была
ростом немного поменее флангового гвардейского гренадера;
черные длинные на голове волосы, большие черные глаза, без
преумножения — величиною в полтинник. Да, надобно было
видеть, как Нина выворачивала глаза — чудо! Когда она узна-
вала возлюбленного по жилету, который она вышила шелками
и ему подарила, как бывало выпялит очи на любезного да
вскрикнет: “Это он!” — так боярыни вздрогнут, а кавалеры
приударят в ладони, застучат ногами, хоть вон беги. Страстные
любители эффекта крикивали — “бис, бис!”. Впоследствии труп-
па столыпинских артистов была куплена в казну и вместе с
купленными же артистами князя М.П. Волконского и вольны-
ми артистами Медокса составила первую казенную труппу в
Москве, когда, с 1 апреля 1806 года, театр Медокса перешел в
казну и стал называться императорским». Впрочем, это уже
выходит за пределы темы статьи. Само собою разумеется, что
актеры, не исключая и первых персонажей, в общество не до^
пускались; актер в глазах «света» был нечто к увеселению слу-
жащее, что-то вроде шута и забавника по профессии, и ему не
было места в дворянском обществе.
Проводить время в ресторанах у тогдашнего московского об-
щества в обычае не было, и современники, описывая русские
трактиры, почти единогласно отмечают ужасное состояние их
кухни и обстановки. Посещение ресторанов было удовольстви-
Быт дворянской Москвы
235
ем простых людей. Но в Москве были все же трактиры, кото-
рые славились своей кухней и куда заезжали иногда очень вы-
сокопоставленные господа. Заезжали, впрочем, как кажется,
скорее из любопытства, насколько можно судить по сделанно-
му мисс Вильмот довольно смутному описанию одной такой
экскурсии. Она пишет: «Я выражала княгине мое сожаление,
что по случаю наших постоянных сношений с высшими слоя-
ми общества мы лишены зрелища многих национальных
особенностей: например, домашнего быта купечества, лавоч-
ников и проч. Она обещала мне отчасти удовлетворить мое лю-
бопытство, и тут же был назначен день, когда наше общество
в числе 16 или 17 лиц должно было обедать в самом знамени-
том из московских трактиров. За столом все блюда... подавались
в русском вкусе, и все носили особый национальный отпеча-
ток. Для полноты картины хозяйка трактира, украшенная золо-
тыми тканями и бриллиантами, помещалась во главе стола, с
намалеванными, как у куклы, лицом, шеей и руками; этот
способ раскрашивания тела — в числе национальных обыкно-
вений и существует с первых времен в России. Наша прислуга
состояла из 40 человек, с бородами, в желтых, красных и пес-
трых рубашках, с приподнятыми рукавами, так, что половина
рук оставалась обнаженною, и без сюртуков и жилетов. Тут же
находился мальчик, который играл на органе и который за это
право платил хозяину трактира несколько сот рублей в год,
что может служить доказательством, в какой степени это заве-
дение посещалось публикою и как музыка здесь почитается на-
сущною жизненною потребностью. После кофе был вызван для
нашей потехи хор цыган, одетых в расшитые золотом шали,
пристегнутые к одному плечу, и в серьгах из разной мелкой
монеты. Как прекрасно они плясали цыганские и египетские
танцы, напоминая пляшутся фигуры Геркуланума! В те мину-
ты, когда им следовало выражать страх, живость пляски дохо-
дила до исступления; и их телодвижения, сопровождаемые пре-
рывающимися возгласами, производили такое дикое и
сверхъестественное действие, что мудрено было бы вообразить
их обитателями нашей сонной планеты».
Домашняя жизнь и обстановка дворянской Москвы конца
XVIII и начала XIX в. во многом представляли странную смесь
старинного, чуть ли не допетровского, уклада с новыми евро-
пейскими формами. Не говоря уже о вельможах, но и сколько-
нибудь состоятельные помещики средней руки стремились к
тому, чтобы иметь в Москве свой дом, особняк, как мы бы
236
С.А, Князьков
сказали теперь; целые улицы и переулки были застроены таки-
ми особняками, большими и поменьше, обыкновенно одно-
этажными с мезонином, реже двухэтажными, чаще просто де-
ревянными, иногда штукатуренными. Архитектура этих домов
была самая невзыскательная и, конечно, ни под какие стили
не подходила: прелестные особнячки барской Москвы, до сих
пор сохранившиеся в переулках около Поварской, Арбата и
других улиц, возникли «после француза» и в николаевские вре-
мена. Почти при каждом доме был большой двор, содержав-
шийся не очень опрятно, позади дома располагался огород,
перед домом разбивали иногда палисадник, если не было боль-
шого сада с оранжереями и разными фруктовыми и декоратив-
ными деревьями. Обстановка и отделка комнат поражали заез-
жих иностранцев своей «сборностью» и какой-то безалаберно-
стью: камины из разных пород мрамора, множество бронзы,
мраморные статуи и статуэтки, превосходная мебель, картины
хороших мастеров, богатые драпри и гобелены, прекрасные
ковры, а рядом — потертая простая мебель, скрипучие крова-
ти, богато населенные «легкой и тяжелой кавалерией», отсут-
ствие необходимейших удобств, комнаты без обоев, стулья без
подушек, окна без занавесей, с разбитыми стеклами, подкле-
енными бумажкой, голые деревянные некрашеные полы и печи
со щелями в изразцах. Обыкновенно вся роскошь и богатство
убранства сосредоточивались в обширных «парадных» комна-
тах, а жилые, маленькие и душные покои, выглядели забро-
шенно, были грязны и неуютны. В прихожей — толпа слуг обо-
рванных, грубых, полупьяных, которые от нечего делать дуют-
ся с утра до ночи в карты или шашки. Сам хозяин — вечно в
халате с трубкой, оригинальный чубук которой служит ему и
орудием воздействия на слуг и домашних, хозяйка — вечно в
капоте80; дети одеты кое-как, но при них состоит немец-гувер-
нер или француз-учитель, при взрослых барышнях «мадама»,
при всех вообще — шут. В столовой вечно накрыт стол с вод-
кой, квасом и закусками — разными домашними соленьями л
маринадами. Веет скукой, ленью, обеспеченностью, которой
не умеют пользоваться для создания настоящих удобств, и ко-
торой не всегда хватает на прихоти, о чем, впрочем, мало за-
ботятся в уверенности, что как-нибудь мужик за все заплатит,
а не заплатит — так можно продать или заложить всю деревню.
Домашняя скука, неимение какого-либо определенного дела
или занятия, отсутствие стремления к работе, делу, понима-
Быт дворянской Москвы
231
ние дела как службы только и именно государственной служ-
бы, причем последнюю стремились выбирать так, чтобы она
была «полегче» — все это заставляло тогдашних обеспеченных
крепостным трудом дворян-москвичей отдавать много времени
и досуга, — а досугом оказывались чуть ли не 24 часа в сутки, —
той примитивной общественности, которая была характеризо-
вана выше и которая вся сводилась к пользованию разными
незамысловатыми увеселениями и развлечениями. Вся зима ухо-
дила на такое время препровождение, которое разнообрази-
лось «драмами», когда запасенные деньги проигрывались в кар-
ты, или оживлялось бесконечными ссорами, разгоравшимися в
кругу отдельных семей или между знакомыми семьями с необы-
чайной легкостью на почве самых невероятных пустяков.
Конечно, не «вся Москва» данного времени была такова, но
значительная часть, да, была такой. Как исключение К.Н. Ба-
тюшков рисует культурный уголок. «Вот маленький деревян-
ный дом, — пишет он, — с палисадником, с чистым двором,
обсаженным сиренями, акациями и цветами. У дверей нас встре-
чает учтивый слуга не в богатой ливрее, но в простом опрят-
ном фраке. Мы спрашиваем хозяина: войдите! Комнаты чисты,
стены расписаны искусной кистью, а под ногами богатые ков-
ры и пол лакированный. Зеркала, светильники, кресла — все
прелестно и кажется отделано самим богом вкуса. Здесь обита-
ют приветливость, пристойность, людскость. Хозяйка зовет нас
к столу, мы сядем, где хотим, без принуждения»...
На лето все помещичьи семьи переезжали обратно в свои
деревни. Хороший тон требовал иметь «свою подмосковную»,
но это было доступно лишь избранным баловням судьбы, боль-
шинство отъезжало в «свои деревни» — около московских гу-
берний. Каждую весну, как только установится после весенней
распутицы сколько-нибудь сносная дорога, начиналось это ве-
ликое переселение дворян из Москвы в деревню. Путешествие
совершалось почти всегда «на долгих», т.е. на собственных ло-
шадях, которых загодя приводили из деревень. После молебна
в доме начиналось прощание с приехавшими проводить род-
ственниками и друзьями и с остающейся «стеречь» московский
дом дворней. Впереди всех, на несколько часов раньше господ,
выезжала большая бричка с кухней и поваром, чтобы приго-
товить обед на привалах и ужин на ночлегах. За нею выезжали
барские кареты и коляски, затем шел обоз с багажом и вся-
кими московскими закупками.
238
С.А. Князьков
Выезжать старались пораньше, с утра; в полдень останавли-
вались, чтобы покормить лошадей и подкрепиться самим. Ме-
стом остановки были в ненастье «знакомые» постоялые дворы,
которых в те времена было множество по всем дорогам, чуть не
во всех деревнях, а в погожее время предпочитали остановку
«на вольном воздухе», на бережку большого ручья или речки,
в рощице; на лужайке раскладывали ковры и клали подушки;
трапеза была готова — об этом позаботился ехавший впереди
повар; после трапезы отдых, а там опять путешествие «по хо-
лодку» до ночлега; ночевать тоже предпочитали в своих экипа-
жах, так как духота и грязь постоялых дворов, особое зверство
«лютых как тигры» клопов были хорошо ведомы тогдашним
путешественникам; на случай ночлега в экипажах были сдела-
ны различные приспособления, при помощи которых сидения
превращались в более или менее комфортабельные постели. Для
зимних путешествий устраивались экипажи, обитые внутри
мехом или коврами, а снаружи войлоком.
Современник, некто г-н М., цитируемый Н. Дубровиным,
так описывает помещичий поезд: «Восемь лошадей тащили вось-
миместную линею, за которой следовала дорожная карета,
потом коляска, две кибитки, а в конце огромная фура, укра-
шенная фамильным гербом. Она наполнялась обыкновенно ве-
щами дворни, в числе которой находились: один настоящий
казак, один такой же гусар, два казака, переряженных из ко-
нюхов, и до пяти человек солдат, выпрошенных на честное
слово в отпуск у разных военных начальников. Солдаты эти были
необходимы как конвой, так как по многим дорогам бродили
шайки разбойников, и ехать было не безопасно». Генерал Не-
плюев, большой чудак и оригинал, устраивал свой поезд так,
что на зрелище его выезда собирались толпами зеваки. В неплю-
евском поезде было: три восьмиместные линеи, две или три
кареты четырехместные, многое множество колясок, кибиток,
фур, дрожек — и все это было, переполнено разным народом.
Подле главных экипажей, тянувшихся ровным шагом, шли
скороходы и гайдуки, на запятках сидели вооруженные гусары
и казаки... В экипажах сидели компаньонки, компаньоны, шуты,
шутихи, дуры и дураки; «последние припрыгивали и взвизги-
вали голосами всяких животных. Сам барин в богатом гродету-
ровом, зеленого цвета халате, украшенном орденами, лежал
на сафьянном пуховике в коляске; на голове его был зеленый
же картуз с красными опушками, отороченный где только воз-
Быт дворянской Москвы
239
можно галунами. Из-под картуза виднелся белый колпак. В ру-
ках барин держал гигантской величины трубку, малиновый ост-
индский платок и ужасную дорожную табакерку, с изображе-
нием одного из мудрецов Греции».
Большинство ездило, конечно, проще, без вывертов и фо-
кусов, какие могли себе позволять богатые оригиналы, но все
же барский поезд на большой или проселочной дороге в те
времена представлял из себя явление прелюбопытное. Для са-
мих путешественников передвижение шуткой не было — доро-
ги представляли из себя нечто невероятное; мисс Вильмот прямо
говорит, что «велико должно быть красноречие, которое в со-
стоянии дать понятие о страданиях русского путешествия», —
именно от бездорожья, не говоря о других опасностях. Но без-
дорожье и все другие неприятности и опасности переносились
легко при мысли о полном отдыхе и всяком благополучии, ожи-
дающих барина-путешественника на его родном пепелище.
Барские подмосковные густой сетью окутывали близкие и
далекие окрестности Москвы. Теперь уже немного осталось их.
Одни сгорели, другие изветшали и разрушились, третьи стоят
руинами; сохранились целиком очень немногие, да и то одни
стоят пустые, нежилые, точно музеи или памятники отжив-
шей в свое время жизни, к другим присоседились фабрики и
заводы, а в барских апартаментах водворились новые владель-
цы, которые всем своим укладом так не подходят к стенам и
обстановке, создавшимся при совсем иных условиях жизни. Но
воспоминаниями о том прошлом полны окрестности Москвы.
«Век Екатерины, пышный, роскошный, велеколепный, оста-
вил вокруг Москвы множество следов богатой аристократии ее
времени. Невозможно исчислить всех так называемых подмос-
ковных сел, достойных внимания». «Не говоря уже об Архан-
гельском, Кускове и Останкине, — пишет барон Врангель*, —
под Москвой всю первую половину XIX века еще была в рас-
цвете помещичья жизнь». По Владимирской дороге, на 16-й
версте, стояли великолепные Горенки, где с 1816 года посе-
лился бывший министр народного просвещения, граф А. К. Ра-
зумовский. «В подмосковном великолепном своем имении, сре-
ди царской роскоши заперся он один со своими растениями».
«Дом и английский сад графа прекрасны, — пишет современ-
ник, — богатства природы, собранные в теплицах и оранжере-
* Старые годы. 1910. Кн. 7—9.
240
С.Л. Князьков
ях, приводят в восторг: невольно изумляешься, как частный
человек мог соединить в немногие годы столько сокровищ при-
роды из всех стран света». Этот знаменитый Горенковский сад
был устроен известным ботаником, профессором Стефани, в
последние годы XVIII в. В 1839 году в Горенках уже находилась
прядильная фабрика купца Волкова, но дивный дом и сад еще
были не вполне разрушены.
Одной из наиболее сохранившихся барских подмосковных
были Кузьминки, принадлежавшие в 40-х годах XIX в. князю
С.М. Голицыну. Павел Сумароков, посетивший тогда это име-
ние, так описывает его: «Местоположение плоское, весьма
обыкновенное, но искусство и полтора миллиона рублей пре-
вратили Кузьминки в прекраснейшую подмосковную. Князь
пригласил меня туда на храмовой праздник — 2 июля. Кареты,
коляски тянулись рядами, нищие мальчики и девочки бежали
рысью, умоляя о подаянии. Своротили с большой дороги и
показалась чугунная решетка, за нею другой двор, другая ре-
шетка с бронзовыми украшениями статуями, с княжеским гер-
бом на воротах. Куча официантов стояла на крыльце, и в ком-
натах много гостей, одни сидели на балконе, другие играли в
карты. Дом дубовый, прибран со вкусом и достоин великого
внимания. Оный существует 158 лет, и Петр Великий часто
бывал в нем у Строганова. За обед поместились 136 посетите-
лей; все барское, богатое, вина редкие, плодов горы, гремит
музыка, и в окнах выставлялись шляпки, перья, бороды между
ними. Незваных сих гостей было до 5 тысяч, и коляски, тележки,
дрожки занимали все аллеи. Сады с пригорками, речками, бесед-
ками великолепно соединяются между собой и представляли тог-
да модные, шумливые общества. К вечеру вся зелень осветилась
шкаликами81, разноцветными фонарями, и фейерверк заключил
празднество, похожее на царское в уменьшенном размере».
Неподалеку от Кузьминок находится до сих пор сохранив-
шееся имение Люблино. В начале XIX в. оно принадлежало не-
коему господину Дурасову. Господин Дурасов долго жаждал стать
кавалером одного из российских орденов и наконец удостоил-
ся получить орден св. Анны. В честь этого достопамятного со-
бытия он решил построить и построил себе дом в форме ор-
денского знака св. Анны, а на крыльце воздвиг статую святой.
Казалось, трудно было бы ожидать, чтобы при таком радении
из архитектурных стараний вышло что-нибудь путное, а вы-
шел дом, один из очаровательнейших по своей красоте, ори-
Быт дворянской Москвы
241
гинальности и вкусу. Мисс Вильмот оставила такое описание
этого имения и праздника, данного владельцем в честь княги-
ни Дашковой: «Когда мы подъезжали к дому, — пишет она, —
он представился нам в виде какого-то мраморного храма, по-
тому что весь первый этаж его покоится на мраморных колон-
нах, за исключением одной только средней части всего зда-
ния, которая имела вид величественного купола, потолок этой
залы со сводами и украшен разными аллегорическими рисун-
ками, и в дни торжественных приемов она служит столовою.
Все общество было собрано под колоннами, фундамент кото-
рых состоял из мраморных ступеней, покрытых благоухающи-
ми и роскошнейшими тепличными растениями и окаймлен-
ными зеленым лужком, обсаженным деревьями и спускающим-
ся к берегу. Со всех сторон этого очаровательного места пред-
ставляются новые виды, пленяющие взор своим разнообрази-
ем и счастливым сочетанием красок и теней: тут видны и кус-
ты и рощи, луга и озера, холмы и долины, а там вдали блестя-
щие златоглавые купола московских церквей, как бы заканчи-
вающие всю картину. Я не стану описывать роскошный обед,
хотя все было великолепно, как в волшебном замке. По выходе
из-за стола мы разделились на группы и разбрелись по парку;
вечер снова соединил нас всех в театре, этой неизбежной при-
надлежности всякого сколько-нибудь замечательного поместья.
На сцене и в оркестре появилось около сотни его собственных
крепостных людей, и хотя между большою и малою пьесами
проплясали балет, и все сошло как нельзя лучше, хозяин рас-
сыпался в извинениях насчет бедности всей обстановки, кото-
рую он приписывал рабочей поре и жатве, отвлекшей почти
весь его народ, кроме той горсти людей, которую успели со-
брать для представления. Однако самый театр и декорации
были очень нарядны, и исполнение актеров весьма порядоч-
ное. В промежутках разносили подносы с фруктами, пирожка-
ми, лимонадом, чаем, ликерами и мороженым, а аромати-
ческие курения сжигались в продолжение всего вечера»... Вели-
колепны были и другие подмосковные — княгини Сибирской,
Небольсино — Демидова; Отрада — Орловых, Марфино — Сал-
тыковых, Думашево — Болтина, Вяземы — князя Б.А. Голицы-
на*; Покровское-Стрешнево, знаменитые шереметевские под-
московные Останкино и Кусково и многие др. От Кускова, гово-
рят старожилы, и судя по воспоминаниям мемуаристов это вер-
* Н. Врангель. Помещичья Россия. Старые годы. 1910 г. Кн. 7~9.
16 Москва
242
С.А. Князьков
но, остались только следы прежнего великолепия, но надо ви-
деть эти «следы», представляющие собою еще и теперь зрели-
ще большой красоты и вкуса; парк Кускова, его озеро, затей-
ливые беседки и павильоны, красота видов и сочетание групп
зелени до сих пор делают Кусково одной из достопримечатель-
ностей Москвы.
Конечно, не все подмосковные сплошь были дворцами.
Дома людей среднего достатка ничего замечательного из себя
не представляли. Типом средней руки дома была деревянная
постройка, большая и громоздкая, сажен 12 и больше дли-
ною, с огромной, пролетной залой, глубокою и столь же ши-
рокою гостиной; над домом возвышалась шатром крыша без
всяких размеров. Такие дома строили обыкновенно свои плот-
ники, руководясь сметкой и не особенно заботясь об архитек-
турной красоте своих созиданий. Касательно помещиков недо-
статочных должно сказать, что их жилые постройки большею
частью состояли из двух деревянных связей, разделенных сеня-
ми, которые, однако же, впоследствии обращались иногда в
приемную комнату, сени же прорубались с боков; все это было
крыто соломенными снопиками, иногда тростником, редко
тесом, а чаще всего перебитою соломой. У некоторых господ
бывали и небольшие домики, выстроенные хотя и прочно, но
относительно законов симметрии кое-как. На этих домиках за-
частую на переднем их фасе, между ужасными простенками,
бывали только четыре окна, и под крышею торчала одна бе-
зобразно широкая и кривая труба, размалевываемая только для
приезда гостей или для праздника известью.
Господский дом, будь то дворец или здание вроде описанно-
го типичного среднего, располагался в самом живописном ме-
сте имения — на пригорке, на берегу реки, запруженной так,
что разлив ее образовывал целое озеро; возле дома находилась
церковь, большею частью каменная, в богатых поместьях иногда
очень обширная и превосходной архитектуры. Перед домом
был всегда обширный двор, кругом службы, флигеля для гос-
тей, а позади дома и с боков раскидывался более или менее
обширный сад. Обстановка комнат была самая простая. Обык-
новенно в зале стояли плетеные стулья и карточные столы; в
гостиной висели хрустальные люстры, а в простенках — зерка-
ла с подстольниками из красного дерева; вдоль стен стояли
канапе, а между ними и перед столами кресла из красного де-
рева, крытые сафьяном, а то и ситцем; по стенам висели кар-
тины и портреты предков хозяев и их самих — всё большею
Быт дворянской Москвы
243
частью изделия кисти крепостных мастеров: «кавалеры в губер-
нских мундирах, дамы в огромных чепцах, а некоторые повя-
занные платочками; Ермак Тимофеевич глядел, вытараща гла-
за, на какого-то архиерея; живописец, кажется, не богат был
красками: сурик, охра, сажа и белила заменяли у него все прочее;
о правильности рисунка и говорить нечего. Полы обыкновенно
были некрашеные и часто покоробленные, стены иногда штука-
турились и белились, но часто оставались в натуральном виде».
Помещичий дом, как городской, так и деревенский, был
наполнен дворовыми, толпившимися обычно в передней и в
сенях. Вигель в одном месте своих записок рисует прямо какой-
то табор, когда описывает прихожую барского дома; тут «одни
из дворовых, небрежно и грязно одетые, собственно даже по-
лураздетые, босиком валяются на прилавке, другие сидят, сто-
ят, кто спит, кто зевает, кто громко смеется. В одном углу на
столе кроились платья, в другом чинились господские сапоги;
спертый и удушливый воздух царствовал в этой комнате. Рядом
с залой бывала обыкновенно девичья, где сидело несколько
десятков девушек, кто за пяльцами, кто за шитьем, кто за вя-
заньем». Вся эта толпа, которая в богатых домах, конечно, была
умыта, приглажена и выряжена в ливреи, в сущности ничего
не делала, дорого стоила помещику, но обойтись без много-
численной дворни никто не мог — этого требовало дворянское
достоинство, да и весь уклад помещичьей жизни толкал тог-
дашнее дворянство на то, чтобы обставляться в своей домаш-
ней жизни, полной челяди. Эта жизнь крепостного времени
была для господ по преимуществу ленивой деятельной жиз-
нью, деятельность в которой сводилась к распоряжению над
безответными рабами, которым целью существования стави-
лась работа на господина; тут естественно выходило, что на
каждый пустяк и мелочь в домашнем обиходе оказывалась все-
гда готовая рука раба, которому одним словом можно было раз
навсегда приказать состоять при такой-то работе. Но главной
причиной многолюдства домашней челяди оставался, конеч-
но, весь уклад жизни помещика крепостных времен.
«Хотите, чтобы помещик не имел дворни? — спрашивал граф
Ф.Г. Орлов. — Сделайте, чтобы он не был ни псовым, ни конс-
ким охотником, уничтожьте в нем страсть к гостеприимству,
обратите его в купца или мануфактуриста и заставьте его зани-
маться одним — ковать деньги». «Скажут, что можно быть псо-
вым и конским охотником и гостеприимным хозяином без того,
чтобы не прислуживали вам двадцать человек, — справедливо
16*
244
С,А. Князьков
рассуждает другой современник, — тогда вы должны будете
прибегать к найму специальных людей, которых количество хотя
втрое меньше, но содержание их будет стоить втрое дороже;
куда девать своих? Обратить в крестьян, завести фабрику? С
первым же годом будет сопряжено насилие, и оно не удастся,
потому что эти люди понатерлись около вас, более или менее
образованы по вашей мерке, охотно за соху не возьмутся, и
употребить их на такую работу, к которой они не чувствуют
склонности, ни способности и которую почитают для себя уни-
жением, жестоко и несправедливо. Да и зачем вам жаловаться,
что вас съела дворня? Пусть ест! чем ее у вас больше, тем
больше к вам уважения: это вывеска, что живете не для одного
себя, а кормите и поите других»*.
Домашний день в дворянском доме летом распределялся так.
Утром чай, потом завтрак, краткое отдохновение, перед обе-
дом закуска. После обеда глава семейства отдыхал, потом пода-
вались кофе и лакомства, потом, позже, чай, наконец следо-
вали ужин и настоящий сон. «Что может быть успокоительнее и
питательнее, — восклицает современник, — как восемь раз по-
кушать и три раза в сутки соснуть!» В промежутке между этими
занятиями барин принимал утром буфетчика с запискою о
произведенных вчера расходах, а вечером старосту с отчетом о
полевых работах, причем делались приказания и отдавались
распоряжения касательно работ на следующий день. Для разно-
образия в течение дня предпринимались объезды полей, ката-
нья на лошадях, а то созовут в столовую или к крыльцу дворо-
вых запевал и плясунов и веселятся их весельем.
В деревне тогдашнему дворянину больше приходилось сидеть
дома, чем в Москве, но все же очень замкнутой эта жизнь не
была. То и дело приходилось съездить в гости к соседу или у
себя принять два, три и больше соседних семейств. К иным
магнатам могли приезжать и жить на всем их иждивения целые
семьи дворян, с которыми хозяева не были даже знакомы. У
графа Чернышева в торжественные дни собиралось множество
(на конюшне стояло иногда до 500 лошадей) гостей; жили у
него эти званные и незванные гости по несколько недель. Они
угощались с утра до вечера; ели фрукты до обеда и после: каж-
дый, кто хотел, шел в оранжерею и срывал себе персики, сли-
вы — что подвертывалось под руку или на что манил вкус. Обе-
* Дубровин. Русская жизнь в начале XIX в.; Записки Жихарева. —
Русский Архив, 1891, № 1.
Быт дворянской Москвы
245
ды в деревне отличались тою же роскошью сервировки и оби-
лием всяких яств, как и в Москве; в деревне, пожалуй, все
было даже изобильнее; по выходе из-за стола, сервировавше-
гося в деревне обыкновенно около часу дня, люди пожилые
шли спать, а молодежь расходилась по комнатам или удалялась
в сад, где начинались и долго длились всякие игры — и фанты,
и веревочка, и горелки, и в кошку и мышку, и в волан, и
много других игр знала тогдашняя молодежь. Около 4 часов дня
подавали чай и прохладительные напитки, в седьмом часу ужи-
нали. Тем временем подкрадывалась ночь, гремела музыка, взле-
тал в воздух роскошный фейерверк, потом начинались танцы,
и бал длился иногда до рассвета. По воспоминаниям одного
современника, богатый помещик П.И. Юшков, угощая гостей
на своей подмосковной даче, дал в течение трех недель сряду
18 балов «с фейерверками и музыкой в саду, так что окрест-
ные фабрики перестали работать, ибо фабричные все ночи про-
водили около его дома и в саду, а игуменья Новодевичьего
монастыря не могла справиться со своими монахинями, ко-
торые вместо заутрени стояли на стенах монастыря, глядя на
фейерверки, слушая цыган и роговую музыку».
Пикники, катанья на лошадях и в лодках с музыкой и песель-
никами в иллюминованных лодках и гондолах — словом, не
перечесть всех удовольствий, которые радушный богач-хозяин
предоставлял своим гостям. Подмосковные летом — это какое-
то сплошное веселое царство, полное песен, музыки, радости
и веселья, в море которых тонули неизбежные, конечно, все-
гда и всюду несчастья и горести отдельных людей — по край-
ней мере, так было на взгляд наблюдателя со стороны. Веселье
часто переходило в разгул, радушие и гостеприимство в изде-
вательство сильного над слабым, театральные представления у
тех господ, «к которым дамы не ездили», заканчивались вакха-
налиями, пикники и охота — побоищами дворян, находившихся
в ссоре. Довольно было и самодурства, и незнающего никакого
удержу разгула. Про генерала Измайлова современник расска-
зывает, что любимой потехой его было вот что. «Напоит мерт-
вецки человек 15 небогатых дворян, посадит их еле живых в
большую лодку на вальках82, велит привязать к носу и корме по
живому медведю, и потом всю эту комбинацию псари спуска-
ли с горы прямо в реку. Да отчего и не потешиться такому
барину-магнату, — добавляет автор статьи о генерале Измайло-
ве и его дворне, — когда, несмотря на все безобразия Измай-
лова, мелкие дворяне так и льнули к нему, составляя постоян-
246
С.А. Князьков
ную его свиту, сопровождая его толпой на картежную игру, на
псовую охоту, на скачки, на игрища — всюду, где он изволил
тешиться». И потехи самодура, и проявления его гнева одина-
ково носили характер издевательства над заискивавшими у него
людьми, любителями дарового куска и подачки: тут не зна-
ешь, чему удивляться — бесшабашному презрению к человеку
со стороны самодура или той покорности и низкому искатель-
ству тех, которые готовы были подвергать издевательству свою
честь и жизнь. «В минуты гнева или на потеху себе и другим
Измайлов привязывал гостивших у него дворян к крылу ветря-
ной мельницы, и после нескольких поворотов крыла привя-
занного снимали еле живым; приказывал протащить подо льдом
из проруби в прорубь; зашивал в медвежью шкуру и травил
собаками, окунал в деготь и вываленного в пуху дворянина
приказывал водить по окольным деревням с барабанным боем
и с объявлением о провинности перед генералом»*. Измайлов
был далеко не единичным явлением — хроники тех времен со-
хранили многое множество случаев подобного рода, когда в
обстановке крепостного права, на почве безответственного вла-
ствования одного человека над сотнями и тысячами рабов вос-
питывалось и выражалось в самых диких формах презрительное
отношение властителя к подвластным, богача-магната к заис-
кивавшей его милостей и подачек бедноте.
Осенью, после уборки полей, наступала пора любимого тог-
дашнего дворянского удовольствия — полеванья, псовой охоты.
«В назначенный день помещик давал приказание собираться, и
тогда ловчий надевал охотничий костюм, брал трубу и, выйдя
на крыльцо, долго трубил, давая тем знак охотникам. По пер-
вому звуку трубы, конюший собирал лошадей, псари вели со-
бак, а охотники в особых костюмах садились на лошадей. Они
выстраивались сообразно званию, значению и должности. Одеж-
да их была самая разнообразная: куртки, чекмени83, казакины84
с патронташами, картузы, кинжалы в серебряной оправе с чер-
нью, охотничьи ножи с кожаными рукоятками, тульские и
турецкие пистолеты, арапники и хлысты, свистки и духовые
рожки. К крыльцу барского дома подавалась коляска, дрожки и
одноколки для гостей. За каждым экипажем находился верхом
конюший, имея в поводу верховую лошадь для помещика или
для одного из его гостей. Когда хозяин садился в коляску, лов-
чий снова трубил, охотники выстраивались в ряд, и вся ка-
* Н. Дубровин. Русская жизнь в начале XIX в.
Быт дворянской Москвы
247
валькада с песнями отправлялась в путь. Часто за охотниками
следовали линейки с дамами, окруженные молодежью на смир-
ных иноходцах... далее стремянные вели запасных господских
лошадей и на сворах борзых. Наконец следовал обоз с палатка-
ми, съестными припасами, таганами, кастрюлями, сковоро-
дами и проч...»*. «На пространном поле, перерезанном кое-где
оврагами, притонами хитрых увертливых лисиц, у опушки рощ
и лесов гомозится за исто барским веселым делом, под глав-
ным распоряжением самого барина, разнообразный люд: пса-
ри, доезжачие85, стремянные, конюхи, казаки, приживальцы,
помещики разных сортов, богатые и бедные, с их собаками и
псарями. Гончие заливаются звонким частым лаем, выгоняя
зверя на широкий простор поля; борзые мечутся в разные сто-
роны за добычей, а доезжачие и гости помещики порскают,
атукают, трубят в рога, скачут сломя голову
По полям и по лесам,
И по мхам и по болотам,
По долинам и буграм...»
Часто охотники увлекались до того, что захватывали ночь и
возвращаться домой было невозможно. Тогда раскидывался ла-
герь и пускалось в ход все, что было в обозе. Кушали сытно, и
вино лилось рекою. Господа тешились и пировали, а охотники-
крестьяне часто утирали слезы. «Веселье это, — говорит совре-
менник, Н.Г. Левшин, — довольно часто обращалось в горе не
малое, ибо когда пропустят зайца, а, спаси Боже, лисицу, то
тут же всех (псарей) перепорют их же плетками... Редкое поле
проходило без баталии, — большею частью вся прислуга кула-
ком глаза утирала и вздыхала...»
Охота продолжалась до самой глубокой осени, до первой
пороши. Тогда богатые помещики переселялись в Москву, а
остальные замыкались в своих деревнях. Снова оживали москов-
ские улицы, освещались по вечерам фонариками и плошками
дома, где давались вечера и балы, гремело музыкой и сверкало
огнями разноцветных шкаликов Благородное собрание, начи-
нался круговорот зимней московской жизни с ее увеселения-
ми, обедами, балами с неизбежным Тверским бульваром и
Кузнецким мостом, где тратились скопленные за лето и осень
помещичьи доходы, — французская лавка мод и карточный стол
в клубе живо съедали к весне накопленные блага и вызывали
Н. Дубровин. Русская жизнь в начале XIX в.
248
С.А. Князьков
заботы, как и где добыть денег; бурмистры и управляющее близ-
ких и дальних имений получали грозные предписания о при-
сылке денег ценой продажи всего, что можно продать, имения
закладывались в казенные учреждения и частные руки, выда-
вались векселя и заемные письма, — и жизнь, все та же веселая
и беззаботная, пустая и бессодержательная, шла своим чере-
дом, истощая труд крепостной деревни, погружая мысль в сон,
сводя все деятельное в человеке к пустому вращению в кругу
мелких интересов так называемой «светской» жизни, в пусты-
не которой небольшими отрадными оазисами выдавались про-
блески жизни духа, и тем ярче светил тот свет духовный, бла-
годать которого вне зависимости от преходящих условий внеш-
ней жизни и который дал России гений Пушкина, всю плеяду
его современников. Тесно сплотившись между собою, образо-
ванные кружки эти резко выделялись над остальной массой
населения, имели с ней мало общего и жили своей особой
жизнью, соприкасаясь с остальными слоями общества только
внешним образом. Эти разрозненные кружки, «в которых, —
по словам К.Д. Кавелина, — сосредоточивались лучшие умствен-
ные и культурные силы — искусственные центры, со своей осо-
бой атмосферой, в которой вырабатывались изящные, глубоко
просвещенные и нравственные личности. Они в любом евро-
пейском обществе заняли бы почетное место и играли бы вид-
ную роль. Но эти во всех отношениях замечательные люди вра-
щались только между собой и оставались без всякого непосред-
ственного действия и влияния на все то, что находилось вне их
тесного, немногочисленного кружка». А огромное большинство
тогдашнего русского общества жило, выражаясь языком совре-
менника, «тунеядствуя», ничего не ценя в жизни, кроме благ
материальных, ставя их выше ценностей нравственных. Это была
жизнь порядка крепостного, в которой рабы были в зависимости
от господ, а господа, может быть, еще больше зависели от той
«даровщины», которую создавала для них крепостная обстановка
и в которой тонуло и гибло все, что может звать человека к
самодеятельности и совершенствованию во имя благ иных, чем
те, которые определяются жирной кулебякой и псовой охотой.
С.А. Князьков
ЧАИ В МОСКВЕ
Начнем издалека, ab ovo*, как начинаются все важные
предметы. Более тысячи лет тому в Китае жил мудрец
Будда-Дарма, человек, каких немного бывает на белом
свете. Умерщвляя плоть свою всевозможными средствами, он
отрезал от глаз своих веки: верховное существо наградило его
за это пожертвование бессмертием, а из отрезанных век произ-
вело чудодейственную траву ча-э (китайское название чая),
которой в силу излечивать многие болезни, душевные и теле-
сные. Ученики святого мудреца усердно стали пить отвар лис-
тьев нового растения, и вскоре употребление его сделалось все-
общим в Поднебесной империи. Но род человеческий вместо
стремления к усовершенствованию с течением времени развра-
тился до того, что чай вовсе потерял силу врачевать душевные
недуги и остался лекарством лишь для тела: так еще до сих пор
он укрепляет глаза, желудок, возбуждает бодрость, предохраня-
ет от подагры и от каменной болезни.
Я передал, что говорят китайские летописи; а верить или не
верить их словам и диковинным свойствам чая — предоставля-
ется на волю каждого. Неоспоримо только то, что природа на-
значила чаю играть первостепенную роль. Вместе с завоевания-
ми Чингисхана он перешел за пределы родины, потом из Азии
перебрался в Европу, где для почину, не зная, что делать с
невиданным дотоле зельем, голландцы запрятали его в музей
редкостей, а англичане сварили из него соус; отсюда шагнул
он в Америку, где из-за него вспыхнула война, имевшая по-
следствием отторжение американских колоний от Великобри-
тании, из Америки не трудно было ему пройти в остальные
части света — и теперь чай всюду в таком же употреблении,
как романы французской фабрикации.
Соседи с китайцами, мы прежде других европейцев позна-
комились с благородным напитком, и тогда как другой чуже-
земец, табак, подвергался у нас страшным гонениям, чай с
каждым годом приобретал большее и большее число почитате-
лей, употребляясь сперва как «пользительная трава», а потом про-
* Сначала, «от яйца».
250
Чай в Москве
сто в удовольствие желудка. Во второй половине XVII столетия
чай продавался уже по тридцати копеек за фунт, и хотя при Пет-
ре Великом мы переняли от голландцев употребление кофе, но
этому новому гостю не под силу было выжить старого, кото-
рый сделался нашим закадычным собеседником.
Как средство возбудительное (наркотическое) чай действует
более на сердце, чем на голову: вот почему особенно полюби-
ли его жители Белокаменной. Другие города, строго преданные
дедовским обычаям, нескоро знакомились с роскошью, до-
вольствовались сбитнем86, отваром мяты, липового цвета или
другой какой скромной доморощенной травы с медом. Петер-
бург пробавлялся кофеем, а Москва деятельно пристращалась
к чаю. Аустерии (то есть ресторации), заведенные Петром Ве-
ликим для развития у нас общественности, не замедлили сде-
латься приютом чая; когда прошло то золотое время, как посе-
тителей угощали в них даже даром, лишь бы приохотить их к
чтению газет, гости охотно стали заменять горячительные
напитки безвредной горячей водой. Для домашнего обихода
изобретен был самовар*, это предзнаменование могущества па-
ров, и быстро вытеснил медные чайники, в которых деды наши,
подражая китайцам, грели воду для чая. К сожалению, я не
имею достаточных показаний о количестве чая, какое выпива-
лось у нас в прошлом столетии. А сколько и как пьем его мы,
люди девятнадцатого века, конечно, небезызвестно всем и каж-
дому, и благосклонный читатель, надеюсь, не потребует от
меня статистических данных. Теперь, слава Будде-Дарме, вся
Русь, «от финских хладных скал до пламенной Колхиды», все
от мала до велика, миллионер и поденщик, пьют чай, кто кир-
пичный с солью, маслом и молоком, кто душистый ма-ю-кон,
кто букетный лян-син, иные даже диковинный жемчужный
или златовидный ханский. И если Англия со своими огромны-
ми колониями выпивает чаю гораздо больше нашего, а Север-
ная Америка мало чем уступит нам в отношении к количеству
потребления его, — зато мы получаем самые лучшие сорта дра-
гоценной травы и несравненно разборчивее их насчет ее досто-
инств — даром что нет у нас записных, специальных чаеведов,
какие водятся у англичан в Кантоне.
Кто знает Москву не понаслышке, не по беглой наглядке,
тот согласится, что чай — пятая стихия ее жителей, и что не
* Наши войска в 1813 году выучили Европу употреблению этого
умно придуманного снаряда.
Чай в Москве
251
будь этой земной амброзии, в быте москвичей произошел бы
коренной переворот: хлебосольное гостеприимство, эта праде-
довская добродетель, неизменно хранимая нами, рушилась бы
вконец. Бывали ли вы в доме чисто русском, где хозяин не
прячется от посетителей, где перед вашими глазами не сядут за
стол, не пригласив вас разделить хлеба-соли, «чем Бог послал»?
Тут никакое подчеванье не обойдется без чаю; им оно начнет-
ся, как следует, по порядку, и им же нередко кончится, на
дорогу. Хозяева только что отпили, вы пришли, когда самовар
уже снялся со стола, но это не помешает ему закипеть снова и
явиться для услаждения беседы, и вы будете пить не одни:
любезность хозяев посоответствует вам. Никакие оговорки не
избавят вас от обязанности присесть к самовару: погода холод-
ная, сырая — вы, конечно, прозябли, следовательно, вот за-
конная причина согреться; будь тепло в 20 градусов — все-таки
есть повод пить чай для прохлаждения. Словом, во всякий час и
всякое время года у истого москвича чай предлагается каждому
гостю, так что во многих домах, кроме обычных двух раз, ут-
ром и вечером, его пьют столько, что и счет потеряешь. Если
бы китайцы знали это, я уверен, они почтили бы нас именем
преждерожденных, старших братьев (китайские комплименты).
Из москвичей редко найдете бедняка, у которого не было
бы самовара. Иной бьется как рыба об лед, в тесной каморке
его нет ни одного неизломанного стула (хоть их всего-то пара):
а ярко вычищенный самовар красуется на самом видном мес-
те, составляя, может быть, единственную ценную вещь, ка-
кою владеет хозяин. Москвич скорее согласится отказать себе в
другом каком удобстве жизни, даже не испечь пирогов в праз-
дник, чем не напиться чаю хоть раз в день, удовольствие это
стоит недорого (разумеется, речь идет о людях, у которых, по
их собственному выражению, в одном карман Иван Тощой, а
в другом Марья Леготишна): положим, семья состоит из трех
или четырех человек; значит, золотник чаю — десять копеек,
полосьмушки сахару — семь копеек, воды на копейку, уголья
нередко свои: итак, за восемнадцать копеек покупается все на-
слаждение. Человек не семейный редко держит самовар; но для
него постоянное и недорогое прибежище в заведениях, кото-
рых у нас не меньше, чем в Японии чайных домов, и о них да
позволено будет сказать тоже несколько слов.
Трактирных заведений в 1846 году считалось в Москве до
двухсот. Употреблено в них в продолжение года чаю почти сто
252
Чай в Москве
девяносто восемь тысяч фунтов (на сумму боле 515 тыс. руб.
сереб.), а сахару с лишком тридцать восемь тысяч пудов (на
сумму более 31 тыс. руб. серебр.): цифры, не поражающие своей
значительностью, когда знаешь, что главный товар заведений —
чай. Немец вспрыскивает покупку, калякает с товарищем за
бутылкой пива, француз в таком случае требует вина, а мос-
квич — чаю. Поэтому в тех частях города, где более движения,
торговой жизни, тем более и пьют чаю, и наоборот: в 1846 году
Городская часть (я говорю про одни заведения) выпила почти 30
тысяч фунтов чаю, а Рогожская боле 20, тогда как Пречистен-
ская ограничилась 6 тысячами фунтов, а Мещанская потреби-
ла менее 3 тысяч*. Торговому человеку не приходится ду-
мать о русском напитке, веселящем душу; зато он усердно на-
качивает себя китайским, вовсе не заботясь о вредных послед-
ствиях, какие сулят доктора неумеренным любителям чаю: на-
против, он полнеет так, что сердце радуется, как взглянешь на
него, и готов бы отвечать врагам чаепития словами Вольтера**.
Заведения со своей стороны стараются не ударить в грязь
лицом перед неизменными гостями. Начиная от трактиров, где
прислуга щеголяет в шелковых рубашках, где двадцатитысяч-
ные машины услаждают слух меломанов, где можно найти кипу
журналов, до тех заведений по краям Москвы, в которых дере-
вянные лавки заменяют красные диваны, а половые ходят в
опорках, — везде, если найдете какой недостаток, то уж, на-
верно, не в чае, и если возмутит что вашу душу или аппетит,
то, конечно, не он.
Не имею права, читатель, заключать решительно, что вы
были когда-нибудь в заведении: но если вы любопытны, смею
попросить вас туда на четверть часа. Войдемте в знаменитый
Троицкий или в не менее славный Московский. Ловкая прислу-
га, все чистые ярославцы, мигом снимет с нас шубы, учтиво
укажет, где удобнее сесть, если мы среди множества гостей
затруднимся с выбором места, расстелет салфетку на красной
* См. Отчет г-на московского обер-полицмейстера за 1846 год.
** Вероятно, читателям известен анекдот о фернейском философе,
но не мешает повторить его здесь. Однажды доктор красноречиво убеж-
дал Вольтера перестать пить кофе, говоря, что это медленный яд. «Но
я уже шестьдесят лет пью этот яд и, право, никогда не чувствовал
себя от него хуже» — отвечал пациент.
Замечу, кстати, что недавно наука избавила чай от несправедливых
нареканий, доказав, что он питателен как нельзя лучше.
Чай в Москве
253
ярославской скатерти, покрывающей стол, и произнесет обыч-
ное: «что прикажете?» Разумеется, чаю. Полюбуемся ловкос-
тью, с какою половой несет в одной руке поднос, уставлен-
ный посудой, а в другой два чайника, и займемся делом.
Что это? Вы кладете сахар в стакан, щедрою рукою льете
сливок, не думая, что портите этим аромат чая, ждете, пока
он простынет, требуете огня, чтобы закурить сигару: с горем
вижу, что вы далеко не настоящий чаепиец. Осмотритесь кру-
гом: кто делает так? Вот хоть бы, примерно, наши соседи —
истинные любители чая, и пьют его с толком, даже с чув-
ством, то есть совершенно горячим, когда он проникает во все
поры тела и понемногу погружает нервы в сладостное онеме-
ние, которое кто-то удачно назвал китаизмом. Они знают, что
всякая примесь портит чай, что он, как шампанское, должен
быть цельный, и пьют его чистый, убежденные, что лишь од-
ним иностранцам простительно делать из него завтрак, и пьют
вприкуску, понимая, что сахар употребляется для подслащи-
вания, а не для рассиропливания чая. Смотрите дальше: у всех
такой же вкус, такая же разборчивость, точно мы в Китае, где
мудрецы императоры сочинили законы и о том, как пить чай.
Везде, слышите, почти исключительное требование чаю, звон
чашек; видите, как взад и вперед снует народ, как одни посети-
тели сменяются другими, жаждущими, подобно им, чаепития,
и как половые едва успевают удовлетворять их требованиям, —
словом, здесь без чаю «нет спасенья». Правда, на ином столе по-
явится порой графин с подозрительной жидкостью, иногда раз-
дастся возмутительное хлопанье пробки, но это не уничтожает
общности приятного впечатления, производимого чаепитием.
Зайдем куда-нибудь в другое, не столь благообразное заведе-
ние: представится то же самое зрелище — все кушают благо-
уханный нектар. Пьет его подмосковный крестьянин с радости,
что выгодно сбыл два воза дров, и пьет «до седьмого яруса пота»,
пьет вскладчину артель мастеровых, которых узнаете по неми-
лосердному истреблению табаку; чаем запивает магарычи ком-
пания ямщиков, чаем подкрепляет свои силы усталый пешеход.
МОСКОВСКИЕ ПРЕЛЕСТИ
СЦЕНЫ У МИРОВЫХ СУДЕЙ, УГОЛОВНЫЕ ПРОЦЕССЫ,
ОЧЕРКИ ОБЩЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ
Дело о чертях
(Мировой суд87)
7 и 8 августа у мирового судьи Хамовнического участка,
г-на Румянцева, между прочим происходило следующее раз-
бирательство.
К столу подходит крестьянин лет 30-ти, плохо одетый; во-
лосы от болезни на голове вылезли.
Судья. В чем состоит ваша жалоба?
Проситель. Служил я, господин судья, у Н.Д. приказчиком
по питейной части, дал ему в залог денег 40 рублей, а назад их
он мне не отдает.
Судья. Почему же?
Проситель. У меня, говорит, для тебя нет лишних денег, а
вот, говорит, если хочешь жениться на моей дочери, так я тебе
дам 40 тысяч, только с тем, чтобы ты душу свою черту зало-
жил. У него своя-то душа, ваше благородие, давно черту прода-
на, да и приказчики-то его, Егор Семенов и Михаил Арсень-
ев, души свои ему заложили; они по коммерции-то самого са-
тану обманули. Нет, думаю себе, на эту удочку меня не пойма-
ете; впрочем, говорю: покажите-ка, мол, мне, какие у вас черти
находятся? Вывели это они из другой комнаты черта, барином
разодетого. Здравствуйте, говорит он мне, а сам расшаркивает-
ся, а другой-то черт тем временем на меня из-за дверей выгля-
дывает; рожа такая скверная, что я даже не вытерпел, плюнул
на него. После того Н.Д. говорит мне: «Подумай, говорит, Иван
Ильич, ведь черти, говорит, народ хороший, с ними, говорит,
можно дело делать». Я ничего на это ему не сказал, только
покачал головою и вышел. Прихожу на третий день на Смолен-
ский рынок, в погребок Ласточкина, сел это я на скамейку и
только что успел папироску закурить — гляжу, а эти самые два
черта в двери-то и входят и говорят мне: «Здравствуйте, мол,
Иван Ильич, не хотите ли мы вас водочкой поподчуем?» Нет,
Московские прелести
255
говорю, спасибо, а сам думаю, как бы за городовыми послать
да скрутить их — ведь они только православный народ смущают
да души в залог берут; да потом уж смекнул, что городовые-то
не сладят с ними; взял и перекрестился — они и пропали.
Судья. Нет, я этой жалобы от вас принять не могу, вы об
этом жалуйтесь духовному начальству.
Проситель. Помилуйте, господин судья; как же к духовному?
Да если я явлюсь к духовному начальству, оно меня за жулика
сочтет — сами видите, как я одет.
Судья. Вы кто?
Проситель. Я крестьянин.
Судья. Вас как зовут?
Проситель. Иван Ильич Красноложкин.
Судья. Где живете?
Красноложкин. На Арбате, у брата в кабачке... Я два месяца
по их милости в остроге сидел
Судья. Вы, кажется, больны.
Красноложкин. Нет, господин судья, я здоров. Прошу вас выз-
вать Николая Дементьева и взыскать с него 40 рублей.
Судья. Хорошо, явитесь завтра в час по полудни.
Красноложкин поклонился и вышел.
На 8-е число действительно вызван был господином су-
дьею Зимин, но вместо него явился в камеру его поверен-
ный, Егор Семенов.
Судья. Вы господин Зимин?
Ответчик. Нет, я его поверенный.
Красноложкин. Это доверенный, а мне нужно самого Зимина
да священника из острожной церкви.
Судья. Расскажите, что вы требуете.
Красноложкин. Я приехал к Зимину на третий день Святой
недели, говорю ему, деньги 40 рублей мне, мол, пожалуйте, а
он душу мою черту заложить просил.
Судья. Ну чтож, вы и заложили?
Красноложкин. Нет; извольте у священника спросить, он все
откроет.
Судья. Вы мне вчера говорили, что два месяца в остроге
сидели.
Красноложкин. Сидел по решению смоленского мирового
судьи.
Судья. За что это?
256
Московские прелести
Красноложкин. Судья и сам не знает за что, об этом только
мне известно.
Судья (к поверенному). Что вы на это скажете?
Поверенный. Напротив, этого я ничего не могу сказать; 40 руб-
лей мой доверитель ему не должен и никакой души у него не
требовал. Он третьего дня к нам приходил, 7 тысяч рублей тре-
бовал... видите, он сумасшедший.
Красноложкин. Егор Семенович, друг любезный, у тебя у са-
мого душа в закладе у черта находится; меня из-за вас в остро-
ге отец Авраам три раза по спине жезлом вытянул.
Судья (к Красноложкину). Чем вы можете доказать свой иск
в 40 рублей.
Красноложкин. Чем! Мало ли чем! Марками у меня 40 копе-
ек взято, там еще 15 рублей каких-то... да мне и деньги эти не
нужны, а хочется только чертовщину их раскрыть.
Судья (к поверенному). Какие же он 7 тысяч рублей у вас
спрашивал?
Поверенный. Помилуйте, ничего не знаем; приходит к нам ни
с того ни с сего; мы его и выпроводили. Он на второй неделе
Великого поста у нас в кабаке приказчиком был, вино продал,
а деньги неизвестно куда дел; мы уже не спрашиваем их у него.
Красноложкин. Помилуйте, господин судья, Егор Семенович
про эти 7 тысяч ничего не знает; эти деньги на совете в Про-
точном переулке я у чертей украл, а Зимин взял их у меня на
несколько дней... мне нужно в старый Иерусалим ехать... мы,
господин судья, с позволения сказать, черта в коммерции об-
манули... всего тут рассказывать неловко и негодится.
Судья постановил определение: в иске Красноложкину от-
казать и когда спросил у него, доволен ли он этим решением,
то Красноложкин на это ничего не отвечал и только, выходя
из камеры, произнес: «я сейчас к Тройце поеду, с Филаретуш-
кой посоветуюсь на счет всей этой чертовщины».
Дело о жене губернского секретаря А, И, Макаровой
(Мировой суд)
Обвиняемая — жена губернского секретаря Александра Ла-
рионова Макарова, живущая в меблированных комнатах крес-
тьянина Патенкова, Тверской части, 3-го квартала. Обвинение
заключалось в том, что госпожа Макарова в нетрезвом виде
била посуду и даже бросила бутылкой в хозяина Патенкова,
Московские прелести
257
но, по счастью, в него не попала. Свидетели обвинения, дво-
рянин Анатолий Иванович Бечечкаров и 13-летний крестьян-
ский мальчик Василий Яковлев Надёжин, спрошенные без при-
сяги, обвинение подтвердили. Депутат от полиции г-н Андреев
заявил мировому судье, что даже постоянное местопребыва-
ние г-жи Макаровой не безопасно.
Судья. То есть, как же это?
Андреев. Все на крыше сидит и постоянно пьяная. Сверх того,
г-н судья, она уже была судима у мирового судьи Тверского уча-
стка за появление на улице в безобразно пьяном виде и в муж-
ском костюме, за что и была подвергнута семидневному аресту.
Сама обвиняемая на суд не явилась и поверенного от себя
не прислала.
Мировой судья, руководствуясь 119, 133 ст. Уст. уг. суд. и 38 ст.
Уст. о наказании, определил подвергнуть госпожу Макарову
аресту на 7 дней.
Дело А. И. Макаровой
(Мировой суд)
26 сентября 1868 года у мирового судьи Александровского
участка разбиралось дело о буйных поступках жены коллежско-
го секретаря А.И. Макаровой.
Обвинение состояло в следующем. Госпожа Макарова, жи-
вущая в номерах на Никитской, в доме Лясотович, напившись
пьяною начала бить посуду. На шум прибежали хозяин номеров
и некоторые из жильцов. Госпожа Макарова бросила в хозяина
бутылкой, потом выскочила на крышу, уселась там и приня-
лась петь песни. Обо всем этом была уведомлена полиция.
Защитник Макаровой, г-н Муравлев, в оправдание своей
клиентки объяснил, что госпожа Макарова часто предается ме-
ланхолии. В день совершившегося происшествия она заперлась
в своем номере, чтобы поплакать на свободе. Хозяин номеров
стал стучаться к ней и расспрашивать ее, «о чем она плачет?»,
она отвечала, что нужда заставляет ее плакать. Посуда была
разбита нечаянно, по неосторожности. Хозяин же кроме того,
что нарушил ее уединение, но еще, ворвавшись в номер, ос-
мелился ударить ее и ругался неприличными словами.
Судья, основываясь на свидетельских показаниях, подтвер-
дивших действительность обвинения, определил: подвергнуть
госпожу Макарову семидневному аресту при городском арес-
тантском доме.
17 Москва
258
Московские прелести
Дело московского купца Тимофеева
(Окружной суд88)
В московском окружном суде по 1-му уголовному отделению,
под председательством Н.С. Арсеньева, при членах Н.А. Анцы-
ферове и П.П. Легейде, с участием присяжных заседателей, 5 и
6 ноября рассматривалось дело о фальшивом духовном завеща-
нии московского купца Михаила Тимофеева. Обвинял товарищ
прокурора Н.Н. Павлов. Обвиняемыми были: жена покойного
Александра Иванова, губернский секретарь Окунев и канце-
лярский служитель Соловьев. Защищали: госпожу Тимофееву —
присяжный поверенный Ф.Г. Соловьев, Окунева — присяжный
стряпчий К.П. Соловьев и Соловьева присяжный поверен-
ный И.Л. Головнин. Поверенным гражданского истца, брата
умершего Михаила Тимофеева, мещанина Петра Тимофеева
был кандидат прав князь А.И. Урусов. Защитник Тимофеевой
господин Соловьев заявил, что со стороны Петра Тимофеева
не доказано, чтобы он был единственным наследником после
брата своего, а потому и не может быть гражданским истцом.
На это заявление суд, соглашаясь с мнением прокурора, опре-
делил: так как Петр Тимофеев уже допущен судом в качестве
гражданского истца, то и оставить за ним это право. Обвини-
тельный акт заключался в следующем.
В 1864 году августа 24-го числа умер московский купец Ми-
хаил Тимофеев. При сделании того же числа полицией описи
его имущества вдова его объяснила, что после мужа ее завеща-
ния не осталось. Но 18 сентября того же года она представила в
1-й департамент магистрата духовное завещание своего мужа,
явленное в 2-м департаменте гражданской палаты и составлен-
ное 16 августа 1864 года. Завещанием этим все имущество свое
Михаил Тимофеев отказывал ей. На этом основании она и про-
сила выдать ей опечатанное имущество. Просьба ее была удов-
летворена. Между тем брат умершего Петр Тимофеев принес
ж:алобу, в которой означенное завещание признавал фальши-
вым. Назначено было следствие, вначале производившееся Доб-
ронравовым и под конец переданное Пабедимову. Завещание
писано коллежским регистратором Дурасовым и подписано: вме-
сто завещателя, за невладением рук, по его личной просьбе
титулярным советником Цветковым и свидетелями — кол-
лежским регистратором Соловьевым и губернскими секрета-
рями Полевым и Окуневым. Дурасов объяснил, что он перепи-
сывал завещание в трактире 26-го или 27-го числа августа, ибо
Московские прелести
259
хорошенько не помнит, по просьбе встретившегося ему на улице
неизвестного молодого человека; для числа он оставил место;
в чем заключалось завещание, не припомнит и самого завеща-
теля никогда не видал. Полев, теперь уже умерший, показал,
что покойного Тимофеева знал лет 6 и часто бывал у него.
Незадолго до Успеньева дня Тимофеев пригласил его через не-
известного ему молодого человека, и когда Полев пришел к
Тимофееву, то тот лежал на диване и просил его подписаться
под завещанием свидетелем. Завещание вместо Тимофеева было
подписано кем-то другим, так как сам он не владел рукою.
Полев подписал завещание, и Тимофеев стал просить его отыс-
кать еще двух свидетелей, и Полев послал к нему на другой
день двух своих сослуживцев, Соловьева и Окунева, которые
показали, что Полев не посылал их к Тимофееву, а подписали
они завещание по просьбе самого Тимофеева. Окунев сказал,
что при приходе его Тимофеев встал и протянул руку, но не
владел уже ею; Соловьев же показал, что Тимофеев вынул для
подписания завещание из-под подушки. Относительно того, что
Соловьев подписался под завещанием коллежским регистрато-
ром, он объяснил, что совершил это без всякого злого умысла.
Цветков, как умерший, спрошен не был.
Обвиняемая Тимофеева показала, что виновною себя не
признает, что духовное завещание, найденное ею на комоде
под клеенкою уже после смерти мужа, о существовании кото-
рого она прежде ничего не знала, считает правильным. Хотя в
прошении в магистрат и сказано, что завещание сохранялось у
брата ее Щигляева, но это произошло по ошибке переписчика
прошения; а она в то время была очень расстроена и у нее
болели глаза, почему она и не заметила этой ошибки. У мужа ее
никакого состояния не было, а все оставшееся составляет ее
приданое, переданное мужу ее отцом. Брата своего мужа она
никогда не видала и ничего о нем не слыхала, а равно она не
знала никого и из подписавших завещание. Муж ее болен был
целый год, а 16 августа у него сделалось нечто вроде удара. До
его смерти она имущества никому не передавала и не скрыва-
ла, а продала товар купцу Волынскому, когда уже была введе-
на во владение.
Обвиняемый Окунев признал себя виновным в подписании
завещания по просьбе Тимофеева, но не в его присутствии.
Перед Успеньевым днем в магистрат пришел квартальный над-
зиратель Бартновский, с которым прежде хаживал в магистрат
17*
260
Московские прелести
Тимофеев, и сказал, что Тимофеев болен и просит его и Соло-
вьева подписать завещание. Они, сдавшись на его убеждения,
согласились, а потом оба они ходили с Бартновским к Тимо-
фееву удостовериться: он ли присылал завещание, и тот отве-
чал им, что это действительно правда, и просил их подтвердить
подпись в гражданской палате при явке завещания.
Во время содержания в остроге Окунев говорил Соловье-
ву, что Дурасов хочет показать истину, что он послал пись-
мо к П. Тимофееву, объявляя будто переписывал завещание
уже после 26 августа, по просьбе П. Тимофеева, который и
заплатил ему за то; между тем как в действительности он пере-
писывал означенное завещание в начале августа; но за это Ду-
расов просит 100 рублей; Дурасов повторил это при других аре-
стантах, и они согласились дать ему 50 рублей вперед, а ос-
тальные 50 рублей передать через тюремного священника пос-
ле его показания, на что священник и согласился. Впрочем,
дело это у них расстроилось.
Обвиняемый Соловьев показал то же и, сверх того, при-
знал себя виновным в наименовании чином коллежского ре-
гистратора.
Мочалин, бывший приказчик Тимофеева, показал, что хо-
зяин его был болен все лето, но ходил в лавку до половины
августа; торговые книги вел Тимофеев сам и когда перестал
вести их, сказать утвердительно не может. Тимофеева Петра
Мочалин видал в лавке редко, не более трех раз в год, когда
тот приходил за деньгами на содержание матери; ходил ли он
к покойному, не знает, ибо в квартиру его, кроме лавки, был
еще ход со двора. Подписавшихся под завещанием лиц он, сви-
детель, не знает и вообще ничего не знает о завещании. Когда
соборовали М. Тимофеева, то его посылали за П. Тимофеевым,
но кто именно посылал хорошо не помнит, а кажется, сама
хозяйка. Тесть М. Тимофеева, Щегляев, был человек очень бо-
гатый, и, как Мочалин слышал, Тимофеев взял за женою хо-
рошее приданое. Ежегодный торговый оборот Тимофеева был
около 10 000 рублей серебром.
Из акта опечатания имущества умершего Тимофеева видно,
что вследствие объявления П. Тимофеева о сокрытии вдовою
имущества на чердаке найден скрытый товар, а около двери
разные счета и книги. На это Тимофеева объяснила, что товар
был перенесен туда еще при жизни мужа ее и что она по болез-
ни и расстройству позабыла объявить о том 24 августа. Мочалин
Московские прелести
261
показал, что на чердаке складывался всякий лишний товар и
столовые часы, отданные на комиссию. Приходской священ-
ник Раевский показал между прочим, что перед Успеньевым
днем М. Тимофеев говел; 15 августа был у обедни, крестился
сам и прикладывался ко кресту; был ли он у обедни 16-го чис-
ла ~ этого свидетель не заметил, а 17-го числа он его соборо-
вал, в этот день Тимофеев был уже без памяти и умер 23-го
или 24-го числа. С женою он жил прекрасно и сам был человек
превосходный; чье было состояние, свидетель не знает. Духов-
ник М. Тимофеева, священник Полянский, объяснил, что Ти-
мофеев исповедывался у него 13 августа; после исповеди гово-
рил, что слабеет со дня на день и желает сделать завещание,
чтобы родные не обидели его жену. Кухарка Павлова сама в суд
не явилась, а в показании своем, прочитанном судом, объяс-
нила, что покойный владел руками и ногами, в церковь ходил,
говел и причащался; увозили ли его товар, она не знает, о
завещании слышала прежде, что он хочет сделать оное.
Из остальных свидетелей важно показание чиновника Дура-
сова, объяснившего, что прежнее его показание у судебного
следователя ложно и дано по просьбе П. Тимофеева, но что он,
желая показать теперь сущую правду, объявляет, что завеща-
ние писал не 26-го или 27-го августа, а на первой неделе Ус-
пенского поста, и что Соловьев и Окунев сидят в тюрьме на-
прасно. На следующий день, 6 ноября, после судебного состя-
зания и обвинительной речи товарища прокурора суд постано-
вил, согласно приговору присяжных: госпожу Тимофееву и Оку-
нева признать невиновными, а Соловьева подвергнуть в 25 руб-
лей штрафу или, в случае несостоятельности, аресту на пять дней.
Дело о смотрителе Матросской богадельни Соболеве
(Мировой суд)
Горничная эконома Матросской богадельни Татьяна Лева-
ницкая принесла жалобу мировому судье Сокольнического уча-
стка, заключавшуюся в том, что она по приказанию своей ба-
рыни в девять часов вечера пришла к смотрителю той же бога-
дельни Соболеву за «Московскими Ведомостями» и что тот,
будучи хмельным, обругал ее разными неприличными слова-
ми и выгнал вон. Свидетелем всего этого обвинительница вы-
ставила призреваемого в означенной богадельне старика Фи-
липпа, находящегося в услужении у г-на Соболева.
262
Московские прелести
Судья, вызвав обвиняемого, спросил его: признает ли он
себя виновным и что может сказать против этого обвинения.
Соболев. А я вот что скажу вам, господин судья: мы получаем
газеты в шесть часов, я как начальник богадельни получаю
газеты первый, а Татьяна пришла ко мне в 7 часов. Вы, госпо-
дин судья, знаете, катковская газета89 большая: в час ее не
прочтешь, и я дал им полицейский листок, а газет, сказал, не
дам до утра.
Леваницкая. Я приходила не в семь, а в девять часов, как
обыкновенно.
Соболев. Только это, через несколько минут опять слышу зво-
нок. Кто? — спрашиваю. За газетами пришли, говорят. Ну тут,
признаюсь, я уже рассердился и сказал что-то.
Леваницкая. Да г-н Соболев и невыслушал меня, а прямо
обругал неприличными словами.
Соболев. Не помню я, что ей сказал. Нынче у детей я спра-
шивал: не бранил ли я Татьяну; они говорят, что нет. Но, при-
знаюсь, я назвал ее дрянью и по-христиански согласен попро-
сить у нее за это прощение. Только я, господин судья, был уж
очень рассержен, а потому и сказал, что не буду давать им
газет, пускай в конторе на другой день берут. Ушла Татьяна;
слышу, опять звонок; приходит уж другая, такая толстая, и
говорит, что я пьян, но газет я все-таки не дал. У тебя, Татья-
на, я готов просить прощение по-христиански. Посудите сами,
господин судья, ведь беспрестанные звонки хоть кого так рас-
сердят. Конечно, она невиновата, виноват тот, кто посылал
ее, я не пожалею двух тысяч рублей, чтобы нанять адвоката, и
буду жаловаться. Что за беда, что я выбранил ее, но можно ли
меня, начальника богадельни, тянуть за это в суд. Ведь я после
этого, пожалуй, авторитет потеряю.
Судья. Следовательно, вы сознаетесь, что бранили ее.
Соболев. Кажется, назвал дрянью.
Судья. Она между тем говорит, что вы бранили ее неприлич-
ными словами.
Соболев. Все может быть: я был так рассержен этими звонка-
ми. Скажи, Татьяна, как я тебя бранил?
Леваницкая, приблизившись к судье, произнесла что-то
шепотом.
Соболев (прислушиваясь). Этого, право, не помню! Впрочем,
я согласен по-христиански просить прощения. (Леваницкой). И
как тебе, Татьяна, не совестно тянуть меня к суду из-за такой
Московские прелести
263
безделицы? Мне не за себя обидно, мне обидно за мою долж-
ность. Ведь я тридцать шесть лет состою начальником этого за-
ведения; меня вся Москва знает, и Шумахер знает меня! А ты
захотела срамить меня! Вот и нынче я был у Шумахера, он
говорит то же.
Леваницкая. Я никакого господина Шумахера не знаю-с.
Соболев. Коли ты не знаешь, так вот господин судья знает. А
как ты смела меня пьяным назвать? А? За это ты мне, матуш-
ка, ответишь.
Леваницкая. Вы хоть здесь-то не горячились бы.
Соболев. Нет, голубушка, этого так нельзя спустить. Меня
вся Москва знает, и тут, глядико-с, в суд тянут.
Судья. Она не говорила, что вы были пьяны, она сказала
только в нетрезвом виде.
Леваницкая. Я сказала это потому, что от г-на Соболева очень
уж пахло вином; может, он и облился водкой, только очень
сильно пахло, так и несло.
Соболев. Вот, вы, господин судья, обратите внимание на этот
факт: я послал к ним, потому боялся, что меня душить при-
дут, а мне прислали сказать, что я пьян, пьян целый год, что
на меня жаловаться будут попечителю и что меня в оглобли
запрягут на место лошади. Нет-с, этого нельзя: я все-таки на-
чальник; я буду на все жаловаться. Ко мне присылают нарочно,
чтобы взбесить меня. Это все неприятности по службе.
Судья. Мне нет никакого дела до ваших служебных отноше-
ний. Вы лучше объясните мне: как обругали Леваницкую; в про-
тивном случае я буду вынужден сделать допрос свидетелю.
Соболев. Право, господин судья, это интереснейшая исто-
рия, стоило бы ее в газетах напечатать, жалко вот, что нет
здесь стенографа.
Судья приступил к допросу свидетеля.
Свидетель Филипп. Я был в это время, батюшка, тут, я тут был.
Судья. Слышали вы как бранил Леваницкую г-н Соболев?
Филипп. Нет, батюшка, этого я не слыхал.
Судья. Вы, может быть, крепки на ухо, от того и не слыхали.
Филипп. Ежели б он бранился, то, чай, кричал бы, а то нет,
ничего не слыхал; он не бранился.
Соболев. Он говорит вон, что я не бранился; а я скажу на-
против: бранил ее, бранил.
Судья. Не хотите ли окончить это дело миром.
Леваницкая. Ведь это уже не в первой он меня ругает, я и то
два раза уж ему прощала.
264
Московские прелести
Судья (Соболеву). Вы дадите обещание, что не будете вперед
браниться.
Соболев. Известно, не буду, если только меня опять не рас-
сердят.
Леваницкая. Я, пожалуй, и теперь прощу его, только уж вы,
господин судья, не велите ему больше ругаться.
Соболев. А знаешь что, Татьяна, вот в этих самых законах,
что у господина судьи на столе лежат, написано: если человек
очень уж рассердится, то не только выругать, а и по лику по-
гладить может. Слышала?
Леваницкая. Вот как же, господин судья, мне прощать-то его,
вон он при вас и по лику погладить обещается.
Соболев (торопливо). Ну, ну! Ведь я так, к слову только ска-
зал. Господин судья, я уж особо на нее буду жаловаться, что
она пьяницей меня назвала.
Судья. Как же вы просите у нее прощения и вместе с тем
хотите на нее жаловаться?
Соболев. Ну, пожалуй, я и не буду жаловаться.
Судья объявил, что дело окончилось мировым соглашением.
Соболев (Леваницкой). Ну, Татьяна, что взяла?! Эх, жаль,
что нет стенографа, распотешила бы ты публику. Право!
Дело о крестьянине Александре Шубине,
обвинявшемся в убийстве жены
(Окружной суд)
Крестьянин Александр Никитин Шубин, тридцати двух лет
от роду, находился в работниках у Моисеева, содержателя ло-
мовых извозчиков; а жена его, Шубина, вместе с малолетнею
дочерью жила на свечном каллетовском заводе в кухарках. В од-
ном из дворов этого завода имеются два балагана: один из них
служил столовой, где обедали и ужинали плотники, работав-
шие на заводе, а другой, в котором находилась печь, служил
помещением для жены Шубина, молодой, двадцативосьмилет-
ней женщины, Анны Степановой. Муж прежде навещал ее, но
в последнее время он два раза был выгоняем с завода по просьбе
жены. Причиною такого обращения ее с мужем было то, что
она вступила в близкие связи с рабочим того завода Петром
Платоновым. 1867 года 26 августа, днем, Александр Шубин при-
шел к своей жене в гости, но в балагане ее не застал. Подозре-
вая давно уже ее в неверности и желая окончательно убедиться
Московские прелести
265
в том, он залез под печку и пролежал там до вечера. Когда
наконец Анна Степановна пришла, он вылез из своего убежи-
ща и стал проситься у ней ночевать. Анна не согласилась и
побежала к своему любовнику Платонову с просьбой выгнать
от нее мужа. В то время, когда она исчезла из балагана, Алек-
сандр Шубин снова схоронился под печку. Воротившись и не
видя мужа, жена Шубина в другой раз отправилась к Петру
Платонову сказать ему, чтобы он не трудился, что муж ее ушел.
Через несколько минут после того рабочие, ужинавшие в сто-
ловой, услыхали произнесенные кем-то слова: «За одно быть в
Сибири!» — что-то тяжелое рухнуло на пол, и вслед за тем кто-
то по щепкам пробежал в сад. В это время на дворе было уже
темно. Рабочие, выскочив из-за стола, побежали в сад и схва-
тили там Шубина; потом зажгли огонь и увидали лежавшую
неподалеку от балагана Анну Степанову с разрубленной голо-
вой, из которой вывалился на землю мозг; возле нее лежал
топор, принадлежавший одному из плотников и находивший-
ся в кухне. Анна в бесчувственном состоянии отвезена была в
больницу, где через трое суток и умерла от нанесенной ей раны,
которая, по мнению врача, принадлежала к числу безусловно
смертельных. Вот сущность обвинительного акта.
Дело это уже три раза назначалось к слушанию, но все было
откладываемо по разным причинам. Наконец 2 апреля 1869 года
оно рассматривалось в Московском Окружном суде под пред-
седательством П.М. Щепкина, при членах суда Томашевском и
Павловском; обвинял товарищ прокурора Костылев, защищал
присяжный поверенный Щелкан.
Шубин. «Я не хотел убивать жену, мне самому теперь жалко
ее. И сам не знаю, как все это случилось. Прихожу это я к ней,
стал проситься ночевать, а она пошла за Платоном, чтобы меня,
значит, выгнать, я и спрятался под печку. Они пришли и не
нашли меня, потом, уходя, Платонов шутя возми и толкони
мою жену. Ну тут я не стерпел, выскочил из-под печки, схва-
тил топор и, нагнавши жену, хватил ее по голове; она грохну-
лась наземь и слова не промолвила, а Платонов убежал, а то и
ему не миновать бы того же: я бы и его уходил. Потом я бросил
топор в сторону и побежал в сад, тут меня и поймали».
Платонов, сознавшись в любовной связи с Анной Степано-
вой Шубиной, показал, что в то время когда совершено было
убийство, он возле нее не был и в балаган с нею не приходил.
По отзывам однодеревенцев подсудимого, он был человек
хороший, характер имел мягкий, с женою в деревне жил друж-
266
Московские прелести
но, она вела себя хорошо и они не замечали, чтобы она имела
с кем-нибудь любовную связь.
Другие свидетели, рабочие каллетовского завода, ничего
нового не показали и об отношениях жены Шубина к Плато-
нову отозвались незнанием.
Товарищ прокурора, поддерживая обвинение, приводил в до-
казательство, что Александр Шубин нанес жене своей Анне
удар топором не сзади, а спереди; наконец он, Шубин, дол-
жен был знать, что удар топором будет смертелен, а потому он
и должен быть обвинен в убийстве жены своей в запальчивости
и раздражении и по обстоятельствам дела признан заслужива-
ющим снисхождения.
Защитник подсудимого, присяжный поверенный Щелкан, гово-
рил, что в настоящем случае он не видит убийства, что тут
существует лишь нанесение раны, от которой последовала
смерть. Потом он выразил сомнение, может ли подвергаться
всей тяжести ответственности за преступление муж, убежден-
ный в измене своей жены, и, наконец, принимая во внимание
почти двухлетнее заключение подсудимого, полагает, что не
будет неуместен и приговор оправдательный.
Присяжные признали крестьянина Александра Шубина винов-
ным в нанесении жене своей Анне Степановой удара топором,
вследствие чего последовала ей смерть. Суд постановил: лишив
Шубина всех прав и преимуществ, лично и по состоянию ему
присвоенных, отдать его в арестантские роты90 на три года.
Дело об убийстве эконома Чудова
монастыря Стефана
(Окружной суд)
7 апреля 1869 года в московском окружном суде, по 3-му отде-
лению, под председательством товарища председателя г-на Дей-
ера, с участием присяжных заседателей, рассматривалось весь-
ма замечательное дело о цеховом Сергее Павлове Ларионове,
обвиняемом в убийстве, с обдуманным заранее умыслом, с
целью ограбления, эконома московского Чудова монастыря
иеромонаха Стефана. Обвинял товарищ прокурора г-н Крушин-
ский; защищал присяжный поверенный г-н Фальковский. Зала
суда не могла вместить всех желавших присутствовать при этом
процессе. Хотя обстоятельства этого дела и известны публике;
но мы тем не менее напомним их.
Московские прелести
267
9 декабря прошедшего 1868 года настоятель Чудова монас-
тыря уведомил пристава городской части, что казначей на-
званного монастыря иеромонах Стефан найден в келье своей в
постели убитым. По осмотре трупа голова найдена разрублен-
ной в нескольких местах; одежда и постель окровавленными;
на полу лужи крови. Происшествие это в свое время возбудило
много толков в обществе. Подозрение в убийстве Стефана пало
на прислуживавшего покойному цехового Сергея Павлова Ла-
рионова. На другой же день, т.е. 10 числа, он был задержан в
трактире Андреева и тотчас же во всем сознался; причем объяс-
нил, что к совершению преступления этого его побудило же-
лание «покутить».
Подсудимый еще очень молодой человек: ему в сентябре
истекшего года минул только 21 год; но на вид он еще моложа-
вее; волосы и глаза темные; черты лица его не заключают в
себе решительно ничего отталкивающего, а, напротив, весьма
симпатичны; держит себя довольно прилично; говорит тихим
мягким голосом, опутив голову, и вид имеет очень печальный.
За решеткою напротив него и присяжных заседателей на столе
и на полу лежат вещественные доказательства совершенного
им преступления: окровавленные топор, постель, одежда, же-
лезный сундук и другие вещи.
На вопросы г-на товарища председателя Ларионов дал сле-
дующие показания: отец его был крепостным человеком кня-
гини Грузинской; сам показатель в детстве учился в пречистен-
ском начальном училище, выучился там читать, писать и сче-
ту; потом отец взял его из училища, когда ему было десять лет,
и отдал в ученье типографскому делу. Здесь он был первые
годы учеником, наконец сделался сам мастером, пристрастил-
ся к чтению книг духовного содержания и вскоре возымел же-
лание посвятить себя монастырской жизни. Между тем отец
Ларионова Павел, вышедши из крепостной зависимости, по-
лучил место у княгини Белосельской-Белозерской, к которой
в дом нередко хаживал один священник, доводившийся эко-
ному Стефану двоюродным братом. Священник этот, узнав о
желании Сергея Ларионова идти в монастырь, рекомендовал
его Стефану, который и взял мальчика к себе. Сергей получал
от Стефана готовую пищу и 10 рублей серебром в месяц жало-
ванья, только одежда была его собственная. За это он обязан
был вести Стефану счета и прислуживать ему. Жил Сергей в
каморке, в сенях. Иеромонах полюбил его, ничего от него не
268
Московские прелести
скрывал, вместе с ним считал всегда деньги и потом клал их в
комод; он даже сообщил ему, что недостает сколько-то мона-
стырских денег и что ему, Стефану, придется пополнить недо-
стачу из своих собственных денег. Ларионов стал пошаливать:
таскать деньги из комода старика и прокучивать их с товари-
щами. Всех денег перетаскал он, как говорит, рублей до двух-
сот. Сначала эконом не замечал этих краж, но потом заметил и
выговаривал ему, убеждая исправиться. Убить Стефана Ларио-
нов не имел никакого намерения, а пришла эта мысль мгно-
венно, неожиданно для него самого. Прокутив с товарищами
Николин день и следующий, т.е. субботу, Сергей в воскресе-
нье, 8-го числа, ходил к ранней обедне и встретился со знако-
мым своим, который и стал приглашать его на новую пирушку.
Ларионову самому хотелось кутнуть, да денег не было. Когда
отец Стефан пришел от поздней обедни и по обыкновению
сел за чай, Ларионову впервые пришла мысль убить его. После
чаю эконом лег отдохнуть, а Сергей пошел в трапезу за куша-
ньем для себя, зашел в сарай и захватил топор, которым коло-
ли дрова. Возвратясь назад, он увидел, что к нему идет отец его
Павел и, боясь, чтобы тот не помешал ему совершить заду-
манное, вышел к нему навстречу. Отец посоветовал ему навес-
тить мать, которая была больна и лежала в больнице. «Хорошо, —
сказал он, — коли успею, нынче зайду», — и, прибавив, что
эконом уехал, простился со своим отцом. Войдя в спальню Сте-
фана, он увидел, что тот заснул, и, схватив топор, ударил его
по голове. Сколько ударов нанес он ему, не помнит, потому
что действовал как бы в забытьи. Покончив с ним, он залез в
комод, вынул оттуда три кошелька: ситцевый, шерстяной и
бисерный, ссыпал все деньги в последний кошелек, а два пер-
вых бросил; вскрыл куверт с шестьнадцатью рублями, которые
тоже взял к себе; хотел было сломать и железный сундук, где
хранились монастырские деньги, только силы не хватило. По-
том Сергей Ларионов сбросил с себя окровавленное платье,
вымыл руки, тоже испачканные кровью, и надел другое пла-
тье. Только что он совершил все это и запер дверь, как явился
брат убитого, заштатный пономарь, но Сергей и от него отде-
лался, сказав, что отец-эконом уехал куда-то. Наконец он вы-
шел из монастыря и отправился к своему приятелю Ивану Се-
менову. Вместе они пошли на Красную площадь, где Сергей
купил себе шаль, а Ивану перчатки, и, взяв извозчика, поеха-
ли в сухаревскую гостиницу; послали оттуда за публичной жен-
Московские прелести
269
шиной и с нею отправились в трактир Андреева. Попировав
там, они снова вернулись в Сухаревскую, где и кутили всю ночь:
пили шампанское и другое вино, дарили половых. Когда день-
ги все были истрачены, Ларионов поехал на Спиридоновку к
своему куму, занял у него 30 рублей, да еще у одного своего
знакомого Федорова — 5 рублей, и снова начался пир, и эти
деньги были также истрачены. «Если бы 10-го числа меня не
арестовали, — закончил свои показания Ларионов, — то я сам
бы выдал себя». Показанные ему кошельки и другие вещи он
признал за принадлежащие отцу Стефану, а окровавленную
одежду за свою.
Из показаний свидетелей мы приводим лишь показание отца
архимандрита, который говорил, что хотя и видал Ларионова
в церкви, но полагает, что он делал это не из любви к Богу, а
из любви к праздности: ибо он не любил труда; как только
покойный отец Стефан уходил из монастыря, так вслед за ним
уходил Бог весть куда и Ларионов. Наконец архимандриту так
стала не нравиться беспорядочность Сергея Ларионова, что он
вынужден был сказать эконому Стефану, что не потерпит бо-
лее присутствия Ларионова в монастыре; но Стефан всегда защи-
щал своего любимца и верил в возможность его исправления.
Г-н товарищ прокурора сказал, что, по его мнению, насто-
ящее дело не представляет никаких затруднений при его разре-
шении, так как собственное сознание подсудимого в совер-
шенном им преступлении, поличное и вещественные доказа-
тельства, а равно показания свидетелей, дают для этого доста-
точно данных.
Защитник Ларионова, г-н Фальковский, просил гг. присяж-
ных заседателей обратить внимание на чистосердечное призна-
ние, незрелость и легкомыслие его клиента. «Я ограничусь, —
продолжал он, — лишь теми обстоятельствами, что подсуди-
мому исполнилось совершеннолетие только 21 сентября про-
шедшего года, а в начале декабря того же года он уже является
преступником. И как совершает он это преступление? Он со-
вершает его самым необдуманным образом и не принимает
никаких мер к сокрытию его: он оставляет в комнатах свое
окровавленное платье, кутит с товарищем; наконец сам хочет
отдаться в руки правосудия. Все это видно как из произведен-
ного следствия, так и из показаний самого Ларионова; а сло-
вам его можно верить, потому что все показания его согласны
с истиною. Обратите наконец внимание на его прежнюю бе-
Московские прелести
270
зупречную жизнь, что ясно видно из собранных судом справок.
Характер его изменился под влиянием монастырской жизни,
вследствие возможности легко добывать деньги и слабого над-
зора за его поведением. Если бы покойный отец эконом пост-
роже присматривал за его поступками, то, вероятно, поступки
эти были бы другие, и Ларионов не очутился бы здесь, на
скамье обвиняемых. Натура подсудимого не совсем испорчена;
это доказывается его показаниями: он не прибегает ни к каким
хитростям и уловкам; не старается нисколько выгородить себя,
а говорит одну правду, говорит даже то, что может его комп-
рометировать перед судом и что он легко мог бы скрыть. Обще-
ство ожидает строгого преследования виновного; но, господа,
нельзя-же и закрыть сердце для снисхождения к виновному,
если он того по совести заслуживает».
Г-н товарищ председателя, изложив уже известные обстоя-
тельства этого дела, обратил между прочим внимание гг. при-
сяжных на то, что подсудимый Ларионов совершил убийство
не из крайности, ибо никакой нужды не имел; не вследствие
обиды, ибо иеромонах Стефан его любил и защищал, чего и
сам подсудимый не отрицает. Между тем Ларионов крадет у
Стефана деньги, кутит на них и, наконец, задумывает убить
его и приводит этот умысел в исполнение. Правда, средства
для сокрытия преступления не искусны; но это не что иное,
как обыкновенная особенность молодых преступников. Прав-
да, показания его сходны с истиною; но преступление совер-
шено с обдуманностью, и причины, побудившие его к совер-
шению оного, безнравственны; а потому преступление это и
подходит под 1453 ст. п. 4 (1152) и 129 ст. Уложения о наказаниях.
Присяжные признали цехового Сергея Павлова Ларионова,
21 года, виновным в убийстве эконома московского Чудова
монастыря иеромонаха Стефана, с обдуманным заранее наме-
рением, с целью ограбления, и суд приговорил его, лишив
всех прав состояния, сослать в каторжную работу в рудниках на
двадцать лет.
Обвиненный, выслушав этот приговор, заплакал.
Новая промышленность
Вместе с введением мировых учреждений появились у нас
особого рода промышленники, зарабатывающие себе деньги тем,
что сами навязываются на скандал и потом начинают искать с
вас за обиду, разумеется, гражданским порядком; nolens volens,
Московские прелести
271
а придется вам дать им какую-нибудь безделицу, чтобы только
развязаться с ними и избегнуть огласки.
На днях сижу я на Пречистенском бульваре; ко мне подо-
шли два знакомых мне господина, оба уже пожилых лет, отцы
семейства, и, поздоровавшись со мною, сели возле меня на
скамейке. Затем один из них, назову его хоть г. А, подал мне
какую-то записочку, написанную на клочке серой бумаги.
— Вот, батюшка, прочтите-ка, — сказал он. — Вы, молодые
люди, думаете, что наш брат, старик, ни на что уж не годит-
ся, ан нет! Мы вот еще какие записочки получаем.
Вот содержание записочки, которую я прочел: «Милай друк
Андрил мой пряма иди и бири под руку я буду на бульвари в
розовой шляпи».
— Ну что ж, — отвечал я, — ваше счастье!
— Нет-с, нахальство-то какое! Дерзость-то какая!
— Заметьте, — заговорил вдруг г-н А. с горячностью, — ко
мне — человеку женатому, у которого, извините, дети старше
вас, — и вдруг подходит какой-то оборванец и осмеливается
подать эту записку: «от барышни», говорит... ха, ха, ха, нечего
сказать — хороша барышня\
— Да он, может быть, по ошибке подал вам эту записку, -
заметил я.
— Сначала и я так думал. Ты, — говорю, — любезнейший, не
ошибся ли. Никак нет-с, говорит, они вам приказали отдать,
они вас хорошо заприметили.
— Странно!
— Да вы вот у Ивана Ивановича расспросите: он вам расска-
жет, какой случай с ним был в таком же роде. Расскажите,
Иван Иванович, — обратился он к своему товарищу.
— Разве я не рассказывал вам? — спросил меня Иван Иванович.
— Нет, нет, расскажите, пожалуйста.
- Извольте. Прекурьезная история! Недавно провожал я од-
ного своего знакомого за границу. На прощание мы распили с
ним по бутылочке винца; я человек непривычный к вину; ну
меня, понимаете, и разобрало. Не ловко же, сами согласитесь,
явиться к жене в таком виде, тем более что она у меня женщи-
на строгих правил. Очень хорошо-с. Я и вздумал выпить буты-
лочку сельтерской да по бульвару пройтись, чтобы освежиться.
Точно таким же манером, как и к ним (при этих словах Иван
Иванович указал на г-на А.), подходит ко мне неизвестный
человек, по-видимому лакей, и подает мне записочку почти
что такого же содержания, то есть тоже иди прямо и бери под
272
Московские прелести
руку, только с некоторыми вариантами, понимаете. С пьяну-то
мне и вздумалось тряхнуть стариной: я и отправился. Вижу, точно
гуляет какая-то девица по бульвару, только не в розовой шляп-
ке, а в гарибальдинке, впрочем, так и в записке было сказано.
Я посмотрел на нее — улыбается и не дурна, шельма! Я подо-
шел к ней, заговорил, потом как взял ее под руку, как она
завизжит; а тут откуда ни возьмись три человека с кокардами
на фуражках, один из них с усищами такими. «Как, милости-
вый государь, в публичном месте вы позволяете себе делать
насилие дамам!» Я туда-сюда. «К мировому пойдемте, к миро-
вому». Что тут станете делать! Слава Богу еще, что время то
было дообеденное и народу на бульваре почти не было, а то
просто срам, позор! Сопротивляться мне было даже опасно:
потому могли полицию пригласить. Делать нечего, пошел к
мировому. Вот как сошли мы с бульвара и пошли переулком,
одно из сопровождавших меня лиц в качестве благородных сви-
детелей и говорит мне в полголоса: «Жалко мне вас, право:
напечатают в газетах, скандал... лучше бы вам как-нибудь по-
мириться, не доходя до суда?» «Я готов, — говорю, — скажите
только как!» «Давайте сто рублей, я все улажу». Я и больше бы
дал, только бы развязаться с ними, но, по счастью, со мною
всего-навсего было рублей пятнадцать да мелочи там безделица.
Я ему и говорю, что у меня всего пятнадцать рублей и бумаж-
ник ему показал. «Ну делать нечего, давайте пятнадцать рублей:
человек вы, я вижу, хороший». Я отдал деньги да поскорее на
извозчика, да домой. Еще Бога благодарил, что дешево отделал-
ся. Вот и с ними, должно быть, такую же штуку хотели сыграть.
— Без сомнения, — подтвердил г-н А., — Мошенники — одно
слово! А у меня есть до вас просьба, — обратился он ко мне.
— Я с удовольствием готов исполнить ее, если только смо-
гу, — отвечаю я.
— Вы, я знаю, пописываете кое-что, там стишки разные,
рассказы... нельзя-ли вот и этот случай отпечатать в предох-
ранение другим.
-Ив поучение молодым людям, — прибавил Иван Иванович.
Таинственная незнакомка
Карл Карлович Эзельман, красильщик с фабрики одного рус-
ского купца, был в гостях у своего приятеля Франца Христиа-
новича Катценкопф, сапожных дел мастера из Берлина, как
гласила вывеска; хотя, между нами, господа, почтеннейший
Московские прелести
273
г-н Катценкопф никогда в Берлине не был, а родился, рос и
учился где-то в Финляндии.
У Франца Христиановича была вечеринка по случаю дня рож-
дения супруги его Амалии Рудольфовны. Вечеринка эта имела
характер чисто немецкий. Молодежь с систематическим усер-
дием танцевала под звуки разбитого фортепиано, по клавишам
которого без всякого милосердия стучала костлявыми пальца-
ми фрейлейн Шарлотта, единственный и весьма уже зрелый
плод Франца Христиановича и Амалии Рудольфовны; люди по-
жилые, солидные — одни играли в карты или в лото по малень-
кой, Другие пили пиво, курили дешевые сигары и толковали о
политике, причем беспрестанно слышались восклицания вро-
де: о я! Натюрлих! Эс ист мёглих! и т.п. Хозяин был доволен
гостями, гости хозяином; одна лишь почтенная хозяйка нахо-
дилась в не совсем приятном расположении духа: ее возмущала
мысль о том, во сколько обойдется эта вечеринка; но к чести
ее надо заметить, что она всячески старалась скрыть это не-
приятное расположение и была утонченно любезна с теми из
гостей, которые поменьше ели и пили.
В 11 часов был подан ужин, состоявший из трех блюд: карто-
фельного супа, сосисок под картофелем и молочных блинков,
из которых верхние были даже посыпаны немножко сахаром.
Карл Карлович, проигравший в этот вечер «ейн рубель зиль-
бер», старался наверстать свою потерю тем, что пил и ел за
троих: это приводило Амалию Рудольфовну в справедливое не-
годование. Впрочем, она никогда не питала особенного распо-
ложения к Эзельману, считая его за человека крайне легко-
мысленного и даже неблагонамеренного.
После ужина гости один за другим стали расходиться по до-
мам. Эзельман подошел было к столику, на котором стояли
графин со шнапсом и тарелка с наитончайшими бутерброда-
ми; но увидев, что все это по манию предусмотрительной хо-
зяйки было уже убрано, начал также прощаться с семейством
Катценкопфов.
- Мой друг, останься здесь, здесь так прекрасно, - говорил
подгулявший немножко хозяин.
- О нет, мой друг, пора: я живу так далеко, — возражал
Эзельман, меланхолически взглянув на опустевший столик.
— Но мы ляжем вместе, и Мальхен даст нам немного шнап-
су, и мы проведем... — но тут гостеприимный хозяин внезапно
прикусил язык, встретив строгий взгляд своей супруги.
18 Москва
274
Московские прелести
— Мне очень удивительно кажется, Франц, что ты удержива-
ешь господина Эзельмана, которому так далеко ехать следует.
Эзельман действительно жил не близко.
— Ну прощай, друг Карл, — сказал Катценкопф, обнимая
Эзельмана.
— Прощай, друг Франц, — промолвил Эзельман в свою оче-
редь! — Прощайте мадам, прощайте фрейлен.
Эзельман вышел на улицу; было темно; фонари тускло осве-
щали путь его; но он шел бодро, весело, напевая известную
песенку: «Ты знаешь край, где зреют апельсины». По дороге
ему встретились извозчичьи дрожки.
— Исфошник, зуда! — крикнул Карл Карлович.
— Куда прикажете, сударь? — спросил извозчик.
— На Москва-рек, на шипок.
— Полтинник.
— Швейна! — проворчал Карл Карлович и пошел дальше.
— Сколько дадите! — прокричал в след ему извозчик.
— Нишево.
Эзельман решился дойти до дому пешком. Идя дорогою, он
размышлял сначала о грубости и необразованности русского
мужика, потом перешел к разным воспоминаниям; вдруг пе-
ресекла ему дорогу какая-то дама, высокого роста, довольно
стройная, в шляпке с опущенной вуалью. Нужно знать, что
Карл Карлович, несмотря на то что имел уже пятьдесят лет,
был женат и немного даже плешив, чувствовал неодолимое
влечение к прекрасному полу и никогда не избегал случая при-
волокнуться, только чтобы все это было шито да крыто.
— Вы не боитесь ходить так поздно? — спросил он по-немецки,
догнав незнакомку.
— Я не понимаю, — сказала она чуть слышным голосом.
— Ви русской?
— Да, русская.
— О, я люблю ошен русской. Я говорил: вы не бойтесь проха-
живать такой поздний время.
— Здесь, слава Богу, не лес.
— О, для такой горошенький особ опасни, чем лез, наш
столиц. Позволите ви мне справаживать ви.
— Я вас не знаю.
— Ах, так позволяйте ви мне с вами знакомым сделать.
Незнакомка молчала.
— Позволяйте мне вашу ручка в моя рука взять, — продол-
жал неотвязчивый Эзельман и хотел было взять ее руку; но
Московские прелести
275
незнакомка этого не позволила, заметив весьма деликатно, что
идти рядом можно, а рукам давать волю не следует.
Такая скромность еще более подзадорила Карла Карловича,
и, чтобы произвести на нее наивыгоднейшее впечатление, он
даже приглашал ее назавтра обедать в «Эрмитаж» и, обещаясь
заехать за нею, спросил: где она живет и нельзя ли ему зайти к
ней хотя на минуточку. Незнакомка сказала ему свой адрес, но
принять его у себя отказалась, говоря, что она живет с ма-
менькой. Тогда Карл Карлович предложил ей проводить ее до
дому, на что она согласилась, и они оба завернули в глухой
переулок с бесконечно тянувшимися заборами.
- О как я шастлив, што ви посволяйт мне ви проваживать, —
воскликнул восторженно Эзельман, обхватывая талию незна-
комки; но в эту самую минуту он получил такой удар в голову,
от которого лишился чувств.
Очнулся Карл Карлович поутру в частном доме. Ему объяс-
нили, что он был поднят, обобранный до нитки и с разбитой
головой в N-ском переулке, обходом. Несчастный Эзельман
просил, чтобы его немедленно отправили домой, что и было
исполнено.
— Мой Бог, что с тобою, Карл! — вскричала жена, когда его
привезли домой.
— О это была ужасная история, Луиза, — отвечал он, — по-
шли за доктором.
Карл Карлович пролежал целый месяц в постели; впрочем,
этот несчастный случай принес ему и некоторую пользу в нрав-
ственном и финансовом отношении: он сделался гораздо скром-
нее, в гостях долго не засиживался и не тратил так, как преж-
де, на хорошеньких модисток и субреток91.
Когда по выздоровлении его знакомые спрашивали, что слу-
чилось с ним, он рассказывал всегда о целой шайке вооружен-
ных разбойников, которая будто бы напала на него в N-ckom
переулке и ограбила его дочиста. «О это была ужасная исто-
рия!» — прибавлял он, вздыхая.
Дешевые товары
— Матушка, Марья Петровна, здравствуйте, Христос воскрес!
— Воистину воскрес, родная моя.
Обе поцеловались.
— Ваши все здоровы ли? — спрашивает Марья Петровна
свою знакомую.
18*
276
Московские прелести
— Слава Богу; только вот Кондратий Иванович иссушил совсем.
— Ох, голубушка! И мой ведь Сидор Данилыч закургузил.
— Ваш покрайности, хоть пьет-то не постоянно, а мой каж-
дый день пьян.
— Поверишь ли, Анна Васильевна, я бы молебны по всем
церквам отслужила, в Киев пешком бы пошла, кабы мой-то пил
так же, как ваш, каждый день, только бы характер свой смирил.
— Насчет этого мой-то, слава те Господи, еще ничего; да
ведь недостатки-то вот.
— Приедет это из городу пьяный, ну и не кажись на глаза.
Али вот праздничное дело, кому радость, а мне мука: редкий
праздник без колотушек обойдется. Тверезый ничего; а как вы-
пьет этого зелья — и почнет ко всем придираться.
— Нет, мой смирен, все только про Ерибальду, про... как
его лешего, прости Господи! И не выговоришь; начнет это со-
бирать разных немецких царей и все про них толкует: слуша-
ешь, слушаешь, да и терпенье потеряешь, прикрикнешь на
него: будет, мол, срамиться-то — ну и уйдет спать; а то до
петухов пробурчит.
— У меня Сидор Данилыч... да сохрани Господи, крикнуть на
него — разразит! Однако заболталась я с вами.
— Вы куда торопитесь-то?
— Да на дешевые, матушка.
-Ия туда же. Надо вот дылде-то своей купить на платьиш-
ко, да и самой тоже.
— Так пойдемте вместе: по дороге. Я тоже своим дурищам
хочу купить кой-чего; нельзя, знаете, матушка Анна Васильев-
на, девки на возрасте. Давно я не видала вас. Что дочка ваша не
просватана еще?
— Сватался один на святках, да по всему видно, что стреку-
лист: так ничего обстоятельного нет.
— Вот тоже и я говорю своим: ой девки! не смотрите вы на
рожу да на одежу; иной и неказист из себя, и одет не ахти мне,
а с капиталом; а другой и красив, и франт; зато в одном карма-
не блоха на аркане, в другом вошь на цепи.
— Это точно, Марья Петровна; нынче народ так и норовит
обмануть. Однако пойдемте поскорее, а то, пожалуй, придем к
шапочному разбору.
— И то, мать моя, — и разговаривающие ускорили шаги.
В рядах, особенно в ножевой линии, около лавок давка, шум
и гам; беспрестанно слышатся: почем? уступите, двадцать и
Московские прелести
277
три четверти, заверни, ах, батюшки, кошелек вытащили ой,
ой, совсем задавили! и тому подобные возгласы. Анна Василь-
евна и Марья Петровна с отвагой? бросились в это море чело-
веческих голов и исчезли в его пучине, много усилий стоило
этим храбрым дамам достигнуть вожделенной пристани: нако-
нец-таки они всякими правдами и неправдами, не щадя живо-
та своего, протискались к одной лавке, где красовались раз-
личные ткани, разложенные самым соблазнительным образом.
— Есть у вас бареж? — спросила Марья Петровна у метавше-
гося из стороны в сторону сидельца.
— Есть-с, сударыня, покажи, Иван.
— Покажите-ка мне, какие у вас ситчики есть, только по-
благородней, — сказала Анна Васильевна.
— Сию минуту-с: повремените, сделайте милость.
— Почем этот бареж? — осведомлялась Марья Петровна.
— Весь остаток возьмете, сударыня?
— А сколько аршин?
— Двадцать два с четвертью, по тридцать копеек.
— Это дорого: пятнадцать копеек. — Ох, батюшка, чтой-то
пихаешься так! — сказала наша покупщица, обертываясь назад.
— Нет-с, пятнадцать нельзя-с. Ежели угодно по своей цене —
двадцать пять.
— Двадцать, так и быть, больше не дам.
— Извольте, извольте, сударыня.
Между тем Анна Васильевна покупала ситец.
— Этот уж больно глазаст, — говорила она, — нет ли помельче.
— Вот, сударыня, уж самый благородный, первый сорт-с.
— Сколько за аршин.
— Тридцать пять копеек-с.
— Что вы, что вы! Это дорого; возьмите двадцать копеек.
— Таких цен нет, сударыня.
— Чай линючий?
— Мы линючих не держим-с, это вы напрасно говорить
изволите.
— Берите же двадцать, — говорит Анна Васильевна, у кото-
рой на ситец глаза разгорелись.
— Никак нельзя-с: себе убыток будет.
— Ну двадцать пять.
— Для вас уж разве как для благородной дамы извольте двад-
цать восемь: ей-Богу, себе в убыток.
— Больше ни за что не дам, — произнесла Анна Васильевна,
решительным голосом.
278
Московские прелести
— Ну, что делать! Извольте — сколько аршин отмерить
прикажете?
— Двадцать.
Наконец наши приятельницы вышли из рядов, обремененные
покупками. Лица их были покрыты потом, обе дышали тяжело.
— Мы, Марья Петровна, до Серпуховских ворот дойдем вместе.
— Нет, уж вы, матушка, ко мне пожалуйте чайку откушать.
— Далеко, право; дома-то меня заждутся.
— Авось там немаленькая дочка-то осталась. Нет, уж сделай-
те милость, Анна Васильевна, ко мне; а то неравно мой-то
выпивши... оно все для опаски-то лучше... При чужих-то авось
посовестится. Мы чайку напьемся вместе, настоечки отведаем.
Против последнего соблазна Анна Васильевна не могла ус-
тоять; к тому же она рассчитывала, что все-таки полпути она
проедет на чужой счет. И так она согласилась.
Долго торговалась Марья Петровна с извозчиками; нако-
нец какой-то согласился довезти их на Зацепу за четвертак.
Они вскарабкались на дрожки, извозчик стегнул свою сивку
и та затрусила.
Вот приехали они к небольшому двухэтажному полукамен-
ному дому, на воротах которого была прибита доска с надпи-
сью: «Палушкина Сидара Данилава». Марья Петровна распла-
тилась с извозчиком, который тщетно взывал к ней: «надо бы,
мол, прибавить», — и вместе со своей гостьей вошли через
скрипучую калитку на двор.
— Что, дома сам? — робко спросила Марья Петровна у своей
кухарки Устиньи, встретившей их в сенях.
— Дома, спит, — лаконично отвечала она.
— Грузен?
— Знамо дело.
— Давно дома-то?
— С полчаса.
— Ну, слава Тебе Господи! Проспит долго. Ты поставь само-
вар, Устинья, да закусочки приготовь.
— Ладно, идите.
— Вот я у вас нет-нет, а все-таки побываю; а вы, шутка ли,
с именин моих не были, — заговорила Анна Васильевна.
— Все некогда, родимая моя, то да се, так вот и не видишь,
как время идет.
— Оно так-то так. Ах, здравствуйте, красавицы мои, все-
то вы хорошеете; кралечки мои! — говорила Анна Васильев-
Московские прелести
279
на целуясь с двумя дочерьми хозяйки, краснощекими, сдоб-
ными юницами.
Пока Устинья готовила закуску и ставила самовар, Марья
Петровна стала развертывать покупки свои, видеть которые
дочери ее ожидали с большим нетерпеньем.
— Каков бареж-то, а поем... — далее Марья Петровна не мог-
ла продолжать; глаза ее с ужасом остановились на двух огром-
ных дырах на купленном ею бареже. — Ах мошенники! Ах гра-
бители! — завопила бедная женщина. Но беда, как говорится,
одна не приходит: шерстяная материя, купленная ею, оказа-
лась гнилою.
— Вы уж, матушка Анна Васильевна, и вы, девки голубуш-
ки, самому-то ничего не говорите, Христа ради, — молила По-
лушкина: авось Бог милостив, сойдет куда-нибудь: прислуге
подарить можно.
Анна Васильевна в свою очередь показала покупки. Правда,
полотно было весьма подозрительного достоинства, зато ситец
оказался превосходным.
— Какая вы, погляжу я, мастерица покупать, — говорила
хозяйка, скрывая невольную зависть.
Между тем подали на стол самовар и закуску. Марья Петров-
на и Анна Васильевна выпили рюмки по четыре настойки и
принялись за чаепитие.
— Ах, обдайте-ка ситец-то свой кипятком, — сказала вдруг
Марья Петровна, — не линючий ли: от этих разбойников все
станется.
— Нет, ведь меня не проведешь, — проговорила Анна Васи-
льевна с гордой самоуверенностью, — я знаю, что этот цвет не
линяет. Да вот посмотрите, пожалуй. — С этими словами она
взяла ножницы, отрезала кусочек ситцу, положила в полос-
кательную чашку, обдала горячей водой, потом взяла мыла
и... но намыливать было незачем: ситец был очевидно из са-
мых линючих.
Сердитая-пресердитая и притом немного подвыпившая шла
домой Анна Васильевна, держа в руках узел с несчастными
покупками; а муж ее, губернский секретарь Кедроливанский,
благодушно рассказывал кухарке своей о политике Бисмарка,
не предчувствуя грядущей бури.
МОСКОВСКИЕ СКАНДАЛЫ
И БЕЗОБРАЗИЯ
ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЕ УГОЛОВНЫЕ ПРОЦЕССЫ
В ОКРУЖНОМ СУДЕ И У МИРОВЫХ СУДЕЙ
Дело о князе Митрофане Алексееве Мещерском,
судившемся за кражу икон
(Окружной суд)
Вот сущность обвинительного акта: 1866 года 13-го числа
февраля в Сретенский частный дом92 пришла в пьяном
виде мещанка Анна Яковлева Одинцова; при ней ока-
зались две иконы в серебряных окладах и одна без оклада. На-
ходившийся в то время в части дежурным помощник надзира-
теля 1-го квартала означенной части, зная Одинцову за жен-
щину, подверженную пьянству, и имея в виду жалобы ее бра-
та, что она в пьяном виде брала у него тайно разные вещи и
пропивала их, взял у нее эти иконы и поставил их в дворянскую
камеру, где в это время содержались князь Митрофан Мещер-
ский и поручик Козлянинов. Иконы эти 19 февраля из камеры
пропали, и подозрение пало на князя Мещерского, который
накануне, т.е. 18 февраля, был в сопровождении солдата Си-
ренко отпускаем для свидания со своими знакомыми и возвра-
тился назад пьяным. Сиренко показал, что князь Мещерский
ходил в Соболев переулок в неизвестный ему дом, а его оста-
вил дожидаться на дворе; он, Сиренко, из любопытства загля-
нул в окно дома, куда вошел Мещерский и увидел, что он
сидит за столом, на котором лежали три небольшие образа, а
около стола стояли неизвестные ерей. Когда князь Мещерский
вышел из частного дома, то Сиренко икон у него не видел.
Дом, куда ходил Мещерский, по указанию Сиренко най-
ден, и у проживавшей в том доме еврейки Войны Шпигельш-
тейн отысканы три похищенные из частного дома иконы. Сама
Шпигельштейн сказала, что иконы эти заложил ей князь Ме-
щерский за пять рублей серебром. Князь Мещерский объяснил,
что 18 февраля пришла в частный дом какая-то женщина, на-
звавшаяся Анисьей Яковлевой, сестрою Анны Яковлевой, и
Московские скандалы и безобразия
281
продала ему означенные иконы за десять рублей, но он по не-
имению денег выдал ей только расписку; затем 18 же февраля
он действительно заложил эти иконы за пять рублей серебром
еврейке Бойне Шпигелыптейн. Содержавшийся вместе с ним,
Мещерским, поручик Александр Васильевич Козлянинов по-
казал, что на другой же день, как иконы эти были внесены и
поставлены в их камеру, князь Мещерский спрятал их к себе
под подушку, и как взял он иконы, уходя 18-го числа к своим
знакомым, он, Козлянинов, того не заметил.
На основании этих обстоятельств и 1644 ст. Уложения о на-
казаниях князь Митрофан Алексеевич Мещерский, двадцати
шести лет, подвергнут суду с участием присяжных заседателей
за кражу икон.
Дело это рассматривалось 21 января 1867 года в Московском
Окружном суде по 2-му уголовному отделению. Состав суда:
товарищ председателя г-н Щепкин, члены: гг. Сухотин, Тома-
шевский и Павловский; обвинял товарищ прокурора г-н Тернов-
ский; защитника себе подсудимый князь Мещерский не избрал.
Подсудимый виновным себя в краже икон не признал. Сви-
детели Федотов и Сиренко дали показания согласные с пока-
заниями, данными ими на предварительном следствии, сущ-
ность которых заключается в обвинительном акте. Свидетель
Козлянинов прибавил к прежнему своему показанию предпо-
ложение, что, вероятно, Мещерский сделал похищение икон
в болезненном состоянии, ибо когда уходил из камеры то был
выпивши. «Я полагаю, — заключил г-н Козлянинов, — что го-
раздо более заслуживает наказания тот, кто принял в залог
иконы, чем кн. Мещерский». Г-н председательствующий заме-
тил на это г-ну Козлянинову, что вопрос о наказании не каса-
ется свидетеля. Затем г-н товарищ прокурора просил суд про-
честь показания неявившихся свидетельниц: Шпигелыптейн и
Яковлевой, на что г-н председательствующий заметил, что на
основании 626 ст. устава Уголовного судопроизводства не вос-
прещается прочтение в судебном заседании письменных пока-
заний свидетелей, не явившихся в суд за смертью, болезнью,
совершенной дряхлостью или дальнею отлучкою, а так как в
настоящем случае причина неявки свидетельниц неизвестна,
то поэтому не могут быть прочитаны и показания их.
Подсудимый Мещерский на показания свидетелей заметил,
что он не отвергает их показаний и считает только нужным
восстановить факт в истинном его смысле. «Показание мое, —
282
Московские скандалы и безобразия
заметил подсудимый, — данное на предварительном следствии,
что я купил образа у неизвестной женщины, — ложно. Я дал
его так потому, что находился в болезненном состоянии и не
мог достаточно осмыслить происходившее около меня. Дело было
так: я содержался в Сретенском частном доме за оскорбление
полицейского чиновника. Меня содержали ужасно дурно. Мне
не давали не только харчевых денег, но не давали и пищи,
которую дают даже заарестованным животным. Вследствие это-
го я заболел, вынес тифозную горячку и воспаление в мозгу.
При мне капитан Федотов отобрал у неизвестной женщины
три иконы, которые были поставлены в моей камере на окно.
На вопрос г-на Козлянинова, можно ли купить эти иконы,
Федотов отвечал: можно. На другой день частный пристав при-
казал, чтобы по случаю приезда полицмейстера Арапова все
было прибрано в камерах, и потому я спрятал иконы у себя
под подушку. Когда женщина, у которой отобраны были обра-
за, была отправлена в больницу, я, находясь в крайности и
нужде, не имея пищи и денег, воспользовался прогулкою и
заложил эти образа в надежде выкупить их дня через четыре,
так как я надеялся к этому времени получить долг с одного
знакомого. Я действительно взял образа тайно, но желания
скрытно заложить иконы у меня не было».
Г-н товарищ прокурора в своей обвинительной речи обра-
тил внимание присяжных на то обстоятельство, что преступле-
ние, в котором обвиняется кн. Мещерский, есть простая кра-
жа, а не святотатство, ибо похищение сделано не из церкви, и
кн. Мещерский судится судом присяжных только потому, что
принадлежит к дворянскому сословию. Затем, рассказав обсто-
ятельства дела, г-н товарищ прокурора обратил внимание при-
сяжных на то, что ссылка кн. Мещерского на дурное его содер-
жание в частном доме не может служить извинением настоя-
щего преступления. Затем г-н товарищ прокурора прочитал
статью Уложения, которою определяется кража, и заметил,
что настоящее преступление подходит к этому определению:
кн. Мещерский знал, чьи были иконы; он взял их тайно — не
пустил Сиренко с собою в дом к Шпигельштейн. В заключение
г-н товарищ прокурора обратил внимание на то, что кн. Ме-
щерский как лицо, принадлежащее к сословию, пользующе-
муся особыми правами, и как человек, получивший образова-
ние, должен быть наказан строже обыкновенного преступника.
«Но я прошу вас, гг. присяжные, — закончил г-н товарищ про-
Московские скандалы и безобразия
283
курора, — отрешиться от этой мысли и постановить приговор
по внушению вашей совести».
Подсудимый в защитительной речи своей привел то обстоя-
тельство, что поступок, совершенный им, был вынужден вар-
варским обращением с ним полицейских чиновников и что
даже убийство извиняется, когда оно совершено для необходи-
мой обороны. «Варварство полиции, — говорил подсудимый, —
было так ужасно, поступки ее так бесчеловечны, что у меня,
голодного до истомы, чувство самосохранения заменилось жи-
вотным инстинктом. Поставьте, гг. присяжные, себя на мое ме-
сто, и едва ли кто-нибудь из вас решится тогда бросить в меня
евангельский камень». Относительно обстоятельства, что под-
судимый не желал свой поступок сделать тайным, он заметил,
что: 1) взял он иконы из-под подушки потому тайно, что у
г-на Козлянинова были в то время гости и компрометировать
себя тем, что он идет закладывать иконы, так как это вообще
считается предосудительным, подсудимый не желал; 2) Си-
ренко не ввел он с собой к закладчику потому, что ссуды под
заклады вообще совершаются без свидетелей и тем более без
полицейских; 3) когда еврейка уходила из дому в лавку, он,
Мещерский, не предупреждал ее, чтобы она ничего о нем не
говорила Сиренко; 4) когда в частном доме хватились икон,
он, Мещерский, прямо сказал, что заложил их; 5) на судеб-
ном и предварительном следствии он постоянно говорил это.
В доказательство того, что он не мог совершить кражу, подсу-
димый привел следующие доводы: 1) в 6 городах, где он жил
прежде, собраны были справки о его поведении, и везде он
был одобрен; 2) незадолго перед этим он заплатил 20 000 дол-
га из одного принципа честности, образа же были заложены
им за 5 рублей, сумму, которая не могла побудить его к такому
преступлению; 3) образа хранились у него, следовательно, это
была утрата, а не кража. «Моя совесть чиста, — закончил под-
судимый, — и в поступке моем нет ничего преступного. Осталь-
ное скажут вам ваше внутреннее убеждение и ваша совесть. Я
считаю только нужным прибавить, что за этот проступок я
содержался в тюрьме без трех недель год».
Г-н председатель в заключительной речи, подтвердил слова
подсудимого относительно уплаты его долга и одобрения в по-
ведении, рассказав обстоятельства дела и определив свойства
кражи, вручил присяжным вопросный лист.
На вопрос: виновен ли князь Митрофан Алексеевич Мещер-
ский, 26 лет, в том, что похитил тайно из дворянской арес-
284
Московские скандалы и безобразия
тантской камеры три иконы, принадлежащие мещанке Один-
цовой, заложил их как свои собственные еврейке Шпигелыи-
тейн, присяжные отвечали: нет, не виновен.
Председатель объявил подсудимого князя Мещерского сво-
бодным от суда.
Дело об оскорблении канцелярским
служителем Хлебутиным жены и малолетней дочери
коллежского секретаря Гросс
(Мировой суд)
10 апреля 1867 года в московском мировом съезде 1-го окру-
га рассматривалось дело об оскорблении канцелярским служи-
телем Хлебутиным жены и малолетней дочери г-на Гросс. Об-
стоятельства этого дела следующие: в ночь с 5 на 6 февраля
г-жа Гросс вместе с тринадцатилетнею дочерью своею возвра-
щалась из театра. Проходя Большой Каменный мост, она заме-
тила, что у будки рядом с часовым стоял какой-то человек в
нетрезвом виде. Человек этот, увидев их, побежал за ними и,
догнав г-жу Гросс, схватил ее за плечо: «Стой! Ты это откуда
идешь?» — крикнул он ей, причем обругал ее неприличными
словами. Увидев это, дочь г-жи Гросс в испуге побежала к буд-
ке; но тот бросился и за нею, догнал ее и схватил за ворот так
сильно, что оторвал у ворота петли, затем, обратясь к часово-
му, закричал: «Николаев, тащи их в будку!» На женский крик
явился старший городовой Мальбродский и, остановив неиз-
вестного, вместе с Николаевым стал успокаивать перепугав-
шихся дам. Неизвестный буян оказался надзирателем Врачеб-
но-полицейского комитета Хлебутиным.
Дело об этом по жалобе г-жи Гросс разбиралось сначала у
мирового судьи Якиманского участка 28 февраля. Хлебутин на
суде дал показание такого рода: по обязанностям службы в
ночь на 6 февраля он сидел в каменно-мостовой будке вместе с
унтер-офицером Николаевым: в это время проходившая мимо
с дочерью г-жа Гросс обругала его без всякого с его стороны
повода жуликом, и он, чтобы убедить их, что он не жулик,
подвел их только к будке. Свидетель, старший городовой Маль-
бродский, под присягою показал, что вышел из будки, услы-
хав крик, и увидел дочь г- жи Гросс в страшном испуге, кото-
рая объяснила ему, что их грабят, в ту же минуту подошла и
сама г-жа Гросс в сопровождении Хлебутина, которого она
называла жуликом и разбойником. Хлебутин был выпивши.
Московские скандалы и безобразия
285
Другой свидетель, унтер-офицер Николаев, дал показание,
сходное с показанием Мальбродского, прибавив только, что
не слыхал: бранила ли г-жа Гросс Хлебутина, и что этот после-
дний приказывал Николаеву взять обеих Гросс в будку. Хлебу-
тин дополнил первое показание, объяснив, что действительно
приказывал унтер-офицеру Николаеву взять в будку г-жу Гросс
и ее дочь за то, что г-жа Гросс называла его жуликом. Мировой
судья, руководствуясь 119 ст. Уст. Уг. Суд. и 142 ст. Уст. о нака-
заниях подвергнуть Хлебутина трехмесячному аресту при москов-
ском городском арестантском доме.
На это решение мирового судьи Якиманского участка из
дворян канцелярский служитель Хлебутин принес в мировой
съезд апелляционную жалобу. Вот ее содержание: .
«Исполняя служебные обязанности отыскивать развратниц,
я с 5 на 6 февраля, в 12-м часу ночи, пришедши к Большому
Каменному мосту, стал напротив будки с унтер-офицером
Николаевым надзирать: не пройдут ли женщины вольного об-
ращения из трактира “Волчья Долина” Тверской части 1-го квар-
тала, купца Сидорина, куда ходят распутницы. Увидав двух
женщин, идущих от сказанного трактира, т.е. с Тверской сто-
роны, через мост в темноте ночи и на расстоянии ширины
моста, я счел проходящих за женщин вольного обращения,
тем более что проходившие между собою о чем-то крупно го-
ворили и смеялись. Я отошел от Николаева на другую сторону
в расстоянии двух шагов, чтобы удостовериться не женщины
ли они вольного обращения, которым хождение по Каменно-
му мосту, во избежание разных нахальств и бесчиний, воспре-
щается, во исполнение приказания г-на полицмейстера 1-го от-
деления. Взглянув в лица проходящих, я увидел, что они не
женщины вольного обращения; но женщина, которая была с
девочкой и оказалась после г-жой Гросс, сказала мне: что ты,
жулик, грабить что ли хочешь нас? При этом дочь ее так же
бросилась к будке и стала также кричать, что я жулик. Я обра-
тился к г-же Гросс, говоря ей, что вам так совестно ругаться,
но она не остановилась. Тогда, чтобы удостоверить Гросс, я
пригласил стоявшего на посту Николаева, говоря ему: «Нико-
лаев! Поди, сходи и скажи им: какой я жулик!». На шум г-жи
Гросс вышел из будки старший городовой Мальбродский и
сказал ей, чтобы она не признавала меня таким именем; но она,
не обращая внимания на Мальбродского, продолжала поно-
сить меня грабителем и жуликом. Я, видя сумасшедший посту-
286
Московские скандалы и безобразия
пок ее, не отвечал ничего в ответ на ее брань, и она с дочерью
пошла, повторяя свои ругательства. Если же мои прежние по-
казания были настолько невероятны, то это произошло от того,
что во время распросов г-м мировым судьею я был совершен-
но растерян и даже не помню, что подписывал».
Сверх того, на решение мирового судьи последовал протест
московского Врачебно-полицейского комитета о неподсуднос-
ти этого дела мировым учреждениям; г-н товарищ прокурора
так же заявил было протест, но впоследствии взял его обрат-
но, и таким образом дело это поступило на рассмотрение ми-
рового съезда. Вместо г-жи Гросс на суд явился ее поверен-
ный князь А.И. Урусов.
На вопрос председателя Хлебутину, что может сказать он в
свое оправдание, Хлебутин повторил все то, что значится в
его жалобе.
Князь Урусов. Я считаю лишним отвечать г-ну Хлебутину. Что
он нанес оскорбление моей доверительнице, в том не может
быть никакого сомнения: он в этом и сам сознался, подписав
протокол, в котором именно сказано: «подвел г-жу Гросс вме-
сте с дочерью к будке».
Хлебутин. Я поступал так по должности, и меня должен су-
дить комитет.
Князь Урусов. Я не признаю должностными лицами сыщиков
и надзирателей за публичными женщинами.
Хлебутин. Я не позволю вам оскорблять себя.
Председатель останавливает судоговорение, и товарищ про-
курора в своем заключении признает это дело вполне подсуд-
ным мировым учреждением. Мировой съезд определил: на ос-
новании 16, 135 и 142 ст. Уст. о наказ, подвергнуть канцелярс-
кого служителя Хлебутина аресту на три месяца при городс-
ком арестантском доме.
Хлебутин решением этим остался недоволен.
Дело о пожаре в Архангельском соборе
(Мировой суд)
Городской частный пристав препроводил мировому судье
городского участка при отношении своем акт о пожаре, быв-
шем в Архангельском соборе 31 декабря 1868 года. Содержание
этого акта следующее:
21 декабря младший городовой унтер-офицер Степанов дал
знать надзирателю 1-го квартала Городской части о том, что в
Московские скандалы и безобразия
287
алтаре Архангельского собора в 9 часов вечера показался нео-
быкновенный свет. Извещенная об этом пожарная команда
прибыла немедленно, и пожар потушен в четверть часа. Из про-
изведенного осмотра местности оказалось, что в алтаре в полу-
тора аршинах от задней стены устроен жертвенник, сложен-
ный из камня и обшитый досками, сзади жертвенника дере-
вянное место, где помещаются два запрестольные образа, по
бокам два шкафа, плотно приделанные к стене, в них хранится
будничная ризница; под алтарем в подвале устроена печь, от
нее идет тепловой душник к стене около шкафов и имеет отду-
шину сверху в окне под правым шкафом. От пожара обгорели
жертвенник, шкафы, место для запрестольных образов и часть
старой ризницы; два серебряные шандала93 на жертвеннике и
крест от сильного жара сплавились. Служивший вечерню в три
часа очередной священник Михаил Машков и бывшие в то
время в соборе сторожа Боголепов и Лебедев объяснили, что
не знают ничего, от чего произошел пожар, так как огня в
алтаре не зажигали; но полагают, что пожар произошел от силь-
но натопленной печи. По рассмотрению этого дела 11 января
мировой судья постановил: для точного уяснения причин по-
жара произвести осмотр местности. 15 января, прибыв в собор,
мировой судья в присутствии архитектора Холина, священни-
ка Машкова, купца Злоказова и местного надзирателя осмот-
рел духовую печь. По мнению гг. Холина и Злоказова, с чем
согласился мировой судья, пожар не мог произойти от этой
печи, так как устройство ее не допускало даже возможности
такого предположения. Кроме того, на разбирательстве 25 ян-
варя производящий топку этой печи крестьянин Иван Сергеев
показал, что в день пожара он не топил печи; последний раз
он топил ее накануне дня пожара, в 8 часов утра. На вопрос
судьи священник Машков объяснил, что за отсутствием поно-
маря должность последнего исправлял сторож Лебедев, но хо-
дил ли он в алтарь, равно и другой сторож Боголепов, свя-
щенник сказать не мог, сам же он входил в алтарь. Лебедев
показал, что он исправлял должность не пономаря, а псалом-
щика, и в алтарь не входил. По соображению обстоятельств
этого дела мировой судья нашел, что пожар произошел не от
печи, которая в тот день даже не топилась, а от неосторожного
обращения с огнем и, как предполагать должно, от оставлен-
ной кем-нибудь зажженной свечи у жертвенника. Имея же в
виду, что обязанности пономаря лежали на сторожах Лебедеве
288
Московские скандалы и безобразия
и Боголепове, а наблюдение за ними должен был иметь оче-
редной священник Михаил Машков, мировой судья признал
сторожей Лебедева и Боголепова виновными в неосторожном
обращении с огнем и согласно 91 и 98 ст. Уст. о наказаниях
приговорил их к аресту при городском арестантском доме, каж-
дого на две недели. О неисполнении же своих обязанностей
священником Машковым, на основании 1 017 ст. Уст. угол.,
судья постановил суждения не иметь, предоставив оное мит-
рополиту московскому, для чего и препроводить его высоко-
преосвященству копию с протокола.
В апелляционном отзыве по поводу этого решения сторожа
собора Лебедев и Боголепов объясняют, что они не исправля-
ли должность пономаря, а следовательно, и не могут нести
ответственность за упущения по этой должности; кроме того,
предположение мирового судьи о забытой не потушенной све-
че ничем не подтверждается.
На суде Лебедев объяснил то же, добавив, что он по испол-
нении им должности псаломщика закрыл книги и ушел: а кто
зажигал и тушил свечи, не знает.
Боголепов показал, что его обязанность лишь отпирать и за-
пирать собор, а кто обязан тушить свечи, не знает.
Защитник обвиняемых Лебедева и Боголепова г-н Дурново', по
правилам вселенских соборов в алтарь не должен входить ник-
то, не посвященный в стихарь, а во время осмотра туда входи-
ли и судья, и полицейские чины: это нарушение постановле-
ний церкви. Что же касается до наблюдения за тушением све-
чей, то это лежит на обязанности ключаря; он же должен на-
блюдать и за тем, чтобы сторожа при нем отпирали и запирали
храм. 14 февраля опять чуть не сделался пожар, и нашли в печке
положенные истопником для сушки дрова.
Прокурор. Пожар произошел от неосторожного обращения с
огнем, виновен в этом тот, на обязанности которого лежало
тушение огня и который не исполнил этого. Обвиняемый Ле-
бедев объясняет, что исполнял должность псаломщика, а свя-
щенник Машков утверждает, что он исполнял должность по-
номаря. По моему мнению, должности эти почти одинаковые и
не разграничены строго одна от другой; а потому я полагаю
Лебедева виновным в неосторожном обращении с огнем и
подлежащим денежному взысканию; виновность же Боголе-
пова ничем не доказывается, и он должен быть от всякого
взыскания освобожден.
Московские скандалы и безобразия 289
Суд постановил мировому судье Александровского участка
истребовать инструкцию, данную для руководства служащим
при соборе, и сделать дополнительное дознание.
Дело об оскорблении запрещенного
иеродьякона Евтихиана машашествующими
3аиконоспасского м она ст ыря
(Мировой суд)
Запрещенный иеродьякон Евтихиан, живущий в Заиконоспас-
ском монастыре, подал мировому судье городского участка жа-
лобу, содержание которой приводим вкратце.
7 января 1869 года, — пишет Евстихиан, — пришел он в
трапезу в обыкновенное время. Казначей Заиконоспасского мо-
настыря, отец Максим, заметив его, велел трапезному иеродь-
якону Иринарху и служителям Петрову и Никитину вывести
его вон; Петров и Никитин бросились на него и потащили вон,
нанося побои, причем сторож Афанасий кричал: «бейте его
хорошенько, колотите!». Поэтому Евтихиан просит поступить
с названными лицами за оскорбление его действием по закону.
Мировой судья, разбиравший дело это 28 января, предло-
жил сторонам окончить дело примирением, но те не согласи-
лись, тогда на основании 1017 ст. Уст. уг. суд. судья объявил дело
это себе не подсудным.
Мировой съезд, куда поступило это дело по частной жалобе
Евтихиана, решение мирового судьи признал правильным и в
жалобе монаху Евтихиану отказал.
Дело о вымогательстве денег посредством писем
с угрозами личным почетным гражданином
Ф.П. Евсеевым у почетных граждан и московских купцов
М.С. Зотова и И. И. Шевелкина
(Мировой суд)
Обстоятельства дела этого следующие: 6 апреля 1869 года
купец М.С. Зотов получил по городской почте письмо от неиз-
вестного лица. Вот содержание этого письма.
«Милостивый государь Михаил Степанович! Мы должны вам
сообщить в письме важное дело. Мы весьма вежливо требуем от
вас, или пока просим вас, доставьте нам непременно сто руб-
лей серебром. Вы обязаны доставить их следующим образом: в
понедельник, т.е. 7 апреля, к вечеру, в восемь часов вечера
19 Москва
290
Московские скандалы и безобразия
ровно, вы отправляйтесь сами на Пречистенский бульвар,
погуляйте до 9 часов, и в девять часов ровно вы подойдите к
4-й скамейке по правой стороне, считая от Арбата, сядьте на
эту скамейку, посидите на ней пять минут и незаметным обра-
зом положите под скамейку деньги: деньги должны быть завер-
нуты в бумагу и перевязаны шнурком. Вместе с деньгами вы
положите записку, с жалостью вы даете деньги или не жалея.
Положив деньги, вы, не оглядываясь, отправляйтесь домой и у
своих ворот вы получите письмо, из которого вы увидите: кто
просил у вас денег, зачем и почему. Но предупреждаем вас, вы
не должны об этом никому говорить до 10 апреля; не прини-
майте никаких мер против этого, не объявляйте полиции, не
заставляйте следить за нами — одним словом, об этом должны
знать только вы один; в противном случае вы, ваша жена и
дети ваши и все родственники поплатятся жизнью; знайте, что
нас очень много, и из нас может один попасться только, а
остальные вам всем отомстят смертью. Знайте, что это не шут-
ка, а серьезное дело; вы обязаны нам дать сто рублей серебря-
ных непременно, а за что — об этом скажем после. Деньги дол-
жны быть разменяны на рублевые и трехрублевые бумажки. В
назначенное место должны быть деньги принесены вами са-
мим или одним из ваших сыновей. Если вы доставите деньги,
то вы можете быть всегда безопасны. Итак, вы должны 7 апреля
сего года в 9 часов вечера принести на Пречистенский бульвар
сто рублей серебром и положить под 4-ю скамейку, считая от
Арбата, по правой стороне, и не оглядываясь уйти; если же вы
не исполните всего, что мы вам говорим и не принесете денег
в назначенное место и время, то вам предстоит следующее:
какие меры ни принимайте для безопасности, как ни ограж-
дайте себя, хоть окружите себя большим конвоем, все-таки от
нас тогда не скроетесь. За неисполнение нашего приказания
вот что будет. Вас убьют в самое короткое время, потом вашу
жену убьем, потом ваших сыновей и дочерей убьем, и наконец
дом ваш и лавку сожжем дотла. Все это мы сделаем, как гово-
рим, и подтверждаем это даже клятвою; в чем клянемся, то и
сделаем: нас ведь очень много, от нас не скроетесь; поэтому
советуем вам лучше дать сто рублей серебром, а то потеряете
все. Опять-таки скажем вам, если вы не исполните в точности,
в назначенное время и место не принесете деньги, то вы ли-
шитесь жизни и всего имущества. Нас очень много; как сдела-
ете вы для нас праздник веселым, так и для вас будет праздник
Московские скандалы и безобразия
291
весел. Итак, выбирайте: жизнь или смерть, опасность или безо-
пасность, богатство или нищенство. Лучшее выбирайте и смот-
рите же, доставьте 100 рублей, а то вам и всему имуществу
вашему скорая и неминуемая смерть. Ждем; нас ведь много,
6 апреля 1869 г. Ночь».
Прочитав означенное письмо, г-н Зотов страшно испугался;
кто-то присоветовал ему дать знать об этом полиции, что им и
было исполнено. Затем он переметил кредитные билеты, за-
вернул их в бумагу, завязал и в 8 часов вечера 7-го числа вы-
шел дна бульвар; и, положив под четвертую скамейку сверток
с деньгами, удалился. Между тем два квартальных надзирате-
ля, из которых один был одет дворником, а другой извозчи-
ком, и трое переодетых же городовых караулили злоумышлен-
ника. Около 9 часов во время грозы и дождя к будке, у которой
под навесом стоял переодетый надзиратель, г-н Савицкий, по-
дошел неизвестный молодой человек, прилично одетый, с мо-
лоденькой дамой под руку, и, как бы скрываясь от дождя,
вошел в будку, вслед за ним вошел туда и надзиратель Савиц-
кий. Пробыв в будке с четверть часа, неизвестный вышел отту-
да и, пройдя несколько раз мимо лавки, под которою лежали
деньги, наконец сел вместе со своею подругою; что делал он —
заметить было нельзя за наступившею темнотою; но через не-
сколько минут они встали и хотели было отправиться далее,
как тут же были остановлены полицией. Сначала молодой че-
ловек очень горячился, говорил, что его не смеют задержи-
вать, что он будет жаловаться на это в окружной суд; но тут
подоспели и посторонние свидетели; при них был поднят из-
под скамейки сверток, обвязанный шнурком; только вместо
денег в нем оказалась простая бумага. Наконец по дальнейшим
исследованиям местности за ножкой скамейки лежала калоша,
в которой и нашли другой сверток с деньгами, тот самый,
который и был положен г-ном Зотовым. Неизвестный начал
было говорить, что это подброшено нарочно, но когда замети-
ли ему, что у него на одной ноге нет калоши и что найденная
под скамейкой калоша приходится ему впору, то он притво-
рился пьяным. Его привели в контору квартала и по сделанно-
му обыску в кармане у него нашли другое письмо к купцу
М.Е. Попову, содержанием подобное приведенному выше. Не-
известный оказался сыном унтер-офицера Евсеевым, 22 лет,
воспитывавшимся в Московской практической академии и по
окончании в оной курса наук, 10 июня 1868 года, получившим
19*
292
Московские скандалы и безобразия
звание личного почетного гражданина. О найденном у него письме
на имя г-на Попова он сначала было объяснил, что оно ему не
принадлежит; но вскоре затем, обратясь к присутствовавшим,
сказал: «Делать нечего, господа, мой грех! Дайте бумагу; я все
напишу по совести». Причиною, побудившею его решиться на
такой поступок было, по его словам, желание купить к празд-
нику обновку для своей подруги, которая, впрочем, ничего о
проделках его не знала.
Едва успел Евсеев дать эти показания, как в контору кварта-
ла прибыл один из частных приставов с письмом, представ-
ленным ему от купца Шевелкина, в котором с такими же угро-
зами требовалось вынести 8 апреля, в 9 часов вечера, на Ни-
китский бульвар сто рублей серебром и положить их под вто-
рую скамейку от Арбата. Евсеев сознался, что и это письмо
писано им же; причем добавил, что ни одну из угроз своих,
помещенных в письмах, он не имел намерения исполнить.
Судебный следователь переслал это дело для примирения к
г-ну мировому судье Александровского участка, у которого оное
и рассматривалось 10 мая 1869 года.
Господа Зотов и Шевелкин заявили судье, что они с Евсеева
ничего не ищут и желают окончить это дело миром, вследствие
чего на основании 35 ст. Уст. уг. суд. дело о сем прекращено.
Дело о крестьянине Иване Волкове, судившемся
за оскорбление словами и действием
майора Заиончковского
(Окружной суд)
В Московском Окружном суде 12 мая 1869 года с участием
присяжных заседателей, под председательством товарища пред-
седателя Дейера докладывалось дело о крестьянине Иване Вол-
кове, обвинявшемся в оскорблении словами и действием май-
ора Ивана Заиончковского. Вот сущность дела.
1868 года 12 октября бывший частный пристав, а теперь квар-
тальный надзиратель Иван Козмин Заиончковский, идя Сер-
пуховскою улицей, заметил не в порядке стоявшую подводу,
на которой сидела крестьянка (жена Волкова). Он обратился к
ней и требовал, чтобы она отъехала к стороне; но она, указав
ему на шедшего Волкова, сказала: вон мой муж еще в кабаке,
жду не дождусь его. Заиончковский взял крестьянина этого за
руку и приказывал ему отвести подводу; но Волков, схватив
его за лацканы пальто, стал трясти и кричал: как он смеет его
Московские скандалы и безобразия
293
толкать. Тут выбежал из соседнего дома дворник и отвел Вол-
кова в будку, а оттуда он был препровожден в контору кварта-
ла и дорогою ругался неприличными словами. В конторе Вол-
ков назвал Заиончковского сукиным сыном и прибавил: «Ты,
может быть, какой-нибудь поляк и хочешь управлять нами,
православными, — затем бросился на надзирателя; тот вскочил
со стула, на котором сидел, и Волков, схватив этот стул, изло-
мал его. Стул этот не был, впрочем, представлен к осмотру, да
и свидетели показали об этом обстоятельстве разноречиво. Заи-
ончковский между прочим показал, что, видя буйство Волко-
ва, он приказал придержать его полотенцем; но бывшие в кон-
торе городовые и занимающиеся письмоводством объяснили,
что не видали: был ли Волков связан.
Подсудимый Волков сказал на суде, что Заиончковский, при-
казывая ему отвести подводу, ударил его по лицу, отчего у
него пошла из носа кровь, и Волков, схватив Заиончковского
за полу пальто, закричал «караул». На этот крик явились сосед-
ний дворник и городовой, которые и отвели его в квартал, а
оттуда препроводили в частный дом для вытрезвления, так как
он был хмелен; Заиончковского он за лацканы пальто не держал,
не бранил его и в конторе квартала никакого буйства не делал.
Жена Волкова Авдотья Ивановна объяснила между прочим,
что Заиончковский действительно ударил мужа ее по лицу,
отчего у него потекла из носа кровь; что муж ее ухватился за
пальто Заиончковского и спрашивал: за что он его ударил; и
что он, Волков, был в это время выпивши.
Свидетели показали, что они не видали, бил ли Заиончков-
ский Волкова и текла ли у последнего из носа кровь.
Товарищ прокурора И.Ф. Рогаль-Левицкий, поддерживая об-
винение, заметил, что только одна жена подсудимого пока-
зала, что Заиончковский ударил его, Волкова, и что это пока-
зание она могла сделать из любви к мужу.
Защитник, кандидат на судебные должности М.С. Гольденвей-
зер, между прочим сказал, что все свидетели показывают, что
видели, как Волков держал г-н Заиончковского за пальто: сле-
довательно, они прибежали на место происшествия тогда, когда
плюха Волкову была уже дана, и если жена Волкова из любви
к мужу могла показать против Заиончковского, то этот после-
дний из неменьшей любви к себе мог скрыть это обстоятельство.
Зная обычаи наших полицейских чинов и простолюдинов, труд-
но предположить, чтобы крестьянин без всякого повода бро-
294
Московские скандалы и безобразия
сился на надзирателя и нанес ему оскорбление. Если же Волков,
получив оплеуху, схватил Заиончковского за пальто, чтобы при
свидетелях заявить этот факт, то в этом нет ничего преступного;
тем более что подсудимый хотел восстановить свое законное
личное право, нарушенное Заиончковским.
Присяжные после непродолжительного совещания призна-
ли подсудимого Волкова невиновным.
Дело о купце Федоре Васильеве Трузе,
обвинявшемся в учинении драки в пьяном виде
в трактире «Эрмитаж»
(Мировой суд)
В 1-м округе московского столичного съезда мировых судей
г. Москвы 11 августа 1869 года разбиралось дело о купце Федо-
ре Трузе по обвинению его в появлении в публичном месте
нетрезвым и в драке. Вот существо настоящего дела.
Цеховой Василий Кирш, маркер из трактира «Эрмитаж»,
принес мировому судье тверского участка жалобу, заключав-
шуюся в том, что 8 июня в 12 часов ночи купец Трузе, играя в
означенном трактире «Эрмитаж» вместе с г-ном Внуковым на
бильярде, причинил ему, Киршу, побои без всякого с его сто-
роны повода и что когда Кирш просил содержателя трактира
Оливье послать за полицией, то последний посоветовал ему
идти лучше домой. Поэтому истец, представляя со своей сторо-
ны свидетелей, просил судью подвергнуть Трузе и Оливье от-
ветственности: первого за нанесение побоев, а второго за до-
пущение этого в своем трактире. После того 17 июня Кирш
подал мировому судье новое прошение о прекращении этого
дела. На разбирательстве 24 июня мировой судья привлек к от-
ветственности Трузе и Кирша за учинение драки в публичном
месте, а Оливье за допущение оной в своем заведении и приго-
ворил: первых двух к аресту — Трузе как зачинщика на 7 дней, а
Кирша на 4 дня; Оливье же к денежному штрафу в 5 рублей.
Приговором этим Трузе остался недоволен.
В мировом съезде поверенный г-на Трузе г-н Розенберг меж-
ду прочим сказал, что за примирением Кирша с Трузе миро-
вой судья не имел права приступать к рассмотрению жалобы
Кирша и потому не мог усмотреть нарушения тишины и по-
рядка, почему и просил приговор судьи тверского участка от-
менить. Г-н товарищ прокурора Орлов в заключении своем ска-
зал, что со своей стороны также не видит причин к возбужде-
Московские скандалы и безобразия
295
нию мировым судьею преследования Трузе и Кирша за нару-
шение 38 ст. Уст. о наказ. Съезд, соглашаясь с заключением этим,
признал на основании 119 ст. Уст. купца Трузе невиновным.
Дело об окрашеиии прусского подданного
Гельдмахера фуксином
(Мировой суд)
18 июня 1869 года в камеру мирового судьи мясницкого уча-
стка вошел неизвестный господин, волосы и лицо которого
были окрашены в темно-фиолетовый цвет, и объяснил, что он
прусский подданный Гельдмахер, причем просил сделать ему
врачебный осмотр. Затем г-н Гельдмахер нашел себе поверен-
ного в лице г-на Карпова, который и принес от имени своего
доверителя жалобу, заключавшуюся в следующем: «17 июля
сего года прусский подданный Гельдмахер зашел в пивную лавку
Тарусина, находящуюся на Тульском подворье, и, чувствуя
усталость, присел на стул и заснул. Спустя несколько минут он
вдруг почувствовал во всем теле сильное сотрясение и, испу-
гавшись, проснулся. Вскочив со стула, Гельдмахер услыхал, что
некоторые из посетителей хохотали, другие смотрели на него с
сожалением. Придя в себя, Гельдмахер заметил, что его белье,
а равно и верхняя одежда окрашены в темно-фиолетовый цвет.
Находившиеся здесь гг. Шталь, Иванов и Катцеман стали успо-
каивать Гельдмахера и рассказали ему, что бывший тут сапож-
ных дел мастер Куршинский посылал своего подмастерья На-
умана в магазин москательных товаров Терне за краскою “фук-
сином”. Когда Науман принес эту краску, то Куршинский вместе
с ним и Рихтером стали посыпать ею Гельдмахера и обливать
водою, отчего краска разошлась и окрасила Гельдмахера в фи-
олетовый цвет. Вследствие этого Гельдмахер обвиняет гг. Кур-
шинского, Рихтера и Наумана “в оскорблении его действием”.
При жалобе этой был приложен медицинский осмотр, в кото-
ром значилось, что г-н Гельдмахер, 52 лет от роду, имеет во-
лосы на голове темно-фиолетовые, бакенбарды и усы розова-
тые, многие части тела, особенно же руки, также окрашены.
Дело это разбиралось 13 августа у мирового судьи мясницко-
го участка В.В. Давыдова. На суд явились поверенный Гельдмахе-
ра г-н Карпов, Куршинский, поверенный его г-н Биркенфельд,
Науман и свидетели; один из обвиняемых, Рихтер, не явился.
На вопрос г-на судьи, признают ли обвиняемые виновными
себя, те отвечали отрицательно.
296
Московские скандалы и безобразия
Науман. Мне г-н Куршинский дал гривенник, чтобы я схо-
дил и купил фуксин; я пошел и купил, а когда пришел назад,
меня г-н Иванов обыскал и ничего не нашел, потому что фук-
син был у меня в руках. Потом я положил фуксин в сенях, и
кто взял его оттуда, не знаю.
Судья. Зачем г-ну Куршинскому понадобился фуксин?
Науман. Я того не знаю.
Судья (поверенному Куршинского). Что вы можете сказать в
защиту своего доверителя?
Поверенный Биркенфельд. Г-н Куршинский не принимал ни-
какого участия в этой неприличной истории и даже не давал
денег на фуксин.
Судья приступил к спросу свидетелей.
Свидетель Оск. Вейс показал, что действительно при нем
в полпивной Куршинский предложил Науману и Рихтеру ок-
расить Гельдмахера, что ими и было исполнено, причем На-
уман и Рихтер посыпали его фуксином, а Куршинский по-
ливал водкою.
Поверенный Биркенфельд (Вейсу). В котором часу вы пришли в
заведение Тарусина?
Вейс. Часов в 12.
Биркенфельд. Где вы находились?
Вейс. В последней комнате, где сидят всегда немцы. Г-н Кур-
шинский сидел у окошка, с ним были и г-н Науман, и г-н Рих-
тер и еще другие. Г-н Куршинский говорил: хотите, я сейчас
буду красить его, т.е. г-на Гельдмахера, и это слышали все.
Биркенфельд. Вы видели, как они красили г-на Гельдмахера?
Вейс. О да! Я уходил, а потом опять пришел, и они в это
время красили г-н Гельдмахера.
Свидетель Шталь. За мною присылал г-н Куршинский, что-
бы я пришел в заведение Тарусина. Я пришел туда в 12 часов;
там были Куршинский, Науман, Рихтер, Карл Рушинский и
Гельдингер. Рушинский, Рихтер и Науман имели руки крас-
ные, а Гельдмахер не был окрашен, но был очень пьян; его
взяли под руки и посадили на стул. Потом Иванов (буфетчик)
подошел к Гельдмахеру и сказал, что его окрасили; но кто это
сделал, я совсем не знаю, только Куршинский не вставал со
стула и не подходил к Гельдмахеру.
Вейс возразил, что подходил к Гельдмахеру Куршинский,
который есть то самое лицо, что предстоит на суде, а Рушинс-
кий тогда спал.
Московские скандалы и безобразия
297
Буфетчик Иванов, подтвердив факт окрашивания Гельдма-
хера, показал, что не знает, кто окрасил его, и что Вейса в
этот день в заведении не было.
Свидетель Катцеман объяснил, что видел, как прошли в
заднюю комнату, где был Гельдмахер, Науман и другие. Воз-
вращаясь из той комнаты, Науман имел руки красные и со
смехом рассказывал, что они окрасили Гельдмахера и Кур-
шинский поливал его вином. Вейс находился тут, и Науман
разговаривал с ним.
После произнесения обвинения и защиты мировой судья,
сообразив обстоятельства дела и свидетельские показания, при-
говорил Куршинского, Рихтера и Наумана подвергнуть аресту
при городском арестантском доме на один месяц каждого.
Куршинский и Науман на этот приговор изъявили неудо-
вольствие; по отношению же к Рихтеру приговор был по неяв-
ке его заочный.
Дело о приобретении заведомо фальшивых векселей
московским купцом Михаилом Ивановым Муравлевым
(Окружной суд)
Дело это разбиралось в Московском Окружном суде под
председательством Н.С. Арсеньева, при членах суда гг. Синиц-
ком и Линдроте 20 и 21 августа 1869 года; обвинял подсуди-
мого Муравлева товарищ прокурора Д.П. Тихомиров, защи-
щал кандидат прав Б.И. Мирович. Обстоятельства дела заклю-
чаются в следующем.
В 1868 году, в декабре месяце, купец Михаил Иванов Му-
равлев купил, как он говорит, у рязанского купца Филатова
три векселя суммою в 3100 рублей на почетного гражданина
Ивана Михайлова Алексеева, по 60 копеек за рубль; а потом,
нуждаясь в деньгах, вздумал сам продать их и просил мещани-
на Ивана Дымнова и крестьянина Андрея Погожева похлопо-
тать о продаже этих векселей. В вознаграждение за хлопоты Му-
равлев выдал им расписку в 600 рублей, а в случае успеха обе-
щал им заплатить сверх того 1000 рублей. Крестьянин Погожев
при виде таких щедрых обещаний Муравлева пришел в сомне-
ние относительно подлинности означенных документов и со-
мнение свое высказал знакомому своему мещанину Дмитрию
Кирилову, с которым вместе и порешили довести о сем до
сведения полиции. Вследствие этого они обратились к бывше-
298
Московские скандалы и безобразия
му квартальному надзирателю Николаю Ипполитову Боброву,
занимавшемуся прежде сыскною частью. Бобров стал наблю-
дать за Муравлевым, и наконец в одном трактире он успел с
помощью брата своего Алексея Боброва, который назвался
покупщиком на векселя, получить один из этих векселей сум-
мою в 10 000 рублей, писанный 15 июня 1867 года, а затем и
другие два в 6000 и 15 000 рублей. Все эти векселя оказались
фальшивыми. Почетный гражданин Иван Михайлович Алексе-
ев объяснил, что он векселей этих не подписывал и купца
Филатова совсем не знает. Филатов со своей стороны показал,
что ни Алексеев его, ни он Алексеева не знает, векселей от
Алексеева не брал, с Муравлевым также незнаком и никаких
документов ему не продавал. Фальшивость векселей еще более
доказывается тем, что даже простым глазом видно, что пре-
жний текст их вытравлен; это подтвердилось и химическим
исследованием оных. Муравлев, однако, настаивал, что вексе-
ля приобретены им от Филатова при свидетелях — мещанах
Малюгине и Дымнове, которые ссылки этой не подтвердили.
Тогда подсудимый объявил, что он принимал за Филатова ме-
щанина Федора Тарусинова; но и это заявление он ничем не
доказал, ибо оказалось, что Муравлев знал Тарусинова под его
настоящим именем. Свидетель Малюгин, прежде показывав-
ший, что Тарусинов не то лицо, которое продавало Муравлеву
векселя, на суде изменил свое показание, объяснив, что пре-
жнее показание им сделано от страха, а теперь он может утвер-
дительно сказать, что именно Тарусинов под именем Филато-
ва продавал эти документы Муравлеву. Муравлев представил в
свое оправдание записку, писанную Алексеевым к Филатову,
в которой о векселях ничего, однако, не говорилось; причем
Алексеев объяснил, что записка эта писана не им и он Фила-
това не знает. Между тем из дела оказалось, что подсудимый
знал Алексеева по торговле, жил в соседстве с ним у Покров-
ского моста и, покупая на него векселя на значительную сумму,
не принял никаких мер к удостоверению в подлинности их.
По окончании заключительных прений присяжные призна-
ли Муравлева виновным в приобретении заведомо подложных
векселей и в намерении сбыть их, и суд приговорил: лишив
его, Муравлева, всех особенных, лично и по состоянию при-
своенных прав и преимуществ, сослать на жительство в Ени-
сейскую губернию с воспрещением отлучки из места ссылки
в течение 11 лет.
Московские скандалы и безобразия
299
Дело об адъютанте московского генерал-губернатора,
гвардии штабе-ратмистра князе Федоре Михайлове
Урусове, обвинявшемся в оскорблении действием
студента Павла Кистера и в угрозе
отрубить ему голову
(Мировой суд)
У мирового судьи тверского участка г-на Зилова происходи-
ло разбирательство по жалобе студента Павла Кистера, обви-
нявшего князя Федора Урусова в нанесении ему оскорбления
действием и в угрозе отрубить ему голову. Вот содержание жа-
лобы г-на Кистера.
«23 мая 1869 года, в 12-м часу ночи, я вместе со студентом
Анатолием Лазаревским шел по Петровке, и на углу Петровки
и Каммергерского переулка встретили мы трех женщин, из
которых в одной я узнал свою знакомую З.Д. К-берг. Думая
пошутить с нею, я подошел и сказал: “Зачем вы, mes-dames,
так поздно ходите одни?”. На этот вопрос г-жа К-берг с неудо-
вольствием заметила: “Как вам не совестно, Кистер, приста-
вать поздно к женщинам”. Убедившись из этого замечания, что
моя шутка была истолкована в другую сторону, я, не продол-
жая разговора, сказал: “извините”, — и пошел дальше. Моя
знакомая со своими двумя спутницами также продолжала путь,
и, когда они были от меня приблизительно шагах в трех, вдруг
подбегает ко мне какой-то военный, толкает меня в грудь и
кричит, обнажив саблю: “Я вам голову отрублю!”. Я сначала
испугался такой беспричинной и неожиданной угрозы, приняв
военного за пьяного, и отошел в сторону. Военный подошел к
трем женщинам, которые, услышав шум, остановились и в
числе которых была г-жа К-берг; он взял одну из них под руку
и, как ни в чем невиноватый, пошел дальше. Тогда я, оправив-
шись от первого замешательства, остановил его и сказал, что я
не желаю начинать дела и вызывать г-жу К-берг в суд в каче-
стве свидетельницы и потому только предлагаю ему извинить-
ся предо мною. “В противном случае, — сказал я военному, — я
несмотря на нежелание принужден буду жаловаться”. Военный
несмотря на просьбы дамы, с которой он шел, отвечал, что он
не желает извиняться. “В таком случае, — сказал я, — я принуж-
ден буду просить вас пожаловать в контору для составления
акта”. Узнав от городового, где находится контора, мы сначала
отправились проводить дам до извозчика. На пути нас догнал
полицмейстер г-н Поль, который, узнав в чем дело, уговари-
300
Московские скандалы и безобразия
вал нас помириться, предлагая мне извиниться перед воен-
ным за дерзость, которую я будто бы нанес его даме. На это я
возразил, что никаких дерзостей я не говорил и что мои слова
не были бы дерзостью даже и в таком случае, если бы я их
сказал и незнакомой даме. Г-н Поль согласился, что в моих
словах не было ничего оскорбительного, но что военный не
мог иначе поступить, так как между дамами была, может быть,
дама его сердца. Князь Урусов сказал, что вынимал саблю лишь
для того, чтобы погреметь ею и тем попугать меня. При этом он
даже на примере показал г-ну Полю, как он вынимал и вкла-
дывал саблю. Когда же я отвечал, что не испугался бы погрему-
шек, то князь Урусов сказал, что отрубил бы мне голову, если
бы я полез на него. На вторичное мое предложение извиниться
военный снова выразил нежелание. Тогда я просил г-на Поля
распорядиться о составлении акта и узнать фамилию и место-
жительство военного. Г-н Поль сказал, что он знает этого воен-
ного очень хорошо, что он адъютант генерал-губернатора, князь
Федор Михайлович Урусов. После этого мы расстались.
Спустя несколько дней г-жа К-берг через студента г-на Зог-
рафа поручила мне передать как своему хорошему знакомому
желание свое, чтобы я покончил это дело. Я отвечал г-ну Зог-
рафу, что г-же К-берг хорошо известно, что я никаких дерзо-
стей не говорил и что ей лучше попросить князя Урусова изви-
ниться передо мною. До сих пор этого извинения не последовало.
Считая вышеприведенные слова и действия князя Урусова
проступками, предусмотренными ст. 135, 19 и 140 Уст. о на-
каз., я покорнейше прошу подвергнуть князя Урусова уголов-
ной ответственности».
На разбирательство по этому делу явились студент Павел
Кистер, поверенный обвиняемого Николай Струков и полиц-
мейстер Поль в качестве свидетеля, который, явившись за не-
сколько минут до начала разбирательства, был отпущен су-
дьею, объявившим ему, что разбирательство по делу этому по
неподсудности оного не состоится. Затем судья вызывает обви-
нителя и поверенного обвиняемого.
Судья. Разбирательства по делу этому не будет, так как я при-
знаю его неподсудным себе.
Кистер. Прошу вас, г-н судья, прочитать поданную мною
жалобу.
Судья. Я читал уже.
Поверенный кн. Урусова Струков. Я также прошу вас, г-н су-
дья, прочесть жалобу г-на Кистера, потому что мне неизвест-
но, в чем обвиняется мой доверитель.
Московские скандалы и безобразия
301
Судья читает жалобу студента Кистера, содержание которой
приведено выше.
Струков. Дело это я считаю неподсудным мировым учрежде-
ниям на основании 219 и следующих за нею статей Уст. угол,
судопр., так как доверитель мой, князь Урусов, находится на
действительной службе.
Судья (прочитав 219 ст.) Исключение из этой статьи до-
пускается лишь в том случае, когда является несколько обви-
няемых; здесь обвиняемый один, поэтому я и определил: так
как обвиняемый — князь Федор Михайлович Урусов — гвардии
штабс-ротмистр и адъютант при генерал-губернаторе, то, со-
гласно вышеозначенной 219 ст. Уст. уг. суд., признаю дело это
себе неподсудным.
Кистер. Прошу вас, г-н судья, пометить в протоколе, что вы
до начала разбирательства по настоящему делу и до выслуши-
вания сторон отпустили свидетеля, полицмейстера Поля.
Судья. Это вовсе не относится к делу, я имел право и совсем
не вызывать свидетелей.
Дело о начальнике станции Московско-Курской
железной дороги Иване Феоктистове и обер-кондукторе
А. Повомейском, обвинявшихся в оскорблении цехового
Николая Рыбакова и жены его Екатерины, и о цеховом
Николае Рыбакове, обвинявшемся в нарушении порядка в
вагоне Московско-Курской железной дороги
(Мировой суд)
В мае 1868 года у московского уездного мирового судьи 1-го
участка г-на Пукалова вследствие отношения жандармского по-
лицейского правления рассматривалось дело о нарушении ти-
шины и порядка в вагоне Московско-Курской железной доро-
ги во время следования поезда от села Царицына в Москву
цеховым Николаем Рыбаковым, женою его и бывшею с ними
компаниею. Нарушение порядка заключалось в том, что Рыба-
ков, будучи в нетрезвом виде, неприлично вел себя в вагоне
2-го класса, и когда вследствие заявления некоторых пассажи-
ров, именно гг. Ефремова, Пановского и Неронова, обер-кон-
дуктор Новомейский хотел переместить его в вагон 3-го клас-
са, то он оказал сопротивление ему, а равно и случившемуся
при этом начальнику станции Ив. Феоктистову; причем за Ры-
бакова вступилась и бывшая с ним компания, из которой кто-
302
Московские скандалы и безобразия
то толкнул Феоктистова так, что он пошатнулся. Акта об этом
составлено не было, ибо все участвовавшие в нарушении по-
рядка были в нетрезвом виде. Супруги Рыбаковы со своей сто-
роны жаловались на нанесение им оскорблений обер-кондук-
тором Новомейским и начальником станции Феоктистовым. Ми-
ровой судья признал Рыбаковых с компанией виновными в
нарушении тишины и порядка в вагоне железной дороги и при-
говорил Рыбакова как зачинщика к аресту при городском аре-
стантском доме на четыре дня, а остальных участвовавших в
том лиц к штрафу в 2 рубля серебром; обвинение же Рыбако-
выми Новомейского и Феоткистова признал недобросовест-
ным. Мировой съезд вследствие жалобы Рыбаковых постано-
вил решение мирового судьи в отношении них, Рыбаковых,
утвердить, а Новомейского и Феоктистова подвергнуть семи-
дневному аресту. Дело это по жалобам обеих сторон восходило
до рассмотрения Правительствующего Сената Кассационного
департамента94, который признал решения мировых учрежде-
ний неправильными: в отношении Рыбаковых потому, что не
были спрошены некоторые выставленные ими свидетели, а в
отношении Новомейского и Феоктистова потому, что они со-
вершили проступок при исполнении ими обязанностей служ-
бы и, следовательно, подлежат ответственности в администра-
тивном порядке; почему означенное дело и передано на рас-
смотрение московского столичного мирового съезда 1-го окру-
га. На суд явились одни лишь Рыбаковы: муж и жена.
Председатель (Рыбаковым). Свидетели здесь?
Рыбаков. Нет-с, их нет.
Председатель (прочитав жалобу Рыбаковых). Что можете вы
добавить к этой жалобе?
Рыбаков. Мы ехали из Царицына; я взял три билета; вагон
был битком набит, так что мне негде было сесть, я и стоял.
Дама одна мне говорит: что вы стоите, снимите вот чемодан да
и сядьте. Я взял и снял чемодан. Тут явился какой-то офицер
Неронов и позвал обер-кондутора, который стал меня тащить
вон из вагона и разбил мне щеку; жена моя испугалась, ухва-
тилась за меня, а обер-кондуктор с начальником станции ста-
ли отрывать ее, повывихали ей руки, нанесли побои, сорвали
шляпку и шиньон, разорвали мантилью и оставили нас в по-
кое тогда только, когда другие уже стали заступаться за нас.
Когда все успокоилось, я сел, а жена села ко мне на колени,
потому что места не было.
Московские скандалы и безобразия
303
Председатель (Рыбаковой). А вы что можете дополнить?
Рыбакова. Ничего-с.
Товарищ прокурора в заключенйи своем сказал, что дело по
жалобе Рыбаковых на оскорбление их Новомейским и Феокти-
стовым должно сообщить на рассмотрение начальства сих пос-
ледних, так как они находились при отправлении должности;
относительно же спроса свидетелей, так как Рыбаковы сами
их не представили, то для суда не обязательно вызывать их. «Я
не вижу, — продолжал он, — особенно уважительных причин
подвергать Николая Рыбакова четырехдневному аресту, когда
другие соучастники его приговорены лишь к штрафу в два
рубля; а потому и полагаю подвергнуть его как главного ви-
новника тоже штрафу в размере пятнадцати рублей сереб-
ром, а в остальном приговор московского уездного мирово-
го съезда утвердить».
Суд определил: дело по жалобе Рыбаковых на Новомейского
и Феоктистова передать на рассмотрение начальства сих пос-
ледних и подвергнуть Николая Рыбакова четырехдневному
аресту при городском арестантском доме; а жену его Екатери-
ну двухрублевому штрафу.
Дело о враче, дворянине Иосифе Петрове Симоновиче,
судившемся за залог несуществующего имения
(Окружной суд)
В последних числах февраля 1870 года в Московском Окруж-
ном суде, под председательством члена суда Сухотина, слуша-
лось дело о враче Иосифе Симоновиче по обвинению его в
залоге несуществующего имения. Обвинял товарищ прокурора
Тихомиров; защиту подсудимого принял на себя присяжный
поверенный г-н Шайкевич. Обстоятельства дела следующие.
В 1864 году в Сущевском частном доме содержался отставной
прапорщик Иван Петров Храповицкий; 10 июня того же года
он был признан Московскою Уголовною палатою виновным в
разных обманных поступках и в присвоении чина майора, за
что и был приговорен к лишению всех особенных прав и пре-
имуществ и ссылке на житье в Вологодскую губернию. 27 июня
Храповицкий выдал врачу Симоновичу доверенность на уп-
равление его имением — деревнею Торбиной, Новгородской
губернии, Боровичского уезда, предоставив ему, Симонови-
чу, право собирать с этого имения доходы, отдать оное в арен-
304
Московские скандалы и безобразия
ду, заложить, перезаложить или и вовсе продать. Через несколько
дней после выдачи этой доверенности Симонович заложил оз-
наченное имение отставному ротмистру Хрущеву за 9 500 руб-
лей, представив при совершении закладной в Гражданскую
палату уставную грамоту на имение. Вслед за этим он купил у
того же Хрущева дом в 10 000 рублей и на другой день же
заложил оный купчихе Марфиной за 4 000 рублей. Наконец
26 ноября того же 1864 года имение это было перезаложено
через банкирскую контору Волковых за 22 000 рублей поверен-
ному г-жи Раевской г-ну фон Вендрих и из полученных денег
сделана уплата по закладной г-на Хрущева. Когда же 19 октяб-
ря 1866 года, вследствие просрочки, фон Вендрих представил
закладную для взыскания денег в новгородскую Гражданскую
палату, то оказалось, что заложенного имения не существует.
Подсудимый Симонович на суде объяснил, что с Храповиц-
ким познакомил его один знакомый, некто Александров, со-
державшийся также в Сущевском частном доме, которого он,
Симонович, ходил навещать. Александров рекомендовал ему
Храповицкого как богатого помещика, который в настоящее
время нуждается в деньгах; Храповицкий со своей стороны про-
сил его приискать ему где-нибудь денег. Симонович, желая
помочь ему, обратился с просьбой о приискании денег к зна-
комым своим комиссионерам, из которых один, Малыгин,
отвечал ему, что без залога денег не достанешь. Ответ этот он
передал Храповицкому, который и согласился заложить свое
имение за 10 000 рублей. Комиссионер Малыгин познакомил
Симоновича с Хрущевым, и они вдвоем ездили к Храповицко-
му, который передал при этом свидании Хрущеву уставную
грамоту и говорил, что имение это весьма значительное, что
ему следует получить до 60 000 рублей одной выкупной ссуды,
да сверх того за лес ему предлагали около 90 000 рублей. Хру-
щев сказал, что денег у него теперь свободных нет, а если Хра-
повицкий желает, то он предлагает ему вместо денег взять под
залог на крестьянские наделы дом его, стоящий 10 000 рублей.
Храповицкий согласился и просил Симоновича принять от него
доверенность, так как ему самому хлопотать нельзя. Симоно-
вич отговаривался незнанием дела; но Хрущев присоединил и
свою просьбу взять от Храповицкого доверенность, обещая быть
его руководителем. Симонович наконец склонился на их убеж-
дения и принял от Храповицкого доверенность. Из 4 000 руб-
лей, полученных под залог дома Хрущева, осталось за всеми
Московские скандалы и безобразия
305
расходами не более 2 000 рублей, которые деньги и были пе-
реданы Симоновичем при полицейском чиновнике Струкове
Храповицкому, причем с последнего взята им, Симоновичем,
расписка в получении им полной суммы, как значится в зак-
ладной, 10 000 рублей. Получив эти деньги, Храповицкий стал
вести жизнь как в частном доме, так и в тюремном замке, куда
был переведен, безрассудно роскошную: он брал из трактира
обеды по 30 рублей, раздавал арестантам по 50 и 70 рублей.
Вследствие такого бросания денег Храповицкий вскоре стал
ощущать недостаток в них и обратился вновь к Симоновичу,
прося его перезаложить имение и быть его поверенным, за что
обещал платить ему жалованье 1 000 рублей в год. О себе он
говорил Симоновичу, что содержится в тюремном замке за
провоз на Кавказ запрещенных брошюр политического содер-
жания. Симонович просил комиссионера Билибина приискать
нужные его доверителю деньги, и тот через контору Волковых
свел его с поверенным Раевской фон Ведрих, который и со-
гласился дать под залог имения 22 000 рублей. По совершении
закладной Симонович из этих денег заплатил долг Хрущеву, 9
500 рублей, а остальные за прочими расходами 7 000 рублей
передал Храповицкому, взяв с него по-прежнему расписку в
полной сумме 22 000 рублей, причем этот последний дал ему,
Симоновичу, 1 000 рублей, которые, однако, взял вскоре на-
зад. «Я вовсе не. подозревал, — добавил подсудимый, — что
имения Храповицкого не существует, имения этого я никому
не расхваливал и не говорил, что был в нем. Все полученные от
меня деньги Храповицкий в непродолжительном времени про-
жил, и когда он отправлялся в ссылку, то я занял на свое имя
200 рублей, которые и отдал ему, надеясь получить их при но-
вом перезалоге имения».
Свидетель Хрущев показал, что Симонович сам сделал пред-
ложение отдать под залог дом, который он ценил на налич-
ные деньги в 7 000 рублей, а под закладную готов был отдать
за 10 000 рублей, и что он, Хрущев, согласился на это предло-
жение, находя его для себя выгодным. О причине ареста Хра-
повицкого он ни от него лично, ни от Симоновича не слыхал,
а слышал стороною, будто он содержится за политическое пре-
ступление. Храповицкий вообще любил похвастать своим бо-
гатством и много рассказывал ему о своих имениях.
Немного спустя после совершения закладной Хрущев был
приглашен бывшим московским обер-полицмейстером графом
20 Москва
306
Московские скандалы и безобразия
Крейцом, который и предупреждал его быть осторожнее в
сделках с Храповицким, объяснив ему, что тот судился и су-
дится за разные обманные поступки. Вследствие этого Хру-
щев, опасаясь, что Храповицкий уже получил выкупную ссу-
ду за крестьянские наделы, написал в новгородское Губернское
по крестьянским делам присутствие прошение, в коем спра-
шивал, поступило ли на выкуп такое-то имение Храповицко-
го, и получил в ответ, что такое имение на выкуп не представ-
лено. Еще до совершения закладной он давал Храповицкому
взаймы деньги небольшими суммами. О том, что граф Крейц
предупреждал его, Хрущева, об осторожности в сношениях
с Храповицким он Вендриху не говорил, находя это для себя
невыгодным, ибо обстоятельство это могло повредить пере-
залогу имения.
Квартальный надзиратель Струков между прочим объяснил,
что Храповицкий действительно жил богато и тратил много
денег, но бывало также, что он сидел и без копейки; он хвас-
тался своими имениями и выдавал Симоновича за своего уп-
равляющего. Деньги появились у Храповицкого с того време-
ни, как начал к нему ездить Симонович; слышно было, что он
заложил какое-то имение, о чем частным приставом было до-
несено обер-полицмейстеру. Денег двух тысяч рублей Симоно-
вич Храповицкому при нем, свидетеле, не передавал.
Чиновник Знаменский сказал, что Хрущев, которого он дав-
но знал, раз приехал вместе с Симоновичем в палату и про-
сил его написать доверенность от Храповицкого к Симонови-
чу. Кто говорил данные об имении — Хрущев или Симонович,
он не помнит. Закладная, перезалог на имение, купчая и зак-
ладная на имение были совершены в палате после, докумен-
тов на право владения при совершении закладной обыкно-
венно не спрашивалось, а уставная грамота была принята для
большего удостоверения.
Свидетели Волков и Духа, рекомендовавшие комиссионеру
Симоновича, Билибину г-на Вендриха, объяснили, что как они,
так и Вендрих не справлялись об имении и не требовали доку-
ментов, ибо это был не первый залог, а перезалог.
Сторожа тюремного замка Соколов и Прохоров не раз слы-
шали от Храповицкого, что он ждет денег от своего поверен-
ного; жил он в замке хорошо и характер имел веселый.
Священник тюремного замка объяснил, что Храповицкий
жаловался ему на своего управляющего, говоря, что он совсем
Московские скандалы и безобразия
307
забыл его и что у него нет даже куска сахара; но после того
изъявил желание пожертвовать для арестантов журнал «Душе-
полезное Чтение», вынул из-под подушки пачку кредитных би-
летов и, отсчитав 7 рублей, вручил их свидетелю, прося его
подписаться на этот журнал.
Свидетели, арестанты Кейзер, Комаев и цеховой Лавров, пока-
зали, что Храповицкий бросал деньги зря; арестантам, отправ-
лявшимся в Сибирь, давал на дорогу по 70 рублей, за полшто-
фа водки платил по 30 рублей и по 50 рублей за то, чтобы
арестанты носили его на руках по коридору. Храповицкий гово-
рил, что Симонович — его управляющий, от которого он полу-
чил 20 000 рублей и ожидает еще 50 000 рублей.
Невеста Симоновича, Масленникова, объяснила, что подсу-
димый Симонович жил у ее матери нахлебником с платою по
16 рублей в месяц и занимался медицинской практикой.
Наконец было прочитано показание некоего Студзинского,
жившего вместе с Храповицким в городе Грязовце Вологодской
губернии. Из этого показания видно, что Храповицкий в месте
своей ссылки жил в большой бедности; во все время пребыва-
ния своего там он получил только 30 рублей; умер в январе
1867 года в такой крайности, что его не на что было похоронить.
Перед смертью он жаловался на Симоновича, причем говорил:
«он за мое дело посидит годика четыре в остроге!».
Товарищ прокурора, поддерживая обвинение Симоновича,
указал на желание Симоновича обогатиться на чужой счет,
для чего, чтобы выгородить себя, он, выдавая Храповицкому
2000 и 7000 рублей, берет с него расписки в полной сумме; но
передача и этих незначительных сумм Храповицкому им ни-
чем не доказана, наконец на невероятность того, чтобы он не
знал о несуществовании имения, которое закладывал, а по-
тому выразил убеждение, что присяжные признают подсуди-
мого виновным.
Защитник подсудимого, обратив внимание присяжных на
несостоятельность улик против его клиента, сказал, что он уве-
рен, что присяжные по одному только подозрению, возбуж-
денному против Симоновича, не произнесут о нем обвини-
тельного приговора.
Присяжные признали Симоновича виновным, но заслу-
живающим снисхождения, и суд приговорил: лишив его всех
особенных прав и преимуществ, сослать на житье в Вологод-
скую губернию.
20*
308
Московские скандалы и безобразия
Дело о директоре Московской консерватории,
губернском секретаре Николае Рубинштейне, об оскорб-
лении им дочери действительного статского советника
девицы Веры Щебальской
(Мировой суд)
Обстоятельства этого дела, весьма сильно заинтересовавше-
го московскую публику, следующие:
19 декабря 1869 года г-жа Вера Щебальская, бывшая в то
время ученицею консерватории, была приглашена в кабинет к
директору Рубинштейну. Она вошла туда совершенно спокой-
но, но когда он стал ей делать выговоры за неуспехи по одно-
му из предметов, то невольно смутилась и в смущении стала
перебирать листки в книге, которую держала в руках. Директор
принял это почему-то за невнимание к своим словам: «Сту-
пайте вон, вон!» — закричал он на нее в гневе и, вырвав у нее
из рук книгу, швырнул ее на стол. Отец г-жи Щебальской,
находя такой поступок Рубинштейна и слова, произнесенные
им оскорбительными для своей дочери, на следующий же день
отправился к г-ну Рубинштейну для объяснений. Последний,
сознаваясь в своем поступке, сказал: «Что же мне делать, я
человек нервный, не выдержал, вспыхнул». Тогда г-н Щебаль-
ский просил г-на Рубинштейна взять свои слова обратно и из-
виниться, на что тот не согласился. Вследствие этого г-н Ще-
бальский обратился с жалобою к г-ну мировому судье Алек-
сандровского участка и просил поступить с г-ном Рубинштей-
ном на основании 130, 131 и 135 ст. Уст. о наказ. Разбиратель-
ство по этому делу происходило 8 января 1870 года при ог-
ромном стечении публики. Обвинителем явился сам г-н Ще-
бальский, защитником обвиняемого — присяжный поверен-
ный Ф.Г. Соловьев.
Профессор консерватории Э. Лангер, спрошенный на разби-
рательстве в качестве свидетеля, показал, что находился слу-
чайно в кабинете директора и сидел против него, когда вошла
Щебальская; Рубинштейн стал делать ей выговор, что она пло-
хо занимается в классе, тогда он, свидетель, раскрыл книгу,
чтобы не смущать их обоих своим присутствием, поэтому он
ничего и не видал, а слышал, что г-н Рубинштейн сначала
говорил с г-жею Щебальской голосом спокойным, но потом
сказал, возвысив голос: «Вы не обращаете внимания на мои
слова, идите вон!» — в то же время он слышал, как упала на
Московские скандалы и безобразия
309
стол книга; но вырвал ли ее Рубинштейн из рук Щебальской,
того не заметил. Несмотря то г-жа Щебальская продолжала стоять
в кабинете, тогда Рубинштейн, еще более возвышая свой го-
лос, сказал: «Идите вон!» — и она ушла. Потом, немного спус-
тя, г-н Лангер объяснил, что книга лежала на столе до прихода
Щебальской, которая в руках никакой книги не имела.
Защитник обвиняемого между прочим сказал, что директор
имеет полное право делать выговоры ученикам, не допускать
их к экзамену и даже исключать из консерватории. Когда ди-
ректор делает замечание, а ученица не обращает на его слова
внимания, то ему остается сказать одно — «идите вон», притом
в словах этих нет ничего оскорбительного. Поэтому он, защит-
ник, по бездоказательности обвинения, по отсутствию наме-
рению нанести оскорбление, и принимая во внимание, что
здесь дело касается отношений директора к ученикам, просит
оправдать г-на Рубинштейна.
Обвинитель Щебальский в заключение своего возражения
просил только, чтобы факт события был признан совершив-
шимся и непозволительным.
На эти слова защитник Рубинштейна вновь объяснил, что
обвинение не имеет никакого основания и в действиях Рубин-
штейна нет ничего противозаконного.
Мировой судья на основании 119 ст. Уст. признал г-на Ру-
бинштейна по суду оправданным.
На это решение поверенный г-на Щебальского, присяжный
поверенный Алексеев, принес апелляционный отзыв, где до-
казывает оскорбительность слов, с которыми обратился Ру-
бинштейн к Щебальской, в подтверждение же того факта, что
Рубинштейн действительно вырвал у г-жи Щебальской из рук
книгу, просил спросить под присягою в качестве свидетелей
гг. Кашперова, Иванова и г-жу Абрамову и затем подвергнуть
г-на Рубинштейна ответственности по 130 ст.
Поверенный со стороны г-на Рубинштейна г-н Соловьев за-
явил о неподсудности этого дела мировым учреждениям; но
съезд мировых судей, согласно с заключением г-на товарища
прокурора, признал дело это себе подсудным и приступил за
тем к допросу свидетелей из показаний которых, за исключе-
нием г-на Лангера, никаких новых обстоятельств не выясни-
лось. Что же касается г-на Лангера, то к прежнему своему по-
казанию он прибавил, что спустя несколько времени по выхо-
де г-жи Щебальской из кабинета г-н Рубинштейн говорил ему,
310
Московские скандалы и безобразия
свидетелю, что когда он делал выговор г-же Щебальской, то она
стояла к нему в полоборота спиною и перелистывала журнал.
По произнесении обвинения и защиты товарищ прокурора
г-н Рогаль-Левицкий, изложив обстоятельства дела, сделал та-
кой вывод, что оскорбление действием (т.е. вырывание из рук
книги) не подтвердилось и потому обвинение это падает есте-
ственно само собою; что же касается до возвышения г-ном Ру-
бинштейном голоса и произнесенных им слов, то составляет
ли это оскорбление — он предоставляет решить совести судей,
а со своей стороны не может признать их не обидными и про-
сит признать г-на Рубинштейна виновным в оскорблении г-жи
Щебальской словами и подвергнуть его взысканию по 130 ст. Уст.
Съезд мировых судей по большинству голосов постановил:
подвергнуть г-на Рубинштейна денежному штрафу в размере
25 рублей, а при несостоятельности аресту при городском аре-
стантском доме на семь дней.
Дело о жене инженер-поручика
Веры Алексеевой Евреиновой, обвинявшейся в ношении
с собою в городе заряженного револьвера
(Мировой суд)
31 января 1870 года, во время бенефиса г-на Падилла в Боль-
шом театре, неизвестная дама вручила буфетчику 3-го яруса
револьвер, объявив ему, что он заряжен тремя пулями, и про-
сила его поберечь до конца представления.
Буфетчик представил этот револьвер в театральную кассу
смотрителю за сборами г-ну Талызину, который довел об этом
до сведения полиции. Полицейский чиновник обратился с рас-
спросами к неизвестной даме, которая объяснила ему, что
она жена инженер-поручика Вера Алексеевна Евреинова и
берет с собою револьвер, когда отправляется куда-нибудь из
дома, для того чтобы предохранить себя от нападения неблаго-
намеренных личностей, тем более что она имеет молодую и
красивую из себя дочь и неизвестные ей молодые люди позво-
ляли уже себе беспокоить их даже на их квартире; поэтому,
опасаясь встречи с этими господами, которые могут нанести
ей или дочери ее какое-либо оскорбление, она и запаслась для
смелости револьвером; другой же цели никакой не имела.
Дело об этом, по полицейскому сообщению, рассматрива-
лось 28 февраля у мирового судьи Тверского участка.
Московские скандалы и безобразия 311
На разбирательстве г-жа Евреинова ко всему прописанному
нами выше добавила, что она не знала того, что запрещено
носить заряженное оружие.
Обвинитель, депутат от полиции, квартальный надзиратель
Андреев сказал, что закон дозволяет иметь оружие во время
путешествия на охоте; но г-жа Евреинова отправилась с ре-
вольвером в театр, а потому и просил поступить с нею по
118 ст. Уст. о наказании.
Мировой судья определил: подвергнуть Евреинову штрафу в
размере одного рубля серебром. Решением этим г-жа Евреи-
нова осталась довольна.
МОСКОВСКИЕ ЧЕМПИОНЫ-СИЛАЧИ
то труженики...
Целый день они, бедные, ворочают тяжести, стара-
ются, пыхтят и необходимо, ибо если атлет хоть один
день не потренируется гирями, то у него уже опадают «бицеп-
сы» (мускулы на руках в виде твердых, как сталь, шишек), а
борец, не тренируясь борьбой также хоть один день, теряет
обычную ловкость. И начнет какой-нибудь рьяный атлет с ран-
него утра ворочать пуды, и так бедняжка намучается, что еле
до постели доберется, заснет богатырским сном, и тогда около
него хоть из пушек пали — не услышит!.. Словно тараканов в
доме неряшливой хозяйки «развелось» атлетов в Москве, куда
не посмотри - все атлет!.. И сейчас же узнаешь его, и отличишь
от обыкновенного смертного по медвежьей походке, по грубой
манере. Идет атлет по улице обыкновенно так: грудь выставит
вперед, плечи поднимет как-то, что бы были широки, и слов-
но медведь, переваливаясь с ноги на ногу, без разбора прет на
встречного. Так ходят большей частью ученики-атлеты, кото-
рые, не обладая еще удивительной силой, хотят казаться страш-
ными силачами. Но эта принужденная манера сейчас же видна
и возбуждает не удивление, как на действительно редкостного
силача Моора, у которого грудь «колесом» и плечи «в сажень»,
а смех, и всякий посмотрит, посмотрит вслед «поддельному»,
который так и дуется, словно лягушка в басне Крылова, и пой-
дет, посмеиваясь над ним.
Среди всех атлетов существует весьма оригинальный, нико-
му, кроме них, неведомый язык. Так, например, если один
атлет поднял тяжесть больше другого, то говорит: «Я ему на-
лил». Если же атлет хочет поднять тяжесть, которую раньше не
поднимал, то говорит: «Дай попробую стегану». Во время борь-
бы, чтобы как-нибудь свалить противника наземь, атлеты го-
ворят борцу: «Загни его (таким-то) триком». Все эти «налить»,
«загнуть» «стегануть» говорятся только между атлетами, кото-
рые привыкли изъясняться между собой на этом языке, что не
редко даже при объявлении публике на атлетических вечерах о
поднятии тяжестей одного атлета больше другого ошибкой упот-
ребляли свои «атлетические» оригинальные слова, и публика,
Московские чемпионы-силачи
313
не понимая значения этих слов, с минуту находилась в недо-
умении, а затем от души смеялась, повторяя слово «налил».
Как-то давно, в одной из дачных местностей, прилегавших к
Москве, состоялся «конкурс» в поднятии тяжестей между дву-
мя знаменитыми силачами, причем один из них, подняв боль-
ше другого хоть на один фунт, получал «первенство», а глав-
ное — массивный золотой жетон, за который в любом ломбар-
де дадут хорошие денежки. Как видно, обоим силачам нужны
были деньги, и они, оспаривая друг у друга жетон, долго пых-
тели, ломались и, напыхтевшись и наломавшись вдоволь, на-
конец, кончили состязание. Объявить публике имя силача, по-
лучившего «первенство», вышел на сцену какой-то безусый
юноша, по всему вероятию тоже «чемпион-атлет», судя по его
пиджаку с широкими подделанными плечиками и, махнув «мо-
гучей» рукой, подал знак музыке прекратить игру. Воцарилось
гробовое молчание. Все насторожили уши, и вот среди мертвой
тишины раздался громкий, отчетливый голос атлета:
— Господа, атлет-борец (такой-то), атлету-борцу (такому-
то) «налил» на два с половиной фунта!..
Это «налил» показалось публике настолько смешным, что
все разразились громким хохотом, а юноша-атлет, поняв свою
ошибку и сильно переконфузясь, улепетывал со сцены... Под-
нимание тяжестей атлеты разделяют на всевозможные назва-
ния, как-то: «толкание», «выжимание», «выбрасывание» и т.д.
«Выжимать» атлеты любят все, что только под руку подвер-
нется... Я, например, знаю одного «чемпиона», который, что-
бы привыкнуть «работать на сцене с людьми», ежедневно «вы-
жимает» свою толстую, жирную кухарку, которая до обеда ве-
сит около семи пудов. Неправда ли, читатель, сильный атлет!..
Ведь семь-то пудов не «маковое зернышко», да притом еще
кухарка-то его при «выжимании» визжит до невозможности,
ботается95 и руками и ногами, а это что-нибудь да весит!.. Дру-
гой «чемпион» по примеру могучего Милона Кротонского,
который, начав носить на себе теленка, дошел до того, что
уже легко потом таскал корову, также ежедневно таскает на
своих плечах поросенка, известной «йоркширской» породы,
так же как Милон надеется дойти до того, что будет таскать на
себе целую свинью огромного веса, и непременно хочет «рабо-
тать» с ней на сцене и удивлять таким невиданным, ориги-
нальным номером своих товарищей-атлетов и зрителей, кото-
рые, без сомнения, за такую гениальную выдумку устроят ему
314
Московские чемпионы-силачи
шумную-прешумную овацию, и атлет со свиньей будут всюду
пользоваться огромнейшим успехом!..
Атлетику особенно не любят и презирают родители какого-
нибудь «чемпиона», который страшно надоедает разными «вы-
жиманиями», «толканиями» и благодаря подобным глупостям
нередко бросает службу, учение, всецело посвящая себя толь-
ко атлетическому искусству, которое всегда почти увлеченных
им приводит к печальным последствиям, и человек мало-маль-
ски умный, занимаясь подъемом тяжелых гирь, в самое корот-
кое время теряет последний, какой есть, умишко и тупеет до
невозможности. Один купец рассказывал мне, что у него три
сына, все взрослые, но среди них нет помощника старику-
отцу в его торговых делах.
— Один сын, — рассказывал он, чуть не плача, — с раннего
утра только и знай занимается пробованием силы... То с двор-
ником схватится на кулаках бороться, того гляди дворник-то
Никита, малый здоровенный, все кости ему переломает... То
схватит двухпудовую гирю и ну ее кверху подбрасывать!.. А на-
медни взял да все скобки у дверей поломал... Вот, говорит,
папаша, сила-то!.. Другой тоже по цельным дням ездит на ве-
лосипеде, заслужил название какого-то шампиньона и уж рад
до безумия!.. А третий, младший сын, недавно медаль золотую
получил... какому-то там англичанину в киятре всю морду в
кровь расколотил, а дома теперь только и знай ко всем с кула-
ками лезет... я, говорит, знаменитый бокцер!.. супротив меня
никто не выстоит, любому «банок» наставлю!.. Давай, говорит,
с тобой, отец, бокцем!.. Чистая беда!.. Наказал меня Господь
сыновьями-то!.. Прямо даже и непохожи на благородных сыно-
вей первой гильдии московского купца, а так какие-то абор-
моты-дурачье!.. Знал бы ежели, что не люди из них выйдут,
так, ей-Богу, пришиб бы, как только на свет Божий появи-
лись!.. Срамят они меня своим дурачеством, прямо срамят!..
Вчера, например, приходит сосед с жалобой: уйми, говорит,
Филимон Захарович, своего лоботряса-то, связался с моим сы-
нишкой на кулачки и всего в синяки исколотил... Я вот его к
мировому в «киты» за драку-то!.. Стал я говорить своему бокце-
ру-то, а он только ухмыляется да кулаки сучит... Вот и поживи,
вот и порадуйся на сынков непутевых... Знать уж последний
век отживаем, коли разные поганые атлеты да бокцеры появи-
лись на свет, чего прежде и в помине не было... — заключил
Московские чемпионы-силачи
315
раздосадованный купец и, простясь со мной, понуря голову,
побрел в свою лавку.
Но рьяные атлеты так любят атлетику и так увлеклись ею,
что и против воли родителей занимаются подъемом гирь и не-
сказанно бывают рады, когда через месяц, а иногда и более
«выжмут» и «побьют» свой прежний рекорд на несколько фун-
тов. Этой необыкновенной радостью атлет старается сейчас же
поделиться с товарищем.
— Васька!.. Я сегодня увеличил рекорд по «толканию» на семь
фунтов... — с сияющим от радости лицом, говорит один атлет,
пришедшему к нему другому атлету.
— А ты, брат, меня поздравь... — в свою очередь сообщает
тот, загадочно улыбаясь.
— Что такое?..
— Взял на бицепс шесть пудов!.. Всемирный рекорд побил,
черт возьми!.. — торжественно объявляет он и рад, страшно рад!..
- Да ну?..
— Ей-Богу!.. — и «бицепсист», чтобы уверить товарища, даже
крестится.
— Так ты, значит, жетон теперь получишь, и вероятно
золотой?..
— Уж получил, брат, вот он... — показывает «бицепсист» зо-
лотой массивный жетон, который на солнце так и блестит раз-
ноцветными огнями.
— Значит вспрыски?..
— Непременно, я и зашел-то за тобой с этой целью... И атле-
ты веселые и счастливые, насвистывая какую-то арию, направ-
ляются в ресторан.
Изредка в Москве устраиваются атлетические вечера, на
которые собирается всегда такая масса зрителей, что даже иногда
и билетов не хватает. Расклеенные разноцветные афиши чуть
ли не аршинными буквами гласят, что в первый раз выйдет
какой-нибудь знаменитый «чемпион», который, кроме всевоз-
можных упражнений с тяжестями, «выжмет» одной рукой вось-
мипудовую штангу и «побьет» мировой рекорд, созданный «чем-
пионом» прибалтийского края Хакеншмидтом. Атлеты, участву-
ющие на вечере, готовятся, торопятся и дают разные инструк-
ции служащему при арене:
— А ты, Петр, не вздумай один тащить мою штангу-то... ведь
в ней восемь пудов, — говорит «герой» назначенного вечера,
«приехавший из Петербурга», как гласит афиша, именуя его
316
Московские чемпионы-силачи
«звездой Петербургского атлетического клуба». Но на самом деле
эта «звезда» чуть ли ни год живет в Москве, не имея денег на
билет, чтобы обратно выбраться в родной Питер.
— Что вы?!. Что вы?!. — удивленно восклицает Петр, — в ней
и пяти-то пудов нет!.. Я давеча ее вешал...
— Мало ли что!., а для публики-то она будет известна за вось-
мипудовую... вы несите-то ее человек пять...
— Ого!.. — снова восклицает Петр, - я и то прошлый раз
наслушался господина Лимонадова да сдуру-то и распорядил-
ся, чтобы «двойник» несли трое, а в публике-то смех!..
— Еще бы вы двадцать человек ухватились!.. И опять же двух-
пудовую гирю видно, и всяк знает, что это «двойник», а моя-
то штанга такая на вид огромная, что всякий, даже дурак, и
тот поверит, что в ней много весу...
— Петр, пожалуйста, голубчик, несите мою штангу, вот ту,
в три пуда, трое или даже четверо!.. — говорит какой-то тол-
стый, с необыкновенно большим брюхом атлет, любуясь пе-
ред зеркалом своими бицепсами.
— Хорошо-с... хорошо... — покорно отвечает Петр, слушается
атлетов и дурачит зрителей.
Штангу в четыре пуда для приезжей петербургской «звезды»
еле тащат, спотыкаясь, четверо дюжих молодцов, да еще пя-
тый бежит на подмогу. Двухпудовую гирю с трудом несут двое
и т.д. Кончился вечер... Публика еще не выходила из цирка и
дружно вызывает петербургского «чемпиона», который своей
чудовищной силой и необыкновенной ловкостью поразил всех
и каждого. Петр торопится домой; мечтая о вкусных щах с го-
вядиной и сладком сне, совсем забыл «инструкцию» атлетов
и, не обращая внимания на публику, начинает «по-своему» уби-
рать и энергично разбрасывать направо и налево «тяжести». С
огромными, дутыми шарами «восьмипудовая» штанга, которую
едва тащили четверо, легко отбрасывается в сторону и, ударяясь
о землю, производит дребезжание. А «двойники» и всевозмож-
ные «бульдоги» грандиозных размеров так и летят по воздуху!..
Особенно любят атлеты борьбу, и непременно «французскую»,
в которой почти всегда происходят ломания рук, ног, а то и
головы — смотря потому, насколько рассвирепеют борцы и как
им на ум-разум взбредет. «Французская» борьба состоит из мно-
жества приемов, называемых «триками», и основана исключи-
тельно только на ловкости, сила же в этой борьбе играет очень
неважную, незначительную роль. Атлеты-ученики любят бороть-
Московские чемпионы-силачи
317
ся «на стороне» со своими товарищами не атлетами, которых
они обучают бороться, показывая «трики» (не все, конечно,
благодаря чему почти всегда и побеждают!).
Для этого они целым кагалом отправляются в Сокольники
или Петровский парк, на зеленой травке устраивают арену и
«по-атлетически» ломают друг другу ребра. А сколько серьезно-
сти, сколько формальностей в этой глупой борьбе!.. Точно та-
кое великое дело совершается!.. Уж так серьезны и сосредото-
чены тупые физиономии борцов — просто страх!.. Вот на лу-
жайке в Сокольничьей роще остановилась компания атлетов.
Облюбовав эту лужайку, они решили устроить на ней борьбу,
и молодая бархатистая травка должна погибнуть под мощными
ногами борцов.
— Вот здесь, господа, устроим борьбу, — объявляет какой-то
безусый юноша с прыщеватым красным лицом и маленьким
носом наподобие луковицы.
— И отлично!.. Лужайка превосходная... - соглашается дру-
гой, ростом в «коломенскую» версту, «жиденький» атлет, сбра-
сывая с себя пальто и шляпу.
— Ну сейчас, господа, чья борьба?.. — спрашивает с необык-
новенно лохматыми баками, маленького роста, коренастый ат-
лет в фуфайке.
— Моя с Плюшкиным!.. — отзывается «жиденький» атлет, и
тонкие длинные, словно жерди, ноги его затряслись от страха,
точь-в-точь как у «всемирного силача в отставке» Моора перед
борьбой с Пытлясинским в саду «Аквариум». На арену выходит
Плюшкин, напоминающий своей мощной неуклюжей фигу-
рой медведя, а взглядом исподлобья и медленными ленивыми
движениями — московского силача и профессора «швейцар-
ской» борьбы Афанасия Ивановича Солдатченкова, который
на сцену всегда появляется вяло, нехотя и имеет вид неумыто-
го, нечесанного, только что поднявшегося с постели лентяя.
И так на арену выходит Плюшкин, напоминающий собой
медведя и отчасти Солдатченкова. Он не атлет, не в фуфайке.
Засучив рукава сорочки и обнажив свои толстые бревнообраз-
ные руки, у него не видно никаких бицепсов. Кругом встали
«судьи» наблюдать за борцами.
— Ну, начинайте!.. — скомандовал один из «судей», смотря
на свои часы, — борьба пять минуть... Борцы сошлись...
Начались разные увертки, хватания за голову, дерганья за
руки со стороны «жиденького» атлета. Плюшкин не знает ни-
318
Московские чемпионы-силачи
каких «триков». Он с ловкостью молодого медведя крепко об-
хватывает талию своего противника, ломает его и одним взма-
хом кладет на оба плеча «по всем правилам искусства».
— Есть!.. Есть!.. — кричат некоторые из «судьей».
— Не был! Не был!.. Убирайтесь к черту!.. На одном плече
только был!.. — кричит на всю рощу, стараясь перекричать това-
рищей, «жиденький» атлет, вскочивший на ноги и потирая
свою поясницу.
Происходит спор, шум, брань...
Одни кричат — «был», другие — «не был».
Наконец после обильной ругани, спора и шума на всю рощу
назначается между Плюшкиным и «жиденьким» атлетом «реванш».
Борцы опять сходятся... Судьи зорко следят за ходом борьбы,
у всех чаще бьется пульс, все сосредоточили свои мысли толь-
ко на борьбе.
— Господа, этак стало быть не годится озорничать... пожалуй-
те в участок!... — вдруг раздается грозный бас позади «судьей».
Все вздрагивают от неожиданности, оборачиваются назад и
видят рослую широкоплечую фигуру сторожа с медной бля-
хой на груди.
— Ишь ведь, как землю вскопали!., пожалуйте в участок!.. —
снова повторяет он и, приставив к губам свисток, пронзитель-
но протяжно трещит на всю рощу. Появляются другие сторо-
жа... Атлеты начинают просить помилования, предлагают «ми-
ровую», но увы!.. Неподкупные сторожа ни на что не соглаша-
ются, и атлеты, окруженные целой ватагой уличных ребяти-
шек и сторожей, идут в участок.
— А и правда, господа, занесла нас нелегкая в Сокольники-
то!.. вот теперь и отвечай!., лучше бы уж где-нибудь устроили
борьбу-то... — говорит один из «судей», боявшийся участка боль-
ше всего на свете.
— А где бы это по-твоему?.. — злобно вопрошает другой «су-
дья». — В номере что ли моем?.. Тогда и так с борьбой-то четыре
стула сломали, да лампу вдребезги расколотили...
— Это вот все Ватрушкин придумал... — говорит какой-то рас-
косый, вроде зайца, юноша, и показывает на «жиденького» ат-
лета, который идет впереди всех, печально понурив голову.
— Что на меня-то сваливаешь?! — огрызается он. — А не ты
ли, косой дьявол, с самой Пасхи галдил: «Пойдемте да пой-
демте в Сокольники бороться!..» А теперь людей винить?!
— Что, ловко тебя Плюшкин-то приложил!.. — кричит «ко-
сой», подзадоривая «жиденького» атлета.
Московские чемпионы-силачи
319
— Нет, брат, борьба «вничью» кончена... я на одном плече был,
да и то лишь потому, что чувствую себя немного нездоровым.
— Уж ни «болотная ли» лихорадка?!. — с иронией спрашива-
ет «косой», — а то вон Моор, как что-нибудь до него коснется
вроде вызова на серьезную борьбу или состязания на гирях,
так у него сейчас одна лишь отповедь: «Не могу, друзья, со
мной уж третий день “болотная” лихорадка»...
— Замолчи, собака!.. — кричит рассердившийся «жиденький»
атлет, — а то в физиомордию получишь!..
— Как же!.. Неравно я не посмотрю, что ты атлет, да так
свисну, что по уши в землю уйдешь!..
Перебранка продолжается... Атлеты-борцы под конвоем сто-
рожей входят в участок.
Хорошо, ах хорошо атлетам, у коих у родителей «сундуки
ломятся», но плохо тем, у кого «ни кола, ни двора, жетон —
весь пожиток»... Плохо живется такому атлету, и не очень-то
весело заниматься атлетикой!.. На пустой-то желудок много не
«выжмешь», а чтобы наполнить его, нужно кое-что пригото-
вить. И начнет тогда бедный атлет придумывать «обороты» и
устраивать всевозможные «комбинации». Вот по Кузнецкому
мосту, по направлению к городскому ломбарду, идет «атлети-
ческой» походкой какой-то юнец и несмотря на свои худые,
стоптанные сапоги и пустой желудок выступает важно, мед-
ленно, поддерживаясь, вероятно, весьма разумной послови-
цей: «ешь солому, а форс ни теряй». Другой же юноша, шед-
ший по другой стороне улицы, напротив, как-то съежился весь
и, печально понурив голову, «семенит» ногами, на которых
так же, как и у первого юноши, стоптанная, дырявая обувь.
В конце улицы они сходятся... Здороваются...
— Далеко ли путь держишь?.. — спрашивает первый юноша.
— Да вот это, хочу тово... — отвечает другой и показывает
пару серебряных жетонов в виде звездочек.
— Так пойдем вместе...
— А ты разве тоже тово?..
- Да...
— Жетоны?..
— Нет, уж они давно там...
— А сейчас-то что же?..
— Да вот хочу хоть последние сандалии «побоку»!.. — с доса-
дой отвечает юноша и тычет в сверток из газетной бумаги. —
320
Московские чемпионы-силачи
Веришь ли, со вчерашнего дня крохи во рту не было!.. Жрать
как собаке хочется!..
— Ну а в чем же ты, если сандалии-то заложишь, «на вече-
ре-то» будешь участвовать?.. Ведь завтра «вечер» в манеже!..
— Что же из этого?.. Можно и в калошах выйти...
— Как в калошах?! Ты с ума спятил!..
— А очень просто!.. И удивляться нечему... Ведь выходил же
тогда в цирке, на вечере баронессы Кистер, атлет Шемякин
в калошах...
— Это приезжий из Петербурга-то?.. Длинный такой?..
- Да, да, он еще с Хакеншмидтом, в числе других, боролся
на «французской».
Юноши-атлеты входят в «общество кредита», а час спустя
сидят уже в кухмистерской96, плотно заправляются и весело
болтают. Тема разговора - дорогая атлетика!..
Чтобы быть всегда и всюду победителе^м во всех отношени-
ях - для этого не достаточно еще обладать одной только физи-
ческой силой. Ум, храбрость, самообладание, твердая, желез-
ная воля - вот поработители все и вся, и человек, обладая
подобными драгоценными качествами, никогда нигде не про-
падет и не потеряет присутствия духа даже в самых неожидан-
ных, ошеломляющих случаях. А то и силача, не имеющего са-
мообладания, храбрости, всякий может обидеть, и любой пар-
шивец своей храбростью, находчивостью, собьет его с «панта-
лыку» и в лучшем виде, что называется по «первое число»,
всыплет ему и в хвост, и в гриву!..
Вот пример.
Не так давно в зимнем театре Омона «работал» с гирями
один известный московский силач С.М... «Работал» он, правда,
красиво, хорошо, и публика восхищалась им и много аплоди-
ровала ему. Во время антракта силач вышел в буфет и из-за
чего-то затеял ссору с артистом этого театра — тщедушным,
маленьким негром, но, к великому несчастью силача, негр-то
этот был знаменитый боксер, с большим успехом выступав-
ший уже не раз на атлетических вечерах. Не будучи в силах
перенести обиду и оскорбления, нанесенные силачом, само-
любивый негр преспокойно снимает манжеты, заходит вперед
силача и без всяких разговоров начинает лупить его «по-анг-
лийски». Бедный «чемпион» до того растерялся, что и могучие
руки свои с огромными стальными бицепсами опустил как
плети, а храбрый негр-боксер, отплатив за обиду, прехлад-
Московские чемпионы-силачи
321
нокровно, не торопясь, пристегивал манжеты и с презрением,
насмешливо мерил с ног до головы и обратно рослую, мощную
фигуру силача, лицо которого было порядком-таки побито!..
Первейшая образцовая атлетическая арена в Москве — это
арена баронессы Т.С. Кистер, большой любительницы и стра-
стной поклонницы атлетического спорта. «Толкания», «выжи-
мания» и всякая чепуха происходят там по системе доктора
Краевского (директора Петербургского атлетического клуба)
и самого барона Кистер, весьма и очень даже опытного знато-
ка атлетики; благодаря чему ученики его арены отличаются осо-
бенной красотой в «работе» с гирями и очень быстро по вступ-
лении на арену наживают превосходную грыжу, на которую,
впрочем, барон не обращает ни малейшего внимания и уверя-
ет, что грыжа — пустяки, на которые не следует обращать вни-
мания, а по-прежнему заниматься подъемом гирь, и стараться
увеличить свои рекорды.
Баронесса Кистер как директриса арены и вдобавок страс-
тная, что называется «до мозга костей», любительница атле-
тического спорта очень часто, почти каждый день в часы «за-
нятий» (кстати, важное дело-то!), посещает арену и, ничуть
не стесняясь, так просто, свободно рассматривает и любуется
«мускулатурой» атлетов, которые также в свою очередь, не
стесняясь ее присутствия, обыкновенно при усердной трени-
ровке остаются совершенно почти в прелестнейшем костюме
предка нашего Адама...
Не так давно в Москве открылась новая атлетическая арена,
или нет, лучше не арена, а «атлетический приют». Это назва-
ние очень подходящее, так как все «выставленные» с арены
Кистер за провинности ученики и даже известные атлеты, как,
например, г-н Солдатченков и г-н Овербек, находятся теперь в
этом «приюте» и благополучно «выжимают» все находящиеся
там тяжелые гири. Директор, или основатель «приюта» — Иван
Иванович Наумов. Как человек коммерческий (торгует кружева-
ми в Верхних торговых рядах) он гораздо больше, конечно,
думает о наживе, нежели о «процветании» своего «приюта» и
об учениках, которые, оставшись теперь совершенно без пре-
подавателя, «толкают» и «выжимают» как попало и что попа-
ло, а из такого неправильного, беспорядочного занятия ниче-
го хорошего, кроме вреда для здоровья, не выйдет, и без опыт-
21 Москва
322
Московские чемпионы-силачи
ного, практичного руководителя, хоть как не «толкай» — ниче-
го не вытолкнешь!..
Всемирно известный борец В.А. Пытлясинский, который буд-
то бы согласился (враки, конечно), с целью привлечь больше
учеников, преподавать борьбу у Наумова, давно уже выехал из
Москвы, кажется, в Париж на чемпионат. Практичный и опыт-
ный знаток по гирям Сергей Иванович Дмитриев (по сцене
Серж Морро, который, по-правде сказать, мог бы кое-чему
хорошему научить учеников) почему-то разошелся с Наумо-
вым и ушел с его арены. Так скажите на милость, любезный
читатель, кто же теперь из мало-мальски понимающих атлети-
ку и борьбу и хоть чуть порядочных преподавателей остался в
жалком приюте?.. На этот вопрос можно смело и категори-
чески ответить — никого!.. Если не считать в настоящее время
оставшихся на арене «преподавателей», которые равным сче-
том ничего не понимают в атлетике!.. Одним словом, торговцу
кружевами, изобретательнейшему Ивану Ивановичу, ей-Богу,
не следовало бы браться не за свое дело и совать свой нос туда,
куда ни следует!
Несколько слов о борьбе в саду «Аквариум». 1898 года 2 июля в
саду «Аквариум» состоялась борьба двух знаменитых кулачных
дел мастеров: г-на Пытлясинского и г-на Моора.
Зрителей привалило видимо-невидимо. Налицо все предста-
вители кулачной интеллигенции. Тут и охотнорядские мясни-
ки, и воспитанники атлетической арены, и много других «вы-
дающихся» лиц. Пара дворников да несколько легковых извоз-
чиков заключали это фешенебельное собрание. В стороне в ка-
честве почетных гостей — родственные атлетам по умственно-
му развитию велосипедисты, еще дальше — несколько диле-
тантов-лыжников и сброд лиц без каких-либо определенных
занятий, короче говоря — спортсменов.
Позвольте сделать необходимую оговорку. В числе присут-
ствующих, помимо вышеназванных двуногих, я заметил и не-
мало лиц, принадлежащих к интеллигентным слоям общества; i
Наглядно и поучительно... Стало быть, quod licet bori, licet et
zori... — иначе я никак не могу уяснить себе, какие мотивы в
состоянии побудить людей совершеннолетних и, по-видимому,
вполне развитых с напряженным вниманием и при учащенном
биении пульса созерцать такое грубое зрелище, как эта борьба.
Кто победит в неравном споре,
Кичливый лях, иль верный росс?..
Московские чемпионы-силачи
323
Мысленно рассуждали собравшиеся, благоговейно осматри-
вая грандиозные «статьи» обоих героев.
Кто победит?.. — вопрос, на который сразу не так-то легко
ответить.
Пытлясинский... Моор-Преображенский, то бишь Знамен-
ский. Каждый из них по-своему гениален.
Если у первого икры выдаются, как шишки на лбу у Сокра-
та (признак ума и усиленной работы мысли), зато у другого
между плеч в четырехместном шарабане проехать можно, да по
бокам еще пара одиночных пролеток уместится.
Толпа это ясно сознает, и уважение к героям растет с каж-
дой минутой.
Но, чу! Воцарилась мертвая тишина, наступает решитель-
ный момент.
Что это была за величественная картина!..
Когда пришли горами по небу синие тучи, и Моор, изламы-
ваясь между мускулистыми кулаками Пытлясинского и весь
посинев, на мощной груди его спрятал свое лицо, как «прячет-
ся в саду малиновая слива», а Пытлясинский, коверкая Моора,
сразу осветил весь атлетический мир — страшен был тогда Моор!
Синий-синий... и все же нет ему равного в мире!..
Борьба была «французская». Между французской борьбой и
русской — весьма существенная разница.
Русская борьба в большинстве случаев происходит так: встреча-
ются два пьяных субъекта и начинают дубасить друг друга, что
называется, и в хвост и в гриву. Результат всякой русской борьбы
всегда один и тот же: появление городового, участок и протокол
«за нарушение тишины и спокойствия в публичном месте».
Французская борьба происходит несколько иначе: два субъек-
та приступают к взаимному освещению физиономий по строго
определенной системе.
При этом, несмотря на то что и эта драка происходит в пуб-
личном месте, участники ее не только не привлекаются к ка-
кой-либо ответственности, но еще и награждаются шумными
аплодисментами невежественной толпы.
О век просвещения, век учености!..
21*
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Согласно Уложению 1649 года ликвидировались так называемые
белые слободы — одна из форм феодального землевладения, город-
ские территории, принадлежавшие частным лицам или монастырям,
население которых освобождалось от государственных повинностей.
2 Едигей (1352-1419) - эмир Белой Орды, основатель Ногайской
орды, с 1399 года правитель Золотой Орды.
3 Югорская земля, Югра — историческая область в северной части
Европейской России и Западной Сибири вдоль побережья Северного
Ледовитого океана, точнее — наименование земель между рекой Пе-
чора и Северным Уралом, а также название обитавших там угорских
племен хантов и отчасти манси.
4 В данном случае избрание В. Шуйского царем не было правомер-
ным, так как уже существовал прецедент избрания на царство Б. Году-
нова Земским собором (1598 год) — центральным общегосударствен-
ным сословно-представительным учреждением с законосовещатель-
ными функциями. В 1613 году Земским же собором был выбран на
царство Михаил Романов, что обеспечило ему легитимность в глазах
подданных, так как он был избран «всем народом».
5 Заруцкий И.М. (?-1614) — донской атаман, в 1606-1607 годах прим-
кнул к восстанию И.И. Болотникова, в 1608—1610 годах — боярин Лжед-
митрия II. В 1611 году — один из руководителей первого земского опол-
чения, после распада которого выдвигал на русский престол сына
М. Мнишек. В 1613-1614 годах возглавлял крестьянское казацкое дви-
жение на Дону и в Нижнем Поволжье. Выдан правительству яицки-
ми казаками.
6 Москательный — от москатель — некоторые химические вещества
(краски, клей, масло и др.) как предмет торговли.
7 Фухтель — удар по спине плашмя обнаженной шпагой, саблей.
Шомпол - стержень для чистки и смазки ствола в ручном огнестрель-
ном оружии или для забивания заряда в ружья, заряжаемые с дула.
8 Ганза — Ганзейский союз северогерманских городов. Оформление
союза началось в XII веке, когда возникло первое объединение от-
дельных купцов и купеческих групп. Состав членов союза со временем
расширялся и менялся. Расцвет Ганзы приходится на XIV — середину
XV века, когда союз объединял около 160 городов. Ганза просущество-
вала более 500 лет, формально — до 1669 года.
9 Барборо Иосафат принадлежал к одному из знатнейших и наибо-
лее древних родов Венецианской республики. В 1436 году Барборо по-
кинул Венецию, уехав в Тану (совр. Азов) — самую отдаленную ко-
лонию Венеции, чтобы заняться торговлей. В Тане он прожил около
Примечания
325
16 лет. Свой труд Барборо написал в 1488 или в 1489 году. В «Путеше-
ствии в Тану» зафиксированы наблюдения Барборо над миром Север-
ного Причерноморья. Сюда же попали и сведения о Московии, хотя
сам Барбаро там никогда не был.
10 Контарини Амброджо принадлежал к одному из древнейших и
знатнейших патрицианских родов Венеции. В 1474 году в качестве по-
сла Венецианской республики отправился в Персию. Возвращаясь на
родину, он в течение четырех месяцев находился в Москве (25 сентяб-
ря 1476 - 21 января 1477). Венецианский посол двигался через Кав-
каз, от Дербента по Каспийскому морю, затем вверх по Волге от Аст-
рахани, далее по лесам и степям до Оки. Контарини вернулся в Вене-
цию в апреле 1477 года. Первое издание книги Контарини вышло в
1487 году. Рассказ Контарини имеет форму путевых записей, которые он
аккуратно и старательно, с точным указанием дат, вел на протяжении
своего путешествия. Ценность сведений, приводимых у Контарини по-
вышается, если учесть, что все описанное он видел сам.
11 Рундук — большой ларь с поднимающейся крышкой.
12 Поташ — щелочная соль, вывариваемая из древесной и травя-
ной золы.
п Реомюр Рене Антуан (1683—1757) — французский естествоиспыта-
тель, почетный иностранный член Петербургской Академии наук (1737).
Исследовал регенерацию, физиологию, биологию колоний насеко-
мых. Предложил температурную шкалу (1730), названную его име-
нем. Один градус этой шкалы равен 5/4 °C. Практически вышла из
употребления.
^Параманд (параман) — плат, носимый монахами на персях, с изоб-
ражением креста (восьмиконечного, с подножием), орудий страстей
Господних, Адамовой головы и пр. (Даль).
15 Панагия — небольшая, украшенная драгоценными камнями круг-
лая нагрудная икона с изображением Богоматери. В православной цер-
кви — знак архиерейского сана.
16 Имеется в виду война с Ираном (1826—1827), завершившаяся Тур-
кманчайским мирным договором, по которому к России отошли Эри-
ванское и Нахичеванское царства.
17 Трисвятое — молитва Трисвятому: «св. Боже св. крепкий, св. бес-
смертный, помилуй нас!». Трисвятой — святой в трех ипостасях (Даль).
18 Лития — молитвенное священнодействие, совершаемое вне храма
или в его притворе; краткое молитвословие об успокоении душ усопших.
19 Евхаристия — причащение.
20 Стоглав, Стоглавый собор — церковно-земский собор в Москве
(январь-май 1551 года). Отверг секуляризационные планы правитель-
ства, но ограничил церковные владения в городах и финансовые при-
вилегии духовенства. Принял «Стоглав» — кодекс правовых норм внут-
ренней жизни духовенства и его взаимоотношений с обществом и го-
сударством (состоит из 100 глав).
326
Примечания
21 Благочиние — в русской православной церкви несколько церквей
с их приходами, находящихся в ведении старшего священника — бла-
гочинного.
22 Большая казна (приказ Большой казны) — центральное финансовое
ведомство в Московском государстве в XV—XVII веках; была также
хранилищем царских сокровищ и имущества и руководила промысло-
выми отраслями дворцового хозяйства. Из Большой казны придвор-
ным лицам, обязанным участвовать в торжественных церемониях (при-
ем иностранных послов, царские выходы и мн. др.), выдавались на
время церемоний парадные одежды (наряды), которые по окончании
торжества необходимо было в целости и сохранности сдать обратно.
При утере или нанесении какого-либо повреждения «наряду» винов-
ное лицо несло материальную ответственность.
23 Стряпня — все, что состряпано; кушанье, блюдо, яства.
24 Коллинз Самюэл (1619—1670) — автор записок о России XVII века,
личный врач царя Алексея Михайловича, англичанин. В 1659 году был
приглашен в Россию, где оставался до 1666 года. В 1671 году в Лондоне
были изданы его записки «Нынешнее состояние России, изложенное
в письмах к другу, живущему в Лондоне». Эти записки представляют
собою собрание отдельных наблюдений о русском быте, управлении,
торговле, судопроизводстве и даже фауне. Сведения Коллинза требуют
строгого критического подхода.
25 Котошихин Григорий Карпович (ок. 1630—1667) — подьячий По-
сольского приказа, участник переговоров со Швецией в 1658—1661 го-
дах. В 1664 году бежал в Литву, а затем в Швецию. По заказу шведского
правительства составил сочинение о России, в котором рассказал о
быте и нравах различных слоев русского народа, далеко не всегда бла-
гожелательно о них отзываясь.
26 Олеарий Адам (настоящее имя Элыилегер; 1599—1671) — немец-
кий путешественник, принимал участие в двух посольствах, отправ-
ленных герцогом шлезвиг-голштинским Фридрихом к московскому
двору (и в Персию) в 1630-х годах, с целью наладить дипломати-
ческие и торговые связи с Московией. Олеарий — автор «Описания
путешествия в Московию», известен также как математик, физик,
историк, поэт, лучший в Европе знаток персидского языка.
27 Крайчий (кравчий) — придворный чин, упоминается с 1514 года,
наблюдал за всем, «что до государева стола относилось», — едой и пить-
ем, отвечал за охрану здоровья государя, пробовал блюда перед подачей
их на стол государю; на него возлагалась рассылка в торжественные дни
кушаний и напитков с царского стола на дом боярам и другим чинам.
28 Тропарь — песнопение в честь какого-либо православного празд-
ника или святого.
29 Стихира — песнопение на библейский сюжет, мотив, исполня-
емое в церкви.
30 Бахарь (бахирь) — говорун, краснобай, рассказчик, сказочник.
31 Домрачей — видимо, балалаечник.
Примечания
327
32 Накрачей — бубенщик, кто бьет в бубны; литаврщик. От накра —
бубен, литавры.
33 Флетчер Джайлс (ок. 1549—1611) — английский дипломат. В 1588—
1589 годах — посол в Москве. Был принят холодно московским прави-
тельством, не был даже допущен до переговоров с Думой, а вел дела
через дьяка Посольского приказа, результаты переговоров о расшире-
нии привилегий английской Московской торговой компании в Рос-
сии были не утешительны. По возвращении в Англию Флетчер издал
сочинение «О государстве Русском», которое было уничтожено по
просьбе Московской компании, представители которой объясняли,
что в этой книге управление, военные силы, доходы и способы их
получения, личность царя и его окружение изображены такими жест-
кими красками, что компания боится, как бы за это не пришлось
поплатиться англичанам и их имуществу в России.
34 Петрей-де-Эрлезунда (Петр) — путешественник и писатель о Рос-
сии, родом из Упсалы (Швеция); четыре года служил в России, затем
два раза ездил в Москву (1608 и 1611) посланником Карла XI. В 1615 году
написал «Московскую хронику». Наряду с заимствованиями из разных
источников в его книге собраны самостоятельные сведения, например,
о третьем самозванце, к которому он ездил с поручением. Книга Петрея
любопытна еще и потому, что передает взгляд самих русских на Ивана IV.
35 Ширинка — короткое полотнище ткани во всю ширину; платок,
полотенце, скатерть, обычно с шитьем. Ширинкой также подпоясы-
вались, как кушаком.
36 Перепеча — род кулича, каравая.
37 Терлик — род длинного кафтана с перехватом и короткими рукавами.
38 Корб Иоганн Георг (1670 — ок. 1741) — секретарь австрийского
посольства в Москве (май 1698 — июль 1699), очевидец стрелецкого
восстания и казни стрельцов. Все свои наблюдения записывал в днев-
ник, который издал в 1700 году в Вене («Дневник путешествия в
Московию»). Книга была слишком правдива, резка по содержанию и
беспристрастна, ее первое издание по настоянию Петра I и его совет-
ников было уничтожено.
39 Ясельничий — в Русском государстве XV—XVII веков придворный
чин и должность; лицо, стоявшее во главе Конюшенного приказа с
начала XVII века, а также ведавшее царской псовой охотой.
40 Поддатень — помощник охотника в соколиной охоте.
41 Дети боярские — упоминаются с 1259 года; в первое время это
звание получали в основном потомки бояр. С XVI века детьми бо-
ярскими называли всех слуг второго разряда — служилых людей. Дети
боярские обязаны были постоянно служить и не имели права отъезда,
земля принадлежала им на условиях поместного владения (пока слу-
жили). На службе они были расписаны по десятням (собрание детей
боярских одного города). Несколько десятней составляли полк под
предводительством воеводы. Термин дети боярские в конце XVII века
заменяется термином шляхта.
328
Примечания
42 Павел Иовий (настоящее имя Джовио Паоло; 1483—1552) — ита-
льянский историк, написал ряд работ по истори Флореции, Венеции,
а также по рассказам русского толмача Дмитрия Герасимова сочине-
ние о Москве, изобилующее интересными сведениями, хотя и требу-
ющее критики, «De legatione Basilii М.Р. Moscoviae liber».
43 Ектенья — один из разделов православного богослужения, когда
верующие обращают к Богу свои молитвы.
44 Здесь описывается один из методов борьбы великих князей с так
называемым местничеством — системой феодальной иерархии в Рус-
ском государстве в XV—XVII столетиях. Она регламентировала служеб-
ные отношения между членами служилых фамилий на военной и ад-
мистративной службе и при дворе, была основана на том, что взаим-
ное соотношение родов должно оставаться всегда на одном и том же
положении. Название «местничество» произошло от обычая считаться
«местами» (за столом и на службе). Место зависело от «отечества»,
«отеческой чести», которая слагалась из двух элементов — родослов-
ной (т.е. происхождения) и служебной карьеры самого служилого че-
ловека и его предков. Не только каждый род, но и каждый член рода
имел постоянное и строго определенное положение в служебной иерар-
хии. Если кому-нибудь удавалось выдвинуться и стать выше, то это
влекло за собой повышение всего его рода и понижение тех, кого он
«пересел». Этим и объясняется то упорное сопротивление, которое
оказывали в XVI и XVII веках представители боярских родов в случае
несоответственного для них назначения. Их согласие влекло для них
потерю прав — «потерку». В данном указе подчеркивается — не считать-
ся местами, назначения временные и изменений в положении тех или
иных родов не будет. Местнические споры разбирались царем и Бояр-
ской думой. Местничество отменено в 1682 году.
45 Кика — старинный русский праздничный головной убор замуж-
ней женщины, который полностью скрывал волосы.
46 Пенязь — деньга.
47 Романея — виноградное вино высокого качества, привозившееся
из-за границы.
48 Накра — бубен, литавры.
49 Триодь — богослужебная книга, содержащая службы предпасхаль-
ного и послепасхального периодов.
50 Скудельница — широкая и глубокая яма, служившая для погребе-
ния умерших от массовых эпидемий, голода и т.п.
51 Шталмейстер — в России до 1917 года придворный чин, заведо-
вавший царскими конюшнями. Обер — старший.
52 Ништадтский мир — мир между Россией и Швецией (30 августа
1721 года), завершивший Северную войну. Швеция признала присое-
динение к России Лифляндии, Эстляндии, Ингерманландии, части
Карелии и др. территорий. Россия обязалась уплатить Швеции денеж-
ную компенсацию и возвратить Финляндию.
53 Лабаз — помещение для продажи или хранения зерна, муки или
каких-либо товаров.
Примечания
329
54 Маклак — 1) посредник при мелких торговых сделках, маклер;
2) тот, кто наживается, перепродавая что-либо, спекулянт.
55 Ведомство учреждений императрицы Марии — управление, ведав-
шее в дореволюционной России некоторыми женскими учебно-вос-
питательными учреждениями (институтами, так называемыми Мари-
инскими гимназиями и училищами), приютами. Вело начало от осно-
вания в 1796 году Воспитательного общества благородных девиц, воз-
главлявшегося императрицей Марией Федоровной (отсюда название
с 1854 года).
56 Ферула — строгий надзор.
57 В 1875—1876 годах на Балканах волна восстаний против османско-
го владычества, жестоко подавленная турками, всколыхнула обще-
ственное мнение в России. После того как Турция отвергла требование
европейских держав провести реформы в пользу балканских народов,
Россия в апреле 1877 года объявила ей войну. 19 февраля 1878 года в
Сан-Стефано был подписан мирный договор между Турцией и Росси-
ей, согласно которому Сербия, Черногория, Румыния получили не-
зависимость; Болгария, Босния, Герцоговина — автономию. Россия
вернула Южную Бессарабию, получила крепости Батум, Карс, Арда-
ган, Баязет. Сан-стефанский мирный договор был пересмотрен на Бер-
линском конгрессе 1878 года в сторону сокращения как территорий,
получающих самостоятельность, так и приобретений России.
58 Герберштейн Сигизмунд (1486—1566) — крупный немецкий дип-
ломат и путешественник, дважды посетивший Россию. Его «Записки о
московитских делах» впервые были опубликованы в Вене в 1549 году
на латыни, вскоре появились немецкий и итальянский переводы. «За-
писки» написаны на основе личных наблюдений Герберштейна, его
бесед со знающими людьми и изучении письменных памятников, до-
ступных автору, знавшему славянские языки. Его сочинение послужи-
ло источником для картографической и космографической литерату-
ры того времени. «Записки о московитских делах» были первым в За-
падной Европе систематическим описанием России.
59 Рейтенфельс Яков — сын польского влиятельного вельможи,
пользовавшийся у короля Казимира большим влиянием. В Москве Рей-
тенфельс прожил около трех лет, вероятно с 1670 по 1673 год, и при-
смотрелся к тамошним порядкам, церковным и гражданским. Но ка-
ким образом и в качестве кого он попал в Москву — неизвестно. Рей-
тенфельс, пребывая в Москве, постоянно записывал все виденное и
слышанное, а живя у герцога тосканского (в конце 1670-х годов), он
только собрал в одно целое свои разрозненные заметки. Когда же имен-
но и почему Рейтенфельс покинул Москву и поселился у герцога
тосканского, сколько времени он там жил, куда оттуда уехал и где и
когда умер — неизвестно.
60 Стремясь исправить тяжелое финансовое положение, правитель-
ство России с 1613 по 1633 год семь раз прибегало к чрезвычайным
денежным сборам — «пятинным деньгам»; сильно возрос самый тяже-
330
Примечания
лый прямой налог на содержание войска — «стрелецкие деньги»; обра-
зовались большие недоимки, которые правительство в 1646—1647 годах
выбивало самыми суровыми методами. Введение налога на соль и по-
пытка уменьшения жалования стрельцам, пушкарям, чиновникам
приказов — все это вызвало волну восстаний в стране. Самое сильное
вспыхнуло в Москве в июне 1648 года. Народ требовал казни царских
фаворитов — бояр Плещеева и Морозова (первый был казнен, второй
сослан), которых винили во всех бедах.
61 Фря — важная особа (укоризненно).
62 Шиш — «хрыга, шиш на кокуй!». То есть: немец, пошел в свою
слободу; им не позволялось оставаться ночью в городе, Москве, и
поговоркой этой гоняли их при закате солнца, как на насест.
63 Улъфелъд Яков — посол датского короля Фредерика II к царю
Ивану Грозному. В 1578 году вел переговоры о заключении мира между
Данией и Россией в Александровской слободе; но ему удалось заклю-
чить лишь перемирие на условиях малоприемлемых для датской сто-
роны. Ульфельд оставил весьма самобытное сочинение о своем пре-
бывании в России, в котором он, помимо всего прочего, клянет рус-
ских за упрямство, лукавство и необузданность.
64 Феодосий Печерский (ок. 1008—1074) — древнерусский писатель, игу-
мен Киево-Печерского монастыря с 1060-х годов и реформатор его уста-
ва; влиятельный политический деятель. Автор поучений и посланий.
65 Приказ Новой четверти (Кабацкий приказ; 1619—1680) ведал ка-
бацкими сборами с Москвы и южных городов, борьбой с кормче-
ством, с 1680 года соединен с приказом Большой казны.
66 Зернь — старинная игра в кости.
67 Орнат — в средневековом восточнохристианском искусстве тор-
жественное царское одеяние главного персонажа религиозной сцены.
68 Ферязь — старинная русская распашная одежда (мужская и жен-
ская) с длинными рукавами, без воротника и перехвата.
69 Убрус — плат, платок, ширинка, полотенце, полотнище.
70 Выть — в России в XVI—XVII века единица налогообложения,
позднее заменена тяглом.
71 Бобыль — в России до 1917 года безземельный крестьянин; бобы-
ли несли сокращенные налоговые повинности.
72 Фашинник — хворост.
73 Рамены — плечи.
74 Июньские дни 1762 года — имеется в виду государственный пере-
ворот, приведший на престол Екатерину II, активное участие в кото-
ром принял А.Г. Орлов. В июле 1762 года в Ропше умер (был убит?)
муж Екатерины II, низложенный император Петр III, находившийся
под надзором Орлова.
В ходе русско-турецкой войны 1768—1774 годов А.Г. Орлов командо-
вал русской эскадрой, за победы у Наварина и Чесмы (1770) получил
титул Чесменского.
75 Вестовщица — рассказчица новостей, врунья, сплетница.
Примечания
331
76 Форейтор — верховой, сидящий на одной из передних лошадей,
запряженных цугом (по две).
77 Сиделец — лавочник, торгующий в лавке по доверенности купца.
78 Жирандоль — большой фигурный подсвечник на несколько свечей.
79 При Павле I вышел ряд указов о неблагопристойности поведения
в обществе, касавшихся в первую очередь офицерства и грозивших
разжалованием в солдаты и ссылкой в Сибирь в гарнизонные полки. С
1796 года офицерам запрещено было носить какую-либо одежду, кро-
ме мундиров, а гражданским лицам настойчиво рекомендовалась стро-
гая, неяркая, невызывающая одежда. Французские моды, как и вооб-
ще все французское, строго осуждались, так как это было время Ве-
ликой Французской революции.
80 Капот — женское домашнее платье свободного покроя, вид халата.
81 Шкалик — стаканчик со светильником, налитый салом, для праз-
дничного освещения.
82 Вальки — здесь: круглые, цилиндрические бруски из дерева, на
которых скатывают лодку.
83 Чекмень — старинная мужская одежда в виде полукафтана в та-
лию со сборками сзади.
84 Казакин — старинное мужское верхнее платье в виде короткого
кафтана на крючках, со сборками сзади.
85 Доезжачий — старший псарь, обучающий собак и распоряжаю-
щийся ими.
86 Сбитень — горячий напиток из воды, меда и пряностей.
87 Мировой суд — введен судебной реформой 1864 года, рассматри-
вал мелкие проступки и гражданские дела с исками до 500 рублей;
допускал примирение сторон.
88 Окружной суд — с 1864 по 1917 год судебный орган, включавший
2—3 уезда, рассматривал судебные дела, неподсудные мировым судьям.
89 Катков М.Н. — русский публицист, в 1850-х годах умеренный либе-
рал, сторонник английского политического строя; в 1860-х годах — апо-
логет реакционного правительственного курса, один из вдохновителей
контрреформ 1880—1890-х годов (введение предварительной цензуры,
отмена автономии университетов, введение сословных принципов в шко-
лах). Катков — также издатель журнала «Русский вестник» (с 1856 года).
90 Арестантские роты — в России с начала XVIII века специальные
формирования из лиц, осужденных на работы в крепостях; с 1825 года —
вид наказания за мелкие преступления, заменял сибирскую ссылку. В
арестантских ротах сочетался армейский режим с принудительным тру-
дом; 1870 году преобразованы в Исправительные арестантские отделе-
ния, существовавшие до 1917 года.
91 Субретка — театральный персонаж старинных комедий и водеви-
лий — бойкая, веселая служанка, поверенная своей госпожи.
92 Частный дом — полицейское учреждение, ведавшее делами час-
ти города.
93 Шандал — подсвечник.
СОДЕРЖАНИЕ
ИСТОРИЯ МОСКВЫ..............................5
МОСКВА ЕЕ СВЯТЫНИ И ПАМЯТНИКИ..............29
Г. Георгиевский. ПРАЗДНИЧНЫЕ СЛУЖБЫ
И ЦЕРКОВНЫЕ ТОРЖЕСТВА......................58
Д.И. Никифоров. СТАРАЯ МОСКВА.............111
В. В. Нечаев. УЛИЧНАЯ ЖИЗНЬ МОСКВЫ
XVI-XVII ВЕКОВ............................144
В. И. Пикета. БОЯРСКИЙ БЫТ В XVII ВЕКЕ....172
С.Л. Князьков. БЫТ ДВОРЯНСКОЙ МОСКВЫ КОНЦА XVIII
И НАЧАЛА XIX ВЕКОВ........................195
ЧАЙ В МОСКВЕ..............................249
МОСКОВСКИЕ ПРЕЛЕСТИ.......................254
МОСКОВСКИЕ СКАНДАЛЫ И БЕЗОБРАЗИЯ..........280
МОСКОВСКИЕ ЧЕМПИОНЫ-СИЛАЧИ................312
ПРИМЕЧАНИЯ................................324
О'—
Москва. Быт XIV—XIX века
Ответственный за выпуск А.А. Румынский
Редактор Е.А. Белова
Верстка Ю.Б. Румынская
Художник Л.Л. Михалевский
Сдано в набор 15.01.05. Подписано в печать 10.04.05.
Формат 84x108/32. Печать офсетная. Бумага офсетная.
Усл.-печ. л. 17,64. Тираж 2000 экз. Заказ № 3062.
ООО Издательство «Крафт+»
129343, г. Москва, проезд Серебрякова, 14
Тел.: 186-93-78, 363-68-73, 105-64-15
E-mail: kraft@podlipki.ru
kraft-advert@rambler.ru
Отпечатано в полном соответствии
с качеством предоставленных диапозитив!
в ОАО «Дом печати — ВЯТКА»
610033, г. Киров, ул. Московская, 122
Наши книги Вы можете приобрести в
магазине «Пушкинист»
ПУШКИНИСТ
КЛУБ КНИЖНОЙ КУЛЬТУРЫ
книги
КАЛЕНДАРИ
КАНЦТОВАРЫ
ПОДАРОЧНАЯ УПАКОВКА
ФОТОГАЛЕРЕЯ
каждому покупателю - подарок
S 209-2252
Страстной б-р, 4
подъезд 10, 2-й этаж
pushki п i st@pe rfect. ru
Вниманию оптовиков!
Издательско-книготорговая фирма
широкий ассортимент (более 5 тыс. наименований) книг по
ИСТОРИИ, ФИЛОСОФИИ, психологии,
ВОСТОКОВЕДЕНИЮ, НОВОЙ ХРОНОЛОГИИ,
СОЦИОЛОГИИ, КУЛЬТУРЕ
альбомы, иллюстрированные издания,
словари, энциклопедии,
учебно-познавательную литературу,
прозу и поэзию
издательств:
Республика, Аграф, Вече, ИТРК,
Тропа троянова, Голос, Русская правда,
Радуга и многих других
129343, г. Москва, проезд Серебрякова, 14, «Крафт+»
тел. 186-93-78,363-68-73
в С.-Петербурге: 141-23-37
E-mail:kraft@podlipki.ru.
Быт. XIV—XIX века
Это труженики...
Целый день они, бедные, ворочают тяжести, стараются,
пыхтят и необходимо, ибо если атлет хоть один день не
потренируется гирями, то у него уже опадают «бицепсы»
(мускулы на руках, в виде твердых, как сталь шишек),
а борец не тренируясь борьбой, так же хоть один день,
теряет обычную ловкость. И начнет какой-нибудь рьяный
атлет с раннего утра ворочать пуды, и так бедняжка
намучается, что еле до постели доберется, заснет бога-
‘а
тырским сном, и тогда около него, хоть из пушек пали —
не услышит!.. Словно тараканов в доме неряшливой
хозяйки «развелось» атлетов в Москве, куда не посмотри —
все атлет!.. И сейчас же узнаешь его, и отличишь от
(обыкновенного смертного, по медвежьей походке*’по
‘/•грубой манере. Идет .атлет по улице обыкновенно так: ’
Ггрудь выставит вперед,1плеяи поднимет^ак-то, что..бы
А- и * Ж • W irs tlll
збыли широки,.лксловно медведь переваливаясь cl нош- ’ »
* * ‘ w у ’ ’ •* U '
теа йогу; без разбора прет на встречногодд’ • ? fir h