П.Э.Подалко
ЯПО»"<Я
В СУД1 БАХ
РОССИЯН
Очерки истории
царской дипломатии
и российской диаспоры



П.Э.Подалко
ЯПОНИЯ
1
РОССИЯН
Очерки истории
царской дипломатии
и российской диаспоры
в Японии
Институт востоковедения РАН
Издательство «Крафт+»
Москва 2004
УДК 327(47+57+520] “18/19”
ББК 63.3(2)53-64+(5Япо)+63.3(2)61-64(5Япо)
И 44
Ответственный редактор:
к.и.н. В.П. Николаев
Рецензенты:
к.юр.н. В.Н. Еремин
к.филол.н. А.С. Петриковская
П44 По дал ко, Петр Эдуардович.
Япония в судьбах россиян: Очерки истории царс-
кой дипломатии и рос. диаспоры в Японии в конце
XIX - начале XX века. — М.: Институт востокове-
дения РАН: Крафт+, 2004. 352 с.- ISBN 5-89282-
230-3 (ИВ РАН) - ISBN 5-93675-080-9 (Крафт+)
Книга рассказывает об истории царской дипло-
матии на Дальнем Востоке, малоизвестных событи-
ях российско-японских отношений и судьбах рус-
ской диаспоры в Японии. Работа с архивными доку-
ментами позволила автору рассказать о многочис-
ленных контактах членов царской семьи Романовых
с японцами, деятельности российской военно-разве-
дывательной службы, а также посольства и дипло-
матов.
ISBN 5-89282-230-3 (ИВ РАН)
ISBN 5-93675-080-9 (Крафт+)
©Институт востоковедения РАН,
2004
©Подалко П.Э., 2004
©Издательство «Крафт+», 2004
Предисловие
Потребность в человеческой исто-
рии не проходила никогда - и в
наше время есть все возможности
для такой науки: мы говорим не о
возвращении к былому, просто-
душному бытописанию, а к лич-
ностной истории, опирающейся на
все научные завоевания последне-
го столетия.
Н.Я. Эйдельман
Книга, предлагаемая вниманию читателей, представ-
ляет собой ряд очерков по истории японо-российских
отношений в новейшую эпоху, затрагивающих две вза-
имосвязанные темы: историю царской дипломатии на
Востоке и историю русской диаспоры в Японии. Неко-
торые ее главы были ранее опубликованы автором в виде
научных и популярных статей, вышедших в Японии и
России; при подготовке настоящего издания все они были
так или иначе переработаны и дополнены новыми мате-
риалами. Будучи исходно самостоятельными произве-
дениями, эти работы, сведенные вместе, призваны вос-
полнить ряд пробелов, существующих в освещении ис-
тории двусторонних отношений, показав развитие этих
отношений через судьбы отдельных людей, которые -
будь то связано с выполнением ими служебного долга
или же волею каких-то иных обстоятельств - временно
оказались на «переднем крае» исторического процесса.
Думается, что в наши дни назрела необходимость в по-
добных «портретных» публикациях, дабы ускорить пре-
одоление барьеров взаимного незнания, разделяющих
столь же близких географически, сколь и далеких во
всех других смыслах соседей - Японию и Россию. Ис-
тинное состояние японо-российских отношений на про-
тяжении последних десятилетий как нельзя лучше ил-
люстрирует тот факт, что первой и по сути единствен-
6
ной попыткой «персонификации» истории контактов
двух стран, опубликованной на русском языке, остается
книга Г.Д. Ивановой, вышедшая в 1992 году, в которой
история была представлена (вопреки традиции) не в виде
непрерывной борьбы производительных сил с произ-
водственными отношениями, а через рассказы о судь-
бах и деятельности отдельных людей — ученых, лите-
раторов, педагогов1.
В 1998 году в России были опубликованы воспоми-
нания В.М. Виноградова, проведшего более 50 лет жиз-
ни на различных дипломатических постах. Был в его
долгой карьере и пятилетний отрезок работы послом в
Токио (1962—1967). В частности, говоря о своей подго-
товке к первому отъезду в Японию, где он дотоле никог-
да не бывал и о которой имел лишь самые общие пред-
ставления, Виноградов подчеркивает, что ему никак не
удавалось получить от тогдашнего руководства СССР
сколько-нибудь путных указаний, касающихся его но-
вого назначения. Министр иностранных дел, то есть
прямой начальник будущего посла, отделывался дежур-
ными фразами: «Япония, конечно, не Германия» (оче-
видно, имея в виду предыдущее место работы Виногра-
дова), а сам руководитель государства (в ту пору им был
Н.С. Хрущев), отвечая на вопрос о месте Японии в со-
ветской внешней политике и «сверхзадаче», стоявшей
перед послом, сказал ему буквально следующее: «Мы
как раз и посылаем Вас в Японию с тем, чтобы Вы...
разобрались в делах... и сообщили Ваше мнение о том,
какое место Япония должна занимать в нашей внешней
политике, каковы наши основные задачи в отношениях
с этой страной»2. Учитывая, что описываемый разговор
имел место не в 1945, а в 1962 году, напрашивается
вывод: даже через 17 лет после окончания Второй миро-
вой войны и по прошествии 6 лет со времени нормали-
зации двусторонних отношений с Японией, отправляя
туда третьего по счету (после И.Ф. Тевосяна и Н.Т. Фе-
доренко) посла, руководство нашей страны по-прежне-
му не имело четкого представления ни о задачах своей
политики на Дальнем Востоке, ни о том, с кем и как эту
политику предполагается вести. Тем самым косвенно
7
подтверждалась преемственность старой традиции, бе-
рущей начало еще в XVIII—XIX веках, согласно кото-
рой российская политика в отношении Японии тради-
ционно была «несистематична, неясна, неискренна в
своих целях и стремлениях», а главное — изменялась
«с каждым новым государственным деятелем, с каж-
дым новым направлением внутренней и внешней поли-
тики»3, то есть полностью зависела от правившего на
данный момент царя и его приближенных либо гене-
рального секретаря. В этих условиях особенности конк-
ретной личности того или иного монарха, министра или
посла становились подчас решающим фактором, опреде-
лявшим ход развития отношений между двумя странами
на долгие годы. Стремление показать, как складывалось
это на практике, определило структуру данной книги.
Автор выбрал точкой отсчета именно «Романовскую
эпоху» не случайно: во времена Рюриковичей в России
о Японии не было известно, как, впрочем, и японцы не
имели четкого представления о странах, лежащих севе-
ро-западнее Китая. Несмотря на обилие изданных до сего
времени монографий, история внешней политики Рома-
новых по-настоящему еще не написана. И это не может
не удивлять, ибо при них Россия стала империей, дале-
ко выйдя за пределы старой Московской Руси. При ак-
тивном личном участии царей и цариц этой династии
определились основные направления внешней полити-
ки Российского государства, которым и теперь во мно-
гом следуют их преемники, лишь уточняя и дополняя
их сообразно потребностям времени. Именно в годы прав-
ления Романовых были установлены регулярные дип-
ломатические и торговые отношения России с США,
Китаем и Японией — ведущими мировыми державами
современной эпохи. При этом, говоря об отношениях с
Японией, необходимо отметить, что отсутствие реаль-
ных экономических потребностей друг в друге (прояв-
ляющееся, в частности, в незначительной роли двусто-
ронней торговли для обеих стран во все время сотрудни-
чества) привело к тому, что именно субъективный фак-
тор стал во многом решающим для установления дву-
сторонних отношений4. Представители семи из десяти
8
поколений Романовых в разное время на протяжении
двух столетий имели встречи с японцами в Петербурге
и Москве, и пятеро членов императорской фамилии (в
том числе и наследник престола) лично посетили Япо-
нию в середине XIX века. Никакая другая страна Восто-
ка не знает подобной «плотности» августейших визитов.
В истории любых двусторонних отношений всегда
велика ответственность, ложащаяся на плечи не только
правителей соответствующих стран, но в первую оче-
редь на профессиональных дипломатов, то есть тех, кому
по долгу службы вменяется на практике устанавливать
и укреплять эти отношения. В том, что Россия подчас,
казалось бы, вопреки внешним обстоятельствам сумела
добиться известного авторитета и признания на Восто-
ке, прежде всего велика заслуга российских диплома-
тов, благодаря которым велась продуманная кадровая
политика и делался правильный отбор тех людей, кто,
действуя в заведомо непростых, а порой и откровенно
враждебных условиях, тем не менее ухитрялся отстаи-
вать государственные интересы своей страны. Однако
так уж вышло, что имена русских дипломатов, служив-
ших на Востоке, затем долгие десятилетия не упомина-
лись у них на родине.
Помимо традиционного невнимания к «восточным
делам», причиной тому послужили идеологические раз-
ногласия с властями новой России: мало кто из россий-
ских дипломатов, служивших в странах Восточной Азии,
принял Октябрьский переворот 1917 года, напротив, мно-
гие из них сыграли видные роли в формировании бело-
го движения и остались жить в эмиграции. Здесь надо
отметить, что сама по себе эмигрантская тема в сегод-
няшней России рассмотрена уже достаточно подробно. На-
чало этому было положено публикацией книги В.В. Кос-
тикова, в которой на основе приводимого автором бога-
того фактического материала рассказано о ярких стра-
ницах истории русской послереволюционной эмиграции,
но в основном ее западной («французской») ветви5. Вско-
ре на эту тему появилось большое число различных но-
вых публикаций. Но среди множества выдающихся, яр-
ких личностей, людей с удивительными биографиями,
9
коими так полна история российской послереволюцион-
ной эмиграции, было немало и других лиц, по разным
причинам незаслуженно забытых.
Наиболее изучены, описаны и известны массовому чи-
тателю те эмигранты, чья деятельность носила интерна-
циональный характер, в силу чего она сразу станови-
лась достоянием широких масс. Здесь, безусловно, ли-
дируют представители литературы, искусства, изобре-
татели, ученые. Имена авиаконструктора И.И. Сикорско-
го, «отца телевидения» В.К. Зворыкина, певца Ф.И. Ша-
ляпина, писателей В.В. Набокова, И.А. Бунина и дру-
гих деятелей науки и культуры знакомы миллионам
людей на разных континентах. Меньше повезло тем эмиг-
рантам, кто (в силу специфики своей профессиональной
деятельности) после революции потерял возможность
вписаться в зарубежное общество либо оказался в таком
месте, откуда было непросто напомнить о себе «городу
и миру». В итоге это повлекло за собой историческое
забвение. Но если об эмигрантах, оказавшихся в стра-
нах Европы и США, а также в Китае (в основном в
Харбине) стали много говорить и писать, начиная с кон-
ца 1980-х годов, то героям данной книги повезло куда
меньше по одной причине: страной, приютившей их в
эмиграции, оказалась Япония. Мало кто из тех, кого
судьба привела в конце концов на Японские острова,
успел широко прославиться до революции; идеи «сме-
новеховства» не были здесь популярны, а патриотиче-
ские чувства, изменившие после начала Второй миро-
вой войны позицию многих эмигрантов, живших на
Западе, заставив их пересмотреть свои взгляды в пользу
СССР, по ряду причин не могли возникнуть у тех, кто
оказался в Японии. Среди эмигрантов на «самом Даль-
нем Востоке» не было ни великих князей, ни писателей-
лауреатов, ни знаменитых ораторов Государственной
думы, здесь преобладали купцы, мелкие торговцы, кре-
стьяне, бежавшие из Сибири после разгрома колчаковс-
ких войск, а интеллигенцию в основном представляли
бывшие царские дипломаты и военные, чья антиболь-
шевистская позиция, занятая ими после революции, не
претерпела заметных изменений и в последующие годы.
10
В отличие от эмигрантов, оказавшихся в Европе и
испытавших на себе ужасы германского фашизма, их
коллеги на Востоке и в дальнейшем не занимали «при-
мирительной позиции» по отношению к большевикам
и, соответственно, все семь с лишним десятилетий оста-
вались персонами «нон грата» в Советском Союзе. К тому
же их было слишком мало для тех, кто привык опери-
ровать категориями больших чисел - по самым оптими-
стичным оценкам в Японии в 1920-1940-х годах одно-
временно проживало не более 4—5 тысяч беженцев из
России. Поэтому имена этих людей очень долго остава-
лись вне поля интересов отечественных ученых. Но их
необычные, подчас весьма нелегкие судьбы и жизнь, пол-
ная приключений и внезапных перемен, в которой реаль-
ность иногда принимала самые фантастические формы,
по глубокому убеждению автора заслуживают того, что-
бы об этом узнали современные российские читатели.
Русская колония в Кобе была одной из самых много-
численных в Японии и дала наибольшее число деятелей
разных отраслей, внесших значительный вклад в ста-
новление современной японской культуры. Думается, на-
стало время, наконец, рассказать и в России об этих
людях, как и в целом о «японской ветви» русской эмиг-
рации, так долго и незаслуженно остававшейся забытой
у себя на родине. Работая над книгой, автор отнюдь не
стремился переписать заново всю историю российско-
японских контактов. Задача состояла в том, чтобы «пор-
третировать историю», познакомить читателей с конк-
ретными участниками событий недавнего прошлого, сре-
ди которых были представлены такие разные по своему
происхождению и общественному положению деятели,
как русские великие князья, дипломаты «из простых»
или военные разведчики.
Говоря о работе с источниками, автору хотелось бы
особо выделить материалы из архива военного агента
России в Японии, состоящие из копий отчетов и донесе-
ний, отправленных в разные годы военной агентурой в
Генеральный штаб, фрагментов частной корреспонден-
ции, различного рода расписок, рапортов, бюджетных
записей, доверенностей, торговых соглашений и иных
11
документов, а также переписку русских дипломатов в
1917—1925 годах. Все это является частью архива по-
сольства России в Японии (как и архив военного агента,
эти материалы большей частью представлены в коллек-
ции документов Гуверовского Центра университета Стэн-
форд, США). Автором были использованы многочислен-
ные источники мемуарного жанра, документы из архи-
вов Министерства внутренних дел Японии, воспомина-
ния русских эмигрантов, а также публикации последних
лет, статистические справочники и иные материалы6.
Переиздание мемуаров соотечественников, окончивших
свои дни в эмиграции, а также воспоминаний царских
чиновников и других деятелей прошлого, ставшее воз-
можным в России в условиях ослабления идеологическо-
го прессинга на рубеже 1980-1990-х годов, позволило
ввести в исследовательский оборот многочисленные ма-
териалы, бывшие дотоле практически недоступными.
Необходимо также подчеркнуть помощь, оказанную
автору в ходе работы над рукописью книги со стороны
русских эмигрантов, среди которых хотелось бы особо
выделить покойных В.Ф. Морозова, В.Е. Малинину,
З.И. Сакураги (все - Япония), нынешнего президента
компании «Космополитан» (Кобе) В.В. Морозова, А.А. Ка-
рамзина, Ю.А. Тарала, И.В. Барнс, Н.В. Тар (США), а
также сотрудников Музея русской культуры в городе
Сан-Франциско, любезно предоставивших автору все не-
обходимые материалы из коллекции музея. Словами бла-
годарности в адрес вышеназванных лиц, а также мно-
гих других деятелей науки и культуры, среди которых
необходимо назвать П. Полански (США), К. Савада и
С. Хияма (Япония), В.Э. Молодякова (Россия) и многих
других российских и зарубежных коллег, чьи имена упо-
минаются в ссылках на источники, автору хотелось бы
завершить это предисловие.
Порядок написания личных японских и китайских
имен в тексте оставлен таким, как принято в этих стра-
нах, т.е. фамилия предшествует имени. Все примечания
к тексту выполнены автором.
Глава I
Романовы в Японии.
Из истории высочайших контактов
Первые встречи
Первым японцем, чье пребывание в России подтвер-
ждалось документально, до недавнего времени принято
было считать знаменитого Дэмбея, купца из Осака, во-
лею морских течений попавшего в 1695 году на Камчат-
ку и впоследствии доставленного «с оказией» в Москву,
где он был представлен Петру Великому. Правда, со-
гласно исследованиям японских и российских ученых
последних лет, Дэмбею предшествовал как минимум еще
один японец, к тому же христианского вероисповеда-
ния, посетивший Россию веком раньше, во время своего
путешествия из Манилы (где он и был окрещен) в като-
лический Рим, для чего был выбран самый, казалось
бы, географически «прямой» маршрут - через Индию,
Персию и Россию. Однако Россия начала XVII века, в
годы Смуты и сменяющих друг друга Лжедмитриев, была
местом крайне неблагоприятным для чужеземного пут-
ника, да к тому же католика. Молодой японец был схва-
чен и сослан сначала на Соловки, а позднее в Поволжье,
где его в 1611 году казнили в Нижнем Новгороде. Но
скудость источников, рассказывающих о нем, да и сам
факт того, что в России путешественник назвался «ин-
дусом», а не японцем и до конца так и не раскрыл свое
инкогнито, не позволяет включать его историю в рас-
смотрение общего процесса возникновения и развития
российско-японских контактов1.
Итак, встреча Петра I и Дэмбея в селе Преображен-
ском 8 января 1702 года2 не только во многом опреде-
лила дальнейшее направление попыток российских пра-
вителей установить отношения с неведомой «восточной
13
Петр Великий. По изображению
японцев из книги Кангаки Робун
«Банкоку Банаси», 1861 год
соседкой», но и по-
ложила начало лич-
ным контактам пред-
ставителей дома Ро-
мановых с Японией
и ее народом. В даль-
нейшем Петр I не раз
возвращался к мыс-
лям о Японии и ус-
тановлении с нею ре-
гулярных торговых
и политических от-
ношений. Есть сведе-
ния, что он впослед-
ствии как минимум
ещеоднажды встре-
чался с другими
японцами, которые
по-прежнему перио-
дически попадали в
Россию тем же пу-
тем, что и Дэмбей.
После смерти Пет-
ра I период коротких
правлений Екатери-
ны I (1725-1727) и Петра II (1727-1730) на какое-то
время отодвинул интерес российского правительства к
далекой и по-прежнему «наглухо» закрытой стране. Нет
и достоверных упоминаний о появлении в те годы но-
вых японцев в России, хотя такие случаи, возможно,
имели место. Появление японских рыбаков при россий-
ском дворе произошло уже в эпоху Анны Иоанновны, в
1733 году. Императрица Анна (1730—1740) очень люби-
ла развлечения в кругу придворных шутов и шутих,
среди которых было немало «инородцев», и даже устра-
ивала маскарады с участием представителей разных
племен и народов Российской империи, которых по та-
кому случаю специально наряжали в национальные ко-
стюмы. Когда ко двору доставили японцев, она была
обрадована появлением новых, еще невиданных ею лю-
14
дей. Ими оказались широкоизвестные впоследствии Соза
и Гонза, которых после данной им высочайшей аудиен-
ции отправили в Петербургскую Академию наук, где
вскоре с их участием была создана школа японского язы-
ка (1736)3. Интерес, вызванный японцами в Петербур-
ге, был так велик, что после их смерти (Созы в 1736 г. и
Гонзы в 1739 г.) в память о них были сделаны восковые
слепки-бюсты, сохранившиеся в Кунсткамере и дошед-
шие до наших дней (по неизвестной автору причине
эти бюсты постоянно отсутствуют в экспозиции му-
зея, и теперь увидеть «головы Созы и Гонзы» можно
только в запасниках).
Источников, где бы упоминалось о встречах японцев
с императрицей Елизаветой Петровной (1741-1761), как
и с Петром III (1761-1762), автором не обнаружено.
Возможно, этих встреч просто не было (хотя есть сведе-
ния, что в 1745 году в петербургскую школу японского
языка доставили нескольких японских рыбаков), как
не было у российского правительства в те годы и особых
интересов на Дальнем Востоке: крымская политика, на-
чатая еще при Анне Иоанновне походами фельдмарша-
лов П.П. Ласси и Б.Х. Миниха, Семилетняя война, уча-
стие России в европейских союзах надолго отодвинули
вмешательство государства в процесс продвижения на
восток. Фактически правительство на какое-то время
полностью переложило задачу освоения новых земель в
Сибири на плечи местных предпринимателей. По их
инициативе (главным образом Г.И. Шелехова и братьев
Голиковых) в 1785 году была организована торговая
компания, впоследствии широко известная (с 1799) как
Российско-американская компания, вскоре ставшая ос-
новным «полпредом» России в районах Тихоокеанского
побережья и сумевшая сохранить этот свой привилеги-
рованный статус на последующие восемь десятилетий.
Относительно того, была ли деятельность компании бла-
гом для России, или же она в итоге принесла больше
вреда, чем пользы, нет единого мнения. Так, например,
известный путешественник адмирал В.М. Головнин, ав-
тор «Записки о состоянии Российско-Американской
Компании в 1818 году» (позднее включенной в «Мате-
15
риалы для истории русских заселений по берегам Вос-
точного океана»), считал, что бесконтрольный произвол,
бывший основной чертой хозяйственной деятельности
этой компании, очень осложнил установление нормаль-
ных отношений между Россией и Японией4.
Перевод школы японского языка из Петербурга в Ир-
кутск (где она потом и находилась свыше полувека, вплоть
до своего закрытия в 1816 году), последовавший в 1754
году, в свою очередь лишь отдалил потенциальную воз-
можность встреч императрицы Елизаветы с тамошними
японскими учителя-
ми, чьи ряды по-пре-
жнему, по устано-
вившейся традиции,
периодически попол-
нялись из числа тер-
певших бедствие на
море японских куп-
цов и рыбаков5.
Первая попытка
пройти на японский
рынок с участием го-
сударства была пред-
принята лишь в са-
мом конце правле-
ния Екатерины II
(1762-1796), кото-
рая использовала
для этого удобный
повод - отправку на
родину очередной
партии японцев, как
и прежде, занесен-
ных на Камчатку (в
1783 году) течением
в результате шторма.
Это произошло в октябре 1793 года. Ранее, в 1785 году,
по приказу императрицы была отправлена экспедиция
под началом И. Биллинга и Г. Сарычева для обследова-
ния Северо-Восточной Азии и попытки установить тор-

Екатерина Великая. По изображению
японцев из книги Кангаки Робун
«Банкоку Банаси», 1861 год
16
говые связи с Японией, но в тот раз до Японии участники
экспедиции не дошли. На 1786 год планировалась орга-
низация первой русской кругосветной экспедиции, пре-
дусматривавшей возможность установления торговых
связей с Японией и Китаем, но из-за начавшихся вскоре
войн с Турцией и Швецией эти планы также не были
осуществлены. И вот наконец была организована знаме-
нитая экспедиция поручика Адама Лаксмана, который,
таким образом, оказался де-факто первым (правда, по-
луофициальным) представителем России, ступившим на
японскую землю6.
Надо отметить, что в Японии Екатерине II, как ска-
зали бы теперь, «повезло с прессой». Благодаря одному
из возвращенных японцев, купцу Дайкокуя Кодаю (чьи
рассказы о десятилетнем пребывании в России, запи-
санные при дворе японского сёгуна Токугава Иэнари,
легли впоследствии в основу создания ряда книг и уже
в наши дни художественного фильма7), образ Екатери-
ны II, с которой он неоднократно разговаривал на ауди-
енциях в Петербурге и Царском Селе, приобрел у япон-
цев вполне привлекательные человеческие черты. Это
было затем отражено и на ее портретах, выполненных в
Японии (кстати, и само судно, на котором Лаксман при-
вез в Японию упомянутого Кодаю и его двух товари-
щей, называлось «Святая Екатерина»), наряду с порт-
ретами Петра Великого, о котором также рассказывал
Кодаю. Таким образом, Екатерина II была первой рус-
ской царицей (и вообще первой женщиной из России), чье
изображение - правда, очень стилизованное в японской
манере - было включено в японские книги8.
Короткое царствование Павла I (1796-1801), при ко-
тором Россия снова вела интриги и войну в Европе, не
было отмечено наличием сколько-нибудь заметного офи-
циального интереса к Японии. Правда, сам Павел I, еще
будучи великим князем, несколько раз встречался в Цар-
ском Селе с Дайкокуя Кодаю накануне отправки его на
родину, но, зная негативное отношение Павла I к боль-
шинству начинаний его матери и учитывая проявлен-
ный ею несомненный интерес к японцу и истории его
странствий, легко допустить, что такие встречи могли
17
вызвать у наследника престола обратную реакцию. Кос-
венно подобную гипотезу подтверждает тот факт, что
при Павле I была упущена реальная возможность раз-
вить небольшой успех, достигнутый экспедицией Лакс-
мана, а именно воспользоваться разрешением на заход
одного русского судна в Нагасаки, полученным им от
японских властей, для возобновления переговоров. Од-
нако российская сторона не спешила. Более того, импе-
ратор Павел I сначала даже собирался запретить дея-
тельность самой Российско-американской компании.
Правда, со временем он отказался от этого своего наме-
рения и, вняв убеждениям вставшего к тому времени во
главе дел компании Н.П. Резанова, даже подписал указ
о предоставлении Российско-американской торговой ком-
пании всевозможных привилегий, вплоть до права де-
лать новые открытия земель и исключительное право
вести дела по установлению торговых сношений с Япо-
нией. Согласно статье 12-й нового устава компании, от-
ныне она стала именоваться «под Высочайшим Его Им-
ператорского Величества покровительством Российской
Американской Компанией» (императорский указ от 8/
19 июля 1799 года)9.
Сын Павла I, Александр I, сам будучи акционером
данной компании, уже на втором году своего царствова-
ния (1801—1825) удовлетворил ходатайство Н.П. Реза-
нова (к тому времени ставшего камергером двора) об
отправке «очередной партии грузов в тихоокеанские ко-
лонии» (т.е. Америку) морским путем, что на деле озна-
чало формальное разрешение императора на снаряже-
ние первой русской кругосветной экспедиции (более из-
вестной как «экспедиция Крузенштерна—Лисянского»,
по фамилиям командиров кораблей), которой были од-
новременно приданы задачи и полномочия посольства.
Во время подготовки экспедиции в Петербург была дос-
тавлена группа японцев из Иркутска, живших там уже
8 лет и бывших, как нетрудно догадаться, жертвами
очередного тихоокеанского шторма. В 1803 году они
были приняты императором Александром I, который пре-
доставил им право сделать выбор: желают ли они ос-
таться в России или вернуться на родину. Четверо из
2 Япония
18
13 человек захотели вернуться, после чего каждый из
четверых получил от императора часы и по 20 золотых
монет (впоследствии все они в составе посольства Н.П. Ре-
занова были доставлены в Нагасаки). Всех 13 японцев
приняли в Петербурге как официальных иностранных
гостей: их водили в музеи, оранжерею, астрономичес-
кую обсерваторию, показывали им другие достоприме-
чательности столицы, что позволяет считать их (наряду
с упомянутым выше Кодаю) «первыми японскими тури-
стами», которые посетили Петербург.
Итоги посольства Н.П. Резанова в целом, скорее, не-
удачные, так как достигнуть главного — заключить до-
говор о торговле — ему не удалось, были восприняты в
России спокойно, если не сказать равнодушно, и про-
шли как бы незамеченными. Это и неудивительно: ко-
рабли экспедиции «Нева» и «Надежда» покинули Крон-
штадт 7 августа 1803 года, а вернулись назад спустя
три года, в 1806 году. За это время в российской внеш-
ней политике произошли значительные перемены: в
Европе русская армия и ее союзники уже были разбиты
Наполеоном под Аустерлицем (1805), с тем чтобы вско-
ре снова потерпеть поражение под Фридландом (1807);
все внимание царя было приковано к европейскому те-
атру военных действий, и неудача полуофициального по-
сольства в Японию не вызвала у императора Александ-
ра I особых сожалений. Больше он официальных по-
сольств в Японию не отправлял и, судя по отсутствию
материалов, с японцами лично не встречался.
В годы правления Николая I (1825-1855) правитель-
ство вновь попыталось активизировать свою политику
на востоке, хотя и теперь инициатива, как и прежде,
исходила от частных лиц. Будущий «первопроходец» рус-
ско-японских договоров контр-адмирал Е.В. Путятин,
состоявший членом комитета, изучавшего меры для под-
держания русско-китайской торговли через Кяхту, по-
дал императору записку, в которой он коснулся вопро-
сов торговли с Китаем и задач России на Тихом океане,
высказав идею о том, что «с плаванием судов в Охотском
море не было бы несовместным соединить и новую по-
пытку для открытия сношений с Японией»10. В 1843 году
19
Николай I отдал приказ о снаряжении большой экспе-
диции, дабы ♦следовать в Китай и Японию с целью ус-
тановления торговых отношений с этими государства-
ми»11. Однако в результате противодействия этому плану
со стороны министра иностранных дел графа К.В. Нес-
сельроде и министра финансов графа Е.Ф.Канкрина,
имевших большой авторитет у императора, экспедиция
была сначала отложена, а потом и вовсе отменена. Но-
вый интерес у правительства к активизации дальневос-
точной политики появился спустя почти десять лет, уже
после географических открытий Г.И. Невельского и в
связи с назначением в 1847 году генерал-губернатором
Восточной Сибири Н.Н. Муравьева (Амурского)12. Так,
в 1853 году Н.Н. Муравьев обнародовал высочайшее
повеление Николая I о занятии острова Сахалин, согласно
которому 12 июля того же года в заливе Анива был устро-
ен первый военно-сторожевой пост Муравьевский.
Вторично проект отправки экспедиции в Японию был
поставлен в повестку дня в 1852 году приказом импера-
тора Николая I о посылке эскадры под началом все того
же Е.В. Путятина. Эскадра покинула Кронштадт 7 ок-
тября 1852 года и спустя десять месяцев, 9 августа 1853
года, подошла к гавани Нагасаки. Путятин был вынуж-
ден спешить: ему стало известно, что через Тихий океан
в Японию с аналогичной миссией торопится его старый
знакомец, коммодор (как и Путятин, с 1841 г.)13 флота
США Мэтью Колбрайт Перри (1794-1858), в прошлом
несостоявшийся сослуживец, а ныне соперник Путяти-
на в деле открытия Японии для внешнего мира (см. При-
ложения*).
Переговоры адмирала Путятина с представителями
японской стороны длились (с перерывами) в общей слож-
ности почти полтора года; при этом русская эскадра
дважды покидала пределы Японии14. Все это подробно
описано очевидцем и участником первого этапа перего-
воров, тогдашним секретарем Е.В. Путятина писателем
И.А. Гончаровым (1812—1891), в его серии путевых очер-
ков «Фрегат “Паллада”». В результате 26 января/7 фев-
раля 1855 года был подписан первый русско-японский
договор о торговле и границах, известный также как
2*
20
«Симодский трактат», ратификация которого состоялась
спустя еще полтора года (25 ноября 1856 года). За вре-
мя, прошедшее после отплытия Путятина из Кронштад-
та, в мире и в России произошло много перемен. Нача-
лась и бесславно закончилась Крымская война; импера-
тор Николай I, сломленный серией военных и политиче-
ских поражений в Европе, умер (по другой версии — по-
кончил с собой) в Петербурге спустя две недели после
подписания договора в Симода, не успев порадоваться
доброй вести об успехе своего посольства в Японии. А
главный герой переговоров, Е.В. Путятин, возвращав-
шийся из Японии «сухим путем», через Дальний Восток
и Сибирь, добрался до Москвы только в ноябре 1855 года,
в результате чего ратификация японо-российского дого-
вора стала фактически первым международным успе-
хом уже начавшегося нового царствования. Молодой
император Александр II не забыл этой невольной услуги,
оказанной ему посольством Путятина: все офицеры, быв-
шие в плавании, получили двойное жалованье и повы-
шение в чинах, а сам Путятин в награду за успех своей
миссии в 1856 году стал графом Российской империи.
Успешное заключение договора в Симода способство-
вало дальнейшей карьере адмирала. Как флотоводец он
большой славы себе не снискал (хотя в молодости уча-
ствовал в нескольких морских сражениях, в том числе
при Наварине в 1827 году), но много сделал для России
на дипломатическом поприще. В дальнейшем он еще
несколько раз бывал в Японии (трижды — в 1857-1858)
и заключил ряд новых договоров с японским правитель-
ством — Дополнительный трактат 1857 года в Нагасаки,
а также Эдоский трактат (1858), заменивший собой пре-
дыдущие договоры. В итоге в этой стране он обрел боль-
шую популярность. Последний свой визит Е.В. Путя-
тин совершил на ставшем в Японии знаменитым крей-
сере «Аскольд» (о последнем см. ниже). Кроме того, в
1858 году им был подписан русско-китайский Тянь-
цзиньский договор. Правда, конец карьеры адмирала
не обошелся без своей «ложки дегтя». Видимо, считая
столь удачное превращение Путятина из военных моря-
ков в дипломаты свидетельством его чиновничьей уни-
21
нереальности, император вместе с повышением чина (до
полного адмирала) назначил его министром... народно-
го просвещения, очевидно, рассчитывая в какой-то мере
и здесь на его дипломатические способности. Но на дво-
ре стоял уже 1861 год, принесший с собою не только
крестьянскую реформу, но и студенческие волнения, и
начало брожения в Польше. К сожалению, тут уже «ста-
рый конь» откровенно «не потянул борозды» и был вско-
ре смещен с поста министра с одновременным назначе-
нием его, как бы «в утешение», членом Государственно-
го совета. Последним постом старого адмирала была дол-
жность учредителя Православного Палестинского обще-
ства (1882-1883). Впрочем, пример с Путятиным вовсе
не является чем-то исключительным в российской кад-
ровой политике, где переизбыток профессиональных
моряков традиционно приводил к разнообразным попыт-
кам властей найти применение своим адмиралам на суше.
В 1874 году другой адмирал, Константин Посьет, в про-
шлом — также участник переговоров в Симода, получил
назначение на пост министра путей сообщения. Для стра-
ны, где основным видом транспорта в то время был и
еще долго после того оставался гужевой, а отнюдь не вод-
ный, подобное назначение выглядит более чем странным,
что и подтвердилось спустя полтора десятилетия. Правда,
расплачиваться (причем в буквальном смысле) за это кад-
ровое перемещение выпало уже следующему императору15.
Александр II в Японии никогда не бывал, но в годы
своего царствования (1855-1881) он часто встречался в
Петербурге с японскими представителями, посещавшими
Россию как в канун реставрации Мэйдзи (т.е. до 1868 году),
так и позднее. В июле 1862 года он принял японскую
дипломатическую миссию, посланную с визитами в ве-
дущие страны Европы для обсуждения возможной от-
срочки открытия для внешней торговли новых пор-
тов, исходно назначенного на 1863 год (тогда плани-
ровалось открыть Осака, Хёго, Ниигата и Эдо). Триж-
ды, в 1862, 1865 и 1867 годах, в Петербурге велись
переговоры о владении островом Сахалин, который в
апреле 1856 года был изъят правительством России из
формального ведения Российско-американской торговой
компании и передан под контроль государства.
22
В 1865 году в Россию была впервые отправлена на
учебу группа молодых японцев, а год спустя в Петер-
бурге начались переговоры, которые с российской сто-
роны вел начальник недавно созданного Азиатского де-
партамента МИД России П.Н. Стремоухов. Темой пере-
говоров стало японское предложение о демаркации ост-
рова Сахалин по 48-й параллели. Предложение японцев
было в конечном итоге отклонено, но их делегация удо-
стоилась аудиенции у царя. Интересно, что переводчи-
ком с японской стороны при этом выступал известный
деятель эпохи Мэйдзи Сига Уратаро (Сига Тикатомо,
1845—1914), в молодости учившийся русскому языку в
Нагасаки у моряков с крейсера «Аскольд» и впоследствии
занимавший ряд видных постов в губернаторстве Хок-
кайдо и дипломатическом ведомстве Японии (одно время
он был сотрудником посольства Японии в Петербурге)16.
Хотя российская политика не только в Японии, но и
на всем Дальнем Востоке заметно уступала в динамизме
и эффективности проводимых мероприятий многим за-
падным странам, нельзя не признать, что в целом авто-
ритет России и лично царя Александра II в Японии в
середине позапрошлого века был весьма высок. Это про-
явилось, в частности, в истории с перуанским судном
♦Maria Luz», задержанным в порту Иокогама в июле
1872 года. Тогда возникло судебное дело по обвинению
судовладельца в работорговле китайскими рабочими (об-
щим числом около 230 человек), обманом и силой зав-
леченными на борт судна в Макао (португальской коло-
нии на территории Китая). Побег двух китайцев на бе-
рег под покровом ночи предал обстоятельства дела ог-
ласке. Дипломатические представители Англии и США
выступили на стороне японских властей префектуры
Канагава (к которой относится порт Иокогама), потребо-
вавших от перуанской команды вернуть китайцев обрат-
но. Португалия и ряд других стран пытались оказать
нажим на японскую сторону, дабы судно могло беспре-
пятственно продолжать свой путь в Перу.
После длительных судебных разбирательств и поли-
тических демаршей в Японию из Перу прибыла специ-
альная миссия, которая обратилась с просьбой о переда-
че вопроса на рассмотрение независимого арбитража. В
23
роли третейского судьи обе стороны пожелали видеть
русского императора, что свидетельствовало не только о
возросшем при Александре II престиже России в целом,
но и личном авторитете «царя-освободителя», как часто
именовали Александра II после отмены им в 1861 году
крепостного права в России. Решение русского импера-
тора от 29 мая 1875 года полностью оправдало действия
японских властей и получило широкое одобрение со сто-
роны прогрессивных деятелей многих зарубежных стран.
Может возникнуть вопрос: почему это разбирательство
тянулось так долго, почти три года? Дело в том, что
посланник Японии в России Эномото Такэаки умыш-
ленно затягивал передачу необходимых документов, стре-
мясь увязать решение данного вопроса с окончанием пе-
реговоров о принадлежности Сахалина и Курильских ост-
ровов (эти переговоры тянулись без малого 10 лет). Сле-
дует отметить, что во многом он поступал так, действуя
на свой страх и риск и даже вопреки инструкциям япон-
ского Министерства иностранных дел (которые, по его
мнению, были излишне «мягкими» по отношению к Рос-
сии), руководствуясь лишь собственными представлени-
ями о государственных интересах Японии17. В итоге под-
писание договора о размене Сахалина (оставшегося за Рос-
сией) на Курилы (отошедшие к Японии), состоявшееся в
начале мая 1875 года, только на три недели опередило
завершение разбора дела о работорговле китайцами.
Начало августейших визитов
При Александре II было положено начало личному
знакомству членов российской императорской фамилии
со Страной восходящего солнца18. Как и следовало ожи-
дать, первыми посетили Японию «сиятельные моряки».
По сути необъяснимое, почти болезненное влечение
Петра Великого ко всему, что было связано с морской
темой, стоившее российской казне гигантских расходов
на создание военного флота и необходимой ему инфра-
структуры (при явном отсутствии на деле сколько-ни-
будь ощутимой выгоды от всего этого российскому госу-
дарству), а самому Петру I — здоровья и в конечном ито-
ге жизни (принято считать, что он умер от болезни, полу-
24
ченной в результате переохлаждения при спасении эки-
пажа тонущего корабля), долго не находило отклика в
сердцах его преемников на троне. Прошло более ста лет
со смерти великого преобразователя, прежде чем в им-
ператорской семье стали появляться люди, решившие
связать себя с морской стихией19, причем двое из них в
общей сложности ровно полвека возглавляли военно-
морское ведомство России (1855-1905). Оставляя в сто-
роне вопрос о степени пагубности такого руководства
для судьбы российского флота (трагедия Цусимы - сама
по себе достаточно красноречивый ответ!), отметим для
себя следующий факт: трое из пятерых членов импера-
торской семьи, побывавших в Японии, были професси-
ональными моряками.
Первым представителем династии Романовых, посе-
тившим Японию, стал лейтенант флота великий князь
Алексей Александрович — четвертый сын императора
Александра II, совершавший в 1871—1872 годах кру-
госветное путешествие на корабле «Светлана» (им ко-
мандовал упоминавшийся выше К.Н. Посьет). Это был
второй из Романовых (после своего дяди, великого кня-
зя Константина Николаевича), делавший служебную ка-
рьеру на флоте. Формально император отправил своего
сына (на тот момент четвертого по порядку наследова-
ния российского престола) в Америку с визитом друж-
бы20. Алексею Александровичу был устроен президен-
том США Улиссом Грантом грандиозный прием: так
правительство и народ США стремились подчеркнуть
теплые чувства, которые они испытывали в то время к
России, в знак признательности за политическую под-
держку, оказанную ею «северянам» десятью годами ра-
нее, во время Гражданской войны Севера и Юга21. Ве-
ликого князя провезли по всей стране, он побывал в
промышленных городах восточных штатов и в прериях
Дикого Запада, где даже успел поохотиться на бизонов
в компании самого Буффало Билла и героя покорения
Дикого Запада генерала Дж. Кастера, посетил Новый
Орлеан, Мемфис, Чикаго, Сент-Луис и т.д.22 По оконча-
нии этого полудипломатического турне23 путь «Светла-
ны» лежал обратно в Россию с посещением по дороге
также Японии и Китая24.
25
Пребывание в Японии не было столь помпезным и
длительным, как в США, и сама Япония не произвела
большого впечатления на высокого гостя. Это, впрочем,
легко объяснимо: всего три года минуло с тех пор, как
реставрация Мэйдзи положила начало модернизации стра-
ны, Японии 1871 года было трудно соревноваться в вели-
колепии с Америкой или странами Европы. Тем не менее
великий князь был представлен молодому императору Му-
цухито (Мэйдзи), с которым они оказались почти ровес-
ники (русский гость был старше своего собеседника на
два года), а также высшим членам японского правитель-
ства (переводчиком при этом выступал уже упоминав-
шийся Сига Уратаро). Следует отметить, что это был во-
обще первый случай встречи японского императора с
«живым русским», ибо все посольства из России, при-
бывавшие до той поры в Японию, имели дело исключи-
Великий князь Алексей
Александрович (начало 1870-х годов,
время плавания на «Светлане»
тельно с представите-
лями сёгуна и не допус-
кались в священный
город Киото, где вплоть
до января 1868 года,
по традиции, прожива-
ли японские императо-
ры. Начало личным ви-
зитам было, таким об-
разом, положено.
Со времен первых
Романовых многим
представителям динас-
тии была присуща
♦страсть к собиратель-
ству» редких, необыч-
ных предметов, произ-
ведений искусства, ар-
хеологических нахо-
док. Не остался чужд
семейной традиции и
Алексей Александро-
вич, который вывез из
Японии много подар-
26
ков и среди них изделия искусства, чучела птиц, неви-
данных в России животных. Свою обширную коллек-
цию заморских редкостей он впоследствии пополнял всю
жизнь и любил показывать ее окружающим. Так, в днев-
нике его племянника Николая II в записи от 8 декабря
1894 года отмечено: «...пили чай у дяди Алексея. По-
том ходили наверх... смотрели японского гада»25.
Плавание на «Светлане» позволило молодому вели-
кому князю зарекомендовать себя в качестве бывалого
моряка (впервые член династии совершил кругосветное
путешествие!), сыграв поистине судьбоносную роль как
для него самого, так и для всего российского флота, а в
какой-то мере и для будущего развития японо-россий-
ских отношений. Для великого князя Алексея, бонви-
вана и кутилы, это было самым началом стремительной
карьеры: уже в 1882 году он был контр-адмиралом (в 32
года!), а спустя всего 9 лет после визита в Японию —
фактическим главой русского флота (с присвоением в
1888 году звания генерал-адмирала), на этом посту он
сменил своего дядю, великого князя Константина Ни-
колаевича, занимавшего его без малого почти 30 лет.
Это назначение, столь характерное для ставшего к тому
времени царем Александра III, стремившегося вовлечь
своих многочисленных братьев служить России26, ока-
зало стране на деле плохую услугу. Великий князь Алек-
сей, которого за глаза называли «семейный Beau
Brummell»27 и который всю жизнь считался «самым
красивым членом императорской фамилии» (действи-
тельно, судя по сохранившимся фотографиям, в моло-
дости он, как и многие мужчины из рода Романовых,
был весьма хорош собой), оказался человеком «харак-
тера слабого, мягкого и мирного, избегавшего... всяко-
го решительного действия... темперамента бесстрастно-
го и неподвижного»28. Русским флотом он управлял «со-
гласно традициям XVIII века», используя свой статус
«сиятельного моряка» главным образом для ежегодных
путешествий, как правило, в Европу (уже будучи в от-
ставке, он так и умер в Париже), где он жил настолько
роскошно, что, по словам современника, «каждая его
поездка стоила России броненосца»29. Алексею Александ-
27
ровичу посетить Японию больше не довелось, но еще не
раз он будет встречаться с японскими представителями
в России, принимать их в Петербурге, вспоминая моло-
дость. И уже в конце его бурной жизни произойдет пос-
ледняя, трагическая (на сей раз заочная) встреча со Стра-
ной восходящего солнца: спустя 33 года после путеше-
ствия на « Светлане», уже в качестве главного началь-
ника флота и морского ведомства России он прочтет те-
леграмму, извещающую о том, что подчиненный ему
флот фактически перестал существовать, будучи потоп-
ленным в Корейском проливе кораблями той страны,
где он был некогда так дружелюбно принят. Великий
князь после этого подал в отставку и вскоре скончался.
Ответный визит представителя японского двора был
нанесен только через десять лет. В 1882 году в Петер-
бург с официальным визитом30 прибыл японский принц
Арисугава-но-мия Тарухито, которого принял молодой
император Александр III (1881-1894), сын убитого тер-
рористами годом ранее Александра II. В ходе визита,
узнав от японского преподавателя Андо Кэнсуке о том,
что в Петербургском университете студенты вот уже бо-
лее десяти лет факультативно изучают японский язык,
принц пообещал оказать в этом поддержку и вскоре выс-
лал в дар университету большое число различных учеб-
ных пособий и литературных произведений (свыше 3000
экземпляров), которые были получены в Петербурге че-
рез японское посольство уже в сентябре 1883 года. В
благодарность за этот щедрый дар руководство универ-
ситета присудило принцу Арисугава звание почетного
члена своего ученого совета, создав, таким образом, пре-
цедент для будущих научных контактов31.
Следующим Романовым, посетившим японскую зем-
лю, стал великий князь Александр Михайлович (1866—
1933), который также поступил на морскую службу и
плавал мичманом на крейсере «Рында», под командова-
нием Ф.К. Авелана32. Кстати сказать, это был единствен-
ный представитель дома Романовых, оставивший пись-
менные воспоминания о своем пребывании в Японии,
опубликованные им в книге мемуаров, которая вышла
уже во время его жизни в эмиграции33. Александр Ми-
28
хайлович, один из самых одаренных и разносторонних
представителей династии (в разные годы командовал как
военно-морскими, так и военно-воздушными соединени-
ями), был единственным среди августейших особ Евро-
пы, кто, будучи в Японии, решил попытаться изучить
язык этой страны, считая весьма полезным, чтобы хоть
один из членов императорской фамилии говорил бы на
языке Страны восходящего солнца. «Учителем» стала
японка из местных, с которой великий князь вступил
во временный «брак», что было весьма распространен-
ным явлением в те времена34. Очевидно, учение шло
успешно, так как по прошествии трех месяцев, по сло-
вам великого князя, он уже был в состоянии поддержи-
вать разговор на простые бытовые темы.
Неожиданно представился случай проверить степень
овладения им «японской грамотой», когда однажды Алек-
сандр Михайлович получил приказ от Александра III (при-
ходившегося ему двоюродным братом) в качестве члена
российской императорской фамилии нанести официаль-
ный визит японскому императору. Как рассказывает об
этом он в своих воспоминаниях35, первая короткая ауди-
енция у императора Мэйдзи, во время которой прохо-
дил обмен обычными любезностями и словами о твер-
дой вере в нерушимую японо-российскую дружбу, шла
в сопровождении переводчика. Затем последовала неде-
ля приемов и парадов в Токио и Иокогаме, после чего
прошла заключительная встреча у императора, по окон-
чании которой великий князь Александр сделал во вре-
мя обеда попытку обратиться к императрице на ее род-
ном языке, чем вызвал веселое оживление за столом.
Существующие в японском языке диалектные различия
настолько характерны, что собеседница великого князя
тотчас поняла, откуда проистекают его познания в язы-
ке, тем более что сказанные им фразы, будучи обильно
пересыпаны нагасакским портовым жаргоном, очень от-
личались от традиционной витиеватости придворной
речи. Однако, как заметил потом японский премьер-
министр36, провожавший гостя к его карете, содержа-
ние сказанных им слов было всеми хорошо понято, и
при этом премьер даже отметил, что наставница вели-
29
кого князя в его занятиях японским языком заслужи-
вает «высочайшей благодарности от имени императора
за блестящий метод в преподавании “инасского наре-
чия”» (Инаса — район современного Нагасаки, где про-
живало много русских моряков).
Позднее великий князь еще некоторое время жил в
Нагасаки, периодически выходя в плавание со своим
крейсером и через каждые три месяца вновь возвраща-
ясь на основную базу. Он также принял участие в орга-
низации в Нагасаки военно-морского лазарета и часов-
ни для русских моряков. Пребывание в Японии произ-
вело большое впечатление на Александра Михайлови-
ча. Так, убедившись на личном опыте в том, что «Япо-
ния - это нация великолепных солдат»37, он стал впос-
ледствии одним из наиболее решительных сторонников
идеи усиления русского флота на Дальнем Востоке.
Спустя восемь лет, в ноябре 1895 года, в Петербурге
под председательством Александра Михайловича было
проведено особое совещание, участники которого при-
шли к заключению о необходимости иметь на Тихом
океане достаточно мощную эскадру и незамерзающий
порт для ее содержания в Желтом или Японском море
(помимо базы в Нагасаки). Позднее, в 1897 году, также
при участии Александра Михайловича была разработа-
на военно-морская игра, принятая затем в Морском учи-
лище, а уже будучи контр-адмиралом и начальником
Главного управления портов и торгового мореплавания
на правах министра (с 1902 года), он участвовал в стра-
тегической игре Морской академии (1902—1903) на тему
«Война России с Японией в 1905 году», при этом сам
великий князь (уже носивший к тому времени звание
контр-адмирала) выступал за японскую сторону и не толь-
ко сумел нанести поражение русскому флоту, но и провел
успешную высадку на берег вблизи Порт-Артура.
С начала русско-японской войны Александр Михай-
лович просил у Николая II разрешения отправиться в
Порт-Артур (что было бы вполне логично в сложившей-
ся ситуации), но царь не разрешил ему поездку под
предлогом опасения за его жизнь38. Не исключено, что
причиной отказа стало вмешательство жены Александ-
30
ра Михайловича, великой княгини Ксении Александ-
ровны, приходившейся Николаю II родной сестрой. Уча-
стие великого князя в войне, таким образом, ограничи-
лось в итоге лишь посылкой им нескольких судов для
ведения крейсерских операций против японцев в Крас-
ном море. Впрочем, эти суда были вскоре отозваны на-
зад из-за протестов, последовавших со стороны европей-
ских держав. Так или иначе, больше великий князь Алек-
сандр в Японии не бывал и непосредственно с японскими
представителями не общался, хотя и сохранил в памяти
много воспоминаний о своих «бывших друзьях в Токио»,
в частности тепло вспоминая в мемуарах уже покойного
к тому времени «умного графа Ито» (Хиробуми. - П.П.).
Долгое пребывание в Нагасаки великого князя и на-
личие у него там «японской жены» породило впослед-
ствии много слухов о том, что после возвращения его в
Россию в Японии остались дети от этого «брака». Так,
Д.И. Абрикосов, служивший в посольстве России в То-
кио в 1913 году, отмечал в своих мемуарах, что в быт-
ность его по делам службы в Нагасаки ему однажды
показали очень красивого молодого японца, о котором
все говорили, что его отцом был русский великий князь
(японская мать этого юноши в качестве «доказательства»
родства обычно предъявляла золотые часы, украшен-
ные двуглавым императорским орлом)39. Безусловно,
какие-то основания для подобных разговоров имелись,
как и в целом, вероятно, существовала определенная
проблема, связанная с детьми, рожденными в результа-
те длительного проживания в Нагасаки нескольких по-
колений русских моряков40.
«Инцидент в Оцу»
Самым заметным и нашумевшим среди августейших
визитов в Японию, безусловно, стало трехнедельное пре-
бывание здесь весной 1891 года наследника-цесаревича
Николая Александровича (будущего царя Николая II),
совершавшего, как и его дядя Алексей, кругосветное
путешествие. Физическое недомогание императора-отца
Александра III вынудило российский двор ускорить под-
готовку наследника к восшествию на престол: в соответ-
31
ствии с традицией того времени путешествие на корабле
с посещением в пути ведущих держав мира должно было
ликвидировать пробелы домашнего образования и по-
знакомить будущего монарха с государственным устрой-
ством иных стран, ибо «ничто так широко не раздвигает
умственного кругозора, ничто так не воздействует на ха-
рактер, как непосредственное живое соприкосновение с
чужбиною»41. Цесаревич выехал из Гатчины 23 октяб-
ря/5 ноября 1890 года и вернулся домой 4/16 августа
1891 года, посетив за время пути Грецию, Египет, Сиам
(Таиланд), Гонконг, Сингапур и другие страны. Делая
остановку на острове Цейлон, наследник встретился в
Коломбо с другом детства, своим двоюродным дядей,
великим князем Александром Михайловичем, охотив-
шимся там вместе с братом Сергеем на слонов42. В раз-
говоре ими была затронута предстоящая встреча наслед-
ника с японским императором Мэйдзи, несомненно, про-
будившая в Александре Михайловиче много воспомина-
ний трехлетней давности. Здесь же наследнику пришлось
расстаться со своим младшим братом, великим князем Ге-
оргием Александровичем (1871—1899), который из-за рез-
кого ухудшения самочувствия вынужден был прервать пла-
вание и на встреч-
ном крейсере «Кор-
нилов» спешно вер-
нуться в Россию43. С
Николаем, таким
образом, из род-
ственников остался
лишь его двоюрод-
ный брат, принц
Георг Греческий44,
также бывший уча-
стником этого кру-
госветного «путе-
шествия трех прин-
цев».
15 апреля 1891
года эскадра адми-
рала С.С. Лесовско-
Цесаревич Николай Александрович во
время визита в Японию
32
го (к которой в Сингапуре присоединился с группой ко-
раблей вице-адмирал Назимов), возглавляемая флагман-
ским крейсером «Память Азова»45 под брейд-вымпелом
цесаревича вошла в бухту Нагасаки, где наследник про-
был девять дней «инкогнито» (официальная церемония
вступления его на японскую землю была запланирована
позднее), посетив за это время русское кладбище в Ина-
са и выслушав рассказ о появлении здесь в 1858 году
первых русских с корабля «Аскольд». Очевидно, что
состав свиты цесаревича был подобран не случайно, ибо
в число сопровождающих Николая лиц были включены
Унковский и Ухтомский - сыновья побывавших здесь
некогда моряков. 22 апреля наследника навестил япон-
ский принц Арисугава Такехито46 со свитой, прибыв-
ший на «Память Азова» в качестве личного представи-
теля японского императора. 23 апреля корабль наслед-
ника направился из Нагасаки в Кагосима, где Николай
наблюдал состязания по борьбе, стрельбе из лука, ос-
мотрел выставку средневекового японского оружия, по-
бывал в замке сацумского князя Симадзу и японских
садах. Он очень растрогал местного князя, выпив за его
здоровье по японскому обычаю чашечку саке, подав при-
мер сделать то же самое присутствовавшему при этом
принцу Арисугава, что было весьма лестно старому кня-
зю. На память о визите Николаю были подарены не-
сколько ваз из знаменитого сацумского фарфора47. Про-
быв сутки в Кагосима, корабль «Память Азова» уже
27 апреля прибыл в порт Кобе, где и находился до 7 мая,
когда на эскадре было получено повеление императора
Александра III о немедленном возвращении цесаревича
через Владивосток в Россию.
Из Кобе Николай был перевезен в древнюю столицу
Японии, город Киото, где на вокзале Ситидзё его встре-
тили принцы Куэ и Ямасина с почетным караулом из
воспитанников военных училищ. Цесаревича Николая
встречали по высшему разряду: в Киото он проехал че-
рез Триумфальную арку, специально для этого воздвиг-
нутую на Карасума-дори — одной из центральных улиц
города - и украшенную надписью на русском языке
«Добро пожаловать!». Весь Киото был увешан флагами
33
России, Японии и Греции (в честь Георга Греческого).
Это уже шла официальная часть визита.
Десять дней, проведенные наследником на японской
земле, вдали от столь надоевшего ему за долгие месяцы
плавания однообразия судовой жизни, были омрачены
событием, которое потрясло Японию и которое могло
привести к самым непредсказуемым последствиям. Речь
здесь идет об «инциденте в Оцу», как принято имено-
вать в зарубежной литературе попытку покушения на
Николая, предпринятую 29 апреля/ll мая 1891 года
японским полицейским в городе Оцу, лежащем непода-
леку от знаменитого в Японии озера Бива. Полицейский
по имени Цуда Сандзо, входивший в состав охраны, сто-
ящей по обе стороны дороги, вдоль которой ехали на
рикшах Николай Александрович, Георг и сопровожда-
ющие их лица, улучив момент, нанес русскому принцу
два удара саблей по голове, но в момент первого замаха
Николай обернулся, клинок скользнул по его голове и
следующий удар лишь слегка ранил наследника. От тре-
тьего удара, могущего стать смертельным, его спасли
двое рикш и принц Георг, сбившие с ног нападавшего48.
Цуда был тут же схвачен, Николаю оказана немедленная
помощь, его срочно отвезли в дом губернатора, причем
весь путь до резиденции (более получаса) посланник Рос-
сии в Японии Д.Е. Шевич и сопровождавший наследни-
ка в путешествии его бывший гувернер, генерал-майор
князь В.А. Барятинский проделали бегом, находясь по
обе стороны экипажа и готовые своими телами защитить
цесаревича от повторного покушения49.
Как только узнали о случившемся на русской эскад-
ре, в Киото были немедленно отправлены офицеры с ко-
раблей (всего около 25 человек), вооруженные револьве-
рами, для защиты от возможного повторного нападе-
ния50. В этот же день из Токио, где обо всем узнали спу-
стя два часа после покушения, были отправлены в Кио-
то главный лейб-медик Икэда Кансай и главный врач
сухопутных войск доктор Хасимото в сопровождении
принца Китасиракава Ёсихиса, с которыми также отбы-
ла делегация членов правительства. На следующее утро
с токийского вокзала отошел специальный поезд, в ко-
3 Япония
34
тором находился император Мэйдзи, спешивший с лич-
ными извинениями, сопровождаемый группой профес-
соров медицины из Токийского университета. Прини-
мались все возможные меры, чтобы смягчить ожидае-
мый гнев со стороны российского двора и предотвратить
угрозу военного столкновения между двумя странами.
В Киото выехал православный ♦ первосвятитель Японии»
епископ Николай (Касаткин), которого император Мэйд-
зи лично просил о поддержке в улаживании, казалось,
неминуемого конфликта. В тот же день в 11 часов ве-
чера император прибыл в Киото, но так как цесаревич
уже отдыхал, то он встретился с российским послом
Д.Е. Шевичем, которому и пришлось первому выслу-
шать все слова соболезнования.
На следующий день состоялась двадцатиминутная
встреча императора с цесаревичем, ♦ носившая задушев-
ный характер»51. Император выразил желание оставаться
в Киото до выздоровления цесаревича. Во время переез-
да до Кобе император Мэйдзи, принц Арисугава, принц
Георг, русский посланник Шевич и князь Барятинский
ехали в одном вагоне. С 1 мая наследник вновь нахо-
дился на борту фрегата «Память Азова», где накануне
возвращения в Россию, в полдень 7 мая, его в после-
дний раз навестил император Японии в сопровождении
принцев Арисугава-старшего, Китасиракава и придвор-
ных. Был дан прощальный завтрак, на котором Нико-
лай появился с японским «Орденом Хризантемы», и все
лица его свиты также были при орденах, пожалован-
ных им накануне японским императором.
За первые три дня после покушения специально об-
разованная комиссия по приему выражений соболезно-
вания в составе 25 человек получила сотни телеграмм, а
всего поступило около двадцати четырех тысяч различ-
ных заявлений с выражением участия, поддержки и со-
жаления. Из Осака прибыли три парохода, нагружен-
ные подношениями и подарками от купцов этого круп-
нейшего торгового города Японии. С мест даже раздава-
лись призывы немедленно переименовать город Оцу
(ныне — центр префектуры Сига), чтобы сменить «опо-
зорившее себя название»52.
35
Несколько японских министров, признанных винов-
ными за происшедший инцидент, лишились должностей,
а сам С. Цуда заключен в тюрьму, где он вскоре умер (по
одной из версий — уморил себя голодом). Больше всех в
итоге пострадал местный губернатор, потерявший свой
пост. Он был всего лишь за несколько дней до того назна-
чен на эту должность и очень старался в продолжение
всего визита, причем во время завтрака в его доме (за
пару часов до инцидента) Николай лично благодарил гу-
бернатора за организацию им прекрасного приема.
Выиграли от этой истории два японца-рикши, кото-
рые сумели вовремя повалить нападавшего и не дали
ему нанести третий удар. Каждый из них получил ме-
даль и пожизненную пенсию в 35 иен в год от японского
правительства, а также по 2500 рублей единовременно
от самого цесаревича Николая и отдельно по медали и
пожизненный пенсион в 1000 рублей в год от российс-
кого правительства. Следует подчеркнуть, что на регу-
лярность выплаты им причитающихся сумм (за исклю-
чением небольшого перерыва, вызванного русско-япон-
ской войной) не влияло ни периодически наступавшее
ухудшение российско-японских отношений, ни смерть
императора Мэйдзи в 1912 году. Д.И.Абрикосов, слу-
живший секретарем посольства в Токио в 1913 году,
писал позднее, что однажды его начальство решило вы-
яснить, живы ли те герои, которым посольство исправ-
но переводит названную сумму, ибо прошел слух, что
оба рикши спились и умерли. Один из сотрудников по-
сольства совершил специальную поездку в указанную
деревню, в ходе которой ему были представлены какие-
то два японца, но проверить, те ли это двое, возможнос-
ти не было. В любом случае, как иронично заметил Аб-
рикосов, даже если бы их не было в наличии, местные
власти и полиция едва ли согласились бы это признать,
боясь лишиться не только денег, но и почетного права
именоваться родиной ♦спасителей русского императо-
ра»53. То, что визит Николая был прерван накануне по-
ездки в Токио, сделало невозможным участие цесареви-
ча в торжественной церемонии освящения нового пра-
вославного собора54 в центре японской столицы, завер-
з
36
шение строительства которого было специально приуро-
чено к приезду наследника российского престола.
До сих пор многое остается загадочным в этой исто-
рии: и то, с какой настойчивостью японский двор доби-
вался, чтобы в программу путешествия наследника было
включено пребывание в Японии, да к тому же сроком на
месяц, хотя изначально этого вовсе не планировалось
(инициатива в данном случае исходила прежде всего от
посланника Японии в России Т. Ниси55), и пафос устро-
ителей, заявивших (в ответ на справедливые опасения
российского посольства о гарантиях безопасности), что
японский император берет обеспечение сохранности
Николая «под свою личную ответственность»56, и, нако-
нец, та легкость, с которой все это в итоге произошло.
Николая спасло поистине чудо, а русский двор избежал
реальной перспективы оказаться перед угрозой возник-
новения борьбы за престол, ибо Александр III был уже
тогда смертельно болен (он умер три года спустя, в
1894 году), его второй сын Георгий, страдавший от ту-
беркулеза и переживший отца лишь на пять лет, не мог
жить в столице из-за сырого петербургского климата, а
третьему, Михаилу, было в 1891 году всего двенадцать
лет. После железнодорожной катастрофы в Борках, слу-
чившейся 18 октября 1888 года, когда вагон, в котором
ехала царская семья, сошел с рельсов и Россия могла в
одночасье потерять не только императора, но и всех его
сыновей, прошло менее трех лет; новое происшествие
вновь всколыхнуло общественность, что отразилось и в
многочисленных здравицах, посвященных цесаревичу.
На покушение в Оцу откликнулись своими произведе-
ниями многие русские поэты и писатели. Ниже приводит-
ся два отрывка из стихотворений, включенных в офици-
альное описание путешествия цесаревича57.
Царственный юноша, дважды спасенный!
Явлен двукраты Руси умиленной
Божия Промысла щит над Тобой!
Вихрем промчалася весть громовая,
Скрытое пламя в сердцах подымая
В общем порыве к молитве святой!..
(А. Майков. «17 октября 188858 г.
и 28 апреля 1891 г.»)
37
Ночь опустилась. Все тихо: ни криков, ни шума...
Дремлет Царевич, гнетет Его горькая дума:
«Боже, за что посылаешь мне эти страданья?
В путь я пустился с горячею жаждою знанья:
Новые страны увидеть и нравы чужие...
О неужели в поля не вернусь я родные?..
Ты мои помыслы видишь, о праведный Боже!
Зла никому я не сделал... За что же, за что же?
(А. Апухтин)
Из зарубежных государственных деятелей с особен-
ным участием отнесся к происшествию ведущий поли-
тик Китая, знаменитый в те годы на Востоке Ли Хунч-
жан59, который обратился к Николаю с личным письмом
на английском языке, а своему сыну «лорду Ли» (так его
называет Э. Ухтомский), бывшему в то время посланни-
ком Китая в Японии, вменил в обязанность непосредственно
явиться из Токио в Кобе с выражением соболезнования.
Принято считать, что этот случай не повлиял в итоге
на дальнейшее развитие японо-российских отношений,
но тот факт, что сами эти отношения начали вскоре пор-
титься и спустя 13 лет после «инцидента в Оцу» достиг-
ли своего наихудшего состояния, вылившегося в итоге
в войну 1904—1905 годов, позволяет усомниться в том,
было ли это действительно так на самом деле. По мне-
нию автора, неожиданное нападение на Николая II (на-
следнику было всего 22 года) не могло не оставить у
него неприятных воспоминаний, а немедленно последо-
вавшие затем извинения японцев, по-восточному бур-
ные и где-то даже внешне чрезмерно «подобострастные»,
могли заронить в душе будущего императора сомнения
в их искренности и вызвать чувство некоторой пренеб-
режительности и «несерьезности» по отношению к этой
стране. Известно, например, что Николай II впослед-
ствии решительно отвергал даже саму идею о возмож-
ности вооруженного столкновения с Японией на Даль-
нем Востоке, о чем ему неоднократно говорили многие,
в том числе и ближайшие родственники (например,
великий князь Александр Михайлович), считая, что
Япония никогда не посмеет первой напасть на Россию.
О зарождении негативных чувств Николая II к Япо-
нии после нападения на него в Оцу пишет в своих ме-
38
муарах и бывший посланником в этой стране в 1899—
1902 годах (в 1906—1910 годах министр иностранных
дел). А.П. Извольский, который считал, что «если по-
кушение в Киото не причинило ему большого вреда, то,
я уверен... повлияло на направление дальневосточной
политики, которая имела своим эпилогом Русско-япон-
скую войну»60. Такое отношение Николая II вырази-
лось и в процедуре небрежного соблюдения им положен-
ных формальностей по случаю кончины в 1912 году им-
ператора Мэйдзи. Официальный траур в Петербурге про-
должался всего две недели (вместо положенных четы-
рех), в Токио для участия в похоронах императора Мэй-
дзи не был отправлен никто из великих князей как пред-
ставителей царствующего дома Романовых (хотя этого
и требовал протокол), и эта роль была поручена в итоге
российскому послу. Трудно поверить, что Николай II,
чья деликатность и щепетильность в соблюдении при-
личий были общеизвестны, сделал это по небрежению;
скорее всего, это можно расценить как реакцию челове-
ка, не забывшего инцидент двадцатилетней давности.
Несомненно, что при всех публично сделанных тогда за-
верениях о незначительности полученной раны и сохране-
нии прежнего доброго отношения к стране и ее народу,
случай в Оцу оставил глубокий след в его памяти.
Все воспоминания людей, близко знавших Николая II,
опубликованные в разные годы, сходятся в одном: при
всей своей воспитанности и внешней сдержанности, он
никогда и ничего не забывал. Это, кстати, косвенно под-
тверждается и регулярно повторяющимися в его днев-
никах записями о торжественных молебнах «во здра-
вие», проводимых с тех пор в России ежегодно 29 апре-
ля (день нападения в Оцу)61. Да и чисто физические при-
чины мешали по-настоящему забыть этот день: хотя
шрамы от удара саблей зажили очень быстро, но Нико-
лай II впоследствии всю жизнь страдал головными боля-
ми, о чем признавался только в кругу своих близких62.
Великий князь Кирилл в Японии
Неоднократно в Японии бывал и великий князь Ки-
рилл Владимирович (1876—1938), в будущем самопро-
39
возглашенный «император всероссийский Кирилл Пер-
вый», как он стал именовать себя в эмиграции начиная
с 1923 года63. Кирилл, сын великого князя Владимира
Александровича (1847—1909), был четвертым и после-
дним представителем династии, избравшим для себя мор-
скую карьеру. Будучи офицером флота, в 1898 году он
впервые побывал в Нагасаки, во время несения им служ-
бы вахтенного офицера в чине младшего лейтенанта на
броненосце «Россия» (командир - капитан 1-го ранга
Доможиров). В глаза бросается тот факт, что все посе-
щавшие Японию представители дома Романовых были
молодыми людьми в возрасте 21-22 лет. Это не случай-
ное совпадение: по существовавшим тогда правилам, в
двадцать один год великий князь достигал совершенно-
летия и как всякий подданный должен был принести
присягу на верность императору, тогда же ему наступал
черед пополнить полученное к тому времени домашнее
образование знакомством с другими странами мира.
«Россия» зашла в гавань Нагасаки по пути во Влади-
восток с кратким посещением морской базы России в
Порт-Артуре, о котором великий князь отзывался по-
зднее весьма пренебрежительно, справедливо отмечая,
что с военно-морской точки зрения Порт-Артур остав-
лял желать лучшего (что и подтвердилось через шесть
лет)64. Андреевский флаг был впервые поднят над Порт-
Артуром 15 марта 1898 года; следовательно, великий
князь оценил это место строительства будущей крепос-
ти как бы «авансом», обнаружив известную проница-
тельность. Спустя некоторое время Кирилл Владимиро-
вич снова побывал в Японии, на сей раз выполняя пору-
чение императора Николая II нанести визит императору
Мэйдзи, дабы частично ослабить этим напряженность,
возникшую к тому времени в отношениях между двумя
странами65. По словам российского посла, барона Р.Р. Ро-
зена, «визит великого князя имел большой успех»66. Ки-
рилл Владимирович посетил императора (что в Японии
восприняли как акт доброй воли русского двора), а за-
тем проехал по стране, осматривая достопримечатель-
ности. В целом Кирилл Владимирович в эту поездку ока-
зался полностью очарован Японией и не скрывал этого.
Любопытно, что, будучи после Японии в Соединенных
40
Великий князь Кирилл Владимирович
(на палубе крейсера «Олег», 1912 год)
Штатах, он остался вполне равнодушен к увиденному
там. Америка не произвела большого впечатления на
великого князя, Япония же ему понравилась больше, и
впоследствии он еще не раз приезжал в эту страну. Ин-
тересно, что мнение Кирилла Владимировича относитель-
но этих двух стран заметно расходится с мнениями двух
других «сиятельных моряков», его дядей Алексея и
Александра, особенно последнего, видевшего на склоне
лет именно в образе Америки свой идеал общественного
устройства67. Впрочем, разница во взглядах не мешала
сохранению между родственниками добрых отношений.
Так, в 1901 году Кирилл даже прослужил некоторое вре-
мя под командой Александра Михайловича на броне-
носце «Ростислав» в составе Черноморского флота Рос-
сии. Тогда сложилась редчайшая ситуация — два вели-
ких князя несли службу на одном корабле. Следует от-
метить, что отношения между ними всегда оставались
хорошими, и впоследствии Александр Михайлович был
единственным представителем династии, кто в эмигра-
ции поддерживал кандидатуру своего двоюродного пле-
мянника в качестве «самопровозглашенного» импера-
41
тора (кроме него, Кирилла признали императором толь-
ко его родные братья). К слову, оба они не только пе-
режили все революции, но и были в числе немногих Рома-
новых, оставивших после себя мемуары, правда, по неиз-
вестной причине ни тот ни другой не упоминают в этих
мемуарах о совместной службе на броненосце «Ростислав»68.
Надо полагать, великий князь Кирилл и в самом деле
обладал известными дипломатическими способностями,
так как в 1902 году, снова будучи в Порт-Артуре (уже
лейтенантом на броненосце «Пересвет»), он оттуда вновь
по приказу императора Николая II совершал диплома-
тические визиты ко дворам азиатских правителей, на
этот раз китайского и корейского императоров69, и, та-
ким образом, оказался единственным Романовым, по-
бывавшим с официальными визитами при дворах всех
дальневосточных владык. Все эти годы он одновремен-
но продолжал хранить в душе самые теплые чувства по
отношению к Японии. Однако, спустя шесть лет, когда
в Желтом море появились японские миноносцы и крей-
сера, восторги великого князя заметно поутихли.
Вместе со штабом вице-адмирала С.О. Макарова ка-
питан 2-го ранга Кирилл Владимирович Романов в фев-
рале 1904 года очередной раз прибыл в Порт-Артур (на
сей раз «сухим путем», по Транссибирской магистра-
ли), будучи назначен начальником военно-морского от-
дела штаба Тихоокеанского флота. Спустя пять недель,
в роковой день 31 марта, он был на мостике флагман-
ского броненосца «Петропавловск» рядом с адмиралом
С.О. Макаровым и приехавшим специально в Порт-Ар-
тур известным художником-баталистом В.В. Верещаги-
ным в тот самый момент, когда броненосец внезапно
подорвался на минах и затонул. Макаров, Верещагин и
свыше пяти сотен матросов погибли, однако великому
князю, получившему много ожогов и контузию, удалось
спастись. Вместе с ним были спасены командир броне-
носца, капитан 1-го ранга Н.М. Яковлев, 5 офицеров
(среди них был и лейтенант Унковский, представитель
столь известной на Дальнем Востоке фамилии) и 73 мат-
роса — всего 80 человек из 631, бывших на «Петропав-
ловске» в тот день. Он оказался первым членом семьи
42
Романовых, кто был когда-либо ранен во время боевых
действий, и единственным выжившим после ранения70.
Еще один представитель правящей фамилии, младший брат
Кирилла великий князь Борис Владимирович (1877-1943),
лишь чудом избежал риска в тот день: он оставался на
берегу, будучи приставлен к находившемуся тогда в Порт-
Артуре с визитом германскому принцу, и вместе с гарни-
зоном крепости видел гибель броненосца и его команды71.
Хотя Кирилл и не был тяжело ранен, но пережитое
им потрясение было столь велико, что он немедленно в
тот же день специальным поездом выехал из Порт-Ар-
тура в Петербург, прибыв туда уже 26 апреля. Впрочем,
и там он задерживаться вовсе не собирался, а постарал-
ся уехать как можно скорее за границу лечиться. Для
этого требовалось формальное согласие императора, и
уже 30 апреля об этом состоялся разговор между отцом
Кирилла (великим князем Владимиром) и Николаем II.
Последний был весьма недоволен желанием Кирилла по-
кинуть Россию в военное время, о чем свидетельствует
запись в его дневнике72, и свое разрешение он дал не
сразу. По иронии судьбы, именно Кирилл Владимирович
был дежурным генерал-адъютантом 16 мая 1905 года,
когда в Петербург поступили первые телеграммы о Цу-
симской катастрофе русского флота. Он-то и принес их
царю, который в тот момент завтракал вместе с еще од-
ним «сиятельным моряком» — генерал-адмиралом Алек-
сеем Александровичем.
На протяжении всей его жизни судьба оставалась не-
изменно благосклонна к великому князю Кириллу; ему
регулярно везло в таких ситуациях, когда другой бы
неминуемо погиб. Впрочем, и сам великий князь всегда
старался быть осмотрительным; со стороны казалось,
что он если и рисковал когда-нибудь, то «наверняка». В
канун Первой мировой войны он командовал крейсером
«Олег» в составе Гвардейского экипажа, а позднее и всем
Гвардейским экипажем. В дни Февральской революции
Кирилл Владимирович, как известно, первым из Рома-
новых публично нарушил воинскую присягу, перейдя
вместе с Гвардейским экипажем на сторону Временного
правительства, и одним из первых публично опорочил в
43
«революционной» печати бывшего императора73. В даль-
нейшем он постарался максимально исчезнуть из виду
новых властей, и в этом своем решении также оказался
прав. Как свидетельствует М.П. Бок (Столыпина), после
Октябрьской революции Кирилл Владимирович и его дво-
юродный дядя великий князь Георгий Михайлович (о
нем речь пойдет ниже) какое-то время жили в одной
гостинице в Петрограде, при этом Георгий Михайлович
постоянно нервничал, проявлял беспокойство, не зная,
как себя вести в новых условиях. Однажды при провер-
ке документов он перепутал паспорта и вместо поддельно-
го подал настоящий, после чего был немедленно арестован
и позднее казнен. Кирилл же, который жил этажом выше,
старался вести себя настолько незаметно, что его даже не
беспокоили с обысками, и в дальнейшем он благополучно
эмигрировал через Финляндию в Западную Европу74.
«Японские лобзания»
Последний визит члена российской императорской
фамилии в Японию пришелся на январь 1916 года. В
Европе уже второй год шла война; русская армия вела
бои широким фронтом и испытывала серьезный недо-
статок в вооружении. В этой ситуации уже с конца
1915 года шли переговоры о заключении японо-россий-
ского договора о взаимопомощи с последующим вступ-
лением Японии в войну как союзницы России и оказа-
нием ею необходимой помощи в поставках воинского сна-
ряжения. В этих условиях в Японию в декабре 1915 года
был отправлен великий князь Георгий Михайлович, быв-
ший с начала войны в чине генерала от инфантерии
Особоуполномоченным императора (своего двоюродного
племянника) при ставке Верховного главнокомандую-
щего. В его задачу входило регулярно объезжать фронт
и затем докладывать царю общее положение. На этот
раз, однако, миссия великого князя выходила за преде-
лы «общего положения».
Россия остро нуждалась в вооружении для армии, и
в условиях, когда европейские страны были не в состо-
янии предоставить новых крупных займов, заказы на
44
закупку снаряжения и боеприпасов были размещены в
Японии. В первую очередь требовались ружья. Так, на-
пример, в мемуарах Дмитрия Абрикосова (в то время
первый секретарь посольства в Токио) отмечено, как
были однажды ошарашены японские чиновники, полу-
чившие из российского Военного министерства срочный
заказ на поставку миллиона ружей (увы, выполнение
такого заказа в ту пору означало провести разоружение
в пользу России всей японской армии)75. Такова была
ситуация к моменту прибытия в Японию великого кня-
зя Георгия. Официальная цель визита великого князя
состояла в том, чтобы передать поздравления императо-
ра Николая II в связи с коронацией японского импера-
тора Тайсё (1912-1925) и выразить при этом благодар-
ность за уже оказываемую на тот момент помощь России в
войне против стран германского блока, выяснив при этом
возможность заключения соглашения о новых поставках.
Японские власти с самого начала стремились во всем
подчеркнуть свою заинтересованность в успехе поездки
великого князя, демонстрируя, где только возможно,
крайнюю степень уважения к личному представителю
русского императора. Навстречу ему к корейским бере-
гам был выслан броненосец почетного эскорта; во время
прохождения Цусимского пролива японские сопровож-
дающие лица тактично удалились, оставив русских од-
них, чтобы те почтили память погибших здесь десять
лет назад соотечественников. Правда, как отмечала по-
зднее в своих записках супруга великого князя, само
присутствие вокруг множества людей, увешанных выс-
шими наградами Японии, полученными ими за победу
над русской армией, не могло не подействовать угнета-
юще на Георгия Михайловича в тот день76.
Эскадра под флагом великого князя прибыла в Кобе;
оттуда высокий гость поездом проследовал в Токио, где
на вокзале был встречен японским императором в со-
провождении всех принцев крови, а также наиболее из-
вестных политических и финансовых деятелей страны.
Это расценивалось как событие чрезвычайной важнос-
ти, так как император Тайсё был известен своим сла-
бым здоровьем (последствия менингита, перенесенного
45
в раннем детстве) и практически никогда не покидал
дворца. После исполнения государственных гимнов и
обмена приветствиями высокий гость в сопровождении
принца Канин Котохито (сам император ехал в отдель-
ной карете) и кавалерийского эскадрона проехал в золо-
ченом экипаже до дворца Касумигасэки, предоставлен-
ного ему на все время пребывания в Токио. Основная
часть визита также протекала в весьма дружественной
обстановке, за банкетами шли обмены подарками и бе-
седы со всевозможными взаимными обещаниями. Не
обошлось при этом без курьезов. Георгий Михайлович
как практически все представители мужской линии Ро-
мановых после Павла I (исключая последнего царя) от-
личался очень высоким ростом (около 190 см), что неиз-
менно вызывало восхищение в Японии. И на сей раз,
несмотря на всю важность визита и серьезность обсужда-
емых вопросов, все придворные, а с ними и сам импера-
тор наперебой восхищались статной фигурой великого
князя, специально становясь рядом с ним, дабы подчерк-
нуть высоту его роста77.
В результате всех переговоров удалось добиться от
правительства премьер-министра графа Окума Сигэнобу
поставок определенного количества вооружения, и уже
через пять месяцев, в июне 1916 года, последовало зак-
лючение союзного договора (что, собственно, и являлось
главной целью переговоров с японской стороны) между
Японией и Россией о дружбе и взаимопомощи в случае
нападения какой-либо третьей державы. Договор был
подписан в Петрограде 3 июля/20 июня 1916 года; за
Россию его подписал министр иностранных дел С.Д. Са-
зонов, а за Японию - посол Мотоно Итиро, бывший, по
мнению известного историка, великого князя Николая
Михайловича, «самым умным из послов» иностранных
держав, аккредитованных в те годы в Петербурге78. Надо
отметить, что японская сторона проявила в этом вопро-
се едва ли не больше заинтересованности, чем россий-
ская. Это выразилось, в частности, в награждении ба-
ронским титулом посла Мотоно за подготовку союзного
договора (позднее он также получил титул виконта), а
вскоре он был назначен министром иностранных дел
46
Японии (с октября 1916). По случаю заключения дого-
вора токийским муниципалитетом был устроен торже-
ственный обед, кроме того, власти Токио организовали
многотысячное шествие жителей столицы с фонарика-
ми у стен российского посольства79.
По возвращении Георгий Михайлович много расска-
зывал царю об увиденном им в ходе своего визита. Япо-
ния произвела на великого князя очень сильное впечат-
ление как с эстетической стороны (в молодости Георгий
Михайлович мечтал стать художником-портретистом, и
его тяга к искусству, в частности, отразилась в патрони-
ровании им Русского музея), так и в особенности с точ-
ки зрения политического устройства. Известно, что он
был одним из тех Романовых, кто настойчиво призывал
Николая II накануне Февральской революции 1917 года
произвести изменения в правительстве, дав России «от-
ветственное министерство», и в подкрепление правоты
своих слов он ссылался на государственное устройство
Японии. По словам министра земледелия (1915—1916)
А.Н. Наумова, общавшегося в те дни с великим князем
Георгием, последний был буквально «очарован государ-
ственным механизмом Японии и особенно существова-
нием около монарха регулирующего его действия уч-
реждения - “гэнро”»80. Не будучи официальным орга-
ном власти, закрепленным в конституции, но обладая
при этом правом давать советы императору в ходе выра-
ботки того или иного решения, «гэнро» (нечто вроде «со-
вета старейшин» при императоре из числа представите-
лей родовой знати и других выдающихся деятелей стра-
ны81) в качестве совещательного органа при императо-
ре, наподобие «ближних бояр», казался Георгию Ми-
хайловичу идеальным решением проблемы посредниче-
ства между парламентом и императорской властью. Од-
нако Николай II, внимательно выслушав своего двою-
родного дядю, никаких мер, предлагаемых им, не при-
нял, да и время было упущено: идти на радикальные
меры по созданию новых органов власти в самый разгар
войны, при этом рискуя обострить в очередной раз отно-
шения с Государственной думой и придворными круга-
ми, было не в характере последнего русского императора.
47
Заключение японо-российского Договора
о дружбе и взаимопомощи (1914 г.).
Верхний ряд: премьер-министр и министр иностранных дел
Б.В. Штюрмер, премьер-министр Японии
маркиз С, Окума, министр иностранных дел X. Исии.
Нижний ряд: посол России В.Н. Крупенский,
посол Японии И. Мотоно
Ответный визит из Японии состоялся в сентябре
1916 года, сразу же после подписания совместного до-
говора. Возглавлял это специальное посольство упоми-
навшийся выше принц Канин Котохито, двоюродный
брат императора. Из-за отсутствия в Петрограде царя82,
бывшего в то время в Ставке, японских гостей принима-
ли, кроме министров, представители императорской се-
мьи, оказавшиеся в тот момент в столице. Среди них
был и великий князь Николай Михайлович, писавший
об этой встрече царю 17 сентября: «Мы здесь поглоще-
ны японцами; завтраки, обеды чередуются беспрерыв-
но, но видно, что оказанный им повсюду радушный и
48
теплый прием их трогает и льстит их заморскому само-
любию»83. Николай Михайлович настолько увлекся уча-
стием в приеме японских гостей, что ради этого на вре-
мя отложил составляемый им проект участия России в
будущих мирных переговорах, о чем также известил
царя: «...записка моя еще не закончена до отлива япон-
ских лобзаний»84. Спустя четыре дня он вновь сообщает
царю, что «...японцы благополучно отбыли, унося с со-
бой наилучшие впечатления отовсюду»85. Японская де-
легация действительно покидала Петербург в хорошем
настроении и не только вследствие знаменитого русско-
го гостеприимства хозяев: накануне того дня, когда было
написано процитированное выше письмо, правительство
России в дополнение к уже заключенному договору по-
становило продать Японии небольшой участок КВЖД и
разрешить плавание японских торговых судов по Сунга-
ри в зоне российского влияния.
Переговорный процесс между Японией и Россией про-
должался вплоть до падения династии Романовых и не-
смотря на периодически возникающие отдельные про-
блемы (главным образом по поводу возрастания япон-
ских требований об уступках в Маньчжурии в обмен на
поставку России оружия и воинской амуниции) в целом
выглядел обнадеживающим с точки зрения перспектив
развития двусторонних отношений. Великий князь Алек-
сандр Михайлович, обычно очень точный и проницатель-
ный в своих оценках, в письме к царю от 25 января
1917 года (отправленном им с недельной задержкой, уже
после начала Февральской революции) утверждал, что
«никогда в истории Российского государства не было
более благоприятных политических условий: с нами
наш исконный враг Англия, недавний — Япония и все
другие государства, которые видят и чувствуют всю силу
нашу». Далее он призывал царя в духе слов своего бра-
та Георгия создать «ответственное министерство» и
приступить к необходимым реформам86. Впрочем, Нико-
лай II получил это письмо, уже не будучи императором.
Великий князь Георгий Михайлович был последним
Романовым, побывавшим в Японии; император Тайсе
был последним японским императором, принимавшим
49
у себя члена российской императорской фамилии. Пос-
ледовавшие вскоре одна за другой революции оконча-
тельно похоронили идею российско-японского союза.
Заключенные в прежнюю эпоху договоры стали со вре-
менем пересматриваться новым правительством, а со сме-
ной политического режима утратили смысл и те поло-
жительные стороны во взаимоотношениях двух стран,
которые были достигнуты благодаря личным контактам
и усилиям членов дома Романовых. Сегодня в Японии
понятие «Романов» связывается, пожалуй, только раз-
ве что с кондитерскими изделиями, производимыми на
фабриках, которые были здесь основаны уже в 1920-х
годах выходцами из России (т.н. «Романовский шоко-
лад»), да с голливудскими кинолентами, весьма произ-
вольно отражающими отдельные разрозненные сюжеты
эпохи заката Российской империи.
4 Япония
Глава II
Из истории становления
Токийской миссии
От «Храма доброго разумения»
до Токийской миссии
Появление на территории Японии постоянных дип-
ломатических представительств Российской империи бе-
рет свое начало со статей 3 и 6 Симодского трактата -
первого официального договора, заключенного между
правительствами обеих стран. Согласно этим статьям
правительство России получало право назначить кон-
сульского агента в открываемые для торговли порты (по
выбору) Симода или Хакодате1. Третьим из открываемых
по договору портов был Нагасаки.
Иностранные державы, и в их числе Россия, всячес-
ки стремились ускорить процесс «настоящего открытия»
Японии; японцы со своей стороны сопротивлялись это-
му, как могли. Об откровенном нежелании сёгунского
правительства действительно развивать какие-либо от-
ношения красноречиво говорит факт выбора Симода
местом для первоочередного размещения зарубежных
дипломатов. Как свидетельствовал первый назначенный
в Японию американский консул Т. Харрис, худшее место,
с точки зрения соответствия поставленным задачам, най-
ти было бы трудно2. Вскоре непригодность Симода оказа-
лась столь очевидна, что было принято решение заменить
его вновь открываемой бухтой Канагава (ныне Иокогама),
быстро ставшей крупнейшим торговым портом Японии.
Новый Эдоский трактат, подписанный 7 августа
1858 года, развивая права российских граждан в стране
(в нем, в частности, оговаривались условия временного
и постоянного проживания русских в Японии, вопросы
51
аренды ими земли, покупки и строительства домов, ма-
газинов, православных церквей и т.п.), предоставлял
России право содержать при японском императорском
дворе своего официального представителя, а всем рус-
ским дипломатическим агентам совершать поездки по
территории страны3. Кроме того, правительству России
также позволялось иметь консулов или консульских
агентов во всех или в некоторых открытых для россий-
ской торговли японских портах, число которых заметно
увеличилось. Помимо уже открытых к тому времени
Хакодате и Нагасаки, к ним с 1 июля 1859 года плани-
ровалось добавить Канагава (вместо Симода, который
предполагалось закрыть спустя полгода после открытия
Канагава), с 1 января 1862 года — Эдо, а еще через год -
Осака и Хёго (Кобе), причем в Осака и Эдо иностранцы
допускались только для ведения ими торговых опера-
ций. Эдоский трактат оговаривал также право России
на аренду участка земли в окрестностях Нагасаки для
использования его в качестве ремонтной базы судов Ти-
хоокеанского флота4.
По странному на первый взгляд совпадению, все пред-
ставительства иностранных держав в Японии поначалу
размещались исключительно в буддийских храмах. Как
считает известный летописец новейшей японской исто-
рии Гарольд Вильямс, причиной тому стала как невоз-
можность устроить иностранцев в японских присутствен-
ных местах, так и «отсутствие в тогдашней Японии иных
подходящих помещений»5. Упомянутый выше американ-
ский консул Харрис поднял американский флаг в Симо-
да над крышей храма Гёкусэндзи в местечке Какидзаки
(«Устричный мыс»), а британская миссия в Эдо заняла
храм Тодзэндзи в районе Таканава. Не стала исключе-
нием и Россия, чьи моряки, находясь в Нагасаки во вре-
мя ремонта кораблей, размещались там на территории
храма Госиндзи, название которого было ими букваль-
но переведено как «Храм доброго разумения»6. Необхо-
димо отметить, что отношения между иностранными
представителями (за редким исключением) в целом но-
сили дружественный характер, проявлявшийся порой в
неожиданной форме. Так, однажды в бухту Симода, где
4*
52
уже давно в одиночестве (не считая общества двух слуг-
китайцев) жил и скучал американский консул Харрис,
зашел русский корабль. После обмена официальными
визитами состоялся также «обмен услугами». Харрис
предоставил русскому капитану одного из китайцев в
качестве прачки для приведения в порядок парадной
формы перед визитом к японскому двору, а взамен по-
лучил корабельного плотника, который укрепил флаг-
шток над консульством и сделал необходимый мелкий
ремонт (после чего, как и следовало ожидать, настало
время обильных возлияний на русском корабле, отчего
Харрис «едва не умер», как он отмечал позднее в своем
дневнике)7. Возможно, это единственный случай в исто-
рии, когда американский флаг за рубежом был поднят
и закреплен руками русского матроса!
Первое российское консульство в Японии открылось на
северном острове Хоккайдо в городе Хакодате в 1858 году.
Спустя десять лет его статус был повышен до уровня
генерального консульства (сроком на три года), а фак-
тически все это время вплоть до учреждения в 1874 году
российской миссии в Эд о (с 1868 — Токио), консульство в
Хакодате играло роль посольства. За ним последовало
открытие консульских пунктов, преобразованных за-
тем в консульства, в Нагасаки (1873), Иокогаме (1874,
с 1903 — генконсульство) и Кобе (1881); позднее к ним
добавилось консульское агентство в Цуруга (на побе-
режье Японского моря), открытое в самый канун Пер-
вой мировой войны.
Следует отметить, что нахождение российского кон-
сульства в Хакодате, удаленном от столицы, создавало
определенные неудобства, которые во многом определи-
ли отставание России от других стран Запада в деле
форсирования двусторонних отношений с Японией. Боль-
шинство иностранных миссий с самого начала размеща-
лись в Канагава (Иокогама), после чего постепенно пе-
реводились непосредственно в Эдо. Уже в 1872 году была
установлена регулярная пароходная линия между Иоко-
гамой и Сан-Франциско (четыре рейса в месяц), и дос-
тавка корреспонденции из Японии в Нью-Йорк отныне
занимала всего 28 дней (21 день морем и около 7 дней
53
поездом через Американский континент) — почти вполо-
вину меньше, чем сухопутный путь из Петербурга во Вла-
дивосток. В том же году открылось железнодорожное дви-
жение между Иокогамой и Токио, что еще теснее связало
новую столицу и крупнейший японский порт8.
Следует отметить тем не менее, что далеко не всегда
близость к столице гарантирует достижение желаемого
результата. Так, несмотря на близость Симода к Эдо
вышеупомянутый консул США Харрис прождал в свое
время около года, прежде чем смог наконец посетить
японский двор и вручить властям привезенное им пись-
мо американского президента. И только уже после цере-
монии вручения письма он узнал наконец, что перед ним
был вовсе не японский император (как думал Харрис), а
сёгун, то есть письмо президента попало не тому адреса-
ту. Впрочем, беда от перемены адресата была невелика,
ибо отправивший письмо президент Пирс к этому времени
уже умер, и на его месте был новый президент - Джеймс
Бьюкенен (о чем Харрис также не был оповещен).
«Периферийность» российского консульства не меша-
ла осуществлению дипломатической работы, которую
вели блестяще образованные и талантливые кадры. О
первом консуле И.А. Гошкевиче уже довольно много
написано9; его преемник Е.К. Бюцов (1866-1873) был
также заметной фигурой среди российских дипломатов
и хорошо знаком с обстановкой на Дальнем Востоке: до
своего назначения в Хакодате он несколько лет прослу-
жил консулом в Тяньцзине (1862—1865) и после пребы-
вания в Японии вновь вернулся в Китай, где занял мес-
то российского посланника в Пекине.
Но никакие, даже самые выдающиеся, дипломаты не
могли заменить отсутствие ясной и продуманной госу-
дарственной политики, проведение которой объяснило
бы японцам, чего, собственно, хотели русские, добива-
ясь от них на протяжении двух столетий права на веде-
ние внешнеторговых операций. Право это было им в
конце концов предоставлено; торговли же, по сути, не
складывалось никакой. Достаточно сказать, что к нача-
лу 1870-х годов в Иокогаме, ставшей уже к тому време-
ни главным японским портом для внешнеторговых one-
54
раций, где активно рос и развивался иностранный сет-
тльмент (♦квартал-поселение») и проживало более ты-
сячи иностранцев, не было не только российских офи-
циальных представительств (хотя бы в виде консуль-
ского агентства), но и ни одного постоянно действующе-
го торгового представительства, как и в целом не отме-
чено наличие постоянно живущих российских граждан.
Это тем более удивительно, что, как гласила инструк-
ция министра иностранных дел России князя А.М. Гор-
чакова первому российскому консулу в Японии И.А. Гош-
кевичу, подписанная 8/20 февраля 1858 года, заключе-
нием с Японией тремя годами раньше Симодского трак-
тата ♦Россия, после полувековых усилий, достигла важ-
ной цели. Ее политической и торговой деятельности от-
крыто новое поприще, на котором дальнейшие успехи
несомненны при благоразумии и постоянстве». Пункт 3
инструкции указывал, что ♦мы желаем единственно
упрочения и распространения нашей торговли с Япони-
ей»10. Действительность же наводила на прямо противо-
положные мысли. Долгое время после открытия внеш-
ней торговли главным (по сути — единственным) пред-
метом спроса из России были... стеариновые свечи, а так-
же керосин, но и их доставка в нужном количестве вскоре
стала проблематична, ибо местное сибирское производство
находилось еще в зачаточном состоянии, а транспортные
расходы по перевозкам товаров из европейской России на
Дальний Восток делали торговлю и вовсе убыточной.
На юге Японии положение было не лучше. Это хоро-
шо видно на примере того, как происходил процесс ста-
новления и развития русской колонии в новом городе
Кобе, возникшем в 1868 году и бывшем, так сказать,
ровесником ♦новой Японии», где все создавалось с ♦чис-
того листа». Так, по числу иностранных судов, посещав-
ших новый порт Кобе в 1869 году, Россия стояла на пя-
том месте после Англии, США, Германии и Голландии,
опережая лишь Францию и Данию(!). Не совсем логич-
ным выглядит в этой связи решение об учреждении здесь
же российского консульства уже в 1881 году, так как
особенных торговых и культурных связей тогда не на-
блюдалось, как не было и перспектив на развитие их в
55
обозримом будущем. Правда, справедливость требует
отметить, что поначалу консульские функции в интере-
сах России были поручены германскому консулу, неко-
ему «доктору В. Станниусу»11. Возможно, что в данном
случае была продемонстрирована забота российского
Министерства иностранных дел о поддержании глав-
ным образом национального престижа, так как уже в
1870 году в Кобе имелись консульства США, Англии,
Франции, Голландии и даже Пруссии, и присутствие
там также российского консула (пусть даже чисто но-
минальное) требовалось с целью сохранения необходи-
мого представительского баланса.
Безусловно, вопросы национального престижа зани-
мали далеко не последнее место в российской внешней
политике на Дальнем Востоке, хотя поддерживался этот
престиж по-прежнему сугубо демонстрационными мето-
дами. Это отчасти подтверждается наблюдением англий-
ского писателя и путешественника Д. Сладена, который
в своей книге о поездке в Японию в начале 1890-х годов
отмечает, что немногочисленные русские суда, заходя-
щие в порт Кобе, поражали своими габаритами; так,
русский флагман «Адмирал Нахимов», присутствовав-
ший на первом в истории Японии морском параде во вре-
мя визита в Кобе императора Мэйдзи 22 апреля 1890 года,
не только превосходил размерами любое бывшее там
иностранное судно, но и равнялся по своему водоизмеще-
нию едва ли не половине всей японской эскадры, участво-
вавшей в параде12. Впрочем, еще за 10 лет до этого, в но-
мере от 29 января 1881 года, газета «The Japan Weekly
Mail» писала, что «12 русских военных кораблей находят-
ся в настоящее время в Нагасаки, 7 или 8 - в Иокогаме
и 4 - в Кобе. Русский адмирал заплатил наличными
800 тысяч долларов по счету за покупку угля»13. Можно
лишь гадать, за какой вдруг надобностью две дюжины
военных кораблей стояли в портах страны, где в то время
не проживало в общей сложности и полусотни россиян и
торговля с Россией находилась в зачаточном состоянии.
Необходимо отметить, что дальневосточная полити-
ка России в то время характеризовалась неясностью и
противоречивостью намерений. Например, внешне стре-
56
мясь закрепиться на Корейском полуострове и изо всех
сил противясь японскому проникновению туда же, что в
итоге привело к войне 1904—1905 годов, российская ад-
министрация в то же время ограничила свое экономи-
ческое присутствие на полуострове до минимума. Скрыть
это не удалось даже официальному трубадуру россий-
ской экспансии на Дальний Восток князю Э.Э. Ухтом-
скому, трехтомный труд которого о путешествии цеса-
ревича Николая (самим же Николаем исправленный и
одобренный к печати) не только стал на несколько лет
чем-то вроде «энциклопедии о странах Востока» для рос-
сийского читателя, но и сформулировал основные на-
правления внешней политики будущего царя в этом реги-
оне. Касаясь оборота торговли в крупнейшей корейской
гавани Чемульпо, где годовой объем импорта равнялся при-
мерно 8—9 миллионам рублей, Ухтомский признавал, что
3/5 этой суммы составляла доля Англии, 1/5 — доля Япо-
нии, затем в порядке убывания шли Китай, Германия,
Америка, Франция, Голландия, Австро-Венгрия; что же
до России, то «мы ухитряемся пока (в 1891 году. — П.П.)
ввозить всего на 1500—1600 рублей»14. Несмотря на столь
саморазоблачающий пример отсутствия как взаимного
интереса, так и надежд на скорое его появление (в бли-
жайшем порту пограничной Кореи — всего лишь 8-е ме-
сто, то есть последнее в ряду великих держав, и в Япо-
нии такое же), историограф плавания цесаревича дела-
Порт Нагасаки в конце XIX в. На дальнем плане слева,
через бухту - район Инаса, где находилась «Русская деревня»
57
ет вдруг парадоксальный вывод о наличии между япон-
цами и русскими «простого звания» необычайной бли-
зости, большей, чем по отношению к европейцам. Он
пишет: «Между ними и нами такое сочетание единомыс-
лия по существеннейшим жизненным вопросам, что не-
которого рода родство душ всегда определяется быстро
и самым тесным образом»15. Впрочем, опыт первых кон-
тактов, казалось, давал некоторое основание для подоб-
ных заключений.
Вышло так, что первым, «неофициальным» испол-
няющим обязанности российского представителя в Япо-
нии оказался вовсе даже не профессиональный дипло-
мат, а военный моряк — капитан И.С. Унковский16. В
конце 50-х годов, уже после Крымской войны, в местеч-
ке Инаса около Нагасаки17 в течение восьми месяцев (с
ноября 1858 по июнь 1859 года) находился экипаж рус-
ского корабля «Аскольд» (капитан И. Унковский, стар-
ший офицер Э. Ухтомский), пострадавшего от тайфу-
на. Ремонт судна потребовал длительного времени, но
сложность ситуации заключалась в отсутствии на тер-
ритории Японии каких-либо российских учреждений,
кроме единственного на тот момент консульства в г. Ха-
кодате. Так как сноситься с ним по каждому отдельно
возникающему вопросу было физически невозможно, то
по многим вопросам (касающимся в большей степени дип-
ломатической сферы, нежели ремонта) капитану прихо-
дилось принимать решения самому.
В наши дни определенный интерес представляет ис-
тория возникновения в Инаса на месте стоянки «Асколь-
да» русского поселения, которое в течение некоторого вре-
мени даже отмечалось в англоязычных изданиях XIX века
как «Русская деревня» («Russian village» или «Russian
settlement») и начало которому было положено коман-
дой корабля «Аскольд»18. Здесь вскоре возникли гости-
ницы для русских моряков, появились заведения рус-
ской кухни под вывесками «Ресторан Кронштадт», «Ре-
сторан Плевна», а неподалеку со временем выросло це-
лое кладбище могил россиян, нашедших в Японии свой
последний приют. Этот удивительный пример зарожде-
ния и упрочения отношений между русскими и японца-
58
ми, возникших, так сказать, «с чистого листа», спустя
30 лет приводил современников к выводу о том, что «нет
ничего легче, по-видимому, для русских людей как ла-
дить с азиатами»19. Кажется, что само возникновение
русского сеттльмента делало логичным официальное
открытие здесь консульства, тем более что такое право
было России предоставлено еще Эдоским трактатом, но
по неясной причине открытие в Нагасаки русского кон-
сульства произошло лишь спустя 15 лет (1873). Впро-
чем, судя по всему, Унковский со всеми встающими
перед ним задачами справлялся достаточно успешно,
что отчасти подтвердилось во время визита в Японию
русской эскадры под флагом генерал-губернатора Во-
сточной Сибири Муравьева летом 1859 года20.
Вскоре после заключения первых международных
договоров в Японии начало шириться движение среди
населения за изгнание иностранцев со «священной зем-
ли Ямато». Это был так называемый «период нападе-
ний на иностранцев», продолжавшийся до середины
1860-х годов, и первыми жертвами его стали русские
моряки. 5 августа 1859 года в порт Эдо (в 1868 году
переименован в Токио) прибыл граф Н.Н. Муравьев
(Амурский) с эскадрой из девяти военных судов. Офи-
циальным поводом для нанесения визита были перего-
воры по поручению императора Александра II относи-
тельно границы в районе острова Сахалин. Во время этих
переговоров, окончившихся в целом неудачно, так как
цель, поставленная Муравьеву - признание российско-
го суверенитета над всей территорией Сахалина, — дос-
тигнута не была, произошел трагический инцидент в
Иокогаме: на офицера и двух матросов, посланных на
берег за провизией, напала группа вооруженных япон-
цев. Одному матросу удалось спастись, а мичмана Рома-
на Мофета и матроса Ивана Соколова японцы изрубили
на месте. Это были первые человеческие жертвы с мо-
мента установления официальных дипломатических от-
ношений между Японией и Россией и вообще первые
иностранцы, погибшие в Японии после открытия стра-
ны, с момента которого минуло всего пять лет21. Граф
Муравьев, видя искреннее сожаление местных властей
59
Русское кладбище в Нагасаки
о случившемся и стремясь решить дело мирным путем,
потребовал лишь отставки губернатора Иокогамы, при-
несения официальных извинений с японской стороны, а
также проведения розыска и наказания убийц. Поручив
окончание расследования капитану «Аскольда» Унков-
60
скому и так и не добившись от японцев признания Са-
халина российской территорией, Муравьев покинул пре-
делы Японии. Унковский со своей стороны помог япон-
цам разрешить ситуацию, при этом «сохранив лицо»:
были принесены официальные извинения, снят с долж-
ности губернатор Иокогамы, хотя убийц так разыскать
и не удалось. Одним из результатов этого трагического
происшествия стало размещение в Иокогаме (до 1871)
смешанного англо-французского гарнизона общей чис-
ленностью около 3000 человек для защиты иностран-
ных граждан. Не исключено, что названный выше эпи-
зод улаживания дипломатического конфликта, как и
вообще опыт «сухопутного администрирования» в На-
гасаки в какой-то мере повлияли на дальнейшую карь-
еру И.С. Унковского: уже будучи в чине адмирала, он
впоследствии несколько лет исполнял обязанности...
ярославского губернатора. Явное «перепроизводство»
адмиралов, которых в России было заведомо больше,
чем флотов, которыми они могли бы командовать, при-
вело к тому, что в 1860-х годах, помимо Унковского,
«нужда в деле» побудила идти «хоть в губернаторы» так-
же адмирала Лихачева и вице-адмирала Шестакова22.
Неудачное в целом посольство Муравьева наложило
тень на первые японо-российские контакты в новую
эпоху, словно бы напоминая о подобной же неудаче
Н.П. Резанова полувековой давности. В целом визит в
Японию Н.Н. Муравьева прозвучал своеобразным рек-
виемом политике Николая I, когда международные пе-
реговоры начинались с демонстрации «блеска гвардей-
ских штыков» и проходили под диктовку русского царя.
Так, при торжественной высадке на берег Муравьева со-
провождал конвой в составе целого батальона из 300 сол-
дат, которыми командовал лейб-гвардии Семеновского
полка полковник Иоселиани23. Но прежний авторитет
военного могущества России, добытый в сражениях с
Наполеоном и упроченный победами над Персией и Тур-
цией в конце 1820-х годов, теперь, после поражения в
Крымской войне, пошатнулся настолько, что его прихо-
дилось фактически завоевывать снова. Также нуждался
в немедленной корректировке и внешнеполитический
курс. Не случайно такие понятия, как «восточный воп-
61
рос», «восточная политика», применявшиеся при Ни-
колае I лишь по отношению к Османской империи и
Палестине, при новом императоре стали распространять-
ся и на дальневосточные районы России. Именно в эпо-
ху Александра II пушки начинают уступать профессио-
нальным дипломатам первое место в поиске средств раз-
решения международных вопросов.
С открытием в 1874 году миссии в Токио в течение
длительного времени интересы Российской империи в
Японии представляли дипломаты сначала в ранге пове-
ренного в делах, а затем посланника (с 1876). Эти оба
поста последовательно занимал один и тот же человек -
Кирилл Васильевич Струве (формально до 1883). Его
сменил А.П. Давыдов (1883-1885)24, пока, наконец, пред-
ставителем России в Японии не был назначен Дмитрий
Егорович Шевич, который пребывал на этом посту 6 лет
(1886—1892). На долю Шевича выпало немало трудно-
стей: ему первому из российских официальных лиц при-
шлось столкнуться с агрессией местного населения, ког-
да в ноябре 1890 года, в день открытия первой сессии
японского парламента, разъяренная толпа, бросая камни,
пыталась взять штурмом здание российской миссии25.
Казалось, ничто в тот день не предвещало беды: люд-
ской поток мирно тек по направлению к зданию парла-
мента, минуя российскую миссию26, расположенную на
перекрестке двух широких улиц. На стене, ограждав-
шей миссию, была устроена беседка, откуда открывался
вид на соседние кварталы. Сам император Мэйдзи, про-
езжавший мимо незадолго до этого, держа путь на тор-
жественную церемонию, увидел супругу российского по-
сланника с дочерью Верой и другими дамами, стоявши-
ми в беседке, после чего улыбнулся и кивнул в знак
того, что он их узнал. Как только кортеж императора
проследовал дальше, уличная толпа, состоявшая в ос-
новном из студенческой молодежи, начала вдруг напи-
рать, пытаясь прорвать ограждения. Полицейские из
оцепления старались сдержать людей, но силы были
слишком неравны. Вдруг кто-то взорвал дымовую шаш-
ку, со стороны миссии раздались женские крики, в от-
вет которым послышался хохот из толпы, и вдруг в воз-
духе засвистели камни, после чего некоторые из напа-
62
давших начали взбираться на стену, ограждавшую зда-
ние миссии. Положение становилось угрожающим, ибо
все сотрудники-мужчины во главе с посланником с са-
мого утра отправились для участия в церемонии откры-
тия сессии верхней палаты, и на территории русской
миссии оставались только женщины, дети и несколько
слуг-японцев. Наконец полиция получила необходимое
подкрепление, и ко времени возвращения самого Ше-
вича беспорядки прекратились. В последовавших не-
медленно официальных извинениях подчеркивалось,
что это происшествие «не несло в себе никакого поли-
тического подтекста». Впрочем, как иронически отме-
тила в своих записях об этом инциденте жена англий-
ского посланника, «действия возбужденной толпы ред-
ко имеют политическое значение, особенно если за них
извиняется член правительства»27.
Не успели улечься волнения, связанные с этим напа-
дением на российское представительство, как через пол-
года произошел еще один инцидент, превзошедший по
значимости ноябрьские события. Наследник российско-
го престола, будущий император Николай II, отправлял-
ся в путешествие на Восток, и в последний момент по
настоянию японской стороны в его программу было
включено посещение Страны восходящего солнца. Ос-
новным предлогом визита с российской стороны послу-
жило предполагаемое участие Николая в освящении пра-
вославного собора в Токио, строительство которого как
раз завершалось в те дни. Против визита наследника в
Японию активно возражал российский посланник, ука-
зывавший, в частности, на серьезные сомнения в спо-
собности японских властей организовать должным об-
разом охрану высокого гостя. Еще у всех был в памяти
случай с принцем Генрихом Прусским, братом кайзера
Вильгельма II, который за несколько лет до того, нахо-
дясь в Японии, был арестован поблизости от города Ни-
синомия (префектура Хёго) местным полицейским «за
охоту в неположенном месте»; впрочем, дело тогда су-
мели замять, ограничившись, как обычно, увольнением
губернатора соответствующей провинции. Однако дово-
ды Шевича не были приняты во внимание, и Николай
все же прибыл в Японию, где 29 апреля 1891 года он был
63
ранен японским полицейским из состава патруля, обес-
печивавшего безопасность его поездки. Николаю на ме-
сте быстро была оказана первая помощь, после чего его
срочно доставили в дом губернатора. Затем, по приказу
императора Александра III, Николай немедленно поки-
нул Японию. Визит наследника, таким образом, был
прерван, и в Токио он не попал.
Спустя сто лет после «инцидента в Оцу» в Японии
вышел роман-хроника известного писателя Ёсимура Аки-
ра, подробно рассказывающий об этой истории. Книга
сразу же выдержала несколько изданий, а в 2002 году
была переведена на русский язык и опубликована в Рос-
сии28. Д.Е. Шевич в ней предстает в образе «злого ге-
ния», чуть ли не единолично ответственного за срыв про-
должения поездки наследника (хотя она была прервана
по приказу русского императора); писателем приводят-
ся примеры непочтительного, по мнению автора, пове-
дения Шевича в общении с японскими чиновниками и
другими лицами, вплоть до самого императора Мэйдзи.
Так, например, рассказывая о подготовке японцев к
визиту Николая, А. Ёсимура зачем-то неоднократно
подчеркивает отрицательные, по его мнению, качества
характера русского посланника, выразившиеся в его
подозрительности по поводу достаточности мер предо-
сторожности, принимаемых японской стороной. Вме-
сте с тем А. Ёсимура в своей книге ни словом не упо-
минает об описанных выше ноябрьских беспорядках в
канун визита цесаревича (хотя он не мог не знать об
этом); как мы теперь видим, у русского посланника
были все основания проявлять определенное недоверие.
После Шевича российскими посланниками в Японии
были Михаил Александрович Хитрово (1893—1896), ба-
рон Роман Романович Розен (дважды, в 1897-1899 и
1903—1904 годах) и Александр Петрович Извольский
(1899—1902). О пребывании М.А. Хитрово в Токио и его
деятельности в качестве посланника известно не слиш-
ком много, однако не исключено, что есть и его вина в
том, что именно в те годы отношения между Японией и
Россией начали стремительно ухудшаться, приведя в ито-
ге к войне 1904—1905 годов.
64
Барон Р.Р. Розен еще в начале 1880-х годов, будучи
сначала секретарем миссии, а затем поверенным в де-
лах, неоднократно замещал по службе тогдашнего по-
сланника К.В. Струве. Позднее, уже самостоятельно ра-
ботая в Токио, он приобрел богатый опыт, что, в частно-
сти, проявилось во время его участия в работе Порт-
смутской мирной конференции в 1905 году, где Розен
был вторым (наряду с С.Ю. Витте) официальным пред-
ставителем России. В.И. Гурко, состоявший товарищем
(заместителем) министра внутренних дел в годы премьер-
ства П.А. Столыпина и хорошо знакомый с российской
политической элитой своего времени, называет Р.Р. Ро-
зена одним из «весьма образованных и дальновидных
наших дипломатов», приводя в подтверждение тот факт,
что последний еще в 1900 году в специальном донесе-
нии убеждал Министерство иностранных дел России при-
нять японские условия о разделе сфер влияния в Корее
и Маньчжурии, а позднее предсказал, что «наш союз с
Англией и Францией неминуемо вовлечет нас в войну с
Германией, последствия которой, даже в случае пора-
жения немцев, будут для нас неблагоприятны»29. На-
стойчивость Розена в вопросе «корейского-маньчжур-
ского размежевания» в конечном итоге стоила ему мес-
та: из Токио он был с понижением переведен в Баварию,
уступив свой пост А.П. Извольскому, для которого служ-
ба в Японии была лишь этапом на пути в большую по-
литику, где вершиной стало получение им поста мини-
стра иностранных дел России в преддверии Первой ми-
ровой войны. В Токио Извольский вел себя осторожнее
Розена, хотя и он, разобравшись в ситуации, позднее об-
ратился со специальным письмом к министру В.Н. Лам-
здорфу, в котором писал, что для России наступила пос-
ледняя возможность мирно договориться с Японией, ибо
неизбежная в противном случае война будет весьма тя-
жела30. Таким образом, все возможные предостереже-
ния были сделаны заблаговременно, но, как это часто
бывает в России, к сведению они приняты не были. Сла-
бым утешением для русских дипломатов могло служить
сознание того, что, как писал современник, на деле «наи-
менее виновны в Русско-японской войне те лица, на ко-
торых общественное мнение вину эту почти целиком воз-
65
лагало, а именно наше дипломатическое представитель-
ство в Японии...»31
По окончании мирных переговоров в Портсмуте Рос-
сию вновь некоторое время представлял в Японии барон
Розен, которого сменил Ю.П. Бахметьев (1906-1908),
после двухлетнего пребывания в Токио назначенный
послом в США. О последнем есть интересное упомина-
ние в монографии В.А. Маринова, посвященной исто-
рии российско-японских отношений в период между
двумя войнами (1905-1914), где приводится фрагмент
из письма финансового атташе в Шанхае Н.А. Распопо-
ва (Роспопова) к С.Ю. Витте со следующей характерис-
тикой, данной Бахметьеву: «Невозможно одобрить на-
значение в Японию, особенно теперь, агента, который
ни самой Японии, ни Китая, ни Кореи не знает»32. Одна-
ко здесь следует отметить, что еще в 1871—1873 годах
при миссии в Пекине состоял стажером-переводчиком
некто Бахметьев (по мнению американского исследова-
теля Дж. Ленсена, это мог быть один и тот же человек) —
факт, ставящий под сомнение справедливость хлесткой
оценки, данной ему Распоповым33.
Портсмутским договором был восстановлен мир между
двумя странами, однако несмотря на неудачный исход
войны политика Петербурга по отношению к Японии
продолжала носить оттенок непризнания очевидных ве-
щей. «Второстепенность» и незначительность Японии в
глазах российской дипломатии проявилась, в частности,
в долгом откладывании решения о преобразовании мис-
сии-представительства России в Токио в полноправное
посольство, с назначением туда посла, а не посланника.
Только в 1908 году первым послом России был назначен
гофмейстер императорского двора Н.А. Малевский-Ма-
левич - дипломат, чья карьера в основном протекала в
Министерстве иностранных дел, где он возглавлял один
из департаментов, являя собой тип кабинетного чинов-
ника с манерами «гранд-сеньора». Он, возможно, неплохо
подходил для спокойного, мирного времени, когда его вни-
мание бы-ло главным образом сосредоточено на вопросах
протокольной службы34, но постепенно Малевский-Мале-
вич перестал удовлетворять руководство, что стало осо-
бенно очевидно по мере того, как в воздухе запахло надви-
5 Япония
66
Посол России в Японии
Н.А. Малевский-Малевич (1915 год)
гающейся мировой вой-
ной. Сначала посол в от-
вет на запрос из россий-
ского министерства о
том, на чьей стороне вы-
ступит Япония в случае
войны в Европе, вместе
с представителем союз-
ной Франции высказал
предположение, что
Страна восходящего
солнца останется нейт-
ральной. Этот ответ не
удовлетворил министра
С.Д. Сазонова, ибо по
другим каналам он уже
знал, что Япония скло-
няется к союзу с Росси-
ей. Затем, уже после от-
крытия боевых дей-
ствий в Европе, когда
из России валом пошли
в Японию военные зака-
зы на поставки оружия и амуниции, посол оказался не в
состоянии выполнять все возраставшие требования воен-
ного ведомства и в итоге был уволен с занимаемого по-
ста35. На смену ему прибыл В.Н. Крупенский, занимав-
ший до этого должность посланника в Китае (1912—1916).
К моменту Февральской революции 1917 года посоль-
ству Российской империи в Токио подчинялись на тер-
ритории Японии и подвластных ей районов Китая (Юж-
ная Маньчжурия) и Корейского полуострова (согласно
Акту о присоединении Кореи, 1910) десять Генераль-
ных консульств и консульств в Иокогаме, Кобе, Нагаса-
ки, Хакодате, Цуруге, Дайрене, Сеуле, Гензане (ныне
Вонсан), Сейсине (Чондзин), Фузане (Пусан) и Масампо;
последние два находились под объединенным управле-
нием36. На острове Тайвань, так же бывшем под япон-
ской юрисдикцией с 1896 года, российского предста-
вительства не имелось. Американский исследователь
Дж. Ленсен на основании архивных материалов японс-
67
кого Министерства иностранных дел и российских ис-
точников, определяет общую численность всех служащих
посольства и консульств в 30-35 человек, из которых
половина служила в посольстве в Токио (16 человек)37.
Возглавлял посольство В.Н. Крупенский, ему помо-
гали советник М.С. Щекин, первый секретарь Д.И. Аб-
рикосов, принявший на себя в дальнейшем (после отъезда
Крупенского из Японии в 1921 году) функции управле-
ния посольством в ранге поверенного в делах, и второй
секретарь барон Г.А. Бер. Обязанности военного агента
исполнял полковник Н.Н. Морель, которого вскоре сме-
нил генерал-майор М.П. Подтягин (1918-1924), мор-
ского агента — А.Н. Воскресенский (до 1917), коммер-
ческого агента — К.К. Миллер (до 1922). Отдельную дол-
жность атташе посольства, преобразованную затем в ранг
третьего секретаря, занимал барон А.Ф. фон Рённе. Пе-
реводчиками в посольстве служили П.Ю. Васкевич -
выпускник Восточного института во Владивостоке, в
годы русско-японской войны состоявший переводчиком
генерал-квартирмейстера Главного штаба Маньчжурской
армии, который в том же 1917 году был назначен Гене-
ральным консулом России в Дайрене, - а также недав-
ние выпускники Петербургского университета Мартин
Рамминг и Орест Плетнер (последний проработал недо-
лго и вскоре уехал в Европу).
Волею судьбы российское посольство в Японии про-
существовало дольше всех других учреждений царской
России. Именно с ним многие русские эмигранты свя-
зывали свои надежды, видя в самом факте существова-
ния подобного островка «старой России» воплощение
своих чаяний на возрождение прежнего строя. Также
силою внешних обстоятельств некоторые сотрудники
старого посольства оказались впоследствии выдвинуты
на авансцену истории.
Василий Крупенский — «энергичный посол»
Прежде чем рассказать о последнем российском пос-
ле в Японии Василии Николаевиче Крупенском (1868—
19?), следует познакомить читателей с другими предста-
5*
68
вителями этой фамилии, некогда широко известной в Рос-
сии, но впоследствии практически забытой.
Крупенские принадлежали к старинному роду обру-
севших молдавских дворян, происходившему из Бесса-
рабии; фамилия эта была внесена в VI часть родослов-
ной книги Бессарабской губернии. Находясь в ссылке в
Кишиневе, А.С. Пушкин водил знакомство с семьей та-
мошнего вице-губернатора Матвея Егоровича Крупен-
ского, часто бывал у него в доме и даже отметил в обще-
стве вице-губернатора и его супруги Екатерины Хрис-
тофоровны очередной день своего рождения (26 мая
1821 года). М.Е. Крупенский, прослуживший вице-гу-
бернатором много лет (при двух наместниках, А.Н. Бах-
метеве и И.Н. Инзове), был в Кишиневе весьма заметной
фигурой. По едкому замечанию Ф.Ф. Вигеля, вице-губер-
натор был «тщеславен, как все молдаване, роскошен (т.е.
богато жил. — 77.27.), но более их знаком с европейским
житьем», что и обусловило дружбу с ним многих русских,
которых судьба приводила в Кишинев38. Брат Матвея Его-
ровича Тодор (Федор) Крупенский упоминается Пушки-
ным в шуточном стихотворении под именем Тадарашка
(Кишинев, 1821, адресовано, видимо, М.Е. Эйхфельдт):
Тадарашка в Вас влюблен,
И для ваших ножек,
Говорят, заводит он
Род каких-то дрожек.
Нам приходит не легко;
Как неосторожно!
Ох! На дрожках далеко
Вам уехать можно39.
Двухэтажный дом помещика Тодора Крупенского,
бывший некогда самым большим и красивым зданием
Кишинева, в котором однажды, посещая Молдавию,
останавливался император Александр I, сохранился и
поныне (сейчас это угол улиц Фрунзе и Пушкина)40. В
1818 году в этом доме был устроен театральный зал -
первый специально оборудованный театральный зал на
территории Молдавии.
Семья Крупенских традиционно придерживалась кон-
сервативных взглядов, что оказало влияние на форми-
рование политической платформы молодого поколения
69
в новейшую эпоху. Самый старший из братьев Крупен-
ских Анатолий Николаевич (1850—1923), гофмейстер дво-
ра, член Государственного совета, был в начале XX века
неожиданно назначен российским посланником в Нор-
вегии, где он некоторое время тесно общался по службе
с военным агентом графом А.А. Игнатьевым, рассказав-
шим об этом знакомстве в своих знаменитых мемуарах
«Пятьдесят лет в строю». По словам Игнатьева, Кру-
пенские, владевшие обширными землями в Бессарабии,
были настолько богаты, что русская миссия «существо-
вала в полном смысле этого слова на средства своего
посланника»41. При этом, как пишет далее Игнатьев,
«восточному сатрапу» Кру ленскому «не могла быть по
душе демократическая свободолюбивая Норвегия», где
он якобы «обращался с норвежскими чиновниками, как
с собственными крепостными»42. Так ли это было на деле,
теперь судить трудно; не следует забывать, что свои вос-
поминания Игнатьев писал по прошествии многих лет,
уже живя в СССР, и необходимость лишний раз подчерк-
нуть отрицательные качества бывших царских чиновни-
ков чувствуется при чтении многих страниц его книги.
После Норвегии А.Н. Крупенский получил назначение по-
сланником в Италию43, где он остался жить в эмиграции44.
Двое других братьев В.Н. Крупенского — Павел (1863—
1937?) и Александр (1861—1939) — также были замет-
ными фигурами в российских политических кругах. Оба
носили звание камергера двора, при этом отставной пол-
ковник, один из руководителей Объединения русских
монархистов П.Н. Крупенский являлся бессменным чле-
ном II, III и IV Государственной думы, где он сначала
был в партии «умеренных», а затем перешел к умеренно
правым, позднее же (1911) образовал фракцию незави-
симых националистов, став председателем думского
«центра» этой партии. Будучи сам в какой-то степени
«инородцем» (как выходец из Бессарабии), в думских
кругах П.Н. Крупенский был известен своим отрица-
тельным отношением к расширению прав нерусского на-
селения. Это выразилось, в частности, в его позиции по
финляндскому вопросу: в 1910 году он как председа-
тель комиссии по финляндскому законопроекту добил-
ся принятия закона, ограничивающего права сейма
70
Финляндии. Интересно мнение о П.Н. Крупенском и его
патриотической деятельности, принадлежащее извест-
ному депутату Думы В.В. Шульгину, в посмертно из-
данных мемуарах которого говорится буквально следу-
ющее: «Окраины, населенные так называемыми “ино-
родцами”, иногда больше ценили Россию, нежели при-
родные русские. В частности, Бессарабия послала во вто-
рую Государственную думу П.Н. Крупенского... и дру-
гих убежденных сторонников монархии и величия Рос-
сии»45 . Как один из лидеров местных органов Бессарабии
(он был хотинским предводителем дворянства) П.Н. Кру-
пенский враждовал с другой влиятельной помещичьей
семьей из числа своих земляков — Пуришкевичами и
неоднократно судился с В.М. Пуришкевичем. После тре-
тьего, «примирительного» суда, оправдавшего обе сто-
роны, Крупенский, бывший отнюдь не робкого десятка,
вызвал Пуришкевича на дуэль, которая, впрочем, не со-
стоялась из-за отказа последнего.
Бессарабские же корни ярче всего проявились в дея-
тельности другого брата — А.Н. Крупенского, который
еще в 1912 году выпустил брошюру об истории бесса-
рабского дворянства, а в 1914—1918 годах возглавлял
отделение Красного Креста на юге России. После Ок-
тябрьской революции, оказавшись в Одессе, он в ноябре
1918 года был уполномочен местными украинскими вла-
стями на ведение в Яссах переговоров с союзниками, а
также с правительством Румынии о снабжении Одессы
продовольствием. Так как А.Н. Крупенский много лет
состоял руководителем местных земских органов (он был
последним предводителем дворянства Бессарабии, руко-
водил тамошним земством вплоть до 1918 года), то вов-
се не выглядит случайным его участие в Парижской мир-
ной конференции (1919-1920) в качестве представите-
ля Комитета по спасению Бессарабии. И позднее, живя
в Париже, он живо интересовался событиями, происхо-
дившими на его родине, подчеркивая свои молдавские
(но не румынские!) корни46. Монархические воззрения
А.Н. Крупенского способствовали занятию им поста пред-
седателя Съезда хозяйственного восстановления России,
собравшегося в 1921 году в Рейхенгалле (Германия), а так-
же помогли ему стать председателем Высшего монархи-
71
ческого Совета (правых монархистов), который он возгла-
вил после раскола белой эмиграции в Париже в 1926 году.
Когда после таинственного исчезновения генерала
Кутепова в Париже был издан памятный сборник, по-
священный ему, то среди многочисленных авторов ста-
тей и воспоминаний о генерале наряду с фамилиями
П.Б. Струве, князя С. Трубецкого, Б. Суворина и дру-
гих известных деятелей русской эмиграции, встречает-
ся также и фамилия А.Н. Крупенского47.
В отличие от своих старших братьев Василий Нико-
лаевич Крупенский уже с ранней юности избрал себе
карьеру дипломата. Став сотрудником российского Ми-
нистерства внутренних дел в 1889 году, он четверть века
проработал на различных постах в России и за рубе-
жом, прежде чем в середине 1916 года занял место по-
сла в Японии, сменив Н.А. Малевского-Малевича. В
Токио Крупенский прибыл из Пекина: это было его вто-
рое посещение Китая, где он сначала занимал должность
первого секретаря миссии в Пекине (1899—1902), а спу-
стя десять лет — посланника (1913—1916). Обе команди-
ровки оказались не из легких: первый раз Крупенский
оказался в Китае в самый разгар боксерского восстания
(1899-1901); второй раз он сменил посланника И.Я. Ко-
ростовца, возглавив российскую миссию сразу же после
завершения Синьхайской революции 1912 года, в ходе
которой была свергнута маньчжурская династия Цинь
и провозглашена республика. По мнению Д.И. Аб-
рикосова, служившего под началом В.Н. Крупенского в
Пекине и позднее в Токио и знавшего по службе обоих
его предшественников (Коростовца и Малевского-Мале-
вича), Крупенский являл собой редкий для российских
карьерных дипломатов тип универсала, одинаково хо-
рошо знакомого как с протокольной службой - приемы,
устраиваемые им в Пекине, «проходили с блеском, при-
сущим европейским столицам», — так и с рутинной по-
вседневной работой, и при этом обладавшего способнос-
тью добиваться поставленных перед ним задач, как бы
трудны они ни казались поначалу. Он неукоснительно
выполнял все предписания и пожелания российского
Министерства внутренних дел, и, как пишет Абрико-
сов, именно деятельности В.Н. Крупенского, а также
72
его друга и непосредственного начальника, руководите-
ля Дальневосточного отдела министерства Г.А. Козако-
ва (Казакова), Россия обязана своим успехам в дальне-
восточных делах (особенно в Монголии и Китае) в пери-
од после русско-японской войны48. Эрудицию, хорошее
знание положения в странах Дальнего Востока и восточ-
ной культуры (особенно китайской) и другие профессио-
нальные качества Крупенского отмечали все, кто его знал49.
К моменту назначения Крупенского в Токио ситуа-
ция на Дальнем Востоке складывалась для России в це-
лом благоприятно. Российское посольство в годы Пер-
вой мировой войны прилагало много усилий для увели-
чения объемов прежде всего военных поставок воюю-
щей России, привлечения японских правящих кругов к
идее более тесного сближения двух стран, а главное —
возможного заключения между ними военно-полити-
ческого союза. Результатом этих усилий накануне Фев-
ральской революции 1917 года стало заключение в 1916
году Договора о дружбе и взаимопомощи. В годы Пер-
вой мировой войны Япония выступила как один из ос-
новных партнеров России, поставляя снаряжение для
воюющей армии и делая это с присущей японцам акку-
ратностью. Еще в сентябре 1914 года четырем японским
офицерам было разрешено выехать в действующую рус-
скую армию в качестве наблюдателей (среди них были
уже упомянутый ранее Танака Гиити, а также капитан
Араки Садао, будущий лидер японских милитаристов, орга-
низатор попытки военного путча 26 февраля 1936 года).
Более того, среди японского офицерства и солдат на-
шлись добровольцы, выразившие желание служить в рос-
сийской армии. Как явствует из публикации «Харбинс-
кого вестника» от 14 июня 1916 года (накануне подпи-
сания Договора о дружбе), около 12 тысяч японских доб-
ровольцев были готовы выехать на русско-германский
фронт. Японское правительство могло бы предоставить
и более крупные силы, но российский Генштаб опасался
политиче-ских и иных осложнений, неизбежных при про-
хождении японской армии через Сибирь50. Как посол
Крупенский пользовался уважением не только японс-
ких официальных лиц, но и всего дипломатического
корпуса, дуайеном которого он являлся51. Начавшаяся
73
революция прервала этот процесс, но еще в течение
довольно длительного времени японские власти в лице
своих официальных представителей демонстрировали
свое уважение и поддержку «старой России».
Происшедшие в России политические события долго
не влияли впрямую на регламент и порядок функцио-
нирования российского посольства в Японии. Безуслов-
но, наблюдались некоторые перемены, но они касались
в основном увеличения числа транзитных пассажиров:
так, вскоре за получением в Токио известий о Февраль-
ской революции, последовавшая за ней политическая
амнистия привела к резкому наплыву большого числа
российских политэмигрантов, следующих из Америки
на Дальний Восток и во внутренние губернии России
транзитом через Японию. Это были представители раз-
личных партий, политических и религиозных течений
и групп, до последнего времени проживавшие в эмигра-
ции в Америке и Канаде, которые стремились теперь
как можно скорее вернуться в Россию. Д.И. Абрикосов,
занимавший в то время пост первого секретаря посоль-
ства в Токио, которому было поручено курировать воп-
росы перемещения российских граждан на территорию
Японии, выдачи им транзитных виз и многого другого,
в своих поздних мемуарах оставил немало ярких, хотя
и весьма критических, описаний этого времени52. Одно-
временно произошли и новые кадровые перестановки: в
посольстве появились назначенцы Временного правитель-
ства, среди них — новый морской агент контр-адмирал
Б.П. Дудоров53. После Октябрьского переворота в Пет-
рограде в Японии стали появляться первые беженцы с
запада, и поток их непрерывно ширился.
Взгляды В.Н. Крупенского (в приверженности монар-
хическим идеям он не отличался от своих братьев) во
многом предопределили позицию, занятую российским
посольством в Токио. В целом эта позиция, схожая с
позициями остальных российских миссий за рубежом,
сводилась к следующему: хотя Февральская револю-
ция 1917 года и не была одобрена (за редким исключе-
нием) большинством царских дипломатов, она воспри-
нималась ими скорее нейтрально (тем паче, что царь
сам, добровольно, отрекся от престола); Октябрьский
74
же переворот поставил подавляющее большинство за-
рубежных представительств «в афронт» к новой влас-
ти. Как и следовало ожидать, реакция из Петрограда
последовала незамедлительно.
Уже спустя две недели после переворота в зарубежные
представительства России полетели циркулярные телеграм-
мы нового руководства министерства иностранных дел54.
Петроград, 17(30) ноября 1917 г.
Совет Народных Комиссаров предлагает всем служащим
посольства немедленно ответить, согласны ли они прово-
дить ту международную политику, которая предуказана
Съездом Советов... Все нежелающие проводить эту полити-
ку должны немедленно устраниться от работы, сдав дела
низшим служащим, независимо от занимавшегося ими
ранее поста, раз они согласны подчиняться Советской вла-
сти. Попытки чиновников, враждебных Советской власти,
продолжать свою политику в прежнем направлении будут
приравнены к тягчайшему государственному преступлению.
Содержание настоящей телеграммы сообщите всем Консуль-
ствам. Требую немедленного и категорического ответа.
Подписано: народный комиссар по иностранным делам
Троцкий.
Через несколько дней из Парижа последовал ответ
В.А. Маклакова55, также разосланный по всем зарубеж-
ным миссиям.
Париж, 23 ноября/6 декабря 1917 г. № 1195.
Вчера мною получена от Троцкого телеграмма, предла-
гающая либо принять провозглашенные им начала поли-
тики мира, либо в противном случае отстраниться от дел.
Телеграмму эту я, конечно, оставил без ответа. Министр
иностранных дел вполне согласился с моим решением, о
котором я его предуведомил, дабы не стеснять свободы дей-
ствий французского правительства принимаемыми мною ре-
шениями. Пишон (министр иностранных дел Франции. —
П.П.) решил этой телеграммы Троцкого не опубликовывать.
Троцкий со своей стороны среагировал мгновенно:
26 ноября (9 декабря) 1917 г.
Ввиду не получения ответа на посланные телеграммы...
послам, посланникам, членам посольств и пр. Российской
Республики с предложением немедленного ответа о согла-
сии работать под руководством Советской власти... они уволь-
75
няются со своих постов без права на пенсию и поступления
на какие-либо государственные должности. Равным обра-
зом они лишаются права производить с сегодняшнего дня
какие бы то ни было выдачи из государственных средств.
Посол в Японии - Василий Николаевич Крупенский.
Генеральный консул в Корее - Яков Яковлевич Лютш.
Подпись: Народный комиссар по иностранным делам.
Несмотря на категоричность приказа наркома, ввиду
непризнания Японией Октябрьского переворота, на деле
каких-либо перемен по-прежнему долго не наблюдалось.
Японское правительство не только демонстрировало свою
полную поддержку «старого» российского посольства,
видя его единственным законным представителем и
выразителем российских интересов, но и посол Крупен-
ский вплоть до своего отъезда из Японии (в ноябре
1921 года) продолжал быть дуайеном всего диплома-
тического корпуса в Токио. Правда, оставался вопрос
финансирования, который для многих зарубежных
представительств стоял очень остро в связи с прекра-
щением выплат из России. Так, посланник в Голлан-
дии Свечин писал в циркулярной телеграмме, адресо-
ванной им из Гааги в Лондон, послу К.Д. Набокову
(дяде писателя В.В. Набокова):
Гаага, 1/14 декабря 1917 г., № 602.
Состоявшееся между посольствами и миссиями согла-
шение продолжать деятельность без всяких сношений с
Петроградом влечет за собой необходимость обеспечить без
промедления материальное существование их чинов... яв-
ляется желательным, кроме уплаты содержания, решить
совместно вопрос относительно возможности выдачи ссуды
из наличных казенных сумм. В здешней миссии вопрос
возник уже о ссудах лицам, лишенным в силу теперешних
обстоятельств притока средств из России. К числу таких
лиц принадлежат и некоторые члены миссии... За отсут-
ствием иных источников кредита не будет ли признано ссу-
жать указанных лиц из наличного запаса казенных сумм с
обязательством возврата денег при первой возможности...
Однако материальное обеспечение посольств на Даль-
нем Востоке существенно отличалось от обеспечения
посольств России в Европе, что хорошо видно из приво-
димой ниже телеграммы.
76
Крупенский — Гирсу56:
Токио, 25 февраля 1921 г. № 64.
Не зная условий, в коих действуют и финансируются
наши заграничные учреждения в Европе... считаю долгом
отметить, что Дальний Восток с самого начала находился
в этом отношении в особом положении. Содержание на-
ших учреждений в Японии и Китае, продолжающих функ-
ционировать по-прежнему и в полной мере признаваемых
соответствующими Правительствами, производится в пре-
делах сметы 1917 года, дающей единственное законное к
этому основание. Пока не станет невозможным придержи-
ваться этого порядка, я не вижу оснований изменять его и
произвольно вводить новые штаты и сокращения... Содер-
жание всем нашим учреждениям в Японии уже выдано пол-
ностью за всю январскую треть [1921 г.]. [Относительно же]
переведенных из Иркутска 100 тыс. фунтов, то таковые...
предназначены исключительно на содержание в [течение]
годичного [срока] Посольств, а также Миссии в Пекине и
Стокгольме в случае истощения всех других средств...57
Как мы видим, независимо от условий деятельности
и финансирования русских официальных учреждений
на Западе содержание миссий России в Японии и Китае
не только в ноябре 1917 года, но и спустя четыре года
после отречения императора Николая II производилось
«в пределах сметы 1917 года», то есть в полном объеме,
и что-либо изменять в этом порядке по своей воле Кру-
пенский отнюдь не собирался. Основания для подобного
оптимизма у него были, в первую очередь, благодаря
наличию в распоряжении военного и морского агентов
посольства, а также коммерческого атташе значитель-
ных финансовых средств из сумм, отпущенных в свое
время Министерством финансов для закупки в Японии
военного снаряжения и боеприпасов для русской армии
в годы Первой мировой войны. Сколь велики были эти
средства, видно из сохранившихся материалов перепис-
ки руководства Совета послов в Париже с посольством в
Токио; судя по имеющимся материалам, основная доля
расходов на борьбу с советской властью в Сибири и на
Дальнем Востоке в 1918—1924 годах шла из вышеназ-
ванных сумм. При этом постоянно давались различные
денежные «дотации» российским организациям и отд ель-
77
ным лицам58 в Европе, Китае и Америке. Посольство в
Токио располагало еще одним источником средств, а
именно: руководство Русско-Азиатского Банка59 подтвер-
дило свое согласие продолжить выплату денежной ком-
пенсации, причитающейся России в качестве возмеще-
ния убытков, понесенных ею во время боксерского вос-
стания в 1900-1901 годах60.
Здесь надо отметить, что у возглавившего Наркомат
иностранных дел Л.Д. Троцкого был особый повод гне-
ваться на бывшего посла в Японии. В конце ноября
1917 года Крупенский получил из Лондона от К.Д. На-
бокова телеграмму, в которой говорилось, что в англий-
ских газетах опубликовали сведения об условиях, кото-
рые якобы предъявило немецкое командование больше-
вистской России, прежде чем начать с ней мирные пере-
говоры. Среди условий выдвигались такие: все завое-
ванные Германией территории остаются за ней, она об-
ладает правом беспошлинного ввоза в Россию изделий
германской промышленности, за ней эксклюзивные пра-
ва на русский хлебный рынок и т.д. Получив эти сведе-
ния, Крупенский, согласно договоренности с Набоковым,
сделал их достоянием гласности в Сибири.
3 декабря Троцкий отдает приказ по Наркоминделу о
привлечении обоих послов к уголовной ответственности
«за распространение заведомо ложных сведений... с це-
лью оказания содействия русским и иностранным им-
периалистам — врагам народа». Далее в приказе гово-
рилось, что в случае их отказа «предстать перед рево-
люционным трибуналом, имущество обоих, находящее-
ся внутри страны, будет немедленно конфисковано»61,
что в итоге и произошло. Со своей стороны посол мог
лишний раз убедиться в том, что с новой властью ему
«не по дороге», и отныне все его усилия до самого отъез-
да из Японии (осенью 1921 года) были сосредоточены на
мобилизации имеющихся средств и различных связей с
целью организации борьбы с большевистской властью62.
Начался не имеющий прецедентов в истории семилетний
период деятельности «посольства без правительства»
(1918-1924), первую половину которого русское посоль-
ство по-прежнему возглавлял В.Н. Крупенский.
Глава III
Российская военная агентура в Японии
Учреждение постоянной военной агентуры в Японии
После бесславно проигранной русско-японской вой-
ны 1904—1905 годов возникла необходимость разобраться
в реальном потенциале грозной соседки, вплотную прим-
кнувшей к границам Российской империи. В связи с
этим было решено учредить в Японии постоянную воен-
ную агентуру и ввести в штат миссии в Токио (статус
посольства она получит только в июне 1908 года) воен-
ного агента, специально командированного Генеральным
штабом Императорской армии.
К началу русско-японской войны минуло уже четверть
века, как Россия по-настоящему не воевала. Последний
полномасштабный военный конфликт пришелся на са-
мый конец царствования Александра II (русско-турец-
кая война 1877-1878 годов), и с тех пор в России успе-
ли смениться два императора, прежде чем на ее восточ-
ных рубежах раздались залпы новой войны, первой вой-
ны XX века1. Одной из главных причин поражения в
войне 1904-1905 годов, помимо общеизвестных тезисов
о «прогнившем царском режиме», «бездарных» генера-
лах и адмиралах, задержках воинских эшелонов с под-
креплениями вследствие незавершенности строительства
Транссибирской магистрали и прочего, была информа-
ционная неготовность, выражавшаяся в незнании реаль-
ной мощи противника и его военного потенциала. А это
в свою очередь происходило из-за отсутствия необходи-
мых сведений по чисто военным вопросам и традицион-
ным в России невниманием даже к немногой имеющей-
ся на этот счет информации. Именно задача исправле-
ния такого положения легла в основу введения в суще-
79
ствующий штат сотрудников посольства новых самосто-
ятельных единиц — «военный агент» и «помощник во-
енного агента». До этого, поскольку Япония традицион-
но рассматривалась в Петербурге как сугубо морская дер-
жава, российские власти долгое время ограничивались
командированием в страну только представителя мор-
ского ведомства — так называемого «морского агента»2.
В 1900-1904 годах этот пост занимал капитан второго
ранга А.И. Русин - «правдивый и умный человек», как
характеризовал его современник3. Именно Русин регу-
лярно, вплоть до самых последних дней своего пребыва-
ния в Токио, снабжал Штаб наместника на Дальнем Во-
стоке адмирала Е.И. Алексеева информацией о реаль-
ной мощи японских вооруженных сил, концентрации
их вблизи границ с Россией и о грядущей войне. Впро-
чем, ни его присутствие на месте, ни проводимая им
работа не оказывали практически никакого воздействия
на формирование российской политики на Дальнем Во-
стоке. Подробные отчеты Русина, отправляемые в Пе-
тербург, либо не читались там совсем, либо не воспри-
нимались всерьез царской администрацией4. Чтобы на-
ступило, наконец, отрезвление, потребовалась Цусима.
Что же касается сухопутной армии, то и до русско-
японской войны в состав дипломатических представи-
тельств России в Японии периодически включались кад-
ровые офицеры. Так, полковник (позднее генерал-май-
ор) К.И. Вогак, бывший военным агентом в Китае (1893-
1903), одновременно числился на той же должности в
Японии (позднее он был переведен в Лондон)5; в его от-
сутствие в Токио находились поочередно генерал-майор
Н.И. Янжул (1896-1900) и полковник Ванновский
(1901—1902, фактически с 1898). Но все это были, ско-
рее, формальные назначения, сделанные в связи с сен-
сационной победой Японии в ее войне с Китаем (1895-
1896), а незнание офицерами японского языка не позво-
ляло им наладить сбор сведений и делало их пребыва-
ние в стране во многом символическим. Более того, све-
дения, добытые военным агентом, как правило, случай-
но и в силу объективных причин толком непроверен-
ные, порой входили в противоречие с информацией, па-
80
раллельно поступающей как от морского агента, так и
от самого посланника, что лишь усиливало межведом-
ственную неразбериху и отрицательно влияло на лич-
ные взаимоотношения внутри российской миссии6. Все
это было закономерным, так как никто из агентов не
имел опыта агентурной работы, ибо курс тайной раз-
ведки был введен в программу обучения в Академии
Генерального штаба уже после русско-японской вой-
ны7, а до этого вопросами разведки занимались обыч-
ные армейские офицеры, зачастую полагаясь лишь на
свою интуицию и на русское «авось», что приводило к
соответствующим результатам.
Теперь же вновь назначаемому военному агенту с са-
мых первых дней предстояло решать много новых про-
блем, причем не только профессиональных, но и чисто
психологического характера: в Японии еще сохранялась
победная эйфория, вызванная Цусимским разгромом
России и капитуляцией Порт-Артура, появление здесь
русского офицера в военной форме, не бывшего воен-
нопленным, воспринималось, скорее, как некое недора-
зумение. В стране наблюдалась определенная бесцере-
монность по отношению к русским. С другой стороны,
обоюдная заинтересованность России и Японии в сохра-
нении статус-кво на Дальнем Востоке объективно дела-
ла их отныне союзницами, что и было позднее юриди-
чески оформлено уже в ходе Первой мировой войны спе-
циальным договором (1916). Эта двойственность поло-
жения «вчерашний побежденный — сегодняшний союз-
ник» предъявляла к военному агенту требование при
необходимости быть готовым к дипломатическим манев-
рам, лавируя между выполнением чисто военных зада-
ний и одновременным привлечением на свою сторону
японских чиновников разного ранга.
Понятно, что столь многообразные функции требова-
ли особого подбора кадров для их выполнения, ибо здесь
особое значение приобретала личность самого агента, его
умение наладить хорошие отношения с японскими парт-
нерами, знание им иностранных языков, наличие у аген-
та и его помощников дипломатических способностей,
готовности к адаптации в чужеродной среде и т.д. На
81
должность военного агента назначались, как правило,
старшие офицеры Генерального штаба. Всего за 15 лет
активной деятельности в Японии российской военной
агентуры (1906-1921) этот пост последовательно зани-
мали четыре человека: полковник (позднее генерал-май-
ор) В.К. Самойлов (1903-1904, 1906-1915), полковник
Н.М. Морель (1915—1916), полковник В. Яхонтов (1916-
1918), полковник (также ставший впоследствии генерал-
майором) М.П. Подтягин (1919—1923), первоначально при-
бывший в Японию в качестве эксперта и технического
консультанта от Артиллерийского управления, позднее
занял пост военного агента.
Военный агент В.К. Самойлов.
Второе открытие Японии
Первое время после подписания мирного договора в
Портсмуте в 1905 году многим казалось, что этот мир
не продлится долго и России вскоре придется с оружи-
ем в руках смывать позор поражения. Одной из важней-
ших задач, стоявших перед российским Генштабом, было
выяснение реальной мощи японской армии и флота пос-
ле понесенных ими в ходе войны потерь. Для налажива-
ния регулярного сбора необходимой информации в Япо-
нию командируется полковник Генерального штаба Вла-
димир Константинович Самойлов. Это было его второе
назначение в Страну восходящего солнца в качестве во-
енного агента. Первое состоялось в 1903 году, но тогда
его работа была прервана на самом раннем этапе из-за
начавшихся вскоре военных действий. В отличие от его
предшественника, Ванновского, который вплоть до са-
мого начала русско-японской войны был уверен в ее не-
возможности ввиду слабости и неготовности Японии,
Самойлову практически не понадобилось времени «на
раскачку», чтобы понять истинное положение дел. Уже
в августе 1903 года он доносил в Петербург, что можно
ожидать открытия военных действий Японией в бли-
жайшие дни, хотя поначалу и он недооценил реальной
силы японской армии (относительно последней предпо-
ложения морского агента капитана Русина оказались
точнее, но он прибыл в Японию гораздо раньше, в силу
6 Япония
82
чего был лучше информирован)8. Любопытна характе-
ристика, данная Самойлову графом С.Ю. Витте в своих
известных мемуарах. Витте, у которого в трех томах опуб-
ликованных воспоминаний мало для кого нашлись по-
настоящему добрые слова, пишет о Самойлове как «че-
ловеке весьма умном, культурном и знающем»9. Они по-
знакомились во время путешествия на пароходе «Виль-
гельм Великий», везшим русскую делегацию из Шербу-
ра (Франция) в Портсмут (США). Самойлов был вклю-
чен в состав делегации на переговорах с Японией в ка-
честве второго уполномоченного от военного ведомства,
так как во время войны он некоторое время состоял при
главной квартире действующей Маньчжурской армии
и, таким образом, был в курсе реального положения дел
(первым уполномоченным был генерал-майор Н.С. Ер-
молов, военный агент в Англии, одновременно руково-
дивший всеми заграничными военными агентами Рос-
сии). Он с самого начала категорически заявил Витте
(оговорив это, впрочем, как свое личное мнение и убеж-
дение), что никакой надежды на военный успех нет,
война окончательно проиграна и потому необходимо зак-
лючить мир во что бы то ни стало, даже при условии
выплаты контрибуции. Это мнение Самойлова приводит
в своих воспоминаниях также И.Я. Коростовец. По его
словам, Самойлов считал, что «мир нужнее России, чем
Японии», и он неоднократно говорил об этом по пути в
Америку, убеждая в этом Витте10. Такие же взгляды, но
в более осторожной форме, высказывал и капитан Ру-
син, включенный в делегацию уполномоченным от мор-
ского ведомства, который прибыл в Портсмут позднее.
Не исключено, что мнения этих двух компетентных
людей во многом повлияли на формирование позиции
самого Витте к началу мирных переговоров.
Говоря о человеческих качествах Самойлова, Корос-
товец отмечал наличие у него превосходного чувства
юмора, умения подмечать различные людские недостат-
ки и беззлобно подтрунивать над ними невзирая на чины
и звания: по пути в Портсмут все, включая и самого
Витте, становились объектом его дружеских шуток. Од-
нако и Самойлову были присущи свои слабости, в част-
83
ности любовь к пиву, которое он, по словам Коростовца,
поглощал в большом количестве11.
В целом доброжелательную оценку дает Самойлову (тог-
да уже генерал-майору) и Д.И. Абрикосов, некоторое
время служивший с ним в посольстве в Токио накануне
Первой мировой войны. Абрикосов отмечает, в частно-
сти, своеобразие личности генерала, хорошее знание им
японского языка и местных обычаев (на момент их встре-
чи в Токио Самойлов провел в Японии более 5 лет). Это-
му во многом способствовало наличие у него собствен-
ной «мадам Баттерфляй», как называл японскую под-
ругу генерала в своих мемуарах острый насмешник Аб-
рикосов. По его словам, попав в Японию накануне вой-
ны, холостяк Самойлов оказался полностью околдован
женственностью и кротостью японок12. Будучи вынуж-
ден покинуть эту страну после начала военных действий,
он сначала находился в действующей армии, а после-
дние месяцы перед отъездом в Портсмут состоял помощ-
ником генерала Ермолова в Лондоне и там, якобы жес-
токо страдая по оставленной на время возлюбленной, он
«беспрестанно говорил (коллегам по посольству. - ПЛ.)
о чарах японских женщин». Когда же после окончания
войны Самойлов вновь воссоединился со своей возлюб-
ленной, она «стала править им железной рукой». Абри-
косов дает этой женщине весьма нелицеприятную ха-
рактеристику, называя ее «настоящим драконом в от-
личие от большинства японок, кротких и покорных, чья
жизнь обычно бывает посвящена служению мужчине».
В данном же случае, по его словам, сотрудники посоль-
ства были свидетелями множества «сцен», зачастую со-
провождавшихся изгнанием В.К. Самойлова из его дома,
и тогда он был вынужден оставаться ночевать в близле-
жащем отеле. При этом «мадам» периодически вовле-
кала генерала в свои семейные дела тем, что стремилась
устраивать через него судьбу своих многочисленных род-
ственниц, пристраивая их поочередно (по своему приме-
ру) в дома к холостым иностранцам. При этом, пишет
Абрикосов, от Самойлова требовалось намекать каждому
новому сотруднику посольства по прибытии его в Токио,
что его уже ждет очаровательная «мадам Баттерфляй».
б
84
Тем не менее генерал, по-видимому, искренне любил свою
пассию, и после его смерти все имущество Самойлова
должно было отойти к ней. Однако судьба распоряди-
лась иначе — женщина умерла вскоре после него, и деньги
в итоге получили ее многочисленные родственники13.
Стремление приступить немедленно к выполнению
задач, стоящих перед военным агентом, Самойлов обна-
ружил сразу же после вторичного назначения в Япо-
нию, причем к работе по сбору информации и подбору
кадров он приступил, еще находясь на пути в Иокога-
му, куда он прибыл в пятницу 6 апреля 1906 года на
рейсовом немецком пароходе. Так, делая остановку в
Шанхае, он 18/31 марта 1906 года отправил оттуда те-
леграмму начальнику Генштаба генералу Ф.Ф. Палицы-
ну, в которой запрашивал разрешение нанять «надеж-
ного шпиона» с жалованьем 300 иен в месяц и выпла-
той премиальных за получение особо важных сведений.
Однако в ответе, который пришел через неделю, сооб-
щалось: «Главный Штаб приказал повременить нани-
мать шпиона»14. Правительство по традиции экономило
там, где этого делать не следовало...
Первый месяц в Японии Самойлов потратил на озна-
комление с общей ситуацией в стране после войны, за-
тем представил краткий очерк внутреннего положения,
особое внимание уделив состоянию экономики и денеж-
ным ресурсам Японии. Вывод был сделан однозначный:
война хоть и ослабила, но «не подорвала благосостоя-
ния страны». Две трети военных расходов уже через год
вернулись в страну, и можно было констатировать, что
по-прежнему «Япония идет уверенным ходом к наме-
ченной цели». Оставалась главная задача: выяснить,
«какова эта цель и насколько она затрагивает (так!) наши
интересы»; но получение ответа требовало больше вре-
мени и поиска новых сведений. Собранные данные, по
мере их накопления, впрочем, лишь укрепили его уве-
ренность в том, что опасность войны с Россией сохраня-
ется, ибо «удачная война лучше всего поправит финан-
сы страны», а других потенциальных противников не
просматривалось15. Самойлов в августе того же года при-
шел к выводу, что японцы делают все, чтобы «в буду-
85
щей войне, которая несомненно не за горами, остаться
вновь победителем»16.
Для нас представляет интерес точка зрения Са-
мойлова на возможную перспективу развития япо-
но-китайских отношений. В частном письме в марте
1907 года он указывает, что японские планы, судя по
всему, состоят в том, чтобы войти в Китай, стать там
хозяином положения, а затем с помощью китайцев вы-
теснить Россию с берегов Тихого океана. Чтобы это сде-
лать, надо «поднять в Китае... кутерьму и явиться хо-
зяйничать. Для этого-то они прикармливают у себя ки-
тайских революционеров». Правда, японцы в тот мо-
мент не были заинтересованы в форсировании событий,
ибо «теперь японцам... нужно лет 5 на увеличение своей
армии и флота... Но если что и случится (то есть начнут-
ся угрожающие действия с российской либо китайской
стороны. — П.П.), то они всегда готовы»17.
Со своей стороны, Генштаб регулярно направлял во-
енному агенту программы поиска сведений, интересую-
щих различные отделы Военного министерства, давал
ему задания относительно тех или иных военных аспек-
тов, однако сами задания (по мнению агента) подчас ста-
вились не вполне верно: они либо выходили за пределы
возможностей Самойлова, либо попросту не отвечали
реальной обстановке, будучи механически перенесены с
довоенных документов. В подобных случаях он вежли-
во отвечал, что обязуется «приложить все старания», и
при этом брался разъяснить петербургскому руководству
действительное положение вещей. Так, в одном из по-
лученных им запросов стояла задача добыть план японс-
ких береговых укреплений, но исходя из того, что после
Цусимы у России практически не существовало флота на
Тихом океане, немедленное выполнение этой задачи не
представлялось ему актуальным. Самойлов предложил
вовсе снять на время этот вопрос, сосредоточившись на
сведениях о развитии и организации сухопутных сил
Японии, что с его точки зрения казалось куда важнее18.
Многие из присылаемых ему вопросов были дублиро-
ванием того, о чем Генштаб запрашивал своих военных
агентов в Европе и что могло представлять интерес только
при изучении западноевропейских государств. Для Са-
86
мой лова же главным было найти ответ на вопрос, гото-
вится ли Япония к новой войне, и если да, то против
кого. Им были сделаны выводы, что Япония не сокра-
щает издержки на военные расходы, и в принципе «но-
вая война с нами (то есть Россией. - ПЛ.) за оконча-
тельное преобладание на Дальнем Востоке не представля-
ется совершенно невозможным»19. В этой связи военный
агент считал наиболее практичным добывать сведения в
порядке их реального значения, исходя из существующей
стратегической обстановки, одновременно отодвигая вы-
яснение мелких деталей «до более удобного времени».
Так, военный агент был крайне заинтересован в по-
лучении сведений о деятельности японцев в Маньчжу-
рии и Корее. Общую информацию об этом он собирал в
Японии, о подробностях же рассчитывал справляться у
военных агентов в Китае.
Порой приходилось заниматься и совершенно «нево-
енными» вопросами. Как-то один иностранец, давний
знакомый, обратился к военному агенту с предложени-
ем купить у японцев паровозы (якобы около семи),
брошенные в Порт-Артуре после капитуляции. Нали-
цо была попытка обычной спекулятивной сделки, тем
не менее Самойлов, согласно инструкции, запросил об
этом Штаб в Харбине, откуда по прошествии месяца
пришел отрицательный ответ.
Как и прочие иностранцы, военный агент почти круг-
лосуточно находился под наблюдением японских спец-
служб, не имея возможности держать на квартире ни-
каких сколько-нибудь важных бумаг или документов,
не говоря уже о шифрах, которые приходилось хранить
в несгораемом шкафу в миссии. Надзор распространял-
ся также на частную жизнь. Некоторых из своих «пер-
сональных шпионов» Самойлов знал благодаря собствен-
ным секретным агентам, о других мог лишь догадывать-
ся. Все это приводило к тому, что периодически прихо-
дилось избавляться от части архива, составляя при этом
акты уничтожаемых бумаг. Впервые сожжение архива
военного агента имело место уже после русско-японской
войны по приказу наместника Алексеева, перед отъез-
дом Самойлова из Японии.
87
В этих условиях особенно остро встала проблема от-
правки дипломатических донесений в Петербург. Един-
ственным надежным способом были «союзные» фран-
цузские пароходы, на которых русская дипломатическая
почта секретно от японцев отправлялась в Россию через
Марсель и Париж, при этом донесения находились в пути
около 7-8 недель. Другой способ заключался в том, что
корреспонденцию из Токио в Осака отправляли с осо-
бым курьером, который затем передавал ее на русские
пароходы, идущие из Нагасаки до Владивостока. Одна-
ко даже спустя год после окончания войны курьерская
служба все еще не возродилась, французские же паро-
ходы в Нагасаки не заходили. Ситуация осложнялась
тем, что наряду с отправлением регулярных донесений
в Генеральный штаб военный агент был обязан снаб-
жать основной информацией командование дальневос-
точных военных округов, в частности Приамурского и
Иркутского, а также Штаб войск Дальнего Востока в
Харбине. Для этого Самойлов предполагал использовать
технические возможности обоих округов для передачи
через них телеграфом с помощью военного шифра сек-
ретных сведений в Петербург на случай, если иной спо-
соб окажется недоступен. С этой целью штабы округов
должны были переводить Самойлову суммы в размере
500 рублей каждый для оплаты телеграфных расходов.
Кроме того, они посылали ему еще по 200 рублей для
приобретения им японских географических карт, воин-
ских уставов и иных изданий военного характера. День-
ги переводили через Русско-Китайский банк в Иокога-
ме. Что касается прочей корреспонденции (вся почта, при-
ходящая на имя военного агента, включая частную пере-
писку, японцами вскрывалась), то Самойлов просил все
отправлять ему с оказиями и по возможности в штаб кре-
пости Владивосток (в секретных пакетах), откуда она уже
доставлялась русскими пароходами в Нагасаки и через
тамошнего консула пересылалась к нему в Иокогаму20.
Опыт общения с японцами позволил Самойлову прий-
ти к убеждению, что новое военное столкновение на
Дальнем Востоке станет гибельным для России. Поэто-
му он был очень обеспокоен любой возможностью ухуд-
шения двусторонних отношений вследствие каких-либо
88
политических перемен. Так, его очень встревожило из-
вестие о смерти князя Ито Хиробуми, последовавшей в
результате покушения на него 26 октября 1909 года на
вокзале в Харбине. В своем рапорте об этом событии
Самойлов писал, что для России эта смерть имеет боль-
шее значение, чем для кого бы то ни было, поскольку
«князь Ито был, вероятно, последний человек, который
искренне думал о сближении с Россией» и, будучи «ис-
кренним патриотом, полагал в то же время, что благо
Японии в мире, а не в войне, и когда перед минувшей
войной (русско-японской. — П.П.) он увидел, что мнение
тайного совещания склоняется к войне, то он оставил
совет и в принятии решения воевать с нами не участво-
вал». Далее Самойлов отмечает, что «со смертью Ито Хи-
робуми, пользовавшегося всеобщим уважением, среди генро
(так!) нет никого, кто бы в критическую минуту мог смело
высказаться против большинства, которое в общем настро-
ено если не совсем воинственно, то — не мирно»21.
Трудные условия работы военного агента
Первоначально штат военного агента состоял всего
из двух человек: его самого и помощника военного аген-
та. Однако попытки Самойлова назначить на должность
помощника хорошо известного ему штабс-капитана Би-
рюкова, с тем чтобы использовать его затем для разве-
дывательной деятельности в Корее, занятой японскими
войсками, не увенчались успехом. Японцы не дали раз-
решение Бирюкову на въезд в Корею, и некоторое вре-
мя Самойлов вынужден был справляться со всеми дела-
ми в одиночку. Возможно, причиной послужило то, что
Бирюков ранее жил в Корее, где он сначала был учите-
лем, а затем разведчиком. Вероятнее всего, это стало в
итоге известно японцам. Все же, не желая терять ценно-
го сотрудника, Самойлов пытался устроить Бирюкова в
Шанхай, с тем чтобы выждать время и одновременно
оттуда начать организацию сбора сведений в Корее и
создание там шпионской сети, не дожидаясь японского
разрешения на въезд Бирюкова в Сеул. В те годы япон-
ская администрация очень настороженно относилась к
любому упоминанию о русских шпионах, что активно
89
использовалось прессой, периодически публиковавшей
материалы на эту тему. Со временем, однако, проблему
удалось решить, и Бирюков отбыл в Корею, где затем
проработал более десяти лет (1908—1921) на консуль-
ских должностях в Гензане (Вонсан) и Чондзине (Сей-
син)22. Японская администрация и в дальнейшем весь-
ма настороженно относилась к каждой новой попытке
назначить в Корею русского офицера (что обычно про-
водилось под предлогом изучения языка, научной ко-
мандировки и пр.). Когда же офицера направляли соб-
ственно в Японию, подобных препятствий почти никог-
да не возникало. Более того, весной 1909 года японский
Главный штаб довольно неожиданно обратился через
своего военного агента в Петербурге, полковника Хаги-
но Суэкичи, к русским властям с предложением прико-
мандировать русских офицеров к японской армии на
таких же условиях, как это делалось с офицерами дру-
гих армий. Ранее представители Военного министерства
неоднократно запрашивали по этому же вопросу русско-
го агента в Японии, но он всегда отвечал, что подобное
решение может быть принято только в Петербурге. Мо-
тивом этих настойчивых предложений выставлялось
желание дальнейшего сближения и взаимного ознаком-
ления двух армий. При этом японцами подчеркивалось,
что «в настоящее время не существует причин, которые
бы препятствовали русским офицерам быть прикоман-
дированными к японской армии наравне с офицерами
других наций». Более того, отныне русские офицеры ста-
ли получать приглашения присутствовать на армейских
маневрах, куда не допускались представители других
стран (так, например, в 1909 году поручик лейб-гвардии
Уланского полка А. Панчулидзев присутствовал на ма-
неврах кавалерии и конной артиллерии)23.
Постепенно ситуация вокруг помощника военного
агента нормализовалась. В первые годы при В.К. Са-
мойлове эту должность занимал подполковник Генштаба
Б.А. Семенов, прибывший в Японию 3(16)/VII 1907 года
(до этого Самойлов проработал больше года практически
один) и прослуживший здесь пять лет. Со временем штат
сотрудников расширился - необходимость присутствия
на армейских маневрах, периодические отлучки агента
90
и поездки по стране требовали иметь у себя в подчине-
нии больше людей.
Разведывательная работа постоянно тормозилась не-
достатком денег. Доходило до того, что Самойлов вы-
нужден был покупать из личных средств все самое необ-
ходимое, включая пишущую машинку для себя и свое-
го помощника24, не говоря уже об оплате услуг своих
потенциальных информаторов. Однако долго так про-
должаться не могло, нужно было изыскивать дополни-
тельные средства. Через два месяца после прибытия
Самойлов извещает Генштаб о представившемся случае
«нанять вместе с нашим морским агентом общего шпи-
она» с вознаграждением 100 иен в месяц25. Это был не-
кий европеец, давний знакомый Самойлова, который уже
неоднократно оказывал России в ходе недавней войны
услуги такого характера. Предложение снова было от-
клонено штабом, однако этим было положено начало
многолетнему и плодотворному сотрудничеству военно-
го и морского агентов, и впредь постоянного оказывав-
ших друг другу помощь в добывании и перепроверке
получаемых сведений.
Интересно, насколько порой история повторяется в
мелочах. Когда спустя восемь лет началась Первая ми-
ровая война, отставной контр-адмирал великий князь
Александр Михайлович был приказом главнокоманду-
ющего поставлен во главе русского воздушного флота.
Вместе с приказом о назначении он получил от военного
ведомства в свое полное распоряжение только... вагон-
салон для проезда по железной дороге. Что же касается
прочего, то: «самолеты, пулеметы, летчиков, техников,
автомашины и даже пишущие машинки — я должен
был обеспечивать сам»26. Можно лишь гадать, как мог-
ла бы пойти история России, будь, к примеру, у ее раз-
ведчиков и адмиралов всегда под рукой в необходимом
количестве хотя бы пишущие машинки.
Спустя еще два месяца, в рапорте от 20/7 июля 1906
года, Самойлов вновь обращается в Главное управление
Генштаба с просьбой о деньгах, необходимых на секрет-
ные расходы. При этом он ссылается на важность сведе-
ний относительно организации японской разведки во
Владивостоке, ибо на сей раз эти услуги ему предлагает
91
некий японец, отставной поручик, который обещал по-
ставлять подобные сведения и впредь. Речь шла о сумме
в три тысячи иен единовременно и двести иен ежеме-
сячных выплат. Это превышало жалованье самого воен-
ного агента, и так как японец требовал немедленного
ответа, сделка не состоялась27. Тем не менее Самойлов
извещал Генштаб, что в случае положительного реше-
ния вопроса он готов в экстренных случаях выплачи-
вать информаторам деньги из своих личных средств, с
последующей компенсацией их казенными суммами.
Однако и само жалованье выплачивалось зачастую с
большим опозданием. Ситуация осложнялась тем, что
японцы установили наблюдение за счетами военного
агента России, о чем он также известил Генштаб, прося
придумать какой-то скрытый способ пересылки денег,
например, приурочивать денежные переводы к выплате
регулярного жалованья. Впрочем, ломать голову над этой
задачей ему пришлось не слишком долго, так как из
Петербурга вновь был получен отказ. Подобное невни-
мание к нуждам военного агента тем более удивитель-
но, что до поражения в войне с японцами агент в Токио,
помимо своего содержания, получал ежегодно по три
тысячи рублей в полное и безотчетное распоряжение «на
секретные расходы» (то есть оплату шпионов и пр. — П.П.),
а после войны, одновременно с введением в посольство
новых штатов, эта статья расходов была попросту лик-
видирована. Бюрократия одержала полную победу: от-
ныне следовало делать особый запрос в Петербург отно-
сительно каждого нового случая предполагаемой опла-
ты секретных сведений, но даже и при положительном
решении вопроса отпускаемая в итоге сумма не превы-
шала 50 рублей в месяц на одного негласного агента,
все же прочие запросы либо отклонялись, либо остава-
лись без ответа. Вместе с тем основная масса предлагае-
мых сведений, как правило, оценивалась информатора-
ми в 2—3 тысячи иен единовременно, причем требова-
лась немедленная уплата, ибо измена японцев своему
отечеству, как правило, была связана с экстренными
обстоятельствами: крупный проигрыш, срочный платеж
по векселю и т.п. При этом многомесячное ожидание
92
денег исключалось. Постоянные же «серьезные» аген-
ты, готовые поставлять информацию регулярно, стоили
очень дорого: например, один японец предлагал Самой-
лову свое сотрудничество за 300 рублей в месяц с «пре-
миальными» за особо важные сведения, а также отдель-
ную оплату всех транспортных расходов. Да и «мелкие»
агенты не стали бы рисковать из-за 50 рублей. Все вы-
шеперечисленное было в августе 1906 года доложено
Самойловым в его рапорте начальнику штаба войск Даль-
него Востока вместе с соображениями по поводу буду-
щего финансирования агентуры в Японии28.
Особенно беспокоило военного агента то, что, однаж-
ды отклонив чье-либо предложение о сотрудничестве,
нельзя будет рассчитывать на него в будущем. Слежка
за всеми иностранцами, особенно за представителями
дипкорпуса, велась японцами почти открыто, и риск
вступать в контакт с военным агентом был чрезвычайно
велик, чтобы лишний раз повторять визит к нему. Так,
из-за отсутствия денег был утерян шанс получить обра-
зец японского пороха «шимоза», причинившего столько
неприятностей русским во время войны. Японец, пред-
лагавший купить у него образец, исчез и более не появ-
лялся. Кроме того, не имея на руках не только денег, но
и каких-либо полномочий производить расходы аван-
сом, Самойлов рисковал своим авторитетом российско-
го представителя. В рапорте он просил вернуть ему в
распоряжение хотя бы довоенную сумму в три тысячи
рублей с правом расхода их по своему усмотрению; в
противном случае, писал он, «лучше было вовсе отка-
заться от получения секретных сведений, так как все
эти переговоры и проволочка могут только скомпроме-
тировать меня, не приводя ни к какому результату»29.
Наконец из Харбина (не Петербурга!) поступил теле-
графный запрос от начальника Штаба армии генерала
Орановского (до которого дошли сведения о бедствен-
ном положении финансирования разведки в Японии),
сколько именно денег необходимо иметь на первое вре-
мя. Самойлов немедленно телеграфировал ответ, назвав
все ту же сумму в три тысячи рублей, добавив от себя
фразу: «Предложения (сотрудничества. — ПЛ.) есть, нуж-
93
ны только деньги». Через неделю из Харбина пришел от-
вет об ассигновании ему приказом командующего требуе-
мой суммы30. Обстановка стала понемногу налаживаться.
Надо отметить, что здесь, как часто бывает, свою роль
сыграл «человеческий фактор». Начальник Штаба ар-
мии в Харбине, генерал В.А. Орановский, в русско-япон-
скую войну занимал должность генерал-квартирмейсте-
ра Маньчжурской армии, где ему пришлось вплотную
столкнуться с последствиями невнимания к разведыва-
тельной деятельности в канун войны. Именно Оранов-
ский был назначен главой делегации на переговорах
по заключению перемирия в войне; под его руководством
уже после войны был составлен подробный отчет о при-
чинах поражения, где указывались главные промахи и
ошибки31. В каком-то смысле его присутствие в Харби-
не было судьбоносным для становления разведки в Япо-
нии. Однако и впоследствии военному агенту приходи-
лось постоянно экономить, дабы иметь на руках «жи-
вые деньги»; так, еще в марте 1907 года Самойлов про-
сит Генштаб высылать ему жалованье почтой (мотиви-
руя это тем, что накладные расходы телеграфа слишком
велики) и переводить эти деньги за год-полтора вперед в
отделение Русско-Китайского банка Иокогамы, как это
делалось Морским штабом своему морскому агенту32.
Самым невероятным во всей этой политике «эконо-
мии средств» на военной разведке было то, что все про-
исходило не до, а после поражения в войне, которого
при правильной постановке разведывательного дела мог-
ло бы и не случиться, или, во всяком случае, потерь
могло быть значительно меньше. Это отлично понимал
Самойлов. В одном из своих рапортов он приводил убе-
дительный пример: в самый канун войны он получил от
неназванного лица предложение заранее сообщать о ма-
неврах японского флота в случае начала им военных
действий. Только отсутствие в нужный момент требуе-
мой суммы (несколько тысяч рублей) не позволило в итоге
заблаговременно получить известие о выходе японской
эскадры из Сасебо и сообщить об этом в Порт-Артур33.
В то же время японцы не жалели денег на приобрете-
ние важных для себя сведений. В частном письме на
94
имя генерала Орановского от 7/20 июля того же года
Самойлов сообщал (со ссылкой на секретный источник),
что Штаб Квантунского командующего войсками поку-
пает через некоего русского офицера образцы русских
карт и топографической съемки, платя за это в среднем от
700 до 1000 иен (однажды был случай уплаты 5000 иен!).
И это при том, что одновременно аналогичной съемкой
местности в Корее и Маньчжурии было занято в общей
сложности около 4000 японцев.
Одним из легальных источников получения ценной
информации было приобретение издаваемой в Японии
литературы о минувшей войне (здесь следует отметить,
что многие книги и альбомы выходили не только на
японском, но и на европейских языках). Но для этого
требовались дополнительные средства. Самойлов напра-
вил специальный запрос начальнику военно-статисти-
ческого отдела Главного управления Генерального штаба
относительно того, будет ли признана целесообразной
покупка означенных сочинений, и в случае положи-
тельного ответа просил об отпуске денежных средств,
указывая, что надо торопиться, ибо в Японии стоимость
книги по подписке до ее издания значительно ниже
продажной цены.
Так, в 1906—1907 годах военным агентом были при-
обретены и отосланы в Приамурский и Иркутский воен-
ные округа несколько изданных описаний русско-япон-
ской войны, «Описание Маньчжурии» полковника Мо-
рита (бывший тайный агент Японии в Чифу), «Настав-
ления для стрельбы крепостной артиллерии» и «Уст-
ройства связи во время стрельбы» (всего три тома); кар-
та путей сообщения Японии; 15 книг по тактическим и
иным вопросам, включая книгу «Бусидо», составляв-
шую основу воспитания японской армии; переводы ста-
тей из военного журнала, издаваемого Токийским офи-
церским клубом (последние были получены «негласным
путем»), и другие материалы.
Завербовать японца для шпионажа в пользу зарубеж-
ного государства было сложно, но даже и в этом случае
не было полной уверенности в том, что поставляемые
сведения заслуживают уважения. Требовалась постоян-
95
ная проверка и перепроверка информации, и вместе с
тем иногда совершенно неожиданно удавалось получать
важные и достоверные сведения34. Поэтому главная ра-
бота велась, как правило, на основании доступа к от-
крытым или частично открытым источникам, чему спо-
собствовало наличие широкого круга связей у военного
агента среди японской администрации и иностранных
подданных, проживающих в Японии. Одним из таких
информаторов был военный агент Франции, подполков-
ник барон Корвизар, чье содействие как в оказании по-
мощи русским военнопленным, так и в добывании сек-
ретных сведений было очень полезным. Он, в частно-
сти, разрешил Самойлову пользоваться своими архива-
ми, достал для него секретный план всех японских осад-
ных работ под Порт-Артуром. За это Самойлов со своей
стороны поддержал ходатайство русского посланника
барона Р.Р. Розена о награждении Корвизара с учетом
его прежних заслуг орденом Св. Анны 2-й степени, счи-
тая, что это станет «вполне заслуженным вознагражде-
нием барону Корвизару за его содействие мне в прошлое
и настоящее время и поощрит его и на будущее» (рапорт
от 24/lV(6/V)—1906)35. Награда же, официально данная
как знак выражения благодарности за помощь русским
военнопленным, не должна была возбудить подозрений
японской стороны и тем самым сохраняла алиби фран-
цуза на случай каких-либо осложнений. Как обычно,
ответа из Петербурга своевременно не последовало, и
тогда Самойлов шлет повторное представление к награж-
дению барона Корвизара русским орденом, где он прямо
указывает, что это — единственный способ обеспечить
гарантированный доступ к материалам о предстоящем
перевооружении японской артиллерии, и просит уведо-
мить его по телеграфу о положительном решении вопро-
са (рапорт от 24/IX/7X-1906)36. Это были не пустые
слова: в октябре того же года барон Корвизар передал
русскому коллеге описание и чертеж вновь изобретен-
ной японской ручной гранаты, добытые им через свои
источники37. Среди прочих услуг, предложенных баро-
ном Корвизаром, были полторы тысячи негативов со
съемок действующей японской армии, ознакомление с
96
которыми представляло несомненный интерес для Рос-
сии. Причем сами негативы давались бесплатно, нужно
было лишь изыскать 500 иен на фотопечать. Однако и
этих денег не было в наличии, как не было и надежд на
их получение в будущем, и негативы отправились в Па-
риж. К сожалению, документального подтверждения о
согласии Генштаба на награждение барона орденом об-
наружить в архиве не удалось; не исключено, что и на
сей раз все ограничилось в лучшем случае лишь прочте-
нием представленных материалов.
Иногда, правда, удавалось склонить к сотрудничеству
в той или иной форме кого-либо из японских граждан-
ских чинов; реже — военных, что рассматривалось как
большая удача. В архиве сохранилось представление к
ордену Св. Анны 3-й степени «для нехристиан» капита-
на кавалерии Киока Махико за услуги, оказанные им
во время маневров помощнику военного агента поручи-
ку А. Панчулидзеву.
Именно Самойлов первым среди русских дипломатов
всерьез обратил внимание на Танака Гиити (1863-1929),
в ту пору мало кому известного подполковника япон-
ского Генерального штаба. Вскоре после войны Штаб
командующего войсками на Дальнем Востоке возбудил
вопрос о получении из Японии церковных предметов,
оставшихся в гарнизонной церкви Порт-Артура после
капитуляции. Танака, который в молодости некоторое
время служил в России и был в Новочеркасском полку
командиром роты, а затем батальона (в 1897-1902),
попутно блестяще овладел русским языком и проникся
к этой стране определенной симпатией. Он активно уча-
ствовал в выполнении вышеназванной задачи, приняв
на себя основные хлопоты и не жалея времени, и имен-
но благодаря его стараниям удалось отыскать и доста-
вить в посольство все 36 церковных предметов. Исполь-
зовав это как официальный предлог, Самойлов напра-
вил в Генштаб рапорт с ходатайством о награждении
Танака орденом Св. Станислава 2-й степени со звез-
дой, установленной для иностранцев, с тем чтобы но-
вая награда не была бы ниже имеющейся (Танака был
ранее награжден русским орденом Св. Анны 2-й степени).
97
В представлении отмечалось, что Танака уже длительное
время сотрудничал с русским военным агентом, предос-
тавляя тому различные секретные сведения о работе япон-
ских военных комиссий, тексты лекций о войне для япон-
ских офицеров и т.д. Новый посланник в Токио Ю.П. Бах-
метьев (1906-1908) поддержал представление к ордену,
разделяя мнение Самойлова, что это поощрение позволит
расширить круг получаемых от Танака сведений38.
Мало кто мог тогда думать, сколь блестящая карьера
ждала этого офицера, «японского Бисмарка». Всего че-
рез 12 лет он станет военным министром и будет сохра-
нять этот пост за собой в составе двух кабинетов под-
ряд, а в 1927 году он возглавит правительство Японии,
совмещая наряду с премьерством функции министров
иностранных дел и по делам колоний, и фактически
откроет путь японскому порабощению Азии. Невероят-
но, но факт: будущий автор пресловутого «меморандума
Танака» (1927), где планы расширения японской экс-
пансии включали едва ли не две трети территории Рос-
сии, некогда оказывал услуги русской разведке!
Доверительные отношения между Самойловым и Та-
нака сохранялись и в дальнейшем. Так, благодаря сво-
евременному вмешательству Танака было замято дело о
скандале, который однажды зимой 1907 года устроил в
Токио некий безымянный русский офицер из числа ста-
жеров Восточного института. Желая сделать приятное
своему русскому другу, Танака не дал дальнейшего хода
расследованию попавшего к нему доклада японских жан-
дармов об этом инциденте39. Именно Танака (уже пол-
ковник) извещал Самойлова весной 1909 года о планах
своего начальства прикомандировать русских офицеров
к японской армии, как это уже было сделано ранее с
офицерами других стран. Спустя еще несколько лет,
вечером 11 ноября 1911 года, Танака, ставший к тому
времени начальником Департамента внутренних дел
Военного министерства, посетил генерал-майора Самой-
лова и в ходе состоявшейся беседы неожиданно коснул-
ся неизвестных последнему планов якобы предстоящей
японской военной экспедиции в Китай («если обстоя-
тельства того потребуют») и при этом предложил Рос-
7 Япония
98
сии принять равное участие в планируемой интервен-
ции, интересуясь, какие силы могла бы Россия отпра-
вить в Пекин. Вся эта информация была Самойловым
немедленно сообщена телеграммой в Генштаб, тотчас же
началось зондирование обстановки через дипломатические
каналы, но через несколько дней все окончилось ничем -
японское Министерство иностранных дел дезавуировало
информацию Танака как «не соответствующую взглядам
японского правительства». Породив немало вопросов, дан-
ный эпизод так и остался до конца неразгаданным40.
В годы Первой мировой войны генерал Танака был
некоторое время прикомандирован к посольству Японии
в России в качестве военного атташе, а во время интер-
венции весной 1919 года он возглавлял японскую воен-
ную миссию при сибирском правительстве П.В. Воло-
годского. Впоследствии, уже будучи военным министром,
встречаясь с деятелями белого движения, беседуя с ними
по-русски, генерал неоднократно подчеркивал, что он -
«друг России», и любил вспоминать разные истории о
старой русской армии41. Судя по всему, Танака пред-
ставлял собой довольно распространенный в те годы в
Японии тип «русофила-советофоба».
Военный агент периодически устраивал поездки с
целью проверки состояния могил русских воинов, как
умерших в плену в 1905—1906 годах, так и давних захо-
ронений моряков Тихоокеанского флота. То, что эти
могилы находились в разных местах, позволяло агенту
беспрепятственно передвигаться по стране и собирать
сведения о японской армии. Параллельно он стремился
привлечь к разведывательной работе тех немногих рус-
ских, кто постоянно или подолгу проживал в Японии,
особенно из числа знатоков японского языка и обычаев.
Среди тех, с кем он вел переговоры о сотрудничестве,
особенный интерес вызывает Д.М. Позднеев — выдаю-
щийся японовед, автор книг и учебников по преподава-
нию японского языка, бывший ректор Восточного ин-
ститута во Владивостоке, живший в 1906—1910 годах в
Японии. Генштаб известил Самойлова, что было бы же-
лательно привлечь к агентурной работе Позднеева. Со
своей стороны Д.М. Позднеев не отказывался от сотруд-
99
ничества (хотя и предупреждал, что секретные сведения
сообщать не может) и выдвигал в качестве своих усло-
вий сохранение ему жалованья на уровне оклада в Вос-
точном институте (7000 руб.), а также оплату квартир-
ных (900 руб./год) и транспортных расходов с внесени-
ем денег без указания источника (во избежание подо-
зрений) в Русско-Китайский банк в Петербурге42. Легко
заметить, сколь высоко Позднеев оценивал свое предпо-
лагаемое сотрудничество даже в таком «урезанном виде»:
требуемое им вознаграждение было не только выше го-
дового жалованья помощника военного агента, но и по-
чти в полтора раза превышало сумму, ежегодно выделя-
емую посольству на все «секретные надобности». Вмес-
те с тем агент не без оснований рассчитывал на серьез-
ные услуги Позднеева, тем более что вскоре сумма, еже-
годно выделяемая на финансирование агентуры, была
увеличена вдвое. Похоже, что обе стороны со временем
пришли к некоему компромиссу, ибо, как показано в
недавней публикации В.А. Лебедева «Слово — тоже
дело», посвященной проблемам разведки, в одном из
своих донесений в Петербург посол в Японии (с лета
1908) Н.А. Малевский-Малевич ходатайствовал о сохра-
нении в Токио должности корреспондента Петербургс-
кого телеграфного агентства Поздеева (так!), ибо «только
при такой постановке дела осведомительная служба... аген-
тства может принести действительную пользу русским ин-
тересам в Японии». В ответ посол был извещен, что из
ежегодно отпускаемых посольству «по параграфу 4 ст. 2
сметы на секретные надобности 6000 рублей... выдается
коллежскому советнику Д.Н. Поздееву (так!) ежегодно
2500 рублей на разведочную деятельность в Японии»43.
Языковые проблемы в деятельности военного агента
С самого начала перед агентом остро встала проблема
поиска надежных и квалифицированных переводчиков.
Невероятно, но штатная ведомость распределения воен-
ных агентов и их помощников (получена вместе с пред-
писанием от 24/V—1906) совсем не предусматривала рас-
ходы на наем переводчика. Более того, согласно офици-
7*
100
альной справке о составе русской миссии и консульств
на октябрь 1906 года, направленной в Штаб Приамур-
ского военного округа, среди служащих посольства со-
всем не были упомянуты переводчики. На тот момент в
Японии находились: посланник Ю.П. Бахметьев, пер-
вый секретарь Г.А. Казаков, генеральный консул в Иоко-
гаме В.Ф. Гроссе, консулы: в Нагасаки — З.М. Полянов-
ский, в Хакодате - В.В. Траутшольд, в Кобе - А.С. Мак-
симов; кроме них упоминались морской агент А.Н. Вос-
кресенский (Иокогама), финансовый агент Г.А. Вилен-
кин (Токио) и в Корее — генеральный консул в Сеуле
Е.А. Плансон44. Правда, по другим источникам в мис-
сии числились (возможно, временно отсутствовали) драго-
ман (то есть переводчик) А.К. Вильм и стажер Е.Ф. Лебе-
дев45, при этом Вильм жил в Японии дольше всех — с
1891 года и, безусловно, обладал большим опытом. Но в
любом случае его одного явно на все не хватало, да и
специфика работы военного агента предъявляла к пере-
водчику особые требования.
Во-первых, основная часть переписки с японскими
учреждениями шла на японском языке; было необходи-
мо переводить на русский приказы, положения и т.д.
Причем для этого нужен был именно японец, ибо, как
специально подчеркивал в своем рапорте Самойлов, все
эти документы «даже при знании японского языка не мо-
гут быть переведены европейцем, так как пишутся совер-
шенно особым канцелярским языком, нам непонятным»46.
Во-вторых, нужен был хороший устный переводчик
для непосредственного общения с японцами, оформле-
ния покупок и т.д. Например, в книжных магазинах
иностранцу было крайне трудно приобрести официаль-
ные издания (особенно военные уставы и иную подоб-
ную литературу), переводчик же покупал, делая вид,
что берет это для себя. Словом, обойтись без письменно-
го и устного переводчика было совершенно невозможно.
По этой причине все зарубежные посольства и консуль-
ства, а также все военные и морские агенты зарубежных
стран, исключая Россию, имели своих переводчиков.
До войны финансирование переводчиков производи-
лось по статье «секретные расходы»; ликвидация ста-
101
тьи повлекла за собой отсутствие денег, и Самойлов был
вынужден просить Генштаб о выделении дополнитель-
ных 100 рублей в месяц на наем переводчика, подчер-
кивая исключительную зависимость от этого службы
военного агента47. Так, например, отсутствие денег на
содержание переводчика вынудило его отказаться от
предложения Штаба войск Дальнего Востока (Харбин)
высылать ему как военному агенту (бесплатно!) газету
«Юань-дунь-бао», так как ее некому было переводить.
Впрочем, переводчиков не хватало и в Харбине. Весной
1906 года из Штаба войск Дальнего Востока поступил в
Токио запрос о присылке «грамотного, хорошего пере-
водчика», однако без уточнения конкретных условий
найма. Самойлов был вынужден сделать об этом специ-
альное представление и при этом разъяснял, что в са-
мой Японии невозможно найти подходящего человека
менее чем за 100 рублей в месяц; в случае же переезда в
Харбин требуемая сумма значительно возрастала48. И тем
не менее ему удалось решить проблему: ровно через ме-
сяц, 12/25 июня 1906 года, два ученика Православной
духовной миссии в Японии - Федор Легасов и Андрей
Романовский — были направлены в качестве переводчи-
ков соответственно в Хабаровск и Харбин, с выдачей на
дорогу по 100 рублей каждому, о чем было заранее сооб-
щено начальнику крепости Владивосток.
Если же переводчика в Японии все-таки удавалось
найти, то, как правило, его стремились удержать как
можно дольше и обычно как бы «передавали по наслед-
ству», когда из России приезжал новый чиновник на
смену прежнему. Переводчиками дорожили и старались
их всячески отличать по службе. Так, в августе 1908 года
полковник Самойлов ходатайствовал в Генштаб о на-
граждении «японского подданного Масанори Кавасуми,
54-х лет от роду, вероисповедания буддийского, орде-
ном Св. Станислава 3-й степени для нехристиан за тру-
ды и усердие в течение 14 лет службой переводчиком у
военных агентов». Там же указывалось, что М. Кавасу-
ми по окончании Школы иностранных языков посту-
пил переводчиком в русское консульство в Хакодате, а
с 1894 года состоял в должности переводчика военного
102
агента. Кавасуми был удостоен ранее орденов Св. Ста-
нислава 3-й степени и Св. Анны 3-й степени, Золотой
медали за усердие на Аннинской ленте для ношения на
груди (пожалована ему во время приезда в Японию ге-
нерал-адъютанта А.Н. Куропаткина), а также Ордена
Сокровища 8-й степени (последний за службу перевод-
чиком при русских пленных в Сэндае) и медали Японс-
кого Красного Креста49.
Единственным способом раз и навсегда решить дан-
ную проблему было выучить язык самому, ибо знания
европейских языков в Японии было недостаточно. Зада-
ча осложнялась большим количеством специфической
терминологии при почти полном отсутствии справочни-
ков и иной вспомогательной литературы. Но нельзя не
отметить, что В.К. Самойлов (как и его новый морской
коллега А.Н. Воскресенский) успешно справился с этой
нелегкой задачей50.
Хотя Самойлов в официальных рапортах и указывал
о своих познаниях в японском языке достаточно скром-
но, «не считая себя авторитетом в деле изучения япон-
ского языка», на деле сравнительно скоро оказался в
состоянии читать, понимать речь на слух и вполне снос-
но говорить по-японски. О хорошем его знании японс-
кого языка свидетельствует, в частности, донесение Са-
мойлова в Генштаб от 28 августа 1908 года, где он, ка-
саясь вопроса стажировок в Японии русских и иност-
ранных офицеров, изучающих японский язык, подроб-
но анализирует существующее положение и отмечает
наиболее важные несоответствия между поставленной
задачей и условиями ее выполнения51. По мнению Са-
мойлова, задача, которая ставилась перед офицерами, -
научиться свободно читать и писать по-японски, — мог-
ла быть выполнена не ранее как через 5-6 лет усидчи-
вых занятий, а не через 6 месяцев, как полагали в рос-
сийском Генштабе: именно такова была стандартная про-
должительность командировки офицера в Японию. В этой
связи он писал в Генштаб, что и через год после начала
занятий «прилежный учащийся самое большее, на что
будет в состоянии, [это] при помощи словаря разобрать
кое-какие статьи в газете, например, телеграммы, заго-
103
ловки и т.п.». Он далее указывал, что даже способному
ученику-японцу требовалось не менее 3—4 лет для усво-
ения иероглифики, необходимой для чтения газет и книг
(около 3—4 тыс. знаков), а европейцу на это потребова-
лось бы много больше времени, не говоря уже о чтении
японской скорописи, что было «крайне трудной зада-
чей, требующей очень много труда и времени»52. Ранее,
в другом донесении (от 16/4 III-1907) он писал, ссыла-
ясь на личный опыт, что «наименьший срок, в который
можно приобрести знания, необходимые для того, что-
бы говорить, немного читать и писать в размере, доста-
точном для военных целей, — надо считать в два года»,
в противном же случае время, проведенное в команди-
ровке, окажется для офицеров потерянным и выданные
на это деньги - напрасно выброшенными53.
Здесь будет уместно отметить, что приведенные им в
качестве примера 2 года были приняты за базовый срок
для обучения японскому языку в армиях Англии, Фран-
ции, Германии, о чем военный агент неоднократно до-
носил в Генштаб, прося обратить внимание на уже су-
ществующую практику других армий, вместо того что-
бы придумывать что-то свое, тем более что на момент
подачи им рапорта (весна 1907) в России «не было отно-
сительно этого вопроса никаких правил», как, впрочем,
и надежды на скорое их появление. К рапорту Самойлов
прилагал (в переводе на русский язык) добытую им ко-
пию «Положений» для изучающих японский язык офи-
церов английской армии, считая их наилучшим приме-
ром для подражания (имея в виду союзнические отно-
шения этих двух стран), и такие же копии были разос-
ланы им в дальневосточные военные округа. На тот мо-
мент в Японии стажировалось 14 английских офицеров
против 2 русских (ожидался также приезд групп фран-
цузских, американских и немецких офицеров)54. От себя
Самойлов просил не давать командируемым офицерам
никаких дополнительных поручений секретного харак-
тера (мотивируя тем, что «у них едва хватит времени на
изучение языка»), а вместо этого установить для офице-
ров проведение периодических экзаменов по языку («ина-
че не будет никакого контроля»), как, например, это
104
было заведено у тех же англичан, где контрольные экза-
мены проводились под руководством 1-го драгомана (пе-
реводчика. - ПЛ.) посольства. Русские же офицеры за-
нимались японским языком не только без всякого конт-
роля сверху, но и без каких бы то ни было учебных
программ, что при подобной постановке дела давало мало
шансов на успех.
Однако надеждам Самойлова не суждено было сбыть-
ся, и русское командование продолжало направлять в
Японию офицеров для изучения языка, не обременяя
их ни учебными программами, ни экзаменами по ито-
гам обучения. При этом постепенно снижался мораль-
ный уровень присылаемых офицеров, и военный агент не
раз с горечью констатировал, что если командируемые в
Японию до русско-японской войны офицеры ни в чем пре-
досудительном замечены не были, то теперь сам выбор офи-
церов надлежало бы «делать строго и немедленно отзы-
вать их и исключать из Института (Восточного. — П.П.) за
совершение поступков, позорящих звание офицера»55.
Еще в сентябре 1906 года военный агент представил
рапорт начальнику Приамурского военного округа (от-
куда главным образом и посылались в Японию в период
летних каникул слушатели-офицеры), в котором под-
робно изложил свои взгляды как относительно самой
идеи их командировок, так и по вопросам отбора стаже-
ров и правил проживания офицеров в Японии. В рапор-
те им была подробно обрисована довольно непригляд-
ная картина жизни в Японии русских офицеров.
За всеми прибывшими немедленно устанавливался
полицейский надзор, как за шпионами, о чем многие из
них не догадывались и совершали иногда поступки, ко-
торые могли их серьезно скомпрометировать. Отсутствие
денег вынуждало офицеров селиться в самых дешевых
гостиницах, но и при этом они все равно скоро оказыва-
лись без средств и шли за поддержкой в посольство, а то
и прямо к военному агенту, причем некоторые их них,
руководствуясь слухами о наличии в миссии якобы ка-
зенных сумм для выдачи русским подданным, вели себя
«не в приличной форме и дерзко». Офицеры не считали
нужным являться для представления военному агенту
105
и, даже встречаясь с ним в здании посольства, уклоня-
лись от приветствий, а если и обращались официально,
то лишь с просьбой о выдаче справок о болезни, чтобы
не возвращаться в срок во Владивосток. В рапорте Са-
мойлов подчеркивал, что в его обязанности не входит
следить за тем, «как и где занимаются офицеры и какая
может быть польза от их пребывания в Японии», но бу-
дучи сам офицером, он счел долгом внести ряд предло-
жений относительно изменений существующей практи-
ки, а именно: 1) сообщать впредь военному агенту зара-
нее списки командируемых офицеров, с тем чтобы он
мог уведомлять об их прибытии Военное министерство
Японии, для избежания возможных осложнений; 2) вме-
нить офицерам в обязанность уведомлять военного аген-
та о своем прибытии и местожительстве; 3) предупреж-
дать офицеров заранее как о том, что жизнь в Японии
дорога, так и о невозможности выдачи пособий через
посольство (консульство, военного агента); 4) предупре-
дить офицеров о невозможности получать частную кор-
респонденцию из России через посольство с помет-
кой «до востребования»; 5) не выдавать полностью со-
держания офицерам на руки, «имея в виду слабость ха-
рактера» (то есть склонность к пьянству и развлечени-
ям. - П.П.), а переводить его частями через Русско-
Китайский банк, чтобы впоследствии им было с чем
выехать в Россию; 6) внушить офицерам держать себя
прилично, одеваться в штатское платье (но при этом «не
в рубахи, как рабочим») и помнить, что «за каждым
шагом их следят и осмеивают в лице их всю Русскую
армию»; 7) командируемых офицеров желательно снаб-
жать удостоверениями во избежание недоразумений, так
как имелись прецеденты, когда лица, исключенные из
службы, выдавали себя за офицеров.
Относительно же каких-либо дополнительных пору-
чений, не имеющих отношения к учебе, в том числе раз-
ведывательного характера, военный агент настоятельно
просил не давать их ни в коем случае, ибо это лишь
скомпрометирует офицеров и повредит делу.
Самойлов специально указывал, что был бы рад все-
мерно помогать приезжающим, ибо «некоторое руковод-
ство хотя бы на первое время принесет им только пользу»56.
106
Несмотря на все его просьбы наладить хоть какой-то
порядок в организации стажировок офицеров и главное -
повысить критерии отбора стажеров, положение прак-
тически не изменилось. И в последующие годы военно-
му агенту приходилось сталкиваться все с теми же про-
блемами прибывающих офицеров и улаживать возника-
ющие конфликты. Например, 3 июля 1909 года помощ-
ник военного агента полковник Семенов сообщил в Штаб
Приамурского округа, что из числа 16 офицеров - слуша-
телей Восточного института во Владивостоке, назначен-
ных на летнюю стажировку в Японию, о своем приезде
с указанием места жительства уведомили лишь 6 чело-
век, а лично представляться явился всего один. О при-
бытии же в Японию остальных десяти человек сведения
к военному агенту не поступали. Более того, если преж-
де офицеры селились в основном в Токио, то на сей раз
двое из шестерых избрали местом жительства Нагаса-
ки, а еще трое - просто указали «остров Кюсю», что
делало практически невозможным вести за ними какое-
либо наблюдение, как это предписывалось правилами57.
Как и прежде, в рапортах отмечалась небрежность отбо-
ра стажеров, при этом особо важным делом во избежа-
ние напрасной траты времени и денег Самойлов считал
выяснение на самом раннем этапе обучения, «способно
ли данное лицо достигнуть каких-либо результатов в деле
изучения языка», ибо «опыт показывает, что далеко не
каждый может изучать своеобразный японский язык: у
одного недостает музыкальности слуха, у другого - не-
достатки произношения и т.д.»58.
Впрочем, среди приезжающих были усердные и зна-
ющие офицеры, которые заслужили высокую оценку
военного агента. Так, Самойлов особенно выделял учив-
шегося в Восточном институте штабс-капитана 12-го Вос-
точно-Сибирского стрелкового полка В.В. Блонского, сво-
его давнего знакомого, героя Пекинского похода 1901 года,
человека с «опытностью и необходимым тактом» (к сло-
ву, выполнявшего в Японии наряду с изучением япон-
ского языка поручения секретного характера59), а так-
же поручика Костенко, бывшего некогда в японском пле-
ну, а затем служившего адъютантом начальника крепо-
107
стной артиллерии во Владивостоке. При этом агента по-
прежнему беспокоило отсутствие у прибывающих на
учебу офицеров документов, подтверждающих цель их
визита (они приезжали в Японию в штатском как част-
ные лица), что давало японцам возможность высылать
их из страны по первому подозрению. Еще до войны
Самойлов высказывал свои соображения по этому воп-
росу, теперь он снова просил генерала Орановского о
следующем: чтобы помочь оградить стажеров от возмож-
ных неприятностей, требовалось выдавать им официаль-
ные документы о командировании их на учебу (с предо-
ставлением небольшого казенного пособия), тем более
что подобная практика прикрытия учебными занятия-
ми была характерна и для самих японцев60. При этом,
говоря о желании поручика Костенко совершенствовать-
ся в японском языке, Самойлов замечает, что «чем боль-
ше мы будем поощрять подобные желания со стороны
офицеров, тем будет больше пользы для будущего».
Одной из главных проблем для тех стажеров, кто дей-
ствительно стремился овладеть японским языком, ос-
тавалось материальное обеспечение. Содержание офи-
цера, командированного в Японию на шесть месяцев,
в 1908 году в среднем составляло 180 рублей в месяц,
но этого было недостаточно, ибо минимальная сумма еже-
месячных расходов, вычисленная по опыту прошлых лет,
равнялась 400 рублям. Что касается стажеров из дру-
гих армий, то там командированные офицеры получа-
ли содержание от 12 000 франков (Франция) до 14 000
марок (Германия) в год. Английские же офицеры по-
лучали денег еще больше, так как им по итогам прово-
димых экзаменов за проявленные успехи полагались
особые премиальные выплаты61.
Наконец усилия военного агента по улучшению обу-
чения русских офицеров японскому языку возымели
действие. Весной 1909 года им было получено предписа-
ние Главного управления Генштаба о проведении испы-
таний (экзаменов) в знании японского языка штабс-ка-
питану 11-го Восточно-Сибирского стрелкового полка
Н.В. Осипову, окончившему Восточный институт (1908)
и командированному в Японию для совершенствования
108
в языке. Испытания должны были проводиться дваж-
ды: по приезде офицера в Японию и перед отъездом его
в Россию, но здесь произошла неожиданная бюрократи-
ческая заминка, вызванная вовлечением в переговоры
двух различных ведомств. Назначенная для проведения
экзаменов комиссия при посольстве нуждалась в соот-
ветствующем указании из российского Министерства
иностранных дел, ибо отсутствие такого указания не по-
зволяло проводить в посольстве аттестацию армейского
офицера. Это, в частности, стало причиной отсрочки в
проведении испытания капитану Генштаба Кривенко, ко-
мандированному в Японию годом раньше. Тем не менее в
августе 1909 года Осипов сдал свой первый экзамен, и акт
экзаменационной комиссии был отправлен в Петербург62.
Большой интерес у военного агента вызывала систе-
ма обучения и подготовки японских офицеров по иност-
ранным языкам и обучение их шпионской деятельнос-
ти. Так, ему удалось добыть (возможно, при помощи все
того же Танака) «Программы» для испытания японских
офицеров, желающих быть командированными за гра-
ницу для практического изучения языка (русского, анг-
лийского, французского, китайского, немецкого). Эти
«Программы» он немедленно перевел и отправил в Петер-
бург. А узнав, что в Шанхае существует японская школа
для китайцев, где последних обучают шпионажу, он шлет
письмо тамошнему военному агенту Р.Ф. Вальтеру с
просьбой добыть учебники, которые там используются63.
Между Россией и Японией
Одна из функций военного агента заключалась в на-
блюдении за деятельностью русских в Японии, чтобы
они (вольно или невольно) не наносили ущерба россий-
ским интересам. Приезжающих в страну русских в те
годы было не слишком много: большей частью это были
журналисты периодических изданий либо стажеры япон-
ского языка из различных ведомств. Что касается рабо-
ты русских журналистов и публикуемых ими материа-
лов, то военного агента интересовало лишь та сторона
дела, которая касалась Японии, и здесь его мнение было
зачастую весьма отрицательным. Так, по поводу газеты
109
«Разведка», высылаемой ему Штабом пограничной стра-
жи, он писал начальнику Штаба войск Дальнего Восто-
ка генералу Орановскому, что не вправе судить о каче-
стве публикаций по Китаю и Монголии, но по поводу
сведений о Японии в этом издании он считает, «лучше
бы их не помещать вовсе», ибо «если смотреть... серьез-
но, то нельзя помещать плохих переводов из иностран-
ных газет или сведений от проезжего француза (так в
тексте. — ПЛ.) о состоянии финансов Японии». В то же
время какая-либо информация о действиях японцев в
Маньчжурии публиковалась крайне редко, а именно она
интересовала его в первую очередь64.
Гораздо больше опасений вызывали у Самойлова ан-
тияпонские публикации в некоторых русских газетах,
участившиеся в начале 1908 года. В рапорте от 26/П—
1906 года он обращает внимание руководства на небла-
гоприятную реакцию японских военных кругов на ряд
статей в популярной газете «Новое время» (им цитиру-
ются статьи «Письма из Японии» и «В бывшем Порт-
Артуре» из номера от 25/1-1908; автор не назван), на-
правленных против Японии и представлявших собой
почти «сплошной вымысел». По словам Самойлова, во-
енный министр генерал Тэраучи Масатакэ, в свое время
немало способствовавший прекращению печатания по-
добных статей в японских газетах, передал через своих
приближенных, что он «был бы весьма рад, если бы и
наши (российские) газеты воздерживались от помеще-
ния враждебных статей, а тем более основанных на вы-
мышленных сведениях». По мнению Самойлова, автор
статей в Японии «или вовсе не был, или же провел один-
два дня». То же самое касалось и публикации о Порт-
Артуре. В целом же статьи, по мнению агента, представ-
ляли собой «грубый вымысел несведущего человека»65.
Порой военному агенту приходилось сталкиваться со
стремлением к журналистской работе среди его собствен-
ных подчиненных. Отношение Самойлова к подобным
занятиям было сугубо отрицательным. Это выразилось,
в частности, в специальном рапорте, где он подчерки-
вал, что хотя помощники военного агента и «могут най-
ти свободное время для сотрудничества в печати, но это
будет только в ущерб делу и не представляется удобным
по
во многих отношениях»66. Действительность вскоре под-
твердила правоту этих слов.
В середине июня 1906 года в Токио прибыл новый
помощник военного агента, поручик конной артиллерии
Толузаков, который сразу же доложил, что ехал в Япо-
нию, рассчитывая писать статьи в русские газеты. Обсу-
див этот вопрос с посланником Ю.П. Бахметьевым, Са-
мойлов передал Толузакову, что руководство не находит
возможным для него писать корреспонденции, состоя
одновременно на службе. Вскоре выяснилась к тому же
абсолютная непригодность Толузакова как помощника
военного агента, ибо он не знал ни одного иностранного
языка, был молод, чрезмерно болтлив и «склонен в раз-
говорах к преувеличениям», что делало невозможным
использование его на секретной работе. По прошествии
некоторого времени сам Толузаков стал тяготиться пре-
быванием в Японии, и Самойлов уже в августе того же
года обратился в Генштаб к генералу М.В. Алексееву с
ходатайством об отправке поручика в Петербург на ка-
зенный счет «для печатания его работы» — единственно-
го выполненного им серьезного поручения, что, впро-
чем, на деле являлось лишь редактированием выпол-
ненного ранее (не им!) компилятивного перевода сведе-
ний, касающихся организации и устройства японской
армии. Вместе с тем это издание, по мнению Самойлова,
могло представлять интерес для слушателей Академии
Генерального штаба67.
Однако несдержанность поручика (та самая «склон-
ность к преувеличениям») привела к тому, что он снаб-
дил текст перевода своими «подчеркиваниями и ком-
ментариями», весьма опасными с точки зрения разжи-
гания у читателя антияпонских настроений. Так как
Самойлов не очень верил в то, что Толузаков правильно
отнесется к его совету по поводу «скромности в отзы-
вах», он специально просил Генштаб обратить на это
особое внимание. Пробыв в Японии всего полгода, пору-
чик Толузаков наконец вернулся в Россию. Радость Са-
мойлова при расставании с ним была столь велика, что,
посылая рапорт об отбытии поручика вместе с рукописью,
он даже выразил готовность помочь последнему с полу-
Ill
чением следующего чина, обещая сделать о том офици-
альное представление68. На этом, однако, неприятности,
связанные с Толузаковым, не закончились. По прибы-
тии в Петербург он в своем докладе начальнику Геншта-
ба упомянул про «1500 новых орудий, будто бы уже
полученных японской армией», в то время как на деле
было получено всего 400 новых орудий и еще заказано
около 700. Речь здесь могла идти о том, что «для пере-
вооружения артиллерии понадобится не менее 1500 ору-
дий», но только в будущем, как разъяснялось в рапорте
военного агента в ответ на присланный запрос из Генш-
таба. Толузаков снова дал волю своей фантазии69.
Одним из способов борьбы с некачественной публи-
цистикой было привлечение к работе настоящих специ-
алистов по истории и культуре Востока. В частности,
представителям российских журналов, пишущих о Япо-
нии, Самойлов предлагал кандидатуру вышеназванного
Д.М. Позднеева в качестве компетентного автора для
заказывания ему статей на интересующие их темы.
Военному агенту необходимо было вести наблюдение
за японцами, отправляющимися в Россию, чтобы выяв-
лять среди них потенциальных шпионов. Последних
было немало и в самом Владивостоке. Так, в письме на
имя генерала А.П. Будберга Самойлов отмечал, что во
Владивостоке проживало немалое число японцев, послан-
ных на разведку, в частности некие два капитана, жи-
вущие там под чужими именами, о которых он специ-
ально сообщил военному губернатору. При этом он сове-
товал не торопиться с арестом указанных лиц, ибо «на
их место пришлют других, да и кроме них, наверное,
останется еще много неуличенных». Вместо этого он
предлагал установить за шпионами слежку, с тем чтобы
«открыть всю систему их шпионства и тогда принять
надлежащие меры»70.
Постепенно удалось выяснить, что в Приамурском
военном округе действует целая сеть японских шпио-
нов, особенно много их было во Владивостоке, Никола-
евске и Благовещенске (в последнем ими была создана
сеть прачечных, благодаря которым они легко находи-
ли контакты с населением). Сообщив начальнику штаба
112
округа имена японцев, относительно шпионской деятель-
ности которых сомнений почти не было (бывший фото-
граф из Иркутска Сираиси (Хираиси?); некто Куба -
приказчик из магазина Кунст-Альберс и др.), военный
агент просил установить за ними надзор, дабы открыть
нити шпионской организации, при этом избегая пря-
мых арестов. Для дальнейшего выявления потенциаль-
ных шпионов Самойлов предлагал использовать следу-
ющий метод: к подозреваемому лицу подсылался агент
с ложными, но правдоподобно сфабрикованными сведе-
ниями и предлагал купить их у него. Если в разговоре
обнаруживался интерес к сделке, за человеком устанав-
ливалась слежка, вся его корреспонденция отныне про-
читывалась и т.д. Обещая со своей стороны максимум
содействия из Японии, Самойлов просил руководство
округа также снабжать его важными сведениями как
для перепроверки получаемых данных, так и для выяв-
ления благонадежности его личных информаторов71.
К военному агенту регулярно обращались представи-
тели Военного министерства Японии за помощью в орга-
низации поездок в Россию офицеров японского Геншта-
ба, направляемых для изучения русского языка. Он ис-
правно слал депеши в соответствующий военный округ,
добавляя от себя указание организовать за этими офи-
церами «негласный надзор». Так, в декабре 1906 года
он известил Генштаб и штаб крепости Владивосток, что
в Петербург отправляется поручик 25-го пехотного пол-
ка Такэгава сроком на 6 месяцев с целью совершенство-
вания в русском языке, который он изучал в корпусе и
училище. В донесении говорилось, что Такэгава по-рус-
ски «говорит свободно, производит очень выгодное впе-
чатление» и едет совершенно официально, имея на ру-
ках рекомендацию от Военного министерства (тот са-
мый документ, которого были лишены русские офице-
ры, направляемые в Японию), ввиду чего требовалось
оказывать ему в пути всяческое содействие. Через пару
недель имя поручика Такэгава неожиданно вновь возник-
ло в секретной переписке. Самойлов получил известие о
том, что Такэгава иногда рекомендуется как «Мукава» (ис-
пользуя так называемое «китайское чтение» первого иерог-
из
лифа своего имени), и во избежание недоразумений он по-
спешил сообщить об этом во Владивосток и Петербург72.
Согласно правилам ни один японский офицер не дол-
жен был быть направлен в Россию без предварительного
представления русскому военному агенту, однако среди
них были такие, о командировке которых ему не сооб-
щалось, как не было объявлено о них в официальных
приказах. Однажды произошел случай исключительный:
на одном из официальных приемов начальник отдела
Военного министерства Японии сказал Самойлову, что
им получен от японского консула во Владивостоке спи-
сок японцев, подозреваемых русскими в шпионаже, до-
бавив при этом, что «проверка не выявила между ними
ни одного офицера». На это Самойлов ему заметил, что
«ошибки везде возможны», но ему показался весьма
странным сам факт того, что подобный список - если он
действительно существовал — каким-то образом оказал-
ся известен японскому консулу. В рапорте от 13/ХП-
1909 года на имя военного губернатора Приморья гене-
рала В.Е. Флуга он просил обратить на этот случай осо-
бое внимание, отмечая, что «очень трудно вообще нала-
дить, чтобы наша (русская. - 7Z.77.) полиция не ошиба-
лась». По мнению Самойлова, единственным способом
избежать ошибок в будущем могло бы стать внедрение
среди японцев во Владивостоке российского агента (так-
же японца), владеющего письменным и устным русским
языком и при этом настолько скомпрометировавшего
себя на прежней службе в интересах России, что в Япо-
нии его пребывание было бы затруднительно. Очевидно,
ко времени подачи рапорта он уже имел на примете кон-
кретное лицо, так как просил генерала Флуга «сообщить
размер содержания (предполагаемого агента. - П.П.) и
другие условия, дабы можно было начать переговоры»73.
Труднее было организовать контроль за перемещени-
ями и деятельностью тех японцев, кто собирался в путе-
шествие по России, не задерживаясь подолгу на одном
месте. Так, сохранился рапорт Самойлова в Генераль-
ный штаб относительно двух японцев, капитана Хирая-
ма и доктора Нагасэ, выезжающих «будто бы с научной
и исторической (?) целью» 10 сентября 1906 года из порта
Цуруга во Владивосток, оттуда через Харбин в Санкт-
8 Япония
114
Петербург, потом через Оренбург в Ташкент и затем еду-
щих обратно через Каспийское море в Одессу и Констан-
тинополь. Письмо с просьбой об оказании содействия
было подписано помощником начальника Главного шта-
ба генералом Фукусима. Хотя было очевидно, что дан-
ная поездка менее всего преследует научные цели, одна-
ко Самойлов известил о ней руководство в Харбине и
Владивостоке, исходя из простого соображения, что «если
им воспретить ехать, то они пройдут другим путем или
тайно, но цели своей добьются». Более того, сообщал
Самойлов, наряду с опасностью роста численности неле-
гальных визитеров введение ограничений и каких-либо
препятствий в перемещении «невыгодно отразится и на
наших рекогносцерах (офицерах-разведчиках. - П.П.),
которые... в будущем будут посылаться также под пред-
логом научных изысканий в Корею и Маньчжурию, мо-
жет быть, и в Японию».
Единственно возможными мерами контроля за япон-
цами, по мнению Самойлова, было организовать наблю-
дение за ними, их корреспонденцией, а по окончании
«научной работы» следовало отобрать (либо тайно изъять)
бумаги и узнать таким образом, зачем они действитель-
но ездили. Именно так, по словам военного агента, по-
ступают сами японцы с подозрительными лицами, оп-
равдываясь в случае неудачи воровством или пропажей
вещей путешественника. По мнению Самойлова, особен-
ный интерес представляли книги и бумаги путешествен-
ников, ибо «японцы имеют обыкновение шифровать пе-
чатный текст какой-либо книжки, куда и заносят свои
заметки». Он подчеркивал, что «при искусном надзоре
таким образом можно будет открыть многое»74.
Иногда приходилось проявлять вынужденную терпи-
мость по отношению к другим путешествующим иност-
ранцам. Так, сообщая в Штаб войск Дальнего Востока о
предстоящей поездке в Харбин и Южную Маньчжурию
английского писателя Ленокса Симпсона, со слов по-
сланника Ю.П. Бахметьева, Самойлов указывал, что этот
писатель был в прошлом известен своим русофобским
духом, но затем «переменил мнение в нашу пользу».
Сомневаясь в степени искренности этого, тем не менее и
посланник, и военный агент полагали, что чинить писа-
115
телю препятствия — значит лишь усугубить ситуацию, а
«известным любезным обращением» можно попытаться
реально извлечь от его поездки хоть какую-то пользу75.
Когда весной 1906 года Японская комиссия по раз-
граничению Сахалина готовилась к отправке в Алексан-
дровск, Самойлов направил об этом специальное донесе-
ние, отмечая важность установления с самого начала
хороших отношений с председателем комиссии, артил-
лерийским полковником Осима, от чего, по его мнению,
во многом зависел будущий успех всего дела. Самойлов
и Осима были старыми знакомыми, и японец даже просил
его оказать содействие в работе, ссылаясь на отсутствие у
японской стороны хороших и точных карт острова76.
Изменение обстановки в канун
Первой мировой войны
Функции российского военного агента в Японии по-
стоянно менялись в соответствии с потребностями вре-
мени. Так, если сначала одной из его главных задач было
предоставлять в адрес Генерального штаба император-
ской армии регулярные подробные отчеты о состоянии
собственно японских вооруженных сил — их численнос-
ти, дислокации, проводимых учениях и маневрах, при-
нимаемом новом вооружении, воинском бюджете, то в
дальнейшем постепенно в отчеты начинают включаться
сведения общего характера, касающиеся внутриполити-
ческой обстановки в Японии, а также вопросов между-
народного характера, в том числе относительно условий
размещения японских военных заказов за границей и
вероятных сроков их выполнения. При этом роль воен-
ного агента постепенно сводится к фактическому дубли-
рованию функций других дипломатов.
Одной из главных причин такого поворота была си-
туация, характеризуемая пословицей «Один в поле не
воин». Российское правительство по-прежнему недооце-
нивало важность дальневосточного направления внеш-
ней политики и стремилось здесь экономить на всем,
создавая этим такие условия военному агенту (даже при
наличии у него помощников), что вести полноценную
разведывательную работу ему было очень трудно. Вмес-
8*
116
те с тем в 1910—1913 годах многое в российско-япон-
ских отношениях стало меняться к лучшему. Были под-
писаны соглашение по Маньчжурии (1910), а затем и
конвенция относительно разграничения сфер влияния в
Маньчжурии и Монголии (1912); вчерашние противни-
ки все больше сближали свои позиции по внешнеполи-
тическим проблемам. Это проявлялось в стремлении со-
хранить статус-кво на Дальнем Востоке, который они
фактически поделили между собой и тем самым стали в
известном смысле союзниками, что и было спустя 5 лет
(1916) юридически оформлено специальным договором.
Соответственно изменилась и роль военного агента, он
превратился в некое подобие военно-политического со-
ветника при посольстве. Этому способствовало и то, что
В.К. Самойлов, прослужив в Японии более 11 лет при
двух посланниках (Р.Р. Розен и Ю.П. Бахметьев) и двух
послах (Н.А. Малевский-Малевич и В.Н. Крупенский),
был одним из наиболее опытных русских дипломатов
на Дальнем Востоке.
Начавшаяся в августе 1914 года Первая мировая вой-
на ознаменовала собой следующий этап деятельности
военной агентуры в Японии. На этот раз Япония высту-
пила официальным союзником России в войне со стра-
нами германского блока, при этом главной сферой ока-
зания союзнической помощи стали японские поставки в
Россию военного снаряжения, продовольствия, медика-
ментов и боеприпасов (по общему объему поставок в
Россию за годы Первой мировой войны Япония занима-
ла четвертое место после Англии, Франции и США)77. В
этой ситуации на долю военного агента и его помощни-
ков, как и их морских коллег, выпала роль главных
посредников при заключении торговых сделок от имени
русского правительства с японскими компаниями; кро-
ме того, они вели переговоры по отдельным контрак-
там, размещали в Японии русские военные заказы, а
также контролировали их выполнение, включая провер-
ку на местах закупаемых товаров, проверяли их погруз-
ку и отправку в Россию. Чтобы выполнить такой объем
работы, в Японию прибыло много новых сотрудников,
все из которых, как правило, имели какие-то опреде-
117
ленные задания, отвечали за них. Так, в документах из
архива за 1915—1919 годы были персонально отмечены:
начальник артиллерийской инспекции генерал Е.К. Гер-
мониус; председатель комиссии по приемке закупок ар-
тиллерийского ведомства генерал-лейтенант Сомов; ру-
ководитель Казанского порохового завода генерал Сада-
товский; представители Ставки генералы Смысловский
и Петровский; председатель дальневосточной комиссии
по закупке военного снаряжения генерал-лейтенант Рооп;
старший уполномоченный по инспекции военных скла-
дов в Японии капитан (позднее полковник) Ф.А. Попов-
ский, помощник военного агента подполковник Костен-
ко и другие. В те же годы среди помощников военного
агента в документах упоминались Г. Розен (1916), ка-
питан Шалфеев (1918-1921), В. Айваз-Оглы (1920-
1921)78. Появление в посольстве и консульствах столь
большого числа лиц, связанных с размещением и при-
емкой различных заказов российских военных ведомств,
а также членов их семей, привело к увеличению рус-
ской колонии в Японии почти вдвое.
В феврале 1917 года Николая II сменило Временное
правительство; когда же спустя восемь месяцев оно пало,
то именно военный агент в Японии оставался, по сути,
главным посредником в оказании материальной и воен-
ной помощи руководителям белого движения в Сибири,
поддерживая разные сибирские правительства и прави-
тельство адмирала Колчака до самого его конца. После-
дний военный агент генерал-майор М.П. Подтягин фи-
нансировал различные эмигрантские организации и
оказывал помощь отдельным лицам вплоть до 3 мая
1924 года, когда он одним из последних сотрудников
старого посольства покинул Японию и уехал в Европу.
Глава IV
«Посольство без правительства»
(1918-1924)
Последний союзник
Начиная с Октябрьского переворота и вплоть до сере-
дины 1918 года российское посольство в Токио занима-
ло выжидательную позицию и не предпринимало ника-
ких самостоятельных действий, во всем стремясь следо-
вать инструкциям и указаниям лидеров эмиграции, обо-
сновавшихся в Париже. При этом Крупенский со своей
стороны старался убедить Париж и Лондон (где некото-
рые газеты распустили слухи о подготовке японского втор-
жения в Сибирь), что подобного намерения у японских
властей на текущий момент нет. Кроме того, он настойчи-
во предупреждал об опасности провоцировать Японию та-
кими публикациями, так как тем самым у нее появлялся
повод использовать соответствующую статью Договора о
дружбе с Россией, подписанного полтора года назад.
Согласно Договору, если территория одной из сторон
была бы оккупирована третьей державой, то вторая сто-
рона ввела бы свои войска для помощи союзнику. По-
явление в России воинских контингентов Англии, США
или Франции могло быть использовано Японией как
предлог для ввода своих войск для выполнения союз-
нического долга.
Крупенский даже специально встречался с министром
иностранных дел Мотоно Итиро (бывшим до этого на
протяжении целого десятилетия послом в Петербурге и
известным своими симпатиями к старой русской куль-
туре), который заверил русского посла в отсутствии по-
добных планов у его правительства как минимум до тех
пор, «пока не возникнет угроза для жизни японских
119
граждан в России», но и этом случае «возможная окку-
пация части российской территории будет непродолжи-
тельной и не повлечет за собой аннексии»1. Министр
также добавил, что ни о каком признании Японией ле-
гитимности советской власти речи быть не может. По-
сольству в Петербурге было велено специально избегать
всяческих действий, могущих быть истолкованными как
шаги к таковому признанию, а посольство в Токио по-
прежнему рассматривается японским правительством
как единственный законный представитель России и рус-
ского народа в отличие от «кучки изменников, времен-
но захвативших власть в Петрограде». Даже в 1919 году
в Париже на здании японского посольства среди прочих
союзных знамен по-прежнему продолжал развеваться
флаг Российской империи (см. Приложение™), может
быть оттого, что во главе японской внешней политики
стоял именно Мотоно.
У российского посла были все основания верить Мо-
тоно, ибо, помимо слов министра, могущих быть истол-
кованными как обычная вежливость (хотя он считался
сторонником активного сближения с Россией накануне
революции или же делал это в силу традиционной осто-
рожности и стремления разобраться в ситуации), име-
лись и конкретные примеры, подтверждающие, по край-
ней мере внешне, верность Японии прежним обязатель-
ствам2. Так или иначе, но российское посольство в То-
кио дольше других функционировало в своем привыч-
ном режиме, поддерживая связь с представителями Рос-
сии в Париже, Вашингтоне и Пекине, получая инфор-
мацию из России через японское посольство в Петербур-
ге и стремясь сплотить разрозненные усилия многочис-
ленных партий и группировок для организации сопро-
тивления большевизму. По мере того как становилось
очевидным, что рассчитывать на скорую победу белого
движения не приходится, деятельность сотрудников по-
сольства претерпевала некоторые изменения. Начавша-
яся-таки вопреки официальным заверениям японская
вооруженная интервенция в Сибирь (поводом послужи-
ло убийство японских граждан)3 также поставила перед
посольством много новых и сложных проблем. А нео-
120
жиданная смерть Мотоно Итиро в возрасте 56 лет в се-
редине 1918 года (пост министра он оставил еще рань-
ше, в апреле) и вовсе осложнила работу посольства, так
как к руководству в японском Министерстве иностран-
ных дел пришли люди, отнюдь не настроенные добро-
желательно к русским, что не замедлило сказаться уже
в ближайшие месяцы.
Появление в Сибири местных правительств4 застави-
ло посольство усиленно собирать информацию об их ру-
ководителях и программах. Одни правительства произ-
водили заведомо несерьезное впечатление, и их запросы
и требования о предоставлении содействия в получении
японской помощи оставались в посольстве без ответа;
другие внушали больше доверия, но требовалась всесто-
ронняя проверка поступающих от них сведений. Основ-
ная ставка делалась первоначально на Харбин, почти не
затронутый большевистской пропагандой, и конкретно
на начальника КВЖД генерала Д.Л. Хорвата, бывшего
очень популярной фигурой на Дальнем Востоке. Здесь
посольству неожиданно пришлось столкнуться с оппо-
зицией японских военных представителей в Маньчжу-
рии: это наводило на мысль о том, что далеко не все в
Японии разделяли взгляды министра Мотоно, особен-
но среди милитаристских кругов, сосредоточивших в
своих руках контроль за основными органами власти.
С целью разобраться на месте в сложившейся ситуации
посол Крупенский отправил первого секретаря Д.И. Аб-
рикосова через порт Цуруга во Владивосток.
Встреча и беседа с премьер-министром «Сибирского
правительства» П.В. Вологодским и его министром инос-
транных дел М.П. Головачевым, которые откровенно
признались Абрикосову в своем бессилии предпринять
что-либо конкретное, произвела на него крайне удруча-
ющее впечатление. Впоследствии Абрикосову пришлось
еще раз столкнуться с министром иностранных дел «Си-
бирского правительства» Головачевым, когда тот, буду-
чи в Токио, заходил в посольство, где выдавал себя за
уполномоченного чуть ли не всех дальневосточных бе-
женцев, выдвигая при этом идею объединения русских
беженцев обоих полушарий в единое политическое це-
121
лое. В посольстве с ним отказались беседовать из-за от-
сутствия у него каких-либо реальных полномочий. На-
ходясь во Владивостоке, Абрикосов встречался также с
лидерами чехословацких войск5, генералом Д.Л. Хор-
ватом, с руководителями «Уфимской директории» (еще
одно «временное правительство» Сибири. — П.П.) и в ито-
ге вынужден был признать, что на японскую помощь ре-
ально рассчитывать не приходится. В подавленном со-
стоянии он вернулся в Токио, где представил послу под-
робный и весьма пессимистичный доклад об увиденном,
выдержки из которого были сообщены затем в Париж6.
Тем не менее сотрудники посольства не оставляли
своих попыток противодействовать большевистской вла-
сти. В этой связи особый интерес вызывает роль россий-
ского посольства в Японии в его попытках организовать
спасение Николая II и его семьи (тема, практически не-
затронутая в российской историографии).
Летом 1918 года, накануне расстрела царской семьи
в Екатеринбурге, в Токио ходили слухи о готовящемся
освобождении царственных узников японцами (для чего
якобы планировалось проведение специальных перего-
воров, хотя не исключался и насильственный метод).
Главным посредником называли Д.И. Абрикосова, а не
посла Крупенского, так как Абрикосов еще с довоенного
времени был неформально знаком с братом Николая II,
великим князем Михаилом Александровичем. По сви-
детельству Ричарда Дикона, автора книги, посвящен-
ной истории японской разведки, неподалеку от Екате-
ринбурга находилось укрепленное и хорошо охраняемое
поселение, предположительно занятое японской торго-
вой миссией. Это место часто посещал некий офицер раз-
ведки, известный как майор Куроки Тикаёси (1883 года
рожд.), племянник генерала Куроки Тамэмото, бывше-
го в свою очередь разведчиком японской армии еще в
войне 1904—1905 годов. Майор Куроки действовал как
посредник между японской военной разведкой и белым
движением в Сибири. Впоследствии он стал советником
у казачьего атамана генерал-лейтенанта Г.М. Семенова
(авторы позднейших исследований об атамане упомина-
ют также некоего капитана Куроки [Куроки Сюнкэ])7.
122
Как пишет Р. Дикон, именно майор Куроки должен
был организовать похищение царской семьи, которую
затем предполагалось держать под охраной японской
торговой миссии до подхода отряда японских и бело-
гвардейских войск. Дикон цитирует послание Абрико-
сова Семенову, отправленное со специальным курьером,
в котором говорилось буквально следующее: «Сделайте
все, что в Ваших силах, для возможно более полного
информирования полковника (так!) Куроки обо всем, что
касается путей, ведущих из Сибири, и в особенности о
тех районах, которые периодически захватываются не-
приятелем, с тем чтобы вновь оказаться через неделю в
наших руках. Эти частые смены власти очень смущают
в Токио тех, кто рассчитывает обеспечить безопасный
проезд для наших ожидаемых высоких Гостей»8. На то,
что подготовка велась серьезно, указывают и некоторые
косвенные документы из переписки представителя США
в Екатеринбурге с госсекретарем в Вашингтоне. Так, по-
слание, датированное 10 июля 1918 года, гласит: «План
в состоянии готовности. Сегодня я навестил руководи-
теля группы, чье превосходное владение английским об-
легчило мне понимание [деталей]. Он соответствует [по
рангу] полковнику императорской армии, фамилия Ки-
яки (так!)». В другом сообщении, помеченном 15 июля,
говорится, что «...достигнуто соглашение с японскими
спецслужбами о перемещении из Дома [Ипатьева?] в аб-
солютно безопасное место». В третьем сообщении, каса-
ясь сметы предстоящих расходов, неизвестный пишет,
что на проведение всего плана спасения была выделена
сумма, «эквивалентная 75 тысячам долларов, но этого
мало и всего потребуется не менее 200 тысяч долларов»9.
К сожалению, отсутствие документов не позволяет ныне
судить, насколько серьезны были планы японской ад-
министрации относительно самой идеи спасения быв-
шего царя, как и бессмысленно ныне теоретизировать
на популярную тему «чтобы бы было, если...». В то же
время имеющиеся данные не позволяют с уверенностью
утверждать, знало ли большевистское руководство об
этих планах японцев; возможцо, какие-то сведения мог-
ли так или иначе просочиться, учитывая, что считан-
123
ные дни разделяют между собой известие о «полной го-
товности» к спасению и последовавший вскоре расстрел
царской семьи. Впрочем, скорее всего, как признавал и
сам Р. Дикон, «всей правды о попытках спасения Царя
мы никогда не узнаем»10.
Последовавшие затем перемены в лагере белых войск,
приход к власти адмирала А.В. Колчака и действия его
правительства лишь ухудшили общую ситуацию. Неспо-
собность Колчака идти на компромисс с союзниками в
том, что касалось будущего державы, его привержен-
ность идеалам чести и возрождения России не находили
понимания в японском правительстве. Российская рево-
люция, по словам Абрикосова, «всюду пробудила амби-
циозные планы», и Япония не желала оставаться в сто-
роне, поэтому японские эмиссары сосредоточились вок-
руг атамана Г.М. Семенова11, чья личность и поступки
гораздо более отвечали интересам Японии, нежели Кол-
чак со своими российскими, имперскими амбициями.
Обстановка вокруг российского посольства в 1921 году
продолжала изменяться к худшему. Одним из первых
шагов в этом направлении стало постепенное умаление
той роли и значения посольства в Токио как официаль-
ного представительства России, которое, по сути, лишь
и определяло его статус и деятельность. Сначала рус-
ский посол был лишен звания дуайена, которое он носил
на протяжении нескольких лет. По словам Д.И. Абри-
косова, сменившего Крупенского, поводом послужил
визит в Японию принца Уэльского, будущего короля Ве-
ликобритании Эдуарда VIII. Посол Японии в Англии
барон Хаяси Гонсукэ, готовивший этот визит, по при-
бытии в Токио якобы узнал, что несмотря на закрытие
старого российского посольства в Лондоне в Токио по-
сольство России не просто функционирует в прежнем
режиме, но его посол остается дуайеном всего диплома-
тического корпуса. Кроме того, именно ему, «послу без
правительства», предстоит произносить официальную
речь от имени иностранных представителей перед на-
следником британской короны. В этой связи, как пи-
шет Абрикосов, японское Министерство иностранных
дел, соблюдая такт, вынуждено было тем не менее про-
124
сить Крупенского сложить обязанности дуайена, при этом
обещая сохранить все прочие привилегии ему и сотруд-
никам посольства наравне с дипломатическими предста-
вителями других стран. Однако посол, считая, что в
сложившейся обстановке, когда единственной надеждой
белого движения остались части генерала П.Н. Вранге-
ля в Крыму, его присутствие в Японии перестало быть
необходимым, в итоге навсегда покинул Японию и уехал
в Европу, назначив следующего по старшинству Д.И. Абри-
косова своим преемником в ранге поверенного в делах
(что было сразу же признано японской стороной)12. На
деле, конечно, визит английского принца если и сыграл
какую-то роль, то не более чем удобного предлога: к тому
времени в Дайрене уже начались переговоры между Даль-
невосточной республикой (ДВР) и Японией о выводе
войск последней, что подтвердил и сам Крупенский в
последнем письме к М.Н. Гирсу.
Токио, 20 сентября 1921 г., № 87.
Японское правительство предупредило меня, что в бли-
жайшем будущем оно перестанет признавать меня послом
здесь, как это им до сих пор в полной мере делалось. Ввиду
этого я выезжаю отсюда в конце ноября в Марсель на паро-
ходе «Камакурамару», передав Абрикосову управление
посольством, состав коего будет сокращен и которое будет
именоваться японцами «бывшим русским посольством».
Против продолжения консулами своих функций японцы
пока возражений не имеют. Этот шаг японского прави-
тельства объясняется тем, что... оно решило заключить
соглашение с Читой, переговоры о коем идут теперь в
Дайрене... В таком случае, несомненно, будет также при-
нято решение об эвакуации из Приморья японских войск...
и распространение на все Приморье власти коммунисти-
ческого правительства Читинской Дальневосточной рес-
публики, являющегося лишь ширмой, за которой скры-
вается советское правительство13.
Последним действием Крупенского в качестве посла
России в Японии было вручение им японскому кабинету
ноты протеста против переговоров Японии с ДВР, про-
существовавшей с 1920 по 1922 год. В ноте указыва-
лось, что «Читинское правительство (то есть правитель-
ство ДВР. - П.П.) не уполномочено выступать от име-
125
ни всего населения Дальнего Востока и не имеет права
распоряжаться русскими территориями и их естествен-
ными богатствами». Нота заканчивалась словами о том,
что «Приморское правительство [во Владивостоке] не
признает никаких решений Дайренской конференции,
поскольку они будут нарушать интересы России на
Дальнем Востоке»14.
Перед самым отъездом из Японии В.Н. Крупенский
передал в Министерство иностранных дел Японии па-
мятную записку, содержавшую несколько пунктов о же-
лательных мероприятиях в отношении русских эмигран-
тов, подобно тому как это было сделано в Европе. Учи-
тывая малочисленность эмиграции, надежда на то, что
правительство Японии по своей инициативе согласилось
бы на придание этим эмигрантам какого-либо офици-
ального статуса, была чрезвычайно мала. Решать все
задачи, связанные с выработкой статуса русских эмиг-
рантов, остающихся в Японии, как и обеспечивать про-
дление той поддержки, которую японские власти все еще
продолжали оказывать «бывшему посольству», выпало
на долю его преемника, Д.И. Абрикосова, для которо-
го занятие поста управляющего посольством в возрасте
45 лет стало венцом дипломатической карьеры15.
Ухудшение обстановки в 1922—1923 годах
Главной проблемой для русского посольства в Япо-
нии, которую пришлось решать незамедлительно, были
беженцы. Приближение красных войск вызвало бегство
жителей из Владивостока в Японию, что обострило от-
ношения посольства с Русским отделом японского Ми-
нистерства иностранных дел, руководство которого не
скрывало своего негативного отношения к проблеме рус-
ских беженцев. Японцы пытались им ставить заслон и
ввели так называемую «систему предъявления денег» (с
20 февраля 1920 года), согласно которой отныне в Япо-
нию допускались лишь те иностранцы, кто мог подтвер-
дить наличие у себя валюты на сумму, эквивалентную
не менее чем 1500 иен (то есть около 700 долларов), но и
эта мера далеко не всегда позволяла сдержать поток же-
лающих попасть в страну. Впоследствии Абрикосову при-
126
шлось еще не раз столкнуться с новой жесткой полити-
кой японских властей по отношению к русским. Это про-
явилось во время эвакуации из Приморья эскадры ад-
мирала Ю.К. Старка, когда русским запрещали выхо-
дить на берег, им не подвозили продовольствия и т.д.
Казалось, что история вернулась на более чем столетие
назад, когда подобные меры были применены к посоль-
ству Н.П. Резанова. Помощь неожиданно пришла со сто-
роны американского посольства, бывшего в те годы на-
стоящей «палочкой-выручалочкой» для русских бежен-
цев, что Абрикосов не раз отмечал в своих мемуарах,
давая высокую оценку действиям американцев в экстре-
мальных ситуациях. Нажим посла США на японское
Министерство иностранных дел, подключение Красного
Креста и прессы помогли в итоге спасти немало россиян16.
В течение некоторого времени «усеченный состав»
сотрудников посольства пытался оказывать поддержку
оппозиционному большевикам Приамурскому правитель-
ству С.Д. Меркулова17, представители которого неоднок-
ратно посещали Японию, главным образом прося в ходе
этих визитов военной и материальной помощи. Однако
помощи они не получили ввиду очевидной нежизнеспо-
собности этого правительства в глазах японского руко-
водства. Попытки же Д.И. Абрикосова (лично знакомо-
го с самими братьями Меркуловыми и некоторыми из
их «министров»)18 внушить японской стороне, что сво-
евременно оказанная международная поддержка могла
бы укрепить Меркуловых и содействовать влиянию их
правительства на территории Сибири, встретили недвус-
мысленный отказ. Главной причиной отказа была на-
звана невозможность проводить эвакуацию японских
войск и одновременно поддерживать Владивостокское
правительство. Впрочем, Абрикосов вынужден был впос-
ледствии с горечью признать, что подобные правитель-
ства могли держаться лишь до тех пор, пока во Влади-
востоке находились японские войска, поэтому «в глазах
иностранцев все эти белые организации были правитель-
ствами лишь по имени и существование их могло быть
только временным. Когда красные войска заняли Вла-
дивосток, иностранцы склонны были даже их привет-
127
ствовать, рассчитывая найти в новых хозяевах края
более прочную власть, которая займется упорядочени-
ем местной жизни, пришедшей в расстройство вслед-
ствие непрерывной гражданской войны»19.
Неоднократно в посольство обращались представите-
ли группы сибирских областников, которых возглавлял
член партии эсеров А.В. Сазонов, требовавших прида-
ния им статуса «Сибирского правительства в изгнании».
«Совет сибирских уполномоченных», как называла себя
эта группа, претендовала на роль преемника омского
правительства адмирала А.В. Колчака и отчасти строи-
ла планы в надежде на успех экспедиции генерала Пе-
пеляева в Якутии20. Это давало Сазонову повод имено-
вать себя «главой правительства», имеющего пребыва-
ние в Японии, а войско и территорию(!), находящиеся в
Якутской области21. Сибирским областникам удалось
войти в контакт с казачьим атаманом Г.М. Семеновым,
незадолго до этого провозгласившим себя главнокоман-
дующим всеми вооруженными силами Российской Вос-
точной окраины, и накануне отъезда Семенова в Амери-
ку, 7 февраля 1921 года (?), заключить с ним в Тянь-
цзине (Китай) соглашение о передаче всех имеющихся
у него средств в виде денег, товаров, амуниции, про-
довольствия и оружия, а также тех средств, которые
он может получить в будущем, в распоряжение Совета
уполномоченных организаций Автономной Сибири, то
есть группы Сазонова и Головачева. На основании этого
документа, которое Д.И. Абрикосов называл «фантас-
тическим»22 и силу которого впоследствии отрицал сам
Г.М. Семенов, областники и претендовали на свою пре-
емственность правительству Колчака.
Посольство стремилось дистанцироваться от всех этих
людей и их планов. Понимая, однако, что контролиро-
вать циркулирующие всевозможные слухи он не в со-
стоянии, Абрикосов, посылавший обо всем вышеназван-
ном подробные отчеты в Совет послов в Париж, специ-
ально оговаривался, что делает это «на случай, если до
Парижа дойдут отголоски описанных выше дел, Вы были
[бы] в курсе их истинной сущности»23. При этом он до-
бавлял, что все более или менее серьезные деятели даль-
128
невосточной эмиграции, действительно возглавлявшие
антибольшевистское движение в Сибири (к которым он
относил С.Д. Меркулова, М.К. Дитерихса24 и др.), сто-
яли в стороне от указанных выше групп.
Атаман Семенов по возвращении из США (где он умуд-
рился даже некоторое время посидеть в тюрьме, откуда
был вскоре выпущен) поселился в городе Нагасаки с
разрешения местной японской администрации на пра-
вах сугубо частного лица. Там он стал регулярно обра-
щаться в местное российское консульство за удостовере-
нием различного рода бумаг и документов, включая его
переписку с Лигой Наций25 (в них он по-прежнему име-
новал себя правителем Дальнего Востока и выражал
претензии на часть денежных средств посольства). При
этом Семеновым беспрестанно выдавались различным
лицам (как русским, так и японцам) доверенности и рас-
писки на получение денежных сумм и военного имуще-
ства по соглашениям, заключенным еще царским пра-
вительством, а также уполномоченными адмирала Кол-
чака (преемником которого Семенов себя именовал в этих
бумагах) в 1919—1920 годах. В результате на территории
Маньчжурии и Японии циркулировало множество таких
доверенностей, часть из которых, по мнению самого Семе-
нова, оказалась впоследствии подложной.
Ситуация постепенно обострялась, и дело дошло до
того, что Абрикосов как «управляющий посольством»
специальным распоряжением запретил консульству в
Нагасаки впредь «участие в таких актах, в коих Гене-
рал Семенов выступает в качестве главнокомандующего
или распоряжается русским казенным имуществом», раз-
решая при этом в случае необходимости оказывать гене-
ралу посильное содействие «как частному человеку»26
(в донесении в Париж Абрикосов объясняет этот свой
шаг тем, что он не хотел открыто выступать против Се-
менова, ценя его прошлые заслуги как организатора
борьбы с большевизмом в Забайкалье27). Интересно, что
в свое время именно посол Крупенский одним из пер-
вых официальных лиц обратил внимание на молодого
Г.М. Семенова как перспективного борца с большевика-
ми и заочно рекомендовал его японским властям в этом
129
качестве (в ходе одной из своих бесед с тогдашним гла-
вой Министерства иностранных дел Мотоно). Позднее
Крупенский, как мог, пытался удержать Семенова от
раздувания конфликта последнего с адмиралом А.В. Кол-
чаком и одновременно с этим старался заинтересовать
японскую администрацию в поддержке именно Колча-
ка, а не Семенова28. К сожалению, эти попытки не увен-
чались успехом.
Вскоре после отъезда Крупенского последовали ак-
ции, ущемляющие права отдельных сотрудников посоль-
ства, и в довершение всего — судебные иски, затеянные
японским правосудием в середине 1922 года против во-
енного агента М.П. Подтягина, якобы присвоившего себе
часть имевшихся у него казенных денег. Обращает на
себя внимание тот факт, что поданы названные иски
были соотечественниками Подтягина, а именно выше-
упомянутой группой сибирских областников под руко-
водством эсера Сазонова29 и отдельно от них сторонни-
ками атамана Семенова, обвинявшего Подтягина в рас-
трате (обвинение заведомо несостоятельное, тем более
что Подтягиным были позднее предъявлены все необхо-
димые документы, объясняющие пути расходования им
казенных денег). Не вдаваясь здесь в подробности су-
дебного дела, можно определить сложившуюся ситуа-
цию как очередную попытку перераспределения собствен-
ности, что было типично в среде русской эмиграции. На
стороне областников и Семенова выступали японские
адвокаты, которые, по некоторым данным, сами имели
определенный интерес в этом деле, для чего и содержали
указанную группу Сазонова в Токио на свой счет в специ-
ально арендованных для этого помещениях30.
О процессе писали во всех газетах, что очень вредило
имиджу российского посольства. Дело дошло до того,
что Абрикосов был вынужден нанести специальный ви-
зит в Министерство иностранных дел, где в беседе с за-
местителем министра указал, что «если Японское Пра-
вительство считает, что за нами нет ни настоящего, ни
будущего, то хотя бы во имя своего прошлого Посоль-
ство вправе рассчитывать на большее покровительство
со стороны сказанного Правительства»31. Далее Абрико-
9 Япония
130
сов подчеркнул, что даже если Япония признает совет-
ское правительство, посольство рассчитывает получить
со стороны Министерства иностранных дел необходимую
защиту от возможных выступлений советских предста-
вителей. В этой связи тем более непонятно, «каким об-
разом оно ныне дает возможность каждому проходимцу
выступать с дутыми претензиями против нашего воен-
ного агента, который, будучи готовым дать отчет в сво-
ей деятельности компетентным властям, не может при-
знать такое значение за каким-то темным японцем, дей-
ствующим по полномочию какой-то самозванной груп-
пы»32 (имеется в виду адвокат Сазонова, японец Судзу-
ки Сюн. - П.П.). Со стороны министерства было обеща-
но разобраться в вопросе и принять меры.
Появление подобных исков против сотрудников рос-
сийского посольства было вполне логично в тех услови-
ях, когда в связи с продолжающейся неразберихой вла-
стей на Дальнем Востоке в самой Японии появилось не-
малое число предприятий и отдельных лиц, «стремив-
шихся поживиться за счет русских беспорядков путем
получения концессий от менявшихся [сибирских] пра-
вительств, покупки за бесценок русских предприятий,
ликвидации русского золота и иных негласных дел»,
творившихся в столь широком масштабе вокруг «госу-
дарственно незрелых, морально неавторитетных» и вдо-
бавок лишенных средств к существованию правительств
и правителей, возникших на востоке России после паде-
ния правительства Колчака33.
Посольство в лице управляющего (фактически пове-
ренного в делах) Д.И. Абрикосова, справедливо считав-
шего генерала М.П. Подтягина главным сотрудником и
помощником34, сразу же заняло позицию полной и безо-
говорочной поддержки своего военного агента. Однако
по прошествии двух лет тяжб и судебных разбирательств,
принимая во внимание складывающуюся неблагопри-
ятную обстановку в связи с ожидающимся признанием
Японией СССР (и учитывая возникшую при этом угрозу
как для самого Подтягина, так и для сберегаемых им
денежных средств), было решено передать эти суммы и
само дело в руки специально нанятой японской адвока-
131
туры, способной защитить посольство в случае предъяв-
ления к нему претензий с советской стороны. Сам гене-
рал Подтягин, понимая, что уже не может выполнять
функции военного агента, и пытаясь уберечься от появ-
ления новых судебных исков, уехал в Европу 3 мая 1924
года. Незадолго до него уехал в Америку морской агент,
контр-адмирал Б.П. Дудоров, который справедливо рас-
ценил историю с Подтягиным как «предупредительный
звонок» для себя: перед отъездом он активно принялся
устраивать дела с имуществом морской агентуры.
По мере того как перспектива грядущего признания
Японией советской власти становилась все более очевид-
ной, в посольстве росли опасения лишиться своего пре-
жнего статуса официального и полномочного предста-
вителя России в Японии — единственного основания для
продолжения его существования как самостоятельной
структуры. Первые такие опасения были высказаны еще
послом В.Н. Крупенским, считавшим «невозможной и
недопустимой» частную ликвидацию дипломатических
учреждений на Дальнем Востоке, что неминуемо долж-
но было бы привести к «полному разложению в вашем
представительстве в Японии, в котором и без того лишь
с трудом удается поддерживать доселе дисциплину и по-
рядок», о чем он, солидаризуясь во мнении с посланни-
ком в Пекине князем Н.А. Кудашевым, писал М.Н. Гирсу
уже в июне 1920 года35. Страхи относительно возможно-
сти скорой ликвидации посольства особенно возросли в
середине 1922 года в связи с проведением Дайренской
(26 августа 1921-16 апреля 1922 года), а также Генуэз-
ской (10 апреля - 19 мая 1922 года) конференций. В
опубликованном в Японии проекте соглашения (остав-
шегося в итоге неподписанным) между Японией и Даль-
невосточной республикой (ДВР) на Дайренской конфе-
ренции указывалось на необходимость взаимного обяза-
тельства не допускать «на своей территории лиц и орга-
низаций, преследующих цель разрушения существую-
щего положения вещей на территории договариваю-
щихся государств» (то есть Японии и ДВР. — П.П.).
Управляющий посольством Д.И.Абрикосов немедлен-
но обратился в Министерство иностранных дел Япо-
9*
132
нии за разъяснениями: не имеется ли здесь в виду «ста-
рое» российское посольство36?
Ответ был получен по-восточному уклончивый: ра-
ботники министерства отказались как опровергнуть, так
и подтвердить опубликованный в прессе текст соглаше-
ния. При этом они заверили, что окончательное опреде-
ление того, на какие лица и организации распространя-
ется данная формулировка, всецело принадлежит япон-
скому правительству. Подобное объяснение никого не
успокоило, и в посольстве немедленно начались ожив-
ленные консультации с коллегами из других стран по
проблемам, связанным с устройством казенного имуще-
ства. Предстояло решить немало вопросов по передаче
зданий учреждений и жилых построек, принадлежащих
как собственно посольству, так и отдельно военному и
морскому агентам, другим структурам. В частности, дом
морского агента было решено сохранить путем некой
фиктивной сделки (подробности неизвестны. — П.П.).
Впоследствии от этого плана пришлось отказаться и было
решено попытаться передать его на хранение французс-
кому посольству либо в случае неудачи — местным япон-
ским властям (что и было в итоге осуществлено)37.
Исполнявший обязанности морского агента контр-ад-
мирал Б.П. Дудоров в письме к В.И. Новицкому просил
выяснить мнение М.Н. Гирса по этому вопросу. Дудоров
специально подчеркивал, что формально помещение было
зарегистрировано на его имя. Оно могло рассматривать-
ся им как частная собственность, но «всякому иност-
ранцу в Токио и в Иокогаме известно, что оно принадле-
жит фактически русской казне. Доказать это и доку-
ментами, и свидетельскими показаниями не трудно вся-
кому заинтересованному лицу, и тем более учреждению
официальному. Да и, само собой разумеется, я никогда
не взял бы на себя задачи доказывать, что оно является
моей личной собственностью, т.к. это было бы мошен-
ничеством, и если бы даже, по чисто формальным осно-
ваниям, это дело, каким-либо чудом, было бы все-таки
решено в таком случае в мою пользу, то все же на мое
имя легло бы... пятно, которое не смылось бы даже ра-
зосланными по посольствам моими “завещаниями”, ис-
133
пользовать которые публично я долгое время не мог
бы»38. Подобная щепетильность в вопросах чести, про-
явленная со стороны эмигранта, собиравшегося ехать в
неизвестность, не может не вызвать уважения.
Большой интерес в посольстве вызвали решения та-
ких же проблем дипломатическими представительства-
ми России в странах Европы в связи с готовящимся их
признанием большевистского правительства. Так, полу-
чив сведения о готовящемся признании СССР со сторо-
ны Англии и Италии, Абрикосов немедленно шлет теле-
граммы в Париж, прося предоставить ему всю имеющу-
юся там информацию («хотя бы самые общие данные»39)
о мерах, принятых в отношении личного состава и иму-
щества российских посольств, находящихся в указан-
ных странах. Его беспокоил вопрос, предусматривается
ли при этом передача имущества большевикам, и какие
действия местных властей ожидаются в случае приме-
нения репрессий со стороны советских представителей
против эмигрантов. Все это было важно знать, как он
подчеркивал, «на случай, если здесь (т.е. в Японии. —
ПЛ.) решено будет последовать примеру Англии и Ита-
лии»40. В ответ были получены разъяснения о том, что в
отношении личного состава посольств немедленных реп-
рессий не последовало. Что же касается материального
вопроса, то итальянское правительство приняло здание
российского посольства в порядке секвестра, вернув при
этом все частное имущество владельцам, а в Англии
дипломатам удалось даже (на первое время) удержать в
своих руках наемные помещения. При этом Абрикосову
предлагалось в случае неопровержимых доказательств
скорого признания Японией советской власти заранее
эвакуировать частное имущество, секретную переписку,
отчетность, архивы после 1917 года и т.д.41 Все это и
было им в итоге сделано в январе-феврале 1925 года.
Особую тревогу в русском посольстве вызвало опуб-
ликование по случаю шестилетней годовщины Октябрь-
ской революции в токийской газете «Токио Нити-Нити»
интервью с военным министром генералом Танака (тем
самым Танака Гиити, некогда снабжавшим информацией
русского военного агента Самойлова), которое он дал на
134
русском языке представителю советского телеграфного
агентства РОСТА Арсену Вознесенскому42. Министр,
бывший не так давно активным организатором интер-
венции и сторонником продолжения борьбы с больше-
виками, в своем интервью выражал крайнюю озабочен-
ность вопросом скорейшего сближения двух стран, при
этом он отдавал дань восхищения организаторским спо-
собностям своего советского коллеги, военного министра
Троцкого, а в завершение интервью специально подчер-
кнул свое отношение к собеседнику словами: «Передай-
те вашим, что я друг России»43. Подобный поворот в
позиции недавнего публичного противника большевиз-
ма, бывшего на тот момент одним из наиболее влия-
тельных японских политиков, рисовал чиновникам по-
сольства самые мрачные перспективы, заставляя их опа-
саться ближайшего будущего.
Сосредоточение в руках сотрудников русского посоль-
ства в Токио значительных денежных средств привело
к тому, что оно на протяжении нескольких лет стало
одним из крупнейших «доноров» в деле борьбы с боль-
шевизмом в Сибири и Китае, периодически субсидируя
при этом и некоторые операции эмигрантских органи-
заций в Европе. Сохранились многочисленные свидетель-
ства просьб, различных прошений и уведомлений на имя
сначала Крупенского, а затем Абрикосова об ассигнова-
нии на разные цели крупных денежных сумм, исчисля-
емых порой десятками тысяч иен44. Основная часть вып-
лат проводилась через коммерческого агента К.К. Мил-
лера45, а после его отъезда из Японии - через военного
агента генерал-майора М.П. Подтягина46. Так, напри-
мер, только в 1923 году на оказание поддержки бежен-
цам в Шанхае военным агентом было израсходовано в
общей сложности около 60 тысяч иен. За оказанную
поддержку беженцам сотрудники посольства К.К. Мил-
лер, Б.П. Дудоров, М.П. Подтягин были в 1923 году
избраны почетными членами Русского Благотворитель-
ного Общества Шанхая, при этом взносы двух после-
дних составили соответственно одну тысячу и шесть
тысяч иен47 (К.К. Миллера к тому времени уже не было
в Японии). По заявлению К.К. Миллера, на середину
августа 1922 года только его ведомство располагало сред-
135
ствами, исчисляемыми в несколько десятков миллионов
золотых рублей (это без учета резервов военного аген-
та), которые он готов был передать на нужды возрожде-
ния России, требуя в данном случае получение офици-
ального подтверждения со стороны вдовствующей им-
ператрицы Марии Федоровны48. Миллер был весьма ос-
торожен в расходовании этих средств: сохранилось пись-
мо к нему М.Н. Гирса, в котором тот спрашивает о воз-
можности выделить некоторую сумму денег на поддер-
жку Приамурского народного собрания, чей эмиссар ге-
нерал Н.А. Лохвицкий, прибывший перед этим в Париж,
очевидно, пожаловался ему на «прижимистость» токий-
ского представителя (при этом Гире специально оговари-
вается, что не считает себя вправе настаивать перед Мил-
лером в возбуждении данного вопроса, предоставляя его
решение «всецело Вашему компетентному суждению»)49.
Одним из основных получателей денежных сумм из
Токио являлось Особое Совещание Российского обще-
ства Красного Креста (Харбин) в лице своего председа-
теля С.С. Аксакова. Иногда, правда, запросы последне-
го были столь велики, что выходили за рамки возмож-
ностей посольства, о чем следовали уведомления в Хар-
бин и Париж50 (так как Аксаков в случае задержки де-
нег незамедлительно сообщал об этом руководству Фи-
нансового совета и Совета послов в Париже, а также
лично финансовому атташе посольства в Вашингтоне
С.А. Угету). Несмотря на то что регулярно переводи-
лись значительные суммы — в среднем по 20—30 тысяч
иен за один раз при установленном месячном бюджете
Особого Совещания Российского общества Красного Кре-
ста в размере 31 140 иен51 — этих денег едва хватало.
При проведении эвакуации остатков белой армии из При-
морья осенью-зимой 1922 года Особому Совещанию было
переведено из резервов военного агента 50 тысяч иен,
отдельным союзам офицеров - 25 тысяч иен, на помощь
беженцам в Корее (речь здесь идет о так называемых
«старковцах», то есть частях белой армии и беженцах
из Владивостока, эвакуированных на эскадре адмира-
ла Ю.К. Старка. — ПЛ.) — 30 тысяч иен, в Шанхай —
43 тысячи иен, что в итоге составило огромную сумму,
примерно 200 тысяч иен общих расходов.
136
Надежды на получение помощи со стороны зарубеж-
ных организаций, в первую очередь Американского Крас-
ного Креста, в итоге не оправдались. Как сообщал Аб-
рикосову С.С. Аксаков, несмотря на поддержку со сто-
роны американского консула в Харбине г-на Хансена,
представитель Американского Красного Креста Пальмер
«прибыл в Харбин уже предубежденным против Русского
Красного Креста и совместной работы с ним вести не
желает», хотя при этом он не постеснялся просить у
Аксакова для своей организации медикаменты и белье,
что и было в итоге им получено. В дальнейшем Пальмер
уклонился от общения с Особым Совещанием и по воп-
росам Красного Креста обращался к иным источникам,
в том числе и к организациям, сотрудничавшим с совет-
ской властью52. В этих условиях продолжать оказывать
неограниченную финансовую поддержку харбинским и
иным организациям со стороны посольства в Токио было
рискованно, так как это вело к полному истощению имев-
шихся резервов, в то время как в самой Японии и на
подвластной ей территории Кореи также накапливались
группы беженцев, нуждавшихся в помощи. Пришло вре-
мя, когда Абрикосов был вынужден известить М.Н. Гир-
са, что он не считает себя вправе «настаивать на новых
ассигнованиях со стороны нашего военного агента Осо-
бому Совещанию в Харбине в ущерб помощи в тех мес-
тах, в коих никаких местных ресурсов на такую помощь
не существует»53. Впрочем, судьба решила все сама. На
следующий день после того как это донесение было на-
писано Абрикосовым и отправлено им в Париж, а имен-
но 1 сентября 1923 года, в Японии произошло страшное
землетрясение, заставившее посольство на несколько ме-
сяцев сосредоточить все внимание на единственной за-
даче — оказать помощь тем русским, кто уцелел и вы-
жил, и помочь им как можно скорее покинуть Японию.
Русское посольство в дни
Кантоского землетрясения 1923 года
1 сентября 1923 года разрушительное землетрясение
силой 7,9 баллов, произошедшее в районе Канто в вос-
точной части страны54, практически полностью унич-
137
тожило ряд городов и поселков, включая столицу Токио
и крупнейший порт Иокогама, унеся при этом жизни
более 100 тыс. человек (всего погибших, раненых и про-
павших без вести насчитывалось по позднейшим дан-
ным около 140 тыс., 570 тыс. семей остались без жи-
лья, общий ущерб составил порядка 6500 млн иен в це-
нах 1923 г., что равнялось 10-11% общего благосостоя-
ния тогдашней Японии)55.
Шок, вызванный колоссальными размерами этого сти-
хийного бедствия, был так велик, что первое время га-
зеты всего мира пестрели удручающими сводками, точ-
но состязаясь друг с другом в стремлении преувеличить
размеры катастрофы. Говорилось об исчезновении с лица
земли не только городов, но и целых территорий, сооб-
щалось о гибели всего золотого запаса, флота и так да-
лее. Делались даже прогнозы относительно того, что от-
ныне Япония на долгий срок будет низведена в разряд
второклассной или даже третьеклассной державы. Дей-
ствительно, потери, и в первую очередь людские, были
огромны. Но, как отмечал известный ученый-востоко-
вед Д.М. Позднеев в своей книге о Японии, опублико-
ванной в Москве через два года после землетрясения,
уже в январе 1924 года газета «Осака Майнити» писа-
ла, что спустя всего 100 дней после великой катастрофы
Токио обнаруживает признаки возрождения и что хотя
«пройдет несколько лет раньше, чем новый Токио воз-
никнет из развалин, но и сейчас уже город дышит воз-
рождающейся деятельностью»56.
Очевидцем этой катастрофы был Д.И. Абрикосов, при-
нимавший непосредственное участие в ликвидации по-
следствий землетрясения. В своих мемуарах Абрикосов
подробно описывает обстановку тех дней в целом, все-
возможные меры, предпринятые японским правитель-
ством и членами международного сообщества для ока-
зания помощи пострадавшим. Кстати, им же приводит-
ся интересный факт, подтверждающий общеизвестную
истину о том, насколько человек бывает бессилен в по-
пытках состязаться с силами природы или хотя бы стать
с ними вровень, опираясь на свой интеллект. Согласно
свидетельству Абрикосова, буквально за несколько дней
до землетрясения, некий профессор Ояма, известный спе-
138
циалист-сейсмолог, выступил в Токио с публичной лек-
цией, в которой он утверждал несостоятельность воз-
можности крупномасштабного землетрясения в столич-
ном регионе в ближайшем будущем. Случившаяся ката-
строфа так потрясла его, что почтенный профессор забо-
лел и вскоре скончался, не перенеся «потери лица» от
совершенной им ошибки57. Сам Абрикосов в момент зем-
летрясения находился в горной местности Никко (пре-
фектура Тотиги), куда его пригласил провести выход-
ные дни военный атташе генерал-майор М.П. Подтягин.
В субботу, 1 сентября, Абрикосов и Подтягин, гуляя
между знаменитыми храмами Никко, ощутили несколь-
ко сильных подземных толчков, но не придали этому
особенного значения — подобное происходит в Японии
слишком часто, практически ежедневно в разных райо-
нах страны, и ничего необычного в этом не было. На
следующий же день, как писал об этом впоследствии
Абрикосов, он был разбужен рано утром слугой, от ко-
торого и узнал, что накануне, примерно в полдень (по
официальным данным — в 11 часов 58 минут 44 секун-
ды. — П.П.) три подземных толчка необычайной силы
обратили в груду развалин две трети японской столицы.
Первые дошедшие оттуда слухи были крайне противо-
речивы, но все сходилось на том, что бедствие приобре-
ло невероятный, ни с чем не сравнимый размах. Как и
следовало ожидать, Абрикосов предпринял все возмож-
ные меры, чтобы скорее вернуться в Токио; в этом ему
помог случай. В Никко в те дни отдыхал император
Тайсё58, и Абрикосову удалось получить пропуск на един-
ственный поезд, специально заказанный для доставки в
столицу правительственных чиновников и придворных,
бывших при императоре. Выехав из Никко вместе с
ними, он прибыл в Токио вечером того же дня, затратив
на дорогу в общей сложности около десяти часов вместо
обычных трех. По пути пассажиры видели много разру-
шенных домов, а в одном месте им даже пришлось са-
мим перебираться через реку по висящим в воздухе рель-
сам, так как мост, по которому они были проложены,
рухнул в воду. «Я чувствовал себя героем приключен-
ческого фильма, совершающего рискованный трюк», —
139
пишет об этом Абрикосов, замечая далее, что лишь при-
мер пожилого министра императорского двора графа
Макино, проделывавшего рядом с ним то же самое, по-
будил его к выполнению этого «трюка»59.
Токио, вернее, то, что, от него оставалось, все еще
продолжал гореть, когда они уже на другом поезде при-
были на ближайшую к городу станцию. Оттуда уже мож-
но было двигаться по городу пешком. Подземные толч-
ки продолжались, и первый иностранец, встреченный
Абрикосовым на улице (очевидно, немец), смог лишь
сказать ему, что «весь Токио был “капут”»60. Можно пред-
ставить, каково же было удивление русского диплома-
та, когда он добрался наконец до цели и обнаружил, что
здание российского посольства, находившееся в ту пору
неподалеку от парламента Японии, рядом с парком Хи-
бия, устояло и в сравнении с большинством окрестных
строений почти не пострадало. Случилось так, что на-
правление ветра уберегло этот район от распространяю-
щихся повсеместно пожаров, в то время как другим квар-
талам повезло меньше и некоторые выгорели дотла. Так,
например, полностью сгорели американское и француз-
ское посольства, миссии Нидерландов, Китая, Бразилии,
Испании, Чили, а здания итальянского и английского
посольств были повреждены столь сильно, что, как по-
зднее выяснилось, стали в итоге полностью непригодны
к дальнейшему их использованию61. В русском посоль-
стве повреждения тоже были значительные: централь-
ное отопление нарушено, во многих помещениях упав-
шие трубы продавили потолки и перекрытия, окружаю-
щая посольство стена рухнула. Однако при этом сохра-
нился ряд комнат, пригодных для временного прожива-
ния (хотя боязнь повторения подземных толчков и вы-
нудила в итоге сотрудников посольства в продолжение
нескольких дней ночевать на открытом воздухе). Ко
времени возвращения Абрикосова из Никко на террито-
рии посольства уже собралась большая толпа русских эмиг-
рантов, искавших убежища, среди них были архиепископ
Японский Сергий и епископ Владивостокский Михаил.
Уже 6 сентября Абрикосов отправил в Париж в Со-
вет послов на имя М.Н. Гирса телеграмму следующего
140
содержания: «Размеры бедствия колоссальны: две тре-
ти Токио, вся Иокогама превращены в груду развалин.
Посольство повреждено, но уцелело; продолжает функци-
онировать. Личный состав невредим. Консульство в Иоко-
гаме уничтожено; легко раненные Консул и Секретарь спас-
лись на стоящих на рейде судах. Среди русских есть уби-
тые, число коих выясняю». Через четыре дня пришел от-
вет: «Сердечно поздравляю всех сослуживцев счастливым
спасением. Глубоко соболезную пострадавшим. Гире»62.
На территории посольства его сотрудниками был со-
здан пункт по приему и размещению беженцев, на лу-
жайке перед зданием расстелены одеяла и разбито не-
кое подобие «временного лагеря», пока не прекратятся
подземные толчки (Абрикосов упоминает любопытные
подробности, как, например, стремление японских слуг
и здесь соблюсти официальный протокол, отводя каж-
дому лицу место в соответствии с его общественным ста-
тусом: так, самому Абрикосову как старшему по чину
футон (матрас) на ночь стелили между двумя епископа-
ми)63. По городу распространялись слухи, в том числе о
внезапно начавшихся корейских погромах (самих ко-
рейцев при этом обвиняли в организации поджогов в
условиях паники)64. Было решено вооружить сотрудни-
ков посольства, и Абрикосов также приобрел револьвер,
который ночью клал под подушку (хотя и не был уве-
рен, что когда-нибудь придется им воспользоваться). Учи-
тывая сложившуюся обстановку, а также введение в
Токио военного положения, оставлять на территории
посольства (лишенного отныне внешней ограды) боль-
шое скопление людей было теперь небезопасно, и Абри-
косов в качестве официального представителя обратил-
ся за помощью в городское управление, занимавшееся
временным размещением и организацией питания насе-
ления. В его последующих отчетах Совету послов в Па-
риж специально отмечается, что местные власти, как и
иностранные представители, относились ко всем запро-
сам из посольства исключительно доброжелательно, а
японские служащие посольства и прислуга даже полу-
чали специальные продуктовые пайки из японского
Министерства иностранных дел65.
141
Как только было восстановлено пригородное желез-
нодорожное сообщение, группа сотрудников посольства
в сопровождении епископа посетила Иокогаму, постра-
давшую, как оказалось, гораздо сильнее, чем Токио. В
Иокогаме (где на момент землетрясения проживала боль-
шая русская колония) была отслужена панихида по по-
гибшим соотечественникам. Русское консульство в Иоко-
гаме рухнуло при первом же толчке, как и находившее-
ся неподалеку консульство США. При этом погибли все
японские служащие консульства, а сам российский кон-
сул А.К. Вильм66 чудом уцелел, будучи погребен среди
развалин (но получил в итоге лишь легкое ранение руки).
Его коллегам из других стран повезло меньше: погибли
американский и французский консулы, а всего уже в
первые дни жертв среди иностранцев насчитывалось
около 150 человек, среди них 15 русских. Впоследствии,
по мере получения новых данных, число погибших рос-
сийских граждан возросло еще на 60 человек, но точно
определить число жертв было невозможно, так как не-
которые лица, объявленные пропавшими без вести, об-
наруживались впоследствии среди эвакуированных в
город Кобе. Среди сохранившихся в архиве посольства
справок подобного рода последняя по времени написа-
ния датирована 20 декабря 1923 года, то есть спустя
почти четыре месяца после катастрофы67.
На тот момент в Японии находилось около 1000 рус-
ских беженцев68, или «белых русских» (так они зачас-
тую именовались в документах японской администра-
ции и полицейских донесениях), большая часть их про-
живала в районе Токио-Иокогама. Принимая во внима-
ние, что установление официальных дипломатических
отношений между Японией и СССР произошло спустя
полтора года после описываемых событий, можно ут-
верждать, что практически все подданные бывшей Рос-
сийской империи, находившиеся осенью 1923 года на
территории Японии, могут быть отнесены к этой катего-
рии. Для тех из них, кто выжил, землетрясение стало
своеобразным «катализатором решимости», толчком к
«продолжению бегства» в Америку, Австралию и дру-
гие страны, а неизбежные в этой ситуации материаль-
142
ные затруднения (которые и послужили для многих при-
чиной их затянувшегося пребывания в Японии) были
сняты благодаря разнообразной и обширной междуна-
родной помощи, оказанной Японии правительствами
разных стран и в первую очередь США.
Американское посольство сняло целиком «Империал
отель» в центре Токио, ставший чем-то вроде штаба по
сбору информации и размещению беженцев, где можно
было всегда навести справки о пропавших; здесь же ус-
траивались обеды для иностранных граждан, оплачен-
ные посольством США. При этом помощь американцев
распространялась на всех иностранцев без исключения,
не делалось никаких различий по национальности, под-
данству и т.д. Абрикосов в своем подробном отчете в
Париж счел необходимым специально подчеркнуть, что
«при ограниченности ресурсов Русского Посольства мне
за эти дни было бы гораздо труднее, если бы я не встре-
чал со стороны Американского Посольства полную го-
товность помочь как мне, так и каждому обращавшему-
ся к нему русскому»69. Многие русские ходили в эти дни
на бесплатные обеды в «Империал отель», называя это
«поесть за счет президента»70. Были также специально
арендованы океанские суда для вывоза иностранных
граждан, и в их числе русских эмигрантов. На какое-то
время был ослаблен режим выдачи эмигрантам въезд-
ных виз в Европу и Америку, и одновременно начался
сбор средств в пользу тех, кто не имел возможности при-
обрести билеты; существовали и другие виды помощи71.
Японское Министерство иностранных дел с первых же
дней приступило к выдаче свидетельств на выезд эмиг-
рантов из Токио (в основном в Кобе); при этом ни в То-
кио, ни в Иокогаму, где, помимо всего прочего, возник-
ла угроза продовольственного кризиса, никого из однаж-
ды выехавших в течение какого-то времени старались
обратно не впускать. Одновременно японские чиновни-
ки не скрывали, что наиболее желательным для них был
бы не временный переезд, а окончательный отъезд рус-
ских беженцев из страны. В русское посольство посту-
пали специальные обращения из японского министер-
ства иностранных дел с просьбой вести разъяснитель-
143
ную работу среди эмигрантов о том, что отныне добы-
вать средства к существованию им будет крайне тяже-
ло. Необходимо отметить, что все перевозки до Кобе и
других мест на территории Японии (сушей и морем) де-
лались из правительственных резервов японскими вла-
стями бесплатно, с выдачей небольших сумм в качестве
компенсаций на питание и первое время72.
В мемуарах Абрикосова встречается немало крити-
ческих замечаний (которые он, разумеется, не включал
в официальные донесения), рисующих довольно неприг-
лядные стороны поведения некоторых его соотечествен-
ников73. Так, например, когда улеглись первые волне-
ния, среди части русской колонии вдруг поднялась вол-
на «золотоискательства» в покинутых и разрушенных
домах. Кто-то из эмигрантов пустил слух, что некоторые
лица из числа соратников казачьего атамана Г.М. Семе-
нова, не доверяя японским банкам, хранили у себя дома
значительные запасы золота. И тогда «золотоискатели»,
вооруженные лопатами и заступами, стали ежедневно
покидать здание посольства рано утром и уезжать в Иоко-
гаму, возвращаясь поздно вечером и, как правило, ни с
чем. Хотя сотрудники посольства и осуждали подобные
взгляды, они не могли лишить этих людей временного
убежища на территории посольства. Все это контрасти-
ровало с японским населением, в массе своей напрочь
чуждым мародерства. Кроме того, постоянно возникали
разнообразные проблемы, связанные с отправкой эмиг-
рантов из Японии. Многие совершенно потеряли голову
от неожиданно появившейся долгожданной возможнос-
ти уехать из страны: одни метались в поисках выбора
направления, другие выдвигали неожиданные претен-
зии по смене уже определенного заранее маршрута, тре-
буя, к примеру, чтобы их везли в Мексику или США, но
непременно через Харбин или Шанхай для встречи с
проживавшими там родственниками. Некоторые жен-
щины, продав уже полученные ими ранее бесплатные
билеты, приобретали на эти деньги косметику и наря-
ды, после чего они снова обращались в комитет по ока-
занию помощи с требованием выдачи новых билетов.
Один из представителей иностранной колонии, ведав-
144
ший вопросами эвакуации и материального обеспечения
неимущих беженцев в городе Кобе, впоследствии во время
личной встречи признался Абрикосову, что он «не видел в
своей жизни более странных людей, чем русские»74.
Все японские и иностранные суда, находившиеся в
японских портах, включая военные корабли Первой эс-
кадры адмирала Такэсита, были мобилизованы для вы-
воза пострадавших, чьи дома были разрушены, а иму-
щество погибло (по японским данным, 67% из более чем
двухмиллионного населения Токио осталось без жилья).
В эти первые дни японские миноносцы совершали дваж-
ды в день рейсы по маршруту Иокогама-Кобе; при этом
океанские суда, находившиеся вблизи японских бере-
гов, также отзывались со своих маршрутов. Примером
того, какие неожиданные при этом возникали ситуации,
можно назвать случай, происшедший с компаньоном из-
вестного в Японии русского купца и предпринимателя,
одного из основателей кондитерского производства в
Кобе, Ф.Д. Морозова, чей эмигрантский путь с семьей
из Харбина в Америку пролегал через японский порт
Иокогама в августе 1923 года.
Морозов, за плечами у которого уже был шести лет-
ний опыт жизни в эмиграции в Китае, решил пересе-
литься в США, в город Сиэтл, где он планировал начать
новое дело со своим русским партнером (также харбин-
цем). Однако будущий компаньон Морозова задержался
с выездом из Иокогамы, в результате чего корабль, на
котором он собирался плыть, был возвращен в Японию,
где пассажиры вместе с командой приняли активное уча-
стие в ликвидации последствий землетрясения. Увиден-
ные там разрушения и многочисленные жертвы настоль-
ко потрясли сознание компаньона Морозова, что он, уже
по прибытии в Америку, не вынеся мучительных воспо-
минаний, покончил с собой75.
Описанный выше пример является далеко не единич-
ным случаем. Согласно материалам японской прессы,
приводимым Д.М. Позднеевым, в сентябре 1923 года то-
кийской полицией было зарегистрировано 56 случаев
самоубийств на почве страданий, явившихся следстви-
ем катастрофы; в октябре и ноябре зарегистрировано по
145
66 случаев самоубийств, при этом далеко не все подоб-
ные случаи были зафиксированы официальными орга-
нами. Из общего числа самоубийств (182), совершенных
в течение первых трех месяцев, 39 случаев объяснялись
безумием, 34 — пессимизмом или болезнью, 34 — отчая-
нием от постигших людей лишений. При этом 30% са-
моубийц были в возрасте 20-30 лет76.
Российское посольство в первые же дни выразило
глубокое соболезнование правительству Японии и бла-
годарило его за помощь русским эмигрантам, лишен-
ным в отличие от прочих иностранцев какой-либо под-
держки с родины. Со стороны посольства в Кобе (где на
тот момент отсутствовал русский консул) был команди-
рован секретарь (по другим данным — вице-консул) кон-
сульства в Иокогаме П.П. Боровский, которому поруча-
лось выяснить сложившуюся там ситуацию, чтобы за-
тем выработать план по оказанию помощи «в согласии с
желаниями отдельных пострадавших» (сам Боровский
во время землетрясения спасся чудом, успев выскочить
из окна здания, где находился); он же в дальнейшем и нес
на себе основной груз решения возникающих проблем,
вплоть до прибытия из Фузана (ныне Пусан, Республика
Корея) консула В.А. Скородумова. Для оказания помощи
П.П. Боровскому к нему был направлен подполковник
Н.В. Осипов. Перед ними стояла задача обеспечить выезд
из Японии как можно большего числа русских беженцев.
Относительно сбора денежных средств на оказание
помощи беженцам, как писал в своем отчете Совету по-
слов в Париже Д.И. Абрикосов, «достигнутые результа-
ты превзошли все ожидания». В дополнение к 30 тыся-
чам иен, направленным из средств посольства и россий-
ского военного агента на оказание немедленной помощи
пострадавшим русским, Иностранный комитет в Кобе
выделил на эту же цель сначала 10 тысяч иен, потом
еще 20 тысяч иен; японское благотворительное обще-
ство в Кобе пожертвовало 20 тысяч иен на оказание со-
действия к организации выезда русских из Японии, и
такую же сумму на ту же цель передал местный губер-
натор, весьма заинтересованный в скорейшей отправке
беженцев. За исключением сумм, выделенных посольством
10 Япония
146
и военным агентом, все деньги расходовались под строгим
контролем Иностранного комитета; на них русские эмиг-
ранты содержались в Кобе в специально снятых помеще-
ниях и постепенно эвакуировались из Японии77.
Около 50 человек русских жителей Иокогамы нашли
спасение на французском пароходе «Андрэ Лебон» и
выразили желание плыть на нем дальше, во Францию.
Посольство стремилось отправить их прямо до Марселя,
но получило ответ, что «по приходе в Кобе обязанности
парохода в отношении дачи (так!) убежища спасающим-
ся от землетрясения оканчиваются, и пароход превра-
щается в коммерческое предприятие, могущее перево-
зить людей лишь в качестве пассажиров», то есть за
плату78. Правда, поскольку среди русских оказалось не-
сколько семей известных фамилий (Толстые-Милослав-
ские, Фитингоф, Шелковниковы и др.), уже давно соби-
равшихся уезжать в Европу, французский посол г-н
Клодель обещал Абрикосову специально запросить пра-
вительство Франции о возможности льготного получе-
ния ими виз и проезда на французских пароходах. Впос-
ледствии часть эмигрантов сумела таким образом пере-
браться во Францию.
Справедливо полагая, что насильственная эвакуация
беженцев в Шанхай или Харбин (к чему могли бы в
итоге прибегнуть японские власти) сведется для русских
«к переходу из одного безвыходного положения в дру-
гое», Абрикосов начал добиваться для них права уехать
в Америку, обойдя при этом существующие для иност-
ранцев квоты на въезд в США. Используя наряду с офи-
циальными каналами также личные связи, он специ-
ально запрашивал по данному вопросу американское по-
сольство, а также консульство США в Кобе, ведавшее
эвакуацией. Такой же запрос был послан им и в Мини-
стерство иностранных дел Японии в надежде, что пра-
вительство, заинтересованное в скорейшем выезде инос-
транцев, окажет свою поддержку. Речь шла о бесплат-
ном переезде в Америку около 200 человек русских (при
общем числе пострадавших около 300 человек, по пред-
варительной оценке Абрикосова) учитывая, что ежеме-
сячная квота на русских иммигрантов (всех, включая
147
ехавших из Европы, России и других стран) составляла
меньшую цифру79. Американский посол со своей сторо-
ны обещал оказать содействие в решении проблемы и в
присутствии Абрикосова направил соответствующие ука-
зания консулу в Кобе, ведавшему вопросами эвакуации.
Наряду со всем перечисленным существовала еще одна
причина, заставлявшая Абрикосова торопиться: необ-
ходимо было оказать материальную помощь жертвам
землетрясения. В силу непредвиденности и значитель-
ного масштаба землетрясения средства на его ликвида-
цию сокращали и без того ограниченные финансовые
возможности российского посольства по дальнейшему
ассигнованию беженцев, сосредоточенных в других рай-
онах Дальнего Востока (как уже говорилось, в то время
посольство в Токио являлось крупнейшим «донором» для
российской диаспоры в Азии), главным образом в Мань-
чжурии, Шанхае и на Корейском полуострове.
В итоге совместными усилиями Иностранного коми-
тета в Кобе и русского посольства в лице его сотрудни-
ков Д.И. Абрикосова, М.П. Подтягина, П.П. Боровско-
го, В.А. Скородумова и других удалось отправить из Япо-
нии более 250 русских эмигрантов, из которых боль-
шинство предпочло уехать в Америку (при этом те из
эмигрантов, кто не сумел или не успел получить своевре-
менно американскую въездную визу, направлялись в
Мексику или Канаду, чтобы затем перебраться в США).
Около 30 человек выехало в Европу80: на оплату именно
их переезда и ушла основная часть средств, ассигнован-
ных посольством. Во время работы по оказанию помо-
щи пострадавшим сотрудникам посольства пришлось
столкнуться с попытками советской пропаганды угово-
рить часть беженцев вернуться на родину. Так, предста-
витель РОСТА (де-факто представитель СССР), вышеупо-
мянутый А. Вознесенский, оказавшийся в Японии на-
кануне землетрясения, прибыл на «Императрице Авст-
ралии» в Кобе, где вскоре сумел войти в состав членов
Международного комитета по оказанию помощи пост-
радавшим и активно убеждал последних вернуться в Рос-
сию. Его деятельность, однако, не встретила поддержки
со стороны других членов Международного комитета; в
ю*
148
итоговом отчете Комитета числился лишь один человек,
пожелавший уехать во Владивосток. В целом, по мне-
нию Абрикосова, большинство русских эмигрантов, пе-
реживших землетрясение, так или иначе попытались
уехать из Японии81.
Последний год старого посольства
Новый 1924 год начался для работников посольства
с весьма невеселых арифметических подсчетов. Средства
таяли; как ни велики были денежные запасы на счетах
военной и морской агентуры, их перестало хватать на
всевозможные выплаты пособий и поддержек, направ-
ляемых чуть ли не во все части света. Доходило до того,
что Абрикосов начинал терять терпение и в ответ на
новые просьбы указывал, что, к примеру, «в отношении
Харбина отсутствие средств заставляет Посольство стро-
ить свои надежды на том, что, находясь в городе, где
еще существуют крупные русские предприятия и рус-
ское население, эти беженцы имеют более широкую воз-
можность, чем в иных пунктах, устроиться, а равно и
пользоваться местной благотворительностью»82. Умень-
шение средств на счетах посольства и военного агента
привело к тому, что пришлось урезать также ассигнова-
ния на помощь беженцам в Шанхае, куда до сих пор
отправлялся основной объем выделяемой помощи (на-
пример, в 1923 году — 60 тысяч иен) и где основными
получателями выступали Шанхайское Русское благотво-
рительное общество под председательством Э.П. Грос-
се83 и Союз служащих в армии и флоте под председа-
тельством генерала Р.Ф. Вальтера84.
В донесении Абрикосова в Париж от 24 января 1924 го-
да специально отмечается, что положение беженцев в
Шанхае будет в дальнейшем лишь ухудшаться, ибо по-
сольских средств на обеспечение всех нуждающихся не
хватит, а благотворительность среди иностранной коло-
нии также начинает иссякать, «и среди иностранцев в
Шанхае проводится решение, что дальнейшая затрата
денег на русских беженцев должна иметь место лишь в
связи с выселением их из Шанхая, а так как доступ их
149
в другие страны закрыт, то не отдающие себе отчета в
положении вещей иностранцы в Шанхае продолжают
твердить, почему русские не возвращаются обратно в
Россию». Среди беженцев в Шанхае наиболее неопреде-
ленным было положение прибывших туда ранее из Влади-
востока двух кадетских корпусов в составе около 350 че-
ловек (еще 100 кадетов находились тогда в Мукдене).
Планировался их вывоз в Европу (в Сербию) для рас-
пределения среди тамошних военных учебных заведе-
ний, но дело тормозилось во многом из-за отсутствия
средств. Попытка обратиться за помощью в Американ-
ский Красный Крест (мотивировкой было оказание по-
мощи детям, учитывая юный возраст большинства ка-
детов. — П.П.) в очередной раз ни к чему не привела.
Незадолго до этого посольство лишилось еще одного важ-
ного источника получения зарубежной помощи: в Аме-
рике был распущен комитет, возглавляемый княгиней
Ю. Кантакузен-Сперанской, урожденной Грант85, кото-
рая, будучи замужем за русским гвардейским офицером
графом Сперанским, одновременно приходилась родной
внучкой президенту США, герою Гражданской войны
Севера и Юга генералу У. Гранту.
Представителем комитета на Дальнем Востоке являл-
ся военный агент в Токио контр-адмирал Б.П. Дудоров.
Названный комитет был распущен по формальному об-
винению в «пристрастности», то есть в оказании им по-
мощи только «белым» русским, а не всему «русскому
народу». Также посольство было уведомлено из Нью-
Йорка финансовым агентом С.А. Угетом о прекраще-
нии благотворительной деятельности Гуверовской орга-
низации86 для беженцев Дальнего Востока.
Особую проблему представляли оставшиеся не у дел
воинские части генералов Глебова и Лебедева, покинув-
шие Владивосток в конце 1922 года и размещенные на
судах, которыми командовал адмирал Г. Старк, стре-
мившийся увести корабли с армией и беженцами в Япо-
нию или Корею87. Поскольку японские власти не хотели
появления столь большого числа русских в пределах
Японии88, последним ничего не оставалось, как проби-
раться либо в отдельные города Китая, либо оставаться
150
в Корее. В порту Гензан, таким образом, скопилось око-
ло 7 тысяч человек на 22 судах, часть которых состав-
ляла группу адмирала Старка, а часть была зафрахтова-
на во Владивостоке из судов Добровольного флота. Вскоре
последовал запрет китайского правительства пускать
русских беженцев с территории Кореи во внутренние
районы Китая. Это вызвало немедленную реакцию япон-
ских властей, запретивших в свою очередь вообще пус-
кать беженцев на берег и оказывать им какую-либо по-
мощь. Мотивировалось это тем, что «в свое время они
предупреждали... белые организации, что их попытки
противостоять красным закончатся катастрофой, что
беженцев, явившихся в результате этой катастрофы,
они к себе не звали, что большинству из них во Влади-
востоке никакой опасности не угрожало и что им ниче-
го не остается как вернуться туда обратно»89.
Понимая, что основной причиной такой позиции яв-
ляется нежелание осложнять отношения с советской вла-
стью на Дальнем Востоке, посольство в лице Д.И. Абри-
косова пыталось воздействовать на японское правитель-
ство следующими доводами: 1) не одна только Япония,
но и все страны в Европе по соображениям гуманности
были вынуждены так или иначе взять на себя попече-
ние о беженцах; 2) японская позиция не может быть
осуществлена практически, так как это будет означать,
что в японских портах находятся суда, на которых люди
станут умирать от голода; 3) говорить о возвращении во
Владивосток, во-первых, несерьезно, так как большеви-
ки всегда останутся большевиками и несмотря на заве-
рения и обещания не откажутся от политики мести и
жестокой эксплуатации населения, а во-вторых, боль-
шинство беженцев добровольно во Владивосток не вер-
нется; 4) японские власти понимают невозможность на-
сильственного выдворения этих людей (к тому же хоро-
шо вооруженных. — П.П.) во Владивосток.
Как теперь стало очевидно, с обеих сторон преобла-
дали главным образом эмоциональные, а не логические
доводы, и, как констатировал сам Абрикосов, «первое
время такие аргументы оказывались мало действитель-
ными» (т.е. малодейственными. — ПЛ.)90. Удалось лишь
151
выпустить на берег нуждавшихся в медицинской помо-
щи, а также женщин и детей. Большую роль в этой по-
мощи сыграли сотрудники российских консульств в
Корее, а также чиновники Корейского генерал-губерна-
торства, чей взгляд на реальное положение дел весьма
отличался от представлений политиков в Токио. По ини-
циативе генерального консульства России в Сеуле был
образован Международный комитет, который начал сбор
средств среди иностранных благотворительных органи-
заций; при этом серьезная моральная поддержка (в пла-
не давления на местные японские власти) была оказана
русскому посольству и лично Абрикосову со стороны
послов Англии, Франции и США.
Постепенно японские власти начали склоняться к
компромиссному решению, суть которого состояла в том,
что какое-то время (как минимум до ближайшей весны)
им придется терпеть присутствие русских на корейской
территории. Что же касается оказания международной
помощи, то сотрудники посольства потратили немало
времени и сил на разъяснение военному командованию
в Гензане (и лично генералу Лебедеву), что помощь бе-
женцам может быть оказана только в том случае, если
военные прекратят постоянно подчеркивать свою воинс-
кую атрибутику, называть себя исключительно «военной
организацией» и т.п. Тем временем среди беженцев про-
должалась борьба за власть, выяснение взаимных полно-
мочий, провозглашение разными лицами себя руководи-
телями с полным набором атрибутов приписываемой себе
власти. Кроме того, посольство регулярно получало све-
дения о проявлениях открытой вражды между предста-
вителями сухопутных и морских частей, с регулярным
взаимным вмешательством в дела друг друга. Как замеча-
ет Абрикосов, эти выступления были всего лишь «после-
дними проявлениями губившей антибольшевистское дело
в Сибири борьбы за власть разных политических интри-
ганов91 и отдельных генералов, главным образом из тех,
кои достигли этого звания уже в период деятельности раз-
личных Сибирских правительственных организаций»92.
Таким образом, с конца декабря 1922 года вся ген-
занская группа беженцев, почти 6000 человек, перешла
152
на иждивение японского правительства93 в лице его пред-
ставителей в Корейском генерал-губернаторстве, рассе-
лившем их в Гензане (1000 человек остались на судах),
в Порт-Лазареве (3000 человек размещены в морских
казармах) и других местах94. По сведению российских
консулов в Корее и сочувствующих иностранных наблю-
дателей, общее содержание и питание беженцев, особен-
но на первых порах, было организовано вполне удовлет-
ворительно95. При этом японцы для поддержания внут-
ренней дисциплины и субординации в воинских частях
разрешили русским сохранить военную организацию с
подчинением их прежним начальникам. Неизбежное в
такой ситуации разложение войск до поры до времени
контролировалось самими военачальниками, хотя в доне-
сениях посольства и отмечается, что «в интересах самих
беженцев приходится закрывать глаза на многие отрица-
тельные явления во внутренних их взаимоотношениях»96.
Найти какую-либо работу и пропитание в Корее и
Китае у русских беженцев шансов почти не было; эмиг-
рация в Америку или Европу исключалась из-за отсут-
ствия средств на дорогу и предъявления денег при въез-
де в страну (в ряде зарубежных государств к тому вре-
мени были введены правила, по которым иностранец,
не будучи транзитным пассажиром, обязан был при въез-
де предъявить определенную сумму наличных денег, под-
тверждающую его финансовую самосостоятельность97; в
Японии по закону от 20 февраля 1920 года эта сумма
равнялась 1500 иен), а также отказом многих стран впус-
кать к себе многочисленных русских беженцев, в осо-
бенности военных. В результате около двух тысяч чело-
век были взяты японцами на работы по строительству
шоссейной дороги Гензан-Порт-Лазарев, а прочим ве-
лено было «рассеяться». Часть группы генерала Лебеде-
ва в итоге пробралась в Шанхай, а остальные вернулись
в Россию98. Другая часть военных, 912 человек под ко-
мандой генерал-лейтенанта Ф.Л. Глебова, добравшись с
эскадрой до Шанхая и не имея возможности сойти на
берег, оставалась проживать на судах вплоть до начала
1924 года. В ответ на запрос генерала Глебова о предо-
ставлении ему денежной помощи военным агентом
153
М.П. Подтягиным было заявлено, что тот может рас-
считывать лишь на помощь через местные благотвори-
тельные организации на общих со всеми основаниях.
По сути, ответ стал отказом.
Группа адмирала Старка, который сумел с 11 судами
добраться до Манилы, имея около 800 человек на борту,
с потерей при переходе всего лишь двух судов", была
одной из немногих, кто внял призывам посольства и,
получив со стороны последнего некоторую материаль-
ную поддержку, покинул японскую территорию, плани-
руя высадить в Шанхае кадетские корпуса и идти далее
на юг, с тем чтобы при этом «не застревать в японских и
тем более китайских портах». Этому решению во мно-
гом способствовали разъяснения, полученные Старком
от морского агента Б.П. Дудорова, да и сама обстановка
не позволяла медлить - японское правительство объя-
вило посольству в Токио, что с 1 апреля 1923 года оно
прекращает финансирование помощи беженцам в Ко-
рее100. На Филиппинах их ждал маленький «сюрприз»:
после переговоров американская администрация из Ва-
шингтона известила губернатора Филиппин, что суда рас-
сматриваются как находящиеся на ответственности и
сохранении у Старка до признания США Российского
правительства, тем самым предупредив возможность пе-
редачи их советской стороне. Позднее «старковцы» не-
большими группами начали перебираться с Филиппин
в Австралию, Канаду и США.
После заключения в 1924 году в Пекине китайско-
советского соглашения об управлении КВЖД на пари-
тетных началах среди русских беженцев поднялась но-
вая волна страха из-за возможной насильственной ре-
патриации их в СССР. Некоторые основания для этого у
них были, так как в ряде мест произошли акты выдачи
китайскими чиновниками эмигрантов советским пред-
ставителям101. Это вызвало стремление многих, кто на-
меревался со временем уехать в США и Канаду, поторо-
питься с отъездом. Но осуществить это теперь было еще
труднее, чем раньше. Прошло всего каких-нибудь пол-
года после страшного землетрясения, и правила въезда
в США, куда по-прежнему стремилось большинство эмиг-
154
рантов, были в очередной раз изменены. Согласно но-
вым инструкциям из Вашингтона, полученным в Токио
16 июля 1924 года, отныне каждый желающий попасть
в Америку иностранец, где бы он ни находился, должен
был обращаться в специальный контрольный орган в
том государстве, гражданином которого он являлся.
Права такого контрольного органа в отношении русских
беженцев были даны американскому консульству в Риге
(Латвия), что для большинства эмигрантов, оказавших-
ся в тот момент в Японии, Китае и других районах Даль-
него Востока и стремящихся попасть в Америку, было
равносильно запрету для них на въезд в эту страну102,
ибо, как с горькой иронией писал Абрикосов в Нью-
Йорк русскому финансовому атташе С.А. Угету: «Как
бы в теории и не [было] понятно желание установить
контроль за визами... не говоря о том, что у большин-
ства таких русских едва хватает средств на оплату биле-
та, что лишает их всякой возможности ожидать в тече-
ние 4—5 месяцев решения своей судьбы, трудно предпо-
лагать, что Американский Консул в Риге был бы в со-
стоянии уделить что-либо из 189 виз в месяц для рус-
ских, сидящих в Харбине, Шанхае или японских пор-
тах и ему совершенно неизвестных». В этом же письме
он настоятельно просит Угета, имевшего тесные связи
с Американским Красным Крестом и в вашингтонских
«верхах»103, навести справки, нельзя ли добиться об-
легчения порядка получения виз для русских, едущих
в США с Дальнего Востока104.
Изменение правил въезда в США привело к тому, что
на момент открытия новой квоты 1 июля 1924 года в япон-
ских портах скопилась немало русских, бывших не в
состоянии выехать в Америку из-за отсутствия подтвер-
ждения на их въезд из рижского консульства США.
Посольство в Токио стремилось ускорить их выезд, опа-
саясь грядущего завершения японо-советских перегово-
ров и признания Японией советского правительства, что
означало бы конец деятельности российского посольства
и ухудшение положения эмигрантов. Предпринимаемые
при этом меры выражались главным образом в перечис-
лении денег из еще остававшихся средств военного аген-
155
та, а также в переговорах с представителями американ-
ских и канадских властей — последнее, как и прежде,
велось через финансового атташе в Нью-Йорке С.А. Уге-
та105. В сложившейся ситуации эмигранты были готовы
поверить любому благоприятному слуху: так, в частно-
сти, опубликованное в японской печати интервью вели-
кого князя Николая Николаевича, данное им агентству
Ассошиэйтед Пресс, под заголовком «Русские беженцы
верят в скорое падение большевиков» вызвало общее со-
чувствие беженцев на Дальнем Востоке, видевших в этом
интервью подкрепление своих надежд, хотя, по мнению
сотрудников посольства, окружающая действительность
на тот момент делала «все труднее и труднее всякую ра-
боту по осуществлению этих надежд на практике»106.
После эвакуации войск из Сибири правительство
Японии стало активнее искать пути сближения с Совет-
ской Россией. В то же время руководители зарубежных
эмигрантских организаций, большинство из которых
находилось в те годы в Европе (преимущественно в Бер-
лине и Париже), хорошо понимали важность сохране-
ния ими регулярных контактов с посольством в Токио:
во-первых, оно оставалось одним из немногих диплома-
тических представительств Российской империи, про-
должавших функционировать в прежнем режиме спус-
тя годы после революции, имея при этом официальную
поддержку со стороны правительства страны своего пре-
бывания; во-вторых, все годы, пока продолжалась япон-
ская интервенция в Сибири (1918-1922) и еще некото-
рое время после возникновения СССР Дальний Восток
рассматривался вождями эмиграции как один из наибо-
лее перспективных регионов с точки зрения начала вос-
становления в России прежнего порядка. Кроме этого, в
условиях обилия противоречивых сведений о положе-
нии в России, Китае и на Дальнем Востоке лидерам па-
рижской эмиграции было крайне важно иметь в лице
токийских коллег постоянный доверительный источник
информации о событиях, происходящих на Востоке. Это,
в частности, подтверждается просьбой М.Н. Гирса в пись-
ме к Д.И. Абрикосову от 6 мая 1922 года, где он пишет,
что «...был бы весьма признателен Вам за периодиче-
156
ское сообщение поступающих к Вам сведений о положе-
нии дел в Восточной Сибири...». Просьба его была учте-
на, и сначала М.Н. Гире, а затем В.А. Маклаков регу-
лярно стали получать из Токио от Абрикосова подроб-
нейшие отчеты обо всем сколько-нибудь достойном вни-
мания из происходившего в Японии, Китае и на Даль-
нем Востоке России107. Эта переписка продолжалась и
после установления дипломатических отношений меж-
ду Японией и Советским Союзом (в 1925), когда Абри-
косов покинул старое русское посольство и поселился
в Токио на положении частного лица (сохранив, впро-
чем, почти все свои многочисленные связи среди дип-
ломатического корпуса и японской администрации, что
позволяло ему и в дальнейшем оставаться в курсе мно-
гих основных проблем международной политики)
вплоть до начала Второй мировой войны.
В своих донесениях в Париж, разбирая причины того,
почему японское правительство несмотря на сохранение
некоторых противоречий между Японией и Советской
Россией все-таки предпочло переменить свою политику
и начать поиски путей сближения сначала с Дальневос-
точной республикой, а потом и с СССР, Абрикосов выде-
лял следующие: 1) неудачи белого движения; 2) пово-
рот в странах Европы в сторону признания советской
власти (особенно в Англии, бывшей традиционным «со-
ветчиком» японской внешней политики в отношении Рос-
сии); 3) желание пойти навстречу США, усматриваю-
щих в действиях Японии в Сибири проявление поддер-
жки реакции и стремления к территориальным захва-
там; 4) рост расходов на содержание японской армии в
Сибири без всякой надежды на компенсацию и при рас-
тущей опасности понижения дисциплины в этих войс-
ках вследствие влияния большевистской пропаганды108.
При этом основным проводником «новой политики»
японского Министерства иностранных дел Абрикосов на-
зывает начальника Отдела европейской и американской
политики Т. Мацудайра, в прошлом уполномоченного
японского правительства во Владивостоке, возглавляв-
шего японскую делегацию на Дайренской конференции
(1921-1922) и имевшего в министерстве репутацию «зна-
157
тока русских дел»109 (чему немало способствовало его
личное знакомство со многими сибирскими и дальнево-
сточными лидерами различных движений как левых,
так и правых). В своих беседах с управляющим россий-
ским посольством Мацудайра убеждал Абрикосова, что
вступление в контакты с большевизмом не означает из-
менения «принципиального отрицательного отношения
японского правительства к коммунистам», но, призна-
вая невозможность открытой борьбы с ними и веря в
действительность эволюции русского большевизма, пра-
вительство тем самым ускоряет эту эволюцию. Кроме
того, после принятия окончательного решения о выводе
своих войск из Сибири правительство Японии обязано
было для охраны прав и имущества своих подданных
вступить в соглашение с тем из местных правительств,
которое внушало ему наибольшее доверие. Таким пра-
вительством было руководство Дальневосточной респуб-
лики в Чите, за которым стояло советское правитель-
ство. При этом Мацудайра оговаривался, что это не оз-
начает признания советского правительства, по край-
ней мере «помимо Европы», то есть в случае непризна-
ния его европейскими державами. Попытки Абрикосо-
ва указать японской стороне, что соблюсти на практике
все эти теоретические выкладки невозможно и они не-
минуемо «разобьются при столкновении с реальной об-
становкой», успеха не имели110. Убедившись таким об-
разом в непреклонности японского правительства в дан-
ном вопросе, он ускорил отправку из Японии еще оста-
вавшихся сотрудников посольства, сам продолжая при
этом следить за развитием событий.
Большую роль в ускорении процесса дипломатическо-
го сближения Японии и Советской России играли япон-
ские промышленники, связанные с Приморьем деловы-
ми интересами, и среди них - Союз японских рыбопро-
мышленников в русских водах (так!), представители ко-
торого, не дожидаясь принятия правительственных ре-
шений, пытались отправить во Владивосток свою деле-
гацию в рамках так называемой «народной диплома-
тии»111. Абрикосов в своих донесениях гневно критико-
вал современное ему японское общество за его «плохо
158
переваренный “демократизм”», который, по его мнению,
«настолько изменил весь характер здешней обществен-
ной и политической жизни, что японцы незаметно для
себя самих быстро теряют те качества, которые создали
современную Японию», а это, согласно Абрикосову, и
привело к изменению общественного мнения.
В конце 1922 года в Москву как частное лицо приез-
жал японский посланник в Польше Т. Каваками, кото-
рый по возвращении в Токио всячески подчеркивал воз-
можность для Японии договориться с большевистским
правительством. Нежелание японского Министерства
иностранных дел официально сделать первый шаг к на-
чалу межгосударственных переговоров привело к тому,
что эта функция оказалась де-факто передоверена част-
ному лицу, занимавшему, однако, высокие позиции в
японском государственном истеблишменте — мэру То-
кио, председателю Русско-японского общества Гото Сим-
пэй (в прошлом министру иностранных дел). В телеграм-
ме, подписанной Гото, полномочный представитель со-
ветского правительства в Китае, участник переговоров в
Брест-Литовске (март 1918) и на Чанчуньской конфе-
ренции (сентябрь 1922) А.А. Иоффе был приглашен по-
сетить Японию «для лечения, могущего прояснить су-
ществующее непонимание между нашими странами»
(так!). Сама по себе формулировка приглашения не ос-
тавляла сомнений в истинных целях предлагаемого ви-
зита, который не замедлил последовать в конце января
1923 года112. Как и поездка Т. Каваками в Москву, при-
езд в Японию А. Иоффе происходил на тех же условиях
частного посещения, о чем министр иностранных делал
специальное разъяснение в парламенте. В Японии Иоф-
фе пробыл около полугода; его неофициальные встречи
с С. Гото перешли в июне 1923 года в стадию полуофи-
циальных переговоров, во время которых японскую
сторону представлял бывший посланник Японии в
Польше Т. Каваками. При этом (в случае появления
надежды на успех на второй стадии переговоров) ожи-
дался созыв специальной японо-советской конференции
для выработки и заключения двустороннего соглаше-
ния113. Японская пресса активно освещала визит Иоф-
159
фе и встречи его с С. Гото, называя последнего «про-
должателем политики князя Ито» (Хиробуми. — 77.ZT.)114.
Признание Японией СССР и конец работы
«посольства без правительства»
Одним из неожиданных политических последствий
Кантоского землетрясения стала отсрочка дипломати-
ческого признания Японией СССР. Хотя формально все
было готово для проведения необходимых процедур уже
летом 1923 года, случившаяся катастрофа и объем мер
по ликвидации ее последствий отодвинули на второй план
стремление японского правительства к продолжению
переговоров, начатых в ходе Дайренской и Чанчуньской
конференций, продлив, таким образом, еще на два года
существование старого российского посольства. Более
того, Япония отказалась принять помощь, которую, по-
добно другим странам, предлагало ей советское прави-
тельство. Не исключено, что виной тому была чрезмер-
ная классовая идеологизация большевиками этого акта:
в Японию из Владивостока прибыл под красным флагом
пароход «Ленин», привезший продукты в качестве знака
«помощи пострадавшему японскому пролетариату от рос-
сийского пролетариата», тем самым как бы подчеркива-
лось, что речь не идет об оказании помощи всему населе-
нию. Японские власти не допустили высадку советских
представителей, вызвав тем самым волну протестов перед
японским консульством во Владивостоке115.
И вместе с тем все чаще японские власти недвусмыс-
ленно давали понять сотрудникам посольства, что от-
ныне в их глазах Россия отождествляется с правитель-
ством в Москве, и все попытки Абрикосова протесто-
вать привели к тому, что работники Министерства ино-
странных дел, сохраняя внешнюю корректность, стре-
мились по возможности уклоняться от встреч и прочих
контактов с представителями российского посольства.
В начале 1924 года японский посланник в Пекине
К. Ёсидзава встретился с советским представителем
Л.М. Караханом, возобновив таким образом двусторон-
ние переговоры. Ход этих переговоров был омрачен ин-
цидентом во Владивостоке, закончившимся арестом труп-
160
пы проживавших там японцев (некто «капитан Мацуи»
и др.), включая сотрудников японского консульства.
Впоследствии часть арестованных была отпущена и в
их числе вице-консул Т. Гундзи, который по приезде в
Токио заявил, что лично он стоит за признание советского
правительства и установление дипломатических отно-
шений в полном объеме. Официальная версия ареста
японцев объяснялась советской стороной виновностью
их в неких преступлениях; по мнению же Абрикосова,
здесь преследовались иные цели, а именно использова-
ние ареста японских подданных и последующего их ос-
вобождения в качестве разменной карты для ведения
переговоров с Токио116. Насчет заявления вице-консула
он писал в Париж, что оно, очевидно, было продиктова-
но желанием Гундзи способствовать тем самым улучше-
нию обращения с японцами, оставшимися в тюрьме, либо
его уступкой «общественному мнению», ибо иначе «труд-
но допустить, что прелести советской тюрьмы так вели-
ки, что попавший в нее японский чиновник по освобож-
дении искренно стоял бы за установление дружествен-
ных отношений со своими недавними тюремщиками»117.
Инцидент во Владивостоке повлиял на кратковремен-
ную вспышку антирусских настроений в Токио, что про-
явилось в проведении митингов с участием представите-
лей местных националистических организаций. Абри-
косов сообщает об одном таком митинге, во время кото-
рого толпа, «нуждаясь в осязательном объекте для вы-
ражения своего негодования», двинулась к зданию рос-
сийского посольства, и полтора десятка человек, впав-
ших «в столь свойственное японцам при возбуждении
исступление», пытались взломать главный вход. Поли-
ция успокоила возбужденных манифестантов, после чего
Абрикосов встретился с организаторами митинга и на-
чал их расспрашивать, отчего это акция, призванная
носить однозначно антибольшевистский характер, вы-
лилась в итоге в нападение на старое российское посоль-
ство, которое уже самим фактом своего существования
является протестом против большевистских правителей
России. Организаторы ему разъяснили, что их целью
было «объявить свой протест против ареста японских
161
подданных во Владивостоке всему миру с территории
старого русского посольства». Среди других объяснений
фигурировала также идея занять посольство под штаб-
квартиру организации, устроившей митинг, с обязатель-
ным арестом всех дипломатов в качестве заложников118.
Это происшествие, которое сам Абрикосов называл
скорее анекдотическим, нежели политическим, вместе с
тем отчетливо показало, насколько зыбким и ненадеж-
ным становилось положение сотрудников посольства в
условиях надвигающегося признания Японией Совет-
ской России. Даже факт ареста и нахождения в тюрьме
японских граждан не изменил желания правительства
Японии вести переговоры с советской властью. Так, ми-
нистр иностранных дел Японии, отвечая на вопрос оп-
позиции в парламенте, возможно ли занятие более жес-
ткой позиции по отношению к Советской России, вплоть
до посылки военных судов к Владивостоку, предпочел
отшутиться, сказав, что арест иностранцев в этой стра-
не — явление частое. Сближению двух стран способствова-
ла и сравнительно гибкая позиция советского представи-
теля по другому важному вопросу, а именно сохранению
и подтверждению гарантии прав японских рыбопромыш-
ленников в северных водах, причем некоторые виды прак-
тического сотрудничества в этой сфере начали развивать-
ся еще до подписания официальных документов119.
К осени 1924 года всем было ясно, что вопрос о взаи-
моотношениях между СССР и Японией, а вместе с ним и
судьба старого российского посольства в Токио должны
разрешиться в течение ближайших недель. Незадолго
до наступления 1925 года, Д.И. Абрикосов, по-прежне-
му исполняющий обязанности посла, был вызван в япон-
ское Министерство иностранных дел, где его официаль-
но уведомили о готовящемся признании советского
правительства и попросили подготовить дела к сдаче. Аб-
рикосов, как и ранее, твердо стоявший на позиции не-
признания легитимности советской власти, попросил раз-
решения передать официально здание и собственность по-
сольства японским властям, что ему было в итоге разре-
шено, и провел оставшееся время за приведением в поря-
док архива и ликвидацией всего того, что (по его мне-
нию) не должно было попасть в руки большевиков.
11 Япония
162
Всем консулам было велено также передать консуль-
ское имущество местным японским властям, не вступая
в контакт с советскими представителями, после чего им
предлагалось на выбор остаться по месту проживания
либо выехать в Америку или Европу с оплатой проезда
из посольских средств. Никто из российских консулов
не перешел на службу новой власти, все сохранили тем
самым лояльность прежнему режиму (в мемуарах Абри-
косова отмечено, как он, со своей стороны, был потря-
сен и опечален, узнав, что в отличие от российских дип-
ломатов японские сотрудники посольства и прислуга в
полном составе выразили свое желание остаться на служ-
бе и даже просили его представить их новому послу,
приезжающему из СССР)120.
Думается, здесь следует сказать несколько слов о том,
как сложились судьбы русских дипломатов после зак-
рытия старого посольства. Как уже говорилось выше, пос-
ледний царский посол В.Н. Крупенский в ноябре 1921 года
покинул Японию и отправился в Европу, где прожива-
ли его братья Александр, Павел (оба во Франции) и
Анатолий (в Риме). К сожалению, никаких достовер-
ных материалов, рассказывающих о дальнейшей судьбе
В.Н. Крупенского, автору до сих пор обнаружить не уда-
лось, как неизвестны остаются дата и место его кончи-
ны. Незадолго до отъезда Крупенского умер один из со-
трудников, прослуживший много лет на Востоке (в Япо-
нии и Китае), советник посольства М.С. Щекин. Причи-
на смерти осталась невыясненной121. Финансовый атта-
ше, агент кредитной канцелярии К.К. Миллер, покинув
Японию вслед за Крупенским, впоследствии проживал в
Париже, где он участвовал в деятельности эмигрантских
организаций и где его родной брат генерал Е.К. Миллер
возглавлял после исчезновения А.П. Кутепова Россий-
ский общевоинский союз. Один из двух «балтийских ба-
ронов» посольства, второй секретарь Георгий Альфре-
дович Бер — «высокий, видный мужчина, хорошо обра-
зованный, любитель музыки и большой японофил» (по
словам знавшего его Томаса Бати) — после закрытия
посольства остался жить в Японии и вскоре получил
место профессора в одном из учебных заведений в горо-
163
де Такамацу на острове Сикоку (префектура Кагава), где
потом проработал несколько лет. Он умер в Японии, по
имеющимся сведениям, предположительно накануне Вто-
рой мировой войны122. Другой барон, Арвид-Адольф-Эд-
гар Францевич фон Рённе, также весьма образованный
человек123, любитель философии и литературы, прекрасно
игравший на фортепиано, в начале 1920-х годов уехал
в Европу, где он затем проживал, курсируя между Лон-
доном и Парижем. В середине 1930-х годов фон Рённе
однажды приезжал в Японию, но с началом войны его
следы затерялись.
Прослуживший около 10 лет морским агентом в Япо-
нии, А.Н. Воскресенский, после того как был в 1917 году
неожиданно смещен с должности указом Временного
правительства, еще несколько лет провел в Японии на
положении частного лица и одно время преподавал в То-
кийском университете. Затем он уехал во Францию, где
и умер в Марселе в 1930 году. Сменивший его контр-
адмирал Б.П. Дудоров все годы до своего отъезда в США
являлся правой рукой сначала В.Н. Крупенского, а за-
тем Д.И. Абрикосова, дружба с которым продолжалась
у него и позднее (покинув Японию осенью 1946 года и
поселившись в Калифорнии, Абрикосов некоторое вре-
мя жил в семье Дудоровых). Он оказался одним из пос-
ледних, кто покинул старое посольство.
Борис Петрович Дудоров родился 29 июля 1882 года
во Владикавказе124. Избрав для себя карьеру военного
моряка, Дудоров с японцами впервые встретился в Порт-
Артуре, где он служил лейтенантом минного катера на
броненосце «Победа». В октябре 1904 года минные ка-
тера под командованием лейтенанта Дудорова и мичма-
на Поливанова (с броненосца «Пересвет») выставили
мины на подступах к Порт-Артуру, на которых через
несколько дней подорвалась японская канонерская лод-
ка «Сай-Иен». Впоследствии лейтенант Дудоров сражал-
ся на суше в составе морского десанта, когда корабли
Тихоокеанской эскадры оказались окончательно запер-
ты японским флотом в Порт-Артурской гавани. После
русско-японской войны Б.П. Дудоров окончил военно-мор-
ской отдел Николаевской военной академии (в 1912) и
и*
164
Морской агент России в Японии А.Н. Воскресенский
и консул в Кобе В.А. Скородумов (1916 год)
сразу же, находясь в чине капитана первого ранга, был
назначен командующим военно-морской авиацией на Бал-
тийском море. После Февральской революции 1917 года
контр-адмирал Дудоров становится первым помощником
военного министра Временного правительства, а в сен-
тябре того же года получает направление в Японию на
смену А.Н. Воскресенскому, куда он немедленно вые-
хал вместе с женой.
Эмигрировав в 1924 году в США, Дудоровы посели-
лись неподалеку от Сан-Франциско, где Борис Петро-
вич некоторое время состоял совладельцем местной кон-
дитерской компании «Астра Кенди». Так прошло почти
20 лет, как вдруг в самом начале войны на Тихом океа-
не имя Дудорова, проживавшего к тому времени в Пало-
Альто (штат Калифорния), в одночасье стало известно
всей Америке. Журналисты ведущих газет напечатали
его портрет и рассказали своим читателям о потоплении
им и Поливановым японской канонерки в 1904 году.
Оказалось, что канонеркой «Сай-Иен» командовал не кто
иной, как лейтенант Номура Китисабуро (род. в 1877),
который не только выжил в том бою, но и впоследствии
дослужился до звания адмирала, а с сентября 1939 по
январь 1940 года адмирал Номура являлся министром
165
иностранных дел Японии. Теперь же он был послом
Японии в США, и именно его американская пресса сдела-
ла «козлом отпущения» за японское нападение на Пёрл-
Харбор, что было едва ли справедливо, ибо К. Номура по
своим взглядам был известен в Японии скорее как «за-
падник» и сторонник сближения с Америкой. Теперь
же портрет русского адмирала, помещенный на стра-
ницах американских газет, сопровождался заголовка-
ми типа «Вот человек, который знает, как надо топить
этих “номур!”»125.
После окончания войны именно к Дудорову перебрал-
ся из Японии проведший в ней в общей сложности свы-
ше 30 лет Д.И. Абрикосов, который жил на первых по-
рах в его доме в Пало-Альто. Позднее, уже в начале
1950-х годов, среди русских эмигрантов, оказавшихся в
то время в США, возникла идея выпустить к 50-летию
русско-японской войны сборник воспоминаний ее учас-
тников. Одна из целей, которые преследовало это изда-
ние, состояла в том, чтобы явить собой достойный ответ
официальной советской историографии, которая была,
по мнению эмигрантов, крайне тенденциозна и извра-
щала многие факты, умалчивая о том, что же происхо-
дило в действительности. Особенно возмутила многих
непосредственных участников той войны двухтомная
книга советского писателя Александра Степанова «Порт-
Артур», вышедшая незадолго до Второй мировой войны
(первое издание в 1940-1941), где автор, по мнению
ветеранов, проявил «безграничную фантазию» в изло-
жении событий. В результате в Нью-Йорке при актив-
ном участии Б.П. Дудорова (сам он написал два очер-
ка: «Крепость сдана» и «Флот и крепость») вышло из-
дание мемуаров о русско-японской войне «Порт-Артур:
воспоминания участников» (издательство им. М. Чехо-
ва, 1955). Сам же Б.П. Дудоров скончался в Пало-Аль-
то 11 октября 1965 года.
Помимо устройства судеб отдельных сотрудников,
оставалась еще задача решить вопрос об официальном
правовом статусе русских эмигрантов, находящихся в
Японии, поскольку существовала опасность проведения
в будущем их насильственной репатриации в СССР (как
166
это неоднократно имело место в Китае126). Положение
эмигрантов было крайне шатким, так как их статус не
подпадал ни под один из существующих на тот момент
японских законов, а перспектива признания японским
правительством Советской России делала вполне реаль-
ной возможность принудительной высылки эмигрантов
на родину, где их ожидали неминуемые репрессии. Ана-
логичная проблема беспокоила и руководителей эмиг-
рантских центров в Европе. Ими были в свое время раз-
работаны предложения и правила, регулирующие по-
ложение русских эмигрантов, в большинстве своем одоб-
ренные и принятые правительствами соответствующих
стран. Что же касалось Японии, то в этом вопросе пози-
ция ее правительства долгое время оставалась неясной.
Решение вопроса о статусе эмигрантов осложнялось
тем, что в Японии находилось сравнительно небольшое
число русских беженцев, к тому же из-за отсутствия ис-
торических традиций взаимодействия японских властей
с иностранными политэмигрантами было трудно рассчи-
тывать, чтобы японское правительство по собственной
инициативе согласилось создать некий особый режим,
регулирующий права и статус «белых русских». Это по-
нимал и последний официально назначенный посол Рос-
сии в Японии В.Н. Крупенский, который еще в 1921 году,
накануне своего отъезда из Японии, передал японскому
Министерству иностранных дел копию памятной запис-
ки, содержащей ряд пунктов по поводу мер в отноше-
нии русских эмигрантов, разработанных к тому време-
ни лидерами эмиграции в Европе127. Однако ни тогда,
ни в последующие годы никаких конкретных мер с япон-
ской стороны принято не было отчасти ввиду общей не-
актуальности данной проблемы в глазах местных влас-
тей, а отчасти, как писал об этом Абрикосов в ответ на
запрос из Парижа о судьбе эмигрантов, из-за того, что
«вопрос этот... здесь будет зависеть всецело [от того], что
будет выработано в этом отношении в Европе». В этой
связи посольство возлагало основные ожидания на при-
нятие неких общих решений по вопросу о статусе рус-
ских эмигрантов через Лигу Наций128 и специально зап-
рашивало об этом Совет послов, указывая, что иначе
167
русские беженцы, «в случае признания державами Со-
ветской власти, остаются без всякого представитель-
ства»129. Слухи о поддержке, якобы оказываемой бежен-
цам Лигой Наций, и надежды на ее получение циркули-
ровали в эмигрантской среде уже давно.
В 1922 году в Женеве по почину верховного комисса-
ра Лиги Наций по делам беженцев, известного полярно-
го исследователя из Норвегии Фритьофа Нансена была
созвана специальная конференция для решения пробле-
мы статуса русских эмигрантов и выдачи им соответ-
ствующих документов для проживания в пределах ев-
ропейских стран130. Пока вопрос о статусе беженцев на-
ходился на стадии обсуждения в Европе, японское пра-
вительство не проявляло к нему особого интереса, пре-
доставив разработку соответствующих формулировок и
положений представителям тех государств, которых дан-
ная проблема затрагивала в большей степени. Однако
были случаи, когда действия японских властей нельзя
было расценивать иначе, как прямой саботаж. Так, на-
пример, 22 февраля 1923 года Министерство иностран-
ных дел Японии известило управляющего делами по-
сольства России Абрикосова, что в Японии был получен
запрос от Генерального Секретариата Лиги Наций об от-
ношении японского правительства к вопросу о свиде-
тельствах для русских беженцев, датированный 11 ав-
густа 1922 года. При этом он добавил, что в настоящий
момент этот вопрос обсуждается в правительстве и ответ
будет «сообщен в свое время» как генеральному секре-
тарю Лиги Наций, так и Абрикосову. (Учитывая, что с
момента получения запроса из Лиги Наций и сообщения
этого факта в русское посольство прошло ровно полгода,
японцы явно не торопились с решением данного вопроса.)
Ожидая официального ответа из японского Министер-
ства иностранных дел, Абрикосов получил сообщение
от Совета послов в Париже, в котором он с немалым
удивлением прочел информацию о том, что японским
делегатом в Женеве было заявлено о готовности при-
нять предложения верховного комиссара по делам бе-
женцев г-на Ф. Нансена и снабжать безвозмездно рус-
ских беженцев необходимыми свидетельствами. Абри-
168
косов вновь обратился в Министерство иностранных дел,
прилагая полученную им копию текста рапорта самого
Нансена, из которой недвусмысленно следовало, что
Япония (как считают в Европе) уже согласилась при-
нять выработанный в Женеве порядок выдачи русским
эмигрантам специальных свидетельств в случае обраще-
ния их за таковыми131. Однако в японском Министер-
стве иностранных дел ему снова ответили, что вопрос
все еще обсуждается, причем даже идет опрос об этом
отдельных губернаторов. Так продолжалось до конца лета
1923 года, когда последовавшее вскоре землетрясение
поставило на повестку дня перед японским правитель-
ством необходимость скорейшего разрешения совсем
других задач. За день до землетрясения Абрикосов в
письме к Гирсу указывал, что «при складывающейся на
Дальнем Востоке обстановке лишь участие Лиги Наций
в устройстве судьбы здешних беженцев и возможность
отправить значительное число их в Канаду, где режим
въезда иммигрантов был не так строг, как в США, мо-
гут предотвратить наступление катастрофического по-
ложения среди наших беженцев»132.
Опасения были высказаны не напрасно. Очередной раз
вопрос о статусе эмигрантов возник уже в конце 1924 года,
когда японский посол в Китае К. Есидзава встретился в
Пекине с советским представителем Л.М. Караханом,
возобновив двусторонние переговоры. Однако эта про-
блема не была бы решена вовсе, не прояви Д.И. Абрико-
сов особую настойчивость в данном вопросе уже в са-
мый канун подписания в Пекине 20 января 1925 года
конвенции об основных принципах взаимоотношений
между СССР и Японией. В результате переговоров с со-
трудниками японского Министерства иностранных дел
Д.И. Абрикосов получил обещание, что статус русских
«несоветских» эмигрантов будет определен как статус
«лиц без гражданства», что в итоге позволит им нахо-
диться на территории страны постольку, поскольку они
будут воздерживаться от всех видов политической дея-
тельности, пропаганды идей белого движения и тому по-
добного, а также вести порядочный образ жизни, зани-
маясь честным трудом133. На заключительной встрече,
169
состоявшейся 15 февраля 1925 года, министр иностран-
ных дел Японии барон Сидэхара Кидзюро еще раз под-
твердил Абрикосову намерение японского правительства
оградить русских беженцев от возможных преследова-
ний, подчеркнув при этом, что главным условием их
пребывания в Японии будет полный отказ от антиболь-
шевистской деятельности. Требуемые гарантии были ему
даны. И здесь следует подчеркнуть, что обещание защи-
тить эмигрантов (данное министром Абрикосову факти-
чески в приватном порядке) довольно аккуратно выпол-
нялось на протяжении всех последующих лет, невзирая
на протесты со стороны посольства СССР, которое регу-
лярно призывало эмигрантов принимать советское граж-
данство и возвращаться на родину. В случае отказа пос-
ледних (как оно чаще всего и было особенно в довоен-
ные годы) японскими властями не принималось каких-
либо серьезных мер по депортации россиян, что позво-
лило Абрикосову уже на склоне лет отметить, что «Япо-
ния стала не худшей мачехой русским беженцам»134, дав
им в итоге приют и защиту. Самому же Абрикосову было
разрешено оставаться в Японии как частному лицу.
Вечером 15 февраля 1925 года Абрикосов покинул
старое российское посольство, которое оказалось одним
из последних официально действовавших учреждений
дореволюционной России. Так закончилась история цар-
ской дипломатии на Востоке - началась новая эпоха.
Глава V
Последний посол старой России
Потомок «шоколадных королей»
Дмитрий Иванович Абрикосов родился 11 апреля
1876 года в Москве на Чистых прудах, в богатой купе-
ческой семье Абрикосовых, ставших одними из пионе-
ров кондитерского производства в России. Принято счи-
тать, что основателем этой купеческой династии был
некто Степан Николаев (1737-1812?), крепостной поме-
щицы А.П. Левашевой, отпущенный в город на оброк,
где основал свое первое производство (1804), надо пола-
гать успешное, и впоследствии он получил прозвище
Оброкосов (отсюда, а не от названия южного фрукта ве-
дет свое происхождение «сладкая фамилия» Абрикосо-
вых)1 . Именно на фабрике Абрикосовых были когда-то
разработаны и пущены в массовое производство столь
любимые с тех пор многими поколениями покупателей
знаменитые конфеты «Гусиные лапки» и «Раковая шей-
ка»2. Во времена деда Д.И. Абрикосова — Алексея Ива-
новича - начались изготовление и продажа различных
сортов мармелада и пастилы, пользующихся и поныне
большим спросом; словом, нет ничего удивительного в том,
что фамилия Абрикосовых была хорошо известна в доре-
волюционной России. Как впоследствии писал в своих ме-
муарах Дмитрий Иванович, он, начиная дипломатическую
карьеру, был немало смущен тем обстоятельством, что его
фамилия ассоциировалась у коллег прежде всего с кара-
мелью и конфетами; Абрикосов отмечал, что «предпочел
бы иметь более ординарную фамилию», так как его про-
фессия никак не была связана с шоколадом и пастилой3.
Потеряв в раннем детстве обоих родителей (отец умер,
когда Дмитрию было 5 лет, всего через 10 дней после
смерти матери, скончавшейся в результате тяжелых оче-
171
редных родов; родите-
ли имели четырех сы-
новей, но мечтали о
дочери: долгожданная
девочка выжила), Аб-
рикосов воспитывался
в семье дяди, Николая
Алексеевича Абрико-
сова (1850-1936), ко-
торого впоследствии
почитал как родного
отца. Возможно, это
обстоятельство и опре-
делило в дальнейшем
выбор профессии —
дядя в свое время
учился в Московском
университете, в Пари-
же слушал лекции в
Сорбонне, часами про-
Д.И. Абрикосов в 1910 году
водил время в своей библиотеке и совершенно не интере-
совался кондитерским производством (в отличие от по-
койного брата, отца Дмитрия Ивана Алексеевича (1853—
1882), который был «купцом от Бога», и именно с ним
изначально связывались основные надежды по разви-
тию семейного предприятия4). Круг общения дяди был
весьма широк: в число друзей дома входили известные
люди, знаменитый юрист, сенатор А.Ф. Кони и другие
выдающиеся мыслители и общественные деятели. Один
из сыновей дяди, Хрисанф Николаевич (1877—1954?),
впоследствии серьезно увлекся проповедями и учением
Л.Н. Толстого и был фактически его личным секрета-
рем на протяжении 8 лет (1902—1910). Атмосфера, ца-
рящая в доме, определила выбор детьми их жизненно-
го пути: как это часто бывало в купеческих семьях,
представители третьего поколения Абрикосовых, за ред-
ким исключением, выбирали себе профессии, не имею-
щие ничего общего с той средой, из которой они вышли5.
После окончания классической гимназии Абрикосов
поступает в Московский университет на факультет есте-
ственных наук и перед началом занятий едет со стар-
172
шим братом Алексеем в Англию (1894). Одной из целей
поездки было проверить свои знания английского язы-
ка, ставшего впоследствии для Абрикосова основным
средством повседневного общения. Тогда-то и зароди-
лась в нем любовь к Англии, и на протяжении всей
жизни Абрикосов производил на людей впечатление
явного англомана и англофила.
Не испытывая настоящего интереса к естественным
наукам (первоначальный выбор был продиктован сове-
том дяди) и не найдя общего языка со студентами (мно-
гие из которых были увлечены набиравшими все боль-
шую популярность левыми идеями и третировали Абри-
косова за его буржуазное происхождение), он перево-
дится на юридический факультет и вскоре совершает
еще одну поездку в Европу — на сей раз маршрут проле-
гает через Австрию, Швейцарию, Италию. Позднее это
становится для него традицией: ежегодно, сдав экзаме-
ны, отправляться в новое путешествие. За пять лет уче-
бы он таким образом объехал не только всю Европу (за
исключением Скандинавии), но и побывал в Северной
Африке, Турции, вместе с российскими паломниками
исходил дороги Палестины. Любопытны его заметки об
этих странствиях, ибо, не чувствуя стеснения в сред-
ствах, Абрикосов мог позволить себе разнообразить тра-
диционные туристические маршруты, а следовательно,
и увидеть многое из того, что ускользает от взора обыч-
ного путешественника6. На четвертом курсе университе-
та Д.И. Абрикосов сделал первый шаг на пути к буду-
щей дипломатической карьере. Когда он работал в ар-
хиве Министерства иностранных дел в Москве над кон-
курсным сочинением о юридических трактатах Б. Спи-
нозы, один его знакомый убедил юношу в том, что дип-
ломатия в современной России перестала быть уделом
исключительно выходцев из аристократических се-
мейств, советуя попытать удачи на этом поприще7.
Согласно закону Российской империи об обязатель-
ной воинской повинности, выпускники университетов
должны были отслужить год в армии, правда, при вы-
боре места службы учитывались пожелания новобран-
ца. Отбыв таким образом год в артиллерийской бригаде
173
недалеко от Москвы, Абрикосов устраивается в уже зна-
комый ему архив министерства, чтобы со временем по-
пасть непосредственно на дипломатическую службу. Там
его первым самостоятельно выполненным заданием был
разбор архива князя Г.А. Потемкина-Таврического. Вско-
ре, сдав экзамены, которые тогда включали в себя рус-
ский и французский языки, международное и морское
право, политэкономию, историю международных дого-
воров, консульское право и статистику8, Д.И. Абрико-
сов был зачислен на службу во Второй политический
отдел Министерства иностранных дел Российской импе-
рии. Начало карьеры совпало с началом нового, XX века.
Сначала Абрикосову поручили ведение вопросов, свя-
занных с денежным наследством российских граждан
за границей, но вскоре он получил назначение на долж-
ность сотрудника российского посольства в Лондоне -
«наиболее важного и блестящего посольства» того вре-
мени9. Неоднократно подчеркивая главенствующую роль
и место Англии в тогдашнем раскладе сил в мировой
политике, он расценивал свое назначение в Лондон как
несомненную удачу, определившую весь его дальнейший
путь. В течение почти четырех лет (1905-1909) Абрико-
сов находился в эпицентре мировой политики. Как рус-
ский дипломат Абрикосов формально разделял ответ-
ственность за все неудачи и просчеты российского пра-
вительства, включая знаменитый инцидент на Доггер-
Банк, когда после ошибочного обстрела русской воен-
ной эскадрой английских рыбаков толпы разъяренных
англичан атаковали здание российского посольства.
В Лондоне он свел знакомство со многими известны-
ми людьми, среди которых был и молодой, начинаю-
щий британский политик Уинстон Черчилль, бывший
частым посетителем салона супруги российского посла
графини Бенкендорф. Здесь же окончательно оформился
для Абрикосова его идеал страны проживания - куда бы
впоследствии ни заносила его судьба, повсюду главным
критерием, мерилом цивилизованности оставались для него
поствикторианская Англия и ее столица. Здесь же, в Лон-
доне, в связи с проходящим съездом российских социал-
демократов, Абрикосов впервые услышал имя Ленина, «не
вызывавшее тогда ни у кого реального беспокойства»10.
174
По возвращении из Англии Абрикосов некоторое вре-
мя снова работал в министерстве, после чего благодаря
протекции своего сослуживца по Лондону С.А. Поклев-
ского-Козелл приказом министра иностранных дел
А.П. Извольского в 1911 году он получил назначение
на должность второго секретаря посольства в Пекине.
Здесь Абрикосов проработал до 1912 года, был очевид-
цем Синьхайской революции (1911-1912) и сделал ряд
любопытных заметок о национальных чертах китайцев,
их психологии, отношения к иностранцам и т.д. В част-
ности, он отметил некоторые специфические трудности,
с которыми сталкивается в Китае любой дипломат, при-
выкший к европейской манере ведения дел, а также осо-
бое, привилегированное положение, занимаемое в этой
стране переводчиками с китайского языка. Абрикосов
подчеркивал позднее, что на Востоке переводчик - по
меньшей мере соавтор документов и договоров, если не
истинный их творец, и сознание переводчиками своей
незаменимости и исключительности лежит в основе мно-
гих трудностей, с которыми дипломаты сталкиваются в
своей повседневной работе11.
Высокую оценку Абрикосова получила личность фак-
тического правителя Китая тех лет Юань Шикая, в том
числе и за его стремление улучшить отношения с Росси-
ей. Непреходящая страсть Абрикосова к путешествиям
привела его за время работы в Китае в Монголию, Ко-
рею, а также в Японию, где он проработал около года,
будучи, так же как и в Пекине, вторым секретарем по-
сольства (заручившись предварительно обещанием ру-
ководства Министерства иностранных дел о последую-
щем переводе в Азиатский департамент как специалис-
та, знакомого с разными странами Дальнего Востока).
Здесь он особого удовольствия от работы не испытывал,
так как отношения с послом Н.А. Малевским-Малеви-
чем не сложились. Стремясь развлечься, Абрикосов в
свободное время начал овладевать азами японской раз-
говорной речи, что очень пригодилось спустя пять лет.
Первую мировую войну Абрикосов встретил сотруд-
ником Дальневосточного отдела министерства. Учиты-
вая опыт предшествующей работы, доброжелательное
175
отношение руководства отдела и лично министра С.Д. Са-
зонова, перед молодым дипломатом открывались блестя-
щие перспективы. Так прошло около двух лет. Все скла-
дывалось удачно и не предвещало никаких резких пере-
мен, когда вдруг Д.И. Абрикосов получил приглашение
от нового посла в Токио В.Н. Крупенского, с которым
познакомился еще по предыдущей работе в Китае (там
Крупенский был прямым начальником Абрикосова в
ранге полномочного посланника), занять пост первого
секретаря посольства в Японии. Первой реакцией Абри-
косова было желание отказаться, но руководитель Даль-
невосточного отдела Г.А. Казаков рекомендовал ему
принять предложение, при этом одним из основных до-
водов была неопределенность внутриполитической си-
туации в России. Совет Казакова оказался пророческим:
как показали дальнейшие события, возможно, что это
назначение спасло в итоге Дмитрию Ивановичу жизнь.
Началась «японская одиссея» Абрикосова, растянувшая-
ся почти на тридцать лет (1916-1946), из которых первые
десять вместили в себя революцию, гражданскую войну
и, наконец, самоотставку с поста «управляющего россий-
ским посольством» в канун признания Японией СССР.
«Посол без посольства»
Заручившись обещанием министра Сидэхара Кидзю-
ро защищать русских эмигрантов на случай угрозы их
насильственной депортации в СССР, Д.И. Абрикосов
покинул 15 февраля 1925 года опустевшее российское
посольство и поселился в снятом им заблаговременно
доме в токийском квартале Акасака. Российское посоль-
ство в Токио, до конца сохранявшее свой дипломатиче-
ский статус и пользовавшееся уважением (пусть не в
полном объеме) со стороны японских властей, вплоть до
признания Японией СССР, явилось последним действу-
ющим дипломатическим учреждением, а его управляю-
щий — последним представителем де-факто старой Рос-
сии. С февраля 1925 года началась его эмигрантская
жизнь в Японии, продолжавшаяся более двадцати лет
(1925—1946), сначала в Токио, затем в окрестностях Кобе,
куда он переехал уже в годы Второй мировой войны
176
(1942). Первое время с ним проживал посольский пере-
водчик (М. Рамминг?); после того как он уехал в Евро-
пу, с Абрикосовым остался лишь один японец-слуга с
женой, некто Саяма — единственный из японских слу-
жащих старого посольства, отказавшийся дожидаться
советских представителей.
В Токио существовал так называемый «Tokyo club» -
место встреч для сотрудников иностранных миссий и
торговых представительств, куда допускались также
частные лица. Он-то отныне и стал для Абрикосова ме-
стом практически ежедневных визитов, где можно было
обедать, читать иностранные газеты, обмениваться по-
литическими новостями. Основной круг общения здесь
по-прежнему составляли дипломаты. Абрикосов с боль-
шой теплотой в своих мемуарах отмечает посла Бельгии
барона Александра де Бассомпьера (ставшего вскоре
после отъезда Крупенского дуайеном дипломатического
корпуса) и нескольких знакомых англичан; кроме них
ему была близка семья юрисконсульта Министерства
иностранных дел Японии Томаса Бати, с которым он ког-
да-то одновременно приехал в Японию в 1916 году. Друж-
ба с ним продолжалась в течение всего пребывания в Япо-
нии Абрикосова, который ежегодно подолгу гостил на даче
Т. Бати в окрестностях озера Тюдзэндзи, где по-прежнему
спасались от летней жары западные дипломаты, так что
даже в этом его жизнь, на первый взгляд, изменилась
мало12. Последний раз они виделись зимой 1943 года.
Впрочем, были в те годы и новые встречи, зачастую
неожиданные, как, например, встреча с Николаем Ивано-
вичем Боком, знакомым Абрикосова по первым годам ра-
боты в российском Министерстве иностранных дел. Имен-
но Бок подал однажды идею Абрикосову написать воспо-
минания о людях, с которыми его сводила жизнь, утверж-
дая, что это будет представлять большой интерес для бу-
дущих поколений. Абрикосов не сразу послушался совета
бывшего коллеги, но в результате получились обширные
записки, охватывающие период начиная с детских лет и
вплоть до его отъезда из Японии в ноябре 1946 года.
Будучи решительным и последовательным противни-
ком советской власти, Абрикосов понимал, что эти его
177
записки едва ли увидят свет в ближайшее время, и уж
почти наверняка не в России. Отсюда, очевидно, и про-
истекает его стремление писать по-английски — на язы-
ке, которым он владел на вполне высоком уровне13.
Жизнь сталкивала Дмитрия Ивановича с разными
людьми, многие из которых в будущем выдвинулись на
первые позиции в своих странах и играли важную роль
в мировой политике. Так, еще в бытность свою сотруд-
ником посольства в Лондоне он познакомился с одним
из творцов британской колониальной политики, мини-
стром колоний Джозефом Чемберленом. В Гейдельберг-
ском университете он слушал лекции знаменитого Куно
Фишера, а приезжая в Россию, по поручению своего
кузена-толстовца встречался с Л.Н. Толстым и его суп-
ругой, оставив об этой встрече интересные воспомина-
ния. Будучи человеком наблюдательным, обладая неза-
висимым характером и довольно язвительным умом,
пользуясь неоспоримыми преимуществами очевидца, Аб-
рикосов в своих мемуарах оставил ряд колоритных пор-
третов своих современников. При этом, обладая ярко
выраженным критическим взглядом на мир, он напол-
нил свои записки многими ироническими, порой даже
саркастичными оценками людей и событий. Так, несмот-
ря на любовь к Англии и вообще европейской культуре,
он не скрывал своего осуждения британских и француз-
ских политиков, предавших, по его мнению, Россию в
годы Гражданской войны.
Разумеется, как всякий мемуарист, Абрикосов не
обошелся без умолчаний, и в итоге общение с некоторы-
ми лицами, имевшее место в том числе и в Японии, не
нашло отражения в его воспоминаниях. Так, он нигде
не упомянул о своих встречах с Александрой Львовной
Толстой, дочерью писателя, жившей в Японии в начале
1930-х годов, хотя они и общались не менее двух раз, о
чем сама А.Л. Толстая писала в своих мемуарах. Воз-
можно, «забывчивость» Абрикосова была связана с тем,
что он отказал А.Л. Толстой в материальной помощи,
за которой она к нему обращалась (хотя подробности
причин такого отказа неизвестны, да и сама Толстая
упоминает об этом лишь вскользь)14.
12 Япония
178
Несмотря на наличие в Японии, и в частности в То-
кио, нескольких эмигрантских обществ, Абрикосов пред-
почитал их избегать, отчасти соблюдая обещание воз-
держиваться от официальной деятельности, данное им
министру Сидэхара, отчасти из-за антипатии, внушае-
мой ему многими соотечественниками. Материалы япон-
ской тайной полиции, которая вела наблюдение за ино-
странцами, показывают, что круг его общения с русски-
ми был довольно ограничен. Попытки Абрикосова уехать
из Японии после начала Второй мировой войны не увен-
чались успехом, так как, не будучи гражданином стра-
ны, воюющей с Японией, он по своему статусу не мог
быть обменен на проживавших за границей японцев, а
иные варианты покинуть эту страну тогда отсутствовали.
Позднее положение его ухудшилось в связи с тем, что,
думая рано или поздно перебраться на жительство в США,
он заранее перевел туда основную часть своих денежных
сбережений, но перед самой войной правительство США
заморозило японские вклады в своих банках, и таким
образом Абрикосов фактически остался почти без средств.
Абрикосов прожил всю жизнь холостяком. Когда-то
в ранней молодости он испытал увлечение подругой сво-
ей сестры. Это чувство могло бы перерасти в настоящую
любовь (впоследствии Абрикосов признавался, что если
он и мог быть счастлив в браке, то только с этой девуш-
кой), и отныне никогда он не мог забыть ее голубые
глаза, «красивые и печальные». Но рациональное нача-
ло всегда брало у него верх, вследствие чего, по соб-
ственному признанию, он «никогда не мог отдаться це-
ликом сильному чувству»15. В итоге он так никогда и не
женился, хотя и, по свидетельству знавшего его в Япо-
нии В.Ф. Морозова, в годы эмиграции на столе у Абрико-
сова всегда стояла фотография его первой любви — Ната-
льи Сергеевны Шереметьевской (см. Приложениеххх).
Однако как признавался он на других страницах вос-
поминаний, желание иметь свой дом, «прилепиться» к
кому-то и почувствовать себя среди своих никогда его
не покидало. Такими людьми для него в разные годы
были Т. Бати, барон де Бассомпьер или вновь обретен-
ный друг молодости Н.И. Бок с супругой, хотя они и не
179
могли в полной мере заменить ему семью. Родственные
чувства вообще были очень развиты у Дмитрия Ивано-
вича: он никогда не забывал своих приемных родите-
лей, многочисленных братьев, сестер; до революции,
получив новое назначение в очередную страну, всегда
стремился хоть на несколько дней попасть в Москву,
чтобы их повидать. Позднее, когда в эмиграции связь с
родственниками, оставшимися в России, была затруд-
нена, он старался поддерживать контакты с теми из них,
кому удалось оказаться в Европе или Америке и избе-
жать постоянной угрозы ареста и расстрела в СССР. На
этой привязанности Абрикосова к родным и близким
впоследствии пытались играть советские представите-
ли, приглашая его уже после окончания Второй миро-
вой войны в СССР, где его любимый старший брат Алек-
сей стал знаменитым ученым, академиком медицины
(именно ему некогда была поручена работа по проведе-
нию первого бальзамирования тела В.И. Ленина зимой
1924 года)16. Очень трогательно описание в мемуарах
Абрикосова случая, когда однажды в довоенные годы,
будучи в токийском кинотеатре на просмотре нового со-
ветского фильма (что было в те времена большой редко-
стью) он вдруг увидел в титрах среди имен исполните-
лей свою фамилию, а затем узнал в одном из актеров
своего племянника, которого помнил маленьким маль-
чиком. Это был Андрей Абрикосов, будущий народный
артист СССР, тогда только начинавший свою артисти-
ческую карьеру. Название фильма в мемуарах не указа-
но, но Дмитрий Иванович пишет, что он досмотрел его
до конца, ностальгически вспоминая прежние дни17.
Относящиеся к военному времени « японские страни-
цы» воспоминаний становятся все мрачнее, и к концу
рукописи не остается и следа от той восторженности,
которой окрашен рассказ о первых годах пребывания в
Стране восходящего солнца. При этом, искренне любя
«свою» Россию, Абрикосов отнюдь не тешил себя иллю-
зиями относительно ее прошлого и настоящего; для него,
большую часть жизни проведшего за пределами роди-
ны, многое в русском национальном характере представ-
лялось несовместимым с человеческим идеалом. Может
12*
180
быть поэтому, где бы, в какой стране ему ни приходи-
лось работать и жить, Абрикосов искал прежде всего
английское общество, английских компаньонов, а за
отсутствием таковых — русских, проживших долгое вре-
мя за границей. И вместе с тем потомок купеческой ди-
настии Абрикосов порой являлся единственным «этни-
ческим русским» среди окружавших его коллег-дипло-
матов, в рядах которых традиционно преобладали пре-
словутые «балтийские бароны», о чем с иронией упоми-
нает он в своих мемуарах, хотя и признает, что «чем
дальше я продвигался в своей карьере, тем больше я
осознавал преимущества баронов», ибо характер балтий-
ского барона лишен тех противоречий, которые прису-
щи каждому русскому, что делает барона «идеальным
бюрократом, не имеющим своего мнения, отличного от
мнения начальника»18. Сам же Дмитрий Иванович яв-
лял собой тип прямо противоположный традиционному
образу русского купца. Холодноватый, сдержанный,
даже несколько суховатый в общении, он был истин-
ным дипломатом, в том числе и в быту19. Эти качества
помогли ему и в последние трудные годы жизни в Япо-
нии. Он поселился в пригороде Кобе (Сузурандай), куда
переехал из Токио осенью 1942 года и где он пробыл до
конца войны, деля свое жилье с другим российским эмиг-
рантом, также бывшим дипломатом, коллегой по служ-
бе в Токио, последним генеральным консулом России в
Дайрене П. Васкевичем.
«Сузурандай» по-японски - «Ландышевое плато»,
хотя, по саркастическому замечанию Абрикосова, за все
время проживания там он ни разу не видел ни одного
ландыша (Васкевич, однако, упоминает в своих мемуарах
о ландышах). Место, где они жили, находилось на рассто-
янии часа ходьбы от Кобе. Сам же дом являлся предметом
жгучей зависти всех знакомых русских эмигрантов глав-
ным образом из-за наличия в нем паркетных полов. По
словам Абрикосова, среди местной русской колонии даже
пошли разговоры о том, что теперь они оба должны непре-
менно жениться, и никакие ссылки на возраст и холос-
тяцкие привычки обоих не могли победить точку зрения
большинства соседей, считавших, что паркетный пол в
состоянии пересилить колебания в браке любой невесты.
181
Двум старикам (обоим тогда уже было под 70 лет),
стремящимся ради экономии средств обходиться без
прислуги, требовалось приложить немалые усилия, что-
бы избежать конфликтов, неизбежных при совместном
проживании. Васкевич рано овдовел; Абрикосов никог-
да не был женат. Оба привыкли жить, сообразуясь ис-
ключительно со своими личными интересами и вкуса-
ми, которые в большинстве своем мало совпадали с ин-
тересами и вкусами другого. Васкевич, будучи большим
поклонником физического труда, неустанно работал на
своем огороде. Убежденный вегетарианец, в медицине
он всем лечебным средствам предпочитал чеснок, счи-
тая его универсальным лекарством от любых недомога-
ний, но «неумеренное» потребление чеснока претило
англоману и эстету Абрикосову. Абрикосов обожал клас-
сическую музыку, в особенности Бетховена и Баха, умуд-
ряясь возить всюду за собой огромную коллекцию плас-
тинок (их он сумел уже в военное время переправить в
Кобе из Токио и позднее забрал с собой в Америку); лю-
бовь к классической музыке была одной из немногих
объединяющих их черт. Постепенно они все же вырабо-
тали компромиссный вариант ежедневного распорядка,
который заключался в четком распределении обязанно-
стей каждого. За Васкевичем был оставлен огород и при-
готовление пищи, Абрикосов же взял на себя уборку в
комнатах и во дворе, а также «несложные обязанности
судомойки», хотя и «нещадно бил при этом посуду» (по
мнению Васкевича). Кроме этого, Абрикосов, прежде не
склонный к физическим упражнениям, с увлечением
предавался заготовлению дров из лишних деревьев, рос-
ших на участке. Он же выполнял роль «фуражира», то
есть выстаивал часами в очередях для получения про-
дуктов, распределяемых по карточкам. Все расходы по
дому строго делились пополам, так что никто не мог
«сепаратно побаловать себя чем-нибудь вопреки жела-
нию другого» (Васкевич).
В то же время потребность в общении с новыми людь-
ми периодически давала о себе знать, и после переезда в
Кобе Абрикосов и Васкевич сблизились с семьей русско-
го эмигранта Ф.Д. Морозова (1880—1971), которому оба
182
они впоследствии посвятили немало добрых слов в сво-
их мемуарах. Каждое воскресенье Абрикосов и Васке-
вич отправлялись в гости «на чай» к Морозову, прожи-
вавшему неподалеку от Сузурандая в селе Ойке. Внучка
Морозова, Н.В. Тар, ныне живущая в США, так вспо-
минает об этом времени: «Оба они (Абрикосов и Васке-
вич. — ПЛ.) всегда были одеты “с иголочки”, в фетро-
вых шляпах, при галстуках. Вещи подчас могли быть
не новыми, но всегда все очень аккуратно. Ходили они с
тросточками, женщин приветствовали, приподнимая
шляпу; несмотря на войну, лишения, оба сохраняли уч-
тивые манеры, дамам целовали руку. Абрикосов носил
высокие воротнички, казался при этом немного старо-
модным, Васкевич же предпочитал более современный
(то есть простой. - ПЛ.) стиль одежды. Он был ниже
Абрикосова ростом и казался старше, хотя они и были
ровесники». У Абрикосова Н.В. Тар и ее сестра И.В. Барнс
отмечали «замечательное чувство юмора». Из внешнос-
ти же Васкевича Н.В. Тар запомнились ярко-голубые
глаза и овальное лицо с узким подбородком, похожее на
лицо увиденного ею впоследствии американского кино-
актера Керка Дугласа2. Переписка с Морозовым продол-
жалась и позднее, уже после переезда в США, вплоть до
самой смерти Абрикосова.
Прощание с Японией
После окончания войны положение Д.И. Абрикосо-
ва, как и многих других иностранцев, коренным обра-
зом переменилось. Благодаря связям в кругах западных
дипломатов и лично помощи Джозефа Грю, бывшего до
войны в течение 10 лет послом США в Токио, Абрикосо-
ву удалось получить разрешение на выезд из Японии в
США, где в Калифорнии проживала семья экс-морского
агента посольства, контр-адмирала Б.П. Дудорова. Их
дом и стал последним приютом одинокого старика. Пас-
мурным ноябрьским днем 1946 года, будучи одним из
восьми пассажиров маленького судна, Абрикосов поки-
нул «страну, которая во время первого прибытия в нее
рисовалась мне чудесным сном, а в момент прощания —
ночным кошмаром». Существует поверье, что если уезжа-
183
ющий из Японии при прощальном взгляде на берег видит
гору Фудзи во всем ее великолепии — то он непременно
вернется снова; по словам Абрикосова, в день его отъезда
в Иокогаме шел дождь и Фудзи была скрыта в тумане21.
Из Японии Абрикосов увозил начатую рукопись своих
воспоминаний, работу над которыми он продолжил в Аме-
рике. Как и в Японии, он снова жил один и, как правило,
один раз в неделю появлялся у Дудоровых, ставших отны-
не его последней «приемной семьей».
Так и не сбылась мечта старого эмигранта побывать
перед смертью в «свободной, сбросившей тиранию боль-
шевизма» России. Более того, конец его жизни пришел-
ся на новый виток обострения международной обстанов-
ки, когда новая мировая война казалась многим не столь
уж далекой перспективой. Очевидно, поэтому Абрико-
сов пишет дополнения к своим мемуарам (которые пла-
нировал завершить моментом отъезда из Японии в Аме-
рику), где еще раз предостерегает об опасности непони-
мания западными деятелями всей реальной силы боль-
шевизма и дает свою интерпретацию политической об-
становки в мире, делая некоторые прогнозы на буду-
щее. Нельзя не признать, что во многих пунктах, в час-
тности относительно перспектив назревающего союза
Японии с Америкой, возникновения новой «китайской
проблемы», взгляды старого дипломата оказались про-
роческими. Тем не менее, словно стараясь отогнать настро-
ение общего пессимизма, Д.И. Абрикосов заканчивает свои
воспоминания словами о вере в лучшие качества челове-
ческой натуры, что хотя со стороны и «должно показаться
наивным», но без чего «жизнь была бы очень печальна».
Пять лет прожил Д.И. Абрикосов в США и скончал-
ся в Пало-Альто, Калифорния, 4 ноября 1951 года. Не-
задолго до смерти, в 1949 году, его навестил старый зна-
комый, В.Ф. Морозов, ненадолго приезжавший по сво-
им делам в США. Согласно его рассказу, Абрикосов жил
один в небольшом домике, по-прежнему сохранял при-
сущую ему несколько старомодную учтивость манер и
внешне изменился мало. Интересно, что даже тогда он
не открыл Морозову (как, впрочем, и Дудорову, у кото-
рого бывал еженедельно до самой смерти!), что пишет
свои воспоминания — рукопись нашли в доме уже после
184
Надгробие на могиле Д.И. Абрикосова в Пало-Альто
(Калифорния, США)
смерти Абрикосова. На похоронах, кроме четы Дудоро-
вых, присутствовали специально приехавший из Кана-
ды племянник Павел Абрикосов, а также жившая в те
годы в США старшая сестра В.Ф. Морозова, Зинаида
Федоровна. Уже посмертно жизнь сыграла с Дмитрием
Ивановичем свою последнюю, довольно злую шутку. Было
ли то вызвано небрежностью могильщиков по случаю уик-
энда (похороны проходили в воскресенье) или же непри-
вычное американскому уху имя «Дмитрий» с обилием глас-
ных на конце было тому виной, но в кладбищенском рее-
стре могила Абрикосова оказалась зафиксирована как
«женское захоронение» притом что медицинское заклю-
чение о смерти никаких «женских» оговорок, разумеется,
не содержит. Никто тогда не обратил внимание на эту стран-
ную ошибку, и она по сей день остается неисправленной22.
Нетрудно представить, какая желчная усмешка озарила
бы лицо самого Д.И. Абрикосова, довелись ему когда-либо
узнать об этом последнем документе, подведшим черту под
жизнью потомка «шоколадных королей».
Неназванные имена
Ниже предлагается рассказ о людях из числа друзей
и знакомых Д.И. Абрикосова, чьи имена по различным
причинам не были включены им в рукопись своих ме-
муаров, хотя он и помещает там о них некоторые сведе-
185
ния. Прежде всего, думается, настала пора раскрыть
инкогнито того, кто подтолкнул Д.И. Абрикосова к на-
писанию мемуаров. Он не приводит в рукописи полного
имени этого некоего «друга молодости по фамилии “де
Бок” (de Bock)»; нет его и в обстоятельных комментари-
ях Дж. Ленсена, опубликовавшего в США в 1964 году
«дипломатическую часть» воспоминаний Абрикосова23.
Похоже, что сам Ленсен не знал точного имени этого чело-
века, которому мы во многом обязаны появлению столь
ценного исторического источника. Случилось так, что ав-
тору настоящей книги удалось установить имя «господи-
на де Бока». Это был Николай Иванович Бок. О братьях
Бок и общем их знакомце 3. Пешкове рассказывается ниже.
Борис Бок: всю жизнь — «портартурец»
Старший сын российского дворянина «из немцев»
Ивана Ивановича Бока и его супруги Натальи Василь-
евны, урожденной Коссович, Борис Иванович Бок, ро-
дился 24 июля 1879 года. Спустя чуть более года, 3 но-
ября 1880 года, у него появился брат Николай. Уже с
ранней юности дороги братьев разошлись: старший,
Борис, избрал для себя Морской корпус, суливший ка-
рьеру военного моряка. Младший, Николай, в 1890 году
поступил в Санкт-Петербурге в высшую немецкую гим-
назию (Гауптшуле) им. Св. Петра, которую и окончил
спустя девять лет. В 1899 году он приступил к заняти-
ям на юридическом факультете Петербургского универ-
ситета, одновременно увлекшись восточными языками.
Позднее он будет указывать в своих служебных анке-
тах, что изучал в университете «арабский, персидский,
турецкий и киргизский языки» (возможно, под после-
дним имелся в виду татарский язык. - П.П.). Языки
ему, судя по всему, давались легко, но хотя Николай Бок
и собирался после университета поступать на дипломати-
ческую службу, разумеется, он и не подозревал в те годы,
что именно блестящее владение иностранными (правда,
главным образом западными) языками станет для него
источником существования на долгие годы.
Военно-морская карьера его брата - Бориса Бока -
развивалась довольно успешно, и канун русско-японской
войны он встретил, уже будучи адъютантом наместника
186
на Дальнем Востоке адмирала Е.И. Алексеева, что су-
лило в будущем неплохие перспективы. Занимаемая
должность и хорошие отношения, установившиеся у него
с адмиралом, позволили Б.И. Боку быть в курсе многих
проблем, неизвестных тогда широкой публике. Когда
спустя полвека русские эмигранты — ветераны Порт-
Артура и Цусимы, жившие в разных странах мира, за-
хотели выпустить сборник воспоминаний о той войне,
проживавший в Сан-Франциско отставной капитан пер-
вого ранга Б.И. Бок, бывший председателем юбилейно-
го комитета и одним из организаторов подготовки этого
издания, включил туда несколько очерков, в которых
изложил свой, во многом отличный от общепринятого,
взгляд на предысторию той войны и причины первых
поражений русского флота. В частности, он посвятил
немало добрых слов самому наместнику Алексееву, ко-
торого общественное мнение России (незнакомое с об-
становкой, сложившейся в будущем районе боевых дей-
ствий перед нападением Японии) сделало одним из глав-
ных виновников поражения в войне24. Во время русско-
японской войны Б.И. Бок командовал 1-ми 2-м редута-
ми на сухопутном фронте и, судя по всему, успешно, так
как был награжден орденом Св. Георгия 4-й степени.
Борису Ивановичу Боку принадлежит одно из яр-
ких описаний последних дней обороны и обстоятельств
сдачи Порт-Артура японцам. Накануне капитуляции,
когда основная масса моряков уже была переведена с
кораблей на берег и воевала на суше, а сам Бок коман-
довал артиллерийской батареей на правом фланге кре-
пости, ему случилось посетить штаб генерала А.М. Стес-
селя, где он невольно оказался свидетелем подготовки
к сдаче крепости. Б.И. Бок отмечал позднее, что усло-
вия, выдвинутые японской стороной, были для русской
армии весьма почетны: так, к примеру, офицерам япон-
цы оставляли личное оружие и - под честное слово
больше не воевать с Японией - даже отпускали желаю-
щих в Россию. Тем же, кто хотел разделить участь сол-
дат и матросов либо просто не желал давать врагу чест-
ное слово, пусть даже на время, разрешалось доброволь-
но(1) идти в плен. К их числу относился и сам Б.И. Бок,
покинувший Порт-Артур с последним эшелоном воен-
187
Жена Б.И. Бока Мария Петровна
(старшая дочь П.А. Столыпина)
нопленных и через порт
Дальний (будущий
Дайрен) отправленный
в Японию25.
В Японии он пробыл
недолго, а по возвраще-
нии в Россию героя
Порт-Артура ждали зас-
луженные награды.
Лейтенант Б.И. Бок по-
лучил назначение на ях-
ту «Нева», находящую-
ся в распоряжении цар-
ской семьи. Это собы-
тие стало для него вои-
стину судьбоносным.
14 июня 1907 года на
«Неву» прибыли высо-
копоставленные пасса-
жиры: после роспуска
II Государственной
думы премьер-министр
России П.А. Столыпин
получил предложение императора отдохнуть с семьей в
Финляндских шхерах. Восемь дней плавания, кроме
отдыха, принесли российскому премьеру неожиданное
известие личного характера: его старшая дочь Мария
полюбила лейтенанта «Невы» Б.И. Бока. После Рожде-
ства Б.И. Бок официально просил руки Марии, и 21 ап-
реля 1908 года состоялась его свадьба с фрейлиной дво-
ра М.П. Столыпиной (1885—1985)26. Дальнейшие собы-
тия развивались стремительно. Уже через две недели
после свадьбы Бок с женой отправились к месту нового
назначения — в Берлин, где он приступил к обязаннос-
тям русского морского атташе в Германии и (по совмес-
тительству) в Голландии, пробыв на этом посту два с
половиной года (1908—1911). В те же годы он начинает
печататься в периодиче-ских изданиях, избрав для себя
псевдоним «Портартурец»27.
В ноябре 1910 года Б.И. Бок был произведен в стар-
шие лейтенанты, что совпало с получением им в нас л ед-
188
ство имения в Прибалтике в окрестностях Либавы (ныне
Лиепая). Это стало для него поводом выйти со службы в
запас и превратиться в помещика. Одновременно он по-
лучил придворный чин камер-юнкера и был избран уез-
дным предводителем дворянства. С началом Первой
мировой войны он вновь вернулся на службу, пока рево-
люция 1917 года не вынудила капитана первого ранга
Б.И. Бока с семьей эмигрировать из России. Первона-
чально они жили в Швеции, затем, с провозглашением
независимости прибалтийских государств, вернулись в
свое имение Колноберже (древний Колобжег) в бывшей
Ковенской губернии (Ковно - совр. Каунас), которое не-
когда принадлежало семье Столыпиных. Там же, в При-
балтике, в городе Либава в 1928 году скончалась мать
Б.И. Бока. Жена его, Мария Петровна Бок (Столыпи-
на), одно время сотрудничала в немецкоязычной газете
«Ригаше Рундшау». Впоследствии семья Бок перебра-
лась в Германию, а в 1948 году в США. В Америке они
поселились в Сан-Франциско, где Борис Иванович Бок
активно участвовал в деятельности местной русской ко-
лонии, состоял в переписке с другими эмигрантами,
осевшими в разных странах. Ему, в частности, адресо-
вал из далекой Японии просьбу об издании своих мему-
аров П. Васкевич, в доме которого нашел приют в после-
дние месяцы войны брат Б.И. Бока Николай. Б.И. Бок
скончался в Сан-Франциско 4 марта 1955 года, вскоре
после того, как в Нью-Йоркском издательстве вышел в
свет упомянутый юбилейный сборник, посвященный
50-летию русско-японской войны; жена пережила его
на тридцать лет. Еще в 1953 году Мария Петровна впер-
вые опубликовала свои воспоминания об отце, П.А. Сто-
лыпине, которые до сих пор являются, по сути, един-
ственным серьезным источником, содержащим сведения
о семейной жизни и личности знаменитого политика28. В
СССР уже началась «перестройка», когда в далекой Кали-
форнии в графстве Сонома 22 июня 1985 года тихо угасла,
не дотянув всего четырех месяцев до своего столетия, стар-
шая дочь человека, имя которого вновь стало одним из
самых популярных в России29.
Иначе складывалась жизнь младшего брата Б.И. Бока —
Николая.
189
Николай Бок: «путь из русского — в немцы»
В 1903 году Н.И. Бок успешно сдал все экзамены,
требуемые при приеме на дипломатическую службу30 и
был зачислен в Министерство иностранных дел Россий-
ской империи. Спустя два года, в соответствии с тог-
дашней практикой, он был допущен к сдаче специаль-
ного «дипломатического» экзамена (включавшего, по-
мимо русского и французского языков, такие дисцип-
лины, как международное, консульское и морское пра-
во, история международных договоров, всеобщая стати-
стика, главные начала политэкономии), после чего по-
лучил назначение во Второй департамент министерства,
ведавший вопросами международного права, где он впос-
ледствии проработал семь лет. Именно там, судя по все-
му, произошло знакомство Н.И. Бока с еще одним мо-
лодым сотрудником Второго департамента Д.И. Абри-
косовым (до этого оба также учились в университете, но
в разные годы). Почти одновременно они получили на-
значения в зарубежные представительства России, но
при этом в противоположные стороны: Абрикосов - в
Восточную Азию, Бок - в Западную Европу.
Путь Николая Бока лежал в Рим, где он в апреле
1912 года становится секретарем российской миссии в
Ватикане, причем в годы Первой мировой войны в тече-
ние двух лет замещает отсутствующего посланника и
выполняет функции старшего российского представите-
ля при папском престоле. После Октябрьской револю-
ции и последующего увольнения с государственной служ-
бы всех старых чиновников, не признавших новое пра-
вительство большевиков, Н.И. Бок продолжает оставать-
ся в Италии, где он какое-то время был председателем
Комитета по оказанию помощи русским беженцам, а
затем служил управляющим поместий княгини Щерба-
товой. В 1924 году он переезжает в Париж, где подобно
другим эмигрантам занимается поисками работы, дале-
ко не всегда оканчивающимися успехом31. Так, однаж-
ды вместе с коллегами-дипломатами он попытался от-
крыть ресторан, но все они оказались плохими админи-
страторами и вскоре разорились. По прошествии неко-
торого времени Н.И. Бок наконец сумел устроиться в
190
магазин по пошиву и продаже готового платья, кото-
рый содержала некая российская эмигрантка, урожен-
ка Тифлиса. В его обязанности входило развозить кли-
ентам готовые заказы и принимать от них деньги. Бок и
его новая начальница были знакомы еще с довоенных
времен, когда он работал в русском представительстве
в Ватикане, а она приезжала в Италию как туристка.
Вскоре они поженились, и Люси Ивановна32 - хозяйка
магазина одежды по адресу: Париж, улица Версаль,
193 — стала отныне называться «мадам Бок».
Первое время дела у четы Бок шли хорошо, чему не-
мало способствовал ежегодный приток в Европу бога-
тых туристов из Америки, охотно покупавших модные
парижские туалеты. Но с наступлением Великой деп-
рессии этот источник средств начал быстро иссякать, и
вскоре семья Бок оказалась перед угрозой банкротства.
Спасение, как это порой бывает, пришло с неожиданной
стороны: однажды Н.И. Бок случайно узнал, что в Выс-
шую коммерческую школу в японском городе Такаока
(префектура Тояма) требуется преподаватель иностран-
ного языка, и он решил попытать счастья, отправив свои
документы в далекую Японию, откуда вскоре пришел
положительный ответ. Собрав с помощью парижских
друзей денег на дорогу, Бок с супругой отправились к
новому месту службы, где 6 мая 1931 года он был зачис-
лен в штат преподавателем сразу по трем предметам -
русскому, немецкому и французскому языкам.
Жизнь в Японии разительно отличалась от всего, что
Н.И. Бок успел испытать в прошлом. Город Такаока,
который и теперь, спустя 70 лет, мало выделяется на
общем фоне японской провинции, в начале 1930-х годов
представлял собой настоящее захолустье, где, кроме суп-
ругов Бок, проживало еще всего лишь двое других ино-
странцев, также преподававших в коммерческой шко-
ле. Расположенный на западе страны, на побережье
Япон-ского моря, город был удален от крупных промыш-
ленных и культурных центров Японии, а слабое разви-
тие транспортных путей в регионе затрудняло возмож-
ность путешествий. Зимой город заносило снегом по са-
мые крыши, так что жители зачастую были вынуждены
191
прорывать тоннели в снегу между домами, чтобы иметь
возможность общаться друг с другом. Контраст по срав-
нению с Римом и Парижем был огромный. С другой сто-
роны, высокий общественный статус, который сопутство-
вал положению иностранного преподавателя в довоен-
ной Японии, равноправное отношение коллег, сравни-
тельно высокая зарплата и прочие материальные блага
(например, для семьи Бок был снят университетом от-
дельный дом), казалось, позволили наконец забыть все
прошлые лишения эмигрантской жизни в Европе. Кро-
ме того, студенты хотели учить языки и были готовы
заниматься в том числе и сверхурочно, так что вскоре
дом Бока превратился в некий «оазис европейской куль-
туры в этом центре японской провинции», по выраже-
нию Д.И. Абрикосова.
До Абрикосова, который после закрытия им россий-
ского посольства продолжал жить в Токио в районе
Акасака, однажды дошли слухи о появлении в Японии
друга его молодости. Так дружба, возникшая между ними
в самом начале карьеры, спустя два десятилетия вновь
возродилась в Японии, где оба они оказались на поло-
жении эмигрантов. С тех пор Абрикосов, который прежде
ежегодно, спасаясь от токийской жары, проводил лето
в районе озера Тюдзэндзи (префектура Тотиги), стал от-
ныне с наступлением осени регулярно навещать чету Бок
в их доме в Такаока, где ему очень нравилось гулять по
окрестностям, любуясь природой Западной Японии. Как
он позднее отмечал в своих мемуарах, вид японских
крестьян, убирающих рис, и самих желтых рисовых
полей напоминал ему и его друзьям Россию, где осенью
всегда идут полевые работы. Его визиты в Такаока про-
должались несколько лет, вплоть до начала Второй ми-
ровой войны, когда самовольные перемещения иност-
ранцев по Японии были запрещены.
Как свидетельствует Абрикосов, именно Н.И. Бок
первым подтолкнул его к составлению мемуаров, став-
ших для нас ценнейшим историческим источником.
Поводом к тому послужили их разговоры о прошлом, в
ходе которых каждый как бы «отчитывался» перед дру-
гом о минувших годах: Абрикосов рассказывал другу о
192
своих многочисленных путешествиях, жизни в Англии
и странах Дальнего Востока, а Бок - о своем пребыва-
нии в Риме и о службе в Ватикане. Одним из героев
рассказов Абрикосова был граф А.К. Бенкендорф — мно-
голетний посол России в Лондоне, человек, чья личность
(по мнению Абрикосова) была недооценена и «совершен-
но непонята» современниками, а потому и практически
забыта. Бок посоветовал Абрикосову записать рассказ о
Бенкендорфе. Совет поначалу не был серьезно воспри-
нят, но позднее Абрикосов его всесторонне обдумал и
приступил к составлению полноценных мемуаров о жиз-
ни и людях, с которыми ему довелось встречаться33.
В коммерческой школе г. Такаока Н.И. Бок прослу-
жил ровно одиннадцать лет и одиннадцать месяцев (при-
каз о его увольнении датирован 31 марта 1943 года), пос-
ле чего подал заявление об уходе со службы, выдвинув
в качестве официальной причины увольнения болезнь
жены и необходимость вследствие этого сменить место
проживания. К тому времени Япония уже более года
вела войну на Тихом океане, что, естественно, не могло
не сказаться на общем ухудшении жизни в Такаока.
Здесь нельзя не упомянуть об одном странном и не вполне
объяснимом поступке Николая Ивановича, совершенном
им еще в бытность преподавателем коммерческой шко-
лы. 3 июня 1941 года Николай Бок, до той поры числив-
шийся официально русским эмигрантом, подал проше-
ние руководству школы об изменении записи своего
имени и национальности, указав при этом свое новое
имя «Николаус фон Бок» и национальность «немец».
Подобный шаг, на первый взгляд, кажется необъяс-
нимым, ибо все это происходило почти за три недели до
нападения Германии на СССР, с одной стороны, и уже
после подписания Пакта о ненападении (нейтралитете)
между Японией и СССР (13 апреля 1941 года) - с дру-
гой. Правда, к тому времени минуло несколько лет с тех
пор, как был заключен союз между Германией и Япони-
ей, но едва ли это явилось веским доводом в пользу «пре-
вращения русского в немца»: логичнее было бы сделать
это гораздо раньше, в 1936—1937 годах. Да и положе-
ние русских эмигрантов, живших в Японии, к началу
193
июня 1941 года ненамного отличалось от положения
других иностранцев, а то, что спустя полгода Япония
сама станет агрессором, напав на США, предвидеть было
невозможно (но даже в этом случае русские эмигран-
ты без гражданства пользовались в Японии такими
же правами, какие были и у граждан нейтральных
стран, то есть не испытывали никакого заметного при-
теснения). Интересно, что Д.И. Абрикосов, несомнен-
но, знавший о поступке Н.И. Бока, совершенно не упо-
минает об этом в своих подробных мемуарах; не ис-
ключено, что причиной тому было отрицательное от-
ношение Абрикосова, известного своим патриотизмом,
к такому решению старого друга наряду с нежелани-
ем открыто осуждать его действия34.
По прошествии всего трех недель с момента превра-
щения Николая Бока в немца с приставкой «фон», фа-
милия фон Бок облетела весь мир. Причиной тому ста-
ли совершенно иные обстоятельства и другое действую-
щее лицо. 22 июня 1941 года войска Германии вторг-
лись на территорию СССР, и война в Европе приобрела
понятие «Восточный фронт». На этом фронте протяжен-
ностью в несколько тысяч километров крупнейшей не-
мецкой группировкой армий «Центр», рвавшейся пря-
мо к Москве, командовал не кто иной как генерал-фель-
дмаршал Федор фон Бок (1880-1945), недавний триум-
фатор польской (командующий группой армий «Север»)
и французской кампаний. Думается, об этом немецком
полководце здесь следует сказать несколько слов. Обра-
щает на себя внимание уже само имя — Федор, далеко
не самое ожидаемое у немецкого военачальника, сына
прусского генерала Морица фон Бок, уроженца Кюст-
рина (любопытно и то, что данное имя не было заменено
им впоследствии, хотя бы на близкое по произношению
Теодор). Уже в 1912 году Федор фон Бок был офицером
германского Генштаба, участвовал в Первой мировой
войне, а после ее окончания входил в комиссию по пере-
мирию в 1918 году. Монархист по убеждениям (но не
нацист), фон Бок видел во внешней политике Гитлера
шанс для Германии выполнить свои исторические зада-
чи, т.е. он был типичным сторонником военного реван-
13 Япония
194
ша. В 1940 году он получил звание фельдмаршала, а в
1941 году уже был третьим по званию среди германско-
го генералитета. Интересно, что лично фон Бок был про-
тив военного вторжения в СССР, разделяя в этом вопро-
се известную точку зрения Бисмарка на невозможность
для Германии успешного ведения войны на два фронта
(к слову, в прежние времена фон Бок много раз бывал в
России, хорошо знал русский язык). Не исключено, что
это отчасти спровоцировало назначение его во главе ар-
мий, шедших именно на Москву, что выглядело как
своего рода «проверка на лояльность»35.
Впрочем, военные успехи фон Бока летом 1941 года,
казалось бы, не оставляли сомнений в его лояльности
режиму, хотя здесь же обращает на себя внимание сле-
дующий любопытный факт: в октябре 1941 года, когда,
казалось бы, победа германских войск уже была близ-
ка, не кто иной, как фельдмаршал Федор фон Бок на-
правил в штаб Гитлера проект создания Освободитель-
ной армии из 200 тысяч русских добровольцев и форми-
рования местного российского правительства в занятом
немцами Смоленске (к этому времени войска группы
армий «Центр» только в Смоленском сражении плени-
ли около 300 тысяч красноармейцев, а после Вязьмы —
еще 600 тысяч). Проект был возвращен фон Боку с резо-
люцией фельдмаршала фон Кейтеля: «Такие проекты
не могут обсуждаться с фюрером»36.
Зная все вышеперечисленное, велик соблазн предпо-
ложить, что кто-то мог заранее намекнуть, а то и прямо
указать Николаю Ивановичу Боку, что быть русским
скоро может оказаться для него «неактуальным», но
точных подтверждений этому пока нет, как нет, к сожа-
лению, и достоверных данных (за исключением некото-
рых косвенных признаков) о наличии достаточно близ-
кого родства между этими представителями фамилии
Бок (хотя и полное отсутствие родства между ними ка-
жется автору маловероятным). Правда, по свидетель-
ствам русских эмигрантов, живших в годы войны в Кобе
и общавшихся там с Н.И. Боком, последний в разгово-
рах неоднократно проявлял свою неприязнь к СССР и
поддержку Германии в войне, что в эмигрантской среде
было, скорее, исключением, чем правилом.
195
После ухода из коммерческой школы Н.И. Бок полу-
чил от властей разрешение на переезд в Кобе, где еще с
начала 1920-х годов проживала большая колония рус-
ских эмигрантов и где к тому времени уже обосновался
Д.И. Абрикосов. В Кобе чета Бок провела несколько лет,
до тех пор пока дом, в котором они жили, не был унич-
тожен при бомбардировке города американской авиаци-
ей весной 1945 года. Узнав об этом несчастье, Абрико-
сов с согласия Васкевича пригласил Бока с супругой
пожить вместе с ними. Таким образом, четверо пожи-
лых людей оказались вместе в небольшом одноэтажном
домике в Сузурандае. Жизнь с каждым днем ухудша-
лась во всех смыслах: между стариками возникали мел-
кие ссоры и стычки, и все это происходило при непре-
рывных обстрелах города и сокращении продовольствия.
Постепенно состояние здоровья Л.И. Бок ухудшилось
настолько, что она совсем ослабела и однажды утром
была не в состоянии подняться, потеряв сознание. Выз-
вать иностранного доктора оказалось невозможно из-за
тайфуна, прервавшего сообщение Сузурандая с центром
Кобе. Местный доктор не смог привести ее в чувство, и
вскоре Л.И. Бок скончалась. Похороны жены оказались
еще одним испытанием для Н.И. Бока: тачка, на кото-
рой он вез гроб, по пути сломалась, и он был вынужден
просить у встречных людей помощи, чтобы довезти гроб
до кладбища. Наконец, согласился помочь один велоси-
педист, но он заломил такую высокую цену, что Бок и
Абрикосов с трудом смогли собрать требуемые деньги.
Вскоре после этого Бок покинул дом в Сузурандае, а
после окончания войны даже сумел перебраться в То-
кио, где ему, по словам Абрикосова, «невероятно повез-
ло»: там он встретил «бывшего русского подданного, с
которым был очень дружен в Риме» и который, будучи
теперь французским гражданином, сумел через связи в
американской администрации организовать для Н. фон
Бока выезд из страны в Европу. Немедленно покинув
Японию, тот отправился в столь любимую им Италию,
где намеревался несмотря на уже весьма преклонный
возраст поступить в Ватикане в католическую семина-
рию, чтобы в будущем стать монахом (на этом рассказ
13
196
Абрикосова о судьбе Н.И. Бока оканчивается). Не ис-
ключено, правда, что он успел принять католичество еще
в Японии - коль скоро в условиях военного времени
можно было простой подачей заявления сменить имя и
национальность, то перейти из одной разновидности
христианства в другую было едва ли сложнее. Кроме
того, принятие католичества могло ему облегчить полу-
чение разрешения оккупационных властей на выезд. О
последующих годах жизни бывшего дипломата, успев-
шего в эмиграции побыть бизнесменом, потом учителем
и пытавшегося в конце жизни обрести душевный покой
в религии, известно крайне мало. Будучи рукоположен
в Ватикане (по некоторым сведениям, самим Папой),
Н. Бок спустя какое-то время уехал в Америку, где и
скончался в 1962 году. Похоронен он в католическом
монастыре Шрубоак в штате Нью-Джерси37.
Зиновий Пешков: сын гравера, генерал Республики
Абрикосов в своих мемуарах не называет имени того
влиятельного знакомого своего друга Н.И. Бока - «быв-
шего русского подданного», оказавшегося столь могу-
щественным, что его авторитета хватило на организа-
цию выезда последнего из оккупированной страны. При-
чина такого умолчания неясна: вряд ли это сделано по
незнанию, но, возможно, у Абрикосова были на то ка-
кие-то свои веские основания не указывать в тексте руко-
писи подлинное имя «бывшего русского, ныне францу-
за». Ниже предлагается краткий рассказ о жизни это-
го человека (его подлинное имя удалось установить
автору данной книги), чья биография кажется воисти-
ну необыкновенной даже на фоне тех невероятных про-
исшествий и причудливых поворотов, которыми полна
история русской эмиграции.
Залман Моисеевич (Михайлович) Свердлов38 родился
в 1884 году в Нижнем Новгороде, будучи старшим ре-
бенком в семье гравера Моисея Израилевича (Михаила
Савельевича) Свердлова (он же — Моше Свердлин). Эта
интересная семья была известна главным образом тем,
что она дала миру Якова Михайловича Свердлова (1885—
1919) — в будущем знаменитого революционера, одного
из создателей и руководителей Советского государства,
197
Председателя ВЦИК РСФСР, а также фактом своего род-
ства с будущим всесильным руководителем ОГПУ Г.Г. Яго-
дой, который в молодости служил подмастерьем у Моисея
Свердлова (на внучке которого Иде Г.Г. Ягода позднее же-
нился). Всего в семье Свердловых было пятеро детей: еще
два сына — Вениамин, бывший после революции одно вре-
мя наркомом путей сообщения, и Герман, ставший дека-
ном финансового факультета Института народного хозяй-
ства, а также сестра Полина (впоследствии мать известно-
го литературного функционера Леопольда Авербаха).
Залман, чьи устремления изначально были весьма да-
леки как от граверного, так и от революционного дела,
интересовался искусством, мечтал о театре. Он дружил
со студийцами МХТ, но в силу еврейского происхожде-
ния эта сфера была для него изначально закрыта. Един-
ственным способом обойти существовавшие преграды
было принятие им православия, что он в итоге и сделал.
В этом его поддержал земляк-нижегородец А.М. Пеш-
ков, более известный под своим писательским псевдо-
З.А. Пешков и А.М. Горький
на о. Капри (Италия)
нимом как Максим
Горький. Их зна-
комство относится
ко времени молодос-
ти обоих, когда Зал-
ман ненадолго ув-
лекся революцион-
ными идеями. Суще-
ствует версия, со-
гласно которой Горь-
кий и Свердлов, бу-
дучи однажды арес-
тованы, находились
в одной тюремной
камере, где сдружи-
лись, и по выходе из
тюрьмы Горький
формально усыно-
вил Свердлова. Так
Залман Моисеевич
Свердлов превра-
198
тился в Зиновия (домашнее прозвище — Зина) Алексее-
вича Пешкова, что привело его к разрыву с родной се-
мьей и проклятию со стороны родителей; судя по всему,
чувство неприязни у них было взаимным. Когда спустя
много лет, бежавший из СССР дипломат пытался рас-
сказать жившему во Франции 3. Пешкову о его родных
в России, тот ответил, что эти люди ему чужие и он
знать о них ничего не хочет39. В результате Зиновий уехал
с приемным отцом, бывшим его старше всего на 16 лет,
в Италию (1904), где прожил несколько лет на острове
Капри вместе с семьей Горького. Впоследствии их отно-
шения разладились, и Зиновий переехал во Францию,
где в начале Первой мировой войны он вступил в Инос-
транный легион. Во время боев под Верденом он был
тяжело ранен, в 1915 году потерял правую руку и был
награжден Орденом Военного креста с пальмовой вет-
вью. Войну закончил в чине лейтенанта, будучи одно-
временно кавалером Ордена Почетного легиона, кото-
рый получил в 1917 году за активное участие в перего-
ворах о вступлении США в войну на стороне Франции.
Это было первое по хронологии выступление 3. Пешко-
ва в качестве дипломата, сразу же оцененное француза-
ми чрезвычайно высоко40: тем самым как бы признава-
лось наличие у него особого рода дипломатического та-
ланта. Отныне Зиновий Пешков будет на протяжение
всей карьеры активно участвовать в международных пе-
реговорах и в основном с «трудными» собеседниками.
В 1918 году лейтенант французской армии 3. Пеш-
ков по приказу главнокомандующего маршала Ферди-
нанда Фоша направляется в распоряжение французской
военной миссии в России, где состоит советником сна-
чала при штабе адмирала А.В. Колчака, а затем генера-
ла А.И. Деникина. В частности, лейтенант Пешков про-
делал со штабом Колчака весь драматический путь от-
ступления от Урала до Байкала и, возможно, присут-
ствовал при последнем разговоре адмирала со старшим
французским представителем, в ходе которого Колчак
узнал, что зарубежные союзники согласны на передачу
его иркутским властям41. Позднее 3. Пешков окажется
и в частях армии генерала П.Н. Врангеля. Это после-
199
днее пребывание его в России совпало по времени с по-
ражениями «белых», что вызвало серьезные расхожде-
ния во взглядах союзников и русского командования на
перспективу продолжения борьбы. Естественно, 3. Пеш-
ков во французском мундире далеко не у всех «белых»
офицеров вызывал дружеские чувства; к этому приме-
шивалась также неприязнь к М. Горькому, которого
большинство из них считало сторонником большевиков.
Сохранилось следующее свидетельство генерала Вран-
геля о его встречах с французской миссией: «Француз-
ский верховный комиссар (представитель. — ПЛ.) про-
извел на меня... довольно неблагоприятное впечатле-
ние... Неблагоприятное впечатление еще более усили-
лось тем, что в составе миссии находился майор Пеш-
ков, бывший русский офицер, в Великую войну (Пер-
вую мировую. — ПЛ.) сражавшийся в составе фран-
цузских войск, приемный сын большевистского при-
служника Максима Горького»42.
В 1923 году 3. Пешков прошел натурализацию и стал
полноправным гражданином Франции, в дальнейшем он
продолжал находиться на военной службе в составе Ле-
гиона, выполнял ряд важных дипломатических поруче-
ний французского правительства, в том числе в Марок-
ко (1922), Ливане (1933) и других странах. Во время
Второй мировой войны, уже будучи генералом, Зиновий
Пешков являлся представителем орга-
низации «Свободная Франция» и лич-
но генерала Шарля де Голля сначала
в Южной Африке (1942—1943), а за-
тем в Китае при правительстве Чан
Кайши в Чунцине (1943-1945)43.
Именно Пешкову, учитывая сложив-
шиеся у него в годы войны хорошие
отношения с китайским руковод-
ством, было впоследствии поручено де
Голлем передать Чан Кайши, что
Франция прекращает оказывать под-
s. А. Пешков	держку режиму последнего.
в годы Первой После окончания войны генерал
мировой войны Пешков получил от французского
200
правительства назначение на должность полномочного
представителя Франции в оккупированной союзниками
Японии, где и пребывал целых пять лет (1945—1950).
Тогда-то и пересеклись его дороги вновь с Николаем (уже
Николаусом) фон Боком, с которым они познакомились
и подружились за тридцать с лишним лет до этого в
Италии и которому он теперь в память давней дружбы
помог покинуть Японию и отплыть в Европу. Сам же
генерал З.А. Пешков вскоре по возвращении из Японии
во Францию вышел на пенсию и в 1966 году умер в
Париже. Он похоронен на русском кладбище под Пари-
жем в Сен-Женевьев-де-Буа, рядом со многими выход-
цами из России, нашедшими вечный покой во француз-
ской земле.
Глава VI
П.Ю. Васкевич — дипломат и японовед
Годы учения
Павел Васкевич родился 16 декабря 1876 года в селе
Белёве Заславского уезда Волынской губернии, в много-
детной семье сельского священника1. После смерти ро-
дителей его воспитывала старшая сестра Ольга, по обра-
зованию - учительница. Окончив на казенный счет Во-
лынскую духовную семинарию в городе Кременец, Вас-
кевич собирался поступать в Сельскохозяйственный
институт, но, узнав о предполагаемом открытии во Вла-
дивостоке Восточного института, решил поступить в него
и посвятить себя изучению Японии, до того знакомой
ему «лишь по курсу географии как крошечный строй,
заброшенный где-то на краю света»2. Возникшая фи-
нансовая проблема была решена благодаря участию од-
ного из волынских помещиков (некоего Дури л ина), ко-
торый, узнав о желании Павла ехать учиться во Влади-
восток, обещал ему предоставить на первый год учебы
стипендию в размере 500 рублей. Деньги же на дорогу в
размере 100 рублей Васкевич получил от сестры и с тем
отправился в Одессу, где собирался сесть на пароход
«Саратов», идущий во Владивосток. Билет 3-го класса
стоил 120 рублей, но при поддержке агента Доброволь-
ного флота Ергомышева Васкевичу удалось оформиться
как переселенцу на Дальний Восток, что вдвое сократило
расходы. В пути он не терял времени даром, бесплатно
занимаясь с помощником капитана английским языком,
и заодно осматривал все имевшиеся достопримечатель-
ности в портах, где пароход делал остановки. Одной из
последних была стоянка в Нагасаки: там он впервые уви-
дел «чарующую природу Японии и ее приветливый на-
202
род». Прибыв во Владивосток за три месяца до офици-
ального открытия института, Васкевич устроился на
службу в контору агента КВЖД, где ему было назначе-
но жалованье выше обычного как лицу, не имевшему
прочих средств к существованию3.
Перед открывшимся 21 октября 1899 года Восточ-
ным институтом стояла задача «подготовлять учащих-
ся в нем лиц к службе в административных и торгово-
промышленных учреждениях Восточно-Азиатской Рос-
сии и прилегающих к ней Государств», для этого наря-
ду с преподаванием живых языков стран Дальнего Во-
стока здесь впервые ставилась задача подготовки специ-
алистов по этим странам4. В то время в России японский
язык уже преподавался в Петербургском университете (с
1888), но на факультативной основе, обязательным пред-
метом он стал только в 1908 году. Поэтому в годы рус-
ско-японской войны Петербургский университет оказал-
ся не в состоянии направить в армию ни одного перевод-
чика с японского языка (несмотря на то что кафедра
японской словесности существовала там с 1898 года), о
чем руководство официально известило главнокомандую-
щего А.Н. Куропаткина. Таким образом, вплоть до появ-
ления первых выпускников Восточного института японо-
ведами (или «японистами») в России оказывались на деле
лица, окончившие восточный факультет Петербургского
университета по китайско-маньчжурско-монгольскому
разряду, то есть фактические китаеведы, как Е.Г. Спаль-
вин или Д.М. Позднеев5.
Иной была ситуация в Восточном институте, где уже
после первого курса существовало разделение на само-
стоятельные китайско-японское, китайско-корейское,
китайско-маньчжурское и китайско-монгольское отде-
ления6 , и три последующих года шла фактическая специ-
ализация. При этом ставились задачи воспитания у сту-
дентов способности оценивать страну изучаемого языка с
охватом широкого круга проблем: экономики, полити-
ческой истории, особенностей культуры. Наиболее инте-
ресные студенческие работы публиковались в издаваемом
здесь же журнале «Известия Восточного института».
Первый набор учащихся включал 26 студентов, в том
числе четырех вольнослушателей (по другим данным,
203
27 студентов, из них три вольных слушателя); прини-
мались без экзаменов молодые люди, окончившие курс
средних учебных заведений всех типов и ведомств7. Но
из-за трудностей изучаемых предметов отсев был очень
велик, и уже к третьему курсу из первого набора оста-
лось лишь 15 человек. Среди них на японском отделе-
нии числилось трое (при одном слушателе), на китай-
ском - четверо (при одном слушателе), на монгольском -
трое и на самом многочисленном (!) в то время корей-
ском — пятеро человек (при двух слушателях)8. К мо-
менту же окончания института на японском отделении
оставался один студент - П. Васкевич.
Таким образом, П. Васкевич стал первым в России
профессиональным японоведом, чье образование с перво-
го и до последнего дня пребывания в институте подчиня-
лось главной задаче — всестороннему изучению прежде
всего языка, а также особенностей культуры, истории и
экономического развития Японии, ставшей к концу
XIX века основной соперницей России на Дальнем Вос-
токе. В год окончания Васкевичем Восточного институ-
та прославленные впоследствии японоведы С.Г. Елисе-
ев, Н.А. Невский, Н.И. Конрад еще учились в гимнази-
ях; с некоторыми из них судьба сведет его позднее, в
годы службы в посольстве в Токио.
Летом 1900 года Павел Васкевич вместе с другими
студентами отправился в свою первую командировку в
Пекин. По дороге к Тяньцзиню были получены известия
о том, что путь на Пекин отрезан «боксерами»9; в связи
с этим пришлось через Порт-Артур вернуться во Влади-
восток. В пути их судно попало в бурю и было выброше-
но на берег около Нагасаки. Так Васкевич вновь оказал-
ся в Японии, где прожил с товарищами около 10 дней в
ожидании другого парохода.
После второго курса студентов японского отделения
командировали на стажировку в Токио. По прибытии
они посетили российское представительство, где их при-
нял посланник А.П. Извольский (будущий министр ино-
странных дел), который поинтересовался программой
обучения, условиями их быта и в заключение пригла-
сил также посещать церковные службы при русской
204
миссии. Тогда же состоялось знакомство Васкевича с
православным епископом Николаем (Касаткиным). Он
принял студентов у себя, выразил радость от того, что
наконец в России стал проявляться интерес к Японии,
причем в разговоре подчеркнул, что изучение Японии, с
его точки зрения, было важнее изучения Китая. Узнав,
что студенты живут в гостинице в окружении японских
студентов, которые помогают им учить язык, архиепис-
коп порадовался за соотечественников, заметив, что сам
он при изучении японского языка «пользовался ежед-
невно услугами четырех учителей», а у студентов в То-
кио их «имелось значительно большее число»10.
Летом 1902 года окончивший 3-й курс Васкевич по-
лучил от Конференции института задание обследовать в
торгово-промышленном отношении район Хокурику от
порта Цуруга до порта Ниигата (оба они были к тому
времени связаны с Россией регулярными рейсами Доб-
ровольного флота). 6/19 мая 1902 года он выехал из
Владивостока на пароходе «Коцумару» и на нем же воз-
вратился назад 19 августа/1 сентября, затратив в общей
сложности на все путешествие около трех с половиной
месяцев. Надо отметить, что Васкевич со свойственной
ему дотошностью и обстоятельностью старался посетить
любые интересующие его места, стремясь охватить при
этом буквально все: муниципальные органы, биржи,
фабрики, торгово-промышленные палаты, банки, губер-
нское управление, отделы морской полиции; интересо-
вался налоговой системой Японии, ввозом и вывозом
товаров, динамикой численности населения и многим
другим, вплоть до расценок в гостиницах и ресторанах.
В своем отчете Конференции института Васкевич, кроме
описания посещенных городов и портов, дал также под-
робные исторические справки и географические обзоры по
всем четырем западным префектурам (Фукуи, Исикава,
Тояма, Ниигата), через которые пролегал его маршрут.
Позднее Васкевич писал в отчете о поездке, что он
повсюду встречал самое предупредительное отношение
и желание помочь в выполнении его задания, хотя ему
было ясно, что японцы принимали его не столько за
«командированного для изучения положения округа,
205
ближайшего к Приморской области, как попросту за
шпиона, маскирующегося в роли исследователя», и при
этом не скрывали своей готовности «воевать с Россией,
если русское правительство оставит их требования в от-
ношении Кореи, не удовлетворив их»11. Впрочем, неко-
торые неприятные инциденты все-таки имели место, и
Васкевич даже был вынужден письменно обратиться к
посланнику в Токио с просьбой о поддержке. В резуль-
тате Министерство внутренних дел Японии уведомило
местную полицию о маршруте и целях его визита, и тем
не менее японская полиция вплоть до выезда Васкевича
из Японии не переставала самым назойливым образом
следить за каждым его шагом, и лишь заступничество
многочисленных знакомых из числа влиятельных япон-
цев уберегло его от возможных неприятностей12.
Перед возвращением на родину, в один из последних
дней в Ниигата Васкевич был приглашен директором
нефтеперегонного завода компании «Хотэн сэкию» (эти
же иероглифы могут читаться как «Такарада сэкию». —
ПЛ.) Курата Кюдзабуро на ужин с местными крупны-
ми коммерсантами с присутствием там гейш. Интересна
его восторженная оценка этих «представительниц кра-
соты и кокетства»: если одна из гейш «могла быть при-
знана идеально красивой даже на взгляд самого строго-
го ценителя красоты», то другая «могла поспорить с лю-
бой француженкой» - сравнение несколько неожидан-
ное для скромного студента-провинциала. Так или ина-
че, но японские гейши произвели сильное впечатление
на Васкевича, и он, по собственному признанию, «от
них остался положительно в восторге»13.
Эту поездку ректор Восточного института А.М. По-
зднеев в письме к заведующему дипломатической кан-
целярией наместника на Дальнем Востоке Г.А. Плансо-
ну от 30 апреля 1903 года назвал «прекрасной» ввиду
обширного собранного материала, а сам отчет был удос-
тоен золотой медали. После публикации в «Известиях
Восточного института» отчет Васкевича был также отме-
чен в российской прессе («Русское Слово», «Новое Вре-
мя», «Восточный Вестник» и др.); впоследствии, уже во
время войны с Японией, он вышел во Владивостоке от-
206
дельным изданием14. Однако поскольку автор был тогда
всего лишь «студентом, а не высокопоставленной осо-
бой», его работа первоначально не вызвала должного
интереса у представителей российской администрации,
и собранные им сведения никак не были использованы
для подготовки к грядущей войне15.
Судя по всему, уже в то время уровень знания Васке-
вичем японского языка позволял ему не только поддер-
живать разговоры на бытовые темы, но и читать специ-
альную литературу и статистические материалы, насы-
щенные особой терминологией, и это при том, что япон-
ский письменный язык в начале XX века был чрезвы-
чайно труден даже для самих японцев. При этом в сво-
их публикациях он умело использовал японские терми-
ны в их исходном «японском» звучании, по возможнос-
ти избегая при этом склонения этих слов по правилам
русской грамматики. Уровень же владения китайским
языком позволял Васкевичу при случае вести на нем
беседу на равных с изучающими этот язык японцами16.
Васкевич высоко ценил полученное им образование и
всю жизнь тепло относился к своей альма-матер. Так, в
октябре 1919 года, когда праздновалось 20-летие Вос-
точного института, генеральный консул России в Дай-
рене П. Васкевич пожертвовал 5 тысяч рублей в пользу
малоимущих студентов, а спустя много лет, работая над
«Воспоминаниями», он помянул добрым словом своих
педагогов, «столь много потрудившихся», чтобы питом-
цы института освоили науки и «явились достойными
работниками в будущем на пользу своей родины»17.
15 мая 1903 года состоялся первый выпуск студентов
Восточного института. В торжественной обстановке в при-
сутствии высокопоставленных лиц из местной админист-
рации дипломы были вручены П. Васкевичу, И. Дмит-
риеву, А. Хионину, Д. Щербакову, а также слушате-
лям капитану Н. Кузмину и штабс-капитану В. Надаро-
ву. Васкевич был определен на службу в Амурскую Ка-
зенную палату Министерства финансов с откомандирова-
нием его во Владивосток для обследования быта япон-
цев, проживающих на Дальнем Востоке. Результатом это-
го первого задания на новом месте стала работа, которая
207
и теперь, спустя почти столетие, является ценнейшим ис-
точником для изучения истории заселения Дальнего Вос-
тока — «Очерк быта японцев в Приамурском крае»18.
В этом труде Васкевич впервые в России обращается
к проблеме иностранной колонизации Приморья, делая
попытку изучить само явление японской диаспоры и
отдельно рассматривая при этом историю вопроса, спе-
циализацию поселенцев по отраслям занятости, органы
их самоуправления, динамику роста численности япон-
цев в разных населенных пунктах Приморья. Для про-
ведения столь значительного исследования требовалась
не только языковая, но и методологическая подготовка
с большим объемом черновой, чисто «бумажной» рабо-
ты: опрашивание респондентов, тщательное изучение ста-
тистических материалов, изучение документов и многое
другое. Нельзя не признать, сколь своевременны и необ-
ходимы были подобные исследования для молодой рос-
сийской администрации в новых районах, освоение ко-
торых, по сути, лишь начиналось; этим и объясняется
интерес, который вызвала к себе данная работа сразу
после ее опубликования.
Говоря об «Очерке быта японцев в Приамурском
крае», следует обратить особое внимание на дату, про-
ставленную автором на последней странице — 24 января
1904 года. Этот день поставил точку как в мирном засе-
лении японскими колонистами Дальнего Востока, так и
в «гражданском» периоде карьеры Васкевича. В этот
день Япония разорвала дипломатические отношения с
Россией, и японский военный флот вышел в Желтое море
с боевым заданием — началась русско-японская война.
Война и последующие перемены по службе
С началом войны Васкевич был призван в штаб глав-
нокомандующего российской армией и назначен совет-
ником-переводчиком в дипломатическую канцелярию
наместника на Дальнем Востоке адмирала Е.И. Алексее-
ва19. В Мукдене он был свидетелем встречи наместника с
новым командующим Тихоокеанским флотом вице-адми-
ралом С.О. Макаровым. Через некоторое время Васкевич
получил приказ отправиться в распоряжение Макарова;
208
на следующий день, подъезжая к Порт-Артуру, он услы-
шал оглушительный грохот взрыва: «это был отголосок
неприятельской мины, взорвавшей броненосец “Петро-
павловск”, а с ним погиб в пучинах моря и адмирал Ма-
каров, с именем которого было связано столько надежд...».
Если бы приказ о переводе к Макарову последовал днем
раньше — Васкевич погиб бы рядом с адмиралом.
В Порт-Артуре Васкевич был представлен временно
командующему эскадрой (как оказалось, сроком всего
на один день) контр-адмиралу князю П.П. Ухтомскому,
который приказал ему немедленно вернуться обратно в
Мукден. Вскоре, после упразднения наместничества и
расформирования дипломатической канцелярии, Васке-
вича прикомандировали к генерал-квартирмейстерской
части штаба главнокомандующего, которым был назна-
чен генерал-лейтенант А.Н. Куропаткин. Это была их
вторая встреча: годом ранее Куропаткин (в ту пору во-
енный министр) присутствовал на первом выпуске сту-
дентов Восточного института. На этой должности Вас-
кевич оставался и после замены Куропаткина генерал-
Гералы Куропаткин и Линевич в Маньчжурии
(снимок сделан П.Ю. Васкевичем)
209
лейтенантом Линевичем, также «старым знакомцем»,
состоя при штабе вплоть до окончания военных действий
и заключения перемирия20.
В отчете генерал-квартирмейстера, генерал-майора
Генерального штаба В.А. Орановского одной из причин
поражения в войне была названа нехватка профессио-
нально подготовленных переводчиков, при этом отмеча-
лось, что студенты и выпускники Восточного института
были «единственные надежные и интеллигентные пере-
водчики»21. Столь высокая оценка «восточников» была дана
им не случайно: основным переводчиком с российской сто-
роны во время переговоров о заключении перемирия, про-
ходивших в нейтральной зоне возле Чжецзятуна на Си-
пингайских высотах между генерал-майором В.А. Оранов-
ским и генерал-майором Я. Фукусима, был выпускник Во-
сточного института П. Васкевич. Упоминание его имени
вместе с фотографией встречается в изданной пятью года-
ми позже книге участника переговоров с японской сторо-
ны Арига Нагао, посвященной проблемам соблюдения в
русско-японской войне норм международного права22.
Одним из увлечений Васкевича на протяжение всей
жизни была фотография; после него осталось множе-
ство фотоснимков, ставших теперь важными свидетель-
ствами ушедшей эпохи. Помимо кадров, запечатлевших
Васкевича на переговорах в обществе генералов обеих
армий, сохранились его фотографии в компании сослу-
живцев, среди которых — также выпускник Восточного
института - капитан В.В. Блонский, один из организато-
ров подготовки тыла армии по вопросам разведки и рабо-
ты с агентурой в тылу противника, позднее служил по
дипломатической части в разных районах Китая.
После заключения перемирия Васкевич выехал в
Петербург, но не по Транссибирской магистрали, а че-
рез Японию, США и Европу. Одной из причин выбора
такого маршрута было его всегдашнее стремление к пу-
тешествиям, желание увидеть как можно больше ново-
го и интересного. Стеснения в средствах он не испыты-
вал, ибо как бывший драгоман наместника на Даль-
нем Востоке получал генеральское жалованье в раз-
мере 250 рублей в месяц, которое было ему сохранено
14 Япония
210
до конца войны (проживал он при этом, вместе с прочи-
ми чинами штаба армии в вагоне 1-го класса). Прибыв в
Петербург, Васкевич долго ожидал нового назначения.
Наконец оно было получено, но вместо Японии, куда он
исходно стремился попасть, Васкевич был определен в
генеральное консульство России в Сеуле (после войны
статус русской миссии в Корее был понижен до уровня
генконсульства). Причиной для его назначения оказа-
лась опубликованная им ранее в «Известиях Восточного
института» статья, где говорилось о политике Японии в
Корее; теперь уже к его мнению прислушивались, и в
итоге начальство сочло Васкевича готовым специалис-
том по корейским делам. Назначение в Корею заверши-
ло начатый войной процесс превращения Васкевича из
чиновника Министерства финансов в карьерного дипло-
мата. В Корее его начальником стал бывший начальник
дипломатической канцелярии наместника Георгий (Егор)
Антонович Плансон, ставший генеральным консулом
России в Сеуле. Васкевич неоднократно участвовал в пе-
Генералъный консул в
Дайрене П. Васкевич и
военный агент в Мукдене
полковник В.В. Блонский
реговорах Плансона с кня-
зем Ито Хиробуми, возглав-
лявшим с 1906 года япон-
скую администрацию в Ко-
рее, и был очевидцем того,
как Ито «подчеркивал, что
будущее Японии должно
строиться на тесном едине-
нии и дружбе с Россией»23.
Из Сеула Васкевич был
командирован на о. Сахалин
в качестве члена Разграни-
чительной комиссии. Как от-
мечал он позднее, работы по
разграничению российской и
японской зон прошли глад-
ко, «при самых дружествен-
ных отношениях между чле-
нами Комиссии». По оконча-
нии работ полковник Осима,
возглавлявший Комиссию с
японской стороны, пригла-
211
сил российских коллег в Токио, где они удостоились
аудиенции у японского императора. Вспоминая через
много лет об этой встрече, Васкевич подчеркивал, что
император Мэйдзи говорил с ними по-японски, не при-
бегая к услугам переводчика, что показывало его «ис-
ключительное внимание» к иностранным гостям. Импе-
ратором было отмечено, что отныне в японо-русских от-
ношениях «должны царить мир и единение»24.
После возвращения из Токио в Корею Васкевич был
назначен управляющим российским консульством в
Фузане (ныне Пусан). Здесь при его участии произошел
интересный случай, подтверждающий изменение пози-
ции японских правящих кругов в лучшую для России
сторону. Русское правительство накануне войны скупа-
ло на имена частных лиц участки земли, расположен-
ные по берегам незамерзающего порта Мазампо (ныне
город Масан), для создания здесь в будущем военной
базы Тихоокеанского флота. По условиям Портсмутско-
го мира, эти земли отходили теперь к Японии. Встал
вопрос о праве России на получение частичной компен-
сации в размере 50 тысяч иен, но официальное обраще-
ние Васкевича по данному вопросу к японским властям
было оставлено ими без ответа. Спустя несколько меся-
цев он узнал, что через Фузан ожидался проезд Ито Хи-
робуми, на встрече с которым Васкевич должен был по
своей должности присутствовать. Во время состоявшей-
ся между ними беседы князь Ито, помнивший Васкеви-
ча по прежним встречам, спросил, не скучно ли ему в
Фузане, где в то время не было консульств других дер-
жав и европейское общество ограничивалось лишь фран-
цузским миссионером-католиком. Когда же Васкевич
поднял вопрос о земельных участках, Ито лишь улыб-
нулся и, не входя подробно в суть дела, тут же распоря-
дился ускорить решение проблемы в благоприятном для
России направлении. По его словам, просимая сумма не
имела особого значения ни для японской, ни для рус-
ской казны, важным было лишь, чтобы «все наши отно-
шения проходили без всяких шероховатостей»25.
Вскоре после этой встречи Васкевич получил долго-
жданное назначение в посольство России в Токио, где
14
212
он прослужил в течение шести лет (с марта 1911 по июль
1917 года) в должности драгомана при посольстве. Надо
отметить, что это не было его первым появлением в по-
сольстве, так как двумя годами раньше Васкевич уже в
течение нескольких месяцев (в 1909) работал перевод-
чиком в Токио, временно заменяя штатного драгомана
А.К. Вильма26. В Токио обязанности его зачастую выхо-
дили за рамки чисто переводческой деятельности. Со-
хранилось письмо молодого стажера, недавнего выпуск-
ника Петроградского университета Н.А. Невского на имя
Васкевича, с просьбой о предоставлении первому из
средств посольства материальной помощи в связи с за-
держкой выплаты денег из России. Из содержания пись-
ма видно, что, живя в Токио, Невский и прежде нео-
днократно встречался с Васкевичем, обращался к нему
за советами по разным вопросам. В письме также упо-
мянуты имена других стажеров, в частности Н.И. Кон-
рада и О.О. Розенберга27.
Там же, в посольстве, состоялись встречи Васкевича
с поэтом К.Д. Бальмонтом во время его посещения Япо-
нии; именно Васкевич, у которого была летняя дача в
г. Камакура, возил туда Бальмонта полюбоваться Боль-
шим Буддой. Кроме того, посольский переводчик встре-
чался со многими российскими журналистами и писате-
лями, среди которых он впоследствии особо выделил
С.В. Яблоновского и Вас. Ив. Немировича-Данченко.
Была и такая встреча, о которой он позднее вспоминал с
неприязнью - речь идет о визите в посольство протоиерея
о. Иоанна Восторгова (1866-1918), известного настоятеля
Храма Василия Блаженного в Москве, бывшего одновре-
менно председателем Московского отделения черносотен-
ного Союза русского народа. Отец Иоанн, основная цель
визита в Японию которого состояла в привлечении новых
сторонников к Союзу, не нашел отклика своим идеям сре-
ди сотрудников посольства, как и поддержки своим анти-
семитским заявлениям, сделанным им во время устроен-
ного ему приема в посольстве. В состоявшейся затем при-
ватной беседе Васкевич заявил о. Иоанну, что лично для
него «несть ни эллина, ни иудея», и евреев, воспитанных
на русской культуре, учившихся в русских школах, он
213
считает «теми же русскими, так же любящими свою роди-
ну и желающими ей не меньше добра, чем другие»28. Та-
кая позиция российского государственного чиновника была
в те годы редкостью, что лишь добавляет уважения к че-
ловеку, не боящемуся заявить о ней открыто.
Большое впечатление на Васкевича произвели похо-
роны императора Мэйдзи, свидетелем которых он был и
о чем оставил подробное описание в своих «Воспомина-
ниях». В частности, им было отмечено, что, помимо дип-
ломатического корпуса, в траурной церемонии участво-
вали члены королевских домов: от Англии — принц Кен-
тский, от Германии - принц Генрих Прусский (брат
кайзера Вильгельма), от Испании - принц Бурбонский,
и только от России не был соблюден «этот декорум».
Подобное игнорирование церемонии представителями
дома Романовых было немедленно истолковано всеми
присутствовавшими как некий вызов, похожий на от-
местку за поражение в недавней войне. В итоге венок от
имени России возлагал посол Н.А. Малевский-Малевич,
шедший «в хвосте этой процессии»29. Незадолго до того
Васкевич присутствовал также не похоронах архиепис-
копа Николая Японского, которому уделено немало теп-
лых слов в его «Воспоминаниях». Хоронили Николая с
особой торжественностью, и на его могилу был специаль-
но прислан венок тогда еще живым императором Мэйдзи.
К этому периоду относится знакомство П.Ю. Васке-
вича с Д.И. Абрикосовым и со многими другими колле-
гами, позднее вновь встреченными им в Китае и в Япо-
нии в годы эмиграции.
Дайрен
В августе 1917 года, когда в Петрограде была в самом
разгаре борьба за власть «двух К» — премьера А.Ф. Ке-
ренского и генерала Л.Г. Корнилова, Васкевич получает
назначение консулом в город Дайрен, где он проработал
семь с половиной лет, вплоть до официального закрытия
консульства в начале 1925 года в связи с признанием
Японией советского правительства. С этим назначением
в его жизни началась «самая тяжелая и неприятная
полоса»: в Маньчжурии появились первые беженцы из
214
России, при этом они, как правило, рассчитывали на
получение помощи от консульства, которую российский
консул не всегда мог им предоставить. Тем не менее Вас-
кевич стремился по возможности принять участие в судьбе
русских эмигрантов, оказавшихся в Дайрене, сознавая,
что для них он был фактически последней надеждой как
единственный официальный российский представитель,
с мнением которого считались местные чиновники.
В архиве Гуверовского Центра Стэнфордского уни-
верситета (США) сохранилась телеграмма, посланная от
имени О.Д. Дурново, руководившего переселением час-
ти русских эмигрантов в Канаду, русскому финансово-
му агенту в Нью-Йорке С.А. Угету с просьбой предоста-
вить дополнительные средства для организации выезда
группы беженцев из Дайрена в Кобе (Япония), с помет-
кой генерального консула: «В целях успешности эмиг-
рации ходатайство Дурново прошу удовлетворить. Вас-
кевич». Из материалов последующей переписки явству-
ет, что просьба была удовлетворена и деньги получены.
Очевидно, подобных случаев было в те годы не мало30.
Периодически бывали и различные «нештатные» си-
туации, как, например, возникшая необходимость стро-
ительства нового здания для консульства. Среди бежен-
цев объявился старый владелец, который предъявил
бумаги, из коих следовало, что здание, где издавна раз-
мещалось консульство, не является собственностью рос-
сийского правительства, но лишь было арендовано им
на длительный срок под условием ежегодного возобнов-
ления контракта. Теперь владелец желал прервать арен-
ду, и в итоге пришлось срочно искать новое помещение.
По счастью, еще с дореволюционных времен консуль-
ство арендовало у японской администрации земельный
участок в центре города, обязуясь платить за него еже-
годно сумму в 700 иен. После революции таких средств
консульство не имело, но каким-то образом участок ос-
тавался незанятым. Тогда Васкевич обратился в муни-
ципалитет с просьбой отсрочить очередные платежи, а
также разрешить продать часть участка, чтобы на ос-
тавшейся построить новое здание для консульства. Пе-
реговоры увенчались успехом, при этом японские влас-
215
ти поставили лишь одно условие: участок продается не
частному лицу, а официальному учреждению. Васкеви-
ча это устраивало, так как снимало с него подозрение в
возможном наличии спекулятивного интереса к сделке.
Покупку совершило Восточно-колонизационное обще-
ство, являвшееся основным проводником японской по-
литики по заселению Южной Маньчжурии, причем вып-
лаченная сумма в размере 150 тысяч иен значительно
превысила ожидаемый результат. За сто тысяч иен на
оставшемся участке было выстроено трехэтажное зда-
ние с квартирами и обстановкой для всех служащих
консульства, а оставшиеся пятьдесят тысяч иен были
положены под процентный рост как капитал на случай
ремонта и других нужд. Добрые отношения с руководством
этого общества сохранились у Васкевича на долгие годы,
и в дальнейшем он не раз прибегал к его помощи для по-
лучения кредитов при проведении различных сделок31.
Однажды в консульство обратился некто Нахабов, вы-
дававший себя за агента казачьего атамана Г.М. Семено-
ва, требовавший содействия в получении на таможне ка-
ких-то не принадлежащих ему грузов. Помощи он не по-
лучил, но вскоре после этого в консульство поступила офи-
циальная бумага за подписью Семенова и начальника его
канцелярии генерала Афанасьева, в которой сообщалось,
что Васкевича ждет военно-полевой суд за неоказание со-
действия их агенту. Разумеется, никакого суда в итоге не
было, и бумагу в обычном порядке приобщили к архиву.
После прекращения деятельности представительств
бывшей Российской империи на территории Японии и
подвластных ей районов Китая и Кореи Васкевич, ока-
завшись не у дел, купил недалеко от Дайрена, в местеч-
ке Инченцзы, участок земли и стал фермером. Будучи
от природы в известной степени фаталистом, он считал,
что «жизнь каждого из нас преисполнена случайностей»
и человеку следует поэтому быть постоянно готовым к
любым возможным переменам, чтобы неожиданный по-
ворот событий не застал его врасплох. Рассматривая
происходящие события как очередной виток перемен,
он расстался с дипломатическим мундиром и полностью
отдался новому занятию: разведению в Инченцзы фрук-
216
тового сада, став, таким образом, «одним из первых са-
доводов на Квантуне» (южная оконечность Ляодунско-
го полуострова, на котором расположены Порт-Артур,
Дайрен и Инченцзы. — П.П.). В ожидании того, когда
посаженные им деревья дадут плоды, Васкевич на ак-
ционерных началах организовал молочную ферму «с че-
тырьмя компаньонами о четырех коровах», к которой
позднее добавились разведение кур, коз и свиней, а так-
же пасека. В управлении сложным хозяйством ему по-
могала сестра Ольга Юрьевна — та самая, что некогда
дала сто рублей на дорогу до Владивостока. Она еще до
революции переехала к брату в Маньчжурию и с тех пор
жила в его доме. Брат и сестра были всю жизнь очень
дружны, о чем свидетельствуют сохранившиеся фото-
графии, а также теплые слова в «Воспоминаниях» в адрес
покойной к тому времени Ольги Юрьевны.
В Дайрене Васкевич с партнерами открыли молоч-
ный магазин, который быстро стал популярен среди
русских эмигрантов. Вот как пишет об этом один из
мемуаристов русской эмиграции И.И. Серебренников,
живший там в те годы: «...мы лишь снимали... комнату,
а стол решили иметь свой. Организовать таковой было
не трудно: недалеко от нас находился молочный мага-
зин, принадлежавший бывшему русскому консулу в Дай-
рене, г. Васкевичу, и русская кондитерская и булочная,
и мы могли обеспечить себя молоком, мясом и хлебом»32.
Летом свой дом на молочной ферме Васкевич сдавал
дачникам. Среди них был и бывший атаман Семенов,
который снимал две комнаты за 200 иен в месяц и при
этом был одним из наиболее неаккуратных плательщи-
ков, косвенно опровергая тем самым популярные среди
эмигрантов слухи о наличии у него больших запасов
золота. Теперь, когда ситуация изменилась, Васкевич
спросил однажды Семенова, как мог он окружать себя
сомнительными личностями, подобными вышеупомяну-
тому Нахабову, и услышал в ответ, что поскольку Наха-
бов пожертвовал на борьбу с большевиками сто тысяч
рублей и «выявлял себя их ярым противником», это, по
представлению Семенова, снимало лишние вопросы33.
Любопытно мнение Васкевича о самом атамане Семено-
217
ве, которого он считал запасным японским козырем про-
тив большевиков на случай внезапного аннулирования
последними итогов Портсмутского договора относитель-
но Южной Маньчжурии и Южного Сахалина (букваль-
но: Семенов как «дипломатический шахматный ход»).
Васкевич считал, что японцы в Семенове «склонны были
видет... своего рода Хитлера (так!), который сумеет по-
вести массы русского населения против большевиков,
но атаман есаул Семенов был далек от капрала Хитле-
ра (т.е. Гитлера. — ПЛ.), чтобы оставить после себя
крупный след в истории революции, когда возможны
всякие неожиданности»34.
Жизнь в эмиграции людей, оторванных от родины и
привычного уклада, потерявших надежду на скорое воз-
вращение, обусловила особую роль православной церк-
ви как некоего объединяющего центра, сплачивающего
тех, кто оказался на чужбине. Эмигранты повсюду стре-
мились к созданию новых церквей и храмов, насколько
позволяли им это материальные возможности и полити-
ка местных властей. Не был исключением и Дайрен. В
списках православных прихожан, вносивших в приход-
скую кассу посильные суммы на строительство и после-
дующее обновление храмов, регулярно встречается и имя
П.Ю. Васкевича. Необходимо отметить, что, судя по
публикациям списков пожертвователей в вестнике япон-
ской православной церкви «Сэйкё дзихо», временами
Васкевич оказывался в числе самых щедрых: в ведомо-
стях против его имени значится иногда 3, иногда 5 иен,
тогда как основные пожертвования составляли 0,5—2 иен.
Больше, чем он, передавали церкви только известный
на Дальнем Востоке предприниматель Чурин и атаман
Семенов, состоявший на фактическом содержании у
японской администрации в Маньчжурии35.
Снова в Японию
Постепенно режим в Маньчжурии начал ужесточать-
ся, и Васкевич все чаще подумывал о переселении в ка-
кое-нибудь другое, более спокойное и безопасное место.
Около 1938 года он продал ферму и переехал вместе с
сестрой в Какахаси — морской курорт близ Дайрена, где
218
приобрел доходный дом с виноградником. Там же, в
Как ах ас и, вскоре появился и атаман Семенов, чей но-
вый дом ♦значительно уступал» дому Васкевича (что,
по мнению последнего, опять-таки опровергало версию
о наличии у Семенова царского золота). Они по-прежне-
му поддерживали добрососедские отношения и изредка
навещали друг друга, что в свою очередь дало повод
некоторым из местных русских эмигрантов считать Вас-
кевича сотрудником Семенова. Все это время Васкевич
несмотря на возраст (ему уже было за 60) продолжал
мечтать о путешествиях, вспоминая странствия по свету,
которыми так полна была его молодость.
Неожиданно, как это часто бывало в его судьбе, под-
вернулся случай, о каком в другое время нельзя было
бы и мечтать, сделавший реальным то, что казалось
невозможным. Прочитав однажды в газетах, что в Кобе
готовится спуск на воду пассажирского лайнера, пред-
назначенного для кругосветных путешествий, Васкевич
загорелся идеей отправиться на нем в океанский круиз.
Финансовая проблема была им решена неожиданно бы-
стро благодаря встрече с местным представителем паро-
ходного общества, выразившим желание приобрести дом
Васкевича в Дайрене. Сделка была совершена за трид-
цать тысяч иен с приложением билета на судно 1-го клас-
са, стоившего три тысячи иен. Через несколько дней
Васкевич уже был в Кобе, откуда началось его трехме-
сячное путешествие, в ходе которого он посетил Гонолу-
лу, Сан-Франциско, Лос-Анджелес, ряд городов на по-
бережье Южной Америки и Африки, Таити, о. Цейлон
и другие места. Рассказы о путешествии были им по-
зднее опубликованы в нескольких номерах газеты «Хар-
бинское время», начиная с 21 января 1940 года, и при
этом он уделил немало места описанию самого парохо-
да, ставшего своего рода рекламой «достижений Япо-
нии в области судостроения и художественного вкуса»36.
Среди увеселений для пассажиров на пароходе был му-
зыкальный салон, в котором на протяжении всего круи-
за играла японская пианистка по фамилии Иноуэ, ис-
полнявшая также и русскую классику (Васкевич специ-
ально отметил тот факт, что пианистка была в Токио уче-
ницей русского педагога, эмигрантки О.Н. Тодорович).
219
В Кобе Васкевич вернулся, преисполненный самых
лучших чувств к японцам за предоставленную «возмож-
ность получить во время путешествия удовольствие выс-
шего порядка». Своими впечатлениями он поделился с жив-
шей неподалеку от Кобе, в местечке Сузурандай, япон-
ской вдовой своего сослуживца по посольству в Токио
В.А. Скородумова (1880—1932), бывшего в разные годы
консулом в Кобе, Фузане и Нагасаки. Ему очень понрави-
лось место, где находился дом Скородумовой, жившей там
вместе с тремя дочерьми, и он захотел приобрести непода-
леку участок земли. Скородумова оформила купчую, и Вас-
кевич начал готовиться к переезду из Дайрена в Кобе.
Существует еще одна версия причины отъезда Васке-
вича из Дайрена — так называемые «поиски рая на Таи-
ти». В своих «Воспоминаниях» он совершенно обходит
эту историю, но она сохранилась в изложении Д.И. Аб-
Семья консула в Кобе ВЛ Скороду-
мова: жена-японка и их дочери
Ирина, Мария, Еекатерина
рикосова, с которым
Васкевич делил тяже-
лые военные годы и
который, без сомне-
ния, мог слышать ее
♦из первых рук». В
неопубликованной
части своих мемуаров
Абрикосов излагает
события следующим
образом37.
По версии Абрико-
сова, к путешествию
Васкевича подтолк-
нула мысль о возмож-
ности уединения и
«обретения рая» на
одном из островов Ти-
хого океана, подаль-
ше от людей. Здесь
следует отметить, что
к середине 1930-х го-
дов многие эмигран-
ты постепенно начали
220
свыкаться с мыслью о невозможности вернуться в бли-
жайшее время в Россию. Когда же в Европе и Азии ста-
ло чувствоваться приближение мировой войны, многие
задумались о приюте и спасении в далеких, затерянных
уголках мира. Как писал об этом в мемуарах один из
немногих уцелевших Романовых, великий князь Алек-
сандр Михайлович, отражая общую смуту, царившую в
умах эмиграции, «далекий остров где-нибудь на Тихом
океане был бы самым подходящим местом для человека,
жизнь которого была исковеркана колесами истории»38.
Итак, как пишет Абрикосов, Васкевич, поразмыслив,
продал свой дом и сад в Какахаси и, собрав имевшиеся
деньги, отправился через Японию навстречу новой жиз-
ни. Будучи проездом в Кобе, где он ожидал ближайшее
рейсовое судно, следующее до островов Французской По-
линезии, Васкевич встретился с жившими там русски-
ми, в том числе с семьей В.А. Скородумова (до этого
места обе версии совпадают), с которыми поделился свои-
ми планами жизни а-ля Гоген. Знакомые советовали ему
остаться в Кобе, где была большая колония русских
эмигрантов, многие из которых знали Васкевича по
Дайрену. Окрестности Кобе настолько пленили роман-
тическую натуру Павла Юрьевича, что он еще до отъез-
да в путешествие приобрел здесь участок земли «на вся-
кий случай», рассчитывая если не жить здесь, то когда-
нибудь его выгодно продать. Его путешествие заверши-
лось довольно скоро и с весьма неожиданным финалом.
«Рай на острове» на поверку оказался больше похожим
на адское место, в чем Васкевич сразу же убедился, едва
сошел с корабля на берег. В годы действия в США анти-
алкогольного законодательства, ограничивающего по-
требление и продажу населению спиртных напитков,
Таити превратился в место, куда состоятельные амери-
канцы приезжали развлечься среди обилия дешевых
французских вин и нетребовательных аборигенок. Как
рассказывал впоследствии Абрикосову якобы сам Вас-
кевич, он сразу же понял, что только немедленный отъезд
может спасти его от скорого превращения в законченно-
го алкоголика, обремененного к тому же гаремом. На
его счастье, на судне, которым он прибыл на остров,
221
случился мятеж, вследствие чего оно задержалось в порту
на несколько дней, и после подавления мятежа Васке-
вич смог уехать обратно в Японию на том же корабле (в
противном случае ему пришлось бы ждать целых три
месяца до следующего рейса)39.
Так или иначе, но, вернувшись из круиза снова в Дай-
рен, Васкевич решил прекратить на этом свои поиски
«тихого места», ибо ему очень запала в душу мысль «за-
канчивать свои годы у подножия трех вековых сосен»,
росших на участке, купленном им в Сузурандае. Ликви-
дировав имущество в Какахаси, он занялся обустрой-
ством земельного участка в Сузурандае. К сожалению,
когда дом был готов, сестра Васкевича скончалась, и
ему предстояло одиночество. На участке рядом с домом
он развел огород, собираясь вновь зажить размеренной
сельской жизнью. Будучи человеком необычным, в на-
туре которого причудливо сочетались юношеская роман-
тичность мыслей и педантичная регламентированность
жизни в быту, Васкевич скоро заслужил себе среди рус-
ских эмигрантов славу «оригинала». Работа на огороде
полностью захватила его, и Васкевич неустанно реко-
мендовал всем знакомым русским следовать его приме-
ру, уверяя всех в необычайной полезности, в том числе
и нравственной, физического труда40.
Став убежденным вегетарианцем, Павел Юрьевич по-
свящал огородным делам все свободное время и мог без
устали говорить на различные темы, прямо или косвен-
но связанные с сельским хозяйством. Первое время он
жил один, но с началом войны, узнав о неприятностях,
возникших у Абрикосова в Токио с местными властями,
он пригласил своего коллегу и бывшего начальника по-
селиться вместе. Абрикосов с благодарностью принял это
предложение и вскоре, получив специальное разрешение
в полиции на переезд, он перебрался из Токио в Кобе41.
Война и послевоенные годы
По мере того как война затягивалась, положение ино-
странцев в Японии осложнилось. Это коснулось не толь-
ко граждан «враждебных стран ABCD» (под этой аббре-
виатурой подразумевались «America — Britain - China —
222
Dutch», то есть США, Великобритания, Китай и Нидер-
ланды), но постепенно стало затрагивать даже предста-
вителей нейтральных государств, к каковым в качестве
«лиц без гражданства» были причислены и русские эмиг-
ранты42 . Одним из первых ограничений был запрет на
свободу передвижения: так, для поездки из Кобе в со-
седний город Осака нужно было получать специальное
разрешение в полиции. Все эмигранты обязаны были
отныне регулярно являться в полицию для отметки либо
принимать непосредственно у себя дома непрошеных
«визитеров». Многие полицейские (люди, как правило,
небогатые) любили под видом несения служебных обя-
занностей заходить в дома к иностранцам, где всегда
подолгу сидели, пили чай, ели хозяйское угощение и
вели нескончаемые разговоры, всячески оттягивая мо-
мент ухода. Обычно, как пишет Абрикосов, эти разгово-
ры брал на себя Васкевич, чье знание языка и японских
обычаев было несравненно лучше. Неожиданно приго-
дился и огород: очень часто, чтобы поскорее выпрово-
дить незваного гостя, ему вручались «в подарок» мор-
ковь или пучок лука, и тогда следующие несколько дней
проходили спокойно. Хуже было, когда полицейские
приходили группами; тут уже одним подарком отделать-
ся было невозможно (а иногда было попросту нечего
дать), и тогда Васкевич, искусно уходя от разговоров на
политические темы, переводил беседу снова на свой ого-
род, рассказывал о различных способах ухаживания за
ним (о чем он мог говорить часами).
Но однажды и эта спасительная тема не помогла.
Пришедшие с обыском (возможно, по чьему-то доносу)
полицейские обнаружили у Васкевича радиоприемник с
диапазоном приема коротких волн, иметь который было
строжайше запрещено. Несмотря на то что радио уже
давно не работало на коротких волнах, а сам приемник
был сломан, подозрения полицейских возросли, и они
начали тщательно обшаривать дом. В ходе обыска ими
была найдена географическая карта, показавшаяся вдруг
чрезвычайно подозрительной, так как на ней Япония
была соединена с Германией линией, пересекающей тер-
риторию СССР в районе Памира и Средней Азии. Вооб-
разив, что перед ними лежит некий секретный страте-
223
гический план, полицейские забрали с собой и карту, и
хозяина в отделение для подробного допроса. Васкевич
долго не мог понять, что они от него хотят узнать. По
его словам, в японских газетах, которые он регулярно
читал, был опубликован план соединения Токио с Бер-
лином прямой дорогой через Азию после победы в вой-
не, и якобы он, Васкевич, мечтал быть первым путеше-
ственником, который мог бы проехать этим маршрутом.
Подобные объяснения, однако, мало помогли, и, как
писал об этом Абрикосов, он «никогда не видел своего
друга таким испуганным. Уходя, он не думал, что смо-
жет вернуться назад». Продержав арестованного несколь-
ко часов в участке, его наконец отпустили домой. Ста-
раясь запутать и одновременно запугать старика, на доп-
росах его обвиняли во всех смертных грехах вплоть до
«государственной измены», хотя Васкевич не являлся
подданным Японии и, следовательно, этому государству
изменить не мог.
Как только немного улеглась тревога, вызванная кар-
той «путешествия через Азию», возникла другая: нуж-
но было срочно построить бомбоубежище. Япония все
чаще подвергалась угрозе воздушных налетов, и всем
домовладельцам было предписано подготовить к указан-
ным срокам индивидуальные бомбоубежища. Тут уже
невыполнение приказа могло грозить самыми суровыми
последствиями. К счастью, Васкевич, который долго
прожил на Востоке и хорошо знал японскую психоло-
гию, понимал, что, когда никто толком не знает, как
должно выглядеть бомбоубежище, важен сам факт ис-
полнения приказа. Ему, «никогда не испытывавшему
недостатка в идеях» (слова Абрикосова), пришла мысль
и тут использовать огород. Комиссии, пришедшей для
проверки, показали... погреб для хранения навоза, ко-
торый был тут же официально одобрен как вполне дос-
тойное средство защиты от американских авиабомб.
Тем временем война шла к концу и перспектива по-
ражения Японии становилась все очевиднее. Участились
налеты американской авиации, ставшие особенно ин-
тенсивными весной 1945 года. После нескольких осо-
бенно разрушительных налетов, уничтоживших ряд
224
жилых кварталов Кобе, многие эмигранты остались без
домов. Среди этих пострадавших были Н.И. Бок с суп-
ругой, которые переехали в Кобе во время войны из
города Такаока. Васкевич по просьбе Абрикосова раз-
решил чете Бок поселиться у себя. Так домик в Сузу-
рандае временно пополнился еще двумя жильцами.
После 1945 года Д.И. Абрикосов начал готовиться к
отъезду из страны. Наличие старых связей облегчило
ему получение американской визы, и в ноябре 1946 года
Васкевич в последний раз обнял своего навсегда уезжав-
шего товарища. Незадолго до смерти Абрикосов при-
слал Васкевичу письмо, где признавался, что скучает
без пилы и топора, которыми привык орудовать в Сузу-
рандае43. Оставшись один, Васкевич прожил в Кобе еще
двенадцать лет, по-прежнему ежедневно работая на ого-
роде и по воскресеньям встречаясь за чашкой чая у так
полюбившегося ему семейства Морозовых. Он дарил
детям Морозова свои книги по садоводству и русской
истории, вспоминал в разговорах о своем участии в рус-
ско-японской войне, обсуждал с ними последние поли-
тические новости. Позиция Васкевича при этом была не-
изменно антисоветской, а значит, прояпонской. Так, по
словам сына Ф.Д. Морозова, Валентина Федоровича
Морозова (1911-1999), Васкевич отрицательно отнесся
к оккупации Советским Союзом Курильских островов,
считая эту акцию нелегитимной, нарушающей прежние
договора между Японией и Россией.
В последние годы жизни Павел Юрьевич нуждался в
средствах. На выручку приходил все тот же сосед Моро-
зов, хотя, бывало, его и раздражало «неумение» (как он
считал) Васкевича бережливо тратить деньги (как вид-
но, прагматизм и рациональное начало так и не сумели
взять окончательный верх в натуре Павла Юрьевича)44.
Вскоре после войны Васкевич узнал о том, что в постро-
енном им здании русского консульства в Дайрене (после
занятия города частями Красной армии) разместилось
управление НКВД и подвал дома был превращен во вре-
менный каземат. Дошло до него также известие об аре-
сте атамана Семенова, и, видимо, он в душе не раз пора-
довался тому, что сам вовремя покинул Маньчжурию45.
225
Васкевич по-прежнему увлекался фотографией; с возра-
стом он начал собирать коллекцию открыток с видами
Японии, а позднее фотографии японских «кинозвезд».
В его альбомах сохранились снимки Ямада Исудзу, Хара
Сэцуко, Такаминэ Хидэко, Миякэ Кунико, Уэхара Кэн,
Сабури Син и других известных японских актеров 1940—
1950-х годов. По словам дочери Морозова И.В. Барнс,
он иногда показывал ей портреты японских красавиц,
спрашивая, какая из них ей больше нравится.
Сохранилось очень мало материалов, касающихся
семейной жизни П.Ю. Васкевича. Известно, что он был
женат, но рано овдовел. Единственная дочь Тамара со-
всем юной умерла в Китае. Больше он не женился и до
конца своих дней оставался одиноким. В Шанхае у Пав-
ла Юрьевича проживала племянница Ида (полное имя -
Еликонида Николаевна Ткаченко-Карамзина, 1904-
1988), дочь его старшего брата Николая. После начала
Первой мировой войны Николай Юрьевич Васкевич ушел
на фронт, а свою дочь Иду он незадолго до этого отпра-
вил с теткой Ольгой Юрьевной Васкевич в Маньчжу-
рию, считавшуюся тогда сравнительно безопасным мес-
том. Спустя несколько лет, уже будучи взрослой, Ида
поселилась в Шанхае, где работала бухгалтером в круп-
ной швейцарской компании. В Китае она вышла замуж
за доктора Л. Ткаченко, родила сына Володю, но вскоре
овдовела. После войны семья была разлучена, и сын Иды,
которому было тогда около 20 лет, оказался впослед-
ствии в Советском Союзе. Она же сама некоторое время
продолжала жить в Шанхае, но позднее ей удалось вме-
сте с другими русскими эмигрантами выехать на остров
Тубабао (Филиппины), где беженцы из числа так назы-
ваемых перемещенных лиц ожидали решения Между-
народным Красным Крестом своих судеб. Пробыв там
около двух лет и получив наконец разрешение на въезд
в США, Ида по пути в Америку заехала в Японию, где
она в последний раз виделась в Кобе со своим дядей.
Именно она наряду с семьей Морозовых в конце жизни
Васкевича оказалась его главной кормилицей, оплачи-
вавшей его долги за дом и высылавшей ему ежемесяч-
ный пенсион в размере 50 долларов46. Более близких
15 Япония
226
родственников у Васкевича к тому времени не остава-
лось, и к Иде должно было отойти то небольшое имуще-
ство, которое он имел. Основные надежды Васкевич воз-
лагал на продажу своей коллекции картин и других про-
изведений японского и китайского искусства, но в пос-
левоенной Японии покупатели на антиквариат никак не
находились, и коллекция осталась в итоге непроданной.
Последние годы жизни Васкевич, которому уже тогда
перевалило далеко за семьдесят лет, держал экономку -
пожилую японку, вдову его дайренского знакомого,
швейцарца по фамилии Меклер. Вдова Меклер (ее япон-
ское имя — Нагано Симэ) до войны проживала в Нагаса-
ки, где имущество ее было затем уничтожено атомным
взрывом. Тогда она обратилась к Васкевичу за помо-
щью, и он предложил ей поселиться в его доме с тем,
чтобы одновременно помогать ему по хозяйству. Ей же
в итоге досталась значительная доля имущества Васке-
вича после его смерти, так как Ида, жившая и работав-
шая в то время в США, не смогла приехать на похороны
дяди. В Америке Ида
вышла повторно за-
муж и, прожив в Нью-
Йорке около 15 лет, пе-
ребралась в Сан-Фран-
циско. Вторым мужем
Иды был Алексей Алек-
сандрович Карамзин,
внучатый племянник
Николая Михайловича
Карамзина — «после-
днего русского лето-
писца» (по выражению
историка и писателя
Н.Я. Эйдельмана)47.
Так, по словам А.А. Ка-
рамзина, огород, быв-
ший для Васкевича от-
радой в течение долгих
Одно из последних фото лет, невольно стал од-
П.Ю. Васкевича	ним из косвенных ви-
227
новников его смерти. Будучи уже в весьма преклонном
возрасте, Васкевич регулярно продолжал обрабатывать
грядки, считая, что таким образом черпает из этого ис-
точника основные жизненные силы, как уверял он сосе-
дей и знакомых. Однажды, потеряв равновесие, он упал,
серьезно при этом поранившись, произошло заражение
крови, и организм, быть может, отчасти ослабленный
вследствие жесткой вегетарианской диеты, не смог по-
бороть болезнь, и в марте 1958 года Павел Юрьевич скон-
чался.
П.Ю. Васкевич завещал после смерти его кремиро-
вать, что вызвало неожиданное противодействие со сто-
роны священника православной церкви в Кобе, отца
Михаила (Гордиенко), так как это противоречило пра-
вославному христианскому обряду. Однако Токийский
епископ Ириней позволил кремировать тело после от-
певания, что и было в итоге сделано. Хлопоты по уст-
ройству похорон взял на себя В.Ф. Морозов. Место для
могилы было выбрано им на Иностранном кладбище
Кобе, неподалеку от покоящихся там же бывшего кон-
сула В.А. Скородумова и других русских эмигрантов.
15
Глава VII
Русская колония в Кобе. Из истории пос-
лереволюционной эмиграции
Японское «окно в Европу»
Главным требованием «ансэйских договоров»1, зак-
люченных Японией с правительствами США, России,
Англии, Франции и Голландии, было открытие некото-
рых японских портов для захода в них зарубежных су-
дов. Первыми такими портами после 1859 года стали
Нагасаки, Канагава (впоследствии Иокогама) и Хакода-
те. На очереди было также открытие в 1863 году Осака
и еще одного порта в окрестностях старинного города
Хёго на берегу Внутреннего моря, который был назван
впоследствии «Кобе» (этот топоним происходит от на-
звания небольшой деревушки Камбе, находившейся не-
подалеку). Однако из-за обострения внутриполитической
обстановки в Японии, вылившегося в итоге в реставра-
цию Мэйдзи 1868 года, которая сопровождалась полной
сменой власти в стране, открытие обоих названных пор-
тов произошло на пять лет позднее, чем намечалось, то
есть также в 1868 году. Для того чтобы добиться у зару-
бежных правительств разрешения на такую отсрочку, в
Америку и страны Европы (в том числе и в Россию) еще
правительством сёгуна в 1861 году были направлены спе-
циальные миссии, в одну из которых входил совсем мо-
лодой тогда Ю. Фукудзава (1835-1901) — будущий зна-
менитый просветитель-западник, основатель первого ча-
стного университета в Японии «Кэйо Гидзюку» (1868)2.
Первым губернатором вновь учрежденной префекту-
ры Хёго, где молодой город Кобе скоро начал играть
главную роль, был назначен в феврале 1868 года Ито
Сюнсуке, более известный в Японии и остальном мире
229
под именем виконта (позднее князя) Ито Хиробуми
(1841—1909). Это был выдающийся политический дея-
тель эпохи Мэйдзи (1868—1911), в молодости получив-
ший образование в Англии, что позволило ему со време-
нем стать одним из авторов японской Конституции3.
Японцы высоко чтут его заслуги, что отразилось в со-
здании памятника, который по сию пору украшает пло-
щадь перед зданием парламента в Токио4. Во многом
благодаря ему город Кобе, возникший практически на
пустом месте, историческим центром которого стала тер-
ритория иностранного сеттльмента, вскоре стал не про-
сто «городом» в полном смысле этого слова, но и одним
из символов обновления Японии, ее интернационализа-
ции, воротами, через которые западная культура прони-
кала в еще недавно закрытое японское общество.
С 1870 года была установлена постоянная телеграф-
ная связь Кобе с соседним городом Осака, в 1874 году
туда пошли первые поезда, ас 1876 года была проложе-
на железная дорога между Кобе и древней столицей
Киото. Порт Кобе быстро рос и уже в конце XIX века
вышел на второе место в Японии по объему торгового
оборота, уступая только Иокогаме. Впрочем, особой кон-
куренции между этими городами не наблюдалось благо-
даря четкому распределению торговых функций: Иоко-
гама специализировалась в основном на вывозе отече-
ственных товаров и сырья, а Кобе - на ввозе изделий
импорта. Это разделение произошло благодаря возник-
шему здесь с самого начала иностранному сеттльменту,
ибо именно внешняя торговля стала основным факто-
ром будущего роста и процветания Кобе. С 1889 года
между двумя главными портами страны была проложе-
на железная дорога, что очень способствовало развитию
национальной экономики.
Первые иностранцы появились в Кобе уже с момента
официального открытия порта в январе 1868 года5. Стати-
стика показывает, что уже через десять месяцев в Кобе
проживало 470 иностранных подданных, из которых 240
были китайцами, а среди прочих зафиксировано 116 ан-
гличан, 61 американец, 36 немцев, 19 французов, 36
португальцев6. В 1872 году здесь была построена первая
230
церковь (Union Church), строительство которой обошлось
тогда всего в 4,2 серебряных доллара. Право экстерри-
ториальности иностранцев, проживающих в сеттльмен-
те, придавало ему особую привлекательность в глазах
зарубежных торговцев. В отличие от Иокогамы, где уп-
равление было сосредоточено в руках японской админи-
страции, Кобе с самого начала обзавелся муниципаль-
ным советом консулов, который впоследствии и обла-
дал здесь всей полнотой власти на протяжении 30 лет.
Одним из последствий такого исключительного положе-
ния стал отток в Кобе иностранцев из соседнего города
Осака (напомним, открыты они были одновременно)
несмотря на наличие там большого порта и развитой
инфраструктуры. Например, в 1878 году в Осака раз-
мещалось всего 5—6 иностранных торговых компаний,
а прочие (числом в несколько раз больше) сосредото-
чились в Кобе, где на тот момент проживало около 250
западных иностранных граждан (не считая китайцев)7.
Впоследствии это привело к тому, что иностранный сет-
тльмент Осака (в районе Кавагучи) постепенно начал хи-
реть и со временем самоликвидировался.
В дальнейшем динамика численности иностранного
населения Кобе показывает тенденцию устойчивого рос-
та, и к 1899 году, когда в Японии были пересмотрены
на новых условиях международные договора, заключен-
ные в прежнюю эпоху (тогда же иностранные поселения
лишились, в частности, права самоуправления, консуль-
ского суда и других признаков экстерриториальности),
в Кобе проживало уже 940 европейцев и американцев, а
в 1912 году — 1700 представителей западных держав.
Консульскому совету удалось создать условия для нор-
мального функционирования целого города, и в первую
очередь самого иностранного сеттльмента, тем самым спо-
собствуя распространению его славы как «образцового
сеттльмента» на Дальнем Востоке, что было специально
подчеркнуто в речи французского консула, произнесен-
ной им на церемонии по случаю отмены права экстерри-
ториальности в 1899 году8. Интересно, что среди зару-
бежных стран первой идею пересмотра неравноправных
договоров, и в частности снятие права экстерриториаль-
231
ности, официально одобрила и признала Мексика. При
этом, согласно новому договору, отныне мексиканские
граждане в Японии могли «свободно перемещаться по
всей территории страны, торговать где хотят, владеть
любым имуществом»9. Однако справедливость требует
отметить, что коль скоро на тот момент в Японии посто-
янно проживал всего один (!) мексиканский гражданин,
то даже в случае отмены экстерриториальности риск для
правительства Мексики был не слишком велик и одно-
временно при этом можно было красиво соблюсти про-
возглашаемый принцип равенства10.
В годы Первой мировой войны число иностранцев, про-
живающих в Кобе, увеличилось и составляло в 1915 го-
ду — 2617 человек (без китайцев), а в год окончания
войны (1918) в Кобе было зарегистрировано 2100 ки-
тайцев и 2462 подданных из 29 стран Европы и Амери-
ки. В то время наряду с физическими лицами там также
были размещены представительства 55 различных торго-
вых и промышленных зарубежных компаний. Несмотря
на общее сокращение торговли со странами воюющей Ев-
ропы, общий объем торгового оборота Кобе почти не пост-
радал и достиг в том же 1918 году 36 638 млн иен.
Появление в Кобе русских произошло позднее, чем
там обосновались представители других западных стран.
Данные переписи зарубежных граждан в 1872-1873 го-
дах отмечают наличие в Кобе двух российских поддан-
ных, что составляло менее одного процента от тогдаш-
него общего числа иностранцев. В последующие два де-
сятилетия число россиян, проживавших в Кобе, не пре-
вышало десяти человек. Однако для нас интересен тот
факт, что когда 19 августа 1875 года был заключен до-
говор о превращении участка размером 9000 цубо (1 совр.
цубо = 3,306 м2) в площадку для отдыха горожан, став-
шую первым официально учрежденным парком в Кобе,
среди лиц, подписавших договор, есть и упоминание об
участии русского представителя11.
Нельзя не отметить, что почти все описания Кобе,
сделанные в те годы немногочисленными российскими
путешественниками, содержат восторженные эпитеты в
адрес города: все считали его наиболее «вестернизиро-
232
ванным» местом в Японии, а значит, и наиболее удоб-
ным и приятным для жизни иностранцев. В 1891 году
Кобе посетил наследник российского престола цесаре-
вич Николай. Сопровождавший наследника в этом путе-
шествии князь Э.Э. Ухтомский, выполнявший по совмес-
тительству функции историографа плавания, оставил одно
из первых описаний Кобе, опубликованных в России:
Расположенный несколько восточнее Хиого (Хёго. -
7Z.7I.), относительно новый город Кобе вмещает, кроме ту-
земцев, до 600 европейцев и американцев, а также около
тысячи сынов Небесной империи (Китая. - П.П.). Первое
обстоятельство в значительной степени объясняет образцо-
вое устройство его, так как забота о нем поручена не толь-
ко губернатору, но и консулам: гладкие, точно паркет, ши-
рокие улицы-аллеи тянутся от моря до близких холмов;
всюду много зелени и даже газоны. Английская колония
завела тут и «cricket-field», и яхт-клуб, и пляж для купа-
ния. Увитые плющом комфортабельные виллы должны уве-
личивать в глазах иностранца прелесть пребывания в этом
порту, славящемся хорошими климатическими условиями12.
В дальнейшем все русские, посещавшие город Кобе,
удостаивали его многочисленных похвал. Так, по мне-
нию журналиста и путешественника, сотрудника Импера-
торского географического общества Д.И. Шрейдера, дваж-
ды побывавшего в Японии (в 1891 и 1893 годах), если
соседняя и более древняя Осака была «неживописна» и
для туриста «по внешности мало интересна», то «город
Кобе - действительно красив... по внешнему виду он
скорее напоминает собой какой-нибудь европейский
курорт, чем отдаленный городок Дальнего Востока.
Дома — совсем европейского стиля - поражают своей
красотой и изяществом»13.
Вскоре Кобе становится непременным объектом по-
сещения всех русских путешественников, дипломатов,
правительственных чиновников. Это легко понять, ибо
через его гавань отныне лежат пути всех основных мор-
ских трасс - из Шанхая, Гонконга, Сиэтла, Сингапура
и других городов.
Постепенно численность русской колонии в Японии,
и в частности в Кобе, начинает расти, чему в немалой
степени способствовало общее улучшение торговых и
233
дипломатических отношений между двумя странами
(лишь ненадолго прерванное войной 1904—1905 годов).
Так, в 1916 году в Кобе проживало уже 62 русских (при
общем числе российских подданных в Японии 263)14, и
примерно такое же число россиян сохранялось в после-
дующие несколько лет. В связи с заключением в 1916
году союзного российско-японского договора в городе
Кобе был устроен торжественный прием, куда ввиду
сравнительной (с другими иностранцами) малочислен-
ности городские власти сочли возможным пригласить
всю русскую колонию (на тот момент в городе их про-
живало около 70 человек, включая сотрудников кон-
сульства и членов их семей).
«Три волны» русской эмиграции
Первые месяцы после Февральской революции 1917 года
и последовавшей за ней политической амнистии были от-
мечены резким увеличением числа транзитных пасса-
жиров с российским гражданством, следовавших через
Японию в западном направлении. Вскоре, однако, в Япо-
нии начинают появляться и первые «беженцы на Вос-
ток», численность которых растет с конца 1918 года пос-
ле участившихся поражений колчаковской армии и по
мере приближения «красных» частей к Владивостоку.
Интересно, что в тот момент эмигранты из России прак-
тически не рассматривали Японию как конечный пункт
своих странствий, направляясь в основном в Америку,
Австралию и даже через кругосветное путешествие в Ев-
ропу. Экзотическая романтика «страны гейш и хризан-
тем» (так в основном воспринималась в тогдашнем рос-
сийском обществе Япония) мало ассоциировалась для
беженцев с местом, где можно было обосноваться надол-
го, кроме того, играли свою роль и культурные разли-
чия, языковой барьер и многое другое. Это отчасти под-
тверждает и статистика: например, в 1918 году в Кобе
официально насчитывалось всего 52 российских поддан-
ных, то есть даже на 15% меньше, чем до революции.
Достоверно выявить динамику численности россий-
ских эмигрантов в Японии представляет сегодня весьма
сложную задачу. Причин для этого много: попытки про-
234
извольной смены эмигрантами гражданства, стремление
их уклоняться от официальной регистрации во избежа-
ние возможных репрессий и высылки из страны и т.д.
Так, например, выходцы из западных губерний Россий-
ской империи зачастую предпочитали именовать себя
за рубежом «поляками»; верующие мусульмане, многие
из которых попадали в Японию благодаря поддержке
различных исламских организаций (Ассоциация «Идель-
Урал» и др.), называли себя «татарами», а иногда «тур-
ками» (впоследствии многие мусульмане из числа быв-
ших российских подданных официально приняли турец-
кое гражданство, чем и объясняется непропорциональ-
но большое число «турецких могил» на японских клад-
бищах); исповедующие иудаизм евреи именовали себя
то «евреями», то «иудеями» (по-японски же эти слова
звучат практически одинаково). В представлении же
неискушенной в подобных тонкостях местной японской
администрации и те, и другие, и третьи, как правило,
были для японских чиновников «русскими» или «белы-
ми русскими» в противоположность «красным русским»,
то есть большевикам, что со своей стороны не раз по-
рождало дополнительную неразбериху. Отсюда возни-
кают многочисленные разночтения в цифрах, отобража-
ющих статистику эмиграции: например, по позднейшим
данным Ассоциации евреев — выходцев с Дальнего Во-
стока, только еврейских беженцев в Японии в 1917—
1918 годах насчитывалось до 5000 человек15, что как
минимум вдвое завышает реальные показатели. При
этом, однако, необходимо отметить, что далеко не все
эмигранты спешили зарегистрироваться в полиции, а
транзитные пассажиры и те, кто находился в Японии
временно, ожидая визы в Америку (но не считал себя
при этом «транзитником»), вообще не подлежали обяза-
тельной регистрации, и многие так и жили месяцами,
не фиксируя официально свое пребывание в стране16.
В середине 1920-х годов в Японии одновременно на-
ходились несколько тысяч эмигрантов из России (став-
ших с января 1925 года «лицами без гражданства», так
как Япония признала советское правительство, что ав-
томатически аннулировало официальный статус всех
235
представителей царской России), основная масса кото-
рых более или менее равномерно расселилась в круп-
ных, главным образом, портовых городах, таких как
Токио, Иокогама, Кобе, где было легче найти работу и
существовали большие, компактные поселения иност-
ранцев со своими школами и больницами. Благодаря
этому здесь было легче устроиться и тем самым снизить
уровень неизбежных на первых порах проблем, связан-
ных с адаптацией в новой культурно-языковой среде.
Так много иностранцев в течение короткого срока
никогда не прибывало в Японию. На какое-то время
русские стали в чужой стране самым многочисленным
национальным меньшинством — факт сам по себе ис-
ключительный17. Вместе с тем их число несопоставимо с
численностью русских эмигрантов, нашедших приют в
европейских странах и соседнем Китае (где только в
Харбине к началу 1920-х годов их насчитывалось более
100 тысяч). Тому были свои причины, и среди них прежде
всего следует назвать географическую, так как остро-
вное положение Японии позволяло местным властям
обеспечить более строгий контроль за нежелательной им-
миграцией; во-вторых, достаточно эффективно сработа-
ли особые ограничительные меры японского правитель-
ства, которое, боясь неконтролируемого въезда в страну
иностранцев, еще в феврале 1920 года ввело так назы-
ваемую «систему предъявления наличных денег». От-
ныне каждый прибывающий в Японию иностранец (кро-
ме транзитных пассажиров) при отсутствии у него япон-
ского гаранта должен был подтвердить таможенным
властям наличие у себя денежной суммы, эквивалент-
ной не менее 1500 японских иен (в любой из признан-
ных валют)18. Это рассматривалось как материальный
залог, достаточный для обеспечения временного пребы-
вания в стране. Далеко не каждый потенциальный им-
мигрант (и уж, конечно, мало кто из настоящих бежен-
цев) обладал необходимой суммой. Кроме того, по ори-
гинальному определению Д.И. Абрикосова, «русские
отчего-то чувствуют себя в Китае уютнее», чем в Япо-
нии19. При этом даже те из эмигрантов, кто так или
иначе сумел попасть в Японию, поначалу в больший-
236
стве своем не рассматривали ее как постоянное место-
жительство, ожидая получить со временем разрешение
на проезд в США.
В целом в истории русской колонии в Японии, и в
частности в Кобе, можно выделить три этапа ее форми-
рования, иначе говоря - «три волны» русской эмигра-
ции в Японию. В данном случае речь идет о явлении
сугубо локальном, имеющем отношение только к Япо-
нии и никак не связанном с традиционно принятым в оте-
чественной и зарубежной историографии делением на эта-
пы (периоды) истории русской эмиграции в XX веке. Эти
«три волны», или три этапа, формирования русской диас-
поры в Японии можно разграничить следующим образом:
1)	конец 1917 - первая половина 1923 года;
2)	вторая половина 1923 - конец 1930-х годов;
3)	конец 1940-х — первая половина 1950-х годов.
Водоразделом между первым и вторым этапами ста-
ло Кантоское землетрясение 1923 года, между вторым и
третьим - Вторая мировая война. В целом можно утвер-
ждать, что основная масса беженцев, сформировавшая
эмигрантскую колонию в Кобе, относится ко «второй вол-
не» эмиграции в Японию, то есть к тем, кто прибыл в эту
страну начиная с конца 1923 года.
Катастрофа 1 сентября 1923 года разделила русскую
эмиграцию на «до» и «после» землетрясения. «Первую
волну» представляли в большинстве своем люди, слу-
чайно попавшие на Дальний Восток, неприспособлен-
ные к длительной жизни в чужеродной среде, не имею-
щие необходимых профессиональных навыков и, как пра-
вило, не планировавшие селится здесь навечно, а лишь
задержавшиеся на неопределенный срок по пути в Аме-
рику или Канаду. Среди них было много представите-
лей региональной администрации царской России, мел-
ких чиновников, отставных генералов, министров раз-
личных сибирских правительств и просто горожан и кре-
стьян, сбитых с толку происходящим в России и в пани-
ке сорвавшихся с места, повинуясь общему порыву бе-
жать, а затем растерявшихся в чужой азиатской стра-
не20. Землетрясение стало для них своего рода толчком
к продолжению бегства. По свидетельству Д.И. Абри-
237
Косова — непосредственного участника этих событий,
мало кто из эмигрантов, переживших землетрясение, ос-
тался в Японии, не сделав попытку уехать. Основным
пунктом, куда из Токио и Иокогамы вывозили уцелев-
ших людей, стал город Кобе, где существовала много-
численная колония иностранцев и местная инфраструк-
тура позволяла разместить на непродолжительное вре-
мя большое число людей.
Сразу же после известия о происшедшей катастрофе
силами иностранной колонии в Кобе был создан Коми-
тет по оказанию помощи, при котором был образован
специальный Подкомитет по оказанию помощи русским
беженцам в составе шести человек под председательством
Ф. Томаса (F.G. Thomas). Правда, по другим данным,
председателем Подкомитета был (или же на деле играл
в нем ведущую роль) некто «капитан Джемс» (так его
называет Абрикосов). Об этой примечательной личнос-
ти, оказавшей столь большое участие в устройстве судеб
пострадавших от катастрофы русских беженцев, следу-
ет рассказать подробнее.
Дэвид Джеймс - влиятельный бизнесмен, представи-
тель английской торговой компании, был в тогдашнем
Кобе фигурой поистине легендарной. Прибыв в Японию
с родителями в раннем детстве (в возрасте 3 лет, в 1884),
он навсегда связал себя с этой страной, откуда, впро-
чем, регулярно выезжал в другие части света, причем
каждый раз в новом качестве21. Будучи призван в ар-
мию США, Джеймс участвовал в испано-американской
войне (1898), затем добывал золото во время «золотой
лихорадки» на Юконе (Аляска), в качестве военного кор-
респондента побывал на русско-японской войне, откуда
затем уехал журналистом в Африку, где в составе полка
легкой кавалерии участвовал в подавлении восстания
зулусов. Был ранен на французском фронте в Первую
мировую войну и, наконец, снова как журналист про-
вел некоторое время в Сибири во время иностранной
интервенции в годы Гражданской войны. Наконец мно-
го лет спустя, уже будучи в пожилом возрасте, он был
пленен японцами в Сингапуре во время капитуляции
защищавших город английских войск, после чего про-
вел три с половиной года в японском плену.
238
И вот этому удивительному человеку выпала задача
организовать прием русских беженцев. Д. Джеймс взялся
за дело с присущей ему энергией, и в течение трех не-
дель под его руководством были созданы условия для
временного проживания почти 400 человек. Многих бе-
женцев поселили в спортивном клубе, членом которого
сам Джеймс состоял много лет (и который он же возгла-
вил спустя два года, став его президентом в 1925 году)22.
С российской стороны ему оказывал помощь сотруд-
ник бывшего консульства в Иокогаме П.П. Боровский,
который, как уже говорилось, чудом спасся во время
землятресения. Боровскому пришлось в этой сложней-
шей ситуации решать многие проблемы с размещением
пострадавших и оказанием им медицинской помощи.
Вскоре сюда прибыл консул В.А. Скородумов, который
и принял на себя весь груз тежелейших решений, свя-
занных с выездом как можно большего числа русских
беженцев из Японии.
Сборы денежных средств на оказание помощи бе-
женцам, как сообщал в отчете Совету послов в Париже
Д.И. Абрикосов, «превзошли все ожидания». К рос-
сийским тридцати тысячам иен (из средств российско-
го посольства и военного агента) добавились деньги,
выделенные Японией, которая была заинтересована в
скорейшей отправке русских, пострадавших от Кантос -
кого землетрясения. Японцы строго следили за расхо-
дованием средств, которые государство выделило на ока-
зание помощи русским беженцам, и абсолютно не инте-
ресовалось, как тратятся деньги, собранные российским
посольством. Русские эмигранты в Кобе содержались в
помещениях, специально снятых для них, а позже по-
степенно эвакуировались из Японии23.
Следует особо отметить, что Кантоское землетрясе-
ние 1923 года, изменив на несколько лет общую карту
расселения иностранцев на территории Японии, во мно-
гом определило и последующее формирование «лица»
местной русской диаспоры, ее социальный и профессио-
нальный состав. Те немногие эмигранты, кто все же пред-
почел остаться в Японии после землетрясения, в основ-
ном представители «второй волны» эмиграции, во мно-
гом отличались от своих предшественников.
239
«Вторая волна» главным образом состояла из пред-
ставителей низших сословий Российской империи, сре-
ди них было много купцов, сибирских крестьян, мел-
ких и средних торговцев, бывших солдат, некогда осев-
ших в Маньчжурии и Владивостоке после разгрома кол-
чаковцев и теперь боявшихся за свою судьбу после нор-
мализации советско-китайских отношений, а также ме-
стные жители Приморья, стремящиеся уйти от внезап-
но надвинувшейся «красной опасности». Среди этой груп-
пы беженцев были и «мигрирующие лица», которые,
сохраняя свои позиции в Маньчжурии и Приморье, вме-
сте с тем готовились к возможной срочной эвакуации и
переводили за рубеж капиталы, открывали в Японии
филиалы своих фирм. Одновременно возросло число
эмигрантов, сознательно избравших Японию конечной
точкой своих странствий. Многие из них к этому време-
ни уже имели опыт неоднократных переездов из страны
в страну, делали попытки поселиться в Китае, Америке
и других странах. В отличие от представителей «первой
волны» эти люди были инициативны, обладали реаль-
ной профессией и в большинстве своем имели конкрет-
ные планы относительно своей будущей жизни в Япо-
нии. Они быстро освоились на чужой земле, выучили
язык и начали «отвоевывать свою нишу» в тогдашнем
японском обществе. Вследствие всего, сказанного выше,
их адаптация к непривычным условиям проходила не
слишком болезненно, хотя многие в дальнейшем не вы-
держали конкуренции и были вынуждены в итоге поки-
нуть Японию, продолжая свой эмигрантский путь в
Америку, Австралию и Китай, либо оказывались перед
необходимостью в очередной раз сменить профессию, что
для них уже было отчасти привычным делом.
Многие из эмигрантов «второй волны» к моменту
переезда в Японию уже имели опыт эмигрантской жиз-
ни в течение нескольких лет в различных районах Ки-
тая или в Америке. Зачастую приезд в Японию предста-
вителей «второй волны» был вызван расширением дея-
тельности местных небольших торговых компаний, в том
числе и с русскими владельцами, давно живущими в
Японии24, которые нуждались в дешевой рабочей силе.
240
Выписанные ими из Харбина бродячие русские торгов-
цы, ходившие затем по Японии, нагруженные разной
мелкой галантереей, отрезами материи и другими това-
рами, порой ставили в тупик местную полицию, негото-
вую к появлению такого рода иностранцев и первое вре-
мя неспособную наладить за ними слежку. Торговля от-
резами и розничной мелочью была для этих людей при-
вычным занятием — большинство из них занималось этим
еще во время жизни в Китае, где торговля вразнос, по
выражению известного историографа дальневосточной
эмиграции П.П. Балакшина, была в первые годы «наи-
более популярным делом» среди русских беженцев25.
Надо сказать, что русское посольство в Токио с самого
начала относилось к таким соотечественникам с боль-
шой осторожностью, стараясь по возможности дистан-
цироваться от излишних контактов с ними. Что же ка-
сается критической оценки их действий, то здесь в ка-
честве аргумента выдвигалось соображение о том, что
они, «...приезжая сюда на свой риск и страх, никак не
могут считаться русскими беженцами, коих судьба заб-
росила в Японию»26, и, следовательно, не нуждаются в
поддержке и защите со стороны посольства. Более того,
те из бродячих торговцев, кто, пользуясь неискушенно-
стью жителей японской провинции, торговал подчас
откровенно недоброкачественным товаром, пытаясь об-
мануть местные власти, по мнению Абрикосова, подоб-
ными действиями весьма вредили отношению админис-
трации к другим представителям российской диаспоры
в Японии27. Многие из эмигрантов «второй волны» в даль-
нейшем сумели не только врасти в японское общество,
но и добиться в нем достаточно высокого положения.
К «третьей волне» относятся те эмигранты, кто при-
был в Японию после окончания Второй мировой войны
в связи с «покраснением» Китая и угрозой насильствен-
ной депортации тамошних «белых русских» в СССР. Но
в связи с тем, что Япония в 1945—1952 годах была ок-
купирована американскими войсками, въезд в страну
иностранцев был ограничен и фактически сведен к узко-
му кругу лиц, чьи родственники (японцы или иност-
ранцы) ранее уже проживали в этой стране. По этой
241
причине «третья волна» эмиграции была самой мало-
численной и потому не оказала заметного влияния на
качественное и количественное изменение состава рус-
ской диаспоры в Японии.
Виды хозяйственной и творческой активности
эмигрантов из России
Нельзя не отметить такой важной особенности вос-
точной ветви российской эмиграции, как ее высокая
адаптационная приспосабливаемость к новой среде, ибо
подавляющему большинству эмигрантов пришлось сме-
нить прежнюю специальность, исходя из конкретных
потребностей местного рынка товаров и услуг. Стремле-
ние выжить и найти свое место в обществе подкрепля-
лось отсутствием иных источников поддержки, кроме
опоры на собственные силы, так как в Японии не суще-
ствовало благотворительных общественных фондов или
других организаций, как это было в Европе. Не было в
Японии и сколько-нибудь значительной дореволюцион-
ной русской диаспоры, как и не было сколько-нибудь
влиятельной прорусски настроенной элиты в рядах мес-
тной администрации, подобно тому как это имело мес-
то, например, в Югославии и Чехословакии28; не было и
правительственной заинтересованности в делах эмигра-
ции (как во Франции). Географическая удаленность
Японии от основных эмигрантских центров (близок был
только Харбин, что и обусловило возникновение между
ними тесных связей) также лишала эмигрантов хоть
какой-либо внешней поддержки. Все это привело к тому,
что не только многие из попавших сюда крестьян, быв-
ших солдат, но и часть представителей интеллигентных
профессий легко переходили от своих привычных заня-
тий к предпринимательству и с течением времени стали
играть важную роль в деловой жизни страны, заслужив
признание и уважение местного населения.
К характеристике русской диаспоры в Японии в пол-
ной мере относятся слова великого князя Александра
Михайловича, сказанные им в целом о русской эмиг-
рации уже в начале 1930-х годов, когда основная часть
16 Япония
242
беженцев более или менее прочно осела в приютив*
ших их странах:
В общем и целом они неплохо устроились для народа,
известного своей непредприимчивостью и неповоротливос-
тью. Англичане или американцы едва ли достигли бы боль-
шего, если бы довелось им пройти через подобные лише-
ния и невзгоды... Смогли бы они (представители других
наций. - П.П.) найти себе место в чужой стране, выучить ее
язык, вынести насмешки и унижения, начать новую жизнь?
Вопрос немного нелепый, но никак иначе достижения рус-
ских беженцев не соизмерить29.
Российские эмигранты сыграли свою роль в бурно
идущем в те годы процессе вестернизации Японии. Фи-
гура иностранца с узлом материи на спине, едущего на
велосипеде или бредущего по дороге от одной деревни к
другой, в котором безошибочно узнавали одного из «бе-
лых русских», на какое-то время стала неотъемлемой
чертой пейзажа всей японской провинции от северного
острова Хоккайдо до Кюсю на самом юге страны. Тор-
говля вразнос, через которую в той или иной степени
прошли многие беженцы, способствовала как общему
знакомству их с Японией, включая самые глухие по тем
временам ее уголки, так и накоплению ими первичного
капитала, чтобы иметь возможность открыть свое соб-
ственное дело30.
Как правило, большинство эмигрантов при этом про-
ходили через стандартные этапы своей деятельности,
представлявшие собой:
—	торговлю вразнос (преимущественно сукном, мелкой
галантереей, отрезами тканей, продуктами выпечки);
-	мелкое кустарное и полукустарное производство в
арендуемой лавке, постепенно ведущее к открытию сво-
ей лавки (впоследствии магазина);
-	переход к фабричному производству.
Зачастую в одном и том же здании одновременно раз-
мещались и фабрика (точнее - мастерская по производ-
ству мелкого ширпотреба либо кондитерских и иных
изделий), и магазин для реализации продукции, а в вер-
хних этажах жили сами владельцы и наемные работни-
ки (если они вообще были). Некоторые эмигранты суме-
ли достичь известного успеха, расширить производство
243
и даже со временем внедриться на японский рынок.
Среди отраслей их занятости постепенно начинают пре-
обладать такие, как пищевая промышленность: созда-
ние предприятий по производству европейских сладос-
тей, конфет, шоколада; открытие ресторанов русской
кухни, а также посредническая торговля.
Интересно, что наиболее преуспели русские эмигран-
ты в производстве «сладкой» продукции. Отсутствие в
то время мощных рефрижераторных установок на судах
ограничивало доставку в Японию шоколада и сладостей
из Европы и Америки, а японские производители кон-
дитерской продукции западного образца в начале 1920-х
годов находились на самом раннем этапе своего станов-
ления. В стране выпускали тогда главным образом про-
стейшие виды конфет и плиточного шоколада, не удов-
летворявшие растущий спрос на высокосортную штуч-
ную продукцию. Это и дало шанс эмигрантам при не-
большом расходе сырья успешно конкурировать с мест-
ными производителями.
Авторитет российских кондитеров (фирмы Жоржа
Бормана, Эйнема, семьи купцов Абрикосовых), чьи дос-
тижения неоднократно отмечались до революции при-
зами на международных выставках за высокое качество
производимой ими продукции, был в мире достаточно
высок, и понятие «романовский шоколад» — по имени
династии Романовых - прочно вошло с тех пор в быт
японцев. Сосредоточение эмигрантов-предпринимателей
в крупных портовых городах, с одной стороны, облегча-
ло получение ими сырья (в основном привозного), а с
другой - гарантировало сбыт товара. Иностранная ко-
лония в Кобе, кроме того, стала местом проживания не
только русских коммерсантов, но и представителей ин-
теллигентных профессий - музыкантов, художников, ар-
тистов. А в «Первой русской музыкальной школе», от-
крытой в Кобе в середине 1920-х годов, в числе учени-
ков с самого начала было много детей иностранных граж-
дан, которые хотели, чтобы их отпрысков учили рус-
ские преподаватели «с именем».
Во многом благодаря русским эмигрантам в этот пе-
риод закладывались основы культурного явления, по-
16*
244
лучившего впоследствии название «Хансинский модер-
низм» — по названию района Хансин, включающего в
себя города Осака и Кобе. До сих пор в Японии живут и
работают ученики преподавателей музыки из России,
пианистов и скрипачей Александра Яковлевича Моги-
левского, Эммануила Меттера, Александра Михайлови-
ча Рутина и других талантливых педагогов. Одним из
наиболее известных учеников Э. Меттера был скончав-
шийся в декабре 2001 года в возрасте 93 лет Т. Асахи-
на, некогда учившийся в Киотском университете и впос-
ледствии руководивший в течение многих лет симфони-
ческим оркестром филармонии в Осака. Выходцы из
России стояли и у истоков зарождения музыкального
театра «Такарадзука кагэкидан» (разновидность драма-
тического мюзик-холла, где все роли как мужские, так
и женские исполняют женщины-актрисы) в городе Та-
карадзука, расположенном на полпути между Осака и
Кобе. В труппе «Такарадзука кагэкидан» работали рус-
ские балетмейстеры Осовская (супруга Э. Меттера) и
Лузинский, певицы (О. Каросулова и др.), дирижеры,
постановщики современного танца.
Особый интерес для исследования представляют про-
блемы взаимодействия между российскими и японски-
ми предпринимателями в сфере бизнеса, опыт создания
ими смешанных акционерных компаний, а также влия-
ние этих контактов на поведение эмигрантов и их отно-
шения с местным населением. На этом пути их подсте-
регало немало трудностей. Так, зачастую эмигранты тер-
пели фиаско в своих попытках наладить сотрудничество
с японскими партнерами, и, как писал об этом неоднок-
ратно сталкивавшийся с подобными историями Д.И. Аб-
рикосов, «попав в руки бессовестных японских дельцов,
они со временем теряли свое состояние и “ноу-хау” на
производство своей продукции»31. Так, например, про-
изошло в середине 30-х годов с одним из наиболее пре-
успевавших русских предпринимателей в Японии Федо-
ром Дмитриевичем Морозовым (1880—1971).
Пройдя, как и многие эмигранты, путь сначала «от-
резчика» (то есть торговца тканями вразнос), Морозов в
марте 1926 года открыл лавку кондитерских изделий
245
собственного производства. К этому же времени отно-
сится его знакомство с коллегой и будущим конкурен-
том Макаром Гончаровым, в прошлом работником влади-
востокской кондитерской фирмы, принадлежавшей из-
вестной на Дальнем Востоке купеческой семье Ткачен-
ко. Гончаров, эмигрировав из России, начал в Сеуле в
1923 году производство и продажу шоколадных изде-
Магазин ФД. Морозова в Кобе (конец 1920-х годов)
246
лий, а в 1925 году перебрался в Японию (ныне его имя
носит одна из крупнейших в Японии кондитерских ком-
паний «Goncharoff», главная контора которой по-пре-
жнему находится в Кобе). Поступившее от Гончарова
предложение о совместной деятельности не вызвало ин-
тереса у Морозова, и, хотя контакты между ними не
прекращались полностью, в дальнейшем оба предпри-
нимателя действовали самостоятельно. Любопытно, что
вопреки традиционным представлениям о законах кон-
куренции они на редкость мирно решили между собой
♦вопрос о первенстве», и это при том, что нынешние
продолжатели дела как в фирме Морозова, так и в фир-
ме Гончарова всегда подчеркивают в рекламе свой при-
оритет в производстве «российского романовского шо-
колада» в Японии. Дело в том, что формально оба они
были первыми и имели основания это утверждать. Воз-
можность подобного «двойного первенства» заключена
в нюансах событий недавней истории. После установле-
ния протектората над Кореей (ставшего, по сути, захва-
том ее со стороны Японии) в 1910 году и вплоть до
1945 года Сеул, как и вся корейская территория, счи-
тался частью японской империи, так что М. Гончаров в
данной ситуации мог формально претендовать на пер-
венство «по времени». На территории же собственно Япо-
нии, то есть Японского архипелага, и в частности в го-
роде Кобе, он появился позднее, чем Морозов, и здесь
♦пальма первенства» принадлежит последнему. Впро-
чем, никаких конфликтов между ними по проблеме пер-
венства или авторского права в рассматриваемый пери-
од отмечено не было32.
Во время всемирного экономического кризиса конца
1920-х - начала 1930-х годов, затронувшего также Япо-
нию, Ф. Морозов и М. Гончаров не сумели сохранить
семейный характер своих предприятий и в целях укреп-
ления финансовой базы и расширения производства ак-
ционировали свои компании, вступив в партнерские со-
юзы с местными японскими промышленниками. Одна-
ко отношения между ними складывались весьма непро-
сто, и по прошествии некоторого времени оба русских
предпринимателя в итоге потеряли свои фирмы, в кото-
247
рые вложили столько труда. Кроме того, Морозов, кото-
рый попытался судебным путем разрешить возникший
между ним и японскими партнерами конфликт, в ре-
зультате последовавшего неблагоприятного решения суда
утратил право использовать в своем производстве торго-
вую марку «Morozoff», хотя она являлась производной
от его собственной фамилии и к моменту вынесения при-
говора уже в течение десяти лет служила фирменным
знаком его продукции.
Дальнейшая жизнь «отцов японского шоколада» за-
метно различается между собой: Федор Морозов нашел
силы начать все заново и восстановил кондитерское про-
изводство под названием «Валентайн компани» (взяв для
этого в качестве торговой марки имя своего сына Вален-
тина Федоровича). При этом Морозовы навсегда отказа-
лись от акционерной формы организации капитала (их
фирма, существующая в настоящее время под именем
«Космополитан», до сих пор остается чисто семейным
предприятием). Со своей стороны Макар Гончаров, пол-
ностью передав все дела своему японскому партнеру,
покинул с семьей пределы Японии, а существующая до
настоящего времени компания «Goncharoff» по-прежне-
му является акционерным предприятием, где практичес-
Один из цехов шоколадной фабрики «Космополитан».
С непокрытой головой — В.П. Ильин, рядом — В.Ф. Морозов
(в галстуке). Кобе, конец 1940-х годов
248
ки ничего не напоминает о ее создателе и первоначальном
владельце, а холл главного здания украшен скульптур-
ным изображением его преемника-японца И. Мито33.
Но были и другие примеры весьма успешной пред-
принимательской деятельности российских эмигрантов
в Японии. Зачастую в более выгодном положении ока-
зывались те из эмигрантов, которые, не поселяясь в Япо-
нии окончательно, вели здесь торговлю через филиалы
и представительства своих компаний (так, как это дела-
ли, например, Н.Г. Анкудинов, В.М. Наумов, П. Ильин
и др.). При этом их торговые фирмы, как правило, рас-
полагались за пределами Японии, хотя владельцы име-
ли право свободного посещения Японии и другие льготы,
вплоть до возможности вести антрепренерскую деятель-
ность и даже, не будучи при этом гражданами Японии,
выступать в качестве гарантов (!) для русских артистов,
В.Ф, Морозов в своем магазине в
Кобе. Фирма «Космополитан» —
единственное место в Японии, где
подают чай в стаканах с «фир-
менными» подстаканниками
приезжающих на га-
строли из Шанхая и
Харбина. Иные из
этих предпринима-
телей ухитрились со
временем получить
советское граждан-
ство, что при сохра-
нении фактического
статуса эмигранта
во многом облегча-
ло для них (с юри-
дической стороны)
ведение торговых
операций.
Интересна дея-
тельность нашего со-
отечественника Вла-
димира Михайлови-
ча Наумова, кото-
рый, эмигрировав
из Владивостока в
Харбин осенью
1922 года, начал ра-
249
ботать в 1923 году в фирме у И.Я. Чурина простым при-
казчиком, а через пару лет сумел открыть свое дело по
экспорту-импорту товаров повседневного спроса, имея
постоянные представительства в Токио и Иокогаме. До
начала Второй мировой войны он регулярно увеличивал
обороты своей торговли, параллельно содействуя прове-
дению гастролей в Японии харбинских артистов. Сам
будучи «лицом без гражданства», он тем не менее имел
визу на регулярное посещение Японии, где и проживал
почти постоянно, ведя активную торговлю в городах То-
кио, Иокогама, а впоследствии в Осака и Кобе. В каче-
стве исполняющего обязанности главы японского отде-
ления Союза монархистов «За веру, царя и отечество!»
Наумов в середине 1930-х годов однажды специально
посетил в Токио Министерство императорского двора,
где оставил поздравительную запись в связи с рожде-
нием у императора Сёва (Хирохито) наследника Аки-
хито (будущий император Хэйсэй, родился 23 декабря
1933 года), о чем позднее упомянул в своих мемуарах34.
Перемены в жизни эмигрантов
Середина 1920-х годов ознаменовалась созданием пер-
вых эмигрантских обществ на территории Японии35. В
1927 году в Кобе по адресу Камицуцуи-дори, 2 состоя-
лось учреждение Общества русских эмигрантов города
Кобе, целью которого являлась организация помощи и
поддержки соотечественникам, проведение среди них
культурных мероприятий (так, одной из популярных
форм деятельности Общества было устройство танцеваль-
ных вечеров)36. Кроме Общества эмигрантов города Кобе,
возникли и другие подобные организации, например, в
Токио — Общество русских эмигрантов в Японии (1930)
и опередившее его на год Хоккайдское общество рус-
ских эмигрантов (1929)37. Среди активных членов Об-
щества русских эмигрантов города Кобе, в разное время
входящих в его руководящий орган, можно назвать та-
кие фамилии, как Крайнов, Долматов, Шрубак (Щер-
бак?), Гончаров, Лазарев, Никольский, Черников, Шма-
ков и др. Впоследствии Общество несколько раз переезжа-
250
ло с места на место, пока в начале 1930-х годов не обосно-
валось по адресу: Ямамото-дори, 2-25-15. Сколько-ни-
будь заметной политической деятельности его члены в Кобе
не вели, и в дальнейшем оно просуществовало еще полто-
ра десятка лет, пока естественная убыль членов не приве-
ла к фактическому прекращению его деятельности.
В октябре 1929 года русская колония в Кобе попол-
нилась еще одним членом — в Японию из СССР прибыла
Александра Львовна Толстая, младшая дочь великого
писателя. Формальным поводом ее приезда было «чте-
ние лекций о Толстом и изучение преподавательского
дела в Японии», фактически же это была эмиграция из
страны, где дела становились «очень плохи», а на сво-
боде «жить там невыносимо»38. Жизнь А.Л. Толстой
после революции в России была тяжелой, она неоднок-
ратно подвергалась арестам, несколько месяцев провела
в заключении. С большим трудом (официально по при-
глашению японских газет «Токио Нити-Нити» и «Оса-
ка Майнити») ей наконец удалось получить разрешение
на временный выезд из России. Вместе с Александрой
Львовной в Японию в качестве секретаря и помощницы
приехала ее компаньонка (одно время преподававшая в
Ясной Поляне) О.П. Христианович с дочерью Марией. Они
поселились в местечке Асия возле Кобе, откуда А.Л. Тол-
стая регулярно ездила по стране для чтения лекций и
встреч с японской общественностью, на которых расска-
зывала о своем великом отце. На жизнь ей приходилось
зарабатывать, кроме лекций, еще и преподаванием рус-
ского языка, давая частные уроки японским студентам39.
Необходимо отметить, что вопреки ожиданию замет-
ным явлением в культурной жизни русской колонии Кобе
появление здесь дочери великого писателя не стало. На
это, впрочем, были свои причины. Во-первых, одним из
условий получения ею разрешения на выезд из СССР
было не вступать в контакт с представителями эмигра-
ции (сама Толстая писала позднее, что в ответ на воп-
рос, почему она хочет ехать именно в Японию, а не в
Европу, она объяснила, что поскольку русских в Япо-
нии мало, то в глазах большевистских властей ее появ-
ление там наделает меньше шума, как впоследствии и
подтвердилось). Кроме того, официально имея на руках
251
советский паспорт, Толстая должна была, по крайней
мере на первых порах, соблюдать известную осторож-
ность. Как она писала сестре, русских в Японии дей-
ствительно было мало, но даже несмотря на это она
Семья А.Л. Толстая в Японии. Рядом О.П. Христианович
с дочерью Марией, переводчик Кониси Масутаро
252
однажды в Асия «чуть не налетела на провокатора»40.
В итоге вышло так, что основную часть ее окружения,
включавшего «много милых благородных людей», со-
ставляли японцы, среди которых она особо отмечала
М. Кониси, встречавшегося в России с Л.Н. Толстым,
профессора М. Ёнэкава (переводчик произведений Л.Н. Тол-
стого на японский язык) и вдову писателя Р. Току томи,
также бывавшего в Ясной Поляне. Вместе с тем, по сви-
детельству В.Ф. Морозова, он и особенно его отец, Фе-
дор Дмитриевич, регулярно встречались с А.Л. Толстой во
время ее визитов в Кобе. Позднее, будучи в 1949 году в
США, В.Ф. Морозов вновь виделся с А.Л. Толстой, о
чем говорят сохранившиеся с тех времен фотографии,
хотя сама она и не упоминает об этих встречах ни в
русской, ни в английской версии своих воспоминаний о
Японии41. Причины такой забывчивости человека, изве-
стного своей изумительной памятью, неясны, возмож-
но, за этим стояло нежелание хотя бы косвенно повре-
дить подобной публикацией своим «русским японским»
знакомым. Постепенно обстановка вокруг дочери Тол-
стого стала накаляться и, опасаясь подвергнуться при-
нудительной высылке в СССР, она уехала в середине
1931 года в Америку, прожив в Кобе в общей сложнос-
ти около двух лет. Уже живя в США, А.Л. Толстая вы-
пустила серию очерков о своей жизни в Японии, где ею
был дан целый ряд интересных наблюдений и выводов,
касающихся японского общества начала 1930-х годов,
отношения японцев к России и русским, где, в частно-
сти, она отмечала повальное увлечение японской моло-
дежи и представителей интеллигенции конца 1920-х —
начала 1930-х годов революционными идеями — настоль-
ко, что, по ее словам, признаком хорошего тона в опре-
деленных слоях общества тогдашней Японии считалось
проявление «сочувствия большевикам»42.
Как правило, русские эмигранты, попадая в новую
страну и едва окрепну в, сразу же стремились к созда-
нию здесь каких-либо культурных центров, школ, и в
первую очередь православных церквей43. Так, на собран-
ные с их участием деньги был восстановлен Токийский
православный собор, построенный еще в 1891 году и
позднее разрушенный землетрясением 1923 года (он и
253
сейчас широко известен в Японии под именем «Нико-
лай-до», в честь первосвященника архиепископа Нико-
лая)44. В то же время в Кобе силами местного эмигрант-
ского комитета и при активном содействии крупного
предпринимателя Крайнова (предоставившего участок
земли), а также семьи кондитеров Морозовых (факти-
чески оплативших все строительство) была построена
православная церковь, сохранившаяся до наших дней.
Проводились также сборы пожертвований на инвалидов,
ветеранов войн. Когда в ноябре 1929 года в Токио было
проведено освящение восстановленного храма, на это
торжество собралась не только почти вся русская ко-
лония района Канто, но и прибывшие специально пред-
ставители от Кобе, а также харбинские делегаты и свя-
щенники во главе с архиепископом Харбинским Не-
стором и архимандритом Ювеналием45.
Токийский собор играл одну из центральных ролей в
жизни всей русской православной колонии в Японии, и
Собор Святого Вознесения (Николаевский собор), Токио
254
факт его восстановления в столь быстрые сроки был очень
важен. Многие русские пели в соборном хоре, причем
бесплатно (на небольшом жалованье, в 25 иен в месяц,
был только регент хора), принимали участие в обще-
ственных сборах «на храм», «на церковную школу», про-
водили концерты и благотворительные спектакли в
пользу церкви. Так, часто устраивались театральные по-
становки в Иокогаме, которая понемногу возрождалась
из развалин и заново отстраивалась, как правило, их
проводили на сцене «Иокогама Гранд Отель», где боль-
шой зал позволял собрать многочисленных зрителей. В
Иокогаме, где находились дипломатические представи-
тельства, издавна проживала многочисленная иностран-
ная колония, что также обеспечивало полные залы.
Любопытно, что многие сотрудники иностранных пред-
ставительств имели в то время русских жен, которые ак-
тивно помогали эмигрантским комитетам в организации
и проведении благотворительных концертов46.
Для поднятия духа русских беженцев начиная с
1924 года стали проводиться регулярные гастроли ар-
тистов русских театров из Харбина и Шанхая, а также
выступления оперы с участием русских певцов. Боль-
шим событием для русской колонии стали выступления
Ф.И. Шаляпина, прибывшего в Японию в сопровожде-
нии дочери в 1936 году и давшего в Токио и Кобе не-
сколько концертов. После одного из концертов певцу
был устроен отдых, во время которого дочь Шаляпина
вместе с его концертмейстером совершили поездку в го-
род Нара, куда их возила на своей машине младшая
дочь Ф.Д. Морозова Нина Федоровна.
В конце 1930-х - начале 1940-х годов (уже после на-
чавшейся войны Японии с США) у некоторых эмигран-
тов в Кобе неожиданно появился новый источник дохо-
да - киносъемки. В Японии стали выпускать подчерк-
нуто пропагандистские фильмы, призванные поднять
боевой дух населения в условиях, когда военная обста-
новка становилась все мрачнее47. Для изображения не-
приятеля, прежде всего американцев, понадобились
«иностранные» (то есть европейские) лица, и здесь су-
мели найти себе работу некоторые эмигранты. Роли при
этом могли быть самые разные, вплоть до изображения
255
президента США Ф.Д. Рузвельта (на этом ♦специализи-
ровался» эмигрант из Казани Старков). В данном слу-
чае история, как это часто бывает, повторилась с обрат-
ным знаком: полвека назад, в годы русско-японской вой-
ны, американским и английским китобоям, заходившим
в Кобе, случалось изображать русских солдат и офице-
ров в уличных театральных постановках, рисующих кар-
тины осады Порт-Артура; теперь же русские стали иг-
рать роль ♦врагов-янки».
В годы Второй мировой войны, при общем ухудше-
нии жизни населения, русские эмигранты терпели ли-
шения наравне с японцами. Те из эмигрантов, кто су-
мел развить в предвоенные годы собственную предпри-
нимательскую деятельность, вынуждены были сворачи-
вать торговлю, так как ограничения на импорт в Япо-
нию различных товаров обострили проблему закупки
сырья: это особенно ударило по пищевой отрасли, в част-
ности, пострадали наиболее известные на тот момент рос-
сийские кондитеры - фирмы Морозовых и Гончарова. Как
и прочие ♦нейтральные» иностранцы, оставленные на сво-
боде, эмигранты подпадали под действие карточной систе-
мы, обеспечение по которой было нерегулярным и весьма
скудным. К тому же, как это часто бывает в экстремаль-
ных условиях, обострились внутренние противоречия в
эмигрантской среде, на поверхность вышли старые обиды
и та взаимная нетерпимость, которая обычно отличает
общество людей, подвергающихся лишениям.
По мере того как Япония начала терпеть поражения
в войне, положение иностранцев стало ухудшаться. Часть
из них была интернирована в специальные лагеря: иног-
да как представители ♦враждебной» страны, иногда по
доносу, а кто-то и просто так, ♦на всякий случай». Рус-
ские эмигранты исходно не рассматривались японски-
ми властями как ♦опасный элемент» и в основном оста-
вались на свободе, но передвижение их внутри Японии
было ограничено расстоянием в несколько миль от мес-
та жительства, как это было почти сто лет назад, а на
прочие поездки требовалось специальное разрешение,
получить которое было трудно. Многие эмигранты поте-
ряли работу в самом начале войны, и, чтобы выжить в
256
этих условиях, некоторые из них становились осведо-
мителями в полиции, но плохое знание ими японского
языка, а также специфическая «иностранная» внешность
ограничивали возможную сферу их использования слеж-
кой по преимуществу друг за другом и за прочими не-
многочисленными иностранцами.
«Русские хиросимцы»
В последние военные месяцы иностранная колония в
Кобе увеличилась в основном за счет беженцев из окрест-
ных деревень и маленьких городков, разрушенных масси-
рованными бомбардировками американских «летающих
крепостей» в апреле и июне 1945 года. В августе-сентябре
к ним добавились новые переселенцы, чье появление здесь
власти стремились по возможности не афишировать. Речь
идет о пострадавших от атомной бомбы хиросимцах.
На территории Японской империи к лету 1945 года
практически не оставалось человека, который, будучи в
здравом уме, не понимал бы, что «Тихоокеанская вой-
на», ведомая Японией в одиночку против коалиции со-
юзников, проиграна и сроки капитуляции являются лишь
вопросом времени. Оставалась слабая надежда на заклю-
чение мира без последующей оккупации страны войска-
ми победителей, чему способствовали публикации в япон-
ской прессе, где основной упор делался на тот факт, что
за всю историю народ Японии ни разу не допускал захва-
та страны иноземцами. Но, как впоследствии писал об
этом очевидец событий Д.И. Абрикосов: «Все высокопар-
ные фразы и выводы, сделанные на основе опыта прошлых
войн, рухнули под действием первой атомной бомбы»48.
В августе 1945 года в Хиросиме и ее окрестностях
проживала небольшая колония русских эмигрантов. Это
были: музыкант, в прошлом армейский капитан, Сер-
гей Палчиков (Пальчиков?) с семьей (всего 4 человека),
его коллега (также в прошлом музыкант) некто Барков-
ский, владельцы мануфактурной лавки супруги Ф.М. и
А.Н. Парашутины, торговец хлебом вразнос, бывший
военный в чине полковника царской армии П. Боржен-
ский (Борзенский?)49 и недавно прибывший в Японию
из Китая В.П. Ильин - участник белого движения в
257
Сибири, всего 9 человек. Любопытно, что несмотря на
свою малочисленность русские эмигранты составляли
большинство иностранных жителей в тогдашней Хиро-
симе, где помимо них проживало еще лишь четверо «бе-
лых иностранцев» — три немца и один американец50.
Впрочем, в этом не было ничего удивительного: тогдаш-
няя Хиросима являлась рядовым, ничем особо не приме-
чательным провинциальным городом с населением в 350
тысяч человек, центром одной из сорока семи префектур
и, как любая японская довоенная провинция, была не
слишком избалована вниманием чужеземцев.
Сохранился рассказ о событиях 6 августа 1945 года
одного из «русских хиросимцев», Владимира Павлови-
ча Ильина, который едва ли не единственный из эмиг-
рантов оставил подробное изложение того страшного
дня51. В Японию В.П. Ильин перебрался незадолго до
начала «Тихоокеанской войны», приехав туда из Ки-
тая, где он, подобно многим другим эмигрантам, осел
после разгрома колчаковских армий. В Хиросиме он
оказался случайно, жил здесь главным образом мелкой
торговлей, разовыми заработками, занимался также
поденной работой. Утром 6 августа Ильин завтракал
дома, собираясь затем отправиться в соседнюю деревню
менять какие-то мелкие вещи на продукты. Вдруг его
ослепил яркий свет из окна. Выглянув затем из дома,
Ильин увидел в небе несколько вспышек осветительных
бомб, какие американцы обычно сбрасывали с самоле-
тов перед началом бомбардировки. Не успев толком по-
размыслить, стоит ли отправляться в путь под угрозой
попасть под бомбы, Ильин вдруг был сбит с ног ударом
страшной силы и упал, потеряв сознание. Придя в себя,
он понял, что лежит под обломками своего дома, и на-
чал осторожно выбираться из-под завала. Выбравшись,
Ильин увидел надвигающуюся в его сторону «стену пла-
мени» и бросился бежать к находящейся поблизости
реке, где увидел толпу кричащих, обезумевших людей,
многие из которых были совершенно обнажены, все они
бежали от города к руслу реки, протекавшей на дне глу-
бокого оврага. Оглянувшись, Ильин увидел на месте го-
рода «сплошное бушующее море огня».
17 Япония
258
Вокруг Хиросимы были немедленно сооружены па-
латочные лагеря, где японские военные врачи оказыва-
ли первую помощь раненым и обгоревшим жителям. Мер-
твых сжигали тут же в больших кострах, а живых соби-
рали в группы, и тех, кто не пострадал или имел незна-
чительные повреждения, развозили в другие города. Рус-
ских эмигрантов как иностранцев первое время содер-
жали всех вместе на территории буддийстского храма,
чудом сохранившегося после взрыва, куда их направи-
ли местные японские власти, чтобы облегчить надзор за
ними в условиях общей неразберихи наряду с оказани-
ем им необходимой на первых порах помощи. Пройдя
первичный врачебный осмотр, В.П. Ильин вместе с дру-
гими иностранцами был отправлен в город Кобе. К это-
му времени уже было официально объявлено о капиту-
ляции Японии. Наступил долгожданный мир.
В Кобе прибывавших хиросимцев уже ждали амери-
канские военные медики, в задачу которых входило вы-
яснить последствия ядерного облучения для человече-
ского организма, используя в качестве источника ин-
формации опросы уцелевших жителей Хиросимы. Иль-
ин был помещен в специальную клинику, где пробыл
несколько недель, и при выписке получил приказание
явиться спустя некоторое время на дополнительный ос-
мотр. Там же, в Кобе, он вновь встретился с русским
эмигрантом из Поволжья Валентином Федоровичем
Морозовым, с которым он познакомился еще до войны
и который затем устроил его работать к себе на конди-
терскую фабрику. Первые месяцы после взрыва прошли
для Ильина без каких-либо заметных ухудшений здоро-
вья, но примерно через год он обнаружил у себя на тыль-
ной стороне правой руки белое пятнышко, оказавшееся
признаком ядерного облучения. Ильин был снова поме-
щен в госпиталь, где его лечили и вновь предписали по-
являться на периодические контрольные осмотры. В те-
чение пятнадцати с лишним лет (1946—1962) В.П. Иль-
ин регулярно бывал на контрольных обследованиях,
трижды ложился в госпиталь на лечение; белое пятныш-
ко выросло до размеров мелкой монеты, после чего его
рост прекратился, и в целом самочувствие не ухудши-
259
лось. На свои вопросы о том, как он уцелел после взры-
ва, Ильин получил разъяснение от врачей, согласно ко-
торому развалины дома, чуть не похоронившие его под
собой, стали одновременно для него своеобразным щи-
том от второй (обратной) взрывной волны, а пятнышко
на руке появилось вследствие того, что, очевидно, ка-
кое-то отверстие все-таки оставалось незащищенным, и
туда проник луч радиации. К тому же он был одет в тот
день, как, впрочем, и всегда, по-европейски, то есть по-
чти все тело было закрыто одеждой (в отличие от полу-
голых по летнему времени японцев), что также сыграло
некоторым образом сберегающую роль. Ильин был пол-
ностью удовлетворен полученным объяснением и впос-
ледствии любил показывать знакомым правую руку и
рассказывать историю о своем таком неожиданном «сча-
стье в несчастье». Живя в Кобе, он все эти годы продол-
жал работать на фабрике семьи Морозовых, став одним из
ведущих мастеров-кондитеров. Позднее В.П. Ильин же-
нился, и в середине 1960-х годов уехал с женой из Японии
в Австралию, где спустя несколько лет скончался.
Вскоре после окончания войны живший тогда в Су-
зурандае Д.И. Абрикосов однажды встретил в иностран-
ном (немецком) госпитале (где сам в ту пору лечился)
больного русского полковника. Из разговора Абрикосо-
ва с врачами выяснилось, что полковника звали Пол
(Павел?) Борженский (отчество неизвестно. - П.П.). Он
проживал накануне войны в Хиросиме, где, подобно
многим эмигрантам, зарабатывал на жизнь розничной
торговлей, а в госпиталь поступил из-за ухудшения здо-
ровья после атомного взрыва 6 августа. Непосредствен-
ной причиной госпитализации стало воспаление раны
на ноге, перешедшее в гангрену. Впрочем, из рассказа
Абрикосова не вполне ясно, была ли эта рана получена
в результате взрыва атомной бомбы, или же речь идет о
воздействии радиации на какое-то старое ранение. Пос-
ле взрыва Борженский не чувствовал в себе никаких
особых изменений и продолжал оставаться на сборном
пункте для беженцев в буддийстском храме недалеко от
города. Затем он решил перебраться в Кобе, где рассчи-
тывал найти помощь со стороны представителей тамош-
17
260
ней многочисленной иностранной колонии, так как все
имущество его погибло при взрыве и последующем по-
жаре. К этому времени выяснилось, что состояние его
здоровья оказалось более чем серьезно, так как уже на-
чалась гангрена, и встал вопрос о немедленной ампута-
ции ноги. После первой встречи Абрикосов виделся с
Борженским в госпитале ежедневно, поскольку иност-
ранные врачи и обслуживающий персонал госпиталя
говорили исключительно по-немецки, то он был пере-
водчиком при общении их с пациентом. Именно Абри-
косову пришлось объявить раненому о серьезном диаг-
нозе и о том, что врачи предлагают провести операцию,
хотя шанс на спасение очень небольшой52.
Реакция полковника на полученное известие порази-
ла даже видавшего виды холодного скептика, каковым
Абрикосов считал себя. Выслушав от Абрикосова разъяс-
нения медиков, Борженский ответил ему, что он отка-
зывается от операции, о чем просит официально извес-
тить врача, так как ему отныне «незачем больше жить».
Лучшая часть его жизни прошла в российской импера-
торской армии, в рядах которой он честно и с гордостью
служил своему монарху. По его словам, революция ста-
ла для него страшным ударом, и он, как мог, боролся за
«белое дело», пока в итоге не был вынужден эмигриро-
вать в Японию. Какое-то время, подобно большинству
эмигрантов, он еще сохранял веру в обратимость хода
истории, но постепенно реалист одержал в нем верх над
мечтателем. С исчезновением надежды на восстановле-
ние старой России для него ушел смысл дальнейшей
жизни, и в этой ситуации неожиданная и страшная бо-
лезнь приобрела в его представлении некий провидче-
ский смысл, как если бы это было обращенное к нему
Божественное повеление покинуть этот мир, чего он как
человек верующий никогда не смог бы совершить по
своей воле. Поскольку он, по собственному признанию,
не имел родственников и близких людей, могущих оп-
лакать его смерть, это облегчало ему предстоящий ско-
рый уход из жизни. Доктор внимательно выслушал от
Абрикосова переведенный на немецкий язык ответ па-
циента, однако подчеркнул, что несмотря на сочувствие
261
к больному тем не менее обязан выполнить свой профес-
сиональный долг медика. Полковник продолжал наста-
ивать на своем, говоря, что шансов выжить у него прак-
тически нет, как нет и средств, необходимых для опла-
ты больничных счетов. Еще он не хотел бы доставлять
хлопоты членам русской эмигрантской колонии, любез-
но поместившим его в госпиталь, и к тому же увеличи-
вать понапрасну их и без того немалые расходы. Тогда
вмешался японский хирург, присутствовавший при раз-
говоре в качестве консультанта, сказав, что, по его мне-
нию, операцию делать уже поздно. Этот диагноз затем
подтвердился при повторном обследовании, и, по сло-
вам Абрикосова, старику в конечном итоге позволили
«умереть с миром». Все это настолько потрясло персо-
нал госпиталя, что лечащий врач отказался брать деньги
за пребывание там Борженского, специально отметив при
этом мужество и стойкость необычного пациента.
О других русских жителях Хиросимы известно, что
супруги Федор Михайлович (1895—1984) и Александра
Николаевна (1902—1987) Парашутины, подобно многим
хиросимцам, в день взрыва нашли укрытие в протекав-
шей поблизости реке, пробыв в воде в общей сложности
около 7 часов (что, вероятно, их и спасло). Они, как и
В.П. Ильин, тоже впоследствии перебрались в город Кобе,
пополнив тамошнюю многочисленную колонию русских
эмигрантов. В Кобе Парашутины возобновили свою ком-
мерческую деятельность, которой они занимались в
Хиросиме до войны, ведя торговлю тканями. В услови-
ях расцвета «черного рынка» в первые послевоенные
годы им удалось заметно укрепить свое материальное
положение и даже обзавестись большим двухэтажным
домом в престижном районе Китано-тё, в те годы засе-
ленном в основном иностранцами. Здесь же впоследствии
они оба скончались и были похоронены на местном Ино-
странном кладбище. Дом Парашутиных сохранился до
наших дней и в настоящее время включен в музейную
экспозицию «Кобе Идзин-кан» («Дома иностранцев в
Кобе»), посвященную истории возникновения и разви-
тия иностранного сеттльмента, куда в настоящее время
входят 28 жилых зданий, бывших учреждений иност-
262
ранных компаний и иных организаций. После смерти
хозяев здание было приобретено в собственность одной
из местных японских компаний, и в наши дни там раз-
мещается кафе для туристов, а в верхнем этаже - зал
для проведения брачных церемоний. Любопытно, что в
последние годы жизни сами супруги Парашутины по-
стоянно проживали в небольшом флигеле при своем соб-
ственном доме, ставшем еще при их жизни местной до-
стопримечательностью. До конца своих дней у главы се-
мьи Федора Михайловича на шее оставалась сквозная
фистула — память о Хиросиме.
Семья С. Палчикова также благополучно пережила
атомный взрыв53. Глава семьи, в прошлом выпускник
Казанского императорского университета, затем армей-
ский капитан, музыкант-скрипач, в годы эмиграции пе-
реквалифицировался в педагога и преподавал русский
язык и музыку в учебных заведениях Хиросимы. Во
время войны он, как и многие эмигранты, подвергался
аресту полицией (впрочем, все тогда для него кончилось
благополучно). В день взрыва по счастливой случайнос-
ти вся семья находилась примерно в двух километрах
от города, благодаря чему все четверо остались живы.
Современный вид дома Парашутиных в Кобе
263
Дом их в Хиросиме был разрушен, и около двух недель
Палчиковы (сам Сергей Палчиков, его жена Александ-
ра, дочь Калерия и сын Дэвид) оставались в приютив-
шей их японской семье Ямада. Там же находился их
знакомый (тоже музыкант) инвалид Барковский. Позднее
Палчиковы переселились в Токио, а в 1951 году уехали в
США, где с 1941 года уже жил их старший сын Николай.
В Америке С. Палчиков некоторое время преподавал рус-
ский язык в военной школе в Калифорнии и в 1979 году
скончался в возрасте около 80 (?) лет. Александра Палчи-
кова пережила супруга на 6 лет. Старшая дочь Палчикова
Калерия (?) также поселилась в США, где позднее был
опубликован ее рассказ-воспоминание о пережитом в Хи-
росиме. Невероятно, но, за исключением раненого полков-
ника Борженского, все остальные 8 русских эмигрантов
не только благополучно пережили хиросимскую катастро-
фу, но и отличались завидным долголетием.
Большинство эмигрантов в Кобе надеялись рано или
поздно оказаться в США, и некоторым это в итоге уда-
лось. После окончания войны многие русские, жившие
в Японии, были задействованы американской админис-
трацией в качестве переводчиков, тем самым получив
возможность поправить свое материальное положение
на правах сотрудников оккупационной миссии. В это
же время активизировалась деятельность советского по-
сольства, штат которого вырос с полутора десятка чело-
век военного времени до нескольких сотен сотрудников54.
Часть эмигрантов под действием пропагандистских при-
зывов, обещания различных льгот (например, освобож-
дение от необходимости уплаты японских налогов и др.)
согласилась принять советское гражданство; некоторым
из них при этом разрешили остаться в Японии, не тре-
буя от них немедленного возвращения на родину (что
было редкостью в случае с эмигрантами, жившими в
европейских странах). Другие же, испытывая тревогу
от вновь приблизившейся ♦ красной опасности», поспе-
шили воспользоваться упрощением выездных процедур
и покинули Японию либо постарались получить граж-
данство каких-нибудь третьих стран (так, мусульмане
легко переходили в турецкое подданство).
264
По данным на 1957 год, в Кобе еще числилось 102 «бе-
лых русских», что составляло 4-е место среди «западных
иностранцев»: после американцев (1435), англичан
(380), немцев (204) и впереди французов и итальянцев
(по 100). Но это уже были представители второго и тре-
тьего поколения эмиграции, занятые главным образом
в сфере мелкого и среднего бизнеса. Более поздние дан-
ные статистики уже не выделяют «белых русских» из
общей категории «лиц без гражданства» (хотя прежде
это понятие использовалось только и исключительно по
отношению к «несоветским русским»), что также свиде-
тельствует о том, что к этому времени (в 1970-е годы)
эмигрантская община как явление фактически переста-
ла существовать. Так, по данным 1981 года, в городе
Кобе проживало 181 «лицо без гражданства», а всего в
префектуре Хёго на тот год было зарегистрировано: ко-
рейцев — 70 280, китайцев — 8908, американцев — 1185,
индийцев — 880, англичан — 582, западных немцев - 372,
«без гражданства» - 267, французов - 136, канадцев -
122, прочих - 2086, а всего — 84 818 иностранцев (сюда
включены также представители второго и третьего по-
колений этнических корейцев и китайцев из числа тех,
кто, хотя и был рожден в Японии, до сих пор отказыва-
ется принимать японское гражданство).
Таким образом, можно сказать, что история русской
колонии в Кобе в ее самостоятельном виде завершилась
к концу 1950-х годов.
«Русская часть» Иностранного кладбища в Кобе
История Иностранного кладбища в Кобе насчитыва-
ет столько же лет, сколько сам город. Более того, если
быть точным, то первая погребальная церемония прошла
здесь в канун Рождества (25 декабря) 1867 года, когда
хоронили двух офицеров американского и британского
флотов. Фактически одновременно с выделением пер-
вых земельных участков под организацию иностранно-
го сеттльмента происходило и сооружение первого клад-
бища в Онохама, близ устья реки Икутагава. В дальней-
шем из-за естественного разрастания города и по ряду
иных причин Иностранное кладбище неоднократно ме-
265
ня л о свое местоположение, пока наконец в 1961 году не
было открыто нынешнее кладбище в горной местности
Сюхогахара, неподалеку от Кобе. В настоящее время
здесь, на территории размером приблизительно 14 гекта-
ров, сосредоточено около 2500 могил (включая 666 са-
мых первых могил, перенесенных из Онохама) предста-
вителей 56 стран, относящихся к 20 различным религи-
озным группам и течениям. «Российские могилы» распре-
делены по всей территории Иностранного кладбища не-
сколькими группами, в соответствии с религиозной при-
надлежностью и временем захоронения55.
Признаки, с помощью которых можно было опреде-
лить принадлежность той или иной могилы выходцу из
России, делятся на четыре группы, представленные ниже:
а)	если имя и (или) фамилия на надгробной плите
позволяет идентифицировать человека как русского;
б)	если имя и (или) фамилия относятся к числу дос-
таточно распространенных среди нерусского населения
Российской империи;
в)	если имя и (или) фамилия не позволяют досто-
верно судить об исходном гражданстве человека, но
указано место его рождения на территории бывшей
Российской империи;
г)	если нет имени, места рождения, но имеются иные
признаки, определяющие национально-культурную при-
надлежность человека (православный крест, буквы ки-
риллицы и т.п.).
В настоящее время с довольно высокой степенью ве-
роятности можно идентифицировать как «российские»
около 200 могил, среди которых примерно 90-95 муж-
ских, 70-75 женских, 5 - детских (возраст до 10 лет) и
прочие, где пол и возраст не установлены. В последнем
случае либо отсутствует имя, либо оно есть, но не чи-
тается из-за сильного разрушения надписи, но наличие
православного креста, отдельных букв кириллицы, со-
седство с другими русскими могилами позволяют отнес-
ти захоронение к «российской диаспоре». В общее чис-
ло включены также могилы людей, чьи надгробные пли-
ты указывают на последующее принятие гражданства
других стран (в первую очередь Турции), но места рож-
дения отчетливо прописаны — Казань, Уфа, Пенза и дру-
266
гие города России, что позволяет считать их «татарско-
башкирской» (мусульманской) частью «белых русских»,
как называли эмигрантов в Японии в 1920—1930-х го-
дах. Таких могил на мусульманской части кладбища об-
наружено 8. Подобным же образом рассматривались
могилы в еврейской части кладбища (всего 10), которые
также отнесены здесь к «русским», если надписи на
иврите, шестиугольная звезда Давида и прочая соответ-
ствующая атрибутика сопровождались указанием места
рождения человека в Витебске, Николаеве, Одессе (как
правило, эти приписки выполнены на английском языке).
Самая старая могила из тех, чья дата установлена,
относится к 1903 году (Иван Антонов, умер 12 января
1903 года); еще по одному захоронению было сделано в
1906 году (некто Аратенко) и 1910 году (Александра На-
гирина). Могил, появившихся до конца 1917 года, в ходе
исследования, проведенного в 1998 году, было выявле-
но шесть; за 1918 год — одна. Этими цифрами косвенно
подтверждается как общая малочисленность русского на-
селения в Кобе до революции, так и временный харак-
тер проживания большинства тогдашних резидентов. Ос-
новная же часть захоронений на «российской» части Ино-
странного кладбища относится к периоду жизни здесь
«белых» эмигрантов.
Среди наиболее известных представителей россий-
ской диаспоры, нашедших свое убежище в Кобе и
похороненных на Иностранном кладбище, есть имена
Н.П. Матвеева, О.В. Плетнера, Ф.Д. Морозова, С.Д. Та-
расенко, П.П. фон-Веймарна, П.Г. Васкевича, В.А. Ско-
родумова, А.М. Рутина, С. Эванса и других. О некото-
рых из этих людей стоит рассказать более подробно.
Пожалуй, наиболее известен и прославлен из них в
сегодняшней России волжский купец, ставший одним
из «отцов японского шоколада», Федор Дмитриевич Мо-
розов (1880—1971). Редкая газета или журнал не упо-
минали хотя бы раз его имени за последние годы и не
цитировали его воспоминаний «На память потомству»,
опубликованных его детьми и внуками уже после смерти
автора. Хотелось бы лишь добавить к уже сказанному не-
сколько фактов из жизни этого российского самородка.
267
Ф.Д. Морозов, покинувший родное село под Симбир-
ском как раз 25 октября 1917 года, по справедливости
может быть назван первым эмигрантом Октябрьской
революции. После попыток осесть в Китае (Харбин) и в
Америке (Сиэтл) он в 1925 году обосновался в Кобе, где
уже через год открыл производство шоколада и конфет,
заложив тем самым основы двух крупных самостоятель-
ных кондитерских компаний, существующих в Японии
и в настоящее время. В старости, передав управление
сыну, он поселился в деревне неподалеку, где в середи-
не 1950-х годов начал диктовать внукам свои мемуары.
Морозов прожил долгую жизнь (он умер в возрасте 91 года)
и успел дождаться нового подъема и подлинного рас-
цвета своей фирмы, теперь уже под названием «Космо-
политан», управляемой сначала его сыном В.Ф. Моро-
зовым, а впоследствии внуком В.В. Морозовым.
Рядом с Ф.Д. Морозовым похоронен его сват, Сергей
Дмитриевич Тарасенко (1880—1981), тоже русский ку-
пец, «последний защитник Порт-Артура», как гласит
надпись на могильном камне. Так же называлась пере-
дача о нем, подготовленная еще при жизни ветерана в
связи с 70-летием падения крепости, в 1975 году на
мюнхенской радиостанции «Свобода» при активном содей-
ствии одного из знакомых Тарасенко, ныне покойного со-
трудника станции «Свобода» О.А. Красовского.
Уроженец украинского села, находившегося непода-
леку от Одессы, Тарасенко проходил срочную службу
артиллеристом в Варшаве, оттуда и был отправлен на
Дальний Восток, где провоевал вплоть до падения Порт-
Артура и японского плена. На деньги, полученные при
освобождении из плена, он сумел начать торговое дело
во Владивостоке и быстро разбогател, имея накануне
революции несколько магазинов и складов. Эмигриро-
вав в Харбин, он долгое время не порывал связей со
ставшей к тому времени Советской Россией и в течение
несколько лет сохранял имеющийся у него советский
паспорт. Впрочем, как уже говорилось выше, одновре-
менное наличие советского паспорта и эмигрантского
статуса не было редкостью среди русских, живших в
Маньчжурии в конце 1920-х - начале 1930-х годов. Та-
268
Могилы супругов Тарасенко на Иностранном кладбище в г. Кобе
расенко был в Маньчжурии заметным человеком, о чем
свидетельствует история его похищения и освобожде-
ния за выкуп в 1932 году56. Поняв, что далее оставаться
в Харбине становится опасным, он уехал в Дайрен, куда
также перевел свою торговлю, и жил там до 1957 года,
периодически наезжая в Японию, где у него были торго-
вые партнеры и родственные связи с эмигрантами в Кобе.
После победы китайской революции и начала «построе-
ния социализма» Тарасенко решил уехать из Китая и
поселился в Кобе, где еще много лет работал на фабри-
ке у своего зятя, В.Ф. Морозова. В 1975 году ему уже
было 95 лет, и, скорее всего, он действительно был
одним из последних живых очевидцев и участников
боев русско-японской войны57. Вскоре после своего сто-
летнего юбилея С.Д. Тарасенко скончался.
На этом же кладбище похоронен журналист и писа-
тель Н.П. Матвеев (Амурский), которого принято счи-
тать первым иностранцем, рожденным в Японии после
прекращения ею политики изоляции (его отец служил в
русском консульстве в Хакодате). Достаточно подробно
о Матвееве писал в своих исторических работах япон-
ский исследователь С. Хияма58. Рядом с могилой Мат-
269
веева похоронен профессор Петр Петрович фон-Веймарн
(1879—1935), русский ученый родом из Петергофа. Бу-
дучи по специальности горным инженером, действитель-
ный статский советник фон-Веймарн был известен на-
учными трудами в области химии. Он стал знаменит в
Японии своими исследованиями свойств целлулоида, ра-
ботая в лаборатории целлулоидной пластики в Осака59.
Рядом находится могила его жены, Надежды Никола-
евны фон-Веймарн.
Нельзя обойти вниманием Ореста Викторовича Плет-
нера (1892-1970), который вместе с братом Олегом не-
когда учился в Санкт-Петербургском университете на
японско-китайском отделении, а позднее находился на
стажировке в Японии — одновременно с выдающимися
впоследствии исследователями Н.А. Невским, Н.И. Кон-
радом. С Невским Орест Плетнер тесно общался и дру-
жил в последующие годы, когда оба они работали пре-
подавателями русского языка в различных университе-
тах Японии. В отличие от своего брата и Н.А. Невского
Орест Викторович не вернулся в Советскую Россию.
После недолгого периода работы переводчиком при ста-
ром российском посольстве в Токио (1917) он некоторое
время стажировался в Англии, откуда затем вновь при-
ехал в Японию (1923). В дальнейшем О.В. Плетнер про-
живал то в Японии, то в течение ряда лет во Вьетнаме,
откуда уже после войны он окончательно вернулся в Япо-
нию, где затем продолжал работать в местных универ-
ситетах, преподавая русский язык и прививая студен-
там любовь и уважение к российской культуре. Выдаю-
щийся лингвист, специалист по фонетике японского язы-
ка и его диалектологии, он написал ряд работ по этим
проблемам. О.В. Плетнер был женат на японке (ее имя
Кику Плетнер), их могилы находятся рядом. Дочь Плет-
нера Мая (Светлана) проживает в Кобе.
Интересна нам и судьба двух русских музыкантов
Александра Михайловича Рутина (1865—1932), бывше-
го преподавателя Ростовской консерватории, и его кол-
леги и земляка (по некоторым данным, и родственника)
Александра Яковлевича Могилевского (1885—1953). Оба
навсегда вошли в историю современной японской музы-
270
калькой культуры своим вкладом в создание основ пре-
подавания западной музыки в Кобе и Осака (Могилевс-
кий преподавал и в Токио). В 1920-х годах Рутиным
была создана «Первая русская детская музыкальная
школа», в которую наряду с детьми русских эмигрантов
и других иностранцев принимали также японских де-
тей. В 1929 году главным образом его усилиями было
образовано Общество российских музыкантов в Японии,
творчески сплотившее многих эмигрантов. Среди уче-
ников Рутина и Могилевского были известные позднее
в Японии музыканты М. Миямото, X. Косуги, Н. Кита-
мура, К. Кано, а также упоминавшийся выше дирижер
Осакской филармонии Т. Асахина. Необходимо отметить,
что благодаря талантливым русским музыкантам, как
постоянно жившим в Кобе, так и приезжавшим туда с
концертами для проведения мастер-классов (как, напри-
мер, Лео Сирота, уроженец Киева, преподававший в То-
кийской консерватории, или руководитель оркестра Уни-
верситета Киото и Симфонического оркестра радиоком-
пании OJBK Эммануил Меттер, воспитавший блестящую
плеяду японских музыкантов) закладывались основы вос-
приятия японцами западной классической музыки. Это-
му во многом способствовали творческие вечера, прово-
димые в так называемом «Бунка-хаус» («Доме культу-
ры») на побережье внутреннего Японского моря непода-
леку от Кобе, где летом многие эмигранты снимали дачи.
Среди могил дипломатов есть могила Евгения Дмит-
риевича Малинина — последнего российского консула в
Кобе, скоропостижно скончавшегося спустя всего 3 ме-
сяца после вступления в должность, оставившего бере-
менную жену. Кадровый дипломат Е.Д. Малинин в 1913-
1915 годах работал переводчиком в посольствах России
в Токио и Пекине, затем некоторое время он прослужил
секретарем в Генеральном консульстве в Дайрене. Его
дочь, рожденная уже после смерти отца, Вера Евгеньев-
на Малинина (1923—2001), всю жизнь провела в Кобе,
где работала сотрудником в ряде зарубежных компаний,
много лет являясь бессменным секретарем Общества
российских эмигрантов города Кобе, а на склоне лет пре-
подавала иностранные языки (английский и французский);
271
В.Е. Малинина скончалась в 2001 году, будучи одной из
последних представителей русской эмигрантской общины.
Среди захоронений русской диаспоры есть и могила
Виталия Александровича Скородумова (1880-1932), по-
святившего всю свою жизнь нелегкой дипломатической
службе: в 1906-1907 годах он — атташе посольства в
Пекине (Китай), а с 1908 по 1915 год служил в Японии
сначала как переводчик посольства, а позднее исполнял
обязанности консула в Кобе (1914) и Нагасаки (1915). В
дальнейшем Скородумов служил в консульстве России
в Фузане (Пусане), а после прекращения деятельности
старого российского посольства в Японии он переехал
на жительство в Кобе, где активно участвовал в дея-
тельности Общества русских эмигрантов города Кобе на
раннем этапе его становления. Скородумов был женат
на японке, родившей ему трех дочерей - Ирину, Екате-
рину и Марию, впоследствии вышедших замуж за граж-
дан разных стран (США, Италии и Германии).
К российским захоронениям на Иностранном клад-
бище относится и могила Самуила Иваницкого (1891-
1975), более известного в Кобе как «Сэм Эванс». Одес-
ский еврей, уехавший из России еще до революции, стре-
мился избежать воинской повинности, в Японии он по-
явился около 1916 года, то есть раньше большинства
эмигрантов. Осев в Кобе и сменив имя, С. Эванс занялся
торговлей и постепенно настолько разбогател, что стал
давать деньги в долг, в том числе и другим эмигран-
там. Он много помогал на первых порах семье купца
Ф.Д. Морозова, который с благодарностью упоминает
об этом в своих мемуарах. Эванс, прожив в Японии мно-
го лет, получил со временем японское гражданство, что
неожиданно оказалось причиной возникновения у него
ряда проблем сразу после капитуляции Японии и окон-
чания войны, так как оккупационные власти обраща-
лись теперь с ним как с «японцем», что лишало его льгот,
доступных прочим эмигрантам как «лицам без граж-
данства». В дальнейшем, однако, ему удалось поправить
свой бизнес. Эванс был женат на уроженке Швейцарии
Фанни, их могилы находятся рядом.
В целом можно утверждать, что русская диаспора в
Японии несмотря на свою малочисленность сумела стать
272
Могила семьи Эванс на Иностранном кладбище в г. Кобе
заметным явлением в экономической и общественной
жизни страны. Это тем более удивительно, что, не имея
исходно в своих рядах личностей уровня И. Бунина,
И. Сикорского, Ф. Шаляпина и состоя в основном из
представителей низших сословий, лишенных (в отли-
чие от европейской и американской ветвей эмиграции)
реальной поддержки со стороны международных и мес-
тных организаций, эмигранты в Японии могли рассчи-
тывать исключительно на собственные силы и способно-
сти. И тем не менее они добились успеха, проявив при
этом творчество, мужество и созидательную деятель-
ность. Хотелось бы также добавить, что хотя не все из
россий-ских резидентов сумели состояться и «быть кем-
то» в период, предшествовавший их поселению в Япо-
нии, но зачастую многие из них «стали кем-то», уже
живя в эмиграции, обрели здесь подлинное имя и изве-
стность, что также подчеркивает своеобразие этой ветви
российской зарубежной диаспоры.
k W *
Рассказывая об истории царской дипломатии на Даль-
нем Востоке, начиная с эпохи становления первых дип-
273
ломатических представительств России в Японии, а так-
же об основных направлениях деятельности российской
военной агентуры в течение семи мирных лет, разделя-
ющих русско-японскую и Первую мировую войны (1906-
1913), и о последующей жизни в Японии отставных дип-
ломатов и рядовых эмигрантов, автор стремился пока-
зать всю сложность конкретной исторической обстанов-
ки, в которой приходилось действовать этим людям, чьи
жизненные свершения достойны тем большего уважения,
чем труднее были препятствия, стоявшие у них на пути.
Февральские и октябрьские события 1917 года в Рос-
сии явили миру феномен массовой послереволюционной
эмиграции, численность которой перекрывала не толь-
ко все известные исторические прецеденты (как, напри-
мер, эмиграцию в годы Великой французской револю-
ции XVIII века), но была даже сопоставима с населени-
ем небольшого государства. Менее чем за пять лет Рос-
сию покинуло, по различным оценкам, от полутора до
двух с половиной миллионов человек, принадлежащих
практически ко всем слоям тогдашнего общества. Не-
большая часть этих людей впоследствии смогла вер-
нуться на родину, но подавляющее большинство так
или иначе вынуждено было смириться со сложившим-
ся положением и как-то устраиваться на чужбине. Рос-
сийские эмигранты, навсегда оставшиеся в Японии,
среди которых было немало талантливых и выдающихся
личностей, внесли заметный вклад в культурное раз-
витие этой страны.
По нашему мнению, история русской диаспоры в Стра-
не восходящего солнца представляет несомненный ин-
терес для современного российского читателя.
18 Япония
Примечания
Предисловие
1	Иванова Г.Д. Русские в Японии XIX - начала XX
века. М., 1992.
2	Виноградов В.М. Дипломатия: люди, события. Из за-
писок посла. М., 1998, с. 45-46.
3	Новаковский С.И. Япония и Россия. Т. 1. Токио, 1918,
с. 148.
4	Здесь поистине хрестоматийным примером является
история с изучением в России японского языка, берущая
начало еще со времен повеления о том Петра I и в действи-
тельности не давшая никакого практического результата
за более чем столетие преподавания его в Петербурге и
Иркутске. — См.: Алпатов В.М. Изучение японского языка
в России и СССР. М., 1988.
5	Костиков В.В. Не будем проклинать изгнанье... (Пути
и судьбы русской эмиграции). М., 1990.
6	Незабытые могилы. Российское зарубежье: некрологи
1917-1997 (в 6-и томах). М., 1999-2001.
Глава I
1	См. о нем подробнее: Черевко К.Е. Зарождение русско-
японских отношений. XVII-XIX века. М., 1999, с. 14—23.
2	То, что в 2002 году правительства обеих стран дружно
проигнорировали 300-летний юбилей названной встречи,
не сделав ни малейшей попытки использовать этот истори-
ческий факт для придания динамизма развитию двусто-
ронних контактов, как нельзя лучше характеризует истин-
ное состояние современных японо-российских отношений.
В то же время в обеих странах регулярно отмечали и про-
должают отмечать иные, гораздо менее «круглые» годов-
щины с более чем сомнительной датировкой соответствую-
щих им исторических событий.
3	Черевко К.Е. Указ, соч., с. 79.
4	См.: Новаковский С.И. Указ, соч., с. 68—69.
5	О преподавании японского языка см.: Черевко. Указ,
соч., с. 78-82, 101.
275
6	Формально Лаксман ехал в Японию от имени не самой
императрицы, а иркутского генерал-губернатора, и потому
не мог считаться полномочным послом.
7	«Оросия-Коку суймудан» («Сны о России»), киносту-
дия «Тохо», 1991. В главной роли Кодаю — Огата Кен (Япо-
ния), в роли Екатерины II - Марина Влади (Франция). Среди
книг об этой истории наиболее известен переведенный также
и на русский язык роман Иноуэ Ясуси «Сны о России».
8	См., например: Банкоку Банаси (Страны мира), изд. 1861.
9	Канцлер А.М. Горчаков — 200 лет со дня рождения.
М., 1998, с. 222. См. также: Новаковский. Указ, соч., с. 7-
11. Здесь и далее в подобных случаях первая цифра указа-
на по старому, вторая по новому стилю.
10	См.: Новаковский. Указ, соч., с. 152. Путятин Е.В.
(1803-1883) - контр-адмирал (с 1841), генерал-адъютант,
адмирал (с 1858).
11	Там же.
12	Муравьев-Амурский Николай Николаевич (1809-
1881) — генерал от инфантерии, в 1847-1861 гг. - генерал-
губернатор Восточной Сибири. В 1858 г. подписал Айгунь-
ский договор с Китаем о русско-китайской границе (по-
зднее получил за это от императора графский титул).
13	Морской чин во флоте ряда стран, промежуточный
между капитаном первого ранга и контр-адмиралом.
14	Из-за повреждений, полученных во время кругосвет-
ного плавания, Е.В. Путятину пришлось во время посеще-
ния российских гаваней на Дальнем Востоке сменить флаг-
манское судно: так «Паллада» уступила место «Диане».
15	См.: Витте С.Ю. Избранные воспоминания. М., 1991,
с. 169-171, 132-135. К.Н. Посьет (1819-1899) во время
переговоров в Симода служил переводчиком с голландско-
го языка. Позднее его именем была названа бухта и пост
на Дальнем Востоке. 17 октября 1888 г. произошло круше-
ние царского поезда в Борках на Азовско-Харьковской же-
лезной дороге, едва не приведшее к гибели всю царскую
семью. Расследование показало неудовлетворительное со-
стояние российских железных дорог, министр (который
ехал в том же поезде, но по иронии судьбы совершенно не
пострадал) был смещен и... в свою очередь назначен в Го-
сударственный совет.
16	О нем подробнее см.: Иванова Г.Д. Русские в Японии
XIX — начала XX века. М., 1992, с. 33, 38.
17	См.: Д. Саканэ. Дипломатия Эномото Такэаки (вокруг
происшествия с «Мария Лус»). — Вестник «Общества иссле-
18*
276
дователей истории России». № 34, Токио, 1999, с. 6 (на яп.
яз.). Спустя несколько лет, возвращаясь в Японию, Т. Эно-
мото проделал верхом путь через всю Россию, записывая в
своем дневнике (опубликован позднее) все, виденное им в
дороге, что на деле явилось откровенным шпионажем.
18	Первым представителем европейского правящего дома,
посетившим Японию в 1869 г., был сын королевы Виктории,
герцог Альфред Эдинбургский. Герцога принял юный импе-
ратор Мэйдзи, которому было тогда всего 15 лет, и для про-
живания гостя на все время визита ему был отведен летний
дворец Хамаготэн. Впоследствии герцог женился на един-
ственной дочери Александра II, Марии, породнясь таким об-
разом с домом Романовых.
19	Всего их оказалось четверо; пятый, великий князь
Константин Константинович, известный также как поэт и
драматург, писавший под псевдонимом «К.Р.» («Констан-
тин Романов». — 77.77.), после непродолжительной службы
мичманом предпочел в итоге остаться на суше, где он по-
лучил со временем под свою команду лейб-гвардии Измай-
ловский полк.
20	Есть и другая версия, согласно которой главной при-
чиной поездки было убрать великого князя на время из
Петербурга, где он неожиданно для родителей вдруг возна-
мерился жениться на фрейлине своей матери А.В. Жуков-
ской — дочери поэта В.А.Жуковского.
21	В 1863-1864 гг. у берегов США находились две рос-
сий-ские военные эскадры, в задачу которых входила де-
монстрация поддержки Россией правительства президента
А. Линкольна, на случай возможного вмешательства Анг-
лии и Франции в войну на стороне «южан». Тихоокеанская
эскадра контр-адмирала А.А. Попова была послана в Сан-
Франциско, Атлантическая эскадра контр-адмирала С.С. Ле-
совского — в Нью-Йорк. С.С. Лесовский в 1854—1855 гг.
командовал судном «Диана», на котором Е.В. Путятин при-
был в Японию для завершения переговоров по Симодскому
трактату.
22	Chavchavadze. D. The Grand Dukes. Atlantic Inti., New
York, 1990, c. 113-115. «Буффало Билл» - прозвище Уиль-
яма Ф. Коди (1846—1917), золотоискателя, участника стро-
ительства первой железной дороги в прериях Запада, бывше-
го разведчиком армии северян в Гражданской войне. С 1872 г.
начал выступать с рассказами о своих приключениях на Ди-
ком Западе, впоследствии создал актерскую труппу.
23	Спустя несколько лет, после завершения второго пре-
зидентского срока, У. Грант с супругой в свою очередь
277
отправился в кругосветное путешествие, которое длилось
24 месяца и в ходе которого они посетили Петербург, где
снова встретились с великим князем Алексеем. После Пе-
тербурга чета Грантов побывала также в Токио. Посколь-
ку У. Грант был наиболее знаменитым американцем своей
эпохи, ему повсюду оказывали поистине царские почести.
Так, во время визита в Никко император Мэйдзи даже пред-
ложил ему пройтись по священному красному мостику, на
который мог ступать только сам император как потомок
богини Солнца. Правда, Грант благоразумно отказался со
словами, что он недостоин такой чести. Об этой поездке
У. Гранта см.: М. Truman. First Ladies. NY, 1995, с. 335-
337. Также см.: Cortazzi Hugh (ed.). A Diplomat’s Wife in
Japan. Sketches at the Turn of the Century (from the memoirs
of M.C. Fraser). New York&Tokyo, 1982, c. 231. В 1877 г.
великий князь Алексей вновь посетил США и опять на «Свет-
лане», но теперь его уже принимал другой президент. На
этот раз он сразу по возвращении в Россию отбыл на театр
военных действий с турками (война 1877-1878), где коман-
довал отрядом кораблей Дунайской флотилии, после чего
вскоре получил чин контр-адмирала.
24	В честь посещения великим князем Владивостока,
который тогда еще только строился, главная улица города
получила название «Светланской».
25	Дневники императора Николая II. М., ЦГАОР, 1991,
с. 52. Судя по всему, под «гадом» имеется в виду некая
рептилия, возможно, гигантская саламандра - существо, со-
хранившееся в живой природе только на Японских островах.
26	Один из братьев царя, любитель искусства Владимир
Александрович, был еще в 1880 г. назначен президентом
Академии художеств, а позднее - командующим Гвардей-
ским корпусом (1884—1905); другой, командир лейб-гвар-
дии Преображенского полка Сергей Александрович, стал в
1891 г. московским генерал-губернатором.
27	Великий князь Александр Михайлович. Воспомина-
ния. М., 1999, с. 133. «Красавчик Браммел», он же Джордж
Браммел (Бруммел) - знаменитый английский законода-
тель моды XVIII века, друг короля Георга III, был известен
тем, что его ежедневно обслуживали три (!) парикмахера
«узкой специализации»: по вискам, по лбу и по затылку. -
Алданов М. Портреты. М., 1994, с. 196, 205.
28	Мещерский В.П. Воспоминания. М., 2001, с. 506.
29	Великий князь Александр Михайлович. Воспомина-
ния, с. 170. Также см.: Chavchavadze D. The Grand Dukes,
278
с. 113—115; A Romanov Diary. The autobiography of
H.I.&R.H. Grand duchess George. Atlantic Inti., New York.
1988, c. 45.
30	До этого в России в 1872 г. проездом из Европы побы-
вал принц Комацу Акихито, возвращавшийся домой после
двухлетнего обучения в Англии, но то был частный визит.
Принц, правда, встретился с императором Александром II,
который выразил ему благодарность за прием, оказанный
его сыну Алексею несколькими годами раньше. - См.: Ёси-
мура Акира. Покушение (цесаревич Николай в Японии).
М., 2002, с. 31. В дальнейшем принц Комацу носил фами-
лию Хигаси-Фусими.
31	Об этом см.: Иванова. Указ, соч., с. 13-14.
32	Пребывание великого князя Александра в Японии
относится к 1887-1888 гг. Авелан Ф.К. в последующие
годы занимал посты помощника (с 1895), затем началь-
ника Главного морского штаба (1896-1903), был членом
Особого комитета Дальнего Востока, а в 1903-1905 гг.
управлял Морским министерством России. Уволен после
Цусимского поражения.
33	См.: Великий князь Александр Михайлович. Воспо-
минания. Париж, 1933. Наиболее полная русская версия
воспоминаний великого князя: Великий князь Александр
Михайлович. Воспоминания. М., 1999. (Далее ссылки да-
ются по этому изданию.)
34	Многие офицеры и матросы, имея законные семьи во
Владивостоке и других городах России, заводили себе «вре-
менных жен» в Нагасаки; так продолжалось все годы, пока
длилась аренда там российским флотом зимней базы, вплоть
до кануна русско-японской войны. — См.: Шрейдер. Указ,
соч., с. 144-148; Lensen G.A. (ed.). Revelations of a Russian
diplomat. — The Memoirs of Dmitrii I. Abrikossow. Seattle,
1964, c. 216 (далее: Revelations of a Russian diplomat...);
Адмирал Г. Цывинский. 50 лет в Императорском флоте.
Orient, Riga, б/д, с. 46-49.
35	Великий князь Александр Михайлович. Воспомина-
ния, с. 100-106.
36	Им был тогда знаменитый политик Ито Хиробуми, выда-
ющийся деятель эпохи Мэйдзи, автор японской Конституции.
37	Великий князь Александр Михайлович. Воспомина-
ния, с. 205. В этом мнении он был, впрочем, не одинок: в
изданном спустя несколько лет описании путешествия це-
саревича Николая на Восток (1891), в рассказе о Японии
указывалось, что «островитяне — воины по инстинкту», «ни
279
дать ни взять наши ушкуйники» (см.: Ухтомский Э.Э. Пу-
тешествие государя императора Николая II на Дальний Во-
сток и по Сибири в 1891 г. СПб., Лейпциг. Изд. Ф.А. Брок-
гауз, 1896 (в 3-х томах), т. 3, с. 21.
38	Великий князь Александр Михайлович. Воспомина-
ния, с. 208.
39	Lensen G.A.(ed.). Revelations of a Russian Diplomat.
The Memoirs of Dmitrii I. Abrikossow. University of
Washington Press, Seattle, 1964, c. 216. Об Абрикосове так-
же см.: Подалко П.Э. Новые поколения возьмут факел,
выпавший из наших рук... Д.И. Абрикосов - штрихи к
портрету. - Известия Восточного института. 1998, с. 171-
187. Абрикосов начал работать над «Воспоминаниями» в
Японии в конце 1930-х гг. и продолжал писать вплоть до
своей смерти в 1951 г. Они были с некоторыми купюрами
опубликованы в середине 1960-х гг. в США. См.: Lensen
G.A.(ed.). Revelations of a Russian Diplomat. The Memoirs
of Dmitrii I. Abrikossow. University of Washington Press,
Seattle, 1964 (далее - Revelations...). В работе автор пользо-
вался этой публикацией и фотокопией полного текста ру-
кописи. Наряду с донесениями и отчетами российского
посольства в Токио (см. выше) эти воспоминания пред-
ставляют собой ценный источник по истории русской ди-
аспоры на Дальнем Востоке в первой половине XX века.
Оригинал рукописи находится в Columbia University
Library, NY (Abrikossow, D. I. Memoirs. Manuscript).
40	Учитывая, что первые «японо-русские» дети могли по-
явиться на свет уже в начале 1860-х гг. после визита корабля
«Аскольд», можно предположить, что во время войны с Рос-
сией население Нагасаки пережило немало индивидуальных
человеческих трагедий, когда отцы и сыновья волею судьбы
оказались в противоположных воюющих лагерях.
41	Ухтомский Э.Э. Путешествие на Восток его император-
ского высочества государя наследника цесаревича, 1890-
1891. СПб., Лейпциг, изд. Ф.А.Брокгауз, 1893. - Фрагмен-
ты из издания «Берегиня». М., 1993, с. 9. Автор, князь
Эспер Эсперович Ухтомский (1861—1921), — поэт и публи-
цист, друг молодости цесаревича, служил в Департаменте
духовных дел иностранных исповеданий Министерства
внутренних дел. Был взят в плавание «для письменных
занятий и составления книги о путешествии» (с. 14), впос-
ледствии главный редактор газеты «Санкт-Петербургские
ведомости» (с 1896).
42	Там же, с. 19. Также см.: Великий князь Александр
Михайлович. Указ, соч., с. 163.
280
43	Этим кораблем командовал Е.И. Алексеев, будущий
наместник на Дальнем Востоке, главнокомандующий все-
ми вооруженными силами на начальном этапе русско-япон-
ской войны. — См.: Адмирал Г. Цывинский. 50 лет в Им-
ператорском флоте, с. 98.
44	Сын короля Греции Георга и Ольги Константиновны,
дочери великого князя Константина Николаевича Романо-
ва. - См.: Ухтомский Э.Э. Путешествие государя импера-
тора Николая II на Дальний Восток и по Сибири в 1891 г.
45	Им командовал капитан 1-го ранга Н.Н. Ломен (1843-
1909), в будущем адмирал, командир императорской яхты
«Полярная звезда». П.Н. Назимов (1829-1902) в молодос-
ти состоял при консульстве в Хакодате в качестве первого
морского агента России в Японии; в 1889—1891 гг. — ко-
мандующий Тихоокеанской эскадрой.
46	Принц Арисугава также в течение некоторого време-
ни считался наследником японского престола, что как бы
подчеркивалось в ходе встречи «двух цесаревичей».
47	Кагосима (старое название Сацума) - префектура на
острове Кюсю, бывшей в 1860-х гг. оплотом выступлений
против правительства сёгуната (клан Симадзу). Много вы-
ходцев из Кагосима занимали видные государственные
посты в эпоху Мэйдзи. Николай II и позднее сохранял доб-
рые воспоминания об этом визите: спустя 5 лет, принимая
24 мая 1896 года поздравления от японского принца Фуси-
ми по случаю своей коронации, он упомянул в своем днев-
нике, что получил «замечательно красивые подарки от им-
ператора и моего друга Сацума». — Дневники императора
Николая II, с. 147.
48	Трость, которой принц Георг ударил нападавшего С.
Цуда, была спустя год по приказу Александра III выписа-
на из Афин в Россию и разукрашена драгоценными кам-
нями, после чего вновь отправлена владельцу в сопровож-
дении генерал-адъютанта.
49	Cortazzi Hugh (ed.). A Diplomat’s Wife in Japan.
Sketches at the Turn of the Century (from the memoirs of
M.C. Fraser). New York & Tokyo. 1982, c. 284-285. He следу-
ет забывать, что тогда минуло всего десять лет со дня смер-
ти царя Александра II, погибшего от рук террориста, и имен-
но при повторном покушении (т.н. «сдвоенный теракт»).
50	Адмирал Г. Цывинский. Указ, соч., с. 118.
51	Ухтомский Э.Э. Путешествие государя императора
Николая II на Дальний Восток и по Сибири в 1891 г., с. 43.
52	Williams Harold S. Tales of the Foreign Settlements in
Japan. Tokyo, 1972, c. 172.
281
53	Revelations of a Russian diplomat... c. 216—217; A
Diplomat’s Wife in Japan. Sketches at the Turn of the
Century, c. 291-292.
54	Известен в Японии как «Николай-до» (по имени епис-
копа Николая Японского). Был разрушен землетрясением
в 1923 г., позднее восстановлен. Находится в районе Кан-
да, в квартале Суругадай.
55	Барон Ниси Токудзиро (1847-1912) — выдающийся
дипломат эпохи Мэйдзи. Будучи в числе первых японцев,
отправленных учиться в Россию, позднее он служил послан-
ником в Петербурге, а в 1897—1898 гг. занимал пост мини-
стра иностранных дел в двух кабинетах подряд.
56	A Diplomat’s Wife in Japan. Sketches at the Turn of the
Century, c. 282.
57	Цит. по: Ухтомский Э.Э. Путешествие государя импе-
ратора Николая II на Дальний Восток и по Сибири в 1891 г.
Т. 2, с. 49.
58	Имеется в виду железнодорожная катастрофа в Бор-
ках (см. выше).
59	Ли Хунчжан (1823—1902) - государственный и поли-
тический деятель Китая, фактический премьер-министр,
руководил внешней политикой Китая (современники на-
зывали его «китайским Бисмарком»). От имени китайс-
кого правительства подписал с Японией мирный договор
после войны 1894-1895 гг. (Симоносекский договор), а так-
же договоры с Россией: о постройке КВЖД (1896) и об
аренде Порт-Артура (1898). В качестве чрезвычайного по-
сла Китая присутствовал на коронации Николая II.
60	Извольский А.П. Воспоминания. М., 1989, с. 160.
61	Дневники императора Николая II, с. 77 (запись от
29 апреля 1895 г.) и др.
62	См.: Кшесинская М. Воспоминания. Смоленск, 1988,
с. 45. Упоминание о шрамах встречается и в других ис-
точниках, например: A Romanov Diary. The autobiography
of H.I.&R.H. Grand duchess George. Atlantic Inti., New
York, 1988, c. 45.
63	Периодически заявляющая о своих правах на россий-
ский престол княгиня Мария Владимировна является его
родной внучкой.
64	Chavchavadze D. The Grand Dukes, с. 225.
65	После окончания войны Японии с Китаем Россия впер-
вые за много лет открыто проявила свое явное неодобрение
действий японского правительства. Требовалось как-то сгла-
дить возникшую напряженность, и присутствие на Даль-
282
нем Востоке члена императорской фамилии пришлось как
нельзя кстати.
66	Chavchavadze D. The Grand Dukes, с. 225.
67	Впрочем, это и неудивительно: в результате множе-
ства перемен, происшедших в Японии в эпоху Мэйдзи, она
на рубеже XIX—XX веков представляла собой совсем иную
державу, чем в 1872 и даже в 1888 гг.
68	Мемуары Кирилла Владимировича, названные «Моя
жизнь на службе России», были им написаны незадолго
до кончины, в 1939 г. и не получили впоследствии столь
широкой известности, как воспоминания его двоюродно-
го дяди Александра. У последнего, кстати, память о службе
на этом броненосце проявилась довольно оригинально: он
назвал Ростиславом одного из младших сыновей, родив-
шегося в то время.
69	Chavchavadze D. The Grand Dukes, с. 226.
70	Еще один Романов, князь Олег Константинович (1892—
1914), сын великого князя, поэта К.К. Романова, был смер-
тельно ранен в начале Первой мировой войны и скончался
в госпитале 29 сентября 1914 г.
71	Морской врач Я.И. Кефели вспоминал спустя много
лет, как он видел в порту великого князя Бориса, рыдав-
шего при виде тонущего «Петропавловска». См.: Бунич И.
Порт-Артурская ловушка. Воспоминания. СПб., 1999, с. 458.
72	Дневники императора Николая II, с. 206-207.
73	Врангель П.Н. Воспоминания. 4.1, М., 1992, с. 32.
74	Бок М.П. П.А. Столыпин. Воспоминания об отце. 1992,
с. 79. Георгий Михайлович (1863-1919) - старший брат
великого князя Александра Михайловича, знаменитый кол-
лекционер-нумизмат, накануне войны - управляющий Рус-
ским музеем в Петербурге.
75	Revelations of a Russian diplomat, с. 243.
76	A Romanov Diary, с. 175-176.
77	Revelations of a Russian diplomat, c. 243.
78	Письмо к царю от 13 августа 1916 г. - См.: Николай II
и великие князья. (Родственные письма к последнему царю.)
Л.-М., 1925, с. 80. Николай Михайлович (1859—1919) -
старший брат Георгия и Александра Михайловичей, пред-
седатель Русского исторического общества.
79	Последнее, по словам Д. Абрикосова, было устроено
весьма просто: каждый желающий участвовать в демонст-
рации в поддержку договора о дружбе с Россией получал в
полиции праздничный фонарик и 25 сэн наличными, а так-
же возможность не выходить на работу в этот день. В ре-
283
зультате людской поток мимо стен посольства не прекра-
щался несколько часов. См.: Revelations of a Russian
diplomat, с. 244.
80	Наумов А.Н. Из уцелевших воспоминаний. 1868—1917.
В 2-х кн. Изд. А.К. Наумовой и О.А. Кусевицкой. Нью-
Йорк, 1955. Кн. II, с. 396.
81	В «гэнро» в Японии в разные годы входили такие
известные политические фигуры, как первый премьер-ми-
нистр Японии князь X. Ито, маршал И. Ояма (главнокоман-
дующий в Маньчжурии в годы русско-японской войны), фель-
дмаршал А. Ямагата (создатель японских вооруженных сил,
одно время премьер-министр), маркиз К. Сайондзи (был пре-
мьер-министром после русско-японской войны; представитель
Японии на Парижской мирной конференции в 1919 г.).
82	Николай II все же встретился с принцем Канин 11 сен-
тября, во время поездки японской делегации на юг (в
Киев), о чем есть отметка в его дневнике (см. запись за
11.09.1916).
83	Николай II и великие князья. Л.-М., 1925, с. 88.
84	Там же. Проект составлялся им заблаговременно, на
случай включения его в состав делегации России для уча-
стия в мирной конференции после окончания войны. Лю-
бопытно, что одним из членов делегации России предпола-
галось включить начальника Главного морского штаба ад-
мирала А.И. Русина, в прошлом военного агента в Японии,
участника переговоров в Портсмуте в 1905 г.
85	Там же, с. 89 (письмо от 21 сентября 1916 г.).
88	Николай II и великие князья, с. 121.
Глава II
1	Новаковский. Указ, соч., с. 183—184. Аналогичное пра-
во оговаривал договор с американцами, ранее заключен-
ный в Канагава. При этом надо отметить, что, кроме Рос-
сии, где сыграл свою роль фактор географической близос-
ти Хакодате к Приморью и Сахалину, ни одна из великих
держав не только не открыла там своего представитель-
ства, но и с самого начала не рассматривала это как один
из возможных вариантов.
2	Харрис Таунсенд (1804-1878) прибыл в Симода 21 ав-
густа 1856 г.; с 1859 г. - посланник (до 1861).- См. Williams
H.S. Foreigners in Mikadoland. Tokyo, 1983, c. 43.
3	Для прочих российских граждан перемещение внутри
Японии согласно статье 8 трактата было ограничено в преде-
284
лах радиуса до 10 ри от места проживания (1 ри = 3 вер-
сты 332 сажени = 141 75 футов = около 4 км). — См.:
Новаковский. Указ, соч., с. 186—187.
4	В связи с расширением российского военного присут-
ствия на Тихом океане флоту, базирующемуся во Владиво-
стоке, потребовалась зимняя база с незамерзающей гава-
нью. Ею и стал порт Нагасаки, ♦ открытый статус» которо-
го с 1 июля 1859 г. обеспечивал возможность свободного
посещения его иностранными судами.
5	См.: Williams H.S. Tales of the Foreign Settlements in
Japan. Tokyo, 1972, c. 178. Сам по себе этот факт красноре-
чиво показывает отсутствие у японцев религиозного фана-
тизма: достаточно вообразить, какие беспорядки произош-
ли бы в любой исламской или христианской стране, начни
там правительство размещать чужих дипломатов в мест-
ных храмах!
6	Ухтомский. Указ, соч., т. 2, с. 9.
7	Foreigners in Mikadoland, с. 49.
8	Williams Harold S. Tales of the Foreign Settlements in
Japan. Tokyo, 1972, c. 16; он же. Shades of the Past. Tokyo,
1959, c. 146.
9	См., например: Иванова Г.Д. Русские в Японии XIX -
начала XX века.
10	Канцлер А.М. Горчаков, с. 223.
11	Lensen G.A. Russian Diplomatic&Consular Officials in
East Asia. Tokyo, 1968, c. 48.
12	Sladen D. The Japs at Home. 2nd edition. London, 1892,
c. 222-223.
13	Foreigners in Mikadoland... c. 282.
14	Ухтомский Э.Э. Путешествие государя императора Ни-
колая II на Дальний Восток и по Сибири в 1891 г. Ч. V, с. 21.
15	Там же, с. 10. Впрочем, не исключено, что князь Ух-
томский уже тогда имел личную заинтересованность в про-
паганде российского движения на Восток: спустя некото-
рое время он становится председателем правления Русско-
Китайского банка, а также Китайско-Восточной железной
дороги (КВЖД) - основных флагманов российской экспан-
сии в этом регионе.
16	Унковский И.С. (1822-1886) - русский флотоводец,
адмирал. В 1852—1854 гг. — капитан-лейтенант, флигель-
адъютант, командир фрегата «Паллада», привезшего в Япо-
нию первое посольство Е.В. Путятина.
17	В наши дни — один из районов города Нагасаки.
18	Ухтомский. Указ. соч. Т. 2, с. 9.
285
19	Там же, с. 10.
20	Этот визит навел многих японцев на мысль, что опыт
мирного сотрудничества с русскими в Нагасаки - скорее
исключение, чем правило.
21	Могилы обоих сохранились до наших дней на Иност-
ранном кладбище Иокогамы.
22	Мещерский В.П. Воспоминания, с. 249, 271, 505. Из
названных здесь только И.А. Шестаков впоследствии вер-
нулся на флот, будучи назначен императором Александ-
ром III управляющим морским министерством.
23	«Несколько однородное впечатление», производимое
таким десантом, отмечал в своей книге даже более чем ло-
яльный князь Ухтомский. См.: Указ, соч., с. 31.
24	В отдельных документах за 1883 г. упоминается так-
же имя М.Ф. Бартоломея. - Lensen G.A. Russian Diplomatic
and Consular Officials in East Asia. Tokyo, 1968, c. 6, 170.
25	Подробный рассказ об этом происшествии сохранил-
ся в записи жены английского посланника в Токио Фрэзе-
ра, которая была очень дружна с семьей Шевича и вела
запись обо всем, основываясь на информации, полученной,
так сказать, «из первых рук». Ее сокращенный рассказ вос-
производится в данной главе. Cortazzi Hugh (ed.). A Diplomat’s
Wife in Japan. Sketches at the Turn of the Century (from the
memoirs of M.C.Fraser). New York&Tokyo, 1982, c. 218-225.
26	Имеется в виду т.н. «старое российское посольство»,
существовавшее до революции. После установления дип-
ломатических отношений между Японией и Советской
Россией зимой 1925 г. японское правительство выкупило у
советской стороны территорию старого посольства, предоста-
вив взамен другой участок в центре Токио, а на освободив-
шемся месте было построено здание Министерства финансов.
27	A Diplomat’s Wife in Japan, с. 224. Муж автора запи-
сок, английский посланник в Японии Хью Фрэзер, в тот
день также подвергся на улице серьезной опасности, буду-
чи преследуем до самого дома неизвестными вооруженны-
ми лицами.
28	Ёсимура Акира. Николай со:нан. Изд. Иванами сё-
тэн, 1993; он же. Покушение: цесаревич Николай в Япо-
нии. М., 2002.
29	См.: Гурко В.И. Черты и силуэты прошлого: прави-
тельство и общественность в царствование Николая II в
изображении современника. М., 2000, с. 321-323. Даже
судя по одной географии мест службы Р.Р. Розена, охва-
тывающей практически весь земной шар, он и в самом деле
286
был одним из наиболее опытных дипломатов российского
Министерства иностранных дел: начав вице-консулом в да-
леком 1875 г. в Иокогаме, он позднее работал в США, Гре-
ции, Сербии, Германии; между своими назначениями в Япо-
нию (всего три раза), он также успел побывать первым рус-
ским посланником в Мексике.
30	Там же, с. 324.
31	Там же, с. 347.
32	Маринов В.А. Россия и Япония перед Первой миро-
вой войной (1905-1914). М., 1974, с. 54. Не следует также
забывать тот факт, что Витте, оказавшийся в те годы не у
дел, был в прошлом одним из начальников Распопова, и
здесь, возможно, имело место некое «подыгрывание» пос-
леднего бывшему патрону, считавшему себя после перего-
воров в Портсмуте специалистом по японским делам.
33	Lensen G.A. Russian Diplomatic&Consular Officials in
East Asia. Tokyo, 1968, c. 21.
34	Revelations of a Russian Diplomat... c. 196, 212. Эти
своеобразные черты натуры Малевского-Малевича частич-
но помогли спасти положение во время похорон императо-
ра Мэйдзи в 1912 г., когда, после отказа Николая II при-
слать в Японию представителя дома Романовых, Россию
вынужден был представлять посол. Однако как ни старал-
ся Малевский-Малевич соблюсти все положенные прави-
ла, его присутствие на церемонии резко контрастировало с
представителями других правящих домов Европы.
35	Абрикосов отзывается о нем как о человеке, считав-
шем, что «послу никогда не следует спешить». - Revelations
of a Russian Diplomat... с. 196, 243. Неудовольствие импе-
ратора выражалось, в частности, в том, что Малевский-
Малевич после своей отставки не был введен «в утешение»
в Госсовет, как это обычно практиковалось, а стал «всего
лишь» сенатором, что было для него большим потрясени-
ем. - См.: Васкевич П. Воспоминания (неопубл, рукопись).
36	С 1906 г. статус бывшего посольства в Корее был по-
нижен до генерального консульства. Дайрен — бывший го-
род Дальний, построенный в 80 верстах от Порт-Артура,—
находился под контролем Японии согласно Портсмутско-
му мирному договору.
37	Lensen G.A. Russian Diplomatic&Consular Officials in
East Asia. Tokyo, 1968.
38	Вигель Ф.Ф. Записки. M., 2000 (напечатано по 2-то-
моному изд. 1928 г.), с. 461.
287
39	Цит. по: Пушкин А.С. Полное собрание сочинений. В
10-ти т. (изд. 4-е). Л., 1977. Т. 2., с. 82. См. также: Пуш-
кин А.С. Полное собрание сочинений в 16-ти т. М.—Л.,
1937-1959. Т. 13. Переписка, 1815-1827. 1937, с. 65. (Кру-
пенский М.Е. Письмо Пушкину А.С., октябрь 1820 г., июнь
1823 г., Кишинев).
40	До недавнего времени здание числилось на балансе дома-
музея А.С. Пушкина; по последним сведениям, имеющимся
у автора, дом Крупенских был снят с госохраны и за 5 тыс.
долл. США продан некоей риэлторской фирме «Триада».
41	Игнатьев А.А. Пятьдесят лет в строю, с. 468.
42	Там же, с. 468-469.
43	До 11 февраля 1915 г. На этом посту его сменил
М.Н. Гире.
44	Умер в Риме в 1924 г. — См.: Незабытые могилы. Рос-
сийское зарубежье: некрологи 1917—1999 гг. (в 6 т.). Т. 3.
М., 2001, с. 570.
45	Шульгин В.В. Годы. М., 1979, с. 46.
46	Подробнее см.: Krupenskii (Akeksandr N.). Papers. -
Hoover Institution Archives, Stanford University, USA;
Мяло К.Г. Россия и последние войны XX века (1989-2000).
К истории падения сверхдержавы. М., 2002.
47	Генерал Кутепов. Париж, 1934, с. 355. А.П. Кутепов
был похищен агентами НКВД в Париже 26 января 1930 г.
48	Revelations of a Russian Diplomat... с. 189-190, 196.
49	См., например: воспоминания о нем Томаса Бати, слу-
жившего юрисконсультом Министерства иностранных дел
Японии в 1916—1941 гг.: Motokichi Hasegawa (ed.). Alone
in Japan - the reminiscences of an international jurist
resident in Japan 1916-1954 - by Tomas Baty. Tokyo,
Maruzen, 1959, c. 100.
50	См.: Григорцевич C.C. Дальневосточная политика
империалистических держав в 1906-1917 гг. Томск, 1965,
с. 484-485. В распоряжении автора есть копия заявления
военного ветеринара «капитана Павла Ивановича Ямада»
(настоящее имя - Ямада Ясабуро), датированного 8 мая
1916 г., адресованного им в консульство Японии во Влади-
востоке с просьбой о пересылке родным его вещей и денег в
случае его смерти во время службы в российской армии. (По-
лучено автором от г-жи Хориэ Мачи, проживающей в г. Ки-
ото, чей отец некогда был резидентом г. Владивостока.)
51	Дуайен (фр. doyen) - глава дипломатического корпу-
са, старший среди иностранных дипломатов по дипломати-
ческому классу и по времени аккредитования в данной стра-
288
не. Следует отметить, что В.Н. Крупенский до перевода в
Токио был также дуайеном дипкорпуса в Пекине.
52	Так он описывает появление в Японии Б.А. Бахметь-
ева, которого Временное правительство назначило послом
в Вашингтоне, где он должен был сменить своего однофа-
мильца, Ю.П. Бахметьева. В дальнейшем Б.А. Бахметьев
стал известен как один из лидеров русского зарубежья, но
первое впечатление о нем Абрикосова было далеко от вос-
торженного: Бахметьев предстает в его описании в образе
фразера и оратора «а 1а Керенский». Еще более непригляд-
ную характеристику своему ожидаемому преемнику дал сам
Ю.П. Бахметьев. Будучи спрошен кем-то, не родственник ли
ему ожидаемый вскоре новый посол, Ю.П. Бахметьев якобы
ответил так: «Если можно моего негра (слугу. — 77.77.), нося-
щего имя Джордж Вашингтон, считать на основании этого
родственником первого президента США, то - да, мы (с но-
вым послом. - 77.77.) родственники».
53	Который, впрочем, к своим непосредственным слу-
жебным обязанностям приступить не успел, ибо вскоре по
прибытии был официально смещен со своего поста вместе
с другими дипломатами, но на сей раз уже декретом совет-
ского правительства.
54	Здесь и далее телеграммы цитируются по: Чему сви-
детели мы были... Сборник документов в 2-х кн. М., 1998.
Кн. 2, с. 388-391.
55	Маклаков В.А. (1869—1957) — известный юрист, де-
путат Государственной думы от партии кадетов, брат ми-
нистра Н.А. Маклакова. Был назначен Временным прави-
тельством послом во Франции, но приступить к обязаннос-
тям не успел; после Октября 1917 г. остался во Франции.
Возглавил Эмигрантский комитет (с 1924 г.), Центральный
офис по делам русских беженцев в Париже (признан Ли-
гой Наций). С 1932 г. стал руководителем Совета послов
(до июня 1940 г.) - органа, объединяющего и координиру-
ющего деятельность российских дипломатов в эмиграции.
Совет послов был создан в феврале 1921 г. под председа-
тельством М.Н. Гирса (бывший посол царского правитель-
ства в Риме, старший среди российских дипломатов, оказав-
шихся в эмиграции). - См.: Michael N. Giers’ Papers; Reports
of the Russian Diplomatic Representatives in Japan, Hoover
Institution Archives, Stanford University, USA (далее -
Reports of the Russian Diplomatic Representatives...).
56	Гире M.H. (1856-1932) - сын H.K. Гирса, министра
иностранных дел России в 1880—1890-х гг. Гире М.Н. был
289
последним послом России в Италии. Он возглавлял в тече-
ние ряда лет Совет послов в Париже (см. выше). После его
смерти в ноябре 1932 г. руководство в Совете перешло к
В.А. Маклакову.
57	Reports of the Russian Diplomatic Representatives in
Japan. — Hoover Institution Archives, Stanford University,
USA. См. телеграмму вх. № 421 от 25 февр. 1921 г.
58	Reports of the Russian Diplomatic Representatives... Cm.,
например: письма M.H. Гирса к Д.И. Абрикосову об оказа-
нии поддержки брату М.М. Федорова (от 17 авг. 1923 г.) и
генералу Ханжину (от 27 авг. 1923 г.). Здесь и далее, кро-
ме специально оговариваемых случаев, переписка цитиру-
ется по материалам из Reports of the Russian Diplomatic
Representatives... с указанием только даты донесения,
письма или телеграммы (порядок указания даты: день -
число — месяц). Обозначения отправлений как «письмо»
или «донесение» в большинстве случаев присвоены авто-
ром настоящей работы, исходя из характера и содержа-
ния каждого отправления.
59	Крупнейший коммерческий банк царской России;
образован в 1910 г. слиянием Русско-Китайского и Север-
ного банков; имел представительства в Харбине, Шанхае,
Пекине и других городах.
60	Согласно «Заключительному протоколу», подписан-
ному 7 сентября 1901 г., Китай обязался выплатить ряду
стран компенсации в размере 450 млн лянов с рассрочкой
на 39 лет из расчета 4% годовых, т.е. около 1 млрд лянов. -
См.: Калюжная Н.М. Восстание ихэтуаней (1898-1901). М.,
1978, с. 328-329. Китайский лян = 37,783 г серебра. — См.:
Розанов О.Н. Япония: история в наградах. М., 2001, с. 23.
61	«Известия» № 243 от 3 дек. 1917 г. К.Д. Набоков
(младший брат депутата Государственной думы В.Д. Набо-
кова), состоявший первым секретарем посольства России в
Англии, после неожиданной смерти в новогоднюю ночь на
1917 год посла графа А.К. Бенкендорфа возглавил посоль-
ство до прибытия вновь назначенного послом С.Д. Сазоно-
ва. Позднее К.Д. Набоков эмигрировал в Норвегию. — См.
подробнее: Н. Берберова. Люди и ложи. Русские масоны
XX столетия. Russica Publishers. New York, 1986.
62	Тот же Троцкий писал в примечаниях к своей книге
«Историческое подготовление Октября. Часть 2. От Октяб-
ря до Бреста», что Крупенский «...играл крупную роль в
подготовке иностранной интервенции в Сибири и... лишь
разгром Колчака положил конец официальной контррево-
люционной деятельности Крупенского...».
19 Япония
290
Глава III
1	В период 1879—1904 гг. на границах России имели место
отдельные военные конфликты (как завоевание Мервского
оазиса в 1884 г., участие в подавлении Боксерского восста-
ния в Китае в 1900—1901 гг.), но все они носили сугубо ло-
кальный характер и ни один не перерос в настоящую войну.
2	Здесь необходимо пояснить, что термины «военный
агент» и «морской агент» в дипломатическом словаре на-
чала XX века применялись главным образом со значени-
ем, тождественным современному термину «военный (мор-
ской) атташе». Термин «агент» приобрел оттенок «шпи-
он», «разведчик» (как правило, состоящий на службе у
военного атташе) позднее.
3	Страница из истории русской дипломатии. Русско-япон-
ские переговоры в Портсмуте в 1905 г. Дневник И.Я. Ко-
ростовца, секретаря графа Витте. Пекин, 1923, с. 41 (да-
лее — русско-японские переговоры в Портсмуте...). Корос-
товец И.Я. — секретарь С.Ю. Витте во время Портсмутской
мирной конференции, посланник России в Китае в 1909—
1912 гг. А.И. Русин во время русско-японской войны заве-
довал канцелярией по морским делам при главнокомандую-
щем. Будучи членом делегации в Портсмуте, он в силу своей
компетентности имел «серьезное влияние на ход перегово-
ров» (там же). Впоследствии он стал адмиралом, помощни-
ком морского министра и начальником Морского штаба Вер-
ховного главнокомандующего. Умер в Касабланке в 1956 г.
4	См.: Контр-адмирал Д.В. Никитин (Фокагитов). Как
началась война с Японией. - Бунич И.Л. Порт-Артурская
ловушка. Воспоминания. М., 1999, с. 370; Петров В. Рус-
ские военно-морские агенты в Японии (1858-1917). - Зна-
комьтесь - Япония. № 19, М., 1998, с. 57-58.
5	Кстати, генерал-майор Вогак перед самой войной пред-
ставил докладную записку, где предлагал объединить в од-
них руках руководство тайной разведкой в Японии, Корее и
Китае, т.к. считал, что будущая война с Японией будет про-
ходить на китайско-корейском театре военных действий. -
См.: Тайны русско-японской войны. М., 1993. Отчет № 2 о
деятельности разведывательного отдела управления гене-
рал-квартирмейстера при Главнокомандующем, с. 221.
6	Так, А.П. Извольский, бывший посланником в Япо-
нии в канун войны с Россией, жаловался впоследствии на
то, что его донесения о скорой войне резко расходились с
мнением военного агента. — См.: Игнатьев А.А. Пятьдесят
лет в строю. М., 1988 (в 2-х томах). Т. 1, с. 487.
291
7	Тайны русско-японской войны. М., 1993, с. 148-149.
8	См.: Гурко В.И. Указ, соч., с. 323, 335, 339.
9	Витте С.Ю. Избранные воспоминания (1849—1911 гг.).
М., 1991, с. 465.
10	Там же, с. 465; Русско-японские переговоры в Портс-
муте... с. 58.
11	Русско-японские переговоры в Портсмуте... с. 57.
12	Revelations of a Russian Diplomat... с. 215—216. Надо
учесть, однако, что Абрикосов писал свои мемуары в кон-
це 1930-х гг., когда большинство действующих лиц уже
сошло со сцены, и мог допустить ошибку в каких-то дета-
лях. К тому же сам Абрикосов всю жизнь был убежден-
ным холостяком, и в его мемуарах женщинам в целом
отведено не слишком много положительных эпитетов.
13	Там же. Ее имя автору не удалось установить. К со-
жалению, на данный момент (сентябрь 2001 г.) никаких
других подтверждений этого рассказа Абрикосова, как и
вообще документов относительно личной жизни В.К. Са-
мойлова, автору обнаружить не удалось. Сам В.К. Самой-
лов умер довольно рано, предположительно в 1916 г., но
поиски его могилы на Иностранном кладбище в Иокогаме
не увенчались успехом. Не исключено, что его могила,
как и могила его японской подруги, были разрушены То-
кийским (Кантоским) землетрясением 1 сентября 1923 г.,
которое фактически уничтожило Токио и Иокогаму.
14	См.: Voennyi Agent (Japan), Box № 1—16 (M.P. Podtiagin
collection). Hoover Institution, Stanford University, USA
(далее - Военный Агент...). Военный Агент... Дело 1. Груп-
па 3. Лист 1 (далее - Д. 1. Гр. 3. Л. 1). Здесь и далее даты
указаны по старому и новому стилю (в ряде мест - только
по новому стилю).
15	Там же. Л. 14, 17-18.
16	Там же. Л. 230.
17	Военный Агент... Д. 2. Гр. 4. Л. 152.
18	Рапорт от 2 (15) мая 1906 г. - Д. 1. Гр. 3. Л. 30-34.
19	Там же. Л. 32.
20	Военный Агент... Д. 1. Гр. 3. Л. 344-345 (рапорт от
15/2. X—1906).
21	Военный Агент... Д. 5. Гр. 3. Л. 353 (рапорт от 17(30)/
X—1909).
22	Военный Агент... Д. 1. Гр. 3. Л. 164-165, 177. Также
о нем: Lensen George A. Russian Diplomatic and Consular
Officials in East Asia (1858—1968). Sophia University Press,
Tokyo, 1968, c. 22.
19*
292
23	Военный Агент... Д. 5. Гр. 3. Л. 36, 363 (рапорт от
2/XI-1909).
24	В архиве сохранились рапорты Самойлова об уплате
им в 1903 г. 250 иен за пишущую машинку, оставленную
ему предшественником, генерал-майором Ванновским (во-
енный агент в 1901—1902 гг.), и 240 иен в 1907 г. — покуп-
ка второй машинки для помощника военного агента под-
полковника Семенова.
25	Военный Агент... Д. 1. Гр. 3. Л. 47. Морской агент -
А.Н. Воскресенский (1879-1930), агент в Японии (1905-
1917) и Китае (1906-1917), контр-адмирал. Одно время был
профессором русского языка Токийского университета.
Умер в Марселе.
26	Великий князь Александр Михайлович. Воспомина-
ния, с. 253. Правда, сам он располагал немалыми сред-
ствами, а главное — имени великого князя было более чем
достаточно, чтобы решить множество проблем, непреодо-
лимых для обычного полковника Генштаба.
27	Военный Агент... Д. 5. Гр. 3. Л. 163. Жалованье за
три месяца в 1909 г. составляло: военный агент - 2775 руб.,
помощник военного агента — 2017 руб. (Д. 5. Гр. 3. Л. 6).
28	Военный Агент... Д. 1. Гр. 3. Л. 219—221 (рапорт от
7/20VIII-1906).
29	Там же.
30	Там же. Л. 217.
31	См.: Русская разведка и контрразведка в войне 1904-
1905 гг. (сост. И.В. Деревянко). — Тайны русско-японской
войны. М., 1993. Надо добавить, что столь быстрому слу-
жебному продвижению Орановского способствовали также
личные связи: он состоял в родстве с командующим Мань-
чжурской армией генерал-лейтенантом Н.П. Линевичем.
32	Военный Агент... Д. 2. Гр. 4. Л. 134.
33	Рапорт от 26/VII (8/VIII) 1906 г. Военный Агент...
Д. 1. Гр. 3. Л. 201-202.
34	Военный Агент... Д. 3. Гр. 3. Л. 30-31.
35	Там же. Д. 1. Гр. 3. Л. 19, 22. Следует отметить, что в
1903 г. барон Корвизар уже был награжден орденом Св. Ста-
нислава, так же по представлению Самойлова и Розена.
36	Там же. Л. 333.
37	Там же. Л. 364.
38	Там же. Л. 432-433 (рапорт от 21/8 дек. 1906 г.).
39	Об этом упомянуто в письме В.К. Самойлова генералу
А.П. Будбергу от 8(21) февраля 1907 г. — См.: Военный
Агент... Д. 2. Гр. 4. Л. 82-83.
293
40	Подробнее см.: Маринов В.А. Россия и Япония перед
Первой мировой войной (1905—1914). Очерки истории от-
ношений. М., 1974, с. 115-116.
41	Revelations of a Russian Diplomat... с. 268, 278. Тана-
ка Гиити состоял военным министром в 1918—1921, 1923—
1924 гг. (кабинет графа Ямамото); возглавлял партию Сэй-
юкай (с 1925 г.), был одновременно премьер-министром и
министром иностранных дел и колоний в 1927-1929 гг.
Есть данные, согласно которым Танака некоторое время
состоял в браке с русской женщиной.
42	Военный Агент... Д. 2. Гр. 4. Л. 431.
43	Независимое военное обозрение от 22.11.2002. Едва
ли речь идет здесь о другом человеке; скорее всего, произош-
ла опечатка в написании фамилии и инициала отчества.
44	Военный Агент... Д. 1. Гр. 3. Л. 40.
45	Russian Diplomatic and Consular Officials, c. 35, 53.
46	Военный Агент... Д. 1 Гр. 3. Л. 185.
47	Там же. Л. 185 (рапорт от 22/VII (4/VIII-1906).
48	Там же. Л. 71.
49	Цит. по: Наградной лист к рапорту № 242 от 11 авгус-
та 1908 г. - Военный Агент... Д. 4. Гр. 3. Л. 49-50.
50	Хорошее знание Самойловым японского языка отме-
чали многие. Видимо, тому в немалой степени способство-
вало наличие у него пресловутой «мадам Баттерфляй». Что
же касается Воскресенского, то он настолько овладел япон-
ским языком, что смог со временем выполнить полный
перевод на русский язык официального описания войны на
море в 1904-1905 гг., изданного Морским штабом Японии
(Описание военных действий на море. Т. 1—4. СПб., 1909).
51	Военный Агент... Д. 4. Гр. 3. Л. 74-76. Самойлов ссы-
лается здесь на авторитет работ профессора Д.М. Позднее-
ва «Введение к японо-русскому словарю» и «Материалы
по вопросу о постановке начального изучения японского
языка», где последний приводил мнения известных японо-
ведов об этом вопросе.
52	Там же. Л. 74-75.
53	Военный Агент... Д. 2. Гр. 4. Л. 149.
54	Там же. Л. 4, 8, 150.
55	Военный Агент... Д. 1. Гр. 3. Л. 306. Д. 2. Гр. 4. Л. 83.
56	Цит. по: Рапорт от 19(6)/1Х-1906. См.: Военный
Агент... Д. 1. Гр. 3. Л 304-307.
57	Военный Агент... Д. 5. Гр. 3. Л. 158.
58	Военный Агент... Д. 4. Гр. 3. Л. 75.
59	Военный Агент... Д. 1. Гр. 3. Л. 89—90. Блонский В.В.
(1875—?) — один из организаторов разведки в тылу япон-
294
ских войск во время русско-японской войны, будущий во-
енный атташе, затем генконсул России в Мукдене (1910—
1917). См. о нем: Тайны русско-японской войны. М., 1993,
с. 167, 186.
60	Военный Агент... Д. 1. Гр. 3. Л. 204-205.
61	Военный Агент... Д. 4. Гр. 3. Л. 76.
62	Приложение к рапорту № 161 от 1/V-1909. — Воен-
ный Агент... Д. 5. Гр. 3. Л. 49-50. Осипов Н.В. (1878-
1925) — в будущем полковник, помощник военного агента
в Японии в 1917-1923 гг.
63	Военный Агент... Д. 5. Гр. 3. Л. 277 (письмо от 2/IX-
1909).
64	Военный Агент... Д. 1. Гр. 3. Л. 242-243.
65	Военный Агент... Д. 3. Гр. 3. Л. 491-495.
66	Военный Агент... Д. 1. Гр. 3. Л. 22 (рапорт от 15(2)/
V-1906).
67	Военный Агент... Д. 1. Гр. 3. Л. 244—251. При чтении
таких донесений закономерно возникает вопрос: как вооб-
ще подобный офицер мог быть направлен в помощники
военному агенту, но это уже относится к той же сфере
кадровой политики Петербурга, что и назначение адми-
ралов управлять народным образованием и железными
дорогами.
68	Там же. Л. 434.
69	Там же. Д. 2. Гр. 4. Л. 135 (ответ на предписание
Генштаба от 25/1-1907).
70	Там же. Д. 1. Гр. 3. Л. 230.
71	Военный Агент... Д. 2. Гр. 4. Л. 33—35.
72	Военный Агент... Д. 5. Гр. 3. Л. 447-448, 488. Также
см.: телеграмма относительно капитана Озава, прибывшего
во Владивосток в июле 1906 г. — Д. 2. Гр. 4. Л. 174.
73	Военный Агент... Д. 5. Гр. 3. Л. 449—451.
74	Военный Агент... Д. 1. Гр. 3. Л. 279-282. Фукусима
Ясумаса - генерал-лейтенант, шеф 2-го разведывательного
отдела Генерального штаба, глава делегации при заключе-
нии перемирия в русско-японской войне (Чжецзятун, 1905).
75	Там же. Л. 209.
76	Военный Агент... Д. 1. Гр. 3. Л. 68. Осима Кенъичи
(род. 1858) - будущий военный министр Японии (в 1916-
1918 гг., в составе кабинетов С. Окума и М. Тэраучи).
77	Рассчитано по: Россия в мировой войне 1914—1918
годов (в цифрах). М., 1925.
78	Russian Diplomatic and Consular Officials, c. 21, 44-45.
295
Глава IV
1	Revelations of a Russian Diplomat, c. 266—267.
2	Вместе с тем, будучи трезвым политиком и хорошим
знатоком Востока, Крупенский понимал, что долго это про-
должаться не будет. В декабре 1918 г., когда стало ясно,
что на помощь европейских союзников рассчитывать осо-
бенно не придется, он направил Омскому правительству
аналитическую записку, в которой призывал активизиро-
вать «естественные интересы» прежде всего США, а также
других стран Запада в противовес японским интересам на
Дальнем Востоке, обозначив «иркутский меридиан» как
западную границу притязаний японцев в Сибири. — См.:
Фукс М. Роль региональных властных структур во внеш-
ней политике Советской России на Дальнем Востоке в пер-
вой половине 20-х гг. Глава 2. Образование ДВР и цент-
рально-региональные отношения. - Электронный журнал
«Сибирская заимка» (http://www.zaimka.ru).
3	4 апреля 1918 г. во Владивостоке были убиты 2 японца.
Уже 5 апреля был высажен первый десант с корабля, стояв-
шего там с 12 января 1918 г. Через полгода численность
японских войск, находившихся в России, достигла 72 тыс.
человек, что составило свыше половины японской сухо-
путной армии мирного времени.
4	«Сибирское Временное правительство» под руководством
П.Я. Дербера и И.А. Лаврова (февраль-ноябрь 1918 г., изве-
стно также как «Временное правительство автономной Сиби-
ри», имело представительства в Томске, Харбине, Владивос-
токе, позднее самораспустилось); Томское «Сибирское прави-
тельство» П.В. Вологодского (июнь—ноябрь 1918 г.) и др.
5	Руководство Чехословацкого корпуса неоднократно об-
ращалось в посольство России в Токио с просьбой о содей-
ствии в отправке чехословаков в Европу; ввиду отсутствия у
посольства полномочий и требуемых средств Лига Наций
поручила осуществить это Франции.
6	Revelations of a Russian Diplomat... с. 281-286.
7	Были это родственники или же просто однофамильцы
(фамилия Куроки весьма распространена в Японии), не впол-
не ясно. Ряд авторов считает, что перед нами отец и сын. —
См.: Deacon R. Kempeitai: A History of the Japanese Secret
Service. New York, 1985, c. 115—116. (Здесь и далее, перевод
на русский язык выполнен автором. — ПЛ.)
8	Там же.
9	Там же, с. 117. Правда, приводя все эти цитаты, Р. Ди-
кон подчеркивает, что подлинность некоторых докумен-
296
тов, за исключением письма Абрикосова Семенову, может
быть оспорена.
10	Там же.
11	Семенов Г.М. (1890—1946) — атаман Забайкальского
казачьего войска, генерал-лейтенант (1919). Последним ука-
зом А.В. Колчака назначен Верховным правителем Сибири.
С 1921 г. — в эмиграции, проживал сначала в Японии (На-
гасаки), затем в Маньчжурии (Дайрен).
12	Revelations of a Russian Diplomat... с. 297. Ранее вне-
запно скончался советник посольства М.С. Щекин, и пер-
вый секретарь Абрикосов переместился по внутренней
иерархии на ступень выше.
13	Чему свидетели мы были... Т. 2, с. 411-412.
14	Газета «Последние новости» за 6 ноября 1921 г.,
Париж.
15	Несмотря на сокращение штата и прочие перемены рос-
сийскому посольству по-прежнему были подчинены десять
консульств и консульских пунктов на территории Японии.
16	Revelations of a Russian Diplomat... с. 301-302.
17	См. газету «Руль» от 21 апреля 1922 г., Берлин. Ста-
тья «На Дальнем Востоке» - об избрании кабинета мини-
стров названного правительства.
18	Как, например, Д.М. Брайковский, бывший секре-
тарь генконсульства России в Мукдене (Китай), товарищ
министра иностранных дел Приморского кабинета, с кото-
рым у Абрикосова велась активная переписка (см. письмо
к Гирсу от 20.09.1922).
19	Донесение от 31.05.1923 г.
20	Пепеляев А.Н. (1891-1938) - генерал-лейтенант, ко-
мандир 1-й Сибирской армией (1919), в начале 1923 г. воз-
главил экспедицию меркуловского правительства в Яку-
тии («Сибирская добровольческая дружина», ок. 700 чел.);
разбит, сдался в плен красным 17 июня 1923 г. - Подроб-
нее см.: Клавинг В.В. Белая гвардия. СПб., 1999, с. 157-158.
21	Донесение от 23.06.1923 г.
22	Там же.
23	Донесение от 29.05.1923 г.
24	Дитерихс М.К. (1874-1932) - генерал-лейтенант, на-
чальник штаба при Верховном главнокомандующем (но-
ябрь1917 г.). В 1919 г. — командующий Восточным фрон-
том, избран в 1922 г. в Приморье Земским собором «прави-
телем и воеводой». В эмиграции с конца 1922 г.
25	В частности, им были предъявлены копии двух пи-
сем, полученных якобы от помощника Верховного Комис-
297
сара Лиги Наций по делам русских беженцев Джонсона, в
подлинности которых Абрикосов сомневался, прося Совет
послов навести справки о деталях переписки Семенова с
Лигой Наций.
26	См. копию данного документа от 28.05.1923 г., а так-
же Приложение 6.
27	Донесение от 29.05.1923 г.
28	Revelations of a Russian Diplomat... с. 271-272, 278.
29	Накануне захвата красными частями Владивостока
Сазонов объявил, что берет власть в свои руки; позднее эмиг-
рировал в Корею, где пытался выдавать себя за уполномо-
ченного Гензанской группы войск (см. ниже. - П.П.). См.
об этом цитируемое ниже письмо Дудорова к Новицкому
от 1 июня 1923 г.
30	См. об этом также: Латышев И. Как Япония похитила
российское золото. М., 1996; Натаров В. Золотой след. -
Литературная газета, 24.05.1995.
31	Донесение с пометкой «доверительно» от 23.06.1923 г.
32	Там же.
33	Донесение от 05.02.1923 г.
34	Донесение от 05.05.1924 г.
35	Донесение от 31.06.1920 г.
36	Донесение от 30.05.1922 г.
37	Письмо В.В.Яковлева (?) из Женевы М.Н. Гирсу от
20.07.1923 г. и ответ Гирса от 06.08.1923 г.
38	Письмо Б.П. Дудорова В.И. Новицкому (?) от
01.06.1923 г.
39	Телеграмма от 04.03.1924 г.
40	Телеграмма от 25.02.1924 г. Англия и Италия при-
знали Советское правительство в феврале 1924 г.
41	Телеграмма от 06.03.1924 г.
42	Вознесенский-Владимиров А.Н. (1881-1937) - восто-
ковед, вице-консул России в Шанхае (1913-1914). В 1917-
1920 гг. — зав. Отделом Востока НКИД, в 1923 г. - предста-
витель РОСТА в Японии, куда прибыл накануне Кантоско-
го землетрясения 01.09.1923 г. Одно время входил в Меж-
дународный комитет помощи беженцам в Кобе, призывал
эмигрантов вернуться на родину. В 1930-е гг. — зам. дирек-
тора московского Института востоковедения. Репрессирован.
43	Токио Нити-Нити, 07.11.1923.
44	Курс японской иены в начале 1920-х гг. составлял
около 50 центов США за 1 иену.
45	Миллер Карл Карлович - финансовый агент кредит-
ной канцелярии в Японии; уехал в Европу в сентябре 1922 г.
298
Его родной брат, генерал Е.К. Миллер, участ-ник наступ-
ления войск Н.Н. Юденича на Петроград, после исчезнове-
ния в Париже А.П. Кутепова возглавил РОВС (впослед-
ствии также был похищен и убит).
46	Покинул Японию 3 мая 1924 г.
47	См.: Отчет Русского Благотворительного Общества в
Шанхае за 1923 г., с. 1, 6, 10. - Reports of the Russian
Diplomatic Representatives...
48	Финансовые перспективы. - Русский голос, 15 авгус-
та 1922 г., Харбин, с. 1.
49	Письмо от 5.05.1922 г.
50	См. письмо М.Н. Гирса, 20.07.1923 г. и ответ Д.И. Аб-
рикосова от 31.08.1923 г.
51	Донесение от 11.04.1923 г.
52	Письмо С.С. Аксакова Д.И. Абрикосову от 21 февра-
ля 1923 г.
53	Донесение от 31.08.1923 г.
54	В России его часто называют Токийским; в Японии
же принято называть «Кантоское землетрясение», что под-
черкивает масштаб разрушений, далеко выходящих за пре-
делы одного города Токио. Эпицентр находился в северной
части залива Сагами.
55	Позднеев Д. Япония: страна, население, история,
политика. М., 1925, с. 334-340; Ёмиури Симбун, 25 но-
ября 2000 г.
56	Позднеев Д. Указ, соч., с 333-334.
57	Revelations of a Russian Diplomat, с. 306-307. Инте-
ресно отметить, что спустя 70 лет эта история повторилась
почти буквально. В самый канун Хансинского землетрясе-
ния, разрушившего город Кобе 17 января 1995 г., унеся
при этом жизни шести с половиной тысяч людей, в сосед-
нем городе Осака проходила Международная конференция
сейсмологов, обсуждавшая вопросы прогнозирования ско-
рых землетрясений. Увы, предсказать то, что случилось
пару дней спустя, они не смогли...
58	Японский двор и представители политической элиты,
спасаясь от изнуряющей жары, ежегодно выезжали на лет-
ний период в горные курорты Каруидзава (префектура
Нагано) или окрестности Никко на озеро Тюдзэндзи. Там
же, в окрестностях озера Тюдзэндзи, находились летние
дачи представителей иностранного дипломатического кор-
пуса, так что Никко на летний период превращался в не-
кое подобие «малого Токио».
59	Revelations of A Russian Diplomat, с. 307. Макино
Нобуюки (1862—1957) — политик и дипломат, полномоч-
299
ный представитель Японии на Парижской мирной конфе-
ренции 1919 г. В разные годы занимал посты министра
культуры, торговли и сельского хозяйства, иностранных дел,
внутренних дел. С 1921 г. - министр Императорского дво-
ра. Представитель «западничества», ярый поклонник анг-
ло-американской культуры. По мере роста японского на-
ционализма в 1930-е гг. отошел от активной политики.
60	Там же, с. 308.
61	См. донесение Абрикосова Совету послов в Париже от
10 сентября 1923 г.
62	Здесь и далее ссылки даны на архивные материалы из
переписки Совета послов с российским посольством в Япо-
нии. - См.: Reports of the Russian Diplomatic Representatives.
63	Revelations of A Russian Diplomat, c. 309.
64	В ходе погромов было убито много китайцев, которых
возбужденная толпа принимала за корейцев; не исключе-
но, что это была специально продуманная антикорейская
полицейская акция.
65	Донесение от 10.09.1923 г.
66	Артур Карлович Вильм — один из ветеранов россий-
ской дипломатии на Дальнем Востоке, в общей сложности
провел несколько десятилетий на дипломатической служ-
бе в Японии и соседних странах, пройдя при этом все эта-
пы карьерного роста, начиная от стажера-переводчика и
до генерального консула. Впервые он прибыл в Японию
еще в 1891 г., накануне «инцидента в Оцу».
67	В ней Д.И. Абрикосов в ответ на полученный им от
М.Н. Гирса запрос от 3 ноября извещает последнего о том,
что «генерал Данилов во время землетрясения проживал
не в Иокогаме, а в окрестностях Токио и остался жив», но
спустя 2 месяца «скончался от разрыва сердца», о чем была
оповещена также вдова покойного. Списки русских, по-
гибших во время землетрясения, а также вывезенных в
Кобе и т.д., даны в Приложении.
68	См. подробнее об этом: Курата Ю. Российская эмигра-
ция в Японии между двумя мировыми войнами: динами-
ка, численность и состав. - Acta Slavica laponica, Tomus
XIV, Sapporo, 1996, c. 125, 131.
69	Донесение от 10.09.1923 г.
70	Revelations of a Russian Diplomat, c. 311.
71	В газетах, в частности, сообщалось, что император
Японии пожертвовал десять миллионов иен на ликвидацию
последствий катастрофы и оказание помощи населению.
72	Донесение от 10.09.1923 г.
300
73	Revelations of a Russian Diplomat, c. 311—312.
74	Revelations of a Russian Diplomat, c. 311.
75	Сведения получены автором в ходе бесед с сыном Мо-
розова, В.Ф. Морозовым (1911—1999), очевидцем описывае-
мых событий. Также см.: К. Кавамата. Тайсл 15-нэн но сэй-
валентайн, РНР, 1984, с. 48. Сам Ф.Д. Морозов благополуч-
но добрался до Сиэтла.
76	Позднеев. Указ, соч., с. 337-338.
77	Донесение от 10.09.1923 г. Всего же Комитетом по ока-
занию помощи было собрано уже к 30 сентября 300 674 иен.
78	Там же.
79	Донесение от 25.07.1924 г. В 1921 г. правительство
США впервые ввело годовые квоты на въезд иммигрантов;
это правило больно ударило по российским беженцам. Мно-
гих эмигрантов землетрясение буквально застало «на чемо-
данах» в ожидании очереди на отъезд в США.
80	Донесение от 12.01.1924 г.
81	Там же.
82	Донесение от 12.01.1924 г. Это ограничение не касалось
помощи военным беженцам в Харбине, которая продолжа-
лась и в 1924 г., правда, в меньших размерах, чем прежде.
83	Супруга бывшего генерального консула России в Шан-
хае (в 1910—1917 гг.) В.Ф. Гроссе.
84	Военный агент России в Китае в 1912—1917 гг.
85	Юлия (Джулия) Грант (1876-1975) — в 1899 г. вышла
замуж за кавалергарда, носителя сразу двух титулов - кня-
зей Кантакузенов и графов Сперанских — генерал-майора
свиты М.П. Сперанского, участника Первой мировой вой-
ны. В 1919 г. Сперанский состоял при Колчаке, позднее
семья уехала в США.
86	Американская Администрация помощи, возглавляемая
Г. Гувером (президент США в 1929-1933 гг.), действовала в
1919-1923 гг. для оказания продовольственной и иной помо-
щи странам Европы, пострадавшим в Первой мировой войне.
87	См. телеграмму морского агента в Токио Б.П. Дудорова
на имя капитана 1-го ранга Ильина от 1 ноября 1922 г.: «Ад-
мирал Старк просит передать всем, что он с флотилией при-
шел в Гензан для высадки беженцев и армии. Предлагает
идти в Фузан или Инкоу для сохранения кораблей от захвата
красными». — Новая Камчатская правда, 22 ноября 2002 г.
88	За все время лишь два судна Добровольного флота,
имея на борту 65 и 150 беженцев из числа администрации
и гарнизона Петропавловска-Камчатского, сумели зайти в
Отару и Хакодате; спуск на берег им был запрещен. В тот
301
раз с помощью подкупа из средств военного агента по-
сольству удалось отправить всех беженцев в Шанхай.
89	См. донесение от 19.12.1922 г.
90	Донесение от 19.12.1922 г., см. также телеграммы от
9, 16, 30 ноября и 2, 11 декабря 1922 г.
91	Так, внутри самой гензанской группировки генерал
Лебедев стоял на стороне сибирских областников, в то вре-
мя как генерал Глебов поддерживал атамана Г.М. Семенова.
92	Донесение от 19.12.1922 г.
93	Это было использовано Сеульским Международным
комитетом как предлог для прекращения его деятельности
по оказанию помощи беженцам.
94	Заботу о больных, женщинах и детях взяли на себя
Японский Красный Крест и консульства России в Корее.
95	Донесение от 07.02.1923 г.
96	Там же.
97	См. об этом также письмо В.Г. Дмоховского из Калга-
ри (Канада) С.А. Угету от 30.05.1924 г.
98	Многие последовали пропагандистским призывам о
возвращении солдат в Красную армию, наводнившим в те
годы Маньчжурию.
99	Пароход «Лейтенант Дыдымов» (бывший корабль
рыболовного надзора) и вспомогательное судно «Аякс».
100	Донесение от 07.02. и 08.02.1923 г. и прилагаемое
письмо Дудорова Дмитриеву.
101	См. об этом: Печерица В.Ф. Восточная ветвь русской
эмиграции. Владивосток, 1994, с. 19—21.
102	Годовая квота эмиграции в США для русских состав-
ляла тогда 1892 человека, при этом ежемесячно выдава-
лось в среднем 10%, т.е. 180 виз. Пароходные компании, как
правило, отказывались продавать билеты русским, не имею-
щим подтверждения о наличии у них виз на въезд в США.
103	С.А. Угет также занимался вопросами эвакуации рус-
ских в Канаду, для чего состоял в регулярной переписке с
канадским правительством.
104	Письмо от 25.07.1924 г., копия отправлена в Париж
М.Н. Гирсу.
105	См. письмо Абрикосова к нему от 25.07.1924 г.
106	Донесение от 13.06.1924 г.
107	Со своей стороны Абрикосов настоятельно просил ин-
формировать его о ходе готовящейся Генуэзской конферен-
ции и о том, как складываются отношения отдельных евро-
пейских держав с Советской Россией (см. его ответ от
05.05.1922 г. на письма Гирса от 22 и 28.03.1922 г.)
302
108	Донесение от 29.09.1922 г.
109	Там же.
110	Там же.
111	Донесения от 05.02.1923 г.
112	Текст телеграммы С. Гото с приглашением А.А. Иоффе
посетить Японию выглядел буквально так: «I extend my sin-
cere sympathy for your illness and suggest whether you cannot
spend some time in Japanese hot springs for cure that might
clear misunderstanding between our two nations» (из письма
Д.И. Абрикосова М.Н. Гирсу от 5 февраля 1923 г.). А.А. Иоффе
прибыл в Японию 23 января 1923 г. в сопровождении жены,
сына и двух секретарей (Левин и Шварцзалон).
113	Донесения от 29.03 и 20.06.1923 г.
114	Донесение от 05.02.1923 г. Князь Ито Хиробуми
(1841—1909) — японский политический деятель эпохи Мэй-
дзи, сторонник сближения с Россией и заключения японо-
российского союза.
115	Донесение от 28.09.1923 г.
116	Донесение от 11.04.1924 г.
117	Там же.
118	Там же.
119	Донесения от 11.04 и 05.08.1924 г.
120	Разумеется, эта последняя просьба им выполнена не
была (см. Revelations of a Russian Diplomat, с. 317-318).
121	Alone in Japan, c. 100.
122	Alone in Japan, c. 101.
123	Хорошо знавший его юрисконсульт японского Ми-
нистерства иностранных дел Томас Бати писал позднее, что
барон Рённе был единственный известный ему человек, мо-
гущий на доступном языке изложить теорию относитель-
ности Эйнштейна так, чтобы даже дилетант был в состоянии
понять ее суть. Также по свидетельству Т. Бати, оба барона -
и Бер, и фон Рённе - в политике были большими поклонни-
ками знаменитого француз-ского министра Талейрана.
124	Сведения о биографии Дудорова взяты из: Незабы-
тые могилы. Российское зарубежье: некрологи 1917-1997.
М., 1999. Т. 2, с. 443. Также см.: Бунич И. Порт-Артур-
ская ловушка, с. 317-318.
125	Там же.
126	Балакшин П.П. Финал в Китае. Т. 1, с. 101-103. Эти
разговоры вновь оживились в связи с проходившими во
Владивостоке в 1923-1924 гг. арестами местного населе-
ния после занятия его красными частями и объединения
ДВР и РСФСР (см. донесение от 31.05.1923 г. и др.).
303
127	Донесение от 07.04.1922 г.
128	См.: письмо Гирса от 15.02.1922 г. и ответ Абрикосо-
ва от 07.04.1922 г.
129	Там же. Донесение от 16.04.1923 г.
130	Известны впоследствии под именем «нансеновских
паспортов». К 1923 г. проект удостоверения личности эмиг-
ранта («нансеновский паспорт») одобрило в общей сложнос-
ти 31 государство. Паспорт давался сроком на 1 год с пра-
вом продления, он стоил около 40 долларов США.
131	Донесение от 16.04.1923 г.
132	Донесение от 31.08.1923 г.
133	Буквально: «Русские эмигранты будут считаться ли-
цами без гражданства и в этом качестве находиться под
защитой Японии при условии наличия у них легальных
средств к существованию и воздержания от политической
деятельности». — Revelations of a Russian Diplomat... с. 317.
134	Revelations of a Russian Diplomat. Preface, c. 18.
Глава V
1	Бурышкин П.А. Москва купеческая. М., 1991, с. 173.
Отечественная история. История России с древнейших вре-
мен до 1917 г. Энциклопедия. М., БРЭ. Т. 1. 1994, с. 13-
14. О семье Абрикосовых также см.: А. Рубинов «Сладкие
страсти». - Литературная газета от 15.04.1994, с. 12; Тот
Birchenough. — Moscow Guardian от 26.02.1993 г., с. 20-
23; «Шоколадный король России». — Деловые связи № 5,
с. 43-46; Т. Харламова. «Ах, как сладки воспоминанья...» -
Российская газета от 08.02.1992 г.
2	Эта фабрика существует и поныне, правда, под другим
названием. В наши дни в России и за рубежом она извест-
на как «Кондитерский концерн Бабаевский» (ранее Мос-
ковская кондитерская фабрика им. П.А. Бабаева), хотя
рабочий депо железнодорожной станции «Москва-Сорти-
ровочная» Петр Акимович Бабаев, погибший в революци-
онных боях в 1920 г., не имел никакого отношения к шо-
коладно-кондитерскому производству.
3	Revelations of a Russian Diplomat, с. 3 (пер. с англ.
П.Э. Подалко). Здесь и далее, рассказывая биографию
Д.И. Абрикосова, автор, помимо указанного издания, ис-
пользовал неопубликованные фрагменты рукописи по ко-
пии, любезно предоставленной ему покойным В.Ф. Моро-
зовым (Кобе, Япония), а также записи своих интервью с
лицами, знавшими Д.И. Абрикосова из числа русских эмиг-
рантов, проживающих в Японии и США.
304
4	Там же, с. 7.
5	Бурышкин П.А. Указ, соч., с. 173.
6	Как писал он впоследствии, «русские любят обвинять
друг друга в том, что они охотнее путешествуют за рубе-
жом, чем по своей стране». Но, как признает Абрикосов, «тот,
кто хочет отдохнуть и сменить обстановку, должен ехать за
границу. Путешествие по России не станет для вас отдыхом,
ибо причиной тому являются: огромные расстояния; поезда,
идущие не по расписанию; грязные и неуютные гостиницы;
грубый сервис; повсюду недовольные лица и невозможность
уйти от политических дискуссий...». — Revelations of а
Russian Diplomat, с. 38.
7	Последнее утверждение может быть оспорено: знаме-
нитый русский японовед, ученый и педагог Н.А. Невский
(1892-1937), репрессированный перед войной, по воспо-
минаниям его сокамерника В.М. Титянова, рассказывал,
что мечтал стать дипломатом, но это было неосуществимо
для него в силу недворянского происхождения. Вполне
возможно, однако, что имя отпрыска купцов Абрикосовых
давало некоторые преимущества его носителю, которых не
было у сына следователя пошехонского окружного суда Не-
вского (см.: На стеклах вечности... Николай Невский. — Пе-
тербургское востоковедение. Вып. 8. СПб., 1996, с. 243, 516).
8	Чему свидетели мы были... Т. 2, с. 380.
9	Revelations of a Russian Diplomat, с. 93.
10	Revelations of a Russian Diplomat, c. 131. Правда, Аб-
рикосов добавляет, что уже тогда начальник лондонской
тайной полиции называл Ленина «самым умным и опас-
ным среди революционеров».
11	Revelations of a Russian Diplomat, с. 155—157.
12	Revelations of a Russian Diplomat, c. 303-304. Сам
Бати также оставил записи об их встречах, отметив, что
для него общество Абрикосова было «most brilliant company»
в те годы. - См.: Alone in Japan, с. 169-170.
13	Естественно предположить, что говорил по-англий-
ски Абрикосов лучше, чем писал. Это подтверждает и
американский ученый Дж. Ленсен, ставший первым пуб-
ликатором части его мемуаров, который, по собственному
признанию, в итоге «переписал» весь текст. — Revelations
of a Russian Diplomat, р. xiii.
14	Толстая А.Л. Дочь. М., 1992, с. 366, 377; Морозов
В.Ф. (запись интервью).
15	Revelations of a Russian Diplomat, с. 42, 47.
16	Абрикосов А.И. (1875-1955) - патологоанатом, ака-
демик (с 1939), до революции работал врачом Московской
305
городской управы, гинекологом в Абрикосовском роддоме
(впоследствии роддом им. Н.К. Крупской). Впоследствии
преподавал в Первом Московском мед. институте, возглав-
лял Институт нормальной и патологической морфологии
АМН СССР. См.: Бурышкин П.А. Указ, соч., с. 173-174;
Отечественная история. История России с древнейших вре-
мен до 1917 г., с. 14.
17	Revelations of a Russian Diplomat, с. 30. Абрикосов А.Л. -
артист Театра им. Евг. Вахтангова, исполнивший роль Григо-
рия Мелехова в первой, еще «немой» экранизации «Тихого
Дона» (1931). Снимался также в к/ф «Александр Невский»,
«Иван Грозный» и др.
18	Там же, с. 109-110, 213. «Балтийских баронов» (а
также графов и князей) в российском Министерстве ино-
странных дел действительно было немало: например, в
начале XX в., когда Абрикосов только поступил на службу,
интересы России представляли: в Лондоне - граф А.К. Бен-
кендорф, в Токио - барон Р.Р. Розен, в Берлине - граф
Н.Д. Остен-Сакен, в Пекине — М.Н. Гире, а во главе мини-
стерства стоял граф В.Н. Ламздорф.
19	Свидетельство русского предпринимателя В.Ф. Моро-
зова, хорошо знавшего и регулярно общавшегося с Абрико-
совым в годы Второй мировой войны.
20	Douglas Kirk (род. 1918) - американский киноак-
тер. Сын эмигрантов из России (наст, имя и фамилия -
Иссур Данилович Демски). Наиболее известен по филь-
му «Спартак» (1960).
21	Цит. по: рукопись воспоминаний Д.И. Абрикосова (фо-
токопия рукописи). Ч. 2, с. 189; там же: Conclusions, с. 9.
22	В марте 1999 г. автор данной книги посетил могилу
Абрикосова в Пало-Альто и ознакомился с некоторыми
документами, в том числе с медицинским заключением о
причине смерти и названным выше реестром, получив раз-
решение на снятие копий.
23	См.: Lensen G.A.(ed.). Revelations of a Russian Diplomat.
The Memoirs of Dmitrii I. Abrikossow. University of
Washington Press, Seattle, 1964.
24	Бунич И. Указ, соч., с. 342-348.
25	Там же, с. 503-507.
26	Как пишет об этом М.П. Бок, свадьба первоначально
была назначена на 20 апреля, но из-за того, что в этот день
венчалась также великая княгиня Мария Павловна с на-
следником шведским, и там должен был присутствовать
Столыпин как глава правительства, свадьбу его дочери при-
20 Япония
306
шлось перенести. См.: Бок М.П. П.А. Столыпин. Воспоми-
нания об отце, с. 164.
27	Незабытые могилы. Т. 1, с. 359.
28	Бок М.П. П.А. Столыпин. Воспоминания об отце. Нью-
Йорк. Издательство им. Чехова, 1953. Только в 1992 г. в
России эта книга была переиздана дважды, в издательствах
«Современник» и «Новости».
29	Почти все дети П.А. Столыпина отличались завид-
ным долголетием. Например, сын Аркадий прожил 87 лет
(1903-1990), дочь Елена — 92 года. Даже дочь Наталья,
которая наиболее пострадала при взрыве во время знаме-
нитого покушения на П.А. Столыпина 12 августа 1906 г.,
прожила 60 лет.
30	Необходимо было сдать следующие предметы: русский
и французский языки, русское государственное право, по-
литическую географию, историю, начала международного
права. - Чему свидетели мы были... Ч. 2, с. 380.
31	Некоторые сведения, касающиеся жизни Н.И. Бока в
эмиграции, были взяты автором из неопубликованной час-
ти мемуаров Д.И. Абрикосова.
32	Возможно, что жена Н.И. Бок была по происхождению
грузинкой либо армянкой (судя по описаниям ее внешности,
сделанным знавшими чету Бок русскими эмигрантами).
33	Revelations of a Russian Diplomat. Editor’s Foreword,
p. XII.
34	Отголоском этого служит чередование вариантов «Бок»
и «де Бок» в тексте мемуаров Абрикосова («де» как фран-
цузский аналог немецкого показателя дворянского сосло-
вия «фон»), как если бы автор еще не привык к новому
написанию знакомого имени. Интересно, что до революции
семья Николая и Бориса Бок не прибавляла приставку «фон»
к своей фамилии, хотя это и не запрещалось законами Рос-
сийской империи (пример: барон Унгерн фон Штернберг).
35	Москву он едва не взял, после чего был переведен на
другой фронт, а с лета 1942 г. отчислен в распоряжение Став-
ки и больше активного участия в войне не принимал.
36	Газета «Новости», Владивосток, 11 августа 2000 г. со
ссылкой на воспоминания генерал-лейтенанта Владислава
Андерса. Увы, документов, которыми располагал автор,
работая над рукописью (осень 2002 г.), было явно недоста-
точно для выработки заключения относительно причин,
побудивших германского командующего на столь неорди-
нарный поступок.
37	Незабытые могилы. Т. 1, с. 359.
307
38	По другим данным, его звали Иешуа Золомон Мов-
шев Свердлов. — См.: статью А. Иохвидовой «Загадка од-
ной судьбы». - Вестник. №18 (277), 28.08.2001; Пархо-
мовский М. Сын России, генерал Франции. М., 1989.
39	См.: Беленький С. Свердловцы. — Вести, 05.11.1995, с.
12. Этот же автор сообщает о том, в какое волнение при-
шел М. Свердлов, узнав о ранении старшего сына: соглас-
но формуле старинного еврейского проклятия, неверный
сын должен потерять именно правую руку.
40	Вступление США в войну на стороне Антанты прак-
тически решило исход войны, дав союзникам преимуще-
ство прежде всего в области промышленного производства.
См.: Уткин А. Забытая трагедия. Россия в Первой миро-
вой войне. Смоленск, 2000, с. 279-282.
41	Из дошедших до нас материалов сложно достоверно
судить о том, играл ли в то время лейтенант Пешков ре-
ально сколько-нибудь значимую роль при выработке тех
или иных решений в военной миссии союзников или же
его задачи ограничивались выполнением функций перевод-
чика и общего «специалиста по русским делам» без права
решающего голоса. Не следует забывать, что он в то время
еще формально сохранял российское гражданство.
42	Врангель П.Н. Воспоминания. М., 1992. Ч. 2, с. 381.
Судя по упоминанию майорского чина, после пребывания
у Колчака 3. Пешков получил повышение.
43	Grand Dictionnaire Larousse. V. 8 с. 7929.
Глава VI
1	В собственноручно заполненном Кондуитном листе
студента 2-го курса Восточного института Васкевича за
1900 г. его отчество указано как «Георгиевич» (см.: РГАДВ.
Фонд № 226, книга № 1. Д. 266, арх. № 23), но обиходная
взаимозаменяемость имен «Георгий» и «Юрий» (а также
«Егор») привела к тому, что постепенно люди, знавшие Вас-
кевича, стали называть его «Павлом Юрьевичем», и это на-
писание будет принято в данной главе.
2	Здесь и далее цитаты без указания сносок даны по:
Васкевич П. Из прошлого в связи с настоящим. Памяти
адмирала С.О. Макарова и к 50-летию Русско-японской
войны. Воспоминания (неопубл, рукопись, печат. текст,
авторская версия). - Museum of Russian Culture (San
Francisco), 118-1, с. 3 (далее — Воспоминания). Частично ме-
муары Васкевича были опубликованы в Японии в 2002 г. —
См.: «Славяна», № 17. Издание Общества по изучению сла-
20*
308
вянских языков и культур. Токийский институт иностран-
ных языков, 2002 (Подалко П.Э. - ред., публ.). Павел Вас-
кевич. Воспоминания (фрагмент), но в данной главе цити-
руется в основном полная архивная версия.
3	На 2-м курсе у Васкевича был адрес: Миссионерская
улица, дом Галецкого, кв. Рутковского. — РГАДВ. Фонд
№ 226, книга № 1. Д. 266, арх. № 23. То, что он не прожи-
вал в общежитии, а снимал жилье в городе, позволяет пред-
положить, что к тому времени его материальное положе-
ние поправилось. Здесь нельзя не отметить такие особен-
ности характера Васкевича, как его умение ладить с людь-
ми, находить порой неожиданные выходы из неблагопри-
ятных обстоятельств, практичность и неприхотливость в
быту наряду с терпеливостью и упорством в достижении
цели. Большинство важных решений принималось им об-
думанно, без суеты. В этом убеждают и сохранившиеся фото-
графии, на которых он даже в молодости выглядит не по
годам серьезным и кажется гораздо старше своего возраста.
4	Полное Собрание Законов Российской Империи
(ПСЗРИ). Собр. 3. Т. XIX. СПб., 1902, с. 518. Серов В.М.
Становление Восточного института (1899-1909). - Известия
Восточного института. Владивосток, 1994, с. 14-36; Хох-
лов А.Н. А.М. Позднеев — основатель Восточного институ-
та во Владивостоке. Там же, с. 37—47.
5	Алпатов В.М. Изучение японского языка в России и
СССР. М., 1988, с. 21, 23, 30; Лещенко Н.Ф. (сост.) Россий-
ские востоковеды. Страницы памяти. М., 1998, с. 9—10, 14.
6	Китайский язык играл в институте роль «латыни Даль-
него Востока», детальное знакомство с Китаем являлось
обязательным условием для всех студентов. Общие для всех
отделений предметы включали также английский язык (по
желанию — еще французский язык), богословие, курсы
коммерческой и общей географии, этнографии, полити-
ческой и новейшей истории стран Восточной Азии, госу-
дарственное устройство России и ведущих стран Европы,
международное, гражданское и торговое право, историю
торговли Дальнего Востока, политэкономию, счетоводство,
товароведение. Среди специальных предметов японоведы
изучали обзор политического устройства и торгово-промыш-
ленной деятельности Японии. Для совершенствования изу-
чаемых языков студенты в период летних каникул направ-
лялись в соответствующие страны, причем если препода-
ватель должен был посещать изучаемую им страну не реже
одного раза в три года, то для студентов возможность про-
309
ведения самостоятельных исследований во время канику-
лярных командировок была предусмотрена уже после перво-
го курса. ДВГУ. История и современность. 1899-1999. Вла-
дивосток, 1999, с. 15, 20, 24; ПСЗРИ. Т. XIX, с. 518-519.
7	ДВГУ. История и современность. 1899—1999. Влади-
восток, с. 13, 33; ПСЗРИ. Т. XIX, с. 521. Разногласия в
цифрах не совсем понятны, т.к. все пишущие об этом авто-
ры используют, как правило, один и тот же источник —
материалы протоколов заседаний Конференции Восточно-
го института, опубликованные в «Известиях Восточного
института». Данные относительно слушателей из числа
офицеров также не везде одинаковы, а в ряде публикаций
вовсе опущены. Так, японский исследователь К. Савада,
ссылаясь на все те же источники, приводит следующие
данные: первый набор составил 31 человек, из них студен-
тов - 23, слушателей - 8 (из них офицеров - 4). См.: Сава-
да К. Город Ниигата эпохи Мэйдзи глазами русского путе-
шественника. - Бюллетень Японской ассоциации русис-
тов, № 34, 2002, с. 33 (на яп. яз.).
8	Савада К. Материалы к исследованию проблем исто-
рии японо-российских отношений в период конца эпохи
сёгуната и начала эпохи Мэйдзи. Университет Сайтами,
1997, с. 149 (на яп. яз.).
9	Здесь имеется в виду Боксерское восстание в Китае в
1899-1901 гг.
10	Воспоминания, с. 15-16.
11	Речь идет о предложении японской стороны произве-
сти «размен»: взаимное признание преимущественных прав
России в Маньчжурии, а Японии - в Корее.
12	Васкевич П. Дневник поездки в Японию от порта
Цуруга до порта Ниигата. - Известия Восточного институ-
та. Т. 8. 1902-1903 ак. год. Владивосток, 1903, с. 300,
304-305; Воспоминания, с. 18.
13	Дневник поездки... Т. 9, с. 302.
14	Васкевич П. Дневник поездки в Японию от порта Цу-
руга до порта Ниигата с приложением таблицы японских
мер, алфавитных указателей имен географических, пред-
метных и собственных и 8 карт и планов. Владивосток, 1904.
15	Воспоминания, с. 18.
16	Васкевич П. Дневник поездки... Т. 8, с. 295. Студен-
ты Восточного института уже на втором курсе должны уметь
читать по-японски газеты и журналы, разбираться в ско-
рописи, вести разговор на общебытовые темы, а ко време-
ни окончания 4-го курса владеть иероглификой в объеме до
310
3000 знаков, переводить военно-политические статьи, состав-
лять деловые бумаги, знать основы частной и официальной
переписки. — См.: ДВГУ... 1999, с. 28.
17	ДВГУ... с. 54; Воспоминания, с. 30—31.
18	Васкевич П. Материалы к изучению быта японцев в
Приамурском крае. - Вестник финансов, промышленнос-
ти и торговли. СПб; 1905, № 39. Впоследствии работа пере-
издавалась.
19	Воспоминания, с. 21-22. Алексеев Е.И. (1843-1918) -
начальник и командующий войсками Квантунской облас-
ти и морскими силами на Тихом океане (1899), участник
подавления Боксерского восстания; адмирал (1903); наме-
стник на Дальнем Востоке (1903—1905), главнокомандую-
щий всеми вооруженными силами на Дальнем Востоке (до
октября 1904); член Государственного совета (1905).
20	Воспоминания, с. 23; ДВГУ, с. 10. Куропаткин Алек-
сей Николаевич (1848-1925) - генерал от инфантерии, ге-
нерал-адъютант, военный министр (1898-1904), команду-
ющий Маньчжурской армией (7 февр. — 13 окт. 1904), глав-
нокомандующий всеми вооруженными силами на Дальнем
Востоке (13 окт. 1904 — 5 мар. 1905), командующий 1-й
Маньчжурской армией (с 8 мар. 1905). Член Государствен-
ного совета, командующий Северным фронтом (1916), ге-
нерал-губернатор Туркестана (1916-1917). Линевич Нико-
лай Петрович (1839—1908) — генерал от инфантерии, гене-
рал-адъютант. Временно командующий Маньчжурской
армией (до прибытия А.Н. Куропаткина). Тогда же Лине-
вич возбудил ходатайство перед наместником о привлече-
нии в армию в качестве переводчиков студентов (с жалова-
ньем 155 рублей в месяц) и слушателей - офицеров Вос-
точного института (см. Тайны русско-японской войны. М.,
1993, с. 167). Командующий 1-й Маньчжурской армией
(окт. 1904). С марта 1905 г. — командующий всеми воору-
женными силами на Дальнем Востоке (после сражения под
Мукденом сменил Куропаткина). 21 октября 1899 г. гене-
рал-майор Линевич присутствовал в числе почетных гос-
тей на церемонии открытия Восточного института.
21	Тайны русско-японской войны. М., 1993, с. 197—200.
22	Арига Нагао. Нитиро рикусэн кокусай хорон (Русско-
японская война и международное право). Токио, Кайкося,
1911, с. 1000-1001, 1039.
23	Воспоминания, с. 33; Васкевич П. К вопросу о совре-
менном состоянии Кореи (Заметки). — Известия Восточно-
го института, 1905-1906 акад. год. Т. 15. Вып. 2.
311
24	Воспоминания, с. 36—37. Судя по всему, и на сей раз
переводчиком оказался сам Васкевич.
25	Там же, с. 38.
26	Russian Diplomatic and Consular Officials in East Asia,
c. 52-53.
27	Письмо от 21 апреля (4 мая) 1916 г. См.: Сергей Ели-
сеев и мировое японоведение. Материалы международной
конференции М., 2000, с. 236-237.
28	Воспоминания, с. 45-46. К.Д. Бальмонт посетил Япо-
нию в мае 1916 г. В поездке его сопровождали Е. Цветков-
ская и В. Дмитренко. Посещение ими Камакура состоя-
лось 2/15 мая. Подробнее см.: Азадовский К.М., Дьяконо-
ва Е.М. Бальмонт и Япония. М., 1991.
29	Воспоминания, с. 48.
30	Воспоминания, с. 52; Reports of the Russian Diplomatic
Representatives in Japan. Телеграмма от 31 мая 1924 г.
31	Воспоминания, с. 53, 54.
32	Серебренников И.И. Мои воспоминания (рукопись).
Т. 3; Среди китайских междоусобиц (1925-1936). Тяньц-
зинь, 1945, с. 114—115. — Stanford University, Hoover Insti-
tution Archives (Collection name: Serebrennikov LI.) - полу-
чено автором от к.и.н. Н.Н. Аблажей (Институт истории
СОР АН, Новосибирск).
33	Воспоминания, с. 60.
34	Там же, с. 61, 73.
35	Сэйкё дзихо за 1933-1935 гг.
36	На деле судьба этого корабля оказалась короткой: уже
через год он был превращен в военный транспорт и вскоре
уничтожен авиацией США.
37	Dmitrii Abrikossow. Memoirs (manuscript). Несомнен-
но, помещенный ниже рассказ Абрикосова в значительной
степени беллетризирован, как и все его описание их после-
дующей жизни в Сузурандае. Но вместе с тем его едва ли
можно заподозрить в придумывании этой истории цели-
ком: несомненно, что у него имелся какой-то повод для
данного рассказа.
38	Великий князь Александр Михайлович. Указ, соч.,
с. 107.
39	Как видно из приведенного рассказа Абрикосова, обе
версии истории переселения в Японию совпадают лишь в части
факта морского путешествия. По мнению автора данной кни-
ги, большего доверия здесь заслуживает изложение событий,
сделанное самим Васкевичем в его «Воспоминаниях». В этом
также убеждают сохранившиеся вырезки из газеты «Хар-
бинское время» с репортажем о путешествии Васкевича.
312
40	Воспоминания, с. 67—69. В своих «Воспоминаниях» и
личной переписке Васкевич неоднократно упоминает о не-
коей опасной болезни, от которой его неверно лечили «све-
тила медицины Токио», но помочь якобы не смогли. По его
словам, выздоровлению в конечном итоге способствовала
полная смена режима питания, переход к вегетарианской
пище, отказ от употребления алкоголя, регулярные заня-
тия физическим трудом и т.д. Что это была за болезнь, дос-
товерно установить не удалось.
41	Воспоминания, с. 70-73.
42	См.: Иванов М.И. Япония в годы войны (записки оче-
видца/ М., 1978; Симонов К.М. Япония-46. М., 1977. См.
также: Беседы автора с русскими эмигрантами (неопубли-
кованные записи).
43	Воспоминания, с. 71-72.
44	Морозов Ф.Д. На память потомству. B/д., б/м, с. 94.
45	Воспоминания, с. 54, 73—74.
46	Воспоминания, с. 58, 71.
47	В довоенные годы семья А.А. Карамзина была среди
тех, кто снимал у Васкевича дачу на ферме; таким образом,
Васкевич помнил Карамзина еще ребенком. А.А. Карамзин,
и по сей день проживающий в Сан-Франциско, любезно со-
гласился познакомить автора данной книги с некоторыми
подробностями биографии П.Ю. Васкевича.
Глава VII
1	Период «Ансэй» («Стабильная власть») продолжался с
1854 по 1860 г.
2	Фукудзава Юкити (1835—1901) впервые побывал в США
в 1860 г.; в 1861-1862 гг. он посетил Англию, Пруссию,
Голландию, Португалию, Францию. Тогда же, в 1860-х гг.,
состоялось его знакомство с Россией. Благодаря тому, что
его изображение с начала 1980-х гг. украшает собой лице-
вую сторону банкноты достоинством в 10 000 иен, он, по-
жалуй, «по внешности» один из самых известных среди
иностранцев деятелей японской культуры (наряду с писа-
телем Нацумэ Сосэки и общественным и политическим де-
ятелем Нитобэ Инадзо, изображенных, соответственно, на
1000 и 5000-иеновых купюрах).
3	В 1862 г. X. Ито в компании еще четырех молодых
японцев впервые тайно отправился в Европу на англий-
ском корабле. Все они рисковали жизнью, т.к. японцам в
то время еще не разрешалось покидать страну. Из этой
«великолепной пятерки» можно упомянуть также марки-
313
за Иноуэ Каору (настоящее имя Иноуэ Монта, 1835 -1915),
в будущем первого главу японского Министерства иност-
ранных дел (1885), занимавшего также посты премьер-ми-
нистра, министра финансов, бывшего одним из создателей
концерна «Мицуи», а также виконта Иноуэ Коваси (1844-
1895), участвовавшего в разработке текста японской кон-
ституции (вместе с Ито Хиробуми) и ставшего автором им-
ператорского «Эдикта об образовании» (1890).
4	Любопытно отметить, как в судьбе этого памятника,
поставленного еще при жизни X. Ито, невольно отрази-
лись события современной истории. Князь Ито был одним
из немногих высших сановников Японии, последователь-
но отстаивавших идею сохранения добрососедских отно-
шений с Россией; он оказался единственным, кто воздер-
жался от голосования при объявлении войны в 1904 году.
После заключения в 1905 году мира в Портсмуте многие
японцы считали условия мирного договора недостаточны-
ми для Японии как державы-победительницы. В ряде го-
родов, включая Токио, прошли беспорядки, в ходе кото-
рых возбужденная толпа сбросила статую X. Ито с пьедес-
тала (позднее памятник был восстановлен).
5	Если быть совсем точным, то строительство иностран-
ного сеттльмента в Кобе началось с организации... кладби-
ща. В канун Рождества 1867 года, за неделю до официаль-
ного открытия порта, на берег были свезены и похоронены
несколько английских и американских моряков из экипа-
жей зашедших сюда кораблей.
6	Возможно, что некоторые иностранцы указывали на-
личие у себя более одного гражданства, ибо простое сложе-
ние указанных цифр дает сумму, превышающую 470 чело-
век. Здесь и далее данные о численности населения и объе-
мах торговли Кобе взяты из: «Кобе-си си» («История горо-
да Кобе»), издания муниципалитета Кобе, издания разных
лет (1965, 1971 и др.).
7	Tales of the Foreign Settlements... c. 77, 285.
8	Там же, с. 79.
9	A Diplomat’s Wife in Japan. Sketches at the Turn of the
Century, c. 27.
10	Там же.
11	Tales of the Foreign Settlements... c. 87.
12	Ухтомский Э.Э. Путешествие государя императора Ни-
колая II на Дальний Восток и по Сибири в 1891 г. Т. 2, с. 28.
13	Шрейдер Д.И. Япония и японцы. Токио, 1988 (реп-
ринт с издания 1895 г., СПб.), с. 227, 249, 152, 274.
314
14	См.: Курата Юка. Российская эмиграция в Японии
между двумя мировыми войнами: динамика, численность
и состав. — Acta Slavica laponica, Tomus XIV, Sapporo,
1996, c. 125.
15	По материалам, опубликованным в Бюллетене ♦ Игуд
Иоцей Син», № 35, 1997 (Телль-Авив - Яффо), «в годы
большевистской революции еврейская община Кобе при-
няла около 5 тысяч беженцев из России» (с. 47). Правда, в
публикации не говорится, о каких беженцах идет речь,
как и о том, были это лишь транзитные пассажиры или же
кто-то из них остался в Японии на более длительный срок.
16	Подробнее об этом см.: Курата Юка. Указ. соч.
17	Правда, присутствие более чем 70 тысяч иностранных
солдат во внутренних российских губерниях, а именно
столько японцев находилось в Сибири и на Дальнем Востоке
в период интервенции 1918—1922 гг., - тоже явление небы-
валое в России со времен войны с Наполеоном, так что ♦иро-
ния истории» коснулась здесь обеих сторон.
18	Курс иены составлял 0,8 доллара США за 1 иену.
19	Дословно: ♦...though I do not know why, Russians
generally feel more at home in China». - cm. Revelations of A
Russian Diplomat, c. 294.
20	См. об этом также: Подалко П. Русские предпринима-
тели-эмигранты в Японии в 1920-1930-х гг. - ЭКО, 2000,
№ 9, с. 181-187.
21	Williams H.S. Kobe Regatta and Atletic Club. - The First
100 years. KR&AC. 1970, c. 41-42, 49-50. Он же. Foreigners
in Mikadoland. Tokyo & Vermont. 1983, c. 209-210.
22	Kobe Regatta and Atletic Club, c. 42.
23	Донесение от 10.09.1923 г. Всего же Комитетом по ока-
занию помощи было собрано уже к 30 сентября 300 674 иены.
24	Абрикосов называет их ♦несолидными русскими пред-
приятиями». - См.: Донесение от 12.01.1924 г. Также об
этом: Подалко П. Указ, соч., с. 17-29.
25	Балакшин П.П. Финал в Китае. Сан-Франциско, 1958-
1959. Т. 1, с. 330.
26	Донесение от 12.01.1924 г.
27	В отличие от своих донесений Совету послов, отправ-
ляемых, так сказать, ♦по горячим следам», в написанных
значительно позднее мемуарах Абрикосов не раз с восхи-
щением говорит об эмигрантах ♦ второй волны», их пред-
приимчивости, стремлении при любых обстоятельствах не
терять бодрость духа и веру в конечный успех. Будучи в
целом не слишком высокого мнения о своих соотечественни-
315
ках (видимо, это объясняется особенностями эмигрантской
среды, однообразием круга общения и неизбежно возника-
ющих при этом проблем), Абрикосов вместе с тем подчер-
кивает активную деятельность этих русских переселенцев,
сравнивая их мобильность и приспособляемость с корен-
ным японским населением в провинции, причем далеко не
всегда в пользу последнего.
28	В качестве одной из причин сравнительно благопо-
лучного устройства многих русских беженцев в Чехосло-
вацкой республике можно назвать покровительство, ока-
зываемое им правительством бывшего лидера младочехов
Карела Крамаржа (1860-1937), женатого на Н.Н. Абрико-
совой, деятельность которой в этом направлении позволи-
ла ее называть «матерью русской эмиграции». В некроло-
ге, посвященном К. Крамаржу, известный деятель культу-
ры А.В. Амфитеатров писал: «Во мраке нашей юдоли, бо-
гатой только лишениями, огорчениями и разочарования-
ми, Карел Петрович 20 лет сиял неугасимым приветным
светочем» (Минувшее, № 22, СПб., 1997, с. 32). Также см.:
Бурышкин П.А. Москва купеческая. М., 1991, с. 173-174.
29	Великий князь Александр Михайлович. Указ, соч.,
с. 370-371.
30	Здесь автор включил фрагменты статьи, ранее опуб-
ликованной в журнале «ЭКО» (См.: Подалко П.Э. Русские
предприниматели-эмигранты в Японии в 1920-1930-х гг. -
ЭКО, 2000, № 9).
31	См.: Lensen G.A. (ed.). White Russians In Wartime
Japan: Leaves from the Diary of Dmitri Abrikossow. - Rus-
sian Review, № 25, July, 1966, c. 276-277.
32	В работе над этим разделом автор, помимо официаль-
ных источников и интервью, использовал также многочис-
ленные материалы частного характера, любезно предостав-
ленные руководством компаний «Космополитан», «Моро-
зофф», «Гончарофф».
33	О судьбе М. Гончарова существуют две версии: по пер-
вой, «официальной», которой придерживается руководство
компании «Гончарофф», «за 12 лет, проведенных в Япо-
нии, М. Гончаров не смог полностью адаптироваться к
жизни в этой стране и около 1934 г. передал управление
компанией и торговую марку своему партнеру Мито Инос-
кэ, после чего сам уехал в Австралию». По другой версии,
рассказанной автору В.Ф. Морозовым, Гончаров с семьей
уехал из Японии в Шанхай, при этом к отъезду его побу-
дило некое происшествие на фабрике, повлекшее за собой
значительные убытки (т.е. отъезд стал, по сути, бегством).
316
34	См.: Наумов В.М. Мои воспоминания. Сан-Францис-
ко, 1975, с. 54.
35	Существовавшие до этого объединения русских в Япо-
нии не включали в свои названия слово «эмигрант». Так,
еще до революции была создана «Дзай-Нити Росия кё:кай»
(Ассоциация российских граждан в Японии) с послом
В.Н. Крупенским в качестве почетного председателя (см.: То-
кио Нити-Нити симбун, 17.12.1917); в июле 1918 г. возникла
«Нихон Рококудзин кё:кай» (Ассоциация русских в Японии).
36	См.: Наймусё кэйхокёкухэн. Гайдзикэйсацу гайкё
(Отчеты Министерства внутренних дел по слежке за инос-
транцами). Рюкэйсёса, 1980. Т. 2, с. 178.
37	Наймусё кэйхокёкухэн. Гайдзикэйсацу гайкё. Т. 3,
с. 158-159.
38	Письмо А.Л. Толстой к ее сестре Т.Л. Сухотиной-Тол-
стой от 2 апреля 1930 г. - См.: Неизвестная Александра
Толстая. М., 2001, с. 45.
39	Плата с одного ученика в месяц составляла в среднем
5 иен (около 5 долл.). Уровень цен позволял втроем жить
на 40 иен в месяц (половина уходила на аренду дома, ос-
тальное шло на питание, а также на обучение Марии Хрис-
тианович в американской школе). - См.: Толстая А.Л. Дочь.
М., 1992, с. 363. Интересно, что, хотя ее лекции имели ус-
пех и приносили неплохие деньги, сама Толстая на это смот-
рела иначе и признавалась сестре: «Лекции читать я нена-
вижу, это для меня самое большое мучение». — См.: Неизве-
стная Александра Толстая, с. 46. В то же время уроки сто-
или мало, и, как признавалась сама А.Л., «в материальном
отношении овчинка выделки не стоит» (там же, с. 53).
40	Неизвестная Александра Толстая, с. 49.
41	Обе версии различаются между собой в некоторых
незначительных деталях. Однако английское издание снаб-
жено в отношение ряда лиц и явлений довольно подробны-
ми примечаниями и пояснениями, которые в русском изда-
нии отсутствуют. См.: Толстая А.Л. Дочь. М., 1992; Tolstoy,
Alexandra. Out of the Past. NY, Columbia Univ. Press, 1981;
Tolstoy, Alexandra. The Daughter. London-Ontario, 1979.
42	Неизвестная Александра Толстая, с. 50.
43	В 1930 г. в Кобе состоялось открытие при православ-
ной церкви русской школы, которая, правда, просущество-
вала в общей сложности менее года.
44	Большой Токийский собор был основательно разру-
шен: обвалились купол, колокольня, уцелели лишь глав-
ные стены, при этом сгорели почти все мелкие постройки.
317
Архиепископ Токийский Сергий и епископ Владивостокс-
кий Михаил, проживавшие на территории духовной мис-
сии, первоначально нашли убежище в российском посоль-
стве; потом их устроили у себя японские христиане. Разу-
меется, общая малочисленность русских беженцев в Япо-
нии и преобладание среди них малоимущих лиц не позво-
ляли набрать сразу нужную сумму, чтобы отстроить собор
заново. Это побудило архиепископа Токийского Сергия
неоднократно выезжать в Харбин и Шанхай для проведе-
ния там сбора средств среди местного русского населения. В
итоге уже к концу 1927 г. было собрано около 100 тыс. иен —
сумма, позволившая начать строительство.
45	Наумов В.М. Мои воспоминания, с. 50.
46	Там же, с. 52-53.
47	Интересно, что именно с таких работ начинал свою твор-
ческую биографию знаменитый режиссер Акира Куросава.
48	См.: White Russians in Wartime Japan: Leaves from
the Diary of Dmitri Abrikossow. — Russian Review № 25,
July, 1966, c. 283.
49	Почти все сохранившиеся источники информации по
данной теме составлены на японском либо английском язы-
ках, что вызывает трудности при обратном переводе на
русский язык имен собственных.
50	Здесь не учитываются этнические корейцы, которых в
Хиросиме было немало, ибо по тогдашним японским зако-
нам, корейцы отделялись от прочих иностранцев.
51	Здесь использованы материалы бесед автора с В.Ф. Мо-
розовым (на фабрике которого Ильин работал в последние
годы своей жизни в Японии) в 1995—1999 гг., а также текст
рассказа В.П. Ильина о хиросимских событиях, записан-
ный другом Морозова О.А. Красовским во время его поезд-
ки по Японии в 1962 г. Красовский О.А. (1919-1993) - уча-
стник Второй мировой войны, бывший солдат Российской
Освободительной армии генерала Власова, впоследствии со-
трудник радиостанции «Свобода», основатель и главный
редактор альманаха «Вече» (Германия, с 1981 г.), председа-
тель Российского Национального Объединения в Германии.
52	Рассказ Абрикосова приводится по: White Russians
In Wartime Japan: Leaves from the Diary of Dmitri Abriko-
ssow. - Russian Review, № 25, July, 1966, c. 283-284. Также
автор использовал текст оригинала: Abrikossow D.I. Manu-
scripts. Part 2.
53	Сведения о семье Палчиковых (Пальчиковых?) взяты
из выступления Ю.Д. Михайловой (Хиросимский универ-
318
ситет) на заседании Ассоциации по изучению восточной
ветви русского зарубежья (6 июня 1999 года, Токио).
54	М.И. Иванов, занимавший в годы войны консульскую
должность в посольстве СССР в Токио, называет цифры 250—
300 человек на конец 1945 г., — См.: Иванов М.И. Япония в
годы войны (записки очевидца). М., 1978, с. 234-235.
55	При подготовке этого раздела автор использовал ма-
териалы, полученные им в ходе проведения исследования
Иностранного кладбища Кобе весной - летом 1998 года.
При этом во внимание принималась известная тенденция
компактного захоронения соплеменников, умерших на чуж-
бине, избегая соседства с могилами выходцев из других
стран и верующих других конфессий.
56	См. об этом: Балакшин П.П. Финал в Китае. В 2-х
томах. Сириус. Сан-Франциско. 1958-1959, т. 1, с. 207,
210-211.
57	Сохранилась запись той радиопередачи с живым го-
лосом почти столетнего С.Д. Тарасенко, поражающего слу-
шателей не только ясностью речи, но и своей памятью,
воссоздающей мельчайшие подробности в разговоре о со-
бытиях семидесятилетней давности.
58	См., например: Хияма С., Моргун З.Ф. Жизнь Н. Мат-
веева в эмиграции в Японии. — Известия Восточного ин-
ститута. Владивосток, 1998.
59	По свидетельству В.Ф. Морозова, П.П. фон Веймарн
не ограничивал круг своих интересов одними естественны-
ми науками: именно он подарил в свое время молодому
тогда Морозову первые специальные книги по кондитер-
скому производству («The How and Why of Candy Making»
by Mattew Berman, Chicago, 1925; «The Manufacture of Con-
fectioners» by Robert Whymper. New York, 1923).
Приложения
X
Заключением договора в Канагава 19 марта 1854 года
коммодор флота США Мэтью Колбрайт Перри (1714—
1858) навсегда вошел в историю как «первооткрыватель
Японии» в новейшую эпоху, опередив на этом поприще
русского адмирала Е.В. Путянина. Однако первое упо-
минание «российской темы» применительно к судьбе
Перри относится к гораздо более ранним временам, бу-
дучи связано с событиями четвертьвековой давности.
28 июня 1830 года капитан трехмачтового судна «Кон-
корд» М.К. Перри принял на борту своего корабля Джо-
на Рэндольфа - пятидесятисемилетнего плантатора из
Вирджинии, назначенного президентом Эндрю Джексо-
ном представлять интересы США в Петербурге на пере-
говорах о заключении первого американо-российского
торгового соглашения.
9 августа 1830 года «Конкорд» прибыл в Кронштадт,
где его встретил тринадцатипушечный салют русской
эскадры, 11 августа он уже был в Петербурге, где вско-
ре капитану и другим офицерам корабля была дана спе-
циальная аудиенция у русского императора Николая I.
Тридцатишестилетний Перри был всего на два года стар-
ше своего царственного собеседника. Между ними со-
стоялась беседа, дошедшая до нас в пересказе перевод-
чика Дж. Дженкса. Несмотря на все попытки Дженкса
смягчить разговор при переводе, оба собеседника - и
император, и Перри - во время встречи держали себя
«надменно»; вместе с тем Николай I задал Перри много
вопросов, касающихся флота США, и в итоге предло-
жил ему перейти на русскую службу, обещая в случае
положительного решения сделать его своим флаг-офи-
цером. Воистину был прав поэт А.С. Пушкин, сказав:
«бывают странные сближенья...», ибо одним из флаг-
320
офицеров Николая I в ту пору состоял как раз не кто
иной, как... Е.В. Путятин, недавний герой Наваринско-
го сражения. Таким образом, дай Перри положитель-
ный ответ, возможно, он бы стал адмиралом русского
флота. Впрочем, Перри это предложение императора
вежливо, но категорично отклонил. Спустя несколько
дней, 22 августа «Конкорд» покинул российские воды и
направился в Лондон.
После Лондона путь «Конкорда» лежал в Средизем-
ное море; в дальнейшем Перри бывать в России не дове-
лось, но, судя по всему, именно из этого краткого пре-
бывания в Петербурге он вынес убеждение, что именно
Россия (а не, к примеру, Англия или Франция) станет
главным соперником Америки на тихоокеанских ком-
муникациях. Возможно, на формирование у него подоб-
ных взглядов повлияли общения с русскими, разговор с
Николаем I или же услышанные от английских чинов-
ников недоброжелательные оценки тогдашней русской
внешней политики в Азии.
Любопытно, что Николай I, видимо, запомнил своего
мимолетного собеседника, как и особенности его нату-
ры, ибо спустя двадцать с лишним лет, снаряжая по-
сольскую экспедицию Е.В. Путятина, царь особо отме-
чал важность сохранения добрых отношений на случай
встречи русских с американским послом.
XX
В Париже 11 ноября 1919 года состоялся Парад По-
беды - первый в череде Парадов Победы XX века. В
едином строю по парижским улицам шли французские
и английские солдаты, марокканские стрелки и индий-
цы в высоких тюрбанах, шел португальский батальон и
югославяне, из-за которых, собственно, формально и на-
чалась Первая мировая война. Шли те, кто действительно
воевал эти четыре года, и те, кто лишь объявил о своем
участии в войне перед ее концом. Но увы, не все участ-
ники великой бойни маршировали в те дни по улицам
Парижа. «На всем Параде Победы ничто не напоминало
миру о трех миллионах русских, которым пришлось по-
гибнуть, чтобы Фош (главнокомандующий французской
321
армией. — П.П.) мог прогарцевать под Триумфальной
аркой». Здесь не было гренадер-преображенцев и пав-
ловцев, александрийских улан и кавалергардов полка
императрицы Марии; не гарцевали по парижским ули-
цам донские казаки, предков которых эти же самые ули-
цы помнили еще с 1814 года. Не было «ни намека на
цвета русского флага среди богатой коллекции штан-
дартов, развевавшихся над головами триумфаторов», -
писал в своих «Воспоминаниях» великий князь Алек-
сандр Михайлович. Нет, кое-кто из них здесь был, но
по краям тротуаров, т.е. там, где и подобало стоять эмиг-
рантам, беженцам из уже несуществующей империи, и
откуда они смотрели на «триумфальное шествие». Рос-
сия также не была представлена на Парижской мирной
конференции, казалось, об ее участии в войне, о наступ-
лении русских армий в Восточной Пруссии, спасшем
Париж, действительно забыли в те дни в Европе. Неве-
роятно, но факт: Версальский мирный договор, зафик-
сировавший итоги Парижской конференции, в числе
«главных союзных держав» назвал: США, Британскую
империю, Францию, Италию и Японию. Под «объеди-
нившимися державами», т.е. теми, кто позднее присое-
динился к антигерманскому блоку, подразумевались
Бельгия, Боливия, Бразилия, Китай, Куба, Эквадор,
Греция, Гватемала, Гаити, Гондурас, Либерия, Никара-
гуа, Панама, Перу, Польша, Португалия, Румыния,
Сиам, Чехословакия, Сербо-Хорвато-Словенское государ-
ство (Югославия) и Уругвай, притом что некоторые из
названных государств, например, Польша и Чехослова-
кия, образовались уже по итогам самой войны, т.е. были
включены как бы «задним числом», а о степени участия
в войне Эквадора и Кубы можно было только догады-
ваться. Россия же не была упомянута вовсе.
Но не все союзники вели себя столь бесцеремонно.
Было в Париже одно - всего лишь одно! - место в тот
день ноябрьского триумфа, где помнили о России: на
здании посольства Японии среди прочих союзных зна-
мен развевался и российский флаг. Поразительный факт:
Япония, бывшая всего полтора десятилетия назад ярос-
тным противником России на полях Маньчжурии и вол-
21 Япония
322
нах Цусимы - единственная отдала долг чести павшему
величию Российской империи.
Следует сказать, что официальная позиция, занимае-
мая японскими властями в ту пору, резко контрастиро-
вала с поведением большинства ведущих держав Запа-
да, и в первую очередь союзной Франции, несмотря на
обещание союзников «не забыть Россию», сделанное ими
еще в канун самой первой годовщины Октябрьского пе-
реворота. Тогда, 18 октября 1918 года, французский пре-
мьер-министр Жорж Клемансо в письме к В.А. Макла-
кову (был назначен Временным правительством послом
во Франции, но приступить к обязанностям не успел),
полный эйфории от закончившейся наконец мировой
войны, касаясь вопросов предстоящей мирной конфе-
ренции, заверял своего адресата, «что Россия не будет
забыта и Антанта выполнит свой долг».
Действительно, казалось, забыть такое невозможно:
Россия вступила в войну против Германии, с которой до
этого состояла в мире и дружбе более ста лет, роднилась
императорскими домами, была тесно связана экономи-
чески. Затем сражалась более трех лет против нее и на
стороне Франции, которая в свою очередь начиная со
времен знаменитого кардинала Ришелье неустанно пле-
ла антироссийские интриги и под знаменами Наполеона
воевала против русских. Вступление России в войну с
Германией до завершения собственной мобилизации де-
факто спасло Париж и Францию. Казалось, забыть об
этом было бы невозможно. Но... так только казалось.
Многие тысячи русских эмигрантов, солдат и офицеров
«белых» армий оказались на обочине истории, подтвер-
див еще раз мысль о том, что благодарность никогда не
играет серьезной роли в политике.
XXX
Думается, следует рассказать подробнее об этой жен-
щине, любовь к которой Абрикосов пронес через всю
жизнь, и чья судьба, изобилующая фантастическими по-
воротами, могла бы лечь в основу авантюрного романа с
печальным, как это часто бывает в России, концом.
323
Наталья Сергеевна Шереметьевская (1880—1952) была
дочерью известного своими радикальными взглядами
московского адвоката. Первый раз она вышла замуж
довольно рано за С. Мамонтова (выходца из известной
купеческой семьи), от которого родила дочь Наталью.
Брак продлился недолго, и после развода с Мамонто-
вым она вышла замуж вторично за красивого офицера
Владимира Вульферта. В 1906 г. произошла ее встреча
с полковым командиром мужа - великим князем Миха-
илом Александровичем, младшим братом Николая II,
всего два года как переставшим считаться наследником
российского престола (после рождения у царя в 1904 г.
сына Алексея). С этого момента начался отсчет их лю-
бовной страсти, увенчавшейся тайным заключением ими
брака в Австрии в 1912 г. и породившей немало про-
блем не только для них самих, но и для русского импе-
ратора, чей брат трижды (!) нарушил Закон об импера-
торской фамилии, согласно которому великим князьям
запрещалось жениться без согласия императора, на жен-
щинах неравных по происхождению и уж тем более на
дважды разведенных. Видимо, в характере Натальи Сер-
геевны к тому времени мало что оставалось от «девуш-
ки с печальными глазами» (слова Абрикосова, относя-
щиеся ко времени их юношеского знакомства). В «Вос-
поминаниях» великого князя Александра Михайлови-
ча Шереметьевская предстает как «необыкновенно хо-
лодная, властная и величественная женщина [которая]...
заставила моего шурина потерять голову и променять
свой титул, положение и владения на жизнь в изгна-
нии». В те годы Абрикосов служил за границей и сведе-
ний о новом браке Натальи Сергеевны не имел.
Однажды, спустя несколько лет, уже после возвра-
щения Абрикосова из Китая, на улице его окликнула
женщина, в которой он узнал свою давнюю знакомую
Наташу, и пригласила его в гости. К тому времени все
семейные волнения улеглись: шла война, супруги были
прощены царем, и великий князь Михаил был на фрон-
те, где он командовал сначала Кавказской конной диви-
зией (знаменитая впоследствии «Дикая дивизия»), а
затем 2-м кавалерийским корпусом. Жене великого кня-
21
324
зя указом императора был дарован титул графини Брасо-
вой, по названию одного из имений великого князя.
Отныне вплоть до самого отъезда в Японию Абрико-
сов часто бывал в гостях у Натальи Сергеевны, где встре-
чался с великим князем. Об этих встречах он оставил
интересные воспоминания, наряду с прочими подобны-
ми документами подтверждающими, какой глубокий
кризис переживала в ту пору российская монархия.
Абрикосов, бывший в те годы убежденным монархис-
том, вынужден был признать неспособность не только
Николая II, но и его брата спасти Россию от революции.
Интересно, что сама Наталья Сергеевна, даже породнись
с домом Романовых, нередко публично порицала царя и
его политику, а также все романовское семейство, от-
ветственное, по ее мнению, за творящиеся в России бес-
порядки, не смущаясь присутствием при этих разгово-
рах самого Михаила и других великих князей, часто
бывавших у них в гостях.
После ареста Михаила Александровича Наталья Сер-
геевна долго пыталась добиться его освобождения, для
чего непосредственно обращалась к руководителю Пет-
роградской ЧК М.С. Урицкому и другим большевист-
ским деятелям, а после ссылки мужа в Пермь несколь-
ко раз приезжала туда навестить его. Позднее она так-
же была арестована, несколько месяцев провела в тюрь-
ме, откуда ей удалось исчезнуть вместе с малолетним
сыном Георгием (род. в 1910).
В 1919 г. через Константинополь она эмигрировала в
Европу и осела в Лондоне. Видевший ее в Константино-
поле великий князь Александр отмечал в «Воспомина-
ниях», что она и в бедственном положении сохранила
«высокую тонкую фигуру некоронованной императри-
цы»... но ледок в этих властных светло-карих глазах
растаял, и глубокая скорбная складка легла по лбу...».
Несмотря на известие об убийстве Михаила Александро-
вича она долго, вплоть до начала 1930-х гг., отказыва-
лась публично признавать его смерть. Сын Натальи Сер-
геевны и великого князя Михаила, Георгий, погиб в 1931
г. в результате несчастного случая. Наталья Сергеевна
умерла в 1952 г., больная и всеми покинутая.
325
Список погибших или без вести пропавших
российских подданных при землетрясении
1 сентября 1923 года
1.	Абрахманова Биби Хавер
2.	Абрахманова Рамзея 1-летн.
3.	Агафуров Нареддин Зареддинович
4.	Агафурова Софья Исламова
5.	Айтов Шаукат 1-летн.
6.	Афанасьева Лариса Гавриловна
7.	Афанасьева Наталия 10-летн.
8.	И. Бергман, дети - Антонина
9.	- Вера
10.	— Раиса
11.	— Леонид
12.	Блонский Иван Яковлевич
13.	Блонская Татьяна внучка Гурко-Осмольяненко
14.	Боксер Рахиль Ильинична
15.	Боксер Матвей 11 мес.
16.	Бусыгин Михаил Михайлович
17.	Бусыгина Варвара Александровна
18.	Ваганова Биби Хадига
19.	Ваганова Хаузия Хиалитдиновна
20.	Ваганов Ахмет Ясовей
21.	Ванштейн Александр Иосифович
22.	Ванштейн Софья Петровна
23.	Винницкий Владимир Ефимович
24.	Власьевская Валентина Александровна
25.	Власьевская Зоя 11-летн.
26.	Гафарова Мариам 1 год
27.	Гордон Клара Борисовна
28.	Густарина Марья Дмитриевна
29.	Довголевич Марья Васильевна
30.	Земляков Владимир Иванович - умер и похоронен в Кобе
31.	Кацинеко Маргарита 13 лет
32.	Криводушева - по-видимому, приезжая. Жила в «На-
тори отель»
33.	Криводушева - маленькая девочка
34.	Курляндская Фрида
35.	Ледер Нина Ивановна
36.	Лысова Мария
37.	Обедин Алексей Никифорович
326
38.	Орделли — артист
39.	Павленко Иван Николаевич — артист
40.	Парре Лев Александрович - финляндский гражданин
41. Пивоваров Андрей
42.	Попировник Иван Иванович 12 лет
43.	Прозоровская Сусанна Федоровна
44.	Птицына Вера Филипповна
45.	Русин
46.	Русина
47.	Рыдник Софья Семеновна
48.	Свидерский Аввакум Аввакумович
49.	Сергеева Елена Федоровна
50.	Сергеева Елена Николаевна
51.	Серебренникова
52.	ребенок
53.	ребенок
54.	Сокольников Николай Павлович
55.	Стучинский
56.	Сурачев
57.	Сурачева
58.	Толстая-Милославская Татьяна Михайловна
59.	Урванцев Федот Степанович
60.	Хрещатицкий Алексей 13 лет
61.	Червлянская Евгения Иосифовна
62.	Шитикова Тамара Александровна
Список российских подданных, получивших увечья
при землетрясении 1 сентября 1923 года
1.	Ваганова Фатима - ранена в голову
2.	Вильм Артур Карлович - повреждена правая рука (ело
ман палец. - П.П.)
3.	Власьевский Лев Филиппьевич - ранена нога
4.	Шер Лидия Борисовна — сломана нога
5.	Шистовская - сломана нога
Примечание: оба списка составлены в посольстве Рос-
сии в Токио 23 октября 1923 г. и отражают информацию,
имевшуюся на тот момент; более полных списков автором
не найдено. Все данные приводятся с сохранением особен-
ностей стиля оригинала, находящегося в Гуверовском Цен-
тре Университета Стэнфорд (США). - См.: Reports of the
Russian Representatives in Japan, Hoover Institution
327
Archives, Stanford. Могилы некоторых упомянутых лиц (се-
мья Бергман и др.) были обнаружены автором на Иност-
ранном кладбище в Кобе.
Списки русских беженцев, вывезенных из Токио
и Иокогамы в Кобе 12-14 сентября 1923 года
(Из материалов Архива Музея русской культуры
в Сан-Франциско. Оригиналы составлены на англ, яз.)
Пароход «Императрица Канады» — прибыл в Кобе
5 сентября 1923 года (происхождение пассажиров указано)
1.	Апкар Д.А. (жен.) - армянка 7. Беренов С.
2.	Апкар М. (жен.) - армянка 8. Биткер И.
3.	Альхович А. (жен.)	9. Беркенфельд А. (жен.)
4.	Агафуров - 4 (человека)	10. Бертуллис М. (жен.)
5.	Бородина С.	11. Черновецкий - 4
6.	Беке лов - 2
Итого: 18 человек
Пароход «Императрица Австралии» -
прибыл в Кобе 10 сентября 1923 года
(происхождение пассажиров не указано)
1.	Аурих В.
2.	Агафурова
3.	Боровский П.
4.	Бойчук К. (жен.)
5.	Башкирова
6.	Бесков - 3 (человека)
7.	Березняков Б.В.
8.	Домиева
9.	Галич Т.
10.	Гралич (жен.)
Итого: 22 человека
11.	Мижуригина
12.	Матов К.
13.	Максимович С.
14.	Саваров
15.	Шервина Е.В.
16	Славинская - 2
17.	Стемпинская
18.	Варфоломеев Н.С.
19.	Вознесенский Арсен
Пароход «Президент Джефферсон»
(происхождение пассажиров указано)
1.	Агафуров Е.	4. Базиль В.
2.	Агарова — 3 (человека из Сан-Франциско) 5. Демьянов
3.	Бусугин В.
Итого: 6 человек
328
Пароход «Донгола»
(происхождение пассажиров указано)
1.	Абдрахманов — 3 (человека)
2.	Айтов - 2
3.	Берман - 4
4.	Червлянский Н.Х.
5.	Федоренко Н. (муж.)
6.	Гафаров X.
7.	Геллер П. (муж.)
8.	Бон?трик - генерал-майор
9.	Неизв.
10.	Неизв.
11.	Неизв.
12.	Крупин В.
13.	Неизв.
14.	Ловако (муж.)
15.	Макаров
16.	Фон-Мейер Е.
17.	Неизв.
18.	Неизв.
19.	Москвич (?)
20.	Николаева М.
21.	Павлова (?)
22.	Неизв.
Итого: 28 человек
Пароход «Андрэ Лебон» - прибыл в Кобе 12 сентября
1923 года (происхождение пассажиров не указано)
1.	Агаджан - 6 (человек)
2.	Бойко — 4
3.	Папаян
4.	Реймерс - мать и дочь
5.	Фитова Е.
6.	Толстой - 2
7.	Лури (муж.)
8.	Шелковелев - 2
9.	Оверин
10.	Куликова
11.	Александров — 2
12.	Суромин — мать и сын
13.	Костин - 2
14.	Бауман
15.	Петра - 2
16.	Боровский
17.	Ярдволев — 4
18.	Киминдров - 3
19.	Раимов - 4
20.	Ротяский
21.	Галстян —2
22.	Власьерский -2
23.	Сокольский - 2
24.	Ларев -2
25.	Кудрявцева
26.	Папазян
Итого: 53 человека
Пароход «Президент Вильсон» - прибыл в Кобе
13 сентября 1923 года (происхождение пассажиров указано)
1.	Фунодворева Н.
2.	Фунодворева
3.	Гозов А.
4.	Яник М. (жен.)
Итого: 7 человек
5.	Сегов Н.
6.	Сидель (Зидель?) Б. (жен.)
7.	Совалив И.В.
329
Пароход «Президент Маккинли» — прибыл в Кобе
14 сентября 1923 года
(происхождение пассажиров не указано)
1.	Ассанович (муж.)	5. Заневский С.Б.
2.	Ассанович (жен.)	6. Заневская Е.Б.
3.	Кобсников Е.	7. Ячменков М.
4.	Осипов Н.
Итого: 7 человек
Прочие лица (в том числе доставленные военными
судами), временно оказавшиеся в Кобе
1.	Докулая
2.	Елагина Е.
3.	Куликова
4.	Гершкович - семья
5.	Окороков - семья
(предположительно 8 человек)
6.	Овчинников - семья
7.	Матов — 2
8.	Саканова - семья
9.	Шитиков - семья
10.	Склерова
11.	Соколов — 4
12.	Свидерский
13.	Усков-Николаевский
14.	Усков
15.	Толстой-Милославский - семья
16.	Куликов Е.
17.	Кузовский
18.	Кивиорсовский
19.	Павловская
20.	Портодзов
21.	Папазян П.М.
22.	Романченко Е. (жен.)
23.	Говерог — 2
24.	Хлебникова - 2
25.	Левицкий Е.Л.
26.	Мезинов К.
27.	Мезинов И.
28.	Микулучин Е.
29.	Мочолина Е.
30.	Мочолина 3.
50.	Берлин С.
51.	Юссим М.
52.	Елловиц (муж.)
53.	Юдгенс (муж.)
54.	Шмотин В.
55.	Крынская Ольга
56.	Гафарова М.
57.	Курляндская - 5
58.	Моргин - 7
59.	Оверин Б.
60.	Рахимов - 4
61.	Реймерс - 3
62.	Шелковников — 2
63.	Симонова
64.	Титова Ф.
65.	Власьевская -
2. Тушков
66.	Заноддорова
67.	Урусова О., княгиня
68.	Пфитцен В. (муж.)
69.	Продержицкий X.
70.	Ренкевич - 3
71.	Ропылов - 2
72.	Рыдник О. (муж.)
73.	Ставеровский - 2
74.	Шитиков Н. - 2
75.	Шустров О.-2
76.	Смольянинов — 2
77.	Соколова Е.
78.	Шистонская Н. - 2
79.	Тесманицкая - 3
330
31.	Никитин Д.
32.	Никитин А.
33.	Никитина О.
34.	Сторожков — 2
35.	Шотов В.
36.	Шорохов М.
37.	Шленко А.П. (жен.)
38.	Словинский Ф.С.
39.	Шогонин Д.
40.	Стревин И.А.
41.	Трегубова С.
42.	Нацвалова - 2
43.	Нацвалов П.
44.	Исангулов Яриф
45.	Девлет Кильдеев
Хранинс (муж.)
46.	Ульзулиев И.
47.	Ульрих — 2
48.	Варгазов - 2
49.	Вильм М.А.
80.	Урусов Г.
81.	Урусов Б.
82.	Видингоф — 2 (барон
Анатоль, баронесса Вера)
83.	Валхонтреф (муж.)
84.	Золото Д.И.
85.	Федотьев А.
86.	Филотов Ф.
87.	Фигуэйредо М. (жен.)
88.	Голчолк - 3
89.	Горин А.
90.	Грицина - 2
91.	Горовиц - 3
92.	Игнатов Е.А.
93.	Капцан - 6
94.	Клур А. (жен.)
95.	Козлов - 2
96.	Лури (жен.)
97.	Ячмеников - 2
Справка
Российское посольство в Токио 20 декабря 1923 г.
№ 329. В Канцелярию Старшего Дипломатического
Представителя в Париже
Ссылаясь на отношение от 3 ноября с.г. за № 953
Посольство имеет честь уведомить, что генерал Данилов
во время землетрясения проживал не в Иокогаме, а в
окрестностях Токио и остался жив, но спустя два меся-
ца после землетрясения, а именно 30 минувшего Нояб-
ря скончался от разрыва сердца.
Приложенное к отношению письмо было передано вдо-
ве покойного.
Управляющий посольством: Дм. Абрикосов.
Копия
Апреля 23 дня 1923, Нагасаки
Милостивый государь Александр Николаевич!
В целях поддержания беженцев, проживающих в рай-
оне 3-х Восточных провинций Китайской Республики,
331
я, Главнокомандующий Атаман Семенов на основании
акта Верховного Правителя Адмирала Колчака о пере-
даче мне всей полноты власти на территории Дальнего
Востока, решил грузы, имущество и деньги, принадле-
жащие войскам Российской Восточной Окраины, пере-
дать Китайскому Командованию с тем, чтобы последние
60% (шестьдесят) поступивших в его распоряжение цен-
ностей, выдало на нужды беженцев. Для переговоров по
сему вопросу и подписания договора с представителями
Китайского Командования я уполномочиваю Вас.
Генерал-Лейтенант, Атаман
(подп.) Семенов.
Александру Николаевичу
Г-ну Миронову
Д.И. Абрикосов о Г.М. Семенове
Ниже представлены фрагменты из донесений и рас-
поряжений управляющего посольством России в Токио
Д.И. Абрикосовым, дающие представление о его оценке
личности и деятельности казачьего атамана, генерал-лей-
тенанта Г.М. Семенова — одного из лидеров белого дви-
жения на Дальнем Востоке. Цитируемые материалы
были обнаружены автором в архиве российских дипло-
матических представителей в Японии.
Д.И. Абрикосов — в Российское консульство
в Нагасаки. Токио, 28 мая 1923 года
«...Посольство покорнейше просит консульство ука-
зать генералу [Семенову] или лицу, обращающемуся от
имени последнего... что при существующих условиях по-
сольство лишено возможности относиться к нашедшему
себе убежище в Японии генералу Семенову иначе, как к
частному лицу, почему и подведомственные посольству
консульские учреждения, не отказываясь от оказания
генералу зависящего содействия как частному челове-
ку, лишены возможности принимать какое бы то ни было
участие в таких актах, в коих генерал Семенов выступа-
ет в качестве главнокомандующего или распоряжается
русским казенным имуществом...»
332
Д.И. Абрикосов - М.Н. Гирсу. Токио, 29 мая 1923 года
«...По приезде своем из Соединенных Штатов генерал
Семенов... поселился в Нагасаках, где японские власти
разрешили ему жить в качестве частного человека и с
условием отказа от политической деятельности.
Несмотря, однако, на это и полную утрату Семено-
вым прежнего положения, та специфическая деятель-
ность по стремлению поживиться за счет казенных сумм,
которая началась вокруг Семенова еще в период пребы-
вания его у власти... продолжается и поныне... Так как
посольство всегда старалось держаться в стороне от де-
нежных дел Семенова, то и ныне, не имея никакой воз-
можности воздействовать на последнего в целях побуж-
дения отказаться от указанной выше деятельности и в
то же время не желая открыто выступать против быв-
шего вождя антибольшевистского движения в Забайка-
лье, оно старалось не вмешиваться в эти дела... Однако с
тех пор, как Семенов поселился в Нагасаках и настоль-
ко утратил всякое уважение к старому русскому пред-
ставительству в Японии, что уполномочил состоящего
при нем японца вчинить иск против нашего военного
агента, не считавшегося в праве предоставлять находив-
шиеся в его распоряжении казенные средства на рас-
хищение кредиторов Семенова... Посольству пришлось
более определенно высказаться по поводу указанной
выше деятельности Семенова... Посольству пришлось
предписать консульству... отказывать в легализации...
всех тех документов, где Семенов называет себя глав-
нокомандующим и претендует на распоряжение казен-
ным имуществом...»
Д.И. Абрикосов - М.Н. Гирсу 23 июля 1923 года
«...В свое время в моих разговорах, как с именующим
себя представителем... группы сибирских областников
с.р. Сазоновым, так и с... генералом Лебедевым, мною
было вполне определенно указано, что Посольство не
считает возможным принимать какое-либо участие в по-
пытках сказанной группы изображать из себя какой-то
правительственный орган. ...упомянутая группа облает-
333
ников претендует не более не менее как на преемствен-
ность правительству адмирала Колчака. Так как сама
по себе указанная группа ничего предпринять не может,
то... она вошла в контакт с неким японским деятелем
Сузуки, замешанным, судя по слухам, в целом ряде весь-
ма темных дел. В настоящее время названный Сузуки,
сняв дом в окрестностях Токио, содержит в нем на свой
счет указанную группу сибирских областников, претен-
дующих на роль Сибирского правительства и преемни-
ков омского правительства. От имени этой группы Сузу-
ки, как известно, предъявил параллельно с действую-
щим от имени Семенова Куроки иск к нашему военному
агенту... я выяснил, что сибирские областники, кроме
приписываемой себе, и при этом совершенно неоснова-
тельно, роли среди дальневосточных беженцев, строят
свои планы на экспедиции генерала Пепеляева послан-
ной во время Меркуловского правительства в Якутскую
область... Это дает возможность г. Сазонову заявлять,
что он - глава Сибирского правительства, имеющего свое
пребывание в Японии, а свое войско и территорию в Якут-
ской области».
Д.И. Абрикосов - М.Н. Гирсу.
Токио, 23 августа 1923 года
«... [Генерал Глебов] в противовес Генералу Лебедеву,
связавшему свою судьбу с группой сибирских областни-
ков, держится ориентации на Атамана Семенова...»
Источники и литература
Архивные материалы и статистические издания
На русском языке
Васкевич П. Из прошлого в связи с настоящим. Памяти
адмирала С.О. Макарова и к 50-летию Русско-японской вой-
ны. Воспоминания (неопубл, рукопись, печат. текст, автор-
ская версия). - Museum of Russian Culture (San Francisco).
Государственный Архив Российской Федерации (ГАРВ).
Фонд № 5881. Опись № 2. Дело № 224, Л. № 1-36.
Дневники императора Николая II. М. ЦГАОР, 1991.
Донесения российских дипломатических представителей
в Японии. Информация о положении в России, собранная
в Японии и соседних странах. - Reports of the Russian Dip-
lomatic Representatives in Japan. Information about Russia
gathered in Japan. Hoover Institution Archives, Stanford Uni-
versity, USA.
Записи бесед автора с русскими эмигрантами, включая
интервью, воспоминания, письма (из архива П.Э. Подалко).
Материалы из архива русского военного агента в Япо-
нии (т.н. «Подтягинская коллекция»). — Voennyi Agent
(Japan), M.P.Podtiagin collection. - Hoover Institution Archi-
ves, Stanford University, USA.
Морозов В.Ф. Интервью. - Приложение к диссертации
П.Э. Подалко на присвоение ученой степени магистра ис-
кусств (23 марта 1995 г., Осакский университет).
Незабытые могилы. Российское зарубежье: некрологи
1917-1997 (в 6-ти томах). Т. 1-3. М., 1999-2001.
Николай II и великие князья (Родственные письма к
последнему царю). Л.-М., 1925.
Отечественная история. История России с древнейших
времен до 1917 г. Энциклопедия. М., БРЭ. Т. 1. 1994.
Отчет Русского Благотворительного Общества в Шан-
хае за 1923 г. (из архива П.Э. Подалко).
Полное Собрание Законов Российской Империи. Собр.
3-е. Т. XIX. СПб., 1902. Российская эмиграция в Маньч-
журии: военно-политическая деятельность (1920—1945).
Сборник документов. Южно-Сахалинск, 1994.
335
Российский Государственный Архив Дальнего Востока
(РГАДВ). Фонд № 226. Книга № 1. Дело № 226, архивный
номер № 23.
Россия в мировой войне 1914-1918 гг. (в цифрах). М.,
ЦСУ, 1925.
Серебренников И.И. Мои воспоминания (рукопись). Т. 3.
Среди китайских междоусобиц (1925-1936). Тяньцзинь,
1945. - Stanford University, Hoover Institution Archives.
Тайны русско-японской войны. М.: Прогресс, 1993.
Чему свидетели мы были... Сборник документов в 2-х
кн. М.: МИД РФ и СВР РФ, 1998.
На японском языке
Кобе-си си (История города Кобе). Издание муниципа-
литета Кобе, 1965, 1971.
Наймусё кэйхокёкухэн. Гайдзикэйсацу гайкё (Отчеты
Министерства внутренних дел по слежке за иностранца-
ми). Т. 2-3. Рюкэйсёса, 1980.
Сэйкё: дзихо:, 1933-35 гг. (Вестник Японской православ-
ной церкви получен автором от г-на Ода Ясухико).
Тояма Дайгаку кэйдзай гакубу 50 нэн-си. (К 50-летию
основания экономического факультета Университета Тоя-
ма). Тояма, 1979.
На английском языке
Abrikossow D.I. Manuscripts. Part 1-2, Conclusions.
Columbia University, USA.
Krupenskii (Akeksandr N.). Papers. - Hoover Institution
Archives, Stanford University, USA.
Мемуарная литература
На русском языке
Берберова Н. Люди и ложи. Русские масоны XX столе-
тия. Russica Publishers Inc. NY, 1986.
Бок М.П. П.А. Столыпин. Воспоминания об отце. М.:
Современник, 1992.
Бунич И. Порт-Артурская ловушка. Воспоминания. СПб.:
Облик, Зенит, 1999.
Бюллетень «Игуд Иоцей Син» № 35, 1997 г. (Тель-Авив —
Яффо).
336
Васкевич П. Воспоминания (фрагмент). Под ред. По-
далко П.Э. - Славяна, № 17. Издание Общества по изуче-
нию славянских языков и культур. Токийский институт
иностранных языков, 2002.
Великий князь Александр Михайлович. Воспоминания.
Две книги в одном томе. М.: Захаров., 1999.
Виноградов В.М. Дипломатия: люди, события. Из запи-
сок посла. М.: РОССПЭН, 1998.
Витте С.Ю. Избранные воспоминания (1849-1911 гг.).
М., 1991.
Витте С.Ю. Воспоминания. М., 1960.
Врангель П.Н. Воспоминания. 4.1, 2. М.: Терра, 1992.
Генерал Кутепов. Сборник. Париж, 1934.
Гурко В.И. Черты и силуэты прошлого: правительство
и общественность в царствование Николая II в изображе-
нии современника. М.: Новое литературное обозрение, 2000.
Дирксен, Герберт фон. Москва, Токио, Лондон. Двадцать
лет германской внешней политики. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2002.
Иванов М.И. Япония в годы войны (записки очевидца).
М., 1978.
Игнатьев А.А. Пятьдесят лет в строю. М., 1988.
Извольский А.П. Воспоминания. М., 1989.
Кшесинская М. Воспоминания. Смоленск, 1988 (по из-
данию 1960 г.).
Мещерский В.П. Воспоминания. М.: Захаров, 2001.
Морозов Ф.Д. На память потомству. Б/д, б/м.
Наумов А.Н. Из уцелевших воспоминаний. 1868—1917.
В 2-х кн. Изд. А.К. Наумовой и О.А. Кусевицкой. Нью-
Йорк, 1955. Кн. II.
Наумов В.М. Мои воспоминания. Сан-Франциско, 1975.
Палеолог М. Царская Россия накануне революции. М.,
1923.
Симонов К.М. Япония-46. М., 1977.
Страница из истории русской дипломатии. Русско-япон-
ские переговоры в Портсмуте в 1905 г. Дневник И.Я. Коро-
стовца, секретаря графа Витте. Пекин, 1923.
Толстая А.Л. Дочь. М., 1992.
Ухтомский Э.Э. Путешествие на Восток его император-
ского высочества государя наследника цесаревича, 1890-
1891. СПб., Лейпциг: Изд. Ф.А. Брокгауз, 1893. - Фраг-
менты из издания. М.: Берегиня, 1993.
Ухтомский Э.Э. Путешествие государя императора Ни-
колая II на Дальний Восток и по Сибири в 1891 г. СПб.,
Лейпциг: Изд. Ф.А. Брокгауз, 1896 (в 3-х тт.).
337
Цывинский Г. 50 лет в Императорском флоте. Orient,
Riga. Б/д.
Шульгин В.В. Годы. Изд-во АПН. М., 1979.
На японском языке
Арига Нагао. Ничиро рикусэн кокусай хорон (Русско-япон-
ская война и междунродное право). Кайко:ся. Токио, 1911.
Беате Сирота Гордон. 1945 нэн-но Курисумасу. (Рожде-
ство 1945 года). Токио, 1997.
Ириэ М. Бабушка-но хосэки (Бабушкины драгоценнос-
ти). Коданся, 1987.
На английском языке
A Romanov Diary. The autobiography of H.I. & R.H.Grand
duchess George. Atlantic Inti. NY, 1988.
Chavchavadze D. The Grand Dukes. Atlantic Inti., NY, 1990.
Cortazzi Hugh (ed.). A Diplomat’s Wife in Japan. Sketches
at the Turn of the Century (from the memoirs of M.C. Fras-
er). NY & Tokyo, 1982.
Grew Joseph Clark. Ten years in Japan. NY, 1944.
Lensen G.A. Revelations of a Russian Diplomat. The
Memoirs of Dmitrii I.Abrikossow. University of Washington
Press, Seattle, 1964.
Lensen G.A. (ed.). White Russians In Wartime Japan:
Leaves from the Diary of Dmitri Abrikossow. - Russian Re-
view, № 25, July, 1966.
Motokichi Hasegawa (ed.). Alone in Japan - the reminis-
cences of an international jurist resident in Japan 1916-1954 -
by Tomas Baty. Tokyo, Maruzen, 1959.
Sladen D. The Japs at Home. 2nd edition. London, 1892.
Vaughn, Miles W. Under the Japanese Mask. London, 1937.
Периодика
На русском языке
Вести (Москва), 05.11.95.
Вестник, 2001, № 18 (277).
Игуд Иоцей Син (Бюллетень), 1997, № 35 (Тель-Авив —
Яффа).
Литературная газета, 15.04.1994, 24.05.1995.
Новая Камчатская правда, 22.11.2002.
Новости (Владивосток), 11.08. 2000.
22 Япония
338
Огонек, 1957, № 50 (1591).
Последние новости (Париж), 06.11.1921.
Российская газета, 08.07.1992.
Рель (Берлин), 21.04.1922.
Русский голос (Харбин), 15.08.1922.
На японском языке
Асахи Симбун, 14.03.1990.
Ёмиури Симбун, 25.11.2000.
Токио Нити-Нити Симбун, 07.11.1923.
Экономисуто, 1982, № 5.
На английском языке
Moscow Guardian, Feb. 26, 1993.
Seattle Post-Intelligencer, June 24, 1986.
The Mainichi Daily News, Aug. 16, 1964.
Исследования и художественная литература
На русском языке
Азадовский К.М., Дьяконова Е.М. Бальмонт и Япония.
М., 1991.
Алданов М. Портреты. М., 1994.
Алпатов В.М. Изучение японского языка в России и
СССР. М., 1988.
Балакшин П.П. Финал в Китае. В 2-х т. Сан-Францис-
ко: Сириус, 1958-59.
Боханов А. Император Александр III. М.: Русское сло-
во, 1998.
Бурышкин П.А. Москва купеческая. М., 1991.
Васкевич П. Дневник поездки в Японию от порта Цуру-
га до порта Ниигата. - Известия Восточного института.
Т. 8. 1902-1903 ак. год, Владивосток, 1903.
Васкевич П. Материалы к изучению быта японцев в
Приамурском крае. — Вестник финансов, промышленнос-
ти и торговли. СПб., 1905, № 39.
Виленский Вл. (Сибиряков). Япония. М.-Л., 1923.
Григорцевич С.С. Дальневосточная политика империа-
листических держав в 1906—1917 гг. Томск.: Изд. ТГУ, 1965.
ДВГУ. История и современность. 1899—1999. Владивос-
ток: изд-во ДВГУ, 1999.
339
Де Воллан Г. В стране восходящего солнца. Очерки и
замечания о Японии Григория де Воллана. Второе, исправ-
ленное и дополненное издание. СПб.— М., 1906.
Ёсимура Акира. Покушение (цесаревич Николай в Япо-
нии). М.: Муравей, 2002.
Золотарев В.А., Козлов И.А. Русско-японская война
1904-1905 гг. Борьба на море. М., 1990.
Иванова Г.Д. Русские в Японии XIX — начала XX века.
М., 1992.
Иноуэ Ясуси. Сны о России. М., 1984.
Калюжная Н.М. Восстание ихэтуаней (1898-1901). М.:
Наука, 1978.
Канцлер А.М. Горчаков - 200 лет со дня рождения.
М., 1998.
Клавинг В.В. Белая гвардия. СПб.: Ольга, 1999.
Ковалевский П.Е. Зарубежная Россия. Париж, 1971.
Костиков В.В. Не будем проклинать изгнанье... (Пути и
судьбы русской эмиграции). М., 1990.
Крымов В. Богомолы в коробочке. Берлин, 1921.
Курата Ю. Российская эмиграция в Японии между дву-
мя мировым войнами: динамика, численность и состав. -
Acta Slavica laponica. Tomus XIV. Sapporo, 1996.
Кутаков Л.Н. Россия и Япония. М., 1988.
Латышев И. Как Япония похитила российское золото.
М., 1996.
Лещенко Н.Ф. (сост.) Российские востоковеды. Страни-
цы памяти. М., 1998.
Маринов В.А. Россия и Япония перед Первой мировой
войной (1905-1914 гг.). Очерки истории отношений. М.:
Наука. 1974.
Мяло К.Г. Россия и последние войны XX века (1989-
2000). К истории падения сверхдержавы. М.: Вече, 2002.
На стеклах вечности... Николай Невский. - Петербург-
ское востоковедение. Вып. 8. СПб., 1996.
Новаковский С.И. Япония и Россия. Т.1. Токио, 1918.
Петров В. Русские военно-морские агенты в Японии
(1858-1917). - Знакомьтесь - Япония, 1998, № 19.
Печерица В.Ф. Восточная ветвь русской эмиграции.
ДВГУ. Владивосток, 1994.
Подалко П.Э. Новые поколения возьмут факел, выпав-
ший из ваших рук. Д.И. Абрикосов - штрихи к портрету. -
Известия Восточного института. Владивосток, 1998.
Подалко П. Русские предприниматели-эмигранты в
Японии в 1920—1930-х гг. - ЭКО, 2000, № 9.
22*
340
Позднеев Д.М. Япония: Страна, население, история,
политика. М., 1925.
Прошников М.П., Чубарьян А.О. Тайное становится
явным. М., 1970.
Пушкин А.С. Полное собрание сочинений (10 т.) (изд.
4-е). - Л., 1977.
Пушкин А.С. Полное собрание сочинений (16 т.). М.-
Л.: Изд-во АН СССР, 1937-1959. Т. 13: Переписка (1815—
1827), 1937.
Розанов О.Н. Япония: история в наградах. М.: РОС-
СПЭН, 2001.
Сергей Елисеев и мировое японоведение. Материалы
международной конференции. М., 2000.
Серов В.М. Становление Восточного института (1899-
1909). — Известия Восточного института. Владивосток, 1994.
Стефан Джон. Русские фашисты: трагедия и фарс в эмиг-
рации. М., 1992.
Уткин А. Забытая трагедия. Россия в Первой мировой
войне. Смоленск: Русич., 2000.
Фукс М. Роль региональных властных структур во внеш-
ней политике Советской России на Дальнем Востоке в пер-
вой половине 20-х гг. — Электронный журнал «Сибирская
заимка» (http:7www.zaimka.ru).
Хияма С., Моргун З.Ф. Жизнь Н. Матвеева в эмиграции в
Японии. - Известия Восточного института. Владивосток, 1998.
Хохлов А.Н. А.М. Позднеев - основатель Восточного
института во Владивостоке. - Известия Восточного инсти-
тута, Владивосток, 1994.
Черевко К.Е. Зарождение русско-японских отношений.
XVII-XIX века. М., 1999.
Шкаренков Л.К. Агония белой эмиграции. М., 1981.
Шрейдер Д.И. Япония и японцы. Путевые очерки со-
временной Японии. Токио, Наука, 1988 (репринт с изда-
ния 1895 г., СПб.).
На японском языке
Дзицуроку: Носака Сандзо (Правда о Носака Сандзо).
Изд-во Мардж. Токио, 1997.
Есимура Акира. Николай со:нан. (Покушение на Нико-
лая). Иванами сётэн, 1993.
Кавамата К. Космополитан моногатари (Повесть о «Кос-
мополитан»). Кёдоинсацу. 1990.
Кавамата Кадзухидэ. Тайсё 15-нэн-но сэй-Валентайн
(День св. Валентина 1926 года). РНР Кэекюсё, 1984.
341
Куросава Цугуо. Хаккэй росиадзин (Белые русские).
Токио, 1943.
Подалко П. Опыт жизни в Японии русского эмигранта
Ф.Д. Морозова. Гэнгобункагаку, Т. 7. Университет Оса-
ка, 1998.
Савада К. Город Ниигата эпохи Мэйдзи глазами русско-
го путешественника. — Бюллетень Японской ассоциации
русистов, 2002, № 34.
Савада К. Материалы к исследованию проблем истории
японо-российских отношений в период конца эпохи сёгу-
ната и начала эпохи Мэйдзи. Университет Сайтама, 1997.
Саканэ Д. Дипломатия Эномото Такэаки (вокруг проис-
шествия с «Мария Лус»). — Вестник Общества исследова-
телей истории России, № 34. Токио, 1999.
Этюды по исследованию России. Добункан, 1916 (на
яп. яз.).
На английском языке
Deacon R. Kempeitai: A History of the Japanese Secret
Service. New York, 1985.
Lensen G.A. Russian Diplomatic and Consular Officials in
East Asia (1858-1968). Sophia University Press, Tokyo, 1968.
Morison S.E. «Old Bruin» Commodore Mathew Calbraith
Perry. Little, Brown and Co. Boston, Toronto, 1967.
Sladen D. The Japs at Home. 2nd edition. London, 1892.
Truman M. First Ladies. NY, 1995.
Williams H.S. Foreigners in Mikadoland. Tokyo & Ver-
mont, 1983.
Williams H.S. Kobe Regatta and Atletic Club. - The First
100 years. KR & AC.
Williams Harold S. Shades of the Past. Tokyo, 1959.
Williams Harold S. Tales of the Foreign Settlements in
Japan. Tokyo, 1972.
Именной указатель
Абрикосов А.И., фабрикант
сладостей 170
Абрикосов А.И., академик
медицины 172, 178
Абрикосов А.Л., артист те-
атра и кино 179
Абрикосов Д.И., дипломат
30, 35, 44, 67, 71, 73, 83, 120-
131, 133-134, 136-140, 142—
148, 150-151, 154-163, 165-
185, 189, 191-193, 195-196,
213, 219-224, 235-238, 240,
244, 256, 259-261
Авелан Ф.К., адмирал, на-
чальник Главного Морского
штаба 27
Аксаков С.С, председатель
ОСО Красного Креста (Харбин)
135-136
Александр Михайлович, ве-
ликий князь, контр-адмирал
27, 29, 37, 40, 48, 90, 241
Александр I 17-18, 68
Александр II 20, 22-23, 58,
61, 78
Александр III 26—28, 30, 32,
63
Алексеев Е.И., адмирал, на-
местник на Дальнем Востоке
79, 186, 207
Алексей Александрович, ве-
ликий князь, генерал-адмирал
26, 42
Андо Кэнсукэ, преподаватель
японского языка Петербургско-
го университета 27
Анна Иоанновна 13—14
Апухтин А.Н., поэт 37
Араки Садао, генерал 72
Арисугава-но-мия Тарухито,
принц 27
Арисугава-но-мия Такэхито,
принц 32, 34
Асахина Такаси, дирижер
Симфонического оркестра Осак-
ской филармонии 244, 270
Балакшин П.П., журналист
и писатель 240
Бальмонт К.Д., поэт 212
Барятинский В.А., князь,
гувернер Николая II 33—34
Бассомпьер Александр де, по-
сол Бельгии в Японии 176,178
Бати Томас 176, 178
Бахметьев Б.А., дипломат 65
Бахметьев Ю.П., дипломат
97, 100, 110, 114, 116
Бенкендорф А.К., дипломат
173, 192
Бер Г.А., дипломат 67, 162
Бирюков, штабс-капитан,
военный разведчик 88—89
Блонский В.В., штабс-капи-
тан, военный разведчик 106,
209
Бок Б.И., капитан первого
ранга 43, 185-188
Бок (Столыпина) М.П. 189
Бок Н.И. (Николаус фон
Бок), дипломат 176, 178, 185,
188, 196, 224
343
Бок Федор фон, генерал-
фельдмаршал германской ар-
мии 193, 194
Борис Владимирович, вели-
кий князь 42
Борженский (Борзенский) П.,
полковник 256, 259—261, 263
Боровский П.П., дипломат
154, 147, 238
Буффало Билл, см. Коди У.Ф.
Бьюкенен Дж. 53
Бюцов Е.К., дипломат 53
Ванновский Г.М. (Ваннов-
ский Б.П.?) — военный агент,
полковник 79, 81
Васкевич О.Ю. 201, 216, 225
Васкевич П.Г. (П.Ю.), вос-
токовед и дипломат 67, ISO-
182, 188, 195, 201-203, 209-
229, 266
Веймарн П.П. фон, горный
инженер, профессор 266, 269
Верещагин В.В., художник-
баталист 41
Вильгельм II 62
Вильм А.К., дипломат 100,
141, 212
Виноградов В.М., дипломат 6
Витте С.Ю. 64, 65, 82
Владимир Александрович,
великий князь 39
Вогак К.И., военный агент 79
Вознесенский Арсен (Возне-
сенский-Владимиров) А.Н.,
дипломат, востоковед 134, 147
Вологодский П.В. 98, 120
Воскресенский А.Н., воен-
ный агент в Японии, контр-
адмирал 67,100,102,163—164
Восторгов Иоанн, протоие-
рей, 212
Врангель П.Н., генерал 124,
198
Генрих, принц Прусский 62,
215
Георг, принц Греческий 31-
34
Георгий Александрович 31, 36
Георгий Михайлович, вели-
кий князь 43—46, 48
Гире М.Н., дипломат 76, 124,
131-132, 135-136, 139, 155-
156, 168
Глебов Ф.Л., генерал 149,152
Голиковы, сибирские куп-
цы 14
Головачев М.П. 120, 127
Головнин В.М., адмирал 14
Голль Шарль де, генерал 199
Гонза, японский рыбак 14
Гончаров И.А., писатель 19
Гончаров М., основатель кон-
дитерской компании «Гонча-
рофф» (Япония) 245-247
Горчаков А.М., канцлер 54
Горький М. (Пешков А.М.),
писатель 197—198
Гото Симпэй, мэр Токио
158-159
Гошкевич И.А., дипломат,
консул в Хакодате 53—54
Грант У., генерал 24, 149
Давыдов А.П., дипломат 61
Дайкокуя Кодаю, японский
купец 16
Деникин А.И., генерал 198
Джеймс Дэвид 237—238
Дудоров Б.П., морской агент
в Японии, контр-адмирал 73,
132, 134, 149, 153, 163, 165,
182-183
Дэмбэй, японский купец 12—13
Екатерина I 13
Екатерина II 15—16
Елизавета Петровна 14—15
Елисеев С.Г., японовед 203
344
Ермолов Н.С., военный агент
в Англии, генерал-майор 82—83
Ёсидзава К., посланник
Японии в Пекине 159, 168
Ёсимура Акира, писатель 63
Извольский А.П., дипломат
38, 63-64, 174, 203
Икэда Кансай, врач 33
Ильин В.П., эмигрант 256—
260
Иоселиани, полковник 60
Иоффе А.А. 158
Ито Хиробуми, князь 30, 88,
210-211, 229
Каваками Т., посланник
Японии в Польше 158
Кавасуми Масанори, пере-
водчик 101—102
Канин Котохито, принц 45,47
Канкрин Е.Ф., министр фи-
нансов 19
Кантакузен-Сперанская Ю.,
княгиня 149
Карамзин А.А, эмигрант 11,
226
Карамзина (Ткаченко-Карамзи-
на) Е.Н. 225
Карахан Л.М., дипломат
159, 168
Кастер Дж., генерал 24
Киока Махико, офицер, ка-
питан кавалерии 96
Кирилл Владимирович, ве-
ликий князь 38—43
Китасиракава Ёсихиса,
принц 33
Коди У.Ф. (Буффало Билл) 24
Козаков (Казаков) Г.А., дип-
ломат 72, 100
Колчак А.В., адмирал 117,
123, 127, 129-130, 198
Кони А.Ф., юрист, сенатор
171
Конрад Н.И., японовед, ста-
жер в Токио 203, 212, 269
Константин Николаевич, ве-
ликий князь 26
Корвизар, барон 95
Коростовец И.Я., дипломат
71, 82
Костиков В.В., журналист и
писатель 8
Красовский О.А., эмигрант 267
Крузенштерн И.Ф., морепла-
ватель 17
Крупенский Ал.Н., предво-
дитель дворянства Бессарабии
70-71, 162
Крупенский Ан.П., дипломат,
член Государственного совета
69, 162
Крупенский В.Н., дипломат
66-73, 116,118,123-125, 131,
162-163, 166, 175-176
Крупенский М.Е., вице-гу-
бернатор Бессарабии 68
Крупенский Ф.Е. (Тодор),
бессарабский помещик 68
Крупенский П.Н., член Госу-
дарственной думы 69—70, 162
Ксения Александровна, вели-
кая княгиня 30
Кудашев Н.А., князь 131
Куроки Тамэмото, генерал 121
Куроки Тикаёси, майор 121—
122
Куропаткин А.Н., генерал от
инфантерии, военный министр
102, 202, 208
Кутепов А.П., генерал 71,162
Куэ, принц 32
Лаксман А.К., поручик 16,17
Ламздорф В.Н., дипломат 64
Ласси П.П., фельдмаршал 14
345
Лебедев Н.А., генерал 149,
151, 152
Лесовский С.С., адмирал 31
Линевич Н.П., генерал-лей-
тенант, командующий Маньч-
журской армии 209
Лисянский Ю.Ф., морепла-
ватель 17
Ли Хунчжан, китайский по-
литик 37
Лихачев, адмирал 60
Лютш Я.Я., дипломат 75
Майков А., поэт 36
Малевский-Малевич Н.А.,
дипломат 65, 71, 99, 174, 213
Малинин Е.Д., дипломат 270
Малинина В.Е. 11, 271
Макаров С.О., вице-адмирал
41, 207
Макино Нобуаки, японский
государственный деятель 139
Маклаков В.А., член Госу-
дарственной думы 74, 156
Матвеев Н.П., эмигрант
266, 268
Мацудайра Т., японский
дипломат 156
Меркулов С.Д., предприни-
матель 126, 128
Меттер Э., музыкант 244
Миллер К.К., коммерческий
атташе посольства в Японии
67, 134, 162
Миних Б.Х., фельдмаршал 14
Михаил Александрович, ве-
ликий князь 36, 121
Могилевский А.Я., музы-
кант 244, 269
Морель Н.М., полковник
67, 81
Морозов В.В., предпринима-
тель 11, 267
Морозов В.Ф., эмигрант 11,
178, 224, 247, 252, 258, 267-268
Морозов Ф.Д., эмигрант 144,
181-182, 224, 244-247, 254,
266, 271
Мотоно Итиро, барон 45,
118-120
Мофет Р., мичман флота 58
Муравьев (Муравьев-Амур-
ский) Н.Н., генерал-губернатор
Восточной Сибири 19, 58, 60
Мэйдзи (Муцухито), импера-
тор Японии 25, 28, 34—35, 38—
39, 55, 61, 211-213
Набоков К.Д., дипломат 75, 77
Назимов П.Н., адмирал 32
Нансен Фритьоф, верховный
комиссар Лиги Наций по де-
лам беженцев 167-168
Наумов В.М., предпринима-
тель 248—249
Невельской Г.И., адмирал 19
Невский Н.А., востоковед
203, 212, 269
Немирович-Данченко В.И.,
журналист и писатель 212
Нессельроде К.В., министр
иностранных дел России 19
Николай (И.Д. Касаткин), ар-
хиепископ Японии 204,213,253
Николай I 19-20, 60-61
Николай II 26, 29-30, 32-
39, 44, 46, 48, 56, 62-63, 76,
117, 121, 232
Николай Михайлович, вели-
кий князь 45, 47—48
Ниси Токудзиро, дипломат 36
Орановский В.А., генерал-
майор 92—94, 209
Осипов Н.В., подполковник
107, 145
Павел I 16-17, 45
Палицын Ф.Ф., начальник
Генерального штаба 84
346
Пальчиков С., эмигрант 256,
262-263
Панчулидзев А., поручик
89, 96
Парашутин Ф.М., эмигрант,
предприниматель 256, 261—262
Парашутина А.Н. 256, 261-
262
Пепеляев А.Н., генерал-лей-
тенант 127
Перри М.К., коммодор фло-
та США 19
Петр I 12-13, 16, 23
Петр II 13
Петр III 14
Пешков З.А. (Свердлов З.М.),
генерал 185, 196-200
Плансон Е.А. (Г.А.), дипло-
мат 205, 210
Плетнер О.В., переводчик
266, 269
Подтягин М.П., генерал-май-
ор 67, 81, 117, 129-131, 134,
138, 147, 152
Позднеев А.М., ректор Вос-
точного института 205
Позднеев Д.М., востоковед,
преподаватель Восточного ин-
ститута 98—99, 110—111, 138,
144, 202
Посьет К.Н., адмирал 21, 24
Пуришкевич В.М., член Го-
сударственной думы 70
Путятин Е.В., адмирал, дип-
ломат 18—21
Пушкин А.С., поэт и писа-
тель 68
Рамминг М., переводчик 67,
176
Распопов (Роспопов) Н.А.,
дипломат 65
Резанов Н.П., камергер дво-
ра 17-18, 60, 126
Рённе (фон Рённе) А.Ф., дип-
ломат 67, 163
Розен Р.Р., дипломат 39, 63-
65, 95, 116-117
Русин А.И., военный агент
в Японии, адмирал 79, 81
Рутин А.М., музыкант 244,
266, 269-270
Сазонов А.В., эсер 127, 129—
130
Сазонов С.Д., министр инос-
транных дел 45, 66, 175
Сакураги З.И., эмигрантка 11
Сарычев Г., мореплаватель 15
Самойлов В.К., военный агент
в Японии, генерал-майор 81—
98, 100-107, 109-116, 133
Свердлов Я.М., Председатель
ВЦИК 196
Семенов Б.А., помощник во-
енного агента в Японии, пол-
ковник 89, 106
Семенов Г.М., казачий ата-
ман, генерал-лейтенант 121-
123, 127-129, 143, 215-218
Сергий (Тихомиров), архи-
епископ Японии 139
Серебренников И.И., мемуа-
рист эмиграции 216
Сига Уратаро (Сига Тикато-
мо), переводчик 22
Сидэхара Кидзюро, дипломат
169, 175, 178
Симадзу (Сацума), князь Са-
цума 32
Скородумов В.А., дипломат
145, 147, 219, 227, 266, 271
Соза, рыбак 14
Соколов И., матрос 58
Станниус В., дипломат 55
347
Старк Ю.К. (Г.К.), адмирал
126, 135, 149, 153
Степанов А., писатель 165
Столыпин П.А., премьер-ми-
нистр России 187—188
Струве К.В., дипломат, по-
сланник в Японии 61, 64, 71
Тайсё (Харуномия Иосихито),
император Японии 44, 48, 138
Такэгава (Мукава), поручик
японской армии 112
Танака Гииити, генерал 96—
98, 133
Тарасенко С.Д., эмигрант
266-268
Тевосян И.Ф., министр и
дипломат 6
Толстая А.Л. 177, 250—252
Толстой Л.Н., писатель 171,
177, 250, 252
Токугава Иэнари, сёгун 16
Троцкий Л.Д. 74, 77
Тэраучи Масатакэ, военный
министр Японии 109
Угет С.А., финансовый ат-
таше посольства в Вашинг-
тоне 135, 149, 154-155, 214,
Унковский И.С., адмирал
32, 57-60
Унковский, лейтенант 32, 41
Ухтомский Э.Э., поэт и пуб-
лицист 32, 37, 56, 157, 232
Федоренко Н.Т., дипломат,
посол СССР в Японии 6
Флуг В.Е., военный губер-
натор Приморья 113
Фукуд зава Юкити, основа-
тель университета «Кэйо гид-
зюку» 228
Фукусима Ясумаса, генерал-
лейтенант Генштаба Японии 209
Хагино Суэкичи, полковник
89
Харрис Таунсенд, дипломат
50-53
Хасимото, лейб-медик 33
Хаяси Гонсукэ, дипломат 123
Хитрово М.А., дипломат 63
Хорват Д.Л., генерал 120—121
Христианович О.П., компань-
онка А.Л. Толстой 250
Цуда Сандзо, полицейский
33, 35
Чан Кайши, китайский по-
литик 199
Шаляпин Ф.И., певец 9, 254,
272
Шевич Д.Е., дипломат 61-63
Шелехов Г.И., сибирский
купец 14
Шестаков И.А., адмирал 60
Шрейдер Д.И., путешествен-
ник и писатель 232
Шульгин В.В., член Государ-
ственной думы 70
Щекин М.С., дипломат, со-
ветник посольства в Японии 162
Эдуард, принц Уэльский 123
Эйдельман Н.Я., историк,
писатель 5, 226
Эномото Такэаки, дипломат 23
Яковлев Н.М., капитан 1-го
ранга 41
Ямасина, принц 32
Янжул Н.И., генерал-майор
79
Яхонтов В., полковник 81
Summary
This book contributes to the research of the history of
Russo-Japanese relations in the 18-20th centuries, prima-
rily concerning two relatively unexplored topics - Imperi-
al Russian diplomacy in the Far East and history of Rus-
sian emigration to Japan after the Revolution of 1917.
The author based his work on numerous materials, some
of them unpublished, including official reports and other
papers from the «Old» Russian Embassy in Japan, private
correspondence and memoirs of the Russian emigrants,
who lived in Japan in the 1920—1990s, audio tapes, inter-
views etc. Many important documents were obtained from
Hoover Institution Archives of Stanford University, Mu-
seum of the Russian Culture of San Francisco (both USA),
archives of the Ministry of Domestic Affairs (Japan), oth-
er state and private collections in Russia, Japan and USA.
Special attention was paid to the field-work at the Foreign
Cemetery of Kobe, and particularly its Russian graves.
The main concept of this book is based on the so-called
principle of «portraiting history», when certain historical
processes and their phenomena are described primarily
through the personal stories of different people who repre-
sented the epoch, from the brilliant Grand Dukes, whose
visits immediately stole public attention in-and-outside
Japan (five members of the Romanov Family, including
one future Emperor, Nicolas II, visited Japan in less than
50 years, after the latter had abandoned its policy of self-
isolation in mid-1850s - that was the absolute record among
the Eastern countries), to the «last mohicans» of the old
institutions, who actually made Russian policy in the Orient.
This book is also to explore the phenomenon of Russian
post-revolutionary emigration to Japan and the general
differences between Eastern and Western emigration by
349
Russians. There were three main periods, or “waves”, of
emigration to Japan: 1917-1923, 1924—1940, 1945-late
1950s. The role these emigrants played in the “westerniza-
tion” of Japan in spheres such as food and light industries
was as great as their contribution to Japanese culture in
such activities as ballet, classical music and teaching of
foreign languages. A few short personal stories are also
included to give an illustration of the people who formed
the Russian diaspora in Japan.
The Appendix includes some extracts from the letters
of Russian diplomats in Japan, lists of the names of the
emigrants in Japan, mostly composed by the author, and
other related materials.
Содержание
Предисловие.....................................5
Глава I
Романовы в Японии.
Из истории высочайших контактов................12
Первые встречи.................................12
Начало августейших визитов.....................23
«Инцидент в Оцу»...............................30
Великий князь Кирилл в Японии..................39
«Японские лобзания»............................43
Глава II
Из истории становления Токийской миссии........50
От «Храма доброго разумения»
до Токийской миссии............................50
Василий Крупенский — «энергичный посол»........67
Глава III
Российская военная агентура в Японии...........78
Учреждение постоянной военной агентуры в Японии..78
Военный агент В.К. Самойлов.
Второе открытие Японии.........................81
Трудные условия работы военного агента.........88
Языковые проблемы в деятельности военного агента.99
Между Россией и Японией.......................108
Изменение обстановки в канун
Первой мировой войны..........................115
Глава IV
«Посольство без правительства»(1918—1924).....118
Последний союзник.............................118
Ухудшение обстановки в 1922-1923 годах........125
Русское посольство в дни
Кантоского землетрясения 1923 года............136
351
Последний год старого посольства................148
Признание Японией СССР и конец работы
«посольства без правительства»...............159
Глава V
Последний посол старой России................170
Потомок «шоколадных королей».................170
«Посол без посольства».......................170
Прощание с Японией...........................182
Неназванные имена............................184
Борис Бок: всю жизнь — «портартурец».........185
Николай Бок: «путь из русского - в немцы»....189
Зиновий Пешков: сын гравера, генерал Республики.196
Глава VI
П.Ю. Васкевич — дипломат и японовед..........201
Годы учения..................................201
Война и последующие перемены по службе.......207
Дайрен.......................................213
Снова в Японию...............................217
Война и послевоенные годы....................221
Глава VII
Русская колония в Кобе.
Из истории послереволюционной эмиграции......228
Японское «окно в Европу».....................228
«Три волны» русской эмиграции................233
Виды хозяйственной и творческой активности
эмигрантов из России.........................241
Перемены в жизни эмигрантов..................249
«Русские хиросимцы»..........................256
«Русская часть» Иностранного кладбища в Кобе....264
Примечания...................................274
Приложения...................................319
Источники и литература.......................334
Именной указатель............................342
Summary......................................348
Научное издание
Подалко Петр Эдуардович
Япония в судьбах россиян:
Очерки истории царской дипломатии
и российской диаспоры в Японии
Утверждено к печати Институтом востоковедения РАН
Отв. за выпуск А. А. Румынский
Редакторы Е.А. Белова, М.С. Баландина
Технический редактор В. Г Кузнецов
Художник Л.Л. Михалевский
Сдано в набор 01.02.04. Подписано в печать 20.05.04.
Формат 84 х 108 /32. Печать офсетная. Усл.-печ. л. 18,48.
Тираж 1000 экз. Заказ № 2862.
ИД № 04697 от 28 апреля 2001 г. (ИВ РАН)
ИД 00173 от 27 сентября 1999 г. (Крафтч-)
Институт востоковедения РАН
Научно-издательский отдел
Зав. отделом Ю.В. Чудодеев
103031, Москва, ГСП, ул. Рождественка, 12
ООО Издательство «Крафт+»
129343 Москва, проезд Серебрякова, 14
Тел.: 363-68-73, 186-93-78
Отпечатано в полном соответствии с качеством
предоставленных диапозитивов в ОАО «Дом печати — ВЯТКА».
610033, г. Киров, ул. Московская, 122.



П.Э.Подалко
ЯПОНИЯ
В СУДЬБАХ
РОССИЯН