Б. H. Миронов
РОССИЙСКАЯ
ИМПЕРИЯ:
от традиции
к модерну
Том 1

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ИНСТИТУТ ИСТОРИИ
РОССИЙСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК
Б. Н. Миронов
РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ:
ОТ ТРАДИЦИИ
К МОДЕРНУ
В трех томах
Том 1
2Б
Санкт-Петербург
2014

УДК 94(47)	Рецензенты.
ББК 63.3(2)	доктор социологических наук, профессор Ю. В. Веселов
М64	(Санкт-Петербургский государственный университет);
доктор исторических наук, профессор С. Г. Кащенко
(Санкт-Петербургский государственный университет);
доктор философских наук, профессор В. В. Козловский
(Санкт-Петербургский государственный университет);
доктор исторических наук И. В. Лукоянов (Санкт-Петербургский институт истории РАН)
Рекомендовано к печати
Ученым советом факультета социологии Санкт-Петербургского государственного университета;
Ученым советом Санкт-Петербургского института истории Российской академии наук
Миронов, Б. Н.
М64 Российская империя: от традиции к модерну : в 3 т. / Б. Н. Миронов. — Т. 1. — СПб. :
ДМИТРИЙ БУЛАНИН, 2014. — 896 с.
ISBN 978-5-86007-725-6
ISBN 978-5-86007-775-1 (т. 1)
Единственное в мировой историографии комплексное системное обобщающее исследование социальной
истории России с конца XVII в. до 1917 г. Под углом зрения модернизации рассмотрен широкий круг про¬
блем: колонизация, территориальная экспансия и национальный вопрос, демографические проблемы и пере¬
ход от традиционной к современной модели воспроизводства населения, демократизация внутрисемейных
отношений, социальная структура и социальная мобильность населения, город и деревня в процессе урбани¬
зации и индустриализации, развитие крепостнических отношений от генезиса до падения, эволюция сельской
и городской общин, городских и дворянских корпораций, менталитет различных сословий как важный фактор
социальной динамики, народная культура в коллективных представлениях, эволюция российской государст¬
венности от патриархальной к конституционной монархии, становление гражданского общества и правового
государства, взаимодействие общества и государства как движущая сила социальных изменений, смена типа
господствующих правовых отношений в обществе и динамика преступности.
По-новому трактуются такие принципиальные проблемы российской истории, как роль географиче¬
ской среды, возникновение и отмена крепостного права, русская сельская община, реформаторский про¬
цесс, изменение благосостояния населения, Столыпинская аграрная реформа, предпосылки и причины
российской революции 1917 г.
В книге разрушаются распространенные негативные мифы о России, предлагается принципиально но¬
вая концепция периода империи и новая концепция русских революций начала XX в.
Свежие интерпретации не являются спекуляциями, которыми перенасыщена современная литерату¬
ра, — они основываются на строгом научном анализе огромного фактического материала, включая новые
архивные данные и массовые статистические источники. Автор использует методологию современной
социальной науки, применяет междисциплинарный и сравнительно-исторический подходы.
Текст органично включает богатый табличный и иллюстративный материал, благодаря чему ориги¬
нальная авторская концепция реализуется как триединство нарратива, статистики и иллюстраций, допол¬
няющих друг друга.
Книга содержит уникальное статистическое приложение «Россия и великие державы в XIX—XX вв.».
Представляет интерес для историков, социологов, экономистов, политологов, журналистов и всех лю¬
бителей отечественной истории.
УДК 94(47)
’	ББК 63.3(2)
Издано прн финансовой поддержке Федерального агентства
по печати н массовым коммуникациям в рамках Федеральной целевой программы
«Культура России (2012—2018 годы)»
Все права защищены. Никакая часть книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и каки¬
ми бы то ни было средствами, включая фотокопирование, размещение в Интернете и запись на магнитный носитель,
без письменного разрешения владельца. Цитирование без ссьики на источник запрещено. Нарушение прав будет пресле¬
доваться в судебном порядке согласно законодательству РФ.
ISBN 978-5-86007-775-1 (т. 1)
ISBN 978-5-86007-725-6
© Миронов Б. Н., 2014
© ООО «ДМИТРИЙ БУЛАНИН», 2014

Моим студентам — бывшим, настоящим и будущим
Черт догадал меня родиться в России с душою и талантом!
Пушкин А. С. Из письма к жене от 18 мая 1836 г.
{Пушкин А. С. Поли. собр. соч.: в 10 т. Л., 1979. Т. 10. С. 454)
Клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество,
или иметь другую историю, кроме истории наших предков,
такой, какой нам Бог ее дал.
Пушкин А. С. Из письма к П. Я. Чаадаеву от 19 октября 1836 г.
(Там же. С. 689)

ОГЛАВЛЕНИЕ ТОМОВ 1—3
Том 1
От автора
Предисловие
Введение. Концепции и парадигмы в современной историографии
Г лава 1. Колонизация и ее последствия
Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
Глава 3. Демографическая модернизация
Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
Глава 5. Город и деревня в процессе модернизации
Том 2
Г лава 6. Крепостное право: от зенита до заката
Глава 7. Община и самоуправление как доминирующие формы организации
социальной жизни
Глава 8. Государственность и государство
Глава 9. Общество, государство, общественное мнение
Том 3
Глава 10. Право и суд, преступление и наказание
Глава 11. Уровень жизни
Глава 12. Русская культура в коллективных представлениях
Глава 13. Итоги развития России в период империи
Заключение
Статистическое приложение. Основные показатели развития России сравнительно
с другими странами в XIX—XX вв.
Хронология основных событий социальной истории России XVIII—начала XX в.
Источники и справочная литература
Указатель имен
Предметный указатель

ОГЛАВЛЕНИЕ ТОМА 1
От автора	11
Предисловие	15
Нужна ли россиянам клиотерапия?	15
Современная историографическая ситуация: субъективные заметки	20
Примечания	28
Введение. Концепции и парадигмы в современной историографии	31
Формационная концепция	33
Модернизационная концепция	38
Цивилизационная концепция	41
Мир-системная концепция	48
Институционализм	50
Синергетическая концепция	54
Постмодернизм	62
Интегральный подход	65
Примечания	69
Глава 1. Колонизация и ее последствия	75
Историография 	78
Территориальная экспансии и увеличение населения	94
Факторы территориальной экспансии	105
Фронтирный подход к изучению колонизации	108
Национальный вопрос в полиэтнической империи 	113
Принципы национальной политики 	115
Статус-кво присоединяемой территории	115
Сотрудничество с нерусскими элитами 	122
Конфессиональная и этническая толерантность	130
Права, обязанности, привилегии 	130
Цена империи 	139
Недоуправление национальными окраинами	144
Положение отдельных народов в империи и их роль в экономической
и общественной жизни 	152
Реализация национальной политики	162
Три этапа в национальной политике	172
Смена курса в 1860-е гг	173
Причины смены курса 	181
Последствия интеграционной политики	187
Евреи — самый дискриминированный народ империи? 	195
Черта еврейской оседлости: почему появилась
и какие последствия имела	195
7

Оглавление
Правительственная политика в еврейском вопросе	200
Уровень жизни евреев	211
Природные ресурсы: богатые или бедные? 	221
Географический и демографический детерминизм 	228
Гипотеза Р. Пайпса — Л. В. Милова	228
Проверка гипотезы о недостатке рабочего времени	233
Дефекты климата и их влияние на сельское хозяйство	235
Кто виноват: климат или институты?	241
Хроническое голодание и жизнь на грани выживания?	246
Роль географической среды в российской истории	249
«Горькая теорема» А. П. Паршевао неконкурентоспособное™ России
на мировом рынке	251
Демографический детерминизм: мальтузианская гипотеза	258
Результаты территориальной экспансии	261
Итоги: Российская империя — это звучало гордо 	269
Примечания	287
Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность	323
Социальная стратификация и ее типы	325
Существовали ли сословия в России?	334
Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность	340
Дворянство 	340
Духовенство	361
Городское сословие 	383
Крестьянство 	398
Рабочие	407
Численность и социальное происхождение рабочих	407
Половозрастной и семейный профиль промышленных рабочих	418
Рабочее движение в конце XIX—начале XX в. как отражение
маргинальное™ и фрустрированности пролетариев	428
Вовлечение рабочих в политическую борьбу	439
Социальный состав населения и межсословная социальная мобильность	443
Социальный состав российского общества	443
Межсословная социальная мобильность	448
Итоги: социальная структура российского общества за 200 лет	458
От этакратического общества к классовому	458
Средний класс)	465
Уровень материального неравенства в российском обществе
в начале XX в	469
Социальная структура и социальная мобильность	476
Примечания	479
Глава 3. Демографическая модернизация	505
Актуальные проблемы исторической демографии	510
Оценка численности и состава сельского и городского населения	510
8

Оглавление
Ищите женщину: половая структура населения	518
Трудноуловимая демографическая категория — возраст	520
Представление о времени	521
Аккумуляция возраста	525
О точности сведений о демографических процессах	530
Метрический учет в масштабах епархий и Европейской России	530
Демографический учет в отдельных приходах: малые выборки
и большие ошибки	535
Рождаемость и смертность по данным ревизий 	545
Проверка точности демографического учета по таблицам
Э.	Коула и П. Демени	548
Нормы демографического поведения православного населения 	553
Брачность 	561
Возраст вступления в брак	561
Сезонность браков 	565
Уровень брачности 	568
Семейное состояние населения 	572
Рождаемость 	576
Уровень рождаемости	576
Начало регулирования рождаемости в России	579
Помещичьи крестьяне — пионеры регулирования рождаемости	592
Смертность	595
Уровень смертности и его факторы 	595
Образ жизни	601
Местожительство 	603
Высокая рождаемость и уход за детьми 	605
Детоубийство	608
Особенности демографического развития различных народов России	614
Итоги: от традиционного к рациональному типу воспроизводства
населения 	618
Примечания	625
Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения	645
Типология семей в России в ее историческом развитии 	648
Крестьянство 	650
Семейная структура по результатам микроисследований 	651
Семейная структура в зависимости от критериев классификации
семей и источников данных	657
Семейная структура по данным микро- и макроисследований	659
Факторы длительного существования составной семьи 	673
Городское население 	678
Развитие внутрисемейных отношений	686
Крестьянская семья	688
Городская семья 	708
Дворянская семья	720
9

Оглавление
Расторжение брака: развод и признание брака недействительным 	740
Российское общество в зеркале семейных отношений	746
Изменения в семейных практиках	746
Человек — семья — общество	750
Итоги: от патриархально-авторитарной к демократической семье	752
Примечания	761
Глава 5. Город и деревня в процессе модернизации	787
Городские и сельские поселения	790
Городские поселения: общее и особенное	790
Сельские поселения	801
Административное и юридическое размежевание города и деревни	805
Экономическое отделение города от деревни 	810
Занятия городского населения	811
Занятия сельского населения 	825
Последствия функциональной трансформации городов	830
Численность и социальная структура городского и сельского населения	835
Численность городского и сельского населения 	835
Социальная структура городского и сельского населения 	847
Урбанизация по-советски	857
Итоги: от слитности к дифференциации и от дифференциации
к интеграции города и деревни	860
Примечания	861
Список таблиц к тому 1	869
Список иллюстраций к тому 1	881
Список сокращений	891
)

ОТ АВТОРА
«Российская империя: от традиции к модерну» — результат капитальной пе¬
реработки моей книги «Социальная история России периода империи». Первое
ее издание увидело свет в 1999 г. — 16 лет назад, а третье — в 2003 г. — 12 лет
назад. В течение этого времени я продолжал работать над проблемами истории
имперской России, подготовил и опубликовал ряд статей и монографию «Благо¬
состояние населения и революции в имперской России: XVIII—начало XX века»
(1-е изд. 2010; 2-е изд. 2012). Первоначально цель последней книги ограничива¬
лась тем, чтобы оценить изменение уровня жизни населения в период империи,
вследствие чего и книга должна была называться по-другому — «Благосостояние
населения в Российской империи». Полученные результаты (в противоречии
с господствующей парадигмой и с моими ожиданиями, обусловленными этой
самой парадигмой!) показали: социально-экономическое развитие страны в пе¬
риод империи и особенно после Великих реформ 1860—1870-х гг. происходило,
по большому счету, успешно и не давало объективных оснований для револю¬
ций. Следовательно, революции, имевшие колоссальные последствия для России
и всего мира, произошли не по сценарию: угнетение и обнищание населения —
экономический и политический кризис — революция. Возникла потребность
объединить в непротиворечивую систему представления о социальном, экономи¬
ческом и политическом развитии страны, расширить исследовательское поле,
войти в проблематику политической истории, политологии и социологии рево¬
люций. Я попытался это сделать: кратко в первом и более пространно — во вто¬
ром издании «Благосостояния населения и революции...».
Мои интерпретации политической истории, генезиса, предпосылок и причин
революции вызвали такую бурю в отечественной историографии, что пришлось
посвятить ответам на возражения оппонентов целую книгу «Страсти по револю¬
ции: нравы в российской историографии в век информации» (1-е изд. 2013, 2-е
изд. 2014). Но и этого оказалось недостаточным. Требовалось более обстоятельно
и последовательно интегрировать результаты, полученные в «Социальной исто¬
рии...», в «Благосостоянии населения и революции...» и в других моих работах.
Так родился замысел, который был реализован в «Российской империи: от тра¬
диции к модерну». В книге подводятся итоги моим многолетним исследованиям
периода империи. Я пытаюсь создать, насколько это под силу одному человеку,
всестороннюю непротиворечивую картину двухвекового развития России. Разви¬
тия, бывшим успешным, но парадоксально, на первый взгляд, закончившимся
революцией и разрушением империи. Парадоксальным потому, что Российская
империя являлась отнюдь не «колоссом на глиняных ногах», как утверждал один
известный российский политик, а великим государством, имевшим славную ис¬
торию и прекрасные перспективы для своего дальнейшего развития.
11

От автора
«Российская империя...» отличается от «Социальной истории...» содержани¬
ем и объемом. Написаны методологическое Введение и две новые главы: «Уро¬
вень жизни» и «Русская культура в коллективных представлениях». Остальные
главы, кроме главы «Город и деревня в процессе модернизации», существенно
увеличились в объеме, особенно «Колонизация и ее последствия» и «Государст¬
венность и государство». Основной текст «Российской империи...» в два с лиш¬
ним раза превысил текст «Социальной истории...». Структура справочного аппа¬
рата сохранилась, но объем его также существенно увеличился.
Число таблиц и иллюстраций возросло более чем в 2 раза. Я всегда стре¬
мился поставить, насколько возможно, свои выводы на фундамент массовых
статистических данных. Хотя последние несовершенны, все-таки выводы, на
них основанные, мне представляются более убедительными и прочными
сравнительно с опирающимися на самые остроумные спекулятивные рассуж¬
дения. Что касается иллюстраций, то, по большому счету, мне хотелось при¬
вести визуальные воплощения своих наблюдений и выводов в фотографиях,
произведениях живописи и графики или в плакате1. Поскольку построение
визуального ряда требует много пространства, времени и средств, которыми
я не располагаю, полностью реализовать свой замысел я не смог, но все же
мне удалось это сделать лучше, чем в «Социальной истории...», которая так¬
же задумывалась как триединство текста, статистики и иллюстраций, допол¬
няющих друг друга.
Общая концепция имперского периода истории России не изменилась. Я по-
прежнему оцениваю развитие страны в этот период во всех отношениях успеш¬
ным, политику правительства — прагматичной, достижения страны — весьма
значительными, учитывая обстоятельства, в которых ей приходилось жить
и бороться за свое существование, вектор движения — как модернизация и вес¬
тернизация. Однако во всех главах учтена современная литература, добавлен
новый материал (из источников и литературы), сделаны новые наблюдения,
обнаружены новые закономерности, предложены новые обобщения и рассмот¬
рены возражения, сделанные мне в ходе обсуждений. Словом, книга оказалась
не только расширенной, но и существенно обновленной, что и объясняет ее но¬
вое название.
Я стремился исследовать историю императорской России, опираясь на дости¬
жения отечественной и зарубежной историографии, используя понятийный аппа¬
рат и подходы современной социальной науки, избегая как негативизма, так
и апологетики в отношении российских достижений. Я придерживаюсь методо¬
логии, называемой неоклассической моделью исторического исследования, кото¬
рая набирает силу в современной историографии. Новая модель ориентирована
на синтез социальной, культурной, экономической, политической истории, соци¬
1 Не случайно визуальная история в последние годы приобрела такую популярность
в России и особенно за рубежом, что заговорили о «визуальном повороте» в историогра¬
фии. См., например: Визуальная антропология: режимы видимости при социализме. М.;
Саратов, 2009 ; Picturing Russia : Explorations in Visual Culture / V. A. Kivelson, J. Neuberger
(eds.). New Haven : Yale University Press, 2008.
12

От автора
ально-исторической антропологии, исторической социологии и исторической
психологии, при использовании междисциплинарного подхода, макро- и микро¬
анализа, объяснения и понимания2.
В ходе исследования обнаружились две закономерности исторического разви¬
тия России: поступательность и нормальность. Двухвековой ход российской мо¬
дернизации оказывается в целом успешным: движение России вперед время от
времени прерывалось кризисами, вызываемыми войнами и общественными сму¬
тами. После кризиса поступательное движение возобновлялось с новой силой.
Такой общий для всех стран в Новое время и потому нормальный процесс обще¬
ственного развития дает надежду, что современный, во многом трудный для рос¬
сиян период — явление временное и скоро благополучно окончится. Россия —
не ехидна в ряду европейских народов, в ее истории трагедий, драм и противоре¬
чий нисколько не больше, чем в истории любого другого европейского государ¬
ства. Акцентирование на трагедийности хода российской истории, на кровавой
драматичности, цикличности, или маятниковости, на инверсионных поворотах,
т. е. резких сменах господствующих социально-культурных укладов, по моему
мнению, порождено парадигмой, господствующей в научном и массовом россий¬
ском сознании, о непостижимости и необыкновенности России. Многим (на мой
взгляд, по недоразумению) приятно думать, что Россия ни на кого не похожа,
развивается своим собственным путем, по сценарию, не ведомому даже ей самой,
и что престижнее и интереснее жить в стране не нормальной, а настолько ориги¬
нальной, которую, как выразился Ф. Тютчев ни «умом не понять», ни «аршином
общим не измерить». Но способность нормально, т. е. по определенным социаль¬
ным правилам, развиваться — не одно и то же, что быть ординарной, не креатив¬
ной, не способной к духовным, политическим и другим свершениям. Нормаль¬
ность развития не принижает страну, а гарантирует: в свое время в России
будет и благосостояние, и правовое государство, и гражданское общество,
и все другие блага цивилизации, о которых мечтает современный россиянин.
Однако нужно быть готовым и к неизбежным последствиям становления по¬
стиндустриального общества — возросшей роли государства и тотальному кон¬
тролю над человеком; к жизни в условиях перманентного риска и социальной
напряженности; к организованным внешними силами неожиданным бархатным
революциям; подмене интенсивной духовной жизни потребительским ажиота¬
жем. Современное государство, вооруженное новыми инструментами технокра¬
тического и компьютерного века, материализует мягкую, но от этого не менее
сильную форму репрессии над личностью. Нельзя считать аксиоматическим, что
западная модель плутократии, глобализации и неолиберализма является жела¬
тельной для всех и что ей уготована длительная жизнь. На самом деле все это —
проявления нового империализма, против которого действуют здоровые общест¬
венные силы, стремящиеся ограничить рост власти государства.
Несколько слов о том, как создавалась «Российская империя...». После пуб¬
ликации в 2003 г. 3-го издания «Социальной истории...», видя, какой большой
2 Репина Л. П. Новые исследовательские стратегии в российской и мировой историо¬
графии. М., 2008. С. 10—11.
13

От автора
резонанс она вызвала и сознавая ее пробелы и недостатки, я стал систематически
собирать материал для 4-го издания, предполагая, что оно когда-нибудь будет
востребовано (в этом убеждении меня поддерживали частые читательские пись¬
ма с просьбой помочь приобрести книгу, которые я получаю до настоящего мо¬
мента). К 2010 г. собранные выписки составили около 2000 страниц. Поэтому,
когда директор издательства «ДМИТРИЙ БУЛАНИН» Любовь Стефановна Бак¬
ланова предложила мне подготовить к публикации 4-е издание «Социальной ис¬
тории...», обновив и осовременив старый текст, я был к этому готов. Мое жела¬
ние провести не косметический, а капитальный ремонт текста, при условии уве¬
личения объема книги, получило в издательстве поддержку.
Директор С.-Петербургского института истории, где я работаю, Николай Ни¬
колаевич Смирнов пошел мне навстречу, освободив от всех обязанностей, кроме
работы над новой книгой, сократив время моего присутствия в институте до ми¬
нимума и предоставляя мне в случае потребности творческие отпуска.
Таким образом, условия работы оказались исключительно благоприятными:
с одной стороны, карт-бланш на содержание и объем книги, с другой — карт-
бланш на распоряжение рабочим временем. Оставалось два препятствия — не¬
достаток времени и огромный объем работы, который надо было выполнить
в обусловленный договором срок. Столкнулся я и с новой для себя проблемой:
доступный, благодаря Интернету, информационный поток требовал постоянной
доработки и переделки. Через некоторое время, после того как мне показалось,
что я закончил главу, я обнаруживал в Интернете неизвестные мне работы.
В главу приходилось вносить поправки. Догнать этот поток в принципе не¬
возможно. Как Ахиллес в известной апории Зенона не может догнать черепаху:
только он добегает до того места, где находилась черепаха, когда он начинал ее
догонять, та успевала пройти какое-то расстояние; и все начиналось снова.
Между прочим, пока книга находилась в издательской редподготовке, инфор¬
мационный поток не ослабевал, и кое-что я несомненно не смог учесть.
Мне хочется искренне поблагодарить тех, кто помогал мне советами, добро¬
желательной критикой и дружеской поддержкой:
петербургских коллег: Д. А. Баранова, Л. А. Булгакову, С. Г. Кащенко, В. В. Коз¬
ловского, С. В. Куликова, П. А. Менухову, Е. К. Пиотровскую, М. М. Сафонова,
А.	Н. Чистикова, И. И. Шангину;
московских коллег: М. А. Бабкина, Л. И. Бородкина, А. Г. Вишневского, М. А. Да¬
выдова, И. В. Поткину, А. Н. Сахарова, В. А. Тишкова;
зарубежных коллег: Джона Комлоса, Питера Линдерта, Алана Олмстеда, Дэ¬
вида Рэнсела, Уилларда Сандерлэнда, Грегори Фриза.
Особую благодарность я выражаю Л. С. Баклановой и всему издательству
«ДМИТРИЙ БУЛАНИН», а также Н. Н. Смирнову, без содействия которых кни¬
га в своем настоящем виде и в намеченный срок не увидела бы свет.

ПРЕДИСЛОВИЕ
Непереваренные знания <...> преграждают дорогу мудрости.
Хейзинга Й Homo ludens. В тени завтрашнего дня. М., 1992. С. 279
Мы с завистью, а нередко и с чувством неполноценности говорим о немец¬
ком, японском, южнокорейском, китайском и прочих экономических чудесах.
Вот могучие, лихие народы: богатыри — не мы. Царская, а многим и современ¬
ная Россия представляются отсталой автократией, бегущей на месте — вперед-
назад, вперед-назад: или реформы-контрреформы, или мобилизация— стагна¬
ция, или либерализация — авторитарный откат. Негативный образ России широ¬
ко распространен и в зарубежной литературе, где ее часто изучают не иначе как
империю зла, в терминах отсталости, греховности и провалов. Вот диагноз, кото¬
рый поставил нам современный американский русист-психоаналитик Д. Ранкур-
Лаферьер: Россия — это иллюзия; никакой «русской идеи» не существует и ни¬
когда не существовало — это такой же миф, как и «русская душа»; история Рос¬
сии отнюдь не тысячелетняя, а насчитывает не более пяти веков, с середины XVI в.;
сами русские, привыкшие считать себя «великой нацией», на самом деле — ве¬
ликие мазохисты, этнические параноики, вечно смиренные, покорные судьбе,
подчиненные воле общества, склонные к непротивлению злу, самоуничижению
и разрушительному пьянству1. В пору организовать в нашем отечестве психоана¬
литические клиники для лечения россиян от мазохизма.
Нужна ли россиянам клиотерапия?
Советская историография, на мой взгляд, отличалась крайним негативизмом
в отношении отечественной истории имперского периода. Господствовали сте¬
реотипы, поддерживавшие минорную тональность в трактовке прошлого, кото¬
рое в предельно концентрированном виде представлялось следующим образом:
народ страдал и бедствовал; дворянство эксплуатировало крестьянство, город —
деревню, купцы и буржуазия — мещан и рабочих, Российская империя — все
народы, населяющие страну, а самодержавие поддерживало эксплуататоров; гос¬
подствующий класс вместе с некомпетентной и коррумпированной бюрократией
преследовали корыстные классовые интересы, забывая об интересах общества
и государства. Этот перекос в исторический пессимизм характерен и для многих
постсоветских работ, в особенности принадлежащих академической науке. В ре¬
зультате, пожалуй, нигде в мире историки не изображают столь негативно исто¬
рию собственной страны, что дает основание для западных исследователей вроде
Ранкур-Лаферьера называть русских «великими мазохистами». Можно удивлять¬
ся, как подобный негативизм не породил у русских общенациональный комплекс
неполноценности и не отнял гражданское мужество.
Историки в значительной мере создают историю страны. Именно они форми¬
руют понимание прошлого, заставляют людей забывать одни события и хорошо
15

Предисловие
запоминать другие, воспитывают морально-культурные традиции, национальное
самосознание и национальное достоинство2. В 1921 г. П. Б. Струве писал: «Рос¬
сии безразлично, веришь ли ты в социализм, в республику или в общину, но ей
важно, чтобы ты чтил величие ее прошлого и чаял и требовал величия для ее бу¬
дущего, чтобы благочестие Сергия Радонежского, дерзновение митрополита Фи¬
липпа, патриотизм Петра Великого, геройство Суворова, поэзия Пушкина, Гого¬
ля и Толстого, самоотвержение Нахимова, Корнилова и всех миллионов русских
людей, помещиков и крестьян, богачей и бедняков, бестрепетно, безропотно
и бескорыстно умиравших за Россию, были для тебя святынями. Ибо ими, этими
святынями, творилась и поддерживалась Россия. Ими, их духом и их мощью мы
только и можем возродить Россию. В этом смысле прошлое России, и только
оно, есть залог ее будущего»3.
Процесс формирования нации не обходится без мифотворчества ни в одной
стране4. Однако большинство мифов о России, созданных самими россиянами,
как это ни парадоксально, не поднимает, а несправедливо унижает наше нацио¬
нальное достоинство. Вот некоторые из них: Россия была типичной колониаль¬
ной империей, угнетавшей народы, входившие в ее состав; русские не знали са¬
моуправления и гражданского общества; крепостное право превратило их в хо¬
лопов и блокировало социально-экономическое развитие страны; в стране прави¬
ли не законы, а произвол; вплоть до 1917 г. не было истинной конституции и на¬
стоящего парламента, а то, что существовало, можно назвать псевдо-консти¬
туцией и псевдо-парламентом; могущественное государство и всесильная бюро¬
кратия не заботились об обществе и народе и преследовали свои коростные ин¬
тересы; все или почти все реформы были несостоятельными, имевшими целью
благополучие правящего класса и продление жизни реакционному политическо¬
му режиму; самодержавие в XVIII—начале XX в. было институтом, который
препятствовал развитию страны; в судах царили коррупция и произвол; народ
был нищим, постоянно страдал от неурожаев, голода, перенаселения, тяжелых
природных условий и эксплуатации со стороны государства и привилегирован¬
ных классов.
Причина негативного мифотворчества состоит в том, что упомянутые мифы
создавались в отечественной историографии в эпоху борьбы общества с автори¬
таризмом государственной власти во имя благородной задачи — утвердить
в России гражданское общество и правовое государство. Потом эти мифы входи¬
ли в массовое сознание. Способствовали этому оппозиционные настроения среди
интеллигенции, которые всегда были в моде в России5, вследствие чего фронди¬
ровать с властью, рсуждать отечественную историю, российские традиции и по¬
рядки, созданные этой властью, считалось и до сих пор считается хорошим тоном,
даже тогда, когда для этого нет достаточных оснований.
Особенно не повезло в историографии российским реформаторам и прави¬
тельственной политике, которая, как правило, рассматривалась со специфиче¬
ских точек зрения: 1) чего не сделали верховная власть и правительство; 2) какие
ошибки они совершили; 3) недостатки в организации и управлении; 4) упущен¬
ные возможности. Всякая оценка предполагает существование некоего образца,
модели, с которыми сравнивается реальность. Для России такие образцы для
16

Нужна ли россиянам клиотерапия?
сравнения, как правило, заимствуются из опыта самых развитых западноевро¬
пейских стран. При этом сходство с образцом считается признаком успешности
реформирования, а любое отклонение от него — показателем неудачи. Западно¬
европейские модели в любой сфере жизни считаются идеальными, с ними срав¬
ниваются социальные, политические и экономические практики других народов,
и отклонения от модели рассматриваются в качестве критерия при оценке. Чем
меньше отклонений, чем ближе к западноевропейскому образцу, тем совершен¬
нее проведены реформы. Вследствие того что сравнения основывались на высо¬
ком преувеличенном идеальном западноевропейском стандарте, которому запад¬
ноевропейская реальность никогда не соответствовала, они всегда занижали оте¬
чественные достижения, а иногда просто их обесценивали. Например: отменили
в России крепостное право в 1861 г. Поздно и не так, как следовало, считали и до
сих считают многие, — в западноевропейских странах это сделали несколькими
столетиями раньше, да и лучше, т. е. якобы радикальнее и последовательнее. За¬
бывая, между прочим, что в ряде стран отмена крепостничества растянулась на
несколько столетий, а в США в 1861 г. существовало настоящее рабство, которо¬
го Россия не знала никогда. Установили парламент и ввели в России конститу¬
цию в 1905—1906 гг. Разве это достижение? По сравнению с английскими,
французскими, немецкими и других европейских стран это якобы псевдо¬
парламент и псевдо-конституция. Между тем как на самом деле принципиальных
различий не было. Следовательно, нужно смотреть на развитие страны шире
и глубже, избегая европоцентризма, прямолинейности, односторонности и пар¬
тийности. Такую возможность дает взгляд на реформирование под углом зрения
соответствия государственных структур и правительственной политики эконо¬
мическим, социальным, психологическим и прочим возможностям и потребности
российского общества и с точки зрения того, что было бы, если бы западноевро¬
пейская модель была осуществлена в России. Необходимо также принимать во
внимание и то, что ни одно европейское общество в полной мере не реализовало
провозглашаемых идеалов, в частности принципов гражданского общества
и правового государства, но все к ним стремились и достигали больших или
меньших успехов на этом пути. Элита и правительство России тоже стремились
к этому идеалу и, хотя в меньшей степени приблизились к нему сравнительно
с другими европейскими странами, тем не менее достигли известного прогресса.
Современных российских историков империи можно, по аналогии с класси¬
фикацией, используемой в зарубежной историографии, разделить на «оптими¬
стов» и «пессимистов». Первые считают: Российская империя в XVIII—начале
XX в. в целом довольно успешно продвигалась по пути модернизации, перени¬
мая лучшие достижения стран Запада, сохраняя при этом национальные тради¬
ции, и это поступательное развитие было прервано лишь Первой мировой вой¬
ной, ставшей основным фактором революции 1917 г. Вторые убеждены: особен¬
ности социально-экономического развития страны и специфика политической
системы России делали крах имперской модернизации и революционный взрыв
практически неизбежными. Меня, например, после издания «Социальной исто¬
рии...» записали в ряды исторических «оптимистов». Ряды их, кстати говоря, за
последние 15 лет сильно выросли, и я уверен — будут расти и в будущем.
17

Предисловие
Думаю, именно оптимисты должны заняться клиотерапией — так можно на¬
звать трезвое и объективное изучение российских институтов (обычаев и норм
поведения в обществе: как тех, которые имеют неофициальный характер, так
и тех, которые закреплены в виде законов, организаций и учреждений) с целью
свойственные им недостатки выявлять и устранять, а достоинства поддерживать
и развивать. Чтобы реформировать традиционные или избавиться от устаревших
институтов, нужно знать их происхождение, ибо «плохие» институты в свое вре¬
мя были адекватны общественным потребностям и потому вполне функциональ¬
ны. Историки могут и должны стать социальными врачами: «лечить» традицион¬
ные институты и выступать экспертами при попытках интродукции новых ин¬
ститутов на российскую почву. Подобно тому как психоаналитик избавляет па¬
циентов от вредных комплексов и установок, которые мешают им жить, путем
объективного трезвого анализа их личной истории (в первую очередь опытов
и травм детства!), так и историки могут помочь обществу избавиться от негатив¬
ных мифов, устаревших институтов, вредных практик и ментальных установок,
сформировавшихся в ходе исторического развития, путем честного анализа про¬
шлого. В то же время подобно тому как сами психоаналитики должны время от
времени сами подвергаться психоанализу, чтобы освободиться от комплексов,
установок и пристрастий, мешающих им лечить своих пациентов, так и историки
должны время от времени корректировать свою методологию, избавляться от
устаревших стереотипов и парадигм.
Так, между прочим, функционирует академическая историография США (как
и в других западноевропейских странах): не скрывая неудач в американской ис¬
тории (правда, во многих случаях смягчая их и объясняя специфическими об¬
стоятельствами), настойчиво укрепляет исторический оптимизм в отношении
прошлого, настоящего и будущего своей страны, гордость за нее и ее успехи.
Редко американские американисты поднимаются до такого обличительного па¬
фоса в отношении истории США, который часто культивируется в работах аме¬
риканских русистов, обвиняющих Россию во всех смертных грехах (достаточно
вспомнить работы Р. Пайпса). Американцы, которых в нашей литературе часто
упрекают в незнании не только мировой истории, но и истории собственной
страны, на самом деле знают ее совсем не так плохо, как это часто изображается,
очень ею гордятся, как и тем, что являются американцами6. Правда, способствует
этому не столько академическая наука, которая более сдержана и объективна,
а учебники по американской истории7. Но ведь учебники пишут, как правило,
профессионалы, работающие в университетах и хорошо знакомые с требования¬
ми академическЬй науки.
В США около 100 лет идет жаркая дискуссия о преподавании истории. Глав¬
ный вопрос — какова должна быть цель исторического образования: воспитание
любви к стране или культивирование у ребенка критического мышления? По
мнению Джонатана Циммермана, директора Программы истории образования
в педагогической школе Университета Нью-Йорка, «каждая страна описывает
свою историю в “розовом цвете”». США не являются исключением. «Учебники
не столько пропагандируют ложь, сколько утверждают миф об Америке и ее це¬
лях. <...> До 1960-х годов в учебниках было написано, что в истории США все
18

Нужна ли россиянам клиотерапия?
было прекрасно. После успехов движения за гражданские права в учебниках поя¬
вились упоминания о многих неприятных моментах американской истории. Од¬
нако лейтмотив остался тем же — в США все развивалось и развивается в луч¬
шую сторону. Показательно, какие названия дают учебникам истории: “В Поис¬
ках Свободы” или “Восход Американской Нации”. Заметьте, что учебник физики
не называют “Торжество Законов Ньютона”, а учебник химии — “Триумф Пе¬
риодической Таблицы Элементов”. <...> На мой взгляд, в американских школах
должен наступить “судный день”, когда начнут искать ответы на сложные вопро¬
сы. Например: “Является ли США страной, страстно стремящейся распростра¬
нять свободу и справедливость по всему миру?” <...> Пару лет тому назад стар¬
товала программа “Обучая Американской Истории” — федеральные средства
выделяются для того, чтобы улучшить качество преподавания истории и помочь
детям “оценить великие идеи американской истории”. Мне кажется, что поста¬
новка такой задачи предрешает результат реализации этого проекта — он не при¬
ведет к тем дискуссиям, о которых я говорил»8.
Сходную точку зрения высказывает Джеймс Лоуэн, заслуженный профессор
социологии Университета штата Вермонт, который с 1980 г. занимается изучени¬
ем исторической памяти американцев и анализом преподавания истории США9.
В 1994 г. он опубликовал ставшую бестселлером книгу, в которой подверг ост¬
рой критике самые популярные учебники по истории США. По его мнению, они
абсолютно неадекватны, состоят из мифов, лжи и полуправды, игнорируют труд¬
ные и острые проблемы, написаны под идеологическим давлением. Там нет над¬
лежащих сведений о рабстве, расизме и маккартизме, замалчиваются факты
о депортации американских мексиканцев в 1930-е гг., о концентрационных лаге¬
рях для американских японцев во время Второй мировой войны и т. п. По его
мнению, особенно необъективны разделы, посвященные внешней политике,
в которых США изображаются как своеобразная Армия спасения для всего мира,
политические интервенции американского правительства замалчиваются, о войне
во Вьетнаме в 90 % школ на уроках истории ничего не сообщается. Американ¬
ская история, как она преподается в общественных школах, полагает Лоуэн, не
форма образования, а инструмент идеологической обработки, как в нацистской
Германии или коммунистической России. Лоуэн указывает на две главные при¬
чины такого положения. Издатели учебников ради увеличения тиража и прибыли
исключают из книг информацию, которая может какого-нибудь оскорбить или
обидеть. Комитеты по одобрению учебников в большинстве штатов находятся
под влиянием сильных и хорошо организованных правых активистов, которые
поддерживают книги, дающие солнечное и патриотическое представление об
американской истории, и не пропускают те, которые содержат нелицеприятную
правду10. Книга Лоуэна много раз переиздавалась общим тиражом более 800 тыс.
экземпляров. Каждый раз автор включает в анализ новые учебники и не наблю¬
дает существенных изменений в их содержании. Критика положительно оценила
труд Лоуэна, не отметив искажений в его анализе. Кстати, в США учебники по¬
лучают одобрение от властей (штатных), что в сущности является указанием, что
и как преподавать, и эта практика имеет длинную историю. Уже в 1925 г. в тако¬
го рода директивах устанавливалось, что «учебник должен учить патриотизму,
19

Предисловие
факты представлять оптимистическим образом; в первую очередь обращать вни¬
мание на успехи, американские неудачи показывать только тогда, когда это свя¬
зано с конкретным моральным уроком»11. Похожая ситуация наблюдается и в
других западных странах. Например, во Франции в 2006 г. французский прези¬
дент Жак Ширак в ответ на петицию, подписанную 44 тыс. человек, заявил о не¬
обходимости изменить закон о преподавании истории колониального прошлого
Франции, принятый консервативным большинством в феврале 2005 г. Этот закон
требует от преподавателей подчеркивать позитивные аспекты французской коло¬
низации, особенно в Северной Африке12.
Я далек от того, чтобы призывать коллег по цеху писать историю России на
манер истории США в американских учебниках, которые как я отметил, нередко
отходят от стандартов, принятых в самой американской академической науке.
Говорю об этом лишь потому, чтобы напомнить, что национальные историогра¬
фии во всем мире занимаются в той или иной степени клиотерапией, думают
о воспитании у народа здорового патриотизма и воздерживаются от пропаганды
и тиражирования негативных исторических мифов.
Современная историографическая ситуация:
субъективные заметки13
Широко распространенное мнение, что только новые неизвестные данные мо¬
гут пролить свет на темные страницы российской истории, не кажется мне пра¬
вильным, ибо важнейшие документы даже по советскому периоду были давно
известны, если не из архивов, то в изложении и передаче современников и участ¬
ников судьбоносных событий. Относительно же досоветского периода совер¬
шенно определенно можно сказать: главная проблема состоит в том, чтобы пере¬
осмыслить уже собранные данные с точки зрения современной социальной нау¬
ки, ибо в течение долгого времени они анализировались сквозь призму теории
и методологии середины XIX в. Как ни хорош был марксистский подход в свое
время, к настоящему моменту и в своем ортодоксальном варианте, которого при¬
держивались советские историки и до сих пор придерживаются многие отечест¬
венные исследователи, он устарел. Еще в 1909 г. С. Л. Франк справедливо заметил:
«Веруя в Лассаля и Маркса, мы, в сущности, веруем в ценности и идеи, вырабо¬
танные Руссо и де Местром, Гольбахом и Гегелем, Берком и Бентамом, питаемся
объедками с философского стола XVIII и начала XIX века. И, воспринимая эти
почтенные идеи, из которых большинство уже перешагнуло за столетний возраст,
мы совсем не останавливаемся сознательно на этих корнях нашего миросозерца¬
ния, а пользуемся их плодами, не задаваясь даже вопросом, с какого дерева сорва¬
ны последние и на чем основана их слепо исповедуемая нами ценность»14.
Более 80 лет западноевропейская историография развивалась в соответствии
с новыми теориями, концепциями, понятиями, вырабатываемыми в социальных
науках, а советские историки, за исключением немногих девиантов, были выну¬
ждены твердо придерживаться «нестареющего учения». В результате между за¬
падной и советской историографией произошло тяжелое по своим последствиям
размежевание в теории и методологии. Отрыв отечественной историографии от
20

Современная историографическая ситуация: субъективные заметки
мировой имел еще одно негативное последствие: понятийный аппарат— эта
матрица, в которую укладываются отдельные факты, — устарел и перестал сов¬
падать с тем, который используется в западноевропейской историографии. От¬
сюда часто возникали и до сих пор возникают взаимное непонимание и недора¬
зумения. Например, когда «буржуазный» историк использует понятие «класс»,
он вкладывает в него совсем другой смысл, чем российский историк марксист¬
ской ориентации. Для последнего класс — почти вечная социальная категория,
для первого — категория, более или менее адекватная лишь для капиталистиче¬
ского общества. Аналогично обстоит дело с другими ключевыми понятиями со¬
циального анализа, такими как сословие, государство, общество, феодализм, кре¬
постничество и др. Многие понятия, ставшие привычными в западной историо¬
графии, крайне слабо или в искаженном виде ассимилировались советской исто¬
риографией, например социальная мобильность, менталитет. До сих пор, спустя
четверть века после падения гегемонии марксизма в России, перед отечествен¬
ными историками, многие из которых до сих пор придерживаются парадигм со¬
ветской историографии, стоит актуальная задача — усовершенствовать свою ме¬
тодологию и понятийный аппарат в соответствии с современной наукой.
Советские историки справедливо критиковались за следующие недостатки:
1)	экономизм, который отдает приоритет экономическому фактору в ущерб
другим и часто приводит к редукции многостороннего, многомерного социально¬
го объекта к одному, экономическому аспекту;
2)	априоризм, под влиянием которого факты подгоняются под заданные тео¬
рией схемы (например, локомотивами истории всегда были революции, люди
делились на эксплуататоров и эксплуатируемых, все сводилось к классовой
борьбе и т. п.)15;
3)	презентизм, который приводит к навязыванию людям прошлого мотива¬
ций и представлений современных людей;
4)	материализм, вынуждающий историка недооценивать в общественной
жизни значение идей, например представлений об обществе, государстве и чело¬
веке, которых придерживались различные социальные группы, роль личности
и других субъективных факторов в истории;
5)	объективизм, в соответствии с которым всякого рода интеллектуальные
конструкты, от понятий до концепций, рассматриваются как объективная реаль¬
ность. Например, понятие «класс» сконструировано исследователями для обо¬
значения определенных социальных групп, соответствующих некоторым крите¬
риям. Такие социальные группы не существуют в реальности, а только — в вооб¬
ражении человека, придерживающего определенной теоретической ориентации.
Системный кризис позднеимперской России, сконструированный историками
марксистской ориентации как политически ангажированная концепция, считает¬
ся объективно существовавшим;
6)	универсализм, который приводит к недооценке значения национальных,
культурных, религиозных особенностей в развитии отдельных стран;
7)	идеологизация и политизация исторической науки, ведущие к тому, что
прошлое конструируется в соответствии с определенной идеологией и политиче¬
скими пристрастиями;
21

Предисловие
8)	европоцентризм, в явной или неявной форме поддерживающий идею о пре¬
восходстве европейских народов над другими народами, дающими единственно
достойный образец для подражания16;
9)	антиисторизм, игнорирующий открытие, сделанное греческими филосо¬
фами две с половиной тысячи тому назад, — все течет, и все изменяется. Осо¬
бенно наглядно антиисторизм заметен в цивилизационном подходе, допускаю¬
щем существование некоторых констант в тысячелетней истории России.
Однако перечисленные недостатки, за исключением экономизма, являются
скорее родовыми признаками обществоведов, чем историков марксисткой ориен¬
тации. Эти недостатки характерны для исследователей независимо от их теоре¬
тических воззрений, хотя и в разной степени, которая зависит больше от уровня
профессионализма, чем от идеологии, ими разделяемой. Не избежали их и со¬
временные отечественные историки. Историческая наука, руководствующаяся
исключительно требованиями точности, истины, стерильности по отношению
к идеологиям, страстям, вкусам, научной моде, господствующим парадигмам, —
идеал, а не реальность и практика. «Человеческие истины всегда и неизбежно
антропологичны, — справедливо утверждал А. Я. Гуревич. — Помещаясь в че¬
ловеческих головах, владея живыми сердцами, истина, направляющая людей на
те или иные поступки, не может не окрашиваться эмоциями, целевыми установ¬
ками и даже эстетическими тонами. Для того, чтобы служить людям, истина,
наука должна подышать их воздухом, пропитаться их стремлением и страстями.
Худо, когда наука превращается в проститутку, но слепая девственность, стра¬
шащаяся всего земного, — бесплодна. Я утверждаю, что история — наука при¬
страстная, что работать, не имея никаких симпатий и антипатий, увлечений,
склонностей, даже предвзятых идей, историк, который изучает людей, действо¬
вавших в обществе, совершавших поступки и движимых мыслями и страстя¬
ми, — не может»17.
Кроме тяжелого советского наследства постсоветская историография столк¬
нулась и с другими проблемами, порожденными экспансией постмодернизма на
отечественную почву. Еще 15 лет назад И. А. Бутенко метко охарактеризовала
некоторые наиболее заметные и важные проявления постмодернизма в отечест¬
венном контексте и последствия его экспансии в науку и культуру, остроумно
назвав их «ненавязчивым шармом постмодерна»18. Прошедшие годы подтверди¬
ли ее наблюдения и оценки. В исторической науке постмодернизм имел те же
проявления, только сказались они, может быть, несколько сильнее, чем в обще¬
ственных науках, поскольку в историографии как гуманитарной дисциплине его
идеи получили более широкое распространение.
Постмодернизм не любит авторитетов, пророков и учителей жизни. Поэтому
в историографии авторитет заслуженных и маститых коллег, не располагающих
сильным административным ресурсом, в лучшем случае распространяется на
конкретное научное или учебное учреждение. Ни звания, ни заслуги не помога¬
ют, если их носитель не имеет власти. Аспирант с легкостью критикует профес¬
сора, молодой исследователь — маститого ученого. На смену ссылок на класси¬
ков приходят ссылки на самого себя. Знание историографии вопроса осталось
обязательным только в диссертациях. Масса работ публикуется без сколько-
22

Современная историографическая ситуация: субъективные заметки
нибудь обстоятельной историографии, мешающей претендовать автору на но¬
визну своих выводов. Легко используются идеи и наблюдения коллег, без указа¬
ния на их авторство. Плагиат стал обычным делом. По данным Российской госу¬
дарственной библиотеки, из всех диссертаций по истории, защищенных в России
с 2000 г., около 10 % содержат более 70 % плагиата19.
На концепции и исследовательские темы и проекты существует мода точно
так же, как на одежду или машины. Например, концепция модернизации вошла
в моду в 1950—1960-е гг., когда западные страны после распада своих колони¬
альных империй хотели дать развитию новых самостоятельных государств пра¬
вильное, как им казалось, направление в сторону капитализма, а не социализма,
который в тот момент находился на пике популярности. Чтобы стать процве¬
тающими, традиционные страны должны воспроизвести у себя политическое
устройство и индустриальную экономику развитых западных стран и для этого
воспользоваться их опытом и помощью и под их руководством привести их
к современности. Шли годы, а попытки модернизировать традиционные общест¬
ва далеко не всегда приводили к обещанным концепцией модернизации резуль¬
татам. Бедность преодолеть не удавалось, ее масштабы даже возрастали; широ¬
кое распространение получили авторитарные и диктаторские режимы; появились
новые формы религиозного фундаментализма, национализма и регионализма.
Обнаружились негативные побочные эффекты модернизации: уничтожение тра¬
диционных институтов и жизненных укладов повлекло за собой социальную дез¬
организацию, рост девиантного поведения, социальную напряженность. В 1970-е гг.
концепция модернизации была подвергнута сильнейшей критике и вышла из мо¬
ды. Шли годы. Произошло крушение социалистической системы и распад СССР.
Элиты и население восточноевропейских стран верили в свою западную иден¬
тичность и видели панацею от всех бед в капитализме. Поиски путей перехода
к обществу западного типа привели к воскрешению теории модернизации,
и она снова вошла в моду, прежде всего в бывших социалистических странах.
Шли годы. В одних из них, более развитых и вестернизированных трансформа¬
ция произошла более удачно, в других, менее развитых и европеизированных —
менее, в третьих, слабо развитых и мало европеизированных — провально. Рос¬
сия находилась где-то посередине между второй и третьей группой стран, что не
удовлетворило ни элиту, ни народ. Концепция модернизации стала подвергаться
критике за якобы неспособность предложить адекватные средства достижения
современности.
Характерный пример с изменением под влиянием спроса и моды оценки про¬
мышленной революции британскими историками. Можно выделить четыре этапа
в формировании историографии по этой проблеме. Первое поколение британских
исследователей, работавших в области экономической истории в конце XIX—
начале XX в. (Арнольд Тойнби и др.), делало акцент на негативных последствиях
промышленной революции с «общечеловеческой» точки зрения, ставя во главу
угла порожденные ею социальные проблемы. Историки 1920—1950-х гг., быв¬
шие свидетелями экономического кризиса и трансформаций экономики в резуль¬
тате Второй мировой войны, уделяли основное внимание изучению промышлен¬
ной революции как экономического процесса, особенно подчеркивая его циклич¬
23

Предисловие
ность и волнообразный характер изменений. Их преемники, писавшие в 1950—
1970-е гг., рассматривали промышленную революцию как первый пример «эко¬
номического роста», который они сами наблюдали в послевоенной европейской
экономике. Наконец, после 1974 г., когда разговоры об «экономическом росте»
выходят из моды и им на смену приходит эпоха «де-индустриализации» и «тэт¬
черизма», британская промышленная революция начинает оцениваться как нечто
не столь самоочевидное, менее самобытное и более глобальное, чем принято бы¬
ло думать раньше.
Возникла мода и на проблематику. Критерием актуальности стали мода
и спрос у читающей публики, в меньшей степени у власти, проявляющей либе¬
ральное равнодушие к тому, над чем работают историки, если это не подрывает
основ. Под влиянием постмодернизма ослабло внимание историков к крупным
проблемам, большим периодам и «медленному времени», к массовым явлениям,
поиску общего, типичного и закономерного. Акцент сместился на исследование
частных вопросов, на изучение уникальности, неповторимости явления, события,
факта или исторического момента. Увлечение историей повседневности довело
ситуацию до опасной для академической науки черты. На первое место вышли
занимательные для читателя описания казусов и отдельных частных событий,
переживаний, репрезентаций и ментальностей «простых» людей, их стилей жиз¬
ни и частных социально-политических практик. Особым вниманием пользуется
то, что считалось раньше неактуальным, например повседневная жизнь нищих,
преступников, беспризорных, инвалидов, безработных и подобных маргиналов.
В советской историографии подобные исследования назывались «ползучим эм¬
пиризмом». Напротив, в постсоветский период они осуществлялись под модным
брендом микроисследований или исследований повседневной жизни, вследствие
чего приобрели шарм ультра-современных, модерных, актуальных и научно оп¬
равданных.
По мысли теоретиков нового направления, повседневность конструируется
людьми в ходе практических взаимодействий, в результате цепочки «незаплани¬
рованных социальных изобретений» и выступает в роли «плавильного тигля»,
или среды обитания, где формируются специфические для каждой эпохи истори¬
ческие акторы. Изучение повседневной истории является средством: а) обнару¬
жить в исторически последовательной смене повседневной реальности социаль¬
ные типы поведения личности, которые составляют суть и образ той или иной
эпохи; б) понять, как участники социального процесса участвуют в «социальном
изобретении» общества на самых нижних его ярусах и как и почему общество
изменялось. Ибо, как Говорил П. Бурдьё: «Большие изменения входят в мир на
лапках голубя»20. К сожалению, исследования повседнева имперской России по¬
ка не оправдали возлагавшихся на них надежд. «История повседневности, норм
поведения и ментальности по-прежнему остается описательной и мало что объ¬
ясняет», — сказал Д. Байрау еще 17 лет назад. И прошедшие годы подтвердили
его вывод. Это произошло в значительной степени потому, что, во-первых,
«человеческих документов» имперской эпохи: дневников, мемуаров, личных ар¬
хивов, переписки обычных обывателей — сохранилось очень мало (грамотных,
а тем более образованных людей, которые могли такие документы после себя
24

Современная историографическая ситуация: субъективные заметки
оставить, еще меньше — в 1897 г. процент лиц со средним образованием соста¬
вил 1,4, а с высшим — 0,2, и они к низшим слоям общества, как правило, не при¬
надлежали); во-вторых, никто не обобщает и не осмысливает социологически ре¬
зультаты подобных исследований. Сама по себе повседневная жизнь конкретного
провинциального российского города XVIII или XIX в., может быть, любопытна
и занимательна (если иметь адекватные источники, которых, как правило, нет),
но мало что дает для понимания прошлого, если не знать, какова была повсе¬
дневная жизнь в сотнях других городов, и если не рассматривать повседневную
жизнь в контексте социальных, экономических, политических и культурных про¬
цессов, проходивших в России в то время21. Некоторые исследования повседнев¬
ной жизни советских людей более соответствую высоким требованиям нового
направления. Среди них выделяются работы Н. Н. Козловой — одного из перво¬
открывателей этой темы в отечественной науке22.
Классическую естественно-научную парадигму о единстве законов общества
и природы, природных и социальных фактов потеснила гуманитарная парадигма,
согласно которой эмпирический факт не является объективным и независимым
от исследователя. Его восприятие субъективно и зависит от ракурса, концепции
и менталитета наблюдателя. Вследствие чего сама возможность научного соци¬
ального познания, открывающего единую для всех истину, поставлена под со¬
мнение, а многими вообще отрицается. Анализ фактов заменен анализом их ре¬
презентаций в массовом или индивидуальном сознании. Стремление к истине
стало оцениваться устаревшим и старомодным. Вместо претензии на знание
пришло право на еще одно мнение. Что хорошо видно в утрате единой идеологии
или в утрате Российской академией наук статуса главного научного авторитета.
Поворот к субъективности привел к плюрализму научных представлений, к отка¬
зу от политики, проводимой прежде государством (как в имперской России, так
и в СССР) по централизованному обеспечению общества обязательными, обще¬
принятыми историческими знаниями, идеологией и общенациональной идеей.
Классические научные критерии для оценки результатов научного творчества
подверглись сомнению. Апелляция к классике или авторитетам становится бес¬
смысленной — у каждого своя классика, свои авторитеты и своя система ценно¬
стей. Понятие обязательной для всех нормы исчезает; нет абсолютов; все относи¬
тельно. Единая методология научного исследования уходит в прошлое. На почве
всеобщего релятивизма расцветает механическое, формальное сочетание разно¬
родных, несовместимых, противоречивых концепций. Например, существенный
массив новых научных публикаций выполняется в рамках исторического мате¬
риализма, но другие популярные концепции вроде теорий цивилизации, модер¬
низации или синергетики пристраиваются к истмату сбоку или сверху как над¬
стройка над базисом. Характерен пример с цивилизационным подходом, соче¬
тающимся иногда явно, порой имплицитно с модернизационным: цивилизации
уникальны и неизменны, но развиваются не в витальном смысле (рождаются
и умирают), а в социально-экономическом — от низшего к высшему, в .соответ¬
ствии с определенными закономерностями23. Вот характеристика методологии,
используемой в диссертации, представленной к защите в 2013 г., словами самого
диссертанта (не буду называть его имени): «Методологической основой исследо¬
25

Предисловие
вания является диалектический материализм, рассматривающий все проявления
общественной жизни и мышления в их многообразии, взаимосвязи, изменении
и развитии. Основной теоретический принцип диссертации: историзм, состоящий
в оценке персоналий, событий, процессов с точки зрения конкретно-истори¬
ческой ситуации. Принцип системности позволил трактовать отдельные само¬
стоятельные социально-политические явления как элементы целостной социаль¬
ной организации. Принцип детерминизма помог выявить взаимосвязь явлений
и процессов. В работе применялись общенаучные методы сравнительного анали¬
за, синтеза, систематизации, обобщения, определения причинно-следственных
связей, выявления общих и особенных черт событий. Использовались элементы
статистической обработки цифровых данных, метод социальной стратификации
и мобильности. Использованные в диссертации методы не исключили возможно¬
сти простого изложения фактов с целью придания аргументации необходимой
доказательной базы». Неопытному диссертанту можно простить, но ведь у него
был научный руководитель, и диссертация прошла апробацию.
Эклектизм проявляется также в размывании границы дисциплин и в непра¬
вильно понимаемой междисциплинарности. В оргкомитет конференции «“Стены
и мосты”: междисциплинарные подходы в исторических исследованиях», членом
которого я состою, приходят заявки, авторы которых полагают, что применение
элементарных статистических расчетов или простое использование каких-нибудь
понятий из других наук превращают традиционное историческое исследование
в междисциплинарное. Подобное понимание ведет к профанации или имитации
междисциплинарности.
В практику историков вошел Интернет, оказывающий им бесценную помощь.
Крупнейшие мировые библиотеки и даже архивы пришли в личный кабинет ис¬
следователя. Стали доступны диссертации. Справочная информация всегда под
рукой. Но добра без худа не бывает. В Интернете много «мусора» и информаци¬
онного шума, отделить зерна от плевел нелегко и требует много времени. Тысячи
анонимных писателей-дилетантов и критиков-дилетантов пишут на исторические
темы. Под стать им возникла специфическая аудитория анонимных читателей,
презирающих профессиональных историков и третирующих их труды. Набирает
силу фолк-хистори (поп-история), и расцветает плагиат. На человека обрушился
информационный поток, состоящий из противоречивых, но готовых к использо¬
ванию без профессионального осмысления сведений. Можно говорить об избыт¬
ке информации — историк в одиночку не может справиться с растущим объемом
информации, отделить главное от второстепенного, достоверного от фантастиче¬
ского и ложного. Трудно также поспевать за меняющимися формами подачи ин¬
формации, перемежающейся с рекламой. Возникает парадоксальное чувство —
вроде многое об интересующем тебя явлении или событии известно, а ощущения
знания и понимания нет. «Непереваренные знания <...> преграждают дорогу
мудрости», — справедливо заметил Й. Хейзинга еще во времена, когда Интерне¬
та не было. Сейчас мы по-настоящему начинаем страдать от несварения знаний
подобно тому, как страдает человек от несварения желудка при избыточном пи¬
тании. Успеть за потоком информации в принципе невозможно: только исследо¬
ватель освоит интересную для него информацию, как появляется новая.
26

Современная историографическая ситуация: субъективные заметки
Итак, специализация историков на исследовании частных проблем и коротких
исторических периодов стала требованием профессии и фактом историографии.
Мода на микроисследования, на изучение повседнева и антикварных казусов,
событий и фактов усилили эту тенденцию. У такой практики есть плюсы: осно¬
вательное, иногда доскональное знание изучаемого предмета; применение специ¬
альной, нередко тонкой методики анализа; интерес широкого читателя к подобным
исследованиям; спрос на рынке книжной продукции. Но и недостатки сущест¬
венны: утрачивается понимание связи между отдельными аспектами системного
объекта и между отдельными событиями и явлениями; происходит отказ от
обобщений и объяснений; специалист в какой-нибудь узкой области не в состоя¬
нии понять, что, как и насколько хорошо делает его коллега даже в смежной об¬
ласти. При изучении коротких или суперкоротких периодов затруднительно, если
вообще возможно, разглядеть долговременные изменения и тенденции. Говоря
это, я далек от утверждения, что всегда предпочтительнее исследовать длинные
периоды. Однако изучение исторических событий в перспективе трех различных
временных протяженностей — длинной, средней и короткой — дает существен¬
но иные результаты, так как каждая временная протяженность соответствует оп¬
ределенному уровню исторической реальности. Ввиду этого изменения в самых
глубоких слоях реальности могут быть адекватно поняты при ее анализе в пер¬
спективе длительной временной протяженности, а в средних слоях — средней
временной протяженности. Третий, самый поверхностный уровень истории, со¬
ставляющий так называемую событийную историю, существует и расшифровы¬
вается в рамках «нормального» человеческого времени — день, месяц, год24.
Тенденции, смысл и значение исторических событий становятся понятными
в контексте, во-первых, истории всеобъемлющей, но рассмотренной под соци¬
альным и антропологическим углом зрения, во-вторых, в рамках длинных или
средних периодов. При этом следует ясно сознавать, что преодоление фрагмен¬
тации знаний и выявление тенденций требуют жертвы деталями, но дают ком¬
пенсацию — общую картину. Реализовать такую задачу до некоторой степени
возможно в рамках новой социальной истории, которая стремится стать синтезом
социальной, культурной, экономической, политической истории, социально¬
исторической антропологии, исторической социологии и исторической психоло¬
гии, при использовании междисциплинарного подхода. Это я и попытался сде¬
лать в «Российской империи...».
Работ, в которых рассматривался бы весь комплекс проблем, затронутых
в «Российской империи...» или хотя бы значительная их часть в целом по импер¬
скому периоду, немного25. Поэтому нет необходимости в историографическом
обзоре общих работ по периоду империи26. Важные историографические работы
и исследования по конкретным сюжетам будут рассмотрены или упомянуты
в соответствующих разделах книги.

Предисловие
Примечания
1	Ранкур-Лаферьер Д. Рабская душа России :
Проблемы нравственного мазохизма и культ стра¬
дания. М., 1996.
2	Смит С. Постмодернизм и социальная ис¬
тория на Западе : Проблемы и перспективы // ВИ.
1998. №8. С. 159—161.
I	Струве П. Б. Исторический смысл русской
революции и национальные задачи // Вехи. Из глу¬
бины. М, 1991. С. 476.
4	Андерсон Б. Воображаемые сообщества:
Размышления об истоках и распространении нацио¬
нализма. М., 2001. С. 160—179 ; Вульф Л. Изобре¬
тая Восточную Европу: Карта цивилизации в соз¬
нании эпохи просвещения. М, 2003 ; Саид Э. В.
Ориентализм : Западные концепции Востока. СПб.,
2006 ; Duglas М. How Institutions Think. Syracuse :
Syracuse University Press, 1986. P. 69—80, 112;
Greenfield L. Nationalism : Five Roads to Modernity.
Cambridge, MA: Harvard University Press, 1992.
P. 486-489.
5	Франк С. Л:. 1) Этика нигилизма: (К харак¬
теристике нравственного мировоззрения русской
интеллигенции) // Вехи. Из глубины. С. 167—199 ;
2) De Profundis // Там же. С. 478—499 ; Хевеши М. А.
Анархизм и нигилизм как умонастроение // Со¬
циологические исследования. 1998. № 2. С. 119—126.
6	Савельева И. М., Полетаев А. В. Знают ли
американцы свою историю. М., 2008.
7	Подробнее см.: Mironov В. N. The Fruits of
Bourgeois Education // Kritika: Explorations in Rus¬
sian and Eurasian History. 2009. Vol. 10, nr 4. P. 1—14.
8	Интервью Циммермана, данное Washington
ProFile (2006. Вып. 64 (695)), в котором он пов¬
торил идеи, высказанные несколькими годами
ранее, в своей книге: Zimmerman J. Whose Ame¬
rica? : Culture Wars in the Public Schools. Cambridge,
Mass. : Harvard University Press, 2002.
9	Loewen J. W. : 1) Revising State and Local His¬
tory Books. Monticello, 111. : Vance Bibliographies,
1980; 2) Lies across America: What Our Historic
Sites Get Wrong. New York : New Press, 1999.
10	Loewen J. W. Lies My Teacher Told Me : Eve¬
rything Your American History Textbook Got Wrong.
New York : New Press, 1994.
II	Мрачковска И. Проблемы преподавания
истории в американской школе // История. 2001. № 7.
12	URL:	http://rus.gateway.kg/news/world/1074
(дата обращения: 26.09.2009).
13	Четыре года назад В. А. Тишков опубликовал
интересную и глубокую, на мой взгляд, работу,
в которой изложил свои соображения по поводу
дискуссий вокруг методологических вопросов ис¬
тории в России в контексте мировой историог¬
рафии. По его словам, «текст назван с некоторой
претензией на определение нынешнего состояния
исторического сознания и статуса историописания
как новой исторической культуры»: Тишков В. А.
Новая историческая культура. М., 2011. URL:
http://rudocs.exdat.com/docs/index-165660.html?page=3
(дата обращения: 05.08.2014). Я разделяю почти все
его мысли и наблюдения.
14	Франк С. Л. Этика нигилизма ... С. 198.
15	Вот характерный пример априоризма Д. Анд¬
реев, анализируя мою концепцию развития рос¬
сийской государственности в период империи
{Андреев Д. Власть: механизмы и режимы // Между
канунами : Исторические исследования в России за
последние 25 лет / Г. Бордюгов (ред.). М., 2013.
С. 525—553), нашел ее «стройной и, на первый
взгляд, безукоризненной». По его мнению, я «пред¬
ставил свое видение истории в виде системного
технологического описания протекавших в нашей
стране процессов на высоком профессиональном
уровне». Однако я не убедил Андреева потому, что
«вся история минувшего столетия (т. е. XX в. —
Б. М.) доказала нежизнеспособность такой (модер-
низационной. — Б. М.) схемы развития: два сто¬
летия Россия (по схеме Миронова) Россия неук¬
лонно эволюционировала в направлении правового
государства и гражданского общества, а потом
вдруг пошла совершенно иным путем» (С. 546—
547). Другими словами, если вектор российской
государственности изменился под влиянием ре¬
волюции, то оценка всего периода империи должна
измениться, хотя государственность действительно
эволюционировала в направлении правового госу¬
дарства. Таким образом, развитие имперской госу¬
дарственности в XVIII—начале XX в. оценивается
не на основе конкретных фактов — критерием выс¬
тупает «плохая» авторитарная схема развития со¬
ветской государственности.
16	Кара-Мурза С. Г. Европоцентризм — Эдипов
комплекс интеллигенции. М., 2002.
17	Гуревич А. Я. История историка. М., 2004.
С. 184.
18	Бутенко И. А. Ненавязчивый шарм постмо¬
дерна // Журнал социологии и социальной антро¬
пологии. 2001. Т. 4, № 2. С. 68—78.
19	Это показала проверка 14 500 кандидатских
и докторских диссертаций из фондов РГБ: в 1500
работах более 70% текста оказались заимство¬
ваниями. Об этом заявил директор Российской
государственной библиотеки А. И. Вислый, сос¬
лавшись на результаты исследования компании
«Анти-плагиат», проведенного по заказу РГБ. URL:
http://www.vedomosti.ni/politics/news/l 5927771/v-dis-
sertaciyah-po-istorii-zaschischennyh#ixzz39cKm606b
20	Козлова Н. Н. Социально-историческая ан¬
тропология. М., 1999.
21	Губернский город Владимир в последней
трети XVIII—первой половине XIX в. : очерки
повседневной провинциальной жизни / И. И. Шу-
лус и др. Владимир, 2008 ; Каменский А. Б.: 1) Исто¬
рия повседневности русского города: постановка
28

Примечания
проблемы : история, язык, пространство // Мате¬
риалы 3-й Всерос. летней школы «Провинциальная
культура России: подходы и методы изучения исто¬
рии повседневности». Казань, июнь—июль 2002 г.
Казань, 2002. С. 43—56 ; 2) Повседневная жизнь
русского города XVIII в. как источниковедческая
проблема // Источниковедение и историография
в мире гуманитарного знания : доклады и тезисы
XIV науч. конф. М., 2002. С. 237—244 ; 3) По¬
вседневность русских городских обывателей :
исторические анекдоты из провинциальной жизни
XVIII века. М., 2006 ; Митрофанов А. Г. Повсед¬
невная жизнь русского провинциального города
в XIX веке : пореформенный период. М., 2013 ;
Повседневная жизнь провинциального города
Владимира в последней трети XVIII—первой
половине XIX в. / И. И. Шулус и др. Владимир,
2009; Черничкина В. А. Повседневная жизнь
губернского города в последней трети XVIII—
первой половине XIX века: дис. ... канд. ист.
наук. Владимир, 2007.
22	Козлова Н. Н. \ 1) Горизонты повседневности
советской эпохи : Голоса из хора. М., 1996 ; 2) Со¬
ветские люди: Сцены из истории. М., 2005;
Козлова Н. Н., С андомирская И. И. Я так хочу
назвать кино : «Наивное письмо» : опыт лингво¬
социологического чтения. М., 1996. См. также:
Козлова Н. Н.\ 1) Социология повседневности:
переоценка ценностей // Общественные науки и
современность. 1992. № 3 ; 2) Социально-исто¬
рическая антропология ; 3) Опыт социологичес¬
кого чтения «человеческих документов», или
Размышления о значимости методологической
рефлексии // Социологические исследования. 2000.
№9.
23	Бунина Е. В. Вопрос о соотношении «фор¬
мационного» и «цивилизационного» подходов в
современной историографии // Традиции русской
исторической мысли : материалы науч. семинара /
А. Е. Шикло (ред.). М., 2005. С. 36-45.
24	Бродель Ф.\ 1) История и общественные
науки ; Историческая длительность // Философия
и методология истории / И. С. Кон (ред.). М., 1977.
С. 115—142 ; 2) Материальная цивилизация, эконо¬
мика и капитализм XV—XVIII вв.: в 3 т. М., 1992.
Т. 3 : Время мира. С. 66—84, 641.
25	См., например: Костов С. В. Современное
состояние отечественной социальной истории:
Модель «лебедь, щука и рак». URL:
http://www.kostov.ru/Works%20on%20History%20in
%20Russian/Contemporary%20State%20of%20Russia
n%20Social%20H istory.htm (дата обращения:
30.10.2013); Социальная история России: курс
лекций : в 5 т. / В. И. Жуков и др. М., 1997—1998 ;
Хильдермайер М. Российский «долгий XIX век»:
особый путь» европейской модернизации? // AI.
2002. № 1. С. 85—101 ; Холмс Л. Социальная
история России: 1917—1941. Ростов н/Д, 1994;
Dixon S. The Modernisation of Russia 1676—1825.
Cambridge et al. : Cambridge University Press, 1999 ;
Hartley J. M. A Social History of the Russian Empire,
1650—1825. London: Longman, 1999; Hildermeier
M. Geschichte Russlands: vom Mittelalter bis zur Ok-
toberrevolution. MUnchen : С. H. Beck, 2013 ; Ency¬
clopedia of European Social History from 1350 to
2000 : in 6 vols. / P. N. Steams (ed.). Detroit etc. :
Charles Scribner’s Sons, 2001 (проблемы российской
социальной истории рассматриваются во многих
главах этой фундаментальной работы). Обзор работ
по «новой» социальной истории: Бичерова Н. С.
История России второй половины XIX—начала XX
века в современной американской русистике:
дис. ... канд. ист. наук. Рязань, 2003. С. 84—91. См.
также: Тревельян Дж. М. Социальная история
Англии: Обзор шести столетий от Чосера до
королевы Виктории. М., 1959.
26	Постсоветская отечественная историческая
дисциплина бедна общими историографическими
работами, в которых существует острая потреб¬
ность. См., например: Исторические исследования
в России : Тенденции последних лет / Г. А. Бордю¬
гов (ред ). М., 1996 ; Исторические исследования
в России— II: Семь лет спустя / Г. А. Бордюгова
(ред.). М., 2003; Исторические исследования
в России : Пятнадцать лет спустя / Г. А. Бордюгова
(ред.). М., 2011 ; Научное сообщество историков
России : 20 лет перемен / Г. А. Бордюгов (ред.). М.,
2011; Между канунами: Исторические иссле¬
дования в России за последние 25 лет / Г. А. Бор¬
дюгов (ред.). М., 2013. Но в этих замечательно
интересных историографических работах пробле¬
мам социальной истории уделено мало внимания.

ВВЕДЕНИЕ
КОНЦЕПЦИИ И ПАРАДИГМЫ
В СОВРЕМЕННОЙ ИСТОРИОГРАФИИ

Создание исторических трудов ни в коей мере нельзя считать
невинным занятием.
ТошДж. Стремление к истине. М., 2000. С. 175
Когда б Вы знали, из какого сора растут цветы...
Анна Ахматова
В данном параграфе (и вообще в книге) при характеристике теоретических
взглядов, бытующих в историческом сообществе, я буду использовать понятия
«парадигма», «теория», «концепция» и «подход» в следующих значениях.
Парадигма — совокупность фундаментальных научных установок, представ¬
лений и терминов, принимаемая и разделяемая научным сообществом и объеди¬
няющая большинство его членов; дает образец решения исследовательских задач
в соответствии с принятыми правилами, готовый и почти обязательный алгоритм
исследования.
Теорш — учение, система идей или принципов; позволяет понимать, объяс¬
нять или прогнозировать различные проявления объекта теории.
Концепция — система взглядов на явления в мире, в природе, в обществе;
комплекс взглядов, связанных между собой и вытекающих один из другого,
система путей решения выбранной задачи; дает определенный способ понима¬
ния, трактовки каких-либо явлений, основную точку зрения, руководящую идею
для их освещения.
Подход — совокупность приемов, способов и методов, используемых в изу¬
чении исторических явлений и процессов, которые обусловливаются теорией или
концепцией, разделяемой исследователем. В этом же смысле буду употреблять
и слово «схема».
Та или иная система взглядов, которые историки нередко называют теория¬
ми,— марксистская, мир-системная, институциональная и др., по большому
счету, т. е. аналогично теориям в естественных науках, таковыми не являются.
Поэтому скорее заслуживают название концепций в указанном выше смысле.
Среди наиболее известных в историографии — семь: формационная (марксист¬
ская), модернизационная, цивилизационная, мир-системная, институциональная,
синергетическая, постмодернистская.
Формационная концепция
Формационная концепция имела официальную монополию в советском
обществоведении в течение более 70 лет — виднейшие представители Карл
Маркс (1818—1883), Фридрих Энгельс (1820—1895), В. И. Ленин (1870—1924).
Важные, а может быть, и доминирующие позиции она сохраняет и в современной
33

Введение
Рис. В.1. К. Маркс	Рис. В.2. Ф. Энгельс	Рис. В.З. В. И. Ленин
российской историографии, хотя не в явной, а в скрытой форме. Ее латентное
присутствие повсеместно: выводы советской историографии используются без
указания на их марксистскую сущность, иногда вперемежку с выводами, полу¬
ченными на основе других подходов — мир-системного, цивилизационного или
синергетического.
Особенности марксистской концепции в советском варианте с замечательной
ясностью и простотой изложены в советских вузовских учебниках. Вот как,
например, она излагалась в предисловии к вузовскому учебнику 1956 г. для
исторических факультетов, вышедшему под редакцией Л. В. Черепнина: «Ос¬
новой исторического процесса является развитие способа производства мате¬
риальных благ, представляющего собой единство производительных сил общест¬
ва (орудия труда, производственный опыт людей и их навыки к труду) и произ¬
водственных отношений (отношения людей в процессе производства). Произ¬
водственные отношения составляют базис (экономический строй) общества,
которому соответствует определенная надстройка (политические, правовые,
религиозные, философские, художественные и другие взгляды общества и по¬
литические и другие учреждения). Придавая определяющее значение способу
производства материальных благ в историческом процессе, марксистско-ленин¬
ская историческая наука уделяет должное внимание и изучению роли надстройки,
в частности, как силы, активно участвующей в развитии базиса. <...> Движущей
силой развития общества, состоящего из антагонистических классов, являлась
классовая борьба. Борьба классов ведет к диктатуре пролетариата, а диктатура
пролетариата представляет переход к уничтожению классов, к бесклассовому
обществу. <...> История человечества разделяется на пять закономерно
сменявших друг друга формаций: первобытнообщинная, рабовладельческая,
феодальная, капиталистическая, социалистическая. В основе такого членения
истории лежит способ производства материальных благ, определяющий характер
общественного строя, политическую и духовную жизнь людей в эпоху господства
той или иной формации. Каждая формация подчиняется как общим законам
исторического развития, так и специфическим закономерностям, свойственным
лишь данной формации. История СССР дает картину развития всех формаций.
34

Формационная концепция
Каждая формация проходит несколько закономерных стадий своего развития:
период зарождения и становления; период расцвета; период упадка, когда
в недрах старого строя зарождаются новые явления, разлагающие его и в конеч¬
ном итоге приводящие к победе новой формации. Таким образом, при изучении
истории каждой формации важной задачей историка является раскрытие борьбы
старого и нового, прогрессивных и реакционных явлений. История общества
в целом представляет собой прогрессивный процесс смены общественно-эко¬
номических формаций. При изучении их смены в истории нашей страны, как и в
истории любой страны, необходимо иметь в виду закон соответствия произ¬
водственных отношений характеру производительных сил. Прогрессивное
развитие формации продолжается до тех пор, пока производственные отношения
дают простор росту производительных сил. Когда же производственные от¬
ношения из двигателя производительных сил превращаются в их тормоз, в пре¬
граду для их поступательного роста, тогда неизбежной становится гибель
формации»1. Эта трактовка марксистской концепции являлась эталонной и в
учебниках, изданных в более позднее время. Вплоть до конца 1980-х гг. кон¬
цепция излагалась аналогичным образом и в полном соответствии с тем, как ее
интерпретировал сам творец К. Маркс: «Общий результат, к которому я пришел
и который послужил затем руководящей нитью в моих дальнейших исследо¬
ваниях, может быть кратко сформулирован следующим образом. В общест¬
венном производстве своей жизни люди вступают в определенные, необходимые,
от их воли не зависящие отношения — производственные отношения, которые
соответствуют определенной ступени развития их материальных производи¬
тельных сил. Совокупность этих производственных отношений составляет эконо¬
мическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышается юри¬
дическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные
формы общественного сознания. <...> На известной ступени своего развития
материальные производительные силы общества приходят в противоречие
с существующими производственными отношениями, или — что является лишь
юридическим выражением последних — с отношениями собственности, внутри
которых они до сих пор развивались. Из форм развития производительных сил
эти отношения превращаются в их оковы. Тогда наступает эпоха социальной
революции. С изменением экономической основы более или менее быстро
происходит переворот во всей громадной надстройке. <...> Ни одна об¬
щественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производи¬
тельные силы, для которых она дает достаточно простора, и новые более высокие
производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созреют
материальные условия их существования в недрах самого старого общества»^.
Современные российские марксисты справедливо критикуют упрощенчество
и схематизм советской историографии, указывают, что действительный марксизм
предлагает более сложную, тонкую и разнообразную трактовку исторического
развития отдельных стран, что сам К. Маркс не считал свою теорию универ¬
сальной, ссылаясь в доказательство на его письмо 1877 г. в редакцию «Оте¬
чественных записок»: «Ему (Н. К. Михайловскому. — Б. М.) непременно нужно
превратить мой исторический очерк возникновения капитализма в Западной Европе
35

Введение
в историко-философскую теорию о всеобщем пути, по которому роковым образом
обречены идти все народы, каковы бы ни были исторические обстоятельства,
в которых они оказываются. <...> Но я прошу у него извинения. Это было бы
слишком лестно и слишком постыдно для меня»3. Однако и утонченные сов¬
ременные марксисты вынуждены признать, что К. Маркс и В. И. Ленин дали
больше оснований именно той трактовке марксистской концепции, которая стала
эталонной в советской историографии4. Кроме того, неомарксисты полностью
разделяют материалистический взгляд на историю: вся система, образованная
производственными отношениями, является объективной и материальной и фун¬
кционирует и развивается по законам, не зависящим от сознания и воли людей,
живущих в системе этих отношений. Эволюция общества происходит как
естественно-исторический процесс. «Все социоисторические организмы, принад¬
лежащие к одной и той же формации, имеющие своей основой одну и ту же
систему производственных отношений, неизбежно должны развиваться по одним
и тем же законам. Как бы ни отличались друг от друга современная Англия
и современная Франция, современная Италия и современная Япония, все они
представляют собой буржуазные социоисторические организмы, и развитие их
определяется действием одних и тех же законов — законов капитализма»5.
В соответствии с марксистской схемой период в истории России с середины
XVII в. до конца XVIII в. «характеризуется, с одной стороны, усилением фео¬
дально-крепостнического гнета, оформлением системы крепостного права и рез¬
ким обострением классовых противоречий, вылившихся в ряд восстаний. С дру¬
гой стороны, в это время в недрах феодальной формации зарождаются новые
явления буржуазного характера, происходит складывание всероссийского рынка
и развитие мануфактур». С конца XVIII в. до середины XIX в. «нарастало несо¬
ответствие феодальных производственных отношений развивающимся произ¬
водительным силам и шел процесс разложения феодально-крепостнической сис¬
темы, приведший во второй четверти XIX в. к ее кризису»6. «Основной об¬
щественной силой, боровшейся за уничтожение феодально-крепостнического
строя, было закрепощенное крестьянство. Антифеодальная борьба крестьянства
была не сознательной, а стихийной; установление капиталистических произ¬
водственных отношений являлось объективным результатом этой борьбы. <...> К
концу 1850-х гг. классовая борьба обострилась настолько, что объективно стал
возможным революционный взрыв — в России сложилась революционная
ситуация. <...> Нужда и бедствия угнетенных масс выросли выше обычного
и стали особенно невыносимыми. Усилился процесс обезземеливания и ра¬
зорения крестьян помещиками, резко ухудшилось положение крестьянства. <...>
Росли бедствия крепостных и наемных рабочих. ...Массы подвергались
двойному гнету — они страдали и от феодально-крепостнического угнетения,
и от капиталистический эксплуатации. <...> Подъем народного движения в пе¬
риод революционной ситуации 1859—1861 гг. не вылился в революцию, но
именно он заставил царское правительство освободить крестьян — реформа 1861 г.
явилась побочным продуктом революционной борьбы»7.
В дальнейшем ход событий повторялся, ибо крестьянская реформа ограбила
крестьян и оставила «многочисленные и сильные пережитки крепостничества».
36

Формационная концепция
Вновь и вновь возникали революционные ситуации по той же причине —
вследствие «нарастающего и обостряющегося конфликта между производст¬
венными отношениями с их многочисленными крепостническими элементами
и характером сравнительно быстро развивающихся производительных сил».
В 1879—1880 гг. сложилась вторая революционная ситуация, в 1904—1905 гг. —
третья, в 1917 г. — четвертая. Самодержавие выступало последовательным «за¬
щитником отживающей старины и врагом развивающегося нового в истори¬
ческом процессе»8, оно «стояло на страже самых примитивных, варварских ме¬
тодов эксплуатации крестьянства и рабочего класса. Полное политическое
бесправие народных масс сочеталось с преследованием и беспощадным подав¬
лением любых проявлений протеста. Царизм был олицетворением великодер¬
жавного шовинизма, жесточайшего национального гнета, сочетая подавление
выступлений “инородцев” с натравливанием одних национальностей на другие.
Вот почему решение задач буржуазно-демократической революции, прежде всего
уничтожение самодержавия и полуфеодального землевладения, выдвинулось
в начале XX в. на первый план»9.
«Если весь ход исторического развития подводил империалистические страны
Запада к социалистической революции, а на Востоке складывались условия
и вызревали социальные силы для осуществления антиколониальных и демокра¬
тических революций, то в России начала XX в. стали неизбежными и демокра¬
тические, и социалистические преобразования. Тем самым Россия была свое¬
образной моделью тогдашнего мира, узловым пунктом противоречий импе¬
риалистической эпохи. Объективная логика исторического развития страны
состояла в том, что все главнейшие социально-экономические преобразования,
в том числе демократические по своему характеру, можно было осуществить,
действуя с позиции наиболее революционного класса — российского проле¬
тариата. В силу указанных причин в России впервые в мировой истории
сложились объективные предпосылки для выявления нового типа револю¬
ционного движения, характеризовавшегося непосредственным соединением,
переплетением трех революционных сил: рабочего движения, крестьянской
аграрной революции и национально-освободительного революционного движе¬
ния на окраинах царской России. Центр мирового революционного движения
переместился в Россию. Перемещение центра революционного движения было
обусловлено также особенностями развития социалистической идеологии и дея¬
тельностью пролетарской партии. <...> Таким образом, история России периода
империализма — это история складывания и вызревания необходимых пред¬
посылок и факторов — экономических и социальных, политических и идео¬
логических, взаимодействие которых провело к победе Великой Октябрьской
социалистической революции»10.
Российская империя накануне Первой мировой войны, с марксисткой точки
зрения, находилась в состоянии системного глобального кризиса, который привел
к революции. Главная и единственная предпосылка, или глубинная причина,
российских революций начала XX в. состояла в конфликте между растущими
производительными силами и сложившейся системой социальных отношений
и учреждений. Обострение на этой объективной почве экономических, полити¬
37

Введение
ческих и иных противоречий, особенно же классовой борьбы между эксплуа¬
таторами и эксплуатируемыми, и привело к революции. «Противоречие между
потребностями общественно-экономического развития России и невероятно
устаревшей социально-политической системой в годы войны достигло крайней
остроты»11. Первая мировая война послужила только последним толчком, чтобы
уничтожить прогнивший снизу доверху режим12.
Модернизационная концепция
В современной литературе понятие «модернизация» употребляется в четырех
значениях, как: 1) переход от традиционного общества к современному (хро¬
нологически совпадающего с переходом от Средневековья к Новому и Новей¬
шему времени); 2) процесс, в ходе которого отставшие догоняют ушедших
вперед, — синоним догоняющего развития; 3) преобразования, предпринимае¬
мые отстающими странами с целью приблизиться к характеристикам наиболее
развитых обществ; 4) совершенствование в широком смысле путем реформ
и внедрения инноваций.
Говоря о макросоциологической концепции модернизации, я буду иметь в ви¬
ду первое значение понятия — как движение от традиционности к современно¬
сти (в той или иной степени включающее в себя и все прочие интерпретации).
Истоки концепции следует искать в работах классиков социологии второй поло¬
вины XIX в.: Г. Спенсера, Э. Дюркгейма, М. Вебера, Ф. Тенниса, Г. Мэна, рабо¬
тавших в рамках эволюционного подхода и обнаруживших «великую дихото¬
мию» между традиционным и современным обществом, которые они называли
по-разному: Герберт Спенсер (1820—1903) — простыми и сложными, охаракте¬
ризовав первые как однородные и принудительно связанные, а вторые — как раз¬
нородные и свободно связанные, Эмиль Дюркгейм (1858—1917) — обществами
с механической и органической солидарностью как два звена единой эволюцион¬
ной цепи (см. табл. 13.4 в гл. 13 «Итоги развития России в период империи» наст.
изд.)13. Эти дихотомии можно считать прототипами традиционного и современ¬
ного общества в концепции модернизации.
Макс Вебер (1868—1920) пошел дальше и определил основные признаки, или
атрибуты, традиционных и современных обществ, которые позволяют разрабо¬
тать эмпирические и операционные индикаторы для оценки степени модерниза¬
ции общества: 1) развитое индустриальное производство; 2) рациональные фор¬
мы власти и управления, наличие просвещенной, профессиональной, рациональ¬
ной бюрократии; 31) развитое гражданское общество, наличие мощных институ¬
тов (средства массовой информации), способных критиковать и контролировать
политические и законодательные институты; 4) автономия индивидуума вследст¬
вие разрушения традиционных связей (религиозных, семейных, местных).
В законченном виде концепция модернизации сформировалась в 1950—
начале 1960-х гг. как альтернатива марксизму (виднейшие представители Тол-
котт Парсонс (1902—1979), Сэмуэл Хантингтон (1927—2008) и др.)14. Согласно
концепции (на основе обобщения опыта европейских стран) развитие европей¬
ских обществ в период от Средневековья до Новейшего времени рассматривается
38

Модернизационная концепция
как процесс трансформации традиционных, аграрных обществ в современные,
индустриальные (в марксизме он трактовался как переход от феодализма к капи¬
тализму). Модернизация рассматривалась как комплексный, многомерный про¬
цесс, охватывающий все сферы общественной жизни. В экономике — это инду¬
стриальная революция, появление новых технологий, движение от потребитель¬
ского сельского хозяйства к коммерческому, замена мускульной силы человека
и животных «неодушевленной» энергией и механизмами; в политике — переход
от авторитаризма в разных формах к представительному легальному правлению;
в сфере образования — повышение грамотности, рост ценности знаний и квали¬
фицированного труда; в религиозной жизни — секуляризация сознания, освобо¬
ждение семьи, общества и государства от влияния церкви; в демографии и се¬
мейно-брачных отношениях — сексуальная, гендерная и семейная революция,
развитие малой демократической семьи, переход от стихийности к управляемо¬
сти рождаемостью и смертностью; в социальной сфере — урбанизация, распро¬
странение городского образа жизни, трансформация сословий в классы, усиление
вертикальной и горизонтальной социальной мобильности; в этике — изменение
системы ценностей, повышение значения личного успеха и индивидуализма.
Модернизация может быть представлена как совокупность многих процессов:
индустриализации, урбанизации, бюрократизации, профессионализации, рацио¬
нализации, социальной и политической мобилизации, демократизации, становле¬
ния современных ценностно-мотивационных механизмов, образовательной
и коммуникативной революций, структурной и функциональной дифференциа¬
ции общества. Это множество одновременных изменений в обществе, всеобъем¬
лющий процесс инноваций, проходящих на протяжении нескольких столетий
и оказывающих воздействие на все социальные институты, всех членов общества.
В рамках модернизационного подхода существенное внимание уделялось раз¬
работке системы признаков и критериев, позволяющих определять степень про¬
движения общества по пути модернизации, а также отличать модернизированные
общества от немодернизированных или модернизирующихся.
Традиционному или относительно немодернизированному обществу прису¬
щи: 1) низкая специализация организации, изолированность жизни; 2) низкая
взаимозависимость организаций, соответственно высокий уровень самообеспе-
39

Введение
ценности, самодостаточности; 3) традиционализм, партикуляризм, отсутствие
функциональной специализации как определяющие социокультурные нормы;
4)	низкая степень централизации управления; 5) неразвитость денежного обмена
и рынка; 6) односторонний поток продуктов и услуг из сельской местности в го¬
рода; 7) смешение личного с общественным и государственным (интересов,
имущества), превалирование семейных связей, норм; непотизм (кумовство, се¬
мейственность, протекция родственникам) как ценность.
К характеристикам современного или относительно модернизированного об¬
щества соответственно относятся: 1) высокая специализация организации; 2) вы¬
сокая взаимозависимость организаций; 3) рационализм, универсализм, функцио¬
нальная специализация как ведущие социокультурные нормы; 4) высокая степень
централизации управления; 5) высокая степень развития денежного обмена
и рынка; 6) двусторонний поток товаров и услуг между городом и деревней;
7)	отделение личного от общественного и государственного (например, контакты
человека как чиновника и как частного лица). Принципиальное различие между
современными и традиционными обществами заключается в большем контроле
современного человека над своим природным и социальным окружением по¬
средством широкого внедрения в практику научных и технологических знаний15.
Модернизационная концепция «классического периода» (1950—1960-х гг.),
сформировавшаяся в значительной степени под влиянием эволюционизма
и функционализма, наделяла процесс модернизации следующими характеристи¬
ками: 1) революционный по масштабам изменений; 2) комплексный; 3) систем¬
ный; 4) глобальный; имеющий общемировое значение; 5) длительный; 6) стади¬
альный; 7) необратимый; 8) прогрессивный.
Впоследствии модернизационная концепция была в значительной степени пе¬
ресмотрена и усовершенствована. Сложилась неомодернизационная версия.
К числу наиболее важных ее особенностей можно отнести следующее:
1.	Придание важного значения традиционному социокультурному и институ¬
циональному контексту изменяющегося общества, его национальным традициям.
2.	Допущение множественности (мультилинеарности) путей движения к мо¬
дерну, поскольку модернизация — процесс универсальный по сути, но нацио¬
нальный по форме.
3.	Повышенное внимание к конфликтам в процессе модернизации и влиянию
на данный процесс внешних (по отношению к изучаемой стране) факторов:
внешней политики, диффузии технологии, культурных образцов и т. п.
4.	Включение фактора исторической случайности (война, пресечение дина¬
стии, захват страны иноземцами).
5.	Отказ от трактовки модернизации как непрерывного и бесконечного про¬
цесса и признание его цикличности и обусловленности внешними и внутренними
ограничителями.
6.	Признание важной роли социальных акторов (социальных групп, политиче¬
ских партий или индивидов), которые могут обеспечить трансформацию ситуации
посредством волевого вмешательства. При этом полный консенсус между ними
встречается редко. Одни акторы могут сознательно и постоянно следовать по пути
модернизации, другие — ситуативно и на протяжении какого-то периода, третьи —
40

Цивилизационная концепция
вообще могут отвергать движение по пути модернизации (например, те, кто имеет
доступ к ресурсам в рамках старого институционального устройства).
7.	Признание религии инструментом социальных изменений: она может мо¬
билизовать массы на сопротивление или преобразования, лишить легитимности
отживший политический строй.
8.	Отсутствие какого-то фиксированного центра модернизма, возможно суще¬
ствование нескольких «эпицентров», число которых может пополняться, допус¬
кается перемещение центра модернизации.
9.	Акцент на тяжелый, мучительный, болезненный характер преобразований;
признание, что модернизация требует больших издержек и жертв, лишения и ис¬
пытания для отдельных сегментов населения и не приносит равномерного благо¬
получия абсолютно всем.
10.	Критерием успешности модернизации должно являться в конечном счете
улучшение условий жизни и обеспечение возможностей преодоления проблем
для большего числа акторов, нежели накануне процесса модернизации.
11.	Успех модернизации находится в прямой зависимости от степени соответ¬
ствия (а) между решениями и свершениями лидеров модернизации и целями,
преследуемыми обществом, и (б) между культурными, политическими и эконо¬
мическими целями и наличными ресурсами.
Таким образом, модернизационная концепция прошла длительный путь раз¬
вития16. Теоретики неомодернизационной версии ревизовали такие принципи¬
альные характеристики модернизационного процесса, как необратимость, про¬
грессивность, протяженность, эволюционность, однолинейность, закономер¬
ность, случайность. Теперь концепция позволяет рассматривать и соответственно
анализировать общество как реальный, живой, разнородный, многоуровневый,
вариативно реагирующий на вызовы среды субъект истории.
Цивилизационная концепция
В 1960-е гг., после многих лет забвения, в отечественной науке возродилась ци¬
вилизационная концепция, которая постепенно набирала силу и в 1990—2000-е гг.
приобрела большую популярность, можно сказать вошла в моду17.
Понятие «цивилизация» имеет пять основных значений, которые часто сме¬
шиваются, что ведет к жарким, но непродуктивным спорам.
1.	Большая социокультурная общность (как правило, надгосударственная,
наднациональная и надконфессиональная), локализованная во времени и про¬
странстве, обладающая уникальными формами экономической, социально-
политической и духовной жизни и развивающаяся по законам витального цикла:
рождение — расцвет — упадок, в научной литературе называется локальной ци¬
вилизацией.
2.	Период во всемирном историческом процессе развития человечества, сле¬
дующий за варварством. Его базовыми характеристиками являются государст¬
венность, города, письменность, право, наука, искусство, ремесло, отделившееся
от сельского хозяйства. После своего возникновения цивилизация продолжает
свое поступательное развитие, стадии которого определяются различными кон¬
41

Введение
цепциями по-разному, чаще всего как: доиндустриальная (аграрная, традицион¬
ная) — с момента появления первых очагов цивилизации до промышленного пе¬
реворота XVIII—середины XIX в.; индустриальная (машинная, техногенная) —
с середины XIX в. до последней трети XX в.; постиндустриальная (информаци¬
онная) — разворачивающаяся в наше время.
3.	Общество, рационально устроенное на принципах гуманизма и соблюдения
фундаментальных прав личности.
4.	Совокупность материально-технических и духовных достижений человече¬
ства в ходе его исторического развития.
5.	Социальная форма движения материи, обеспечивающая ее стабильность
и способность к саморазвитию.
Если говорить о цивилизационной концепции в смысле специфической сис¬
темы взглядов на общественные явления в историческом ракурсе, то следует
иметь в виду только первое значение термина. В основе концепции лежит идея
плюрализма социумов, так называемый социетальный плюрализм: отдельные
цивилизации (их число определяется исследователями по-разному) — уникаль¬
ны; они существуют в значительной степени изолированно друг от друга, в соот¬
ветствии с внутренне присущими им ритмами, не сводимыми к общемировым
стандартным законам и механизмам. Фундаментальные структуры и ценности,
выступавшие в качестве ядра цивилизаций, обнаруживают устойчивость во вре¬
мени. «Главный смысл цивилизационного подхода состоит в решении задачи
обнаружения и описания устойчивых структур длительного действия. Само по¬
нятие локальной цивилизации предполагает наличие таких структур». Те «осно¬
вы современной российской цивилизации», которые мало изменились «в резуль¬
тате революций 1917 года, перестройки 1985 года, послеперестроечных собы¬
тий»: это глубинные ментальные установки массового сознания, народный ха¬
рактер; основные черты взаимоотношения народа и власти; образ России в глазах
Запада и всего мирового сообщества; образ труда и хозяйственной деятельности;
представления массового сознания о жизни и смерти, о любви, о человеческом
предназначении; природно-климатические условия .
Динамика цивилизаций имеет циклический характер: зарождение, рост и рас¬
цвет, в конце концов надлом и распад — трансформация культурного простран¬
ства в пространство географическое. Другими словами, цивилизации развивают¬
ся как живые организмы, последовательно проходя фазы рождения, роста, зрело¬
сти и упадка. Цивилизационная концепция поддерживает идею исторического
круговорота: общества, двигаясь по замкнутому кругу, регулярно возвращаются
к исходному состоянию; все существующие социальные формы, механизмы
и практики уже встречались в прошлом, на более ранних витках динамики чело¬
веческого сообщества; вся история — возвратный процесс. Сторонники данного
подхода не исключают наличия в историческом процессе закономерностей, но не
признают векторности, или направленности, развития. Почти все они полагают,
что географические и экологические условия оказывали если не решающее, то
важное влияние на специфику цивилизаций19.
Среди сторонников данной концепции нет единства по принципиальным во¬
просам. Даже само понятие «цивилизация» понимается по-разному, так как не
42

Цивилизационная концепция
I 1
№
Рис. В.8.
Н. Я. Данилевский
разработаны четкие,
лизаций. Соответственно их число определяется по-разному, и списки, разрабо¬
танные «классиками», не совпадают друг с другом полностью20.
Культурно-исторические типы у Н. Я. Данилевского (1822—1885) определены
неясно и нечетко, что видно из их перечисления: египетский, ассиро-вавилоно-
финикийско-халдейский, китайский, индийский, иранский, иудейский, грече¬
ский, римский, аравийский и западноевропейский (романо-германский), кельт¬
ский, мексиканский и перуанский (погибшие насильственной смертью, не завер¬
шив цикла своего развития), русский и новоамериканский (в состоянии генезиса).
С натяжкой можно сказать, что системообразующих признаков много, главные
среди них — психический склад и религиозно-этические ценности.
Освальд Шпенглер (1880—1936) идентифицировал восемь «высоких куль¬
тур», эквивалентных цивилизациям: египетская, вавилонская, индийская, китай¬
ская, греко-римская (аполлоновская), арабская (магическая), западноевропейская
(фаустовская), мексиканская и, возможно, девятая — русская. Системообразую¬
щие признаки — духовные ценности, особенно религия.
Арнольд Тойнби (1889—1975), изменявший по этому вопросу в течение дол¬
гой творческой жизни свою точку зрения, в последнем варианте идентифициро¬
вал 31—32 развившихся и 6 недоразвитых цивилизаций, среди них русская, или
православная христианская, в России. Системообразующий признак — религия.
У Л. Н. Гумилева (1912—1992) синонимом цивилизации можно считать мета-
этническую общность, или «суперэтнос», возникающую в одном ландшафтном
регионе, в границах полиэтнической империи на базе культурно-исторического
единства (по исторической судьбе, доминирующей культуре, образу жизни, тра¬
дициям и менталитету). Примером суперэтноса могут считаться общности типа
«американский народ», «индийский народ»21.
Русская цивилизация под разными наименованиями присутствует у всех сто¬
ронников цивилизационного подхода.
Одни утверждают: «Начала цивилизации одного культурно-исторического
типа не передаются народам другого типа»22. Другие полагают, что многие циви¬
лизации развивались, оказывая влияние друг на друга; внутренние ритмы их ди¬
намики подвергались трансформациям под воздействием других цивилизаций23.
Рис. В.9.	Рис. В. 10.	Рис. В. 11.
А. Г. Шпенглер	А. Тойнби	Л. Н. Гумилев
универсальные и общепринятые критерии выделения циви-
43

Введение
Отсутствует согласие даже относительно цивилизационной идентичности Рос¬
сии. Не вдаваясь в подробности дискуссии по этому вопросу, отмечу только, что
предлагается несколько вариантов: 1) дочерняя цивилизация по отношению
к западной цивилизации; 2) восточная цивилизация; 3) своеобразный симбиоз
цивилизаций; 4) уникальная евразийская цивилизация24. По мнению И. В. Побе-
режникова, «при всей цивилизационной неопределенности, целый ряд фактов
(наличие определенной целостности, мощной способности к регенерации после
“смут” и расколов, тенденции к цивилизационной экспансии), все же, свидетель¬
ствует в пользу признания цивилизационной самостоятельности и социокультур¬
ной целостности России»25. Специфика последней, по его мнению, «может быть
адекватно описана при помощи концепта “пограничной” цивилизации, которая
характеризуется относительной молодостью, социокультурной гетерогенностью,
симбиотичностью, наличием двух или нескольких культурно-ценностных “ядер”,
возможно, антиномичностью и социокультурными дивергенциями»26.
Целесообразность применения цивилизационной концепции в конкретно¬
исторических исследованиях России, как правило, только декларируется. Собст¬
венно концепция используется лишь в работах, относящихся к философии или
методологии истории27. Одним из исключений является диссертация О. Д. Ше¬
мякиной, посвященная, как говорит автор, проверке «эвристических возможно¬
стей и пределов методологии цивилизационного подхода в осмыслении истори¬
ческого опыта России» на конкретно-историческом материале тысячелетней ис¬
тории страны28. «Разработка и творческое осмысление методологии цивилизаци¬
онного подхода применительно к отечественным реалиям могут существенно
помочь как в преодолении современного мировоззренческого кризиса, в том чис¬
ле в сфере гуманитарных наук, так и в трудном деле самопознания России. Рас¬
крытие темы диссертации будет представлять собой еще один шаг на пути реше¬
ния этих задач», — пишет автор о практической значимости диссертации. «Вре¬
менные рамки диссертации охватывают весь период ее существования (цивили¬
зации. — Б. М), начиная с генезиса и по сей день. В центре нашего внимания
находились инварианты отечественной истории, т. е. те характеристики россий¬
ской цивилизации, которые неизменно воспроизводились на всех этапах ее раз¬
вития». Источники диссертационного исследования — историографические, т. е.
имеющаяся литература последних 15—20 лет. При этом «в диссертации задейст¬
вована лишь та их часть, которая послужила теоретической основой объясни¬
тельных схем, применяемых для анализа конкретного исторического материала».
Научную новизну своего исследования О. Д. Шемякина определяет следую¬
щим образом: «В] диссертации критически обобщен и проанализирован опыт
применения методологии цивилизационного подхода к исследованию россий¬
ской истории. Выделены и изучены выдвинутые в последние десятилетия кон¬
цептуальные схемы, в которых дан многосторонний комплексный цивилизаци¬
онный анализ российской действительности. На основании их изучения проана¬
лизирована специфика цивилизационного статуса России. Российская цивилиза¬
ция рассмотрена одновременно как определенный, “пограничный” тип социо¬
культурной системы и как процесс постоянного создания и воссоздания специ¬
фических форм жизнедеятельности, которые обеспечивают символические и ин¬
44

Цивилизационная концепция
ституциональные условия ее пребывания в пространстве истории на протяжении
длительного времени. Кроме того, были аналитически выделены и изучены два
уровня развертывания российского цивилизационного процесса — личностный
и надличностный, проанализирована специфика каждого из них и характер со¬
отношения между ними. Теоретические обобщения рассматривались в контек¬
сте опыта конкретно-исторического изучения феноменов, в которых с особой
ясностью и силой проявились инвариантные характеристики российской циви¬
лизации».
К каким главным выводам пришла диссертантка? Ответить на этот вопрос не¬
легко: автор уходит от ответа на вопрос в автореферате, несмотря на то что его
жанр требует кратко сформулировать основные выводы, выносимые на защиту.
Вместо этого диссертантка почти дословно повторяет длинное заключение из
текса диссертации на 10 страницах. Это, на мой взгляд, симптоматично: сформу¬
лировать кратко содержательные выводы едва ли невозможно. Но я попробую
словами автора дать представление о полученных ею результатах.
1.	«Для обретения системного качества (т. е. целостности) российской куль¬
турно-исторической макрообщности необходимы были как выполнение общих
для любых цивилизаций символических и институциональных условий, так
и действие специфических факторов формирования единства человеческого мира
в цивилизационном “пограничье”. Исследование процесса формообразования
(т. е. создания и воссоздания форм жизнедеятельности, выполнявших функцию
сохранения и воспроизводства инвариантных характеристик, определяющих ос¬
новные черты ее исторического лица) в России позволило выделить два различ¬
ных его типа — инновационного, ориентированного на создание новых, ранее не
бывших форм организации человеческой жизни, и интерпретационного, сущ¬
ность которого заключается в творческой интерпретации и тем самым — обеспе¬
чении условий воспроизводства уже наличествующих традиционных форм. Кон¬
кретно-исторический анализ российской реальности выявил факт бесспорного
преобладания интерпретационного типа формообразования».
2.	«Российский подход к ключевым проблемам человеческого существова¬
ния» характеризуется конфликтным сочетанием разных, в том числе противопо¬
ложных, версий их решения. Их столкновение, или «взаимоупор», «создает
сверхнапряжение сущностного конфликта, из которого рождается целостность».
3.	Российскую цивилизацию сформировало два главных «мироутверждаю-
щих» текста культуры: до XVIII в. тексты, рожденные в лоне византийской тра¬
диции и представлявшие собой симбиотическое соединение античного наследия
и христианства; начиная с XVIII в. — старообрядчество. Последнее выработало
«специфический баланс мироотрицания и приятия земного бытия» и создало
«институциональные и символические рамки развертывания процесса модерни¬
зации» на основе традиции.
4.	«Карнавализованные формы русской культуры», являвшиеся одним из важ¬
ных факторов цивилизационной динамики России, позволяли «преодолеть те ог¬
ромные духовные дистанции, которые разделяли различные культурные начала
в душе русского человека» (ценностные ориентации языческого наследия, хри¬
стианской веры и западной модернизации).
45

Введение
5.	«Российская цивилизация на личностном уровне может быть рассмотрена
как диалог, трактуемый в бахтинском смысле как взаимодействие конкретных
живых людей». Диалогу способствовала «восходящая к древнерусскому периоду
традиция кардиогносии» («познания сердцем») — специфически русский способ
познания, предполагающего неразрывное единство эмоционально-чувственного
и рационального начал. Диалогу препятствовали «триада эмоций враждебности»
(гнев, отвращение и презрение) и тенденция к подмене диалога монологом, бази¬
рующимся на чувстве собственного интеллектуального превосходства и на пре¬
тензии на роль единственных носителей богооткровенной истины. С XVIII в.
«диалогизация культурного пространства России» стала принимать форму науч¬
ного дискурса. «Преодоление противоречий между старыми и новыми формами
диалога становится в XIX—XX вв. решающим условием сохранения и воспроиз¬
ведения на новой основе самой диалогической основы российской цивилизации.
Для российской цивилизации оказалась характерна тенденция к поиску компро¬
мисса веры и рацио, принципиально отличающаяся от возобладавшей на Западе
в эпоху модернизации тенденции к возникновению антагонизма между ними.
Поиски компромисса двух главных полюсов духовного мира вылились в отчет¬
ливое стремление соединить эти полюса в рамках одной и той же творческой
личности»29.
С содержательной точки зрения я не вижу большой новизны в этих выводах30.
Идея о пограничности, или фронтирности, российской цивилизации/модерни-
зации уже была озвучена31. Карнавальные формы русской культуры, большая
роль государства, особенности российского предпринимательства, модернизаци-
онные потенции старообрядчества и его роль в модернизационным процессе
«в качестве важнейшего формообразующего фактора отечественной истории»
нашли отражение во многих исследованиях. При этом по этим и другим вопро¬
сам высказаны разные точки зрения, но О. Д. Шемякина без сравнительного ана¬
лиза и оценки принимает ту, которая подходит к ее представлению о российской
цивилизации. Например, по мнению ряда исследований, старообрядчество имело
незначительный модернизационный потенциал, который был практически ис¬
черпан к середине XIX в.32
С методологической стороны выводы уязвимы. Нельзя признать, что удалось
обнаружить сущностные черты российской цивилизации: в работе нет межци-
вилнзационного сравнения, а есть констатация некоторых черт, причем они обна¬
ружены не в ходе эмпирического исследования, а постулированы О. Д. Шемяки¬
ной и ее предшественниками. Автор признала, что «в диссертации задействована
лишь та их част^ (текстов. — Б. М), которая послужила теоретической основой
объяснительных схем, применяемых для анализа конкретного исторического ма¬
териала». Иными словами, использовалось то, что подтверждало априорные вы¬
воды автора. Конфликтность базисных принципов российской цивилизации не
может считаться ее уникальной чертой — она присуща в большей или меньшей
степени и другим цивилизациям и является необходимым условием историче¬
ской динамики, а измерение степени конфликтности не проведено. Компромисс
между разумом и верой свойствен другим цивилизациям, например китайской; то
же следует сказать и о диалогизации цивилизационного пространства. «Главная
46

Цивилизационная концепция
гипотеза — особенности социокультурной системы российской цивилизации
и специфика развертывания цивилизационного процесса в России обусловлены
ее принадлежностью к “пограничному” цивилизационному типу», на мой взгляд,
не подтвердилась, да и не могла подтвердиться, потому что весьма многие циви¬
лизации, как знает автор, являются также пограничными, но в то же время весьма
отличными от российской.
Набор сущностных признаков российской цивилизации, предлагаемый О. Д. Ше¬
мякиной, беден по сравнению с тем, который традиционно используется при ее
характеристике (см. табл. 13.3 в гл. 13 «Итоги развития России в период импе¬
рии» наст. изд.). Автор не дифференцирует народную и элитарную культуру; на¬
род и элита у нее — носители одной цивилизационной идентичности в течение
тысячи лет. Трудно согласиться, что старообрядческие и научные представления
являлись источником развития этой общей культуры или что карнавальность
в русской культуре имела какое-то особое значение по сравнению с другими на¬
родными культурами.
На мой взгляд, О. Д. Шемякина выполнила очень ценное исследование: она
показала, что цивилизационный подход к истории России действительно являет¬
ся фактом историографии, но как концепция не обладает большими эвристиче¬
скими возможностями. Весьма примечательно, что автор не является, если мож¬
но так сказать, фундаменталистом цивилизационной концепции. Об этом говорят
ее интеллектуальные источники (К. Ясперс, М. Вебер, Н. Элиас. Ф. Бродель,
Х.-Г. Гадамер, Т. Парсонс, Э. Саид, В. Вжосек и др.), допущение культурной
диффузии и изменчивости цивилизационных признаков; игнорирование таких
понятий, как возраст цивилизации, витальный цикл, исторический круговорот,
уникальность и т. п. Автор дрейфует в сторону полипарадигмального изучения
истории, что является трендом современного обществоведения. Впрочем, вывод
о практической пользе цивилизационного подхода в конкретно-исторических
исследованиях должен сделать каждый самостоятельно и не обязательно согла¬
шаться с моими оценками.
Я довольно подробно остановился на исследовании О. Д. Шемякиной потому,
что в последние годы цивилизационная концепция стала настолько модной, что
едва не превратилась в парадигму российского обществознания, на мой взгляд,
незаслуженно и в ущерб другим подходам. В каком бы из многих значений ни
употребляет автор какого-нибудь исследования слово «цивилизация», ему и, как
правило, читателю все равно кажется, что используется цивилизационный под¬
ход. Появились «французская», «английская», «немецкая», «испанская», «амери¬
канская»33 и много других цивилизаций; любая этническая группа может претен¬
довать и многие действительно претендуют на цивилизационный статус. Поня¬
тие подвергается инфляции, обесценивается и утрачивает свое значение локаль¬
ной цивилизации со всеми свойственными ей признаками — круговоротом, уни¬
кальностью, замкнутостью, смертностью, зато приобретает смысл национальных
особенностей. В результате концепция утрачивает своеобразие — ведь и другие
теоретические концепции не отрицают наличие у любой страны таких нацио¬
нальных особенностей в институтах, в литературе, искусстве, праве, политике,
экономике и повседневной жизни, которые длительное время сохраняют устой¬
47

Введение
чивость и влияют на ее историческое развитие. Не случайно в современном об¬
ществоведении и публицистике цивилизационная концепция часто сочетается,
иногда явно, порой имплицитно, с марксистской или модернизационной: циви¬
лизации уникальны и неизменны, но развиваются не в витальном смысле (рож¬
даются и умирают), а в социально-экономическом — от низшего к высшему,
в соответствии с определенными закономерностями34.
В мир-системной концепции единицей анализа является не отдельное госу¬
дарство или социум, а несколько обществ, образующих мир-систему (что сбли¬
жает мир-системную и цивилизационную концепции), и в основе идентификации
мир-систем лежит экономика (что свидетельствует о материалистическом пони¬
мании истории и сближает мир-системную концепцию с марксизмом). Мир-
система в докапиталистическую эру принимает форму мир-экономик или мир-
империй, а в эпоху капитализма, зародившегося в 1450—1650 гг., — форму ка¬
питалистической мир-системы, которая постепенно охватила собой весь мир.
Главная идея мир-системного подхода состоит в том, что невозможно понять
историю страны, если не рассматривать ее в связи с другими странами, входя¬
щими в ту или иную мир-систему3 .
Есть несколько версий мир-системного подхода. Наибольшим признанием
пользуется вариант, предложенный Иммануилом Валлерстайном (род. в 1930).
Согласно ему, в первобытных обществах существовали мини-системы, основан¬
ные на взаимообмене, в сложных аграрных обществах — мир-экономики, пред¬
ставлявшие собой системы обществ, объединенных тесными экономическими
связями, но не являвшиеся единым государством. Благодаря политическому объ¬
единению нескольких мир-экономик под эгидой одного государства, все они,
за исключением средневековой европейской, трансформировались в мир-
империи. Средневековая европейская мир-экономика превратилась в современ¬
ную капиталистическую мир-экономику (КМЭ). Она состоит из ядра (наиболее
Мир-системная концепция
Рис. В. 12. И. Валлерстайн
48

Мир-системная концепция
высокоразвитых стран Запада), которое путем неэквивалентного обмена эксплуа¬
тирует полупериферию (менее развитые страны) и периферию (самые отсталые
и бедные государства Азии, Африки и Латинской Америки). Страны, не вошедшие
ни в одну из трех групп, образуют соседние зоны, которые постепенно включа¬
лись в КМЭ и сначала превращались во внешнюю арену, а потом в периферию.
В настоящее время ядро образуют постиндустриальные общества, полупери¬
ферию — индустриальные общества, периферию — традиционные аграрные об¬
щества. Власть, богатство, влияние, высокие технологии сосредоточены в стра¬
нах ядра, которое путем неэквивалентного обмена дорогой и высокотехнологич¬
ной продукции на сырье и полуфабрикаты эксплуатируют остальной мир. Стра¬
ны периферии являются сырьевым придатком ядра. Страны полупериферии за¬
нимают промежуточную позицию. Они достаточно развиты индустриально, но
все или большинство технологий заимствуют у стран ядра. Они вывозят про¬
мышленные товары, но доля последних в общей сумме экспорта невелика. Они,
с одной стороны, эксплуатируют периферию, с другой — являются объектом экс¬
плуатации ядра. Им не хватает капиталов, власти и экономического могущества.
Страны периферии и полупериферии стремятся догнать передовые страны, кото¬
рые дают им модели и образцы для подражания. Между странами существует
острое соперничество: между входящими в ядро — за гегемонию, между состав¬
ляющими полупериферию — за вхождение в ядро, между составляющими пери¬
ферию — за вхождение в полупериферию.
Поскольку определяющая черта капитализма как экономической системы —
непрерывный процесс накопления капитала, то именно накопление капитала яв¬
ляется движущей силой развития КМЭ. Логика накопления неизбежно ведет
к экономической и территориальной экспансии, поэтому история КМЭ — это
история гегемоний государств, входящих в ядро, и периодов соперничества меж¬
ду ними. У каждой гегемонии есть фазы подъема, победы, пика и упадка. Вал-
лерстайн идентифицирует три гегемонии: голландскую (пик — 1625—1672 гг.),
британскую (пик — 1815—1873 гг.) и американскую (пик — 1945—1973 гг.).
Центральное место в периодах соперничества принадлежит мировым войнам:
Тридцати летней войне (1618—1648), войне с революционной и наполеоновской
Францией (1792—1815) и двум мировым войнам XX в. вместе с межвоенным
периодом. В результате мировых войн происходит передел мира и гегемония пе¬
реходит от одной державы к другой, которая выиграла соперничество, — от Ве¬
неции к Голландии, от нее к Британии и от последней к США. Таким образом,
неравномерное экономическое развитие ведущих капиталистических стран при¬
водит к смене лидера, или гегемона, который свое экономическое могущество
превращает в военно-политическое. Экономическое и политическое соперниче¬
ство идут рука об руку36.
Россия до XVIII в. являлась мир-империей, в период между правлениями Пет¬
ра 1 и Екатерины II интегрировалась в КМЭ и «дала классический пример полу¬
периферии — государства, причудливо сочетающего как черты ядра, так и пери¬
ферии» Черты «ядра» Валлерстайн видит прежде всего в ее мощной армии.
В отличие от азиатских империй, Россию, располагавшую большим военным по¬
тенциалом, можно было использовать в качестве решающего союзника во внут¬
49

Введение
риевропейских конфликтах, благодаря чему она превратилась в великую воен¬
ную державу и стала играть важную роль в международных делах. Однако в по¬
следней трети XVIII—первой половине XIX в. вследствие промышленной рево¬
люции потребности западных стран в русском сельскохозяйственном сырье со¬
кратились, условия обмена между ядром КМЭ и Россией ухудшились, степень
экономического отставания увеличилась и возникла реальная угроза сползания
страны на периферию. Великие реформы это на время предотвратили. Последо¬
вала попытка сделать Россию развитой капиталистической страной посредством
«бюрократически направляемой индустриализации». «Однако после 1873 года
произошло пугающее наложение циклического сжатия КМЭ на внутрироссий-
ский социальный кризис и нарастающее политическое брожение. <...> В России
недоставало экономических ресурсов, чтобы следовать курсом Бисмарка, поэто¬
му националистический консерватизм Победоносцева приобрел чисто реакцион¬
ную окраску. Это вело империю в тупик, чреватый крупным внешним поражени¬
ем и, вероятно, внутренним взрывом». Вследствие чего реформы Витте и Столы¬
пина не были доведены до конца.
После 1917 г., по Валлерстайну, ситуация принципиально не изменилась —
Россия оставалась полупериферией. «Катастрофа разрушила социально-
политическую систему Российской империи, но отнюдь не КМЭ, блоком которой
Россия продолжала оставаться на протяжении всего периода после 1917 года. Ни
определенная экономическая замкнутость СССР, ни военное противостояние
Западу, ни тем более идеологическая риторика коммунистов не дают оснований
считать, что в России была создана принципиально иная, особая историческая
система. <...> Ни стремление к имперскому экспансионизму, ни создание систе¬
мы перераспределения и социальных гарантий для довольно широких категорий
населения, ни национализация производства, ни тем более репрессивный режим
не выходят за рамки того, что имеется в пределах КМЭ». Мало что изменилось
и в конце 1980-х—начале 1990-х гг. Просто «всемирный кризис 1970—1980-х гг.
поставил под сомнение весь восходящий к Витте и Сталину курс на военно¬
бюрократическую модернизацию и выявил относительную слабость советского
аппарата управления». Валлерстайн признает, что Россия перешла к капитализ¬
му, основанному на рынке, но это, по его мнению, не столь важно, так как и при
советской власти капитализм существовал (с точки зрения ученого любая экс¬
плуатация в современном мире является капиталистической), а факт отсутствия
или наличия рынка в экономике отдельного общества, включенного в КМЭ, не
имеет значения37.
Институционализм
Суть институциональной и неоинституциональной концепций — виднейшие
представители Торстейн Б. Веблен (1857—1929), Рональд Коуз (1910—1993)
и Дуглас С. Норт (род. в 1920) — состоит в том, что в основе социальных сдвигов
лежат изменения общественных институтов, определяемые как «рамки, в пре¬
делах которых люди взаимодействуют друг с другом» (в дальнейшем, чтобы не
усложнять изложение, я буду называть их общим термином «институциона¬
50

Институционализм
лизм»). Институты — это разработанные людьми формальные (законы, консти¬
туции) и неформальные (договоры и добровольно принятые кодексы поведения)
ограничения, структурирующие их взаимодействие. Все вместе они образуют
побудительную структуру обществ и экономик. Их институциональное развитие
происходит под влиянием взаимодействия между институтами и организациями:
первые определяют «правила игры», а вторые являются «игроками». Новые
институты возникают тогда, когда новые общественные потребности и интересы
не могут быть удовлетворены в рамках существующей институциональной
системы38. Концепция подчеркивает инерционный характер эволюции инсти¬
тутов,, получивший название траекторией зависимости, или зависимости от
предшествующего маршрута развития, или эффекта исторической обусловлен¬
ности развития (path-dependence): старые институциональные рамки остаются
значимыми и препятствуют инновациям.
Крупные институциональные изменения происходят медленно, болезненно
и противоречиво, так как в прежней структуре существуют присущие им инсти¬
туциональные отношения, законы, обычаи и нормы, затрудняющие или исклюю-
чающие легкое и гибкое приспособление социума к изменившимся условиям.
Эти старые институты, препятствующие развитию, называются встроенными ог¬
раничителями. Экономические ограничители препятствуют адекватной реакции
на изменение экономических условий; например, средневековая цеховая система
в городах и общинные отношения в деревне мешают ремесленникам и крестья¬
нам реагировать на спрос. Социальные ограничители (например, сословная
система или крепостное право) затрудняют горизонтальную и вертикальную
мобильность, приводящую в соответствие реальный социально-экономический
статус индивидов и социальных групп с их формальным статусом. Политические
ограничители (например, отсутствие демократических прав и свобод, гендерная
и этническая дискриминация, юридические запреты на занятие гражданской
и военной службой) препятствуют легализации новых социальных и политических
групп, приобретению ими юридически и организационно закрепленного права
защиты собственных интересов и тем самым затрудняют, а иногда и исключают
Рис. В. 13. Т. Б. Веблен
Рис. В. 14. Р. Коуз
Рис. В. 15. Д. С. Норт
51

Введение
возможность легально заменить господствующий режим и его политический
курс. Ментальные ограничители мешают трансформации старой культуры и воз¬
никновению новых институтов; например, широко распространенные в массах
представления о божественном происхождении монархии могут препятствовать
демократизации общества. Представления о греховности работы в праздники,
ссуды под процент или стремления к прибыли могут блокировать развитие бур¬
жуазной трудовой этики, кредитных учреждений и предприятий капиталистиче¬
ского типа.
Преодоление ограничителей по общему правилу происходит в ходе реформ
«сверху». Общество, вступившее в эпоху преобразования институциональной
системы, становится социально нестабильным, так как попадает в зону риска.
Если мирный эволюционный путь проходит успешно, с его окончанием общест¬
во выходит из зоны риска. Если же нет, то тогда происходит революция, которая
насильственным путем разрушает встроенные ограничители, мешающие адапта¬
ции, и тем самым открывает дорогу утверждению новой институциональной сис¬
темы.
Объяснение того, как и почему происходят эволюционные изменения и по¬
чему даже революционные изменения никогда не являются «абсолютно револю¬
ционными», состоит «в укорененности неформальных ограничений в обществе.
Хотя формальные правила можно изменить за одну ночь путем принятия по¬
литических или юридических решений, неформальные ограничения, воплощен¬
ные в обычаях, традициях и кодексах поведения, гораздо менее восприимчивы
к сознательным человеческим усилиям. Эти культурные ограничения не только
связывают прошлое с настоящим и будущим, но и дают нам ключ к пониманию
пути исторического развития39. <...> Революционные институциональные из¬
менения, безусловно, приводят к новым системам формальных правил. Но
несмотря на полное изменение формальных правил, общества упорно сохраняют
старые элементы. Японская культура выжила в условиях американской окку¬
пации после Второй мировой войны; американское общество после революции
осталось во многом таким же, как и в колониальные времена; евреи, курды
и огромное множество других групп сохранились в течение многих веков вопре¬
ки бесконечным изменениям их формального статуса. Даже русская револю¬
ция— самая, возможно, полная из известных нам формальных трансформа¬
ций — не может быть понята до конца, если мы не разберемся в вопросе
выживания и упорного сохранения многих неформальных ограничений»40.
В.	A. May и И. В. Стародубровская применили институциональный подход
для объяснения происхождения Русской революции 1917 г.41 По их мнению, ре¬
волюция по своим основным характеристикам не имеет принципиальных отли¬
чий от европейских революций более раннего времени. Вследствие большого
значения экономического развития в происхождении революции она также явля¬
ется экономико-политическим, а не чисто политическим процессом. Бесперспек¬
тивно искать один универсальный фактор, объясняющий предреволюционный
кризис, — будь то экономический или политический. Во время революционных
ситуаций общество сталкивается с целым комплексом проблем, требующих кар¬
динальных изменений в механизмах его функционирования. «Причины, ход
52

Институционализм
и результаты революции 1917 года можно объяснить одновременным резким обо¬
стрением трех групп противоречий. Во-первых, это противоречия, типичные для
периода ранней индустриализации, они отражают сложности преобразований
в огромной крестьянской стране и диктуют необходимость того или иного, но дос¬
таточно радикального решения аграрного вопроса. Во-вторых, это противоречия
догоняющей индустриализации в глубоко отсталой стране, они требуют мобилиза¬
ции финансовых ресурсов для проведения быстрой модернизации, активного пере¬
распределения ресурсов из традиционных отраслей хозяйства в новые промыш¬
ленные сектора экономики. Наконец, в-третъш, это противоречия, связанные
с тем, что кризис ранней модернизации в России наложился на формирование
предпосылок кризиса зрелого индустриального общества. И этот фактор в стране,
достаточно далеко продвинувшейся по пути индустриализации, располагавшей
концентрированной и монополизированной промышленностью, тесно связанной
с государством, не мог не сказаться на формах предреволюционного кризиса»42.
Институциональную концепцию используют Н. П. Дроздова и С. Г. Кирди-
на43, но в постановочном ключе. По мнению Дроздовой, экономическая история
России может быть адекватно понята именно в контексте институционального
подхода. В соответствии с этим она анализирует институциональные основы эко¬
номического развития России как нерыночной экономической системы или как
экономики нерыночного типа. «Понятие эффективности функционирования сис¬
темы нельзя сводить только к рыночным критериям. Система функционирует
эффективно, если она достигает поставленных целей с минимальными затрата¬
ми». В многовековой истории России цели ее развития достигались «огромной
ролью государственной и коллективной форм по отношению практически
ко всем объектам прав собственности»44. Близкую точку зрения высказывает
С.	Г. Кирдина. Она предлагает рассматривать «устойчивые, исторически сло¬
жившиеся системы базовых институтов, регулирующих взаимосвязанное функ¬
ционирование основных общественных сфер — экономической, политической
и социокультурной» как «институциональные матрицы», которых, по ее мнению,
две: восточная (Россия, Египет, большинство стран Азии и Латинской Америки
и др.) и западная (большинство стран Западной Европы и США). Ядро восточной
составляют институты нерыночной экономики (распределительной или разда¬
точной), унитарно-централизованное устройство, приоритет коллективных, над-
рыночных ценностей, свободное духовное единение людей и общение в братстве
и любви (соборность), а также преобладание интересов общественных над лич¬
ными (коммунитарность); ядро западной институциональной матрицы — инсти¬
туты рынка, федерации, примат личности и наделение властью самого нижнего
звена институциональной иерархии (субсидиарность). «Процесс институцио¬
нальных изменений означает, по сути, процесс совершенствования институцио¬
нальных форм преимущественно в русле эволюции, задаваемой типом институ¬
циональной матрицы общества»45. Шведский исследователь С. Хедлунд исполь¬
зует неоинституциональный подход для объяснения причин неудачи реформ
в постсоветской России, объясняя «провал» влиянием невидимой руки институ¬
тов, сложившихся в советской и досоветской истории страны, которые не учиты¬
вает руководство страны46.
53

Введение
Популярная в настоящее время в отечественной и зарубежной историографии
культурная история, или историческая антропология, связана с институциональ¬
ной концепцией. В этом направлении культура, рассматриваемая как набор пра¬
вил (часто неформальных), стереотипов, норм, кодов, предписывающих человеку
конкретные социальные практики, управляет его поведением подобно инсти¬
тутам в обществе ши экономике. Культурная среда производит, говоря словами
Пьера Бурдьё, «систему прочных приобретенных предрасположенностей», ис¬
пользуемых индивидом как категории восприятия и оценивания или как орга¬
низационный принцип действия47.
Синергетическая концепция
Синергетическая концепция пытается объяснить закономерности развития
систем самой разной природы: физических, химических, биологических, соци¬
альных, технических - виднейшие представители Герман Хакен (род. в 1927),
Илья Пригожин (1917—2003)48. Синергетика предлагает смотреть на динамику
всех сложных открытых (незамкнутых) социальных систем как на процесс их
самоорганизации и саморазвития. В центре ее внимания два типа трансформа¬
ций, через которые проходит социум как социальная система: а) переход от по¬
рядка к хаосу (внутренняя тенденция (свойство) системы к энтропии, или разру¬
шению), в ходе которого разрушаются принятые на тот момент принципы
и формы его существования; б) переход от хаоса к порядку (внутренняя тенден¬
ция (свойство) системы к негэнтропии, или самоорганизации), в ходе которого
возникают новые принципы и формы его существования. Как утверждает отец
синергетики Пригожин, «порядок и хаос существуют одновременно». Поэтому
синонимом слова «синергетика» является теория хаоса. Однако в синергетике
речь идет о хаосе не в обыденном смысле как предельном беспорядке и путани¬
це, а о детерминированном хаосе, с акцентом на слове «детерминированный»,
или «предопределенный». Весь смысл этого понятия в том, что внутри процессов
с детерминированным хаосом присутствует свой порядок — как сказал бы Поло¬
ний из шекспировского «Гамлета»: «В этом безумии есть своя система».
Рис. В. 16. И. Пригожин	Рис. В. 17. Г. Хакен
54

Синергетическая концепция
Условием самоорганизации социальной системы выступает ее открытость,
а замкнутость способствует ее упадку и разрушению. Существуют две модели
поведения системы — эволюционная в периоды спокойного развития и бифурка¬
ционная, или модель хаоса, в моменты кризиса. Первая обеспечивает адаптацию
системы к существующим условиям среды. На этом этапе социальная система
сохраняет управляемость, устойчивость, равновесие и свою качественную иден¬
тичность; роль субъективного фактора второстепенна. Со временем внутрисис¬
темные связи ослабевают, противоречия и напряженность между отдельными
частями и уровнями системы нарастают, что ощущается членами социума как
назревание кризиса. Когда внутренний дисбаланс и разрегулированность дости¬
гают апогея, социум вступает в бифуркационную стадию развития и ведет себя
в соответствии с моделью хаоса непредсказуемо: система утрачивает управляе¬
мость, устойчивость, равновесие, качественную идентичность. В этот момент,
который может продолжаться, по человеческим меркам, достаточно долго, бу¬
дущее социума неопределенно, но появляется набор потенциальных путей выхо¬
да из кризиса, из которых социум стремится выбрать оптимальный. Если истори¬
ческие акторы находят свежие решения — новые, более сложные и совершенные
принципы и формы существования социума и смогут их реализовать, общество
перейдет к новому устойчивому состоянию и продолжит социальную жизнь
в новом качестве, если нет — перестает существовать как самостоятельная соци¬
альная единица. Это напоминает шахматную партию, когда после каждого хода
возникает множество вариантов дальнейшего развития игры. Найдет игрок удач¬
ное решение, он выигрывает, нет — проигрывает. В зону бифуркации попадают
отдельные люди, социальные группы или даже народ. Каждому, кто когда-либо
находился в критическом положении, требовавшем принципиального выбора,
принятия решения и духовно-практических усилий для выхода из кризиса, это
состояние пребывания в зонах бифуркации знакомо.
Выбор дорожной карты в точке бифуркации зависит от случайных факторов,
которые проявляются через деятельность конкретных социальных групп, а ино¬
гда и отдельных личностей, которые отражают групповые интересы главных ис¬
торических акторов. Естественно, поэтому и сценарий выбирается исходя из
групповых интересов, предпочтений и установок. Роль случайности при этом
может быть как конструктивной, так и деструктивной. Под ее влиянием система
может двинуться либо по пути укрепления своих структур, либо создавать новые,
либо начать сползать к состоянию распада и хаоса. В точке бифуркации роль
случайности резко возрастает; ничтожная на «входе», она может оказаться ги¬
гантской по своим последствиям на «выходе».
Важным направлением в синергетическом анализе социальной системы при¬
знается нахождение и интерпретация фаз ее самоорганизации — рождения, отно¬
сительно устойчивого существования и распада, поскольку на отдельных фазах
действуют различные законы структурных изменений. Чтобы обнаружить эти
фазы, предлагается две системы социальных показателей, характерных для каж¬
дой фазы.
В фазе сохранения старого социального порядка такими показателями явля¬
ются: ограничение внешних контактов и переход к замкнутому самодостаточно¬
55

Введение
му состоянию; усиление государственного и централизованного регулирования,
устранение влияния нелояльных режиму социальных групп, борьба с идейным
плюрализмом и инакомыслием; доминирование консервативных форм идеологии
и традиционных ценностей в культуре и морали, повышение в массовом созна¬
нии значения стабильности и социального порядка, ослабление социальной мо¬
бильности и оправдание сложившихся форм неравенства.
В фазе зарождения нового социального порядка показатели иные: усиление
межсистемного обмена; рост социальной неоднородности, экономической и по¬
литической дифференциации, появление новых социальных и профессиональных
групп и слоев; усиление политических движений; рост девиантного поведения
(преступности, наркомании, суицидов); развитие демократических и либераль¬
ных начал в политико-государственной сфере; актуализация новой системы со¬
циальных и моральных ценностей — инициативы, пренебрежения к авторитетам,
стремления к личностной самореализации, инакомыслие и т. д.
К числу базовых категорий социальной синергетики относятся следующие.
Открытость социальной системы — способность к взаимодействию с дру¬
гими социальными системами.
Нелинейность развития — наличие у открытой социальной системы множе¬
ства разнообразных, в том числе альтернативных, путей-возможностей эволюци¬
онных изменений.
Диссипация — способность открытой системы либо освобождаться от всех
лишних, чуждых, ненужных, или дисфункциональных, элементов, либо превра¬
щать их в полезные компоненты путем переструктурирования и трансформиро¬
вания. В результате избавления от вредных социальных «отходов» (сброса эн¬
тропии во внешнюю среду) система поддерживает свою внутреннюю упорядо¬
ченность и равновесие.
Диссипативные системы — системы, существующие за счет постоянного об¬
мена с внешней средой и другими социальными системами. Примером может
служить государство как социальная система. Логика процесса диссипации по¬
могает объяснить, зачем государству необходимы постоянно ведущаяся борьба
с внутренними врагами социального порядка — преступниками, сепаратистами
и т. п., а иногда и периодически развязываемые войны.
Бифуркация (от лат. bifurcus — раздвоенный) — пребывание системы на пере¬
путье, в точке ветвления различных вариантов вероятного будущего развития.
Возникающий вблизи точки бифуркации «хаос» не означает, что порядок исчеза¬
ет; «хаос» означает, что динамика процесса становится внутренне (а не в силу
внешних причин), непредсказуемой и соответственно будущее социальной систе¬
мы, находящейся в точке бифуркации, также непредсказуемо. Зоны бифуркации
существуют не только в социальных пространствах общественных систем, но
и в духовном (психологическом, нравственном, экзистенциальном) пространстве
внутреннего мира социального субъекта, будь то личность, социальная группа
или целый народ.
Аттрактор — новое устойчивое состояние социальной системы, выбор ко¬
торого определяется совокупностью случайных обстоятельств в точке бифурка¬
ции, заставляющих все элементы двигаться по разным, но сходящимся траекто¬
56

Синергетическая концепция
риям и в итоге оказываться в одной точке. Зона аттрактора напоминает воронку,
попавшие в нее капли воды вовлекаются в общее движение, скользят вниз раз¬
ными путями и в конце концов сходятся в горловине. Если это индивид, то, ока¬
завшись в водовороте событий, он теряет значительную долю своей способности
к свободному волеизъявлению, в результате чего большая часть последствий, как
ему кажется, свободно и независимо принятых им решений, не соответствует его
замыслам и целям.
Странный аттрактор — состояние неопределенности и непредсказуемости
будущего социальной системы.
Синергетический подход активно развивается в работах так называемых
клиодинамиков и клиометриков49, но он привлекает внимание и классических
историков50.
Рассмотрим конкретный пример синергетического анализа стачечного движе¬
ния в России в конце XIX—начале XX в. Решение задачи — построить матема¬
тическую модель— подразделяется на пять этапов: 1) системный анализ объекта
исследования, в ходе которого идентифицировались факторы, влиявшие на стач¬
ки; 2) выделение состояний, или фаз, характеризующихся различными комбина¬
циями факторных влияний; 3) построение полной сложной модели, оценка с ее
помощью относительного значения факторов стачечного движения и выделение
важнейших; 4) исключение из модели маловажных и дублирующих факторов и
построение по возможности простой математической модели с небольшим, ми¬
нимально возможным числом факторов, позволяющих предсказать, при каком их
сочетании и значении возникает непредвиденное, неустойчивое поведение и ха¬
ос; 5) проверка модели.
На первом этапе доказывается, что забастовочное движение, измеряемое чис¬
лом стачек и стачечников, являлось процессом, обладавшим внутренней динами¬
кой, способностью к саморазвитию и самоорганизации. Возникновение и проте¬
кание стачек объясняется сложным комплексом внешних и внутренних факторов.
Среди внешних факторов: экономическая конъюнктура; события политического
характера; изменение законодательства; агитационно-пропагандистская деятель¬
ность левых партий; контрагитация со стороны властей; деятельность зубатов-
ских организаций, стремившихся удержать рабочих от радикальных форм про¬
теста, и др. Среди внутренних факторов стачечного движения: социальные кон¬
фликты на предприятиях, производственный травматизм, активность партийных
агитаторов и рабочих активистов. Важную роль в динамике стачечного процесса
играли степень жесткости властей в подавлении рабочего протеста, качество,
проводимой ими контрагитации и состояние информационной среды, в которой
проходили социальные конфликты. Рабочее движение нередко принимало
взрывной характер, не адекватный видимым причинам конфликта и отражавший
эффект аккумулирования противоречий между конфликтующими сторонами.
На втором этапе анализа выделены фазы в стачечном движении: принятие
решения о стачке, объявление о начале выступления, ответные действия властей,
реакция на них рабочих, переговоры властей с рабочими в поисках компромисса,
в зависимости от которых продолжительность, характер и результаты стачек
могли изменяться.
57

Введение
На третьем этапе решения исследовательской задачи предлагается математи¬
ческая модель (в виде системы из трех нелинейных дифференциальных уравне¬
ний) волн стачечной динамики и проводится ее анализ: выясняется с помощью
виртуального моделирования, при каких условиях процессы самоорганизации
в рабочей среде могут приводить к хаосу — к взрывному характеру конфликтов,
к нелинейным эффектам в их развитии в силу действия внутренних факторов.
В частности, выявляются условия, в которых динамика стачек могла иметь неус¬
тойчивый, хаотический характер, когда малые (возможно, случайные) воздейст¬
вия и информационные сигналы приводили к резким изменениям забастовочной
активности.
Что нового дало это сложное квалифицированное исследование, которое, во¬
обще говоря, человек с чисто историческим образованием провести не сможет?
Авторы отвечают: «Во-первых, можно получить типологию динамических си¬
туаций в развитии процесса; во-вторых, можно определить те области значений
параметров изучаемой системы, в которых реализуется тот или иной тип дина¬
мики. При этом особый интерес представляют те области, в которых процесс яв¬
ляется неустойчивым, то есть реакции системы на внешние возмущения стано¬
вятся резко непропорциональными. Выявление такого режима в динамике изу¬
чаемого процесса существенно расширяет контекст понимания природы резких
изменений в его развитии. Анализ предложенной нами модели стачечного дви¬
жения показал наличие трех типов динамики, каждому из которых соответствует
свой аттрактор (свое устойчивое состояние. — Б. М), к которому сходятся реше¬
ния системы дифференциальных уравнений независимо от начальных условий
(то есть начальных значений численности стачечников, уровней агитационной
деятельности левых партий и рабочих организаций, а также контрагитации вла¬
стей). Эти три типа сводятся к устойчивой точке (фокусу), предельному циклу
и странному аттрактору. Подчеркнем, что тип динамики определяется соотноше¬
нием управляющих коэффициентов модели, которых в нашей системе диффе¬
ренциальных уравнений — четыре. Эти коэффициенты (параметры модели) ха¬
рактеризуют свойства информационного поля стачечного движения: скорость
роста стачечной волны при отсутствии давления властей (совокупное воздейст¬
вие негативных факторов жизни рабочих, подталкивающих их к протесту); силу
“сдерживающих” факторов (потенциальную или реальную угрозу со стороны
властей) в отсутствии агитации; эффективность агитации и ее возрастание в ре¬
зультате взаимодействия агитаторов. Определены те области значений парамет¬
ров модели, в которых поведение модели имеет устойчивый или неустойчивый
(хаотический) характёр — в зависимости от свойств информационной среды,
в которой развиваются стачечные волны»51.
Честно скажу: нелегко понять, что дает историографии применение синерге¬
тического подхода в целях построения математической модели стачечного дви¬
жения и любого другого явления, хотя ответ принадлежит пионеру его примене¬
ния в исторических исследованиях Л. И. Бородкину (не думаю, что в России есть
более компетентный человек в данном вопросе). Создается впечатление, что на
уровне конкретно-исторических исследований использование синергетики дос¬
тупно немногим: математики слабо знают исторический материал, а историки —
58

Синергетическая концепция
математические методы. Применение нового подхода в исторических исследова¬
ниях весьма затруднено вследствие исключительно высокой сложности социаль¬
ных систем и наличия большого числа факторов, определяющих ее динамику,
ввиду отсутствия необходимой статистической информации и сложной методики
анализа; наконец, затратно в смысле времени и энергии и не всегда дает ясные
и понятные ответы. Нельзя, конечно, исключить, что при этом открываются но¬
вые горизонты в плане развития методологии и методики исторических исследо¬
ваний и формируются предпосылки для становления истории как эксперимен¬
тальной науки у тех, кто в такую перспективу верит.
Синергетический подход, отводящий решающую роль случайностям в бифур¬
кационные моменты, является теоретической базой для построения альтернатив¬
ных моделей исторического развития по схеме «что было бы, если бы произошли
те или иные события, те или другие случайности»52. Подобные альтернативные
истории сначала сочинялись литераторами, но затем привлекли внимание исто¬
риков53. Ю. М. Лотман (1922—1993) первым начал использовать понятия синер¬
гетики54, полагая, что синтез семиотики и синергетики дает методологическую
основу для изучения альтернативности истории. Он первым ввел в проблемное
поле отечественной историографии синергетические термины «флуктуация»
и «бифуркация», рассматривая их в качестве синонимов случайности и альтерна¬
тивности. Исторический смысл понятия «флуктуация», по Лотману, в следую¬
щем: в момент, когда историческое, социальное, психологическое напряжение
достигает той высокой точки накала, когда для человека резко сдвигается его
картина мира, человек может изменить стереотипы, как бы перескочить на дру¬
гую орбиту поведения, непредсказуемую для него в «нормальных» условиях55.
Лотман полагает: настоящее содержит в себе потенциально все возможные пути
развития событий. Однако будущее имеет свои, хотя и размытые границы: из
него исключается то, что в пределах данной системы заведомо произойти не мо¬
жет. Выбор альтернативы не определяется ни законами причинности, ни вероят¬
ностью; он реализуется как случайность56. Доминирующим элементом новой
системы, который возникает в точке бифуркации и определяет будущее движе¬
ние, может стать любой элемент старой системы или даже элемент из другой
системы, случайно втянутый в водоворот событий. Одно и то же событие может
послужить условием альтернативности для одного ряда событий и одновременно
условием неизбежности для другого. В качестве иллюстрации Ю. М. Лотман
приводит следующий пример. Творчество Пушкина оказало воздействие на пре¬
вращение художественного произведения в товар («не продается вдохновенье, но
можно рукопись продать»). Решающую роль здесь сыграл «Евгений Онегин».
Однако, если бы Пушкин не написал свой роман в стихах или даже если бы
Пушкин вообще не родился на свет, процесс этот все равно неизбежно произо¬
шел бы. Но если посмотреть на другую историческую связь и предположить, что
Пушкин был бы вырван из литературы в свой самый ранний период, то вся цепь
событий, ведущих к Гоголю, Достоевскому, Толстому, Блоку и к укреплению той
роли русской литературы, которую она играла в гражданских судьбах русской
интеллигенции и, следовательно, вообще в судьбах России, оказалась бы совсем
не той, какая нам известна57.
59

Введение
Примеров контрфактических построений много. А. Тойнби рассмотрел сцена¬
рий развития всемирной истории, если бы Александр Македонский погиб в юно¬
сти или дожил до глубокой старости и успел бы покорить весь цивилизованный
мир, не исключая и далекий Китай58. Группа южноамериканских историков рас¬
смотрела альтернативные варианты самых разных исторических событий почти
за 3000 лет — от библейской истории до эпохи холодной войны. Для каждой
точки бифуркации она предлагает свой анализ вероятных последствий изменения
хода событий и пробует выстроить картину нового мира59. Н. Я. Эйдельман пер¬
вым из российских историков предложил контрфактическую модель реализации
исторической альтернативы «Невозможный 1826 год» — гипотетическое развитие
событий при победе восстания Черниговского полка60.
С. А. Экштут рассмотрел те случайные происшествия в истории России, которые
значительно повлияли на общественное сознание и на поступки главных участни¬
ков событий, связанных с движением декабристов. Он построил контрфактический
сценарий развития событий в случае победы декабристов: если декабристы побеж¬
дают, они учреждают временное правительство, правление которого приводит
к смуте, а затем к военной диктатуре61. Его предсказание развивают В. А. и А. Н. Не-
хамкины и В. С. Поликарпов: Пестель сыграл бы роль Робеспьера, построив прооб¬
раз тоталитарного государства. В результате Россия пережила бы эпоху террора,
затем эволюционировала от диктатуры к демократическому режиму и стала бы вы¬
сокоразвитой страной уже в конце XIX столетия62. С. В. Мироненко пришел к вы¬
воду, что восстание декабристов не являлось фатальным, как принято считать63.
В. Ю. Захаров доказывает возможность установления конституционного строя
в конце XVIII—первой четверти XIX в.64
Масштабную попытку построения альтернативной истории России предпри¬
няли И. В. Карацуба, И. В. Курукин и Н. П. Соколов. Они рассмотрели
24 ключевых, с их точки зрения, события из русской истории с 862 по 1997 г. —
24 точки бифуркации, когда ход истории мог измениться65.
Наконец, приведу последний пример спекулятивного контрфактического мо¬
делирования, посредством которого А. Г. Вишневский оценивает значение Рус¬
ской революции 1917 г.: «В Гражданской войне, где сторонники обеих правд со¬
шлись с оружием в руках, не могло быть победителей. Внешний факт победы
красных над белыми ничего не решал — когда воодушевленные победой крас¬
ные остались наедине со своей правдой, у них в руках оказалась лишь ее дешевая
оболочка. Но победи в Гражданской войне белые, с ними произошло бы то же
самое. Военная победа одной из сторон не могла изменить соотношения глубин¬
ных общественных3сил, которые одни только и определяют ход истории. <...>
Окажись у власти в России открытые защитники прошлого и противники пере¬
мен, они быстро расправились бы с носителями слишком революционных идей
в политике, экономике или культуре (в основном с теми же, с кем и расправились
большевики сталинского разлива), а затем начали бы “леветь”, втягиваясь в столь
необходимую России модернизацию и, в конце концов, пришли бы, — двигаясь
с другой стороны, — к тому же консервативно-модернизационному компромис¬
су. Внешний рисунок российской истории XX века был бы иным, но лишь в де¬
талях. При всей невероятности масштабов долговременного “красного террора”,
60

Синергетическая концепция
нельзя поручиться, что “белый террор” был бы более умеренным. Предреволю¬
ционный раскол общества был очень глубоким, белым победителям пришлось
бы опираться на те же социальные слои, на которые опирались и красные, а па¬
раноики были не только у большевиков. Глубинные же экономические и соци¬
альные перемены оказались бы, скорее всего, очень сходными с теми, что и име¬
ли место на самом деле. Россия могла продвинуться по пути модернизации не¬
много больше или немного меньше. Зная условия старта в начале столетия, при
самом большом разгуле фантазии, трудно представить себе Россию конца XX века
опередившей США или Западную Европу по уровню развития промышленности,
науки или либеральных институтов. Возможно, было лишь сокращение разрыва,
оно и произошло»66.
Целесообразность построения контрфактических сценариев исторического
развития оценивается также альтернативно. По мнению А. В. Бочарова, контр¬
фактические построения в истории имеют смысл при наличии «зрелости усло¬
вий» для альтернативных событий, в число которых не входят физические и фи¬
зиологические явления67.
В. Н. Шевелев, рассмотрев несколько альтернативных сценариев тысячелет¬
ней истории России, пришел к выводу, что альтернативный сценарий в реальной
истории невозможен — что бы ни случилось, история возвратится в свою пе¬
чальную для России колею: «Почти любое “разветвление” российской истории
рано или поздно вновь сливается с реальным ходом событий. Почему? Видимо,
существует некое закономерное русло, которое “притягивает” к себе любое “от¬
клонение” после развилки. Отклоняясь на время от заданного “русла”, россий¬
ская история неизбежно сворачивала в прежнюю “историческую колею”. Аль¬
тернативная историческая судьба России логически не выстраивается. На рос¬
сийской почве постоянно самовоспроизводилась система авторитаризма, в осно¬
ве которой — “патерналистская матрица”, полувоенное устройство социума
и государственной власти, мобилизационная модель развития. При этом, увы,
ценности свободы и человеческого достоинства всегда оставались на втором пла¬
не»68. Как видим, в лучших марксистских традициях железные законы истории
ведут человечество строго определенной дорогой: понимающий идет сам, непо¬
нимающего и нежелающего железные законы тащат. Впечатлительному человеку
после этих слов, может быть, захочется наложить на себя руки. Однако пусть он
сравнит государственный произвол при Петре I и Владимире Путине, и ему ста¬
нет легче. Большинство историков на построение контрфактических сценариев
смотрит, мягко говоря, скептически или негативно.
Однако и при глубоком скепсисе нельзя отрицать: синергетический подход
имеет концептуальное значение для историографии: он обогащает ее методоло¬
гию рядом конструктивных идей, о которых всегда следует помнить при изуче¬
нии социальных явлений и процессов:
1)	социальное развитие социальных систем происходит циклически (от по¬
рядка к хаосу и наоборот), является прерывным, неопределенным, необратимым,
непредсказуемым, многовариантным в каждой точке своей траектории;
2)	множество неконтролируемых факторов и непрогнозируемых случайностей
могут увести социум из состояния порядка в состояние хаоса;
61

Введение
3)	действие случайных факторов проявляется в деятельности конкретных соци¬
альных акторов, которые приобретают решающее значение в точке бифуркации;
4)	разрушение старого и установление нового социального порядка происхо¬
дит в соответствии с внутренне присущими социуму механизмами самооргани¬
зации и саморазвития, опираясь на внутренний потенциал и источники развития;
5)	причинно-следственные отношения в социальной системе существуют, но
они имеют вероятностную природу, т. е. каждый фактор может вызвать не одно,
а несколько следствий, если вмешаются другие факторы;
6)	социальная система живет и функционирует в окружении других систем,
поэтому включена в глобальные процессы, влияние которых может быть опреде¬
ляющим;
7)	открытость системы способствует ее развитию, а закрытость — консерва¬
ции и в конечном итоге невозвратному разрушению.
Постмодернистский подход заимствовал из разных источников множество
идей, которые достаточно органично объединяются в принципиально новую
систему взглядов на общество и на то, как его нужно изучать — виднейшие
представители Пьер Бурдьё (1930—2002), Жак Деррида (1930—2004), Жан Франсуа
Лиотар (1924—1998), Мишель Фуко (1926—1984).
Постмодернизм связывают с «лингвистическим поворотом» — тенденцией
рассматривать исторические факты и представления о них (репрезентации)
с точки зрения стереотипов языка и мышления (лингвистических «протоколов»),
которые в них отразились. Поскольку мир дан нам только в языке и благодаря
языку, предполагается, что наши представления о мире («репрезентации»),
какими бы «реалистичными» или «научными» они нам ни казались, не отражают
ничего, кроме специфического способа конструирования социального (дискур¬
сивных практик)69. Базисные идеи постмодернизма можно сформулировать
следующим образом.
Все то, что называется «европейской традицией», прежде всего позитивист¬
ское научное знание и рационалистически обоснованные ценности буржуазной
культурной традиции, отрицается.
Постмодернизм
Рис. В. 18.
П. Бурдьё
Рис. В. 19.
Ж. Деррида
Рис. В.20.
Ж.-Ф. Лиотар
Рис. В.21.
М. Фуко
62

Интегральный подход
Девальвация таких понятий, как эволюция, развитие, эмансипация, рост,
просвещение и т. д., и отказ от веры в абсолютные ценности, в прогресс и истину.
Фундаментальное сомнение в методологической ценности научных понятий
и статистических серий, так как одни и те же понятия в разное время имеют
разный смысл и наполняются различным содержанием. Цифры — не прозрачное
окно в прошлое; они являются концептуальными категориями и поэтому
включают или исключают информацию в зависимости от представлений их
составителей, от требований заказчиков и общественного мнения.
Недоверие к абсолютным или универсальным нормам и всеобъемлющим
теоретическим системам, недоверие к любой теории и любой объяснительной
системе; плюрализм мнений в том смысле, что все точки зрения имеют равное
право на существование.
Вера в то, что в мире правят не законы, а воля и представления; мир, в том
числе современное западное общество, рассматривается как хаос — в бук¬
вальном (беспорядок, неразбериха), а не в синергетическом смысле (детермини¬
рованный хаос как предпосылка возникновения нового порядка); мир отличается
фрагментарностью, неопределенностью и плюрализмом, лишен целостности,
причинно-следственных связей и ценностных ориентиров.
Любая попытка сконструировать модель мира — бессмысленна: невозможно
и бесполезно пытаться устанавливать какой-либо иерархический порядок или
какие-либо системы приоритетов в социальной жизни общества, которое нахо¬
дится в состоянии хаоса.
Сознание каждого индивида социально, классово, идеологически обусловлено.
История — текст, а не объективная реальность, существующая вне и неза¬
висимо от нас; реальность имеет языковое происхождение — то, что воспри¬
нимается как «реальность», на самом деле социально и лингвистически скон¬
струированный феномен, результат наследуемой нами языковой системы; отсюда
пристальное внимание к знаку, символу, а не к предмету.
Наши представления о мире не отражают и не соотносятся с реальностью, ко¬
торая существует за границами языка; репрезентации соотносятся только с дру¬
гими языковыми выражениями.
Наиболее адекватное постижение действительности доступно не естест¬
венным и точным наукам или традиционной философии, опирающейся на
систематически формализованный понятийный аппарат логики с ее строгими
законами взаимоотношения посылок и следствий, а интуитивному поэтическому
мышлению с его ассоциативностью, образностью, метафоричностью и мгно¬
венными откровениями70.
Использование постмодернизма в историографии началось во Франции,
получило широкое распространение в 1980-е гг. (в первую очередь в США),
в отечественной историографии — двумя десятилетиями позже, правда, не столь
широко, как на Западе. Некоторые базисные понятия постмодернизма в исто¬
риографии можно определить следующим образом.
«Дискурс» как специфический способ конструирования социального;
например, определить дискурс сословия — значит объяснить, что имеют в виду
люди — крестьяне, дворяне, мещане, духовенство и т. п., когда употребляют
63

Введение
термин «сословие», на что намекают, какой скрытый смысл вкладывают в слово,
к чему призывают, какие ассоциации вызывает слово у слушающего и произ¬
носящего.
«Повседнев» как культурное бессознательное в самом широком диапазоне
социо-культурных практик.
«Идеология» как любая система взглядов (бытовых, семейных, религиозных,
политических и прочих, явных и неявных), регулирующих сферу повседнева.
«Воображаемое сообщество» — такие социальные категории, как сословие,
класс, нация и им подобные, существуют не в реальности, а лишь в сознании, это
виртуальные категории, но они предопределяют мышление и поведение людей.
В исторической методологии постмодернисты рекомендуют по возможности
избегать количественных данных; не использовать методологию современных
социальных наук; интерпретировать изучаемые явления в понятиях и нормах,
свойственных людям изучаемого времени; уделять главное внимание обыденным
ритуалам, рутине, манере общения, идентификации, — словом, символизму
повседневной жизни; не объяснять, а стремиться понять изучаемые явления или
описывать отдельные эпизоды и события.
Подобный подход имеет очевидные минусы — фрагментарность, неясность,
неопределенность получаемых результатов, невозможность получить общую
картину. Однако нельзя закрывать глаза и на позитивные идеи в постмодернист¬
ском подходе к изучению истории:
—	прошлое не является зафиксированной в источниках объективной
реальностью, которая должна быть бесстрастно описана историками;
—	прошлое создается самими историками и приобретает смысл только тогда,
когда получает отражение в научных трудах историков;
—	источники не являются только хранителями документальной информации
(«окна в прошлое»), они должны восприниматься как тексты, созданные в опре¬
деленных системах значений и притом редко однозначных и бесспорных;
—	историкам следует более ясно говорить о принципах описания, которые
они используют при анализе прошлого, и концептуальных основах и иерархии
приоритетов, на которых основан этот анализ71.
Под влиянием «лингвистического поворота» историки переориентировались
на культурную историю с акцентом на антропологическое изучение симво¬
лических систем, литературоведческий анализ, историю искусств и достигли на
этой ниве существенных успехов. Важным направлением в культурной истории
является интеллектуальная история, включающая: 1) историю интеллектуальной
жизни; 2) историю ментальностей, т. е. коллективных «автоматизмов» мысли
и поведения; 3) историю ценностных ориентаций, или этику человеческих
желаний и стремлений .
Интегральный подход
Кроме перечисленных существует ряд методологических концепций, так ска¬
зать, среднего уровня, например: географический детерминизм, отводящий ве¬
дущую роль климату и другим географическим условиям существования социума;
64

Интегральный подход
демографический детерминизм, усматривающий в плотности населения домини¬
рующий фактор общественного развития; концепция зависимости, или концеп¬
ция зависимого развития, согласно которой бедность, экономическая отсталость
и политическая нестабильность стран, отстающих от передовых, является ре¬
зультатом их интеграции в мировую экономику, которая позволяет развитым
странам оказывать на них систематическое давление, эксплуатировать и перена¬
правлять их ресурсы и капитал в свой адрес; концепция «военной революции»,
согласно которой ведущее место в трансформации обществ принадлежит воен¬
ным технологиям, прогресс которых ведет к тотальной трансформации жизни
общества73. Эти и некоторые другие концепции тоже принимаются во внимание
в исследовании.
Подавляющее большинство историков рассматривает теорию или концепцию
и вытекающие из них гипотезы «как злостное посягательство на автономию ис¬
тории как научной дисциплины»74, как способ подгонки исторических фактов
под заранее заданную схему. И это соответствует пафосу историографии — ус¬
тановить, «как собственно все происходило». Лишь незначительное меньшинст¬
во сознательно и открыто придерживается какой-нибудь теоретической ориента¬
ции или хотя бы признает значение концепции как стимула или отправной точки
научного поиска. Исследовательская стратегия у таких историков часто — ана¬
литическо-экспериментальная. Ей следую и я. В соответствии с ней перечислен¬
ные и не попавшие в список концепции не являются для меня бесспорными
и универсальными. Наряду с плюсами каждая из них имеет минусы, решая одни
проблемы, создает новые75. Мой исследовательский опыт показывает: в любой
современной концепции есть рациональное зерно, каждая по-своему помогает
понимать прошлое, каждая помогает найти в изучаемом объекте что-то новое
и интересное; при аккуратном их использовании они могут быть взаимодопол¬
няемыми. Все их, на мой взгляд, целесообразно рассматривать не как истины или
аксиомы, а принимать в качестве специфических подходов, задающих программу
и гипотезы исследования. Каждая концепция помещает изучаемый объект в спе¬
цифическую систему координат и дает определенный угол зрения, под которым
изучается фактический материал. При таком прагматическом взгляде на концеп¬
ции не нужно доказывать или оспаривать их правоту. Все их надо принимать
и использовать в исследовании для выдвижения гипотез, которые затем, в ходе
эксперимента, должны проверяться. И пусть полученные результаты покажут,
какая концепция или какие концепции оказались более, какие менее плодотвор¬
ными или совсем бесполезными для решения конкретной задачи. Но наш экспе¬
римент мысленный. Как в классических мысленных экспериментах в физике или
математике, он разыгрывается в нашем воображении, но, подобно реальному
эксперименту, гипотеза проверяется на конкретных исторических фактах. Каж¬
дая концепция дает только повестку исследования и помогает выдвинуть гипоте¬
зу, которую необходимо проверить на «фактах» (как бы ни понимать, что такое
факт), а отнюдь не подгонять их под нее. И таких концепций может быть не¬
сколько. Подобный подход, объединяющий те или иные методологические кон¬
цепции, которые доказали свою корректность и полезность в изучении опреде¬
ленных явлений, процессов и проблем, в некий комплекс концепций, пригодных
65

Введение
для анализа, можно назвать интегральным. На первый взгляд, он кажется эклек¬
тическим. Однако в интегральном подходе нет формального, механического
и беспринципного сочетания разнородных, несовместимых, противоречивых
концепций. Объединяются такие, которые взаимодополняемы, или комплемен¬
тарны76. Как в зданиях, построенных в 1830—1890-е гг. в стиле эклектики, кото¬
рый использовал элементы предшествующих архитектурных стилей. Хотя архи¬
тектурной эклектике и присущи все черты европейской архитектуры XV—XVIII вв.,
в ней есть и свои собственные свойства и оригинальность. Формы и стили здания
привязаны к его функции, поэтому они «многостильны»: постройки одного пе¬
риода базируются на разных стилевых школах в зависимости от назначения зда¬
ний (храмы, общественные здания, фабрики, частные дома) и от средств заказчи¬
ка, определявших богатство декора. Видеть проблему с разных точек зрения, под
разными ракурсами, «изнутри» и «снаружи», совмещать свидетельства инсайдера
(наблюдателя изнутри) и аутсайдера (наблюдателя извне) — такой подход, нахо¬
дящийся в русле «прагматического поворота» в историографии, может дать ин¬
тересные результаты.
Основание для соединения или интеграции методологических подходов ви¬
дится в том, во-первых, что практически все концепции содержат идеи других
концепций в той же степени, как и эклектика в архитектуре содержит стили пре¬
дыдущих эпох; во-вторых, методология не предопределяет результатов конкрет¬
ного исследования, если оно проводится корректно, с соблюдением принципов
научного анализа. Например, марксистские идеи линейного прогресса, поступа¬
тельного движения, системности и многоуровневости общества, большой роли
экономического фактора, социальной борьбы и идеологии присутствуют в нео-
модернизационной, мир-системной и институциональной концепциях, что,
кстати говоря, является одной из причин их популярности в современном рос¬
сийском обществознании. Синергетика заимствовала у марксизма идеи противо¬
речивости социального развития, борьбы трансформирующихся друг в друга
противоположностей, революционного (скачкообразного) перехода количества
в качество. Постмодернизм использует марксистские идеи о кризисности капита¬
лизма как способа жизни, о влиянии социального статуса и мировоззрения чело¬
века на восприятие им действительности. Идея о существовании у людей мен¬
тальной решетки, которая ограничивала и искажала их вйдение, — это в сущно¬
сти старая марксистская идея о социальной или идеологической обусловленности
сознания, подновленная постмодернистами в духе «лингвистического поворота».
Мир-системный подход пользуется марксистской идеей о центре и периферии
и «законом» неравномерности развития при капитализме; концепцию И. Ваплер-
стайна вообще часто называют неомарксистской77. Идея цикличности общест¬
венного развития является общей для всех концепций, исключая постмодернизм,
как и глобальный полицентризм, вытеснивший европоцентристскую картину ми¬
ра. Восприятие мира как хаоса свойственно синергетике и постмодернизму, ко¬
торый вообще заимствовал идеи практически у всех других концепций. Отцы
мир-системного и постмодернистского подходов, например Ф. Бродель и И. Вал-
лерстайн, М. Фуко, Ж. Деррида и Ж.-Ф. Лиотар, испытали влияние марксизма;
а Фуко в молодости являлся убежденным марксистом и несколько лет состоял
66

Интегральный подход
в коммунистической партии. Не случайно современные исследователи легко со¬
единяют марксизм с мир-системной и цивилизационной концепциями, модерни-
зационную с институциональной. Между прочим, и постмодернисты считают
сочетание самых разных способов и методик в конкретном исследовании одним
из основных векторов развития общественной мысли. Складывающаяся новая
неоклассическая модель исторического исследования также отличается прагма¬
тическим и интегральным характером — она, если можно так сказать, поликон-
цептуальна (по аналогии с полидисциплинарным подходом, интегрирующим
концепции и подходы нескольких наук78).
В настоящее время в западной историографии сосуществуют различные на¬
правления, наиболее важные среди них: история локальных цивилизаций, исто¬
рия повседневности, микроистория, региональная и локальная история, компара¬
тивная история, «транснациональная», или глобальная, история, «новая» соци¬
альная история, психоистория, устная история79, культурная история, история
понятий, просопография80. Многие западные историки-русисты, но, вероятно не
большинство, придерживаются важнейших принципов, приемов наблюдения
и интерпретации данных, постулируемых постмодернизмом и культурной антро¬
пологией. Именно они попытались «изменить общие очертания исторического
нарратива о Российской империи путем подчеркивания роли репрезентаций, сте¬
реотипов, местных культур и искусственно изобретенных традиций в организа¬
ции политического ландшафта и управления империей»81. Большинство как за¬
рубежных, так и отечественных историков, с точки зрения эпистемологических
принципов, принадлежат к практическим реалистам. Они используют разные
методики и подходы, в том числе идеи постмодернистов в их умеренном вариан¬
те, не принимая крайностей, вроде того что прошлое создается самими истори¬
ками, а социальные явления суть только тексты. Они придерживаются компро¬
мисса: язык порождает, но и отражает социальную реальность; язык содержит
в себе социальный мир, но может быть также использован для его описания
и объяснения; социальные явления обретают значение в жизни людей через дис¬
курс, но они реально существуют, ограничивая или способствуя действиям от¬
дельных людей и социальных групп. Большинство зарубежных, как и российских
историков, не утратили веру в то, что значение, объяснение, смысл социальных
явлений, так же как относительная и вечно изменяющаяся историческая исти¬
на,— не пустые звуки для исследователя82. Один из самых популярных в на¬
стоящее время социальных исследователей П. Бурдьё утверждает: «Теоретиче¬
ские принципы моей концепции в двух словах можно определить как конструк¬
тивистский структурализм или структуралистский конструктивизм, не иденти¬
фицируя их, однако, со структурализмом Ф. де Соссюра или К. Леви-Строса и их
последователей. Структурализм, как я его понимаю, признает существование
в самой социальной системе (а не только в символических системах, языке, ми¬
фах и т. д.) объективных структур, не зависящих от сознания и воли субъектов,
и способных стимулировать или сдерживать их действия и стремления. Конст¬
руктивизм, как я считаю — это утверждение социогенеза, в котором участвуют,
с одной стороны, модели восприятия, мышления, поведения, составляющие то,
что я называю габитусом (настроение, образ мыслей. — Б. М), а с другой сторо-
67

Введение
ны — социальные структуры, в частности те, которые я называю полями и груп¬
пами, включая так называемые социальные классы»83.
Если иметь в виду содержательные результаты работы современных западных
русистов, то не может не радовать тот факт, что авторы отходят от клише, рас¬
сматривавших Россию, а затем и СССР как империю зла, обреченную на кризис,
как страну уникальной неевропейской культуры. Эти взгляды гармонируют
с новыми течениями в российской историографии, также предлагающими смот¬
реть на Россию как на нормальную европейскую страну, в которой действовали
аналогичные тенденции и закономерности. Старая идея, что каждое поколение
пишет свою историю, находит новое подтверждение84.
Но, кажется, грядут новые времена, и в работах западных исследователей
Россия может вновь стать «империей зла».
В последние 15 лет складывается новый подход, который некоторые мето¬
дологи называют неоклассической моделью исторического исследования. По
мнению Л. П. Репиной, новая модель опирается на концепции исторического
развития, группирующиеся вокруг разных теорий «прагматического поворота»,
прямо ориентирована на синтез социальной и культурной истории, макро-
и микроанализа, объяснения и понимания и включает механизмы индиивидуаль-
ного выбора. «Эти “теории практики” выводят на первый план действия исто¬
рических акторов в их локальных ситуациях, в контексте тех социальных
структур, которые одновременно и создают возможности для действий, и огра¬
ничивают их»85. А. В. Лубский достаточно четко определяет новую мето¬
дологию: «Когнитивная стратегия неоклассической модели состоит в эмпири¬
ческой реконструкции исторических событий в их уникальной неповторимости
и установлении исторических закономерностей в форме теоретического знания.
Неоклассики признают методологический плюрализм в историческом познании,
но рассматривают его как необходимое условие разработки наиболее адек¬
ватного варианта исторической теории. Отказываясь от принципа “нейтраль¬
ности” субъекта исторического исследования по отношению к его предмету, они
отводят субъективности эвристическую роль в первую очередь при выборе
исходных методологических оснований исторического исследования, что,
в конечном счете, обнаруживается и в контекстном содержании научной исти¬
ны»86. Однако аналогичной ясности относительно правильной методологии
в умах практикующих историков и историков-методологов пока нет87.
Современный интеллектуальный тренд выводит за грань научности стремле¬
ние реконструировать ход истории в соответствии с единственно научным клас¬
сическим принципом исторического исследования — рассказать, как это было.
Вместо него предлагается конструктивистский подход к прошлому, настоящему
и будущему. Согласно последнему знания не содержатся непосредственно
в «объективной действительности» и не извлекаются из нее «в ходе движения от
относительной к абсолютной истине», как постулирует диалектический материа¬
лизм, а конструируются познающим субъектом в виде различных моделей. Кон¬
структивист стоит на позиции плюрализма или множественности истины; с его
точки зрения корректно говорить не об истинности или ложности модели, а об ее
соответствии или несоответствии той или иной научной картине мира .
68

Примечания
Примечания
1	История СССР / Л. В. Черепнин (ред.). Т. 1.
М., 1956. С. 6—7.
2	Маркс К. К критике политической экономии //
Маркс К., Энгельс Ф. Соч.: в 50 т. 2-е изд. М., 1954—
1981. Т. 13. С. 6—7. Хотя в других работах К. Маркс
высказывал и иные взгляды.
I	Переписка К. Маркса и Ф. Энгельса с рус¬
скими политическими деятелями. М., 1947. С. 179.
4	Семенов Ю. И. Философия истории : Общая
теория, основные проблемы, идеи и концепции от
древности до наших дней. М., 2003. С. 125—150,
425—508.
5	Семенов Ю. И. Философия истории ... С. 131.
См. также: Дудник С. И. Маркс против СССР:
Критические интерпретации советского историчес¬
кого опыта в неомарксизме. СПб., 2013. По мнению
автора, понимание проблем современного мира,
необходимость предвидения его изменений требуют
обращения к творческому, критическому марксизму,
к марксизму, накопившему значительный методо¬
логический опыт исследования социальных процес¬
сов, а не к марксизму как к догме и канонизирован¬
ной идеологии.
6	История СССР. Т. 1. С. 10.
7	История СССР: Россия в XIX веке / М. В. Неч-
кина (ред.). 3-е изд. М., 1955. С. 357,360,362,365,367.
8	Там же. С. 42.
9	История СССР с древнейших времен до наших
дней : в 2 сер. и 12 т. Первая серия / Б. А. Рыбаков
(гл. ред.). М., 1966. Т.6.С. 11.
10	Там же. С. 12—13, 15. Превращение форма¬
ционной концепции развития Европы в общую схему
общечеловеческого развития на совести российских
последователей Маркса, стремившихся вписать Рос¬
сию в европейскую историю: Бокарев Ю. П. Проб¬
лемы сравнительно-исторических исследований //
Историко-экономический альманах / Д. Н. Платонов
(сост., ред.). М., 2004. Вып. 1. С. 2—13.
II	Ленин В. И. ПСС. Т. 14. С. 984—985.
12	В 1917—1991 гг. в марксистской парадигме
написаны тысячи книг и статей о революции 1917 г.
К классическим можно отнести: Бурджалов Э. Н.\
1) Вторая русская революция : Восстание в Петро¬
граде. М., 1967; 2) Вторая русская революция:
Москва; Фронт; Периферия. М., 1971 ; Минц И. И.
История Великого Октября : в 3 т. 2-е изд. М.,
1977—1979. В них присутствует весь набор марк¬
систско-ленинских клише о революции.
13	Дюркгейм Э. О разделении общественного
труда; Метод социологии. М., 1991. С. 71—128.
14	Концепция модернизации рассмотрена во мно¬
гих работах: Тихонова Я. Е. и др. Эволюция кон¬
цепции модернизации во второй половине XX века //
Социология: методология, методы, математическое
моделирование. М., 2007. № 25. С. 22—47. Одно из
последних обобщений взглядов и литературы по
проблемам модернизации: Побережников И. В.
Переход от традиционного к индустриальному об¬
ществу: теоретико-методологические проблемы модер¬
низации. М., 2006. На эту книгу я и опирался в ха¬
рактеристике концепции. Критику концепции см.:
Семенов Ю. И. Философия истории ... С. 198—204,
213—214,255,487,489.
15	От аграрного общества к государству всеоб¬
щего благоденствия : Модернизация Западной Ев¬
ропы с XV в. до 1980-х гг. / Г. А. Дидерикс и др. ;
Т. Л. Моисеенко-Доорн (ред.). М., 1998. С. 9—12.
16	Там же. С. 8—13, 25—26; Steams Р. N. Mod¬
ernization // Encyclopedia of European Social History
from 1350 to 2000 : in 6 vols. / P. N. Steams (ed.). New
York etc. : Charles Scribner’s Sons, 2001. Vol. 2. P. 3—
12.
17	Браславский P. Г. Цивилизационная теорети¬
ческая перспектива в социологии // Социс. 2013. № 2.
С. 15—24 ; Ионов И. Н. Цивилизационное сознание
и историческое знание : Проблемы взаимодействия.
М., 2007. С. 3—5 ; Шемякин Я. Г. Проблема цивили¬
зации в советской научной литературе 60—80-х гг. //
ИСССР. 1991. № 5. С. 86—103.
18	Шаповалов В. Ф. Россия как цивилизация //
История России: Теоретические проблемы. Вып. 1 .
Российская цивилизация : Опыт исторического и меж¬
дисциплинарного изучения. М., 2002. С. 135.
19	Время мира : альманах. Вып. 2 : Структуры
истории / Н. С. Розов (ред.). Новосибирск, 2001 ;
Гумилев Л. В. Этногенез и биосфера Земли. 2-е изд.
Л., 1989 ; Данилевский Н. Я. Россия и Европа : Взгляд
на культурные и политические отношения Славян¬
ского мира к Германо-Романскому. 4-е изд. М., 1991 ;
Ерасов Б. С. Цивилизации: Универсалии и само¬
бытность. М., 2002; Ионов И Я: 1) Парадоксы
российской цивилизации:	(По следам одной
научной дискуссии) // Общественные науки и сов¬
ременность. 1999. № 5 ; 2) Цивилизационное соз¬
нание... ; Ионов И. Я, Хачатурян В. М. Теория
цивилизаций от античности до конца XIX века.
СПб., 2002; Рашковский Е. Б. Смыслы в истории :
Исследования по истории веры, познания, культуры.
М., 2008 ; Рашковский Е. Б., Хорос В. Г. Мировые
цивилизации и современность (к методологии ана¬
лиза) // Восток— Запад— Россия. М., 2002. С. 36—
66 ; Россия как цивилизация : Устойчивое и измен¬
чивое / И. Г. Яковенко (ред.). М., 2007 ; Семеннико-
ва Л. И Концепт цивилизации в современной исто¬
риографической ситуации в России // История Рос¬
сии : Теоретические проблемы. Вып. 1. С. 28—45 ;
Современные теории цивилизаций : реф. сб. / М. М. На-
ринский (ред.). М., 1995 ; Сравнительное изучение
цивилизаций : хрестоматия / сост., автор вступ. ст.
и ред. Б. С. Ерасов. М., 2001 ; Теоретические
проблемы. Вып. 1 : Российская цивилизация: Опыт
исторического и междисциплинарного изучения /
А. С. Сенявский (ред.). М., 2002; Тойнби А.:
1) Постижение истории. М., 1961 ; 2) Цивилизация
69

Введение
перед судом истории. М, 1996; Шпенглер О. Закат
Европы : очерки морфологии мировой истории. Т. 1 :
Гештальт и действительность. М., 1991 ; Штомпка
П. Социология социальных изменений. М., 1996.
С. 186-201 ; Toynbee A. A Study of History. London
etc., 1934—1961. Vol. 1—12.
20	Семенов Ю. И. Философия истории ... С. 91,
158—160,176—179.
21	Гумилев Л. Н. Pro et contra: антология. СПб.,
2012. В книге собраны статьи, рецензии и раз¬
вернутые высказывания исследователей о Л. Н. Гу¬
милеве и его концепции.
22	Данилевский Н. Я. Россия и Европа... С. 91.
23	Ито Ш. Схема для сравнительного иссле¬
дования цивилизаций // Время мира. Вып. 2. С. 345—
354.
24	Семенникова Л. И. Концепт цивилизации ...
С. 28—45 ; Ионов И. Н:. 1) Российская цивилизация
и ее парадоксы // История России : Теоретические
проблемы. Вып. 1. С. 139—150; 2) Парадоксы
российской цивилизации... С. 115—116. Обстоя¬
тельную и глубокую характеристику евразийской
концепции от истоков до Л. Н. Гумилева см.:
Бокарев Ю. П. Проблемы сравнительно-историчес¬
ких исследований. С. 14—29.
25	Побережников И. В. Россия в мировом ис¬
торическом процессе: три теоретические проекции //
Смена парадигм: Современная русистика: источ¬
ники, исследования, историография / Б. Н. Миронов
(ред.). СПб., 2007. С. 61.
26	Там же. С. 61 ; Шемякин Я. Г.: 1) Отличи¬
тельные особенности «пограничных» цивилизаций
(Латинская Америка и Россия в сравнительно-исто¬
рическом освещении) // Общественные науки и сов¬
ременность. 2000. № 3. С. 96—114 ; 2) Европа и Ла¬
тинская Америка: Взаимодействие цивилизаций
в контексте всемирной истории. М., 2001. С. 192—
344. См. также: Липкин А. И. «Духовное» и «полити¬
ческое» «ядра» «локальной цивилизации» и их столк¬
новение в истории России: научные доклады Лабора¬
тории сравнительного анализа развития постсоциалис¬
тических обществ. М., 2012.
27	См., например: Ерасов Б. С Цивилизации ...;
Ионов И. Н. Российская цивилизация и истоки ее
кризиса: IX—начало XX в. М., 1994; Могильниц-
кий Б. Г. К методологии цивилизационных исследо¬
ваний : Американская и российская цивилизации:
сравнительный анализ? Томск, 1998 ; Рашковский Е. Б.
Смыслы в истории ... ; Рашковский Е. Б, Хорос В. Г.
Мировые цивилизации и современность ; Россия как
цивилизация ...
28	Шемякина О. Д. Цивилизационный подход
к истории России как факт историографии и метод
познания : автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 2011.
URL: http://www.hist.msu.ru/Science/Disser/Shemiaki-
napdf
29	Там же.
30	Сквозное присутствие в российской истории
преемственных проблем, ситуаций, процессов, идей
и образов, составляющих единый каркас русской
культуры, зафиксировано многими исследователями,
далекими от цивилизационной парадигмы, так же
как раскол, свойственные ей дуальность, неста¬
бильность, несбалансированность. См., например:
Кондаков И. В. Введение в историю русской куль¬
туры. М., 1997. С. 28, 528.
31	Побережников И. В:. 1) Канадский и сибир¬
ский фронтир: общее и особенное (XVI—начало
XX в.) // Уральский исторический вестник. 2009. № 2
(23). С. 25—30; 2) Урал в контексте евразийской
цивилизации: становление образа //Там же. № 4 (25).
С. 23—31 ; 3) Модели модернизации в контексте
макроисторических подходов //Там же. 2010. № 3
(28). С. 47—56.
32	См., например: Расков Д Е. Экономические
институты старообрядчества. М., 2012. Впрочем,
недавно высказана точка зрения о принципиально
важной роли старообрядцев в российской истории
Нового и Новейшего времени: Пыжиков А. В. Грани
русского раскола : Заметки о нашей истории от XVII
века до 1917 года. М., 2013.
33	См., например: Американская цивилизация
как исторический феномен : Восприятие США в аме¬
риканской, западноевропейской и русской общест¬
венной мысли / Н. Н. Болховитинов (ред.). М., 2001.
34	Бунина Е. В. Вопрос о соотношении «фор¬
мационного» и «цивилизационного» подходов в сов¬
ременной историографии // Традиции русской исто¬
рической мысли: материалы науч. семинара / А. Е. Шикло
(ред.). М„ 2005. С. 36-^5.
35	Семенов Ю. И. Философия истории... С. 212—
221,228—229, 232—233.
36	Валлерстайн И.: 1) Социальное изменение
вечно? Ничто никогда не изменяется? // Социс. 1997.
№ 1. С. 8—21 ; 2) Конец знакомого мира: Социо¬
логия XXI века. М., 2004. С. 257—268 ; 3) Миро-
системный анализ : введение. М., 2006; Глобальные
и региональные проблемы в работах Иммануила
Валлерстайна: реф. сб. / А. И. Фурсов (сост.). М.,
1998; Wallerstein /. The Modem World-System: in
3 vols. New York : Academic Press, 1974—1989.
37	Валлерстайн И. Россия и капиталистическая
мир-экономика // Свободная мысль. 1996. № 5.
С. 30—40. Высказано мнение, что в XX в. Россия
являлась периферией, что «‘^гретьемирскость” Рос¬
сии — центральный элемент ее существования и раз¬
вития в XX в.»: Шанин Т. Умом Россию понимать
надо: Тезис о трехъединстве России // Куда идет
Россия?..: Кризис институциональных систем: век,
десятилетие, год / Т. И. Заславская (ред.). М., 1999.
С. 10 ; Феретти М. Безмолвие памяти // Неприкос¬
новенный запас. М., 2005. № 6. С. 5—13. См. самый
обстоятельный опыт использования «миросистем-
ного анализа» для объяснения исторического разви¬
тия Руси-России: Кагарлицкий Б. Ю., Сергеев В. И.
История России : миросистемный анализ. М., 2013.
38	Норт Д. Институты, институциональные изме¬
нения и функционирование экономики. М., 1997. С. 19.
70

Примечания
39	Там же. С. 21.
40	Там же. С. 21, 57.
41	Стародубровская И. В., May В. А. Великие
революции: От Кромвеля до Путина. М., 2001.
С. 27—50, 65—68, 417-456.
42	Там же. С. 100.
43	Дроздова Н. П.: 1) Неоинституциональная
концепция экономической истории России: поста¬
новка вопроса // Экономическая теория на пороге
XXI века-2 / Ю. М. Осипов и др. (ред.). М, 1998.
С. 652—707 ; 2) Анализ социально-экономических
взглядов и политики Екатерины II: неоинститу-
циональный подход // Российская и западноевропей¬
ская экономическая мысль: опыт Санкт-Петербурга.
СПб., 2006. С. 232—240.
44	Дроздова Н. П. Неоинституциональная кон¬
цепция ... С. 693,696.
45	Кирдина С. Г.: 1) Институциональные мат¬
рицы и развитие России. М., 2000. С. 17, 24, 28—29,
130; 2) История земельных отношений в России
в свете теории институциональных матриц // Исто¬
рико-экономические исследования. 2004. № 1/2.
С. 32—60. См. также: Бессонова О. Э., Кирдина С. Г.,
О Саливан Р. Рыночный эксперимент в раздаточной
экономике России. Новосибирск, 1996. С. 129—136,
173—175.
46	Hedlund S.: 1) Invisible Hands, Russian Experi¬
ence, and Social Science : Approaches to Understanding
Systemic Failure. New York: Cambridge University
Press, 2011 ; 2) Systemic Failure. New York: Cam¬
bridge University Press, 2011.
47	Репина Л. 17. : 1) «Новая историческая наука»
и социальная история. 2-е изд. М, 2009 ; 2) Исто¬
рическая наука на рубеже XX—XXI вв.: Социаль¬
ные теории и историографическая практика. М.,
2011; Репина Л. П., Зверева В. В., Парамонова М. Ю.
История исторического знания. 3-е изд. М, 2008.
48	См.: Николис Г., Пригожий И. Познание
сложного : введение. М., 1990 ; Пригожий И., Стен-
герсИ. Порядок из хаоса: Новый диалог человека
с природой. М., 1986; Василькова В. В. Порядок
и хаос в развитии социальных систем : Синергетика
и теория социальной самоорганизации. СПб., 1999;
Курдюмов С. П. Законы эволюции и самооргани¬
зации в сложных системах. М., 1990 ; Синергетичес¬
кая философия истории / В. П. Бранский, С. Д. По¬
жарский (ред.). СПб., 2009.
49	Клиодинамики ищут математические законы
в мировом историческом развитии; клиометрики
строят математические модели конкретных эконо¬
мических явлений из российской истории, см.: Исто¬
рия и синергетика: Математическое моделирование
социальной динамики / С. Ю. Малков, А. В. Ко-
ротаев (ред.). М., 2005 ; История и синергетика:
Методология исследования / С. Ю. Малков, А. В. Ко-
ротаев (ред.). 2-е изд. М., 2009.
50	Укажу некоторые важные работы по истори¬
ческой синергетике: Андреев А. Ю., Бородкин Л. И.
Нелинейная модель стачечного движения: анализ
эффектов самоорганизации // Круг идей: электрон¬
ные ресурсы исторической информатики. М.; Бар¬
наул, 2003. С. 434—490 ; Андреев А. Ю. и др. Методы
синергетики в изучении динамики курсов акций на
Петербургской бирже в 1900-х гг. // Круг идей:
историческая информатика в информационном об¬
ществе / Л. И. Бородкин и др. (ред.). М., 2001.
С. 68—ПО ; Андреев А. Ю. и др. Синергетика в со¬
циальных науках: пути развития, опасности и на¬
дежды // Круг идей: макро- и микроподходы в исто¬
рической информатике. Минск, 1998 ; Бородкин Л. И. \
1) «Порядок из хаоса»: концепции синергетики
в методологии исторических исследований // Новая
и новейшая история. 2003. № 2. С. 98—118 ; 2) Си¬
нергетика и история: моделирование исторических
процессов // История и Математика: Анализ и мо¬
делирование социально-исторических процессов /
А. В. Коротаев, С. Ю. Малков, Л. Е. Гринин (ред.).
М., 2007. С. 8—48; Евстигнеева Л., Евстегнеев Р.
Тайна догоняющего развития // ВЭ. 2013. № 1. С. 81—
96; Ипполитов Г. М. К вопросу о синергетическом
подходе в исторических и историографических ис¬
следованиях // Изв. Самарского науч. центра РАН.
2010. Т. 12, № 2. С. 207—216; Ковалев С. И. Аль¬
тернативная история — экономическое мышление
в исторической науке // Историко-экономические ис¬
следования. 2005. Т. 6, № 1—3 ; Мазур Л. И. Методы
исторического исследования. Екатеринбург, 2010.
С. 424—430 ; Назаретян А. П. Знает ли история сос¬
лагательное наклонение?: (Мегаисторический взгляд
на альтернативные модели) // Философские науки.
2005. № 2. С. 7—18; Нехамкин В. А. Контрфак¬
тические исследования в историческом познании:
генезис, методология. М., 2006; Сапронов М. В.
Концепции самоорганизации в обществознании:
мода или насущная необходимость? : (Размышления
о будущем исторической науки) // Общественные
науки и современность. 2001. № 1. С. 148—161.
С 2000 г. издаются сборники статей в серии «Си¬
нергетическая парадигма»; последний, 7-й вышел
в 2011 г. Предпоследний, 6-й сборник был посвящен
социальной синергетике: Синергетическая парадиг¬
ма: социальная синергетика / В. В. Василькова (ред.).
М., 2009.
51	Андреев А. Ю., Бородкин Л. И. Нелинейная
модель стачечного движения ...
52	Бестужев-Лада И. В. Ретроальтернативис-
тика в философии истории // ВФ. 1997. № 8. С. 112—
122.
53	Бочаров А. В.: 1) Проблема альтернативности
исторического развития: историографические и ме¬
тодологические аспекты: дис. ... канд. ист. наук,
Томск, 2002. §1.7: Идея альтернативности истори¬
ческого развития (обзор и анализ контрфактических
построений, сделанных в историографии в 1992—
2001 гг.); 2) Возможности и ограничения контрфак¬
тической истории // Историко-экономические иссле¬
дования. 2008. Т. 9, № 3. С. 5—30 ; Нехамкин В. А.
Контрфактическое моделирование исторического
71

Введение
развития в отечественном гуманитарном познании
XVII—XX вв. // История мысли: Русская мысли¬
тельная традиция. 2009. № 5. С. 93—112 ; 2) Контр¬
фактические исторические исследования // Истори¬
ческая психология и социология истории. 2011. Т. 4,
№1.С. 102—120.
54	Лотман Ю. М. Клио на распутье // Наше
наследие. 1988.
55	Лотман Ю. М. Изъявление Господне или
азартная игра? // Ю. М. Лотман и тартуско-москов¬
ская семиотическая школа. М, 1994. С. 357—358.
56	Лотман Ю. М.\ 1) Культура и взрыв. М,
1992. С. 27—28 ; 2) Изъявление Господне ...
57	Лотман Ю. М. Культура и взрыв. С. 97.
58	Тойнби А. Если бы Александр не умер
тогда... // Знание — сила. 1979. № 2.
59	А что, если бы?..: Альтернативная история /
Р. Коули (сост). М.; СПб., 2002.
60	Эйдельман Н. Апостол Сергей: Повесть о
Сергее Муравьеве-Апостоле. 2-е изд. М., 1980.
61	Экштут С. А.: 1) «Раздробим монумент
Аракчееву»: Опыт контрфактического моделиро¬
вания исторического прошлого // ВФ. 1996. № 10;
2) На службе российскому левиафану. М., 1998.
С. 245—269.
62	Нехамкин В. А., Нехамкин А. Н. Если бы
победили декабристы... // Вестник РАН. 2006. № 9.
С. 805—812; Поликарпов В. С. Если бы...:
исторические гипотезы. Ростов н/Д: Феникс, 1996.
61 Мироненко С. В. 14 декабря 1825 года:
Восстания могло не быть // ОИ. 2002. № 3. С. 57—66.
64	Захаров В. Ю. Конституционализм как ва¬
риант модернизации российского абсолютизма
в конце XVIII—первой четверти XIX в. // РИ. 2011.
№6. С. 31—51.
65	Карацуба И. В., Курукин И. В., Соколов Н. П.
Выбирая свою историю : «Развилки» на пути России:
от Рюриковичей до олигархов. М., 2005. Книга
вызвала оживленную дискуссию среди профессио¬
налов: Новая книга об альтернативах российской
истории // ОИ. 2006. № 5. С 137—144 ; № 6. С. 192—
204 ; 2007. №3. С. 139—172.
66	Вишневский А. Г. Серп и рубль. М., 1998. С. 477.
67	Бочаров А. В. Историографические и методо¬
логические аспекты использования понятия «случай¬
ность» в изучении исторических альтернатив //
Исторические науки. Томск, 2006. С. 120—121. URL:
http://www.lib.tsu.ni/mminfo/0OOO631O5/297/image/297
_11 l.pdf (дата обращения: 17.11.2013).
68	Шевелев В. Н. Все могло быть иначе:
Альтернативы в истории России. Ростов н/Д, 2009.
URL: http://lib.nis.ec/b/244193/read#r251 (дата обра¬
щения: 26.10.2013).
69	Кукарцева М. А. Лингвистический поворот
в историописании: эволюция, сущность и основные
принципы // ВФ. 2006. № 4. С. 44—55. Интересным
примером такого исследования является: Cracraft J.
The Petrine Revolution in Russian Culture. Cambridge :
The Belknap Press of Harvard University Press, 2004.
Автор рассматривает петровскую культурную ре¬
форму в широком смысле слова, прежде всего как
реформу языка.
70	См. возражения против тезиса «метафори¬
ческого наративизма», в соответствии с которым
познавательно-интерпретативная деятельность исто¬
рика тождественная художественному творчеству,
а исторический текст является художественным
произведением: Тюменцев Ю. А. «Метафорический
нарратив» о роли языка при формировании исто¬
рических интерпретаций // Методологические и ис¬
ториографические вопросы исторической науки.
Томск, 2003. С. 56—62.
71	Бутенко И. А. Ненавязчивый шарм постмо¬
дерна // Журнал социологии и социальной антро¬
пологии. 2001. Т. 4, № 2. С. 68—78; Жук С. И.
Заметки о современной американской историо¬
графии // ВИ. 1995. № 10. С. 162—167 ; Ильин И. И
Постмодернизм : словарь терминов. М., 2001; Кока Ю.
Современные тенденции и актуальные проблемы
исторической науки в мире // Новая и новейшая
история. 2003. № 3. С. 17—20; Руднев В. Энцик¬
лопедический словарь культуры XX века: ключевые
понятия и тексты. М., 2001 ; Смит С. Постмо¬
дернизм и социальная история на Западе: проблемы
и перспективы // ВИ. 1997. № 8. С. 154—161 ;
Соколов А. Б. Постмодернизм и историческое знание //
Проблемы исторического познания / К. В. Хвостова
(ред). М., 2009. С. 163—177 ; Тарное Р. Постмо¬
дернистское мышление // Тарное Р. История
западного мышления : (Страсти западного ума). М.,
1995 ; Тош Дж. Стремление к истине : Как овладеть
мастерством историка. М., 2000. С. 170—184 ; Novick
Р. That Noble Dream : The «Objectivity Question» and
the American Historical Profession. Cambridge et al.:
Cambridge University Press, 1990.
72	Репина Л. H, Зверева В. В., Парамонова М. Ю.
История исторического знания. С. 268—275. В Моск¬
ве действует Центр интеллектуальной истории Ин¬
ститута всеобщей истории РАН (http://www.igh.ru/
sectors/department-of-theoretical-research/centre-for-in-
tel 1 ectual-history/) и Российское общество интеллек¬
туальной истории (http://roii.ru/).
73	Мак-Нил У. В погоне за мощью : Технология,
вооруженная сила и общество в XI—XX веках. М.,
2008 ; Тилли Ч. Принуждение, капитал и европейские
государства, 1990—1992 гг. М., 2009 ; Даймонд Дж.
Ружья, микробы и сталь: Судьбы человеческих
обществ. М., 2010. С. 358—444 ; Roberts М. Essays in
Swedish History. Minneapolis: University of Minnesota
Press, 1967; Parker G. The Military Revolution: Military
Innovation and the Rise of the West, 1500—1800. Cam¬
bridge, Eng. ; New York: Cambridge University Press,
1988; Black J. A. Military Revolution?: Military
Change and European Society, 1550—1800. London:
Macmillian, 1991. Аналитический обзор литературы
см.: Пенской В. В. Военная революция в Европе
XVI—XVII веков и ее последствия // Новая и но¬
вейшая история. 2005. № 2. С. 194—206.
72

Примечания
74	Тош Дж. Стремление к истине ... С. 185.
75	Краткий сравнительный анализ эвристи¬
ческой ценности различных теоретических концеп¬
ций см.: Бокарев Ю. П. Проблемы сравнительно-
исторических исследований. С. 7—33 ; Крадин Н. Н.
Теории исторического процесса и проблема их
синтеза // Социальные трансформации в российской
истории: доклады междунар. науч. конф. Ека¬
теринбург, 2—3 июля 2004 г. Екатеринбург; М.,
2004. С. 518—530 ; Побережников И. В. : 1) Россия в
контексте макротеорий исторической динамики //
Там же. С. 558—571 ; 2) Теоретические парадигмы
в изучении истории // Мульти медиа журнал / Проект
Ахей. 27.04.2004. URL: http://mmj.ru/history_theory.
html?&article=l 17&cHash=0bde2ede87 (дата обраще¬
ния: 08.10.2013). Попытку изложения ключевых
событий российской истории с древнейших времен
до современности с точки зрения религиозной,
марксистской, либеральной и цивилизационной см.:
История России с позиций разных идеологий : учеб,
пособие / Б. В. Личман (ред.). Ростов н/Д, 2007.
Обстоятельное рассмотрение различных парадигм
см.: Теория и методология истории: учеб, для
вузов / В. В. Алексеев, Н. Н. Крадин, А. В. Коро-
таев, Л. Е. Гринин (ред.). Волгоград, 2014.
76	Например, известный американский антропо¬
лог Джеймс Скот полагает, что «теория идентич¬
ности и теория классов — комплементарны»:
Интервью с проф. Дж. Скотом // Социологический
журнал. 2005. № 2. С. 127.
77	Дроздова Н. П. Концепции экономического
развития: сравнительный анализ марксистской и не-
оинституциональной исследовательских программ //
Российская и европейская экономическая мысль:
опыт Санкт-Петербурга, 2007—2009 / И. И. Елисеева
(ред). СПб., 2010. С. 7—35.
78	Савельева И. М., Полетаев А. В. История
и социальные науки. М., 2005. С. 1—29.
79	См., например: Хоффман А. Достоверность
и надежность в устной истории // Биографический
метод : история, методология и практика / Е. Ю. Ме-
щеркина, В. В. Семенова (ред). М., 1994. С. 42—50 ;
McMillan J. F. Social History, «New Cultural History»
and the Rediscovery of Politics : Some Recent Work on
Modem France // Journal of Modem History. 1994. Vol.
66, December. P. 755—772.
80	Бёрк П.:	1) Историческая антропология
и новая культурная история // НЛО. 2005. № 75-6.
С. 64—91 ; 2) «Перформативный поворот» в сов¬
ременной историографии // Одиссей : Человек в ис¬
тории. 2008. С. 337—354; Историческая наука
сегодня / Л. П. Репина (ред). 2-е изд. М., 2011 ;
Миронов Б. Н. Пришел ли постмодернизм в Рос¬
сию? :	Заметки об антологии «Американская
русистика» // ОИ. 2003. № 3. С. 135—146; Репина Л. И
Историческая наука на рубеже XX—XXI вв....;
Савицкий С. А. «Перформативный поворот» в исто¬
риографии — другие версии (комментарий к статье
Питера Б€рка) // Одиссей . Человек в истории. 2008 ;
Script/Oralia: взаимодействие устной и письменной
традиций в Средние века и раннее Новое время. М.,
2008. С. 355—366; Фукс-Хайнритц В. Биографи¬
ческий метод // Биографический метод ... С. 11—41 ;
Элиас Н. О процессе цивилизации: социогенети-
ческие и психогенетические исследования: в 2 т.
М.; СПб., 2001 ; Brooke С. Moscow: A Cultural His¬
tory. New York: Oxford University Press, 2006; Ap-
puhn K. Microhistory // Encyclopedia of European So¬
cial History ... Vol. 1. P. 105—112 ; Burke P. The An-
nales Paradigm // Ibid. P. 41—48 ; Eley G. Generations
of Social History // Ibid. P. 3—30 ; Forth С. E. Cultural
History and New Cultural History // Ibid. P. 83—104;
Flanagan M. P. Cliometrics and Quantification // Ibid.
P. 71—82; Kaelble H. Comparative European Social
History // Ibid. P. 113—124 ; Palmer B. D. Marxism and
Radical History // Ibid. P. 49—60 ; Smith B. G. Gender
Theory // Ibid. P. 95—104 ; Tilly L. A. Interdisciplinary
Contacts and Influences // Ibid. P. 61—70. Исполь¬
зуемая методология также разнообразна: К новому
пониманию человека в истории: очерки развития
современной западной исторической мысли / Б. Г. Мо¬
гил ьницкий (ред). Томск, 1994; Кимелев Ю. А.
Методология социальных наук (современные дискус¬
сии) : аналитический обзор. М., 2011.
81	Engelstein L. New Thinking about the Old Em¬
pire : Post-Soviet Reflections // Russian Review. Stan¬
ford, 2001. Vol. 60, nr 3. P. 493. См. также: Рибер A.
Изучение истории России в США // ИЗ. 2000. № 3
(121). С. 65—105.
82	Например, Бокарев полагает, что в случае
интеграции теории и истории в рамках единой науки
государство получит мощный инструмент для
реформирования и регулирования экономической
деятельности: Бокарев Ю. П. Экономическая исто¬
рия и экономическая теория (научный доклад). М.,
2007. С. 51—54.
83	БурдьЪ П. Социальное пространство и симво¬
лическая власть//THESIS. 1993. Вып. 2. С. 137.
w Бордюгов Г. А. Вместо заключения : Каждое
поколение пишет свою историю // Исторические
исследования в России: тенденции последних лет /
Г. А. Бордюгов (ред).М., 1996. С. 427—436.
85	Репина Л. П. Новые исследовательские
стратегии в российской и мировой историографии.
М., 2008. С. 10—11.
86	Лубский А. В. Альтернативные модели
исторического исследования: концептуальная интер¬
претация : социально-философское исследование:
дис. ... д-ра филос. наук. Ростов н/Д, 2005. С. 354—
358.
87	Белик А. А. Культурная (социальная) антро¬
пология : учеб, пособие. М., 2009; Историческая
наука сегодня ; История и антропология : междис¬
циплинарные исследования на рубеже XX—XXI
веков / М. Кром и др. (ред). СПб., 2006 ; Кром М. М.\
1)	Историческая антропология. 2-е изд. СПб., 2004;
2)	История России в антропологической перспек¬
тиве: история ментальностей, историческая антро-
73

Введение
пологая, микроистория, история повседневности.
URL: http://achronicle.narod.ru/krom.html (дата обра¬
щения: 27.06.2014); Междисциплинарные подходы
к изучению прошлого: до и после «постмодерна» /
Л. П. Репина (ред.). М., 2005; Репина Л. Я: 1)
«Новая историческая наука» и социальная история;
2) Историческая наука на рубеже XX—XXI вв.... ;
Репина Л. Я, Зверева В. В., Парамонова М. Ю. Исто¬
рия исторического знания // Теории и методы исто¬
рической науки: шаг в XXI век: материалы меж-
дунар. науч. конф. / Л. П. Репина (ред.). М., 2008;
Феллер В. Введение в историческую антропологию :
Опыт решения логической проблемы философии
истории. М., 2005.
Термин «конструктивизм» вошел в активное
употребление в конце 70-х гг. XX в. для обозначения
теоретических и методологических установок в гу¬
манитарных науках, подчеркивающих роль социаль¬
ных ценностей и познавательных мотивов в пост¬
роении «картины мира» данной культуры: Петрен¬
ко В. Я. Конструктивизм как новая парадигма
в науках о человеке // ВФ. 2011. № 6. С. 76—78. См.
также: Летов О. В. Проблема научной объектив¬
ности: от позитивизма к постмодернизму. М., 2011 ;
Маркова Л. А.: 1) В социологических исследованиях
науки понятие истины под сомнением // Мышление
ученого вчера и сегодня / Л. А. Маркова (ред.). М.,
2012. С. 27—50; 2) Смысл — альтернатива истине? //
Там же. С. 70—80.
)

ГЛАВА 1
КОЛОНИЗАЦИЯ И ЕЕ ПОСЛЕДСТВИЯ

Эх, тройка! птица тройка, кто тебя выдумал?
знать, у бойкого народа ты могла только родиться,
в той земле, что не любит шутить,
а ровнем-гладнем разметнулась на полсвета,
да и ступай считать версты, пока не зарябит тебе в очи.
Гоголь И. В. Мертвые души. СПб., 1994. С. 229
О российской экспансии написано много в России и за рубежом и высказаны
взаимоисключающие точки зрения: от признания России агрессивной империа¬
листической державой, стремящейся к бесконечному расширению своих границ,
до оправдания колонизационного движения интересами не только русских, но
и самого населения присоединенных территорий. Данный сюжет как никакой дру¬
гой подвержен влиянию меняющейся международной политической конъюнкту¬
ры и находится в зависимости от внутриполитических факторов развития вели¬
ких держав и самой России. В периоды ослабления международной напряженно¬
сти трактовка проблемы отличается значительной объективностью. В периоды
обострения международных отношений и столкновения интересов великих дер¬
жав как, например, в 2014 г., академизм уступает место политическим страстям,
тон публикаций изменяется: Россия обвиняется в экспансионизме и империализ¬
ме1. «Стремительная экспансия России продолжалась со скоростью, которая за
период 1683—1914 гг. составляла в среднем по меньшей мере 80 квадратных км
в день. Но не всегда это была прямая угроза Европе. После завоеваний наполео¬
новского периода главные удары были направлены на Кавказ, на Среднюю
Азию, на Китай и Японию. Европа, однако, не была в безопасности от медведя,
который постоянно испытывал ее терпение»2 — заявляет британец Н. Дэвис.
При изучении территориальной экспансии России очень часто не принимается
во внимание, что экспансия и колонизация происходили рука об руку. Порой
экспансию просто невозможно отделить от колонизации, так как в XVI—XIX вв.
на просторах Евразии четкие государственные границы нередко отсутствовали,
да и многие народы государственности вообще не знали. По нормам междуна¬
родного права того времени, земли не являвшиеся территорией какого-либо го¬
сударства и населенные людьми, жившими родоплеменным строем на стадии
присваивающей экономики, считались свободными. Даже в начале XXI в. при
общей протяженности границы Российской Федерации в 60 932 км (46 323 км
водная и 14 503 сухопутная) 13 599 км не оформлены в международно-правовом
отношении; из них 50 % при определенных условиях могут стать источником
военных конфликтов3. Тесное переплетение экспансионистских и колонизацион¬
ных задач и совпадение во времени усиления экспансии и колонизации делают
целесообразным рассмотрение обоих процессов вместе, под углом зрения расши¬
рения границ.
77

Глава 1. Колонизация и ее последствия
Пользуется вниманием исследователей и проблема влияния географической
среды на социальные процессы, экономику, общественные и политические ин¬
ституты. Для россиян эта тема является до некоторой степени болезненной: бога¬
тая природными ресурсами страна, а народ, как считается, никогда не благоден¬
ствовал и до сих пор не благоденствует в материальном отношении. Одни, пре¬
имущественно иностранные исследователи, используют этот сюжет для доказа¬
тельства неспособности населения России воспользоваться своими богатствами
вследствие недостатков их общественных и политических институтов, например
крепостного права, общины или абсолютизма. Другие, главным образом русские
авторы, применяют иной подход: дефекты российских общественных и полити¬
ческих институтов объясняют особенностями географической среды.
В рамках одной главы невозможно рассмотреть все аспекты многогранной
темы. Поэтому остановлюсь на наиболее важных, с моей точки зрения, пробле¬
мах — на расширении территории и трудностях и проблемах, которые возникали
в связи с этим перед обществом и государством, прежде всего в сфере межна¬
циональных и межконфессиональных отношений, а также на влиянии географи¬
ческого и демографического факторов на социальное и экономическое развитие
страны.
Историография
Со времени 1-го издания «Социальной истории...» под влиянием мировой по¬
литической конъюнктуры имперские проблемы приобрели необыкновенную попу¬
лярность в России, в новых независимых государствах и в зарубежной историо¬
графии в целом, благодаря чему увидели свет сотни новых книг, статей и диссер¬
таций. Об актуальности имперского дискурса говорит, например, основание
в 2000 г. в Нью-Йорке и Казани специального международного научного журна¬
ла Ab Imperio, посвященного изучению национализма и новой имперской исто¬
рии на постсоветском пространстве, который вот уже почти 15 лет успешно
функционирует.
В советской историографии трактовка Российской империи и существовав¬
ших в ней межнациональных и межконфессиональных отношений трижды пре¬
терпевала изменения. До примерно середины 1930-х гг. доминирующей парадиг¬
мой, в рамках которой изучались имперские проблемы, являлась «Российская
империя — тюрьма народов и абсолютное зло», сформулированная школой
М. Н. Покровского. Ее сменила предложенная И. В. Сталиным парадигма «Рос¬
сийская империя — наименьшее зло», согласно которой вхождение народов
в Российскую империю представляло собой добровольный по преимуществу вы¬
бор ими России как «наименьшего зла». Наконец, в 1950-е гг. утвердилась третья
парадигма. Из прежней формулы исчезло понятие «зло», приоритетным стало
обоснование исторической необходимости и целесообразности возникновения
империи и постепенного добровольного вхождения в ее состав других народов
(но не элит, которые часто выступали против присоединения, руководствуясь
принципами национализма), подчеркивание «прогрессивных последствий» инте¬
грации и «цивилизаторской роли России», замалчивание завоевательных и на¬
78

Историография
сильственных аспектов имперской политики. Суть новой концепции сводилась
к тому, что под влиянием революционных событий в России все народы империи
смогли выйти из «вековой отсталости» к «вершинам исторического прогресса».
По сути, Россия из империи зла превратилась в империю добра, в своего рода
дом дружбы народов. Зарубежная историография в 1950—1970-е гг. в основном
придерживалась концепции Покровского4.
В постсоветской историографии, после распада СССР, в изучении россий¬
ских имперских проблем многое изменилось. Во-первых, наблюдался (до сих пор
продолжающийся) рост интереса к имперской проблематике как в конкретно¬
историческом, так и в теоретическом отношении5. Во-вторых, произошел отказ
от единой точки зрения — все три прежде существовавшие в историографии
концепции нашли своих сторонников. Одни вернулись к забытой парадигме Рос¬
сия — «тюрьма народов», «абсолютное зло» или «империя зла»6, другие —
к концепции прогрессивности российского империализма, «цивилизаторской
миссии» России по отношению к отсталым народам, третьи (их большинство) —
придерживаются золотой середины, поддерживая концепции «наименьшего зла»,
«неизбежного зла» или сочетания негативного и позитивного, причем баланс
плюсов и минусов вхождения в состав России разными историками для разных
народов оценивается по-разному. В-третьих, еще большее разнообразие обнару¬
живается в трактовках частных проблем. Среди них повышенное внимание уде¬
ляется управлению на вновь присоединенных территориях, становлению и функ¬
ционированию административной системы на национальных окраинах и межна¬
циональным отношениям. В-четвертых, присоединение центральноазиатских,
сибирских и кавказских народов к России признается явлением по преимуществу
положительным для них с точки зрения содействия развитию местной промыш¬
ленности, сельского хозяйства, образования и общей культуры. Словом, приоб¬
щение восточных и южных окраин к европейскому универсализму при помощи
русской администрации признается благом, хотя и с оговорками. Меньше едино¬
душия относительно последствий присоединения Польши, Прибалтики и Фин¬
ляндии. Больше единомыслия в оценке отношения российской коронной адми¬
нистрации к национальным традициям и культуре как толерантного. В-пятых,
при всех позитивных последствиях вхождения народов в состав России импер¬
скую национальную политику не идеализируют, отмечают элементы «классиче¬
ской» имперскости, но стараются подходить к ней с мерками того времени, когда
происходила аннексия, а не с критериями современной этики и политической
корректности. В-шестых, большинство отечественных исследователей рассмат¬
ривает Россию как особый, отличный от «классических» европейских империй
с заморскими территориями тип империи, соответствовавший российским реали¬
ям и потому неплохо справлявшийся со своими функциями7. «Если бы Россия не
была империей, то чем бы она была в XVIII—XIX веках?» — задается вопросом
А. Миллер. «Она могла бы быть периферией другой империи. <...> Она и была
какое-то время периферией монгольской империи. Разве мы рассматриваем этот
период как период очень благостный? Она могла бы стать частью империи Ягел-
лонов, продвинувшейся на Восток, частями войти в разные империи. Она могла
превратиться в квазиимперию, подобную Османской в XIX в., когда Османская
79

Глава 1. Колонизация и ее последствия
империя вполне потеряла экономический суверенитет, когда ее обрезали кто как
хотел и сдерживающим фактором было лишь противодействие великих держав
друг другу, а не способность Османской империи противодействовать очеред¬
ным аннексиям. <...> Можно и на Китай того времени взглянуть... Империя бы¬
ла фактически универсальной формой организации европейского (и не только
европейского) пространства вплоть до начала XX века»8.
Напротив, в бывших союзных и автономных республиках СССР одна моно¬
польная парадигма сменилась другой — практически везде в той или иной степе¬
ни была реанимирована концепция «Российская империи — тюрьма народов».
«Национальные же историографии тех народов, которые когда-то входили в им¬
перию, концентрируются на собственной нации и государстве, проецируя их
в прошлое. Для них империя — лишь тягостный контекст, в котором “просыпа¬
лась”, зрела, боролась за независимость та или иная нация. В национальных ис¬
ториографиях вопрос о мотивации политики центральных властей почти никогда
не ставится просто потому, что априорное стремление власти сделать жизнь сво¬
их нерусских подданных как можно более несносной принимается на веру. Про¬
блемы взаимодействия с другими этническими группами в таких нарративах не¬
избежно отодвигаются на второй план»9. Применительно к малым восточноевро¬
пейским государствам и народам это объясняется якобы присущим им экзистен¬
циальным страхом, воспитанным веками Турцией, Польшей, Германией и Росси¬
ей, страхом, который сконцентрировался в последние полвека на СССР, после
1991 г. перешел на Российскую Федерацию10. Подобный подход получил в исто¬
риографии название «синдром виктимизации».
Для работ среднеазиатских и казахских историков характерны этновеличие,
удревление своей истории, героизация прошлого, демонстрация уникальности
своей культуры11. В моду вошли работы со¬
ветских историков 1920—1930-х гг.; их кон¬
цепции, интерпретации, сомнительные и не¬
проверенные данные безо всякой критики
входят в монографии и учебники националь¬
ных историков, в особенности на Кавказе,
в Казахстане и Средней Азии. Вот, например,
часто используемая в современных средне¬
азиатских работах карикатура советского рус¬
ско-казахского художника-графика И. И. Са¬
вельева, созданная к 20-летию восстания
в Казахстане и Средней Азии (вероятно, для
газеты «Казахстанская правда», с которой со¬
трудничал автор) и названная «Расовая вой¬
на», чего никогда в России не было (рис. 1.1).
В преобладающем большинстве работ на¬
циональные историки отказываются от обще¬
го с Россией прошлого и стремятся ее опоро¬
чить, обвиняя в геноциде, колониальном за¬
хвате, уничтожении самобытности доброволь¬
Рис. 1.1. И. Савельев. 1916 год.
Расовая война в Туркестане. 1936
80

Историография
но присоединенных или аннексированных народов12. В качестве примера приведу
выдержки из истории Средней Азии под русским владычеством, взятые с узбек¬
ских сайтов13. «Общая площадь Туркестанского генерал-губернаторства состав¬
ляла 1,7 млн км2 — это в два раза превышало площадь Франции и Германии вме¬
сте взятых, тогда как население составляло всего 5,2 млн человек. Из них узбеки
и представители других коренных национальностей составляли в 1897 г. 5 млн, а
в 1911 г. — почти 6 млн человек. Общая численность славянского населения,
куда входили русские, украинцы и белорусы, составила в 1897 г. 197 тыс. чело¬
век, а в 1911 г. — более 400 тыс., т. е. за 14 лет численность местного населения вы¬
росла на 20 %, а русского — в два раза. Это были реальные последствия деятельно¬
сти российского колониализма. Они составляли живую силу колониального аппара¬
та. Царская армия была гарантией ее господствующего положения в крае. <.. .>
Основными причинами усиления колониальной экспансии Российской импе¬
рии в Среднюю Азию стали поиски новых рынков сбыта товаров, новых источ¬
ников сырья для промышленности и новых путей в Индию, чтобы вытеснить от¬
туда Великобританию. <...> Чтобы обезопасить будущие военные походы
в Среднюю Азию, Петр I приказывает построить систему укреплений, постепен¬
но продвигаясь к границам среднеазиатских государств. Первые семь таких ук¬
реплений были построены в 1718 г. на берегу р. Иртыш. Так возник г. Семипала¬
тинск. Эти стратегические планы продолжили последующие правители Россий¬
ской империи, поскольку с развитием хлопчатобумажной промышленности
в России увеличилось значение Средней Азии как рынка сбыта. <...>
Во второй половине XIX в. Россия вела беспрерывные войны, которые разо¬
ряли ее и без того ограниченные финансовые ресурсы. <...> Военные расходы
России покрывались за счет усиления эксплуатации ее новой колонии. <...>
В Туркестанский край из России прибыло большое количество чиновников,
которые своими действиями и пренебрежительным отношением к националь¬
ным обычаям и традициям оскорбляли национальные чувства местного населе¬
ния. <...> Ряд мер царских властей наносил прямой ущерб устоям мусульман¬
ской религии и вызывал недовольство не только служителей религии, но и ве¬
рующих».
Таким образом, по утверждению авторов учебника, российская верховная
власть думала о завоевании Центральной Азии с начала XVIII в. и хотела через
нее вторгнуться в Индию. Главный мотив — экономический: завоевать рынки
сбыта для русской промышленности. Регион после его захвата служил важным,
если не главным, источником средств для покрытия военных расходов России.
Российские колонизаторы, превратившие Центральную Азию во внутреннюю
колонию, не уважали, если не презирали, местное население и его обычаи.
Заслуживает упоминания трактовка Центральноазиатского восстания летом
1916 г. В качестве его непосредственных причин в «Истории Узбекистана» ука¬
зывается на резкое ухудшение положения местного населения в годы войны
и указ от 25 июня 1916 г. о принудительном привлечении на тыловые работы
в прифронтовых районах мужского инородческого населения в возрасте от 19 до
43 лет включительно: «Изыскивая дополнительные средства для восполнения по¬
тери и роста военных расходов (в Первой мировой войне. — Б. М), правительство
81

Глава I. Колонизация и ее последствия
tern
Рис. 1.2. Дервиши Центральной Азии. 1910-е
Российской империи решило переложить значительную часть расходов на веде¬
ние войны на свои колонии, в частности на Туркестан. <...> Коренному населе¬
нию пришлось нести новые тяготы: обязательные поставки мяса, массовая рекви¬
зиция скота, был введен новый военный налог с кибиток, увеличены земские
сборы и байский волостной алым — сбор для содержания волостных управите¬
лей, а также дорожные и другие сборы. Налоги на местное население с началом
войны возросли в 3—4, а в отдельных случаях — в 15 раз. Неизмеримо увеличи¬
лись произвол и насилие царских чиновников. <...> С 1915 г. в Туркестане были
введены постоянные государственные цены на хлопок, которые при общем росте
цен не покрывали даже затрат хлопкоробов на его производство. За 1914—1915 гг.
цена на хлеб, который шел в обмен на хлопок, увеличилась на 100 %, а в 1916 г. —
на 400 %. Цена же на хлопок выросла всего на 50 %. <...> 25 июня 1916 г. вышел
указ царя о привлечении мужского “инородческого” населения в возрасте от 19
до 43 лет на работы по устройству оборонительных сооружений. <...> Но в Тур¬
кестанском крае людей брали не для работы по возведению укреплений, а на
предприятия, й имения российских помещиков и предпринимателей, так как ра¬
бочие и крестьяне были отправлены на фронт. Мобилизованные работали на са¬
харных заводах Украины, медных рудниках Кавказа, угольных шахтах Донбас¬
са— везде, где требовалась бесплатная рабочая сила. <...> Объявление царского
указа от 25 июня 1916 г. совпало с разгаром полевых работ, когда на счету был
каждый работник. Царские власти понимали, что без борьбы они не получат ра¬
бочих. В крае было объявлено чрезвычайное положение. Неограниченная власть
генерал-губернатора в Туркестане позволяла ему применять силу. <...> Движе¬
ние принимало различные формы: от массовых возмущений, ухода с предпри-
82

Историография
ятий, откочевок в глубь степей, в горы, бегства за границу, уничтожения списков
призывников, нападений на чинов администрации до открытых массовых воо¬
руженных восстаний, нападений на военные отряды, партизанских действий.
<...> Точное количество погибших неизвестно — оценки даются в диапазоне от
десятков тысяч до нескольких сотен тысяч “туземцев” и порядка 3—4 тысяч
русских переселенцев. <...> Восстание 1916 г. было вершиной национально-
освободительной борьбы народа против установленных Российской империей
колониальных порядков. <...> Восстание показало, что народные массы Турке¬
станского края встали на путь массового освободительного движения против
царизма»14.
Не будем касаться интерпретации, рассмотрим аргументы. Создается впечат¬
ление, что используемые цифровые данные неточны. Не имея возможности про¬
верить их все — это трудоемкая работа, оценю те, которые мне лучше знакомы.
Утверждение, что вследствие колонизации темпы роста числа российских посе¬
ленцев были выше темпов роста местного населения, — правильно. Однако сле¬
довало бы упомянуть и о другом: численность местных жителей увеличивалась
очень высокими темпами — почти такими же, как в остальных частях империи,
что обычно считается доказательством роста благосостояния населения, которое
в европейских и сибирских губерниях во второй половине XIX—начале XX в.
действительно повышалось. Среднегодовой темп прироста местного населения
в Туркестане в 1897—1911 гг. составлял 1,7 %, в Европейской России — 1,8 %,
на Кавказе и в Польше (Привислинских губерниях) — 2,0 %, Финляндии —
1,4	%, в целом по империи 1,9 (табл. 1.1).
Таблица 1.1
Динамика численности населения в Туркестане и Российской империи
в 1858,1870—1888 гг. и в 1897,1911 и 1916 гг. (тыс.)*
Территория
1870—
1888 гг.
1897 г.
1911 г.
1916 г.
1897—1911 гг.
Площадь,
тыс. км2
Прирост
В год, %
Закаспийская
400,0
382,5
451,3
559,0
118,0
1,2
609,0
Самаркандская
634,0
860,0
1183,6
1211,2
137,6
2,3
69,0
Семиреченская
810,0
987,9
1210,1
1362,2
122,5
1,5
374,4
Сырдарьинская
1101,0
1478,4
1874,1
2132,4
126,8
1,7
502,8
Ферганская
660,0
1572,2
2069,0
2199,3
131,6
2,0
143,7
Туркестан,
в том числе:
5555,0
5281,0
6788,1
7464,1
128,5
1,8
1698,8
российские
мигранты
—
197,0
400,0
—
203,0
5,2
—
коренное
население
—
5084,0
6388,1
—
125,7
1,7
—
Степной край
1850,0
2848,2
3824,1
4852,4
134,3
2,1
1841,2
Европейская
Россия
72 920,0
93 443,0
117 860,0
133 552,0
129,0
1,8
4823,9
83

Глава 1. Колонизация и ее последствия
Окончание табл. 1.1
Территория
1870—
1888 гг.
1897 г.
1911 г.
1916 г.
1897—1911 гг.
Площадь,
тыс. км2
Прирост
В год, %
Финляндия
1746,7**
2555,5
3140,1
3314,7
120,7
1,4
325,5
Кавказ
4308,5”
9289,4
12 288,1
13 422,0
132,3
2,0
469,2
Польша
4764,4**
9402,3
12 776,1
—
132,6
2,0
127,0
Империя
74 556,0
128 196,0
171 060,0
172 605,0
130,5
1,9
21 800,7
Подсчитано по: Общий свод данных переписи 1897 г. Т. 1. С. 11 ; Статистический ежегод¬
ник России, 1911 г. СПб., 1912. Отд. 1. С. 55—57 ; Рашин А. Г. Население России за 100 лет.
М., 1956. С. 46—47 ; Центральная Азия в составе Российской империи / С. Н. Абашин, Д. Ю. Ара¬
пов, Н. Е. Бекмаханова (ред.). М., 2008. С. 382—383.
* 1897 г. — по переписи 28.01.1897; за 1911 г. — на 01.01.1912; 1916 г. — на 01.01.1917.
" 1858 г.
Доказано, что имеющиеся сведения за 1870—1880-е гг. занижают числен¬
ность населения Центральной Азии на 10—20 %15. С учетом занижения на 15 %
с 1879 г. (середина интервала 1870—1888 гг.) по 1897 г., за 18 лет, общее населе¬
ние в Туркестане увеличилось на 27 %, а за 1897—1915 гг., тоже за 18 лет, — на
41 %. При этом за 1870—1897 гг. переселенцев прибыло намного меньше, чем за
1897—1916 гг. Отсюда следует, что включение региона в состав империи приве¬
ло к увеличение естественного прироста коренного населения.
При характеристике положения местного населения во время Первой миро¬
вой войны явно сгущены краски. Налоги местного население не могли возрасти
в 3—4, а в отдельных случаях — в 15 раз, как указывается в «Истории Узбеки¬
стана и Средней Азии», ибо в противном случае получится, что до войны нало¬
ги были совершенно ничтожны. Между тем авторы указывают: «Перед началом
Первой мировой войны туркестанские дехкане находились на грани полного
разорения. 50 % дехкан Ферганы пребывало в долговой кабале, ежегодно 500
земельных участков разорившихся дехкан продавалось за бесценок»16. В Бу¬
харском эмирате трудовому населению было не легче: «размер поземельного
налога хараджа в отдельных областях достигал 40—50 % урожая»17. То же
наблюдалось в Хивинском ханстве. По объективным оценкам специалистов,
бремя налогов в годы войны увеличилось в 1,5 раза18. Перебои со снабжением
хлебом начались с конца 1916 г. и только в 1917 г. стали достаточно серьез-
19
ными .
На самом деле положение коренного населения Центральной Азии в послед¬
ней трети XIX—начале XX в. улучшалось, уровень жизни вырос по следующим
причинам. Во-первых, плотность населения, несмотря на быстрый рост населе¬
ния и числа переселенцев, оставалась низкой — в Туркестанском крае в 1911 г.
около 4 человек на 1 км2, в Казахстане еще ниже — 2,1, ввиду чего аграрного
перенаселения еще не чувствовалось. Во-вторых, переход на выращивание хлоп¬
ка, развитие промышленности и транспорта существенно увеличил спрос на
рынке труда, заработную плату и общие доходы населения. Например, зарплата
84

Историография
выросла в 2—3 раза20. В-третьих, российские власти провели в регионе земель¬
ную и налоговую реформы, существенно увеличившие доходы населения. С при¬
ходом русских все земли были признаны государственными как для кочевого,
так и для оседлого населения. «Положение об управлении Туркестанским краем»
издания 1886 г. внесло уточнения — кочевья признавались государственными
землями, переданными в бессрочное общественное пользование кочевников.
Степное Положение 1891 г. (для Акмолинской, Семипалатинской, Тургайской
и Уральской областей) подтвердило национализацию земли. Преследуя во мно¬
гом политические цели, крупное землевладение оседлого населения было факти¬
чески ликвидировано: в частном владении остались только те немногочисленные
земли, по которым имелись документы, подтверждающие право собственности.
Вся конфискованная, искусственно и дождями (богарная) орошаемая земля (за
исключением дикорастущих лесов) безвозмездно передавалась в пользование
крестьянам, которые раньше ее обрабатывали в качестве арендаторов, в подвор¬
но-участковое потомственное владение, пользование и распоряжение, т е. факти¬
чески в частную собственность, хотя сам термин «частная собственность» в за¬
коне не фигурировал21. Все бывшие землевладельцы были обложены налогами
и их привилегии ликвидированы. Подчеркну: сельские жители («туземцы, коче¬
вые и оседлые, живущие в селениях») получили права свободных сельских обы¬
вателей, горожане («туземцы, проживающие в городах») — права городских сво¬
бодных обывателей; переход в другие сословия происходил на основании общих
российских законов. В органы местного управления мог быть избран «каждый
туземец, который не подвергался, по суду, взысканиям, не находился под следст¬
вием и судом и имеет от роду не менее двадцати пяти лет»22. Это означало: соци¬
альная структура туркестанского общества переформатировалась по российским
стандартам и не предусматривала какого-либо ущемления в правах коренного
населения. В заморских колониях западного типа коренные жители никогда не
имели равных прав с населением метрополии.
Объективно национализация де-факто разрушила основу, на которой веками
держались крепостнические по сути порядки. В 1870-е гг. в Ферганской облас¬
ти, а с 1887 г. по всему Туркестану налоговое бремя крестьян в пользу казны
уменьшилось в 2 раза, благодаря уменьшению денежного налога — с ранее
взимавшихся 10—20 % и более от валового дохода до 10 % и отмене многих
натуральных повинностей. Крестьяне, обрабатывавшие сохранившиеся частно¬
владельческие земли, платили аренду в зависимости от условий договора (от
половины до трех четвертей урожая)23. С 1886 г. кочевое население платило
небольшую «кибиточную подать», 4 руб. с кибитки24, т. е. с домохозяйства, что
равнялось цене одного барана (до 1886 г. подать была еще меньше). В 1890 г.
в Степном крае на одну кибитку в среднем приходилось от 16 до 30 голов раз¬
ного скота25.
Высокие темпы роста населения в 1897—1914 гг. говорят в пользу повышения
уровня жизни. Некоторые исследователи предполагают, что в Центральной Азии
в конце XIX—начале XX в. наблюдался демографический взрыв, вследствие за¬
мирения края и прекращения междоусобных войн, уносивших тысячи жизней,
повышения уровня жизни, улучшения питания и гигиены, а также благодаря пер¬
85

Глава 1. Колонизация и ее последствия
вым успехам по введению государственного медицинского обслуживания. Дей¬
ствительно, естественный прирост населения Туркестана, в 1870—1880-е гг. не
превышавший 0,4—0,6 %, увеличился до 1,5—2 % в конце XIX в.26 Однако, как
было показано выше (см. табл. 1.1), естественный прирост населения в европей¬
ской части страны и в империи в целом был даже несколько выше, чем в Турке¬
стане, но о демографическом взрыве речь не шла благодаря начавшемуся кон¬
тролю за рождаемостью. Резкое увеличение населения в Центральной Азии дей¬
ствительно могло стать предпосылкой демографического взрыва в будущем, по¬
скольку не сопровождалось снижением рождаемости благодаря контрацепции
и абортам.
Авторы «Истории Узбекистана и Средней Азии» утверждают, что за 1914—
1915 гг. цена на хлеб увеличилась на 100 %, а в 1916 г. — на 400 %, в то время
как цена на хлопок — на 50 %. На самом деле цены на хлопок обгоняли цены
на хлеб (если судить по пшенице): в 1915 г. по сравнению с 1913 г. первые вы¬
росли на 40 %27, а вторые — на 16 %. Цены на баранину за 1913—1915 гг. вы¬
росли также меньше, чем на хлопок — на 36 %. Интересно отметить, что хлеб¬
ные цены в Степном районе (Акмолинская, Семипалатинская, Тургайская,
Уральская области), откуда поступало зерно в Среднюю Азию, повысились не¬
значительно — лишь на 4 %, а на баранину — на 6 %. В Европейской России
цены повысились намного больше, чем в Средней Азии, — на пшеницу на
53 %, на баранину — на 62 %. Поденная оплата сельскохозяйственных работ¬
ников в Степном районе росла быстрее, чем цены на продовольствие, и вряд ли
ситуация была иной в Средней Азии (табл. 1.2). Резкое повышение цен в 1916 г.
произошло во второй половине года, после восстания, по причине неурожая
и самого восстания28.
Таблица 1.2
Цены на яровую пшеницу, баранину (коп. за пуд) и поденная плата пешему
работнику на своих харчах (коп.) в Туркестане и России в 1913—1915 гг.
Губернии
Пшеница
Баранина
Поденная плата
1913 г.
1914 г.
1915 г.
1913 г.
1914 г.
1915 г.
1913 г.
1914 г.
1915 г.
Закаспийская
65
60
55
640
490
670
—
—
—
Самаркандская
168
139
182
268
255
328
—
—
—
Семиреченская
53
80
57
394
375
591
—
—
55
Сырдарьинска^я
119
118
141
—
—
—
—
—
—
Ферганская
161
133
220
—
—
—
—
—
—
В среднем
113
106
131
394
375
591
—
—
—
Индекс,
1913 г. = 100
100
94
116
100
86
136
—
—
—
Степные губер¬
нии
70
65
73
378*
361*
399*
60
60
85
Индекс,
1913 г. = 100
100
93
104
100
96
106
100
100
142
86

Историография
Окончание табл. 1.2
Губернии
Пшеница
Баранина
Поденная плата
1913 г.
1914 г.
1915 г.
1913 г.
1914 г.
1915 г.
1913 г.
1914 г.
1915 г.
50 губерний
Европейской
России
105
108
161
486
409
787
60
67
76
Индекс,
1913 г. = 100
100
103
153
100
84
162
100
112
127
Подсчитано по: Сборник статистико-экономических сведений по сельскому хозяйству Рос¬
сии и иностранных государств. Год 10. Пг., 1917. С. 480—483, 508—509, 530—531.
* Акмолинская область.
Уровень жизни, на мой взгляд, повлиял на восстание 1916 г., но совсем не так,
как представляется в «Истории Узбекистана». Ученые установили: революционные
взрывы происходят в большинстве случаев тогда, когда после длительного периода
поступательного экономического и социального развития и роста благосостояния
наступает период резкого спада. В результате люди испытывают двойную, или про¬
грессирующую, депривацию, или двойной дискомфорт в связи с тем, что рост жиз¬
ненного уровня не только остановился, но и понизился. Они приобретали революци¬
онный настрой из-за опасения навсегда потерять то, чего ими с таким трудом уда¬
лось достичь29. Именно это произошло в Центральной Азии — уровень жизни до
войны рос, население к воинской повинности не привлекалось. В годы войны благо¬
состояние понизилось, и, вдобавок, в 1916 г. введена воинская повинность, прежде
отсутствовавшая. Перед нами классический пример двойной депривации.
Переселения российских колонистов на территории Средней Азии, вероятно,
повлияли на настроения коренного населения и отношение к русским. Но не сле¬
дует переоценивать роль этого фактора. Правительство, опасаясь недовольства
местного населения, запрещало переселения в Туркестан, поэтому колонизация
была ограниченной и складывалась из самовольцев, не получавших поддержки со
стороны коронных властей. В целом Казахстан и Средняя Азия приняли 20,2 %
внутренних земледельческих мигрантов из общего числа 9 млн за 1871—1916 гг.30
Многие, а иногда большинство из них возвращались в места выхода. Например,
в 1910 г. баланс миграции был в пользу уехавших, в 1911 и 1913 гг. доля возвра¬
щенцев составила соответственно 81 и 99% от числа прибывших31. Центральная
Азия не входила в черту еврейской оседлости, благодаря этому в Туркестан, пре¬
имущественно в города, переселилось несколько тысяч европейских евреев.
В Туркестане в 1897 г. славянские мигранты составляли примерно 200 тыс., в 1917 г. —
750 тыс., их доля в населении увеличилась лишь на 6 % — с 4 до 10 %; большая их
часть (54 %) поселилась в городах (см. табл. 1.1). При этом размещение мигрантов
происходило осторожно, после выявления и отвода специальными комиссиями так
называемых «излишков» земли32. По данным сельскохозяйственной переписи
1917 г., русским принадлежало 5,2 % скота и 14,6 % пашни (табл. 1.3), в среднем
на душу населения в 2 раза больше земли, чем оседлому коренному населению,
вследствие того что мигрантам отводились менее плодородные земли.
87

Глава 1. Колонизация и ее последствия
Таблица 1.3
Население, скот и пашня в Туркестанском крае по переписи 1917 г.
Население
Хозяйства
Население
Скот
Пашня, дес.
Коренное оседлое
633 490
3 233 226
5 254 987
3 057 741
Коренное кочевое
339 486
1 793 113
13 593 649
677 891
Русские
57 338
348 649
1 023 471
636 939
Прочие
133
550
420
2
Итого
1 030 447
5 375 538
19 872 527
4 372 573
в %
Коренное оседлое
61,5
60,1
26,4
69,9
Коренное кочевое
32,9
33,4
68,4
15,5
Русские
5,6
6,5
5,2
14,6
Прочие
0,0
0,0
0,0
0,0
Итого
100,0
100,0
100,0
100,0
в % среди коренного населения
Коренное оседлое
65,1
64,3
27,9
81,9
Коренное кочевое
34,9
35,7
72,1
18,1
Подсчитано по: Статистический ежегодник ТССР, 1917—1923 гг. : в 2 т. / Д. П. Краснов-
ский (ред.). Ташкент, 1924. Т. 2, ч. 3. С. 23—25.
Уместно напомнить, что восстание началось с погромов: восставшие жгли ху¬
тора, убивали семьи русских переселенцев, казаков и рабочих. В ряде мест, осо¬
бенно в Ферганской долине, погромами руководили экзальтированные пропо¬
ведники-дервиши с призывами к газавату. «В одной из телеграмм военному ми¬
нистру Д. С. Шуваеву 16 августа 1916 г. А. Н. Куропаткин (Туркестанский гене¬
рал-губернатор и командующий войсками Туркестанского военного округа. —
Б. М), характеризуя обстановку в Туркестане, сообщал: “В одном Пржевальском
уезде в имущественном отношении пострадало 6024 семейства русских поселен¬
цев, из коих большинство потеряло всю движимость. Пропало без вести и убито
3478 человек. Вероломно неожиданные нападения на русские селения сопровож¬
дались зверскими убийствами и изуродованием трупов, насилиями и издеватель¬
ствами над женщинами и детьми, варварским обращением со взятыми в плен
и полным разрушением нажитого тяжелым многолетним трудом благосостояния
с потерей во многих случаях и домашнего очага”»33. Не менее важно принять во
внимание, что по законам военного времени любой мятеж подавляется военной
силой — это было всегда и везде, независимо от политического устройства госу¬
дарства. В силу этого с юридической точки зрения восстание 1916 г. являлось
антиправительственным вооруженным мятежом с отягчающим обстоятельством
(военное время), что следовало квалифицировать как государственную измену со
всеми вытекающими последствиями. Тем более что национальные лидеры вос¬
ставших в свое время присягнули российскому императору и поклялись на Кора¬
не быть верными подданными. В мае—июне 1917 г., когда французские солдаты,
88

Историография
не желая продолжения войны, подняли мятеж, власти подавили его с помощью
самых свирепых репрессий. Часть восставших была расстреляна без суда, по сис¬
теме отбора каждого десятого. Точное число расстрелянных — неизвестно, но
счет шел на тысячи. Только по статье «оставление поста перед неприятелем» во¬
енный суд вынес 4650 смертных приговоров34. То же самое сделало бы советское
и любое другое правительство, если бы во время Второй мировой войны где-
нибудь в тылу воюющей страны произошел вооруженный мятеж. В подобных
случаях следовало бы осуждать войну, правительства, которые их развязали, а не
убивать в погромах мирных жителей. Реакция властей не могла быть иной. Но
глубоко сожалеть о погибших с обеих сторон, разумеется, нужно, как и возво¬
дить в их память монументы35.
Оценивая изменения, произошедшие в российской историографии империи,
известный исследователь национальных проблем в России А. Каппелер обращает
внимание на расширение репертуара теоретических подходов к осмыслению им¬
перского многообразия, на обновление Источниковой базы исследований импе¬
рии. Но в качестве главной тенденции он указывает на национализацию постсо¬
ветских историографий, поспешно отказывающихся от имперской исследова¬
тельской рамки в пользу национальной36. Редколлегия известной серии «Окраины
Рис. 1.3. Монумент памяти жертв 1916 г. в Кыргызстане,
Боомское ущелье. 2006
89

Глава 1. Колонизация и ее последствия
Российской империи», включающая А. И. Миллера, А. В. Ремнева и А. Рибера,
подготовившая несколько интересных коллективных трудов по имперской про¬
блематике, резонно предлагает для достижения консенсуса русским — «полнее
осознать репрессивность империи», а их соседям — «преодолеть односторонне
негативный образ Российской империи, для которой, конечно, благополучие
и свобода ее подданных никогда не были приоритетом37, но которая отнюдь не
была той “империей зла”, какой она предстает в современных школьных учебни¬
ках соседей России»38.
В западной историографии Российской империи также произошли серьез¬
ные перемены39. Во-первых, наблюдался тот же всплеск интереса к имперской
проблематике под влиянием изменившейся политической конъюнктуры и увели¬
чения спроса на исследования феномена империи, поскольку в западных универ¬
ситетах «выживание исторических факультетов в конечном счете зависит от ин¬
тереса и благосклонности общества к этой науке»40.
Во-вторых, новая «имперская история» расширила свои границы, включив
в них помимо традиционных вопросов военной, экономической, геополитиче¬
ской власти такие сферы, как экология, гендер, проблемы идентичности, а также
многое из наследия «всеобщей», или глобальной, истории. И здесь историки
«пошли навстречу интересу общества к событиям и процессам крупного масшта¬
ба, к такой истории, которая попыталась бы объединить стремительно расши¬
ряющийся спектр отдельных узкоспециальных областей и откликается на про¬
блемы современности»41. Имперские исследования выиграли от применения бо¬
лее широкого подхода к предмету своего изучения: описать исторический опыт
Российской империи в сравнительной перспективе; сочетать изучение империи
как пространства социального многообразия (т. е. столкновения людей с другой
верой, другим языком, другой культурой, другим социальным укладом) с изуче¬
нием политических механизмов и режимов управления этим пространством;
описать исторические изменения, связанные с вызовом современной рациональ¬
ности, модернизации и национализма, избегая упрощенного представления об
отмирании империи и триумфе наций и национальных государств42.
В-третьих, обнаружился интерес к теоретическим и методологическим про¬
блемам изучения империи, государственного строительства и национализма и к
сравнительным исследованиям. Подчеркивается важность лингвистически-
когнитивного подхода к феномену империи. Дискурс империи и национализма,
происходящий в обществе, нагружает источники оценками, шумом и страстью
современников и создает логические ловушки при некритическом перенесении
языка самоописания империи в язык анализа или при использовании норматив¬
ного языка национализма для описания исторического опыта империи43. Боль¬
шинство источников отражает взгляд центра на своих подданных; реконструкция
голосов граждан, проживавших на периферии, представляет порой непреодоли¬
мые трудности (в том числе из-за недостаточной языковой компетенции истори¬
ка). Сама динамика империи, не исключая и российской, всегда связана с изме¬
нением имперских и национальных дискурсов политической легитимности им¬
перии, национализма и национального государства. Различные типы империи
рассматриваются как различные принципы организации политических отноше¬
90

Историография
ний в стране44. Под влиянием постмодернизма произошел сдвиг в исследовании
исторической географии и возникла так называемая новая пространственная ис¬
тория (the New Spatial History). Пришло понимание значения географических
границ в конструировании мира и значения ментального конструирования про¬
странства — придания физически существующим географическим объектам
имен и значений, несущим эмоциональный заряд и оказывающим влияние на
взгляды и поведение людей. Процессы колонизации стали изучаться в русле ис¬
тории «фронтиров». Российское пространство стало рассматриваться одновре¬
менно в национальном, имперском, транснациональном и других контекстах.
В центре внимания оказались не сами географические факторы, а «субъективное
измерение» пространства, не социально-экономические и политические послед¬
ствия действия этих факторов, а субъективное восприятие пространства разнооб¬
разными социальными группами и индивидами45.
В-четвертых, история Российской империи рассматривается как часть евро¬
пейской и всеобщей истории в контексте различных часовых поясов преобразо¬
вания имперских политических отношений под воздействием национализма.
Конфликт между имперскими и национальными дискурсами легитимности спо¬
собствовал противоречивому развитию российского национального самосозна¬
ния. Подчеркивается продуктивность диалога между исследователями империи
и исследователями национализма при анализе политических и социальных форм
различия и многообразия46.
В-пятых, смещается внимание с эксплуатации периферии центром на их
взаимодействие, на повседневную жизнь народов, которые отнюдь не были в ка¬
ждый момент обеспокоены проблемой отношений с центром и ущемления своих
прав, а также на идеологию империи, которая оказывала влияние на реальную
жизнь. Отмечается, что Россия, подобно другим европейским империям, горди¬
лась своей космополитической элитой, многонациональной периферией и разно¬
образием культур; что центр не только притеснял окраины, но взаимодействовал
с ними, шел навстречу их интересам, помогал их развитию47.
В-шестых, пересматривается концепция о прогрессивности и преимуществах
национальных государств перед империями. Критикуются представления о неиз¬
бежности краха любой империи и об отмирании имперской политической орга¬
низации социума и триумфе наций и национальных государств как упрощающие
реальность. Длительность имперской традиции объясняется творческой адапта¬
цией Российской империи (как, впрочем, и других империй, например Австро-
Венгерской48) к проблемам современности и национализма49. Дошло дело и до
дегероизации, демифологизации и деидеализации национально-освободитель¬
ного движения. Сам факт стремления к отделению не делает его прогрессивным
и целесообразным — должно учитываться, какие мотивы, во имя чего и кто его
направляет50.
В-седьмых, Российская империя многими историками рассматривается как
своеобразная и отличающаяся рядом важных особенностей от типичной европей¬
ской морской колониальной империи51. Понять и описать ее исторический опыт
стараются путем сравнения с историей морских и континентальных колониальных
империй и колониализма в целом, т. е. учитывая ее специфику, но не увлекаясь
91

Глава 1. Колонизация и ее последствия
идеей о ее уникальности52. Подчеркивается отсутствие выраженного империали¬
стического, колониального дискурса в восприятии и практике российской коло¬
низации53. «Российская империя была гибридом, — полагает, например, Д. Ли-
вен. — В ней сочетались черты европейских морских империй и особенности
автократической материковой империи, уходящие корнями в античность»54. Мо¬
билизация ресурсов для военной конкурентоспособности и для устойчивого эко¬
номического развития являлась ключевой функцией всех империй в Новое время.
Но либеральные империи проводили жестокую политику в колониях: «Самые
демократические системы для своего времени в том, что касается коренного на¬
селения и всех людей небелой расы, были на уровне самых грубых и несправед¬
ливых систем, систематически экспроприировали землю у местного населения,
лишали его большинства гражданских прав и, нередко, не только не препятство¬
вали, но и одобряли этнические чистки и массовые убийства. Для коренного на¬
селения традиционные бюрократические или аристократические империи были,
в общем, намного предпочтительнее»55.
Особо хочется отметить большой вклад в понимание проблемы русской экс¬
пансии, внесенный А. Дж. Рибером. Он убедительно доказывает несостоятель¬
ность трех распространенных в западной историографии концепций-мифов: 1) об
экспансионизме, геополитическом «стремлении к морю», 2) о русском мессиа¬
низме и вере русских в свою избранность (Москва — Третий Рим) и 3) о восточ¬
но-деспотическом, или патриархальном (вотчинном), характере Российского го¬
сударства. Рибер подвергает критике также идефикс, возникшую на базе этих
трех мифов, о русской угрозе и стремлении России к мировому господству, кото¬
рая превалировала в западной историографии и массовом сознании с середины
XIX в. до конца «холодной войны». Экспансионизм российской внешней поли¬
тики, считает автор, определялся существованием устойчивых факторов — эко¬
номической отсталостью, уязвимыми границами, многонациональностью и ме¬
стоположением на периферии великих очагов культуры. Именно попытки пре¬
одолеть эти факторы слабости, а не стремление к мировому господству лежали
в основании внешней и отчасти внутренней политики России. Однако попытки
никогда не бывали вполне успешными; экспансионизм приводил к парадоксу —
постоянно усиливавшаяся внешняя мощь России опиралась на все более слабый
и шаткий фундамент. Устойчивые факторы существования, полагает автор,
в принципе можно изменить при условии коренного пересмотра принципов
внешней и внутренней политики. Как видим, Рибер использует структурно¬
функциональный подход, придавая наибольшее значение поиску имплицитных
факторов вкешней политики, а не психологии народа или поведению политиче¬
ских лидеров. Из его объяснительной схемы следует, что любое государство
в положении России было бы вынуждено делать то же, что и она. Поэтому в по¬
строениях Рибера в отношении России нет негативизма, и она не выглядит «им¬
перией зла»56.
Мои взгляды на Российскую империю после публикации 1-го издания «Соци¬
альной истории...» в 1999 г. по существу не изменились. И мне приятно сознавать,
что подобный подход становится все более популярным и среди исследователей
империи, и историков вообще. По моему мнению, Российская империя не была
92

Историография
ни тюрьмой, ни домом дружбы народов, а являлась, метафорически говоря, об¬
щежитием с комендантом во главе. Начальник, опираясь на принятые в подоб¬
ных учреждениям порядки и нормы поведения (выраженные официально в инст¬
рукциях, а частью существовавшие как обычай и традиция) и на активных посто¬
яльцев, поддерживал сколь возможно порядок, согласие и благополучие прожи¬
вающих. Он стремился быть по возможности со всеми в хороших отношениях.
Несмотря на это, у него были фавориты и парии, к которым он внутренне отно¬
сился по-разному, но внешне и по существу старался обращаться одинаково. Од¬
нако поддерживать мир удавалось далеко не всегда — склоки, ссоры, драки,
конфликты и даже преступления были непременным спутником общежительства.
Не успевали одни конфликты разрешиться, как на смену им приходили другие.
Некоторые из жильцов мечтали об отдельной квартире. По мере улучшения
и изменения жизни за пределами общежития таковых становилось все больше.
Но поскольку большинству было некуда переселиться, они стали требовать при¬
ватизации общежития. Такой взгляд сложился у меня под влиянием самостоя¬
тельного изучения источников, но я в нем утвердился под влиянием сочинений,
авторы которых описывают, анализируют и понимают, как мне кажется, сущест¬
вовавшие российские имперские проблемы наиболее адекватно и объективно,
т. е. с точки зрения общеимперских интересов — так, как их рассматривали
правительство и большинство современников51. Это не значит, что работы,
в которых высказываются иные взгляды, не интересны и не заслуживают внима¬
ния. Напротив, лично для меня они особенно важны; высказываемые их автора¬
ми мнения, сделанные ими наблюдения и выводы у меня постоянно в голове;
они активно используются в данной главе. Я воздерживаюсь от того, чтобы на¬
звать их неправильными. Работы, в которых отстаиваются другие мнения, на¬
писаны с точки зрения либо специфических национальных интересов отдель¬
ных индивидуумов и политических групп, либо абстрактных современных эти¬
ческих идеалов, которые сами по себе часто хороши и не вызывают возражений.
Индивидуалистам, у кого на первом месте не стоят общеимперские интересы,
Россия будет казаться «тюрьмой народов», людям же с альтернативным подхо¬
дом — трудным общежительством, в котором надо искать компромиссы, идти
на жертвы и уступки ради сохранения мира и порядка в общем доме. А по¬
скольку общеимперские и специфические интересы отдельных социальных
групп и этносов не всегда совпадали, а иногда были просто противоположны,
то соответственно и интерпретация одних и тех же фактов, событий и явлений
бывает различной. С общеимперской, общероссийской точки зрения пыталась
решать национальные проблемы верховная власть58. Подобным же образом она,
тоже в принципе, старалась решать и социальные вопросы, «разруливать» меж¬
сословные противоречия и конфликты. Далеко не всегда интересы привилеги¬
рованных сословий имели в ее глазах приоритет. Когда Николай II в графе
о роде занятий анкеты всероссийской переписи населения от 28 января 1897 г.
написал: «Хозяин земли Русской», то он и имел в виду не самодержавные пре¬
рогативы, как часто толкуют его слова, а свои обязанности как хозяина, или
главы семьи, — блюсти интересы всех подданных по возможности без фавора
и исключений.
93

Глава 1. Колонизация и ее последствия
Большая исследовательская работа, проделанная в историографии за послед¬
ние 15 лет, только укрепила меня в моих взглядах, дала новые аргументы и до¬
полнительные материалы в их пользу59.
Территориальная экспансия и увеличение населения
С 1646 по 1917 г. территория России увеличилась с 14,1 до 21,8 млн км2, или
в 1,55 раза60, а население — с 7 до 180 млн человек, или почти в 26 раз61 (табл. 1.4).
Только США опережали Россию по темпам роста населения: с 1790 по 1915 г.
население США увеличилось с 3,9 млн до 100,5 млн62, или в 25,8 раза, т. е. за 125
лет больше, чем в России за 271 год. Все европейские страны по росту населения
далеко отставали от России. Это привело к тому, что в 1760-е гг. Россия стала
самым населенным государством в Европе, обогнав первенствующую до тех пор
Францию: в 1760 г. во Франции насчитывалось 25,3 млн, в 1780 г. — 26,6 млн,
а в России в 1762 г. — 23,6 млн., в 1782 г. — 36,6 млн человек63. В 1762 г. на долю
России приходилось 18 % населения всей Европы (23,2 из 130,0 млн), в 1800 г. —
22% (39 из 175 млн), в 1850 г. —27% (68,5 из 255,0 млн), в 1910 г.—32% (161
из 505 млн)64.
В 1917 г. на территории России в границах 1646 г. проживал 41 % всего насе¬
ления, а на присоединенной и аннексированной территории — 59 %65.
Из этого следует, что основным источником роста населения во второй поло¬
вине XVII—начале XX в. были присоединения, завоевания и естественный при¬
рост нерусского населения и в меньшей степени иностранная колонизация —
проводимое главным образом в период правления императрицы Екатерины II
заселение Европейской России колонистами из Европы (немцами, греками
и др.)66 и Дальнего Востока во второй половине XIX—начале XX в.67 Колонизация
территории Евразии не сводилась к проблеме переселения, а являлась, по словам
В. О. Ключевского, «основным фактором» русской истории и потому затрагивала
«все ключевые вопросы и структурные процессы»68. Миграция являлась перма¬
нентным процессом и сохраняла на протяжении веков свои сущностные черты,
хотя и изменялась во времени и варьировала от региона к региону. Она происхо¬
дила под влиянием таких постоянно действующих факторов, как стремление
жить в более благоприятных в отношении климата и почв регионах и неустойчи¬
вость и проницаемость границ, особенно до введения крепостного права. Мигра¬
ции поддерживались и стимулировались «сверху» по причине геополитического
мотивированного стремления государства к достижению естественных границ.
Российскою колонизацию отличали активное участие государства, часто управ¬
лявшего процессом; преимущественно крестьянский состав переселенцев; отсут¬
ствие границ между центром и периферией и имперскими окраинами, сочетание
принуждения и народного энтузиазма. Однако при ближайшем рассмотрении
сходные характеристики встречаются и в других районах земного шара в разные
исторические периоды. Более того, чисто русские, казалось бы, практики и мо¬
дели составляют неотъемлемую часть мировой истории миграции, государст¬
венного строительства, установления власти над народами колоний, преобразо¬
вания и эксплуатации «пустующих» или «неиспользуемых» земель. С точки зрения
94

Увеличение населения Российской империи в 1646—1917 гг.
S'
S
Ǥ
(2
Плотность населения в России, чел. на 1 км2
Сибирь
сГ
сГ
о
o'
o'
o'
o'
(N
o'
<n
о
OO
o'
Европейская
Россия**
VO
<n
cn
(N
»rf
(N
VO4
(44
(N
<n
Os'
VO
VO
(N
Европей¬
ская
Россия*
|4Л
cn
(N
<N
VO*4
<n
I4*4
12,4
19,9
О
(44
(N
на присое¬
диненной
территории
1
сп
o^
<
1
(N
OO
10,0
14^
cn
в грани¬
цах
1646 г.
сГ
|4Л
o'
o^
cn
VO
О
CN
|4Л
rn
(N
«О
в теку¬
щих гра¬
ницах
o'
00
о
-
VO
o^
(N
rn
(N
о
(N
OO
Население
на присоединенной
территории
ч©
о4
-
rn
cn
CO
со
(N
39,6
42,2
46,7
59,4
o'
ВС
п
S
1
VO
(N
<n
14,5
"3-
(44
00
*n
со
(N
VO
106,8
Население
в границах России
1646 г.
чр
о4
о
о"
о
00
VO
VO
00
76,7
60,4
57,8
rn
rn
VO
o'
40,6
X
п
S
о^
1Ч4
VO
oT
13,6
004
Vzz
23,8
40,8
52,0
o^
со
Все
население
вс
п
S
о
14
(N
|4Л
23,6
36,6
41,2
vcT
128,2
179,8
§
и
1646
1678
1719
1762
1782
1795
OO
00
1897
1917
ё- з
со в н 2
h^hX
о. и - ><
С Польшей, Финляндией, но без Северного Кавказа.
* Без Польши, Финляндии и Северного Кавказа.

Глава 1. Колонизация и ее последствия
государства колонизация тесно увязывалась прежде всего с проблемой безопас¬
ности и социального контроля, вопрос экономического развития имел, как пра¬
вило, второстепенное значение69. На ранних этапах «завоевание чужих земель
представляется как санкционированный свыше и, следовательно, вполне законо¬
мерный с точки зрения “божественного права” акт»70, поскольку доктрина «мы
есть Третий Рим, сформулированная в качестве генеральной идеи Московского
государства, естественным образом предполагала и расширение собственного
культурного пространства, включение в свою орбиту всех тех сфер потенциаль¬
ного Православия, которые лежали на периферии собственного социума»71. Важ¬
ная особенность московской политики в Сибири, справедливо отмечает амери¬
канская исследовательница В. Кивельсон, состояла в признании прав коренного
населения на землю и его инкорпорации в государственную систему равноправ¬
ными подданными, обычно в качестве «ясачных» людей. При этом не подразуме¬
валось лишение коренных народов их исконных земель, а чаще всего, как пока¬
зывают многочисленные конфликты между русским и местным населением, им
предлагали «потесниться», одновременно сдерживая активность колонистов. Ха¬
рактерно, что, будучи включенными в государственную систему страны в каче¬
стве владельцев земли и экономических субъектов, представители коренных на¬
родов становились также субъектами политическими, на равных правах с рус¬
скими поселенцами прибегая к защите местных и центральных властей. Таким
образом, в Московском царстве отсутствовало представление о необходимости
ассимиляции, выселения или уничтожения коренных народов, что радикально
отличало русскую модель колонизации от практики европейцев в Новом Свете72.
Несмотря на наличие в ряде случаев колониальной составляющей, экспансия
никогда не приводила к вытеснению туземного населения в резервации. Заселе¬
ние Сибири русскими проходило не за счет вытеснения и тем более истребления
коренных жителей, а за счет «освоения свободных пространств, путем “обтека¬
ния” пришельцами мест жительства коренных народов или вкрапливания от¬
дельных селений» в зону их компактного проживания. Это принципиальное от¬
личие колонизации Сибири русскими поселенцами от тех катастрофических для
коренного населения событий, которые произошли в Америке или, например,
Австралии в ходе колонизации этих континентов западноевропейскими при¬
шельцами»73. «В редконаселенной Сибири, — справедливо пишет Н. И. Ники¬
тин, — правящие круги были кровно заинтересованы в максимальном сохране¬
нии численности и платежеспособности реальных и потенциальных налогопла¬
тельщиков, особенно тех, кто добывал пушнину, долгое время выполнявшую
в нашей страйе функции своеобразной валюты. В Сибири власти шли крайне не¬
охотно на карательные меры даже против совершавших тяжкие преступления
аборигенов (в том числе грабивших казенные грузы и убивавших ясачных сбор¬
щиков), предпочитая прощать тех, кто “приносил свои вины”. А самых упорных
“непослушников” предписывалось “смирять” лишь “небольшим разореньем”»74.
При этом представителям других этносов не запрещались миграции ни в пре¬
делах империи, ни за ее пределы, и они в такой же примерно степени переселя¬
лись на собственно русские земли, в какой русские переселялись на присоеди¬
ненные. До Великих реформ правительство чаще сдерживало колонизацию по
96

Территориальная экспансия и увеличение населения
причине недостатка ресурсов и опасения спровоцировать массовое переселение
крепостных. Например, в 1637 г. казаки захватили крепость Азов и положили ее
к царскому престолу. Михаил Федорович встал перед трудным выбором. Как ни
хотелось, но от Азова пришлось отказаться: содержание гарнизона обошлось бы
в огромную по тем временам сумму — 120 тыс. руб. в год. При строительстве во
второй трети XVII в. 800-километровой Белгородской «засечной черты» прави¬
тельству также пришлось принимать решение — организовать колонизацию
и тем самым ослабить процесс развития крепостничества или вместе с оборони¬
тельными сооружениями создать административную границу со всеми ее атрибу¬
тами — заставами, патрулями, проверкой документов. Правительство выбрало
второй вариант, что затормозило интеграцию Донского региона в состав импе¬
рии. Недостаток людей и средств сдерживал экспансионистские аппетиты Моск¬
вы, вынуждая ее обращаться к колонизации только в случае необходимости, для
обеспечения безопасности своих границ75.
В 1897 г. на территории, инкорпорированной Россией после 1646 г., прожива¬
ло 76,9 млн человек, из них лишь 12,2 млн, или 15,7 %, были русскими; на терри¬
тории, заселенной русскими до 1646 г., проживало 52,0 млн, из них 8,5 млн, или
16,3%, были нерусскими. В основном русские переселялись на незаселенные
земли Новороссии, Юго-Востока, Северного Кавказа и Сибири и очень мало —
на территории, занятые и освоенные другими народами. В Финляндии русские
составляли 0,2 % всего населения, в Польше — 2,8, на Кавказе — 4,3 % и т. д.,
зато в Новороссии — 21,4 %, на Северном Кавказе — 42,2, в Нижнем Поволжье
и Южном Приуралье — 57,9, Сибири — 76,8 % (табл. 1.5).
Таблица 1.5
Распределение русского населения по районам Российской империи в 1897 г.
Район
Население,
тыс.
Русские
тыс.
%
Финляндия
2600
6
0,2
Польша
9400
267
2,8
Кавказ
5516
235
4,3
Прибалтийский
2385
114
4,8
Белорусско-Литовский
10 063
566
5,6
Казахстан и Средняя Азия
7700
588
7,6
Бессарабская губерния
1935
156
8,1
Лево- и Правобережная Украина
17 134
1423
8,3
Новороссия
6296
1345
21,4
Предкавказье
3784
1595
42,2
Нижнее Поволжье, Южное Приуралье
10 115
5858
57,9
Сибирь
5759
4424
76,8
Итого:
в границах 1897 г.
82 687
16 577
20,0
в границах 1646 г.
45 594
3912
8,6
Источник: Общий свод данных переписи 1897 г. Т. 2. С. 2—91.
97

Гшва 1. Колонизация и ее последствия
По данным о темпах роста населения в отдельных районах можно более точно
определить места выхода и поселения мигрантов: низкие темпы прироста насе¬
ления указывали на то, что данные регионы служили источником мигрантов, на¬
оборот, высокие темпы прироста населения свидетельствовали о том, что районы
принимали переселенцев, при условии, что естественный прирост населения
был всюду примерно одинаковым (табл. 1.6). В XVIII в. основные потоки пере¬
селенцев, как и в XVI—XVII вв., направлялись в Черноземный центр и Повол¬
жье, с 1780-х гг., после присоединения Крыма, и до 1861 г. — в Новороссию,
Нижнее Поволжье и Приуралье; в последней трети XIX в., после окончательно¬
го завоевания Кавказа, — в Предкавказье, Новороссию, а также в Сибирь;
в начале XX в. — в Сибирь. Миграция в Среднюю Азию была ничтожной.
В целом за 1678—1915 гг. 39,4 % всех мигрантов поселились в Сибири, 23,5 —
в Новороссии, 19,1 — на Северном Кавказе, 13,1 — в Поволжье и Приуралье
и 4,9 % — в Черноземном центре. До эмансипации 1861 г. переселенцы происхо¬
дили в основном из нечерноземных губерний Севера, Северо-Запада, Центра
и Белоруссии. С 1860-х гг. к ним добавились мигранты из Черноземного центра,
Украины и Поволжья76.
Таблица 1.6
Среднегодовой прирост населения по районам России в XVIII — начале XX в. (%)
Район*
1678—1719 гг.
1719—1782 гг.
1782—1857 гг.
1867—1897 гг.
1897—1914 гг.
Север
0,26
0,42
0,56
0,97
1,63
Северо-Запад
0,65
0,72
0,47
1,61
1,80
Нечерноземный
центр
0,47
0,40
0,36
0,74
1,77
Прибалтийский
—
0,81
0,53
0,77
1,45
Белорусско-
Литовский
1,72**
1,13**
0,17***
1,69
1,76
Северное Приуралье
0,26
1,14
1,16
1,01
1,68
Черноземный центр
1,11
0,88
0,71
0,81
1,95
Левобережная
Украина
1,11
1,02
0,38
1,27
1,85
Правобережная
Украина
—
—
0,55***
1,78
1,84
Среднее Поволжье
1,84
0,81
0,82
0,84
1,72
Нижнее Поволжье,
Южное Приуралье
1,84
2,33
1,83
1,63
1,97
Новороссия
—
3,53
2,03
2,40
2,01
Предкавказье
—
—
3,23
3,23
2,47
Сибирь
2,19
1,32
1,21
4,86
3,30
В среднем
0,78
0,96
0,99
1,54
1,94
Источники: Водарский Я. Е. Население России в конце XVII—начале XVIII века:
(Численность, сословно-классовый состав, размещение). М, 1977. С. 152 ; Кабузан В. М. Наро-
98

Территориальная экспансия и увеличение населения
донаселение России в XVIII—первой половине XIX в. М, 1963. С. 164—165 ; Яцунский В. К.
Изменения в размещении населения Европейской России в 1724—1916 гг. // ИСССР. 1957.
№ 1. С. 192—224 ; Статистический ежегодник России, 1916 г. М., 1918. Вып. 1. С. 25—51.
Состав районов в границах губерний 1897 г.: Север: Архангельская, Вологодская, Оло¬
нецкая; Северо-Запад: Новгородская, Псковская, С.-Петербургская; Нечерноземный центр:
Владимирская, Калужская, Костромская, Московская, Нижегородская, Смоленская, Тверская,
Ярославская; Прибалтийский:	Курляндская, Лифляндская, Эстляндская; Белорусско-
Литовский: Виленская, Витебская Гродненская, Ковенская, Минская, Могилевская, Смолен¬
ская; Северное Приуралье: Вятская, Пермская; Черноземный центр: Воронежская, Курская,
Орловская, Рязанская, Тамбовская, Тульская; Левобережная Украина: Полтавская, Харьков¬
ская, Черниговская; Правобережная Украина: Волынская, Киевская, Подольская; Среднее
Поволжье: Казанская, Пензенская, Саратовская, Симбирская; Нижнее Поволжье: Астрахан¬
ская, Самарская; Южное Приуралье: Оренбургская, Уфимская; Новороссия: Бессарабская,
Донская, Екатеринославская, Таврическая, Херсонская; Предкавказье: Кубанская, Ставро¬
польская, Терская, Черноморская; Сибирь: Амурская, Енисейская, Забайкальская, Иркутская.
Приморская, Тобольская, Томская, Якутская.
** Данные относятся к Смоленской губернии.
*** 1795—1858 гг.
Данные табл. 1.7 дают представление о количестве переселенцев по различ¬
ным направлениям миграций.
Таблица 1.7
Численность переселенцев по районам вселения в 1678—1915 гг. (тыс.)
Район вселения
1678—
1740 гг.
1740—
1782 гг.
1782—
1858 гг.
1870—
1896 гг.
1897—
1915 гг.
1678—
1915 гг.
Черноземный центр
260
370
—
—
—
630
Север, Сибирь
и Казахстан
90
—
517
926
3520
5053
Новороссия
—
135
1510
1045
333
3023
Поволжье и Приуралье
—
270
968
358
80
1676
Предкавказье
—
—
565
1687
296
2448
Итого
350
775
3560
4016
4229
12 830
Источники: Бескровный Л. Г. и др. Миграции населения России в XVII—начале XX в. //
Проблемы исторической демографии СССР / А. Д. Колесников (ред.). Томск, 1982. С. 26—32 ;
Брук С. И., Кабузан В. М. Миграция населения в России в XVIII—начале XX века // ИСССР.
1984. №4. С. 41—59.
Среди мигрантов львиную долю составляли русские, затем с большим отры¬
вом по численности шли украинцы и белорусы; представителей других этносов
было мало. Общее число переселенцев за 237 лет, 1678—1915 гг., оценивается
в 12,8 млн человек, в том числе за 180 лет, 1678—1858 гг., — 4,7 млн и за 57 лет,
1858—1915 гг., — 8,1 млн. Отсюда следует: в среднем в год мигрировали
в 1678—1858 гг. 26 тыс. человек, в 1858—1915 гг. — 143 тыс. человек и, значит,
в миграционные процессы было вовлечено в 1678—1858 гг. 0,08% жителей
99

Гпава 1. Колонизация и ее последствия
страны (преимущественно русских), а в 1858—1915 гг. — 0,12 %. Широко рас¬
пространенное мнение, согласно которому население России всегда было чрез¬
вычайно мобильным, не соответствует действительности для периода с 1650 по
1858 г., когда в России существовало крепостное право, но справедливо для вре¬
мени до его окончательного утверждения в середине XVII в. и после его отмены.
Например, по данным писцовых книг, в некоторых уездах в мирный и благопри¬
ятный в экономическом отношении период между 1498 и 1539 г. лишь около
30 % крестьян оставались в домах своих отцов или поселялись в ближайшем со¬
седстве; 36 % переехали в другие селения данного уезда и 20 % выселились за
пределы своего уезда (о судьбе остальных нет данных). В годы кризиса, 1539—
1576 гг., за пределы уезда выселилось до 60 % крестьян77. Окончательное закре¬
пощение населения в 1649 г. затормозило мощное переселенческое движение,
начавшееся в середине XVI в. Колонизация возобновилась с новой силой после
эмансипации, поглощая около 77 % естественного прироста населения страны,
что замедлило рост плотности населения в районах старого заселения, но не ос¬
тановило его совсем.
Колонизация территории Евразии разворачивалась в разных направлениях,
вследствие чего русские превратились в самый рассредоточенный из всех наро¬
дов Старого Света. Значение отдельных направлений со временем изменялось.
Как следует из данных табл. 1.7, в 1678—1740 гг. главный поток мигрантов
(74,3 %) шел в Черноземный центр, остальные (25,7 %) — в Сибирь и на Север.
В 1740—1782 гг. переселения в Сибирь временно приостановились; Центрально¬
черноземный район по-прежнему привлекал самое большое число переселенцев,
но их доля упала до 47,7 %. Появились новые направления колонизации — По¬
волжье и Приуралье (34,8 % всех мигрантов), Новороссия и донские степи
(17,4%). В 1782—1858 гг., после присоединения Крыма, переселения в Черно¬
земный центр практически прекратились. Основной поток колонистов направ¬
лялся в Новороссию и Донскую область (42,4 % всех мигрантов), в Поволжье
и Приуралье — 27,2 %, в Предкавказье — 15,9 %, в Сибирь — 14,5 %. В 1870—
1896 гг. на первое место по числу прибывших мигрантов вышло Предкавказье
(42 % всех мигрантов), на второе — Новороссия и Донская область, на третье —
Сибирь; Поволжье и Приуралье опустилось на четвертое место. В 1897—1915 гг.
безусловная пальма первенства перешла восточному направлению — Сибирь
вместе с Казахстаном и Центральной Азией поглотили 83,2 % всех мигрантов,
а остальные традиционные направления — лишь 16,8 %.
Русские (частично украинцы) заселили сибирское пространство по течению
всех крупных рек и их притоков — Оби, Енисея, Ангары, Лены, Амура, Колымы,
Камчатки, Анадыря и др. Широкой полосой их расселение охватило юг Сибири
вдоль железной дороги, которая прошла южнее старого сибирского тракта, при¬
чем эта полоса сужалась с запада на восток, а ее «утолщения» приходились на
Алтай и верховья Енисея (Минусинский край). Наименьшая заселенность на¬
блюдалась в северных и северо-восточных районах Сибири (низовья Енисея
и Лены, Чукотка, Камчатка, Якутия) и на Дальнем Востоке (Амурская область,
Южно-Уссурийский край, Приморская область). Только с 1890-х гг. стали серь¬
езно осваиваться Амурская область и Уссурийский край после размещения там
юо

Территориальная экспансия и увеличение населения
соответственно 9755 семей и 8400 человек первых колонистов. Интересно, что
они происходили преимущественно из районов вторичной колонизации — из
Астраханской, Саратовской, Воронежской, Тамбовской, Донской, Енисейской,
Томской губерний и из Забайкалья. Продолжали в значительном числе прибы¬
вать ссыльные, например только на о. Сахалин в 1899 г. их прибыло более 34 тыс.
Площадь всего осваиваемого русскими сибирского пространства к 1897 г. равня¬
лась 1,2 млн км2, их численность достигла 4,4 млн человек, что составляло около
77 % всего населения Сибири, в 1917 г. — соответственно 8,4 млн и 78 %. Чис¬
ленное преобладание коренных народов отмечалось только на Крайнем Севере
Восточной Сибири78.
Степи Северного Казахстана стали осваиваться русскими колонистами с на¬
чала XIX в., куда к 1858 г. переселилось около 217 тыс. человек. Заселение Тур¬
кестана русскими началось в 1870-е гг. с Семиреченской области («казачья» ко¬
лонизация около форпостов и укреплений). В районе Каспия их поселения со
временем стали рыбачьими поселками и вошли в состав Закаспийской области.
Природно-климатические условия края благоприятствовали развитию сельского
хозяйства, на орошаемых землях возникало земледелие и хлопководство. Поток
мигрантов прибывал в основном из Астраханской, Воронежской, Самарской,
Оренбургской губерний и частично с Украины. В конце XIX в. они оседали по
большей части в Семиречье; с 1890-х гг. переселенцы начали попадать в Фергану
и Самаркандскую область. К 1916 г. в Туркестане имелось уже 300 русских посе¬
лений. В период Столыпинской реформы здесь возникли их хуторские и отрубные
хозяйства. В Казахстане и Центральной Азии в 1897 г. проживало около 588 тыс.
русских, а в 1917 г. — 1548 тыс., их доля в населении региона — соответственно
7,6	и 13,6 %, а среди переселенцев — 85 %79.
В целом за 237 лет, 1678—1915 гг., наибольшее число колонистов прибыло
в Сибирь — 5063 тыс., или около 39,4 %, всех мигрантов, затем в Новороссию
и Донскую область — 3023 тыс., или около 23,6 %, в Предкавказье — 2448 тыс.,
или 19,1 %, в Поволжье и Приуралье — 1676 тыс., или 13,1 %, и меньше всего
в Черноземный центр — 630 тыс., или 4,9 %, всех мигрантов. В процессе колони¬
зации главным действующим лицом был русский крестьянин. Лишь при колони¬
зации Новороссии и Бессарабии ведущее место принадлежало украинцам. Замет¬
ное место последние занимали также при освоении Предкавказья, Донской области
и в существенно меньшей степени — Сибири, Казахстана и Центральной Азии.
Число сельских поселений в России в течение XVIII—начала XX в. увеличи¬
ло	*
валось , в то время как в Западной Европе оно уменьшалось (в США и Канаде
начиная с XIX в.)81. Это говорит о том, что процесс внутреннего освоения земель
в России не закончился вплоть до 1917 г., а в западных странах он завершился
к началу промышленной революции в середине XVIII в. Кроме факта освобож¬
дения от крепостной зависимости большую роль в усилении колонизации играло
возникшее относительное аграрное перенаселение в освоенных к середине XIX в.
черноземных губерниях.
Хотя и до середины XVII в. Россия, как практически все европейские государ¬
ства, была многонациональна, однако территориальная экспансия привела к то¬
му, что Россия превратилась в многонациональную империю, в которой «титуль-
101

Глава L Колонизация и ее последствия
ная» нация оказалась в меньшинстве. В 1646 г. на долю русских приходилось
около 90 % всего населения страны82, к 1917 г. — 43 %83. Но объединение вели¬
короссов, малороссов и белорусов в единую «большую русскую нацию», на долю
которой приходилось 67 % населения империи, создавало впечатление прочности
имперской конструкции России84. В составе империи насчитывалось 194 этниче¬
ские единицы — больших и малых народов, различных по религии, языку
и культуре85, на долю которых приходилось 55,4 % населения в 1914 г. и 59 %
в 1917 г. (табл. 1.8).
Таблица 1.8
Этнический состав населения России в 1719—1914 гг. (%)
Народ
1719 г.
1762 г.
1795 г.
1857 г.
1914 г.
Русские
70,7
62,3
48,9
45,9
44,6
Украинцы
12,9
14,6
19,8
17,1
18,1
Белорусы
2,4
6,7
8,3
5,3
4,0
Эстонцы
2,0
1,7
1,2
0,9
0,7
Татары
1,9
3,3
1,9
2,6
1,8
Чуваши
1,4
1,2
0,9
0,7
0,6
Калмыки
1,3
0,3
0,2
0,2
0,1
Башкиры
1,1
0,6
0,5
0,8
1,0
Латыши
1,0
1,3
1,8
1,3
1,0
Финны
1,0
2,7
2,2
2,2
1,0
Мордва
0,7
0,9
0,8
0,9
0,7
Немцы
0,2
0,2
0,6
м
1,4
Поляки
—
0,2
6,2
5,3
6,5
Евреи
—
0,2
1,4
2,7
4,2
Казахи
—
—
—
2,2
2,7
Армяне
—
—
—
—
1,2
Азербайджанцы
—
—
—
—
1,2
Узбеки
—
—
—
—
1,2
Литовцы
—
—
2,0
1,6
1,0
Г рузины
—
—
—
—
1,0
Молдаване
—
0,5
0,5
1,0
0,7
Другие
3,4
3,3
2,8
8,2
5,3
Игкого, %
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
Итого, млн
15,7
23,6
41,2
75,9
171,8
Источники: Кабузан В. М.: 1) Народы России в XVIII веке ... С. 230 ; 2) Народы России
в первой половине XIX в. ... С. 125 ; Брук С. И., Кабузан В. М Динамика этнического состава
населения России в эпоху империализма (конец XIX—1917 г.) // ИСССР. 1980. № 3. С. 74—93.
Размещение русских по империи было неравномерным, однако даже в 1917 г.
72,4	% русских обитали в местах, освоенных еще до XVIII в., а около полови¬
ны — на землях, обжитых до XVII в. (табл. 1.9).
102

Территориальная экспансия и увеличение населения
Таблица T9
Доля русских в отдельных регионах Российской империи в 1678—1917 гг.
(% к общей численности населения, в административных границах 1897 г.)
Регионы*
1678 г.
1719 г.
1795 г.
1858 г.
1897 г.
1917 г.
Центрально-промышленный
97,0
97,7
96,2
95,4
97,1
97,8
Центрально-земледельческий
93,4
90,6
87,4
86,8
87,3
86,8
Северный
92,0
92,0
91,3
90,1
90,1
90,8
Северо-Западный
90,0
89,4
92,1
88,4
88,7
90,6
Северное Приуралье
90,0
90,8
84,0
85,1
83,9
83,1
Среднее Поволжье
51,3
59,7
63,2
62,8
59,8
60,8
Нижнее Поволжье
—
33,0
66,7
67,5
65,4
65,9
Южное Приуралье
—
10,5
40,2
47,5
51,8
54,0
Белорусско-Литовский
4,0
4,5
9,5
9,9
16,9
23,7
Прибалтика
—
0,3
и
3,6
4,8
6,3
Левобережная Украина
—
2,2
5,2
6,1
13,3
13,3
Правобережная Украина
—
—
0,1
0,6
4,3
3,4
Новороссия
6,7
15,6
19,5
21,6
20,8
30,7
Область Войска Донского
—
100,0
57,9
66,0
66,8
69,0
Бессарабская губерния
—
—
3,2
3,7
8,1
5,9
Предкавказье
—
0,7
6,9
16,9
42,5
46,8
Царство Польское
—
—
—
0,1
3,2
1,3
Финляндия
0,1
0,3
2,1
0,4
1,2
Сибирь и Дальний Восток
51,8
66,9
68,9
74,1
76,9
78,2
Центральная Азия и Казах¬
стан
—
—
—
1,0
7,6
13,6
Закавказье
—
—
—
0,9
4,7
6,2
Численность русских в импе¬
рии, млн**
11,2
15,7
41,2
76,6
128,2
179,7
Численность всего населения
в империи, млн
72,3
70,7
48,8
45,4
43,3
42,6
Доля русских в империи, %
72,3
70,7
48,8
46,7
43,0
41,4
Численность русских на тер¬
ритории России в границах
2013 г., млн
—
11,1
19,7
33,5
51,0
68,9
Численность населения на
территории России в границах
2013 г., млн
—
13,2
24,1
41,6
67,5
95,2
Доля русских на территории
России в границах 2013 г., %
—
84,1
81,6
80,6
75,5
72,4
Подсчитано по: Численность русских: Кабузан В. М. Русские мире : Динамика численно¬
сти и расселения (1719—1989). Формирование этнических и политических границ русского
народа. СПб., 1996. С. 279, 283—288, 294; Брук С. ИКабузан В. М. Динамика этнического
103

Глава 1. Колонизация и ее последствия
состава населения России в эпоху империализма (конец XIX—1917 г.). С. 77—80. Числен¬
ность всего населения: Водарский Я. Е. Население России в XI—XVII вв. С. 77—78 ; Кабу-
зан В. М. Население Российской империи в XVIII—начале XX века: численность, состав, раз¬
мещение. С. 164—165.
* Состав районов в границах губерний 1897 г.: Центрально-промышленный: Владимирская,
Калужская, Костромская, Московская, Нижегородская, Тверская, Ярославская; Центрально¬
земледельческий: Воронежская, Курская, Орловская, Рязанская, Тамбовская, Тульская; Се¬
верный: Архангельская, Вологодская; Северо-Западный: Новгородская, Олонецкая, Псков¬
ская, С.-Петербургская; Северное Приуралье: Вятская, Пермская; Среднее Поволжье: Казан¬
ская, Пензенская, Симбирская; Нижнее Поволжье: Астраханская, Самарская, Саратовская;
Южное Приуралье: Оренбургская, Уфимская; Белорусско-Литовский: Виленская, Витеб¬
ская, Гродненская, Ковенская, Минская, Могилевская, Смоленская; Прибалтика: Курлянд¬
ская, Лифляндская, Эстляндская; Левобережная Украина: Полтавская, Харьковская, Черни¬
говская; Правобережная Украина: Волынская, Киевская, Подольская; Новороссия: Екатери-
нославская, Таврическая, Херсонская; Предкавказье: Кубанская, Ставропольская, Терская,
Черноморская; Сибирь и Дальний Восток: Амурская, Енисейская, Забайкальская, Иркутская,
Камчатская, Приморская, Сахалинская, Тобольская, Томская, Якутская; Центральная Азия
и Казахстан: Акмолинская, Закаспийская, Самаркандская, Семипалатинская, Семиречинская,
Сырдарьи некая, Тургайская, Уральская, Ферганская; Закавказье: Бакинская, Батумская, Ели-
саветпольская, Дагестанская, Закатальский округ, Карсская, Кутаисская, Сухумский округ,
Тифлисская, Эриванская.
** В 1897 и 1917 гг. на основе родного языка, в остальные годы на основе национальной
идентификации.
В ряде районов их нового, или «вторичного», расселения до сих пор наблюда¬
ется менее компактное их размещение, чем на территории исконного прожива¬
ния. Особенно сложную конфигурацию имело размещение русских на этнически
смешанных территориях и в местах поздней колонизации — на Кавказе, в Цен¬
тральной Азии, Казахстане, где возникли «русские очаги» среди земледельческих
или кочевых народов. Расселение русских на всем пространстве России выглядит
в виде «клина», основание которого находится на западном рубеже от северо-
западных границ страны до российского Причерноморья; к востоку идет сужение
«клина». В Сибири, от среднего Урала к Тихому океану, «клин» еще более сужа¬
ется по линии Томск—Новосибирск—Кузнецк—Красноярск—Иркутск—Хаба¬
ровск. Самая заселенная часть «клина» находится в средней полосе европейской
части.
С конца XVII в. русские концентрировались и потому численно преобладали
в семи регионах: Л) Центрально-промышленном; 2) Центрально-земледельчес¬
ком; 3) Северном; 4) Северо-Западном; 5) Северном Приуралье; 6) Среднем По¬
волжье; 7) Сибири, а также в области Войска Донского. Причем почти за два
с лишним века их доля в населении перечисленных районов изменилась не суще¬
ственно. С 1795 г. русские стали численно преобладать также в Нижнем Повол¬
жье, с 1897 г. — в Южном Приуралье. В остальных регионах — так называемых
национальных окраинах империи — доля русских существенно выросла: в Бело¬
русско-Литовском — до 23,7 %, в Новороссии — до 30,7 %, в Предкавказье —
до 46,8 %.
104

Территориальная экспансия и увеличение населения
Факторы территориальной экспансии
Что стимулировало территориальную экспансию России во второй половине
XVII—начале XX в.? В первую очередь геополитические соображения: обеспе¬
чить прочные границы, обрести незамерзающие порты, воспрепятствовать захва¬
ту пограничных территорий соперниками или включить их в сферу своего влия¬
ния86. Правящая элита рассматривала Россию законной наследницей и преемни¬
цей Киевской Руси и Золотой Орды и стремилась «собрать русские земли», кото¬
рые в XI—XII вв. входили в состав Киевской Руси, а в XIII—XVI вв. — в состав
Золотой Орды, под скипетр русского царя87. Следует согласиться с австрийским
историком А. Каппелером в том, что вплоть до конца XIX в. российская экспан¬
сия определялась преимущественно стратегическими и внешнеполитическими,
а не экономическими соображениями, и с американским историком Р. Меллором
в том, что «Россия приобретала лишь то, на что другие государства не претендо¬
вали, или то, что они не могли захватить»88. Движение к Черному морю в первую
очередь диктовалось стремлением укрепить южные границы и покончить с набе¬
гами крымских татар, которые захватывали в плен русских и продавали их в раб¬
ство. За XVI—XVIII вв. они захватили в плен сотни тысяч русских и продали их
в рабство в Стамбуле89. По свидетельству французского посла в России Л.-Ф. Се-
гюра, Екатерина II жаловалась Вольтеру, что татары «ежегодно заносили в Рос¬
сию чуму и голод, истребляли и забирали в плен по 20 000 человек в год»90.
Движение к Балтийскому морю обусловливалось желанием иметь порты для
экономических и культурных связей с Западной Европой.
Рис. 1.4. Мемориал «В память победы над татарами 1552 г.». Памятник по убиенным
при взятии Казани, архитектор Н. Ф. Алферов, сооружен в 1823 г. Казань
105

Глава 1. Колонизация и ее последствия
Аннексия Польши и присоединение Финляндии не могут быть поняты вне
контекста соперничества между ведущими державами Европы в конце XVIII—
начале XIX в., аннексия Северного Кавказа и Закавказья — не принимая во вни¬
мание острые противоречия между Россией, Персией и Османской империей,
добровольно-принудительное присоединения Казахстана и завоевание Центральной
Азии — вне контекста противостояния между Россией, Китаем, Османской импери¬
ей и Великобританией, аннексия Дальнего Востока — игнорируя борьбу между Рос¬
сией, с одной стороны, и Великобританией, Францией, США и Японией — с другой.
Социально-экономическое и политическое положение этих территорий делало их
неспособными защитить свою самостоятельность перед напором мировых держав,
а геополитическая ситуация в момент аннексии делала неизбежным их подчине¬
ние одной из них. Российская империя вышла победителем в этом соперничестве
в результате объективных причин и множества случайностей91.
Отношение к отдельным конфессиям и этносам, разрешение или запрещение
переходов из одного исповедания в другое и взаимосвязь конфессиональных дел
со сферой гражданских прав также находились под влиянием внешней полити¬
ки92. Например, пресловутая русификация Прибалтики с 1880-х гг. была отчасти
обусловлена угрозой переориентации остзейских элит на недавно возникшую
и быстро укрепляющуюся Германскую империю. Русификация представляла уг¬
розу только привилегиям остзейского дворянства, поскольку лишала их привиле¬
гий. Многие латыши и эстонцы ей сочувствовали, поскольку она ослабляла гер¬
манское влияние, не представляла угрозу их национальной культуре и позволяла
развиваться в культурном, социальном и экономическом отношениях93. Яркий
пример влияния международного контекста дает политика имперских властей
в отношении к исламу. В последние десятилетия XVII в. и в начале XVIII в. по¬
литика к исламу под воздействием войн с Турцией, Ираном и Крымским ханст¬
вом утратила толерантность. Свидетельством этого может служить петровский
указ 1713 г., запрещающий мусульманским помещикам владеть православными
крестьянами, если «служилые татары» не крестились. Ближайшие преемники
Петра, в особенности Елизавета Петровна, продолжили эту политику. Лишь
с 1770-х гг. курс на веротерпимость в отношении ислама, как и при первых Ро¬
мановых, становится во главу угла национальной политики под влиянием перво¬
го раздела Польши и Русско-турецкой войны 1768—1774 гг. Необходимость за¬
щиты православного населения на территории католической Речи Посполитой,
стремление обеспечить спокойствие жителей Крыма, занятого в ходе войны
с турками, эмиграция около 200 тыс. калмыков (буддистов) в Джунгарию (Севе¬
ро-Западный Китай) после ликвидации Калмыкского ханства в 1771 г.94 способ¬
ствовали этому развороту. Указ Екатерины II от 17 июня 1773 г. разрешил повсе¬
местное строительство мечетей для российских мусульман. «В 1770—1780-е гг.
политика терпимости переросла в покровительство. Мусульмане получили свою
церковную организацию. Исламскому духовенству предоставлены привилегии
и материальная поддержка. Было создано Оренбургское магометанское Духовное
Собрание, которое было наделено и функциями высшего судебного органа му¬
сульман по семейным, наследственным и некоторым другим делам. Правитель¬
ство активно поддерживало ислам в Северном Казахстане. Власти проявляли
106

Территориальная экспансия и увеличение населения
заботу о кадрах духовенства. Активно строились мечети и школы. Государство
содействовало изданию и рассылке Корана в местные приходы. Все эти меры
были направлены на обеспечение лояльности и благожелательного отношения
нерусских народов к империи. Одна из стоящих перед правительством задач —
воспитать в нерусских народах верноподданнические чувства. Повышение гра¬
мотности и образовательного уровня национального населения мыслилось как
одно из средств привития начал цивилизованности»95. По заключению американ¬
ского историка Р. Крюса, с этого времени для большинства исламских общин
империи политика государства в области религии была вполне приемлемой,
и они, как правило, находили общий язык с государством и понимали друг дру¬
га96. Впрочем, Екатерина II и ее преемники на престоле, как и Петр I, были твер¬
до убеждены: религиозные структуры всех конфессий империи, включая право¬
славную церковь, «должны беспрекословно подчиняться государству, все их
служители сверху донизу обязаны быть прежде всего верными помощниками
светской власти, высшим приоритетом в их деятельности должно являться слу¬
жение “державным интересам”»97.
Пожалуй, только в практически незаселенную Сибирь (в момент ее присоеди¬
нения в первой половине XVII в. на территории площадью в 10 млн км^ прожи¬
вало примерно 200—220 тыс. человек коренного населения)98 русских влекла
исключительно возможность воспользоваться ее природными богатствами; дви¬
жение на Дальний Восток и в Среднюю Азию отчасти стимулировалось также
стремлением получить источники сырья и оынки сбыта. Во всех других случаях
стратегические соображения доминировали 9.
Что же касается собственно колонизации, то она, как это ни парадоксально,
стимулировалась возникновением относительного аграрного перенаселения. Ос¬
новная экономическая причина переселений в России, как и всюду, состояла
в возникновении относительного аграрного перенаселения и вызываемого им
кризиса системы хозяйства, какой бы она ни была. Дело в том, что каждой сис¬
теме хозяйства соответствует предельная густота населения, могущего найти се¬
бе в условиях данного строя хозяйства необходимые средства существования100.
При достижении этого предела наступает аграрное перенаселение — относи¬
тельный недостаток земли, выход из которого возможен либо путем перехода
к более интенсивному хозяйству, либо с помощью переселения. Переход к новой
системе земледелия требует времени, знаний, средств и психологической пере¬
стройки, к этому способу население обращается лишь тогда, когда отсутствует
возможность переселения. У населения России почти всегда существовала воз¬
можность для колонизации — вот почему оно чаще всего обращалось именно
к переселению, а не к интенсификации земледелия101.
О том, что именно относительное перенаселение являлось важнейшим факто¬
ром земледельческой колонизации, говорят следующие данные. С 1860-х гг. ос¬
новными губерниями выхода крестьянства являлись те губернии, где земельная
теснота достигла такой остроты, что даже зажиточные крестьяне страдали от ма¬
лоземелья, — это черноземные центрально-земледельческие, украинские и сред¬
неволжские губернии старого заселения. Из них в 1870—1896 гг. выселились
3,4	млн человек, что составляло 12,2 % сельского населения этих губерний в 1897 г.
107

Глава 1. Колонизация и ее последствия
и около 87 % всех российских переселенцев102. Аграрное перенаселение больше
ощущалось до эмансипации в районах господства частновладельческого крепо¬
стничества, после — в районах бывшего крепостничества, потому что помещики
затрудняли свободные переселения крестьянства.
Стимулировало колонизацию и то обстоятельство, что районы вселения в от¬
ношении природных условий были весьма похожи на районы выселений: ми¬
гранты весьма редко идут в районы с новой, непривычной природной средой.
Наконец, имеется и культурное измерение процесса колонизации. В массовом
сознании крестьянства XVIII—XIX вв. обнаруживается миграционная парадигма,
которая делала крестьянина психологически подготовленным для переселения.
Крестьяне идеализировали акт миграции, рассматривая его как уход от непра¬
ведной «новизны» и перенесение на новое место справедливой «старины», как
поиск рая на земле на далеких землях. Учитывая привязанность крестьянина
к родине, это служило весьма существенной предпосылкой массовых миграций.
Коренившиеся в народной культуре мечты о лучшей жизни, составлявшие суть
идеологии колонизации, могли быть светскими (например, казацкие «братства»
с их радикальным на первых порах эгалитаризмом), или же религиозными.
К числу последних относится легенда о Беловодье — легендарной стране свобо¬
ды в русских народных преданиях, земле, где человека ожидает полное благопо¬
лучие и свобода. Предполагается, что именно к нему восходит образ текущей
с неба «молочной реки с кисельными берегами» в русских сказках. Возникнове¬
ние легенды датируется концом XVIII в. и связывается с деятельностью одной из
старообрядческих общин — бегунов. В XVIII—XIX вв. «стремление жить в не¬
подвластном антихристу мире приводило к поиску чистых мест, а значит, к прак¬
тике постоянных перемещений в жизнедеятельности старообрядцев». Побег рас¬
сматривался как средство достижения чистого пространства103. Беловодье обрело
у староверов реальный образ — долины рек Бухтарма и Катунь на Алтае, где са¬
мовольно селились различные беглецы104. Если старообрядцы уходили на новые
места, скрываясь от преследований властей, то крестьяне бежали на новые места
в поисках рая на земле. В этом контексте и могла родиться парадигма миграции.
В то же время ее утверждал сам факт постоянной колонизации105. Русские кре¬
стьяне считали все земли, куда они пришли, своими и принадлежавшими России
на том основании, что они пришли туда первыми и что земля принадлежит тем,
кто ее освоил и обрабатывает. Они колонизовали территорию, не думая, в отли¬
чие от элиты, ни об империи, ни о цивилизаторской миссии — они всегда были
в поиске земли, где жизнь во всех отношениях лучше.
)
Фронтирный подход к изучению колонизации
В постсоветской историографии при изучении колонизации стало использоваться
понятие «фронтир» в двух значениях: а) как зона освоения колонистами новых тер¬
риторий, внешний край движущейся вперед колонизационной волны, пространство,
где сталкиваются различные социально-культурные типы, происходит взаимодейст¬
вие колонистов с коренными жителями, и б) как специфический подход, как концеп¬
ция или даже теория изучения подобных зон и складывающихся там отношений.
108

Территориальная экспансия и увеличение населения
Историография фронтирных исследований насчитывает несколько десятков
работ106. Этот подход, восходящий к новаторскому в свое время исследованию
Дж. Тернера о влиянии подвижной границы страны на развитие США107, в 1990-е гг.
был подвергнут ревизии. В новой редакции исследователи отказались от терне-
рианского взгляда на американскую колонизацию Запада как продвижение демо¬
кратии и прогресса на дикий Запад вместе с белыми американскими колониста¬
ми, а на фронтир — как точку встречи цивилизации и дикости, цивилизующейся
в ходе взаимодействия коренных жителей с колонистами, представляющими бо¬
лее развитые в социальном, экономическом и политическом плане практики об¬
щежития. На первое место вышло взаимодействие культур и народов на границе
как процесс, который в зависимости от конкретной обстановки мог развиваться
по-разному и иметь различные результаты. Фронтир — это пространство, в кото¬
ром формируются новые социальные отношения среди пришедших сюда людей;
происходит не только адаптация к новым условиям, но и интеграция методов
хозяйственного освоения территории, внедрение технологий, освоенных в цен¬
тре, развитие транспортной сети, многих социальных институтов. Жизненный
уклад фронтира, формируясь на стыке разных культур, всегда отличается от
жизни в старых поселениях.
Концепция имеет два методологических недостатка: а) слабая концептуализа¬
ция самого понятия «фронтир»; б) дефицит конкретности в определении объекта,
отсутствие системного анализа предмета исследования, недостаток строгости
в идентификации и классификации отдельных его аспектов108. Но подобная си¬
туация не только не обескураживает историков, но скорее воодушевляет, так как
дает полную свободу в трактовке фронтира и как понятия, и как подхода, кото¬
рый они рассматривают просто как полезный инструмент, помогающий исследо¬
вать различные аспекты социально-экономического формирования окраин госу¬
дарства. Обобщая результаты конкретно-исторического исследования сибирско¬
го фронтира, И. П. Басалаева определяет основные объективные черты (свойства,
аспекты, элементы) фронтирного комплекса, т. е., по сути, дает эмпирическую
интерпретацию понятия «фронтир», устанавливая точки соприкосновения между
понятием и реальными событиями, явлениями и процессами. На фронтире отсут¬
ствуют четкие границы, как государственные, так и внутренние. Горы, леса,
большие реки, моря являются естественными рубежами, своего рода центрами
притяжения фронтира. Территория первоначально имеет колониальный статус,
который преодолевается, когда она становится частью метрополии и структури¬
руется локальными центрами имперского влияния в виде военно-административ¬
ных пунктов. Но еще долго государственная власть имеет номинальный характер
ввиду отсутствия реальной возможности полного контроля и слабости админист¬
ративного аппарата, что ведет к «административному бесправию» и произволу.
Система административного управления отличается от таковой в метрополии,
и отсутствует теоретически осмысленная целенаправленная региональная поли¬
тика. Взаимодействующие на подвижной границе социальные группы находятся
в амбивалентно-конфликтном взаимодействии; они неоднородны в этнокультур¬
ном отношении и разновелики по численности (изначально значительно меньшая
у колонистов, позже — у коренных этносов); существующая у колонистов ген¬
109

Глава 1. Колонизация и ее последствия
дерная диспропорция (недостаток женщин собственного этноса) ведет к физиче¬
скому смешению разных популяций людей. Элита коренного населения является
компрадорской. Взаимодействие этнических групп способствует взаимной со¬
циокультурной и этнической ассимиляции: не только фронтир «преобразует ди¬
кую местность», но и «дикая местность» преобразует колониста. На границе на¬
блюдается более высокая, чем в метрополии, степень горизонтальной и верти¬
кальной социальной мобильности, подвижность, несформированность постоян¬
ного населения109. Недостаток данного определения фронтира состоит в том, что
не выявлено, какие из аспектов (элементов) понятия являются главными, какие
второстепенными, какая между ними существует причинно-следственная или
иная связь. Однако самые существенные аспекты, по-моему, названы верно.
Поскольку Россия, как и США, в течение долгого времени была колонизи¬
рующей страной, то сравнение опыта двух стран в свете концепции фронтира
давно вызывало интерес у американских историков. Под углом зрения преиму¬
щественно классической концепции фронтира английский историк Д. Шоу изу¬
чал освоение Черноземного центра России в XVII в.110 Он обнаружил, что дли¬
тельное существование подвижной границы на юге России в XVII в. и на западе
США в XIX в. оказало принципиально иное влияние на развитие колонизуемой
территории. В США подвижная граница в экономическом отношении способст¬
вовала развитию рыночной экономики в колонизуемом районе, освоение которо¬
го начиналось с охоты и разведения скота и постепенно завершалось возникно¬
вением торгово-промышленных городов. В России дело начиналось с военно¬
административного освоения новой территории, являвшейся сферой влияния
крымских татар, которым покровительствовала Турция, и заканчивалось хозяй¬
ственным освоением земель, эксплуатировавшихся в основном на принципах
натурального хозяйства. Но такой вывод справедлив только в том случае, если
оставаться в рамках XVII в., что вряд ли правомерно, поскольку граница про¬
должала двигаться на юг еще полтора столетия, до выхода на Черноморское по¬
бережье Крыма и на Северный Кавказ. В первой половине XIX в., благодаря вы¬
ходу России к Черному морю и созданию ряда портов, прежде всего Одессы,
возникла рыночная экономика и сформировалась довольно густая сеть городов,
главными функциями которых были не административно-военная и аграрная, как
в XVII—XVIII вв., а торговая и промышленная. Следует также учесть, что
в США на фронтире на начальных стадиях также происходила «варваризация»
колонистов, поскольку они были вынуждены обращаться к примитивным фор¬
мам хозяйства — охоте, кочевому скотоводству и рыболовству, и способствовала
экстенсивному развитию экономики не только в районах их вселения, но и выхо¬
да. Таким образом, экономическое развитие колонизуемой территории на южной
границе России и западной границе США в принципе прошло те же стадии,
только в России в более медленном темпе; сходство конечного экономического
результата также очевидно. Замедленность экономической эволюции южных по¬
граничных районов России обусловливалась тем, во-первых, что в XVII—XVIII вв.
в экономике страны господствовали крепостнические отношения, а рыночные
отношения были развиты слабо. Во-вторых, тем, что в России, в отличие от
США, где колонизация изначально имела экономическое назначение, новая тер¬
110

Территориальная экспансия и увеличение населения
ритория сперва завоевывалась по стратегическим соображениям и только после
прекращения военных действий начиналось ее экономическое освоение. Причем
в России поток колонистов вследствие малочисленности населения был намного
меньше, чем в США.
В социальном отношении подвижная граница в США стимулировала развитие
на осваиваемых территориях буржуазных отношений, демократии, малой семьи
и индивидуализма, а в России — крепостнических отношений, большой семьи
и общины. Трудно было бы ожидать другого результата, так как колонизация
«дикого юга» Русской равнины происходила в XVII—XVIII вв. — в период гос¬
подства в России крепостничества, а колонизация «дикого Запада» Северной
Америки в первой половине XIX в. — в период господства там капитализма.
И русские, и американские колонисты, как и всякие колонисты вообще, перено¬
сили на новые земли те социальные отношения, которые существовали в местах
их выселения.
В России фронтир служил «предохранительным клапаном», благодаря тому
что новые земли становились убежищем для всех недовольных и бедняков, что
ослабляло социальное напряжение, предотвращало образование класса неиму¬
щих, задерживало имущественную дифференциацию в районах выхода колони¬
стов. Применительно к США этот тезис подвергся критике. В России, как и в
США, на подвижной границе возникали специфические социальные группы на¬
селения, особый хозяйственный уклад, своеобразные правовые отношения; там
ощущался недостаток правительственного контроля, большое значение имело
обычное право, а не закон; пришельцы вынуждены были приспосабливаться
к новым условиям существования, опираясь преимущественно на собственные
силы111. До середины XVIII в. на границе существовало казачество — специфи¬
ческая социальная группа населения, образовавшаяся из беглых. Казачество име¬
ло своеобразное демократическое общественное устройство, долгое время обла¬
дало автономией от центральной власти, подчинялось своему обычному праву
и традициям112.
На подвижной северной границе России в XII—XVII вв.113, восточной грани¬
це в Поволжье, Южном Урале и Юго-Востоке114, в Сибири115 и на Дальнем Вос¬
токе116 в XVIII—начале XX в. происходили аналогичные процессы. В перечис¬
ленных районах даже тогда, когда они осваивались до эмансипации 1861 г., кре¬
постничество было слабее, после его отмены там быстрее развивались рыночные
отношения117. Это было частично связано с тем, что данные территории осваива¬
лись преимущественно государственными крестьянами, не знавшими частновла¬
дельческого крепостничества, и с тем, что правительство запрещало закрепощать
нерусское население, которое благодаря этому оставалось свободным от поме¬
щичьего гнета. Особенно большой экономической, социальной и культурной
спецификой отличалась Сибирь, что послужило благоприятной почвой для суще¬
ствования в среде русской сибирской интеллигенции в середине XIX—начале
XX в. так называемых сибирских областников, настроенных в пользу автономии
Сибири на том основании, что ее жители превратились в новую «сибирскую на¬
цию»118. Ряд современных историков также подчеркивает специфику сибирского
образа жизни119.
111

Глава 1. Колонизация и ее последствия
Пример использования новой ревизованной концепции фронтира дает иссле¬
дование Томасом Барретом русско-кавказской границы. По его мнению, невоз¬
можно одним словом определить, что происходило на подвижной российско-
кавказской границе в XVIII—XIX вв. Это было больше, чем русский на белом
коне: не просто завоевание русскими Северного Кавказа и истребление коренно¬
го населения, так же как и не просто сближение народов и культур, это был
сложный и потому неопределенный процесс, включавший много аспектов — из¬
менение экологии, уничтожение лесов и адаптацию колонистов к своеобразной
географической среде, создание новых семей, новых крепостей и поселений
и разрушение старых, контрабанду, разбой и шпионаж, взаимодействие культур
и социальную мобильность, русификацию местного населения и аборигенизацию
русских, насилие и взаимопомощь, производство и торговлю оружием, сельско¬
хозяйственное освоение и торговлю товарами и людьми, дезертирство и героизм,
сопротивление, сотрудничество и предательство, возвышение и обогащение од¬
них и гибель других. Трудно было провести пограничную линию и трудно иден¬
тифицировать людей, живших на ней, как врагов или друзей, завоевателей или
побежденных, русских или нерусских, колонистов или воинов; сама граница
в социальном измерении была такой территорией, где экономики и культуры по¬
граничных народов в большей степени смешивались, чем боролись друг с дру¬
гом. Кроме того, цели и мысли простых людей, непосредственно участвовавших
в процессе колонизации и экспансии, и тех, кто его инициировал и им руководил,
существенно, а иногда принципиально различались120. Как видно, при всей серь¬
езности ревизии, думаю, что принципиальные идеи классической концепции
фронтира, предложенной Дж. Тернером, не потеряли своего значения.
Если кратко обобщить русский опыт подвижной границы, то можно сказать,
что результаты колонизации в существенной мере зависели от ее первоначаль¬
ных целей, от того, кто и когда колонизовал новые земли, какой общественный
и экономической быт там заставали переселенцы, какой тип социальных отно¬
шений и какой образ жизни приносили они с собой. Когда военно-стратегические
задачи колонизации были приоритетными, тогда ее результаты получались ины¬
ми, чем в США; если же главной целью колонизации являлось сельскохозяйст¬
венное освоение, результаты были сходными. Социально-экономические резуль¬
таты имели региональную специфику. Как писал Тернер, имея в виду США, «ка¬
ждый большой район развивался своим особенным путем, имел свой тип народа,
собственный географический и экономический базис, собственные особые эко¬
номические и социальные интересы»121. То же наблюдалось и в России, что по¬
зволило А. Н. Ч^линцеву в конце XIX—начале XX в. сформулировать концеп¬
цию экономических районов России как стадий сельскохозяйственной эволю¬
ции122. Подвижная граница как в США, так и в России способствовала формиро¬
ванию экономических районов, находившихся на разных стадиях экономическо¬
го развития (поскольку районы колонизации, как правило, отставали в экономи¬
ческом отношении от районов старого заселения), и в конечном счете — форми¬
рованию многоукладной национальной экономики: в США — рабовладельческой
и капиталистической, в России — крепостнической, капиталистической и «се¬
мейной». Результаты колонизации существенно зависели и от той стадии развития,
112

Национальный вопрос в полиэтнической империи
на которой находилась сама «метрополия», от тех социально-экономических от¬
ношений, которые в ней господствовали в момент колонизации. Концепция
фронтира обобщает опыт колонизации США преимущественно в XIX в., когда
в стране господствовали буржуазные отношения, демократические институты.
Колонизация в России растянулась на несколько столетий и проходила большей
частью в совершенно других условиях: в XVIII—первой половине XIX в. — при
крепостном праве и самодержавии, в 1860—начале XX в. — в условиях развития
правового, демократического государства и рыночной экономики, и лишь
в 1906—1914 гг. — в условиях, более или менее сходных с американскими123.
Национальный вопрос в полиэтнической империи
Итак, территориальная экспансия имела тот фундаментальный результат, что
превратила Россию в многонациональную империю и породила национальные
конфликты. Накануне своего крушения в 1917 г. Россия была в политическом
смысле унитарным, централизованным государством, полную автономию имели
только Финляндия, Бухара, Хива и Урянхайский край, или Тува124. Одна часть
территории России оказалась в составе империи в результате завоевания (При¬
балтика, Царство Польское, Финляндия, Северный Кавказ, Средняя Азия), другая
была присоединена по договору (Левобережная Украина, Грузия, Бессарабия,
некоторые земли Азербайджана и Казахстана), третья часть была инкорпориро¬
вана в ходе хозяйственной колонизации (Север, некоторые земли Поволжья
и Сибири). В XVI—XIX вв. основаниями для инкорпорации территории суверен¬
ным государством по международному праву служили три: занятие ничьей зем¬
ли, уступка (цессия) и завоевание. Территория, аннексированная на любом из
перечисленных оснований, считалась приобретенной на законных основаниях,
причем в случае возникновения территориального спора он должен был рассмат¬
риваться по законам того времени, когда произошла инкорпорация. Завоевание
в XVIII—XIX вв. являлось особенно частым способом приобретения территории
на законных основаниях. Вследствие этого все государства мира в XVI—начале
XX в. использовали указанные способы увеличения своей территории. Много¬
численные завоевания, капитуляции, оккупации, аннексии, акты уступки и пе¬
редачи по наследству прав на землю, имевшие место в это время, включались
в существовавший международный порядок125. Например, США в результате
войны с Мексикой в 1846—1847 гг. захватили 1,36 млн км2 (более половины
первоначальной территории Мексики), на которой впоследствии разместились
семь штатов126.
Полный императорский титул отражал рост Российского государства, закон¬
ность завоеваний и присоединений, так как признавался всеми государствами,
с которыми Россия имела дипломатические отношения. Напомним этот титул:
«Божиею поспешествующею милостью, Мы, NN, Император и Самодержец Все¬
российский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский; Царь Казан¬
ский, Царь Астраханский, Царь Польский, Царь Сибирский, Царь Херсониса
Таврическаго, Царь Грузинский; Государь Псковский и Великий Князь Смолен¬
ский, Литовский, Волынский, Подольский и Финляндский; Князь Эстляндский,
113

Глава I. Колонизация и ее последствия
Рис. 1.5. Сарыкские ханы и старшины, приезжавшие в Ашхабад
для изъявления лояльности от имени туркменского племени сарыков. 1884
114
Рис. 1.6. Присяга на подданство России сарыкских ханов в присутствии
главнокомандующего кн. А. М. Дондукова-Корсакова
и всех представителей местной власти. 1884

Принципы национальной политики
Лифляндский, Курляндский и Семигальский, Самогитский, Белостокский, Ко-
рельский, Тверской, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных; Госу¬
дарь и Великий Князь Новагорода низовские земли, Черниговский, Рязанский,
Полотский, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Удорский, Обдорский, Кон-
дийский, Витебский, Мстиславский и всея северныя страны Повелитель; и Госу¬
дарь Иверския, Карталинския и Кабардинския земли и области Армейские; Чер¬
касских и Горских Князей и иных Наследный Государь и Обладатель; Государь
Туркестанский; Наследник Норвежский, Герцог Шлезвиг-Голстинский, Сто-
рмарнский, Дитмарсенский и Ольденбургский и прочая, и прочая, и прочая»127.
Единство империи обеспечивалось и олицетворялось императором и клятвой на
верность со стороны местных элит. Восшествие на престол каждого нового им¬
ператора сопровождалось личной клятвой всего населения империи128.
При всех трениях, а иногда и открытых выступлениях против доминирования
Петербурга, которые сравнительно легко, хотя и жестко подавлялись, Российская
империи в XVIII—начале XX в. вплоть до 1917 г. никогда не стояла перед угро¬
зой распада. Что обеспечивало ее стабильность?
Принципы национальной политики
Важнейшим условием стабильности империи являлась гибкая национальная
политика, анализ которой представляет некоторые трудности по той причине,
что «официальных документов, провозглашавших принципы национальной по¬
литики в целом, не существует. Эта политика формулировалась всегда примени¬
тельно к конкретным конфессиям и народам на том или ином этапе в соответст¬
вии с принципом ad hoc — смотря по обстоятельствам. Можно, однако, просле¬
дить определенные общие закономерности этой политики»129 как по законода¬
тельству130, так и по практическим действиям и результатам131.
Статус-кво присоединяемой территории
Первым ее принципом являлось уважение статус-кво присоединяемой терри¬
тории и проживавшего на ней населения. С народами, имевшими государствен¬
ность, заключался формальный договор. С теми же, кто ее не имел, дело ограни¬
чивалось принесением присяги на верность русскому царю. При добровольном
присоединении отношения между государствами строились в соответствии с до¬
говором, который, однако, не создавал федерации: присоединение осуществля¬
лось в форме протектората, переходившего со временем в полное подчинение.
Иначе решался вопрос при завоевании. В этом случае административное и обще¬
ственное устройство аннексированных областей зависело от воли России, кото¬
рая обычно предоставляла новой области широкую автономию, однако не приво¬
дившую к ее обособлению в отдельное государство. Степень автономии и право¬
вое положение инкорпорированных народов зависело от конкретных обстоя¬
тельств присоединения. Башкиры, добровольно присоединившиеся в XVI—XVII вв.,
должны были вносить платежи, имевшие чисто символический характер призна¬
ния верховенства Москвы, а казахи Малой Орды вообще освобождались от каких
115

Гпава I. Колонизация и ее последствия
Рис. 1.7. Встреча местным населением Средней Азии
нового генерал губернатора. 1880-е
бы то ни было поборов, а лишь обязались охранять российские торговые карава¬
ны в степи. Поскольку в данном регионе наряду с геополитическими имели
большое значение и торговые интересы, Россия после присоединения Казахстана
в 1730-е гг. тратила большие средства на поддержание своего политического
влияния. Лишь в середине XIX в. казахи стали платить незначительные фиксиро¬
ванные подати132.
После аннексии Бессарабии в 1811 г. Петербург, чтобы привлечь население
оставшихся под властью Порты румынских княжеств и успокоить тех, кто пере¬
шел под его господство, предоставил ей значительную автономию, сравнимую со
статусом принадлежащих империи Финляндии и Царства Польского. Молдаване
на 5 лет освобождались от уплаты налогов и от военной службы; крепостничест¬
во сохранилось, но в более мягких формах по сравнению с русским или венгер¬
ским. Да и отменено оно было на 100 лет раньше, чем в центре. Местная знать
сама формировала администрацию и выбирала губернатора, считавшегося наме¬
стником российского императора. В качестве официального языка в сфере обра¬
зования румынский язык использовался наряду с русским. В судах местное насе¬
ление руководствовалось старыми законами молдавского государства наряду
с законами Российской империи и т. д. Инструкция наместнику объясняет полу¬
ченные молдаванами привилегии. В ней помимо благосостояния местного насе¬
ления подчеркивалось значение Бессарабии для утверждения российского при¬
сутствия и влияния на Балканах. Политическая задача бессарабского губернатора
116

Принципы национальной политики
состояла в том, чтобы «искусным образом обратить на сию область внимание
пограничных народов». После того как «последняя война занимала умы и надеж¬
ды молдаван, валахов, греков, болгар, сербов и всех народов, привязанных к Рос¬
сии», было крайне важным не обмануть их надежды. Обеспечение «истинного
процветания» Бессарабии было способом привлечения к ней всех народов, кото¬
рые имели связи с полиэтничным населением новой области: «Болгары, сербы,
молдаване и валахи ищут отечества. Вы можете предложить им оное в сем крае».
Развитие торговли в крае рассматривалось как один из приоритетов133.
Политика на инкорпорированных территориях всегда строилась на сохранении
существовавшего до вхождения в состав России административного порядка, ме¬
стных законов и учреждений, отношений земельной собственности, верований,
языка и культуры. При лояльности к центральной власти автономия увеличива¬
лась, как это было с Финляндией, при проявлении враждебности и сепаратизма
автономия сужалась, как это было с Царством Польским после восстаний 1830—
1831 и 1863 гг. Проходило несколько десятилетий, иногда столетий, прежде чем
вводились общероссийские порядки, но вплоть до 1917 г. полной административ¬
ной, общественной и правовой унификации в так называемых национальных ок¬
раинах и великороссийских губерниях не произошло134. Проиллюстрируем сказан¬
ное на нескольких примерах. В Казахстане длительное политическое доминирова¬
ние русских (большая часть территории, населяемая казахами, так называемые
Младший Жуз и Средний Жуз, была присоединена в 1730-е гг.) не нарушило об¬
раза жизни и не подорвало традиционные казахские социальные и политические
институты. Продолжали действовать советы аксакалов, суд биев, институт рабства,
разделение на жузы, или племена, курултаи, избиравшие ханов жузов, хотя инсти¬
тут ханов был формально отменен царским правительством в 1824 г.135
Рис. 1.8. Депутация от казахов приветствует наследника-цесаревича,
Тургайская область. 1891
117

Гпава 1. Колонизация и ее последствия
Даже в советское время, несмотря на то что все традиционные институты бы¬
ли формально отменены, они фактически продолжали действовать, а после рас¬
пада СССР переживают возрождение. В среднеазиатских республиках в обрам¬
лении коммунистических символов продолжала существовать восточно¬
авторитарная власть, которая после свержения советской власти сбросила ком¬
мунистическую маску и предстала в чистом виде136. Аналогичным образом севе¬
рокавказские мусульмане после включения их в состав России сохранили судеб¬
но-административную автономию, которая была модернизирована в ходе реформ
1860-х гг. и стала называться военно-народным управлением. Военно-народное
управление просуществовало до 1917 г. и неожиданно вновь обрело популяр¬
ность в постсоветское время, потому что при советской власти партийно¬
административные структуры рекрутировались в соответствии с принципами
племенной принадлежности137. Наиболее полно и последовательно идеи военно¬
народного управления в 1990-е гг. были реализованы в Нагорном Дагестане138.
Мусульмане Туркестана при проведении ряда реформ также сохранили традици-
139
онные политические и социальные структуры, хотя и не в чистом виде .
Русская колонизация якутского края XVII—середины XIX в. носила пре¬
имущественно торгово-промышленный, мирный характер, при активной роли
государства. До 1760-х гг. обычное право якутов действовало де-факто, а после
1760-х гг. приобрело официальный характер. Якуты сохранили образ жизни,
хозяйственный уклад, клановый характер социальной структуры общества и тер¬
риторию проживания. Изменения в организации управления в Якутии, связанные
Рис. 1.9. Традиционный суд, Казахстан. 1900-е
118

Принципы национальной политики
с обширностью и удаленностью территории, происходили параллельно с разви¬
тием самоуправления по инициативе самих якутов в целях ослабления тяжести
ясачного налога. Демографическая ситуация в XVII—XIX вв. была благоприят¬
ной: население росло, а в особо благоприятные периоды (первая треть XVIII в.,
вторая половина XVIII в. и первая половина XIX в.) увеличивалось скачкообраз¬
но; наблюдались относительно высокая средняя продолжительность жизни, нор¬
мальное соотношение смертности и рождаемости, сопоставимые с общероссий¬
скими показателями. Якуты на протяжении второй половины XVIII—XIX вв.
переживали этнокультурный подъем, выразившийся в феномене культурного
«якутского классицизма», когда появились те образцы, которые известны миру
как якутские: костюм, чороон (национальный сосуд для хранения и потребления
кумыса), орнамент, косторезное искусство и т. д. Восприимчивость древнего ре¬
лигиозного сознания к христианизации является следствием его цельности с эле¬
ментами системности140. «Каким бы ни было наше прошлое, — сказал в одном из
интервью первый президент Якутии М. Е. Николаев, — мой народ навсегда оста¬
нется благодарен судьбе, породнившей нас с Россией. Только безумцы могут
пойти сегодня на разрыв с Россией, рискуя попасть в зависимость к другому го¬
сударству. Посудите сами, на территории Российской Федерации от Урала до
Дальнего Востока проживает всего 30 миллионов россиян. В сопредельных же
с этим регионом странах — 2 миллиарда человек. Мы уже сегодня испытываем
на себе демографический прессинг со стороны соседей. <...> Природа не терпит
пустоты, в том числе и демографической. Что будет, если мы однажды окажемся
вне России? Да нас просто сметут как этнос»141.
Концепция о «вымирании сибирских народов» под влиянием эксплуатации со
стороны русских, созданная сибирскими областниками в конце XIX—начале XX в.
и усвоенная и развитая в советской историографии 1920-х гг., пытавшейся дока¬
зать, что «Российская империя была тюрьмой народов», до сих пор имеет сто¬
ронников. Она основывается на действительно печальной судьбе отдельных
групп коренного населения (ительменов, юкагиров, эвенков, кетов, вогулов (ман¬
си)). Однако, как показали новейшие исследования, средний естественный при¬
рост у коренных народов по Сибири в целом и у русских в XVII—начале XX в.
был примерно одинаковым — 1,5—2 % в год, благодаря чему численность або¬
ригенного населения Северной Азии постоянно увеличивалась: в XVII в. —
200—220 тыс. человек, в конце XVIII в. — свыше 360 тыс., на рубеже XIX
и XX вв. — около 800 тыс., а по переписи 1989 г. — свыше 1,5 млн. Наиболее
крупные сибирские народы — буряты и якуты — увеличили свою численность
более чем в 10 раз. Ревизия старой концепции состоялась потому, что были учте¬
ны миграционные и ассимиляционные процессы у коренного населения. Напри¬
мер, «чукчи продолжали теснить и поглощать юкагиров, а якуты — активно рас¬
селяться по всей Восточной Сибири вплоть до XIX в., ассимилируя эвенков
и эвенов. В местах же массовой крестьянской колонизации происходило слияние
некоторых родоплеменных групп с русскими, в то время как в отдаленных и ма¬
лонаселенных северных районах шел обратный процесс — либо “растворение”
в “инородческой” среде изолированных групп русского, как правило, промысло¬
вого, населения, либо появление в результате его смешения с аборигенами новых
119

Глава 1. Колонизация и ее последствия
Рис. 1.10. Тувинский шаман. 1900-е
субэтнических общностей: колымчан, русскоустьинцев, марковцев, затундрен-
ных крестьян, камчадалов <...>. Такой рост невозможен, — заключает Н. И. Ни¬
китин, — если жизнь народов в течение столетий определяют лишь отрицатель¬
ные факторы»142. Отношения русских и малых народов Севера, отображавшихся
в таких фигурах русского самосознания, как иноземец, иноверец, инородец, нац¬
мен, первобытный коммунист, последний абориген, являлись продуктом сложно¬
го взаимодействия, не сводимого к клише колониального господства и эксплуа¬
тации, считает американский историк Ю. Слезкин143. И с этим нельзя не согла¬
ситься.
Последнее приобретение империи — Туркестанский край был аннексирован
в 1860—1870-е гг. Завоеваны также были Бухара и Хива, но они перешли под
протекторат России. Бухарский эмир был вынужден заплатить контрибуцию за
военные издержки в размере 200 тыс. руб. Сумма свидетельствует о том, что они
были невелики — на современные деньги около 7 млн долларов. В 1906 г. эмир
Абдул-Ахад во время пребывания в Петербурге подарил Николаю II и его семье
подарков (драгоценности, ковры, ткани, каракуль и т. п.) на сумму 600—800 тыс.
руб.144, т. е. с учетом изменения курса рубля в 3—4 раза больше, чем величина
контрибуции. Созданное в 1867 г. Туркестанское генерал-губернаторство имело
площадь 1,3 млн км2 и население в 1870-е гг. около 3,5 млн человек. После ан¬
нексии российская администрация благоразумно воздержалась от введения рус¬
ского законодательства на всей завоеванной территории, сохранила местные по¬
рядки, не вмешивалась во внутренний уклад жизни, сохранила шариатский суд,
местные мактабы (мусульманские начальные школы) и медресе (мусульманские
средние школы и духовные семинарии) и оставила определенную часть сувере¬
нитета местной элите. Элита пошла на компромисс с русскими в значительной
степени потому, что к тому времени регион оказался в состоянии политического
и экономического упадка вследствие беспрерывных войн за власть между раз¬
личными династиями Чингисидов. «Процветание Центральной Азии осталось
в ее средневековом прошлом: экономика не развивалась, сельское хозяйство имело
120

Принципы национальной политики
примитивный характер, в политической жизни господствовал произвол, в духов¬
ной жизни преобладала схоластика, отсутствовали какие-либо гарантии непри¬
косновенности собственности и личности ее владельца»145. Вот деталь, которая
говорит об уровне политического развития. В Бухаре и Хиве казна государя и го¬
сударства не были разделены, как в Средние века на Западе и до середины XVI в.
в России, что в политологии считается признаком вотчинного государства. И в
конце XIX—начале XX в. казна бухарских эмиров хранилась не в банках и сей¬
фах, а в «кубышке» — в подвалах в мешках, с прикрепленными к ним ярлыками
с обозначением суммы и года поступления. Здесь же для текущих расходов ле¬
жали сложенные в пачки русские кредитные билеты. В 1913 г. по причине по¬
добного внесейфового хранения 500 тыс. руб. были настолько изъедены мыша¬
ми, что Государственный российский банк не принял их к обмену146.
Под эгидой русского царя у элиты появилась надежда сохранить социальный
контроль, порядок и власть. Поэтому русское управление Туркестаном оказалось
более мягким, чем английское владычество в Индии, Северной Ирландии и Аф¬
рике147. Интегрирование туркестанских структур с общероссийскими происходи¬
ло медленно и постепенно и к 1917 г. далеко не завершилось148.
Процесс инкорпорации национальных окраин в империю изучался многими
отечественными и зарубежными историками149. Большой интерес представляют
работы участников межрегионального семинаоа «Региональные процессы в им¬
перской России» (организованного в 1996 г.)15 . В частности, по-новому исследо¬
вана ассимиляция Сибири и Дальнего Востока А. В. Ремневым, проходившая по 1 2 31)	первоначальное освоение: созда¬
ние опорных военно-промышленных пунк¬
тов и установление внешней границы;
обеспечение государственной безопасно¬
сти и формирование имперского тыла;
создание оборонительных рубежей, госу¬
дарственной границы, размещение вдоль
границы вооруженной силы; симбиоз во¬
енно-хозяйственных функций и создание
квазиадминистративных институтов (ча¬
стные компании, экспедиции);
2)	«центрирование»: создание цен¬
тральных мест на территории путем уста¬
новления региональных центров власти,
которые дрейфовали вслед за миграцией
населения; начало экономического освоения;
3)	ассимиляция: определение адми¬
нистративно-политического статуса (на¬
местничество, генерал-губернаторство,
губерния, область); поиск оптимальной
модели взаимоотношений региональной
власти и центра на основе сочетания
его классификации в четыре этапа:
Рис. 1.11. Вид Чайханы в Бухаре. 1902
121

Глава 1. Колонизация и ее последствия
принципов централизации, деконцентрации и децентрализации; организация им¬
перской инфраструктуры региона (пути сообщения, почта, телеграф) и культур¬
ное закрепление (церкви, школы, медицина, научные учреждения); создание
смешанных органов местного управления и суда («инородческое», «военно¬
народное» управление);
4) имперское поглощение: создание единых управленческих и судебных
структур; сокращение компетенции традиционных институтов; «обезличивание»
территории путем ее интенсивной земледельческой и промышленной колониза¬
ции, экономической и социокультурной модернизации и распространения на ок¬
раины реформ, проведенных ранее в центре страны.
«Строительство империи считалось тождественным процессу поглощения
Россией восточных окраин. Региональная политика империи преследовала в ко¬
нечном итоге цели политической и экономической интеграции страны, установ¬
ления ее социальной, правовой, административной и даже народонаселенческой
однородности. Но конкретные потребности управления заставляли правительст¬
во продолжать учитывать региональное своеобразие территорий, что придавало
административной политике на окраинах определенную противоречивость и не¬
последовательность. Это отражалось, в свою очередь, на взаимоотношениях цен¬
тральных и местных властей, приводило к серьезным управленческим коллизи¬
ям. Переход от поливариантности в административном устройстве (как это было
на ранних этапах истории империи) к внутренне усложненной моновариантной
модели неизбежно приводил к росту централизации и бюрократизации управле¬
ния, допускающих лишь некоторую деконцентрацию власти на окраинах. Адми¬
нистративная централизация представлялась мощным орудием не только управ¬
ления, но и политического реформирования»151. Эта модель в основных чертах
действовала и в других регионах132.
Сотрудничество с нерусскими элитами
Вторым принципом национальной политики являлось широкое сотрудниче¬
ство с местными элитами, которые в большинстве своем получали права русско¬
го дворянства, что облегчало для центральной власти управление новой террито¬
рией15 . Результаты процесса нобилитации местных элит хорошо видны по дан¬
ным переписи населения 1897 г.
В табл. 1.10 приведены данные о численности отдельных этносов по сослови¬
ям, в табл. 1.11 — сословный состав этносов в процентах и в табл. 1.12 доля от¬
дельных этносов в формировании отдельных сословий по империи — этносы
ранжированы по числу потомственных дворян. Мы видим, что потомственные
и личные дворяне, почетные граждане (кроме калмыков) и купцы имеются в ка¬
ждом этносе, но пропорции как привилегированных сословий, так и непривиле¬
гированных в каждом этносе разные.
Доля потомственных дворян у шести этносов больше, чем у русских, в том
числе у грузин в 6 раз, у поляков — в 5 раз, у литовцев — в 2,8 раза, у татар —
в 1,8 раза, у белорусов — в 1,7 раза, у немцев — 1,6 раза. В среднем по империи
доля потомственных дворян у нерусских также выше, чем у русских. По доле
122

Распределение этносов по сословиям в 1897 г.
Ино¬
стран¬
цы
36 639
115 205
1325
1276
15 641
50 055
1536
121 194
52 008
640
4462
13 487
чо
46 831
762
492
6709
Непривилегированные сословия
Инород¬
цы
21 366
32
<N
52
143
174 075
о
•п
46
83 061
-
7 185 368
541
СП
СП
о
464
Казаки
2 310 649
495 350
3501
322
40
о
о
45
29
93
703
149
4286
42 985
10 116
Крестья¬
не
46 592 021
20 350 698
5 424 247
6 161 581
1 532 513
1 343 391
947 142
1 266 102
197 604
120 625
996 603
1 181 082
889 733
1 330 673
3 068 610
2 624 083
596 971
Мещане
4 587 930
1 211 856
337 019
48 033 -
1 273 016
268 112
64 907
324 471
175 483
4111
89 518
9839
2508
12 843
66 545
| 43 649
| 4 767 152
Привилегированные сословия
Купцы
163 697
4377
492
2310
5871
6407
20
И 768
10 072
129
102
570
35
799
631
195
00
’'Т
00
Почет¬
ные
гражда¬
не*
242 217
<ч
сп
5526
2808
35 022
1923
59
14 833
9638
271
12 453
343
1774
551
526
351
6171
Духовен¬
ство
456 391
3303
9931
29 416
58 468
1123
645
2470
15 256
525
6506
38
26
1528
324
367
СП
Личные
дворяне
466 258
61 907
9432
14 049
35 157
3471
1235
17 134
6461
2817
1872
439
414
547
1196
460
3366
Потомствен¬
ные дворяне
486 354
349 565
о
о
00
00
71 480
67 066
59 085
39 580
24 854
9726
8392
2851
1844
1065
069
495
291
196
Народы
Русские
Поляки
Белорусы
Г рузины
Украинцы
Татары
Литовцы
Немцы
Армяне
Кавказские
горцы
Молдаване
Среднеази¬
атские
Народы
Урала
Греки
Латыши
Эстонцы
Евреи

Окончание табл. 1.10
Ино¬
стран¬
цы**
124
27 561
| 1850 1
о
о
| 143 885 1
00
о
г-
40
Непривилегированные сословия |
Инород¬
цы
664 363
1928
о
66
| 157 336 |
[ 9041 |
| 8 297 949 |
Казаки
1013
28 872
Г 1436 I
27 067
| 2067 |
о
| 2 928 842 |
Крестьяне
1 480 577
689
| 48 992 |
3489
| 584 969 |
| 154 274 |
| 96 896 669 |
Мещане
382
11 832
| 12 634 |
13 831
| 277 |
| 60 445 |
13 386 393 |
Привилегированные сословия |
Купцы
со
со
-
о
| 1610 |
281 179
Почет¬
ные
гражда¬
не*
252
186
1 281 |
22
| 2287 |
| 1708 |
342 927
Духовен¬
ство
43
659
1 739 |
524
СО
1 626 |
00
’'Т
04
00
00
Личные
дворяне
09
43
1 30 1
| 3479 |
630 119
Потомствен¬
ные дворяне
123
104
1 52 1
г-
СО
I 8203 J
1 220 168
Народы
Малые
сибирские
Финские
северные
I Болгары I
Поволж¬
ские
Калмыки
1 Другие I
Итого
о £
W) s
з Ч
-= ОХ)
I!
СЛ ^
о CQ
й S
*о
) S;
G4
Iе?
: м
Q
S'
а
Cr
VC)
eS
UQ S
e*
s
X
о
X
. (J
<L> x
3 о
X о.
T c
X о
«=! C
S О
S X
U X
2 cd
s CO
2 =*
S3
n ”
r-
os
90
CO
s
s
a
о
X
s
s
CO
о
о
о
X
J
5
2
I
я
a
>>
a
x
=l
о
U
! I i I
!2
I
о 5 з
s о, S
® I
§ _
§■§
X
S
CL
<u
X
1
<D
2
о
CQ
a> <u „
I В
$5
* 8.
§
&
x
U~i
<4
‘ o'
О
o'
О
О
о
о
00
00
чо
40
X
a ;
со
So
a

Окончание табл. 1.11
Бремя
содер¬
жания
элиты
о
49
38
22
сч
00
46
2494
454
32
453
585
40
1426
501
127
4997
о
00
42
40
Ито¬
го
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
Дру-
гие
о
(N
o'
VO
СЧ
о"
00
о
СЧ
о"
o'
ОГО
tn
о"
СЧ
о"
о
о"
чо
сч
о"
40
о"
о
тг
o'
ON
о"
о*4
00
СП
o'
0,06
TJ-
о"
о
о*4
00
40
о"
TJ-
СП
о*4
Ино¬
стран¬
цы
0,07
VO
СП
0,09
чо"
*Г)
тг
0,04
о
о"
ON
о"
о
o'
СЧ
СП
«О
СЧ
*Г)
о
о"
и~)
о
о"
СП
о"
(Ч
о
о"
4,29
ON
О^
0,00
о
о
о"
17,51
»п
о"
Непривилегированные сословия
Инород¬
цы
о
о
о"
4,72
о
о
о"
о
о
о"
о
о
о"
00
*Г)
о
о
о"
98,92
о
о"
о
о
о"
о
о
о*4
о
о
о"
о
о"
95,40
0,30
о
о
о"
0,00
83,01
о
6,60
Крестья¬
не и
казаки
СП
о
сн
00
тг
СН
СН
ON
70,72
о^
чо"
92,94
89,30
ON
SO
о"
99,57
65,24
94,86
95,01
о
ON
СП
ON
СП
"X
93,00
90,66
99,41
15,60
71,45
79,45
Мещане
ON
SO
«о
LtL
*Г)
ON
СП
СЧ
оо"
о
о^
«гГ
ON
СЧ
о"
СЧ
о^
оо"
о"
0,17
£
40
о
00
СП
94,16
*Г)
о"
тг
00
сч
г-*"
сч
о"
*Г)
о"
40
СП
К
10,65
Привилегированные сословия
Все¬
го
0,90
ON
СП
«О
сч"
3,97
СП
тг
00
о"
СП
сч"
о
о"
0,22
СП
СЧ
сч
0,22
o'
so
О
о
о"
0,19
0,77
0,02
СП
сч
О
ON
TJ-
тг
сч"
Почетные
граждане
и купцы
00
о"
сн
(N
о"
о
о"
ON
00
ЧОл
СП
о^
о"
СЧ
о
о"
0,12
СП
о"
00
о*4
»п
о
о"
«о
0,04
и~)
О
о"
0,22
0,00
сч
0,40
о
о"
Духо-
венство
0,26
сн
о
о"
0,04
о"
о
СП
о
о"
00
»п
о"
о
о"
0,00
СП
о"
0,02
о"
0,00
о
о"
0,10
СП
тг
о"
0,02
о
о"
00
о
о*4
0,47
Дво¬
рянст¬
во
0,46
о
с*;
2,49
СН
сч"
00
СП
00
Г*;
О
0,42
СП
о"
ОГО
40^
о"
0,12
0,08
0,07
СП
о*4
0,04
СЧ
о"
о
o'
0,02
сч
тг
Народы
Украинцы
Татары
Литовцы
Немцы
Армяне
Кавказские горцы
Молдаване
Среднеазиатские
Народы Урала
Греки
Латыши
Эстонцы
Евреи
Малые сибирские
Финские север¬
ные
Болгары
Поволжские
Калмыки
Другие
Империя
К
ON
сл
0Q
тз
CQ
еЗ
С
.9
сз
о
5
г-
00
сн
U
СЧ
н
г-
ON
00
о
S
я
о
с
X
3
сО
5
00
в
ю
о
*
S
X
X
о
н
о
S
* Отношение числа лиц непривилегированных сословий (крестьяне, мещане, казаки, инородцы) к числу лиц привилегированных сосло¬
вий (дворяне, духовенство, почетные граждане и купцы).

Этносоциальная структура населения империи в 1897 г. (%)
Дру-
гие
1 71,50 |
4,57
1,40 |
0,31 |
00
ГП
о"
2,28 |
ГП
о"
00
г>^
ГП
о"
ГП
о"
1,31 |
00
ГП
о"
0,31 |
0,02
о"
41
«о
о"
ON
о"
СП
СЧ
сч"
сч
о"
»п
о"
Г 0,02 1
0,27 1
0,01
о
о"
о
Иностранцы
4i
Ч1
Ov
14
СЧ
o'
о
сч
о"
тг
сч
о
00
Г-"
тг
сч
о"
ON
00
оо"
о
оо"
о
о"
сч
тг
сч"
сч
о
о"
о
сч"
о
о"
о
СП
t>
сч
о"
00
о"
41
сч
©^
о"
ON
СЧ
тг"
ON
сч
о"
о
о"
о
о"
о
о"
о
Инородцы
4i
(N
сГ
о
о
©^
о"
о
о
©^
о"
о
©^
о"
сч
о
©^
о"
00
ON
©^
сч"
о
о
©^
о"
о
о
о"
о
©^
о"
о
©^
ON
о
о"
о
о
о"
| 86,592 1
о
о"
о
о
о"
о
о
о"
о
о
о"
40
о
о"
40
о
оо"
СП
сч
о"
о
о
©^
о"
о
©^
о"
40
ON
°0,
о
о
о
о"
о
Кресть¬
яне и
казаки
О
ON
00
-ч-
00
00
o'
СЧ
тг
тг
Ч1
40"
«п
ui
ГП
ON
о"
сч
о
сч
о"
сч
о"
41
о"
о
©^
00
ON
00л
о"
TJ-
ГП
сч
гл"
40
сч"
о
40
о"
00
СП
о
о"
41
о
о"
СП
о
о"
ON
<п
о"
о
о
о"
о
Ме¬
щане
(Ч
СП
Ч1
о
ON
СЧ
•о
сч
40
ГЛ
о"
ui
ON
о
©^
сч"
00
о"
сч
тг
сч"
ГП
СП
о
о"
41
о"
40
о"
©^
о"
сч
о"
О
о"
о
tn
о"
СП
ГП
о"
3
41
СП
о
о"
ON
о"
ON
о"
о
о"
о
о
о"
о
о"
о
Всего приви¬
легирован¬
ные
4i
СЧ
ON
4i
о
00
ГЛ
о
ГЛ
СЧ
ON
сп
00
<п
4о"
ui
ГП
сч"
40
ГП
сч
ГП
сч"
40^
о
о"
41
о"
00
о"
о"
о"
СП
о"
о
о"
41
о
о"
40
40^
сч"
сч
о
о"
о
о"
о
о"
сч
о"
00
о"
о
о"
о
Почетные
граждане
и купцы
тг
©л
4i
чо
о
ГЛ
40
ON
о"
СЧ
00^
о"
ui
<п
4о"
сп
СП
о
о"
40
счл
тг"
40
40
о"
СП
<п
о"
о
сч"
41
о"
ON
сч
о"
сч
СЧ
о"
ON
о"
ON
©^
о"
о
«о
сч"
TJ-
о"
41
о"
40
©^
о"
о
о"
ГЛ
о"
100,00
Духовенство
Ov
-ч-
к
40
41
о"
Ov
SO
ON
ON
^r"
сп
ON
ON
ON
о"
о"
сч
о"
ON
«о
сч"
ON
о
о"
о"
о
о
о"
о
о
о"
40
сч
о"
40
о
о"
40
о
о"
о
о"
о
о"
о"
СП
о"
ON
©^
о"
о
о"
о
о"
о
Дворян¬
ство
00
41
тг
сч
сч"
СЧ
сч
4i
СЧ
40^
сч
»п
Ч1
00
ГП
СП
сч
сч"
сч
сч"
00
о"
3
о"
СП
40
о"
40
сч
о"
сч
о"
00
©^
о"
©^
о"
ON
о
о"
TJ-
о
о"
ON
о"
о
о"
о
о"
о
о"
о
о
о"
о
о
о"
о
о
о"
о
Народы
I Русские I
Поляки
I Белорусы 1
I Грузины 1
Украинцы
I Татары 1
Литовцы
I Немцы I
I Армяне 1
Кавказские горцы
1 Другие
Молдаване
I Среднеазиатские 1
Народы Урала
S
*
CJ
Си
и
Латыши
I Эстонцы 1
S
<и
CU
as
ш
I Малые сибирские 1
Финские северные
I Болгары 1
I Поволжские 1
Калмыки
Итого
Источник: Общий свод данных переписи 1897 г. Т. 2. С. 373—387 ; Die National itaten ... Bd. В. S. 197.

Принципы национальной политики
почетных граждан (потомственных и личных) и купцов русских превосходили
армяне, евреи, немцы и калмыки, а по суммарной доле привилегированных со¬
словий — грузины, поляки, армяне и немцы. Приведенные данные позволяют
сделать два важных вывода. Во-первых, преимуществ у русских и дискримина¬
ции нерусских в социальном плане не наблюдалось. Во-вторых, бремя содержа¬
ния своей элиты у этносов (соотношение численности непривилегированных
и привилегированных сословий) было существенно различным: самая большая
нагрузка ложилась на грузин и поляков — соответственно 10 и 17 человек на од¬
ного представителя элиты, меньше всего— у поволжских, среднеазиатских
и малых сибирских народов. У последних элита действительно менее многочис¬
ленна относительно населения, чем у других, но все-таки данные табл. 1.11 за¬
нижают ее численность по следующей причине: у мусульман, иудеев и язычни¬
ков профессиональных священнослужителей, как у христиан, не было, поэтому
людей, имеющих статус духовенства, у народов, исповедовавших эти религии,
практически не имелось, что не означает отсутствие у них духовенства, руково¬
дящего отправлением религиозных функций и относящегося к элите. Вследствие
этого доля элиты у поволжских, среднеазиатских и малых сибирских народов
занижена.
В целом в населении империи на долю русских приходилось 51 % всего дво¬
рянства (потомственного и личного), 77 % духовенства, 65 % потомственных
граждан и купцов и 59 % всех привилегированных сословий (табл. 1.12). Напро¬
тив, на долю русских приходилось менее половины всей численности непривиле¬
гированных сословий, причем процент крестьян среди русских больше, чем доля
русских в населении империи, а процент остальных сословий — меньше. Осо¬
бенно мала (относительно численности русских) доля мещан — 34 %. Заслужи¬
вает внимания, что среди русских насчитывалось 21,4 тыс. инородцев — это оз¬
начает, что русские принимали статус инородца, не видя в том никакого ущерба
для своего престижа. Примечательно также, что 5,7 % населения империи со¬
ставляли лица иностранного происхождения, больше всего их имелось среди
немцев, поляков, армян и греков.
Стержнем российской политики в отношении «присоединенных» народов бы¬
ла социальная, а не этническая ассимиляция; национальные элиты не лишались
своего привилегированного положения, а, как правило, инкорпорировались (хотя
не сразу и не полностью) в состав привилегированных российских сословий154.
Типичный пример дает Левобережная Украина, присоединение которой про¬
изошло без особых осложнений благодаря тому, что украинская элита вошла
в состав российского дворянства на равных с ним правах. При решении вопроса
о вхождении в состав России или Речи Посполитой принципиальные интересы
казацкой старшины заключались не столько в сохранении своих политических
и имущественных прав, сколько в их увеличении благодаря уравнению их с пра¬
вами элиты той страны, в состав которой старшина собиралась войти. В составе
России эти интересы могли быть удовлетворены, в составе Речи Посполитой —
нет. Наиболее инициативная часть старшины, осознав это, потянулась к Москве
как центру власти, тем самым де-факто согласившись на положение Украины как
провинции. В отношении своих прав и привилегий она не ошиблась в расчетах —
127

Гпава 1. Колонизация и ее последствия
российское законодательство обеспечило старшину правами, заметно опережав¬
шими требования самой старшины. Конформистски настроенная часть старшины
была удовлетворена и охотно слилась с российской политической элитой ценой
утраты, в существенной степени, своей этнической идентичности. Вхождение
украинской старшины в российское дворянство считается фактором слабого раз¬
вития сепаратизма на Украине155.
Однако Россия пошла на унификацию сословного статуса старшины с рус¬
ским дворянством только во второй половине XVIII в., после упразднения поли¬
тической автономии Украины, что не соответствовало желаниям той части укра¬
инской элиты, которая мечтала о сохранении суверенитета или хотя бы автоно¬
мии и потому всегда испытывала недовольство и ностальгию по утраченному
политическому статусу156. «Во второй половине XVIII в. происходит ослабление
этнодифференцирующих признаков, отделяющих украинцев от русских. Это
сближение отчетливо проявилось и в процессе формирования национальной
идеологии. Хотя украинская модель государственности, в отличие от российской,
была последовательно национальной и жестко связанной с военно-сословной
структурой общества, она могла быть интегрирована в общеимперскую идеоло¬
гию в качестве составной части»157. Существовавшие на Украине центробежные
силы в значительной мере имели социальную базу среди интеллигенции демо¬
кратического направления (именно она выдвинула лозунги украинской автоно¬
мии) и подпитывались политикой имперских властей, игнорировавших культур¬
ные различия между двумя народами и традиционными моделями их государст¬
венности158.
Аналогичный механизм был использован при инкорпорации других террито¬
рий в состав Российской империи. В конце XVIII в. татаро-башкирская элита
приобрела право вступать в ряды российского дворянства15 . Даже польская зем¬
левладельческая аристократия в Правобережной Украине, вопреки росту русско¬
го национализма, оставалась до 1917 г. привилегированной и преуспевающей
группой: «Это произошло потому, что над стремлением властей “очистить” этот
регион от поляков верх всегда брало уважение тех же властей к крупной земель¬
ной собственности. Этот святой для русского дворянства принцип стал помехой
в деле полного элиминирования польских помещиков на Правобережной Украи¬
не»160. То же наблюдалось и в Прибалтике. В 1840-х по призыву коронных вла¬
стей около 100 тыс. латышей и эстонцев обратились в православие, мотивиро¬
ванные ожиданиями материальных преимуществ, слухами о переселении с наде¬
лением землей и восприятием православия как «царской веры», противопостав¬
ляемой протестантизму как «вере господ». Однако вскоре, в ответ на жалобы ме¬
стного дворянства, миссионерская деятельность Православной церкви и приня¬
тие новообращенных были официально крайне затруднены, а фактически запре¬
щены. В то же время сами перешедшие, как ставшие православными, не могли
вернуться в протестантизм, поскольку российские законы рассматривали «отпа¬
дение от православия» как уголовное преступление. В 1860-е гг. власть пошла на
еще большие уступки дворянству, разрешив де-факто обращенным возвращаться
к прежнему вероисповеданию (распоряжение, правда, не было официально опуб¬
ликовано). Правительство пошло на столь существенные уступки местному не¬
128

Принципы национальной политики
мецкому дворянству не столько потому, что высоко ценило его лояльность импе¬
рии, сколько из-за уважения к крупной земельной собственности161.
Этнические критерии хотя и принимались во внимание, но по существу не
мешали продвижению по социальной лестнице. Благодаря этому между социаль¬
ным статусом и национальностью отсутствовала связь, а политическая, военная,
культурная и научная элиты России были многонациональными, включавшими
протестантов — немцев и финнов, татар-мусульман, католиков-поляков и пред¬
ставителей многочисленных нерусских народов. Доля нерусских среди чиновни¬
ков в 1730 г. составляла 30 %, в 1850-е гг. — 16 % . В 1894—1914 гг. среди 215
членов Государственного совета — высшего законосовещательного органа до
1907 г. и второй палаты Государственной думы с 1907 г., часть членов которой
назначалась императором, насчитывалось по крайней мере 12,1 % лиц неправо¬
славного исповедания и, следовательно, нерусских. Из 568 лиц, занимавших
высшие посты в центральном и региональном управленческом аппарате импер¬
ской администрации в 1903 г., свыше 10 % относились к неправославным, глав¬
ным образом к лютеранам и католикам, а из 6 тыс. в 1913 г. — от 10 до 15 %.
Всего в составе высшей бюрократии доля неправославных и, значит, нерусских
составляла в 1825 г. — 11,1 %, в 1853 г. — 32,7 %, в 1917 г. — 11,8 %163. В офи¬
церском корпусе в 1867—1868 гг. 23 % всех офицеров были неправославными,
в том числе среди полных генералов на долю протестантов приходилось не менее
27 %, в 1903 г. — соответственно 18 и 15 %; в 1912 г. доля неправославных офи¬
церов понизилась до 11 %, а среди генералов повысилась до 20 %164. На 15 апреля
1914 г. из 1574 генералов российской армии немцев было 317, или 19,7 %; на 15
мая 1913 г. не менее 15 % носивших погоны пяти высших чинов российской армии
являлись немцами, а среди 8960 штаб-офицеров — 1038, или 11,6 %165. Вплоть до
1917 г. лояльность трону, профессионализм и знатное происхождение ценились
гораздо выше, чем этническая или конфессиональная принадлежность166.
Там, где инкорпорация местной элиты в состав российского дворянства не
была последовательно проведена, как показывает пример мусульманской элиты
Кавказа и Туркестана, возникали проблемы. В 1843 г. Николай 1 объявил о при¬
знании за элитой кавказских мусульман дворянских прав; в 1846 г. их земли бы¬
ли признаны потомственной собственностью. Однако зависимые от помещиков
крестьяне, проживавшие на их землях, получили статус государственных. Вслед¬
ствие нечеткости земельных прав, сложности определения статуса северокавказ¬
ская элита, в отличие от грузинской, так и не была коллективно уравнена в пра¬
вах с российским потомственным дворянством. Каждый отдельный мусульманин
должен был добиваться их индивидуально по службе или по высочайшему пове¬
лению. В подобном двойственном положении находилась и местная элита в Тур¬
кестане. Помимо этого, во время земельной реформы в 1870—1880-е гг. у круп¬
ных землевладельцев была конфискована земля и передана арендаторам. Воз¬
можно, сбои в лояльности кавказской и среднеазиатской мусульманской элит до
некоторой степени объясняется именно этим социальным принижением. Когда
элита не шла на сотрудничество, российское правительство приносило ее в жерт¬
ву политической стабильности в регионе, как это было в Царстве Польском после
восстаний польской шляхты в 1830—1831 и 1863—1864 гг.
129

Гшва 1. Колонизация и ее последствия
Конфессиональная и этническая толерантность
Третий принцип национальной политики состоял в конфессиональной и эт¬
нической толерантности, находившей проявление в отсутствии правовой непол¬
ноценности по национальному или конфессиональному признаку, и в создании
некоторых преимуществ в правовом положении «инородцев» (в юридическом
смысле этого слова) сравнительно с русскими.
Права, обязанности, привилегии
«Российская империя никогда не знала расизма», — констатировал американ¬
ский исследователь национально-расовых проблем Р. Шермерхорн167. Прави¬
тельство весьма тонко и умело определяло характер и меру прав и обязанностей
инославных по отношению к другим этносам, категориям населения и к государ¬
ству. Например, «нерусское население Урала можно разделить на несколько
групп: народы, интегрированные в социальную структуру российского общества
либо в той или иной степени ассимилированные с великорусским населением
(мордва, вотяки, украинцы и др.); народы и отдельные этнические группы, обла¬
давшие внутренней политической и культурной автономией (башкиры, казахи).
Промежуточное положение занимали народы, являвшиеся составной частью рос¬
сийского общества, но сохранявшие самобытную культуру и специфику правово¬
го положения (татары, немцы). Обособленность некоторых инородческих об¬
ществ, их культурные традиции, особенности социально-экономического быта
обусловили ярко выраженную специфику их правового статуса»168.
Хотя в законодательстве существовали некоторые правовые ограничения по
конфессиональному признаку — для иудеев и с 1864 г. католиков-поляков, лю¬
бой инославный подданный, включая иудеев и католиков-поляков, мог, не пере¬
ходя в православие, «пользоваться всеми правами государственной службы
и сословными привилегиями, если проявлял готовность служить “русской госу¬
дарственной идее”»169. По сути, дискриминация существовала не по националь¬
ному и конфессиональному принципу, а по степени политической лояльности. Но
таким же было отношение и к православным. Нелояльные независимо от сосло¬
вия поражались в правах формально и особенно в подзаконных актах. Члены гру¬
зинского царствующего дома были выселены с родины во внутренние губернии
в первое десятилетие после добровольного присоединения Грузии к России из-за
опасности появления сепаратизма.
Государственной религией Российской империи являлось православие, но
другие признанные государством вероисповедания, в том числе нехристианские,
также обладали правами и легитимным положением в империи, так как поддер¬
живались законом. Конфессиональная толерантность имела принципиальное
значение, поскольку империя вплоть до начала XX в. оставалась или, по крайней
мере, сохраняла ряд фундаментальных характеристик «конфессиональной импе¬
рии», где «привязка» подданного к той или иной конфессии выступала одним из
средств социального контроля. Конфессиональная принадлежность оставалась
вплоть до 1917 г. обязательной характеристикой подданного: чтобы иметь ка¬
кой-то гражданский статус, он должен был быть идентифицирован в качестве
130

Принципы национальной политики
Рис. 1.12. Римско-католическая религиозная процессия на Невском проспекте
в день Божьего тела, С.-Петербург. 1917
принадлежащего к конкретной конфессиональной группе. Однако государство,
признавая иные исповедания, в обмен возлагало на них ряд функций по управле¬
нию: от ведения приходских книг до весьма разнообразных административных
полномочий в отношении своей паствы. Со своей стороны государство станови¬
лось обязанным охранять права иных вероисповеданий — в том числе оказыва¬
ясь вынужденным иногда вставать на сторону других конфессий в их конфликте
с православием или, по крайней мере, ограничивая миссионерские притязания
Православной церкви в тех случаях, когда они проявлялись неадекватным или
неудобным по тем или иным причинам для государственной власти образом170.
Характерный пример с казанскими мусульманами, которые в 1742—1744 гг. под¬
верглись притеснениям. По ходатайству казанского епископа Луки (Конашевича)
в 1742 г. Сенат принял указ «О недопущении в Казанской губернии строить ме¬
чети», повелевавший: «Все имеющиеся в Казанской Губернии новопостроенные
за запретительными указами мечети, по силе и определению Святейшего Синода
и посланного в Казанскую Губернскую Канцелярию указа, а особенно в таких
местах, где живут воспринявшие веру греческого исповедания, сломать и впредь
строительство запретить»171. Речь шла о закрытии мечетей, построенных без раз¬
решения властей, в особенности там, где проживали крещеные татары. Во испол¬
нение указа в течение 2 лет из 536 мечетей в Казани и ее уезде было разрушено
418. По ходатайству казанских татар в 1744 г. Сенат отменил указ. В Татарской
слободе Казани разрешалось сооружение двух мечетей, а впредь строительство
131

Глава I. Колонизация и ее последствия
новых мечетей ставилось в зависимость от численности прихожан. Замечу, что
начало царствования Елизаветы Петровны, искренне верующей и набожной хри¬
стианки, было отмечено отходом от принципа веротерпимости — таким спосо¬
бом она решила послужить православию и возблагодарить Бога за свое восшест¬
вие на престол: усилилось преследование старообрядцев; принят указ (1742 г.)
о высылке за пределы России всех граждан иудейского вероисповедания, не при¬
нявших православие; в 1742—1744 гг. подверглись притеснениям казанские та¬
тары; усилилась миссионерская деятельность Православной церкви среди языч¬
ников и мусульман на Урале, в Поволжье и Сибири. Послабления получили
только буддисты, которым разрешили проповедовать на территории Российской
империи свое учение (1741 г.). Все ламы, пожелавшие приехать в Россию, приво¬
дились к присяге на верноподданство империи и освобождались от уплаты нало¬
гов. В 1770-е гг. правительство вернулось к концепции веротерпимости в отно¬
шении всех конфессий. Во второй половине XVIII в. толерантность стала прин¬
ципиальной и общей основой политики как в России, так и в других континен¬
тальных европейских монархиях с этнически и конфессионально неоднородным
составом населения172.
Центральное правительство гарантировало личную свободу платящим ясак
крестьянам, пастухам и охотникам, запрещая их закрепощать, как русских сво¬
бодных крестьян. Поэтому нерусские народы, у которых до присоединения
к России не было крепостнических отношений, так и не узнали, что это такое173.
Рис. 1.13. Буддийский храм в С.-Петербурге. 1914
132

Принципы национальной политики
Рис. 1.14. Мечеть в Симбирской губернии. 1900-е
Даже евреи, хотя и проживали в черте оседлости и подвергались другим дискри¬
минационным мерам, не закрепощались, не рекрутировались в армию, за исклю¬
чением 1827—1856 гг., наравне с русскими, имели налоговые и другие привиле¬
гии (табл. 1.13—1.17).
До введения всеобщей воинской повинности в 1874 г. большинство нерусских
народов было освобождено от тяжелейшей рекрутчины. Но с 1874 г. по-
прежнему были освобождены от повинности многие народы Европейского Севе¬
ра, Сибири, а также мусульмане Кавказа и Средней Азии, платившие вместо
службы денежный налог. В 1887 г. к отбыванию повинности в облегченном виде
было привлечено население Кавказа.
В табл. 1.13 для времени до и после 1874 г. сделан расчет бремени воинской
повинности, которое определялось как отношение доли новобранцев данного
этноса к его доле среди населения в Европейской России.
Таблица 1.13
Бремя воинской повинности в Российской империи для отдельных этносов
в 1867—1868 и 1904—1907 гг.
Этносы
1867—1868 гг.
1904—1907 гг.
Бремя по¬
винности
Ново¬
бранцы, %
Население,
%
Бремя по¬
винности
Ново¬
бранцы, %
Население,
%
Финны
0,00
0,00
0,15
—
—
—
Молдаване
0,07
0,10
1,50
—
—
—
Карелы
0,08
0,03
0,33
—
—
—
Башкиры
0,09
0,09
0,99
—
—
—
Немцы
0,14
0,13
0,94
1,01
1,43
1,42
Белорусы
0,20
1,32
6,62
0,86
4,00
4,68
Мордва
0,23
0,27
1,18
—
—
—
133

Гшва 1. Колонизация и ее последствия
Окончание табл. 1.13
Этносы
1867—1868 гг.
1904—1907 гг.
Бремя по¬
винности
Ново¬
бранцы, %
Население,
%
Бремя по¬
винности
Ново¬
бранцы, %
Население,
%
Марийцы
0,27
0,17
0,65
—
—
—
Евреи
0,33
0,78
2,40
1,01
4,00
3,96
Чуваши
0,45
0,39
0,87
—
—
—
Поляки
0,51
0,59
1,16
1,00
6,33
6,30
Инородцы
0,57
0,74
1,29
0,45
6,60
14,58
Татары
0,76
1,92
2,52
—
—
—
Литовцы
1,13
1,76
1,57
0,83
1,08
1,29
Украинцы
1,17
24,81
21,24
1,00
18,00
18,00
Русские
1,18
63,45
53,79
1,24
53,60
43,38
Латыши
1,22
1,97
1,62
0,98
1,10
1,12
Эстонцы
1,25
1,49
U9
—
—
—
Армяне
—
—
—
1,18
1,18
0,99
Г рузины
—
—
—
0,80
0,90
1,13
Итого
—
100,00
100,00
—
100,00
100,00
Подсчитано по: Военно-статистический сборник. Вып. 4: Россия. СПб., 1871. Отд. 2.
С. 19 ; Антонович Ан. Русский народ и главнейшие народности России // Военный сборник.
1909. № 11 ; Редигер А. Ф. Комплектование и устройство вооруженной силы. 4-е изд. СПб.,
1913. Ч. 1. С. 177 ; Общий свод данных переписи 1897 г. Т. 2. С. 2—19.
В 1867—1868 гг. выше среднего бремя повинности ложилось на русских
и временно на эстонцев, латышей, литовцев, украинцев. Все остальные народы
имели льготы, особенно значительные у молдаван, немцев, белорусов, марийцев,
мордвы, чувашей, так называемых «инородцев». С 1827 г. и до Крымской войны
1853—1855 гг. евреи участвовали в несении воинской повинности наравне
с русскими, а прибалтийские народы имели льготы. С 1874 г. тяжесть воинской
повинности была до некоторой степени выравнена для разных этносов, хотя
русские были по-прежнему переобременены сравнительно с остальными, а «ино¬
родцы» облегчены (табл. 1.14).
Таблица 1.14
Численность «русских» и «нерусских», освобожденных
от несения воинской повинности в 1910 г.
Этнос
Тыс.
%
«Русские»:
114
0,14
Крайний Север и Сибирь
14
0,02
Туркестанский край
100
0,12
«Нерусские»:
7604
9,32
Кавказ
2130
2,60
134

Принципы национальной политики
Окончание табл. 1.14
Этнос
Тыс.
%
Сибирь
1870
2,28
Туркестанский край
1830
2,23
Финляндия
1510
1,84
Ставропольская губерния
260
0,32
Самоеды Архангельской губернии
4
0,05
Итого
7718
9,46
Подсчитано по: Редигер А. Ф. Комплектование ... Ч. 1. С. 196.
Здесь проявилась двойственность национальной имперской политики в армии.
С одной стороны, распространение воинской повинности на все население
империи и ее унификация рассматривались как инструмент сближения народов,
укрепления единства государства и как способ облегчения бремени повинностей
для русских. С другой стороны, опасались, что военное обучение инородцев
и иноверцев обернется проблемами в случае войны. Власти отдавали предпоч¬
тение политическим резонам, что и отразилось в национальном составе
новобранцев в 1904—1909 гг. Но поскольку законодательное оформление
ограничений считалось неудобным с политической точки зрения, то вошли
в оборот разного рода секретные циркуляры, позволявшие решать вопросы, не
запуская громоздкого механизма законотворчества. Так в 1880 г. военный
министр объяснил командующему Варшавским военным округом: «Желательно
избегать назначать в крепости врачей из евреев; но об этом следует сообщить
надлежащему начальству секретно, не объявляя в виде правила»174. Опасения
относительно лояльности иноверцев основывались на данных о призывах: доля
уклонявшихся от воинской повинности среди русских и православных была
наименьшей, среди иудеев — наибольшей (табл. 1.15)175.
Таблица 1.15
Уклонение от воинской повинности (не явившиеся на призывные участки)
(% к числу призванных и уклонившихся лиц данного этноса)
Этнос
1901 г.
1902 г.
1903 г.
1904 г.
1905 г.
1906 г.
1907 г.
1908 г.
«Русские»
0,03
0,02
0,04
0,2
0,5
0,3
0,20
0,3
Эстонцы
—
—
—
5,7
8,1
2,7
0,15
—
Латыши
0,07
—
0,13
4,3
7,5
2,3
5,60
0,4
Армяне
4,40
1,70
2,10
7,3
19,4
9,2
7,40
3,5
Г рузины
3,30
3,80
1,70
7,6
25,2
14,7
4,50
2,9
Поляки
0,60
1,40
1,70
11,3
19,8
16,3
15,20
11,2
Литовцы
0,90
4,20
7,40
27,5
34,8
27,3
32,00
23,1
Евреи
7,10
8,60
9,90
40,3
41,1
37,4
37,80
37,1
Источник: Редигер А. Ф. Комплектование ... Ч. 1. С. 178.
135

Гшва 1. Колонизация и ее последствия
Составной частью национальной политики являлось то, что правительство
с помощью налоговой системы намеренно поддерживало такое положение в им¬
перии, чтобы нерусские народы платили меньшие налоги и пользовались льгота¬
ми (табл. 1.16).
Таблица 1.16
Прямые налоги русских и нерусских в XVIII в. (коп. с души мужского пола)
Сословные группы
1725—1760 гг.
1761—1782 гг.
1783—1793 гг.
1794—17% гг.
Государственные крестьяне:
русские
ПО
270
370
400
малороссийские
—
100
70
100
слободско-украинские
—
85—95
100—120
100—120
белорусские
—
55
170
200
иноверцы некрещеные
40
40
40
40
Помещичьи крестьяне:
русские
70
70
70
100
малороссийские
70
70
70
100
слободско-украинские
—
60
70
70
белорусы
—
55
70
70
Мещане:
русские
120
120*
120
120
прибалтийские
120
120*
120
120
малороссийские
120
120’
120
120
слободско-украинские
—
85—95
120*
120
евреи
—
100
120
240
Купцы:
русские
120
1 % с капи¬
тала
1 % с капи¬
тала
1 % с капи¬
тала
малороссийские
100
То же
То же
слободско-украинские
—
85—95
»
»
прибалтийские
—
—
»
»
Источник: Чечулин Н. Д. Очерки по истории русских финансов в царствование
Екатерины II. СПб., 1906. С. 122—123.
* В 1769—1774 гг. по случаю войны с Турцией — 200 коп.
)
В XVIII в. львиная доля нерусских по социальному положению принадлежала
к государственным крестьянам, чьим хозяином считалась казна, а с точки зрения
самих людей — российский император. Неслучайно именно в этой группе
наблюдались наибольшие послабления в налогообложении, которые до 1794 г.
даже нарастали: налог с «иноверцев» был меньше, чем у русского, в 1725 г. в 2,75
раза, а в конце века — в 10 раз. К их числу относились нерусские народности
Поволжья, Севера, Сибири, именовавшиеся ясачными людьми. По прагма¬
тическим соображениям — ради уменьшения налогов тысячи русских крестьян
136

Принципы национальной политики
добровольно приняли статус ясачных людей, не видя в этом никакого
унижения176. Украинские государственные крестьяне платили в 3 с лишним раза
меньше русских, белорусские — в 2—5 раз меньше. Евреи, оказавшиеся в России
после первого раздела Речи Посполитой и приписанные к мещанам, платили
прямых налогов на 20% меньше русских, но после удвоения ставки в 1794 г.
стали платить вдвое больше. Однако увеличение налогов, обусловленное
желанием правительства стимулировать переселение евреев в Новороссию,
просуществовало только до 1808 г. Лишь с 1783 г. налоги мещан и купцов разных
национальностей выравнялись. Политическая лояльность до некоторой степени
покупалась. В первой половине XIX в. послабления сохранились, но все же
правительство несколько нивелировало различия в налоговом бремени (табл. 1.17).
Таблица 1.17
Платежи податного населения разных категорий России в 1859 г.
(коп. на душу мужского пола в год)
Категория населения
Подушный платеж
коп. разница, %
Мещане и цеховые
Мещане и цеховые на общем положении
238
100
«Инородцы»-мещане Южной полосы
168
71
Городские обыватели Бессарабской губернии
159
67
Крестьяне-земледельцы
Государственные крестьяне на общем положении
387
100
Евреи-земледельцы Южной полосы*
352
91
Евреи-земледельцы в черте оседлости
258
67
«Инородцы»-земледельцы Южной полосы*
83
21
Сельские обыватели Бессарабской губернии
175
100
Сибирь
Сибирские государственные крестьяне на общем положении
315
100
Ясачные инородцы, кочевые и бродячие
138
44
Сибирские инородцы
83
26
Подсчитано по: Руковский И. П. Историко-статистические сведения о подушных податях.
СПб., 1862. С. 52—76; Приложение. Табл. 4, 8, 14, 15, 19. Численность ясачных инородцев,
кочевых и бродячих в Енисейской губернии: Переписи населения России : Итоговые мате¬
риалы подворных переписей и ревизий населения России (1646—1858): в 12 вып. М, 1972.
Вып. 12. С. 327—328.
* Астраханская, Екатеринославская, Ставропольская, Таврическая и Херсонская губернии.
Максимальное различие в 5 раз наблюдалось в окладах инородцев-земле-
дельцев и государственных крестьян, минимальное в 9 % — между последними
и евреями-земледельцами Южной полосы. Подобное положение сохранялось до
конца периода империи, несмотря на постепенную унификацию налогообложе¬
ния177 (табл. 1.18).
137

Среднегодовые государственные доходы и расходы в 1892—1895 гг. и среднегодовые прямые налоги
на душу населения в 1886—1895 гг. по группам губерний России без Сибири, Финляндии н Средней Азии
оо
а
а*
а
Прямой налог
над. н., коп.
со
1,73
1,27
<ч
0,79
0,53
1,49
1,22
1,72
сч
1,91
«п
Разница,
коп.
’'Т
’Г
13,21
00^
СП
1,80
-0,24
<N
т
0,49
00
3,05
3,68
-88,4
0,13
VO
Расход
на д. н., коп.
ON
©
сп
VO
3,75
2,81
4,56
8,08
<N
СП
5,99
СП
ОО^
3,71
187,46
10,79
7,71
Доход
над. н., коп.
10,53
гп
оГ
7,60
4,61
(N
ГП
6,84
3,61
11,47
00
00
к
7,39
99,06
10,92
9,35
Расходы,
тыс. руб/*
48 069
14 634
64 611
5443
53 187
48 442
11 616
37 654
283 656
195 306
394 600
589 906
873 562
Доходы,
тыс. руб.**
99 425
46 143
130 827
8919
50 493
40 983
13 465
72 073
462 328
388 706
208 520
597 226
1 059 554
Население,
тыс.
9443
2386
17 221
1936
11 676
5995
3729
6282
58 668
52 578
2105
54 683
113 351
Группа губерний*
10 Привислинских
3 Прибалтийских
6 Украинских
Бессарабская
7 Литовско-Белорусских
6 Кавказских
3 Предкавказских
3 Причерноморских
Всего 39 губерний***
30 великорусских губерний
С .-Петербургская
Всего 31 великорусская
губерния
Итого 70 губерний
7
*8
н
*
о
4
5
Q-
Е
оо
ON
00
ю
Е
U
ON
00
о
о
о
Он
03
i
о
о
е
§
I
а
о
с
(J
§
Е
£ S
X Си

Принципы национальной политики
Как видно из данных табл. 1.18, в 1886—1895 гг. преимущественно нерусское
население 39 губерний платило в среднем в год 1,22 руб. налогов, в то время как
население 31 великорусской губернии — 1,91 руб., или на 59 % больше. Исклю¬
чений не было: во всех районах, заселенных преимущественно нерусским насе¬
лением и подчиненных общероссийской налоговой системе, прямые налоги были
меньше. В Финляндии и среднеазиатских протекторатах существовали свои на¬
логовые системы. То же следует сказать и о косвенных налогах. В результате
общая сумма государственных доходов на душу населения в 31 великорусской
губернии была на 39 % выше, чем в остальных 39 губерниях (10,92 руб. против
7,88 руб.). «Инородцы обложены гораздо ниже русских», — констатировал из¬
вестный финансист Н. П. Яснопольский, правда, воздержавшись от объяснения
причин этого парадокса. Напротив, государственные расходы в 30 великорусских
губерниях были меньше — 3,71 руб. против 4,83 руб. Это обеспечивало допол¬
нительный финансовый поток (деньги предназначались на оплату услуг и закуп¬
ки товаров местного производства для расположенной там армии) из центра
в губернии, заселенные нерусским населением, и давало центру возможность
воспользоваться этими средствами для удовлетворения своих потребностей. Об¬
ращает на себя внимание региональный дефицит бюджета в Белорусско-Ли¬
товском и Кавказском регионах, что было обусловлено их пограничным положе¬
нием. Центральное правительство расходовало значительные суммы на армию,
что стимулировало экономическое развитие этих регионов. Дефицит в С.-Петер¬
бургской губернии объяснялся большими издержками на центральное управле¬
ние, двор, армию и гвардию.
Цена империи
Во время работы Особого совещания о нуждах сельскохозяйственной про¬
мышленности в 1902—1905 гг. двенадцать местных комитетов экспертов рез¬
ко критиковали правительство за несправедливое распределение, по их мне¬
нию, налогов между регионами: «Центральная России несет наибольшее бре¬
мя налогов, между тем как расходы из государственных средств производятся
более всего на окраинах, что является одной из главных причин оскудения
центра»178. «Окраины высасывают богатства центра. Страна превращается в
воронку: благосостояние отдельных ее частей тем ниже, чем дальше они от
периферии, чем ближе они к центру»179. Отлив жизненных сил и материаль¬
ных средств к окраинам и промышленным районам создал в сердце России
особое угнетенное положение, особенно в среде дворянского землевладе¬
ния180. В отношении своем к окраинам Россия составляет совершенную про¬
тивоположность другим странам. Все государства расширяют свои владения
для вполне определенных целей: или вновь присоединяемая территория мо¬
жет дать новый источник обложения и доходности для метрополии, или же
она нужна как новый рынок для сбыта продуктов, но так или иначе колонии
и присоединенные территории у всех государств питают метрополию и слу¬
жат богатым источником дохода для нее. В этом отношении ярким примером
может служить Англия. В России же наоборот: нет такой окраины, которая бы
139

Глава 1. Колонизация и ее последствия
не стоила ей огромных сумм. Даже Финляндия и та стоит правительству немало
денег, а уже об азиатских владениях и говорить нечего181. Россию по ее отноше¬
нию к своим окраинам можно сравнить с «матерью, выкармливающею своих де¬
тищ собственной грудью»182. Окраины поставлены в особо привилегированное
положение не только в отношении расходования в них общегосударственных
средств. Фабрично-заводская промышленность развивается преимущественно на
окраинах или в столицах183. Сбыту сельскохозяйственных продуктов из окраин
также оказывается всякое покровительство и содействие установлением диффе¬
ренцированных тарифов, повлекших за собой крайне тягостную для старокуль¬
турного земледельческого центра конкуренцию. Обилие свежих земель, легкость
и дешевизна производства в связи с выгодным тарифом дали окраинам возмож¬
ность выбрасывать на рынок хлеб по низким ценам в прямой ущерб коренным
областям России184.
Действительно, районы, находившиеся на периферии Российской империи,
имели некоторые преимущества для своего развития сравнительно с централь¬
ными великороссийскими регионами благодаря налоговым льготам, освобож¬
дению от воинской повинности, удобному географическому положению на
границе или у моря185. Опасение сепаратизма вынуждало центральное прави¬
тельство поддерживать это ненормальное для истинно колониальной державы
положение, даже когда государственные расходы в национальных окраинах
и превосходили доходы. Однако правительство постоянно беспокоилось о «це¬
не империи», которую оно понимало как издержки за удержание какой-либо
окраины в составе государства. Министерство финансов вычисляло цену как
разницу между государственными расходами на содержание администрации
и войск, обустройство границ и городов, проведение железных дорог, а также
других затрат от казны, с одной стороны, и бюджетными доходами от всех на¬
логов и прибылей, которые государственное казначейство получало, — с дру¬
гой. При таком подходе в 1892—1895 гг. (см. табл. 1.18) убыточными в импе¬
рии без Финляндии и Туркестана оставались Кавказ и Западный регион (Бело¬
русско-Литовские губернии). В остальных «окраинах» доходы превышали рас¬
ходы186. Туркестан и, вероятно, Степной регион Центральной Азии также вхо¬
дил в число «убыточных» вплоть до 1908 г., когда впервые с 1868 г. казна по¬
лучила незначительные доходы, превзошедшие расходы на 1,6%. Профицит
можно считать дивидендом на инвестиции государства в Туркестан. Норма
прибыли росла 4 года, 1908—1911 гг., и увеличилась до значительной величи¬
ны — 14,8 %, но в 1912 г. снизилась до 7,7 %, а с 1913 г. бюджет стал снова
дефицитным (табл. 1.19).
Таким образом, лишь на 40-й год после аннексии Туркестана казна стала по¬
лучать чистый доход из региона, затратив за 39 лет безвозвратно 194 млн руб.187,
почти по 5 млн руб. в год (в переводе на деньги 2010 г. — около 5 млрд руб.), на
душу населения (129 млн человек в 1897 г.) — по 4 коп. в год. Если сопоставить
эти данные с количеством земли, земельной площадью и ее ценностью на других
окраинах империи, то, по мнению Главноуправляющего землеустройством
и земледелием в 1912 г. А. В. Кривошеина, «Туркестан дает казне, относительно,
вчетверо менее других частей Государства» .
140

Принципы национальной политики
Таблица 1.19
Государственные расходы и доходы по Туркестанскому краю в 1868—1916 гг. (руб.)*
Год
Расходы
Доходы
Ба\*
ланс**
Год
Расходы
Доходы
Ба\*
ланс**
1868
3 791 795
—
—
1892
9 085 855
7 089 831
-22,0
1869
4 597 971
1 884 193
-59,0
1893
9 956 277
8 053 723
-19,1
1870
5 757 442
1974430
-65,7
1894
9 873 573
8 096 818
-18,0
1871
6 366 160
2 003 944
-68,5
1895
10 970 117
7 834 481
-28,6
1872
7 655 961
1 940 157
-74,7
1896
10 606 971
9 174 288
-13,5
1873
8 131 229
2 508 939
-69,1
1897
13 909 528
9 894 879
-28,9
1874
7 994 430
2 667 650
-66,6
1898
12 272 367
8 941 033
-27,1
1875
8 739 240
2 554 310
-70,8
1899
11 422 013
7 730 622
-32,3
1876
9 834 405
3 623 050
-63,2
1900
12 916 447
8 778 749
-32,0
1877
9 834 453
3 533 757
-64,1
1901
12 931 138
9 302 964
-28,1
1878
11 757 425
3 661 654
-68,9
1902
20 706 765
10 180 928
-50,8
1879
11 434 484
3 985 786
-65,1
1903
21 965 508
И 756 168
-46,5
1880
13 661 633
3 988 204
-70,8
1904
26 267 973
13 299 560
-49,4
1881
—
—
—
1905
23 837 915
13 234 511
-44,5
1882
—
5 526 889
—
1906
16 071 656
15 406 947
1883
—
—
—
1907
16 728 371
16 260 246
-2,8
1884
—
6 494 090
—
1908
16 086 622
16 342 690
+ 1,6
1885
—
—
—
1909
16 456 628
17 588 401
+6,9
1886
—
6 678 362
—
1910
18 358 413
20 105 457
+9,5
1887
9 144 546
6 058 978
-33,7
1911
18 907 297
21 698 123
+14,8
1888
9 773 573
6 468 172
-33,8
1912
20 625 094
22 217 285
+7,7
1889
9 342 759
5 98; 228
-36,0
1913
23 162 602
23 049 257
-0,5
1890
8 318 827
6 609 741
-20,5
1914
—
23 704 087
—
1891
10 229 785
8 568 116
-16,2
1915
38 094 184
—
—
1916
—
13 548 446
—
Источник: Статистический ежегодник ТССР ... Т. 2, ч. 3. С. 380.
* Полужирным выделены годы с профицитом.
** В процентах к величине расходов. Знак «минус» означает дефицит, знак «плюс» — про¬
фицит.
Подход Министерства финансов с точки зрения государственных финансов
и бюджета имеет большой смысл. Однако измерение истинной «цены империи»
требует более тонкого и сложного расчета. Во-первых, методика Министерства
финансов все военные расходы, которые несет государство в губернии (районе),
относила целиком к расходам по этой губернии (району). Вследствие этого по¬
граничные губернии оказались переобремененными военными расходами не
в силу того, что они аннексированы и там нужно содержать дополнительный во¬
инский контингент для поддержания порядка, а исключительно в силу их погра¬
ничного положения. Если бы русская губерния находилась на границе, то и в ней
141

Гшва 1. Колонизация и ее последствия
пришлось бы размесить крупные воинские силы и нести издержки на их содер¬
жание, как это наблюдалось, например, в С.-Петербургской губернии (из-за чего
она считалась убыточной и дотационной). На мой взгляд, все военные расходы
по пограничным аннексированным губерниям некорректно относить, во всяком
случае полностью, на счет этих губерний. А если военные расходы исключить, то
все пограничные районы в пореформенное время не являлись убыточными. Даже
Туркестан без издержек по Военному министерству уже в 1868—1874 гг. не яв¬
лялся убыточным — в эти годы он принес казне 6,5 % дохода от общей суммы
бюджетных государственных расходов189.
Расходы на постройку железных дорог, как и на содержание армии в погра¬
ничных регионах, также не должны всецело относиться на счет последних, так
как шли на пользу не только присоединенному краю, но и русским и в конечном
счете центру и всей империи.
Наконец, при расчете «цены империи» следует учитывать не только государ¬
ственные, но и частные (отдельных лиц, негосударственных корпораций и орга¬
низаций) расходы и доходы. В этом случае следует принять во внимание чистые
доходы торговых, промышленных, транспортных и финансовых предприятий,
поскольку доходы непременно существовали, иначе все бы они обанкротились,
а также чистые доходы переселенцев и коренного населения, полученные в ре¬
зультате развития края под влиянием и при помощи русских. При этом надо
учесть мультипликационный, или нарастающий, эффект от инвестиций в разви¬
тие центральноазиатской экономики, особенно в хлопководство. Потому что ин¬
вестиции помимо непосредственного первичного эффекта в виде роста нацио¬
нального дохода и занятости вызывают опосредованный или косвенный вторич¬
ный, третичный и последующий эффект. Такие расчеты, к сожалению, никогда
не делались. В этом случае очевидно: «цена империи» была ниже, и перевес до¬
ходов над расходами наступал значительно раньше, чем это наблюдалось на ос¬
новании движения исключительно бюджетных средств. Причем, выгоды от эко¬
номического роста получало и коренное население, и колонисты, и вся империя.
Говоря о благах, привилегиях и преимуществах коренного населения, которые
они получили, было бы близоруким не замечать, что представители националь¬
ных меньшинств в одних регионах больше, в других меньше испытывали при¬
теснения со стороны коронной администрации190. «В некоторых сферах личные
и социально-экономические права инородцев по сравнению с русским населени¬
ем оказались ограниченными. По закону мусульмане не могли обладать крепост¬
ными людьми христианского вероисповедания. Башкирам было запрещено ис¬
пользовать наемный труд и иметь кузницы. В империи действовал запрет на про¬
дажу казахам и башкирам оружия, металлических и прочих ремесленных изделий.
Следует отметить меры правительства по ограничению межэтнических браков.
Для казахов вводился особый порядок регулирования работ по найму. В связи
с введением кантонной системы управления для башкир было существенно огра¬
ничено право выезда с места жительства и возможность передвижения в преде¬
лах и за пределы губернии. Позднее попытки сократить возможности для выезда
в Казахстан предпринимало правительство и в отношении татар»191. Этот список
легко можно продолжить для евреев, поляков, коренных жителей Сибири или
142

Принципы национальной политики
Кавказа, и подобные списки претензий уже, как говорилось выше, составлены
и продолжают расширяться. Кстати, в них часто фигурирует указание на исполь¬
зование русскими терминов «инородец» или «абориген» в качестве доказательст¬
ва пренебрежительного отношения к нерусским. В свое время эти термины не
имели никакого уничижительного значения и применялись как строгие правовые
категории. Например, статус «инородца», введенный в сословном законодатель¬
стве в 1822 г., не заключал в себе ничего унижающего и обидного. Он распро¬
странялся на малые народы Сибири, Европейского Севера, Кавказа, калмыков,
впоследствии — на народы Казахстана и вообще всех нерусских. Инородцы под¬
разделялись на оседлых, кочевых и бродячих, крещеных и некрещеных. Хотя
в правовом положении каждой группы имелись некоторые особенности, все они
по своим правам приближались до 1860-х гг. к государственным крестьянам, по¬
сле — к сельским обывателям и управлялись «по законам и обычаям, каждому
племени свойственным». Их элита признавалась за «почетных инородцев» и на
время пребывания в должности получала соответствующий чин точно так же, как
это практиковалось в отношении «природных обывателей», и ей был открыт дос¬
туп в дворянство. Оседлые инородцы могли переходить в любое из сословий им¬
перии. Сложное положение некоторых нерусских народов, например малых на¬
родов Сибири, в котором они оказались к началу XX в., объяснялось не столько
притеснениями со стороны русских, сколько трудностями адаптации к европей¬
ской культуре, носителями которой являлись русские192.
Например, около 1870 г. население оседлых и кочующих инородцев Восточ¬
ной Сибири (Енисейская, Иркутская, Забайкальская и Якутская губ.) равнялось
497 тыс., из них доля оседлых — примерно 12 %193. При принятии русского под¬
данства они получили право самостоятельного правления по своим обычаям
и обрядам и обязались платить только подать в виде ясака и «ходить с войсками
их Царского величества»194. Эти права оставались неприкосновенными до изда¬
ния Положения об инородцах 1822 г., в которое вошли некоторые ограничения
в судопроизводстве для кочующих инородцев и уничтожены привилегии осед¬
лых, за исключением изъятия от военной повинности195. Права и преимущества
кочующих инородцев заключались в следующем:
1.	Они платят вместо подати умеренный ясак.
2.	Они владеют землею на правах собственности.
3.	Уголовными преступлениями признаются только следующие: возмущение,
намеренное убийство, грабеж и насилие, делание ложной монеты, похищение
казенного и общественного имущества и корчемство. Все вообще дела граждан¬
ские между инородцами и иски на них людей и других ведомств разбираются
и решаются по их древним обычаям, законам и обрядам.
4.	Кочующие инородцы освобождаются во многих случаях от употребления
гербовой бумаги и штемпельных сборов; в некоторых случаях они пользуются
уменьшением в платеже названных сборов.
5.	Пользуются свободою в вероисповедании и богослужении.
При переходе в оседлое состояние привилегии инородцев уменьшаются:
1.	Они сравниваются с русскими жителями в правах и обязанностях и управ¬
ляются на основании общих узаконений и учреждений.
143

Гшва 1. Колонизация и ее последствия
2.	Они зачисляются в государственные крестьяне и образуют отдельные во¬
лости или же причисляются к соседним русским волостям.
3.	Отбывают наравне с государственными крестьянами все подати и повинно¬
сти, кроме рекрутской.
4.	Владеемые ими по древним обычаям земли утверждаются за ними.
«С переходом в оседлое состояние инородцы теряют многие привилегии, что
поощряет их уклоняться от перехода в оседлое состояние. Создание льгот для
кочующих при отбывании всесословной воинской повинности сохранит сущест¬
вующее разделение на кочующих и оседлых и затруднит образование единого
оседлого населения»196.
Нельзя не заметить, что, когда православные оказывались в каких-либо ре¬
гионах империи в меньшинстве, они порой не чувствовали себя комфортно,
сталкивались с недружескими чувствами со стороны представителей коренного
населения, исповедовавшего другую религию, и требовалось вмешательство вла¬
стей, чтобы восстановить социальный мир. Характерен пример с положением
православных карел в Великом княжестве Финляндском. Время от времени, ко¬
гда возникали политические разногласия и противоречия между Петербургом
и Гельсингфорсом, православные испытывали «лютеранский натиск» — так на¬
зывались случаи оскорблений и хулиганских выходок в отношении них. Напри¬
мер, напряженная ситуация вокруг православных возникала в 1910-е гг. Как пи¬
сали «Церковные ведомости» в 1911 г.: «Положение православия в Финляндии
и раньше было тяжкое и унизительное, но в последнее время оно еще ухудши¬
лось, став еще более тяжелым и прямо невыносимым для религиозного чувства
православных русских людей. Идет систематическое глумление над православи¬
ем, форменное преследование православного духовенства и издевательство над
религиозным чувством православных вообще. Положение усугубляется полной,
можно сказать, беззащитностью достоинства православной веры и Церкви, так
как местные шведо-финно-лютеранские суды, которым подведомственны пре¬
ступления против веры и Церкви православной, ограждать достоинства, права
и интересы их, конечно, не думают: преступления против веры и Церкви право¬
славной в большинстве случаев остаются совершенно безнаказанными (в меньшин¬
стве же наказуются до смехотворности ничтожными штрафами). Безнаказанность,
понятно, способствует усилению этого рода преступности, принявшей в последнее
время небывалые никогда размеры. Дошло до того, что православному духовенству
в Финляндии приходится жить под полицейской охраной! <...> Во всякой стране
имеются отбросы, способные на все, и никакая страна, поэтому, не гарантирует от
злодейств. *Но в Финляндии преступления против веры и Церкви православной име¬
ют совсем особый характер: это не случайные злодеяния общественных отбросов,
это систематическое злодейство, культивируемое самим обществом, избравшим
православие мишенью своей политической борьбы с Россией»197.
Недоуправление национальными окраинами
Перечисленные принципы толерантной этнопатерналистской по сути нацио¬
нальной политики можно назвать принципами имперского этнопатернализма.
144

Принципы национальной политики
Важнейшей ее предпосылкой следует признать недостаток финансовых и адми¬
нистративных ресурсов, неразвитость информационной и транспортной инфра¬
структур для быстрой и глубокой ассимиляции национальных окраин, что рань¬
ше называлось недоуправляемостью, а теперь — неразвитой инфраструктурой
или бременем пространства198. Даже при огромном желании центр не имел воз¬
можностей переварить и преобразовать по единому образцу аннексированные
территории, что неоднократно отмечали исследователи. «Прибирая к рукам на¬
селенные территории соседних государственных образований, московские пра¬
вители одновременно “приобретали” традиции общежития и общественные ук¬
лады этих территорий. При этом, не имея возможности содержать сколько-
нибудь достаточный штат своих агентов для нужд администрирования, вынуж¬
дено было опираться на местные сообщества, учитывая их интересы»199.
«’’Смирное” поведение тех или иных государств и в древности, и в Средние века,
и в Новое время объяснялось элементарной нехваткой необходимых для экспан¬
сии ресурсов и не более того»200. Известный указ Сената от 1742 г. «искоренить
немирных чукчей вовсе» (в ответ на их все более частые и вызывающие нападе¬
ния на русские отряды и находившихся в российском подданстве юкагиров и ко¬
ряков) всерьез так никто и не пытался осуществить, и военные экспедиции на
Чукотку закончились полной «конфузней». В итоге власти вынуждены были от¬
казаться от силовых методов присоединения Чукотского полуострова201. Ме¬
ханическое расширение империи вынуждало верховную власть решать про¬
блемы государственного единства и централизации посредством сохранения
местных традиций и законодательства, конфессиональной и национальной то¬
лерантности202.
Получить сведения о состоянии дел, проконтролировать исполнение законов
и инструкций, послать войска для поддержания порядка в случае необходимости,
принять срочные меры для преодоления стихийного бедствия и т. п. — все это
требует средств, кадров, развитых информационных потоков, дорог и коммуни¬
каций, которых в надлежащем объеме не было даже в 1914 г. Управление осно¬
вывается на информации. До появления электрического телеграфа в 1830-е гг.
информация передвигалась вместе с человеком, очень медленно. Прогресс в пе¬
редаче информации также проходил неспешно. В V в. до н. э. в Персии гонец
Дария передвигался по Царской Дороге со скоростью 380 км в сутки (16 км/ч);
при монголах в Персии XIII в. правительственные курьеры покрывали за сутки
335 км (14 км/ч). Коммуникации сжимают социальное геопространство, и чем
они более развиты, тем больше сжимаются, или сближаются, территории. Сеть
римских дорог сжала подобным образом античную ойкумену. К I в. н. э. по ним
за световой день проезжали 185 км и не гонцы, а армия и грузы. При Траяне ко
II в. н. э. дорог было около 100 тыс. км, а скорость увеличилась до 300 км в день,
или 12—13 км/ч (но такие скорости существовали только в империи)203. В России
курьерская служба работала медленнее даже в XVII в. В 1672—1682 гг., после
того как шведскими и немецкими специалистами было создано регулярное поч¬
товое сообщение, нормальная, т. е. по «часовым росписям», скорость передвиже¬
ния круглые сутки, днем и ночью, должна была составлять 7 верст в час зимой
и летом и 5 верст осенью и весной. На практике в ненастье и грязь, если дорога
145

Глава 1. Колонизация и ее последствия
тяжелая, то 4 версты в час, если хорошая, то — до 8,5 верст в час. Поскольку при
доставке почты на большие расстояния встречались хорошие и тяжелые участки
дороги и погода изменялась, фактическая средняя скорость в европейской части
страны составляла 3,7—4,3 версты в час (3,9—4,7 км/ч), в Сибири — 1,2 версты в
час (1,3 км/ч)204. Низкая скорость передвижения по сибирским дорогам объясня¬
лась тем, что ямщики работали преимущественно в светлое время суток, в то
время как на европейских дорогах — круглосуточно, хотя инструкция нередко
нарушалась и ямщики ночью отдыхали. Таким образом, в сутки преодолевалось
от 80 до 100 верст. Депеша из Москвы до какого-нибудь из важнейших окраин¬
ных городов в европейской части страны — Архангельска, Пскова или Киева —
доставлялась за 8—12 дней, а получение ответа на запрос занимало три-четыре
недели. При сношениях с Сибирью дело затягивалось до 3—6 месяцев (табл. 1.20).
Таблица 1.20
Скорость доставки почтовых отправлений в Московском государстве
в 1669—1695 гг.
Маршрут
Расстояние,
верст (км)
Число суток
на доставку
Скорость, верст/ч
норма
фактически
норма
фактически
Москва—Рига
873 (931)
9—11
11—12
з,з^,0
3,0—3,3
Москва—Архангельск
1148 (1225)
8
9—10
6
со
1
оо
Москва—Вологда
436 (465)
2
—
9,1
—
Москва—Печоры
(псковские)
717(765)
7
11—12
4,3
2,5— 2,7
Москва—Новгород
556 (593)
4
6—8
5,8
2,9—3,9
Москва—Вильно
826 (881)
8—9
—
3,8-4,3
—
Москва—Азов
1068 (1139)
—
10
—
4,4
Москва—Киев
810 (864)
—
7—8
—
4,2—4,8
Москва—Батурин
598 (638)
—
5—6
—
4,2—5,0
Москва—Псков
691 (737)
—
8—9
—
3,2—3,6
Москва—Т обол ьск
2279 (2431)
—
80
—
1,2
Вологда—Архангельск,
летом и зимой
730 (779)
4
5—6
7,6
5,1—6,1
Вологда—Архангельск,
весной и осенью
730 (779)
6
7—8
5,1
3,8—4,3
Архангельск-»-Тобольск
2293 (2446)
—
80
—
1,2
Подсчитано по: Козловский И. П. Первые почты ... Т. 1. С. 152, 153, 163, 380, 458—459,
507, 520.
С городами и деревнями, лежащими в отдалении от главных дорог, в особен¬
ности вдоль восточной границы, связи практически не было. Ситуация мало
улучшилась к середине XIX в. Письмо о смерти Александра I в Таганроге 23 де¬
кабря 1825 г. дошло в Петербург максимально ускоренным курьерским способом на
лошадях за 8 дней — по 250 км в сутки (или за 192 ч, по 10 км/ч) — это в 1,5 раза
146

Принципы национальной политики
медленнее, чем в Персии при Дарии или монголах, хотя почти в 3 раза быстрее,
чем в Московском государстве второй половины XVII в. Но в 1825 г. со скоростью
250 км в сутки люди передвигались в исключительных случаях; средняя скорость
курьерской службы составляла примерно 100 км в сутки.
Для эффективного управления периферией, кроме обмена информацией,
центр должен также иметь возможность в любой момент послать на окраины по¬
мощь, войска и обеспечить их снабжение. Но сделать это было затруднительно.
До появления железных дорог войска передвигались на большие расстояния
пешком, грузы — на лошадях или по воде. Очень медленно и дорого. Человек
передвигался со средней скоростью 4 км/ч, лошади — шагом (в среднем 5 км/ч),
рысью (13—15 км/ч), галопом (15—18 км/ч), карьером (более 60 км/ч). Перевоз¬
ки грузов осуществлялись лошадьми так называемых шаговых пород со скоро¬
стью человека — по 3,5—4,5 км/ч205. Грузы по рекам передвигались по течению
самоходом со скоростью движения воды, которая вообще изменяется в широких
пределах от 0,360 до 18 км/ч и более (от 0,1 до 5 м/с и более), но в Европейской
России не была высокой. Например, в Волге в период навигации в настоящее
время средняя скорость течения менее 3,6 км/ч (1 м/с), в конце XIX в. — не¬
сколько ниже: наибольшая скорость течения у Ярославля в мае — 2,837 км/ч
(0,37 сажени в секунду), в сентябре — 1,150 км/ч (0,15 сажени в секунду). Про¬
тив течения передвижение осуществлялось с помощью бурлаков и лошадей,
шедших по берегу со скоростью менее 3 км/ч. Даже буксирные пароходы в конце
XIX в. против течения двигались со средней скоростью от 3—5 км/ч, редко
больше, и покрывали в среднем около 100 км в сутки206. Скорость передвижения
груженой лодки средней величины на веслах обычно не превышает 5 км/ч.
Итак, скорость передвижения людей и грузов по суше или воде без дополни¬
тельных приспособлений до появления железных дорог и пароходов составляла
около 4 км/ч. При передвижениях на большие расстояния ни человек, ни живот¬
ное с такой скоростью без отдыха передвигаться не могут. Например, рекруты от
места призыва до места службы шли пешком и долго. Вот несколько реальных
маршрутов в 1868 г. Рекрутская партия из 110 человек от Петербурга до Архан¬
гельска прошла пешком 1179 км (1105 верст) за 76 дней, с 15 октября по 29 де¬
кабря, по 15,5 км в день. Рекрутская партия из 211 человек от Петербурга до Тве¬
ри по железной дороге (532 км) доехала за 2 дня (по 266 км в день), а 438 км от
Твери до Вологды пешком прошла за 30 дней, с 16 октября до 14 ноября, по 14,6 км
в день. Весь маршрут в 970 км за 32 дня, по 31 км в день. Рекрутская партия из
110 человек от Петербурга до Курска по железной дороге (1230 км) доехала за
7 дней (по 175 км в день), а 793 км от Курска до Херсона прошла за 57 дней
(вместо 60 по норме), с 29 октября до 17 декабря, по 14 км в день. Весь мар¬
шрут в 2023 км за 64 дня, по 32 км в день. Рекрутская партия из 145 человек от
Петербурга до Саратова (1620 км) на пароходе против течения доплыла за
11 дней, с 10 по 20 октября, по 148 км в день207. Как видим, рекруты — моло¬
дые здоровые мужчины могли проходить в день 14—16 км, т. е. идти примерно
4 ч, преодолевая до 1200 км и находясь в дороге по 2,5 месяца. Такая скорость
в случае войны имела печальные последствия. Например, переброска войск на
театр военных действий во время Крымской войны осуществлялась посуху. Но
147

Глава 1. Колонизация и ее последствия
от Курска до Херсона, как мы видели, дорога занимала около двух месяцев.
Медленная переброска войск послужила важнейшей причиной поражения. Ес¬
ли же враг действовал в нескольких местах границы, то спасенья практически
не было.
Таким образом, только один этот фактор — огромные расстояния при слабо
развитых информационной и транспортной инфраструктур не позволял россий¬
скому правительству эффективно управлять окраинами, по крайней мере до по¬
явления железных дорог и электрического телеграфа (между двумя столицами
телеграфная связь установилась в 1832 г., а железнодорожное сообщение —
в 1851 г.). Если же учесть слабость управленческой инфраструктуры, создающей
необходимые условия для эффективного взаимодействия между центром и ок¬
раинами (см. подробно в гл. 8 «Государственность и государство» наст, изд.), то
становится очевидным: до середины XIX в. держать окраины в узде жесткими
методами не представлялось возможным; их можно было сохранить в составе
империи только с помощью льгот, преференций, опираясь на местные элиты.
Именно это правительство и делало. Не случайно унификация управления импе¬
рией началась в последней трети XIX в., когда появилась современная инфра¬
структура. Например, все проекты как полонизации, так и русификации основной
массы населения днепровского Правобережья были нереалистичны, утверждает
французский славист Д. Бовуа, так как власти не располагали русскими кадрами,
чтобы реализовать свои намерения: «Исполнителей для окончательного овладе¬
ния захваченным, или, как было принято говорить, “присоединенным краем”,
всегда не хватало»208.
Этот вывод подтверждают расчеты национального состава высшей бюрокра¬
тии в украинских губерниях (табл. 1.21).
Таблица 1.21
Этнический состав губернаторов, вице-губернаторов и предводителей дворянства
в восьми малороссийских губерниях в 1897 г.
Губерния
Украинцы
Поляки
Немцы
Русские
Доля
украинцев
в населении
Волынская, %
8
27
14
51
70
Екатеринославская, %
24
0
27
49
69
Киевская, %
21
15
12
52
79
Подольская, %
11
23
15
51
81
Полтавская, %
40
0
10
50
93
Харьковская, %
19
0
15
66
81
Херсонская, %
23
0
3
74
53
Черниговская, %
32
0
5
63
66
В среднем для 8 губерний, %
21
10
13
57
75
Всего чиновников, чел.
118
54
73
321
—
Подсчитано по: Общий свод данных переписи 1897 г. Т. 2. С. 92—133 ; Velychenko St. Iden¬
tities, Loyalties and Service in Imperial Russia : Who Administered the Borderlands? // Russian Re¬
view. Stanford, 1995. Vol. 54, nr 2. P. 188—208. Appendix 1.
148

Принципы национальной политики
В 1897 г. доля нерусских чиновников высшего звена составляла 43 % от их
общего числа. Среди чиновников низшего звена — приблизительно половина
были украинцами. И хотя по переписи 1897 г. абсолютное количество чиновни-
ков-«малороссов» в восьми украинских губерниях было невелико, оно было зна¬
чительно в относительном исчислении — в процентном отношении к числу обра¬
зованных дворян мужского пола, проживающих в городе и говорящих на украин¬
ском языке. В процессе формирования украинской национальной интеллигенции
наблюдалось отсутствие коллективного недовольства или обиды образованных
классов на то, что им не дают должностей по причине их национальной принад¬
лежности. «Этнический фаворитизм» существовал лишь на Правобережной Ук¬
раине и был направлен против поляков, а не малороссов, которые считались
«русскими». Нет сведений о том, что правительство исключало малороссов из
аппарата управления в украинских губерниях. Отмечаемое в течение XIX в. со¬
кращение их числа на постах губернаторов, вице-губернаторов и предводителей
дворянства обусловливалось действием системы покровительства. На нацио¬
нальный состав бюрократии на Украине влияли три фактора: периодические «чи¬
стки» аппарата из соображений эффективности и усиления контроля; высокая
текучесть кадров на постах губернаторов, вице-губернаторов и предводителей
дворянства, на волне которой поднимались новые люди (как правило, это были
прибалтийские немцы или русские, принадлежащие к иным влиятельным семей¬
ствам и приводившие за собой своих протеже); дефицит местных кадров. Не¬
хватка квалифицированного персонала была настолько острой, что даже после
того как все русские и немецкие патроны разместили своих клиентов, все еще
оставались места для не имеющих поддержки и протекции украинцев. В начале
XX в. общее число малороссов, служащих в своих родных губерниях, начало по¬
вышаться. Характерно, что местные чиновники, будь то украинцы, говорящие на
родном языке или на русском, или же русские, родившиеся в малороссийских
губерниях, защищали региональные интересы209.
Существовали серьезные различия в административных структурах регионов
Российской империи. Одной из причин являлось отсутствие единой политики
управления окраинами и отбора кадров. Так, запретив после 1863 г. польскому
дворянству занимать чиновные должности в Юго-Западном крае, Петербург од¬
новременно предпочитал назначать в беспокойный Кавказский регион чиновни¬
ков местного происхождения в надежде, что это обойдется дешевле, чем назна¬
чение русских, и будет способствовать его интеграции. Назначение националь¬
ных кадров в местные учреждения Средней Азии и других «окраин» также объ¬
яснялось соображениями экономии и общей нехваткой персонала в империи.
В целом, однако, правительство не препятствовало поступлению нерусских на
службу и их карьере, если, конечно, они имели соответствующее образование
и знали русский язык (табл. 1.22).
Среди чиновников встречались люди почти всех национальностей, включая
евреев, якутов, цыган, чеченцев, абхазцев и других, что само по себе говорит
о том, что дискриминации по национальности не существовало. Однако посколь¬
ку для исполнения обязанностей администратора требовалась соответствующая
компетенция, то более грамотные этносы были представлены в бюрократии
149

Доля различных этносов среди лиц, находившихся на коронной и общественной службе
в Российской империи в 1897 г.
Доля мужчин, грамотных
по-русски"*. %
во всем
****
населении
59,3
17,8
CN
VO
i,6
0,3
o'
0,3
CN
Tf
o'
0,5
1
1
в своем
этносе
42,1
CH
СП
(N
ОО^
СП
оо"
CN
35,9
4,2
8,0
41,6
15,7
14
о"
33,6
41,7
CH
CN
>
1
Доля
этноса
в населении, %
44,3
6,3
17,8
4,7
CN
--
CH
o'
0,8
4,0
ON
©"
0,8
14
©"
0,3
0,8
CN
©"
-
(N
©"
Всего
на службе
ч®
о4
67,8
00
СП
<>
2,3
«Л
cn
ON
o'
-
0,8
0,8
0,8
0,8
CN
©"
(N
©"
©"
Го
©"
©"
©"
©^
©"
абс.
224 055
29 472
30 853
7712
8245
4551
2983
3728
2698
2791
2510
2687
812
714
453
262
272
LLZ
426
55
Общественная
служба**
Ч®
о4
61,9
8,8
CN
VO
ЧО
00
0,6
o'
vq
0,4
CH
©"
0,3
0,2
ГО
ГО
СП
©"
©^
©"
абс.
64 911
9192
12 486
2489
4770
1638
836
1588
630
752
1083
1679
446
297
289
179
124
86
287
26
Коронная
служба*
Ч®
о4
70,5
9,0
00
2,3
1,3
1,0
o"
G\
o"
o'
VO
o"
©"
CN
o'
0,2
0,1
Tf
©^
©"
©"
ГО
©"
0,01
абс.
159 074
20 271
18 359
5221
3473
2912
2146
2139
2067
2038
1426
00
©
©
366
417
164
СП
00
148
O'
139
29
Этнос
Русские
Поляки
Украинцы
Белорусы
Немцы
Татары
Г рузины
Латыши
Литовцы
Армяне
Эстонцы
Евреи
Молдаване
Мордва
Чуваши
Марийцы
Коми
Карелы
Башкиры
Якуты

ZZI 'l
x
x
s*.
еч
x *
i I
s
es
О
5 и
<D О
5 °
со x
° fe
CO Ft
£
cs
e;
о
П
"d-
чо
СП
o'
оо
<u
Ю
2 &
8 ч
CD u
cd
o> cd
со Ю
H *
s ^
В 5
Ю
О
5 ю
i *
о. ^
о ^
^ °
N°
o4
О
•8
4®
вч
О
"8
чО
о4-
О
*8
s
и
«п
•л
00
<N
m
£
On
<N
Os
m
ol
<N
Os
U
<N
Г"-
Os
00
s
X
<u
o.
<u
x
Й
-0
X
X
cd
5
>5
в
П *
О m
cd
Is
JJ
E о
cd
Ю
s
3
i
о
e;
о
к О
к °
я s
ii
о
£1
u„ §■
es u
1 I
& “
В s
S g
*
о
о
>>
о.
о
X
о
s 5
э s
§ а
X ь
= г»
о. а
о ю
« О
«
3
&
5
X
В
4
о =
Ǥ
13 у
cd «
О. X
о §
2 1>
« О.
CQ U

Глава 1. Колонизация и ее последствия
лучше менее грамотных, за исключением евреев и грузин: первые были пред¬
ставлены хуже, вторые — лучше, чем их успехи на ниве образования. Доля чи¬
новников из самых грамотных этносов либо превышала их долю в населении
(немцы, поляки, армяне), либо была ей равна (латыши, эстонцы). Но корректнее
сравнивать долю лиц из разных этносов среди чиновников с их долей среди гра¬
мотных по-русски, поскольку для государственной службы знание русского яв¬
лялось необходимым и обязательным. И тогда оказывается, что, за исключением
евреев, нерусские среди чиновников были представлены примерно так же, как
русские: доля русских среди грамотных по-русски мужчин 59,3 %, а их доля сре¬
ди бюрократии — 67,8 %, доля поляков среди мужчин, грамотных по-русски —
5,4, а среди бюрократов — 8,9 %, у немцев соотношение 1,6 и 2,5 %, у татар 1,6
и 1,4 %, у грузин 0,3 и 0,9 %. Только некрещеные евреи испытывали дискрими¬
нацию, если, конечно, они имели желание стать чиновниками. Весьма показате¬
лен пример с эстонцами. На государственной службе в Ревеле в 1871 г. находи¬
лось 4 эстонца (менее 2 % чиновников), в 1897 г. — 442 (более 50 %), а в целом
на общественной государственной службе — 2510 эстонцев. Это увеличение
объяснялось не столько ростом толерантности, сколько тем, что в 1890-е гг.
в активную профессиональную жизнь вступило первое поколение эстонцев, по¬
лучивших образование в гимназиях и высших учебных заведениях по-русски,
готовых делать карьеру на административном поприще210.
Положение отдельных народов в империи и их роль
в экономической и общественной жизни
Профессиональная структура народов замечательно отражает их положение
в империи и роль в экономической и общественной жизни. Табл. 1.23 содержит
данные о проценте самодеятельного населения211, занятого в важнейших сферах
труда, для отдельных этносов в 1897 г. Мы видим: у всех народов, за исключени¬
ем евреев и греков, самые популярные занятия — сельское хозяйство, промыш¬
ленность (вместе с ремеслом) и наемная работа в качестве прислуги и поденщи¬
ков. У евреев на первом месте стояла промышленность (главным образом в каче¬
стве ремесленников), на втором — банки и торговля, на третьем — частная служба
(преимущественно в качестве агентов и менеджеров, говоря по-современному);
у греков — соответственно сельское хозяйство, промышленность, торговля.
Если сравнить долю представителей данного этноса, занятого в определенной
сфере труда, с долей всего самодеятельного населения, занятого в той же сфере
труда (последняя^строка «Итого» табл. 1.23), то увидим, к каким отраслям каж¬
дый этнос тяготеет выше среднего, к каким — ниже среднего уровня, принимая
за средний уровень процент всего населения империи, занятого в данной сфере
труда. Например, полякам заниматься финансами и торговлей нравилось в 2,7
раза (3,8 /1,4) меньше, чем всему населению в целом, поскольку среди них в этой
сфере было занято 1,4 %, а в среднем по империи — 3,8 % самодеятельного насе¬
ления. У русских тяга к промышленным занятиям была немногим выше средне¬
го, а к сельскому хозяйству — ниже среднего по империи. Любимые занятия ев¬
реев — торговля и финансы, поскольку в этой сфере было занято в 7,8 раза
152

Российской империи в 1897 г. (%)*
*п
О
гг
г*
vS
g
ев
§
о
О.
Св
X
X
3
х
л
г
о
X
я
X
л
X
о
о
0J
■е*
о
О.
с
0Л01Ц
о
о
©
©
©
©
©
©
©
©
©
©
©
©
©
©
©
©
©
о
о
©
©
©
©
©
©
©
©
©
©
©
©
©
©
©
©
©
SHhodjj
<*
14
©^
00
MD
ю
©
©^
00
CN
CN
©^
p—
»гГ
CN
(N
cn
cn
cn
CN
СП
СП
irT
cn
cn
CN
cn
cn
irT
941HBJ
00
СП
(N
©
00
©^
00
cn
©^
Ю
00^
CN
cn
(N
©
СП
©"
©
cn
©"
»гГ
©"
CN
cn
©
cn
CN
©"
имитнэстои
СП
©
ON
cn
un
MD
14
»п
00^
CN
cn
cn
CN
©^
vo^
©^
*n
‘BjXlTDHdlJ
О
©
un
14
14
-
©"
CN
CN
oo"
»rT
irT
ON
CN
cn
14
оеюикеох
СП
MD
©
00^
14
CN
©
14
14
CN
CN
00^
ЭОХЭЧ1ГЭЭ
cn
00
t-T
CN
©"
©
СП
cn
oo"
vo"
©"
CN
oo"
vo"
©
»—
r-
40
©
СП
г-
00
un
VO
00
00
un
ON
01TD9W3d и
_*
VO
MD
»n
©^
14
14
©^
14
00
14
CN
cn
00^
00
4iOOHH9irrni4WOdlJ
on
MD
=
»rT
irT
cn
oo"
*гГ
(N
vo"
irT
14
»rT
cn
oo"
яекеэ и idouotredx
MD
©^
CN
©^
Tf
00^
СП
VO
CN
VO
00
VO
©^
vq
cn
irT
cn
©"
CN
©
СП
©"
©"
cn
©
CN
Biraojdoi
CN
»n
»n
©^
CN
©^
ON
00
»n
VO
»n
°l
‘НЭНВНИф
СП
p—^
cn
©"
Os
(N
irT
©"
©"
©"
CN
<D
©"
©
©"
©"
HHDD9<J)Odu
»T)
cn
cn
»T)
CN
CN
00
СП
CN
00
CN
cn
°\
14
aiaHffogoa^
P-И
o'
©
©"
cn
©
©"
СП
©"
©"
©"
©"
©"
©"
<D
©"
©"
©"
qaoMdaft
СП
»T)
Tf
un
cn
cn
VO
un
СП
cn
©
(N
cn
©"
©"
©
©"
©
©"
©"
©"
©"
©"
©"
©"
©"
©
©"
BHwdy
СП
»n
CN
»n
CN
14
CN
CN
CN
cn
cn
©"
CN
cn
cn
CN
©"
cn
©"
9HH3iraBdux
MD
CN
CN
VO
CN
un
СП
©^
un
©
VO
cn
o'
©
©"
©"
©
©"
©"
©"
©
©"
©
©"
©"
©"
©
Народы
<D
x
О
o
2
X
X
x
cd
a.
x
uc
0!
5
<D
x
I
<D
X
s
2
о
>»
a,
о
c
X
<D
Q,
2
a,
g
<D
X
uc
и
о
OQ
2
X
2
X
OQ
e
(U
X
uc
и
-a
5
X
1
2
H
2
X
X
CO
>»
2
X
a,
о
и
(U
X
*
о
3
*
OQ
(U
X
cd
CQ
§
g
(U
X
oc
s
X
X
2
(U
X
bQ
о
a.
X
Ю
X
о
(U
2
s
V
2
X
a,
(U
OQ
(U
о
(U
X
bQ
о
X
>v
о
a.
CQ
cd
О
(U
X
a.
cd
Q,
cd
о
a.
b
Cd
X
(V
>
c
U
UQ
Ш
H
с
X
•=;
>
•=;
и
2
<
о
e

Окончание табл. 1.23
олеин
о
о
о
о
о
о
о
о
О
О
эиьос1ц
СП
CN
CN
СП
Tf
00
ON
СП
эяхнв^
СП
in
о"
VO
14
o^
CN
ИЯИГПНЭ1Г01Л
^jXlTDHdy
00
MD
27,5
°\
CN
13,8
O^
o"
оахэикеох
Э0ХЭЯ1ГЭЭ
50,1
61,5
78,4
CN
4
СП
54,9
OIT09W3d и
яхэоннэитшяу^ц
16,4
о
in
r-г
17,0
15,6
ЯЕКЯЭ И idOUDHBdx
°°*
»п
(N
o'
14
CN
in
cn
СП
Kiraojdoi
‘1ЯЭН8НИФ
14
СП
о"
in
CN
00
t-T
00
cn
HHDD9({)0du
Э1ЯН1Г0908Э
о"
o"
vq
СП
-
яаоэ^эП
00
o'
VO
o"
СП
o'
°\
o"
KHwdy
•п
о"
CN
°l
cn
9HH9iraBdu^
VO
о
СП
o'
14
o"
4;
o'
o^
Народы
Греки
Калмыки
Болгары
Другие
Итого
«П
«П
CQ
73
CQ
03
с
.2
cd
5
и
«п
3
и
<N
OS
00
s
о
s
с
<D
о.
<D
X
Я
я
03
I
о
)S
5
в
ю
о
X
5
X
яг
о
н

Этнопрофессиональная структура самодеятельного населения
Российской империи в 1897 г. (%)
вэонхе
tfoioia иитпдо
47,3
15,3
CO
VO
CN
VO
©^
©^
©"
©"
00^
©"
-
ИХЭ0НЯ1ГЭХКЭ1Г
1я1Гиа эиьос1ц
со
61,5
<N
CN
00
CN
rf
rf
CN
©^
rf
00
00
©"
04^
©"
©"
©"
(N
эяхнв^
<N
56,1
40"
12,3
VO
©"
VO
VO
00
CO
CO
©"
40
rf
00
©"
©"
©"
CO
©"
(N
<N
имитпнэггои
‘BjXlfDHdlJ
-
48,4
13,8
13,5
CN
l>
CN
CO
«/s
©^
<N
<N
©"
CO
©"
©^
CN
00
©"
©"
©"
o'
ОЯХЭИКГОХ
ЭОМЭЯ1ГЭЭ
О
40,7
20,4
40"
©^
К
(N
<N
©"
<N
со"
CN
os
l>
(N
rf
©"
(N
яхэоннэкпияш^ц
04
57,9
l>
©^
00
00
го
CO
o'
CO
(N
©"
<N
©"
<N
o'
VO
©"
CO
©"
(N
©"
00
©"
CO
яекаэ и
xdouDHadx
00
62,7
so
04
40"
(N
<N
o'
rf
©"
<N
©"
•n
CO
(N
©"
<N
o'
©^
Kiraoxdox
‘иэнаниф
г-
40,3
rf
l>
CN
rf
©"
36,0
rf
CO
©"
(N
©"
(N
©"
VO
©"
o'
(N
©"
©"
Os
©"
HHDD3<()odu
эинггодоаэ
40
56,2
(N
40"
l>
oo"
<N
VO
13,1
©"
<N
o'
rf
o'
©"
-
©"
(N
©"
(N
©"
VO
©"
©"
aaoMdsfi
•о
67,2
©
Os
©^
со"
Co"
CO
40"
00^
00
o'
©"
©"
©"
<N
©"
CO
©"
°v
o'
00
©"
(N
o'
KHwdy
59,4
00
©"
rf
cT
l>
rf
CO
CN
©"
o'
CO
©"
VO
o'
©"
(N
©"
©"
©"
rf
o*4
3HH3iraadu^
СО
00
40
CO
os
°v
00
<N
CO
CN
00
o'
©"
00
©"
©"
-
04
©"
40
©"
(N
©"
00
©"
©"
о/0 ‘иинэкээвн я
KlfOff
<N
44,3
00
CO
40"
00^
l>
rf
©^
CN
CN
rf
CO
<N
-
-
©"
Cl
©"
00^
©"
Народы
-
Русские
Украинцы
Поляки
Среднеазиатские
Белорусы
Евреи
Татары
Поволжские
Немцы
Литовцы
Уральские
Латыши
Г рузины
Кавказские горцы
Молдаване
Армяне
Эстонцы

Окончание табл. 1.24
вэонхе
1ГВ1ГМ0 уитлдо
o'
o'
I/O
o'
©"
o'
o'
©
©
ИХЭ0НЯ1ГЭХКЭ1Г
гелия 9Hhody
CO
o'
©
o'
VO
©"
©"
©"
©^
©"
©
©
эяхнв^
<4
o'
so
O*4
CO
o'
<N
o'
©^
o'
o'
©
©
ИМИШНЭЛои
‘BjXirDHdy
-
<N
o'
©л
CO
o'
o'
rf
o'
©^
o'
©
©
О0ХЭОДКЕОХ
ЭОМЭЯ1ГЭЭ
о
OS
o'
©"
o'
©"
<N
©"
©"
©
©
0XDOHH9irniI0l\ody
OS
o'
00
©"
CO
©"
(N
o'
©
o'
©
©"
©
©
ЯЕК0Э И
xdouDH^dx
00
o'
-
rf
o'
CO
o'
©
o'
o'
©
©
Kiroojdox
‘1ЯЭН0НИФ
r-~
o"
©"
*/o
©"
©^
©"
©"
©
©
HHDD9(J)Odu
эннггодооэ
40
©"
(N
CN
<N
©"
©"
©^
©"
©"
©
©
00OMd3fr
*r>
o'
<N
o'
<N
o'
o'
o'
o'
©
©
KHwdy
©^
©"
VO
©"
©"
©^
©"
©"
©
©
9HH9lf00du^
со
o'
»o
o'
<N
o'
o'
©^
o'
o'
©
©
o/0 ‘ИИНЭ1ГЭЭ0Н 0
Kiro^f
<N
so
©"
VO
©"
©"
<N
©"
<N
o'
o'
©
©
Народы
-
Малые сибирские
Другие
Финские северные
Греки
Калмыки
Болгары
Итого
•/S
«о
ел
CQ
CQ
с
.о
"5
и
•/S
I
<4
т
U
<4
н
и
г-
os
оо
с
<и
а.
<и
с
§
п
о
Л
о
>5
5
в
ю
О
5
6
о
X
-о
н
CQ

Принципы национальной политики
больше людей, чем в среднем по империи: 29,5% против 3,8%. Татары выше
среднего тяготели к сельскому хозяйству и торговле и ниже среднего — к про¬
мышленности и услужению.
В табл. 1.24 оценена относительная роль этносов в отдельных сферах труда по
проценту самодеятельных лиц данного этноса, в них занятого (3—13-й столбцы).
Например, в сфере управления на долю русских приходилось 67,8 % всех за¬
нятых в этой сфере, на долю немцев — 1,5, на долю евреев — 0,8, на долю поля¬
ков — 6,3, на долю татар — 1,4 %, следовательно, и вклад русских в дело управ¬
ления империей составлял 67,8 %, немцев — 1,5, евреев — 0,8, поляков — 8,9,
татар — 1,4 %. В сфере кредита и торговли доля русских составляла 40,3 %,
немцев — 1,7, евреев — 36,0, поляков — 2,7, татар — 3,4 %, значит, и вклад рус¬
ских в финансовой и торговой сфере империи равнялся 40,3 %, немцев — 1,7,
евреев — 36,0, поляков — 2,7, татар — 3,4 %.
Можно оценить и степень участия представителей отдельных этносов в раз¬
ных сферах деятельности. Доля русских в общем населении (самодеятельного
населения и иждивенцев вместе) была 44,3 %, а в управлении — 67,8 %, значит,
типичный русский человек (иначе говоря — в массе, или чаще всего встречаю¬
щийся) участвовал в управлении, суде и полиции примерно в 1,5 раза активнее,
чем типичный (или наиболее часто встречающийся) подданный империи (67,8 /
44.3)	, соответственно немец — в 1,1 раза активнее (1,5 / 1,4), а еврей в сфере
управления был в 5 раза пассивнее (4,0 / 0,8)212. В финансах и торговле степень
участия отдельного типичного русского человека была в 1,1 раза ниже, чем ти¬
пичного подданного империи (44,3 / 40,3), немца — 1,2 раза выше, а еврея —
в 9 раз выше (36 / 4). Аналогичным образом можно сравнить относительную ак¬
тивность представителей каждого этноса во всех сферах жизни. Самым активным
в управлении и в армии213 был русский, в церковных делах — калмык, в свобод¬
ных науках и искусствах, а также в накоплении капитала — немец, в торговле
и финансах, на транспорте и в коммуникациях, а также в промышленности —
еврей, в сельском хозяйстве — латыш, в услужении — поляк. Повторюсь, в дан¬
ном случае речь идет не об общем вкладе этоса в ту или иную сферу труда, а о
вкладе типичного отдельного представителя данного этоса. Суммарный вклад
евреев в финансы и торговлю меньше, чем суммарный вклад русских (36,0 про¬
тив 40,3 %) по причине того, что русских в империи насчитывалось в 11 раз
больше. Но вклад отдельного еврея в финансы и торговлю был больше, чем от¬
дельного русского в 9 раз.
Но и это еще не все. Доля самодеятельной части этноса во всех областях жиз¬
ни (14-й столбец табл. 1.24) показывает общий, или суммарный, вклад этноса
в жизнедеятельность российского социума. Например, во всех сферах деятель¬
ности на долю самодеятельного русского населения приходилось 47,3 %, значит,
и вклад их в жизнедеятельность социума также равен 47,3 %. Поскольку доля
русских в общем самодеятельном населении страны равнялась 44,3 %, то вклад
отдельного самодеятельного типичного русского человека в общеимперские дела
был в 1,1 раза больше, чем отдельного типичного подданного империи (47,3 /
44.3)	, соответственно немца — тоже в 1,1 раза больше (1,6 / 1,4), еврея и по¬
ляка — в 1,2 раза больше (соответственно (4,6 / 4,0) и (6,7 / 6,3)), татарина — в 1,1

Гшва I. Колонизация и ее последствия
меньше (2,9 / 2,6), калмыка и грека — в 2 раза меньше (0,2 / 0,1) и т. д. Иначе го¬
воря, русские, немцы, евреи, поляки проявляли выше среднего уровня активность
в делах империи, а татары, калмыки и греки — ниже среднего. Эти различия обу¬
словливались не дискриминацией отдельных этносов, ибо, как обычно считается,
самые дискриминированные — отдельный типичный еврей и поляк участвовал
в делах империи активнее русского, немца или татарина.
Ранжируя аналогичным образом этносы по вкладу (или степени активности)
типичного, или чаще всего встречающегося, его представителя в отдельные сфе¬
ры и общеимперские дела в целом, мы получим представление о положении
в обществе и роли отдельного типичного представителя данного этноса в эко¬
номической и общественной жизни страны (табл. 1.25). Результаты получились
очень интересными.
На индивидуальном уровне самыми активными в общеимперских делах были
латыши — в 1,5 активнее типичного подданного империи, вторыми — эстонцы;
3-е, 4-е и 5-е места разделили поляки, разные малые народы, не вошедшие в наш
список, и евреи, 6-е, 7-е и 8-е разделили немцы, литовцы и русские. Этносы, за¬
нявшие с 1-го по 8-е место включительно, были активнее типичного российского
подданного. Между прочим, именно самые активные этносы являлись наиболее
настойчивыми борцами за отделение от России. 9-е и 10-е места разделили
финские северные народы и болгары — их активность находилась на среднем
уровне. Ниже среднего в делах империи принимали участие этносы, находив¬
шиеся на местах с 11-го по 23-е, среди них украинцы, белорусы, молдаване, на
последнем месте находились греки — в 1,5 раза менее активные типичного
подданного империи. Таким образом, роль и вклад русских в целом в дела им¬
перии были наибольшими, но они брали скорее массой, общей численностью,
чем индивидуальной активностью, хотя последняя находилась на уровне также
выше среднего.
Сила русских состояла в том, что типичный русский в 1,4 раза выше среднего
проявлял активность в управлении и делах веры, в 1,3 раза выше среднего —
в военной сфере, в делах, выполнявшихся людьми свободных профессий, а также
в накоплении капиталов и в промышленности, а слабость — в их сравнительно
низкой активности в сельском хозяйстве, торговле и финансах (следует заметить,
что относительно меньшая активность в сельском хозяйстве отчасти объяснялась
тем, что миллионы русских в значительно большей степени, чем представители
других этносов, сочетали труд в сельском хозяйстве с трудом в промышленно¬
сти, ремесле, торговле, промыслах, услужении). Сила немцев состояла в том, что
типичные нем,цы в 3,9 раза выше среднего уровня проявляли активность в сфере
культуры, образования и науки, в 3,2 раза выше среднего — в накоплении капи¬
талов и в 1,9 раза выше среднего — в промышленности, а слабость — в их низ¬
кой активности в делах церкви и в сельском хозяйстве. Сила поляков состояла
в том, что типичный поляк наибольший вклад вносил в сферу услуг (в 2,1 раза
выше среднего), в дела управления, культуры, образования и науки (в 1,4 раза
выше среднего), а слабость — в низкой активности в финансах, торговле и цер¬
ковных делах. Сила татар состояла в их активном участии в сфере торговли
и сельском хозяйстве, а слабость — в низкой активности в других видах труда.
158

Ранжирование этносов по степени участия типичного представителя в различных сферах деятельности
И1ЭОНЯ1ГЭ1КЭ1Г
1ч1Гия 9Hhody
ГО
VO
04
о"
-
-
-
1,4
CN
0,0
©"
00
o'
0,8
rf
©"
0,4
CN
эяхнвд
CN
rf
©^
CN
©^
CN
CN
CO
CO
VO
©"
CO
VO
©"
©^
rf
o'
CO
©"
CO
©"
©"
ИМИТПНЭГГои
-
00^
00
CN
CO
CN
-
o"
©^
©"
о
©"
©"
00
©"
»o
©"
00
©"
CO
©"
оахэикгох
О
40
in
00
00
»o
CN
о
00^
CN
CO
ЭОМЭЯ1ГЭЭ
F“"
о
©"
©"
©"
1—^
1—^
©"
Я±ЭОННЭ1ГП11Я1\(^у
04
VO
CO
CO
40
CN
о
©"
CO
VO
©"
©^
©"
о
•'-Г
*n
©"
rf
o'
04
o'
o'
©"
CN
©"
яекаэ и
idouDHBdi
00
cn
-
00
00
©^
©"
00
©"
©^
CN
°°r,
©"
CN
CO
©"
©"
<4
©
Kiraojdoi
40
ro
о
CN
CN
CN
©^
О
VO
CN
00
CN
CN
‘1ЯЭНВНИф
о
О
О
CN
On"
©"
©"
©"
■**T
o'
CN
©"
o'
©"
ииэээфс^и
40
©^
l>
CO
о
CO
CO
rf
©^
in
CO
CN
CO
Э1ян!Го9оаэ
o"
со"
CO*4
со"
o'
o"
©"
o'
©"
©"
©"
o'
яа ом daft
«о
CN
o'
CO
©"
o'
cn
o'
l>
©"
•n
o'
*n
rf
o'
©^
o
CN
VO
o'
°V
©"
»o
©"
<n
©"
VO
©"
KHwdy
o'
©"
CN
l>
cT
CN
©"
CO
CN
©"
©^
»o
o'
°°r,
o'
rf
o'
©"
00
©"
CO
©"
9HH9iraadu^
со
©^
04
©"
rf
00
o'
(N
o'
40
©"
»o
©"
©^
О
00^
©"
»o
©"
04
o'
CN
©"
»o
©"
©"
хЫэфэ хээа од
CN
rf
CN
CN
(N
-
-
©^
©^
С4Л
оЛ
©
©"
С4Л
оЛ
°V
©"
°v
©"
00^
o'
Народы
-
x
Э
3
Й
3
=r
X
о
в
СП
CN
S
*
w
§
c
CO
3
et
o
§■
X
<L>
X
X
о
Q.
E
rf
X
<L>
Q.
OQ
Ш
3
=r
<u
E
40
3
=f
OQ
e
X
«=:
s
g
v
v
£
00
<L>
3
X
O-
<L>
OQ
<L>
О
<L>
X
*
О
X
X
e
04
3
§■
1
©
>a
a
a
о
>a
s
о
о
о
l3 S
л a
a a
a q
a ^
а ъ
ta о
^ a
3
X
X
со
D.
U
1
$
CN
(L>
X
w
3
o-
<
CO
<v
X
g
i
<D
X
Э
o.
U
rf
3
=f
X
X
cd
CL
»Л>
<D
X
CJ
J3
§
Q.
40

Окончание табл. 1.25
И1Э0НЯ1ГЭ1ВЭ1Г
1Я1ГИЯ эиьос!ц
о"
00
о"
40
о"
rf
о"
о"
о"
©"
эяхнвд
(N
o'
о"
со
о"
со
о"
о"
Ол
о"
©^
ИМИТПНЭГГои
СО
о"
о"
so
о"
rf
о"
о"
©^
(N
©"
ояхэивеох
ЭОМЭЯ1ГЭЭ
со
-
(N
(N
©^
*п
©"
яхэоннэкппяи^ц
(N
о"
со
о"
со
о"
(N
о"
о"
©^
©^
©"
яекяэ и
xdouDHBdx
(N
о"
(N
o'
rf
о"
(N
о"
о"
©^
©"
»о
BirHOJdoi
‘НЭНЯНИф
(N
о"
(N
о"
о"
о"
©^
о"
©^
©"
•п
CN
ИИDЭЭфodu
Э1ЯН1Г090ЯЭ
о
(N
о"
со
о"
(N
о"
о"
©^
©"
*П
©"
яяо>^эП
(N
о"
rf
о"
со
о"
о"
со
©"
BHwdy
©^
ол
(N
о"
о"
00
о"
со
о"
©^
©"
©"
ЭИНЭКЯ^и^
(N
о"
о"
о"
(N
о"
(N
о"
©^
©"
*п
©"
х^эфэ хээя од
00
о"
00
о"
00
о"
00
о"
г^
о"
©"
*п
©"
Народы
17. Малые сибирские
18. Кавказские горцы
19. Белорусы
20. Молдаване
21. Поволжские
22. Калмыки
23. Греки

Принципы национальной политики
Сила евреев состояла в их экстраординарной роли в торговле и финансах, где
они были в 9 раз активнее среднего российского подданного, а также — в сфере,
занятой представителями свободных профессий, — в 3,3 раза активнее (преиму¬
щественно в медицине, юриспруденции и преподавании), а слабость — в их низ¬
кой активности в сельском хозяйстве, управлении и армии. Правда, для занятий
в двух последних сферах некрещеные евреи имели ограничения. Правительство
прекрасно сознавало, что любые ограничения еврейской экономической деятель¬
ности наносили ущерб экономическому развитию страны и вследствие этого
в целом не препятствовало еврейской хозяйственной активности, сознавая ее
важность для экономики страны, ибо в финансах, в хлебной, лесной и винной (до
1896 г.) торговле, в сахарной и мукомольной промышленности, а также во внеш¬
ней торговле еврейский капитал занимал ведущие позиции, а в железнодорожном
строительстве, в нефтяной промышленности, в кооперации играл весьма важную
роль. И все же время от времени вводились экономические ограничения как вре¬
менные меры с целью повысить конкурентоспособность русских. Например,
П. А. Столыпин так оценивал ограничения покровительственной таможенной
пошлине: они должны быть временными, пока русские окрепнут в общественной
жизни и экономике214.
Замечу, отдельные сферы труда дают различные власть, влияние и доход.
Управление, суд, полиция, армия и церковь давали больше власти, престижа
и влияния и часто, но не всегда, дохода. По степени престижа и влияния в обще¬
стве на первом месте в конце XIX в. стояли свободные профессии, затем лица,
занятые в управлении, суде, полиции, армии, после них — занятые в финансах,
торговле, промышленности, на транспорте, в услужении и сельском хозяйстве.
По доходности сферы деятельности ранжировались по-другому: финансы и тор¬
говля, транспорт, промышленность, сфера услуг, сельское хозяйство. Вклад от¬
дельного этноса в жизнедеятельность империи получил бы более точную оценку,
если бы учитывались не только процент лиц, занятых в различных сферах труда,
но и их властность, влиятельность, доходность отдельных профессий. В принци¬
пе это возможно сделать для 1897 г., но это большая отдельная проблема; ее изу¬
чение не входит в мою задачу. Отмечу только, что относительно слабая актив¬
ность этноса в экономической деятельности компенсировалась большей активно¬
стью в управлении, суде, полиции, армии (по сути, в политической деятельно¬
сти), а также в свободных профессиях — типичные примеры дают русские
и немцы, наоборот, относительно слабая активность в политике компенсировалась
экономической активностью, особенно в финансах и торговле, обеспечивавших
наивысшие доходы и благодаря этому возможность влиять на власти предержа¬
щие — типичный пример этого дают евреи, латыши и эстонцы. Если бы я учел
ранг каждого вида труда, то мои выводы не изменились бы, а лишь укрепились.
Чем обусловливались различия в суммарном социально-экономической вкла¬
де отдельных этносов в дела империи и различия в активности их отдельных ти¬
пичных представителей? Не формальными ограничениями, т. е. не правовой дис¬
криминацией, поскольку во всех сферах труда мы встречаем представителей
практически всех этносов. Причины иные: различия в биологическом и культур¬
но-экономическом потенциалах отдельных этносов. Величина самодеятельной
161

Глава 1. Колонизация и ее последствия
части каждого этноса, т. е. численность лиц, способных самостоятельно добы¬
вать средства к жизни, определялась численностью этноса, уровнем рождаемости
и смертности, его здоровьем (в том числе процентом инвалидов по рождению)
и половозрастным составом (чем больше здоровых мужчин в трудоспособном
возрасте, тем больше доля самодеятельного населения) — это биологический по¬
тенциал этноса. Процент самодеятельного населения зависел также от распро¬
страненной в данном народе семейной структуры, от принятого в нем возраста
начала и окончания самостоятельного труда (доли иждивенцев), от средней про¬
должительности предстоящей жизни. Наконец, уровень образования, трудовая
этика, система ценностей, наличие капитала, национальные предпочтения дея¬
тельности и правовые ограничения влияли на распределение представителей
данного этноса между различными отраслями труда (различными по власти,
влиянию и доходу) — назову это условно культурно-экономическим потенциа¬
лом народа.
Вследствие недостатка административных ресурсов коронные власти не мог¬
ли управлять внутренней жизнью инославного населения: «Контроль над внут¬
ренней жизнью мусульманских регионов России на уровне уездов и волостей
практически отсутствовал, что приводило к росту влияния ислама на территори¬
ях совместного проживания мусульман и православных. Такая ситуация, в свою
очередь, подогревалась низшим мусульманским духовенством, видевшим в рос¬
сийских властях сдерживающую силу для их влияния на свою паству. Простое
мусульманское население опасалось лишь покушения на свое стабильное состоя¬
ние, не претендуя на большее. Многие же представители мусульманского духо¬
венства стремились расширить сферу своего влияния за счет, прежде всего, но¬
вокрещеных из бывших мусульман. Активную позицию занимала в этом вопросе
Османская империя, которая через своих единоверцев в России, в основном из
совершивших хадж, оказывала активное воздействие на умы местных привер¬
женцев ислама. Именно в этом и состоял основной конфликт между властью
и мусульманским духовенством в исламских регионах России второй половины
XIX в. В таком состоянии подобное восприятие перешло в век XX, во многом
обострившись и усиливая центробежные тенденции в мусульманских анклавах
Российской империи»215. То же можно сказать относительно населения других
инославных конфессий. Империя пыталась перейти от управления посредствую¬
щими коллективными институтами к управлению индивидами, сделать их непо¬
средственно наблюдаемыми и контролируемыми. Но трудности, с которыми она
(империя) сталкивалась даже в последние десятилетия своего существования,
демонстрируют, «насколько слабым оставалось объятие государства для своих
подданных, представляя скорее широкий охват, а не крепкую хватку», — конста¬
тирует американский историк П. Верт216.
Реализация национальной политики
Принципы толерантной по сути национальной политики оставались общими
для всего периода империи, но их реализация в существенной степени зависела
от конкретной геополитической ситуации и от отношения к инкорпорации в со¬
162

Принципы национальной политики
став России со стороны интегрированного народа и его элиты. Можно сказать:
принципы применялись в соответствии с принципом ad hoc — смотря по обстоя¬
тельствам.
Во-первых, важную роль играли традиции государственности и уровень раз¬
вития культуры, т. е. имел или не имел народ до присоединения свою террито¬
рию, границы, признаваемые мировым сообществом, администрацию, писаные
законы, письменность, искусство, литературу и т. д. Эти традиции влияли как на
политику российского правительства, так и на поведение национального мень¬
шинства. Яркий пример — Царство Польское и Финляндия. Первое имело тра¬
диции государственности, Финляндия — нет. В результате в одном случае —
непрерывная война, закончившаяся разрывом, во втором — сотрудничество, хотя
и с переменным успехом217, но все же закончившееся мирным разводом218. Во-
вторых, существенное значение имело сходство или различие религий и культур.
Сравнительно мало проблем русскому правительству доставляли Грузия, Арме¬
ния, Украина, Белоруссия и Молдавия и очень много — мусульманские народы.
Христианские народы, за исключением поляков, оказывали несравненно меньшее
сопротивление русской экспансии, чем исламские. В течение XVII—XVIII вв. че¬
тыре раза восставали башкиры с намерением перейти в подданство то сибирско¬
го хана, то Турции. Во время восстаний объявлялась «священная война» против
русских, подвергались разорению сотни русских деревень, множество крестьян
захватывалось в плен и продавалось в рабство219. Северный Кавказ также был
присоединен к России после длительной и изнурительной войны. За покорение
Кавказа Россия заплатила жизнями 200 тыс. своих солдат. Горское население
неоднократно поднимало восстания. Война с созданным Шамилем имаматом на
территории горного Дагестана и Чечни продолжалась 25 лет (1834—1859). О не¬
примиримости горцев свидетельствовал не только объявленный ими газават, но
и тот факт, что после покорения Кавказа в области Османской империи (Малую
Азию, на Ближний Восток и Балканы) переселилось по разным подсчетам от 400 тыс.
до 1,2 млн уроженцев Северного Кавказа (значительная часть при содействии
русского правительства)220. Завоевание Средней Азии тоже сопровождалось
большим кровопролитием с обеих сторон, уличными боями при взятии средне¬
азиатских городов и объявлением «священной войны» русским (например, бу¬
харский эмир объявлял газават в 1868 г.). В-третьих, важен был способ присое¬
динения, наличие международного признания или, наоборот, непризнания при¬
соединения. Завоевание, хотя и считалось законным способом расширения тер¬
ритории, создавало больше проблем, чем мирное присоединение или колониза¬
ция. Россия не воевала с финнами, эстонцами, латышами, литовцами, белоруса¬
ми, украинцами и молдаванами. Их земли перешли как военный трофей от тех,
кто господствовал там до прихода русских. Для них присоединение к России оз¬
начало только смену патрона, что облегчало восприятие русского владычества,
примиряло с ним и способствовало мирному вхождению в состав России. Нако¬
нец, нерусское население принимало во внимание потери и приобретения от при¬
соединения. Для Грузии, Армении, Левобережной Украины присоединение
к России казалось наименьшим злом, а для кавказских горцев, среднеазиатских
ханств — наибольшим. Подчеркну, что в данном случае более существенно не
163

Гшва 1. Колонизация и ее последствия
то, как это было на самом деле, объективно, а как казалось присоединенному на¬
роду, в первую очередь — его элите.
Следует также отметить, что, как только оканчивалось «покорение» той или
иной земли, отношение русских к «покоренным» характеризовалось терпимо¬
стью и восприимчивостью к чужому, исключая, может быть, только евреев и по-
ляков-католиков после первого польского восстания 1830—1831 гг. Установка
«мы» — русские и «они» — нерусские никогда не имела у русских, в особенно¬
сти у крестьянства, столь абсолютного значения, как у большинства европейских
народов. Русские крестьяне были идеальными колонизаторами, считает амери¬
канский историк У. Сандерлэнд. Они принимали социальный мир других наро¬
дов, куда они приходили, таким, каков он есть, и не пытались его изменить. Они
приносили с собой свой образ жизни, но могли в случае необходимости и изме¬
нить его, ассимилироваться и утратить свою русскую идентичность. Коренное
население вело себя аналогичным образом. Русские крестьяне-колонизаторы
сознавали, что они русские и что правительство использует их в качестве своей
социальной опоры в новых местах при спорах и конфликтах с коренным населе¬
нием. Однако в их глазах этническая принадлежность не являлась признаком
принадлежности к империи. Этнические стереотипы, вроде «подозрительный
поляк», «трезвый немец», «скаредный “жид”», «свирепый горец», «умный и рас¬
четливый американец», «смирный молдаванин», «кроткий тунгус», «полудикий
казах» и т. п., которые бытовали среди русских, были амбивалентными, неодно¬
значными и изменялись со временем. Скорее всего, они отражали представления
чиновников и образованных русских, имевших дело с нерусскими или живших
среди них, но тем не менее бытовали и среди простого народа. Нерусские знали
об этих стереотипах и в некоторых случаях, когда им было выгодно, в своем по¬
ведении с русскими старались им соответствовать. Например, чувашский кресть¬
янин, обвиненный в намерении убить царя, сумел убедить следствие в своей не¬
виновности. Следователи решили, что такой наивный, малоразвитой и просто¬
душный человек не в состоянии замыслить подобное преступление. Убедить
в своей невиновности подозреваемому помогло то, что этнический стереотип
чуваша соответствовал образу, который крестьянин намеренно или ненамеренно
создал у следствия221. Аналогичные стереотипы о русских также существовали
и изменялись со временем, как правило, от негативного к позитивному. В XVII—
XV11I вв. у чукчей бытовал неологизм касаумел («казакоподобный») со значени¬
ем «скверный, грубый, жестокий». Распространенным эпитетом для русских ка¬
заков в татарских исторических хрониках было слово «акк» — «упрямый, строп¬
тивый». Горные ^еремисы (марийцы) называли русских лукавыми и несправед¬
ливыми. Распространенное уничижительное обозначение «собака» татары-
мусульмане употребляли по отношению к «неверным», в том числе к православ¬
ным русским222. «В ходе межэтнического контакта в данном образе происходили
постоянные изменения. Он обогащался, обрастал различными стереотипами, по¬
зитивными и негативными признаками, приобретал у разных народов своеобраз¬
ные, исторически и психологически обусловленные черты. При всех оценочных
различиях образ русского оставался в целом образом Чужого — представителя
иного культурно-этнического пространства. <...> По истечении нескольких
164

Принципы национальной политики
поколений жизни в составе единого государства русский человек для неславян¬
ского населения из Чужого постепенно превращался в Другого. Он воспринимал¬
ся с все меньшей оппозиционностью и все большей толерантностью — свойст¬
вом, вырабатываемым в социуме по мере конструирования и осуществления оп¬
ределенных личностных и общественных ценностей и норм поведения»223.
Под словом «мы» русские признавали не только этнически чистых русских,
но и соседей, если они подчинялись русскому царю. Что же касается православ¬
ных единоверцев, то русские не противопоставляли их друг другу, ибо они при¬
меняли лишь два критерия национальности — принадлежность к православию
и подчиненность православному русскому царю22 . Данные о межнациональных
браках в С.-Петербурге подтверждают правильность данного вывода (табл. 1.26).
За 6 лет — 1881, 1883, 1901, 1902, 1904, 1907 гг. — были зарегистрированы
41 450 браков. По степени конфессиональной однородности на 1-м и 2-м местах
находились мусульмане (100%) и евреи (97,7 %)225, затем шли православные
(94,8 %), католики (82,7 %), протестанты (67,2 %), на последнем — армяне-
григориане (57,1 %). Сотни православных, католиков, протестантов и представи¬
телей других христианских вероисповеданий вступали в брак с инославными.
Только мусульмане и евреи заключали браки почти исключительно с единовер¬
цами. Отсутствие браков православных мужчин с еврейками и мусульманками
объясняется преимущественно традициями и брачным законодательством — не¬
весты должны были изменить веру и стать православными, что воспринималось
крайне негативно. Но, конечно, нельзя исключать влияние межконфессиональ¬
ных предубеждений. Интересно, что в далеком сибирском г. Омске по сведениям
за 1916 г. коэффициент национальной гомогенности браков у евреев, татар и рус¬
ских был практически таким же, как в столице, — соответственно 100; 100
и 96 %, среди немцев — немного выше (80 %), а у поляков-католиков ниже —
36 %226. О распространенности инославных браков говорит и тот, факт, что «рус¬
ский генофонд тесно связан с генофондами многих восточноевропейских наро¬
дов — по частотам генов к русским чрезвычайно близки белорусские, украин¬
ские, мордовские и многие другие восточноевропейские популяции»227.
«Говорят, что в царской России нарушалась веротерпимость, — пишет в сво¬
их воспоминаниях писатель, критик и журналист княгиня 3. А. Шаховская
(1906—2001). — Однако каждую пятницу в институт (Екатерининский институт
в Петербурге, основанный в 1798 г. — Б. М) являлся мулла из петроградской
мечети наставлять мою подругу Зорьку (Кизельбаш, татарку. — Б. М) в истинах
Корана, в коридорах нам встречался пастор, посещавший по воскресеньям уче-
ниц-протестанток, или католический священник, приходивший для занятий кате¬
хизисом с ученицами-католичками»228. И так было в других подобных учебных
заведениях. Мусульмане и представители других вероисповеданий, служившие
в русской армии, так же беспрепятственно удовлетворяли свои религиозные по¬
требности22 .
Разумеется, отношения между русскими и нерусскими не были идиллическими
(таких отношений не наблюдалось и среди представителей одного народа, особен¬
но если они принадлежали к разным сословиям), но они в принципе развивались
в русле партнерства и добрососедства, исключение составляли католики-поляки
165

Распределение браков по комбинациям вероисповеданий жениха и невесты
в С.-Петербурге в 1881,1883,1901,1902,1904,1907 гг.
Невесты |
Итого
33 526
о
3685
3390
35
695
109
41 450
в %
o'
00
°\
ос
<N
oo
o'
го
o'
©
©
Мусуль¬
мане
'
1
1
1
1
1
40
О
40
О
1
1
1
1
l
i
100
©
©
Иудеи
'
'
1
40
1
679
1
695
1
1
1
rn
(N
©^
Г-
o\
I
©
©
Армяне-
григорияне
1
1
rf
(N
1
'
<ч
23,8
1
19,0
**
1/)
1
■
©
©
Протес¬
танты
844
-
233
2254
40
3355
<N
<N
1
°\
40"
<4
40
o"
о
o'
©
©
Католики
438
1
2688
ГО
<4
ГО
1
'
3252
ГО
1
<s
00
00
ГО
o'
1
1
©
©
Старооб¬
рядцы
00
-
-
1
1
1
28,6
ь
1п
1
1
1
©
©
Право¬
славные
32 235
-
763
992
ЧО
1
1
34 007
00
(N
(N
°\
(N
1
1
1
©
©
Женихи
1. Православные
2. Старообрядцы
3. Католики
4. Протестанты
5. Армяне-григориане
6. Иудеи
7. Мусульмане
Итого
1. Православные
2. Старообрядцы
3. Католики
4. Протестанты
5. Армяне-григориане
6. Иудеи
7. Мусульмане
Итого
Источники: Статистический ежегодник С.-Петербурга [за 1881, 1883, 1901, 1902, 1904, 1907 гг.] СПб., [1882—1913].

Принципы национальной политики
/
Рис. 1.15. Присяга еврейских солдат на верность российскому императору. 1914
i некрещеные евреи. Экономическая выгода и христианское миссионерство230
з российской экспансии были выражены намного слабее, чем в политике мор¬
жих держав Западной Европы, и, наоборот, факторы безопасности и сотрудниче¬
ства с коренным населением — больше.
Причина состояла в большей географической, исторической, культурной
\ религиозной близости между русскими и нерусскими, чем между западными
европейцами и колониальными народами Америки, Азии и Африки. В россий¬
ском варианте нерусские этносы находились по соседству, русские давно были
с ними в контакте, образ жизни и верования между русскими и нерусскими име-
ш много сходства.
Хотя российское правительство чаще всего подходило к колонизации прагма¬
тически, как к средству освоения новых территорий и их интеграции в империю,
ему не были чужды и идеи о цивилизаторской миссии России и о социальной
инженерии по отношению к «отсталым» народам231. При этом, однако, и Россия
эассматривалась русской властью и элитой в течение всего периода империи ес-
ти не объектом «цивилизаторской» миссии Запада, то, по крайней мере, добро¬
вольным и сознательным реципиентом западноевропейских идей и институтов,
усвояемых в ходе иностранной колонизации. Так, Екатерина II предприняла пер¬
вые попытки использовать европейских колонистов для создания в России об-
зазцовых сообществ в духе Просвещения, когда в Россию привлекались ино¬
странные мигранты, которые должны были дать русским крестьянам пример
зрименения современной агротехники и организации труда. С тех пор действо¬
вали разные версии цивилизаторской миссии — распространение православия,
замена кочевнических поселений земледельческими, введение западных техно-
югий232. Страна вплоть до Первой мировой войны принимала много мигрантов
зз Европы и Азии.
167

Глава 1. Колонизация и ее последствия
Отказ правящих верхов от идеи превращения великорусской нации в господ¬
ствующую способствовал добрососедским отношениям между русским и нерус¬
скими народами. Русские не имели чувства превосходства над мусульманами,
благодаря чему последние входили в политическую и интеллектуальную элиту
российской империи, хотя со временем сильно обрусели. Напомню фамилии не¬
которых представителей элиты тюркского происхождения, и читателю все станет
ясно: Аксаковы, Апраксины, Аракчеевы, Бахтины, Бердяевы, Булгаковы, Буха¬
рины, Голенищевы-Кутузовы, Горчаковы, Дашковы, Ермоловы, Карамзины, Ки¬
реевские, Куракины, Мещерские, Мусины-Пушкины, Нарышкины, Пироговы,
Самарины, Суворовы, Таганцевы, Татищевы, Тимирязевы, Тургеневы, Тухачев¬
ские, Тютчевы, Ушаковы, Чаадаевы, Черкасские, Шаховские, Шереметевы,
Юсуповы и др. — список длинный233. Ни британская, ни французская, ни испан¬
ская элита не имели в своем составе столько представителей интегрируемых на¬
родов. Англичане «гораздо неохотнее ассимилировали (небелых) подданных
в общество и элиту своей метрополии, нежели русские»234. Верховная власть
гордилась национальным многообразием империи23 .
Как показывает история России, национальный вопрос был для страны нелег¬
кой проблемой. Однако иногда его решение бывало успешным. Был удачно
в конце концов решен башкирский вопрос. Правительство ограничило расхище¬
ние земель, остановило начавшееся распространение крепостного права на баш¬
кир, в 1786 г. освободило их от уплаты ясака, а в 1798 г. превратило их в свобод¬
ное военно-казачье сословие. В 1863—1865 гг. башкиры получили статус сво¬
бодных сельских обывателей, на них были распространены реформы и русское
законодательство, в низших административных единицах разрешалось ведение
дел на родном языке. Впоследствии, вплоть до 1917 г., среди башкир сепаратист¬
ского движения не возникало, а пробуждение национального самосознания обу¬
словливалось главным образом стремлением остановить сокращение надельного
фонда башкирских крестьян в результате коммерциализации сельского хозяйст¬
ва, активными участниками которого являлись русские. Мнение о депопуляции
башкирского народа не соответствует фактам236. Удачно был решен финляндский
вопрос: финны, удовлетворенные полученной автономией, до нарушения рус¬
ским правительством статус-кво в 1890-е гг. не доставляли большого беспокой¬
ства центральному правительству237.
Но автономия не всегда приводила к успеху. В 1818 г. Бессарабия получила
большую автономность. Однако созданный Верховный совет проявил админист¬
ративную недееспособность. Состоявший из четырех высших чиновников облас¬
ти и пяти депутатов от дворянства он решал дела большинством голосов (голос
наместника был решающим при равном их разделении), что неизменно давало
преимущество представителям местного дворянства, которые блокировали от¬
крыто или тайно всякие попытки «доставить какие-нибудь выгоды казне» или
другие «общеполезные меры». Противостояние наместника и депутатов в Вер¬
ховном совете сопровождалось склоками различных партий во время дворянских
выборов, бездействием исполнительной экспедиции под руководством граждан¬
ского губернатора, злоупотреблениями с налоговыми, винными и прочими отку¬
пами в казенно-экономической экспедиции и бесправием в судах, основывавшихся
168

Принципы национальной политики
на обычаях. «Подобное состояние областного правительства позволяло расцве¬
тать взяточничеству и злоупотреблениям в администрации, где почитался дура¬
ком тот исправник, который за год не делал 100 000 леев (около 20 000 руб.)»238.
Чтобы исправить положение, Петербург был вынужден провести администра¬
тивные реформы, урезавшие автономию. Новый наместник граф Воронцов заменил
всю прежнюю полицию в полном составе новой и назначил над первой следствие;
сменил состав казенно-экономической экспедиции, ответственной за социально-
экономическую политику в области. Выборные исправники и судьи стали назна¬
чаться от короны; рассмотрение жалоб на решения судов перешло из особого
Бессарабского комитета во Второй департамент Сената. Запрещено хождение
турецкой монеты. Для создания социальной опоры российской власти были при¬
няты меры по дальнейшей колонизации Бессарабии сербами, запорожскими ка¬
заками, проживавшими за Дунаем, а также осуществлено переселение 20 тыс.
государственных крестьян из центральных губерний. Одновременно с админист¬
ративными приняты меры по улучшению путей сообщения и проведению гене¬
рального размежевания области, возобновлена деятельность по разработке поло¬
жения, регулирующего отношения крестьян и землевладельцев. Было осуществлено
новое размежевание волостей, проведены выборы волостных старост с участием
сельских обществ, которые должны были действовать на основании специальной
инструкции. Проведенные Воронцовым реформы в 1828 г. во многом были за¬
креплены в новом «Учреждении для управления Бессарабской областью», поло¬
жившей конец бессарабской автономии. Верховный совет был превращен в Об¬
ластной с изменением принципа его формирования — из семи его членов лишь
один (областной предводитель дворянства) был выборным лицом. Все остальные
либо были членами Совета, либо назначались Сенатом по представлению пред¬
седательствовавшего в Совете генерал-губернатора. Роль местного дворянства
в управлении резко уменьшилась: из 62 выборных должностей, введенных уста¬
вом 1818 г., сохранилось лишь 26. Избрание на выборные должности также кон¬
тролировалось коронными властями, а высшие полицейские (исправники) и чле¬
ны земских судов стали назначаться. Все исполнительные должности заполня¬
лись по назначению. Областная администрация стала подотчетной российскому
Сенату, министерствам и наместнику в исполнительных, фискальных и судебных
делах. Делопроизводство в течение 5 лет было переведено на русский язык в це¬
лях облегчения контроля239.
Отмена бессарабской автономии в 1820-х гг. обычно интерпретируется как
следствие стремления Петербурга к унификации управления всех частей импе¬
рии. Однако, по мнению американских историков А. Кушко и В. Таки, ни прави¬
тельство, ни Воронцов не хотели и потому не превратили Бессарабию в ординар¬
ную российскую провинцию. Они стремились реализовать новый проект. Если
первоначально «новая область мыслилась как витрина Российской империи на
Балканах, затем Александр I рассматривал ее как часть западных окраин и эле¬
мент общей попытки организовать управление империей на новых принципах, то
для Воронцова Бессарабия была прежде всего частью Новороссии. Идентифици¬
руя свою деятельность с проектом Екатерины И и Потемкина, Воронцов видел
в Бессарабии продолжение пространства колонизации». Отказ от одного проекта
169

Глава I. Колонизация и ее последствия
в пользу другого зависел, с одной стороны, от текущего момента и новых обстоя¬
тельств, с другой — обусловливался тем, насколько удачно был реализован пре¬
дыдущий. Неудача первого и второго проектов привела к составлению третьего
проекта, оказавшегося более адекватным и потому удачным. Бюрократизация
и централизация управления Бессарабией, пришедшая на смену автономии, явля¬
лись лишь средством реализации третьего проекта. На этом основании Кушко
и Таки делают следующий, заслуживающий внимания вывод: «Концептуальную
пару “автономия — централизация”, используемую для описания интеграции
Бессарабии (да и любой другой имперской окраины), необходимо пересмотреть.
Историю империостроительства не стоит воспринимать сквозь призму извечного
российского “централизма”, неизбежно берущего вверх над местными особенно¬
стями и стирающего всякую локальную специфику. Процессы ассимиляции не
разворачиваются в случае империи по прямолинейной логике смены местных
институтов и административных практик управленческими моделями, сущест¬
вующими в центре. Сам имперский центр не является предсуществующим ядром,
которое постепенно стягивает вокруг себя окраины; скорее, окраины и центр
формируются одновременно, этот процесс можно уподобить растущей коорди¬
нации телесных движений. Успех последней зависит не от стирания различий
между членами, но, наоборот, от их все большей специализации при одновре¬
менном сохранении взаимосвязи. Вот почему оппозицию “центр — периферия”,
организующую “территориальное тело” империи, не стоит уподоблять оппози¬
ции “столица — провинция”, которая определяет структуру гомогенного про¬
странства национального государства»240.
Парадоксальными выглядят результаты аннексии Туркестана — самого от¬
сталого в Евразии региона, сохранившего культурную автономию и добившегося
под русским правлением ощутимого прогресса. В 1915 г. по случаю 50-летия взя¬
тия русскими Ташкента в рупоре коронной администрации «Туркестанской ту¬
земной газете» ее сотрудник мулла Алим так подвел итоги пребывания русских
в Туркестане: «До русских в степях было мало земледелия; уходить подальше от
Ташкента для обработки поля было страшно. Страшно было торговать. Богачей
с капиталом в 1000 тиллей (около 4000 руб.) почти не было. На улицах не было
ни мостовых, ни освещения, на арыках не было мостов, зимой не выходили из
дома из-за грязи и темноты. Теперь же появились почта, телеграф и железная
дорога. Обеспечены спокойствие и безопасность. <...> Богатство жителей увели¬
чилось в десять раз или даже больше; сильно поднялись и заработок бедняков
и стоимость земельных участков. Из Туркестана идет в Россию в виде налогов
20—30 млн. р^б., из России для поддержания культуры в Туркестане от 40 до
50 млн. рублей. Во всех городах и уездах Туркестана есть разные заводы —
хлопкоочистительные, маслобойные, спичечные, макаронные, лесопильные, же¬
лезные. В крае появились фонограф, фотография, кинематограф, граммофон,
прежние светильники заменены электрическим светом»241. «При всей скидке на
положение муллы Алима как сотрудника официального рупора русской админи¬
страции, в большинстве своем он был недалек от истины, — заключает
В. В. Корнеев. — Тем не менее, уже в следующем году в Средней Азии и Казах¬
стане разразилось мощное восстание»242. А перед этим, в 1898 г., произошло
170

Принципы национальной политики
Андижанское восстание, также ставшее большой неожиданностью для русской
администрации. Чем это можно объяснить?
Причины называются разные: мощная панисламистская пропаганда из Ос¬
манской империи; изначально недоверчивое и враждебное отношение местного
населения, особенно мусульманского духовенства, к коронной власти; попытка
воспользоваться удачным случаем — тяжелой для России войной, чтобы осво¬
бодиться от русской власти; злоупотребления национальной местной элиты,
сумевшей перенаправить недовольство от себя к русским, в националистиче¬
ское русло; тяжелое материальное положение населения, усугубленное войной;
просчеты администрации243. Все эти предположения имели реальную почву
и серьезные основания. Например, власти, не зная в достаточной мере местных
языков и традиций, постоянно совершали ошибки и сделали действительно
много просчетов. Чего стоит, например, объявление в 1916 г. мобилизации
в момент разгара сельскохозяйственных работ и рамадана?244 Вот еще харак¬
терный пример непонимания мусульманских традиций. В 1868—1882 гг., во
время генерал-губернаторства К. П. Кауфмана (1818—1882), имперская адми¬
нистрация в регионе всячески покровительствовала местной знати ради обеспе¬
чения ее лояльности. Довольно быстро установились настолько тесные эконо¬
мические и культурные контакты между россиянами и представителями мест¬
ной элиты Ташкента, что они ходили в гости друг к другу. Но однажды Кауф¬
ман устроил в Ташкенте бал и пригласил на него местную элиту, по европей¬
ским нормам со своими женами. Он упустил из виду, что в «мусульманском
обществе, особенно среди жителей городов, было развито затворничество
женщин, доходящее до полного обособления от общественной жизни, что
женщина могла появляться в общественных местах только в специальном хала¬
те, наброшенном на голову (паранже), и с закрывающей лицо сеткой из конско¬
го волоса»245. Негативную реакцию со стороны местного населения легко пред¬
ставить: среднеазиатские жители осуждали даже декольтированные платья рус¬
ских дам, присутствовавших на балах, принимая их за развратных женщин 46.
Случались просчеты и покрупнее. По неведению и по недопониманию ситуа¬
ции русские власти попали в окружение нечистоплотных коллаборационистов
(низшая местная администрация, торговцы, переводчики), которые, пользуясь
«крышей» и случаем, грабили народ. Да и среди коронной администрации не
обходилось без взяточничества и мздоимства, правда, сильно преувеличенных
М. Е. Салтыковым-Щедриным247.
Самое главное состояло в том, что мусульмане Средней Азии, вероятно, по-
иному, чем европейские христиане, оценивали и до сих пор оценивают блага ев¬
ропеизации. Они их принимают до тех пор, пока европейские инновации не по¬
кушаются на самобытность их культуры, религии и общественных порядков. Не
то же ли самое наблюдается в современном Афганистане или Ираке, когда ни
социалистические, ни буржуазные инновации, независимо от того, кто их не¬
сет — русские, американцы или западноевропейцы, не находят большого откли¬
ка у населения? В отличие от народов Востока, вестернизированные народы При¬
балтики, добившиеся в 1990-е гг. независимости, быстро и легко обменяли свой
суверенитет на блага европеизации, полученные от Европейского союза.
171

Глава 1. Колонизация и ее последствия
Третий пример недовольства автономией дает Царство Польское: получение
самостоятельности на грани независимости, либеральное политическое устрой¬
ство, намного более прогрессивное сравнительно с тем, которое существовало
собственно в России, не принесли успокоения в умы поляков. «Счастье насиль¬
но» не получилось248. Чем это можно объяснить? С одной стороны, тысячелет¬
няя традиция государственности; история, отмеченная многими достижениями;
католицизм и чувство превосходства над победителем не позволили польскому
народу примириться с утратой суверенитета. С другой стороны, как мне кажет¬
ся, форсированное Россией государственное строительство в Царстве Польском
в 1815—1830 гг. создало такое положение, что Россия — творец польской го¬
сударственности — стала практически не нужна полякам после того, как новое
польское государство было ею создано. Поляки поторопились избавиться от
ненужной опеки сначала в 1830—1831 гг., потом в 1863—1864 гг., наконец
в 1917 г.249
Три этапа в национальной политике
В национальной политике российского правительства можно выделить три
этапа — до начала 1860-х гг., от Великих реформ до 1905 г. и после Первой рус¬
ской революции. До 1830 г. политика была толерантной к национальным особен¬
ностям и прагматической. Приоритетами являлись социальная стабильность,
внутренняя и внешняя безопасность. Если они подвергались угрозе со стороны
националистов, то правительство прибегало к энергичному вмешательству с ис¬
пользованием всех доступных средств, включая военную силу. Если же нерус¬
ские элиты проявляли лояльность и обеспечивали социально-политическую ло¬
яльность своих регионов, их принимали в качестве партнеров. После польского
восстания 1830—1831 гг. политика стала более жесткой, но только в западных
землях, Дагестане и Чечне она приняла форму репрессии и была направлена на
ликвидацию их административно-политической автономии. До начала 1860-х гг.
национальная политика не имела культурно-языковой направленности, а ее же¬
сткость проявлялась лишь в отношении польских националистов и тех, кто их
поддержал; в остальных национальных регионах сохранялся прежний курс. Дос¬
таточно сказать, что правительство ограничило или отменило крепостное право
сначала в Латвии, Эстонии, Молдавии, Белоруссии и на Украине, а потом только
у русских крестьян. Самые большие выкупные платежи за землю в 1861 г. были
назначены также русским крестьянам. На первом этапе политика центра в отно¬
шении нерусских народов отличалась покровительственным характером. На го¬
сударственном уровне воинствующего русского национализма не наблюдалось;
были созданы условия для относительно свободного культурного развития.
В сфере национальных культур «российское государство сыграло неоднознач¬
ную, но в целом позитивную роль» — так считает большинство российских ис¬
ториков250. Немало зарубежных историков эту точку зрения разделяют. Напри¬
мер, по мнению У. Сандерлэнда, Российская империя первой половины XIX в.
являлась сложным полиэтническим и поликонфессиональным обществом, в рам¬
ках которого мирно и немирно, но чаще мирно, сосуществовали сотни народов.
172

Принципы национальной политики
Если представить империю как небоскреб, то верхние этажи занимала штаб-
квартира высокой политики и культуры, а нижние этажи — полиэтнический мир
крестьян. Верх и низ взаимодействовали, но самые главные события происходи¬
ли все-таки в нижних этажах, которые занимали крестьяне разных национально¬
стей, ибо Россия была прежде всего империей крестьян251. Кевин Томас и Ната¬
ниэла Найт выяснили, что и ученое сообщество России в первой половине XIX в.
представляло империю как разнообразие языков, народов и культур, заслужи¬
вающее гордости и удивления, как великую страну, прогрессивно развивающую¬
ся и имеющую всемирно-исторического значение. В то же время ученые не стре¬
мились поставить Россию в контекст идей иерархии и цивилизации, преобладав¬
ших в то время в европейской науке. Они не выстраивали народы, входившие
в состав империи, по уровню «цивилизованности» и «дикости» и не выносили
суждения об уровне их развития, подчеркивали их самобытность и равенство.
Такой подход, считают Томас и Найт, в целом соответствовал фактическому по¬
ложению дел в Российской империи, покоившейся не на господстве титульного
народа, а на сотрудничестве элит всех народов, инкорпорированных в единую
российскую элиту 52.
Смена курса в 1860-е гг.
Под влиянием нескольких факторов (польского восстания 1863—1864 гг.,
массовой эмиграции в Турцию российских мусульман по окончании Крымской
в 1856 г. и Кавказской в 1864 г. войн253, отпадения крещеных татар254 и сущест¬
венного увеличения мусульманского населения империи за счет новых терри¬
ториальных приобретений) имперские власти осознали: «лоскутный» характер
государства стал важнейшей экономической и политической проблемой в усло¬
виях модернизации и распространения национальных идей, подрывавших со¬
словно-династический имперский патриотизм и имперский патернализм, на
которые опиралась верховная власть. В 1860-е гг. (с некоторым несовпадением
во времени применительно к разным регионам, народам и конфессиям) про¬
изошли переосмысление и переконцептуализация национальной политики. Бы¬
ла постепенно сформулирована политика сближения русских с «инородцами»
(как официально назывались нерусские). Она предусматривала унификацию
административного устройства, управления и суда, распространение русской
культуры и обучения на русском языке, который рассматривался в качестве
основного средства сближения. Армия, комплектовавшаяся на основе всеобщей
воинской повинности, и единая для всех частей школа на русском языке спра¬
ведливо рассматривались средствами объединения народов и сохранения госу¬
дарственного единства. В то же время распространение православия, или пра-
вославизация, ушло с повестки дня. Идея связать все народы России единой
идеологией — православием утратила свою прежнюю популярность. Власти
декларировали важность православной веры в деле духовного сближения наро¬
дов, но «на практике лишь заботились о поддержании православия в среде уже
крещеных и не особенно содействовали миссионерским устремлениям право¬
славной церкви»255.
173

Гпава 1. Колонизация и ее последствия
Рис. 1.16. Православная церковь в Казанской губернии для крещеных татар,
одетых в национальную одежду. 1900-е
Новая политика включала как охранительные и даже репрессивные меры
в отношении нелояльных, так и поощрительные в отношении лояльных этносов.
Полякам-католикам запрещалось покупать и арендовать земли (в девяти запад¬
ных губерниях, 1865 г.), занимать большую часть должностей на государствен¬
ной службе (1866 г.); избираемые предводители дворянства заменялись назна¬
чаемыми от правительства; делопроизводство в административных и судебных
органах переводилось на русский язык и т. п.256 Вследствие распространения се¬
паратистских настроений среди армян их стали вытеснять с государственной
службы (1883 г.). Напротив, в Финляндии проводилась политика уступок — раз¬
решено иметь собственную валюту (1860 г.), созывать на регулярной основе
финляндский сейм (1863 г.), иметь финские территориальные воинские части
(1878 г.). В 1860—1870-е гг. правительство уменьшило ограничения в отношении
еврейского населения: право проживания вне черты оседлости получили купцы
первой гильдии, широкий круг ремесленников, выпускники высших учебных
заведений. Последние, имевшие степень магистра, получили также право посту¬
пления на государственную службу.
Новый курс был созвучен настроениям, преобладавшим в русском обществе,
а также пробудившемуся русскому национальному самосознанию и в свою оче¬
редь способствовал его мобилизации. Проявлением новой национальной политики
стало жестокое подавление польского восстания; меры, направленные на полную
унификацию Западных земель и Закавказья (с 1860-х гг.), Балтийских губерний
(с 1880-х гг.) и Финляндии (с 1890-х гг.); наступление на особое привилегированное
174

Принципы национальной политики
Рис. 1.17. Синагога Николаевского военного госпиталя, С.-Петербург. 1914
положение балтийских немцев (с 1860-х гг.). Интеграционная политика выража¬
лась в денационализации школы, в ограничениях на издания газет, журналов
и книг на родном языке, доступа в гимназии и университеты. Например, в 1863 г.
было запрещено печатание книг и преподавание на литовском языке в школах,
в 1867 г. аналогичный закон был принят в отношении белорусского языка. На
украинском языке запрещались издание книг для народа и сценические поста¬
новки и т. д. Были вновь предприняты попытки христианизации татар, чувашей,
марийцев и удмуртов; правительство организовывало переселения русских в «го¬
рячие точки», чтобы усилить русский элемент среди населения. За всеми этими,
как правило, нереализованными попытками стояло желание не столько ассими¬
лировать, сколько аккультурить этносы, оторвать их от враждебных Российской
империи влияний со стороны Великобритании, Австро-Венгрии, Германии, Ос¬
манской империи или Царства Польского. Формально и официально все ограни¬
чения на использование национальных языков и на свободу вероисповедания
отпали только в 1905 г., но фактически они не соблюдались с самого начала.
В национальных историографиях существует тенденция к преувеличению всяко¬
го рода масштабов запретов, в том числе в языковой сфере25 .
Процесс интеграции и унификации затронул не только «национальные окраи¬
ны», но и те «окраины», заселенные русскими, которые имели особенности
в территориально-административном устройстве. Например, в 1887 г. завершил¬
ся формальный процесс интеграции области Войска Донского в общероссийское
экономическое и административное пространство. Правительство присоединило
к области Таганрогское градоначальство и Ростовский-на-Дону уезд, изменив
175

Глава 1. Колонизация и ее последствия
существовавшее прежде территориальное деление области (вместо семи округов
образовывалось девять уездов) и административное устройство, не нарушая при¬
вычного образа жизни казака и не затрагивая его привилегий. Область получила
доступ к Азовскому морю через Таганрогский порт, г. Ростов-на-Дону с разви¬
тым фабричным производством и большим торговым оборотом, транспортную
инфраструктуру нижнего Дона, значительное количество свободных рабочих рук
и капиталов. Войсковой бюджет пополнился единовременно почти на 1 млн руб.
Перед Донской областью открылись широкие возможности, предоставляемые
индустриализацией и модернизацией империи. Но собственно казаки оказались
в меньшинстве258.
Юдо-, армяно-, поляко- и германофобии противоречили стремлению цен¬
трального правительства к полной правовой, административной и культурной
интеграции империи и в принципе не поддерживались им. Однако евреи и отчас¬
ти поляки, армяне и немцы превращались в «козлов отпущения», на которых
сваливалась ответственность за все социальные и экономические проблемы, вы¬
званные ускоренной модернизацией, и за просчеты, совершенные правительст¬
вом во внутренней политике; антисемитизм выполнял важную социальную
функцию — служил шлюзом, через который выходило массовое недовольство259.
«Еврейский вопрос служил как бы громоотводом для общей политики, —
считал известный еврейский общественный деятель Г. Б. Слиозберг. — Угнетае¬
мые народности, в стремлении отвлечь от себя накопившееся в политическом
воздухе реакционное электричество, тоже в качестве громоотвода пользовались
Рис. 1.18. Жертвы армяно-татарского погрома в Баку. 1905
176

Принципы национальной политики
указаниями на евреев. <...> Инициатива того или иного в отношении евреев ме¬
роприятия совпадала с предположением о принятии ограничительной меры про¬
тив какой-либо другой национальности, и эта инициатива исходила именно от
представителей угрожаемой национальности. Такими угрожаемыми на втором
месте после евреев в эпоху, о которой я говорю (1880-е гг. — Б. М), были преж¬
де всего поляки, а затем также и немцы». Характерный пример наблюдался
в ходе Первой мировой войны. При первых неудачах на фронте поползли слухи,
что евреи-солдаты — трусы и дезертиры261, евреи-жители — шпионы и предате¬
ли. Чем хуже становились дела, тем более усиливалось озлобление против евре¬
ев. Русское командование, прикрывая отступление 1915 г., стало выселять евреев
массами, изгонять их с нестроевых должностей, из персонала Земсоюза, Союза
городов, Красного Креста и Северопомощи. Ради справедливости следует отме¬
тить, что выселения из прифронтовой полосы происходили в соответствии с док¬
триной «географической неблагонадежности» и затронули не только евреев, но
немцев и славян — всего около 1 млн человек, из которых половина — евреи,
треть — немцы и оставшаяся часть — представители других этносов. Подобная
практика, как правило, использовалась всеми воюющими сторонами262.
Дискриминация евреев усилилась после убийства Александра II в 1881 г.,
в котором принимала участие одна еврейка. С 1881 г. стали совершаться еврей¬
ские погромы. Большинство исследователей склоняется к мысли, что на Украине
и в Белоруссии в 1881—1882 гг. они происходили без участия властей (как,
впрочем, и другие, включая кишиневский), стихийно, на религиозной и экономи¬
ческой почве и в ряде случаев были направлены против еврейских арендаторов
и купцов, эксплуатировавших крестьян, и поддержаны народниками в надежде
направить в дальнейшем народный гнев против самодержавия. То, что выглядело
как попустительство местной полиции, оказавшейся неспособной принять реши¬
тельные меры против погромщиков, в том числе огнестрельное оружие, на самом
деле, скорее всего, объяснялось растерянностью, недостатком войск на местах,
страхом взять ответственность на себя, несогласованностью действий военных
и гражданских властей263. Такую интерпретацию подтверждают резолюции
Александра III, не проявлявшего личных симпатий к евреям, на документах, ка¬
савшихся погромов 1881—1883 гг. Резолюции: «Не может быть, чтобы никто не
возбуждал народ против евреев» и «Необходимо произвести следствие по всем
этим делам» — указывают, что Александр III и правительство не инициировали
погромов. Резолюции «Энергично и разумно» на донесении о наказании по¬
громщиков и «Это непростительно» на донесении о снисходительности военного
суда к погромщикам говорят о том, что император поощрял применение самых
строгих мер для предотвращения погромов. Резолюция на телеграмме, извещав¬
шей о возобновлении погромов в Варшаве: «Все это прескверно и доказывает,
что нам надо как можно скорее покончить с еврейским вопросом», свидетельст¬
вует о том, что погромы очень беспокоили императора, так как, по его мнению,
представляли большую опасность для государства и общественного порядка264.
В 1891 г. в Уголовный кодекс была введена новая статья, устанавливавшая уго¬
ловную ответственность за «открытое нападение одной части населения на дру¬
гую», позволявшая наказывать всех погромщиков просто за сам факт участия.
177

Глава 1. Колонизация и ее последствия
Многие современные исследователи придерживаются точки зрения о стихий¬
ности кишиневского (1903 г.) и 660 погромов, произошедших в течение одной
недели после манифеста 17 октября 1905 г. По их мнению, 32 погрома вне черты
оседлости не были организованы ни Департаментом полиции, ни Союзом рус¬
ского народа, а произошли «от стихийного взрыва масс», отождествлявших евре¬
ев с революционным движением265. Однако С. Ю. Витте в своих воспоминаниях
пишет о том, что после назначения Д. Ф. Трепова товарищем министра внутрен¬
них дел в апреле 1905 г. при департаменте полиции был создан «особый отдел,
который фабрикует всякие провокаторские прокламации, особливо же погромно¬
го содержания, направленные против евреев, и что прокламации эти массами по¬
сылаются в провинцию. <...> Провокаторская деятельность департамента поли¬
ции по устройству погромов дала при моем министерстве явные результаты
в Гомеле. Там в декабре (1905 г. — Б. М.) последовал жестокий погром евреев.
Я просил Дурново (министра внутренних дел. — Б. М.) назначить следствие.
<...> Расследованием этим неопровержимо было установлено, что весь погром
был самым деятельным образом организован агентами полиции под руково¬
дством местного жандармского офицера графа Подгоричани, который это и не
отрицал. Я потребовал, чтобы Дурново доложил это дело Совету Министров.
Совет, выслушав доклад, резко отнесся к такой возмутительной деятельности
правительственной секретной полиции и пожелал, чтобы Подгоричани был отдан
под суд и устранен от службы». Однако Подгоричани не был наказан, а был пе¬
реведен на службу в один из черноморских городов, вероятно, как намекает Вит¬
те, при поддержке Николая 11. Сенаторские расследования погромов показали,
что в Киеве «в дни погрома поражало то, несомненное для всех, близкое к попус¬
тительству бездействие, которое было проявлено и войсками, и чинами поли¬
ции», а в Одессе «во многих случаях сами полицейские чины направляли толпы
хулиганов на разгром и разграбление еврейских домов, квартир и лавок; в стат¬
ском платье сами принимали участие в этих разгромах, руководили действиями
толпы; были и такие случаи, что городовые сами производили выстрелы в землю
или воздух и затем ложно указывали войскам, как будто эти выстрелы последо¬
вали из окон еврейских домов. <...> Видя покровительственное отношение чинов
полиции к громилам еврейского имущества, войска могли полагать, что погром
предпринят с ведома и одобрения власти»267. В Одессе было отдано под суд 42
полицейских, из них 23 в офицерских чинах.
По-видимому, погромное движение до 1905 г. было преимущественно сти¬
хийным, не планировалось и не направлялось из единого правительственного
центра в Петербурге. В некоторых исследованиях выдвигается гипотеза, что, хо¬
тя и в Первую революцию еврейские погромы не утратили социально¬
психологических и религиозных аспектов, в 1905 г. полиция и Министерство
внутренних дел могли приложить руку к организации погромов: провоцирование
погромов сверху могло осуществляться посредством субсидирования погромщи¬
ков, распространения воззваний и дачи негласных подстрекательских указаний,
но не по линии регулярной полицейской службы, а через цепочки единомышлен¬
ников, в которых были представлены чины полиции268. Однако даже причаст¬
ность полиции к погромам 1905 г., если таковая имела место, не означала, что
178

Принципы национальной политики
Рис. 1.19. Жертвы еврейского погрома в Одессе. 1905
погромы стали частью официальной государственной политики. Хотя местная
администрация в некоторых губерниях и часть придворных и правительственных
кругов проявляли заинтересованность в разжигании антисемитизма, сказать, что
правительство в целом поощряло антисемитизм, вряд ли справедливо уже только
потому, что оно не было единодушно в своем отношении ни к погромам, ни
к евреем вообще. Витте в 1905 г. был сторонником гражданского равноправия,
но, даже будучи на посту председателя Совета министров он не мог реализовать
свои намерения, так как ему противостояли могущественные силы269. В анало¬
гичном положении оказался и П. А. Столыпин. Большая часть правящей бюро¬
кратии, по-видимому, являлась противником антисемитизма, видя в нем опас¬
ность для общественного порядка. Обсуждая в Комитете министров в апреле
1882 г. еврейский вопрос, его председатель М. X. Рейтерн заявил: «Нужно защи¬
щать всякого от всяких незаконных посягательств. Сегодня травят и грабят евре¬
ев, завтра перейдут к так называемым кулакам. <...> Потом может очередь дойти
до купцов и помещиков. При подобном бездействии властей возможно ожидать
в недалеком будущем развития самого ужасного социализма»270. Таким образом,
еврейские погромы для одних являлись способом выражения ксенофобии, для
других — формой борьбы с еврейской экономической конкуренцией, для треть¬
их— громоотводом недовольства, для четвертых— средством борьбы с рево¬
люционным движением и отвлечения народа от истинных виновников экономи¬
ческих трудностей. В истории всех стран бывают моменты, когда правящие кру¬
ги активно формируют образ врага, который позволяет мобилизовать население
на решение каких-то важных, с их точки зрения, задач или перенаправить спра¬
179

Глава l. Колонизация и ее последствия
ведливый гнев народа с истинных виновников его бед на искусственно создан¬
ный образ врага27 . Во многих странах Нового и Новейшего времени эта печаль¬
ная роль козла отпущения часто выпадала на долю евреев.
В последнее время высказана точка зрения, согласно которой еврейские по¬
громы на самом деле были направлены не столько против евреев, сколько против
всех врагов России, как их понимали правые. По наблюдениям И. Нарвского,
«еврей» было кратким объяснением для всего, что пришло из-за границы и при¬
несло вред России. «Евреи для монархистов были в меньшей степени этническим
или религиозным сообществом, в большей степени — враждебным габитусом,
неясной опасностью, воплощением зла»272. Часто неугодные не-евреи наделялись
еврейскими атрибутами273. Правые создали для них новые понятия — «жидору-
саки» или «жидовствующие». «’’Евреями” были объявлены не только те, кто
маршировал под красным флагом, но и иногда те, кто своими очками и граждан¬
ской одеждой вызывал “подозрения”»274. Как в Московской Руси все иностранцы
назывались «немцами», так и конце XIX—начале XX в. все враги России —
в понимании правых! — идентифицировались как евреи или чаще жиды. Крики
«Бей жидов!» могли быть направлены даже против полиции. «Далеко не все
жертвы насилия погромщиков являлись действительно евреями. Неверно также,
если из чистого соотношения цифр “еврейских” и “христианских” жертв делают¬
ся выводы о насильственной деятельности часто комбинированных еврейских
и социалистических групп самообороны»275.
Либеральная российская пресса прибегла к «разжигательным преувеличени¬
ям» относительно погромов, в особенности кишиневского погрома 1903 г., счи¬
тают некоторые исследователи, например А. И. Солженицын. Либерально¬
радикальные, а тем более революционные круги воспользовались случаем, чтобы
как можно сильней «уязвить правительство», с которым вели борьбу276. Это
можно осуждать, однако это — обычный и нормальный ход в политической
борьбе во всех странах. А вот осуждать евреев за попытки самообороны или Бю¬
ро защиты евреев за то, что оно обратилось к мировой общественности за помо¬
щью, не брезгуя преувеличениями, на мой взгляд, вряд ли справедливо. Каким
еще образом евреи могли защищаться от будущих возможных погромов? Пре¬
увеличения являлись средством привлечь внимание мирового общественного
мнения к положению российских евреев и заставить российское правительство
принимать энергичные меры против погромов. Ведь именно преступное бездей¬
ствие либо нераспорядительность полиции были фактором, поощрявшим по¬
громщиков277. Но следует согласиться с Солженицыным, горько сожалеющим
о том, что хот^ «погромы проходили в основном от населения украинского — их
не простили и навсегда связали с именем русским». «Ни в Средней, ни в Север¬
ной, ни в Восточной России — никогда, ни даже во всенародное сотрясение
в октябре 1905, не было еврейских погромов. И однако: перед всем миром доре¬
волюционная Россия — не империя, а Россия — клеймена как погромная, как
черносотенная. <...> А разражались еврейские погромы — всегда и только на
Юго-Западе России», в черте еврейской оседлости278.
В царствование Александра III наблюдалось усиление охранительных черт
и принимались дискриминационные меры не только против евреев: в Закавказье
180

Принципы национальной политики
происходило целенаправленное вытеснение местных национальностей с государ¬
ственной службы, церковное имущество Армянской церкви было национализи¬
ровано, урезана автономия Финляндии.
Причины смены курса
В чем причины смены курса в 1860-е гг.?
Одна из них состояла в необходимости для современного государства, каким
становилась Россия после Великих реформ, унифицировать все части империи
в административном, культурном, правовом и социальном смыслах; интегриро¬
вать общество по вертикали — через прежние сословные барьеры и по горизон¬
тали — через национально-региональные границы; укрепить связи между всеми
частями государственного аппарата независимо от их местоположения и всеми
жителями страны независимо от их сословной и национальной принадлежности.
Поскольку существование региональных особенностей во всех сферах жизни279
служило важнейшим препятствием для реализации этих задач, правительство
вынуждено было проводить модернизацию под знаком русификации, которая
в тех условиях означала не создание преимуществ и привилегий для русских,
а прежде всего систематизацию и унификацию управления, ненасильственное
сближение с русским народом, превращение инородцев в русских по языку
и культуре, интеграцию всех этносов в единое и стабильное многонациональное
государстве, в далекой перспективе — в единую российскую нацию280. Русифи¬
кация включала много аспектов — экономический, политический, культурный,
бытовой, юридический. Важнейшим инструментом рассматривалось образование
на русском языке. Цель разработанной в 1869—1870 гг. в Министерстве народ¬
ного просвещения программы развития школьного дела в среде нерусских наро¬
дов формулировалась так: «Конечной целю образования всех инородцев, живу¬
щих в пределах нашего отечества, бесспорно, должно быть обрусение их и слия¬
ние с русским народом»281.
Проблема унификации в середине XIX в. действительно стала в высшей сте¬
пени актуальной. Приведу характерный пример. Обследование смертности мат¬
росов, взятых на службу во флот в 1856—1863 гг., показало, что через три года
после призыва из 1000 сильных и здоровых эстонцев в живых осталось 250 чело¬
век. Специальная комиссия, учрежденная для проверки причин, пришла к выво¬
ду, что высокую смертность обусловили: 1) изменение пищи — с рыбной матро¬
сы перешли на мясную; 2) изменение стрижки — короткие волосы вместо длин¬
ных, до плеч; 3) отсутствие возможности еженедельно ходить в церковь (эстонцы
набожны); 4) подвергались насмешкам, обманам и т. д. со стороны русских мат¬
росов. Для исправления положения из эстонских рекрутов было решено форми¬
ровать отдельные подразделения282. Однако это проблему не решило. Согласно
отчету Главного командира Кронштадтского порта, из 314 рекрутов из Эстлянд-
ской губернии, поступивших во 2-й флотский экипаж в 1863—1864 гг., только
80, или 25 %, «могут объясняться немного по-русски, а остальные очень слабо
понимают русский язык». Командование с сожалением констатировало, что хотя
эстонские рекруты «к службе усердны, к ученью старательны, поведения хоро¬
181

Гпава 1. Колонизация и ее последствия
шего, склонность к пьянству проявляют не более 6 человек», но обучение рус¬
скому языку идет без большого успеха, так как они, «находясь в большом числе
в каждом капральстве, имеют случай разговаривать между собой по-чухонски,
и мало таких матросов (среди них. — Б. М), которые бы могли их обучать рус¬
скому языку». Командир 2-го флотского экипажа сделал вывод о необходимости
комплектования флота только из великорусских губерний: «Рекруты остзейских
губерний из чухон, поступающие на службу во флот, по незнанию русского
языка весьма трудно привыкают к работам на судах. Из поступивших в 1863 г.
рекрут Вологодской и Олонецкой губерний оказывается, что они гораздо спо¬
собнее к морскому делу. А потому полагал бы полезным комплектовать флот
рекрутами из означенных губерний»283. Как следует из приведенного примера,
повсеместное в России введение обучения в школах на русском языке было вы¬
звано в первую очередь потребностями модернизации и упорядочения страны,
а не ассимиляции.
Подчеркну: всюду в Европе модернизация сопровождалась процессами, ана¬
логичными русификации. Унификация языка и письменности всюду рассматри¬
валась как средство консолидации нации284. Только в постсоветской историогра¬
фии появились исследования, в которых национальная политика правительства
в пореформенное время также рассматривается сквозь призму модернизации.
Например, наметилась тенденция к пересмотру политики в Прибалтийских гу¬
берниях и к отказу от самого термина «русификация» как не отражающего сущ¬
ности реформ 1870—1880-х гг. 5 В серии статей и в монографии Н. С. Андреева
доказывает, что городская (1877 г.), школьная (1886—1887 гг.), полицейская
(1888 г.) и судебная (1889 г.) реформы ограничили компетенцию прибалтийско-
немецких дворянских организаций, лишили их контроля над судом, полицией
и сельскими школами, передав его государственным учреждениям. Судебная
и административная реформы явились частью необходимой модернизации импе¬
рии, а школьная реформа имела целью противодействовать германизации эстон¬
ского и латышского населения. Реформы конца XIX в. проводились в целях стан¬
дартизации и унификации государственного управления и повышения его эф¬
фективности. Однако реформы проводились медленно и непоследовательно из-за
опасения усиления сепаратизма. На рубеже XIX—XX вв. правительство отказа¬
лось от реформ, а с 1905 г. возобновило реформаторскую деятельность, присту¬
пив к аграрной реформе, целью которой было наделение землей эстонского
и латышского крестьянства за счет немецких землевладельцев. Аналогичные ко¬
лебания наблюдались в политике по отношению к Царству Польскому, Финлян¬
дии, Туркестану и Кавказу.
Вторая причина видится в том, что правительство разочаровалось в возмож¬
ности спокойной и либеральной ассимиляции. Возник своего рода польский
синдром — страх перед тем, что либеральный национальный курс, допускающий
значительную автономию, не только не несет успокоения, а, наоборот, — ведет
к мятежам. Как возник этот синдром? В 1815 г., по окончании наполеоновских
войн, к России по решению Венского конгресса было присоединено герцогство
Варшавское. Александр I решил польский вопрос самым либеральным образом.
Из герцогства было создано Царство Польское с конституцией, парламентом
182

Принципы национальной политики
и большой автономией. В сущности, Россия воссоздала разрушенную польскую
государственность на самых прогрессивных по тому времени основаниях, так как
польская конституция была самой демократической в Европе. Все государствен¬
ные должности предоставлялись только полякам, все официальное делопроиз¬
водство совершалось на польском языке. Провозглашалась свобода личности
и печати. Господствующей религией объявлялся католицизм, другие вероиспове¬
дания пользовались равноправием. В составе российских вооруженных сил соз¬
давался Польский корпус под командованием наместника царя в Варшаве. Каж¬
дый новый русский император обязан был особо короноваться польской короной
и приносить клятву верности польской конституции, что и сделали Александр I
и Николай I. Русское правительство надеялось, что польский вопрос решен на¬
всегда. Однако поляки в 1830 г., через несколько месяцев после присяги Николая
I польской конституции, подняли первое восстание, дважды готовили покушение
на императора286, а в 1863 г. организовали второе. После этого правительство об¬
ратилось к репрессивным методам решения польского вопроса. После первого
восстания конституция была отменена и автономия сужена, а после второго про¬
изошли полное слияние польской территории с остальными областями империи
и распространение на нее общерусского законодательства, которое, однако, не
вытеснило Кодекс Наполеона даже к 1917 г. На польское дворянство, организо¬
вавшее восстание, обрушились репрессии. Многие тысячи его участников были
высланы в центральные и восточные районы России, казнены, эмигрировали за
границу, значительная их часть лишалась всех прав состояния. Была проведена
чистка польского шляхетства, в результате около 200 тыс. человек лишились
дворянства. Земли высланных польских дворян перешли в казну, которая прода¬
вала или сдавала их в аренду русским помещикам. Была предпринята попытка
поссорить польское крестьянство и дворянство. Если крестьянская реформа
в России прошла с минимальными потерями для русских помещиков, то в Царст¬
ве Польском она была произведена в ущерб польским помещикам и в пользу кре¬
стьян. Восстаний больше не было.
Влияние национальной политики в европейских государствах, где модерниза¬
ция началась раньше и во второй половине XIX в. формирование национального
государства с собственной национальной культурой вступило в заключительную
фазу, можно считать третьей причиной287. Например, Франция и Англия интег¬
рировали свои национальные меньшинства в существенно большей степени, чем
Россия. До 1870 г. подавляющая часть французского населения говорила по-
баскски, бретонски, немецки, итальянски или на разных диалектах, которых ни¬
кто не понимал вне пределов их распространения. Однако в конце XIX в. фран¬
цузский министр образования мог похвалиться, что во всех школах страны уроки
идут на французском языке. В других странах положение было примерно таким
же288. Австрия и Германия с 1860-х гг. проводили более или менее успешную
политику по созданию современных наций в рамках империи. Политика «куль-
туркампфа» в Германии, которая проводилась Бисмарком с целью устранить се¬
паратистские движения католиков, превратить страну в единую, централизован¬
ную империю, вероятно, послужила непосредственным толчком для изменения
национальной политики в России.
183

Глава 1. Колонизация и ее последствия
Четвертая причина изменения правительственного курса в национальной по¬
литике состояла в повсеместном развитии национальных движений, которые
в ряде регионов появились, а в других усилились именно в 1860-е гг. Великие
реформы 1860-х гг., индустриализация и урбанизация, распространение грамот¬
ности, развитие школьного образования и печати привели к невиданной полити¬
ческой мобилизации всех этносов, включая русский. Чем был обусловлен подъем
национальных движений в 1860-е гг.?
Развитие национальных движений в России в XIX—начале XX в., особенно на
западной границе, на мой взгляд, помогает объяснить концепция, предложенная
чешским историком М. Хрохом для описания национальных движений в Цен¬
тральной и Восточной Европе. Механизм развития национализма проходит три
фазы. В фазе пробуждения возникает интерес сравнительно небольшой группы
национальной интеллигенции к языку, истории и фольклору своего народа; в фазе
агитации национальное сознание распространяется в широких слоях этого этноса;
наконец, в фазе массового движения данный народ в целом охватывается идеями
национального самосознания и мобилизуется на борьбу сначала за автономию,
а затем за независимость. Таким образом, в каждом национальном движении была
заложена, как мина замедленного действия, идея политического самоопределения,
и если оно начиналось, то, как правило, развивалось до своего логического конца.
Хрох отрицает, что «созидание нации являлось исключительно целью амбициоз¬
ных или самовлюбленных интеллектуалов», что идеи «могли бы расходиться по
всей Европе благодаря одной своей вдохновляющей силе. Интеллектуалы способ¬
ны “изобретать” национальные сообщества только в том случае, если уже сущест¬
вуют определенные объективные предпосылки для образования нации», — спра¬
ведливо подчеркивал ученый. Лидеры национальных движений стремятся к дос¬
тижению «весьма конкретной цели»: обеспечить целостность нации, создав строй
по образцу западных государств, в котором «они сами могли бы занять видное по¬
ложение’», недостижимое, как им казалось, в составе империи. Народ в движение
вовлекался «новыми надеждами и горизонтами» неполитического характера.
«Члены недоминантной этнической группы не были политически образованы и не
имели опыта общественной деятельности в гражданском обществе. В этих услови¬
ях обращение к политической логике гражданских или человеческих прав едва ли
могло быть эффективным. Для чешского либо эстонского крестьянина “свобода”
означала отмену феодального “рэкета” и возможность беспрепятственно пользо¬
ваться землей на своей собственной ферме, то есть отнюдь не парламентский ре¬
жим. Действительность общего языка и обычаев была гораздо более доступной для
понимания, чем заумные концепции конституционной свободы». Проблема языка
принимала актуальный характер потому, что «диалект всякой маленькой нации,
сражающейся за свою независимость, автоматически рассматривается как язык
свободы». Хрох утверждает: «Главными предпосылками всех национальных дви¬
жений — и вчера, и сегодня — является глубокий кризис старых порядков, сопро¬
вождающийся упадком всех его норм, а также ценностей и чувств, которые под¬
держивали его, низкий уровень политической культуры и опыта широких масс на¬
селения. <...> Как только господствующий порядок — абсолютизм или комму¬
низм — подвергается некоторой либерализации, социальные или политические
184

Принципы национальной политики
движения против него становятся неизбежными. Для их перехода в национальные
необходимо наличие еще двух факторов: если этнической группе чего-то реально
недостает для полнокровной национальной жизни и если имеются существенные
трения, которые в условиях неравномерного развития этносов могут выражаться
как национальный конфликт. Когда такие национальные движения приобретают
массовый характер, идет ли речь о прошлом веке или о нынешнем, их уже не спо¬
собны остановить ни властный запрет, ни применение силы. <.. .> Модель успеш¬
ного национального движения включает как минимум четыре элемента: 1) кризис
легитимности, связанный с социальными, моральными и культурными деформа¬
циями; 2) базисный уровень вертикальной социальной мобильности (некоторое
количество образованных людей должно прийти из недоминантной этнической
группы); 3) довольно высокий уровень социальной коммуникации, в том числе
грамотности, школьной подготовки и рыночных отношений; и 4) конфликты инте¬
ресов национального характера»289.
Вследствие различий в институтах (в культуре, традициях и т. п.) и уровне
социального, экономического и политического развития национальные движения
охватили Россию позже, чем остальную Европу, и внутри Российской империи
по тем же причинам разворачивались асинхронно. С конца XVIII в. на западной
периферии, в первой половине XIX в. — на южной и восточной окраинах нацио¬
нальные движения у наиболее европеизированных этносов вступили в фазу куль¬
турного пробуждения, во второй половине XIX—начале XX в. — в стадию поли¬
тической агитации. Стадия массовой мобилизации наблюдалась до 1905 г. только
у русских, поляков, грузин и армян, финнов, литовцев эстонцев, латышей290, а у
остальных этносов — в 1917 г. или позже.
Рис. 1.20. Торговая улица Баку. 1905
185

Глава 1. Колонизация и ее последствия
Основополагающее значение для формирования характера отдельных нацио¬
нальных движений имело различие между «старыми» и «молодыми» народами.
У первых существовали собственная дворянская элита и прочные традиции как
государственности, так и общей и языковой культуры (поляки, грузины, азербай¬
джанцы, волжские и крымские татары291 и др.). У вторых из-за отсутствия собст¬
венной дворянской элиты, а нередко и средних пробуржуазных городских слоев
социальная структура не была завершена; у них либо никогда не было своей го¬
сударственности, либо она была разрушена в начале Нового времени; они не
располагали своим литературным языком и высокоразвитой культурой. «Ста¬
рые» народы были «дворянскими», «молодые» — «крестьянскими»; над послед¬
ними господствовали дворянские элиты другой национальности. В Российской
империи к «молодым» народам относилось большинство этнических групп —
украинцы, белорусы, эстонцы, латыши, финны, чуваши, якуты и др. Особый слу¬
чай представляли диаспоры евреев и армян с городскими элитами и высокораз¬
витыми культурами, но без дворянства и традиций государственности. Соответ¬
ственно своему положению и уровню развития «старые» и «молодые» народы,
а также диаспоры выдвигали различные программы. Первые, руководимые дво¬
рянством, с самого начала стремились к восстановлению своей государственно¬
сти, вторые под руководством лидеров из крестьянской среды — к созданию
полноценной социальной структуры, развитию собственной высокой культуры
и достижению автономии, третьи, ведомые интеллигенцией, — к равенству
с господствующим этносом и национально-культурной автономии. До конца XIX в.
с идеей суверенитета выступали армянские националисты, выдвинувшие идею
«Великой Армении» — объединение армян России, Турции и Ирана в самостоя¬
тельное государство. Все остальные национальные движения ограничивались
лозунгом национально-культурной автономии.
Очень важно отметить, что развитие нового русского национального самосоз¬
нания после образования империи находилось в рамках европейских националь¬
ных движений. Его возникновение датируется XVIII в., сначала как реакция на
усиление западного влияния на Россию, затем под воздействием идей просвети¬
тельства и романтизма русская интеллигенция стала искать основы русской
идентичности не в государстве и религии, как прежде, а в русском языке, исто¬
рии и в самом русском народе. Польская конституция 1815 г., восстания поляков
1830—1831 и 1863—1864 гг. явились катализаторами русского национализма. Он
часто принимал форму духовных и политических движений, одни из которых
стремились сохранить самобытность русской культуры, другие имели целью
преобразовать русское общество по западному образцу и объединить разнород¬
ные социальные слои в единую русскую нацию. В тех и других социальные
и политические задачи явно преобладали над национальными. Имперский дина¬
стический патриотизм и огромная дистанция между элитой и нижними слоями
населения препятствовали как развитию и распространению русского нацио¬
нального самосознания, так и формированию современной русской нации292. Го¬
сударственный патриотизм, отражающий степень отождествления гражданина
с государством, среди россиян возник позже и развивался медленнее, чем в За¬
падной Европе, да и сам термин «патриотизм» вошел в русский язык во второй
186

Принципы национальной политики
половине XVIII в.293 К началу XX в. уровень его развития несомненно увеличил¬
ся294, но все же, по-видимому, был ниже, чем в самых развитых странах Европы,
о чем говорят следующие факты. Низы русского общества воспринимали Первую
мировую войну исключительно как оборонительную, и она не вызывала у них
«вдумчивого серьезного отношения». Мобилизация сопровождалась беспорядка¬
ми, погромами винных складов, лавок и других торговых заведений. Молодежь
смотрела на войну как на приключение, а у семейных крестьян вызвала растерян¬
ность и недоумение ввиду проходящей страды295. Число сдавшихся в плен
в Первую мировую войну среди русских было наибольшим: на каждых 100 рус¬
ских солдат, павших на поле боя, приходилось 300 сдавшихся в плен, в то время
как в британской армии — 20, во французской — 24, в германской — 26296. Пат¬
риотизм российских солдат, как кажется, таял по мере удаления от дома — родной
деревни или города, и соответственно уменьшалось желание воевать, а на чужой
земле и совсем пропадало. По мнению Ж. В. Корминой, идея национального госу¬
дарства с сопутствующими ей концептами патриотизма, лояльности, долга полу-
чила широкое распространение в России только после Второй мировой войны297.
Впрочем, как показали социологические опросы в странах Европейского союза
в начале XXI в., не стоит преувеличивать уровень государственного патриотизма
и национальной идентичности в других странах. На вопрос, к какой общности рес¬
понденты причисляют себя, около 50 % ответили «свой город» или иное локальное
образование, около трети — «своя страна» и немногим более 3 % — «Европа»298.
Одновременный подъем национального движения среди русских и других эт¬
носов поставил центральное правительство перед соблазном активно использо¬
вать силу русского национализма и антисемитизма для нейтрализации оппозици¬
онных движений и растущего социального напряжения, так как русский нацио¬
нализм поддерживал стремления к интеграции и унификации. Несмотря на это,
государство предпочитало твердо придерживаться наиболее целесообразных в то
время принципов легитимной, наднациональной монархии и не идти на поводу
у крайних русских националистов . Один из самых прорусски настроенных им¬
ператоров Александр III относился к самым беспокойным своим подданным, по¬
лякам, по словам С. Ю. Витте, «весьма милостиво», так как он «понимал, что раз
Царство Польское было присоединено к России и поляки сделались его поддан¬
ными, то он должен относиться к ним, как к своим подданным, т. е. преследуя
общеимперские интересы, — дать возможность им спокойно жить»300. Амери¬
канский политолог А. С. Туминец высказала справедливую, но непопулярную на
Западе точку зрения: российский национализм — очень слаб. Российская элита и
народ соглашались на агрессивную и националистическую внешнюю политику
только тогда, когда испытывали чувство унижения со стороны других стран,
а России угрожала потеря статуса великой державы301.
Последствия интеграционной политики
Интеграционная политика имела двойственные результаты. С одной стороны,
под ее влиянием национальные движения среди большинства «молодых» наро¬
дов были подморожены в 1864—1905 гг. С другой стороны, эта же политика спо¬
187

Глава 1. Колонизация и ее последствия
собствовала мобилизации против России не только образованных элит, но и ши¬
роких слоев населения в «старых» нациях, например среди поляков, армян,
а также мусульман Средней Волги. Так, в конце XIX в. антирусские движения
наблюдались среди башкирских и татарских крестьян, которые громили русские
административные управления и прекратили обучение своих детей в русских
классах башкирских и татарских школ302. Естественно, что русификация обост¬
ряла национальный вопрос и усиливала революционное движение, в котором
наиболее активное участие принимали представители нерусских народов.
Сказанное подтверждается данными о национальной принадлежности 469 ре-
волюционеров-народников, привлеченных в 1871—1879 гг. за антиправительст¬
венную деятельность к суду. Среди представителей 18 национальностей русские
составляли 70,8 %, украинцы — 11,7, поляки — 5,8, евреи — 4,9, армяне и гру¬
зины — по 0,9, остальные — по 0,2—0,4 %. С учетом относительной численно¬
сти каждого из 18 народов наиболее политически активными были русские, за¬
тем евреи, армяне, украинцы и поляки, грузины, немцы, эстонцы, латыши, бело¬
русы. Подчеркнем, что только доля русских и еврейских революционеров пре¬
вышала долю данных народов в населении империи303.
Под влиянием изменившейся национальной политики правительства ситуация
в революционном движении к началу XX в. принципиально изменилась.
Данные о национальности 7 тыс. самых активных революционеров, сослан¬
ных в Сибирь в 1907—1917 гг. (табл. 1.27), говорят о том, что среди наиболее
активных революционеров на долю русских приходилось около 40 %, а на долю
нерусских народов — 60 %. Если сопоставить долю данной национальности
в населении с ее долей среди революционеров, а революционную активность
русских принять за единицу, то окажется, что латыши были в 8 раз активнее рус¬
ских, евреи — в 4, поляки — в 3, армяне и грузины — в 2 раза. Остальные наро¬
ды проявляли слабую революционную активность. Наименее активными были
украинцы и белорусы. Первые были в 3 раза менее активными, чем русские, вто¬
рые — в 11 раз. В «контрэлите» — среди руководства революционных организа¬
ций — всюду преобладали лица нерусского происхождения. Например, среди
лидеров социалистов-революционеров и большевиков преобладали евреи, среди
меньшевиков — грузины, евреи и лица других нерусских национальностей304.
Таблица 1.27
Национальный состав ссыльных революционеров в 1907—1917 гг.
Национальность
Мыльные,
%
Население,
%
Отношение
(% среди ссыльных
к % среди населения)
Место
по активности
Русские
43,5
43,4
1,00
6
Поляки
17,6
6,2
2,84
3
Евреи
15,8
3,9
4,05
2
Латыши
8,2
U
7,45
1
Украинцы
4,2
12,5
0,34
8
Г рузины
2,3
1,1
2,09
5
188

Принципы национальной политики
Окончание табл. 1.27
Национальность
Ссыльные,
%
Население,
%
Отношение
(% среди ссыльных
к % среди населения)
Место
по активности
Армяне
1,9
0,9
2,11
4
Эстонцы
0,6
0,8
0,75
7
Белорусы
0,4
4,6
0,09
11
Литовцы
0,2
1,3
0,15
10
Другие
5,4
24,2
0,22
9
Подсчитано по: Хазиахметов Э. Н. Сибирская политическая ссылка 1905—1917 гг. : (Об¬
лик, организации и революционные связи). Томск, 1978. Приложение 2 ; Общий свод данных
переписи 1897 г. Т. 2. С. 2—91.
В начале XX в. на первое место вышли латыши, евреи, поляки, армяне и гру¬
зины. И в 1871—1879, и в 1907—1917 гг. евреи по активности участия в револю¬
ционном движении занимали выдающееся место, их участие со временем увели¬
чивалось, их роль становилась заметнее и влиятельнее, в результате еврейское
революционное движение стало важнейшей частью общероссийской революци¬
онности305. К концу 1880-х гг. только евреи составляли от 35 до 40 % участников
революционного движения и стали «критической массой в русском революцион¬
ном движении»306. Естественно, и в революции 1917 г. евреи сыграли важную
роль. «В апреле 1917 г. 10 из 24 (41,7%) членов Бюро Петроградского Совета
были евреями. <...> На Первом Всероссийском съезде Советов в июне 1917 года
по меньшей мере 31 % делегатов большевиков (и 37% Объединенных социал-
демократов) были евреями. <...> На совещании большевистского ЦК 23 октября
1917 г., проголосовавшего за начало вооруженного восстания, евреями были 5 из
12 присутствовавших. Евреями были и трое из семи членов Политбюро, возгла¬
вивших Октябрьское восстание (Троцкий, Зиновьев и Григорий Сокольников
[Гирш Бриллиант])»307.
А. И. Солженицын дает такое объяснение их повышенной революционности.
«Так как еврейское равноправие оставалось одним из главных лозунгов всерос¬
сийского революционного движения, то в голове и груди каждого еврейского
юноши, пошедшего в российскую революцию, сохранялось, что он продолжает
служить интересам еврейства: занимаясь революцией, он тем самым борется и за
еврейское равноправие». Среди евреев было распространено убеждение, что их
освобождение может осуществиться только в результате свержения царской вла¬
сти, поэтому даже умеренная часть еврейской буржуазии свои чаяния и надежды
возлагала на освободительное движение, поэтому и еврейское юношество воспи¬
тывалось в «идеологическом поле» постоянного раздражения против российско¬
го образа правления308. Солженицын уверен, что активное участие евреев в рево¬
люционном движении подогревалось русскими либералами и революционерами:
«Российские либерально-радикальные круги, левое крыло общества, сметило
и усвоило надолго — выгоду использовать еврейский вопрос как весомую поли¬
тическую карту в борьбе с самодержавием: всячески растравлять, что равнопра¬
вия евреев в России нельзя добиться никаким другим путем, кроме полного
189

Глава 1. Колонизация и ее последствия
свержения самодержавия. <...> И этот козырь, без зазрения совести, уже не вы¬
пускался революционерами из рук, использовался до самого 1917 года» 1°9. Однако
Солженицын резко выступает против мифа о еврейском заговоре. «Петербург¬
ские верхи поддавались соблазнительно простому объяснению, что вся револю¬
ция, от начала и целиком, есть злобная еврейская затея и часть мирового иудо¬
масонского заговора. <...> Давно бы Россия была в зените мировой славы и мо¬
гущества, если бы не евреи! <...> Нет, никак не сказать, что евреи “устроили”
революцию Пятого или Семнадцатого годов, как их не устраивала и ни одна дру¬
гая, в целом, нация. Да и ни русские, ни украинцы, в целом как нация, не устраи¬
вали еврейских погромов»310.
В целом, однако, затормозить развитие национальных движений удалось
лишь на сравнительно короткое время в значительной мере потому, что модерни¬
зация, охватившая Россию, подспудно создавала предпосылки для нового подъе¬
ма национальных движений. Проведенная Россией эмансипация крестьянства,
а также индустриализация и урбанизация повсеместно способствовали формиро¬
ванию среднего слоя в городе и деревне. Образование среднего класса подгото¬
вило прочную социальную базу национальных движений и обеспечило интегра¬
цию как «молодых», так и «старых» народов в новые нации. Распространение
грамотности сделало пропаганду эффективной и способствовало мобилизации
одних на борьбу за национально-культурную автономию, других — за суверени-
тет311. Модернизация пробудила национальные движения по всей Европе. «На¬
ционалистические страсти неотвратимо порождали конфликты. Почти повсюду
в Европе имелись этнические меньшинства, чей народный, популярный национа¬
лизм неизбежно приходил в столкновение с государственным национализмом
власти. В Великобритании было три потенциальных сепаратистских движения;
в Российской империи — семьдесят. Даже в Германской империи, которая этни¬
чески была гомогенной, проявились давние конфликты в бывших польских про¬
винциях, на датской границе в Шлезвиг-Гольштейне и в Эльзас-Лотарингии»3 .
Характерный пример влияния модернизации на обострение национального
вопроса дает Центральная Азия. Первый генерал-губернатор Туркестана К. П. Ка¬
уфман при поддержке Петербурга в 1868 г. провозгласил «политику невмеша¬
тельства и игнорирования ислама». Она предусматривала невмешательство в ме¬
стное управление и в религиозную жизнь коренных народов, охрану от ислама
кочевых народов, ограждение туркестанских мусульман от влияния крупных
внешних религиозных центров и отстранение духовенства от участия в государ¬
ственной жизни и управлении: кесарю — кесарево, Богу — Божие. Стратегия
базировалась йа предположении, что политика «отодвинет мусульманскую элиту
на задворки общественной жизни, сведет на нет ее влияние на массы верующих,
которые, освободившись от духовного гнета мусульманских богословов, станут
быстро и охотно приобщаться к идеалам российской государственности», а ис¬
лам в регионе, лишенный организационных форм и предоставленный самому
себе, постепенно придет к упадку. Распространенное в литературе мнение о боль¬
шой роли православия в Туркестане не соответствует действительности. Власти
не поддерживали миссионерскую деятельность Русской православной церкви
(РПЦ) и держали Туркестанскую епархию на голодном пайке, отпуская ей лишь
190

Принципы национальной политики
половину тех сумм, которые направлялись в типичную российскую епархию.
В 1917 г. в Туркестане насчитывалось лишь 180 культовых сооружений, включая
пять монастырей и обителей. На одно мусульманское культовое заведение при¬
ходилось в среднем 150—200 человек, а на православное — 1500, на храм с пол¬
ным причтом — 3,5—4 тыс.313 Таким образом, конфессиональная политика Ка¬
уфмана, вопреки своему названию, подразумевала принятие мер в целях предот¬
вращения нежелательного влияния духовенства на умы мусульман314.
«Стратегия невмешательства и игнорирования» привела к формированию
в Туркестане режима, который можно назвать военно-народным: управляла ко¬
ронная администрация с помощью армии, опираясь на местные органы само¬
управления, действовавшие на демократических принципах. Стратегия имела
положительный эффект, но краткосрочный. Коронная власть «подорвала пози¬
ции прежнего наследственного духовенства, лишив их былых привилегий и зна¬
чительной части собственности, а также установив внешний контроль над дейст¬
виями шариатского судопроизводства»31 . Но ей не удалось, да это и в принципе
было невозможно, умалить влияние ислама. Во-первых, изолировать Туркестан
от мусульманского мира оказалось невозможным хотя бы по причине существо¬
вания хаджа. Предписываемое Кораном ежегодное паломничество мусульман
в Мекку и Медину, находившихся под властью Османской империи, имело важ¬
ное последствие — турецкий султан воспринимался мусульманами-суннитами,
которых в Туркестане было подавляющее большинство, в качестве халифа, или
верховного главы исламской общины, осуществлявшего духовное и светское ру¬
ководство в исламском мире. После К. П. Кауфмана, умершего в 1882 г., пред¬
принимались попытки пересмотра его конфессиональной политики. Однако вы¬
работать «цельный, всеобъемлющий, взвешенный и реалистичный религиозно¬
политический курс, учитывающий новые тенденции и веяния в мусульманской
среде, в частности рост панисламизма», не удалось, и курс Кауфмана продол¬
жился316. Усилившаяся на рубеже XIX—XX вв. панисламистская пропаганда
в Центральной Азии заставила российские власти обратить более пристальное
внимание на вопросы, связанные с исламом, что привело к переходу от политики
«игнорирования ислама» к политике подавления его радикальных проявлений и в
целом к ужесточению полицейского контроля в крае.
Но самое важное: российская администрация своей политикой модернизации
способствовала быстрому экономическому развитию Туркестана по пути рыноч¬
ной экономики, быстрому проникновению в общество новых исламско-
пуританских идей и в целом распространению исламского просвещения, а также
появлению новой мусульманской элиты317. Не все, о чем мечтала русская интел¬
лигенция, пришедшая в Ташкент вместе с К. П. Кауфманом, удалось сделать.
Планы были слишком грандиозными, чтобы осуществиться в короткое время:
губернатор вместе с представителями интеллигенции, занявшими ключевые по¬
сты в его администрации, хотели превратить Ташкент в витрину российской вла¬
сти и культуры, поднять его по уровню развития до самых современных евро¬
пейских городов — таких, как Петербург и Париж. Они (при поддержке некото¬
рых ведущих печатных изданий России) думали о Ташкенте как о «городе буду¬
щего», который надлежит освободить от сковывающего влияния мусульманских
191

Гпава 1. Колонизация и ее последствия
традиций, тормозивших, по их мнению, реформы318. Тем не менее под влиянием
России и на ее капиталы в Туркестане происходили разительные перемены, за¬
тронувшие все сферы жизни. Прогрессировало сельское хозяйство благодаря
расширению орошения, лесоводства, шелководства, рисоводства и хлопководст¬
ва319. Хлопководство превратилось в ведущую и весьма прибыльную отрасль
экономики: за 1888—1916 гг. площадь посевов хлопка возросла почти в 8 раз —
с 69 тыс. до 534 тыс. дес., а производство — в 12 раз (благодаря интродукции
новых сортов, выведенных русскими)320. Поскольку хлопок являлся самой вы¬
годной культурой (он давал в 3—5 раз больше доходов, чем поливная пшеница,
в 2—4 раза больше, чем рис), то его распространение привело к существенному
росту доходов и уровня жизни населения321. Создана сеть железных дорог, свя¬
завшая отдельные части Туркестана друг с другом и весь регион с Россией и Ев¬
ропой. Быстрыми темпами развивались промышленность и финансы, народное
образование и культура. Открывались школы, гимназии и библиотеки, молодежь
из знатных семей обучалась в Петербурге322. Соответственно появлялись нацио¬
нальные кадры буржуазии и интеллигенции. Вводились новые законы, в том
числе противоречащие шариату.
Десятки тысяч кочевников перешли к оседлому земледелию. До прихода рус¬
ских более половины коренного населения занималось преимущественно коче¬
вым скотоводством. В 1917 г. (по данным сельскохозяйственной переписи, про¬
водившейся в мае—октябре) их доля сократилась до 35,7 %. Как заметил извест¬
ный русский этнограф и исследователь Центральной Азии, участник Среднеази¬
атских походов В. П. Наливкин: «Водворяясь во вновь занятом крае, русская
власть была поставлена в неизбежную необходимость ввести большие перемены
в сфере юридической жизни туземного населения: оставив последнему так назы¬
ваемый народный суд, т. е. суд казиев, решающий дела по шариату у оседлого
населения, и суд биев, решающий дела по адату у кочевников, русская власть
должна была значительно ограничить юрисдикцию этого суда, изъяв из его веде¬
ния значительное число уголовных, а частью и гражданских дел и предоставив
этому суду карать, согласно шариата и адата, лишь те право- и закононарушения,
которые наказуемы по силе нашего кодекса, и налагать лишь те роды наказаний,
которые допущены русским законом. Таким образом, оказались упраздненными
кази-раисы (чиновники с административными, полицейскими и судебным права¬
ми. — Б. М), побиение камнями, отсечение рук, плети, все то, на чем при ханском
правительстве держалось здание показной нравственности и показного благочес¬
тия, чем сдерживались порывы так называемых общественных темпераментов, что
заставляло любителей женщин, вина и азартных игр тщательно скрывать свои по¬
хождения в укромных уголках, под покровом темных ночей»323. Создавались усло¬
вия для перехода кочевников в оседлое состояние: им предоставлялась земля по
15 дес. на душу в наследство как недвижимая собственность, и они освобожда¬
лись от налогов в течение 5 лет и пожизненно — от воинской обязанности324.
«Новые экономические реалии изменили всю социально-экономическую
структуру центральноазиатского общества, циклы его динамики функциониро¬
вание домашнего хозяйства»325, а также в значительной степени — семейный
и общественный быт. Вошли в употребление импортные фабричные товары, ев¬
192

Принципы национальной политики
ропейская мода на одежду и жилище, новая кухня, телеграф, почта, финансовые
учреждения, железные дороги. Положительно сказалась целенаправленная поли¬
тика коронных властей по введению выборов местной власти, строгой судебной
системы, упорядоченного налогового закона. Все это формировало новые пред¬
ставления о государстве, власти и политике326.
Составной частью модернизации в Туркестане являлся переход преподавания
в школах и делопроизводства на русский язык. Делалось это постепенно, факуль¬
тативно и мирно. До Андижанского восстания 1898 г. лишь делопроизводство
высшего управления краем осуществлялось на русском языке. После 1898 г. на
русский язык стали переходить сельская, волостная администрация и местный
шариатский суд. Но вплоть до 1917 г. местное делопроизводство не удалось пе¬
ревести на государственный язык. Это свидетельствует о сопротивлении корен¬
ного населения обрусению, слабом распространении русского языка, а также
о том, что правительство не осуществляло в Центральной Азии политику насиль¬
ственной русификации — оно лишь стремилось к закреплению региона в составе
империи и распространению общегосударственных установлений327. По словам
В. П. Наливкина, «наш приход в Среднюю Азию внес крупные перемены, пробив
широкие бреши в толстой стене, отделявшей до того времени этот полусонный,
замкнутый мирок от неугомонно-шумного мира европейской цивилизации, при¬
чем все это отразилось главным образом на духовной, интеллектуальной жизни
оседлого населения»328. Наливкин правильно объясняет и отрицательные послед¬
ствия модернизации, которые выражались прежде всего в сильном росте деви¬
антного поведения: «Как только кази-раис с его плетью, нещадно бившей раньше
туземца за пьянство, за несоблюдение поста и за непосещение мечети, оказался
упраздненным, люди с темпераментом, увидев себя свободными и более не нака¬
зуемыми, дали волю своим вожделениям. Мужчины толпами шли в открывшиеся
нами питейные заведения. Женщины и девушки охотно шли на содержание
к русским. В одном из городов Ферганы, через несколько месяцев после его заня¬
тия нами, дочь бывшего кази-раиса вступила в сожительство с русским чиновни¬
ком. Жены уходили от мужей, а дочери от родителей и поступали в дома терпи¬
мости, издеваясь над теми, кто еще несколько дней тому назад мог вывести их за
город и побить камнями. Мечети стали пустеть». Рост пьянства, преступности,
проституции, забастовок, демонстраций и других форм девиантного поведения,
усиление имущественного и социального неравенства, ослабление социального
контроля над поведением людей со стороны традиционных институтов и органи¬
заций — все это неизбежные спутники первых стадий модернизации, характер¬
ные для всех стран, в том числе для России после Великих реформ (см. подроб¬
нее в гл. 10 «Право и суд, преступление и наказание» наст. изд.).
Под воздействием революционно-демократического движения в Европейской
России возникло национальное движение и в Центральной Азии. Политические
демонстрации, митинги, забастовки пришли в регион и в начале XX в. стали, как
и везде в России, повседневностью32 . Под влиянием революции 1905—1907 гг.
и принятия российской конституции национальная и конфессиональная политика
стала либеральнее330. Из числа видных бюрократов и влиятельных журналистов
сложилась группа сторонников «имперской идеи», суть которой — сближение
193

Глава 1. Колонизация и ее последствия
с верхами «культурных народов» ради успокоения страны331. Реализация «им¬
перской идеи» привела к тому, что были сделаны уступки практически всем —
Финляндии (после консервативного правления, 1898—1904 гг., генерал-
губернатора Н. И. Бобрикова, убитого финским террористом Эйгеном Шаума-
ном, сыном финляндского сенатора, в 1904 г. в здании Финляндского сената)
Царству Польскому, Западному краю, Прибалтике, Кавказу, а также мусульма¬
нам и евреям. Либеральный тренд политики сохранился до начала Первой миро¬
вой войны, хотя колебания и непоследовательность были характерны и для этого
периода332. Особое положение православия в политической системе до феврале
1917 г. помешало полному осуществлению либерального проекта веротерпимо¬
сти. Только Временное правительство де-юре осуществило концепцию внекон-
фессионального государства, хотя за краткостью времени в неполном объеме333.
Канун, сами годы революции 1905—1907 гг. и выборов в Государственную ду¬
му отмечены бурным, охватившим многие народы во всех частях империи подъе¬
мом национальных движений, выдвинувших широкий спектр требований (от уста¬
новления национального и религиозного равенства до создания регионального
и национального самоуправления и организации национальных автономий), в ко
торых лейтмотивом звучало: уравнение всех народностей в правах, обучение ш
родном языке, свобода вероисповедания. Манифест 17 октября 1905 г. создал ре
альную возможность легальной презентации этноконфессиональных и региональ
ных интересов в политических программах партий и движений334.
Развитию национальных движений чрезвычайно помогло русское «освободи¬
тельное движение», которое «в войне против самодержавия искало всюду союз
ников, его тактикой было раздувать всякое недовольство, как бы оно ни моглс
стать опасным для государства, — указывал В. А. Маклаков. — Для этой же целр
и по этим мотивам оно привлекло к общему делу и неудовольствие националь¬
ных меньшинств»335. В конце XIX в. и особенно в ходе революции 1905 г. на баз<
национальных движений возникли национальные политические партии, которьк
после введения в России конституции в 1906 г. были легализованы. К феврали
1917 г. функционировали 113 национальных партий и 45 общерусских, к октяб
рю 1917 г. — соответственно 206 и 53. С идеей федерации выступили только Бе
лорусская революционная громада и социалисты-федералисты Грузии, осталь
ные партии своей конечной целью ставили достижение национальной независи
мости. Однако в начале Первой мировой войны руководители национальны)
партий в Государственной думе поддержали внешнюю политику российской
правительства. Вплоть до Февральской революции 1917 г., свидетельствовал тог
же В. А. Маклаков, «настоящего сепаратизма» нигде в России не наблюдалось
«начало войны сопровождалось патриотическим подъемом всех наших окраш
и на их настроение нам жаловаться не приходилось». Сепаратизм возник из уве
ренности лидеров национальных движений, что либеральные партии «не буду1
противиться стремлению к отделению и благодаря поддержке в европейском об
щественном мнении». После падения монархии, весной и летом 1917 г., нацио
нальные движения, за исключением финнов и поляков, также не выдвигали тре
бований выше культурной и административной автономии: федеративное уст
ройство их удовлетворяло336. На выборах в Учредительное собрание в начал<
194

Принципы национальной политики
1918 г. национальные партии получили всего 22 % голосов, в то время как доля
нерусских избирателей, после отделения Царства Польского и Финляндии, со¬
ставляла около 50 % от числа всех избирателей. Отсюда следует, что большинст¬
во нерусских жителей страны проголосовало не за свои национальные, а за об¬
щероссийские партии. Большевики во всех регионах, кроме Прибалтики и Бело¬
руссии, имели весьма слабую поддержку, хотя только они на словах отстаивали
право наций на самоопределение. Некоторое время после Октябрьского перево¬
рота национальные партии занимали выжидательную позицию. Но первые меро¬
приятия большевиков (в первую очередь разгон Учредительного собрания) от¬
толкнули от них национальные партии, которые не могли с ними сотрудничать
ввиду их стремления к централизации и монопольной власти, подчинения вопро¬
са о национальном самоопределении принципу классовой борьбы. Победа боль¬
шевиков воспринималась многими нерусскими как победа города над деревней,
рабочих над крестьянами, русских над нерусскими337. Произошло возвращение
к идее национальной независимости.
Евреи — самый дискриминированный народ империи Р338
Часто высказывается мнение, что евреи являлись самым дискриминирован¬
ным народом в России. Именно поэтому, чтобы лучше понять национальную по¬
литику российского правительства и ее последствия, рассмотрим их положение
немного подробнее.
Черта еврейской оседлости: почему появилась
и какие последствия имела
До 1769 г. в России не имелось постоянного еврейского населения, а въезд ев-
реев-иностранцев, как правило, запрещался. Но после трех разделов Речи Поспо-
литой, присоединения Крыма и Закавказья в состав империи вошли территории
с многочисленным еврейским населением. По первому разделу 1773 г. в составе
России оказалось около 60 тыс. евреев, после третьего в 1795 г. — около
570 тыс., всего на 1825 г., после аннексии Царства Польского, в империи насчи¬
тывалось, по официальным данным, 1,6 млн339. В Польше евреи не имели ника¬
ких политических прав, как и в других европейских странах, образовывали осо¬
бую социальную категорию населения, имели ограничения на занятия и жили
обособленными общинами, управлявшимися кагалом — органом общинного са¬
моуправления, стоявшим во главе отдельной еврейской общины в диаспоре
и являвшимся посредником между ней и государством. При этом селились евреи
преимущественно не в городах, а в специфических поселениях, называвшихся
местечками, занимаясь мелкой торговлей и ремеслом, торговали алкоголем,
управляли хозяйством помещиков и не отличались зажиточностью. «Накануне
периода разделов Польши, — пишет Дж. Д. Клиер, — евреи составляли неотъем¬
лемую часть социально-экономического устройства страны и располагали значи¬
тельной степенью политической автономии. Однако роль их была незавидна:
в городах они служили предметом ненависти по коммерческим и религиозным
195

Глава 1. Колонизация и ее последствия
причинам, в сельской местности их притесняли помещики, а крестьяне питали
к ним религиозную вражду и социальную ненависть. Одновременно самой ев¬
рейской общине постоянно угрожали внутренние экономические и религиозные
потрясения»340. Время, когда Речь Посполитая считалась раем для евреев, давно
прошло. Еврейская диаспора с середины XVII в. находилась в состоянии глубо¬
кого кризиса. Ее преследовала католическая церковь, призывавшая к физической
сегрегации евреев. Регулярно происходили случаи преследования и насилия, не¬
редко евреев обвиняли в ритуальных убийствах и подвергали пыткам и казням.
Острая экономическая конкуренция с бюргерами-христианами привела к тому,
что последние стремились ввести полный запрет на торговлю и проживание ев¬
реев в городах и вытеснить их в сельскую местность, что им нередко удавалось
сделать. В 1764 г. еврейское общинное самоуправление на основе кагала было лик¬
видировано. Еврейские общины имели громадные недоимки по уплате налогов
перед королем и огромные долги перед католическими монастырями и орденами
и отдельными светскими духовными лицами. Например, в 1773 г. Виленской ев¬
рейской общине пришлось заложить всю утварь из синагоги, чтобы не дать мона¬
хам завладеть Большой синагогой за долги341. Вот в таком печальном положении
евреи вошли в состав России и во всех отношениях сильно выиграли — старые
долги можно было не платить, новые российские налоги сравнительно с польски¬
ми были умеренными, преследования Католической церкви прекратились.
Поначалу коронные власти применили польскую концепцию — рассматри¬
вать евреев как специфическую социальную категорию, отличную от христиан¬
ского большинства. Но затем решили интегрировать евреев в общероссийское
социально-экономическое пространство. На территории проживания евреев вве¬
ли губернское управление по российским законам и распространили на них права
российских подданных. Затем провели их перепись и обложили налогами, но
в меньшем размере. В России принадлежность к определенному социальному
статусу предполагала и закрепление человека на определенном месте жительст¬
ва, где члены местной общины были связаны круговой порукой, или коллектив¬
ной ответственностью, за уплату налогов и несение повинностей и обязанностей
перед государством. Вследствие этого власти восстановили отменную в 1764 г.
в Речи Посполитой традиционную кагальную организацию, которая приобрела
иерархическую систему: были учреждены кагалы губернского, провинциального
и уездного уровней, т. е. в соответствии с административно-территориальным
делением России и существовавшей на тот момент системой местного управле¬
ния. Как и соответствующие им общероссийские, по форме это были выборные
органы самоуправления, но фактически, сохранив свои названия и некоторые
специфические функции, кагалы превращались в органы местной государствен¬
ной власти для евреев. На них, помимо прочего, возлагалась функция полицей¬
ского контроля над передвижениями всех ее членов с помощью паспортной сис¬
темы, но они лишались судебных и некоторых других прерогатив, прежде им
принадлежавших. По сути, была создана «иерархическая система еврейской ав¬
тономии»342.
С самой первой переписи евреи регистрировались как городские жители, хотя
большая их часть проживала в местечках и в деревнях. Приписывая евреев к го-
196

Принципы национальной политики
родам, власти избавляли их от опасности быть закрепощенными наподобие по¬
мещичьих крестьян. Специальный указ 1781 г. гарантировал евреям, записав¬
шимся в купеческие гильдии, равные права с купцами других вероисповеданий.
Тем самым они получили право не только торговать, но и поселяться в любых
городах империи. Другая, менее состоятельная часть еврейского населения запи¬
салась в мещане. Получив этот статус, евреи одновременно получали и все соот¬
ветствующие права, в том числе право быть избранными на различные должно¬
сти в органы местного управления. Поначалу они получили некоторые послабле¬
ния в уплате налогов, в 1794—1808 гг. их налоговое бремя стало больше, чем
у православных мещан, но с 1808 г. сравнялось и в дальнейшем изменялось с ним
согласованно. Евреи освобождались от рекрутской повинности, но за специаль¬
ную плату. Тягости рекрутской повинности, введенной Николаем 1 для евреев
в 1827 г., часто преувеличиваются, но и счастливой службу в российской армии
назвать нельзя343. В годы наибольшего набора евреев-кантонистов, 1847—1854 гг.,
они составляли 2,4 % от всех российских кантонистов, следовательно, их доля не
превышала процента еврейского населения, равного в те годы 2,6344. Достойны
осуждения наборы малолетних евреев в армию и способы их обращения в хри¬
стианство, но вместе с тем рассказы об их насильственной христианизации наме¬
ренно преувеличены, а рассказ о самоутоплении нескольких сотен кантонистов,
не пожелавших креститься, переходящий из книгу в книгу345, является леген¬
дой346. После введения всесословной воинской обязанности в 1874 г. евреи при¬
влекались к службе наравне с православным населением. «Армия, — по мнению
Й. Петровского-Штерна, — сыграла решающую роль в модернизации евреев
в России»347.
При проведении политики интеграции власти столкнулись с противодействи¬
ем со стороны а) самого еврейского населения, желавшего сохранить традицион¬
ные формы организации еврейских общин и как можно больше былой автоно¬
мии, б) христианского городского населения, не желавшего участия евреев в ор¬
ганах городского самоуправления, в) русского купечества, недовольного разре¬
шением еврейским купцам заниматься предпринимательской деятельностью во
внутренних российских городах, г) РПЦ, опасавшейся конкуренции иудаизма по
причине якобы присущей ему привлекательности. Первые опыты интеграции,
вызвавшие острое соперничество еврейских и христианских выборных предста¬
вителей в городах, серьезный конфликт между еврейскими и московскими куп¬
цами, многочисленные протесты и жалобы со стороны христианского городско¬
го населения убедили правительство: включить евреев в общероссийскую со¬
циальную структуру невозможно, поэтому целесообразно ограничить ареал их
проживания. Так в 1791 г. была введена злосчастная черта постоянной еврей¬
ской оседлости, ограничивавшая ареал проживания евреев Новороссией и тер¬
риториями, аннексированными у Польши в 1773 г. Впоследствии в черту осед¬
лости вошли Полтавская и Черниговская губернии в 1794 г., Правобережная
Украина, Центральная и Западная Белоруссия, Литва и Курляндия в 1793—
1795 гг. (после второго и третьего разделов Польши), Бессарабия в 1812 г., где
евреи расселились задолго до ее включения в состав России, а также Северный
Кавказ и Астраханская губерния в 1804 г., Сибирь и Царство Польское в 1815 г.
197

Глава 1. Колонизация и ее последствия
Но в 1825 г. переселения евреев на Северный Кавказ и Нижнее Поволжье, а в
1830-е гг. в Сибирь были воспрещены. В пределах черты оседлости евреям
в разные годы было запрещено жительство в Киеве (1827 г.), Николаеве, Сева¬
стополе и Ялте; в 1880-е гг. их заставили покинуть сельскую местность. Пра¬
вом на жительство вне черты оседлости пользовались с 1859 г. купцы первой
гильдии (после 10-летнего пребывания в гильдии). В 1860—1870-е гг. его приоб¬
рели лица с высшим образованием, средний медицинский персонал, молодые
евреи на время обучения, в том числе ремесленным профессиям. Привилегия
распространялась на цеховых ремесленников (записанных в ремесленные це¬
хи), отставных нижних чинов, поступивших на службу по рекрутскому набору,
и их потомков348. «Фактически обладание любой “полезной”, с точки зрения
властей, профессией или стремление ее получить давали выход за черту осед¬
лости»349.
Всего в черту оседлости, кроме 10 губерний Царства Польского, входили
15 европейских губерний. В Средней Азии после ее аннексии разрешалось про¬
живание «местных евреев». Эти дискриминационные меры сохранили свою силу
до 19 августа 1915 г., когда управляющий Министерством внутренних дел раз¬
решил, ввиду чрезвычайных обстоятельств военного времени, проживание евре¬
ев в городских поселениях вне черты оседлости, за исключением столиц и мест¬
ностей, находящихся в ведении министров императорского двора и военного
(т. е. дворцовых пригородов Санкт-Петербурга и всей прифронтовой полосы)350.
«Черта оседлости представляла собой самую репрессивную и тягостную состав¬
ную часть всего корпуса российских законов, направленных на ограничение прав
евреев», — справедливо пишет английский историк Дж. Клиер. Но, как он под¬
черкивает, ограничительные меры «не были продиктованы недоброжелательст¬
вом к евреям». Неудачные российские опыты интеграции и самое важное —
влияние общеевропейских антиеврейских стереотипов, представлявших евреев
как «непродуктивный паразитический класс эксплуататоров, которые весьма ус¬
пешно грабили невежественных и отсталых крестьян», — вот что привело рос¬
сийское правительство к решению установить черту оседлости и ввести в прак¬
тику законодательный принцип, запрещавший евреям все, что не было им специ¬
ально разрешено. «Россия, собрав евреев под своей властью, поначалу оказалась
для них щедрой мачехой, но явная неудача позитивной политики провела к тому,
что в последующий период отношения между Россией и евреями все усложня¬
лись и становились все более драматичными»351. В то же время нельзя не при¬
знать, что «черта оседлости способствовала сохранению еврейской национальной
самобытности, формированию особой еврейской идентичности в рамках Россий¬
ской империи. Можно предположить, что, не будь этой черты, процесс если не
ассимиляции, то, по крайней мере, аккультурации евреев пошел бы весьма быст¬
рыми темпами, как это и случилось, когда черта оседлости исчезла»352. Действи¬
тельно после революции 1917 г., отменившей дискриминацию по национальному
признаку де-юре (фактически черта оседлости, как указывалось выше, перестала
существовать в 1915 г. в связи с принудительным переселением евреев из погра¬
ничных территорий), в еврейской диаспоре начались интенсивные ассимиляци¬
онные процессы. Если в 1897 г., после 125 лет (1772—1897 гг.) жизни в составе
198

Принципы национальной политики
России, лишь 1,3 % евреев назвали родным языком русский, то через следующие
100 лет, в 2000 г., 89,0% евреев считали русский родным языком и лишь
10,6	%— иврит или идиш. Если в начале XX в. евреи почти не заключали меж¬
национальных браков, то в 1989 г. доля детей, рожденных еврейской матерью от
нееврейского отца, составляла 58,0%, а к 1994 г. увеличилась до 68,0%, при
этом 89,0 % детей, родившихся в смешанных браках, были записаны русскими .
Прав оказался П. Б. Струве: «По существу, среди всех “инородцев” в России —
несмотря на все антисемитские вопли, — нет элемента, который мог бы легче,
чем евреи, быть поставлен на службу российской государственности и ассимили¬
рован с русской культурой»354.
Таким образом, главной причиной отсутствия ассимиляции евреев в XIX в.
стало существование черты оседлости — откровенно дискриминационной
в отношении еврейского населения меры. Конечно, российское правительство,
устанавливая черту оседлости и сохраняя традиционную еврейскую общину —
кагал, не руководствовалось идеей сохранить еврейскую культуру. Оно защи¬
щало общеимперские интересы, преследовало прагматические цели — предот¬
вратить межконфессиональные конфликты, исключить, зная предубежденность
православных подданных против евреев, возможность межнациональных
столкновений и включить еврейскую общину в рамки создаваемой сословной
структуры европейского типа, не нарушая интересов только что созданного
в России городского сословия. Но результаты этой дискриминации оказались
совершенно неожиданными — сохранение еврейской культуры на территории
России в то время, когда в остальной Европе и Америке евреи быстро ассими¬
лировались.
Заслуживает упоминания, что при крепостном праве, в конце XVIII—первой
половине XIX в., к месту проживания (и в известной степени к профессии) были
прикреплены все податные категории православного населения. Поэтому при¬
крепление евреев к месту жительства/приписки (причем в более мягкой форме,
чем для русских или украинцев), или установление черты оседлости, отражало
общее положение дел в империи и не может считаться национальной дискрими¬
нацией. Как справедливо заметил известный исследователь истории российского
еврейства Г. Слиозберг: указ Екатерины II 1791 г. был свидетельством лишь того,
«что не сочли нужным сделать исключение для евреев: ограничение в праве пе¬
редвижения и свободного избрания жительства существовало для всех, в значи¬
тельной степени даже для дворян»355. Однако с отменой крепостного права черта
оседлости превратилась не просто в крепостнический пережиток, а действитель¬
но в институт этнической дискриминации.
Несмотря на черту оседлости, евреи постепенно расселялись по империи:
в 1800 г. лишь около 9 тыс. (1,1 %) проживали за ее пределами, в 1897 г. —
315 тыс., или 6,2 % (в границах 1897 г.)3 6:
1800 г.
1834 г.
1850 г.
1881 г.
1897 г.
820
1800
2350
4087
5063
9(1,1)
27(1,5)
41 (3,8)
155(6,1)
315(6,2)
В черте оседлости, тыс.
Вне черты оседлости,
тыс. (%)
199

Глава 1. Колонизация и ее последствия
В Петербурге и Москве в 1881 г. проживали 17 тыс. и около 16 тыс. евреев
соответственно (около 2 % населения столиц). В Киеве, несмотря на запрещение,
еврейское население увеличилось за 1861—1913 гг. с 1,5 тыс. до 81 тыс., а его
доля — с 2 до 16 % (и она была больше, чем украинцев)357. По данным переписи
1897 г., в сельской местности черты оседлости, вопреки запрещению, проживало
18,1	% евреев358. Как видим, им в какой-то степени удавалось обходить дискри¬
минационные меры, используя непоследовательность национальной политики,
неспособность бюрократического аппарата провести принятые меры в жизнь и,
по-видимому, с помощью взяток.
Сравним расселение евреев и других народов в европейской части России
в 1897 г. (табл. 1.28).
Все этносы, за исключением русских и немцев, концентрировались лишь
в двух-трех регионах, хотя ограничений на переселения не имели. 96,7 % евреев
проживали в пяти регионах, входящих в черту оседлости, и при этом постоянно
жаловались на дискриминацию. Причина в том, что они практически не занима¬
лись сельским хозяйством и потому не были столь сильно привязаны к месту
приписки, как другие этносы. Характер же их деятельности — торговля, финан¬
сы, свободные профессии, ремесло — наоборот, требовал свободы передвиже¬
ния. Кроме того, они были вторыми после немцев по уровню образования, а об¬
разованные люди нуждаются в более широком поприще для приложения своих
сил. В 1939 г., всего через 22 года после уничтожения черты оседлости, ее поки¬
нули 37 % евреев. В селах и бывших местечках осталось 13 % еврейского насе¬
ления, а 87 % проживали в городах, преимущественно крупных с населением
свыше 500 тыс. человек, в том числе 31 % в четырех городах: Киеве (282 тыс.),
Москве (252 тыс.), Ленинграде (200 тыс.) и Одессе (200 тыс.). Расселение совет¬
ских евреев до войны напоминало их расселение в других странах, где не было
черты оседлости, и показывает, как расселились бы евреи до революции 1917 г.
в России, не будь черты оседлости35 . Вот почему черта оседлости серьезно огра¬
ничивала еврейскую географическую и социальную мобильность, вызывала у
них крайнее недовольство, казалась им самым неприемлемым препятствием для
полноценной жизни и стала одной из главных причин их повышенной социаль¬
ной активности, вылившейся в массовое участие в революционном движении.
Понимало ли правительство суть еврейского вопроса?
Правительственная политика в еврейском вопросе
В пореформенное время, по мнению американского историка Б. Натанса, по¬
сле тщательного изучения западноевропейского опыта, российская политика
в еврейском вопросе была пересмотрена и, если оценивать диахронически,
в принципе стала напоминать то, что происходило на Западе (при наличии ряда
особенностей). Ее можно назвать либеральной политикой селективной интегра¬
ции. Однако в конце XIX—начале XX в. она, с одной стороны, перестала удовле¬
творять евреев, ориентированных на Запад: они хотели не селективной, а всеоб¬
щей интеграции. С другой стороны, результаты интеграции превзошли ожидания
правительства: к началу квотирования доля евреев среди учащихся прогимназий
200

Размещение этносов по регионам Российской империи в 1897 г.
Тата¬
ры
Ч®
о4
с*ч
o'
0,3
Г ол 1
o^
VO
о
o'
г-
VO
Tf
ГЧ
o'
1,3
o^
as
сп
0,6
00
16,0
0,5
28,1
-
100
Молдава¬
не
2,4
о
o'
1 0,5 |
VO
as
0,0
<4
as
as
Г0
0,0
0,0
o'
0,0
0,6
o^
o’
0,0
0,0
о
О
100
Эс¬
тонцы
о
o'
ГЧ
о"
"3-
o"
0,3
88,3
n
as
00
"3-
o'
as
0,3
Г0
0,0
o"
o'
0,0
Го
о
О
100
Ла¬
тыши
0,1
21,5
o"
Г0
74,6
vo
VO
as
0,5
"3-
o'
o^
o"
Г0
Г0
0,3
0,0
ГО
1 0,0 I
100
Литов¬
цы
о
o'
78,9
00
0,1
о
cC
as
o'
0,3
0,1
ГЧ
o'
0,0
o'
o'
го
0,0
о
o'
100
Поля¬
ки
4,2
r-Г
ГЧ
00
0,9
o"
00
Г
as
o"
o'
0,3
0,2
<ч
о"
0,1
0,1
0,1
ГО
1 0,0 1
100
Белору¬
сы
ол
СП
92,5
1 0,5 1
o^
ГЧ
o'
n
r-
as
ГЧ
o'
o'
00
0,1
ГЧ
o'
0,3
o"
0,0
0,0
о
o'
100
Украин¬
цы
(N
o'
VO
1 1,5 |
20,7
0,0
00
o^
o^
o"
0,0
Г0
»n
SO
o^
ri
0,2
0,0
СП
o'
100
§8
£* S
VO
ri
o^
o"
00
<4
o'
©
©
a\
VO
o'
21,5
o'
20,1
2,9
10,8
0,3
14,6
00
o'
100
Нем¬
цы
П,7
ri
ri
<4
ГЧ
as
67,5
0,3
o^
o'
o"
2,2
22,5
0,2
<ч
©
СП
o'
100
Евреи
о4
СП
00
(N
<4
O^
ГЧ
14,2
ГЧ
VO
as
VO
o"
VO
o'
»n
o"
0,4
0,4
o'
(N
o'
го
0,1
ол
o'
100
абс. |
1 431 358
1 414 157
I 1 267 194 I
720 396
62 686
4 895 791
32 596
28 217
25 599
22 539
18 742
17 959
00
00
00
00
5799
4952
I 2073 I
5 063 155
Регион
Украина
Белоруссия
I Польша I
Новороссия
Прибалтика
В 5 регионах
Сибирь
Север
Нечернозем¬
ный центр
Закавказье
Черноземный
центр
Предкавказье
Нижняя Волга
и Южный Урал
Центральная
Азия
Средняя Волга
и Северный
Урал
I Казахстан 1
Империя
Источник: Общий свод данных переписи 1897 г. Т. 2. С. 2—91. См. также: Die NationalitSten ... Bd. В. S. 75.

Глава 1. Колонизация и ее последствия
и гимназий за 1853—1886 гг. повысилась с 1,3 % в 1853 г. до 10,9 %, среди сту¬
дентов за 1840—1886 гг. — с 0,6 до 14,5 %360. В черте оседлости они даже чис¬
ленно преобладали на некоторых факультетах: в 1886 г. на медицинском факуль¬
тете Харьковского университета их доля составляла 41,5 %, Одесского универси¬
тета — 30,7 %, а на юридическом — 41,2 %361. Доля еврейских адвокатов среди
петербургских адвокатов в 1888 г. достигла 21,0%, а их помощников —
39,0	% . Как оказалось, никто не мог выдерживать конкуренцию с евреями на
ниве образования и в свободных профессиях.
Так же примерно было в Австро-Венгрии и Германии. В 1880-х гг. процент
евреев в населении Австрии составляя 3—4 %, а среди студентов высших учеб¬
ных заведений — 17, в Венгрии — соответственно 5 и 25, в Пруссии в 1910—
1911 гг. — соответственно менее 1,0 и 5,4. В самых престижных университетах
процент еврейских студентов был еще выше: в Венском университете — треть,
в Будапештском технологическом университете — 43, в Берлинском универси¬
тете — 17. Государственная служба оставалась в основном закрытой для евре¬
ев, еврейская молодежь имела склонность к свободным профессиям, поэтому
большинство еврейских студентов шли в юриспруденцию, журналистику, нау¬
ку, преподавание, искусство и шоу-бизнес. Вследствие этого «средний класс»
был в значительной степени еврейским. Например, в Вене на рубеже XIX—XX вв.
62 % всех адвокатов, половина докторов и дантистов, 45 % сотрудников меди¬
цинских факультетов, четверть всех преподавателей вузов, от 51,5 до 63,2%
профессиональных журналистов были евреями. В Венгрии в 1920 г. 59,0%
врачей, 50,6 % адвокатов, 39,25 % всех работавших в частном секторе инже¬
неров и химиков, 34,3 % редакторов и журналистов и 28,6 % музыкантов яв¬
лялись евреями по вероисповеданию. Если учесть значительное число евреев,
перешедших в христианство, проценты будут еще выше. В Пруссии 1925 г.
евреями были 16 % врачей, 15 % дантистов и четвертая часть всех адвокатов.
Издательства и СМИ также находились в их руках. В Германии и Австро-
Венгрии начала XX в. издателями, редакторами и авторами большинства на¬
циональных газет, были евреи; вся либеральная пресса была по преимуществу
еврейской. «Модернизм Центральной Европы очень многим обязан творчест¬
ву “эмансипированных” евреев», — отмечает Ю. Л. Слезкин. То же и в нау¬
ке363. Вероятно, если бы в России евреи имели такие же возможности, как
в Австро-Венгрии и Германии, то они также составляли бы значительную долю
среднего класса.
Дело здесь, вероятно, заключалось не столько в природных способностях раз¬
личных этносов, сколько в привычке евреев учиться с раннего детства, в их
усидчивости, настойчивости и дисциплинированности, в уважении знания, в на¬
личии огромного стимула для получения образования. В России евреи с высшим
образованием освобождались от всех дискриминационных ограничений. Юноше,
имевшему глубокие познания в Талмуде, легко можно было найти богатую не¬
весту; женихи экзаменовались на знание Талмуда, и помолвка могла расстроить¬
ся, если проверка не обнаруживала глубокого знания; а на свадьбе женихи обяза¬
ны были произносить ученые речи и получали за это подарки — тем больше, чем
удачнее были речи364.
202

Принципы национальной политики
Успехи евреев на экономическом поприще стали притчей во языцех и не без
оснований. В черте оседлости уже в середине XIX в. среди купечества первое
место принадлежало евреям, в некоторых губерниях все купцы первой гильдии
являлись евреями. В банковской сфере, в железнодорожном строительстве,
в хлебной и лесной торговле, на биржах они играли ведущую роль. На их долю
даже в столице в 1881 г. приходилось 43 % маклеров и 42 % ростовщиков. Мало
кто сомневался, что при снятии всех ограничений евреи займут ведущие позиции
в экономике всей империи, залогом чего стало их выдающееся место в экономи¬
ке Австро-Венгрии и Германии. Позволю длинную цитату из книги Ю. Л. Слез-
кина, в которой он обобщает информацию о роли евреев в западноевропейской
экономике в XIX—начале XX в.: «В начале XIX в. 30 из 52 частных банков Бер¬
лина принадлежали еврейским семьям; сто лет спустя большинство из них стали
акционерными компаниями с еврейскими управляющими, многие из которых
состояли в прямом родстве с отцами-основателями и друг с другом. Крупнейшие
из немецких акционерных коммерческих банков, в том числе “Deutsche Bank”
и “Dresdner Bank”, были основаны при участии еврейских финансистов, так же
как и “Creditanstalt” Ротшильдов в Австрии и “Credit Mobilier” Перейров во
Франции. Из оставшихся частными — т. е. не акционерными — банков Веймар¬
ской Германии почти половина принадлежала еврейским семьям. <...>
В Вене времен fin-de-siecle 40 % директоров публичных банков были евреями,
и все банки, кроме одного, управлялись евреями (в том числе представителями
старых банкирских кланов) под прикрытием аристократических Paradegoyim.
Между 1873 и 1910 годами, в разгар политического либерализма, доля евреев
в правлении венской фондовой биржи (Borsenrath) оставалась на уровне пример¬
но 70%, а в Будапеште 1921 года 87,8% всех участников фондовой биржи
и 91 % членов союза валютных маклеров составляли евреи, многие из которых
получили дворянство (т. е. сами стали, в некотором смысле, Paradegoyim).
В промышленной сфере существовали еврейские магнаты (такие, как Ратенау
в электротехнической промышленности, Фридландер-Фульды в угольной, Монды
в химической и Баллины в судостроительной), регионы с высокой долей еврей¬
ской собственности (такие, как Венгрия) и по преимуществу “еврейские” отрасли
(текстильная, пищевая, книгопечатная), однако основным вкладом евреев в инду¬
стриальное развитие было банковское финансирование. В Австрии из 112 про¬
мышленных директоров, занимавших в 1917-м более семи директорских мест
одновременно, половину составляли евреи, связанные с крупнейшими банками,
а в Венгрии межвоенного периода до 90 % всей промышленности контролирова¬
лось несколькими состоящими в близком родстве семьями еврейских банкиров.
В 1912 году 20% всех миллионеров Великобритании и Пруссии были евреями.
В 1908—1910 годах евреи составляли 0,95 % населения Германии и 31 % бога¬
тейших семейств (с “коэффициентом представительства в экономической элите”,
равным 33 — большим, чем где бы то ни было в мире). <...> Ротшильды, “бан¬
киры мира” и “цари евреев”, были самой богатой семьей XIX в. <...>
Европейские евреи в целом достигли значительных успехов при новом эконо¬
мическом порядке, они были в среднем состоятельнее, чем неевреи, и некоторым
из них удалось преобразовать меркурианскую квалификацию и меркурианскую
203

Глава 1. Колонизация и ее последствия
семейственность в значительную экономическую и политическую силу. Венгер¬
ское государство конца XIX—начала XX в. было обязано своей относительной
стабильностью поддержке мощной деловой элиты — небольшой, сплоченной,
связанной родственными узами и в подавляющем большинстве еврейской. Новая
Германская империя была построена не только “на крови и железе”, как утвер¬
ждал Отто фон Бисмарк, но и на золоте и деловых способностях, большую часть
которых поставлял банкир Бисмарка — и всей Германии — Герсон фон Блейхро-
дер. Ротшильды разбогатели на предоставлении кредитов правительствам и спе¬
куляциях правительственными долговыми обязательствами, так что, когда члены
семьи высказывали определенные мнения, члены правительств слушали (но не
всегда слышали). В “Былом и думах” Герцена “Его величество” Джеймс Рот¬
шильд шантажом принуждает императора Николая I выпустить из страны день¬
ги, которые отец русского социализма унаследовал от немецкой матери-
крепостницы»365.
При таких потрясающих темпах доля и соответственно роль евреев среди рос¬
сийской интеллигенции, в общественной жизни и экономике возрастали бы та¬
кими же темпами в случае продолжения еврейской эмансипации. Предполагае¬
мое будущее и напугало российское правительство, как и правительства западно¬
европейских стран, только в еще большей степени, потому что «обрусения»
и христианизации евреев, за исключением столиц, практически не происходило.
Большинство правительственных мер, направленных на преодоление еврейской
замкнутости или подрыв их традиционных занятий с целью примирить с мест¬
ным населением, оказались временными и несостоятельными и вызывали неудо¬
вольствие евреев: например, их выселение из деревень западных губерний для
пресечения их винного промысла; запрет держать корчмы и харчевни, содержать
почтовые станции, брать винные откупа, заниматься винокурением, переселяться
в Сибирь. Правительство само вынуждено было вскоре после введения ограни¬
чений их отменять, так как они шли во вред нееврейскому населению и казенно¬
му интересу.
Переход в православие снимал все ограничения, открывал перспективы
нобилитации и успешной карьеры для представителей всех народов, не исключая
и евреев при условии их политической лояльности. Крещеные евреи имели те же
права, что и русские366, и иногда делали исключительную карьеру на светской,
военной или религиозной службе. По данным переписи 1897 г., 196 потомст¬
венных дворян считали своим родным языком еврейский, а среди личных дворян
и чиновников — 3371 — это все были крещеные евреи367. Среди евреев известны
генералы, адмиралы, министры и даже епископы. Например, внук крещеного
еврея Александр Кржижановский (1796—1863) стал архиепископом36 . Потом¬
ками этнических евреев являлись видные военачальники: генерал-аншеф А. М. Дивьер,
служивший при Петре 1, генерал-полковник К. И. Арнольди, генерал-лейтенанты
М. П. Позен и В. И. Гейман, генерал-майоры С. В. Цейль и А. П. Хануков,
генерал-адъютанты В. А. Вагнер и П. П. Гессе, контр-адмиралы Я. О. Кефали,
А. Д. Сапсай, С. Кауфман, Иосиф де Рибас, истый монархист и последний
защитник престола Николая II генерал Н. И. Иванов, В. Ф. Новицкий, А. П. Ни¬
колаев и др. Разумеется, все названные лица приняли христианство369. В данном
204

Принципы национальной политики
случае к евреям применялся единый с другими народами подход. Татарская
светская аристократия, принявшая православие, приобрела права российского
дворянства, а не пожелавшая креститься, уже при Петре I была превращена
в государственных крестьян370.
Все усилия властей включить евреев в общий строй российской жизни натал¬
кивались на их упорное сопротивление. Несмотря на все соблазны и притесне¬
ния, они не поддавались ассимиляции и не смешивались с окружающим их насе¬
лением. «Общество израильских христиан», созданное под покровительством
Александра I в 1817 г., давало евреям, принявшим христианство, землю, освобо¬
ждение от налогов на 25 лет и от любой гражданской и военной службы навечно,
самоуправление, право на винокурение и другие привилегии. Однако в течение
всего периода существования Общества, 1817—1833 гг., оно не сумело поселить
на отведенные земли ни одного «израильского христианина». Николай I пытался
строгими мерами (ликвидация кагальной организации, учреждение раввинских
училищ, распространение рекрутской повинности на евреев) разрушить еврей¬
скую изолированность. Но и строгости не помогали. Евреи твердо отстаивали
свою обособленность и после Великих реформ 1860—1870-х гг., которые суще¬
ственно улучшили их положение: только в 1859—1869 гг. было принято 47 уза¬
конений, расширявших их права и только три, их ухудшавших371.
Восьмидесятилетние усилия правительства приохотить их к земледельческо¬
му труду не удались. «Более чем двухтысячелетнее сохранение еврейского народа
Рис. 1.21. Еврейские крестьяне на фоне плодовой плантации в еврейской
земледельческой колонии Графской, Екатеринославская губерния. 1904
205

Гшва 1. Колонизация и ее последствия
вызывает изумление и уважение», — восхищается А. И. Солженицын372. Это един¬
ство достигалось благодаря высокой внутренней организации еврейского населе¬
ния: раввин, духовный суд и кагал управляли евреями безо всякого отношения
к гражданскому начальству. Кагал, с одной стороны, защищал евреев, с другой —
ограждал «окаменелую религиозно-национальную жизнь от ударов времени». Ог¬
ромное большинство евреев не только не тяготилось катальной организацией, но
и полагало, что это лучшее для них общественное устройство. Даже после фор¬
мального упразднения кагалов в 1844 г. еврейские общины во многом сохранили
традиционную организационную структуру373. Кагал являлся типичной социаль¬
ной организацией традиционного еврейского общества, наподобие сельской общи¬
ны или цеха для европейских стран в доиндустриальную эпоху. Устойчивость ев¬
рейской культуры была феноменальной. В 1897 г., после 100 лет совместной жиз¬
ни, 96,6 % евреев считали родным языком иврит или идиш и только 1,2% — рус¬
ский. Причем даже на Кавказе, в Средней Азии, Сибири и внутренних губерниях,
где они были вкраплены в ничтожном количестве среди массы нееврейского насе¬
ления, идиш оставался родным для 81 % евреев. Всего 40 725 евреев (0,8 %) счита¬
ли родным языком русский и только 8856 человек из более чем 5 млн не исповедо¬
вали иудейскую веру374. Общее число обращений в христианство в течение всего
XIX в. оценивается ничтожно малой цифрой, в России — 86,5 тыс. (69,4 тыс.
в православие и 17,1 тыс. в католичество и протестантизм), в среднем по 865 чело¬
век в год, во всем мире, без России, около 224 тыс.375 Браки заключались почти
исключительно между евреями. Пожалуй, только применительно к столицам мож¬
но говорить об ассимиляции евреев: в 1869 г. 97 % петербургских евреев считали
родным языком идиш, а 2 % — русский, в 1910 г. — соответственно 54 и 42 %376.
Однако и петербургские евреи в 98 % случаях заключали браки в рамках общины.
Между тем многие русские и некоторые еврейские исследователи, например Ю. И. Гес¬
сен, считали, как выразился британский историк Норман Дэвис, что «эмансипация
евреев должна быть “двусторонним процессом”». «Требовалось в корне изменить
поведение и взгляды как общества, куда они вступали, так и самих евреев. Требова¬
лось не только отказаться от тех ограничений, которые налагались на евреев извне,
но и от “внутреннего гетто” в головах самих евреев. Современные исследователи
антисемитизма часто упускают из виду собственные суровые изоляционистские за¬
коны евреев. Соблюдающий все установления еврей не мог исправно исполнять 613
правил одежды, питания, гигиены и богослужения, если он выбирал жизнь вне соб¬
ственной замкнутой общины; также были строго запрещены браки с неевреями. По¬
скольку, согласно законам иудаизма, евреем считается лишь родившийся от матери-
еврейки, то община ревниво охраняла своих женщин. От девушки, которая решалась
на брак с неевреем, обычно отрекалась ее семья, и она объявлялась ритуально умер¬
шей. Требовалась исключительная решимость, чтобы выдержать это невероятное
общественное давление. И неудивительно, что евреи, отвергшие собственную рели¬
гию, часто бросались в другую крайность, включая атеизм и коммунизм»377.
Чтобы воспрепятствовать ненормальному с точки зрения властей повышению
доли не желающих ассимилироваться евреев в российской элите, и была введена
процентная норма для их приема в средние и высшие государственные учебные
заведения, слегка превышавшая их долю в населении: в черте оседлости — 10 %,
206

Принципы национальной политики
вне черты — 5 %, в столицах — 3 %. Формально квотирование просуществовало
почти 30 лет — до 1916 г., но на деле соблюдалось плохо. Например, в Одессе
в самой престижной Ришельевской гимназии в 1894 г. училось 14 % евреев, во
2-й гимназии — 20 %, в 3-й — 37 %, в коммерческом училище — 72 %, в универ¬
ситете — 19 %, а в 1909 г. — 24 %. В Петербургском университете 1909 г. насчи¬
тывалось 11 % евреев. В 1909 г. правительство подняло процентную норму до
5 % в столицах, до 10 % вне черты оседлости и до 15 % в черте оседлости, хотя
фактически они уже были везде превзойдены378. Одни полагают, что русская ин¬
теллигенция относилась к этой мере негативно, и при удобном случае должност¬
ные лица нарушали процентную норму. Другие считают, что эту, как и другие
дискриминационные меры против евреев, смягчали взятки, с помощью которых
они откупались от стеснений и ограничений. Третьи указывают на непоследова¬
тельность политики, неспособность бюрократического аппарата провести приня-
тые меры в жизнь . Несмотря на отсутствие жесткости в соблюдении закона,
квотирование привело к уменьшению доли евреев среди учащихся гимназий
и прогимназий за 1886—1896 гг. в черте оседлости — с 18 до 11%, вне черты
оседлости — с 5 до 4 %, среди всех студентов университетов с 14,5 % в 1886 г. до
12,1	% в 1907 г. и до 9,4 % в 1911 г., хотя в некоторых университетах процент
евреев увеличился380. Вследствие этого и доля еврейских адвокатов в крупней¬
ших городах понизилась, например в Петербурге с 21 % в 1888 г. до 14 % в 1895 г.,
а их помощников — с 43 % (в 1890 г.) до 38 %381.
Были приняты и другие дискриминационные меры: запрещение владеть не¬
движимостью, арендовать землю и вновь поселяться в деревне, становиться при¬
сяжными и частными поверенными; ограничивалось поступление на государст¬
венную службу; евреи устранялись от участия в земском и городском самоуправ¬
лении и др.38 Усилился набор евреев в армию: их доля среди новобранцев
к 1904—1908 гг. увеличилась до 4,0 % и сравнялась с их долей в населении, не¬
смотря на сильное уклонение от службы в армии383.
Причины изменения еврейской политики состояли также в том, что в прави¬
тельственных кругах возобладали старые стереотипы о так называемой еврей¬
ской эксплуатации и вредности для крестьянства экономической деятельности
евреев, их религиозном фанатизме, равнодушии к российским интересам, симпа¬
тии к революционному движению и уклонению от воинской повинности384. Дей¬
ствительно, много евреев было занято в тех сферах экономики, которые традици¬
онно вызывали недоверие у простого народа, связывались с эксплуатацией и не¬
честными доходами, — занимались винными откупами и торговлей, служили
управляющими у помещиков, продавали водку, занимались кредитованием или
ростовщичеством. Сын крещеного еврейского купца (между прочим, дальний
родственник Карла Маркса), сам неудавшийся банкир и купец, ставший извест¬
ным поэтом, Генрих Гейне (1797—1856) так парировал эти обвинения: «Не бу¬
дучи допущены ко всем остальным ремеслам, евреи поневоле стали самыми
сметливыми купцами и банкирами. Их заставляли быть богатыми, а потом нена¬
видели за богатство». Разобраться в этом вопросе непросто, но возможно. К со¬
жалению, и обвинение, и защита часто не подкрепляются убедительными доказа¬
тельствами. Например, в спаивании крестьянства в черте оседлости евреев обви¬
207

Гшва 1. Колонизация и ее последствия
няли лишь на том основании, что они принимали активное участи в винокурении
и питейной торговле: в 1886 г. они содержали около 27% всех винокуренных
заводов Европейской России, а в черте оседлости — 53 %; доля еврейской пи¬
тейной торговли составляла соответственно 29 и 61 %385. С 1896 г. в империи
постепенно, регион за регионом, в течение 8 лет, вводилась государственная
винная монополия на очистку спирта и торговлю крепкими спиртными напитка¬
ми. Винокуренные заводы могли принадлежать частным предпринимателям, од¬
нако производимый ими спирт покупался казной, проходил очистку на государ¬
ственных складах и продавался в государственных винных лавках. Сравним по¬
требление водки населением до и после реформы (табл. 1.29).
Таблица 1.29
Потребление 40-градусной водки в черте еврейской оседлости
в 1870—1913 гг. (л на д. н.)
Губернии
1870—1874 гг.
1890—1894 гг.
1895—1899 гг.
1909—1913 гг.
Бессарабская
12,3
7,1
5,5
7,1
Виленская
9,5
5,5
4,9
4,1
Витебская
9,5
6,1
4,6
4,9
Волынская
П,7
8,0
6,5
4,9
Г родненская
13,8
5,8
4,6
4,8
Екатеринославская
7,4
8,3
9,2
11,6
Киевская
13,8
8,9
8,0
8,4
Ковенская
5,2
3,7
3,4
3,8
Минская
9,8
6,5
5,8
5,2
Могилевская
10,8
7,4
5,8
5,0
Подольская
12,3
8,6
7,1
6,9
Полтавская
12,6
5,5
4,6
6,3
Таврическая
14,8
10,1
8,6
8,8
Херсонская
13,8
12,3
11,4
9,3
Черниговская
14,5
6,5
4,3
5,7
В среднем в черте
оседлости
11,5
7,4
6,3
6,5
Индекс
100
64
55
56
Промышленный
центр
10,8
7,1
7,4
10,6
Индекс
100
65
68
98
Земледельческий
центр ,
10,8
6,i
6,5
8,0
Индекс
100
57
60
74
50 губерний
пи
7,1
7,1
7,9
Индекс
100
64
64
71
Источники: Материалы Комиссии 1901 г. Ч. 1. С. 42—43; Сборник статистико¬
экономических сведений по сельскому хозяйству России и иностранных государств. Год 9. Пг.,
1916. С. 180—191.
* Исходные данные в ведрах чистого спирта переведи в литры 40-градусной водки по соот¬
ношениям: ведро равно 12,2994 л, 1 л спирта равен 2,5 л водки.
208

Принципы национальной политики
Накануне введения монополии в черте оседлости на душу населения потреб¬
лялось 11,5 л водки, в Промышленном и Земледельческом центрах, заселенных
преимущественно русскими, — 10,8 л, или на 6,5 % меньше, чем в черте оседло¬
сти, а в среднем по 50 губерниям Европейской России — 11,1 л, или на 3,6%
меньше, чем в черте оседлости. Различия невелики, значит, и роль евреев в пьян¬
стве неевреев преувеличивалась. Сразу после реформы, произошедшей в черте
оседлости в 1896—1897 гг., потребление водки там снизилось на 45%, в Про¬
мышленном центре увеличилось на 4 %, в Земледельческом центре — на 6 %,
в среднем по России — осталось без изменений. К 1909—1913 гг. по сравнению
с 1890—1894 гг. в черте оседлости потребление водки сократилось на 13%,
в Промышленном центре увеличилось на 49 %, в Земледельческом центре — на
31 %, в целом по России — на 11 %. Предполагается, что в результате введения
винной монополии до 100 тыс. евреев ушли из винокурения и питейной торгов¬
ли386. Если дело было в евреях, то почему с их уходом из винного промысла по¬
требление алкоголя в черте оседлости сократилось, а в великороссийских губер¬
ниях и России в целом увеличилось?!
Заключение о массовом исходе евреев из винного промысла и их обеднении
по этой причине является умозрительным — расчетов нет. Представляется, что
масштабы бедствия преувеличены. Число еврейских семей, обратившихся к об¬
щественной благотворительности в еврейскую пасху, что современниками счи¬
талось признаком бедности, в 1894—1898 гг. увеличилось почти на 28 %387, но
рост числа просителей происходил и до введения монополии, а после ее введения
лишь незначительно увеличился (табл. 1.30).
Таблица 1.30
Число еврейских семей, обратившихся к общественной благотворительности
в 1894—1898 гг.
Показатели
1894 г.
1895 г.
1896 г.
1897 г.
1898 г.
Число семей
85 183
88 459
93 126
100 106
108 922
Цепной индекс
100
104
105
107
109
Подсчитано по: Сборник материалов об экономическом положении евреев в России : в 2 т.
СПб., 1904. Т. 2 : Нужда и благотворительность. Табл. 58—59.
Такой знаток российского быта, в том числе в черте оседлости, как писатель
Н. С. Лесков (1831—1895), в записке, представленной в Комиссию К. Палена,
созданной для изучения причин еврейских погромов 1881—1882 гг., ответил так
на поставленный вопрос «Действительно ли евреи такие страшные и опасные
обманщики или “эксплоататорьГ, какими их представляют?»: «Составитель этой
записки имел немало поводов убедиться в том, сколь небезопасно полагаться на
выводы статистики, особенно статистики, составленной теми способами, какими
ведется это дело в России. Но и статистика дает показания не в пользу тех, кто
думает, что где живет и действует еврей, там местное христианское простонаро¬
дье беднее. Напротив, результат получается совершенно противоположный. То
же самое подтверждают и живые наблюдения, которые доступны каждому про¬
209

Глава L Колонизация и ее последствия
ехавшему хоть раз по России. Малороссийский крестьянин среднего достатка
живет лучше, достаточнее и приятнее соответственного положения крестьянина
в большинстве мест великой России. <...> Остается все-таки тот факт, что евреи
шинкуют. Это верно. Но пусть никто не подумает, что весьма распространенное
в еврействе занятие есть тоже и излюбленное занятие. Совсем нет! Еврей и пьян¬
ство между собою не ладят. <...> Почему же он все-таки сидит в кабаке? Ев¬
реи — люди торговые, а не филантропы, и коммерческий склад их ума всегда
стремится изыскать всевозможные средства к тому, чтобы получить заработок
посредством удовлетворения существующему или возникающему спросу. Где
спрашивают только водку, там еврей тем и озабочен, чтобы подать водку. Ему
нельзя здесь производить иные предметы, которых у него никто не потребует.
Вот отчего еврей и шинкует — не без отвращения к этому делу. Это, разумеется,
не рыцарственно, но и не так возмутительно низко, как то стараются представить
враги еврейства, которые забывают или не хотят знать, что услуги евреев в рас¬
продаже питей в черте еврейской оседлости признаются нужными и самим пра¬
вительством»388.
Высокая конкурентная способность евреев также многое объясняет в недру¬
жественном отношении к ним со стороны других этносов, которые жаловались
на них коронным властям. Как сказал С. Н. Булгаков: «Антисемитизм есть суб¬
лимированная зависть к еврейству и соревнование с ним». Например, считается,
что именно армянские купцы, проигрывавшие евреям экономическую конкурен¬
цию в Одессе, были инициаторами первых еврейских погромов в России в 1821,
1859 и 1871 гг. К. П. Победоносцев честно объяснял официальную точку зрения
об изменении еврейской политики известному еврейскому финансисту и мецена¬
ту барону Морису фон Гиршу, хлопотавшему об отмене процентной нормы:
«Политика правительства исходит не из “вредности” евреев, а из того, что благо¬
даря многотысячелетней культуре, они являются элементом более сильным ум¬
ственно и духовно, чем все еще некультурный русский народ, — и потому нуж¬
ны правовые меры, которые уравновесили бы „слабую способность окружающе¬
го населения бороться64»389. А. М. Горький печалился: «Я уже несколько раз ука¬
зывал антисемитам, что, если некоторые евреи умеют занять в жизни наиболее
выгодные и сытые позиции, это объясняется их умением работать, экстазом, ко¬
торый они вносят в процесс труда, любовью делать и способностью любоваться
своим делом. Еврей почти всегда лучший работник, чем русский, на это глупо
злиться, этому надо учиться. И в деле личной наживы, и на арене общественного
служения еврей вносит больше страсти, чем многоглаголевый россиянин, и,
в конце концов, какую бы чепуху ни пороли антисемиты, они не любят еврея
только за то, что он явно лучше, ловчее, трудоспособнее их»390. Ю. Л. Слезкин
констатирует: «Где бы евреи ни появлялись, они отличались более высокой, чем
неевреи, долей самостоятельной занятости, большей концентрацией в коммерче¬
ских занятиях и очевидной предрасположенностью к формированию экономиче¬
ски независимых семейных фирм»391.
В качестве оправдания антиеврейского законодательства чиновники приводи¬
ли сведения об уклонении евреев от призыва на военную службу после 1874 г.
Действительно, уклонения были огромными, и здесь евреи были впереди всех. За
210

Принципы национальной политики
1901—1908 гг. доля евреев, уклонившихся от призыва, увеличилась с 7,10 до
37,10 %, а «русских» (русских, украинцев и белорусов) — с 0,03 до 0,30 %392. Ев¬
реи панически боялись службы в армии и уклонялись от нее всеми доступными
способами. И это можно понять — по языковым, культурным и религиозным об¬
стоятельствам жизнь в армии для еврея представляла большие трудности. Ог¬
ромный рост числа евреев в гимназиях и университетах в 1870—1880-е гг. в зна¬
чительной степени объяснялся льготами, которые давали дипломы для отбыва¬
ния воинской повинности. В российской армии еврею, не принявшему христиан¬
ство, не было хода стать офицером, и евреи со специальными знаниями чаще от¬
бывали службу рядовыми. Кто же при таких обстоятельствах будет стремиться
служить в армии, кроме истинных русских патриотов?!
Антиеврейское законодательство объяснялось активным участием евреев
в революционном движении. С. Ю. Витте в 1903 г. говорил, что евреи дают 50 %
революционеров. Согласно данным командующего Сибирским военным округом
Н. Н. Сухотина, на 1 января 1905 г. среди 4526 политических поднадзорных во
всей Сибири на долю евреев приходилось 37 %, русских — 41,9, поляков — 13,8,
кавказских народов — 3,2, прибалтийских народов — 1,9, прочих — 2,2 %393.
Однако данные о национальности 7 тыс. самых активных революционеров, со¬
сланных в Сибирь в 1907—1917 гг. (см. табл. 1.27), говорят, что Витте и Сухотин
преувеличивали роль евреев. Если сопоставить долю национальности в населе¬
нии с ее долей среди революционеров, а революционную активность русских
принять за единицу, то окажется, что латыши были в 8 раз активнее русских, ев¬
реи — в 4, поляки — в 3, армяне и грузины — в 2 раза. Таким образом, евреи ус¬
тупали латышам по активности в 2 раза и на их долю приходилось менее 16 %
революционеров — в 2—2,5 раза меньше, чем по Витте и Сухотину. Среди руко¬
водства революционных организаций лица нерусского происхождения преобла¬
дали. Однако даже среди лидеров эсеров и большевиков, где евреев было относи¬
тельно больше, чем представителей других этносов, они не составляли большин¬
ства. В значительном меньшинстве они находились среди меньшевиков и других
радикальных и либеральных партий394. Приведенные данные не дают оснований
считать, что именно евреям Россия обязана своими революциями395. Как сказал
Н. А. Бердяев: «Евреи играли немалую роль в революции, они составляли суще¬
ственный элемент в революционной интеллигенции, это совершенно естественно
и определялось их угнетенным положением. Что евреи боролись за свободу,
я считаю их заслугой. Что и евреи прибегали к террору и гонениям, я считаю не
специфической особенностью евреев, а специфической и отвратительной осо¬
бенностью революции на известной стадии ее развития. В терроре якобинцев
евреи ведь не играли никакой роли»396.
Уровень жизни евреев
Принципиальное значение для понимания положения евреев в составе Рос¬
сийской империи имеет оценка благосостояния еврейского населения. Распро¬
странено мнение, что в результате различного рода дискриминационных мер,
а также ограничений в выборе занятия, появилась чрезвычайная скученность
211

Гшва /. Колонизация и ее последствия
и нищета в местечках в пределах черты оседлости. Например, В. Лакер полагает,
что в 1880-е гг. большинство российских евреев жило гораздо хуже, чем самые
бедные русские крестьяне и рабочие, а основная их масса была обречена на мед¬
ленное вымирание от голода397. Российские же крестьяне, по мнению большин¬
ства исследователей, также жили впроголодь, нищали и вымирали, а проживав¬
шие в 15 губерниях еврейской оседлости украинские, белорусские, литовские,
польские, молдавские крестьяне нещадно эксплуатировались еврейским капита¬
лом. Эти выводы основываются преимущественно на мнениях впечатлительных
и предубежденных людей и не подтверждаются фактами. В специальной моно¬
графии я доказал, что положение населения империи, включая крестьян и рабо¬
чих, в XIX—начале XX в. улучшалось398. Логично предположить, что евреи, как
органическая часть населения империи, занимавшаяся главным образом незем¬
ледельческими занятиями, где доход был выше среднего по народному хозяйст¬
ву, не могли беднеть и вымирать в то время, когда уровень жизни остального на¬
селения повышался, так же как и не могли быть причиной того, чего в действи¬
тельности не было, — обнищания российского крестьянства. Скорее наоборот —
их экономическая деятельность должна была способствовать экономическому
росту империи и росту благосостояния ее населения.
Позволю сделать достаточно грубую и, естественно, приблизительную оценку
положения евреев и русских на 1897 г., основываясь на индексе человеческого
развития (ИЧР), который включает три показателя: среднюю продолжительность
предстоящей жизни, образованность и материальное благополучие (подробнее об
индексе ниже). Смертность среди евреев была всегда ниже, благодаря этому
средняя продолжительность жизни всегда намного больше, чем у русских.
В 1897 г. средняя продолжительность предстоящей жизни у новорожденного ев¬
рея равнялась 39 годам, у русского — 28,7 лет399. Демографы объясняют это вы¬
соким уровнем грамотности, слабым распространением среди них алкоголизма,
сифилиса и проституции, строгим следованием религиозным нормам иудаизма
в семейно-брачной сфере и предписаниям средневекового еврейского религиоз¬
ного права в отношении личной гигиены и воспитании детей, что обеспечивало
низкий уровень смертности400. Кстати, в этом крылись и причины небольшого
относительно других народов империи числа лиц с физическими недостатками
на 1000 человек населения (см. табл. 3.35 в гл. 3 «Демографическая модерниза¬
ция» наст. изд.). «Сведения о численности лиц с физическими недостатками, —
констатировал один из главных экспертов по положению евреев в царской Рос¬
сии Б. Д. Бруцкус, — свидетельствуют о том, что признаки вырождения среди
еврейского населения замечаются в более слабой степени, чем среди окружаю¬
щего (нееврейского. — Б. М) населения»401.
Сравнительно низкая смертность обеспечивала высокие темпы естественного
прироста населения. За 1800—1914 гг. численность евреев (в границах конца XIX в.)
возросла с 820 тыс. до 5250 тыс. — примерно в 6,4 раза, и это притом что 2 млн
евреев эмигрировали из России в 1881—1914 гг. С учетом эмигрантов числен¬
ность российских евреев увеличилась в 8,8 раза. Таких темпов естественного
прироста — 1,9 % в год — не знал ни один народ не только в России, но и во
всей Европе и Северной Америке. Благодаря этому в XIX в. доля евреев в насе¬
212

Принципы национальной политики
лении империи возросла с 2 до 4 %, несмотря даже на то, что к России были при¬
соединены Закавказье, Казахстан и Средняя Азия. В конце XVIII в. евреи были
девятым по численности народом России (после русских, украинцев, белорусов,
поляков, литовцев, латышей, татар и финнов), а в начале XX в. — пятым, опере¬
див финнов, литовцев, латышей и татар. Столь феноменальные темпы роста на¬
селения в течение столетнего периода были бы невозможны, если бы уровень
жизни у них понижался.
Грамотность у евреев была намного выше, чем у русских и других славянских
народов. Что касается грамотности на идиш, то среди мужчин она была почти по¬
головной, вследствие того что почти подавляющее число мальчиков проходило
через начальную еврейскую религиозную школу (хедер). По-видимому, достаточ¬
но высокой была грамотность на идиш и среди женщин, но достоверных данных
об этом нет. Удивительнее другое — даже по грамотности на русском евреи пре¬
восходили самих русских, а также украинцев и белорусов. В 1897 г. среди евреев
мужского пола грамотность составляла 31,2%, среди женского пола — 16,5%,
а среди трех славянских народов — 29,0 и 8,2 % соответственно402. Заслуживает
упоминания, что среди взрослых евреев доля грамотных на русском языке была
выше, чем среди детей, потому что евреи продолжали учиться русскому и после
окончания еврейской школы. Не наблюдалось у евреев и такое распространенное
среди русских явление, как утрата грамотности во взрослом возрасте, — свиде¬
тельство того, что они активно использовали грамотность в практической жизни.
Представление об изменении доходов дают сведения о вкладах в государст¬
венные сберегательные кассы — самом популярном, можно сказать, народном
банке страны для хранения накоплений населением, особенно невысокого дос¬
татка: они принимали вклады, начиная с 25 коп., а доля мелких вкладчиков,
имевших на счете менее 25 руб. (25 руб. — примерно средняя месячная зарплата
российского промышленного рабочего в начале XX в.), составляла в России
в 1909—1913 гг. 39 %, а доля женщин среди них — 43 %. Данные показывают,
что число вкладчиков и сумма вкладов на одного жителя в черте оседлости в по¬
реформенное время систематически возрастали403. В табл. 1.31 проведены сведе¬
ния за 1899—1913 гг.
В целом по 15 губерниям черты оседлости число вкладчиков за 1899—1913 гг.
на 1000 жителей увеличилось в 2,26 раза, а величина вклада на одного челове¬
ка— в 2,08 раза, в Европейской России — соответственно в 2,22 и 1,93 раза,
в Царстве Польском — в 1,84 и 2,03 раза (инфляция за 14 лет составила лишь
26 %)404. Обратим внимание, что сумма накоплений одного вкладчика уменьши¬
лась в черте оседлости на 11 % (с 201 до 179 руб.), в Европейской России — на
13% (с 216 до 188 руб.) — это является показателем демократизации состава
вкладчиков: деньги в банк понесли менее состоятельные, чем прежние вкладчики,
люди. И хотя процент вкладчиков был еще не велик, и размер вклада незначите¬
лен, все равно данные однозначно говорят: и в черте оседлости, и в России в целом
происходило повышение уровня жизни с примерно одинаковым темпом роста. Од¬
нако поскольку процент жителей, имевших вклады, и величина вкладов по России
в целом были в 1,4 раза выше, чем в черте оседлости, то можно предположить, что
и благосостояние еврейского населения находилось на более низком уровне.
213

Вклады в сберегательные кассы Европейской России в 1899—1913 гг.
1913 г.
|1
СО g
)Я 5
3,41
10,61
9,39
4,56
сч
11,56
00
СП
оС
10,84
8,86
6,72
3,74
00
NO
X
7,99
7,99
7,07
7,93
208
5,79
203
11,36
193
1909 г.
3,64
00
г-"
X
о
к
"X
9,02
10,87
8,00
7,60
7,20
5,40
3,29
4,61
7,82
СП
СП
Г'-"
СП
W-T
6,61
173
5,08
178
9,23
157
1904 г.
Я t
X s
£ *
CL —
U ed
On
NO
СП
5,20
СЧ
СП
</Т
3,79
6,96
9,49
7,28
00
NO
х"
СЧ
СП
W-T
4,76
3,09
4,55
8,06
7,06
»гГ
СП
№„
»гГ
147
3,27
СП
оо"
142
i 1899 г.
2,86
| 3,61
о
х
СЧ
NO
■X
5,23
4,62
3,43
3,74
3,47
г-
СП
сч"
NO
СП
4,65
4,80
3,76
3,82
о
о
00
сч"
о
о
5,89
о
о
1913 г.
Средний вклад
на 1 вкладчика, руб.
205
203
| 168
231
183
150
245
гч
о
00
184
143
X
165
179
89
166
108
00
00
87
1909 г.
128
193
189
3
217
204
152
227
203
173
166
204
162
147
166
179
89
166
00
о
184
00
1904 г.
153
173
194
176
217
235
173
214
210
199
193
253
192
162
205
197
98
137
06
215
о
о
1899 г.
165
175
194
187
205
223
180
232
208
200
197
264
£
168
225
201
о
о
153
о
о
216
о
о
1913 г.
>Я
<и
н
S
30
46
27
52
63
62
44
42
СП
СЧ
25
55
56
42
44
226
35
184
60
222
1909 г.
о
о
о
о
ed
X
28
X
СП
25
42
53
52
34
35
СП
20
23
00
X
50
СП
СП
СП
194
29
153
49
00
| 1904 г.
о
ьо
я
X
3
4
! 24
30
27
22
32
40
42
22
25
24
NO
00
42
42
25
29
24
126
40
148
1899 г.
QQ
О
Ч
О
Я
аг
я
сч
23
23
26
00
г-
сч
сч
24
28
г-
ON
о
о
ON
о
о
27
о
о
Г убернии
Бессарабская
Виленская
Витебская
Волынская
Г родненская
Екатеринослав-
ская
Киевская
Ковенская
Минская
Могилевская
Подольская
Полтавская
Таврическая
Херсонская
Черниговская
Черта оседлости
Индекс
Привислинские
Индекс
50 губерний
Индекс
Источники: Ежегодник России, 1905 г. СПб., 1906. С. 413—421 ; То же, 1910 г. СПб., 1911. С. 538—543 ; То же, 1914 г. Пг., 1915.
Отд. XII. С. 90—91.

Принципы национальной политики
Второй косвенный показатель повышения уровня жизни — длина тела ново¬
бранцев — также свидетельствует о росте благосостояния и русского, и еврей¬
ского населения, с одной стороны, и о более низком уровне жизни евреев сравни¬
тельно с русскими — с другой. Средний рост еврейских новобранцев, родивших¬
ся в пореформенный период, увеличился примерно на 3—4 см, но евреи уступали
в росте русским (так же как белорусам и украинцам) — у родившихся в 1901—
1917 гг. он был примерно на 2 см ниже (167 см против 169 см).
Следовательно, по долголетию и грамотности российские евреи опережали
русских, а по доходу на душу населения несколько отставали. Ввиду этого в це¬
лом ИЧР у евреев на 1897 г. был выше, чем у русских, — 0,322 против 0,247, и их
положение в целом было предпочтительнее, чем русских. Эта феноменальная
выносливость еврейского населения заслуживает удивления и уважения.
По расчетам Еврейского колонизационного общества405, в 1898 г. насчитыва¬
лось 132 855 бедных еврейских семейств, члены которых назывались пауперами,
что составляло 18,8 % всего еврейского населения империи, и за 5 лет, с 1894 г.,
их число возросло на 27,9 %406, что, возможно, было отчасти связано с введением
государственной винной монополии в 1896—1897 гг. в губерниях, входящих
в черту оседлости. В качестве критерия для идентификации пауперов служило
обращение за пособием на еврейскую пасху, которое в среднем составляло 1—
2 руб. Утверждалось также, что «в подаче этой помощи принимают участие почти
все те, кто сами не нуждаются»407. Отсюда следует, что 81,2 % еврейских семей
Рис. 1.22. Еврейское местечко в черте оседлости. 1900-е
215

Глава L Колонизация и ее последствия
не обращались за помощью, значит, они не испытывали нужды, так как «празд¬
ник требовал громадного напряжения средств». На мой взгляд, эти данные сви¬
детельствуют не о нужде еврейского населения, а, напротив, о его способности
более или менее удовлетворять свои потребности. Во-первых, взятый критерий
нельзя считать надежным. Об этом, в частности, говорит тот факт, что среди про¬
сителей крайне мало имелось безработных и нищих — около 2 %. Львиная доля
являлась ремесленниками, рабочими и служащими, среди них встречались учи¬
теля и маклеры. Вероятно, это были люди, попавшие во временные трудности.
Во-вторых, 1—2 руб. — совсем небольшая сумма, и, если ее хватало для того,
чтобы отпраздновать весьма дорогую пасху, значит, материальное положение
было не столь плачевным. В-третьих, 18,8% в 1898 г. и 13,6% в 1894 г. нуж¬
дающихся человек — не катастрофическая цифра (см. табл. 1.30): в настоящее
время доля бедняков в развитых западных странах (например, в Германии
и США) оценивается примерно в 15 % населения408. В России в 1893—1896 гг.
насчитывалась 32 % безлошадных дворов крестьян, которых современники счи¬
тали бедняками409.
Таким образом, самый дискриминированный народ Российской империи су¬
мел за время пребывания в составе империи не только выжить, но в 9 раз увели¬
чить свою численность, сохранить свою культуру и идентичность, добиться зна¬
чительных успехов во всех сферах жизни и модернизироваться более других эт¬
носов империи. «Российское еврейство именно с 70-х годов XIX и к началу XX в.
испытало быстрое развитие, несомненный расцвет в своих умственных верхах,
которым становилась тесна уже не только черта оседлости, но и рамки Россий¬
ской империи», — утверждает А. И. Солженицын,410 разделяя взгляд известного
еврейского историка С. М. Дубнова, также считавшего, что еврейский народ, не¬
смотря на все внутренние и внешние преграды, становился равноправным субъ¬
ектом российской истории, вошел в российскую экономическую и политическую
жизнь и достиг большого прогресса в своем развитии411. Таким образом, пред¬
ставление о еврейских общинах как об инертной массе, безропотно претерпе¬
вавшей все эксперименты имперского социального строительства, а о евреях как
пассивных страдальцах не соответствует действительности412.
Помогло успешной модернизации еврейского народа в трудных обстоятельст¬
вах сочувственное в целом отношение к нему русского образованного общества,
хотя случались и периоды отчуждения413. Например, в конце 1870—1880-х гг.
произошло похолодание общественности к евреям под влиянием книги Я. Браф-
мана «Книга кагалов», деятельности Всемирного еврейского союза, уклонения
евреев от воинской службы, их экономической деятельности в качестве пионеров
капитализма414. Но с 1890-х гг. и вплоть до 1917 г. евреи имели полную поддерж¬
ку либеральной и революционной общественности. «Русское общество не только
со стойкостью защищало евреев по отношению к правительству, но запретило
себе, каждому, проявлять хоть наислабейшую тень какой-нибудь критики пове¬
дения и отдельного еврея. <...> И многочисленное среднее чиновничество дро¬
жало выглядеть “непрогрессивным”. <...> В мире же адвокатском, артистиче¬
ском и ученом — за отклонение от этого Поля люди тотчас же подвергались ост¬
ракизму»415. Вот один из многих примеров поддержки. Когда в начале Первой
216

Принципы национальной политики
мировой войны евреев стали выселять из прифронтовой полосы и они массами
стали мигрировать внутрь России, встретившись с неприязненным отношением
населения местностей, куда они поселялись, то в целях их защиты М. Горький,
Л. Андреев и Ф. Сологуб собрали высказывания по еврейскому вопросу видных
русских деятелей политики, культуры и науки: П. Милюкова, А. Карташова,
Е. Кусковой, писателей К. Бальмонта, В. Брюсова, И. Бунина, Д. Мережковского,
Вл. Соловьева, С. Булгакова, В. Бехтерева, М. Ковалевского — в сборнике
«Щит», вышедшем тремя изданиями416. С помощью радикальной и либеральной
общественности евреи интегрировались в общественную структуру: их участие
в освободительном движении являлось, по сути, способом войти в большое об¬
щество с черного входа, причем на первых ролях в контрэлите и в случае успеш¬
ной революции занять первые роли и в настоящей элите, что и случилось после
Октябрьского переворота 1917 г.
Назвать еврейскую политику российского правительства антисемитской вряд
ли правильно и справедливо — она была непоследовательной, извилистой и мно¬
гозначной. Иной она и быть не могла. Правительство старалось проводить ком¬
промиссную политику, которая удовлетворить все заинтересованные стороны,
имевшие различные интересы, в принципе не могла. В силу этого решить еврей¬
ский вопрос, как того хотели евреи, русские, представители других этносов или
правительство, не удалось. Проеврейские и антиеврейские меры давали неожи¬
данные и, как правило, прямо противоположные ожидаемым правительством
результаты. Однако еврейское население в полную силу воспользовалось воз¬
можностями, которые давала жизнь в большой, богатой и быстро развивавшейся
стране, обходило или преодолевало трудности, стоявшие на его пути, закалялось
в борьбе за свои интересы417. Как сказал известный еврейский деятель Макс
Нордау (1849—1923): «Евреи добиваются превосходства только потому, что им
отказано в равенстве». Не добившись осуществления своих надежд и удовлетво¬
рения своих желаний в России, они с конца XIX в. стали уезжать туда, где надея¬
лись на лучшую жизнь. Быстрый рост миграции начался после 1896 г. и нарастал
вплоть до начала Первой мировой войны, несмотря на либерализацию еврейско¬
го законодательства после 1905 г. В качестве причин эмиграции обычно называ¬
ют воинскую повинность, погромы, антиеврейскую национальную политику,
«Временные правила 1882 г.»41 , введение винной монополии в 1896 г., лишив¬
шей заработка многих евреев419, выселение до 20 тыс. еврейских ремесленников
из Москвы в 1891 г. В 1881—1914 гг. эмигрировали около 2 млн. Принято ду¬
мать, что эмиграция — зеркало внутреннего социально-экономического состоя¬
ния страны: положительное сальдо миграций говорит о благополучии страны,
наоборот, отрицательное — о неблагополучии, конечно, относительно тех стран,
куда направляются эмигранты. До 1917 г. из России евреи эмигрировали пре¬
имущественно в США — страну, несомненно, более благополучную, чем Россия.
Вряд ли стоит удивляться, что евреи голосовали против российских условий
жизни ногами: эмиграция — это традиционный для них способ приспособления.
Еврейский народ много веков искал комфортное место для жизни. Когда он его
нашел — США, развитые западноевропейские страны, а после 1947 г. Израиль,
что сейчас называется «золотым миллиардом», — он устремился туда. Еврейская
217

Глава 1. Колонизация и ее последствия
эмиграция конца XIX—начала XX в. поощрялась правительством. Это означало,
что правительство, во-первых, расписалось в своей неспособности решить еврей¬
скую проблему, во-вторых, его опасения перед начавшейся мобилизацией рос¬
сийских евреев были столь сильны, что оно готово было заплатить высокую цену
за эмиграцию: ведь эмиграция — это утечка капитала, рабочей силы, налогопла¬
тельщиков, воинов.
Антисемитизм в России имел общеевропейские корни, и колебания еврейской
политики правительства также имели европейское происхождение. Изощренные
юдофобские мифы, считает Дж. Д. Клиер, пришли в Россию с Запада и на рос¬
сийской почве артикулировались в стереотипы будто евреи — религиозные фа¬
натики и эксплуататоры русских крестьян и в легенды о мировом еврейском за¬
говоре против самих основ христианской цивилизации. Это служит «напоми¬
нанием о том, что западные заимствования в русской культуре могли иметь
и темную, зловещую сторону»420. Подъем антиеврейских настроений в России
в 1880—1890-е гг. совпал с подъемом антисемитизма в Западной и Центральной
Европе421. «Опыт эмансипации евреев в империях Габсбургов и Гогенцоллернов
и реакция на него христианских подданных этих империй существенно сказались
на позициях бюрократии и общественных сил в еврейском вопросе, — справед¬
ливо полагает А. И. Миллер, — что может служить иллюстрацией тезиса об осо¬
бенно тесной взаимосвязанности процессов в макросистеме континентальных
империй»422.
Россия отставала в вопросе эмансипации евреев от западных стран. Но полу¬
чение евреями гражданских прав и политических свобод обычно совпадало с по¬
лучением их всем населением, иногда в результате революции. Гражданское рав¬
ноправие евреев было признано во Франции в 1789 г., в Италии и Германии —
в 1848 г., в Австро-Венгрии — в 1867 г. В течение третьей четверти XIX в.
в большинстве европейских стран установилось конституционное управление,
а вместе с ним пришло и равноправие евреев423. Несмотря на это, в последней
четверти XIX в. в большинстве европейских стран, в особенности в Германии,
Австро-Венгрии и Франции, получил распространение антисемитизм, намного
более масштабный, чем в России. Антисемитский роман самого популярного
в имперской Германии писателя Густава Фрейтага «Приход и расход» (1855) вы¬
держал 500 (!) последовательных изданий и имелся в каждой семейной библио¬
теке. Антисемитская книга Эдуарда Дрюмона «Еврейская Франция» (1886) была
главным французским бестселлером конца XIX в. — 114 изданий за 1886 г. и еще
86 изданий до начала XX в. Антисемитские журналы и партии росли как грибы
в конце xfx в., антиеврейские кампании следовали одна за другой. В 1910—
1920-е гг. в США хотели ограничить поступление евреев в университеты про¬
центной нормой, даже администрация самого престижного в США Гарвардского
университета открыто обсуждала эту меру424. Некоторые исследователи считают,
что причиной антисемитизма послужили успехи евреев на всех поприщах обще¬
ственной и экономической деятельности. Это притом что всюду численность
евреев в европейских странах было незначительным: в 1900 г. самые большие
общины евреев во Франции и Великобритании насчитывали соответственно 115 тыс.
и 200 тыс.
218

Принципы национальной политики
Россияне получили гражданское равноправие и политические права лишь
в 1905 г.; естественно, до того времени не могли их иметь и еврейские поддан¬
ные. В 1906 г. законодательство относительно евреев было смягчено, но дискри¬
минация сохранилась (черта оседлости, процентная норма поступления в универ¬
ситеты и др.) и стала казаться еще более вопиющей и поэтому не остановила их
эмиграцию. Правительство отдавало отчет в ненормальности ситуации. В Совете
министров в 1906 г. при подготовке ревизии законодательства, ограничивающего
права евреев, была подготовлена «Записка о правах жительства и передвижения
евреев». В ней положение евреев оценивается следующим образом: «Все сосло¬
вия России, все классы находятся в лучшем состоянии, чем евреи; у них одних
встречаются пролетарии, жизнь которых не обеспечена ничем. Против этих про¬
летариев возникают иногда и буйные восстания народа; масса живет под страхом
погромов, под страхом насилия. В самом законодательстве евреи причислены
к разряду инородцев наряду с самоедами и язычниками». Если теперь им дали
право выбирать в Думу, то «странным представляется ограничение их в меньших
и элементарных правах гражданства: праве жительства, передвижения, просве¬
щения и пр.». Евреи обособлены от русского населения, но само правительство
этому способствовало. Говорят о страсти к наживе, но «еврей-ростовщик боль¬
шею частью не хуже и не беспощаднее профессиональных ростовщиков других
национальностей». Говорят, евреи — революционеры. Но «еврейская масса на¬
ходится в таком экономическом положении, что она готова пойти за всяким, ко¬
торый бы обнадежил бы ее облегчением ее участи». Причина участия евреев
в революционном движении «кроется не столько в разрушительной силе, кото¬
рую, может быть, и носит в себе еврейство, но главным образом в его бесправном
и тяжелом экономическом положении, из которого со свойственной еврейскому
народу страстностью он ищет выхода, не стесняясь способами борьбы. <...>
Многочисленные исторические примеры доказывают, что стеснения и лишение
свободы, неравноправие и гонения не делают человеческие общества лучшими
и более преданными своим повелителям: неудивительно, что евреи, воспитанные на
столетнем репрессивном законодательстве, остаются в категории подданных менее
исправных, уклоняющихся от исполнения государственных повинностей и не при¬
общившихся вполне к русской жизни. <...> Одним словом, ненормальность тепе¬
решнего положения евреев в России очевидна в отношении шаткости и неопреде¬
ленности их юридических прав. Отнюдь не с точки зрения защиты или симпатии к
евреям, но с точки зрения государственной справедливости, высшего беспристрастия
и правосудия, нельзя не признать, что евреи имеют право жаловаться на свое поло¬
жение. Таким образом ограничение евреев в правах надо отменить»426. Решение об
отмене ряда дискриминационных мер Совет министров принял единогласно.
Однако в России проживало евреев больше, чем во всех других европейских
странах вместе взятых, — 5,2 млн. Вследствие этого изменение их правового по¬
ложения повлияло бы на социально-политическую ситуацию в стране сущест¬
венно сильнее. Это тревожило правительство и замедляло реформу, несмотря на
то что, вероятно, большая часть евреев была политически лояльна427.
Советский и западный опыт показывает, что культурная автономия, отмена
дискриминационных мер, установление полного равенства способствуют сначала
219

Глава 1. Колонизация и ее последствия
аккультурации, а затем ассимиляции евреев, превращению их не только в лояль¬
ных граждан, но и в патриотов русской культуры, хотя процесс этот долгий,
трудный, противоречивый и травматичный428. «Две любви — совсем не много
для одного сердца, — утверждает современный российский писатель Александр
Мотелевич Мелехов. — Я люблю оба мои народа. <...> Мне не требуется лгать,
чтобы ощущать боль и русских, и евреев, чтобы, сочувствуя Израилю и ощущая
совершенно родной европейскую культуру, чувствовать своей родиной все-таки
Россию. Чувствовать себя частицей именно этого бессмертного потока. Уверен,
я не один такой»429.
Если бы российские евреи получили полное равноправие в результате Вели¬
ких реформ, то, скорее всего, они бы думали не об эмиграции и революции,
а заботились бы, не покладая рук, о своем благосостоянии и интеграции в рос¬
сийское общество. В России остались бы более 2 млн трудолюбивых, активных,
законопослушных работников, которые умножали бы богатство России, а не
США, куда эмигрировало 84 % российских евреев430. Это тем более досадно, что
усиленная эмиграция конца XIX—начала XX в. происходила именно тогда, когда
российская экономика быстро развивалась и особенно сильно нуждалась в пред¬
принимателях и капитале431.
В упоминавшейся записке Н. С. Лескова о евреях он подвел следующий итог:
«Стараясь быть, сколько могли, беспристрастными в этом изображении совер¬
шенной действительности, мы показали, что еврей на заповедной черте нравст¬
венности опускается не ниже нееврея; что его исключительность, заключающая¬
ся в неусвоении некоторых свойств характера людей иноплеменных, — есть
только бережь от усвоения привычек, вредных экономически и нравственно,
и что, наконец, стремления эгоистические и альтруистические per fas et nefas
(правдами и неправдами. — Б. М.) присущи евреям по крайней мере в равной
степени, как и другим народам, среди которых живут они, нередко отчуждаемые
от равноправия с другими людьми этих народностей. Говоря по совести, чистоту
которой отрадно соблюсти для жизни и для смерти, мы не видим в нашей карти¬
не ничего, способного отклонять просвещенный и справедливый ум от того, что¬
бы не считать евреев хуже других людей. Разумея и сами себя не наихудшими
людьми в России, евреи, конечно, сильно чувствуют обиду в том, что они не
пользуются равными со всеми правами, а терпят большие стеснения, но справед¬
ливое недовольство их не заключает беспокойного протеста. Только само их
униженное положение протестует за них пред миром всего человечества, и этот
протест помимо всякого старания самих евреев находит отклик и сочувствие
в сердцах добрых и просвещенных людей в Европе. <...> Еврей способен и к
высшей патриотической жертве в соучастии с иноплеменными людьми, среди
коих он живет. Надо только, чтобы он не был ими обидно отталкиваем. Мы ду¬
маем, что еврей оказался бы в России на стороне патриотизма русского, если бы
последний в своих крайних проявлениях не страдал иногда тою обидною нетер¬
пимостью, которая, с одной стороны, оскорбительна для всякого иноплеменного
подданного, а с другой — совершенно бесполезна и даже вредна в государст¬
ве»432. Мнение Лескова заслуживает особого внимания, поскольку он отнюдь не
являлся либералом. Левая пресса приписывала ему «реакционные», антидемо¬
220

Природные ресурсы: богатые или бедные?
кратические взгляды, активно распространяла слухи, что его скандально извест¬
ное произведение «Некуда» было якобы написано «по заказу» Третьего отделе¬
ния. Это «гнусное оклеветание», по словам писателя, испортило всю его творче¬
скую жизнь, на многие годы лишив возможности печататься в популярных жур¬
налах433.
Природные ресурсы: богатые или бедные?
Термин «природные ресурсы» обозначает тот компонент окружающей естест¬
венной среды, который используется в данный момент или может использоваться
человеком в будущем для удовлетворения материальных и духовных потребно¬
стей: энергия солнца, земли и воды, земельные, минеральные, водные, расти¬
тельные ресурсы, ресурсы животного мира и т. д. Для обозначения той части
природного окружения человека, которая образует среду его обитания и с кото¬
рой он непосредственно связан в своей жизни и деятельности, используется по¬
нятие «географическая среда». Эти два понятия отражают различный взгляд на
земное природное окружение: в первом случае акцент делается на их использо¬
вании преимущественно в производстве, во втором — на взаимодействии приро¬
ды с человеком. Когда говорят о том, какие возможности создает природное ок¬
ружение для деятельности человека, употребляют термин «природные ресурсы»;
когда говорят о влиянии природного окружения на общество, используют термин
«географическая среда».
Есть немало исследователей, начиная с Ш.-Л. Монтескье (1689—1755), счи¬
тающих, что географические особенности любой страны существенным образом
повлияли на ее историческое развитие и ее социально-политические институ¬
ты434. Исследование роли географического фактора является важнейшей темой
русской историко-культурологической мысли435. Авторов, занимающихся данной
проблемой, можно разделить на три группы. Первые — географические детерми¬
нисты отводят географическому фактору решающая роль в развитии общества,
вторые — более или менее значительную, а главную и определяющую роль —
социально-экономическим факторам, третьи — географические индетермини¬
сты отрицают сколько-нибудь заметное влияние географического фактора на
развитие социума436.
В дореволюционной отечественной историографии природному фактору от¬
водилось особенно большое значение. Среди интеллектуалов весьма популярно
было порассуждать о влиянии географии на явления культуры, нравы и психоло¬
гию народов, институты и государственность. Например, классик российской
историографии С. М. Соловьев объяснял суровыми природными условиями су¬
ровость русских нравов и исключение женщин из общественной жизни. Другой
классик В. О. Ключевский тесно увязывал с природой «народное хозяйство
и племенной характер великоросса»437. Соблазну поспекулировать на тему о влия¬
нии русской природы на российскую историю и культуру поддавались многие
знаменитые русские люди. Н. А. Бердяев считал главным фактором пространст¬
во: «Русская душа ушиблена ширью; она находится под своеобразным гипнозом
безграничности русских полей и русского государства»438. В. В. Розанов видел
221

Глава 1. Колонизация и ее последствия
проблему России в температуре и длинных ночах: «Мало солнышка— вот все
объяснение русской истории. Да долгие ноченьки. Вот объяснение русской пси¬
хологичности»439. Теоретик эсеров В. М. Чернов решающую роль отводил кон-
тинентальности климата: «Сама революция наша взлелеяна на том же лоне при¬
роды. Все в Европе равномернее, эволюционнее, постепеннее, чем у нас —
вплоть до смены времен года. <...> Природа революции в России сродни с этой
революцией природы»440. Известный философ и социолог Ф. А. Степун из рус¬
ского ландшафта выводил особенности национального характера: «Так как
принцип формы — основа всякой культуры, — писал он в 1926 г., — то вряд ли
будет неверным предположить, что религиозность, которой исполнена бесфор¬
менность русской равнины, есть затаенная основа того почвенного противления
культуре, того мистического нигилизма, в котором в революцию погибли формы
исторической России»441. Подобные примеры легко продолжить442. О недостат¬
ках естественно-географических условий много говорили ученые и чиновники,
особенно сетуя на огромные пространства, замедлявшие переброску войск, удо¬
рожавшие доставку товаров и требовавшие больших расходов на содержание
дорог; жаловались также на дополнительные издержки на освещение в продол¬
жительные зимние вечера, на утепление жилых и хозяйственных построек, на
приобретение топлива, теплой одежды, на заготовку значительных запасов кор¬
мов для домашнего скота; на короткий навигационный период; наконец, на без¬
делье крестьянства в зимние месяцы443.
Напротив, в советской историографии долгое время отрицалось сколько-
нибудь существенное влияние географической среды на экономику, общество
и культуру. И только с начала 1980-х гг.444 стали появляться работы, в которых
стало подчеркиваться важное, а иногда и решающее значение среды обитания445.
Одни исследователи отмечают богатство ресурсов России, другие — недостатки
природной среды: континентальность климата, общий дефицит тепла и влаги,
непригодность значительной территории для земледелия, отсутствие значитель¬
ных минеральных источников в европейской части страны особенно до XIX в.,
отдаленность от моря, невысокое плодородие почв, исключая черноземы, кото¬
рые занимают относительно небольшое пространство, и т. д. Снова вошли
в моду умозрительные рассуждения о влиянии русской природы на культуру,
нравы, психологию, институты и государственность, в особенности в современ¬
ной культурологии, усматривающей в географии России «природные предпосыл¬
ки российской ментальности»447. Все подобные спекуляции уязвимы, так как вы¬
ведены умозрительно-индуктивно и основываются не на фактах, а часто лишь на
ссылках на авторитеты. Опровергнуть их не представляет большого труда, если
преодолеть перед ними страх. Но в авторитетах-то часто и состоит важнейшая
трудность.
Географические условия для сельскохозяйственного производства в России
действительно имеют ряд недостатков сравнительно со странами Западной Евро¬
пы. Но не следует их и преувеличивать — сами недостатки иногда переходят
в достоинства и, наоборот, достоинства — в недостатки. Даже в экстремальности
природных условий России имеется известное преимущество448. Например, кон¬
тинентальный климат имеет ряд минусов для сельского хозяйства, но он облада¬
222

Природные ресурсы: богатые или бедные?
ет и некоторыми плюсами. Более жаркий и влажный в весеннее и летнее время
климат позволял выращивать однолетние культуры значительно севернее, чем
в других странах. Хлопок возделывался в России под 42° северной широты, а в
США — под 38°. Злаки, включая пшеницу, произрастали в России севернее, чем
в других европейских странах, в самых северных российских губерниях — Ар¬
хангельской, Вологодской и Олонецкой, причем урожаи там были в XVI—
первой половине XIX в. выше, чем в среднем по России и в более южных губер¬
ниях Нечерноземного центра449.
Россия сравнительно с европейскими странами хуже обеспечена осадками: на
рубеже XIX—XX вв. среднегодовое количество осадков (470 мм) было на треть
меньше, чем в соседних провинциях Германии и Австро-Венгрии, и вдвое мень¬
ше, чем в Северо-Западной Европе, а также в земледельческих штатах США. Од¬
нако недостаток осадков хотя бы отчасти компенсировался снеговой водой450.
Средний уровень естественного плодородия земли в России был ниже, чем в ос¬
тальной Европе. Но русскому чернозему по естественному плодородию не было
равных в мире, а он преобладал в 189, или в 38 %, из 497 обследованных к концу
XIX в. уездов России. Серые лесные почвы, распространенные в 20 уездах, или
в 4 % всех уездов, были также достаточно плодородны. Менее плодородные дер¬
ново-подзолистые почвы (в 167 уездах, или в 34,4 % всех уездов)451 имели свои
достоинства: при их забрасывании они увеличивали свое плодородие, и пашня
могла быть легко восстановлена крестьянином, на чем была основана залежная
система земледелия. В отличие от них легкая и плодородная почва в гористых
и холмистых районах Западной Европы, в частности в Средиземноморье, при
забрасывании пашни, что случалось в периоды упадка и сокращения населения,
не могла быть возрождена, так как почвенный слой с невозделанных полей смы¬
вался, в результате чего пахотные угодья сокращались. В лесной зоне России
земледелие на мелких участках было невыгодно, а более крупные массивы тре¬
бовали использования тяглового скота, так как одним ручным трудом обойтись
здесь было невозможно. Это делало необходимым органическое соединение зем¬
леделия и скотоводства452. Климатические аномалии в России XII—XX вв. в це¬
лом находились на уровне европейских, а циклические колебания климата были
синхронными453.
Нельзя забывать: не всюду в Западной и Центральной Европе природная сре¬
да отличается райским характером. И там имеются обширные территории даже
с менее благоприятным климатом, чем во многих регионах России. Да и прелести
климата и природы в райских уголках Европы сильно преувеличиваются. Вот как
Ф. Бродель характеризует природные условия Средиземноморья — ойкумены
европейской цивилизации, в XVI в.: «Средиземноморье постоянно борется с ни¬
щетой. Несмотря на множество мнимых или реальных преимуществ, здешняя
жизнь не дает уверенности в завтрашнем дне. Жителям Средиземноморья прихо¬
дится зарабатывать хлеб насущный в поте лица. И огромное пространство оста¬
ется неосвоенным и не приносит пользы. <...> Средиземноморская почва также
несет свою долю ответственности за нищету живущих здесь людей, предлагая им
только бесплодные известняки, обширные засоленные пространства, поля, по¬
крытые “селитрой”... с редкими слоями рыхлых отложений и ненадежными па¬
223

Гшва 1. Колонизация и ее последствия
хотными землями. Тонкие пласты земли на поверхности, для обработки которых
пригодна только примитивная деревянная соха, отданы на милость ветра и про¬
точной воды. Пашня существует лишь благодаря человеческим усилиям. Когда
рвение сельских жителей ослабевает из-за продолжительных смут, исчезает не
только крестьянское сословие, но и сама плодородная почва. Во время испыта¬
ний Тридцати летней войны германское крестьянство было в значительной части
истреблено, но земли остались, а с ними и возможность возрождения. В этом
преимущество Севера. В Средиземноморье почва, не защищенная культурными
растениями, погибает: пустыня выжидает удобного момента и больше не выпус¬
кает пашню из своих объятий. Ее сохранение или восстановление благодаря кре¬
стьянскому труду можно считать чудом». Это подтверждают следующие цифры.
Около 1900 г. обрабатываемые земли, не считая лесов, пастбищ и непригодных
для сельского хозяйства земель составляли в Италии 46 % площади почвы, в Ис¬
пании — 39,1 %, в Португалии — 34,1 % и лишь 18,6 % в Греции. Бродель уве¬
рен, что «на южном побережье моря эти цифры выглядели бы еще более устра¬
шающими». Для сравнения в России доля пашни в 1696 г. составляла лишь 7,9 %
от всей земли, но лишь потому, что этого крестьянам хватало. «Однако и эти воз¬
делываемые земли дают очень мало, если они не орошаются специально, и вино¬
ват в этом климат. <...> В Средиземноморье, более чем где бы то ни было, судь¬
ба урожая зависит от власти капризных стихий. Если южный ветер начинает дуть
накануне жатвы, хлеб высыхает, не успевая созреть и вырасти, или, если он уже
созрел, он осыпается: испанские крестьяне во избежание этой напасти жнут но¬
чью, при прохладе, потому что высушенное зерно днем падает на землю. Зимой
наводнения опустошают низменные участки, и посевы погибают. Если весной
слишком рано устанавливается ясная погода, зерно, которое уже начало созре¬
вать, вымерзает, иногда безвозвратно. За судьбу урожая нельзя быть спокойным
до последнего момента. Очень редко урожай не бывает затронут ни одной т
подстерегающих его опасностей. Сборы обычно невысоки, и ввиду ограниченно¬
сти посевных площадей Средиземноморье всегда находится на краю голода. Из-
за нескольких скачков температуры или недостатка небесной влаги человеческая
жизнь подвергается опасности. В этих случаях все претерпевает изменения. Даже
планы политиков. <...> Голод, настоящий голод, от которого люди умирают на
улице, является реальностью. Но и в обычные годы здешнюю жизнь не назовешь
легкой или изобильной. Вспомним о том, что тосканцы конца XVI века, распола¬
гающие многочисленными пахотными полями, виноградниками, тутовыми ро¬
щами, con tutto cio non raccolgono vettovaglie per un terzo dell’anno (при всем том
не могут собрать продовольствия более чем на третью часть года)!» Однако дс
сих пор путешественников и туристов «ослепляют здешнее солнце, краски, теп¬
ло, скороспелые фрукты и розы зимой»454.
Таким образом, ни климат, ни почвы в России и на Западе не отличались
столь существенно, чтобы видеть в них факторы, способные объяснить различия
в их социальной и экономической истории455.
Определенное значение имели также и другие особенности природных усло¬
вий в России, но и их роль не следует переоценивать. Большая часть России от¬
далена от моря, и ее береговая линия слабо изрезана. На всем пространстве За¬
224

Природные ресурсы: богатые или бедные?
падной Европы нет ни одного пункта, который бы отстоял от моря дальше, чем
на 300 км, в то время как расстояние от Москвы до моря — 650 км, а от Ураль¬
ских гор — более 1100 км; кроме того, большая часть российского побережья не
имела транспортного значения. Эти обстоятельства затрудняли торговые сноше¬
ния с другими странами. Зато Европейская Россия располагала развитой систе¬
мой удобных судоходных рек, которые чрезвычайно облегчали торговые сноше¬
ния не только внутри страны, но и с внешним миром.
Известно, что оптимальное разнообразие географических условий наиболее
благоприятно воздействует на общественное развитие и способствует разделе¬
нию труда. В этом отношении Россия имела худшие сравнительно с Западной
Европой показатели: ее природные условия вследствие равнинного характера
поверхности, несмотря на огромную площадь, довольно однообразны; отдель¬
ные природные ландшафты занимали огромное пространство и поэтому нахо¬
дились на большом расстоянии друг от друга. Это влияло на однообразие эко¬
номической деятельности населения и замедляло развитие разделения труда, но
не блокировало его. Поэтому до XIX в. разделение труда принимало преиму¬
щественно форму регионального и в меньшей степени деревенско-городского
разделения труда: не столько город и деревня вступали в торговый обмен друг
с другом, сколько один обширный район определенной специализации вступал
в отношения обмена с другими обширными районами иной специализации. За¬
мечу, что в данном случае природное однообразие на мелких территориях
и крупные размеры специфических ландшафтных зон создавали только геогра¬
фические предпосылки для развития регионального разделения труда, но во¬
все не блокировали деревенско-городское разделение труда. Последнее
в большей степени тормозилось другими факторами: отсутствием четкого
размежевания города и деревни до реформ 1775—1785 гг. (причем города до
середины XVII в. вообще не были отделены от деревни в административном,
экономическом и социальном отношениях), отсутствием монополии город¬
ского сословия на ремесленно-торговую деятельность и преимущественно
административно-военным и аграрным характером городских поселении
вплоть до начала XIX в. Вследствие этого столь характерный для Европы на¬
чиная со Средневековья городской район, объединявший тесными торгово-
экономическими связями город и его округу в единый экономический ком¬
плекс, не получил в России большого развития. Усовершенствование транспор¬
та и дорожное строительство преодолевали фактор отдаленности специфиче¬
ских ландшафтных зон друг от друга, но этот процесс происходил параллельно
прогрессу в средствах транспорта и качестве дорог, т. е. очень медленно. Одна¬
ко и в природном однообразии Русской равнины имелся положительный мо¬
мент: оно облегчало миграции населения и способствовало освоению равнины
на всем ее огромном пространстве.
Географической особенностью России являлось окраинное размещение гор,
где до 1917 г. были сосредоточены открытые к тому времени минеральные бо¬
гатства и строительный камень. При примитивном транспорте это тормозило
развитие горной, а вместе с тем и всей промышленности, поскольку уголь и же¬
лезо являлись основой промышленного развития в XVIII—начале XX в., и обу¬
225

Глава 1. Колонизация и ее последствия
словливало использование недолговечного дерева для строительства жилищ
и дорог. Развитие транспорта отчасти преодолевало этот недостаток, но все равно
промышленное сырье приходилось перевозить на большие расстояния, что удо¬
рожало конечный продукт.
Отдаленность от первоначальных очагов мировой культуры и от моря, колос¬
сальность расстояний, однообразие природы, континентальность климата и дру¬
гие географические особенности имели некоторое негативное влияние на эконо¬
мическое развитие, но всего этого явно недостаточно, чтобы объяснить экономи¬
ческую отсталость России и специфику ее общественных и политических инсти¬
тутов. Тем более что недостатки качества природных ресурсов с лихвой компен¬
сировались их количеством. США в XVIII в. представляли первобытную сравни¬
тельно с Западной Европой и незаселенную страну, которая всего через одно
столетие превратилась в первую державу мира. Между тем по своим природным
условиям США значительно ближе к России, чем к Западной Европе, и по кон-
тинентальности климата, и по отдаленности от моря, и по сравнительному одно¬
образию природы. Несмотря на это, США в относительно короткий срок сумели
победить пространство с помощью гигантской сети железных дорог, отвоевать
громадные площади от леса под земледельческую культуру с помощью расчист¬
ки, научились бороться с засухой с помощью орошения и специальной агротех¬
ники. Как правильно указывали критики Тернера, это стало возможным не
столько благодаря подвижной границе, которая воспитывала мужество, упорство,
трудолюбие у мигрантов, сколько благодаря тому, что, будучи выходцами пре¬
имущественно из Западной Европы, они принесли с собой в США традиции,
идеи, общественные и политические институты и менталитет западноевропей¬
ского человека456.
«Не все было так безрадостно, — полагает британский историк Доминик
Ливен, — присутствовали и положительные аспекты. Суровая русская зима
предохраняла Россию от тропических болезней, которые опустошали земли в
других частях земного шара. Северные русские леса были богаты зверем, а на
меха всегда существовал солидный международный спрос. Леса были также
богаты древесиной, необходимой для строительства флота, и давали порой за¬
щиту от в высшей степени мобильных кочевых грабителей. Для медлительных
и тяжело вооруженных современных европейских армий бесконечные россий¬
ские расстояния, плохие коммуникации и трудности со снабжением представ¬
ляли непреодолимое препятствие. Добавьте к этому леденящие зимы, жаркое
лето и непроходимое море грязи весной и осенью. Огромные белорусские бо¬
лота защищали большую часть северо-западной границы России и делали путь
вторжения вражеских армий предсказуемым. Природа наградила Россию гус¬
той сетью судоходных рек — огромной ценностью в эпоху, когда не было же¬
лезных дорог и перевозить грузы по воде было несравнимо легче и дешевле,
чем по суше»457.
Несмотря на некоторые недостатки природной среды в России, ее природа
позволяла производить в больших количествах сырье и материалы, включая
зерно, которые обеспечивали положительное сальдо ее торгового баланса
(табл. 1.32).
226

Природные ресурсы: богатые или бедные?
Таблица 1.32
Товарный состав внешней торговли России в XVII—начале XX в.
(% к общей ценности вывоза и ввоза)
Г руппа товаров
1653 г.
1726 г.
1802—1804 гг.
1856—1860 гг.
1909—1913 гг.
Экспорт:
сырье, материалы
95,0
44,5
77,6
92,7
95,5
готовые изделия
2,5
52,0
14,0
7,3
4,5
прочие
2,5
3,5
8,4
—
—
Итого
100
100
100
100
100
Импорт:
сырье, материалы
—
48,0
64,8
73,1
67,8
готовые изделия
—
51,0
35,2
26,9
32,2
прочие
—
1,0
—
—
—
Итого
—
100
100
100
100
Источники: Курц Б. Г. Состояние России в 1650—1655 гг. по донесениям Родеса. М.,
1914. С. 163—171 ; Репин И. Н. Внешняя торговля России через Архангельск и Петербург
в 1700—начале 60-х гг. XVIII в. : дис. ... д-ра ист. наук. Л., 1986. С. 20—21, 603—660 ; Семе¬
нов А. Изучение исторических сведений о российской внешней торговле и промышленности
с половины XVII столетия по 1858 г. СПб., 1859. Ч. 3. С. 502—505 ; Сборник статистических
сведений по истории и статистике внешней торговли России / В. И. Покровский (ред.). СПб.,
1902. Т. 1. С. 104—141 ; Покровский С. А. Внешняя торговля и внешняя политика России. М.,
1947. С. 348, 360.
* Не расшифрованные в источнике и транзитные товары.
Товарная структура внешней торговли России говорит о том, что в экспорте
львиная доля всегда принадлежала сырью и материалам, так как основную массу
товаров в рубрике «готовые изделия» составляли чугун и железо отечественного
производства. Однако и в импорте доля сырья и материалов всегда была значи¬
тельной: до начала XIX в. немного меньше половины, а в XIX—начале XX в. —
свыше 2/3. Дело состоит в том, что по ценности экспорт сырья и материалов
в 1,9 раза превосходил их импорт. Кроме того, среди импортных товаров только
кофе, пряности, табак высших сортов, рис, чай, шелк, вино, экзотические фрукты
и овощи отсутствовали в России. Остальные товары — хлопок, уголь, металлы,
рыба, кожи, меха, шерсть, соль, сало животное — ввозились только потому, что
либо производство и добыча их не были в достаточной мере налажены (напри¬
мер, хлопок мог в большом количестве производиться в Средней Азии и Закавка¬
зье), либо качество обработки за границей было выше (например, мехов, шерсти,
кож), либо доставка их из Европы в пограничные районы была дешевле, чем из
отдаленных районов России (например, уголь и железо импортировались в При¬
балтику и Петербург). Сырье и материалы, имевшиеся, но не производившиеся
в достаточном количестве в России, составляли около 50 % импорта во второй
половине XIX—начале XX в. С развитием железнодорожного транспорта доля
сырья и материалов в импорте постепенно снижалась.
227

Глава 1. Колонизация и ее последствия
По своим минеральным богатствам Россия в XVIII—начале XX в. также не
была бедной страной. И если она уступала некоторым странам Западной Евро¬
пы и США, то только потому, что была еще весьма слабо изученной в геологи¬
ческом отношении. Это следует из того, что в 1985 г. с точки зрения освоенных
природных ресурсов на душу населения Россия была на равных с США, на
треть превосходила Англию, в 3 раза — Германию и Францию и в 13 раз —
Японию458.
Географический и демографический детерминизм
Гипотеза Р. Пайпса — Л. В. Милова
Среди современных географических детерминистов заметное место занимает
известный американский историк Ричард Пайпс, который, насколько мне извест¬
но, первым среди историков обосновал эту концепцию применительно к России
в своей книге «Россия при старом режиме», опубликованной на английском язы¬
ке в 1976 г. и на русском языке тремя изданиями в 1980, 1981 и 1993 гг.459 Книга
открывается главой, которая так и называется «Природные и социальные условия
и их последствия». По мнению автора, природные условия в ойкумене Русского
государства в эпоху его становления были крайне неудовлетворительными и ху¬
же, чем даже в Канаде, находившейся на той же широте460. Плохие почвы, нена¬
дежные осадки и «чрезвычайная краткость периода, пригодного для сева и убор¬
ки урожая» (западноевропейский крестьянин имел на 50—100 % больше времени
на полевые работы, чем русский) обусловили самую низкую в Европе урожай¬
ность вплоть до начала XX в. Между тем в стране с достаточно низкой урожай¬
ностью невозможны высокоразвитая промышленность, торговля и транспорт
и сама цивилизация, которая «начинается лишь тогда, когда посеянное зерно
воспроизводит себя по меньшей мере пятикратно; именно этот минимум опреде¬
ляет, может ли значительная часть населения освободиться от необходимости
производить продукты питания и обратиться к другим занятиям»461. Пайпс отме¬
чает следующие принципиальные социальные и политические последствия, по¬
рожденные географической средой.
1.	Географические условия благоприятствовали коллективному характеру
земледелия, способствовали развитию большой семьи и крестьянской передель¬
ной общины, парализовали стимулы к росту производительности труда и разви¬
тию частной собственности на землю. В этом же направлении действовали пра¬
вительство, помещики и экономические факторы.
2.	«Экстенсивный, крайне расточительный характер русского земледелия и веч¬
ная потребность в новых землях вместо полей, истощенных непомерной вспаш¬
кой и скудным унавоживанием, бесконечно гнали русских вперед», делая непре¬
рывную внешнюю экспансию необходимой для выживания.
3.	Жизненно важная для народно-хозяйственного благополучия России коло¬
низация требовала «высокоэффективной военной и, соответственно, политиче¬
ской организации». Но реализовать эту потребность было нельзя уже только по¬
тому, что «огромные расстояния и климат, отмеченный суровыми зимами и веш-
228

Географический и демографический детерминизм
ними паводками, делали создание в России постоянной дорожной сети невоз¬
можным».
4.	«Коренное несоответствие между возможностями страны и ее потребно¬
стями» было разрешено оригинальным способом, и в этом способе — «ключ
к пониманию политического развития России. Государство не выросло из обще¬
ства, не было оно ему и навязано сверху. Ставшая во главе страны Московско-
Владимирская княжеская династия перенесла учреждения и порядки, первона¬
чально выработанные ею в замкнутом мирке своего oikos’a, на все государство
в целом, превратив Россию в гигантское княжеское поместье», или вотчинное
государство. «В своей крайней форме, “султанизме”, она предполагает собствен¬
ность на всю землю и полное господство над населением. При вотчинном режи¬
ме экономический элемент, так сказать, поглощает политический»462.
У Р. Пайпса нашлись последователи. В России его горячо поддержал Л. В. Ми¬
лов, правда, не ссылаясь на него. Точку зрения Милова можно резюмировать
следующим образом. «Тяжелые, суровые природно-климатические условия Рос¬
сии», в особенности в ее ойкумене — Нечерноземном центре, оказали решающее
влияние на развитие не только экономики, но и российского государства и обще¬
ства. Низкая агротехническая культура, небольшие запашки, низкий уровень
производительности труда в сельском хозяйстве (в переводе на годовое измере¬
ние) вызывались низким естественным плодородием почвы, а главное — недос¬
татком рабочего времени, так как русский климат позволял выполнять сельско¬
хозяйственные работы лишь в течение 5 месяцев (с начала мая по начало октяб¬
ря — по григорианскому календарю), в то время как на западе Европы нерабочи¬
ми были только декабрь и январь. При данном бюджете рабочего времени каче¬
ство земледелия нередко бывало таким, что земледелец не всегда мог вернуть
в урожае даже семена. «Следствием этого была невысокая агрикультура, низкая
урожайность и низкий, в конечном счете, объем совокупного прибавочного про¬
дукта общества вплоть до эпохи механизации и машинизации этого вида труда».
Практически это означало для крестьянина неизбежность труда буквально без
сна и отдыха, труда днем и ночью, с использованием всех резервов семьи (труда
детей и стариков, на мужских работах женщин и т. д.). При малодоходном, неус¬
тойчивом и рискованном хозяйстве можно было выжить только при условии со¬
лидарности крестьянства: «индивидуальное крестьянское хозяйство не могло
достигнуть необходимого уровня концентрации трудовых усилий в объективно
существовавшие здесь сроки сельскохозяйственных работ». Отсюда возникли
общинные формы жизни, поскольку община обеспечивала взаимную поддержку,
помогала бедным и т. п., а развитие института частной собственности на землю
задержалось. Поскольку страна была аграрной, то и низкий объем совокупного
прибавочного продукта имел тот же источник. Для изъятия небольшого приба¬
вочного продукта у производителей в целях перераспределения его в интересах
всего общества, а также для регулирования социальных и экономических отно¬
шений потребовалось установить режим крепостничества, а чтобы этот режим
поддерживать, необходимо было сильное государство. Таким образом, объем
совокупного прибавочного продукта общества в России был всегда значительно
меньше, а условия для его создания значительно хуже, чем в Западной Европе.
229

Глава 1. Колонизация и ее последствия
Это объективная закономерность объясняет выдающуюся роль государства в ис¬
тории нашей страны463.
При наличии принципиального единства между схемами Пайпса и Милова
есть и некоторые отличия.
Во-первых, Пайпс полагает, что низкой «урожайности в общем-то хватало,
чтобы прокормиться. Представление о русском крестьянине как о несчастном
создании, извечно стонущем под гнетом и гнущим спину, чтобы обеспечить себе
самое жалкое существование, просто несостоятельно. <...> Беда русского земле¬
делия была не в том, что оно не могло прокормить хлебороба, а в том, что оно
было никак не в состоянии произвести порядочных излишков. Тот факт, что
и помещик, и крестьянин между серединой XVIII и серединой XIX в. были отно¬
сительно зажиточны, в немалой степени был результатом существования этой
(кустарной. — Б. М) промышленности»464. Милов же утверждает, что низкие
урожаи приводили к постоянному недоеданию — вплоть до начала XX в.
Во-вторых, по мнению Пайпса, «в низкой производительности российских
полей нельзя винить один лишь климат. Скандинавия, несмотря на свое северное
расположение, уже к XVIII в. добилась урожайности в 1:6 (сам-6), тогда как при¬
балтийские области Российской империи, находившиеся в руках немецких баро¬
нов, в первой половине XIX в. приносили от 4,3 до 5,1 зерна на одно посеянное,
то есть давали урожай, при котором возможно накопление излишков»465. Следует
учитывать социальные, экономические и политические факторы. Милов твердо
держится точки зрения, что главный фактор — география.
В-третьих, Пайпс общественную необходимость в сильном государстве
и крепостном праве выводит из потребности в колонизации для выживания стра¬
ны, а Милов — из необходимости извлекать прибавочную стоимость и эксплуа¬
тировать крестьянство. Схема Милова, по сути, марксистская, поскольку у него
уровень развития производительных сил, или базис, определяет надстройку —
государство и институты, а эксплуатация государством и помещиками крестьян¬
ства и классовая борьба между ними являются движущей силой общественного
развития. От классической марксисткой концепции Милов отходит только в од¬
ном: производительные силы, которые все определяют, он ставит в зависимость
от природно-климатических условий, т. е. превращает географию из условия
производства, как в классическом марксизме, в главный фактор. Тем самым он
делает шаг назад даже от марксизма, отводящего, как бы то ни было, решающую
роль в истории массам, человеческому фактору, а не внешним силам природы.
Основа схем Милова и Пайпса одна и та же — суровая природа (многие циф¬
ры, относящиеся к климату и урожайности, у обоих авторов совпадают), но
Пайпс все-таки не считает роль географии всеопределяющей. Милов же полага¬
ет, что история народа России и построенной им огромной страны на протяже¬
нии столетий определялась в первую голову климатом; остальные факторы при
этом даже не рассматриваются как обусловленные также климатом. Милов явля¬
ется географическим детерминистом в чистом, так сказать, виде. Именно поэто¬
му он сосредоточился на доказательстве суровости климата, низкой урожайности
и анализе сельскохозяйственной агротехники, в то время как Пайпс — на поли¬
тических последствиях существования вотчинного государства, возникшего под
230

Географический и демографический детерминизм
влиянием суровой природно-климатической среды. При этом в работах Милова
нет ни одной ссылки на предшественника.
Построения Пайпса— Милова нашли понимание и даже одобрение у некото¬
рых российских обществоведов, но особенно среди читающей публики: на гео¬
графию как на роковой фактор в истории страны стало модно ссылаться466.
Правда, в России все лавры достались Милову, а Пайпса упоминают крайне ред¬
ко467. Но нашлось и немало критиков.
Справедливой и аргументированной критике подверг географический детер¬
минизм применительно к России М. А. Давыдов. Во-первых, он на массовых ста¬
тистических данных показал, что в наибольшей степени страдали от неурожаев
и потому получали огромную материальную помощь от государства во время
недородов в 1891—1909 гг. крестьяне тех губерний, где естественное плодородие
почв было выше, но господствовало общинное землевладение. 93,5 % ассигнова¬
ний из общеимперского продовольственного капитала и средств Государственно¬
го казначейства пришлось на 18 из 60 губерний империи, которые к 1909 г. вер¬
нули лишь 19,5 % долгов за полученные продовольственные ссуды от государст¬
ва. Восемь губерний с преимущественно подворным землевладением, где естест¬
венное плодородие земли было существенно ниже, вообще в помощи не нужда¬
лись и ее не получали, — Гродненская, Ковенская, Могилевская, Подольская,
Полтавская, Лифляндская, Курляндская, Эстляндская. В этом благополучном
списке 9-й является Московская губерния — единственная, где доля общинного
землевладения достигала 99 %. Но это именно тот случай, когда исключение до¬
казывает правило. Губерния имела благоприятные возможности для получения
дохода помимо сельского хозяйства. Отсюда Давыдов делает вывод — в низких
неурожаях виновата не природа, а дело рук и ума человеческого — сельская пе¬
редельная община и трудовая этика православного российского крестьянства.
Корреляционный анализ подтвердил наблюдения Давыдова: в 50 губерниях
Европейской России между долей общинного землевладения и продовольствен¬
ными долгами существовала средняя по тесноте прямая статистически значимая
связь — коэффициент парной корреляции составил 0,54. Это означает: примерно
на 29 % (0,54 х 0,54) общинные порядки объясняли продовольственные долги
крестьян. Обратная статистически значимая связь существовала также между
долей общинного землевладения и урожайностью, но она была слабой — коэф¬
фициент корреляции -0,32 показывает: общинные порядки объясняли высоту
урожаев примерно на 10 %.
Во-вторых, Давыдов показал, что хотя климат и является одним из основных
условий при выборе направления хозяйства, так как хозяин не может разводить
тех сортов растений и пород скота, которые не подходят к местным природным
условиям, однако путем подбора растений и пород скота, которые наиболее ус¬
пешно приспособлены к местным климатическим условиям, посредством нахож¬
дения оптимальной для данной местности агротехники и подбора пород скота
можно в значительной степени нивелировать влияние неблагоприятных особен¬
ностей местного климата и получать хорошие урожаи.
В-третьих, он обратил внимание на то, что частные землевладельцы на смеж¬
ных с крестьянами землях и в тех же климатических условиях получали урожаи
231

Глава 1. Колонизация и ее последствия
примерно на 20 % больше, чем крестьяне. Если бы последние получали столько
же, то и при недороде, наступающем вследствие неблагоприятных метеорологи¬
ческих условий, урожай позволял бы прокормиться и не было бы ни голодовок,
ни необходимости получать помощь от государства468.
Сравнение Нечерноземного центра — лишь одного, не самого благодатного
уголка России, в действительности обладающей огромными территориями, с бо¬
лее благоприятным климатом — с самым благодатным уголком Западной Евро¬
пой, которая на самом деле обладает весьма обширными территориями с менее
благоприятным климатом, в целом неправомерно и неубедительно. Норвегия
и Финляндия отличаются климатом от Испании и Португалии или Франции
и Италии слишком сильно, чтобы их брать в одни скобки. Да и преимущества
климата в Западной и Центральной Европе сильно преувеличиваются. Как спра¬
ведливо пишет М. А. Давыдов, «ссылки Л. В. Милова на абстрактный Запад с его
“райскими” природно-климатическими условиями не очень-то работают в сопос¬
тавлении с фактами»469.
Отмечу, что воздействие географической среды на человека и общественные
явления происходит опосредованно и во взаимодействии с другими социальны¬
ми, экономическими и политическими факторами, оценить индивидуальный
вклад каждого из них не представляется возможным. Поэтому любые соображе¬
ния о влиянии географической среды на отдельные институты, модели поведе¬
ния, социальные и экономические процессы и политические явления в жизни
общества носят по необходимости предположительный, а часто просто гада¬
тельный, спекулятивный характер, так как не могут быть подкреплены эмпири¬
ческими данными и уязвимы для критики470. Если суровость климата имела для
России решающее, фатально негативное значение, то как объяснить, что народы
ряда западноевропейских стран (например, Швеции и Финляндии), живя тоже
в суровых природных условиях, не испытали их травматического воздействия?
А как объяснить, что народы Германии, Норвегии, Дании, Северной Англии
и Ирландии, живя лишь в немного лучших условиях, знали феодализм, Ренес¬
санс, Реформацию, а Россия нет, и намного раньше нее расстались с общинными
отношениями, коллективной собственностью, крепостным правом, всесильной
государственной властью и полюбили частную собственность, индивидуальную
ответственность, демократию и интенсивный труд? Это возможно объяснить
только тем, что действовали другие, кроме природы, факторы, роль которых не
учитывается. Пример Нидерландов — страны с ничтожной территорией и бедной
природными ресурсами — также показывает, что не ресурсы главное. Своим не¬
ожиданным для всех блистательным взлетом и могуществом в XVIII в. страна
была обязана, по словам Ф. Броделя, «трудовым подвигам крестьянства»471.
Но и российский опыт дает интересные примеры. Новгородская республика,
существовавшая в период с 1136 по 1478 г., занимала земли от Балтийского моря
до Уральских гор, находившиеся в неблагоприятной для сельского хозяйства зо¬
не. Современные историки показали, что основой хозяйства республики служило
сельскохозяйственное производство, а ремесло и торговля при всей их важности
играли второстепенную роль. Несмотря на это, республика была процветающим
государством, население которого не голодало и не испытывало постоянной де¬
232

Географический и демографический детерминизм
привации, отличалось благосостоянием; она могла самостоятельно прокормить
себя и не являлась потребляющим хлеб районом472.
Северные православные монастыри: Валаамский (в Олонецкой губернии Сор¬
тавальский район, о. Валаам); Соловецкий (в Архангельской губернии, на Соло¬
вецких островах в Белом море), Трифоно-Печенгский (на Кольском полуострове,
на Баренцевом море, в 135 км от Мурманска, долгое время был самым северным
монастырем мира) владели значительными угодьями и вели высокоэффективное
хозяйство в суровых климатических условиях473. В самих северных и нечернозем¬
ных губерниях имелось немало хозяйств, как помещичьих, так и крестьянских, ко¬
торые, несмотря на неблагоприятные климатические условия, добивались отличных
результатов474. «В жизни земледельца Крайнего Севера играет роль, разумеется,
и характер местного климата, — справедливо заметил один этнограф, — но старо¬
жилы настолько сжились с ним и приспособились к нему, что ничего другого в об¬
щем не желают, тем более что сравнительная суровость его облегчается тем при¬
вольем, которое крестьянин встречает в лесе, в земле, в охоте и в заработках. Эко¬
номическое благополучие местного крестьянина сказывается во всем его обиходе,
и оно стоит гораздо выше, чем благополучие крестьянина другой, более южной час¬
ти России»475. В XIX—начале XX в. результаты крестьянского полеводства в не¬
черноземных губерниях превышали результаты полеводства у крестьян чернозем¬
ных губерний, на рубеже веков примерно на 19 % за счет более высоких цен, боль¬
шего распространения льна, лучшего качества обработки земли476. Это притом что
естественное плодородие земли в Черноземье было выше, климат теплее, а продол¬
жительность периода времени, благоприятного для производства сельскохозяйст¬
венных работ, — больше. Современники также считали, что население Севера
и Нечерноземья с более бедной природой было не только зажиточнее, но и инициа¬
тивнее, чем население южных губерний с богатой и щедрой природой477.
Проверка гипотезы о недостатке рабочего времени
Фундаментом гипотезы являются два положения: а) суровость климата,
вследствие чего урожайность низка, а прибавочная стоимость мала; б) «чрезвы¬
чайная краткость периода, пригодного для сева и уборки урожая», из-за чего
времени для надлежащего выполнения сельскохозяйственных работ было недос¬
таточно. Из этих положений чисто дедуктивно, а точнее спекулятивно, выводятся
экономические, социальные, политические и психологические последствия: бед¬
ность, хроническое голодание и экономическая отсталость; предпочтение кол¬
лективных форм труда и собственности, большая семьи, передельная сельская
община; суровое крепостничество и экстремальное самодержавие; специфиче¬
ская трудовая этика, религиозность и т. д. и т. п. Соответственно верификация
гипотезы будет осуществляться в два этапа: сначала проверим достоверность
утверждений о дефективности климата, затем доказательность выведенных из
него социальных следствий.
Проверку гипотезы проведем на массовых статистических данных по 50 гу¬
берниям Европейской России о климате, возможной продолжительности поле¬
вых работ, естественном плодородии почвы, эффективности земледелия, степени
233

Глава 1. Колонизаг\ия и ее последствия
распространения крепостного права и передельной общины, уровне жизни насе¬
ления. Степень связи между климатом и возможной продолжительностью поле¬
вых работ, а также между климатом и социально-экономическими показателями
губерний оценим с помощью корреляционного анализа478. Парный коэффициент
корреляции Пирсона (г), принимающий абсолютные значения от 0 до 1, ответит
на интересующий нас вопрос — как сильно влиял климат на продолжительность
полевых работ и на социально-экономические особенности губерний, а знак при
коэффициенте покажет направление зависимости между переменными — минус
говорит об обратной, а плюс о прямой зависимости. Необходимая информация
приведена далее в табл. 1.33. Поясню, как получены данные о климате и возмож¬
ной продолжительности полевых работ
Возможная продолжительность полевых работ суть число рабочих дней
в году, которые теоретически может иметь земледелец в зависимости от климата
данной местности. Используемые мною данные относятся к концу XIX в. и полу¬
чены по результатам анкетного опроса земледельцев в 1896 г. В этом году, в ходе
массового опроса 6,5 тыс. добровольных корреспондентов, были собраны фено¬
логические сведения о времени и ходе посева и уборки полевых растений в связи
с метеорологическими условиями, позволяющие получить объективное пред¬
ставление о длительности вегетационного периода и продолжительности поле¬
вых работ практически в каждом уезде Европейской России и Царстве Польском.
Время от момента обычного среднего (главного) сева до начала средней (глав¬
ной) уборки яровых выражает, с некоторым занижением, длительность вегета¬
ционного периода. Прибавив к вегетационному периоду продолжительность
уборки хлебов, мы получим приблизительную (также несколько заниженную)
продолжительность всего периода полевых работ. Заниженную потому, что
уборка охватывает собой сложный ряд различных операций (начиная с жатвы
и кончая, по крайней мере, вывозкой хлеба с поля); сроки уборки выражают по
преимуществу лишь те моменты, около которых происходит главная из операций
уборки урожая, а именно — жатва или косьба, а для корнеплодов — выкопка.
Климат оценивается с помощью среднегодовой температуры воздуха, по¬
скольку именно от нее зависит длительность вегетационного периода. Соответ¬
ствующие сведения имеются на конец XIX в. по инструментальным наблюдени¬
ям в России. Но можно ли данные о климате и тесно связанной с ним возможной
продолжительности полевых работ, относящиеся к концу XIX в., распространить
на конец XV111 в. (сведения Милова относятся именно к 1780—1790-м гг.) и на
более раннее время? Это зависит от того, как изменился климат в XIX в., ибо ве¬
гетационный период данного места обусловливается температурным режимом,
который в свою очередь определяет возможную продолжительность полевых
работ. Период с XIV в. до середины XIX в. (по мнению других, с XVII до сере¬
дины XIX в.) в научной литературе называется малым ледниковым периодом,
когда происходило глобальное относительное похолодание сравнительно с VIII—
XIII вв., периодом малого климатического оптимума. Малый ледниковый период
является самым холодным по среднегодовым температурам за последние 2000 лет.
Из-за недостатка надежных метеорологических данных точное время его начала
и окончания не может быть датировано совершенно определенно — период ин-
234

Географический и демографический детерминизм
479
струментальных наблюдений начался в последней четверти XIX в. Большинст¬
во специалистов полагает, что малый ледниковый период продолжался с XIV в.
до середины XIX в., а с конца XIX в. началось глобальное потепление, захватив¬
шее, естественно, и Россию480 и продолжающееся до настоящего времени. Све¬
дения Милова приходятся преимущественно на 1780—1790-е гг., и он распро¬
страняет их на три предшествующих столетия, XVI—XVIII вв. Конец XIX в. яв¬
ляется переходным моментом от малого ледникового периода к новому потепле¬
нию, т. е. низшей или близкой к низшей точке малого ледникового периода. По¬
этому продолжительность вегетации по сведениям опроса 1896 г. не может быть
больше, чем в XVI—XVIII вв. Следовательно, на данные 1896 г. можно уверенно
полагаться — период года, в который возможны рост и развитие (вегетация) рас¬
тений в XVI—XVIII вв. был, скорее всего, длиннее, чем в конце XIX в., соответ¬
ственно возможная продолжительность полевых работ была выше и уж во вся¬
ком случае — не ниже.
Дефекты климата и их влияние на сельское хозяйство
По расчетам Милова, климат позволял российскому крестьянину в Нечерно¬
земном центре иметь не более 100 рабочих дней в году на все полеводство,
исключая сенокос, поэтому и фактические затраты труда находились в интервале
от 70 до 100 человеко-дней при 30—50 коне-днях48 . Если информация о факти¬
ческих трудовых затратах заслуживает доверия (кстати, они совпадают со сведе¬
ниями за XIX—начало XX в.), то данные о возможной продолжительности работ,
постулированные Миловым, вызывают серьезные сомнения. Проведенный ана¬
лиз не подтвердил предположение о недостатке рабочего времени. Как следует
из собранных данных, в 1896 г. вегетационный период, если судить по картофе¬
лю, продолжался дольше, чем полагали Пайпс и Милов, в нечерноземной поло¬
се — 122 дня, в черноземной — 135 дней. Если ориентироваться на средние мно¬
голетние температуры, то еще дольше.
Хорошо известно, что в центральных нечерноземных областях сельскохозяй¬
ственные работы продолжались с середины апреля до конца сентября, т. е. 5,5
месяцев или около 165 дней, т. е. в 1,65 раза больше, чем допускает Милов. По
сведениям анкеты 1896 г., возможная продолжительность полевых работ (если
судить о ней по фактической) также была в 1,5—2 раза больше — даже в Архан¬
гельской губернии она составляла 136 дней, в Вологодской — 142 дня, а в целом
по нечерноземной полосе — 169 дней, в 15 великороссийских нечерноземных
губерниях— 158 дней, в черноземной полосе— 181 день (табл. 1.33 и 1.34).
235

го
го
а
S'
s
«з
(2
S
О
а
ев
*	S
» *
*	s
5 *
§ s-
fc£
2 ^
о о
«=
f*
s*
ff £
о 5
в S
я s
g ■
« 5
0	s
2 Q.
а »
4	X
s i
а *
ев «
X в
я *
ев о
я ,ЗЕ
5	X
1	|
X
X
Средний рост
взрослого
мужчины, см
| 1853—1860 гг. |
163,4
165,1
165,5
163,7
163,5
163,4
163,4
163,8
164,6
162,0
163,3
166,6
165,8
161,6
163,1
165,3
163,4
162,7
04
40
40
164,1
166,7
Доля по¬
мещичьих
крестьян,
%
| 1858 г. |
0,0
3,1
47,0
35,5
56,5
57,7
23,0
00
•о
26,8
VO
сч
51,4
31,6
31,0
13,8
61,9
56,6
35,5
57,3
54,0
38,1
69,7
Доля об¬
щинной
земли, %
| 1877 г. |
ГО
Os
Г"
100,0
82,7
©"
©
ГО
97,4
97,9
сч
00
«/Т
04
98,6
СЧ
(N
80,9
94,4
99,9
98,1
16,7
0,0
96,7
0,0
40
04"
•О
0,0
Урожай, пуд
с дес.
| 1891—1900 гг. |
38
сч
39
34
34
39
45
42
38
43
С-
ГО
30
38
38
36
54
42
42
55
40
57
Доход с 1 дес.,
руб. в год
| 1883—1900 гг. |
1972
657
1734
1688
1590
1951
1769
1747
1388
1365
1787
1526
1703
1291
1781
2154
2426
1877
1
1676
1
Рабочее
время,
дни
| 1896 г. |
136
152
217
188
167
152
142
201
183
159
199
180
163
163
©
179
147
04
178
170
Вегетаци¬
онный
период,
дни
| 1896 г. |
105
132
163
126
122
ЧО
108
146
144
134
138
124
122
137
129
ГО
129
133
127
Г одовая
темпера¬
тура, °С
1890-е гг. |
0,3
9,4
00
оС
«о
ЧО
ГО
3,3
2,4
6,9
•гГ
6,3
сч
с-"
3,0
4,5
6,8
40"
3,0
6,3
(N
Г уберния
Архангельская
Астраханская
Бессарабская
Виленская
Витебская
Владимирская
Вологодская
Волынская
Воронежская
Вятская
Г родненская
Донская
Екатеринослав-
ская
Казанская
Калужская
Киевская
Ковенская
Костромская
Курляндская
Курская
Лифляндская

Продолжение табл. 1.33
Средний рост
взрослого
мужчины, см
| 1853—1860 гг. |
162,6
163,1
гч
^г"
ЧО
163,7
163,5
162,4
163,1
СО"
ЧО
163,2
164,3
164,7
ГО
•п"
ЧО
164,4
163,4
СЧ
ЧО
163,5
чо
163,4
162,9
165,9
163,4
СО"
ЧО
163,2
1 161,8 1
in
^г"
чо
Доля по¬
мещичьих
крестьян,
%
| 1858 г. |
СО
ЧО
гч
со'
ЧО
48,2
Os"
44,0
00^
СО"
сч"
47,3
32,0
59,0
37,4
53,8
«п
чо"
>П
ОО
оч"
СО
25,0
о"
со
37,8
67,7
чо"
39,9
1 50,5 |
68,9
1 12,8 1
29,7
Доля об¬
щинной
земли, %
| 1877 г. |
СО
83,8
99,5
Г-
04
96,3
94,1
гч
Os"
04
82,0
95,0
93,6
>П
15,1
ОО^
оо"
04
93,2
96,7
97,1
96,8
98,5
95,9
79,0
98,6
©^
чо"
04
88,4
V©
04
95,3
Урожай, пуд
с дес.
| 1891—1900 гг. |
36
38
44
40
42
45
33
г-
СО
40
49
46
39
42
45
29
35
39
46
34
48
1 46 |
42
5
37
Доход с 1 дес.,
руб. в год
1883—1900 гг. |
1561
1749
2056
1677
1289
671
623
1952
1573
1211
2059
1939
1756
1659
1958
942
1332
1501
2159
1905
1592
| 1801 |
1841
| 780 |
1679
Рабочее
время,
дни
1896 г. |
186
175
156
157
156
149
169
179
174
149
197
176
162
166
159
174
184
163
198
00
1 155 |
177
1 173 |
184
Вегетаци¬
онный
период,
дни
1896 г. |
144
127
Оч
123
00
108
130
132
127
147
136
124
125
122
133
134
128
124
150
133
1 122 |
125
1 123 |
136
Г одовая
темпера¬
тура, °С
1890-е гг. |
6,7
Оч
со"
3,8
(N
2,3
3,3
4,9
4,5
0,6
8,8
00
3,9
СО"
СО"
5,7
3,3
г-
©"
4,8
1 3,9 J
4,5
©^
СО"
00
чо"
Г уберния
Минская
Могилевская
Московская
Нижегородская
Новгородская
Олонецкая
Оренбургская
Орловская
Пензенская
Пермская
Подольская
Полтавская
Псковская
Рязанская
С.-Петербургская
Самарская
Саратовская
Симбирская
Смоленская
Таврическая
Тамбовская
I Тверская 1
Тульская
I Уфимская I
Харьковская

Окончание табл. 1.33
d s
ь
о О О
о U •>
Ж g 2
s
00
04
«о
15s
m
40"
rn
rn
•rT
•гГ
го"
x О s
Ч CL £
« и X
о, я
i
40
40
40
40
40
40
40
40
и S
4 s I
с'Зо
u
m
00^
tn
04
00^
3 S £ ^
00
•n
40"
Os"
40"
о"
|
§ 3 о
00
(N
m
00
tn
m
m
tf « а.
^ S *
1 .*• чР
© « £ч
о О
и X S
r-
00
>o
о
00
5 х ч
r-
00
VO
•o
00
г—■
/^S
о 5 s
С* 3 g
oo
00
•o
04
40
г-
W
ч
fc
&
ожай,
с дес.
GN
СЛ
00
о
J.
m
m
>Г)
*o
m
*о
04
>>
00
о
fc
g Ч
Л £
о
о
•o
00
<N
ГО
о 00
00
1
ГО
1
T
*o
*o
1
<N
*o
40
1
S О
2 ^
1
ГО
(N
х а.
00
о
П
00
и
g ч'
г 5 S
и
40
04
m
m
(N
m
о
го
©
,2 « х
'gM
04
•O
40
00
г-
о
00
гч
£ в
1
X
S « ч
u
ч 3 о х
i—i
40
40
40
<N
•o
04
го
Й х £ х
04
•O
m
(N
i—<
(N
(N
*о
£ * & ч
U О и
00
1
1—|
—1
0Q
§ Ли
u
u
S ао
£ с rf
g s е-
(U
oo"
6,0
VO
rn
04
m"
04
«/4
«гГ
#02
L ?
oo
К
X
X
5
3
*
3
3
S
X
S
3
3
rv
Cd
о
ii
a>
X
X
£
X
CQ
о
О
ro
s
о
(U
о
О
CQ
О
)Х
О о
X
u
X
cd
X cd
ro cd
(U к
со
и
о
X
oc
4
CL О
о о
с g
н о
о
X
X
о
<D о
X о
О О
о £
CL
Q.
о
X C
CL П
CL О
9- 5
0>
(U
5
a.
« О
(D о
CQ О
cd о
X
СГ
О
Os
DC c
ЕГ С
Ш Cl
ЛГ С
X
2
§
™ s
<-> S'
о о
* «п
2
ч
о
оа
<и
а.
. U
1	^
CQ о
. а.
— с
(N О
О СО
~ S
■' О
2	X
о >
о Z>
о X
я ж
II
о «и
X ж
1	1
2	5
- 1
а г»
и <и
о о
^ о и
ы и со
s (U о
X
О-
е 6“
?
g &.«>
ЧЬЙ *
оз
§
I
о S
а>
2 яв
о о
X
А
Ч
(D
3
X
cd
X
cd
CQ
в
4
О
CQ
«
18
,*4
! оо ч-
» гч —
I
Т §и I
I 8 * ^
§
3 s g
• - ^ о
<N <N
* 5 Я -
о
X
и о
г-: о
*
Н х
и 5
5 У
2 &
г О
О
С ^
ю
С
и
)Х
х го 5
О (N и
о ^ 2s
<£ I I
(N
<N Л
О %
о со
х 2
S g;
о ^
« >х
« jo
я х
5 а.
а ^
X ь«
а. S
У ч
й л>
о -
о • и
«U s
О) . X
х ~ g
|н «
“s I
04
X
ж г
а. ю
~ С
и
&
I 8 1
X с
13
С -
г^
(N
g я
g*
£х*
§х |
1
ции в имперской России. 2-е изд. М., 2012 С. 788—789 ; Kopczynski М. Agrarian Reforms, Agrarian Crisis and the Biological Standard of Living
in Poland, 1844—1892 // Economics and Human Biology. 2007. Vol. 5. P. 463.

>
<о
Q
а*
а
<§
t2
R
S
ё
s
V
93
: I
1	|
2	E
C
о e-
8 E
u =
* *:
5 *
o*
s s
w s
« e
R v
w
О fifi
: i
S g-
2 I
5 i
s 2
93 £
H «
93 S
5 о
$ w
5 ©
g o-
o
S
s
R
s
tt
Естест¬
венное
плодоро¬
дие поч¬
вы
XVI—
XVIII вв.
39
-
m
90
00
00
00
132
106
©
-
145
145
1
)S s 3
5 s- g *
1 t
40
(N
©^
«о
00^
©^
04
40
40
ГЧ
* § 5 * F,
о
ГО
ГО
ГО
го"
го"
го"
40"
го"
го"
го"
тГ
3
s'
s. & a *
CJ м ^
w cq s
£ vo
00 оо
40
40
40
40
40
40
40
40
40
40
40
40
1 X jr
o x x
С «Л «
u T ^ ft
U
00
>Г)
tn
го
°\
00^
tn
гч
«о
40^
«о
г-
00^
r-
S S g ^
г—
*о
«гГ
Г-"
©"
©"
O'"
40"
го"
го"
оо"
Г-"
40"
О 3 U
00
»—
ГО
•о
*—
40
40
ГО
•—
гч
т>
ГО
ГО
r< и a.
^ S x
О « £
о ©
Z, я x
г-
40^
•о
(N
г-
©^
го
00^
ГЧЛ
©^
3 ж ч
г-
оо"
40
г-
40"
•гГ
г
40"
Г-"
оо"
ю"
oo"
о S s
§38
00
00
04
04
04
•о
о
©
00
04
04
00
T)
Г"
Я 8
1 U
1 U
s ,j
^_о
ГЧ
ГО
г-
04
00
40
04
00
00
04
00
О -
& о
ГО
ГО
т>
ГО
гч
ГО
ГО
ГО
a. 5
00 OV
> s*
О
ь‘
о
t=l CL
О *5
W
гч
о
00
Г"
Т)
04
04
г-
T)
ГЧ
У О
г-
•о
•о
00
40
40
1
00
Т)
00
00
ГО
о 8 u
1
00
гч
04
гч
г-
04
1
40
ГО
(ч
40
04
Г-
ct ч “
д
О
2
<L>
U
« * _
T 5 s
о
г-
•о
ГО
04
г-
Г"
©
Т)
г-
г-
00
*
,2 S *
'g a. ч
*о
•о
*о
г-
00
г-
Г"
г-
40
04
04
Г-
00
00
1-^
1-*
»"■
ЧЧ
<£ «
, >X „
rt 3 9
U
r I $ x
40
04
00
г-
00
00
^г
04
ГО
г-
гч
Г"
гч
г-
го
40
>T)
P ж 5 я
о о g- ч
о
гч
ГО
гч
ГО
гч
ГО
ГО
ГО
СО § с
25 A U
U
U
Г одовг
темпер
тура, °
<и
©^
г-
00
04
ГО
«о
vq
о
04
00
го"
го"
тГ
40"
тГ
го"
тГ
оо"
Г-"
40"
>Г)"
>5
3
>Х
>х
X
>х
5
я
X
5
5
Регион
CL
a>
00
э
§
го
1
о
CL
(U
00
1 X
О X
5 ё
§ §
Ё-S
X о
X
о
А
5
6
X
>х
X
*
о
о
>*
CL
о
г-
>х
X
е
cd
X
н
5
ю
X
О*
* =
|1
S
§
со
(U
X
5
§
со
0>
X
*
BS
X
о
о
о
CL
о
со
X
SL
& S
О X
со cd
cd CL
Cd
X
a-
II
s
X
2
§ я
i о
CL C
<D
(U
« о^
о.
5
X
CL
о> 2
CL
X
о
CL
<D ^
(D о
и
и
21 х
с
LQ
»=;
с
•—г (U
1—1 го
и
X
X
E >
•=; >>
ЕГ X

Окончание табл. 1.34
Щ CQ
О у
£■ О.
с 3
со
с ч
>Х
И Б
9 о
а.
U
о
5
о S *
= $ 5 в
3 § §*
о я «
tf <U О.
R 5 ^
О « ^
о о „
„ ж S
“si
§ з я
я й
S *
о £
а. 5
> Р
ю
Д й I
Ct d *
г I
5
-= а. ч
£ -
А 3
Ё §
D о
« 5
Is
И
S iiU
11°4
t2 i !•
й $
00 2g
00
>Г)
00
r-
00
g§
00 ov
40
04
00
40
04
00
о
04
00
X
о
ГО
40
40
•о
40
"X
*o
04
40
СЧ
СЧ
04
CO
X
3
<u
CO
О
Q. о
U o
x ё
£ §
£ с
ГО
40
04
04
ГО
*о
04
"X
ГО
СЧ
С-
00
•о
сч
>5
К
4 I
о <и г*
« X U
S « X
с? ® 3
X
3
О ГО
40
о
<х
00
ГО
ГО
40
•о
с-
04
сч
•о
«
о
>5
g «*
5 s
о «
Q- о
аз о
Ш Си
ГО
40
о
о
04
о
гч
ГО
*о
00^
а>
2 2
51
a §
arc
ГО
ГО
е:
*2
н
«
3
Б
о
04
0
гч
01
о
гч
и
3
04
н
>Г)
аз
X
а>
я
о
а.
X
2
3
X
а.
о
к'
U
I
X
о
н
а.
©
о
£
а->
5
а
х
х
Э
сЗ

Географический и демографический детерминизм
При потребности в 100 рабочих днях в великороссийских нечерноземных гу¬
берниях имелось 158 дней, значит, существовал запас времени на случай непого¬
ды и других чрезвычайных обстоятельств, в том числе для отдыха и праздников,
которых весной и летом имелось немало. Таким образом, напряжение труда
в страдную пору, безусловно, наблюдалось, особенно сравнительно с зимой
и осенью, но не до такой степени, как полагают Пайпс и Милов.
Для каждого из растений существуют свои минимальные и максимальные
температуры. Если холодостойкие растения спокойно переносят низкую темпе¬
ратуру, то теплолюбивые при такой температуре могут погибнуть. На Западе и в
России ассортимент хлебов, по сути, одинаков. Имеются сорта одного и того же
злака, которые нуждаются в большем или меньшем времени для своего развития
(от посадки или прорастания семян до созревания семени или уборки урожая).
У озимой ржи это время находится в интервале 260—350 суток (включая зиму),
у овса — 100—120, у ярового ячменя — самой скороспелой зерновой культу¬
ры— 70—100, у яровой пшеницы — 75—115, у озимой пшеницы (включая зи¬
му) — 200—350 суток. На Севере времени для развития одного и того же расте¬
ния обычно требуется больше, на Юге — меньше. На Западе климат создавал
возможность производить сельскохозяйственные работы 8—9 месяцев в году,
или 240—270 дней, значит, времени было в избытке, поэтому, можно предполо¬
жить, не все оно могло использоваться эффективно и по назначению. В нечерно¬
земной России работы могли производиться 5,5 месяцев, или 165 дней, но этого
времени для россиян было достаточно, и оно использовалось исключительно по
назначению и с высокой эффективностью. После выполнения необходимых сель¬
скохозяйственных работ у русских крестьян оставалось много времени для про¬
мысловых занятий. Поэтому большая возможная продолжительность полевых
работ не давала никакого серьезного преимущества западным крестьянам: они
все равно должны были произвести все работы в определенный срок, обуслов¬
ленный временем, необходимым для развития растения. Чем короче вегетацион¬
ный период, тем больше срочного труда требовалось в единицу времени и тем
производительнее был труд земледельца; чем длиннее вегетационный период,
тем меньше срочного труда требовалось в единицу времени и тем менее произ¬
водительным был труд земледельца. Если русские крестьяне производили сель¬
скохозяйственные работы за более короткое время, чем их западные коллеги, то
это говорит о том, что они умели интенсивно работать. Более высокие урожаи на
Западе в XVI—XVIII вв. обусловливались главным образом недостатком земли,
большим спросом на зерно, буржуазной трудовой этикой, использованием удоб¬
рения, лучшей, чем в России, агротехникой, а не избытком времени для выпол¬
нения сельскохозяйственных работ.
Кто виноват: климат или институты?
Теперь верифицируем предположение Л. В. Милова о решающем влиянии
климата на результаты хозяйственной деятельности и социальные институты.
Поскольку автор претендует на открытие глобальной закономерности, то, если
она верна, мы должны найти ее проявление в российской действительности вто¬
241

Глава 1. Колонизация и ее последствия
рой половины XIX в., когда сельское хозяйство оставалось в основном на доин-
дустриальной стадии. Российская империя представляет хороший полигон для
проверки гипотезы благодаря своей обширности, разнообразию природных зон,
земельных и климатических ресурсов, наличию губерний и регионов с разными
культурами и институтами. Климат в разных регионах существенно различался,
соответственно и продолжительность вегетационного периода и возможного
времени для полевых работ. Естественное плодородие почв, урожайность, до¬
ходность земледелия и уровень жизни также сильно варьировали по губерниям
и регионам. Социальные институты, стандарты поведения и трудовая этика так¬
же имели региональные особенности. В великороссийских губерниях широкое
распространение получила передельная община, в украинских, белорусских
и литовских — подворная, в Прибалтике — не было ни той, ни другой. Степень
распространения частновладельческого крепостного права также сильно варьи¬
ровала между губерниями и регионами — на Севере, в Приуралье и Нижневолж¬
ском регионе оно мало привилось, зато в Прибалтике, Белоруссии и Правобе¬
режной Украине практиковалось весьма широко. Если гипотеза Милова верна
и климат служил решающим фактором, то межгубернская вариация урожайно¬
сти, доходов, уровня жизни, степени развития передельной общины и крепостни¬
чества должна находиться в зависимости от климата и его прямого следствия —
возможной продолжительности рабочего времени, которая являлась специфиче¬
ской в каждом регионе. Другими словами, географическая вариация социально-
экономических последствий климата (которые постулируются Пайпсом и Мило¬
вым) должна определяться климатом и рабочим временем.
Для проверки второй части гипотезы нам нужны дополнительно массовые
статистические сведения по 50 губерниям Европейской России о естественном
плодородии почвы, эффективности земледелия, степени распространения крепо¬
стного права и передельной общины, уровне жизни населения (эти данные име¬
ются, и они приведены в табл. 1.33, 1.34).
Естественное плодородие российских почв было измерено российскими уче¬
ными в 1930-е гг. Оно оценивалось величиной стандартного набора сельскохо¬
зяйственных продуктов со 100 га пашни (тонн, при трехпольном севообороте без
применения удобрения)482. Эти данные, полученные в ходе исторических экспе¬
риментов, имитировавших земледелие в тот период, когда применялось трехпо¬
лье и не использовались удобрения, также могут быть распространены на XVII—
XVIII вв.
Эффективность земледелия определим с помощью двух показателей — сред¬
ней урожайнЬсти (данные имеются за столетие, конец XVIII—начало XX в.)
и доходности десятины крестьянской надельной земли, вычисленной по сведени¬
ям за 1883—1900 гг.
Распространенность передельной общины показывает доля общинного зем¬
левладения среди крестьян в губерниях. Первые по времени массовые сведения
относятся к 1877 г. Но поскольку в Европейской России после полного заверше¬
ния перехода к общинному землевладению, на рубеже XVIII—XIX вв., эта доля
не претерпела сколько-нибудь существенных изменений483, собранная информа¬
ция вполне пригодна для анализа.
242

Географический и демографический детерминизм
Распространенность крепостного права отражает доля помещичьих и удель¬
ных крестьян (частновладельческих) в губерниях на 1858 г.
В качестве показателя уровня жизни используем средний рост (длину тела)
новобранцев, призванных в армию в 1874—1881 гг.484
Если гипотеза Милова верна, то мы должны обнаружить следующие стати¬
стические закономерности, или статистически значимые корреляционные связи:
1)	между возможной продолжительностью полевых работ (средней темпера¬
турой воздуха) и долей общинного землевладения в губерниях должна наблю¬
даться тесная обратная связь: чем продолжительнее время для полевых работ
(выше температура), тем ниже потребность в коллективных трудовых усилиях
и соответственно меньше распространена сельская передельная община (ниже
доля общинного землевладения);
2)	между возможной продолжительностью полевых работ (средней темпера¬
турой воздуха) и долей частновладельческих крестьян в губерниях должна на¬
блюдаться тесная обратная связь: чем продолжительнее время для полевых ра¬
бот (выше температура), тем ниже потребность в насилии со стороны владельцев
и государства и соответственно меньше распространено крепостное право (ниже
доля помещичьих и удельных крестьян);
3)	между возможной продолжительностью полевых работ (средней темпера¬
турой воздуха) и урожайностью в губерниях должна быть тесная прямая связь:
чем продолжительнее время для полевых работ (выше температура), тем выше
урожайность;
4)	между возможной продолжительностью полевых работ (средней темпера¬
турой воздуха) и доходностью десятины крестьянской земли в губерниях должна
существовать тесная прямая связь: чем продолжительнее время для полевых
работ (выше температура), тем выше урожайность;
5)	между возможной продолжительностью полевых работ (средней темпера¬
турой) и средним ростом (длиной тела) населения в губерниях должна наблю¬
даться тесная прямая связь: чем продолжительнее время для полевых работ
(выше температура), тем выше уровень жизни и, значит, средний рост населения;
6)	между естественным плодородием земли и урожайностью в регионах
должна существовать тесная прямая связь: чем выше плодородие земли, тем
выше урожайность;
7)	между естественным плодородием земли и доходностью десятины кресть¬
янской надельной земли в регионах должна существовать тесная прямая связь:
чем выше плодородие земли, тем выше урожайность;
8)	между естественным плодородием земли и долей общинного землевладе¬
ния в регионах должна наблюдаться тесная обратная связь: чем выше плодоро¬
дие земли, тем ниже потребность в коллективных трудовых усилиях и соответ¬
ственно меньше распространена сельская передельная община (ниже доля об¬
щинного землевладения).
Результаты корреляционного анализа подтвердили закономерности, установ¬
ленные биологами и географами о наличии тесной связи между температурой
воздуха и продолжительностью периода, когда возможны рост и развитие (веге¬
тация) растений, а также между температурой и возможной продолжительностью
243

Глава 1. Колонизация и ее последствия
полевых работ: коэффициенты корреляции г оказались высокими — соответст¬
венно г = 0,86 и г = 0,78. Однако анализ не подтвердил гипотезу Пайпса— Ми¬
лова о решающем влиянии климата на результаты хозяйственной деятельности
и социальные институты. При этом собственно температура воздуха в губернии
играла меньшую роль, чем обусловливаемая ею возможная продолжительность
полевых работ (табл. 1.35).
Таблица 1.35
Коэффициенты парной корреляции между показателями климата,
развития сельского хозяйства и уровнем жизни (по губернским данным)*
Показатели
1
2
3
4
5
6
7
8
9
1. Среднегодовая темпе¬
ратура
1,00
0,96
0,92
0,27
-0,28
-0,49
0,35
0,55
-0,61
2. Вегетационный
период
0,96
1,00
0,95
0,13
-0,30
-0,40
0,29
0,48
-0,72
3. Продолжительность
полевых работ
0,92
0,95
1,00
0,29
-0,08
-0,60
0,42
0,51
-0,58
4. Доходность десятины
крестьянской надельной
земли* **
0,27
0,13
0,29
1,00
0,48
-0,59
0,58
0,14
0,38
5. Урожайность
-0,28
-0,30
-0,08
0,48
1,00
-0,44
0,56
0,33
0,49
6. Доля общинного зем¬
левладения
-0,49
-0,40
-0,60
-0,59
-0,44
1,00
-0,61
-0,48
-0,12
7. Доля частновладель¬
ческих крестьян
0,35
0,29
0,42
0,58
0,56
-0,61
1,00
0,33
-0,04
8. Средний рост ново¬
бранцев
0,55
0,48
0,51
0,14
0,33
-0,48
0,33
1,00
-0,22
9. Естественное плодо¬
родие почвы
-0,61
-0,72
-0,58
0,38
0,49
-0,12
-0,04
-0,22
1,00
Подсчитано по данным табл. 1.33.
Полужирным шрифтом выделены статистически значимые коэффициенты.
** Без Прибалтики.
1.	Между температурой воздуха или возможной продолжительностью поле¬
вых работ и долей общинного землевладения в губерниях наблюдается слабая об¬
ратная связь: г = -0,38 и г = -0,47. Отсюда следует: климат лишь в слабой степе¬
ни — примерно на 22 % (0,47 х 0,47) мог объяснять потребность в коллективных
трудовых усилиях, и поэтому развитие русской сельской передельной общины
в решающей степени обусловливалось социальными и политическими факторами.
2.	Между температурой воздуха или возможной продолжительностью поле¬
вых работ и долей частновладельческих крестьян в губерниях вообще отсутству¬
ет какая-либо содержательная и статистическая связь: г = 0,08 и г = 0,16. Отсюда
следует: климат не объясняет возникновение и суровость российского крепост¬
ничества. В самых крепостнических регионах, в Прибалтике и Белоруссии, кли-
244

Географический и демографический детерминизм
мат более мягкий и благоприятный земледелию, чем в большинстве великорос¬
сийских нечерноземных губерниях, на Правобережной Украине климат — теп¬
лый и благоприятный земледелию, в то время как в самых свободных от крепо¬
стничества регионах, на Севере и в Приуралье, климат более суровый и менее
благоприятный.
3.	Между температурой воздуха или возможной продолжительностью поле¬
вых работ и урожайностью в губерниях вообще отсутствует какая-либо содержа¬
тельная и статистическая связь: г = -0,27 и г = -0,10. Это свидетельствует о том,
что урожайность — основа благосостояния российского населения в решающей
степени определялась социальными, культурными и экономическими факторами,
а не климатом.
4.	Между температурой воздуха или возможной продолжительностью поле¬
вых работ и доходностью десятины крестьянской земли в губерниях также отсут¬
ствует какая-либо содержательная и статистическая связь: г = 0,20 и г = 0,14,
подтверждая сделанный вывод: не климат, а социальные и экономические факто¬
ры определяли уровень доходности земледелия.
5.	Между температурой воздуха или возможной продолжительностью полевых
работ и средним ростом (длиной тела) населения в губерниях наблюдается уме¬
ренная или слабая прямая связь: г = 0,56 и г- 0,40. Коэффициенты демонстрируют:
в губерниях, где температура выше и времени на сельскохозяйственные работы
больше, новобранцы более рослые, значит, и уровень жизни там выше. Однако
климат может объяснить лишь около 16—31 % вариаций роста мужчин между гу¬
берниями, а социальные и экономические факторы — 69—84 %. Вывод подтвер¬
ждается отсутствием статистически значимой связи между ростом новобранцев
и естественным плодородием почвы (географическим фактором) (г = 0,22). Анализ
свидетельствует о том, что уровень жизни также в решающей степени определялся
социальными, культурными и экономическими факторами, а не климатом.
6.	Между естественным плодородием земли и урожайностью в регионах от¬
сутствует какая-либо связь: г = -0,03. Это доказывает, что в регионах с низким
естественным плодородием почвы можно добиться намного более серьезных ре¬
зультатов благодаря передовой для своего времени агротехнике, хорошим сортам
растений и применению удобрений. Действительно, самая высокая урожайность
зафиксирована в Прибалтике, самая низкая — в Нижневолжском регионе. Уро¬
жайность в Северном регионе была на 24 % выше, чем в Новороссии, а в нечер¬
ноземной полосе в целом — на 16 % выше, чем в черноземной полосе, где нахо¬
дились лучшие в мире черноземы485 (см. табл. 1.33, 1.34).
7.	Между естественным плодородием земли и доходностью десятины кресть¬
янской земли в регионах наблюдается слабая прямая связь: г = 0,38, но она стати¬
стически недостоверна и незначима486. Значит, не естественное плодородие поч¬
вы — географический, по сути, фактор, а социальные и экономические факторы
в решающей степени определяли уровень доходности земледелия.
8.	Между естественным плодородием земли и долей частновладельческого
крестьянства в регионах связь слабая, но парадоксальная для географических
детерминистов: г = 0,45. Получается: чем выше естественное плодородие почвы
(чем благоприятнее среда), тем сильнее крепостничество.
245

Глава 1. Колонизация и ее последствия
9.	Между естественным плодородием земли и долей общинного землевладения
в регионах обнаруживается слабая обратная связь: г = -0,45, что как будто гово¬
рит о некотором влиянии (пусть слабом) географической среды на распростране¬
ние коллективных форм организации труда: выше плодородие — меньше общи¬
ны. Но в то же время корреляционный анализ показал: чем сильнее крепостниче¬
ство, тем менее распространена община (г = -0,61), хотя по логике географиче¬
ских детерминистов крепостничество и община должны находиться в тесной свя¬
зи. Отсюда следует: географический фактор (естественное плодородие земли) не
объясняет появления сурового крепостничества и развития общины. Этот резуль¬
тат находится в полном противоречии с гипотезой Милова, предполагающей, что
именно низкое естественное плодородие земли является ответственным за появ¬
ление коллективных форм труда в форме передельной общины и сурового крепо¬
стничества (его суровость якобы объясняется небольшой прибавочной стоимо¬
стью крестьянского труда).
Итак, структура социально-экономических показателей в 50 губерниях России
весьма слабо коррелирует как с распределением температуры, так и с распреде¬
лением возможной продолжительности полевых работ в губерниях и регионах.
Отсюда следует, что распространенность передельной общины и частновладель¬
ческого крепостного права, а также благосостояние российского населения в ре¬
шающей степени определялись социальными, культурными и экономическими
факторами, а климат и естественное плодородие земли если и играли, то второ¬
степенную роль.
Хроническое голодание и жизнь на грани выживания?
Тезис о хроническом недоедании, от которого якобы страдали российские жи¬
тели и из которого выводится склонность к солидарности и общинным формам
жизни, также несостоятелен. По утверждению Л. В. Милова, крестьянин в конце
XVIII в. в среднем мог потреблять от 1700 до 2100 ккал в сутки, если бы не кор¬
мил зерном скот — то 2400 ккал487. Эти данные не соответствуют физиологиче¬
ской норме. В конце XIX—начале XX в. суточная потребность в энергии у взрос¬
лого мужчины в возрасте 18—60 лет массой 65—70 кг при полном покое оцени¬
валась в 1800 ккал, при относительном покое — 2300, при легком труде — 2500,
при умеренном — 3500, при тяжелом — 4000, при очень тяжелом труде —
4500 ккал488. В середине XIX в. нормальный трудовой день у трудящихся, на¬
пример у рабочих, продолжался 11—13 ч и был связан с физической работой,
слабо обеспеченной механизацией489. Поэтому суточная норма, покрывающая
потребность в энергии мужчины, занятого тяжелым физическим трудом, состав¬
ляла не менее 4000 ккал. В году число рабочих дней, когда требовалось сильное
напряжение, не превышало 290490, в остальные, праздничные и выходные, дни
предполагаем умеренный труд, когда потребность в энергии составляла около
3500 ккал. Отсюда следует: среднегодовая суточная потребность работающего
мужчины равнялась около 4000 ккал, значит, трудящийся человек, рабочий или
крестьянин, должен был потреблять такое количество продуктов, которое обеспе¬
чивало его этой энергией для совершения тяжелой физической работы в течение
246

Географический и демографический детерминизм
рабочего дня круглый год. Известный эксперт по питанию начала XX в. С. А. Кле¬
пиков определяет фактическую калорийность питания взрослого крестьянина-
мужчины в 4501 ккал491.
Массовые сведения о питании крестьянства относятся к 1896—1915 гг. Они
собраны в 13 губерниях Европейской России экспедиционным или анкетным ме¬
тодом в ходе бюджетных обследований 7381 хозяйства. Согласно собранным
данным крестьяне в целом получали в день 2952 ккал на душу (включая детей,
стариков и женщин), в переводе на взрослого мужчину — 4133 ккал, что явля¬
лось достаточным для совершения тяжелой физической работы в течение дня
круглый год492. Как видим, потребление по расчету Милова (1700—2100 ккал)
обеспечивало суточную физиологическую потребность в энергии у взрослого
работника (4000 ккал) лишь на 43—53 %, т. е. лишь наполовину. Автор не объяс¬
няет, к кому конкретно относится полученная им норма потребления — к работ¬
никам, мужчинам или ко всему населению. Если ко всему населению, то на
взрослого мужчину придется от 2380 до 2940 ккал, и тогда дефицит калорий
уменьшится с 50 до 26—40 %. По биологическим законам невозможно, чтобы
в течение нескольких столетий народ хронически и значительно — на 26—50 % —
потреблял меньше, чем требует физиологическая норма. Подобное голодание
может продолжаться не более года, после чего, вследствие недостаточного по¬
требления энергии, происходит снижение массы тела. Потери массы тела в пре¬
делах 45—50 % от первоначальной несовместимы с жизнью493. При многовеко¬
вом полуголодном существовании российский народ просто вымер бы, а не ко¬
лонизовал или завоевал 21 млн км2 территории. Важнейшая причина недооценки
Л. В. Миловым уровня сельскохозяйственного производства в России состоит
в том, что расчеты урожайности на конец XVII—первую половину XIX в. он ос¬
новывал на официальной статистике урожайности, которая существенно, как ми¬
нимум на 20—30 %, занижала истинные размеры сбора хлебов494.
Тезис о хроническом голодании находится в противоречии и с другими фак¬
тами. По мнению иностранных наблюдателей XVI—XVII вв., в России был здо¬
ровый климат, продукты питания производились в избытке, русские отличались
выносливостью, физической силой, здоровьем и долговечностью495. Например,
известный немецкий ученый Адам Олеарий, живший в России в 1633—1639 гг.
и написавший о ней самую известную и знаменитую книгу в XVII в., указывал:
«Хотя холод у них зимою велик, тем не менее трава и листва весною быстро вы¬
ходят наружу и по времени роста и созревания страна не уступает Германии»;
«почва и кусты покрываются как бы одеждою (снегом. — Б. М.) и охраняются от
резкого холода. <...> У них нет недостатка в тех плодах земли, которые необхо¬
димы для обыкновенного питания в жизни. Отсутствие некоторых плодов и рас¬
тений следует приписать не столько почве и воздуху, сколько небрежности и не¬
знанию жителей. <...> Народ здоровый и долговечный. Недомогает он редко.
<...> Русские являются людьми сильными и выносливыми, хорошо переносящи¬
ми холод и жару. <...> Женщины среднего роста, красиво сложены, нежны ли¬
цом и телом. <...> Мужчины большей частью рослые, толстые и крепкие люди,
кожею и натуральным цветом своим сходные с другими европейцами»496. Это
писалось о русской ойкумене — Нечерноземном центре первой трети XVII в.
247

Глава 1. Колонизация и ее последствия
Наблюдения Олеария подтверждаются современными исследователями. А. Л. Ша¬
пиро показал, что в XV—XVI вв. сельское хозяйство России и европейских стран
со сходными с нею природными условиями (Польши, Германии и др.) находи¬
лось примерно на одинаковом уровне (имелись в виду агротехника, урожаи, про¬
дуктивность животноводства), и лишь впоследствии, особенно в XVIII—XIX вв.,
обнаружилось отставание497. Крестьянство самой северной части Русского госу¬
дарства в XV—XVI вв. (новгородских земель и Поморья) обеспечивало хлебом
и себя, и городское население. Не страдали дистрофией российские жители и в
XVIII—XIX вв. и имели длину тела, примерно равную росту их соседей в стра¬
нах Центральной и Восточной Европы (табл. 1.36). А рост (длина тела) взрослого
человека, достигшего полной физической зрелости, является одним из самых на¬
дежных показателей биостатуса и уровня питания в течение всей жизни до изме-
499
рения роста .
Таблица 1.36
Средний рост (см) новобранцев 1700—1950 гг. рождения в 18 странах
Страна
1700 г.
1750 г.
1850 г.
1900 г.
1950 г.
Россия
165
164
165
167
172
Австралия
—
—
173
—
174
Аргентина
—
—
169
169
171
Великобритания
166
165
165
169
174
Венгрия
—
166
—
—
171
Г ермания
—
166
166
169
176
Индия
—
—
—
164
164
Испания
—
—
162
164
168
Италия
—
—
163
165
170
Китай
—
—
—
168
167
Мексика
—
163
164
163
165
Нидерланды
—
—
166
170
178
Португалия
—
—
—
165
—
США
172
174
172
173
177
Франция
—
164
165
167
172
Чехословакия,
—
—
—
168
—
Швеция
169
168
168
173
178
Япония
157
157
155
157
160
Источники: Health and Welfare during Industrialization / R. Steckel, R. Floud (eds.). Chi¬
cago ; London : The University of Chicago Press, 1997. P. 424 ; Fogel R. The Escape from Hunger
and Premature Death, 1700—2100: Europe, America, and the Third World. Cambridge, UK:
Cambridge University Press, 2004. P. 13 ; KomlosJ. Nutrition and Economic Development in
Eighteenth-Century Habsburg Monarchy : An Anthropometric History. Princeton : Princeton Uni¬
versity Press, 1989. P. 75—76 ; Миронов Б. H. Экономическая биология человека // ВЭ. 2004.
№ 10. С. 141—150.
248

Географический и демографический детерминизм
Сравнительный анализ показывает: в России и Европе изменения среднего
роста новобранцев происходили большей частью согласованно. В неевропейских
странах ситуация могла быть иной. До индустриальной революции Россия с точ¬
ки зрения биостатуса и, вероятно, общего благосостояния народа в европейском
масштабе не отличалась существенно от Англии и других западноевропейских
стран, поскольку средний дефинитивный рост мужчин в Европе XVIII—первой
половины XIX в. находился в границах 162—166 см. И в XIX—начале XX в. Рос¬
сия не покидала свою историческую колею — страны средней по уровню соци¬
ально-экономического развития, иногда несколько отдаляясь от середины в ту
или другую сторону.
Роль географической среды в российской истории
Проведенный анализ приводит к выводу: географическая среда оказывала
в некоторых случаях важное, но не решающее влияние на развитие социума, ко¬
торое следует учитывать, принимая во внимание два обстоятельства.
Во-первых, влияние одного и того же природного фактора на разные общест¬
ва (и на одно и то же общество в разные эпохи) может вызывать разные реакции
в зависимости от уровня их развития, исторического момента и других обстоя¬
тельств. Чем примитивнее социум, тем больше значение географического факто¬
ра, чем развитее, тем — меньше; с ростом производительных сил роль природной
среды уменьшается500.
Во-вторых, географический фактор не сводится к климату; он имеет другие важ¬
ные составляющие — местоположение страны, ее континентальность, развитость
речной системы501, близость морей и океанов, почвы, минеральные и водные ресур¬
сы, растительный и животный мир и др. Но и климат имеет важную составляющую,
не сводимую к средней температуре или средней величине осадков, — климатиче¬
ские колебания, обеспечивающие ритм и частоту урожаев и неурожаев, а вековые
изменения климата — и их уровень. Анализ сопряженности колебаний с температу¬
рой и осадками в XVIII—XIX вв. обнаружил между ними заметную связь. Напри¬
мер, последняя треть XVIII в. отмечена падением урожайности в основных земле¬
дельческих районах примерно с сам-4,4 до сам-3,3 или на треть (табл. 1.37)502.
Помимо снижения плодородия пашни (вследствие уменьшения парового
клина, сокращения залежи, включения в сельскохозяйственный оборот земель
худшего качества и недостаточного удобрения) в падение урожайности важный,
а может быть и решающий, вклад внесли неблагоприятные метеорологические
условия. Век XVIII является частью так называемого малого ледникового
периода (XIV—XIX вв.), когда повсеместно в Европе проходило похолодание,
затронувшее и Россию. На ее европейской части зафиксирована повышенная
частота негативных для урожая природных явлений — суровых зим, сильных
ветров, продолжительных осадков и т. п.503 Средние годовые температуры,
имеющие прямое отношение к продолжительности вегетационного периода
и количеству осадков, понизились (как свидетельствует самый ранний и длинный
ряд измерений по С.-Петербургу) почти на градус по Цельсию504, параллельно
с этим наблюдалось понижение урожайности (табл. 1.38).
249

Гчава 1. Колонизация и ее последствия
Таблица 1.37
Урожайность основных хлебов в Центральной части Европейской России
в XVIII в. по десятилетиям (сам)
Культура
1710-е гг.
1720-е гг.
1730-е гг.
1740-е гг.
1750-е гг.
1770-е гг.
1780-е гг.
1790-е гг.
Рожь
2,9
3,6
3,2
4,3
3,7
4,2
3,3
3,1
Пшеница
3,9
3,7
3,9
3,6
3,3
4,3
3,2
3,0
Овес
2,7
4,1
3,3
3,8
3,5
4,8
3,4
3,6
Ячмень
3,9
4,5
4,0
3,7
4,3
4,2
3,5
3,1
В среднем*
3,0
3,9
3,4
4,0
3,6
4,4
3,4
3,3
Подсчитано по: Индова Е. И. Урожаи в Центральной России за 150 лет (вторая половина
XVII—XVIII в.) // Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы, 1965 г. М., 1970.
С. 141—155 ; Рубинштейн Н. Л. Сельское хозяйство России во второй половине XVIII в. М,
1957. С. 337—340.
* Средний урожай получен путем взвешивания урожайности четырех культур по их доле
в посевах.
Таблица 1.38
Климат и урожаи в России в 1752—1879 гг.
Годы
Средняя годовая
температура, °С*
Годы
Урожаи ржи, сам
—
—
1740—1749
4,3
1752—1760
3,26
1750—1759
3,7
1761—1775
3,54
1760—1769
4,7
1776—1782
3,07
1770—1779
4,2
1783—1794
2,69
1780—1789
3,3
1795—1810
2,61
1795—1810
3,2
1811—1826
3,25
1811—1826
3,3
1827—1863
3,32
1827—1863
3,4
1864—1879
3,40
1864—1879
3,6
Источники: Випьд Г. О температуре воздуха в Российской империи, на основании
критического рассмотрения наблюдений, по предложению министра государственных
имуществ, П. А. Валуева, разработал директор Главной физической обсерватории и член Имп.
Академии наук г. Вильд : в 2 вып. СПб., 1878—1882. Вып. 2. С. 289—291 ; Индова Е. И.
Урожаи ... С. 141—155.
* В Санкт-Петербурге.
По расчету В. С. Мыглан, в Сибири XVIII—XIX вв. «климатическая состав¬
ляющая (температура и осадки. — Б. М) обеспечивает изменчивость до 40—
60 % урожайности зерновых. Влияние климатических колебаний выступает при
прочих равных условиях в качестве главного фактора развития земледельческого
хозяйства в рассматриваемых регионах»505. Весьма показательно, что вывод
250

Географический и демографический детерминизм
Мыглан, как он сам отмечает, согласуется с данными, полученными исследова¬
телями для современного постиндустриального периода506. Колебания в произ¬
водстве сельскохозяйственных продуктов настолько зависят от природы — от
колебаний температуры, осадков и экстремальных природных явлений (наводне¬
ний, смерчей, землетрясений, цунами и т. п.), что даже высочайший современный
уровень агротехники на Западе не в состоянии их устранить. Это, впрочем, не
означает, что климат имеет определяющее влияние на современное сельское хо¬
зяйство. Подчеркну, в указанных исследованиях оценивается согласованность
в колебаниях урожаев, с одной стороны, и температуры и осадков — с другой.
Чем обусловливается сам уровень урожайности — не изучается, так как автор
решает иные задачи. Но уровень земледелия изменяется, конечно, не только или
даже не столько под влиянием климатических колебаний, сколько под влиянием
социально-экономических факторов. Мыглан это сознает и поэтому формулирует
итоговый вывод корректно: «Комплексный анализ исторических и дендрохроно-
логических данных свидетельствует о том, что хозяйственная деятельность чело¬
века в Сибири в малый ледниковый период в значительной мере определялась
климатическим фактором». При этом «под климатогеографическим фактором
понимается весьма сложная система, влияние которой на жизнь растений, жи¬
вотных и людей часто проявляется лишь косвенным путем, различным в зависи¬
мости от места возделываемых культур и времени года, тогда как прямые прояв¬
ления составляют лишь “верхушку айсберга”. Можно сказать, что в этом случае
география выступает в качестве своеобразной сцены исторической постановки,
климат в качестве декораций, на фоне которых протекают все остальные процес¬
сы, но они не заменяют собой главных действующих лиц»507.
«Горькая теорема» А. 77. Паршева о неконкурентоспособности России
на мировом рынке
Почти одновременно с монографией Л. В. Милова вышла научно-популярная
по жанру книга полковника Пограничной службы Федеральной службы безо¬
пасности России А. П. Паршева «Почему Россия не Америка» (1999), доказы¬
вающая, что из-за природно-климатических особенностей России воплощаемая
в настоящее время в ней либеральная модель рыночных реформ в конечном
счете приведет к вымиранию значительной части населения и распаду государ¬
ства. Низкая среднегодовая температура, невозможность проживания человека
на большей части территории страны без отопления, географическое положе¬
ние и огромные пространства, высокие транспортные издержки при перевозке
товаров внутри страны и за рубеж порождают повышенную ресурсоемкость
и энергоемкость и, как следствие, высокую себестоимость ее продукции. При
свободе внешней торговли большая часть российской продукции неизбежно
будет неконкурентоспособной на мировых рынках. В условиях свободы пере¬
мещения капитала через границу и конкуренции за капиталовложения Россия
будет проигрывать в борьбе за инвестиции (ввиду их меньшей доходности) даже
при прочих равных условиях, а произведенный в России капитал будет выво¬
зиться из страны. В дальнейшем эти процессы будут вести к деградации инфра¬
251

Глава 1. Колонизация и ее последствия
структуры и вымиранию населения, вынужденного обслуживать только сырье¬
вые и вспомогательные отрасли. Концепция Паршева получила название «горь¬
кой теоремы»: в условиях свободного мирового рынка уровень производствен¬
ных издержек почти любого российского предприятия выше среднемирового,
и поэтому оно является инвестиционно непривлекательным50 . Она вызвала
живую дискуссию509, у нее нашлось много сторонников и еще больше против¬
ников510. Из критики выделим то, что относится собственно к географическому
фактору511.
Теплый климат имеет свои минусы, которые могут перевешивать плюсы: рас¬
слабляющее действие жары; большое количество заболеваний, особенно таких
как малярия, бильгарциоз и лимфатический филяриатоз, которые быстрее рас¬
пространяются в жарком климате, чем холодном; нерегулярные поставки свежей
воды, возникающие из-за засушливых и влажных сезонов; высокие затраты на
охлаждение, превышающие затраты на отопление. Например, в самых современ¬
ных зданиях в Сингапуре и Малайзии затраты на кондиционирование в помеще¬
ниях почти на треть превышают издержки на отопление аналогичных строений
в России; а в США в расчете на одного жителя тратится на кондиционирование
больше энергии, чем в России на отопление.
Русский холод не может считаться определяющей характеристикой ни клима¬
та, ни экономики страны, так как в ней имеются значительные, но слабозаселен¬
ные территории с хорошим климатом, да и относительно плотно заселенная ев¬
ропейская часть весьма разнообразна по природно-климатическим условиям.
Влияние климата на экономическое развитие в целом незначительно по срав¬
нению с другими факторами. Дополнительные затраты на отопление составляют
относительно небольшую величину — в 1990 г. 6,3 % от всех энергетических
затрат в народном хозяйстве (с учетом расходов на перевозку энергоносителей).
Доля расходов на электроэнергию для народного хозяйства России, по данным
2002 г., составляла 6—7 % от стоимости конечной продукции, доля затрат насе¬
ления России на электроэнергию — не более 1,4 % от его доходов, а доля расхо¬
дов населения на коммунальные услуги — 3,7 % от доходов населения.
Много фактов противоречит выводу о тесной связи между климатом и эконо¬
мическим развитием. Например, затраты энергии на доллар валового внутренне¬
го продукта (ВВП) равны для таких стран, как Алжир и Норвегия, а наиболее
энергоемкими странами на доллар ВВП являются Узбекистан и Кувейт. Энерго¬
затратность экономики в России меньше, чем в более теплой Украине. Богатый
Сингапур и бедная Южная Африка имеют примерно одинаковый климат.
Опыт экономического развития протокапиталистической России второй поло¬
вины XIX—начала XX в. буквально опровергает гипотезу Паршина. В условиях,
когда рынок был открыт и существовала свобода перемещения товаров и капита¬
ла через границу, Россия выигрывала в конкуренции за капиталовложения, став
одной из самых привлекательных стран для иностранных инвестиций. «Ко вре¬
мени падения царизма Россия была крупнейшим мировым заемщиком, на кото¬
рого приходилось около 11 % мирового объема мировых долгов»512. По ввозу
капитала в Россию первой шла Франция, второй — Великобритания, затем Гер¬
мания, Бельгия, США и т. д. Масштабы инвестиций из-за трудностей учета до
252

Географический и демографический детерминизм
сих пор точно не определены. Легче идентифицировать иностранный капитал
в акционерных предприятиях, чем обычно дело и ограничивается, но и здесь
оценки существенно различаются — от 1,5 млрд руб. до 2,2 млрд в 1914 г.513
В мировой историко-экономической литературе принята, хотя и с оговорками,
оценка, сделанная крупным российским экономистом П. В. Олем514. Согласно ей
иностранные капиталы, вложенные только в банковские, промышленные и тор¬
говые акционерные предприятия страны, достигали 2,2 млрд руб. (в том числе
1,5	млрд руб. в промышленность), или 38 % от всего акционерного российского
капитала (табл. 1.39).
Таблица 1.39
Иностранный капитал в промышленности и банках России в 1880—1915 гг.
Показатели
1880 г.
1890 г
1895 г.
1900 г.
1905 г.
1910 г.
1915 г.
Общий объем ино¬
странных инвести¬
ций в экономику
России, млн руб.
97,7
214,7
280,1
911,0
1037,4
1358,1
2205,9
Доля иностранного
капитала во всем
акционерном рос¬
сийском капитале,
%
—
25
26
37
35
38
38
1880—
1889 гг.
1890—
1892 гг.
1893—
1899 гт.
1900—
1902 гг.
1903—
1905 гг.
1906—
1908 гг.
1909—
1913 гг.
Доля иностранного
капитала в общей
сумме новых инве¬
стиций в промыш¬
ленность, %
41
33
55
47
81
37
50
Источники: Оль П. В. Иностранные капиталы в России. Пг., 1922. С. 8; McKay J. Pio¬
neers for Profit: Foreign Entrepreneurship and Russian Industrialization, 1885—1913. Chicago : The
University of Chicago Press, 1970. P. 26—28.
Разница в оценках, принадлежащих разным экспертам, инвестиций в едино¬
личные предприятия намного больше, чем в акционерный капитал, — от 250 млн
руб. до 2200 млн руб.515 Иностранный капитал направлялся преимущественно
в железнодорожный транспорт, металлургию и горнодобывающую промыш¬
ленность. Однако крупные инвестиции были сделаны также в предприятия хи¬
мической, текстильной, машиностроительной и электрической (электроэнерге¬
тику и электротехнику) промышленности, в торговлю. Выдающееся место ино¬
странный капитал занимал в финансовой сфере — в 1913 г. во всех коммерче¬
ских банках России его доля составляла 33—40 %516. При этом большая часть
полученной прибыли реинвестировалась (см. табл. 1.39). В новых инвестициях
в промышленность в 1885—1915 гг. доля иностранного капитала составляла
около 60 %517.
253

Глава 1. Колонизация и ее последствия
На 1913 г. В. И. Бовыкин оценил всю сумму вложений иностранного капитала
в российские ценные бумаги в 8945 млн руб.5 8 Из них производительные вложе¬
ния (акционерное предпринимательство, железнодорожное дело, городское хо¬
зяйство, частный ипотечный кредит) составили 5245 млн руб., а непроизводи¬
тельные (государственные займы на «общие нужды», казенный ипотечный кре¬
дит) — 1787 млн руб. Накануне войны доля иностранных вложений равнялась
43 % (табл. 1.40).
Таблица 1.40
Иностранный капитал в народном хозяйстве России в 1893—1913 гг.
(производительные и непроизводительные вложения в российские ценные бумаги)
Год
Иностранные капиталовложения,
млн руб.
Доля иностранных
капиталовложений, %
Производи¬
тельные
Непроизводи¬
тельные
Итого
Производи¬
тельные
Непроизводи¬
тельные
Итого
1893
2267
595
4755
47
18
58
1900
3848
697
6445
48
18
54
1908
4070
2010
7988
43
30
49
1913
5245
1787
8945
39
23
43
Источник: Бовыкин В. И. Финансовый капитал в России накануне Первой мировой
войны. М, 2001. С. 107.
Благодаря иностранным инвестициям, промышленность России развивалась
весьма быстрыми темпами — в 1864—1886 гг. среднегодовые темпы роста со¬
ставляли около 4%, в 1887—1913 гг. увеличились до 6,65 %519, несмотря, как
утверждает Паршин, на повышенную ресурсоемкость и энергоемкость и, как
следствие, высокую себестоимость ее продукции (табл. 1.41). По расчетам
А. Мэддисона, в 1870—1913 гг. среднегодовой прирост валового «западного»
объема производства (Европа и Северная Америка) равнялся 2,7 %, российско¬
го — 3,25 %, а на душу населения в Западной Европе и России был одинако¬
вым — 1,6 %520. П. Грегори отмечает: «По темпам промышленного роста и роста
производительности труда Россия на протяжении последних 25 лет перед первой
мировой войной конкурирует с главными быстрорастущими промышленными
странами. <...> В последние 25 лет перед первой мировой войной российская
экономика окажется абсолютным рекордсменом как по темпам роста промыш¬
ленного выпуска, так и по темпам роста производительности труда»521.
Таблица 1.41
Динамика промышленного производства в России, США, Германии,
Великобритании и Франции в 1860—1913 гг. (1860 г. = 100)
Год
Германия
Великобритания
Франция
Россия
Рос¬
сия*
США
Весь
мир
1860
100
100
100
100
—
100
100
1870
129
129
131
163
—
138
136
254

Географический и демографический детерминизм
Окончание табл. 1.41
Год
Г ермания
Великобритания
Франция
Россия
Рос¬
сия*
США
Весь
мир
1880
179
156
165
213
—
213
186
1890
286
182
215
338
100
488
307
1900
464
232
254
763
220
675
429
1913
714
294
385
1250
462
1250
714
Источники: Хромов П. А. Экономика России периода промышленного капитализма.
М.. 1963. С. 107 ; Грегори П. Поиск истины в исторических данных // Экономическая история,
1999 : ежегодник. М., 1999. С. 478.
* Оценка П. Грегори по данным Л. Б. Кафенгауза. 1887 г. = 100.
По темпам развития промышленности в 1860—1913 гг. Россия делила первое
и второе место с США, обгоняя Германию, Великобританию и Францию. Вслед¬
ствие этого доля России в мировом промышленном производстве с 1881—1885 гг.
по 1913 г. возросла с 3,4 до 5,3 % (табл. 1.42).
Таблица 1.42
Доля России, США, Германии, Великобритании и Франции
в мировом промышленном производстве в 1881—1913 гг. (%)
Страны
1881—1885 гг.
1896—1900 гг.
1913 г.
Россия
3,4
5,0
5,3
США
28,6
30,1
35,8
Великобритания
26,6
19,5
14,0
Г ермания
13,9
16,6
15,7
Франция
8,6
7,1
6,4
Источники: Industrialization and Foreign Trade / H. Folke (ed.). Geneva: League of Na¬
tions, Secretariat, Economic, Financial and Transit Department, 1945. P. 13 ; Rather S., Sol tow J. H.,
Sylla R. The Evolution of the American Economy: Growth, Welfare, and Decision Making. New
York: Basic Books, 1979. См. также: Россия, 1913 год: статистико-документальный справ.
СПб.. 1995. С. 51.
В пореформенное время довольно быстрыми темпами развивалась не только
промышленность, но вся экономика, благодаря чему благосостояние россиян,
которое в XVI—первой половине XIX в. то росло, то падало, вышло на новый,
более высокий рубеж, превзойдя самые высокие показатели за всю предшест¬
вующую историю России. Чистый национальный доход страны за 52 года,
1861—1913 гг., увеличился в 3,84 раза, а на человека — в 1,63 раза. Душевой
прирост общего объема производства составлял 85 % от среднеевропейского.
С 1880-х гг. темпы экономического роста стали выше не только среднеевропей¬
ских, но и «среднезападных» — валовой национальный продукт увеличивался на
3,3 % ежегодно. По ключевым экономическим показателям Россия сократила
разрыв с ведущими странами Запада522. Из великих держав лишь в США темпы
255

Гпава 1. Колонизация и ее последствия
523
были выше — 3,5 % . Несмотря даже на очень большой естественный прирост
населения (самый высокий среди всех европейских стран), душевой ВВП увели¬
чивался быстрее, чем в самых больших экономиках мира, а среди западных стран
быстрее, чем в Великобритании и Италии (табл. 1.43).
Таблица 1.43
Соотношение ВВП в России и некоторых странах мира (%)
Страны
1820 г.
1870 г.
1913 г.
ВВП
ВВП над. н.
ВВП
ВВП над. н.
ВВП
ВВП над. н.
Россия
100
100
100
100
100
100
Россия/Китай
16,5
114,8
42,1
177,9
96,3
269,6
Россия/Индия
83,8
129,3
62
176,9
113,8
221,1
Россия/Япония
182,1
103,0
329,1
128,0
324,1
107,3
Россия/Италия
167,6
61,7
200,0
62,9
243,3
68,0
Россия/Франция
98,2
56,0
116,0
50,3
160,8
42,6
Россия/Г ермания
143,3
65,1
117,1
51,8
97,9
40,8
Россия/Великоб-
ритания
104,1
40,4
83,4
29,5
103,5
30,2
Россия/США
301,6
54,8
85,0
38,6
44,9
28,1
Россия/8 стран
154,4
78,1
141,8
89,5
155,5
101,0
Источник: Maddison A. The World Economy : A Millennial Perspective. Paris : OECD,
2001. P. 261,264.
В процесс современного экономического роста Россия вступила на два поко¬
ления позже, чем Франция и Германия, на поколение позже, чем Италия, и при¬
мерно одновременно с Японией324. Но по темпам увеличения ВВП после начала
современного экономического роста она также занимала одно из первых мест
(табл. 1.44).
Таблица 1.44
Среднегодовые темпы увеличения ВВП после начала современного
экономического роста отдельных странах мира (%)
Страны
Годы
ВВП
ВВП над. н.
Россия 1
1890—1913
3,72
2,09
Франция
1820—1850
1,57
1,06
Г ермания
1820—1850
1,97
0,95
Италия
1870—1900
Mi
0,53
Япония
1890—1913
2,51
1,38
Источник: Maddison A. Monitoring the World Economy, 1820—1992. Paris; Washington,
DC : Development Centre of the Organization for Economic Co-operation and Development, 1995.
Цит. по: Гайдар E. T. Долгое время : Россия в мире : очерки экономической истории. М., 2005.
С. 279.
256

Географический и демографический детерминизм
* * *
Итак, гипотезу Пайпса — Милова о якобы роковых последствия якобы суро¬
вой российской природы для России в доиндустриальную эпоху и гипотезу Пар-
шева о трагических последствиях природно-климатических особенностей рос¬
сийской природы в индустриальную и постиндустриальную эпохи следует при¬
знать несостоятельными. В обеих гипотезах проявляется откровенный географи¬
ческий детерминизм, дефектность которого давно доказана многочисленными
фундаментальными исследованиями, проведенными во всем мире. Исторический
опыт России также опровергает обе гипотезы: как в доиндустриальную эпоху,
в XVI—первой половине XIX в., так и в индустриальную и постиндустриальную
эпохи, во второй половине XIX—середине XX в., страна имела значительные,
а иногда и выдающиеся успехи на всех поприщах, которые не могли быть дос¬
тигнуты народом, влачившим полуголодное существование, в условиях неконку¬
рентоспособной среды. Список этих успехов очень длинный. Достаточно сказать,
что в XVI—первой половине XIX в. российский народ колонизовал или завоевал
около 20 млн км2 территории; в 1861—1913 и 1921—1965 гг. страна занимала
одно из первых мест в Европе по темпам роста промышленности и ВВП. Относи¬
тельная отсталость России по сравнению с Западом постепенно преодолевается,
иногда с большим, иногда с меньшим успехом. Но в этом отставании доля при¬
роды относительно мала, решающее значение имели институты, геополитиче¬
ские, культурные, социальные, экономические факторы.
Хотят того сторонники географического детерминизма или нет, но природа
под их пером превращается в своего рода «козла отпущения» и на нее взвалива¬
ется вина за культурную и экономическую отсталость, за недостатки политиче¬
ского и общественного устройства страны. Кто виноват в суровом русском кре¬
постничестве? — «природа-мачеха», в многовековом экстремальном самодержа¬
вии? — она же, в культурной отсталости? — она же, в неумении систематически
работать — она же, в безалаберности и надежде на авось — она же. Список во¬
просов и ответов легко продолжить, потому что, утверждает Л. В. Милов: «При¬
родно-климатический фактор имел важнейшее влияние на характер и темпы раз¬
вития человеческого общества вообще и на характер и темпы развития тех или
иных его социальных формирований, охватывающих племена или народы, или
целостные государственные образования и государства»525. Во всем виновата
«природа-мачеха»! Какой комфортный для ленивого ума и заснувшей души ответ
на все «проклятые» вопросы русской истории!
Эта пессимистическая, по сути, концепция не только не адекватна фактам,
она, самое печальное, играет демобилизующую роль и порождает фатализм, ибо
победить природу практически невозможно, во всяком случае намного тяжелее,
чем реформировать институты. Если виновата природа, то все наши труды в ко¬
нечном счете окажутся скорбными и невознагражденными. Согласно ставшей
широко известной теореме Томаса, названной в честь американского социолога
У. А. Томаса (1863—1947): если ситуация мыслится как реальная, то она реальна
по своим последствиям. Другими словами, ментальные структуры, независимо от
того, насколько они адекватны реальности, предопределяют не только воспри¬
ятие действительности, но и действия людей526.

Гпава 1. Колонизация и ее последствия
Сваливая всю вину на природу, мы попадаем в капкан, из которого не вы¬
браться. Географический детерминизм не рождает душевного подъема и не зовет
на свершения. А наша страна сейчас нуждается в энтузиазме и подвигах.
Демографический детерминизм: мальтузианская гипотеза
Столь же неубедительными являются и построения мальтузианцев, или демо¬
графических детерминистов, согласно которым рост плотности населения явля¬
ется решающим фактором развития общества. По их мнению, главных причин
периодического обострения нужды и бедности две — высокая рождаемость (по
причине ее стихийности, или нерегулируемости) и закон падающей производи¬
тельности земли, в современной трактовке — закон падающей производительно¬
сти труда, примененного к участку земли с фиксированной площадью, или, более
широко, закон убывающей производительности любого переменного ресурса при
прочих фиксированных. В соответствии с ним новые инвестиции в землю дают
меньший доход на единицу затрат, чем предыдущие527.
Принципиальная слабость мальтузианской интерпретации истории России со¬
стоит в том, что страна никогда не испытывала дефицита земли во всероссийском
масштабе, следовательно, не могла попасть в мальтузианскую ловушку. Грани-
цы России были открыты; огромные пространства и постоянная колонизация
обеспечивали потребности в сельскохозяйственных угодьях и, следовательно,
в продовольствии. Число жителей, способных прокормиться на данной террито¬
рии при распашке всех пригодных для обработки земель, при средней для данно¬
го периода урожайности и потреблении по минимальной возможной норме (так
называемая емкость экологической ниши) никогда не достигало опасной черты.
Даже в 1914 г. плотность населения на территории Российской империи без тун¬
дры, тайги и сухих степей Казахстана и Средней Азии составляла менее 16 чело¬
век на 1 км2, в то время как при трехпольной системе земледелия на 1 км2 могло
прокормиться от 18 до 40 человек528. Кроме того, крестьяне использовали свою
пахотную землю очень расточительно. Расчеты показывают, что в начале XX в.
в Европейской России 40 % крестьянской пашни находилось под паром, залежа¬
ми и подсеками, в то время как в Германии — 5—6 %. Если у крестьян количест¬
во пара довести до 10 % пахотной площади, как это наблюдалось у многих зем¬
левладельцев, а также у крестьян Бессарабской и Таврической губерний, то их
посевы увеличились бы на 29 % и проблема малоземелья была бы снята. Уро¬
жайность на надельных и частновладельческих землях различалась примерно на
20 % в пользу последних529. При этом большой разницы в способах ведения хо¬
зяйства между крестьянами и землевладельцами не замечалось, вследствие чего
повышение крестьянских урожаев на 20 % было вполне достижимой задачей без
каких-либо чрезвычайных мер. Это увеличило бы крестьянские доходы на вели¬
чину, большую, чем сумма всех прямых налогов с крестьян530.
Весьма существенно, что с середины XVI в. колонизация происходила в юж¬
ном и восточном направлениях, вследствие чего центр населенности смещался на
юго-восток, в те регионы, где плодородие почвы выше и условия для сельскохо¬
зяйственного производства лучше. Продвижение на юг уменьшало издержки
258

Географический и демографический детерминизм
производства и повышало производительность труда, которая в районах земле¬
дельческой колонизации была (благодаря более высокому естественному плодо¬
родию почвы) в 2—4 раза выше, чем в районах старого заселения. Можно даже
сказать, что быстрый прирост числа жителей стал благом для России: он позво¬
лил освоить огромные территории и стать великой державой с точки зрения чис¬
ла жителей, ресурсов, военной и экономической мощи. Без 35-кратного увеличе¬
ния населения и 8-кратного территории за 1550—1913 гг. Россия никогда бы не
стала великой державой531.
Более убедительными выглядят предположения, отводящие демографическо¬
му фактору не главенствующую, а более или менее важную, но второстепенную
роль в истории. Некоторые социальные и экономические явления и процессы
действительно находились под влиянием плотности населения, которая в свою
очередь была тесно связана с территориальной экспансией532. Например, измене¬
ние форм землевладения, вероятно, до некоторой степени обусловливалось плот¬
ностью населения. Общинная форма не была первичной формой землевладения,
она развивалась по мере роста плотности населения, причем сначала в централь¬
ных районах России, а потом только на окраинах. А. А. Кауфман, изучавший эту
проблему на примере Сибири, установил, что при наличии фонда свободных,
«ничейных» земель господствовало «захватное», индивидуальное землевладение:
каждое хозяйство захватывало столько земли, сколько было в состоянии обрабо¬
тать. Исчерпание свободных земель побуждало земледельцев искать тот или
иной способ закрепления земли за хозяйствами, что могло произойти в форме
частной или коллективной собственности. Общинная форма собственности как
в европейской части страны, так и в Сибири явилась формой перехода от захват¬
ного к частному землевладению по той причине, что для появления института
частной собственности на землю требовался ряд дополнительных условий —
развитость рыночных отношений, превращение земли в товар, личная свобода,
индивидуалистический менталитет и т. д., которые в центральных регионах ев¬
ропейской части России в момент исчерпания фонда свободных земель, в XV—
XVI вв., отсутствовали. В Сибири важным фактором перехода от захватного к пе¬
редельно-общинному землевладению служили традиции, принесенные переселен¬
цами из Европейской России, а также склонность коронной администрации под¬
держивать общинно-передельные порядки как более удобные для управления кре¬
стьянами533. Таким образом, не якобы присущая русским людям солидарность, не
континентальный климат и частые стихийные бедствия, а ряд экономических,
юридических и социальных факторов способствовал утверждению в России кол¬
лективного землевладения; наличие свободного фонда земель лишь задерживало
переход от коллективной к частной форме землевладения534. Резонно предполо¬
жить, что низкая плотность населения оказывала некоторое влияние также на ран¬
ние браки и многодетность. Благодаря наличию большого фонда свободной земли
при возможности ее колонизации, у крестьянского населения России вплоть до
середины XIX в. не было серьезных стимулов откладывать вступление в брак или
вообще от него отказываться, а также регулировать рождаемость.
Рост плотности населения постоянно толкал крестьянство не только к колони¬
зации, но и к интенсификации земледелия. Но до эмансипации этот процесс раз¬
259

Глава L Колонизация и ее последствия
вивался очень слабо, так как урожайность в течение XVI—первой половины XIX в.
имела тенденцию снижаться535. С отменой частновладельческого крепостничест¬
ва в 1861 г. интенсификация в Европейской России стала проходить более быст¬
рыми темпами под влиянием сильного аграрного перенаселения. В 1860—1913 гг.
урожайность на крестьянских землях выросла на 69 %536 — больше, чем за
предшествующие 350 лет. Одновременно вследствие роста сельского населения
величина земельного наделана душу мужского полас 1861—1870 по 1891—1900 гг.
сократилась всюду, а в среднем по Европейской России с 5,3 до 2,8 га. В резуль¬
тате возникло относительное аграрное перенаселение: по разным, как правило,
преувеличенным оценкам, его величина к 1900 г. составляла от 22 до 52 % от
общего числа работников537. Несмотря на это, жизненный уровень населения по¬
сле временного спада в 1856—1865 гг. стал расти благодаря диверсификации
крестьянской экономики, снижению налогового бремени, росту урожайности,
повышению заработной платы сельскохозяйственных рабочих (подробнее об
этом см. в гл. 11 « Уровень жизни» наст. изд.).
Позитивные сдвиги в крестьянском хозяйстве в ответ на перенаселение и сни¬
жение жизненного уровня предупреждают о недопустимости глобализации поня¬
тия кризиса пореформенной деревни, что нередко делалось в советской историо¬
графии и справедливо вызывало негативную реакцию западных коллег538. Да
и сам кризис носил относительный и временный характер. В 17 из 50 губерний
Европейской России крестьянство более или менее справлялось со всеми плате¬
жами539, всюду наблюдалось улучшение агротехники и повышение урожайно¬
сти540. С конца XIX в. происходило улучшение питания, соответственно увели¬
чивалась длина тела и уменьшался процент забракованных для военной службы
новобранцев (см. гл. 11 «Уровень жизни» наст. изд.).
Связь между падением жизненного уровня и интенсификацией производства не
была специфически российским явлением. Обычно именно снижение качества
жизни вследствие возросшей плотности населения заставляет людей осознать кри¬
зис данной системы земледелия и перейти к другой, более интенсивной системе541.
До тех пор пока крестьянство находило альтернативу интенсивности в колониза¬
ции, оно прежде всего использовало миграцию как наиболее легкий и дешевый
способ борьбы с перенаселением и лишь во вторую очередь — интенсификацию
земледелия как более дорогой и трудный способ борьбы с ним. Когда колонизация
перестала решать проблему перенаселения, тогда крестьяне в первую очередь об¬
ратились к интенсификации и во вторую очередь — к другим средствам, включая
переселение Эта зависимость объясняет, почему российское крестьянство до
эмансипации предпочитало колонизацию, а после нее — интенсификацию или по
крайне мере сочетание интенсификации с колонизацией. К середине XIX в. фонд
свободных земель в Европейской России был в значительной степени исчерпан,
а переселение в Сибирь само по себе требовало больших средств и являлось не¬
сравненно более тяжелым предприятием, чем колонизация в пределах Европей¬
ской России, как в экономическом, так и психологическом отношениях: для мно¬
гих переселение в Сибирь было равносильно эмиграции из России.
Совпадение в пореформенной России перехода к более интенсивной системе
земледелия с относительным аграрным перенаселением является аргументом
260

Результаты территориальной экспансии
в пользу того, что давление роста населения может способствовать интенсифика¬
ции сельского хозяйства542. Однако рост плотности населения не являлся ре¬
шающим фактором543. Если в качестве показателя степени интенсификации зем¬
леделия взять чистый доход с гектара земли, а в качестве показателя плотности
населения — величину земельного надела на душу сельского населения, то связь
между этими показателями для 50 губерний Европейской России в 1900 г., оце¬
ненная с помощью коэффициента корреляции, составляла 0,60. Это означает:
плотность населения могла обусловливать интенсификацию земледелия не более
чем на 36 % (квадрат коэффициента корреляции)544.
Таким образом, социально-экономические процессы в России, как и в других
странах, испытывали многоплановое воздействие географического и демографи¬
ческого факторов. Однако нет оснований возлагать на них ответственность за
своеобразие национальных социальных и политических институтов, что всегда
и везде было делом рук человеческих, а не стихийных сил природы. Однако бре¬
мя пространства было, есть и будет, и с ним надо считаться54 .
Результаты территориальной экспансии
Результаты территориальной экспансии для самой России были неоднознач¬
ными. Рассмотрим сначала позитивные последствия. Вплоть до середины XVIII в.
вся южная плодородная, черноземная половина Русской равнины представляла
собой безлюдную степь — «дикое поле», крайне редко были заселены Заволжье
и Сибирь, где вообще не было русских. Они сосредоточивались на Севере и в
нечерноземной части Русской равнины, так как Казанское, Астраханское
и Крымское ханства парализовали колонизационное движение на юг и восток.
С середины XVI в., после победы над Казанским и Астраханским ханствами, на¬
чались массовые миграции, которые с разной интенсивностью в отдельные пе¬
риоды продолжались до 1917 г. Во второй половине XVI—XVII в. основные по¬
токи переселенцев направлялись в Черноземный центр, Камский край и Приура-
лье, благодаря чему центр русской населенности стал перемещаться с севера на
юг, и процесс этот продолжился в XVIII—XIX вв. До начала XVIII в. 2/3 населе¬
ния проживало в северной и лесной зонах, к концу XVIII в. благодаря переселе¬
ниям с севера на юг большая часть населения стала проживать в более благопри¬
ятной для земледелия лесостепной и степной зонах, а к 1914 г. там сосредоточи¬
лось почти 2/3 населения Европейской России. Перемещение центра хозяйствен¬
ной деятельности на юг чрезвычайно способствовало увеличению экономическо¬
го потенциала страны, главным источником которого являлось сельское хозяйст¬
во (табл. 1.45).
Экспансия в южном направлении увеличивала не только общий земельный
фонд, но и степень его использования, так как по мере передвижения границы на
юг доля земли, пригодной для земледелия и скотоводства, возрастала. В северной
зоне доля пашни и лугов даже в 1914 г. составляла всего 9 %, в то время как
в лесной зоне уже в 1696 г. — 25,6 %, в лесостепной — 54,8 и южной степной —
41,1	%. Как видно из данных табл. 1.46, в XVIII—XIX вв. площадь пашни и лугов
увеличивалась главным образом за счет освоенных территорий лесостепной
261

Гпава 1. Колонизация и ее последствия
и степной зон. Благодаря экспансии и колонизации процент окультуренной земли
с 1696 по 1887 г. повысился почти в 2 раза — с 24,4 до 45,9 %.
Таблица 1.45
Площадь природных зон Европейской России и распределение населения
между ними в конце XVII—начале XX в.
Зона*
Территория, %
Население, %
Плотность населения**
1678 г.
1719г.
1856 г.
1914 г.
1678 г.
1719г.
1856 г.
1914 г.
1678 г.
1719 г.
1856 г.
1914г.
Северная
46,4
43,9
39,1
38,4
12,8
13,0
11,3
9,5
0,8
1,0
3,4
6,5
Лесная
12,1
14,7
18,5
18,3
57,0
40,1
30,9
28,6
12,8
9,4
19,6
40,9
Лесо¬
степная
20,9
19,8
20,3
19,9
27,9
44,3
44,5
40,6
4,1
7,7
25,8
54,1
Южная
степная
20,6
21,6
22,1
23,4
2,3
2,6
13,3
21,3
0,3
0,4
7,1
23,8
Россия***
100
100
100
100
100
100
100
100
2,8
3,5
11,7
26,4
Источники: Арсеньев К И. Статистические очерки России. СПб., 1848. С. 56—58 ; Во-
дарский Я. Е. Население России в конце XVII—начале XVIII века. С. 152 ; Кабузан В. М. На¬
родонаселение ... С. 159—165; Статистические таблицы Российской империи за 1856 год.
СПб., 1858. С. 201—207 ; Статистический ежегодник России, 1914 г. С. 1—62 ; Цветков М. А.
Изменение лесистости Европейской России с конца XVII столетия по 1914 г. М., 1957.
С. 111—115.
* Северная зона включала тундру, лесотундру и таежные леса (Архангельская, Вологод¬
ская, Вятская, Костромская, Олонецкая, Пермская губернии); Лесная зона — смешанные
и широколиственные леса (Виленская, Витебская, Владимирская, Гродненская, Калужская,
Ковенская, Курляндская, Лифляндская, Минская, Могилевская, Московская, Нижегородская,
Новгородская, Псковская, С.-Петербургская, Смоленская, Тверская, Эстляндская, Ярославская
губернии); Лесостепная зона (Волынская, Воронежская, Казанская, Киевская, Курская, Ор¬
ловская, Пензенская, Подольская, Полтавская, Рязанская, Самарская, Саратовская, Симбир¬
ская, Тамбовская, Тульская, Харьковская, Черниговская губернии); Южная степная зона вме¬
сте с Предкавказьем (Астраханская, Бессарабская, Донская, Екатеринославская, Кубанская,
Оренбургская, Ставропольская, Таврическая, Терская, Уфимская, Херсонская, Черноморская
губернии).
** Человек на 1 км2.
** Европейская Россия с Предкавказьем, но без Польши и Финляндии.
Таблица 1.46
)
Структура угодий Европейской России по природным зонам
в конце XVII—начале XX в. (%)
Зона
Пашня
Луга, пастбища
Лес
Неудобные земли
1696 г.
1796 г.
1887 г.
1696 г.
1796 г.
1887 г.
1696 г.
1796 г.
1887 г.
1696 г.
1796 г.
1887 г.
Северная
1,8
4,3
6,7
1,3
1,9
9,1
74,9
71,7
65,3
22,0
22,1
18,9
Лесная
21,7
28,2
27,4
3,9
8,0
22,2
60,3
47,3
36,8
14,1
16,5
13,6
Лесостеп¬
ная
19,9
36,6
60,0
34,9
27,9
18,1
28,8
20,9
14,8
16,4
14,6
7,1
262

Результаты территориальной экспансии
Окончание табл. 1.46
Зона
Пашня
Луга, пастбища
Лес
Неудобные земли
1696 г.
1796 г.
1887 г.
1696 г.
1796 г.
1887 г.
1696 г.
1796 г.
1887 г.
1696 г.
1796 г.
1887 г.
Южная
степная
1,6
5,6
32,7
39,5
37,7
32,8
23,3
16,1
10,5
35,6
40,6
24,0
Россия
7,9
16,7
27,3
16,5
15,8
18,6
52,7
44,8
37,4
22,9
22,7
16,7
Источник: Цветков М. А. Изменение лесистости Европейской России ... С. 110—118.
К 1914 г. доля культурной площади возросла, по разным оценкам, от 2,1 до
6 % и составила от 48 до 52 %546. И хотя Россия по-прежнему уступала по пло¬
щади окультуренной земли большинству стран Западной Европы, где она состав¬
ляла в конце XIX в. около 60—70 %, исключая Норвегию, Швецию и Финлян¬
дию547, достижение даже 48 % освоения земельного фонда Европейской России
стало возможным только вследствие увеличения территории в благоприятных
для земледелия регионах.
К позитивным результатам экспансии следует отнести также плодотворное
влияние на общественный быт России сословно-корпоративной организации
и более развитой культуры и экономики, существовавших в инкорпорированных
западных областях, в особенности в Прибалтике, значительный вклад иностран¬
цев в модернизацию России548 и соответственно позитивное влияние русской
культуры на нерусские народы. Заслуживает внимания заключение П. Верта:
«Работы по истории Российской империи, стремящиеся засвидетельствовать со¬
противляемость населения имперскому господству коренного населения перед
лицом имперской власти, обычно игнорируют менее яркие успехи империи,
а именно то, что “инородцы” пусть и с осторожностью, но находили элементы
русской культуры привлекательными и достойными подражания. Далее я утвер¬
ждаю, что, как бы мы ни сочувствовали тем, кто в ситуации империи находится
в угнетенном положении, мы должны учесть, что сами подчиненные народы
проводят внутри себя разделения по критериям пола, социального статуса или
других различий. Иными словами, внутри каждого “меньшинства” имеются дру¬
гие меньшинства, у каждого из которых свой собственный исторический опыт
и определенное отношение к доминирующей группе»549.
Негативные последствия экспансии были также весьма серьезными.
Во-первых, под ее влиянием в народном сознании утвердилось убеждение об
экстенсивном развитии как наиболее рациональной и эффективной форме веде¬
ния хозяйства, возникла вера в неистощимость природных ресурсов, ставшая па¬
радигмой русского менталитета, и сформировалась психология беззаботности
и нерасчетливости в обращении с природными ресурсами и собственностью.
В перспективе такие убеждения и такая психология вели к отставанию550.
Во-вторых, территориальная экспансия затрудняла формирование хорошо
структурированной системы городов, которая могла бы наилучшим образом об¬
служивать потребности народного хозяйства. Дело в том, что рациональные це¬
лостные системы городов, обладающие развитой иерархической структурой, мо¬
гут занимать территорию не более сотни тысяч квадратных километров. В таких
263

Глава 1. Колонизация и ее последствия
больших по территории странах, как Россия, США или Канада, невозможна ра¬
циональная единая система городов. Например, в США никогда и не пытались ее
создать, там существует несколько региональных столиц, а национальная столи¬
ца имеет лишь ограниченный набор политических функций551. В России вопреки
экономической целесообразности такую единую, централизованную систему го¬
родов правительство создавало искусственно по административным соображени¬
ям и из-за страха сепаратизма. Следует согласиться с теми, кто считает, что
с точки зрения экономической инфраструктуры Россия — жертва своего огром¬
ного пространства.
В-третьих, новые территории не только открывали новые возможности, но
и требовали значительных усилий и средств для обеспечения коммуникаций,
обороны и т. п. С одной стороны, это истощало центр, с другой стороны, выде¬
ленных средств всегда было мало, вследствие чего колонизация затрудняла соз¬
дание инфраструктуры, адекватной потребностям страны, что до сих пор являет¬
ся слабым местом российской экономики.
В-четвертых, территориальная экспансия привела к тому, что Россия превра¬
тилась в многонациональную империю, а русские де-факто — в непривилегиро¬
ванное национальное меньшинство; экспансия замедлила развитие единой рос¬
сийской нации552. Финский, польский, балтийский и украинский регионы, выгод¬
но используя огромный российский рынок, иностранный капитал, близость к За¬
паду и экономические льготы, предоставленные центральным правительством,
опережали в экономическом отношении обширную область русского заселения.
По уровню грамотности русских опережали прибалтийские народы, поляки, ев¬
реи, финны, а также волжские и крымские татары, которые активно использовали
письменность как средство сохранения своей национальной идентичности. Не¬
русские были значительно шире, чем русские, представлены среди людей квали¬
фицированных профессий. Жизненный уровень русских был одним из самых
низких в империи. Наконец, в стране начиная с 1830 г. нерусские народы посто¬
янно создавали политическую напряженность, поддерживали революционное
движение, с которым национальные движения по большей части совпадали. По¬
стоянная необходимость обеспечения безопасности, поддержания власти и обще¬
ственного порядка тяжелым бременем ложилась на страну, прежде всего на рус¬
ских, ограничивала возможности социального, экономического и политического
развития центра страны и тем самым способствовала сохранению отсталости
России.
Не следует, однако, преувеличивать трудности и недооценивать выигрыш от
экспансии, ка^ это делают некоторые исследователи, полагающие что «если бы
за Уралом плескался океан, то, скорее всего, Россия уже давно бы была полно¬
правным членом сообщества цивилизованных стран»553. В приведенной цитате
содержится признание решающей роли демографического давления на экономи¬
ческие и культурные успехи народа. Давайте представим, что было бы с Россией,
если бы она оставалась в границах 1646 г. Если бы все русские люди в 1897 г.,
которых насчитывалось 55,7 млн человек, оставались бы на территории европей¬
ской части страны в границах 1646 г., то к 1897 г. плотность населения здесь уве¬
личилась бы примерно в 8 раз и составила бы около 14—16 человек на 1 км2, как
264

Результаты территориальной экспансии
в Англии и Франции в XI в., в Германии и других западноевропейских странах
в XVII в. Такой плотности населения обычно соответствует трехпольная система
земледелия без активного использования удобрений554. Между тем фактически
в 1897 г. на территории в границах 1646 г. проживало 50 млн — всего на 11 %
меньше контрфактического расчета, а плотность населения составляла 12—14
человек на 1 км2. Несмотря на это, применение удобрений в сельском хозяйстве
конца XIX в. стало почти всеобщим явлением. Следовательно, территориальная
экспансия лишь немного замедляла рост плотности населения и не препятствова¬
ла экономическому развитию России, так как она инкорпорировала не только
пустующие земли, но и густонаселенные районы с более развитой, чем на собст¬
венно русской территории, экономикой. С учетом вошедших в состав империи
земель на западных рубежах в европейской части страны без Финляндии в 1897 г.
фактическая плотность населения равнялась 24 человека на 1 км2.
Следует заметить, что парадигма экстенсивности, с одной стороны, действи¬
тельно задерживала переход к интенсивному хозяйству. Но, с другой стороны,
экстенсивный путь развития экономики был неизбежным для России, более то¬
го— оптимальным. Интенсификация требует огромных затрат капитала и, если
иметь в виду мировой опыт, как правило, происходит тогда, когда существует
избыток труда, недостаток земли и достаток капитала. В России всегда был из¬
быток земли и недостаток капитала, поэтому возникавший в отдельных районах
избыток труда переливался в районы избытка земли и недостатка труда.
Капитал — это труд в превращенной форме, поэтому для его создания необ¬
ходимо предварительное использование труда без непосредственного результата,
во имя будущего дохода. Капитал предполагает накопление, сопряженное с при¬
несением в жертву настоящей выгоды ради будущей. Надежда на будущий доход
предполагает осознание идеи, что капитал, используемый в производстве, обла¬
дает способностью не только воспроизводить себя, но и давать некоторую при¬
быль. Идея накопления, предварительного использования труда ради получения
прибыли в будущем отсутствовала в менталитете русского крестьянина. Отсюда
мотив к накоплению у него был весьма слабым, что усугублялось недостатком
бережливости и предусмотрительности, небрежным отношением к природным
ресурсам и неуважением к собственности, не только чужой, но даже и своей555.
Если количество сельскохозяйственных орудий и скота принять за показатель
склонности к накоплению, то оказывается, что того и другого крестьяне держали
ровно столько, чтобы удовлетворить текущие потребности. В 1910 г., согласно
данным первой и последней переписи сельскохозяйственного инвентаря, на 1
хозяйство приходилось 1,1 орудия вспашки (из них только 34% были усовер¬
шенствованными или железными, остальные деревянными) и 1,4 орудия рыхле¬
ния почвы (из них лишь 5,4 % были железными или усовершенствованными).
Сельскохозяйственные машины использовались мало: 12,5% всех хозяйств
применяли веялки, 4,0 — жатвенные машины, 3,1 — молотилки, 1,5 — сеялки
и 0,5 % — сенокосилки556. Машины имели главным образом владельцы земли
на праве частной собственности. Но и среди них подавляющее большинство
имело такие же орудия, как и крестьяне-общинники557. С рабочим скотом тоже
существовала напряженность: в Европейской России в 1870 г. на один кресть¬
265

Гпава 1. Колонизация и ее последствия
янский двор приходилось 1,3 рабочей лошади, в 1900 г. — 0,92, в 1916 г.— 1,1
лошади558.
Подчеркну, что парадигма экстенсивности утвердилась бы в сознании любого
народа, если бы он находился в тех же условиях, что и русский народ. В соответ¬
ствии с законом падающей производительности земли559 (в современной трак¬
товке — закон убывающей производительности любого переменного ресурса при
прочих фиксированных) интенсивное производство практикуется только там, где
существует недостаток земли, и, наоборот, где налицо избыток земли, там гос¬
подствует экстенсивное земледелие. Экономисты доказали, что «тщательность
возделывания земли является одним из симптомов и следствий тех более тяже¬
лых условий, которые земля начала требовать за любое увеличение получаемых
с нее продуктов. Там, где принятию этой системы есть альтернатива, заключаю¬
щаяся в получении требующегося обществу увеличения количества продоволь¬
ствия с неосвоенных земель столь же хорошего качества, как те, которые уже
возделаны, люди не предпринимают никаких попыток выжимать из земли коли¬
чество продукта, хотя бы сколько-нибудь приближающееся к тому, что могут
дать лучшие европейские методы земледелия. В таких местах землю эксплуати¬
руют до той степени, при которой она приносит максимальную отдачу пропор¬
ционально затраченному труду, но не более того»560. Причина этого состоит
в том, что издержки интенсивного земледелия гораздо выше, чем при более при¬
митивной системе ведения хозяйства. Следовательно, экстенсивное земледелие
при наличии запаса земель является наиболее рациональным способом ведения
хозяйства. И оно в свое время встречалось всюду, где существовал свободный
фонд земель, а в США, Канаде, Австралии и некоторых других странах оно на¬
блюдалось и в XIX в., хотя фермеры приехали из Европы, где давно практикова¬
лось интенсивное земледелие.
В России же дополнительным стимулом для экстенсивного хозяйства служи¬
ло то, что границы страны расширялись в направлениях от менее плодородных
к более плодородным землям, на которых издержки производства были меньше,
а производительность труда — выше, чем в районах старого заселения. В табл.
1.47 приведены данные о региональных издержках зернового производства при
трехпольном севообороте без применения машин и удобрений, которые были
получены в 1933—1937 гг. в ходе исторических экспериментов, в точности ими¬
тировавших земледелие наших предков в тот период, когда они применяли трех¬
полье и не использовали удобрения561.
Данные показывают зависимость издержек производства от природных усло¬
вий в чистом вйде для всего изучаемого периода, так как эти условия в XVIII—
начале XX в. практически не изменялись. Сопоставление неизменных издержек
производства с фактической урожайностью, которая со временем изменялась,
позволяет статистически оценить региональные различия в производительности
труда в динамике. Как видим, на протяжении XVIII—начала XX в. производи¬
тельность труда в районах земледельческой колонизации была в 2—4 раза выше,
чем в районах старого заселения, несмотря на то что в последних удобрения ста¬
ли понемногу входить в практику земледелия еще в XVI в. В течение XIX в. их
применение там стало повсеместным, в то время как в районах колонизации
266

без применении машин и удобрений в Европейской России в XVIII—начале XX в.
Районы колонизации
Ново¬
россия
1430
о
о
3,6
0,252
г-Г
1
Север¬
ный Кав¬
каз
1580
о
(N
0,329
8,7
1
По¬
волжье
1645
4,9
0,298
VO
305
Черноземный
центр
2309
3
6,3
0,273
(N
00
250
Районы старого заселения
Лево-
бережная
Украина
о
о
00
(N
196
0,161
со
оо
3
Право-
бережная
Украина
2800
196
ЧО
in
0,200
11,0
224
Белорусско-
Литовский
3020
(N
4,8
0,159
VO
124
Нечернозем¬
ный центр
3030
212
С>
0,195
со
к
129
Северо-
Запад
3590
251
5,6
0,156
7,0
108
Север
4920
344
6,i
0,124
ЧО
1-Г
о
о
Показатели
Затраты труда на
100 га, чел.-дни*
Отношение за¬
трат труда
в регионе
к минимальным
по России
Урожайность
зерновых, ц/га,
1860-е гг.
Отношение
урожайности
в 1860-х гг.
к затратам труда**
Урожайность
зерновых, ц/га,
1900—1910 гг.
Отношение ре¬
гиональной про¬
изводительности
труда к минималь¬
ной по России,
1750—1800 гг.

Окончание табл. 1.47
Q*
i 0!
o s
со
СО
СО О
r*> О
о
со
5 О
^ о.
<N
со
А а
g* а
5 Ж *
и 3
6 X
С 3
3S
3
1 е-
о
О
(Г) ЭС
(N
со
о и
(N
(N
я =г
о.
0>
т
a g
§ я §
и и о.
е о. «
. 5 g
Si®
Я х й
о. W о.
Г=Г о. «
с £ >.
О Ж
* S
о ^
о о
ЕО СО
о. о
о н
е? 5
.У
из
В н“
о 5
* S
0“ >5
ЕР 3
« £
8-3
8 S
« го
о.
<l>
со
<L>
и
о
с
ио
40
(N
О
Tf
<N
О
со
00
(N
V0
40
(N
О
о
ио
со
(N
40
(N
(N
04
V0
(N
00
04
Tf
<N
О
О
<и ^
1 -
О о
J. о
чо О
о о
00 ^
04 ~
^ 11
~ и 11
<и
<и t- TJ-
* ^
£ О <N
f2 2 i
- Й
<L>
s
о.
<L>
С
li
|2 e

Итоги: Российская империя — это звучало гордо
удобрения начали использоваться лишь с конца XIX в., и в начале XX в. они еще
не вошли прочно в сельскохозяйственный быт.
Таким образом, экстенсивный путь развития российского сельского хозяйства
был оптимальным для России вплоть до начала XX в.: он не только поддерживал
достаточно высокий жизненный уровень (так как крестьянство как до эмансипа¬
ции, так и после нее в основном удовлетворяло свои потребности), но и создавал
прочный запас ресурсов для будущего развития. К России вполне применима
оценка, которую дал Ф. Бродель американской территории: «Американская бес-
крайность играла разные роли, говорила на разных языках. Она была тормозом,
и она же была стимулятором, ограничением, но также и освободительницей»562.
Итоги: Российская империя — это звучало гордо
При оценке влияние географии на общество есть две крайности — географи¬
ческий детерминизм и географический индетерминизм. Первая преувеличивает
значение географического фактора, делая его решающим, вторая — преуменьша¬
ет, превращая в ничтожную величину. Я придерживаюсь третьей позиции — гео¬
графия оказывает определяющее влияние на экономическое и социальное разви¬
тие только в примитивных социумах, а в цивилизованных — контрольный пакет
на стороне негеографических факторов. Эта точка зрения доказана многочислен¬
ными фундаментальными исследованиями в мировом масштабе, и вступать с ней
в спор равносильно тому, чтобы изобретать вечный двигатель, несмотря на то
что проекты такого двигателя уже давно не рассматриваются академической нау¬
кой. В то же время, как заметил географ А. И. Трейвиш: «География вслед за ис¬
торией предупреждает: перескакивать в пространстве так же опасно, как во вре¬
мени. Строение, пульсацию, инерцию и прочие свойства пространства следует
понимать и уважать во избежание катастроф и кризисов». Пренебрежение усло¬
виями месторазвития, географический индетерминизм и волюнтаризм так же
опасны, как и географический детерминизм563.
Роль географической среды, в которой происходило развитие России, велика,
особенно на ранних стадиях. Например, бесспорно влияние климата на земледе¬
лие, животноводство и все экономические явления и процессы, непосредственно
связанные с биосферой. Среда обитания воздействует на социальные процессы и,
как теперь полагают ученые-социологи, на популяционную генетику человека,
на социальное поведение и социальную и этническую психологию, но, во-
первых, отнюдь не решающее564. И, во-вторых, влияние климата и вообще гео¬
графической среды на экономические и социальные явления — на обществен¬
ные и политические институты, социальные напряжения, политику, цены
и т. д. — опосредован и усложнено другими факторами, отделить которые друг
от друга и оценить точно их воздействие на общество и человека не представля¬
ется возможным. Вследствие этого всякие общие соображения на этот счет носят
в значительной степени умозрительный характер и не могут быть ни обоснованы,
ни проверены. Образец взвешенной оценки влияния географии на историю дает
Ф. Бродель в своей известной книге «Что такое Франция? Пространство и исто¬
рия»565.
269

Гпава I. Колонизация и ее последствия
Кроме того, очень важно не только то, какова природная среда на самом деле,
но и то, как она воспринимается людьми: «Влияние географии на историю Рос¬
сийской империи было очень важным, но его не следует переоценивать. В боль¬
шинстве случаев то, что происходило в головах у русских, оказывалось важнее,
чем место, которое они занимали на карте. Особенно это справедливо в отноше¬
нии менталитета, идентичности и восприятия русскими самих себя, России, Ев¬
ропы и империи»566.
Имеют основание предположения, подчеркивающие важное, хотя и второсте¬
пенное значение демографического фактора. Увеличение плотности населения
постоянно заставляло людей искать способы борьбы с относительным перенасе¬
лением. Различные народы выбирали разные пути в зависимости от природных
условий, политических и социальных институтов, менталитета, традиций, обыча¬
ев и закона: сокращение рождаемости и уменьшение числа детей в семье сначала
через увеличение возраста вступления в брак, затем с помощью различных мето¬
дов контрацепции; переключение населения из сельского хозяйства в промыш¬
ленность, ремесло и торговлю; эмиграция; экспансия и колонизация. Россия дол¬
гое время предпочитала территориальный рост, и этот способ борьбы с перенасе¬
лением, как было показано, являлся оптимальным для населения, бедного капи¬
талом и богатого рабочими руками и землей.
Корифеи русской историографии (С. М. Соловьев, В. О. Ключевский, П. Н. Ми¬
люков и др.) справедливо считали территориальную экспансию ключевой про¬
блемой российской истории567. Экспансия имела важные позитивные последст¬
вия для России: увеличение природных ресурсов; перемещение центра населения
и хозяйственной деятельности с севера на юг, в более благоприятную географи¬
ческую среду; повышение безопасности проживания русских в пограничных рай¬
онах и благодаря этому более рациональное перераспределение трудовых ресур¬
сов между районами старого и нового заселения; плодотворное влияние на рос¬
сийское общественное устройство сословно-корпоративной организации, более
развитой культуры и экономики, существовавших в инкорпорированных запад¬
ных областях. Однако экспансия имела и негативные последствия: обусловлива¬
ла экстенсивный характер природопользования, способствовала формированию
аморфной системы сельских и городских поселений со слабой инфраструктурой
и, наверное, самое важное — создала в конце концов серьезную национальную
проблему568. Национальный вопрос оказывал травматическое влияние на соци¬
альные процессы в «метрополии»: требовались значительные средства на под¬
держание общественной стабильности, что тормозило экономическое развитие;
возрастал налоговый пресс, что вызывало недовольство русского населения; не¬
русские народы подавали пример нелояльности к властям, что способствовало
общему росту оппозиционных настроений в стране и ослаблению авторитета
центральной власти. Но без территориальной экспансии Россия осталась бы не¬
большой и отсталой европейской страной, каковой она и была в действительно¬
сти до XVI в., и никаких серьезных достижений в области литературы, искусства,
науки и технологии ожидать от нее не приходилось бы, как нельзя было бы рас¬
считывать и на высокий уровень жизни ее граждан. Вот как британский историк
оценивает результаты экспансии: «Часто дебатируется вопрос, приносят ли экс¬
270

Итоги: Российская империя — это звучало гордо
пансия и империя выгоду государству и его народу. Но когда речь идет о рус¬
ском народе, ценностно-стоимостный анализ плюсов и минусов империи стано¬
вится вдвойне затруднительным. Однако уже сейчас должно быть совершенно
ясно, что Российское государство, безусловно, стало гораздо богаче и сильнее
в результате если не всех, то большинства своих территориальных приобретений.
Без этих завоеваний оно не стало бы великой державой. Даже сегодня, в постим¬
перскую эпоху, Сибирь — драгоценный камень в имперской короне России —
дает России возможность, потеряв статус империи, оставаться при этом великой
державой, что по географическим причинам невозможно для морских держав —
Британии, Франции, Испании и Нидерландов. Потеря заморских владений обрек¬
ла эти бывшие имперские державы на положение государств второго сорта или
даже хуже. Сохраняя Сибирь в составе метрополии, Россия имеет шанс, хотя и не
стопроцентный, избежать этой участи»569.
Российская империя никогда не была колониальной державой в европейском
смысле этого слова (хотя элементы «западного колониализма», по мнению неко¬
торых исследователей, наблюдались в Сибири, Кавказе и Туркестане)570 по не¬
скольким причинам.
Во-первых, русские не были «господствующим» народом империи: они под¬
вергались дополнительной социальной дискриминации по сравнению с нерусскими
и уступали ряду народов (например, немцам, полякам и евреям) по степени урба¬
низированное™, уровню грамотности, экономическому развитию, по числу лиц,
Рис. 1.23. Хан Хивинский генерал-майор Сеид-Асфендиаф-Багадур-хан
и сопровождающие его лица, прибывшие на празднование
300-летия Дома Романовых. 1913
271

Глава 1. Колонизация и ее последствия
занятых в сфере интеллектуального труда. Русские в массе всегда жили хуже,
чем нерусские. И если об уровне благосостояния судить по средней продолжи¬
тельности жизни, то русские даже на рубеже XIX—XX вв. уступали не только
латышам, эстонцам, литовцам, евреям и полякам, но также украинцам, белору¬
сам, татарам и башкирам571.
Во-вторых, национальная политика России отличалась прагматизмом и тер¬
пимостью по отношению к нерусским, ставила на первое место не экономиче¬
ские, а политико-стратегические задачи; религиозная и языковая ассимиляция
и административно-правовая интеграция долгое время не входили в ее цели,
«господствующий» народ не поглощал побежденных. Нерусские к этому на¬
столько привыкли, что всякие попытки интеграции и модернизации вызывали
у них бурный протест, который подрывал стабильность социально-полити¬
ческого порядка и заставлял центральное правительство скоро от них отказы¬
ваться.
В-третьих, в социально-экономическом смысле русский центр несколько ус¬
тупал западной периферии и превосходил большинство своих восточных и юж¬
ных окраин. Сама Россия в период империи вследствие относительной культур¬
ной и экономической отсталости находилась в существенной зависимости от
иностранного капитала, европейской науки и технологии.
В-четвертых, Российская империя держалась в решающей степени на дина¬
стическом и сословном принципе, а не на этническом и религиозном самосозна¬
нии русских. В силу указанных особенностей, а также вследствие большого раз¬
нообразия религиозного, культурного, социального, экономического и политиче¬
ского положения народов, входивших в состав России, ярлык «колониальной
державы» не соответствовал ее сущности572. Набор признаков Российской импе¬
рии дает специфическую систему, новое целое, которое не сводится к отдельным
признакам и не разлагается на них. Вряд ли Российская империя обладала хотя
бы одним признакам, который был свойствен исключительно ей, — в этом смыс¬
ле она не являлась уникальной. Отдельные признаки Российской империи по¬
рознь были свойственны заморским колониальным европейским империям, От¬
томанской, китайской, Могольской и другими империями, но все вместе — нет.
И в этом состояло ее своеобразие.
На определенных исторических этапах империя (как форма объединения об¬
ширной территории и многих народов, на ней проживающих, в единое государ¬
ство) являлась рациональной структурой, выполнявшей важные позитивные об¬
щественные функции. Специфически имперский характер российского полити¬
ческого устройства обеспечивал возможность управления многонациональным
государством, которое включало десятки народов, находившихся на разных сту¬
пенях развития, позволял России успешно конкурировать с колониальными им¬
периями Запада и выдержать борьбу с восточными империями. Имперский гнет,
распределявшийся между различными народами примерно одинаково (хотя
и с некоторыми преимуществами для нерусских), компенсировался тем, что импе¬
рия защищала все народы как от внешних, так и внутренних катаклизмов, обес¬
печивала устойчивость в системе жизнедеятельности, позволяла центру оказы¬
вать модернизирующее воздействие на восточной и южной периферии и в то же
272

Итоги: Российская империя — это звучало гордо
Рис. 1.24. Кубанские казаки. 1877	Рис. 1.25. Кубанский казак. 1900-е
время подтягиваться до уровня наиболее развитых западных окраин. Не следует
игнорировать, что русские на фронтире также перенимали «туземные» обычаи
и культуру, а «инородцы» ассимилировали русских, женившихся на местных де¬
вушках, хотя и в меньшем числе. Например, русские казаки усваивали туземные
практики ясыря (казачья военная добыча, прежде всего пленные, которых казаки
освобождали за выкуп или оставляли у себя для ведения хозяйства), одежду,
кухню, язык, многие обычаи573.
Не будем также забывать, что из России не только эмигрировали, доброволь¬
но или по принуждению, сотни тысяч кавказских горцев, поляков и евреев. Кста¬
ти, инославным гражданам, желавшим эмигрировать, правительство, как прави¬
ло, не чинило препятствий, а иногда поощряло, например северокавказских
и крымских мусульман в 1850—1860-е гг., евреев, несмотря на то что в целом
отрицательно относилось к эмиграции. При отъезде евреев и сектантов-духо-
боров в правилах процедуры их отъезда заранее оговаривалось, что в Россию они
больше не вернутся574.
Россия также принимала сотни тысяч иммигрантов. В XVIII в. в Россию въе¬
хало 100 тыс.: 49 тыс. немцев в Нижнее Поволжье и Новороссию и 60 тыс. мол¬
даван, сербов и арнаутов в Новороссию. Выехало 400 тыс.: 200 тыс. калмыков
в Джунгарию (Северо-Запад Китая) и 200 тыс. татар и ногайцев из Крыма в Тур¬
цию (территориально в современную Болгарию). Баланс отрицательный — 300 тыс.
В первой половине XIX в. (по 1861 г.) иммигрировало 300 тыс.: в Закавказье из
Турции и Персии 200 тыс. армян, в Новороссию из Германии 100 тыс. немцев;
эмигрировало около 600 тыс.: 200 тыс. татар и ногайцев из Крыма и 400 тыс.
горцев Западного Кавказа в Турцию. Отрицательный баланс — 400 тыс. В поре¬
форменное время в Россию прибыло около 3,9 млн из Германии, Австро-
Венгрии, Персии, Турции и Китая, а покинуло 4 млн в Северную и Южную Аме¬
рику (главным образом евреи, поляки, литовцы и немцы). Баланс отрицатель¬
ный — 100 тыс.575
273

Глава 1. Колонизация и ее последствия
Почти все иммигранты и внутренние мигранты селились на окраинах, вслед¬
ствие чего этнический состав их населения со временем существенно изменялся.
«Различные религиозные и этнокультурные группы могли сотрудничать между
собой в противоборстве с центральной властью, могли конфликтовать друг
с другом и стараться заручиться поддержкой имперских властей в этой борьбе.
И власти империи, и местные элиты проводили ассимиляторскую политику
в отношении различных групп населения, порой сотрудничая, но часто и проти¬
водействуя друг другу в этих ассимиляторских усилиях, которые, в зависимости
от обстоятельств, бывали более или менее успешными. В результате этого взаи¬
модействия неизменно происходило усвоение разнообразных культурных навы¬
ков»576, способствовавших, несмотря на конфликтность и противоречивость, вза¬
имному обогащению этносов.
Сам факт обретения Россией международного статуса империи считался
в свое время и в действительности являлся огромным достижением. Не случайно
потребовалось более четырех десятков лет, чтобы после принятия Петром I титу¬
ла императора в 1721 г. он был признан ведущими державами Европы и Азии:
новый титул признали Пруссия в 1721 г., Голландская республика— в 1722 г.,
Шведское королевство — в 1723 г., Дания и Персия — в 1732 г., Турция —
в 1739 г., Англия — в 1741 г., Священная Римская империя — в 1744 г., Фран¬
ция — в 1745 г., Испания — в 1759 г., позже всех Польша — в 1762 г.577
Только после Великих реформ 1860-х гг. национальная политика центрально¬
го правительства под влиянием европейской модели решения национального во¬
проса стала склоняться к последовательной интеграции всех частей империи
в цельное национальное государство, но ввиду огромного многообразия этносов
интеграция под терминами «обрусение» или «русификация» проводилась в раз¬
ных регионах и среди разных народов с разной глубиной и интенсивностью,
а иногда и с отклонениями от генеральной линии578. Так, в отношении евреев,
ногайских и крымских татар, черкесов и некоторых других народов сегрегация
и принуждение к эмиграции были признаны более целесообразными средствами
решения национальных противоречий, а в отношении кочевников и оседлых му¬
сульман Центральной Азии была сохранена прежняя политика сосуществования.
Интеграционная политика находилась в прямой зависимости от степени языко¬
вой, конфессиональной и культурной близости народов и опасности, которую
представлял сепаратизм для формирования единого национального российского
государства. Моделью для унификации различных частей империи служили ад¬
министративные, правовые и политические порядки, установленные Великими
реформами в великороссийских губерниях, а русский язык выступал средством
интеграции. При этом имелись в виду не ассимиляция различных народов и не
утрата ими национального своеобразия, а аккультурация посредством освоения
русского языка и грамотности, устранение барьеров и расширение контактоЕ
и рост взаимопонимания между ними. Между прочим, усвоение русского языка
мало влияло на «обрусение» населения. Вот данные о грамотности разных наро¬
дов на русском языке (табл. 1.48).
Латыши, немцы, евреи, эстонцы, болгары, владеющие русской грамотой лучше
русских, все равно не считали себя русскими. Греки, финские северные народы,
274

Итоги: Российская империя — это звучало гордо
Таблица 1.48
Доля грамотных по-русски и на родном языке (%)
среди различных народов империи в 1897 г.
Народы
Доля грамотных
по-русски
на родном языке
Латыши
36,6
47,8
Немцы
31,8
40,4
Евреи
зи
17,8
Эстонцы
29,9
63,6
Болгары
28,3
0,2
Русские
27,0
0,0
Греки
23,7
11,0
Финские северные
20,9
11,9
Украинцы
18,5
0,1
Белорусы
17,9
1,9
Поляки
17,5
21,5
Другие
11,9
9,7
Поволжские
9,7
0,1
Литовцы
8,4
39,7
Молдаване
8,1
0,3
Армяне
7,9
8,2
Г рузины
5,5
12,5
Татары
2,9
13,4
Малые сибирские
2,4
2,6
Калмыки
1,8
2,3
Кавказские горцы
1,4
5,6
Уральские
1,4
24,8
Центральноазиатские
0,4
3,0
Источник: Общий свод данных переписи 1897 г. Т. 2. С. 139.
украинцы, белорусы, молдаване, поволжские народы, знавшие русскую грамоту
лучше, чем свою собственную, также не считали себя русскими. Татары, калмы¬
ки, малые сибирские и уральские народы (главным образом башкиры), литовцы,
поляки и другие этносы, по два—четыре столетия проживавшие в составе импе¬
рии, знали русскую грамоту хуже национальной.
Концепция развития национальных движений, предложенная М. Хрохом,
служит только удобной схемой, пригодной для анализа европейских националь¬
ных движений в определенный период европейской истории, но ни в коем случае
не является железным законом исторического развития всех народов, входящих
в состав многонациональных государств. «Поиск некой (или главной) теории
национализма, так же как и поиск определенного (или универсального) решения
национальных конфликтов, — утверждает один из ведущих теоретиков пробле¬
мы национализма (nationalism studies), — является заблуждением: как теоретиче¬
275

Глава I. Колонизация и ее последствия
ские, так и практико-политические проблемы, связанные с национальностью
и национализмом, обладают множеством форм и не поддаются разрешению
в рамках одного теоретического (или практического) подхода»579. Нет достаточ¬
ных оснований полагать, что закономерности развития национального сознания
и национальных движений везде и всегда с неумолимостью физических законов
приводят к возникновению сепаратистских настроений в многонациональном
государстве, что, распространяя образование и культуру, создавая письменность
и литературные языки, способствуя появлению высокой литературы и искусства,
развивая национальные элиты, многонациональная страна готовит предпосылки
для своего будущего распада. Теоретики модернизации полагают, что социаль¬
ные отношения, основанные на первичных привязанностях — узах крови, расе,
языке и религии, являются мощной силой в традиционных, доиндустриальных
обществах, но с приходом индустриальной эры должны ослабевать58 .
Изучение национального вопроса в России в XIX—XX вв. целесообразно
и плодотворно проводить в рамках концепции этнических конфликтов, которые
в мировой науке в 1960—1970-е гг. превратились в самостоятельный объект ис¬
следования. С тех пор накопился богатый опыт их изучения как в методологиче-
581
ском, так и в эмпирическом отношении и сложились разные точки зрения
Общим в них является то, что актуализация этнического конфликта в том или
ином сообществе рассматривается как реакция этноса на модернизационные
и эволюционные процессы — на существенные изменения в ходе индустриали¬
зации и урбанизации, на сдвиги в демографической и классово-профессио¬
нальной структуре этносов, на возникновение явлений двуязычия и языковой
ассимиляции, на заимствование иноэтнических культур и т. д. Указанные про¬
цессы являются предпосылкой возникновения национальных движений и этни¬
ческих конфликтов. Национальная идентичность как таковая редко является ис¬
точником межэтнических конфликтов, но она используется элитами для консо¬
лидации представителей одной этнической группы против другой, в том числе
против представителей господствующей, вследствие конкуренции за доступ
к экономическим и политическим ресурсам. Именно элиты, а не «массы» «склон¬
ны и способны вызывать вражду, организовывать противостояния и вовлекать
“массы” в насильственные действия с разрушительными для них последствия¬
ми»582. Анализ данных об этнических конфликтах в XX в. в Западноевропейском,
Ближневосточном, Кавказском, Восточно-европейском регионах привел ученых
к выводу, что основными факторами, влияющими на динамику межэтнических
конфликтов р полиэтничном государстве, служили: высокий уровень сплоченно¬
сти этнической элиты; низкий уровень самоуправления и реального представи¬
тельства интересов этнической элиты в местных и центральных органах власти;
высокий уровень сегрегации по национальному признаку; слабость и неэффек¬
тивность государственного контроля; лишение ранее доступных возможностей
и ресурсов этнической группы; положительная демографическая динамика583.
Межэтнические конфликты, как и социальные конфликты в целом, с одной сто¬
роны, несут угрозу и опасность распада общества, с другой — «препятствуют
окостенению социальных систем, вызывая стремление к обновлению и творчест¬
ву». Конфликты незаменимы как фактор всеобщего процесса социального изме¬
276

Итоги: Российская империя — это звучало гордо
нения. Даже появление развитого гражданского общества ведет не к прекраще¬
нию конфликтов, а к их усилению, так как число акторов на общественной сцене
увеличивается. Межэтнические конфликты являются не только непременным
явлением жизни современного человеческого общества, но еще и способом раз¬
решения возникающих противоречий584.
Пример дореволюционной России эти выводы подтверждает. Стремление
к культурно-национальной автономии перерастало в желание отделиться не авто¬
матически, а лишь под влиянием конкретных обстоятельств: 1) насколько стрем¬
ления к национально-культурной автономии удовлетворялись центральным прави¬
тельством; 2) насколько демократизировалась Россия; 3) насколько привлекатель¬
ным было ее экономическое положение и развитие; 4) насколько выгодно было
в экономическом и культурном смысле отделение для данного народа. Политиче¬
ская, идеологическая и пропагандистская деятельность элит является важнейшим
и необходимым условием для мобилизации этоса на борьбу за равные права, авто¬
номию или отделение. В политической борьбе нет дыма без огня и без пиара.
Изменение национальной политики в начале XX в. стало назревшей задачей
российского правительства уже только по той причине, что русские составляли
всего 45 % населения России, а нерусские народы проявляли настойчивое стрем¬
ление к автономии, но не к отделению. «Постулат государственной независимо¬
сти в настоящий момент (1910 г. — Б. М.) не выдвигается никем (кроме лишь так
называемой “революционной фракции” Польской социалистической партии)»585.
Между прочим, и либералы, включая кадетов, выступали против федеративного
Рис. 1.26. Эмир Бухарский Сеид-Алим и сопровождающие его лица
на праздновании 300-летия Дома Романовых. 1913

Глава L Колонизация и ее последствия
устройства России586. Но центральное правительство долгое время не шло на ус¬
тупки, а во время Первой мировой войны обратилось к притеснительной и кара¬
тельной политике в отношении подданных враждебных государств и, в еще
большей степени, тех российских граждан, которые были сочтены неблагона¬
дежными в силу своего этнического происхождения. Начавшись с временных
мер, призванных обеспечить безопасность тыла, эта политика переросла в широ¬
комасштабную кампанию «национализации» империи и шпиономанию. Отказ от
натурализации иностранцев, конфискация земель и предприятий у целых катего¬
рий этнически нерусского населения в пользу «русского элемента», массовые
депортации евреев и немецких колонистов, вольное или невольное поощрение
стихийного насилия против «инородцев» — все это бумерангом ударило по тра¬
диционным основаниям имперского строя, несовместимого с национализмом.
Попытка мобилизовать русский национализм немедленно отозвалась ростом на¬
ционалистических и сепаратистских настроений в среде меньшинств и тем са¬
мым приблизила революционные потрясения587.
Колебания национальных политических партий в 1917 г. в отношении того,
оставаться с Россией или отделяться от нее, очень симптоматичны588. Они пока¬
зывают, что изменение курса Временного правительства в национальном вопросе
(согласившегося на признание независимости Польши, восстановление консти¬
туции Финляндии, автономию Украины, Латвии, Эстонии и введение краевого
управления для Закавказья, хотя окончательное решение проблемы передавалось
на усмотрение Учредительного собрания) создавало реальные предпосылки для
разрешения национального вопроса мирным путем и в рамках демократического
государства. Надежды на лучшее будущее связывались с демократизацией Рос¬
сии589. Только неудачный для России ход военных событий и победа большеви¬
ков окончательно предопределили развал страны. Если до захвата власти боль¬
шевиками идея отделения от России поддерживалась лишь финскими, польскими
и отчасти армянскими национальными партиями, то после переворота и особен¬
но после разгона Учредительного собрания сепаратистские идеи и движения по¬
лучили распространение: программы всех национальных движений радикализи¬
ровались и требования национально-территориальной автономии сменились тре¬
бованиями полной независимости: федерализм уступил место сепаратизму590.
Приход большевиков к власти способствовал этому процессу по трем причинам.
Во-первых, из русских политических партий только большевики поддерживали
лозунг национального самоопределения. Во-вторых, их приход к власти предре¬
шил возникновение Гражданской войны в России, участвовать в которой не хо¬
тел ни один народ. В-третьих, в условиях анархии сепаратистам было легче до¬
биваться своих целей.
Несмотря на печальный финал российской территориальной экспансии, мне
представляется, что общий ее итог оказался положительным не только для власт¬
ной русской элиты, но для всего российского государства и большинства вхо¬
дивших в его состав народов. Если даже допустить, что на начальных этапах ис¬
торического развития природа обделила Россию ресурсами или не была к ней
достаточно щедрой591, то этот недостаток был с лихвой компенсирован в ходе ее
территориального расширения, которое превратило ее в мощную державу, бога¬
278

Итоги: Российская империя — это звучало гордо
тую природными ресурсами. Уже в XVIII—начале XX в. проблема состояла не
в величине природных ресурсов, а в их разведке, доступности и использовании.
«Природное богатство не было главным источником изобилия ресурсов в Аме¬
рике, — отмечают американские ученые П. Дэвид и Г. Райт. — Оно явилось ре¬
зультатом интенсивности разведок, применения новых технологий добычи, обо¬
гащения и переработки, расширения рынков и увеличения инвестиций в развитие
средств транспортировки, а также деятельности юридических, институциональ¬
ных и политических структур, оказавших влияние на все перечисленные факто¬
ры. Изобилие природных ресурсов, так же как и так называемое технологическое
лидерство, может рассматриваться как социально обусловленный феномен». Не¬
способность России разработать имевшиеся значительные запасы каменного уг¬
ля, железной руды и других полезных ископаемых — вот истинная причина
«бедности» ее природных ресурсов592.
Повышение уровня жизни россиян, начавшееся в конце XVIII в. и продол¬
жавшееся до начала Первой мировой войны, было подготовлено расширением
территории страны и обеспечением безопасности ее южных и западных границ
в XVIII в., во что были вложены огромные средства и людские ресурсы.
Безопасные границы создали возможности для хозяйственной колонизации
плодородного Юга. Вследствие более благоприятных для земледелия условий
продуктивность его в районах новой колонизации в середине XIX в. была в 2,0—
2,7 раза выше, а в начале XX в. — в 2,3—3,6 раза выше, чем в районах старого
заселения. Перемещение центра хозяйственной деятельности на Юг чрезвычайно
способствовало увеличению экономического потенциала страны, главным
источником которого являлось сельское хозяйство. Снижение потребления
в XVIII в., за счет чего были получены огромные средства на колонизацию
и укрепление обороны, можно рассматривать как инвестиции в благосостояние
народа XIX—XXвв. Переводя дискурс в экономические термины, Россия в XVIII в.
увеличила свое национальное богатство за счет присоединенных земель,
являвшихся, без сомнения, природным капиталом. В XIX—XX вв. эти земли
возвращали сторицей затраты на их приобретение и освоение. На рубеже XX—
XXI вв. природный капитал России составлял 40 % ее национального бо¬
гатства593. Он оценивался в 720 трлн руб., что при тогдашнем курсе 30 руб. за
доллар равнялся 24 трлн долларов, а в расчете на одного резидента — 4,8 млн
руб., или 160 тыс. долларов, — в 15,1 раза больше, чем в США594. В XIX—начале
XX в. доля природного капитала в национальном богатстве была еще выше
благодаря меньшей плотности населения и меньшей величине ВВП. Без статуса
великой державы, без мощной армии и флота Россия не смогла бы удержать за
собой свои огромные природные богатства, так как претендентов на них было
достаточно. Поэтому большие инвестиции в оборону за счет, к сожалению,
потребления имели оправдания.
Следовательно, цена, которую заплатили русские за свою территориальную
экспансию, была высокой, но не чрезмерной. Думаю также, что в конечном счете
от российской экспансии выиграло большинство народов, входивших в состав
империи, в том числе те, которые потом вышли из нее. Всем, включая русских,
Россия обеспечивала безопасность, всем, а нерусским даже в большей степени,
279

Глава 1. Колонизация и ее последствия
помогала развиваться и уж во всяком случае этому не препятствовала. Неоспо¬
римы экономические выгоды от нахождения в составе империи595. Под крышей
России многие народы идентифицировались596, создали свою письменность, ин-
597
теллигенцию, высокое искусство, государственность со значительно меньши¬
ми издержками, чем они могли это сделать вне России, поскольку Россия, как
было показано, не была типичной колониальной державой. Например, Россия
фактически создала национальный очаг армянского народа, сформировала терри¬
торию Украины598. Даже классический колониализм способствовал возникнове¬
нию новых наций: определял границы, создавал более развитую социальную ор¬
ганизацию, стимулировал возникновение национального самосознания. Для
многих народностей русский язык являлся важным языком модернизации600. Ан¬
дреас Каппелер полагает, что с обретением независимости народы часто утрачи¬
вают и те преимущества для культурного, социального и экономического разви¬
тия, которые дает жизнь в большом, богатом и сильном многонациональном го¬
сударстве. Поэтому римлян ныне «любят» и гордятся даже мнимым родством
с ними потомки практически всех некогда покоренных Римом народов. Прибал¬
тийские народы с уважением отзываются о правивших ими немецких баронах.
Предаются ностальгии по имперским временам и народы бывшей Австро-
Венгрии. Нечто подобное следует ожидать и в отношении бывшей Российской
601
империи
«Последствия вхождения этносов Сибири в состав России для абсолютного их
большинства следует признать в целом положительными. Под воздействием
и при содействии русских переселенцев у них складывались более совершенные
приемы земледелия, скотоводства и промыслов, из числа коренных обитателей
края всё чаще стали выходить “люди торговые и промышленные”, а потом поя¬
вилась и собственная интеллигенция. <...> При всей сложности взаимоотноше¬
ний с “имперообразующим этносом” время пребывания в империи было для этих
народов наиболее мирным. В Туркестане также можно говорить о цивилизующей
миссии».
По мнению ведущих российских специалистов по истории Центральной Азии,
накануне ее аннексии в ней «не существовало необходимых экономических
и политических условий для самостоятельного перехода от доиндустриапьного
общества к более высоким формам организации хозяйственной и социальной
деятельности». Несмотря на все издержки и при всей противоречивости послед¬
ствий пребывания региона в составе империи, «именно Россия привнесла в цен¬
тральноазиатское общество стабильность и умиротворение, стала выводить реги¬
он из состояния экономической и общественной стагнации, создавать здесь осно¬
вы инфраструктуры современного общества». «За сравнительно небольшой срок,
в пятьдесят лет, Россия сумела многое сделать для развития края и приобщения
его к достижениям европейской цивилизации. Так что, каковы бы ни были пер¬
воначальные мотивы русского правительства, побудившие его к завоеванию
Туркестанского края, перемены, которые объективно и закономерно произошли
в судьбах среднеазиатских народов, имели положительные результаты»602.
Прибалтика, веками представлявшая собой арену кровавых столкновений ме¬
жду сопредельными государствами, оказавшись в составе России, не знала на
280

Итоги: Российская империя — это звучало гордо
своей территории войн почти 200 лет. Украина, являвшаяся накануне Переяслав¬
ской рады полем ожесточенных сражений между казачеством, поляками, татара¬
ми и турками, лишь в составе России получила возможность мирного развития
хотя бы в своей левобережной части. В Закавказье лишь покровительство России
спасло грузин и армян от физического уничтожения; имперский период их исто¬
рии оказался, пожалуй, самым мирным и зажиточным603, позитивные результаты
достигнуты на Северном Кавказе604. «Единство разноплеменной России держа¬
лось не только на силе, — справедливо считал В. А. Маклаков. — История на¬
ционального вопроса в России — иллюстрация ошибок как власти, так и ее побе¬
дителей — либерального общества»605.
При оценке значения нахождения в составе России нерусских народов необ¬
ходимо учитывать баланс плюсов и минусов для каждого этноса, так как поло¬
жение отдельных народов сильно различалось. Но поскольку в состав империи
входило более 200 больших и малых народов, то индивидуальные оценки для
всех пока (и думаю в будущем) невозможны из-за отсутствия соответствующих
данных. А. Каппелер настаивает на невозможности включения в синтетическую
«мозаику» имперского разнообразия все имперские народы606. Но если бы мы
даже такими индивидуальными оценками располагали, все равно потребовалось
как-то 200 оценок обобщить. Позволю сделать достаточно грубую и, естествен¬
но, приблизительную оценку положения русских и 12 нерусских народов по от¬
дельности и в целом на 1897 г. — год всеобщей переписи, которая дала данные
для такой оценки.
С 1990 г. Организация Объединенных Наций для оценки уровня жизни
населения использует так называемый индекс человеческого развития (ИЧР), или
индекс развития человеческого потенциала (Human Development Index). Он
включает три частных индекса, или субиндекса: (*) — субиндекс здоровья, или
ожидаемой продолжительности жизни при рождении; (у) — субиндекс образо¬
вания, оцениваемый по проценту грамотности среди лиц старше 15 лет (с весом
в 2/3) и по доле обучающихся в начальной, средней и высшей школе среди детей
и молодежи в возрасте от 6 до 24 лет (с весом в 1/3); (z) — субиндекс дохода,
определяемый по ВВП на душу населения. Каждый субиндекс принимает
значение от 0 до 1, индекс человеческого развития равен их среднему
арифметическому607. Для первых двух субиндексов установлены фиксированные
минимальные и максимальные значения: продолжительность предстоящей жизни
при рождении — 25 и 85 лет; грамотность взрослых — 0 и 100%, совокупная
доля учащихся среди детей и молодежи — 0 и 100%. Минимальные и мак¬
симальные значения для ВВП по паритету покупательной способности, будучи
зависимы от национальных и мировых цен, курса национальной валюты и даты
расчета, со временем изменяются и потому считаются для каждого случая
отдельно.
Субиндексы рассчитывают по простым формулам, но приводить их нет смыс¬
ла: в настоящее время расчет ИЧР можно произвести с помощью онлайн Human
Development Index Calculator608. Автоматический калькулятор позволяет полу¬
чить ИЧР при любых значениях средней продолжительности жизни, грамотно¬
сти, доли учащихся и ВВП. С течением времени методика вычисления ИЧР со¬
281

Глава I. Колонизация и ее последствия
вершенствуется, изменяются максимальные и минимальные значения для суб¬
индексов, вводятся новые переменные, принимаются разные базовые календар-
ные даты (годы) для расчета паритета покупательной способности ВВП и т. п. 9
По причине отсутствия всех необходимых сведений в наш расчет ИЧР для от¬
дельных этносов приходится внести два упрощения: 1) субиндекс образования
будет оцениваться только по проценту грамотности среди лиц старше 9 лет;
2)	в качестве субиндекса дохода примем государственные доходы на душу насе¬
ления в губерниях преимущественного проживания данного этноса, так как до¬
ходы в решающей степени зависят от уровня развития производства и торговли
в губернии. Подсчитанные таким упрощенным способом ИЧС для отдельных
этносов можно ранжировать, хотя сама абсолютная их величина лишь приблизи¬
тельно отражает истинный уровень развития отдельных этносов. Индекс челове¬
ческого развития для России в 1891—1900 гг., рассчитанный строго по формуле,
составил 0, 234610, а по упрощенной формуле — 0, 248. Исходные данные для
расчета индексов представлены в табл. 1.49.
Индекс человеческого развития для русских равен 0,247, для нерусских
(взвешенный на доле каждого этноса) — 0,284, или на 15 % выше. Следова¬
тельно, и положение нерусских в целом было предпочтительнее, чем русских. Из
14 народов, для которых имеются данные для подсчета ИЧР: у евреев, латышей,
литовцев, поляков, украинцев, финнов, эстонцев и у немцев индекс был выше,
чем у русских, а у башкир, белорусов, татар, чувашей — ниже. У поляков, как
у тех, которые проживали собственно в Польше, так и у тех, кто проживал
собственно в России, ИЧР был выше — 0,354 и 0,315 против 0,247.
Российская империя как политическая структура возникла из насущной по¬
требности Русского государства обеспечить безопасность, благополучие и славу
своим подданным. Именно отсюда проистекало ее стремление достичь прочных
естественных границ, обрести незамерзающие порты, воспрепятствовать захвату
пограничных территорий соперниками или включить их в сферу своего влияния.
Бремя империи и цена власти были высоки, и они не приносили прибыли. В ходе
колонизации и возникла аморфная многонациональная империя, стабильность
которой обеспечивалась именно бессистемностью, рыхлостью, мультикультур¬
ностью, возведенной в главный принцип имперского строительства. За исключе¬
нием поляков и евреев, этносы более или менее мирно сосуществовали, пока им¬
перия давала им военную защиту, не препятствовала их развитию, не пыталась
их экономически эксплуатировать, не вмешивалась в их внутреннюю жизнь, не
насаждала православие и русскую культуру, требуя лишь лояльности. Нацио¬
нального или конфессионального неравенства не наблюдалось ни де-юре, ни де-
факто, но существовала дискриминация по степени политической лояльности.
Лояльные евреи или поляки-католики, не говоря уже о представителях других
народностей, не испытывали притеснений. Точно таким же было отношение вла¬
стей и к русским. Нелояльные граждане независимо от сословия поражались
в правах формально и особенно в подзаконных актах.
Об отсутствии национальной дискриминации наглядно свидетельствует следую¬
щий факт. Формирование первого российского парламента происходило по изби¬
рательному закону 11 декабря 1905 г., который устанавливал, как и в остальных
282

Индекс человеческого развития 13 народов России в 1897 г.
Индекс
человеческого
развития
0,247
0,098
©
ЧО
©"
in
О
о
1о
п
о
сч
сч
п
о
©
©"
ЧО
О
Сч
гг
п
о
00
Os
п
о
о
сч
о
с-
00
«Л
©
ЧО
СП
ЧО
©
00
СП
«Л
©
0,248
Индекс
производства
00
00
СП
©"
in
OS
©^
©"
СП
О
СП
©"
СП
сп
О*4
00
СП
©"
5
©^
О*4
00
ч-
©"
ЧО
СП
©"
сч
СП
©"
СП
3
©
ОЧ
ип
©"
ч-
©
ЧО
©"
сч
СП
©"
ип
ч-
СП
©"
Индекс
грамотности
СП
Оч
сч
©"
00
Os
©^
О*4
ЧО
©"
СП
©
сч
©"
ОЧ
00
©"
Tf
©"
сч
ЧО
(Ч
©"
00
00
©^
©"
00
©"
ч-
00
©"
ин
00
14
©"
ч-
°ч^
©"
СП
00
Очл
©"
©
УГ)
00^
©"
4*
сч
©"
Индекс продол¬
жительности
жизни
О*4
©
©
О
ЧО
©"
ЧО
00
©"
00
сч
©"
СП
СП
(Ч
©"
©
(Ч
©"
00
ин
(4
©"
ЧО
©"
ОЧ
©"
СП
СП
СП
©"
сч
©
СП
©"
сч
СП
©"
СП
СП
СП
©"
СП
сч
©"
Средние гос.
доходы, коп.
на д. н.
сч
Оч
©
Os
ЧО
Os
ЧО
гч
ОЧ
сч
ОЧ
ОЧ
00
ЧО
СП
©
ЧО
ч-
ОЧ
ОЧ
00
14
сч
СП
СП
СП
ин
СП
сч
00
14
сч
4-
СП
ОЧ
Средняя
грамотность, %
СП
as
сч
°0.
as
ЧО*4
СП
o'
гч
°\
00
(Ч
SO
сч
00^
00
00^
00
»п
оо"
СП
00
ОЧ
УГ)
00
14
сч
Средняя
продолжительность
жизни, лет
оо"
гч
©^
СП
Оч
СП
(N
so
СП
00
СП
©
оГ
СП
СП
14
СП
»п
©"
ч-
©^
ч-
00
ч-
©^
«о
ч-
СП
ч-
СП
5
©^
«п
ч-
сч"
СП
Этнос
<L>
X
*
о
о
си
X
QQ
О4
3
1
Н
3
о
си
о
5
РЭ
3
X
X
X
ев
си
*
>>
X
<L>
си
QQ
И
3
си
X
*
а
св
Ю
<и
X
св
«
§
§
2
X
*
ос
§
с
3
X
PQ
1
t=:
3
X
S
<L>
X
3
X
X
3
X
X
X
е
X
а
1
S
ей
а:
'О
8-
Подсчитано по: Антропов П. А. Финансово-статистический атлас России. СПб., 1898. Табл. 1 ; Общий свод по империи результатов
разработки данных первой всеобщей переписи населения, произведенной 28 января 1897 г. СПб., 1905. Т. 2. С. 2—91, 134—175 ; Птуха М.
Смертность 11 народностей Европейской России в конце XIX века. Киев, 1928. С. 36—43 ; Статистический ежегодник Финляндии. 1916.
С. 8, 50—51, 78 ; Die Nationalitaten ... Bd. В. S. 115—122.

Гпава 1. Колонизация и ее последствия
парламентских государствах, цензы гражданства, оседлости, гендерный (мужчи¬
ны) и возрастной (не менее 25 лет). Но в России, в отличие от европейских коло¬
ниальных империй, все этносы де-юре получили избирательные права в соответ¬
ствии с законом. Те, кто оказался их лишен, не соответствовали какому-нибудь
цензу, например «бродячие инородцы» — цензу оседлости. Причем представи¬
тельство обеспечивалось практически всем этносам, в том числе евреям, поля¬
кам, народам Прибалтики, Центральной Азии и Кавказа. По новому избиратель¬
ному закону 3 июня 1907 г. представительство национальных окраин было со¬
кращено, а некоторые народы его лишились, но опять же не по национально¬
конфессиональным соображениям, а по причине более строгого применения цен¬
зов и по политическим мотивам. Например, лишилось представительства населе¬
ние Туркестана, однако не только коренное, но и славянское. Население же
Степного региона представительство сохранило611. «Закон 3 июня 1907 г. поста¬
вил русских (точнее — православных) избирателей в более выгодное положение,
чем нерусских, однако он вовсе не подразумевал, в отличие, к примеру, от изби¬
рательных законов Венгрии, полное устранение других национальностей от вы¬
боров, а потому III и IV Думы, подобно I и И, являлись едва ли не самыми мно¬
гонациональными и поликонфессиональными нижними палатами в мире. <...>
В отличие от Российской империи во всех парламентах западных стран, имевших
колонии (Англия, Бельгия, Германия, Голландия, Дания, Испания, Италия, Пор¬
тугалия, Франция), были представлены только жители метрополий. В Конгрессе
США не были представлены индейцы, эскимосы, алеуты и прочие коренные жи¬
тели Америки, а также негры»612.
В Российской, как и других империях, не было небесной гармонии; господ¬
ство, конфликт и насилие сосуществовали с согласием, компромиссом и уступ¬
ками. Власти использовали противоречия между отдельными народами, напри¬
мер калмыками и казахами, башкирами и татарами, казахами и башкирами на
Урале и Юго-Востоке (главным образом для предотвращения набегов на русское
население)613, между немцами, с одной стороны, и эстонцами и латышами —
с другой, в Прибалтике, между православными крестьянами и католическим дво¬
рянством, католиками и православными на Украине и в Белоруссии. В Литве
и Белоруссии при Александре II имперская инженерия сочетала опеку и репрес¬
сию, помощь и наказание, дисциплинирование и принуждение, кнут и пряник,
опору то на христианские, то на нехристианские конфессии в повседневных де¬
лах управления. Коронным властям приходилось соперничать с главами религи¬
озных сообществ за лояльность населения. Преследование католиков в Западном
крае после восстания 1863—1864 гг. не привело к отказу католичеству в высоком
статусе среди «иностранных вероисповеданий» империи; юдофобия, присущая
некоторым чиновникам, не помешала стремлению приспособить систему госу¬
дарственного образования для евреев к их традиционной религиозности; а руси¬
фикация не привела к превращению края в ординарную русскую губернию, по¬
тому что альтернативная политика привела бы к скорой потере края. Но толе¬
рантность коронной власти имела пределы и являлась ресурсом, ограниченным
необходимостью сохранять порядок и контроль, обеспечивать приоритет обще¬
российских интересов и Православной церкви, поддерживать лояльность к импе¬
284

Итоги: Российская империя — это звучало гордо
рии и императору614. «Империя — это феномен, в котором есть и негатив, и по¬
зитив, но говорить, что империя — проклятие России, бессмысленно. Это бремя,
и, как всякое бремя, оно давит. <...> Империя живет не только подавлением. На
самом деле, главный способ организации власти в империи — это то, что называ¬
ется “непрямое правление”. Ей приходится все время договариваться с окраина¬
ми. Империя подавляет, но она и умеет инкорпорировать, привлекать, позитивно
мотивировать. Как только эта способность сходит на нет, у империи возникают
серьезные проблемы»615.
Конфликты, постоянно возникавшие между центром и периферией, разре¬
шались и появлялись вновь. Они играли не только негативную (расшатывали им¬
перию), но и позитивную роль — помогали выявлять и разрешать противоре¬
чия616. Стабильность империи достигалась компромиссной политикой прави¬
тельства, которое реагировало на требования, протесты, восстания, массовые ми¬
грации прежде всего уступками. Однако подобное мирное сосуществования бес¬
конечно продолжаться не могло. Огромная и сильная империя не могла мобили¬
зовать свои огромные материальные и людские ресурсы, вследствие того что ка¬
ждая часть империи была фактически автономна, мало работала на имперский
бюджет и армию. Центр командовал периферией лишь номинально, не имея ры¬
чагов для реального контроля — не было единой администрации, единых зако¬
нов, единства прав и обязанностей всех подданных империи. Оптимизация
управления в империи может идти и фактически идет посредством унификации
и нивелирования местных особенностей (в управлении, суде, образовании, языке
и т. п.) в «национальных окраинах», тем более что модернизационные процессы в
любом случае способствовуют выравниванию центра и периферии, преодолению
этнокультурных разломов, развитию межкультурных контактов и мобильности
и т. д. Социокультурными нормами модернизированных обществ являются ра¬
ционализм, универсализм, функциональная специализация и взаимозависимость.
Эффективность государства обеспечивается высокой степенью централизации
управления и однородностью строения различных общественных и государст¬
венных организаций и институтов617.
Под влиянием необходимости и требований модернизации российское
правительство с 1860-х гг. стало проводить последовательную рационализацию
управления, интеграцию всех частей империи в цельное национальное го¬
сударство, в единое правовое, административное, культурное и экономическое
пространство. Ввиду огромного числа этносов интеграция проводилась под
флагом русификации, так как моделью для унификации служили адми¬
нистративные, правовые и политические порядки, установленные Великими
реформами в великороссийских губерниях. В то время русификация рассмат¬
ривалась и в действительности была средством увеличения социальной интег¬
рации, а русский язык выступал в роли языка модернизации. По сути, речь шла
не об ассимиляции, а об аккультурации посредством освоения русского языка
и грамотности. Но более 200 этносов, объединенных в рамках империи, не
смогли за короткое по историческим меркам время перевариться в этническом
котле и превратиться в национальное государство, в системную политическую
единицу.
285

Глава 1. Колонизация и ее последствия
По вопросу: «Была ли Российская империя нацией-государством либо она яв¬
лялась многонародным, или полиэтническим, государством» — уже много лет
продолжается острая дискуссия. Ведущий российский ученый по национальным
проблемам В. А. Тишков интерпретирует понятие нации как гражданской, поли¬
тической, а не как этнической структуры. По его мнению, в России существует
полиэтническая гражданская нация при сохранении богатого этнокультурного
многообразия. Этнография народов, включенных в Российскую империю и в по¬
следующем в Российскую Федерацию, была разной, но история их с момента их
включения в общее государство, становилась общей — российской историей,
или историей российского народа618. «Россия накануне революции 1917 г., —
считает он, — была как империей, так и национальным государством на основе
многонародной нации». Поэтому правомерно существовали понятия «россий¬
ский народ» и «россияне». «Само российское государство, каким бы оно ни было
по устройству — монархией-империей, союзом республик и страной советов или
республикой-федерацией, — может и должно квалифицироваться как нацио¬
нальное государство»619. Однако даже современную Россию ни, вероятно, боль¬
шинство исследователей, ни большинство самих граждан (это доказывают со¬
циологические опросы) не считают российской нацией-государством. Когда Вы
спрашиваете современного россиянина любого возраста: «Кто Вы по националь¬
ности?» — большинство отвечает: карел, русский, татарин, еврей и т. д., а не рос¬
сиянин. Если задать такой же вопрос гражданину США, то он ответит — амери¬
канец. В 2008 г. экспертными организациями с участием Института этнологии
и антропологии РАН был выполнен исследовательский проект «Этнокультурный
потенциал регионов как фактор формирования российской нации» с целью вы¬
явить отношение россиян к политике консолидации российского общества и ут¬
верждения российской гражданской идентичности. В 14 регионах (по два в феде¬
ральном округе) был проведен опрос взрослого городского населения (в возрасте
18 лет и старше), охвативший более 7 тыс. человек. Вот главные результаты. На
вопрос: «Согласны ли вы с тем, что граждане Российской Федерации — это рос¬
сийская нация?» — «да» — 23 %, «затрудняюсь ответить» — 17, «нет» — 60 %.
На вопрос: «Не отрицая своей национальной принадлежности, могли бы Вы так¬
же сказать о себе: “Моя национальность — россиянин”?» — «да» — 57,7 %, «за¬
трудняюсь ответить» — 8,4, «нет» — 33,9 %. При этом в Якутске соответственно
41,4; 21,7 и 36,9 %, в Грозном — 23,5; 11,2 и 65,3. Руководители проекта так оце¬
нили полученные результаты: «Они показывают, как велика готовность большо¬
го количества жителей страны признать российское согражданство. Результаты
исследования приводят к тому очевидному выводу, что государственная полити¬
ка вправе способствовать утверждению национальной российской идентичности.
Это единственный вариант государственной формулы для Российской Федера¬
ции. Все другие заключают в себе огромные риски или просто нереализуемы»620.
Трудно с этим не согласиться.
Российская империя в XVIИ—начале XX в. находилась в более ранней фазе
длительного процесса формирования единой гражданской нации. В ее состав
входило много этносов, социальная жизнь социальная жизнь которых в основном
протекала по специфическим обычаям и законам. Этносы, конечно, взаимо¬
286

Примечания
действовали в большей степени на уровне элит, чем на уровне народов, но не
жили единой жизнью, общими мыслями и настроениями, не существовали как
единое большое сообщество, говорили на разных языках в прямом и переносном
смысле. Центральное правительство в лучшем случае было дирижером, но музы¬
канты — народы империи — часто играли музыку, сочиненную не в столице
империи, хотя столица музыку ранжировала и оркестровала. Империя
развивалась в направлении единой гражданской нации, но процесс этот к 1917 г.
не завершился по причине краткости времени, из-за больших различий
в культуре и уровне социально-экономического развития различных этносов,
вследствие политических ошибок, а также и недостатка административных
ресурсов у правительства. Ситуация осложнилась тем, что попытка интеграции
империи в национальное государство совпала с ростом революционного и на¬
ционального движения и даже подхлестнула их развитие, поскольку интеграция
ассоциировалась с угнетением, преследованиями национальных меньшинств,
нарушением традиционных прав и привилегий. В результате политика центра¬
лизации, унификации и интеграции вызвала взрыв национальных страстей,
протеста, рост оппозиции, для подавления которых у правительства не хватало
административных и финансовых ресурсов. Как известно, социальная интеграция
формируется на основе добровольного согласия большинства людей разделять
общие ценности, иметь общую национальную идею, следовать единым нормам
поведения, подчиняться одним законам, строить общий дом. Разгоревшийся
пожар революционного и национально-освободительного движения не только
этому не способствовал, но даже разорвал и ту ткань механической соли¬
дарности, которая соединяла империю. Конфликт обострился с появлением
в 1905 г. легальной возможности организовывать политические группы, в том
числе по национальному признаку. В результате, с одной стороны, не возникло
согласия между гражданами российского социума относительно общих цен¬
ностей, с другой— обострились конфликты и противоречия на этнической
и социальной почве. Так создались объективные предпосылки для распада
империи621. Неудачи российской армии на поле брани во время Первой мировой
войны, политический кризис и революции позволили этим предпосылкам
реализоваться.
Примечания
1 См., например: Барабаш В. В., Бордюгов Г. А.,
Котеленец Е. А. Образ России в мире. М., 2010;
Кенен Г. Между страхом и восхищением : «Рос¬
сийский комплекс» в сознании немцев (1900—
1945). М., 2010 ; Концепции и оценки развития
России (XX—начало XXI в.) в зарубежных иссле¬
дованиях / Ю. И. Игрицкий (ред.). М., 2010; Нос¬
ков В. В. Образ России в идеологии американской
империи // Проблемы социально-экономической
истории России / А. А. Фурсенко (ред.). Л., 1991.
С. 288—300; Партаненко Т. В., Ушаков В. А.
Взаимовосприятие России и Запада (XVIII—первая
половина XIX века). СПб., 2006; Ушаков В. А.
Россия в трактовке иностранца: формирование
представлений и стереотипов : в 3 кн. СПб., 2010—
2012.
2 Дэвис Н. История Европы. М., 2005. С. 643.
См. также: Lantzeff G. V., Pierce R. A. Eastward to
Empire: Exploration and Conquest on the Russian
Open Frontier, to 1750. Montreal: McGill-Queen’s
University Press, 1973 ; Russian Colonial Expansion to
1917 / M. Rywkin (ed.). London; New York, 1988 ;
Russification in the Baltic Provinces and Finland,
1855—1914 / E. C. Thaden (ed.). Princeton : Princeton
University Press, 1981 ; Tewari J. G. Muslims under
the Czar and the Soviets. Lucknow, India : Academy of
287

Глава 1. Колонизация и ее последствия
Islamic Research and Publication, 1984 ; Thaden E. C.
Russia’s Western Borderlands, 1710—1870. Princeton,
NJ : Princeton University Press, 1984 ; Vucinich W. S.
Russia and Asia : Essays on the Influence of Russia on
the Asian Peoples. Stanford, CA: University of
California Press, 1972.
1 Доценко А. А. Проблемы спорных территорий
(«серых зон») и исторические аспекты их
возникновения // Клио. 2002. № 1 (16). С. 132—138.
См. также: Дьяконова Н. А., Чепелкин М. А. Гра¬
ницы России в XVII—XX веках : ист. очерк:
Приложение к «Истории России». М., 1995.
4	См., например: Алиилев С. X Исторические
судьбы народов Среднего Поволжья, XVI—начало
XIX в. М, 1990; Галоян Г. А. Россия и народы
Закавказья: очерки политической истории их
взаимоотношений с древнейших времен до победы
Великой Октябрьской социалистической револю¬
ции. М., 1976 ; Самбук С. М. Политика царизма
в Белоруссии во второй половине XIX века. Минск,
1980; Смирновы. А. Политика России на Кавказе
в XVI—XIX веках. М., 1958 ; Сулейменов Б. С.,
Басин В. Я. Казахстан в составе России в XVIII—
начале XX века. Алма-Ата, 1981 ; Федоров М. М.
Правовое положение народов Восточной Сибири
(XVII—начало XX века). Якутск, 1978 ; Хасанов X X
Формирование татарской буржуазной нации.
Казань, 1977 ; Эгунов И. П. Колониальная политика
царизма и первый этап национального движения в Бу¬
рятии в эпоху империализма. Улан-Уде, 1963 ; и др.
5	См., например: Барзилов С. И. Российское
историческое пространство в имперском и регио¬
нальном измерениях // Пространство власти:
Исторический опыт России и вызовы современнос¬
ти / С. И. Барзилов (ред.). М., 2001. С. 1(>—23 ; Га-
тагова Л. С. Империя: идентификация проблемы //
Исторические исследования в России : Тенденции
последних лет / Г. А. Бордюгов (ред.). М., 1996.
С. 332—353 ; Каст С. И. Империи: генезис, струк¬
тура, функции // Полис. 1997. № 5. С. 31—48 ; Мил¬
лер А. И.: 1) Империя Романовых и национализм :
эссе по методологии исторического исследования.
М., 2006; 2) История понятия «нация» в России //
03. 2012. № 46 (1). С. 162—186; Российская
империя как исторический феномен // Российская
империя: от истоков до начала XIX в. : очерки
социально-политической и экономической истории /
А.	И. Аксенов, Н. Е. Бекмаханова, Я. Е. Водарский
идр. М., 2011. С. 852—857.
6	См., например: Соколов В. В. Туркестанский
край в составе Российской империи, вторая поло¬
вина XIX в.—февраль 1917 г. : Проблемы социаль¬
но-экономического и общественно-политического
развития : дис. ... д-ра ист. наук. М., 2002. Автор
считает Туркестан колонией, и его нахождение
в составе России имело преимущественно негатив¬
ные последствия.
7	См., например: Лурье С. Imperium : Импе¬
рия — ценностный и этносоциологический подход.
М, 2012; Ремнев А. В. Имперское пространство
России в региональном измерении: дальневосточ¬
ный вариант // Пространство власти ... С. 317—
344.
8	Миллер А. История не терпит простых
ответов и простых решений... // Неприкосно¬
венный запас. 2007. № 51. URL: http://www.polit.ru/
research/2007/05/30/miller.html (дата обращения:
16.07.2013). См. также: Наследие империи и буду¬
щее России / А. И. Миллер (ред.). М., 2008 ; Неиз¬
бежность Империи: сб. ст. по проблемам рос¬
сийской государственности / А. Р. Алиев, А. Н. Са¬
вельев (ред.). М., 1996.
9	Миллер А. Введение // Кушко А., Таки В.
Бессарабия в составе Российской империи (1812—
1917). М., 2012. С. 5. Обзор современной польской,
украинской, белорусской и литовской историогра¬
фии по национальному вопросу см.. Западные ок¬
раины Российской империи / Л. А. Бережная, М. Дол-
билов, А. Миллер (ред.). М., 2006.
10	Бибо И. О бедствиях и убожестве малых
восточноевропейских государств // Бибо И. О смысле
европейского развития и другие работы. М., 2004.
С. 155—262.
11	Критический обзор современной централь¬
ноазиатской историографии см.: Брежнева С. Н.
Историография проблемы присоединения Туркес¬
танского края к России, вторая половина XIX в.—
начало XXI в. : дис. ... д-ра ист. наук. М., 2005;
Германова В. В. Вторжение Российской империи
в Среднюю Азию : (Заметки историографа на полях
учебников по истории Узбекистана) // Центральная
Азия в составе Российской империи / С. Н. Аба¬
шин, Д. Ю. Арапов, Н. Е. Бекмаханова (ред.). М„
2008. С. 360—379 ; Тимченко С. В. Проблемы при¬
соединения Казахстана к России в современной
казахской историографии // Там же. С. 338—359.
Благодаря тому, что Тимченко работает в Казах¬
стане, а Германова — в Узбекистане, их обзоры
хорошо передают всю напряженность историогра¬
фических дебатов.
12	Абуев К. К. Кокшетау: ист. очерки. Кокше-
тау, 1997 ; Абдурахимова И., Рустамова Г. Коло¬
ниальная система власти в Туркестане во второй
половине XIX—первой четверти XX вв. Ташкент,
1999 ; Алымбаев Ж. Б. Историография завоевания
Туркестана Россией XIX—начала XX в.: автореф.
дис. ... канд. ист. наук. Ташкент, 2002 \ДанияровК.
История Казахского государства, XV—XX вв.: в 2 ч.
Алматы, 2000 ; Исхаков Ф. Б. Национальная поли¬
тика царизма в Туркестане (1867—1917). Ташкент,
1997. Высказываются и взвешенные точки зрения:
Кадырметова И. И. Этноконфессиональная поли¬
тика российского правительства в XIX веке по от¬
ношению к нерусским народам Среднего Повол¬
жья : историко-политический анализ : дис. ... канд.
ист. наук. Казань, 2004. Обстоятельный анализ
среднеазиатской историографии см.: Брежнева С. Н.
Историография проблемы ... С. 500—535; в других
288

Примечания
бывших советских республиках: Национальные
истории в советском и постсоветских государствах /
К. Аймермахер, Г. Бордюгов (ред.). М., 1999.
13	История Узбекистана и Средней Азии
во второй половине XIX—начале XX в. URL:
http ://prouz.ru/history.php?id=his_ 1 _34 (дата обраще¬
ния: 16.07.2013).
14	Трагедия 1916 года: Девяносто пять лет со
дня восстания. URL: http://www.fergananews.com/
articles/7003 (дата обращения: 16.07.2013).
15	Центральная Азия ... С. 382—383.
16	Положение дехкан и ремесленников в Тур¬
кестанском крае. URL: http://prouz.ru/history.php?
id=his_l_34 (дата обращения: 16.07.2013).
17	Положение населения в Бухарском эмирате
в конце XIX—начале XX в. URL: http://prouz.ru/
history.php?id=his_l_34 (дата обращения: 16.07.2013).
18	Центральная Азия ... С. 287.
19	Sahadeo J. Russian Colonial Society in Tash¬
kent, 1865—1923. Bloomington: Indiana University
Press, 2007. P. 230—234.
20	Центральная Азия ... С. 153—154.
21	Там же С. 138—139. Частично сохранилась
вакуфная собственность — особый вид неотчуж¬
даемой собственности, принадлежавшей мусуль¬
манским учреждениям. Но число вакуфов было
резко сокращено, а сами они поставлены под жест¬
кий контроль.
22	Положение об управлении Туркестанского
края. СПб., 1886. Ст. 9, 83.
23	Центральная Азия ... С. 139—140 ; Соко¬
лов В. В. Туркестанский край в составе Российской
империи ... С. 87—157,215—310.
24	Кибиткой считалось каждое отдельное жили¬
ще (юрта, сакля, землянка или дом).
25	Центральная Азия ... С. 421.
26	Там же. С. 157—158.
27	Сборник статистико-экономических сведе¬
ний по сельскому хозяйству России и иностранных
государств. Год 10. Пг., 1917. С. 470.
28	В. В. Германова так характеризует состояние
современной узбекской историографии: «...наби¬
рает силу антироссийская тенденция, стремление
переписать историю так, чтобы вызвать у граж¬
данина современного Узбекистана отрицательные
эмоции по отношению к России. Достигается эта
цель чаще всего негодными средствами— подло¬
гом, передергиванием фактов, недостойными
оскорблениями» (Германова В. В. Вторжение Рос¬
сийской империи ... С. 381).
29	Davies J. С. Toward a Theory of Revolution //
When Men Revolt and Why / C. Davies (ed.). New
Brunswick; London : Transaction Publishers, 1997.
P. 136.
30	Кабузан В. M. Эмиграция и реэмиграция
в России в XVIII—начале XX века. М., 1998.
С. 267—268.
31	Шарова П. Н. Переселенческая политика
царизма в Средней Азии // ИЗ. 1940. № 8. С. 20, 31.
32	Центральная Азия ... С. 218—224. На тер¬
ритории Казахстана площадь «излишков» к 1917 г.
составила 28 % казахского землепользования: Там
же. С. 222.
33	Трагедия 1916 года.
34	Аллар П. Подлинная история войны, разоб¬
лаченная в закрытых заседаниях парламента // Ре¬
волюционное движение во французской армии
в 1917 г. / Ф. О. Нотович (ред.). М.; Л., 1934;
Капелюш Ф. Восстания во французской армии
в 1917 году // Военно-исторический журнал. 1940.
№ 3. URL: http://www.retropressa.ru/vosstaniya-vo-
francuzskojj-armii-v-1917-godu/#footnote_6_l 917
(дата обращения: 12.02.2014).
35	По мнению директора Института истории
Национальной академии наук Джениша Джунуша-
лиева, «Советская Россия в свое время уже извини¬
лась перед нами за трагические события 1916 года.
В феврале 1920 года по указанию Ленина создали
особую комиссию для оказания помощи беженцам
из Киргизии, участвовавшим в восстании. На эти
цели тогда выделили 100 млн. рублей. Указанные
средства, в том числе, пошли на возвращение
беженцев на Родину. Как известно, причиной того
восстания был аграрный вопрос. В связи с этим
Ленин провел земельно-водную реформу. У многих
русских и украинцев отобрали земли и раздали
кыргызам. Кроме того, в 1924 году нынешнюю
Баткенскую область вывели из состава Самарканда,
Ош и Джалал-Абад отделили от Ферганской
области и т. д.». URL: http://rus.kg/news_rus/obshet-
vo_rus/l 1735-sovetskaya-rossiya-uzhe-izvinilas-za-tra-
gicheskie-sobytiya-v-kirgizii-1916-goda.html (дата об¬
ращения: 16.07.2014 — с сайта Информационного
агентства Евразийского Союза Rus.kg).
36	Каппелер А. «Россия — многонациональная
империя»: Некоторые размышления восемь лет
спустя после публикации книги // AI. 2000. № 1.
С. 15—32.
37	Что касается благополучия, авторы, на мой
взгляд, не правы: правительство заботилось о под¬
данных, благодаря чему уровень их жизни в тече¬
ние XIX—начала XX в. повышался: Миронов Б. Н.
Благосостояние населения и революции в импер¬
ской России. 2-е изд. М., 2012. С. 294—295.
38	Сибирь в составе российской империи /
Л. М. Дамешек (ред.). М., 2007. С. 5, 9 ; Миллер А.
Империя Романовых ... С. 11.
39	Верт П. Православие, инославие, иноверие :
Очерки по истории религиозного разнообразия
Российской империи. М., 2012 ; Герасимов И. и др.
Новая имперская история и вызовы империи //
AI. 2010. № 1. С. 19—52 ; Кушко А., Таки В. Бес¬
сарабия ... ; ЛивенД. Российская империя и ее вра¬
ги с XVI века до наших дней. М., 2007 ; Российская
империя в зарубежной историографии: работы
последних лет : антология / П. Верт, П. С. Кабытов,
А. И. Миллер (ред.). М., 2005 ; Graham D., Thomp¬
son A. Theorizing Nationalism / Jo Campling (ed.).
289

Глава 1. Колонизация и ее последствия
Basingstoke, Hampshire ; New York : Palgrave Mac¬
millan, 2004 ; Hagen M., von. Writing the History of
Russia as Empire: The Perspective of Federalism //
Казань, Москва, Петербург: Российская империя
взглядом из разных углов. М., 1997. С. 393—414 ; Im¬
perial and National Identities in Pre-Revolutionary
Russia, Soviet, and Post-Soviet Russia. Helsinki,
2002 ; Khodorkovsky M. Russia’s Steppe Frontier: The
Making of Colonial Empire, 1500—1800. Blooming¬
ton ; Indianapolis : Indiana University Press, 2002 ;
Peopling the Russian Periphery : Borderland Coloniza¬
tion in Eurasian History / N. Breyfogle,
A.	Schrader, W. Sunderland (eds.). London; New
York : Routledge, 2007 ; Russia Take Shape : Patterns
of Integration from the Middle Ages to the Present /
S. Bogatyrev (ed.). Helsinki: Academia Scientiarum
Fennica, 2005 ; The North Caucasus Barrier: The Rus¬
sian Advance towards the Muslim World / A. Avtork-
hanov, M. B. Broxup (eds ). New York : St. Martin’s
Press, 1995 ; Werth P. At the Margins of Orthodoxy :
Mission, Governance, and Confessional Politics in
Russia’s Volga-Kama Region, 1827—1905. Ithaca:
Cornell University Press, 2002; и др. Зарубежную
историографию проблемы см.: Ананьев Д. А. Исто¬
рии Сибири конца XVI—первой половины XIX в.
в англо- и германоязычной историографии (XX в.):
дис. ... канд. ист. наук. Новосибирск, 2007 ; Боль¬
шакова О. В. Российская империя: Система
управления : (Современная зарубежная историогра¬
фия): аналитический обзор. М., 2003. С. 31—46,
60—87 ; Жук С. И. Заметки о современной амери¬
канской историографии // ВИ. 1995. № 10. С. 162—
167; Петров Е. В. История американского
россиеведения : курс лекций. СПб., 1998 ; Engel-
stein L. New Thinking about the Old Empire: Post-
Soviet Reflections I I Russian Review. 2001. Vol. 60,
nr 3. P. 487—496.
40	Ливен Д. Империя, история и современный
мировой порядок // AI. 2005. № 1. С. 75—116.
41	Там же.
42	См. интересную дискуссию по проблеме
толерантности в империи в журнале «Kritika»: Reli¬
gious Freedom and the Problem of Tolerance in Rus¬
sian History : Note from the Editors // Kritika : Explo¬
rations in Russian and Eurasian History. 2012. Vol. 13,
nr 3. (New Series). P. 509—514.
43	См., например: Гатагова Л. Империя:
идентификация пррблемы // Между канунами:
Исторические исследования в России за последние
25 лет / Г. Бордюгов (ред.). М., 2013. С. 328—348 ;
Лурье С. Имперская история : Новые подходы к
методологии изучения // Там же. С. 1293—1308 ;
Схиммельпеннинк ван дер Ойе Д. Навстречу вос¬
ходящему солнцу : Как имперское мифотворчество
привело Россию к войне с Японией. М., 2009;
Эткинд А. Внутренняя колонизация : Имперский
опыт России. М., 2013 ; Masoero A. Territorial Colo¬
nization in Late Imperial Russia: Stages in the Devel¬
opment of a Concept // Kritika ... 2013. Vol. 14, nr 1.
(New Series). P. 59—91 ; Schimmelpenninck van der
Oye D. Russian Orientalism : Asia in the Russian Mind
from Peter the Great to the Emigration. New Haven:
Yale University Press, 2010.
44	См., например: Андерсон Б. Воображаемые
сообщества: Размышления об истоках и распро¬
странении национализма. М., 2001 ; Герасимов И.
и др. Новая имперская история... С. 19—52;
Нации и национализм / Б. Андерсон и др. М., 2002 ;
Калхун К. Национализм. М., 2006 ; Каппелер А.
«Россия — многонациональная империя»...
C.	15—32; Суни Р. Империя как она есть: Им¬
перская Россия, «национальное» самосознание
и теории империи // AI. 2001. № 1/2. С. 9—73;
Хардт М., Негри А. Империя. М., 2004. О воз¬
можностях сравнительного изучения империй см.:
Morrison A. The Pleasures and Pitfalls of Colonial
Comparisons // Kritika... Vol. 13, nr 4. Fall 2012.
(New Series). P. 919—936.
45	Space, Place, and Power in Modem Russia:
Essays in the New Spatial History / M. Bassin, C. Ely,
M. K. Stockdale (eds.). DeKalbL : Northen Illinois
University Press, 2010 ; Кивельсон В. Картографии
царства: Земля и ее значения в России XVII века.
М., 2012.
46	См., например: Герасимов И. и др. Новая
имперская история ... С. 19—52 ; Суни Р. Империя
как она есть ... С. 9—73.
47	Бурбанк Дж., Купер Ф. Траектория импе¬
рии // AI. 2007. № 4. С. 47—85 ; Ливен Д.
Империя ... ; Суни Р. Империя как она есть ... ;
Сандерлэнд У. Империя без империализма?:
Неоднозначность процесса колонизации в царской
России // AI. 2003. № 2. С. 101—114; Imperial
Russia : New Histories for the Empire / J. Burbank,
D.	L. Ransel (eds.). Bloomington ; Indianapolis:
Indiana University Press, 1998. P. XX—XXII, 338—
339.
48	Прежние резко негативные оценки Австро-
Венгерской империи как «тюрьмы народов» счи¬
таются теперь преувеличением, отмечаются
позитивные аспекты в ее наследии: быстрый эко¬
номический рост, успехи в других областях; рево¬
люцию и распад империи объясняют скорее по¬
литическими факторами и войной: Исламов Т. М.
Конец среднеевропейской империи : Размышления
относительно места и роли империи Габсбургов в
европейской истории // Австро-Венгрия: опыт
многонационального государства / Т. М. Исламов,
А. И. Миллер (ред.). М., 1995. С. 25—47. См.
дискуссию по этому вопросу: Вэнк С. Династичес¬
кая империя или многонациональное государство:
размышления о наследии империи Габсбургов
в национальном вопросе // Там же. С. 16—24;
Барбашина О. И. Проблемы новой истории Авст¬
рии в российской исторической науке: дис. ...
канд. ист. наук. М., 2001. Гл. 2.
49	См., например: Бурбанк Дж., Купер Ф.
Траектория империи ; Герасимов И. и др. Новая
290

Примечания
имперская история ... С. 19—52 ; Суни Р. Империя
как она есть ... С. 9—73.
50	Ханак П. Национальная компенсация за
отсталость // Австро-Венгрия ... С. 48—56. Автор
аргументированно оспаривает стереотипное
представление историков о том, что национальная
борьба меньшинств во всех случаях велась во имя
равенства наций и за демократию. По его наблю¬
дениям, основные черты большинства полити¬
ческих движений национальных меньшинств
в Венгрии начала XX в. указывают на их консер¬
вативный и антимодернистский характер.
51	Но есть, разумеется, и те, кто считают
Россию типичной колониальной империей: Каррер
д 'Анкосс Э. Евразийская империя:	История
Российской империи с 1552 г. до наших дней. М.,
2007. С. 10, 56; Пагтс Р. Россия при старом
режиме. М., 1993. С. 159—160; Khodorkovsky М.
Russia’s Steppe Frontier... ; LeDonne J. P.\ 1) The
Russian Empire and the World, 1700—1917 : The
Geopolitics of Expansion and Containment. New
York: Oxford University Press, 1997 ; 2) The Grand
Strategy of the Russian Empire, 1650—1831. Oxford ;
New York : Oxford University Press, 2004 ; и др.
52	Ливен Д. Империя на периферии Европы:
сравнение России и Запада // Российская империя в
сравнительной перспективе / А. И. Миллер (ред.).
М., 2004. С. 71—93 ; Рибер А.: 1) Сравнивая
континентальные империи // Там же. С. 33—71 ; 2)
Изучая империи // ИЗ. 2003. № 6 (124). С. 86—131 ;
Миллер А. Империя Романовых ... С. 42—53 ; After
Empire: Multiethnic Societies and Nation-Building:
The Soviet Union and the Russian, Ottoman, and
Habsburg Empires / K. Barkey, M. von Hagen (eds.).
Boulder, Colo. : Westview Press, 1997. См. также:
Гаммерль Б. Нация, государство или империя:
подданство и гражданство в Британской и
Габсбургской империях на рубеже веков // AI. 2006.
№ 4. С. 301—328 ; Starr F. Tsarist Government: The
Imperial Dimention // Soviet Nationality Policies and
Practices / J. R. Azrael (ed.). New York : Praeger,
1978. P. 3—38.
53	Бурбанк Дж., Купер Ф. Траектория
империи; Сандерлэнд У. Империя без империа¬
лизма? ...
54	Ливен Д Российская империя и ее враги ...
С. 643.
55	Ливен Д. Империя на периферии Европы ...
С. 91.
56	Рибер А. Дж. Устойчивые факторы рос¬
сийской внешней политики: попытка интерпре¬
тации // Американская русистика: Вехи исто¬
риографии последних лет : Императорский период :
антология / сост. М. Дэвид-Фокс. Самара, 2000.
С. 94—145.
57	Отмечу некоторые из референтных для меня
работ:	Каппелер А.:	1) Россия —
многонациональная империя:	Возникновение;
История; Распад. М.,	1996; 2) «Россия —
многонациональная империя» ... С. 15—32 ; 3) Две
тенденции в отношениях России к мусульманским
народам Российской империи // ОИ. 2003. № 2.
С. 129—135 ; 4) Формирование Российской империи
в XV—начале XVIII века: наследие Руси, Византии
и Орды // Российская империя в сравнительной
перспективе. С. 94—114; 5) Образование наций и
национальные движения в Российской империи //
Российская империя в зарубежной историогра¬
фии... С. 395—435; Миллер А. И.\ 1) Империя
Романовых... ; 2) Эгноконфессиональный фактор
в развитии Российской империи (конец XVIII—
начало XX в. // Этнический и религиозный факторы
в формировании и эволюции российского
государства / Т. Ю. Красовицкая, В. А. Тишков
(ред.). М., 2012. С. 102—150 ; Мифы и заблуждения
в изучении империи и национализма / И. Герасимов
и др. (ред.-сост.). М., 2010; Национализм в
мировой истории / В. А. Тишков и др. (ред). М.,
2007; Национальная политика в императорской
России: Поздние первобытные и предклассовые
общества / Ю. И. Семенов (сост., ред. и автор
вступ. ст.). М., 1998 ; Национальная политика в
императорской России : Цивилизованные окраины
(Финляндия, Польша, Прибалтика, Бессарабия,
Украина, Закавказье, Средняя Азия) / Ю. И. Се¬
менов (сост., ред. и автор вступ. ст.). М., 1997 ;
Национальная политика России : История и сов¬
ременность / В. А. Михайлов и др. (ред.). М., 1997.
С. 9—198; Никитин Н. И. О национальной
политике Российской империи (некоторые источ¬
никоведческие и историографические аспекты) //
Проблемы экономической и социокультурной
истории феодальной России: материалы науч.
конф., посвящ. 80-летию со дня рождения проф.
А.	А. Преображенского, Москва, ноябрь 2005 года /
А. В. Семенова (ред.). М., 2010. С. 118—136;
Пространство власти ... ; Нольде Б. Э. История
формирования Российской империи. СПб., 2013 ;
Российское государство от истоков до XIX века:
Территория и власть / Ю. А. Петров (отв. ред.);
Н. М. Рогожин (рук. авт. колл.). М., 2012 ; Рос¬
сийская империя, от истоков до начала XIX века ...
Раздел 1 : Геополитика; Тихонов А. К Католики,
мусульмане и иудеи Российской империи в
последней четверти XVIII—начале XX в. СПб.,
2007.
58	Попытка проследить формирование и
эволюцию основных приоритетов государственной
политики, ее альтернативных основ, а также
выяснить их соотношение с национальными
интересами страны предпринята в кн.: Россия:
Г осударственные приоритеты и национальные
интересы / О. В. Волобуев (ред.). М., 2000.
59	Обширность литературы по затронутым
мною проблемам не оставляет возможности дать
достаточно полный список даже историогра¬
фических работ. Отмечу лишь некоторые: Аман-
жолова Д. А. Историография изучения
291

Глава 1. Колонизация и ее последствия
национальной политики // Исторические
исследования в России... С. 308—332; Бахтури-
на А. «Национальный вопрос» в Российской
империи в постсоветской историографии // Русский
национализм : Социальный и культурный контекст /
М. Ларюэль (сост.). М., 2008. С. 105—129. Весьма
интересный, на мой взгляд, аналитический обзор
новейшей историографии имперских проблем
сделан в кн.: Миллер А. Империя Романовых ...
60	Площадь составляла в 1650 г. — 12,3 млн
км2, в 1719 г. — 14,5, в 1795 г. — 16,6, в 1858 г. —
19,8, в 1914 г. — 21,3 млн км2: Водарский Я. Е.
Территория России в XI—XVII веках // Исто¬
рическая география России, IX—начало XX века:
Территория ; Население; Экономика: очерки /
К. А. Аверьянов (ред.). М., 2013. С. 27—37.
61	Все цифры о населении и территории до
1719 г. получены расчетным путем и являются
сугубо ориентировочными, а для периода империи
данные о населении имеют ошибку в пределах 5 %
в сторону занижения или завышения: Миро¬
нов Б. И. Новая историческая демография им¬
перской России: аналитический обзор современной
историографии (Ч. 1) // ВСПбУ. Сер. 2. История.
2006.	Декабрь. С. 62—69. В разных источниках и у
разных авторов цифры различаются в пределах 5 %.
62	Historical Statistics of the United States:
Colonial Times to 1970. Washington:	U. S.
Department of Commerce, 1975. Vol. 1. P. 8.
63	Кабузан В. M. Народы России в XVIII веке :
Численность и этнический состав. М., 1990. С. 230.
64	Брук С. И. Население мира: этнодемогр.
справ. М., 1981. С. 14—15 ; Mulhall М. G. Dictionary
of Statistics. London et al. : G. Routledge, 1892.
P. 441.
65	Брук С. И., Кабузан В. M.\ 1) Этнический
состав населения России // СЭ. 1980. № 6. С. 24—
44; 2) Динамика численности и расселения
русского этноса (1678—1917) // Там же. 1982. № 4.
С. 9—25.
66	См. об иностранной колонизации:
Дёнингхаус В. Немцы в общественной жизни
Москвы: симбиоз и конфликт, 1494—1941. М.,
2004 ; Иванова Н. И. Немцы Санкт-Петербургской
губернии XVIII—XX вв. СПб., 2008 ; Кабузан В. М.
Немецкоязычное население в Российской империи
и СССР в XVIII—XX веках (1719—1989): ист.-
стат. исслед. М., з 2003 ; Писаревский Г. Г.
Избранные произведения по истории иностранной
колонизации. М., 2011; Плеве И. Р. Немецкие
колонии на Волге во второй половине XVIII века.
2-е изд. М., 2000; Семакин С. И. Колонистское
движение и немецкая миграция в Российской
империи и СССР. М., 2003 ; и др.
67	Позняк Т. 3. Иностранные подданные в
городах Дальнего Востока России (вторая половина
XI—начало XX в.). Владивосток, 2004.
68	Ключевский В. О. Соч. : в 8 т. М., 1956. Т. 1.
С. 30—32.
69	См., например: Breyfogle N. В., Schrader А.,
Sunderland W. Russian Colonizations:	Ал
Introduction // Peopling the Russian Periphery...
P. 1—36; Rieber A. J. Colonizing Eurasia // Ibid.
P. 519—548.
70	Ерофеева И. В. Русская имперская идея в
истории // Россия и Восток: проблемы взаимо¬
действия /С. А. Панарин (ред ). М., 1993. С. 272.
71	Очирова Т И. Присоединение Сибири как
евразийский социокультурный вектор внешней
политики Московского государства // Цивилизации
и культуры : науч. альманах / Б. С. Ерасов (ред ).
М., 1994. Вып. 1.С. 145.
72	Kivelson V. Claiming Siberia: Colonial Pos¬
session and Property Holding in the Seventeenth and
Early Eighteenth Centuries // Peopling the Russian Pe¬
riphery... P. 37—77. См. также: Бовыкин В. В.
Местное самоуправление в Русском государстве
XVI в. СПб., 2012.
73	Окладников А. П. Предисловие // Описание
Тобольского наместничества. Новосибирск, 1982.
С. 6—7. См. также: Вдовин А. И, Зорин В. Ю..
Никонов А. В. Русский народ в национальной
политике, XX век. М., 1998. С. 8 ; Никитин И. И.
О национальной политике... С. 118—136; Федо¬
ров М. М. Правовое положение народов Восточной
Сибири. Некоторые историки обвиняют англичан
даже в использовании в 1760-е гг. во время войны с
индейцами так называемых «оспенных одеял»:
одеяла, зараженные оспой, дарились или дешево
продавались индейцам, чтобы вызвать эпидемии:
Anderson F. Crucible of War: The Seven Years’ War
and the Fate of Empire in British North America,
1754—1766. New York: Vintage Books, 2001.
P. 541—542; Grenier J. The First Way of War:
American War Making on the Frontier, 1607—1814.
Cambridge, UK ; New York : Cambridge University
Press, 2005. P. 145.
74	Никитин H. И. О национальной политике ...
С. 127.
75	Boeck В. J. Containment vs. Colonization:
Muscovite Approaches to Settling the Steppe //
Peopling the Russian Periphery ... P. 79—118.
76	Например, в 1897 г. выходцы из
Центрально-Черноземного района составляли в
городском населении Западной Сибири 8,4 % среди
пришлого населения и 4,7 % — среди всего
городского населения: Скубневский В. А. Мигранты
из Центрально-Черноземного района в составе
городского населения Западной Сибири (по
данным переписи 1897 г.) // Процессы урбанизации
в Центральной России и Сибири / В. А. Скуб¬
невский (ред.). Барнаул, 2005. С. 91—100.
77	Масленникова Н. Н. Опыт изучения
крестьянских переходов в XVI в. по данным топо- и
антропонимики // Материалы XV сессии
Симпозиума по проблемам аграрной истории СССР /
В.	Л. Янин (ред.). Вологда, 1976. Вып. 1. С. 22—
36.
292

Примечания
78	Кабузан В. М. Русские в мире. СПб., 1996.
С.	279, 287 ; Статистический ежегодник России,
1916 г. М., 1918. Вып. 1. С. 48 ; Общий свод данных
переписи 1897 г. Т. 2. С. 2, 38 ; Покшишевский В. В.
Заселение Сибири: ист.-геогр. очерки. Иркутск,
1951. С. 171—173.
79	Кабузан В. М. Русские в мире. С. 279, 287 ;
Общий свод данных переписи 1897 г. Т. 2. С. 2,38.
80	С 1850-х до 1897 г. в Европейской России
число сельских поселений увеличилось с 334,5 до
591,1 тыс. и после этого изменялось мало. См. табл.
5.4 в гл. 5 «Город и деревня в процессе модерниза¬
ции» наст. изд.
81	Власова И. В. История сельских поселений
центральных районов Русского Севера // Расы и
народы. Вып. 25 / И. В. Власова (ред.). М., 1998.
С. 45—86; Гольц Г. А. Динамические законо¬
мерности развития системы городских и сельских
поселений // Урбанизация мира / Г. М. Лаппо и др.
(ред.). М., 1974. С. 59—60.
82	В 1678 г. доля нерусских народов
составляла около 28 %, в том числе украинцев —
18%: Водарский Я. Е. Население России в XI—
XVII вв. // Историческая география России, IX—
начало XX века... С. 77. Можно предположить,
что до присоединения Украины доля русских
в общем населении страны приближалась к 90 %.
83	Всегда надо иметь в виду, что число и
численность разных этносов, фиксируемых пе¬
реписями, зависит не только от технических, но и
от политических причин: Степанов В. В, Тишков В. А.
Россия в этническом измерении // Социс. 2005. № 9
(257). С. 65.
84	Горизонтов Л. Е. «Большая русская нация»
в имперской и региональной стратегии само¬
державия // Пространство власти ... С. 129—150.
85	Брук С. И. Население мира. С. 218—219.
Число и численность разных этносов, фиксируемые
переписями, зависят не только от технических, но и
политических причин: Степанов В. В., Тишков В. А.
Россия в этническом измерении. С. 64—73.
В данном случае принимается то число, которое
зафиксировала перепись 1926 г.
86	Алексеева И. В., Зеленев Е. И., Якунин В. И.
Геополитика в России:	Между Востоком и
Западом, конец XVIII—начало XX в. СПб., 2001 ;
Национальная политика России... С. 9—45;
Никитин Н. И. Расширение территории как
геополитический фактор российской государст¬
венности: концептуальные вопросы // Российская
империя: от истоков до начала XIX в. ... С. 28—49 ;
Ливен Д Российская империя и ее враги...
С. 344—349.
87	Каппелер А. Россия — многонациональная
империя ... С. 21—22, 90, 154 ; Halecki О. Imperial¬
ism in Slavic and East European History // The Ameri¬
can and East European Review. 1952. Vol. 11.
P. 171—188 ; Huttenbach H. R. The Origin of Russian
Imperialism // Russian Imperialism from Ivan the Great
to the Revolution / T. Hunczak (ed.). New Brunswick,
NJ : Rutgers University Press, 1974 ; Kerner R. J. The
Urge to the Sea : The Course of Russian History. New
York : Russell and Russell, 1971 ; Vernadsky G. The
Expansion of Russia. New Haven : Yale University
Press, 1933.
88	Mellor R. E. H. The Soviet Union and its
Geographical Problems. London : Macmillan, 1982.
P. 29.
89	Inalcik H. Servile Labor in the Ottoman Em¬
pire // The Mutual Effects of the Islamic and Judo-
Christian Worlds: The East European Pattern /
A. Ascher et al. (eds.). New York : Brooklyn College
Press, 1979. P. 39—40; Fisher A. Muscovy and the
Black Sea Trade // Canadian-American Slavic Studies.
1972. Vol. 6, nr 4. P. 582, 593.
90	Россия XVIII в. глазами иностранцев /
Ю. А. Лимонов (ред.). Л., 1989. С. 409.
91	Дегоев В. В. Большая игра на Кавказе:
история и современность. М., 2003 ; Центральная
Азия... С. 26; Северный Кавказ в составе
Российской империи // В. О. Бобровников, И. Л. Ба¬
бич (ред.). М., 2007; Нольде Б. Э. История
формирования Российской империи. С. 243—277,
422—437 ; LeDonne J. Р. The Russian Empire and the
World ... ; Siegel J. Endgame : Britain, Russia and the
Final Struggle for Central Asia. London : B. Tauris,
2002.
92	Верт П. Православие, инославие, ино¬
верие ...
93	Thaden E. C. The Russian Government // Rus¬
sification in the Baltic Provinces ... P. 13—108.
94	Кабузан В. M. Русские в мире. С. 106.
95	Дорноступ В. В. Национальная политика
правительства России и ее осуществление на
Южном Урале, 30-е гг. XVIII—60-е гг. XIX в. :
дис. ... канд. ист. наук. Оренбург, 2000. С. 207—
208 ; Ислаев Ф. Г. Ислам и православие в Поволжье
XVIII столетия: от конфронтации к терпимости.
Казань, 2001 ; Frank A. J. Muslim Religious Institu¬
tions in Imperial Russia: The Islamic World of No-
vouzensk District and the Kazakh District and the Ka¬
zakh Inner Horde, 1780—1910. Leiden; Boston ;
KOln : Brill, 2001. P.314—318.
96	Крюс P. Империя и конфессиональное
государство:	Ислам и религиозная политика
Российской империи в XIX веке // Русский сбор¬
ник : Исследование по истории России / О. Р. Айра¬
петов и др. (ред.). М., 2006. С. 99—135 ; Crews R. D.
For Prophet and Tsar: Islam and Empire in Russia and
Central Asia. Cambridge, MA : Harvard University
Press, 2006. P. 349.
97	Арапов Д. Ю. Система государственного
регулирования ислама в Российской империи
(последняя треть XVIII—начало XX в): дис. ...
д-ра ист. наук. М., 2005. С. 52—69, 332—342. См.
также: Ислам в Российской империи (законода¬
тельные акты, описания, статистика) / сост. и автор
вступ. ст. Д. Ю. Арапов. М., 2001.
293

Гпава 1. Колонизация и ее последствия
98	К концу XVIII в. их численность возросла
до 363,4 тыс.: Любавский М. К. Обзор истории
русской колонизации с древнейших времен и до
XX века. М, 1996. С. 461,469.
99	Павлов П. Н. Промысловая колонизация
Сибири в XVII в. Красноярск, 1974. С. 204—213 ;
Ямзин И. Л., Вощинин В. П. Учение о колонизации
и переселениях. М.; Л., 1926. С. 27—66.
100	Баранский Н. Краткий курс экономической
географии. М. ; Л., 1931. С. 35.
101	О колонизации в России укажем некоторые
работы: Багалей Д. И.: 1) Очерк из истории
колонизации и быта степной окраины Московского
государства. М., 1887. Т. 1 ; 2) Колонизация
Новороссийского края и первые шаги его по пути
культуры : ист. этюд. Киев, 1889; Верещагин А. В.
Исторический обзор колонизации Черноморского
побережья Кавказа и ее результаты. СПб., 1885 ;
Верещагин П. Д. Аграрные миграции крестьянства
Белоруссии на окраины России в конце XIX—
начале XX в. М., 1981 ; Водарский Я. Е. Рост
распаханности Черноземного центра России в
XVII—	первой половине XVIII века // Историческая
география Черноземного центра России:
(Дооктябрьский период) / В. П. Загоровский (ред.).
Воронеж,	1989. С. 29—41 ; Геллер А.	Б.
Переселенческая политика царизма и колонизация
Казахстана в XX веке (1900—1916). Л., 1954;
Гурвич И. А. Переселения крестьян в Сибирь. М.,
1889 ; Иванович И. Колонизация Кавказа : очерк //
BE. 1900. № 4. С. 586—629; Исаев А. А.
Переселения в русском народном хозяйстве. СПб.,
1891 ; Кабузан В. М.\ 1) Заселение Новороссии
(Екатеринославской и Херсонской губерний) в
XVIII—	первой половине XIX века, 1719—1858 гг.
М., 1976 ; 2) Заселение Сибири и Дальнего Востока
в конце XVIII—начале XX в. (1795—1917 гг.) //
ИСССР. 1979. № 3. С. 22—38 ; Кауфман А. А.
Сибирское переселение на исходе XIX века: ист.-
стат. очерк. СПб., 1901 ; Любавский М. К. Обзор
истории русской колонизации ... ; Меркулов С. Д.
Вопросы колонизации Приамурского края. СПб.,
1911; Очерки по истории колонизации Севера. Пг.,
1922 ; Покшишевский В. В. Заселение Сибири ... ;
Преображенский А. А. Очерки по истории
колонизации Западного Урала. М., 1956; Рома¬
нов И. Переселение крестьян Вятской губернии.
Вятка, 1880; Сафронов Ф. Г. Крестьянская
колонизация бассейнов Лены и Илима в XVII в.
Якутск, 1956 ; Семенов П. П. Значение Сибири в
колонизационном движении европейских наро¬
дов // Изв. РГО. 1892. Вып. 4. С. 349—369; Сер-
повский Н. Переселения в России в древнее и новое
время и значение их в хозяйстве страны.
Ярославль, 1885 ; Шульгин М. М. Землеустройство
и переселения в России в XVIII и первой половине
XIX в. М., 1928; Ямзин И. Переселенческое
движение в России с момента освобождения
крестьян. Киев, 1912. Теоретические обобщения по
вопросу русской колонизации см.: Кауфман А. А.:
1) Переселение и колонизация. СПб., 1905 ; 2) К
вопросу о причинах и вероятной будущности
русских переселений. М.,	1898;	3) Формы
хозяйства в их историческом развитии. М., 1910;
Огановский Н. П. Закономерности аграрной
эволюции. Т. 3, вып. 1 : Население; Пересе¬
ленческий вопрос. М., 1914. Библиографию см.:
Скляров Л. Ф. Переселение и землеустройство
Сибири в годы Столыпинской аграрной реформы.
Л., 1962. С. 566—586. Отмечу содержательные
мемуары А. А. Татищева (1885—1947), чиновника
Министерства земледелия, активного проводника
Столыпинской реформы, занимавшегося «черной
работой» — обустройством переселенцев и
агрономической помощью новоселам Дальнего
Востока, Кавказа и Туркестана: Татищев А. А.
Земли и люди : В гуще переселенческого движения
(1906—1921). М., 2001.
102	Тихонов Б. В. Переселения в России во
второй половине XIX в. : По материалам переписи
1897 г. и паспортной статистики. М., 1978. С. 148—
154 ; Бескровный Л. Г. и др. Миграции населения в
России в XVII—начале XX в. // Проблемы
исторической демографии СССР / А. Д. Ко¬
лесников (ред.). Томск, 1980. С. 26—32 ; Anderson
B.	A. Internal Migration during Modernization in Late
Nineteenth Century Russia. Princeton, NJ : Princeton
University Press, 1980.
101 Приль Л. И. Старообрядческие общины
Прикетья и Причулымья в конце XIX—80-х гг. XX
века : (Опыт реконструкции жизнедеятельности):
автореф. дис. ... канд. ист. наук. Томск: Томский
гос. ун-т, 2002. С. 13.
104	Православная энциклопедия. М., 2002. Т. 4.
C.	534—535 ; Российский гуманитарный энцикло¬
педический словарь : в 3 т. М., 2002. Т. 1.
105	Раскин Д. И. Миграции в общественном
сознании крестьянства эпохи позднего феодализ¬
ма // Социально-демографические процессы в рос¬
сийской деревне (XVI—начало XX в.) / И. Д. Коваль-
ченко (ред.). Таллин, 1986. С. 75—82 ; Rieber A. J.
Colonizing Eurasia ... Р. 266—272.
106	Концепт фронтира используется преиму¬
щественно в изучении колонизации Сибири и
Дальнего Востока: Американские исследования
в Сибири. Томск, 1996—2003. Вып. 1—7 ; Фронтир
в истории Сибири и Северной Америки в XVII—
XX вв.: общее и особенное / Д. Я. Резун и др. (ред.).
Новосибирск, 2001—2005. Вып. 1—4 ; Русские
первопроходцы на Дальнем Востоке в XVII—
XIX вв. : ист.-археол. исслед. Владивосток, 1994—
2007.	Т. 1—5 ; Бобров Д. С. Идея «фронтира» —
один из взглядов на процесс освоения Алтая как
периферийного пространства // Образ России с
центрально-европейским акцентом / Д. Свак,
И. Киш (ред.). Будапешт, 2010. С. 7—17 ; и др.
Историографию см.:	Хромых А. С. Русская
колонизация Сибири последней трети XVI—первой
294

Примечания
четверти XVII века в свете теории фронтира:
дис. ... канд. ист. наук. Томск, 2008. В изучении
колонизации других «окраин» концепт
применяется реже:	Барретт Т. М. Линии
неопределенности:	северокавказский	«фронтир»
России // Американская русистика ... С. 163—194 ;
Северный Кавказ в составе Российской империи
(предложено понятие «кавказский фронтир»);
Бобровников В. Русский Кавказ и французский
Алжир: случайное сходство или обмен опытом
колониального строительства? // Imperium inter
pares: роль трансферов в истории российской
империи (1700—1917) / М. Ауст, Р. Вульпиус,
А. Миллер (ред.). М., 2010. С. 182—209; Mosta-
shari F. On the Religious Frontier : Tsarist Russia and
Islam in the Caucasus. London; New York, 2006.
Обсуждению проблемы фронтира посвящен
специальный выпуск журнала «Kritika»: From the
Editors. Siberia: Colony and Frontier // Kritika...
Vol. 14, nr 1. (New Series). P. 1—4. Лидерами в изучении
фронтира в России являются сибирские историки.
107	Turner F. J. The Frontier in American History.
New York: Holt, 1920. Русский перевод: Тернер Ф. Дж.
Фронтир в американской истории. М., 2009.
108	Басалаева И. П. Фронтир как место в
пространственном анализе социальной динамики //
Вестник Кемеровского гос. ун-та культуры и
искусств. 2012. Вып. 1 (18). С. 208—214.
109	Басалаева И. П.\ 1) Критерии фронтира: к
постановке проблемы // Теория и практика
общественного развития : электрон, науч. журнал.
2012. URL:	http://www.teoria-practica.ru/ (дата
размещения: 20.02.2012); 2) Социальная динамика
в локальном социокультурном пространстве:
дис. ... канд. филос. наук. Кемерово, 2012. Подразд.
3.2 : Объективные характеристики фронтира.
110	Рallot J., Shaw D. J. В. Landscape and
Settlement in Romanov Russia 1613—1917. Oxford :
Clarendon Press, 1990. P. 13—32.
111	Ibid. P. 13—32.
112	Голобуцкии В. A.:	1) Черноморское
казачество. Киев, 1956 ; 2) Запорожское казачество.
Киев, 1957 ; Дружинина Е. Н. Северное Причер¬
номорье в 1775—1800 гг. М., 1959 ; Миллер Г. Ф.
Историческое сочинение о Малороссии. М., 1846.
С. 39—55 ; Ригельман А. И. История или
повествование о донских казаках. М., 1846; Alex¬
ander J. Т Empire of the Cossacks : Pugachev and the
Frontier Jacquerie of 1773—1775. Lawrence, Kanzas :
Coronado Press, 1973 ; Longworth Ph. The Cossacks.
London : Constable, 1969 ; Seaton A. The Horsemen of
the Steppes: The Study of the Cossacks. London :
Bodley Head, 1985 ; Sabol S. Russian Colonization
and the Genesis of Kazak National Consciousness.
London : Palgrave Macmillan, 2003.
113	Очерки по истории колонизации Севера.
С. 1—76; Андреев А. И. К истории русской
колонизации западной части Кольского полу¬
острова// Дела и дни. 1920. Кн. 1. С. 23—36.
114	Перетяткович Г. Поволжье в XVII и
XVIII вв.:	(Очерки по истории края и его
колонизации). Одесса, 1882. С. 359—370; Тара¬
сов Ю. М. Русская крестьянская колонизация Юж¬
ного Урала : Вторая половина XVIII—первая поло¬
вина XIX в. М„ 1984. С. 80—87, 153—170,171—173.
115	Итоги изучения сибирского фронтира см.:
Никитин Н. И. Сибирская эпопея XVII века (начало
освоения Сибири русскими людьми). М., 1987 ;
Резун Д. Я., Шиловский М. В. Сибирь, конец XVI—
начало XX века:	фронтир в контексте
этносоциальных и этнокультурных процессов.
Новосибирск, 2005 ; Сибирский плавильный котел:
социально-демографические процессы в Северной
Азии XVI—начала XX века / Д. Я. Резун (ред.).
Новосибирск, 2004 ; Фронтир в истории Сибири и
Северной Америки в XVII—XX вв.: общее и
особенное / Д. Я. Резун и др. (ред ). Новосибирск,
2001 ; Хромых А. С. Русская колонизация Сиби¬
ри ... ; Шелегина О. Н. Адаптация русского
населения в условиях освоения территории
Сибири:	Социокультурные аспекты, XVIII—
начало XX в. М., 2002 ; The Siberian Saga: A His¬
tory of Russia’s Wild East / E.-M. Stolberg (ed.).
Frankfurt a/M ; New York : P. Lang, 2005.
116	Итоги изучения дальневосточного
фронтира см.: Чернавская В. Н.\ 1) «Восточный
фронтир» России XVII—начала XVIII века: ист -
историогр. очерки. Владивосток, 2003 ; 2) Россия
на Тихом океане, XVIII—первая половина XIX
века : ист.-историогр. очерки. Владивосток, 2006.
117	Тихонов Б. В. Переселения в России во
второй половине XIX в. С. 148—149.
118	Азиатская Россия в геополитической и
цивилизационной динамике, XVI—XX века /
B.	В. Алексеев, Е. В. Алексеева, К. И. Зубков,
И. В. Побережников. М., 2004. С. 411—447 ; Верхо¬
туров Д. Идея сибирской самостоятельности вчера
и сегодня. М.; Владимир, 2009 ; Национальная по¬
литика России ... С. 146—150; Областничество //
Сибирская советская энциклопедия / Б. 3. Шу¬
мя цкий (ред.). New York, NY : Norman Ross Publish¬
ing Inc., 1992. T. 4. Стб. 2—9; Потанин Г. Я.
Областнические тенденции в Сибири. Томск, 1917 ;
Сватиков С. Г. Россия и Сибирь: (К истории
сибирского областничества в XIX веке) // Вольная
Сибирь. Прага, 1928—1929. Т. 4. С. 83—99; Т. 5.
C.	47—58; Т. 6/7. С. 72—87; Т. 8. С. 34—45, 1—
15 ; Бехтеев С. С. Хозяйственные итоги истек¬
шего сорокапятилетия и меры к хозяйственному
подъему : в 3 т. СПб., 1902, 1906, 1911. Т. 2. С. 45—
54.
119	Миненко Н. А. Северо-Западная Сибирь
в XVIII—первой половине XIX в. : ист.-этногр.
очерк. Новосибирск, 1975. С. 300—304.
120	Барретт Т М. Линии неопределен¬
ности ...
121	Turner F. J. The United States 1830—1850 :
The Nation and Its Sections. New York, 1935. P. 11.
295

Глава 1. Колонизация и ее последствия
122	Челинцев А. Н. Сельскохозяйственные
районы России как стадии сельскохозяйственной
эволюции и культурный уровень сельского
хозяйства в них. СПб., 1910. С. 128—135.
121 Сравнение колонизации в России, США и
Европе привело У. Сандерлэнда к выводу, что,
несмотря на специфику, русская модель не
слишком существенно отличалась от тех, которые
наблюдались в мире: Sunderland W. Taming the Wild
Field : Colonization and Empire on the Russian Steppe.
Ithaca; New York ; London, 2006. P. 225, см. также:
P. 17—18, 45-47, 61—62, 70—71, 78—79, 89, 211,
78. Обстоятельный сравнительный анализ процес¬
сов освоения Азиатской России и США см. в кн.:
Азиатская Россия в геополитической и цивилиза¬
ционной динамике ... С. 218—318.
124	Тува находилась на юго-востоке Сибири в
верховьях Енисея, она вошла в состав России как
протекторат в 1914 г.: Тишков В. А. Народы
России : энцикл. М, 1994. С. 338.
125 Тарпе	Е. В. Политика:	история
территориальных захватов, XV—XX века. М.,
2001; Бирюков П. И. Международное право. 3-е
изд. М.,	2002. Гл. 2:	История развития
международного права. URL: http://studylaw.narod.ru/
biryukov/biryukov_2_ l.htm (дата обращения:
14.08.2013).
126	Историческая география СССР / В. 3. Дро-
бижев и др. М., 1973. С. 85—108, 167—175 ; Крат¬
кая история США / Б. М. Шпотов (ред.). М., 1993.
С. 94—95 ; Даневский В. Системы политического
равновесия и легитимизма и начало националь¬
ности в их взаимной связи : ист.-догматическое
исслед. СПб., 1882. С. 311—334.
127	СЗРИ. 1906. Т. 1,ч. 1 : Свод основных
государственных законов. Ст. 37.
128	Каким образом аннексированные народы
России воспринимали высшую власть, как они
трактовали российское подданство, каковы были их
представления о функциях и прерогативах монарха,
о пределах подчиненности ему, как пребывание в
составе России преломлялось в их сознании и
представлениях и при этом концентрировалось в
образе русского царя см. в кн.: Трепавлов В. В.:
1) «Белый царь» : Образ монарха и представления о
подданстве у народов России XVI—XVIII вв. М.,
2007; 2) Этнокультурный фактор в развитии
Московского государства и ранней Российской
империи // Этнический и религиозный факторы в
формировании и эволюции российского
государства / Т. Ю. Красовицкая, В. А. Тишков
(ред.). М., 2012. С. 60—101.
129	Дякин В. С. Национальный вопрос во
внутренней политике царизма (XIX—начало XX в.).
СПб., 1998. С. 16.
130	См. полезный свод официальных
документов, регулирующих жизнь нерусских
народностей:	Национальная политика в
императорской России: цивилизованные окраины /
Ю. И. Семенов (сост.). М., 1997 ; Национальная
политика в императорской России:	поздние
первобытные и предклассовые общества Севера
Европейской России, Сибири и Русской Америки /
Ю. И. Семенов (сост ). М., 1998.
131	Волобуев О. В., Захаров В. Н. Становление
Российской империи и проблемы организации
власти на ее территории // Территория и власть в
новой и новейшей истории Российского
государства / В. Н. Захаров (ред.). М., 2012. С. 7—
38; Бахтурина А. Ю. Государственная власть
Российской империи во взаимодействии с
входившими в нее народами // Там же. С. 106—134.
132	Дориоступ В. В. Национальная политика ...
С. 206.
133	КушкоА., Таки В. Бессарабия ... С. 114.
134	Красников Н. И. Имперский фактор в госу¬
дарственном управлении России XVIII—начала
XX в. М., 2011. С. 92, 365.
135	Дамешек Л. М. Сибирские «инородцы» в
имперской стратегии власти XVIII—начала XX в.
Иркутск, 2007; Коркунов И. Русское госу¬
дарственное право. СПб., 1893. Т. 2. С. 254—264,
351—358; Развитие русского права в первой
половине XIX века / Е. А. Скрипелев (ред.). М.,
1994. С. 241—245; Фирсов Н. Положение
инородческого населения Северо-Восточной
России в Московском государстве. Казань, 1866.
С. 190—204 ; LeDonne J. Ruling Russia : Politics and
Administration in the Age of Absolutism, 1762—1796.
Princeton, NJ: Princeton University Press, 1984.
P. 265—340; Rogger H. Russia in the Age of Mod¬
ernization and Revolution 1881—1917. London ; New
York : Longman, 1983. P. 182—207.
136	Ботиков Ю. M. К вопросу о традиционной
политической культуре туркмен (XIX—XX вв.) //
Антропология власти:	хрестоматия по
политической антропологии : в 2 т. / В. В. Бочаров
(сост. и ред.). Т. 2. СПб., 2007. С. 135—153;
Рассудов Р. Я. Традиционная потестарность в
этноисторической динамике : (На примере Средней
Азии) // Там же. С. 170—183 ; Рахимов Р. Р.
«Согласен отец — согласен Бог» : (К проблеме
власти и управления в культуре народов
Центральной Азии) // Там же. С. 184—200.
137	Панеш Э. X. Традиции в политической
культуре народов Северо-Западного Кавказа //
Антропология власти ... Т. 2. С. 154—169.
138	Бобровников В. О. Военно-народное
управление на Северном Кавказе (Дагестан):
мусульманская периферия в российском имперском
пространстве, XIX—XX вв. // Пространство
власти ... С. 372—390.
139	Абашин С. И. Империя и местное
самоуправление: идеология реформ в русском
Туркестане в конце XIX—начале XX вв. //
Пространство власти... С. 391—412; Ботиков
Ю. М. К вопросу о традиционной политической
культуре туркмен ... ; Яковлев А. И. Сравнительные
296

Примечания
заметки о преобразованиях в Туркестане и
советской Средней Азии // Кентавр. 1993. № 2.
С. 94.
140	Борисов А. А.: 1) Социальная история яку¬
тов в XVII—50-х гг. XIX в.: общество, право, лич¬
ность в условиях российской колонизации : дис. ...
д-ра ист. наук. Якутск, 2004 ; Якутское общество
и обычное право (XVII—начало XX в.). М, 2002.
141	Мир новостей. 2000. 2 сент. С. 3. Цит. по:
Никитин Н. И. О национальной политике...
С. 131—132.
142	Никитин Н. И. О национальной поли¬
тике ...С. 129—130 ; Сибирь в составе Российской
империи.
143	Слезкин Ю. Арктические зеркала : Россия и
малые народы Севера. М., 2008.
144	Редигер А. Ф. История моей жизни:
воспоминания военного министра : в 2 т. М., 1999.
Т. 2. С. 113—114.
145	Центральная Азия ... С. 26.
146	Семенов А. А. Очерк устройства
центрального административного управления
Бухарского ханства позднейшего времени // Труды
Института истории, археологии и этнографии АН
Таджикской ССР. Сталинабад, 1954. Т. 25. С. 57—
58.
147	Брендон П. Упадок и разрушение
Британской империи, 1781—1997 : пер. с англ. М.,
2011 ; Сили Д. Р. Британская империя : Разделяй и
властвуй. М., 2013 ; Morrison A. S. Russian Rule in
Samarkand, 1868—1910 : A Comparison with British
India. Oxford ; New York : Oxford University Press,
2008.
148	Присоединение Туркестана и его
результаты всесторонне и глубоко рассмотрено в
коллективной монографии «Центральная Азия...»,
а также в: Брежнева С. Н. Историография пробле¬
мы ... ; Бороздин С. С. Политика российских
властей в отношении мусульманского населения
Туркестана и Бухары (1867—1914): дис. ... канд.
ист. наук. Екатеринбург, 2012. См. также: Morri¬
son A. S. Russian Rule in Samarkand ...
149	Зенченко M. Ю. Южное российское
порубежье в конце XVI—начале XVII в. (опыт
государственного строительства). М., 2008 ; Ног-
манов А. Татары Среднего Поволжья и Приуралья
в российском законодательстве второй половины
XVI—XVIII в. Казань, 2002; Поволжье —
«внутренняя окраина» России:	государство и
общество в освоении новых территорий (конец
XVI—начало XX в.). Самара, 2007 ; Никитин Н. И.
Русская колонизация с древнейших времен до
начала XX века (исторический обзор). М., 2010;
Постников А. В. Становление рубежей России в
Центральной и Средней Азии (XVIII—XIX вв.):
Роль историко-географических исследований и
картографирования : монография в документах. М.,
2007; Северный Кавказ в составе Российской
империи ; Флоринский М. Ф. Центральная власть и
кавказская администрация в системе управления
Российской империей в 1905—1914 гг. // Центр и
регионы в истории России: Проблемы эконо¬
мического, политического и социокультурного
взаимодействия / А. Ю. Дворниченко (ред.). СПб.,
2010. С. 380—411 ; Kivelson V. Claiming Siberia...
Р. 37—77 ; Russia Take Shape; Lincoln W. B. The
Conquest of a Continent Siberia and the Russians. New
York : Randon House, 1994.
150	Ремнев А. В. : 1) Имперское пространство
России... С. 317—344; 2) Имперское управление
азиатскими регионами России в XIX—начале
XX вв.: некоторые итоги и перспективы изучения //
Пути познания истории России: новые подходы и
интерпретации / А. Е. Иванов, Н. Б. Селунская
(ред.). М, 2001. С. 97—125 ; 3) Россия и Сибирь в
меняющемся пространстве империи, XIX—начало
XX в. // Российская империя в сравнительной
перспективе. С. 286—319; 4) Российская власть в
Сибири и на Дальнем Востоке : Колониализм без
министерства колоний — русский «sonderweg» //
Imperium inter pares ... С. 150—181 ; Ремнев А. В.,
Савельев П. И. Актуальные проблемы изучения
региональных процессов в имперской России //
Имперский строй России в региональном
измерении (XIX—начало XX в.) / П. И. Савельев
(ред.). М., 1997. С. 5—18. См. также: На¬
циональные окраины Российской империи:
Становление и развитие системы управления /
С. Г. Агаджанов, В. В. Трепавлов (ред.). М., 1998 ;
Сибирь в составе Российской империи.
151	Ремнев А. В. Имперское пространство Рос¬
сии ...
152	См., например:	Кушко А., Таки В.
Бессарабия ... ; Russia Take Shape ...
153	По наблюдениям Каппелера, принцип
сотрудничества между центром и местными
элитами был также характерен для Австро-
Венгерской империи и долгое время обеспечивал ее
стабильность:	Каппелер А. Центр и элиты
периферий в	Г абсбургской,	Российской и
Османской империях (1700—1918 гг.) // AI. 2007.
№2. С. 17—58.
154	Там же. С. 56—58. См. также: Александ¬
ров В. А. Политика российского правительства по
национальному вопросу (середина XVII—
XVIII вв.) // Национальная политика в России. М,
1992. Кн. 1 : Середина XVII—конец XVIII в. С. 40 ;
Цимбаев Н. И. Россия и русские (национальный
вопрос в российской империи) // ВМУ. Сер. 8.
История. 1993. № 5. С. 27 ; Вдовин А. И., Зо¬
рин В. Ю., Никонов А. В. Русский народ в нацио¬
нальной политике, XX век. С. 7—8.
155	Драгоманов М. П. Политические
сочинения. Т. 1 : Центр и окраины. М., 1908.
С. 251 ; Рогожин Н. М., Санин Г. А. Россия и
Украина в XVI—XVIII вв. // История и историки,
2004 : историогр. вестник / А. Н. Сахаров (ред.). М,
2005. С. 333—344.
297

Гпава 1. Колонизация и ее последствия
156	Таирова-Яковлева Т. Г. Иван Мазепа и
российская империя: история «предательства». М.,
2011.
157	Лукашова С. С. Украина в едином
этнополитическом пространстве России первой
половины XVIII в. // Пространство власти...
С. 166—167.
158	Миллер А. И.: 1) «Украинский вопрос» в
политике властей и русском общественном мнении
(вторая половина XIX в.). СПб., 2000; 2) Центр и
окраина: метаморфозы проблемы в XVIII вв.:
Отношение власти и общественного мнения в
России к Украине и Белоруссии // Центр и
региональные идентичности в России / В. Гельман,
Т. Хопф (ред.). СПб., 2003. С. 29—46 ; Украинский
сепаратизм в России : Идеология национального
раскола / вступ. ст., коммент. М. Б. Смолина. М.,
1998 ; Ульянов И. И. Происхождение украинского
сепаратизма. М., 1996. С. 236—278; Culture Nation
and Identity The Ukrainian-Russian Encounter (1600—
1945) / A. Kappeler, Z. E. Kohut, F. E. Sysyn, M. von
Hagen (eds.). Edmonton : Canadian Institute of Ukrain¬
ian Studies Press, 2003.
159	Акманов И. Г. Башкирские восстания
XVII—первой трети XVIII в. Уфа, 1978. С. 13, 15,
23 \ДамешекЛ. М. Внутренняя политика царизма и
народы Сибири, XIX—начало XX века. Иркутск,
1986. С. 35—45; Дорноступ В. В. Национальная
политика... С. 201—209; История государства и
права СССР / Г.С. Калинин, А. Ф. Гончарова
(ред.). М., 1972. Ч. 1. С. 250—310, 387—476.
160	Бовуа Д. Гордиев узел Российской
империи: Власть, шляхта и народ на Пра¬
вобережной Украине (1793—1914). М., 2011.
С. 939.
161	Верт П. Православие, инославие, ино¬
верие ...
162	Петрухинцев И. Н. Немцы в политической
элите России в первой половине XVIII в. // Вводя
нравы и обычаи Европейские в Европейском
народе» : К проблеме адаптации западных идей и
практик в Российской империи : сборник на основе
материалов конференции «XVIII век. Трансфер и
адаптация европейских идей в российском
историческом контексте», Москва, 16—17 июня
2006 г. / А. В. Доронин (сост.). М., 2008. С. 66—87 ;
Meehan-Waters В. Social and Career Characteristics of
the Administrative Elite, 1689—1761 // Russian
Officialdom: The Bureaucratization of Russian So¬
ciety from the Seventeenth to the Twentieth Century /
W. M. Pintner, D. K. Rowney (eds.). Chapel Hill: The
University of North Carolina Press, 1980. P. 84;
Pintner W. M. The Evolution of Civil Officialdom,
1755—1855 // Ibid. P. 195, 197, 208.
163	Мироненко С. В. Самодержавие и
реформы : Политическая борьба в России в начале
XIX в. М., 1989. С. 56; Зайончковский П. А.
Правительственный аппарат самодержавной
России в XIX в. М., 1978. С. 106—178, 200—219 ;
Куликов С. В. Социальный облик высшей
бюрократии России накануне Февральской рево¬
люции // Из глубины времен. 1995. № 5. С. 3—46;
Amburger Е. Geschichte der Behordenorganisation
Russland von Peter dem Grossen bis 1917. Leiden,
1966 ; Armstrong J. A. Mobilized Diaspora in Tsarist
Russia : The Case of the Baltic Germans // Soviet Na¬
tionality Policies and Practices / J. R. Azrael (ed ). New
York ; London : Praeger Publishers, 1978. P. 63—106 ;
Lieven D. С. B. The Russian Civil Service under
Nicholas II: Some Variation on the Bureaucratic
Theme // JahrbUcher flir Geschichte Osteuropas. 1981.
Bd. 29. S. 366—403.
164	Зайончковский П. А. Самодержавие и
русская армия на рубеже XIX—XX столетий,
1881—1903 гг. М., 1973. С. 197—198; Kenez Р.
A Profile of the Prerevolutionary Officer Corps //
California Slavic Studies. 1973. Vol. 7. P. 121—158;
Stein И.-Р. Der Offizier des russischen Heeres im Zeit-
alter zwischen Reform und Revolution, 1861—1905 //
Forschungen zur osteuropaischen Geschichte. 1967.
Bd. 13. S. 346—507.
165	Меленберг А. А. Немцы в российской армии
накануне Первой мировой войны // ВИ. 1998. № 10.
С. 127—130. Подсчет произведен на основе
традиционных немецких фамилий. Если судить по
вероисповеданию, то протестантов было в 3—3,5
раза меньше, поскольку многие немцы приняли
православие и обрусели. См. также: Катин-Ярцев
М. Ю. Балтийско-немецкое дворянство на
российской службе (конец XVIII—начало XX в.):
дис. ... канд. ист. наук. М., 2000.
166	Каппелер А. Россия — многонациональная
империя... С. 247—249. Хотя в некоторых
отношениях русские могли иметь предпочтение:
например, доступ к власти для них был легче, чем
для остальных народов: Суни Р. Национализм и
демократизация в русской революции 1917 г. //
Анатомия революции / В. Ю. Черняев (ред.). СПб.,
1994. С. 278—291 ; Фирсов И. Положение
инородческого населения ... С. 92—155 ; Vitarbo G.
Nationality policy and the Russian imperial officer
corps, 1905—1914 // Slavic Review. 2007. Vol. 66,
nr 4. P. 682—701.
167	Цит. по: Лурье С. В. Русские в Средней
Азии и англичане в Индии: доминанты имперского
сознания и способы их реализации // Цивилизации
и культуры. М., 1995. Вып. 2. С. 253.
168	Дорноступ В. В. Национальная политика ...
С. 201.
169	Дякин В. С. Национальный вопрос ... С. 15.
170	Верт П. Православие, инославие, ино¬
верие ...
171	ПСЗ-I. Т. 2. С. 719—720. №8664.
172	Ряжев А. С. Просвещенный абсолютизм и
старообрядцы, вторая половина XVIII—начало
XIX в. : в 2 ч. Тольятти, 2006.
173	Закрепощение происходило в исклю¬
чительных случаях, например продажа
298

Примечания
башкир в крепостное состояние в ходе подавления
восстаний в XVIII в. Однако достаточно было
мусульманину креститься, чтобы получить свобо¬
ду: Дорноступ В. В. Национальная политика...
С. 201—202.
174	Лапин В. В. Национальный вопрос и
проблема «надежности» в армии России (XIX—
начало XX века) // Власть, общество и реформы в
России в XIX—начале XX века: исследования,
историография, источниковедение / А. Н. Цаму-
тали. СПб., 2009. С. 127—144.
175	Редигер А. Ф. Комплектование и
устройство вооруженных сил. 4-е изд. СПб., 1892.
Ч. 1. С. 204; Антонович Ан. Русский народ и
главнейшие народности России // Военный
сборник. 1909. № 11; Козловский Н. П. Об
отношении народностей России к исполнению
воинской повинности (по данным о призывах
1909—1911 гг.) // Социология. 2004. № 2. С. 165—
170.
176	Российское многонациональное госу¬
дарство: формирование и пути исторического
развития:	материалы «круглого стола»,
Звенигород, 20—24 ноября 1989 г. // История и
историки. М., 1995. С. 36,45.
177	Дорноступ В. В. Национальная политика ...
С. 204—206.
178	Труды местных комитетов о нуждах
сельскохозяйственной промышленности : в 50 т.
СПб., 1903. (Особое совещание о нуждах
сельскохозяйственной промышленности). Т. 43 :
Тверская губерния. С. 35.
179	Там же. Т. 39: Симбирская губерния.
С. 521.
180	Там же. Т. 9 : Воронежская губерния. С. 58.
181	Там же. Т. 46: Харьковская губерния.
С. 459.
182	Там же. Т. 44 : Тульская губерния. С. 80.
183	Там же. Т. 20: Курская губерния. С. 791 ;
Т. 34:	Псковская губерния. С. 65; Т. 15 :
Калужская губерния. С. 80; Т. 40: Смоленская
губерния. Ч. 2. С. 238.
184	Там же. Т. 42:	Тамбовская губерния.
С. 299; Т. 35 : Рязанская губерния. С. 348 ; Т. 15 :
Калужская губерния. С. 75 ; Свод трудов местных
комитетов по 49 губерниям Европейской России.
Общий обзор трудов местных комитетов / С. И. Шид-
ловский (сост.). СПб., 1905. (Особое сове¬
щание о нуждах сельскохозяйственной промыш¬
ленности). С. 208—209; Там же. Финансо¬
вая политика и таможенное покровительство /
Б. Ф. Брандт (сост.). СПб., 1904. С. 19—23.
185	Яснопольский И. П. О географическом
распределении	государственных	доходов и
расходов в	России:	Опыт финансово¬
статистического исследования : в 2 ч. Киев, 1890,
1896. Ч. 1. С. 74, 110. См. также: Миропиев М. А.
О положении русских инородцев. СПб., 1901.
С. 503—510; Spechler М. С. The Economic Advan¬
tages of Being Peripheral: Subordinate Nations in
Multinational Empires // Eastern European Politics and
Societies. 1989. Vol. 3, nr 3. P. 448-464.
186	Сибирь также приносила казне чистый
доход: Яснопольский Н. П. О географическом
распределении ... Ч. 1. С. 46.
187	Поскольку за 7 лет есть пробелы, то я
подсчитал средние убытки по имеющимся данным
за 32 года (4,97 млн руб.), затем умножил их на
общее число лет (39) и получил в результате
общую величину убытков в сумме 193,8 млн руб.
188	Записка Главноуправляющего землеуст¬
ройством и земледелием о поездке в Туркестанский
край в 1912 году [по вопросу расширения хлопко¬
водства]. Приложение к всеподданнейшему докла¬
ду. СПб., 1912. С. 70.
189	Статистический ежегодник ТССР, 1917—
1923 гг. : в 2 т. / Д. П. Красновский (ред.). Ташкент,
1924. Т. 2,ч.З. С. 143—145.
190	Экстремальные практики национальной
дискриминации рассмотрены в: Горизонтов Л. Е.
Парадоксы имперской политики: поляки в России и
русские в Польше (XIX—начало XX в.). М., 1999.
С. 100—118 ; Долбилов М. Д. Русский край, чужая
вера: этноконфессиональная политика империи в
Литве и Белоруссии при Александре II. М., 2010 ;
Западные окраины Российской империи / Л. А. Бе¬
режная, М. Долбилов, А. Миллер (ред.). М., 2006
(в Приложении содержится обзор современной
польской, украинской, белорусской и литовской
историографии по национальному вопросу); Baron S.
The Russian Jew Under Tsars and Soviets. New York :
Macmillan Publishers Co., Inc., 1976; Bro¬
wer D. R. Turkestan and the Fate of Russian Empire. Lon¬
don ; New York : Routledge Curzon, 2003 ; Central
Asia: A Gathering Storm? / B. Rumer (ed.). Armonk,
NY : M. E. Sharpe, 2002 ; Russia’s Orient: Imperial
Borderlands and Peoples 1700—1917 / D. R. Brower,
E. Lazzerini (eds.). Bloomington : Indiana University
Press, 1997 ; Sahadeo J. Progress or Peril: Migrants
and Locals in Russian Tashkent, 1906—14 // Peopling
the Russian Periphery ... P. 285—322. После распада
СССР это доминирующая тема в историографии
новых независимых государств: Брежнева С. Н.
Историография проблемы... См. также: Лор Э.
Русский национализм и Российская империя:
Кампания против «вражеских подданных» в годы
Первой мировой войны. М., 2012 ; Национальные
истории в советском и постсоветских государствах.
191	Дорноступ В. В. Национальная политика ...
С. 208—209.
192	ПСЗ-1. Т. 38. № 29125, 29126, 29127 ; СЗРИ.
1857. Т. 9 : Законы о состояниях. Ст. 1, 1097, 1098,
1100; Дамешек Л. М. Внутренняя политика
царизма и народы Сибири ... С. 163—165 ; Дорс-
кая А. А. Российское законодательство XIX—на¬
чала XX в. о положении иноверцев // Россия в
девятнадцатом веке:	Политика; Экономика;
Культура / В. И. Старцев, Т. Г. Фруменкова (ред ).
299

Глава 1. Колонизация и ее последствия
СПб., 1994. С. 63—70; Елпатъевский А. В.
Законодательные источники по истории
документирования сословной принадлежности в
царской России (XVIII—начало XX в.)	//
Источниковедение отечественной истории, 1984 /
B.	И. Буганов (ред.). М., 1986. С. 55—57 ; Минен-
ко Н. А. Северо-Западная Сибирь ... С. 303—304 ;
Миропиев М. А. О положении русских инородцев.
C. 338, 503—504; Фирсов И.	Положение
инородческого населения... С. 92, 93,	194;
Сбоев В. А. Исследования об инородцах Казанской
губернии. Казань, 1856. С. 9; Ядриицев Н. М.\
1)	Сибирские инородцы, их быт и современное
положение: этногр. и стат. исслед. СПб., 1891.
С. 146—166; 2) Сибирь как колония в
географическом, этнографическом и историческом
отношении. СПб., 1892. С. 146—189; Есевский С.
Миссионерство в России // Журнал МНП. 1867.
Т. 135. С. 58—90 ; Кеппен П. И. Хронологический
указатель материалов для истории инородцев
Европейской России. СПб., 1861 ; Кудряшев Г. Е.
Православная христианизация нерусских народов
(на примере Среднего Поволжья и Приуралья) //
Вопросы научного атеизма / П. К. Курыгин (ред ).
М., 1980. Вып. 25. С. 150—169; Можаровский А.
Изложение хода миссионерского дела по
просвещению казанских инородцев с 1552 по 1867
год. М., 1880; Оболенская С. В. Образ немца в
русской народной культуре XVIII—XIX вв. //
Одиссей: Человек в истории: Культурно-антро¬
пологическая история сегодня, 1991 / А. Я. Гуревич
(ред.). М., 1991. С. 160—185 ; Редигер А. Ф.
Комплектование ... С. 118—120 ; Slocum J. W. Who,
and When, Were the Inorodtsy? : The Evolution of the
Category of «Aliens» in Imperial Russia // Russian Re¬
view. 1998. Vol. 57, nr 2. P. 173—190.
191 РГИА. Ф. 845 (А. С. Воронов). On. 1. Д. 24.
Л. 1—6. Записка старшего чиновника особых
поручений Главного управления Восточной Сиби¬
ри Буссе, для Комиссии для составления поло¬
жения о личной военной повинности, 1871 г. Л. 4, 6.
194	ПСЗ-I. Т. 3. № 1329. 1689 г.
195	ПСЗ-I. Т. 32. №29125. 1822 г.
196	РГИА. Ф. 845 (А. С. Воронов). On. 1. Д. 24.
Л. 2—3 об.
197	Прибавление к Церковным ведомостям.
1911. № 2. С. 74—75; Там же. № 41. С. 1732.
Положение православного меньшинства в Фин¬
ляндии подробно рассмотрено в кн: Мусаев В. И.
Между Западом и Востоком: Православие в
автономной и независимой Финляндии (1890-е—
1930-е гг.). СПб., 2014.
198	Туровский Р. Бремя пространства как
политическая проблема России:	Какая тер¬
риториально-политическая модель в наибольшей
степени соответствует особенностям российской
географии? // Логос. 2005. № 2. С. 124—171.
199	Бовыкин В. В. Местное самоуправление ...
С. 70.
200	Никитин Н. И. О национальной
политике ... С. 132.
201	Зуев В. Я: 1) К вопросу об изучении так
называемой «чукотской войны» (30—70-е гг.
XVIII в.) // Русские первопроходцы на Дальнем
Востоке в XVII—XIX вв.: ист.-археол. исслед.
Владивосток, 1995. Т. 2. С. 231—237 ; 2) Русские и
аборигены на крайнем северо-востоке Сибири во
второй половине XVII—первой четверти XVIII в.
Новосибирск, 2002. С. 66—70.
202	Красняков Н. И. Имперский фактор ... С. 92.
203	Трейвиш А. Сжатие социального
геопространства: между реальностью и утопией //
Демоскоп Weekly. 2012. 16—30 апр. (№ 507/508).
На Западе в 1500—1840 гг. парусные суда и конные
повозки по хорошей дороге передвигались со
скоростью 16 км/ч, в 1850—1930 гг. паровозы
и пароходы увеличили скорость до 60—100 км/ч,
с 1960-х гг. реактивные самолеты — до 800—
1100 км/ч. Сверхзвуковые самолеты «Конкорд» и
«Ту-144», имеющие крейсерскую скорость
соответственно 2150 и 2300 км/ч, пока широкого
применения не получили.
204	Козловский И. П. Первые почты и первые
почтмейстеры в Московском государстве: Опыт
исследования некоторых вопросов из истории
русской культуры во 2-й половине XVII в. : в 2 т.
Варшава, 1913. Т. 1. С. 153, 395,459, 516.
205	URL: http://shadowoflhecrow.at.ua/forum/3-15-l
(дата обращения: 04.07.2013).
206	URL:	http://enc-dic.com/brokgause/Volga-
86073.html (дата обращения: 04.07.2013).
207	РГАВМФ. Ф. 283. Оп. 3. Д. 3882. Л. 198, 216,
221, 226, 257, 282, 311, 328, 331, 349. Это был
норматив: другие рекрутские партии затрачивали на
такие же переходы столько же времени.
208	Бовуа Д. Гордиев узел Российской импе¬
рии ... С. 940.
209	Velychenko St. Identities, Loyalties and Ser¬
vice in Imperial Russia: Who Administered the Bor¬
derlands? // Russian Review. 1995. Vol. 54, nr 2.
P. 204—205.
210	Миллер А. И. Империя Романовых ... С. 63.
211	Самодеятельное население — лица обоего
пола в возрасте 15 лет и старше, имевшие
самостоятельные занятия и не являвшиеся
иждивенцами.
212	Можно сказать иначе: на русского человека
в массе («в среднем») бремя управления ложилось
примерно в 1,5 раза больше, чем на «среднего»
подданного империи, на немца — в 1,07 раза
больше, на еврея — в 5 раза меньше.
2,3 Если не брать во внимание смешанной
группы из многих этносов («другие»), которая
объединяла российских подданных иностранного
происхождения, главным образом европейского
происхождения.
214	Солженицын А. И. Двести лет вместе
(1795—1995): в 2 ч. М., 2001. Ч. 1. С. 437.
300

Примечания
215	Тихонов А. К.\ 1) Католики, мусульмане и
иудеи Российской империи в последней четверти
XVIII—начале XX в. СПб., 2007. С. 260;
2)	Организация государственного управления
западными и южными окраинами Российской
империи второй половины XIX—начала XX в. //
Центр и регионы в истории России... С. 323—
330.
216	Верт П. Православие, инославие,
иноверие... С. 142. См. также: Breyfogle N. В.,
Schrader A.t Sunderland W. Russian Colonizations ...
Р. 7 ; Boeck В. J. Containment vs. Colonization ...
P. 44,47.
217	См., например, о мрачном для финнов
периоде «бобриковщины»: Полвинен Т. Держава и
окраины : Н. И. Бобриков — генерал-губернатор
Финляндии 1898—1904 гг. СПб., 1997.
218	Белоглазов А. В. Федерализм в «тюрьме
народов»: Великое княжество Финляндское //
Федерализм:	проблемы формирования. Казань,
1994; Новикова И. Н. Особое государство или
провинция империи: проблема государственно¬
правового статуса Финляндии в российско-
финляндских отношениях XIX века // Пространство
власти ... С. 264—287.
219	Акманов И. Г. Башкирские восстания
XVII—первой трети XVIII в. С. 31,46, 56—57.
220	An Ethnohistorical Dictionary of the Russian
and Soviet Empires / J. S. Olson (ed.). Westport, CT ;
London : Greenwood Press, 1994. P. 147. По другим
оценкам, из Северного Кавказа эмигрировало более
1,2 млн: Ziircher Е. J. Turkey: A Modem History.
London; New York: I. В. Tauris, 2004. P. 117.
Вероятно, в первом случае имеются в виду те, кто
эмигрировал легально, во втором — в том числе
нелегально. См. также: Баддели Дж. Завоевание
Кавказа русскими (1720—1860). М., 2010; Тиш-
ков В. А. Итоги Кавказской войны и проблема
переселения горцев Кавказа // Кавказ в истории
России: дискуссионные проблемы / В. А. Тишков
(ред.). М., 2014. С. 114.
221	Sunderland W. An Empire of Peasants:
Empire-Building, Interethnic Interaction, and Ethnic
Stereotyping in the Rural World of the Russian Empire,
1800—1850s // Imperial Russia : New Histories for the
Empire. P. 186—187.
222	Трепавлов В. В/.	1) Образ русских в
представлении народов России XVII—XVIII вв. //
ЭО. 2005. № 1. С. 102—118 ; 2) «Белый царь» ... ;
3)	Этнокультурный фактор... С. 60—101. См.
также:	Белова О. В. Чужие среди своих:
Славянский образ «инородца» // Родина. 2001. № 1.
С. 166—170; Зуев А. С. Русские и аборигены на
крайнем северо-востоке Сибири... С. 179—183;
Славяне и их соседи:	Этнопсихологические
стереотипы в средние века / Б. Н. Флоря (ред.). М.,
1990 ; Славянские языки в зеркале неславянского
окружения : тез. между нар. конф., 20—22 февр.
1996 г., Москва. М., 1996.
223	Трепавлов В. В. Образ русских... С. 102,
113.
224	Brooks J. When Russia Learned to Read :
Literacy and Popular Literature,	1861—1917.
Princeton : Princeton University Press, 1985. P. 214—
245 ; Kappeler A. Some Remarks on Russian National
Identities (Sixteenth to Nineteenth Centuries) // Ethnic
Studies. 1993. Vol. 10. P. 147—155; Сикевич 3 В.
Этносоциология:	Национальные отношения и
межнациональные конфликты. СПб., 1994. С. 80—
81. «В крестьянской чисто русской центральной
России враждебности вообще к инородцу — будь
то татарин, еврей, немец или француз — не было и
нет»: Друцкой-Сокольнинский Дм. Антисемитизм на
Западе и в России // ИВ. 1900. № 7. С. 96.
225	В России евреи если и вступали в брак с
представителями других конфессий, то с
протестантами: последние могли сочетаться браком
с еврейками, при этом дети могли считаться
евреями.
226	Клячкин В. Е. Естественное движение
населения г. Омска по параллельным данным за
1913, 1916, 1923—26 гг. Омск, 1928. С. 45.
227	Балановский О. Б. Пространственная
структура русского генофонда (сравнительный
геногеографический анализ) // Антропология на
пороге III тысячелетия : в 2 т. М., 2004. Т. 1.
С. 390—415 ; Свежинский Е. А. Опыт исторической
реконструкции генетико-демографической струк¬
туры московской популяции на рубеже XIX—XX
веков // Генетика. 1999. Т. 35, № 8. С. 1149—1159.
Генофонд большого народа устойчив. Это
происходит из-за хорошо известного эффекта:
случайные флуктуации мутаций в генах в среднем
не меняют генотип большой популяции (или
меняют очень медленно), в то время как
флуктуации, идущие с той же скоростью внутри
меньшей по численности популяции, могут
быстрее зафиксироваться в генотипе и начать
стабильно воспроизводиться внутри этой
популяции.
228	Шаховская 3. А. Таков мой век. 2-е изд. М.,
2008. С. 82.
229	В 1809 г. последовало Высочайшее
повеление об увольнении всех военнослужащих
татар от службы на три дня по случаю праздника
Курбан-Байрама:	РГАВМФ. Ф. 212 (Дела
Адмиралтейств-коллегии по канцелярии, 1809,
1810 гг.). Д. 97. Л. 17—18. То, что прежде делалось
по обычаю, теперь утверждалось официально.
Накануне Первой мировой войны представителей
тюркско-мусульманских народов (татар, башкир,
мещеряков и тептярей), служивших в регулярной
российской армии, насчитывалось: нижних чи¬
нов — 38 тыс. (3,1 %), из которых признавали себя
мусульманами 35,8 тыс.; штабс-капитанов,
поручиков, подпоручиков и прапорщиков — 37;
полковников, подполковников и капитанов — 186,
генералов — 13 (в том числе «магометанского»
301

Глава 1. Колонизация и ее последствия
вероисповедания — 10) — всего мусульман-
офицеров в России было 269. В ходе Первой
мировой войны в армию были призваны от 1 до 1,5
млн тюркских солдат, что составляло до 10 %
общей ее численности. URL:	http://beket-
21.livejoumal.com/241287.html (дата обращения:
14.08.2013).
230	По православному миссионерству
существует большая историография: Ванина И. Ю.
Миссионерская деятельность в Северо-Восточной
Азии XIX века. Иркутск, 1995; Ипатьева А. А.
Миссионерская деятельность Русской право¬
славной церкви на юге Дальнего Востока во второй
половине XIX—начале XX в. : автореф. дис. ...
канд. ист. наук. Красноярск, 1999 ; Ислаев Ф. Г.
Религиозная политика Российского государства
и ее реализация в Волго-Уральском регионе
(XVIII в.): дис. ... д-ра ист. наук. Казань, 2005;
Исхаков Р. Р. Миссионерская деятельность Русской
православной церкви в отношении мусульман
Среднего Поволжья в XIX—начале XX в., 1800—
1917 гг. : дис. ... канд. ист. наук. Казань, 2008.
С. 223—227 ; Кадырметова Н. Н. Этноконфес-
сиональная политика ... ; Крайсман Н. В. Мис¬
сионерская политика российского правительства в
Среднем Поволжье в XVIII веке:	историко¬
политический анализ: дис. ... канд. ист. наук,
2006 ; Раздольский С. В. Миссионерская деятель¬
ность православной церкви на Северном Кавказе в
XIX в. Краснодар, 1994; Of Religion and Empire :
Missions, Conversion, and Tolerance in Tsarist Russia
/ R. Geraci, M. Khodarcovsky (eds.). Ithaca : Cornell
University Press, 2001 ; Werth P. At the Margins of
Orthodoxy : Mission, Governance, and Confessional
Politics in Russia’s Volga-Kama Region, 1827—1905.
Ithaca : Cornell University Press, 2002 ; и др.
231	Вулъпиус P. Вестернизация России и
формирование российской цивилизаторской мис¬
сии в XVIII веке // Imperium inter pares...
С. 14—41 ; Дорноступ В. В. Национальная поли¬
тика ... С. 207—208.
232	RieberA. J. Colonizing Eurasia ... Р. 272.
233	Баскаков Н. А. Русские фамилии тюркского
происхождения. М., 1979. Эта традиция мирного
сосуществования и взаимодействия европейских
мусульман и православных в XX в. получила
дальнейшее развитие, благодаря чему в настоящее
время их религиозное поведение и ценностные
ориентации мало различаются и даже доля
воцерковленных среди них одинакова — около
13—15%: Синелина Ю. Ю. Православные и
мусульмане: сравнительный анализ религиозного
поведения и ценностных ориентаций // Социс.
2009. № 4 (300). С. 89—95. См. также: Ланда Р. Г.
Ислам в истории России. М., 1995.
234	ЛивенД. Империя на периферии Европы ...
С.11.
235	Найт Н. Империя на просмотре:
Этнографическая выставка и концептуализация
человеческого разнообразия в пореформенной
России // Власть и наука, ученые и власть, 1880-е—
начало 1920 годов: материалы междунар. науч.
коллоквиума / Н. Н. Смирнов и др. (ред.). СПб.,
2003. С. 437-457.
236	Юлдашбаев Б. X.: 1) Проблема нации и
политическое положение башкир в составе царской
России. Уфа, 1979. С. 50—51, 54—56; 2) Зе¬
мельный вопрос и национальные отношения в
Башкортостане в начале XX в. Уфа, 2007. С. 24, 47,
72.
237	Михайлов С. К. Юридическое положение
Финляндии : Заметки по поводу отзыва Сейма 1899
г. СПб., 1901. С. 117—140 ; Hodgson J. Н Finland's
Position in the Russian Empire 1905—1910 // Journal
of Central Affairs. 1960. July. Vol. 20. P. 158—173.
238	КушкоА., Таки В. Бессарабия ... С. 132.
239	Там же. С. 135.
240	Там же. С. 136.
241	Цит. по:	Бартольд В. В. История
культурной жизни Туркестана. Л., 1927. С. 212—
213.
242	Корнеев В. В. Русская власть Туркестана
глазами местных жителей (вторая половина XIX—
начало XX в.) // Власть и общество в истории
России / В. А. Авдеев и др. (ред.). М., 2012. С. 55.
243	Там же ; Беннигсен А. Мусульмане в СССР.
Париж, 1983 ; Brower D. Turkestan and the Fate of
the Russian Empire. London ; New York : Routledge
Curzon, 2003. P. 1—25 ; Central Asia: 120 Years of
Russian Rule / E. Allworth (ed.). Durham ; London,
1989 ; Empire, Islam, and Politics in Central Eurasia /
Uyama Tomohiko (ed.). Sapporo: Slavic Research
Center, Hokkaido University, 2007; Russia’s
Orient...
244	А. Ф. Керенский, совершивший поездку в
Туркестан для исследования причин беспорядков,
заявил в отчете, что местная власть при объявлении
и проведении указа допустила в отношении
кочевого населения «ряд грубых ошибок и
бестактностей». Новый правительственный указ от
30 июля 1916 г. объявил отсрочку набора рабочих
до 15 сентября, но было уже поздно: Центральная
Азия ... С. 128—129,291—292.
245	Там же. С. 202.
246	Корнеев В. В. Русская власть Туркестана ...
С. 54.
247	Центральная Азия ... С. 327 ; Корнеев В. В.
Русская власть Туркестана... С. 54. См. также:
Васильев Д. В. Управление коренным населением
Туркестанского края в Российской империи //
Антропология власти... Т. 2. С. 99—104;
Наливкин В. П. Туземцы раньше и теперь:
этнографические очерки о тюрко-монгольском
населении Туркестанского края. 2-е изд. М., 2012 ;
Sahadeo J. Russian Colonial Society in Tashkent ...
Историографию отношений России с мусуль¬
манскими соседями от VII в. до современности см.:
Yemelianova G. М. Russia and Islam : A Historical
302

Примечания
Survey : Studies in Russian and East European History
and Society. New York : Palgravc, 2002.
248	Горизонтов Л. E. Парадоксы имперской
политики: поляки в России и русские в Польше
(XIX—начало XX в.). М., 1999. С. 35—118.
249	Колюпанов Н. П. Административное и
судебное устройство Царства Польского от
конституции 1815 года до реформы 1864 года //
ЮВ. 1891. № 3. С. 323—353; Корнилов А. А.
Русская политика в Польше со времени разделов до
начала XX века. Пг., 1915 ; Wandyez D. S. The Lands
of Partitioned Poland 1795—1918. Seattle; London:
University of Washington Press, 1974.
250	См., например: Дорноступ В. В. Нацио¬
нальная политика... С. 209.
251	Sunderland W. An Empire of Peasants ...
Р. 191.
252	Knight N. Empire, and Nationality:
Ethnography in the Russian Geographical Society,
1845—1855 // Imperial Russia: New Histories for the
Empire. P. 108—147 ; Thomas К. T. Collecting the
Fatherland : Early-Nineteenth-Century Proposals for a
Russian National Museum // Ibid. P. 91—107.
253	Общее число эмигрантов из Крыма
оценивается в 500 тыс., из Северного Кавказа — в
1,2 млн: Zurcher Е. J. Turkey ... Р. 117. Отмечены
также случаи сотрудничества крымских татар с
англичанами и французами во время войны.
Массовое переселение мусульман (мухаджиров) в
Османскую империю из Европы в XVIII—XX вв.
получило в литературе название «турецкое
мухаджйрство». На конец XX в. не менее четверти
мусульманского населения Анатолии являлись
потомками эмигрантов:	Ibid. Движение за
переселение в Турцию наблюдалось и среди
волжских татар и башкир: Дякин В. С. На¬
циональный вопрос ... С. 20. См. также: Fisher А.
The Crimean Tatars. Stanford: Hoover Institution
Press, Stanford University, 1978.
254	Только в 1866—1868 гг. в Казанской
губернии из числа крещеных татар от православия
«отпали» около 12 тыс. мужчин:	История
Татарстана: учеб, пособие для основной школы /
Б. Ф. Султанбеков (ред.). Казань, 2001. С. 254.
255	Кэмпбелл (Воробьева) Е. И. «Единая и
неделимая Россия» и «инородческий вопрос» в
имперской идеологии самодержавия //
Пространство власти ... С. 214—215. См. также:
Воробьева Е. И.\	1) Мусульманский вопрос в
имперской политике российского самодержавия :
автореф. дис. ... канд. ист. наук. СПб., 1999;
2) Христианизация мусульман Поволжья в
имперской политике самодержавия // Имперский
строй России ... С. 224—237.
256	Долбилов М. Д Русский край ... ; Дякин В. С.
Национальный вопрос ... С. 19—20.
257	Миллер А. И. Империя Романовых...
С. 78—95 ; Ульянов Н. И. Происхождение украинс¬
кого сепаратизма. С. 197.
258	Волвенко А. А. Российская власть и донское
казачество во второй половине XIX—нач. XX в. //
Пространство власти ... С. 186—203.
259	Каппелер А. Россия — многонациональная
империя ... С. 221—226; Корнилов А. А. Русская
политика в Польше ... С. 223—225 ; Klier JLam-
broza Sh. Pogroms : Anti-Jewish Violence in Modem
Russian History. Cambridge et al. : Cambridge Univer¬
sity Press, 1991. Конструирование образа врага в
XVIII—XX вв. (масоны, евреи, шпионы и т. п.) на
разнообразном материале — доносах и
кинохронике, плакатах и бюрократических
документах, социологических опросах и
публицистических выступлениях — рассмотрено в:
Образ врага / Л. Гудков (сост.); Н. Конрадова
(ред.). М., 2005. Следует заметить, что в начале
XX в. нигде в христианском мире, включая США и
Великобританию, евреи не чувствовали себя
абсолютно комфортно. Антисемитизм был везде,
но в разной степени. Пережитки прошлого везде
давали себя знать. Уровень бытового
антисемитизма в Российской Федерации в
советское время был ниже, чем в Белоруссии,
Молдавии, Украине, Узбекистане и Азербайджане.
На более низком уровне он оставался и в 2000-е гг.
среди стран СНГ и являлся одним из самых низких
в Европе: антисемитские настроения разделяли
около 13 %, ярых антисемитов — около 2 %.
Юхнева Н. В. Антисемитизм в сегодняшней России
(1993) // Юхнева И. В. Статьи разных лет. СПб.,
2005. С. 244—270.
260	Слиозберг Г. Б. Дела минувших дней //
Евреи в России, XIX век / вступ. ст., сост., подгот.
текста и коммент. В. Е. Кельнера. М., 2000.
С. 415.
261	Между тем Деникин отзывался о еврейских
солдатах как сметливых и добросовестных:
Деникин А. И. Путь русского офицера. Нью-Йорк :
Изд-во им. Чехова, 1953. С. 285.
262	Для России доктрина была разработана
B.	А. Золотаревым, Ф. А. Макшеевым, Н. Н. Об¬
ручевым, опираясь на немецкие и австро-вен¬
герские работы. На случай войны предус¬
матривались принудительные выселения: Холк-
вист П. Российская катастрофа (1912—1921)
в европейском контексте: тотальная мобилизация
и «политика населения» // Россия, XXI век. 1998.
№11/12. С. 26—54.
263	Rogger Н. Conlusion and Overview // Po¬
groms : Anti-Jewish Violence in Modem Russian His¬
tory / J. Klier, Sh. Lambroza (eds.). Cambridge et al.:
Cambridge University Press, 1991. P. 314—371. Cm.
также: Миллер А. И. Империя Романовых...
C.	134—135 ; Avrutin Е. М. Pogroms in Russian His¬
tory // Kritika ... Vol. 14, nr 3. P. 585—598.
264	Кантор Я. Александр III о еврейских
погромах 1881—1883 гг. // Еврейская летопись.
Пг. ; М., 1923. Сб. 1. См. также: Солженицын А. И.
Двести лет вместе ... Ч. 1. С. 188—196.
303

Гпава 1. Колонизация и ее последствия
265	Конюченко А. И. «Погром был организован
правительством...»: кишиневские события 1903 г. //
Россия и мир : Панорама исторического развития :
сб. науч. статей, посвящ. 70-летию ист. фак. УрГУ
им. А. М. Горького / Д. А. Редин (отв. ред.).
Екатеринбург, 2008. С. 649—655 ; Солженицын А. И.
Двести лет вместе ... Ч. 1. С. 406.
266	Витте С. Ю. Воспоминания: в 3 т.
Таллин; М, 1994. Т. 3 : 17 октября 1905—1911 ;
Царствование Николая II. С. 81—84.
267	Цит. по: Солженицын А. И. Двести лет
вместе ... Ч. 1. С. 381, 395—396.
268	Ганелин Р. Ш., Кельнер В. Е. Проблемы
историографии евреев в России, 2-я половина
XIX в.—1-я четверть XX в. // Евреи в России, 2-я
половина XIX века—XX век : историогр. очерки /
М. Аграновская (ред.). М.; Иерусалим : Гешарим,
1994. С. 193.
269	Айзенберг Л. М. На словах и на деле (по
поводу мемуаров Витте и Лопухина) // Еврейская
летопись. Л.; М., 1924. Сб. 3.
270	Перетц Е А. Дневник. М, 1927. С. 133 ;
Ганелин Р. Ш. Первая Государственная дума в
борьбе с черносотенством и погромами //
Освободительное движение в России / Н. А. Троиц¬
кий (ред.). Саратов, 1992. Вып. 15. С. 113—140.
271	Филиппова Т. А. «Враг с востока» : Образы
и риторики вражды в русской сатирической
журналистике начала XX века. М, 2012.
272	Narskij I. V. Feste der uebertriebenen
Loyal itaet und Unterwerfung: Symbole und Rituale
der Schwarzhundertschaft im Uralgebiet 1905—1914 //
Imperiale Herrschaft in der Provinz. Repraesentationen
politischer Macht im spaeten Zarenreich /
J. Baberowski, D. Feest and Ch. Guvib (Hrsg.).
Frankfurt a/M ; New York, 2008. [Eigene und Fremde
Welten. Repraesentationen sozialer Ordnungen im
Vergleich ; Bd. 11]. S. 321—330, здесь S. 325.
m Weinberg R. The Russian Right Responds to
1905 : Visual Depictions of Jews in Postrevolutionary
Russia // The Revolution of 1905 and Russia’s Jews /
S. Hoffman, E. Mendelsohn (eds.). Philadelphia, 2008.
P. 55—69.
274	Wynn Ch. Workers, Strikes and Pogroms : The
Donbass-Dnepr Bend in Late Imperial Russia, 1870—
1905. Princeton, 1992. P. 225.
275	Подробнее см.: Визе Ш. Слухи и насилие:
холерные бунты b Саратове в 1892 г. // Слухи в
России XIX—XX веков:	Неофициальная
коммуникация и «крутые повороты» российской
истории / И. В. Нарский и др. (ред.). Челябинск,
2011. С. 312—313.
276	Солженицын А. И. Двести лет вместе...
Ч. 1.С. 326,331.
277	Этнические конфликты в Великороссии и
Сибири	1881—1904	гг. имели следующие
особенности:	стихийность,	ситуативность,
локальность, легкость перехода к насильственным
действиям; архаичный характер мотивации, слепая
вера в нелепые слухи и домыслы; слабая связь с
политическими событиями, неучастие местных
элит, исключительно экономическая и религиозная
подоплека:	Куприянов А. И. Этническая
конфликтность в России, 1881—1904 гг. //
Мировосприятие и самосознание русского
общества. Вып. 4:	Ментальность в эпоху
потрясений / А. А. Горский (ред.). М., 2003. С. 74—
94.
278	Солженицын А. И. Двести лет вместе...
Ч. 1.С. 207, 331.
279	Даже отношения детей и родителей в
разных частях империи регулировались местными
законами: Веременко В. А. Дворянская семья и
государственная политика России (вторая половина
XIX—XX в.). СПб., 2007. С. 460.
280	Понятие «русификация» определялось и
определяется по-разному, поскольку в разное время
и разными авторами понималось различно: Миллер
А.	И. Империя Романовых ... С. 54—77 ; Staliiinas
Darius. Making Russians : Meaning and Practice of
Russification in Lithuania and Belarus after 1863. Am¬
sterdam ; New York, NY : Rodopi, 2007. Ch. 3 : The
Meanings of Russification. P. 57—70. Наметилась
тенденция по освобождению термина от
традиционной негативной эмоциональной окраски.
См., например: Полвинен Т. Держава и окраина...
С. 250.
281	Цит. по: Бендриков К. Е. Очерки по истории
народного образования в Туркестане. М., 1960.
С. 62—63.
282	РГАВМФ. Ф. 283 (Инспекторский департа¬
мент Морского министерства). Оп. 3. Д. 3753. Л. 33.
281 Там же. Д. 3798 (1865 г.). Л. 2, 4.
284	От аграрного общества к государству
всеобщего благоденствия : Модернизация Западной
Европы с XV в. до 1980-х гг. / Г. А. Дидерикс,
И. Т. Линдблад, Д. И. Ноордам и др. ; Т. Л. Мои-
сеенко-Доорн (ред.). М., 1998. С. 358—360;
Левинсон К. А. «Устранение необоснованного
многообразия»:	нормирование письменности в
Германии XIX в. и его общественный контекст //
Одиссей : Человек в истории : Феодализм перед
судом историков / А. Я. Гуревич (ред.). М., 2006.
С. 221—260.
285	Андреева Н. С. Прибалтийские немцы и
российская правительственная политика в начале
XX века. СПб., 2008. С. 12; Брюггеманн К.
Новейшая историография Прибалтийских губерний
в составе Российской империи (XVIII—начало
XX в.):	От старых стереотипов к новому
осмыслению // Россия и Балтия : Остзейские гу¬
бернии и Северо-Западный край в политике реформ
Российской империи, 2-я половина XVIII в.—XX в. /
А. О. Чубарьян ( ред.). М., 2004. С. 220—245.
286	Тайное общество, созданное в Варшавской
офицерской школе подпрапорщиков в 1828 г.,
готовило покушение на Николая I во время его
коронования польской короной, намеченного на
304

Примечания
май 1829 г. Раскрытие заговора предотвратило
покушение. Однако в 1843 г., во время пребывания
императора в Познани, покушение все-таки
состоялось: Сердюков Л. А/. Исторические рассказы
и анекдоты из записок Богуславского // PC. 1879.
Т. 26. С. 123—124; Покушение на жизнь
императора Николая Павловича в Познани, 1843 г.:
Рассказ очевидца // Там же. 1880. Т. 28. С. 137—
138.
287	«Модернизируясь, т. е. осваивая научный
язык самолегитимации, империя переходит от
“морального оправдания” своей власти над
присоединенными и покоренными народами к
“объективным” доказательствам благодетельной
миссии модерного имперского государства,
культуры и экономики по отношению к “тра¬
диционным обществам”, риторике протекционизма
и одновременно переопределения несистемного
имперского разнообразия на рациональных
научных основаниях (к ’’ретроспективным али¬
би”)»: Мантена К Изобретение традиционного
общества: империя и истоки социальной теории //
AI. 2012. № 4. С. 25—77.
288	От аграрного общества к государству
всеобщего благоденствия. С. 358—360.
289	Хрох М. От национальных движений к
полностью сформировавшейся нации:	процесс
строительства наций в Европе // Нации и
национализм / Б. Андерсон и др. М., 2002. С. 121—
145 ; Hroch М. Social Preconditions of National Re¬
vival in Europe : A Comparative Analysis of the Social
Composition of Patriotic Groups Among the Smaller
European Nations. 2nd ed. New York : Columbia Uni¬
versity Press, 2000. Характеристику национальных
движений с точки зрения концепции Хроха
поддерживает А. Каппелер в своей кн.: Россия —
многонациональная империя ... С. 174—203.
290	Султанов Ф. М. Ислам и татарское
национальное движение в российском и мировом
мусульманском контексте:	история и
современность. Казань, 1999; National Movements
in the Baltic Countries during the 19th Century : The
7th Conference on Baltic Studies in Scandinavia,
Stockholm, June 10—13, 1983 / A. Loit (ed.). Stock-
hol: Centre for Baltic Studies at the University of
Stockholm : Distributor, Almqvist & Wiksell Interna¬
tional, 1985; Transcaucasia: Nationalism and Social
Change: Essays in History of Armenia, Azerbaijan,
and Georgia / R. G. Suny (ed.). Ann Arbor, MI :
Michigan Slavic Publications : University of Michigan,
1983 ; Vakar N. P. Byelorussia : The Making of a Na¬
tion : A Case Study. Cambridge, MA: Harvard Uni¬
versity Press, 1956.
291	Возгрин В. E. История крымских татар : в
4 т. СПб., 2013; Хасанов X X Формирование
татарской буржуазной нации.
292	Коцюбинский Д. А. Русский национализм в
начале XX столетия:	Рождение и гибель
Всероссийского национального союза. М., 2001. В
американской славистике преобладает точка
зрения, согласно которой в позднеимперский
период (конец XIX—начало XX в.) у русского
крестьянства отсутствовало национальное
самосознание: Figes О. A People’s Tragedy: The
Russian Revolution, 1891—1924. London : PIMLICO,
1997. P. 75 ; Hosking G. Russia: People and Empire,
1552—1917. London: Harper Collins Publishers,
1997. P. 210 ; Keep J. Empires : A History of the So¬
viet Union, 1945—1991. Oxford ; New York : Oxford
University Press, 1995. P. 284 ; Lincoln B. W. Passage
through Armageddon : The Russians in War and Revo¬
lution, 1914—1918. New York : Simon and Schuster,
1986. P. 45—46; Pipes R. The Russian Revolution.
New York : Knopf, 1990. P. 203 ; Service R. A History
of Twentieth-Century Russia. London, Allen Lane:
The Penguin Press, 1997. P. 10 ; Suny R. G. The Soviet
Experiment: Russia, the USSR and the Successor
States. New York: Oxford University Press, 1998.
P. 32 ; Wildman A. The End of Russian Imperial
Army : in 2 vols. Princeton, NJ : Princeton University
Press, 1980, 1987. Vol. 1. P. 284.
293	Кром M. M. К вопросу о времени
зарождения идеи патриотизма в России //
Мировосприятие и самосознание русского
общества (XI—XX вв.) / Л. Н. Пушкарев (ред.). М.,
1994. С. 16—30.
294	В ходе дискуссии в журнале «Slavic
Review» Дж. Санборн, С. Серегни и С. Смит на
основе анализа мобилизации в Первую мировую
войну пришли к выводу, что хотя всеобщего
патриотизма по случаю войны не было, чувство
национального самосознания существовало и война
способствовала его развитию: Sanborn J. The Mobi¬
lization of 1914 and the Question of the Russian Na¬
tion : Reexamination // Slavic Review. 2000. Vol. 59,
nr 2. Summer. P. 267—289; Smith S. A. Citizenship
and the Russian Nation during World War I: A Com¬
ment // Ibid. P. 316—329 ; Seregny S. J. Peasants, Na¬
tions, and Local Government in Wartime Russia // Ibid.
P. 336—342. См. также: Sanborn J. A Drafting the
Russian Nation : Military Conscription, Total War, and
Mass Politics, 1905—1925. DeKalb : Northern Illinois
University Press, 2003.
295	Култышев П. Г. Поведенческие установки
российского крестьянства в период мобилизации
русской армии в июле—августе 1914 г. // ВСПбУ.
Сер. 2. История. 2012. Вып. 4. С. 199—202.
296	Pipes R. The Russian Revolution, 1899—
1919. London . Collins Harvill, 1990. P. 419. Cm.
также: Хаген А/. Великая война и искусственное
усиление этнического самосознания в Российской
империи // Россия и первая мировая война /
Н. Н. Смирнов, У. Г. Розенберг (ред.). СПб., 1999.
С. 385—405.
297	Кормина Ж. В. Проводы в армию в
пореформенной России : Опыт этнографического
анализа. М., 2005. Выводы автора основываются на
анализе фольклора и ритуальных практик,
305

Гпава I. Колонизация и ее последствия
связанных с проводами на военную службу в
русской деревне конца XIX—XX в.
298	Arts W., Halman L. National Identity in
Europe To-day : What People Feel and Like // Interna¬
tional Journal of Sociology. Armonk, 2005—2006.
Vol. 35, nr 4. P. 69—93.
299	Соловей Т.Д. Исторические смыслы
русского национализма в досоветскую эпоху //
ВМУ. Сер. 8. История. 2009. № 4 (июль—август).
С. 3—37.
300	Витте С. Ю. Воспоминания. Т. 1. С. 353.
301	Tuminez A. S. Russian Nationalism since
1856: Ideology and the Making of Foreign Policy.
Lanham, Md. : Rowman and Littlefield, 2000.
302	См.:	Кадырметова H. H. Эгнокон-
фессиональная политика... (в работе обстоя¬
тельная историография, с. 6—59); Султанов Ф. М.
Ислам и татарское национальное движение ...
303	Подсчитано по. Троицкий Н. А. Царские
суды против революционной России. Саратов,
1978. С. 338—390. Всего к суду было привлечено
662 человека; в расчет не включены 45 украинских
крестьян, проходивших по Чигиринскому делу,
которое правильнее, на мой взгляд, отнести не к
политическому процессу, а к так называемому
крестьянскому движению. См. также: Каппелер А.
Россия — многонациональная империя ... С. 179,
226—231.
304	Kappeier A. Zur Charakteristik russischer
Terroristen (1878—1887) // JahrbOcher Шг Geschichte
Osteuropas. 1979. Bd. 27. S. 520—547 ; Lam D. The
Roots of Russian Communism : A Social and Histori¬
cal Study of Russian Social-Democracy 1898—1907.
Assen : Van Gorcum, 1964. P. 39—53 ; Perrie M. The
Social Composition and Structure of the Socialist-
Revolutionary Party before 1917 // Soviet Studies.
1972/73. Vol. 24. P. 223—250; Shapiro L. The Role
of the Jews in the Russian Revolutionary Movement //
Slavonic and East European Review. 1961. Vol. 40.
P. 148—167.
305	Солженицын А. И. Двести лет вместе...
Ч. 1. С. 213,237.
306	Haberer Е. Е. Jews and Revolution in Nine¬
teenth Century Russia. Cambridge : Cambridge Uni¬
versity Press, 1995. P. 257.
307	Слезкин Ю. Эра Меркурия:	Евреи в
современном мире. М., 2005. URL: http://polit.ru/
article/2005/06/03?slezkin/#_ednrefl4 (дата обраще¬
ния: 21.08.2013).
308	Солженицын А. И. Двести лет вместе...
Ч. 1.С. 239.
309	Там же. С. 318.
310	Там же. С. 415—416.
311	Щербина А. Влияние интеграционных и
модернизационных процессов на российскую
империю (вторая половина XIX—начало XX
столетия) // Логос. 2004. № 5 (44). С. 201—215.
312	Дэвис Н. История Европы. С. 607.
313	Центральная Азия ... С. 255—256.
314	Там же. С. 247 ; Бороздин С. С. Политика
российских властей в отношении мусульманского
населения Туркестана и Бухары (1867—1914):
автореф. дис. ... канд. ист. наук. Екатеринбург,
2012. С. 15, 17.
315	Центральная Азия ... С. 207.
316	Там же. С. 247—250; Бороздин С. С.
Политика российских властей ... С. 23—24.
317	Центральная Азия ... С. 207.
318	Sahadeo J. Russian Colonial Society in Tash¬
kent ... P. 229.
3,9 Центральная Азия ... С. 207, 141—156.
320	Там же. С. 147—148.
321	Там же. С. 140, 150, 153—154.
322	Там же. С. 159—186.
323	Наливши В. П. Туземцы ... С. 72.
324	Центральная Азия... С. 141—156.
323	Там же. С. 154, 207—210,408.
326	Там же. С. 209.
327	Там же. С. 171—177.
328	Наливши В. П. Туземцы ... С. 72.
329	Центральная Азия ... С. 277—292 ; Sabol J.
Russian Colonization . . . Р. 53—72, 151—154.
330	Белов Ю. С. Правительственная политика
по отношению к неправославным вероиспо¬
веданиям России в 1905—1917 гг. : автореф. дис. ...
канд. ист. наук. СПб., 1999 ; Сафонов А. А. Свобода
совести и модернизация вероисповедного
законодательства Российской империи в начале
XX века. Тамбов, 2007.
331	Дякин В. С. Национальный вопрос ... С. 43.
332	Там же. С. 36—59.
333	Сафонов А. А. Свобода совести ...
334	Кривеньшй В. В. Новые данные сравни¬
тельно-количественного анализа политических
партий России // История национальных поли¬
тических партий России: материалы междунар.
конф., Москва, 21—22 мая 1996 г. / А. И. Зевелев,
B.	В. Шелохаев (ред.). М., 1997. С. 129 ; Шелоха-
ев В. В. Феномен многопартийности в России // Там
же. С. 11.
335	Маклаков В. А. Власть и общественность на
закате старой России : воспоминания. Париж, 1936.
C.	222.
336	Финский исследователь проблемы
самоопределения Финляндии Кетола справедливо,
на мой взгляд, утверждает, что «чисто
национального движения нет, есть национально¬
экономический интерес»:	Кетола Э. Русская
революция и независимость Финляндии // Анатомия
революции / В. Ю. Черняев (ред.). СПб., 1994. С. 350.
337	Афанасьев И. Л. Проблема двоевластия и
национальные движения на Украине и в Закавказье //
Анатомия революции. С. 324—333 ; Кетола Э.
Русская революция ... С. 294—307 ; Бондаренко Д Я.
«Украинский вопрос» в начале первой мировой
войны: деятельность украинских сепаратистских
организаций в России (1914—1915) // Проблемы
социального и гуманитарного знания / Н. Б. Вахтин
306

Примечания
(ред.). СПб., 1999. Вып. 2. С. 9—28 ; Черняев В. Ю.
Российское двоевластие и процесс само¬
определения Финляндии // Там же. С. 308—323 ;
Чернов В. М. Рождение революционной России
(Февральская революция). Париж; Прага; Нью-
Йорк, 1934. С. 351—353 ; Кривенький В. В. Новые
данные сравнительно-количественного анализа
политических партий России. С. 126,	128;
Национальная политика России... С. 199—277;
Маклаков В. А. Власть и общественность...
С. 227—228; Протасов Л. Г. Всероссийское
Учредительное собрание: История рождения и
гибели. М., 1997. С. 205—262, 364—366 ; Стар¬
цев В. И. Внутренняя политика временного
правительства. Л., 1980. С. 216—218 ; Pipes R. The
Formation of Soviet Union : Communism and Nation¬
alism 1917—1923. Cambridge, MA : Harvard Univer¬
sity Press, 1954. P. 53 ; Radkey O. Russia Goes to the
Poll: The Election to the All-Russian Constituent As¬
sembly, 1917. Ithaca; London: Cornell University
Press, 1990.
3,8 Выражаю глубокую благодарность из¬
вестному израильскому историку Савелию
Дудакову за замечания, высказанные относительно
данного очерка о русских евреях.
339	Краткая еврейская энциклопедия / И. Орен,
Н. Прат (ред.). [Репр. продолж. изд.]. М., 1996.
Т. 7: Демография еврейского населения Рос¬
сийской империи (1772—1917). С. 386. Чис¬
ленность еврейского населения на 1772—1773 гг.
оценивается различными исследователями по-
разному — от 45 до 200 тыс.: Клиер Дж. Д. Россия
собирает своих евреев : Происхождение еврейского
вопроса в России, 1772—1825. М. ; Иерусалим,
2000.	С. 40, 98—99 ; Кабузан Л. М. Народы России
впервой половине XIX в. ... С. 162—168.
340	Клиер Дж. Д. Россия собирает своих
евреев ... С. 39.
341	Там же. С. 23—42.
342	Там же. С. 116—118.
343	Дудаков С. Ю. Евреи в русской армии //
Дудаков С. Ю. Парадоксы и причуды
филосемитизма и антисемитизма в России : очерки.
М., 2000. URL: http://www.e-reading.ws/chapter.php/
94034/31/Dud ako v_-_Paradoksy_i_pri ch udy_fi losem i -
tizma_i_antisemitizma_v_Rossii.html (дата обраще¬
ния: 25.06.2014).
344	Коробков X. Еврейская рекрутчина в
царствование Николая // Еврейская старина. СПб.,
1913. Т. 6. С. 79—80. Число кантонистов, при¬
нявших православие, оценивается в 33,6 тыс.
345	Кандель Ф. Очерки времен и событий : Из
истории российских евреев. Иерусалим, 1990.
С. 144—145.
346	Солженицын А. И. Двести лет вместе ...
Ч. 1. С. 102—103.
347	Петровский-Штерн Й. Евреи в русской
армии, 1827—1914. М., 2003. С. 421. Автор
опровергает этноцентрические мифы о еврейских
солдатах и их невыносимо тяжелом положении
в российской армии.
348	Гессен Ю. И. История еврейского народа
в России : в 2 т. Л., 1925, 1927. Т. 2. С. 155—159.
349	Миллер А. И. Империя Романовых...
С. 129.
350	Сборник важнейших законоположений и
распоряжений, действующих с 1 июля 1914 года по 1
января 1916 года, вызванных обстоятельствами
военного времени / Джакович (сост.). Пг., 1916. С. 73.
351	Клиер Дж. Д. Россия собирает своих
евреев ... С. 136, 144—145,315—319.
352	Каменский А. Б. «Царство разума» и
«еврейский вопрос»:	Как Екатерина Вторая
вводила черту оседлости в Российской империи //
История. 2004.	№	4. URL:	http://his.
1 september.ru/2004/04/22.htm
353	Полян М. П. Еврейская эмиграция из
бывшего СССР:	(Историко-географические
аспекты) // Вестник исторической географии.
Смоленск, 1999. № 1. С. 57, 60, 71.
354	Струве П. Б. Великая Россия : Из размыш¬
лений о проблеме русского могущества. URL:
http ://dugward. ru/1 ibrary/struve/stru ve_vel ikayarossia
.html (дата обращения: 01.10.2014).
355	Слиозберг Г. Б. Политический характер
еврейского вопроса. СПб., 1907. С. IX.
356	Краткая еврейская энциклопедия. Т. 7.
С. 387 ; Общий свод данных переписи 1897 г. Т. 2.
С. 2—91.
357	Птуха М. В. Население Киевской губернии.
Киев, 1925. Табл. 13 ; Рашин А. Г. Население
России за 100 лет. М., 1956. С. 90. Согласно
результатам всеобщей переписи населения Киева,
проведенной в конце 1917 г., русских в Киеве
проживало 54,7 % от общей численности населе¬
ния, евреев — 19,0 %, украинцев — 12,2 %:
Пученков А. С. Национальный вопрос в идеологии
и политике южнорусского Белого движения в годы
Гражданской войны, 1917—1919 гг. : автореф.
дис. ... канд. ист. наук. СПб., 2005.
358	Бруцкус Б. Д. Статистика распределения по
территории, демографические и культурные приз¬
наки еврейского населения по данным переписи
1897 г. СПб., 1909. С. 59.
359	Полян М. П. Еврейская эмиграция из
бывшего СССР ... С. 57—59.
360	Nathans В. Beyond the Pale : The Jewish En¬
counter with Imperial Russia. Berkley et al. : Univer¬
sity of California Press, 2002. P. 218.
361	Книга о русском еврействе: Or 1860-х
годов до революции 1917 г. / Я. Г. Фрумкин,
Г. Я. Аронсон, А. А. Гольденвейзер (ред.). Нью-
Йорк, 1960. С. 355, 358.
362	Nathans В. Beyond the Pale ... Р. 348.
363	Слезкин Ю. Эра Меркурия ...
364	Паперна А. И. Из Николаевской эпохи //
Евреи в России, XIX век. С. 157—160 ; Ковнер А. Г.
Из записок еврея // Там же. С. 234.
307

Глава 1. Колонизация и ее последствия
365	Слезкин Ю. Эра Меркурия ...
366	При Николае I крестившийся кантонист
получал весьма скромную 25-рублевую премию
(примерно двухмесячный заработок промышленно¬
го рабочего), льгота действовала до 1865 г.
Крещеные язычники получали меньше — 5 руб.
О крещении евреев см.: KlierJ. D. State Policies and
the Conversion of Jews in Imperial Russia // Of Relig¬
ion and Empire. P. 92—112.
367	Правда, приобретшие право потомственного
дворянства, в губернские дворянские родословные
книги не вносились.
368	Родосский А. С. Биографический словарь
студентов первых XXVIII курсов С.-Петербургской
духовной академии, 1814—1869. СПб., 1907.
С. 448.
369	Бердников Л. «...По долгу совести и
принятой присяги» : М. В. Грулёв: генерал-еврей на
службе России. URL: http://www.jcrelations.net/
4454.0.html?L=7 (дата обращения: 05.06.2014);
Евреи в царской армии (26 августа 1827 г.—2 марта
1917 г.) // Еврейский мемориал. URL: http://jewish-
memorial. narod.ru/index.htm (дата обращения:
05.06.2014).
370	Погманов А. Татары Среднего Поволжья ...
С. 192.
371	Миллер А. И. Империя Романовых...
С. 129.
372	Солженицын А. И. Двести лет вместе ...
Ч. 1.С. 35.
373	Гессен Ю. И. История еврейского наро¬
да ... Т. 1. С. 85—88 ; Незначный Б. Еврейский
кагал : Организация еврейских общин. Киев, 1881 ;
Stanislawski М. Tzar Nicholas I and the Jews : The
Transformation of Jewish Society in Russia, 1825—
1855. Philadelphia, PA : The Jewish Publication Soci¬
ety of America. 1983.
374	Бруцкус Б. Д. Статистика распределения ...
С. 36—37.
375	Еврейская энциклопедия : Свод знаний о
еврействе и его культуре в прошлом и настоящем :
в 16 т. СПб., 1908—1913. Т. 11. С. 894 ; Поляков Л.
История антисемитизма:	Эпоха знаний. М.;
Иерусалим, 1998. С. 279.
376	Nathans В. Beyond the Pale ... Р. 111—112.
Интересно, что процент петербургских поляков,
говоривших на родном языке, за этот период
увеличился с 78 do 94.
377	Дэвис Н. История Европы. С. 624.
378	Буровский А. М. Евреи, которых не было :
Курс неизвестной истории : в 2 кн. М., 2004. Ч. 2.
Гл. 1 : Эмансипация по-российски. URL: http://
www.nnre.ru/istorija/evrei_kotoryh_ne_bylo_kniga_2/
index.php
379	Солженицын А. И. Двести лет вместе...
Ч. 1C. 283.
380	Книга о русском еврействе ... С. 355, 358 ;
Познер С. В. Евреи в общей школе: К истории
законодательства и правительственной политики в
области еврейского вопроса. СПб., 1914. Прилож.
2,4.
381	Книга о русском еврействе ... С. 355, 358;
Познер С. В. Евреи в общей школе ... Прилож. 2,4 ;
Nathans В. Beyond the Pale ... Р. 270, 271, 296, 348,
354.
382	О правовом положении евреев см.:
Гимпельсон Я. И. Законы о евреях: Система¬
тический обзор действующих законоположений
о евреях. Пг., 1914, 1915. Т. 1, 2; Мыш М. И.
Руководство к русским законам о евреях. СПб.,
1914 ; Оршанский И. Г. Русское законодательство
о евреях : очерки и исслед. СПб., 1877 ; Миллер А. И.
Правовое положение евреев в империи Ро¬
мановых до эпохи модернового антисемитизма //
Механизмы власти:	Трансформации полити¬
ческой культуры в России и Австро-Венгрии на
рубеже XIX—XX вв. : материалы междунар.
конф. / Е. И. Пивовар, П. Дойчман, О. В. Павленко.
М., 2009. С. 333—359 (Миллер проводит сравни¬
тельный анализ положения евреев в России и
Австро-Венгрии).
383	См. также: Шмаков А. «Еврейские» речи.
М., 1897. С. 101—103.
384	Гессен Ю. И. История еврейского народа...
Т. 2. С. 231 ; Ларин Ю. Евреи и антисемитизм
в СССР. М.; Л., 1929; Слиозберг Г. Б. Дела
минувших дней : Записки русского еврея : в 3 т.
Париж, 1933—1934. Т. 2. С. 206—209.
385	Еврейская питейная торговля в России //
Статистический Временник Российской империи.
Сер. III. СПб., 1886. Вып. 9. С. V—X.
386	Краткая еврейская энциклопедия. Т. 7.
С. 346.
387	Сборник материалов об экономическом
положении евреев в России : в 2 т. СПб., 1904. Т. 2 :
Нужда и благотворительность. Табл. 58—59.
388	Лесков Н. С. Еврей в России : Несколько
замечаний по еврейскому вопросу. М., 1990. С. 1—
19. URL: http://az.lib.rU/l/leskow_n_s/text_0142.shtml
(дата обращения: 21.08.2014).
389	Слиозберг Г. Б. Дела минувших дней...
Т. 2. С. 33.
390	Горький М. Несвоевременные мысли:
Заметки о революции и культуре. Пг., 1918.
391	Слезкин Ю. Эра Меркурия ...
392	Редигер А. Ф. Комплектование... Ч. 1.
С. 178.
393	Из истории борьбы с революцией в 1905 г. //
Красный Архив. 1929. Т. 32. С. 229.
394	Каппелер А. Россия — многонациональная
империя ... С. 249.
395	См. также: Frankel J. Prophecy and Politics:
Socialism, Nationalism, and the Russian Jews, 1862—
1917. Cambridge (Eng.); New York : Cambridge Uni¬
versity Press, 1981.
396	Бердяев H. А. Христианство и анти¬
семитизм. URL:	http://www.vehi.net/berdyaev/
ant2.html (дата обращения. 25.06.2014). Впервые
308

Примечания
опубликовано в: Путь. Париж, 1938. Май—
июль.
397	Лакер В. История сионизма. М., 2000.
С. 85—87.
398	Миронов Б. Н. Благосостояние населения ...
399	Птуха М. Смертность 11 народностей
Европейской России в конце XIX века. Киев, 1928.
С. 37—38.
400	Бруцкус Б. Д. Статистика распределения ...
С. 31; Краткая еврейская энциклопедия. Т. 7.
С. 382.
401	Статистика еврейского населения. Вып. 3 :
Распределение по территории, демографические и
культурные признаки еврейского населения по
данным переписи 1897 г. / Б. Д. Бруцкус (сост.).
СПб., 1909. С. 60.
402	Общий свод данных переписи 1897 г. Т. 2.
С. 144—145.
403	Материалы Комиссии 1901 г. Ч. 1. С. 46—
51.
404	Струмилин С. Г. Очерки экономической
истории России и СССР. М., 1966. С. 82.
405	Сборник материалов об экономическом
положении евреев в России. Т. 2. С. 221—238.
Табл. 58—59.
406	Там же. С. 222, 226, 232.
407	Там же. С. 282.
408	Согрин В. В. Социальная структура США в
эпоху постиндустриального общества // Новая и
новейшая история. 2008. № 3. Май—июнь. С. 3—
21. См. также:	URL:	http://news.bestkurs.by/
news.php?id=136 (дата обращения: 12.08.2013) ;
http://commons.com.ua/?p=9648 (дата обращения:
12.08.2013).
409	Материалы Комиссии 1901 г. Ч. 1.
С. 211.
410	Солженицын А. И. Двести лет вместе...
Ч. 1.С. 277—:278, 305.
411	Дубнов С. М.\ 1) Евреи в России и Западной
Европе в эпоху антисемитской реакции (1881—
1914): в 3 кн. Берлин, 1923 ; 2) Новейшая история
еврейского народа : в 3 т. 3-е изд. Берлин, 1923.
412	Клиер Дж. Д. Россия собирает своих
евреев... С. 8,11,317—319.
413	Дудаков С. Ю. Еврейская тема в русской
литературе и искусстве И Дудаков С. Ю. Парадоксы
и причуды филосемитизма ...
414	Солженицын А. И. Двести лет вместе ...
Ч. 1.С. 178—184.
415	Там же. С. 178—184, 460—461.
416	Щит / Л. Андреев, М. Горький, Ф. Сологуб
(рад.). М., 1915.
417	О том, как евреи отстаивали свои интересы,
используя легальные средства, см., например:
Клиер Дж. Д. Россия собирает своих евреев ... ;
Минкина О. Ю. «Сыны Рахили»: Еврейские
депутаты в Российской империи, 1772—1825. М.,
2011. Даже во время погромов еврейская молодежь
не теряла мужества, создавала отряды самообороны
для защиты, не страшась численного перевеса
погромщиков. По данным полицейских дознаний, в
ходе погромов в октябре 1905 г. погибли 1622 и
ранены 3544 человека, среди убитых евреев
насчитывалось примерно 60 %, среди раненых
48 %, среди тех и других 52 %, православных 48 %,
в том числе 3 % армян: Степанов С. А. Черная
сотня в России. М., 1992. Для сравнения: во время
Хрустальной ночи (Ночь разбитых витрин) —
погром против евреев во всей нацистской Германии
и части Австрии 9—10 ноября 1938 г. — по
меньшей мере 91 еврей был убит, еще 30 тыс.
арестованы и заключены в концлагеря; еврейские
дома, больницы и школы были разграблены, а
нападающие разрушали здания кувалдами. Более
1000 синагог были сожжены (95 в Вене) и более
7000 еврейских зданий и магазинов были
разрушены или повреждены.
418	В соответствии с «временными правилами»
евреям в черте еврейской оседлости запрещалось
впредь:	а) селиться в сельской местности;
б)	приобретать недвижимое имущество вне
местечек и городов и арендовать земельные угодья;
в)	торговать в воскресенье и в христианские
праздники.
419	Краткая еврейская энциклопедия. Т. 7.
С. 346.
420	Клиер Дж. Д. Россия собирает своих
евреев ... С. 12.
421	Дубнов С. М. Евреи в России и Западной
Европе ... Кн. 3 ; История евреев Западной Европы
в эпоху антисемитской реакции (1881—1914). М.;
Пг., 1923.
422	Миллер А. И. Империя Романовых...
С. 146.
423	Буровский А. М. Евреи, которых не было ...
424	Мелихов А. Колючий треугольник : Русские,
европейцы, русские европейцы. СПб., 2013. С. 53 ;
Солженицын А. И. Двести лет вместе... 4.1.
С.273.
425	Поляков Л. История антисемитизма. С. 222—
260; Бекмухаметова Д. X. «Еврейский вопрос»
в Австро-Венгрии в последней трети XIX—начале
XX в. : дис. ... канд. ист. наук. Ставрополь, 2011.
§ 2.1 : Антисемитское движение в Габсбургской
империи в последней трети XIX—начале XX
столетия.
426	РГИА. Ф. 1276. Оп. 2. Д. 45. Л. 121—174.
427	Lowe H.-D. The Tsars and the Jews: Reform,
Reaction, and Anti-Semitism in Imperial Russia,
1772—1917. Switzerland: Harwood Academic Publi¬
shers, 1993.
428	Как противоречиво происходил процесс
интеграции евреев в большое общество в Австро-
Венгрии см.: Бекмухаметова Д. X. «Еврейский
вопрос» ... ; Контлер Л. История Венгрии:
Тысячелетие в центре Европы. М., 2002.
429	Мелихов А. М. Колючий треугольник...
С. 286.
309

Гшва 1. Колонизация и ее последствия
4,0 Гительман Ц. Русские евреи на трех
континентах // Иностранец. 1995. 26 июля (№ 23).
С. 18.
411 Положению евреев в Российской империи
посвящена обширная литература. Не имея воз¬
можности отметить даже важнейшие работы,
ограничусь указанием некоторых историографи¬
ческих обзоров: Евреи в России... ; Кельнер В. Е.
Американская историография российского
еврейства: основные этапы развития и современное
состояние // Эмигрантика : Периодические издания
русского зарубежья : Вопросы источниковедческой
критики. СПб., 2012. С. 126—142 ; Клиер Дж.
«Откуда и куда идем»: изучение дореволюционной
истории российского еврейства в Соединенных
Штатах в XX веке // История и культура
российского и восточноевропейского еврейства:
Новые источники, новые подходы: материалы
междунар. конф., Москва, 8—10 декабря 2003 г. /
O.	В. Будницкий и др. (ред.). М., 2004. С. 40—65 ;
Локшин А. Е. \ 1) Иудаика в России: русско-
еврейская история и ее исследователи // Евреи в
Российской империи XVIII—XIX веков : сб. трудов
еврейских историков / А. Локшин (сост.). М.;
Иерусалим, 1995; 2) История евреев в России
конца 18—начала 20 в. в современной зарубежной
историографии // Евреи в России: история и
культура. СПб., 1998 ; 3) История евреев России
в современной зарубежной историографии. М.,
1998. (Серия «Библиотека лектора»); Лукин В.
К столетию образования Петербургской научной
школы еврейской истории // История евреев в
России:	Проблемы источниковедения и
историографии / Д. А. Эльяшевич (ред ). СПб.,
1993. С. 13—26 ; Натане В. . 1) Об историографии
российского еврейства // Вестник Еврейского ун-та.
2001.	№ 6 (24). С. 164—206 ; 2) Русско-еврейская
встреча // AI. 2003. №4. С. 21—40. Заслуживает
внимания историографический очерк в интересной
диссертации: Комолятова А. Н. Этноконфес-
сиональная политика Российской империи в
отношении еврейского населения XIX—начала
XX в. : дис. ... канд. ист. наук. Архангельск, 2009.
Из последних общих работ: История еврейского
народа в России : в 2 т. М., 2010,2012 ; Миндлин А. Б.
Государственные, политические и общественные
деятели Российской империи в судьбах евреев,
1762—1917: справ, персонажей. СПб., 2007;
Stanislawski М. Eastern European Jewry in the Modem
Period, 1750—1939 // Oxford Handbook of Jewish
Studies. Oxford: Oxford University Press, 2003.
P.	396—411. Недостатком российской иудаики, на
мой взгляд, является недостаток сравнительных
работ о положении евреев в России и за ее
рубежами, в особенности в Австро-Венгрии и
Германии. Между тем именно сравнительный
анализ может дать представление о различных
путях модернизации и интеграции еврейских
диаспор в большое общество и адекватно оценить
успехи этих процессов в России. См., например:
Барталь И. От общины к нации: евреи Восточной
Европы в 1772—1881 гг. М., 2007 ; Миллер А. И.
Правовое положение евреев ... С. 333—359 ; Polon¬
sky A. The Jews in Poland and Russia: in 2 vols. Ox¬
ford ; Portland, Oregon : Littman Library of Jewish
Civilization. 2010. Vol. 1. P. 1350—1881 ; Vol. 2.
P. 1881—1917.
432	Лесков H. С. Еврей в России ...
433	Лесков А. Н. Жизнь Николая Лескова. М.,
1954. С. 178.
434	Семенов Ю. И. Философия истории:
(Общая теория, основные проблемы, идеи и
концепции от древности до наших дней). М., 2003.
С. 366—370, 267—271. См. также: Веселовский К С.
О климате России. СПб., 1857 ; Гумилев Л. Я:
1) Этногенез и биосфера земли. Л., 1989 ; 2) Ритмы
Евразии. М., 1993 ; Гэтрелл П. «Бедная» Россия :
Роль природного окружения и деятельности
правительства в долговременной перспективе в
экономической истории России // Экономическая
история России XIX—XX вв.: современный взгляд /
B.	А. Виноградов (ред.). М., 2001. С. 206—242;
Естественно-историческая специфика России и
русские геополитические концепции: материалы
Всеросс. конф. / С. Б. Лавров, Б. С. Хорев, Н. М.
Межевич (ред.). СПб., 1999; Малков С. Ю„
Маркова А. А. Связь демографической динамики
с изменениями климата за последние две тысячи
лет // История и математика : Процессы и модели /
C.	Ю. Малков, Л. Е. Гринин, А. В. Коротаев (ред ).
М., 2009. С. 107—133 ; Мечников Л. И. Ци¬
вилизации и великие исторические реки : статьи.
М., 1995 ; Landes D. S. The Wealth and Poverty of
Nations : Why Some Are So Rich and Some So Poor.
New York ; London : W. W. Norton & Company,
1999.
435	Подробно см.: Банных С. Г.: 1) Гео¬
графический детерминизм от Льва Мечникова до
Льва Гумилева. Екатеринбург, 1997 ; 2) Космос —
природа — общество: (Русская философия о
природной детерминации общественных про¬
цессов). Екатеринбург, 2002 ; Файбусович Э. Л.
Современная парадигма и развитие новых
направлений социально-экономической географии:
автореф. дис. ... д-ра геогр. наук. СПб., 1997;
Федоров М. Г. Русская прогрессивная мысль XIX в.
от географического детерминизма к историческому
материализму. Новосибирск, 1972 ; Шкуропат С. Г.
Географический фактор в культурологических
концепциях конца XIX—начала XX в. : дис. ...
канд. культурологии. СПб., 2004.
436	В монографии и в еще большей степени в
докторской диссертации Мыглан подробно
рассмотрел историографию проблемы в
отечественной и зарубежной науке: Мыглан В. С.
Историко-культурные процессы в Сибири в
контексте климатических изменений по данным
археологии, дендрохронологии и истории (XVII—
310

Примечания
XIX вв.): дис. ... д-ра ист. наук. Красноярск, 2012.
Гл. 1 :	Изученность вопроса в работах
предшественников. См. также: Мыглан В. С.
Климат и социум Сибири в малый ледниковый
период. Красноярск, 2010.
437	Соловьев С. М. История России с
древнейших времен: в 15 кн. М., 1960. Кн. 1.
С. 78 ; Ключевский В. О. Соч. Т. 1. С. 61—73, 292—
315.
438	Бердяев Н. А. О власти пространства над
русской душой // Бердяев Н. А. Судьба России. М.,
1990. С. 66—68.
439	Розанов В. В. Соч. : в 2 т. М., 1990. Т. 2 :
Уединенное. С. 600—601.
440	Чернов В. М. Рождение революционной
России (Февральская революция). С. 48—49.
441	Степун Ф. А. Мысли о России // Русская
философия собственности, XVIII—XX вв. / К. Ису-
пов, И. Савкин (ред.). СПб., 1993. С. 335.
442	Гольц Г. А. Культура и экономика России за
три века, XVIII—XX вв. Т. 1 : Менталитет,
транспорт, информация (прошлое, настоящее,
будущее). Новосибирск, 2002 (автор утверждает,
что российский менталитет складывался под
влиянием климатических и территориальных
условий, с. 482). Другие примеры см.: Бушуев С. В.
История государства Российского, XVII—
XVIII	вв.: ист.-библиогр. очерки. М., 1994. С. 24—
27; Дулов А. В. Географическая среда и история
России, конец XV—середина XIX в. М., 1983. С. 56.
443	Гагемейстер Ю. А. Взгляд на про¬
мышленность и торговлю России // Русский
вестник. 1857. № 1. С. 11—14; Судьбы России:
Доклады и записки государственных деятелей
императорам о проблемах экономического раз¬
вития страны (вторая половина XIX в.)	/
Л. Е. Шепелев (подгот. и ред.). СПб., 1999. С. 5.
444	Анучин В. А. Географический фактор в
развитии общества. М., 1982; Жегулин В. С.
Историческая география: Предмет и метод. Л.,
1982 ; Общество и природа : Исторические этапы и
формы взаимодействия / М. П. Ким (ред.). М.,
1981 ; Роль географического фактора в истории
докапиталистических обществ:	(По	этногра¬
фическим данным) / В. И. Боряз, Л. П. Потапов
(ред ). Л., 1984. Один из самых продуктивных
авторов по данной проблеме написал немало
интересных работ: Дулов А. В.: 1) Г еографическая
среда и история России, конец XV—середина
XIX	в. М., 1983; 2) Природные факторы и
особенности социально-экономической истории
Сибири (конец XVI—начало XX вв.). // Историко¬
экономические исследования. 2003. № 2/3. С. 7—
27; 3) Природно-общественные взаимосвязи и
уровень производительности труда в России
XVIII—середины XIX вв. // Там же. 2004. № 3.
С. 59—79; 4) Природа и общество в истории
России: показатели тысячелетнего взаимодейст¬
вия // Там же. 2005. Т. 6, № 1—3. С. 251—271 ;
5)	Экологические кризисы в России периода
феодализма // Там же. 2006. Т. 7, № 1. С. 51—59;
6)	Законодательство Российской Империи как
источник по исторической экологии России 1700—
1860 гг. // Там же. 2007. Т. 8, № 3. С. 119—133;
7)	Русское поле // Там же. 2008. Т. 9, № 2. С. 153—
162; 8) «Не руби сук, на котором сидишь»:
Народные традиции охраны природы в России
X—середины XIX вв. // Там же. 2009. Т. 10, № 3.
С. 135—142.
445	Файбусович Э. Л. Начало и конец века:
ренессанс географического детерминизма //
Естественно-историческая специфика России ...
С. 44—49.
446	Эти особенности российской физической
географии подробно изучены географами:
Мильков Ф. П., Гвоздецкий Н. А. Физическая
география СССР : общий обзор : Европейская часть
СССР ; Кавказ. 5-е изд. М., 1986 ; Советский Союз :
Географическое описание : в 22 т. / С. В. Калесник
и др. (ред.). М., 1966—1972 ; Cole J. Р. The Geogra¬
phy of the USSR. London et al. : Butterworths, 1984;
Lydolph P. E. Geography of the USSR. 5th ed. Elkhart
Lake, WI : Misty Valley Publishing, 1990; White C.
Russia and America : Roots of Economic Divergence.
London : Eroom Helm, 1987.
447	См., например: Кондаков И. В. Введение
в историю русской культуры. М., 1997. С. 43—48.
448	Родзевич Н. Н. Основные особенности
природы России и их влияние на хозяйство и
экологические условия страны // География в
школе. 1995. № 3. С. 8—13 ; Цирель С. О мнимой
дефектности русской природы // Новый мир. 2003.
№ 7. С. 182—186 ; Эпштейн А. С. Экстремальность
природных условий России — стимулятор
эффективности народного хозяйства // Естест¬
венно-историческая специфика России ... С. 152—
154.
449	Колесников П. А. Северная деревня в XV—
первой половине XIX века. Вологда, 1976. С. 295—
305 ; Михайловский В. Г. Урожаи в России 1901—
1914 гг. // Бюллетень Центрального статисти¬
ческого управления. 1921. № 50. С. 2—5.
450	Бехтеев С. С. Хозяйственные итоги
истекшего сорокапятилетия ... Т. 2. С. 180—206.
451	Песчаные почвы преобладали в 56, или
11,3 %, всех уездов, супесчаные — в 49, или 9,9 %,
смешанные почвы — в 16, или 3,2 %, всех уездов:
Фортунатов	А.	Ф.	Сельскохозяйственная
статистика Европейской России. М., 1893. С. 63.
452	Анучин В. А. Географический фактор в
развитии общества. С. 111—112.
453	Борисенков Е. /7.: 1) Климат и деятельность
человека. М., 1982. С. 29 ; 2) Колебания климата за
последнее тысячелетие. Л., 1988. С. 208—209,
394—398,	401—404 ; Изменчивость климата
Европы в историческом прошлом / А. Н. Кренке
(ред.).	М.,	1995. С. 107—118; Каталог
экстремальных сезонов // Там же. С. 196—209.
311

Глава l. Колонизация и ее последствия
454	Бродель Ф. Средиземное море и среди¬
земноморский мир в эпоху Филиппа II. М., 2002.
Ч. I : Роль среды. С. 335—340.
455	Лохтин П. М. Состояние сельского
хозяйства России сравнительно с другими
странами : Итоги к началу XX века. СПб., 1901.
456	Wright В. Political Institutions and the
Frontier: Sources of Culture in the Middle West //
Sources of Culture in Middle West / D. R. Fox (ed.).
New York, 1934 ; Webb W. P. The Western World :
Frontier // The Frontier in Perspective / W. Wyman,
C. Krober (eds.). Madison, 1957. P. 112—115.
457	Ливен Д. Российская империя и ее враги ...
С. 334.
458	Японская экономика в преддверии XXI века /
B.	В. Зайцев (ред.). М., 1991. С. 114—115.
459	Пайне Р. Россия при старом режиме. М.,
1993.
460	В Канаде так же холодно, как во многих
областях Сибири. Однако в холодных регионах
Канады существуют только небольшие поселения в
отличие от Сибири, где в советское время были
построены города с населением в миллион или
более человек. Американский аналитический центр
Brookings Institute подсчитал «среднюю
температуру на душу населения» в России и
Канаде. В 1920 г. среднестатистический россиянин
жил на территории, где среднеянварская
температура составляла минус 11,9 °С, в 1990 г. —
минус 11 °С, а в Канаде — соответственно минус
10,1 °С и минус 8,9 °С. См.: Washington ProFile.
2002.	Nr 41 (176). 07 June.
461	Пайпс P. Россия при старом режиме. С. 19.
462	Там же. С. 39.
461 Милов Л. В. Великорусский пахарь и
особенности российского исторического процесса.
М„ 1998. С. 3—30,554—572.
464	Пайпс Р. Россия при старом режиме. С. 26.
465	Там же. С. 21.
466	Павленко П. И. Петр Великий. М., 1990.
C.	40; Олейников Ю. В. Природные факторы
хозяйственно-экономической деятельности //
Свободная мысль. 2002. № 11 (1525). С. 37—52
(наверное, по недоразумению автор полагает, будто
я отрицаю влияние географического фактора, с. 41).
Отметим некоторые современные исследования, в
которых указывается важность географического
фактора в историй России: Аврех А. Л., Кани-
щев В. В. Естественно-исторические условия
модернизации аграрного общества: Тамбовская
губерния, XIX—XX вв. : Некоторые итоги и
проблемы изучения // Социальная история
российской провинции в контексте модернизации
аграрного общества в XVII—XX вв.: материалы
междунар. конф., май, 2002 / В. В. Канищев (ред.).
Тамбов, 2002. С.	3—16;	Канищев В. В.
Хозяйственная деятельность В. И. Вернадского в
контексте экологической ситуации в Тамбовской
губернии в конце XIX—начале XX в. // В. И. Вер¬
надский и Тамбовский край / Н. И. Пономарев
(ред.). М., 2002. С. 42—74 (автор полагает, что
даже в конце XIX в. примитивное сельско¬
хозяйственное производство крестьян почти
полностью зависело от природных явлений);
Никитин Н. И. Традиционная практика
природопользования и экологические аспекты
народной культуры // Традиционный опыт
природопользования в России / Л. В. Данилова,
А.	К. Соколов (ред.). М., 1998. С. 335—355;
Петухов С. А. Динамика основания монастырей в
Европе и России XI—середины XIX века и
солнечные циклы // История и математика:
Процессы и модели. С. 15—32 (автор доказывает
существование достоверной корреляции между
временем основания монастырей в Европе и
солнечной активностью: последняя влияет на
геофизику Земли и, в частности, связана с
климатическими циклами, которые, в свою
очередь, влияют на аграрную экономику);
Kort М. The Soviet Colossus : History and Aftermath.
7th ed. Armonk, N. Y. : M. E. Sharpe, 2010 ;
и др.
467	Гаман-Голутвина О. В. Политические
элиты России : Вехи исторической эволюции. М,
2006. С. 24.
468	Давыдов М. А. Всероссийский рынок в
конце XIX—начале XX в. и железнодорожная
статистика. СПб., 2010. С. 310—350.
469	Там же. С. 328.
470	Ingram М. J., Farmer G., Wiegley Т. М. L.
Past Climate and Their Impact on Man : A Review //
Climate and History : Studies in Past Climates and
Their Impact on Man / M. J. Ingram, G. Farmer,
T. M. L. Wiegley (eds ). Cambridge et al.: Cambridge
University Press, 1981. P. 3—50.
471	Бродель Ф. Материальная цивилизация,
экономика и капитализм XV—XVIII вв. : в 3 т. М.,
1986—1992. Т. 3: Время мира. С. 175—178;
Природные ресурсы зарубежных территорий
Европы и Азии / А. М. Рябчиков (ред.). М„ 1976.
С. 278—303.
472	Аграрная история Северо-Запада России,
вторая половина XV—начало XVI в. / рук. авт.
коллектива А. Л. Шапиро. Л., 1971. С. 349;
Шапиро А. Л. Проблемы социально-экономической
истории Руси XIV—XVI вв. Л., 1977. С. 78—79,
154—157; Янин В. Л. Средневековый Новгород.
М., 2004. С. 13. Точка зрения, согласно которой
торговля являлась основным фактором
возникновения и существования Великого
Новгорода, также имеет сторонников: Носов Е. П.
Речная сеть Восточной Европы и ее роль в
образовании городских центров Северной Руси //
Великий Новгород в истории средневековой
Европы / А. А. Гиппиус, Е. Н. Носов, А. С. Хо¬
рошев (ред.). М., 1999. С. 157—170.
47’ Зырянов П. Н. Русские монастыри и
монашество в XIX и начале XX века. М., 2002.
312

Примечания
В книге подробно описано, как вели высоко¬
эффективное хозяйство монахи.
474	Обзор 19-летнего управления И. П. Неж¬
дановым Клинскою вотчиною Е. В. Апраксиной
в Юрьевском уезде Владимирской губернии //
Журнал сельского хозяйства. 1857. № 6. С. 159—
182; Краткие справочные сведения о некоторых
русских хозяйствах / В. И. Масальский (сост.).
СПб., 1904. Вып. 4. С. 248—292.
475	Третьяков А. К вопросу о колонизации
Архангельской губернии // Изв. Архангельского
о-ва изучения Русского Севера. 1917. № 11/12.
С. 412.
476	Соковнин П. Н. Культурный уровень
крестьянского полеводства на надельной земле и
его значение в земельном вопросе. С поуездными
данными по 46 губерниям Европейской России.
СПб., 1906. С. 10—23.
477	Мордовцев Д Л. Действительно ли мы
богаты //Дело. 1873. № 12. С. 186.
478	О корреляции см.: Миронов Б. Н. История
в цифрах: Математика в исторических исследова¬
ниях. Л., 1991. С. 93—100; Количественные
методы в исторических исследованиях / И. Д. Ко-
вальченко (ред.). М., 1984. С. 136—176, 93—100.
479	Климатологический атлас Российской им¬
перии, изданный Николаевскою Главною физи¬
ческою обсерваторией в память 50-летней дея¬
тельности, 1849—1899. СПб., 1900.
480	Хромов С. /7., Петросянц М. А. Метео¬
рология и климатология. 7-е изд. М., 2006. С. 553—
554 ; Бунинский И. Е. Климат Украины в прошлом,
настоящим и будущем. Киев, 1963. С. 289. URL:
http://www.rgo.ru/2010/08/izmeneniya-klimata-v-
istoricheskoe-vremya/ (дата обращения: 12.08.2013).
481	Милов Л. В. Великорусский пахарь...
С. 208, 210. В черноземных губерниях возможная
продолжительность полевых работ была больше,
при этом затраты труда были существенно ниже:
Там же. С. 206.
482	Данные имеются только для больших
регионов с однородными почвенно-климатичес¬
кими условиями и потому являются сугубо
ориентировочными.
483	Да и в XVIII в. доля общинного зем¬
левладения мало изменилась (см. подробнее в гл. 7
«Община и самоуправление как доминирующие
формы организации социальной жизни» наст. изд.).
484	О возможности использовать антропо¬
метрические данные для оценки уровня жизни см.:
Миронов Б. Н. Благосостояние населения ...
485	В. В. Канищев верно подметил, что в конце
XIX в. многое в сельском хозяйстве в вели¬
короссийских губерниях зависело уже не от при¬
роды, а от «продвинугости» методов хозяйст¬
вования: Канищев В. В. Хозяйственная деятель¬
ность В. И. Вернадского ... С. 42—74.
486	Коэффициент парной корреляции считался
на основе региональных данных, а регионов всего
13. При малом числе наблюдений только средняя и
высокая корреляция бывает статистически зна¬
чимой.
487	Милов Л. В. Великорусский пахарь...
С. 388—389.
488	Кабо Р. М. Потребление городского
населения России (по данным бюджетных и
выборочных исследований). М., 1918. С. 20—22;
Клепиков С. А. Питание русского крестьянства. М.,
1920. Ч. 1 : Нормы потребления главнейших пи¬
щевых продуктов. С. 13—15; Словцов Б. И.
Пищевые раскладки. 2-е изд. СПб., 1919. С. 6—7;
Состояние питания городского населения СССР,
1919—1924 гг. М., 1926. С. 8, 9, 25.
489	Дементьев Е. М. Фабрика, что она дает
населению и что она у него берет. М., 1897. С. 93 ;
Янжул И. И. Фабричный быт Псковской губернии.
СПб., 1884. С. 40—41 ; Копанев А. И. Население
Петербурга в первой половине XIX в. М.; Л., 1957.
С. 64, 66.
490	Дементьев Е.М. Фабрика... С. 60, 106—
107 ; Янжул И. И. Фабричный быт ... С. 49—50.
491	Клепиков С. А. Питание русского
крестьянства. Ч. 1. С. 12.
492	Там же. С. 27, 35, 37.
493	Общая и военная гигиена / Б. И. Жолус
(ред.). СПб., 1997. С. 211,214, 259.
494	Миронов Б. Н. Благосостояние населения ...
С. 220—232.
495	Миронов Б. Н. Революция цен в России
XVIII в. // ВИ. 1971. № 1. С. 39—40.
496	Олеарий А. Описание путешествия в
Московию // Россия XV—XVII вв. глазами
иностранцев / Ю. А. Лимонов (ред.). Л., 1986.
С. 328, 331,335, 345.
497	Шапиро А. Л. Русское крестьянство перед
закрепощением, XIV—XVI вв. Л., 1987. С. 16—
30.
498	Аграрная история Северо-Запада России ...
С. 349.
499	Миронов Б. Н. Благосостояние населения ...
С. 72—95.
500	Гоинин Л. Е. Природный фактор в аспекте
теории истории // Философия и общество. 2011.
№2. С. 171.
501	К 1860-м гт. длина водных путей,
освоенных судоходством, в Европейской России
достигала 54,1 тыс. км, из которых 7,0 тыс.
приходилось на шлюзованные участки рек и
каналы», к концу XIX в. — 82,8 тыс. км (в импе¬
рии— 171 тыс.). В 1897 г. на 1 км водных путей
приходилось 68 км территории и 1450 человек
населения. Речной флот насчитывал 24 тыс. судов.
В 1913 г. водные перевозки составили 27,9% к
общей сумме перевозок: Истомина Э. Г. Пути
сообщения и транспорт в России в XVI—начале
XX века // Историческая география России, IX—
начало XX века... С. 200, 208, 210. О про¬
тяженности грунтовых железных дорог по
313

Глава 1. Колонизация и ее последствия
сравнению с другими странами см. в табл. 42, 43
в Статистическом приложении в т. 3 наст. изд.
502	По расчету Е. И. Индовой, на землях
дворцовых крестьян средняя урожайность в 1760-е гг.
составила сам-4,6, что представляется завышенной
оценкой либо относящейся только к дворцовым
имениям. Поэтому в табл. 1.37 данные за 1760-е гг.
не включены. По наблюдениям С. Л. Хока, в
XVIII—начале XIX в. урожайность, по офи¬
циальным данным, занижалась на 30 %: Хок С. Л.
Крепостное право и социальный контроль в
России : Петровское, село Тамбовской губернии.
М., 1993. С. 37.
503	Борисенков Е. П., Пасецкий В. М. Тыся¬
челетняя летопись необычайных явлений природы.
М., 1988. С. 62—91,504.
504	В отдельных местностях температура
понижалась в разной степени, но из-за отсутствия
сведений оценить меру падения в XVIII—первой
половине XIX в. точно невозможно: Вильд Г.
О температуре воздуха в Российской империи, на
основании критического рассмотрения наблю¬
дений, по предложению министра государственных
имуществ, П. А. Валуева, разработал директор
Главной физической обсерватории и член Имп.
Академии наук г. Вильд . в 2 вып. СПб., 1878—
1882; Климатологический атлас Российской
империи ... ; Объяснительная записка к Клима¬
тологическому атласу Российской империи,
изданному Николаевскою Главною физическою
обсерваторией в память 50-летней деятельности,
1849—1899. СПб., 1900.
505	Мыглан В. С. Историко-культурные
процессы в Сибири... С. 29—30. См. также:
Мыглан В. С. Климат и социум ... ; Мыглан В. С.,
Овчинников Д. В., Ваганов Е. А., Жирнова Д. Ф.
Влияние климатических изменений на
хозяйственную деятельность населения Южной
Сибири в «малый ледниковый период»//География
и природные ресурсы. 2007. № 1. С. 90—96.
506	Жирнова Д Ф., Моргун В. Н., Ваганов Е. А.
Компьютерное картографирование многолетних
данных по урожайности зерновых культур и ее
динамики на юге Красноярского края как
возможность улучшения схемы районирования //
Вестник КрасГАУ. 1999. № 5. С. 14—19.
507	Мыглан Q. С. Историко-культурные
процессы в Сибири ...
508	Паршев А. П. Почему Россия не Америка.
М., 1999; 4-е изд. 2006. Каждое издание тиражом по
10 тыс. экз.
509	См., например: Естественно-историческая
специфика России ...
510	Например, есть влиятельное направление в
экономической науке, которое считает, богатство
природных ресурсов «проклятием», поскольку оно
отрицательно влияет на экономический рост:
Полтерович В. М., Попов В. В., Тонис А. С.
Экономическая политика, качество институтов и
механизмы «ресурсного проклятия». М., 2007.
511	См., например: Горбань М., Гуриев С.,
Юдаева К. Россия в ВТО: мифы и реальность // ВЭ.
2002. № 2. С. 71—72; Цирель С. В. Миф о
дефектности русской природы:	Запоздалая
рецензия на книгу А. П. Паршева «Почему Россия
не Америка». СПб., 2002. С. 1—34. URL:
http://www.ccas.ru/manbios/tsirel.html (дата обра¬
щения: 29.04.2014); SuehiroSh. Energy Intensity of
GDP as an Index of Energy Conservation : Problem in
International Comparison of Energy Intensity of GDP
and Estimate Using Sector Based Approach // Institute
of Energy Economics, Japan (IEEJ). 2007. August.
P. 16—18. URL:	http://eneken.ieej.or.jp/en/data/
pdf/400.pdf (дата обращения: 28.04.2014).
512	Грегори П. Экономический рост Рос¬
сийской империи (конец XIX—начало XX в.):
Новые подсчеты и оценки. М., 2003. С. 41.
513	Хромов П. А. Экономическое развитие
России : очерки экономики России с древнейших
времен до Великой Октябрьской революции. М.,
1967. С. 472—473.
514	И. Ф. Гиндин (1900—1980), крупнейший
эксперт по финансовому капиталу в России, оценил
расчеты Оля как «наиболее тщательные и
серьезные»: Гиндин И. Ф. Банки и экономическая
политика в России (XIX—начало XX в.):
избранное: очерки истории и типологии русских
банков. М., 1997. С. 226—227. См. также: Gatrell Р.
The Tsarist Economy,	1850—1917.	London:
B.	T. Batsford Ltd, 1986. P. 227—228 ; McKay J. Pio¬
neers for Profit: Foreign Entrepreneurship and Russian
Industrialization, 1885—1913. Chicago : The Univer¬
sity of Chicago Press, 1970. P. 26—28.
515	Хромов П. А. Экономическое развитие
России ... С. 473—474.
516	Там же. С. 468.
517	Gatrell Р. The Tsarist Economy ... Р. 227.
518	Расчет Бовыкина является последним в
ряду многочисленных экспертных оценок и также
приблизительным, как он сам отмечает; он не
учитывает вложения в единоличные неакциони-
рованные предприятия: Бовыкин В. И. Финансовый
капитал в России накануне Первой мировой войны.
М., 2001. С. 107.
519	Хромов общую сумму иностранных
капиталовложений определил в 8 млрд руб.:
Хромов П. А. Экономическое развитие России ...
C.	473—474.
520	Оценка П. Грегори по данным Л. Б. Ка-
фенгауза: Грегори П. Поиск истины в исторических
данных // Экономическая история, 1999:
ежегодник. М., 1999. С. 478; Кафенгауз Л. Б.
Эволюция промышленного производства России
(последняя треть XIX в.—30-е годы XX в ). М.,
1994. Среднегодовые темпы роста российской
промышленности в 1887—1913 гг. различными
исследователями оцениваются по-разному, в
314

Примечания
интервале 4,7—6,7 %: Бородкин Л. И. Доре¬
волюционная индустриализация и ее интерпре¬
тации // Экономическая история : обозрение. М.,
2006. Вып. 12. С. 184—200 ; Бокарев Ю. П. Темпы
роста промышленного производства в России в
конце XIX—начале XX в. // Экономический
журнал. 2006. № 1. С. 158—190. Однако и при
самой низкой оценке темпы развития российской
промышленности в 1887—1913 гг. будут одними из
наиболее высоких в сравнении с другими странами
в период их индустриализации.
521	Maddison A. Economic Growth in the West.
New York: Norton, 1964. P. 28; Грегори П.
Экономический рост ... С. 24.
522	Грегори П. Поиск истины в исторических
данных. С. 24, 88.
523	Петров Ю. А. Российская экономика
в начале XX века // Россия в начале XX века /
А.	Н. Яковлев (ред.). М., 2002. С. 168—223.
524	Грегори П. Экономический рост... С. 61—
62.
525	Гайдар Е. Т. Долгое время : Россия в мире :
очерки экономической истории. 2-е изд. М, 2005.
С. 278—283.
526	Милов Л. В. Великорусский пахарь...
С. 554.
527	Масионис Дж. Социология. 9-е изд. М.;
СПб., 2004. С. 205.
528	Семенов Ю. И. Философия истории...
С. 271—273,370—373.
529	Миронов Б. Н. Благосостояние населения ...
С. 532—536; Дробижев В. 3., Ковальченко И. Д,
Муравьев А. В. Историческая география СССР. М,
1973. С. 182.
530	Свод статистических сведений по сельско¬
му хозяйству. Вып. 1. С. 122—123.
531	Бехтеев С. С. Хозяйственные итоги
истекшего сорокапятилетия ... Т. 2. С. 325—327.
532	Более подробно критику мальтузианской
концепции см.: Миронов Б. Н. Страсти по
революции : Нравы в российской историографии
в век информации. М., 2013. С. 274—288.
533	Соей А. Общая теория населения. М, 1977.
Т. 1.С. 121—136, 199—219,423—436.
534	Кауфман А. А. Русская община в процессе
ее зарождения и роста. М, 1908. С. 244—245,408—
440.
535	Власова И. В. Община и обычное право
у русских крестьян Северного Приуралья (XVII—
XIX вв.) // Русские: семейный и общественный быт /
М. М. Громыко, Т. А. Листова (ред.). М, 1989.
С. 24—44.
536	Дулов А. В. Географическая среда и история
России ... С. 56.
537	Сельскохозяйственный промысел в России.
СПб., 1914. С. 103—104; Яцунский В. К
Изменения в размещении земледелия в Ев¬
ропейской России с конца XVIII в. до первой
мировой войны // Вопросы истории сельского
хозяйства, крестьянства и революционного
движения в России / В. К. Яцунский (ред ). М.,
1961. С. 140; Сборник статистико-экономических
сведений по сельскому хозяйству России и
иностранных государств. Год 10. С. 32—33.
538	Материалы к вопросу об избыточном труде
в сельском хозяйстве СССР / Л. И. Лубны-Герчук
(ред.). М., 1926. С. 159 (относительное аграрное
перенаселение оценивается в 56 % от общего числа
рабочих рук в 1914 г.); Островский А. В.
О региональных особенностях аграрного пе¬
ренаселения капиталистической России (1862—
1914) // Проблемы исторической географии России /
Я. Е. Водарский (ред ). М., 1982. Вып. 2. С. 175—
181 (27—35 %); Рындзюнский Г1. Г. К определению
размеров аграрного перенаселения в России на
рубеже XIX—XX вв. // Социально-экономическое
развитие России / С. Л. Тихвинский (ред.). М.,
1986. С. 155—171 (22%); Материалы Комиссии
1901 г. Ч. 1. С. 249 (52 %). См. также. Иванов Е. П.
Отечественная историография аграрного пере¬
населения // ВИ. 1971. № 12. С. 31—42 ; Маслов П.
Перенаселение русской деревни. М.; Л., 1930;
Тюкавкин В. Г. Аграрное перенаселение в России
в эпоху империализма // Социально-демогра¬
фические процессы в российской деревне ...
С. 214—225.
539	Baker А. V. Deterioration or Development? :
The Peasant Economy of Moscow Province prior to
1914 // Russian History. 1978. Vol. 5, pt. 1. P. 1—23 ;
Donnorummo R. P. The Peasants of Central Russia:
Reaction to Emancipation and the Market, 1850—
1900. New York: Garland, 1987. P. 312—314;
Gregory P. Grain Marketings and Peasant
Consumption in Russia, 1885—1913 // Exploration in
Economic History. 1980. Vol. 17. P. 135—164;
Harrison M. The Peasantry and Industrialization //
From Tsarism to the New Economic Policy /
R. W. Davies (ed.). Ithaca, NY : Cornell University
Press, 1980. P. 104—124 ; Hoch St. On Good Numbers
and Bad : Malthus, Population Trends and Peasant
Standard of Living in Late Imperial Russia // Slavic
Review. 1994. Vol. 53, nr 1. P. 41—75 ; Simms J. Y
Jr. : 1) The Crisis of Russian Agriculture at the End of
the Nineteenth Century: A Different View // Ibid.
1977. Vol. 36, nr 3. P. 377—398 ; 2) The Crop Failure
of 1891 : Soil Exhaustion, Technological Back¬
wardness and Russia’s Agricultural Crisis // Ibid. 1982.
Vol. 41, nr 2. P. 236—250; Wilbur E. M. Peasant
Poverty in Theory and Practice: A View From
Russia’s Impoverished Center // Peasant Economy,
Culture, and Politics of European Russia, 1800—1921 /
E. Kingston-Mann, T. Mixter (eds.). Princeton:
Princeton University Press, 1991. P. 101—127.
540	В 17 губерниях недоимки были неболь¬
шими и со временем уменьшались: Материалы
Комиссии 1901 г. Ч. 1. С. 251—297.
541	В. В. [Воронцов]. Прогрессивные течения
в крестьянском хозяйстве. СПб., 1892 ; Материалы
315

Глава 1. Колонизация и ее последствия
Комиссии 1901 г. Ч. 1. С. 6, 79; Ч. 3. С. 265—280 ;
Морачевский В. В. Успехи крестьянского хозяйства
в России // Ежегодник Главного управления
землеустройства и земледелия по Департаменту
земледелия. Год третий. Пб., 1910. С. 704—825 ;
Поленов А. Д. Исследование экономического
положения центрально-черноземных губерний:
труды Особого совещания, 1899—1901. М, 1901.
С. 65—69.
542	Boserup Е. The Conditions of Agricultural
Growth : The Economics of Agrarian Change under
Population Pressure. Chicago : Aldine, 1973 ; Clark G.
Population Growth and Land Use. London, 1968;
Simmons I. G. Changing the Face of the Earth :
Culture, Environment, History. New York: Basil
Blackwell, 1989. P. 189—195.
543	Кауфман А. А., Чекан И. В. К вопросу о
соотношении между размерами земельного
обеспечения и агрикультурным прогрессом. Пг.,
1919. С. 1—32; Челинцев А. Н. Сельскохо¬
зяйственные районы России ... С. 8—15.
544	Некоторые историки придерживаются
другого взгляда:	Дьячков В. Л. Природно-
климатические циклы как факторы российской
истории, XIX—первая половина XX в. //
Социальная история российской провинции в
контексте модернизации аграрного общества в
XVII—XX вв. ... С. 17—30 (автор отводит демог¬
рафическому фактору решающую роль).
545	Студенский Г. А. Очерки сельско¬
хозяйственной экономии. М„ 1925. С. 296 (доход
с гектара земли по губерниям); Материалы
Комиссии 1901 г. Ч. 1. С. 75—76 (величина наделов
по губерниям).
546	Туровский Р. Бремя пространства...
С. 124—171.
547	Первый расчет произведен по данным.
Сельское хозяйство России в XX веке: сб.
статистико-экономических сведений за 1901—
1922 гг. / Н. П. Огановский (ред.). М., 1923 ;
Цветков М. А. Изменение лесистости Европейской
России с конца XVII столетия по 1914 г. М., 1957.
С. 110—118, 76—77. Процент пашни, равный 29,2,
принят по сведениям сельскохозяйственной
переписи 1917 г. о 30 губерниях, общая площадь
угодий и процент леса (35,2) — по данным
Цветкова; площадь неудобной земли (16,7 %) — по
данным 1887 г., d площадь лугов вычислена как
остаток между общей площадью угодий и
известными видами угодий (100% - 29,2% -
35,2% - 16,7% = 18,9%). Второй расчет по
данным выборочной (10%) сельскохозяйственной
переписи населения 1922 г.: с 1887 по 1922 г. по
Европейской России без территорий, отделившихся
от России, и Крайнего Севера доля пашни возросла
примерно на 5 %, лугов и пастбищ — на 1 % за счет
соответствующего сокращения доли лесов и
неудобной земли (Сб. статистических сведений по
СССР, 1918—1923. М., 1924. (Труды ЦСУ; т. 18).
С. 98). Очевидно, что главные изменения в
структуре угодий произошли между 1887 и 1915 гг.
Данные о структуре угодий на 1914 г. приведены в:
Сборник статистико-экономических сведений по
сельскому хозяйству России и иностранных
государств. Год 9. Пг., 1916. С. 2. Но они не
заслуживают доверия: согласно им доля пашни
уменьшилась на 2,2 %, лугов и пастбищ — на
11,5%, а доля леса увеличилась на 7,9%,
неудобной земли — на 5,8 %. Это противоречит
господствовавшим тенденциям в изменении
структуры угодий — доля леса и неудобных земель
по всем имеющимся сведениям уменьшалась.
548	Сборник статистико-экономических сведе¬
ний по сельскому хозяйству России и иностранных
государств. Год 9. С. 2—3 ; Кистяковский В. В.
Учебник экономической географии:	Россия
сравнительно с важнейшими государствами мира.
СПб. ; Киев, 1911. С. 39-40.
549	Шишов А. В. Знаменитые иностранцы на
службе России. М., 2001.
550	Верт П. Православие, инославие, ино¬
верие ... С. 95.
551	Кауфман А. А.: 1) Переселения и ко¬
лонизация. СПб., 1905. С. 319—327 ; 2) Аграрный
вопрос в России : (Курс аграрного университета).
М., 1919. С. 68—72; Поляков Ю. Российские
просторы: благо или проклятие? // Свободная
мысль. 1992. № 12. С. 20—21.
552	Трейвиш А., Шупер В. Теоретическая
география, геополитика и будущее России //
Свободная мысль. 1992. № 12. С. 25—33. Правда,
следует отметить, что под влиянием этой единой
системы городов (наряду с другими факторами —
существованием привилегированной столицы на
северо-западной окраине страны, где были также
сосредоточены лучшие порты для торговли с
Западной Европой) в России уже в 1760—1770-х гг.
возник единый национальный рынок. Миронов Б. Н.
Внутренний рынок России во второй половине
XVIII—первой половине XIX в. Л., 1981.
553	Цимбаев Н. И. Россия и русские:
(Национальный вопрос в Российской империи) //
ВМУ. Сер. 8. История. 1993. № 5. С. 23—32 ; Cher-
niavsky М. Russia // National Consciousness, History,
and Political Culture in Early-Modern Europe / O.
Ranum (ed.). Baltimore: John Hopkins University
Press, 1975. P. 134—135 ; Pipes R. Russia under the
Old Regime. New York : Scribner, 1974. P. 234—239.
554	Трейвиш А., Шупер В. Теоретическая
география ... С. 33.
555	Кауфман А. А., Чекан И. В. К вопросу о
соотношении между размерами земельного
обеспечения и агрикультурным прогрессом. С. 1—
22 ; Урланис Б. Ц. Рост населения в Европе. М.,
1941. С. 377. Самым ярким представителем
демографической школы в России являлся М. М.
Ковалевский, см.:	Ковалевский М. М.
Экономический рост Европы до возникновения
316

Примечания
капиталистического хозяйства. М., 1898—1903.
Т. 1—3.
556	Гаряйнов А. Взгляд на естественные и
нравственные производительные силы России.
СПб., 1858. С. 121—123 ; Свод трудов местных
комитетов по 49 губерниям Европейской России.
Земельные захваты и межевое дело / С. И. Шид-
ловский (ред.). СПб., 1904. (Особое совещание о
нуждах сельскохозяйственной промышленности).
С. 3—25 ; Там же. Крестьянское землепользование /
А. А. Риттих (ред.). СПб., 1903. (Особое совещание
о нуждах сельскохозяйственной промышленности).
С. 19—20 ; Там же. Общий обзор трудов местных
комитетов. С. ПО—111, 114; Там же. Охрана
сельскохозяйственной собственности / Д. С. Флек¬
сор (ред.). СПб., 1904. (Особое совещание о нуждах
сельскохозяйственной промышленности). С. 98—
210; Там же. Природные препятствия сельскому
хозяйству / В. А. Скрипицьш (ред.). СПб., 1903.
(Особое совещание о нуждах сельскохозяйственной
промышленности). С.	17—22; Там же.
Сельскохозяйственная техника / В. В. Бирюкович
(ред). СПб., 1903. (Особое совещание о нуждах
сельскохозяйственной промышленности). С. 114.
557	Сельскохозяйственные машины и орудия в
Европейской и Азиатской России в 1910 г. СПб.,
1913. С. XXVIII—XXXI; Численность помещиков
в 1905 г. : Статистика землевладения 1905 г. : Свод
данных по 50 губерниям Европейской России.
СПб., 1907. С. 128—129; Тюкавкин В. Г., Скря¬
бин С. И. Применение машин в сельском хозяйстве
России в конце XIX—начале XX века // Аграрная
эволюция России и США в XIX—начале XX века /
И. Д. Ковальченко, В. А. Тишков (ред). М, 1991.
С. 270—293.
558	Это следует из такого расчета. Если
принять, что все машины принадлежали только
частным владельцам, оказывается, что сеялки
имелись у 8 % владельцев, уборочные машины —
у 25 %, молотилки — у 33 % и только веялки —
у всех.
559	Материалы Комиссии 1901 г. Ч. 1. С. 210—
211; Предварительные итоги всероссийской
сельскохозяйственной переписи 1916 года. Пг.,
1916. С. 624, 634.
560	Суть закона состоит в следующем: «По
достижении определенной и не очень высокой
стадии развития сельского хозяйства при любом
данном состоянии земледельческого искусства и
агрономических знаний с увеличением затрат труда
продукт не увеличивается в равной степени;
любого увеличения продукта добиваются за счет
более чем пропорционального увеличения
прилагаемого к земле труда. Этот общий закон
сельскохозяйственного производства является
важнейшим положением политической экономии»
{Милль Дж. С. Основы политической экономии. М.,
1980. Т. 1. С. 304). См. также: Маршалл А.
Принципы экономической науки. М., 1993. Т. 1.
С. 214—245 ; Косинский В. А. К аграрному вопросу.
Вып. 1 : Крестьянское и помещичье хозяйство.
Одесса, 1906. С. 115—134.
561	Милль Дж. С. Основы политической
экономии. Т. 1. С. 303—321. О позитивном влиянии
колонизации см. также:	Огановский Н. П.
Закономерность аграрной эволюции. Т. 3, вып. 1.
С. 108—114 ; Ямзин И. Л., Вощинин В. П. Учение о
колонизации и переселениях. С. 66—68, 143—145 ;
Яхонтов А. П. Переселение за пределы Украины.
Харьков, 1926. С. 35—36.
562	Площадь земли, потребная на 100 т
стандартного набора зерна, сена и древесины,
одного и того же для всех провинций, или обратная
ему величина, показывающая число тонн
стандартного набора продукции на единицу
площади. Естественноисторическое районирование
СССР: труды Комиссии по естественноисто¬
рическому районированию СССР / С. Г. Струмилин
(ред.). М. ; Л., 1947; Струмилин С. Г. Райони¬
рование природных ресурсов земледелия СССР //
Струмилин С. Г. Избранные произведения : в 5 т.
Т. 4 : Очерки социалистической экономики СССР.
М, 1964. С. 163—212. См. также: Кольцов А. В.
Создание и деятельность комиссии по изучению
естественных производительных сил России,
1915—1930 гг. СПб., 1999.
567 Бродель Ф. Материальная цивилизация,
экономика и капитализм XV—XVIII вв. Т. 3.
С. 400.
564	Трейвиш А. И. Город, район, страна и мир :
Развитие России глазами страноведа. М., 2009.
С. 346—347.
565	Дубинин Н. П. Новое в современной
генетике. М.,	1986; Фирсов Б. Этнос и
экологическая культура // Общественные науки.
1988. № 3. С. 98—111 ; Фуллер Дж. Л., Хан М. Е.
На пути к генетике социального поведения //
Актуальные проблемы генетики поведения /
B.	В. Пономаренко (ред.). Л., 1975. С. 22—38 ;
Crank L. Human Behavioral Ecology // Annual Review
of Anthropology. 1991. Vol. 20. P. 25—52 ; Kaye H. 1.
The Social Meaning of Modem Biology : From Social
Darwinism to Sociobiology. New Haven : Yale Uni¬
versity Press, 1986; Saegert S., Winkel G. Environ¬
mental Psychology // Annual Review of Psychology.
1990. Vol. 41.
566	Бродель Ф. Что такое Франция?
Пространство и история. М., 1994. См. также:
Шварценберг Р. Ж. Политическая социология:
в 3 ч. М., 1992. 4.2. С. 113—119.
567	Ливен Д. Российская империя и ее враги ...
C.	368.
568	Соловьев С. М. История России с
древнейших времен. Кн. 1. С. 62—63; Ключевс¬
кий В. О. Соч. Т. 1. С. 30—32 ; Милюков П. Н.
Очерки по истории русской культуры. Ч. 1 :
Население, экономический, государственный и
сословный строй. 7-е изд. М., 1918. С. 53—67.
317

Глава 1. Колонизация и ее последствия
569	Никитин Н. И. Историческое значение
территориального роста России // Российская
империя: от истоков до начала XIX в. ... С. 284—
326.
570	Ливен Д. Российская империя и ее враги ...
С. 362—363.
571	Горшенина С. Извечна ли маргинальное^
русского колониального Туркестана, или Войдет ли
постсоветская Средняя Азия в область post-
исследований // AI. 2007. № 2. С. 209—258 ; Ли¬
вен Д. Российская империя и ее враги ... С. 36,
340—341, 343; Северный Кавказ в составе
Российской империи ; Ядринцев Н. М. Сибирь как
колония в географическом, этнографическом и
историческом отношении. С. 698—729; Morrison
A. S. Russian Rule in Samarkand...; Pierce R.
Russian Central Asia, 1867—1917: A Study in
Colonial Rule. Berkeley, Los Angeles : University of
California Press, 1960 ; Russia’s Orient...
572	Птуха M. Смертность 11 народностей
Европейской России ... С. 1—57.
573	Каппелер А. Россия — многонациональная
империя ... С. 133—137 ; Subtelny О. The Habsburg
and Russian Empires: Some Comparisons and
Contrasts // Empire and Society: New Approaches to
Russian History / T. Нага, К. Matsuzato (eds.).
Sapporo, Japan : Slavic Research Center, Hokkaido
University, 1997. P. 73—92.
574	Stephen J. J. The Russian Far East: A History.
Stanford, Calif. : Stanford University Press, 1994. Ch.
8,9.
575	Мазин К. А. Религиозная эмиграция из
дореволюционной России:	краткий историогр.
очерк // ИЗ. 2003. №6 (124). С. 241—294. См.
также: Воблый К. Г. Заатлантическая эмиграция, ее
причины и следствия. Варшава, 1904 ; Куприн Д О.
Эмиграция из России в конце XIX—начале XX в. :
дис. ... канд. ист. наук. М., 2000 ; Оболенский В. В.
Международные и межконтинентальные миграции
в довоенной России и СССР. М., 1928; Тудоря-
ну Н. Л. Очерки российской трудовой эмиграции
периода империализма (в Германию, Скандинав¬
ские страны и США). Кишинев, 1986. В конце
XIX—начале XX в. более 70 % эмитирующих
составляли поляки и евреи.
576	Кабузан В. М:. 1) Эмиграция... С. 267—
269; 2) Русские в мире. С. 104—105, 203. Цифры
приблизительные,} носят оценочный характер,
поэтому в литературе фигурируют разные цифры
мигрантов. Например, Нольде полагает, что из
Крыма (после его присоединения) эмигрировало не
более 100 тыс.: Маркевич А. И. Переселения
крымских татар в Турцию в связи с движением
населения в Крыму // Изв. АН СССР. Отд-ние
гуманитарных наук. 1928. № 4. С. 389 ; Нольде Б. Э.
История формирования Российской империи.
С. 325. Причина расхождений в отсутствие
статистики эмиграции: «Эмиграция в царской
России не была урегулирована в законодательном
порядке и оставалась вплоть до революции
явлением полулегальным поэтому и статистика
миграции в России почти отсутствовала. Вместо
статистики миграции имелась статистика выезда и
въезда через границы Российской империи по
данным регистрации таможен. Последняя ох¬
ватывала все случаи перехода через границу с до¬
кументами в руках. Так как все пассажиры,
переезжающие границу в том или ином направ¬
лении как морским, так и сухопутным путем,
подлежали обязательной регистрации, то легальная
миграция была этим источником учтена пол¬
ностью; не учитывались, естественно, случаи не¬
легального перехода через границы». Сифман Р. И.
Динамика численности населения России за 1897—
1914 гг. // Брачность, рождаемость и смертность в
России и в СССР / А. Г. Вишневский (ред.). М„
1977. С. 76—77.
577	Миллер А. Введение. С. 5—10.
578	Агеева О. Г. От Московского царства к
Всероссийской империи:	акт поднесения
императорского титула 22 октября (4 ноября) 1721
года // 1150 лет Российской государственности и
культуры:	материалы к Общему собранию
Российской академии наук, посвященному Году
российской истории (Москва, 18 декабря 2012 г.) /
А. П. Деревянко, В. А. Тишков (ред.). М., 2013.
С. 117—119; Пашкин В. Н. Учебник истории
русского права периода империи (XVIII и XIX ст.).
СПб., 1909. С. 270.
579	Проблемы интеграции России в единое
национальное государство с XVI в. до настоящего
времени рассмотрены в коллективной монографии:
Russia Take Shape...
580	Кон X. Идея национализма // AI. 2001. № 3.
С. 419—450.
581	Доган М. Сравнительный анализ спада
национализма в Западной Европе:	Динамика
взглядов поколений // Международный журнал со¬
циальных наук. 1993. № 3. С. 35—62. Есть,
впрочем, и противники данной точки зрения: HobenA.,
Hejher R. The Integrative Revolution Revisited //
World Development. 1991. Vol. 19, nr 1. P. 17—30.
582	См., например: Социальные конфликты:
Экспертиза; Прогнозирование; Технологии
разрешения. М.,	1991—2004. Вып.	1—21 ;
Авксентьев В. А. Этническая конфликтология: в
поисках научной парадигмы. Ставрополь, 2001 ;
Здравомыслов А. Г. Межнациональные конфликты
в постсоветском пространстве. М., 1997 ; Иванов В. Я
Межнациональные отношения в России. М., 1993 ;
Конфликты в современной России: Проблемы
анализа и регулирования / Е. И. Степанов (ред.). М.,
1999; Семенов В. М. Межнациональные про¬
тиворечия и конфликты в СССР : Опыт социально¬
философского анализа. М., 1991 ; Солдатова Г У.
Психология межэтнической напряженности. М.,
1998	; Тилли Ч. От мобилизации к революции. М.,
1999	; Тишков В. А.: 1) Общество в вооруженном
318

Примечания
конфликте (этнография чеченской войны). М.,
2001	; 2) Очерки теории и политики этничности в
России. М., 1997 ; Тишков В. А., Бочаров В. В.
Антропология насилия. СПб., 2001 ; Хоровитц Д.
Этнические группы в конфликтологии. М, 2004;
Gurr Т Why Do Minorities Rebel? // Federalism
against Ethnicity? : Institutional, Legal, and Demo¬
cratic Instruments to Prevent Violent Minority Conf¬
licts / G. Bachler (ed.). Chur [Switzerland] : Verlag
Rtlegger, 1997. P. 56—76 ; Goulbourn E. Ethnic Mo¬
bilization, War and Mutli-Culturalism // War and Eth¬
nicity : Global Connections and Local Violence / D. Tur-
ton (ed.). Rochester, NY: Boydell Press, 2002.
P. 123—165; Rosel J. Nationalism and Ethnicity:
Ethnic Nationalism and the Regulation of Ethnic Con¬
flict // Ibid. P. 67—98; и др. Историография
проблемы рассмотрена в: Терехов О. С. Динамика
межэтнических конфликтов XX века: социально¬
философский и теоретико-исторический анализ:
дис.... канд. филос. наук. М., 2008. С. 1—15.
587	Тишков В. А. Этнический конфликт в
контексте обществоведческих теорий // Социаль¬
ные конфликты ... Вып. 2 / Г. М. Денисовский и др.
(ред). М., 1992. Ч. 1. С. 12—24. См. также:
Здравомыслов А. Г. Социология конфликта. М.,
1996.
584	Терехов О. С. Динамика межэтнических
конфликтов ... С. 107—118.
585	Дарендорф Р.\	1) Элементы теории
социального конфликта // Социс. 1994. № 5.
С. 142—147; 2) Работы по теории и истории
социологии. М.,	2002;	3) Современный со¬
циальный конфликт: очерк политики свободы. М.,
2002	; Козер Л. Функции социального конфликта //
Американская социологическая мысль. 1997. № 3.
С. 45—50.
586	Медем Вл. Национальные движения и
национальные социалистические партии в России //
Формы национального движения в современных
государствах: Австро-Венгрия, Россия, Германия.
СПб., 1910. С. 756.
587	Кокошкин Ф. Автономия и федерация. Пг.,
1917. С. 15—16. См. также: Шелохаев В. В.
Национальный вопрос в России: либеральный
вариант решения // Кентавр. 1993.
588	Лор Э. Русский национализм и Российская
империя:	Кампания против «вражеских под¬
данных» в годы Первой мировой войны. М., 2012 ;
Фуллер У. Внутренний враг : Шпиономания и закат
императорской России. М., 2009; Шубина А. Н.
Формирование «образа врага»: отношение к рос¬
сийским немцам в годы Первой мировой войны //
ВМУ. Сер. 8. История. 2011. №4. С. 119—131.
589	Непролетарские партии в России: Урок
истории / К. В. Гусев (ред.). М., 1984. С. 309—323,
364—376; Каппелер А. Россия — многонацио¬
нальная империя ... С. 291—303.
590	Власть и реформы : От самодержавной к
советской России / Б. В. Ананьич (ред.). СПб., 1996.
С. 676—677; Лазерсон М. Временное прави¬
тельство и права национальностей // Русские
записки. Париж, 1939. Апрель. С. 178—187;
Станкевич В. Судьбы народов России : Белорус¬
сия ; Украина; Литва; Латвия ; Эстония ; Арме¬
ния ; Грузия ; Азербайджан ; Финляндия ; Польша.
Берлин, 1921. С. 12—15; The Russian Provisional
Government: Documents / R. P. Browder, A. F. Ker¬
ensky (eds.). Stanford, CA : Stanford University Press,
1961. Vol. 1. P. 426—432.
591	Журавлев В. В. Национальный вопрос в
программах общероссийских политических партий
начала XX в. // История национальных по¬
литических партий в России / А. И. Зевелев
(ред.). М., 1997. С. 92 ; Старцев В. И. Внутренняя
политика временного правительства. Л.,	1980.
С. 216—218.
592	Дулов А. В. Географическая среда и история
России ... С. 14—133 ; Кистяковский В. В. Учебник
экономической географии... С. 9—19, 120—129,
181—184, 204—212; Систематический сборник
очерков по отечествоведению / Ф. А. Фельдман
(ред.). СПб., 1898. С. 1—31 \JasnyN. The Socialized
Agriculture of the USSR. Stanford, SA : Stanford Uni¬
versity Press, 1967. P. 103—132.
m Дэвид П.. Райт Г. Эффект роста отдачи и
генезис изобилия ресурсов в Америке //
Экономическая история, 2000: ежегодник. М.,
2001. С. 611.
594	Национальное богатство — это совокупная
стоимость всех экономических активов
(нефинансовых и финансовых) в рыночных ценах,
находящихся на ту или иную дату в собственности
резидентов данной страны, за вычетом их
финансовых обязательств как резидентам, так и
нерезидентам. Природный, или естественный,
капитал — это совокупная стоимость всех
минеральных, растительных и животных ресурсов.
595	Симчера В. М. Развитие экономики России
за 100 лет, 1900—2000: Исторические ряды,
вековые тренды, институциональные циклы. М.,
2006. С. 73.
596	Бокарев Ю. П. Экономические последствия
распада Российской империи в результате Первой
мировой войны. Екатеринбург ; М., 2009.
597	«Требования самоидентификации и публи¬
кация данных о языке/национальности послужили
распространению национальной	идентичности
в России. Это, например, касалось украинцев
и малых языковых групп, которые через перепись
получили “официальное признание”. Заложенная
переписью 1897 г. тенденция продолжалась и
развивалась в СССР, когда с помощью ученых
конструировались новые нации и национальности
на основе соответствующих языков, которые сами
частично являлись продуктом	изобретения»:
Каппелер А. Переписи населения в России и
Австро-Венгрии как имперские проекты // AI. 2012.
№4. С. 104.
319

Глава 1. Колонизация и ее последствия
598	Если интерпретировать нацию в пост¬
модернистском ключе как культурное понятие
(a cultural construct), своего рода воображаемое
сообщество, сконструированное в ходе дискурса, то
многие, если не большинство наций, на
постсоветском пространстве, в том числе
украинская, возникли только в 1990-е гг. после
распада СССР и признания независимости новых
государств: Wilson A. The Ukrainians : Unexpected
Nation. New Haven : Yale University Press, 2000.
О популярности подобных взглядов в амери¬
канской славистике говорит 3-е изд. книги,
увидевшее свет в 2009 г.
599	Вишневский А. Г. Серп и рубль:
Консервативная модернизация в СССР. М., 1998.
С. 236—238, 258. Японский историк Мацузато
доказывает, что на Правобережной Украине
центральное правительство поддерживало
украинцев и русских против поляков и евреев.
Русские помогли Украине освободиться от
экономической зависимости от евреев и от
политической зависимости от поляков. Когда
русские сделали свое дело, их попросили уйти:
Мацузато К. Польский фактор в Правобережной
Украине : конец XIX—начало XX в. // Социально¬
демографическая история России XIX—XX вв. :
Современные метода исследования / В. В. Ка-
нищев (ред.). Тамбов, 1999. С. 120—139. См. также:
Социальная трансформация и межэтнические
отношения на Правобережной Украине, 19—начало
20 в. / К. Мацузато (ред.). М., 2005.
600	Broom L., Selznick Ph. Sociology. 4th ed. New
York et al.: Harper and Row, 1968. P. 500; Emerson R.
From Empire to Nation. Cambridge, Mass : Harvard
University Press, 1960. P. 124.
601	См., например: Блиев M. M. Россия и горцы
Северного Кавказа на пути к цивилизации. М.,
2004 ; Лежава Г. П. Дать каждому защиту закона :
Вехи российско-грузинских отношений (конец
XVIII—середина XIX века). 2-е изд. М., 2012 ;
Suny R. G. The Making of the Georgian Nation.
Bloomington ; Indianapolis : Indiana University Press,
1989. P. 42—95.
602	Каппелер А. Россия — многонациональная
империя ... С. 289. И его предсказание начинает
понемногу сбываться.
603	Брежнева С. Н. Историография про¬
блемы ...	}
604	Никитин Н. И. О национальной поли¬
тике... С. 131. См. также: Российское многона¬
циональное государство ... С. 47—48 ; Измайлов И.
Счеты и просчеты императорских историков //
Родина. 1994. № 8. С. 28—33.
605	Кумпан В. А. Национальная политика
самодержавия на Северо-Западном Кавказе в
пореформенный период, 1864—1917 гг. : дис. ...
канд. ист. наук. Краснодар, 2000. Заключение.
606	Маклаков В. А. Власть и общественность ...
С.233.
607	Каппелер А. «Россия — многонациональная
империя» ... С. 15—32.
608	Саградов А. А. Россия и индекс
человеческого развития // Население и общество:
инф. бюлл. Центра демографии и экологии
человека Института народно-хозяйственного
прогнозирования РАН. 2000. Февраль, № 43.
609	URL:	http://hdr.undp.org/en/statistics/data/
calculator/ (дата обращения: 10.05.2014).
610	Давыдов А. А. Развитие человека в России:
долгосрочный прогноз // Социологические иссле¬
дования. 2011. № 7. С. 71.
6,1 Миронов Б. Н. Благосостояние населения ...
С. 536.
612	Центральная Азия ... С. 284.
613	Куликов С. В. Народное представительство
Российской империи (1906—1917 гг.) в контексте
мирового конституционализма начала XX в.:
сравнительный анализ // Таврические чтения-2009 :
Актуальные проблемы истории парламентаризма в
России (1906—1917 гг.). СПб., 2010. С. 22.
614	Любавский М. К. Обзор истории русской
колонизации с древнейших времен и до XX века.
М., 1996. С. 502, 515; Очерки по истории
Башкирской АССР. Уфа, 1956. Т. 1, ч. 1. С. 200—
201.
615	Бендин А. Ю. Проблемы веротерпимости в
Северо-Западном крае Российской империи
(1863—1914). Минск, 2010; Долбилов М.Д.
Русский край ...
6,6 Миллер А. История не терпит простых
ответов ...
617	Таковы результаты всех социальных
конфликтов: Козер Л. А. Функции социального
конфликта. С. 45—50.
618	Каспэ С. И. : 1) Конструировать федера¬
цию : Renovatio Imperii как метод социальной
инженерии // Пространство власти ... С. 24—46;
2) Империя и модернизация : Общая модель и рос¬
сийская специфика. М., 2001.
619	Тишков В. А. Российский народ: история
и смысл национального самосознания. М., 2013.
Монография — первый в историографии скрупу¬
лезный анализ категорий «нация» и «народ» в
российском контексте с момента их зарождения до
настоящего времени.
620	Национализм в мировой истории / В. А. Тиш¬
ков и др. (ред.). М., 2007. С. 576, 595. О дискус-
сионности проблемы говорит тот факт, что не все
авторы даже данного сборника, ответственным
редактором которого является В. А. Тишков, с ним
согласны. К счастью, Тишков толерантно относит¬
ся к разным точкам зрения. См. также: Дворничен-
ко А. Ю. Центр и регионы в России при «старом
режиме» : Диалектика развития взаимоотношений //
Центр и регионы в истории России ... С. 47—49.
621	Степанов В. В., Тишков В. А. Кем себя
считают россияне: региональный аспект. URL:
valerytishkov.rmengine/documents/document 1508.doc
320

Примечания
(дата обращения: 05.06.2014). Более свежий опрос
в Интернете (31.07.2012—5.06.2014). На вопрос:
«Есть ли такая национальность — россияне?» —
получены следующие ответы:	«Нет такой
национальности, но обязательно будет» — 114
голосов; «Русский в России всегда будет больше
россиянином, чем остальные» — 261 голос. URL:
http://newsland.com/news/detail/id/1006651/ (дата об¬
ращения: 05.06.2014).
622	Социологический анализ факторов стабиль¬
ности империи (способности сохранять структуру
и возвращаться в равновесное состояние в случае
вынужденных отклонений) и вариативности ста¬
билизирующих механизмов см.: Паутова Л. А.
Стабильность империи: социологический взгляд //
Пространство власти ... С. 83—106.

ГЛАВА 2
СОЦИАЛЬНАЯ СТРАТИФИКАЦИЯ
И СОЦИАЛЬНАЯ МОБИЛЬНОСТЬ

Вперед людей не забегай, а от людей не отставай.
Не лезь наперед: не стать бы назади.
Русские пословицы
Социальная стратификация и ее типы
Когда историки говорят о социальной структуре, то на самом деле чаще всего
имеют в виду то, что в социологии (откуда заимствован термин «структура») на¬
зывается социальной стратификацией — социальное неравенство в обществе,
разделение последнего на неравноценные социальные единицы — касты, «чи¬
ны», сословия, классы, страты, слои и ранжирование этих социальных единиц
и людей, в них входящих, по неравенству в доходах, образовании, престиже, вла¬
сти и в доступе к любым социальным благам и ресурсами. Под социальной
структурой общества в социологии понимается нечто другое — наличие посто¬
янных и упорядоченных связей между его членами, их взаимоотношение в по¬
вторяющихся и устойчивых формах по определенным правилам и нормам, что
сообщает социальному бытию целенаправленность и организованность, дает лю¬
дям ощущение его стабильности и целесообразности. Социальная структура соз¬
дает в обществе систему отношений между людьми, занимающими определенные
социальные позиции, с точки зрения социальных ролей, взглядов и убеждений,
интересов, жизненных шансов и типичных направлений коммуникаций. Напри¬
мер, социальная структура российского общества XVIII в. — это специфическая
конфигурация взаимоотношения между дворянином и купцом, крестьянином
и чиновником, священником и мещанином, а также и все другие отношения ме¬
жду людьми разных статусов в соответствии с установленными законом и обы¬
чаем нормами и правилами, благодаря чему удовлетворялись основные жизнен¬
ные и социальные потребности населения. Иными словами, социальная страти¬
фикация русского общества XVIII в. — это разделение его на сословия и сослов¬
ные группы с точки зрения их неравенства в отношении уровня жизни, образова¬
ния, власти, престижа, образования и стиля жизни, а социальная структура —
разложение его на социальные группы с точки зрения их социальных ролей, раз¬
деления труда, взаимодействия, коммуникаций, групповых интересов, взглядов,
представлений и менталитета. Социальная структура возникает по поводу обще¬
ственного разделения труда, а социальная стратификация — по поводу общест¬
венного распределения результатов труда, т. е. социальных благ.
При изучении общества целесообразны оба подхода: с одной стороны, струк¬
турировать, или разложить его на однородные социальные группы (касты, сосло¬
вия, классы, слои, страты) и ранжировать их в иерархическую систему в соответ¬
325

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
ствии с теми или иными критериями, с другой — рассмотреть, как взаимодейст¬
вовали различные социальные группы и каким образом на базе этого взаимодей¬
ствия рождалась социальная структура как система. В обоих случаях следует яс¬
но сознавать: всякая социальная структура и стратификация являются в значи¬
тельной мере условными, так как зависят от критериев, положенных в их основу.
Конструируя социальные группы, будь то сословия или классы, социологи реко¬
мендуют руководствоваться следующими принципами: 1) большие реальные со¬
циальные группы (например, сословия или классы) определяются не только их
численностью, составом, социальными границами и другими подобными объек¬
тивными (субстанциальными) признаками, но также внутригрупповыми и меж¬
групповыми отношениями, т. е. отношениями между различными социальными
группами; 2) конструирование группы должно производиться не по одному ма¬
териальному критерию, а на основании нескольких критериев, в том числе необ¬
ходимо принять во внимание представления членов данной группы о себе, о дру¬
гих группах и о социальной иерархии в обществе; 3) при определении группы
следует учитывать, что группы отличаются друг от друга идеологиями, пред¬
ставлениями о социальном мире и способах его изменения, что группы ведут
между собой не только реальную борьбу (например, рабочие устраивают стачки,
предприниматели — локауты, крестьяне — бунты, интеллигенция — демонстра¬
ции или банкетные кампании), но и символическую борьбу за навязывание собст¬
венного понимания социального мира, в наибольшей мере отвечающего их инте¬
ресам; 4) сконструированные группы не являются реально действующими груп¬
пами; это виртуальные, или группы людей на бумаге1.
Основываясь на перечисленных принципах, французский социолог П. Бурдьё
(1930—2002) так определил класс: «Класс как совокупность агентов, занимаю¬
щих сходную позицию, которые, будучи помещены в сходные условия и подчи¬
нены сходным обстоятельствам, имеют все шансы обладать сходными диспози¬
циями и интересами и, следовательно, производить сходные практики и занимать
сходные позиции. Этот класс на бумаге имеет теоретическое существование, та¬
кое же, как и у любой теории: будучи продуктом объяснительной классифика¬
ции, совершенно сходной с той, что существует в зоологии или ботанике, он по¬
зволяет объяснить и предвидеть практики и свойства классифицируемых и, меж¬
ду прочим, поведение, ведущее к объединению в группу. Однако реально это не
класс, это не настоящий класс в смысле группы, причем группы “мобилизован¬
ной”, готовой к борьбе; со всей строгостью можно сказать, что это лишь возмож¬
ный класс, поскольку он есть совокупность агентов, которые объективно будут
оказывать меньше сопротивления в случае необходимости их “мобилизации”,
чем какая-либо другая совокупность агентов... Классы, которые можно вычле¬
нить в социальном пространстве (например, в связи с потребностями в статисти¬
ческом анализе, являющемся единственным средством обнаружить структуру
социального пространства), не существуют как реальные группы, несмотря на то
что они объясняют вероятность своей организации в практические группы, се¬
мьи, ассоциации и даже профсоюзные или политические “движения”. Что суще¬
ствует, так это пространство отношений, которое столь же реально, как геогра¬
фическое пространство, перемещения внутри которого оплачиваются работой,
326

Социальная стратификация и ее типы
усилиями и в особенности временем (идти снизу вверх — значит подниматься,
карабкаться и нести на себе следы и отметины этих усилий)»2 (курсив мой. —
Б. М).
Любое общество можно разделить на социальные слои, или страты, на основе
тех или иных критериев (признаков, измерений), набор которых зависит от типа
общества и эпохи, к которой относится стратификация, целей изучения и теоре¬
тической ориентации исследователя. Это может быть либо один признак: пол,
возраст, уровень дохода, уровень образования и т. п., либо их сочетание. Как
правило, страты конструируются на основании многомерной классификации
и организуются в иерархический порядок в соответствии: 1) с престижем; 2) вла¬
стью; 3) материальным положением; 4) образованием, знанием; 5) религиозно¬
этнической принадлежностью; 6) происхождением; 7) стилем жизни.
Престиж — авторитет, влияние, уважение, которым в общественном мнении
пользуются данная профессия, должность, род занятий. Власть различными со¬
циологическими школами определяется по-разному, но суть сводится к способ¬
ности отдельных лиц и социальных групп навязывать свою волю другим и моби¬
лизовать имеющиеся ресурсы для достижения поставленных целей. Под матери¬
альным положением имеется в виду текущий доход и имущество, движимое
и недвижимое. Между образованием и знанием существует тесная связь, но это
не одно и то же. Знания получаются не только в школе или университете: опыт,
способности, чтение, практический ум и интеллект тоже дают знания и умение
ими пользоваться.
В полиэтнических обществах отдельные религиозные или этнические группы
часто имеют различный престиж в глазах государства и самого населения. На¬
пример, кастовая стратификация в значительной степени базируется на религи¬
озно-этническом принципе, поэтому в кастовых обществах существует значи¬
тельное этническое неравенство. В Европе идеал христианского, а в более позд¬
нее время также и гражданского равенства (который своими корнями уходит
в христианство) способствовал уменьшению религиозно-этнической дискрими¬
нации и повлиял на смягчение других видов неравенства, особенно в последние
300 лет. Однако в некоторых случаях даже в XX в. христианский идеал извра¬
щался политикой. Этническая неравноценность утверждалась в фашистской
Германии — арийцы признавались высшей кастой, призванной к господству над
славянами, евреями и пр. Расовое неравенство юридически оправдывалось
в США до 1960-х гг. (да и сейчас не полностью изжито), а в Южно-Африканской
Республике под именем апартеида было упразднено только в 1994 г. В России до
1917 г. принималась во внимание (как властями, так и самим населением) рели¬
гиозная, после 1917 г. — этническая принадлежность индивида. До революции
дискриминация по религиозному принципу действовала в отношении иудеев (не¬
крещеные евреи жили в черте оседлости, встречали ограничения при поступле¬
нии на государственную службу и в учебные заведения, которых не было у пра¬
вославных и мусульман) и частично католиков-поляков. При советской власти
дискриминация по этническому признаку была запрещена законом. В действи¬
тельности некоторое этническое неравенство существовало, например, в отно¬
шении евреев. В 1920-е гг. в рамках национально-государственного строительства
327

Гпава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
проводилась так называемая коренизация — вовлечение в руководящий аппарат
национальных кадров. В этих условиях человек коренной национальности, ска¬
жем, татарин в Татарии, имел преимущество в карьере перед русским и вообще
всеми нетатарами. Сказанное иллюстрирует целесообразность учета этнического
статуса человека, т. е. положительной или отрицательной репутации, престижа,
авторитета индивида определенной национальности.
Происхождение, или принадлежность по рождению к какому-либо роду или
клану, играет особенно важную роль в доиндустриальных обществах. Здесь каж¬
дый человек входит в обширную социальную сеть родственников, или клан, на¬
поминающий разветвленную семью тем, что член клана имеет такой же статус,
как и его клан; имущество клана является общим достоянием; верность клану
является обязанностью каждого его члена. Принадлежность к клану определяется
рождением и является пожизненной, как в кастовом или сословном обществе.
Однако межклановые браки разрешаются и часто используются для создания
и укрепления союзов между кланами. Во всех европейских сословных общест¬
вах, не исключая России, в рамках каждого сословия родословная человека также
имела серьезное значение для его престижа. Особенно важную роль играли род¬
ственные отношения для российского дворянства в XVII—XVIII вв. На их основе
складывались кланы и клики3, которые осуществляли покровительство своим
членам, или патронаж. Дворянину, не входившему в какой-либо сильный клан,
было трудно сделать карьеру. С кланами считались не только другие кланы, но
и власти предержащие и даже императоры. Когда последние пытались бороться
с системой патронажных отношений, как, например, Екатерина II, им не удава¬
лось ее сломать. Патронаж занимал видное место в системе социальных отноше¬
ний дворян до конца XVIII в., поскольку выступал важным средством их консо¬
лидации и защиты от государства в условиях отсутствия сословной корпоратив¬
ной организации и склонности коронной бюрократии к насилию и принуждению
ради общего блага. Кроме защиты человека— главной функции патронажа — он
помогал дворянину в получении выгодной службы, способствовал его карьере,
увеличивал его доходы через подарки и взятки. Патронажные отношения на ос¬
нове родственных связей играли важную роль также в среде купечества, мещан¬
ства и крестьянства. Местнические счеты в повседневной жизни, например при
рассаживании за столом, и родословие не потеряли своего значения вплоть до
1917 г. Даже крестьяне считались честью еще в конце XIX в. Патрон-клиентные
отношения дожили до советского времени и пережили его. Например, до 1950-х гг.,
при поступлении в вузы, при выдвижении на руководящую работу предпочтение
отдавалось лицам пролетарского происхождения, не имевшим родственников за
границей, среди репрессированных и осужденных. Кланы не исчезли в позднесо¬
ветской России. В настоящее время мы встречаем родственников, занимающих
важные посты в Государственной думе, правительстве и бизнесе, полученные
вряд ли без протекции
Высокая оценка происхождения основывается на двух соображениях: 1) необ¬
ходимость учета вклада данной семьи в общественные дела; 2) способность хо¬
рошо выполнять социально значимые функции передается по крови, из рода
в род, по пословице «яблоко от яблони не далеко падает». Из чего следует: чьи
328

Социальная стратификация и ее типы
предки лучше служили обществу, тот должен занимать и более высокое место
в социальной стратификации, поскольку имеет к этому больше способностей. По
мере распространения и утверждения демократических принципов значение про¬
исхождения для социального статуса человека всюду в Европе стало понижаться,
но не потеряло полностью своего значения и в настоящем.
Наконец, при оценке социального неравенства принимается во внимание
жизненный стиль представителей социальной группы. Под ним подразумевает¬
ся, во-первых, поведение человека и предметы его собственности — как он оде¬
вается, что ест, как ухаживает за телом и здоровьем, как и где отдыхает и развле¬
кается, которые истолковываются им самими и окружающими как символы по¬
ложения, занимаемого им в обществе; во-вторых, система установок, которые
предопределяют поведение и представления, свойственные индивидуумам дан¬
ной социальной группы. Структуралисты называют их менталитетом (автома¬
тизмами мысли и поведения, образом мышления, мировосприятием, духовной
настроенностью, присущих представителям данной социальной группы), а пост¬
структуралисты — габитусом (системой предрасположенностей или принципов,
которые в автоматическом режиме порождают и организуют представления
и практики, приспособленные для достижения определенных целей)4. Стиль
жизни служит не только маркером социального положения человека, но и под¬
тверждением его статуса (например, своим показным потреблением люди из
высших социальных слоев маркируют себя, чтобы выделиться из толпы).
В Средние века и в Новое время различия в стилях жизни разных общественных
групп были выражены сильнее, чем сегодня. Привилегированные социальные
группы пытались контролировать доступ к особенно характерным проявлениям
их стиля жизни, чтобы помешать проникнуть в свою среду выскочкам, получив¬
шим право занять высокое общественное положение благодаря образованию,
заслугам, накопленному богатству или власти. Например, ношение мехов зачас¬
тую в законодательном порядке разрешалось только дворянству. В России
XVIII—первой половине XIX в. язык и мимика, прическа и макияж, диета и уход
за телом, манеры и одежда, число лошадей и вид транспортного средства опреде¬
лялись социальным статусом5. В пореформенное время различия в стиле жизни у
представителей разных сословий сохранились6. А. И. Куприн в «Гранатовом
браслете» описывает случай, как возмущенный генерал отчитывал своего подчи¬
ненного, мелкого чиновника, за то, что тот осмелился сидеть в театре в первых
рядах партера рядом с ним. В советской России различия в стиле жизни пошли
на убыль. Но с 1990-х гг. они вновь усилились, показное потребление приняло
огромные масштабы, вызывая ненависть к олигархам и отрицательно сказываясь
на имидже новой российской буржуазии в целом. В развитых странах в XX в.,
несмотря на возникновение экономики массового потребления, классовые разли¬
чия в стиле жизни не исчезли, но приняли более тонкую и скрытую форму, чем
раньше, понятную не всем, а знатокам, принадлежащим к привилегированным
слоям населения.
По гендерному признаку члены любого общества, естественно, делятся на две
категории — мужчин и женщин (теперь некоторые делят на три или четыре кате¬
гории, выделяя отдельно геев и лесбиянок). Доступ к благам, которые предлагает
329

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
общество, всегда осуществляется в пользу мужчин. По данным ООН, женщины
производят 60—75 % всей работы в мире; их трудом производится до 45 % всего
мирового продовольствия. При этом на их долю приходится не более 10 % сово¬
купного дохода жителей стран мира. Гендерное расслоение присуще любому
обществу. Однако пол не может быть критерием для ранжирования социальных
групп: все группы — будь то кланы, касты, сословия, классы — включают как
мужчин, так и женщин; гендерное неравенство реализуется внутри каждой соци¬
альной группы. Вследствие этого гендер не может быть восьмым измерением
стратификации общества. Однако гендерная дискриминация может быть измере¬
на как внутри социальных групп, так и в обществе в целом. Международная об¬
щественная организация «Спасите Детей» составила на 2003 г. рейтинг положе¬
ния женщин в странах, входящих в ООН. Учитывались уровень грамотности сре¬
ди женщин; их представительство в органах власти; процент беременных жен¬
щин, страдающих анемией; уровень детской смертности; доля населения той или
иной страны, имеющая доступ к чистой питьевой воде; другие показатели.
В наилучшем положении оказались женщины Швеции, в наихудшем — Нигера7.
Проводя стратификацию общества, исследователи сталкиваются со следую¬
щим парадоксом: стратификация по объективным критериям дает основание от¬
нести человека к одной социальной страте, в то время как он сам может иденти¬
фицировать себя с другой, а его окружение воспринимать его как представителя
третьей страты. Отсюда возникает необходимость оценивать социальное нера¬
венство не только по объективным критериям, но и на основании самоидентифи¬
кации — на представлении человека о месте своем и себе подобных в обществе
(метод самооценки) и перекрестной идентификации — на представлениях людей
друг о друге и одних социальных групп о других (репутационный метод)8.
Применительно к Европе семь измерений стратификации определяли место
человека в социальной иерархии, по крайней мере, в последние 2000 лет. Однако
в разные эпохи и в различных обществах значение отдельных критериев не было
одинаковым. Например, в сословных обществах больше ценились происхожде¬
ние и престиж, в буржуазных классовых обществах — богатство и образование,
в советском обществе — происхождение, власть и образование и т. д. Указанные
критерии стратификации находятся в известной зависимости друг от друга. Так,
в российском обществе XVII в. престиж человека в существенной мере зависел
от власти, которая ему принадлежала, и от происхождения и богатства, а власть —
от престижа, происхождения, богатства и знания. Отдельные признаки неравен¬
ства находятся друг с другом, хотя и не всегда, в тесных отношениях9.
Социологи сконструировали шесть основных типов стратификации: физико¬
генетическая, рабовладельческая, кастовая, этакратическая, сословная и классо¬
вая10. Но это «идеальные типы», т. е. теоретические конструкции, упрощенная
схематическая концептуализация явления неравенства. Любое реальное общест¬
во является их сложным сочетанием, однако в каждой комбинации значение
отдельных стратификационных типов различно; стержневую роль в ней играет
какой-нибудь один тип. Вот краткая их характеристика11.
В основе физико-генетической стратификации лежит ранжирование социаль¬
ных групп по полу, возрасту и наличию определенных физических и психологи¬
330

Социальная стратификация и ее типы
ческих качеств — силы, ловкости, красоты, интеллекта, способности внушать,
вести переговоры, гипнотизировать и т. п., которые в значительной степени пе¬
редаются по наследству от родителей. Лица, страдающие физическими недостат¬
ками, более слабые, менее привлекательные, занимают приниженное обществен¬
ное положение. Неравенство утверждается угрозой или фактическим применени¬
ем физического насилия и закрепляется в обычаях и ритуалах. Эта «естествен¬
ная» стратификация доминировала в дописьменных первобытных обществах.
В них наибольшим престижем обладали здоровые молодые мужчины, способные
хорошо охотиться, работать в поле, защищать свое племя от врагов и произво¬
дить здоровое потомство.
В рабовладельческой стратификационной системе неравенство достигает
крайней степени, когда одни люди буквально владеют другими как собственно¬
стью. Рабами или свободными становятся по рождению; но источниками рабства
являются также плен, долги и самопродажа.
В кастовой стратификационной системе основной социальной единицей яв¬
ляется каста — замкнутая социальная группа, членом которой человек являет¬
ся по рождению и пожизненно. В древнейшие времена смысл каст сводился
к понятиям разных степеней просветления, т. е. на какой стадии находится про¬
светленный; состояние просветления не наследовалось. Межкастовые браки
запрещены; общение между кастами ограничено; касты различаются занятия¬
ми, часто по этнической и религиозной принадлежности. Они закрыты на входе
и на выходе. Однако в действительности межкастовая социальная мобильность
существовала, но в крайне ограниченных размерах и под контролем просвет¬
ленных из высшей касты; так же заключались и браки. Понятие каст относи¬
лось только к духовной стороне, и поэтому не разрешалось высшему сходиться
с низшим, во избежание перехода в более низкую стадию просветления. Касто¬
вое положение человека закрепляется законом, обычаем и религией, поэтому
кастовые законы — одновременно религиозные законы. Совокупность всех
каст имеет иерархическую структуру. В Индии — стране классического касто¬
вого общества12 — существовало 4 основные касты: брахманы (священники),
кшатрии (воины), вайшии (купцы), шудры (рабочие и крестьяне) — и около
5000 неосновных каст, или подкаст. Особо стоят неприкасаемые (отвержен¬
ные) — они не входят ни в какую касту и занимают самую низшую позицию.
Официальная тенденция преуменьшать значение кастовой системы привела
к тому, что в проводимых раз в десятилетие переписях населения исчезла соот¬
ветствующая графа. В последний раз сведения о числе каст были опубликованы
в 1931 г., и тогда насчитывалось 3000 каст. Но эта цифра не обязательно вклю¬
чает все местные подкасты, которые функционируют как самостоятельные со¬
циальные группы. Согласно индуизму человек попадает в касту в зависимости
от того, каким было его поведение в предшествующей жизни. Если он соблю¬
дает ритуалы и обязанности своей касты, то при следующей реинкарнации он
попадает в высшую касту, если не соблюдает, то — в низшую. Каждая каста
пользуется самоуправлением, во главе ее стоит выбранный совет, который сле¬
дит за выполнением кастовых законов, осуществляет правосудие и всесторонне
контролируют деятельность членов.
331

Гшва 2. Социалъная стратификация и социальная мобильность
В этакратической (от фр. etat — государство) стратификационной системе
дифференциация между социальными группами происходила в первую очередь
по их положению в государственной иерархии чинов и разрядов, которое обу¬
словливало уровень материального благополучия, престиж и стиль жизни. Ран¬
жирование социальных групп происходило по их положению во властно¬
государственных иерархиях (политических, военных, хозяйственных), по воз¬
можностям этих групп мобилизовывать и распределять общественные ресурсы, а
также по тем привилегиям, которые эти группы способны извлекать из своих
властных позиций. Власть, престиж, доходы, стиль жизни социальных групп свя¬
заны с формальными рангами, которые эти группы занимают в соответствующих
властных иерархиях. Масштабы и характер дифференциации между социальны¬
ми группами находятся под контролем государства. При этом иерархии могут
закрепляться формально-юридически — посредством чиновничьих табелей
о рангах, военных уставов, присвоения категорий государственным учреждени¬
ям, а могут действовать в силу традиции и обычая. Пример этакратической сис¬
темы дает российское общество XVI—первой половины XVII в. Население раз¬
делялось на три основных «чина», или состояния: 1) служилые люди (бояре, дво¬
ряне, стрельцы и др.); 2) тяглые люди (крестьяне, ремесленники, торговцы и др.);
3)	нетяглые люди (вольные, гулящие — лично свободные и холопы, находив¬
шихся в личной зависимости). Состояния в свою очередь подразделялись на не¬
сколько разрядов, соединявших служилых и тяглых людей неуловимыми перехо¬
дами. Лица, принадлежавшие к отдельным разрядам, различались прежде всего
обязанностями в отношении к государству: служилые — служили ему лично,
тяглые — платили налоги и несли повинности, или тягло, нетяглые — не несли
ни государевой службы, ни государственного тягла. Престиж, власть, имущест¬
венное положение, занятия вытекали из служебного положения, в силу этого раз¬
личия в правах и обязанностях были фактическими, а не юридическими13. Вто¬
рым примером этакратической системы может служить советское общество. Но¬
минально, или формально, — по самой демократической конституции в мире —
члены общества свободны. Однако фактически население приписано к «клас¬
сам» — рабочему и крестьянству — и социальной прослойке — интеллигенции,
а также в случае с крестьянством — и к месту жительства; их права и обязанно¬
сти происходили из принадлежности к приписанному «классу». Социальные
и географические перемещения возможны, но с санкции государства. Обществом
управляла номенклатура, включавшая, по оценке М. С. Восленского, в 1970-е гг.
около 750 тыс. работников14, принципы формирования и функционирования ко¬
торой не прописаны в законе15.
В основе сословной стратификационной системы лежат сословия. Ее класси¬
ческим воплощением может служить средневековая Европа. Признаки сословия
состоят в следующем: 1) каждое сословие имеет специфические права и соци¬
альные функции, которые закреплены юридически в обычае или законе; 2) со¬
словные права передаются по наследству, следовательно, приобретаются по рож¬
дению; 3) представители сословий объединяются в сословные организации или
корпорации; 4) сословия обладают специфическим менталитетом и сознанием;
5)	сословия имеют право на самоуправление и участие в местном управлении или
332

Социальная стратификация и ее типы
центральном государственном управлении (в сословно-представительных учре¬
ждениях); 6) существуют внешние признаки сословной принадлежности — оде¬
жда, прическа, особые украшения и т. п.; 7) межсословные переходы и браки до¬
пускаются, но строго контролируются. Сословия можно расположить иерархиче¬
ски, соответственно их правами и обязанностями, привилегиям или престижу, но
сословное право было равнодушно к имущественному положению, образованию
и другим характеристикам человека. В сословном обществе можно встретить
бедного образованного дворянина и богатого неграмотного крестьянина или бо¬
гатого малограмотного мещанина и бедного образованного священника.
В классовом обществе существует более четкое соответствие между доходом,
престижем и образованием и другими признаками человека. Понятие «класс»
используется в современной научной литературе для обозначения больших групп
людей в индустриальном обществе, отличающихся друг от друга по роду заня¬
тий, величине дохода, власти и влиянию в обществе16. Эти группы складываются
стихийно, они являются открытыми на входе и выходе, их состав постоянно из¬
меняется, отдельные индивиды входят в эти группы не по рождению, а в зависи¬
мости от многих факторов, таких как образование, способности, личные качест¬
ва, случай и другие.
В системах стратификации, основанных на рабстве, кастах и сословиях, пред¬
ставители разных социальных групп имеют разные права и обязанности, закреп¬
ленные в законе или обычае; их социальный статус наследуется от родителей,
является приписанным, или аскриптивным, и мало зависит от усилий и заслуг лич¬
ности; подобные общества являются закрытыми или полузакрытыми на входе
и выходе. В отличие от них в обществе, построенном на классовой стратифика¬
ции, все граждане имеют по закону одинаковые права и обязанности, нет зако¬
нов, регламентирующих профессию индивида в зависимости от происхождения
или запрещающих вступление в брак с представителями других социальных сло¬
ев. Каждая социальная страта, по причине высокой вертикальной социальной
мобильности, открыта на входе и выходе. И хотя при рождении индивид также
получает социальный статус от своих родителей, в течение жизни он может его
изменить благодаря личным достижениям. Классы можно расположить иерархи¬
чески (высший; средний; рабочий; низший, или андеграунд)17 в порядке их обще¬
ственного значения, но эта иерархия определяется объективными критериями,
а не законом или обычаем. Среди ученых нет единства относительно того, на
сколько классов и страт целесообразно структурировать буржуазное общество.
Наиболее популярной является стратификация, предложенная американским со¬
циологом У. Л. Уорнером (1898—1970): общество делится на три класса (выс¬
ший, средний, низший), каждый из которых разделяется еще на две или три стра¬
ты — верхнюю, среднюю и нижнюю18.
Еще раз подчеркну: указанные типы стратификационных систем следует счи¬
тать теоретическими конструкциями; реальное общество является их комбина¬
цией, социальные единицы — социальными группами на бумаге, что, однако, не
лишает их виртуальной, символической реальности19.
В соответствии с принятой в современном обществоведении парадигмой со¬
словия и классы — главные социальные единицы российского общества в период
333

Гпава 2. Социалъная стратификация и социальная мобильность
империи следует рассматривать как виртуальные, или как группы людей на бу¬
маге, сконструированные современниками и историками, а не как реально суще¬
ствовавшие. Такими они в действительности и были. Однако историк вынужден
анализировать виртуальные группы как будто они реально существовали — ни
источники, ни историографические традиции не дают возможности анализиро¬
вать эти группы иначе. Так придется делать и мне, в то же время отчетливо соз¬
навая, что сословия, классы и им подобные социальные единицы сконструирова¬
ны в соответствии с определенными критериями, принятыми в науке. Свою зада¬
чу я вижу в том, чтобы (1) эти критерии четко сформулировать, (2) пользоваться
понятиями «сословие», «класс» и им подобными в том случае, когда социальные
группы этим критериям соответствовали, (3) найти моменты, когда социальные
группы стали сословиями или классами в научном смысле, и объяснить, как
и почему это произошло, (4) рассмотреть, как взаимодействовали сословия
и классы. Коротко говоря, в данной главе предпринята попытка структурировать
и стратифицировать русское общество в императорский период и оценить, какую
роль в этом играла социальная мобильность.
Существовали ли сословия в России?
В русском законодательстве понятию «сословие» (estate) в XVIII—первой по¬
ловине XIX в. соответствует термин «состояние». В законодательных актах пер¬
вой четверти XIX в. сословиями назывались государственные учреждения, в том
числе Сенат, Святейший Синод, Государственный совет, или юридические лица,
например купеческие или дворянские корпорации. Во второй четверти XIX—
начале XX в. в обыденном, административном и научном языках термин «сосло¬
вие» в смысле понятия «estate» (юридически оформленной группы с правами
и обязанностями, передающимися по наследству) постепенно заменяет термин
«состояние», последний приобретает значение семейного положения. Однако
вплоть до падения монархии в официальной юриспруденции чаще использова¬
лось слово «состояние», а «сословие» прочно вошло в лексикон образованной
публики. В 1847 г. словарь Академии наук включил термин «сословие» в значе¬
нии юридически оформленной корпоративной группы, наделенной правами
и обязанностями, передающимися по наследству20.
Не было четкости и в научной литературе. Термины «сословие» и «класс»
часто употреблялись в смысле больших социальных групп, например, представи¬
телями государственной школы (С. М. Соловьевым, Б. Н. Чичериным, В. О. Клю¬
чевским, П. Н. Милюковым и др.). Их концепция о всеобщем закрепощении со¬
словий в XVI—XVII вв. и их раскрепощении в XVIII—XIX вв. подразумевала
существование сословий до начала их закрепощения. Вместе с тем понятие «со¬
словие» употреблялось в более узком смысле, как группа подданных, отличаю¬
щихся своим юридическим положением, которое передается по наследству,
и, наконец, в смысле, близком к современному21.
В дореволюционной российской историографии было высказано несколько
точек зрения на социальный строй в России, некоторые из которых отличались
друг от друга акцентами, деталями. Абстрагируясь от нюансов, пусть важных, их
334

Существовали ли сословия в России?
можно свести к двум концепциям. Согласно первой (С. М. Соловьев, В. О. Клю¬
чевский, Н. П. Павлов-Сильванский и др.), к XVIII в. естественным и органиче¬
ским путем, в ходе социального, политического и экономического развития стра¬
ны, сформировался сословный строй. Государство содействовало формированию
сословий ровно настолько, насколько это требовалось. Жалованные грамоты
дворянству и городам 1785 г. подвели юридический итог этому закономерному
процессу. В результате Великих реформ 1860—1870-х гг. сословный строй начал
постепенно разрушаться вследствие того, что сословия стали трансформироваться
в классы22. Вторая концепция (П. Н. Милюков, Н. М. Коркунов и др.) отличалась
от первой в том, что считала сословный строй в России хрупкой, недолговечной
и искусственной структурой, созданной в результате попыток государства «при¬
вить к русской жизни начала западноевропейские, чуждые русской истории».
Сформировавшись в течение XVIII в., сословный строй был в значительной сте¬
пени разрушен преобразованиями 1860—1870-х гг., хотя самодержавие и его
правительство наперекор объективному ходу событий до конца старого режима
поддерживали сословную парадигму в русском обществе с помощью законода¬
тельных мер23. Как видим, сторонники данной точки зрения также не отрицают
того, что в течение большей части императорского периода в России существо¬
вали сословия, пусть и искусственно созданные. Стоит добавить, что сословная
парадигма была присуща не только официальной России, но и массовому обще¬
ственному сознанию вплоть до 1917 г.
В советской историографии сословия трактовались как «социально-правовые
группы, каждая из которых отличалась своим юридическим положением, опре¬
деленными правами и обязанностями в обществе; в развитом, сложившемся виде
сословия характеризовались наследственностью, относительной замкнутостью,
осознавали свое единство, закрепленное в общегосударственном масштабе»25.
В России их зарождение относилось к X—XI вв., а окончательное формирование —
к XVIII в. Реформы 1860-х гг. нанесли серьезный удар по сословному строю, но
только Февральская и Октябрьская революции 1917 г. полностью разрушили его.
Согласно марксистскому подходу, чистых сословий при феодализме, как прави¬
ло, не существовало — они являлись одновременно и классами. Одни из них
принадлежали к господствующему, или эксплуататорскому, классу, другие —
к эксплуатируемому классу, третьи находились в переходном состоянии. Отсюда
вводится такое понятие, как «класс-сословие». С развитием в России капитализ¬
ма после реформ 1860-х гг. классы-сословия феодального общества превраща¬
лись в классы буржуазного общества, но процесс этот к 1917 г. не завершился26.
В современной зарубежной историографии высказано несколько точек зрения
о социальном строе российского общества императорского периода. М. Конфино
полагает, что сословий в России никогда не существовало, а общество делилось
на многочисленные социальные группы27. По мнению Г. Фриза, сословный строй
сложился в России в первой четверти XIX в. и в основных чертах просущество¬
вал до 1917 г.28 Большинство западных историков в понимании сословного строя
склоняются к одному из вариантов государственной школы, полагая, что сосло¬
вия сформировались при участии государственной власти в течение XVIII в., по¬
лучили первое законодательное оформление в 1785 г. жалованными грамотами
335

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
дворянству и городам и вторичное — Сводом законов 1832 г. Достигнув апогея
своего развития к середине XIX в., сословия благодаря реформам 1860-х гг. стали
превращаться в классы29.
Таким образом, за исключением М. Конфино, исследователи различных мето¬
дологических ориентаций признают наличие в России XVIII—XIX вв. сословно¬
го строя, хотя многие говорят о его искусственности и принципиальном отличии
от западноевропейской модели. Поэтому, а также в силу того что русское зако¬
нодательство во второй четверти XIX в. признавало существование сословий,
а массовое сознание принимало сословную парадигму, анализ социальной струк¬
туры целесообразно проводить в сословном разрезе. Однако не забывая при этом,
что реальные социальные группы, по крайней мере, до рубежа XVIII—XIX вв. не
являлись сословиями в подлинном смысле этого термина.
Насколько русская модель сословности соответствовала западноевропейской
модели? Если применить критерии западноевропейского сословия к социальным
группам России XVI—первой половины XVII в., то окажется, что в России в это
время еще не существовало сословий. Между ними не было сословного равенст¬
ва и корпоративного единства — они объединялись в многочисленные служилые
разряды, мало между собой связанные; даже между членами одного разряда
постоянно существовали споры о служебном старшинстве, что несовместимо
с сословным строем (споры о служебном старшинстве, или местничество, были
отменены лишь в 1681 г.). Принадлежность к служилым людям определялась
нахождением на придворной, военной или гражданской службе, а не наличием
потомственных прав. Наличие привилегий определялось службой, если человек
оставлял службу, он терял и привилегии. До середины XVII в. служилыми людь¬
ми могли стать как нетяглые люди (холопы), так и представители тяглых людей
(крестьяне, посадские люди и др.). Культурные стандарты были едиными для
всех социальных групп, включая и высший «чин» — боярство30.
Тяглые люди также не образовывали сословия. Два главных признака тяглого
состояния — уплата государственных налогов и выполнение повинностей и при¬
крепление к крестьянской и посадской общине — не являются признаками со¬
словия. Посадские люди — тяглое население каждого города — составляли тяг¬
лую общину на тех же основаниях, как и крестьянство в волости: прикрепление
к месту жительства, общинное владение землей, круговая порука в уплате нало¬
гов и несении повинностей, выборное самоуправление. Между крестьянами
и посадскими не было различий в правах и обязанностях, и даже сам город не
являлся отдельнрй административной единицей. Переходы из одного разряда
тяглого населения в другой были широко распространены и зависели от перемен
в имущественной состоятельности и занятиях человека.
Еще менее единства имелось среди представителей нетяглых людей, так как
они включали вольных, или гулящих, людей, бывших лично свободными, и хо¬
лопов, находившихся в личной зависимости31.
Таким образом, Московское государство являлось государством бесклассо¬
вым и бессословным, так как существовавшие в то время социальные группы не
соответствовали вышесформулированным признакам класса и сословия. Обязан¬
ности в отношении к государству, большая или меньшая имущественная состоя¬
336

Существовали ли сословия в России?
тельность, виды имущества и занятия были наиболее важными отличительными
признаками различных разрядов служилых, тяглых и нетяглых людей. Но, как
это ни парадоксально, они участвовали в работе представительного учреждения,
что применительно к XVI—XVII вв. всегда рассматривается историками как
важнейший признак сословия32. Социальные группы постепенно приобретали
и другие признаки сословия: наследственность социального статуса; различие
в правах, хотя только фактическое; наличие корпоративной организации (напри¬
мер, общины у тяглых людей); самоуправление. С начала XVII в. наметилась
тенденция к консолидации социальных групп в сословия. В актах и грамотах,
принятых на земских соборах XVII в., обычно указывались те «чины», которые
присутствовали на заседаниях и подавали свои мнения. Перечень 6—8 чинов
в порядке ступеней иерархической лестницы переходил с небольшими вариа¬
циями из одного акта в другой, приобретая характер эталона. Иногда эти чины
сводились в 3—4 группы — «духовный», «воинский», «торговый», «судебный»
чин. Эта устойчивость номенклатуры чинов может свидетельствовать о перерас¬
тании «чиновного» строя в сословный. Однако постоянная дробность этих групп
говорит о том, что процесс консолидации социальных групп в сословия в сере¬
дине XVII в. был весьма далек от завершения33.
Уложение 1649 г. явилось важным рубежом в развитии сословного строя
в России. Если до этого времени отдельные социальные группы различались пре¬
имущественно обязанностями, то теперь — также закрепленными в законе права¬
ми. Уложение предоставило им преимущества, или привилегии, в постоянное
и наследственное обладание с целью закрепить за ними постоянные государствен¬
ные обязанности и постоянное место жительства. Личное землевладение стало ис¬
ключительным правом всех служилых людей, владение крепостными — правом
только потомственных служилых людей (служилых по отечеству). Духовенство
получило исключительное право на религиозную деятельность. Посадским было
присвоено исключительное право на занятия торговлей, ремеслом и промышлен¬
ностью в черте города, а земледельческий труд стал правом крестьянского населе¬
ния, хотя и не исключительным правом, так как посадским не запрещалось зани¬
маться сельским хозяйством. Права, полученные в XVII в. отдельными социаль¬
ными группами, стали в XVIII в. важным фактором превращения их в сословия.
Вторым фактором, способствовавшим развитию сословного строя, послужило
понятие чиновной чести. Человек при нанесении ему оскорбления действием или
словом, что называлось бесчестьем, имел право на материальную компенсацию
соответственно его чину или на выдачу оскорбителя головой, т. е. на милость
оскорбленного. Сложный тариф денежных штрафов и наказаний за оскорбления
существовал до 1649 г., но Уложение разработало его с особой тщательностью,
посвятив ему 56 из 967 статей. Штраф колебался от 1 до 400 руб., за бесчестье
патриарха оскорбитель выдавался последнему головой. Штраф за бесчестье, да¬
вая оценку социальной значимости чинов, устанавливал их иерархию. Это спо¬
собствовало развитию мысли о сословной чести как средстве защиты интересов
данной социальной группы34.
Третьим фактором развития сословности служило ограничение социальной
мобильности, наследственное прикрепление социальных групп к занятию, службе,
337

Гчава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
месту жительства. В результате этого приобретаемые ими права превращались
в наследственные35.
Наконец, население, даже представители непривилегированных социальных
групп, проявляло склонность к сословному строю, поскольку он обеспечивал их
правами и обязанностями по закону, ограничивал произвол властей и до некото¬
рой степени защищал их от конкуренции со стороны других. Дворянство, духо¬
венство и купечество проявляли открытую заинтересованность в превращении
в сословие, чтобы размежеваться с податными, или «подлыми», категориями насе¬
ления, самоопределиться в социальной структуре российского общества в качестве
привилегированных групп, закрепить в законе свои социальные преимущества36.
Процесс образования сословий в XVIII в. пошел более быстрыми темпами. Он
происходил в известной мере под влиянием сословного строя, существовавшего
в то время в странах Западной Европы. Это обстоятельство послужило важной
причиной того, что Россия к концу XVIII в. с точки зрения сословного строя бы¬
ла похожа на современные европейские государства XVIII в., где он уже разру¬
шался, а не на западный сословный строй XIII—XV вв., в момент его расцвета.
При Петре I из служилых людей по отечеству начало складываться шляхетское,
или дворянское, сословие, из посадских — мещанское, или гражданское, из низ¬
ших разрядов служилых людей и государственных крестьян — сословная группа
казенных крестьян, из частновладельческих крестьян и холопов — сословная
группа помещичьих крестьян, из белого и черного духовенства — духовное со¬
словие. В царствование Петра I за сословиями сохранялась обязанность служить
государству. Но Екатерина II своими жалованными грамотами дворянству и го¬
родам пыталась создать сословия, не только по форме, но и по духу схожие с за¬
падноевропейскими сословиями. И это, как мы увидим ниже, ей в значительной
мере удалось. Последовательно проведенные реформы Екатерины II положили
сословный принцип в основу всего местного управления и судоустройства, при¬
дав ему огромное государственное значение.
Социальная структура русского общества получила вторичное, еще более четкое
юридическое оформление как строго сословная в IX томе («Законы о состояни¬
ях») Свода законов Российской империи, опубликованного в 1832 г. и вошедше¬
го в силу в 1835 г. Закон определил четыре главных сословия — дворяне, духо¬
венство, городские обыватели и сельские обыватели (два последних будут соот¬
ветственно называться гражданством, или городским сословием, и крестьянами).
Поскольку вплоть до 1917 г. Свод законов коренным образом не перерабатывал¬
ся, а лишь дополнялся новыми законами, то его сословная концепция придавала
всем включаемым в него новым законодательным актам сословную окраску, ко¬
торой они по замыслу были совершенно лишены. Последнее издание IX тома
в 1899 г. положило в основу социального законодательства ту же классификацию
сословий, хотя уже и не могло так же последовательно, как в 1832 г., провести
сословный принцип37. Причина в том, что многие Великие реформы 1860-х гг.,
хотя и принимали во внимание различия между сословиями в образовании и ма¬
териальной обеспеченности, были лишены строго сословного начала — таковы
судебная, военная, полицейская реформы. Единственной крупной реформой, но¬
сившей по необходимости сословный характер, было освобождение крестьян.
338

Существовали ли сословия в России?
Благодаря этому в пореформенное время сословия стали постепенно утрачивать
свои специфические права и в правовом положении сближаться друг с другом38.
Даже после утверждения сословной парадигмы, не говоря уже о более раннем
времени, каждое из четырех сословий, как оно определялось в законе, никогда не
составляло единого целого, а подразделялось на разряды, весьма различные по
своему юридическому положению. Дворянство разделялось на два разряда —
потомственное и личное, гражданство — на пять, духовенство — на несколько
по вероисповеданиям, крестьянство до 1860-х гг. — на несколько разрядов и толь¬
ко в результате реформ 1860-х гг. более или менее консолидировалось в единое
сословие. Несмотря на это, в общественном сознании четырехчленная сословная
парадигма существовала достаточно четко, и с точки зрения престижа и предпоч¬
тительности сословия ранжировались следующим образом: дворянство — духо¬
венство — городское сословие — крестьянство. Данная стратификация общества
основывалась не на точной оценке какого-либо одного «параметра» человека,
а имела в виду многие аспекты: собственность, власть, психологическое удовле¬
творение, место жительства, религию и т. п. Если попытаться в первом прибли¬
жении привести в систему важнейшие из этих признаков, то мы получим сле¬
дующую картину (для наглядности приводятся параллельные данные для США,
которые были общими для всех вообще развитых западноевропейских стран).
В начале XX в. в американском и российском обществе по общему правилу счи¬
талось, что предпочтительнее, если человек:
США
Белый
Мужчина, а не женщина
Протестант
Образованный, а не необразованный
Богатый, а не бедный
«Белый», а не «синий воротничок»
Из хорошей, а не из плохой семьи
Молодой, а не старый
Горожанин, а не сельский житель
Англосаксонской национальности,
а не какой-либо другой
Американского происхождения,
а не иностранного
Имеющий работу, а не безработный
Женатый, а не разведенный
Россия
Белый
Мужчина, а не женщина
Православный
Образованный, а не необразованный
Богатый, а не бедный
«Белый», а не «синий воротничок»
Из хорошей, а не из плохой семьи
Для крестьян — старый или зрелый,
а не молодой, для горожан — зрелый,
а не молодой или старый
Для крестьян — сельский житель, для
остальных сословий — горожанин
Национальность не имела значения
Происхождение не имело значения
Работающий в своем хозяйстве, а не
в чужом, имеющий работу, а не безра¬
ботный
Женатый, а не холостой или разведенный
Различия выделены полужирным шрифтом. Источник: Tumin М. М. Social Stratification
The Forms and Functions of Inequality. London et al. : Prentice-FIall, 1967. P. 27.
339

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
Как видим, в некоторых случаях предпочтения россиян и американцев расхо¬
дились. Российская система оценок, как и всякая другая, изменялась во времени.
Но в императорский период, на мой взгляд, она имела указанный вид. Теперь
рассмотрим более подробно историю отдельных сословий.
Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
За XVIII—первую половину XIX в. относительно многочисленны и точны
сведения о крестьянстве и городском сословии, но данных о дворянстве, чинов¬
ничестве, духовенстве, разночинцах, военных и так называемых инородцах вве¬
дено в научный оборот намного меньше, поэтому мы и знаем о них намного
меньше. Причина в том, что переписи населения, или ревизии, в период империи
проводились с фискальными целями — определить численность податного насе¬
ления. Городские обыватели мужского пола до 1866 г. и крестьяне мужского по¬
ла до 1875 г. платили подушный налог; именно для контроля над уплатой нало¬
гов и проводился учет мужского населения этих категорий. На долю неподатных
групп приходилось менее 10 % всего населения, их учет велся хуже за ненадоб¬
ностью и вследствие высокой мобильности. Но ревизские данные неполны не
только из-за плохого учета женского пола и неподатных категорий, но и вследст¬
вие недоучета податного населения мужского пола. Административный, или по¬
лицейский, учет, вошедший в практику во второй четверти XIX в., дает наиболее
полную информацию о социальной структуре за 1858—1897 гг., много хуже для
1897—1917 гг. В большинстве случаев вследствие недостатка и трудностей об¬
работки сохранившихся сведений историкам приходится пользоваться упрощен¬
ной четырехчленной сословной классификацией — крестьянство, городское со¬
словие, дворянство, духовенство. Между тем в действительности существовало
много сословных групп: накануне Великих реформ 1860-х гг. 46 групп сельских
обывателей, 8 групп городских обывателей, 7 групп духовенства, 2 группы дво¬
рянства, больше десятка разных групп разночинцев, военных и инородцев39.
В разрезе не только всех, но даже главных социальных групп мы не имеем дан¬
ных о населении ни за один год имперского периода. Три разных источника —
ревизии, церковная и административная статистика— дают разноречивые дан¬
ные, ввиду того что в них использовались различные социальные классификации
и по-разному учитывалось население (подробнее см. гл. 3 «Демографическая мо¬
дернизация» наст. изд.). По указанным причинам приводимые ниже цифры о со¬
ставе населения и изменении его численности являются неполными и недоста¬
точно точными. Поскольку, однако, как показала проверка, ошибки учета не
слишком велики, равновелики и однообразны во времени, предлагаемую картину
можно считать приблизительно верной.
Дворянство
Дворянство в первой четверти XVIII в. формировалось из высших разрядов
служилых людей Московского периода, которые находились на придворной, во¬
енной и гражданской службе и имели звание «служилых людей по отечеству»,
340

Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
т. е. были, во-первых, наследственно-служилыми людьми, занесенными в Раз¬
рядные книги XVII в. и Бархатную книгу 1687 г., и, во-вторых, землевладельца¬
ми40. Дворянство превратилось в сословие постепенно41. Важнейшими вехами
этой трансформации являлись 1714, 1719, 1762, 1766, 1775 и 1785 гг. В 1714 г.
царским указом дворянские поместья — условные владения были обращены
в собственность дворян — в вотчины. В 1719 г. персонально за каждым дворяни¬
ном были навечно закреплены все крестьяне, жившие в его поместье, а его права
над крестьянами были существенно увеличены — они приблизились к тем пра¬
вам, которые до той поры имел господин в отношении своего холопа, что поста¬
вило крестьянина на грань помещичьей собственности. Право собственности на
землю и права на крестьян были по-прежнему обусловлены службой, но распо¬
ряжаться поместьем как своей собственностью и владеть жившими в нем кре¬
стьянами дворяне могли только в том случае, если они находились на государст¬
венной службе или в законной отставке. В случае уклонения от службы без над¬
лежащей причины поместье и крестьяне отбирались в пользу государства. Ма¬
нифестом 1762 г. дворяне были освобождены от обязательной государственной
службы (только в случае войны все дворяне могли быть призваны на военную
службу) и обязательности обучения с сохранением за ними на правах собствен¬
ности поместья и крестьян. В 1766 г. дворяне приобрели право иметь корпора¬
тивную организацию на уездном уровне. В 1775 г. уездная дворянская корпорация
получила более правильную организацию, право иметь сословный дворянский
суд и комплектовать из своей среды путем выборов коронную уездную админи¬
страцию. В 1785 г. Жалованная грамота на права, вольности и преимущества
благородному российскому дворянству систематизировала и подтвердила все
полученные прежде дворянством права и добавила новые (в частности, были об¬
разованы самоуправляющееся губернское дворянское общество и губернское
дворянское собрание с правами юридического лица). Грамота освободила дво¬
рянство от всех налогов, повинностей и телесных наказаний, установила внеш¬
ние признаки дворянской принадлежности — мундир, шпага, экипаж, место
в церкви и т. д. Важное отличие Жалованной грамоты от манифеста 1762 г. со¬
стояло в том, что она не осуждала уклонение от службы и не превозносила слу¬
жащего дворянина, оставляя решение вопроса служить или не служить полно¬
стью на усмотрение самого человека. Таким образом, с 1785 г. всему дворянству
и только ему были дарованы титул благородства (до Петра I принадлежавший
лишь лицам царской фамилии), право иметь герб, владеть землей и крепостными,
занимать средние и высшие должности в коронной администрации и армии; дво¬
рянство было освобождено от всех налогов, повинностей, обязательной службы
(только в случае чрезвычайных обстоятельств дворяне могли быть призваны на
службу) и объединялось в губернские дворянские общества с правами само¬
управления и юридического лица. В результате дворяне превратились в привиле¬
гированное сословие и стали взаимно равны42.
Два важных обстоятельства сопутствовали получению дворянами сословных
прав. Первое — они долго и упорно добивались этих прав. Особое значение име¬
ли петиции Анне Иоанновне в 1730 г. и наказы дворянским депутатам в Комис¬
сии для составления нового Уложения при Елизавете Петровне и Екатерине II43.
341

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
Второе — юридическому оформлению прав до некоторой степени предшество¬
вало фактическое обладание этими правами. Так, дворянство и до указов 1714
и 1719 гг. совершало сделки с поместьями и крестьянами, что стирало прежде
четкую границу между поместьем и вотчиной, и коронная администрация смот¬
рела на это снисходительно. Указу 1762 г. предшествовало сокращение в 1736 г.
сроков обязательной службы до 25 лет, освобождение от службы одного из сы¬
новей или братьев служащего дворянина для управления имением и возможность
получения длительного отпуска с обязательством явиться на службу по первому
требованию. Уездная организация дворянства существовала задолго до 1775 г. —
в XVI—XVII вв. Дворяне, жившие в одном уезде, объединялись в корпорацию
под названием «служилый город», в рамках этой организации жили и делали
карьеру. Хотя корпорация была предназначена правительством для контроля за
несением дворянской службы, на практике она выполняла и другие социальные
функции: использовалась дворянством для отстаивания своих интересов, для
давления на правительство. От имени служилых городов дворянство обращалось
с прошениями к царю и посылало своих представителей на земские соборы44.
При Петре I уездное дворянство стало участвовать в местном управлении. Оно
выбирало дворянские советы в помощь коронному уездному воеводе для управ¬
ления уездом, земских комиссаров с разнообразными полицейскими обязанно¬
стями в помощь губернатору. Так дворянство постепенно приобретало влияние
в местном управлении и некоторые черты самоуправления.
До 1762 г. важнейшими источниками дворянства являлись служба и рожде¬
ние, с 1762 г. на первое место вышло рождение. В 1785 г. добавились новые спо¬
собы приобретения дворянства — орден и пожалование государем, в 1806 г. —
ученая степень доктора (она давала право на чин VIII класса и на потомственное
дворянство, если человек находился на государственной службе). Принадлеж¬
ность к дворянству подтверждалась специальным актом — до 1785 г. внесени¬
ем в Бархатную книгу, заведенную в 1687 г., а с 1785 г. — внесением в губерн¬
ские дворянские книги. Специальное герольдмейстерское учреждение разбирало
все вопросы, связанные с принадлежностью к дворянству в общероссийском
масштабе.
В дворянстве постепенно развивалось чувство дворянской чести и принад¬
лежности к благородному сословию, которое во всем отличается от других классов
населения. Даже русские просветители и писатели XVIII в. считали необходи¬
мым противопоставлять дворян народу, полагая, как, например, А. П. Сумаро¬
ков, что дворянская мораль должна отличаться от крестьянской морали, или,
как Д. И. Фонвизин, что дворянин во всех отношениях должен стоять выше про¬
столюдина. И действительно, в течение XVIII в. дворянство шаг за шагом отры¬
валось от народа, чему в большой степени способствовало и правительство. Дво¬
ряне стали отличаться именем и фамилией, языком и образованием, манерами
и одеждой (Жалованная грамота и последующие правительственные узаконения
установили дворянскую униформу не только для мужчин, но и для женщин45),
западноевропейской ориентацией и менталитетом. В гимназиях дворянство
и представители податных сословий различались как внешним видом, так и обра¬
зом жизни. Фактически в каждом заведении сосуществовало две гимназии — для
342

Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
дворян и разночинцев. Они по-разному питались, одевались, занимались в раз¬
ных помещениях и т. д.46 Даже монастыри стали разделяться по сословному при¬
знаку — одни предназначались для дворян, другие — для народа. Например,
в 1780-е гг., по свидетельству Фонвизина, в Киеве во Флоровский монастырь по¬
стригались благородные монахини, а в Богословский — простолюдинки47. Указ
1766	г. постановил изменять фамилии принятых на военную службу солдат
с дворянскими фамилиями. Если, например, поступал в рекруты Семен Петрович
Боборыкин, а фамилия Боборыкиных считалась дворянской, то рекрут становил¬
ся Семеном Петровым, лишаясь отчества и родовой фамилии48. Командир гусар¬
ского полка при Павле I генерал-майор Чорбай так ревностно изменял фамилии
своих солдат, что почти все они стали носить три фамилии — Иванов, Петров,
Семенов, отчего возникли трудности при учете солдат в Военной коллегии49. Ес¬
ли в XVI—XVII вв. имена были нейтральны к социальному статусу, то в течение
XVIII в. они постепенно приобрели значение социального маркера50.
Дворянство стало предпочитать французский язык русскому и к началу XIX в.
так в этом преуспело, что многие дворяне, особенно из богатых и аристократиче¬
ских семей, плохо говорили по-русски. Как остроумно выразился известный ис¬
следователь истории дворянства, «изучением французского языка дворянство
приготовлялось служить в русской гвардии»5]. Александр I был вынужден издать
указ, запрещающий членам Государственного совета подавать свои мнения на
французском языке52. Образование дворянства также приобрело сословный ха¬
рактер, и дворяне стремились дать образование своим детям в закрытых учебных
заведениях, предназначенных специально для благородного сословия. Уже пер¬
вые учебные заведения, открытые при Петре I, были сословно специализирова¬
ны: подготовку офицеров из дворянства обеспечивали кадетские корпуса, чинов¬
ников из числа приказных людей — подьяческие училища, священников из пред¬
ставителей духовенства — духовные училища и семинарии. Профессионально¬
сословный характер образования сохранялся в основном и в последующем, что
оказало большое влияние на развитие сословного строя.
Большую роль в превращении дворянства в сословие играла гвардия, особен¬
но в эпоху дворцовых переворотов, 1725—1762 гг. В гвардии служил цвет дво¬
рянства, поэтому она отражала и выражала интересы и требования всей корпора¬
ции. Именно в силу этого в гвардии выкристаллизовалось дворянское самосозна¬
ние, которое из гвардейских полков распространилось на все российское дворян¬
ство. Участие гвардии в дворцовых переворотах повысило ее престиж и усилило
влияние на государственные дела, что одновременно подняло на небывалую
прежде высоту и значение всего дворянства. Оно стало чувствовать себя прича¬
стным к принятию важнейших государственных решений, от которых зависела
судьба страны. Наказы депутатам в Комиссию для составления нового Уложения
1767	г. ясно показали, что дворяне в целом проникнуты сознанием общности
своих интересов, составляют единое целое и четко отделяют себя от всех осталь¬
ных сословий53.
Превращению дворянства в сословие способствовало знакомство с западноев¬
ропейскими порядками и привлечение на русскую службу иностранцев, через
которых в русскую среду проникали представления западного дворянства. И то
343

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
и другое началось во второй половине XVII в., но особенно прогрессировало
в первой половине XVIII в.
Таким образом, в 1785 г.54 дворянство приобрело почти все признаки сосло¬
вия: 1) сословные права были закреплены в законе; 2) права являлись наследст¬
венными и безусловными; 3) дворянство имело сословную организацию в виде
уездных и губернских дворянских собраний; 4) оно обладало сословным само¬
сознанием и менталитетом; 5) дворянство имело право на самоуправление и уча¬
стие в местном управлении; 6) оно имело внешние признаки дворянской принад¬
лежности. По причине отсутствия в стране представительного учреждения у дво¬
рянства не было сословного представительства при верховной власти (в боль¬
шинстве европейских стран такие учреждения в XVIII в. тоже отсутствовали или
не действовали). Взамен этого дворянство имело сословный и независимый от
коронной администрации суд, избирало из своего состава лиц на коронную
службу в местных учреждениях и имело право петиций о своих нуждах высшей
коронной администрации и самому государю посредством адресов и через спе¬
циально избранных депутатов55. Консолидация в сословие не исключала, конеч¬
но, наличия внутри дворянства групп интересов и существования между ними
политических, экономических, социальных и этнических противоречий. Но они
не помешали тому, чтобы в конце XVIII в. сложился единый дворянский этос,
как полагают некоторые историки56.
Стратификация и внутрисословная социальная мобильность дворянства.
Итак, к 1785 г. дворянство консолидировалось в единое сословие. Но отдельные
его представители дифференцировались по источникам получения дворянства
и по своему имуществу. По источникам происхождения дворянство подразделя¬
лось на следующие группы:
1)	титулованное, т. е. приобретенное на основании титула (граф, барон, князь
и т. п.);
2)	древнее, или находившееся в составе дворянства в момент издания Жало¬
ванной грамоты в 1785 г. не менее 100 лет и записанное в первую Бархатную
книгу;
3)	пожалованное государем;
4)	приобретенное военной службой;
5)	приобретенное гражданской службой;
6)	приобретенное по индигенату иностранными дворянами, перешедшими
в русское подданство.
Каждая группа записывалась в специальную часть губернской дворянской
книги. Эта практика сохранилась до 1917 г.
Особую группу среди дворянства составляли личные дворяне. Эта социальная
группа появилась в 1722 г. и включала лиц, находившихся на государственной
службе, но не выслуживших чина, который давал статус потомственного дворя¬
нина. С 1785 г. личные дворяне были освобождены от телесных наказаний, нало¬
гов, рекрутской повинности, но не имели права владеть крепостными, записыва¬
лись в особую часть городских обывательских книг, а не губернских дворянских
книг и были слабо связаны с губернскими дворянскими обществами, хотя по за¬
кону считались ее членами. До 1860-х гг. они были связаны с ними тем, что мог¬
344

С ословия, их стратификация и внутрис ослов пая мобильность
ли занимать некоторые должности по выборам в органы дворянского самоуправ¬
ления и уездную администрацию. С 1860-х гг. это право было утрачено, и лич¬
ные дворяне потеряли реальную связь с губернскими дворянскими обществами57.
Это дало основание некоторым исследователям считать, что личные дворяне яв¬
лялись разрядом не дворянства, а потомственного почетного гражданства58.
С этим мнением трудно согласиться. Личное дворянство приобреталось только
государственной службой, в то время как почетное гражданство — успехами
в предпринимательстве или на каком-либо профессиональном поприще. По сво¬
ей культуре, бытовым привычкам и поведению личные дворяне принадлежали
к дворянскому сословию и именно с ним идентифицировали себя. Население
объединяло личных и потомственных дворян в одно дворянское сословие.
Лишь некоторая часть родовитого и богатого потомственного дворянства дис¬
танцировала себя от личных дворян. Зато правительство всегда считало их дво¬
рянами и объединяло их с потомственными дворянами в единую корпорацию.
Когда некоторые члены Особого совещания по делам дворянства (1897—1901 гг.)
предложили, уступая требованиям ряда губернских дворянских собраний, вы¬
делить личных дворян в особое сословие, правительство решительно отклонило
эту идею59.
С точки зрения доходов, образования, престижа дворянство подразделялось
на три страты — низшую, среднюю и высшую. Низшая страта, как правило, со¬
стояла из беспоместных и мелкопоместных дворян, средняя — из среднепомест¬
ных, высшая — из крупнопоместных дворян. Трехчленная стратификация, как
будет показано ниже, была свойственна всем другим сословиям, только критерии
стратификации были иными. До отмены крепостного права в 1861 г. основным
показателем материальной состоятельности дворянства являлись не размеры зе¬
мельной собственности, а число крепостных крестьян. При залоге имения в банк
величина ссуды зависела не от количества земли в имении, а от числа крепост¬
ных. Поэтому современники проводили стратификацию дворянства на основании
числа крепостных крестьян. Образование, престиж, влияние дворянина зависели
от дохода, который давали крепостные. Беспоместные и мелкопоместные дворя¬
не с числом крепостных мужского пола менее 20 относились к низшей страте
и считались бедными дворянами, среднепоместные дворяне с числом крепостных
от 21 до 100 относились к средней страте и считались достаточными дворянами,
крупнопоместные дворяне с числом крепостных более 100 относились к высшей
страте и считались богатыми дворянами. Только часть средней и высшая страта
могли вести образ жизни, достойный дворянина. Личные дворяне не имели права
владеть крепостными, основной доход им приносили жалованье или пенсия за
службу. Вследствие того что они имели невысокие чины, их жалованье и пенсии
были небольшими. По уровню жизни и другим признакам они приближались
к мелкопоместному неслужащему дворянству и образовывали низшую часть
низшей страты дворянства60.
Критерий, который использовали современники для разделения дворянства на
три страты, можно признать удовлетворительным. Например, во второй трети
XIX в. считалось, что типичная семья, живущая в провинции, чтобы вести при¬
личный дворянству образ жизни, должна иметь годовой доход в 300—400 руб.
345

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
серебром, а в Петербурге и Москве — в 1,5—2 раза выше61. Примерно такой ок¬
лад, который включал кроме жалованья так называемые добавочные деньги —
столовые, квартирные и т. п., получали чиновники от VIII класса и офицеры от
капитана и выше. Оклады зависели от местности проживания и в столицах были
существенно выше62. Не случайно только чин VIII класса на гражданской службе
и первый офицерский чин на военной службе до 1845 г. давали потомственное
дворянство. Средний годовой оброк крепостных во второй трети XIX в. состав¬
лял в разных вотчинах от 8 до 16 руб. серебром с души мужского пола63. Среднее
число крепостных у среднепоместных дворян равнялось 46—50, вследствие это¬
го типичное имение среднепоместного дворянина давало годовой доход от 400
до 800 руб. серебром. Таким образом, жалованье чиновников средних рангов
и типичное имение среднепоместного дворянина позволяло им жить по-дворянски.
Чиновники IX—XIV классов, которые по своему чину являлись личными дворя¬
нами, получали жалованье в 2—3 раза ниже, чем чиновники VIII класса, поэтому
по своим доходам они попадали в низшую страту дворянства, как и мелкопоме¬
стные дворяне. Если низшие чиновники жили только на жалованье, а мелкие по¬
мещики на доходы от имения, то они не могли вести соответствующий званию
дворянина образ жизни. Это служило причиной того, что многие чиновники ос¬
тавались безбрачными, поздно вступали в брак и были малодетными. Например,
в Калужской губернии в 1850-е гг. 47 % чиновников были холостыми; в Иркутской
губернии 16 % классных чиновников были холостыми, а на одну семью чинов¬
ника в среднем приходилось менее одного ребенка64. Дворяне, принадлежавшие
к разным стратам, отличались не только доходами, но и образованием, так как
дети получали образование в зависимости от состоятельности семьи. Образова¬
ние давало преимущество при продвижении по службе и позволяло образован¬
ным чиновникам и офицерам достигать более высоких чинов. Разумеется, образ
жизни дворянина в решающей степени определялся его доходами. Мелкопомест¬
ное дворянство по быту и нравам «по сути, ничем не отличалось от крестьян, если
не считать чуть большего материального достатка, дворянского платья и созна¬
ния благородства своего происхождения»65.
Весьма существенно, что и корпоративные права дворян также находились
в зависимости от их состоятельности и чина. Согласно Жалованной грамоте дво¬
рянству, членом губернского дворянского собрания мог быть потомственный
дворянин, записанный в дворянскую книгу данной губернии. Все такие дворяне
имели право лишь присутствовать на заседаниях дворянского собрания. Но
право принимать решения и занимать какую-либо общественную должность
в дворянском самоуправлении или коронном управлении предоставлялось только
дворянам с годовым доходом не менее 100 руб. Это означало, что дворянин дол¬
жен быть иметь по крайней мере 20 душ крепостных, так как в 1780-е гг. средний
оброк составлял около 5 руб. серебром с души мужского пола66. В 1831 г. цензы
для участия в дворянском самоуправлении были пересмотрены. Членом губерн¬
ского дворянского собрания считались все потомственные дворяне, живущие
в данной губернии; все они могли только присутствовать на дворянском собра¬
нии. Те из них, которые имели по крайней мере первый классный чин и владели
недвижимой собственностью в пределах губернии, участвовали в принятии ре¬
346

Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
шений дворянского собрания, но не могли избирать должностных лиц. Непо¬
средственное право выбирать должностных лиц в дворянское самоуправление
или коронное местное управление предоставлялось только дворянам, владевшим
не менее 100 крепостными мужского пола или не менее 3270 га (3000 дес.) неза¬
селенной земли. Дворяне, владевшие 5—99 крепостными или землей площадью
от 164 до 3270 га, объединялись в участки, чтобы в совокупности располагать
100 крепостными или 3270 га земли. Каждый такой участок имел право посылать
уполномоченного с полным избирательным правом. Право занимать любую
должность по выборам предоставлялось всем потомственным дворянам, некото¬
рые низшие должности дозволялось занимать личным дворянам. Таким образом,
по корпоративным правам дворяне существенно различались: одни могли только
присутствовать на дворянском собрании и служить, если их выберут; вторые
имели право участвовать в принятии решений; третьи могли также избирать на
выборные должности. Права находились в зависимости от состоятельности, гра¬
ница между различными группами дворянства как раз и проходила между вла¬
дельцами 20 и 100 крепостными67.
Первые более или менее полные и точные сведения о российском дворянстве
мы имеем на 1858 г. (табл. 2.1). Согласно им, личных и потомственных мелкопо¬
местных дворян, составлявших низшую страту дворянства, насчитывалось 614,3 тыс.,
или 69,1 % всего дворянства; среднепоместных дворян, принадлежавших второй
страте, — 164,5 тыс., или 18,5 %; крупнопоместных дворян, составлявших выс¬
шую страту, — ПО тыс., или 12,4%. Низшей страте принадлежало 3,2% всех
крепостных, средней — 15,8, высшей — 81 % всех крепостных крестьян. Сред¬
няя страта дворянства была малочисленной; высшая — еще малочисленнее, но
в ее руках сосредоточивалась львиная доля всех земельных богатств и крепост¬
ных. Среди бедного дворянства наблюдалось довольно значительное число де¬
классированных элементов, которые нигде не служили, не получили никакого
образования, не имели крепостных, потеряли дворянское достоинство и по сво¬
ему положению приблизились к крестьянству68. По приблизительному подсчету
Министерства внутренних дел, таких лиц насчитывалось в 1846—1847 гг. до 109 тыс.
мужского пола69. Деклассирование дворянства представляло проблему для пра¬
вительства всегда. К началу XVIII в. «многие княжеские роды, происходившие от
Рюрика, обеднели до того, что, например, князья Белосельские были послужиль-
цами у Травиных (состояли на частной службе. — Б. М), а князья Вяземские бы¬
ли деревенскими дьячками, занимая эти места наследственно. Другие знатные
дворянские фамилии дошли также до совершенного обнищания, и между ними
представители боярского рода Ласкиревых, — происходивших в прямом муж¬
ском колене от византийских императоров, из дома Ласкарисов, — затерялись
между однодворцами»70. Петр I безуспешно пытался остановить обеднение дво¬
рянства посредством введения майората.
В какой мере полученные результаты можно распространить на XVIII—
первую половину XIX в.? Согласно имеющимся, весьма приблизительным до
1858 г. сведениям, число дворян мужского пола (счет идет на мужчин вследствие
того, что демографическая статистика XVII—первой половины XIX в. женщин
учитывала неполно) с 1678 по 1719 г. возросло с 70 до 140 тыс. и к 1858 г.
347

Гчава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
Таблица 2. /
Стратификация дворянства Европейской России
без Польши и Финляндии в 1858 г.
Категория дворян
Численность дворян
обоего пола
Численность крепост¬
ных мужского пола
у дворян
тыс.
%
тыс.
%
Личные
276,8
31,1
—
—
Потомственные, в том числе:
612,0
68,9
—
—
без земли и крепостных
33,9
3,8
—
—
с землей, без крепостных
96,6
10,9
—
—
без земли, с крепостными до 4
16,8
1,9
12,0
0,1
с землей и крепостными до 20
190.2
21,4
327,5
3,1
с землей и крепостными 21—100
164,5
18,5
1666,1
15,8
с землей и крепостными 101—500
92,4
10,4
3925,1
37,2
с землей и крепостными 501—1000
11,2
1,3
1569,9
14,9
с землей и крепостными 1000+
6,4
0,7
3050,6
28,9
Итого
888,8
100
10 551,2
100
Источники: Статистические таблицы Российской империи / А. Бушей (ред.). СПб.,
1863. Вып. 2. С. 267 ; Корелин А. П. Дворянство в пореформенной России, 1861—1904. М,
1979. С. 60—61.
достигло 443 тыс. человек71. Численность личного и потомственного дворянства
на протяжении всего изучаемого периода возрастала примерно в одинаковой
степени, поскольку их соотношение на протяжении первой половины XIX в. поч¬
ти не изменилось: в Европейской России без белорусских и украинских правобе¬
режных губерний на долю личных дворян приходилось 44—45 %, потомствен¬
ных — 55—56 %, а на территории всей Европейской России — соответственно
31 и 69 %72. Поскольку правила производства в дворянство в течение 1722—1845 гг.
не изменялись, можно предположить, что и в XVIII в., начиная с 1720-х гг. и до
раздела Польши в 1790-е гг., доля личного дворянства составляла около 45%,
а потомственного — 55 %. Присоединение литовских, украинских и белорусских
земель после разделов Польши увеличило численность потомственного дворян¬
ства страны сразу в 3 раза и нарушило соотношение между личным и потомст¬
венным дворянством, так как институт личного дворянства в Польше не сущест¬
вовал73.
В табл. 2.2 представлены данные о числе дворян-помещиков и их крепостных.
Данные о помещичьем душевладении обладают одним недостатком: имения,
принадлежавшие одному лицу, но находившиеся в разных губерниях, принима¬
лись по условиям учета за владения разных помещиков. Это приводило к искус¬
ственному преувеличению общей численности помещиков и уменьшению числа
крупных помещиков, хотя, по авторитетному мнению директора Центрального
статистического комитета А. Тройницкого, эта неточность не могла быть значи¬
тельной, так как число крупнопоместных помещиков, которые имели имения
в разных губерниях, было невелико74.
348

Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
Таблица 2.2
Стратификация помещиков по числу принадлежавшим
им крепостных в Европейской России без Польши и Финляндии
в 1678,1727,1777,1833,1857 гг. (%)
Помещики
с числом
крепост¬
ных
1678 г.
1727 г.
1777 г.
1833 г.
1857 г.
Поме¬
щики
Крепо¬
стные
Поме¬
щики
Кре¬
пост¬
ные
Поме¬
щики
Кре¬
пост¬
ные
Поме¬
щики
Кре¬
пост¬
ные
Поме¬
щики
Крепо¬
стные
20—
46,7
6,0
60,6
10,4
59
6
53,5
4,2
41,6
3,2
21—100
38,6
21,8
30,8
30,9
25
19
27,8
14,0
35,1
15,8
101—500
12,5
30,1
7,7
32,5
13
75
15,3
34,0
19,5
37,2
501—1000
1.3
11,6
0,6
8,9
2
2,1
14,6
2,4
14,9
1000+
0,9
30,5
0,3
17,3
1
—
1,3
33,2
1,4
15,9
Итого
100
100
100
100
100
100
100
100
100
100
Источники: Водарский Я. Е. Население России в конце XVII—начале XVIII века. М.,
1977. С. 71, 73 ; Шепукова Н. М. Об изменении размеров душевладения помещиков Европей¬
ской России в первой четверти XVIII—первой половине XIX в. // Ежегодник по аграрной ис¬
тории Восточной Европы за 1963 г. / В. К. Яцунский (ред.). Вильнюс, 1964. С. 402—419 ; Се-
мевский В. И. Крестьяне в царствование императрицы Екатерины II. СПб., 1903. Т. 1. С. 30—
31 ; Тройницкий А. Г. Крепостное население в России по 10-й народной переписи. СПб., 1861.
С. 67 ; Kahan A. The Cost of «Westernization» in Russia : The Gentry and the Economy in the Eigh¬
teenth Century // The Structure of Russian History / M. Chemiavsky (ed.). New York : Random
House, 1970. P. 227—228, 241, 242, 249.
Согласно данным табл. 2.3, доля мелких помещиков и доля принадлежавших
им крепостных начиная с 1727 г. уменьшалась, напротив, доля крупных помещи¬
ков и принадлежавших им крестьян возрастала. Доля средних помещиков и при¬
надлежавших им крепостных в XVIII в. уменьшалась, а в первой половине XIX в.
возрастала. Проведенная группировка помещиков относится к территории, кото¬
рая в течение XVIII в. изменялась за счет включения украинских и белорусских
земель. Это существенно повлияло на результаты стратификации и затемнило
влияние социальных факторов, таких как естественный прирост дворян и крепо¬
стных, перераспределение крепостных внутри потомственного дворянства за
счет сделок и браков, пожалование государственных земель и крестьян помещи¬
кам, увеличение численности дворян за счет социальной мобильности. Группи¬
ровка помещиков, проживавших только на территории в границах 1-й ревизии
населения 1719 г., устраняет влияние географического фактора и позволяет углу¬
бить наше понимание социальных факторов стратификации.
Из данных табл. 2.3 следует, что общая численность помещиков в петровское
царствование существенно увеличилось — более чем в 3 раза. Главная причи¬
на— щедрые пожалования из государственного фонда земель и крестьян, кото¬
рые в последующие годы сокращались и в начале XIX в., при Александре I, вовсе
прекратились. Медленное возрастание численности помещиков в 1727—1836 гг.
определялось естественным приростом сословия и социальной мобильностью.
В последние два десятилетия существования крепостного права ряды помещиков
сократились почти до численности 1727 г.
349

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
Таблица 23
Численность помещиков, распределенных по трем стратам,
на территории Европейской России в границах 1719 г.
I ОД
Низшая страта
Средняя страта
Высшая страта
Итого
тыс.
%
тыс.
%
тыс.
%
тыс.
%
1678
9,7
47
8,0
38
3,1
15
20,8
100
1727
38,3
60
20,5
32
5,7
8
64,5
100
1777
41,0
59
18,0
25
11,0
16
70,0
100
1833
38,8
54
20,3
28
13,0
18
72,1
100
1858
25,5
39
24,6
38
15,4
23
65,5
100
Низшая страта — владельцы менее чем 20 крепостных, средняя — владельцы 21—100 кре¬
постных, высшая — владельцы более чем 100 крепостных (душ мужского пола).
Источники указаны в примеч. к табл. 2.2.
Численность помещиков, принадлежавших трем стратам, изменялась по-раз¬
ному. С конца XVII в. до 1727 г. численность помещиков возросла во всех стра¬
тах, но более всего в низшей, затем в средней, меньше всего — в высшей стра¬
те75. В последующие годы стратификация помещиков мало-помалу приобретала
вид, который она имела в конце XVII в., в результате того что численность самой
многочисленной низшей страты дворянства и в абсолютном, и в относительном
значении уменьшалась, а средней и особенно высшей страт увеличивалась. По¬
скольку крепостных могли покупать только потомственные дворяне, на основа¬
нии приведенных данных можно предположить, что мелкопоместное дворянство
продавало свои имения средним и в особенности крупным помещикам, а само,
теряя землю и крепостных, деклассировалось, по крайней мере как помещики.
Другими словами, из среды помещиков вытеснялись мелкопоместные дворяне,
а средние и крупные консолидировались.
В среде дворянства существовал значительный естественный прирост, лишь
немногим меньший, чем в среде крестьян и городского сословия. Несмотря на
это, в 1727—1858 гг. численность помещиков, принадлежавших к низшей страте,
уменьшилась, численность помещиков, входивших в среднюю страту, увеличи¬
лась весьма незначительно, и лишь численность верхней страты помещиков су¬
щественно возросла: за 1727—1858 гг. среднегодовой прирост числа мелких по¬
мещиков составил -0,31 % (был отрицательным), средних — +0,14, крупных —
+0,77, всех помещиков — +0,01 %, а среднегодовой прирост всего населения
России в границах начала XVIII в. (+0,81 %) был в 81 раз выше, чем помещиков.
Если бы численность мелких и средних помещиков возрастала такими же темпа¬
ми, как и численность крупных помещиков, или в соответствии с естественным
приростом, характерным для дворянства, то общее число дворян к 1858 г. соста¬
вило бы 177 тыс. человек вместо 65 тыс., т. е. в 2,7 раза больше, чем было в дей¬
ствительности. Отсюда следует, что тысячи дворян-помещиков перемещались
в другие профессиональные группы, главным образом в среду интеллигенции,
либо деклассировались. Как могло уменьшиться число дворян-помещиков, если
единонаследие среди помещиков до 1845 г. не действовало и поместья в соот¬
ветствии с законом после их смерти делились на доли по числу наследников
350

Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
Рис. 2.1. Ф. П. Толстой (1783—1873). Семейный портрет. 1830.
Государственный Русский музей
мужского пола? Только самые родовитые и богатые помещики по высочайшему
разрешению могли вводить в своем роде единонаследие. Таких семей в России
насчитывались единицы. Анализ доходов помещиков помогает объяснить этот
интересный феномен. С этой целью рассмотрим распределение крестьянства ме¬
жду разными стратами дворянства (табл. 2.4).
Данные табл. 2.4 отчетливо показывают, что общее количество крепостных,
принадлежавших мелкопоместному дворянству в 1727—1836 гг. и среднепоме¬
стному дворянству в 1727—1858 гг., изменялось очень мало. А стабильность
среднего числа принадлежавших им крепостных просто поразительна: на протя¬
жении 180 лет, с 1678 по 1858 г., мелкопоместное дворянство владело в среднем
8—9 крепостными, среднепоместное — 41—52 крепостными. Общее количество
крепостных, принадлежавших высшей страте помещиков, с 1678 по 1836 г. мед¬
ленно, но постоянно увеличивалось и лишь в 1836—1858 гг. немного сократи¬
лось. С 1727 по 1858 г. доля принадлежавших им крепостных возросла с 59 до
80 %. В то же время среднее число крепостных на одного крупного, так же как на
среднего и мелкого помещика, увеличилось незначительно — с 309 до 333. Та¬
ким образом, хотя число помещиков в отдельных стратах изменялось довольно
существенно, среднее количество крепостных, приходившееся на одного поме¬
щика в каждой страте, было стабильным, отражая тот факт, что между численно¬
стью помещиков каждой страты и количеством принадлежавших им крепостных
351

Гчава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
Таблица 2.4
Численность крепостных мужского пола, принадлежавших помещикам в 1678, 1727,
1777, 1836 и 1858 гг., на территории Европейской России в границах 1719 г.
Год
Низшая страта
помещиков
Средняя страта
помещиков
Высшая страта
помещиков
Итого
Крепостные,
тыс.
Крепостные, %
Крепостных
на 1 помещика
Крепостные,
тыс.
Крепостные, %
Крепостных
на 1 помещика
Крепостные,
тыс.
Крепостные, %
Крепостных
на 1 помещика
Крепостные,
тыс.
Крепостные, %
Крепостных
на 1 помещика
1678
89
—
9
325
—
41
1074
—
347
1488
—
72
1727
305
10
8
922
31
45
1760
59
309
2987
100
46
1777
316
6
8
940
19
52
3663
75
333
4919
100
71
1833
321
5
8
1013
15
50
5339
80
410
6673
100
93
1858
212
3
8
1027
17
46
5200
80
333
6439
100
100
Источники указаны в примем, к табл. 2.2.
существовало более или менее твердое соотношение. В 1727—1858 гг. число
мелкопоместных дворян и их крепостных сокращалось в среднем в год на 0,3 %;
наоборот, число среднепоместных дворян и их крепостных увеличивалось на
0,15 %, число крупнопоместных дворян — на 0,77, а их крепостных — на 0,83 %
в год. Отсюда следует, что число крупных помещиков и их крепостных увеличи¬
валось в полном соответствии с естественным приростом тех и других, число
мелких помещиков и принадлежавших им крепостных уменьшалось вопреки су¬
ществовавшему естественному приросту, а увеличение числа средних помещи¬
ков и их крепостных отставало от их естественного прироста примерно в 5 раз.
В целом для всего исследуемого периода крупные помещики обеспечивали рас¬
ширенное воспроизводство как самих себя, так и своих крестьян, средние — про¬
стое (или приближавшееся к нему) воспроизводство, а мелкие помещики не
обеспечивали даже воспроизводства себя и своих крестьян. В чем причины столь
различного демографического поведения помещиков разного достатка и их кре¬
постных? Дело, по-видимому, заключалось в том, что мелкие помещики не име¬
ли земли для расширения хозяйства и поэтому вынуждены были продавать избы¬
ток крепостных или отпускать на волю и покидать ряды землевладельцев. Сред¬
ние помещики, ^отя и лучше обеспеченные землей, также не имели больших
возможностей для расширения хозяйства и поэтому тоже были вынуждены тем
или иным способом избавляться от избытка крепостных. И только крупные по¬
мещики, имевшие в достатке земли или могущие, в случае необходимости, ее ку¬
пить, в состоянии были расширять хозяйство, чтобы поглотить весь естественный
прирост крепостного населения и обеспечить увеличение своей численности.
Приведенные данные позволяют предположить, что поместное дворянство
настойчиво поддерживало свой имущественный статус и старалось не опускаться
ниже стандартов, существовавших для различных страт помещиков. При сущест¬
352

Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
вовании довольно высокого естественного прироста населения в его среде (дво¬
рянские семьи были многодетными) и правил наследования, благоприятствую¬
щих разделам собственности (имущество, включая поместье, после смерти вла¬
дельца делилось между всеми сыновьями поровну с выделом определенной по
закону части в приданое дочерям), мелким и средним помещикам приходилось
переходить в другие профессиональные группы и сословия. При этом они были
вынуждены продавать своих крепостных без земли, что и объясняет упорное
и длительное противодействие помещиков принятию закона, запрещавшего про¬
дажу крестьян без земли, а когда этот закон был принят в 1771 г., его частое на¬
рушение. Вскоре после отмены обязательной службы и прекращения раздачи
государственных земель проникнуть в ряды помещиков стало весьма затрудни¬
тельно, а выйти — легко.
Твердое соотношение между численностью помещиков каждой страты и ко¬
личеством принадлежавших им крепостных могло поддерживаться частично за
счет естественного прироста крепостных, частично за счет высокой мобильности
среди помещиков и дворянства в целом76.
Большой интерес представляет оценка уровня неравенства среди дворянст¬
ва. Для этой цели воспользуемся коэффициентом неравенства Джини G, кото¬
рый принимает значения от 0 при полном равенстве до 1 при максимальном
неравенстве членов данной совокупности77. Для дворян-помещиков коэффици¬
ент Джини по данным о числе крепостных, принадлежавших каждой страте, со¬
ставил в 1678 г. — 0,74, в 1727 г. — 0,67, в 1777 г. — 0,72 , в 1833 г. — 0,75 и в
1858 г. — 0,71. Отсюда следует, что уровень неравенства среди помещиков был
высоким уже в конце XVII в. и в последующем, вплоть до эмансипации 1861 г.,
мало изменялся. У дворян, находившихся на гражданской службе, т. е. прежде
всего личных дворян, уровень неравенства по получаемому ими жалованью был
намного ниже. Например, в 1857 г. 118,1 чиновников можно разделить по их
классу на 4 группы: канцеляристы (27,2 % всех чиновников), чиновники IX—
XIV классов (59,6 %), VIII—V классов (12,5 %), I—IV классов (0,7 %). По полу¬
чаемому ими жалованью без наградных, столовых и квартирных они соотноси¬
лись как 100 : 300 : 700 : 4300. И несмотря на серьезное различие в жаловании,
уровень неравенства, измеренный коэффициентом Джини, оказался умерен¬
ным— 0,35. То же наблюдалось среди дворянства, находившегося на военной
службе. Причина этого состояла в том, что чиновников и офицеров высших ран¬
гов, получавших действительно огромное жалованье, насчитывалось несколько
сотен78. Следовательно, личные дворяне, а также потомственные, которые не
имели поместий и жили на жалованье, различались в материальном отношении
намного меньше, чем дворяне-помещики. Государство старалось удерживать не¬
равенство между ними на более или менее умеренном уровне, чтобы был стимул
делать карьеру и чтобы в то же время сохранялось единство служилого дворян¬
ства. Таким образом, личные и потомственные дворяне различались и по статусу,
и по материальному достатку. Малочисленная дворянская элита, состоявшая из
богатых дворян-помещиков, по своим доходам резко отрывалась от всего осталь¬
ного дворянства. В массе российское дворянство отнюдь не было богатым и как,
справедливо сказал Е. П. Карнович: «Все рассказы иностранцев о богатстве старой
353

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
Рис. 2.2. А. Ф. Чернышев (1824—1863). Прощание уезжающего офицера с семейством.
1850. Государственный Русский музей
России представляют более вымысла, нежели правды. Россия была одной из бед¬
нейших стран Европы, и заезжих к нам иностранцев могло поражать богатство
только царского двора и некоторых, весьма немногих вельмож»79. Вот характер¬
ная картина А. Ф. Чернышева (1824—1863) (рис. 2.2).
Офицер-помещик возвращается после отпуска на службу. Помещичий дом
больше и лучше крестьянского, однако отнюдь не является дворцом (вместо па¬
радного входа скромное деревянное крыльцо) и к тому же не в блестящем со¬
стоянии, судя по отвалившейся штукатурке. Офицер отправляется в телеге, за¬
пряженной одной лошадью. Кучер — дворовый в простой крестьянской одежде.
В пореформенное время дворянство стало постепенно утрачивать свои со¬
словные привилегии, сближаясь в правовом положении с другими сословиями.
В 1861 г. оно утратило монопольное право на владение крепостными (монополия
на земельную собственность была утрачена еще 1801 г., когда было разрешено
недворянам покупать и продавать незаселенные земли); в результате реформы
полиции в 1862 г. дворяне утратили право формировать уездную полицию, а по¬
сле введения земств в 1864 г. потеряли монополию на формирование органов
местного коронного управления; в 1863 г. телесные наказания были отмены для
всех, кроме крестьян; в результате судебной реформы в 1864 г. дворяне попали
354

Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
под юрисдикцию общесословных судов; с 1874 г. стали на общих основаниях
привлекаться к отбыванию воинской повинности. Особо следует остановиться на
утрате дворянством налоговых привилегий. До середины XIX в. оно обладало
фактически налоговым иммунитетом: не платило прямых налогов. Попытки рас¬
пространить налоги на дворян оказывались безрезультатными. В 1797 г. Павел I
возложил на дворян добровольную обязанность содержать судебно-администра¬
тивные учреждения в губерниях за счет сборов с дворянских имений. Общая
сумма издержек на местное управление была разверстана между помещиками
пропорционально числу принадлежавших им крепостных, и они подчинились.
Но в 1806 г. Александр I отменил сбор и переложил его на крестьян. В 1812 г.
в связи с войной был введен процентный сбор с доходов с недвижимостей, под
который попало и дворянство. Помещики платили прогрессивный подоходный
налог от 1 до 10 % с добровольно объявленного дохода. В декабре 1819 г. сбор
был отменен. До XVIII в. дворяне, имевшие недвижимость в городах, а также
помещики в деревнях, по решению местного начальства вносили деньги наряду
со всеми другими сословиями на покрытие расходов на общественные, или зем¬
ские, потребности: содержание дорог, почт и др. Это был фактически налог, хотя
эти сборы собирались без всяких твердых правил. Однако в XVIII в. дворяне бы¬
ли освобождены от всяких сборов и повинностей. В 1805 г. земские сборы под
названием земских повинностей были поставлены на более или менее правиль¬
ные, определенные в законе основания, но помещики, за исключением прожи¬
вавших в новороссийских губерниях, по-прежнему от них освобождались. В 1851 г.
земские повинности были разделены на местные, или губернские, предназначен¬
ные на покрытие расходов в губерниях, и общие, или государственные, предна¬
значенные на общегосударственные цели. В 1853 г. правительство обязало дво¬
рян платить лишь губернские земские сборы (на долю помещиков приходилось
34,3 % всех местных сборов в 1853—1856 гг. и 44,4 % в 1860—1862 гг.). В ре¬
зультате на долю дворян приходилось менее 10 % от общей суммы земских (ме¬
стных и государственных) сборов.
После эмансипации ситуация изменилась: введение любых новых налогов
в стране стало распространяться на дворян в равной степени с другими сосло¬
виями. С 1863 г. дворяне стали платить новый государственный налог с город¬
ских недвижимостей, с 1872 г. — государственные земские повинности (доля
помещиков составила около 35 % от их общей суммы), с 1875 г. — государст¬
венный поземельный налог в сельской местности и т. п. С начала 1860-х гг. рос¬
сийская налоговая система стала радикально изменяться: она переходила с по¬
душного принципа на подоходный, тяжесть налогового бремени перемещалась
с бедных на зажиточные слои населения. Соответственно налоговое бремя дво¬
рянства стало возрастать, что хорошо видно из следующего расчета. В 1859 г., по
расчетам чиновников Министерства финансов, «высшие классы», дворянство
и купечество, обеспечивали поступление в казну 17 % доходов (главным образом
за счет косвенных налогов), а низшие — 76 % (7 % государственных доходов
приносили монетная, горная и другие регалии и государственное имущество), а в
1887 г. соответственно — 37,9; 55,1 и 7 % (для сравнения в Великобритании это
соотношение составляло 52 :40 : 8, во Франции — 49 : 30 : 21, в Пруссии —
355

Гшва 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
30:29:41). Следовательно, из общей суммы собственно налогов на высшие
классы в 1859 г. приходилось 18 %, на низшие — 82 %, а в 1887 г. соответствен¬
но — 41 и 59 %. Другими словами, для первых сравнительно со вторыми тяжесть
налогов увеличилась почти в 2,3 раза, и тенденция эта в дальнейшем усилива¬
лась. Привилегии по уплате налогов дворянство утратило.
Таким образом, к 1917 г. дворяне утратили юридически все свои сословные пра¬
ва, их престиж уже не имел юридического базиса, а основывался главным образом
на традиции и на покровительстве монарха и его правительства. По выражению
М. Яблочкова, дворянство превратилось в «почетный класс», в «памятник ста¬
рины»80.
Общая численность дворянства в пореформенное время продолжала расти:
в Европейской России за 1858—1897 гг. она возросла с 886,8 тыс. до 1372,7 тыс.
человек обоего пола, в том числе потомственных дворян — с 612,0 до 885,7 тыс.,
личных дворян — с 276,8 до 487,0 тыс. обоего пола. Доля потомственных дворян
сократилась с 69 до 65 %, соответственно доля личных дворян увеличилась с 31
до 35 %81. К 1905 г. общая численность сословия достигла 1,6 млн человек обое¬
го пола. Число дворян-помещиков продолжало уменьшаться, хотя и непрямоли¬
нейно: в 1861 г. их насчитывалось около 128,5 тыс., в 1877 г. — 117,6, в 1895 г. —
120,7, в 1905 г. —107,5 тыс. (без членов семей). В результате доля поместного
дворянства среди потомственного дворянства быстро и неуклонно снижалась:
в 1858 г. она составляла 80—85 %, в 1877 г. — 56, в 1895 г. — 40, в 1905 г. —
30 % , а в общей численности сословия она упала с 63 % в 1858 г. до 29 % в 1897 г.
и примерно до 22 % в 1905 г.
356
Рис. 2.3. Участники съезда предводителей дворянства в зале Дворянского собрания
в С.-Петербурге. 1911

Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
Таким образом, состав дворянства в пореформенную эпоху качественно изме¬
нился: увеличилась доля личного дворянства и уменьшилась доля поместного
дворянства. Само поместное дворянство также претерпело изменения. Потеряв
крепостных в результате реформы 1861 г., оно было вынуждено перестраивать
свое хозяйство на основе использования наемной рабочей силы. Основным пока¬
зателем состоятельности дворян-помещиков стала величина земельной собствен¬
ности. В специальной статистической литературе второй половины XIX—начала
XX в. и в исторической литературе приняты новые основания для разделения
дворян-землевладельцев на три страты — мелкопоместные, среднепоместные
и крупнопоместные. К низшей страте относились собственники 1—109 га земли
(здесь и далее десятины переведены в гектары по соотношению 1 дес. равна 1,09 га),
к средней — собственники 109—545 га, к высшей страте — собственники более
чем 545 га. Соответственно новым обстоятельствам был изменен и ценз для по¬
лучения права участвовать в дворянском собрании — он был переведен на землю
и составил в 1870 г. 218—326 га в столичных и основных земледельческих гу¬
берниях и 327 га и более в промышленных, степных и лесных губерниях. В 1890 г.
последовало понижение ценза — соответственно до 154—218 и более 218 га. Как
видим, критерии для разделения дворян-помещиков на страты, как и в дореформен¬
ное время, находились в зависимости от их собственности и корпоративных прав.
Стратификация дворян-помещиков представлена в табл. 2.5. Данные показы¬
вают, что число дворян-помещиков в течение 35 лет, с 1861 по 1895 г., возросло
на 15 %, в следующие 10 лет почти на столько же сократилось и в дальнейшем
продолжало уменьшаться. При этом число мелких помещиков постоянно возрас¬
тало, а средних и крупных — уменьшалось. В 1861—1895 гг. увеличение числа
помещиков отставало от естественного прироста, а после 1905 г. обнаружилось
уменьшение их численности, что свидетельствует о перемещении дворян-
землевладельцев в другие социальные и профессиональные группы. Особенно
болезненно этот процесс происходил в низшей страте: большое число дворян
превращалось в простых хлебопашцев и, по сути, пауперизировалось.
На протяжении всего пореформенного периода для всех групп помещиков
было характерно сокращение земельных площадей, однако в большей мере со¬
кращение затронуло среднюю и высшую страты. Всего дворянский земельный
фонд за 1861—1905 гг. сократился на 58 %. К 1917 г. обезземеливание дворянст¬
ва зашло еще дальше: в 1906—1916 гг. дворянство потеряло в Европейской Рос¬
сии еще около 29 % земли83, следовательно, дворянский фонд к 1917 г. в 44 со¬
поставимых губерниях составил около 34 млн га и по сравнению с 1861 г. сокра¬
тился более чем вдвое. При этом средняя величина имения у мелких помещиков
неуклонно сокращалась, а у средних (за исключением 1861—1877 гг.) и у круп¬
ных помещиков была устойчива. До 1861 г. земля и крепостные оставались в ру¬
ках потомственного дворянства, переходя только от мелких помещиков к сред¬
ним и особенно крупным, так как потомственное дворянство до 1861 г. имело
монополию на крепостных, а до начала XIX в. — и на землю. После эмансипации
положение принципиально изменилось — крестьян помещики лишились сразу,
а земля стала постепенно переходить от дворянства в руки других сословий.
Если иметь в виду всех дворян-помещиков, то можно сказать, что до 1861 г. их
357

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
Таблица 2.5
Стратификация дворян-помещиков в 1861,1877,1895 и 1905 гг. на территории
44 губерний Европейской России
Страта
помещиков
1861 г.*
1877 г.
1895 г.
1905 г.
Помещики, тыс.
Площадь земли,
тыс. га
Средний размер
имения, га
Помещики, тыс.
Площадь земли,
тыс. га
Средний размер
имения, га
Помещики, тыс.
Площадь земли,
тыс. га
Средний размер
имения, га
Помещики, тыс.
Площадь земли,
тыс. га
Средний размер
имения, га
Низшая
41
2,3
56
56,4
1,9
34
66,4
1,9
29
59,7
i,6
27
Средняя
35
12,9
369
33,4
8,3
249
29,2
7,2
247
25,6
6,4
250
Высшая
24
60,5
2521
22,9
58,5
2555
19,2
44,9
2339
16,0
40,0
2500
В целом
100
75,7
757
112,7
68,7
610
114,8
54,0
470
101,3
48,0
474
Источники: Военно-статистический сборник. Вып. 4 : Россия / Н. Н. Обручев (ред.).
СПб., 1871. С. 188—189 ; Статистический временник Российской империи. 1886. Сер. 3. Вып.
10 ; Цифровые данные о поземельной собственности в Европейской России. СПб., 1897 ; Ста¬
тистика землевладения, 1905 год: Свод данных по 50 губерниям Европейской России. СПб.,
1907 ; Дубровский С. М. Сельское хозяйство и крестьянство России в период империализма.
М., 1975. С. 81—101.
Распределение земли по стратам помещиков реконструировано на основании данных
о распределении крепостных по этим же стратам.
положение в целом было устойчивым, а после 1861 г. началось их явное оскуде¬
ние, происходившее несмотря на поддержку государства, которое только в тече¬
ние 1857—1887 гг. пожаловало дворянам около 1 млн га земли и продало по низ¬
ким ценам еще столько же84.
Анализ процесса обеднения дворянства в относительных цифрах дает инте¬
ресную дополнительную информацию. В противоположность тому, что мы на¬
блюдали в дореформенный период, с 1861 по 1916 г. среди дворян-помещиков
процент мелких помещиков возрос с 41 до 79, а средних — уменьшился с 35 до
18, крупных — с 24 до 3. По-видимому, крупные помещики превращались
в средних, а средние — в мелких. Последние до крайней возможности держались
за землю. В Ц61—1905 гг., как и до 1861 г., доля земли, принадлежавшая мел¬
ким помещикам, сократилась с 3 до 2,8 %, а доля земли крупных помещиков воз¬
росла с 80 до 83 %. Новое явление состояло в том, что доля средних помещиков
в дворянском фонде земли сократилась с 17 до 14 %. В целом уровень неравенства
между дворянами-помещиками в пореформенное время продолжал возрастать:
коэффициент Джини по землевладению в 1861 г. равнялся 0,62, в 1877 г. — 0,79,
в 1905 г. — 0,82. Следует принять во внимание, что коэффициенты Джини для
периодов до и после 1861 г. не вполне сопоставимы: уровень неравенства поме¬
щиков в дореформенное время оценивался по числу крепостных, а в порефор¬
менное — по количеству земли, а коэффициент чувствителен к основанию груп-
358

Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
пировки, как и к числу групп, на которые разделялось дворянство по душевладе-
нию и землевладению.
В XVIII—первой половине XIX в. в среде дворянства существовала довольно
интенсивная внутрисословная мобильность. Поскольку потомственное дворянст¬
во приобреталось путем получения первого офицерского чина в армии и сравни¬
тельно невысокого чина VIII класса на гражданской службе, а также путем на¬
граждения любым орденом, то государственная служба открывала широкие воз¬
можности для возведения классных чиновников XIV—IX рангов, имевших ста¬
тус личного дворянства, в потомственное дворянство, которое приобреталось
почти автоматически после 20—30 лет усердной службы. Для чиновников-
дворян в средних чинах и для офицеров-дворян имелась реальная возможность
заслужить высшие чины или ордена высших степеней и переместиться в высшую
страту дворянства. Огромное жалованье, получаемое чиновниками и офицерами
высших рангов, давало им благоприятную возможность поправить свои матери¬
альные дела путем покупки земли и крепостных. Положение мало изменилось
после повышения «служебного» и «орденского» цензов. В 1845 г. класс, давав¬
ший потомственное дворянство в гражданской службе, был повышен с VIII до V;
VI—IX классы стали давать личное дворянство, а X—XIV — личное почетное
гражданство; в военной службе потомственное дворянство стал давать VIII класс,
а низшие — только личное. С 1856 г. право на потомственное дворянство в граж¬
данской службе давал IV класс, в военной — VI класс. Порядок службы оставал¬
ся прежним, и вместе с продвижением по служебной лестнице поднимались ста¬
тус чиновника и его жалованье. До 1887 г. после 20 лет военной и 30 лет граж¬
данской службы (в 1892 г. ценз был повышен соответственно до 25 и 35 лет)
офицер или чиновник, если он имел чин не ниже VII класса, награждался орде¬
ном Св. Владимира 4-й степени, что приносило его обладателю потомственное
дворянство. До начала XX в. получить потомственное дворянство было легче по
ордену, чем по чину. Например, в 1882—1896 гг. 72 % лиц, имевших личное дво¬
рянство, было утверждено в правах потомственного дворянства по ордену и все¬
го 28 % — по чину .
Что касается неслуживших поместных дворян, а таких в конце 1840-х гг. на¬
считывалось около 48 % (из 253 068), то вследствие господствовавших правил
наследования, дававших всем детям мужского пола равные права и приводивших
к постоянному дроблению имений, в их среде преобладали процессы социальной
деградации — из высшей страты помещики перемещались в среднюю, из сред¬
ней — в низшую, из низшей — в беспоместные и до полного деклассирования.
Многие дворяне-землевладельцы сливались с крестьянством. В 1846 г. в некото¬
рых губерниях до 13% дворян лично занимались хлебопашеством86. Процесс
деградации с отменой крепостного права усилился87. На рубеже XIX—XX вв.
в Европейской России, по данным Особого совещания по делам дворянского со¬
словия, имелись «сотни семей безграмотных, превратившихся в простых хлебо¬
пашцев дворян. <...> Экономически многие из них беднее крестьян, но тем не
менее и земства, и администрация отказывают им в помощи, обращая их к дво¬
рянским сословным органам. Дворянские общества помочь им не могут»88.
Обедневшие дворяне приезжали в города и поступали на государственную или
359

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
частную службу, занимались предпринимательством, некоторые служили в каче¬
стве наемной прислуги, иногда случалось, что женщины-дворянки становились
проститутками, а мужчины — люмпенами. Процесс обеднения большей части
дворянства сопровождался успешной адаптацией к новым условиям меньшей их
части, которой удалось в конце XIX—начале XX в. войти в предприниматель¬
скую элиту России89.
Рис. 2.4. П. А. Федотов (1815—1852). Свежий кавалер (Утро чиновника, получившего
первый крестик). 1846. Государственная Третьяковская галерея
360

Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
Духовенство
В последние 15 лет история РПЦ и духовенства стала изучаться намного ин¬
тенсивнее, чем в советское время. Число опубликованных работ перевалило за
сотню; защищено более трех десятков диссертаций90. Причем в основной своей
массе исследования выполнены на региональных материалах — и это очень цен¬
но. Религиозная жизнь в огромной империи, отдельные части которой обладали
существенной автономией, обусловленной слабостью административной, транс¬
портной и информационной структуры, своеобразием местных условий и слабым
контролем со стороны центра, имела большую региональную специфику. Законы
и указы приходили в провинцию (и особенно в отдаленные части империи) поз¬
же, воплощались в жизнь с некоторым опозданием и отклонениями. Региональ¬
ные исследования создали насыщенную деталями картину развития церкви, ду¬
ховенства и приходской жизни в различных по своим характеристикам епархиях.
В результате оказалось: выводы советской историографии пересмотрены или
подверглись ревизии, а выводы дореволюционной и зарубежной историографии,
а также выводы, сделанные в моей «Социальной истории...» 1-го издания, под¬
твердились или уточнились. В то же время в региональных исследованиях затро¬
нуты вопросы, которые прежде не ставились и не рассматривались, благодаря
чему сделаны новые интересные наблюдения. Большим вниманием, как и преж¬
де, пользовались государственная сословная политика, развитие законодательст¬
ва по сословным вопросам, формы привлечения духовенства к выполнению го¬
сударственных задач. Однако интерес сместился в другое исследовательское по¬
ле: повседневная жизнь прихода, материальное положение духовенства, его
взаимоотношения с населением и органами церковной и государственной власти,
выполнение им своих обязанностей, духовно-нравственное состояние, девиант¬
ное поведение, восприятие своего положения, священническое служение, соци¬
альная мобильность, отношение населения к вере и храму, — благодаря чему
реальное положение белого духовенства и состояние веры получили отражение
на материалах отдельных епархий.
Региональные исследования создают возможность и вводят в соблазн сравне¬
ния — это, безусловно, благо. В то же время появилась методологическая труд¬
ность — как объяснить противоречия в выводах, касающиеся отдельных епар¬
хий, и в выводах, основанных на общероссийских и региональных материалах.
Например, в одних епархиях приходская жизнь проходила достаточно самодея¬
тельно и свободно, в других — при большом давлении коронных и епархиальных
властей; в одних регионах уровень жизни духовенства очень низок, в других —
более или менее удовлетворителен и т. п. По общероссийским данным благосос¬
тояние духовенства повышалось, а в некоторых епархиях — понижалось. Обще¬
российское законодательство вводит новые нормы, регулирующие приходскую
жизнь, права и обязанности духовенства, а в конкретной епархии они никак не
проявляются. Вариативность в процессах и явлениях церковной жизни не отме¬
няет наличия общероссийских тенденций и закономерностей, и, наоборот, тен¬
денции и закономерности не отменяют вариативности их регионального вопло¬
щения. Расположенные на территории 101 губернии и области (в границах импе¬
361

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
рии по состоянию на начало 1917 г.) 67 епархий РПЦ должны были и на самом
деле отличались друг от друга по качеству и интенсивности церковной жизни.
Я уже не говорю о десятках тысяч православных приходов. «Условия существо¬
вания и функционирования приходов не только в одной отдельно взятой епар¬
хии, но и нередко в границах одного уезда настолько существенно различались,
что любые средние показатели, встречающиеся как в официальных изданиях
высших церковных инстанций, так и в некоторых исследованиях, не отражают
специфики реальной жизни на местах и могут привести к неверным выводам и
обобщениям», — справедливо констатирует исследователь приходской жизни
Егорьевского уезда Рязанской епархии91. Можно предложить следующий выход
из этой апории. Общероссийские данные являются результирующими, но, разу¬
меется, не как «средняя температура по больнице», а как отражение вариантов,
чаще всего встречающихся в реальной действительности и создающих тенден¬
цию или закономерность. Исследовательская задача принципиальной важности
состоит в том, чтобы определить общее и особенное в жизни отдельных епархий
и объяснить происхождение и источники своеобразия. Речь, таким образом, идет
о том, что обнаруженные региональные особенности не отменяют выявленные
другими исследователями общероссийские тенденции, а обнаруживают много¬
образность религиозной жизни.
В настоящем параграфе меня интересуют лишь некоторые проблемы социаль¬
ной истории духовенства — формирование сословия, положение, структура и функ¬
ции белого духовенства, социальная мобильность, взаимодействие с паствой.
Становление духовного сословия представляет большой интерес: оно нагляд¬
но демонстрирует, что в России XVIII в. процесс образования сословий происхо¬
дил объективным ходом событий, волей и коллективными усилиями самих соци¬
альных групп, не только при поддержке, но иногда и вопреки намерениям выс¬
шей власти. Сословные права ограничивали власть самодержавия, так как стави¬
ли положение сословий на твердые юридические основания, поэтому за права
приходилось бороться.
Духовенство разделялось на черное, или монашествующее, и белое, или при¬
ходское. Среди русского духовенства на долю монахов приходилось около 10 %
всего духовенства, но они занимали командные позиции в РПЦ. Черное духовен¬
ство представляло собой особую прослойку внутри духовенства, которое, не бу¬
дучи наследственным, не было и не могло быть сословием92. Поэтому мое вни¬
мание будет сосредоточено на приходском духовенстве.
В XVI—XVII вв. клир церкви, состоявший из священнослужителей (священ¬
ника и дьякона) и церковнослужителей, или причетников (дьячка, пономаря),
избирался прихожанами. Выбор священнослужителей утверждался епископами
после проверки квалификации кандидатов, от которых требовалось знание гра¬
моты, Библии и церковной службы, а также обладание голосом и соответствую¬
щими сану моральными качествами, прежде всего трезвостью и скромностью
поведения. Требования были сравнительно невелики, поэтому справиться с ними
мог практически любой верующий грамотный человек. Благодаря этому состав
духовенства теоретически мог постоянно обновляться за счет притока людей из
других слоев населения. И обновление действительно имело место, но его степень
362

Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
Рис. 2.5. Монахи Коневского монастыря, С.-Петербургская губерния. 1892
не следует преувеличивать. Мы не располагаем статистическими данными о со¬
циальном происхождении новых клириков, но факты говорят о том, что к концу
XVII в. замкнутость духовенства достигла значительных размеров и намного
превышала замкнутость других профессионально-социальных групп. Что спо¬
собствовало этому?
Вступить в ряды духовенства для людей из крестьянства и посадских было
непросто из-за крайне слабого распространения грамотности — в конце XVII в.
грамотных насчитывалось не более 3 % от общей численности населения. Дво¬
рянство же, в среде которого имелось наибольшее число грамотных людей, не
стремилось к переходу в духовенство. Знание обрядов, священных книг и цер¬
ковной службы из-за небольшого числа духовных школ приобреталось в боль¬
шинстве случаев практическим путем. Ясно, что и здесь дети клириков имели
несравненно больше возможностей овладеть необходимыми навыками сравни¬
тельно с посадскими и крестьянами. Во второй половине XVII в. в связи с раско¬
лом РПЦ, вызванным реформами патриарха Никона, а также из-за опасения, что
в состав духовенства проникнут раскольники, требования к кандидатам стали
повышаться. Духовные власти при утверждении кандидатов отдавали явное
предпочтение детям духовенства. Церковный собор 1667 г. прямо осудил архие¬
реев за поставление в священники и дьяконы людей, не принадлежавших к ду¬
ховному званию. Светские власти хотя прямо не запрещали, но негативно отно¬
363

Глава 2. Социальная стратификация и социшьная мобильность
сились к переходу крестьян и посадских
в духовенство из-за нежелания терять на¬
логоплательщиков.
Приходские общины при выборах кан¬
дидатов отдавали предпочтение предста¬
вителям духовенства. Причина простая:
прихожане, связанные круговой порукой
в несении налогов и повинностей, не же¬
лали выбирать духовных лиц из своей
среды, поскольку за человека, переходя¬
щего в состав духовенства из крестьян
и посадских, налоги должна была платить
его податная община. В силу этого насе¬
ление привыкло видеть в семьях духовен¬
ства как бы прирожденных кандидатов на
церковные должности. Разумеется, при¬
хожане имели возможность выбирать
кандидатов не только из духовенства,
проживавшего на территории их общины.
Однако в случае приглашения кандидата
со стороны возникала проблема с его обу¬
стройством на новом месте — новый
священник должен был купить дом и зем¬
лю, что не всем было под силу. Кроме
того, неизбежно возникали бы трения с духовенством, проживавшим на террито¬
рии общины, которому она отказала в доверии. Практические соображения за¬
ставляли приходскую общину чаще всего обращаться с предложениями к своему
духовенству и только в редких случаях искать кандидатов на стороне. Так, бу¬
дущий патриарх Никон и будущий вождь раскольников XVII в. протопоп Авва¬
кум в молодости были изгнаны своими прихожанами с церковных кафедр вместе
со своими семьями за слишком ревностное исполнение своих обязанностей и за
непосильные требования к благочестию. Новые священники пришли со стороны.
Численность духовенства во многих епархиях превосходила спрос на его ус¬
луги со стороны населения. При этом в его среде существовал предельно высо¬
кий естественный прирост ввиду обязательного и раннего вступления в брак
и строгого запрещения любых способов ограничения рождаемости. Поэтому ду¬
ховные лица принимали все возможные меры, чтобы закрепиться на одном мес¬
те. В частности, при занятии церковного места они заключали с общиной дого¬
вор, в котором оговаривалось их право на потомственное владение домом, при¬
церковной землей и церковным доходом, т. е. фактически право на наследование
церковной кафедры. Нередко священники покупали у приходских общин цер¬
ковные места, которые благодаря этому закреплялись за определенной семьей
и становились как бы ее собственностью. Так мало-помалу вместе с профессио¬
нальной наследственностью развивался обычай наследования церковных мест.
Наследственное владение церковным местом шло вразрез с каноническими тре¬
Рис. 2.6. Послушники Коневского
монастыря, С.-Петербургская губерния.
1892
364

Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
бованиями православия, поэтому церковные власти долго боролись с этим, но
жизненные обстоятельства оказывались чаще всего сильнее и заставляли церков¬
ные власти смотреть на нарушение закона сквозь пальцы, а в конце концов
и примириться с этим93.
Таким образом, уже к концу XVII в. приходское духовенство приобрело такой
важный признак сословия, как наследственность социального статуса и профессии.
Но это не было еще закреплено в законе, а существовало как факт и как норма
обычного права. В течение XVIII в. духовенство приобрело другие признаки со¬
словия, добилось их юридического оформления и благодаря этому окончательно
превратилось в сословие . Подчеркну: первоначально это никак не входило в на¬
мерения правительства, потому что сословные права защищали духовенство от
коронной администрации, а самодержавие в течение XVIII в. опасалось духовенст¬
ва, так как видело в нем скрытую оппозицию проводившимся реформам по вестер¬
низации страны. Только под давлением объективных обстоятельств и церкви оно
уступило и рядом указов юридически оформило стихийно проходивший процесс
превращения духовенства в сословие. Последнее до того замкнулось для предста¬
вителей других социальных групп, а церковная служба настолько сделалась его
исключительной привилегией, что постороннему человеку весьма трудно было
попасть даже на место церковного сторожа95. Решающую роль в этом сыграли че¬
тыре реформы: 1) ограничение доступа и свободного выхода из состава духовенст¬
ва; 2) стеснение права выбора прихожанами клира; 3) требование иметь специаль¬
ное духовное образование для поступления на духовную службу; 4) узаконение
практики наследственности церковных должностей96.
Рис. 2.7. Священнослужители с членами своих семей,
с. Путочино, Смоленская губерния. 1912
365

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
Дворянство считало ниже своего достоинства поступать на церковную службу
в качестве приходского священника, тем более на должность церковнослужите¬
ля. Посвящение в клирики из крестьян и посадских, еще практиковавшееся
в первой половине XVIII в., постепенно стало официально ограничиваться свет¬
скими властями. В 1774 г. доступ в духовенство из податных сословий был окон¬
чательно запрещен Синодом по настоянию Сената. В результате состав духовен¬
ства унифицировался. Если в 1730-е гг. на долю представителей светских лиц по
происхождению приходилось около 4 % всех клириков, то в 1760-е гг. — до 2,
а в 1780—1790-е гг. — всего 0,8 %97. Одновременно свободный выход из духо¬
венства был запрещен, каждый клирик прикреплялся к своей штатной должности
и приходу. В 1760-е гг. духовенство было освобождено от многих повинностей
и обязанностей перед государством и должно было служить только алтарю.
С начала XVIII в. выборы клира прихожанами стали ограничиваться и в конце
этого столетия окончательно вышли из практики, что было законодательно за¬
креплено в 1797 г. Синодом, который воспользовался императорским указом,
запрещавшим подачу коллективных челобитных, и запретил коллективные про¬
шения прихожан о назначении им священника как противоречащие император¬
скому указу98. После смерти священников на церковные кафедры стали назна¬
чаться епископом наследники из числа его детей. Обычно место переходило
к старшему сыну, которого отец заблаговременно готовил в свои наследники
и который состоял при нем в качестве викария, дьякона или причетника. Если не
было сыновей, то место переходило в наследство по женской линии и достава¬
лось мужьям дочерей. Если дочери были малолетними, то по выбору семейства
наследников назначался викарий, который исправлял должность до замужества
дочери священника. Ликвидация выборов заставила детей духовенства получать
профессиональное образование, без которого стало невозможно получить место,
и до некоторой степени ослабила зависимость духовенства от приходской общины.
Н. А. Мухортова высказала интересное предположение: отмена выборов свя¬
щенника прихожанами при сохранении обязанности содержать причт имела не¬
гативные последствия: «Светская и духовная власти, отбирая у общины права,
оставляли ей выполнение обязанностей, ранее тесно связанных с этими правами.
<...> Разрушение цепочки права— обязанности вело к разрушению живых свя¬
зей между прихожанами и их церковью, в результате чего прихожане утрачивали
чувство хозяина храма, сопричастности к его судьбе. Сама жизнь общины стала
более формализованной и обюрокраченной»99. Выскажу контрсоображение. Ду¬
ховенство и без отмены выборов находилось в унизительной, как ему казалось,
зависимости от прихожан, которые могли, как утверждает сама Мухортова, бой¬
котировать и выжить клирика из прихода в случае возникновения серьезного
конфликта между ними. Назначение клирика на кафедру архиереем давало кли¬
рику хоть какую-то автономию от общины, что являлось немаловажным для над¬
лежащего исполнения им своих обязанностей. Священнослужители в огромном
большинстве получали образование в семинарии и находились на несравненно
более высоком уровне интеллектуального и морального развития, чем прихожане
и особенно крестьяне. Последние по причине почти поголовной неграмотности
(элементарной грамотой владели около 9 % крестьян обоего пола в середине XIX в.
366

Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
и 32 % в 1917 г.100) и стойких языческих предрассудков воспринимали священ¬
нослужителя как исполнителя треб, т. е., по сути, как колдуна. Как заметила
Т. Г. Леонтьева, «в сознании простого человека Церковь и колдун — просто
разные департаменты, что подтверждается тем, что в обрядовых суевериях и ри¬
туальной атрибутике некие роли выполнял и священник»101. Это мнение под¬
тверждается и другими исследователями. «Рефлексируя о роли проповеди, —
пишет А. В. Прокофьев, — духовенство констатировало крайне низкую степень
просвещения пасомых ими крестьян в области православного вероучения. Сель¬
ское духовенство на протяжении десятилетий являло собой не столько сословие
пастырей, столько профессионально образованных требоисполнителей, не всегда
отдающих себе отчет в понимании пасомыми смысла и содержания самих обря¬
дов»102. Крестьяне, не мыслившие жизни без священника, нередко желали видеть
в нем зависящего от них работника103. Чтобы священник не стал таким наемным
работником, не потакал языческим пережиткам паствы под страхом потерять ме¬
сто, его должны были назначать высшие церковные власти, так как это давало
ему легитимность, авторитет и хоть некоторую независимость. Кроме того, заме¬
на выбора назначением улучшила кадровый состав белого духовенства, посколь¬
ку благодаря этому умер обычай предлагать место малограмотному претенденту
на кафедру по предварительному сговору с крестьянами-прихожанами . Кстати,
у католиков священник также назначается.
Подлинно духовная составляющая в отношениях духовенства и прихожан»
практически сошла на нет не в XIX в., в связи с возраставшей бюрократизацией
всех сторон приходской жизни и церковного управления, как думают Н. А. Му-
хортова, Н. В. Белова и некоторые другие. Я сомневаюсь, что она вообще суще¬
ствовала когда-нибудь, если иметь в виду массы, а не отдельные личности. «Для
большинства крестьян вера была частью культуры, быта, обычаем. Крестьяне,
уходя в города, расставаясь с привычной обстановкой своей жизни, расставались
вместе с тем и с верой, которая для них ассоциировалась только с привычными
формами традиции и образами приходского храма»105. Духовность в отношениях
духовенства и прихожан зависела не столько от условий жизни и среды, сколько
от личности и профессионализма священника и от духовного развития верующе¬
го. Не случайно крестьяне, по-настоящему увлеченные религией, нередко тяну¬
лись к староверам и сектантам, где часто наблюдался заражающий религиозный
экстаз и фанатизм. Специальное духовное образование помогало священнослу¬
жителям овладеть профессиональными компетенциями, необходимыми для ус¬
тановления духовного контакта с прихожанами и успешного на них воздействия.
Поэтому о нем всегда заботились православные иерархи. Истоки профессио¬
нального духовного образования в России уходят в XVII в., когда были созданы
духовные школы при домах епископов, а в 1687 г. — первая духовная академия.
Однако только в XVIII в. духовное образование получило широкое развитие.
В 1720-е гг. появились первые семинарии в России, в 1808 г. их стало 36 — по
числу епархий. Число студентов в семинариях к 1766 г. достигло 4,7 тыс.,
к 1808 гг. — 29 тыс. В начале XVIII в. семинарии и другие духовные учебные
заведения были открытыми для всех, но со второй половины XVIII в. доступ
в них представителей других сословий был затруднен, и к концу этого столетия
367

Гпава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
они стали практически закрытыми, что продолжалось до конца XIX в. В 1720—
1740-е гг. в духовных учебных заведениях училось около 29 % детей, не принад¬
лежавших духовенству, в 1880 г. — всего 8 %106. Это привело к тому, что специ¬
альное духовное образование, которое обязательно требовалось от священнослу¬
жителей начиная с 1722 г.107, стало достоянием почти исключительно духовенст¬
ва. Таким образом, замкнутость духовно-учебных заведений чрезвычайно спо¬
собствовала превращению духовенства в сословие.
В течение XVIII в. духовенство приобрело особые права, которые были за¬
креплены в законодательстве. В 1719 г. оно было освобождено от прямого нало¬
га, в 1724—1725 гг. — от рекрутской повинности, в 1801 г. священнослужители
были избавлены от телесных наказаний. С 1722 г. только Синод в качестве спе¬
циального церковного суда разбирал все гражданские дела между духовными
лицами и уголовные преступления, кроме самых тяжких. Последние, так же как
и гражданские дела между духовными и светскими лицами, начиная с 1735 г.
разбирались в светских судах при обязательном присутствии особых депутатов
от духовенства. В 1823 г. эти депутаты получили право голоса наравне с прочими
судьями. Все эти права, можно сказать, были вырваны духовенством, прежде
всего Синодом и иерархами, у верховной власти. Духовенство не поднимало вос¬
станий, но настойчиво просило, требовало, пользовалось любой благоприятной
возможностью, личными связями с императорами, чтобы добиться прав, повы¬
сить свой социальный статус и законодательно его закрепить. Правительство
в течение всего XVIII в. считалось с Синодом и шло на уступки, понимая, какую
огромную опасность может представлять духовенство в случае его враждебного
отношения к существующему режиму. В конце XVIII в. влиятельные духовные
лица, пользуясь благосклонным отношением Павла I к церкви, добились того,
что верховная власть стала отмечать духовенство особыми наградами и отличия¬
ми (крест на цепи для ношения на шее, особый головной убор и т. п.), что, учи¬
тывая специальную одежду духовенства, сообщало ему специфические внешние
108
признаки .
Параллельно с приобретением духовенством специальных прав развивались
сословный менталитет и сословная честь. Биограф епископа Тихона Задонского
(1724—1783) рассказал показательный эпизод из жизни своего героя. Лишив¬
шись мужа, сельского дьячка, его мать бедствовала и решила отдать мальчика
богатому бездетному ямщику, который хотел его усыновить и завещать ему свое
имущество. Старший брат Тихона, служивший дьячком, встал на колени перед
матерью и сказал: «Куда Вы ведете брата? Ведь ямщику отдадите, то ямщик он
и будет, а я не хочу, чтоб брат ямщиком был. Я лучше с сумою по миру пойду,
а брата не отдам ямщику. Постараемся обучить его грамоте, тогда он может
в какой церкви в дьячки или пономари определиться»109. Духовенство смотрело
на себя как на пастырей и учителей, от которых зависело спасение людей; оно
считало себя привилегированным сословием претендовало на социальный статус,
равный дворянскому. «Балансируя на грани взгляда свысока на крестьянский
мир, не всегда адекватно воспринимая его сигналы и чаяния, духовенство с оби¬
дой и непониманием реагировало на упреки образованных и привилегированных
слоев русского общества, оказываясь как бы между двух огней. <...> Сочетание
368

Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
фатализма, стоицизма и смирения причудливо переплеталось с чувством гордо¬
сти за свое сословие и ощущением морального и нравственного превосходства
над остальными элементами общества, обеспеченного самим фактом своего рож¬
дения в духовной среде. Поэтому для батюшек сословность духовенства остава¬
лась вовсе не упрёком, а достоинством. Направленная исключительно внутрь
сословия, сословная рефлексия обращалась вовне по вопросам, связанным со
своими нуждами и чаяниями, воспринимая себя как основание и центр общест¬
венного устройства»110.
Претензия на привилегированность и благородство высказана в Наказе депу¬
тату в Комиссию для сочинения Уложения от Синода в 1767 г. и в протесте Си¬
нода 1769 г. против проекта о правах среднего рода людей, в котором законода¬
тели объединили духовенство в одно сословие с купцами и ремесленниками111.
Духовенство требовало законодательного оформления своих сословных прав
и предложило верховной власти утвердить иерархию духовных чинов наподобие
иерархии военных чинов, в которой архиепископ приравнивался генерал-аншефу
(II класс в Табели о рангах), епископ — генерал-поручику (III класс), настоятель
монастыря — генерал-майору (IV класс), священник — поручику (XII класс),
дьякон и монах — прапорщику (XIV класс), церковнослужитель (дьячок, поно¬
марь и т. п.) — сержанту. Поскольку любой офицерский чин давал потомствен¬
ное дворянство, духовенство претендовало на дворянство для монахов и священ¬
нослужителей. Требования духовенства, по крайней мере священнослужителей,
были в значительной степени удовлетворены, так как по своим правам к началу
XIX в. они сравнялись с личными дворянами в большом и малом, например ду¬
ховенство получило право ездить в каретах и могло награждаться орденами1 .
Представители белого духовенства, получив орден за свою пастырскую службу,
становились потомственными дворянами, не оставляя духовное сословие. На¬
пример, С. Зернов (1817—1886), сын дьякона Меленковского уезда Владимир¬
ской губернии, после окончания Московской духовной академии в 1846 г. при¬
нял священство, через 30 лет службы в качестве протоиерея одного из москов¬
ских соборов был награжден орденом Св. Владимира за активную благотвори¬
тельную деятельность и по ордену приобрел потомственное дворянство113. По¬
добные случаи не были единичными.
Сословные черты у духовенства развились настолько глубоко, что в первой
половине XIX в. любой русский легко обнаруживал в человеке духовное лицо по
речи, манерам, внешности, даже если оно было в гражданском платье или полно¬
стью раздетым114. Это было легко сделать, потому что, как писал один современ¬
ник, все воспитание, включая духовные учебные заведения, прививает духовен¬
ству «особый взгляд на мир, на жизнь, на светское общество, приучает к особому
роду мышления, к особому слогу, к особым внешним приемам»115. В среде духо¬
венства сложились своеобразный взгляд на мир, особый менталитет, специфиче¬
ская культура, отличная как от европеизированной дворянской, так и от народной
крестьянской культуры. «Сельских батюшек, сызмальства привыкших к тяжело¬
му труду, выросших в архаико-инициационных условиях семинарий, женившихся
исходя из материальных возможностей семьи невесты, тянувших лямку кресть¬
янского труда, понукаемых пасомыми крестьянами и презираемых дворянством,
369

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
отличала смесь фатализма и стоицизма.
<...> Духовенство воспринимало себя как
основание государственной системы цен¬
ностей, в качестве средства их поддержания
в умах, считая, что оно залог стабильности
и единства государства, гордилось своим
происхождением, своим сословием, дина¬
стической историей, местом в государстве
и осознанием своего предназначения и мис¬
сии. Неразрывная связь духовного и свет¬
ского, государственного и церковного была
характерной составляющей мировоззрения
духовного сословия, бравшего на себя обя¬
зательство по формированию гражданской
позиции у своей паствы»116.
Согласно традиционному взгляду, сло¬
жившемуся в историографии, духовенство
после петровских реформ, упразднения пат¬
риаршества и учреждения Синода в 1721 г.
не имело своей корпоративной организации
и самоуправления, ее церковная админист¬
рация являлась интегральной частью ко¬
ронной администрации, а сама церковь —
одним из государственных институтов, составной частью самодержавного госу¬
дарственного строя117. Однако в действительности РПЦ являлась таким институ¬
том, который существовал как бы параллельно государственным институтам
и пользовался значительной автономией. Церковь являлась если не государством
в государстве, как это было до XVIII в., то по крайней мере субобществом
в большом обществе. Она имела такую административную и судебную организа¬
цию, которая позволяла духовенству иметь свое особое управление с большой
самостоятельностью, хотя высший орган церковного управления — Святейший
Правительствующий Синод — считался и в значительной мере являлся государ¬
ственным учреждением, а само управление церковью с конца XVIII в. строилось
на бюрократических принципах. Добавим, что внутренними сословными делами
духовенства управляли почти исключительно духовные лица, частью выбирае¬
мые, частью назначаемые. Все это дает основание для парадоксального на пер¬
вый взгляд заключения, что в рамках всей государственной системы духовенство
как сословие пользовалось самоуправлением.
В самом деле, управление церковью осуществлялось Синодом и духовными
консисториями. Синод располагал исполнительной властью, хотя и не имел зако¬
нодательной инициативы. Его состав со временем изменялся, но с начала XIX в.
и до 1917 г. он включал до 10 архиереев — представителей черного духовенства,
а также духовника императора и главного священника армии и флота — предста¬
вителей белого духовенства. Одни члены Синода были постоянными присутст¬
вующими по положению, например митрополит С.-Петербургский, духовник
Рис. 2.8. Иоанн Кронштадтский.
1900-е
370

Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
императора и главный священник армии и флота, другие — временными, так как
участвовали в заседаниях Синода один-два года по очереди. Во главе духовных
консисторий стояли архиереи. Они назначались Синодом и утверждались импе¬
ратором. Архиерей осуществлял управление и суд в епархии вместе с духовной
консисторией, члены которой избирались архиереем из черного и белого духо¬
венства, и с помощью благочинных — старших священников, которые назнача¬
лись архиереем и утверждались консисторией. Белое духовенство было представ¬
лено в составе консисторий значительно лучше, чем в составе Синода: в 1756 г. кон¬
систории состояли на 38 % из приходских священников, а в 1860-е гг. — уже на
79 %П8. Если работу Синода контролировал обер-прокурор Синода, назначаемый
императором из светских лиц, то духовные консистории и благочинные осущест¬
вляли управление вполне самостоятельно, поскольку надзор обер-прокурора но¬
сил поверхностный характер. Монастыри управлялись самими монахами. В ре¬
зультате духовенство имело реальное, достаточно независимое от государства со¬
словное самоуправление, хотя оно и не основывалось на демократических выборах
его органов снизу, со стороны рядовых монахов, священников и причетников,
и осуществлялось под опекой государства и на бюрократических, точнее на полу-
бюрократических принципах, поскольку некоторые должности были выборными.
Таким образом, духовенство к концу XVIII в., почти одновременно с дворян¬
ством, превратилось во второе свободное сословие, поскольку стало обладать
всеми признаками сословия. Но два признака — участие в сословно-представи¬
тельном учреждении и наличие корпоративной организации — в российских ус¬
ловиях приняли иную форму, чем это было в западноевропейских странах. Духо¬
венство имело специфическое самоуправление и своеобразное сословное пред¬
ставительство при верховной власти через высший орган церковного управле¬
ния — Синод, а при местной коронной власти — через духовные консистории.
Необходимо особенно подчеркнуть, что приобретение сословных прав помогло
белому духовенству избавиться от частновладельческого крепостничества архие¬
реев, которые потеряли свои владельческие права над ним в 1764 г. Именно
борьба за личное достоинство и свободу служила побудительным мотивом
стремления духовенства стать сословием. Известный историк Русской церкви
А. В. Карташев заметил: «Самозамыкание в сословную касту в духовенстве на¬
чиная с XVII в. диктовалось правильным инстинктом самосохранения, хотя бы
и в крайней нищете, но в духовном достоинстве свободных “белых” людей, а не
кабальных и не рабов»119. В первой половине XIX в. сословные признаки духо¬
венства еще более развились, и оно стало самым сословным из всех сословий120.
Необходимо подчеркнуть, что превращение духовенства в сословие произошло
в противоречии с церковно-канонической точкой зрения, согласно которой ду¬
ховные лица как избираемые на служение церкви не могут составлять сословие.
Духовенство имело высокое сравнительно с другими сословиями образова¬
ние. По уровню грамотности духовенство не уступало дворянству, ибо каждое
духовное лицо, как каждый чиновник или офицер, находившееся на службе,
должно владеть грамотой. В 1857 г. средний уровень грамотности среди дворян
старше 9 лет равнялся 77 %, а среди духовенства — 72 %, в 1897 г. — соответст¬
венно 86 и 89 %121. Но по уровню образования духовенство превосходило дво¬
371

Гпава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
рянство, так как значительное число священнослужителей училось в семинариях
и академиях, где получало среднее или высшее профессиональное образование:
в 1835 г. специальное образование имели 43 % священников, в 1904 г. — 64 %122.
Общие данные об уровне образования дворянского и духовного сословий мы
имеем только на 1897 г.: среди дворянства лиц, учившихся в высших и средних
учебных заведениях, насчитывалось 33,5 %, а среди духовенства — 58,5 %123.
Поскольку уровень образования духовенства в 1860 и 1890 гг. был примерно
одинаков, можно с большой вероятностью предположить, что и в середине XIX в.
духовенство превосходило дворянство по уровню образования. Это подтвержда¬
ется следующими данными: в 1850-е гг. среди высшей бюрократии России (чле¬
ны Государственного совета, сенаторы, губернаторы и т. п.) насчитывали 61 %
людей с высшим и средним образованием, а среди священников — 83 %124.
Высшая страта белого духовенства — священники — приближалась по своим
юридическим правам к личному дворянству, которое получали чиновники,
имевшие чины XII—XIV классов, или обер-офицеры. Но в отношении дохода от
службы они сильно различались125. Со второй половины XVIII в. различие в до¬
ходах стало уменьшаться, и в 1860-е гг. доходы обер-офицеров, чиновников
низших рангов и священников стали примерно равными. Однако если офицеры
и чиновники получали гарантированное жалованье от государства и пенсию после
службы, то духовенство получало основной доход непосредственно от паствы за
исполнение обрядов — венчания, отпевания и т. п. Этот доход был отнюдь не га¬
рантированным и связанным с большими унижениями для духовенства. Поэтому
главное требование клириков к моменту начала церковных реформ в 1860-е гг.
состояло в том, чтобы получать жалованье. Таким образом, в течение XVIII—
первой половины XIX в. белое духовенство по образованию превосходило дво¬
рянство, а по уровню дохода уступало даже младшим чиновникам и офицерам
(подробнее см. в гл. 11 «Уровень жизни» наст. изд.).
Дворянство считало, что духовенство находилось на несравненно более низ¬
кой ступени социальной лестницы, и относилось к нему снисходительно, если не
с презрением, так же, впрочем, как потомственные дворяне относились к лич¬
ным. «Клирики были вытеснены на обочину общественных процессов, а сель¬
ские священники и вовсе воспринимались (привилегированными и образован¬
ными слоями общества. — Б. М) скорее как часть крестьянского мира»126. Одна¬
ко и находящиеся на социальной лестнице ниже духовенства крестьяне и город¬
ские обыватели часто разделяли эти негативные чувства. «Духовенство, особенно
белое, потеряло уважение и любовь чуть не во всех сословиях, — констатировал
в начале 1860-х гг. известный духовный автор, профессор С.-Петербургской Ду¬
ховной академии Д. И. Ростиславов (1809—1877). — Отдельных из него лиц лю¬
бят и уважают, но целое сословие находится в презрении». В числе причин этого
Ростиславов указал на далекую от идеала жизнь духовенства, его кастовость, су¬
ществование духовной цензуры, но главным образом на деятельность противни¬
ков официальной церкви — раскольников, пользовавшихся большим уважением
среди простого народа, и интеллигенции, имевшей авторитет среди привилеги¬
рованных классов. Раскольники считали духовенство изменником истинного
древнего православия, а интеллигенция — врагом просвещения, противником
372

Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
127
прогресса и стеснителем ума . Однако оценка Ростиславова касалась преиму¬
щественно образованного общества и сделана была в 1860-е гг., когда готовилась
церковная реформа и страсти накалились настолько, что объективности в сужде¬
ниях ожидать не приходилось. В советской историографии степень негативизма
многократно преувеличивалась по идеологическим соображениям: многим исто¬
рикам хотелось доказать, что крестьяне не испытывали подобающего пиетета
к духовенству. Исследования последних лет выявили амбивалентность в отноше¬
нии населения к православному духовенству. Кроме того, одни авторы говорят
о доверии и уважении, другие — о презрении и неблагодарности со стороны па¬
ствы. Общие условия жизни духовенства были в большинстве случаев не столь
благоприятными, как ему того хотелось, но статус священника в значительной
степени зависел от его личности и его деятельности128. Отсюда каждый приход
был счастлив и несчастлив по-своему129.
Наверное, духовенство не устраивало ни традиционалистов, ни западников
потому, что оно придерживалось своеобразных культурных стандартов, которые
сложились под влиянием в значительной степени европеизированного семинар¬
ского образования и православной системы ценностей. Социальный статус, суб¬
культура и экономическое положение духовенства также были своеобразными —
не благородное, но и не подлое, не европейски ориентированное, но и не замкну¬
тое на допетровские идеалы, не богатое, но и не бедное130. Противоречивость,
пограничность, промежуточность положения духовенства в социальном, куль¬
турном и экономическом отношениях превратили его в маргинальное сословие.
Мне кажется, что в случае с духовенством мы сталкиваемся с типичным случаем
пограничного, или маргинального, положения в обществе культурного и соци¬
ального гибрида, которым все недовольны и которому все ставится в вину —
и далекая от идеала жизнь, и замкнутость, и свирепость цензуры. Однако ни мар-
гинальность, ни ярко выраженная сословность духовенства не являются доста¬
точным объяснением отрицательного к нему отношения, по крайней мере, со
стороны простого народа, ибо они проявлялись и в более раннее время131. Воз¬
можно, многовековая борьба православного духовенства с язычеством, наследие
которого прочно сохранялось в сознании народа до начала XIX в., служила до
некоторой степени причиной трудных взаимоотношений духовенства и народа.
Во всяком случае, в некоторых западноевропейских странах, например Франции,
священники не пользовались уважением крестьянства, которое считало, что, если
у тебя умный сын, сделай из него каменщика, а если придурок — отправляй
в попы132.
Общественное мнение середины XIX в. (и в более позднее время также) пола¬
гало, что духовенство плохо справлялось со своими социальными функциями: по
мнению церковных властей, оно неудовлетворительно исполняло свою роль пас¬
тырей, учителей и религиозных проповедников, а по мнению светских вла¬
стей,— роль стражей общественного порядка133. Современные исследователи
в большинстве соглашаются с такими оценками. Освободив духовенство от нало¬
гов и повинностей, коронные власти надеялись, что оно посвятит себя исключи¬
тельно пастырским занятиям. Но этого не произошло: не обеспеченное матери¬
ально (в соответствии со своими потребностями), оно было вынуждено много
373

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
усилий направлять на добывание средств к жизни, причем даже не в смысле вре¬
мени, а в смысле постоянной озабоченности и напряженности. В особенности это
касалось сельского духовенства — львиной доли всего сословия. «Основными
занятиями духовенства были богослужение, требоисполнение и делопроизводст¬
во, оставлявшие на собственно хозяйственные заботы мало времени. Но обеспе¬
чение приемлемого уровня жизни требовало от сельских священников недюжин¬
ной хозяйственной смекалки и полного напряжения всех сил»134. В результате
материальные вопросы превалировали над нравственными, а житейская нужда
порождала раболепство и угодничество перед богатыми прихожанами. Так «свя¬
щенник превратился в попа»135. Да и функций, помимо пасторских, стало больше.
Коронные власти возложили на духовенство тяжелую обязанность учета актов
гражданского состояния и выдачи метрических свидетельств, духовные вла¬
сти — учета посещения исповеди и причастия и контроля за деятельностью ста¬
рообрядцев и сектантов. Важной функцией было оглашение и интерпретация
правительственных указов и манифестов. В первой половине XIX в. власти более
активно стали привлекать духовенство к делам начального образования и здра¬
воохранения в деревне. Приходских священников обязали оказывать медицин¬
скую помощь крестьянами, пропагандировать санитарные знания и участвовать
в борьбе с эпидемиями и массовыми болезнями136. С этой целью в программу
обучения в семинарии была включена медицина. Сельские священники даже ус¬
танавливали диагноз смерти, когда документально ее фиксировали. Приходское
духовенство участвовало в антиалкогольном движении, в культурно-просве¬
тительской и миссионерской деятельности137. Вследствие перегруженности бю¬
рократическими обязанностями служение все больше напоминало государствен¬
ную службу — тяжелую работу без души и энтузиазма138. Впрочем, не все с та¬
кой оценкой согласны. По мнению А. В. Скутнева, приходское духовенство
в целом справлялось с возложенными на него функциями, хотя церковь как соци¬
альный институт находилась в состоянии кризиса. Позитивно оценивает деятель¬
ность сельских священников А. Н. Розов139.
По-разному оценивается и морально-нравственный облик духовенства. Боль¬
шинство исследователей склоняется к мысли, что он был противоречивым и не¬
однозначным. «Поступки духовенства постоянно были на виду, поэтому какие-то
отклонения в поведении духовного лица — пьянство, участие в азартных играх,
грубость — сразу же получали осуждение прихожан. А по поступкам отдельных
лиц судили и о духовном сословии в целом. Хотя среди священнослужителей
и встречались лица, ведущие соответствующий своему званию образ жизни, но
даже самые уважаемые из них порой были замечены в неблаговидных поступках.
Наказанию же подвергались лишь немногие из них. Чаще всего они наказыва¬
лись ссылкой в монастырь или архиерейский дом, временным запрещением
в священнослужении; исключение из духовного звания применялось реже»140.
А. В. Скутнев на материалах Вятской епархии попытался количественно опреде¬
лить степень «неканонического поведения» в священнической среде и механиз¬
мы внутрицерковного контроля за его проявлениями, включая практику церков¬
ного судопроизводства. По его оценке, отклоняющееся поведение клириков «не
идет ни в какое сравнение с ростом отклонений в обществе: консистория имела
374

Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
претензии не более чем к 10% приходского духовенства»141. Общероссийская
статистика преступности подтверждает его вывод. С точки зрения криминоген-
ности сословий (отношение доли представителей данного сословия в общем чис¬
ле осужденных к доле лиц данного сословия в населении) в 1858—1897 гг. духо¬
венство находилось на последнем месте, «уступая» купцам почти в 6 раз, меща¬
нам и ремесленникам — в 6 раз, дворянам и чиновникам — в 4 раза, крестья¬
нам— в 2,6 раза142.
Священнослужители по-разному приходили в профессию: одни по призва¬
нию, другие — по семейной традиции, третьи — в силу обстоятельств и безвы¬
ходности положения, соответственно различно относились к своему пастырско¬
му долгу. Одни пользовались авторитетом среди своих прихожан, другие — нет.
По-разному складывались и отношения причта с прихожанами. Многие совре¬
менники и исследователи полагают, что они оставляли желать лучшего. Напри¬
мер, И. С. Аксаков (1823—1886) выражал общественное мнение, когда говорил
в 1860-е гг., что «церковное тело — труп, в котором составные части — клир
и миряне соединены лишь насильственно и механически». И. Н. Мухин полагает,
что реакция духовенства на изменения, происходившие в обществе, была мини¬
мальна и неадекватна, что приводило к падению авторитета церкви и духовенст¬
ва. В частности, хорошим взаимоотношениям клира и прихожан мешали «запре¬
ты синодальных и официальных властей касаться в проповедях злободневных,
а следовательно, всех задевающих, социальных и политических проблем. И по¬
этому многие из тех прихожан, кто изначально был ориентирован на то, чтобы
искать ответы на мучавшие их вопросы у своих духовных отцов, не получая
удовлетворявших их разъяснений, продолжали поиски — но в других местах и у
других проповедников»143. Однако не все с этим согласны. Например, по мнению
А. В. Камкина, сословная замкнутость не приводила к отчужденности пастыря
и паствы; клир всегда играл существенную интеграционную функцию в жизни
деревни, и между членами причта и прихожанами существовала бытовая и хо¬
зяйственная общность144. А. В. Прокофьев также высоко оценивает деятельность
приходского духовенства, объясняя малую ее эффективность неграмотностью
народа и, как следствие, ограниченностью его кругозора и неспособностью вос¬
приятия проповедей и вероучительных положений. Пастыри попытались испра¬
вить положение непосредственным участием в деле народного образования. Но
приходская школа не могла соперничать с земской, потому что крайняя заня¬
тость сельского священника не оставляла ему достаточно времени для полноцен¬
ных занятий с детьми145.
По мнению многих современников, в пореформенное время отношение кре¬
стьянства к церкви становилось негативнее, приобретая идеологические мотивы.
Либеральная и революционная пресса вела активную кампанию по дискредита¬
ции церкви. «Публицистика и художественная литература часто с невероятными
преувеличениями описывали все отрицательные черты церковного быта, на стра¬
ницах изданий появляются фантастические по своему безобразию типы церков¬
ных деятелей». Печать проникает в деревню и начинает воздействовать на кре¬
стьянскую массу. Духовенство, не имея «глубокого, повсеместно укорененного
авторитета среди паствы», не в состоянии ей противостоять146. В попытке пере¬
375

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
ломить ситуацию церковные и светские власти проводят в 1860—1870-гг. серию
церковных реформ в дополнение к общегосударственным реформам, так как по¬
следние оказались недостаточными, чтобы преобразовать духовное сословие
в свободную профессиональную группу, как того хотели реформаторы. Была ка¬
тегорически запрещена наследственная передача церковных должностей и отме¬
нены все наследственные, семейные претензии к служебным местам в церкви.
Епископы были обязаны выбирать и назначать духовных лиц на вакантные мес¬
та, принимая во внимание исключительно профессиональные и моральные каче¬
ства кандидатов, а не социальное происхождение. Дети духовенства получали
светский юридический статус — дети священников и дьяконов — потомственно¬
го почетного гражданства, а дети причетников — личного почетного гражданст¬
ва. Благодаря этому наследственность духовного статуса ликвидировалась, а де¬
ти духовенства могли беспрепятственно выбирать себе жизненное поприще
в соответствии со своими наклонностями и интересами. Одновременно отменял¬
ся обычай, по которому духовенство обязано было жениться только на дочерях
духовных лиц. Духовные школы стали открыты для детей всех слоев населения.
Отменялись разные ограничения на свободу слова и печати для духовенства.
Власть епископа над приходским духовенством была серьезно ослаблена: он
потерял право переводить духовенство в отдаленные и малодоходные приходы
как меру наказания; без его согласия духовенство могло выходить в досрочную
отставку (до окончания 35-летнего срока службы) с сохранением пенсии и доб¬
ровольно снимать сан. Личный суд епископа сохранялся только по маловажным
проступкам, за которые следовало наказание в виде епитимьи. Более серьезные
проступки по должности и против нравственности, а также гражданские дела
и споры, возникающие из пользования церковной собственностью, по жалобам
на духовенство должны были рассматриваться в суде консистории после фор¬
мального следствия по установленным правилам. За все преступления духовен¬
ство подлежало светскому суду наравне с лицами недуховного звания. Преду¬
сматривалось создание съездов выборных от духовенства для обсуждения вопро¬
сов, относящихся к лучшему устройству епархиальных духовных училищ и се¬
минарий, и для выборов членов правлений духовных училищ, что ограничивало
власть епископа в области духовного образования. Возможность добровольного
отказа от сана получили монахи, причем они возвращались в прежнее, домона-
шеское, сословие со всеми правами, принадлежавшими по происхождению.
Правда, бывшим монахам не возвращались чины и отличия, заслуженные лично
до пострижения, воспрещалось вступать на гражданскую службу, а также жить
в столицах и в течение 7 лет, на срок церковной епитимьи за расстрижение, про¬
живать в той губернии, в которой они были монахами.
Церковные реформы предусматривали радикальное изменение социального
положения и юридической физиономии белого духовенства — оно должно было
превратиться в религиозных пастырей, избравших свое поприще по внутреннему
призванию. Однако проведение реформы в среде белого духовенства проходило
с большим трудом и натолкнулось на значительные препятствия. Многие архие¬
реи из сочувствия к духовным лицам, которые после отставки оставались без
средств существования, или из жалости к осиротевшим семьям продолжали при¬
376

Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
знавать семейные претензии духовенства на наследование церковной должности.
Выходцы из других классов населения охотно шли в духовные школы, но не¬
охотно — на церковную службу: тяжелая и неблагодарная работа при невысоком
за нее вознаграждении делала ее малопривлекательной. За 1880—1914 гг. доля
представителей светских социальных групп среди семинаристов поднялась с 8 до
16,4 %, среди учащихся духовных училищ — до 25,3 %, но их доля среди клири¬
ков — с 0 до 1,5 %. Из 2187 выпускников 57 семинарий в 1914 г. только 47,1 %
остались в духовном ведомстве, остальные поступили в светские заведения
(39,1 %), на гражданскую службу (4 %), учителями в школы и т. д. В духовные
учебные заведения шли ради образования, а не ради будущей духовной профес¬
сии. Да и спрос на новых кандидатов был невелик, так как по закону, пока на¬
стоящее поколение не ушло в отставку, оно должно было оставаться на своих
местах. Между тем в его составе было много сверхштатных лиц, которые имели
первоочередное право на замещение вакансий. Надежды на скорое качественное
улучшение духовенства не оправдались не только из-за слабого притока талант¬
ливых людей из других сословий, но и потому, что обнаружилось катастрофиче¬
ское бегство способных семинаристов в университеты и другие светские учебные
заведения, следовательно, отток детей духовенства из духовной профессии. По¬
скольку уходили лучшие, происходила утечка мозгов из церкви, ослабление ее
интеллектуального потенциала147.
До сих пор загадочным для исследователей представляется тот факт, что
утечка мозгов в значительной мере направлялась в среду радикальной интелли¬
генции. Своего пика приток поповичей в революционную среду достиг в 1870-е гг.:
22 % народников 1870-х гг. были выходцами из духовенства, в то время как доля
духовенства во всем населении страны в 1870 г. составляла 0,9 %. Но и впослед¬
ствии вклад духовенства в революционное движение был значителен148. Револю¬
ционную настроенность поповичей бывший семинарист митрополит Евлогий
объяснял так: «Забитость, униженное положение отцов сказывалось бунтарским
протестом в детях»149. По мнению Н. А. Бердяева, «смысл этого факта двоякий.
Семинаристы через православную школу получали формацию души, в которой
большую роль играет мотив аскетического мироотрицания. Вместе с тем в семи¬
нарской молодежи <...> назревал бурный протест против упадочного правосла¬
вия XIX века, против безобразия духовного быта, против обскурантской атмо¬
сферы духовной школы. Семинаристы начали проникаться освободительными
идеями просвещения, но проникаться ими по-русски, т. е. экстремистски, ниги¬
листически»150.
Хотя антисословная реформа и не достигла всех своих целей, она тем не ме¬
нее способствовала постепенному превращению белого духовенство из сословш
в профессию именно потому, что все юридические основания для существования
духовенства как сословия были разрушены. Результаты церковных реформ оце¬
ниваются современными исследователи по-разному, в большинстве негативно:
«Реформа прихода не увенчалась успехом. Отношения прихожан и причта все
более бюрократизировались и регламентировались. Так, совершенно утратили
самостоятельность и попали в подчинение причта и епархиального начальства
церковные старосты. Приходские попечительства в целом по стране не привели
377

Гпава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
к оживлению активности прихожан»151. Но слышатся и одобрительные голоса.
Некоторые ярославские архиереи, особенно архиепископы Нил (1853—1874)
и Ионафан (1877—1903), в рамках вверенного им церковно-административного
округа «провели наиболее удачную в Российской империи приходскую рефор¬
му»152. Некоторые говорят о появлении у служителей церкви «чувства собствен¬
ного достоинства», «корпоративности» и самосознания153, другие — об оживле¬
нии приходской жизни под влиянием устройства церковно-приходских попечи-
тельств154.
Тем не менее все признают, что церковные реформы 1860—1870-х гг. сущест¬
венно изменили социальный статус и положение духовенства, создав условия для
превращения сословия в профессию155. Нас не должно удивлять, что среди кли¬
риков по-прежнему было мало представителей других сословий: в 1904 г. из
47 743 священников всего около 3 % составляли люди светского происхождения,
со средним или высшим светским образованием156. И мы не должны считать это
доказательством того, что статус духовенства не изменился. Преобладание детей
духовенства среди духовной профессии было традицией, естественным пережит¬
ком сугубой сословности духовенства, следствием острой конкуренции между
детьми духовенства и светских социальных групп, словом, результатом только
объективных обстоятельств, так как в законе не осталось никаких оснований для
сохранения сословности.
Таким образом, в пореформенное время духовенство, так же как и дворянство,
утрачивало сословные черты: одна его часть де-юре (не де-факто) представляла
духовную профессию157, другая — вышла из его состава и слилась с интеллиген¬
цией и другими профессиональными группами. Например, в Москве в 1882 г. из
6319 человек, составлявших самодеятельную часть лиц духовного звания, от¬
правлением культа было занято всего около 40 %, остальные служили чиновни¬
ками, педагогами, врачами, литераторами, артистами, 450 человек работали на¬
емной прислугой, 356 человек находились в больницах и богадельнях и 134 че¬
ловека пребывали среди деклассированных элементов158. Но процесс превраще¬
ния духовенства в профессию к 1917 г. не завершился, ибо некоторые сословные
черты: система наследования мест, сословный суд, отсутствие фиксированного
жалованья, низкая мобильность — сохранялись, особенно в окраинных епархиях,
вплоть до 1917 г.159
Стратификация и внутрисословная социальная мобильность духовенст¬
ва. Численность черного и белого духовенства христианских исповеданий с чле¬
нами их семей в Европейской России и Сибири составляла в 1678 г. около 40 тыс.,
в 1719 г. — 140, в 1795 г. — 216, в 1850 г. — 281 и в 1897 г. — 240 тыс. человек
мужского пола. На долю приходского духовенства приходилось до 90 % всего
духовенства. Оно состояло из трех основных групп — священников, дьяконов
и причетников, соотношение между которыми находилось в соответствии с ду¬
ховными штатами (табл. 2.6).
Представители каждой группы имели различный духовный статус и соответ¬
ственно ему разные обязанности при исполнении церковных обрядов: священник
выполнял главную роль, без него вообще не могло совершаться никаких обрядов
и таинств, дьякон помогал священнику, а причетники служили для создания
378

Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
Таблица 2.6
Состав православного приходского духовенства в России в XVIII—начале XX в.
Год
Священники
Дьяконы
Причетники
Всего
тыс.
%
тыс.
%
тыс.
%
тыс.
%
1738’
—
37
—
10
—
53
—
100
1783
27,3
29
13,4
14
54,6
57
95,3
100
1824
34,1
31
15,1
14
59,7
55
108,9
100
1830’
—
31
—
14
—
55
—
100
1836
32,4
31
15,2
14
58,7
55
106,3
100
1860
37,8
33
12,6
11
64,1
56
114,5
100
1880
37,0
40
7,6
8
48,1
52
92,7
100
1890’
—
43
—
13
—
44
—
100
1904
47,7
45
14,7
14
44,2
41
106,6
100
1913
54,0
45
14,9
14
45,7
41
111,0
100
Источники: РГИА. Ф. 796 (Канцелярия Синода). Оп. 18 (1738 г.). Д. 275; Оп. 64 (1783 г.).
Д. 580; Всеподданнейший отчет обер-прокурора Святейшего Синода за [1860; 1903—1904;
1913] год. СПб., [1862; 1909; 1915] ; Freeze G. L. The Parish Clergy in Nineteenth Century Russia :
Crisis, Reform, Counter-Reform. Princeton, NJ : Princeton University Press, 1983. P. 54, 100, 378,462.
Получено с помощью экстраполяции.
пышности, торжественности службы, выполняя как бы эстетическую функцию.
Священник и дьякон относились к священнослужителям разного ранга, а при¬
четники — к церковнослужителям, не имевшим статуса священства160. Священ¬
ник являлся главой причта и обладал административной властью над остальными
его членами. Для занятия соответствующей должности существовал возрастной
ценз: минимальный возраст составлял для священника 30 лет, дьякона — 25,
причетника— 15 лет161. Заметно отличались члены причта своими доходами, так
как по обычаю они делились между священником, дьяконом и всеми причетни¬
ками в пропорции 3:2:1. Неудовлетворенность разделом доходов или приход¬
ской земли, утаивание членами причта части доходов являлись главными причи¬
нами большинства конфликтов между членами причта162. «Неблагоприятные бы¬
товые условия порождали конфликты внутри принтов, замаскированные служеб¬
ными взаимоотношениями», — констатирует А. В. Прокофьев. Несмотря на это,
отмечает он: «Отношения между уровнями церковной иерархии были скорее на¬
полнены патернализмом и некоторой свойской простотой, чем формализмом
и холодностью»163.
Духовное образование служило важнейшим фактором при занятии церковной
должности, поэтому члены причта существенно отличались уровнем образования
(табл. 2.7). Как следует из данных табл. 2.6, 2.7, структура приходского духовен¬
ства в течение XVIII—начала XX в. подвергалась некоторым изменениям. После
церковных реформ при Петре I в первой четверти XVHI в. и до начала 1780-х гг.
происходило уменьшение доли священников и увеличение доли дьяконов и при¬
четников. С конца XV1H в. и до 1860-х гг. доля священников немного возросла за
счет дьяконов, а доля причетников оставалась без изменений. После церковных
379

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
Таблица 2.7
Численность лиц с полным семинарским образованием
среди белого православного духовенства в 1835—1904 гг. (%)
Год
Священники
Дьяконы
Причетники
Всего
1835
42,5
4,2
0,0
13,6
1860
82,6
15,6
0,4
29,2
1880
87,4
12,7
2,0
37,4
1904
63,8
2,2
1,9
29,4
Источник: Freeze G. L. The Parish Clergy ... P. 455.
реформ 1860-х гг. и вплоть до 1913 г. доля священников возрастала, доля при¬
четников уменьшалась, а доля дьяконов заморозилась.
В результате к 1913 г. доля священников увеличилась на 8%, доля дьяко¬
нов — на 4 %, доля тех и других вместе — на 12 %, доля же церковнослужителей
сократилась на 12 %. В составе духовенства произошел позитивный качествен¬
ный сдвиг: в составе причта священнослужителей стало больше половины —
59 %, соответственно церковнослужителей было меньше половины — 41 %. По¬
скольку священнослужители имели более высокий социальный статус, лучшее
образование, более высокие доходы, чем церковнослужители, структурные сдви¬
ги в составе духовенства должны были благоприятно сказаться и на общем соци¬
альном статусе духовенства, и на его благосостоянии, которое повышалось
также благодаря мерам, принимаемым духовными и светскими властями. При¬
веденные данные показывают, что качественный сдвиг в структуре духовенства
произошел только после 1860 г., и он безусловно был связан с церковными ре¬
формами 1860-х гг., одна из целей которых как раз и состояла в улучшении ка¬
чественного состава духовенства. Но реформаторы столкнулись с двумя непре¬
одолимыми препятствиями. Первое состояло в том, что совершение церковной
службы и всех обрядов в соответствии со строгими православными канонами
требовало наличия священника, дьякона и причетников в определенной про¬
порции. Нарушить это соотношение было возможно, но до известного предела,
достигнутого в 1904 г., когда изменения в составе духовенства прекратились.
Второе препятствие заключалось в любви народа к эстетическому и обрядово¬
му аспектам религии, а структурный сдвиг в составе духовенства вел к умале¬
нию их значения.
Между отдельными стратами белого духовенства существовали довольно
значительные перемещения, вследствие чего духовная служба также строилась
в значительной мере на традиционном иерархическом принципе с продвижением
по служебной лестнице. В 1830 г. места священников на 20 % занимались детьми
дьяконов, на 33 % — детьми причетников и на 47 % — детьми священников,
в 1860 г. — соответственно на 17; 34 и 49 %. Места дьяконов замещались в 1830 г.
на 24 % детьми священников, на 54 % — детьми причетников и на 22 % — деть¬
ми дьяконов, в 1860 г. — соответственно на 9; 74 и 17 %. Места причетников за¬
мещались в 1830 г. на 21 % детьми священников, на 9 % — детьми дьяконов и на
70 % — детьми причетников, в 1860 г. — соответственно на 7; 10 и 83 %164. Ста¬
380

Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
тусы не являлись жестко наследственными, но уровень мобильности представи¬
телей разных страт был различным. Самыми мобильными были дети дьяконов,
затем — священников и, наконец, причетников, что определялось полученным
образованием: семинарское или академическое образование почти гарантировало
получение места священника. Но священникам и дьяконам, материально лучше
обеспеченным, дать своим детям образование было легче, чем причетникам, по¬
этому и мобильность последних была минимальной. В результате церковных ре¬
форм 1860-х гг. мобильность внутри духовенства возросла ввиду огромного от¬
тока детей духовенства с образованием.
Материальное положение духовенства в период империи существенно улучши¬
лось. К началу XX в. священнослужители по своему доходу сравнялись с младши¬
ми офицерами и классными чиновниками; священники зарабатывали как люди
высокоинтеллектуального труда, причетники — как канцеляристы. Одновременно
и уровень неравенства с точки зрения соотношения доходов между тремя стратами
в течение XVIII—XIX вв. имел тенденцию снижаться: в 1738 г. коэффициент
Джини по доходам священников, дьяконов и причетников составил 0,45, с 1787 по
1860 г. находился на уровне 0,33, а в 1904—1913 гг. — 0,30. Выравнивание сово¬
купного дохода отдельных страт всецело объяснялось изменением состава духо¬
венства — увеличением доли священнослужителей и снижением доли церковно¬
служителей. Однако различия в доходах отдельных групп духовенства обусловли¬
вались не только установленным разделением доходов между ними, но и разли¬
чиями в доходности отдельных приходов (табл. 2.8). Как показывает коэффициент
Джини, во Владимирской епархии среди сельских принтов уровень неравенства
был несколько выше, чем среди городских принтов: 0,36 против 0,30. Однако и в
том и другом случае неравенство было умеренным — примерно таким же, как сре¬
ди служащего дворянства, и много меньше, чем среди помещиков. По уровню до¬
ходов белое духовенство уступало дворянству, а сами доходы более равномерно
распределялись как между отдельными группами духовенства, так и между от¬
дельными принтами166. Подобные расчеты, проделанные по данным о доходах 204
принтов С.-Петербургской епархии в 1863 г. и доходах 872 принтов (115 городских
и 757 сельских) Ярославской епархии в 1867 г., дают тот же результат — умеренный
уровень неравенства между различными принтами как в городе, так и в деревне167.
Традиционный тезис историографии о бедственном материальном положении
приходского духовенства отчасти соответствует реалиям XVIII в., но в порефор¬
менное время ситуация коренным образом изменилась. К 1913 г. правительство
почти удовлетворило его основную материальную претензию — обеспечить при¬
личным (по стандартам того времени) государственным жалованьем, на уровне
равных им по социальному статусу профессиональных групп. Однако приход¬
ское духовенство оставалось недовольным своим материальным положением
в течение всего имперского периода, причем со временем неудовлетворение рос¬
ло. На мой взгляд, три причины тому виной: способ добывания средств — небла¬
годарный, тяжелый физически и морально; несоответствие доходов социальному
положению и образованию духовенства; увеличение потребностей, которые об¬
гоняли весьма значительный — почти шестикратный за полтора столетия — рост
его доходов (подробно см. в гл. 11 «Уровень жизни» наст. изд.).
381

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
Таблица 2.8
Годовые доходы принтов во Владимирской епархии в 1863 г.
Доходы, руб.
Число городских
принтов
Число сельских
принтов
До 100
1
208
100—199
13
292
200—299
23
282
300—399
20
196
400—499
15
106
500—599
15
45
600—699
10
27
700—799
12
7
800—899
4
6
900—999
1
5
1000—2000
3
4
Итого
117
1178
Источник: РГИА. Ф. 804 (Присутствие по делам православного
духовенства). On. 1. Д. 60. Л. 5.
Предположение некоторых исследователей, что своевременный перевод
духовенства на государственное жалованье мог бы предотвратить так назы¬
ваемый «кризис церкви» и «системный кризис» российского социума, не ка¬
жется мне убедительным. Вклад материального положения клириков в разви¬
тие «кризиса» не столь велик, как кажется, поскольку их благосостояние
серьезно выросло и в значительной степени благодаря участию властей. Это
очевидно при сравнении доходов духовенства и офицеров. Понижение в тече¬
ние XVIII в., а потом меньшее сравнительно с духовенством повышение жа¬
лованья у последних не привели к тому, что офицерский корпус утратил дове¬
рие к династии и государству.
Соответственно не кажется мне убедительной и вторая гипотеза, согласно ко¬
торой инновационные усилия власти развить новые «рыночно-индустриальные
отношения» провалились главным образом потому, что государство не обеспе¬
чило поддержки сельскому духовенству — единственной силе, способной орга¬
нически воздействовать на сознание и поведение основной массы крестьянского
населения168. Приходское духовенство действительно имело ресурс влияния на
все социальные группы как в силу государственного статуса православия, так
и за счет традицйонной бытовой религиозности основной массы населения, но
оно не готово было поддерживать модернизацию, которая ослабляла его пози¬
ции169. На мой взгляд, не следует преувеличивать и «пастырский ресурс» — по¬
тенциал влияния духовенства на народ. В 1910 г. в РПЦ штатная численность
духовенства достигала лишь 108,5 тыс., их них священников — 47,6 тыс. и дья¬
конов — 13,5 тыс.170 Между прочим, это на 12,7 тыс. меньше, чем в 1830 г., и на
8,6	тыс., чем в 1860 г.171 К тому же пастырская нагрузка с 1760-х по 1904 г. уве¬
личилась на одного священника приблизительно в 2,6 раза (поскольку число прихо¬
жан на одного священника в среднем по империи возросло с 0,8 тыс. до 2,1 тыс.),
382

Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
что имело следствием формализацию и понижение качества работы духовенства.
Но можно согласиться с тем, что коронные власти недооценили пастырский ре¬
сурс, что до некоторой степени повлияло на «порочный выбор крестьянства,
лишившегося влиятельного воздействия традиционных ценностей православия,
в пользу революционной альтернативы, предложенной радикалами»172. И все же,
как убедительно, на мой взгляд, показал М. А. Бабкин: представители высшей
иерархии РПЦ с рубежа XIX—XX вв. постепенно становились в оппозицию
к царской власти не из-за дурного материального положения духовенства, а по
причине стремления освободиться от государственного надзора и опеки и полу¬
чить возможность самоуправления и самоустроения. Вплоть до начала Русской
революции 1917 г. иерархи проводили деятельность, направленную на ограниче¬
ние участия императора в церковном управлении, на «отдаление» церкви от го¬
сударства и на «десакрализацию» власти российского самодержца. Эта деятель¬
ность сводилась к укоренению в сознании паствы представлений о царе не как
о духовно-харизматическом «лидере» народа и «Божием установлении» (пома¬
заннике), а как о мирянине, находящемся во главе государства173. Основным мо¬
тивом подобных действий являлось стремление разрешить многовековую про¬
блему «священства-царства» в свою пользу. Противостоять этой политике своих
иерархов белое духовенство не смогло бы, даже если бы захотело.
Городское сословие
Происхождение городского сословия, которое в течение императорского пе¬
риода несколько раз изменяло свое название — посадские, граждане, купцы, го¬
родские обыватели, — как уже упоминалось выше, уходит в XVII в., когда его
представители назывались посадскими людьми. Важная роль в процессе их пре¬
вращения в сословие принадлежала Уложению 1649 г., которое установило го¬
родские границы, более четко обособило посадских от других категорий город¬
ского и сельского населения, наследственно прикрепило их к городской (посад¬
ской) общине, очертило круг их государственных обязанностей (сбор косвенных
налогов, охрана городов и т. п.), обязало платить налоги и нести разные нату¬
ральные повинности, монополизировало за ними торгово-промышленную дея¬
тельность в черте города, санкционировало их объединение в самоуправляющие¬
ся городские общины, связав всех членов круговой порукой. Два важных обстоя¬
тельства сопровождали принятие нового законодательства. Во-первых, статьи
Уложения, посвященные посадскому населению, были включены туда под пря¬
мым давлением посадских и явились ответом на их прошения, поданные на имя
царя. Это свидетельствует о складывании сословного самосознания посадских —
будущего городского сословия. Во-вторых, Уложение было принято на земском
соборе, где наряду с дворянами и духовенством были представлены также и по¬
садские люди174. Таким образом, уже в середине XVII в. посадские приобрели
важнейшие признаки сословия: наследственность социального статуса, само¬
управляющуюся корпоративную организацию, сословный менталитет и право
участвовать в представительном учреждении175. Эти признаки в XVIII в. получи¬
ли свое окончательное, завершающее развитие.
383

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
Законодательство Петра I усилило корпоративные организации посадскш
и учредило для них специальный суд. Опуская детали, отметим, что бывшие по¬
садские люди разделялись на регулярных и нерегулярных граждан. Первые в за¬
висимости от величины капитала были разделены на три гильдии купцов и цехо¬
вых ремесленников, которые объединялись в цехи по профессиям, наподобие
западноевропейских цехов. Гильдии и цехи пользовались самоуправлением. Ли¬
ца, не имевшие капитала, престижной профессии (такой, например, как доктор
аптекарь, художник, шкипер и т. п.) и не записанные в цех, составляли разрях
нерегулярных граждан, или подлых людей. Они не имели собственного дел*
и получали жизненные средства путем найма в работные люди. Нерегулярные
граждане не участвовали в самоуправлении, так как не избирали своих предста¬
вителей в магистраты. В первой четверти XVIII в. в состав граждан вошли пред¬
ставители служилых людей по прибору, городские жители, не принадлежавшие
ни к какому званию или чину («вольные гулящие люди»), лица свободных про¬
фессий (врачи, художники и т. п.). Это обстоятельство несколько задержало, нс
не остановило консолидацию граждан в сословие176.
После смерти Петра I сословный суд был отменен, а самоуправление город¬
ских обывателей, полагают некоторые исследователи, было стеснено коронной
администрацией177, с чем трудно согласиться — коронные власти не имели дл*
этого административных ресурсов (подробнее см. в гл. 8 «Государственность
и государство» наст. изд.). Самоуправление получило дальнейшее развитие после
реализации Грамоты на права и выгоды городам Российской империи, дарован¬
ной одновременно с Грамотой дворянству в 1785 г. Жалованная грамота городам
которая включала также пространное Ремесленное положение, определила юри¬
дическое положение городского сословия: корпоративные формы существование
(гильдии, цехи, городское общество), сословный суд и организационные формь
для правильного самоуправления (магистраты и городские думы). Ввиду неже¬
лания дворянства и духовенства присутствовать в органах самоуправления, с од¬
ной стороны, и запрещения участвовать в них военным и крестьянам, постоянно
проживавшим в городе — с другой, городское самоуправление фактически пре¬
вратилось в самоуправление городских обывателей (как были названы бывшие
посадские и граждане), т. е. купцов, мещан и ремесленников. В органах само¬
управления не были представлены лица, не имевшие собственного дома, капита¬
ла, ремесла и моложе 25 лет, а также женщины. Принадлежность к городском)
сословию закреплялась внесением в городскую обывательскую книгу. Грамот*
закрепила за городскими обывателями исключительное право на занятие торгов
лей и промышленностью в черте города, усилила их корпоративные права, при
своила право сословного самоуправления через городскую думу и городского
голову, передала в собственность общин городские земли, а в собственность от¬
дельных лиц — торгово-промышленные заведения, ввела сословные суды и ос
вободила их от выполнения тягостных казенных служб. Каждый город получш
свой герб. Купечество было освобождено от прямого налога (подушной подати)
вместо которого оно стало платить особый процент с объявленного капитала
и получило привилегию откупаться деньгами от рекрутской повинности. Грамот*
защитила имущество, честь и достоинство городских обывателей: только суд moi
384

Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
лишить их дарованных им прав; суд же присуждал к штрафу лиц, нанесших им
оскорбление, которому подвергались также и дворяне. Они получили право при¬
носить жалобы о своих нуждах на имя губернатора. Наконец, грамота присвоила
купцам первой гильдии право ездить в карете, запряженной парой лошадей, куп¬
цам второй гильдии — в коляске, запряженной парой лошадей, купцам третьей
гильдии — в экипаже, запряженном одной лошадью. Мещане и ремесленники,
можно предположить, должны были ходить пешком или ездить на телегах178.
Права, полученные городскими обывателями, соответствовали их требовани¬
ям, высказанным в наказах своим представителям в Комиссию по составлению
Нового уложения 1767 г.179, что говорит о том, что у них к моменту издания Жа¬
лованной грамоты сформировалось сословное самосознание. Городские обывате¬
ли обладали специфическим менталитетом, имели свою субкультуру, что отра¬
жалось в их внешнем облике180. Таким образом, в течение XVIII в. окончательно
сформировалось городское сословие. Оно не имело только одного признака на¬
стоящего сословия — не участвовало в представительном учреждении.
В течение конца XVIII—первой половины XIX в. сословные права городских
обывателей укреплялись и были вторично юридически подтверждены в Своде
законов Российской империи 1832 г. 1 Сословный дух, который последователь¬
но выражался купечеством — высшей стратой сословия, достиг своего наивыс¬
шего развития18 . Об этом свидетельствует длительная и успешно закончившаяся
в 1824—1830 гг. борьба, которую вело купечество с крестьянством за равное
с ним обложение крестьянской торговли и промышленности налогами183; друж¬
ная борьба с коронной администрацией во второй четверти XIX в. за сохранение
своего сословного самоуправления и суда184. В 1837 г. правительство решило
ввести единый суд, объединив сословный суд городских обывателей (магистраты
и ратуши) с уездными дворянскими судами. Из 671 городского поселения Евро¬
пейской России лишь городские обыватели 86 городов и посадов согласились на
эту меру, остальные ее решительно отвергли185. Политическая культура купцов и
мещан, их социокультурные представления о «себе» и «других», о коронной вла¬
сти и самоуправлении, о городском обществе и сословном строе, о системе цен¬
ностей обстоятельно изучены в работах А. И. Куприянова. Автор проанализиро¬
вал также практики самоидентификации, в которых проявлялась сословная иден¬
тичность, — прошения и жалобы, адресованные властям, письма и тексты, пред¬
назначавшиеся для самих пишущих, городской костюм, мода, формы проведения
досуга, а также участие в самоуправлении города186.
Во второй четверти XIX в. городские обыватели окончательно потеряли моно¬
полию на торгово-промышленную деятельность в черте города С середины 1820-х гг.
любой человек мог заниматься этой деятельностью всюду при условии приобрете¬
ния промысловых свидетельств. Эта реформа способствовала более активному
втягиванию в торгово-промышленную деятельность крестьянства и представите¬
лей других сословий: в 1830—1834 гг. среди держателей промысловых свиде¬
тельств на долю купечества приходилось 92 %, крестьянства — 7, дворянства —
0,4 %, в 1850—1854 гг. — соответственно 86; 14 и 0,6 %187. В конечном счете утра¬
та монополии на торгово-промышленные занятия вела к превращению городских
обывателей в предпринимателей, ремесленников и рабочих.
385

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
После Великих реформ трансформация городского сословия в профессио
нальные группы и классы пошла быстрее188. Кроме общих реформ (судебной
военной, земской и т. д.), затронувших все русское общество и способствовав
ших девальвации сословной парадигмы, важная роль принадлежала новому Го
родовому положению 1870 г. Оно превратило сословное городское самоуправ
ление во всесословное, в котором дворянство и профессиональная интеллиген
ция заняли значительное место. Отмена подушной подати и круговой порук*
в 1860-е гг. у мещанства, составлявшего около 90% общего числа городски?
обывателей, разрушила сословную городскую общину. С потерей сословноп
самоуправления и монополии на профессию, с упадком сословной общины
с заменой сословного суда всесословным, а рекрутской повинности всесослов
ной воинской обязанностью от городского сословия практически ничего не ос
тал ось, кроме имени и формального названия сословием189. Не случайно с 1870 г
городовые обывательские книги, документировавшие принадлежность к город
скому сословию, перестали вестись. Вместе с тем настоящий буржуазны*
класс формировался трудно и медленно, был очень слабым191, не в последнюк
очередь потому, что городское сословие в России существовало весьма непро
должительное, сравнительно с западноевропейскими странами, время — мене<
столетия.
Стратификация и внутрисословная социальная мобильность городской
сословия. Общая численность городского сословия с 1719 по 1897 г. увеличи
лась с 297 тыс. до 5276 тыс. человек мужского пола. Но, как уже говорилось вы
ше, сословие разделялось на несколько страт, которые различались правами
профессиональной деятельностью и доходами. В Московскую эпоху основаниел
самостратификации посадских являлся доход, в соответствии с которым они раз
делялись на первостатейных, среднестатейных и третьестатейных. Точного иму
щественного ценза для всех городов не существовало, но принцип деления натр!
статьи, или страты, везде соблюдался, и от того, к какой страте принадлежал че
ловек, зависела величина падавших на него налогов и повинностей, которые рас
кладывались посадской общиной. В 1721 г. посадские были разделены на регу
лярных граждан первой, второй гильдий и цеховых и нерегулярных граждан. В<
второй половине 1720-х гг. по закону все городское гражданство получило об*це<
наименование купцов и стало разделяться на три гильдии. Деление на гильдш
в сущности соответствовало прежнему делению на статьи, и само понятие «ста
тья» сохранилось и употреблялось наряду с понятием «гильдия». Таким образом
в 1724—1775 гг. произошло фактическое возвращение к классификации город
ских обывателей на три статьи по сравнительной имущественной состоятельно
сти, которая, однако, сопрягалась с делением по трем гильдиям следующим обра
зом: в первые две статьи входили крупные и средние торговцы и мануфактури
сты — купцы первой и второй гильдий, в третью статью — мелкие торговцы
цеховые, ремесленники и работающие по найму, или «чернорабочие» и «огород
ники», — купцы третьей гильдии192.
В 1775 г. по закону было введено новое деление городского сословия: гиль
дейское купечество, мещанство и цеховые. Купечество было разделено на тр1
гильдии на основании объявленного капитала, от которого зависело их налогооб
386

Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
ложение. Для записи в одну из трех гильдий устанавливался ценз или минимальный
капитал: для первой гильдии — 10 тыс. руб., для второй гильдии — 1 тыс., для
третей — 500 руб. Остальные лица, не имевшие необходимого минимума капи¬
тала, были отнесены к мещанам или цеховым. Городовое положение 1785 г.
сохранило классификацию 1775 г. и ее основания — величину объявленного
капитала и род занятий, но ввело одну новую социальную категорию граждан¬
ства — именитых граждан, в которую входили крупнейшие купцы и банкиры.
Реформа 1775—1785 гг. превратила гильдейское купечество в привилегирован¬
ную страту городского населения, так как купечество освобождалось от пря¬
мых налогов (подушной подати), рекрутской повинности, опеки посадской об¬
щины и т. д. Но принадлежность к купечеству перестала быть наследствен¬
ной: купеческие привилегии покупались, а не наследовались. Всякий городской
обыватель мог записаться в купцы и приобрести привилегии, но в этом случае
он должен был объявить капитал и платить гильдейский сбор, равный 1 %
с объявленного капитала. Сбор даже с купцов третьей гильдии был в 1775 г.
в 4,2 раза, а с 1785 г. в 8,4 раза больше, чем прямые налоги с мещан или цеховых,
равные 1,2 руб. Если сбор не уплачивался, то купец автоматически переходил
в ряды мещан и за ним числилась недоимка. Напротив, звания мещанина и цехово¬
го были наследственными.
В 1832 г. категория именитых граждан была отменена, и вместо нее введена
новая категория — почетное гражданство, которое присваивалось император¬
скими указами на других основаниях, чем звание «именитые граждане». Потом¬
ственное почетное гражданство давалось
по рождению детям личных дворян
и детям православных священников, окон¬
чившим духовную академию или семина¬
рию; по ходатайству — купцам первой
и второй гильдий, состоявшим безвыход¬
но в своей гильдии соответственно 10 и
20 лет или награжденным орденом, их
детям, а также артистам, художникам,
ученым с ученой степенью и лицам,
имевшим классный чин. Личное потомст¬
венное гражданство присваивалось по
рождению детям священников без специ¬
ального образования; по ходатайству —
лицам, окончившим университет и неко¬
торые высшие учебные заведения, а так¬
же чиновникам, не имевшим по своему
чину права на личное дворянство. Почет¬
ные граждане освобождались от платежа
прямого налога, рекрутской повинности и
телесного наказания. Потомственное по¬
четное гражданство имело большое пре¬
имущество перед званием купца — оно
А;
Рис. 2.9. Купец с женой, г. Кострома.
1870
387

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
было наследственным и поэтому более привлекательным для человека, жажду¬
щего обрести больше личных и имущественных прав193.
В 1863 г. была отменена третья гильдия, и представители всех сословий полу¬
чили доступ в ряды купечества. Последующее законодательство не внесло изме¬
нений в структуру городского сословия, исключая того, что величина капитала,
требуемого для записи в гильдии, изменялась в сторону повышения.
Стратификация городских обывателей в соответствии с изменяющимся разде¬
лением его на различные категории представлена в табл. 2.9 и 2.10. Чтобы полу¬
чить сопоставимую стратификацию за 1724—1897 гг., нерегулярные граждане,
чернорабочие и огородники 1721—1724 гг. и купцы третьей гильдии или третьей
статьи 1724—1775 гг. отнесены к мещанам или цеховым; соответственно
в 1721—1724 гг. к гильдейскому купечеству отнесены регулярные граждане,
в 1724—1775 гг. — купцы первых двух гильдий или статей. Как видно из данных
табл. 2.9 и 2.10, в стратификации городского сословия происходили изменения,
которые носили циклический характер и определялись социальной и экономиче¬
ский политикой правительства и экономической конъюнктурой. До Великих ре¬
форм 1860-х гг. абсолютная численность гильдейского купечества возрастала, за
исключением короткого периода между 1812 и 1824 г.
Таблица 2.9
Стратификация городского сословия в Европейской России без Польши
и Финляндии в XVIII—XIX вв. (тыс. мужского пола)
Год
Почетные
граждане
Г ильдейское
купечество
Мещане
и цеховые
Цеховые
Всего
1724*
—
50,0
133,Г
1,9"
185,0
1744*
—
57,2
142, Г
12,7"
212,0
1762’
—
72,8
141,9”
13,7"
228,4
1782
—
87,0
249,2
—
336,2
1795
—
117,8
464,4
—
582,2
1811
—
122,9
653,6
—
776,5
1815
—
81,4
616,7
—
698,1
1824
—
52,0
877,6
—
929,6
1825
—
77,5
1033,0
—
1110,5
1835
—
119,3
1259,4
—
1378,7
1840
2,4,
136,4
1454,0
—
1592,8
1850
7,2
175,5
1704,4
—
1887,1
1858
10,9
204,8
1705,9'”
145,6
2067,2
1863
17,8
235,7
1955,0*”
133,1
2341,6
1870
29,0
208,4
2742,0
—
2979,4
1897
156,6
116,4
4625,Г"
203,3
5101,4
Источники: РГИА. Ф. 1287. Оп. 38. Д. 2859 ; Кеппен П. Девятая ревизия : Исследование
о числе жителей в России в 1851 году. СПб., 1857 ; Кизеветтер А. А. Посадская община Рос¬
сии XVIII столетия. М., 1903. С. 100—102, 112, 162—165; Миронов Б. Н. Русский город
в 1740—1860-е годы : Демографическое, социальное и экономическое развитие. Л., 1990.
388

Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
С. 164 ; Общий свод данных переписи 1897 г. Т. 1. С. 160—171 ; Рындзюнский П. Г. Сословно¬
податная реформа 1775 г. и городское население // Общество и государство феодальной Рос¬
сии / В. Т. Пашуто (ред.). М., 1975. С. 90; Статистический временник Российской империи.
1866. Вып. 1. Отд. 1. С. 46—47 ; 1875. Сер. 2. Вып. 10. С. 30—35 ; Яковцевский В. Н. Купече¬
ский капитал в феодально-крепостнической России. М., 1953. С. 54 ; Hildermeier М. Biirgertum
und Stadt in Russland 1760—1870: Rechtliche Lage und soziale Struktur. K6ln; Wien: Btihlau
Verlag, 1986. S. 50, 166—167, 347—350.
* Вместе с Сибирью.
** Купцы третьей гильдии.
*** Мещане.
Таблица 2.10
Стратификация городского сословия в Европейской России без Польши
и Финляндии в XVIII—XIX вв. (%)
Год
Почет¬
ные
гражда¬
не
Купцы
I гильдии
Купцы
II гильдии
Купцы
III гиль¬
дии
Купцы
I—III
гильдий
Мещане
и цеховые
Цеховые
Всего
1724"
—
9,0
18,0
—
27,0
72,0"
1,0
100
1744"
—
9,0
18,0
—
27,0
67,0""
6,0
100
1764"
—
7,2
24,7
—
31,9
62,Г"
6,0
100
1775
—
—
—
—
19,0
81,0
—
100
1782
—
—
—
—
26,0
74,0
—
100
1795
—
—
—
—
20,0
80,0
—
100
1811
—
0,5
1,0
14,5
16,0
84,0
—
100
1815
—
—
—
—
12,0
88,0
—
100
1824
—
—
—
—
5,6
94,4
—
100
1825
—
—
—
—
7,0
93,0
—
100
1835
—
0,2
0,5
7,9
8,6
91,4
—
100
1840
0,2
0,1
0,4
8,7
9,2
90,6
—
100
1850
0,4
0,1
0,4
6,5
7,0
93,0
—
100
1858
0,5
0,2
0,5
9,0
9,7
83,0"""
7,0
100
1863
0,8
—
—
—
10,0
83,5"""
6,0
+++* ** *** ****100
1870
1,0
—
—
—
7,0
92,0
—
100
1897
3,0
—
—
—
2,0

91 0
—7~ттгт—
4,0
100
Источники указаны в примеч. к табл. 2.9.
* Вместе с Сибирью.
** Купцы третьей гильдии.
*** Мещане.
**** Многие почетные граждане являлись одновременно купцами первой и второй гильдий,
поэтому сумма долей отдельных категорий населения превышает 100.
*** 1883 г.
В 1812—1815 гг. число купцов снизилось в связи с Отечественной войной,
принесшей разорение многим купцам, в 1815—1824 гг. — в связи с формальным
разрешением в 1812 г. крестьянской торговли, которая подлежала меньшему
389

Гтва 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
налоговому обложению, чем купеческая торговля. После уравнения финансовых
условий крестьянской и купеческой торговли в 1824 г. численность гильдейского
купечества начала вновь расти до 1863 г. Уменьшение доли гильдейского купе¬
чества, а среди него увеличение доли купцов третьей гильдии объясняется тем,
что на протяжении 1775—1821 гг. возрос имущественный ценз для записи в лю¬
бую гильдию, а гильдейский сбор с объявленного капитала увеличился с 1 до
5,225 %194. В 1824—1861 гг. ценз и гильдейский налог с купечества не только не
изменялись, но были установлены в пониженном в 1,4 раза против прежнего раз¬
мере. Вследствие этого численность купечества стала расти не только абсолютно,
но и относительно: в 1824 г. доля гильдейского купечества среди городских обы¬
вателей равнялась 5,6%, в 1863 г. — 10%; одновременно прекратилось сниже¬
ние доли купцов первых двух гильдий. Несмотря на все перипетии, капитал
гильдейского купечества снижался только в годы сокращения его численности —
в 1812—1824 гг., а в остальные годы возрастал: в 1802 г. сумма объявленного
всеми купцами капитала составляла 98 млн руб. серебром, в 1820 г. — 41 млн,
в 1849 г. только в Европейской России — 113 млн руб. золотом195. Таким обра¬
зом, нет оснований говорить об упадке гильдейского купечества в течение
XV111—первой половины XIX в. как постоянном процессе196. Положение изме¬
нилось после реформ 1860-х гг.
В 1863 г. закон открыл доступ в купечество всем сословиям и упразднил его
сословные преимущества при уплате торговых сборов. Казалось бы, эта мера
должна была привести к росту его численности. Но этого не произошло. Мне
кажется, что причина этого заключалась в том, что в глазах городских и сельских
обывателей упала привлекательность купеческого звания. С одной стороны, по¬
четное гражданство давало те же привилегии, что и купеческое звание, а полу¬
чить его было легче. В случае же получения потомственного почетного граждан¬
ства привилегии становились наследственными, в то время как привилегии купе¬
ческого звания были временными — пока человек был в состоянии уплачивать
гильдейский сбор. Поэтому многие желающие приобрести привилегии, даваемые
купеческим званием, предпочитали получить почетное гражданство. С другой
стороны, если до реформ статус купца для человека из народа имел огромное
преимущество и к нему многие стремились — для мещанина и крестьянина это
был предел мечтаний, то в результате реформ 1860-х гг. приобретение личных
прав всеми сословиями заметно лишало купеческое звание привлекательности.
Категория цеховых была введена в 1721 г. вместе с их корпоративной органи¬
зацией цехами., Однако ввиду отсутствия традиции корпоративного устройства
ремесленников и слабого развития ремесленного труда цехи развивались очень
медленно. В 1740-е гг. они существовали в 92 городах, или в 46% городов,
в 1760-е гг. — в 106 городах, или в 52 % городов, и объединяли лишь треть всех
городских ремесленников197. Толчок развитию цехов дали Ремесленное положе¬
ние 1785 г. и Устав цехов 1799 г., действовавший без изменений до 1917 г. Со¬
гласно этим законодательным актам, все ремесленники должны были записаться
в цехи — коренные городские ремесленники как вечно-цеховые с правами ме¬
щанства, а пришлые из других мест и крестьяне — как временно-цеховые без
сословных прав мещанства. Подобная организация ремесленного труда была
390

Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
распространена на всю Россию, но вводилась только в тех городах, где число ре¬
месленников достигало сколько-нибудь значительной величины198. Благодаря
принятым мерам число цехов и записанных в них ремесленников постепенно
возрастало и к 1858 г. охватило до 7 % всех городских обывателей. Но цехи су¬
ществовали далеко не во всех городах: в 1764 г. — в 106, в середине XIX в. —
в 180, в 1893 г. — в 142, в 1905—1917 гг. — в 29 городах России199. С быстрым
развитием индустриализации страны после отмены крепостного права ремеслен¬
ный труд стал постепенно вытесняться, следствием чего явилось сокращение до¬
ли цеховых примерно до 4 % в 1893 г. Окончательно цеховая система прекратила
свое существование после 1917 г.200 Таким образом, как и в случае с гильдейским
купечеством, корпорация цеховых была на подъеме до 1860-х гг., после чего на¬
чала испытывать упадок, дожив, однако, до 1917 г.
Категория мещан непрерывно росла, поскольку впитывала в себя, во-первых,
купцов, которые разорялись или не имели достаточно капитала для возобновления
купеческих прав, во-вторых, цеховых, которые разорялись или изменяли профес¬
сиональную ориентацию, в-третьих, крестьян, которые мигрировали в город.
Верхушка городского сословия до 1860-х гг. была невелика: в 1820 г. во всей
России насчитывалось всего 28 именитых граждан мужского пола без семьи или
примерно 150 человек обоего пола с семьями, в 1863 г. число почетных граждан
обоего пола составляло 17 833 человека. В пореформенное время по мере роста
численности профессиональной интеллигенции и с падением престижа купече¬
ского звания данная социальная прослойка стала быстро расти и в 1897 г. превы¬
сила на треть численность купечества— 156,6 тыс. против 116,4 тыс.
Итак, в течение почти двухсотлетнего периода происходило уменьшение доли
гильдейского купечества и цеховых и, наоборот, росла доля мещанства и почет¬
ных граждан. Соотношение различных страт во всем сословии имело тенденцию
изменяться в пользу низшей страты — мещанства, в гильдейском купечестве —
в пользу низшей гильдии. В пореформенное время доля гильдейского купечества
пошла на убыль, зато доля профессиональной интеллигенции возрастала, ибо
категория почетных граждан в большинстве состояла из представителей интел¬
лигенции. Общая тенденция в изменении структуры городского сословия состоя¬
ла в уменьшении доли привилегированной части сословия и росте доли неприви¬
легированной части201. В 1724 г. доля гильдейского купечества составляла 27 %,
а в 1897 г. — всего 2 % и даже вместе с почетными гражданами — 5 % в общей
численности городского сословия. Соответственно доля мещанства и цеховых за
это время выросла с 73 до 95 %.
Результаты количественной оценки уровня неравенства среди городских обы¬
вателей представлены в табл. 2.11.
Для конца XVII—первой половины XVIII в. я воспользовался данными о са¬
моидентификации посадских, произведенной на основе имущества и доходов.
В это время посадские разделялись на «лучших», «середних», «молодших», «са¬
мых худых», в 1722—1775 гг. — на купцов первой, второй, третьей статей (гиль¬
дий), оскуделых, что в переводе на современный язык можно более или менее
адекватно перевести как богатые, средние, бедные и неимущие. В соответствии
с этой классификацией городские общины раскладывали между жителями налоги
391

Гпава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
Таблица 2.11
Стратификация городского сословия в конце XVII—первой половине XVIII в. (%)
Страта
Устюг
Тотьма
Соликамск
Москва
Кунгур
Ярославль
1680 г.
1688 г.
1679 г.
1708 г.
1684 г.
1728 г.
1719 г.
1759 г.
Богатые
0,2
4,6
34,7
7,4
13,9
3,1
15,6
1,5
Средние
3,4
24,4
21,4
19,1
19,0
9,1
Бедные
10,8
95,4
65,3
54,7
64,7
51,7
60,4
84,4
Неимущие
85,6
13,5
26,1
5,0
5,0
Итого
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
G'
—
—
—
0,821
0,380
0,543
—
0,632
Источники: Мерзон А. Ц., Тихонов Ю. А. Рынок Устюга Великого в период складыва¬
ния всероссийского рынка. М, 1960. С. 494—499 ; Колесников П. А. Социально-экономические
отношения на Тотемском посаде в XVII в. // ИСССР. 1958. № 2. С. 131—143 ; Устюгов Н. В.
Солеваренная промышленность Соли Камской в XVII веке. М, 1957. С. 144—147, 198 ; Бого¬
явленский С. К. Научное наследие : О Москве XVII века. М., 1980. С. 127—128 ; Преображен¬
ский А. А. Очерки по истории колонизации Западного Урала в XVII—начале XVIII в. М., 1956.
Коэффициент неравенства Джини G подсчитан только там, где имелись необходимые
данные.
и повинности, которые они несли в пользу государства. Согласно самоидентифи¬
кации, более двух третей всех городских обывателей входило в категорию бед¬
ных и неимущих. Это была типичная картина в экономически развитых городах,
таких как Москва, Ярославль, Кострома, Казань, Нижний Новгород, Тверь, Нов¬
город, Астрахань и другие, для первой половины XVIII в.202
Распределение населения по стратам имеет смысл, но оно скрывает распреде¬
ление имущества между ними. Для некоторых городов мы имеем данные о том,
как община распределила причитающуюся ей сумму налога между отдельными
семьями. Поскольку разверстка налога происходила в соответствии с имущест¬
вом и доходом, ее можно считать подоходной. В Москве в 1684—1691 гг. 10%
самых бедных вносили 3,7 % всех налогов, а 10 % самых богатых — 31,5 %, т. е.
в 8,5 раза больше. В Соликамске в 1708 г. 7,3 % самых богатых вносили 73,4 %
всех налогов, а 14,6 % самых бедных были по бедности вообще освобождены от
налогов и т. д. Подобные оценки также раскрывают степень неравенства. Однако
оценка уровня имущественной дифференциации с помощью специального коэф¬
фициента неравенства Джини, который принимает значение от 0 при полном ра¬
венстве и 1 при полном неравенстве, более наглядна, так как дает обобщенный
и интегральный показатель уровня неравенства городских обывателей. Значение
коэффициента Джини колебалось от 0,380 до 0,821. Как свидетельствует опыт
России и других стран, в больших городах, а тем более в столицах, уровень нера¬
венства, как правило, выше. Чем же можно объяснить, что не в крупнейшем го¬
роде России — Москве, а в Соликамске с посадским населением в 9,5 раза мень¬
шим, чем в Москве, уровень имущественного неравенства населения был выше?
Дело в том, что Соликамск в XVII—XVIII вв. был крупнейшим в стране центром
392

Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
солеварения, почти все население которого занималось производством (вывар¬
кой) соли. Несколько десятков соляных варниц принадлежало узкому кругу бога¬
тых людей, на которых работало остальное население города, что и объясняет
существование там более значительной имущественной поляризации населения,
чем в Москве. Аналогичная картина наблюдалась в Великом Устюге, Тотьме
и Ярославле, так как эти города в свое время также принадлежали к числу круп¬
ных торгово-промышленных центров страны. По-видимому, Москва более прав¬
доподобно отражает нормальный для конца XVII—первой половины XVIII в.
уровень неравенства среди посадских.
С 1775 г. единая прежде община посадских с точки зрения налогообложения
распалась на корпорации купцов, цеховых, мещан, а купечество перешло к инди¬
видуальной уплате налогов. Вследствие усложнения состава городской общины
основания стратификации изменились: современники относили мещан и цеховых
к бедной прослойке городского общества, купцов третьей гильдии — к средней,
а второй и первой гильдий — к богатой прослойке203 (табл. 2.12).
Таблица 2.12
Стратификация городского сословия в Европейской России
без Польши и Финляндии в 1811—1858 гг. (%)
Год
Богатые
Средние
Бедные
Купцы I и II
гильдий
Уплачивае¬
мые налоги
Купцы III
гильдии
Уплачивае¬
мые налоги
Мещане
и цеховые
Уплачивае¬
мые налоги
1811
1,5
24,6
14,5
62,3
84,0
13,1
1835
0,7
27,0
7,9
50,9
91,4
22,1
1858
0,7
14,8
9,2
73,7
90,1
11,5
Источники: Руковский И. П. Историко-статистические сведения о подушных податях.
СПб., 1862. Приложение. Табл. 7. Остальные источники указаны в примеч. к табл. 2.9.
Как можно видеть из данных табл. 2.12, низшая страта численно увеличилась,
а высшая и средняя страты уменьшились, что указывает на возросшее имущест¬
венное расслоение. Коэффициент Джини, подсчитанный по этим данным, под¬
тверждает это наблюдение: в 1811 г. он равнялся 0,736, в 1835 г. — 0,711,
в 1858—1861 гг. —0,778.
С 1863 г. система обложения торговой и промысловой деятельности измени¬
лась и усложнилась настолько, что не позволяет применить использованную вы¬
ше методику для оценки уровня экономического неравенства. Но есть данные
о городских выборах 1870—1880-х гг., проведенных на основании Городового
положения 1870 г., которое ввело имущественный ценз. По новому избиратель¬
ному закону городское население разделялось на две группы — цензовых граж¬
дан, отвечавших имущественному, возрастному и цензу оседлости и получавших
избирательные права, и нецензовых граждан, не отвечавших этим цензам и по¬
тому лишенных избирательных прав. Цензовые граждане в свою очередь дели¬
лись на три разряда в зависимости от величины уплачиваемых в городскую казну
налогов. К 1-му разряду относились немногочисленные крупные плательщики,
393

Гпава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
ко 2-му — средние, к 3-му — самые
многочисленные мелкие плательщики,
сумма платежей, вносимых избирате¬
лями каждого разряда, давала одну
треть всех городских сборов. Граница,
отделявшая нецензовых граждан от
цензовых, была не слишком велика —
достаточно было обладать любым не¬
движимым имуществом, содержать
торговые или промышленные заведе¬
ния или иметь промысловое свиде¬
тельство на право заниматься торгов¬
лей, промышленностью или ремеслом,
чтобы получить избирательные права.
В выборах участвовали главы семей
(или кто-либо по их поручению), дос¬
тигшие 25-летнего возраста; лица, не
владевшие недвижимым имуществом,
должны были проживать на террито¬
рии города не менее двух лет. Введен¬
ные цензы создали такой избиратель¬
ный корпус, который на 70 % состоял
из представителей торгово-промыш¬
ленного сословия204. Категории город¬
ских избирателей примерно соответствовали прежнему делению городских обы¬
вателей на богатую, среднюю и бедную прослойки: нецензовые граждане — бед¬
ная прослойка, или низшая страта, 3-й разряд избирателей — средняя прослойка,
или средняя страта, 1-й и 2-й разряды избирателей — богатая прослойка, или
высшая страта (табл. 2.13).
Учитывая преобладание в числе избирателей представителей городского
сословия, можно сказать, что их структура к концу XIX в. мало изменилась по
Рис. 2.10. Б. М. Кустодиев (1878—1927).
Купец, считающий деньги. 1918. Музей-
квартира И. И. Бродского в С.-Петербурге
Таблица 2.13
Стратификация горожан 40 губернских городов в 1883—1884 гг. (%)
Страта
1
Доля в численности
сословия
Доля уплачиваемых
налогов
Богатые, в том числе:
2,2
66,7
избиратели 1-го разряда
0,4
33,3
избиратели 2-го разряда
1,8
33,4
Средние: избиратели 3-го разряда
19,2
33,3
Бедные: нецензовые граждане
78,6
0
Итого
100
100
Источник: Нардова В. А. Городское самоуправление в России в 60-х—начале 90-х гг.
XIX в. : Правительственная политика. Л., 1984. С. 175. Расчет мой. — Б. М.
394

Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
сравнению с серединой XIX в., но имущественная дифференциация, вероятно,
еще более возросла. Об этом свидетельствует коэффициент Джини, достигший
почти максимальной отметки — 0,911. Уровень неравенства даже среди цензо¬
вых граждан был высок, как показывает коэффициент Джини, равный 0,622.
В 1892 г. было принято новое Городовое положение, которое отменило деление
избирателей на разряды и тем лишило нас возможности оценить уровень имуще¬
ственного неравенства, пользуясь избирательными списками. К сожалению, по
причине разных оснований стратификации, принимаемых в течение конца
XVII—XIX в., неполноты данных для XVIII в. и невозможности выделения
в чистом виде представителей городского сословия среди избирателей 1880-х гг.
мы не можем точно оценить, насколько повысился уровень неравенства в тече¬
ние двух столетий. Одно несомненно — он повысился205. Уже на рубеже XVII—
XVIII вв. уровень неравенства среди городского сословия был достаточно высок,
а в течение XVIII—XIX вв. он имел тенденцию к возрастанию, как это было
в США и западноевропейских странах206.
Важная особенность стратификации городских обывателей состояла в том,
что верхняя страта сословия постоянно обновлялась вследствие высокой внутри-
сословной вертикальной мобильности. До середины XIX в. большинство купече¬
ских фирм возвышалось и падало в течение жизни одного, самое большее трех
поколений вследствие частых банкротств, неблагоприятных условий для пред¬
принимательства и расточительства разбогатевших купцов, стремившихся под¬
ражать дворянскому образу жизни. На смену обедневшим купцам первой и вто¬
рой гильдий приходили разбогатевшие купцы третьей гильдии, мещане или це¬
ховые, так как никакого юридического барьера между разными стратами город¬
ских обывателей не существовало. Объявив капитал и заплатив определенную
сумму налога, любой мещанин мог стать купцом любой гильдии, а разорившийся
купец, который не в состоянии был уплачивать гильдейский сбор с объявленного
капитала, автоматически переходил в мещанство207.
Внутрисословная мобильность городского сословия во второй половине XIX в.
оставалась высокой; вместе с тем обнаружился сильный приток крестьянства
в его ряды при уменьшении общей численности гильдейского купечества208. На¬
пример, среди московского гильдейского купечества в 1898 г. на долю купцов
и почетных граждан приходилось 45 %, мещан и цеховых — 11, крестьян —
23 %209. По словам известного предпринимателя В. П. Рябушинского, «средний
период процветания рода 70 лет, от силы 100 лет. <...> Говорю это не по стати¬
стике, а по опыту; до столетия доживают немногие»210. Оценить меру этих изме¬
нений и ответить на вопрос, привело ли это к росту устойчивости крупного капи¬
тала, крупных купеческих фирм и промышленных предприятий, позволяют дан¬
ные о мобильности купеческих капиталов в западносибирских городах, разрабо¬
танные Ю. М. Гончаровым. В последней трети XX в. в четырех городах: Томске,
Барнауле, Бийске и Мариинске — доля потомственных купцов, унаследовавших
статус родителей, колебалась в отдельные годы, но тем не менее имела тенден¬
цию возрастать: с 1866—1867 по 1904—1905 гг. в среднем для всех городов она
увеличилась с 20 до 35 %, что как будто говорит о росте преемственности капи¬
талов и уменьшении вертикальной социальной мобильности в среде купечества
395

Гпава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
Рис. 2.11. Курские купцы с подарками Николаю И. 1902
и городского сословия в целом. Этот вывод подтверждается данными о преемст¬
венности капиталов во втором и третьем поколениях (табл. 2.14) и долей ежегод¬
ного обновления капиталов (табл. 2.15). В Барнауле доля купечества во втором
и третьем поколениях имела тенденцию расти, а среднегодовой процент обнов¬
ления капитала во всех четырех городах — падать (с 7 до 3 %)211. Однако сред¬
няя продолжительность пребывания человека в статусе купца практически не
изменилась (табл. 2.16)212, а число капиталов уменьшилось в 1,5 раза — с 328
в 1860—1862 гг. до 244 в 1888—1889 гг. и до 225 в 1909—1910 гг. Предпола¬
гаю, что формально возросшая преемственность капиталов могла стать результа-
Таблица 2.14
Преемственность купеческого статуса во 2-м и 3-м поколениях, г. Барнаул
Годы 3
Число капиталов
Доля купцов в поколении, %
2-е поколение
3-е поколение
1867
30
10
10
1890
26
23
12
1895
25
20
8
1900
32
44
16
1905
29
34
17
Подсчитано по: Гончаров Ю. М. Купеческая семья второй половины XIX—
начала XX в. М., 1999. С. 209.
396

Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
том выхода части предпринимателей из купеческого звания вследствие увеличе¬
ния налогообложения в 1880-е гг. и особенно ввиду введения в 1898 г. промы¬
слового налога, сделавшего купеческие привилегии во многом бессмысленными:
в купечестве остались только те, кто чтил сословные ценности и традиционно
высокий статус купца214. Если это так, то социальная мобильность в порефор¬
менное время по-прежнему оставалась высокой.
Таблица 2.15
Обновление состава купцов в Томске, Барнауле, Бийске
и Мариинске в 1866—1913 гг.
Томск
Барнаул
Бийск
Мариинск
Годы
Обнов¬
ление, %
Годы
Обнов¬
ление, %
Годы
Обнов¬
ление, %
Годы
Обнов¬
ление, %
1866—
1872
7,2
1867—
1873
6,7
1867—
1884
4,8
1867—
1872
10,0
1872—
1877
6,5
1873—
1879
5,6
1884—
1894
2,7
1880—
1888
4,5
1877—
1887
5,0
1879—
1885
4,8
1894—
1910
1,9
1888—
1892
4,2
1887—
1899
3,2
1885—
1890
3,8
1910—
1916
1,9
1892—
1897
3,9
1899—
1904
3,1
1890—
1895
3,2
1897—
1904
2,6
1895—
1913
2,0
1904—
1908
2,4
Источник: Гончаров Ю. М. Купеческая семья ... С. 209—210.
Таблица 2.16
Продолжительность пребывания в статусе купца в Томске и Барнауле
Срок
пребыва¬
ния
в статусе
купца, лет
Томск: число капиталов
Барнаул: число капиталов
1866 г.
1877 г.
1888 г.
1899 г.
1904 г.
1866—
1904 гг.
1873 г.
1879 г.
1885 г.
1890 г.
1895 г.
1873—
1895 гг.
До 6
60
44
28
20
22
203
2
7
3
2
3
17
6—10
14
30
42
38
166
3
3
2
5
5
18
11—15
45
37
23
14
2
150
4
2
2
2
2
12
16—20
5
7
15
11
9
58
—
3
3
6
5
17
21—25
8
10
11
6
5
66
4
5
4
3
3
19
26—30
—
7
8
8
4
27
3
5
4
5
4
21
30+
8
15
14
14
8
59
2
2
3
3
3
13
В среднем
10
13
16
14
12
13
20
17
20
19
18
18
Подсчитано по: Гончаров Ю. М. Купеческая семья ... С. 209.
397

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
Крестьянство
Крестьянство в середине XIX в. разделялось на несколько разрядов: 1) госу¬
дарственные, до 1866 г. принадлежавшие казне; 2) помещичьи, до 1861 г. при¬
надлежавшие потомственному дворянству; 3) дворцовые, или удельные, до 1863 г.
принадлежавшие императорской фамилии; 4) церковные, до секуляризации 1764 г.
принадлежавшие монастырям; 5) экономические (эта категория существовала
в 1764—1811 гг.); 6) посессионные, до 1861 г. закрепленные за посессионными
мануфактурами. Государственные крестьяне вобрали в себя прежде всего быв¬
ших черносошных крестьян, многочисленные категории крестьян, не принадле¬
жавших дворянству и императорской фамилии, нерусское население Поволжья,
Приуралья и Сибири, платившие особый налог — ясак и потому называвшееся
ясачными инородцами, церковных или монастырских крестьян после секуляри¬
зации 1764 г., а также многочисленные категории служилых людей по прибору.
К началу XIX в. можно говорить о консолидации государственных крестьян. По¬
мещичьи крестьяне образовались из частновладельческих крестьян и холопов,
превращенных в помещичьих крестьян в ходе переписи податного населения,
или ревизии, 1719 г. Удельные крестьяне как специальный разряд крестьян, при¬
надлежавших отдельным членам императорской фамилии, появились в 1797 г. из
бывших дворцовых крестьян. Дворцовые крестьяне принадлежали император¬
ской фамилии в целом; превратившись в удельных, они обрели персонифициро¬
ванных владельцев. Монастырские крестьяне XVIII в. являлись прямыми на¬
следниками монастырских крестьян XVII в., в 1764 г. они были окончательно
конфискованы у монастырей и образовали особый разряд экономических кресть¬
ян, которые в перепись 1815 г. перешли в состав государственных крестьян. Раз¬
ряд посессионных крестьян образовался в XVIII в. из государственных крестьян,
приписанных к заводам и фабрикам купцов, из купленных последними у поме¬
щиков, а также из пойманных беглых крестьян, которые отдавались на фабрики
в вечную работу. По своему юридическому положению эти главные категории
крестьян имели некоторые отличия, особенно существенные к началу XVIII в.
Однако в течение XVIII в. их права и обязанности заметно выравнялись. Все они
стали принадлежать к непривилегированным, или податным, слоям населения, не
имевшим свободы передвижения и социальной мобильности, права выбора заня¬
тий, прикрепленным наследственно к своему социальному статусу, месту жи¬
тельства, общине и владельцу. Это дает основание объединить все разряды кре¬
стьян, существовавшие до 1860-х гг., в единое сословие закрепощенных сельских
обывателей. С 1719 (год 1-й ревизии) по 1857 г. (год последней 10-й ревизии)
доля государственных крестьян увеличилась с 25,9 до 48,8 %, доля всех осталь¬
ных категорий крестьянства уменьшилась: помещичьих (вместе с посессионны¬
ми крестьянами) — с 54 до 47,3 %, удельных — с 7,7 до 3,9 %, доля церковных
(экономических) крестьян за 1719—1811 гг. — с 12,4 до 8,5 %215.
Важная роль в процессе превращения крестьянства в непривилегированную
социальную группу принадлежала указам 1590-х гг. и Уложению 1649 г., кото¬
рые наследственно прикрепили его к сельской общине, лишили свободы пере¬
движения, обязали платить налоги и нести разные натуральные повинности,
санкционировали их объединение в самоуправляющиеся общины, связав всех
398

Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
членов круговой порукой. В середине XVII в. крестьяне приобрели два сущест¬
венных признака сословия: наследственность социального статуса и корпоратив¬
ную организацию в форме мира, или общины. Но вектор их социальной эволю¬
ции был направлен не в сторону развития сословных прав и привилегий, а в сто¬
рону укрепления признаков крепостного состояния, что получило свое оконча¬
тельное развитие в течение XVIII в.216 Хотя к концу XVIII в. крестьяне приобре¬
ли еще два признака сословия: специфический менталитет и внешние признаки
сословия217, они имели мало прав и совсем не располагали привилегиями. Екате¬
рина II в 1785 г. подготовила для государственных крестьян проект Жалованной
грамоты, в которой утверждались их сословные права — личная свобода, право
собственности, крестьянский суд, самоуправление218. Однако по политическим
соображениям — из-за нежелания возбуждать дворянство и возмущать обойден¬
ных в грамоте помещичьих крестьян — проект не был реализован, хотя он ис¬
пользовался на практике в государственной деревне219. Права и обязанности кре¬
стьян, как и обязанности перед ними их патронов, были закреплены в законе
только в 1832 г.220 Таким образом, крестьяне в наименьшей степени соответство¬
вали понятию сословия. Однако, поскольку они все же обладали важными при¬
знаками сословия, их можно считать если не сословием, то во всяком случае по-
лусословием, или квазисословием1Х. Н. А. Иванова полагает, что помещичье кре¬
стьянство до 1861 г. находилось вне правового поля, поэтому как сословие
оформилось только в пореформенное время222, но с этом трудно согласиться: во-
первых, владельческие, как и другие категории крестьян, никогда не выходили за
рамки правого поля; их отношения с помещиками всегда регулировались зако¬
ном; во-вторых, в результате Великих реформ началось сближение юридических
прав всех сословий, и сама сословная парадигма стала разрушаться (подробнее
см. в гл. 6 «Крепостное право: от зенита до заката» наст. изд.).
В результате реформ 1860-х гг. все категории крестьян консолидировались
в единое сословие свободных сельских обывателей и постепенно стали утрачи¬
вать сословные черты, но процесс этот проходил очень медленно, вследствие
того что правительственная политика намеренно консервировала патриархаль¬
ность деревни и поддерживала сословные признаки крестьян. Только после от¬
мены выкупных платежей за землю, подушной подати и круговой поруки, после
получения права на выход из общины и изменение своего социального статуса
в 1906 г. (указом 5 октября 1906 г. крестьяне, как и все лица податных сословий,
были уравнены в правах с другими сословиями в отношении поступления на го¬
сударственную службу, в учебные заведения, в духовное звание и поступления
в монашество) крестьянство стало быстро превращаться в настоящий класс в ис¬
тинном значении этого понятия.
Стратификация и внутрисословная социальная мобильность крестьян¬
ства. Крестьянство на протяжении всего императорского периода оставалось
самым многочисленным сословием: в 1678 г. численность крестьян мужского
пола составляла около 180 тыс., в 1858 г. — 23 889, в 1897 г. — 39 260 тыс. (вме¬
сте с казаками223). Стратификация крестьянства была объектом пристального
изучения начиная с конца XIX в. Этот интерес стимулировался спорами об опти¬
мальном пути социально-экономического развития России. Народники доказы¬
1QQ

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
вали, что страна благодаря своей самобытности может избегнуть капитализма,
марксисты утверждали, что капитализм — неизбежная стадия развития каждого
общества, следовательно, и России. После 1917 г. споры возобновились с новой
силой и были связаны с решением вопроса: происходило ли буржуазное переро¬
ждение крестьянства в условиях новой экономической политики или нет? Кол¬
лективизация и репрессии прекратили эти споры. Но в 1960-е гг. в советской ис¬
ториографии споры о социальной дифференциации крестьянства возобновились
в связи с дискуссией о хронологии капиталистического развития России. По-
видимому, часть советских историков имела социальный заказ или чувствовала
обязанность доказать, что к 1917 г. благодаря глубокому проникновению капита¬
лизма в российскую деревню имелись экономические предпосылки для социали¬
стической революции. Считалось, что, чем глубже социальная дифференциация
крестьянства, тем глубже корни капитализма в деревне. Одни историки датиро¬
вали генезис капитализма в России XVI—XVII вв., другие — концом XVIII в.,
третьи — XIX в.224 Вмешательство политики или идеологии в исследование на¬
учной проблемы привело, как мне кажется, к преувеличению степени социальной
дифференциации крестьянства225. Западные историки не находили буржуазного
расслоения в российской деревне ни до, ни после 1861 г., хотя, по мнению неко¬
торых из них, развитие капитализма усиливало дифференциацию крестьянства226.
В табл. 2.17 обобщены результаты имеющихся в литературе 360 группировок
крестьянских хозяйств в отдельных имениях с конца XV в. до 1861 г.
Таблица 2.17
Стратификация крестьянства Европейской России в 1495—1860 гг.
Годы
Число дворов
Население
Зажиточные, %
Средние, %
Бедные, %
1495—1505
5038
—
15
53
32
1600—1750
3479
24 353
15
53
32
1751—1800
34 116
235 036
10
48
42
1801—1860
39 178
286 863
23
53
24
Источник: Миронов Б. Н. Социальное расслоение русского крестьянства под углом зре¬
ния социальной мобильности // Проблемы аграрной истории (XIX—30-е годы XX в.) / В. Л. Янин
(ред.). Минск, 1978. Ч. 2. С. 113.
В 92 % случаев группировка крестьянских хозяйств производилась на основе
числа лошадей, принадлежавших хозяйству, в 8 % случаев — по посеву. Безло¬
шадные хозяйства и хозяйства с 1 лошадью относились к бедным, с 2 лошадь¬
ми — к средним, с 3 и более — к зажиточным. Этот критерий, конечно, не может
считаться удовлетворительным — он чаще всего принимался за основание стра¬
тификации из-за отсутствия данных о доходности227. Но до середины XIX в., ко¬
гда крестьянское землевладение и скотоводство отличались стабильностью, вви¬
ду того что малоземелье еще мало ощущалось в деревне, когда крестьянство по¬
всюду еще слабо было вовлечено в промышленность и отхожие промыслы
и главный доход получало от земледелия, эти группировки имели смысл. Тем
более что группировки производились по отдельным имениям и с учетом оценки
400

Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
Рис. 2.12. Крестьянин. 1860	Рис. 2.13. Крестьянка. 1860
:амих крестьян, помещиков и администрации государственных крестьян. Согласно
данным табл. 2.17, в течение трех с половиной столетий, до середины XIX в., социаль¬
ный состав крестьянства был стабильным. В каждый данный момент преобладала
средняя группа крестьян. Отдельные крестьяне в течение своей жизни легко перехо¬
дили из страты в страту, вследствие чего состав каждой страты постоянно изменял¬
ся. Имущественные различия между представителями различных страт в массе от¬
личались незначительно, хотя имелись отдельные исключительные случаи, когда
помещичьи крестьяне становились очень богатыми людьми, владели записанными
на имя помещика крепостными, землей, фабриками, огромным капиталом228.
После 1860-х гг., когда крестьянская надельная земля была отделена от поме¬
щичьей и государственной земли, под влиянием быстрого роста населения сред¬
няя величина крестьянского землевладения стала уменьшаться, соответственно
этому стала уменьшаться и численность скота, включая рабочий (табл. 2.18).
Под давлением роста относительного малоземелья крестьянство было вынуж¬
дено искать дополнительные заработки вне своего хозяйства. В силу этого группи¬
ровки крестьянства по величине посева или числу лошадей не могут дать адекват¬
ной картины стратификации даже в земледельческих, не говоря уже о промышлен¬
ных губерниях, где значительная часть дохода получалась вне сельского хозяйства;
необходимо учитывать общий доход крестьянского хозяйства на душу населения.
В табл. 2.19 приведены результаты группировки 230 хозяйств в сельскохозяй-
лвенной Воронежской губернии по скоту, посеву и доходу.
Легко видеть, как существенно различаются группировки. Наиболее пра¬
вильное основание группировки — доход — дает социальную структуру кресть¬
янства, мало отличающуюся от той, что наблюдалась до реформ 1860-х гг. Груп¬
пировка по посеву ближе к группировке по доходу, чем по скоту; именно
последняя оказывается наименее адекватной229. Между тем стратификация кре-
лъянства производилась советскими историками либо по лошадности, либо по
посеву. Для всей России брались единые основания отнесения крестьянских
401

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
хозяйств к той или иной страте, которые были приняты еще в середине XIX в.:
хозяйства, владевшие менее чем 5 га земли, безлошадные или с 1 лошадью отно¬
сились к бедным, или мелкокрестьянским; хозяйства, владевшие 5—10 га или
2 лошадьми, — к средним; хозяйства, владевшие более чем 10 га земли и более
чем 2 лошадьми, — к зажиточным, или крупнокрестьянским капиталистиче¬
ским230. Это нельзя считать корректным.
Таблица 2.18
Численность земли и скота в крестьянских хозяйствах Европейской России
без Польши и Финляндии в 1860—1916 гг.
Показатели
1860-е гг.
1870-е гг.
1880-е гг.
1890-е гг.
1916 г.
Земельный надел на душу насе¬
ления, га
2,60
—
1,90
1,40
—
Земельный надел на одно хозяй¬
ство, га
17,80
—
13,30
9,40
—
Посев на душу населения, га
0,90
0,78
0,67
0,60
0,78
Посев на 1 хозяйство, га
5,40
4,50
4,00
3,50
4,50
Лошадей на душу населения,
голов
0,26
0,24
0,23
0,18
0,26
Лошадей на 1 хозяйство, голов
1,66
1,53
1,48
1,16
1,40
Источники: Материалы Комиссии 1901 г. СПб., 1903. Ч. 1. С. 79, 176—177, 210—211 ;
Предварительные итоги всероссийской сельскохозяйственной переписи 1916 года. Вып. 1 :
Европейская Россия. Пг., 1916. С. 624—641.
Таблица 2.19
Группировка 230 крестьянских хозяйств на пять типов в Воронежской губернии
в 1896 г. по скоту, землевладению и доходу (%)
Основание
группировки
Очень бедные
Бедные
Средние
Зажиточные
Богатые
Итого
Скот
19,1
35,2
22,2
15,2
8,3
100
Землевладение
2,6
28,7
36,5
21,3
10,9
100
Доход
2,2
27,0
51,7
16,1
3,0
100
Источник: Щербина Ф. А. Крестьянские бюджеты. Воронеж, 1900. Ч. 2. С. 1—201.
Во-первых, количество скота и земли, находившейся в хозяйственном оборо¬
те, сильно варьировало, как было показано выше, во времени и по регионам. На¬
пример, в 1900 г. в Киевской губернии на хозяйство приходилось в среднем 4 га
земли, а в Олонецкой губернии — 49 га, в Полтавской губернии одно хозяйство
в среднем располагало 0,444 лошади, а в Оренбургской губернии — 1,747. При
этом, ввиду разного плодородия почвы, требовалось различное количество земли
для того, чтобы стать середняком, зажиточным или бедным231.
Во-вторых, урожаи и цены росли неодинаково по районам, вследствие чего
и доходы с единицы земли изменялись по регионам неравномерно. Следователь¬
402

Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
но, основания для группировки должны были учитывать вариацию величины
земельного надела и лошадности как во времени, так и по регионам.
В-третьих, некорректно за основание группировки принимать только посев,
а не всю удобную землю, так как в таком случае не учитываются луговое хозяй¬
ство, особенно развитое в северных и промышленных губерниях, пар, лес и дру¬
гие угодья, которые играли заметную роль в крестьянском хозяйстве. Кроме того,
замена всей земли посевом, который был в 2 раза меньше всего количества удоб¬
ной земли, при сохранении прежних критериев искусственно изменяла структуру
крестьянства в пользу бедной группы.
Наконец, группировка на основании данных, относившихся к хозяйствам,
искусственно преувеличивал уровень дифференциации, так как большие семьи
имели больше скота и земли, а малые — меньше, но в переводе на душу насе¬
ления различия оказывались не столь существенными. В результате указанных
методических просчетов В. И. Ленин и вслед за ним советские историки полу¬
чили следующую стратификацию крестьянства Европейской России на конец
XIX—XX в.232:
1896—1900 гг. (по лошадности)
1917 г. (по лошадности)
1917 г. (по посеву)
Бедные	Средние	Богатые
59,5	22,0	18,5
76,3	17,6	6,1
69,0	22,0	9,0
В 1917 г. в группу бедных попало 48 % хозяйств с 1 лошадью и около 30 %
хозяйств с посевами от 2,3 до 4,4 га, которые соответствовали уровню среднеста¬
тистического хозяйства в Европейской России. В 1912—1916 гг. средний посев
на одно крестьянское хозяйство равнялся 4,4 га, а среднее число рабочих лоша¬
дей — 0,75233. Приведенные выше данные не говорят ни об углублении диффе¬
ренциации, ни об ее буржуазном характере, они вообще не раскрывают страти¬
фикации крестьянства. В лучшем случае они могли бы свидетельствовать об
обеднении крестьянства, если бы имелись сведения о том, что источники дохода
как от самого хозяйства, так и вне его также уменьшились. Но такими данными
историки пока не располагают. Получить приблизительное представление о стра¬
тификации крестьянства в конце XIX в. позволяют данные табл. 2.20.
Таблица 2.20
Хозяйственные показатели крестьянского хозяйства Воронежской губернии в 1896 г.
Категория хозяйств
по обеспеченности землей
Число
хозяйств
Население
обоего пола
Стоимость скота,
тыс. руб.
Доход,
тыс. руб.
Безземельные
7881
27 292
122,8
1137,8
До 5,5 га
43 197
223 391
3342,2
10 867,9
5,5—16,4 га
81 547
520 448
11 074,9
28 353,4
16,5—27,3 га
30 682
261 798
7589,5
15 810,3
Более 27,3 га
13 514
162 528
6125,4
13 021,5
Итого
176 821
1 195 457
28 254,8
69 190,9
Источник: Щербина Ф. А. Крестьянские бюджеты. Ч. 2. С. 273—285.
403

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
Рис. 2.14. Крестьяне-косцы, имение Архангельское, Владимирская губерния. 1900-е
По доходности воронежское крестьянство разделялось на три страты: бед¬
ные—15 %, середняки — 73, зажиточные — 12 %. С точки зрения использова¬
ния рабочей силы хозяйства разделялись на хозяйства крестьянского типа,
использующие только труд членов семьи (82 %), хозяйства буржуазного типа,
использовавшие преимущественно труд батраков (12 %), и хозяйства пролетар¬
ского типа, жившие преимущественно (эти хозяйства имели землю или скот) за
счет продажи рабочей силы (6 %)234. Как видно из этих группировок, воронеж¬
ское крестьянство в конце XIX в. было довольно однородно как в имуществен¬
ном, так и в социальном отношении. Очень низкие коэффициенты неравенства
Джини это наблюдение подтверждают: неравенство в распределении земли меж¬
ду крестьянами оценивается как 0,249, неравенство в распределении скота —
0,173, а неравенство в доходах — наиболее точный показатель уровня неравенст¬
ва — 0,090.
Можно ли распространить полученные результаты на все российское кресть¬
янство конца XIX—начала XX в.? Группировки крестьянских хозяйств на основе
дохода, выполненные земскими статистиками в четырех других губерниях (Ко¬
стромской, Новгородской, Пензенской и Харьковской), полученный вывод под¬
тверждают235. По данным переписи 1897 г., в 50 губерниях Европейской России
всех рабочих и прислуги, для которых данная профессия служила главным сред¬
ством к существованию, насчитывалось всего 6,809 млн обоего пола, или 7,3 %
всего населения, в среде крестьянства — 1,836 млн обоего пола, или 2,3 % от
общего числа крестьян236. Немецкий историк Х.-Д. Лёве, использовав данные
404

Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
земской статистики об обеспечении крестьянства 60 уездов скотом за 1880—1905 гг.,
пришел к выводу, что дифференциация была несущественной и имела тенден¬
цию уменьшаться. Американский историк Д. Филд применил коэффициент Джи¬
ни для оценки динамики дифференциации по количеству земли и скота в двух
уездах Полтавской губернии за 1880—1910 гг. Оказалось, что дифференциация
в одном уезде немного возросла, а в другом осталась на прежнем уровне. На
1893—1905 гг. Филд оценил с помощью коэффициента Джини уровень неравен¬
ства среди крестьянства в 84 уездах 16 губерний по числу скота и в 58 уездах
9 губерний по количеству земли. Согласно результатам его анализа, коэффици¬
ент Джини по распределению скота колебался от 0,258 в Котельническом уезде
Вятской губернии до 0,626 во Владимирском уезде Владимирской губернии, а по
распределению земли — от 0,157 в Глазовском уезде Вятской губернии до 0,680
в Кобелякском уезде Полтавской губернии. Средний для всех участвовавших
в анализе уездов коэффициент Джини по скоту равнялся 0,430, по земле —
0,396237. Результаты Филда преувеличили уровень неравенства крестьянства по
двум причинам. Во-первых, автор по необходимости использовал данные о рас¬
пределении скота и земли, приходившиеся на отдельное хозяйство, а не на душу
населения, что, согласно его же расчетам, преувеличивало коэффициент Джини
примерно на 10%. Во-вторых, как было выяснено по данным Воронежской гу¬
бернии, неравенство по скоту и земле превосходило неравенство по доходу соот¬
ветственно в 1,9 и 2,7 раза. Между тем, как было показано выше, именно доход
на душу населения являлся наиболее точным показателем благосостояния хозяй¬
ства. Следовательно, истинный уровень неравенства между крестьянами на ру¬
беже XIX—XX вв., если его оценивать коэффициентом Джини по доходу на ду¬
шу населения, был низким — находился на уровне 0,133—0,206 и к 1917 г. едва
ли мог увеличиться сколько-нибудь значительно. Таким образом, крестьянство
в отличие от других сословий до самой Русской революции 1917 г. оставалось
в имущественном и социальном отношениях довольно однородной массой
и имело лишь зачатки так называемого буржуазного расслоения238. Расслоение
русского крестьянства во многом являлось плодом представлений, которые цир¬
кулировали в российском образованном обществе; деревня же имела свою внут¬
реннюю логику развития239.
Разумеется, в деревне были и настоящие бедняки, к которым обычно относят
крестьян без земли и скота. По сведениям военно-конских переписей, в среднем
по 50 губерниям Европейской России доля безлошадных дворов в 1882 г. состав-
ляла 26,9%, в 1899—1901 гг. — 29,3, в 1912 г. — 31,6, в 1917 г. — 28,8 %240.
В 1917 г. доля хозяйств без всякого скота равнялась 13,5 %, безземельных —
8,1	%; в Сибири безземельных не было, а без скота — 6,1 %241. Однако далеко не
всех безземельных и безлошадных крестьян следует относить к беднякам.
В 1893—1896 гг. в деревне насчитывалось около 30% безлошадных дворов,
в которых проживало примерно 27 млн человек. По традиционной логике их на¬
до отнести либо к пролетариям, либо к люмпенам — нищим, бродягам, странни¬
кам, богомолкам, призреваемым в богадельнях и приютах, живущим на пособия
благотворителей и находившимся в заключении24 . Но по переписи населения
1897 г. всех лиц наемного труда в империи зафиксировано 12,2 млн, а люмпенов —
405

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
Рис. 2.15. Крестьянская бедняцкая	Рис. 2.16. Батраки С.-Петербургской
семья на поденных работах,	губернии. 1900-е
Подольская губерния. 1900-е
лишь 812 тыс. человек обоего пола (в том числе 96,5 тыс. заключенных)243. Как
же добывали пропитание оставшиеся 13 млн безлошадных крестьян? Единствен¬
ное, на мой взгляд, резонное объяснение: крестьяне, числившиеся безлошадны¬
ми, имели свой бизнес в сельском хозяйстве, торговле, промышленности и сфере
услуг, причем не как наемные работники (я их всех уже учел в категории лиц
наемного труда), а как самостоятельные хозяева-предприниматели.
Социальная и имущественная однородность крестьянства в значительной
степени обусловливалась высокой мобильностью внутри самого крестьянства.
До реформ 1860-х гг. крестьяне довольно легко переходили из одной страты
в другую — более 80 % крестьян в течение своей жизни изменяли свой перво¬
начальный статус. Но в пореформенное время внутрисословная мобильность
обнаружила тенденцию к снижению, в результате чего в начале XX в. только
около половины крестьян переходило в течение жизни из первоначальной стра¬
ты в другую, вторая половина все время оставалась в своей страте. Причина
этого, как мне кажется, кроется в следующем. Во времена крепостного права
практически каждая малая семья превращалась в большую и благодаря этому
переходила из страты бедных или средних крестьян в страту зажиточных, а бо¬
лее 10 % крестьян всегда были членами большой семьи. В пореформенное вре¬
мя рост индивидуализма, сокращение земельных наделов и скота, стремление
к самостоятельности и независимости от своих родственников способствовали
тому, что росла доля малых семей и увеличивалось число семейных разделов,
которые затрудняли превращение малой или сложной семей (обычно находив¬
шихся в страте бедных или средних крестьян) в большую семью244, которая
обычно бывала зажиточной (подробнее об этом см. в гл. 4 «Семья и внутрисе¬
мейные отношения» наст. изд.).
406

Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
Рабочие
Рабочая тематика, как и крестьянская, столь популярная в советское время,
в постсоветской историографии ушла на обочину. На первый план вышло изуче¬
ние истории дворянства, купечества, мещанства, буржуазии, в ущерб истории
крестьян и рабочих245. Между тем, несмотря на сотни работ, история рабочих
хранит много тайн246.
Численность и социальное происхождение рабочих
Профессиональная группа промышленных рабочих возникла во второй поло¬
вине XVII в. вместе с первыми мануфактурами247. В течение XVIII в., несмотря
на численный рост, рабочих было мало, и, как правило, они находились в крепо¬
стной зависимости и связаны с сельским хозяйством. На рубеже XVIII—XIX вв.
в обрабатывающей промышленности России их насчитывалось, по весьма при¬
близительным сведениям, менее 100 тыс., вместе с горнорабочими, по завышен-
но-оптимистической оценке С. Г. Струмилина, — около 200 тыс., из них вольно¬
наемных — около половины248 (табл. 2.21).
Таблица 2.21
Число предприятий и рабочих в обрабатывающей и горнозаводской
промышленности России в 1725—1860 гг.
Годы
Число
предприятий
Численность
рабочих, тыс.
Доля вольнонаемных
рабочих, %
обраба¬
тываю¬
щих
гор¬
ных
обрабаты¬
вающих
гор¬
ных
обраба¬
тываю¬
щих
гор¬
ных
всего
1725
205
36
14,4
4
—
—
—
1753
153
61
27,3
20,8
53,1
51,9
52,5
1767—1770
383
174
50,5
42,4
34,9
50,4
53,7
1799—1804
2247
180
88,5
95,1
44,8
47,2
43,1
1811—1815
3168
—
150,1
—
53,7
—
—
1816—1820
4487
—
181,8
—
55,5
—
—
1821—1825
4926
—
190,7
—
52,8
—
—
1835
5996
—
287,4
—
—
—
—
1852
8060
—
446,1
—
—
—
—
1860
15 338*
—
565,1
244,7
76,1
30
62,2
Составлено по: Лященко П. И. История народного хозяйства СССР : в 2 т. М, 1952. Т. 1.
С. 395, 440, 443—446, 531 ; Яцунский В. К. Крупная промышленность России в 1790—1860 гг. //
Очерки экономической истории России первой половины XIX века / М. К. Рожкова (ред.). М.,
1959. С. 121, 163 ; Рашин А. Г. Формирование промышленного пролетариата в России. М,
1940. С. 14, 16, 23, 27, 31, 45—47, 56, 85, 92 ; Струмилин С. Г. Очерки экономической истории
России и СССР. М., 1966. С. 339, 341, 343, 345, 353, 357—359.
* В том числе 9562 крупных предприятия.
407

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
К 1861 г. число рабочих возросло до 810 тыс., доля вольнонаемных — до
62 %, в том числе в обрабатывающей промышленности — до 76,1 %, а в горной
уменьшилась до 30 %. Один современник так описывал в 1832 г. вольнонаемных:
«Вольнонаемные мастеровые из помещичьих крестьян, быв отпускаемы от своих
помещиков с пашпортами для прокормления себя работой, сами приискивают
себе работу на фабриках и нанимаются по вольным ценам. <...> Они живут при
фабриках, но содержатся пищею и одеждою за свой счет из получаемой платы.
<...> Из получаемой платы мастеровой оплачивает свой оброк, а вся заработка,
сверх оброка, остается в его пользу. Если оброк умерен, а мастеровой прилежен и
трезвого житься, то заработка сия бывает иногда довольно значительна. <...>
Наших мастеровых ценят не по их искусству и трудам, а сравнительно против
крестьянской заработки. Мастеровой принужден довольствоваться тем, что ему
дают: ибо оставаясь в деревне, и того не промыслить»249.
В XVIII—первой половине XIX в. рынок свободной рабочей силы являлся на¬
столько узким, что правительству приходилось административным путем обес¬
печивать фабрики и заводы рабочими кадрами. Оно создало институт приписных
крестьян (государственные, дворцовые и экономические крестьяне, работавшие
на казенных или частных заводах и фабриках вместо уплаты подушной подати),
институт посессионных крестьян (купленные и закрепленные за фабриками кре¬
стьяне, а также «вечноотданные» по указу 1736 г. казенные мастеровые) и инсти¬
тут непременных работников (рекруты, набранные из числа приписных кресть¬
ян). Казенные промышленные предприятия правительство обеспечивало рабочей
силой преимущественно за счет рекрутов, детей казенных мастеровых, военных
поселян, солдат (кантонистов), питомцев государственных воспитательных до¬
мов250. Частные владельцы — преимущественно из дворян и купцов набирали
рабочих вольным наймом из помещичьих и казенных крестьян. В общей числен¬
ности самодеятельного населения России на долю промышленных рабочих при¬
ходилось в 1725 г. около 0,2 %, в 1800 г. — 0,9 %251 и в 1860 г. — 1,9 % (табл. 2.22).
Капля в море. Но даже работавших по вольному найму крестьян в качестве рабо¬
чих исследователи как марксистской, так и немарксистской ориентации не счи¬
тали рабочим классом. Марксисты — потому что рабочие из крестьян владели
средствами производства (землей, скотом и орудиями производства), а продажа
своей рабочей силы служила для них дополнительным источником средств су¬
ществования. В терминах немарксистских теорий рабочих нельзя называть клас¬
сом, поскольку российское общество XVIII—первой половины XIX в. являлось
сословными, а не классовым. Представители разных социальных групп имели
предписанный, или аскриптивный, статус, т. е. определяемый государством неза¬
висимо от усилий и заслуг личности, обладали неравными сословными правами
и обязанностями, были приписаны (за исключением дворянства) к месту житель¬
ства и своим сословиям, вход и выход из которых и даже изменение места про¬
писки находились под строгим бюрократическим контролем.
После Великих реформ численность промышленных рабочих стала расти вы¬
сокими темпами главным образом за счет крестьян-земледельцев, в несколько
большей степени из его низших имущественных групп252, вследствие уменьше¬
ния земельного надела на душу из-за высокого естественного прироста населения
408

Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
и частично под влиянием имущественной дифференциации, которая существова¬
ла практически всегда, но после крестьянской реформы усилилась ввиду быстро¬
го развития рыночных отношений. Предложение труда увеличилось и со стороны
мещан и ремесленников. Под влиянием капиталистической конкуренции и разви¬
тия крупной промышленности в городе и углубления расслоения часть их разо¬
рялась и превращалась в наемных рабочих253. Параллельно с ростом предложе¬
ния труда со стороны крестьян и городских низов повышался и спрос на рабочих
под влиянием индустриализации и урбанизации. В результате этих процессов за
43 года, 1860—1916 гг., численность рабочих увеличилась в 3,6 раза — до 3 млн
(табл. 2.22). Однако во всем населении страны их доля в самодеятельном населе¬
нии страны возросла только с 1,9 до 3,8 %. При всей приблизительности исход¬
ных данных и расчетов, очевидно: и в 1860 г., и в 1916 г. промышленные рабочие
по своей численности оставались каплей в море.
Чтобы оправдать проведение так называемой социалистической революции,
большинство советских историков стремилось разнообразными средствами завы¬
сить степень развития капитализма в стране. Самым простым являлось преувели¬
чение силы и численности «передового», «героического» класса — гегемона тру¬
дящихся, а также его революционности. Историки буквально соревновались в том,
кто насчитает больше рабочих и больше фактов неповиновения и протестов. Ради¬
кальный способ завышения числа рабочих состоял в объединении всех лиц наем¬
ного труда в единый класс пролетариев, что нельзя признать правильным. Многие
работники, в особенности занятые в сфере услуг (слуги, приказчики, дворники,
извозчики, портные, сапожники, продавцы, проститутки, артисты и т. д.), пред¬
ставляли специфические социальные группы, отличавшиеся по доходу, образу
жизни, образованию и менталитету от промышленных рабочих; некоторые из них
занимались в большей или меньшей мере умственным трудом и не идентифициро¬
вали себя с рабочими. Низший управляющий персонал в промышленности, строи¬
тельстве и на транспорте, несмотря на его рабочее происхождение, вряд ли резонно
объединять с пролетариями. Возможно, значительную часть лиц наемного труда
можно отнести к формировавшемуся третьему, низшему классу буржуазного об¬
щества (многие социологи называют их «синими воротничками» или рабочими),
но не к рабочему классу в марксистском смысле этого слова. Рабочие не успели
стать истинным классом; они идентифицировали себя не с пролетариями как спе¬
цифической социальной группой, а с различными сословными группами (крестья¬
нами, мещанами, ремесленниками и т. п.), являясь, по сути, полисословной соци¬
альной группой, объединяемой только профессиональными интересами. Они не
обладали специфически пролетарским менталитетом.
Однако, если даже всех работников наемного труда считать рабочим классом,
они вплоть до 1917 г. все равно оставались не просто в меньшинстве, а в подав¬
ляющем меньшинстве. С 1860 по 1917 г. численность работников наемного труда
в империи увеличилась в 4,5 раза, вся группа рабочих в обрабатывающей и гор¬
нозаводской промышленности — в 3,9 раза (с 0,8 до 3,1 млн), сельскохозяйст¬
венных рабочих — в 6,4 раза (с 0,7 до 4,5 млн)254. Максимальная доля лиц наем¬
ного труда в населении страны была достигнута в 1913 г. — 16,9 %, но во время
войны она понизилась до 13,4 % (табл. 2.23).
409

(без Финляндии) в 1860—1916 гг.
<ч
<4
N
а
а*
а
V§
й
S
S
о
S
X
о
о
Я
X
X
н
о
о
о
ч
в
о
X
т
X
X
X
т
о
ю
л
&
о
X
X
V
X
5Г
31.12.1916
2932,8
3024,3
126 138
181,5
77 638
3,8
1913 г.
2557,4
2929,8
121 780
170,9
74 956
СП
1900 г.
*<э
СП
о\
2198,8
98 379
133,0
60 552
3,2
1891—
1900 гг.
1637,6
1
91 814
1
56 512
2,9
1881—
1890 гг.
Г09П
1
79 872
■
49 161
2,4
1871—
1880 гг.
945,6
1
69 604
1
42 841
2,2
1861—
1870 гг.
797,6
1
62 146
■
38 251
сч
1860 г.
*00
о
г-
о
00
58 983
74,1
36 304
Показатели
Рабочие 50 губерний, тыс.
Рабочие России, тыс.
Население 50 губерний, тыс.
Население России, млн
Самодеятельное населе¬
ние 50 губерний , тыс.
Доля рабочих
в самодеятельном населе¬
нии 50 губерний, %
и к'
Ё
ч
о
со
5 ®о
г^>
ON
8 s
* Е
£ JL
0	О
1	с
.0
5
Ё
о
§
ON О
в ч «
g
« . ю
*	а?
§. s ^
g 5 «п
I as
*	35 з
а
а.
s
s
<и ± «
ч т У
о н 2
so*
т >р S
ё°х о
«п 8
хО >Л ffl
о4 J о
Г' ЧО ®
00	«	U
*
о 00
и
о
X
о
4	О =
5	£ S
| I 8.
j0 со о
в .. с
я S о
¥ я =
2 я у
.°:° 8-

Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
Таблица 2.23
Численность лиц наемного труда в России (без Финляндии) в 1860—1917 гг.
Показатели
1860 г.
1900 г.
1913 г.
1916 г.
Лица наемного труда, тыс.
3960
12 181
17815
14 932
Население, тыс.
74 120
132 960
170 903
181 538
Самодеятельное население , тыс.
45 621
81 837
105 191
111 737
Доля лиц наемного труда в самодея¬
тельном населении, %
8,7
14,9
16,9
13,4
Источники: Рабочие: Рашин А. Г. Формирование рабочего класса... С. 172 (1860
и 1913 гг.); Россия, 1913 год. С. 223 (1900 г.); Советская историческая энциклопедия : в 16 т.
Т. 11. М., 1968. Стб. 797 (1916 г.). Население: Статистический ежегодник России, 1916 г. Вып. 1.
С. 85.
* Оценка: вычислено как 61,55 % от численности всего населения.
При этом наиболее интенсивно численность лиц наемного труда и собственно
рабочих росла в столицах и крупных городах255. Например, число промыш¬
ленных рабочих в Петербурге в пореформенное время до 1913 г. увеличилось
в 6,1 раза, в Москве — в 3,7 раза (табл. 2.24) и продолжало расти во время войны.
С 1 января 1914 г. по 1 января 1917 г. число рабочих, занятых в цензовой про¬
мышленности Петрограда, возросло на 58,5 %256, в Москве — на 57,7 %257.
Таблица 2.24
Численность промышленных рабочих в Петербурге
и Москве в 1858—1916 гг.
Город
1858 г.
1902 г.
1913 г.
31.12.1916
Петербург
37,4*
137,4
227,9
384,6
Москва
42,6
107,6
159,3
205,9
Источники: Рашин А. Г. Формирование рабочего класса ... С. 83, 85,
172, 195, 200, 283 ; История рабочих Ленинграда : в 2 т. Т. 1 : 1703—февраль
1917. Л., 1972. С. 391.
* 1862 г.
С точки зрения численности рабочих относительно населения Россия уступа¬
ла ведущим западным странам в середине XIX в. примерно в 11 раз, на рубеже
XIX—XX вв. — в 15 раз. Если в России доля промышленных рабочих в самодея¬
тельном населении во второй половине XIX в. увеличилась приблизительно с 2
до 3 %, то в Великобритании (без Ирландии) — с 42 до 74 %, во Франции — с 18
до 25 %, в Германии с 7 до 39 %258, в США — с 18 до 25 % (табл. 2.25).
Преобладающее мнение в историографии состоит в том, что в течение XIX—
начала XX в. и особенно в пореформенное время профессионализация рабочих
быстро развивалась, что проявлялось в росте доли постоянных и потомственных
411

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
Таблица 2.25
Численность промышленных рабочих, самодеятельного населения
и всего населения в России, Великобритании, Франции, Германии
и США около 1850 г. и в 1900 г.
Показатели
Россия
Велико¬
британия
Франция
Германия
США
1860 г.
1900 г.
1851 г.
1901 г.
1848 г.
1900 г.
1850 г.
1895 г.
1850 г.
1900 г.
Рабочие, млн
0,8
2,2
4,1
12
2,5
5
0,9
9,5
1,4
7
Самодеятельное
население, млн
45,6
81,9
9,7
16,3
14,1
19,7
—
24,3
7,7
28,5
Население, млн
74,1
133
20,8
37
35,6
38,4
29,9
52,2
23,3
76,1
Доля рабочих
в самодеятельном
населении, %
1,8
2,7
42
74
18
20
1
39
18
25
Доля рабочих
в населении, %
1,1
1,7
20
32
7
13
3
18
6
9
Доля всех
работающих
в населении, %
62
62
46
44
40
51
—
47
33
37
Подсчитано по: Советская историческая энциклопедия. Т. И. Стб. 779, 781 ; Мендельсон
Л. А. Теория и история экономических кризисов и циклов : в 3 т. 2-е изд. М., 1959. Т. 2. С. 530,
568, 619, 620, 668 ; Historical Statistics of the United States : Colonial Times to 1970 : in 2 pts.
Washington, DC : U. S. Department of Commerce, 1975. Pt. 1. P. 8, 126, 134 ; Mitchell B. R. Euro¬
pean Historical Statistics, 1750—1970. New York: Columbia University Press, 1976. P. 20—24,
35—37,41—42, 52—53, 155, 157, 163.
* Оценка моя. — Б. M.
кадров, в увеличении стажа и квалификации, в ослаблении связи с земледелием
и деревней. Эти процессы, способствовавшие формированию рабочих как класса,
обстоятельно изучались в советской историографии. Однако, как и в случае
с численностью и революционностью рабочих, наблюдались преувеличения. По¬
стоянные «фабричные» в 1737—1740 гг. в Москве и губернии составляли менее
10% (выборка 7 тыс.)259. Через 100 лет мало что изменилось. В 1846 г. состав
рабочих 20 мануфактур Москвы в течение года обновился на 71 %, в 1847 г. —
на 86 %, в результате за два года число работников увеличилось с 4029 до 5410,
но от работавших в 1846 г. остались единицы260. Таковы масштабы текучести
кадров в XVIII—первой половине XIX в. Как само собой разумеющееся призна¬
ется, что в пореформенное время ситуация изменилась и стали быстро склады¬
ваться постоянные кадры рабочих. Однако если темпы роста промышленности
увеличивались, а рабочие как профессиональная группа себя даже не воспроиз¬
водили, то из каких слоев могли пополняться кадры, кроме как из крестьян?! При
сравнении состава рабочих на разные даты получается, что рабочий стаж не воз¬
растал. В 1879—1884 гг. средний стаж 110,9 тыс. рабочих обоего пола Москов¬
ской губернии составлял 13 лет, а 5 тыс. рабочих Смоленской губернии в 1894—
412

Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
1895 гг. и 116,8 тыс. рабочих Владимирской губернии в 1897 г. — 7 лет261. Доля
потомственных пролетариев в Московской губернии с 1884 по 1908 г. уменьши¬
лась с 55 до 44 %, т. е. происходило окрестьянивание рабочих, хотя при этом
могли складываться и постоянные кадры — эти два процесса происходили одно¬
временно, являясь комплементарными. В 1902 г. из 107,7 тыс. рабочих фабрик
и заводов родились в Москве лишь 7,9 тыс. человек, или 8,5 %. Высказанный
мною в 1-м издании «Социальной истории...» тезис об окрестьянивании город¬
ского населения нашел убедительное подтверждение в диссертации Ю. М. По¬
лянской, посвященной Москве262.
Основная масса рабочих начинала свою трудовую деятельность в раннем воз¬
расте. В 1880-е гг. две трети рабочих и половина работниц становились к станку
в возрасте до 15 лет; в то же время значительная часть работниц — в возрасте
старше 25 лет. Ввиду этого средний возраст при поступлении на работу состав¬
лял 14 лет у мальчиков и 17 лет у девочек. Но впоследствии, по причине запре¬
щения труда малолетних, максимальный приток рабочей силы сместился на под¬
ростковый возраст (15—16 лет), а доля девушек, начинавших работать после 25
лет, резко снизилась, благодаря чему средний возраст поступления на фабрику
у мужчин увеличился почти на 2 года, а у женщин остался практически прежним.
В результате всех пертурбаций у обоих полов возраст поступления на работу вы¬
равнялся и составил 16,3—16,8 года; гендерные различия в отношении возраста
начала трудовой деятельности фактически исчезли (табл. 2.26).
Таблица 2.26
Численность рабочих разного возраста, поступающих на фабрики Московской
губернии в 1879—1885 и 1908 гг. (%)
Возраст, лет
1879—1885 гг.
1908 г.
Муж.
Жен.
Оба пола
Муж.
Жен.
Оба пола
Младше 10
10,1
10,0
10,0
3,5
1,7
2,6
10—11
23,5
18,2
23,0
5,8
3,2
4,3
12—14
31,8
20,6
30,7
28,0
25,7
26,7
15—16
12,1
9,7
11,9
37,2
41,8
39,7
17—24
14,3
21,0
15,0
17,1
18,8
18,1
25 и старше
8,2
20,5
9,4
8,4
8,8
8,6
Итого, %
100
100
100
100
100
100
Средний возраст
14,4
17,1
14,6
16,3
16,8
16,6
Подсчитано по: Сборник статистических сведений по Московской губернии. Отдел сани¬
тарной статистики. М., 1893. Т. 4, ч. 1. С. 288—288 ; Рашин А. Г. Формирование рабочего клас¬
са... С. 271—275.
Эти наблюдения сделаны на сведениях о рабочих Московской губернии за
1879—1885 гг. (выборка 54,9 тыс.) и 1908 г. (выборка 44,4 тыс.). По другим гу¬
берниям сведений мало, и они относятся к одной какой-нибудь дате, не позволяя
проследить динамику. Например, в Костромской губернии в 1897 г. (выборка
413

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
,265
17,3 тыс.) средний возраст поступления на фабрику у обоих полов — 19 лет, во
Владимирской губернии в 1899 г. (выборка 17,1 тыс.) — 20 лет у мужчин и 19 лет
у женщин263.
Для превращения рабочих в класс принципиальное значение имеет складыва¬
ние потомственных кадров. Здесь прогресс наблюдался, но медленными темпа¬
ми, опять же вследствие постоянного притока крестьянства. Потомственных ра¬
бочих в текстильной промышленности Москвы в 1881 г. насчитывалось 43%
(выборка — 4391 человек), около 1905 г. — 36, в 1906—1913 гг. — 53 %264;
в Московской губернии в 1884—1885 гг. — 56 % (выборка — 18,6 тыс. человек),
а в 1908 г. — 36—43 %; у фабричных рабочих Владимирской губернии в 1897 г. -
37 % (выборка 116,8 тыс.); у рабочих Костромской губернии в 1911 г. — 34 %2<
Но это самые развитые в промышленном отношении губернии, где крестьянство
широко занималось промыслами еще в XVIII в. В черноземных (великороссий¬
ских, украинских и степных) губерниях доля потомственных рабочих была зна¬
чительно ниже. В 1914 г. доля потомственных кадровых рабочих в фабрично-
заводской промышленности в целом по стране составляла менее 50 %26 .
Данные о связи промышленных рабочих с сельским хозяйством разнородны,
так как зависели от способа их сбора, от анкеты, на которую отвечали рабочие, от
региона и отрасли, наконец, от экономической конъюнктуры в момент исследо¬
вания. Тенденция уменьшения связи рабочих с землей просматривается, но сте¬
пень и темпы отрыва рабочих от сельского хозяйства противоречивы, и успехи
пролетаризации не стоит преувеличивать. По сведениям фабричных инспекто¬
ров, в 1886—1893 гг. 72% фабрично-заводских рабочих России работали на
предприятиях круглый год, а 28 % уходили на родину для выполнения сельских
работ, при значительной вариации по фабричным округам — от 24 до 89 % от
числа постоянных работников и от 11 до 76 % всех работников267. В 1897 г. око¬
ло 61,4 % фабрично-заводских рабочих-мужчин и 52,7 % женщин имели тесные
связи с деревней, потому что их семья или родственники остались в деревне. Из
них все мужчины, т. е. 53 % от общего числа рабочих268, владели землей само¬
стоятельно или как члены семьи.
Профессиональная перепись 31 августа 1918 г., охватившая 983,8 тыс. (84%
всех рабочих на дату переписи) из
31 великороссийской губернии
(т. е. без Украины, Урала, Сибири,
Прибалтики), показала: до револю¬
ции 1917 г. 31 % рабочих имели
в деревне свою землю или землю
своей семьи, в том числе 21 % вели
свое хозяйство . Но эти оценки
занижены по двум причинам. Во-
первых, на момент переписи около
18 % рабочих ушли в деревню270 от
голода и революции и чтобы уча¬
ствовать в конфискации кулацкой
Рис. 2.17. Шахтер Донбасса. 1904	и помещичьей земли. Вероятно,
414

Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
мигрировали те, у кого там остались родственники, семья, хозяйство, словом, кто
в годы работы в промышленности не прерывал с деревней тесных отношений. Если
учесть 18 % ушедших как связанных с сельским хозяйством, то получится: накануне
революционных событий в 1917 г. 42 % рабочих владели землей, в том числе 28 %
вели свое хозяйство. Во-вторых, в профессиональной переписи не участвовали рабо¬
чие Украины, Урала и Сибири, связанные с деревней намного теснее сравнительно
с рабочими великороссийских губерний. В 1886—1893 гг. из украинских губерний
на сельскохозяйственные работы уходило около 55 % всех рабочих, из южных степ¬
ных— 76 %, в то время как из попавших в перепись губерний — 11—24 %271.
Разумеется, средние цифры скрывали большое региональное и отраслевое раз¬
нообразие. Из Петербурга в 1910 г. 10 % рабочих уходили на родину на летние ра¬
боты^72, из Москвы в 1912 г. — 25 %273, из горнопромышленных предприятий Юга
России в 1914 г. — от 25 до 50 %, а горнозаводские рабочие Урала почти поголов¬
но оставались связанными с землей в начале XX в. В 1897 г. в полиграфической
промышленности число рабочих, имевших землю в деревне, составляло 70%,
в металлообрабатывающей — 55, в деревообрабатывающей — 54 %274. Но везде
значительная часть рабочих не забывала деревню, а кто с нею порвал, не утрачивал
полностью крестьянскую закваску — для этого требуется примерно три поколения.
Опыты детства в деревне оставляли на мигранте отпечаток, изгладить который для
неграмотного или полуграмотного человека было практически невозможно.
Поддержанию тесных отношений с деревней весьма способствовали два об¬
стоятельства. Во-первых, большинство фабрично-заводских рабочих проживало
в сельской местности (в 1902 г. — 58 %), многие — сравнительно недалеко от
дома275. Фабричные инспекторы Владимирской губернии в 1897 г. опросили
116,8 тыс. человек и установили: 51 % всех рабочих, пришедших из разных ре¬
гионов страны, находились от дома на расстоянии менее 15 верст, а среди рабо¬
чих из собственно Владимирской губернии таковых имелось 62 %. Среднее рас¬
стояние от родины до места работы для всех рабочих составляло 39 верст, а из
Владимирской губернии — 25 верст276. Согласно аналогичному обследованию
рабочих Костромской губернии в 1908 г., 68 % из них трудились на расстоянии
менее 30 верст от родины, среднее расстояние от предприятия до родной деревни
для всех рабочих — 29 км27 .
Во-вторых, главным источником пополнения рабочих кадров являлись кре¬
стьяне. По сведениям о социальном происхождении 109,2 тыс. рабочих Москов¬
ской губернии за 1879—1885 гг. и Смоленской за 1894—1895 гг., крестьяне со¬
ставляли 87 %, вместе с солдатами, вчерашними крестьянами, — около 94 % всех
рабочих, мещане — чуть больше 6 %. Среди рабочих встречаем представителей
всех сословных групп, но их совокупная доля — всего 0,1 %278 (табл. 2.27).
Эти данные можно считать представительными, поскольку подтверждаются
сведениями, собранными другими исследователями: доля крестьянства среди
промышленных рабочих в XIX—начале XX в. редко опускалась ниже 90 %, даже
в столицах, где относительно много проживало мещан, цеховых и представите¬
лей других сословий. Такая картина наблюдалась у петербургских и московских
рабочих в первой половине XIX в.279 и в начале XX в., у бакинских рабочих
в 1913 г.280 и в других регионах России281.
415

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
Таблица 2.27
Сословный состав рабочих Московской (без Москвы) губернии в 1879—1884 гг.
и Смоленской губернии в 1894—1895 гг.
Сословные группы
Муж.
Жен.
Оба пола
абс.
%
абс.
%
абс.
%
Крестьяне
64 608
84,55
30 204
92,25
94 812
86,86
Солдаты
6530
8,55
733
2,24
7263
6,65
Мещане
5151
6,74
1787
5,46
6938
6,36
Дворяне
42
0,05
8
0,02
50
0,05
Духовенство
27
0,04
1
0,00
28
0,03
Питомцы воспита¬
тельных домов
14
0,02
6
0,02
20
0,02
Цеховые
13
0,02
0
0,00
13
0,01
Почетные граждане
10
0,01
1
0,00
11
0,01
Кантонисты
7
0,01
0
0,00
7
0,01
Иностранцы
4
0,01
1
0,00
5
0,00
Рабочие
4
0,01
0
0,00
4
0,00
Купцы
2
0,00
0
0,00
2
0,00
Евреи
2
0,00
0
0,00
2
0,00
Итого
76 414
100,00
32 741
100,00
109 155
100,00
Подсчитано по: Санитарное исследование фабрик и заводов Смоленской губернии /
Д. Н. Жбанков (сост.). Смоленск, 1894, 1896. Вып. 1, 2; Сборник статистических сведений
по Московской губернии. Отдел санитарной статистики. М., 1881—1888, 1890, 1893. Т. 3,
вып. 1—15; Т. 4, ч. 1, 2.
Повышение темпов миграции крестьян в города и промышленные центры
в пореформенное время объяснялось рядом обстоятельств: уменьшением душе¬
вых наделов, социальной дифференциацией, желанием заработать «живые» день¬
ги для уплаты налогов и повинностей. Но, пожалуй, еще более сильным стиму¬
лом служило появившееся у части крестьян еще в первой половине XIX в. стрем¬
ление диверсифицировать источники своих доходов, увеличить их и благодаря
этому улучшить свою жизнь, так как неземледельческие заработки были выше.
Не случайно в отходничестве участвовали все социальные группы крестьянства,
но зажиточные в большей степени, чем бедные2*2.
Словом, промышленный рабочий вплоть до 1917 г. оставался двуликим Яну¬
сом: одно его лицо было обращено в крестьянское прошлое, в традиционную де¬
ревню, второе — в пролетарское будущее, модернизирующийся город. Это дает
основание относить рабочих к классическим маргиналам, т. е. к людям, зани¬
мающим промежуточное положение между двумя социальными группами и на¬
ходящимся на перекрестке культурных миров, что оказывало существенное
влияние на их психологию и менталитет283. Картина В. Маковского «На бульва¬
ре» (рис. 2.18) была воспринята современниками как иллюстрация маргинально-
сти пролетария в городе.
416

Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
Рис. 2.18. В. Маковский (1846—1920). На бульваре. 1886—1887.
Государственная Третьяковская галерея
Прошлое изживалось очень противоречиво, медленно и болезненно. Трудно
было бы ожидать другого сценария развития. Рост численности городского насе¬
ления, рабочих и наемных работников происходил почти на 90 % за счет сель¬
ских мигрантов, так как естественный прирост у коренных горожан был отрица¬
тельным, а у потомственных рабочих — низким. Нарастающая волна мигрантов
из деревни затрудняла повышение доли коренных горожан и потомственных ра¬
бочих. За 1860—1913 гг. численность населения империи (без Финляндии) уве¬
личилась в 2,3 раза, число рабочих — в 3,6, лиц наемного труда — в 4,5 раза (см.
табл. 2.22). В крупных городах роль сельских мигрантов в расширенном воспро¬
изводстве населения еще более возрастала. За 1869—1910 гг. население Петер¬
бурга увеличилось на 969 тыс., в том числе за счет крестьян — на 872 тыс., или
на 90 %. Численность крестьянства в столице выросла в 5,3 раза, а общее чис¬
ло жителей — в 2,5 раза284. В Москве в 1853—1854 гг. доля мигрантов среди
45,4 тыс. промышленных рабочих равнялась примерно 90 %, в 1912 г. среди
165,2 тыс. — 91 %285. То же наблюдалось во всех других крупных городах и про¬
мышленных центрах. При подобных возраставших темпах роста крестьянской
миграции в города, в промышленность и сферу услуг доля потомственных ра¬
ботников наемного труда и кадровых рабочих, порвавших связь с сельским хо¬
зяйством и деревней, не могла увеличиваться сколько-нибудь быстро.
417

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
Половозрастной и семейный профиль промышленных рабочих
Половозрастной и семейный состав рабочих286 во многом определял их пси¬
хологическое самочувствие, преемственность поколений, воспроизводство насе¬
ления и культуры. Какой половозрастной и семейный профиль имели промыш¬
ленные рабочие и чем они в этом отношении отличались от крестьян?
В XVIII—первой половине XIX в. систематический учет использования труда
женщин и детей отсутствовал. Имеющиеся сведения по отдельным предприятиям
говорят о том, что женщины работали даже в горнодобывающей промышленно¬
сти287, но особенно заметное место принадлежало им в текстильном производст¬
ве288. Например, в последней трети XVIII в. на петербургских текстильных пред¬
приятиях доля женщин доходила до 50 %289, в 1859 г. — 44 % (на всех фабриках —
32 %)290. В первой половине XIX в. работницы составляли более половины рабо¬
чих в текстильной промышленности Петербургской, Ярославской, Тамбовской,
Калужской губерний и 30% в сахарной промышленности291. В пореформенное
время какая-нибудь явная тенденция в использовании женского труда не просмат¬
ривается, учитывая ориентировочность статистики труда. В одни годы доля жен¬
щин незначительно повышалась, в другие — понижалась. Колебания достигали
5—8 процентных пунктов в ту или другую сторону. Если сравнивать 1880-е гг.,
например, с 1897 г., то роль женщин в промышленности понизилась, если с 1904
или 1913 г. — то повысилась, если сравнивать 1885 г. с 1913 г., то не изменилась.
В больших городах женщины стали переключаться из промышленности в сферу ус¬
луг, поэтому, например, в Петербурге их доля среди рабочих немного понизилась —
с 32% в 1859 г. до 30% в 1913 г.292 Однако при любых сравнениях оказывается:
численностью мужчины превосходили работниц в 2—4 раза. Во время Первой ми¬
ровой войны женщины стали активнее вовлекаться в промышленность, и к началу
1917 г. их доля среди рабочих поднялась до 40 %293 (табл. 2.28).
Дети также активно привлекались к работе в промышленности294, впрочем,
в меньшей степени, чем в русской деревне, где по общему правилу они начинали
помогать по дому с 5 лет, а в полевых работах — с 11 лет. В первой половине XIX в.
доля детей среди рабочих, по преувеличенной, на мой взгляд, оценке А. Г. Рашина,
достигала 25 %295. О преувеличении свидетельствует следующий факт: в 1859 г. среди
рабочих Петербурга дети до 15 лет составляли 8%, а особой гуманности
в отношении малолетних тружеников у петербургских предпринимателей источ¬
ники не отмечают296. В пореформенное время применение детского труда пошло
на убыль (табл. 2.29); например, в Петербурге процент детей среди рабочих с 1862 г.
по 1913 г. упал с 8 до I297. Этому способствовало отчасти широкое распростране¬
ние начального образования, но главным образом принятие ряда законов, ограни¬
чивающих применение детского труда. С 1882 г.298 запрещался прием на работу
детей моложе 12 лет; для 12—15-летних время работы ограничивалось 8 ч в день
(притом не более 4 часов без перерыва), не разрешались ночная (с 21.00 до 5.00)
и воскресная работа, а также применение детского труда во вредных производст¬
вах. Закон обязывал владельцев предприятий «предоставлять возможность»
детям посещать школы не менее 3 ч в неделю. С 1885 г.299 запрещалась ночная
работа (с 21.00 до 5.00) женщин и подростков до 17 лет в текстильной промыш¬
ленности, где женский и детский труд применялся в наибольшей степени300.
418

Половозрастной состав рабочих России в 1879—1913 гг. (по данным фабричной инспекции)
Оо
<N
N
а
а*
а
<§
Й
1 60+ I
1,6
о4
1,3
1 2,3 I
(N
(N
СП
1
1 40—59 I
12,4
1 Ю,9 I
12,0
О
(N
СП
30,7
'
й
и
н
| 20—39 |
63,5
I 44,4 I
о
as
»Л)
СП
»гГ
*Г)
53,3
54,9 1
45,3
1
ed
8-
о
со
| 17—19 |
£
9,4
СП
11,2
1 13,9 |
18,3
ч*
12,0
'
| 15—16 |
00
1 13,6 |
ЧО
О
so
о
Qs
СП
6,4
'
1
1 13,4 |
°4
ОО
1 3,7 |
1 3,9 1
1,9
'
ч©
о4
76,3
1 23,7 |
О
o'
о
"Т
(N
00
17,6
| 100,0 1
59,9
40,1
6
3
н
Гш
1 34,4 |
145,5
о"
(N
264,0
1 1504,7 1
1170,3
783,5
Пол
Муж.
| Жен. |
Оба пола
Муж. |
X
<и
Обапола
Муж.
Жен.
Годы
1879—1895
1897
01.01.1917
Территория
Московская
и Смоленская
губернии
Империя
Россия
1-г
£
m
Н s
а
CL
х
о
*8
0-
Os
<N
N
55
S'
a
«Й»
S
s
s
о
s
s
«
о
s
T
s
a
Ю
JQ
X
s
4
о
J.
Г'
00
CQ
s
s
и
и
О
0.
X
s
J
о
ю
се
a
a>
и
н
о
о
и
CQ
О
а
о
a
s
с
в
н
4
05
§
Е
©^
©^
о
o'
о"
о*'
н
О
о
©
2
+
г-
°°„
SD
СП
г»
СП
00
00
40
т
00
40^
40
1
in
СП
Й
е?
ох
Н
т
°1
СО
о.
п
О
СО
1
сч
1П
о
7
СП
СП
VO
6
сч
1
(N
сч
04
О
o'
о
СП
©^
ч©
©ч
SD
СП
сч
o'
©
(j
_
sn
3
н
-
СП
ed
X
е?
*
X
О
о
>>
с
а
Л
ю
О
^г
00
00
3
*—*
ч
1
о
U
04
Г-
00
ос
S
О.
с
е
я
з
о
с
j *
н
с
a я
S
а.
а.
Н
с
с
э я
* а.
-> а>
о ю
2 £*

Окончание табл. 2.29
Итого
ч©
О4
| 100,0 |
| 100,0 |
| 100,0 |
| 100,0 |
©^
o'
о
| 100,0 |
ол
о"
о
| 100,0 |
| 100,0 |
ол
о"
о
ол
о"
о
1
| Возраст, лет
| 12—14 | 15—16 | 17+ |
1 96,3 |
^т
о
(N
О
1 89,6 |
1 90,9 1
1 85,3 |
1 89,4 |
1 90,6 |
о^
00
1 88,8 1
1 91,7 |
1
«п
оо
00^
1 12,6 |
оГ
(N
оо"
©^
СП
г-
о
чо
'
»п
СП
<4
«П
»гГ
о
СП
(N
»п
(N
©^
(N
«п
о
'
1
(N
o'
*Г)
о"
СП
o'
©^
о"
'
X
o'
©^
о"
о
о"
©^
o'
о
о"
О
о"
©^
о"
О
о"
©^
о"
о
о"
о
о"
'
ч©
о4
1 68,6 1
1 31,4 1
| 100,0 1
| 100,0 1
1 72,4 1
1 27,6 1
о
о"
о
1 68,8 |
1 31,2 |
| 100,0 1
1 59,9 1
40,1
Тыс.
1 333,1 |
1 152,5 |
ЧО
1гГ
оо
| 1041,0 |
| 1204,6 |
1 458,5 |
| 1663,1 |
1 1595,7 |
О
СП
(N
Г-
| 2319,6 |
1 П70,3 |
783,5
Пол
Муж. |
| Жен. |
Обапола |
Оба пола |
Муж. |
Жен. |
Обапола |
Муж. |
Жен. |
Обапола |
Муж. |
Жен.
Годы
«п J
00
00
| 1895* |
1904
1913
..8161
Территория
Империя
Россия
г a s я
« 2
"Т
гч Ф
■I
U со
о. I сп
Ю сн ш
а ~ <ч
-e-ov .
л — Г'-'
- S ^
^ со гг
s Н
о. U
В 1895 г. доля женщин-работниц — 25,8 %.
* Данные промышленной переписи, прошедшей 31.08.1918.

Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
Возрастной профиль рабочих показывает: у обоих полов преобладали взрос¬
лые работники (17—39 лет) — на их долю приходилось 70 %; доля лиц в возрас¬
те 40—59 лет — 12—17 %, а в возрасте старше 59 лет — около 1—2 % (во время
войны она увеличилась на 1,5 пункта). Костяк — рабочие в возрасте 20—39 лет,
на их долю приходится свыше половины — 55—59 %. Труд малолетних, как ука¬
зывалось выше, из промышленности вытеснялся. Интегральным показателем
возрастного состава рабочих может служить их средний возраст. С 1880-х гг. по
1908 г. (если судить по Московской губернии) он повысился примерно на 4 года:
в 1879—1885 гг. у мужчин — 28 лет, у работниц — 24 и у обоих полов — 27
лет301, в 1908 г. у мужчин — 32 года302. Затем, до 1914 г., средний возраст прак¬
тически не изменялся, но во время войны повысился на 1,5—2 года (в империи
в 1897 г. средний возраст мужчин — 31 год, женщин — 29, обоих полов — 30
лет, в 1913 г. — соответственно 31; 30 и 30,5 года, в августе 1918 г. — 34; 30 и 32
года)303.
Семейный состав рабочих сравнительно с другими сословиями отличался
большой спецификой: среди лиц в возрасте старше 15 лет многие не состояли
в браке, — почти половина (около 45 %) мужчин и две трети (63 %) женщин; до¬
ля семейных — соответственно 53 и 29 % и вдовых — 2 и 8 %. Особый интерес
представляет сравнение распределения состоявших в браке рабочих и крестьян
по отдельным возрастным группам (табл. 2.30).
Таблица 2.30
Семейное состояние рабочих и крестьян России в 1897 г. и работниц Смоленской
губернии в 1894—1895 гг. (%)
Показатели
Рабочие, состоящие
в браке
Крестьяне, состоящие
в браке**
1894—1895 гг.* **1897 г.
1897 г.
Женщины
Мужчины
Женщины
Мужчины
Женщины
Возраст, лет:
младше 15
0,8
15—16
1,4
0,1
0,9
0,4
3,7
17—19
18,4
4,5
8,7
8,3
25,6
20—39
68,2
63,6
54,0
59,6
80,1
40—59
52,2
83,2
45,8
90,5
89,9
60+
23,6
68,7
17,4
92,5
82,8
Состоят в браке, %
38,6
54,6
37,0
66,4
65,9
Состоят в браке,
11,6
1441,0
153,0
21 187,0
22 131,0
тыс.
Население, тыс.
30,0
2640,2
412,2
31 896,0
33 557,0
Подсчитано по: Санитарное исследование фабрик и заводов Смоленской губернии. Вып. 1,
2; Численность и состав рабочих в России на основании данных первой всеобщей переписи
населения Российской империи 1897 г. Т. 1. С. I—XX ; Общий свод данных переписи 1897 г.
Т. 1. С. 78—79.
* Смоленская губерния.
** Сельское население империи без Финляндии в возрасте 15 лет и старше.
421

Гпава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
Среди лиц брачного возраста семейных у крестьян насчитывалось в 1,2 раза,
а у крестьянок — в 1,8 раза больше, чем у рабочих. Поразительна численность
незамужних работниц — 259 тыс., или 63 % от их общего числа, — притом что
имелось 1199 тыс. холостых мужчин. На каждую девицу приходилось почти пять
холостых мужчин! Учитывая огромную склонность к семейной жизни, это сви¬
детельствует о печальном факте: условий для нормальной по крестьянским стан¬
дартам семейной жизни у рабочих не имелось. Главные препятствия — плохие
жилищные условия и отсутствие дошкольных и школьных учреждений.
В родной деревне жилище доставалось по наследству, да и построить новое не
требовало больших средств. Фабрика в лучшем случае обеспечивала казармой,
снять квартиру или построить собственный дом представляло трудности. Поэто¬
му в XIX в. большинство рабочих жили на предприятии, иногда прямо в цехе или
мастерской, где они работали, бесплатно. Среди рабочих трех уездов Москов¬
ской губернии в 1879—1885 гг. (выборка 14,6 тыс.) таковых насчитывалось 57 %
(25 % имели собственный дом и 18 % арендовали жилье)304. Среди рабочих Смо¬
ленской губернии в 1894—1895 гг. на предприятии проживали 85 % (выборка
2,8 тыс.)3 5. Сравнительно большой процент владельцев собственных домов
и арендаторов жилья в Московской губернии объясняется главным образом тем,
что на предприятиях работали либо крестьяне, проживавшие прямо в месте на¬
хождения фабрики, либо жители близлежащих селений — ночевать они уходили
к себе домой. Это была распространенная и в других регионах практика, но в на¬
чале XX в. она стала выходить из употребления306. В начале XX в. процент про¬
мышленных рабочих, пользовавшихся «хозяйским жильем», несколько сокра¬
тился, в той же Московской губернии — с 55 % в 1897 г. до 49 % в 1918 г.307,
а в общероссийском масштабе — с примерно 35 % в 1897 г. до примерно 25 %
в 1918 г. Доля лиц, проживавших в своих или съемных квартирах, соответствен¬
но возросла. Между губерниями и отдельными отраслями промышленности на¬
блюдались большие различия. В 1897 г. в Архангельской губернии на предпри¬
нимательских «квартирах» проживало 99 % рабочих, а в Петербургской — 10 %,
в 1918 г. в Казанской губернии — 12 %, а в Московской — 49 %то .
Добавим: жилищные условия комфортом не отличались. В казармах на одно¬
го человека приходилось от 4 до 10 м3 кубатуры или от 2 до 5 м2 площади,
в среднем близко к норме по стандартам того времени309 — 3,8 м2; как правило,
отсутствовали водопровод и канализация, а отхожие места находились во дворе
в виде холодных дощатых будок310. К 1914 г. жилищные условия рабочих улуч¬
шились, особенно после 1905 г., однако для подавляющего большинства рабочих
они оставались неудовлетворительными. Характерный факт: на предприятиях,
где жилищные условия улучшались, процент семейных рабочих возрастал311.
Второе препятствие для семейной жизни — почти полное отсутствие дошко¬
льных учреждений и недостаточное количество бесплатных школ. При неразви¬
тости контрацепции семейная жизнь неминуемо и скоро приводила к рождениям
одного ребенка за другим. В деревне молодая семья жила с родителями и родст¬
венниками, которые могли присмотреть за маленькими детьми. Для фабричной
работницы рождение детей вынуждало ее оставить работу и перейти на иждиве¬
ние мужа, что создавало для большинства труднопреодолимые финансовые
422

Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
Рис. 2.19. Гостиница для рабочих С.-Петербургского общества трезвости. 1909
Рис. 2.20. В ночлежном доме, С.-Петербург. 1900-е
423

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
Рис. 2.21. Петроградские работницы в цехе по изготовлению гильз. 1915
проблемы. Отсюда частое обращение работниц к абортам, которые делались не¬
легально, так как запрещались законом. Следствием невозможности или затруд¬
нительности семейной жизни являлось большое число незаконнорожденных де¬
тей и распространенность проституции и венерических болезней в промышлен¬
ных центрах, где концентрировались молодые холостые мужчины.
Теперь сравним особенности в половозрастном и семейном составе рабочих
и крестьян (табл. 2.31).
Как видим, рабочие имели неблагоприятный половозрастной и семейный со¬
став, что имело далеко идущие социальные и политические последствия. Равно¬
весие полов создает возможность найти супруга или сексуального партнера. «Ес¬
ли на каждого мужчину будет приходиться по две женщины или на каждую
женщину двое мужчин, то из этого произойдут разврат и пренебрежение к детям;
никакие нравЬтвенные убеждения не помогут горю» — такую закономерность
вывел известный исследователь рабочих 1860—1870-х гг. В. В. Берви312. Сбалан¬
сированная возрастная структура, когда представлены все возрастные группы
в естественной пропорции, позволяет старшему поколению защищать и помогать
молодежи, передавать ей жизненный опыт и одновременно держать ее под кон¬
тролем. Важная роль в социуме принадлежит семье, которая, как известно, по¬
зволяет удовлетворять сексуальную потребность, воспитывает, дисциплинирует
и осуществляет социальный контроль, выполняет коммуникативную (обмен ин¬
формацией и взаимодействие) функцию, дает взаимную эмоциональную,
424

Половозрастной и семейный состав крестьян и рабочих фабрично-заводской
и горнозаводской промышленности России в 1897 г.
N
а
а*
а
«з
г
Крестьяне
Оба пола |
24,3
32,7
32,9
ON
NO
(N
20,9
17,7
СП
ГЧ"
wn
4,3
гч
1
ГЧ
no"
NO
24,4
СП
on"
ГО
Т
СП
25,4
Жен. |
24,3
32,5
32,4
6,7
4,2
21,7
оо
12,3
15,7
4,3
Ю
ГЧ
оо
©"
wn
wn
NO
21,2
12,8
©"
©^
1
«п
СП
СП
| Муж. |
24,4
32,9
33,4
<э
г-*"
Гог
17,0
12,3
16,1
4,4
ю
гч"
гч
on"
66,4
27,8
5,7
ГО
1,5—2,0
38,6
Рабочие
| Оба пола |
СИ
o'
СП
30,3
г-*"
7,6
55,1
40,0’
o'
17,1
<ч
о"
1
гч
гч"
WH
wn
2,8*
1
©^
1
wn
53,6
Жен. |
28,6
28,6
2,7
10,7
13,6
45,9
so"
тГ
13,4
13,2
wn
o'4
о
о"
wn
СП
37,0
54,9
оо"
1
'
оо
гч
Муж. |
30,7
30,7
1,5
°\
wn
«гГ
57,9
Ъ
no'4
СП
WH
ON"
17,9
о"
«п
no"
оо
54,6
43,4
‘Ъ
гч"
1
1
57,8
Показатели
Средний возраст, лет
Средний возраст лиц в возрасте
12—70 лет, лет
Дети, 0—11 лет, %
Дети, 12—14 лет, %
Подростки, 15—16 лет, %
Молодежь — А, 17—29 лет, %
Молодежь — Б, 15—24 лет, %
| Зрелые, 30—39 лет, %
Зрелые, 40—59 лет, %
Пожилые, 60—69 лет, %
Старые, старше 69 лет, %
По полу, %
В браке в возрасте старше 15 лет, %
Холостые/незамужние
Вдовые
Разведенные
~			п
Детей на семью
Грамотность, %
о
о
о
0-
<D
5
cd
X
гч
>я сч
ON
00
ON
г-
00
к *
К 5
s ас
I о.
о. <Ц
о ю
ю
L >s
«в о
5 U
U s
s «
>§ s
g g
ш о
о *
о о
^ <U
g c3
s Л
is
11
OQ ffl
о 8
s 6
3 5
X £
Я 5
cd a
_ Cd

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
моральную и материальную поддержку, спасает от одиночества, обеспечивает до¬
машним уютом и услугами, помогает отдохнуть и организовать досуг, заботится
о больных, детях и пожилых, поддерживает здоровье. Люди, живущие в семье,
меньше болеют, дольше живут, менее подвержены алкоголизму, реже совершают
самоубийства и преступления, имеют более высокий достаток сравнительно с оди¬
нокими. Словом, семья обеспечивает более комфортабельные условия жизни313.
Как же с этой точки зрения можно охарактеризовать российских рабочих?
В 1897 г. (равным образом и в другие годы) среди рабочих существовало не¬
нормальное соотношение полов. Женщин насчитывалось в 6,4 раза меньше, чем
мужчин. Положение усугублялось тем, что и в городском населении в целом
мужчины превосходили женщин по численности на пять процентных пунктов,
а в крупных городах — на 10—14 пунктов: например, среди петербуржцев в 1897 г.
процент мужчин — 55, а женщин — 45, среди москвичей — соответственно 57
и 43314. Возрастной профиль нарушен в пользу молодежи (среди рабочих
в возрасте 17—29 лет их было в 2,6 раза больше, а среди 15—24-летних в 2,3 раза
больше, чем среди крестьян). Можно сказать, среди рабочих существовал так
называемый «молодежный бугор», рассматриваемый некоторыми социологами
как важная предпосылка революционных выступлений. В то же время среди них
имелось в 2,7 раза меньше детей и подростков и в 5,3 раза меньше пожилых
и стариков (последние уходили доживать и умирать в деревню315), чем среди
крестьян. Доля зрелых людей (30—59 лет) примерно одинакова — 27,2 против
28,2 %. Процент состоящих в браке у рабочих в 1,2 раза меньше, у работниц —
в 1,8 раза меньше, чем у крестьян, зато доля холостых и незамужних — в 2 раза
больше. Отсюда, при равной с крестьянами рождаемости и смертности, в сред¬
нем на семью у них приходилось примерно в 2 раза меньше детей.
Итак, среди рабочих по сравнению с крестьянами имелось много молодых
и одиноких мужчин и женщин, мало детей и пожилых и огромный гендерный
дисбаланс. По грамотности они в 2 раза превосходили крестьян. Кругозор рабо¬
чих был выше, потребности — больше, а условия жизни — хуже. Но удовлетво¬
рения от жизни не замечалось даже у относительно обеспеченных квалифицирован¬
ных рабочих. Известный народнический писатель Н. Е. Каронин-Петропавловский
(1853—1892) посвятил свою повесть «Снизу вверх (История одного рабочего)»
(1883) проблеме влияния города на психологию крестьянина, процессу превра¬
щения его в пролетария. Герой повести Михаил Лунин подымается снизу
вверх — становится квалифицированным рабочим, достигает известного уровня
внешнего благополучия; читает книги и газеты, ест хороший хлеб. Он отрешает¬
ся от деревенской темноты и начинает размышлять о серьезных вопросах жизни,
но его охватывает тоска, «не та тоска, которая приходит к человеку, когда ему
есть нечего, когда у него нет одежды, когда он лишен приюта, когда его бьют
и оскорбляют, когда ему, словом, холодно, больно и страшно за свою жизнь. Нет,
он нажил другую тоску — тоску безграничную, во все проникающую, вечную!».
Он так ее сам сформулировал: «Главная беда, несчастье, горе нашего брата в том,
что мысли нет... именно той главной мысли, которая бы показала нам, что де¬
лать, куда идти, зачем жить». От этой тоски его тянет то в кабак, то в деревню,
и он отчаянно борется с этими желаниями316.
426

Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
К 1913 г. по сравнению с концом XIX в. половозрастные диспропорции уси¬
лились. В целом по стране в составе промышленных рабочих мы находим около
1 млн молодых одиноких мужчин и около полумиллиона одиноких молодых
женщин, по причине дисбаланса полов сексуально озабоченных, раздраженных
и неудовлетворенных жизнью уже только потому, что в стране, где так ценились
семья и дети, многие из них не имели ни того ни другого. В ситуации реальной
невозможности удовлетворения фундаментальных, базисных потребностей у че¬
ловека рождается конфликтное отрицательно-эмоциональное состояние — недо¬
вольство, разочарование, тревога, раздражение и даже отчаяние — то, что назы¬
вается в психологии фрустрацией, которая часто находит проявление в агрессив¬
ном поведении, направленном против действительного или мнимого его источ¬
ника. Фрустрированные люди легко вовлекаются в политические движения про¬
тестного характера, становясь легкой добычей разных политических и религиоз¬
ных пророков, сочувствующих им и обещающих быстрое изменение жизни
к лучшему, если они будут следовать их принципам и призывам. Не случайно
главной социальной базой анархизма являлись фабричные рабочие, деклассиро¬
ванные личности, люмпен-пролетариат, «босяки», безработные и незрелая моло¬
дежь, а среди его последователей в период Первой русской революции преобла¬
дала малограмотная молодежь — средний возраст анархистов составлял 18—24
года, образование — не выше начального317.
Высокая криминогенность, активное участие в забастовочном движении
и низкий уровень дисциплины на предприятиях говорят о фрустрации рабочих
более чем красноречиво. В конце XIX—начале XX в. с точки зрения кримино-
генности представителей различных профессий (отношение доли лиц данной
профессии в общем числе осужденных к доле лиц данной профессии во всем на¬
селении) рабочие находились на первом месте (11,2%), крестьяне-землепашцы,
проживавшие в деревне, — на последнем (0,6 %) (подробнее см. в гл. 10 «Право
и суд, преступление и наказание» наст. изд.). На долю 5,2 млн рабочих318, состав¬
лявших 4 % населения, приходилось около 30 % всех осужденных. Рабочие, по¬
давляющее число которых по сословной принадлежности являлись крестьянами,
были в 19 раз более криминогенными, чем крестьяне-хлебопашцы, жившие
в общине, что в значительной степени объяснялось фрустированностью и марги-
нальностью их положения.
Высокая преступность и низкая дисциплина рабочих (подробнее об этом
в следующем параграфе) объяснялись их маргинальным социальным статусом —
еще не пролетарий, но уже и не крестьянин-земледелец: оторвавшись от привыч¬
ных условий и принятых стандартов поведения в деревне, они тяжело адаптиро¬
вались к фабричной и городской жизни, из чего проистекали антиобщественный
характер их поведения и негативные психические состояния. Освобожденные от
контроля общины, не обладавшие достаточным самоконтролем, молодые люди
легко давали волю агрессии и другим отрицательным эмоциям319. Как писал
в 1901 г. шеф жандармов И. Д. Святополк-Мирский: «В последние 3—4 года из
добродушного русского парня выработался своеобразный тип полуграмотного
интеллигента, почитающего своим долгом отрицать религию и семью, пренебре¬
гать законом, не повиноваться власти и глумиться над ней. Такой молодежи,
427

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
Рис. 2.22. Безработные на общественных работах по благоустройству
С.-Петербургского коммерческого порта. 1900-е
к счастью, имеется в заводе еще немного, но эта ничтожная горстка руководит
всей остальной инертной массой рабочих»320.
Безработные рабочие на рис. 2.22 не выглядят людьми, находящимися у по¬
следней черты, забитыми и несчастными. Преимущественно молодые, прилично
одетые, все в сапогах, смотрят уверенно и даже дерзко.
Таким образом, в социобиологическом и психологическом отношениях рос¬
сийские рабочие представляли собой нездоровое сообщество — агрессивную
и гремучую массу, готовую взорваться при неблагоприятных обстоятельствах.
К тому же основная их часть концентрировалась в немногих промышленных цен¬
трах и особенно в двух столицах, что делало их еще более социально опасными.
Рабочее движение в конце XIX—начале XX в. как отражение маргиналъности
3	и фрустрированности пролетариев
1885—1913 гг. отмечены ростом рабочего движения, что рассматривается
в советской и постсоветской историографии как показатель тяжелого и ухуд¬
шающего положения рабочих. В действительности, как показано в гл. 11 «Уро¬
вень жизни» наст, изд., 1885—1913 гг. отмечены известным повышением соци¬
альной защищенности, ростом зарплаты и сокращением времени труда. Неудо¬
вольствие своим положением рабочие выражали двумя главными способами —
жалобами и стачками; число тех и других возрастало (табл. 2.32).
428

Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
Таблица 2.32
Число рабочих, обратившихся в фабричную инспекцию
с единоличными или коллективными просьбами
и жалобами на предпринимателей, и число стачек
Год
Число
рабо¬
чих*
Число
охваченных
стачками
предприятий
Число
участников
Число жалоб
Число
жалобщиков
тыс.
абс.
%**
тыс.
%***
тыс.
закон¬
ных, %
тыс.
%*"
1895
1552,2
68
0,4
31,2
2
—
—
—
—
—
1896
1520,6
118
0,6
29,5
1,9
—
—
—
—
—
1897
1501,3
145
0,8
59,9
4
—
—
—
—
—
1898
1505,2
215
1,1
43,2
2,9
—
—
—
—
—
1899
651,2
189
0,9
57,5
8,8
—
—
—
—
—
1900
1699,4
125
0,73
29,4
1,7
—
—
—
—
—
1901
1710,7
164
0,96
32,2
1,9
19,1
и
58,5
70,6
4,1
1902
1711,8
123
0,72
36,7
2,1
19,9
1,2
51,8
82,2
4,8
1903
1766,9
550
3,21
86,8
4,9
18,3
1,0
48,9
71,6
4,1
1904
1746,0
68
0,4
24,9
1,4
19,5
1,1
69,7
62,9
3,5
1905
1772,7
13 995
93,2
2863,2
161,5
22,7
1,3
65,0
190,1
10,7
1906
1801,7
6114
42,2
1108,4
61,5
19,7
1,1
61,1
191,6
10,6
1907
1889,7
3573
23,8
740,1
39,2
25,3
1,3
31,9
180,8
9,5
1908
1882,9
892
5,9
176,1
9,4
25,2
1,3
45,7
128,7
6,8
1909
1886,3
340
2,3
64,2
3,4
24,1
1,3
47,9
91,3
4,8
1910
2005,3
222
1,4
46,6
2,3
25,1
1,2
36,8
88,5
4,4
1911
2051,2
466
2,8
105,1
5,1
26,0
1,3
43,8""
108
5,3
1912
2151,2
2032
11,7
725,5
33,7
28,5
1,3
42,Г***
154
7,2
1913
2319,6
2404
13,4
887,1
38,2
27,3
1,2
41,8””
145,6
6,3
1914
1960,9
3534
25,2
1337,5
68,2
20,2
1,0
43,0****
115,7
6,8
Источники: Свод отчетов фабричных инспекторов за 1913 год. С. LV ; То же за 1914
год. СПб., 1915. С. LX1, XLVII.
*	Число рабочих за 1895—1900 гг. интерполировано по проценту участников.
** К числу предприятий.
*	* К числу рабочих.
**** Интерполировано по доле поводов для жалоб и просьб, признанных основательными
либо полностью или частично удовлетворенных.
С 1901—1904 по 1912—1914 гг. среднее годовое число жалобщиков увели¬
чивалось с 4,1 до 6,8 %, а в годы революции 1905—1907 гг. достигло 10,3 %.
Поскольку жалобы носили исключительно экономический характер, петицион¬
ное движение отражает меру неудовлетворения экономическими условиями
жизни, и она, как видим, росла. Сходную картину дает анализ экономических
стачек (табл. 2.33).
429

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
Таблица 2.33
Экономические и политические стачки российских рабочих в 1895—1914 гг.
(в среднем в год)
Показатель
Ед. изм.
1895—
1904 гг.
1905—
1907 гг.
1908—
1911 гг.
1912—
1914 гг.
1915—
1916 гг.
Число рабочих
тыс.
1636,5
1821,4
1956,4
2143,9
2008,3
Экономические
стачки* ** *** ****абс.
177
4050
343
1079
886
%”
100
51,3
71,6
40,6
80,0
Участники экономи-
ческих стачек
тыс.
43,1
864,2
69,7
304,1
483,3
%-"
2,6
47,4
3,6
14,2
24,1
Политические стачки
абс.
0
3844
137
1578
222
°/<Г
0
48,7
28,4
59,4
20,0
Участники политиче-
ских стачек
тыс.
0
706,4
28,3
679,3
265,0
%’"
0
38,8
1,4
31,7
13,2
Участники политиче¬
ских стачек
%••••
0
45,0
28,9
69,1
35,4
Общее число стачек
абс.
177
7894
480
2657
1108
Общее число
участников
тыс.
43,1
1570,6
98,0
983,4
748,3
2,6
86,2
5,0
45,9
37,3
Подсчитано по: Варзар В. Е. Статистика стачек рабочих на фабриках и заводах за трехле¬
тие 1906—1908 гг. СПб., 1910. С. 46—48 ; Свод отчетов фабричных инспекторов за 1909 год.
С. LII; То же за 1911 год. С. ХСШ—XCIV ; То же за 1913 год. С. LXXIX—LXXX ; То же за
1914 год. С. LXV11, LXX1; Статистический сборник за 1913—1917 гг. М., 1921. Вып. 1. С. 37—
38, 131, 139, 141, 149, 155, 159, 163.
* Определено как разница между общим числом стачек (забастовщиков) и политическими
стачками (забастовщиками).
** К числу всех стачек.
*** К числу рабочих.
**** К общему числу забастовщиков.
С 1895—1904 по 1912—1914 гг. процент участников экономических стачек
повысился на 11,6 пункта — с 2,6 до 14,2 %, но в годы революции, 1905—1907 гг.,
в них участвовала почти половина всех рабочих. Резкие скачки в общем числе
забастовщиков в 1905—1908 и 1912—1914 гг. объясняются главным образом
ростом политических стачек, провоцировавших пролетариев на экономические
выступления.
Но самое неожиданное состояло в другом — рост числа как экономических,
так и политических стачек происходил в годы подъема промышленности и зар¬
платы. При этом со стороны рабочих предъявлялись, как правило, завышенные
требования, обгонявшие возможности экономики их удовлетворить. «Нет сомне¬
ния, что возрастание стачечного движения связано с общим благоприятных по¬
ложением фабрично-заводской промышленности, <...> с весьма благоприятной
конъюнктурой рынка»321, — говорится в «Своде отчетов фабричных инспекторов
за 1911 год». То же отмечается в «Своде... за 1913 год»: «Значительное увеличе¬
ние в отчетном году количества забастовок экономического характера объясня-
430

Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
ется общим оживлением отечественной промышленности, вызвавшим у рабочих
стремление учесть его в свою пользу и добиться уменьшения рабочего времени
и других льгот, что и послужило причиной ряда забастовок преимущественно
наступательного характера», т. е. ставивших целью не сохранить, а улучшить
положение рабочих322. Эту первопричину стачечного движения — более быст¬
рый рост потребностей рабочих по сравнению с медленным изменением
к лучшему — Ю. И. Кирьянов отметил еще в 1979 г., 44 года назад323.
В протестном движении рабочих в конце XIX—начале XX в. бросается в гла¬
за наступательный, агрессивный стиль поведения. Их требования к предприни¬
мателям непрерывно усиливались, что хорошо проявилось в уменьшении доли
основательных, или законных, жалоб, т. е. соответствующих действовавшим в то
время правилам и законам. В 1901—1904 гг. фабричные инспекторы признали
57 % поводов основательными, в 1905—1907 гг. — 53 %, а в 1912—1914 гг. —
42 %, или на 15 пунктов меньше, чем в 1901—1904 гг. (см. табл. 2.32).
Рост недовольства и агрессивности рабочих отразился в снижении на пред¬
приятиях трудовой дисциплины. Она, как показывают данные о штрафах за
1901—1914 гг., колебалась по годам, находясь в зависимости от экономической
конъюнктуры и политической ситуации в стране, точно так же как забастовки
и жалобы. Во время промышленного подъема, когда спрос на труд увеличивался
и работу было найти нетрудно, дисциплина снижалась, и, наоборот, в годы эко¬
номического спада из-за страха потерять работу пролетарии лучше соблюдали
инструкции и становились менее требовательными, наблюдалось уменьшение
Рис. 2.23. Котельная установка Металлического завода, С.-Петербург. 1914
431

Гwea 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
жалоб и претензий с их стороны324. В годы подъема освободительного движения,
когда все противники монархии активизировали свои действия, привлекая проле¬
тариев для поддержания своих политических требований, трудовая дисциплина
резко падала, во время революции 1905—1907 гг. — до самой низкой отметки;
наоборот, в годы политической стабилизации — повышалась. С точки зрения
трудовой дисциплины российский пролетарий уступал своим западноевропей¬
ским коллегам. Отсюда возникала необходимость со стороны предпринимателей
расходовать значительные средства на содержание органов контроля, увеличивая
тем самым издержки производства325.
Российское рабочее движение по масштабу и интенсивности не уступало за¬
падноевропейскому и американскому даже в мирные годы и заметно превосхо¬
дило его в годы революции и войны. Обычно международные сравнения стачеч¬
ного движения принимают во внимание только число стачек и забастовщиков.
Но эти показатели не являются достаточными по трем причинам: а) из-за разли¬
чия в численности рабочих в отдельных странах; б) ввиду игнорирования про¬
должительности стачек; в) вследствие специфики российской статистики забас¬
товочного движения. Сведения о стачках в России касаются только частных фаб¬
ричных заведений обрабатывающей промышленности, причем предприятия
с численностью менее 20 человек учитывались выборочно326. Западноевропей¬
ская и американская статистика охватывала все предприятия (без различия их
величины) и все отрасли, включая сельское хозяйство и сферу услуг, при этом
в публикуемых сведениях стачки не дифференцируются по отраслям. Ввиду это¬
го полной сопоставимости российской и зарубежной статистики забастовочного
движения добиться невозможно.
Чтобы оценить хотя бы интервал силы забастовочного движения на Западе,
я сделал расчет двумя способами: соотнес число бастующих (а) со всем самодея¬
тельным населением и (б) с числом лиц, занятых в промышленности, строитель¬
стве и на транспорте (с целью исключить «белые воротнички» и лиц, занятых
в сельском хозяйстве, поскольку служащие тогда бастовали редко, а в сельском
хозяйстве было много фермеров). Соответствующие сведения о занятости по от¬
раслям заимствованы из переписей; в интервале между переписями число рабо¬
тающих определялось на основе среднегодового прироста их численности между
переписями. Первый расчет несколько занижал силу забастовочного движения
собственно промышленных рабочих, а второй, наоборот, ее завышал, поскольку
какая-то часть «белых воротничков» и особенно сельских рабочих, наверное,
участвовала в забастовках.
Для сравнительной оценки силы стачек я буду использовать два показателя —
долю забастовщиков в общей численности пролетариев и потери рабочих дней на
1000 человек. Первый учитывает только размах забастовочного движения или
степень вовлеченности в него рабочих; второй — также его интенсивность, по¬
этому является комплексным показателем. Результаты расчетов представлены
в табл. 2.34. Как видим, российские рабочие сравнительно с их западными колле¬
гами устраивали забастовки чаще, причем их выступления продолжались доль¬
ше. Только британские рабочие в 1895—1904 и 1908—1913 гг. устраивали более
длительные забастовки327. Во время Первой мировой войны потери рабочих дней
432

Забастовочное движение в России (среди фабрично-заводских рабочих),
Великобритании, Франции, Германии, Италии, Австрии и США
(среди лиц наемного труда) в 1895—1921 гг.
N
0
а*
s
1
США
ON
о"
1
i
I
Потери рабочих дней на 1000рабочих
1
1
1
1
1
Австрия
0,3
1,0
»n
o'
0,2
<4
no"
■
1
1
1
315
Италия
<ч
2,2
сэ
8,5
1
■
1
52
1234
Г ермания
Доля забастовщиков в общем числе рабочих,
-
3,3
2,4
2,0
00
к
158
550
373
46
862
Франция
О
1,3
1,0
NO
o'
4,4
00
253
150
46
703
Великобритания
сч
ON
o'
00
со"
e‘e
CD
328
148
787
285
2547
Россия**
2,6
47,4
00
чо
22,1
1
152
3359
470
Tf
1
Россия*
2,6
86,2
16,3
47,4
1
152
6107
661
*(Ч
Tf
О
<4
1
Годы
1895—1904
1905—1907
1908—1913
1914—1918
1919—1921
1895—1904
1905—1907
1908—1913
1914—1918
1919—1921
i) s Н л
| и 2 <
Й ^ | В
^ S оч г-:
*” w ей —
^ о ^ I
. Н 5 СО
* £|Е:
S,sd «s
3 со ,5	,
0Q • S I
. „ U «со
_	« «п
1Л (N J -
^ ей
О
ON
2 «Л
И- о
ю
<■ в1.
£ S3
V.I
. 00 cd
’I-
^ §
- fe
со О
со с75
и 2
О §
2 3
ON ON _ ^
— ON о
U,
ON Q.
- в
с ш.
и
6 *
О 1
О |
н
в 2
сj сЗ
ON
00 =в г-
О Si —
ON -S
— О со
■ §s
О. s
«Й
п, СО
"СГ ^
§ &
Bi§
It
э;
»J
* СО
s а
— С Со
g S."
£ ca г-
Ь и <4
|§1
н гч
Я о> ~
s<
S
X
т
о
н
о
К
V ^ (X
S „ .
3 ю ^
§ - £
£$ ;
Й*“« СЛ
- £
¥52
а- со
ю - тз
еО ON (ji
■©- со
s^D
I-J
О 00 'х
ю <7 °
со СЛ
о. I о
v Г" \х
s^.2
S и S
В _■ 52
a g s
Н J л
В со 2
Все стачки.
Экономические стачки.
’* 1914—1916 гг.

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
по причине стачек в России были в 7 раз больше, чем Великобритании, в 44 раза
больше, чем во Франции и Германии, и в 39 раз больше, чем в Италии. Другими
словами, и по вовлеченности, и по интенсивности забастовочное движение в Рос¬
сии было сильнее, чем на Западе328.
Кроме того, российское рабочее движение отличалось своего рода нервозно¬
стью: оно резко возрастало в годы социальной напряженности и столь же резко
падало, когда она ослабевала. Принимая во внимание, что на Западе забастовоч¬
ное движение вошло в норму экономической жизни раньше, чем в России, успе¬
хи российских пролетариев на ниве борьбы с капиталом и правительством следу¬
ет признать феноменальными, и этим достижением они в существенной мере
обязаны русской интеллигенции.
Как это ни парадоксально, но в начале XX в. Россия превосходила учтенные
западные страны, за исключением США, не только по забастовочному движе¬
нию, но и, возможно, по заработной плате. Отечественные историки, долгое вре¬
мя поглощенные доказательством наличия кризиса и обнищания в стране, забы¬
вали об одном важном обстоятельстве — российские рабочие не являлись самы¬
ми бедными в Европе. Причем это установил не кто иной, как С. Г. Струми-
лин — самый авторитетный в марксистской экономической истории ученый. Его
нельзя заподозрить в желании приукрасить положение российского пролетария.
По его, как он сам говорит, «грубой» оценке, в 1913 г. наиболее обеспеченные
в мире рабочие США по реальной зарплате могли превосходить российских
коллег лишь на 15%. Как установлено западными экономистами, реальная
зарплата американских рабочих была в 1,5—3 раза выше, чем у пролетариев
других западноевропейских стран. Если расчет Струмилина верен, то реальная
зарплата промышленных рабочих в России — выше, чем в Бельгии, Франции
и Германии, и примерно такая же, как в Англии (табл. 11.13 в гл. 11 «Уровень
жизни» наст. изд.).
На мой взгляд, данные Струмилина следует рассматривать как ориентиро¬
вочные и нуждающиеся в проверке.
Но даже если Струмилин преуменьшает различия в зарплате в России и за
границей в пользу российских рабочих, все равно динамика их уровня жизни
в конце XIX—начале XX в. была положительной, и поэтому для забастовочного
движения у них имелось не больше экономических оснований, чем у их коллег
в развитых европейских странах. Однако вопреки этому они намного напористее
боролись с капиталом и правительством.
Еще одна особенность российского рабочего движения — высокая полити-
зированность.> На Западе пролетарии участвовали в стачках в основном ради
защиты своих групповых экономических интересов; политикой занимались
преимущественно профсоюзные боссы и политические партии, а граждане —
только в свободное от работы время. Например, в США в 1895—1905 гг. поли¬
тических забастовок вообще не наблюдалось: рабочих беспокоили зарплата,
продолжительность трудового дня, работа профсоюзов и другие житейские де¬
ла (табл. 2.35).
434

Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
Рис. 2.24. Сварщики Чугунно-литейного машиностроительного завода «Людвиг Нобель»,
С.-Петербург. 1916
Таблица 2.35
Причины забастовок в США в 1895—1905 гг.
Год
Число
забастовок
Численность
участников, тыс.
Причины забастовок, %
Зарплата
и рабочий день
Профессио¬
нальные
Прочие
1895
1255
407
65
17
18
1896
1066
249
51
28
21
1897
1110
416
61
17
21
1898
1098
263
59
21
20
1899
1838
432
55
26
19
1900
1839
568
51
23
27
1901
3012
564
47
34
19
1902
3240
692
50
32
18
1903
3648
788
49
33
18
1904
2419
574
39
40
21
1905
2186
302
43
37
20
Источник: Historical Statistics of the United States ... Pt. 1. P. 179.
435

Гшва 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
В России борьба за экономические интересы сочеталась с политическим дви¬
жением, причем как до, так и после принятия конституции, создания парламента
и легализации деятельности политических партий в 1905 г. В 1905—1907 гг. доля
политических стачек составила 48,7 %, а в 1912—1914 гг. — 59,4 % от всех ста¬
чек. Другими словами, российские пролетарии занимались политикой в рабочее
время, хотя это несло большие убытки не только забастовщикам, но и предпри¬
нимателям. По подсчетам В. Е. Варзара, потери промышленности за 14 лет, 1895—
1908 гг., составили 190,2 млн руб. (примерно 1,5 % ВВП России за 1900 г.) за
счет недовыпущенной продукции, а проигрыш пролетариев — 25,4 млн по при¬
чине уменьшения заработка329.
Если экономические стачки могли быть и нередко происходили по инициати¬
ве рабочих конкретного предприятия, то политические стачки, как правило, —
результат пропаганды и агитации со стороны. Хорошо известно: все просоциали-
стические партии использовали рабочее движение для давления на правительст¬
во; не пренебрегали этим средством и либералы. Именно поэтому мы видим
всплеск забастовочного движения именно в те годы, когда противостояние пра¬
вительства и оппозиции достигало высокой отметки — в 1905—1907 и 1912—
1914 гг. Вот, например, объяснение фабричными инспекторами поводов сугубо
политических забастовок, получивших название «демонстративно-политических»,
в 1912 г.: «Поводами демонстративно-политических забастовок в 1912 г. выстав¬
лялись: события на Ленских приисках, события на Нерчинской каторге, приговор
над севастопольскими матросами, выборы в Государственную Думу, страховые
законы 23 июня 1912 г. (рабочие не хотели делать взносы в больничные кассы. —
Б. М.) и прочее. Участвовали в политических забастовках, как и следовало ожи¬
дать, главным образом, пролетарии С.-Петербурга и отчасти Москвы. Провинция
проявляла значительно меньшую склонность к забастовкам этого рода»330. Пере¬
численные поводы забастовок и места их проведения красноречиво свидетельст¬
вуют о том, кто являлся их застрельщиком.
Таким образом, относительная депривация хорошо объясняет рост протест¬
ных движений в пореформенной России и особенно в период Первой мировой
войны, когда депривация стала двойной, или прогрессирующей, — относительно
претензий и относительно довоенного положения. Растущие ожидания натолкну¬
лись на внезапное ухудшение условий жизни, а неудачи на фронте и большие
военные потери отняли оптимизм и веру в конечную победу, что оказалось осо¬
бенно болезненным. Здесь мы встречаемся с примером, идеально подходящим
под теорию революции «J-кривая» Дж. Дэвиса331.
Людей, недовольных своим материальным положением, во все времена и во
всех странах достаточно много. И Россия, разумеется, не являлась исключением.
В пореформенное время благосостояние значительной части поместного дворян¬
ства в результате отмены крепостного права понизилось. Однако вряд ли можно
говорить о всеобщей деградации даже поместного дворянства332. Второе приви¬
легированное сословие — духовенство — всегда выражало неудовлетворение
своим материальным положением и, следует признать, справедливо — получае¬
мое им скромное вознаграждение хотя и росло, оставалось несоразмерным ни
с его образованием, ни с его общественным положением, ни с его квалифициро¬
436

Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
ванным и нелегким трудом. Что же касается других категорий населения, то хотя
их материальное положение улучшалось, потребности и запросы росли еще бы¬
стрее, и именно это служило фактором растущего недовольства в пореформенное
время. С конца XIX в. мы встречаемся с новым отношением людей к проблеме
элагосостояния. Раньше большинство делало акцент на материальной стороне.
Теперь акцент сместился на степень удовлетворенности жизнью с точки зрения
широкого набора не только материальных, но и духовных потребностей. Это хо¬
рошо видно по рабочим. К этой категории населения приходится довольно часто
эбращаться по двум причинам: с одной стороны, есть источники, с другой —
пролетарии играли весьма заметную роль в революционном движении, не сораз¬
мерную с их численностью.
Жалобы на материальные затруднения со стороны рабочих, как правило, обу-
:ловливались не полуголодным их существованием. Пролетариев, как и другие
:оциальные группы, стал волновать не только уровень, но и качество жизни, их
духовные потребности стали обгоняли их возможности, так как даже в «про¬
лом» человеке росло чувство личности и самоуважения333. Они стали жаловать¬
ся не только на низкие заработки и длинный трудовой день, как до Великих ре¬
форм, но также на грубость мастеров и других представителей фабричной адми¬
нистрации, на применение физической силы и употребление мата, на сексуаль¬
ные домогательства к работницам, на обращение к рабочим на «ты», на отноше¬
ние к ним «как к детям», «рабам», «крепостным» или «вещам». В табл. 2.36
представлены данные о жалобах рабочих «на дурное обращение и побои» по
классификации фабричной инспекции за 1901—1913 гг.
Всего за 13 лет число жалоб «на дурное обращение» выросло абсолютно в 3,5
эаза, а с учетом изменения численности рабочих (на 1000 человек) — в 2,8 раза;
Таблица 2.36
Жалобы рабочих на «дурное обращение» в 1901—1913 гг.
Показатели
1901—
1904 гг.
1905—
1907 гг.
1908—
1910 гг.
1911—
1913 гг.
Число поводов в жалобах, тыс.
62,6
238,4
128,3
218,4
Жалобы на дурное обращение, тыс.
2,134
7,622
5,283
14,011
В том числе обоснованных, тыс.
1,741
4,087
2,642
—
Жалобы на дурное обращение, %
3,4
3,2
4,1
6,4
В том числе обоснованных, %
81,6
53,6
50,0
—
Число рабочих на конец года, тыс.
1733,9
1821,4
1924,8
2174,0
Доля пожаловавшихся рабочих, %
3,6
13,1
6,7
10,0
Номинальная годовая зарплата
рабочих, руб.
201
218
. 232
248
Номинальная поденная оплата
рабочих, коп.
139
146
145
178
Источник: Свод отчетов фабричных инспекторов за [1901—1913] год. СПб., [1903—
[914].
437

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
)оля жалоб «на дурное обращение» в общем числе жалоб — почти в 2 раза
с 3,4 % в 1901—1904 гг. до 6,4 % в 1911—1913 гг.). И это несмотря на гуманиза-
щю отношений между администрацией и рабочими! «Случаи побоев в настоя-
цее время сравнительно редки, — свидетельствовал фабричный инспектор
i 1911 г. — Ручная расправа отходит постепенно в область преданий»334. Поэто¬
му доля обоснованных, по мнению фабричной инспекции, жалоб упала
: 81,6 % в 1901—1904 гг. до 50 % в 1908—1910 гг. Отметим также, что рабочие
>бращались с теми же жалобами не только к фабричным инспекторам, но и в ми-
ювые суды. И в том, и другом случае явно проявлялось стремление добиться
уважения к себе как личности335. В 1903 г. рабочий П. Тимофеев писал в журнале
(Русское богатство»: «Чувство неприкосновенности личности, чувство самоува-
кения не были в то время (15 лет назад. — Б. М.) так развиты в русском рабочем,
:ак теперь. Тогда имело значение только одно — заработок. <...> Теперь вместе
: хорошим заработком современный рабочий требует также и хорошего обраще-
шя; и достаточно мастеру замахнуться на рабочего рукой или толкнуть его, как
мгновенно, как бы от электрического тока, вспыхивает вся мастерская, и пламя
>е нередко зажигает весь завод. В летописях русской промышленности последне-
о времени найдется немало забастовок и бунтов, первоначальной причиной ко-
орых было оскорбление действием рабочего со стороны мастера»336. Действи-
ельно, пролетарии стали бороться за уважительное к себе отношение со стороны
Рис. 2.25. Рабочие писчебумажной фабрики «Крель» на гулянье у реки
в воскресный день, Царскосельский уезд, С.-Петербургская губерния. 1900-е

Сословия, их стратификация и внутрисословная мобильность
заводской администрации даже с помощью стачек! По причине «неудовольствия
на личный персонал заводоуправления» зафиксировано в среднем за 1895—1904 гг.
77 стачек в год, в 1905—1907 гг. — 131, в 1912—1914 гг. — 85, в них принимало
участие — соответственно 41,0; 43,8 и 32,3 тыс. рабочих337. Примерно для трети
этих стачек непосредственной причиной являлось «дурное обращение»338.
Неудивительно поэтому, что изменения уровня жизни и протестного движе¬
ния не были взаимообусловлены. В 1895—1913 гг. не существовало тесной зави¬
симости между стачечным движением, с одной стороны, и экономической конъ¬
юнктурой и материальным положением рабочих — с другой. Кроме роста чувст¬
ва личности большую роль в их поведении играли особенности массового созна¬
ния, существенно лимитировавшие пределы влияния на них как экономического
фактора, так и политических партий33 .
Вовлечение рабочих в политическую борьбу
Вопреки ожиданиям, в начале XX в. обнаружилась тенденция к понижению
трудовой дисциплины: в 1901—1904 гг. в среднем на одного рабочего приходи¬
лось как минимум 2,22 нарушения в год, а в 1910—1913 гг. — 2,50340. Чем это
можно объяснять, учитывая, что объективно положение рабочих постепенно
улучшалось? Общественность возбуждала и подталкивала рабочих к активной
экономической и политической борьбе ради улучшения их положения, одновре¬
менно посредством рабочего движения оказывая давление на правительство
в целях решения своих политических задач. Наглядный пример дает история так
называемого Кровавого воскресенья. Освобожденцы (члены либерально-де¬
мократической партии «Союз освобождения»), социал-демократы и эсеры уста¬
новили контакты с Г. А. Талоном и другими руководителями «Собрания русских
фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга», убедили их внести политиче¬
ские требования в готовившуюся петицию к царю — созыв Учредительного соб¬
рания, прекращение войны, отделение церкви от государства и прочее, придав¬
шие ей революционный характер и исключавшие возможность принятия ее ца¬
рем341. Во время шествия 9 января большевики выступили с лозунгом «Долой
самодержавие» и подняли красный флаг. Эсеры по ходу шествия устраивали бес¬
порядки, рвали телеграфные провода и рубили столбы, строили баррикады, гро¬
мили оружейные магазины и вооружали народ342. С очевидной целью спровоци¬
ровать столкновение и вызвать стихийный бунт они подтолкнули шедшую
к Зимнему дворцу толпу приблизиться к охранявшим его солдатам на расстоя¬
ние, когда по воинскому уставу следовало после предупредительных выстрелов
открыть огонь на поражение. Трагические события 9 января всколыхнули всю
страну. Земства, городские думы, общественные организации осуждали прави¬
тельство и поддерживали морально и финансово радикальные политические
движения. Возникли студенческие беспорядки; развернулось рабочее движение,
достигшее своей кульминации во Всероссийской политической стачке в октябре
1905 г. В значительной степени под ее влиянием Николай II даровал России кон¬
ституцию, политические права и свободы, законодательную Государственную
думу и почти всеобщее избирательное право для мужчин343.
439

Гшва 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
Оппозиция успешно использовала организованное ею же рабочее движение
и для свержения монархии. Помесячная динамика стачек хорошо иллюстрирует,
как под влиянием проводимой оппозицией PR-деятельности, включая пропаган¬
ду и агитацию, изменялось настроение, а вместе с ним и общественно-
политическая активность рабочих в 1912—1917 гг.344 (табл. 2.37).
С 1912 г. и до июля 1914 г. накал забастовочного движения нарастал, причем
демонстративно-политические выступления преобладали. После объявления
войны в августе 1914 г. градус протестов упал почти до нуля, что свидетельство¬
вало не столько о «шовинистическом угаре», охватившем массы, сколько о дове¬
рии к монарху, «архиреакционным бюрократам» и «царским сатрапам» и о леги¬
тимности режима в целом. Если бы народ действительно ненавидел режим, то ни
война, ни государственная пропаганда не смогли бы вызвать настоящего патрио¬
тического подъема, наблюдавшегося в стране в течение достаточно длительного
времени. Между прочим, в начале XX в. при призыве на службу процент укло¬
нявшихся от нее в России был одним из самых низких в Европе — 3, в то время
как во Франции — 4,4, Австро-Венгрии — 7, в Германии — 10345.
В 1915 и 1916 гг. число политических стачек оставалось низким, за некото¬
рыми исключениями. Например, в августе и сентябре 1915 г. наблюдался всплеск
политической активности в связи с выборами рабочих в военно-промышленные
комитеты и роспуском Государственной думы, в январе 1915, 1916 и 1917 гг. —
по случаю юбилея Кровавого воскресенья, а в октябре 1915 и 1916 гг. — в память
Всероссийской политической стачки 1905 г. Напротив, экономические стачки
в 1915 г. возобновились и постепенно нарастали, но и в 1916 г. их произошло на
треть меньше, чем в 1913 г. И только в январе 1917 г. наблюдался резкий подъем
забастовочного движения — произошло 389 стачек, в том числе 228 политиче¬
ских — почти столько же, сколько за весь 1916 г.346 В феврале 1917 г. забастовки
продолжали набирать силу, а с марта пошли на убыль.
Чем обусловлен подъем рабочего движения в январе и феврале 1917 г.? До
конца 1916 г. все партии, за исключением большевиков и эсеров-интер-
националистов, выступали против организации каких-либо массовых выступ¬
лений как наносивших вред делу обороны. Но с конца 1916 г. они отказались от
моратория и перешли к активным действиям, направленным на смену монарха
и создание правительства общественного доверия якобы ради успешного продол¬
жения войны. Причем самыми активными организаторами протестов стали «ра¬
бочие группы» Центрального и Петроградского военно-промышленных комите¬
тов347. За ними стояла законспирированная группировка А. И. Гучкова, ставив¬
шая целью провести государственный переворот. Несмотря на это, сила полити¬
ческого протеста рабочих даже в январе—феврале 1917 г. была существенно ни¬
же, чем в 1905 г.348 И лишь вследствие того, что почти все политические демон¬
страции в стране переместились в Петроград и Москву349, где концентрировалась
политическая оппозиция монархии, они стали представлять опасность для режи¬
ма. Таким образом, главный фактор всплеска рабочего движения в январе—
феврале 1917 г. — возросшая политическая активность (пиар, пропаганда и аги¬
тация) оппозиции, решившейся на государственный переворот. Выступления
пролетариев тщательно готовились оппозицией350, ими явно манипулировали.
440

по месяцам в 1912—1917 гг.
*
s
т
о
ю
се
а
х
s
a
w
«
X
о
S
*
(J
о
т
S
X
о
X
о
a
л
Всего
| 1917 |
389
1
сч
СП
-
о
о
140
107
150
1
1
1
Политические стачки
| 1916 |
38
46
-
О
-
о
ON
40
о
243
1 1915 |
ЧО
Г"
ЧО
-
СП
сч
о
50
О
00
40
-
215
| 1914 |
312
26
349
300
ZL9
130
605
сч
О
О
О
о
о
Т1-
сч
[ 1913 |
о
о
о
сн
176
281
3
43
сч
175
34
154
40
1034
| 1912 |
-
о
о
591
492
о
сч
о
30
72
66
СП
1300
Экономические стачки
| 1916 |
128
104
3
150
153
00
00
97
00
00
79
40
57
1167
1 1915 |
гч
20
103
149
162
06
26
69
£
48
46
819
| 1914 |
52
59
99
O'
343
185
139
40
ON
00
т1-
696
| 1913 |
44
24
32
сн
Г-
146
231
370
96
40
СП
169
40
1370
| 1912 |
20
СЧ
28
68
132
109
76
•О
26
70
46
СЧ
сч
сп
Месяц
Январь
Февраль
Март
Апрель
Май
Июнь
Июль
Август
Сентябрь
Октябрь
Ноябрь
Декабрь
Итого
-Si
ri Я О
S U
ш в §
fc i §
ь ga
— « S
I О S
сн -Q
ON § *5
- Is
fo s ^
V ТГ .
а,
о
ю
а
«
S
X
о
о .
«5 ^
5 *
сх -<
о . „
Й NO
2 00
Tf
5 л
ss
5 ©
H «
и о
. „ со
" о
S CL
>	i
**
J о
^ CO
>	CL
С о
2 8
Cd ft-
« X
g S
О *r
D. о
2 *g
Ё g,
<u
с о
x 8
1 *
* 4
s о
О. О
ю х
cd У
•©■ g
со cd
о н
6U
£ s
<3
&
о
о
'w'
cd
CQ
о
6
О
*
с
ad
я4
S
§
<
и
и
с
3
со
rt О
со
U;u
г- сч
ON Н
об
*я I g-Б
и <6 “ ”.
I
ZZ
о!
S ^
ю
5

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
Нарастание недовольства не было повсеместным — оно наблюдалось лишь
в столицах и нескольких промышленных центрах, где концентрировалась оппо¬
зиция и проводились массовые PR-кампании. За 1915 г. в 22 из 44 губерний, ох¬
ваченных учетом, число стачек за год не превышало 10, а в 10 губерниях — 5. На
три губернии — Петроградскую, Московскую и Владимирскую — пришлось
81 % всех забастовщиков, в том числе на две первые — 53 %. За 1916 г. в 24 из
45 губерний число стачек не превышало 5, а 74,4 % всех забастовщиков прихо¬
дилось на Петроградскую, Московскую, Владимирскую и Костромскую губер¬
нии, в том числе на первые две — 52,3 %351. В январе 1917 г. лишь в 20 из 50 гу¬
берний Европейской России зафиксированы стачки. При этом 57 % всех стачек
и 75 % политических стачек произошли в Петроградской и Московской губерни¬
ях, т. е. фактически в столицах352, 97 % политических демонстраций (32 из 33) —
также в Петрограде и Москве353. В двух столицах накануне войны проживало
около 3,8 млн человек, в 45 губерниях — около 120 млн, следовательно, Петро¬
град и Москва с окрестностями, где происходило больше половины стачек,
по накалу забастовочного движения превосходили средний российский уровень
примерно в 18 раз [57 : (3,8 : 120 х 100)], а по политическим стачкам — в 24 раза
[75 : (3,8 : 120 х 100)]354 (табл. 2.38).
Таблица 2.38
Численность бастовавших рабочих по губерниям в 1915—январе 1917 г.
Губерния
1915 г.
1916 г.
Январь 1917 г.
абс.
%
абс.
%
абс.
%
Петроградская
130 126
24,1
361 867
38,2
103 276
42,3
Московская
155 846
28,9
133 629
14,1
53 857
22,1
Владимирская
151 796
28,1
120 028
12,7
16918
6,9
Костромская
26 622
4,9
89 394
9,4
8464
3,5
Харьковская
5970
и
42 593
4,5
14 887
6,1
Орловская
2287
0,4
29 264
3,1
95
0,0
Тверская
6993
1,3
30 206
3,2
2335
1,0
Эстляндская
10 030
1,9
26 365
2,8
8735
3,6
По 8 губерниям
489 670
90,8
833 346
87,9
208 567
85,4
По 45 губерниям
539 280
100,0
947 891
100
244 144
100,0
Источники: Статистический сборник за 1913—1917 гг. Вып. 1. С. 151, 161 (1915—
1916 гг.); Стачечное движение рабочих России ... Вып. 3/4. С. 482—483.
Если бы общественность активно сотрудничала с правительством и фабрич¬
ной инспекцией в деле воспитания российских рабочих и предпринимателей
в духе современной трудовой морали, а не использовала тех и других для реше¬
ния своих политических задач, то это несомненно принесло бы больше пользы
рабочим и всему обществу355. Вот, например, как развивалось законодательство
о стачках. В 1845 г. ст. 1792 «Уложения о наказаниях уголовных и исправитель¬
ных» впервые установила наказание за стачки рабочих. За прекращение работы
прежде истечения установленного срока с целью принудить хозяина к повыше¬
нию зарплаты предусматривался арест зачинщиков от 3 недель до 3 месяцев,
442

Социальный состав населения и межсословная мобильность
прочих — от 7 дней до 3 недель. Но и предприниматели по ст. 1794 за незакон¬
ные действия, которые могли привести к стачкам, — понижение зарплаты, заме¬
на денежной оплаты натуральной — приговаривались к штрафу от 100 до 300 руб.,
лишению некоторых прав и преимуществ и заключению в смирительном доме от
2 до 3 лет. Правило наказания рабочих и хозяев за нарушение договора, вызвав¬
шего стачку, действовало до указа от 2 декабря 1905 г., который отменил уголовное
наказание рабочих за участие в мирных стачках и предоставил им право коллек¬
тивной защиты их интересов, что означало переход от полицейско-охранитель¬
ной к умеренно-либеральной позиции356.
Социальный состав населения и межсословная мобильность
Социальный состав российского общества
Теперь суммируем наши наблюдения о социальной структуре населения Рос¬
сии за XVIII—начало XX в. и определим, какую роль играла социальная мобиль¬
ность в ее изменении (табл. 2.39 и 2.40). Социальный состав населения в течение
императорского периода изменялся очень медленно и незначительно. Доля дво¬
рянства, духовенства, военных и крестьянства имела тенденцию к сокращению,
а доля городского сословия — к увеличению. Было немного отклонений от этой
закономерности. Численность дворян дважды сильно возрастала — в 1678—1719
и 1782—1795 гг. В петровское царствование дворянский корпус расширил свои
ряды на 146 тыс., вследствие того что государство (в связи с преобразованиями,
непрерывными войнами, ростом бюрократии) призвало на военную и граждан¬
скую службу тысячи людей из податных сословий, которые по Табели о рангах
1722 г. превратились в дворян, ибо каждый офицер приобретал потомственное
дворянство, а каждый классный чиновник — личное, начиная с VIII класса —
потомственное.
Увеличение числа дворян в 1782—1795 гг. на 508 тыс. произошло вследствие
инкорпорации в состав России украинских и белорусских земель после разделов
Польши, где дворян было больше, чем во всех великороссийских губерниях.
Сокращение числа дворян также наблюдалось дважды — между 1719 и 1782 г.
и 1858 и 1870 г. Причины этого состояли в следующем. Не всем, получившим
дворянство в петровское время, удалось впоследствии удержаться в сословии —
одни не успели или не сумели юридически укрепить свой новый статус, другие
по окончании службы деклассировались, так как не приобрели землю и крепост¬
ных. Когда между 1762 и 1785 г. дворянство освободилось от обязательной госу¬
дарственной службы и превратилось в привилегированное сословие, началась
чистка его рядов от тех, кто не мог подтвердить свое дворянство. В результате
и произошло сокращение его абсолютной численности. Второе сокращение чис¬
ленности дворян приходилось на 1863—1867 гг. и было связано с польским вос¬
станием 1863 г. и последовавшими за ним репрессиями. В восстании приняло
участие польское дворянство украинских и западных губерний Европейской Рос¬
сии, на долю которого в 1858 г. приходилось около 53 % всего дворянства Евро¬
пейской России, в том числе 60 % потомственного дворянства. После того как
более 160 тыс. участников восстания погибли, были казнены, высланы в Сибирь,
443

Таблица 2.39
Социальный состав населения в Европейской России без Польши и Финляндии в XVII—начале XX в. (тыс. обоего пола)*
| 1913 г. |
| 1936 |
1
■
Г 697 1
-
| 1320 |
| 22 716 |
| 103 257 |
1 258 |
| 128 864 1
| 1897 г. |
| 1373 |
| 886 |
1 487 |
1 501 1
1
| 1095 |
| 10 493 |
00
о
о
00
1 738 |
| 93 186 |
| 1870 г. |
1 861 |
1 544 |
1 317 |
| 609 |
| 3981 |
1 704 |
| 6091 |
| 53 631 |
| 383 |
| 65 556 |
| 1858 г. |
| 889 |
1 612 |
| 277 |
1 567 |
| 3767 |
| 927 |
| 4300 |
| 48 953 |
1 730 |
59 206
| 1795 г. |
| 720 |
1 403 |
1 317 |
1 434 |
'
| 449 |
| 1482 |
| 31601 |
ON
35 597
| 1762 г. |
1 212 |
1
1
1 370 |
1
т
г-
(Ч
1 617 |
| 19 975 |
1 366 |
21 813
| 1719 г. |
1 304 |
'
1
| 280 |
1
1 219 1
1 578 |
| 13 257 |
1 240 |
00
Г"
00
| 1678 г. |
1 158 |
1
1
о
00
1 420 |
о
00
| 390 |
о
00
00
'
9228
| Категории населения
| Дворяне, в том числе:
| потомственные
| личные
| Духовенство
| Военные
| Армия и флот
| Городское сословие
| Крестьянство
| Разночинцы
Итого*
' X «
О
r~. С г
к
' - oei U й
з I
и:
« —
5 2
и |£
8 I?
б 5
1 ►=" С
;си
о S
II
Э S-0-U
cd ^
О й
О =
я Z
S2
О. &
5Е
со и

Социальный состав населения в Европейской России без Польши и Финляндии в XVII—начале XX в. (%)
N
а-
а
е-
id
1913 r.
1 U5
1
1
in
о"
1
17,6
80,1
<ч
о"
о
8
1897 r.
in
in
о"
in
о"
1
(N
п,з
85,9
00
о"
100,0
1870r.
1,3
00
o'
ш
о"
0,9
6,i
-
ON4
°°„
00
NO
o'
100,0
1858 г.
in
in
о"
6,4
Ю
(П
г-**'
82,7
1,2
100,0
1795 г.
<э
(N
ON
о"
(N
1
(N
4,2
88,8
2,6
100,0
1762 г.
*©
1
1
<
<4
(N
91,6
о
©
о
1719 г.
2,0
1
■
1,9
1
in
3,9
89,1
1,6
100,0
1678 г.
1,7
1
1
ON
o'
in
ON
о"
4,2
88,7
1
100,0
Категории населения
Дворяне, в том числе:
потомственные
личные
Духовенство
Военные
Армия и флот
Г ородское сословие
Крестьянство
Разночинцы
Итого*
00
in
00
i- IS
<N —
00 Cd
— ГП

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
эмигрировали за границу, общее число дворян сократилось почти на 22 % .
С окончанием репрессий многие дворяне вернулись в места своего постоянного
проживания, благодаря чему доля дворянства в населении страны возвратилась
к уровню 1858 г.
В целом с окончанием петровских преобразований доля дворянства в населе¬
нии страны чаще всего имела тенденцию сокращаться (за исключением 1782—
1795 и 1870—1897 гг., о чем шла речь выше) по двум причинам: ввиду более
низкого естественного прироста дворян сравнительно с крестьянством и повы¬
шения ценза для получения как личного, так и потомственного дворянства.
Численность духовенства сократилась только однажды — в 1870—1897 гг. на
108 тыс. — в связи с церковными реформами, которые ликвидировали наследст¬
венность статуса духовенства и дали возможность всем желающим беспрепятст¬
венно оставлять духовную службу. В остальные годы численность духовенства
росла, особенно быстро в царствование Петра I — на 200 тыс., или в 3,5 раза, не¬
смотря на чистки и массовый призыв церковников в армию. Скорее всего увели¬
чение численности сословия объясняется неполнотой его учета переписью 1678 г.
и расширением границ государства между 1678 и 1725 г. Что касается доли духо¬
венства в населении страны, то она медленно и непрерывно убывала (с 1,9%
в 1719 г. до 0,5 % в 1913 г.) под влиянием целенаправленной политики светских
и духовных властей, которые с начала XVIII в. стремились по возможности огра¬
ничить число духовных пастырей, чтобы не обременять население излишними
поборами, не отвлекать его от производительного труда, но самое главное —
чтобы улучшить материальное положение духовенства. Поскольку главным ис¬
точником его существования была плата за исполнение церковных обрядов, то
чем меньше было служителей культа, тем больше приходилось дохода на каждо¬
го из них.
В течение 1699—1874 гт., до введения всеобщей воинской повинности в 1874 г.,
армия комплектовалась за счет рекрутской повинности городских обывателей и
крестьян. Поскольку действительная служба была сначала пожизненной, с 1793 г.
ограничивалась 25 годами, с 1834 г. — 20 годами, с 1855 г. — 12 годами, то лю¬
ди, попавшие в солдаты, переходили в состав «военного сословия», свой новый
статус передавали жене и детям, если были женаты, после отставки — сохраня¬
ли35 . Численность армии колебалась в отдельные годы, находясь в зависимости
от международной обстановки, масштабов военных действий, соответственно
изменялась численность «военного сословия». Однако общая тенденция состояла
в уменьшении как численности армии, так и доли «военного сословия». С введе¬
нием всеобщей воинской повинности специфическая сословная группа «воен¬
ные», некорректно называемая сословием, перестала существовать, так как лица,
призывавшиеся в армию всего на несколько лет, на время службы и после нее
оставались в своем сословии359.
Численность городского сословия постоянно возрастала, но его доля в насе¬
лении страны до 1775 г. сокращалась с 4,2 до 2,8 %, а после Губернской реформы
1775 г., превратившей 212 крупнейших сел в города, а большую часть живших
в селах крестьян в мещан, и Жалованной грамоты городам 1785 г., давшей при¬
вилегии городскому сословию, стала возрастать, достигнув 7,3 % в 1858 г.
446

Социальный состав населения и межсословная мобильность
и 17,6 % в 1913 г. Особенно быстрыми темпами доля городского сословия увели¬
чивалась в конце XIX—начале XX в. в связи с интенсивной урбанизацией и ин¬
дустриализацией страны.
Численность крестьянства также возрастала, но их доля в населении страны
изменялась нелинейно. За 1678—1775 гг. доля крестьянства увеличилась с 87,9
до 92 %, что было связано с усилением крепостнического режима, уменьшением
миграции в города и переводом в государственные крестьяне некоторых катего¬
рий служилых людей, не принадлежавших к дворянству, «безместного» духовен¬
ства и других мелких социальных групп. В 1722—1785 гг. официально сущест¬
вовала социальная группа «торгующих крестьян», которые могли заниматься
торгово-промышленной деятельностью на законном основании при условии пла¬
тежа специального налога без перехода в посадские360. Легальная возможность
заниматься предпринимательством в сфере торговли и промышленности сдержи¬
вала социальные перемещения крестьянства в города.
Под влиянием Губернской реформы 1775 г., превратившей десятки тысяч кре¬
стьян в городских обывателей, доля крестьян, естественно, сразу уменьшилась
с 91,6 % в 1762 г. до 88,8 % в 1795 г. Жалованная грамота городам 1785 г., даро¬
вавшая городским обывателям монополию на занятие торгово-промышленной
деятельностью в черте города, стимулировала социальные перемещения крестьян
в город, что также способствовало уменьшению доли крестьян в населении стра¬
ны. За 1785—1794 гг. в гражданство перешли 17,1 тыс. крестьян мужского пола,
а в 1719—1744 гг. — всего около 2 тыс. С 1775 г. доля крестьян стала непрерывно
уменьшаться вплоть до 1913 г. (с 91 до 80,1 %), за одним исключением — между
1874 и 1897 г. произошло кратковременное увеличение доли крестьянства на
4,1	% (с 81,8 до 85,9%) вследствие введения всеобщей воинской повинности.
С этого времени сословная принадлежность крестьян, призывавшихся на службу
в армию, перестала изменяться, и по окончании службы они, как правило, воз¬
вращались в деревни. Многие представители «военного сословия» стали считать¬
ся крестьянами.
В официальной статистике понятие «разночинец» имело два значения. Одно
использовалось для людей, которые в силу обстоятельств откреплялись от своего
сословия, но в момент переписи не успевали закрепиться за другим сословием.
По закону они находились в переходном положении и были обязаны через опре¬
деленное время приписаться к какому-нибудь сословию. Во время господства
крепостнических отношений у многих людей, принадлежавших к непривилеги¬
рованным сословиям, было желание перейти в привилегированные сословия или
из более непривилегированного сословия в менее непривилегированное сосло¬
вие, например из помещичьих крестьян в государственные, из крестьян — в ме¬
щане или купцы и т. д. Эти люди, переходившие из одного сословия в другое,
составляли в каждый момент значительную часть разночинцев.
Во втором значении к разночинцам относились все те, кто принадлежал к не¬
которым мелким социальным группам (например, канцеляристы — мелкие чи¬
новники без классного чина), имевшим особый, более привилегированный юри¬
дический статус, чем крестьянство и мещанство, так как были освобождены
от налога и рекрутской повинности, но менее привилегированный статус, чем
447

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
Рис. 2.26. С.-Петербургские студенты-разночинцы. 1914
дворянство. Разночинцы являлись промежуточной социальной группой между
податными и привилегированными сословиями, поэтому они не попадали в глав¬
ные сословия.
В табл. 2.40 и 2.41 ив тексте это понятие употребляется сразу в обоих значе¬
ниях, а для 1719—1833 гг. — и представителей «военного сословия». Числен¬
ность разночинцев и их доля в населении в 1719—1833 гг. увеличивались (с 1,6
до 4 %), а в 1833—1913 гг. уменьшались (с 4 до 0,2 %), ввиду того, что в 1834 г.
вошел в силу новый Свод законов, который более четко распределил население
по сословиям, упразднил мелкие сословные группы и консолидировал основные.
В результате реформ 1860-х гг. стимулы для перехода из одного сословия
в другое резко снизились, так как были сняты многие сословные ограничения на
право заниматься любой профессиональной деятельностью. Отсюда и уменьше¬
ние числа разночинцев. Существование такой значительной по численности со¬
циальной группы, как разночинцы, свидетельствует о том, что сословия не были
закрытыми361. Этот вывод подтверждается анализом межсословной мобильности,
к анализу которой мы и переходим.
Межсословная социальная мобильность
Изменение численности отдельных сословий находилось в зависимости от двух
факторов: естественного прироста населения в данном сословии и межсослов¬
ной социальной мобильности. Рассмотрим сначала период до реформ 1860-х гг.
448

Социальный состав населения и межсословная мобильность
Уровень естественного прироста не был одинаковым у различных сословий:
в XVIII—первой половине XIX в. он составлял приблизительно у дворян 6 на
1000 человек населения, у духовенства и городских обывателей — 12, у крестьян —
16 на 1000 человек населения (см. гл. 3 «Демографическая модернизация» наст,
изд.). Основываясь на этих данных, можно предположить, что численность от¬
дельных сословий за 1719—1858 гг. могла возрасти за счет естественного при¬
роста населения соответственно в 2,3; 5,2; 5,2 и 9,1 раза. Тогда в 1858 г. числен¬
ность дворянства должна была бы составить 0,7 млн, духовенства — 1,5, город¬
ских обывателей — 3 и крестьян — 121 млн человек обоего пола. Между тем
фактически в 1858 г. дворян оказалось больше на 0,2 млн, духовенства — меньше
на 0,9, граждан — больше на 1,3 и крестьян — меньше на 72 млн человек. Отсюда
следует, что численность дворянства и городского сословия в значительной мере
увеличивалась за счет социальных перемещений из духовенства и крестьянства.
Действительно, социальные перемещения обеспечивали рост численности
дворянства в первой половине XVIII в. примерно на 30 %, во второй половине
XVIII в. — на 40, в первой половине XIX в. — на 50 %. До середины XIX в. рос¬
сийская интеллигенция, являясь разнородной по происхождению, была преиму¬
щественно дворянской по фактической сословной принадлежности. Подавляю¬
щее ее большинство находилось на государственной службе, причем не столько
в качестве бюрократов, сколько в качестве специалистов, больше всего на ниве
просвещения. Каждый занимающий государственную должность человек разно¬
чинного происхождения за 9—12 лет дослуживался до чина, дававшего, по край¬
ней мере, личное дворянство. Поскольку число интеллигентских должностей
и сеть учебных заведений росли, то и приток в дворянство увеличивался. Только
с 1825 по 1845 г. потомственное дворянство по чинам и орденам получили около
20 тыс. человек362.
К середине XIX в. «новое дворянство», получившее статус за службу, состав¬
ляло около 59 % сословия, на рубеже XIX—XX вв. — 66 % . Дворянство было
широко открыто не только на выходе, но и на входе для всех других сословий.
Как уже указывалось, гражданская и военная государственная служба, а также
получение ордена, среднего и высшего образования по закону давали право на
личное или потомственное дворянство. Это хорошо иллюстрируют данные о со¬
циальном происхождении чиновников (табл. 2.41).
Как видим, в 1755—1855 гг. чиновничество более чем наполовину формиро¬
валось из недворян. Впрочем, так же обстояло дело и до введения Табели о ран¬
гах: в 1706—1709 гг. подьячие по своему социальному происхождению состояли
на 30,9 % из приказных, на 26,2 % — из церковников, на 10 % — из посадских,
на 6,8 % — из служилых людей по отечеству и на 7,6 % — из служилых по при¬
бору364. Но до 1722 г. сама по себе государственная служба не давала автомати¬
чески дворянство. В составе офицерского корпуса также много было выходцев из
недворян. На их долю в 1720-е гг. приходилось 38 %, в середине XVIII в. — 14,
в 1816 г. — 26 %365. Особенно широко практиковалось производство в офицеры
(а значит, и в дворяне) из нижних воинских чинов недворянского происхождения
до 1830-х гг. «Армия наша переполнилась необразованными и даже неграмотны¬
ми офицерами, некоторым удавалось достичь и до высших чинов, — сетовал
449

Гшва 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
Таблица 2.41
Социальное происхождение чиновников I—XIV классов в 1755,1795—1805
и 1840—1855 гг. (%)
Сословная группа
1755 г.
1795—1805 гг.
1840—1855 гг.
Дворянство
49,8
39,4
43,6
Канцеляристы
17,5
9,7
6,6
Духовенство
2,1
19,0
20,2
Нижние воинские чины
0,8
12,5
19,9
Г ородские обыватели
0,8
4,7
2,9
Иностранцы
7,4
4,5
2,0
Крестьяне и прочие
21,6
10,2
4,8
Итого
100,0
100,0
100,0
Источники: Троицкий С. М. Русский абсолютизм и дворянство в XVIII в. М., 1974.
С. 213—215 ; Pintner W. М. The Evolution of Civil Officialdom, 1755—1855 11 Russian Officialdom :
The Bureaucratization of Russian Society from the Seventeenth to the Twentieth Century / W. M. Pin¬
tner, D. K. Rowney (eds.). Chapel Hill : The University of North Carolina Press, 1980. P. 197—200.
один из современников. — Большинство же переполняло местные войска, со¬
ставлявшие корпус внутренней стражи. В 1828 г. командир названного корпуса
генерал-адъютант Комаровский доносил государю, что большинство офицеров
корпуса настолько малограмотно, что не могут исполнять возложенных на них
поручений. Им был представлен список 225 офицеров, вовсе не знавших грамо¬
ты»366. При Николае I была расширена сеть военно-учебных заведений и повы¬
шены требования при производстве в офицеры. Но эта мера привела лишь к по¬
вышению образовательного уровня офицеров, их социальный состав продолжал
изменяться в пользу людей недворянского происхождения. В 1816 г. среди офи¬
церов насчитывалось 26 % выходцев из недворян, в 1844 г. — 26, в 1864 г. —
30 %, в том числе 20 % происходило из низших воинских чинов — солдат и ун¬
тер-офицеров367.
Как показал расчет, большая часть естественного прироста духовенства ухо¬
дила в другие сословия. Данные о разборах духовенства, производившиеся свет¬
ской администрацией в XVIII—первой трети XIX в., показывают, что поповичи
переводились канцеляристами в состав бюрократии, солдатами в армию, а также
в гражданство и крестьянство368. Например, по итогам разбора 1786 г. треть по¬
повичей — 34,4 из 105,8 тыс. — была переведена в другие сословия, в том числе
28 % было3приписано к канцеляристам, 67 — к городским обывателям, 5 % —
к крестьянам369. Принудительный перевод их в солдаты продолжался до послед¬
него разбора духовенства в 1831 г., когда 5022 поповича были отданы в рекру¬
ты370. Велик был вклад духовенства в формирование профессиональной интелли¬
генции, которая по своему статусу принадлежала к личному дворянству371. На¬
пример, во второй четверти XIX в. среди бюрократии доля поповичей составляла
около 20 %, среди преподавателей учебных заведений — 35, среди гражданских
врачей — 30 %372. Но из других сословий в состав духовенства поступало ни¬
чтожное число лиц. Эти наблюдения подтверждаются данными о происхождении
450

Социальный состав населения и межсословная мобильность
лудентов С.-Петербургской Духовной академии за 1814—1869 гг. и их карьере
^табл. 2.42). Из 494 студентов российского подданства, о которых имеются пря¬
ные указания о социальном происхождении, 99,4 % были выходцами из духовно¬
го сословия. Иностранцы в подавляющем большинстве также происходили из
:реды духовенства. К сожалению, для 876 студентов нет сведений о социальном
происхождении. Однако по косвенным признакам можно с большой уверенно-
:тью предполагать, что лица с неизвестным происхождением в действительности
5ыли выходцами из духовного сословия.
Таблица 2.42
Социальное происхождение и последующая служба студентов С.-Петербургской
Духовной академии, обучавшихся в 1814—1869 гг.
Происхождение и служба
Лиц
%
Социальное происхождение студентов:
из семьи священника
341
24,6
из семьи дьякона
62
4,5
из семьи причетника
88
6,4
из семьи крестьянина
1
0,1
из иностранцев
13
0,9
из светского звания
1
0,1
из крещеных евреев
1
0,1
неизвестно
876
63,4
Итого
1383
100,0
Последнее место службы по окончании Академии
духовное ведомство*
527
38,1
белое духовенство
407
29,4
монашество
56
4,0
епископ, архиепископ, митрополит
90
6,5
гражданская служба в учебных заведениях
49
3,5
гражданская служба чиновником
122
8,8
военное ведомство
10
0,8
офицер
1
—
умер до начала службы
17
1,2
издательская, литературная, благотворительная
деятельность
5
0,4
частная служба
4
0,3
неизвестно
95
6,9
Итого
1383
100,0
Подсчитано по: Родосский А. Биографический словарь студентов первых XXVIII-ми кур¬
сов С.-Петербургской Духовной академии, 1814—1869 гг. СПб., 1907.
Преподавательская или административная служба в духовном ведомстве: в семинарии,
Академии, консистории, духовной миссии, Синоде.
Служба в качестве священника, преподавателя или чиновника.
451

Гпава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
В большинстве случаев о происхождении свидетельствуют фамилии, которые
носили только представители духовного сословия, например Автократов, Адела-
финский, Безсребренников, Благовещенский, Благовидов и т. п. Во многих слу¬
чаях духовное происхождение выдают имена, например Елпидифор, Иосиф, Ксе¬
нофонт, Никандр и т. п. В-третьих, родственные связи, например иногда указы¬
вается, что студент был братом или племянником священника.
Данные о служебной деятельности 1271 выпускника Академии (из их числа
исключены умершие во время обучения в Академии или сразу по ее окончании)
показывают, что 85 % из них стали священниками, преподавателями семинарий,
монахами, 13,5 % пошли на службу чиновниками или преподавателями светских
учебных заведений, 0,8 % — на службу в военное ведомство (главным образом
военными священниками и преподавателями) и 0,7 % занялись литературной,
издательской, благотворительной деятельностью или ушли на частную службу.
Таким образом, приведенные данные подтверждают вывод о том, что духов¬
ное сословие было де-факто закрыто на входе и если не открыто, то по крайней
мере полуоткрыто на выходе, поскольку 15 % выпускников Духовной академии
оставили духовное ведомство. О внутрисословной мобильности духовенства го¬
ворит тот факт, что епископат в течение всего периода империи в преобладаю¬
щей степени формировался из белого духовенства373.
Естественный прирост городских обывателей не мог обеспечить фактическое
увеличение их численности, что предполагает существование значительных со¬
циальных перемещений в это сословие представителей других сословий — за
1719—1858 гг. около 1,3 млн человек. Действительно, сословие принимало цер¬
ковников, канцеляристов, отставных военных и крестьян. В свою очередь город¬
ские обыватели переходили в солдаты по рекрутским наборам, в государствен¬
ные крестьяне, на гражданскую службу, в духовенство, иногда в дворяне374. Но
в целом уходивших было меньше, чем прибывавших из других сословий. Вели¬
чина и направление социальных перемещений существенно изменялись по ре¬
гионам, зависели от экономической конъюнктуры и юридических возможностей,
поскольку правительственный курс в отношении перемещений как в состав, так
и из состава городского сословия колебался от либерального до ограничительно¬
го, хотя никогда не был запретительным. В первой половине XVIII в. из город¬
ских обывателей официально перешло в другие сословия примерно 0,2 % от об¬
щей его численности, взято в рекруты 6,8 %, около 5 % покинуло города без
официального разрешения. В то же время перемещения из других сословий в го¬
родские обыватели (около 10 % их общей численности) в значительной степени
компенсировали потери. Такое положение дел продолжалось до 1775 г., после
чего переходы в городское сословие стали превосходить переходы из него в дру¬
гие сословия даже с учетом наборов в армию. В 1826—1854 гг. в состав сословия
перешло на 605 тыс. душ мужского пола больше, чем его покинуло, хотя в солда¬
ты было взято около 200 тыс. мужчин. С 1826 по 1854 г., за 28 лет, общее число
лиц, перемещавшихся как из городского сословия, так и в него, с учетом рекрут¬
ства превысило 45 % средней численности городских обывателей за эти годы375.
Это означало, что примерно каждый второй представитель городского сословия
в течение своей жизни участвовал в социальных перемещениях. Как видим,
452

Социальный состав населения и межсословная мобильность
к середине XIX в. уровень вертикальной социальной мобильности существенно
возрос сравнительно с серединой XVIII в. Именно это и обеспечило рост числен¬
ности и доли городского сословия в населении страны.
Крестьянство было вторым сословием, рост численности которого в огром¬
ной степени отставал от его естественного прироста: число крестьян в 1858 г.
было на 72 млн меньше того числа, которое мог обеспечить его естественный
прирост за 1719—1858 гг. Такое значительное отставание может быть объясне¬
но как прямым результатом социальных перемещений — механическая убыль
в виде социальных перемещений в другие сословия376, миграция за пределы
Европейской России, на окраины государства и за границу, так и косвенным
следствием убыли крестьян — потерей того естественного прироста населения,
который могли бы обеспечить ушедшие из сословия крестьяне. Основные по¬
токи вертикальных социальных перемещений крестьянства направлялись в «во¬
енное сословие» через рекрутство, в меньшей степени — в купцы и мещане, и
совсем немногим крестьянам удавалось перейти в духовенство и дворянство. За
1699—1858 гг. около 7,6 млн крестьян было взято в солдаты377. Численность
крестьян, переходивших в мещане и. купцы, со временем возрастала: в 1719—
1744 гг. перешло около 2 тыс. человек, в 1782—1811 гг. — 25, в 1816—1842 гг. —
378^
450 тыс. Если иметь в виду XVIII—первую половину XIX в., то крестьяне
составляли основной источник пополнения городского сословия. Не случайно
изменение доли городских обывателей и крестьян находилось в обратной за¬
висимости: с увеличением доли крестьян уменьшалась доля городских обыва¬
телей, и наоборот.
Перехожу теперь к характеристике социальной мобильности во второй поло¬
вине XIX—начале XX в. Традицион¬
ным источником для изучения социаль¬
ной мобильности являются переписи
населения, данные которых использо¬
вались для анализа социальной мобиль¬
ности в XVIII—первой половине XIX в.
К сожалению, в 1857 г. в России была
произведена последняя ревизия подат¬
ного мужского населения, а первая и
последняя всеобщая перепись населе¬
ния императорского периода была про¬
изведена только в 1897 г., к тому же она
не зафиксировала межсословные пере¬
мещения. Вследствие этого для харак¬
теристики мобильности второй полови¬
ны XIX—начала XX в. по необходимо¬
сти приходится использовать другие,
иногда менее информативные источни¬
ки: данные об изменении естественного
прироста у различных сословий и сдви¬
гах в социальной структуре населения,
Рис. 2.27. Сельские рабочие-кузнецы,
Семеновский уезд, Нижегородская
губерния. 1900-е
453

Гшва 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
сведения о социальном составе учащихся, о происхождении привилегированных
и некоторые другие.
Естественный прирост у дворянства и городского сословия уменьшился бла¬
годаря тому, что образованные люди, в особенности проживавшие в городах,
стали постепенно регулировать рождаемость в сторону ее уменьшения; естест¬
венный прирост у крестьян увеличился на треть благодаря более быстрому срав¬
нительно с рождаемостью снижению смертности, а у духовенства — даже более
чем на треть, так как рождаемость осталась на прежнем уровне, а смертность по¬
низилась. Между тем доля дворянства в населении в 1913 г. находилась на том
же уровне, как и в 1858 г. (1,5 %), доля духовенства понизилась с 1 до 0,5 %, доля
городского сословия возросла с 7,3 до 17,6%, а доля крестьян уменьшилась
с 82,7 до 80,1 %. Подобная социальная структура в 1913 г. могла иметь место при
двух условиях: если возросли сравнительно с дореформенным периодом пере¬
мещения в дворянство и городское сословие из других социальных групп и если
увеличился отток людей из духовенства и крестьянства в другие сословия. Итак,
во второй половине XIX—начале XX в. интенсивность межсословных переме¬
щений увеличилась, но их основные направления сохранились.
Как уже указывалось выше, в 1845 г., впервые после введения Табели о рангах
1722 г., установившей порядок получения дворянства, был повышен служебный
ценз для приобретения дворянства. С этого времени первый офицерский чин да¬
вал не потомственное, а только личное дворянство, и лишь с присвоением штаб-
офицерского чина майора приобреталось право на потомственное дворянство. На
гражданской службе личное дворянство давал не первый классный чин (XIV),
а чин IX класса, к потомственному дворянству приобщал чин статского советни¬
ка (V класс), эквивалентный полковнику на военной службе. В 1856 г. для полу¬
чения потомственного дворянства ценз был вновь увеличен на военной службе
до чина полковника (V класс), на гражданской — до чина действительного стат¬
ского советника (IV класс), или гражданского генерала. В 1898 г. для получения
потомственного дворянства на гражданской службе стало требоваться пятилет¬
нее пребывание в предыдущем чине, т. е. в чине V класса, а в 1900 г. —
20-летнее пребывание на службе в классных чинах379. Второй способ получения
дворянства через награждение орденом также был ограничен. С 1780-х по 1845 г.
любой российский орден давал право на потомственное дворянство, с этого
времени орденский ценз стал повышаться, пока в 1900 г. это право было факти¬
чески ликвидировано, так как дворянство давали лишь те ордена, которыми
могли награждаться люди, уже имевшие чин, обеспечивавший право на потом¬
ственное дворянство. Исключение было сделано лишь для ордена Св. Георгия,
которым награждались офицеры, особо отличившиеся на войне. С 1845 по 1900 г.
любой орден с некоторыми ограничениями давал право на личное дворянство
и только высшие степени орденов — потомственное. В пореформенное время
уменьшилось число пожалований в дворянство непосредственно монархом: за
1872—1904 гг. таких случаев насчитывалось всего 79, причем большинство
пожалованных принадлежало к потомкам знати присоединенных к России тер¬
риторий. И тем не менее, несмотря на все эти ограничения, ряды потомственно¬
го дворянства вплоть до 1917 г. расширялись. В правах потомственного дворян-
454

Социальный состав населения и межсословная мобильность
ства с 1875 по 1896 г. было утверждено 39 535 лиц, в том числе 32 % — по чину
и 68 % — по ордену380.
Повышение цензов должно было бы сократить число случаев получения дво¬
рянства за службу, однако этого не случилось по той причине, что число претен¬
дентов на дворянское звание постоянно возрастало в связи с ростом бюрократии,
офицерского корпуса и численности лиц, получавших среднее и высшее образо¬
вание. Окончание учебного заведения давало право на поступление на государ¬
ственную службу сразу в классном чине, причем чин зависел от успешности
окончания учебного заведения381. Например, окончившие гимназию с отличными
успехами поступали на государственную службу с чином XIV класса, без по¬
хвального аттестата — канцеляристами, закончившие университет со званием
студента получали чин XII класса, а со званием кандидата — X класса, окончив¬
шие с отличием духовную академию — чин IX класса, без похвального аттеста¬
та— X класса. Скорость продвижения по гражданской и военной службе после
1856 г. формально перестала определяться уровнем образования, но фактически
не могла от него не зависеть, так как служба требовала профессиональных зна¬
ний и образования, без чего невозможно было ни поступить на службу, ни тем
более сделать карьеру. В силу этого данные о сословном составе учащихся сред¬
них и высших учебных заведений могут служить показателем уровня социальной
мобильности, так как окончание учебного заведения открывало возможности для
карьеры на государственной службе, которыми многие пользовались (табл. 2.43).
Преобладание дворянства среди учащихся гимназий закончилось в начале XX в.,
среди студентов университетов — к 1880 г.382 Доля учащихся из дворянства
к 1914 г. упала в гимназиях до 33 %, в университета — до 36 % и в технических
институтах, дававших высшее образование, — до 29 %. В военно-учебных заве¬
дениях процент учащихся из потомственного дворянства с 1881 по 1903 г. сокра¬
тился с 62 до 52383. В духовных учебных заведениях также наблюдались сдвиги
в пользу демократизации состава учащихся, хотя они были менее впечатляющи¬
ми: в середине XIX в. представителей городского сословия и крестьянства не бы¬
ло вовсе, а в 1880 г. среди учащихся духовных училищ их насчитывалось 8 %,
среди учащихся семинарий — 7 %. На духовную службу также прямо поступали
представители других сословий, получившие светское образование. Например,
в 1904 г. таких лиц насчитывалось 1172 из 47 743, т. е. 2,5 %384. Церковными ре¬
формами, открывшими вход и выход из духовного сословия, в большей степени
воспользовалось само духовенство, чтобы выйти из сословия, чем представители
других сословий, чтобы в него войти385.
Вытеснение дворянства из учебных заведений, естественно, вело к его вытес¬
нению из бюрократии, офицерского корпуса, просвещения и свободных профес¬
сий. Выходцы из потомственного дворянства .среди классных чиновников в се¬
редине XIX в. составляли около 44 %, в 1897 г. — 31 %, в офицерском корпусе
в 1750-е гг. — 83 % (с личными дворянами — 86), в 1844 г. — 73,5, в 1895 г. —
51 % (вместе с личными дворянами — 73), в 1912 г. — менее 37 % (вместе с лич¬
ными дворянами — 54)386. Попав на государственную службу, представители не¬
дворянских сословий получали реальные шансы приобрести личное или потомст¬
венное дворянство. Однако шансы достичь высших рангов на государственной
455

Социальное происхождения учащихся гимназий и университетов в 1843—1914 гг. (%)
>
N
«з
а*
а
Ȥ
(2
Университеты
и
5
29,2
42,0
42,0
20,8
CN
100,0
1914г.
35,9
35,3
35,3
14,5
4,0
100,0
1895 г.
45,4
4,9
40,9
6,8
2,0
100,0
1880 г.
46,6
23,4
21,5
СЛ
гп
сч
«лГ
100,0
1863 г.
64,6
СЛ
ОО
23,5
2,0
100,0
1855 г.
65,3
гч
ОО
23,3
<3
CN
CN
100,0
Мужские гимназии
1914 г.
32,5
к
37,4
20,0
3,0
100,0
1898 г.
52,2
3,4
34,6
CN
100,0
1880 г.
52,1
«/-Г
31,6
6,9
4,3
100,0
1863 г.
73,1
2,8
'
'
гч
100,0
1843 г.
СЛ ]
00
1
1
20,0
100,0
Сословие
Дворянство
Духовенство
Г ородское
Крестьянство
Прочие
Итого
5
О.
СВ
о
X
>>
Ьй
о
S
с
со
*
' ГО
ОТ 1J
X
§ оС
о г )
00
а 2
о. „
ЁЦ
ёи i
U £
со ^
§
о
&
X
I
«=? *
Ц *
-о X
S X
>Х U
о U
а ч
и
£г *
с 8
;£
I*
з 00
: |
g.i
2 s'
И
s §
иб S
о. g
х з
Z
* so
X «о
г-
»л>

Социальный состав населения и межсословная мобильность
службе для выходцев из недворянских сословий в начале XX в. оставались теми
же, как и в середине XIX в.: среди представителей высшей бюрократии доля по¬
томственных дворян составляла в 1853 г. 89 % (из 508 человек), а в 1903 г. —
86 % (из 559 человек). Правда, и здесь произошли небольшие изменения, состо¬
явшие в том, что среди чиновников высших рангов появилось больше представи¬
телей купцов и почетных граждан и меньше выходцев из духовенства, чем это
было в 1853 г., и даже 2 выходца из крестьян и 4 из мещан, хотя с 1827 по 1906 г.
закон запрещал крестьянам и мещанам поступать на государственную службу387.
Социальный состав московского гильдейского купечества в 1898 г. дает пред¬
ставление об уровне социальной мобильности в городском сословии. Лишь 56 %
происходили из купцов, почетных граждан, мещан и цеховых, т. е. из городского
сословия, а 44 % — из других сословных групп. Почти каждый четвертый купец
(23 %) происходил из крестьян, 6 % — из дворян, чиновников, офицеров и раз¬
ночинцев. Интересно, что среди промышленников процент представителей го¬
родского сословия был еще ниже — лишь 39 % (табл. 2.44). В Тамбове каждое
пятилетие (в 1907—1912 и 1912—1917 гг.) вертикальная социальная мобиль¬
ность охватывала около 20 % средних слоев388. В начале XX в. из 724 крупней¬
ших капиталистов Сибири (преимущественно из купцов первой гильдии) более
40 % имели мещанские корни и 25 % — крестьянские389. *Таблица 2.44
Социальный состав московского гильдейского купечества в 1898 г.
Социальные группы и организации
Промышленность
Торговля
Итого
абс.
%
Купцы и почетные граждане
371
2507
2878
44,8
Крестьяне
259
1211
1470
22,9
Мещане и цеховые
66
621
687
10,7
Иностранные подданные
118
379
497
7,7
Капиталистические объединения
и организации
202
162
364
5,7
Дворяне, офицеры, чиновники
43
184
227
3,5
Разночинная интеллигенция
44
127
171
2,7
Прочие
27
96
123
1,9
Итого
ИЗО
5287
6417
100,0
Источник: Гавлин М. Л. Московский торгово-промышленный капитал в конце XIX в. //
Русский город / В. Л. Янин (ред.). М., 1981. [Вып. 1]. С. 50—51.
* Акционерные общества и компании, банки, товарищества на паях, биржевые артели, клу¬
бы и собрания.
Одворянивание купечества в пореформенное время продолжалось, но оценить
интенсивность этого процесса пока невозможно.. Главными лифтами нобилита-
ции по-прежнему оставались предпринимательские успехи и благотворитель¬
ность. Поскольку масштабы того и другого увеличивались, можно предполо¬
жить, что и нобилитация росла. Однако, как показывают данные по Саратовской
457

Гпава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
губернии, получение дворянства купцом или мещанином по-прежнему остава¬
лось явлением исключительным. «За особые заслуги перед Отечеством» на дело¬
вом поприще купцы удостаивались званий «коммерции советника» и «мануфак¬
тур советника», но в конце XIX—начале XX в. они не давали особых преиму¬
ществ, кроме обращения к данному лицу «ваше благородие» как к дворянину.
В Саратовской губернии таких было лишь пять. Но вот царицынский мещанин,
владелец рыбного торгового дома, за благотворительную деятельность, будучи
попечителем Николаевского детского приюта в Петербурге, получил чин действи¬
тельного статского советника, дававший право на потомственное дворянство390.
О высоком уровне социальной мобильности в пореформенный период свиде¬
тельствует социальная структура учителей школ (табл. 2.45).
Таблица 2.45
Социальное происхождение учителей в 1911 г. (%)
Школы
Дворяне
Духовен¬
ства
Мещане
Крестьяне
и казаки
Прочие
Начальные сельские
6,7
22,0
17,1
40,8
13,4
Средние городские
21,8
14,9
28,6
17,8
16,9
Источник: Волков С. В. Интеллектуальный слой в советском обществе. Гл. 1 : Интел¬
лектуальный слой дореволюционной России. URL: http://www.samisdat.eom/5/55/554-ogl.htm
(дата обращения: 27.09.2014).
Учителя крестьянского происхождения преобладали в начальной сельской
школе (40,8 %), мещанского происхождения — в гимназиях и реальных учили¬
щах (28,6 %).
Итоги: социальная структура российского общества за 200 лет
От этакратического общества к классовому
Московское государство было обществом не сословным и не классовым,
а скорее этакратическим, так как в нем главным стратифицирующим фактором
являлся характер обязанностей человека по отношению к государству (отсюда
деление на людей служилых, тяглых и нетяглых), а социальная дифференциация
и статус обусловливались положением человека в номенклатуре «чинов» и «раз¬
рядов», число которых доходило до пятисот391. В XVII в. наметилась тенденция
к их консолидации. Перечень из 6—8 чинов, а иногда из 3—4, в порядке ступе¬
ней иерархической лестницы переходил из одного акта в другой, приобретая ха¬
рактер эталона. Устойчивость номенклатуры чинов дает основания рассматри¬
вать их как протосословия и свидетельствует о перерастании «чиновного» строя
в сословный. В XVIII в. процесс формирования сословий пошел еще более быст¬
рыми темпами, чему очень способствовали Манифест о вольности дворянства
1762 г. и жалованные грамоты дворянству и городам 1785 г. К концу XVIII в.
в России в основных чертах, хотя и с некоторыми особенностями сравнительно
458

Итоги: социальная структура российского общества за 200 лет
с западноевропейскими странами, сформировались сословия, которые обладали
основными признаками истинного сословия: 1) их сословные права были закреп¬
лены в законе; 2) права являлись наследственными и безусловными; 3) они имели
свои сословные организации (дворянские собрания, городские думы, купеческие,
мещанские, ремесленные, крестьянские общества и др.) и сословный, независи¬
мый от коронной администрации суд; 4) пользовались правом самоуправления;
5) обладали сословным самосознанием и менталитетом; 6) имели внешние при¬
знаки сословной принадлежности. По причине отсутствия в стране представи¬
тельного учреждения российские сословия не имели только сословного предста¬
вительства при верховной власти (в большинстве западноевропейских стран та¬
кие учреждения в XVIII в. тоже отсутствовали или не действовали).
В наибольшей степени идеальному типу сословия соответствовало дворянст¬
во, в наименьшей — крестьянство. Дворянство активно участвовало в политиче¬
ской жизни и управлении страной, его губернские корпорации избирали из своей
среды лиц на коронную службу в местные учреждения и имели право представ¬
лять петиции о своих нуждах высшей коронной администрации и самому госуда¬
рю посредством адресов и через специально избранных депутатов. Хотя крестья¬
не приобрели ряд существенных признаков сословия (обладали наследственным
социальным статусом, специфическим менталитетом и организованы в само¬
управляющиеся сельские корпорации-общины, имели внешние признаки сосло¬
вия), у них было мало прав и сословных привилегий, а их права и обязанности
получили закрепление в законе только в 1832 г. Таким образом, российские кре¬
стьяне не стали сословием в полном смысле этого понятия, как не стало в свое
время сословием и крестьянство Западной Европы. Однако, поскольку они обла¬
дали важными признаками сословия, их можно с оговорками считать сословием
или квазисословием.
Апогей сословного строя в России приходится на первую половину XIX в.,
благодаря тому что в новом Своде законов 1832 г. социальная структура русско¬
го общества получила вторичное, еще более четкое юридическое оформление как
строго сословная. Закон определил четыре главных сословия — дворянство, ду¬
ховенство, городские обыватели и сельские обыватели. Даже после утверждения
сословной парадигмы следует иметь в виду, что каждое из четырех сословий, как
оно определялось в законе, никогда не составляло единого целого. Ни в одной
европейской стране даже в период расцвета сословного строя также не сущест¬
вовало четких консолидированных сословий — дворянства, духовенства, горо¬
жан и крестьян. Четкая 3- или 4-членная сословная структура в европейских
странах — не более чем теоретическая конструкция, идеальный, а не реальный
тип сословного устройства общества. Например, во Франции в 1695 г. исследова¬
тели насчитывают 22 социальные страты, подразделявшихся в свою очередь на
569 социальных групп392. Однако в России фрагментация общества была более
выраженной, вследствие того что сословный строй существовал здесь сравни¬
тельно с Западной Европой непродолжительное время и не достиг того уровня
совершенства, который наблюдался на Западе. Эволюция сословной структуры
во многом определялась государственными потребностями, и в ее формировании
и развитии государству принадлежала важная роль. Однако даже в XVIII в. «го¬
459

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
сударство не сформулировало и не пыталось создать “четырехсословную мо¬
дель’’»393. Идея о якобы продуманной и последовательной политике государства,
направленной на создание сословного порядка по западным образцам, родилась
постфактум, когда он уже сложился. На самом деле появление и развитие сослов¬
ной парадигмы и ее усвоение обществом происходили в большей степени сти¬
хийно, под влиянием жизненных обстоятельств, а государство к этому процессу
подключилось и активно содействовало, отчасти под влиянием европейской
практики, отчасти под влиянием общественных потребностей, выразителем ко¬
торых оно, по сути, являлось394. Именно благодаря сочетанию естественного хо¬
да вещей и государственного дирижирования в стране сложилась гибкая сослов¬
ная система, хорошо адаптированная к потребностям экономического и социаль¬
ного развития и общества, которая вошла в кровь и плоть социального порядка.
Сословия не являлись искусственными социальными образованиями, совершен¬
но произвольно сконструированными государством, исходя исключительно из
собственных интересов — фискальных, военных, административных и экономи¬
ческих395, как полагали некоторые представители «государственной школы»396.
Некоторые современные исследователи также полагают, что государственная
власть по своей только воле, подчас совершенно произвольно формировала но¬
вые сословия исходя лишь из собственных интересов — фискальных, военных,
административных, экономических и др. Эволюция сословной структуры во мно¬
гом определялась задачами, стоявшими перед государством. Под давлением об¬
стоятельств и в соответствии с традициями и своими представлениями о необхо¬
димости модернизации страны верховная власть совершенствовала сословную
систему, используя традиционные или создавая новые сословные корпоративные
организации на основе исторически предшествовавших социальных форм397.
Благодаря реформам 1860-х гг. сословия стали постепенно утрачивать свои
специфические привилегии, сближаться друг с другом в правовом положении
и постепенно трансформироваться в классы и профессиональные группы. Поме¬
щики-дворяне сливались в одну группу с частными землевладельцами, чиновни¬
ки-дворяне — с чиновниками-недворянями, прочие категории личного и потом¬
ственного дворянства — с профессиональной интеллигенцией; происходило
также «обуржуазивание» дворянства и «оземеливание» буржуазии. Духовенство
эволюционировало от сословия в сторону профессиональной группы духовных
пастырей, городское сословие и крестьянство — в предпринимателей и ферме¬
ров, «белые» и «синие воротнички». Решающее значение в превращении сосло¬
вий в классы и профессиональные группы буржуазного общества имели, с одной
стороны, юридическая и фактическая ликвидация привилегий дворянства, с дру¬
гой — ликвидация правовой неполноценности мещанства и крестьянства. С от¬
меной частновладельческого крепостного права в 1861 г. бывшие почещичьи
крестьяне сравнялись по своим правам с бывшими казенными крестьянами и го¬
родскими обывателями, а дворянство утратило свою главную привилегию — мо¬
нопольное право на владение крепостными. После введения земских учреждений
в 1864 г. все сословия получили право формировать органы местного самоуправ¬
ления на уездном и губернском уровнях. Городская реформа 1870 г. превратила
городское сословное самоуправление во всесословное самоуправление. В резуль¬
460

Итоги: социальная структура российского общества за 200 лет
тате судебной реформы в 1864 г. сословные суды были упразднены и все населе¬
ние попало под юрисдикцию единых для всех общесословных судов. Благодаря
введению всеобщей воинской повинности в 1874 г. было ликвидировано прин¬
ципиальное различие между привилегированными и податными сословиями, так
как представители всех сословий, включая дворянство, стали на общих основа¬
ниях привлекаться к отбыванию воинской повинности. Другие важные реформы,
происшедшие в последней трети XIX—начале XX в., такие как отмена подушной
подати и круговой поруки среди сельских и городских обывателей, включение
398
дворянства в число налогоплательщиков, отмена паспортного режима , отмена
выкупных платежей за землю, получение права на выход из общины в 1907 г.,
наконец, введение представительного учреждения и обретение гражданских прав
всем населением в 1905 г., привели к тому, что к 1917 г. сословия юридически
утратили если не все, то фундаментальные, сословные привилегии, им принад-
399
лежащие .
Однако этого было недостаточно для радикальной трансформации сословий
в классы. Настоящие буржуазные классы и страты формируются при устранении
всякого значения сословных институтов, стереотипов и предрассудков как по
закону, так и — не менее существенно — в социальных и политических
практиках. Становление классов происходит в ходе так называемой профессио¬
нализации, под которой понимается консолидация представителей отдельных
профессий в профессиональные организации в целях коллективного отстаивания
своего общественного статуса и контроля за той сферой рынка, где данная
профессиональная группа осуществляет свои функции. Превращение сословий
в классы сделало в пореформенную эпоху значительные успехи, но к 1917 г. не
завершилось400. Вследствие этого в российском социуме мы наблюдаем комбина¬
цию практически всех стратификационных типов, в которой со временем и по¬
степенно классовый тип становился главным.
Больше всего пережитков сохранилось от сословного строя. Они проявля¬
лись, в частности, в том, что для успешной политической карьеры имело значе¬
ние дворянское происхождение, принадлежность к определенным семейным
кланам, политическим или экономическим корпорациям. Высокое социальное
положение помогало успешной карьере на гражданской или военной службе, как
и облегчало доступ к хорошему образованию и престижной профессии и долж¬
ности, получение стипендий и разных видов материальной помощи от властей.
Сохранилась дискриминация крестьянства: до 1905 г. они были ограничены
в выборе места жительства и профессии, в поступлении на государственную
службу, подвергались телесным наказаниям за преступления и даже деликты.
Крепостнические отношения пронизывали сельскую общину, до некоторой сте¬
пени заменившую помещиков у бывших владельческих и казенную администра¬
цию у бывших государственных крестьян.
Однако сохранились и признаки кастового строя, например в существовании
правовых ограничений для некоторых этнических групп, особенно заметных для
иудеев. Последние ограничивались в выборе места жительства (черта оседлости,
за пределами которой до 1917 г., фактически до 1915 г., запрещалось постоянное
жительство, за исключением нескольких категорий, в которые в разное время
461

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
входили, например, купцы первой гильдии, лица с высшим образованием, отслу¬
жившие срок солдаты, ремесленники), процентная норма (законодательное огра¬
ничение приема евреев в высшие и средние учебные заведения, действовавшее
с 1887 по 1917 г.: численность евреев во всех подведомственных Министерству
народного просвещения средних и высших учебных заведениях не должна была
превышать 10 % от общего контингента учащихся в черте оседлости, 5 — вне ее
и 3 % — в Петербурге и Москве).
Пережитки рабовладельческой стратификации существовали в среднеазиат¬
ских, кавказских и сибирских губерниях среди коренных народов. Например, на
Кавказе рабство получило такое распространение, что правительство было вы¬
нуждено принять меры по его устранению: в ходе крестьянской реформы 1864—
1871 гг. закон обязал рабовладельцев отпустить рабов на свободу за выкуп в раз¬
мере от 100 до 170 руб. за мужчину, 100 руб. за женщину, от 50 до 100 руб. за
несовершеннолетних детей обоего пола. Рабы, не имевшие возможности сразу
внести выкуп, вступали «во временно обязанные отношения» со своими владель¬
цами, т. е. должны были служить им в течение определенного срока. Потребова¬
лось значительное время, чтобы рабство на Кавказе в целом было устранено как
экономическое и социальное явление401.
Остатки патриархального рабства наблюдались в семейных отношениях
крестьянства. Зависимость жены и детей от главы семьи — патриарха была
столь велика, что напоминала холопскую. До Великих реформ детей по нормам
обычного права повсеместно отдавали в кабалу и зажив (т. е. в услужение в оп¬
лату за долги), но и в пореформенное время обычай принудительной отдачи
детей в работу во многих местностях сохранился402. Среди российских мусуль¬
ман пережитки рабства оказались более живучими, о чем говорит, например,
бытование среди горских мусульман Кавказа поговорки: «Власть старшего
равна власти Бога»403.
Сохранились элементы этакратической системы. Степень проникновения
государства во все сферы общественной жизни в пореформенную эпоху остава¬
лась достаточно высокой. И чем ближе находились человек или социальная
группа к императору, тем выше было их социальное положение и шире возмож¬
ности практически во всех областях, в том числе для воздействия на государст¬
венную политику или для получения субсидий и другой материальной и мораль¬
ной поддержки от верховной власти. В роли такой привилегированной социаль¬
ной группы долгое время выступало поместное дворянство. «Близость к телу мо¬
нарха» по-прежнему являлась важным источником власти и для отдельного че¬
ловека. Яркий пример дает журналист М. Н. Катков, отец которого — мелкий
чиновник, выслуживший личное дворянство. Благодаря популярности своей га¬
зеты «Московские ведомости», находясь на государственной службе в течение
лишь нескольких лет в должности сначала преподавателя Московского универ¬
ситета, а затем редактора университетской газеты «Московские ведомости»
и чиновника особых поручений при Министерстве народного просвещения, он
в 1856 г. получил чин статского советника, а в 1882 г. — тайного советника, став
таким образом статским генералом. После прихода к власти Александра HI
и близких ему по духу консерваторов Катков получает возможность влиять на
462

Итоги: социальная структура российского общества за 200 лет
государственную политику. Другой журналист, князь В. П. Мещерский, являлся
негласным консультантом сначала Александра III, затем, после кратковременной
опалы, — Николая II, благодаря чему также получил рычаги воздействия на по¬
литику правительства. Феноменальная карьера С. Ю. Витте при Александре III
также дает пример влияния близости к императору на социальный статус.
Наконец, как это ни парадоксально, в пореформенном обществе мы наблюда¬
ем пережитки физико-генетического типа стратификации. Они проявлялись
в половозрастном неравенстве: в геронтократии как типичном принципе регули¬
рования доступа к наивысшим властным позициям, ограничивающем притязания
молодежи; в патриархальности семейных и общественных отношений, ограничи¬
вающей права и доступ к ресурсам женщин и детей; в культе физической силы
среди крестьянства, рабочих и городских низов.
Ввиду сохранения в пореформенном обществе элементов доклассовых стра¬
тификаций хорошее образование, престижная профессия, материальная обеспе¬
ченность могли облегчить продвижение «наверх», вверх по ступеням иерархиче¬
ской лестницы, но не могли его гарантировать.
Я попытался представить российское общество начала XX в. в терминах
классов и сословий в табл. 2.46, которая иллюстрирует пересечение двух типов
стратификации.
Таблица 2.46
Социальная стратификация российского общества начала XX в.
Классы
Страты
Профессиональные группы
Сословные группы
Доля
в населении,
%
Высший
Верхняя
Военные и гражданские чины
I—II классов, церковные
иерархи, богатейшие
землевладельцы
и предприниматели
Высшее титулованное
дворянство и епископат
1,0
Нижняя
Военные и гражданские чины
III—IV классов, богатые земле¬
владельцы и предприниматели
Столбовое дворянство,
потомственные
почетные граждане,
купцы I гильдии
0,3
Средний
Верхняя
Чиновники V—VIII классов,
городские священники, средние
предприниматели, средние
землевладельцы (помещики),
известные люди свободных
профессий, профессора
Потомственное и лич¬
ное дворянство, почет¬
ные граждане, купцы II
гильдии, личные дво¬
ряне, белое духовенст¬
во, разночинцы
1,0
Средняя
Военные и гражданские чины
IX—XII классов, городские свя¬
щенники, свободные профессии,
преподаватели высшей школы и
гимназий, мелкие землевладель¬
цы (помещики)
Потомственное и лич¬
ное дворяцство, духо¬
венство, почетные гра¬
ждане, разночинцы
1,0—2,0
463

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
Окончание табл. 2.46
Классы
Страты
Профессиональные группы
Сословные группы
Доля
в населении,
%
Средний
Нижняя
Военные и гражданские чины
XIII—XIV классов, сельские
священники, дьяконы, учителя
начальной школы и другие лица
умственного труда средней ква¬
лификации, мелкая сельская
(«кулаки», «отрубники»)
и городская буржуазия
Личные дворяне,
духовенство, зажи¬
точные мещане,
цеховые, зажиточ¬
ные крестьяне
12,0—16,0
«Синие
воротнич¬
ки»
Верхняя
Канцеляристы, церковнослужи¬
тели, земледельцы, рабочая ари¬
стократия и квалифицированные
рабочие
Крестьяне (серед¬
няки), мещане, це¬
ховые
50,0—53,0
Нижняя
Земледельцы, рабочие, лица не¬
квалифицированного наемного
труда (поденщики, дворники,
извозчики и т. п.)
Крестьяне (бедня¬
ки — безлошадные
и безземельные),
бедные мещане
и цеховые
30,0—32,0
Низший, или соци¬
альное дно
Люмпены (бездомные, заклю¬
ченные, нищие, бродяги, стран¬
ники, богомольцы и т. п.)
Представители
всех сословий
1,0
Каждый класс и каждая страта включали в себя несколько сословных групп.
Протовысший класс составлял немногим более 1 % всего населения страны, про-
тосредний класс — около 14—19, прото-«синие воротнички» — 80—85, прото-
низший — до 1 %. В современной историографии значительное внимание уделя¬
ется маргинальным группам населения и люмпенам, которые игнорировались
советской историографией404.
Рис. 2.28. На дне: ночлежка в Москве. 1904
464

Итоги: социальная структура российского общества за 200 лет
Таким образом, социальная структура общества не успела вполне трансфор¬
мироваться из сословной в классовую — этот вывод был сделан еще в 1 -м изда¬
нии «Социальной истории». Но не всем показались убедительными аргументы.
«Правильный тезис о постепенном размывании сословий в пореформенной Рос¬
сии в монографии основывается скорее на теории, чем на практике», — пишет
Л. В. Кошман. Ей представляется, что вывод П. Г. Рындзюнского о «неизживно-
сти сословного начала в пореформенной России» — «ближе к истине»405. Не мо¬
гу с этим согласиться. Во-первых, вывод о размывании сословий основывался на
тщательном анализе изменений в правовом положении сословий, который пока¬
зал — различия в правовом статусе нивелировались; и это не теория, а россий¬
ская практика в пореформенной России. Во-вторых, я недвусмысленно писал:
«К 1917 г. сословия юридически утратили важнейшие специфические сословные
привилегии и де-юре превратились в классы. <...> Сословная парадигма, упразд¬
ненная юридически, не была ликвидирована фактически и психологически»406.
И сослался на исследования Н. А. Ивановой и В. П. Желтовой, Г. Фриза и других,
где тезис о неизжитости сословной парадигмы хорошо обосновали. Не вижу, чем
отличается мой вывод от вывода Кошман.
Средний класс
Считается аксиоматичным, что в буржуазном обществе классы существуют
в единстве и взаимодействии и что поэтому оно нуждается в среднем классе как
социальном классе-посреднике. Именно он является консолидирующей силой,
гарантом демократического режима, стабильности, общественного порядка
и эволюционного мирного развития общества. Однако любое общество, для того
чтобы быть обществом, а не конгломератом индивидуумов и социальных групп,
нуждается в социальном посреднике. А раз есть потребность, должна быть и со¬
ответствующая общественная структура. Кто выполнял эту роль в доклассовом
российском обществе?
В XVIII—первой половине XIX в. сословия существовали не изолированно,
а в единстве и взаимодействии, хотя единства между ними было намного мень¬
ше, чем между классами буржуазного общества, а взаимодействие происходило
преимущественно на уровне повседневных практик — на ярмарке, в церкви,
в присутственном месте, в суде, на службе и т. д. Уровень межсословных браков
и межсословной социальной мобильности (значительный в городе и незначи¬
тельный в деревне) говорит о том, что в городе взаимодействие было довольно
интенсивным, а в деревне — слабым. Опосредствующую роль выполняла струк¬
тура, которую Политическая полиция (III Отделение с.е.и.в. канцелярия)
в 1820—1850-е гг. называла «средним классом», а современники — «средним
сословием». «Средний класс — душа империи», по мнению полиции, включал
помещиков, купцов первой гильдии, образованных людей и литераторов407. При¬
мерно так же идентифицировал эту структуру в 1856 г. общественный деятель
конституционно-аристократического направления М. П. Позен: «Среднее сосло¬
вие у нас всегда было. К нему принадлежало небогатое дворянство, чиновники,
ученые, врачи, высшее купечество. Не образуя собою особого сословия в смысле
465

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
юридическом, они на практике были им и составляли звено, связующее высшее
сословие с низшим»408.
После Великих реформ, с появлением всесословных городских дум и земств,
сословия, точнее их представители, получили возможность взаимодействовать на
уровне города, уезда, губернии (мезоуровне). Наконец, в конце XIX—начале XX в.,
когда возникли региональные и общероссийские добровольные ассоциации, по¬
литические партии и с 1906 г. парламент, взаимодействие между нарождающи¬
мися классами, деградирующими сословиями вышло на национальный уровень
(макроуровень). Тогда и зародился настоящий средний класс. Таким образом,
искать средний класс в российском обществе конца XIX—начала XX в. реально
и возможно. На мой взгляд, средний класс образовывали так называемые цензо¬
вые граждане, которые в 1864 г. получили избирательные права для выборов
в земства и в 1870 г. — в городские думы, в 1906 г. — в Государственную думу.
Для получения избирательных прав требовалось соответствие имущественному
цензу (отсюда и название — цензовые граждане): либо обладать недвижимым
имуществом, либо иметь торгово-промысловые свидетельства на право зани¬
маться предпринимательской деятельностью, либо арендовать квартиру (не ком¬
нату, не угол, не кровать, не подвал) и уплачивать квартирный налог. Этот ценз
выделил из населения не просто высшую и среднюю имущественные группы, но
прежде всего средний класс, так как высший класс был крайне малочислен —
буржуазию (поскольку она покупала торгово-промысловые свидетельства) и лю¬
дей квалифицированного умственного труда (врачей, юристов, преподавателей,
техническую интеллигенцию, лиц свободных профессий, чиновников), посколь¬
ку квартиры нанимала именно интеллигенция (рабочие и другой бедный люд
снимали комнаты, углы, кровати). В 1907 г. число лиц, отвечавших имущест¬
венному цензу на право участия в выборах в Государственную думу, в 50 гу¬
берниях Европейской России равнялось 1288 тыс.409 Эти же лица имели изби¬
рательные права и для выборов в городские думы и земства. Поскольку избира¬
тельным правом пользовались только мужчины старше 25 лет, то долю среднего
класса надо определять как отношение числа цензовых граждан не к численности
всего населения, а к численности мужчин в возрасте 25 лет и старше. Тогда доля
цензовых граждан составит около 6 % от населения 50 губерний Европейской
России (во всей империи — с Сибирью, Закавказьем, Средней Азией и Польшей
процент среднего класса был, вероятно, немного ниже). В наш расчет не вошли
490 тыс. крестьян-дворохозяев (только в 45 губерниях), имевших в собственно¬
сти землю, так как по условиям избирательного закона они не образовывали
особого разряда избирателей и не входили в состав землевладельцев, — это
2,2	% населения. По определению средний класс включает мелкую буржуазию,
а крестьяне-собственники как раз и являлись мелкой сельской буржуазией.
В таком случае доля среднего класса в населении к началу Столыпинских ре¬
форм возрастет до 8 %.
Много это или мало? Средний класс на Западе в XVIII в., где лица богаче, чем
ремесленники, и беднее, чем аристократы: купцы, мануфактуристы, банкиры,
юристы, чиновники и другие представители интеллектуального труда — состав¬
ляли около 20 % городского населения и 5 % всего населения410. В Великобритании
466

Итоги: социальная структура российского общества за 200 лет
Рис. 2.29. Персонал ресторана, С-Петербург. 1900-е
в 1911 г., где почти не было фермеров, доля среднего класса составляла около
20 %411; в США в 1910 г. — 21,4 % без фермеров, с учетом же последних (16,5 %
трудоспособного населения) — почти 38 %. Американский вариант показывает,
почему Столыпинская реформа имела огромное значение для формирования оте¬
чественного среднего класса. За 1907—1916 гг. в Европейской России из общины
вышли 28 % всех домохозяев, в том числе на хутора и отруба около 10 %412. Бы¬
ло бы натяжкой всех крестьян, выделившихся из общины, относить к мелкой
буржуазии, так как многие из них давно перестали быть земледельцами, продали
землю или сдавали ее в аренду, а сами работали на фабриках и заводах. Но если
ограничиться теми, кто выделился на хутора и отруба (см. гл. 7 «Община и само¬
управление как доминирующие формы организации социальной жизни» наст, изд.),
то численность протосреднего класса увеличится до 14—19 % населения. Следу¬
ет, правда, иметь в виду, что в Великобритании и США — это был настоящий
средний класс, а в России — его прообраз, протосредний класс.
Отсюда хорошо видно, что отставание России от развитых стран по численно¬
сти среднего класса в дореволюционный период в существенной степени объяс¬
нялось неразвитостью института частной собственности в деревне: буржуазия —
важная часть среднего класса без этого института не может развиваться. Вторая
причина состояла в экономической отсталости. Чем развитее экономика, тем
больше потребность в работниках умственного труда, тем, следовательно, мно¬
гочисленнее средний класс. В 1914 г. национальный доход надушу населения —
467

Гпава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
Рис. 2.30. Аппаратный зал С.-Петербургской главной телеграфной конторы
в С.-Петербурге. 1900-е
Рис. 2.31. Правление акционерного общества «Вестингауз». 1908
468

Итоги: социальная структура российского общества за 200 лет
важнейший показатель уровня развития экономики — в России в 1,5 раза мень¬
ше, чем в Австро-Венгрии, в 2,7 раза — чем в Германии, в 2,9 раза — чем во
Франции, в 3,9 раза — чем в Великобритании и в 5,3 раза — чем в США413, при¬
том что по величине ВВП Россия в 1913 г. находилась на первом месте в Европе:
на ее долю приходилось 21,1 % ВВП Европы414.
Уровень материального неравенства в российском обществе в начале XX в.
На 1901—1904 гг. имеется возможность оценить уровень материального не¬
равенства не по отдельных социальным группам (как я делал в предыдущих раз¬
делах главы), а для всего населения в целом с помощью коэффициента диффе¬
ренциации доходов (показатель называется также децильным коэффициентом
фондов). Он показывает, во сколько раз средний доход 10 % самых богатых пре¬
вышает средний доход 10 % наименее обеспеченных граждан415.
Беднейших людей в позднеимперской России следует искать среди люмпени¬
зированных слоев, прислуги и рабочих, потому что у крестьян доходы в среднем
были выше, чем у пролетариев. В низшую по доходам 10-ю децильную группу
войдут полностью: 1) маргинальные слои (0,93 % самодеятельного населения), 2)
сельскохозяйственные рабочие (3,53 %), 3) поденщики и чернорабочие (1,45 %),
4) промышленные рабочие (точнее женский и детский их компоненты) заполнят
оставшиеся 4,09%. Средний годовой доход 10% самодеятельного населения
с минимальными доходами равнялся приблизительно 78 руб. (табл. 2.47).
Таблица 2.47
Средний годовой доход 10 % беднейшего населения России в 1901—1904 гг.
Категория населения
Средний
доход,
руб.*
Численность
самодеятельного населения
Суммарный
доход, тыс.
руб.
тыс. чел.
%
Нищие, бродяги, призреваемые и т. п.
55,0
787,3
0,93
43 301,5
Сельскохозяйственные рабочие
65,0
2995,1
3,53
194 681,5
Поденщики и чернорабочие
74,0
1232,2
1,45
91 182,8
Промышленные рабочие (женщины
и дети)
95,0
3475,4
4,09
330 163,0
Все беднейшее население
77,7
8490,0
10,00
659 328,8
Надушу самодеятельного населения.
Оценить доход 10 % граждан, относящихся к наиболее состоятельным, по-
золяют материалы о числе потенциальных налогоплательщиков в 1901—1904
и 1909—1910 гг., собранные созданной в мае 1905 г. Комиссией по вопросу
введения подоходного налога при Министерстве финансов416. Основываясь
на ее данных, я оценил средний доход 10% самых богатых людей страны
в 493 руб. (табл. 2.48).
469

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
Таблица 2.48
Средний годовой доход 10 % богатейшего населения России в 1901—1904 гг.
Категория населения
Средний
доход, руб.
Численность
самодеятельного
населения
Суммарный
доход,
млн руб.
тыс.
%
Лица с доходом 500 руб. и выше*
2129,7
809,4
1,0
1723,8
Лица с доходом менее 500 руб.*
320,5
7680,6
9,0
2461,7
10-я децильная группа
493,0
8490,0
10,0
4185,5
Чистый национальный продукт империи в 1901—1904 гг. — 12 316 млн руб.
* На душу самодеятельного населения.
Как показывает расчет: децильный коэффициент неравенства в России начала
XX в. составлял примерно 6,3 и мог варьировать в границах 4—11417. Интересно
отметить, что неравенство среди наиболее состоятельной части населения России
в начале XX в. не имело явно выраженной повышательной тенденции. С 1901—
1904 по 1909—1910 гг. доля двух нижних групп по доходу увеличилась на 7,7 %,
а доля двух высших групп, наоборот, уменьшилась на 7 %; доля двух средних
групп почти не изменилась.
Таким образом, в России в течение имперского периода имущественное нера¬
венство было умеренным и существенно меньшим, чем на Западе. В XVIII—
начале XIX в. уровень неравенства мало изменялся, поскольку внутри отдельных
сословий, как показано выше, никакого тренда не наблюдалось. В 1861—1917 гг.
имущественное неравенство в целом для всего населения несколько увеличилось,
потому что оно выросло среди всех сословий, включая духовенство. Своего апо¬
гея оно достигло в 1901—1904 гг., но и тогда децильный коэффициент фондов
для всего населения равнялся лишь 6,3. Среди крестьянства (80 % населения
в 1913 г.) и духовенства (0,5 %) неравенство было гораздо ниже среднего уровня,
напротив, среди дворянства (1,5%) и городского сословия (17,6%) — гораздо
выше. Небольшое увеличение неравенства в 1861—1917 гг. объяснялось ростом
товарности экономики, подтверждая мировой опыт, что коммерциализация народ¬
ного хозяйства объективно углубляет имущественное расслоение. В имперский
период роль рынка в российской экономике систематически увеличивалась: товар¬
ность сельского хозяйства в начале XIX в., по приблизительным оценкам, составля¬
ла 9—12 %, в 1850-е гг. — 17—18, в 1909—1913 гг. — 31 % чистого сбора основ¬
ных земледельческих продуктов. Суммарная величина товарной продукции про¬
мышленности и сельского хозяйства в России на душу населения в 1724—1860 гг.
возрастала по 0,6% ежегодно, в 1861—1888 гг. — по 0,9, в 1888—1913 гг. — по
1,4	%418. Как видим, именно в пореформенное время наблюдался скачок товарности
и значит коммерциализации экономики.
Российское имущественное неравенство имело важную особенность: незначи¬
тельное по западным стандартам богатство сосредоточивалось в руках лишь
470

Итоги: социальная структура российского общества за 200 лет
0,3 % жителей, а среди остальных 99,7 % оно распределялось без кричащих кон¬
трастов. В 1905 г. в Европейской России насчитывалось всего 16 тыс. землевла¬
дельцев, имевших более 500 дес. (545 га) земли, и 116 тыс. гильдейского купече¬
ства (на 1897 г.), которых можно отнести к богатым. Остальные лица, входившие
не только в 10 %, но даже в 1 % самых богатых, на самом деле таковыми не явля¬
лись. Разрыв в 4—5 раз между жалованьем интеллектуального профессионала
и зарплатой промышленного рабочего нельзя считать кричащим. Например, го¬
довой заработок рабочих металлических заводов Петербурга в 1904 гг. составлял
497 руб.419, в то время как доход богатого человека начинался от 1000 руб. Пред¬
положение об огромном неравенстве доходов в позднеимперской России как
главном факторе русской революции не подтверждается эмпирически. Если
сравнивать бедного крестьянина с Романовыми, Шереметевыми, Юсуповыми
и иными подобными русскими аристократами, то неравенство, конечно, было
громадным, хотя и намного меньшим, чем в современной России между богаты¬
ми и бедными, тем более между олигархами и остальными гражданами420. Если
же сравнивать целые страты богатых и бедных, то различия следует признать
умеренными. В 1907 г. Министерство финансов констатировало, что «крупные
богатства у нас сосредоточены в руках сравнительно ограниченного контингента
лиц, и в то же время ни в одной стране Западной Европы эти богатства не дают
таких крупных доходов, как у нас»421. Сравнение типичного жилища городских
мещан, богатых аристократов, чиновников и капиталистических воротил красно¬
речиво об этом говорит (рис. 2.32—2.35).
Рис. 2.32. Комната хозяев, сдававших жилой «угол» внаем, С.-Петербург. 1910-е
471

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
Рис. 2.33. Особняк князя Л. М. Кочубея
(С.-Петербург, Конногвардейский бульвар, 7). 1906
472
Рис. 2.34. Гостиная в квартире министра торговли
и промышленности В. И. Тимирязева (С.-Петербург, ул. Моховая, 27). 1909

Итоги: социальная структура российского общества за 200 лет
Рис. 2.35. Кабинет в квартире почетного гражданина, купца первой гильдии
Г. Г. Елисеева (С.-Петербург, Биржевая линия В. О., 14)
Сделанный вывод подтверждают результаты произведенной в 1917—1918 гг.
конфискации имущества российских богачей. Экспроприация частных имений, за¬
вершившаяся к лету 1918 г.422, увеличила фонд крестьянской земли в 36 губерниях
Европейский России, где имелось значительное частное землевладение, лишь на
23 %423. Конфискованная земля была разверстана уравнительно, поступив в распо¬
ряжение всех наличных крестьян. В переводе на душу прирезка земли оказалась на¬
много меньше, чем ожидалось, — в среднем около 0,5 дес. (0,6 га)424. Землепашцы
захватили также инвентарь (на 300—350 млн царских зол. руб.), скот и другое иму¬
щество привилегированных частных владельцев. В (917 г. по 47 губерниям послед¬
ним принадлежало 4 млн из 154,6 млн голов скота. Его конфискация могла поднять
поголовье крестьянского скота весьма незначительно: крупного рогатого — на 2,8 %,
мелкого — на 2,2 %425. Сельскохозяйственные переписи 1917 и 1919 гг. этот расчет
подтверждают: численность скота на душу населения в 1919 г. — после конфиска¬
ций — практически не изменилась426. В целом имущество и доходы крестьян (бла¬
годаря национализации земли, конфискации всего имущества привилегированных
слоев, списанию долгов и освобождению от всех поземельных долгов, арендной пла¬
ты и поземельного налога) могли возрасти на 20 %427. Это не могло решить пробле¬
му бедности в долгосрочной перспективе.
473

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
В течение XX в. вплоть до 1990-х г. имущественное неравенство на Западе
было также выше, чем в России. В Советском Союзе в 1990 г. децильный коэф¬
фициент дифференциации равнялся 4—5 и только в постсоветской России силь¬
но вырос. В современной России имущественное и социальное неравенство на¬
ходится на недопустимом, с точки зрения огромного большинства населения,
уровне: по оптимистическим оценкам, децильный коэффициент равен 16—17, а в
столицах и крупных городах, которые обычно являются центрами протестных
движений, — и того выше: в Москве, по разным оценкам, от 44—45 и выше. По
сведениям Организации по экономическому сотрудничеству и развитию, в 2008 г.
децильный коэффициент равнялся: в Германии, Дании и Швеции — 6, США —
14, России — 16, Мексике и Чили — 25, Бразилии — 50. Наивысший уровень
неравенства в ЮАР — 147428.
Реформы 1860-х гг. отрицательно сказались на материальном благополучии
многих дворян и положительно — на благополучии верхней страты городского
сословия. Верхняя страта дворянства — помещики, которая до 1861 г. в целом
проявляла устойчивость, после отмены крепостного права, несмотря на поддерж¬
ку государства, начала разоряться и деклассироваться. Напротив, верхняя страта
городского сословия обнаружила тенденцию к росту и устойчивости. Это хорошо
просматривается по данным о распределении цензовых городских жителей,
имевших право участвовать в выборах в 1893—1904 гг. В числе цензовых горо¬
жан 93 городов (40 губернских и 53 уездных и безуездных) состояло 26,4 % дво¬
рян, 52,2% купцов и почетных граждан и 21,4% мещан, ремесленников и не¬
большое число крестьян, проживавших в городах429, в то время как процент дво¬
рян в городском населении равнялся 6,6, купцов и почетных граждан — 2,2, ме¬
щан и ремесленников — 42,8. Отношение доли сословий в цензовых гражданах
к их доле в населении показывает относительный уровень благосостояния со¬
словий. Это отношение составило для дворян 4,0 (26,4 : 6,6), для купцов и почет¬
ных граждан — 23,7 (52,2 : 2,2), для мещан и ремесленников — 0,5 (21,4 : 42,8).
Отсюда следует, что в городах по своему богатству дворянство уступало купече¬
ству и хотя превосходило мещан, но в меньшей степени, чем купцы превосходи¬
ли дворян. Оскудение поместного дворянства происходило еще интенсивнее;
дворянское землевладение быстро таяло и переходило в руки других сословий.
Приведено немало данных, говорящих о политическом и социальном консерва¬
тизме дворянства, кризисе его идентичности и неспособности адаптироваться
к новым обстоятельствам430. Интересны наблюдения Е. П. Бариновой о том, что
думало поместное дворянство о себе и своей роли в общественной жизни и о
крестьянстве. Дворяне репрезентировали себя в категориях «униженные и ос¬
корбленные», «опальные», «ограбленные», «смятение духа», «пессимисты»,
а крестьян — в терминах «мужики», «подлые», «бунт», «толпа», «насилие»431.
Ясно, что процветающая социальная группа не должна была о себе так думать.
Однако вряд ли можно говорить о всеобщем упадке дворянства. С. Беккер,
а также Н. А. Иванова и В. П. Желтова приводят убедительные аргументы
в пользу несостоятельности подобного взгляда. На самом деле, значительная
часть дворянства довольно успешно адаптировалось к новым условиям жизни,
хотя трансформация, как и всюду, проходила болезненно432. В пореформенный
474

Итоги: социальная структура российского общества за 200 лет
период часть помещичьих хозяйств развивалась в капиталистическом направле¬
нии, в их внутреннем строе преобладали буржуазные отношения433.
Таким образом, в пореформенное время в среде дворянства, очевидно, проис¬
ходило два процесса одновременно: одна часть дворянства деградировала, другая
успешно адаптировалась к новым условиям. Точно ответить на вопрос, какой
процесс преобладал, — задача будущих исследований. Но пока больше данных
в пользу того, что в целом, вероятно, состав дворянства качественно ухудшался,
его благосостояние падало и престиж в обществе снижался и сама дворянская
идентичность испытывала кризис. Правда, следует иметь в виду: свидетельства
о кризисе дворянства были собраны тогда, когда упадок дворянства являлся па¬
радигмой в науке и общественном сознании.
Кризис идентичности дворянства хорошо иллюстрирует следующий факт.
В последней четверти XIX в. многие лица, имевшие право на дворянство по чину
или ордену, не ходатайствовали об утверждении их в дворянстве434. Некоторые
даже игнорировали высочайшее пожалование в дворянство. Знаменитый писа¬
тель А. П. Чехов (1860—1904) в 1899 г. был пожалован Николаем II в дворянство
и в кавалеры ордена Св. Святослава 3-й степени. Высочайший указ был оставлен
Чеховым без внимания. Ни в письмах, ни в разговорах, ни в воспоминаниях со¬
временников не сохранилось даже упоминания об этом факте. Чехов как будто
стыдился и скрывал это пожалование, вследствие чего биографы узнали о суще¬
ствовании указа лишь в 1930 г., через 26 лет после смерти писателя. Сын купца
третьей гильдии отказался от возможности нобилитации — вещь, совершенно
неслыханная в XVIII—первой половине XIX в. Не менее знаменитый, чем А. П. Че¬
хов, поэт А. А. Фет (1820—1892), напротив, страстно добивался дворянского зва¬
ния. После окончания университета в 1845 г. он поступил на военную службу,
чтобы после производства в первый офицерский чин получить потомственное
дворянство. Высшее образование давало ему право стать офицером через
6 месяцев. Но последовал указ о повышении ценза на право получения потомст¬
венного дворянина — теперь только чин майора давал это право. Фет продолжал
службу, к 1856 г. дослужился до капитана, но ценз вновь повысился до полков¬
ничьего чина. Фет оставил службу, стал землевладельцем и только в 1873 г. до¬
бился дворянства благодаря связям с императорском двором, сочинению од, по¬
священных членам императорской фамилии, и богатству, заработанному чест¬
ным трудом на ниве земледелия. Эти примеры наглядно показывают те измене¬
ния, которые происходили в сознании людей в пореформенные годы. Презрение
к дворянскому статусу, обнаруженное Чеховым, проявляли не только рафиниро¬
ванные русские интеллигенты, но даже купцы. Известный предприниматель
В. Рябушинский свидетельствует: «На моей памяти купеческое самосознание
очень повысилось — дворянства почти никто не домогался, говорили: лучше
быть первым среди купцов, чем последним между дворян»435. Московские купцы
отказались во время коронации Николая II в 1895 г. стоять на церемонии вторы¬
ми после дворян, и протокол был изменен436. Это было симптомом важного пере¬
ворота, происходившего в общественном сознании, —f личные заслуги, талант,
богатство, нажитое собственным трудом, стали более цениться, чем дворянское
звание, за которым, кроме сословной спеси, могло ничего и не стоять.
475

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
Крестьянство до самой революции 1917 г. оставалось в имущественном и со¬
циальном отношениях довольно однородным и имело лишь зачатки так называе¬
мого буржуазного расслоения. Социальная и имущественная гомогенность кре¬
стьянства в значительной степени обусловливалась высокой мобильностью внут¬
ри самого крестьянства.
Социальная структура и социальная мобильность
Социальный состав всего населения страны в течение императорского перио¬
да изменялся очень медленно. Абсолютная численность главных социальных
групп увеличивалась, но, за исключением крестьянства, их доля в населении
страны уменьшалась: за 1719—1913 гг. дворянства — с 2 до 1,5 %, духовенст¬
ва— с 1,9 до 0,5 %, крестьянства — с 89,1 до 80,1 %. К 1913 г. «военное сосло¬
вие» и разночинцы растворились в других социальных группах, и лишь доля го¬
родского сословия увеличилась с 3,9 до 17,6 %.
Уже до реформ 1860—1870-х гг. сословия в большей или меньшей степени
были открыты на входе и на выходе и довольно активно взаимодействовали друг
с другом, хотя степень их открытости была различной. Тесно взаимодействовали
крестьяне, городские обыватели и военные, так как главным образом за счет пе¬
ремещений крестьянства обеспечивалось воспроизводство городского сословия
и армии. Обратные перемещения из мещанства, купечества и военных в кресть¬
янство были сравнительно редкими. Перемещения из крестьянства и городских
обывателей в дворянство были достаточно многочисленными, хотя и не прямо,
а через армию, университет, государственную службу, но иногда и прямо —
с помощью богатства; перемещения из дворянства в податные сословия были
меньшими, но также значительными (эта мобильность совершенно не изучена).
Дворянство и духовенство взаимодействовали еще более интенсивно в том
смысле, что духовенство, поступавшее на государственную службу, являлось
важнейшим источником пополнения дворянства.
В целом в XVIII—первой половине XIX в. уровень межсословной социальной
мобильности у дворянства, духовенства, городских обывателей и разночинцев
был достаточно высоким, а у крестьянства — низким. Все виды межсословных
социальных перемещений, иногда значительные по абсолютному числу, охваты¬
вали незначительную долю населения податных сословий — в среднем за полто¬
ра столетия по 0,34 % в год, главным образом из крестьянства и городских обы¬
вателей в «военное сословие» (0,24 % в год). Следовательно, в социальных пере¬
мещениях участвовало всего около 10% каждого поколения, если принять его
длину в 25—30 лет, что вполне согласовалось с сословным характером русского
общества этой эпохи. Уровень социальной мобильности в городе был сущест¬
венно выше, чем в деревне.
Интенсивность межличностных и культурных контактов между представите¬
лями разных сословий превосходила уровень межсословных перемещений бла¬
годаря горизонтальной социальной мобильности и матримониальным отношени¬
ям, поскольку миграции и брак в XVIII—первой половине XIX в. не являлись
каналами межсословной мобильности — переселенцы, как правило, оставались
476

Итоги: социальная структура российского общества за 200 лет
в прежнем сословии, беглые не учитывались официальной статистикой, а со¬
словная принадлежность женщин и детей определялась по мужу (только дворян¬
ки по Жалованной грамоте дворянству 1785 г. сохраняли свой статус при выходе
замуж за недворянина, но не передавали его своим детям). Доля межсословных
браков сравнительно со всем числом браков была значительной только в городе:
в среде духовенства и дворянства — соответственно 81 и 78 %, в среде городских
обывателей и крестьянства — соответственно 37 и 59 %, в среде разночинцев —
38 %. Если мы возьмем только данные о браках дворянства, с одной стороны,
и браках мещан, купцов и крестьянства — с другой, то доля браков, заключенных
дворянами между собой, составит 40 %, а между представителями непривилеги¬
рованных сословий — 99 %. Это означает, что податные сословия — 77 % всего
городского населения в 1858 г. — жили намного изолированнее, чем дворянство.
В деревне вследствие однородности социального состава сельского населения
(оно на 85—90 % состояло из крестьян) браки, как правило, заключались почти
исключительно между представителями одного сословия, и изолированность
крестьянства от других, в особенности от привилегированных сословий, была
еще большей437.
Горизонтальная социальная мобильность, которая в абсолютных цифрах ох¬
ватывала большие массы населения, при переводе их в относительные показате¬
ли оказывалась также незначительной. В 1678—1858 гг. в переселения было во¬
влечено до 4,7 млн человек, что составляло в среднем в год около 30 тыс. чело¬
век, или 0,1 % среднегодовой численности населения, следовательно, 2—3 % от
численности каждого поколения438.
Во второй половине XIX в. основные направления межсословных перемеще¬
ний остались прежними: из крестьянства — в городские обыватели, из духовен¬
ства — в дворянство и городское сословие. Но уровень межсословной социаль¬
ной мобильности существенно возрос, благодаря чему открытость сословий уве¬
личилась, что способствовало их трансформации в классы. Примерно в 2 раза
увеличилась и горизонтальная социальная мобильность: в 1870—1915 гг. в пре¬
делах России переселились 8,1 млн человек, по 233 тыс. человек в среднем в год,
или 0,2 % среднегодовой численности населения439.
Как и всюду, в России жизненный успех отдельного человека в сильной сте¬
пени зависел от социального происхождения, материальной обеспеченности,
службы, образования и случая. Интересные результаты дает корреляционный
анализ факторов социальной мобильности чиновников в первой половине XIX в.
Карьера (при устранении влияния возраста) примерно на 31 % зависела от обра¬
зования, на 18% — от социального происхождения, на 12% — от богатства
(числа принадлежавших чиновнику крепостных душ) и на 39 % — от других
факторов — здоровья, национальности, родственных и личных связей, способно¬
стей, активности, благоприятного стечения обстоятельств440. Примечательно, что
роль социального происхождения для карьеры была сравнительно с другими
факторами невелика и уступала образованию — и это в период расцвета сослов¬
ного строя. Думаю, что эти наблюдения можно распространить и на порефор¬
менное российское общество, которое с точки зрения социальной мобильности
отличалось от дореформенного главным образом интенсивностью процессов вер¬
477

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
тикальной социальной мобильности и тем, что еще большую роль в жизненном
успехе стали играть образование, богатство и социальная активность человека441.
Если говорить об уровне социальной мобильности отдельных сословий, то на
протяжении всего императорского периода крестьянство и духовенство служили
источником пополнения других сословий. Перемещения в крестьянство из дру¬
гих сословий сравнительно с численностью крестьян были ничтожными, а в со¬
став духовенства — немногочисленными. Получалось, что оба сословия вари¬
лись в собственном соку, и в этом состояла одна из причин длительного сущест¬
вования особой субкультуры крестьянства и духовенства, их социальной и куль¬
турной обособленности от других сословий, их традиционности и консерватизма.
Дворянство являлось открытым на входе и в значительной мере закрытым на
выходе. Оно пополнялось наиболее способными и энергичными представителя¬
ми духовенства, купечества, мещанства и крестьянства, которые к тому же были
в высшей степени лояльными к существующему режиму, так как он дал им воз¬
можность добиться жизненного успеха. Дворянство интенсивно получало све¬
жую кровь и через браки с представителями других сословий, что усиливало его
интеллектуальный и, так сказать, энергетический потенциал. Обедневшие дворя¬
не деклассировались и сначала фактически, а потом и юридически уходили из
сословия. Однако в дворянство переходили только те представители других со¬
словий, которые в предшествующий переходу в дворянство период своей жизни
получали образование, профессию, делали карьеру на государственной службе,
приобретали мировоззрение и привычки, свойственные дворянству (за исключе¬
нием лишь тех, кто становился дворянином по ордену или за какие-нибудь вы¬
дающиеся заслуги). Это означало, что они одворянивались прежде, чем получали
статус дворянина. Данное обстоятельство вместе с ростом требований к служеб¬
ному положению, дававшему право на дворянство, приводило к тому, что пере¬
мещения в дворянство из других сословий не нарушали, а, наоборот, укрепляли
дворянскую субкультуру, сословные традиции, понятия чести, манеры поведе¬
ния, менталитет. Ибо никто так не был щепетилен в отношении соблюдения чис¬
тоты дворянской субкультуры, как новые дворяне.
Таким образом, гибкая социальная политика правительства, допускавшая
в среду офицеров и чиновников представителей различных социальных групп
и разрешавшая межсословные и внутрисословные социальные перемещения, спо¬
собствовала социальной мобильности442. Уже в XVIII в. в Академии наук можно
было встретить дворянина С. Г. Домашнева (1743—1795), купеческого сына
П. И. Рычкова (1712—1777), сына пономаря Н. П. Соколова (1748—1795), сол¬
датского сына И. И. Лепёхина (1740—1802), крестьянского сына М. В. Ломоно¬
сова (1711—1765). Однако уровень мобильности все-таки был весьма низким,
вследствие ограниченной пропускной способности социальных лифтов (глав¬
ные — военная и гражданская служба, образование и брак443). Для представите¬
лей податных, или «подлых», сословий (крестьян и мещан) существовали жест¬
кие юридические препятствия, для бедных представителей привилегированных
сословий и дополнительно для «подлых» — недостаток культурного и социаль¬
ного капитала. Женщины к государственной службе не допускались; единствен¬
ным социальным лифтом для них являлся брак. Кроме того, для женщин, «подлых»,
478

Примечания
бедных и представителей некоторых национальных меньшинств существовал
«стеклянный потолок» — невидимый и формально никак не обозначенный барь¬
ер, ограничивающий социальные перемещения и продвижение по службе по
причинам, не связанным с их способностями и профессиональными качествами.
В пореформенное время на смену сословному неравенству приходило имущест¬
венное, что увеличивало не только восходящую, но и нисходящую социальную
мобильность, а также географическую социальную мобильность. Социальные
перегородки хотя и становились более проницаемыми, все же оставались труд¬
нопреодолимыми, а циркуляция элит затрудненной. Все это усиливало социаль¬
ную напряженность в обществе444.
К 1917 г. сословия юридически утратили важнейшие специфические сослов¬
ные привилегии и де-юре превратились в классы. Однако кризис сословной
идентичности далеко не завершился. Как это часто бывало в России, закон обго¬
нял и жизнь, и массовые представления о социальной структуре общества, и со¬
циальные отношения, и социальное поведение. Социальные традиции оказались
весьма живучими и служили препятствием для полной трансформации сословий
в классы. Сословная парадигма, упраздненная юридически, не была ликвидиро¬
вана фактически и психологически, хотя и в общественной практике, и в массо¬
вом сознании она, безусловно, в течение второй половины XIX—начала XX в.
потеряла свое прежнее значение445. Существование сословий с различными,
а иногда и враждебными субкультурами, со значительной имущественной диф¬
ференциацией между ними и внутри себя затрудняло формирование не только
среднего класса и гражданского общества, но и единой российской нации, объе¬
диненной единой культурой, единой системой ценностей, единым законом. На¬
личие в составе России других национальностей еще более замедляло этот про¬
цесс446. В результате складывание российской нации и единого национального
государства к 1917 г. не завершилось.
Примечания
1	Бурдьё П. Социальное пространство и ге¬
незис «классов» // Бурдьё П. Социология социаль¬
ного пространства : сб. статей. М., 2005. С. 14.
2	Там же. С. 17—18. Насколько мне известно,
из историков подобный подход применила Лора
Манчестер для идентификации поповичей в поре¬
форменной России: Manchester L. Holy Fathers,
Secular Sons : Clergy, Intelligentsia, and the Modem
Self in Revolutionary Russia. DeKalb: Northern
Illinois University Press, 2008. Автор предлагает их
рассматривать как виртуальное сообщество, обла¬
дающее коллективной идентичностью. См. инте¬
ресную рецензию на ее книгу: Матусевич Р. Были
пи поповичи? // AI. 2012. № 2. С. 488—497
1 В данном случае в термин «клика» не вкла¬
дывается никакого негативного смысла, а имеется
в виду «первичнаягруппа, члены которой объеди¬
нены тесными неформальными связями, взаимны¬
ми симпатиями, непосредственностью общения,
общностью интересов, чувств, стремлений»: Рос¬
сийская социологическая энциклопедия / Г. В. Оси¬
пов (ред.). М., 1998. С. 196.
4	Бурдьё П. Структуры, habitus, практики //
Современная социальная теория : Бурдье, Гидденс,
Хабермас / А. В. Леденева (сост., пер. и вступ. ст.).
Новосибирск, 1995. Современные социологи пола¬
гают: на смену обществу классов пришло общество
стилей жизни. Некоторые придают такое значение
этому критерию, что для структурирования социу¬
ма ввели новую социальную единицу «социальное
милье», означающую совокупность людей и их
отношений, имеющих сходные условия и стили
жизни: Фестер М. Социальные милье, классы
и стили жизни в Западной Германии // Социальное
неравенство : Изменения в социальной структуре:
европейская перспектива / В. Воронков, М. Соко¬
лов (ред.). СПб., 2008. С. 25—43.
5	Веселова И. С. Мифология портрета, или
О поводах и причинах его заказать // Мифология и
повседневность : материалы науч. конф., 24—26
479

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
февраля 1999 г. / К. А. Богданов, А. А. Панченко
(ред.). СПб., 1999. Вып. 2. С. 445—451 ; Купеческая
Москва : Образы ушедшей российской буржуазии /
Дж. Уэст, Ю. А. Петров (ред.). М., 2007 ; Лот¬
ман Ю. М. Беседы о русской культуре : Быт и тра¬
диции русского дворянства (XVIII—начало
XIX века). СПб., 1994 ; Марасинова Е. Н. Психоло¬
гия элиты российского дворянства последней трети
XVIII в. (по материалам переписки). М., 1999;
Соколов Ю. И. Генеалогия купцов и мещан города
Калязина. М., 2011 ; Smith А. К. Recipes for Russia :
Food and Nationhood under the Tsars. DeKalb, 111.:
Northern Illinois University Press, 2008. P. 63, 82—
83, 93, 97.
6	Некоторые исследователи в дополнение к сти¬
лю жизни предлагают «субкультурную стратифи¬
кацию» — по типу личности и картине мира: Хре¬
нов Н. А., Соколов К. Б. Художественная жизнь
императорской России: Субкультуры ; Картины
мира; Ментальность. СПб., 2001.
7	Washington ProFile-Weekly Digest. 2003. Nr 57.
22 May.
8	Этот подход стал использоваться и истори¬
ками: Киселев М. А. Развитие самосознания «дво¬
рянского сословия» в первой трети XVIII в. и меж¬
дуцарствие 1730 г.: «шляхетство» или «фамильное
шляхетство» // Правящие элиты и дворянство Рос¬
сии во время и после петровских реформ (1682—
1750) / Н. Н. Петрухинцев (сост.); А. В. Доронин
(ред.). М., 2013. С. 284—319 ; Петрухинцев Н. Н.
Консолидация дворянского сословия и проблемы
формирования оформляющей его терминологии //
Там же. С. 256—284 ; Полонский Д. Г. Самоиден¬
тификация русского дворянства и петровская ре¬
форма эпистолярного этикета (конец XVII—начало
XVIII в) // Там же. С. 234—255 ; Смахтина М. В.
Представления дворянства и купечества друг о дру¬
ге и их взаимоотношения по произведениям
русской художественной литературы пореформен¬
ного периода // Ежегодник историко-антропологи¬
ческих исследований, 2005. М., 2006. С. 129—133 ;
Шипилов А. В. Оппозиция «мы — они» в социо¬
культурном развитии : в 2 ч. Воронеж, 2004.
9	Барбер Б. Структура социальной стратифика¬
ции и тенденции социальной мобильности // Аме¬
риканская социология : Перспективы ; Проблемы ;
Методы / Т. Парсонс (ред.). М., 1972. С. 235—247 ;
Вебер М. Основные понятия стратификации // Со¬
циологические исследования. 1994. № 5. С. 147—
157; Гидденс Э. Социология. 2-е изд. М., 2005.
С. 251—272; Шкаратан О. И. Социология нера¬
венства : Теория и реальность. М., 2012. Гл. 3—5 ;
Радаев В. В., Шкаратан О. И. Социальная страти¬
фикация. М., 1996.
10	Некоторые авторы добавляют к указанным
шести типам стратификационных систем еще три:
социально-профессиональная; культурно-символи¬
ческая; культурно-нормативная: Радаев В. В., Шка¬
ратан О. И. Социальная стратификация. С. 50.
11	Гидденс Э. Социология. С. 251—272 ; Шка¬
ратан О. И. Социология неравенства... С. 96—
124; Радаев В. В. Экономическая социология. М.,
2005. С. 391—408.
12	Кастовый строй в Индии отменен консти¬
туцией 1950 г., которая провозгласила равенство
всех каст. Однако его пережитки еще очень живу¬
чи, особенно в сельской местности.
13	Михайлова И. Б. Служилые люди Северо-
Восточной Руси в XIV—первой половине XVI
века: очерки социальной истории. СПб., 2003;
Правящая элита Русского государства IX—начала
XVIII в. : (очерки истории) / А. П. Павлов (ред.).
СПб., 2006. С. 8—9 (книга — первая попытка
изучения эволюции правящей элиты на протяжении
10 столетий, ее численность, состав и структура,
организация службы, роль элиты в политической
борьбе, взаимоотношения с верховной властью,
фамильный состав, родственные связи, материаль¬
ное обеспечение).
14	Восленский М. С. Номенклатура: Господст¬
вующий класс Советского Союза. М., 1991. С. 153.
См. также: Истер Дж. М. Советское государст¬
венное строительство: Система личных связей
и самоидентификация элиты в Советской России.
М., 2010.
15	Выделение особой этакратической страти¬
фикационной системы разделяется не всеми социо¬
логами, а те, кто это признают, отмечают: в совет¬
ском обществе существовали лишь ее элементы.
16	Сорокин П.А. Социальная стратификация
и мобильность // Сорокин П. А. Человек; Цивили¬
зация ; Общество. М., 1992. С. 295—424 ; Beynon Н.
Class and Historical Explanation // Social Orders and
Social Classes in Europe since 1500 : Studies in Social
Stratification / M. L. Bush (ed.). London : Longman,
1992. P. 230—249; Reddy W. M. The Concept of
Class // Ibid. P. 13—25 ; Tumin M. M. Social Stratifi¬
cation : The Forms and Functions of Inequality.
London et al. : Prentice-Hall, 1967.
17	Низший класс применительно к рабочим
используется в США; в Европейском союзе —
к населению, живущему на периферии общества,
в крайне неблагоприятных условиях, находящемуся
на самом дне общества, а рабочие и другие лица
физического труда называются политкорректным
термином «синие воротнички»: Гидденс Э. Социо¬
логия. С. 285—287 ; Согрин В. В. Социальная струк¬
тура США в эпоху постиндустриального общества //
Новая и новейшая история. 2008. № 3, май—июнь.
С. 3—21.
18	Warner W. L. Yankee City. New Haven : Yale
University Press, 1963 ; Масионис Дж. Социология.
СПб., 2004. С. 365—378 (социальные классы в
США); Согрин В. В. Социальная структура США...
С. 3—21.
19	Шкаратан О. И. Социология неравенства...
Интересный пример социальной идентификации
в дореволюционной, советской и постсоветской
480

Примечания
России дает Шейла Фицпатрик: Fitzpatrick Sh. Tear
Off the Masks! : Identity and Imposture in Twentieth-
Century Russia. Princeton : Princeton University Press,
2005.
20	История понятий «сословие» и «состояние»
в русском языке и законодательстве хорошо про¬
слежена в работах: Фриз Г. Сословная парадигма
и социальная история России // Американская ру¬
систика : Вехи историографии последних лет:
Императорский период: антология / Дж. П. Мад-
жеска и др. (ред.). Самара, 2000. С. 121—163 ; Ел-
патьевский А. В. Законодательные источники по
истории документирования сословной принадлеж¬
ности в царской России (XVIII—начало XX в.) //
Источниковедение отечественной истории, 1984 /
B.	И. Буганов (ред). М., 1986. С. 34—72 ; Freeze G. L.
The Soslovie (Estate) Paradigm and Russian Social
History // American Historical Review. 1986. Vol. 91,
nr 1 (February). P. 11—36.
21	Ключевский В. О. История сословий в Рос¬
сии // Ключевский В. О. Соч. : в 8 т. М., 1959. Т. 6.
C.	276—292; Энциклопедический словарь / Ф. А. Брок¬
гауз, И. А. Ефрон. СПб., 1900. Т. 30. С. 911—913
(«Сословие»).
22	Ключевский В. О. История сословий в Рос¬
сии. С. 305—306, 462—466.
23	Коркунов Н. М. Русское государственное
право. СПб., 1908. Т. 1.С. 274.
24	Кузнецов Я. И. Характеристика обществен¬
ных классов по народным пословицам и поговор¬
кам //ЖС. 1903. Вып. 3. Огд. 5. С. 396-^04.
25	СИЭ. М„ 1971. Т. 13. С. 348—351.
26	См., например: Белявский М. Т. Классы
и сословия феодального общества в свете ленин¬
ского наследия // ВМУ. Сер. 9. История. 1970. № 2.
С. 68—72; Эволюция феодализма в России:
Социально-экономические проблемы / В. И. Буга¬
нов и др. М., 1980. С. 84—119, 241—268 ; Кош¬
ман Л. В. Русская дореформенная буржуазия : Пос¬
тановка вопроса и историография проблемы //
ИСССР. 1974. № 6. С. 77—94 ; Преображенский А. А.
Об эволюции классово-сословного строя в России //
Общество и государство феодальной России / В. Т. Па-
шуго (ред). М., 1975. С. 69—82 ; Сметанин С. И.
Разложение сословий и формирование классовой
структуры городского населения России в 1800—
1861 гг. : (На примере городов Урала) // ИЗ. 1978.
Т. 102. С. 153—182. Некоторые разделяют эту
точку зрения и сейчас: Талант В. И. Русские сос¬
ловия: история и современность. Запорожье, 2006.
27	Confino М. Issues and Nonissues in Russian
Social History and Historiography 11 Kennan Institute
for Advanced Russian Studies. Washington, 1983.
(Occasional Paper ; nr 165).
28	Фриз Г. Сословная парадигма... С. 161—
162.
29	Филд Д. Социальные представления в доре¬
волюционной России // Реформы или революция? :
Россия, 1861—1917 / В. С. Дякин (ред). СПб., 1992.
С. 67—78 ; Inkeles A. Social Stratification in the
Modernization of Russia // The Transformation of
Russian Society: Aspects of Social Change since
1861 / С. E. Black (ed.). Cambridge, MA: Harvard
University Press, 1960. P. 338—352; Rieber A. J.
Merchants and Entrepreneurs in Imperial Russia.
Chapel Hill: University of North Carolina Press, 1982.
P. XIX—XXVI, 424—427. См. также: Бичеро-
ва H. С. История России второй половины XIX—
начала XX века в современной американской
русистике: дис. ... канд. ист. наук. Рязань, 2003.
С. 112—139.
30	Карпович Е. П. Замечательные богатства
частных лиц в России И Карнович Е. П. Собр. соч.:
в 4 т. М., 1995. Т. 1. С. 465—467 ; Пичета В. И.
Боярский быт в XVII веке // Москва в ее прошлом
и настоящем. М., 1912. Т. 5, ч. 2. Вып. 5. С. 167—186.
31	Ключевский В. О. Соч. Т. 6. С. 157—171 ;
Уланов В. Я. Положение низших классов в Мос¬
ковском государстве в XVI—XVII вв. // Москва
в ее прошлом и настоящем. Т. 5, ч. 2. Вып. 5.
С. 85—107.
32	Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории
русского права. СПб., 1900. С. 126—141 ; Дьяко¬
нов М. А. Очерки общественного и государствен¬
ного строя Древней Руси. СПб., 1912. С. 72 ; Лаза¬
ревский Н. И. Лекции по русскому государствен¬
ному праву. СПб., 1910. Т. 1. С. 83.
33	Черепнин Л. В. Земские соборы Русского
государства в XVI—XVII вв. М., 1978. С. 387— 389.
34	Бобровский П. О. Преступления против чес¬
ти по русским законам до начала XVIII в. СПб.,
1889. С. 64—67.
35	Ключевский В. О. История сословий в Рос¬
сии. С. 437—453.
36	Тяга к сословной замкнутости, культурной
и бытовой обособленности и ее мотивация просле¬
жены у духовенства {Мангилева А. В. Духовное
сословие на Урале в первой половине XIX в. (на
примере Пермской епархии). Екатеринбург, 1998)
и у дворянства {Лотман Ю. М. Беседы о русской
культуре...; Марасинова Е. И.: 1) Психология
элиты ... ; 2) Власть и личность : очерки русской
истории XVIII века. М., 2008).
37	Палибин М. Н. Законы о состояниях (Свод
законов. Т. 9. Изд 1899 года), с дополнениями,
разъяснениями Правительствующего Сената и Свя¬
тейшего Синода, циркулярами Министерства внут¬
ренних дел и алфавитным указателем. СПб., 1901.
38	Фриз Г. Сословная парадигма... С. 121—
162 ; Филд Д. Социальные представления в дорево¬
люционной России. С. 72—78. Самая обстоятель¬
ная работа по эволюции сословного общества Рос¬
сийской империи последних лет: Иванова Н. А.,
Желтова В. П. Сословное общество Российской
империи (XVIII—начало XX века). М., 2009. В кни¬
ге рассмотрены правовой статус всех основных сос¬
ловных групп (дворянства, духовенства, почетных
граждан, купцов, мещан, ремесленников, каза¬
481

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
чества, крестьянства, инородцев) и деятельность
сословных корпоративных организаций.
39	Статистические таблицы Российской империи /
А. Бушей (ред.). СПб., 1863. Вып. 2. С. 255—266.
40	Павлов-Сильванский Н. Государевы служи¬
лые люди : Происхождение русского дворянства.
СПб., 1898. С. 220—234.
41	Там же. С. 253—294.
42	Евреинов Г. А. Прошлое и настоящее зна¬
чение русского дворянства. СПб., 1898. С. 22—50 ;
Каменский А. В. Российское дворянство в 1767 го¬
ду : (К проблеме консолидации) // ИСССР. 1990.
№ 1. С. 58—77 ; Павлов-Сильванский Н. Госуда¬
ревы служилые люди ... С. 287—294 ; Правящие
элиты и дворянство России во время и после
петровских реформ (1682—1750); Троицкий С. М.
К проблеме консолидации дворянства России
в XVIII в. // Материалы по истории сельского
хозяйства и крестьянства СССР / А. М. Анфимов
(ред.). М., 1974. Сб. 8. С. 128—151.
43	Абрамов Я. Сословные нужды, желания и
стремления в эпоху Екатерининской комиссии
(1767—1769 гг.) // Северный вестник. 1886. № 4.
С. 145—180; №6. С. 47—67.
44	Очерки истории СССР: Период феодализ¬
ма, XVII в. / А. А. Новосельский, Н. В. Устюгов
(ред.). М., 1955. С. 152—156.
45	Шепелев Л. Е. Титулы, мундиры, ордена.
СПб., 1991. С. 35—46, 68—73.
46	Сысоева Е К Век XVIII — веку XX : Из
истории российского народного образования //
ВМУ. Сер. 8. История. 2011. №5. С. 152—166.
47	Фонвизин Д. И. Собр. соч. М. ; Л., 1959.
С. 563—570.
48	ПСЗ-1.Т. 17. № 12748.
49	Там же. Т. 25. № 19208.
50	Никонов В. А.: 1) Женские имена в России
XVIII века // Этнография имен. М., 1971. С. 129—
130; 2) Личное имя — социальный знак // СЭ.
1967. №5. С. 154-167.
51	Романович-Славатинский А. Дворянство в Рос¬
сии от начала XVIII века до отмены крепостного
права. СПб., 1870. С 180.
52	Даневский П. И. История образования Госу-
дарственного совета в России. СПб., 1859. С. 74.
53	Латкин В. Н. Законодательные комиссии
в России в XVIII столетии. СПб., 1887. Т. 1. С. 259 ;
Романович-СлАвати некий А. Дворянство в России ...
С. 415—419.
54	Н. А. Иванова и В. П. Желтова сдвигают за¬
вершение консолидации дворянства на первую
треть XIX в. на том основании, что принятие ново¬
го уложения о дворянских выборах и закона о со¬
стояниях окончательно обозначило направление
развития дворянской корпорации: Иванова Н. А.
Дворянская корпоративная организация в российс¬
ком законодательстве конца XVIII—начала XX в. //
Призвание историка: Проблемы духовной и поли¬
тической жизни России : К 60-летию проф., д-ра ист.
наук В. В. Шелохаева / В. В. Журавлев (ред ). М.,
2001.	С. 179; Иванова Н. А., Желтова В. П.:
1) Сословное общество ... ; 2) Сословно-классовая
структура России в конце XIX—начале XX века.
М., 2004. Приводимые аргументы не кажутся мне
убедительными: ничего в статусе дворянства после
1785 г. принципиально не изменилось.
55	О превращении дворянства в сословие см.:
Корф С. А. Дворянство и его сословное управление
за столетие, 1762—1855. СПб., 1906. С. 214—219;
Порай-Кошиц И. А. Очерк истории русского дво¬
рянства от половины IX до конца XVIII века, 862—
1796. СПб., 1874. С. 118—187 ; Романович-Слава¬
тинский А. Дворянство в России... С. 58—87;
Яблочков М. История дворянского сословия
в России. СПб., 1876. С. 329—33 5, 547—567.
В последние 20 лет появились десятки иссле¬
дований истории дворянства на российском и гу¬
бернском уровне, которые в принципе подтвер¬
ждают выводы классиков темы: Каменский А. Б.
Сословная политика Екатерины II // ВИ. 1995.
№ 4/5 ; ЛивенД. Аристократия в Европе, 1815—
1914. СПб., 2000 ; Лотман Ю. М. Беседы о русской
культуре ... ; Марасинова Е. Н. Психология эли¬
ты ... ; Фаизова И. В. «Манифест о вольности» и
служба дворянства в XVIII столетии. М., 1999;
Шепелев Л. Е. Чиновный мир России, XVIII—
начало XIX в. СПб., 1999 ; Шмидт С. О. Общест¬
венное самосознание российского благородного
сословия, XVII—первая половина XIX века. М,
2002.	Историографию региональных исследований
см.: Корчмина Е. С. Дворянское сословное само¬
управление в первой половине XIX в. : дис. ...
канд. ист. наук. М., 2010. Введение.
56	Рибер А. Социальная идентификация и поли¬
тическая воля: русское дворянство от Петра I до
1861 г. // П. А. Зайончковский, 1904—1983 гг.: статьи,
публикации и воспоминания о нем / Л. Г. Захарова
и др. (ред.). М., 1998. С. 307—309.
57	Корелин А. П. Дворянство в пореформенной
России, 1861—1904 гг. : Состав, численность,
корпоративная организация. М., 1979. С. 36—37.
58	Ключевский В. О. История сословий в Рос¬
сии. С. 279.
59	Корелин А. П. Дворянство в пореформенной
России ... С. 37.
60	Там же. О дворянском землевладении см.:
Водарский Я. Е. Дворянское землевладение в Рос¬
сии в XVII—первой половине XIX в. (размеры
и размещение). М., 1988.
61	Защук А. Бессарабская область. СПб., 1862.
(Материалы для географии...). Ч. 2. С. 120; Поп-
роцкий М. Калужская губерния. СПб., 1864. (Мате¬
риалы для географии...). Ч. 2. С. 310; Домонто-
вич М. Черниговская губерния. СПб., 1865. (Мате¬
риалы для географии...). С. 553—555; Зайончков¬
ский П. А. Правительственный аппарат самодер¬
жавной России в XIX в. М., 1978. С. 72, 84—
85.
482

Примечания
62	Подсчитано по: Общий штат губернских и
уездных присутственных мест 1812 г. // ПСЗ-1.
Т. 44, ч. 2. С. 220—223. В течение первой половины
XIX в. штатные оклады не пересматривались, но
они учитывали падение курса ассигнаций: ПСЗ-1.
Т. 32. № 25249. С. 443--М5 ; Волков С В. Русский
офицерский корпус. М., 1993. С. 228—235, 344—
345.
63	Федоров В. А. Помещичьи крестьяне Цент¬
рально-промышленного района России конца
XVIII—первой половины XIX в. М., 1974. С. 225—
249.
64	Попроцкий М. Калужская губерния. Ч. 2.
С. 309; Быконя Г. Ф. Русское неподатное населе¬
ние Восточной Сибири в XVIII—начале XIX в. :
Формирование военно-бюрократического дворян¬
ства. Красноярск, 1985. С. 165—166.
65	Мухина Е. Н. «Человек толпы» : (Портрет
губернского жандармского штаб-офицера эпохи
Николая I) // ВМУ. Сер. 8. История. 2000. № 4. С. 47.
66	Миронов Б. Н. Влияние революции цен в
России XVIII века на ее экономическое и социаль¬
но-политическое развитие // ИСССР. 1991. № 1.
С. 86—101.
67	Латкин В. Н. Учебник истории русского
права периода империи (XVIII и XIX ст.). СПб.,
1909. С. 386—399.
68	Крживоблоцкий Я. Костромская губерния.
СПб., 1861. (Материалы для географии...). С. 191.
69	Зайончковский П. А. Правительственный
аппарат... С. 43.
70	Карпович Е. П. Замечательные богатства
частных лиц в России. С. 451.
71	Водарский Я. Е. Население России в конце
XVII—начале XVIII века. М., 1977. С. 90 ; Статис¬
тические таблицы ... Вып. 2. С. 267.
72	Кабузан В. М, Троицкий С. М. Изменение
в численности, удельном весе и размещении дво¬
рянства в России в 1782—1858 гг. // ИСССР. 1971.
№ 4. С. 166—167; Статистические таблицы ...
Вып. 2. С. 267.
73	Кабузан В. М., Троицкий С. М. Изменение
в численности ... С. 164—165.
74	Тройницкий А. Г. Крепостное население Рос¬
сии по 10-й народной переписи. СПб., 1861. С. 64.
75	Изменения в стратификации поместного
дворянства в первой половине XVIII в. обстоятель¬
но изучены в кн.: Черников С. В. Дворянские име¬
ния Центрально-Черноземного региона России
в первой половине XVIII века. Рязань, 2003.
С. 154—157.
76	Карпович Е. П. Замечательные богатства
частных лиц в России. С. 448—451.
77	Dollar СИ. М., Jensen R. J. Historian’s Guide
to Statistics: Quantitative analysis and Historical
Research. New York et al. : Holt, Rinehart and
Winston, Inc., 1971. P. 121—126.
78	Жильцов К. В. Социальный статус генерала
в России в начале XX в. // ВИ. 2007. № 2. С. 156—
160. Коллективный портрет 1,3 тыс. генералов:
образование, собственность, происхождение, жа¬
лованье и др.
79	Карнович Е. П. Замечательные богатства ча¬
стных лиц в России. С. 458.
80	О введении и отмене сборов с дворян на со¬
держание местного коронного управления см.:
ПСЗ-1. Т. 24. № 18278 от 18 декабря 1797 г.; Т. 29.
№ 22392 от 10 декабря 1806 г., № 22706 от 4 декаб¬
ря 1807 г.; Клочков М. В. Очерки правительствен¬
ной деятельности времени Павла I. Пг., 1916.
С. 488—489. О введении и отмене налога с объяв¬
ленного дохода дворянских имений см.: ПСЗ-1.
Т. 32. № 24992 от И февраля 1812 г. (пп. 20, 27,
28), № 25001 от 20 февраля 1812 г.; Т. 36. № 28028
от 18 декабря 1819 г. О земских сборах с дворян
см.: Историко-статистические сведения о земских
повинностях. СПб., 1861. С. 23, 205—206; Труды
Комиссии для пересмотра податей и сборов. СПб.,
1863. Т. 3, ч. 1. С. 12. Приложение 1 ; Алексеенко М.
Действующее законодательство о прямых налогах.
СПб., 1879. С. 13—16, 122—136; Яснопольский Н. П.
О географическом распределении государственных
доходов и расходов в России : Опыт финансово¬
статистического исследования. СПб., 1890. Ч. 1.
С. 27—31. См. также: Латкин В. Н. Учебник исто¬
рии русского права ... С. 392 ; BeckerS. Nobility and
Privilege in Late Imperial Russia. DeKalb, IL:
Northern Illinois University. 1985. P. 179—194 ; Яб¬
лочков M. История дворянского сословия в России.
С. 676.
81	Статистические таблицы ... Вып. 2. С. 267 ;
Общий свод данных переписи 1897 г. СПб., 1905.
Т. 1.С. 164—165.
82	Корелин А. П. Дворянство в пореформенной
России ... С. 37—44, 61, 67.
83	Дубровский С. М. Сельское хозяйство и
крестьянство России в период империализма. М.,
1975. С. 94—95. См. также: Анфимов А. М..
Макаров И. Ф. Новые данные о землевладении
Европейской России // ИСССР. 1974. № 1. С. 82—
97 ; Кочешков Г. Н. Российские землевладельцы
в 1917 году. Ярославль, 1994. По подсчетам М. С. Си¬
моновой, дворянское землевладение в 45 губерниях
за 1862—1914 гг. сократилось с 87 181 до 40 675
тыс. дес.: Симонова М. С. К изучению процесса
формирования буржуазной земельной собствен¬
ности в Европейской России (1862—1914) // Проб¬
лемы исторической географии : Материалы Второй
Всесоюз. конф. по ист. географии России, Москва,
25—26 нояб. 1980 г. : в 2 вып. / Я. Е. Водарский
(ред.). Вып 2 : Формирование экономических райо¬
нов России. М., 1982. С. 164.
84	Святловский В. В. Мобилизация земельной
собственности в России (1861—1908 гг ). СПб.,
1911. С. 107.
85	Шепелев Л. Е. Титулы, мундиры, ордена.
С. 18—19, 210. См. также: Сборник законов о рос¬
сийском дворянстве / Г. Блосфельдт (сост.). СПб.,
483

Гпава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
1901 ; Гернет А. О. Законодательство о приобрете¬
нии дворянского достоинства Российской империи.
СПб., 1898.
86	РГИА. Ф. 1262 (Рекрутский комитет при
Втором отделении собственной его величества
канцелярии). On. 1. Д. 183. Л. 18, 30—31, Курская
губерния. По данным главноуправляющего II отде¬
лением Д. Н. Блудова, в 1846 г. в 33 губерниях
Европейской России, где более всего имелось мел¬
копоместных дворян, насчитывалось 43 384 семей¬
ства (около 216 290 человек обоего пола) бедных
дворян, которые либо имели менее 10 ревизских
душ крестьян, либо владели только землей, либо не
имели ни крепостных, ни земли. Часть из них лич¬
но занималась хлебопашеством. Например, в Кур¬
ской губернии насчитывалось 4358 дворянских
семей, из которых 555, или 12,7%, лично занима¬
лись земледелием. П. А. Зайончковский со ссылкой
на дело из фонда вел. кн. Константина Николаевича
приводит другие данные: 109 444, или 43%, всех
потомственных дворян лично занимались сельским
хозяйством: Зайончковский П. А. Правительствен¬
ный аппарат... С. 43, 229. Это не соответствует
действительности и сильно преувеличивает степень
деградации дворянства. В 1858 г. в Европейской
России насчитывалось около 304,5 тыс. потомст¬
венных дворян мужского пола
87	Борецкий А. Захудалое дворянство // Русская
мысль. 1882. Кн. 12. С. 339—353.
88	Цит. по: Корелин А. П. Дворянство в поре¬
форменной России ... С. 65.
89	Боханов А. Н. Крупная буржуазия России :
Конец XIX в.—1914 г. М., 1993. С. 161—168 ; Ни¬
фонтов А. С. Формирование классов буржуазно¬
го общества в русском городе второй половины
XIX в. // ИЗ. 1955. Т. 54. С. 243—244.
90	Укажу некоторые наиболее заметные рабо¬
ты и диссертации по социальной истории РПЦ, в
каждой из которых имеется историография: Ада¬
менко А. М. Приходы Русской православной церкви
на юге Тобольской епархии в XVII—XIX вв.: дис. ...
канд. ист. наук. Кемерово, 1998 ; Асочакова В. Н.
Русская православная церковь в истории Хакасско-
Минусинского края в XVIII—первой четверти XIX в.
(структура, личный состав, политико-идеологичес¬
кие функции): дис. ... канд. ист. наук. Красноярск,
1999 ; Белова Н. В. Провинциальное духовенство
в конце XVIII—йачале XX в. : Быт и нравы сосло¬
вия (на материалах ярославской епархии): дис. ...
канд. ист. наук. Иваново, 2008 ; Белоногова Ю. И.
Приходское духовенство и крестьянский мир в на¬
чале XX века: (По материалам Московской епар¬
хии). М., 2010; Дашковская О.Д. Ярославская
епархия в конце XVIII—начале XX вв. : проблемы
экономического развития : дис. ... канд. ист. наук.
Ярославль, 2005 ; Дрибас Л. К. Образ жизни духо¬
венства губернских и областных центров Восточ¬
ной Сибири во второй половине XIX века: дис. ...
канд. ист. наук. Иркутск, 2005 ; Есипова В. А. При¬
ходское духовенство Западной Сибири в периох
реформ и контрреформ второй половины XIX века
(На материалах Томской епархии): дис. ... канд
ист. наук. Томск, 1996 ; Зольникова Н. Д. Сибирская
приходская община в XVIII веке. Новосибирск
1990 ; Зубанова С. Г. Социальное служение Русской
Православной Церкви в XIX веке. 2-е изд., доп. М.
2009 (историографический обзор, с. 215—267)
Камкин А. В. Православная церковь на севере Рос¬
сии : очерки истории до 1917 года. Вологда, 1992,
Ключарева А. В. Жизнедеятельность православной:
прихода в русской провинции в 1881—1917 гг. (пс
материалам Тульской епархии): дис. ... канд. ист
наук. Орел, 2009 ; Конюченко А. И. Тона и полутона
православного белого духовенства России (вторая
половина XIX—начало XX века). Челябинск, 2006:
Кучумова Л. И. Православный приход в концепции
церкви и государства и общественная мысль в Рос¬
сии на рубеже 1850—1860-х годов // Православие
и русская народная культура / М. М. Громыкс
(ред.). М., 1993. Кн. 2. С. 158—199; Леонтье¬
ва Т. Г. Вера и прогресс : Православное сельское
духовенство России во второй половине XIX в. М.,
2002 ; Макарчева Е. Б. Сословные проблемы духо¬
венства Сибири и церковное образование в конце
XVIII—первой половине XIX в. : По материалам
Тобольской епархии : дис. ... канд. ист. наук. Ново¬
сибирск, 2001 ; Мухин И. Н. Приходское духовен¬
ство в конце XVIII—начале XX вв. : По материалам
Егорьевского уезда Рязанской епархии: дис. ...
канд. ист. наук. Рязань, 2006 ; Мухортова Н А.
Городская приходская община в Западной Сибири
во второй половине XVIII в.—60-х гг. XIX в.:
дис. ... канд. ист. наук. Новосибирск, 2000 ; Наумо¬
ва О. Е. Иркутская епархия в XVIII—первой поло¬
вине XIX в. Иркутск, 1996 ; Николаев А. П. При¬
ходская община новокрещеных Северо-Западной
Сибири: дис. ... канд. ист. наук. Новосибирск,
1996 ; Православная энциклопедия : Русская право¬
славная церковь / под общ. ред. Патриарха Моек, и
всея Руси Алексия II. М., 2000; Прокофьев А. В.
Приходская реформа 1864 года и ее влияние на
самосознание сельского приходского духовенства
дис. ... канд. ист. наук. М., 2010; Пулькин М. В,
Сельские приходы Олонецкой епархии во второй
половине XVIII в.: дис. ... канд. ист. наук. СПб..
1995; Пушкарев С. Г. Историография Русской
православной церкви // ЖМП. 1998. № 5. С. 67—
79 ; № 6. С. 46—61 ; Римский С. В.: 1) Русская Пра¬
вославная Церковь в XIX в. Ростов н/Д, 1997:
2) Православная Церковь и государство в XIX в.
Ростов н/Д, 1998 ; Русское православие: вехи исто¬
рии / А. И. Клибанов (ред.). М., 1989 ; Розов А. Н
Священник в духовной жизни русской деревни.
СПб., 2003 ; Скутнев А. В. Православное духовен¬
ство на закате Империи. Киров, 2009 ; Смолич И. К
История русской церкви (1700—1917): в 2 т. М,
1996, 1997 ; Федоров В. А. Русская православная
церковь и государство: Синодальный период.
484

Примечания
1700—1917. М, 2003 ; Фирсов С. Л. Православная
Церковь и Российское государство в конце XIX—
начале XX века: Проблема взаимоотношений ду¬
ховной и светской власти. СПб., 1994; Фриз Г.
Церковь, религия и политическая культура на зака¬
те старой России // ИСССР. 1991. № 2. С. 107—
118; Шмелев Г. М. Русская православная церковь,
ее деятельность и экономика до и после 1917 года //
ВИ. 2003. № 11. С. 36—51 ; Юрганова И. И. Исто¬
рия Якутской епархии, 1870—1919 гг. (деятель¬
ность духовной консистории) / Д. А. Ширина (ред.).
Якутск, 2003.
91	Мухин И. Н. Приходское духовенство...
С. 29—30.
92	За 1825—1914 гг. численность монастырей
возросла более чем в 2 раза (с 476 до 1025), мона¬
шествующих — более чем в 5 раз (с 5609 до
29 128), а послушников в 12 раз (с 5471 до 65 111):
Зырянов П. Н. Русские монастыри и монашество
в XIX и начале XX века. М., 2002. С. 20.
93	Эти вопросы подробно рассмотрены в: Ба-
ловнев Д. А. Приходское духовенство в Древней
Руси, X—XV вв. // Православная энциклопедия :
Русская православная церковь ; Дубаков А. В. Аст¬
раханская епархия в XVII—XVIII вв. : дис. ... канд.
ист. наук. Волгоград, 1998; Стефанович П. С.
Приход и приходское духовенство в России
в XVI—XVII веках. М., 2002 ; Уланов В. Я. Мос¬
ковское духовенство в XVI—XVII вв. // Москва
в ее прошлом и настоящем. Т. 5, ч. 2. Вып. 5. С. 187—
200.
94	Процесс превращения духовенства в сосло¬
вие проходил с разной скоростью в различных
регионах — в центре быстрее, на окраинах — мед¬
леннее: Ершова Н. А. Приходское духовенство
Петербургской епархии в XVIII в.: дис. ... канд.
ист. наук. СПб. 1992 ; Зольникова Н. Д. Сословные
проблемы во взаимоотношениях церкви и государ¬
ства в Сибири (XVIII в.). Новосибирск, 1981 ; Ма¬
карцева Е. Б. Сословные проблемы ... С. 217—229.
Особенно обстоятельно этот процесс изучен в ра¬
ботах Г. Фриза: Freeze G. L:. 1) The Russian
Levities: Parish Clergy in the Eighteenth Century.
Cambridge, MA ; London : Harvard University Press,
1977. P. 13—45 ; 2) The Parish Clergy in Nineteenth
Century Russia: Crisis, Reform, Counter-Reform.
Princeton, NJ: Princeton University Press, 1983.
P. 144—188 ; 3) Between Estate and Profession : The
Clergy in Imperial Russia // Social Orders and Social
Classes in Europe since 1500 ... P. 47—65.
95	Знаменский П. В. Приходское духовенство
в России со времени реформы Петра. Казань, 1873.
С. 108—109.
96	См., например: Матисон Ф. В. Генеалогия
православного приходского духовенства России
XVIII—начала XX в. М., 2000. Книга посвящена
скромному священническому роду Мощанских из
Тверской епархии. Автор подробно описывает ис¬
торию рода, а в приложении приводит родо¬
словную роспись Мощанских с XVIII по начало
XX в.
97	Freeze G.L. The Russian Levities... P. 196,
198, 200.
98	Процесс замены выборов назначением рас¬
тянулся на столетие и проходил разновременно
в разных епархиях: чем дальше от столицы, тем
с большим лагом. Позже всего общинный контроль
над церковными делами сохранялся в Сибири:
Зольникова Н.Д.: 1) Проблема церковного контроля
в Иркутском епархиальном управлении первой
половины XVIII в. // Сибирь в XVI—XX веках :
Экономика, общественно-политическая жизнь и куль¬
тура : К 70-летию Л. М. Горюшкина / Н. Н. По¬
кровский (ред.). Новосибирск, 1997. С. 68—75; 2)
Сибирская приходская община в XVIII веке; Как
прихожане искали себе батюшку [Записал Н. И. Со¬
ловьев] // Русский архив. 1899. Кн. 2, вып. 6.
С. 287—289.
99	Мухортова Н. А. Городская приходская
община...
100	Миронов Б. Н. История в цифрах. Л., 1991.
С. 85.
101	Леонтьева Т. Г. Вера и прогресс ... С. 136.
102	Прокофьев А. В. Приходская реформа ...
С. 21. См. также: Белова Н. В. Провинциальное
духовенство ...
103	Розов А. Н. Священник ... С. 15.
104	Леонтьева Т. Г. Вера и прогресс ... С. 136.
105	Белоногова Ю. И. Приходское духовенство ...
106	Freeze G. L.: 1) The Russian Levities ... P. 88,
202 ; 2) The Parish Clergy ... P. 385.
107	ПСЗ-I. № 4022.
108	Шепелев Л. E. Титулы, мундиры, ордена.
С. 156—158.
109	Лебедев А. А. Святитель Тихон Задонский
и всея России чудотворец (его жизнь, писание
и прославление). СПб., 1896. С. 8—9.
1,0 Прокофьев А. В. Приходская реформа...
С. 23—25.
111 Наказ Святейшего Синода в Комиссию о со¬
чинении проекта нового Уложения // Сборник РИО.
1885. Т. 43. С. 42—62; Наказ приходского духо¬
венства г. Вереи в Комиссию о сочинении проекта
Нового Уложения // Там же. 1894. Т. 93. С. 252—
253 ; Покровский И. М. Екатерининская комиссия
о составлении проекта нового Уложения и церков¬
ные вопросы в ней. Казань, 1910 ; Прилежаев Е. М.
Наказ и пункты депутату от Святейшего Синода
в Екатерининскую комиссию о сочинении нового
Уложения // Христианское чтение. 1876. Т. 2.
С. 223—265 ; From Supplication to Revolution :
A Documentary Social History of Imperial Russia /
G. L. Freeze (ed.). New York ; Oxford : Oxford Uni¬
versity Press, 1988. P. 37—44.
1,2 Беликов В. Отношение государственной
власти к церкви и духовенству в царствование
Екатерины II // ЧТОЛДП. 1875. № 7. С. 721—762;
№ 8. С. 70—86; № 10. С. 247—280; № 11. С. 310—
485

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
344 ; Веденяпин Г1. Г. Законодательство императ¬
рицы Елизаветы Петровны относительно пра¬
вославного духовенства // Православное обозрение.
1865.	№ 5. С. 69—71; № 7. С. 296—334; № 40.
С. 217—231 ; Знаменский П. В.: 1) Положение
духовенства в царствование Екатерины II и Павла I.
М., 1880. С. 145—158, 181—183; 2) Приходское
духовенство в России со времени реформы Петра.
С 460—490; Хитрое М. Наше белое духовенство
в XVIII столетии и его представители // Странник.
1896. № 8. С. 507—533; № 10. С. 276—297; № 11.
С. 477—500 ; Щапов А. Состояние русского духо¬
венства в XVIII столетии // Православный собесед¬
ник. 1862. Кн. 2. С. 16-40, 188—206.
113 На переломе: Три поколения одной московской
семьи (семейная хроника Зерновых) / Н. М. Зернов
(ред.). Paris ; YMCA-Press, 1970. Ч. 1. С. 11—12.
1.4	Беллюстин И. С. Описание сельского духо¬
венства. Leipzig, 1858. С. 47.
1.5	Ростиславов Д. И. О православном белом
и черном духовенстве в России : в 2 т. Лейпциг,
1866.	Т. 1. С. 388. Многочисленные современные
региональные исследования подтверждают это
наблюдение Ростиславова.
116	Прокофьев А. В. Приходская реформа ...
С. 22—24 ; Фриз Г. Менталитет приходского свя¬
щенника : «Мнения» об улучшении быта духо¬
венства 1863 г. (Владимирская епархия) // Про¬
винциальное духовенство дореволюционной Рос¬
сии : сб. науч. трудов междунар. заочной конф. /
Т. Г. Леонтьева (ред). Тверь, 2008. Вып. 3. С. 128—143.
117	Верховский П. В. Очерки по истории
русской церкви в XVIII и XIX столетии. Варшава,
1912. Вып. 1 ; История христианской церкви в XIX
веке. Пг., 1901. Т. 2. С. 503—730. Некоторые
историки заходят так далеко, что считают
духовных лиц «разновидностью государственных
служащих»; Зольникова Н. Д. Сословные проб¬
лемы ... С. 180.
118	Freeze G. L:. 1) The Russian Levities ... P. 53,
57 ; 2) The Parish Clergy ... P. 12 ; РостиславовД. И.
О православном белом и черном духовенстве
в России. Т. 2. С. 25. Епископат также фор¬
мировался в основном из белого духовенства:
Рtamper J. The Russian Orthodox Episcopate, 1721—
1917 : A Prosopography // Journal of Social History.
Fall 2000. P. 5—34.
1,9 Карташев А. В) Очерки по истории русской
церкви. Париж, 1959. Т. 2. С. 525.
120	Васина С. М. Приходское духовенство
Марийского края в XIX—XX вв. ; дис. ... канд. ист.
наук. Йошкар-Ола, 2003 ; Евдокимова А. Н. При¬
ходское духовенство и прихожане Чувашского края
в конце XVIII—первой половине XIX веков:
дис.... канд. ист. наук. Чебоксары, 2004;
121	Миронов Б. Н. История в цифрах. С. 85.
122	Freeze G. L. The Parish Clergy ... P. 455.
123	Общий свод данных переписи 1897 г. Т. 1.
С. 200,202.
124	Freeze G. L. The Parish Clergy... P. 455;
Зайончковский П. А. Правительственный аппарат...
С. 138, 140, 152, 161, 166, 170.
125	Троицкий С. А/. Русский абсолютизм и дво¬
рянство в XVIII в. : Формирование бюрократии. М.,
1974. С. 257 ; Волков С. В. Русский офицерский
корпус. С. 344 ; Freeze G. L The Russian Levities...
P. 122, 132, 136; Миронов Б. H. Американский
историк о русском духовном сословии // ВИ. 1987.
№ 1.С. 153—158.
126	Прокофьев А. В. Приходская реформа...
С. 22.
127	Ростиславов Д И. О православном белом
и черном духовенстве в России. Т. 2. С. 373,374—398.
128	Мангилева А. В. Духовное сословие...
С. 127—129.
129	Знаменский П. В. Положение духовенства
в царствование Екатерины II и Павла I. С. 174—
180; Бальжанова Е. С. Отношение русских пра¬
вославных крестьян Урала к приходскому духо¬
венству // Урал в контексте российской модер¬
низации / Н. Н. Алеврас и др. (ред.). Челябинск,
2005. С. 416—426 ; Иванов Ю. А. «Уездная идео¬
логия» : Религиозно-политическая жизнь российс¬
кой провинции 1860—1910-х гг. Иваново, 2001.
Гл. 2; Леонтьева Т. Г. Жизнь и переживания
сельского священника // Социальная история,
2000 : ежегодник. М., 2000. С. 34—56; Пуль-
кин М. В. Сельские приходы ... ; Розов А. И.
Священник... С. 38—40; Скутнев А. В. Пра¬
вославное духовенство ...
130	Конюченко А. И. Русское православное
духовенство во второй половине XIX—XX веков //
Социально-политические институты провинциаль¬
ной России (XVI—начало XX в.) / Т. А. Андреева
(ред.). Челябинск, 1993. С. 76—94.
131	Василенок С. И. Народ о религии : На мате¬
риалах русского, украинского и белорусского
фольклора. М., 1961. С. 267—277 ; Пушкарев Л. И.
Русские пословицы XVII в. о церкви и ее служите¬
лях // Вопросы истории религии и атеизма /
Н. А. Смирнов (ред.). М., 1958. Вып. 6. С. 153—
168; Weber Е. Peasants into Frenchman : The Mod¬
ernization of Rural France, 1870—1914. Stanford,
CA: Stanford University Press, 1976. P. 357—374.
Негативное отношение крестьян к православному
духовенству уходит корнями в древнюю Русь и,
вероятно, было связано с борьбой язычества и хри¬
стианства. С той поры крестьяне плохой приметой
считали встретить на дороге священника или мона¬
ха: Гальковский И. Борьба христианства с остатка¬
ми язычества в древней Руси. Харьков, 1913. Т. 2.
С. 307. Крестьяне нередко не испытывали подо¬
бающего пиетета к духовенству, но в советской
историографии степень негативизма многократно
преувеличивалась.
132	Обзор деятельности духовного ведомства
за 1915 год. Пг., 1917. С. 61, 63—64, 67 ; Беллюс¬
тин И. С. Сельское духовенство во Франции. СПб.,
486

Примечания
1870 ; Freeze G. L. The Parish Clergy ... P. 298—348,
385,484.
133	Леонтьева T. Г. Вера и прогресс ... С. 136—
151 ; Наместников А. В. Церковный вопрос в пуб¬
лицистике пореформенного периода : (Конец 50-х—
нач. 80-х гг. XIX в.): дис. ... канд. ист. наук. М,
1998; Никулин М. В. Православная церковь в
общественной жизни России (конец 1870-х гг.):
дис.... канд. ист. наук. М., 1997.
134	Прокофьев А. В. Приходская реформа... С. 20.
135	Леонтьева Т. Г. Вера и прогресс ... С. 141.
136	Макарчева Е. Б. Сословные проблемы ...
137	Филиппов С. А. Социально-гуманитарная
деятельность прихода Русской православной цер¬
кви в конце XIX—начале XX веков: По мате¬
риалам Самарской епархии : дис. ... канд. ист. наук.
Самара, 2002.
138	Скутнев А. В. Православное духовенство ...
С. 149—226; Белоногова Ю. И. Приходское ду¬
ховенство ... С. 131—154.
139	Скутнев А. В. Православное духовен¬
ство ... ; Розов А. Н. Священник ...
140	Дрибас Л. К. Образ жизни духовенства ...
141	Скутнев А. В. Православное духовенство ...
142	См. подробнее в гл. 10 «Право и суд, пре¬
ступление и наказание» наст. изд.
143	Мухин И. И. Приходское духовенство ...
С. 30—31.
144	Камкин А. В. Православная церковь ...
145	Прокофьев А. В. Приходская реформа ...
С. 21. См. также: Бернштам Т. А. Приходская
жизнь русской деревни: очерки по церковной
этнографии. СПб., 2005.
146	Белоногова Ю. И. Приходское духовенство ...
147	По оценке Сушко, только треть выпускни¬
ков семинарий поступала в духовные академии или
становилась церковнослужителями. Большинство
выпускников стремилось поступать в университеты
и другие светские высшие учебные заведения.
«Русская Православная Церковь от проведенных
преобразований скорее выиграла, чем проиграла.
В Церкви остались люди с твердыми убеждениями,
сделав осознанный выбор церковного служения»:
Сушко А. В. Духовные семинарии в пореформенной
России (1861—1884 гг.). СПб., 2010. С. 209. См.
также: Леонтьева Т. Г. Вера и прогресс ...
148	Лисюнин В. Ф. Участие тамбовского
духовенства в общественно-политической жизни в
конце XIX—начале XX в.: дис. ... канд. ист. наук.
Тамбов, 2006; Павленко Т. А. : 1) Забастовки се¬
минаристов в конце XIX—начале XX в. : Движение
за реформирование духовной школы // Конфессия,
институты, религиозность (XVII—XX вв.) / М. Дол-
билов, П. Рогозный (ред.). СПб., 2009. С. 176—197 ;
2) Протестное движение учащихся православных
семинарий в период первой российской революции
(1905—1907 гг.): дис. ... канд. ист. наук. СПб.,
2009. Эволюция мировоззрения молодых русских
поповичей и семинаристов в начале XX в. от
религии к атеизму, строительству царства божьего
на земле не являлась редкостью: Сизов С. Г.
Революционные идеи семинаристов и детей свя¬
щенников, конец XIX—начало XX в. // ВИ. 2009.
№7. С. 139—144.
149	Евлогии, митр. Путь моей жизни. Париж,
1947. С. 16.
150	Бердяев И. А. Истоки и смысл русского
коммунизма М, 1990. С. 40. См. также: Manchester L.
The Secularization of the Search for Salvation: The
Self-Fashioning of Orthodox Clergymen’s Sons in Late
Imperial Russia // Slavic Review. 1998. Vol. 57, nr 1.
Spring. P. 50—76.
151	Скутнев А. В. Приходское духовенство в
условиях кризиса Русской православной церкви во
второй половине XIX в.—1917 г.: На материалах
Вятской епархии : автореф. дис. ... канд. ист. наук.
Киров, 2005.
152	Дашковская О. Д. Ярославская епархия ...
153	Розов А. И. Священник... С. 18; Проко¬
фьев А. В. Приходская реформа ... С. 20—21.
154	Филиппов С. А. Социально-гуманитарная
деятельность прихода ...
155	Бабушкина О. Ю. Приходское духовенство
Южного Зауралья в 60-е годы XIX—начале XX в. :
дис. ... канд. ист. наук. Курган, 2002 ; Белоного¬
ва Ю. И. Приходское духовенство ... ; Есипова В. А.
Приходское духовенство... ; Ключарева А. В.
Жизнедеятельность православного прихода в рус¬
ской провинции в 1881—1917 гг. : по материалам
Тульской епархии: дис. ... канд. ист. наук. Тула,
2009; Конюченко А. И. Тона и полутона...;
Кошелева А. И. Приходское духовенство Среднего
Поволжья в 1880-е—1890-е гг. : на примере
Пензенской и Самарской епархий : дис. ... канд.
ист. наук. Пенза, 2012 ; Мендюков А. В. Русская
православная церковь в Среднем Поволжье на
рубеже XIX—XX веков. Самара, 2007 ; Мухин И. Н.
Приходское духовенство ... ; Освальт Ю. Духовен¬
ство и реформа приходской жизни, 1861—1865 гг. //
ВИ. 1993. № 11/12. С. 140—149; Прокофьев А. В.
Приходская реформа ... ; Римский С. В. Российская
Церковь в эпоху великих реформ: (Церковные
реформы в России 1860—1870-х гг.). М., 1999;
Скутнев А. В. Православное духовенство... ;
Федоров В. А. Церковные реформы в России в 60—
70-е годы XIX в. // П. А. Зайончковский, 1904—
1983 гг. ... С. 250—255; Freeze G. L. The Parish
Clergy ... P. 450—474. Некоторые полагают, что
в 1880-е гг. наряду с другими была осуществлена
и церковная контрреформа. См., например: Полу-
нов А. Ю. Под властью обер-прокурора: Госу-
дарство и церковь в эпоху Александра III. М., 1996.
156	Всеподданнейший отчет обер-прокурора
Святейшего Синода по ведомству православного
исповедания за 1903—1904 годы. СПб., 1909.
С. 112—113.
157	Фриз, например, постулирует тезис об ут¬
верждении в духовной среде профессионального
487

Гчава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
сознания, подразумевающего размывание тради¬
ционного для духовенства восприятия своего долга:
Фриз Г. Менталитет приходского священника ...
С. 128—143.
158	Нифонтов А. С. Формирование классов
буржуазного общества... С. 248. См. также: Ел-
патьевский А. В. Законодательные источники по
истории документирования сословной принадлеж¬
ности ... С. 37,51—53,60—61.
159	Считаю необходимым тезис о незавершен¬
ности процесса профессионализации особенно
подчеркнуть, потому что некоторым читателям
предыдущих изданий почему-то показалось, что я
угверждаю (во имя теории!), что духовенство во
второй половине XIX—начале XX в. превратилось
из сословия в профессию: Скутнев А. В. Приход¬
ское духовенство ... С. 16.
160	«Церковнослужители были “черной костью”
духовенства, пределом их мечтаний было если не
самим выйти из этого состояния, то вывести оттуда
детей»: Прокофьев А. В. Приходская реформа...
С. 23.
161	Приход и приходское духовенство в Русской
Церкви XVIII—XIX вв. / П. С. Стефанович // Пра¬
вославная энциклопедия: Русская православная
церковь.
162	Белова Н. В. Провинциальное духовенство ...
163	Прокофьев А. В. Приходская реформа... С. 23.
164	Freeze G. L. The Parish Clergy ... P. 162. Вы¬
сокий уровень мобильности среди духовенства
зафиксирован современными исследователями:
Скутнев А. В. Православное духовенство ...
165	Региональные особенности социальной мо¬
бильности отмечены в: Скутнев А. В. Приходское
духовенство ... ; Дрибас Л. К. Образ жизни духо¬
венства ... ; Макарчева Е. Б. Сословные пробле¬
мы ...
166	В дореволюционной и позднее в советской
литературе рассказывались басни о богатстве мона¬
стырей, роскоши монашеской жизни и беспутной
жизни монахов. На самом деле черное духовенство,
вопреки расхожим представлениям, в XVIII—на¬
чале XX в., после секуляризации монастырских
земель при Петре I и Екатерине II, жило скромно,
несмотря на существенное улучшение имуществен¬
ного положения монастырей в XIX—начале XX в.
Богатых обителей, как, например, Соловецкий,
Валаамский, Спаоо-Евфимиевский монастыри,
Киево-Печерская, Александро-Невская и Троице-
Сергиева лавры, насчитывались единицы. Мелкие
монастыри, а их было подавляющее большинство,
жили скудно. Как правило, они находились в отда¬
ленных и глухих местах, имели недостаточные
земельные угодья, пробавлялись мелкими «рукоде¬
лиями», а то и подаянием: Зырянов П. П. Русские
монастыри ... Г лавы «Монастырские доходы, иму¬
щества и капиталы» и «Монастырские богатства
и монастырская бедность». Много занимались
просветительской и благотворительной деятельно¬
стью: Овчинников В. А. Православные монастыри
и женские общины Томской епархии во второй
половине XIX—начале XX века. Кемерово, 2004.
167	РГИА. Ф. 804 (Присутствие по делам право¬
славного духовенства). On. 1. Д. 49. Л. 275—277;
Д. 96. Ч. 3. Л. 9—15.
168	Леонтьева Т. Г. Вера и прогресс ...
169	ИвановЮ. А. «Уездная идеология» ...
170	Всеподданнейший отчет обер-прокурора
Святейшего Синода по ведомству православного
исповедания за 1910 год. СПб., 1913. С. 26—27.
Табл.
171	Freeze G. L. The Parish Clergy ... P. 100.
172	Леонтьева T. Г. Вера и прогресс ...
173	Бабкин М. А. Священство и Царство: (Рос¬
сия, начало XX в.—1918 г.): исслед. и материалы.
М., 2011. С. 593—607.
174	Соборное Уложение 1649 года: текст; ком¬
ментарии / А. Г. Маньков (ред.). Л., 1987. С. 293—
308.
175	Богоявленский С. К. Научное наследие:
О Москве XVII века. М., 1980. С. 74—105 ; Клю¬
чевский В. О. История сословий в России. С. 445—
448 ; Муллов П. Историческое обозрение прави¬
тельственных мер по устройству городского обще¬
ственного управления. СПб., 1864. С. 34—47;
Плошинский Л. О. Городское или среднее состоя¬
ние русского народа в его историческом развитии:
От начала Руси до новейших времен. СПб., 1852.
С. 100—152 ; Пригара А. Опыт истории состояния
городских обывателей в Восточной России. Ч. 1:
Происхождение состояния городских обывателей в
России и организация его при Петре Великом.
СПб., 1868. С. 65—100 ; Снегирев В. Л. Московские
слободы : очерки по истории Московского посада
XIV—XVIII вв. М., 1956. С. 28—30 ; Тимошина Л. А.
К вопросу о самосознании высшего купечества
России второй половины XVII века // Русская исто¬
рия : Проблема менталитета / А. А. Горский (ред.).
М., 1994. С. 84—87 ; Hittle J. М. The Service City:
State and Townsmen in Russia, 1600—1800.
Cambridge, MA; London : Harvard University Press,
1979. P. 149—166.
176	Различные школы по-разному трактуют зна¬
чение магистратской реформы для образования
городского сословия: Варадинов Н. Гильдии : ист.-
юрид. очерк. СПб., 1861. 84—89 \ Дитятин И. И.
Устройство и управление городов в России. Т. 1:
Города России в XVIII столетии. СПб., 1875.
С. 199—247, 287—306 ; Кафенгауз Б. Б. Купечест¬
во ; Города // Очерки истории СССР : Период фео¬
дализма : Россия в первой четверти XVIII в. /
Б. Б. Кафенгауз, Н. И. Павленко (ред.). М., 1954.
С. 211—229; Кизеветтер А. А.: 1) Посадская об¬
щина России XVIII столетия. М., 1903. С. 796—
799; 2) Исторические очерки. М., 1912. С. 242—
263 ; Ключевский В. О. История сословий в России.
С. 462—463 ; Плошинский Л. О. Городское или
среднее состояние русского народа в его истори¬
488

Примечания
ческом развитии ... С. 194—195 ; Пригара А. Опыт
истории состояния городских обывателей в Вос¬
точной России. С. 101—169 ; Hittle J. М. The Ser¬
vice City : Stateand Townsmen in Russia. P. 77—96.
177	Дитятин И. И. Устройство и управление
городов в России. Т. 1. С. 346—354, 370—414;
Кизеветтер А. А. Посадская община России XVIII
столетия. С. 127—169 ; Клокман Ю. Р. Социально-
экономическая история русского города: Вторая
половина XVIII века. М., 1967. С. 31—76 ; Плотин-
ский Л. О. Городское или среднее состояние рус¬
ского народа в его историческом развитии...
С. 195—206.
178	Все историографические школы подчерки¬
вают большое значение Жалованной грамоты горо¬
дам в формировании городского сословия: Дитя¬
тин И. И. Устройство и управление городов в Рос¬
сии. Т. 1. С. 415—472 ; Кизеветтер А. А. Городовое
положения Екатерины И, 1785 г.: Опыт историче¬
ского комментария. М., 1909. С. 321—473 ; Клок¬
ман Ю. Р. Социально-экономическая история рус¬
ского города ... С. 109—121 ; Латкин В. Н. Учеб¬
ник истории русского права ... С. 175—190 ; Пло-
шинский Л. О. Городское или среднее состояние
русского народа в его историческом развитии ...
С. 239—283 ; Рабцевич В. В. Сибирский город
в дореформенной системе управления. Новоси¬
бирск, 1984. С. 1 10—165 ; Рындзюнский П. Г. Го¬
родское гражданство дореформенной России. М.,
1958. С. 40—51 ; Hittle J. М. The Service City : State
and Townsmen in Russia. P. 213—236.
179	Абрамов Я. Сословные нужды, желания
и стремления в эпоху Екатерининской комиссии ...И
Северный вестник. 1886. № 6. С. 68—84; № 7.
С. 69—82 ; Вознесенский В. Городские депутатские
наказы в Екатерининскую комиссию 1767 года //
Журнал МНП. 1909. Ноябрь. С. 89—119 ; Декабрь.
С. 241—289; Кизеветтер А. А. Исторические
очерки. С. 209—241 ; Клокман Ю. Р. Социально-
экономическая история русского города ... С. 77—
89; Козлова Н. В. Российский абсолютизм и купе¬
чество в XVIII веке, 20-е—нач. 60-х гг. М, 1999.
С. 319; Латкин В. П. \ 1) Законодательные комис¬
сии в России в XVIII столетии. Т. 1. С. 425—524;
2) Проект нового Уложения, составленный законо¬
дательной комиссией 1754—1766 гг. СПб., 1893.
С. 188—202 ; Knabe В. Die Struktur der russischen
Posadgemeinden und der Katalog der Beschwerden
und Forderungen der Kaufmannschaft (1762—1767).
Berlin : Otto Harrassowitz, 1975. S. 253—267.
180	Очерки русской культуры XVIII века /
А.	Д. Горский (ред.). М., 1990. Ч. 4. С. 252—298 ;
Козлова Н. В. Гильдейское купечество в России
и некоторые черты его самосознания в XVIII в. //
Торговля и предпринимательство в феодальной
России / Л. А. Тимошина (ред.). М, 1994. С. 214—
229 ; Рабинович М. Г. Очерки этнографии русского
феодального города : Горожане их общественный и
домашний быт. М., 1978. С. 281—285 ; Терещенко А.
Быт русского народа. СПб., 1848. Ч. 1. Отд. 4 (на¬
ряд) и 5 (образ жизни).
181	СЗРИ. 1832. Т. 9 : Свод законов о состоянии
людей в государстве ; Иванов П. Обозрение прав
и обязанностей российского купечества. М., 1826.
182	Становлению сословного менталитета купе¬
чества и российской буржуазии в целом в постсо¬
ветской историографии уделялось много места,
больше, чем крестьянству и рабочим. Написаны
десятки работ и диссертаций. Региональные мате¬
риалы обобщены в: Брянцев М. В. Русское купече¬
ство : Социокультурный аспект формирования
предпринимательства в России в конце XVIII—
начале XX в. : дис. ... д-ра ист. наук. М., 2000.
С. 4—61 ; Разгон В. И. Русское купечество в XVIII—
первой половине XIX в. Барнаул, 1999 ; Семено¬
ва А. В. Идеи просвещения и третье сословие в
России // Мировосприятие и самосознание русского
общества (XI—XX вв.) / Л. Н. Пушкарев (отв. ред.).
М., 1995. С. 134—141. Историография отражена
в указанных работах. См. также: Банникова Е. В.
Повседневная жизнь провинциального купечества
(на материалах губерний Урала дореформенного
периода): дис. ... д-ра ист. наук. Оренбург, 2011 ;
Бойко В. П. Купечество Западной Сибири в конце
XVIII—XIX вв. : Из истории формирования сибир¬
ской буржуазии: дис. ... д-ра ист. наук. Томск,
1999 ; Куприянов А. И. Городская культура русской
провинции конца XVIII—первой половины XIX
века. М., 2007.
187	Рындзюнский П. Г. Городское гражданство
дореформенной России. С. 85—90,147, 166—167.
184	Mironov В. N. Bureaucratic or Self-Govern¬
ment : The Early Nineteenth Century Russian City //
Slavic Review. 1993. Vol. 52, nr 2. P. 251—255.
185	РГИА. Ф. 1287 (Хозяйственный департамент
Министерства внутренних дел). On. 37. Д. 7. Л. 241,
244. См. также: Куприянов А. И. Правовая культура
горожан Сибири первой половины XIX в. // Обще¬
ственно-политическая мысль и культура сибиряков
в XVII—первой половине XIX века / П. А. Минен-
ко (ред.). Новосибирск, 1990. С. 98—99 ; Рындзюн¬
ский П. Г. Городское гражданство дореформенной
России. С. 407—408.
186	Куприянов А. И. : 1) Городская культура
русской провинции ... ; 2) Культура городского
самоуправления русской провинции, 1780—1860-е гг.
М., 2009.
187	Рындзюнский П. Г. Городское гражданство
дореформенной России. С. 378.
188	Иванов Л. М. О сословно-классовой струк¬
туре городов капиталистической России // Проб¬
лемы социально-экономической истории России /
Л. М. Иванов (ред.). М., 1971. С. 312—340; Ли-
тягина А. В. Сословия Западной Сибири во второй
половине XIX—начале XX в. // ВИ. 2009. № 11.
С. 157—163 ; Нифонтов А. С. Формирование
классов буржуазного общества... С. 239—250.
Недавно эта проблема обстоятельно рассмотрена
489

Гпава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
в кн.: Иванова И. А., Желтова В. П.\ 1) Сословно¬
классовая структура России в конце XIX—начале
XX века; 2) Сословное общество ... Интересный
пример комплексного анализа эволюции сословной
структуры на губернском уровне дает Лавицкая
в серии работ и диссертации: Лавицкая М. И.\
1) Орловское потомственное дворянство второй
половины XIX—начала XX века (происхождение,
инфраструктура и социально-культурный облик).
Орел, 2005; 2) Орловское купечество второй
половины XIX—начала XX в. Орел, 2007;
3) Орловское дворянство и купечество второй
половины XIX—начала XX в. (социокультурная
характеристика). Орел, 2007 ; 4) Орловское при¬
ходское духовенство второй половины XIX—
начала XX в. М., 2009 ; 5) Эволюция сословного
общества Орловской губернии в условиях рос¬
сийской модернизации второй половины XIX—
начала XX в.: дис. ... д-ра ист. наук. Орел, 2010.
См. также: Эволюция сословной структуры об¬
щества Центрального Черноземья в пореформен¬
ный период (на примере Курской губернии) /
B.	А. Шаповалов (ред.). Белгород, 2005.
189	Барышников М. Н. Политика и предпри¬
нимательство в России: (Из истории взаимо¬
действия в начале XX века). СПб., 1997. С. 39—40,
230—232; Боханов А. И. Крупная буржуазия
России ... С. 224, 257 ; Захарова В. В. Мещанское
сословие пореформенной России : дис. ... канд. ист.
наук. М., 1998. С. 58—62, 181—185, 195—202. См.
также: Иванов П. Обозрение прав и обязанностей
российского купечества. М., 1826 ; Блуменбах Е.
Гражданское состояние (сословие) в России, а в
частности в Прибалтийских губерниях : Его права
и обязанности. Рига, 1899.
190	Елпатьевскии А. В. Законодательные ис¬
точники по истории документирования сословной
принадлежности ... С. 36,45—51, 59—60.
191	Захарова В. В. Мещанское сословие ...
C.	181—185 ; Кошман Л. В. Город и городская
жизнь в России в XIX столетии: Социальные
и культурные аспекты. М., 2008. Гл. 2 ; Owen Т. С.:
1) Capitalism and Politics in Russia : A Social History
of Moscow Merchants, 1855—1905. New York;
Cambridge, England: Cambridge University Press,
1981; 2) Impediments to Bourgeois Consciousness in
Russia, 1880—1905 : The Estate Structure, Ethnic
Diversity, and Economic Regionalism // Between Tsar
and People : Educated Society and the Quest for Public
Identity in Late Imperial Russia / E. W. Clowes,
S. D. Kassow, J. L. West (eds ). Princeton, NJ:
Princeton University Press, 1991. P. 75—93 ; Rieber A.
Merchants and Entrepreneurs ... P. 416. Советские
историки были с этим не согласны: Разгон В. Н.
Современная американская и английская историо¬
графия о формировании буржуазии в России:
автореф. дис. ... д-ра ист. наук. Томск, 1983 ; Ра¬
бинович Г. X, Разгон В. И. Российская буржуазия
периода империализма в современной амери¬
канской и английской историографии // ВИ. 1985.
№2. С. 21 —32.
192	Кизеветтер А. А. Посадская община России
XVIII столетия. С. 127—169.
191 Рикман В. Ю. Почетное гражданство и его
генеалогия // Проблемы отечественной истории
и культуры периода феодализма: Чтения памяти
В. Б. Кобрина. М., 1992. С. 154—156.
194	Рындзюнский П. Г. Городское гражданство
дореформенной России. С. 42, 81.
195	Миронов Б. И. Русский город в 1740—1860-е
годы : демографическое, социальное и экономиче¬
ское развитие. Л., 1990. С. 165.
196	См., например: Банникова Е. В. Купечество
Южного Урала в первой половине XIX века. СПб.,
2004 ; Бурашкин П. А. История российского купе¬
чества. М., 2013.
197	Кизеветтер А. А. Посадская община России
XVIII столетия. С. 100—102, 112, 162—165.
198	Гайсинович А. И. Цехи в России в XVIII в. //
Изв. АН СССР. 1931. Сер. 7. Огд-ние обществ,
наук. № 5. С. 523—568 ; Пажитнов К А. Проблема
ремесленных цехов в законодательстве русского
абсолютизма. М., 1952. С. 48—55 ; Полянский Ф. Я.
Городское ремесло и мануфактура в России XVIII в.
М., I960. С. 102—150 ; Рафиенко Л. С. К вопросу о
возникновении цеховой организации ремеслен¬
ников Сибири в XVIII в. // Города Сибири (эпоха
феодализма и капитализма) / О. Н. Вилков (ред ).
Новосибирск, 1978. С. 124—133 ; Рабцевич В. В.
О цеховой организации ремесленников Западной
Сибири в 80-х гг., XVIII—первой половине XIX в. //
Там же. С. 134—142.
199	Пажитнов К А. Проблема ремесленных
цехов ... С. 115, 166.
200	БСЭ. 3-е изд. М., 1978. Т. 28. С. 546.
201	Обнаруженные закономерности в изменении
социальной структуры населения прослеживаются
и в отдельных городах: Акользина М. К Изменение
социальной структуры населения среднего рус¬
ского уездного города в первой половине XIX века
(по материалам Моршанска Тамбовской губер¬
нии) : дис. ... канд. ист. наук. Тамбов, 2002. Гл. 1 :
Численность и социальный состав населения
Моршанска в первой половине XIX в.
202	Волков М. Я. Формирование городской
буржуазии в России XVII—XVIII вв. // Города фео¬
дальной России / В. И. Шунков (ред.). М., 1966.
С. 178—206 ; Голикова Н. Б.: 1) Очерки по истории
городов России конца XVII—начала XVIII в. М.,
1982. С. 132, 148 ; 2) Привилегированные купе¬
ческие корпорации России XVI—первой четверти
XVIII в. М., 1998. Т. 1 ; Мельник Л. Г. К вопросу об
имущественном расслоении торгового населения
посада Устюга Великого в XVIII в. // Научные
доклады высшей школы: Исторические науки.
1959. № 3. С. 81—100 ; Сорина X. Д. К вопросу
о процессе социального расслоения города в связи
с формированием капиталистических отношений
490

Примечания
в России в XVIII—начале XIX в. (г. Тверь) // Учен,
зап. Калининского пед. ин-та. 1964. Т. 38. С. 281—
300; Устюгов Н. В. Научное наследие. М, 1974.
С. 169—172.
203	Ган И. А. О настоящем быте мещан
Саратовской губернии // Экономист. 1861. Т. 4,
№ 1. С. 1—42 ; Баранович М. Рязанская губерния.
СПб., 1860. (Материалы для географии...). С. 142—
145; Липинский. Симбирская губерния : в 2 ч.
СПб., 1868. (Материалы для географии...). Ч. 1.
С. 262—264.
204	Нардова В. А. Городское самоуправление
в России в 60-х—начале 90-х гг. XIX в. Л., 1984.
С. 69, 70—73.
205	Анализ изменения социальной структуры
городского населения принципиального для России
Центрального земледельческого региона между
1897 и 1917 г. привел тамбовских историков к вы¬
воду, что средние слои численно преобладали сре¬
ди горожан даже в 1917 г.: Зайцева О. М., Кани-
щев В. В., Орлова В.Д., Стрекалова Н. В. Измене¬
ния социальной стратификации городского населе¬
ния Центрального Черноземья в конце XIX—
начала XX в. // Процессы урбанизации в централь¬
ной России и Сибири / В. А. Скубневский (ред.).
Барнаул, 2005. С. 30—71.
206	Williamson J. G., Lindert Р. Н. American
Inequality : A Macroeconomic History. New York et
al.: Academic Press, 1980. P. 281—285.
207	Аксенов A. /7. Генеалогия московского ку¬
печества XVIII в. : Из истории формирования
русской буржуазии. М., 1988. С. 140—143 ; Гали¬
мова Л. Н. Симбирское купечество во второй по¬
ловине XIX—начале XX века : Социально-бытовой
аспект: дис. ... канд. ист. наук. Ульяновск, 2005 ;
Голикова Н. Б. Численность, состав и источники
пополнения гостей в конце XVII—первой четверти
XVIII в. // Русский город / В. Я. Янин (ред ). М.,
1986. Вып. 8. С. 83—114; Ионова В. В. Форми¬
рование крупной российской буржуазии в 30—50-е
годы XIX в. : дис. ... канд. ист. наук. М., 1981.
С. 80 ; Лигенко Н. П. Купечество Удмуртии: вторая
половина XIX—начало XX века. Ижевск, 2001.
С. 42; Миронов Б. Н. Социальная мобильность
российского купечества в XVIII—начале XIX ве¬
ка II Проблемы исторической демографии в СССР /
Р. Н. Пуллат (ред.). Таллин, 1977. С. 207—217 ;
Панова В. В. Формирование крупной московской
буржуазии в 30—50-х гг. XIX в. : автореф. дис. ...
канд. ист. наук. М., 1981 ; Разгон В. Н. Русское
купечество в XVIII—первой половине XIX в.
С. 111—133 ; Репин Н. Н. Генеалогические заметки
и торговые биографии крупнейших представителей
купеческого мира Европейской России в конце
XVII—XVIII в. // Проблемы исторической демо¬
графии СССР / А. Д. Колесников (ред.). Томск,
1982. Вып. 2. С. 21—33 ; Соколов Ю. И. Генеалогия
купцов и мещан города Калязина; Шахеров В. П.
Экономико-правовые аспекты классово-сословной
структуры сибирского города в период позднего
феодализма // Экономическая политика царизма в
Сибири в XIX—начале XX века / С. Ф. Хроленок
(ред.). Иркутск, 1984. С. 3—14. Два исследователя
говорят о высокой степени преемственности капи¬
талов: Варенцов В. А. Род «московских гостей»
Таракановых в свете генеалогического исследо¬
вания // XXX Герценовские чтения : Исторические
науки : науч. доклады. Л., 1977. С. 48—52 (речь
идет о крупных купцах, торговавших с зарубеж¬
ными странами в XVI—начале XVIII в., коих
насчитывалось лишь 20—30 человек); Демкин А. В.
К вопросу о преемственности торговых капиталов
XVII в. (по материалам г. Торжка) // Промыш¬
ленность и торговля в России XVII—XVIII вв. /
A.	А. Преображенский (ред.). М, 1983. С. 174
(наблюдение автора также относится к XVII в.).
208	Бехтеев С. С. Хозяйственные итоги ис¬
текшего сорокапятилетия и меры к хозяйственному
подъему. СПб., 1911. Т. 3. С. 126; Боханов А. Н.
Крупная буржуазия России... С. 49—51, 68—75,
117—125, 223—224 ; Гавлин М. Л.\ 1) Социальный
состав крупной московской буржуазии во второй
половине XIX в. // Проблемы отечественной
истории / А. М. Анфимов (ред.). М., 1973. С. 166—
188; 2) Формирование крупной российской бур¬
жуазии во второй половине XIX в. : автореф.
дис. ... канд. ист. наук. М„ 1974; Гиндин И. Ф.
Русская буржуазия в период капитализма, ее
развитие и особенности // ИСССР. 1963. № 2.
С. 57—80 ; № 3. С. 37—60; Лаверычев В. Я.
Крупная буржуазия в пореформенной России,
1860—1900. М, 1974. С. 64—65, 74—87; Мосина
И. Г., Рабинович Г. X Буржуазия в Сибири в 1907—
1914 гг. // Из истории буржуазии в России /
Г. X. Рабинович (ред.). Томск, 1982 ; Нифонтов А. С.
Формирование классов буржуазного общества...
С. 245 ; Рындзюнский /7. Г. Утверждение капи¬
тализма в России, 1850—1880 гг. М., 1978.
С. 229—261 ; Стрекалова Н. В. Социальная
стратификация и социальная мобильность городс¬
ких средних слоев в 1907—1917 гг. (на материалах
Тамбова): автореф. дис. ... канд. ист. наук. Тамбов,
2003 ; Ruckman J. A. The Moscow Business Elite :
A Social and Cultural Portrait of Two Generations,
1840—1905. DeKalb, IL : Northern Illinois University
Press, 1984. P. 202—210.
209	Гавлин M. Л. Московский торгово-промыш¬
ленный капитал в конце XIX в. // Русский город /
B.	Л. Янин (ред.). М„ 1981. [Вып. 1]. С. 50—51.
210	Рябушинский В. /7. Старообрядчество и рус¬
ское религиозное чувство. М.; Иерусалим, 1994.
C.	165—166.
211	Состав рязанского купечества в порефор¬
менное время обновлялся на 5—10% ежегодно:
Кусова И. Г. Рязанское купечество : очерки истории
XVI—начала XX в. Рязань, 1996. С. 36.
212	Гончаров Ю. М. Купеческая семья второй
половины XIX—начала XX в. М., 1999. С. 208.
491

Гпава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
2П Там же. С. 206. По Барнаулу только в Оди-
гитриевском приходе, где проживало около 60 %.
В промежуточные годы, за которые сведения от¬
сутствуют, число капиталов интерполировано по
смежным годам.
214	Там же. С. 94, 102 ; Боханов А. Н. Рос¬
сийское купечество в конце XIX—начале XX в. //
ИСССР. 1985. №4. С. 107.
215	Кабузан В. М. Изменения в размещении
населения России в XVIII—первой половине XIX в.
М, 1971. С. 59—182.
216	Лаппо-Данилевский А. С. Очерк истории об¬
разования главнейших разрядов крестьянского
населения в России. СПб., 1905. С. 38—39.
217	Очерки русской культуры XVIII века. Ч. 4.
С. 299—356 ; Литвак Б. Г. О некоторых чертах
психологии русских крепостных первой половины
XIX в. // История и психология / Б. Ф. Поршнев,
Л. И. Анциферова (ред). М., 1971. С. 199—214;
Терещенко А. Быт русского народа. Ч. 1. Отд. 4
(наряд) и 5 (образ жизни). Что-то похожее на родо¬
вую честь существовало в среде крестьян, у кото¬
рых даже в пореформенное время сохранились
понятия «родовитых» и «неродовитых» крестьян:
Зырянов П. Н. Крестьянская община Европейской
России, 1907—1914 гг. М, 1992. С. 235.
218	Проект имп. Екатерины II об устройстве
свободных сельских обывателей / сообщил В. И. Веш¬
няков // Сборник РИО. СПб., 1877. Т. 20. С. 447—
498.
219	Бартлетт Р. П. Некоторые правовые аспек¬
ты взаимоотношений между государством и кре¬
стьянством в России во второй половине XVIII в. //
История права: Англия и Россия / В. Нерсесянц
(ред.). М, 1990. С. 126—129 ; Дружинин Н. М.
Просвещенный абсолютизм в России // Абсолю¬
тизм в России (XVII—XVIII вв.) / Н. М. Дружинин
(ред.). М., 1964. С. 452 ; Омельченко О. А. «Закон¬
ная монархия» Екатерины II: Просвещенный аб¬
солютизм в России. М., 1993. С. 238 ; Bartlett R. Р.
Catherine IPs Draft Charter to State Peasantry //
Canadian-American Slavic Studies. 1989. Vol. 23,
nr l.P. 36—57.
220	СЗРИ. 1832. T. 9 : Свод законов о состоянии
людей в государстве.
221	О формировании крестьянского сословия
см.: Беляев И. Крестьяне на Руси : исследование
о постепенном изменении значения крестьян в рус¬
ском обществе. М, 1860 ; Дьяконов М. А. Очерки из
истории сельского населения в Московском
государстве (XVI—XVII вв.) СПб., 1898; Лаппо-
Данилевский А. С. Очерк истории образования
главнейших разрядов крестьянского населения
в России; Семевский В. И. Крестьянский вопрос
в России в XVIII и первой половине XIX века: в
2 т. СПб., 1888. ; Энгельман И. История крепост¬
ного права в России. М., 1900.
222	Иванова Н. А., Желтова В. П. Сословное
общество ... ; Перхавко В. Б. Дискуссия о рос¬
сийском крепостном праве и его последствиях //
Российская история. 2012. № 5. С. 214.
223	Доля казачества в населении империи в 1897 г.
составляла 2,3 %: Общий свод данных переписи
1897 г. Т. 1. С. XIII. История казачества стала по¬
пулярной темой в постсоветской России и имеет
обширную историографию, анализ которой не
входит в мою задачу. В электронном каталоге Рос¬
сийской национальной библиотеки имеется 210
записей о казачестве только за 1985—2012 гг. Ука¬
жу несколько обобщающих работ, изданных в по¬
следние годы: История казачества Азиатской Рос¬
сии : в 3 т. / В. В. Алексеев (ред.). Екатеринбург,
1995 ; Алмазов Б. Военная история казачества. М.,
2008	; Гордеев А. А. История казачества. М., 2007;
Казаки // Народы России : атлас культур и религий.
М., 2010; Казачество : История вольной Руси. М.,
2007 ; Казачество : энцикл. / А. П. Федотов (ред).
М., 2003 ; Российское казачество: науч.-справ, изд. /
Т. В. Таболина (ред.). М., 2003 ; Савельев Е. П.
Древняя история казачества. М., 2007; Сизен-
ко А. Г.: 1) Казачество России: Казачьи войска,
знаменитые атаманы, уклад жизни. Ростов н/Д,
2009	; 2) Полная история казачества России. Ростов
н/Д, 2009 ; Цыбин В. М., Ашанин Е. А. История
Волжского казачества: К 300-летию Саратовской,
Камышинской и Царицынской казачьих станиц.
Саратов, 2002 ; и др.
224	См., например: Дискуссия о расслоении кре¬
стьянства в эпоху позднего феодализма // ИСССР.
1966. № 1. С. 70—81 ; Теоретические и историо¬
графические проблемы генезиса капитализма:
материалы науч. сессии, состоявшейся в Москве
11—13 мая 1966 г. / С. Д Сказкин (ред.). М., 1969 ;
Переход от феодализма к капитализму в России:
материалы всесоюз. дискуссии / В. И. Шунков
(ред). М., 1969; История крестьянства России
с древнейших времен до 1917 г. / А. А. Преобра¬
женский (ред). Т. 3 : Крестьянство периода поздне¬
го феодализма (середина XVII в.—1861 г.). М.,
1993. С. 179—192, 379-403.
225	Пожалуй, имелся единственный крупный
советский историк, усомнившийся в том, что
в предоктябрьский период крестьянство, благодаря
сильной социальной дифференциации, было готово
к социалистическим преобразованиям:	Дани¬
лов В. П. История крестьянства России в XX веке:
избр. труды : в 2 ч. М., 2012. Ч. 1.
226	Bohac R. D. Family, Property, and Socioe¬
conomic Mobility : Russian Peasants of Manuilovskoe
Estate, 1810—1861 : Ph. D. diss. University of Illinois
at Urbana-Champaign, 1982; Cox T. Peasants, Class,
and Capitalism : The Rural Research of L. N. Kritsman
and his School. Oxford: Clarendon Press, 1986;
Field D. The Polarization of Peasant Householders in
Prerevolutionary Russia: Zemstvo Censuses and
Problems of Measurement // Agrarian Organization in
the Century of Industrialization : Europe, Russia and
North America : Research in Economic History. 1989.
492

Примечания
Suppl. 5. Р. 477—505; Melton Е. Proto-Indust¬
rialization, Serf Agriculture and Agrarian Social
Structure : Two Estates in Nineteenth-Century Russia//
Past and Present. 1985. Nr 115, May. P. 69—107;
Сахаров A. M. Проблема расслоения русского
крестьянства в современной американской исто¬
риографии // Крестьянство Центрально-промыш¬
ленного района (XVIII—XIX вв.) / Н. С. Воскре¬
сенская (ред.). Калинин, 1983. С. 112—119.
227	Единственный пример стратификации по
доходности дореформенного крестьянства: Введен¬
ский Р. М. Характер помещичьей эксплуатации
и бюджеты оброчных крестьян в 20—40-е годы
XIX В.//ИСССР. 1971. №3. С. 44—57.
228	Балюк Н. А. Имущественное положение го¬
сударственных крестьян в XVII—XVIII вв. : по
материалам Зауралья // Экономическое обозрение.
2003. № 3. С. 42—52 ; Кашин В. Н. Крепостные
крестьяне-землевладельцы накануне реформы. Л.,
1934. С. 71—91 ; Литвак Б. Г. О поземельной соб¬
ственности крепостных // Материалы по истории
сельского хозяйства и крестьянства СССР / А. А. Но¬
восельский (ред.). М., 1962. Сб. 5. С. 338—347 ;
Небольсин А. Н. О крепостных крестьянах-
капиталистах Воронежской губернии // Изв. Воро¬
нежского краеведческого о-ва. 1927. № 3/5. С. 24—
37 ; Степанов А. А.: 1) Описи имущества крестьян
села Иваново первой половины XIX в. // Зап. исто¬
рико-бытового отдела государственного Русского
музея. 1928. Т. 1. С. 185—194; 2) Крестьяне-
фабриканты Грачевы: к характеристике крестьян-
капиталистов второй половины XVIII—начала
XIX в. // Там же. С. 213—252 ; Шайхисламов Р. Б.
Социально-экономическое положение крестьянства
Южного Урала в первой половине XIX века : авто-
реф. дис. ... канд. ист. наук. СПб., 2007. С. 40.
229	Использование такого гибкого показателя,
как доходность на душу населения, позволяет при¬
менять более совершенную методику разделения
крестьян на однородные группы с помощью коэф¬
фициента вариации. Исходные идеи стратификации
крестьян по доходу с помощью коэффициента ва¬
риации состояли в том, что, во-первых, вариация
доходов между хозяйствами, входящими в данную
группу, должна быть незначительной, т. е. коэффи¬
циент вариации доходов не должен превышать
0,25, во-вторых, вариация доходов в пределах каж¬
дой группы крестьян должна быть одинаковой, т. е.
в пределах 0,20—0,25. С этой целью сначала выде¬
ляется средняя группа крестьян, затем определяется
состав остальных групп. Коэффициент вариации
вычисляется как отношение стандартного откло¬
нения к средней: Количественные методы в исто¬
рических исследованиях / И. Д. Ковальченко (ред.).
М., 1984. С. 96—97 ; Floud R. An Introduction to
Quantitative Methods for Historians. Princeton, NJ :
Princeton University Press, 1975. P. 82.
230	Хрящева А. И. Группы и классы в крестьян¬
стве. М., 1926. С. 79—80.
231	Например, в Тамбовской губернии в конце
XIX в. хозяйство могло считаться зажиточным,
если имело от 5 дес. и более земли: Есиков С. Л.,
Канищев В. В. Естественные критерии определения
зажиточности крестьянства на мезо- и микросоци-
альном уровнях (Тамбовская губерния, 1860-е-
1920-е гг.) // Зажиточное крестьянство России в
исторической ретроспективе: материалы XXVII
сессии Симпозиума по аграрной истории Восточ¬
ной Европы / Л. В. Милов (ред.). Вологда, 2001.
С. 17.
232	Ленин В. И. Поли. собр. соч. : в 55 т. М.,
1958. Т. 3. С. 138; Данилов В. П. Социально-
экономические отношения в советской деревне
накануне коллективизации // ИЗ. 1956. Т. 55. С. 91 ;
Хрящева А. И. Крестьянство в войне и революции //
Вестник статистики. 1920. Сентябрь—декабрь.
С. 3-47.
233	Сельскохозяйственный промысел в России.
Пг., 1914. Картограмма на с. 34 и текст к ней ; Ста¬
тистический сборник за 1913—1917 гг. : в 2 вып.
М., 1921. Вып. 1C. 184, 192—193.
234	Щербина Ф. А. Крестьянские бюджеты. Во¬
ронеж, 1900. Ч. 1. С. 227—228.
235	См., например:	Бюджеты крестьян
Старобельского уезда Харьковской губернии.
Харьков, 1915 ; Бюджеты крестьянских хозяйств
Новгородской губернии. Новгород, 1918 ; Воробьев
И. И., Макаров Н. П. Крестьянские бюджеты по
Костромской губернии. Кострома, 1924. Вып. 1 ;
Итоги оценочно-статистического исследования
Пензенской губернии 1909—1913 гг. Ч. 3, вып. 1 :
Бюджетные исследования крестьянского хозяйства.
Пенза, 1923 ; Прокопович С. И. Крестьянское
хозяйство по данным бюджетных исследований и
динамических переписей. Берлин, 1924. Результаты
обобщены в моей статье:	Миронов Б. И.
Социальное расслоение русского крестьянства под
углом зрения социальной мобильности // Проблемы
аграрной истории (XIX—30-е годы XX в.) / В. Л. Янин
(ред.). Минск, 1978. Ч. 2. С. 106—115. См. также:
Шанин Т. Социально-экономическая мобильность
и история сельской России 1905—1930 гг. // Социс.
2002. №1. С. 30—40.
236	Статистические сведения по земельному во¬
просу в Европейской России. СПб., 1906. С. 16—
17.
237	Lowe H.-D. Differentiation in Russian Peasant
Society: Causes and Trends, 1880—1905 // Land
Commune and Peasant Community in Russia: Com¬
munal Forms in Imperial and Early Soviet Society /
R. Bartlett (ed.). New York : St. Martin’s Press, 1990.
P. 165—195 ; Field D. Stratification and the Russian
Peasant Commune: A Statistical Inquiry // Ibid.
P. 143—164; Филд Д. Об измерении расслоения
крестьян в пореформенной российской деревне //
Математические методы и ЭВМ в историко¬
типологических исследованиях / И. Д. Ковальченко
(ред.). М., 1989. С. 47—73.
493

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
238	К такому же выводу пришли многие доре¬
волюционные статистики: Вихляев П. А. Очерки из
сельскохозяйственной действительности. СПб.,
1901. С. 107 ; Чаянов А. В. Организация крестьян¬
ского хозяйства. М., 1925. С. 189—200; Челин-
цев А. Н. Теоретические основания организации
крестьянского хозяйства. Харьков, 1919. Некоторые
отечественные и большинство западных исследова¬
телей поддерживают точку зрения об устойчивости
крестьянского хозяйства: Анфимов А. М. К вопросу
об определении экономических типов земледельче¬
ского хозяйства (конец XIX—начало XX в.) // Во¬
просы сельского хозяйства, крестьянства и револю¬
ционного движения в России/ А. М. Анфимов
(ред.). М, 1961. С. 362—379; Кондратьев Н. Д
К вопросу о дифференциации деревни // Кондрать¬
ев Н. Д. Особое мнение. М., 1993. Т. 2. С. 155—
176 ; МеН St. Socio-economic Differentiation of the
Peasantry // From Tsarism to the New Economic Pol¬
icy : Continuity and Change in the Economy of the
USSR / R. W. Davies (ed.). Birmingham : Center for
Russian and East European Macmillan Studies, 1990.
P. 63—65 ; Shanin T. The Awkward Class : Political
Sociology of Peasantry in a Developing Society : Rus¬
sia, 1910—1925. Oxford : The Clarendon Press, 1972.
P. 45—80 ; Wilbur E. M. Peasant Poverty in Theory
and Practice : A View from Russia’s «Impoverished
Center» at the End of the Nineteenth Century // Peasant
Economy, Culture and Politics of European Russia,
1800—1921 / E. Kingston-Mann, T. Mixter (eds.).
Princeton, 1991. P. 107—127.
239	Kotsonis Y. Making Peasants Backward : Agri¬
cultural Cooperatives and the Agrarian Question in
Russia, 1861—1914. New York, 1999.
240	Материалы Комиссии 1901 г. Ч. 1. С. 211; Ста¬
тистические сведения по земельному вопросу
в Европейской России. СПб., 1895. С. 27; Экономиче¬
ское расслоение крестьянства в 1917 и 1919 г. /
А.	И. Хрящева (ред.). М., 1922. С. 11. Таблицы; Коваль-
ченко И. Д. Аграрное развитие России и революци¬
онный процесс // Реформы или революция? С. 258.
241	Статистический сборник за 1913—1917 гг.
Вып. 1. С. 208—209, 232—233.
242	Понятие «маргинальность» употребляется
в трех значениях: 1) означает промежуточность,
«пограничность» положения человека, находяще¬
гося между какими-либо социальными группами
и статусами илЦ пребывающего одновременно в
двух и более группах (например, белое духовен¬
ство, крестьянин-отходник, мигрант); 2) относится
к явлениям люмпенизации и деклассирования,
когда человек, формально оставаясь в рамках
определенной социальной группы (класса или
сословия), теряет его объективные и субъективные
признаки (люмпен, изгой, пария); 3) относится
к людям, отвергающим общепризнанные ценности
и традиции, а также к людям, одновременно ут¬
верждающим свою собственную систему норм и
ценностей. См.: Большой толковый социологи¬
ческий словарь : Collins : в 2 т. М., 1999. Т. 1.
С. 389; Большой толковый психологический
словарь : The Penguin : в 2 т. М., 2001. Т. 1. С. 427.
Интересный пример маргинала середины XIX в.
в Петербурге см.: Равинский Д К «Петербургский
хлыщ» как модель мужского поведения // ЭО. 2006.
№4. С. 8—13.
243	Общий свод данных переписи 1897 г. Т. 2.
С. 240—241 ; Россия, 1913 год: статистико-доку¬
ментальный справ. / А. П. Корелин (ред ). СПб.,
1995. С. 223.
244	Миронов Б. Н. Социальная мобильность и
социальное расслоение в русской деревне XIX—
начала XX в. // Проблемы развития феодализма и
капитализма в странах Балтики / К. Сийливаск
(ред.). Тарту, 1972. С. 156—183; Shanin Т. The
Awkward Class ... Р. 71—80.
245	Есть приятные исключения. В МГУ, на ис¬
торическом факультете, на кафедре исторической
информатики под руководством Л. И. Бородкина
создан развивающийся электронный ресурс по
рабочей истории России. На нем одна часть мате¬
риалов выставлена в виде текстовых файлов, а
другая — в виде таблиц. См. URL: http://www.hist.
msu.ru/Labour/index.html (дата обращения: 29.06.2013).
246	Пушкарева И. М. \ 1) «Новая рабочая исто¬
рия» в зарубежной историографии (в соавторстве
с Н. Л. Пушкаревой) // Социальная история, 2001—
2002. М., 2004. С. 47—69 ; 2) О социальной диффе¬
ренциации и социальных ожиданиях рабочих Рос¬
сии в дореволюционный период : Историография;
Источники // Рабочие — предприниматели — власть
в конце XIX—начале XX в. : Социальные аспекты,
проблемы : материалы V Междунар. науч. конф.:
в 2 ч. / А. М. Белов (ред.). Кострома, 2010. Ч. 1.
С. 1—19; Трудовые конфликты и рабочее движе¬
ние в России на рубеже XIX—XX веков / И. М. Пуш¬
карева (ред.). СПб., 2011. С. 5—16.
247	Можно ли рассматривать рабочих как осо¬
бую сословную группу является спорным: Фельд¬
ман М. А. Социокультурный облик рабочих ураль¬
ской промышленности в 1900—1917 годах: исто¬
риографические проблемы // История в меняющем¬
ся пространстве российской культуры / Н. Н. Алев-
рас (ред ). Челябинск, 2006. С. 301. На мой взгляд,
рабочих можно считать социальной или профес¬
сиональной группой, но не сословной, поскольку
сословного статуса они по закону не имели: «зва¬
ние» рабочего не приобреталось и не передавалось
по наследству.
248	Струмилин С. Г. Очерки экономической исто¬
рии России и СССР. М., 1966. С. 345,358—359. Число
рабочих и процент среди них вольнонаемных оцени¬
вается разными исследователями с некоторыми ва¬
риациями, ввиду того что промышленная статистика
отличалась приблизительностью.
249	Журнал мануфактур и торговли. 1832. № 6.
С. 22—25 ; Рашин А. Г. Формирование промыш¬
ленного пролетариата России. М., 1940. С. 79—80.
494

Примечания
250	Китанина Т. М. Рабочие Петербурга в
1800—1861 гг. : Промышленность, формирование,
состав, положение рабочих, рабочее движение. Л.,
1991. С. 102—126.
251	Численность населения: Кабузан В. М. На¬
родонаселение России в XVIII—первой половине
XIX в. (по материалам ревизий). М., 1963. С. 164—
165.
252	Рашин А. Г. Формирование рабочего класса
России : ист.-экон. очерки. М., 1958. С. 501.
251 Казанцев Б. Н. Рабочие Москвы и Москов¬
ской губернии в середине XIX века. М., 1976.
С. 68—75.
254	Численность рабочих и лиц наемного труда
является приблизительной, и разные исследователи
определяют ее по-разному, поскольку используют
разные источники и разную методику оценки (с
точки зрения номенклатуры учитываемых отрас¬
лей, величины предприятий и территории). Напри¬
мер, долю вольнонаемного труда в горнозаводской
промышленности в 1860 г. Пажитнов оценивает в
19% (Пажитнов К. А. К вопросу о роли крепост¬
ного труда в дореформенной промышленности //
ИЗ. 1940. Т. 7. С. 238), известный эксперт по исто¬
рии промышленности В. К. Яцунский — в 30%
(Яцунский В. К. Крупная промышленность в России
в 1790—1860 гг. // Очерки экономической истории
России первой половины XIX века / М. К. Рожкова
(ред.). М., 1959. С. 215). Данные Яцунского мне
представляются более адекватными (табл. 2.21). За
1900 г. различия в оценках численности промыш¬
ленных рабочих достигают 8%, за 1913 г. — 6%
(а если принять во внимание данные справочника
«Народное хозяйство СССР в 1961 году», с. 182, то
даже 33 %), на конец 1916 г. — 16 %. Оценки об¬
щей численности лиц наемного труда за 1900 г.
различаются на 38%, за 1913 г. — на 27%, за
1916 г. — на 12 %: Россия, 1913 год. С. 223 ; Совет¬
ская историческая энциклопедия : в 16 т. Т. 11. М.,
1968. С. 797; Крузе Э. Э. Положение рабочего
класса России в 1900—1914 гг. Л., 1976. С. 42;
Рашин А. Г. Формирование рабочего класса ...
С. 171. В большинстве случаев я отдаю предпочте¬
ние данным Рашина по той причине, что он исполь¬
зовал более или менее единую методику расчетов.
Но за 1900 и 1916 гг. у Рашина полных данных нет,
поэтому я заимствовал их за 1900 г. из: Россия,
1913 год. С. 223; за 1916 г. из: Народное хозяйство
Союза ССР в цифрах. М., 1924. С. 132—133.
255	Рашин А. Г. Формирование рабочего клас¬
са... С. 82, 88.
256	XV лет диктатуры пролетариата : экон.-стат.
сб. по г. Ленинграду и Ленинградской области. Л.,
1932. С. 74—75. Таблицы.
257	Статистический ежегодник г. Москвы и Мо¬
сковской губ. Вып. 2 : Статистические данные по
г. Москве за 1914—1925 гг. М., 1927. С. 171.
258	Численность немецких рабочих в 1895—
1900 гг. оценивается в литературе по-разному: 6 млн
Советской исторической энциклопедией и 9,5 млн —
Л. А. Мендельсоном. Я принимаю данные послед¬
него.
259	Крепостная мануфактура в России. Ч. 4 : Со¬
циальный состав рабочих первой половины XVIII в.
М., 1934. С. XIII. Данные о 7 тыс. рабочих Москвы,
Ярославля, Казани и Московской губернии.
260	Казанцев Б. Н. Рабочие Москвы и Москов¬
ской губернии ... С. 82—83.
261	Подсчитано по: Санитарное исследование
фабрик и заводов Смоленской губернии / Д. Н. Жбан¬
ков (сост.). Смоленск, 1896. Вып. 2. С. 507 ; Сбор¬
ник статистических сведений по Московской гу¬
бернии. Отдел санитарной статистики. М., 1881—
1888, 1890, 1893. Т. 3, вып. 1—15; Т. 4, ч. 1, 2 ;
Рашин А. Г. Формирование рабочего класса...
С. 500.
262	Миронов Б. Н. Социальная история России
периода империи (XVIII—начало XX в.): Генезис
личности, демократической семьи, гражданского
общества и правового государства: в 2 т. СПб.,
1999. Т. 1. С. 340—349 ; Полянская Ю. М. «Клас¬
сические маргиналы» в социальной структуре
Москвы 1861—1914 гг. : дис. ... канд. ист. наук. М.,
2004. С. 178—184.
261 Гвоздев С. Записки фабричного инспектора.
2-е изд. М.; Л., 1925. С. 34 ; Материалы для оценки
земель Владимирской губернии. Т. 10: Шуйский
уезд, вып. 3 : Промыслы крестьянского населения.
Владимир, 1908. С. 108—109 ; Рашин А. Г. Фор¬
мирование рабочего класса ... С. 271,275.
264	Рашин А. Г. Состав фабрично-заводского
пролетариата СССР: Предварительный итог пере¬
писи металлистов, горнорабочих и текстильщиков
в 1929 г. М., 1930. С. 19. Крузе Э. Э. Положение
рабочего класса России... С. 148; Рашин А. Г.
Формирование рабочего класса ... С. 532.
265	Рашин А. Г. Формирование рабочего клас¬
са... С. 532, 534, 536, 541,542.
266	Крузе Э. Э. Положение рабочего класса
России ... С. 131—159 ; Рашин А. Г. Формирование
рабочего класса ... С. 532—544 ; Kahan A. The «He¬
reditary Workers» : Hypothesis and the Development
of a Factory Labor Force in the Eighteenth- and
Nineteenth-Century Russia // Education and Econo mic
Development / C. A. Anderson, M. J. Bowman (eds ).
Chicago : University of Chicago Press, 1965. Даже в
1929 г., за который мы имеем самые полные
данные, доля кадровых рабочих во всей промыш¬
ленности составляла 52%: Труд в СССР, 1926—
1930: справ. / Я. М. Бинеман (ред). М., 1930. С. 28—29.
267	Погожее А. В. Учет численности и состава
рабочих в России. СПб., 1906. С. 100 ; Рашин А. Г.
Формирование рабочего класса... С. 565. В Смо¬
ленской губернии доля постоянных работников
составляла 88 %.
268	Подсчитано по: Численность и состав рабо¬
чих в России на основании данных первой всеоб¬
щей переписи населения Российской империи
495

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
1897 г. : в 2 т. / В. В. Степанов (ред.). СПб., 1906.
Т. 1.С. XII—XIII.
269	Фабрично-заводская промышленность в пе¬
риод 1913—1918 гг. Ч. 2 : Профессиональная пере¬
пись. М., 1926. Наблюдались большие региональ¬
ные и отраслевые различия в степени разрыва ра¬
бочих с деревней и сельским хозяйством. Чем бо¬
лее квалифицированного труда требовала та или
иная отрасль, чем меньше ее рабочие были связаны
с землей, и наоборот. Минимальный процент рабо¬
чих, связанных с землей, отмечен в полиграфии —
17.4,	наибольший — в горной и горнозаводской —
44.4.	По губерниям наименьшая доля рабочих,
связанных с землей, зарегистрирована в Петрограде
и губернии — 16,5 %, наибольшая — в Рязанской
губернии (47,2 %). Статистический ежегодник,
1918—1920 гг. : в 2 вып. М., 1922. Вып. 1, ч. 1.
С. 64—65.
270	Народное хозяйство Союза ССР в цифрах.
С. 132—133. Распределение рабочих по губерниям
на 1 января 1917 г. и на момент переписи 1918 г.:
Статистический сборник за 1913—1917 гг. Вып. 1.
С. 38; Статистический ежегодник, 1918—1920 гг.
Вып. 1,ч. 1. С. 64—65.
271	Погожее А. В. Учет численности и состава
рабочих в России. С. 100.
272	Рашин А. Г. Формирование рабочего
класса... С. 570 (по данным переписи столицы
в 1910 г.: Петроград по переписи 15 декабря 1910
года : Население : в 2 ч. / В. В. Степанов (ред.).
СПб.; Пг., 1913—1915. 16,5% рабочих в 1914 г.
имели в деревне землю: Крузе Э. Э. Положение
рабочего класса России ... С. 145.
273	Грунт А. Я. Московский пролетариат в 1917 г.//
ИЗ. 1970. Т. 85. С. 100—101.
274	Крузе Э. Э. Положение рабочего класса
России ... С. 141, 149, 154.
275	Погожее А. В. Учет численности и состава
рабочих в России. С. 254.
276	Отчет чинов фабричной инспекции Влади¬
мирской губернии за 1894—1897 гг. Владимир,
1899; Рашин А. Г. Формирование рабочего клас¬
са ... С. 422—424.
277	Воробьев И. И. Перепись рабочих на одной
фабрике в г. Костроме // Труды подсекции ста¬
тистики XII съезда русских естествоиспытателей и
врачей в Москве 29 декабря 1909 г. — 5 января
1910 г. Чернигов, 1912. С. 596—597 ; Рашин А. Г.
Формирование рабочего класса ... С. 427.
278	Расчет сословного состава 14 552 рабочих,
выполненный Е. М. Дементьевым, дал несколько
другой результат— 8,5 % рабочих некрестьянского
происхождения: Сборник статистических сведений
по Московской губернии ... Т. 4, ч. 2. С. 274.
279	Китанина Т. М. Рабочие Петербурга ...
С. 126—162; Очерки экономической истории
России первой половины XIX века. С. 221—227 ;
Полянская Ю. М. «Классические маргиналы» ...
С. 178—184. В 1848 г. в Москве доля мещан
и цеховых среди рабочих составляла 10%: Ка-
занцев Б. Н. Рабочие Москвы и Московской гу¬
бернии ... С. 67, 70—74.
280	Рашин А. Г. Формирование рабочего клас¬
са ... С. 513, 515. Коренные москвичи давали лишь
7,3 % рабочих, бакинцы — 6,8 %, но среди них
почти половина формально принадлежала кресть¬
янству.
281	Крузе Э. Э. Положение рабочего класса Рос¬
сии... С. 142, 146—147, 151, 154.
282	Рабочий класс России от зарождения до на¬
чала XX в. / Ю. И. Кирьянов, М. С. Волин (ред ).
2-е изд. М., 1989. С. 165—166.
283	Кирьянов Ю. И. Менталитет рабочих России
на рубеже XIX—XX в. // Рабочие и интеллигенция
России в эпоху реформ и революций, 1861-
февраль 1917 г. / С. И. Потолов (ред.). СПб., 1997.
С. 55—76 ; Омельянчук И. В. Политический тради¬
ционализм в рабочей среде в 1905—1907 гг. // Ра¬
бочие и общественно-политический процесс в Рос¬
сии в конце XIX—XX в. : материалы VI Всерос.
науч. конф. : в 2 ч. / А. М. Белов (ред.). Кострома,
2012. Ч. 2. С. 21—28 ; Полянская Ю. М. «Классиче¬
ские маргиналы» ... С. 52—65 ; Смурова О. В. Не¬
земледельческий отход крестьян в столицы и его
влияние на эволюцию образа жизни города и де¬
ревни в 1861—1914 гг. (на материалах С.-Пе¬
тербурга, Москвы, Костромской и Ярославской
губерний): дис. ... д-ра ист. наук. СПб., 2006.
284	Статистический ежегодник, 1918—1920 гг.
Вып. 2. С. 342 ; Рашин А. Г. Формирование рабоче¬
го класса ... С. 439.
285	Казанцев Б. Н. Рабочие Москвы и Москов¬
ской губернии ... С. 22—23, 67 ; Грунт А. Я. Мос¬
ковский пролетариате 1917 г. С. 100—101.
286	В литературе фигурируют различные дан¬
ные о половозрастном и семейном составе рабочих.
Например, за 1897 г. А. Г. Рашин оценивает соот¬
ношение мужчин и женщин как 85 к 15 (Ра¬
шин А. Г. Формирование рабочего класса ... С. 218),
В.	В. Степанов — как 86,5 к 13,5 (Численность и
состав рабочих ... Т. 1. С. XIII), Б. П. Кадомцев —
как 82,4 к 17,6 (Кадомцев Б. П. Профессиональный
и социальный состав населения Европейской Рос¬
сии, по данным переписи 1897 г. СПб., 1909. При-
лож. 3). Все авторы ссылаются на данные переписи
населения 1897 г. Возрастные пропорции и процент
работниц за 1897 г., согласно переписи населения,
существенно отличаются от данных фабричной
инспекции в смежные годы. В 1897 г. процент ра¬
бочих в возрасте до 14 лет по переписи составлял
4.8	%, в возрасте 15—16 лет — 7,3 %, за 1895 г. —
соответственно 1,87 и 8,48, доля женщин в 1897 г.
по разным оценкам — 13,5—17,6%, в 1895 г. —
25.8	и в 1900 г. — 27,1 %. Подсчитано по: Кадом¬
цев Б. П. Профессиональный и социальный со¬
став ... ; Рашин А. Г. Формирование рабочего клас¬
са ... С. 253, 280 ; Погожее А. В. Учет численности
и состава рабочих в России. С. 83—84 ; Динамика
496

Примечания
российской и советской промышленности в связи
с развитием народного хозяйства за 40 лет (1887—
1926 гг.) / В. А. Базаров и др. (ред.). Т. 1 : Свод
статистических данных по фабрично-заводской
промышленности с 1887 по 1926 год. М.; Л., 1929.
Ч. 1. С. 70—73. Процент состоящих в браке за
1897 г. В. В. Степанов оценивает как 54,6 и 37,0
(Численность и состав рабочих... Т. 1. С. XIII),
С.	Н. Семанов — как 49,5 для мужчин и 41,3 для
женщин (История рабочих Ленинграда : в 2 т. Т. 1 :
1703—февраль 1917 / В. С. Дякин (ред ). Л., 1972.
С. 184). Причина в том, что оценки делаются для
рабочих разных отраслей и категорий, где они
существенно различались: во всех отраслях наем¬
ного труда, в фабрично-заводской и в горнодобы¬
вающей, в крупной или мелкой промышленности.
Кроме того, во времена отсутствия счетной техники
и компьютеров приходилось считать на счетах,
логарифмической линейке, арифмометрах или в
столбик на бумаге, что являлось весьма трудоемкой
и чреватой ошибками процедурой. Во многих случа¬
ях я заново пересчитываю имеющиеся сведения.
287	Ггссен Ю. История горнорабочих России до
1860-х годов XIX в. М., 1926. С. 86—87, 183—184.
288	Рашин А. Г. Формирование промышленного
пролетариата ... С. 49—51.
289	История рабочих Ленинграда. Т. 1. С. 51, 55,
63—64.
290	Китанина Т. М. Рабочие Петербурга ...
С. 166. В Петербургском уезде 32,7 % (с. 167).
291	Рашин А. Г. Формирование промышленного
пролетариата ... С. 49—51.
292	История рабочих Ленинграда. Т. 1. С. 394.
То же наблюдалось в Москве: Полянская Ю. М.
«Классические маргиналы» ... С. 178—184.
293	Без всякого объяснения А. Г. Рашин на 1 ян¬
варя 1917 г. дает две разные цифры доли женского
труда: 66,9 и 40,1 %: Рашин А. Г. Формирование
промышленного пролетариата ... С. 234—235, 236.
В первом случае Рашин процент не считает, но
на с. 234—235 он приводит следующие данные:
839,1 тыс. женщин и 1254,6 тыс. всех рабочих,
откуда следует: процент женщин равен 66,9%.
Предполагаю, что вкралась опечатка.
294	Бухина В. Из истории детского труда в
крепостной России // История пролетариата СССР.
1934. № 4. С. 120—148 ; Гессен В. Ю. Труд детей
и подростков в России. М.; Л., 1927. Т. 1. С. 33—
34 ; Gorshkov В. В. Russia’s Factory Children : State,
Society, and Law, 1800—1917. Pittsburgh : University
of Pittsburgh Press, 2009.
295	Рашин А. Г. Формирование промышленного
пролетариата ... С. 52.
296	Китанина Т М. Рабочие Петербурга ... С. 173.
297	История рабочих Ленинграда. Т. 1. С. 129,393.
298	ПСЗ-Ш. Т. 2. №931.
299	ПСЗ-Ш. Т. 5. №3013.
300	Подробнее см.: Валетов Т. Я. Фабричное
законодательство в России до Октябрьской рево¬
люции // Экономическое обозрение / Л. И. Бо¬
родкин (ред.). 2007. Вып. 13. С. 34—44.
301	Без Москвы. Мои подсчеты половозрастно¬
го профиля отличаются по Московской губернии от
расчета Ф. Ф. Эрисмана: Сборник статистических
сведений по Московской губернии... Т. 4, ч. 1.
С. 182. Возможные причины — разная величина
выборок: у меня 109,2 тыс., у Эрисмана — почти
в 3 раза меньше.
302	Рашин А. Г. Формирование рабочего клас¬
са... С. 88.
303	Там же.
304	Сборник статистических сведений по Мос¬
ковской губернии ... Т. 4, ч. 2. С. 218.
305	Подсчитано по: Санитарное исследование
фабрик и заводов Смоленской губернии. Смоленск,
1894, 1896. Вып. 1,2.
306	Кирьянов Ю. И. Жизненный уровень рабо¬
чих России (конец XIX—начало XX в.). М., 1979.
С. 222—223.
307	Там же. С. 228.
308	Подсчитано по: Там же. С. 230—232.
309	В конце XIX—начале XX в. 9,7 м3 на одного
человека признавались санитарно-гигиенической
нормой кубатуры воздуха в «обывательских» домах
и 7,4 м3 — в ночлежных. Поскольку высота поме¬
щения не должна была превышать 2,5 м, за норму
площади помещения на человека принимались
3,8	м2: Там же. С. 243—244.
310	Сборник статистических сведений по Мос¬
ковской губернии ... Т. 4, ч. 2. С. 211—253 ; Кирья¬
нов Ю. И. Жизненный уровень ... С. 213—258.
311	Кирьянов Ю. И. Жизненный уровень...
С. 220—221, 253—254, 257, 270—271.
312	Берви-(Флеровский) В. В. Положение рабо¬
чего класса в России. М., 1938. С. 418.
313	Каминский Л. С. Смертность и семейное
состояние населения // Советская демография за 70
лет: из истории науки / Т. В. Рябушкин (ред.). М.,
1987. С. 229—238.
314	Общий свод данных переписи 1897 г. Т. 1.
С. 50, 55.
315	Дементьев Е. М. Русская фабрика, что она
дает населению и что она у него берет. 2-е изд. М.,
1897. С. 246—249.
316	Каронин С. Повести и рассказы. Горький,
1983. С. 103—207.
317	Орчакова Л. Г. Революционный террор в Рос¬
сии : теоретические основы и политическая прак¬
тика анархистов начала XX в. М., 2003.
318	Распределение рабочих и прислуги по груп¬
пам занятий и по месту рождения на основании
данных первой всеобщей переписи населения Рос¬
сийской империи 28 января 1897 года. СПб., 1905.
С. V.
319	Маргинальность рабочих как социальной
группы и ее влияние на их поведение и психологию
обстоятельно изучены в диссертации Полянской
«Классические маргиналы» ...
497

Глава 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
320	Красный архив. М., 1936. № 3. С. 62.
321	Свод отчетов фабричных инспекторов за
1911 год. СПб., 1912. С. LXXXVII.
322	Свод отчетов фабричных инспекторов за
1913 год. СПб., 1914. С. LXXIV.
323	Кирьянов Ю. И. Жизненный уровень ...
С. 271—273; см. также; Бородкин Л. И., Кирья¬
нов Ю. И. Влияние различных факторов со¬
циального, экономического и политического харак¬
тера на рабочее движение в России в конце начале
XX в. // Россия и США на рубеже XIX—XX вв.:
Математические методы в исторических иссле¬
дованиях / Л. В. Милов (ред.). М., 1992. С. 57.
324	Свод отчетов фабричных инспекторов за
1908 год. СПб., 1910. С. 021.
125 Леонтьев В. В. Об изучении положения
рабочих; Приемы исследования и материалы.
СПб., 1912. С. 54. Среди так называемой «рабочей
интеллигенции» ситуация была иной: Клейнборт Л.
Вопросы чести и совести в рабочей среде //
Современный мир. СПб., 1913. № 4.
326 Свод отчетов фабричных инспекторов за
1901 год. СПб., 1903. С. I—II.
127 По последним сведениям, за 1894—1904 гг.
произошло в 4 раза больше стачек и было в 3 раза
больше стачечников, чем их зафиксировала фаб¬
ричная инспекция, на отчеты которой опирались
советские историки рабочего класса: Трудовые
конфликты и рабочее движение в России ... С. 58.
Это стало результатом более полного учета числа
губерний, отраслей промышленности и предпри¬
ятий: если раньше обычно принимались во внима¬
ние 58 губерний, то в книге — 81; кроме фабрично-
заводской учтена горнозаводская промышленность
и помимо конфликтов в крупной зафиксированы
выступления рабочих также и в мелкой промыш¬
ленности. К сожалению, авторы, по-видимому, не
имели сведений об общей численности рабочих (не
стачечников, а именно рабочих), которые произве¬
ли зафиксированные ими стачки. Если бы можно
было подсчитать по новым данным долю забастов¬
щиков в общем числе рабочих и потери рабочих
дней на 1000 рабочих, то интенсивность стачечной
борьбы не отличалась бы в 2—3 раза от той, кото¬
рую показывают мои расчеты. Но если мои расчеты
все же сильно занижают накал стачечной борьбы,
то мой общий вывод о большей вовлеченности и
интенсивности забастовочного движения в России
сравнительно с западными странами тем более
верен.
328	Если же забастовки, зафиксированные
западной статистикой, относить только к фабрич¬
но-заводским рабочим, то сила забастовочного
движения увеличится, однако все равно не
достигнет российского уровня. См. также:
Лейверов И. П. На штурм самодержавия. М., 1979.
С. 112; Минц И. И. История Великого Октября.
Т. 2. С. 299 ; Мировая война в цифрах. М. ; Л.,
1934. С. 55.
329	Варзар В. Е. Статистика стачек рабочих на
фабриках и заводах за трехлетие 1906—1908 гг.
СПб., 1910. С. 36—37.
330	Свод отчетов фабричных инспекторов за
1912 год. СПб., 1913. С. LXXVIII.
331	Davies J.C.: 1) Toward a Theory of Revolu¬
tion // American Sociological Review. 1962. Vol. 27,
February. P. 5—19 ; 2) When Men Revolt and Why.
New York : Free Press, 1971.
332	См., например: Беккер С. Миф о русском
дворянстве : Дворянство и привилегии последнего
периода императорской России. М., 2004. С. 11—
21, 307—317 ; Ковальченко И.Д.. Моисеенко Т.Д.,
Селунская Н. Б. Социально-экономический строй
помещичьего хозяйства Европейской России в
эпоху капитализма: Источники и методы исследо¬
вания. М., 1982. С. 127 ; Ковальченко И.Д. Аграр¬
ный строй России второй половины XIX—начала
XX в. М., 2004. С. 413, 427.
333	В последние годы появились работы,
подтверждающих вывод о росте реальной зарплаты
рабочих по крайней мере с конца XIX в. Подробнее
см. в гл. 11 «Уровень жизни» наст. изд.
334	Гвоздев С. [Клепиков А. К]. Записки фаб¬
ричного инспектора: (Из наблюдений и практики
в период 1894—1908 гг ). М., 1911. С. 119.
335	Миронов Б. Н. Социальная история ... Т. 2.
С. 287—288. Проблеме самоидентификации рабо¬
чих большое внимание уделяют зарубежные ру¬
систы: Нюбергер Дж. Власть слова: Рабочие
против хозяев в мировых судах // Рабочие и ин¬
теллигенция России в эпоху реформ и рево¬
люций... С. 254—268; Стейнберг М.Д. Пред¬
ставление о «личности» в среде рабочих интел¬
лигентов // Там же. С. 96—113 ; Хеймсон Л.: 1) К
вопросу о политической и социальной иден¬
тификации рабочих России в конце XIX—начале
XX в. : Роль общественных представлений в от¬
ношениях участников рабочего движения с социал-
демократической интеллигенцией // Рабочие и ин¬
теллигенция России в эпоху реформ и ре¬
волюций ... ;	2) Меньшевизм и большевизм
(1903—1917):	Формирование менталитетов и
политической культуры // Меньшевики в 1917 г.:
в 3 т. / 3. Галили, А. Ненароков, Л. Хеймсон (ред ).
М., 1994. Т. 1.С. 20—56.
336	Тимофеев П. Чем живет заводской рабочий //
Антология социально-экономической мысли в
России : Дореволюционный период / А. И. Крав¬
ченко (ред ). СПб., 2000. С. 775. Записки Тимо¬
феева были литературно обработаны.
337	Варзар В. Е. \ 1) Статистические сведения о
стачках рабочих на фабриках и заводах за десяти¬
летие 1895—1904 гг. СПб., 1905. С. 52; Прилож.
С. 36 ; 2) Статистика стачек ... С. 47 ; Свод отчетов
фабричных инспекторов за 1913 год. С. LXXIX ; То
же за 1914 год. СПб., 1915. С. LXXI.
338	В 1895—1904 гг. 29 из 77: Варзар В. Е. Ста¬
тистические сведения о стачках. С. 52 ; Прилож.
498

Примечания
С. 36; Коробков Ю. Д. Социокультурный облик
рабочих горнозаводского Урала (вторая половина
XIX—начала XX века). М., 2003. С. 102.
т Бовыкин В. Бородкин Л. И., Кирья¬
нов Ю. И. Стачечное движение в России в 1895—
1913 годы : структура и связи с развитием про¬
мышленности и изменением экономического
положения пролетариата (опыт корреляционного
анализа) // ИСССР. 1986. № 6. С. 76; Бород¬
кин Л. И., Кирьянов Ю. И. Влияние различных фак¬
торов ... С. 62 ; Хеймсон Л., Бриан Э. Стачечное
движение России во время Первой мировой войны:
количественный анализ и интерпретация // Россия и
США... С. 79—113; Хеймсон Л., Петруша П.
Опыт математико-статистического исследования
данных «Свода отчетов фабричных инспекторов»
о стачках рабочих в России в 1912—1914 гг. //
Математические методы и ЭВМ в исторических
исследованиях / И. Д. Ковальченко (ред.). М., 1985.
С. 112—137.
140 Миронов Б. Н. «Послал Бог работу, да отнял
черт охоту»: трудовая этика российских рабочих
в пореформенное время // Социальная история,
1998/1999 : ежегодник. М., 1999.С. 278. Закон 1886 г.,
поставивший штрафование и расходование штраф¬
ных денег под контроль фабричной инспекции,
привел к тому, что подвергаться штрафам стали
преимущественно злостные нарушители порядка,
вследствие чего сведения о штрафах стали су¬
щественно — примерно в 5 раз — преуменьшать
число нарушений дисциплины.
341 Пайпс Р. Русская революция : в 2 ч. М.,
1994. Ч. 1. С. 32—35; Потопов С. И.\ 1) Пе¬
тербургские рабочие и интеллигенция накануне
революции 1905—1907 гг. : «Собрание русских
фабрично-заводских рабочих г. С.-Петербурга» //
Рабочие и интеллигенция России в эпоху реформ
и революций... С. 530—541 ; 2) Георгий Гапон
и либералы (новые документы) // Россия в XIX—
XX вв. СПб., 1998. С. 96—104 ; 3) Георгий Гапон
и петербургские рабочие : Пути и перепутья рабо¬
чих организаций России накануне и в годы первой
русской революции // Рабочие и общественно-
политический процесс в России ... С. 29—41.
М2 Гапон Г. История моей жизни. Л., 1926.
С. 93 ; Гончаров В. Январские дни 1905 г. в Петер¬
бурге // Каторга и ссылка. 1932. № 1. С. 144—174 ;
Доклад директора Департамента полиции Лопухи¬
на министру внутренних дел о событиях 9 января //
Красная летопись. 1922. № 1. С. 330—338; Невский В. И.
Январские дни в Петербурге 1905 года//Там же. С. 13—74.
341 Объясняя свое согласие на подписание Ма¬
нифеста 17 октября, Николай II прекрасно понимал,
что «обязательства проводить всякий закон через
Государственную думу — это в сущности и есть
конституция» (Красный архив. 1927. Т. 3 (22).
С. 167—168). В советской историографии роль
либеральной общественности в событиях 1904—
1905 гг. недооценивалась: Пайпс Р. Русская рево¬
люция. Ч. 1. С. 9, 13—61 ; Шелохаев В. В. Каде¬
ты — главная партия либеральной буржуазии
в борьбе с революцией 1905—1907 гг. М., 1983.
С. 70—72.
344	За 1915—январь 1917 г. в опубликованных
источниках и литературе фигурируют несколько
отличные и даже противоречивые данные: Стати¬
стический сборник за 1913—1917 гг. Вып. 1.
С. 151—155, 160—161, 164; Рабочее движение в
годы войны. М., 1925. С. 4, 19—20; Стачечное
движение рабочих России в годы первой мировой
войны: материалы официальной статистики за
август 1914—январь 1917 г.: в 4 вып. / С. С. Ата-
пин, В. П. Желтова (сост.). М., 1988. Вып. 3/4.
С. 482—483, 486 ; Минц И. И. История Великого
Октября. Т. 1. С.301—302, 320; Кирьянов Ю. И.
Социально-политический протест рабочих. С. 184—
213. Причина, вероятно, в том, что сведения охва¬
тывают различное число отраслей промышленно¬
сти и разную территорию. Кроме того, авторы ис¬
пользовали разную методику подсчета: Лейве¬
ров И. П. \ 1) На штурм самодержавия. С. 25, 114 ;
2) Стачечная борьба петроградского пролетариата в
период Первой мировой войны (16 июля 1914—16
февраля 1917 г.) // История рабочего класса Ленин¬
града. Л., 1963. Вып. 2. С. 156—186. Я отдаю пред¬
почтение официальным данным Министерства
торговли и промышленности, опубликованным
в кн.: Стачечное движение рабочих ... Вып. 3/4.
345	Редигер А. Ф. Комплектование и устройство
вооруженной силы : в 2 ч. 4-е изд. СПб., 1913. Ч. 1.
С. 235.
346	Стачечное движение рабочих... Вып. 3/4.
С. 482—483, 486. По сведениям И. И. Минца, всего
произошло 400 стачек, в том числе 229 политиче¬
ских: Минц И. И. История Великого Октября. Т. 1.
С. 320.
347	Кирьянов Ю. И. Демонстрации рабочих в
1914—феврале 1917 г. // Рабочий класс капита¬
листической России : сб. обзоров / Ю. И. Кирьянов,
B.	М. Шевырин (ред ). М., 1992. С. 91—96, 101—
102.
348	Там же. С. 103. Число политических демон¬
страций за 1914—1917 гг. почти в 7 раза меньше,
чем за 1901—1904 гг.
349	Там же. С. 103.
350	Там же. С. 79—83, 89—91.
351	Статистический сборник за 1913—1917 гг.
Вып. 1.С. 151, 161
352	Стачечное движение рабочих ... Вып. 3/4.
C.	482—483.
353	С 1 января по 23 февраля 1917 г.: Кирья¬
нов Ю. И. Демонстрации рабочих... С. 104—105.
См. также: Лейверов И. П. На штурм самодержа¬
вия. С. 25.
354	Ведущая роль Петрограда и Москвы давно
отмечена историками: Лейверов И. П.\ 1) Стачечная
борьба петроградского пролетариата ... С. 156—
186 ; 2) На штурм самодержавия. С. 24—52 ; Ша-
499

Гiaea 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
цилло К. Ф. Рабочее движение в годы Первой миро¬
вой войны // Рабочий класс России, 1907—февраль
1917 г. / В. Я. Лаверычев (ред.). М, 1982. С. 331.
355	Миронов Б. Н. «Послал Бог работу, да отнял
черт охоту» ... С. 243—286. См. также: Hogan Н.
The Reorganization of Work Processes in the St.
Petersburg Metalworking Industry, 1901—1914 //
Russian Review. 1983. Vol. 42. P. 163—190. О по¬
ложительных результатах деятельности фабричной
инспекции см.: Володин А. Ю. История фабричной
инспекции в России 1882—1914 гг. М., 2009;
Литвинов-Фалинский В. П. Фабричное законода¬
тельство и фабричная инспекция в России. 2-е изд.
СПб., 1904. С. 266—277. Инспекция помогла ра¬
бочим посредничеством и контролем над соблю¬
дением законодательства на фабриках и заводах,
предпринимателям — технической поддержкой,
государству — сбором информации и укреплением
правопорядка в промышленности. Законы о труде
вводились в практику благодаря настойчивым
многолетним усилиям инспекторов: Отчет за 1885
год главного фабричного инспектора Я. Т. Ми¬
хайловского. СПб., 1886. С. 70—75.
356	Гцазунов С. Р.\ 1) Правовая практика против
забастовщиков в России в конце—начале XX в. //
Рабочие и общественно-политический процесс в
России ... С. 90—97 ; 2) Власть и рабочие в России
на рубеже XIX—XX веков:	пенитенциарная
практика в отношении забастовщиков // Социаль¬
ная история, 2011. СПб., 2012. С. 185—215. По
мнению автора:	«История антизабастовочного
законодательства, носившего в России полицейско-
охранительный характер, и применение репрессив¬
ных мер борьбы с забастовщиками показывает
пробелы государственной политики по рабочему
вопросу, которые не позволили адекватно реа¬
гировать на вопросы, поставленные быстрым раз¬
витием страны, как в экономической, так и в
социальной сфере. Темп модернизации превышал
чувствительность самодержавно-бюрократического
аппарата» (С. 215).
357	Корелин А. П. Дворянство в пореформенной
России ... С. 38—40.
358	Ден В. Э. Население России по пятой реви¬
зии : Подушная подать в XVIII веке и статистика
населения в конце XVIII века : в 2 т. М., 1902. Т. 2,
ч.2. С. 1—126.
359	В главе анализ был ограничен основными
гражданскими сословиями. Для интересующихся
историей «военного сословия»: Beyrau D. Militar
und Gesellschaft im vor-revolutionaren Russland.
K6ln, 1984; Bushnell J. Peasants in Uniform : The
Tsarist Army as a Peasant Society // Expanding the
Past: A Reader in Social History / P. N. Steams (ed ).
New York ; London : New York University Press,
1988. P. 93—104 ; Curtiss J. S. The Russian Army
under Nicholas I, 1825—1855. Durham, NC : Duke
University Press, 1965 ; Keep J. L. H. Soldiers of the
Tsar Army and Society in Russia, 1462—1874. Ox¬
ford : Clarendon Press, 1985 ; Wirtschafter E. К From
Serf to Russian Soldier. Princeton: Princeton Uni¬
versity Press, 1990 ; Редигер А. Ф. Комплектование
и устройство вооруженных сил. СПб., 1892.
360	Тарловская В. Р. Торговые крестьяне как
категория городского населения (конец XVII—
начало XVIII в.) // Русский город. Вып. 8. С. 155—
176.
361	Вердеревская Н. А. О разночинцах // Из
истории русской культуры : в 5 т. Т. 5 : XIX век /
Б. Ф. Егоров, А. Д. Кошелев (сост ). М., 1996.
С. 452—462; Виртшафтер Э. К. Социальные
структуры : Разночинцы в Российской империи. М.,
2002; Вульфсон Г. Н. Понятие «разночинец»
в XVIII—первой половине XIX в. // Очерки ис¬
тории народов Поволжья и Приуралья / Ю. И. Смы¬
ков (ред.). Казань, 1967. Вып. 1. С. 107—124 ; Ста¬
тистические таблицы ... Вып. 2. С. 264; Witr-
schafter Е. К Structure of Society : Imperial Russia's
People of Various Ranks. DeKalb, IL: Northern
Illinois University Press, 1994. P. 145—150.
362	Миронов Г. E. Дворяне России: мифы и
реальность // Миронов Г. Е. История государства
Российского, XIX век : ист.-библиогр. очерки. М.,
1995. С. 126—129.
363	Зайончковский П. А. Правительственный
аппарат ... С. 222 ; Корелин А. П. Дворянство в по¬
реформенной России ... С. 34.
364	Зевакин Е. С. Подьячие поместного приказа
начала XVIII в. (по «скаскам» 1706—1709 гг.)// ИЗ.
1941. Т. 11. С. 280—282 (данные о 278 подьячих).
365	Рабинович М. Д. Социальное происхож¬
дение и имущественное положение офицеров
регулярной русской армии в конце Северной вой¬
ны // Россия в период реформ Петра I / И. И. Пав¬
ленко (ред.). М., 1973. С. 147; Троицкий С. М.
Русский абсолютизм. С. 22 ; Волков С. В. Русский
офицерский корпус. С. 269—270.
366	Гпиноецкий Н. Исторический очерк развития
офицерских чинов и системы чинопроизводства
в русской армии // Военный сборник. 1887. № 4.
С. 279.
367	Волков С. В. Русский офицерский корпус.
С. 269—270; Зайончковский П. А. Военные ре¬
формы 1860—1870 годов в России. М., 1952.
С. 28—29; Ильяшевич. Некоторые статистические
данные о корпусе офицеров нашей армии //
Военный сборник. 1863. № 11. С. 241 —242;
Исторический очерк деятельности Военного
управления в России. СПб., 1879. Т. 1. Прилож. 20 ;
Т. 2. Прилож. 57; РГИА. Ф. 1283 (Канцелярия
министра внутренних дел по делам дворянства).
On. 1. 1-е делопроизводство. Д. 222. Л. 24—28.
368	Ден В. Э. Податные элементы среди
духовенства России в XVIII веке // Изв. Российской
Академии наук. Сер. 6. 1918. № 5. С. 267—292;
№ 6. С. 413—444 ; № 7. С. 679—708; № 13.
С. 1357—1379; № 14. С. 1517—1548.
369	Freeze G. L The Russian Levities ... P. 40.
500

Примечания
170 Столетие Военного министерства, 1802—
1902. СПб., 1902—1914. Т. 4, ч. 2. Кн. 1. Отд. 1.
Прилож. 5.
371	Brower D. R. Fathers, Sons, and Grandfathers:
Social Origins of Radical Intellectuals in Nineteenth-
century Russia // Journal of Social History (Great
Britain). 1969. Vol. 2, nr 4. P. 333—355.
372	Булгакова Л. A. Интеллигенция в России во
второй четверти XIX века: Состав, правовое и
материальное положение : дис. ... канд. ист. наук.
Л., 1983. С. 24, 53, 56, 103, 165 ; Лейкина-Свирс-
кая В. Р. Формирование разночинской интелли¬
генции в России в 40-х годах XIX в. // ИСССР.
1958. №1. С. 83—104.
373	Plamper J. The Russian Orthodox Epis¬
copate ... P. 5—34. В исключительно интересной
работе Яна Плампера дан анализ состава епис¬
копата почти за 200 лет и показано, что высокая
мобильность элиты духовенства создавала бла¬
гоприятные возможности для выходцев из
белого духовенства сделать блестящую карьеру
в церкви.
374	Павленко Я. И. Одворянивание русской
буржуазии в XVIII в. // ИСССР. 1961. № 2. С. 71—
81; Чулков Н. Московское купечество XVIII и XIX вв.:
Генеалогические заметки // Русский архив. 1907.
Кн. 3, № 12. С. 489—502; Щербатов М. М
Размышления об ущербе торговле, происходящем
выхождением великого числа купцов в дворяне и
офицеры // Щербатов М. М. Соч. СПб., 1896. Т. 1.
Стб. 624—625 ; Пнин И. П. Опыт о просвещении
относительно России. СПб., 1804. С. 72.
375	Миронов Б. Н. Русский город ... С. 151—161.
376	Козлова Н. В. Побеги крестьян в России
в первой трети XVIII века. М., 1983. С. 111—127 ;
Коциевский А. С. Роль беглых крестьян в формиро¬
вании населения городов Южной Украины и Бесса¬
рабии во второй половине XVIII—первой половине
XIX в. // Проблемы исторической демографии
СССР. Вып. 2. С. 55—60.
377	Подсчитано по данным: Бескровный Л. Г.:
1) Русская армия и флот в XVIII веке. М., 1958.
С. 23—37, 294—297 ; 2) Русская армия и флот в
XIX веке. М., 1973. С. 71—86 ; Столетие Военного
министерства, 1802—1902. Т. 4, ч. 1. Кн. 1. Отд. 1,
2; Т. 4, ч. 2. Кн. 1. Отд. 2; Т. 4, ч. 3. Кн. 1. Отд. 2.
378	Миронов Б. Н. Русский город... С. 170—
177.
379	Шепелев Л. Е. Титулы, мундиры, ордена.
С. 18—19.
380	Корелин А. П. Дворянство в пореформенной
России ... С. 25, 28.
381	О присвоении ученых званий см.: Хартано-
вич М. Ф. Система присвоения ученых степеней
в России первой половины XIX в. // Из истории
русской интеллигенции : сб. материалов и статей
к 100-летию со дня рождения В. Р. Лейкиной-
Свирской / Р. Ш. Ганелин (ред.). СПб., 2003.
С. 340—349.
382	См. также: Баринов Д. А. Коллективная био¬
графия студенчества Санкт-Петербургского уни¬
верситета 1884—1916 гг.: статистический анализ //
Клио. 2013. № 10 (82). С. 42—48 ; Олесин Н. Я.
Господин студент императорского Санкт-
Петербургского университета. СПб., 2002; Рос¬
товцев Е. А., Баринов Д. А. Историко-филологи¬
ческий факультет Петербургского университета:
Проблемы коллективной биографии (1819—1917) //
Клио. 2013. № 10 (82). С. 36—41. О сословном
составе московских студентов: Чайченко И. С.
К исследованию социальных характеристик оппо¬
зиционно настроенных студентов Московского
университета по данным Агентурного отдела Мос¬
ковского охранного отделения 1902—1916 гг. (база
данных и ее анализ) // Инф. бюлл. Ассоциации
«История и компьютер». М., 2003. № 31, сентябрь.
С. 193—201. Социальная структура студенчества во
всероссийском масштабе в конце XIX—начале XX в.
подробно рассмотрена в: Иванов А. Е. : 1) Студенче¬
ская корпорация России конца XIX—начала
XX века: опыт культурной и политической само¬
организации. М., 2004 ; 2) Мир российского сту¬
денчества, конец XIX—начало XX века: очерки.
М., 2010. Сословный состав российских студентов
в 1903, 1914 и 1915 гг. см.: Волков С. Интеллекту¬
альный слой в советском обществе. Гл. 1 : Интел¬
лектуальный слой дореволюционной России. URL:
http://www.samisdat.eom/5/55/554-ogl.htm (дата об¬
ращения: 05.06.2014).
383	Волков С. В. Русский офицерский корпус.
С. 269. См. также: Зайончковский П. А. Русский
офицерский корпус накануне Первой мировой
войны // П. А. Зайончковский, 1904—1983 гг. ...
С. 24—69.
384	Всеподданнейший отчет обер-прокурора Свя¬
тейшего Синода за 1903—1904 годы. С. 112—113.
385	Freeze G. L The Parish Clergy ... P. 385.
386	Дубенцов Б. Б. Самодержавие и чиновниче¬
ство в 1881—1904 гг. : (Политика царского прави¬
тельства в области государственной службы):
дис. ... канд. ист. наук. Л., 1977. С. 63 ; Зайончков¬
ский П. А. Самодержавие и русская армия на рубе¬
же XIX—XX столетий, 1881—1903 гг. М., 1973.
С. 204—205 ; Корелин А. П. Дворянство в порефор¬
менной России... С. 94; Волков С. В. Русский
офицерский корпус. С. 268—272, 352.
387	Подсчитано по данным: Зайончковский П. А.
Правительственный аппарат ... С. 106—178.
388	Стрекалова Н. В. Социальная стратифи¬
кация и социальная мобильность городских сред¬
них слоев в 1907—1917 гг. (на материалах
Тамбова): автореф. дис. ... канд. ист. наук. Тамбов,
2003.
389	Рабинович Г. X. Крупная буржуазия и мо¬
нополистический капитал в экономике Сибири
конца XIX—начала XX в. Томск, 1975. С. 53—54.
390	Литвинова И. Н. Чины и звания нижне¬
волжской буржуазии (конец XIX—начало XX в.) //
501

Гпава 2. Социальная стратификаг^ия и социальная мобильность
Модернизация и традиции — Нижнее Поволжье
как перекресток культур / О. В. Иншаков (ред ).
СПб., 2006. С. 405—410.
191 Кочин Г. Е. Материалы для терминологи¬
ческого словаря Древней России. М., 1937. С. 436—439.
392	Филд Д. Социальные представления в доре¬
волюционной России. С. 70, 78.
393	Фриз Г. Сословная парадигма... С. 136—
137. В указанной статье Фриз в духе «лингвистиче¬
ского поворота» изучает использование понятий
«сословие» и «состояние» в русском языке и зако¬
нодательстве, демонстрируя, что между языком и
реальными социальными процессами существовала
тесная связь: язык отражал появление новой соци¬
альной группы и ее развитие. Другой пример по¬
добного исследования касается истории терминов
«купеческий приказчик» и «торгово-промышлен¬
ный служащий» от XVII в. до начала XX в. на фоне
социально-экономического развития страны: Кап-
луновский А. Описывая империю социально: «при¬
казчицкое» многоголосие в социальном регистре
языков самоописания Российской империи // AI.
2005. №3. С. 175—226.
394	Например, формирование городского сосло¬
вия происходило в соответствии с нуждами и тре¬
бованиями посадских: Козлова Н. В. Российский
абсолютизм и купечество в XVIII веке ...С. 319.
395	Фриз Г. Сословная парадигма... С. 136—
137, 142—143, 161—162.
396	См., например: Милюков П. Н. Очерки по
истории русской культуры : в 3 т. 6-е изд. М.,
1993—1995. Т. 1. С. 248—249.
397	См., например: Иванова Н. А., Желто-
ва В. П. Сословное общество ...
398	История введения и функционирования
внутреннего и заграничного паспорта обстоятельно
описана в кн.: Чернуха В. Г. Паспорт в России,
1719—1917 гг. СПб., 2007; Mathews М. The Pass¬
port Society : Controlling Movement in Russia and the
USSR. Boulder, CO : Westview Press, 1993.
399	Першин, на мой взгляд, торопит события,
когда пишет: «К середине XIX в. российское дво¬
рянство по сути уже не обладало рядом важнейших
признаков сословия. В связи с этим вполне допус¬
тим вывод о том, что демонтаж сословной системы
в России начался намного раньше Великих ре¬
форм»: Першин С. В. «На выборы смотрел как на
дело семейное» :> реализация избирательных прав
дворянства в первой половине XIX в. (по материалам
Среднего Поволжья) // Вестник Рос. ун-та дружбы
народов. Сер. История России. 2008. № 3. С. 22.
400	Проблема профессионализации в большей
степени разрабатывается в американской слависти¬
ке: Балзер X. Интеллигентные профессии и интел¬
лигенты-профессионалы // Из истории русской
интеллигенции ... С. 201—231 ; Balzer Н. The Prob¬
lem of Professions in Imperial Russia // Between Tsar
and People ... P. 183—198 ; Russia’s Missing Middle
Class : The Profession in Russian History / H. D. Bal-
zer (ed.). Armonk, NY : M. E. Sharpe, 1996. P. 3—38,
293—319 ; Frieden N. M. Russian Physicians in an Era
of Reform and Revolution, 1865—1905. Princeton,
NJ : Princeton University Press, 1981 ; Kassov S. D.
Students, Professors and the State in Tsarist Russia.
Berkeley; Los Angeles: University of California
Press, 1989 ; Ruane Ch. Gender, Class, and the Profes¬
sionalization of Russian City Teachers, 1860—1914.
Pittsburgh, Penn ; London : University of Pittsburgh
Press, 1994. P. 185—198; Seregny S. J. Russian
Teachers and Peasant Revolution : The Politics of
Revolution in 1905. Bloomington : Indiana University
Press, 1989 ; и др. См. также: Боханов А. Н. Крупная
буржуазия России ... С. 257—261 ; Голосенко И. А.
Социальная идентификация рядового чиновничест¬
ва в России в начале XX века : ист.-социол. очерк //
Журнал социологии и социальной антропологии.
2000. Т. 3, № 3. С. 129—141 ; Лейкина-Свирская В. Р.:
1) Интеллигенция в России во второй половине
XIX в. М., 1971 ; 2) Русская интеллигенция 1900—
1917 гг. М., 1981.
401	Теоретические проблемы рассмотрены в:
Larson М. S. The Rise of Professionalism : A Socio¬
logical Analysis. Berkeley ; Los Angeles : University
of California Press, 1977 ; Parsons T. Professions //
International Encyclopedia of the Social Sciences: in
17 vols. / D. L. Sills (ed.). New York : Macmillan Co.
& The Free Press, 1972. Vol. 12. P. 536—547.
402	Гусейнов Г. В. Краткая энциклопедия города
Дербента. Дербент, 2005. С. 552; Состин Д И.
Истоки современного рабства на Кавказе : истори¬
ческий аспект // Противодействие торговле людьми
и использованию рабского труда : материалы меж-
дунар. науч.-практ. конф., 22—23 октября 2007 г.
Ставрополь, 2007. Ч. 2. С. 70—75.
403	Пахман С. В. Обычное гражданское право
в России : юрид. очерки : в 2 т. СПб., 1877. Т. 1.
С. 184; 1879. Т. 2. С. 85—112, 144—152.
404	Мамхегова Р. Очерки об адыгском этикете.
Нальчик, 1993. С. 29.
405	См., например: Ахметова М. В. Текст мос¬
ковских нищих // ЭО. 2007. № 3. С. 39—51 ; Бутов¬
ская М. Л. Попрошайничество как универсальный
феномен человеческой культуры // Там же. С. 3—
11 ; Бутовская М. Л., Ванчатова М. А. Нищие как
городская субкультура: устойчивость взаимоотно¬
шений нищих и общества в исторической перспек¬
тиве // Там же. С. 12—25 ; Бутовская М. Л., Дьяко¬
нова И. Ю., Ванчатова М. А. Бредущие среди нас:
Нищие в России и странах Европы, история и сов¬
ременность. М., 2007 ; Голосенко И. А. : 1) Вопрос о
нищенстве в интерпретации социологии бедности //
Голосенко И. А. Социологическая ретроспектива
дореволюционной России : избр. соч. : в 2 кн.
СПб. : Социологическое общество им. М. М. Кова¬
левского, 2002. С. 187—212 ; 2) Нищенство в Рос¬
сии : Из истории дореволюционной социологии
бедности // Социологические исследования. 1996.
№ 8; Зубкова Е. Ю. Рецензия на кн.: X. Ф. Ян.
502

Примечания
Бедная Россия : Нищие и нуждающиеся в русской
истории от Средневековья до современности (кн.
на немецком языке) // РИ. 2012. № 5. С. 188—190 ;
Козлова Н. В. Люди дряхлые, больные, убогие
в Москве XVIII века. М., 2010 ; Лебедев А. Г. Борь¬
ба с нищенством и бродяжничеством как один из
элементов поддержания социальной стабильности
Российского государства в XVIII—начале XX ве¬
ка // ВСПбУ. Сер. 2. История. 2005. Июль. Вып. 3.
С. 41—48 ; Нищенство : Ретроспектива проблемы /
Б. П. Миловидов (сост.). СПб., 2004 ; Черных К. В.,
Галай Ю. Г. Нищенство и бродяжничество в доре¬
волюционной России: законодательные и практи¬
ческие проблемы. Н. Новгород, 2012 ; Янгулова Л.
Юродивые и умалишенные: генеалогия инкарцера-
ции в России // Мишель Фуко и Россия / О. Хар-
хордин (ред.). СПб. ; М., 2001. Одна из наиболее
интересных работ, на мой взгляд: Дьяконов И. Ю.
Нищенство в дореволюционной России // ЭО. 2007.
№ 3. С. 26—38 (автор затронул такие сюжеты, как
численность, возрастной, семейный, гендерный,
социальный профиль нищих 1882—1897 гг., ни¬
щенство как поведенческая специализация в доре¬
волюционной России, стратегии профессионально¬
го нищенства).
406	Кошман Л. В. Город и городская жизнь ...
С. 23—24.
407	Миронов Б. Н. Социальная история ... Т. 1.
С. 142.
408	Граф А. X. Бенкендорф о России в 1827—
1830 гг. // Красный архив. 1929. Т. 37. С. 138—173 ;
1930. Т. 38. С. 109—147.
41,9 Цит. по: Долбилов М. Д. Дворянские «оли¬
гархи» в России 1850—1860-х гг. : Поиск со¬
циальной идентификации сословия // ВИ. 2000.
№ 6. С. 43.
410	Министерство внутренних дел:	Выборы
в Государственную Думу третьего созыва: стат. отчет
Особого делопроизводства. СПб., 1911. С. VII—X.
411	Steams Р. N. European Society in Upheaval:
Social History Since 1800. New York ; London : The
Macmillan Company, 1967. P. 47.
412	Большой толковый социологический сло¬
варь : Collins. Т. 1. С. 283 ; Historical Statistics of the
United States. Colonial Times to 1970. Washington,
DC : U. S. Department of Commerce and Bureau of the
Census, 1975. Pt. l.P. 139.
413	Интересно отметить, что ходатайства на
личное землеустройство за 1907—1915 гг. подали
почти в 2 раза больше — 3 млн домохозяев:
Давыдов М. А. Всероссийский рынок в конце
XIX—начале XX в. и железнодорожная статистика.
СПб., 2010. С. 753.
414	См. Статистическое приложение в т. 3 наст,
изд.
415	Фишер В. Европа: экономика, общество и
государство, 1914—1980. М., 1999. С. 136—137.
416	Среди социальных исследователей, не ис¬
ключая и историков, в последние годы наблюдался
неоправданный скепсис в отношении к количест¬
венным методам. Клиометрия, разумеется, — не
панацея, но, «несмотря на то, что при использова¬
нии статистического подхода в изучении социаль¬
ных неравенств встает множество проблем, все же
он позволяет нам увидеть объект ясно и недву¬
смысленно»: Пфефферкорн Р. Социальное нера¬
венство и статистика: пределы статистического
подхода // Проблемы теоретической социологии :
в 2 вып. / А. О. Бороноев (ред.). СПб., 1996. Вып. 2.
С. 167.
417	Опыт приблизительного исчисления народ¬
ного дохода по различным его источникам и по
размерам в России. СПб., 1906. С. XXXV ; Подо¬
ходный налог : Ожидаемое число плательщиков, их
доход и сумма налога по исследованию, произве¬
денному податными инспекторами и казенными
палатами в 1909—10 году : материалы к проекту
положения о государственном подоходном налоге.
СПб., 1910. С. 82—84.
418	Подробно о расчете децильного коэффициен¬
та см: Миронов Б. Н. Благосостояние населения
и революции в имперской России (XVIII—начало
XX века). 2-е изд. М, 2012. С. 598—608.
419	Струмилин С. Г. Очерки экономической
истории ... С. 160—161 ; Ягунский В. К. Социаль¬
но-экономическая история России XVIII—XIX вв.
М., 1973. С. 104.
420	Кирьянов Ю. И. Жизненный уровень ...
С. 114.
421	Например, в 1998 г., по сведениям аме¬
риканского журнала «Форбс», пятеро самых бога¬
тых людей России (В. Потанин, Р. Вяхирев,
М. Ходорковский, В. Алекперов и Б. Березовский)
располагали годовым доходом большим, чем все
38,8 млн пенсионеров, и большим, чем 19,4 млн
рабочих и служащих со средним заработком в 600
руб. в месяц (Ефимова М. П„ Бычкова С. Г. Соци¬
альная статистика. М., 2004. С. 233). Децильный
коэффициент— 14. Через 13 лет, в 2011 г., общее
состояние 200 богатейших людей России оценива¬
лось в 499 млрд долл. — это больше годового до¬
хода федерального бюджета Российской Федера¬
ции или годового фонда оплаты труда всех 70 млн
трудоспособных граждан. По данным Росстата,
доходы 10 % самых богатых превосходили доходы
10 % самых бедных в 16,5 раза: Forbes Russia. 2011.
15 апр.: 200 богатейших бизнесменов России // Там
же ; Росстат: количество россиян с низкими дохо¬
дом сократилось // Вести: Экономика. URL:
www.vestifmance.ru/articles/7810 (дата обращения:
04.12.2012).
422	Цит. по: Дякин В. С. Был ли шанс у Столы¬
пина? СПб., 2002. С. 12. По мнению американского
историка Мишеля Мелансона, катастрофически
резкого социального разделения в России не было,
поэтому историю российского общества и государ¬
ства можно лучше понять, исходя из модели «соци¬
ального согласия», чем модели «общественной
503

Гшва 2. Социальная стратификация и социальная мобильность
фрагментации»: Melancon М. The Lena Goldfields
Massacre and the Crisis of the Late Tsarist State.
College Station, 2006. P. 153.
423	История советского крестьянства: в 5 т.
Т. 1: Крестьянство в первое десятилетие советской вла¬
сти, 1917—1927 / Г. В. Шарапов (ред). М., 1986. С. 51.
424	О земле, 1921 : в 3 вып. Вып. 1 : О прошлом
и будущем земельно-хозяйственного строительст¬
ва. М., 1921. С. 8—9.
425	Книпович Б. Н. Очерк деятельности Народ¬
ного комиссариата земледелия за три года (1917—
1920). М., 1920. С. 9.
426	Статистический сборник за 1913—1917 гг.
Вып. 1.С. 185, 193,210,215.
427	Экономическое расслоение крестьянства
в 1917 и 1919 г. С. И. Табл.
428	История социалистической экономики СССР:
в 7 т. Т. 1 : Советская экономика, 1917—1920 гг. /
И. А. Гладков (ред.). М., 1976. С. 80—84.
429	Российский статистический ежегодник:
стат. сб. М., 1997. С. 142 ; Самые богатые граждане
в 34 странах, входящих в Организацию экономи¬
ческого сотрудничества и развития, в 9 раз богаче
самых бедных. URL: http://ru.euronews.net/2011/12/
05/trickle-down-forget-it/ (дата обращения: 09.12.2013).
430	Нардова В. А. Самодержавие и городские
думы в России в конце XIX—начале XX века.
СПб., 1994. С. 35—41.
431	См., например: Баринова Е. П.: 1) Власть
и поместное дворянство России в начале XX века.
Самара, 2002; 2) Российское дворянство в начале
XX века : социокультурный портрет. Самара, 2006 ;
Бибин М. А. Дворянство накануне падения царизма
в России. Саранск, 2000 ; Набялэк О. Э. Проблемы
пореформенного дворянства в художественной
литературе 1860-х гг. // ВМУ. Сер. 8. История.
2008. № 1.С. 33—41.
432	Баринова Е. П. Власть и поместное дво¬
рянство ... К сожалению, эти идентификации от¬
ражают бытовавшие среди дворянства мнения, но
не являются результатом контент-анализа доку¬
ментов или литературы.
433	Беккер С. Миф о русском дворянстве ...
С. 11—21, 307—317 ; Иванова Н. А., Желтова В. П.
Сословное общество ...
434	Ковальченко И. Д, Моисеенко Т.Д., Селунс-
кая Н. Б. Социально-экономический строй ...
С. 127 ; Ковальченкд И. Д. Аграрный строй России
второй половины XIX—начала XX в. М., 2004.
С.413,427.
435	Корелин А. П. Дворянство в пореформенной
России ... С. 28.
436	Рябушинский В. П. Старообрядчество и рус¬
ское религиозное чувство. С. 161.
437	Зиновьев К. Россия накануне революции.
London, 1983. С. 47.
438	Злобина И. В., Пихоя Р. Г. Семья на Урале
в XVIII—первой половине XIX в. // Деревня и го¬
род Урала в эпоху феодализма: проблема взаи¬
модействия / А. С. Черкасова (ред.). Свердловск,
1986. С. 139—140. См. также: Семенова Л. Я.
К истории генеалогии мастеровых Петербурга
в XVIII—начале XIX в. // История и генеалогия /
Н. И. Павленко (ред.). М., 1977. С. 237—265.
439	Бескровный Л. Г., Водарский Я. Е., Кабу-
зан В. М. Миграции населения в России в XVII—
начале XX в. // Проблемы исторической демог¬
рафии СССР. Вып. 2. С. 26—32.
440	Там же.
441	Pintner W. М. Civil Officialdom and the Nobil¬
ity in the 1850s // Russian Officialdom . The Bureauc¬
ratization of Russian Society from the Seventeenth to
the Twentieth Century / W. M. Pintner, D. K. Rowney
(eds.). Chapel Hill: The University of North Carolina
Press, 1980. P. 237.
442	Схемы вертикальной социальной мобильно¬
сти для представителей различных сословий в до-
и пореформенной России рассмотрены в: Рас-
кин Д. И. Сословия в Российской империи и типо¬
вые сценарии жизненного пути россиян в XIX—
начале XX в. // Английская набережная, 4 : ежегод¬
ник / Л. Е. Шепелев (ред.). СПб., 2001. С. 227—250.
443	Писарькова Л. Ф. От Петра I до Николая I:
Политика правительства в области формирования
бюрократии // ОИ. 1996. № 4. С. 29—43.
444	Материалы сайта «Всероссийское генеало¬
гическое древо» (URL: http://www.vgd.ru) (сущест¬
вует в сети Интернет с 1999 г.), на начало 2013 г.
включавшие 19 080 фамилий и более 100 000 пер¬
соналий, могут служить важным источников для
изучения и оценки уровня социальной мобильности
в России имперского периода и помочь закрыть
лакуну в социальной истории России.
445	О роли блокировки вертикальной со¬
циальной мобильности в росте социальной напря¬
женности, переходящей в революцию, см.: Паре¬
то В.: 1) Трактат по общей социологии // Осипо¬
ва Е. В. Социология Вильфредо Парето: поли¬
тический аспект. СПб., 2004 ; 2) Компендиум по
общей социологии. М., 2007. С. 407—465.
446	Фриз Г. Сословная парадигма... ; Иванова
Н. А., Желтова В. П. Сословное общество...;
Haimson L. И. The Problem of Social Identities in
Early Twentieth Century Russia // Slavic Review.
1988. Vol. 47, nr 1. P. 1—20 ; Gleason A. The Terms
of Russian Social History // Between Tsar and
People ... P. 27.
447	Rieber A. J. The Sedimentary Society // Be¬
tween Tsar and People ... P. 343—366 ; Kassow S. D.
Russia’s Unrealized Civic Society // Ibid. P. 367—
372 ; Каппелер А. Россия — многонациональная
империя. M., 1996. С. 201, 263—268 ; Kappeler А.
Some Remarks on Russian National Identities (Six¬
teenth to Nineteenth Centuries) // Ethnic Studies. 1993.
Vol. 10. P. 147—155.

ГЛАВА 3
ДЕМОГРАФИЧЕСКАЯ МОДЕРНИЗАЦИЯ

Дети — благодать Божья.
У кого детей много, тот не забыт от Бога.
С детьми горе, а без них вдвое.
Первый сын Богу, второй — царю, третий — себе на пропитание.
Работные дети отцу хлебы.
Русские пословицы
Историко-демографические исследования в постсоветской историографии
приобрели популярность. Одна из причин этого состоит в том, что
демографические данные дают много ценной информации о жизни людей, их
благосостоянии, менталитете, поведении, борьбе за выживание, о трудностях,
с которыми они повседневно сталкиваются. Если, например, рождаемость
находится на уровне 50 рождений на 1000 человек населения, это означает, что
она стихийна и не регулируется, что женщины по 10 раз за свою жизнь рожают,
что главные их силы уходят на беременности и выхаживание детей, что они
фактически исключаются из общественных отношений и что основные усилия
мужчин по необходимости должны направляться на обеспечение семьи
пропитанием. Если смертность находится на уровне 30—40 смертей на 1000
человек населения, то примерно треть младенцев умирает на первом году жизни
и лишь половина родившихся доживает до 6 лет, значит, половина затраченных
родителями сил и средств как бы выбрасывается на ветер. Каждый
демографический показатель заключает в себе много важных сведений, которые
нередко не могут быть извлечены из других источников. Важное достоинство
демографической информации состоит в том, что она выражается в коли¬
чественной форме, что делает наши исторические знания более ясными, четкими
и конкретными, помогает лучше и глубже понимать социальные и экономи¬
ческие процессы, проходившие в стране, облегчает международные сравнения.
Если, например, средняя продолжительность предстоящей жизни при рождении в
России в 1840-е гг. равнялась 25,8 года, а в 1910-е гг. — 33,5 года, т. е. за
пореформенное время увеличилась на 7,7 года, или на 30 %, то все спекуляции
о несостоятельности Великих реформ для благосостояния населения не убе¬
дительны. Если средняя продолжительность жизни в 1870-е гг. в России рав¬
нялась 29,1 года, в Германии — 37, во Франции — 42,1, в США — 42,6, Ве¬
ликобритании — 43,5, Швеции — 45,7 года, то на основе этих данных можно
ранжировать перечисленные страны по уровню развития здравоохранения,
общей культуры и по отношению к жизни и здоровью своих граждан (прежде
всего детей), а граждан — по отношению здоровью и жизни собственной и своих
ближних (в особенности детей) (см. Статистическое приложение в т. 3 наст. изд.).
Напомню, что ООН для оценки благосостояния населения использует так
507

Глава 3. Демографическая модернизация
называемый индекс человеческого развития (ИЧР), который включает три
показателя: среднюю продолжительность предстоящей жизни, грамотность
взрослого населения и валовой продукт на душу населения. Поскольку исто¬
рическая демография по своему статусу приближается к точным и естественным
наукам, то и наши исторические представления, основанные на ее данных,
лишаются легендарности и мифологичности и становятся научными и надеж¬
ными.
Но сухие цифры о браках, рождениях и смертях наполнены и большим
социальным смыслом. От того, сколько детей рожает женщина за свою жизнь,
зависит ее социальное положение, участие или неучастие в общественных
делах— не может женщина, обремененная многочисленным семейством, быть
активной общественницей. Естественный прирост населения влияет на уровень
благосостояния — не бывает богатых стран, в которых население быстро растет.
Но в то же время увеличение населения служит стимулом социальных
изменений. Например, считается, что в Новое время рост населения спо¬
собствовал прогрессу. Принципиальным событием XVIII—начала XX в. являлся
демографический переход (демографическая революция), в ходе которого
рождаемость и смертность попали под контроль человека. Поскольку переход
начался со снижения смертности вследствие улучшения гигиены, медицины
и т. п., он должен был начаться с того, что человеку захотелось жить дольше, что
ему стало интересно и радостно жить. Следовательно, должно было измениться
отношение и к жизни, и к смерти — от индифферентного к страху перед
смертью. Если рост атеизма способствует желанию жить дольше, а глубокая
религиозность такое желание ограничивает, значит, демографический переход
должен был сопровождаться секуляризацией сознания.
В последние 20 лет отечественная историческая демография существенно
продвинулась вперед1. Ее настоящие (и также будущие) успехи, на мой взгляд,
связаны, во-первых, с постановкой новых исследовательских проблем (в центре
внимания не численность и социальный состав населения, как было прежде,
а брачность, рождаемость, смертность, семейное состояние, заболеваемость); во-
вторых, с обращением к метрикам, приходским спискам, подворным описаниям,
ревизским сказкам и результатам переписи 1897 г., относящимся к отдельным
селениям; в-третьих, с использованием методики современной демографической
науки и компьютерных технологий; в-четвертых, с выходом на международную
арену — российские материалы начали входить в мировую базу данных, а иссле¬
дователи — в мировое сообщество историков-демографов, возникли совместные
проекты западных и отечественных историков; в-пятых, с возникновением в Бар¬
науле, Курске, Москве, Петрозаводске, С.-Петербурге, Тамбове, Туле, Ярославле
центров, в которых создаются и анализируются базы первичных данных по исто¬
рической демографии, происходит обмен опытом и обучение. О масштабе проде¬
ланной работы свидетельствует такой факт — только алтайская группа выявила
за 1767, 1802—1914 гг. 12 939 метрических книг по более чем 387 населенным
пунктам Алтайского края и прилегающих районов, содержащих 3526 тыс. запи¬
сей, в том числе 60,7 % о рождениях, 29,5 % об умерших и 9,8 % о браках2. Ре¬
зультаты исследований были опубликованы во многих диссертациях и несколь¬
508

Актуальные проблемы исторической демографии
ких сборниках статей3; вся литература по исторической демографии насчитывает
более 300 работ.
Эти успехи были подготовлены предшествующим развитием исторической
демографии (работами Я. Е. Водарского, В. М. Кабузана, X. Палли, А. Г. Рашина,
B.	К. Яцунского и многих других)4. Думаю, что сборник статей «Брачность, рож¬
даемость, смертность в России и в СССР», который организовал и собрал
А. Г. Вишневский в 1977 г., сыграл важную роль в мобилизации историков на
изучение новых проблем с помощью новой методологии5. По-видимому, с этого
времени и можно датировать генезис новой исторической демографии. В успехах
последних лет значительная роль принадлежит западным историкам, которые
стали привлекать российских коллег к совместным исследованиям по историче¬
ской демографии. Один проект «Региональное развитие 1780—1917» был реали¬
зован исследователями из Гронингенского (Нидерланды), Петрозаводского,
C.	-Петербургского, Тамбовского и Ярославского университетов6. Второй проект
организовали С. Хок, Д. Рэнсел и Д. Кайзер (США) и историки из Государствен¬
ного архива Тульской области, Курского, Тамбовского и С.-Петербургского уни¬
верситетов для изучения динамики рождаемости, брачности и смертности
XVIII—начала XX в. на основании анализа метрических книг7. Третий совмест¬
ный проект организовали А. Блюм (Национальный институт демографических
исследований, Париж) и сотрудники экономического факультета МГУ И. А. Тро¬
ицкая и А. Авдеев для изучения ревизских сказок и метрических книг Москов¬
ской губернии8. Монографию и серию статей по истории российского крестьян¬
ства и исторической демографии опубликовал С. Хок9. Д. Кайзер опубликовал
серию работ по ряду демографических проблем и истории семьи в российских
городах петровского времени10. К. Воробец подготовила книгу и серию статей
о крестьянской семье в пореформенной России11. Д. Рансел большую часть своей
творческой жизни отдал изучению истории семьи в России. Еще в 1978 г. он ор¬
ганизовал первый сборник статей, посвященный этому сюжету, а также сам на¬
писал две книги и серию статей12. Упомянем также работы Р. Бохака и П. Запа,
М. Миттерауэра и А. Кагана по истории русской семьи, А. Плаканса и Ч. Вете-
релл о семейной организации и других аспектах истории семьи Балтии13. Как
всегда бывает, успехи породили новые проблемы и высветили трудности, прежде
всего источниковедческого и методического характера.
Данная глава имеет двоякую цель. Первая — рассмотреть принципиальные
проблемы, стоящие перед исторической демографией, и предложить возможные
пути их решения. Вторая — выяснить: 1) какая модель демографического пове¬
дения господствовала в России в течение XVIII—начала XX в.; 2) когда начался
переход от так называемой восточноевропейской к западноевропейской модели
брачности и от традиционной к современной модели воспроизводства населения;
3) кто был пионером в регулировании рождаемости среди сословий и кто — сре¬
ди регионов. Сведения о демографических процессах среди населения, принад¬
лежавшего к иным, чем православие, вероисповеданиям, начали централизован¬
но собираться лишь с 1840-х гг. Поэтому анализ до середины XIX в. будет огра¬
ничен православным населением, доля которого во всем населении страны со¬
ставляла в 1858 г. 85 %, в 1897 г. — 84 %14.
509

Гпава 3. Демографическая модернизация
Актуальные проблемы исторической демографии
Оценка численности и состава сельского и городского населения
Историческая демография начинается с численности населения. Сколько-
нибудь правдоподобные данные о численности населения России имеются с 1646 г.,
а за предшествующий период мы располагаем весьма ориентировочными оцен¬
ками, основанными на фрагментарных сведениях и сравнительно-исторических
аналогиях. Оценки расходятся чрезвычайно сильно: Б. Ц. Урланис определяет
численность населения на 1500 г. в 5,8 млн, на 1550 г. — 8 млн, на 1600 г. —
11,3 млн15, А. И. Копанев — соответственно 6—7; 9—10 и 11—12 млн16, Я. Е. Во-
дарский и В. М. Кабузан — соответственно 5,6; 6,5 и 7 млн17. Благодаря в значи¬
тельной степени усилиям двух последних историков мы имеем представление
о динамике численности населения с 1646 до 1913 г. В частности, Водарским
введены в научный оборот материалы подворных описаний 1646 и 1678 гг. и со¬
единены с результатами первой ревизии 1719 г., Кабузаном — сводные материа¬
лы 10 ревизий за 1719—1857 гг. Водарский, Кабузан и А. Г. Рашин обобщили
материалы административного учета за 1858—1913 гг.18 Мы знаем достаточно
точно численность населения в годы переписей и имеем основание для заключе¬
ния, что только в 1760-е гг. Россия стала самой большой по численности населе¬
ния страной в Европе. Актуальная задача теперь состоит в том, чтобы корректно
соединить данные ревизского и административного учета. В. Кабузан и А. Бушей
провели источниковедческую экспертизу ревизского учета, сравнили его с адми¬
нистративным, но не стали соединять данные того и другого учета в один дина¬
мический ряд. Между тем это возможно сделать. Сравним результаты ревизского
учета за 1857 г. и административного за 1858 г. Для сопоставимости необходимо
увеличить ревизские цифры на величину естественного прироста за 1858 г., так
как данные ревизии относятся на конец 1857 г., а административного учета — на
конец 1858 г., и взять одинаковую территорию (табл. 3.1).
Сравнение показывает, что, по сведениям полиции, которая проводила адми¬
нистративный учет, численность мужского населения была на 8,4 % больше,
а женского — на 3,7 % больше, чем по 10-й ревизии. Если же принять во внима¬
ние, что ревизия не учитывала регулярную армию и иностранцев, то разница
в точности учета одних и тех же категорий населения по итогами двух видов учета
уменьшится до 6,1 % для мужчин и до 3,6 % для женщин. Разница в итогах мо¬
жет объясняться либо тем, что от ревизии (она учитывала приписное население)
удалось уклониться значительному числу налогоплательщиков, либо тем, что
полиция (она учитывала наличное население) дважды учитывала одни и те же
категории населения, либо тем и другим. По мнению Кабузана, 10-я ревизия бы¬
ла проведена хуже, чем 9-я, от которой удалось уклониться по крайней мере
1,7	% населения. Поскольку точность 10-й ревизии не проверялась, он принимает
1,7% уклонившихся и для 10-й ревизии, остальное расхождение он объясняет
двойным счетом19. Двойной счет возможен для отходников. В 1857—1859 гг. в
среднем в год было взято 1013 тыс. паспортов (в переводе на годовые)20. Отсюда
в отходничестве могло быть занято около 3,5 % крестьян, считая всех отходни¬
ков мужчинами, так как женщины занимались этим промыслом намного реже.
510

Сравнение данных 10-й ревизии 1857—1858 гг. и административного учета 1858 г. (тыс.)
5
i*
s
)
5
Разница, %
Оба
пола
4,3
сч"
6,7
5,4
7
6,3
4,4
СО
1
оо"
1 163 |
4,8
о
о
о
о
Чо"
Жен.
СО
0,6
5,6
т
00^
3,2
04
сч"
7
чо"
163
сч
40^
СО
о
о
о
о
СО
Муж.
СЛ
ио
Сч"
Сч"
04
Г""
9,8
т
11,6
5,6
с\
СО
7
о
163
40
40"
о
о
о
о
00
Разница, тыс.
Оба
пола
| 2279 1
303
1935
226
7
237
2505
оч"
сч
ее-
87,9
312
396
| 2902 |
3
1 651 1
| 3614 |
Жен.
919
73,7
40
829
34,2
-2,2
36,4
953
12,5
04
7
т"
со
1 142 |
170
1123
26
04
Муж.
1360 |
229 |
ю
ио
сч
1105
192
-8,5
200,6
1552
ГЛ
Г-"
"3-
7
52,9 |
170 |
227
1779 |
35 |
651 |
2466 |
Административный учет,
1858 г.
Оба
пола
[ 55 494 |
| 22 568 |
о
о
сч
30 856
4442
440,2
сч
о
о
59 936
| 908,4 |
1 623,3 |
1 П19 |
1 502,9 |
3154
| 63 090 |
3
1 651 |
| 63 802 |
Жен.
| 28 276 |
| 11 512 |
| 1084 1
о
00
40
2280
215
2065
30 556
1 451,6 |
1 322,7 |
1 540,1 |
1 228,4 |
1543
| 32 099 |
1 26 1
|
| 32 125 |
Муж.
| 27218 |
| 11 056 |
1 986,2 |
15 176
2162
225,2
1937
29 380
1 456,8 |
| 300,6 |
1 578,8 |
1 274,5 |
1611
| 30 991 |
со
1 651 |
| 31 677 |
10-я ревизия,
1858 г.
Оба
пола
|53 215 |
| 22 265 |
| 2029 |
28 921
4216
450,9
3765
57 431
1 878,5 |
| 656,3 |
| 1031 |
1 191,2 |
2757
ОО
ОО
о
40
1
1
00
00
о
40
Жен.
00
чп
со
х>-
СЧ
|11 4391
ОО
40
О
14 851
2246
217,2
2029
29 603
1 439 |
1 342 |
1 505 |
°°*
40
ОО
1373
|30 9761
1
|
|30 9761
Муж.
125 8571
110 827|
| 960,6 |
14 070
1970
233,8
1736
27 827
1 439,5 |
1 314,3 |
1 526 |
1 104,4 1
1384
129212|
1
1
129212|
10-я ревизия,
1857 г.
Оба
пола
152 9501
|22 1551
ОО
о
сч
28 777
4195
448,7
3746
57 145
1 874,2 |
1 653,1 |
| 1026 |
1 190,3 |
2743
|59 889|
1
1
|59 889|
Жен.
27 2211
|11 3821
| 1063 |
14 777
2235
216,1
2019
29 456
1 436,8 |
СЛ
о"
"3-
СО
1 502,5 |
1 86,4 |
1366
|30 822
1
1
|30 8221
Муж.
25 7291
10 7731
°°*
чп
04
14 000
1960
232,6
1728
27 689
1 437,3 |
1 312,8 1
1 523,4 |
1 Ю3,9 |
1377
|29 0661
1
1
|29 0661
Категории населения
| Крестьяне, в том числе: |
| помещичьи |
| удельные |
государственные
и др.
Городское сословие,
в том числе:
купцы и почетные
граждане
мещане и ремеслен¬
ники
Все податное населе¬
ние
| Дворяне и чиновники |
| Духовенство
| Инородцы
| Разночинцы
Все неподатное насе¬
ление
| Всего\
| Иностранцы
| Регулярные войска |
Итого|
5 =
* сЗ
8"
С м
S s
S 3
о м
S s
я со
fli
g &
X «
: s
СО jg
со s
£
ОО я
' <и
г 3
КО
С w
U «
. 3
?1
я Я
4> S
3 §
£
^ О
и
|3
S &
’§*
* О
О _
>5 J
JD
Я
5
«=?
Н
<и
S
*
о
<и
г
S
<и
3
LQ
S >*
и гп
2 d
СЧ
m
U
I
00
»о
00
источников и поэтому немного различаются.

Население России в 1719—1857 гг. на территории, охваченной ревизиями
| 1857 г.
29 066
1 1.02 1
| 30 822 |
\о
СЛ
1
40
"Т
©
..ОШ
*40
т
сч
1 651 |
СЛ
СЧ
1 924 |
62 968
| 59 268 |
| 3700 |
6,2
49 262
| 1850 г. |
28 032
СЧ
сэ
| 28 593 |
СЧ"
700,8
714,8
1416
| 409 |
1 172 1
1 581 |
58 621
| 56 882 |
| 1739 |
сл"
46 252
| 1833 г. |
25 540
1 1,02 1
| 26 051 |
00
2,5*
638,5
651,3
1290
1 410 |
1 172 |
1 582 |
53 463
| 51 900 |
| 1563 |
3,0
41 557
| 1815 г. |
21 317
СЧ
| 21 743 |
сч
«гГ
V*
639,51
652,3
1291,8
1 627 |
1 263 |
| 890 |
45 242
| 43 888 |
| 1354,5 |
сл
35 339
| 1811 г. |
20 722
СЧ
©^
| 21 136 |
o'
V*
621,7
634,1
1256
1 631 |
1 265 |
1 896 |
44 010
| 42 706 |
| 1304 |
СЛ
34 758
| 1795 г. |
00
u-i
СЧ
00
СЧ
©^
| 18 623 |
1,24
226,4
230,9
457,3
| 449 |
1 189 |
1 638 |
40
04
| 37 414|
1 562,1 |
1,5
29 422
| 1782 г. |
13 687
СЧ
©^
| 13 961 |
40
сч"
369,55
376,94
746,49
00
1 218 |
40
т
29 130
| 28 410 |
| 719,79 |
сч"
27 694
| 1762 г. |
о
о
СЧ
СЧ
©^
| 11 424 |
1 6,4 |
3,65
408,8
417
825,8
1 418 |
1 176 |
1 594 |
24 043
| 23 236 |
1 807,3 |
сл
22 756
| 1744 г. |
8933
1 1,02 |
| 9112 |
СЛ
330,5
337,1
667,7
1 170 |
1 241 |
18 954
| 18 206 |
1 748 |
4,1
18 954
| 1719 г. |
7570
СЧ
©^
| 7721 |
сч
2,05
155,2
158,3
313,5
1 219 |
1 92 |
СЛ
15916
| 15 578 |
1 338 |
СЧ
сч"
15916
| Показатели |
На всей территории, охваченной реви¬
зиями:
Численность мужчин, тыс.
[Соотношение женщин и мужчин |
[Численность женщин, тыс. |
|Доля прописного податного населения, % |
Поправка на недоучет неподатного населе¬
ния, %
Неучтенное неподатное население, мужчи¬
ны, тыс.
Неучтенное неподатное население, женщи¬
ны, тыс.
Неучтенное неподатное население, оба пола,
тыс.
[Регулярная армия |
|Жены нижних чинов и офицеров |
|Офицеры и нижние чины с женами |
Итого:
население обоего пола с армией
| по сведениям Кабузана |
| Разница, тыс. |
Разница, %
На территории, охваченной 1-й ревизией,
обоего пола с армией
Источники: Кабузан В. М. Народонаселение России в XVIII—первой половине XIX в. М., 1963. С. 164—165 ; Статистические таб¬
лицы Российской империи. Вып. 2. С. 320—328.

Актуальные проблемы исторической демографии
Однако вряд ли все отходники были учтены дважды. Напомню, что по переписи
1897 г. наличное население оказалось ниже постоянного, или фактически при¬
писного, на 0,75 %, что может быть объяснено не двойным счетом, а уклонением
от демографического учета отходников21. Допустить, что в 1858 г. все отходники
были учтены полицией, невозможно. Кроме того, ревизия на 3,2 % занизила
сравнительно с административным учетом и число женщин, принадлежавших
к податным сословиям. Чем это можно объяснить, если все женщины находились
по месту жительства? Скорее всего, недоучетом населения. Таким образом, доля
прописных (пропущенных) по 10-й ревизии доходила по крайней мере до 3,2%
податного населения. Однако выявление всех уклонившихся от ревизии жителей
являлось непосильной задачей, особенно после недавней большой Крымской
войны, поэтому реальное число прописных было намного больше.
По мнению Бушена, вся разница между данными административного и ревиз¬
ского учета объясняется уклонением населения от ревизского учета, и в пользу
этого он приводит три аргумента: 1)61% расхождения в итогах приходится на
мужчин и только 39 % — на женщин; 2) качество учета дворянства и духовенст¬
ва, полностью освобожденных от налогов, намного хуже, чем у податных сосло¬
вий; 3) расхождения в итогах наибольшие у тех социальных групп — государст¬
венных крестьян и мещан, которые в наименьшей степени контролировались ко¬
ронной администрацией22. Очень веские аргументы. И несмотря на это, исклю¬
чить возможность двойного счета нельзя, ведь полиция обязана была учитывать
наличное население, и здесь ошибки из-за сложности задачи для малограмотных
полицейских были неизбежны. Расхождения в численности неподатного населе¬
ния, у которого не было мотива для уклонения ни от ревизского, ни от админист¬
ративного учета, по данным обоих видов учета это наглядно подтверждают. По-
видимому, на двойной счет приходилось до 2,4 % (5,6 % - 3,2 %) разницы между
ревизским и административным счетом податного населения. Отметим, что ад¬
министративный учет в пореформенное время имел тенденцию завышать чис¬
ленность населения вследствие двойного счета мигрантов23.
Итак, ревизский учет населения проводился удовлетворительно, и, по-
видимому, от 1-й к 10-й ревизии качество учета имело тенденцию улучшаться.
Последняя, 10-я ревизия пропустила по причине уклонения не менее чем 3,2%
мужского податного населения, а административный учет преувеличил его чис¬
ленность вследствие двойного счета примерно на 2,4 %. Следовательно, при объ¬
единении данных ревизского и административного учета, касающихся податного
населения за 1857—1858 гг., необходимо либо ревизские итоги увеличить на
3,2	%, либо полицейские данные уменьшить на 2,4 %. Хуже обстоит дело с непо¬
датным населением и женским полом, поскольку ревизия, в чью прямую задачу
не входил учет неподатного населения и женщин, фиксировала то и другое, как
правило, хуже податного. Но и здесь есть выход. Если дополнить ревизские ито¬
ги данными о регулярной армии, дворянстве и духовенстве, то результаты будут
более удовлетворительными24. Начиная с 3-й ревизии женщины стали учиты¬
ваться, но данные эти еще не введены в научный оборот. Кабузан включил жен¬
ский пол в свои итоги не по данным ревизий, а простым удвоением числа муж¬
чин. Наверное, будет точнее принять соотношение женщин и мужчин другим —
513

Гпава 3. Демографическая модернизация
как 102 к 100, следуя данным 8—10-й ревизий за 1833, 1850 и 1857 гг. и админи¬
стративного учета 1858 г. Что касается жен солдат и офицеров, служивших
в регулярной армии, то женатыми были не все, а лишь около 42 % служащих25.
После этих мелких поправок данные 1—10-й ревизий и административного учета
за 1858—1897 гг. будут более или менее сопоставимы26 (табл. 3.2).
С 1858 по 1896 г. численность населения определялась Центральным ста¬
тистическим комитетом (ЦСК) на основе административного учета и данных
о ежегодном естественном и механическом приросте населения, за 1898—1917 гг. —
на основе переписи 1897 г. и данных о ежегодном естественном и механическом
приросте населения. Качество административного учета проверяли Н. Экк,
B.	Г. Михайловский и В. М. Кабузан, опираясь на данные последней ревизии
1857 г., отдельных локальных переписей и всеобщей переписи 1897 г. Они пришли
к единому выводу о преемственности и относительной точности последних
ревизий и полицейских исчислений населения27. Данные о численности населения
в 50 губерниях Европейской России за 1867—1913 гг. впервые систематизировал
C.	А. Новосельский в 1916 г.; в 1927 г. их откорректировал Вл. Зайцев, а в 1930 г. —
еще раз Е. 3. Волков. Как видно из данных табл. 3.3, в которой приведены данные
только за несколько лет, каждая последующая оценка немного уменьшала
численность населения, вследствие того что административный учет имел
тенденцию преувеличивать численность населения. Считается, что данные
Волкова в наилучшей степени отражают реальную динамику населения 50
губерний Европейской России.
Таблица 3.3
Население обоего пола в 50 губерниях Европейской России в 1871,1885,1896—1897,
1900,1913 гг., по разным источникам (на 1 января)
Год
Население, тыс.
Разница, Новосельский = 100
Новосельский
Зайцев
Волков
Новосельский
Зайцев
Волков
1871
65 540
64 980
64 644
100
99,15
98,6
1885
79 112
78 980
78 644
100
99,83
99,4
1897
93 779
93 918
93 443
100
100,1
99,6
1900
98 379
98 388
98 052
100
100
99,7
1913
121 780
119 256
118 921
100
97,93
97,7
Источники: Новосельский С. А. Обзор главнейших данных по демографии и сани¬
тарной статистике России. СПб., 1916. С. 23—24; Зайцев Вл. К вопросу о численности
населения Европейской России // Влияние неурожаев на народное хозяйство России / В. Г. Громан
(ред.). М., 1927. Ч. 2. С. 65 ; Волков Е. 3. Динамика народонаселения СССР за 80 лет. М., 1930.
С. 26.
В 1918 г. ЦСК опубликовал таблицу о динамике численности населения
империи в границах первой всеобщей переписи 1897 г. (без Финляндии, Хивы
и Бухары) за 1800—1916 гг., не объяснив источники и методику, которые
использовались при ее составлении (авторство приписывается В. Г. Михай¬
ловскому — заведующему Отделом демографической статистики ЦСК). Анализ
514

Актуальные проблемы исторической демографии
таблицы (выдержки из нее см. в табл. 3.4) показывает, что за 1800—1855 гг.
использовались ревизские сведения, с 1856 г. — сведения административного
учета, население в промежуточные годы между ревизиями и полицейскими
исчислениями в 1856, 1859, 1863, 1867, 1870, 1885, 1896 гг. определялось по
естественному приросту; с 1801 г. в итоги включалось население части Кавказа,
вошедшего в состав России, с 1813 г. — население Бессарабии, с 1815 г. —
население российской Польши, с 1867 г. — население Средней Азии без Хивы и
Бухары. Механическое увеличение населения за счет новых территорий
раскладывалось на ряд лет, чтобы получить более плавную динамику роста
населения вместо имевшего место резкого фактического скачка. Однако сколько-
нибудь точных данных о населении присоединенных территорий до 1897 г. не
было, поэтому таблица ЦСК очень приблизительно отражает динамику
населения империи. Например, за 1800 г. население всей империи на 2450 тыс.
меньше, за 1811 г. — на 434 тыс. меньше только ревизского населения, хотя
учитывался Кавказ; за 1856 г. ошибочно учтено население Финляндии (это
следует из того, что все население империи, включая Финляндию, —1633 тыс.,
в 1856 г. составляло 71 244 тыс.)28. Несмотря на это, данные Михайловского за
1800—1896 гг. активно использовались в дальнейшем и только за 1897—1914 гг.
были подвергнуты критике и ревизии Зайцевым, Волковым и Р. И. Сифман.
Предпочтение следует отдать данным Сифман, которая полнее своих предшествен¬
ников учла миграции населения, включая международные (табл. 3.5).
Таблица ЗА
Население Российской империи (без Финляндии, Хивы и Бухары) в 1800—1867 гг.
по разным источникам (на 1 января)
Год
Население, тыс.
Разница
ЦСК
Ревизии
ЦСК
Ревизии
1800
35 540
37 990’
100
93,6
1801
37 830
38 292’
100
98,8
1802
38 125
38 596’
100
98,8
1811
41 010
41 444
100
99,0
1812
41 360
41 738'
100
99,1
1813
42 220
42 035’
100
100,4
1814
43 392
42 333’
100
102,5
1815
45 210
42 634
100
106,0
1816
45 880
43 064’
100
106,5
1833
58 527
51 080
100
114,6
1850
68 513
56 064
100
122,2
1856
71 616
69 611”
100
102,9
1857
72 106
57 984
100
124,4
1858
72 810
72 634”
100
100,2
1866
76 469
—
—
—
1867
79 983
—
—
—
Источники: Население обоего пола в России (1800—1916) // Статистический ежегод¬
ник России, 1916 г. М., 1918. Вып. 1. С. 85 ; Статистические таблицы Российской империи за
515

Гпава 3. Демографическая модернизация
1856 год. СПб., 1858. С. 254 ; Статистические таблицы Российской империи. Вып. 2. С. 182—
185 ; Кабузан В. М. Народонаселение ... С. 164—165.
Интерполировано по данным ближайших ревизий.
** Административный учет с армией.
Таблица 3.5
Население Российской империи (без Финляндии, Хивы и Бухары) в 1897—1914 гг.
по разным источникам (на 1 января)
Год
Население, тыс.
Разница, ЦСК = 100
ЦСК
Зайцев
Сифман
ЦСК
Зайцев
Сифман
1897
126 369
126 369
125 600
100
100
99,4
1900
132 960
131 710
131 900
100
99,1
99,2
1913
170 902
161 723
163 000
100
94,6
95,4
1914
175 138
165 138
165 700
100
94,3
94,6
Источники: Зайцев Вл. К вопросу о численности населения Европейской России. С. 91:
СифманР. И. Динамика численности населения России за 1897—1914 гг. // Брачность, рож¬
даемость, смертность в России и в СССР / А. Г. Вишневский (ред.). М., 1977. С. 80.
Таким образом, за 1719—1857 гг. данные о населении, охваченном ревизиями,
несмотря на их очевидные недостатки, с поправками на недоучет более или менее
удовлетворительно отражают динамику численности населения России без Поль¬
ши, Финляндии и Кавказа. В промежуточные годы между ревизиями ориентиро¬
вочную численность населения можно получить на основе естественного прироста
населения (за недостатком места я опускаю эти расчеты). Данные административ¬
ного учета за 1858—1896 и 1898—1914 гг. дают приемлемые цифры численности
населения на той же территории и весьма приблизительные цифры населения
Польши и особенно Кавказа и Средней Азии. Население Финляндии вполне удов¬
летворительно учитывалось местным духовенством начиная с 1750 г.29 Наиболее
точными являются данные о численности населения 50 губерний Европейской
России. Дальнейшие исследования, на мой взгляд, не приведут к сколько-нибудь
существенному пересмотру общей численности населении России в годы ревизий,
в особенности европейской части. Во-первых, самые важные данные уже исполь¬
зуются, во-вторых, сведения о женском поле за XVIII—первую треть XIX в. по
ревизским сказкам, если они когда-нибудь будут обработаны и введены в научный
оборот, являютсй неполными и вряд ли существенно уточнят общую численность
населения, в-третьих, принципиальные недостатки ревизских данных (недоучет
податного населения вследствие уклонений, неполная фиксация неподатного насе¬
ления по причине отсутствия прямого интереса ревизоров к его учету, неточность
данных ввиду очень долгого, иногда в течение нескольких лет, проведения реви¬
зий) и полицейских данных (различная методика учета и двойной счет) не могут
быть устранены. Численность же фактического населения в годы войны, 1914—
1917 гг., будет еще долго уточняться, так как точно учесть убыль военного и граж¬
данского населения очень трудно, если вообще возможно30.
516

Актуальные проблемы исторической демографии
При определении численности населения и вообще при работе с демографи¬
ческими данными XVIII—XIX вв. следует помнить слова крупнейшего россий¬
ского демографа середины XIX в. П. И. Кеппена: «При настоящем положении
статистики неуместно было бы доискиваться крайней точности, <...> и 5 % более
или менее, конечно, до времени не заслуживают внимания»31.
До сих пор нет ясности относительно уровня урбанизации России, т. е. о доле
городского населения, проживавшего в городах. Причин этому две. Во-первых,
среди российских исследователей нет общей точки зрения ни относительно крите¬
риев разделения поселений на городские и сельские, ни относительно определе¬
ния понятия «город». Одни историки склоняются к мнению, что доиндустриаль-
ным городом следует считать поселение, являвшееся торгово-промышленным или
военно-административным центром, другие — поселение, бывшее торгово-про¬
мышленным центром и имевшее городскую общину32. Большинство западных ис¬
ториков и многие отечественные историки (С. М. Соловьев, В. О. Ключевский,
П. Н. Милюков, Н. Д. Чечулин и др.) полагают, что невозможно найти общее опре¬
деление города для всех времен как в мировом масштабе, так и в пределах одной
страны, что самое старое мнение — городами являются те поселения, которые при¬
знавали городами современники, — наиболее приемлемо. В силу этого целесооб¬
разно признать, что мы имеем дело с городом всякий раз, когда его жители полага¬
ли, что они проживали в городе. Я разделаю эту точку зрения и, основываясь на
ней, все официальные города отношу к городам, поскольку в России само населе¬
ние считало городами только те поселения, которые официально считались тако¬
выми. Такой подход позволяет исторически подойти к городу и объективно оце¬
нить, что представляли из себя города в каждый момент своей истории экономиче¬
ски, культурно, политически, какой деятельностью занимались горожане, каким
самоуправлением они пользовались, как изменялась городская жизнь, в чем выра¬
жалось развитие городов. Если же к городами относить только торгово-
промышленные центры с городской общиной или без оной, тогда нельзя все офи¬
циальные города считать настоящими городами и, следовательно, население, про¬
живающее в них, — горожанами. Если главным критерием считать торгово-
промышленную деятельность горожан, тогда нельзя и все села относить к негород¬
ским поселениям, а жителей, в них проживавших, — к сельскому населению; из
числа городов нужно исключить аграрные и административно-военные города, но
прибавить к ним торгово-промышленные села. Например, если в XVIII в. лишь 5—
6 % от всех официальных городов были торгово-промышленными — в том смысле,
что их население занималось преимущественно торгово-промышленной деятельно¬
стью (см. гл. 5 «Город и деревня в процессе модернизации» наст, изд.), тогда 94—
95 % официальных городов следует исключить из числа истинных городов?!
Вторая причина, препятствующая оценке уровня урбанизации России, состоит
в том, что главные демографические источники XVI—первой половины
XIX в. — подворные описания XVII в. и ревизии — не разделяли население стро¬
го на городское и сельское и поэтому весьма трудоемко и затруднительно произ¬
вести классификацию жителей на городских и сельских, опираясь на эти источ¬
ники. Например, Кабузан изменение доли городского населения оценивает сле¬
дующим образом: в 1744 г. — 8 %, в 1782 г. — 9 (постоянное приписное населе¬
517

Гпава 3. Демографическая модернизация
ние городов по 4-й и 8-й ревизиям), в 1858 г. — 10 (по административно¬
полицейскому учету, но какое население— не указывается)33, в 1897 г. — 13,4
(по 1-й переписи населения, какое население— не указывается) и на 1917 г. —
17,2	% (по городской переписи, какое население— не указывается)34. Привлече¬
ние церковной демографической статистики — данных об исповедном учете
православного населения по городским и сельским приходам — для решения
этой задачи дало неожиданные результаты — доля городского населения в Евро¬
пейской России в 1740-е гг. составила 11—13 %, а затем до 1860-х гг. медленно
понижалась до 7 %35, в Западной Сибири — с 8,6 % в 1782 г. до 6,6 % в 1864 г.36
Неожиданность заключалась в высоком проценте городского населения в 1740-е гг.
и в тенденции его понижения в последующие 100 с лишним лет — привычно ду¬
мать, что урбанизированность страны со временем линейно повышается. Самая
ранняя оценка административной статистикой доли городского населения в 1811 г.
дала 6,6 %, но в 1830 г. — 11,7, в 1858 г. — 9,4 %37. Как видим, данные ревизско¬
го, церковного и административного учета не только дают различный процент
городского населения, но и расходятся в оценке тенденции его изменения. При¬
чина — в нечетком проведении границ между городскими и сельскими поселе¬
ниями, в неточности учета и в разных способах учета городского и сельского на¬
селения и разделения жителей на городское и сельское (например, в черту города
то включали, то исключали подгородние слободы и предместья, в число горожан
то включали, то исключали мигрантов, регулярную армию и заключенных, орга¬
низаторы переписи учитывали то наличное, то постоянное, то приписное населе¬
ние; численность горожан также существенно зависела от месяца учета — летом
из-за наплыва отходников она больше, зимой — меньше)38. Чтобы ясно пони¬
мать, что означают показатели урбанизации по разным видам демографического
учета, нужно сравнить результаты ревизского, церковного и административного
учета на отдельные даты, например на 1740-е, 1780-е и 1811 гг., и по отдельным
городам, имея четкое представление о топографии города и его предместий. Эта
большая и кропотливая работа ждет своего исполнителя. Помощь в разделении
населения на городское и сельское могут оказать так называемые клировые ведо¬
мости, которые учитывали православное население мужского и женского пола по
месту проживания, достаточно четко отделяя городское население от сельского39.
Ищите женщину: половая структура населения
Демографические данные до середины XIX в., как правило, касаются только
мужского населения. Ревизии, начиная с 3-й, женский пол учитывали, но разра¬
ботаны только данные 8-й ревизии (1833 г.), 9-й (1850 г.) и 10-й (1857 г.) для по¬
мещичьих крестьян. До работы К. И. Арсеньева в ученых и правительственных
кругах было распространено неправильное представление, что мужское населе¬
ние по численности превосходило женское, хотя на самом деле было наоборот —
по 5-й ревизии (1782 г.) доля мужчин составляла 49,6 %, по 8-й — 49,4 %. Цер¬
ковная демография всегда учитывала оба пола, но ее данные вошли в научный
оборот только в 1840-е гг., почти одновременно с данными административной
статистики, которая во всех исчислениях (1846, 1856, 1858, 1863, 1870, 1885,
518

Актуальные проблемы исторической демографии
1896 гг.) учитывала женщин. Однако вследствие того что женщины во всех ис¬
числениях обычно учитываются хуже, чем мужчины, ревизская, церковная и ад¬
министративная статистика содержит приблизительные данные о половом соста¬
ве населения и поэтому нуждается в тщательном источниковедческом анализе,
который до сих пор не осуществлен. Только по эстонцам Эстляндской губернии
мы имеем более или менее представительные данные об изменении полового
состава населения в ревизский период, согласно которым процент мужчин в на¬
селении постепенно понижался40. На 100 женщин приходилось мужчин:
1782 г. — 100,7 (50,2 % мужчин и 49,8 % женщин);
1795 г. — 100,0 (50 % мужчин и 50 % женщин);
1816г. — 95,0 (48,7 % мужчин и 51,3 % женщин);
1833 г. — 92,0 (47,9 % мужчин и 52,1 % женщин);
1850 г. — 91,0 (47,6 % мужчин и 52,4 % женщин);
1857 г. — 89,0 (47,1 % мужчин и 52,9 % женщин).
Отсутствие точных данных о половой структуре населения провоцирует спе¬
куляции. Например, численное преобладание мальчиков над девочками, по дан¬
ным переписей XVI—XVII вв. и по сведениям о подкидышах в XVIII—первой
половине XIX в., дало некоторым американским исследователям (Р. Хелли,
Д. Рансел и др.) основание для предположения о широком распространении в тот
период инфантицида девочек41. Между тем в XVI—XVII вв. писцовые и пере¬
писные книги, как правило, игнорировали женский пол, а ревизии первой поло¬
вине XVIII в. учитывали его неполно. Если бы Хелли располагал данными за
1717 г., он нашел бы, вероятно, в них сильную поддержку своему предположе¬
нию (табл. 3.6).
Таблица 3.6
Половозрастной состав крестьянства Вологодской губернии по переписи 1717 г.
Возраст, лет
Монастырские
крестьяне
Помещичьи
крестьяне
Итого, чел.
Женщины, %
Муж.
Жен.
Муж.
Жен.
Муж.
Жен.
0—5
169
145
330
288
499
433
115
6—10
163
128
279
197
442
325
136
11—15
151
113
223
140
374
253
148
16—20
104
114
225
206
329
320
103
21—30
187
212
301
380
488
592
82
31—40
193
207
315
373
508
580
88
41—50
144
156
320
238
464
394
118
51—60
123
71
237
113
360
184
196
61—70
55
25
72
43
127
68
187
71 +
21
13
47
18
68
31
219
Итого
1310
1184
2349
1996
3659
3180
115
Источник: Бакланова Е. Н. Крестьянский двор и община на русском Севере. Конец
XVII—начало XVIII в. М, 1976. С. 21—22.
519

Гшва 3. Демографическая модернизация
Среди монастырских и помещичьих крестьян лиц мужского пола во всех воз¬
растах, кроме возраста призыва в армию, больше, чем женского: в младенческом
возрасте мальчиков на 15 % больше, чем девочек, к 10 годам их доля увеличива¬
ется до 36 %, к 15 — до 48 %. Если следовать логике Хелли, убийство девочек
начиналось при рождении и продолжалось до 15 лет, после 20-летнего перерыва
начиналось избиение женщин и продолжалось до их полного исчезновения.
Среди же городского населения по ландратским переписям 1710-х гг. на 100
женщин приходилось 90 мужчин, а в некоторых городах — всего 81 %. Следуя
Хелли, получается, что в городах, наоборот, женщины убивали мужчин. Если
ориентироваться на известные пока данные о половой структуре населения, то
следует заключить, что только в последней трети XVIII в. убийство лиц женского
пола прекратилось, поскольку 3-я (1762 г.) и 4-я (1782 г.) ревизии в той же Воло¬
годской губернии впервые зафиксировали перевес женщин в населении. В целом
по России 5-я ревизия (1795 г.) зарегистрировала соотношение женщин и мужчин
как 100 :98,4. Число подобных фактов легко можно увеличить. Но они говорят
лишь о различной ценности мальчиков и девочек как для родителей, которые
действительно предпочитали, чтобы у них рождалось больше мальчиков, чем
девочек, так и для коронной администрации, которая при переписях долгое время
учитывала только налогоплательщиков. Вывод о детоубийстве только на основе
половой структуры — спекуляция. Если учет женского пола представлял интерес
для переписчиков, он учитывался. У мусульманских народов, проживавших вме¬
сте с русскими, вследствие возможности многоженства девочки очень ценились
и хорошо учитывались. Так, в Колчеданском остроге на Урале согласно переписи
1719 г. у русских крестьян среди детей в возрасте до 10 лет девочек было на 22 %
меньше, чем мальчиков, а у татар, наоборот, — на 55 % больше. Помещики, за¬
интересованные в женских рабочих руках, при проведении подворных описаний
в своих имениях женский пол также учитывали, поэтому в описаниях не заметно
преобладания мужского пола, например в Орловской провинции в середине
XVIII в.
Но дело не ограничивалось грубыми крестьянами — среди аристократов, если
судить по половой структуре рода князей Долгоруковых, женщин также должны
были безжалостно убивать. В XVII—первой половине XIX в. среди детей, до¬
живших до 16 лет, мальчики заметно преобладали — 166 против 126, т. е. в 1,32
раза, и только во второй половине XIX—начале XX в. их соотношение выравни-
лось — 98 против 99.
)
Трудноуловимая демографическая категория — возраст
Наши знания о возрастной структуре населения до 1897 г. скудны и прибли¬
зительны, а без них невозможно рассчитать важнейшие демографические показа¬
тели, включая возрастные коэффициенты рождаемости и смертности, среднюю
продолжительность предстоящей жизни, коэффициенты воспроизводства насе¬
ления. Все ревизии содержали данные о возрасте податных лиц, но они обрабо¬
таны лишь по некоторым губерниям за отдельные годы; например, по Вологод¬
ской губернии за 1715—1718 гг., по Нижегородской, Ярославской, Киевской
520

Актуальные проблемы исторической демографии
и Ардатовскому уезду Симбирской губернии — по 9-й ревизии (1850 г.), по
Гродненской, Калужской, Минской, Симбирской и Курляндской — по 10-й реви¬
зии (1857 г.)42. Метрические данные позволяют приблизительно реконструиро¬
вать возрастную структуру; по Европейской России в целом они разработаны
только для периода 1850—1890 гг. В 1860—1870-е гг. известный русский мате¬
матик и демограф В. Я. Буняковский (1804—1889) сделал попытку определить
возрастную структуру населения России и соотношение полов на основании таб¬
лиц смертности43. Перепись 1897 г. подтвердила его оценки, что, учитывая близ¬
кий к стационарному характер населения России, свидетельствует об их доста¬
точно высокой точности. Начиная с 1860-х гг. в ряде губерний и городов прово¬
дились переписи населения, некоторые из них включали вопрос о возрасте, но
эти данные едва разработаны. Административная статистика XIX—начала XX в.
возрастом не интересовалась. Земская статистика содержит сведения о возрас¬
тной структуре сельского населения в земских губерниях, но они также не обра¬
ботаны, не проверены и не оценены с точки зрения точности. Надежные и пол¬
ные данные о возрастной структуре впервые и в последний раз для имперского
периода получены в 1897 г. Имеющаяся информация позволяет заключить, что
возрастная структура российского населения в период империи относилась
к прогрессивному типу, т. е. имела большую долю детей, которой соответствовал
высокий естественный прирост. На первый взгляд элементарный вопрос о воз¬
растной структуре населения на самом деле далеко не простой, как показывает
опыт тех, кто пытался реконструировать возрастную структуру отдельных попу¬
ляций, в значительной степени потому, что данные о возрасте искажены.
Представление о времени
У простого человека в XVIII—начале XX в. отсутствовало четкое представление
о числе прожитых лет в течение всей или в отдельные периоды его жизни, что
сильно понижало точность всех вообще возрастных характеристик населения44. При
перекрестной проверке данных о возрасте замужних женщин Басманной слободы
Москвы по 3—5-й ревизиям по сказкам мужей и по сказкам их родителей (78 слу¬
чаев) обнаруживается, что родители в 46 % случаев возраст завышали (в среднем на
2,25 года), в 35 % занижали (в среднем на 2,7 года) и лишь в 19 % сведения совпа¬
дали45. А вот данные о возрасте 20 солдат-артиллеристов Александро-Шанской кре¬
пости, которые они показали при опросах в 1778, 1779 и 1786 гг. (табл. 3.7).
Таблица 3.7
Возраст 20 солдат по данным опросов в 1778, 1779 и 1786 гг. (лет)
Солдат
1778 г.
1779 г.
1786 г.
Разница
Андреев Максим
58
58
62
4
Базанов Козьма
41
41
45
4
Бушуев Иван
18
18
22
4
Бушуев Степан
15
15
19
4
Власов Данила
54
54
56
2
521

Гпава 3. Демографическая модернизация
Окончание табл. 3.7
Солдат
1778 г.
1779 г.
1786 г.
Разница
Гаврилов Никифор
45
45
54
9
Замараев Афанасий
22
23
26
3
Иванов Василий
52
57
5
Иванов Дементий
49
49
53
4
Козлов Егор
20
20
24
4
Литвинов Михаил
52
52
56
4
Лапатков Яков
44
44
47
3
Моисеев Филипп
27
27
0
Накоскин Гур
50
50
59
9
Наумов Родион
35
35
40
5
Синицын Николай
46
46
46
0
Устинов Иван
35
35
40
5
Хиров Григорий
52
52
56
4
Чигарин Никифор
54
54
58
4
Шляков Филипп
32
32
36
4
В среднем
40,1
40,1
44,2
4
Источники: Архив Военно-исторического музея артиллерии, инженерных войск и войск
связи. Ф. 2 (Канцелярия главной артиллерии и фортификации). Оп. Крепостное отделение.
Д. 1284. Л. 37-42 ; Д. 2178. Л. 16—22; Оп. Дела командные. Д. 785. Л. 19—20, 267—277.
По первому опросу средний возраст солдат (все они были неграмотными) со¬
ставлял 40,1 года, через год все, кроме Замараева, показали тот же возраст, через
8 лет — 44,2 года, т. е. в среднем на 4 года больше вместо 8. Двое показали тот же
возраст, двое его преувеличили, остальные преуменьшили, у двух проявилась
склонность к круглым цифрам. Важно отметить, что солдаты опрашивались при
составлении официального документа — формулярного списка, и, несмотря на это,
наблюдалось существенное искажение возраста, при этом составители, несомненно
грамотные люди, и начальники, проверявшие списки, не обратили внимания на эти
искажения, которые находились в противоречии, во-первых, с данными о времени
поступления на службу и времени нахождения на службе, во-вторых, с прежде со¬
ставленными формулярными списками. Вряд ли у солдат было сознательное наме¬
рение преумёньшить возраст, так как до 1793 г. их служба была бессрочной. По-
видимому, их ответы отразили то, как они ощущали течение времени — лишь для
двух оно текло синхронно с астрономическим временем, ни для кого его не обгоня¬
ло, для большинства текло медленнее, для двух вообще как бы остановилось46.
Кроме «естественного» существовало и намеренное искажение возраста, так как
у людей нередко были мотивы для завышения или занижения возраста, например
при призыве в армию. И оба эти искажения накладывались друг на друга, приводя
иногда к фантастическим результатам. В 1790 г. партия рекрутов из Костромской
губернии в количестве 150 человек была доставлена в Херсон. Это был набор плот¬
522

Актуальные проблемы исторической демографии
ников с минимальными требованиями годности к службе. По формулярным рек¬
рутским спискам их средний возраст равнялся 30,9 года, по опросу — 39,5 года,
в том числе 13 человек показали возраст 49—59 лет, 12 человек — 60—67 лет,
один — 70 лет. Черноморское адмиралтейство запросило Костромское губернское
правление об истинном возрасте 26 рекрутов, показавших возраст более 49 лет. По
справке из Костромы их средний возраст составил 37 лет — на 22 года меньше
(sic!), чем они показали по опросу47. Причина искажения была проста — избежать
службы. Однако как можно было без опасения разоблачения завысить свой возраст
на 20 или 30 лет, выдать себя за старика вместо цветущего мужчины — вот в чем
вопрос. Это возможно при отсутствии у простого народа осознания возраста и по¬
нимания, что между внешностью, здоровьем и возрастом существует довольно тес¬
ная связь. Если врачи о такой зависимости хорошо знали и в сомнительных случаях
оценивали возраст по внешним признакам, то простой народ, похоже, не знал.
Другим распространенным мотивом для искажения возраста было желание
вступить в брак ранее срока, дозволяемого законом. Как показывает анализ возраста
вступления в брак по с. Байловка Тамбовской губернии в первой половине XIX в.,
возраст вступления в брак в метрических книгах, который стал фиксироваться
с 1839 г., после введения новых форм отчетности в 1838 г., в большинстве случаев
завышался. Лишь в 50 % случаев для мужчин ив 19 % случаях для женщин возраст
вступления в брак по данным ревизий и метрических книг совпадал; в 46 % случаев
для мужчин и в 50 % случаев для женщин возраст по сведениям ревизских сказок
был ниже и лишь в 4 % случаев для мужчин и в 31 % случаев для женщин — выше.
В целом возраст мужчин по двум источникам различался на год, для женщин — на
полтора года. Какой источник более достоверен, сказать определенно невозможно.
Но, по-видимому, метрические книги давали менее правдоподобные данные, так
как существовали серьезные мотивы для искажения возраста — возраст завышался
в тех случаях, когда невеста и жених были моложе установленного законом мини¬
мального возраста для вступления в брак — 18 лет для мужчин и 16 лет для жен¬
щин, а занижался в тех случаях, когда невеста была старше 25 лет, т. е. по деревен¬
ским меркам засиделась в девках; возраст жениха занижался или завышался, чтобы
отложить или избежать призыва на службу или когда была слишком значительной
разница между возрастом брачащихся. В традиционной сельской общине возраст
имел социальное значение: от него зависел престиж человека, поэтому мужчины
склонны были возраст преувеличивать, женщины, наоборот,— преуменьшать.
Если ревизии давали более правдоподобные данные о возрасте, это не значит,
что они были точными. Дело в том, что ревизии, как и любые переписи, не содер¬
жали прямых данных о брачном возрасте, поэтому его приходится исследователям
вычислять на основе разницы в возрасте матери и старшего ребенка с прибавлением
времени на беременность, что делает их приблизительными. Во-первых, возраст
матери и ребенка по опросу не может считаться точным, поскольку, как мы видели,
он всегда искажался вследствие возрастной аккумуляции и по другим причинам.
Во-вторых, за первого ребенка принимается тот, который на момент переписи про¬
живал вместе с родителями. Между тем взрослые дочери после замужества уходили
в дом мужа, а старшие сыновья часто забирались в армию. В-третьих, недостаточно
увеличивать разницу в возрасте матери и старшего ребенка только на срок
523

Глава 3. Демографическая модернизация
Рис. 3.1. Г. Г. Мясоедов (1834—1911). Смотрины невесты. После 1860.
Государственный Русский музей
беременности: треть детей умирала в течение первого года жизни и около
50 % — в течение первых 5 лет. Кроме того, беременность далеко не всегда на¬
ступала сразу после замужества, например в последней трети XIX в. в сред¬
нем — спустя 2—2,5 года; у московских купцов Басманной слободы по данным
7-й и 8-й ревизий (1815 и 1833 гг.) — спустя 3,6 года, но чаще всего через 2—3
года48. В-четвертых, по данным ревизий, а часто и метрик невозможно опреде¬
лить порядок брака — по закону вступать можно было 3 раза и в каждый сле¬
дующий брак человек вступал в более позднем возрасте. Вследствие высокой
смертности повторные браки были частым явлением — в 1891—1895 гг. на их
долю приходилось 16 % браков у мужчин и 10 % у женщин. В 1897 г. возраст
вступления в первый брак был ниже, чем во все браки, на 0,2 года у женщин и на
0,9 года у мужчин, значит, в более раннее время, ввиду большего процента по¬
вторных браков, разница была больше49.
В результате возраст вступления в брак, вычисленный по разнице возраста мате¬
ри и старшего ребенка, как правило, завышается. Например, по расчетам Р. Хелли
по данным 225 различного рода кабал и крепостей, относящихся главным образом
к концу XVI—началу XVII в., средний возраст вступления в брак (в том числе во
второй) у мужчин равнялся 23,5 года, у женщин на 4 года ниже — 19,5 года50. По
расчету О. Б. Кох, у крестьян Двинского уезда в XV111 в. средний возраст жени¬
хов — 21,5 лет, невест — на год-два моложе51. Наиболее частый, по расчету Хелли,
возраст женихов — 20 или 25 лет, невест — 20 лет, а в Двинском уезде у тех и дру¬
гих — 20 лет, что говорит о явной возрастной аккумуляции. Нарративные источни¬
ки говорят о более молодом возрасте вступления в брак: в XVII—XVI11 вв. к 20 го¬
524

Актуальные проблемы исторической демографии
дам незамужних девушек почти не оставалось52, а по сведениям Хелли, 58 % жен¬
щин и 83 % мужчин вступали в брак после 20 лет.
Английский демограф Д. Хайнал предложил более точный (но все же приблизи¬
тельный) метод вычисления среднего возраста вступления в брак на основе перепи¬
сей — так называемый сингулятивный (singulate) средний возраст при вступлении в
первый брак, в точном смысле означающий приблизительно вычисленное среднее
число лет, прожитое в холостом состоянии лицами, вступившими в первый брак до
50 лет53. Используя этот метод, Д. Кайзер по данным 12 ландратских книг 1710-х гг.
установил, что сингулятивный средний возраст при браке жителей 10 городов со¬
ставлял у мужчин 21,9 года, у женщин — 19,6 года54, в то время как вычисление по
традиционному методу дает для женихов Басманной слободы Москвы 31,8 — на 9,9
года выше, для невесты 21,9 — на 2,3 года выше55. Метод Хайнала дает более точ¬
ную оценку брачного возраста, однако, по-видимому, все равно его завышает, как
видно из следующих данных. По расчету П. Запа, средний брачный возраст среди
крестьян кн. Гагарина из Рязанской губернии в первой половине XIX в. по сведени¬
ям метрических книг был на 1,4—1,9 года, или на 7—10 %, ниже, чем сингулятив¬
ный средний возраст, вычисленный по методу Хайнала56. Если это типичное расхо¬
ждение двух методов расчета, то средний брачный возраст в городах в начале XV111 в.
у мужчин мог составлять около 20 лет, а у женщин — около 18 лет — почти столь¬
ко же, как по сведениям нарративных источников. Отсюда следует, что, учитывая
неточность статистических данных, не следует пренебрегать сведениями современ¬
ников, которые имеют свою ценность.
Аккумуляция возраста
При опросах населения о возрасте (в том числе во всех переписях) спрашивался
не год или точная дата рождения, а число исполнившихся лет. Люди отдавали
предпочтение круглым цифрам, оканчивавшимся на «5» и особенно на «0». Вслед¬
ствие этого «круглые» возрасты как бы аккумулировали население соседних воз¬
растов. Для измерения степени аккумуляции на 0 и 5 используются специальные
коэффициенты (A^), один из которых— индекс Уипла— рассчитывается по сле¬
дующей простой формуле: Кжк = [(S2s + S30 + S35 + • • • + S95) * 100] : [1/5(52з + S24 +
+ S25+ ^26 + . • • + S97)j, где S — число лиц в возрасте от 23 до 97 лет57. При отсутст¬
вии возрастной аккумуляции, т. е. при правильном распределении населения по
возрастным группам, коэффициент равен 100; чем больше он отклоняется от 100 в
ту или иную сторону, тем сильнее искажается возраст. Если коэффициент более
100, то данный возраст аккумулирует лиц других возрастов, если, наоборот, меньше
100, то отдает лиц данного возраста в другие возрастные группы. Например, у кре¬
стьян Двинского уезда Архангельской губернии возрастная аккумуляция в 1710 г.
была чрезвычайно высокой — 883 у мужчин и 1518 у женщин, к 1782 г. она заметно
понизилась — до соответственно 139 и 26258, что было в значительной степени свя¬
зано с тем, что переписчики называемый при опросах возраст стали сверять с дан¬
ными предыдущей ревизии. Однако аккумуляция в связи с этим не исчезла, а стала
приходиться на другие возрастные группы, кратные числу лет между ревизиями.
Например, возраст мужчин, которые по 1-й ревизии (1721 г.) назвали возраст 20 или
525

Глава 3. Демографическая модернизация
25 лет (хотя на самом деле им было 19 или 21, 24 или 26), во время 2-й ревизии
(1744 г.) был определен переписчиками как 43 (20 + 23) и 48 (25 + 23), следователь¬
но, аккумуляция сохранилась, но сместилась на цифру «3» и «8». Ввиду этого до
самой смерти человека с неточным возрастом его возраст будет фиксироваться не¬
правильно. Аккумуляция у городского населения по переписям 1710-х гг. была
меньше, чем у крестьян, потому, вероятно, что среди них было больше грамотных и
по характеру торгово-промышленной деятельности они были более внимательны к
течению времени59.
Представление о возрастной аккумуляции в годы ревизий дает табл. 3.8. При
анализе ее данных следует иметь в виду, что для 2—10-й ревизий для мужчин и для
4—7-й ревизий для женщин аккумуляция для всего населения Басманной слободы
занижена, вследствие того что возраст стал определяться на основании данных
предшествующей ревизии. Поэтому из населения слободы выделена группа вновь
прибывших, по которой более точно можно оценить уровень аккумуляции, так как
их возраст чаще всего определялся путем опроса. По той же причине по Эстлянд-
ской губернии приведены сведения для мужчин только по 1-й для губернии ревизии
(1782 г.), а для женщин — также по 7—10-й ревизиям, когда их возраст устанавли¬
вался каждый раз заново, независимо от предшествующей ревизии.
Таблица 3.8
Возрастная аккумуляция по 1—10-й ревизиям, Басманная слобода
г. Москвы и Эстляндия
Годы
ревизий
Послед-
ние
цифры
возраста
Коэффициент аккумуляции*
Басманная слобода
Эстляндия,
сельское
население
Вновь
прибывшие
Оставшиеся
от прошлой
ревизии
Все население
Муж.
Жен.
Муж.
Жен.
Муж.
Жен.
Муж.
Жен.
1721—
1722
0; 5
289
—
—
—
289
—
—
—
1744—
1745
0; 5
237
—
—
—
237
—
—
—
3; 8
—
128
128
—
—
—
—
—
1762—
1764
0; 5
42
—
—
—
42
162
—
2; 7
—
136
136
—
—
—
—
—
1782
0; 5
151
112
112
—
151
194
180
210
4; 9
—
128
128
138
—
—
—
—
1795
0; 5
125
—
—
—
125
177
—
—
3; 8
—
123
123
—
—
—
—
—
1811
0; 5
99
—
—
—
188
99
—
—
1815—
1816
0; 5
139
—
—
—
75
139
—
180
4; 9
—
74
74
139
—
—
—
—
1833—
1834
0; 5
96
—
—
—
105
138
—
120
1850
0; 5
133
—
—
—
114
114
—
120
526

Актуальные проблемы исторической демографии
Окончание табл. 3.8
Годы
ревизий
Послед-
ние
цифры
возраста
Коэффициент аккумуляции*
Басманная слобода
Эстляндия,
сельское
население
Вновь
прибывшие
Оставшиеся
от прошлой
ревизии
Все население
Муж.
Жен.
Муж.
Жен.
Муж.
Жен.
Муж.
Жен.
1857—
1858
0; 5
133
—
—
—
108
115
—
107
2; 7
—
102
102
160
—
—
—
—
Источники: Юрченко Н. Л. Ревизские сказки как источник по социально¬
демографической истории (опыт обработки на ЭВМ ревизских сказок московского купечества
XVIII—первой половины XIX в.): дис. ... канд. ист. наук. Л., 1989. С. 218 ; Вахтре С. Подуш¬
ные ревизии в Эстляндской губернии (1782—1858) и их данные как источник истории крестьянст¬
ва : автореф. дис.... д-ра ист. наук. Тарту, 1970. С. 33.
* Тире (—) означает отсутствие достаточного количества данных для подсчета коэффициента
Как следует из данных табл. 3.8, при первой ревизии возрастная аккумуляция
у московских посадских составляла 197, у иногородних намного больше — 289;
впоследствии она уменьшалась и в 10-ю ревизию снизилась соответственно до 160
и 133. Следует иметь в виду, что начиная с 1795 г. источник наших сведений «Ма¬
териалы для истории московского купечества» учитывал только купцов, т. е. наибо¬
лее зажиточную и грамотную часть слободского населения. У женщин аккумуляция
по 3-й ревизии, когда они впервые участвовали в переписи, равнялась 243, затем
понизилась до 115. Причины уменьшения аккумуляции — усиление контроля за
точностью сообщаемых сведений, повышение качества проведения ревизий, изме¬
нение контингента, учитываемого источником, а также многократные накладки од¬
ной аккумуляции на другую. Более точно о степени «естественной» аккумуляции
говорят данные 1-й ревизии для мужчин, 3-й — для женщин и данные о вновь при¬
бывших. У эстонского крестьянства, которое к концу XVI11 в. было в большинстве
грамотным, аккумуляция была намного меньше, чем у русского крестьянства, но
больше, чем у русского купечества. По переписи 1897 г. коэффициент аккумуляции
равнялся у женщин 199, у мужчин — 169, в среднем — 175, при переписи
в 1926 г. — соответственно 171; 141 и 159, в 1959 г. для обоих полов — 109, в 1970
и 1979 гт. — Ю160. В западноевропейских странах благодаря более высокому уров¬
ню образования возрастная аккумуляция уже в начале XX в. была минимальной —
101—10461. Таким образом, поскольку возрастная аккумуляция в принципе зависит
от развитости человека и степени секуляризации его сознания, то она находилась в
зависимости от его местожительства, социального статуса и грамотности. Со вре¬
менем аккумуляция уменьшалась, однако до 1897 г. коэффициент аккумуляции
вряд ли для массы сельского населения был ниже 199 для мужчин и 169 для жен¬
щин, как обнаружила перепись 1897 г.62
Перепись 1897 г. зафиксировала 15 169 человек в возрасте 100—109 лет и 488 —
старше 109 лет, а всего доля лиц в возрасте 80 лет и старше составляла 0,7 %63 —
намного больше, чем в любой западноевропейской стране. В 1898 г. ЦСК направил
527

Глава 3. Демографическая модернизация
циркулярное распоряжение губернаторам с указанием выяснить условия жизни
и достоверность возраста столетних граждан по метрическим книгам или исповед¬
ным росписям. По сведениям Е. Д. Твердюковой, ни один случай из Валдайского
уезда Новгородской губернии не был подтвержден документально. В других уез¬
дах губернии автор нашел результаты проверки в четырех случаях. Один крестья¬
нин имел возраст 91 вместо 100, одна крестьянка оказалась в возрасте 84 вместо
100 лет, другая — 79 вместо 100 лет. В последнем случае возраст определялся по
исповедной росписи, причем было приведено 7 выписок, которые противоречили
друг другу: в 1823 г. крестьянке было якобы 2 года, в 1824 г. — 6 лет, в 1825 г. —
4 года, в 1826 г. — 8 лет, в 1827 г. — 9 лет, в 1828 г. — 4 года, в 1829 г. — 5 лет.
Следовательно, год ее рождения находился в интервале между 1818 и 1824 г.
Проверявшие поставили ей самый ранний из возможных год рождения — 1818 г.
и определили ее возраст в 79 лет. В одном случае, где крестьянин показал 100 лет,
привели выписку из метрической книги за 1787 г., которая означала, что ему не
100, а ПО лет64. Данная идентификация вызывает сомнения. Дело в том, что
в метрических книгах конца XVIII—начала XIX в. отсутствовали фамилии, а ве¬
роятность существования в одном
поселении нескольких человек с
одинаковыми именами и отчест¬
вами была довольно высока. Явное
завышение числа лиц преклонного
возраста по переписи 1897 г.
должно привести к тому, что таб¬
лица вымирания населения в стар¬
ших возрастах, составленная по
данным переписи С. А. Новосель¬
ским и М. В. Птухой, нуждается
в корректировке.
Проблема возрастной аккуму¬
ляции решается разными методами.
Существуют специальные матема¬
тико-статистические приемы65, есть
и более простой — при формиро¬
вании когорт по году рождения,
смерти или вступления в брак
пользоваться укрупненными воз¬
растными j интервалами по 5—10
лет. Коэффициент аккумуляции
выполняет для исследователя две
полезные функции — показывает
степень искажения возраста и оце¬
нивает точность учета населения
переписчиками: чем квалифициро- Рис 3 2. В. Эриксен (1722-1782). Столетняя
ваннее проводится перепись (или царскосельская обывательница с семьей. 1771.
вообще любой опрос), чем жесте	Государственный Русский музей
528

Актуальные проблемы исторической демографии
контролируются получаемые в ходе их сведения, тем надежнее результаты перепи¬
си (опроса).
Итак, данные о возрасте, содержащиеся в источниках XVI—XIX вв., как пра¬
вило, неточны и требуют тщательной проверки. Искажения надо оценивать и по
возможности устранять. Всех вариантов искажений заранее предусмотреть не¬
возможно, поэтому методика их устранения должна быть индивидуальной. На¬
пример, при оценке разницы в возрасте женихов и невест при вступлении в пер¬
вый брак можно исключить те случаи, когда разница сильно отклонялась от
средней, или те случаи, когда возраст невесты и жениха превышал 30 лет. Неаде¬
кватное восприятие времени и возраста является отражением особенностей мен¬
талитета человека традиционного общества, который не считал, что время —
деньги, и потому в одинаковой степени свойственно людям любой европейской
страны в соответствующую эпоху66. Мне кажется, что на почве неточной регист¬
рации возраста у историков складываются неверные стереотипы, например о том,
что в некоторых местностях невесты, как правило, были старше женихов или что
в России было много долгожителей (о чем говорилось ранее). Так, в метрических
ведомостях 1770-х гг. на долю лиц старше 80 лет, в том числе старше 100 лет, при¬
ходилось от 1,7 до 4,8 %67, в то время как даже по преувеличенным данным пере¬
писи 1897 г. — лишь 0,7 %. Брачный возраст на территории России, включая север¬
ные губернии Архангельскую и Олонецкую, был ниже, чем в западноевропейских
Рис. 3.3. Н. П. Попов (1832—1896). Смотрины невесты. 1861.
Государственный Русский музей
529

Гпава 3. Демографическая модернизация
странах. Невесты, как правило, были ненамного младше женихов, и целибат
был незначительным. По этим показателям Россия прочно входила в восточ¬
ноевропейскую модель брачности. У русских и карел68 Олонецкой и Архан¬
гельской губерний сравнительно с центральными губерниями возраст вступ¬
ления в брак у мужчин был на год-два выше, разрыв в возрасте жениха и не¬
весты был большим и процент окончательного безбрачия несколько выше. На
основании этого некоторые исследователи относят брачность в Карелии к за¬
падноевропейскому типу69. Точка зрения И. Черняковой, полагающей, что
этих признаков и имеющихся данных для подобного заключения недостаточ¬
но70, мне представляется правильной. Низкий брачный возраст в России объ¬
яснялся общинным землевладением, обеспечивающим всех землей, высокой
смертностью (чтобы гарантировать продолжение рода, женщины должны бы¬
ли начинать рожать как можно раньше), слабым распространение наемного
труда и силой традиции71.
О точности сведений о демографических процессах
Получение надежных данных об уровне и динамике брачности, рождаемости
и смертности населения — главная цель историко-демографического исследования.
Только знание демографических процессов позволяет ответить на вопросы, когда
и сколько людей вступают в брак, как долго в нем состоят, сколько женщины ро¬
жают детей и сколько их доживает до зрелого возраста и старости, какова средняя
продолжительность предстоящей жизни при рождении и в любом возрасте, как од¬
но поколение замещается другим, и, наконец, решить основной вопрос о характере
воспроизводства населения, о том, во что обходится обществу выращивание новых
поколений, сколько сил и средств поглощает решение этой задачи. В настоящее
время мы имеем представление по этим вопросам лишь в самом общем виде, гораз¬
до лучше о пореформенном периоде, чем о дореформенном, по той причине, что мы
не располагаем достаточной по объему и качеству базой данных о демографических
процессах. Источниками историко-демографических исследований служат обыч¬
но данные: а) переписей-ревизий, проводившихся 10 раз в течение 1719—1857 гг.;
б)	церковного метрического учета (регистрация браков, рождений и смертей)
и исповедного учета (регистрация посещения исповеди), начавшегося в 1720-е гг.;
в)	административно-полицейской демографической статистики; г) первой
и единственной настоящей переписи населения, проведенной в 1897 г.72 В по¬
следние 20 лет в научный оборот было введено множество первичных демографи¬
ческих данный из местных архивов. Какова точность всех этих сведений, насколько
на них можно полагаться?73
Метрический учет в масштабах епархий и Европейской России
Источником сведений о демографических событиях являются метрические кни¬
ги. Но записи о браках, рождениях и смертях могут заговорить при наличии данных
о численности населения, которые производят эти события. Поэтому метрические
книги должны всегда рассматриваться вместе со списками прихожан, которые
530

Актуальные проблемы исторической демографии
содержали исповедные ведомости. Ведение метрических книг и приходских спи¬
сков (исповедных ведомостей) для лиц православного вероисповедания началось
в первой четверти XVIII в. С 1796 г. сводные ведомости по губерниям и России
в целом, составлявшиеся и публиковавшиеся до 1867 г. Синодом, а затем вплоть до
1917 г. ЦСК, постоянно используются историками и демографами. Источниковед¬
ческий анализ церковного учета населения на уровне епархий показал, что он усту¬
пал по точности ревизскому, но, несмотря на это, может быть использован в науч¬
ном анализе74. Считается, что метрические ведомости, относящиеся к периоду до
1866 г., содержат серьезные изъяны, а за 1867—1916 гг. являются более или менее
надежными в той их части, которые касаются 50 губерний Европейской России.
Причина плохой репутации источника — их неполнота и неточность. По общему
мнению, их неполнота обусловливалась тем, что приходские священники, состав¬
лявшие метрические книги, плохо или вовсе не учитывали детей, умерших до кре¬
щения или в первые месяцы жизни (так называемую перинатальную, неонатальную
и постнеонатальную смертность)75, мертворожденных, незаконнорожденных детей,
старообрядцев и сектантов76, а также всех родившихся, умерших и вступивших
в брак вне своего прихода77. Неточность происходила еще и потому, что обработка
сведений в приходе за год осуществлялась недостаточно доброкачественно, вслед¬
ствие того что священники, перегруженные многочисленными обязанностями, рас¬
сматривали эту работу как излишнее бремя. Дальнейшее обобщение данных в гу¬
бернских статистических комитетах также не было безупречным из-за малочислен¬
ного штата комитетов78. Насколько справедлива эта критика?
Проверка точности метрических ведомостей возможна на основании внутренней
критики источника — в данном случае на основе анализа достоверности той карти¬
ны, которую дает метрический учет, а также путем сравнения естественного при¬
роста населения по данным церковной статистики и ревизий. Дело в том, что от¬
дельные демографические показатели находятся друг с другом в определенном со¬
отношении: уровень брачности зависит от возраста вступления в брак; при условии
правильного учета родившихся мальчиков должно быть всегда больше, чем дево¬
чек, на определенную величину; смертность у мужчин должна быть выше, чем
у женщин; число браков и родившихся находится в определенном соотношении
и т. д. Показатели естественного прироста населения на основе метрических сведе¬
ний должны примерно совпадать с данными ревизского учета, который считается
достаточно достоверным. Говоря более конкретно:
1.	Вследствие повышения фактического и допускаемого законом возраста всту¬
пления в брак брачность должна была с начала XVIII в. до 1860-х гг. понижаться
и поэтому не могла превышать уровень 1860-х гт., равный 10,6 96о.
2.	До 1860-х гг. рождаемость должна была оставаться предельно высокой, так
как брачность была ранней и всеобщей, а первые признаки внутрисемейного регу¬
лирования числа детей в России проявились не ранее второй трети XIX в., более
отчетливо — в пореформенной России, преимущественно в прибалтийских и за¬
падных губерниях79. По этой причине, а также ввиду постепенного снижения брач¬
ности, отсутствия каких-либо существенных сдвигов в здоровье населения рождае¬
мость населения в XVIII— первой половине XIX в. не должна была превышать
средний уровень 1860-х гг., равный 54 %о.
531

Гшва 3. Демографическая модернизация
3.	Смертность обнаружила тенденцию к снижению лишь в последней трети XIX
в. под воздействием прогресса в медицине, роста культуры населения и улучшения
санитарного и медицинского обслуживания населения80 и, следовательно, в XVIII—
первой половине XIX в. не могла быть существенно ниже, чем в 1860-е гг., т. е.
40,9 %о. Согласно ревизскому учету населения, в 1833—1858 гт. доля мужчин во
всем населении страны составляла 49,4—49,5 %, в 1897 г. — 49 %81; известно так-
же, что мальчиков рождается стабильно больше, чем девочек, на 4—7 % . Основы¬
ваясь на этом, можно полагать, что до 1830-х гг. при правильном метрическом учете
мужская смертность могла превышать женскую не более чем на естественную раз¬
ницу между рождаемостью мальчиков и девочек, т. е. не более чем на 4—7 %, а ме¬
жду 1780-ми и 1850-ми гг. — не более чем на 3,5—6,5 %.
4.	Естественный прирост по метрическим и ревизским данным не должен суще¬
ственно расходиться.
5.	Критерием точности метрического учета может служить также доля умерших
младенцев до года и до 5 лет в общей численности умерших. По данным 1861—
1900 гг., доля умерших до 5 лет составляла 58 %83, в течение пореформенного пе¬
риода она снижалась, следовательно, в XVIII—первой половине XIX в. не должна
быть ниже 58 %. Поскольку в метрических ведомостях давалось распределение
умерших по возрастам, применение этого показателя покажет точность учета дет¬
ской смертности и зависимой от нее общей смертности.
Рассмотрим, как обстояли дела в действительности на уровне всего православ¬
ного населения, отдельных губерний и поселений (табл. 3.9) .
Как видно из данных табл. 3.9, качество метрических сведений о православном
населении медленно повышалось и в 1830—1850-е гг. достигло, по-видимому, ми¬
нимальной для научного анализа точности, поскольку все демографические показа¬
тели приблизились к уровню 1860-х гт.; а в 1870-х гг. стало достаточно удовлетво¬
рительным. Этот вывод относится в равной степени и к данным по отдельным
епархиям-губерниям. Например, как установила группа алтайских историков в ре¬
зультате анализа 7392 метрических книг за 1802—1914 гг., в Алтайском округе до
1860-х гг. в общем числе демографических событий соотношение зафиксированных
браков, рождений и смертей отличалось неустойчивостью, а в 1865—1914 гг. —
исключительной стабильностью: на браки приходилось 7—8 % всех записей, на
рождения — 63—64, на смерти — 28—29 %. Поскольку характер воспроизводства
населения принципиально не изменился, это означает, что учет демографических
событий в первой половине XIX в. был неполным, в особенности смертности и в
меньшей степени брачности85.
Регистрация браков была более удовлетворительной, чем учет рождений и смер¬
тей; раздел метрической книги, содержащий сведения о браках, отличался наи¬
большей достоверностью86. В 1738—1748 и 1779—1783 гг. метрики и ревизские
сказки давали примерно одинаковый уровень естественного прироста населения
благодаря тому, что рождаемость и смертность одинаково сильно занижались
в обоих источниках. Впоследствии рождения фиксировались лучше, чем смерти,
что следует из самих показателей рождаемости и смертности, а также из того, что
в 1796—1860 гг. естественный прирост населения по метрическим сведениям был
в 1,5—3 раза выше, чем по данным ревизий о численности населения. Однако
532

Проверка точности метрического учета населения в России в 1738—1897 гг/
Os
0
а-
а
1
1896—
1897 гг.
105
108
1,12
58
«п
«гГ
(N
ОС
53,1
34,8
18,3
1
1891—
1900 гг.
105
106
59
«п
«гГ
9,0
49,2
34,2
15,0
14,4
1881—
1890 гг.
105
105
1,10
58
СП
Гб
50,4
35,5
14,9
14,3
1871—
1880 гг.
104
103
1,10
57
14
«гГ
«п
as
•Ti
40,9
13,2
13,6
1861—
1870 гг.
104
102
1,09
56
5,1
10,6
54,1
40,9
13,2
©^
ос
1851—
1860 гг.
105
104
57
00
10,7
52,5
39,5
13,0
so
1841—
1850 гг.
105
102
00
©^
so
(N
«гГ
10,9
40,4
10,7
so
1831—
1840 гг.
105
102
1,09
©^
00
as
48,8
36,0
12,8
so
1821—
1830 гг.
109
104
49
«гГ
ОО
as
46,5
30,0
16,5
9,4
1811—
1820 гг.
о
106
-Г
47
4,5
Os
40,8
27,1
13,7
QO
1801—
1810 гг.
(N
108
1,13
45
4,3
10,3
44,8
27,8
17,0
8,3
1796—
1800 гг.
ЧО
108
40
СП
10,3
40,2
22,7
«n
CH
oo
1779—
1783 гг.
00
1,11
29
ЧО
СП
9,2
32,2
18,2
14,0
10,3
1738—
1748 гг.
149
137
СП
24
2,5
10,5
26,2
18,3
7,9
6,3
Показатели
Соотношение родивших¬
ся мальчиков и девочек
Соотношение умерших
мужчин и женщин
Соотношение мужской
и женской смертности
Доля умерших до 5 лет
среди всех умерших, %
На один брак приходи¬
лось рождений
Брачность, %o
Рождаемость, %o
Смертность, %o
Естественный прирост
по метрикам, %о
Естественный прирост
по ревизским (до 1857 г.)
и полицейским сведени¬
ям, %о

Окончание табл. 3.9
1896—
1897 гг.
1
1 ^
1 Ь-
Tf
:Г О
<> о
00 оч
— —
1 t
Tf
!Е ®
©^
0$ <J\
00 SS
1 с-
Г! о
°v
Г" ©О
оо
o'
1 ь-
1 ь-
-г о
VO
so г~-
00 Ьо
1 Ь-
о
ГГ о
(N
*0 (Л
00 3©
(N
1 и
00
И о
°v
оо S3
1 с-
1 ь.
-Г О
СП
(N
— 2
1 с-
1 и
40
Г-, о
00 оо
^ —
1 ь'
Tf
— о
to
So g
1-Г
^ ——
1 <-
1 ь.
tn
о 2
©^
2 00
(N
1 «-
I и
1-^
s6 о
ON о
~ °®
CN
1 «-
1 ь-
40
^ гн
СП
С** 00
— ^
1 L-
to
2 оо
(N
го ^
1
2
о
X 5
s
X ей
<и ^ 2
« X 3
Н rv *
6§i
л
5 s о
го
СО
« о S
S*
и с s
о
с
DC <и *
| ё s
1 В. “
5 s «
/Р 04
а* с s
111*
i<a I
cu s
л *
«j s
з-о5
° з- 5
н к g
о ■§• g
S р.6
| Й
S о
5
S
о
о
о
си
Ж
О
«
о
ж
о
с
£
ш
ж
5
X
6
ь
о
to
о
£
о
о
CQ
*г>
о
00
2
о
г-
00
00
го
г-

Актуальные проблемы исторической демографии
и в 1840—1860 гг., когда метрический учет заметно улучшился, различия в уровне
естественного прироста населения по ревизским и метрическим данным оставались
большими — в 1,65—2,2 раза в пользу метрик. Чем это можно объяснить? По¬
скольку рождаемость в 1840—1860 гг. находилась на предельно высоком уровне,
остается предположить, что в эти годы не все смерти еще регистрировались, причем
не только младенцев, а детей и взрослых, и что регистрация населения во время по¬
следних трех ревизий также была несовершенной, а проверки не выявляли всех ук¬
лонившихся от переписей. Последний вывод можно распространить и на семь пре¬
дыдущих ревизий.
Улучшение качества метрического учета было результатом принятых коронной
администрацией мер. Вследствие роста потребности в надежных данных о движе¬
нии населения для административных нужд, а также ввиду требований ученых из
Академии наук Сенат все настойчивее стал побуждать Синод улучшить метриче¬
ский учет. Синод в свою очередь усиливал нажим на консистории и белое духовен¬
ство87. Окончательно порядок и форма ведения метрических книг для лиц право¬
славного исповедания были установлены в 1838 г. и не изменялись до 1917 г. Пра¬
вильное и постоянное ведение метрических книг для населения других исповеда¬
ний, кроме протестантов, началось позже: у католиков — в 1826 г., у мусульман —
в 1828 и 1832 гг. (для кавказских мусульман — в 1872 г.), у евангелических испове¬
даний — в 1832 г., у евреев — в 1835 г. Протестантское духовенство Прибалтики
вело метрические книги с XVII в. Раскольники до 1905 г. учитывались полицией
и волостными правлениями, с 1905 г. — своими духовными наставниками, привер¬
женцы прочих сект учитывались в основном полицией, городскими управами и bo¬
ss
лостными правлениями .
Демографический учет в отдельных приходах: малые выборки
и большие ошибки
Анализ метрических данных на уровне епархий показал, что они достигли более
или менее удовлетворительного качества к концу 1830-х гг. и значительной точно¬
сти после 1867 г. Этот вывод в равной степени относится ко всем годам и ко всем
епархиям. Отсюда следует, что неточность епархиальных сведений коренилась не
в их плохой обработке в консисториях, а в первичных сведениях, которые имели
общие недостатки. Если бы одни приходы искажали метрические сведения в одном
отношении, другие — во втором, третьи — в третьем, то при агрегировании в кон¬
систории отдельные неточности взаимно погашались и суммарные данные были бы
удовлетворительными. Однако этого не наблюдалось — обобщение данных просто
выявляло общие недостатки. И действительно, исследования, основанные на обра¬
ботке метрических книг отдельных приходов также показывают, что качество демо¬
графического учета до 1840-х гг. страдало серьезными дефектами, а затем хотя
и улучшилось, было далеко от идеального.
Согласно метрикам трех помещичьих деревень Московской губернии за 1811—
1857 гг., доля женщин и мужчин, не вступивших в брак к 31 году своей жизни, со¬
ставляла 11 %, в то время как в 1897 г. она составляла у всех крестьян 6 %, а у не
вступивших в брак к 50 годам — 3,5 %, в том числе 3 % у крестьян и 4 % у крестья-
535

Глава 3. Демографическая модернизация
89
нок . Другими словами, даже в конце XIX в. вне брака оставались практически
только инвалиды, которых, если учитывать только слепых, глухонемых, немых
и умалишенных, насчитывалось 2,8 %90, а в крепостное время, когда помещики бы¬
ли заинтересованы в увеличении числа крепостных, в брак не вступали 11 % кре¬
стьян?! По-видимому, в данном случае высокий процент целибата объясняется не¬
доучетом браков метрическими книгами.
Анализ точности регистрации смертности в метрических книгах Мегретского и
Туксинского приходов Олонецкой губернии за 1794—1900 гг. привел М. А. Маркову
к выводу, что мертворожденные и умершие в первые 7 дней не записывались до
начала XX в., умершие на 2—4-й неделе жизни в первый месяц фиксировались
только с 1848 г., во 2—11-й месяц жизни — с 1826 г., но весьма неполно до 1848 г.
Автор считает, что недоучет младенческой смертности требует внесения поправоч¬
ных коэффициентов. Однако, поскольку качество фиксации во многом зависело от
личности приходского священника, поправки должны быть индивидуальными для
каждого прихода91. Похожая картина обнаружена Марковой и в метрических кни¬
гах Петербургской губернии92. К аналогичному выводу пришла С. С. Смирнова:
«При анализе 5698 записей из метрик четырех приходов Олонецкого уезда с 1801
по 1905 г. стало очевидным, что за 1801, 1806, 1819, 1820, 1822, 1823 гг. ни одного
ребенка, умершего в возрасте до 12 месяцев, не зарегистрировано. Их фиксация
становится регулярной лишь с конца 1840-х гг. Таким образом, говорить о возмож¬
ности изучения уровня младенческой смертности следует только, начиная с 1849—
1850 гг.»93. Диагностика причин смертности не могла находиться на высоком уров¬
не, так как причину смерти устанавливал священник, имевший самые поверхност¬
ные медицинские познания, да и то только в том случае, если учился в семинарии94.
Недоучет младенческой смертности автоматически вел к недоучету рождаемости95.
Сибирские историки создали солидную базу данных на основе метрических
книг Тобольской и Томской губерний конца XIX—начала XX в. и стали ее активно
разрабатывать. О результатах можно судить по диссертации А. Н. Сагайдачного. Он
обработал метрические книги тех нескольких сел и городов Тобольский и Томской
губерний конца XIX—начала XX в., по которым сохранились переписные листы
переписи 1897 г., содержащие посемейные списки. Полученные автором результаты
представлены в табл. 3.10.
Как можно видеть, основные демографические показатели по двум селам так
резко отличаются, что возникает подозрение в неточности использованных источ¬
ников: либо демографические события фиксировались в метрических книгах не¬
полно, либо численность популяций в населенных пунктах оценивалась разными
источникам!* по-разному или неправильно, либо неточны те и другие данные96.
Очевидно, нет соответствия между данными о демографических событиях и о насе¬
лении, которое эти события произвело, возможно, из-за постоянных миграций. Но
даже если допустить маловероятное, что источники содержат совершенно точные
данные, возникает вопрос: на что следует полагаться при характеристике демогра¬
фических процессов в Тобольской губернии конца XIX в. — на данные по с. Вику¬
лову или на сведения по с. Ново-Александровскому?97 Данные об уровне рождае¬
мости и смертности в г. Туринске выглядят совершенно неправдоподобно, что есте¬
ственно — большая подвижность городского населения сравнительно с сельским
536

Актуальные проблемы исторической демографии
делает чрезвычайно затруднительным точное определение того, какая именно сово¬
купность населения произвела известное по метрическим книгам число демографи¬
ческих событий. Ведь человек мог проживать или числиться проживающим в од¬
ном населенном пункте, а обвенчаться, крестить ребенка или умереть в другом.
Таблица 3.10
Демографические показатели трех поселений Западной Сибири
конца XIX—начала XX в.
Показатели
с. Викулово
с. Ново-
Александровское
г. Туринск
Средний возраст вступления в брак,
лет:
мужчин
23,7
20,8
женщин
20,9
18,1
—
Общий коэффициент рождаемости, %о
40,5
77,1
125,9
Общий коэффициент смертности, %о
39,1
48,4
109,5
Общий коэффициент естественного
прироста, %о
1,4
28,6
16,4
Средняя продолжительность
предстоящей жизни, лет
24,3
46,1
35,4
Источник: Сагайдачный А. Н. Демографические процессы в Западной Сибири во второй
половинеXIX—начале XX в.: автореф. дис.... канд. ист. наук. Новосибирск, 2000. С. 23—32.
Историки, работающие с первичными демографическими документами Тамбов¬
ской губернии, установили, что не только смерти, но и рождения в отдельных при¬
ходах фиксировались неполно98. По мнению С. Хока, по данным метрических книг
прихода Борщевка (1470 человек в 1864 г.) Тамбовского уезда невозможно опреде¬
лить коэффициенты смертности с какой бы то ни было степенью достоверности не
только до 1830 г., когда детская смертность страдала значительным недоучетом
и наблюдалось много ошибок в определении возраста умерших младенцев, но и после
вплоть до 1912 г. Во-первых, до 1880-х гг. сохранялся недоучет детской смертности,
особенно в возрасте до 1 месяца, хотя и не в такой степени, как до 1830 г. Во-
вторых, трудно вычислить с приемлемой точностью численность населения прихо¬
да, которая производила зафиксированное в метрических книгах число смертей99.
Еще в 1998 г. В. Л. Дьячков констатировал, что вплоть до 1917 г. метрики не явля¬
лись надежным источником — они занижали число рождений минимум на треть,
число зачатий — на 77 %, младенческую смертность (до 1 года) — на 10 %100. Не¬
смотря на это, у тамбовских историков вплоть до последнего времени сохраняется
оптимистический настрой относительно точности первичных сведений. «Главная
проблема не в плохом качестве первичных данных, — заявляют авторы в итоговой
статье 2004 г., — а в создании комплекса сопоставимых данных из разных источни¬
ков для отдельных деревень»101. Однако в дальнейшем выясняется, что на самом
деле качество первичных источников имеет большие изъяны: они недооценивают
число рождений и смертей младенцев, не учитывают выкидыши, аборты, особенно
в первой половине XIX в. И для получения правильного представления о демогра¬
537

Гпава 3. Демографическая модернизация
фических процессах тамбовские коллеги, как Дьячков за 6 лет до этого, полагают
необходимым внести существенные поправки: увеличить уровень рождаемости
в 1,3 раза, пренатальной смертности (имеется в виду внутриутробная гибель зароды¬
ша с момента оплодотворения яйцеклеток до родов) — в 1,4 раза, младенческой
смертности — в 1,1 раза, число беременностей — в 1,8 раза, интервал между рожде¬
ниями должен быть уменьшен в 1,4 раза сравнительно с теми данными, которые дают
первичные источники102. Можно ли такие данные называть хорошими или даже
удовлетворительными?! Помимо нечаянных ошибок в метрических книгах встреча¬
ется и намеренная фальсификация, например при регистрации брака искажался воз¬
раст брачащихся ради соответствия семейному праву и по другим соображениям103.
Кроме неточности первичных данных микроисследования имеют и вторую сла¬
бость — они основываются, по необходимости, на небольшом числе наблюдений.
Но исследование демографических процессов в небольших поселениях, каким бы
ни было оно совершенным в методическом отношении, не дает надежных результа¬
тов, которые бы мы могли без опасения за точность распространить на уезды, гу¬
бернии или регионы. Демографические, как и любые статистические закономерно¬
сти, в силу закона больших чисел могут быть обнаружены, как правило, на массо¬
вых данных, а на локальных данных — если повезет104. Между тем в микроиссле¬
дованиях используют небольшие выборки, нередко малые выборки, включающие
менее 20 наблюдений. Например, у тамбовских историков объем выборок при оп¬
ределении числа детей в семье составляет от 4 до 61 наблюдения, при вычислении
интервала между бракосочетанием и рождением первого ребенка — 41—54, возрас¬
та рождения первого ребенка — 11—57, разницы в возрасте невесты и жениха —
26—39, возраста вступления в первый брак — 10—29105; семейная структура по
ревизским сказкам Моршанска определяется на основе 50—338 наблюдений, а по
исповедным спискам в селах, судя по числу данных, привлеченных для решения
других вопросов брачного поведения, — на базе всего 40—60 наблюдений (сведе¬
ния о числе наблюдений не приводятся, все данные в процентах)106. В статье
И. Шустовой и Е. Синицыной каждая когорта представлена всего 120 наблюдения¬
ми (человеками), в том числе для подсчета младенческой смертности в отдельных
приходах для отдельных лет — 44—76, для возраста вступления в брак невест
и женихов — 3—24, для возраста и причин смерти — 25—Ю4107. Они справедливо
пишут, что «наши результаты дают важную информацию, если источники точны
и представительны»108. Но при таком объеме выборки данные в принципе не могут
быть представительны, тем более если они плохого качества. Так, авторы обнару¬
жили, что смертность младенцев в возрасте до 1 года в когортах 1810 и 1870 гг. ро¬
ждения увеЬичилась с 19 до 39 % для мальчиков и с 14 до 50 % для девочек, и ин¬
терпретируют эти данные таким образом, что детская смертность в Центральной
России везде высокая109. Дело, однако, в том, что действительная младенческая
смертность не имела тенденции к росту — повышалось качества учета.
В аналогичной ситуации оказались В. Дьячков и В. Канищев. В своей итого¬
вой работе они пытаются обобщить результаты многолетних микроисследований
группы тамбовских историков и нередко попадают в трудное положение. Вот
пример их генерализации. Авторы обнаружили по данным метрических книг,
что доля умерших новорожденных от числа всех родившихся в трех приходах
538

Актуальные проблемы исторической демографии
Тамбовской губернии с 1857—1884 до 1899—1912 гг. увеличилась и на этом
основании делают вывод: младенческая смертность в стране увеличилась в ре¬
зультате ухудшения материального положения крестьянства (табл. 3.11).
Таблица 3.11
Младенческая смертность в трех селах Тамбовской губернии и 50 губерниях
Европейской России в XIX—начале XX в. (% к числу новорожденных)
Годы
с. Кермис
с. Угол
с. М. Пупки
Европейская Россия
1857—1884
15—21
24—30
36—38
27, Г
1899—1912
25—36
26—53
39—41
25,5**
Источник: Dyatchkov V., Kanitshchev V. Tambov Regional Development in the Context of
Integral History, 1800—1917 : Contradictions in the Modernization of Russian Society on the Basis
of Micro-History // Where the Twain Meet Again : New Results of the Dutch-Russian Project on
Regional Developmenbt 1750—1917 / P. Kooij, R. Paping (eds.). Groningen; Wageningen :
Nederlands Agronomisch Historisch Instituut, 2004. P. 218.
* 1867—1884 гг.
" 1899—1911 гг.
Между тем в 50 губерниях Европейской России младенческая смертность
в эти годы уменьшилась с 27,1 до 25,5 %, и положение крестьянства улучшалось.
Если допустить, что данные метрических книг, на которых основаны выводы, аб¬
солютно точны, то распространение полученных выводов на всю Россию оказыва¬
ется несостоятельным. Мало того, получается, что село Кермис по младенческой
смертности в середине XIX в. шло вровень с самыми передовыми странами Запада,
где она равнялась в 1850—1859 гг.: в Швеции — 15 %, Англии — 16, Франции —
17, Нидерландах — 20, Австрии — 25, Германии — 29 %. На самом деле в данном
случае дело не столько в том, что с. Кермис и Тамбовская губерния стояли в Рос¬
сии особняком, сколько в том, что качество учета младенческой смертности посте¬
пенно улучшалось, что внешне выглядело как ее увеличение. Не менее обескура¬
живающими выглядят выводы о том, что в процессе воспроизводства населения
биологические факторы доминировали над социально-экономическими вплоть до
начала XX в., что церковь мешала воспроизводству населения, что со времен Ки¬
евской Руси российским социум был расколот в культурном отношении, не объяс¬
няя, к сожалению, как эти интересные выводы получены и причем здесь первичная
демографическая статистика Тамбовской губернии. Большая и ценная работа по¬
добными неосторожными выводами ставится под сомнение.
С. Г. Кащенко на конкретных примерах убедительно продемонстрировал, что
использование небольших выборок дает неопределенный и сомнительный ре¬
зультат, так как выборки имеют ошибки110 (имеются в виду не арифметические,
а ошибки в вероятностном, математико-статистическом смысле111). Например, по
данным о брачном возрасте Туксинского прихода в 1810—1870 гг. невозможно
сказать, когда возраст повышался, когда понижался, потому что истинное значе¬
ние брачного возраста находилось в рамках больших интервалов, которые пере¬
секались (табл. 3.12).
539

Глава 3. Демографическая модернизация
Таблица 3.12
Средний возраст вступления в первый брак женщин
в Туксинском приходе Олонецкой губернии в 1810—1870 гг.
(статистические характеристики совокупности)*
Когорты
Средний
возраст,
лет
Число
случаев
Стандартная
ошибка**
Минимальное
значение
возраста, лет
Максимальное
значение
возраста, лет
1810 г.
21,55
11
2,70
18,85
24,25
1830 г.
20,35
17
1,42
18,93
21,77
1850 г.
21,78
9
3,30
18,48
25,08
1870 г.
21,40
15
1,44
19,96
22,84
* Полужирным выделены пересекающиеся интервалы.
При 95 % надежности.
В когорте 1810 г. рождения истинный возраст вступления в первый брак нахо¬
дился в интервале от 18,85 до 24,55 лет. Вследствие того что брачный возраст дру¬
гих когорт попадал в этот интервал, другими словами, интервалы пересекаются,
о динамике возраста за 1810—1870 гг. ничего определенного сказать нельзя.
Чтобы уменьшить ошибки выборки, Кащенко резонно предлагает объединять
малые выборки, укрупнять хронологические рамки: чем больше наблюдений, тем
меньше ошибки. Однако это далеко не всегда помогает. Тамбовские историки объе¬
динили данные о брачности за 1840—1917 гг. в один комплекс и получили большие
выборки (4242 для М. Пупков и 1086 для Байловки)112. Но в таком случае пропадает
динамика. Если же анализировать по отдельным десятилетиям, то в среднем на де¬
сятилетие придется 530 браков в М. Пупках и 136 в Байловке (авторы не приводят
сведений о числе наблюдений по десятилетиям). По расчету авторов, в Байловке
минимальное стандартное отклонение равно 1,5, максимальное — 6,2113. При 95 %
надежности этому соответствуют стандартнаые ошибки 0,2 и 0,4 года и широкие
доверительные интервалы, что весьма ограничивает возможности выявить динами¬
ку брачного возраста (табл. 3.13).
Строго статистически нельзя сказать, что возраст вступления в первый брак
у мужчин от 1860—1869 до 1870—1879 гг. или от 1890—1899 до 1910—1917 гг.
уменьшался, а у женщин от 1840—1849 до 1860—1869 гг. или от 1880—1889 до
1910—1917 гг. увеличивался, так как доверительные интервалы для среднего воз¬
раста пересекаются. Однако такие выводы делаются.
Метрические книги не содержат точных данных о демографических про¬
цессах, а исповедные ведомости и ревизские сказки — о численности населе¬
ния, в особенности в XVIII—первой трети XIX в. Между тем именно эти до¬
кументы являются нашими главными, а часто и единственными источниками.
Как выйти из этого трудного положения? Можно указать на два возможных
выхода, и оба они уже применялись — внесение поправочных коэффициентов
и использование вместо стандартных демографических коэффициентов от¬
клонений от среднего уровня. Приведем пример на внесение поправочных
коэффициентов (табл. 3.14).
540

I
§
s
X
a
4)
to
£
«
§
а
i
3g
н 2
a x
о S
>x 2
W io
« g
2
68
a
to
s
Й
о
X
X
£
о
a
о
о
£
x
£
X
&
£
-Q
a
a
& *
c a
• 68
t *
*. . V
- ^ S
® ^ 5
к 2 3
57 gi
x
H
2 8
69 5
H
68
a
M
о
a
a
x
x
5
a
U
Минимальный
возраст, лет
20,2
п
о
N
20,9
19,9
18,7
19,0
19,1
19,2
Невесты
Максимальный
возраст, лет
20,8
20,9
21,7
20,5
п
04
19,6
19,7
19,6
Стандартная
ошибка
0,3
0,3
o'
0,3
0,3
0,3
0,3
0,2
Брачный
возраст, лет
20,5
20,6
21,3
20,2
19,0
19,3
19,4
19,4
Минимальный
возраст, лет
19,2
18,6
17,4
<4
г-
17,5
18,8
18,4
18,5
S
X
5
X
<и
Максимальный
возраст, лет
19,6
19,0
18,0
17,6
18,1
19,4
19,0
18,9
PS
Стандартная
ошибка
0,2
0,2
0,3
0,2
0,3
0,3
0,3
0,2
Брачный воз¬
раст, лет
19,4
18,8
17,7
17,4
17,8
19,1
18,7
18,7
Годы
1840—
1849
1850—
1859
1860—
1869
1870—
1879
1880—
1889
1890—
1899
1900—
1909
1910—
1917
Полужирным выделены пересекающиеся интервалы.

в Европейской России в 1779—1783 гг.
§.
а
vg
Й
X
СВ
5
ю
о
с
о
S
о
а
а*
ю
£
О
X
ю
св
5
о
а.
s
а.
С
о
X
S
5
X
X
К
X
а
в
а
н
s*
о
2
V
О»
' J3
5 Б
lo
On
со
in
ON
со
^ °
оГ
ON
Q X
.2 е
1П
r-
§ |
On
(N
■х-"
X-
CO
no"
X
СО
in
VO
D
(N
,—Г
r-
no"
К
(N
NO
<N
NO^
>>
Г»
NO
Г->
no"
2
.2 Е=
О
<N
00
О
£ О
00
оо"
■X*
,_r
О g
со
NO
CO
X
<N
О
о
00
г-"
On"
CO
<N
и
On
00
in
On
ON
CO
(N
2
CO
CO
Оба
пола
675
32,2
995
47,6
X
■х*
°V
in
о
о
оо"
00
no"
со
<N
■X*
■X*
N
о
г->
in"
1—1
On"
2
со
СО
in
X-
(N
<N
ed J2
со
CO
Ю 2
ON
1
ON
о g
О
1
о
'
(N
<N
СО
CO
X
со
.
CO
.
D
in
in
*
о
1
о
'
'mm>
ON
ON
И
ON
ON
СО
CO
О
1
о
1
о
X
п
3
н
*
of
s
of
X
<D
ё
а
х"
*
о
S
О
X
*
X
o
J4
и
u
Er
Er
о
X
X
Б
Б
с
я
s
X
X
b
О •
о
cd
е
A
cd
e
Рек
тыс
a
u
Он
0
»П
и
1
>Х
X
*
о
£
Й5
«i
§-
I
X
о
н

Актуальные проблемы исторической демографии
Мы знаем, что метрические ведомости удовлетворительно фиксировали брач¬
ность, естественный прирост населения в 1779—1783 гг. определяли близко
к реальному, мужчин фиксировали лучше, чем женщин. Основываясь на относи¬
тельной точности сведений о брачности и естественном приросте за 1779—
1783 гг., можно следующим образом реконструировать число новорожденных
и умерших, а зная численность приходского населения, исправить демографиче¬
ские коэффициенты. В 1779—1783 гг. в среднем в год заключалось 195 тыс. бра¬
ков. По достаточно точным сведениям 1830—1870 гг., на один брак приходилось
5,1 новорожденного, а на 100 новорожденных девочек — 105 мальчиков, отсюда
в 1779—1783 гг. должно родиться около 995 тыс. младенцев (195 х 5,1), в том
числе 510 тыс. мальчиков и 485 тыс. девочек. Поскольку общий естественный
прирост населения мужского пола достигал 172 тыс. в год, то общее число умер¬
ших лиц мужского пола должно составить 338 тыс. (510 тыс. - 172 тыс.). Смерт¬
ность мужчин несколько превосходила смертность женщин, так как среди ново¬
рожденных мальчиков было на 5 % больше, чем девочек, а в населении страны
мужчин было меньше, чем женщин, — 49,7 %. Значит, будет меньшим злом при¬
нять коэффициент естественного прироста у женщин таким же, как и у мужчин
(16,6 %о), чем оставить его как в источнике (11,7%о). На основе коэффициента
16,6	%о определяем, что естественный прирост женщин мог составить 175 тыс.
(10 533 тыс. х 16,6 %о), а число умерших лиц женского пола 310 тыс. (485 тыс. -
175 тыс.). Если речь идет о внесении поправок в данные по отдельным приходам,
то логика остается прежней — опираясь на более точное, реконструировать ме¬
нее точное. Но, как говорилось, демографические закономерности прослежива¬
ются, как правило, на массовых данных, а отдельные приходы под влиянием вся¬
ких случайных обстоятельств могут давать самую невероятную картину.
Второй прием использовал С. Л. Хок. Обнаружив, что стандартные коэффици¬
енты смертности неточны, он обратился к методу, разработанному Ливи Баччи
и Дель-Панта. Хок построил ряды годовых чисел смертей методом скользящей
средней с 11-летним шагом, равным солнечному циклу (при подсчете 11-летней
средней он исключал два года с самой высокой и два года с самой низкой смертно¬
стью, т. е. фактически считал 7-летнюю среднюю); за кризисные он принимал те
годы, когда реальное число смертей превышало среднее число, рассчитанное ука¬
занным способом, более чем на 50 %. За период 1830—1912 гт. Хок выявил 7 кри¬
зисных лет (1831, 1839, 1848, 1871, 1888, 1894, 1901 гг.), затем проанализировал
возраст умерших, сезонность смертности, причины смерти в кризисные и обычные
годы и зависимость смертности от урожая. В результате исследования получены
интересные выводы: 1) пики смертности не были обусловлены недостатком продо¬
вольствия и высокими хлебными ценами; 2) экстремальные подъемы общей смерт¬
ности были связаны с эпидемиями желудочно-кишечных и инфекционных болез¬
ней, вызывавшими огромную младенческую и детскую смертность; 3) эпидемии
порождались не недостатком пищи, а ранним отнятием детей от груди, так как эта
практика лишала детей иммунной защиты от инфекционных болезней, которую
давало материнское молоко, с одной стороны, и провоцировала кишечные заболе¬
вания вследствие замены материнского молока на загрязненную воду и взрослую
пищу — с другой114. Состоятельные люди нанимали кормилиц, которые кормили
543

Гшва 3. Демографическая модернизация
Рис. 3.4. И. С. Щедровский (1815—1871). Кормилица (крайняя справа),
нянька с ребенком (крайняя слева), торговец рыбами, хозяин табачной лавки.
1846. Государственный Русский музей
детей молоком в избытке и долго. Спрос на кормилиц способствовал появлению спе¬
циальной профессии; это проявилось в том, что они имели профессиональную одежду.
Метод Ливи Баччи и Дель-Панта может быть также применен при анализе ди¬
намики рождаемости, брачности и других демографических явлений в отдельных
поселениях при отсутствии надежных данных о численности населении и не
вполне надежных данных о самих демографических событиях. Подчеркнем, что
при работе с демографическими данными следует обращать особенное внимание
на ту совокупность населения, которая производит изучаемые демографические
события. Когда эта совокупность мала — менее 1000 человек, демографические
коэффициенты очень чувствительны к малейшей неточности в регистрации бра¬
ков, рождений или смертей. К сожалению, до 1840-х гг., когда мобильность насе¬
ления была невысокой, регистрация демографических событий была неудовле¬
творительна; когда же регистрация достигла минимального требуемого качества,
мобильность населения стала постепенно увеличиваться и к концу император¬
ского периода достигла значительной высоты115.
544

Актуальные проблемы исторической демографии
Рождаемость и смертность по данным ревизий
Рождаемость и смертность в 1719—1857 гг. может изучаться также на основе
ревизских сказок, поскольку в момент переписи они фиксировали рождения и смер¬
ти, случившиеся между ревизиями. Но это будет специфическая — брачная «ревиз¬
ская» рождаемость и «ревизская» смертность. Сказки не учитывали внебрачную
рождаемость и учитывали рождения только в тех семьях, которые весь период вре¬
мени между ревизиями не изменили места приписки, и только тех родившихся
в этих семьях, которые выжили и не уехали от родителей — все межревизские
смерти детей ускользали от учета. Следовательно, родившиеся в межревизский ин¬
тервал, но успевшие до начал новой ревизии выехать с места приписки (например,
девушки, вышедшие замуж за пределы данной общины, мальчики, поступившие
в учебное заведение или отданные родителями их родственникам, живущим в другом
месте) или умереть, в список рождений вообще не попадали. Даже в конце XIX в. на
первом году жизни умирало 30 % мальчиков и 26 % девочек, за первые 5 лет — со¬
ответственно 45 и 42 %. Следовательно, в межревизский интервал (его средняя
длина — 14 лет) почти половина родившихся умирала, не попадала в список ро¬
дившихся, что занижало уровень рождаемости. Женщины, родившиеся в межревиз¬
ский интервал, но выбывшие из общины до начала новой ревизии, также не регист¬
рировались. Ввиду мобильности населения невозможно точно определить и ту со¬
вокупность лиц, которая произвела данное число рождений. В целом ревизские
сказки должны занижать как общую, так и брачную рождаемость даже для той час¬
ти населения, которая весь межревизский период не изменяла место жительства,
а точнее — места приписки. Проверим это предположение. В табл. 3.15 приведены
результаты анализа рождаемости в Басманной слободе г. Москвы.
Таблица 3.15
Режим воспроизводства московского купечества в 1763—1858 гг.
Показатели
1763—
1782 гг.
1783—
1795 гг.
1796—
1811 гг.
1812—
1815 гг.
1816—
1833 гг.
1834—
1850 гг.
1851—
1858 гг.
В сред¬
нем
Население Бас¬
манной слободы
обоего пола
715
714
1225
1324
1109
999
815
—
Средний возраст
матери при ро¬
ждении первого
ребенка, лет
24,3
27,2
27,3
26,8
28,1
27,3
27,5
26,9
Специальный
коэффи-циент
рождаемости, %о
94
135
183
125
156
149
147
141
Общий коэффи¬
циент рождае¬
мости, %0
15
22
29
20
25
24
24
23
Суммарный
коэффициент
рождаемости**
3,25
4,20
5,87
3,71
5,32
5,44
4,52
4,62
545

Гчава 3. Демографическая модернизация
Окончание табл. 3.15
Показатели
1763—
1782 гг.
1783—
1795 гг.
1796—
1811 гг.
1812—
1815 гг.
1816—
1833 гг.
1834—
1850 гг.
1851—
1858 гг.
В сред¬
нем
Брутто-
коэффициент
воспроизводства
1,64
2,26
2,35
1,86
2,62
2,92
2,45
2,30
Подсчитано по: Юрченко Н. Л. Ревизские сказки ... С. 222, 279.
* Рождаемость женщин в фертильном возрасте 15—49 лет.
** Число детей, рожденных одной женщиной за весь фертильный возраст.
Как следует из данных табл. 3.15, уровень рождаемости по данным ревизий со¬
ставлял 15—24 %о, между тем как в XVIII—первой половине XIX в. общий коэф¬
фициент рождаемости для городского населения не опускался ниже 50 %о116. Собст¬
венно в Москве в 1827—1831 гг. общий коэффициент рождаемости по метрическим
ведомостям равнялся 50 %о117, а по данным 7-й ревизии — 25 %о, т. е. в 2 раза ниже.
Согласно ревизским данным, замужние купчихи рожали за свою жизнь в среднем
от 3,25 раза (см. суммарный коэффициент рождаемости) в 1763—1782 гг. до 5,44
раза в 1834—1850 гг., в среднем в 1763—1850 гг. 4,62 раза — это намного меньше,
чем было в действительности, ибо даже в 1890—1894 гг. замужние женщины рожа¬
ли в среднем 5,54 раза, т. е на 20 % больше118. Естественно, ревизии занижали воз¬
растную рождаемость и соответственно брутто-коэффициент воспроизводства на¬
селения (число девочек, рожденных женщиной).
Переходим к анализу смертности по ревизским сказкам. Те, кто умирали в меж¬
ревизский интервал, не попадали ни в список умерших, ни в список родившихся и
поэтому в принципе не должны были искажать уровень смертности, а просто
уменьшали нашу базу данных. Нет оснований полагать, что порядок вымирания
всех тех, кто родился в межревизский период, был другим по сравнению с теми, кто
попал в ревизские сказки. Следовательно, если ограничить анализ строго теми, кто
зарегистрирован в двух смежных ревизиях, анализ смертности может дать удовле¬
творительные результаты, если в момент проведения ревизии полно фиксировались
все младенцы и если смертность попавших в ревизию лиц регистрировалась удов¬
летворительно. Проверим наше предположение на данных по Басманной слободе
(табл. 3.16).
Как видно из данных табл. 3.16, общий коэффициент смертности по данным ре¬
визии был очень низким — 23,1 %о; он колебался от 9,6 до 53 %о и лишь однажды,
в 1763—1782 гг., приблизился к правдоподобному уровню. Для всего российского
городского населения в XV1H—первой половине XIX в. согласно метрическим ве¬
домостям он находился на уровне 43,4—61,8 %о119. Собственно в Москве в 1827—
1831 гг. общий коэффициент смертности по метрическим ведомостям равнялся
40 %о, а по данным 7-й ревизии — 9,6 %о, т. е. в 4 раза ниже. Смертность занижалась
во всех возрастах, но особенно у младенцев — иногда в 10 раз, а в целом — в 4,6
раза. Очень важно, что смертность занижалась больше, чем рождаемость, например
как показывают сведения московских метрических книг за 1827—1831 гг. — в 2
раза больше. Об этом же говорит и нетто-коэффициент воспроизводства населения
546

Актуальные проблемы исторической демографии
(число девочек, доживших до возраста матери), который рассчитывается на основе
брутто-коэффициента с учетом возрастной смертности. Согласно нетто-коэффи-
циенту численность населения каждые 26,9 лет (средний возраст матери) должна
увеличиваться в 1,6 раза и, следовательно, за 1763—1857 гт. население Москвы
должно было возрасти в 5,65 раза, а в действительности с учетом даже большого
механического притока возросла меньше чем в 3 раза. Отсюда и цена простого вос¬
производства (число девочек, которое в среднем надо родить одной женщине, что¬
бы обеспечить простую замену материнского поколения) оказалась заниженной —
всего 1,6, в то время как в России в целом в середине XIX в. — 2,4120, и в странах
с более экономичным режимом воспроизводства населения она также была выше,
например в 1796—1800 гг. во Франции— 1,81, в Швеции— 1,77121.
Таблица 3.16
Демографические показатели смертности у московского купечества
мужского пола в 1744—1858 гг.
Показатели
1744—
1762 гг.
1763—
1782 гг.
1783—
1795 гг.
1796—
1811 гг.
1812—
1815 гг.
1816—
1833 гг.
1834—
1850 гг.
1851—
1858 гг.
В сред¬
нем
Общий коэффициент
смертности, %о
34,5
53
15
15,1
15,4
9,6
23,8
18,0
23,1
Младенческая
смертность, %о
34,0
52,0
42,0
86,0
82,0
33,0
145,0
114,0
73,0
Средняя продолжи¬
тельность жизни
при рождении, лет
34,8
17,6
44,2
45,9
43,8
51,6
37,7
36,4
39
Нетго-коэффициент
воспроизводства
—
0,54
1,58
2,02
1,24
2,02
1,84
1,99
1,60
Цена простого
воспроизводства
—
3,04
1,43
1,16
1,50
1,30
1,59
1,23
1,61
Подсчитано по: Юрченко Н. Л. Ревизские сказки ... С. 318—325, 351—365.
И. Троицкая и А. Блюм проанализировали смертность по ревизскими сказками
Московского уезда по 3-й и 10-й ревизиям. Их выборка на 1763 г. включала 9730
помещичьих крестьян мужского пола, на 1858 г. — 10 828. Согласно полученным
результатам, показатели смертности в межревизский период от 9-й до 10-й ревизии,
1851—1858 гг., оказались правдоподобными и совпали в основном с данными мет¬
рического учета о младенческой смертности, которые сохранились для половины
поселений, учтенных ревизией за 1851—1853 гг., а по 3-й ревизии — заниженными
в возрастах от 0 до 20 лет, для младенческой смертности — даже в 6,8 раза. Вслед¬
ствие этого для получения более или менее приемлемых показателей смертности
в возрастах от 0 до 20 лет по 3-й ревизии исследователи использовали данные о
возрастной смертности по 10-й ревизии, так как, по их мнению, смертность в Мос¬
ковском уезде в течение столетия практически не изменилась122.
547

Глава 3. Демографическая модернизация
Таким образом, если основываться на ревизских сказках по Москве и Москов¬
скому уезду, то можно сделать вывод, что ревизии занижали как рождаемость, так
и смертность, но смертность — больше, чем рождаемость, в особенности детскую.
Вследствие этого и естественный прирост населения получался завышенным. Точ¬
ность регистрации со временем немного повысилась, но до последней ревизии ос¬
тавалась неудовлетворительной. Лишь к 1851—1858 гг. учет настолько улучшился,
что в ревизских сказках младенческая смертность стала фиксироваться даже лучше,
чем в метрических книгах, хотя по-прежнему ревизии недооценивали естественный
прирост населения. Подобное положение дел наблюдалось повсеместно, даже
в Прибалтике, где демографический учет, включая и ревизский, находился на более
высоком уровне, чем в других регионах России. С. Вахтре, изучавший демографи¬
ческие процессы в Эстляндской губернии, обнаружил, что естественный прирост
сельского населения за 1782—1857 гг. по ревизским сказкам составил 90 тыс., а по
метрическим книгам — 150 тыс., т. е. в 1,67 раза больше. Ни рекрутские наборы,
поглотившие 25 тыс. мужчин, ни миграция в города, составившая 12 тыс. человек,
не могут объяснить столь большую разницу (60 тыс.) в итогах двух видов учета123.
Отсюда следует: качество ревизского учета существенно отличалось в различных
регионах, в городских и сельских поселениях, но везде было неудовлетворитель¬
ным, поэтому его результаты каждый раз необходимо проверять124. Возникает во¬
прос: как проверять?
Проверка точности демографического учета
по таблицам Э. Коула и 77. Демени
Историки, как правило, используют два способа проверки — внутреннюю кри¬
тику и сравнение с другими источниками — метрическим, церковным и админист¬
ративным учетом. Демографы применяют третий способ — сравнение фактических
данным с теоретическими. Э. Коул и П. Демени составили три группы таблиц. Пер¬
вая группа включает таблицы смертности (для 25 уровней смертности), в которых
приведены для мужчин и женщин следующие восемь параметров: 1) вероятность
смерти в течение предстоящего года (#*); 2) число умирающих в интервале 5 лет,
в возрасте от х до х + 5 {dx)\ 3) повозрастные коэффициенты смертности (тх);
4) число доживающих до возраста х (/*); 5) число живущих в возрасте х (Lx); 6) веро¬
ятность дожить до следующего возраста (.Рх); 7) число человеко-лет жизни после
возраста х для всей совокупности новорожденных (Тх)\ 8) средняя продолжитель¬
ность предстоящей жизни (ех). Имея какой-нибудь один показатель, например ко¬
эффициент мЛаденческой смертности (q0\ и найдя его в таблице, можно прямо из
таблицы получить примерные значения семи других.
Вторая группа состоит из таблиц естественного прироста (также для 25 уровней
смертности), в которых для 13 уровней естественного прироста указаны соответст¬
вующие им 17 демографических показателей: 1) коэффициент общей рождаемости;
2) коэффициент общей смертности; 3) брутто-коэффициент воспроизводства насе¬
ления; 4) средний возраст; 5) индекс иждивенцев; 6) индекс детности; 7) процент
населения в фертильном возрасте; 8) специальный коэффициент рождаемости и др.
Имея какой-нибудь один показатель, например коэффициент общей рождаемости,
548

Актуальные проблемы исторической демографии
и найдя его в таблице, можно из таблицы же получить примерные значения шест¬
надцати остальных и, кроме того, возрастную структуру населения для мужчин и
женщин, соответствующую этим показателям.
Третья группа включает таблицы брутто-коэффициентов воспроизводства (так¬
же для 25 уровней смертности), в которых для 13 уровней брутто-коэффициентов
воспроизводства указаны соответствующие им 19 демографических показателей (те
же, что и в предыдущей группе таблиц, плюс еще два — нетто-коэффициент вос¬
производства населения и средняя продолжительность предстоящей жизни для но¬
ворожденного). Имея какой-нибудь один показатель, например коэффициент общей
смертности, и найдя его в таблице, можно из таблицы получить примерные значе¬
ния восемнадцати остальных вместе с данными о возрастной структуре населения
для мужчин и женщин, соответствующей этим показателям.
Путем сравнения показателей, полученных на основе анализа нашего источника,
с табличными, или модельными, данными, мы можем видеть, какие данные источ¬
ник дает неверно (табл. 3.17).
По фактическим данным о младенческой смертности за 1744—1762 гг. (3-я ре¬
визия) в справочнике Коула и Демени в разделе «Таблицы смертности» мы находим
наиболее близкий показатель (30,99) в разделе «Запад»; ему соответствует средняя
продолжительность предстоящей жизни при рождении в 68,57 года — фантастиче¬
ская цифра для середины XVIII в., что свидетельствует о том, что большее число
детских смертей не учитывалось ревизскими сказками. Даже при заниженной мла¬
денческой смертности фактическая средняя продолжительность жизни, подсчитан¬
ная стандартным способом, составила всего 34,8 года — почти в 2 раза ниже таб¬
личной. Отсюда следует, что между различными демографическими показателями,
полученными на основе ревизских сказок, нет необходимой взаимосвязанности и,
значит, полагаться на них рискованно. То же самое мы обнаруживаем по всем сле¬
дующим ревизиям.
Итак, по двум более или менее надежным показателям — общему коэффициенту
рождаемости и смертности — на основе модельных таблиц получаем весь набор
взаимосвязанных демографических показателей. Эти табличные показатели можем
сравнивать с фактическими и оценивать качество учета. Сравним фактическую и
модельную (теоретическую) возрастную смертность в период между 9-й и 10-й ре¬
визией по Москве за 1851—1857 гг. (табл. 3.18).
Как видим, фактическая смертность оказалась во всех возрастных группах ниже
модельной. Главная причина заключалась в ее недоучете в ревизских сказках. Од¬
нако могли быть и другие причины. Дело в том, что модельная смертность — это
теоретическая смертность, которая строго соответствует параметрам данного ре¬
жима воспроизводства (рождаемость 50 %о, смертность 40 %о и т. д.) при соблюде¬
нии двух условий модели стабильного или полустабильного населения: (а) мало
изменяющийся уровень рождаемости и смертности и (б) отсутствие значительной
миграции (именно этой модели в основном соответствовало воспроизводство
населения в России XVIII—начала XX в.)125. В пределах одного прихода по причи¬
не незначительной численности населения и небольшого отрезка времени (6 лет)
эти условия, как правило, не могут соблюдаться: несколько необычных смер¬
тей (самоубийств или несчастных случаев) или рождений двойни либо тройни
549

Сравнение ревизской фактический и теоретической средней продолжительности жизни:
Москва 1744—1858 гг., мужской пол
«з
а
С!»
(2
X
X
<и
2
п
се
I
<и
3
X
X
П
X
X
РО
X
*
Н
о w
0
X
JQ
1
I
§
п
о
W X
вс
X
п
о.
и
о
о.
9 Ё.с
3
X
X
се
п
и
X
*
о
<и
X
X
£
се
е.
JQ
§
а а а а а а
m
оо
os
ей
§
1
t
>
£
u
СЛ
тз
£
1)
тэ
о
"Я
с
0
’оЬ
сё
Ч
&
1
ч
-Эг
3
sr
о
н
00
,'-ч
3
S
V§
Й
I
OS
tn
»л>
2
ев
g
§
и
1	c
8
CO 00
tX
E IT)
я 2
S £
ii
s-j
2	S
« ^
35 5
x “
н 2
о a
s ^
s I
я ев
P I
£ <§
§ 1
s s
11
| I
« s
s
X
a
X
CO
ев
a,
U
X
. OS
n-
i
. Os
m
. Os
(N
(N
is
J,
У
о
DQ
Коэф. факт. 40,5	4,4	6,8	9,3	8,0	7,7	8,8	13,5	42,4	9,1	9,2	24,0	58,0	482
Коэф.теор.	I 256	1 128	1 28,3	20,2	28,1	41,0	46,5	54,8	65,7	81,5	97,6	129	169	431
Источники: Юрченко Н. Л. Ревизские сказки ... С. 325 ; Coale А. J., Demeny Р. Regional Model Life Tables ... P. 108.

Нормы демографического поведения православного населения
легко нарушат привычный режим. Поэтому и расхождения между фактическими
и теоретическими показателями всегда должны существовать, но не в такой степени
и не столь глобально, как в нашем случае, — по всем возрастным группам за ис¬
ключением последней.
Таким образом, таблицы Коула — Демени могут быть весьма полезными для ис¬
торического демографа. Они позволяют оценивать качество источника, получать
необходимые демографические характеристики по немногим надежным данным,
чем профессиональные демографы, кстати говоря, часто пользуются. В качестве
примера укажем на оценку по таблицам Коула — Демени динамики средней про¬
должительности жизни, нетто-коэффициента и цены простого воспроизводства на¬
селения Европейской России за 1838—1913 гг.126
Проведенный анализ метрических и ревизских сказок показывает, что эти ис¬
точники ни на макроуровне (регион или страна), ни на мезоуровне (уезд или губер¬
ния), ни на микроуровне (отдельный приход или группа приходов) не содержат
точной информации. Однако со временем точность сведений повышалась и к концу
1830-х гг. достигла уровня, который позволяет с большой осторожностью прово¬
дить научный анализ. Агрегированные данные метрического и исповедного учета
дают возможность приблизительно оценить основные демографические показатели
режима воспроизводства населения — брачность, общую и специальную рождае¬
мость, общую и возрастную смертность, естественный прирост, брутто- и нетто-
коэффициенты воспроизводства, среднюю продолжительность жизни, цену воспро¬
изводства населения, а также возрастную структуру. Агрегированные данные ре¬
визского учета позволяют приблизительно оценить численность населения, его со¬
циальную и половую структуру, а также миграции127. Церковные данные на микро¬
уровне содержат дополнительно информацию о семейной и возрастной структуре
населения, возрасте вступления в брак, а ревизские сказки — о семейной и возрас¬
тной структуре, миграциях. Использование ревизских сказок для оценки основных
демографических показателей режима воспроизводства населения в XVIII—начале
XIX в. представляется проблематичным, для большого города — и во второй трети
XIX в. По-видимому, больше возможностей для получения точных результатов да¬
ют сведения трех последних ревизий, относящихся к сельскому населению, вслед¬
ствие его меньшей мобильности.
Общие коэффициенты брачности, рождаемости и смертности по Европейской
России в течение XVIII—начала XX в. существенно колебались в отдельные го¬
ды, но при укрупнении периодов просматривается тенденция к снижению этих
показателей (табл. 3.19).
Особенно заметное улучшение учета произошло после первой всеобщей пе¬
реписи населения 1897 г., когда впервые были получены близкие к действитель¬
ности данные о численности населения, его возрастной, половой, конфессио¬
нальной структуре и многие другие демографические характеристики. Проиллю¬
стрируем сказанное одним примером. Согласно результатам, полученным на ос¬
нове переписи населения, в 1896—1897 гг. общий коэффициент брачности на
1000 человек сельского населения Европейской России составил 9, рождаемо¬
сти — 51,9, смертности — 32,9, а согласно данным весьма авторитетной Комис¬
сии по исследованию вопроса о движении благосостояния сельского населения,
551

Гшва 3. Демографическая модернизация
полученным на основании сведений, которыми располагала администрация до
проведения переписи, в 1896—1900 гг. коэффициенты составили соответственно
9; 49 и 31128. Как видим, брачность по двум источникам совпала, а рождаемость
и смертность по данным переписи оказались на 3 и 2 пункта выше.
Таблица 3.19
Общие коэффициенты брачности, рождаемости, смертности и естественного
прироста православного населения в Европейской России в XVIII—начале XX в.
(число демографических событий на 1000 человек населения)
XVIII в.
1801—1860 гг.
1909—1913 гг.*
Все население:
брачность
9,9
10,2
8,2
рождаемость
51
50
47
смертность
37
36
31
естественный прирост
14
14
16
Городское население:
брачность
П,7
10,6
6,7
рождаемость
60,0
55,0
36,0
смертность
51,0
49,0
27,0
естественный прирост
9,0
6,0
9,0
Сельское население:
брачность
9,7
10,1
8,4
рождаемость
50,0
50,0
49,0
смертность
36,0
35,0
32,0
естественный прирост
14,0
15,0
17,0
Источники: Миронов Б. Н. Русский город ... Приложение. Табл. 2. С. 259—260 ; Ново¬
сельский С. Л. Обзор главнейших данных ...
* Население всех конфессий.
Изменения в демографических показателях до середины XIX в., несмотря на
повышение качества демографического учета, были незначительными. Это сви¬
детельствует о том, что за 150-летний период ни городское, ни сельское населе¬
ние не испытывало в своем воспроизводстве серьезных перемен. Об этом же го¬
ворит и стабильная возрастная структура населения — верный признак того, что
основные демографические характеристики населения существенно не изменя¬
лись в XVIII—первой половине XIX в.129 Сделанный вывод для нас очень важен
не только в содержательном, но и в источниковедческом отношении. Дело в том,
что для периода до середины XIX в. мы располагаем ограниченным набором де¬
мографических характеристик, относящихся ко всему населению (это динамика
общей численности населения, общие коэффициенты брачности, рождаемости
и смертности), но почти всеобъемлющим комплексом данных, относящихся
552

Нормы демографического поведения православного населения
к отдельным уездам и губерниям в 1830—1850-е гг. Если воспроизводство пра¬
вославного населения в течение 150 лет в целом отличалось стабильностью и не
имело значительных региональных различий, значит, анализ данных за 1830—
1850-е гг., касающихся отдельных местностей, может дать более или менее адек¬
ватное представление о воспроизводстве населения во всей России за период
с начала XVIII до середины XIX в. За вторую половину XIX—начало XX в. кор¬
пус даже опубликованных данных позволяет получить надежную картину изме¬
нений в демографических процессах.
Нормы демографического поведения православного населения
Все демографические события глубоко мотивированны; изменения в демог¬
рафическом поведении могут происходить только в том случае, если изменяются
воззрения человека на брак, семью, детей, жизнь и смерть. Поэтому понимание
демографического мировоззрения, или менталитета, людей и модели демогра¬
фического поведения, которое основывается на этих воззрениях, является важной
задачей исторического демографа. Модель демографического поведения — это
программа, которой следует человек сознательно или бессознательно при
заключении брака и рождении детей, в своем отношении к здоровью, жизни
и смерти. Программы, как известно, никогда полностью не исполняются, однако
именно они направляют и регулируют поведение человека, служат для него
ориентиром.
Модель демографического поведения православных людей, которая оказыва¬
ла решающее воздействие на воспроизводство населения в России, определялась
крестьянством. Его доля среди жителей страны составляла в начале XVIII в. око¬
ло 90 %, в 1860 г. — 83, в 1913 г. — 80 %. Девять десятых крестьян жили в де¬
ревнях и занимались сельским хозяйством130. На долю городского населения
страны в 1914 г. приходилось всего 15 %, а среди горожан в 1897 г. насчитыва¬
лось 44% крестьян по сословной принадлежности131, большинство остальных
происходили из крестьян. Чем дальше в прошлое мы уходим от 1914 г., тем более
крестьянским было население России. В XVIII в. даже большинство городов Рос¬
сии являлись аграрными, их население занималось преимущественно сельским
хозяйством и по своему частному и общественному быту мало отличалось от
крестьянства. Модель демографического поведения крестьянства, действовавшая
в XVIII—XIX вв., в основных чертах сложилась к концу XVII в. До XVIII в. она
являлась единой для всех сословий, а на протяжении XVIII—XIX вв. претерпела
некоторые изменения (для дворянства и образованных слоев населения —
в большей степени, для мещан, купцов и особенно крестьян — в меньшей), но
в основных чертах сохранилась и — самое главное — оставалась основной и ре¬
ферентной для подавляющего большинства населения. Это можно считать со¬
вершенно естественным, поскольку большая часть представителей других сосло¬
вий, исключая дворянство, происходила из крестьян. Поэтому целесообразно
вначале рассмотреть эту базовую модель демографического поведения и лишь
затем обратиться к анализу демографических процессов по статистическим све¬
дениям, чтобы проверить, насколько правильно мы ее установили, уточнить вре¬
553

Гпава 3. Демографическая модернизация
менные рамки действия модели и выявить изменения, которые она испытала
в течение двух столетий.
Демографическое поведение русского крестьянина XVIII—начала XX в. обу¬
словливалось главным образом его воззрениями на брак, семью, детей. Эти
взгляды своим происхождением и бытованием обязаны комплексу социально-
экономических факторов, в ряду которых невозможность существования кресть¬
янского хозяйства вне семейной формы, высокая смертность и старость, не обес¬
печенная государством и слабо обеспеченная сельской общиной, были важней¬
шими. Представления о ценности семьи и детей, о священности и нерасторжимо¬
сти брака нашли свое воплощение в нормах обычного права и крестьянской эти¬
ки, которая в принципе совпадала с христианской православной этикой. Несо¬
блюдение обычая и этических норм ставило крестьянина вне общины и по суще¬
ству вне общества, потому что для подавляющего большинства крестьян до са¬
мого конца императорского режима община была его микрокосмом, где прохо¬
дила вся его жизнь от рождения до могилы.
Брачные и семейные отношения в деревне имели не только интимный, но
и публичный характер. В свадьбе участвовала почти вся деревня; девственность
невесты публично удостоверялась — предъявлялась ^башка новобрачной или
вывешивалась простыня новобрачных на заборе дома132; раздел имущества, не¬
подчинение детей родителям и важные семейные конфликты разбирались на об¬
щинных сходах; в последний путь провожали все односельчане. Публичность
всех межличностных отношений на селе имела следствием подчиненность кре¬
стьянина четким нормам демографического поведения. Стоит подчеркнуть, что
эти нормы освящались церковью, к началу XVIII в. они превратились уже в тра¬
дицию, а традиции, тем более поддерживаемые православной верой, крестьянин
привык уважать.
Каковы же были нормы демографического поведения, в какой мере они нахо¬
дили воплощение в реальном поведении основной части населения России?
С точки зрения русского земледельца XVIII—начала XX в. брак — важней¬
шее условие порядочности человека, его материального благосостояния и обще¬
ственного веса. Вступление же в брак — моральный долг133. До брака крестьян¬
ский парень, хотя ему было и за 20 лет, никем в деревне всерьез не воспринимал¬
ся. Он — «малый». Уже само название статуса неженатого молодого мужчины
говорит об ущемленности его прав и неполноценности. И действительно, «ма¬
лый» находился в полном подчинении старших, не имел голоса в семье, не уча¬
ствовал в сельском сходе. Ему не доверялись некоторые сельскохозяйственные
работы, найример посев, который ассоциировался с оплодотворением; покидать
деревню он мог лишь под присмотром взрослых. Только после брака «малый»
становился настоящим «мужиком», т. е. приобретал права и обязанности полно¬
ценного члена семьи и общины. Неженатые мужчины вызывали подозрительное
и презрительное отношение окружающих. Их называли обидными прозвищами,
например «вековушами» по аналогии со «старыми девами», что означало «пожи¬
лой, засиделый, обойденный невестами парень». Люди вслух, в их присутствии
бесцеремонно выражали свои догадки об их физическом уродстве как причине
внебрачного состояния. Словом, холостое состояние рассматривалось как своего
554

Нормы демографического поведения православного населения
рода безнравственное поведение134. «Холостой что бешеный. Холостой — полче¬
ловека», — гласила русская пословица135. Считалось, что не женятся только фи¬
зические и нравственные уроды, парни плохого рода, разорившихся семей или
прослывшие «непутящими», «забубёнными головами», т. е. распутными, буйными
и беззаботными людьми, которые забыли страх Божий и наставление родителей.
Невеселая судьба ожидала и незамужнюю женщину. Недаром говорилось:
«Без мужа жена — всегда сирота». По крестьянским понятиям, женщина без му¬
жа не имела самостоятельной ценности: «Птица крыльями сильна, жена мужем
красна». После смерти родителей она была обречена на бедность или нищенство,
выходом для нее могло служить пострижение в монастырь. Пословица «Жизнь
без мужа — поганая лужа» отражала мироощущение крестьянки, по несчастли¬
вому стечению обстоятельств оказавшейся без семьи. Женщина девичеству все¬
гда предпочитала самую плохую партию.
Взгляды крестьян на брак в значительной мере определялись экономическими
и правовыми условиями их жизни. Прежде всего неженатый крестьянин не мог
получить полный земельный надел — главный источник средств существова¬
ния— от помещика, коронной администрации или общины. Напомню, что до
отмены крепостного права крестьяне вообще не были собственниками земли,
с 1860-х гг. земля перешла в великорусских губерниях в собственность общины,
а в украинских и белорусских — в индивидуальную собственность; только с 1907 г.
русский крестьянин мог беспрепятственно, невзирая на мнение большинства од¬
носельчан, выйти из общины и закрепить землю за собой в собственность. Меж¬
ду тем только получение земли и связанное с этим вхождение крестьянина в со¬
став налогоплательщиков давало ему личные права — взрослый, но холостой
мужчина находился в неопределенном положении. Важным было и то, что кре¬
стьянское хозяйство могло нормально существовать при наличии в нем и жен¬
ских, и мужских рук, так как оно покоилось на половозрастном разделении тру¬
да. По воззрениям крестьян, мужчина не должен был делать женской работы,
а женщина — мужской. Приготовление пищи, уход за скотиной, воспитание де¬
тей, бытовое обслуживание семьи, включая обеспечение всех ее членов домотка¬
ной одеждой, считалось делом женских рук. Полевая же работа, за исключением
жатвы, заготовка дров, уход за постройками лежали на мужских плечах. Только
вместе крестьянин и крестьянка могли вести полноценное хозяйство, способное
удовлетворять потребности семьи.
Понимание крестьянами брака как морального долга обусловливалось также
их религиозными воззрениями. «Отношения полов, — учила церковь, — святы
и чисты только в таинстве брака. <...> Те, кто волею Божьей принимают реше¬
ние никогда не вступать в брак, должны воздерживаться от всяких интимных
отношений, потому что это было бы изменой Богу. <...> Бог сотворил мужчину
и женщину, чтобы они в браке соединили свои жизни как “плоть едина”»136.
В соответствии с этими наставлениями церкви жизнь без семьи рассматривалась
как отклонение от предначертаний Господних либо по причине несчастья, либо
вследствие безнравственности. Напротив, женитьба, рождение и воспитание де¬
тей считались исполнением божественных указаний. В силу этого обряд венча¬
ния занимал особенное место в жизни крестьян и назывался ими «судом Божь¬
555

Глава 3. Демографическая модернизация
им». «Обряд венчания, — заметил этнограф конца XIX в., — одно из самых ве¬
ликих таинств для крестьянина. Он не только уважает его, но и благоговейно го¬
товится к нему, со страхом встречает. Тут Бог благословляет человека на новую
жизнь, решает для него счастье или несчастье. Был жених добрый, невеста чест¬
ная — присудит Господь толику счастья в брачной жизни, нет — не пошлет Гос¬
подь и радости. Момент таинства поэтому — самый крупный и страшный в жиз¬
ни — момент исполнения предначертания Божьего. Отсюда и название таинства
судом Божьим»137.
Итак, экономическая и моральная необходимость заставляла крестьян же¬
ниться при первом благоприятном случае, делала безбрачие почти невозможным
в их глазах.
При заключении брака материальные расчеты имели большое значение, что
позволило многим наблюдателям крестьянской жизни считать брак хозяйствен¬
ной сделкой и отрицать какое-либо значение взаимной склонности, эмоций и на¬
личия нематериальных соображений у жениха и невесты138. Эта точка зрения
утрирует положение дел. Конечно, браки устраивались родителями, и они всегда
принимали в расчет прежде всего статус и престиж семей, из которых происхо¬
дили новобрачные, затем личные качества невесты и жениха и лишь в послед¬
нюю очередь — их взаимные склонности. Напомню, что по русскому обычаю
новобрачные не устраивали отдельного самостоятельного хозяйства, новая семья
становилась частью уже существующей семьи отца жениха, в его дом переходила
невеста на жительство. Вряд ли правильно считать желание родителей жениха
иметь в доме работящую, здоровую, скромную, с хорошим характером, красивую
женщину из хорошей семьи, так же как и желание родителей невесты отдать дочь
замуж за трудолюбивого, трезвого, здорового мужчину, хорошего рода, с чест¬
ным хорошим именем на селе, которому не угрожает отдача в военную служ¬
бу139, исключительно материальными соображениями. Этот расчет включал пси¬
хологические, эстетические, престижные соображения, поэтому брак не являлся
хозяйственной сделкой140. Случалось, что желания родителей и новобрачных
совпадали, бывало и наоборот, но чаще всего молодые не испытывали друг
к другу ни ярко выраженной симпатии, ни антипатии. Необходимо принять во
внимание, что, хотя на протяжении всего изучаемого периода решающая роль
в устройстве брака принадлежала родителям и они неизменно руководствовались
одними и теми же вышеуказанными соображениями, желание новобрачных все
более принималось в расчет. Это было следствием того, что, во-первых, возраст
вступления в брак со временем повышался. Когда в начале XVIII в. сочетали
браком девочку 12—14 лет и мальчика 13—15 лет, их симпатии родители могли
игнорировать, а когда во второй половине XIX в. супругами становились моло¬
дые женщина и мужчина в возрасте 21 и 24 лет, совсем не учитывать их мнение
было уже невозможно. Во-вторых, в молодых крестьянах понемногу развивались
автономность, чувство собственной индивидуальности, вследствие чего к концу
XIX в. они стали более упорно, чем их сверстники в XVIII—первой половине
XIX в., настаивать на принятии во внимание их склонностей141.
Наконец, следует иметь в виду религиозные воззрения крестьян. Брак по стра¬
сти не являлся богоугодным делом, он содержал в себе, согласно их представле¬
556

Нормы демографического поведения православного населения
ниям, что-то греховное, ибо цель брака состоит не в получении плотских радо¬
стей, а в устройстве семьи, рождении и воспитании детей. Страсти греховны и
мешают устройству совместной жизни мужчины и женщины на правильных ос¬
нованиях, т. е. таким образом, чтобы брак, по словам Иоанна Златоуста, превра¬
тил дом в «малую церковь», где Божья благодать существует для спасения и
жизни человека142. В отличие от современного человека, крестьяне полагали, что
не страсть, а необходимость оправдывает и одновременно облагораживает брак.
Известный этнограф А. Ефименко заметила: «Выходить замуж по любви счита¬
ется для девушки постыдным»143.
Согласно крестьянским представлениям, в брак необходимо было вступать
в молодом возрасте. В XVII—первой половине XVIII в. считалось, что, чем
раньше поженить молодых, тем лучше. Впоследствии точка зрения на то, какой
возраст является наилучшим, изменялась. Если в начале XVIII в. оптимальным
возрастом считались 16—18 лет для девушки и 18—20 для юноши, то во второй
половине XIX в. — соответственно 20—22 и 23—25. На девицу старше идеаль¬
ного возраста смотрели как на засидевшуюся невесту, а на мужчину — как на
старого холостяка. Оптимальный возраст до некоторой степени определялся ду¬
ховными и светскими законами, но главную роль играли все же условия кресть¬
янской жизни. Прежде всего отметим, что отсутствие необходимости для ново¬
брачных устраивать собственное хозяйство создавало реальную возможность
ранних браков. Родители жениха хотели взять в дом работницу помоложе и по¬
здоровее, а поскольку разница в возрасте жениха и невесты была величиной дос¬
таточно фиксированной, то и сына приходилось женить раньше. Психологиче¬
ские соображения родителей также играли в этом важную роль. Патриархальная
крестьянская семья строилась на строгом подчинении младших старшим, жен¬
щин — мужчинам. Чем дети были моложе, тем родители могли с большим успе¬
хом употребить свою власть над ними. Р. Я. Внуков — крестьянин, ставший эт¬
нографом, четко зафиксировал подобные мотивы: «Женить стараются помоло¬
же — пока половой инстинкт заглушает в парне все остальные соображения, по¬
ка воля послабей, чтобы не женился по собственному желанию да не выбрал не¬
угодной жены. “Жени помоложе, пока послушен, а уматереет — не уженишь” —
житейская мудрость стариков. Невесту хотят взять помоложе, попослушней. По¬
лудетский характер, слабый организм, неумение работать — хорошее ручатель¬
ство послушания невестки. Когда войдет в года невестка, окрепнет, задавят дети,
поневоле смирится» . Сразу после свадьбы невеста переходила в дом жениха,
т. е. в другую семью, со своим укладом жизни; очень часто между молодой же¬
ной и родственниками, особенно свекровью, возникали трения. Поэтому кресть¬
яне справедливо считали, что, чем моложе невеста, тем легче пройдет ее адапта¬
ция к новым условиям. Тяжелая крестьянская работа старила и истощала женщи¬
ну; она рано теряла свою привлекательность и частично здоровье, а эстетические
и практические соображения, как указывалось, играли важную роль при заклю¬
чении брака. Жених хотел скорее стать полноправным «мужиком», невеста боя¬
лась засидеться в девках, ее родители страшились, что девушка до замужества
может забеременеть, и тогда возможность замужества крайне затруднялась, если
не исключалась, а на семью и род ложился страшный позор. Родители новобрач¬
557

Гшва 3. Демографическая модернизация
ных хотели видеть внуков, чтобы быть уверенными, что их род не прервется, —
этому придавалось большое значение. При высокой смертности только ранние
браки могли это гарантировать. Ранние браки являлись способом дать легальный
выход гиперсексуальности молодежи. И старики по-своему были правы: в дерев¬
нях, в которых под влиянием отходничества браки заключались в более старшем
возрасте, было намного больше женщин с внебрачными детьми, с разбитой на
этом основании судьбой145.
Как видим, у крестьян имелось много соображений для ранних браков. По¬
этому когда средний возраст вступления в брак в середине XIX в. приблизился
к продолжительности одного поколения — 22—25 лет, то дальнейшее «старе¬
ние» первых браков прекратилось.
Идеальная с точки зрения крестьян разница между возрастом жениха и невес¬
ты составляла 2—3 года. Девушка считала для себя бесчестьем выйти замуж за
«старика» — мужчину старше ее более чем на 2—3 года. Это определялось вы¬
сокой смертностью мужчин (средняя продолжительность жизни мужчин была
примерно на 2—3 года меньше, чем женщин), их ранним старением от тяжелого
труда и страхом женщины остаться вдовой, да еще с детьми. И это было резонно.
При увеличении разницы в возрасте с 0 до 10 лет вероятность овдоветь к 40—50
годам увеличивалась почти вдвое.
Существенным препятствием к браку служило, пожалуй, только родство или
свойство между желающими вступить в брак. По правилам Православной церкви
запрещались браки по кровному родству и свойству между одним супругом
и родственниками другого до 7-й степени, между родственниками одного и дру¬
гого — до 5-й степени и т. д. Точное соблюдение этих правил ставило трудности
при вступлении в брак. Под влиянием требований жизни Синод после долгих
колебаний принял в 1810 г. достаточно либеральный закон о браках, который
понизил требования к родству на три степени. Например, браки по кровному
родству и свойству между одним супругом и родственниками другого запреща¬
лись только до 4-й степени. Католическая церковь была либеральнее Православ¬
ной, а Протестантская — либеральнее Католической: у протестантов запреща¬
лись браки только между родственниками по прямой линии. Ограничения родст¬
венных отношений между вступающими в брак, которые соблюдались право¬
славным населением, практически исключали возможность существования кров¬
ного родства между будущими супругами и обеспечивали низкую степень кров¬
ного родства в популяции в целом. Это имело огромное значение для воспроиз¬
водства физиологически и психологически здорового поколения. По подсчетам
некоторых иссЛедователей, среди крестьян в конце XIX—XX в. некоторая сте¬
пень кровного родства наблюдалась всего у 2—6 человек из тысячи. Таким обра¬
зом, опыт поколений диктовал как соблюдение равенства в возрасте, так и недо¬
пустимость родственных отношений между супругами146.
Если брак крестьяне считали богоугодным делом и полагали, что брачные узы
неразрывны, то на их разрушение (говоря современным языком — на развод) они
смотрели отрицательно. Однако в течение всего изучаемого периода народная
этика и обычай допускали развод не только по разрешенным каноническим пра¬
вом основаниям, но по обычаю, как в допетровское время147.
558

Нормы демографического поведения православного населения
Вдовство, особенно для женщин, крестьяне рассматривали как Божье наказа¬
ние, огромное несчастье. Имеется много русских пословиц на этот счет: «Лучше
семь раз гореть, чем раз овдоветь»; «В девках приторно, замужем натужно, а во
вдовьей чреде (положении. — Б. М.) что по горло в воде»; «Вдовье дело горькое.
Нет причитания супротив вдовьего (вдовий плач — самый горький. — Б. М)».
И вдовец, и вдова — «круглые сироты», которые нуждаются в помощи и защите.
Поэтому второй брак не осуждался. Однако крестьяне относились к нему с неко¬
торым подозрением из-за страха, что и он окажется недолговечным: один раз Бог
покарал, покарает и второй. Третий же брак крестьянами порицался, поскольку
считалось, что, вступая в третий брак, человек стремится изменить свою судьбу,
явно идет наперекор Божьей воле оставить его одиноким. Крестьяне говорили:
«Первая жена от Бога, вторая — от человека, третья — от черта». В этом пункте
крестьянское мировоззрение вступало даже в противоречие с православной нор¬
мой, допускающей третий брак как последний. Девушка неохотно вступала
в брак с вдовцом, так как боялась на том свете остаться одинокой, ибо ее муж там
соединится с первой женой. Вдову неохотно брали замуж. Естественно, чаще
всего вдовцы вступали в брак друг с другом. Согласно крестьянским представле¬
ниям, вступление в брак пожилых (например, для мужчины — в возрасте старше
60 лет, для женщины — старше 50 лет) считалось неприличным, «ибо брак от
Бога установлен ради умножения рода человеческого», что находилось в проти¬
воречии с законом, который допускал брак до 80 лет.
Моральным оправданием брачной жизни служили дети — без них брак терял бо-
гоугодность. «У кого детей нет — во грехе живет», — гласила пословица. Много¬
детность освящалась церковью, прерывание беременности и вообще уклонение от
рождения детей считалось и церковью, и крестьянами грехом. Имелись и экономи¬
ческие соображения, способствовавшие многодетности. Без взрослых сыновей хо¬
зяйство не имело шансов стать зажиточным, только большая семья, полагали кресть¬
яне, могла рассчитывать на благосостояние. Без детей крестьянина в старости ожи¬
дала нужда, потому что после 60 лет у него забиралась земля, по крайней мере час¬
тично, для нового поколения. Согласно этическим и правовым нормам, сын должен
был материально содержать престарелых, немощных родителей, а дочь ухаживать за
ними и оказывать моральную поддержку. Так в действительности и было. Уклоняв¬
шихся от этой обязанности детей община, крестьянский суд, а до отмены крепостно¬
го права помещики и администрация принуждали к выполнению своего долга перед
родителями. Без детей старики могли рассчитывать только на помощь общины
и родственников, но она не могла быть значительной. Поэтому именно дети служили
для крестьян как бы страховым полисом, который обеспечивал их в старости. «Кор¬
ми сына до поры: придет пора — сын тебя прокормит». При отсутствии сыновей
допускалось усыновление, а если все дети были дочерьми, — принятие в семью
зятьев. Усыновление проходило по приговору общины и в этом случае освобождало
семью от воинской повинности. Приемные дети рассматривались как родные и не
подвергались никакой дискриминации. Крестьяне говорили: «Не тот отец, мать, кто
родил, а тот, кто вспоил, вскормил да добру научил».
Сколько же детей крестьяне считали необходимым иметь, чтобы обеспечить
старость? Как минимум три сына: «Один сын — не сын, два сына — полсына,
559

Гпава 3. Демографическая модернизация
три сына — сын». Почему именно три сына? «Первый сын — Богу, второй —
царю, третий — себе на пропитание». Пословица имела в виду, что первый сын,
скорее всего, умрет в младенчестве, второй пойдет служить в армию (до 1874 г.
призыв на службу навсегда отрывал крестьянина от дома), в старости рассчиты¬
вать можно лишь на третьего сына. При равновероятном шансе рождения сына
и дочери, чтобы иметь троих сыновей, нужно родить шестерых детей. Счет на
сыновей велся потому, что «дочь — чужое сокровище: холь (ухаживай. — Б. М)
да корми, учи да стереги (от греха, т. е. внебрачной связи. — Б. М), да в люди
отдай». «Сына корми — себе пригодится; дочь корми — людям снадобится (при¬
годится. — Б. М)». Можно удивляться точности крестьянского расчета. Соглас¬
но демографическим подсчетам конца XIX в., до 1 года доживали 70 % родив¬
шихся мальчиков, до 21 года — возраста призыва на воинскую службу — 49 %,
до 45 лет — до того момента, когда старому отцу понадобится помощь сына, —
40 %148. Единственного сына в армию не брали. Вот и получалось, что при нор¬
мальном ходе дел из трех сыновей только один мог помочь в старости. Смерт¬
ность женского населения была лишь немногим меньше, поэтому из трех доче¬
рей в старости можно было полагаться тоже на одну. Значит, на спокойную ста¬
рость можно было надеяться, если в семье не менее шести детей. Отсюда посло¬
вица: «У кого детей много, тот не забыт от Бога». Сказанное, однако, не означает,
что в среде крестьянства родители сознательно стремились ограничить число
детей шестью. Всякое вмешательство в священное дело рождения рассматрива¬
лось как грех. «Крестьяне смотрят на зачатия и рождения по аналогии с живот¬
ными и растениями, а последние для того и существуют, чтобы плодоносить», —
писал в середине XIX в. священник Ф. Гиляровский149.
Крестьяне резко отрицательно относились к внебрачным связям и рождае¬
мости. Внебрачные дети считались незаконными150. Рождение вне брака сурово
осуждалось. Женщине, в особенности девушке, родившей ребенка вне брака, и ее
семье грозили позор, презрение односельчан, а без помощи родителей и нищета.
Нередко она была вынуждена покидать деревню, переезжать в город, становить¬
ся проституткой, подкидывать ребенка или в отчаянии убивать его. Женщины,
забеременевшие не от мужа, пытались вызвать искусственный выкидыш, обра¬
щались к знахаркам, чтобы избавиться от плода. Незавидна была и судьба неза¬
коннорожденных детей, так как родители «согрешившей» матери часто отвора¬
чивались от нее и от ее ребенка, ни отец, ни государство, ни община по закону не
обязаны были содержать внебрачных детей. Они жили в деревне париями, их
презирали, высмеивали, награждали унизительными кличками151. Однако при
достижений совершеннолетия мужчины получали земельный надел наравне
с другими.
Итак, если суммировать демографические воззрения, то в самом общем виде
можно сказать следующее. Освященный церковью брак и рожденные в нем де¬
ти— святое дело. Православный человек обязан иметь семью и детей, и чем
раньше, тем лучше. Холостое состояние безнравственно. Дети — Божья благо¬
дать, противодействовать каким бы то ни было способом зачатию и рождению —
грех. Детей рождается и умирает столько, сколько Богу угодно. «Развод» грехо¬
вен, но в случае вдовства второй брак желателен и полезен152.
560

Брачность
Теперь обратимся к рассмотрению важнейших демографических явлений —
брачности, рождаемости, смертности, естественного прироста населения, а также
семейной структуры, средней продолжительности жизни и воспроизводства на¬
селения.
Брачность
Возраст вступления в брак
В течение XVII—начала XX в. в России доминировали ранние браки. В XVII—
начале XVIII в. большинство невест имели возраст 15—20 лет, женихи — 17—22
года, горожане вступали в брак на год-два позже крестьян, нередко заключались
браки между 13—14-летней невестой и 15—16-летним женихом153. Государствен¬
ное регулирование брачного возраста началось в начале XVII в. В 1607 г. указ царя
Василия Шуйского обязывал холоповладельцев выдавать замуж девок до
18 лет, вдов после смерти мужа в течение 2 лет и женить холостых парней за 20
лет; в противном случае дать им отпускную154. Соборное уложение 1649 г. реко¬
мендовало опекунам выдавать замуж дворянских девушек-сирот в 15 лет155. Цер¬
ковь ограничивала нижний предел бракоспособного возраста 12 годами для невес¬
ты и 15 годами для жениха156, в 1774 г. подняла его до 13 и 15 лет соответственно;
в 1830 г. императорский указ повысил его — до 16 и 18 лет157. Церковь поддержала
светские власти и штрафовала священников, нарушавших закон. Однако заклю¬
ченные браки, не соответствовавшие церковному возрастному цензу, не расторга¬
лись, но супруги разлучались до наступления гражданского совершеннолетия158.
Хотя традиция чрезвычайно ранних браков долго не была изжита, закон делал свое
дело, и брачный возраст понемногу повышался. Согласно имеющимся данным, за
1780—1850-е гг. средний возраст невест вырос с 15—16 до 18—20 лет, женихов —
с 16—18 до 20—21159. На окраинах России — на Севере, в Сибири160, в южных
губерниях — в брак вступали на год-два позже, чем в центральной части Европей¬
ской России. Например, в 1867 г. средний возраст вступления в первый брак соста¬
вил в северной Архангельский губернии у женщин 22 года, у мужчин 26 лет,
в южной Херсонской губернии — соответственно 20,1 и 27,5, в Сибири — 21,6
и 24,1 года, в то время как в Европейской России — 21,3 и 24 года.
По-видимому, кроме закона действовали и другие факторы, повышавшие
нижний предел бракоспособного возраста, так как и до закона 1830 г. чаще всего
заключались браки в возрасте выше нижнего предела. Можно предположить, что
применительно к крепостным мелкопоместных помещиков одним из таких фак¬
торов послужило появление первых признаков малоземелья в центральных гу¬
берниях страны во второй половине XVIII в. Вместе с законом 1771 г., запре¬
щавшим продажу крепостных крестьян без земли, это могло вынудить мелких
помещиков, которые составляли большинство землевладельцев, повысить брако¬
способный возраст своих крепостных. Вторым фактором, который мог оказать
влияние на увеличение возраста вступления в первый брак, возможно, было
осознание образованным обществом вредности для здоровья чрезвычайно ран¬
них браков. Брачный возраст у дворян стал повышаться с начала XVIII в. под
влиянием европейских стандартов и указа Петра I, запретившего в 1714 г. опеку¬
561

Глава 3. Демографическая модернизация
нам венчать дворянских сирот ранее достижения 20 лет для мужчин и 17 лет для
женщин. Указ не всегда соблюдался, хотя рассматривался как точка зрения вер¬
ховной власти на бракоспособный возраст дворянства161. Дворянство в свою оче¬
редь влияло на возраст вступления в брак своих крепостных, так как вмешива¬
лось в их матримониальные дела, хотя крестьяне, вопреки распространенному
представлению, по преимуществу сами устраивали браки своих детей162. От
XVIII—первой половины XIX в. сохранилось множество инструкций, данных
помещиками своим приказчикам, которые включали и пункты о браках. Как пра¬
вило, они рекомендовали крестьянам вступать в брак по возможности раньше.
В инструкциях первой половины XVIII в. чаще всего рекомендовалось венчать
девушек в возрасте 15—16 лет, юношей — в 18 лет, а в инструкциях конца
XVIII—первой половины XIX в. — соответственно в 16—18 и 18—20 лет; пре¬
дельный возраст устанавливался для мужчин — 25 лет, для женщин — 20 лет163.
Возможно, что инструкции отражали не только изменение гигиенических пред¬
ставлений дворянства, но также и усилившееся в первой половине XIX в. относи¬
тельное малоземелье в центре России. Аналогичный процесс повышения брако¬
способного возраста происходил у государственных и удельных крестьян.
Образованные классы общества, закон и администрация различных категорий
крестьян руководствовались рекомендациями врачей, которые считали вредным
для здоровья и для будущих детей вступление в брак ранее наступления половой
зрелости. Согласно медицинским обследованиям, у русской крестьянки в по¬
следней трети XIX в. половая зрелость наступала в 16,2 года, колеблясь в преде¬
лах от 17,1 года на севере и до 15,3 на юге Европейской России164. У горожанок
и представительниц привилегированных классов половая зрелость наступала не¬
сколько раньше, чем у крестьянок165. Близко к модальному возрасту наступления
половой зрелости — 16—17 лет — находился возраст вступления в первый брак
у женщин, а возраст мужчин определялся последним. У простого народа разница
между возрастом новобрачных обычно не превышала 4 лет в пользу женихов,
лишь у образованных классов она часто бывала большей.
5WJ
Рис. 3.5. Девушка-крестьянка,
Костромская губерния. 1870
Рис. 3.6. Женщина-крестьянка,
Костромская губерния. 1870
562

Брачность
Русские врачи второй половины XIX в. считали, что вступление в брак до 20
лет преждевременно, так как во многих случаях полное физическое и половое
созревание у брачащихся еще не наступало. Действительно, 8 % новобранцев,
призванных в армию в 1874—1901 гг., получили отсрочки по невозмужалости
и слабосилию16 . А им было не менее 21 года! В эти же годы у 10—17 % деву¬
шек, вступавших в брак до 21 года, еще не было менструаций167. Нет оснований
для предположения о том, что половая зрелость в XVIII—первой половине XIX в.
наступала раньше. Вступление в брак в 13—15 лет, практиковавшееся в XVII—
XVIII	вв., вероятно, распространялось на тех девушек, у которых половая зре¬
лость наступила раньше, и их было почти половина. Например, по результатам
обследования 3863 девушек-рабочих из Москвы и губернии в 1923 г. средний
возраст появления первой менструации составлял 15,6 лет, а девушки по возрас¬
ту ее наступления распределились следующим образом:
Возраст первой менструации, лет	Доля девушек, %
13	3,9
14	13,0
15	31,6
16	36,0
17	2,0
18	и старше	13,5
Средний возраст наступления менструации у горожанок в конце XIX—начале
XX в. был лишь на 2—3 месяца больше, чем в Москве 1923 г., поэтому в XVIII—
XIX	вв., вероятно, также имелось достаточно зрелых девушек в возрасте 13—15 лет.
Постепенное повышение брачного возраста в законодательстве и вслед за ним
и в жизни являлось рациональным решением правительства, принятым под влия¬
нием образованных классов. В сущности это была ревизия возрастных стандар¬
тов вступления в брак, установленных в стародавние времена Православной цер¬
ковью Византии и Греции и перенесенных на русскую почву вместе с принятием
христианства без необходимой адаптации к местным русским условиям, ведь
половое созревание в южных странах наступало несколькими годами раньше,
чем в северных. Это проявлялось в России, например, в том, что менструации
наступали у российских евреек раньше, чем у русских и украинок, хотя матери¬
альные условия жизни у них были хуже: соответственно в 14 лет 1 месяц, 14 лет
8 месяцев, 14 лет 11 месяцев168.
По-видимому, крестьянство и низшие страты городского населения при
вступлении в брак не всегда считались с гигиеническими соображениями. Об
этом свидетельствуют довольно многочисленные просьбы к духовным вла¬
стям со стороны родителей в течение всего XIX в. о разрешении брака девуш¬
кам в возрасте 12—15 лет. В качестве главного мотива выдвигалась обыкно¬
венно такая причина, как необходимость иметь в доме жениха работницу или
хозяйку. Для получения разрешения на брак девушка проходила медицинское
освидетельствование на физическую зрелость и очень часто не выдерживала
такого испытания, когда экспертом выступали профессиональные врачи, и,
563

Гidea 3. Демографическая модернизация
наоборот, получала свидетельство на зрелость, когда экспертами бывали сами
священники16 .
К середине XIX в. большая часть девушек вступала в брак до 21 года, а
мужчин — до 23—24 лет. После 23 лет вероятность для девицы выйти замуж
падала и к 40 годам становилась ничтожной. Начиная с 1860-х гг. возраст всту¬
пления в брак стабилизировался и вплоть до 1917 г. оставался неизменным.
Средний возраст всех русских невест, вступавших в первый брак, в 1867—1910
гг. равнялся 21,4 года, женихов — 24,2 года170. Но за стабильностью среднего
возраста скрывались изменения общей возрастной структуры брачащихся: доля
вступавших в брак ранее 21 года уменьшалась, а в интервале 21—30 лет увели¬
чивалась. Средний же возраст оставался неизменным, потому что доля лиц,
вступавших в брак после 30 лет, уменьшалась. Второе изменение состояло
в том, что возраст вступления в брак в различных регионах России постепенно
выравнивался, приближаясь к среднероссийскому стандарту. Например, в са¬
мой северной Архангельской губернии в 1867 г. средний возраст вступления в
брак равнялся у женщин 22 годам, у мужчин — 26 годам, а в 1910 г. — соот¬
ветственно 21 и 25; в южной Херсонской губернии в 1867 г. женщины венча¬
лись в 20,1 года, мужчины — в 27,5, а в 1910 г. — соответственно в 22 и 25,8
года. Одновременно различия в возрасте жениха и невесты также стремились
к некоему российскому стандарту.
Городские женихи и невесты были примерно на 3 года старше, чем новобрач¬
ные в деревне, причем в городах крупных — старше, чем в городах средних или
малых. Например, в 1910 г. средний возраст вступления в брак у мужчин равнял¬
ся в крупных городах 27,7 года, в прочих городах — 26,8, в деревне — 24,8 года,
у женщин — соответственно 24,3; 22,8 и 21,6 года. В последней трети XIX—
начале XX в. в городах наблюдалось понижение возраста женихов, а у невест он
практически остался без изменений, что вело к стиранию различий между горо¬
дом и деревней в отношении возраста новобрачных. Причина этого явления со¬
стояла в росте крестьянской миграции в города, которая несла с собой сельскую
модель брачности.
Средний возраст вступления в брак заметно варьировал по губерниям. Браки
молодели с севера на юг и с запада на восток. Наиболее молодые браки наблюда¬
лись в регионах, имевших сугубо сельскохозяйственную специализацию, наибо¬
лее поздние — в промышленных и промысловых регионах. Зависимость от заня¬
тий сказывалась на возрасте вступления в брак даже в пределах одной губернии
или уезда. Современники объясняли суть этой зависимости следующим образом:
если село сельскохозяйственное, то жених и его родители стремились раньше
получить работницу в дом, если промышленное или промысловое, то не торопи¬
лись взять в дом лишнего едока171.
В общеевропейском масштабе возраст вступления в первый брак в России
был ниже, чем в католических и протестантских странах, но немногим выше, чем
в православных172 (табл. 3.20).
564

Брачность
Таблица 3.20
Расчетный средний возраст вступления в первый брак
в некоторых странах Европы на рубеже XIX—XX вв. (лет)
Страны
Женщины
Мужчины
Швеция
27,5
29,5
Англия и Уэллс
26,2
27,3
Г ермания
25,4
—
Италия
23,6
27,5
Европейская Россия
21,4
24,2
Болгария
20,8
24,2
Румыния
20,3
24,5
Сербия
20,1
23,0
Источник: Тольц М. С. Брачность населения России
в конце XIX—начале XX в. // Брачность, рождаемость, смертность
в России и в СССР / А. Г. Вишневский (ред.). М, 1977. С. 139.
Сезонность браков
В течение года браки распределялись неравномерно (табл. 3.21). Наибольшее
число браков заключалось в январе—феврале и октябре—ноябре. Причины по¬
месячных колебаний были экономические и религиозные. Церковь воспрещала
венчания на протяжении четырех постов — Великого (48 дней), Рождественского
(40 дней), Петрова (20 дней) и Успенского (15 дней); с 25 декабря до 6 января, во
все дни Масленицы (неделя перед Великим постом) и Пасхальной недели, в ка¬
нуны и в самые дни церковных и государственных праздников, а также накануне
среды, пятницы и воскресенья в течение всего года. Отсюда отсутствие браков
в марте и декабре и небольшое количество браков в апреле, июне и августе. Час¬
тые колебания числа венчаний в феврале объясняются переходящим характером
Великого поста, который мог начинаться и в феврале, и в марте. Многочислен¬
ные браки зимой и осенью были связаны также с аграрным циклом: с окончани¬
ем сельских работ в сентябре начиналось время свадеб (с перерывом в декабре
в связи с Рождественским постом), достигавшее своего апогея в январе—феврале
и замиравшее к началу нового цикла работ в марте—апреле173.
Сезонность браков у крестьянства сложилась под влиянием условий их жизни
и оптимальным образом им соответствовала, она оказывала влияние на здоровье
женщин и детей. Традиция заключать браки зимой была глубоко оправданной:
по наблюдениям врачей и священников (уместно напомнить, что священники
вели метрические записи в приходе, в семинариях получали медицинские знания
и могли принять роды в случае необходимости), зимние свадьбы (и соответст¬
венно зачатия) в январе—феврале давали самых здоровых детей осеннего рожде¬
ния. Осенние свадьбы и зачатия (которые стояли на втором месте после зимних)
были менее благоприятны, поскольку рождения приходились на лето — страдное
время и обилие инфекций способствовали большой смертности и рожениц, и их
565

Таблица 3.21
Распределение браков по месяцам среди православного населения Европейской России в конце XVIII—начале XX в. (%)
, 1
I
1
t"-
ON
I
©^
1
Os
1
X
1
1
©"
о
1
<N
<N
1
1
©"
1
«л
in
q
q
CO
q
q
q
q
X
On"
in
со
00*'
<N
©"
no"
со"
X
00
<N
q
q
©^
°\
CO
q
q
<N
in
К
in
r-"
со
CO
in"
00
no"
no"
X
<N
(N
q
q
rf
q
°°r.
<N
©^
q
q
in
SO
со
no"
oo"
Г-"
NO"
со"
rf"
ON
in
q
°\
ON
q
q
q
q
q
>
О
so
in"
<N
<N
q
vq
in
<N
q
q
q
>
in
no"
in
rf"
no"
00
oo"
NO"
Сельское населены
©^
q
q
a:
§i
q
q
q
as
q
q
q
q
>
ri
a:
in"
no"
I
со"
со"
>
q
oo"
1 16,9 |
1 8,6 I
00
§
1
1 16,0 |
oo"
1 8,0 |
a:
$
°Q
q
no"
q
oo"
Г-"
q
oo"
>
<N
q
q
so
q
q
q
q
q
q
со
oo"
in
со
NO"
no"
no"
oo"
rf"
CO
1
°\
I
q
q
I
I
1
o'
1
1
1
q
<N
q
in
q
<N
q
r^
q
<N
r-"
=
-
On"
Г-"
J
q
q
vq
q
q
q
q
со
<N
<N
<N
•n
no"
Г-"
CO
<N
<n"
<N
in"
(N
1 г оды
0
00
1
ЧО
| 1830—1850 |
f:
00
T
r^
NO
00
*©
ON
I
о
ON
| 1830—1850 |
r^
00
I
NO
00
| 1906—1910" |
| 1830—1850 |
r^
00
I
NO
00
| 1885—1887’ |
1906—1910
)5
О
О
сх
£0
ш
п,
£0
00
•п 1—1
I-
Tj- ON
SI
•П ON
•о —.
00 „
. ON
СО 00
<u ^
* Js
e 00
S Aft
s
<u
3
относятся к населению всех вероисповедании.

Брачность
детей. Дети, зачатые весной и рожденные зимой (это была третья по численности
группа), в физическом отношении оказывались наиболее слабыми — вот почему
лишь те, кто не успевал жениться зимой, переносили свадьбы на весну, на Мас¬
леницу. Летние зачатия и весенние роды — самые малочисленные — также были
мало благоприятны для детей. Сезонность зачатий и зависимость между време¬
нем зачатия и здоровьем детей обусловливались, во-первых, сезонностью сво¬
бодного времени и физических нагрузок, падавших на женщину в течение года
(нагрузки были максимальными летом, меньшим — весной и осенью и мини¬
мальными зимой); во-вторых, сезонностью менструаций, которые с наступлени¬
ем постов и полевой страды, как правило, прекращались. Именно зима оказыва¬
лась оптимальным временем для свадеб и зачатий, как в реальности и было. По¬
скольку у женщин вырабатывался биологический ритм зачатий и рождений
в одно и то же время, время свадьбы обусловливало весь дальнейший цикл се¬
мейной жизни. Женщина, вступившая в брак в «добрый час», будет рожать по
10—15 раз без проблем, а в «недобрый час» — будет иметь одни выкидыши174.
Интересно отметить, что представления об оптимальном времени вступления
в брак подтверждаются современной медицинской наукой17 . По наблюдениям
Г. И. Успенского, сложившиеся в деревне традиции устанавливали между демо¬
графическими событиями, церковными требованиями и крестьянским трудом
такую связь, которая обеспечивала максимальное число рабочих дней у женщин
и максимизацию трудовых усилий у мужчин176.
Сравнение распределения браков по месяцам у городского и сельского насе¬
ления обнаруживает любопытный факт: после эмансипации 1861 г. помесячные
колебания браков в городе и деревне становились более согласованными, зна¬
чит, теснота связи между сезонностью браков в городе и деревне возрастала —
указание на то, что миграция крестьян в город усиливалась, а вместе с нею воз¬
растало и влияние сельской модели демографического поведения на городскую.
Согласованность в изменении двух каких-то явлений четко оценивается с по¬
мощью коэффициента корреляции, значение которого с ростом согласованно¬
сти увеличивается от 0 до 1 (при 0 согласованность отсутствует, при 1 достига¬
ет максимального уровня). В середине XIX в. коэффициент корреляции между
сезонностью браков в городе и деревне составил 0,84, а в 1906—1910 гг. —
0,95177.
Интересно знать, становилось ли со временем распределение браков по меся¬
цам в пределах года более равномерным, так как это может служить показателем
уменьшения зависимости населения от аграрного цикла, а возможно, и ослабле¬
ния подчиненности требованиям церкви. Для оценки степени вариации какого-
либо явления (в нашем случае распределения браков по месяцам) в статистике
используется специальный показатель — коэффициент вариации, который при¬
нимает значения от 0 и выше; чем меньше его значение, тем меньше вариация,
и наоборот178. Как показывает коэффициент вариации v, в деревне изменчивость
числа браков по месяцам в 1830—1850 гг. сравнительно с 1760—1780 гг. умень¬
шилась со 115 до 81, а в пореформенное время немного увеличилась — до 94, но
не достигла уровня XVIII в.; более равномерно по месяцам стали распределяться
и браки в городе:
567

Гпава 3. Демографическая модернизация
Сельское население
Городское населе¬
ние
1760—1780 гг.
v= 115
1830—1850 гг.
v = 81
1867—1871 гг. 1906—1910 гг.
v = 88	v = 94
v = 82	v = 51	v = 55
Заслуживает также упоминания, что в пореформенное время у горожан сезон¬
ность браков, как показывают коэффициенты вариации, стала уменьшаться, в то
время как у сельского населения она не изменялась. Отход городского населения
от модели брачности сельского населения, которая в XVIII в. была для тех и дру¬
гих общей, являлся следствием вытеснения сельскохозяйственных занятий, рас¬
пространенных среди горожан в XVIII в., торгово-промышленной деятельно¬
стью. И все же на протяжении XVIII—начала XX в. радикальных изменений
в сезонности браков не произошло ни у городского, ни у сельского населения. Об
этом свидетельствует очень большая согласованность в колебаниях брачности по
месяцам в 1760—1780 и 1906—1910 гг., в 1830—1850 и 1906—1910 гг., оценен¬
ная с помощью коэффициента корреляции г:
1760—1780/1906—1910 гг.	1830—1850/1906—1910 гг.
Сельское население	г = 0,954	г = 0,973
Г ородское население	—	г = 0,969
Все население	—	г - 0,982
Уровень брачности
Брачность на протяжении всего XVIII—начала XX в. была не только ранней,
но и почти всеобщей. Согласно имеющимся данным, в конце XVIII—первой по¬
ловине XIX в. всего около 1 % мужчин и женщин никогда не состояли в браке
к 60 годам, что почти совпадало с долей инвалидов (слепых, немых и глухоне¬
мых) и психических больных в 1897 г., равной 0,9% от всего населения179. До
середины XIX в. среди крестьянства безбрачие почти вовсе отсутствовало180, а в
городах оно встречалось чаще, но достаточно редко. Например, в Ярославской
губернии в 1850 г. среди людей старше 60 лет как в городе, так и в деревне без¬
брачных насчитывалось около 0,1 %181. Однако в крупных городах количество
безбрачных было значительно больше. Например, в Москве в 1782—1857 гг.
среди купечества и мещанства в возрасте старше 35 лет число старых холостяков
колебалось от 11 % в 1782 г. до 5 % в 1815 г., а старых дев — от 1 % в 1795 г. до
8 % в 1857 г.182 В конце XIX в. количество людей, никогда не вступавших в брак,
увеличилось, но все же оставалось невысоким: среди сельского населения в воз¬
расте 50 лет лишь 3 % мужчин и 4 % женщин оставались вне брака, среди город¬
ского населения — соответственно 11 и 12%, среди всего населения — 4 и
5 %183. Но в крупных городах безбрачие прогрессировало значительно быстрее.
Например, в Петербурге в 1891—1900 гг. среди лиц в возрасте 50 лет насчитыва¬
лось 13—15 % мужчин и 19—21 % женщин, никогда не бывших в браке184. Не¬
смотря на некоторое увеличение к концу XIX в. числа лиц, не вступавших в брак,
568

Брачность
в России доля людей, состоявших в браке, оставалась очень высокой. Индекс до¬
ли состоящих в браке, предложенный Э. Коулом, позволяет оценить, насколько
реальное положение в той или иной популяции в отношении семейного состоя¬
ния отличается от идеальной модели, где все бракоспособное население состоит
в браке. Для Европейской России этот индекс на 1897 г. составил 0,69, в том чис¬
ле для городского населения — 0,56, для сельского — 0,71. Следовательно, Рос¬
сия всего на 31 % (100%-69%) не дотягивала до идеальной модели всеобщей
брачности, в то время как США — на 42 %, Франция — на 43, Англия — на 52 %185.
При высокой смертности населения вдовство было частым явлением. И если
бы не повторные браки, то доля вдов и вдовцов к 45 годам достигала бы 44 %,
к 55 годам — 65 % от всего населения. В действительности в 1897 г. доля вдовых
в возрасте 25 лет составляла среди мужчин 0,5 %, среди женщин — 1,3 %, в воз¬
расте 45 лет — соответственно 4 и 14 %, в возрасте старше 60 лет — 31 и 58 %.
В пореформенное время доля вдовых понизилась у женщин с 13,5 до 8,9%,
у мужчин — с 19,2 до 14,2 % (табл. 3.22).
Таблица 3.22
Изменение доли повторных браков в Европейской России
в 1867—1910 гг. (%)
Годы
Женщины
Мужчины
1867—1870
13,5
19,2
1871—1875
12,9
18,3
1876—1880
11,6
17,4
1881—1885
10,8
16,6
1886—1890
10,0
15,2
1891—1895
9,9
16,4
1896—1900
8,4
14,1
1901—1905
8,1
14,0
1906—1910
8,9
14,2
Подсчитано по: Движение населения в Европейской России
за [1867—1910] год. СПб., [1871—1916]; Тольц М. С. Брач¬
ность населения ... С. 145.
Доля вдовых среди всего населения понижалась, несмотря даже на уменьше¬
ние повторных браков. Вероятность вступить во второй брак у мужчин была су¬
щественно выше, чем у женщин: среднее число вступлений в брак для лиц, ко¬
гда-либо состоявших в браке, в конце XIX в. равнялось 1,23 для мужчин и 1,04
для женщин. Это означает, что в повторный брак вступало около 23 % мужчин
и лишь 4 % женщин.
Средняя продолжительность брака в 1897 г. у городского населения в возрас¬
те до 50 лет была на 5 лет короче, чем у сельского населения, и равнялась 20 го¬
дам против 25 лет186. По наблюдениям врачей, средний возраст наступления
климактерия во второй половине XIX в. и, вероятно, в более раннее время рав¬
нялся 45 годам, колеблясь в разных губерниях от 42 до 47 лет. Русские врачи от¬
мечали, что физиологическая стерильность наступала фактически к 40 годам —
569

Глава 3. Демографическая модернизация
Рис. 3.7. Деревенская свадьба, С.-Петербургская губерния. 1900-е
за 4—7 лет до наступления менопаузы: к этому возрасту детородная деятель¬
ность женщин, принадлежавших к непривилегированным сословиям, как правило,
заканчивалась. Врачи полагали, что тяжелые условия жизни и громадные физи¬
ческие нагрузки преждевременно лишали женщину способности к деторожде¬
нию187. Поскольку средний возраст вступления в первый брак у горожанок
составлял 23,6 года, у крестьянок — 21,6, то весь репродуктивный период боль¬
шинство горожанок и крестьянок проводило в браке, что способствовало под¬
держанию высокой рождаемости. В течение XVIII—XIX вв. ситуация в отноше¬
нии длительности брака мало изменилась, так как брачный возраст, как мы виде¬
ли, повышался, а смертность, как увидим далее, немного снижалась.
Ранние браки и небольшое число безбрачных обеспечивали в России очень
высокий уровень брачности. С начала XVIII в. и до 1850-х гг. коэффициент об¬
щей брачности среди православного населения равнялся 10—11 бракам на 1000
человек населения, в том числе в деревне — 10, в городе — 11188. Начиная с по¬
следней трети XIX в. уровень брачности стал понемногу снижаться и в 1911—
1913 гг. упал до 8,2, в том числе в деревне — до 8,4, в городе — до 6,7 браков на
1000. Как видим, до 1860-х гг. средний уровень брачности в городе был выше,
чем в деревне. Это объясняется тем, что в городе было больше людей бракоспо¬
собного возраста, чем в деревне. С середины XIX в. брачность в городе стала
ниже сельской, несмотря на то что возрастная структура в городе сделалась еще
более благоприятной, чем в деревне, для высокой брачности. Причины — более
быстрый, чем в деревне, рост безбрачия среди городского населения и возникно¬
570

Брачность
вение диспропорции между полами в пользу мужчин за счет мигрантов из дерев¬
ни. Снижение общего уровня брачности было повсеместным, но в крупных горо¬
дах оно было более значительным, чем в малых, а среди городского населения —
большим, чем среди сельских жителей. Среди крестьянства брачность понизи¬
лась больше в земледельческих губерниях, чем в промышленных. В результате
этого происходила нивелировка уровня брачности по регионам, о чем свидетель¬
ствует уменьшение вариации коэффициента брачности между 50 губерниями
Европейской России: в 1861—1865 гг. коэффициент вариации равнялся 17 %, а в
1896—1900 гг.—10%.
Интересные результаты дает сравнение данных о снижении коэффициента
брачности в различных регионах Европейской России среди крестьянства. Наи¬
большее снижение брачности наблюдалось в центральных земледельческих ве¬
ликороссийских и украинских губерниях, страдающих от перенаселения, а наи¬
меньшее — в промышленно развитых губерниях. Например, в аграрной Рязан¬
ской губернии общий коэффициент брачности за 1861—1900 гг. упал с 13 до 8 на
1000, а в промышленной Московской губернии остался на уровне 9189. Корреля¬
ционный анализ ясно обнаружил, что в земледельческих губерниях существовала
тесная связь между снижением уровня брачности, ростом плотности населе¬
ния и снижением количества возделываемой земли на душу населения. В 11 чер¬
ноземных губерниях (Воронежская, Курская, Орловская, Пензенская, Полтав¬
ская, Рязанская, Саратовская, Тамбовская, Тульская, Харьковская, Черниговская)
коэффициент корреляции г между снижением брачности в 1861—1900 гг. и умень¬
шением количества пахотной земли и угодий на душу населения оказался высо¬
ким — г = 0,708. Это указывает на то, что начиная с середины XIX в. уменьшение
Рис. 3.8. Улица в селе Петровке Полтавской губернии. 1910-е
571

Глава 3. Демографическая модернизация
удельного надела оказывало существенное влияние на снижение уровня брач¬
ности. В конце XIX—начале XX в. уровень брачности в 11 земледельческих
губерниях находился в сильной зависимости от количества земли (г = 0,717),
в то время как в 1861—1865 гг., а следовательно, и в более раннее время такая
зависимость отсутствовала (г = 0,102). В 8 промышленных губерниях, где зна¬
чительную часть своего дохода крестьяне получали от неземледельческих за¬
нятий (Владимирская, Калужская, Костромская, Московская, С.-Петер¬
бургская, Смоленская, Тверская, Ярославская), уровень брачности в 1860-х гг.
не зависел от обеспеченности крестьян землей (г = 0,123), а в конце XIX в.
мало зависел (г = 0,406), но обусловливался общей доходность крестьянского
хозяйства.
Зависимость между обеспеченностью землей и брачностью в земледельческих
губерниях, возможно, объясняется тем, что под влиянием роста малоземелья кре¬
стьяне были вынуждены больше заниматься неземледельческими промыслами,
в том числе отходничеством, что ослабляло потребность в семье, с одной сторо¬
ны, и вело к диспропорции полов — с другой, поскольку промыслами занима¬
лись преимущественно мужчины. В черноземных губерниях с 1861—1865 по
1896—1900 гг. выдача разрешений на право заниматься отходничеством увели¬
чилось примерно в 6,2 раза (с 3047 до 18781 тыс.), а доля мужчин среди налично¬
го населения уменьшилась с 50 до 47—48 %190.
Семейное состояние населения
Как установлено выше, в России со второй половины XIX в. началось мед¬
ленное снижение брачности, население стало снисходительнее относиться к без¬
брачию, откладыванию брака, разводам, появились называемые в обыденной ре¬
чи гражданские браки, т. е. длительное сожительство мужчины и женщины, не
зарегистрированное церковью (в дворянско-интеллигентских кругах оно означа¬
ло «свободную любовь»)191. Это хорошо видно по данным о семейном состоянии
важнейших сословий по пяти губерниям (Гродненской, Калужской, Пермской,
Симбирской и Ярославской) в 1850-е гг. и 1897 г. (табл. 3.23).
Таблица 3.23
Семейное состояние населения Европейской России в бракоспособном возрасте
по сословиям в 1850-е гг. и в 1897 г. (%)
}
Семейное состояние
Купцы,
мещане
Крестьяне
Дворяне
Духовенство
Муж.
Жен.
Муж.
Жен.
Муж.
Жен.
Муж.
Жен.
1850-е гг., по пяти губерниям
Не достигшие брачного
возраста
42
33
44
40
—
—
50
39
Холостые и девицы
15
21
7
12
—
—
7
13
Состоявшие в браке
38
32
44
40
—
—
37
35
Вдовые
5
14
5
8
—
—
6
13
572

Брачность
Окончание табл. 3.23
Семейное состояние
Купцы,
мещане
Крестьяне
Дворяне
Духовенство
Муж.
Жен.
Муж.
Жен.
Муж.
Жен.
Муж.
Жен.
1897 г., по пяти губерниям
Не достигшие брачного
возраста
34
33
47
41
—
—
—
—
Холостые и девицы
23
19
8
12
—
—
—
—
Состоявшие в браке
40
34
41
38
—
—
—
—
Вдовые
3
14
4
9
—
—
—
—
Разведенные
0,1
0,1
0,07
0,05
—
—
—
—
1897 г., Европейская Россия
Не достигшие брачного
возраста
43
39
45
40
36
30
40
32
Холостые и девицы
17
16
11
12
26
24
19
27
Состоявшие в браке
37
35
40
40
34
32
34
29
Вдовые
3
10
4
8
4
14
7
12
Разведенные
0,1
0,3
0,01
0,05
0,2
0,2
0,04
0,04
Источники: Луканин А. Население Оханского уезда Пермской губернии по сословиям,
возрастам и семейному составу // Зап. РГО по отд-нию статистики. 1878. Т. 5. С. 206 ; Трубни¬
ков В. В. Результаты народных переписей в Ардатовском уезде Симбирской губернии //
Сб. статистических сведений о России, издаваемый РГО. 1858. Кн. 3. С. 417 ; Ярославская гу¬
берния // О составе и движении населения по губерниям Нижегородской и Ярославской. С. 90 ;
Бобровский П. Гродненская губерния : в 2 т. СПб., 1863. (Материалы для географии...). Т. 1.
С. 536—540 ; Попроцкий М. Калужская губерния : в 2 т. СПб., 1864. (Материалы для геогра¬
фии...). Т. 1. С. 330 ; Общий свод данных переписи 1897 г. Т. 1. С. 198—207, 216—219,
224—225.
Изменения начались в городах. Уже в середине XIX в. среди купечества
и мещанства по сравнению с крестьянством имелось почти в 2 раза больше не¬
женатых (15 % против 7 %) и незамужних (21 % против 12 %) и меньше семей¬
ных людей (38 % против 44 % у мужчин и 32 % против 40 % у женщин).
К концу XIX в. этот разрыв еще более увеличился, хотя и в деревне наметилась
тенденция роста числа холостых и девиц. На рубеже XIX—XX вв. появились
54 тыс. разведенных (34,2 тыс. в деревне и 19,8 тыс. в городе). Их доля составля¬
ла 0,1 % в деревне и в 3 раза больше в городе — 0,3 % (табл. 3.24).
В деревне сократилось число состоящих в браке. Сравнивая семейное состоя¬
ние населения на 1897 г. у четырех главных сословий, легко заметить, что наи¬
большие перемены произошли у духовенства и особенно дворянства, имевших
высокий уровень грамотности.
Суммируем наши наблюдения над динамикой брачности: изменения брачной
модели начались в городе в первой половине XIX в., и затем, во второй половине
XIX в., они распространились на деревню. Суть изменений состояла в увеличе¬
нии людей, не желавших обременять себя брачными узами, что проявлялось
573

Глава 3. Демографическая модернизация
двояким образом: по возможности позже вступить в брак, т. е. продлить безбрач¬
ное состояние, а также воздержаться от вступления в брак либо вообще, либо
в повторный брак, когда становились вдовыми (табл. 3.25). К концу XIX в. к мо¬
менту окончания фертильного возраста доля лиц, никогда не состоявших в браке,
составляла в городе 11—12 %, в деревне — 3—4 %, доля вдовых — соответст¬
венно 5—26 и 14—26 %. В результате длительность пребывания в браке понизи¬
лась до 20 лет у горожан и до 25 лет у крестьян. Инициаторами этих перемен вы¬
ступали образованные слои населения, в первую очередь дворянство, в большей
степени концентрировавшиеся в городах.
Таблица 3.24
Семейное состояние городского и сельского населения 50 губерний Европейской
России в бракоспособном возрасте в 1897 г. (%)
Семейное
состояние
50 губерний
Сельское население
Городское население
Муж.
Жен.
Оба
пола
Муж.
Жен.
Оба
пола
Муж.
Жен.
Оба
пола
Холостые
и девицы
19,8
18,2
18,9
16,7
16,7
16,7
35,5
27,3
31,6
Состоявшие
в браке
73,7
67,3
70,3
76,4
69,5
72,7
60,0
53,1
56,8
Вдовые
6,4
14,4
10,7
6,9
13,7
10,5
4,3
19,2
11,4
Разведенные
0,1
0,1
0,1
0,1
0,1
0,1
0,2
0,4
0,3
Итого
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
Источник: Общий свод данных переписи 1897 г. Т. 1. С. 198—207, 216—219, 224—225.
Таблица 3.25
Доля вдовых и лиц, никогда не состоявших в браке среди городского и сельского
населения Европейской России в 1897 г. (на 100 лиц данного пола и возраста)
Возраст, лет
Никогда не состояли в браке, %
Доля вдовых, %
Мужчины
Женщины
Мужчины
Женщины
Город
Село
Город
Село
Город
Село
Город
Село
f 15—19
98
95
91
87
—
—
—
—
20—29
60
35
38
20
1
1
4
1
30—39
18
6
16
6
2
1
12
5
40—49
11
3
12
4
5
4
26
14
50—59
—
—
—
—
И
11
45
29
15 и старше^
42
28
30
21
4
6
18
13
Источники: Тольц М. С. Брачность населения ... С. 139, 149 ; Новосельский С. А. Об¬
зор главнейших данных ... С. 28.
* Не состояли в браке в 1897 г.
Поскольку именно в столице империи, Петербурге, концентрировались обра¬
зованные люди и находилось много иностранцев, то изменения брачной модели
там были особенно заметны. Уже в 1864 г. в столице доля холостых и девиц
574

Брачность
Рис. 3.9. А. И. Корзухин (1835—1894). Девичник. 1889. Государственный Русский музей
достигала 35 %. Средний возраст вступления в первый брак составлял у мужчин
30,5 года, у женщин — 25,5 года. Сезонность браков существенно сгладилась192.
В начале XX в. появились первые сотни разведенных, которые во всем населении
города составляли 0,18 %193, тысячи гражданских браков. Попечительские обсле¬
дования 1915—1916 гг. столичных нижних воинских чинов обнаружили около
10% внебрачных семей, что стало сенсацией194. Кончено, это было специфиче¬
ское военное время, когда в Петрограде сконцентрировалось огромное число во¬
енных. Однако столь широкое распространение гражданских браков на неподго¬
товленной почве вряд ли могло произойти.
Итак, российская модель брачности XVII1 в. отличалась от западноевропей¬
ской, для которой были характерны поздние браки (возраст невест превышал 25
лет, женихов — 27 лет) и значительная доля лиц, никогда не состоявших в браке
(минимум 9—10 % и в ряде случаев более 15 %) (табл. 3.26).
Начиная примерно с конца XVIII в. брачность стала уменьшаться, сначала за
счет возрастания нижнего предела бракоспособного возраста, затем за счет уве¬
личения числа лиц, не вступающих в брак, за счет разводов и сокращения числа
повторных браков. Тем самым традиционная модель всеобщих и ранних браков
начала постепенно приспосабливаться к новым условиям и новым взглядам на
семейную жизнь. Это относилось ко всем сословиям, но в разной степени. Тон
изменениям в брачной модели задавали крупные города и образованные слои
населения. И все же Россия по уровню брачности вплоть до начала XX в. зани¬
мала первое место среди развитых европейских стран и США. Только в 1900-е гг.
на первое место вышли США, благодаря огромной эмиграции взрослого населе¬
575

Гпава 3. Демографическая модернизация
ния из Европы, и сохранили лидерство в последующие 40 лет (см. Статистиче¬
ское приложение в т. 3 наст. изд.).
Таблица 3.26
Доля мужчин и женщин, никогда не состоявших в браке,
в некоторых странах Европы на рубеже XIX—XX вв. (%)
Страны
Женщины Мужчины
Возраст, лет
20—24
45—49
20—24
45--49
Ирландия
86
17
96
20
Швеция
80
19
92
13
Великобритания
73
15
83
12
Г ермания
71
10
91
9
Финляндия
68
15
84
14
Италия
60
11
86
11
Франция
58
12
90
11
Испания
55
10
81
6
Г реция
44
4
82
9
Европейская Россия’
23
5
42
4
Болгария
24
1
58
3
Румыния
20
3
67
5
Сербия
16
1
50
3
Источник: Hajnal J. European Marriage Patterns in Perspective // Population in History /
D. D. Glass, D. E. C. Eversley (eds.). London : Edward Arnold Publishers, 1965. P. 102—103.
* По расчету M. Тольца, соответственно 35; 5; 54 и 4 %: Тольц М. Брачность населения ...
С. 139.
Рождаемость
Уровень рождаемости
Высокий уровень брачности при психологической установке на многодет¬
ность предполагал высокую рождаемость в России. Так оно и было. Общий ко¬
эффициент рождаемости в XVIII—первой половине XIX в. в Европейской России
среди православного населения находился на уровне 50 рождений на 1000 чело¬
век населения, причем в городах коэффициент был примерно на 5—10 пунктов
выше, чём в деревне. Начиная с 1860-х гг. рождаемость стала снижаться повсе¬
местно, но в городах быстрее, чем в деревне, и в 1909—1913 гг. составила для
Православного населения в городах 34, в деревне — 44 на 1000 (для населения
всех конфессий — соответственно 36 и 49 рождений на 1000). Сколько же раз
русская женщина рожала за свою жизнь при данном уровне рождаемости? За¬
мужние крестьянки в последней трети XIX—начале XX в., прожившие в браке
весь репродуктивный период своей жизни и обладавшие хорошим здоровьем,
рожали в среднем 8—10 раз, следовательно, на каждую крестьянку, т. е. с учетом
безбрачных, вдов и солдаток, приходилось в среднем по 6—8 рождений195.
576

Брачность
С большим основанием можно предполагать, что эти данные характеризуют
среднюю плодовитость всех русских женщин до середины XIX в., поскольку,
согласно сведениям приходских священников, сколько-нибудь существенных
различий в коэффициенте рождаемости и в отношении числа рождений на один
заключенный брак как между городом и деревней, так и между разными сосло¬
виями, за исключением чиновников, не наблюдалось (табл. 3.27).
Таблица 3.27
Демографические процессы среди разных сословий в 1840—1850-е гг.
(на 1000 человек населения)
Сословия
Рождаемость
Смертность
Прирост
Брачность
Рождений
на 1 брак
Дворяне-помещики
51
41
10
8,6
6,0
Духовенство
51
39
12
9,6
5,2
Купцы
51
39
12
8,2
5,5
Мещане
52
40
12
8,4
6,2
Крестьяне
51
35
16
10,0
5,2
Военные
52
43
9
8,2
6,3
В среднем
51,1
35,9
15,2
9,9
5,3
Источники: Архив РГО. Разр. 7. On. 1. Д. 29. Л. 82—98 (Вологодская губерния); Разр.
35. On. 1. Д. 9. Л. 23—59 (С.-Петербургская губерния); Разр. 22. On. 1. Д. 7. Л. 1—58 (Москов¬
ская губерния); Разр. 38. On. 1. Д. 9. Л. 1—51 (Смоленская губерния); Попов В. А. Движение
народонаселения в Вологодской губернии в 1833—1858 гг. //Зап. РГО по отд-нию статистики.
1870. Т. 2. С. 233—239 ; Гастев М. Материалы для полной и сравнительной статистики Моск¬
вы. М., 1841. Ч. 1.
Что касается чиновников, то они, согласно свидетельствам современников,
весьма неохотно связывали себя семейными узами, многие из них оставались
холостяками, и если вступали в брак, то в зрелые годы, и вследствие этого у них
было меньше детей, чем в семьях других сословий. Причина такого необычного
для России брачного поведения состояла в том, что многие чиновники жили ис¬
ключительно на жалованье. Пока они находились в малых чинах и получали
скромное жалованье, женитьба означала для них падение благосостояния ниже
того уровня, который было прилично иметь чиновнику. Они могли позволить
себе жениться, когда достигали значительного чина, на что требовалось много
лет службы. Вспомним Акакия Акакиевича Башмачкина из «Шинели» Н. В. Го¬
голя. Даже будучи холостым, он с трудом смог сшить себе совершенно необхо¬
димую для него новую форменную шинель. Но, если бы он был обременен се¬
мейством, о шинели он мог бы лишь мечтать.
Во второй половине XIX—начале XX в. число детей у дворянок было при¬
мерно на 30% меньше, у купчих и мещанок — на 10% меньше, а у крестья¬
нок— на 5—6% больше, чем в XVIII—первой половине XIX в. Общее пред¬
ставление об изменении рождаемости по сословиям в России за XVIII— начало
XIX в. дают данные табл. 3.28.
577

Гпава 3. Демографическая модернизация
Таблица 3.28
Доля детей в возрасте до 7 лет в общей численности населения
Европейской России по сословиям (%)
Сословия
1796 г.
1835 г.
1849 г.
1860 г.
1903 г.
Дворяне
15,9
15,0
15,3
15,2
10,9
Духовенство
18,3
20,5
20,5
19,4
18,4
Купцы, мещане
14,6
16,1
16,0
15,6
15,0
Крестьяне
14,9
17,8
17,7
18,3
18,6
В среднем
14,9
17,6
17,5
18,0
18,2
Источники: 1796 г.: РГИА. Ф. 796 (Канцелярия Синода). Оп. 78. Д. 276. 1835 г.: Там
же. On. 117. Д. 1828. 1860 г.: Там же. Оп. 142. Д. 2372. 1903 г.: Там же. Оп. 184. Д. 5736.
В XVIII—первой трети XIX в. различия в числе детей в возрасте до 7 лет
у разных сословий были несущественными и несистематическими и, вероятно,
объяснялись неточностью церковного демографического учета. Начиная со вто¬
рой половины XIX в., когда точность учета существенно возросла, мы можем
достаточно уверенно говорить, что число детей у дворян и чиновников стало бы¬
стро, у купцов и мещан медленно уменьшаться, у духовенства осталось без изме¬
нения, а у крестьян — напротив, немного увеличиваться; это притом что у всех
сословий рождаемость снижалась. Нет ли здесь противоречия? Думаю, что нет,
если мы примем во внимание, что детность сословий отражает изменение не
только рождаемости, но и смертности и что начиная с 1860-х гг. смертность
в России начала снижаться. Уменьшение смертности немного превышало сниже¬
ние рождаемости, результатом чего явилось некоторое увеличение числа детей
у крестьян. Вероятно, снижение смертности замедлило уменьшение детности
семей, принадлежавших и к другим сословиям.
Чем можно объяснить понижение рождаемости?
Падение рождаемости началось в городе и после крестьянской реформы
и распространилось на деревню, где интенсивнее происходило в губерниях сель¬
скохозяйственной специализации сравнительно с губерниями промышленной
ориентации. Ряд современников отмечал связь рождаемости с колебаниями уро¬
жаев и хлебных цен, с питанием и вообще с благосостоянием населения, с физи¬
ческими нагрузками, указывая в доказательство на прекращение менструаций
у женщин с наступлением постов, у крестьянок — во время полевой страды196.
Но в пореформенные годы урожайность повышалась, питание улучшалось, бла¬
госостояние росло (см. гл. 11 «Уровень жизни» наст. изд.). Поэтому эти обстоя¬
тельства не могли способствовать снижению рождаемости. На мой взгляд, важ¬
ным фактором снижения рождаемости могло стать снижение брачности, про¬
изошедшее, как выяснено выше, более существенно в черноземных губерниях
вследствие распространения промысловых занятий, особенно отходничества
и под влиянием новых городских стандартов демографического поведения. На¬
чиная с 1860-х гг. отход на сезонные работы крестьян в город, горожан в дерев¬
ню стал особенно быстро развиваться197. Миллионы крестьян, включая женщин,
и десятки тысяч мещан и купцов ежегодно покидали, иногда на длительные сро¬
578

Брачность
ки, свои дома ради заработка. Говоря об отходничестве, исследователи обычно
имеют в виду крестьян. Если брать абсолютные цифры отходников, то это пра¬
вильно. Однако если учесть, какая доля горожан и крестьян занималась этим
промыслом, то городское население окажется впереди сельского. В 1900 г. в Ев¬
ропейской России отхожими промыслами занимались около 3,8 млн крестьян —
4,7	% от всего сельского населения, в то время как разрешений на право зани¬
маться этим промыслом в среднем в год за 1891—1900 гг. было взято 7,2 млн198.
Следовательно, на долю горожан, значит, купцов, мещан и ремесленников (по¬
скольку дворянство и духовенство в отходничестве не участвовали), приходи¬
лось около 3,4 млн разрешений. Основываясь на этих данных, можно предполо¬
жить, что отходничеством занимались около 4,7% сельского и свыше 28,1 %
всего городского сословия. На рождаемость населения отходничество влияло
прежде всего вследствие длительной разлуки супругов. Что же касается кресть¬
янства, то на него отходничество воздействовало и другим способом — тем, что
изменяло стандарты традиционного демографического поведения. В уездах с раз¬
витым отходничеством благосостояние и грамотность были выше, быт имел
сходство с городским, в брак вступали позже, в семьях было меньше детей, они
получали больше ухода, их лучше воспитывали. Поэтому в таких уездах показа¬
тели смертности и рождаемости были на несколько пунктов ниже, средняя про¬
должительность предстоящей жизни для новорожденных на 3—4 года больше
сравнительно с чисто сельскохозяйственными уездами. Заметное отличие в обра¬
зе жизни встречалось даже в пределах уезда, в соседних волостях, если одни за¬
нимались отходничеством, а другие — нет199.
Начало регулирования рождаемости в России
Принято считать, что если общая рождаемость составляет 40—50 на 1000 че¬
ловек населения, то брачная плодовитость находится на физиологическом преде¬
ле и что волевого сознательного ограничения числа деторождении у женщин не
существует200. Мы имеем массу свидетельств современников, подтверждающих
этот тезис. В один голос они говорили, что женщины всех сословий не делали
абортов, а подавляющее большинство их даже не знало о возможности искусст¬
венного прерывания беременности и противозачаточных средствах до 1920-х гг.201
«Деревня живет естественноживотной жизнью», — писал известный этнограф
о российской деревне начала 1920-х гг.202 Только богатые и образованные жен¬
щины стали обращаться к этим средствам в конце XIX в., вызывая возмущение
некоторых известных общественных деятелей и врачей, которые доказывали, что
презервативы и coitus interruptus чрезвычайно вредны для здоровья, и советовали
лучше совсем отказаться от чувственных удовольствий, чем осложнять жизнь
болезнями203. Долгое время к аборту отрицательно относились не только церковь
и законодательство, но и врачи204. За 1840—1890 гг. во всех российских родо¬
вспомогательных учреждениях было сделано всего 247 официально разрешенных
по медицинским соображениям абортов, к 1910 г., если судить по Петербургу
и Москве, их число возросло почти в 5 раз, но все равно оставалось невысо¬
ким205. В 1889 г. на Третьем съезде Общества русских врачей в память Н. И. Пи¬
579

Глава 3. Демографическая модернизация
рогова аборт был признан «нравственным и социальным злом». Время, однако,
работало в пользу его либерализации. В 1910-е гг. только в Москве совершалось
около 10 тыс. операций в год. Менее 1 % женщин, сделавших аборт, предстали
перед судом, причем в 75 % случаев они были оправданы206. Эти факты говорят
о том, что не только общество, но и правоохранительные органы стали снисходи¬
тельно смотреть на искусственное прерывание беременности. В 1913 г. под влия¬
нием общественного движения за отмену уголовного преследования врачей
и пациентов за производство абортов Двенадцатый съезд Общества русских вра¬
чей поддержал это требование, хотя и не единодушно. В феврале 1914 г. в Петер¬
бурге проходило заседание Русской группы Международного союза криминали¬
стов, посвященное абортам. В нем приняли участие виднейшие русские врачи,
криминалисты и юристы. Были выслушаны два доклада. М. Н. Гернет отстаивал
необходимость полной легализации, а Е. М. Кулишер — частичной легализации
аборта (разрешать только по медицинским соображениям). После жаркой двух¬
дневной дискуссии, в которой участвовали 30 человек, группа приступила к при¬
нятию резолюции. Большинством голосов (38 против 20 при 3 воздержавшихся)
прошел проект Гернета, требующий исключить из числа преступных деликтов
аборт . Однако последний был легализован только в 1920 г. , хотя, несомнен¬
но, раньше применялся, но под большим секретом.
Широко распространено мнение о всеобщей стихийности рождаемости в Рос¬
сии до середины XIX в. у всех категорий населения, а для крестьянства — до
1920-х гг. Такое представление находило подтверждение в том, что даже на За¬
паде до конца XVIII в. женщины не знали, как предотвратить нежеланную бере¬
менность. Это мнение теперь пересмотрено — такой информацией они распола¬
гали и в античные времена, и в XVI—XVII вв. Однако контрацептивные практи¬
ки медленно входили в жизнь вследствие негативного отношения христианской
церкви к любым способам контроля над рождаемостью, а их применение не да¬
вало больших результатов в силу их несовершенства. Об этом свидетельствуют
следующие данные. В Англии и Германии в 1540—1700 гг. каждая пятая невеста
была беременной, а в XVIII—XIX вв. — две из пяти. Как видим, при крайней
нежелательности подобной ситуации предотвратить ее во многих случаях не
представлялось возможным. В первой половине XIX в. разнообразные способы
контроля над рождаемостью нашли более или менее широкое применение только
в Англии и особенно во Франции, где, благодаря этому, уже к 1830 г. рождае¬
мость понизилась на 10 %. Что интересно — до 1870 г. контрацепция исполь¬
зовалась главным образом пролетариями и высшими классами. Самые бедные и
угнетенные шли в авангарде. Переход к регулируемой рождаемости всего насе¬
ления в западных странах потребовал нескольких поколений210.
Я тоже разделял точку зрения об отсутствии контроля над рождаемостью сре¬
ди русских крестьян до 1920-х гг. Еще в статье 1977 г. я сочувственно цитировал
высказывания священника середины XIX в. Ф. В. Гиляровского и известного ис¬
следователя 1920-х гг. М. Я. Феноменова о том, что деревня живет естественно¬
животной жизнью, и делал вывод о стихийности рождаемости у русских кресть¬
ян вплоть до первых десятилетий XX в.211 На мой взгляд, в это представление
целесообразно внести коррективы: у крестьян, возможно уже во второй трети
580

Брачность
XIX в., проявились проблески понимания, что естественно-животная жизнь им
тяжела и что ее нужно изменить, благодаря чему они стали принимать некоторые
меры для сокращения рождаемости. Известный демограф Э. Коул предположил,
что «сознательное внутрисемейное регулирование рождаемости в каких-то фор¬
мах подспудно существует в населениях, где еще не наблюдается постоянного
и интенсивного снижения рождаемости»212. Основанием для ревизии традицион¬
ного взгляда являются данные о том, что у людей имелось желание ограничить
рождаемость, что они знали способы, как это сделать, и применяли их на практике.
Подчеркну, в данном случае речь идет именно о регулировании рождаемости,
а не сексуальной активности. Половое воздержание считалось обязательным
(и более или менее соблюдалось) со времени принятия христианства в дни мен¬
струаций, по воскресеньям и церковным праздникам, а также во все постные
дни213. В Православной церкви их число по церковному календарю в отдельные
годы доходит до двухсот. В числе этих дней — четыре многодневных поста (Ве¬
ликий, Петров, Успенский, Рождественский) и однодневные посты (среда и пят¬
ница). Для секса оставалось 165—166 дней в году — по 14 дней в месяц (по 3 дня
в неделю). Этого было достаточно, чтобы женщина беременела каждый год.
Для всего исследуемого времени стремление предотвратить беременность или
избавиться от нежеланного ребенка было свойственно тем женщинам, которые
вступали во внебрачные половые отношения, так как родить вне брака считалось
большим позором и для женщины, и для ее родственников. Очень часто матеря¬
ми внебрачных детей являлись солдатки — женщины, чьи мужья ушли в ар¬
мию214. Сколько же насчитывалось таких женщин? На этот вопрос приблизи¬
тельный ответ дают данные о числе женщин в возрасте 16—49 лет с незаконно¬
рожденными детьми среди всего женского населения в репродуктивном возрасте,
которое составляло около 1 %, если судить по Ярославской губернии 1850 г.215
(по проценту внебрачных детей среди всех новорожденных губерния занимала
срединное положение среди 50 губерний России). Тогда можно предположить,
что женщин с внебрачными детьми уже в середине XIX в. насчитывалось около
260 тыс. Они распределялись неравномерно между городом и деревней. В целом
по стране в 1859—1863 гг. в городах рождалось около 26 % внебрачных детей,
а в деревне — 74 %, в 1910 г. — соответственно 41 и 59 %216. Распределение вне¬
брачных детей между городом и деревней зависело от наличия в губернии круп¬
ных городов. Например, в 1850-е гг. в одной Москве рождалось около 67 % всех
незаконнорожденных Московской губернии. В Ярославской губернии с разви¬
тыми городами, но менее значительными, чем Москва, в городах сосредоточива¬
лось 55 % всех внебрачных детей губернии, а в Полтавской губернии, где отсут¬
ствовали крупные города, доля незаконнорожденных в городах составляла всего
25 %, а остальные ,75 % находились в деревнях217. Как видим, женщин, стремив¬
шихся избавиться от нежеланного ребенка, уже перед эмансипацией было много
и в городе, и в деревне; после эмансипации их стало еще больше.
Доля зарегистрированных православными священниками незаконнорожден¬
ных детей в общем числе новорожденных в конце XVIII—первой половине XIX в.
колебалась от 2 % в Киевской губернии до 7 % в Московской губернии, состав¬
ляя в среднем по Европейской России 3,3 %218. Это несколько меньше, чем в за¬
581

Глава 3. Демографическая модернизация
падноевропейских странах, где доля незаконнорожденных оценивается в 2%
в 1680 г. и 6% в 1820 г.219 В пореформенное время число внебрачных детей
в абсолютном значении увеличивалось, но очень незначительно: в Европейской
России в 1859—1863 гг. их регистрировалось в среднем в год 99 тыс.220, в 1910 г. —
106 тыс.221 Вследствие быстрого роста населения процент зарегистрированных
внебрачных детей у православных снижался: в 1859—1863 гг. он составил 3,4,
в 1870 г. — 3,0, в 1885 г. — 2,7, а в 1910 г. — 2,3222. Итак, по мере модернизации,
урбанизации и индустриализации происходило относительное уменьшение числа
внебрачных детей среди православных женщин, в то время как у старообрядцев,
католиков, протестантов и иудеев оно увеличивалось. Как можно объяснить этот
парадокс? Есть исследователи, которые считают имеющиеся данные о внебрач¬
ных детях заниженными по той причине, что со временем изменялись методика
их учета и политика воспитательных домов в отношении приема внебрачных де¬
тей223. Однако это не может объяснить сокращение процента незаконнорожден¬
ных детей в 1,5 раза, т. е. ежегодный недоучет нескольких десятков тысяч ново¬
рожденных. Единственное удовлетворительное объяснение, по моему мнению,
состоит в том, что женщины, вступавшие во внебрачные отношения, применяли
противозачаточные способы, а забеременевшие вне брака избавлялись от плода
путем аборта или искусственного выкидыша. Только это объяснение может при¬
мирить противоречащие на первый взгляд факты, наблюдавшиеся в пореформен¬
ное время: 1) число незамужних женщин, вступавших во внебрачные половые
связи, по общему мнению современников, возрастало; 2) возможность скрыть
факт беременности и внебрачного рождения как от родственников, так и от свя¬
щенников увеличивалась; 3) среди старообрядцев, католиков, протестантов, иу¬
деев и мусульман женщины, не состоявшие в браке, но рожавшие детей, не осу¬
ждались столь сурово, как среди православных, а их дети не дискриминирова¬
лись; 4) женщинам не было смысла уклоняться от регистрации внебрачного ре¬
бенка, во-первых, потому, что, согласно религиозным представлениям, некреще¬
ный младенец не попадал в рай, во-вторых, потому, что воспитательные дома,
куда можно было сдать ребенка, в 1891 г. ввели ограничения на их прием: стали
требоваться свидетельства от полиции или священников, подтверждающие, что
приносимые в дома дети — незаконнорожденные224. Если наше предположение
верно, то число женщин, применявших противозачаточные средства или делав¬
ших аборт в течение года, к 1910 г. превышало 125 тыс. Эта цифра получена сле¬
дующим образом. В 1859—1863 гг. число внебрачных детей составляло 99 тыс.,
а их доля среди всех новорожденных — 3,4 %. Если бы женщины не применяли
меры против рождения внебрачных детей, то их число должно было бы составить
в 1910 г. 232 тыс. (по проценту незаконнорожденных в 1859—1863 гг. от общего
числа новорожденных в 1910 г.). Между тем фактически было зарегистрировано
106 тыс. внебрачных детей.
Имеющиеся данные свидетельствуют о том, что начиная с середины XIX в.
среди замужних женщин всех сословий, включая крестьянок, обнаружилось яв¬
ное желание уменьшить число детей. Уже в народных пословицах, собранных
В. И. Далем в 1840—1850-е гг., имеются такие, которые иронизируют над много¬
детностью и не рассматривают ее как безусловное благо: «Детки — на руках
582

Брачность
железа»; «Малые дети не дают спать, большие не дают дышать»; «Без них (де¬
тей. — Б. М) горе, а с ними вдвое»; «Был бы коваль и ковалиха — будет и этого
лиха» (здесь игра слов: в пословице слово «лихо» означает и детей, и зло или не¬
счастье); «Прежде одну свинью кормили, а теперь с поросятами» (о жене сына,
по обычаю приведшего в дом молодую жену); «Первые детки — соколятки, по¬
следние — воронятки»; «Хороши ягоды с проборцем, а дети с проморцем»225.
В 1860-е гг. появляются первые свидетельства современников о том, что матери
желают избежать зачатия и беременности226, и их число со временем увеличива¬
ется227. «О сохранении двух-трех детей родители заботятся более или менее
сильно, дальнейшие же дети зачастую являются в тягость и к их судьбе относятся
более чем хладнокровно: “пускай их Бог приберет к себе” — слова, которые час¬
то приходится слышать нам, земским врачам, от крестьянок, матерей многочис¬
ленных семей. Такой взгляд находит свое оправдание в материальной обстанов¬
ке, так как одному работнику очень трудно прокормить семью из 7—8 неработ-
ников при настоящем плохом положении крестьянского хозяйства. <...> Если
дети родятся через 1—2 года, то становятся обузой для женщины, не получают
надлежащего ухода и часто умирают»228.
Рис. 3.10. К. Е. Маковский (1839—1915). Жница. 1871. Государственный Русский музей
583

Глава 3. Демографическая модернизация
Рост числа подкидышей мог бы служить хорошим показателем увеличения
количества нежеланных детей. Но, хотя дети подкидывались по всей России на
протяжении всего изучаемого периода, полных сведений об этом нет. В 1867 г.
официальные данные о подкинутых младенцах в Европейской России были
единственный раз опубликованы — подкидышей оказалось 2254. Как указали
составители статистического сборника, в котором эти данные были опубликова¬
ны, сведения не полны229. Увеличение числа лиц, привлеченных к уголовной от¬
ветственности за подкидывание младенцев, свидетельствует о росте этого явления.
В 1839 г. за подкидывание младенцев были привлечены 47 мужчин и 123 женщи¬
ны, в 1873 г. — соответственно 93 и 118, в 1892 г. — 206 и 805, в 1913 г. — 410
и 1759230. В действительности число подкинутых младенцев было во много раз
больше, например в 1867 г., согласно крайне неполным официальным данным,
было подброшено младенцев в 10 раз больше числа лиц, привлеченных к уголов¬
ной ответственности за подкидывание. Распространение детоубийств также мо¬
жет служить указанием на то, что для немалого числа женщин дети становились
нежеланными и они пытались от них избавиться231.
Более адекватное представление о динамике числа нежеланных детей дает
деятельность двух самых больших воспитательных домов в России, находивших¬
ся в Москве и Петербурге. В 1791—1800 гг. в оба дома поступали ежегодно 3342
младенца, в 1841—1850 гг. — 13 092, в 1871—1880 гг. —20 169, в 1881—1890 гг.-
24 298, в 1891—1900 гг. — 17 785, в 1901—1910 гг. — 19 218, т. е. с конца XVIII в.
до начала XX в. число подкидышей возросло в 5,8 раза, в то время как население
России увеличилось в 2,9 раза232. Число подкидышей, принятых в воспитатель¬
ные дома, зависело не только от количества матерей, желавших их сдать, но и от
возможностей и политики воспитательных домов. Поэтому, например, снижение
численности подкидышей в 1891—1910 гг. вовсе не означает, что нежеланных
детей стало меньше, — просто воспитательные дома ввели ограничения на их
прием, что сразу уменьшило их число.
Итак, как ни отрывочны приведенные данные, они показывают, что во второй
половине XIX—начале XX в. в России сотни тысяч русских женщин стали тяготить¬
ся многочисленными детьми и задумываться над тем, как облегчить бремя материн¬
ства, как уменьшить многодетность. Знали ли женщины средства против этого? Уже
в древнерусских памятниках XI—XVII вв. мы встречаем свидетельства, что женщи¬
ны использовали лекарства («зелье») для вытравливания плода и нагружали себя
тяжелой физической работой, чтобы вызвать выкидыш233. Судя по вопросникам,
составленным монахами для исповеди в XIV—XVIII вв., священники всякий раз
спрашивали женщин на исповеди: «Не травила ли младенца во утробе? Не убила ли
младенца во утробе?»234 Кроме того, и мужчин, и женщин постоянно призывали по¬
каяться за отклонения (они во множестве перечислялись) от ортодоксального спосо¬
ба полового акта, признаваемого в Православной церкви (муж мог любить жену, ле¬
жа на ней сверху), которые могли использоваться для избегания беременности.
В одном вопроснике, относящемся к началу XVIII в., имеется такой вопрос: «Муж
жену на себя пуская, аще ли семена изыдут?» (т. е. не вступал ли муж в половой кон¬
такт с женой после извержения семени?)35. Это указывает на то, что coitus interruptus
был также известен, но его использование считалось грехом.
584

Брачность
Таким образом, в течение нескольких столетий люди знали одни и те же до¬
вольно несовершенные методы регулирования деторождения. И это было харак¬
терно не только для простого народа, но до середины XIX в. для всех сословий
вообще. С 1860-х гг. представители образованных слоев русского общества узна¬
ли и стали применять более эффективные средства предотвращения беременно¬
сти236. В 1880-е гг. Л. Н. Толстой писал: «С помощью науки на моей памяти сде¬
лалось то, что среди богатых классов явились десятки способов уничтожения
плода. <...> Зло уже далеко распространилось и с каждым днем распространяет¬
ся все дальше и дальше, и скоро оно охватит всех женщин богатых классов»237.
Если люди имели потребность регулировать деторождение и знали, как это
делать, то естественно ожидать, что они применяли эти, пусть весьма несовер¬
шенные, методы. Так оно и было в действительности, хотя информация об этом
довольно ограниченная, поскольку по духовным законам все средства предот¬
вращения беременности считались грехом, и по церковному уставу вытравлива¬
ние плода зельем или с помощью бабки-повитухи наказывалось епитимьей сро¬
ком от 5 до 15 лет. По гражданским законам аборт был запрещен и уголовно на¬
казуем, причем привлекались к ответственности как врачи, так и пациенты. Уло¬
жение о наказаниях 1845 г. приравнивало плодоизгнание к детоубийству и кара¬
ло каторжными работами сроком от 4 до 10 лет. Взгляд на применение любых
способов предотвращения беременности и вызывание искусственного выкидыша
как на большой грех был так распространен, что женщины, которые пользова¬
лись ими, тщательно скрывали это от всех — и от соседей, и от врачей — даже
в 1920-е гг., когда аборты были официально разрешены238. Выкидыши чаще все¬
го зарывали в землю, в подполье, реже их прятали в навозные кучи и бросали
зимой в речки и ручейки. Судебный следователь В. Магнитский представил
в 1871 г. в Русское географическое общество очерк о преступности, в котором
сообщил, что изгнание плода у русских считается страшным грехом, тем не ме¬
нее в каждом селении есть женщины, занимающиеся этим239. Чтобы вызвать ис¬
кусственный выкидыш, крестьянки использовали механические средства (подня¬
тие тяжестей, прыжки, тугое бинтование и разминание живота, трясение всего
тела и т. п.), лекарственные средства (от различных трав до ртути и фосфора,
употребляемых внутрь), вытравливание плода, удлинение лактационного перио¬
да и аборт. Для изгнания плода знахарки давали пить сулему или глотать жестя¬
ные кружочки. Для предотвращения беременности женщины тотчас после поло¬
вого акта пили ложку воды с порохом, обмыв руки своей мочой240. Эти весьма
несовершенные средства давали некоторый эффект241. К началу XX в. ассорти¬
мент увеличился: воздержание в определенные периоды менструального цикла
и прерванный половой акт, презервативы, маточные кольца, противозачаточные
колпачки, вагинальное спринцевание и свечи. Контрацепция стала настолько по¬
пулярной темой, что известное пособие К. И. Дрекслера в 1907—1914 гг. вышло
семью изданиями242.
Согласно свидетельству Ф. В. Гиляровского, женщины, стремившиеся пре¬
дотвратить беременность, увеличивали срок кормления грудью «далее пределов
законных — двух великих постов», т. е. более 2 лет. «Матери продолжают кор¬
мить грудью ребенка до четырех и до пяти лет и кормят чужого, иногда и беззу¬
585

Глава 3. Демографическая модернизация
бых щенят, не говоря уже об извлечении ими своего молока и более неестествен¬
ным способом»243. Продление лактации широко практиковалось в других губер¬
ниях вплоть до 1920-х гг. «Если последующая беременность долго не наступа¬
ет,— отмечалось в одном исследовании 1920-х гг., — кормят, пока ребенок не
застыдится, — до 4, 5 и 7 лет»244. Этот метод до некоторой степени защищал
женщин от новой беременности, так как, по данным русских врачей, около 80 %
женщин не имели менструаций при кормлении грудью245. Врач А. О. Афиноге¬
нов, практиковавший в конце XIX—начале XX в., и многие участники Двенадца¬
того съезда Общества русских врачей 1913 г. отмечали, что уже в 1880-х гг.
в деревнях, особенно в подгородных, стали входить в практику аборты246. Они
производились преимущественно «бабками» и знахарками247. Горожане позна¬
комились с абортом раньше, и в начале XX в. промышленные города были охва¬
чены «эпидемией абортов». «В рабочей среде стали смотреть на искусственный
выкидыш как на нечто весьма обыденное и притом весьма доступное»248. О воз¬
растании числа абортов мы можем весьма приблизительно судить по данным
о привлеченных к уголовной ответственности за производство абортов: в 1873 г.
было привлечено 7 мужчин и 10 женщин, в 1892 г. — соответственно 3 и 16,
в 1913 г. — 34 и 21024 . В 1897—1906 гг. в России в среднем в год за истребление
плода осуждалось 8 женщин250, в 1910—1916 гг. от 20 до 51251, обвинялось в 2,5
раза больше. Но это лишь верхушка айсберга. С одной стороны, по новым судеб¬
ным уставам 1864 г. преследование за аборт ослабло, с другой — «преступники»
научились скрываться от правосудия, ибо еще в 1830-е гг. за «истребление бере¬
менности» привлекались в среднем в год по 108 мужчин и 284 женщины252, ас
тех пор число абортов сильно увеличилось. Но даже приблизительного представ¬
ления о числе «криминальных» абортов составить невозможно, потому что они
тщательно скрывались от церковных и светских властей.
Согласно данным проведенного в 1927 г. обследования украинских крестья¬
нок в возрасте свыше 50 лет, т. е. рожденных до 1877 г. и проведших большую
часть репродуктивного возраста до 1917 г., 9% из них пользовались тем или
иным способом, чтобы предотвратить зачатие, чаще всего coitus interruptus. При
этом в среднем на каждую женщину пришлось 7,4 живорожденного ребенка вме¬
сто 9—10 для всех женщин253. Как видим, принимаемые меры отчасти уменьша¬
ли рождаемость.
В городах движение женщин против многодетности приняло более широкие
масштабы. Например, не в самом большом и культурном городе России Харько¬
ве тенденция к распространению «презервативных и абортивных средств» обна¬
ружилась уже с конца 1860-х гг254. С 1890-х гг. образованные классы населения
стали широко применять презервативы, которые, однако, по религиозным при¬
чинам и из-за дороговизны в крестьянский быт не входили. Презервативы рекла¬
мировались в газетах и продавались во всех аптеках, магазинах медицинских ин¬
струментов и резиновых изделий255. Харьковский врач П. Н. Чухнин, оценивший
в 1893 г. число абортов и искусственных выкидышей в 22 % от всех беременно¬
стей, заметил: «Многие из его больных заявляли о своем нежелании иметь детей
и многие говорили о тех мерах предосторожности, которые они предпринимали,
чтобы предохранить себя от беременности; если прибавить к этому, что некоторые
586

Брачность
выкидыши вызваны были, по-видимому, умышленно, то мы увидим, что у со¬
временной женщины существует сильное стремление к ограничению числа бе¬
ременностей»256. Опрос 2150 студентов Московского университета в 1904 г. пре¬
имущественно из среднего класса (67 % назвали имущественное положение сво¬
их семей средним) обнаружил: меры против зачатия применяли 57 % (25 % —
прерванное сношение, 16 % — презервативы, 16 % — другие)257.
Рис. 3.11. Украинские девушки и женщина, Полтавская губерния. 1911
587

Глава 3. Демографическая модернизация
Рис. 3.12. Украинские парубки, Полтавская губерния. 1911
В Петербурге в последней трети XIX в. число абортов возросло в 10 раз и со¬
ставило около 20 % от числа рождений258. Регулирование рождаемости посте¬
пенно входило в жизнь и начинало приносить свои результаты. Рождаемость
в Петербурге с 1861—1865 по 1911—1915 гг. упала с 38 до 26 на 1000 человек
населения, в Москве она уже в 1867—1880 гг. равнялась всего 23 на 1000, но,
в отличие от Петербурга, к 1911—1913 гг. повысилась до 29 на 1000 вследствие
огромного притока крестьян . Данный уровень рождаемости свидетельствует
о том, что она стала регулироваться. Об этом говорит и тот факт, что общая
и брачная плодовитость в Петербурге имела не только межсословные, но и внут-
рисословнь!е отличия. В 1907—1912 гг. женщины бедных классов рожали в 3
раза чаще, чем представительницы богатых слоев, жены квалифицированных
рабочих рожали в 2 раза реже, чем жены неквалифицированных рабочих260.
К 1910 г. насчитывалось 15 губерний, где рождаемость была ниже 40 на 1000
и, следовательно, определенно контролировалась261. Знание методов регулирова¬
ния рождаемости проникало в деревню через отходников. Врач Д. Н. Жбанков,
используя данные за 1866—1883 гг., выяснил, что в волостях с развитым отход¬
ничеством женщины обыкновенно рожали через 3—5 лет, хотя мужья ежегодно
на два-три месяца приходили домой, а в волостях «оседлых», крестьяне которых
588

Брачность
не занимались отходничеством, — через 1—2 года. Поэтому в первых волостях
женщины рожали за репродуктивный период 5,3 раза, а во вторых — 9,2 раза,
т. е. на 74 % больше. При этом в «отхожих» семьях совсем нерожавших женщин
насчитывалось 11 %, а в «оседлых» — 3 %262. Это дает веские основания для за¬
ключения, что мужчины-отходники приносили из города знания о том, как не
допускать зачатия. Они их черпали часто у городских проституток, которые были
экспертами в этом вопросе. И. Григорьев, практиковавший врач Ярославской
губернии, где 37 % взрослого населения занимались отхожими промыслами, ус¬
тановил в 1880-е гг., что в среднем ярославские крестьянки имели первые роды
спустя 2,9 года после вступления в брак, в то время как в земледельческих губер¬
ниях — самое позднее на втором году брака. Последний ребенок у ярославских
женщин появлялся на свет, когда им было в среднем около 38 лет, но климакс в
среднем у них наступал в 42 года263. Эти факты позволяют предположить: яро¬
славские женщины регулировали рождаемость.
Однако и в целом по Европейской России в конце XIX в. первая беременность
наступала спустя 15—21 месяц после вступления в брак264, в то время как бере¬
менность молодой и здоровой девушки, «честно исполнявшей свой супружеский
долг», по свидетельству Ф. В. Гиляровского, наступала в первые дни супруже¬
ской жизни, в крайнем случае по истечении месяца265. Кроме того, обнаружено,
что существовали длинные интервалы между рождениями детей. Например,
у тамбовских крестьянок между свадьбой и рождением первенца проходило
в среднем около двух лет, а между рождениями последующих детей — три года —
это больше, чем у нидерландских женщин; довольно часто наблюдалось прекра¬
щение деторождений в середине фертильного период. Это также может указы¬
вать на использование средств регулирования рождаемости. В. Л. Дьячков, изу¬
чив, по-видимому, несколько тысяч медицинских отчетов Тамбовской губерн¬
ской земской больницы за 1895—1913 гг.266, сделал настоящее открытие: у жен¬
щин (на 80—95 % крестьянок) происходило огромное число выкидышей и мер-
творождений, не зарегистрированных метрическими книгами, вследствие чего
для получения данных о числе беременностей число зарегистрированных рожде¬
ний следует увеличить в 1,8 раза. Как можно интерпретировать полученный ре¬
зультат? Дьячков, абсолютно уверенный, что «у тамбовских крестьян не было
и не могло быть сознательного планирования семьи», объясняет это невидимой
рукой космоса. «В жизни крестьянина доминировал неосознанный им космиче¬
ский, природный низкочастотный биоритм. Механизм саморегулировался: не¬
достаточная рождаемость при хорошем урожае компенсировалась пониженной
смертностью, слишком высокая рождаемость под запрограммированный приро¬
дой невысокий урожай “снималась” повышенной смертностью. Губительные бо¬
лезни, эпидемии выступали в данном случае не как горький результат антисани¬
тарии, нищеты и голода, а как необходимый, предусмотренный природой регуля¬
тор численности населения». Убирала лишние рты деревня также путем полного
пренебрежения к здоровью и жизни, абортами и даже умерщвлением младенцев
и миграцией в города267. Однако перечисленные факторы не имеют прямого от¬
ношения к выкидышам, а «космическая диктовка» — никем пока не доказанная
гипотеза. Миграция также не могла поглотить лишние рты, так как ее масштабы
589

Глава 3. Демографическая модернизация
были ограничены и в самой губернии, и в регионе268, а также в России в целом:
в 1897 г. неместных уроженцев среди лиц наемного труда в стране насчитыва¬
лось лишь 2,7 млн, или 29,1 % от общего их числа269. Между тем, по мнению
Дьячкова, лишним был почти каждый второй родившийся (один из 1,8), значит,
лишь в 1897 г. таковых в стране родилось 2,6 млн (поскольку общее число ро¬
дившихся в империи составляло 4,7 млн)270. Кроме того, выкидыши зафиксиро¬
ваны также и у некрестьянок (5—20 % всех пациенток), которых, по мнению
Дьячкова, космическая рука не доставала271. В отношении частоты рождений
и интервала между венчанием и рождением первенца город ничем от деревни
существенно не отличался. Обследование 3398 харьковских работниц в 1923 г.
показало: в начале XX в. средний возраст наступления первой менструации рав¬
нялся 14 годам и 10 месяцам, начала половой жизни — 18 годам и 11 месяцам
и рождения первого ребенка — 20 годам и 10 месяцам . Интервал между венча¬
нием и рождением первенца составлял, как и в деревне, 2 года. Остается предпо¬
ложить: крестьянки сами искусственно вызывали выкидыши, т. е., по сути, по¬
средством абортов регулировали рождаемость. Возможно, именно отсюда попу¬
лярность абортов в СССР, когда их разрешили в 1920 г., и вплоть до настоящего
времени273. То же обследование харьковчанок в 1923 г. показало: процент работ¬
ниц (а русские и украинские работницы происходили преимущественно из де¬
ревни), имевших аборты, среди евреек — 37,6, украинок — 46,5, русских —
51,5274. Без дореволюционного опыта за 3 года с момента легализации абортов
подобных успехов достичь было, разумеется, невозможно.
Кстати, до 1914 г. большинство людей обоего пола половую жизнь начинало
после вступления в брак, за исключением дворянства и интеллигенции. Одни
авторы, опираясь на отдельные свидетельства, а не на статистику, утверждают,
что в конце XIX в. среди крестьян девственность сохраняли менее половины
мужчин215, другие говорят о полной свободе сексуальных связей между парнями
и девушками и даже о таком сохранившемся первобытном пережитке, как
«свальный грех»: на посиделках молодежь, оставшись одна, гасила лучину
и вступала между собой в свободные отношения276. Как распространенный обы¬
чай это представляется маловероятным. Если огромное большинство женщин
хранили до брака девичью честь, то как же мужчины находили партнерш, ведь
проституция в деревне была явлением редким?! Если бы широко бытовали воль¬
ные отношения до брака, то, несомненно, рождалось бы много незаконнорож¬
денных детей, что не зафиксировано в источниках. Можно допустить существо¬
вание подобных пережитков у сектантов, у жителей глухих отдаленных деревень.
Например,} у старообрядцев внебрачные связи допускались и рожденные от них
дети признавались наряду с законными277. За сексуальную свободу городские
наблюдатели, вероятно, принимали обычай, существовавший, например, в де¬
ревнях Саратовской губернии: «После посиделок девки оставляли парней ноче¬
вать. Ложась с избранными парубками, они дозволяли им себя целовать, но до
греха дело доходило редко»278.
Поскольку, как указывалось выше, средний возраст всех русских невест,
вступавших в первый брак, в 1867—1910 гг. равнялся 21,4 года, женихов — 24,2
года, то это и есть примерный (несколько завышенный, конечно) возраст полово¬
590

Брачность
го дебюта. Однако в больших горо¬
дах среди студенческой молодежи
сексуальный опыт начинался рань¬
ше: по сведениям опроса 2 тыс.
харьковских студентов в 1902 г.,
у 73 % в возрасте 17—20 лет279;
согласно аналогичному опросу 2150
московских студентов в 1904 г.,
у 50% — в возрасте \4—17 лет,
в том чисел 22 % — в возрасте 16
лет280. Аналогичные результаты так
называемых «половых переписей
студентов» получены для универ¬
ситетов Томска и Юрьева (Тарту).
В 1908 г. В. Жбанков провел ан¬
кетное обследование сексуальной
жизни 6 тыс. студенток и учитель¬
ниц Москвы, 80 % которых нахо¬
дилось в возрасте до 25 лет. Это
было настолько новым и вызы¬
вающим, что полиция конфискова¬
ла ответы на анкету. Анализ сохра¬
нившихся 324 ответов показал:
почти 90 % московских студенток
и учительниц в возрасте от 17 до 20
лет были девственницами, в воз¬
расте 21—25 лет — 45,4 %. У тех,
кто никогда не состоял в формаль¬
ном браке, доля имевших сексу¬
альный опыт равнялась 18 %281. Для сравнения. В 1957 г. среди ленинградских
студентов невинность до 16 лет сохранили 99% девушек, в 1971 г. — 94%,
в начале 2000-х гг. — 42 % девушек. В 2000-е гг. 20 % школьниц старших клас¬
сов живут половой жизнью и отличаются высокой сексуальной активностью.
Уже в 1990-е г. сексуальная активность российской молодежи начиналась рань¬
ше, чем у британцев, американцев или норвежцев282.
Таким образом, приведенные данные прямо говорят о том, что в последней
трети XIX в. методы регулирования рождаемости стали постепенно входить
в жизнь, сначала в городах, затем в деревнях, в среде образованных и богатых
слоев населения283, а затем и среди городских низов и крестьянства284. Однако
есть основания полагать, что регулирование рождаемости началось по крайней
мере во второй трети XIX в., и началось оно среди помещичьих крестьян, осо¬
бенно тех, которые страдали от малоземелья. Поскольку этот факт тщательно
скрывался, его удалось зафиксировать с помощью статистического анализа демо¬
графических данных.
Рис. 3.13. А. П. Рябушкин (1861—1904).
Деревенские посиделки. 1890.
Государственный Русский музей
591

Глава 3. Демографическая модернизация
Помещичьи крестьяне — пионеры регулирования рождаемости
С регулированием рождаемости связано, вероятно, явление, получившее в ис¬
торической литературе название «вымирание помещичьего крестьянства». Суть
его состоит в том, что начиная с конца XVIII в. доля помещичьего крестьянства в
общем населении страны сокращалась: в 1719 г. она равнялась 48,4 %, в 1762 г. —
52,7, в 1796 г.— 53,9, в 1811 г. — 51,7, в 1833 г. — 44,9 и 1857 г. — 39,2%,
с 1830-х гг. вообще прекратился рост его абсолютной численности285. Этому фе¬
номену посвящена обширная библиография, но исследователи не могут прийти к
общему мнению. Спор идет главным образом вокруг вопроса: что было главной
причиной сокращения численности помещичьих крестьян — социальная мо¬
бильность или низкий естественный прирост, вызванный падением благосостоя¬
ния?286 Например, В. О. Ключевский без всяких фактов, основываясь на априор¬
ных спекуляциях, настаивал: «Труд подневольный, крепостной <...> убивает
энергию, ослабляет предприимчивость, развращает нравы и даже портит расу
физически. В последние десятилетия перед освобождением крестьян у нас стал
прекращаться естественный прирост крепостного населения, т. е. начинала вы¬
мирать целая половина сельской России, так что отмена крепостного права пере¬
ставала быть вопросом только справедливости или человеколюбия, а становилась
делом стихийной необходимости»287. Две главные причины мешают спорящим
прийти к единому мнению. Во-первых, все участники дискуссии исходят из тези¬
са, что всякое уменьшение численности населения, в том числе вызванное сни¬
жением его естественного прироста, есть признак кризиса и падения уровня жиз¬
ни; во-вторых, все они использовали один и тот же источник — ревизии, данные
которых не могут в принципе решить проблему вследствие того, что весьма не¬
точно учитывают социальную и географическую мобильность, а также естест¬
венный прирост населения. Для решения вопроса необходимо привлечь сами
данные о брачности, рождаемости и смертности и допустить, что сокращение
населения может быть результатом сознательного регулирования рождаемости,
к которому обращается та или иная социальная группа, чтобы уменьшить или
прекратить нежелательный рост своей численности.
Метрические ведомости, которые с 1720-х гг. велись в каждом приходе, со¬
держат прямые данные о демографических процессах среди всего населения.
Правда, требуется чрезвычайно кропотливая и трудоемкая работа, чтобы распре¬
делить общие данные о демографических процессах между отдельными сослов¬
ными группами. Мы располагаем такими сведениям по трем губерниям — по
Харьковской за 1808—1817 гг. о 305 тыс. помещичьих, 446 тыс. государственных
крестьян и 13,5 тыс. мещан, ремесленников и купцов, по Полтавской губернии за
1835—1850 гг. — соответственно о 111 и 113 тыс. и по С.-Петербургской губер¬
нии — соответственно о 23; 62 и 12,8 тыс. Анализ этих данных дает результаты,
приведенные в табл. 3.29. Если следовать логике дискуссантов, то нужно при¬
знать, что прежде всего вымирало городское население, так как у него был самый
низкий естественный прирост. Но обратимся к крестьянам. В Харьковской гу¬
бернии у помещичьих и государственных крестьян наблюдалась одинаковая
смертность, но у первых была ниже рождаемость, именно поэтому у них был по¬
592

Брачность
ниженный естественный прирост. Принимая во внимание одинаковый уровень
брачности у обеих категорий крестьян, остается допустить, что помещичьи кре¬
стьяне сознательно регулировали рождаемость, стремясь ее уменьшить. В Пол¬
тавской и С.-Петербургской губерниях у помещичьи крестьян не только рождае¬
мость, но и смертность была ниже, чем у государственных, при примерно одина¬
ковой брачности у полтавских крестьян при большей брачности у помещичьих
крестьян в С.-Петербургской губернии. Следовательно, и здесь можно говорить
о первых попытках регулирования рождаемости помещичьими крестьянами. Та¬
ким образом, можно с высокой вероятностью заключить: рождаемость регулиро¬
вали по крайней мере помещичьи крестьяне, ибо во всех трех губерниях у них
она была ниже, чем у государственных крестьян.
Таблица 3.29
Демографические процессы в среде помещичьих и государственных крестьян
и городского населения в первой половине XIX в. (на 1000 человек населения)
Сословие
Брачность
Рождаемость
Смертность
Естественный
прирост
Харьковская губерния, 1808—1817 гг.
Крестьяне помещичьи
10,6
44,2
30,4
13,8
Крестьяне государственные
10,6
49,3
30,4
18,9
Г ородское
10,3
48,1
35,0
13,1
Полтавская губерния, 1835—1850 гг.
Крестьяне помещичьи
12,3
51,4
40,0
11,4
Крестьяне государственные
13,9
60,4
48,3
12,1
Г ородское
10,5
49,3
41,9
7,4
С.-Петербургская губерния, 1841—1850 гг.
Крестьяне помещичьи
10,5
50,0
34,0
16,0
Крестьяне государственные
9,8
53,0
36,0
17,0
Городское*
8,4
52,0
40,0
12,0
Источники: Каразин В. Н. Сочинения, письма, бумаги. Харьков, 1910. С. 382—394;
Маркевич Н. А. О народонаселении ... Табл. 29, 34, 38, 39; Архив РГО. Разр. 35. On. 1. Д. 9.
Л. 23—59.
* Мещане, купцы, ремесленники.
Сосредоточившись на данных о естественном приросте, исследователи пре¬
небрегли вопросом о том, что было главным источником низкого прироста —
смертность или рождаемость, а именно в этом состоит суть проблемы. Вот один
пример. По данным ревизского учета в Симбирской губернии в 1834—1850 гг.,
естественный прирост помещичьих крестьян был ниже, чем у других категорий
крестьян. Но это никак не говорит об их вымирании, так как смертность у них
была низкая — 26 смертей на 1000 человек населения, у казенных — 40, у удель¬
ных крестьян — 25, а рождаемость — самая низкая: 46 на 1000, в то время как
у удельных крестьян — 56, у казенных — 61 на 1000288. И в Симбирской губер¬
нии, как, впрочем, и в других губерниях, речь должна идти о регулировании
593

Гпава 3. Демографическая модернизация
рождаемости помещичьими крестьянами, а не о их вымирании. Поскольку кре¬
постное крестьянство всей России обладало пониженным естественным прирос¬
том населения289 — главным образом за счет пониженной рождаемости, а не по¬
вышенной смертности, то вывод о начавшемся регулировании рождаемости
можно распространить на крепостное крестьянство в целом.
Приведенные данные — обращаю внимание: они охватывают в общей слож¬
ности более миллиона крестьян — позволяют с большой вероятностью говорить
не о вымирании помещичьих крестьян, а о том, что они раньше других категорий
крестьян стали регулировать рождаемость. Вполне естественно, что именно по¬
мещичьи крестьяне выступили пионерами регулирования рождаемости: у них
было меньше земли, чем у казенных крестьян; они несли большие повинности и,
возможно, сильнее, чем менее закрепощенные категории крестьян, тяготились
крепостным правом. Вероятно, что новым способам регулирования рождаемости
они учились у помещиков прямо или через дворовых и у отходников.
В. Л. Носевич и В. Л. Дьячков с В. В. Канищевым высказали сомнение, что
крепостные пытались уменьшить рождаемость. По Носевичу, так не может быть,
потому что не может быть никогда290. Дьячков и Канищев утверждают, что Ми¬
ронов не принимает во внимание недоучет младенцев, умерших на первом году
жизни, который у помещичьих крестьян (вследствие более высокой смертности)
был большим291. Мысль сама по себе, конечно, интересная, если бы она была
подкреплена соответствующими сведениями. Однако никаких сравнительных
данных о разнице в учете смертности помещичьих и государственных крестьян
оппоненты не приводят. Но существенно другое — учет смертности младенцев
на первом году жизни ничего не изменяет: младенцы, не учтенные как умершие,
не учитывались и как родившиеся. Поэтому естественный прирост у обеих кате¬
горий крестьян останется одинаковым и при полном и неполном учете умерших
младенцев.
Итак, анализ истории рождаемости в России за 200 лет обнаружил, что она,
как и брачность, претерпела достаточно серьезные изменения. Снижение рож¬
даемости началось во второй трети XIX в. у дворянства, чиновничества, высшей
страты городского населения, а также у крепостного крестьянства; во второй по¬
ловине XIX в. оно постепенно охватило все остальные группы населения. Сни¬
жение рождаемости в деревне с 1860-х гг. происходило под влиянием крупных
промышленных городов. Как и в случае с брачностью, действовали экономиче¬
ские, культурные и психологические факторы. Увеличение плотности населения
и соответствующее уменьшение природных ресурсов на душу населения в де¬
ревне во вторЬй трети XIX в., изменение культурных стандартов у образованных
классов общества и городских сословий — вот что являлось главными фактора¬
ми снижения рождаемости. Оно происходило сознательно в результате снижения
брачности и начавшегося со второй трети XIX в. регулирования рождаемости.
Приводимые в табл. 3.30 данные в суммарном виде выражают все изменения,
произошедшие в России с брачностью и рождаемостью к началу XX в.
На рубеже XIX—XX вв. российские женщины лишь наполовину использова¬
ли свой биологический потенциал (вместо 12—13 раз рожали в среднем 6—7
раз), главным образом вследствие того, что вступали в брак в более позднем
594

Смертность
возрасте, чем прежде (2,38), из-за плохого состояния здоровья и регулирования
рождаемости (1,60) и из-за преждевременной смерти (1,26)292. По причине высо¬
кой детской смертности до 15 лет доживало лишь немногим больше половины из
числа рожденных — 3—4 ребенка293. В результате рожали детей много, но тех,
кому удавалось вырастить большинство рожденных детей, было мало. Типичной
была семья с 3—4 взрослыми детьми.
Таблица 3.30
Факторы, определявшие среднее число детей, приходившихся на одну женщину
в России на рубеже XIX—XX вв.
Среднее число детей, которое могла бы родить женщина за свою жизнь
12,44
Родила
6,24
Не родила
6,20
В том числе:
из-за смерти некоторых женщин до 50 лет
1,26
из-за того, что некоторые женщины не вступили в брак
0,55
из-за того, что не все вступили в брак в 16 лет
2,38
из-за пребывания вне брака после овдовения
0,41
из-за плохого состояния здоровья и намеренного предотвращения рождений
1,60
Источник: Воспроизводство населения СССР / А. Г. Вишневский, А. Г. Волков (ред.).
М., 1983. С. 282.
Смертность
Смертности и ее факторы
На протяжении XVIII—начала XX в. смертность среди православного населе¬
ния России находилась на очень высоком уровне как в городе, так и в деревне, как
среди простого народа, так и среди привилегированной части общества. В XVIII в.
общий коэффициент смертности в городе колебался между 40 и 60, в деревне —
между 30 и 40 на 1000 человек населения. В первой половине XIX в. колебания
смертности по годам несколько сгладились, но средний уровень оставался, как и
прежде, высоким: в городе — около 49, в деревне — 35 на 1000294. С 1860-х гг.
смертность начала постепенно снижаться: общий коэффициент смертности
с 1851—1859 по 1909—1913 гг. в городе понизился с 53 до 27, в деревне — с 39 до
32 на 1000295. Снижение смертности было повсеместным, но в городе оно прохо¬
дило интенсивнее, чем в деревне, в крупных городах — значительнее, чем в малых,
среди привилегированных слоев — быстрее, чем среди низших классов населения.
Главными факторами снижения смертности в России были повышение куль¬
турного уровня населения и расширение бесплатной медицинской помощи.
За 1850—1913 гг. грамотность населения в возрасте старше 9 лет выросла с 15
до 40 %296. В 1837 г. в России насчитывалось 6,8 тыс. врачей (без дантистов),
в 1846 г. — 8,7, в 1880 г. — 13,5, в 1913 г. — 28,1 тыс.297 Число врачебных участ¬
ков, где крестьянам оказывалась бесплатная медицинская помощь, за 1870—1913
гг. увеличилось с 530 до 2970, или в 5,6 раза . Но Россия пока еще сильно от¬
ставала от передовых европейских стран (табл. 3.31).
595

Глава 3. Демографическая модернизация
Рис. 3.14. Н. П. Загорский (1849—1893). У земской больницы. 1886.
Государственная Третьяковская галерея
Рис. 3.15. Приемная Обуховской больницы, С.-Петербург. 1887
596

Смертность
Таблица 3.31
Характеристики доступности медицинской помощи в России
и некоторых европейских странах в конце XIX в.
Страна
Число врачей
На одного врача приходится
всего
на 1 млн
населения
человек
территории,
км2
радиус
действия, км
Европейская Россия
13 475
155
6450
1352
21
Норвегия
502
275
3630
641
14
Австрия
10 690
275
3630
28
3
Италия
8580
280
3570
35
3
Испания
5200
305
3280
99
6
Германия
16 270
355
2820
33
3
Франция
14 380
380
2630
37
3
Бельгия
2160
390
2540
16
2
Нидерланды
1860
410
2440
18
2
Великобритания
22 105
578
1730
10
2
Источник: Хлопин Г., Эрисман И. Медицина и народное здравие // Энциклопедический
словарь / Ф. А. Брокгауз, И. А. Ефрон. Т. 27-а : Россия. СПб., 1898. С. 225.
Успехи самоймедицинской науки повысили эффективность профилактиче¬
ской и лечебной работы медицинского персонала. Возникшие общества по борь¬
бе с детской смертностью развернули работу по всей стране, и это имело боль¬
шое значение, так как прежде всего падение детской смертности способствовало
понижению общей смертности. Новые гигиенические навыки и представления
постепенно распространялись среди населения, особенно городского и той части
сельского, которая была тесно связана с городом. Результаты всей этой работы
стали постепенно сказываться на снижении смертности от заболеваний, уносив¬
ших прежде десятки тысяч жизней ежегодно. Например, за 1891—1914 гг. число
умерших от скарлатины, дифтерии, кори и коклюша сократилось в 1,42 раза, от
оспы — в 2,5 раза, от тифа — в 1,88 раза299.
Важно отметить, что снижение смертности в 60-х гг. XIX в. происходило на
фоне повышения жизненного уровня сельского населения, начавшегося еще
в конце XVIII в.300 Это говорит о том, что культура и медицинское обслуживание
оказывали большее влияние на смертность, чем благосостояние, если, разумеет¬
ся, его падение не заходило слишком далеко. Однако снижение смертности име¬
ло и негативные последствия для крестьянства: оно привело к повышению есте¬
ственного прироста и увеличению числа детей в семье, так как падение смертно¬
сти только у крестьянства превысило падение рождаемости. У всех остальных
сословий число детей в семьях сократилось благодаря тому, что рождаемость
у них понизилась больше, чем смертность. Увеличение числа выживающих детей
имело два последствия: с одной стороны, толкало население к понижению рож¬
даемости, с другой — препятствовало прогрессивным изменениям в структуре
и уровне смертности. Ввиду этого вплоть до начала XX в. смертность сохраняла
такие черты, как резкое преобладание смертей, обусловленных экзогенными
факторами, т. е. факторами среды (инфекционные болезни, болезни органов
597

Глава 3. Демографическая модернизация
дыхания, несчастные случаи, отравления, травмы), концентрация смертей в дет¬
ских и зрелых возрастах и очень низкая средняя продолжительность жизни.
Исследователи обычно указывают в качестве факторов высокой смертности
и ее неблагоприятной структуры бедность, хроническое недоедание, низкое ка¬
чество питания народа, антисанитарную обстановку повседневного труда и от¬
дыха, тяжелые жилищные условия, отсутствие элементарных гигиенических зна¬
ний и навыков301. Действительно, материальное благосостояние оказывало влия¬
ние на смертность, но не так прямолинейно, как иногда думают. Из данных табл.
3.32 видно, что в 1830—1870-х гг. у более обеспеченных слоев населения в горо¬
дах смертность была ниже (за исключением военных и чиновников), а в сельской
местности (если судить по всему населению в Лужском уезде С.-Петербургской
губернии и Тульской губернии), наоборот, — выше (наименьшая смертность
у крестьян), чем у менее обеспеченных слоев. Различия в уровне смертности в
течение второй половины XIX—начала XX в. росли вследствие увеличения иму¬
щественной дифференциации городского населения при одновременной диффе¬
ренциации районов городов по степени благоустройства и комфорта. Состоя¬
тельные слои населения заселяли благоустроенные кварталы, а бедные классы —
неблагоустроенные, вблизи промышленных предприятий, как правило, на окраи¬
не города. Сочетание материального достатка с жизнью в лучших экологических
условиях способствовало снижению заболеваемости и смертности привилегиро¬
ванных слоев общества302. Россия в этом отношении догоняла Европу303.
Среди крестьянства социальные различия в смертности до 1860-х гг. не были
заметны ввиду его социальной однородности. Но к концу XIX в. имущественная
дифференциация крестьянства увеличилась304, и это обстоятельство сразу сказа¬
лось на различиях смертности отдельных его социальных слоев (табл. З.ЗЗ)305.
598

Смертность
Таблица 3.32
Смертность среди разных сословий в 1840—1870-е гг.
(на 1000 человек населения)
Административные единицы
Дворяне
Духовенство
Купцы
Мещане
Крестьяне
Лужский уезд, 1841—1850 гг.
41*
39
39
40
35
Тульская губерния, 1860—1864 гг.
—
—
50
60
45
Одесса, 1851 —1860 гг.
21*
—
20
34
53
Архангельск, 1870—1874 гг.
32**
19
19
33
37
Тула, 1860—1864 гг.
78***
36
37
45
63
Москва, 1834—1840 гг.
44*’
21
34
35
38
С.-Петербург, 1870 г.
24*
25
30
41
43
Источники: Архив РГО. Разр. 35. On. 1. Д. 9. Л. 23—59 (Лужский уезд С.-Пе¬
тербургской губернии); РГИА. Ф. 796. Оп. 145. Д. 225; Оп. 146. Д. 307 (Тульская губерния);
Архив судебной медицины и общественной гигиены. 1867. № 1. С. 24; № 9. С. 88—89; Гас¬
тев М. Материалы для полной и сравнительной статистики Москвы. Ч. 1. С. 275—276; Гюб¬
нер Ю. Санитарно-статистическое описание С.-Петербурга. СПб., 1872 ; Минейко Г. О выдаю¬
щихся особенностях смертности в городе Архангельске // Архангельские губернские ведомо¬
сти. 1885. № 4—8 ; Финкель М. Исследование о смертности в Одессе в десятилетний период:
с 1851 по 1860 год. Одесса, 1865. С. 34—37.
Помещики.
** Помещики и чиновники — дворяне и недворяне.
*** Помещики, офицеры, чиновники — дворяне и недворяне.
Таблица 3.33
Влияние материального достатка на здоровье и смертность крестьянства
Воронежской губернии в 1898—1902 гг. (на 1000 человек населения)
Земли
на хозяйство, га*
Общая
смертность
Детская
смертность
Инвалиды
Больные
Безземельные
35,0
217,1
39,1
9,7
Менее 5,5
34,1
212,6
17,8
5,8
5,5—15,9
33,2
186,6
14,7
4,2
16,0—27,0
28,6
168,1
И,5
3,2
Более 27,0
26,2
149,3
8,8
2,5
Источник: Шингарев А. И. Заболеваемость населения Воронежской губернии, 1898—
1902 гг. Воронеж, 1906. Т. 1, ч. 1. С. 337—345.
* Русские меры площади (десятины) переведены в гектары (га).
Кроме материального достатка действовали еще три важных фактора высокой
смертности: образ жизни (быт и культура), местожительство (город или деревня)
и высокая рождаемость, обусловливавшая плохой уход за детьми.
599

Глава 3. Демографическая модернизация
Рис. 3.17. Похороны министра внутренних дел В. К. Плеве (1846—1904),
убитого эсерами в С.-Петербурге, С.-Петербург. 1904
Рис. 3.18. Похороны летчика Л. М. Мациевича (1877—1910), погибшего
во время выступления с показательными полетами в С.-Петербурге
на Всероссийском празднике воздухоплавания, С.-Петербург. 1910
600

Смертность
Рис. 3.19. Ф. С. Журавлев (1836—1901). Купеческие поминки. 1876.
Государственная Третьяковская галерея
Образ жизни
Если ранжировать сословия по уровню смертности, то окажется, что во всем
населении наиболее высокая смертность наблюдалась у дворян, затем — у ме¬
щан, купцов, почетных граждан и духовенства, самая низкая — у крестьян. Другая
картина в городах: чаще всего наивысшая смертность была у крестьян, затем —
у мещан, дворян, самая низкая — у купцов и духовенства. Учитывая приблизи¬
тельность всяких демографических сведений, относящихся к периоду до конца
XIX в., можно полагать, что эти данные правильно ранжируют сословия по высо¬
те смертности, но вряд ли точно указывают ее сословный уровень. Если бы глав¬
ные факторы высокой смертности сводились к условиям быта, питания и т. п., то
во всем населении сословия по уровню смертности расположились бы в порядке,
соответствующем их материальному положению: дворяне, купцы, духовенство,
мещане, крестьяне, т. е. чем выше материальный уровень жизни сословия, тем
ниже была бы у них смертность. Однако мы видим другое. Если бы материаль¬
ные условия жизни не играли никакой роли, то и среди городского населения
смертность по сословиям была такой же, как во всем населении. Но это не так.
В чем же причина? Дело, по-видимому, в том, что значительную часть городских
крестьян составляли мигранты и отходники, приезжавшие в город на заработки.
Они были заняты на рискованных работах, жили в непривычных для них и во
601

Глава 3. Демографическая модернизация
много раз худших условиях сравнительно с деревней — без семьи, без деревен¬
ской работы на свежем воздухе и других атрибутов сельской жизни, имели худ¬
шие жилищные условия и, возможно, даже хуже питались. Поэтому смертность
крестьян в городе была самой высокой и выше, чем в деревне. В привычных ус¬
ловиях деревни, несмотря на низкий материальный уровень жизни, смертность
у них была самая низкая.
В условиях города смертность у мещан была в 1,7 раза выше, чем у купцов, но
в деревне она у обеих групп повышалась, одновременно выравниваясь, посколь¬
ку те и другие отрывались от дома, от привычных им условий жизни, так же как
крестьяне, приходившие в город на заработки.
Духовенство и дворянство в городе имели меньшую смертность, чем в дерев¬
не, потому что городское духовенство было намного обеспеченнее сельского
и вело более спокойную и размеренную жизнь. Из дворян жизнь в городе могли
позволить себе только богатые, которые, естественно, имели комфорт, лучшее из
возможного медицинское обслуживание; кроме того, несколько месяцев в году
они проводили в своих поместьях в деревне. У чиновников, которые жили только
в городах, а также у военных смертность, как правило, везде была высокой. При¬
чина в том, что у военных была опасная, а у чиновников — изнурительная служ¬
ба. Разумеется, в данном случае имеются в виду не высшие, а низшие страты тех
и других, поскольку уровень смертности чиновников и военных определяли не
генералы, а низшие чины, которые были плохо материально обеспечены и мно¬
гие из которых жили без семьи, что, как известно, не способствует долголетию.
Священник И. Братолюбов, обнаруживший, что во всем населении смертность
602

Смертность
у дворян и офицеров из дворян выше, чем у крестьян, несмотря на худшие усло¬
вия жизни последних, так объяснил этот парадокс: «Мы легко поймем это явле¬
ние, если обратим внимание на самый образ их жизни. Прежде всего воспитание —
по большей части изнеженное, усложнение и с тем вместе ослабление организма
употреблением часто самых разнообразных и изысканных видов пищи и питья,
неразборчивость во времени для покоя и труда, столь враждебная здоровью,
и другие подобные обстоятельства, неблагоприятные для здоровья и между тем
обыкновенные в жизни военных и дворян, — вот причины наибольшей смертно¬
сти в этих сословиях. Совсем не то в сословии крестьянском. Правда, что жили¬
ща крестьян не так опрятны, как жителей других сословий; избы по большей час¬
ти дымные и курные, в болезнях они редко прибегают к лечению, а если и лечат¬
ся, то как-нибудь и чем-нибудь. Но образ жизни и занятия предотвращают болез¬
ни и уменьшают смертность. Крестьяне исключительно занимаются земледелием
и работают на свежем воздухе, среди полей, лугов и лесов. Труд — в пору и в
меру, покой и отдых — вовремя, жизнь — умеренная и неприхотливая, обилие
жизненных продовольствий и довольство малым заключают более условий для
долговечной жизни»306. Эту же мысль мы встречаем через 40 лет у известного
общественного деятеля и земского врача А. И. Шингарева, который на основе
многолетних изысканий пришел к выводу, что быт, культура и образование —
«первый по важности фактор болезненности и смертности населения»307.
Местожительство
В течение XVIII—начала XX в. в городе смертность была выше, чем в дерев¬
не, — 49—51 против 36—37 на 1000 человек населения. Со временем различия
в смертности уменьшались, и если судить по общему коэффициенту смертности —
30,5 в городе и 35,4 на 1000 человек в деревне, то к концу XIX в. город даже пре¬
взошел деревню. Однако в данном случае общий коэффициент смертности иска¬
зил истинные различия в смертности между городом и деревней, так как — по
природе общего коэффициента смертности — он не в состоянии учесть возрас¬
тные особенности городского и сельского населения. Между тем вследствие ми¬
грации в городе сравнительно с деревней проживало более молодое население,
причем не за счет младенцев и детей, а за счет взрослых людей, которые характе¬
ризовались меньшей смертностью, чем дети и старики. Чтобы выяснить истин¬
ные различия в смертности между городом и деревней, необходимо использовать
стандартизированный коэффициент смертности, который оценивает смерт¬
ность при одинаковой возрастной структуре в городе и деревне. Если вычислить
для городов и сел показатель смертности, приняв за стандарт возрастную струк¬
туру Европейской России, то стандартизированный коэффициент смертности для
православного городского населения составит 37, для сельского — 34 на Ю00308.
В 1842—1851 гг. различия в смертности были еще более в пользу деревни — 34
против 46 на 1 ООО309. В чем причины более высокого уровня городской смертно¬
сти? Некоторое влияние на смертность могла оказывать густота населения в го¬
родах в связи с вредными последствиями для здоровья человека скопления лю¬
дей, с загрязнением воздуха, почвы, воды и пр., скоростью распространения ин¬
603

Глава 3. Демографическая модернизация
фекционных заболеваний. Английский статистик В. Фарр в 1843 г. вывел на дан¬
ных западноевропейских стран формулу, согласно которой смертность в городах
пропорциональна корню десятой степени из плотности населения310. Однако на
русских данных сколько-нибудь заметная зависимость между густотой населения
и смертностью ни в городе, ни в сельской местности не обнаруживается. Главные
факторы более высокой, чем в деревне, смертности в городе лежали в перенасе¬
ленности жилищ, в развитии пауперизма, алкоголизма и проституции, в сущест¬
вовании в городе большого числа вредных для здоровья профессий, в том, что
санитарные и гигиенические условия жизни горожан, включая водоснабжение,
удаление нечистот, борьбу с фальсификацией пищевых продуктов и заразными
болезнями в течение XVIII—начала XX в., находились на весьма низком уровне
и были намного хуже, чем у сельского населения311. Первые водопроводы были
построены в Москве (в 1805 г.) и Петербурге (в 1863 г.), к 1910 г. в России (без
Финляндии) имели водопровод 18 % городов, канализацию — 3,5, а скотобойни
в городской черте — 83 % городов312. Русские города в санитарном отношении
заметно отставали от западноевропейских313. Это происходило потому, что лишь
при Николае I со второй четверти XIX в. власти стали принимать меры по улуч¬
шению санитарного состояния городов314. Среди этих мер важное место принад¬
лежало постановлению правительства от 1826 г. о переносе в течение 10 лет
вредных для здоровья горожан промышленных заведений из городов вниз по те¬
чению рек. Начиная с 1870-х гг. городские думы стали более серьезно заниматься
вопросами благоустройства городов, и к 1917 г. им удалось сделать сравнительно
много, но все же недостаточно, чтобы догнать в санитарном отношении западноев¬
ропейские города. Водовозы в столице работали вплоть до революции, брали воду
в реке, как деревенские жители, хотя водопровод был запущен в эксплуатацию еще
в 1863 г. (первоначально водопроводная сеть протянулась лишь на 115 км).
Рис. 3.21. Водовоз, набирающий в бочку воду на Неве, С.-Петербург. 1913
604

Смертность
Рис. 3.22. По воду зимой в деревне. 1900-е
Высокая рождаемость и уход за детьми
Большое влияние на уровень смертности оказывала также высокая рождае¬
мость и связанный с ней плохой уход за детьми. Ни одно общество, ни одна са¬
мая развитая экономика не в состоянии прокормить то огромное число детей,
которое рожали русские женщины в течение XVIII—начала XX в., если бы дети
не умирали тоже в огромном количестве. Младенческая смертность до середины
XIX в. превышала 300 на 1000, к концу XIX в. понизилась до 260, к 1911 г. — до
237 на 1000, а до 5 лет даже в 1897 г. доживало всего 57 % новорожденных315.
Это была какая-то адская машина: дети рождались, чтобы умереть, и, чем больше
рождалось детей, тем больше умирало, а чем больше умирало, тем больше рож¬
далось. Высокая рождаемость провоцировала высокую смертность, и наоборот.
Если бы детей рождалось меньше, они получали бы лучший уход и их несомнен¬
но меньше бы умирало. Не случайно, наверное, чем выше был порядковый номер
рождения (начиная с третьего ребенка), тем меньше было у ребенка шансов вы¬
жить — верное свидетельство повышенной смертности в многодетных семь¬
ях316. В данном случае речь идет не о прямой физиологической связи между
рождаемостью и смертностью, а о такой зависимости, которая существовала
опосредованно, обусловливалась влиянием бытовых, культурных и социаль¬
но-экономических факторов317. Высокий уровень детской смертности, суще¬
ствовавший в России, являлся производным не только от низкой культуры,
грамотности, недостатка медицинских знаний и бедности, он являлся порож¬
дением русской модели демографического поведения. В Германии, Австрии,
Швеции, Франции и других странах, придерживавшихся иной, так называе¬
мой западной модели, в XVII—XVIII вв. общий коэффициент смертности со¬
ставлял 25—28 на 1000 — меньше, чем в России даже в 1913 г. (31 на 1000),
605

Глава 3. Демографическая модернизация
в значительной степени потому, что рождаемость там была в пределах 28—32
на 1000 и матери могли выхаживать своих детей при том же уровне общей куль¬
туры, грамотности и медицинских знаний, которыми обладали в массе русские
люди в начале XX в.
Среди православного населения России, и в особенности среди русского на¬
селения до 1860-х гг., существовала самая расточительная, неэффективная,
можно сказать, экстенсивная модель воспроизводства населения. Среднее чис¬
ло девочек, которое надо было родить замужней женщине, чтобы обеспечить
простую замену материнского поколения (так называемая цена простого вос¬
производства населения), в середине XIX в. равнялось 2,4, а в западноевропей¬
ских странах в XVII—XVIII вв. — 1,8. Причина этого состояла в том, что
у православных женщин до середины XIX в. существовала иная психологиче¬
ская установка, другая парадигма в отношении числа рождающихся и умираю¬
щих детей — полагаться не на себя, а на Бога, что можно назвать пассивностью
перед лицом смерти . «Вся забота нашего крестьянина о детях в раннем воз¬
расте яснее всего выражается в его поговорке: “Жив, так и не тронь живет,
а умер, так Бог прибрал — святая душенька будет” или “Если ребенок родился
на живое, то выживет, если на мертвое, так умрет”»319. Уход за детьми, даже за
первенцами, был минимальным320. Среди 11 народностей России в конце XIX в.
смертность русских детей в возрасте до 3 лет включительно была наивыс¬
шей — выше даже, чем у белорусов, украинцев, молдаван, евреев, татар и баш¬
кир, которые в смысле материального и культурного уровня мало отличались
от русских321. В остальных возрастных группах русские дети по уровню смерт¬
ности не поднимались выше 5-го места. Сравнивая смертность русских и татар¬
ских детей, врач С. Ершов заключил, что уменьшить смертность русских детей
невозможно «без коренной ломки и усиленных материальных затрат», так как
«разница в силе смертности детей двух народностей обусловливается различи¬
ем во времени и способах прикармливания, в различии веками сложившихся
привычек и обычаев ухода за детьми, в различии условий труда русской кре¬
стьянки и татарки. <...> В самую опасную для детей пору — в летние меся¬
цы — матери оставляют их на произвол судьбы. С грязным вонючим рожком,
набитым жевкой (жеваным хлебом. — Б. М), ребенок остается на весь долгий
летний день под присмотром малолетних нянек-детей, слепых стариков и ста¬
рух и других калек, вовсе неспособных к работе. Оставленные без призора дети
валяются в жарко натопленной избе в заскорузлых, неменяющихся, немоющих-
ся пеленках, покрытые зачастую с ног до головы калом, мочой и облепленные
тысячами му^; но еще хуже участь детей, которых берут матери с собой в по¬
ле» . В конечном счете в возрасте до 10 лет — конца специфической детской
смертности — русские дети отличались максимальной смертностью, а эстон¬
ские — минимальной (табл. 3.34).
Примерно такое же положение было и у девочек. Пройти суровую школу рус¬
ского детства в 1860-е гг. удавалось лишь 47 % детей, в 1890-е гг. — 56 %, а до
20 лет доживало — соответственно 44 и 51 % (табл. 3.35).
606

Смертность
Таблица 3.34
Индекс вероятности умереть у новорожденного мальчика
до достижения им 10 лет у 11 народностей России в 1897 г.
(минимальная вероятность умереть у эстонца = 100)
Эстонцы
100,0
Евреи
123,8
Татары
143,1
Латыши
102,0
Украинцы
129,1
Чуваши
145,5
Литовцы
107,8
Башкиры
133,1
Русские
169,3
Молдаване
113,8
Белорусы
134,9
Источник: Птуха М. Смертность 11 народностей Европейской России в конце XIX ве¬
ка. Киев, 1928. С. 24.
Таблица 3.35
Доля детей, доживающих до возраста 1 год, 10; 15 и 20 лет,
у разных поколений российских матерей (%)
Год рождения
матери
Возраст детей
1 год
10 лет
15 лет
20 лет
1841—1845
66,1
46,6
45,2
43,7
1846—1850
66,2
46,8
45,4
43,8
1851—1855
66,5
47,0
45,6
43,9
1856—1860
66,9
47,7
46,3
44,0
1861—1865
67,6
48,7
47,1
44,5
1866—1870
68,5
49,9
48,2
45,3
1871—1875
69,8
51,1
49,1
46,3
1876—1880
71,2
52,3
50,4
47,2
1881—1885
72,3
53,2
51,3
47,9
1886—1890
73,0
53,9
52,3
48,8
1891—1895
73,3
54,7
53,3
49,5
1896—1900
73,2
55,8
54,5
50,7
Источник: Демографическая модернизация России. 1900—2000 / А. Г. Вишневский
(ред.). М., 2006. С. 31.
Разумеется, до 10 лет доживали самые здоровые, самые смышленые дети,
способные пережить все невзгоды, которые выпадали на их долю. Однако то же
происходило и у других народностей32'. Вследствие этого, за исключением чу¬
вашей, средняя продолжительность предстоящей жизни в любом возрасте у рус¬
ских оказывалась ниже. Более половины детей умирало, унося с собой в могилу
и те затраты, которые успели сделать на них родители. Даже при минимальном
уходе они были значительны — скольких мук и трудов стоили женщине только
бесполезные беременности. Вот почему к 40 годам женщина-простолюдинка по¬
ходила на старуху. «Грубоспартанское воспитание господствует в России в са¬
мых широких размерах до сих пор, — отмечал Е. А. Покровский в 1884 г. — По¬
добное отношение к детям вырабатывает такие качества, как выносливость, спо¬
собность приспособляться к самым трудным условиям, терпение, покорность
607

Глава 3. Демографическая модернизация
Рис. 3.23. П. Е. Коверзнев (?—1877). Мытье в печке. Гравюра А. И. Зубчанинова
по рисунку П. Е. Коверзнева. Начало 1880-х
судьбе, закаленность, но вместе с тем имеет и такие негативные последствия, как
огромную смертность, множество калек и инвалидов, а также то, что из младен¬
чества в детство переходит много детей с плохим здоровьем»324.
Детоубийство
В 1982 г. американский историк Р. Хелли высказал мысль, что в России
XVI—XVII вв. было широко распространено детоубийство, главным образом
девочек. Его вывод был основан на том, что среди свободных людей, самопрода-
вавшихся в холопы семьями, доля мальчиков составляла 63 %, а девочек —
37 % . Вывод Хелли осторожно поддержал Д. Рэнсел, указав на мягкое наказа¬
ние родителей за убийство детей, тяжелые материальные условия жизни и т. п.
как на факторы, способствовавшие детоубийству, и предположил, что эта прак¬
тика могла практиковаться и впоследствии326. Рэнсел привел данные о том, что
среди детей, сдаваемых в Петербургский и Московский воспитательные дома
в XVIII—>£lX вв., вплоть до 1830-х гг. девочек было намного (в 1780—1810-е гт.
на 20—30 %) больше, чем мальчиков, и что, когда родители просили о возвра¬
щении им их детей, требования мальчиков в 2—3 раза превышали требования
327
девочек .
Однако эти факты говорят лишь о различной ценности мальчиков и девочек
для родителей вплоть до конца XIX в. В Вологодской губернии по переписи 1717 г.
девочек в возрасте 0—10 лет было в 1,24 раза меньше, чем мальчиков, — 758
против 941 (44,6% против 55,4%), но в зрелых возрастах пропорция мужчин
и женщин была примерно одинаковой. Диспропорция детей говорит лишь о том,
608

Смертность
Рис. 3.24. Тихий час в Воспитательном доме (младшая группа), С.-Петербург. 1913
что переписчики плохо фиксировали девочек как не относившихся к податному
населению. Наоборот, среди татар Пермской губернии в 1719 г. девочек оказа¬
лось в 1,1 раза больше328, чем мальчиков, потому что девочки представляли для
мусульманина капитал — при выдаче замуж за невесту давали большой калым.
В зрелых возрастах пропорция мужчин и женщин также выравнивалась.
В XVII—первой половине XIX в. среди детей князей Долгоруковых, дожив¬
ших до 16 лет, мальчики заметно преобладали — 166 против 126, т. е. в 1,32 раза,
между тем как среди новорожденных доминировали мальчики, как и положено,
на 4—5 %. Во второй половине XIX—начале XX в. их соотношение выравня-
лось329. В этом случае диспропорция обусловливалась разной смертностью дево¬
чек и мальчиков.
То, что детоубийство имело место в России, как и во всех странах мира в
XVI—начале XX в., — факт бесспорный330. Об этом говорят свидетельства со¬
временников и уголовная статистика начиная со второй трети XIX в. В 1835—
1846 гг., за 12 лет, заданное преступление было сослано в Сибирь со всей России
(без Польши и Финляндии) 737 человек, в том числе 697 женщин, в среднем по
61 человеку в год331. За 1874—1883 гг. к ответственности только по 33 губерниям
в среднем в год привлекалось 96 женщин, в 1899—1906 гг. по всей России —
194, в 1913 г. — 397 женщин (они составляли 95—99% осужденных за дето¬
убийство, из которых на долю крестьянок приходилось почти 89 %)332. Как мож¬
но видеть, число зафиксированных преступлений значительно обгоняло рост на¬
селения, это притом что большинство виновных полиция не обнаруживала.
609

Глава 3. Демографическая модернизация
Детоубийство всегда существовало и на Западе. Как и в России, главными ви¬
новниками являлись одинокие брошенные женщины, совершавшие преступление
в состоянии отчаяния и страха перед осуждением общественным мнением. Веро¬
ятно, вследствие этого в уголовном кодексе ряда стран (Франция, Англия, Шве¬
ция, Дания и др.) в XVI—XVIII вв. действовала презумпция виновности в отно¬
шении незамужних рожениц, когда в их доме находили мертвого младенца, ро¬
дившегося без свидетелей333. Масштабы данного преступления оценить невоз¬
можно. Но оно было достаточно распространено. Например, в 1720 г. во фран¬
цузском г. Ренн с населением менее 10 тыс. во время строительных работ после
пожара в сточных канавах рабочие обнаружили 80 скелетов младенцев334.
Применительно к России проблема состоит в том, что: являлось ли детоубий¬
ство в России редким или массовым, бытовым явлением? Я склоняюсь к первой
точке зрения. В источниках нет ни одного свидетельства об обычае убивать де¬
вочек или детей вообще. Убийство детей всегда рассматривалось как тяжкое пре¬
ступление, если не по гражданским, то по духовным законам (шестая заповедь
Закона Божьего), которые имели для населения не меньшее, если не большее,
значение. Статистика продажи в холопство оставляет открытым вопрос о судьбе
девочек. Но мы должны принять во внимание, что женский пол в России всегда
плохо учитывался во всех переписях и расчетах численности населения, особен¬
но до середины XIX в. Например, согласно данным учета посещения причастия
и исповеди в XVIII в. (напомним, что в православии к причащению допускались
дети со дня рождения), девочек до 7 лет насчитывалось на 26 % меньше, чем
мальчиков, в том числе у духовенства — на 22 %, у дворян и чиновников — на
12 %, у крестьян — на 27 %; среди детей от 7 до 16 лет соотношение полов не¬
сколько изменилось, но мальчиков по-прежнему было на 12 % больше, чем дево¬
чек335. В метрических ведомостях, составлявшихся духовенством, вплоть до
1840-х гг. пропорция девочек среди новорожденных была ненормально низкой.
Например, в 1800—1809 гг. она составляла 47 %, в 1830—1839 гг. — 48 %, а за¬
фиксированных смертей девочек было в 2—3 раза меньше действительного чис¬
ла умерших. Но это не означает, что девочек убивали, потому что, по другим ис¬
точникам, в конце XVIII в. во всем населении доля мужчин равнялась 50%
и лишь начиная с XIX в. стала снижаться и достигла к 1897 г. 49 %336. Переписи
населения XVI—XVII вв., как правило, не учитывали женщин, и только ревизии
1719—1857 гг., начиная с 3-й, учитывали их. Одна из причин недоучета женского
пола состояла в том, что податной единицей выступала «мужская душа», вторая
причина — в приниженном социальном статусе женщин. Приведенные данные
показывают, как рискованно полагаться на демографические сведения XVIII—
первой половины XIX в., где фигурирует женский пол.
В 1833 г. Вольное экономическое общество провело конкурс на лучшее ис¬
следование о причинах большой смертности детей в России, на который посту¬
пило 84 сочинения, и ни в одном из них не говорится о детоубийстве как важной
причине высокой смертности детей и вообще о распространенности этого явле¬
ния337. В исследовании И. Р. Лихтенштедта, признанном лучшим, автор пишет:
«Умышленное убиение новорожденных и грудных детей редко случается в Рос¬
сии, где замужние и незамужние матери могут сбывать своих детей в благоуст¬
610

Смертность
роенные воспитательные дома» (имелись в виду Петербургский и Московский
воспитательные дома)338. Зато Лихтенштедт и другие авторы много пишут о бед¬
ности, низкой культуре, отсутствии правильного медицинского обслуживания,
недостатках призрения и ухода за детьми как причинах высокой детской смерт¬
ности.
Если бы детоубийство практиковалось в широких размерах, то логично пред¬
положить, что в первую очередь устранялись бы дети с крупными и явными фи¬
зическими дефектами, которые в условиях деревни обрекали людей на бедность
и страдания. Между тем число инвалидов от рождения и лиц с психическими
заболеваниями среди русских и других народов, исповедовавших православие,
было велико; по этому показателю они уступали только латышам, немцам, фин¬
нам и малым народам Севера (табл. 3.36).
Таблица 3.36
Распределение лиц, имевших физические недостатки, по родному языку
(национальности) в России в 1897 г. (на 1000 человек населения)
Народы
Слепые*
Глухонемые
Немые
Умалишенные
Итого
Русские
56
104
26
105
291
Украинцы
56
ПО
30
77
273
Белорусы
56
120
32
76
283
Поляки
32
113
26
85
256
Литовцы
40
93
29
89
250
Латыши
49
138
29
190
406
Молдаване
34
79
21
85
219
Немцы
33
101
24
150
308
Армяне
75
55
19
92
240
Евреи
35
93
35
98
262
Г рузины
40
84
17
64
205
Горцы Кавказа
46
40
18
58
161
Финны
103
89
20
122
334
Эстонцы
59
109
31
191
391
Народы Севера
104
164
45
65
379
В среднем
57
99
27
94
277
Источник: Общий свод данных переписи 1897 г. Т. 2. С. 184—205.
* Слепые от рождения.
Число детоубийств начало несколько увеличиваться со второй половины XIX в.,
когда с 1845 г. наказание за это преступление стало таким же, как за умышленное
убийство, но меньшим, чем за убийство законнорожденного ребенка339. В дис¬
курсе детоубийства рост инфантицида считался «одним из мрачных символов
перемен, начавшихся в российском обществе в 60-е гг. XIX в.»340. Однако участ¬
ники дискуссий преувеличивали проблему. В течение всего периода империи
данное преступление не имело характера бытового явления, малозначительного
611

Гшва 3. Демографическая модернизация
проступка. Верующие люди, а к ним относился весь народ, всегда считали убий¬
ство детей незамолгшым грехом и решались на него, как правило, в состоянии
отчаяния. Даже присыпание ребенка (имеется в виду смерть ребенка от удушья
во время сна с матерью) признавалось большим грехом: за него налагалась тяже¬
лая епитимья — до 4000 земных поклонов и до 6 недель поста341. До 98 % дето¬
убийств совершалось в сельской местности крестьянками, и жертвами этого пре¬
ступления, как правило, были внебрачные дети, матери которых пытались таким
способом спастись от позора и крайней нужды. За 1835—1843 гг. за детоубийст¬
во было сослано в Сибирь из крестьян 378, из военных — 78, из мещан — 12, из
дворян — 4, из духовенства — 2 человека342.
Другая проблема, связанная с детоубийством, состоит в том, что значительное
число детей — по некоторым оценкам до трети — погибало из-за плохого ухо¬
да343, что дает некоторое право назвать это скрытой формой детоубийства344. Как
известно, всякая оценка какого-либо поступка должна учитывать его мотивацию.
Есть основания для предположения, что в подавляющем числе случаев так назы¬
ваемого скрытого детоубийства отсутствовал умысел убить ребенка, но имелись
либо фатализм, либо элементарная халатность, а в большинстве случаев явного
детоубийства присутствовало намерение, как это ни покажется странным, сде¬
лать ребенка счастливым. Писатель Андрей Платонов в одном из своих произве¬
дений описал, как голод в деревне в начале XX в. заставлял матерей расставаться
со своими детьми. Пять лет подряд в деревне был неурожай, и матери-
кормилицы либо «грудных постепенно то¬
мили сами, не давая досыта сосать
(грудь. — Б. М)», либо приглашали стару¬
ху, которая «лечила от голода малолетних:
она им давала грибной настойки пополам
со сладкой травой, и дети мирно затихали
с сухой пеной на губах. Мать целовала ре¬
бенка и шептала: “Отмучился, родимый.
Слава тебе, Господи!” Она и старуха вери¬
ли в облегчение его грустной доли, в то,
что он сейчас “в раю ветры серебряные
слушает”»345.
С одной стороны, имеется немало сви¬
детельств о том, что в XVIII—XIX вв. ро¬
дители фаталистически относились к смер¬
ти своих малолетних детей. Просвещенный
человек XVIII в. А. Т. Болотов записал
в дневнике после смерти своего первенца:
«Надежда вскоре опять видеть у себя де¬
тей, ибо жена моя была опять беременна,
помогла нам через короткое время и забыть
сие несчастье, буде сие несчастием на¬
звать можно (курсив мой. — Б. М.)»346.
Почти через 100 лет Липинский после лич¬
Рис. 3.25. Старшая сестра забыла
о маленьком брате, С.-Петербургская
губерния. 1910-е
612

Смертность
ных наблюдений и бесед с провинциальными врачами констатировал: «Трудно
представить, до какой степени доходит равнодушие крестьян и даже матерей не
только к нравственному, но даже к физическому развитию детей, особенно
в первые годы детства»347. С другой стороны, мемуарная и художественная лите¬
ратура дает примеры горячей и беззаветной любви родителей к детям, страшных
переживаний женщины, потерявшей ребенка. Об этом же свидетельствует
и фольклор. Например, сотни русских колыбельных песен указывают на любовь
матерей к детям, на их желание вырастить их здоровыми и счастливыми. Однако,
как это ни парадоксально, в 80 песнях (примерно в 5 % от общего их числа) со¬
держалось пожелание смерти своему ребенку. Некоторые исследователи толкуют
этот факт прямолинейно — как отражение желания матери скорой смерти ребен¬
ку, чтобы избавить его от предстоящей тяжелой жизни348. В действительности
дело обстояло по-другому. Смерть воспринималась крестьянами как сон, а сон
и сновидения — как зона контакта со смертью, в силу чего сон и сновидения на¬
делялись магическими функциями обережного (предохранительного) характера:
считалось, что колыбельные песни с накликанием смерти ребенку предохраняют
его от смерти349.
Изучение представлений крестьян о смерти приводит к выводу: сравнитель¬
но спокойное отношение людей к смерти близких, включая ребенка550, говори¬
ло не о жестокосердии, а являлось следствием страха растревожить, разволно¬
вать покойника, нарушить запрет351. Фаталистическое отношение к смерти де¬
тей объяснялось также тем, что смерть младенцев была слишком частым гостем
в каждой семье: около трети детей умирало на первом году жизни и более по¬
ловины — не дожив до 6 лет. Но, может быть, самое главное состояло в уве¬
ренности, что умершему ребенку уготована райская жизнь на том свете и что
это милость судьбы, что Бог берет его к себе, пока он еще не нагрешил352. В это
верил царь Алексей Михайлович353, в таком убеждении оставались простые
русские люди и в начале XX в. Возможно, именно вера в счастье ребенка на
том свете помогала матерям расставаться со своими детьми, которые умирали
как насильственной, так и своей смертью. По-видимому, о намеренно плохом
уходе и детоубийстве речь может идти лишь в отношении безнадежных инва¬
лидов, а также незаконнорожденных детей, чья судьба действительно была гру¬
стной354. Об этом говорят некоторые информаторы Этнографического бюро
В. Н. Тенишева. Например, упоминавшийся врач И. Григорьев свидетельство¬
вал, что незаконнорожденные дети больше всего умирали в первые месяцы по¬
сле рождения (из десяти выживает не более одного) «из-за намеренно плохого
ухода», по причине «намеренного присыпания» (матери якобы нечаянно при¬
давливали детей во время сна) или потому, что во время беременности мать
испортила ребенку здоровье. Автор объяснял это тем, что к женщинам с неза¬
коннорожденными относились резко отрицательно и родственники, и вся де¬
ревня555. Статистические данные показывают, что смертность внебрачных де¬
тей действительно была намного выше, чем законнорожденных, правда, не в 10
раз, а в 2,7 раза356.
613

Глава 3. Демографическая модернизация
Рис. 3.26. Семья крещеного татарина Исидора возле новой избы
(стоящий мальчик без обеих рук), дер. Китяки, Казанская губерния. 1900-е
Особенности демографического развития различных народов России
Нет возможности рассмотреть особенности воспроизводства всех народов,
проживавших в России, поскольку их насчитывалось около 200, да и демографи¬
ческих источников для решения этой задачи пока выявлено недостаточно. Огра¬
ничимся краткой характеристикой по основным конфессиональным группам,
которых в Европейской России, кроме православных, было четыре — католики
(4,7 % населения), протестанты (3,5 %), иудеи (4,1 %) и мусульмане (3,8 %).
Католическое и протестантское население (латыши, эстонцы и литовцы) сосре¬
доточивалось в Прибалтийских и Западных губерниях, которые вошли в состав
России в течение XVIII в. с уже сложившимися культурами и моделями демогра¬
фического поведения. Население Прибалтики имело исторически много общего
с западноевропейскими странами в культурном, социальном и экономическом от¬
ношениях. Достаточно сказать, что уже в конце XVIII в. оно было на две трети
грамотным35 . Демографическая модель Прибалтийского региона в XVIII—начале
XX в. развивалась скорее под западным, чем под русским влиянием. Находясь
в составе России, прибалтийские народы, конечно, испытывали воздействие обще¬
российских социально-экономических процессов, но их культурные стандарты
оставались ^русифицированными, поскольку российское правительство, за ис¬
ключением отдельных непродолжительных периодов, придерживалось политики
культурной автономии для народов, вошедших в состав России.
614

Особенности демографического развития других народов России
Демографическая модель, которая господствовала в Прибалтийском регионе
в XVII—XVIII вв., представляла собой промежуточную модель между западно¬
европейской и восточноевропейской, что было естественным следствием его гео¬
графического положения. Условная линия С.-Петербург — Триест, которая раз¬
деляла Европу на зоны господства западноевропейской и восточноевропейской
моделей брачности, проходила через территорию пяти губерний России (Вилен¬
ской, Ковенской, Курляндской, Лифляндской, Эстляндской), населенных в ос¬
новном католиками и протестантами. Если судить по данным, относящимся
к хорошо изученной в демографическом отношении Эстонии, в сельской местно¬
сти, где проживало около 94 % населения, средний возраст вступления в первый
брак в XVIII в. составлял у мужчин 26 лет, у женщин — 23 года, около 84 %
женщин вступали в брак в возрасте до 24 лет, в браке к 35—39 годам состояли
свыше 92 % женщин, общий коэффициент брачности находился на уровне 9,5,
рождаемости — 40, смертности — 31 на 1000 человек населения, брачная плодо¬
витость составляла 8—9 рождений, число внебрачных детей — 2—3 %358. При¬
мерно такое же положение наблюдалось среди литовского и латышского населе¬
ния359. Между тем в странах с западноевропейской моделью брачности возраст
вступления в первый брак был на 2 года выше у женщин и на год — у мужчин,
вне брака оставалось 10—15 % населения, общие коэффициенты брачности, ро¬
ждаемости и смертности были ниже360.
С начала XIX в. в Прибалтийском регионе проявилась тенденция к снижению
брачности, рождаемости, смертности и естественного прироста населения. Эта
тенденция действовала вплоть до начала XX в. В результате семейное состояние
населения и интенсивность демографических процессов существенно измени¬
лись. Как видно из данных табл. 3.37 и 3.38, народы Прибалтийского региона по
своим демографическим характеристикам приблизились к западноевропейским
странам, но еще не полностью с ними сравнялись. Они достигли существенного
прогресса в своем демографическом развитии: снизили смертность, активно
вступили на путь внутрисемейного регулирования рождаемости. Это позволяет
говорить о том, что на рубеже XIX—XX вв. эстонцы, латыши и литовцы находи¬
лись на стадии демографического перехода от традиционной к рациональной мо¬
дели демографического поведения и воспроизводства населения361.
Таблица 3.37
Семейное состояние населения различных конфессий в Европейской России
без Польши и Финляндии в 1897 г. (%)
Вероисповедание
Не состоят в
браке
Состоят в браке
Вдовые
Разведенные
Муж.
Жен.
Муж.
Жен.
Муж.
Жен.
Муж.
Жен.
Православные
56,0
52,1
40,3
39,4
3,7
8,4
0,03
0,04
Католики,
лютеране
61,6
56,5
35,6
34,3
2,8
9,1
0,06
0,09
Иудеи
61,2
57,4
36,8
36,1
1,8
6,0
0,16
0,49
Мусульмане
58,0
45,9
39,4
45,6
2,4
8,4
0,10
0,12
В среднем
57,1
52,0
39,5
39,6
3,3
8,3
0,06
0,08
Источник: Общий свод данных переписи 1897 г. Т. 2. С. XXXVIII.
615

Гчава 3. Демографическая модернизация
Таблица 3.38
Некоторые демографические характеристики населения различных конфессий
в Европейской России в 1896—1904 гг.
Вероисповедание
Возраст
вступления
в брак, лет
Брач¬
ность*
Рождае¬
мость*
Смерт¬
ность
общая*
Смерт¬
ность
новорож¬
денных*
Внебрач¬
ные
дети, %
Муж.
Жен.
Православные
24,2
21,3
8,7
51,1
34,8
263,0
2,4
Католики
29,1
23,3
6,9
36,5
22,3
151,0
3,4
Протестанты
28,5
24,6
6,8
29,2
21,0
161,0
3,7
Иудеи
27,5
24,1
7,3
30,7
16,0
116,0
0,4
Мусульмане
27,6
22,2
10,9
43,9
27,7
158,0
0,2
В среднем
25,1
21,8
8,5
50,1
30,9
224,0
2,3
Источник: Новосельский С. А. Обзор главнейших данных ... С. 26—53.
* На 1000 чел.
Демографическая статистика относительно других народов России появилась
только в конце XIX в. в результате проведения первой всеобщей переписи насе¬
ления. За более раннее время существуют отрывочные данные. Поэтому о пути,
который эти народы прошли в своем демографическом развитии начиная с XVIII в.,
можно лишь предположительно судить на основании анализа отрывочных сведе¬
ний и данных первой переписи населения362. На 1848—1852 гг. мы имеем сле¬
дующие данные363:
Рождений на 1 брак
Православные	4,7
Католики	4,3
Протестанты	4,2
Иудеи	4,5
Мусульмане	4,4
В среднем	4,5
Соотношение родившихся и умерших
1.30
1.31
1,25
U5
1,36
1,29
Первый столбец показывает, что в середине XIX в. брачная плодовитость бы¬
ла наивысшей у православных, а наименьшей — у протестантов. Второй столбец
показывает, что естественный прирост был наибольшим у мусульман, а наи¬
меньшим — у евреев, по-видимому, в связи со сравнительно низкой смертностью
у мусульман и высокой смертностью у евреев, поскольку рождаемость у тех
и других, как явствует из первого столбца, была примерно одинаковой.
К 1897 г. евреи имели хорошие демографические показатели, в некоторых от¬
ношениях они были даже лучше, чем у католиков и протестантов: рождаемость
616

Особенности демографического развития других народов России
у евреев была немного ниже, а брачность, наоборот, — выше; общая и особенно
младенческая смертность находилась на существенно более низком уровне,
а внебрачных детей практически не имелось. По средней продолжительности
жизни они уступали прибалтийским народам (табл. 3.39), возможно, вследствие
того, что в еврейских семьях насчитывалось больше детей, уровень смертности
которых был намного выше, чем у взрослых людей. Чтобы достичь таких резуль¬
татов к концу XIX в., евреи должны были вступить в стадию демографического
перехода от традиционного к современному типу воспроизводства населения во
второй половине XIX в., ибо по демографическим показателям в середине XIX в.,
как мы видели, они мало отличались от православных и мусульман. Живя в черте
оседлости, испытывая дискриминацию, имея низкий жизненный уровень, евреи,
несмотря на это, а, может быть, и благодаря этому, смогли одними из первых
вступить в стадию демографического перехода.
Мусульмане Европейской России — прежде всего волжские и крымские тата¬
ры — по своим демографическим характеристикам в середине XIX в. мало отли¬
чались от православных, но к концу XIX в. они добились некоторых успехов, так
как с точки зрения демографических характеристик находились посередине меж¬
ду православными, с одной стороны, и католиками и протестантами — с другой.
Особенно выгодно они отличались от православных низкой младенческой
смертностью364. Заслуживает внимания, что брачность у мусульман была выше,
чем у православных, а рождаемость ниже, что указывает на то, что татары более
Рис. 3.27. Еврейская свадьба, С.-Петербург. 1900-е
617

Глава 3. Демографическая модернизация
активно применяли доступные им методы регулирования рождаемости. Мусуль¬
мане Средней Азии по своим демографическим показателям намного уступали
не только татарам, но и православным36 .
Показатель «средняя продолжительность предстоящей жизни» для 11 народ¬
ностей России на 1897 г. хорошо отражает уровень демографического развития
каждого народа (табл. 3.39).
Таблица 3.39
Средняя продолжительность предстоящей жизни при рождении у 11 народностей
Европейской России в 1896—1897 гг. (лет)
Национальность
Муж.
Жен.
Национальность
Муж.
Жен.
Русские
27,5
29,8
Башкиры
37,2
37,3
Чуваши
31,0
31,0
Молдаване
40,5
40,5
Татары
34,6
35,1
Литовцы
41,1
42,4
Белорусы
35,5
36,8
Эстонцы
41,6
44,6
Украинцы
36,3
39,9
Латыши
43,1
46,9
Евреи
36,6
41,4
В среднем
31,3
33,4
Источник: Птуха М. Смертность 11 народностей Европейской России ... С. 37—38.
По средней продолжительности жизни на первом месте находились латыши,
на последнем — русские. Этнические различия в продолжительности жизни обу¬
словливались, во-первых, различной вовлеченностью отдельных народов в демо¬
графический переход от традиционного к современному типу воспроизводства
населения. Прибалтийские народы и евреи раньше других вступили на этот путь
и к концу XIX в. достигли значительных успехов под прямым влиянием новых
демографических отношений, складывавшихся в Западной Европе, с которой
у них были более тесные культурные, религиозные, экономические и другие свя¬
зи. На рубеже XIX—XX вв. Прибалтика во всех отношениях была передовым
регионом России. Демографический переход у других народов начался позже,
естественно, они меньшего и добились. Второй фактор, определивший различия
в средней продолжительности жизни, можно назвать культурным фактором. От
него зависело отношение к детям, качество ухода за ними и т. д.
Итоги: от традиционного к рациональному типу
)	воспроизводства населения
Все проблемы, затронутые в данной главе, требуют дальнейшей разработки
и предложенные решения не являются окончательными. Наши представления
о демографических процессах и семейной структуре населения, в особенности
относящиеся к периоду до середины XIX в., не вполне адекватны, так как осно¬
вываются в большей степени на данных современников и этнографов, а не на
точных статистических расчетах по данным переписей, метрических ведомостей
и приходских списков. Работа по освоению первичных демографических данных
с помощью современных методов только началась, но, как оказалось, она сопряжена
618

Итоги: от традиционного к рациональному типу воспроизводства населения
с большими трудностями: значительная часть источников еще не выявлена; их
обработка требует больших усилий и соответствующих знаний; полнота и точ¬
ность первичных данных для XVIII—первой трети XIX в. низка и существенно
варьирует от прихода к приходу. Использование демографических сведений тре¬
бует большой осторожности, внесения коррективов в первичные данные, иногда
на основе уже существующей методики, как в случае с возрастной аккумуляцией,
но чаще индивидуально придуманной для конкретного случая.
В последнее время, в соответствии с историографической модой, заметен по¬
вышенных интерес к микроисследованиям, вследствие чего макроисследования
на уровне уезда, губерний, регионов и России в целом стали проводиться редко.
При всех плюсах микроисследования имеют очевидные минусы — чувствитель¬
ность к малейшим неточностям в исходных данных, неопределенность результа¬
тов вследствие огромной вариабельности результатов по годам и отдельным се¬
лениям, невозможность распространения выводов на другие территории.
Проводя микроисследования, нельзя забывать, что закономерности можно об¬
наружить лишь тогда, когда изучаются массовые данные — действие закона
больших чисел никто не отменял. На Западе, где микроисследования сейчас в
моде, им предшествовали макро- и мезоисследования, которые вооружили исто¬
риков общими представлениями о том, как развивалось общество в демографи¬
ческом отношении за два или три последних столетия, дали им данные о числен¬
ности населения, его социальной, семейной и половозрастной структуре, демо¬
графических процессах. Там микроисследования дополняют, уточняют, детали¬
зируют, углубляют картину, полученную в ходе макроисследований. У нас же
общие представления пока неясны, тенденции не выявлены, поэтому мы остро ну¬
ждаемся также в макроисследованиях. Отдавая дань моде, которая преходяща, не
следует игнорировать макроисследования. Исследование демографических про¬
цессов на уровне губерний и регионов облегчается тем, что существуют готовые
базы данных, составленные в консисториях и губернских статистических комите¬
тах, а также учеными-современниками на основе тех же метрических книг, испо¬
ведных ведомостей и ревизий. Отдельные неточности источников на приходском
уровне нередко взаимно компенсируются при генерализации их в губернские или
региональные своды. Существенно, что численность населения губернии или ре¬
гиона иногда точнее определяется и проверяется, чем число жителей в отдельном
поселении, благодаря существованию разных видов учета и тому, что часто мигра¬
ции ограничивались губернией или регионом и в большинстве случаев затрагивали
лишь незначительную долю населения губернии. Выводы репрезентативны и мо¬
гут быть распространены по крайней мере на ту территорию, которую охватывают
исходные данные. Разумеется, ни макро-, ни микроисследования не могут нас
вполне удовлетворить: первые — из-за того, что хорошо видят лес, замечают дере¬
вья, но не видят кусты, цветы и грибы, вторые — потому, что хорошо видят цветы,
грибы и кусты, замечают деревья, но не видят леса, а также из-за недостаточной
точности первичных источников и из-за огромной вариабельности результатов.
Только сочетание тех и других может обеспечить успех.
На мой взгляд, можно следующим образом сформулировать насущные задачи
в области исторической демографии.
619

Глава 3. Демографическая модернизация
1.	Оценить погодную динамику населения по губерниям и России в целом за
1719—1914 гг. по данным ревизского, церковного и административного учета.
2.	Установить половозрастную и семейную структуру населения по губерниям
и России в целом на годы ревизий и административных исчислений.
3.	Выяснить региональные, этнические и конфессиональные особенности
в формах семейной организации населения и брачного поведения. Продолжить
работу, начатую земскими статистиками, по изучению цикла развития семьи
в разные эпохи, что имеет принципиальное значение для правильного установле¬
ния преобладающих форм семейной организации и понимания направления в их
изменениях.
4.	Изучить заболеваемость населения, которая в сочетании с данными о
смертности открывает новые горизонты для понимания динамики благосостоя¬
ния населения.
5.	Выявить, как изменялись по годам брачность, рождаемость и смертность на
губернском, региональном и всероссийском уровне, общие и возрастные де¬
мографические коэффициенты и на их основе определить среднюю продолжи¬
тельность жизни, коэффициенты воспроизводства населения (брутто- и нетто-
коэффициенты), а также цену простого воспроизводства366. Поставить демогра¬
фическую историю России в европейскую и мировую перспективу.
6.	Вывести историко-демографические исследования за рамки решения сугубо
демографических вопросов, поставить изучение демографии и хозяйства в кон¬
текст социальной и экономической истории, изучение семьи — в контекст вла¬
сти, социального контроля и статуса, изучать внутреннюю динамику хозяйства,
искать причинные объяснения обнаруженным явлениям и их изменениям, посто¬
янно расширять проблематику поиска.
7.	Любые демографические источники имеют дефекты. Поэтому точность,
полнота и объективность данных должны постоянно находиться в сфере контро¬
ля; источниковедческая база должна расширяться не только за счет новых метри¬
ческих книг и приходских списков, но за счет привлечения новых источников —
писцовых книг XVI—XVII вв., рекрутских списков, городских обывательских
книг, семейных списков мещанских и купеческих обществ, динамических пере¬
писей крестьянских хозяйств, земских переписей, клировых ведомостей, которые
в последнее время стали активно использовать сибирские историки.
8.	В современной историографии в отношении к первичным демографиче¬
ским источникам, так же как в отношении к микро- и макроисследованиям,
сложилось два направления: апологетическое и скептическое. К первому от¬
носится,1 вероятно, большинство тамбовских, ярославских и барнаульских ис¬
торических демографов, ко второму — петербургские и московские историки.
Хорошо бы энтузиазм первых соединить со здоровым скепсисом вторых. Не¬
обходимо активно использовать выборочный математико-статистический ме¬
тод со всеми его приложениями (подсчетом стандартных ошибок, довери¬
тельных интервалов и проверкой гипотез) и демографическую науку с ее
строгой статистической оценкой выводов. Отечественная историческая демо¬
графия должна развиваться на основе современных теорий, методологий
и технических средств.
620

Итоги: от традиционного к рациональному типу воспроизводства населения
9.	Сочетать макро- и микроисследования, поскольку именно их комбинация
может обеспечить не только максимальную утилизацию информации, содержа¬
щейся в источниках, но широкую, полную и объективную картину эволюции
российской модели воспроизводства населения. Макроисследования дают стан¬
дарт, эталон, модели для сравнений; микроисследования отражают многообразие
вариантов демографических процессов, проясняют мотивацию и демографиче¬
ское мировоззрение. Оба направления не могут существовать друг без друга —
они сообщающиеся сосуды. По большому счету, результаты микро- и макроис¬
следований должны совпадать.
* * *
Мы рассмотрели основные демографические процессы в России периода им¬
перии и обнаружили, что за 200 с лишним лет брачность, рождаемость и смерт¬
ность заметно уменьшились, особенно в пореформенное время, причем смерт¬
ность — в большей степени, чем рождаемость. В результате этого произошло два
важных демографических события: увеличились средняя продолжительность
жизни и естественный прирост населения. В 1838—1850 гг. средняя продолжи¬
тельность предстоящей жизни у новорожденных мальчиков православного веро¬
исповедания составляла около 25, у девочек — 27 лет, в 1904—1913 гг. — соот¬
ветственно 32,4 и 34,5 года367. Естественный прирост населения, долгое время
бывший крайне изменчивым, обнаружил тенденцию к росту: с 1851—1860 по
1911—1913 гг. он вырос с 1,2 до 1,68 %. Оба этих факта изменили режим вос¬
производства населения, сделав его более рациональным.
Чтобы оценить, насколько режим воспроизводства стал эффективнее, демо¬
графы предлагают два показателя: брутто- и нетто-коэффициенты воспроизвод¬
ства населения. Брутто-коэффициент равен среднему числу девочек, которое ро¬
дит одна женщина, прожившая до конца репродуктивного периода, т. е. до 50
лет, при сохранении тех условий жизни, в которых она жила на момент расчета
коэффициента. Нетто-коэффициент равняется среднему числу девочек, рожден¬
ных «средней» женщиной в течение репродуктивного периода, которые доживут
до того возраста, когда сами смогут рожать. Отношение брутто- и нетто-
коэффициентов называется ценой простого воспроизводства, так как оно показы¬
вает, сколько девочек надо родить женщине, чтобы обеспечить простое воспро¬
изводство населения или простую замену материнского поколения; это отноше¬
ние служит мерой экономичности данного режима воспроизводства, или режима
возобновления поколений.
Брутто-коэффициент воспроизводства населения с 1851—1863 по 1904—1913 гг.
понизился с 3,261 до 3,089, а нетто-коэффициент повысился соответственно
с 1,442 до 1,636, цена простого воспроизводства населения понизилась с 2,261 до
1,83 9368. Следовательно, российская женщина стала меньше рожать, но, несмотря
на это, каждое новое материнское поколение становилось более многочислен¬
ным. Причем замена одного материнского поколения другим стала проходить на
23 % более эффективно (2,261 : 1,839), т. е. с меньшими физическими затратами
со стороны женщины и меньшими материальными затратами со стороны родите¬
лей. Конечно, это был еще весьма далекий от совершенства режим воспроизвод¬
621

Глава 3. Демографическая модернизация
ства населения. Такой режим существовал во Франции и Швеции в 1796—1800 гг.
А в 1980-е гг. в развитых странах цена простого воспроизводства составляла
в США и Франции 1,02, в Швеции — 1,01, в Японии — 1,0, в СССР в 1980 г.—
1,05	369. Европейские страны, лежащие к Западу от России, опережали ее по демо¬
графическому развитию (табл. 3.40).
Таблица ЗЛО
Общие коэффициенты рождаемости, смертности, брачности, разводимости,
младенческой смертности и средняя продолжительность жизни при рождении
в России, Австрии, Англии, США, Германии, Франции
и Японии в XIX—начале XX в.
Страна
Демографические
показатели
1800-е гг.
1850-е гг.
1880-е гг.
1900-е гг.
Россия
Рождаемость
50,3
51,5
50,3
47,2
Смертность
36,8
39,8
35,4
30,2
Младенческая
смертность
—
272*
268
250
Брачность
9,9
10,3
9,2
8,5
Разводимость
—
0,028’
0,032
0,029
Средняя продол¬
жительность жиз¬
ни, лет
—
25,8
30,0
33,5
Австрия
Рождаемость
39,5
37,8
38,0
34,9
Смертность
28,2
32,1
29,5
23,7
Младенческая
смертность
188
250
249
213
Брачность
8,1
8,0
7,8
7,8
Разводимость
—
0,055’
0,010
0,010
Средняя продол¬
жительность жиз¬
ни, лет
—
—
—
40,1
Англия
и Уэльс
)
Рождаемость
—
34,1
32,9
28,7
Смертность
—
22,1
19,2
16,9
Младенческая
смертность
—
155
142
132
Брачность
—
8,5
7,5
7,0
Разводимость
—
0,005
0,015
0,020
Средняя продол¬
жительность жиз¬
ни, лет
—
42,4
45,5
53,4
США
Рождаемость
57,7
45,3
39,8
31,2
Смертность
—
19,5"
18,4
15,8
Младенческая
смертность
—
127,0**
160,0"
96,5**’
Брачность
—
9,6"
8,7
10,5
Разводимость
—
0,30"
0,42
0,80
622

Итоги: от традиционного к рациональному типу воспроизводства населения
Окончание табл. 3.40
Страна
Демографические
показатели
1800-е гг.
1850-е гг.
1880-е гг.
1900-е гг.
США
Средняя продол¬
жительность жиз¬
ни, лет
—
41,0
43,5
50,6
Г ермания
Рождаемость
38,3
35,4
37,0
33,6
Смертность
25,2
26,6
25,3
19,3
Младенческая
смертность
294****
172
167
193
Брачность
8,2
8,0
7,4
8,1
Разводимость
—
0,035
0,090
0,200
Средняя продол¬
жительность жиз¬
ни, лет
—
—
ЛГ г*****
46,6
49,1
Франция
Рождаемость
32,0
26,4
24,2
20,7
Смертность
28,0
23,9
22,1
19,8
Младенческая
смертность
185"**
172
167
137
Брачность
7,6
8,0
7,4
7,8
Разводимость
0,02
0,035
0,090
0,250
Средняя продол¬
жительность жиз¬
ни, лет
39,6****
—
47,0*****
50,5
Япония
Рождаемость
—
—
26,9
32,1
Смертность
—
—
19,6
20,9
Младенческая
смертность
—
—
—
—
Брачность
—
—
8,2
8,8
Разводимость
—
—
—
и
Средняя продол¬
жительность жиз¬
ни, лет
—
—
43,6
44,5
Источники: См. табл. 5—7 Статистического приложения в т. 3 наст. изд.
* 1860-е гг.
** Штат Массачусетс.
*** 1911—1915 гг.
**** 1830-е гг.
***** 1890-е гг.
Хотя режим воспроизводства населения в России во второй половине XIX—
начале XX в. немного усовершенствовался, он все еще оставался невероятно тя¬
желым для российских граждан. На рубеже XIX—XX вв. типичная русская жен¬
щина в фертильном возрасте, от 16 до 49 лет, вступившая в брак и прожившая
с мужем до конца репродуктивного периода (до 49 лет), проводила в девичестве
6 лет, в замужестве — 25, во вдовстве — 2 года, в разводе — 2 недели. Примерно
623

Глава 3. Демографическая модернизация
Рис. 3.28. П. П. Соколов (1821—1899). Родины в поле. 1873.
Государственная Третьяковская галерея
девяти женщинам из десяти приходилось по 8—10 раз рожать, что реально уст¬
раняло их из общественной и культурной жизни и сводило по необходимости их
существование к беременностям, ухаживанию за детьми, из которых около поло¬
вины умирало, и к тяжелой работе, поскольку мужчины не могли без их помощи
материально обеспечить семью. Например, крестьянка вынуждена была накануне
родов до позднего вечера работать в поле, а после родов, которые в 97—98 %
случаев проходили либо при помощи деревенских повитух, либо вообще без вся¬
кой помощи, уже на третий или четвертый день идти на работу370. Случалось ро¬
жать прямо в поле (рис. 3.28).
Женщины из городских низов находились примерно в таком же положении.
Женщинам из привилегированных слоев также приходилось помногу рожать,
хотя они имели медицинскую помощь и послеродовой отдых. Данный режим
воспроизводс*гва населения был тяжелым и для мужчин, которые должны были
добывать средства на большое число иждивенцев. Каждая трудящаяся семья не¬
сла огромные расходы на рождение и выращивание новых поколений, которые
почти наполовину оказывались бесполезными из-за громадной смертности детей.
Эти рациональные и нерациональные затраты задерживали экономический рост
страны и препятствовали повышению благосостояния населения. Во второй тре¬
ти XIX в. люди стали осознавать, что целесообразнее регулировать рождаемость
и уменьшить число детей до разумного. Это был болезненный процесс ломки
старых стереотипов, традиций, поэтому он растянулся на несколько десятилетий
624

Примечания
и закончился в Европейской России только в 1950-е гг., когда окончательно
завершился переход от традиционного к рациональному, или современному,
типу воспроизводства населения. На Западе он закончился на 2—3 поколения
раньше371.
Демографический переход в России начался по модели, близкой к француз¬
ской, так как обе фазы перехода — снижение смертности и снижение рождаемо¬
сти — начались практически одновременно. Отличие состояло в том, что сниже¬
ние смертности немного обгоняло рождаемость, что привело к росту естествен¬
ного прироста населения, не перешедшего, однако, в демографический взрыв.
Традиционный тип воспроизводства населения с его высокой брачностью,
рождаемостью и смертностью имел несколько обоснований: культурное и рели¬
гиозное — уверенность в правильности и богоугодности подобного демографи¬
ческого поведения, психологическое — слабое развитие индивидуализма, эконо¬
мическое — низкий уровень производительности труда и благосостояния, поли¬
тическое — заинтересованность государства, политической элиты и обществен¬
ности в увеличении числа подданных, обеспечивавших военное и экономическое
могущество империи и рост производительных сил общества. В силу этого изме¬
нить традиционный тип воспроизводства населения было чрезвычайно трудно.
Его трансформация началась с изменения отношения человека к жизни, смерти
и продолжению рода. Демографические процессы являются автономными от по¬
литических процессов, последние не оказывают на демографическое поведение
заметного долгосрочного влияния372. Благодаря этому демографический переход
был тем редким случаем в истории России, когда прогрессивные изменения
в обществе происходили не по манию царя и по побуждению властей, а даже во¬
преки им, добровольно и стихийно, на уровне отдельного человека и отдельной
семьи и потому были необратимыми. Он свидетельствовал о том, что человек
начал задумываться над своим существованием, стал искать средства улучшения
своего материального положения в себе самом и нашел их в изменении своего
нерационального демографического поведения. В этом смысле начало демогра¬
фического перехода было знаковым событием — признаком зарождения новой
активной индивидуалистской личности, которая ищет помощь не только у Бога,
царя и властей, как было прежде, но в первую очередь у самого себя.
Примечания
1 Итоги сделанному подводились в специаль¬
ных историографических работах: Водарский Я. Е.,
Кабузан В. М. Демографические проблемы истории
СССР досоветского периода // Историческая де¬
мография: проблемы, суждения, задачи / Ю. А. По¬
ляков (ред.). М, 1989. С. 110—119 ; Горская Н. А.
Историческая демография России эпохи фео¬
дализма (итоги и проблемы изучения). М., 1994.
С. 165—201 ; Григорьев В. С. Историко-демогра¬
фические проблемы в современной науке //
Вестник Чувашского пед. ин-та им. Яковлева.
Чебоксары, 2001. № 4. С. 232—236 ; Ефимкин М. М.,
Ламин В. А. Сибирское демографическое простран¬
ство: формирование, развитие, перспективы // Проб¬
лемы исторической демографии Сибири / В. А. Исупов
(ред ). Новосибирск, 2010. Вып. 1. С. 3—23;
Население России в XX веке : ист. очерки. T. 1 :
1900—1939 / В. Б. Жиромская, Ю. А. Поляков
(ред.). М., 2000. Гл. 1—3.
2 Владимиров В. Н., Плодунова В. В., Сили¬
на И. Г. Метрические книги как источник по исто¬
рии народонаселения Алтайского края // Компью¬
тер и историческая демография / В. Н. Владимиров
и др. (ред.). Барнаул, 2000. С. 140, 144.
1 Назову лишь некоторые: Проблемы исто¬
рической демографии и исторической географии
625

Гпава 3. Демографическая модернизация
Центрального Черноземья / А. Н. Курцев (ред.).
М.; Курск, 1994 ; Круг идей: модели и технологии
исторической информатики:	труды III конф.
Ассоциации «История и компьютер» / Л. И. Бо¬
родкин и др. (ред ). М, 1996 ; Круг идей: традиции
и тенденции исторической информатики : труды IV
конф. Ассоциации «История и компьютер». М.,
1997 ; Социально-демографическая история России
XIX—XX вв.: Современные методы исследова¬
ния : материалы науч. конф. (апрель 1998 г.) /
В.	В. Канищев (ред.). Тамбов, 1999 ; Исследования
молодых историков по отечественной истории /
B.	В. Канищев (ред ). Тамбов, 1999 ; Компьютер и
историческая демография ; Население и территория
Центрального Черноземья и Запада России в
прошлом и настоящем: материалы VII регион,
конф. по ист. географии и ист. демографии.
Воронеж, 2000 ; Where the Twain Meet: Dutch and
Russian Regional Development in a Comparative Per¬
spective, 1800—1917 / P. Kooij (ed.). Groningen;
Wageningen: Nederlands Agronomisch Historisch
Instituut, 1998 ; Where the Twain Meet Again : New
Results of the Dutch-Russian Project on Regional
Developmenbt 1750—1917 / P. Kooij, R. Paping
(eds.). Groningen ; Wageningen : Nederlands Agrono¬
misch Historisch Instituut, 2004.
4 Библиографическая работа является
важнейшим направлением деятельности Центра по
изучению проблем народонаселения экономи¬
ческого факультета МГУ им. М. В. Ломоносова
с момента его создания в 1968 г. За это время
Центр издал полные библиографические анно¬
тированные (для книг) указатели, охватывающие
литературу, изданную в 1960—2010 гг. См.:
Библиография по проблемам народонаселения:
(советская и переводная литература, 1960—
1971 гг.) / Д. И. Валентей, Э. Ю. Бурнашев (ред.).
М., 1974. С. 206; То же, 1972—1975. М., 1977.
C.	128—133 ; Литература о населении : библиогр.
указатель (1975—1978). М., 1981. С. 114—117; То
же (1979—первая половина 1983 гг.). М., 1987.
С. 155—163; Демография и социально-эконо¬
мические проблемы народонаселения. Вып. 3 :
Информационно-библиографический бюллетень
литературы, изданной в 1983—1993 гг. М., 1995.
С. 28—35; Демография и социально-эконо¬
мические проблемы народонаселения. Вып.
пробный:	Информационно-библиографический
бюллетень литературы, изданной в 1993—1994 гг.
М., Б. г. ; Демография и социально-экономические
проблемы народонаселения. Вып. 1—12:
Информационно-библиографический бюллетень
литературы, изданной в [1995—2010]. М., [1997—
2011]. Историко-демографическая литература
находится во всех разделах, но главным образом
в разделе «Историческая демография». Материалы
вып. 1—12 можно посмотреть на сайте Центра:
http://dmo.econ.msu.ru/Biblio/index.htm (дата обра¬
щения:	13.10.2014). Укажу еще два ценных
библиографических пособия: Социально-демогра¬
фические проблемы населения в российской
литературе во второй половине XIX—начале
XX вв. : библиогр. справ. / В. М. Моисеенко (сост.).
М., 2011 ; Социально-демографические проблемы
населения в российской (советской) литературе
1914—1941 гг. : библиогр. справ. / В. М. Мои¬
сеенко (сост.). М., 2013. Зарубежную литературу по
исторической демографии см.: Bibliographic interna-
tionale de la demographic historique // Annales de
demographie historique. Paris, 1978—2003.
5	В 2005 г. вышел двухтомник избранных
работ А. Г. Вишневского, в котором представлены
его исследования не только по теоретической, но и
исторической демографии. Некоторые из них
публиковались за рубежом и на русском языке
появляются впервые. Для	историков особую
ценность представляет четыре статьи по
исторической демографии:	1) Ранние этапы
становления нового типа рождаемости в России;
2)	Оценка числа родившихся в Российской империи
(1840—1913 годы); 3) Место исторического знания
в изучении прокреативного поведения в СССР;
4) Образ прошлого в демографической литературе:
Вишневский А. Г. Избр. демографические труды:
в 2 т. М., 2005. Т. 1 : Демографическая теория
и демографическая история.
6	Костригина Е. В.	Русско-голландский
исследовательский проект: Интегральная история
на локальном уровне:	Некоторые итоги и
перспективы анализа демографической ситуации в
Нидерландах и России в XIX в. // Историография и
источниковедение отечественной истории: сб.
науч. статей и сообщений / С. Г. Кащенко (ред ).
СПб., 2001. [Вып. 1]. С. 132—135 ; Where the Twain
Meet Again ... P. 1—6.
7	Хок С. Л., Мизис Ю. AКурцев A. H.
Совместный проект изучения демографической
истории России в 1700—1917 гг.: источники,
методика, анализ // Проблемы исторической
демографии и исторической географии
Центрального Черноземья. С. 3—5 ; Hock S. L.,
Kashchenko S., Mizis Yu. Project in Russian Population
History, 1700—1917 : Preliminary Results // Data
Modelling, Modelling History: Abstracts of XI Inter¬
national Conference of the Association for History and
Computing. Moscow, 1996. P. 89—91 ; Хок C.
Предисловие // Анри Л., Блюм А. Методика анализа
в исторической демографии. М., 1997. С. 8—9 ; См.
также: Кащенко С. Г.: 1) Изучение массовых
источников XIX—начала XX вв. на кафедре
источниковедения истории России Санкт-
Петербургского университета (1991—2001 гг.) //
Историография и источниковедение отечественной
истории. [Вып. 1]. С. 19—23 ; 2) Некоторые новые
тенденции в исследованиях по исторической
демографии России // Новые информационные
ресурсы и технологии в исторических
исследованиях и образовании:	сб. тезисов
626

Примечания
докладов и сообщений Всероссийской конферен¬
ции. М., 2000. С. 153—154.
8	Авдеев А., Блюм А., Троицкая И. Сезонный
фактор в демографии российского крестьянства в
первой половине XIX века:	брачность,
рождаемость, младенческая смертность // Рос¬
сийский демографический журнал. М, 2002. № 1.
С. 35—45 ; Blum A., Troitskaya Avdeev A. Family,
Marriage and Social Control in Russia — Three Vil¬
lages in Moscow Region // Family Structures, Demog¬
raphy and Population : A Comparison of Societies in
Asia and Europe / M. Neven, C. Carpon (eds.). Liege :
Universite de Liege, Laboratoire de demographie,
2000. P. 88—110.
9	Хок С. JI.\ 1) Крепостное право и
социальный контроль в России : Петровское, село
Тамбовской губернии. М., 1993; 2) Демогра¬
фический анализ двора русских крепостных
крестьян в 1813—1856	гг. (по материалам
с. Петровского Тамбовской губернии) // Проблемы
исторической демографии и исторической
географии Центрального Черноземья. С. 91—95 ;
3)	Мальтус: рост населения и уровень жизни в
России, 1861—1914 годы // ОИ. 1996. № 2. С. 27—
44; 4) Голод, болезни и структуры смертности в
приходе Борщевка, Россия, 1830—1912 // Со¬
циально-демографическая история России ...
С. 3—29 ; Hoch S. L. Did Russia’s Emancipated Serfs
Pay Too Much for Too Little Land?: Statistical
Anomalies and Long-Tailed Distribution // Slavic
Review. 2004. Vol. 63, nr 2. P. 269—274.
10	Кайзер Д. Возраст при браке и разница
в возрасте супругов в городах России в начале
XVIII в. // Сословия и государственная власть в
России, XV—середина XIX вв.: междунар. конф :
Чтения памяти акад. Л. В. Черепнина. М., 1994.
Ч. 2. С. 225—237 ; Kaiser D. Н.: 1) The Poor and
Disabled in Early Eighteenth-Century Russian Towns //
Journal of Social History. 1998. Vol. 31. P. 125—155 ;
2) Urban Household Composition in Early Modem
Russia // Journal of Interdisciplinary History. 1992.
Vol. 23, nr 1. P. 39—71; 3) The Seasonality of Family
Life in Early Modem History // Forschungen zur osteu-
ropaischen Geschichte. 1992. Vol. 46. P. 21—50 ;
4)	«Whose Wife Will She Be at the Resurrection?» :
Marriage and Remarriage in Early Modem Russia //
Slavic Review. 2003. Summer. Vol. 62, nr 2. P. 302—
323; Kaiser D. H., Peyton E. Time- and Age-
Awareness in Early Modem Russia // Society for Com¬
parative Study of Society and History. 1993. Vol. 38.
Issue 4. P. 824—838.
11 Worobec Ch. D.\ 1) Customary Law and
Property Devolution among Russian Peasants in the
1870s // Canadian Slavonic Papers. 1984. Nr 2/3,
June—Sept. P. 220—234; 2) Temptress or Virgin? :
The Precarious Sexual Position of Women in Post-
Emancipation Ukrainian Peasant Society // Slavic
Review. 1990. Vol. 49, nr2. P.227—238; 3) The
Post-Emancipation Russian Peasant Commune in Orel
Province, 1861—1890 // Land Commune and Peasant
Community in Russia: Communal Forms in Imperial
and Early Soviet Society / R. P. J. Bartlett (ed.). New
York: St. Martin's Press, 1990. P. 86—105;
4) Peasant Russia: Family and Community in the Post-
Emancipated Period. Princeton, NJ:	Princeton
University Press, 1991 ; 5) Victims or Actors?:
Russian Peasant Women and Patriarchy // Peasant
Economy, Culture, and Politics of European Russia,
1800—1921 / E. Kingston-Mann, T. Mixter (eds ).
Princeton, NJ: Princeton University Press, 1991.
P. 177—206.
12	The Family in Imperial Russia : New Lines of
Historical Research / D. L. Ransel (ed.). Urbana et al. :
University of Illinois Press, 1978 ; Ransel D. L.\
1) Problems in Measuring Illegitimacy in Pre¬
revolutionary Russia // Journal of Social History
Carnegie-Mellon University. 1982. Vol. 16, nr 2.
December; 2) Mothers of Misery: Child Aban¬
donment in Russia. Princeton, NJ:	Princeton
University Press, 1988 ; 3) Russia and the USSR //
Children in Historical Perspective: An International
Handbook and Research Guide / J. M. Hawes, N. R.
Hiner (eds.). New York et al.: Greenwood Press,
1991 ; 4) Infant-Care Cultures in Russian Empire //
Russia’s Women:	Accommodation, Resistance,
Transformation / E. Clements, B. A. Engel, Ch. D. Wo¬
robec (eds.). Berkeley et al. : University of California
Press, 1991 ; 5) An Eighteenth-Century Russian
Merchant Family in Prosperity and Decline // Imperial
Russia: New Histories for the Impire / J. Burbank,
D.	L. Ransel (eds.). Bloomington; Indianapolis:
Indiana University Press, 1998 ; 6) Village Mothers :
Three Generations of Change in Russia and Tataria.
Bloomington ; Indianapolis : Indiana University Press,
2000. См. также: Ransel D. L. Recent Soviet Studies in
Demographic History // Russian Review. 1981.
Vol. 40. P.143—157; Рансел Д. Л. Посиделки,
приданое, свадьба:	организация замужества
в сельской семье XX века // Семейные узы:
Модели для сборки : сб. статей. Кн. 1,2/ сост.
и ред. С. Ушакин. М., 2004. С. 219—247.
" Bohac R.	D. Family, Property, and
Socioeconomic Mobility:	Russian Peasants on
Manuilovskoe Estate, 1810—1861: Ph. D. diss.
University of Michigan, 1982 ; Czap P., Jr. Marriage
and the Peasant Joint Family in Russia // The Family in
Imperial Russia ... ; Mitterauer M.. Kagan A. Russian
and Central European Family Structures : A Com¬
parative View // Journal of Family History. 1982.
Vol. 7. P. 103—131 ; Plakans A. Interaction Between
the Household and the Kin Group in the Eastern
European Past: Posing the Problem // Ibid. 1987.
Vol. 12. P. 163—175; Wetherell C, Plakans A.,
Wellman B. Social Networks, Kinship, and Community
in Eastern Europe // Journal of Interdisciplinary
History. 1994. Vol. 24. P. 639—663 ; Wetherell C.
Plakans A. Borders, Ethnicity, and Demographic
Patterns in the Russian Baltic Provinces in the Late
627

Глава 3. Демографическая модернизация
Nineteenth Century // Continuity and Change. 1999.
Vol. 14. P. 33—56.
14	Статистические таблицы Российской
империи / А. Бушей (ред.). СПб., 1863. Вып. 2.
С. 232 ; Общий свод данных переписи 1897 г. Т. 1.
С. XV.
15	Урланис Б. Ц. Рост населения в Европе
(статистические исчисления). М., 1941. С. 190—
191.
16	Копанев А. И. Население Русского
государства в XVI в. // ИЗ. 1959. Т. 64. С. 232—254.
17	Водарский Я. £., Кабузан В. М. Территория
и население России в XV—XVII вв. // Российская
империя : От истоков до начала XIX века: очерки
социально-политической и экономической истории /
А.	И. Аксенов и др. (ред.). М., 2011. С. 335.
18	Рашин А. Г. Население России за 100 лет
(1811—1913 гг.): стат. очерки. М., 1956; Кабу¬
зан В. М. Народонаселение России в XVIII—первой
половине XIX в. (по материалам ревизий). М.,
1963 ; Водарский Я. Е. Население России в конце
XVII—начале XVIII века : (Численность, сословно¬
классовый состав, размещение). М., 1977 ; Брук С. И.,
Кабузан В. М. Динамика численности населения
России в XVIII—начала XX в.: источники и
историография // Историческая демография ...
С. 120—132; Водарский Я. Е., Кабузан В. М.
Население России в IX—XX вв.: исторический
экскурс // Население России в XX веке: ист.
очерки. Т. 1. С. 393—410; Кабузан В. М.
Естественный прирост, миграция и рост населения
Европы и Российской империи в XVIII—начале
XX в. // ОИ. 2001. № 5. С. 155—160. См. также:
Твердюкова Е. Д. Очерк развития административно¬
статистических учреждений в России и их
деятельности по учету православного населения //
Круг идей: историческая информатика в инфор¬
мационном обществе / Л. И. Бородкин (ред.). М.,
2001. С. 332—342.
19	Кабузан В. М. Народонаселение ... С. 157.
20	Труды Комиссии, учрежденной для
пересмотра Устава о паспортах. СПб., 1861. Ч. 1.
С.142,145.
21	Общий свод данных переписи 1897 г. Т. 1.
С. V.
22	Статистические таблицы Российской импе¬
рии. Вып. 2. С. 320—328.
23	РаШин А. Г. Население России за 100 лет ...
С. 20—24 ; Кабузан В. М. О достоверности учета
населения России (1858—1917 гг.) // Источни¬
коведение отечественной истории, 1981 / В. И. Бу¬
ганов (ред). М, 1982. С. 100—117.
24	Сведения о численности населения
Европейской России, приводимые А. Г. Рашиным в
его книге на 1811, 1838, 1850 гг., не точны, во-
первых, вследствие оплошностей при счете (при
сложении погубернских данных о числе мужского
населения итоги равны 42 088; 48 855 и 52 868 тыс.,
вместо 41806; 48 825 и 52 865), во-вторых, 8-ю
ревизию следует датировать 1833 г., а не 1838 г.,
в-третьих, данные Кабузана за эти годы более
точны: за 1811 г. они на 5 % выше, аза 1833, 1850 гг.
на 1 % ниже приводимых Рашиным: Рашин А. Г.
Население России за 100 лет ... С. 28—29.
25	Военно-статистический сборник. Вып. 4:
Россия / Н. Н. Обручев (ред ). СПб., 1871. Ч. 2.
С. 88,90. Данные за 1860-е гг.
26	Существующая практика объединять дан¬
ные подворных описаний XVI—XVII вв., ре¬
визского и административного учета в один дина¬
мический ряд вполне оправданна: Водарский Я. Е.
Население России за 400 лет (XVI—начало XX вв.).
М., 1973. С. 151 ; Население России в XX веке. Т. 1.
С. 399.
27	Экк Н. Опыт обработки статистических
материалов о смертности в России. СПб., 1888.
С. 26, 28, 30; Михайловский В. Г. Факты и цифры
из русской действительности // Новое слово. 1897.
Год 2. Кн. 9. Июнь. С. 97—117; Кабузан В. М.
О достоверности учета населения России...
С. 100—117.
28	Статистические таблицы Российской им¬
перии за 1856-й год. СПб., 1858. С. 254.
29	См., например: Статистический ежегодник
Финляндии. Гельсингфорс, 1916. С. 8—9.
30	См., например: Китанина Т. М. Демогра¬
фические процессы в России в период Первой
мировой войны и их социально-экономические
последствия для русской деревни // Социально¬
демографические процессы в российской деревне
(XVI—нач. XX вв.) / И. Д. Ковальченко (ред.).
Таллин, 1986. С. 226—234.
31	Кеппен П. И. Несколько слов по поводу
ведомости о народонаселении России, сос¬
тавленной при Статистическом отделении Совета
МВД. СПб., 1850. С. 4. Учет населения в за¬
падноевропейских странах в XVIII в. лишь нем¬
ногим был точен, чем в России, и только в XIX в.
существенно улучшился: Водарский Я. Е. Пере¬
писи населения в XVII в. в России и других странах
Европы // Феодальная Россия во всемирно-
историческом процессе:	сб. статей, посвящ.
Л. В. Черепнину / В. Т. Пашуто (ред ). М., 1972.
С. 59—68.
12 Водарский Я. Е.\ 1) Города и городское
население России в XVII в. // Вопросы истории
хозяйства и населения России XVII в. : очерки по
исторической географии XVII в. / Л. Г. Бескровный
(ред.). М., 1977. С. 98—116; 2) Население России
в конце XVII—начале XVIII века. С. 115—129.
33 Согласно К. Ф. Герману и А. К. Шторху
доля городского населения в 1780-е гг. составляла
10—11 %: German В. F. Statistische Schillderung von
Russland. St. Petersburg, 1790. S. 20—21 ; Storch H.
Statistische Ubersicht der Statthalterschaften des
Russishen Reiches nach ihren merkwUrdigsten
Kulturverhaltnissen:	in Tabellen. Riga, 1795.
S. 122.
628

Примечания
34	Кабузан В. М. Население городов России в
XVIII—	начале XX в. : (Обзор источников и
тенденции демографических процессов) //
Проблемы исторической географии и демографии
России. М, 2007. Вып. 1 / Ю. А. Поляков (ред.).
С. 292—313.
35	Миронов Б. Н. Русский город в 1740—1860-е
годы, демографическое, социальное и экономичес¬
кое развитие. Л., 1990. С. 27—31.
36	Ивонин А. Р. Западносибирский город
последней четверти XVIII—60-х гг. XIX в. : (Опыт
историко-демографического исследования). Бар¬
наул, 2000. С. 49.
37	Миронов Б. Н. Русский город ... С. 30.
38	Там же. С. 7—11, 27—31 ; Кабузан В. М.,
Пуллат Р. Н. Обзор статистических источников о
численности и составе городского населения
России XVIII—начала XX в. (1719—1917 гг.) //
Изв. АН ЭССР. Т. 24. Обществ, науки. 1975. № 2.
С. 150—169.
39	Клировые ведомости используются пока
крайне недостаточно. В последние годы интерес к
этому источнику стали проявлять сибирские
историки, в частности Г. В. Быконя, В. Н. Вла¬
димиров, Н. А. Миненко, И. Г. Силина, М. Е. Чи¬
бисов и др.: Владимиров В. Н., Силина И. Г.,
Чибисов М. Е. Приходы Барнаульского духовного
правления в 1829—1864 гг. (по материалам
клировых ведомостей). Барнаул, 2006 ; Дрибас Л. К.
Клировые ведомости церквей как источник по
истории сибирского духовенства второй половины
XIX в. // Исторический опыт хозяйственного и
культурного освоения Западной Сибири: Чет¬
вертые науч. чтения памяти проф. А. П. Бо¬
родавкина : сб. науч. трудов / В. А. Скубневский,
Ю. М. Гончаров (ред.). Барнаул, 2003. С. 19—21 ;
Силина И. Г. Клировые ведомости приходов
Колывано-Воскресенского горного округа начала
XIX—	начала XX вв. // Информационный бюл¬
летень Ассоциации «История и компьютер». № 30 :
материалы VIII конф. АИК. Июнь 2002 г. М, 2002.
С. 191—193 ; Чибисов М. Е. Клировые ведомости
как источник по истории приходов Барнаульского
духовного правления Колывано-Воскресенского
(Алтайского) горного округа (1804—1864 гг.):
автореф. дис.... канд. ист. наук. Барнаул, 2006.
40	Вахтре С. Половой состав крестьянства
Эстонии в конце XVIII и первой половине XIX века
(1782—1858) // Учен. зап. Тартуского гос. ун-та.
1970. Вып. 258. С. 160—184.
41	Hellie R. Slavery in Russia, 1450—1725. Chi¬
cago ; London : The University of Chicago Press, 1982.
P. 448, 455—456, 459, 534. Вывод Хелли осторожно
поддержал Рансел, указав на мягкое наказание
родителей за убийство детей, тяжелые материальные
условия жизни и т. п. как на факторы,
способствовавшие детоубийству, и предположил, что
детоубийство могло практиковаться и в
последующем: Ransel D. L. Mothers of Misery...
P. 8—30, 132, 136—137. О половой структуре
населения см.: Побережников И. В., Томилов А. Г.
Переписные книги как источник по истории
населения уральских слобод начала XVIII в. //
Источники по социально-экономической истории
Урала дооктябрьского периода / И. В. Побереж¬
ников (ред.). Екатеринбург, 1992.
42	Колесников П. А. Северная деревня в XV—
первой половине XIX века. Вологда, 1976
(половозрастная структура населения мужского и
женского населения в 1715—1718 гг.); О составе и
движении населения по губерниям Нижегородской
и Ярославской. СПб., 1861 ; Бобровский П. Грод¬
ненская губерния: в 2 ч. СПб., 1863. (Материалы
для географии...). Ч. 1. С. 521—533 ; Попроцкий М.
Калужская губерния:	в 2 ч. СПб., 1864.
(Материалы для географии...). Ч. 1. С. 316—327;
Зеленский И. Минская губерния : в 2 ч. СПб., 1864.
(Материалы для географии...). Ч. 1. С. 472—478;
Липинский. Симбирская губерния: в 2 ч. СПб.,
1868. (Материалы для географии...). Ч. 1. С. 298—
317; Орановский А. Курляндская губерния. СПб.,
1862. (Материалы для географии...). С. 166—169.
43	Буняковский В. Я:. 1) Опыт о законах
смертности в России и о распределении
православного народонаселения по возрастам.
СПб., 1865 ; 2) Исследования о возрастном составе
женского православного населения России. СПб.,
1866 ; 3) Антропобиологические исследования и их
приложение к мужскому населению России // Зап.
Имп. Академии наук. 1874. Т. 23 ; 4) Возрастная
группировка мужского православного населения
России 1872 г. // Зап. Имп. Академии наук. 1875. Т. 26.
44	Kaiser D. Н., Peyton Е. Time- and Age-
Awareness ... Р. 824—838.
45	Юрченко Н. Л. Ревизские сказки как
источник по социально-демографической истории
(опыт обработки на ЭВМ ревизских сказок
московского купечества XVIII—первой половины
XIX в.): дис. ... канд. ист. наук. Л., 1989. С. 219.
Результаты исследования О. В. Фоминой в
основном подтверждают выводы Юрченко:
Фомина О. В. Имущественно-демографическая
характеристика московской купеческой семьи
последней трети XVIII века: дис. ... канд. ист.
наук. М., 2003.
46	Можно предположить, что при составлении
формулярных списков возраст устанавливался
самими писарями на основе документов. Если бы
это было так, то возраст либо указывался
правильно (когда использовались документы), либо
повторялся (когда писарь механически перепи¬
сывал его с предыдущего формулярного списка),
либо увеличивался на одно и то же число, равное
интервалу между составлением двух последних
формулярных списков.
47	РГАВМФ. Ф. 406 (Послужные и фор¬
мулярные списки морского ведомства). Оп. 8. Д. 14.
Л. 110—118.
629

Глава 3. Демографическая модернизация
48	Юрченко Н. Л. Ревизские сказки ... С. 256.
49	Тольц М. С. Брачность населения России
в конце XIX—начале XX в. // Брачность, рождае¬
мость, смертность в России и в СССР / А. Г. Виш¬
невский (ред.). М„ 1977. С. 139.
50	Hellie R. Slavery in Russia, 1450—1725.
Chicago; London : The University of Chicago Press,
1982. P. 438-439.
51	Кох О. Б. Крестьянский двор и крестьянская
семья на Русском Севере в конце XVII—XVIII в. :
дис. ... канд. ист. наук. Л., 1987. С. 83—85, 225—
227. 10—12% браков были ранними — возраст
невесты 15—17 лет, жениха немного старше, 88—
90 % — в возрасте от 18 до 27 лет.
52	Boskovska N.: 1) Die russische Frau im 17.
Jahrhundert. KOln, 1998 ; 2) Muscovite Women during
the Seventeenth Century: At the Peak of the
Deprivation of their Rights or on the Road towards
New Freedom? // Forschungen zur osteuropaeischen
Geschichte. 2001. Vol. 56; Кох О. Б. Крестьянский
двор ... С. 83—85.
Hainal J. Age at Marriage and Proportions
Marrying // Population Studies. 1963. Vol. 7. P. 111—
136; См. также: Shryock H. S., Siegel J. S. The
Methods and Materials of Demography. Washington,
DC : U. S. Bureau of the Census, 1973. Vol. 1. P. 167.
54	Кайзер Д. Возраст при браке и разница в
возрасте супругов ... С. 225—235.
55	Юрченко Н. Л. Ревизские сказки ... С. 257.
56	Czap Р., Jr. Marriage ... Р. 112—113. Правда,
сам автор не дает объяснения этому расхождению.
*7 Демографический энциклопедический сло¬
варь / Д. И. Валентей (ред ). М., 1985. С. 14.
58	Кох О. Б. Крестьянский двор ... С. 65.
59	Kaiser D. Н. Urban Household Composi¬
tion ... Р. 54—55.
60	Демографический энциклопедический
словарь. С. 14.
61	Новосельский С. А., Паевский В. В.
К вопросу о выравнивании возрастных группиро¬
вок // Паевский В. В. Вопросы демографической
и медицинской статистики. М., 1970. С. 56—57.
62	См.: Маркова М. А. Первичные документы
по учету населения С.-Петербургской губернии в
XVIII—первой половине XIX в. как исторический
источник (метрические книги, исповедные росписи
и ревизские сказки): автореф. дис. ... канд. ист.
наук. СПб., 2005. С. 20; Смирнова С. С.
Демографические процессы в Олонецкой губернии
в XIX—начале XX в. : Опыт компьютерного
анализа метрических книг: автореф. дис. ... канд.
ист. наук. СПб., 2002.
63	Общий свод данных переписи 1897 г. Т. 1. С. 39.
64	Твердюкова Е. Д. Долгожители Нов¬
городской губернии (источниковедческий анализ
вопросных листов переписи 1897 г.) // Компьютер
и историческая демография. С. 199—208.
65	Новосельский С. А., Паевский В. В.
К вопросу о выравнивании возрастных груп¬
пировок. С. 55—75. Об исправлении возрастной
аккумуляции по переписи 1897, 1916 и 1926 гг.
66	Гуревич А. Я. Категории средневековой
культуры. М., 1972. С. 84—138.
67	Перковский А. Л. Об изучении смертности и
продолжительности жизни в России в XVIII веке II
Проблемы истории демографической мысли и
критика буржуазных демографических концепций /
B.	С. Стешенко (ред.). Киев, 1979. С. 126—128.
68	См., например: Твердюкова Е.Д. Опыт
исследования истории народонаселения Карелии
конца XVIII начала XX вв. по материалам
метрических книг // Круг идей: традиции и
тенденции исторической информатики : труды IV
конф. Ассоциации «История и компьютер» /
Л. И. Бородкин и др. (ред.). М., 1997. С. 160—171;
Shikalov Y. Marriage in the Village of Uhta, Eastern
Karelia, from the 1870s to 1905 11 Family Life of the
Northwestern Margins of Imperial Russia /
T. Hamynen, J. Partanen, Y. Shikalov (eds.). Joensuu:
Joensuu University Faculty of Humanities, 2004.
P. 261—284.
69	Смирнова С. С. Демографические процес¬
сы ... С. 18—19; Collenteur G., Paping R. Age at
First Marriage in Eighteenth and Nineteenth Century
Russia and Netherlands : Tradition or Economic and
Social Circumstances? // Where the Twain Meet
Again ... P. 166.
70	Cherniakova /. Marriage Behaviour in Pre-
Industrial Karelian Rural Parishes. P. 129.
71	Collenteur G., Paping R. Age at First Marriage
in Eighteenth and Nineteenth Century Russia and
Netherlands ... P. 158.
72	Кабузан В. M. Народонаселение ... С. 48—
76. Большинство данных о движении православ¬
ного населения в Европейской России за XVIII—
первую половину XIX в. взяты из РГИА, из фонда
Синода, где сосредоточивались сведения цер¬
ковного демографического учета, а за 1867—
1910 гг. — из статистического ежегодника
«Движение населения в Европейской России за
[1867—1910] год» (СПб., [1871—1916]). При
использовании ежегодников ссылки на них, как
правило, не даются.
73	Источниковедческие и методические во¬
просы являлись предметом специального изучения:
Канищев В. В., Мизис Ю. А. Методологические
проблемы социально-демографического исследова¬
ния России XIX—начала XX века на микроуровне II
Actio Nova 2000 / А. И. Филюшкин (ред.). М., 2000.
C.	455—483 ; Твердюкова Е. Д. Административные
и церковные источники по истории народонаселе¬
ния Новгородской губернии XIX—начала XX в.:
(Опыт комплексного анализа): автореф. дис. ...
канд. ист. наук. СПб., 2001 ; Чернякова И. А. Ревиз¬
ские сказки и исповедные ведомости — сравни¬
тельный анализ содержания с точки зрения досто¬
верности и полноты информации // Массовые ис¬
точники истории и культуры России XVI—
630

Примечания
XX вв. / Г. В. Демчук (ред.). Архангельск, 2002.
С. 366—375. Проблеме источников и их обработке
посвящен сборник статей: Where the Twain Meet:
Dutch and Russian Regional Development in a Com¬
parative Perspective. 1800—1917; и др.
74	Акользина M. К, Морозова 3. А.
Исповедные ведомости городских и сельских
церквей как источник по социальной истории
Тамбовской губернии первой половины XIX в. //
Материалы церковно-приходского учета населения
как историко-демографический источник / В. Н. Вла¬
димиров (ред.). Барнаул, 2007. С. 121—126;
Кабакова Н. В. Государственные и церковные
источники о демографических процессах в южных
уездах Тобольской губернии в конце XVIII—
первой половине XX вв. : автореф. дис. ... канд.
ист. наук. Омск, 2004; Кабузан В. М.
Народонаселение... С. 82—88; Миронов Б. Н.
Исповедные ведомости — источник о численности
социальной структуре православного населения
России XVIII—первой половины XIX в. // ВИД.
Т. 20 / В. А. Шишкин (ред.). Л., 1989. С. 102—117 ;
Твердюкова Е. Д. Административные и церковные
источники... См. также другие статьи в кн.:
Материалы церковно-приходского учета ...
75	Оптимальным временем для крещения по
традиции считается сороковой день от рождения,
когда мать может входить в храм. Однако по
каноническому праву новорожденного можно
крестить в любое время, в зависимости от
состояния здоровья:	если он слабенький и
опасаются смерти, то крестят сразу после рож¬
дения, если крепыш — позже. Анализ метрических
книг Севастополя XIX в. привел к выводу, что
промежуток времени между рождением и
крещением ребенка составлял в 1815—1824 гг. 1—
3 дня для 88% новорожденных и 1—7 дней для
96%, в 1865—1866 гг. — соответственно 52 и
79%: Хабарова О. В. Анализ метрических книг
Севастополя XIX в. как источника по социальной и
демографической истории: характеристика базы
данных и ее применение // Материалы церковно¬
приходского учета... С. 209—210. Этот расчет
показывает, что родители опасались смерти
новорожденного, но со временем опасения
уменьшались в связи, вероятно, со снижением
смертности и увеличением числа храмов.
76	Покровский Н. Н. Организация учета
старообрядцев в Сибири в XVII в. // Русское на¬
селение Поморья и Сибири (период феодализма):
сб. статей памяти чл.-корр. АН СССР Виктора
Ивановича Шункова / А. П. Окладников (ред.). М.,
1973. С. 382—406.
77	Антонов Д. Н., Антонова И. А. Метричес¬
кие книги: история, делопроизводство, источники
комплектования и научно-техническая обработка:
ист.-архивоведческое исслед. Тула, 1997;
Владимиров В. Н. Применение геоинформационных
систем для изучения метрических книг // Ма¬
териалы церковно-приходского учета... С. 188—
197 ; Дьячков В. Л., Канищвв В. В., Орлова В. Д.
Место метрических книг в комплексе источников
по исторической демографии России XVIII—
начала XX в. // Там же. С. 48—84 ; Миронов Б. Н.
О достоверности метрических ведомостей —
важнейшего источника по исторический де¬
мографии России XVIII—начала XX вв. // Россия в
XIX—XX вв. / А. А. Фурсенко (ред ). СПб., 1998.
С. 41—47 ; Носевич В. Л. К вопросу о досто¬
верности метрических книг второй половины
XVIII—первой половины XIX в. // Материалы
церковно-приходского учета... С. 94—102.
Высказано предположение, что духовенство
намеренно искажало данные о детской смертности,
чтобы утаивать деньги за требоисполнение от
церковных властей: Перковский А. Л. Об изучении
смертности и продолжительности жизни в России
в XVIII веке. С. 140 ; Шикалов Ю. О метрических
книгах карельских приходов Кемского уезда
во второй половине XIX—начала XX в., а также
о священниках, их составляющих // Историография
и источниковедение отечественной истории /
С. Г. Кащенко (ред.). СПб., 2004. Вып. 3. По
мнению Антоновой, оценка полноты и досто¬
верности метрических книг должна производиться
дифференцированно для каждого прихода,
поскольку «уровень образованности приходского
священника, его менталитет, знание прихожан и их
частной жизни, существенно влияли на содер¬
жательную сторону записей»: Антонова И. А.
Метрические книги XVIII—начала XX в. в России :
источниковедческое исслед. : автореф. дис. ... канд.
ист. наук. М., 1998. С. 10—12.
78	Статистические таблицы Российской им¬
перии. Вып. 2. С. 149—152; Бушей А. Об
устройстве источников статистики населения в
России. СПб., 1864. С. 78—81 ; Горлов И.
Обозрение экономической статистики России.
СПб., 1849. С. 48 ; Журавский Д. П. Об источниках
и употреблении статистических сведений. Киев,
1846. С. 81 ; Кабузан В. М. Народонаселение...
С. 77—83; Птуха М. В. Очерки по истории
статистики СССР. М., 1955. Т. 1. С. 366—369;
Смановский А. О смертности сельского населения
Малороссии. СПб., 1891. С. 5—6 ; Статистический
временник Российской империи. СПб., 1866.
Вып. 1. С. XIX—XXI; Новосельский С. А.
Смертность и продолжительность жизни в России.
Пг., 1916. С. 20—23.
79	Вишневский А. Г. Ранние этапы становления
нового типа рождаемости в России // Брачность,
рождаемость, смертность ... С. 113—115.
80	Воспроизводство населения СССР / А. Г. Виш¬
невский, А. Г. Волков (ред.). М., 1983. С. 47—67 ;
Новосельский С. А. Смертность и продолжи¬
тельность жизни в России. С. 180—187.
81	Арсеньев К. И. Исследования о численном
соотношении полов в народонаселении России //
631

Глава 3. Демографическая модернизация
Журнал МВД. 1844. Ч. 5, № 1. С. 5-47;
Статистические таблицы Российской империи.
Вып. 2. С. 182—183 ; Общий свод данных переписи
1897 г. Т. 2. С. 160—163.
82	Народонаселение стран мира; справ. /
Б. Ц. Урланис (ред.). М., 1978. С. 262.
81 По расчетам С. А. Новосельского даже
65 %: Новосельский С. А. Смертность и про¬
должительность жизни в России. С. 100—103.
84	Сведения о демографических процессах
и численности приходского населения взяты из
подлинных отчетов Синода за 1748—1870 гг. и
поэтому несколько отличаются от данных,
приведенных в статье В. И. Покровского.
85	Владимиров В. Н., Плодунова В. В., Сили¬
на И. Г. Метрические книги ... С. 137—164.
86	См., например: Маркова М. А. Первичные
документы ... С. 19.
87	Подробнее см.: Миронов Б. Н. О досто¬
верности метрических ведомостей ... С. 41—47.
88	Новосельский С. А. Обзор главнейших
данных по демографии и санитарной статистике
России. СПб., 1916. С. 18.
89	Тольц М. С. Брачность населения...
С. 140—153.
90	Общий свод данных переписи 1897 г. Т. 2.
С. 184—205.
91	Маркова М. А. Некоторые наблюдения за
полнотой фиксации младенческой смертности в
метрических книгах Олонецкой губернии //
Компьютер и историческая демография. С. 167,
171.
92	Маркова М. А. Первичные документы...
С. 19.
91 Смирнова С. С. Демографические процес¬
сы ... С. 21—22.
94	В Олонецкой губернии до 1800 г. в
метрических книгах встречается лишь восемь
наименований причин смерти: старость, чахотка,
горячка, простуда, оспа, краснуха, «при рождении
младенца», паралич, цинга; в 89 % случаев
указание на причину смерти отсутствует. Еще
в 1830-е гг. в ряде погостов священники чаще всего
в качестве причины смерти указывали «Волю
Божиею» и «паралич». В течение первой половины
XIX в. количество употребляемых причин смерти
увеличивается до 36: Смирнова С. С. Демографи¬
ческие процессы1... С. 20—21.
95	Изъяны метрической статистики отмечены
и в карельских приходах: Хёминен Т„ Партанен Ю.
Источники, используемые в исследованиях истории
семьи финской Карелии и проблемы, вытекающие
из их критической оценки // Историография и
источниковедение отечественной истории. Вып. 3.
96	Например, установлено, что несовпадение
сведений церковной и административной статистки
в отдельных населенных пунктах объясняется тем,
что они учитывают разные совокупности
населения — постоянное и наличное: Сарафа¬
нов Д Е. Опыт сравнительного анализа материалов
церковно-приходского и административного уче¬
тов населения (на примере населения Барнаула
XIX	в.) // Материалы церковно-приходского уче¬
та... С. 217—240.
97	В каждый момент любой приход имел
специфическую демографическую ситуацию: Фе¬
доров В. В., Фомин А. А. Демографическая ситуа¬
ция в д. Хлуднево Жиздринского уезда Калужской
губернии в первой половине XIX в. // Социаль¬
ная история российской провинции в кон¬
тексте модернизации аграрного общества в XVII—
XX	вв.:	материалы междунар. конф., май
2002 г. / В. В. Канищев (ред.). Тамбов, 2002.
С. 147—151.
98	Канищев В. В., Кончаков Р. Б., Мизис Ю. А.
Соотношение когортного и сплошного анализа (по
материалам прихода с. Малые Пупки Тамбовской
губернии) // Социально-демографическая история
России ... С. 61, 64, 66.
99	Хок С. Л. Голод, болезни и структуры
смертности в приходе Борщевка ... С. 6—7. С этим
мнением согласился Кащенко:	Кащенко С. Г.
К вопросу о смертности в Тамбовской губернии
в XIX—начале XX в. : (Некоторые соображения
по поводу доклада профессора Стивена Л. Хока) //
Социально-демографическая история России...
С. 31.
100	Дьячков В. Л. Труд, хлеб, любовь и космос,
или О факторах формирования крестьянской семьи
во второй половине XIX—начале XX в. //
Социально-демографическая история России...
С. 73, 76.
101	Akolzina М. et al. Comparison of Cohort
Analysis and Other Methods of Demographic Micro¬
analysis Used in Studying the Tambov Region //
Where the Twain Meet Again ... P. 47.
102	Ibid. P. 77, 89.
103	Иванилова E. П., Орлова В. Д. Влияние норм
брачного права на демографическое поведение
крестьян Тамбовской губернии в XIX в.: источники
и возможные методы их обработки // Социально¬
демографическая история России... С. 90—100;
Мареева Е. П. Церковный фактор в демогра¬
фическом поведении населения Тамбовской гу¬
бернии в XIX—начале XX в. : автореф. дис. ...
канд. ист. наук. Тамбов, 2003.
104	См. дискуссию между Б. Н. Мироновым,
с одной стороны, и В. Л. Дьячковым и
В. В. Канищевым — с другой, которая ясно
продемонстрировала, что статистические законо¬
мерности (в данном случае уменьшение числа
зачатий во время Великого поста) в масштабах
отдельных приходов могут и не проявиться:
Миронов Б. Н.: 1) Можно ли увидеть всю Россию из
Малых Пупков? // Круг идей: алгоритмы и
технологии исторической информатики: труды
IX конф. Ассоциации «История и компьютер» /
Л. И. Бородкин, В. Н. Владимиров (ред.). М.;
632

Примечания
Барнаул, 2005. С. 528—543 ; 2) Нет, не увидеть всю
Россию из Малых Пупков! // Там же. С. 578—592.
105	Akolzina М. et ai Comparison of Cohort
Analysis ... P. 45—90.
106	Kanitshchev V. et al. The Development of the
Family Structure in the Tambov Region, 1800—1917 //
Where the Twain Meet Again ... P. 256.
107	Shustova /., Sinitsyna E. Demographic
Behaviour in the Yaroslav Loamy Area: The Results
of Cohort Analysis for Two Typical Rural Parishes //
Where the Twain Meet Again ... P. 25—44.
108	Ibid. P. 24.
109	Ibid. P. 14—15.
110	Кащенко С. Г. Микроисследования no
исторической демографии Российской империи
XIX—начала XX в. : Опыт работ 1990-х—2001 г. //
ВСПбУ. Сер. 2. История, языкознание, лите¬
ратуроведение. 2002. Вып. 1. С. 3—15 ; Kachtchenko
S. On the Marital Behaviour of the Population in the
North of Russia in the 19th and Beginning of the 20th
Centuries // Family Life of the Northwestern Margins.
P. 135—146; Kachtchenko S., Smironova S.
Conjugality in the Olonets Province in the Nineteenth
and Early Twentieth Centuries: Some Inferences
Drawn from Information Taken from the Registers of
Births, Deaths and Marriages // Where the Twain Meet
Again ... P. 147—168.
111	Изместьева T. Ф. Выборочный метод //
Количественные методы в исторических иссле¬
дованиях / И. Д. Ковальченко (ред.). М., 1984.
С. 101—136 ; Миронов Б. Н. История в цифрах :
Математика в исторических исследованиях. Л.,
1991. С. 40—64.
112	Akolzina М. et al. Comparison of Cohort
Analysis ... C. 66.
m Ibid. P.67.
1.4	Хок С. Л. Голод, болезни и структуры
смертности в приходе Борщевка... С. 3—29.
См. также интересный комментарий результатов
исследования Хока: Кащенко С. Г. К вопросу
о смертности ... С. 30—40.
1.5	В больших городах, например Петербурге,
подвижность населения серьезно снижала ценность
метрического и исповедного учета при расчете
уровня брачности, рождаемости и смертности даже
в первой половине XVIII в.: Маркова М. А.
Источники по истории населения Санкт-Петербурга
и столичной губернии (1730—1740 гг.) // Материалы
церковно-приходского учета ... С. 103—120.
1.6	Миронов Б. Н. Русский город ... С. 164.
1.7	Андросов В. Статистическая записка о Москве.
М., 1832. С. 93.
118	Сифман Р. И. Динамика рождаемости
в СССР. М., 1974. С. 44, 64.
119	Миронов Б. Н. Русский город ...С. 164.
120	Воспроизводство населения СССР. С. 273.
121	Демографический энциклопедический сло¬
варь. С. 71.
122	Троицкая И. А. Ревизии населения как
источник демографической информации (мето¬
дологические проблемы): дис. ... канд. экон. наук.
М., 1995. С. 18—21 ; Blum A., Troitskaia /. Mortality
in Russia during the 18th and 19th Centuries: Local
Assessments Based on the Revizii // Population — An
English Selection. 1997. Nr 9. P. 123—146.
123	Вахтре С. Подушные ревизии в Эстлянд-
ской губернии (1782—1858) и их данные как
источник истории крестьянства: автореф. дис. ...
д-ра ист. наук. Тарту, 1970. С. 56—57.
124	Арсентьев Н. М., Егунова А. И. Ревизские
сказки:	новые возможности исторического
исследования // Круг идей: модели и технологии
исторической информатики : труды III конф.
Ассоциации «История и компьютер». М., 1996.
С. 214—229 ; Перковкий А. Л. Воспроизводство
крепостного населения Киевской губернии в 1834—
1550 гг. // Социально-демографические процессы в
российской деревне. С. 183—192 ; Троицкая И. А.
Ревизии населения как источник демографической
информации (методологические проблемы): дис. ...
канд. экон. наук. М., 1995 ; Чернякова И. А.
Ревизские сказки и исповедные ведомости —
сравнительный анализ содержания с точки зрения
достоверности и полноты информации // Массовые
источники по истории и культуры России XVI—
XX вв. / Г. В. Демчук (ред.). Архангельск, 2002.
С. 366—375.
125	Брук С. И, Кабузан В. М.\ 1) Миграция
населения в России в XVIII—начале XX века //
ИСССР. 1984. № 4. С. 41—59; 2) Миграционные
процессы в России и СССР. М., 1991.
126	Воспроизводство населения СССР. С. 61,
273.
127	Брук С. И., Кабузан В. М. Динамика
численности населения ... С. 120—132.
128	Новосельский С. А. Обзор главнейших
данных ... С. 37, 48 ; Материалы Комиссии 1901 г.
СПб.,1903. Ч. 1.С. 12—13.
129	Воспроизводство населения СССР. С. 272,
275.
130	Общий свод данных переписи 1897 г. Т. 2.
С. LI.
131	Там же.
132	Кистяковский А. Ф. К вопросу о цензуре
нравов у народа // Зап. РГО по отд-нию
этнографии. СПб., 1878. Т. 8. Отд. 1. С. 161—191.
133	Звонков А. П. Современный брак и свадьба
среди крестьян Тамбовской губернии // Сб.
сведений для изучения быта крестьянского
населения России / Н. Харузин (ред ). М., 1889.
Вып. 1.С. 87.
134	Ильинский Ф. Русская свадьба в Белгородс¬
ком уезде. Кременец, 1893. С. 1—3.
135	Даль В. И. Пословицы русского народа. М.,
1957. С. 360. В дальнейшем ссылки на источники
пословиц даваться не будут. Все пословицы взяты
из сборника Даля, а также из: Желобовский А. И.
633

Глава 3. Демографическая модернизация
Семья по воззрениям русского народа, вы¬
раженным в пословицах •// Филологические за¬
писки. Воронеж, 1892. С. 1—63 ; Ивановская Т.
Дети в пословицах и поговорках // Вестник
воспитания. 1908. Кн. 2. С. 112—162.
П6 Хопко Ф. Основы православия. Вильнюс,
1991. С. 313—314.
П7 Звонков А. П. Современный брак и свадьба
среди крестьян ... С. 113.
118 Семевский В. И. Домашний быт и нравы
крестьян во второй половине XVIII в. // Устои.
1882. №2. С. 72; Богаевский П. М. Заметки о
юридическом быте крестьян // Сб. сведений для
изучения быта ... Вып. 1. С. 12.
П9 Звонков А. П. Современный брак и свадьба
среди крестьян... С. 77; Морачевич И. Село
Кобылья, Волынской губернии // Этнографический
сборник, издаваемый РГО. СПб., 1853. Вып. 1.
С. 303 ; Успенский М Крестьянская свадьба // ЖС.
1898. Год восьмой. Вып. 1. С. 83.
140	Пахман С. В. Обычное гражданское право
в России : юрид. очерки : в 2 т. Т. 2 : Семейные
права, наследство и опека. СПб., 1879. С. 27—29.
141	Покровский Ф. О семейном положении
крестьянской женщины в одной из местностей
Костромской губернии по данным волостного
суда // ЖС. 1896. Вып. 3/4. Отд. 1. С. 460.
142	Хопко Ф. Основы православия. С. 323.
143	Ефименко А. Я. Исследования народной
жизни. Вып. 1 : Обычное право. М., 1884. С. 80.
144	Внуков Р. Я. Противоречия старой
крестьянской семьи. Орел, 1929. С. 25—26.
145	Жбанков Д. Н. Влияние отхожих промыслов
на движение народонаселения Костромской
губернии по данным 1866—1883 гг. Кострома,
1887. С. 109.
146	Средняя степень кровного родства в
популяции, так называемый коэффициент инбри¬
динга, в селениях Архангельской и Вологодской
губерний в конце XIX—XX в. равнялся всего
0,00145—0,00568:	Тарлычева Л. В. Изучение
факторов брачной ассортивности на Севере
Нечерноземной зоны РСФСР: автореф. дис. ...
канд. биол. наук. М, 1980. С. 8. О зависимости
между разницей в возрасте супругов и вероят¬
ностью овдоветь см.: Население СССР за 70 лет /
Л. Л. Рыбаковский (ред.). М, 1988. С. 84.
147	Безгин Ц. Б. Крестьянская повседневность
(традиция конца XIX—начала XX в ). М. ; Тамбов,
2004. С. 119—121 (Развод); Крюкова С. С. Брачные
традиции южнорусских губерний во II пол.
XIX в. // ЭО. 1992. № 4. С. 48—50.
148	Новосельский С. А. Смертность и про¬
должительность жизни в России. С. 120—134.
149	Архив РГО. Разр. 48. On. 1. Д. 90. Л. 3.
О ценности детей для крестьян см.: Вишневский А. Г.
Место исторического знания в изучении
прокреативного поведения в СССР // Вишнев¬
ский А. Г. Избр. демографические труды. Т. 1.
С. 258—266 ; Королева М, Синица А. Пословицы
о расходах на детей как предмет социально¬
демографического исследования // Историческая
демография / М. Б. Денисенко, И. А. Троицкая
(ред.). М., 2008. С. 277—297 (на основе анализа
около 55 тыс. пословиц 250 народов мира авторы
пытаются установить связь между материальным
положением и числом детей, поведенческую
стратегию к минимизации расходов на детей).
150	К незаконным детям относились также
«произошедшие от прелюбодеяния», рожденные
более чем через 306 дней после смерти отца или
расторжения брака в результате развода; прижитые
в браке, который признан незаконным и недействи¬
тельным: Пахман С. В. Обычное фажданское право
в России ... Т. 2. С. 191—192.
151	См., например: Белогриц-Котляревский Л. С.
Отверженные дети // Дело. 1879. № 8; Бо-
родаевский С. Незаконнорожденные в крестьянской
среде // Русское богатство. 1898. № 10. С. 233—
251 ; Новиков А. Записки земского начальника.
СПб., 1899. С. 212 ; Салов И. А. Крапивники //
Русские повести XIX века, 70—90-х годов. М., 1957.
Т. 1. С. 196—240; Безгин В. Б. Крестьянская
повседневность... С. 176—177 (Незаконнорож¬
денные дети); Федоров В. А. Мать и дитя в русской
деревне (конец XIX—начало XX в.) // ВМУ. Сер. 8.
История. 1994. № 4. С. 17—18 ; Engel В. A. Peasant
Morality and Premarital Relations in Late 19th Century
Russia // Journal of Social History. 1990. Vol. 23, nr 4.
P. 694—714.
152	Обзор взглядов крестьян на вопросы семьи
и брака и семейных практик см.: Ефименко А. Я.
Исследования народной жизни. Вып. 1. С. 1—48;
Ефименко П. С. Сборник народных юридических
обычаев Архангельской губернии. Архангельск,
1869. С. 26—42. Демографические воззрения
требуют дальнейшей разработки, и она уже
началась:	Безгин В. Б. Крестьянская
повседневность... С. 105—121 (Семейный уклад);
Иванилова Е. П., Орлова В. Д. Влияние норм
брачного права... ; Кончаков Р. Б. Де¬
мографическое поведение крестьянства Там¬
бовской губернии в XIX—начале XX в.: Новые
методы исследования : автореф. дис. ... канд. ист.
наук. Тамбов, 2001 ; Лещенко В. Ю. Русская семья
(XI—XIX вв.). СПб., 2004. С. 75—85, гл. 3;
Мареева Е. П.\ 1) Бракоразводная практика в
Тамбовской епархии // Державинские чтения. Там¬
бов, 2000;	2) Мужчины и женщины при
заключении и расторжении брака в XIX в. (по
материалам Тамбовской епархии) // От мужских и
женским к гендерным исследованиям. Тамбов,
2001; 3) Церковный фактор...; Миненко Н. А.
К изучению семейной этики Сибирского
крестьянства второй половины XVIII в. II
Крестьянство Сибири XVIII—начала XX в.:
(Классовая борьба, общественное сознание и
культура) / Л. М. Горюшкин (ред.). Новосибирск,
634

Примечания
1975. С. 75—84 ; Пушкарева Н. Л. Частная жизнь
русской женщины: невеста, жена, любовница (X—
начало XIX в.). М., 1997; Смирнов А. Очерки
семейных отношений по обычному праву русского
народа. М., 1877 ; Тарадин И. «Досвитки» и их
влияние на половую жизнь крестьянской молодежи //
Профилактическая медицина. 1926.	№	7/8.
С. 96—104 ; Чернякова И. А. Брачное поведение
в Олонецкой, Беломорской и Тверской Карелии
в XVIII—XIX вв. // Население Карелии и карельс¬
кая семья. Йоэнсуу, 2003. С. 133—143.
151 Бушнелл Дж. Борьба за невесту:
Крестьянские свадьбы в Рязанском уезде 1690-х гг. //
Русский сборник : исследования по истории Рос¬
сии / О. Р. Айрапетов и др. (ред.). М., 2006. С. 81—
98; Кайзер Д. Возраст при браке и разница в
возрасте супругов ... С. 225—237 ; Boskovska N. Die
russische Frau im 17. Jahrhundert.
154	Татищев В. H. История Российская : в 8 т.
Л., 1962—1979. Т. 7. С. 374.
155	Соборное уложение 1649 года: текст;
комментарии / А. Г. Маньков (ред.). Л., 1987. С. 75.
Ст. И.
156	Бердников И. С. Краткий курс церковного
права православной греко-российской церкви.
Казань, 1888. С. 71—74.
157	ПСЗ-1. Т. 19. № 14229. С. 1063 ; ПСЗ-И. Т. 5.
Отд. 1. № 3807. С. 740.
158	Бердников И. С. Краткий курс церковного
права... С. 72—73 ; Павлов А. С. Курс церковного
права. СПб., 2002. С. 234.
159	Архив РГО. Разр. 48. On. 1. Д. 90. Л. 3; Разр.
38. Д. 9. Л. 14; Разр. 22. Д. 7. Л. 11—12; Разр. 35.
Д. 9. Л. 37—38; Луканин А. О движении
народонаселения по Соликамскому уезду за 1841—
1850 гг. // Вестник РГО. 1853. Ч. 13. С. 267 ;
Рабинович М Г. Очерки этнографии русского
феодального города: Горожане, их общественный
и домашний быт. М, 1978. С. 213—214 ; Семевс-
кий В. И. Крестьяне в царствование императрицы
Екатерины II. СПб., 1903. Ч. 1. С. 302—324;
Фомина О. В. Имущественно-демографическая
характеристика. С. 103—112, 119—124 ; Bushnell J.
Did Serf Owners Control Serf Marriage? : Orlov Serfs
and Their Neighbors, 1773—1861 // Slavic Review.
1993. Vol. 52, nr 3. P. 438—441 ; Czap P., Jr. Mar¬
riage... P. 103—123 ; Hoch St. Serfdom and Social
Control in Russia: Petrovskoe, a Village in Tambov.
Chicago; London : The University of Chicago Press,
1989. P. 76 ; Миненко H. А. Русская крестьянская
семья в Западной Сибири	(XVIII—первой
половины XIX в.). Новосибирск, 1979. С. 182—187.
160	Миненко Н. А. Русская крестьянская
семья ... С. 182—187.
161	Терещенко А. Быт русского народа : в 7 ч.
СПб., 1848. Ч. 2. С. 37—38.
162	Bushnell J. Did Serf Owners Control Serf Mar¬
riage? ... P. 419—445 ; Александров В. А. Сельская
община в России (XVII—начало XIX в ). М., 1976.
С. 304—305 ; Семенова Л. Н. Очерки истории быта
и культурной жизни России: Первая половина
XVIII в. Л., 1982. С. 29—33.
163	Александров В. А. Сельская община...
С. 304—305 ; Семенова Л. Н. Очерки истории бы¬
та... С. 29—33.
164	Груздев В. С. Начало половой зрелости у
обитательниц России // Журнал Рус. о-ва охранения
народного здравия. 1894. № 5. С. 321—344 ; № 6/7.
С. 498—527.
165	Бензенгр В. Н. Об антропологии женского
населения Москвы // Антропологический вестник.
1900. Т. 3. С. 204; Герштейн Ф. Е. Возраст
появления менструаций и начала половой жизни у
работниц г. Харькова в связи с влиянием периода
недоедания // Материалы по антропологии
Украины. Сб. 2: Национальные и социальные
различия в физических признаках населения
Украины. Харьков, 1926. С. 170; Куркин П. И.
Московская рабочая молодежь. Вып. 1 :
Физическое развитие, здоровье, условия труда и
быта по данным обследования 1923 г. М., 1924.
С. 11; Славянский К. Ф. К учению о физио¬
логических проявлениях половой жизни женщины-
крестьянки // Здоровье. 1874/1875. № 10. С. 214.
166	Материалы Комиссии 1901 г. Ч. 1. С. 32—33.
167	Богданов Л. Санитарные очерки Пошехон¬
ского уезда. Ярославль, 1881. С. 15 ; Славян¬
ский К. Ф. К учению о физиологических про¬
явлениях... С. 214 ; Григорьев И. О половой
деятельности женщин Мышкинского уезда Ярос¬
лавской губернии // Врачебные ведомости. 1883.
№ 21/23 ; Олихов С. К вопросу о плодовитости
крестьянок Кинешемского уезда // Земский врач.
1890. №52. С. 824.
168	Герштейн Ф. Е. Возраст появления
менструаций ... С. 172.
169	Афиногенов А. О. Жизнь женского населе¬
ния Рязанского уезда в период детородной дея¬
тельности женщины. СПб., 1903. С. 30.
170	Тольц М. С. Брачность населения ... С. 139.
171	Шингарев А. И. Вымирающая деревня:
Опыт санитарно-экономического исследования
двух селений Воронежского уезда. СПб., 1907.
С. 189.
172	Нидерландские историки полагают, что в
черноземных российских губерниях возраст
вступления обусловливался преимущественно
традицией, а в нечерноземных и на Севере — как
и на Западе — социально-экономическими обсто¬
ятельствами: Коллентур X. А., Пайпинг Р. Возраст
вступления в первый брак в Нидерландах и России,
1735—1905 :	Традиции или социально-эконо¬
мические обстоятельства // Социальная история
российской провинции ... С. 43—57.
173	Плаксин В. Русский год // Семейный круг.
1860. №6. С. 182.
174	Гиляровский Ф. Женитьба и замужье //
Архив РГО. Разр. 48. On. 1. Д. 90. Л. 5.
635

Глава 3. Демографическая модернизация
175	Игнатьева Р. К. Вопросы статистики
недоношенности. М, 1973. С. 63—66, 102, 117—
119, 124—127.
176	Успенский Г. И. Собр. соч. : в 9 т. М, 1956.
Т. 5. С. 184—185. Не следует думать, что все
крестьянские обычаи были рациональными.
Сельские священники отмечали, что такие брачные
обычаи, как заплачка (невеста должна была 10—14
дней убиваться по своему девичеству), обливание
ледяной водой после брачной ночи, молитвы на
морозе, приводили к заболеваниям, которые в
народе назывались порчей и приписывались
колдовству: Гиляровский Ф. О так называемой в
народе порче браков вследствие суровости брачных
обычаев // Зап. РГО по отд-нию статистики. СПб.,
1878. Т. 5. С. 129—156.
177	О корреляционном анализе см.: Количест¬
венные методы ... С. 137—176 ; Blalock Н. М, Jr.
Social Statistics. New York et al. : McGraw-Hill Book
Company, 1971. P. 361—396.
178	О коэффициенте вариации см.:
Количественные методы ... С. 96—97.
179	Подсчитано по:	Общий свод данных
переписи 1897 г. Т. 2. С. 184—205.
180	Czap Р., Jr. The Perennial Multiple Family
Household : Mishino, Russia, 1782—1858 // Journal of
Family History. 1982. Vol. 7, Spring. P. 10 ; Hoch St.
Serfdom and Social Control ... P. 78.
181	Ярославская губерния // О составе и
движении населения по губерниям Нижегородской
и Ярославской. С. 92.
182	Юрченко Н. Л. Ревизские сказки...
Приложение. Табл. 25.
183	Гольц М. С. Брачность населения ... С. 140.
184	Статистический ежегодник С.-Петербурга
за 1892 год. СПб., 1894. С. 60; То же за 1901—
1902 гг. СПб., 1905. С. 17.
185	Вишневский А. Г. Ранние этапы ... С. 131.
186	Тольц М. С. Брачность населения ...
С. 138—151.
187	Афиногенов А. О. Жизнь женского
населения ... С. 37 ; Синкевич Г. П. Вологодская
крестьянка и ее ребенок. М., 1929. С. 60;
Славянский К. Ф. К учению о физиологических
проявлениях... С. 216; Григорьев И. О половой
деятельности женщин ... ; Сифман Р. И. Динамика
рождаемости в СССР. С. 108.
188	Миронов'Б. Н. Русский город... Прило¬
жение. Табл. 2.
189	Материалы Комиссии 1901 г. Ч. 1. С. 8—13.
190	Там же. С. 226—227; Статистические
таблицы Российской империи. Вып. 2. С. 181—183;
Общий свод данных переписи 1897 г. Т. 1. С. 8—9.
191	Веременко В. А. Дворянская семья и
государственная политика России (вторая половина
XIX—XX в.). СПб., 2007. С. 49—50. Кроме того,
в России появилось немало гражданских браков,
зарегистрированных за границей. Правовое поло¬
жение таких браков см.. Там же. С. 33—51.
192	Санкт-Петербург:	исслед. по истории,
топографии и статистике столицы : в 3 т. СПб.,
1868. Т. 1.С. 104, 134, 138, 144.
193	Ежегодник С.-Петербурга за 1901—1902 гг.
СПб., 1905. С. 17.
194	Булгакова Л. А.: 1) Внебрачная рождаемость
в дореволюционной России : (К вопросу об одной
демографической загадке) // Страницы истории : сб
науч. статей, посвященных 65-летию проф.
Г. А. Тишкина / Р. Ш. Ганелин (ред.). СПб., 2008 ;
2) Невенчанные солдатки: борьба за признание //
Власть, общество и реформы в России в XIX—
начале XX века:	исслед., историография,
источниковедение: антология / А. Н. Цамутали
(ред.). СПб., 2009. С. 183—214.
195	Афиногенов А. О. Жизнь женского
населения... С. 37; Григорьев И. О половой
деятельности женщин ... ; Жбанков Д. Н. Влияние
отхожих промыслов ... С. 58; Лепукалн А.
К вопросу о плодовитости крестьянской женщины
и смертности ее детей // Врачебная газета. 1926.
№ 29. С. 989—992; Нешель В. К вопросу о
плодовитости женщин-крестьянок // Врач. 1889.
№ 32; Олихов С. К вопросу о плодовитости
крестьянок ... С. 824 ; Синкевич Г. П. Вологодская
крестьянка... С. 41—42; Славянский К. Ф.
К учению о физиологических проявлениях...
С. 215 ; Соколов Н. К характеристике половой
деятельности женщины-крестьянки // Протоколы
заседаний и труды IV Московского губернского
съезда земских врачей. М., 1880 ; Шингарев А. И.
Положение женщин в крестьянской среде //
Медицинская беседа. 1889. № 19. С. 284.
196	Архангельский Г. И. Влияние урожаев на
браки, рождаемость и смертность в Европейской
России // Сб. сочинений по судебной медицине и
гигиене. СПб., 1872. Т. 1. С. 235—288; Афиноге¬
нов А. О. Жизнь женского населения ... С. 44. 79,
120 ; Покровский В. И. Влияние урожаев и хлебных
цен на естественное движение населения // Влияние
урожаев и хлебных цен на некоторые стороны
русского народного хозяйства / А. И. Чупров,
А.	С. Постников (ред.). СПб., 1897. Т. 2. С. 177—
238; Шингарев А. И. Вымирающая деревня...
С. 202—204.
197	Жбанков Д. Н. Влияние отхожих про¬
мыслов... С. 40—41, 108; Burds J. The Social
Control of Peasant Labor in Russia // Peasant
Economy, Culture, and Politics ... P. 52—100.
198	Подсчитано по данным:	Материалы
Комиссии 1901 г. Ч. 1. С. 218—219, 226—227.
199	Жбанков Д. Н. Влияние отхожих промыс¬
лов ... С. 39, 457—458,	70,	102; Золота¬
рев А. А. Семья и женский труд. 2-е изд. СПб., 1897.
200	Синкевич Г. П. Вологодская крестьянка...
С. 39—40.
201	Там же. С. 46.
202	Феноменов М. Я. Современная деревня. М.,
1925. Ч. 2. С. 91.
636

Примечания
203	Вишневский А. Г. Ранние этапы ... С. 105—
134.
204	Левина Н. «Навстречу многочисленным
заявлениям трудящихся женщин...»: Абортная
политика как зеркало советской социальной заботы //
Советская социальная политика 1920-х—1930-х
годов: идеология и повседневность / П. Романов,
Е. Ярская-Смирнова (ред.). М., 2007. С. 228—241 ;
Engelstein L.: 1) Abortion and the Civic Order: The
Legal and Medical Debates // Russia’s Women ...
P. 185—207 ; 2) The Keys to Happiness: Sex and the
Search for Modernity in Fin-de-Si6cle Russia. Ithaca;
London : Cornell University Press, 1992. P. 334—358.
205	Михайлов В. M. Средние русские аку¬
шерские итоги за пятьдесят лет по материалам пе¬
чатных отчетов родовспомогательных учреждений,
1840—1890. Новгород, 1895. С. 417; Демогра¬
фическая модернизация России, 1900—2000 /
А. Г. Вишневский (ред.). М., 2006. С. 42.
206	Третий съезд Общества русских врачей в
память Н. И. Пирогова в С.-Петербурге (3—10
января 1889 г.): полный отчет. СПб., 1889. С. 177—
178 ; Гернет М. И. Истребление плода с уголовно¬
социологической точки зрения // Отчет X общего
собрания Русской группы Международного союза
криминалистов 13—16 февраля 1914 г. в Петер¬
бурге. Пг., 1916. С. 237—238.
207	Двенадцатый съезд Общества русских
врачей в память Н. И. Пирогова. СПб., 1913.
Вып. 2. С. 25, 88, 92, 211; Гернет М. Н.
Истребление плода ... С. 233—277 ; Кулишер Е. М.
Наказуемость аборта // Отчет X общего собрания
Русской группы ... С. 245—255. Дискуссию на
заседании Русской группы Международного союза
криминалистов см.: Отчет X общего собрания
Русской группы... С. 271—333, 354—398, 400
(результаты голосования).
208	Попов А. А. Краткая история аборта и
демографической политики в России // Планиро¬
вание семьи в Европе. 1994. № 1. С. 5—7.
209	Демографическая модернизация России ...
С. 29.
210	Riddle J. М. Birth, Contraception, and Abor¬
tion // Encyclopedia of European Social History from
1350 to 2000 : in 6 vols. / P. N. Steams (ed.). New
York etc.: Charles Scribner’s Sons, 2001. Vol. 2.
P. 181—191.
211	Миронов Б. H. Традиционное демогра¬
фическое поведение крестьян в XIX—начале
XX в. // Брачность, рождаемость, смертность ...
С. 83—104.
212	Coale A. J. The Decline of Fertility in Europe
from the French Revolution to World War II // Fertility
and Family Planning : A World View / S. J. Behrman
et al. (eds.). Ann Arbor : The University of Michigan
Press, 1969. P. 3—24.
213	Лаушкин А. В. Супружеское воздержание
Великим постом в XII—XIII веках и точные
летописные даты // Русское Средневековье, 1999
год: Духовный мир. М., 1999. С. 70—76. Точные
даты рождения 23 младенцев в княжеских семьях
в конце XII—начале XIV в. (20 % от общего числа
родившихся за это время) показывают, что Великий
пост оказывается в хронологической зоне, для
которой характерно малое число зачатий, сле¬
довательно, можно говорить о соблюдении поло¬
вого воздержания во время поста.
2,4 Детальный анализ положения незакон¬
норожденных детей, особенно принадлежавших
солдаткам, сделан в кн.: Щербинин П. П. Военный
фактор в повседневной жизни русской женщины
в XVIII—начале XX в. Тамбов, 2004. С. 95—132.
215	Ярославская губерния // О составе и
движении населения по губерниям Нижегородской
и Ярославской. С. 92.
216	Военно-статистический сборник. Вып. 4.
С. 66—68 ; Движение населения в Европейской
России за 1910 год. СПб., 1916. С. 51.
217	Архив РГО. Разр. 22. On. 1. Д. 3. Л. 1,2;
РГИА. Ф. 796. Оп. 138. Д. 2476 (Полтавская
губерния); Ярославская губерния // О составе и
движении населения по губерниям Нижегородской
и Ярославской. С. 92.
2,8	Подсчитано по данным: РГИА. Ф. 796
(Канцелярия Синода). Оп. 63. Д. 69; Оп. 445.
Д. 423, 426; Оп. 95. Д. 1189; Оп. 96. Д. 1007; Оп.
104. Д. 1364; Оп. 128. Д. 2192; Оп. 131. Д. 260 ;
Архив РГО. Разр. 22. On. 1. Д. 3 (Московская);
Разр. 16. Д. 1 (Киевская) и др. Начиная с 1780-х гг.
и до середины XIX в. в метрических ведомостях по
Астраханской, Волынской, Воронежской, Донской,
Новгородской, Московской, Пензенской, Пол¬
тавской, Псковской, Саратовской, Смоленской,
Тамбовской, Тульской и некоторым другим
губерниям, а со второй половины XIX в. по всем
губерниям имелись данные о числе незакон¬
норожденных за год. См. также: Памятная книжка
Воронежской губернии на 1861 год. Воронеж, 1861.
С. 325 ; То же на 1870—71 год. Воронеж, 1871.
С. 137—140 ; Лаптев М. Казанская губерния. СПб.,
1861. (Материалы для географии...). С. 169, 180;
Сталь. Пензенская губерния: в 2 ч. СПб., 1867.
(Материалы для географии...). 4.2. С. 205;
Липинский. Симбирская губерния. Ч. 2. С. 443.
219	Riddle J. М. Birth, Contraception, and Abor¬
tion. P. 186.
220	Военно-статистический сборник. Вып. 4.
С. 66—68.
221	Значительную долю среди них составляли
дети солдаток: Щербинин П. П. Незаконнорож¬
денные дети в семьях солдаток в XVIII—XIX вв. //
Социальная история российской провинции ...
С. 142—146.
222	С 1870 г. данные о незаконнорожденных
публиковались в ежегоднике «Движение населения
в Европейской России».
223	Ransel D. Problems in Measuring Illegiti¬
macy ... P. 11—27.
637

Гпава 3. Демографическая модернизация
224	Матери внебрачных детей стремились
скрыть факт рождения не от священников, а от
родственников и знакомых. С этой целью они
нередко при приближении родов изменяли место
жительства — крестьянки уходили в город,
горожанки переезжали на другую квартиру или в
другой город: Афиногенов А. О. Жизнь женского
населения... С. 76. Этот факт отмечен в
беллетристике; см., например, роман Крестовского
«Петербургские трущобы».
225	Даль В. И. Пословицы русского народа.
С. 378—388.
226	Гиляровский Ф. В. Исследование о рож¬
дении и смертности детей в Новгородской
губернии. СПб., 1866. С. 74.
227	Грязнов П. П. Опыт сравнительного
изучения гигиенических условий крестьянского
быта и медико-топография Череповецкого уезда.
СПб., 1880. С. 168; Ивановская Т. Дети в
пословицах и поговорках. С. 122; Семенова-Тян-
Шанская О. П. Жизнь «Ивана» : очерки из быта
крестьян одной из черноземных губерний. СПб.,
1914. С. 7—8 ; Степанов В. Сведения о родильных
и крестильных обрядах в Клинском уезде
Московской губернии // ЭО. 1906. № 3/4. С. 222 ;
Шейн П. В. Великоросс в своих песнях, обрядах,
обычаях, верованиях, сказках, легендах и т. п.
СПб., 1898. Т. 1, ч. 1. С. 10; Энгельгардт А. Н. Из
деревни : 12 писем, 1872—1887. М., 1937. С. 68.
228	Жбанков Д Н. Влияние отхожих
промыслов ... С. 456—458.
229	Движение населения в Российской империи
за 1867 год. СПб., 1872. С. IX, 10—11.
230	Отчет Министерства юстиции за 1839 год.
СПб., 1840; Свод статистических сведений по
делам уголовным, произведенным в [1873, 1892,
1913] году. СПб., [1875, 1896, 1916].
231	Успенский Г И. Поли. собр. соч. : в 14 т. М.,
1940—1954. Т. 8.С. 110—114.
232	Ransel D. L. Mothers of Misery ... P. 303—
308.
233	Левина E. Секс и общество в мире
православных славян, 900—1700 // «А се грехи
злые, смертные...» : Любовь, эротика и сексуальная
этика в доиндустриальной России (X—первая
половина XIX в.) / Н. Л. Пушкарева (ред.). М., 1999.
С. 315—318 ; Романов Б. А. Люди и нравы Древней
Руси. Л., 1947. С. 242—244.
234	Алмазов А. Тайная исповедь в православной
восточной церкви: в 3 т. Одесса, 1894. Т. 3.
С. 156—296 ; Корогодина М. В. Исповедь в России
в XVI—XIX вв. : исслед. и тексты. СПб., 2006.
С. 158—163.
235	Алмазов А. Тайная исповедь ... С. 293.
236	Милютин В. Избр. произведения. М., 1946.
С. 93—94.
237	Толстой Л. Н. Поли. собр. соч. : в 90 т. М. ;
Л., 1938. Т. 25. С. 408. Однако западные женщины
были осведомлены о способах предотвращения
беременности намного лучше: Демографическая
модернизация России ... С. 38—43.
238	Синкевич Г. П. Вологодская крестьянка...
С. 46; Левина Н. «Навстречу многочисленным
заявлениям трудящихся женщин....... С. 228—
241.
239	Архив РГО. Разр. 14. On. 1. Д. 27.
240	Архив РГО. Разр. 14. On. 1. Д. 27;
Афиногенов А. О. Жизнь женского населения ...
С. 57 ; Попов Г. Русская народно-бытовая меди¬
цина : По материалам этнографического бюро кн.
B.	Н. Тенишева. СПб., 1903. С. 327. См. также:
Федоров В. А. Мать и дитя ... С. 18 ; Щербинин П. П.
Военный фактор ... С. 127—128.
241	Пилсудский Б. Роды, беременность, выки¬
дыши, близнецы, уроды, бесплодие и плодовитость
у туземцев острова Сахалина. СПб., 1910. С. 14—
16.
242	Дрекслер К. И. Предохранительные
средства в современном браке или как
предохранить себя от беременности, не прибегая к
аборту. 11-е изд. Минск, 1929 (1-е изд. 1907 г., до
1914 г. вышло семь изданий под разными
названиями). См. также: Беллин Э. Ф. Отравления
азотной кислотой в связи с систематическим
употреблением ее для целей плодоизгнания //
Вестник общественной гигиены, судебной и
практической медицины. 1889. Т. 1, кн. 1. С. 20—
36; Боряковский А. Г. О вреде средств,
препятствующих зачатию // Врач. 1893. № 32.
C.	886—887; Ван-дер-Борн Р. Избежание
материнства в связи с гигиеной брака, с точки
зрения современной медицины. СПб., 1909;
Войцеховский А. И. Об одном народном абортивном
средстве // Протоколы и труды общества
елисаветградских врачей за 1886—1887 гг. СПб.,
1888. С. 37—41 ; Попов Г. И. Роды // «А се грехи
злые, смертные...»: Русская семейная и сек¬
суальная культура глазами историков, этнографов,
литераторов, фольклористов, правоведов и бо¬
гословов XIX—начала XX века: в 3 кн. / изд.
подгот. Н. Л. Пушкарева, Л. В. Бессмертных. М.,
2004. Кн. 2. С. 403-—406 (впервые: Попов Г. И
Русская народно-бытовая медицина ...); Роледер Г.
Как предупредить беременность : пер. с нем. 2-е
изд. Казань, 1909; Талько-Грынцевич Ю. Д.
Народное акушерство в Южной Руси // «А се грехи
злые, смертные...» ... Кн. 2. С. 333—336 (впервые
опубликовано в 1889 г ).
243 Гиляровский	Ф. В. Исследование о
рождении ... С. 50.
244	Синкевич Г. П. Вологодская крестьянка...
С. 58—59; Афиногенов А. О. Жизнь женского
населения ... С. 99.
245	Григорьев И. О половой деятельности
женщин ...
246	Афиногенов А. О. Жизнь женского
населения... С. 57, 99; Двенадцатый съезд
Общества русских врачей ... Вып. 2. С. 92, 211.
638

Примечания
247	Архив РГЭМ. Ф. 7. On. 1. Д. 68, 216, 473,
499, 552; Семенова-Тян-Шанская О. П. Жизнь
«Ивана» ... С. 56—58.
248	Вигдорчик Н. А. Детская смертность среди
петербургских рабочих // Общественный врач.
1914. №2. С. 217.
249	Свод статистических сведений по делам
уголовным, произведенным в [1873, 1892, 1913]
году.
25() Гернет М. Н. Детоубийство : социологи¬
ческое и сравнительно-юридическое исследование.
М., 1911. С. 67.
251	Безгин В. Б. Крестьянская повседнев¬
ность ... С. 174.
252	Отчет Министерства юстиции за [1834—
1840] год. СПб., [1835—1841].
253	Томилин С. А. К вопросу о плодовитости
крестьянки и влиянии ее на детскую смертность //
Советская демография за 70 лет / Т. В. Рябушкин
(ред.). М., 1987. С. 107—109.
254	БагалейД. И., Миллер Д. П. История города
Харькова за 250 лет его существования (с 1655 по
1905 г.). Харьков, 1912. Т. 2. С. 123.
255	Боряковский А. Г. О вреде средств...
С. 886—887 ; Милютин В. Избр. произведения.
С. 93—94.
256	Чухнин П. Н. К статистике выкидышей и
преждевременных родов среди народонаселения
России // Труды пятого съезда О-ва русских врачей
в память Н. И. Пирогова. СПб., 1894. Т. 1. С. 533.
257	Членов М. А. Половая перепись московского
студенчества // Русский врач. 1907. № 31—32.
С. 1072—1111.
258	Садвокасова Е. А. Социально-гигиеничес¬
кие аспекты регулирования размеров семьи. М.,
1969. С. 12.
259	Рашин А. Г. Население России за 100 лет ...
С. 234,239.
260	Новосельский С. А. Демография и ста¬
тистика: избр. произведения. М., 1978. С. 136—
142; Вигдорчик Н. А. Детская смертность...
С. 212—253.
261	Движение населения в Европейской России
за 1910 год. С. 14—51.
262	Жбанков Д. Н. Влияние отхожих про¬
мыслов ... С. 17, 87.
261 Григорьев И. О половой деятельности
женщин ...
264	В Сибири, куда контрацепция продвигалась
медленно и с отставанием, средний промежуток
между первой брачной ночью и рождением
первенца составлял в 1903—1917 гг. 11—18
месяцев: АткановС. К антропологии сибирячки
(половая жизнь) // Сибирский врач. 1917. 20 нояб.;
Талько-Грынцевич Ю. Д. К вопросу об изучении
физиологических явлений половой жизни женщин
Забайкалья. СПб., 1903. С. 32, 35. См. также: Зве¬
рев В. А. Семейный демографический календарь:
годовой цикл свадеб, рождений и смертей в
селениях Сибири (вторая половина XIX—начало
XX в.) // Семья в ракурсе социального знания /
Ю. М. Гончаров (ред.). Барнаул, 2001. С. 134.
265	Гиляровский Ф. В. Женитьба и замужье.
Л. 3.
266	Дьячков В. Л. О женской доле, мужской
роли и нашем месте под солнцем, или О том, что
бывает за неправильное и несознательное
демографическое поведение // Социальная история,
2000 : ежегодник. М., 2000. С. 219—229. Автор не
указывает точное число наблюдений и предпо¬
читает оперировать относительными цифрами
(процентами и т. д.). Непонятно, какую долю от
десятков тысяч сохранившихся отчетов он ис¬
пользовал. Но за 1897—1899 гг. у него сведения
о 2164 родовспоможениях (с. 220).
267	Там же. С. 226—227.
268	Зарянская О. С. Миграция тамбовских
крестьян по данным паспортных книг г. Москвы //
Вестник Тамбовского ун-та. Сер. «Гуманитарные
науки». 2007. Вып. 2. С. 145—149 ; Чуркин М. К.
Переселение крестьян черноземного центра Ев¬
ропейской России в Западную Сибирь во второй
половине XIX—начале XX вв.: детерминирующие
факторы миграционной мобильности и адаптации.
Омск, 2006. С. 354—358.
269	Тихонов Б. В. Переселения в России во
второй половине XIX в.: По материалам переписи
1897 г. и паспортной статистике. М., 1987. С. 148—
164.
270	Вишневский А. Г. Избр. демографические
труды. Т. 1. С. 255.
271	Дьячков В. Л. О женской доле ... С. 227—
228.
272 Герштейн Ф. Е.	Возраст появления
менструаций ... С. 170—180.
273	В Российской Федерации за 1920—1960 гг.
оценочно произведено около 35—40 млн абортов,
за 1960—2012 гг. — 189 млн абортов (по 3,6 млн в
год), в том числе за 1960—1990 гг. — 143 млн (по
4,8	млн в год), в 2006—2012 гг. 8,7 млн (по 1,5 млн
в год):	URL:	http://www.demoscope.ru/weekly/
2003/0123/temaO 1 .php (дата обращения: 16.09.2014).
274 Герштейн Ф. Е.	Возраст появления
менструаций ... С. 180.
275 Крюкова С.	С. Брачные	традиции
южнорусских губерний во II пол. XIX в. // ЭО.
1992. № 4. С. 48 ; Тихонов В. П. Материалы для
изучения обычного	права среди	крестьян
Сарапульского уезда Вятской губернии // Сб.
сведений для изучения быта крестьянского
населения России. М.,	1891. Вып. 3. Автор
утверждал: «Почти все игры местной молодежи
имели своим финалом — вступление в половое
общение» (С. 136).
276	Семенов Ю. И. Пережитки первобытных
форм отношения полов в обычаях русских крестьян
XIX—начала XX в. // ЭО. 1996. № 1. С. 39—46.
Автор ссылается на костромского этнографа Балова
639

Глава 3. Демографическая модернизация
(?—1912): Балов А. В. Очерки Пошехонья. М., 1898.
С. 1—20 (оттиск из журнала «Этнографическое
обозрение»).
277	Бушнелл Дж. Половое воздержание и це¬
либат в приходе Купля Гороховецкого уезда
Владимирской губернии в 1750-е—1830-е гг. //
Старообрядчество: История. Культура. Современ¬
ность : материалы X Междунар. науч.-практ. конф.
М., 2011. Т. 2.
278	Минх А. X. Народные обычаи, суеверия,
предрассудки и обряды крестьян Саратовской
губернии. СПб., 1890. С. 110.
279	Фавр В. В. К вопросу о половых сношениях,
о венерических болезнях и онанизме учащейся
молодежи:	результаты харьк. анкеты среди
студентов. Харьков, 1910. С. 1—19 (Отг. из «Рус.
журн. кож. и венер. болезней». 1910. Т. 19, № 4).
280	Членов М. А. Половая перепись ...
281	Жбанков Д. Н. О половой жизни учащихся
женщин // Врачебное дело. 1922. № 10/12. С. 225.
282	Голод С. И. XX век и тенденции
сексуальных отношений в России. СПб., 1996.
С. 59 ; Денисенко М. Б., Далла Зуанна Ж. П.
Сексуальное поведение российской молодежи //
Социологические исследования. 2001. № 2. С. 83—
87 ; Кон И. С.: 1) Введение в сексологию. 2-е изд.
М., 1990. С. 171 ; 2) Сексуальная культура в
России : Клубничка на березке. М., 1997. С. 291.
283	В последней трети XIX—начале XX в.
князья Долгоруковы сознательно регулировали
рождаемость, чтобы ограничить число наслед¬
ников: Мельцин М. О. Судьбы старинного рос¬
сийского дворянства в конце XVIII—начале XX
века: Князья Долгоруковы в системе общест¬
венных отношений : дис. ... канд. ист. наук. СПб.,
1999. С. 55—62.
284	Мухина 3. 3. Плодоизгнание и контрацепция
в традиционной крестьянской культуре Евро¬
пейской России (вторая половина XIX—30-е гг.
XX в.) // ЭО. 2012. № 3. С. 147—160; Русская
мысль. 1910. Июль. Т. 31. С. 40—65; Вишневс¬
кий А. Г. Место исторического знания ... С. 271—
276. По данным современных опросов женщин
преклонного возраста, контрацепция и аборты
зафиксированы с поколения 1885—1891 гг.
рождения, т. е. у самых старых из опрашиваемых:
Дьячков В. Л. Факторы брачно-семейного
поведения женщин в XX в. в зеркале устной
истории // Женская повседневность в России в
XVIII—XX вв. : материалы междунар. науч. конф.
25 сентября 2003 года / П. П. Щербинин (ред.).
Тамбов, 2003. С. 207. О контрацепции в Европе см.:
Методы изучения внутрисемейного контроля над
рождаемостью (обзор) // Демография западно¬
европейского Средневековья в современной зару¬
бежной историографии:	К XVI Междунар.
конгрессу ист. наук (Штутгарт, 1985): реф. сб. М.,
1984. С. 73—86 ; McLaren A. A History of Contracep¬
tion from Antiquity to the Present. Oxford, UK ; Cam¬
bridge, Mass., USA : B. Blackwell, 1990 ; Riddle J. M.
Eve’s Herbs : A History of Contraception and Abortion
in the West. Cambridge, Mass. : Harvard University
Press 1997.
285	Кабузан В. M. Изменения в размещении
населения России в XVIII—первой половине XIX в.
М., 1971. С. 69, 89, 117, 129, 153, 177.
286	Точку зрения о решающей роли социальной
мобильности поддержали: Рындзюнский П. Р:
1)	Вымирало ли крепостное крестьянство перед
реформой 1861 г.? // ВИ. 1967. № 7. С. 54—70;
2)	Утверждение капитализма в России. М., 1978.
С. 49—83 ; 3) К изучению динамики численности
крепостного населения в дореформенной России //
ИСССР. 1983. № 1. С. 203—213 ; Рянский Л. М.\
1) Об изучении естественного прироста сельского
населения в период кризиса феодальной системы //
Социально-демографические процессы в рос¬
сийской деревне... С. 193—198; 2) Движение
крепостного населения в период кризиса
феодализма в России: (Опыт количественного
анализа по данным Курской губернии) // ИСССР.
1991. № 2. С. 142—151; Тройницкий А. Г.
Крепостное население России по 10-й народной
переписи. СПб., 1861. С. 54—56; Hock Si.,
Augustine W. A. The Tax Censuses and the Decline of
the Serf Population in Imperial Russia // Slavic Re¬
view. 1979. Vol. 38, nr 3 ; Hock St. Serfs in Imperial
Russia Demographic Insights // Journal of Inter Disci¬
plinary History. 1982. Vol. 13, nr 2. P. 221—246.
Точку зрения о вымирании помещичьего
крестьянства разделяли: Бунге Н. X. Изменение
сословного состава населения России в про¬
межутках времени между 7 и 8, 8 и 9 ревизиями //
Экономический указатель. 1857. № 44. С. 1022-
ЮЗО; Водарский Я. Е., Кабузан В. М. Де¬
мографические проблемы истории СССР до¬
советского периода. С. ПО—119; Кабузан В. М.
Крепостное крестьянство России в XVIII—50-х
годах XIX века : Численность, состав, размещение //
ИСССР. 1982. № 3. С. 67—85 ; Крутиков В. И.
Изменение численности и социального состава
населения Тульской губернии в конце XVIII—
первой половине XIX века // Вопросы аграрной
истории Центра и Северо-Запада РСФСР:
материалы межвуз. науч. конф. / А. А. Конд-
рашенков (ред ). Смоленск, 1972. С. 123—129;
Перковский А. Л:. 1) Кризис демографического
воспроизводства крепостного крестьянства России
в первой половине XIX столетия // Брачность,
рождаемость, смертность... С. 167—191; 2)
Воспроизводство крепостного населения Киевской
губернии... С. 183—192; Пустоход П. И.
Помещики и крепостные Украины накануне
реформы 1861 г. (по данным VIII и X ревизий) //
Проблемы исторической демографии СССР /
Ю. А. Поляков (ред.). Киев, 1988. С. 156—162;
Солнцев С. И. Очерки из истории естественного
движения населения и крестьянского землев¬
640

Примечания
ладения в Европейской России. Б. м., б. г. С. 16—
17; Шепукова Н. М. Изменение удельного веса
помещичьих крестьян в составе населения
Европейской России в XVIII—первой половине
XIX в.: автореф. дис. ... канд. ист. наук. М.,
1960.
287	Ключевский В. О. Соч. : в 8 т. М., 1956. Т. 1,
ч. 1.С.25.
288	Трубников В. В. Результаты народных
переписей в Ардатовском уезде Симбирской
губернии // Сб. статистических сведений о России,
издаваемый РГО. 1858. Кн. 3. С. 362. Аналогичные
результаты дает анализ демографических данных
по вотчинам Шереметевых за 1830—1832 гг.
(РГИА. Ф. 1088 (Шереметевы). Оп. 21. Ч. 5.
Д. 10163) и Васильковскому уезду Киевской
губернии за 1858—1859 гг. (Архив РГО. Разр. 16
(Киевская губерния). On. 1. Д. 31). См. также:
Табель приращения народонаселения в России с
7-й до 8-й ревизии, показывающая в каждой
губернии или области процентную прибыль
ревизских душ по всем податным сословиям //
Материалы для статистики Российской империи,
изд. при Статистич. отделении Совета МВД. СПб.,
1841. Отд. 1.С. 149—150.
289	Брук С. И., Кабузан В. М. Динамика
численности населения ... С. 132. Авторы считают,
что пониженный естественный прирост, правда
вместе с рекрутскими наборами, за 1816—1850 гг.
помешал увеличиться численности помещичьих
крестьян на 3,3 млн человек.
290	Носевич В. Л. Традиционная белорусская
деревня в европейской перспективе. Минск, 2004.
С. 148.
291	Dyatchkov V., Kanitshchev V. Tambov Re¬
gional Development in the Context of Integral History,
1800—1917 : Contradictions in the Modernization of
Russian Society on the Basis of Micro-History //
Where the Twain Meet Again ... P. 200—201.
292	Суммарный коэффициент рождаемости у
женщин фертильного возраста 15—49 лет в 1896—
1897 гг. равнялся 7,06:	Новосельский С. А.
К вопросу о понижении смертности и рождаемости
в России // Вестник общественной гигиены,
судебной и практической медицины. 1914. № 3.
С. 349.
293	Борисов В. А. Демография. М., 2001. URL:
http://sbiblio.com/BIBLIO/archive/demograflja/04.aspx
(дата обращения: 14.10.2014).
294 Миронов Б. Н. Русский	город...
Приложение. Табл. 2.
293 Новосельский С. А.\	1) Смертность и
продолжительность жизни в России. С. 180—187 ;
2) Обзор главнейших данных ... С. 45—46.
296	Миронов Б. Н. История в цифрах ... С. 82.
297	Ханыков Я. В. Очерк истории медицинской
помощи в России // Журнал МВД. 1851. Ч. 34. 1851.
С. 31—32; Миронов Б. Н. История в цифрах ...
С. 144.
298	Новосельский С. А. Смертность и продол¬
жительность жизни в России. С. 184.
299	Там же. С. 182, 184.
300	Миронов Б. Н. Благосостояние населения и
революции в имперской России, XVIII—начало
XX века. 2-е изд. М., 2012. С. 697—701.
301	Воспроизводство населения СССР. С. 47—
56.
302	Вигдорчик Н А. Детская смертность ... ;
Матусевич И. О. Детская смертность в зависимости
от густоты и скученности населения по участкам г.
С.-Петербурга. СПб., 1904; Новосельский С. А.
Влияние экономических условий на частоту
отдельных причин смерти // Новосельский С. А.
Вопросы демографической и санитарной
статистики. М., 1958. С. 76—86; Пантюхов И.
Причины болезней киевлян. Киев, 1877. С. 64;
Финкель М. Исследование о смертности в Одессе в
десятилетний период: с 1851 по 1860 год. Одесса,
1865. С. 37—40.
303	Смертность населения и социальные
условия. Пг., 1916. С. 1—8.
304	Филд Д. Об измерении расслоения крестьян
в пореформенной российской деревне // Мате¬
матические методы и ЭВМ в историко-типоло¬
гических исследованиях / И. Д. Ковальченко (ред ).
М., 1989. С. 47—73.
303 Щербина Ф. А. Крестьянские бюджеты.
Воронеж, 1900. С. 217—219.
306	Братолюбов И. Записка о движении
народонаселения по Лугскому уезду за 1841—
1850 гг. // Архив РГО. Разр. 35. On. 1. Д. 9. Л. 44.
307	Шингарев А. И. Заболеваемость населения
Воронежской губернии, 1898—1902 гг. Воронеж,
1906. Т. 1,ч. 1.С. 335—337.
308	Новосельский С. А. Различия в смертности
городского и сельского населения Европейской
России // Общественный врач. 1911. № 4. С. 40—
62. У Новосельского расчет сделан для всего
населения, у меня — только для православного.
309	Миронов Б. Н. Русский город...
Приложение. Табл. 3. С. 259—260.
310	См.:	Новосельский С. А. Различия в
смертности городского и сельского населения ...
С. 44.
311	Аттеигофер Г. Л. Медико-топографическое
описание С.-Петербурга — главного и столичного
города Российской империи. СПб., 1820; Гюб¬
нер Ю. Санитарно-статистическое описание
С.-Петербурга. СПб., 1872; Икавитц Э. Медико¬
топографическое описание Тамбовской губернии.
М.,	1865; Кенигсберг М. М. Опыт медико¬
топографического исследования города Оренбурга.
СПб., 1886 ; Лангель Р. Краткое медико-физическое
и топографическое обозрение Казанской губернии
и губернского города Казани. Казань, 1817;
Пантюхов И. И. Опыт санитарной топографии и
статистики Киева. Киев, 1877; Санитарное
состояние городов Российской империи в 1895 году
641

Гпава 3. Демографическая модернизация
по данным Медицинского департамента МВД.
СПб., 1898. См. также: Петров Б. Д. Медико¬
топографические описания в России (до 1861 г.) //
Советское здравоохранение. 1960. № 1. С. 46—51.
312	Водоснабжение и способы удаления
нечистот в городах России. СПб., 1912; Грациа-
нов П. А. Очерк врачебно-санитарной организации
русских городов. Минск, 1899; Сборник по
городскому врачебно-санитарному делу в России /
Д. Н. Жбанков (ред.). М., 1915 ; Маркузон Ф. Д.
Очерки по санитарной статистике в доре¬
волюционной России. М.,	1961. С. 5—69;
Статистический ежегодник России, 1912 год. СПб.,
1913. Отд. 5. С. 4—6; Чертов А. А. Городская
медицина в Европейской России : сб. сведений об
устройстве врачебно-санитарной части в городах.
СПб., 1903.
111 Скворцов И. Санитарный быт русских и
западноевропейских городов и международная
гигиеническая выставка в Брюсселе. Казань, 1876.
С. 1—61.
314 Свод узаконений и распоряжений
правительства по врачебной и санитарной части:
в 3 вып. СПб., 1895—1898 ; Ханыков Я. В. Очерк
истории медицинской помощи в России // Журнал
МВД. 1851. Ч. 33. С. 327—383 ; Ч. 34. С. 3—60.
3,5 Новосельский С. А. Обзор главнейших
данных ... С. 36—38.
316	Томилин С. А. К вопросу о плодовитости
крестьянки . . . С. 107—109.
317	Новосельский С. А. Демография и
статистика. С. 146—153 («О тесноте связи между
рождаемостью и детской смертностью»).
318	Демографическая модернизация России...
С. 22—24 ; Ransel D. L. Village Mothers ... Р. 190—
195.
319	Покровский Е. А. Физическое воспитание
детей у разных народов, преимущественно России.
М., 1884. С. 364 ; Липинский. Симбирская губерния.
Ч. 2. С. 584.
320	Снегирев В. С. О смертности детей на
первом году жизни : Опыт медико-статистического
исследования в Ставропольской губернии с 1857 по
1862 год. СПб., 1863. С. 1—31 ; Ransel D. Infant-
Care Cultures in Russian Empire // Russia’s Women ...
P. 113—134.
321	Птуха M. Смертность 11 народностей
Европейской России в конце XIX века. Киев, 1928.
С. 24.
322	Ершов С. Материалы для санитарной
статистики Свияжского уезда:	Опыт сравни¬
тельной демографии русской и татарской народ¬
ностей. СПб., 1898. С. 114—116. К аналогичным
выводам приходили и другие современники:
Снегирев В. С. О смертности детей на первом году
жизни ... С. 14, 31.
323	Птуха М. Смертность 11 народностей
Европейской России ... С. 24. См. также: Ершов С.
Материалы для санитарной статистики ... С. 112.
324	Покровский Е. А. Физическое воспитание
детей ... С. 365, 370—371. Историографию детской
смертности см.: Смелик О. Г. К историографии
изучения детской смертности в России // Проблемы
истории демографической мысли... С. 104—122.
Очерк эволюции младенческой смертности в
контексте развития систем здравоохранения и
социального обеспечения см.:	Авдеев А.
Младенческая смертность и история охраны
материнства и детства в России и СССР //
Историческая демография. М., 2008. С. 13—72.
325	Hellie R. Slavery in Russia... Р. 448, 455—
456, 459, 534.
326	Ransel D. L. Mothers of Misery ... P. 8—30.
327	Ibid. P. 132, 136—137
328	Бакланова E. H. Крестьянский двор и
община на русском Севере. Конец XVII—начало
XVIII в. М., 1976. С. 21.
329	Мельцин М. О. Судьбы старинного
российского дворянства ... С. 271—277.
330	Гернет М. Н. Детоубийство ... С. 47—62.
331	Анучин Е. Н. Исследование о проценте
сосланных в Сибирь в период 1827—1846 годов //
Зап. РГО по отд-нию статистики. 1871. Т. 2.
С. 350—355.
332	Гернет М. Н Детоубийство... С. 69, 143;
Свод статистических сведений по делам
уголовным, произведенным в 1913 году. См. также:
Боровитников М. М. Детоубийство в уголовном
праве. СПб., 1905.
333	Ransel D. Orphans and Foundlings // Encyclo¬
pedia of European Social History. Vol. 3. P. 498.
В России детоубийство всегда преследовалось по
закону, причем в 1649—1716 гг. убийство
незаконнорожденных детей каралось строже,
чем законных, в 1716—1845 гг. — одинаково, с
1845 г.— мягче, например в Уложении о
наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. на
три ступени ниже, но все же строго — виновная
приговаривалась к каторжным работам на 12—15
лет и наказанию плетьми от 70 до 80 ударов:
Гернет М. Н. Детоубийство ... С. 60—62.
334	Heywood С. Child Rearing and Childhood //
Encyclopedia of European Social History... Vol. 4.
P. 183.
335	См., например: Макарий. Материалы для
географии и статистики Нижегородской губернии //
Сб. статистических сведений о России, издаваемый
статистическим отделением РГО. 1858. Кн. 3.
С. 635—657.
336	Арсеньев К. И. Исследования о численном
соотношении полов в народонаселении России //
Журнал МВД. 1844. Ч. 5, № 1. С. 5-47;
Шидловский К. К вопросу об изменении полового
состава населения во времени // Журнал Рус.
о-ва охранения народного здравия. 1891. № 10.
С. 1—8.
337	РГИА. Ф. 91 (Вольное экономическое
общество). On. 1. Д. 312.
642

Примечания
338	Лихтенштедт И. Р. О причинах большой
смертности детей на первом году их жизни и мерах
к ее отвращению. СПб., 1839. С. 66.
339	В Соборном Уложении 1649 г. наказание за
убийство незаконнорожденных детей было более
суровым, чем за убийство законных; в 1716 г.
Воинский устав выровнял наказания; в 1845 г. по
Уложению о наказаниях уголовных и
исправительных убийство незаконнорожденных
детей каралось менее сурово, чем законных.
340	Михель Д. В., Михель И. В. . 1) Российское
образованное общество и проблема детоубийства в
контексте истории (вторая половина XIX—начала
XX в.) // Социальная история, 2010 : ежегодник.
СПб., 2011. С. 221. В этой весьма информативной
статье всесторонне рассматриваются юридические,
медицинские, психологические, этнографические,
демографические и исторические (за рубежом и в
России) интерпретации проблемы инфантицида в
отечественной и зарубежной науке и дискурс
детоубийства в юридической науке и журналистике
в пореформенной России.
341	Безгин В. Б. Крестьянская повседнев¬
ность ... С. 175.
342	Архив РГЭМ. Ф. 7. On. 1. Д. 499. Л. 5—6 ;
Д. 552. Л. 13; Гернет М. Н. Детоубийство...
С. 143 ; Грегори А. В. Материалы по вопросу о
детоубийстве и плодоизгнании. Варшава, 1908.
С. 234—246 ; Семенова-Тян-Шанская О. П. Жизнь
«Ивана»... С.	56—58;	Маслшчук В.
ДНозгубництво на Л1вобереж1й та Слобщсьюй
УкраПи у друпй половин! XVIII ст. Харюв:
Харювський приватний музей мюько! садиби, 2008.
343	Грегори А. В. Материалы по вопросу о
детоубийстве ... С. 241.
344	Бессмертный Ю. Л. Крестьянская семья во
Франции IX в. // Средние века. 1975. Вып. 39.
С. 241—247.
345	Платонов А. Избр. произведения. М., 1983.
С. 344.
346	[Болотов А. Т.] Жизнь и приключения
Андрея Болотова, описанные самим им для своих
потомков, 1738—1794 . в 4 т. СПб., 1872. Т. 2.
С. 645.
347	Липинский. Симбирская губерния. Ч. 2.
С. 583
348	Мартынова А. Н. Отражение
действительности в крестьянской колыбельной
песне // Русский фольклор / А. А. Горелов (ред.). Л.,
1975. Т. 15. С. 145—155 ; Martynova A. Life of the
Pre-Revolutionary Village as Reflected in Popular
Lullabies 11 The Family in Imperial Russia ... P. 171—
188.
349	Еремина В. И. Заговорные колыбельные
песни // Фольклор и этнографическая действи¬
тельность. СПб., 1992. С. 29.
350	Вишневский А. Г. Место исторического
знания ... С. 267—271.
351	Ефименкова Б. Б. Севернорусская причеть.
М., 1980. С. 16.
352	Чечулин Н. Д. Русское провинциальное
общество во второй половине XVIII века. СПб.,
1889. С. 45.
353	Собрание писем царя Алексея Михайлови¬
ча/ П. Бартенев (ред.). М., 1856. С. 227—232.
354	Долгов В. В. Рождение и ранний период
жизни ребенка в Древней Руси XI—XIII веков :
Методы ухода, обрядовая защита, ценностные
ориентиры // Вестник Удмуртского гос. ун-та.
История. 2007. № 7. С. 29—40. Автор подвергает
сомнению адекватность концепции «средне¬
векового небрежения детей» применительно даже
к XI—XIII вв.
355	Архив РГЭМ. Ф. 7. On. 1. Д. 552. Л. 12—13.
Детей, которых признавали по медицинским
соображениям не подлежащими обычному уходу,
матери не выхаживали, а оставляли на волю
Божью. Но это — «не признак пренебрежения или
невежества. <...> Это было подтверждение их
личной заботы о своих детях — решение поместить
ближе к Богу и возложить ответственность за него
на силы, превосходящие их собственные» (Рэн-
сел Д «Старые младенцы» в русской деревне //
Менталитет и аграрное развитие России (XIX—
XX вв.): материалы междунар. конф. / В. П. Да¬
нилов, Л. В. Милов (ред.). М., 1996. С. 114).
356	Гиляровский Ф. В. Исследование о рож¬
дении ... С. 588, 600.
357	Миронов Б. И. Динамика грамотности в
Прибалтике во второй половине XVIII—XIX в. :
Опыт исторического предсказания // Изв. Академии
наук ЭССР. Обществ, науки. Таллин, 1989. № 38/1.
С. 42—50.
358	Палли X Естественное движение ... Вып. 2.
С. 79—120.
359	Звидриньш П. П. О некоторых особенностях
демографического перехода к	современному типу
воспроизводства населения	в	Латвии //
Численность и классовый состав населения России
и СССР (XVI—XX вв.) / Р. Н. Пуллет (ред ).
Таллин, 1979. С. 25—26.
360	Hajnal J. European Marriage Patterns in Per¬
spective // Population in History / D. D. Glass, D. E. C.
Eversley (eds.). London : Edward Arnold Publishers,
1965. P.	101—143; Палли X. Некоторые
характеристики развития семьи в странах Западной
Европы XVII—XIX веков:	(По	материалам
зарубежных исследований)	//	Брачность,
рождаемость, семья за три века / А. Г. Вишневский,
И. С. Кон (ред ). М., 1979. С. 169—182.
361	Палли X. Воспроизводство населения
Эстонии в XVII—XIX вв. // Брачность, рождае¬
мость, смертность ... С. 214—22 ; Звидриньш П. П.\
1) О некоторых особенностях демографического
перехода ... С. 25—31; 2) Уровень и динамика
рождаемости и смертности в Латвии в период до
643

Гшва 3. Демографическая модернизация
Советской власти (1840—1940) // Учен. зап.
Латвийского ун-та. 1977. Т. 177. С. 47—82.
162 См., например:	Этнический фактор в
демографическом развитии Республики Коми
(середина XIX—начало XXI века): очерки истории
народонаселения / В. В. Фаузер (ред.). Сыктывкар,
2006.
363	Кайпша Е. И. Движение народонаселения
в России с 1848 по 1852 год // Сб. статистических
сведений о России, издаваемый РГО. 1858. Кн. 3.
С. 429—464.
364	Ершов С. Материалы для санитарной
статистики... ; Тезяков Н. И. Материалы по
изучению детской смертности в Саратовской
губернии с 1902 по 1904 г. Саратов, 1908. Вып. 2.
С. 92—97.
365	Караханов М. К. Демографические про¬
цессы в Средней Азии во второй половине XIX
столетия // Брачность, рождаемость, смертность ...
С. 191—213.
366	Региональная специфика демографичес¬
ких процессов изучается, но крайне редко
сопоставляется с общероссийскими трендами:
Сидоренко В. Н., Денисенко М. Б., Матюхина И. Н.
Оценка динамики и региональной дифференциации
демографических показателей России за последние
150 лет // ВМУ. Сер. 6. Экономика. М., 2009. № 5.
С. 52—62.
367	Воспроизводство населения СССР. С. 61.
Оценки средней продолжительности предстоящей
жизни для XVIII—первой половины XIX в.
единичны. В середине XIX в. в Ярославской губернии
она составляла в городе у новорожденных мальчиков
23 года, у девочек — 26 лет, в деревне —
соответственно 28 и 30 лет (Миронов Б. Н. Русский
город... С. 72); у московских купцов в среднем
в XVIII—первой половине XIX в. — 39 лет
(Юрченко Н. Л. Ревизские сказки... С. 326);
у крестьян Эстляндской губернии по двум при¬
ходам в XVIII в. и 4 приходам в XIX в.: в 1712—
1724 гг. — 34,4, в 1783—1795 гг. — 28,6—37,0,
в 1816 г. — 44,3—48,8, в 1834 г. — 38,1 года
(Кахк Ю. Ю. Средняя продолжительность жизни
крестьян Эстонии в первой половине XIX в. II
Ежегодник по аграрной истории Восточной Евро¬
пы, 1965 г. / В. К. Яцунский (ред.). М., 1970.
С. 333—339; Палли X. Естественное движение
сельского населения Эстонии, 1650—1799: в 3
вып. Таллин, 1980. Вып. 2. С. 108 ; Вахтре С
Подушные ревизии ... С. 55 ; Palli Н. Eesti rahvas-
tiku ajalugu 1712—1799 (Academia 7). Tallinn, 1997.
P. 149).
368	Воспроизводство населения СССР. С. 273.
Для одного помещичьего имения в 1850—1856 гг.
средняя продолжительность предстоящей жизни
составляла для мальчиков 27,2, для девочек — 29,3
года, брутто-коэффициент воспроизводства насе¬
ления — 3,46, нетто-коэфициент воспроизвод¬
ства— 1,36: Hoch St. Serfdom and Social Control...
P. 67, 69, 72.
369	Демографический энциклопедический сло¬
варь. С. 71.
370	Архив РГО. Разр. 29 (Пермская губерния).
On. 1. Д. 62 (1855 г.) ; Иваницкий Н. Соль-
вычегодский крестьянин, обстановка его жизни
и деятельность // ЖС. 1898. Год восьмой. С. 62;
Афиногенов А. О. Жизнь женского населения ...
С. 3—4.
371	Процесс демографического перехода ярко
описан в кн.: Вишневский А. Г. Демографическая
революция // Вишневский А. Г. Избр.
демографические труды. Т. 1. С. 5—216; Ливи
Баччи М. Демографическая история Европы. СПб.,
2010.
372	Блюм А. Родиться, жить и умереть в СССР.
М., 2005. С. 155—158.
)

ГЛАВА 4
СЕМЬЯ И ВНУТРИСЕМЕЙНЫЕ
ОТНОШЕНИЯ

Семья есть первичное лоно человеческой духовности, а потому
и всей духовной культуры, и прежде всего — родины.
Ильин И. А. Собр. соч. : в Ют. Т. 1. М., 1993. С. 168
История семьи в Европе и США показывает, что в обществе, по мере развития
урбанизации и индустриализации, индивидуализма и общей культуры, начинают
формироваться малые демократические семьи, включающие только родителей
и несовершеннолетних детей. Продвинутые индустриальные общества (в отли¬
чие от большинства традиционных обществ) состоят почти исключительно из
малых семей, потому что когда дети становятся взрослыми, они, как правило,
отделяются от родителей и живут самостоятельно. Социологи уверенно утвер¬
ждают, что преобладающие формы семьи и типы внутрисемейных отношений
служат показателем уровня модернизации общества и в значительной мере опре¬
деляют положение в нем женщин и детей.
Изучение внутрисемейных отношений общества представляет особенно боль¬
шой интерес: отношения в семье и в большом обществе находятся в тесном
взаимодействии и обусловливают друг друга; по семье можно судить об общест¬
ве, и наоборот. «Человек начинает воспитываться за сто лет до своего рожде¬
ния», — высказал интересную мысль известный российский юрист-криминалист
М. Н. Гернет (1874—1953). История «материализуется» в национальных тради¬
циях и стереотипах поведения, а их хранительницей является семья. Подобно
хромосоме именно семья— носитель социальной наследственности, которая
в общественной жизни играет такую же роль, как и биологическая наследствен¬
ность в жизни отдельного человека.
В последние 20 лет гендерная история стала важным и модным направлением
в историографии, благодаря чему и история семьи стала основательнее, чем пре¬
жде, изучаться. Литература уже столь велика, что требует специального исследо¬
вания. Н. Л. Пушкарева подготовила исключительно ценную библиографию,
включающую около 8000 наименований книг и статей на русском и иностранных
языках, посвященных «женской теме», в значительном числе и семье1. Дополне¬
нием к ней могут служить книга И. И. Юкиной2 и огромная по объему междуна¬
родная библиография «Women and Gender», второй том которой посвящен Рос¬
сии и государствам, возникшим после распада СССР3. Появились и общие рабо¬
ты по истории семьи, но обобщающих исследований за длительный период вре¬
мени пока немного4.
История семьи за 200 с лишним лет, с учетом имеющейся литературы, не
только в подробностях, но даже в основных чертах не может уместиться в рамки
одной главы. Ввиду этого внимание будет сосредоточено на двух аспектах, кото¬
647

Гшва 4. Семья и внутрисемейные отношения
рые мне представляются принципиально важными, — на формах семейной орга¬
низации и характере межличностных отношений в семье — между супругами,
между родителями и детьми, между взрослыми членами семьи, а также на социа¬
лизации молодого поколения внутри семьи. Эти вопросы будут рассмотрены
в исторической перспективе, в сословном ракурсе и касаться преимущественно
православного населения, хотя брачно-семейные отношения имели конфессио¬
нальные и этнические особенности5.
Типология семей в России в ее историческом развитии
В 1965 г. британский историк Джон Хайнал предложил новый подход к срав¬
нительному изучению истории семьи. Он разделил Европу на две зоны, в одной
из которых действовала западноевропейская, а в другой — восточноевропейская
модель брачности (для краткости будем их называть западная и восточная моде¬
ли), и провел разделительную линию между ними от Санкт-Петербурга до Триеста
В восточной зоне в брак вступали рано (уже к 25 годам от 85 до 95 % женщин
и около 70—80 % мужчин состояли в браке) и почти все (вне брака оставались от
одного до нескольких процентов населения, главным образом больные и инвали¬
ды). В западной зоне возраст первого брака был существенно выше (к 25 годам
лишь около 50 % мужчин и 60—70 % женщин вступили в брак) и вне брака оста¬
вались от 10 до 20% мужчин и женщин. Восточноевропейская модель была
свойственна и другим регионам мира, в то время как западная встречалась лишь
в странах, заселенных преимущественно выходцами из Западной Европы: в США,
Канаде, Австралии6.
Хайнал предложил причинное объяснение моделям брачности — тип брач¬
ности по существу определялся специфическим способом организации домохо¬
зяйства. В западноевропейских странах хозяйство опиралось на простую се¬
мью, состоявшую из родителей и их детей. При наступлении старости глава
передавал хозяйство одному из своих сыновей, который, как правило, только
после этого женился. Другие сыновья, лишенные недвижимого имущества, вы¬
нуждены были устраивать судьбу на свой страх и риск, откладывая женитьбу
до того времени, когда твердо станут на ноги и смогут содержать семью.
В противоположность этому в юго- и восточноевропейских странах, а также
в других регионах мира люди отдавали предпочтение хозяйствам, основанным
на совместном труде двух и более брачных пар — отца и женатых сыновей,
женатых братьев и т. д. В составной семье ранние браки приветствовались —
всем находилась работа и пища. Новые хозяйства образовывались чаще всего
путем раздела после смерти отца7. Автор предположил, что западная модель
сложилась в Новое время и что страны, где существовала восточная модель
в XV11I—XIX вв., постепенно переходили к западной, вследствие чего наблю¬
далась их конвергенция, хотя вплоть до 1940 г. в восточноевропейских и запад¬
ноевропейских странах сохранились следы обеих моделей брачности. Таким
образом, специфическое брачное поведение западноевропейцев являлось важ¬
ным признаком, который отличал их от остального мира только в определен¬
ный период их истории.
648

Типология семей в России в ее историческом развитии
Работы Хайнала вызвали настоящий бум в изучении истории семьи, который
только недавно достиг России, в то время как на Западе он уже прошел. Что же
обеспечило успех концепции — такой простой и на первый взгляд далекой от
политики и идеологии? Ее социально-культурологический подтекст. На фоне
острых споров в 1960—1970-е гг. о том, что обеспечило успехи западной циви¬
лизации сравнительно с более древними и развитыми, концепция указала на но¬
вый, до тех пор игнорировавшийся фактор — модель брачности, за которой стоя¬
ла серьезная разница в культурных и поведенческих стереотипах, в психологиче¬
ских ориентациях человека. Малая семья, дававшая защиту и убежище лишь до
совершеннолетия, а также единонаследие, приводившее к лишению недвижимо¬
го имущества всех детей, кроме одного, вынуждали людей строить семью после
достижения экономической самостоятельности и рассчитывать только на свои
силы. Это содействовало развитию индивидуализма, предприимчивости и в ко¬
нечном счете — капитализма. Напротив, составная семья, дававшая приют каж¬
дому от рождения до старости, а также равенство прав на наследство, обеспечи¬
вавшее каждому получение минимума средств существования (как говорили рус¬
ские пословицы: «Родись человек — и краюшка хлеба готова. На всякую душу
Бог зарождает. На рабочего дело найдется, на голодного кус сыщется»)8, позво¬
ляли рано вступать в брак и всегда рассчитывать на помощь родственников. Это
воспитывало в личности коллективизм, конформизм, способность уживаться
с другими, подчиняться авторитету старшего, самому диктовать свою волю млад¬
шим и в конечном итоге поддерживало традицию. Таким образом, на западе Евро¬
пы свобода ценилась выше порядка, а риск — выше спокойствия, а на ее востоке,
наоборот, порядок — выше свободы, гарантированный минимум — выше риска.
Выводы Хайнала с самого начала подвергались критике, и в настоящее время,
когда мода на постмодернизм, отрицающий существование каких-либо законо¬
мерностей, проходит, они тем более не кажутся бесспорными. Например, амери¬
канский историк Р. Грассби, составивший уникальную базу данных, насчиты¬
вающую 28 тыс. семей в англоязычных странах за 1580—1740 гг., пришел
к выводам, напрочь отвергающим заключение Хайнала: 1) ни одна теоретическая
модель, объясняющая историческую динамику семьи, не подтверждается его эм¬
пирическими данными; 2) семейный капитализм, а не стяжательный индивидуа¬
лизм является мотором экономического роста9.
Понятия «семья», или «семейство», и «двор», или «домохозяйство», примени¬
тельно к XVII—началу XX в. были тождественными, так как они означали сово¬
купность близких родственников, живших вместе и ведших одно хозяйство под
управлением одного человека, который назывался хозяином. Понятия «семья»
в современном значении — как основанная на браке, любви и уважении группа
из двух супругов и неженатых детей, связанная общностью быта, моральной от¬
ветственностью, взаимопомощью и духовным общением10, — крестьянство не
знало, хотя само слово существовало. Крестьянская семья, в отличие от совре¬
менной, имела несколько важных особенностей: а) была союзом родственным, а
не супружеским, ибо, как правило, включала в свой состав посторонних, по со¬
временным понятиям, лиц, с которыми современный человек согласится прожи¬
вать совместно только в силу крайней необходимости (женатые братья, взрослые
649

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
сестры, дядья, племянники и т. п.); б) не была отделена от работы, дававшей
средства к жизни; в) являлась хозяйственным союзом, основанным на коллек¬
тивном имуществе и разделении труда; г) домочадцы образовывали строгую ие¬
рархию в зависимости от пола, возраста и своей роли; д) интимное и личное не
отделялись от семейного; е) общие интересы семьи главенствовали над индиви¬
дуальными. Главными критериями единства нескольких брачных пар в одном
домохозяйстве являлись совместное проживание, наличие общего нераздельного
имущества и одного главы, который управлял этим имуществом и вообще всеми
делами в хозяйстве.
Согласно типологии, принятой в современной исторической демографии, раз¬
личают пять форм семейной организации: 1) семья, состоящая из одного челове¬
ка; 2) группа родственников или неродственников, не образующих семьи, но ве¬
дущих общее хозяйство; 3) простая малая, или нуклеарная, семья, состоящая
только из супругов или супругов с неженатыми детьми; 4) расширенная семья,
включавшая супружескую пару с детьми и родственников, не находящихся друг
с другом в брачных отношениях; 5) составная семья, состоящая из двух или бо¬
лее супружеских пар. В пятую категорию входят и так называемые большие пат¬
риархальные отцовские или братские семьи, которые включают несколько поко¬
лений одного предка, образующих 3—5 и более супружеских пар, объединяю¬
щих 15; 20; 30 и более человек11. Эта форма семейной организации в западноев¬
ропейских странах в Новое время не встречалась и поэтому в специальный тип
не выделена.
Крестьянство
До сих пор остается спорным вопрос,
какие типы семьи доминировали в раз¬
ное время среди православного россий¬
ского крестьянства. В российской исто¬
риографии сложилась точка зрения, со¬
гласно которой у крестьянства на протя¬
жении XVI—начала XX в. неизменно
превалировала малая семья12. Однако
исследователи к составным семьям (под
влиянием этнографической методики)
нередко относят только большие семьи,
а некоторые формы составной семьи (на¬
пример, состоящие из родителей и жена¬
тых детей без собственных детей или
родителей и одного женатого сына с деть¬
ми) относят к малым семьям13. Подоб¬
ный прием, оправданный при этнографи¬
ческом подходе, приводит к преувеличе¬
нию численности малых семей и иск¬
лючает из анализа составную семью как
650

Типология семей в России в ее историческом развитии
самостоятельный тип, подменяя ее большой семьей, которая, согласно принятой
классификации, является разновидностью составной семьи. Зарубежные истори¬
ки, занимающиеся данной проблемой, придерживаются мнения о преобладании
среди крестьянства в императорский период составной семьи14.
Семейная структура по результатам микроисследований
Обычно распределение семей по типам производится на основании анализа
состава каждой семьи с точки зрения родственных отношений между ее членами.
Этот кропотливый анализ требует специальных источников, которых, как прави¬
ло, немного, вследствие чего и исследования о типологии семей малочисленны
и относятся они в большинстве случаев к старому доброму времени, когда родст¬
венные отношения имели большое значение в жизни человека. Попробую сум¬
мировать имеющиеся прямые данные о семейной организации в XVII—первой
половине XIX в. Сразу оговорюсь: результаты анализа писцовых и переписных
книг XVI—XVII вв. не учитывали женское население и по-разному учитывали
мужское (то дворохозяев, то семейных, то всех), вследствие этого точное число
брачных пар, следовательно, тип семьи установить невозможно. Когда женатый
отец живет вместе с женатым сыном — это составная семья, а когда вдовый отец
живет с женатым сыном или неженатый или вдовый сын с женатым отцом — это
расширенная семья; когда женатый брат живет с женатым братом — это состав¬
ная семья, а когда вдовый или холостой брат живет с женатым братом — это
расширенная семья и т. д.
Самые ранние данные за XVI—XVII вв. относятся к Северу и введены в науч¬
ный оборот А. И. Копаневым (табл. 4.1).
651

Семейная организация северного крестьянства в XVI—начале XVII в.
S'
а
tS
Типы семьи |
Итого
Ч®
о4
О
О
о
о
О
о
о
о
6
*8
40
ON
ГО
го
04
00
40
ГО
40
з.
* i
§ 1
и
*
1
i>
|>
o'
О
*8
1
00
го
-
1
X
о
Is
а =
8
ft*
*
1
1
1
го
О
*8
|
1
|
CN
(N
со
0
-0
5
в-
»о
1
<ч
£
ЧО"
Го"
(N
(N
О
(N
О
40
(N
(N
40
Os
u s
й S
Я о 2
« ю s
6 * g
<N 3
О О
*
VO
o'
V©
©^
CN
CN
l>
*8
ON
ГО
CN
00
2
о
X
3
о
о
X
<D
6
£
ГО
о"
©^
О
«п
CN
о
©^
CN
ГО
О
<8
-
(N
04
ГО
N"
CN
X
X
к
м
1 о
] X
(N
(N
00
CN
о"
04
го
00
40"
О
*8
00
40
ON
Г-'
40
©
40
Г-'
Стан
U
U
ГО
i 1
| я
«
X
X г*
о и
<и 40
5 оо
СО 1/-)
U
U
го
«S 2
X ^
X
о
g (N
5 ^
СО VO
* 2
2 v
* о
5 (S
сS
<=: S
D.
<L>
CO
<D
U
8* i
CO
<L>
U
2
о
X
2
I
5 oo
5 £
£<=:
О o-
<N w
“ 8. .
oo § 2
£Э I
" t=i о
t=! ^ ~
d 5
и й
n
s?

Типология семей в России в ее историческом развитии
Копанев однозначно интерпретировал эти данные как доказательство бесспор¬
ного преобладания малой семьи на Севере в XVI—XVII вв. Его выводы широко
использовались другими исследователями15. Однако с выводом Копанева трудно
согласиться. Дело в том, что переписчики в 1552—1553 гг. в отцовских семьях
учитывали только дворохозяев. Это видно из того, что в Емецком стане в 1552—
1553 гг. дворов, в которых проживали отец с сыновьями, отмечено только 3 (0,91 %),
в Калеском стане в 1586 г.— 5 (2,6%), между тем как их доля в том же стане
в 1622—1623 гг. составляла 33,5 % всех дворов. В Калеском стане в 1586 г. и в
братских семьях часто учитывался только глава семьи, поскольку в 1622—1623 гг.
доля братских семей была в 4—5 раз больше. Следовательно, в XVI в. многие дво¬
ры с одним хозяином включали женатых, но не отделившихся сыновей, а также
братские семьи, другими словами, являлись составными семьями. В 1620-е гг. пе¬
реписчики стали учитывать кроме глав семей других взрослых, как правило жена¬
тых мужчин, и процент малых семей сразу уменьшился. В Калеском стане
в 1622—1623 гг. мы видим 33,5% неразделенных отцовских семей, в Пинеге
1620-х гг. — 39,2 %16. Если для Емецкого стана 1552—1553 гг. принять долю се¬
мей со взрослыми сыновьями как в Калеском стане в 1622—1623 гг., то доля малых
семей упадет до 48,7 %. Если в Калеском стане 1586 г. принять долю семей со взрос¬
лыми сыновьями и долю братских семей как в 1622—1623 гг., то доля малых семей
понизится до 47,8 %. В Пинеге 1620-х гг. доля малых семей составляла 46,8 %.
На Северо-Западе, согласно данным О. Б. Кох и В. М. Воробьева с А. Я. Дег¬
тяревым, доля малых семей в 1646 г. составляла 67,7 %, в 1678 г. — 46,9 %. Од¬
нако процент малых семей был преувеличен: к ним по необходимости (перепис¬
чики не учитывали женский пол) были отнесены все дворы, в которых прожива¬
ли отец с женатыми сыновьями, у которых не было детей мужского пола. Следо¬
вательно, все составные семьи, имевшие только девочек, отнесены к малым.
Сколько было таких семей, определить невозможно. Но и без всяких поправок
в 1678 г. лишь около 39 % крестьян проживало в малых, по классификации ука¬
занных авторов, семьях проживало менее половины населения — около 39 %,
а большинство — в составных и расширенных семьях17. В Двинском уезде Ар¬
хангельской губернии в конце XVII—XVIII в., согласно данным Кох, пересчи¬
танным мною в соответствии с принятой типологией, сложные — расширенные
и составные — семьи преобладали: так как доля малых семей составляла в 1678 г.
22,9%, в 1710 г. —31,1 %, в 1762 г. — 37,2 % и в 1782 г.— 37,9 % (табл. 4.2).
Среди крестьян Вологодской губернии, согласно Е. Н. Баклановой, в 1678 г. доля
малых семей равнялась 58,5 %, в которых проживало 45 % населения, в 1717 г. —
соответственно 39,3 и 30,7 %18. Таким образом, нет достаточных оснований гово¬
рить о преобладании малых семей на Севере в XVI—XVII в., а в конце XVII—
XVIII в. определенно преобладали составные и расширенные семьи. Если пола¬
гаться на изменение средней людности крестьянского двора, которая на Севере
с 1678 по 1782 г. параллельно с увеличением доли составных семей возросла с 5,6
до 6,5 человека мужского пола на двор, а к 1858 г. — до 6,8 человека (см. табл.
4.11), можно предположить, что пропорция составных семей продолжала возрас¬
тать вплоть до отмены крепостного права в 1860-е гг. Однако происходил ли этот
процесс линейно или с зигзагами, пока из-за отсутствия данных сказать нельзя.
653

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
Таблица 4.2
Семейная организация крестьян Двинского уезда в конце XVII—XVIII в. (%)
Тип семьи
1678 г.
1710 г.
1762 г.
1782 г.
Одинокие и группа родственников
27,7
3,3
11,7
12,3
Малая
22,9
31,1
37,2
37,8
Расширенная
5,6
20,5
11,8
17,1
Составная
43,8
45,1
39,3
32,8
Итого
100,0
100,0
100,0
100,0
Число дворов
524
500
911
962
Подсчитано по: Кох О. Б. Крестьянский двор и крестьянская семья на Русском Севере
в конце XVII—XVIII в. : дис. ... канд. ист. наук. Л., 1987. С. 79.
Среди карел Олонецкой губернии доля составных семей с конца XVII в. и до
середины XIX в. имела тенденцию увеличиваться и в 1850-е гг. превысила поло¬
вину; затем доля малых семей устойчиво росла и в начале XX в. превысила поло¬
вину всех семей19.
Немногочисленные данные по семейной организации крестьян Урала позво¬
ляют предположить, что на рубеже XVII—XVIII вв. слегка превалировала малая
семья, в XVIII в. — составная семья, а в первой половине XIX в. — вновь малая.
В большинстве случаев, однако, в рамках составной семьи проживало, по-види¬
мому, не менее половины крестьян20.
В Центрально-Нечерноземном районе, согласно данным В. Д. Назарова и
Ю. А. Тихонова по 14 уездам, по-видимому, уже в первой половине XVII в. пре¬
обладали составные отцовские семьи. Об этом можно судить по тому, что
в 1613—1645 гг. в 36 помещичьих имениях, включавших 1940 дворов, большин¬
ство семей были отцовскими трехпоколенными или братскими двухпоколенны¬
ми, в среднем крестьянский двор имел более двух взрослых мужчин-работ-
ников21. Это, однако, не исключало возможности того, что в отдельных селениях
могли преобладать малые семьи, например в с. Лыскове из Нижегородского уез¬
да в 1676 г. доля составных семей составляла всего 20%, а малых — 80 %22.
В 1762 г., по данным 3-й ревизии, в одном крупном помещичьем имении Яро¬
славской губернии (1373 души мужского пола) среди крестьян преобладали со¬
ставные и расширенные семьи, среди дворовых — малые; в целом в помещичьем
имении в рамках малой семьи проживала меньшая половина крестьян. Среди по¬
сессионных крестьян преобладали малые семьи (табл. 4.3).
В других имениях Ярославской губернии в первой половине XIX в., наоборот,
преобладали составные семьи23. В помещичьем имении Суховарово Тверской
губернии в 1816—1858 гг. доля составных семей составляла от 66 до 79,8 %,
а доля малых семей — от 7,1 до 13,7 %24. В поместье Мануиловское Тверской
губернии, принадлежавшем князьям Гагариным, в 1810—1861 гг. также преобла¬
дали составные семьи25. В с. Выхино Московской губернии (129 дворов в 1811 г.
и 212 двора в 1857 г.), принадлежавшем графам Шереметевым, в 1811—1857 гг.
отмечено превалирование составных семей (в них проживало от 67 до 86,5 %
крестьян); доля малых семей колебалась от 27,3 до 41,1 % (в них проживало от
6,7	до 29,6 % крестьян) (табл. 4.4).
654

Типология семей в России в ее историческом развитии
Таблица 4.3
Семейная организация помещичьих крестьян Ярославской губернии в 1762 г.
Категории
Население
Тип семьи, %
Малая
Расширенная
Составная
Итого
Крестьяне
897
47,1
21,3
31,6
100
Дворовые
486
58,5
11,7
29,8
100
Всего
1373
51,1
17,9
31,0
100
Посессионные крестьяне
512
70,4
8,9
20,7
100
Источник: Миттерауер А/., Каган А. Структуры семьи в России и в Центральной Евро¬
пе: сравнительный анализ // Семья, дом и узы родства в истории / Т. Зоколла, О. Кошелева,
Ю. Шлюмбом (ред.). СПб., 2004. С. 48.
Таблица 4.4
Семейная организация крестьян с. Выхино Московской губернии
в 1811—1857 гг. (%)
Тип семьи
1811 г.
1815 г.
1834 г.
1850 г.
1857 г.
Семьи
На¬
селе¬
ние
Се¬
мьи
На-
селе
ние
Се¬
мьи
На¬
селе¬
ние
Се¬
мьи
На¬
селе¬
ние
Се¬
мьи
На¬
селе¬
ние
Одинокие
20,9
6,8
11,9
2,6
11,0
i,6
5,7
0,9
4,3
0,9
Малая
41,1
29,6
34,8
20,2
18,3
6,7
27,3
16,4
32,6
19,5
Расши¬
ренная
38,0
63,6
8,8
10,1
7,9
5,9
2,6
2,9
4,7
5,2
Составная
44,0
67,0
62,7
86,5
64,3
80,1
55,3
74,5
Источник: Blum A., Troitskaya /., Avdeev A. Family, Marriage and Social Control in Rus¬
sia— Three Villages in Moscow Region // Family Structures, Demography and Population : A Com¬
parison of Societies in Asia and Europe / M. Neven, C. Carpon (eds.). Liege. Belgium : Laboratoire
de demographie de l’Universite de Li£ge, 2000. P. 88—92.
Среди русского населения Среднего Поволжья в XVI—первой половине XIX в.
преобладали составные семьи26.
О семейной организации крестьян Центрально-Черноземного района мы име¬
ем некоторое представление только применительно к концу XVIII—первой по¬
ловине XIX в. В крупном поместье Мишино (169 дворов в 1849 г.) Рязанской гу¬
бернии, принадлежавшем князьям Гагариным, в 1782—1858 гг. доля составных
семей не опускалась ниже 65 % (1849 г.) и поднималась до 82 % (1782 г.), а доля
малых семей колебалась от 17 % (1849 г.) до 7 % (1782 г.)27. В другом поместье
Гагариных (125 дворов в 1856 г.) в 1813—1856 гг., по сведениям 9 подворных
описей, также преобладали составные семьи: их доля составляла от 60 до 78 % и
лишь один раз, в 1856 г., опустилась до 45 %, в то время как доля малых семей
никогда не поднималась выше 22 % (1856 г.)28. По результатам микроисследо¬
вания четырех сел государственных крестьян Тамбовской губернии в 1816—
655

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
1858 гг., по данным метрических книг и ревизских сказок, доля составных се¬
мей находилась в интервале от 53,3 до 73,6 %, доля малых семей — от до 13,2
до 28,8 %29.
Семья в Сибири XVIII—первой половины XIX в. также изучена недостаточ¬
но, и здесь полной ясности пока нет. В оборот введено мало данных о семейной
структуре, и сами выборки за отдельные годы небольшие — от 38 до 553 дво¬
ров, классификации семей по необходимости достаточно своеобразные, напри¬
мер к малым отнесены семьи, включавшие родителей и женатых детей, которые
не имели детей мужского пола30. Отсюда картина противоречивая, никакой оче¬
видной тенденции не прослеживается. Это вынуждает исследователей делать
вывод, что «в XVII в. и до середины XIX в. шло противоборство двух типов
семей — малой и неразделенной семьи»31: то составная, то малая семья зани¬
мала лидирующее положение, причем наблюдались различия в семейной
структуре в разных регионах32. В пореформенное время обнаружилась тен¬
денция к сужению состава семьи и ее нуклеаризации. К 1897 г. в семейной
структуре стали превалировать малые семьи, их доля составила 53,2 %, а со¬
ставных — 42 %, причем, чем более развитым в социально-экономическом
отношении был регион, тем больше там была доля малых семей, и наоборот33.
Большие патриархальные семьи уже не определяли семейную структуру,
и все-таки, по-видимому, большинство населения все еще проживало в рамках
составной семьи.
Немногочисленные данные о семейной структуре крестьянства западных про¬
винций Российской империи показывают, что там также широко были распро¬
странены составные семьи, однако перевес был, по-видимому, на стороне малых.
В Киевском воеводстве в 1791 г. (обследовано 2903 двора) около 53 % семей бы¬
ли малыми, 34,4 — составными и 10,6 % — расширенными; в Белоруссии в кон¬
це XVI—первой половине XVIII в. преобладали малые семьи34. В Прибалтике, по
данным нескольких поместий в Эстляндии, Курляндии и Лифляндии в 1782—
1858 гг., доля малых семей колебалась от 46 до 53 %, а составных — от 23 до
59 %, малые семьи преобладали35.
На 1850 г. мы располагаем данными о семейной структуре крестьянства четы¬
рех губерний — Ярославской, Нижегородской, Пермской и Киевский, в которых
проживало более 4 млн крестьян. На долю составной семьи приходилось соот¬
ветственно 43,4; 47,9; 45,9 и 47,5 % всех семей. Однако кроме числа семей необ¬
ходимо учитывать и население, жившее в семьях разного типа. Составные семьи
охватывали до 70 % всего крестьянства, малые семьи — около 20, расширен¬
ные— 10 %. В чисто земледельческих губерниях доля составных семей и насе¬
ления, в них проживавшего, была выше.
Приведенные данные позволяют предположить, что в губерниях, заселенных
преимущественно русскими, в XVI—первой половине XIX в. преобладали со¬
ставные семьи, в то же время значительная часть крестьян проживала в малых
семьях, а в губерниях, заселенных украинцами, белорусами и прибалтийскими
народами, наоборот, преобладали малые семьи, а значительная часть крестьян
проживала в составных и расширенных семьях.
656

Типология семей в России в ее историческом развитии
Прямых данных о семейной организации пореформенной деревни пока мало.
Имеющиеся показывают: составные семьи продолжали преобладать как в аграр¬
ных черноземных, так и в промышленно ориентированных губерниях. В Воро¬
нежской губернии в селении, включавшем 131 двор, в 1896 г. имелось 57% со¬
ставных семей, 32 — малых и 11 % — расширенных36. Анализ подворных спи¬
сков двух деревень Московской губернии в 1869/71 и 1886 гг. обнаружил:
у бывших государственных крестьян доля составных семей в течение 25 лет ста¬
бильно равнялась 42 %, а процент малых семей уменьшилась с 32,5 до 29,9, в то
время как у бывших помещичьих крестьян доля составных семей увеличилась
с 53,2 до 62,5 %, а малых уменьшилась с 35,1 до 15,6%37.
Можно ли полагаться на полученные результаты анализа подворных описаний?
Семейная структура в зависимости от критериев классификации семей
и источников данных
Результаты классификации семей в существенной мере зависят от критерия
объединения людей в одно хозяйство. В течение XV—XVII вв. в большинстве
случаев таким критерием для переписчиков служило проживание в одном дворе
и владение общим имуществом: семья — это двор и двор — это семья. Реальные
отношения между людьми не учитывались. Но принцип не всегда соблюдался.
Например, после введения подворного обложения в 1678 г. счет семейств-
хозяйств шел по количеству въездных ворот, следовательно, критерием отдель¬
ного семейства-хозяйства были взяты въездные ворота. В стремлении уменьшить
бремя налогов крестьяне старались не делить усадьбу и свозить дворы в одну
усадьбу. В результате населенность хозяйства стала возрастать и в начале XVIII в.
в отдельных случаях достигала невероятной величины. Имение А. В. Кикина
в Шелонской пятине в 1717 г. включало 135 дворов, 360 изб и 2269 человек, т. е.
по 16,8 человека на двор, 6,3 человека на избу и по 2,7 избы на двор38.
В XVIII—XIX вв. критерием выделения семьи стало проживание в одном
дворе. Реальные отношения между людьми по-прежнему во внимание не прини¬
мались. Однако несколько дворов также могли составлять одну семью, как не¬
сколько деревень объединялись в одну соседскую общину. В течение XVI—XIX вв.
среди крестьян повсеместно имели распространение семейные группы, объеди¬
нявшие несколько дворов родственников, а иногда и неродственников. Особенно
распространены они были на Севере в период широкого бытования малых се¬
мей39. Всякий раз, когда возникала потребность в совместном труде при решении
производственных задач, которые были непосильны одной семье, вследствие не¬
развитости рынка труда одна или несколько семей объединялись (складывались)
в союз, возникала складническая семья, семья-товарищество с коллективным
трудом и потреблением. На определенный срок имущество, труд и потребление
становились общими. Складническая семья объединяла преимущественно родст¬
венников, но товарищество могли создать и соседи. Члены этого союза владели
определенной, равной или неравной, долей общего имущества (земли, движимо¬
го имущества). Они могли жить одним или несколькими дворами, в одной или
разных деревнях. В дальнейшем, при окончательном разделе общей земли (иму¬
657

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
щества), товарищества превращались в соседские общности, а складнические
отношения — в отношения индивидуальных землевладельцев. Некоторые иссле¬
дователи полагали, что совладение земельными угодьями деревнями являлось
господствующей формой землевладения в XVI—XVII вв., поэтому однодеревен-
цы, как правило, назывались «складниками» и очень редко «соседями»40. В Си¬
бири, Среднем Поволжье и, наверное, в других регионах семьи-товарищества
продолжали бытовать и в XVIII—XIX вв.41 При переписях такие союзы как еди¬
ная семья не фиксировались, что должно было завышать число малых семей.
Результаты классификации семей зависят и от использованных источников.
Например, семейные структуры по данным ревизий и приходских списков (испо¬
ведных книг) существенно различались (табл. 4.5).
Таблица 4.5
Семейная организация крестьян с. Рассказово Тамбовской губернии
по данным ревизии 1816 г. и приходского списка 1811 г. (%)
Тип семьи
Ревизия 1816 г.
Приходской список 1811 г.
Одинокие
3,6
—
Г руппа родственников
5,0
—
Малая
24,5
13,6
Расширенная
12,5
12,4
Составная
53,3
73,9
Источник: Морозова Э. А. Особенности социально-демографического облика населения
торгово-промышленного села в первой половине XIX в. (на примере села Рассказово Тамбов¬
ской губернии): дис. ... канд. Ист. Наук. Тамбов, 2003.
Как видим, два источника дают существенно различные семейные структуры.
По данным священника, одиночки и группы родственников как типы семьи не
существовали, доля малых семей была меньше, а составных — больше на 20,6 %.
Какую и чью точку зрения на семейную организацию отражал официальный ис¬
точник — ревизия и полуофициальный — приходской список? Ревизия отражала
ту семейную структуру, которую конструировал переписчик, исходя из инструк¬
ции и фискальных интересов государства, а приходской список структурировал
крестьян, учитывая реальные отношения между ними. Это хорошо видно на сле¬
дующем примере. Ревизия фиксировала независимое существование одиноких
несовершеннолетних и неусыновленных детей мужского пола, а в приходском
списке оДинокие вообще отсутствовали. Чиновник и священник по-своему пра¬
вы. С официальной точки зрения, мальчик представлял фискальную единицу, и в
таком качестве был зафиксирован, но реально сирота обязательно жил в составе
какой-нибудь семьи, и священник это достоверно отразил. Какой источник на¬
дежней и предпочтительней? До сих пор предпочтение отдавалось ревизиям, что
не кажется бесспорным, поскольку они не учитывали реальные родственные от¬
ношения между людьми. Между тем существует третий источник по семейной
структуре — рекрутские списки, которые Н. А. Миненко справедливо считает
«самыми точными»42. Но списки до сих пор не введены в научный оборот.
658

Типология семей в России в ее историческом развитии
С подобной дилеммой столкнулась финская исследовательница Э. Варне при
изучении семьи в Восточной Финляндии XVIII—XIX вв. Обнаружив, что офици¬
альная перепись не отражала реальных связей между людьми, она решила отойти
от стандартной методики идентификации семейной организации по месту про¬
живания в одном дворе. При объединении людей в одно хозяйство Э. Варне от¬
дала предпочтение реальным отношениям между людьми, т. е. реальной органи¬
зации работы и домашнего хозяйства. Поэтому при идентификации хозяйств она
использовала конфирмационные и исповедные книги, документы о наследовании
и судебных спорах. Оказалось, что большое число крестьян проживало в рамках
семей-товариществ, как это было и на Севере России в XVII—XVIII вв., которые
официально были малыми семьями, а реально — составными и расширенными.
Доля таких семей была высока — около 55 % в 1750 г., 61 % в 1775 г., 35 %
в 1820—1849 гг., и в их рамках проживало большинство населения43. На мой
взгляд, результаты Варис бросают свет на данные о семейной жизни на Севере
и Северо-Западе России XVI—XVII вв. — территории, смежной с Восточной
Финляндией, где господствовали та же агротехника, те же производственные
и межличностные отношения. По мнению ряда исследователей, которые свои
выводы основывали на официальных данных писцовых и переписных книг,
в Восточной Финляндии в XVI—XVII вв. преобладали малые семьи. Однако ре¬
зонно допустить, что на Севере и Северо-Западе России, как и в Финляндии,
наиболее распространенными были сложные формы семейной организации, но
официальные переписи, принимавшие во внимание только совместное прожива¬
ние, недооценивали степень их распространенности. Это объясняет, как населе¬
нию удавалось выживать в многочисленных односемейных поселениях, как вы¬
живали сироты, старики, вдовы при высокой смертности, как выживали хозяйства
во время природных катаклизмов, как односемейное хозяйство могло выполнять
объемные и срочные работы при господстве подсеки.
Семейная структура по данным микро- и макроисследований
Недостатком микроисследований семейной структуры является большая ва¬
риабельность результатов по отдельным селениям и годам, рискованность рас¬
пространения полученных выводов на другие территории. В безукоризненно вы¬
полненном исследовании, основанном на ревизских сказках и метрических ведо¬
мостях, получены следующие результаты о семейной структуре трех помещичь¬
их деревень Московской губернии за 1811—1857 гг. (табл. 4.6).
Мы наблюдаем резкие колебания в людности крестьянского хозяйства и в се¬
мейной структуре крестьянства от ревизии к ревизии. В традиционном обществе
подобные колебания при нормальном течении событий в принципе маловероят¬
ны. Однако факт налицо. Причины высокой изменчивости показателей могут
объясняться: 1) неточностью данных ревизий и метрик; 2) большими колебания¬
ми смертности вследствие эпидемий, неурожаев и войн; 3) вмешательством по¬
мещика или общины, или помещика и общины, которые искусственно, может
быть, накануне ревизии изменяли семейную структуру общины для решения ка¬
ких-то проблем — финансовых, земельных или рекрутских. По-видимому, все
659

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
факторы действовали одновременно, но с разной силой в различные годы. На¬
пример, данные за 1815 и 1857 гг., возможно, находились под сильным влиянием
недавней войны и эпидемии холеры 1852—1856 гг., за 1834 и 1850 гг. — под
влиянием неурожая и эпидемий холеры 1830—1833 и 1847—1849 гг.44; о воз¬
можности вмешательства помещика в семейную структуру крепостных говорят
сами авторы, а П. Зап обнаружил прямые указания на существование подобной
практики45. Неточность ревизских и метрических данных также, по-видимому,
сыграла свою роль, так как С. Хок, использовавший другой источник — подвор¬
ные переписи, не обнаружил столь же резких изменений в семейной структуре
тамбовского села Петровское за 1813—1850 гг.46
Таблица 4.6
Демографические характеристики помещичьего крестьянства
Московской губернии в первой половине XIX в. по данным ревизий
Показатели
1811 г.
1815 г.
1834 г.
1850 г.
1857 г.
Число хозяйств
129
135
127
228
212
Средний размер хозяйства, чел.
4,8
9,0
12,0
7,0
7,0
Население
619
1215
1524
1596
1484
Одинокие, %
20,9
11,9
11,0
5,7
4,3
Малая семья, %
41,1
34,8
18,9
27,6
32,6
Расширенная семья, %
38,0
8,8
7,9
2,6
4,7
Составная семья, %
44,0
62,7
64,3
55,3
Источник: Blum A., Troitskaya /., Avdeev A. Family ... Р. 88—92.
Микроисследования не могут нас вполне удовлетворить из-за изменчивости
картины от селения к селению и от года к году. Всякий раз перед исследователем
стоит вопрос: насколько надежны и представительны полученные им результаты,
на который он не может дать удовлетворительного ответа. Ввиду этого микроис¬
следования семейной структуры целесообразно дополнить макроисследования¬
ми. За первую половину XIX в. мы имеем распределение семей по числу членов
в отдельных губерниях на основании ревизий, а за 1897 г. — по всем губерниям
на основании переписи. Если знать среднюю численность малой, расширенной
и составной семьи, то на основании распределения дворов по числу членов мож¬
но получить представление о семейной структуре населения целых уездов и гу¬
берний. К сожалению, данных на этот счет немного, так как такой вопрос не ста¬
вится даже3 теми, кто изучает семейную структуру. Однако найти соотношение
между величиной семьи и ее типом позволяет обращение к типичному жизнен¬
ному циклу семьи (табл. 4.7).
Если женщина весь репродуктивный период проводила в браке и обладала
крепким здоровьем, то она рожала 10—11 раз. Однако вследствие задержки
с выходом замуж, овдовения, бесплодия, безбрачия, плохого здоровья или наме¬
ренного предотвращения рождений крестьянки в среднем рожали по 7—8 детей,
из которых почти каждый третий умирал в течение первого года жизни, только
каждый второй доживал до 20 лет и почти каждый из трех выживших сыновей
660

Типология семей в России в ее историческом развитии
призывался в армию (до середины XIX в. не менее чем на 20 лет). Отсюда следу¬
ет, что средняя численность малой семьи в момент своего апогея, когда супругам
было 40—45 лет, могла составлять 6 человек (2 родителя, 3 ребенка в семье и
1 сын в армии). К этому времени первые дети достигали 20 лет, и численность
семьи должна была начать постепенно сокращаться, если бы все дети покидали
родительский дом. Наш расчет подтверждается данными о жизненном цикле се¬
мей духовенства, поскольку по уровню рождаемости и смертности духовенство
было близко к крестьянству (табл. 4.8).
Таблица 4.7
Жизненный цикл у православных крестьян в 1867 г. и у сибирских горожан
в 1873—1874 гг.
Показатели
Крестьяне
Г орожане
Муж.
Жен.
Муж.
Жен.
Возраст вступления в первый брак, лет
24—25
21—22
25—26
21—22
Возраст при рождении первого ребенка, лет
26—27
23—24
27—28
23—24
Возраст при рождении последнего ребенка, лет
42—44
39—40
45—50
39—40
Продолжительность предстоящей жизни
при вступлении в брак, лет
35—36
39—40
—
—
Продолжительность предстоящей жизни после
рождения последнего ребенка, лет
24—25
27—28
—
—
Среднее число рождений на одну крестьянку
—
7—8
—
6—7
Подсчитано по: Движение населения в Российской империи за [1867—1871] год. СПб.,
[1872—1879] ; Гончаров Ю. М. Городская семья Сибири второй половины XIX—начала XX в.
Барнаул, 2002. С. 377.
Таблица 4.8
Репродуктивный цикл семей духовенства в середине XIX в.
(Вологодская губерния, 1859 г.)
Возраст
супруга, лет
Число семей, имевших детей
Всего
детей
Всего
семей
Детей
на
семью
0
1
2
3
4
5
6
7
8+
60+
18
29
26
16
8
4
2
—
—
193
103
1,87
55—59
11
28
26
21
10
11
4
2
—
276
113
2,44
50—54
9
25
35
28
29
26
15
6
2
575
175
3,29
45—49
10
15
19
26
29
38
20
13
8
716
178
4,02
40—44
21
19
22
32
46
60
43
25
15
1201
283
4,24
35—39
20
20
27
53
79
82
54
14
5
1426
354
4,03
30—34
21
32
72
103
78
45
16
5
1
1161
373
3,11
25—29
27
100
77
64
26
2
2
—
—
572
298
1,92
18—24
16
63
3
—
—
—
—
—
—
69
82
0,84
Итого
153
331
307
343
305
268
156
65
31
6189
1959
3,16
Подсчитано по: Попов В. А. Движение народонаселения в Вологодской губернии в 1833—
1858 гг. // Зап. РГО по отд-нию статистики. 1871. Т. 2. С. 235.
661

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
Как следует из приведенных данных, максимальной величины — 6,24 челове¬
ка (два родителя и 4,24 детей) семьи духовенства достигали, когда супругам бы¬
ло 40—44 года, после чего численность семьи начинала уменьшаться. Это было
связано с тем, что в семьях духовенства только один сын наследовал отцу и ста¬
новился его преемником как духовное лицо, остальные должны были устраивать
свою жизнь на стороне; дочери же после выхода замуж, как и у крестьян, поки¬
дали родителей. Когда супруги достигали 60 лет, с ними могли еще оставаться
только один сын, наследовавший отцу, и младшая дочь, не успевшая выйти за¬
муж. В конце концов престарелые родители доживали жизнь с одним сыном.
Жизненный цикл семьи у жителей сибирских городов Бийска в 1867 г. и Тоболь¬
ска в 1897 г. несколько отличался: у горожан средний размер семьи был меньше
(4,26 в 1867 г. и 3,86 в 1897 г.); в 1867 г. пик размера семьи в 5,9 человека (два
родителя и 3,88 детей) наблюдался тогда, когда супругам было 45—49 лет,
в 1897 г. максимальной величины семьи 4,64 (два родителя и 2,64 детей) горожа¬
не достигали, когда супругам было 40—44 года47.
Жизненный цикл семей духовенства дает нам историю малой семьи. По от¬
ношению к жизненному циклу крестьянских семей эта модель является контр¬
фактической, поскольку показывает, что было бы с крестьянской семьей, если бы
она действительно являлась малой, а крестьян, так же как и представителей ду¬
ховного сословия, не брали в армию. Следует принять во внимание, что духовен¬
ство являлось самым многодетным сословием в России по причине раннего
вступления в брак, относительного благосостояния и негативного отношения (по
религиозным соображениям) ко всяким средствам, ограничивающим деторожде¬
ние. Несмотря на это, средняя величина семьи белого духовенства составляла
всего 5,17 человека.
В крестьянских семьях, как и в семьях духовенства, дочери после выхода за¬
муж покидали родительский дом, но, в отличие от духовенства, каждый из трех
крестьянских сыновей после достижения призывного возраста, равного 18 годам
до 1840 г. и 20 годам с 1840 г., обязан был уходить в армию практически навсе¬
гда, так как служба продолжалась 20 лет и более. Рекрутская повинность кресть¬
янства и меньшая сравнительно с духовенством детность крестьянских семей
объясняют, почему, по нашему расчету, в малой крестьянской семье должно бы¬
ло оставаться трое детей, а в семьях духовенства среднее число детей доходило
до 4,24. Второе отличие крестьянства от духовенства состояло в том, что кресть¬
янские сыновья, кроме ушедших в армию, оставались с родителями, приводили
в дом жен и обзаводились детьми. Начинался новый рост семьи, который, как
правило, прбдолжался около 20—30 лет до смерти отца, потому что сыновья при
живом отце, как правило, от него не уходили и имущество с ним не делили. Если
же они настаивали на разделе, то, согласно обычному праву, не получали ника¬
кого имущества. За 20—30 лет численность семьи заметно увеличивалась, так
как две-три невестки за это время несколько раз рожали. Нередко случалось, что
после смерти отца братья продолжали жить вместе. Большие отцовские и брат¬
ские семьи нередко достигали значительной численности: например, в 1850-е гг.
самая большая семья в Ярославской губернии включала 72 человека, в Нижего¬
родской — 46 и в Пермской — 44 человека. Иногда численность большой семьи
662

Типология семей в России в ее историческом развитии
превосходила и 100 человек. Проделанный расчет подтверждается данными
о жизненном цикле крестьянских семей в Архангельской губернии в XVIII в.
(табл. 4.9).
Таблица 4.9
Число детей в среднем на семью в XVIII—первой половине XIX в.
Показатели
Архангельские
крестьяне
Вологодское
духовенство
Московские
купцы
1710 г.
1762 г.
1782 г.
1859 г.
1762—1857 гг.
Возраст родителей,
лет:
16—25
0,64
0,65
0,80
0,84
0,94
26—30
1,39
1,80
1,85
1,92
1,35
31—40
2,06
2,66
3,03
3,56
4,54
41—50
2,08
3,15
3,45
4,16
4,90
51—60
1,89
2,07
2,16
2,95
В среднем"
1,63
2,13
2,25
3,17
1,86
В среднем""
2,19
2,50
2,74
3,43
2,68
Всего человек
в семье***
6,00
5,30
6,50
—
4,76
Подсчитано по: Кох О. Б. Крестьянский двор и крестьянская семья ... С. 57, 229—233 ; По¬
пов В. А. Движение народонаселения в Вологодской губернии в 1833—1858 гг. С. 235 ; Юрчен¬
ко Н. Л. Ревизские сказки как источник по социально-демографической истории (опыт обра¬
ботки на ЭВМ ревизских сказок московского купечества XVIII—первой половины XIX в.):
дис. ... канд. ист. наук. Л., 1989. С. 267, 281—282.
* Все семьи.
** Семьи с детьми.
Вместе с родственниками.
Для сравнения в табл. 4.9 включены данные о жизненном цикле семей
московских купцов и духовенства Вологодской губернии. Как следует из
приведенных данных, максимальной величины семья достигала тогда, когда
супругам было 41—50 лет и жена прекращала рожать вследствие наступления
климакса, после чего численность семьи начинала уменьшаться. Дочери после
выхода замуж покидали родительский дом, один из двух или трех крестьянских
сыновей после достижения призывного возраста призывался в армию
практически навсегда. В типичной русской крестьянской семье было не более
двух сыновей, поэтому возможности для роста были ограниченными —
появление невестки и внуков сначала только компенсировало уход дочерей из
дома и одного сына в армию. Большак должен был прожить еще лет 15, чтобы
начавшийся рост семьи позволил ей превзойти ту численность, которая была
в момент апогея малой семьи. Вследствие особенно высокой смертности русских
(они уступали по средней продолжительности жизни всем народам Европейской
России) многие малые семьи не превращались в составные, а возникшие
663

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
составные семьи через определенное время становились вновь малыми. Из тех
крестьян, кто достигал 25 лет и женился, лишь 73 % достигали 50 лет —
возраста, когда их первые сыновья в свою очередь женились и приводили в дом
невестку; 76 % из 50-летних достигали 60 лет, 62 % — 65 лет и менее половины
из 50-летних — 70 лет48. Следовательно, лишь половина малых семей реально
превращались в составные.
Проверим сделанное предположение о величине семьи разных типов путем
сравнения фактической и гипотетической семейной структуры вотчины Шереме¬
тевых, по которой мы имеем как распределение семей по числу членов, так и ре¬
альную семейную структуру, выявленную на основе прямых данных о составе
семей (табл. 4.10).
Таблица 4.10
Сравнение фактической и гипотетической доли составных семей в вотчине
Шереметевых Московской губернии в первой половине XIX в. (%)
Показатели
1815 г.
1834 г.
1850 г.
1857 г.
Составная семья
53,3
70,1
66,7
62,8
Доля семей с числом членов 7+
50,0
66,0
57,0
56,0
Доля семей с числом членов 6+
62,0
74,0
65,0
62,0
Разница между долей семей с числом
членов 7+ и долей составных семей
-3,3
-4,1
-9,7
-6,8
Разница между долей семей с числом
членов 6+ и долей составных семей
+8,7
+3,9
-1,7
-0,8
Малая семья
20,3
7,0
16,4
19,5
Доля семей с числом членов 2—5
32,0
18,0
29,0
35,0
Доля семей с числом членов 2—4
24,0
13,0
22,0
25,0
Разница между долей семей с числом
членов 2—5 и долей малых семей
11,7
11,0
12,6
15,5
Разница между долей семей с числом
членов 2—4 и долей малых семей
+3,7
+6,0
+5,6
+5,5
Подсчитано по: Blum A., Troitskaya /., Avdeev A. Family ... Р. 88—92.
Как видно из табл. 4.10, гипотетическая и фактическая структуры близки, хо¬
тя и не совпадают. Гипотетическая семейная структура наибольшего подобия
с реальной семейной структурой по ревизским данным достигает при следующих
основаниях типологии: семьи с числом членов 2—4 относить к малым, с числом
членов 6 и больше — к составным. Расхождение между фактической и гипотети¬
ческой семейной структурой следует признать не слишком значительным, учи¬
тывая, что типология по данным ревизий отличается от типологии по сведениям
приходских списков еще больше — различия по доле малой семьи составляли
10,9 %, а по доле составной — 20,6 %.
Другие локальные исследования подтверждают расчет: семьи численностью
до 5 человек включительно чаще всего являлись малыми, 6 человек — расши¬
ренными, 7 и более — составными49. Установленная корреляция между размером
664

Типология семей в России в ее историческом развитии
семьи и ее типом действительна не только для крестьянства, но и для горожан.
Вот характерный пример. Ю. М. Гончаров рассчитал распределение семей То¬
больска, Барнаула и Бийска в 1867 и 1897 гг. по числу членов и одновременно
эпределил типологию семей на основе родственных отношений между их члена¬
ми. Это дает возможность построить гипотетическую типологию семей на основе
модности (по установленным выше критериям) и сравнить ее с фактической ти¬
пологией. Оказалось: в 1867 г. процент расширенных и составных семей по люд¬
ности равнялся в Тобольске, Барнауле и Бийске соответственно 29; 23 и 36,
в среднем по трем городам — 29, а по родственным отношениям — соответст¬
венно 35; 23 и 30, в среднем — 28. Различие составило лишь один пункт. В 1897 г.
процент расширенных и составных семей по людности равнялся в Тобольске
21, в Барнауле — 27, в среднем по двум городам — 24, а по родственным от¬
ношениям — соответственно 25; 21 и 24 (по Бийску за 1897 г. типология семей
па основе родственных отношений Гончаровым не рассчитана). Совокупные
ноли одиночек и малых семей по людности и по родственным отношениям
в 1867 г. расходились в среднем для трех городов лишь на один пункт, а в 1897 г.
по двум городам совпали50. Стоит обратить внимание: чем больше выборка
^городов и семей), тем ближе типологии по людности и родственным отноше-
пиям. Это результат действия закона больших чисел — закономерность обна¬
руживается в массовых данных. В г. Нерехте Костромской губернии по переписи
1923 г. составная семья (1133 наблюдения) в среднем состояла из 6,29 человек, ма-
пая — из4,551.
Итак, в середине XIX в., а в раннее время тем паче, в среде крестьянства се¬
мьи, насчитывавшие 6 человек и более, как правило, являлись расширенными
^одна семья и родственники) или составными. Даже в России в 1994 г. 3,6 % всех
семей являлись составными, включавшими две и три брачные пары с детьми
и без детей, при этом средний размер домохозяйств равнялся всего 5,6 челове¬
ка52. В пореформенное время началось снижение брачности и более активное
и результативное регулирование рождаемости, что вело к уменьшению размеров
семьи (подробно об этом см. в гл. 3 «Демографическая модернизация» наст,
пзд.). Следовательно, и тогда семьи, насчитывавшие 6 человек и более, как пра¬
вило, являлись расширенными или составными семьями. Подчеркнем, что здесь
речь идет о наиболее распространенных случаях, так как не все семьи численно¬
стью 5 человек и менее были малыми, как и не все семьи, насчитывавшие более
5 членов, были расширенными или составными.
Как изменялась людность крестьянской семьи в Европейской России, показы¬
вает табл. 4.11. Прежде чем ее комментировать, необходимо сделать оговорку.
В составе хозяйств-семей в XVII—начале XX в. довольно часто проживали при¬
слуга, работники, ученики мастеров и т. п., которые учитывались в текущей ста¬
тистике как члены хозяйств, что несколько преувеличивало среднюю величину
семьи. Согласно переписи 1897 г., посторонние лица увеличивали среднюю люд-
пость городской семьи на 0,9, а сельской — на 0,2 человека.
665

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
Таблица 4.11
Средняя населенность крестьянского двора в России в конце XVII—начале XX в.
(человек обоего пола)
Район
1678 г.
1710 г.
1850-е гг.
1900 г.
1916 г.
1897 г.*
Северный
6,5
6,8
6,8
6,0
5,8
5,3
Северо-Западный
7,4
—
6,8
5,8
5,6
5,6
Нечерноземный центр
7,3
7,4
6,8
5,9
5,6
5,2
Черноземный центр
9,1
7,8
10,2
7,0
6,3
6,3
Среднее Поволжье
—
6,6
8,2
6,2
5,9
5,4
Нижнее Поволжье
—
6,5
Северное Приуралье
—
—
—
6,2
—
—
Южное Приуралье
—
—
—
5,8
—
—
Левобережная Украина
—
—
—
6,i
—
—
Правобережная Украина
—
—
7,3"
7,0
—
—
Новороссия
—
—
—
5,7
—
—
Европейская Россия
7,5
7,6
8,4
6,4
5,7
5,8
Состав районов: Северный: Архангельская, Вологодская, Олонецкая; Северо-Западный:
Новгородская, Псковская, С.-Петербургская; Нечерноземный центр: Владимирская, Калуж¬
ская, Костромская, Московская, Нижегородская, Смоленская, Тверская, Ярославская; Прибал¬
тийский: Курляндская, Лифляндская, Эстляндская; Белорусско-Литовский: Виленская, Ви¬
тебская Гродненская, Ковенская, Минская, Могилевская, Смоленская; Черноземный центр:
Воронежская, Курская, Орловская, Рязанская, Тамбовская, Тульская; Левобережная Украи¬
на: Полтавская, Харьковская, Черниговская; Правобережная Украина: Волынская, Киевская,
Подольская; Среднее Поволжье: Казанская, Пензенская, Саратовская, Симбирская; Нижнее
Поволжье: Астраханская, Самарская; Северное Приуралье: Вятская, Пермская; Южное
Приуралье: Оренбургская, Уфимская; Новороссия: Бессарабская, Донская, Екатеринослав-
ская, Таврическая, Херсонская.
Подсчитано по: Александров В. А. Типология русской крестьянской семьи в эпоху феода¬
лизма// ИСССР. 1981. № 3. С. 85 ; Водарский Я. £.: 1) Население России в конце XVII—начале
XVIII века. М., 1977. С. 48, 221—231 ; 2) К вопросу о средней численности крестьянской семьи
и населенности двора в России в XVI—XVII вв. // Вопросы истории хозяйства и населения
России XVII в. : очерки по исторической географии XVII в. / Л. Г. Бескровный (ред.). М., 1974.
С. 117—130 ; Кох О. Б. Крестьянская семья // Аграрная история Северо-Запада России XVII
века: (Население, землевладение, землепользование) / А. Л. Шапиро (ред.). Л., 1989. С. 55—
62 ; Материалы Комиссии 1901 г. Ч. 1. С. 82—85 ; Основные элементы сельскохозяйственного
производства СССР в 1916—1923—1927 гг. : Итоги сельскохозяйственной переписи 1916 г.
и весенне-выборочных 10%-ых обследований по единоличным крестьянским хозяйствам за
1923—1927 вт. М., 1930. С. 2—5 ; Памятная книжка Олонецкой губернии на 1858 год. СПб.,
1858. С. 248; Свавицкая 3. М., Свавицкий Н. А. Земские подворные переписи, 1880—1913:
Поуездные итоги. М., 1926 ; Общий свод данных переписи 1897 г. Т. 1. С. 16—22 ; Фундуклей И.
Статистическое описание Киевской губернии. Киев, 1852. Ч. 1. С. 297.
* Сельское население, включая некрестьянские сословия, по переписи 1897 г.
Киевская губерния.
Данные табл. 4.11 за отдельные годы не вполне сопоставимы, поскольку
в разное время собирались различными способами. Однако большинство иссле-
666

Типология семей в России в ее историческом развитии
дователей сходятся во мнении, что они все же правильно отражают господ¬
ствующие тенденции в изменении населенности дворов53. Средняя населенность
крестьянского двора в течение XVIII—первой половины XIX в. в промысловых
и промышленных регионах (Север, Северо-Запад и Нечерноземный центр) была
стабильной или уменьшалась, а в земледельческих регионах возрастала. Это сви¬
детельствует о том, что характер хозяйственной деятельности населения оказы¬
вал серьезное влияние на величину семьи: занятие земледелием способствовало
увеличению размера семьи, а занятие торговлей, промышленностью в разных ее
формах и промыслами, напротив, — уменьшению размера семьи. Во второй по¬
ловине XIX—начале XX в. происходило повсеместное размельчение семей, при¬
чем этот процесс в большей степени охватил земледельческие губернии, что
привело к выравниванию средней населенности крестьянского двора в районах
промышленной и сельскохозяйственной ориентации.
На протяжении трех столетий средний крестьянский двор никогда не был
многонаселенным, что создает искушение, которого, мне кажется, не избежали
многие историки, интерпретировать малонаселенность как показатель полного
господства малой семьи. Однако сама по себе малочисленность семьи не явля¬
ется достаточным критерием для заключения о преобладании в среде крестьян¬
ства малой семьи, так как может быть следствием высокой смертности и корот¬
кой продолжительности жизни. Например, семья из четырех человек может
включать две полные семьи и являться составной, а не малой. Попытаемся от¬
ветить на вопрос о том, какие формы семейной организации преобладали среди
крестьянства.
На 1850 г. мы располагаем данными о семейном составе 4,6 млн крестьян че¬
тырех губерний — Ярославской, Нижегородской, Пермской и Киевской. Наибо¬
лее полные сведения относятся к Ярославской губернии, по которой мы имеем
данные о распределении домохозяйств-дворов по числу человек и о собственно
семейной структуре населения (табл. 4.12).
Таблица 4.12
Населенность крестьянских дворов-семей в 1850-е гг. (%)*
Губерния
Количество хозяйств с числом членов
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
il¬
ls
16—
20
21—
30
Ярославская
5,1
12,7
7,7
9,7
10,9
10,7
9,7
7,9
6,2
4,9
п,з
2,5
0,7
Ярослав¬
ская
39,6
20,3
7,9
7,3
6,2
4,9
3,7
2,5
1,8
1,4
3,4
0,7
0,3
Нижегород¬
ская
—
6,4
8,9
10,5
12,6
13,0
11,9
9,1
7,2
5,7
12,1
1,7
0,9
Пермская
4,7
6,9
8,3
11,6
11,7
10,9
8,5
7,1
5,7
5,6
14,1
3,6
1,3
Киевская
—
5,8
8,7
11,6
13,3
13,1
11,2
8,7
6,6
5,0
11,8
2,6
1,6
Подсчитано по: О составе и движении населения по губерниям Нижегородской и Ярослав¬
ской. СПб., 1861 ; Архив РГО. Разр. 29 (Пермская губерния). On. 1. Д. 41 ; Архив РАН,
С.-Петерб. отд-ние. Ф. 27. On. 1. Д. 128. Л. 3—4 ; Перковсъкий А. Л. Еволющя Ым”1 i госпо-
667

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
дарства на Укршш в XVII—перппй пол. XIX ст. // Демограф1чш дослщження : респ.
м1жвщомч. зб. Кшв, 1979. Вип. 4. С. 37—46.
Хозяйства с числом членов более 30 составляли в Ярославской губернии среди крестьян
0,04 %, среди городского сословия — 0,06, в Пермской губернии — 0,11 %.
** Городское сословие.
Как следует из приведенных данных, в ярославской деревне в среднем на од¬
но домохозяйство приходилось 1,95 семьи, 6,49 человека (3,01 мужчины и 3,48
женщины), в том числе 3,45 взрослых и 3,04 детей; в Пермской губернии домо¬
хозяйство в среднем состояло из 7,06 человека, в том числе 3,33 мужчины и 4,73
женщины, в Нижегородской — соответственно 6,89; 3,30 и 3,59, в Киевской —
7,32; 3,64 и 3,68. Принимая, что семьи численностью до 5 человек включительно
чаще всего являлись малыми, 7 и более — составными, мы получаем следующие
данные о семейной организации крестьян четырех губерний в середине XIX в.,
в которых по 10-й ревизии 1850 г. проживало около 4,6 млн крестьян обоего пола
разных категорий54 (табл. 4.13).
Таблица 4.13
Типология хозяйств-семей сельского населения в Ярославской, Нижегородской,
Пермской и Киевской губерниях в середине XIX в. (%)
Тип семьи
Ярославская
Нижегородская
Пермская
Киевская
Хоз-ва
Населе¬
ние
Хоз-ва
Населе¬
ние
Хоз-ва
Населе¬
ние
Хоз-ва
Населе¬
ние
Одинокие
5,1
0,8
—
—
4,7
0,7
—
—
Г руппа род¬
ственников
6,7
2,1
—
—
—
—
—
—
Малая
34,2
19,8
38,9*
21,4’
38,5*
20,3*
39,4*
19,2*
Расширенная
10,6
9,8
13,2
11,5
10,9
9,2
13,1
11,3
Составная
43,4
67,5
47,9
67,1
45,9
69,8
47,5
69,5
В том числе
большая *
14,5
31,2
17,7
28,5
23,0
38,3
16,1
32,8
Итого
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
Источники указаны в примеч. к табл. 4.12.
* Вмерте с одинокими и группой родственников.
** С 11 членами и более.
В Ярославской, Нижегородской и Пермской губерниях многие крестьяне, не
оставляя земледелия, активно занимались кустарной промышленностью, отход¬
ничеством, торговлей. В наибольшей степени это было характерно для ярослав¬
ских крестьян и в наименьшей — для пермских. И несмотря на это, во всех трех
губерниях в каждый данный момент количественно преобладали составные се¬
мьи, а вместе с расширенными семьями они составляли абсолютное большинст¬
во, как и в земледельческой Киевской губернии. Хотя в селах, занимавшихся
668

Типология семей в России в ее историческом развитии
преимущественно промыслами, в том числе отхожими, уже в начале XIX в. пре¬
обладали малые семьи55.
Однако кроме числа семей необходимо учитывать и население, жившее
в семьях разного типа. Составные семьи охватывали до 70 % всего крестьянства,
малые семьи — около 20 %, расширенные — 10 %. В чисто земледельческих гу¬
берниях доля составных семей и населения, в них проживавшего, была выше56.
Об этом можно судить по тому, что среднестатистический размер семьи в таких
губерниях был примерно на 25 % больше, чем в губерниях промышленной ори¬
ентации. Например, в 1857 г. семья включала в среднем в Воронежской губернии
9,6	человека обоего пола, Вятской — 9,7, Курской — 9,1, Саратовской — 8,4,
Тамбовской губернии — 9,0 человек обоего пола57. В целом по Европейской Рос¬
сии в 1850-е гг. средняя людность крестьянского двора составляла 8,4 человека,
по неземледельческим Ярославской, Нижегородской и Пермской губерниям —
6,8. Таким образом, на основании этих данных можно предположить, что до кресть¬
янской реформы 1860-х гг. в деревне преобладала составная крестьянская семья.
Последняя треть XIX—начало XX в. отмечена уменьшением средней величины
семьи и доли расширенных и составных семей (табл. 4.14, 4.15). При анализе этих
таблиц следует иметь в виду: их данные относятся ко всему сельскому населению,
а не собственно к крестьянству. В семейной структуре проживавших в деревне
мещан, купцов и дворянства было больше малых семей и меньше расширенных
и составных, и их населенность была меньше, чем крестьянской семьи: на одну
семью дворян приходилось 5,4 человека, духовенства — 5,8, городских обывате¬
лей — 5,1. Вследствие этого перепись 1897 г. преуменьшала людность крестьянс¬
кого двора-семьи примерно на 0,3 человека или на 5—7 %. В 1897 г. согласно
переписи в среднем по Европейской России одна семья сельского населения
включала 5,8 человека, в то время как в 1900-е гт., по данным земских обследований,
и в 1917 г., согласно данным сельскохозяйственной переписи, — 6,1 человека58.
Таблица 4.14
Типология хозяйств-семей сельского населения в Ярославской, Нижегородской,
Пермской и Киевской губерниях в 1897 г. (%)
Тип семьи
Ярославская
Нижегородская
Пермская
Киевская
Хоз-ва
Населе¬
ние
Хоз-ва
Населе¬
ние
Хоз-ва
Населе¬
ние
Хоз-ва
Населе¬
ние
Одинокие
8,1
1,7
5,9
1,2
3,4
0,7
2,1
0,4
Малая’
60,3
44,9
54,5
39,3
57,2
39,9
58,1
41,8
Составная"
31,6
53,4
39,6
59,5
39,4
59,4
39,8
57,8
В том числе
большая
1,4
2,8
4,0
8,1
2,5
5,2
1,2
2,4
Итого
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
Подсчитано по: Общий свод данных переписи 1897 г. Т. 1. С. 16—22.
* Вместе с группой родственников.
Вместе с расширенной семьей.
С 11 и более членами.
669

Типология хозяйств-семей сельского населения Европейской России по районам в 1897 г. (%)
а*
а
о
§
Большая семья**
Население
«П
ГЛ
ю"
8,9
ГЛ
оо"
2,4
Os
Os"
10,4
Os
Os'
7,9
17,2
Os
Os"
(N
6,3
9,3
Хоз-ва
«п
(N
VO
(N
ГЛ
4,1
(N
4,9
4,9
3,9
«п
оо"
О^
2,1
3,1
чо
Tf"
Расширенная
и составная семья
Население
56,0
ОО^
so"
56,1
54,1
(N
(N
50,3
°°*
so"
56,8
55,3
55,0
54,4
60,6
СП
57,3
56,0
Хоз-ва
40,6
44,2
42,4
41,3
38,1
29,3
43,0
41,5
43,0
40,8
44,4
45,1
41,8
°°*
42,0
Малая семья
Население
оо"
т
(N
Г-"
ГЛ
35,1
36,5
38,5
(N
so"
32,9
32,4
34,4
36,4
28,0
29,1
38,3
36,0
(N
т
Хоз-ва
52,6
50,4
48,9
51,5
52,6
64,1
49,7
50,7
50,1
51,4
44,6
47,7
54,1
52,9
50,5
Одинокие
Население
Os
©"
г-
o'
6*0
0,5
1,0
o'
о"
o'
Г-
о"
о"
о"
0,4
0,4
»п
о"
Хоз-ва
го
''У
00
(N
4,8
2,8
(N
m"
2,4
2,4
(N
т"
»п
(N
ГЛ
(N
©^
(N
2,2
(N
Район
Промышленной ориентации
Северный
Северо-Западны й
Северо-Восточный
Нечерноземный центр
Прибалтийский
Аграрной ориентации
Юго-Восточный
Восточный
Средне-Волжский
Черноземный центр
Белорусский
Украинский
Новороссия
Европейская Россия
<4
(N
1
и
н
г-
Os
00
S
о
S
с
<L>
о.
с
X
1=5
§
со
В
ю
О
о
о
X
cd
н
S
у
о
§
Вместе с группой родственников.
' С 11 членами и более.

Типология семей в России в ее историческом развитии
Таким образом, действительная величина средней крестьянской семьи была
на 5—7 % больше, чем показывают данные переписи 1897 г., и соответственно
в среде крестьянства имелось примерно на 5—7 % больше расширенных, состав¬
ных и больших семей.
Из приведенных данных следует: на рубеже XIX—XX вв. среди сельского на¬
селения во всех регионах, но особенно в губерниях промышленной ориентации,
где индустриализация и урбанизация зашли достаточно далеко, малые семьи не¬
сколько преобладали59. В пореформенной Сибири типология семей напоминала
Европейскую Россию60. В Прибалтике нуклеаризации зашла особенно далеко61.
Составная семья всюду сдала свои позиции сравнительно с серединой XIX в. Од¬
нако, поскольку перепись 1897 г. на 5—7 % преуменьшала долю расширенных
и составных (включая большие) и соответственно преувеличивала долю малых
семей в среде крестьянства, в действительности, вероятно, расширенные и со¬
ставные семьи у крестьян, проживающих в деревне, численно преобладали.
Кроме того, с точки зрения численности населения, проживавшего в семьях раз¬
ного типа, в целом по Европейской России, включая Прибалтику, почти две тре¬
ти крестьян все еще проживали в расширенных и составных семьях. Тем не ме¬
нее приведенные расчеты показывают: процесс нуклеаризации семейной струк¬
туры после крестьянской реформы сильно продвинулся.
Все приведенные группировки крестьянских семей по типам дают представ¬
ление о семейной организации крестьянства на момент группировки, т. е. в ста¬
тике. Но каждая семья была живым организмом, в течение своего существования
она переживала жизненный цикл: испытывала рост, упадок и другие хозяйствен¬
но-морфологические процессы. При нормальных условиях малая, составная или
большая семья представляла собой отдельные стадии в этом цикле, ибо малая
семья становилась составной и часто большой, а составная и большая семьи по¬
сле раздела превращались в малые. Динамические переписи крестьянских хо¬
зяйств конца XIX—начала XX в., в ходе которых прослеживалась в течение 4—
20 лет судьба каждого крестьянского хозяйства, со всей очевидностью обнару¬
живали эти изменения62. Согласно их данным, на определенный момент около
70 % хозяйств развивались нормально, т. е. испытывали рост своего состава,
20 % — разделялись, оставшиеся 10 % хозяйств испытывали один из процессов:
выселялись из деревни, прекращали свое существование, вселялись из других
мест, соединялись или распадались. При крепостничестве процесс роста кресть¬
янской семьи нередко продолжался до большой семьи, в пореформенной дерев¬
не, как правило, — до составной семьи.
Жизненный цикл крестьянской семьи в течение XVI—начала XX в. оставался
в принципе одинаковым. Тем не менее в пореформенное время происходило
уменьшение величины семьи (числа членов в семье), увеличение доли малых
и уменьшение доли составных семей, несмотря даже на то что начиная с 1860-х гг.
естественный прирост населения возрастал. Несколько факторов объясняют этот
парадокс. Во-первых, происходило уменьшение доли больших семей ввиду того,
что перерастание малой семьи в большую семью из распространенного обычая
становилось исключением, даже в аграрных регионах. Среди 50 губерний
Европейской России наивысший процент больших семей сохранился к началу
671

Гпава 4. Семья и внутрисемейные отношения
XX в. в черноземной Воронежской губернии. Но и там их доля упала до 15%
и в них проживало менее 30 % всех крестьян; за 1858—1897 гг. средняя величина
семьи уменьшилась с 9,4 до 6,6 человека. Молодое поколение предпочитало
малую семью, и большие семьи держались исключительно властью и авто¬
ритетом «стариков». Молодежь не выделялась из больших семей нередко только
из-за страха лишиться имущества при разделе63. Во-вторых, практически каждая
составная семья по достижении определенного уровня развития или после
смерти главы семьи делилась, тогда как при господстве крепостнических
отношений, до 1861 г., по крайней мере 10 % хозяйств вообще не делилось, все
время оставаясь в группе составной или большой семьи. Например, согласно
подсчетам С. Хока по тамбовскому поместью Петровское за 1813—1856 гг.,
10,1	% мужчин в возрасте 50—59 лет никогда не были большаками64. В-третьих,
состав семей стал все чаще ограничиваться прямыми родственниками по нис¬
ходящей или восходящей линии, что приводило к уменьшению величины семьи.
В-четвертых, в пореформенное время усилилось малоземелье, появилась
скрытая безработица, которая выталкивала миллионы крестьян из деревни
в город, в промышленность, в слабозаселенные регионы империи. . В города за
1870—1896 гг. переселились 8,6 млн, вследствие чего к 1897 г. 51,9 % городских
жителей являлись неместными уроженцами65; в 1897—1916 гг. переселенческое
движение на окраины охватило более 5 млн человек и сотни тысяч крестьян
переселились в города66. Миграция крестьянства сдерживала процесс форми¬
рования составных семей. Наконец, обычай не делиться при жизни отца все реже
соблюдался, вследствие чего продолжительность пребывания крестьянского
хозяйства на стадии составной семьи уменьшалась. Рост семейных разделов
в пореформенное время приводил не только к разложению больших патри¬
архальных семей, но и к уменьшению продолжительности существования сос¬
тавных семей67.
Рис. 4.3. Крестьянская семья, Владимирская губерния. 1900-е
672

Типология семей в России в ее историческом развитии
Таким образом, распределение хозяйств по семейной организации на оп¬
ределенную дату создает иллюзию, что преобладала та или иная форма семьи.
В действительности ни составная семья, ни малая семья не являлась главной
формой семейной организации крестьянства в XVI—начале XX в., и та и другая
были лишь одной из стадий внутреннего развития крестьянского хозяйства для
преобладающего числа крестьян в определенный период жизни. Стадия
составной семьи, как правило, совпадала с детством, юностью (от рождения до
20—25 лет) и старостью (60 лет и старше), стадия малой и расширенной семьи —
со зрелостью (после раздела составной семьи и образования самостоятельного
хозяйства до его превращения в составную семью). До 1860-х гг. стадия
составной семьи была практически обязательной для всех хозяйств и к тому же
самой продолжительной, а около 10% крестьян всю свою жизнь проводили
в составной или большой семье. Когда говорится, что в пореформенное время
малая семья потеснила составную, то имеется в виду, что некоторые малые семьи
вообще не перерастали в составные, а большая семья как стадия развития
крестьянской семьи стала исключением. Вместе с тем вплоть до начала XX в.
составная семья представляла собой важную, хотя, возможно, и не самую
продолжительную, стадию развития крестьянского хозяйства для значительной
части крестьян в период их детства, юности и старости68.
Факторы длительного существования составной семьи
Почему крестьяне, как, впрочем, и податное городское население, значитель¬
ную часть жизни проводили в рамках составной семьи? Этому способствовал ряд
факторов. Обычное право запрещало разделение семьи при жизни отца вопреки
его желанию. Составные семьи, особенно в период господства крепостнических
отношений, энергично поддерживались общиной, помещиками и коронной ад¬
министрацией, управлявшей государственной деревней, которые нередко просто
запрещали разделы семей69. При прочих равных условиях составная семья срав¬
нительно с малой обеспечивала большую экономическую эффективность в сель¬
скохозяйственном производстве благодаря семейной кооперации на основе поло¬
возрастного разделения труда70 (табл. 4.16).
Как видно из приведенных данных, мужчины и женщины старше 60 лет, т. е.
в преклонном, с точки зрения крестьян того времени, возрасте почти наравне
с людьми в зрелом возрасте, участвовали в полевых работах. Об этом говорит то,
что доля лиц от 60 лет и старше, принимавших участие во всех полевых работах,
у мужчин превышала долю лиц данного возраста в сельском населении (9,3 против
8,2	%), а у женщин была лишь немногим меньше (8,1 против 8,2 %). Те из них, кто
не сохранял полную силу, участвовали во второстепенных работах, глубокие
старики ухаживали за младенцами и помогали в домашней работе. Дети
участвовали в полевых работах с 11 лет, а помогали по дому и в уходе за
маленькими детьми начиная с 5 лет. Большой размер семьи сообщал крестьянскому
хозяйству устойчивость и являлся важным фактором крестьянского благосос¬
тояния в чисто земледельческих губерниях не только до, но и после эмансипации71.
В малой семье болезнь или смерть одного и часто единственного работника
673

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
Таблица 4.16
Распределение крестьян, принимавших участие в полевых работах,
по возрасту в конце XIX—начале XX в.
Возраст, лет
Участвуют во всех полевых
работах*, % ко всему населению
хозяйства
Участвуют во второстепенных
полевых работах, % к населению
данного возраста
Муж.
Жен.
Муж.
Жен.
11—13
Не участвуют
Не участвуют
21,4
23,5
14—15
3,0
11,0
23,6
35,9
16—17
5,0
13,5
3,1
9,1
18—45
60,0
28,9
0,4
0,5
46—60
22,7
38,5
1,0
5,3
60+
9,3
8,1
5,0
5,2
Подсчитано по: Вихляев П. А. Влияние травосеяния на отдельные стороны крестьянского
хозяйства. М., 1915. Вып. 9. С. 26—45.
* Кроме пахоты.
приводила хозяйство к разорению, в то время как в большой семье потеря одного
работника не вела к катастрофе. В условиях высокой смертности и низкой средней
продолжительности жизни составные семьи страховали детей от высокой
смертности родителей (сирот, которых насчитывалось до 13 % от общего числа
детей в возрасте до 15 лет, воспитывали родственники)72, родителей — от высокой
смертности детей, бесплодных — от отсутствия детей (в большой семье всегда
были дети), давали приют немощной старости, страховали от болезней. При
ранних браках и соответственно ранних материнстве и отцовстве в составной
семье могла осуществляться преемственность поколений, столь важная для устной
крестьянской культуры, основанной на непосредственной передаче опыта.
Наконец, именно в составных семьях воспроизводились патриархальные
отношения, утверждались авторитет и власть стариков, так как в них дети
в большей степени подчинялись большаку и большухе, т. е. дедам и бабкам, чем
родителям73. В имении Петровское в 1813—1856 гг. среди мужчин в возрасте 25—
29 лет главами семей были лишь 8,9 %, в возрасте 30—34 лет — 23,1 %, в возрасте
35—39 лет — 35,1 %, в возрасте 40—49 лет — 65,8 % и в возрасте 50—59 лет —
89,9 %. Следовательно, в возрасте до 40 лет около 78 % мужчин74 находились
в семье и, значит, в общине на вторых ролях. Городские общины до середины
XIX в. в этом отношении не отличались от сельских. В 1710-е гг. в 10 городах,
в которых проживали 6719 семей и 38,2 тыс. человек, лишь 6,9% хозяйств
возглавляли мужчины в возрасте 20—29 лет, 16,8 % — в возрасте 30—39 лет, все
остальные — 71,9 % хозяйств возглавляли мужчины старше 40 лет75.
Факторами стабильности составной семьи являлись также слабое развитие то¬
варно-денежных отношений в деревне и недостаток индивидуализма в крестья¬
нах. Жизнь в составной семье требовала от каждого домочадца принесения
в жертву своих личных интересов (в том числе интересов своей жены и детей)
674

Типология семей в России в ее историческом развитии
Рис. 4.4. В. Н. Максутов (1826—1886). На пашне. 1862.
Государственный Русский музей
Рис. 4.5. К. В. Лемох (1841—1910). Сестренка. 1890.
Г осударственный Русский музей
675

Гпава 4. Семья и внутрисемейные отношения
в пользу интересов целого дома, заставляла всех подчиняться большаку, а женщин —
и большухе. Для человека с развитым чувством личного достоинства это тяжело,
а в течение долгого времени — просто невозможно. «Эмансипационное движе¬
ние, направленное против таких форм семьи, есть борьба за достоинство челове¬
ческой личности»76. Словом, до определенного момента составная семья наи¬
лучшим образом обеспечивала воспроизводство населения, социальную защиту
старых и детей и социализацию молодого поколения77, и именно поэтому она до
Великих реформ постоянно получала сильную поддержку со стороны помещика
в частновладельческой деревне и со стороны администрации в казенных имени¬
ях, со стороны патриархов в общине.
Несмотря на указанные преимущества, в пореформенную эпоху продолжи¬
тельность существования составной семьи как стадии в развитии семьи стала
сокращаться; во многих случаях малая семья стала воспроизводить саму себя,
не перерастая в составную. Эти изменения в жизненном цикле крестьянской
семьи происходили в результате участившихся семейных разделов, анализ
которых помогает лучше понять факторы, скрепляющие и разделяющие со¬
ставную семью. Современники почти единодушно утверждали, что имелись
две причины участившихся разделов — экономическая и психологическая,
Развитие неземледельческих занятий, в которые было вовлечено около 23 %
взрослого населения78, сводило к минимуму экономические выгоды семейной
кооперации79. Растущее малоземелье действовало в том же направлении. Под¬
рывало составную семью и развитие личной собственности у членов семьи80.
Малая семья, как более пластичная, была лучше приспособлена к развивав¬
шемуся товарному хозяйству, ориентированному на рынок, связанному с не¬
земледельческими занятиями, к колебаниям экономической конъюнктуры81.
Специальное исследование, предпринятое в 1905 г. в Воронежской губернии,
обнаружило, что составные семьи не имели преимущества по сравнению
с малыми семьями в отношении общего образования членов семьи и нововве¬
дений и улучшений в хозяйстве. Напротив, они были более традиционными
и инертными. Например, грамотность женщин среди всех крестьянок губер¬
нии составляла 5,6 %, а среди женщин составных семей — 1,9 %. В составных
семьях главы семей не позволяли молодым заниматься промыслами из-за
страха потерять над ними контроль. В малых семьях было больше демокра¬
тизма, женщины и дети в них не были столь принижены, как в больших семь¬
ях. Напротив, в составных семьях большаки держали всех под строгим и не¬
усыпным контролем. Автор исследования К. К. Федяевский отметил, что бла¬
госостояние составных семей было незначительно выше благодаря семейной
кооперации — основному ее преимуществу перед малой семьей82.
Малая семья имела более благоприятное соотношение работников и иж¬
дивенцев по сравнению с большими семьями. Мы располагаем уникальными
сведениями о величине семьи, числе работников (мужчины в возрасте 16—60
лет, женщины — в возрасте 16—50 лет) и иждивенцев (лица младше 16 лет,
женщины старше 50 и мужчины старше 60 лет) в 19 699 хозяйствах целой
Пермской губернии за 1850 г.83:
676

Типология семей в России в ее историческом развитии
Число
членов 2	3	4	5	6	7	8	9	10 11 12 13 14 15 16 17 18—19 21—35
семьи
Доля
иждн- 39 40 41 46 47 48 47 48 47 46 50 48 50 51 50 48	52	52
венцев,
%
Эти данные показывают, что нагрузка полных работников иждивенцами име¬
ла тенденцию увеличиваться по мере роста размера семьи и стабилизируется при
численности семьи в 18 человек и более. Именно тогда, когда семья вырастала до
10—11 человек, а доля иждевенцев достигала 50 %, и происходили чаще всего
разделы хозяйства84. По-видимому, это был некий экономический оптимум, по¬
сле чего экономические выгоды хозяйства не компенсировали накопление меж¬
личностных противоречий в семье, и она разделялась на несколько малых семей
и самостоятельных хозяйств. Как показал анализ, возросшая численность семьи
являлась главным фактором разделов85. Действительно, раздел разросшегося хо¬
зяйства был нормальным явлением, рано или поздно это происходило почти
с каждым крестьянским хозяйством, чаще всего после смерти главы семьи, что
случалось обыкновенно тогда, когда последнему было около 65—70 лет, а его
сыновья достигали возраста 40—45 лет. Чрезвычайно разросшееся хозяйство за¬
ходило в экономический тупик: увеличивались издержки производства, умень¬
шалась производительность труда, возникали серьезные психологические трения
внутри семьи86. Отделившаяся брачная пара образовывала семью и начинала но¬
вый цикл. Сначала она испытывала рост, продолжавшийся 20—25 лет, в течение
которых семья превращалась в составную; дальнейший рост заканчивался ее раз¬
делом87. В большинстве случаев раздел приводил к снижению благосостояния
выделившихся семей. Пословица гласила: «Как разделились, так ушли нищими».
Но постепенно благополучие возрастало и достигало максимума к моменту сле¬
дующего раздела. Поскольку рост семьи при нормальных условиях сопровож¬
дался повышением ее благосостояния, между возрастом главы хозяйства и его
имущественным статусом наблюдалась связь. Известный экономист конца XIX в.
И. А. Гурвич пришел к выводу, что «старики, “середняки” (по возрасту. — Б. М.)
и молодые являются представителями трех различных социальных классов в де¬
ревне: богатые, середняки и бедняки»88.
В 1861—1882 гг. в 46 губерниях Европейской России происходило ежегодно
108 тыс. разделов, в 1883—1890 гг. — 150 тыс. В 1886 г. был принят закон, кото¬
рый разрешал семейный раздел при условии обязательного согласия главы семьи
и двух третей сельского схода. Однако закон не привел к желаемому результату:
число самовольных разделов не сократилось, и общее число разделов продолжало
увеличиваться89. Крестьяне, чтобы уйти от контроля администрации, производили
самовольные разделы, но официально их не регистрировали, вследствие чего раз¬
делы незаметно для администрации вышли из-под ее контроля. Например, в Чух¬
ломском уезде Костромской губернии за 1888—1898 гг. было официально зареги¬
стрировано 7 разделов, а в действительности их было произведено 48490.
677

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
Современникам казалось, что психологический фактор имел даже большее
значение, чем экономический. Появление личной собственности у членов семьи,
падение авторитета стариков, ослабление родительской власти, нарушение обы¬
чаев, запрещающих делиться при жизни родителей, рост индивидуализма среди
молодого поколения, его желание освободиться от опеки старших и жить само¬
стоятельно вели к семейным ссорам, что в конце концов приводило к семейным
разделам91. «В малой семье, — стали думать некоторые крестьяне, — по себе
каждый зарабатывает, по себе и получает; а коли семья большая, так он ничего
себе самому не дождется». Больший простор для инициативы отдельного лица
и возможность самостоятельного независимого существования являлись сильным
стимулом разделов92. Опрос крестьян Ярославской губернии в 1873—1883 гг.
о причинах разделов показал, что, по их мнению, ссоры между домочадцами объ¬
ясняли 41,1 % разделов, предосудительное поведение — 21,5 %, появление маче¬
хи, т. е. новой большухи, — 15,2%, недостаток жилого пространства в доме
и слишком большой размер семьи — 11,6 %, желание выехать из деревни —
4,5	%, прочие причины — 6,1 %. Перечисленные причины, по крайней мере
внешне, более чем на 83,9 % носили психологический характер. Но и по сущест¬
ву они были важны. Стремление к хозяйственной самостоятельности пересили¬
вало экономические выгоды составной семьи там, где она еще сохранилась; от¬
делявшихся не останавливала даже потеря собственности, так как в результате
разделов 35 % отделившихся семей не получили никакого имущества или полу¬
чили очень мало93. Независимость стала так высоко цениться крестьянами, что
они готовы были платить за нее даже благосостоянием. «Спросите любого из
здешних крестьян, где лучше работать, в большой или малой семье, он ответит
вам всегда одно и то же: “в большой семье беспример лучше робить”... Но пред¬
ложите крестьянину вопрос: “А где лучше жить — в большой семье или малень¬
кой?” И он Вам тот час же ответит: “Не приведи Бог никому жить в большой се¬
мье!”»94. Постепенное исчезновение фазы составной семьи в жизненном цикле
крестьянского двора в связи с изживанием патриархальных традиций в психоло¬
гии людей и с развитием индивидуализма имеет принципиальное значение. Если
люди в массе становились более индивидуалистами, то их отказ от малых семей
и возвращение к составным становилось весьма проблематичным. Психология
здоровых людей, как правило, не знает регрессии, поэтому реставрация патриар¬
хальных семей — вещь маловероятная. Не случайно развитие малой семьи в по¬
реформенное время совпало с изживанием общинных отношений, с разрушением
общины, которая была в некотором смысле продолжением семьи.
Городское население
Среди отечественных историков преобладает точка зрения, что у российских
горожан начиная, по крайней мере, с XVI в. безраздельно господствовала малая
семья и что в XVII—XIX вв. семейная организация городских и сельских жите¬
лей существенно различалась95. Не могу отрешиться от сомнения в правильности
этого мнения. Дело в том, что еще в 1790-е гг. большинство российских горо¬
дов — 54 % — было аграрными, т. е. главным занятием их жителей являлось
678

Типология семей в России в ее историческом развитии
сельское хозяйство. В XVIII в. земледелие составляло основное занятие почти
половины городских жителей и только к середине XIX в. потеряло свое домини¬
рующее значение в городской экономике, соответственно доля аграрных городов
понизилась до 22 %96. В XVIII—первой половине XIX в. крестьяне составляли
около трети всего городского населения97. Естественно, что, поскольку многие
города мало отличались от деревень, горожане не могли по своему жизненному
укладу существенно отличаться от крестьян, в том числе в семейной организа¬
ции. Проверим это предположение.
Семейная организация горожан изучена хуже, чем крестьян. Более или менее
надежные сведения мы имеем только на начало XVIII в. В 1710—1720 гг. по ма¬
териалам ландратских переписей 10 городов (Белева, Боровска, Вятки, Зарайска,
Малоярославца, Рязани, Торопца, Тулы, Углича, Устюжны), которые охватили
6719 дворов с населением 38 180 человек, 51,7% семей были малыми, 33,8 —
составными и 12 % — расширенными, 2,5 % состояли из одного человека или
группы родственников. Однако доля составных семей сильно варьировала по го¬
родам — от 29,9 % в Торопце до 57,6 % в Рязани, малых — соответственно от
67,3 до 33,2 %98. Интересно отметить, что зажиточные горожане в большинстве
проживали составными или расширенными семьями, а бедные — малыми. По¬
скольку людность составной семьи примерно на треть превосходила людность
среднего двора99, по-видимому, большинство городского населения проживало
еще все-таки в рамках составной семьи, во всяком случае посадские. Это следует
из того, что семьи посадских были в среднем на 26 % более людными, чем семьи
100
духовенства, городских крестьян, военных и чиновников .
Малые семьи преобладали среди мастеровых Петербурга в XVIII в.101 Мос¬
ковское купечество на протяжении XVIII—первой половины XIX в. предпочита¬
ло малые семьи, однако и там на долю составных семей приходилось от 16 до
23 %, доля семей из трех поколений в различные годы колебалась от 11 до
18 %102. В целом по Москве на протяжении XVIII—XIX вв. преобладали малые
семьи, хотя и там в 1897 г. около 18 % семей были составными103. То же наблю¬
далось среди рабочих замосковных и уральских заводов в XVIII—первой поло¬
вине XIX в.104 Однако в городах Тамбовской и Курской губерний в первой поло¬
вине XIX в. среди купцов преобладали составные семьи, хотя соеди мещан —
малые. В пореформенное время проходил процесс нуклеаризации105.
Анализ семейной структуры казанских мещан по семейным спискам 1898 г.
показал, что на долю малых семей приходилось 30 % всех семей, расширен¬
ных — 13 %, составных — 11%, одиночек — 25 % и на группу родственников —
21 %106. Поскольку средняя людность составной семьи в Казани была примерно
в 3 раза больше, чем малой, в рамках составной семьи проживало еще много ме¬
щан — около трети. Это свидетельствует о том, что составная семья к началу XX в.
не стала реликтом, хотя и сдала свои позиции, по крайней мере среди мещан, на
долю которых приходилось 43 % среди горожан Европейской России и 34 % сре¬
ди горожан Казанской губернии107. Следует иметь в виду, что казанский матери¬
ал обладает спецификой: среди казанских мещан было много татар и евреев, ко¬
торые более, чем русские, предпочитали расширенные и составные семьи. Во
второй половине XIX—начале XX в. в крупных городах и промышленных цен¬
679

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
трах преобладали малые семьи, а в малых городах не была до конца изжита кре¬
стьянская традиция, согласно которой один из сыновей оставался при стариках
родителях10 .
По мнению исследователей, изучавших семейную структуру городского насе¬
ления Сибири, в течение XVIII—начала XX в. горожане предпочитали малую
семью, хотя и составная семья была довольно распространена. С течением вре¬
мени семейная структура упрощалась, и в начале XX в. малая семья заметно по¬
теснила составную109. У горожан Тобольска, Барнаула и Бийска в 1867 г. доля
расширенных и составных семей равнялась 28 %, малой и одиночек — 72 %,
в 1913—1915 гг. (Тобольске и Барнауле) — соответственно 26 и 74 %110. Размеры
и типология семей рабочих напоминали семьи мещан и городских крестьян, хотя
малых семей среди них было больше111.
Обратимся теперь к данным о людности. Исследователи определяют среднее
число лиц в посадском дворе на 1678 г. по-разному — от 5,6 до 7,4 человека112,
на 1710 г. — 7,6 человека , у крестьян — соответственно 7,5 и 7,6 (см. табл.
4.11). Если цифра 7,4—7,6 человека на двор для горожан верна, то семейная ор¬
ганизация городского и сельского населения не могла существенно различаться,
так как демографические характеристики (брачность, рождаемость, смертность)
у городского и сельского населения были одинаковыми. А поскольку, как мы
видели, у крестьян, по крайней мере до эмансипации, составная семья являлась
важнейшей стадией существования семьи, то и у горожан должно быть то же са¬
мое. Однако, как указано выше, в 1710—1720 гг. в среднем по 10 городам 51,7 %
семей относились к малым. Как это можно совместить? Во-первых, неоднород¬
ностью семейной типологии в городах. Доля составных семей сильно варьирова¬
ла — от 29,9 % в Торопце до 57,6 % в Рязани, а нуклеарных — соответственно от
67,3 до 33,2 %, при этом в аграрных городах черноземных губерний, как правило,
преобладали составные, а в торгово-ремесленных городах нечерноземных — ма¬
лые семьи114. Оказывал влияние и размер города — в Москве зафиксирован са¬
мый низкий процент составных семей; там же и средняя людность семьи была
минимальной — в последней четверти XVIII в. у купцов 3,3—4,3 человека115.
Семейный уклад различных сословий также различался. Население городов
уже в XVIII в. было пестрым по социальному составу: купцы и ремесленники,
военные и духовенство, крестьяне и дворяне, чиновники и работные люди. Дво¬
ряне после поступления в 16—18 лет на государственную службу, военную или
гражданскую, рано покидали родительский дом и должны были свою семейную
жизнь проводить вдали от него. После освобождения от обязательной государст¬
венной службы в 1762 г. они стали свободными людьми, могли устраивать свою
жизнь по личному усмотрению, независимо от родителей. Напротив, дети куп¬
цов, мещан и крестьян, став взрослыми, не могли оставлять свои пенаты: они бы¬
ли привязаны к месту жительства, своему сословию, семье, сословной корпора¬
ции и фактически к профессии, поэтому были вынуждены следовать дорогой,
проложенной их родителями. Примем также во внимание, что до конца XVIII в.
семейное имущество торгово-промышленного населения городов по закону яв¬
лялось общим достоянием семьи, им распоряжался ее глава, а дети находились
в полной власти отца и не могли требовать раздела имущества при его жизни116.
680

Типология семей в России в ее историческом развитии
Все сказанное дает основание для вывода: в первой половине XVIII в. се¬
мейная организация горожан сильно варьировала от города от городу, а в пре¬
делах одного города — и по сословиям, что проявлялось в размере семей у раз¬
личных социальных групп. В г. Устюжне-Железнопольской Новгородской гу¬
бернии в 1713 г. средняя величина семьи посадских и приказных составляла 6,3
человека, рабочих — 4, дворян — 3,4, духовенства— 3,5 человека. Большинст¬
во посадских и приказных предпочитало составные семьи, остальные сосло¬
вия— малые117. То же наблюдалось в Вологде в конце XVII—начале XVIII в.:
средняя людность дворов посадских составляла 6,2 человека, остальных горо¬
жан— 4—5 человек, а крестьянских дворов в уезде — 7 человек118. Согласно
церковному учету, в 1741 г. в 8 городах Нижегородской епархии средняя насе¬
ленность двора составляла 6,2 человека, колеблясь в различных городах в зави¬
симости от их величины и хозяйственного профиля от 5 до 8 человек119. Если
говорить о всем городском населении в целом, то, вероятно, несколько большая
часть семей относилась к малым, но большинство населения проживало в рас¬
ширенных и составных, так как они существенно превосходили своими разме¬
рами малые.
В течение второй половины XVIII в. и первой половине XIX в., по мере пре¬
вращения аграрных городов в торгово-промышленные, а также под влиянием
изменения законодательства о наследовании, в семейной структуре горожан про¬
исходила дальнейшая нуклеаризация (табл. 4.17, 4.18). К середине XIX в. малая
семья среди горожан повсеместно стала преобладающей формой даже в сельско¬
хозяйственных регионах. Например, в Киевской губернии на ее долю среди хри¬
стианского населения приходилось 56 % семей. В регионах промышленной ори¬
ентации прогресс малой семьи был еще более впечатляющим. Например, в Яро¬
славской губернии лишь 19 % относились к расширенным и составным. Причем
доля составных семей в аграрной Киевской губернии была в 3 раза больше, чем
в промышленной Ярославской, а доля населения, проживавшего в них, — в 1,6
раза. Состав христианских семей киевских городов, можно полагать, являлся ти¬
пичным для городского населения сельскохозяйственных регионов.
Таблица 4.17
Типология городских семей в Ярославской и Киевской губерниях в XIX в. (%)
Тип семьи
Ярославская губерния
Киевская губерния
1850 г.
1897 г.
1845 г.
1897 г.
Христиане
Евреи
Всего
Доля
семей
Доля
на¬
селе¬
ния
Доля
семей
Доля
на¬
селе¬
ния
Доля
семей
Доля
на¬
селе¬
ния
Доля
семей
Доля
на¬
селе¬
ния
Доля
семей
Доля
на¬
селе¬
ния
Доля
семей
Доля
на¬
селе¬
ния
Одинокие
39
12
11
3
—
—
—
—
—
—
7
1
Группа род¬
ственников
11
6
—
—
Малая
31
31
71
63
56
33
43
23
46
26
63
50
Расширенная
6
10
—
—
10
11
11
10
11
10
—
—
681

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
Окончание табл. 4.17
Тип семьи
Ярославская губерния
Киевская губерния
1850 г.
1897 г.
1845 г.
1897 г.
Христиане
Евреи
Всего
Доля
семей
Доля
на¬
селе¬
ния
Доля
семей
Доля
на¬
селе¬
ния
Доля
семей
Доля
на¬
селе¬
ния
Доля
семей
Доля
на¬
селе¬
ния
Доля
семей
Доля
на¬
селе¬
ния
Доля
семей
Доля
на¬
селе¬
ния
Составная
13
41
18
34
34
56
46
67
43
64
30
49
В том числе
большая*
4
18
1
2
10
24
18
38
16
34
1
2
Итого
100
100
100
100
100
100
100
100
100
100
100
100
Источники указаны в примем, к табл. 4.11.
* С 11 членами и более.
Таблица 4.18
Типология семей различных сословий Киевской губернии в 1850 г. (%)
Сословие
Малая*
Расширенная
Составная
Итого
Доля
семей
Доля
насе¬
ления
Доля
семей
Доля
насе¬
ления
Доля
семей
Доля
насе¬
ления
Доля
семей
Доля
населе¬
ния
Купцы-христиане
49
29
12
12
39
59
100
100
Купцы-евреи
15
5
6
3
79
92
100
100
Мещане-христиане
56
34
11
И
33
55
100
100
Мещане-евреи
44
24
11
10
45
66
100
100
Крестьяне, в том числе:
37
18
13
11
50
71
100
100
казенные
32
15
12
9
56
76
100
100
помещичьи
42
21
13
12
45
67
100
100
дворовые
82
65
8
11
10
24
100
100
Источники указаны в примем, к табл. 4.11.
* Вместе с одинокими и группой родственников.
Различие в типологии семей Киевской и Ярославской губерний показывает:
по мере индустриализации регионов и городов в структуре семей все более за¬
метное место занимали малые семьи. Однако нельзя игнорировать, что в 1850 г.
даже в Ярославской губернии в расширенных и составных семьях проживали
51 %, а в Киевской — 67 % горожан. Вряд ли во времена, когда большинство
российских городов являлось аграрными, составных семей было меньше. Скорее
наоборот, доля малых семей должна была быть меньше, а составных — больше.
Что же касается большой семьи, то в ярославских городах эта форма семейной
организации изживала себя (4 % всех семей), а в киевских городах занимала за¬
метное место среди еврейских купцов (50 %) и мещан (17 %), в силу того, веро¬
682

Типология семей в России в ее историческом развитии
ятно, что при правовых ограничениях семейная кооперация помогала их выжи¬
ванию, и крестьян (18 %).
В разных социальных группах и, возможно, в разных регионах процесс про¬
исходил противоречиво. Например, среди фабрично-заводских рабочих Урала
в течение XVI11—первой половины XIX в. по мере складывания постоянных кад¬
ров наблюдалось увеличение доли составных семей и соответствующее умень¬
шение доли малых семей. В рабочих поселках, которые относились к городским
поселениям, с 1788 по 1858 г. доля малых семей уменьшилась с 79 до 22 %, а до¬
ля составных, наоборот, увеличилась с 21 до 78%, в результате чего рабочие
с точки зрения семейной структуры стали напоминать крестьян. Но это явление
носило временный характер, в пореформенный период и у рабочих, так же как
у всего городского населения и крестьян, получила развитие малая семья120.
В сибирских городах в 1867 г. нуклеаризация в наибольшей степени охватила
военных, духовенство и дворянство, в наименьшей степени — купцов, мещан
и крестьян-горожан (табл. 4.19). К 1904 г. семейная типология у различных со¬
словий выравнялась за счет дальнейшего уменьшения доли расширенных и со¬
ставных семей, прежде всего у купцов, мещан и крестьян121.
Таблица 4.19
Семейная организация у различных социальных групп в Барнауле,
Тобольске и Бийске в 1867 г. (%)
Тип семьи
Духо¬
венство
Дворяне
Купцы
Мещане
Военные
Крестья¬
не
Одинокие
25
4
6
2
33
4
Малые
62
76
53
60
56
63
Расширенные
13
19
23
29
9
24
Составные
0
1
18
9
2
9
Одинокие и малые
87
80
59
62
89
67
Расширенные
и составные
13
20
41
38
11
33
Подсчитано по: Гончаров Ю. М. Городская семья ... С. 371 (сведения о 300 семьях).
В Европейской России 1897 г. средняя величина семьи у городских обывате¬
лей сравнительно с первой половиной XVIII в. уменьшилась с 6,2 до 4,2 челове¬
ка, а у дворян и духовенства, наоборот, увеличилась — соответственно с 3,4 до
4,3	и с 3,5 до 4,7 человека. Возможно, отмена обязательной службы у дворян
в 1762 г., превращение во второй половине XVIII в. духовенства в привилегиро¬
ванное сословие, постоянно живущее на одном месте, и снижение общей и осо¬
бенно детской смертности привело к увеличению размера их семей, хотя и не
изменило их типологии.
Заслуживает особого внимания тот факт, что типология городских семей в се¬
редине XIX в. напоминает типологию крестьянских семей в конце XIX в. Мы
имеем сопоставимые данные по двум губерниям — Ярославской и Киевской.
В Ярославской губернии доля малых, расширенных семей и одиночек в городе
достигла 63 % в 1850 г., а в деревне 65 % — в 1897 г.; в Киевской губернии у го¬
683

Гпава 4. Семья и внутрисемейные отношения
рожан (христианского вероисповедания) — 56 % в 1850 г., а у крестьян — 59 %
в 1897 г. То же наблюдалось и в отношении составных семей: в Ярославской гу¬
бернии доля составных семей в городах достигла 37 % в 1850 г., а в деревне —
35 % в 1897 г., в Киевской губернии доля составных семей у горожан — 44%
в 1850 г., а у крестьян — 41 % в 1897 г. Это говорит о том, что горожане с точки
зрения семейной организации в принципе испытывали ту же эволюцию, что
и крестьяне, только с опережением во времени. Данные на конец XIX в. под¬
тверждают это наблюдение (табл. 4.20).
Таблица 4.20
Типология семей городского населения Европейской России
по районам в 1897 г. (%)
Район
Одинокие
Малая
семья*
Расширенная и
составная семья
Большая
семья**
Число
семей
Насе¬
ление
Число
семей
Насе¬
ление
Число
семей
Насе¬
ление
Число
семей
Насе¬
ление
Промышленной
ориентации
9,2
2,4
70,0
60,0
20,2
36,4
0,6
1,2
Северный
8,3
2,1
68,0
57,1
23,1
39,6
0,6
1,2
Северо-Западный
9,5
2,5
70,7
61,6
19,3
34,9
0,5
1,0
Северо-Восточный
8,3
2,2
69,7
59,2
21,5
37,6
0,5
1,0
Нечерноземный центр
8,1
2,0
68,6
56,6
22,4
39,6
0,9
1,8
Прибалтийский
11,2
3,0
72,4
65,5
16,1
30,9
0,3
0,6
Аграрной ориентации
6,3
1,4
64,1
49,0
28,4
47,2
1,2
2,4
Юго-Восточный
6,2
1,5
70,8
58,8
22,2
38,1
0,8
1,6
Восточный
6,2
1,4
66,0
51,6
26,7
44,9
и
2,1
Средне-Волжский
8,4
2,1
67,8
56,9
22,9
39,2
0,9
1,8
Черноземный центр
6,9
1,4
64,4
45,2
27,1
50,2
1,6
3,2
Белорусский
5,0
1,1
62,4
48,4
31,5
48,3
U
2,2
Украинский
5,4
1,2
61,2
46,8
32,3
49,8
U
2,2
Новороссия
7,0
1,6
63,9
50,7
28,3
46,1
0,8
1,6
Европейская Россия
7,3
1,8
66,1
52,6
25,6
43,6
1,0
2,0
Подсчитано по: Общий свод данных переписи 1897 г. Т. 1. С. 16—22.
* Вместе с группой родственников.
** С 11 членами и более.
)
В городах начала XX в. малая семья стала преобладать даже в аграрных ре¬
гионах— на ее долю приходилось 66,1 % всех семей и в них проживали около
52,6	% горожан. Причем, чем более продвинутым в промышленном отношении
был какой-либо регион, тем большую роль там играла малая семья. И наоборот,
чем более аграрным был регион, тем большее значение там имела составная се¬
мья. Что же касается большой семьи, то в больших городах она по существу вы¬
мерла, иногда как пережиток встречалась лишь в малых аграрных городах, неко¬
торое число которых сохранилось еще и в конце XIX в., а также среди тех слоев
684

Типология семей в России в ее историческом развитии
городского населения (например, среди купечества), которые придерживались
обычаев патриархальной старины и не хотели дробить капитал.
На основании этих данных, а также принимая во внимание эволюцию се¬
мейной организации крестьянства можно думать, что в период империи в среде
горожан преобладающее развитие получила нуклеарная семья. Однако до сере¬
дины XIX в. более половины городского населения на протяжении определен¬
ного периода своей жизни проживало в рамках составной семьи, так как малая
семья перерастала в составную семью, которая впоследствии вновь распадалась
на малые. На рубеже XIX—XX вв. составная семья еще оставалась важной
формой семейной жизни для части мещанства, купечества и крестьян горожан
в период их детства, отрочества и старости. В городах появились такие значи¬
тельные по численности группы населения, как профессиональная интеллиген¬
ция, рабочие, чиновники и некоторые другие, которые жили только малыми
семьями.
Таким образом, имеющиеся в настоящий момент данные о семейной структу¬
ре крестьян позволяют предположить, что в течение XVI—первой половины XIX в.
малая и составная семья мирно сосуществовали. В зависимости от обстоятельств
их соотношение изменялось, но составная семья, как правило, доминировала.
Историки связывают этот процесс с изменением налоговой системы и благосос¬
тояния населения, с экономическими кризисами, с развитием крепостнических
отношений, с политикой помещиков в отношении крестьян, а также с колониза¬
цией. До середины XIX в. составная семья нередко перерастала в большую се¬
мью и в редчайших случаях в семью типа задруги, объединявшую много брач¬
ных пар и до 100 человек. Даже в 1850-е гг. в каждой губернии встречалось мно¬
го больших семей, насчитывавших 20—30 человек и более; их доля была невели¬
ка — 0,3—1,6%, однако их насчитывались тысячи. Все это свидетельствует
о том, что большая семья еще не стала атавизмом даже в середине XIX в. В поль¬
зу этого говорит также тот факт, что в течение XVI—XIX вв. у крестьян повсеме¬
стно имели распространение семейные группы, объединявшие несколько дворов.
Все же, как правило, составная семья после смерти отца распадалась на малые.
В пореформенное время малая семья заметно и всюду усилила свои позиции
сравнительно с серединой XIX в., и к 1897 г. в целом у крестьянства Европейской
России она стала слегка преобладать.
Горожане в период империи отдавали предпочтение нуклеарной семье. Одна¬
ко до середины XIX в. более половины городского населения на протяжении оп¬
ределенного периода своей жизни проживало в рамках составной семьи. В раз¬
ных социальных группах и в разных регионах процесс нуклеаризации происхо¬
дил противоречиво. О победе малой семьи в городе можно говорить примени¬
тельно к началу XX в.
Следовательно, как в деревне, так и в городе в период империи семейная ор¬
ганизация населения изменялась. Малая семья постепенно становилась преобла¬
дающей формой организации семейной жизни для большинства населения.
В изживании архаических форм семьи город обгонял деревню примерно на 50 лет,
т. е. на два поколения: типология семей, наблюдавшаяся в городах в середине
XIX в., пришла в деревню лишь на рубеже XIX—XX вв.
685

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
Семейная организация населения в России отличалась от таковой на Западе,
но и здесь и там происходило поэтапное изживание древней патриархальной тра¬
диции, в котором западноевропейские страны ее опережали. В пользу этого гово¬
рит разница в терминологии родства (на востоке Европы гораздо позже сохраня¬
ется различие родственников по браку в зависимости от пола субъекта: тесть —
свекор, шурин — деверь, невестка — золовка и т. п.), в системах наследования
недвижимости, а также в разных формах организации совместного труда. Суще¬
ственная роль в сохранении традиции составной семьи принадлежала социально-
экономическим факторам: передельной общине, крепостному праву, правовым
ограничениям развития частной собственности на землю, отсутствию единона¬
следия, обеспеченности землей и угодьями, форме ренты, особенностям климата,
характеру хозяйственной деятельности, степени развития рынка труда и др.122
В XX в. процесс нуклеаризации семейной организации завершился. К концу
века составные семьи почти полностью исчезли — их доля в 1994 г. составила
лишь 3,6 %. Причем они сохранились не из-за склонности к совместной жизни
некоторой части детей и родителей, а в силу необходимости — недоступности
отдельного жилья для молодежи.
Развитие внутрисемейных отношений
Анализ внутрисемейных отношений представляет исключительный интерес,
поскольку отношения в семье и большом обществе находились в тесном взаимо¬
действии и обусловливали друг друга. По семье можно судить об обществе,
и наоборот.
В историографии существует две точки зрения на характер межличностных
отношений в российских семьях периода империи, в первую очередь в крестьян¬
ских семьях. Одни исследователи полагают, что в семьях соблюдались интересы
каждого и всех вместе, где царили порядок, мир и благоденствие взаимоотноше¬
ния детей и родителей строились на любви и ласке123. По мнению других, отно¬
шения между супругами и между ними и детьми в большинстве семей не отлича¬
лись теплотой, сердечностью, взаимным уважением: домочадцы не были равны¬
ми партнерами, их отношения покоились на неравенстве, иерархии, субордина¬
ции, принуждении и насилии124. Мнения историков о качестве семейных отно¬
шений на Западе в различные периоды, в разных странах и классах населения
также разделились, но существует консенсус относительно тенденции к повыше¬
нию со временем эмоциональных контактов, любви, теплоты и привязанности
между членами семьи125.
На мой взгляд, семейно-брачные отношения должны рассматриваться с раз¬
ных точек зрения. Во-первых, сквозь призму различных теоретических подходов,
в том числе конфликтологического и функционалистского. Во все времена близ¬
кие взаимоотношения между людьми и членами семьи неизбежно включают
в себя не только любовь, уважение и заботу. По мнению современных социоло¬
гов, конфликт составляет неотъемлемую часть всех систем и взаимодействий,
включая семейно-брачные. Семья покоится на сочетании двух противоборст¬
вующих тенденций: на соперничестве за власть, привилегии и независимость,
686

Развитие внутрисемейных отношений
на принуждении и одновременно на кооперации, взаимной поддержке, соучастии
в судьбе друг друга. Соотношение этих противоречивых тенденций в разные
эпохи различно: при господстве авторитарно-патриархальных отношений в об¬
ществе и семье преимущество на стороне конфликта, принуждения и неравенст¬
ва, а во времена доминирования демократических отношений в обществе и се¬
мье — на стороне кооперации, взаимного уважения и любви. Ибо не может боль¬
шое общество строиться только на насилии, а семья — на любви, и наоборот.
С такой точки зрения межличностные взаимоотношения в семье находятся в не¬
прерывном конфликте, но семья сохраняется вопреки им. Кроме того, общие
оценки имеют в виду численно преобладающие случаи и количественно домини¬
рующие отношения: всегда остается место добрым и «счастливым» семьям в ав¬
торитарном обществе и жестоким и «несчастливым» — в демократическом. Во-
вторых, изучение источников и литературы обнаруживает, что характер внутри¬
семейных отношений изменялся во времени, то есть исторически, и имел регио¬
нальную специфику. Следовательно, в анализ следует ввести социальное время
и социальное пространство.
Начну с крестьянской семьи, которая казалась некоторым современникам
и сегодня представляется некоторым исследователям идеалом, где соблюдались
интересы каждого и всех вместе, где царили порядок, мир и благоденствие126,
а затем обратимся к анализу семьи других сословий.
Рис. 4.6. Неизвестный художник. Сцена в крестьянской избе.
Вторая четверть XIX в. Государственный Русский музей
687

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
Крестьянская семья
До Великих реформ 1860-х гг. семья у крестьян была союзом родственным,
а не супружеским, ибо включала в свой состав в момент своего наивысшего
развития три поколения: две и более брачные пары — деда с женатыми и неже¬
натыми детьми, внуков и часто родственников. Семья являлась также хозяйст¬
венной организацией, основанной на разделении труда по половозрастному
принципу. Она была вмонтирована в производственный процесс и непосредст¬
венно подчинялась его требованиям. Это накладывало сильный отпечаток на се¬
мейные отношения: они покоились не только на отношениях эмоциональной
привязанности, но и на производственной зависимости, господстве и подчине¬
нии. Мысли о работе, забота о производстве хлеба насущного пронизывали всю
семейную жизнь.
Составная отцовская семья — это маленькое абсолютистское государство.
Большак — обычно отец или дед домочадцев, самый опытный и старший по
возрасту мужчина — осуществлял в своей семье, до некоторой степени подоб¬
но царю в XVII в. в государстве, патриархальное управление и традиционное
господство, основанное на вере в законность и священность отцовской власти.
Он распоряжался трудом членов семьи, распределял работу, руководил ею
и наблюдал за ней, разбирал внутрисемейные споры, наказывал провинивших¬
ся, следил за нравственностью, де¬
лал покупки, заключал сделки, пла¬
тил налоги, являлся ответственным
перед церковным приходом за от¬
правление православных обычаев
внутри семьи, перед деревней и по¬
мещиком (во владельческих имени¬
ях) и коронной администрацией в
казенной деревне за поведение чле¬
нов семьи. Именно большак всегда и
везде представлял интересы семьи.
Его роль усиливалась тем, что члены
семьи могли вступать в какие-либо
сделки только через него. Большак
мог отдать в работы своих детей или
младшего брата против их воли. Се¬
мейное имущество, за исключением
приданого жены, находилось в кол¬
лективной собственности, но распо¬
ряжался им большак. Под гнетом
патриарха положение членов семьи
бывало порой тяжелым. Однако
Рис. 4.7. В. Е. Маковский (1 Мб-1920).	°6Ь",аЙ- "°	Ш Кр“™-
Свекор. IS8S. Государственный	не- не лР“’навал	детьмл лРа“
Русский музей	отделиться от отца	и	требовать раз-
688

Развитие внутрисемейных отношений
дела имущества. Лишь тогда, когда большак расточал имущество, пьянствовал,
наносил явный ущерб интересам семьи, обычай допускал раздел помимо его
воли. В этом случае с санкции и под наблюдением общины производился
раздел семьи с выделом части имущества отделяющимся детям или родст¬
венникам127.
В основе внутрисемейных отношений лежал иерархизм и разделение труда.
Все подчинены главе семьи, женщины — большухе (жене главы семьи) и муж¬
чинам, младшие по возрасту — старшим, дети — взрослым. Женщина находи¬
лась на заднем плане, должна была беспрекословно слушаться большака и своего
мужа. На почве власти большака вплоть до начала XX в. в ряде губерний быто¬
вало так называемое снохачество, когда свекор принуждал невестку к сексуаль¬
ным отношениям128.
Интеллигентным современникам XIX—начала XX в. отношение жены к мужу
напоминало отношение подданного к самодержавному монарху или крепостного
к помещику. «Русская женщина была постоянной невольницей с детства и до
гроба», — писал Н. И. Костомаров о положении женщины в XVI—XVII вв.129
«Положение женщины — тяжелое и приниженное», — отметил известный этно¬
граф П. С. Ефименко применительно к Архангельской губернии 1860-х гг., где
сравнительно с другими регионами России женщины имели более высокий ста-
130
туе в семье .
Статус болыиухи — обычно, но не всегда жены большака — был выше, чем у
других женщин, так как она имела над ними власть, хотя сама также должна бы¬
ла беспрекословно повиноваться мужу. В случае смерти мужа и при отсутствии
в доме взрослых мужчин к ней переходила власть большака, и она в свою очередь
Рис. 4.8. Большак. 1870-е	Рис. 4.9. Большуха. 1910-е
689

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
выступала в качестве повелительницы семьи, полной распорядительницы ее
имуществом, трудом и личной жизнью всех домочадцев. Однако свой высокий
статус она сохраняла, как правило, лишь до того времени, когда дети станови¬
лись взрослыми, женились и обзаводились детьми131. Впрочем, и болыиуха, по
мнению крестьян, не заслуживала лучшего обращения, чем лошадь. «Да ведь же¬
на не лошадь: надо же с ней по-человечески»,— заметил этнограф-дворянин
П. И. Небольсин крестьянину в самый канун отмены крепостного права в ответ
на его рассказ, что женщина перед родами работает, а после родов на третий день
идет работать. «Эх, барин-барин! Да как можно лошадь! И сравнения нет! Баба
свалится, так ты только корми ее. Ну, а как лошадка заболеет, так тут вся семья
без хлеба проголодает — вот оно что». Спустя 29 лет другой этнограф Н. А. Ива¬
ницкий свидетельствовал: «Женщина не пользуется уважением в народе, как су¬
щество глупое от природы. Она считается бездушной тварью. Душа у женщины
не признается. Не признавая женщину за человека и отвергая в ней душу, кресть¬
янин обращается с женщиной хуже, чем с лошадью и коровой. <...> Бить жен¬
щину считается необходимостью», что, однако, не исключает существования
«сердечных отношений между мужем и женой»132.
Дети, по крайней мере до женитьбы, находились в полной зависимости от ро¬
дителей и должны были быть абсолютно им послушны под страхом наказания.
В XVIII—первой половине XIX в., как и в более раннее время, власть отца над
детьми была столь велика, что их прода¬
вали, отдавали в кабалу и зажив, т. е.
в услужение в оплату за долги133. «К вла¬
сти отца у крестьян естественное уваже¬
ние, нередко соединяемое со страхом.
<...> Особа отца — священна», — писал
известный этнограф П. С. Ефименко134.
Народная педагогика признавала прину¬
ждение и насилие нормальными и необ¬
ходимыми формами воздействия на непо¬
слушных. Дети наказывались физически,
особенно часто маленькие; но розга не
обходила и взрослых детей. Крестьяне
считали, что родительская любовь состо¬
ит в строгом отношении к детям, что на¬
казание всегда идет на пользу ребенку,
и поэтому не упускали случая наказать
его, искренне полагая при этом, что «они
обходятся с детьми ласково и балуют
их»135. Известный в первой половине XIX в.
артист М. С. Щепкин, сын крепостного
крестьянина, пишет в своих воспомина¬
ниях: «Отец мой полагал, что только
строгостью можно заставить детей лю¬
бить и почитать родителей, то есть, по его
Рис. 4.10. Я. С. Башилов (1839—1896).
Лошадь пала. Дата написания и место
нахождения неизвестны
690

Развитие внутрисемейных отношений
мнению, бояться и любить было одно и то же». С четырехлетнего возраста «дети
видели от отца одну только строгость, никогда ласки», убеждение в необходимо¬
сти строгого отношения к детям было общим мнением «не только в том сосло¬
вии, в каком находились мои родители, но и в высшем сословии»136. Страдали от
побоев и женщины: за любые провинности, по разумению мужчины, они подле¬
жали наказанию137.
До 7 лет дети воспитывались исключительно матерями, но с 7 лет мальчики
постепенно переходили под наблюдение отца, передававшего им навыки и уме¬
ния, которые необходимо было знать крестьянину, а девочки оставались под над¬
зором матери, она обучала их всему, что необходимо было знать крестьянке. Де¬
ти, начиная с раннего возраста, участвовали наряду со взрослыми почти во всех
домашних и сельскохозяйственных работах, исключая самые трудные и ответст¬
венные. Обучение трудовым навыкам стояло на первом месте; к 15 годам девуш¬
ки и юноши становились полноценными работниками, способными выполнять
все крестьянские работы (табл. 4.16). Целью воспитания являлось также развитие
страха Божьего, покорности родителям, церкви и властям. Вследствие того что
именно в лоне семьи в основном происходила социализация, дети рано взрослели
и становились как бы двойниками своих родителей138. «Маленькие дети в кресть¬
янском быту очень скоро развиваются, — отмечала О. П. Семенова-Тян-
Шанская. — Какой-нибудь малыш сплошь и рядом рассуждает, как взрослый.
Это объясняется несложностью крестьянского обихода главным образом, затем
участием ребенка во всех почти работах и во всех событиях крестьянской жизни,
Рис. 4.11. К. В. Лемох (1841—1910). Новое знакомство. 1885.
Государственный Русский музей
691

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
Рис. 4.12. Крестьянские дети. 1900-е
где все налицо. <...> Ребенок смотрит глазами старших. Нет специальной дет¬
ской точки зрения. Детское представление о мире в сущности не разнится от
представлений взрослых»139. «Подростки 10—13 лет столь же развиты, как
взрослые крестьяне, — отмечал другой знаток крестьянского быта Н. Н. Злато-
вратский,— с ними можно побеседовать столь же обстоятельно, как с их отцами.
<...> Это результаты воспитания самой жизнью, а не школой, общиной, а не ка¬
зенным педагогом»140.
Характерной чертой семьи был коллективизм: общее имущество, совместно
труд, стол, отдых и даже постель — спали в одной комнате, на печи, по лавкам,
на полу. Интимное и личное не отделялись от семейного. Найти место для част¬
ной жизни было очень трудно. Личность поглощалась семьей. Общие интересы
семьи главенствовали над индивидуальными, что наглядно проявлялось при
вступлении в брак по воле родителей.
Семья не только добывала средства к жизни, выращивала и воспитывала мо¬
лодое поколение и защищала жизнь и достоинство своих членов, она выполняла
политическую функцию — поддерживала авторитарный и иерархический поря¬
док в семье, общине и обществе, утверждала власть мужчин над женщинами,
родителей над детьми, старших над младшими. Главе семьи закон (а не частное
право на землю или семейное имущество) делегировал власть, поэтому он функ¬
ционировал как агент коронной административной власти в семье. Каждая кре¬
стьянская семья поддерживала тесные отношения со всеми родственниками, ко¬
торые образовывали целые кланы. Важные решения, вроде свадьбы или раздела
имущества, принимались на общем совете родственников.
Кроме того, крестьянская семья жила в рамках и под опекой сельской общи¬
ны. Ввиду чересполосицы и общинной формы землевладения все хозяйства под¬
чинялись принудительному севообороту — сеяли одно и то же, работали и отды¬
692

Развитие внутрисемейных отношений
хали одновременно. Они также несли коллективную ответственность при уплате
налогов и выполнении разного рода повинностей и имели много разных общих
дел и обязанностей (поддерживали порядок, содержали церковь, ремонтировали
дороги и др.). Община могла в любой момент вмешаться в дела семьи, если они
принимали оборот, опасный для благополучия, порядка и покоя общины: на¬
пример, сменить большака, если он начал пьянствовать, проматывая имущест¬
во, помешать семейному разделу, если он вел к уклонению от рекрутства, не
признавать завещания, если оно несправедливо разделяло имущество между
наследниками, и т. д. Отсутствие автономии сужало сферу частной, интимной,
личной жизни человека. Сравнивая общину с семьей, мы обнаруживаем между
ними много сходства в принципах организации и функционирования. И здесь,
и там мы наблюдаем приоритет общих интересов над индивидуальными, при¬
нуждение, господство мужчин над женщинами, детьми и молодежью, регла¬
ментацию жизни, обезличивание, коллективизм, основанный на коллективной
форме собственности (в общине — на землю, в семье — на все имущество),
строгое разделение ролей по возрасту и полу, приоритет роли над личностью.
Семья и община органически дополняли друг друга и, естественно, поддержи¬
вали друг друга141.
Современники отмечали, что, чем больше была семья, тем больше была
власть большака. Здесь-то и обнаруживается основное противоречие большой
семьи и основная пружина ее жизни. Чем больше становилась семья, тем строже
был контроль за ее членами, так как каждый из них, в особенности каждая брач¬
ная пара, имел свои особенные интересы, стремился их удовлетворить и искал
способ уклониться от опеки большака. Например, уклонялись от работы, а по
более поздним свидетельствам, относящимся к началу XX в., скрывали свои за¬
работки, если случалось заработать где-нибудь на стороне, и даже иногда воро¬
вали и продавали семейное имущество142. Чем взрослее становились дети, тем
больше росло их стремление к самостоятельности, и требовались дополнитель¬
ные усилия со стороны большака, чтобы удержать семью в целостности. Вслед¬
ствие этого принуждение и контроль усиливались. Но вряд ли этого было доста¬
точно для сохранения семьи, если бы на помощь патриархам не приходили об¬
щина, помещик и коронная администрация, которые всячески оберегали большие
семьи и власть большаков и принимали всевозможные меры для ограничения
семейных разделов, вплоть до полного их запрещения143. А. Т. Болотов (1738—
1833), помещик и управитель государственными крестьянами, передает свои
впечатления от знакомства в 1792 г. с одной большой семьей, в которых легко
просматривается заинтересованность землевладельца в сохранении больших се¬
мей. «Я не мог налюбоваться великости его (старика хозяина. — Б. М.) семьи.
Было у него два сына, таких же стариков, как он сам, более десяти внучков
и множество правнучат. Одного мужского пола душ с лишком 20, а женского
почти столько же. Он был, как Авраам, почитаем и любим всем своим многочис¬
ленным семейством и держал оное в должном подобострастии. Я не мог не по¬
хвалить старика за то, что он детей своих не допускает делиться. <...> При во¬
просе, не бывает ли в семье его каких несогласий и раздоров, как то многочис¬
ленным семействам бывает свойственно, показал он мне свой нарочито толстый
693

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
посошок и сказал только: “А это что?”, — давая тем знать, что он умеет их дер-
жать в узде. Сие увеличило еще более мое о сем старике хорошее мнение» .
Таким образом, в дореформенное время в крестьянской семье господствовали
коллективизм и иерархизм, общие интересы семьи, как их понимал большак, яв¬
лялись главенствующими, интересы отдельных членов семьи в расчет мало при¬
нимались. Это наглядно проявлялось, например, в том, что молодые вступали
в брак по родительской воле. Личность подчинялась общей воле; широко распро¬
странены были принуждение и регламентация. Статус и роль человека строго
дифференцировались по полу и возрасту. Большак и болыиуха, женатые мужчи¬
ны и женщины, неженатые парни и девушки, мальчики и девочки, младенцы но¬
сили особую одежду и прическу как символы их статуса145.С точки зрения меж¬
личностных отношений крестьянскую семью, согласно современной классифи¬
кации, можно отнести к семье патриархально-авторитарного типа в том смыс¬
ле, что она основывалась на абсолютной власти большака, который учитывал
индивидуальные интересы и склонности членов семьи, если только они не про¬
тиворечили общим. При этом характер внутрисемейных отношениях мало отли¬
чался в составных и в малых семьях, что было естественным: малые семьи со
временем превращались в составные, и, наоборот, составные семьи после раздела
становились малыми. Замечу, семейный авторитаризм в то время носил патриар¬
хальный характер: во-первых, он основывался на авторитете самого достойного,
по мнению домочадцев, человека, каковым являлся отец или дед; во-вторых, до¬
мочадцы не претендовали на власть и права и свое подчинение ему считали нор¬
мальным, неизбежным и оправданным; в-третьих, домочадцы отождествляли
себя с главой семьи и насилие со стороны большака не казалось им нарушением
их прав. Наконец, большак вносил наибольший вклад в общее благосостояние и в
конечном счете преследовал прежде всего интересы семьи.
Субъекты властных отношений — помещик и государство — поддерживали
патриархальную семью, в особенности в форме составной семьи, по политиче¬
ским и экономическим соображениям. Во-первых, патриархальная семья явля¬
лась носителем авторитарных установок, основывалась на безоговорочном
подчинении членов семьи патриарху, на поглощении отдельной личности семей¬
ным коллективом. Власть над крестьянством помещик и государство осуществ¬
ляли в союзе с патриархами. В свою очередь власть патриархов над домочад¬
цами поддерживалась помещиками и государством146. Публицист А. Л. Лео¬
польдов в 1851 г. проницательно заметил: «Иметь одного старшего в доме и
слушаться его во всем — это одна из отличительных черт характера русского
народа. Мило смотреть на это маленькое патриархальное управление (в кресть¬
янской семье. — Б. М). Вот где зародыш безусловного повиновения русского
народа властям, от Бога поставленным»147. Во-вторых, составная семья обеспе¬
чивала более высокий уровень благосостояния и, следовательно, платежеспособ¬
ности крестьянства, в чем нуждались и община, и помещик, и государство.
В этом заключался источник постоянной поддержки составной патриархальной
семьи со стороны власть имущих.
Крестьянская семья при помощи общины, помещика и государства воспиты¬
вала в крестьянах специфические черты. Русские крепостные крестьяне испыты¬
694

Развитие внутрисемейных отношений
вали потребность в сильной власти и руководстве. Они легко мирились с прину¬
ждением и регламентацией. Им были свойственны уравнительные тенденции при
разделе как общинного пирога, так и общинных повинностей. Они не любили
рачительную дифференциацию в чем бы то ни было. Они ориентировались на
устоявшиеся авторитеты, боялись нарушить многочисленные запреты, правила,
гребования и негативно относились ко всякого рода переменам и нововведениям.
Им не чужд был плюрализм мнений, однако они стремились к единомыслию.
Крестьяне способны были к проявлению жестокости и агрессивности (примеры
тому — жестокие расправы с помещиками во время бунтов, с неверными женами
л непослушными детьми), испытывали неприязнь к представителям привилеги¬
рованных сословий и интеллигенции, которую они отождествляли с дворянст¬
вом, к нарушителям принятых норм. Бунтарский, анархический дух, эмоцио¬
нальность и стихийность легко обнаруживались во время социальных выступле¬
ний. Традиционализм и фатализм пронизывали всю деревенскую жизнь148.
После Великих реформ в характере внутрисемейных отношений наблюдались
изменения. Оставаясь центральной фигурой, глава семьи в пореформенное время
мало-помалу утрачивал свои неограниченные полномочия над домочадцами, его
власть теряла свой безраздельный характер благодаря тому, что законом и инст¬
рукциями постепенно ставилась в широкие, но определенные рамки. Можно го¬
ворить о постепенном ослаблении власти главы семьи над домочадцами, мужа
дад женой и родителей над детьми в среде крестьянства. Причем в данном случае
жизнь обгоняла право (у крестьян обычное право), и только конкретные исследо¬
вания открывали степень происходивших изменений 149.По мере сжатия большой
:емьи до малой, супружеской семьи права женщин и детей возрастали, с их ин¬
тересами начинали понемногу считаться. Женщины без разрешения мужей ре-
лались уходить на заработки за пределы деревни, а если мужья или свекры зло¬
употребляли своей физической силой, пьянствовали и расточали имущество, то
эбращались в суд и могли получить защиту150. «При крепостном праве мужик
делал с бабою, что хотел, истощал ее непосильною работой, куражился над нею,
дасто забивал ее до полусмерти. Теперь женщины стали поднимать голову, как
а младшие в семье»151. «В последнее время, — констатировал крестьянин Поше¬
хонского уезда Ярославской губернии С. Я. Дерунов в 1889 г., — в крестьянской
:емье замечается явление, что женщины стараются стать равноправными с муж-
динами и следствием этого являются между супругами ссоры и раздоры.
<...> Жены, сознавая, что мужья не могут их бить и учить, начинают в иных слу-
даях оказывать им сопротивление»152. Женщинам удавалось даже добиваться
дерез суд развода с супругом, чего вовсе не было в первой половине XIX в. «На
изменение понятий о власти мужа над женой указывают и встречающиеся теперь
дередко “расходы” (разводы. — Б. М) супругов. В последнее время они стали
эбычным явлением и в таких местностях, где были совершенно неизвестны»153.
3 случае неспособности супруга руководить хозяйством суд мог передать управ-
пение хозяйством в руки женщины, и тогда она представляла семью на сельском
:ходе. Укреплялись имущественные права женщин (после смерти мужей жены
долучали вдовью долю, дочери при живых братьях — часть семейного наследст¬
ва), возрастала их роль в управлении хозяйством154. Ф. Покровский, проведший
695

Гпава 4. Семья и внутрисемейные отношения
полевое исследование в 1896 г. в Костромской губернии, отмечал, что отношения
в семье гуманизировались, женщина до некоторой степени была защищена су¬
дом, ее интересы учитывались, и полного самовластия мужа уже не наблюда¬
лось155. Успехи женщин в отстаивании своих прав в значительной степени объ¬
яснялись тем, что большая часть семейных дел между супругами перешла из об¬
щинного в мировой суд (существовал в 1864—1889 и 1912—1917 гг. и состоял
из образованных дворян) или волостной суд (учрежден в 1861 г.), хотя и состо¬
явший из крестьян, но не обязательно той общины, из которой была истица. Ми¬
ровой суд и волостная администрация находились под влиянием земства и новых
либеральных идей, поэтому оказывали значительное покровительство женщи¬
нам, страдавшим от жестокости и самоуправства своих мужей156.
«Изменение понятия о власти мужа над женой тесно связано с изменением
понятия о власти главы семьи над ее членами. <...> Прежде отец распоряжался
личностью детей по своему произволу, — свидетельствовал в 1889 г. священник
Н. Добротворский. — Брак детей, особенно дочерей, во многих местностях впол¬
не зависел от него; сватовство совершалось по его воле, не только без согласия,
но иногда без ведома жениха и невесты. В настоящее время принудительные
браки, если не везде, то в очень многих местностях, встречаются как редкие ис¬
ключения»157. Хотя при заключении брака за родителями оставалось решающее
слово, но к голосу молодых прислушивались. «Нельзя сказать, чтобы молодое
поколение вершило свои браки, не спрашиваясь воли родительской, но это время
близко. Все более и более захватывает себе право сельская молодежь, а в делах
брака особенно падает авторитет родительский» . В случае отказа невесты идти
замуж после помолвки штраф отменялся. В семьях появилась личная собствен¬
ность отдельных ее членов. Каждый взрослый человек имел право на обладание
благоприобретенным имуществом, заработанным не общим семейным трудом
или с помощью семейного имущества, а личным трудом в свободное от семей¬
ных обязанностей время159. Право большака наказывать членов семьи в некото¬
рых местностях стало распространяться только на детей и жену, на прочих чле¬
нов семьи он был должен обращаться с жалобой в общину или волость160. Инте¬
ресно отметить, что приходское духовенство в пореформенное время стало да¬
вать пример отрицания принудительных браков. При выборе невесты, опреде¬
лявшем всю жизнь будущего священника, ответственность окончательного ре¬
шения ложилась именно на жениха. Отмена сословной замкнутости духовенства
и постепенный отход от матрилинейного наследования священнических мест
способствовали повышению роли личных предпочтений и личного выбора. Кро¬
ме того, приданое невесты имело принципиальное значение, поскольку обеспе¬
чивало молодую семью стартовым семейным имуществом161.
Слабела цензура нравов, в том числе контроль за сексуальным поведением.
Нарушение супружеской верности становилось делом самой семьи, а не общины.
До Великих реформ в комплексе свадебных обрядов были выработаны символи¬
ческие формы поведения, которые позволяли удостоверить, явно или метафори¬
чески, девственность невесты. Контроль за чистотой нравов начинался еще до
замужества и продолжался всю жизнь. Если добрачные половые связи станови¬
лись известными в деревне, то молодежь (например, в Киевской губернии) уст¬
696

Развитие внутрисемейных отношений
раивала пародийные злые «свадьбы», во время которых голову девушки покры¬
вали платком, но особым манером, чтобы было видно, что она незамужняя жен¬
щина и недевица. Соблазнителя секли розгами162. Если девушка рожала внебрач¬
ного ребенка, то нередко родители отрекались от дочери и внука и она вынужде¬
на была переезжать на жительство в другое место163. Если первая брачная ночь
показывала, что невеста потеряла целомудрие до брака (и об этом не было из¬
вестно жениху), ее ждало суровое испытание: жених избивал ее до полусмерти и
мог отказаться от брака164. Родители и невеста также подвергались публичному
посрамлению, ритуал которого варьировал от местности к местности. Большой
изобретательностью на этот счет отличались украинские крестьяне. Например, в
Подольской губернии гости пели родителям и родственникам похабные песни,
вешали на дом старое разъезженное колесо, ломали крышу дома, мать невесты
возили с издевательствами в соломенной коробке по деревне165. Особенно жесто¬
ко обращались с женщиной, уличенной в измене мужу: она подвергалась страш¬
ным побоям и унижению166 (как это делалось среди евреев, показывает картина
Н. К. Пимоненко — рис. 4.13).
В промышленных губерниях в пореформенное время эти обычаи выходили из
употребления, и деревенская общественность реагировала на адюльтер иначе:
в одних местностях ворота дома, где жила «изменница», мазали дегтем, в дру¬
гих — супружеская измена стала рассматриваться как личное дело супругов167.
«Если уловлять всех, чья любовь не скреплена брачными узами, то... придется
Рис. 4.13. Н. К. Пимоненко (1862—1912). Жертва фанатизма. 1899.
Харьковский художественный музей
697

Гпава 4. Семья и внутрисемейные отношения
завербовать две трети всего населения (Мезенского уезда Архангельской губ. —
Б. М)», — утверждал, вероятно, сильно преувеличивая, корреспондент РГО
в 1871 г.168 М. Я. Феноменов отмечал в Новгородской губернии начала XX в.:
«Здесь смотрят на добрачные связи снисходительно: девицу, покинутую любов¬
ником, брали и берут замуж довольно охотно. <...> Внебрачный ребенок не рас¬
сматривается парией, и мать его не теряет честь, как в земледельческом центре.
<...> Взаимная склонность при заключении браков играет такую же роль, как и в
городе». Отмечая, что «семейные нравы мягче», что «отношение к женщинам
и детям сравнительно мягкое», что «женщина пользуется большей самостоятель¬
ностью и зверских расправ над ними нет», автор вместе с тем указывает, что
«положение женщин и детей — подчиненное»169.
Однако в земледельческих губерниях положение улучшалось медленнее, и во
многих местах вплоть до начала XX в. сохранился обычай публичного истязания
женщин за супружескую измену. М. Горький лично наблюдал такое наказание
в деревне Кандыбовке Херсонской губернии в 1891 г. Пострадавший супруг при¬
вязал обнаженную связанную жену к телеге, сам залез на телегу и оттуда хлестал
ее кнутом. Телега в сопровождении улюлюкающей толпы двигалась по деревен¬
ской улице. В других черноземных губерниях с изменницами обходились не ме¬
нее жестоко: «Женщин обнажают, мажут дегтем, осыпают куриными перьями
и так водят по улице; в летнее время мажут патокой и привязывают к дереву на
съедение насекомым»170. В Рязанской губернии «гулящих» женщин избивали,
затем поднимали рубашку и связывали на голове, чтобы голова женщины нахо¬
дилась как бы в мешке, а до пояса она была голая, и пускали так по деревне171.
В интимной жизни супругов женщине отводилась пассивная роль. Сексуальная
жизнь определялась желаниями и физическими возможностями мужчины. «Со¬
жительство Ивана с женой находится в тесной связи с его сытостью или голодом,
а также с выпивкой вина, — констатировала известный этнограф О. П. Семенова-
Тян-Шанская. — Отъевшийся осенью Иван, да еще после шкалика почти всегда
неумерен. А Иван голодный, в рабочую пору не живет с женой. Жену, конечно,
не спрашивают о ее желаниях: “Аксинья, иди сюда” — и все тут. А жена уже по
интонации знает, чего нужно мужу»172.
Среди современников и историков не наблюдается единства в понимании
причин и степени изменений во внутрисемейных отношениях пореформенной
деревни173. Оценки, основанные в большей мере на сведениях, относящихся
к промысловому крестьянству, подчеркивали прогресс174, те же, которые имели
в виду Россию в целом или аграрные губернии, — консерватизм крестьянского
образа жизни и мировоззрения, стабильность семейных практик175. Большинство
свидетельств современников, говорящих о повышении роли и статуса женщины,
о падении авторитета отцовской власти, о детях, не слушающихся отцов, относи¬
лось к губерниям промышленной ориентации и к селениям, активно участвовав¬
шим в отходничестве в большие индустриальные города176. Именно отхожие
промыслы и преимущественно те из них, которые надолго отрывали крестьянина
от дома, от земледелия и приводили его в большой индустриальный город (Пе¬
тербург, Москву, Одессу, Ригу и некоторые другие), оказывали существенное влия¬
ние на семейную жизнь крестьян. Крестьянин, занятый местными промыслами,
698

Развитие внутрисемейных отношений
Рис. 4.14. Н. А. Касаткин (1859—1930). Кто? 1897.
Государственная Третьяковская галерея
ни от дома, ни от земли, как правило, не отрывался. Крестьянин, уходивший на
земледельческие заработки в другие губернии, получал мало новых впечатлений,
идей, которые могли бы серьезно на него повлиять. Следовательно, перемены во
внутрисемейных отношениях ставились в зависимость от степени включенности
крестьянства в неземледельческие промыслы и особенно отходничество. Напри¬
мер, участие женщин в отхожих промыслах рассматривалось в качестве показа¬
теля изменения ее статуса в семье и деревенском обществе, так как означало при¬
знание за нею равноправия с мужчиной, давало экономическую независимость,
расширяло кругозор, развивало самостоятельность, независимость, чувство соб¬
ственного достоинства, нарушало сложившийся уклад деревенской жизни и сви¬
детельствовало о трансформации традиционного взгляда на роль женщин
в крестьянском хозяйстве17 . В XVIII в. женщины среди отходников насчитыва¬
лись единицами, в первой половине XIX в. — десятками, а в конце XIX—начале
XX в. — тысячами (табл. 4.21).
По отношению ко всему женскому населению доля отходниц колебалась от
0,3 % в Вятской губернии до 8 % в Московской. В абсолютном значении и по
проценту от женского населения опять лидировали губернии Промышленного
центра и столичные. В отходничестве участвовали преимущественно две катего¬
рии женщин: во-первых, молодые незамужние женщины, которые после не¬
скольких лет жизни в городе возвращались в деревню, выходили замуж и стано¬
вились крестьянскими матронами; во-вторых, вдовы без детей или чьи дети стали
взрослыми, а также одинокие незамужние женщины, потерявшие шансы выйти
699

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
Таблица 4.21
Участие женщин в отхожих промыслах в 1880—1913 гг. по губерниям
(% женщин к общему числу отходников)
Г уберния
Доля
женщин
Губерния
Доля
женщин
Г уберния
Доля
женщин
Калужская
2
Волынская
9
Владимирская
22
Симбирская
2
Смоленская
10
Полтавская
22
Вятская
3
Вологодская
13
Петербургская
22
Орловская
4
Тверская
13
Новгородская
25
Воронежская
6
Тульская
13
Херсонская
27
Рязанская
7
Саратовская
17
Харьковская
31
Ярославская
8
Московская
19
Таврическая
32
Подсчитано по: Свавицкая 3. М, Свавицкий Н. А. Земские подворные переписи ... Табли¬
цы. С. 6, 16, 26, 36, 46, 56, 76—77, 98—99, 120—121, 142—143, 164—165, 193, 217, 239, 253.
замуж. Те и другие находились в возрасте 30—40 лет и старше и часто пытались
поселиться в городе постоянно178. Наибольшее влияние на изменение традици¬
онного семейного уклада оказывали молодые незамужние женщины. Занимались
отходничеством и замужние женщины, но сравнительно редко. Многие мужья
препятствовали уходу жен в города на заработки, и тогда женщины пытались
получить паспорт, дававший право на отход, через суд, а наиболее упорные об¬
ращались с просьбой на высочайшее имя выдать паспорт на право отлучки во¬
преки воле мужа. В 1895—1902 гг. таких ходатайств поступало около 4 тыс.
в год. После определения Сената в 1903 г. рассматривать дела о выдаче соответ¬
ствующих документов в местных по крестьянским делам учреждениях число
просьб на высочайшее имя пошло на убыль: в 1903 г. — 2,8 тыс., в 1908 г. —
1,5	тыс.179 Сам факт массового обращения крестьянок на высочайшее имя свиде¬
тельствует о росте социальной активности женщин.
Почему длительный отход в города оказывал серьезное воздействие на семей¬
ный уклад? С одной стороны, когда из дома уходил мужчина, его место занимала
женщина. На ее плечи ложились все заботы о хозяйстве и доме, она представляла
отсутствующего домохозяина на сходах, заключала сделки и т. д. Словом, ей по
необходимости приходилось исполнять роль большака180. Естественно, длитель¬
ное выполнение этой роли в какой-то мере перевоспитывало женщину, приучало
к самостоятельности, изменяло мировоззрение. С другой стороны, мужчина
в городе усваивал до некоторой степени новые идеи и новые практики и был бо¬
лее склонен изменить свои традиционные представления. Участие женщин в от¬
ходничестве еще сильнее расшатывало старые взгляды на семью и женщину.
Уже в 1853 г. один корреспондент РГО отметил, что положение в семье крестья¬
нок из Ярославской губернии, население которой давно и активно вовлечено
в отходнический промысел, отличалось от положения женщин в чисто земле¬
дельческих губерниях: «Замужняя женщина — не госпожа дому, но и не раба,
а середка о половине»181.
700

Развитие внутрисемейных отношений
Поскольку изменения внутрисемейных отношений находились в зависимость
от степени включенности крестьянства в горизонтальную социальную мобиль¬
ность, то для ответа на вопросы: что преобладало в семейных отношениях — из¬
менения или преемственность и насколько быстро проходили изменения в от¬
дельных регионах — следует оценить, какая часть крестьянства была охвачена
интенсивными неземледельческими занятиями. Промышленно-промысловые за¬
нятия в большей или меньшей степени были связаны с оставлением родной де¬
ревни. Из всех лиц, занятых неземледельческими занятиями в 1900 г., 73 % нахо¬
дили себе работу в местных промыслах и 27 % — в отхожих182. Для разделения
промыслов на местные и отхожие принимались два критерия: возможность под¬
держивать постоянною рабочую связь с собственным хозяйством и расстояние
промысла от дома18'. Лица, занятые на промыслах за пределами 50-верстного
расстояния, обязаны были брать специальные разрешения (паспорта на опреде¬
ленный срок), и такие промыслы назывались отхожими. Таким образом, разница
между отхожими и местными промыслами состояла не в характере труда, а в от¬
даленности человека от дома и в тесноте связи его с собственным хозяйством.
К сожалению, историки редко проводят различия между местными и отхожими
промыслами, между отходом на сельскохозяйственные работы и в большие горо¬
да и объединяют их вместе, что создает преувеличенное представление о количе¬
стве крестьян, отрывающихся от дома и земли и попадающих в существенно
иные условия жизни184. О масштабах развития отхожих промыслов дает пред¬
ставление число паспортов, взятых крестьянами на право отхода. Паспорта были
одно-, трех- и шестимесячными, годовыми и многолетними. В табл. 4.22 они
приведены к общему знаменателю путем перевода всех видов паспортов в годо¬
вые. Следует иметь в виду, что поскольку данные о паспортной статистике отно¬
сятся ко всему населению, а горожане были более активно вовлечены в отходни¬
чество, чем крестьяне, то процент отходников-крестьян несколько завышен,
а процент отходников-горожан занижен.
Таблица 4.22
Число паспортов на 100 душ обоего пола всего населения
по регионам Европейской России (в переводе на годовые)
Район
1861—
1871—
1881—
1891—
1906—
1870 гг.
1880 гг.
1890 гг.
1900 гг.
1910 гг.
Промышленной
ориентации
2,5
4,5
4,7
8,1
9,5
Столичный"
4,0
5,7
6,1
9,6
9,4
Северо-Западный""
1,7
3,5
3,4
6,5
7,7
Северо-Восточный
0,6
1,6
1,9
4,4
5,4
Нечерноземный центр
3,9
7,2
7,7
П,1
14,6
Прибалтийский
1,0
1,4
1,6
5,1
5,8
Аграрной ориентации
0,9
1,9
2,3
4,2
4,4
Юго-Восточный
0,2
0,7
U
2,5
1,3
Восточный
0,3
0,8
0,7
i,6
2,1
Средне-Волжский
1,1
2,7
3,0
5,4
6,4
701

Гпава 4. Семья и внутрисемейные отношения
Окончание табл. 4.22
Район
1861—
1870 гг.
1871—
1880 гг.
1881—
1890 гг.
1891—
1900 гг.
1906-
1910 гг.
Черноземный центр
1,4
2,8
3,3
6,0
7,0
Белорусский
0,9
1,7
2,3
4,0
4,0
Украинский
0,5
1,4
2,0
3,7
3,7
Новороссия
0,6
1,4
1,7
2,6
2,5
Европейская Россия
1,4
2,7
3,0
5,3
6,0'"
Подсчитано по: Материалы Комиссии 1901 г. Ч. 1. С. 222—227; Ч. 3. С. 226 ; Минц Л. Е.
Отход крестьянского населения на заработки в СССР. М., 1925. С. 16—24.
* С.-Петербургская и Московская губернии.
** Вместе с Западным районом.
Число всех видов паспортов (без перевода в годовые) на 100 душ обоего пола состав¬
ляет 8,4 %.
Как следует из приведенных данных, доля крестьян, занятых в отхожих про¬
мыслах, в целом по стране и в большинстве губерний, исключая столичные
и губернии Промышленного центра, была незначительной даже в начале XX в.,
несмотря на четырехкратное увеличение процента отходников за 50 лет в регио¬
нах промышленной ориентации и пятикратное его увеличение в губерниях аг¬
рарной специализации. Необходимо принять во внимание, что крестьяне-
отходники из неземледельческих районов работали преимущественно в промыш¬
ленности, строительстве и на транспорте больших городов, а из аграрных рай¬
онов — в сельском хозяйстве южных, восточных и степных губерний1 . Напри¬
мер, в 1890-е гг. 70% отходников из Ярославской губернии находили работу
в Петербурге и Москве186. Именно столичные и центрально-промышленные гу¬
бернии и имели в виду современники, когда говорили о существенных переменах
в крестьянском укладе жизни к началу XX в. В этих губерниях проживало всего
15 % населения Европейской России. Причем крупные перемены захватывали не
сплошь губернии, а лишь те уезды, волости и селения, которые не только глубо¬
ко, но и давно были вовлечены в отходничество. Крестьянство этих губерний
активно занималось отходничеством с начала XVIII в., со времени строительства
Петербурга. К 1760-м гг. в 25 уездах центрально-нечерноземных губерний от¬
ходничество, в значительной степени в Петербург и Москву, превратилось
в важный промысел, которым занималось около 4 % крестьянства, в том числе
в уездах будущей Ярославской губернии — 7 %187. В 1790-е гг. процент отходни¬
ков из Костромской и Московской губерний увеличился до 5 %, а из Ярослав¬
ской губернии — до 10 %188. Этот уровень ярославские отходники превзошли
только в 1870-е гг., так как в 1798 г. они взяли 74 тыс. паспортов всех видов, а в
1860-е гг. — 72 тыс.189 В губерниях Черноземного центра отходничество стало
развиваться позже и намного медленнее. В конце XVIII в. там, если судить по
Курской губернии, отходом занимались не более 1 % крестьян, причем большая
их часть уходила на земледельческие работы в южные степные губернии. В це¬
лом в 50 губерниях Европейской России накануне отмены крепостного права,
в 1857—1859 гг., в среднем в год покупалось 1012,5 тыс. паспортов (в переводе
702

Развитие внутрисемейных отношений
Рис. 4.15. На перевозке бревен, Олонецкая губерния. 1900-е
на годовые), т. е. в отходничестве было занято около 1,7 % всего крестьянства.
После временного снижения в 1860-е гг. число отходников стало вновь и на этот
раз безостановочно расти с 1870-х гг.190
Земледельческие губернии по уровню отхода отставали от столичных и цен¬
трально-промышленных губерний примерно на 50 лет, так как только на рубеже
XIX—XX вв. они в отношении отходничества достигли уровня, который послед¬
ние имели в середине XIX в., а от некоторых губерний, таких как Ярославская,
Московская, Калужская и Тверская, — на 100 лет. Между тем в середине XIX в.
еще не слышно жалоб на разрушение традиционного жизненного уклада кресть¬
янства в губерниях с развитым отходничеством. Напротив, отмечалось положи¬
тельное влияние отхода, который развивал в крестьянах «понятия, деятельность
и предприимчивость»191.
Второе обстоятельство, которое необходимо принимать во внимание, состоит
в том, что крестьянство, остававшееся в деревне, принимало меры, чтобы защи¬
тить свой уклад жизни и свои традиции от городского влияния19 . Ошибочно по¬
лагать, что крестьяне в массе положительно относились к городской культуре
и без сопротивления поддавались ее влиянию. Они неохотно и только вынужден¬
но обращались к отходничеству193, ввиду растущего малоземелья, недостаточной
прибыльности земледелия и необходимости диверсифицировать доходы194.
Дж. Паллот обнаружила парадоксальное влияние кустарных и отхожих промы¬
слов на крестьянских женщин Промышленного центра. С одной стороны, повы¬
шался вклад женщин в семейный доход за счет увеличения трудовой нагрузки,
они активно включались в занятия земледелием и кустарной промышленностью
на дому, что приводило к нарушению традиционного разделения труда по полу,
703

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
с другой стороны, неравенство с мужчинами в новых условиях воспроизводилось
вновь и всюду — в кустарных промыслах, промышленности и т. д.19
Третье обстоятельство состоит в том, что не следует преувеличивать ни про¬
гресс, ни различия во внутрисемейных отношениях в городе и деревне: взгляды
мещанства, купечества и крестьянства на брачно-семейные отношения были весь¬
ма похожи.
Таким образом, в последней трети XIX—начале XX в. под воздействием го¬
рода, отходничества, коммерциализации хозяйства, более активного вовлечения
женщин в хозяйственную деятельность внутрисемейные отношения гуманизиро¬
вались среди всего российского крестьянства. Крестьяне с помощью своих тра¬
диционных институтов с большим успехом в аграрных и окраинных регионах и с
меньшим успехом в губерниях Промышленного центра и столичных противо¬
действовали этим изменениям. В результате традиционные патриархальные се¬
мейные отношения постепенно демократизировались примерно среди 15 % кре¬
стьянства, проживавшего в столичных и центрально-промышленных губерниях,
и подвергались слабой эрозии среди остальных 85 % крестьян196. Мужчины мед¬
ленно и с большой неохотой сдавали свои позиции, уступая пожеланиям и требо¬
ваниям женщин197. Тяжелые хозяйственные и семейные обязанности женщин,
частые беременности и роды, семейные стереотипы способствовали сохранению
«грубоспартанского воспитания» детей198, тормозили перемены в семейном ук¬
ладе, особенно земледельческих губерний. Отдавая в конце XIX в. детей в шко¬
лу, крестьяне по- прежнему просили учителей применять физические наказания:
«Ты уж его плеткой стегай почаще, ал и за волоски трепи, чтобы он лучше в толк
брал ученье; мы ему дома-то не потакаем, так-то без битья-то не выучишь»199.
И наставники нередко шли навстречу родителям (рис. 4.16).
Рис. 4.16. А. А. Попов (1832—1896). В школе. 1912.
Государственная Третьяковская галерея
704

Развитие внутрисемейных отношений
Учителя определяли крестьянское воспитание как «жестокосердное», по¬
скольку родители неумеренно использовали телесные наказания и проявляли
«небрежение к детям, которые посещали школу»200. В результате абсолютизм
патриарха во внутрисемейных отношениях не отменялся, а лишь мало-помалу
смягчался и ставился под контроль суда и закона201. Роль общины в регулирова¬
нии внутрисемейных отношений оставалась значительной, а в некоторых случаях
даже увеличилась.
Общее смягчение внутрисемейных нравов коснулось разных регионов России
в разной степени. В середине XIX в. в европейской России авторитарно-пат¬
риархальная семья преобладала в среде православного крестьянства разных этно¬
сов202. «В семейном быту молдаван-поселян господствуют патриархальное ува¬
жение и подчиненность главе семьи»203. У белорусских, как и украинских, кре¬
стьян «муж имеет верховную власть в доме и деспотически обращается не только
с детьми, но и с женой»20 . Лишь в Прибалтийском регионе у эстонских, латыш¬
ских и литовских крестьян внутрисемейные отношения были менее патриархаль¬
ными и положение женщины было более независимым205. Однако там, где ощу¬
щался дефицит женщин, их статус, как правило, был выше и отношение к ним
отличалось большей гуманностью. Например, в Сибири и вообще на окраинах,
как отмечали современники, положение русских женщин было предпочтитель¬
ней, чем в Европейской России. В 1858 г. (на более ранние даты нет надежных
данных о соотношении полов) в Сибири доля женщин составляла 48,9 %, в Евро¬
пейской России — 50,5%; в 1897 г.— соответственно 48,5 и 51,0%. В 1858
и 1897 гг. дефицит женщин имелся почти во всех сибирских губерниях206.
По мнению Н. А. Миненко, многочисленные свидетельства об авторитарных
отношениях в семьях западносибирских крестьян свидетельствуют о «предубеж¬
дении и поверхностном знакомстве с крестьянским бытом»; на самом деле «во
взаимоотношениях супругов у тружеников Западной Сибири в XVIII—первой
половине XIX в. господствовали отношения любви при вступлении в брак, а в
семейной жизни — взаимного уважения, взаимной заботы и преданности», а ме¬
жду родителями и детьми — любовь, забота, жертвенность20 . Интересно отме¬
тить, что в некоторых глухих местностях сохранялись архаические нравы XVI в.,
а может быть, и более раннего времени, когда допускалась значительная свобода
в сексуальных связях. «Жены бегают от мужей и шатаются по разным мес¬
там», — сообщал в 1850 г. из Шадринского уезда Пермской губернии корреспон¬
дент РГО208. «Господствующие пороки в сем народе, — сообщал в РГО другой
корреспондент — священник из Арзамасского уезда Нижегородской губер¬
нии, — кулачный бой и гулянья по ночам, соединенные с развратом. Женихами
в расчет не принимается, честно ли вела себя девица или нет»209. Именно в этих
местностях еще в 1850-е гт. сохранились и другие архаические обычаи: похище¬
ние невест и развод по обоюдному желанию без церковного суда210. Православ¬
ная церковь постепенно переориентировала семейные отношения с языческой на
христианскую модель, поэтому в середине XIX в. архаические нравы существо¬
вали как пережитки, да и то в основном на окраинах государства211. В целом пу¬
ританство в семейных отношениях простого народа — результат долгой и кро¬
потливой работы Православной церкви. Еще в первой половине XVIII в. семейные
705

Гпава 4. Семья и внутрисемейные отношения
Рис. 4.17. П. Вдовичев (?—?). Крестьяне в избе вечером. 1820—1830-е.
Государственный Русский музей
нравы были достаточно свободны, как об этом свидетельствуют многочисленные
дела о разводах, прелюбодеянии, внебрачных детях, вторых браках при живых
женах, разбираемые в духовных судах21 .
По наблюдениям О. П. Илюхи, в XIX—начале XX в. в Олонецкой губернии
карельская народная педагогика отрицательно относилась к агрессии по отноше¬
нию к детям, рекомендовала осторожность и последовательность в применении
наказаний и не принимала физическое насилие и словесные оскорбления. В се¬
мье сохранялось принуждение, однако подчинение строилось не на страхе нака¬
зания, а на непререкаемом авторитете старших, почитании традиций и экономи¬
ческой зависимости ребенка от родителей. Детство в традиционной карельской
«взрослой» культуре осмысливается как счастливое время, но в исторической
реальности конца XIX—начала XX в. этот период в жизни крестьянина был не¬
долгим вследствие того, что трудовое воспитание начиналось исключительно
рано, с 7—8 лет. Автор подчеркивает специфику Карелии как зоны влияния рус¬
ской и финской культур, как бы намекая, что в «финском факторе» и состояла
причина почти современного отношения к детям, не свойственного патриархаль¬
но-авторитарным семьям213. Исследования Ю. И. Поповой и Ю. В. Литвина под¬
тверждают, что в карельских семьях положение женщин и детей было лучше,
чем в русских: они пользовались большим уважением, там не получило распро¬
странения битье, а молодые сами выбирали супругов. Поскольку, по мнению ав¬
тора, среди карелов пережитки язычества сохранялись намного сильнее, а право¬
706

Развитие внутрисемейных отношений
славное благочестие еще не одержало полную победу, то, возможно, именно
w 2 14
языческие элементы позитивно сказывались на статусе женщин и детей .
В пореформенное время известный прогресс в гуманизации отношений между
супругами и между родителями и детьми был достигнут в городах и промыш¬
ленных губерниях — в большей степени, в деревне, в окраинных и аграрных гу¬
берниях — в меньшей215.
Ломка традиционных внутрисемейных отношений происходила с трудом
и болезненно. Об этом свидетельствует рост «преступлений против союза брач¬
ного и родственного» (как они назывались в законодательстве), которые включа¬
ли прелюбодеяния, жестокое обращение супругов по отношению друг к другу,
злоупотребление властью родителей и опекунов над детьми, преступления детей
против родителей, отказ детей доставлять пропитание престарелым родителям,
кровосмешение. С 1843 по 1863 г. во всей России по этой категории преступле¬
ний число возбужденных дел (следствий) возросло с 893 до 1196, с 1874 по 1892 г.
(в 33 губерниях) — с 2048 до 3126, к 1913 г. (во всей России) — до 5365. На долю
крестьянства приходилось около 75 % всех преступлений этого рода216. Это при¬
мерно соответствовало его доле в населении. Среднегодовой темп роста преступ¬
лений данной категории составлял в 1843—1863 гг. — 1,5 %, а в 1863—1913 гг. —
3,8	%, т. е. увеличился почти в 2,5 раза, обгоняя рост населения в 2 раза. Рост
преступлений против брачного союза обгонял рост других преступлений217.
Еще два вида преступлений — убийство супругов и родителей — также ха¬
рактеризуют напряженность межличностных отношений в семье. В 1835—1846 гг.
за убийство супруга ежегодно осуждались и ссылались в Сибирь со всей России
21 мужчина и 35 женщин, за убийство родителей — соответственно 5 и I218.
В 1874 г. было осуждено по 33 губерниям за убийство супруга 35 мужчин и 28
женщин, за убийство родителей — соответственно 10 и 0, в 1892 г. по 33 губер¬
ниям за убийство супруга — соответственно 86 и 51, за убийство родителей — 22
и 1, в 1913 г. (по всей России) за убийство супруга — 298 и 107, за убийство ро¬
дителей — 86 мужчин и 4 женщины219. Обращает на себя внимание одно обстоя¬
тельство в убийстве супругов: до 1860-х гг. среди преступников преобладали жен¬
щины, а после — мужчины. Объяснение этого, возможно, состоит в том, что до
1860-х гг. страдающей стороной в семейных отношениях чаще всего оказывались
женщины, которые не имели защиты со стороны закона, суда и общественного
мнения, а развод в деревне не практиковался. Некоторые из них, доведенные до
отчаяния, и решались на убийство ненавистного мужа. Начиная с последней трети
XIX в. страдающей стороной постепенно становились мужчины в том смысле, что
безраздельная власть от них начала мало-помалу ускользать, женщин стали защи¬
щать закон и суд, они становились требовательнее и настойчивее. Это психологи¬
чески травмировало мужчин и провоцировало их на эксцессы. Убийства супругов
и родителей совершались почти исключительно крестьянами, и рост этого рода
преступлений обгонял рост многих других видов преступлений, включая убийства.
Пореформенные семейные драмы нашли яркое отражение в беллетристике. На¬
пример, в рассказе Н. Н. Златовратского «Деревенский король Лир» описано не¬
мыслимое в крепостное время событие — как невестки выгнали свекра из дома,
после того как он завещал имущество двум своим сыновьям220.
707

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
Итак, в пореформенный период во внутрисемейных отношениях крестьянства
происходили важные перемены, которые к 1917 г., хотя и не подорвали сущности
авторитарно-патриархальной сущности этих отношений, вызвали их эрозию, под¬
няли статус женщин и детей и смягчили жесткость семейных нравов и практик.
Городская семья
Пониманию характера внутрисемейных отношений помогает знание мораль¬
ных и правовых норм, которые регулировали эти отношения. В этом плане ис¬
ключительное значение имеет литературное произведение середины XVI в. «До¬
мострой», представлявший собой свод правил поведения горожанина, которыми
он должен был руководствоваться в отношении к светским властям, церкви
и семье, а также памятник древнерусской литературы XVII в. «Книга о злонрав¬
ных женах, или Беседа отца с сыном, избранная из разных писаний богомудрых
отцов и мудрых философов». Согласно «Домострою», «следует мужьям воспи¬
тывать жен своих с любовью примерным наставлением; жены мужей своих во¬
прошают о всяком порядке, о том, как душу спасти, Богу и мужу угодить и дом
свой подобру устроить и во всем покоряться мужу; а что муж накажет, с любо¬
вью и страхом внимать и исполнять по его наставлению». «Заботиться отцу
и матери о чадах своих; обеспечить и воспитать в доброй науке: учить страху
Божию и вежливости и всякому порядку. А со временем, по детям смотря и по
возрасту, учить их рукоделию, отец — сыновей, мать — дочерей, кто чего досто¬
ин, какие кому Бог способности дал. Любить и хранить их, но и страхом спа¬
сать». Специальная глава посвящена тому, как спасать детей страхом. «Наказы¬
вай сына своего в юности его, и успокоит тебя в старости твоей. И не жалей,
младенца бия: если жезлом накажешь его, не умрет, но здоровее будет, ибо ты,
казня его тело, душу его избавляешь от смерти. Если дочь у тебя, и на нее на¬
правь свою строгость, тем сохранишь ее от телесных бед: не посрамишь лица
своего, если в послушании дочери ходят. <...> Воспитай детей в запретах
и найдешь в них покой и благословение. Понапрасну не смейся, играя с ним:
в малом послабишь — в большом пострадаешь скорбя. Так не дай ему воли
в юности, но пройдись по ребрам его, пока он растет, и тогда, возмужав, не
провинится перед тобой и не станет тебе досадой и болезнью души, и разоре¬
нием дома, погибелью имущества, и укором соседей, и насмешкой врагов,
и пеней (штрафом. — Б. М.) властей, и злою досадой». «Чада, любите отца сво¬
его и мать свою и слушайтесь их, и повинуйтесь им во всем, и старость их чти¬
те, и немощь и страдание всякое от всей души на себя возложите. <...> С тре¬
петом и раболепно служите им. <...> Кто бьет отца или мать — тот отлучится
от церкви и от святынь, пусть умрет он лютою смертью от гражданской каз¬
ни»221. «Домострой» провозглашал, что если глава дома не исполняет своих
обязанностей, не учит страхом своих домочадцев, то ответ будет держать на
Страшном суде перед Богом, дети же — перед гражданским судом. Так в дейст¬
вительности и было. Обязанности главы семьи перед детьми и женой имели ис¬
ключительно моральный характер, в то время как обязанности детей перед роди¬
телями определялись законом222.
708

Развитие внутрисемейных отношений
«Книга о злонравных женах...» представляет собой беседу между наивным
и неопытным сыном и мудрым отцом. Сын пытается по неопытности защищать
женщину. «Сущность женщины вовсе не дурна», — говорит сын и приводит
примеры добрых женщин. «Нет, сын мой, — отвечает мудрый отец, — тебе надо
бы знать, что в наше время одна добрая женщина приходится на тысячу дурных».
И. Е. Забелин так резюмирует взгляды, отстаиваемые мудрецами: «В семье нель¬
зя было отказать женщине в самостоятельном голосе, в доле известных прав, ко¬
торые во многих отношениях ставили ее в разные отношения к мужчине. Но при¬
знать за женщиною какие-нибудь права — значило признать за ней долю нравст¬
венной свободы, а этого древний наш предок никак не мог допустить, ибо вовсе
не понимал, чтоб женское естество действительно обладало теми же человече¬
скими достоинствами, теми же дарами, какие принадлежали мужчине как чело¬
веку в собственном смысле. <...> Ставя себя в лице праотца во главу угла всего
творения, мужчина естественным путем пришел к заключению, что женщина —
существо в отношении к нему низшее, зависимое, несвободное, что он господин
ее, что она, собственно, жена, а не человек, ибо это имя первоначально было
присвоено (Богом. — Б. М.) только ему одному. <...> Женщина в умах книжных
мудрецов была олицетворенный грех, пагубный соблазн; все ее природные дары
служили только сетью, прельщением, погублением душ»223.
Реальная жизнь строилась соответственно наставлениям, нашедшим отраже¬
ние в Уложении 1649 г., регламентировавшем внутрисемейные отношения, кото¬
рые сохраняли свою актуальность в XV111 в. «Между родителями и детьми гос¬
подствовал дух рабства, прикрытый ложной святостью патриархальных отноше¬
ний», — констатировал Н. И. Костомаров224. «Деспотическая власть отца или
мужа делала жизнь женщин сущим страданием, доводя их иногда до уголовных
преступлений», хотя «литературная традиция эпохи московского царства стре¬
милась сохранить образы идеальных семей, основанных на любви и доверии»225.
По Уложению 1649 г., дети подвергались наказанию кнутом, если они говорили
родителям грубые слова, поднимали на них руку, отнимали у них имущество,
переставали почитать и кормить в старости. Закон запрещал детям жаловаться на
родителей, судиться с ними, предъявлять какие бы то ни было иски. За подобные
поступки детей независимо от их возраста били кнутом и выдавали родителям226.
Родители же не несли никакой ответственности за превышение родительский
власти, исключая убийство детей, за что они, начиная с Уложения 1649 г., приго¬
варивались к году тюрьмы и церковному покаянию, в то время как любое другое
убийство без смягчающих обстоятельств каралось смертной казнью. Правда, за
разные убийства полагалась разная казнь. Например, за убийство мужа жена не¬
зависимо от смягчающих обстоятельств приговаривалась к закапыванию живой
в землю, а муж, если убивал жену безвинно, подвергался смертной казни через
отсечение головы227.
В XV11I в. вопросов внутрисемейных отношений и семейного воспитания ка¬
сались многие авторы, включая И. Т. Посошкова (ему принадлежит «Завещание
отеческое», написанное в 1719 г., но которое иногда называют Домостроем XVII в.),
В. Н. Татищева и Екатерину II («Наставление к воспитанию внуков», 1784). Де¬
ликатного вопроса внутрисемейных отношений коснулся Устав благочиния, или
709

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
полицейский, 1782 г., в котором обязанности супругов и детей обозначены сле¬
дующим образом: «Муж да прилепится к своей жене в согласии и любви, уважая,
защищая и извиняя ее недостатки, облегчая ее немощи, доставляет ей пропитание
по состоянию и возможности хозяина»; «жена да пребывает в любви, почтении
и послушании к своему мужу и да оказывает ему всякое угождение и привязан¬
ность аки хозяйка»; «родители суть властелины над своими детьми, природная
любовь к детям предписывает им долг дать детям пропитание, одежду и воспи¬
тание доброе и честное по состоянию»; «дети имеют оказывать родителям чисто¬
сердечное почтение, послушание, покорность и любовь и служить им самим де¬
лом, словами и речами отзываться об них величайшим почтением, сносить роди¬
тельские поправления и увещания терпеливо, без ропота, и да продолжится поч¬
тение и по кончине родителей»228. Эти постановления вошли в Свод законов
1832 и 1857 гг. с одним характерным изменением для обязанностей жены — она
должна пребывать «в неограниченном послушании (курсив мой. — Б. М)». Как
видим, закон конца XVIII—первой половины XIX в. мало ушел от «Домостроя»
и Уложения 1649 г. И жена, и дети должны были находиться в неограниченном
послушании по отношению к «хозяину» семьи, власть мужа над женой и родите¬
лей над детьми ограничивалась только моральным долгом, из которого не выте¬
кали права иска для жены и детей, за исключением обеспечения их пропитани¬
ем229. В 1775 г. закон предоставил родителям право заключать своих детей, «кои
им непослушны, или пребывают злого жития (ведут плохой образ жизни. —
Б. М), или ни к чему доброму не склонны», в смирительные дома, которые для
этой цели и были учреждены230. В новом Уложении о наказаниях уголовных 1845 г.
(ст. 19283) этот пункт получил более развернутое толкование: «За упорное непо¬
виновение родительской власти, развратную жизнь и другие явные пороки дети
по требованию родителей без всякого судебного рассмотрения подвергаются за¬
ключению в смирительном доме на время от трех до шести месяцев. Родителям
в сем случае предоставляется право уменьшить по усмотрению своему время за¬
ключения или совершенно простить виновных».
Хотя закон на протяжении XVIII—первой половины XIX в. определял внут¬
рисемейные отношения как патриархально-авторитарные, тем не менее под
влиянием частных законодательных актов власть главы семьи над домочадцами
постепенно ослабевала и, самое существенное, ставилась в рамки закона. В XVI в.
отец имел право продать детей в рабство, в XVII в. — только в кабалу (в зависи¬
мость до смерти господина) или отдать в монастырь, а в начале XVIII в. — лишь
отдавать д^етей в услужение или в заклад за долги на срок не более 5 лет. При
Петре I отдача детей в монастырь не запрещалась, но осуждалась «как душепа¬
губный обычай». До Уложения 1649 г. закон не устанавливал никакого наказания
за убийство несовершеннолетних детей, Уложение предусматривало легкое нака¬
зание, а в начале XVIII в. это преступление стало караться смертной казнью че¬
рез колесование (в дальнейшем, правда, наказание было смягчено). В XVIII в.
закон не устанавливал пределов наказания детей, исключая убийство, но само
право наказания детей стало трактоваться как право наказания в интересах вос¬
питания. В 1845 г. родители, нанесшие увечье или рану своим детям, подлежали
наказанию. В XVII в. ссылка родителей в Сибирь не лишала их власти над несо¬
710

Развитие внутрисемейных отношений
вершеннолетними детьми. Указы 1720 и 1753 гг. прекращали союз родителей
и детей, а также супругов: жены и дети освобождались от обязанности следовать
в ссылку за мужем, а дети — за родителями. С 1802 г. власть родителей над до¬
черью заканчивалась с ее замужеством. Как уже было сказано, в 1782 г. закон
стал требовать, чтобы отец обеспечивал детей пропитанием, одеждой и воспита¬
нием по состоянию, что прежде являлось лишь моральной обязанностью. С 1787 г.
оскорбление родителей детьми перестало быть уголовным преступлением, а ста¬
ло рассматриваться как тяжелая обида, подлежавшая юрисдикции совестного
суда. В 1824 г. неотделенные дети получили право вступать в обязательства
и выдавать крепости и векселя по своему усмотрению, на что прежде закон тре¬
бовал согласия родителей. Петр 1 в 1722 г. запретил женить детей против их во¬
ли. Родители обязаны были перед венчанием приносить присягу, что они не при¬
нуждают их к вступлению в брак, хотя согласие родителей считалось необходи¬
мым условием для вступления детей в брак231.
Власть мужа над женой со временем ослабевала в той же мере и в тех же ас¬
пектах, как и власть родителей над детьми. При жестоком обращении мужа с же¬
ной или при несогласии супругов с начала XVIII в. разрешалось их раздельное
жительство без развода. Этот обычай в 1819 г. был отменен, но «самовольные»
разводы, т. е. без всякой санкции церкви и светских властей, существовали в те¬
чение всего XIX—начала XX в., и со временем их число увеличивалось не только
в городе, но и в деревне232. Рядом указов при Екатерине II установилось правило,
что дворянка, вышедшая замуж за недворянина, сохраняла свое дворянское дос¬
тоинство, а свободная, вышедшая замуж за крепостного, не теряла свободы. Но
если женщина выходила замуж за мужчину более высокого социального положе¬
ния, то на нее распространялись права ее мужа. В первой четверти XIX в. закон
установил общее правило, согласно которому женщина, вступавшая в брак, не
теряла своего высшего состояния по замужеству. В 1845 г., с изданием нового
Уложения о наказаниях, муж потерял юридическое право наказывать свою жену,
за нанесение побоев он привлекался к уголовной ответственности.
Постепенно увеличивались имущественные права женщин. В XVII в. дочери
получили право наследовать своим отцам (при живых братьях), жены — своим
мужьям не только движимое, но и недвижимое имущество233. При Петре I жен¬
щина получила исключительное право на свое приданое, которым до тех пор на
время замужества распоряжался муж. С начала XVIII в. имущественные отноше¬
ния между супругами основывались на принципе раздельности, причем жена по
указам 1715 и 1753 гг. получила полную правоспособность в отношении своего
приданого или имущества, которое она получала по наследству, покупала или
приобретала иными способами, в то время как до этого требовались разреши¬
тельные письма от мужа. Единственное ограничение имущественной правоспо¬
собности, введенное в 1832 г., состояло в запрещении выдавать векселя без со¬
гласия мужа.
Закон взял под защиту внебрачных детей. В 1716 г. на отца была возложена
обязанность содержать незаконнорожденных детей вместе с матерью234. Вне¬
брачных детей можно было усыновлять по ходатайству отца и при вступлении
в брак родителей, но только в исключительных случаях — в виде награды за особые
711

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
Рис. 4.18. В. В. Пукирев (1832—1890). Прием приданого по росписи. 1873.
Государственная Третьяковская галерея
заслуги и с разрешения государя. Николай 1 в 1829 г. запретил усыновление, что,
впрочем, строго соблюдалось лишь в отношении дворянства. Городские сословия
могли усыновлять подкидышей, приемышей, не помнящих родства, что открыва¬
ло возможность усыновления и внебрачного ребенка. В 1859 г. был восстановлен
порядок усыновления, существовавший до 1829 г.235 Для подкидышей Петр 1
в 1715 г. учредил сиротские приюты, которые были открыты в Петербурге, Москве
и других городах. В московских приютах в 1719 г. находилось 90, а в 1724 г. —
865 подкидышей, среди которых были дети от новорожденных до 8 лет236. Одна¬
ко после смерти Петра 1 сиротские приюты закрылись и возродились вновь толь¬
ко при Екатерине II в виде Санкт-Петербургского и Московского воспитатель¬
ных домов, а также приютов во всех губернских и многих уездных городах.
Таким образом, законы, регулирующие семейную жизнь горожан, станови¬
лись с течением времени либеральнее и к середине XIX в., не затрагивая основ
семейной жизни, предусматривали смягчение авторитаризма в семьях, так как
ставили весьма большие права главы семьи в отношении всех домочадцев, а ро¬
дителей в отношении детей в рамки закона237. Произошедшие юридические из¬
менения не отразились на свадебных обрядах середины XIX в. Один современ¬
ник заметил, что «при свадебных обрядах нигде не упоминается ни слова о вза¬
имной любви вступающих в супружество; это чувство, которым наполнены все
прочие народные песни, почитается совершенно чуждым браку». Жених везде
говорит, что «он женится по приказу отца и матери; а невеста горько жалуется на
то, что отец и мать продают ее в неволю, на чужую дальнюю сторону», выражает
712

Развитие внутрисемейных отношений
страх идти к чужим людям и сожаление
о потерянной девичьей воле. После венча¬
ния, когда молодых оставляют одних в спаль¬
не, молодая жена в знак покорности разува¬
ет своего мужа и просит позволения лечь
подле него. Однако эти свадебные обычаи,
замечает исследователь, отстают от жизни
и указывают на явления, уже изжитые или
умирающие, не соответствуют современ¬
ным понятиям и нравам жителей: они «мо¬
гут служить материалом для изучения
нравов о старинной России (курсив мой. —
Б. М.)»ш.
К середине XIX в. самые существенные
ограничения для горожанок состояли в сле¬
дующем: 1) жена всегда была обязана на¬
ходиться при муже, который имел право
иска о принудительном возвращении ушед¬
шей от него жены; 2) брачное право регу¬
лировалось исключительно церковными за¬
конами; 3) дочери имели меньшие наслед¬
ственные права, чем сыновья; 4) жена без
разрешения мужа не могла получить пас¬
порт, дававший право на временное оставление дома; 5) очень трудно было по¬
лучить развод; 6) в случае развода мужчины, как правило, не принуждались
к уплате алиментов ни жене, ни детям, а если принуждались, то в незначитель¬
ном размере; 7) невозможно было наниматься на работу или идти учиться без
разрешения мужа239. Следует отметить, что трудность развода в одинаковой мере
касалась и мужчин и что мужчины, находящиеся на военной или гражданской
(с 1833 г.) службе, должны были спрашивать разрешение начальства на вступле¬
ние в брак. Хотя смягчение правовых норм, регулировавших семейные отноше¬
ния у крестьянства, как мы видели, произошло позднее, чем в городе, важно от¬
метить, что закон в городе и обычай в деревне до 1850-х гг. утверждали патриар¬
хально-авторитарный тип семейных отношений.
Общественный подъем в России в 1850—1860-е гг. способствовал повы¬
шению интереса образованного общества к женскому вопросу. В прессе раз¬
вернулась широкая критика семейного права. Под влиянием требований об¬
щественности была предпринята попытка создания нового Гражданского
кодекса, который обеспечивал правовое равенство всех членов семьи, за¬
щищал их права, расширял автономию супругов и детей, не устраняя их об¬
щих обязательств перед семьей как целым, — словом, создавал новый мо¬
рально-юридический порядок в семье. Однако проект нового либерального
Гражданского кодекса не был утвержден и введен в жизнь, усовершенство¬
вание законодательства происходило путем внесения частных дополнений
в существующий Свод законов240.
Рис. 4.19. Сваха, Кострома. 1870-е
713

Гпава 4. Семья и внутрисемейные отношения
В 1860 г. было принято дополнение к ст. 103 Свода законов об обязательном
совместном проживании супругов, дававшее право женщинам без развода укло¬
няться от совместного жительства, если муж отправлен в ссылку, выселен по
приговору корпорации, к которой он принадлежал, если жестоко обращался
с женой или отличался «развратным поведением». Кассационные департаменты
Сената толковали эту поправку достаточно широко, что открывало многим жен¬
щинам возможность устраивать свою жизнь самостоятельно. Это дополнение
было компромиссом между церковными и светскими властями: брак формально
сохранялся, развод церковь не давала, но женщина получала фактическую само¬
стоятельность241. В 1863 г. были отменены телесные наказания для женщин не¬
привилегированных сословий, в 1893 г. закон был распространен и на ссылаемых
в Сибирь за тяжкие уголовные преступления.
С 1891 г. последующий брак родителей автоматически приводил к узаконе¬
нию внебрачных детей. Без брака отец мог официально узаконить ребенка только
по высочайшему разрешению. Но этой возможностью пользовались привилеги¬
рованные слои населения. Крестьяне и городские низы, у которых не имелось
сколько-нибудь значительной собственности, обходились без официальной санк¬
ции. В 1902 г. внебрачные дети перестали считаться незаконными и получили
право носить фамилию отца, наследовать его имущество. И все же в ряде случа¬
ев, когда речь шла о больших состояниях, по-прежнему требовалось высочайшее
разрешение на усыновление. В первой четверти XIX в. в среднем в год импера¬
тор санкционировал 45 усыновлений, в 1908 г. — 358, или в 8 раз больше. Не¬
смотря на либерализацию и закона, и практики, львиная доля внебрачных детей
по-прежнему не усыновлялась242. В 1912 г. Государственная дума приняла закон
о частичном уравнении женщин и мужчин при наследовании. Впервые после
Уложения 1649 г. было узаконено равенство при наследовании движимого и не¬
движимого имущества в городах — родового и благоприобретенного; при насле¬
довании земли равенства не было, но имущественная доля дочери при живом
брате поднялась с 1/14 (по Уложению 1649 г.) до 1/7243.
Итак, в течение XVIII—начала XX в. закон, действие которого распространя¬
лось на купцов, мещан, ремесленников, а также дворян независимо от места жи¬
тельства — в городе или деревне, предусматривал гуманизацию внутрисемейных
отношений, повышение прав женщин и детей и возможность их защиты, если
они нарушались244. А какова была действительность?
Обратившись к массовым сведениям о внутрисемейных отношениях в городе,
которые дают нам ответы на анкету РГО245, мы обнаруживаем, что среди купцов,
мещан, ремесленников и крестьян, проживавших в городах постоянно, вплоть до
середины XIX в., преобладали расширенные и составные семьи, а в них — пат¬
риархально-авторитарные отношения. Глава семьи управлял всем домом, всеми
членами семьи и домочадцами. Его приказания должны были выполняться бес¬
прекословно, к непослушным и провинившимся применялись наказания, в том
числе физические. Он представлял семью во внешних отношениях, перед город¬
ской общиной и государством. Внутри семьи его власть была практически неог¬
раниченна, он распоряжался имуществом семьи и судьбой каждого ее члена, же¬
нил детей по своей воле и мог отдавать их в работы против их желания на опре¬
714

Развитие внутрисемейных отношений
деленный срок. Сыновья жили с отцом, как правило, до его смерти, а если отде¬
лялись от него, то имущество делилось между братьями поровну, а младший сын
оставался с родителями. Как и в крестьянских семьях, все работы делились на
мужские и женские, и первые выполнялись под надзором хозяина, а вторые —
хозяйки. Жена подчинялась мужу, но в своей женской сфере хозяйства имела
большие полномочия. В случае смерти хозяина вдова до совершеннолетия детей
становилась главой семьи и выполняла все его функции; на нее записывалось
хозяйство. Если у нее был сильный характер, то и взрослые женатые сыновья не
выходили из-под материнской власти, но это все же были редкие случаи. Дети
находились в полном подчинении у родителей, с раннего детства помогали им по
хозяйству, воспитание и образование получали главным образом дома и, когда
вырастали, как правило, занимались тем же делом (ремеслом, торговлей и т. п.),
что и их родители246. Возрастом зрелости считались 15—16 лет, и с этого време¬
ни дети полностью включались в семейное дело, начинали принимать участие
в деловых операциях отца247.
Нравы были строгие, сексуальные отношения находились под неусыпным
контролем общественного мнения, в особенности для женщин. Девушка до за¬
мужества не могла выйти из дома без разрешения родителей, а если ей нужно
было куда-нибудь сходить, то, спросившись у родителей, она непременно брала
с собой ведра на коромысле, чтобы соседи о ней не подумали, что она праздно
шатается по улицам248. В первой половине XIX в. в некоторых малых городах
к уличенным «в прелюбодеянии» молодым людям применялся унизительный
Рис. 4.20. Семья ткачей Румянцевых, С.-Петербург. 1900-е
715

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
ритуал «вождения». Их заставляли обменяться одеждой, т. е. на женщину наде¬
вали мужскую одежду, и наоборот, и в таком виде водили по всем улицам горо¬
да249. По-видимому, в более раннее время обычай практиковался повсеместно так
же, как в деревне.
Важная особенность внутрисемейных отношений среди городских сословий
состояла в том, что они, как и в деревне, носили публичный характер. Отдельные
семьи не представляли из себя крепости, куда запрещен был вход посторонним
лицам. Напротив, каждая семья находилась, с одной стороны, в тесном контакте
с родственниками, с другой — с соответствующей корпорацией: мещанская се¬
мья — с мещанским обществом, купеческая — с купеческой гильдией, ремеслен¬
ная семья — с цехом. Семья являлась как бы продолжением, проекцией корпора¬
ции, и наоборот, — корпорация была проекцией и продолжением семейных от¬
ношений.
Вот краткая характеристика семейных отношений у различных сословий
Пермской губернии, сделанная одним из современников. В купеческих семьях
«отец или муж имеет неограниченную власть, которой все остальные члены се¬
мейства повинуются беспрекословно. Со своими домашними он обращается по
большей части сурово и повелительно. Нежное и ласковое обращение с женой
и детьми считается у них чем-то вроде слабости. В этом отношении здешний ку¬
пец не опередил простого крестьянина, всегда отличавшегося грубым обращени¬
ем. О семейных отношениях мещан можно сказать то же, что сказано о купцах,
с той только разницей, что здесь проявляется еще более грубости и своеволия со
стороны главы семейства. Ссоры и драки — весьма обыденные явления в семей¬
ствах мещан. <...> Крестьяне в своем семейном быту чрезвычайно постоянны,
строго держатся старины, не допускают никакого постороннего влияния. Что
было сто лет назад, существует и теперь. <...> Их семейные отношения носят
отпечаток патриархальности. <...> Жена находится в полном повиновении у му¬
жа. В случае проступка жены муж является строгим судьей и исполнителем соб¬
ственного приговора, причем мера взыскания доходит иногда до жестокости»
(курсив мой. — Б. М). Образованный купец Н. П. Вишняков объяснял это: «Как
все в тогдашней России, строй семейный построен был на самодержавном нача¬
ле. <...> В русской семье почти неограниченная власть принадлежала отцу се¬
мейства»250.
До середины XIX в. семейный уклад у представителей городского сословия
(у мещан, ремесленников и купцов) был похож на крестьянский, мы не видим
существенных различий во внутрисемейных отношениях между крестьянством
и торгово-ремесленным населением города за двумя исключением. Во-первых,
как свидетельствуют некоторые купеческие мемуары, авторитаризм семейных
отношений был в городе мягче, закон несколько лучше защищал женщин и детей
от произвола патриархов, чем обычное право в деревне251. Богатые купцы стара¬
лись дать своим сыновьям образование, необходимое и для успешного ведения
дела, дочерям — скромное, для престижа семьи, а с образованными детьми при¬
ходилось больше считаться252. Во-вторых, в России, в отличие от Запада, женщи¬
нам дозволялось помогать мужьям-ремесленникам, поэтому жены были вовлече¬
ны в производство, а домашняя работа традиционно лежала на них. В городе
716

Развитие внутрисемейных отношений
представители разных сословий жили вперемежку, и контроль над ними со сто¬
роны сословных обществ был меньше. Мещане и ремесленники сравнительно
свободно передвигались в пределах города и за его пределы, работали каждый на
своем рабочем месте; их средства производства находились в их собственности,
а не принадлежали обществам и цехам. Благодаря этому они сравнительно дале¬
ко продвинулись по пути освобождения семейной жизни от опеки общества.
Сходство семейных практик в городе и деревне объяснялось тем, что в подав¬
ляющем большинстве городских поселений культура народных масс имела, как
говорили современники, во многом деревенский характер. Только в больших го¬
родах с населением свыше 25 тыс. человек, которых в 1856 г. насчитывалось
в Европейской России (без Польши и Финляндии) всего 28 и где проживало око¬
ло трети городского населения — менее 4 % всего населения страны253, наблю¬
дались различия в обычаях и нравах жителей сравнительно с деревней, а в малых
городах эти различия были минимальны254. Важно еще одно обстоятельство —
купечество не являлось сословием; статус купца не передавался по наследству,
а ежегодно подтверждался при уплате купеческого сбора с капитала. Если купец
оказывался не в состоянии его уплатить, он автоматически переходил в мещанст¬
во. Благодаря этому состав купечества ежегодно обновлялся на 5—10 %255.
Тем не менее в дореформенное время купеческие, или предпринимательские,
семьи мало отличалась от мещанских. С началом Великих реформ различия ста¬
ли увеличиваться. Семьи становились малыми и приобрели автономию от обще¬
ства. Гильдии и купеческие общества после отмены круговой поруки в 1775 г.
слабо влияли на купцов. Богатство и воз¬
можность беспрепятственно переезжать из
города в город еще более увеличивали их
автономность. Фабрика, завод, контора или
склад часто находились вне дома, заботы об
управлении возлагались на приказчиков.
Так семейная жизнь постепенно отделялась
от производства. Купчихи помогали своим
мужьям, но все-таки в основном занимались
домом и детьми. Несмотря на это, женщины
и самостоятельно участвовали в предпри¬
нимательской деятельности, правда, это
касалось, как правило, вдов, продолжавших
руководить семейным бизнесом после
смерти мужа с целью сохранить семейный
капитал до совершеннолетия детей256.
Дети подключались к бизнесу позже,
чем у мещан и крестьян. Домочадцы имели
личные помещения, вели индивидуальную
жизнь, много времени проводили вне дома.
Отношения между ними становились более
уважительными и гуманными, семейная
жизнь превращалась в закрытую от посто¬
W л^ттт ушшушшг
М— :ТГ
Рис. 4.21. Трудовое воспитание,
С.-Петербургская губерния. 1910-е
717

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
ронних сферу, в которой находилось больше места интимности. Так постепенно
складывался новый тип семьи, который принято называть буржуазным. Добавим,
что возраст вступления в брак у мужчин был выше, а у женщин ниже, чем у ме¬
щан и крестьян, разница в возрасте супругов часто была большой. Люди, не свя¬
занные браком, встречались среди купечества достаточно часто.
Во второй половине XIX—начале XX в. в среде городского населения гума¬
низация внутрисемейных отношений продолжалась. Но она тормозилась мигра¬
цией в города крестьян, которые несли с собой стереотипы патриархально¬
авторитарной семьи. Это в равной мере относилось как к крестьянам, переселяв¬
шимся в города на постоянное или временное жительство без перемены своей
сословной принадлежности, так и к тем, которые переходили в состав мещан
и купцов. С 1858 по 1897 г. доля крестьян в постоянном городском населении
Европейской России увеличилась с 21 до 44 %, а в наличном — с 30 до 45 %, со¬
ответственно доля всех остальных сословий на столько же понизилась257. Многие
крестьяне-горожане имели корни в деревне и были с ней тесно связаны родст¬
венными и экономическими отношениями. Наиболее состоятельная часть кресть¬
янства переходила в состав купечества и мещанства — за 39 лет, 1858—1897 гг.,
в городское сословие перешло около 340 тыс. крестьян258. Если учесть также ог¬
ромное число крестьян, приходивших в города временно, на короткий срок, то
можно без преувеличения говорить об окрестьянивании городского населения.
Массовая миграция крестьянства в города замедляла изменение характера внут¬
рисемейных отношений среди городских сословий, что хорошо видно на сле¬
дующем примере. За 43 года, 1869—1910 гг., в городе женихи помолодели на
1,8	года, а невесты постарели на 0,1 года, в то время как в деревне женихи поста¬
рели на 0,5 года, а невесты — на 1,3 года259. Крестьяне-мигранты принесли в го¬
рода деревенский стандарт для возраста вступления в брак. Аналогичные явле¬
ния происходили и в других аспектах брачно-семейных отношений.
И все же, несмотря на трудности, условия жизни в городах, особенно в боль¬
ших и индустриальных, число которых в России росло, распространение образо¬
вания, более либеральные законы, пресса и литература мало-помалу способство¬
вали улучшению правового и фактического положения женщин и детей в семье и
обществе260. Но гуманизация внутрисемейных отношений в семьях мещан, ре¬
месленников и мелких купцов делала более скромные успехи, чем в семьях бога¬
тых купцов-предпринимателей и тем более интеллигенции261.
Священник Г. С. Петров в 1907 г. в своей проповеди мягкого, сердечного от¬
ношения к детям с горечью писал о господствующих методах воспитания детей в
городских Ьемьях: «Родители учат детей: трепки, потасовки, подзатыльники,
щелчки, грозный окрик старших и испуг младших. Одни трясутся от гнева, дру¬
гие дрожат от страха»262. В семьях рабочих изменение традиционных семейных
стереотипов происходило еще медленнее263. Вряд ли можно считать случайно¬
стью, что все дети в произведениях В. Г. Короленко и А. П. Чехова, говоря сло¬
вами последнего, «существа страждущие или же угнетенные и подневольные»,
а о себе он писал: «В детстве у меня не было детства»264. У Чехова есть повесть
«Три года», написанная в 1894 г. В ней описывается тяжелое детство купеческого
сына, в котором угадывается сам автор, проведший детство в семье таганрогского
718

Развитие внутрисемейных отношений
Рис. 4.22. Н. А. Ярошенко (1846—1898). На качелях. 1888.
Государственный Русский музей
:упца третьей гильдии. Один абзац из повести хорошо передают строй автори-
арно-патриархальной семейной жизни. Главный герой повести Лаптев расска-
ывает: «Отец женился на моей матери, когда ему было 45 лет, а ей только 17.
)на бледнела и дрожала в его присутствии. Нина родилась первая, родилась от
равнительно здоровой матери, и потому вышла крепче и лучше нас; я же и Фе-
[ор были зачаты и рождены, когда мать была уже истощена постоянным стра-
:ом. Я помню, отец начал учить меня или, попросту говоря, бить, когда мне не
>ыло еще пяти лет. Он сек меня розгами, драл за уши, бил по голове, и я, просы-
[аясь, каждое утро думал прежде всего: будут ли сегодня драть меня? Играть
I шалить мне и Федору запрещалось; мы должны были ходить к утрене и к ран-
1ей обедне, целовать попам и монахам руки, читать дома акафисты. Когда про-
:ожу мимо церкви, то мне припоминается мое детство и становится жутко. Когда
ше было восемь лет, меня уже взяли в амбар; я работал, как простой мальчик,
I это было нездорово, потому что меня тут били почти каждый день. Потом, ко¬
да меня отдали в гимназию, я до обеда учился, а от обеда до вечера должен был
719

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
Рис. 4.23. И. С. Смоленков, владелец чугунно-литейного
и механического завода, с членами семьи у своей дачи в день свадьбы. 1909
сидеть всё в том же амбаре, и так до 22 лет, пока я не познакомился в универси¬
тете с Ярцевым, который убедил меня уйти из отцовского дома. <...>. Он (Лап¬
тев. — Б. М.) знал, что и теперь мальчиков секут и до крови разбивают им носы,
и что когда эти мальчики вырастут, то сами тоже будут бить»265. Современники
Чехова, исследователи и мемуаристы отмечали биографическое происхождение
повести, хотя Чехов возражал26 . Интересно, что Лаптеву в 1894 г. было 34 года,
и он родился, как и Чехов, в 1860 г. Значит, его тяжелое детство проходило после
отмены крепостного права. А вот дети Лаптева воспитывались совсем в другой
атмосфере — любви и заботы; жена его не была забитой и бесправной, и отно¬
шения супругов были вполне «современными».
Дворянская семья
Дворянская семья уже в крепостное время отличалась от крестьянской семьи
разделением деловой и частной жизни, более интимным и гуманным характером
внутрисемейных отношений, поздними браками у мужчин, неучастием жен
и детей в производстве. Среди дворянства рано утвердилось правило женатым
детям жить отдельно от родителей, благодаря чему среди них уже в XVIII в. пре¬
720

Развитие внутрисемейных отношений
обладала малая семья. Это объяснялось сначала обязательностью (до 1762 г.),
а затем необходимостью государственной службы для всех совершеннолетних
мужчин. Но во многих отношениях дворянская семья напоминала крестьянскую.
Дом часто включал родственников, приживалок, нянь, слуг, гувернеров, которые
не отделялись резко от семьи, а иногда и включались в нее. Патриархально¬
авторитарный характер семейных отношений являлся нормой. Внутрисемейные
отношения как в составных, так и в малых дворянских семьях строились на тех
же принципах: на иерархизме, всевластии главы семьи, на зависимости прав
и обязанностей члена семьи от пола и возраста, на господстве общих семей¬
ных интересов над индивидуальными, на приоритете роли, которую играет
человек в семье и обществе, на слабой автономии семьи от общества и на ог¬
ромном значении общественного мнения для семьи267. Сами семейные отно¬
шения являлись не только делом личным, но и общественным. Родители
и дети сильно зависели от общественного мнения и сами активно участвовали
в его формировании268. Не потеря невинности дочери беспокоила Фамусова, за¬
ставшего дочь на тайном свидании. «Что станет говорить княгиня Марья Алек-
севна!» — ужасался он.
Закон и обычай отдавал жен в зависимость от мужа, а детей обоего пола
и всякого возраста — в полную и совершенную зависимость от родителей ради
блага детей. Родительская власть ограничивалась в трех случаях: 1) поступление
детей в общественное учебное заведение; 2) определение детей на службу; 3) вы¬
ход дочерей замуж269. Однако на практике достижение сыновьями совершенно¬
летия, поступление на службу, получение чинов, пожалование наград не освобо¬
ждали их от родительской власти: статус и положение детей внутри семейной
иерархии фактически оставались неизменными до кончины отцов. Дети подчи¬
нялись родителям, жены — мужьям. Это казалось необходимой и незыблемой
основой общественного порядка270. Для вразумления детей родители, в полном
соответствии с законом, могли без специального судебного разбирательства за¬
ключать непослушных (например, за неповиновение, «за развратную жизнь»)
в тюрьму сроком от 2 до 4 месяцев. Известный русский историк и образованней¬
ший человек своего времени И. Н. Болтин (1735—1792) писал в 1788 г.: «Приро¬
да учинила жену, подвластную мужу. Давши жене равные права правам мужним
в противность законов природы, превращается домашнее устройство в нестрое¬
ние, тишина и спокойствие — в молву и мятеж. <...> Хотеть сделать мужа и же¬
ну равными есть противоборствие порядку и природе, есть буйство, бесчиние,
безобразие. <...> Государственная польза требует, чтобы жена была подчинена
мужу; требует того польза сочетавшихся и польза их детей и домашних»271. Ана¬
лиз дворянской эпистолярной коммуникации второй половины XVIII в. привел
А. Бекасову к выводу: сыновья рассматривались как «лица подчиненные, нахо¬
дящиеся во власти родителей, которые должны содержать их и кормить, учить
и воспитывать, контролировать и наказывать, наставлять и опекать. Непослуша¬
ние детей и непокорность родительской воле считались опаснейшими пороками,
которые связывались с помутнением рассудка и рассматривались исключительно
как вид страсти и болезненное состояние. <...> От сыновей требовали подчине¬
ния, добросовестного исполнения служебного долга, ожидали преданности,
721

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
а также рассчитывали на их посильное участие в поддержании связей отцовской
клиентелы»272. Этому их учила и детская литература273.
В дворянских, как и в крестьянских, мещанских и купеческих, семьях, а также
в школах преобладало спартанское отношение к детям, в большом ходу были
физические наказания. Подобное отношение к детям в период их воспитания
и обучения в лучших сочинениях XVIII в. оправдывалось тем, что «детская нату¬
ра по существу зла и что необходима усиленная борьба с заложенными в душе
ребенка зачатками пороков», что дети, воспитанные в строгости, «более наклон¬
ны будут к добру»274. «Отец мой чрезвычайно был к детям своим строг и взыска¬
телен, и я в жизнь свою ничего так не боялся, как гнева отца моего», — засвиде¬
тельствовал В. Н. Геттун (1771—1848), родившийся на Украине в семье помещи¬
ка и ставший впоследствии крупным чиновником275. В воспитании «главным
принципом было держать детей в черном теле», подтверждает Е. А. Сабанеева
(1829—1889), выросшая в помещичьей семье среднего достатка276. Известный
писатель граф В. А. Соллогуб (1813—1882), вспоминая свое детство в богатой
дворянской семье, говорит о том, что «в то время любви детям не пересаливали.
<...> Их держали в духе подобострастия, чуть ли не крепостного права, и они
чувствовали, что созданы для родителей, а не родители для них»277. Разумеется,
в каждой семье дети росли и воспитывались по-разному, так, как казалось пра¬
вильным их родителям. Существовали семьи, где детей баловали, предоставляя
им большую свободу, но они были немночисленны — общий дух времени откла¬
дывал свою печать на обращение с детьми в большинстве семей278. Сказанное
о трудном детстве в дворянских семьях как будто противоречит хорошо известным
Рис. 4.24. П. Вдовичев (?—?). В детской. 1830-е. Государственный Русский музей
722

Развитие внутрисемейных отношений
Рис. 4.25. И. М. Горбунов (1798—1837). Бабушка с внучкой. 1831.
Нижегородский государственный художественный музей
классическим художественным произведениям, имеющим автобиографический
характер, таким как «Детство» Л. Н. Толстого (1852), «Детские годы Багрова
внука» С. Аксакова (1856) и др. Но в современной историографии склоняются
к мысли, что, это были псевдоавтобиографии, в которых отражено не столько
истинное положение детей, сколько дворянский миф о прошедшем золотом веке,
когда все было прекрасно279.
Представления о дворянской жизни — в барским доме, заполненном слугами
и гувернерами, с садом, парком и озером и т. п. — основываются на эгодокумен¬
тах (как теперь стали называть автобиографии, мемуары, дневники, переписку
и другие документы личного происхождения)280, принадлежащих, как правило,
крупнопоместным и верхней страте среднепоместного дворянства, с числом кре¬
постных душ мужского пола свыше 250, на долю которых приходилось не более
13 % всех помещиков в 1858 г., а среди всех личных и потомственных дворян —
около 7 %281. В семьях огромного большинства помещиков достаток был скром¬
ный, а не служившие мелкие помещики, имевшие менее 20 крепостных, по уров¬
ню жизни и жизненному укладу немногим отличались от семей белого сельского
духовенства или богатых крестьян. «Крупнопоместные усадьбы поражали рос¬
кошью и убранством, но таких было немного. Противоположностью им являлись
723

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
усадьбы мелкопоместных дворян, которые составляли большинство, их и усадь¬
бой можно назвать лишь условно, так как по своему убранству, качеству жизни
они более походили на крестьян»282. Вспомним «поместье» потомственного дво¬
рянина и помещика Е. В. Базарова из романа «Отцы и дети» И. С. Тургенева —
«домик из шести крошечных комнат» под соломенной крышей, маленький фли¬
гелек, баня и огород. Его мать владела 22 душами крепостных; отец — отстав¬
ной штаб-лекарь. Жили скромно, без дворни, сводили концы с концами. В кар¬
тине «Крепостной быт» К. Лебедев достаточно точно воспроизвел усадьбу мел¬
кого помещика, несравненно более богатого, чем Базаров (у него даже есть
дворня) (рис. 4.28).
724

*r *
Развитие внутрисемейных отношений
Рис. 4.28. К. В. Лебедев (1852—1916). Помещичий быт.
Дата написания и место нахождения неизвестны
725

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
Дети воспитывались без нянь и гувернеров и с большим трудом могли полу¬
чить хорошее образование. «У мелкопоместных дворян детей обычно обучали
старшие сестры, братья или родственники. Либо же помещали их в учебные за¬
ведения, за казенный счет, при этом предоставляли свидетельство о бедном сво¬
ем положении, например: ’’Свидетельство дано это отставному Штабс-капитану
И. И. Королеву... в том, что он не имеет никакого движимого имения и капитала,
а пользуется одним пенсионом 160 р. в год, которого едва достаточно на содер¬
жание его с семейством”»283.
В состоятельных дворянских семьях дети после рождения переходили на по¬
печение кормилиц и нянь, из рук последних поступали под надзор обычно ино¬
странных гувернеров, которым родители, по сути, передавали родительские обя¬
занности284. Их обучали общеобразовательным дисциплинам и языкам. Большое
внимание уделялось танцам, усвоению хороших манер и светского этикета, зна¬
нию языков, обычно французского и немецкого. Длительные прогулки на свежем
воздухе и подвижные игры, развивавшие быстроту и ловкость, также пользова¬
лись популярностью. Девочек обучали игре на каком-либо музыкальном инструменте,
726
Рис. 4.29. Будущий писатель В. В. Набоков (1899—1977; справа)
в кругу семьи. 1910-е

Развитие внутрисемейных отношений
пению и рисованию, различным рукоделиям. При воспитании мальчиков особое
внимание уделялось физической подготовке. Они учились верховой езде, фехто¬
ванию, плаванию, гимнастике, танцам и охоте. Образование девушек носило, как
правило, более поверхностный характер285.
Следует иметь в виду различия в семейных практиках и, более широко, —
в структурах повседневности провинциальных и столичных дворянок, так как
первые были европеизированы поверхностнее вторых. В провинциальных дво¬
рянских семьях — а провинциальные дворяне составляли большинство россий¬
ского дворянства — женщины принимали непосредственное участие в передаче
жизненного опыта и культурного наследия, им принадлежала решающая роль
в воспитании и социализации детей, так как другие агенты социализации (школа,
книги, пресса и т. п.) занимали сравнительно скромное место. Участие провинци¬
альных дворянок в традиционных обрядах жизненного цикла свидетельствует
о их верности национальным традициям и ставит под сомнение распространен¬
ный взгляд, сформированный впечатлениями от жизни петербургской знати,
о «всеобъемлющей вестернизации дворянской культуры, размывании нацио¬
нальной идентичности российского дворянства»286. Вот замечательная характе¬
ристика матери Базарова, дающая представление о том, чему ее научили в детст¬
ве и юности и чему она могла научить своих детей: «Арина Власьевна была на¬
стоящая русская дворяночка прежнего времени; ей бы следовало жить лет за две¬
сти, в старомосковские времена. Она была очень набожна и чувствительна, вери¬
ла во всевозможные приметы, гаданья, заговоры, сны; верила в юродивых, в до¬
мовых, в леших, в дурные встречи, в порчу, в народные лекарства, в четверговую
соль, в скорый конец света; верила, что если в светлое воскресение на всенощной
не погаснут свечи, то гречиха хорошо уродится, и что гриб больше не растет, ес¬
ли его человеческий глаз увидит; верила, что черт любит быть там, где вода,
и что у каждого жида на груди кровавое пятнышко; боялась мышей, ужей, лягу¬
шек, воробьев, пиявок, грома, холодной воды, сквозного ветра, лошадей, козлов,
рыжих людей и черных кошек и почитала сверчков и собак нечистыми живот¬
ными; не ела ни телятины, ни голубей, ни раков, ни сыру, ни спаржи, ни земля¬
ных груш, ни зайца, ни арбузов, потому что взрезанный арбуз напоминает голову
Иоанна Предтечи; а об устрицах говорила не иначе, как с содроганием; любила
покушать — и строго постилась; спала десять часов в сутки — и не ложилась
вовсе, если у Василия Ивановича заболевала голова; не прочла ни одной книги,
кроме Алексиса, или Хижины в лесу, писала одно, много два письма в год, а в
хозяйстве, сушенье и варенье знала толк, хотя своими руками ни до чего не при¬
касалась и вообще неохотно двигалась с места. Арина Власьевна была очень до¬
бра и, по-своему, вовсе не глупа. Она знала, что есть на свете господа, которые
должны приказывать, и простой народ, который должен служить, — а потому не
гнушалась ни подобострастием, ни земными поклонами; но с подчиненными об¬
ходилась ласково и кротко, ни одного нищего не пропускала без подачки и нико¬
гда никого не осуждала, хотя и сплетничала подчас. В молодости она была очень
миловидна, играла на клавикордах и изъяснялась немного по-французски; но
в течение многолетних странствий с своим мужем, за которого она вышла против
воли, расплылась и позабыла музыку и французский язык. Сына своего она
727

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
любила и боялась несказанно; управление имением предоставила Василию Ива¬
новичу — и уже не входила ни во что»287.
Телесные наказания применялись к детям и в дворянских семьях, преимущест¬
венно к мальчикам288, но более всего в школах. Начиная с XVII в.289 и до 1860-х гг.
телесные наказания считались главным воспитательным средством. О жестоких
телесных наказаниях в Морском кадетском корпусе в конце XVIII—начале XIX в.
пишет в своих воспоминаниях декабрист В. И. Штейнгейль (1783—1862): «Спо¬
соб исправления состоял в истинном тиранстве. Капитаны, казалось, хвастались
друг перед другом, кто из них бесчеловечнее и безжалостнее сечет кадет. Каж¬
дую субботу подавались ленивые (розги. — Б. М.) сотнями, и в дежурной комна¬
те целый день вопль не прекращался. Один прием наказания приводил сердца
несчастных детей в трепет. Подавалась скамейка, на которую двое дюжих бара¬
банщиков растягивали виновного и держали за руки и за ноги, а двое со сторон
изо всей силы били розгами, так что кровь текла ручьями и тело раздиралось
в куски. Нередко отсчитывали 600 ударов и более, до того, что несчастного му¬
ченика относили прямо в лазарет». В лучшей школе Петербурга 1830-х гг. —
Аннинском училище «кроме многих легких наказаний за леность и шалости, —
вспоминал бывший его ученик В. Я. Стоюнин (1826—1888), — пользовались
и другими, более чувствительными — обыкновенным сечением, карцером и се¬
чением по ладоням. К двум первым прибегали редко, зато последнее было почти
в ежедневном ходу»290. О широкой распространенности телесных наказаний го¬
ворят следующие данные. В 1858 г. в 11 гимназиях Киевского учебного округа из
4109 учеников телесному наказанию подвергся 551, или 13 %, в одной гимна¬
зии — даже 48 % учеников291.
В большинстве семей между матерями и дочерьми и между отцами и сыновь¬
ями преобладали отношения идентификации и руководства292, что не исключало,
конечно, существования семей, где были и любовь, и эмоциональная привязан¬
ность293. В дворянских семьях немало имелось «детей-изгоев», которыми стано¬
вились не только внебрачные, но и дети, рожденные в законном браке, нелюби¬
мые по разным причинам — нежеланный пол, не отличались красотой или по¬
нятливостью, плохо учились, обладали физическими недостатками и т. п. «От¬
ношение к нелюбимому ребенку так явно и грубо сказывалось, что он и чувство¬
вал себя, и, по сути, являлся изгоем». В категорию маргиналов попадали также
те, родителям которых некогда было ими заниматься. Передав детей на попече¬
ние воспитателей, они не интересовались их жизнью, полагая, что все, что от них
требовалось как родителей, они сделали. Существование детей-маргиналов, по
справедливЬму мнению И. Ю. Мартиановой, объяснялось тем, что в обыденных
взаимоотношениях с детьми взрослые считали их неполноценными, у которых
личность еще не сложилась, поэтому и обращаться с ними можно, как с крепост¬
ными; они часто воспринимали детей как ущербных, которые постепенно, в ходе
правильного воспитания, образования и физической подготовки, становились
нормальными людьми294. Положение бастардов было еще хуже: лишь немногим
из них родители могли обеспечить достойное положение295.
В дворянском кругу браки по любви считались идеалом, но в жизни они за¬
ключались по указанию родителей, которые, однако, принимали во внимание
728

Развитие внутрисемейных отношений
прежде всего семейные интересы и материальные выгоды и во вторую оче¬
редь — склонности детей. В некоторых, в том числе переводных с французского
языка, руководствах для женщин, которым русские дамы особенно доверяли,
рекомендовалось: «...девица, желающая быть супругой, не должна опираться на
столь слабый тростник, как страсть, любовь, отвергающую всякий порядок, обе¬
щающую земной рай своим слепым последователям»296. На первом месте при
заключении брака находились не чувства или даже не интересы жениха и невес¬
ты, а интересы двух семей, поскольку брак являлся соглашением не двух чело¬
век— жениха и невесты, а двух семей, двух родов. Такой подход к браку был
типичным для дворян, начиная от бедных и кончая титулованными и император¬
скими особами297. Но указ Петра I о запрещении принуждать к вступлению
в брак тем не менее соблюдался. У детей спрашивали согласия и приватно, и пуб¬
лично и, как правило, его получали. А. Т. Болотов в подробностях описывает
в своих мемуарах сватовство, помолвку и свадьбу своей дочери в 1793 г. Он и его
жена два дня добивались согласия дочери на очень перспективный с точки зре¬
ния фамильных связей и материальных выгод брак, так как «не хотели ее нево¬
лить». Но что могла ответить девушка, если с женихом не была знакома, а лишь
несколько раз его видела? Естественно, дочь ориентировалась на мнение родите¬
лей. В первый день, по словам Болотова, «дочь не имела от жениха отвращения
и почти выттить (выйти замуж. — Б. М) за него согласилась». На второй день
«наконец, сочтя, что по стечению всех обстоятельств оказывалось, что была на
сие воля Господня, и предавшись на Его святой произвол, решилась она изъя¬
вить свое согласие и дала слово»298. О формальном соблюдении требования от¬
носительно согласия жениха и невесты на вступление в брак писали и юристы,
указывая многочисленные способы, которыми пользовались родители при дав¬
лении на детей299.
Можно предположить, что при добровольно-принудительном характере за¬
ключения браков отношения супругов не могли быть, как правило, наполнены
нежной любовью и сильной эмоциональной привязанностью ни в XVI—XVII вв.300,
ни в более позднее время. В 1913 г. А. Н. Чеботаревской (1876—1921) и ее му¬
жем, известным поэтом Ф. К. Сологубом (1863—1927), была опубликована анто¬
логия любовных писем выдающихся людей, на две трети состоявшая из писем
европейцев и на треть — россиян301. При чтении их лично у меня осталось впе¬
чатление (разумеется, оно весьма субъективно), что в письмах русских градус
чувств несколько ниже. Однако в настоящее время русские чаще говорят о люб¬
ви, чем западноевропейцы, по крайней мере в Интернете302.
Сам Болотов был жертвой принудительного брака, и все его дети в матримо¬
ниальных делах пошли по стопам родителя. Он жаловался в своих записках, что
после его свадьбы в 1765 г. «свычка наша (с женой. — Б. М.) шла очень медлен¬
ными стопами. <...> Но что всего важнее, то к самому себе не мог я от ней
(иметь. — Б. М) ни малейших взаимных ласк и приветливости». Его надежда
найти в жене человека, с которым он мог бы «разделять все свои душевные чув¬
ствования и все радости и утехи в жизни, сообщать обо всем свои мысли, заботы
и попечения, пользоваться советами и утешениями», не сбылась. Такого человека
он, однако, нашел в своей матери. И это было общим правилом. Женщина, не
729

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
имевшая глубокой эмоциональной привязанности к своему мужу, находила ей
компенсацию в любви к сыновьям, но не к дочерям, которых она была обязана
наставлять, учить, но не любить303. Такие же отношения были характерны и для
русских императорских семей304.
Возможно, мужчины, которым позволяли средства, находили выход в бига¬
мии305, другие — в интимных связях с другими женщинами, в том числе со
своими крепостными девушками, что, несмотря на запрещение закона, было до¬
вольно распространено. Некоторые помещики не довольствовались одной лю¬
бовницей и заводили целые гаремы306. Значительное число бастардов как раз
свидетельствует о широком распространении адюльтера307, который иногда пе¬
рерождался в сильную привязанность. Отсутствию глубоких эмоциональных
привязанностей между родителями и детьми способствовали способы воспита¬
ния и образования дворянских детей. В зажиточных семьях сразу после рожде¬
ния ребенок переходил на попечение кормилицы и нянек. С 5—7 лет к нему при¬
ставляли домашних учителей и гувернеров. Затем он поступал в какое-нибудь
учебное заведение, по окончании которого мужчины шли на службу, а женщины
выходили замуж. В бедных дворянских семьях до поступления в учебное заведе¬
ние воспитанием и образованием занимались сами родители308. Для дворян
в XVIII в., так же как для крестьян, мещан и купцов, самостоятельная жизнь на¬
чиналась рано. Как правило, всякое учение заканчивалось к 16 годам, если обра¬
зование продолжалось за границей, — к 18—20 годам309. С этого возраста моло¬
дые люди вступали на поприще, какое кому предназначалось по положению
и образованию, — военное, гражданское, придворное. «В 15 лет уже оканчива¬
лось воспитание мальчиков, — писал крупный чиновник Ф. Ф. Вигель (1786—
1856). — Полагали, что они уже всему выучены, и спешили их отдать в службу,
чтобы они ранее могли выйти в чины»310. Гражданская служба могла начинаться
еще раньше — с 13—14 и даже с 10 лет. Дети бедных дворян и чиновников не¬
редко были вынуждены заниматься какой-нибудь канцелярской работой с дет¬
ского возраста31 . Эта традиция XVII в. просуществовала до начала XIX в., по¬
степенно отмирая по мере повышения требований к служебной годности чинов¬
ников. Но 16—18 лет считались нормальным возрастом для начала службы и в
первой половине XIX в.
Зависимость детей от родителей и значение родственных, фамильных связей
имели столь большое значение, что даже после женитьбы взрослые дети, которые,
как правило, жили отдельно от родителей, обязаны были считаться с их мнением,
принимать важные решения после совета с ними, демонстрировать им свою лю¬
бовь, преданность и покорность. Таковы были правила, и нарушение их влекло за
собой потерю доброго имени в обществе и лишение наследства, которое при нор¬
мальных обстоятельствах переходило к женщинам после смерти матери, к мужчи¬
нам — после смерти отца, но в конечном счете зависело от завещания312.
Как видим, дворянская семья строилась на тех же принципах, что и семьи
крестьян и торгово-промышленного населения города. Она так же была интегри¬
рована в дворянскую корпорацию, как крестьянская семья — в общину, мещан¬
ская — в мещанское, купеческая — в купеческое общество. Но между дворян¬
ской семьей и семьями простого народа существовали различия. Господство гла¬
730

Развитие внутрисемейных отношений
вы семьи в дворянских семьях носило утонченный, просвещенный характер
Детей физически наказывали, но не столь часто и сильно, как в крестьянских или
мещанских семьях. Однако как просвещенный абсолютизм не переставал быть
абсолютизмом, так и просвещенный авторитаризм оставался авторитаризмом.
Известный юрист и публицист М. А. Филиппов (1828—1886) считал, что поло¬
жение женщин и детей в семьях привилегированных сословий ничем практиче¬
ски не отличалось от положения крепостных: во всех важных вопросах они
должны были получать согласие-благословение главы семьи314. Лишь в семьях,
где женщины имели значительную собственность и в материальном отношении
были абсолютно независимы от своих мужей, они имели самостоятельность. Но
это были немногочисленные семьи богатых и знатных фамилий.
Второй существенной особенностью дворянских семей являлось то, что в те¬
чение XVIII в. дворянство постепенно отказывалось от традиционных русских
обрядов и принимало европейские ритуалы семейной жизни. Возьмем, к приме¬
ру, свадьбу. Известный этнограф А. В. Терещенко (1806—1865) заметил в 1848 г.:
«Обряд свадеб боярских, дворян и простого звания был весьма долгое время еди¬
нообразно общий и отличался только пышностью». Но начиная с царствования
Петра I обряды стали быстро европеизироваться. «В царствование Елизаветы
изменились свадьбы еще более, а ныне дворянство и простое сословие отправля¬
ет их совершенно отдельно (по-разному. — Б. М). Дворянство, особенно живу¬
щее в столицах, в больших городах, заимствуя иностранные обыкновения, от¬
чуждалось от отечественных. <...> Венчание сопровождается пышным поез¬
дом, а свадьба заменяется нередко бальною музыкою и роскошным вечерним
угощением. <...> Вообще едва остались следы прежних свадеб между дворян¬
ством, и должно сказать к чести купеческого сословия, особенно простого, что
оно бережет еще предания старины»315. Однако случилось это далеко не сразу.
В 1760-е гг. в дворянских семьях еще практиковался обычай публичной провер¬
ки целомудрия невесты путем демонстрации простыни. После застолья моло¬
дые удалялись, а гости дожидались свидетельства целомудрия, чтобы поздра¬
вить невесту и ее родственников. «Сие обыкновение почиталось так свято, —
свидетельствовал А. Т. Болотов, — что и помыслить было невозможно о престу¬
плении оного»316.
Во второй четверти XIX в. русское образованное общество захватили идеи
просвещения и романтизма, которые поднимали значение личности, женщины,
любви, детей в жизни человека317. Тогда же появились журналы для женщин,
и вопрос о женской эмансипации впервые стал предметом внимания русского
общественного мнения318. Под влиянием новых идей внутрисемейные отношения
в дворянских семьях мало-помалу начали гуманизироваться. По свидетельству
Е. П. Яньковой (1768—1861), представительницы богатого и культурного дво¬
рянства, отношения между родителями и детьми в 1850-е гг. решительно отлича¬
лись от того, что было в конце XVIII—начале XIX в. «В то время дети не бывали
при родителях неотлучно, как теперь, и не смели прийти, когда вздумается,
а приходили поутру поздороваться, к обеду, к чаю и к ужину или когда позовут
за чем-нибудь. Отношения детей к родителям были совсем не такие, как теперь;
мы не смели сказать: за что вы на меня сердитесь, а говорили: за что вы изволите
731

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
гневаться. <...> Мы наших родителей боялись, любили и почитали. Теперь дети
отца и матери не боятся. В наше время никогда никому и в мысль не приходило,
чтобы можно было ослушаться отца или мать и беспрекословно не исполнить,
что приказано», дети не смели при родителях сесть без разрешения, отвечали не
иначе как стоя и т. д. «Такого панибратства, как теперь, не было; и, право, лучше
было, больше чтили старших, было больше порядка в семействах и благочестия.
<...> Теперь все переменилось»319. Особенно сильно изменились отношения ме¬
жду матерями и дочерями. Лишенные возможности найти применение своим си¬
лам на общественном поприще, образованные дворянские женщины стали ак¬
тивно заниматься воспитанием и образованием своих дочерей, так как образова¬
ние мальчиков по традиции было прерогативой отцов и выбранных последними
домашних учителей и учебных заведений. Уже в середине XIX в. влияние про¬
свещенных и европеизированных матерей оказалось очень существенным: они
поощряли дочерей к отходу от традиционно уготованной роли женщины, замк¬
нутой в среде семейных отношений, пробуждали в них интерес к общественной
и политической жизни, воспитывали в дочерях чувство личности, самостоятель¬
ности. Плоды такого воспитания сказались через 10—20 лет: русское революци¬
онное движение привлекло в свои ряды десятки женщин из привилегированного
320
класса .
Интересно отметить: перемены в отношениях между родителями и детьми
шли параллельно с изменениями в восприятии ребенка взрослыми и в понимании
детства как специфической стадии развития человека, что особенно хорошо про¬
сматривается в произведениях живописи и графики. До последней трети XVIII в.
ребенок изображался либо слитно, в неразрывной связи с взрослыми, как орга¬
ническая часть семьи, либо как уменьшенная их копия, а во второй четверти
XIX в. — отдельно от взрослых, как правило, в специфическом детском про¬
странстве или в окружении атрибутов детства — здесь проявлялось и демонстри¬
ровалось понимание специфики детского мира. В совместных же изображениях
детей и взрослых акцент делался на их эмоциональной близости, общности вре¬
мяпровождения и разделяемых ими занятий — здесь проявлялась и демонстри¬
ровалась зависимость детей от взрослых, преемственность поколений321.
В пореформенное время процесс демократизации семейных отношений пошел
значительно быстрее, так как получил поддержку в общественном мнении и в
правительственной политике по женскому вопросу. Женская активистка и пере¬
водчица Е. И. Жуковская (1841—1913), член Знаменской (Слепцовской) коммуны
(1863—1864 гг.), первой из многих, возникших под влиянием романа Н. Г. Черны¬
шевского (J1828—1889) «Что делать?» (1863), признавалась в своих воспомина¬
ниях: «Отец мой, полковник, был добрый и честный человек, но, как большинст¬
во людей дореформенного режима, придерживался патриархальных взглядов,
согласно которым глава семьи должен держать в беспрекословном повиновении
своих детей и домочадцев. <...> Отец считал себя главою семьи и не замечал, что
настоящею главой была мать, всегда выказывавшая ему полное подчинение, но
на деле поступавшая во всем по-своему. <...> Но она оказалась деспотичнее
отца, который требовал только внешнего подчинения своим приказаниям.
<...> [В 1861—1863 гг.] в обществе повеял дух либерализма; оковы сбрасыва¬
732

Развитие внутрисемейных отношений
лись не с одних крестьян, но и с других приниженных и угнетенных, среди кото¬
рых на первом месте, бесспорно, стояли женщины»322.
Педагогическая наука, а вслед за ней и общественное мнение выступили ре¬
шительными поборниками партнерских, гуманных отношений между родителя¬
ми и детьми. Ребенок больше не рассматривался как существо, наполненное
злыми чувствами и помыслами, которые следовало вышибать из него строгим
наказанием. Подчеркивалось значение гуманного обращения с ребенком в фор¬
мировании его личности. Книга известного русского врача В. Н. Жук (1847—
1915) «Мать и дитя. Гигиена в общедоступном изложении» (1880), посвященная
пропаганде новых научных идей в области гигиены в процессе беременности,
родов и ухода за младенцами, в течение 1880—1914 гг. выдержала 10 изданий.
Большой популярностью пользовались книги писательницы и деятеля россий¬
ского женского движения Е. И. Конради (1838—1898)323 и педагога и психолога
П. Ф. Каптерева (1849—1922)324, посвященные отношениям между родителями
и детьми с первых лет жизни ребенка. Телесные наказания были запрещены
в школе и вытеснялись из семьи. По мнению некоторых педагогов, в 1860—1870-е гг.
нередко родители в своем либерализме заходили так далеко, что забывали о вся¬
кой дисциплине. «Прежде (в крепостное время. — Б. М) воспитывали только
страхом. Служебные отношения низших к высшим, крепостных к господам, де¬
тей к родителям — все сдерживалось только страхом, боязнью прогневать власть
имеющего и получить за это возмездие. Никто не думал, чтобы приучить ребенка
или подчиненного исполнять свою обязанность из сознания долга, общественной
необходимости, из уважения и любви к личности власть имеющего. Вселять
страх было единственным стремлением начальства и родителей, чтобы сдержи¬
вать в узде детей и подчиненных, чтобы заставлять их повиноваться и выполнять
обязанности. В освободительный период родители поняли, что страх плохой вос¬
питатель, и гнушались внушать его своим детям. Многие не понимали в то вре¬
мя, что, изгоняя из воспитательной практики страх, необходимо ввести последо¬
вательную дисциплину и необходимо обращать особенное внимание на развитие
в ребенке деликатности и уважения к близким»325.
В педагогической науке и общественном мнении укрепилась идея, что между
отношениями в семье и отношениями в обществе существует тесная связь и не¬
возможно исправлять одно, не исправляя другого. «Семья есть микрокосм того
общества, которое ее создало, и потому между обществом и семьей существует
самая тесная солидарность, — считал популярный в пореформенное время пуб¬
лицист Н. В. Шелгунов. — Каждая семья настолько дурна или хороша, насколько
дурно или хорошо создавшее ее общество. Созданная сама обществом, она
в свою очередь воспитывает для него членов, и в этом заколдованном круге вра¬
щается воспитание»326. Отсюда большое внимание уделялось положению в семье
не только детей, но и женщины, гармоническим отношениям между супругами.
Изменяющиеся представления образованного русского общества оказывал поло¬
жительное влияние на демократизацию отношений в семье, на превращение пат¬
риархальных семей в эгалитарные, в которых отношения между супругами
строятся на основе равенства. Подтверждение этому мы находим во многих
мемуарах. «Прежнего страха перед отцом дети уже не испытывали, — отмечала
733

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
О. П. Верховская (1847—?). — Никаких розог, никаких наказаний, а тем более
истязаний не было и в помине. Очевидно, крепостная реформа оказала свое
влияние и на воспитание детей»327.
Дворянство и интеллигенция культивировали идеалы так называемой буржу¬
азной семьи. Вот ее классические черты — отделение деловой от частной жизни,
освобождение жен и детей от обязательного труда, мужчина — кормилец, же¬
на — возлюбленная и мать детей, закрытость семьи от посторонних, автономия
от общества, индивидуализация личности, более интимный и демократический
характер отношений между супругами и детьми, важное место эмоционально¬
эротической сферы, разделение дома на семью и чужих семье лиц (если таковые
в доме проживают), полное освобождение от производственной функции — се¬
мья как исключительно потребляющая единица. Дом обретал значение убежища,
в нем можно укрыться от суровой конкуренции, от хозяйственных забот, отдох¬
нуть, расслабиться и психологически реабилитироваться. Мой дом — моя кре¬
пость . Эта модель не исключала разводов и разъездов и участия замужних
женщин в материальном обеспечении семьи.
Однако не следует преувеличивать степень демократизации отношений даже
в семьях дворянства и интеллигенции. По закону в отношении детей родители
утратили лишь одну привилегию — отдавать детей под арест по собственному
разумению, без суда. Если «домашнее воспитание» жены мужем вышло в боль¬
шинстве семей из практики как «анахронизм, которому не место в цивилизованном
Рис. 4.30. Сотрудники редакции газеты «Ведомости С.-Петербургского градоначальства»
у редактора М. Г. Кривошлыка в день празднования золотой свадьбы его родителей. 1900
734

Развитие внутрисемейных отношений
обществе, то идея отказа от физического насилия в отношении детей только на¬
чинала пробивать себе дорогу. Порка детей, лишение их еды или запирание
в темном чулане и другие аналогичные меры воздействия воспринимались впол¬
не допустимыми, если они оправдывались благом ребенка и не влекли за собой
вреда их здоровью»329. Например, известная общественная деятельница конца
XIX—начала XX в. А. К. Черткова (1859—1927) пишет в воспоминаниях о своих
родителях: «Отец во всех своих вкусах, привычках, отношениях к людям, жен¬
щинам, детям скорее был азиат, чем европеец», он считал, что «девочек наказы¬
вать нельзя, а мальчиков нужно, иначе из них выходит “размазня”: когда бьешь
с умом, за дело, всегда впрок идет». Он признавался дочери, что когда служил
офицером, то бил солдат «в морду»330.
Утрата девственности до брака по-прежнему считалась предосудительной,
и на этой почве совершались преступления. В 1880 г. петербуржец, занимавший
значительный пост в страховом обществе, и его жена убили мужчину, соблаз¬
нившего последнюю в бытность ее гувернанткой. Мотив — месть за утрату дев¬
ственности. Известный художник К. Коровин (1861—1939) рассказывает в своих
воспоминаниях, как он с братьями побил свою сестру за «прелюбодеяние» и все
знакомые и родственники были согласны с суровым наказанием, включая саму
девушку331. Патриархальные отношения доминировали и в императорских семь¬
ях332. Например, Александр III был «суров по отношению к своим детям: реши¬
тельно ни в чем не сносил ни малейшего противоречия»333. Вероятно, только в
семье Николая II произошел переход к отношениям, «свойственным мещанскому
немецкому семейству», хотя он и старался подражать своему отцу даже в житей¬
ских мелочах334.
Весьма архаичная черта брачно-семейно-сексуальных отношений даже среди
дворянства и интеллигенции заключалась в том, что они не рассматривались как
личное дело каждого человека, а являлись отношениями публичными или обще-
^35
ственными, что выражало глубокую преемственность с XVII в. Это хорошо
видно из того факта, что адюльтер, кровосмешение, бисексуализм, неуважение к
родителям, злоупотребление родительской властью, аборт и некоторые другие
проступки или виды отклоняющегося поведения вплоть до 1917 г. рассматрива¬
лись как уголовные преступления, т. е. как преступления против общества и об¬
щественного порядка, а не как частные дела336. Таким образом, даже среди не¬
многочисленной элиты русского общества брачно-семейные отношения вплоть
до 1917 г. сохраняли многие черты традиционного семейного порядка. Русская
художественная литература дает многочисленные примеры существования пере¬
житков патриархально-авторитарных отношений в семьях дворян и интеллиген¬
ции в конце XIX—начале XX в.
О дворянской семье в постсоветской историографии пишут много. Среди этих
работ заметное место занимает исследование В. А. Веременко, посвященное дво¬
рянской семье в пореформенной России337. На нем я остановлюсь подробнее.
В книге затронут широкий круг вопросов: официальное семейное право и семей¬
ная политика правительства, заключение и расторжение брака, имущественные
и личные отношения между супругами и между ними и детьми, статус и положе¬
ние внебрачных детей, узаконение собственных незаконнорожденных детей
735

Глава 4. Семья и внутрисемейные отногиения
736
Рис. 4.31. В. Е. Маковский (1846—1920). Объяснение. 1889—1891.
Государственная Третьяковская галерея

Развитие внутрисемейных отношений
и усыновление чужих детей, конфессиональные особенности в семейных практи¬
ках и праве. Эти аспекты рассмотрены в историко-правовом и конкретно¬
историческом ключе. Весьма ценно, что многие аспекты семейных отношений
(разводы, разъезды и недействительные браки, узаконения и усыновления детей
и некоторые другие) проанализированы на массовых статистических материалах,
как правило архивных. Если говорить о развитии внутрисемейных отношений, то
общая тенденция их эволюции, обнаруженная автором, состояла в демократиза¬
ции внутрисемейных отношений, в расширении прав женщин и детей, в превра¬
щении семейного союза из священного в гражданский. Другими словами, иссле¬
дование Веременко подтвердило те основные линии развития в семейных отно¬
шениях всех сословий и в особенности дворянского, которые я констатировал
в трех изданиях «Социальной истории...». Новое состоит по большому счету
в двух отношениях: автор разделяет пореформенный период, 1861—1917 гг.,
в истории дворянской семьи на пять «этапов» эволюции, находя что-нибудь спе¬
цифическое в каждом из них,338 и утверждает, что дворянская семья находилась
в глубоком кризисе: «Дворянская семья, как социальный институт, переживала
кризис, вызванный модернизацией социально-экономической и духовной сфер
Рис. 4.32. И. Е. Репин (1844—1930). Я вас люблю (Объяснение в любви). 1888.
Государственный Русский музей

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
жизни российского общества Проявлениями кризиса стали разъезды супругов
и нараставшие от десятилетия к десятилетию вопреки всевозможным ограниче¬
ниям темпы числа разводов, ширившиеся конфликты “отцов и детей” в законных
семьях и увеличивавшееся количество незаконных (внебрачных) детей. Внутрен¬
нему разладу дворянской семьи способствовали также многообразные матери¬
альные проблемы»339.
Эти новации вызывают вопросы. Разделение 57 лет, 1861—1917 гг., на пять
этапов продолжительностью от 4 до 20 лет не кажется убедительным уже только
потому, что эволюция семьи, как и любого другого базового социального инсти¬
тута, происходит медленно, а не скачками; 4—20 лет — слишком маленький срок
для изменений. Перемены в семейных практиках относятся к явлениям «долгого»
времени, длительных циклов, происходят в течение поколений, а это примерно
30 лет (средний возраст матери при рождении дочерей, доживающих до возраста
матери в момент их рождения)340. Например, сдвиги в восприятии детства в рос¬
сийской дворянской культуре в XVIII—первой половине XIX в. происходили
настолько медленно и постепенно, что долгое время оставались незаметными341.
Изменения, обнаруженные В. А. Веременко в отдельные годы, очень интересны
сами по себе, но это не этапы эволюции в матримониальном поведении 42.
На мой взгляд, информация, приводимая В. А. Веременко о семейной жизни
дворянства, говорит отнюдь не о кризисе института семьи, а о его поступатель¬
ном прогрессивном развитии. Демократизация и гуманизация отношений, рост
разводов, конфликтов «отцов и детей», увеличение числа гражданских браков
и другие негативные моменты на самом деле говорят о прогрессивном изменении
института семьи. Реформирование семейного права, возможно, несколько отста¬
вало от практических требований и потребностей авангарда дворянской интелли¬
генции. Но не следует забывать, что даже все дворянство — лишь полтора про¬
цента населения страны, а подавляющее число ее жителей проживало в других
условиях и далеко не всегда разделяло его пожелания. Ввиду этого правительст¬
во благоразумно, т. е. компромиссно, реагировало на требования продвинутого
в культурном отношении сословия, шло им навстречу, но часто предпочитало
изменять не семейное законодательство, а вводить особые административные
правила «предоставления человеку тех или иных, нигде не прописанных или
прямо противоречащих закону семейных прав»343. В принципе государство и не
должно идти на поводу у авангарда общества в таком тонком и фундаментальном
вопросе, как институт семьи, а обязано искать и находить компромиссы, чем оно,
как показывает Веременко, и занималось344. Семейные практики, санкциониро¬
ванные гбсударством и церковью, давали больше прав и свобод, чем законода¬
тельство, и в этом состоял не кризис семьи и не провал реформирования семей¬
ного законодательства, а дальновидность реформаторов.
В. А. Веременко показывает, что семейная политика правительства в семей¬
ном вопросе порождала в среде дворянства правовой нигилизм: «Та самая рус¬
ская дворянская интеллигенция, которая в значительной своей массе выступала
с демократическими лозунгами и утверждала приоритет права и законности
в политике, в своей семейной жизни демонстрировала бесчисленные примеры
нарушения или, по крайней мере, пренебрежения не только нормами действо¬
738

Развитие внутрисемейных отношений
вавшего закона, но и морали. Подобный правовой нигилизм формировался во
многом под воздействием политики самой власти, которая, сохраняя старые,
отжившие свой век способы регулирования семейно-брачных отношений, ста¬
вила людей перед дилеммой: личное счастье или соблюдение закона»345. Одна¬
ко авангарду российского общества следовало бы адекватнее понимать ситуа¬
цию и не требовать от правительства все и сразу, т. е. большего, чем возможно
было при существовавших тогда обстоятельствах. Поэтому правовой ниги¬
лизм — это в такой же, а может быть, даже в большей степени следствие не¬
домыслия со стороны интеллигенции, чем следствие семейной политики пра¬
вительства.
На мой взгляд, с конкретно-исторической точки зрения книга В. А. Веремен-
ко — интересное, глубокое и, пожалуй, лучшее на настоящий момент исследо¬
вание истории института семьи в пореформенной России вообще и истории дво¬
рянской семьи в особенности346. Жаль только, что обобщена собранная информа¬
ция в рамках не просто традиционной, а по-моему, устаревшей, архаичной и от¬
жившей парадигмы. У меня создалось впечатление, что автор пытается втиснуть
историю дворянской семьи в прокрустово ложе системного кризиса российского
социума и краха всех правительственных реформ: «В итоге приходится конста¬
тировать: как и в случае с попытками реорганизации и “либерализации” (даже
несомненная либерализация берется в кавычки. — Б. М) российских политиче¬
ских институтов (создание Думы-парламента; принятие новых государственных
законов), все эти действия были изначально обречены на неудачу, ибо тормози¬
лись архаичным, отжившим самодержавным строем России. В силу этих же при¬
чин провалились широко задуманные реформы семейно-брачных отношений —
они вязли в тех же реликтовых, устаревших нормах “неписаного” семейного пра¬
ва, уходивших корнями в автократический, “домостроевский” строй российской
семьи»347. Модернизация всегда и везде идет болезненно, причем, чем быстрее,
тем болезненнее, порождает общественное напряжение и социальные отклоне¬
ния, но это не должно служить основанием для заключения о ее провале и несо¬
стоятельности социума, который ее испытывает.
Во второй половине XIX в. популярным сюжетом было сравнение положения
женщины по закону и обычаю, т. е. в семьях городского сословия и дворян, с од¬
ной стороны, и в семьях крестьян — с другой. Некоторые современники-юристы
приходили к выводу, что обычное право обеспечивало большие личные права
крестьянке, чем закон — горожанке34*. Среди историков мнения также раздели-
лись . В действительности все зависит от того, какой аспект иметь в виду.
С точки зрения имущественных и наследственных прав, возможностей получе¬
ния образования, защищенности от притеснений мужа преимущество было на
стороне дворянок и женщин из городского сословия, а с точки зрения права на
работу крестьянки, как в значительной мере и мещанки, имели больше прав, чем
дворянки, но по необходимости это право являлось обязанностью работать
и в доме, и в хозяйстве. Во внутрисемейных отношениях женщины из привиле¬
гированных слоев имели преимуществом более гуманное с ними обращение —
по крайней мере в прессе и литературе не слышно жалоб на избиение женщин
мужьями как постоянном факте семейной жизни. Но женщины из высшего
739

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
и среднего дворянства до середины XIX в. сравнительно мало общались со свои¬
ми детьми и не наслаждались в полной мере радостями материнства; лишь во
второй половине XIX—начале XX в. отчуждение между родителями и детьми
постепенно исчезало; оно отчасти сохранилось только в очень богатых семьях.
Напротив, воспитание детей до 7 лет у крестьян и городских сословий являлось
обязанностью исключительно женщин. Но, возможно, обремененные тяжелой
работой по хозяйству и большим количеством детей женщины низших классов
не испытывали особых радостей материнства.
Другой спорный вопрос состоял в оценке положения женщины в семье в Рос¬
сии и западноевропейских странах. И здесь мнения разделились. Одни отдавали
предпочтение законодательству и практике в России, другие — на Западе350.
«Иностранцев всегда поражало то сравнительно более выгодное положение,
в которое поставлена как законом, так и общими нравами и обычаями русская
женщина, несмотря на общую отсталость нашего законодательства в деле гаран¬
тий личных прав граждан», — отмечал известный юрист И. Г. Оршанский. Если
разделить вопрос о правовом положении женщины на отдельные аспекты, то
оказывается, что в XVIII—начале XX в. русские женщины перед западноевро¬
пейскими имели единственное преимущество — в правах собственности и насле¬
дования351.
Расторжение брака: развод и признание брака недействительным
До начала XVIII в. расторжение брака являлось прерогативой священника
данного прихода. Брачные споры разрешались на основе византийского церков¬
но-судебного законодательства, пришедшего на Русь в переводе на церковносла¬
вянский язык. Но священники часто руководствовались обычным правом, и по¬
этому насчитывалось до 26 законных поводов. Вследствие этого разводы не были
редкостью, как можно было бы ожидать, основываясь на нормативной модели
демографического поведения352. До 1730 г. для развода обоим супругам доста¬
точно бы сделать заявление своему приходскому священнику и получить от него
так называемое разводное письмо35 . В некоторых случаях обходились и без
священника. В 1718 г. петербургский житель К. И. Колесников, не желавший
жить со своей законной женой, выдал ей «бракоразводную грамоту» и «отступ¬
ное письмо»: «Кузьма Иванов сын Колесников дал сие письмо жене своей Ага¬
фье Елисеевой дочери, ежели похощет (захочет. — Б. М) она идти замуж за дру¬
гого, и я, Кузьма Иванов сын Колесников, в том сие письмо даю на все четыре
стороны, и при сем письме свидетели...» (указаны два человека)354. На окраинах
России подобная практика сохранялась дольше. Вот интересный прецедент, слу¬
чившийся в 1750 г. в далекой Тобольской губернии, который говорит о возмож¬
ности обойти церковные постановления о разводе. Крестьянин С. И. Чюркин дал
«отступное» письмо И. В. Баженову, второму мужу своей бывшей жены, в кото¬
ром отказывался от всяких к ней претензий и, кроме того, брал на себя обяза¬
тельство в случае разоблачения духовенством их сделки разделить штраф с Ба¬
женовым355. Сложнее было, если одна из сторон не желала развода: он становил-
356
ся делом очень трудным .
740

Развитие внутрисемейных отношений
Разводных писем сохранилось мало, потому что статистика выдачи разводных
писем в приходах не велась и копии документа там не хранились. Сами письма
находились в личных архивах и, вероятно, хранились до смерти их владельцев,
так как для потомков они вряд ли представляли большую ценность, а скорее были
документами компрометирующего или, во всяком случае, дискредитирующего
свойства и потому не заслуживающими вечного хранения. Поэтому сказать что-
нибудь определенное о степени распространенности данного явления затрудни¬
тельно. То, что известно, явно не свидетельствует о его исключительности,
а скорее о том, что, как выразился один исследователь, развод был «нормаль¬
ным исключением»357, что объяснялось необязательностью церковного брака до
XVIII в.358 Легкость и распространенность разводов в России в начале XVIII в.
отмечена и иностранцами, посещавшими Россию359.
Со временем РПЦ бракоразводный процесс перенесла в консистории и сдела¬
ла формальным, а число поводов для формального развода сократила до четырех:
1) доказанное прелюбодеяние360; 2) неизвестное длительное отсутствие; 3) при¬
говор суда к наказанию, сопряженному с лишением всех прав состояния; 4) по¬
стрижение в монашество, при условии обоюдного полюбовного соглашения суп¬
ругов в отношении пострижения одного из них в монастырь, при одновременном
пострижении, при достижении женою 50-летнего возраста, при отсутствии мало¬
летних детей361. Несогласие между супругами, физические недостатки, тяжелые
болезни, побои не служили формальным основанием для развода, но они давали
некоторое право для разлучения супругов. Установление близкого родства
и вступление одного из супругов в отсутствие другого в новый брак делало за¬
ключенный прежде брак незаконным и недействительным362. В 1806 г. появился
пятый повод для законного развода — «физическая неспособность к брачному
сожитию», что было равносильно признанию тяжелой болезни в качестве осно¬
вания для развода363. Ограничения в основаниях для разводов иногда приводили
к различным «пикантным ситуациям», в том числе к тому, что мужчины, желав¬
шие развода, при несогласии жены на развод прибегали к побоям, чтобы заста¬
вить жену либо уйти в монастырь, либо согласиться на развод. В подобных слу¬
чаях на помощь женщине приходили родственники, которые защищали ее перед
светскими или духовными властями364. Государство отдало матримониальную
сферу полностью в руки церкви, и в течение XVIII в. Синод пытался препятство¬
вать разводам, стремился поставить процедуру в жесткие рамки духовных зако¬
нов и сделать развод прерогативой формального духовного суда при епископе.
Однако дело подвигалось медленно: плохо обученная и малочисленная церков¬
ная администрация, несистематизированные и противоречившие друг другу нор¬
мы, пропуски в метрикации рождений, браков и смертей не позволяли поставить
под свой полный контроль матримониальные и бракоразводные дела. Власть
церкви оставалась номинальной, применялась эпизодически и в основном к эли¬
те, которая ее тоже нередко игнорировала365. Об этом свидетельствуют повтор¬
ные запрещения священникам давать «разводные письма» и признание Синода,
сделанное в 1767 г., что «в епархиях обыватели многие от живых жен, а жены от
живых мужей в брак вступают <...> и распускные (бракоразводные. — Б. М.)
письма священно- и церковнослужители им пишут, а другие, безрассудно утвер¬
741

Гпава 4. Семья и внутрисемейные отношения
ждая оные быть правильными, таковые браки венчают»366. В некоторых местно¬
стях священники по-прежнему расторгали браки своей властью367.
Только в первой половине XIX в. духовенство постепенно добилось того, что
официальный развод стал возможен только с санкции духовного суда и при са¬
мом строгом соблюдении требований к основаниям развода. Например, чтобы
прелюбодеяние могло служить основанием для развода, стороне, которая доби¬
валась развода, необходимо было представить нескольких живых свидетелей.
Строгость оправдывалась тем, что развод стал рассматриваться как грех, подры¬
вающий идею священности брака. Но в глухой провинции и в отдаленных рай¬
онах, где поблизости не было приходских священников, по-видимому, старые
традиции развода продолжали действовать, о чем можно судить по указу от
6 февраля 1850 г., в котором напоминалось запрещение «самовольного растор¬
жения браков без суда, по одному взаимному согласию супругов» на основании
«разводных писем», выданных местными священниками, либо актов, утвержден¬
ных гражданскими чиновниками368.
Вплоть до 1917 г. как официальный брак, так и официальный развод остава¬
лись прерогативой церкви. По сведениям, поступившим из епархий в Синод, за
9 лет, в 1842—1850 гг., церковь санкционировала всего 410 разводов и недейст¬
вительных браков369. После Великих реформ 1860-х гг. их число стало возрас¬
тать, однако до 1917 г. оно оставалось на низком уровне370 (табл. 4.23).
Таблица 4.23
Число разводов и недействительных браков в 1842—1914 гг.
Показатели
1842—1850 гг.
1867—1876 гг.
1905—1914 гг.
Число разводов и недействительных
браков
410
8506
29 834
Число разводов и недействительных
браков в год
41
851
2983
На 1000 человек
0,002
0,015
0,031
На 1000 браков
0,13
1.5
3,1
Подсчитано по: Всеподданнейший отчет обер-прокурора Святейшего Синода по ведомству
православного исповедания за [1841—1914] год. СПб., [1842—1915].
С 1842—1850 по 1905—1914 гг. число разводов на 1000 человек увеличилось
в 16 раз, а на 1000 браков — в 24 раза, что дало некоторым исследователям осно¬
вание дл^ заключения о существовании в России в начале XX в. кризиса семьи371,
с чем трудно согласиться. Во-первых, общее число разводов оставалось низким,
а значительные темпы их роста объясняются исключительно тем, что начальный
уровень разводимости в 1840-е гг. являлся ничтожно малой величиной — 74 раз¬
вода в год на страну с населением свыше 50 млн! Если сравнить Россию с други¬
ми европейскими странами, США и Японией, то окажется, что на начало XX в.
в большинстве протестантских и католических стран число разводов на 1000 че¬
ловек было существенно выше: в Великобритании — 0,02, Франции — 0,25,
Германии — 0,4, в США — 0,8, в Японии даже — 1 , 1372, а в России — лишь 0,02
742

Развитие внутрисемейных отношений
(для сравнения в 2010 г. — 4,5, или в 225 раз больше). Во-вторых, данные на
1840-е гг. сильно преуменьшены: разводившимся гражданам удавалось ускольз¬
нуть от церковного учета, поскольку эффективный институциональный контроль
над матримониальными делами РПЦ смогла установить только после введения
в практику Устава духовных консисторий 1841 г., который строго кодифициро¬
вал условия, необходимые для развода, и его процедуру373. В-третьих, львиная
доля разводов приходилась на привилегированные образованные слои населения.
В-четвертых, неудовольствие населения вызывали не институт семьи и даже не
семейное право, а трудности процедуры развода, другими словами, процессуаль¬
ные нормы в семейном кодексе. Данные об основаниях разводов представлены
в табл. 4.24.
Таблица 4.24
Основания разводов среди православного населения Европейской России
в середине XIX—начале XX в. (в среднем в год)
Основания разводов
Разводы, абс.
Разводы, %
1841—1850 гг.
1905—1912 гг.
1841—1850 гг.
1905—1912 гг.
Прелюбодеяние
3,1
2350
6,8
97,4
Неспособность к супружеской
жизни
1,5
56
3,3
2,3
Безвестное отсутствие и ссылка
в Сибирь
40,9
6
89,9
0,3
Итого
45,5
2412
100,0
100,0
Подсчитано по: Новосельский С. А. Обзор главнейших данных по демографии и санитар¬
ной статистике. СПб., 1916. С. 43 ; Преображенский И. Отечественная церковь по статистиче¬
ским данным с 1840—41 по 1890—91 гг. СПб., 1901. С. 71—74 ; Всеподданнейший отчет обер-
прокурора Святейшего Синода по ведомству православного исповедания за 1913, 1914 год.
СПб., 1915.
Приведенные данные показывают, что во второй половине XIX—начале XX в.
состав оснований для разводов радикально изменился. До 1850-х гг. главными
основаниями для развода служили безвестное отсутствие и ссылка в Сибирь,
в начале XX в. почти единственным основанием — супружеская измена374. Фор¬
мальные разводы происходили главным образом в.среде образованных, привиле¬
гированных слоев375. В пореформенное время они проникли в среду крестьян,
мещан и купцов. По числу разведенных на 1000 человек город обгонял деревню
в 3 раза; авангардный Петербург376 обгонял все городское население в 7 раз,
а всю страну в 21 раз (табл. 4.25). В сословном разрезе среди разведенных лиди¬
ровали дворяне — в среднем по стране они разводились в 5 раз чаще, а в Петер¬
бурге — в 7 раза чаще, чем духовенство и крестьяне. В конфессиональном отно¬
шении среди разведенных лидировали иудеи, мусульмане и буддисты, затем шли
протестанты, католики и последними — православные. По сравнению с русски¬
ми у евреев было разведенных примерно в 9 раз больше, у татар и башкир —
в 8 раз, у немцев и эстонцев — в 3 раза, у поляков и литовцев — в 2 раза377.
743

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
Существенное увеличение числа разводов, особенно в городе, отражало начав¬
шиеся изменения в демографических установках населения, произошедшие
в результате реформ378.
Таблица 4.25
Численность разведенных в С.-Петербурге по сословиям в 1910 г.
Сословные группы
Численность разведенных
Численность
сословия
в населении,
%
Разводи-
мость (стб. 5
к стб. 6)
Муж.
Жен.
Обоего
пола
%
1
2
3
4
5
6
7
Дворяне,
в том числе:
452
583
1035
26,4
7,2
3,7
потомственные
299
299
598
15,3
3,9
3,9
личные
153
284
437
11,1
3,3
3,4
Духовенство
4
6
10
0,3
0,5
0,6
Почетные
граждане
169
131
300
7,7
4,1
1,9
Купцы
42
36
78
2,0
0,7
2,9
Мещане
297
548
845
21,6
15,5
1,4
Отставные
нижние чины
1
1
2
0,1
0,1
1,0
Крестьяне
522
780
1302
33,2
68,7
0,5
Финские
уроженцы
13
44
57
1,5
0,9
1,7
Иностранные
подданные
38
87
125
3,2
1,2
2,7
Неизвестно
38
128
166
4,2
U
3,8
Итого
1576
2344
3920
100,0
100,0
1,0
Население, тыс.
997,2
908,4
1905,6
—
—
—
Разведенных
на 1000 человек
i,6
2,6
2,1
—
—
—
Подсчитано по: Веременко В. А. Дворянская семья и государственная политика России:
(вторая половина XIX—XX в.). СПб., 2007. С. 376—377 ; С.-Петербург по переписи 15 декабря
1910 года. СПб., 1915. С. 26—35.
Кроме формального церковного развода существовали «самовольные расхо¬
ды», которые церковью не санкционировались. Они имели место в течение всего
изучаембго времени. Дать количественную оценку этому явлению невозмож¬
но — оно не регистрировалось. Однако, согласно свидетельствам современников,
на рубеже XIX—XX вв. «разъезды» были более распространены сравнительно
с XVIII—началом XIX в., что дает основание для предположения, что со време¬
нем их частота увеличивалась. Они практиковались среди всех сословий379. Ин¬
форматор Этнографического бюро В. Н. Тенишева из отнюдь не глухой Калуж¬
ской губернии отмечал в 1900 г., что формального церковного развода среди кре¬
стьян не бывает — они о нем не имеют понятия. Супруги расходятся фактически,
живут отдельно, иногда заводят новую семью, разведенные женщины часто ухо-
744

Развитие внутрисемейных отношений
дят в Москву и иногда живут без венчания с вдовцами. Нередко крестьяне обра¬
щаются в волостной суд. Последний не может дать формального развода, а лишь
решает, кто прав, кто виноват380. Таким образом, ужесточение процедуры и доро¬
говизна бракоразводного процесса делали для крестьян официальный развод не¬
доступным, и они нашли выход в гражданском «расходе», который санкциони¬
ровался, разумеется нелегально, общиной и общественным мнением.
Следует принять во внимание, что супруги (как правило, женщины) могли
добиться права на отдельное проживание без развода, что чаще всего означало
фактическое прекращение брачных отношений и помогало выйти из тупика, соз¬
даваемого трудностями развода381. В среднем в год в 1890—1902 гг. в Канцеля¬
рию по принятию прошений на высочайшее имя приносимых женщины подавали
2327 прошений, из них было удовлетворено 1154, что на 10—20% превышало
число разводов. Интересно отметить: состав оснований для подачи и удовлетво¬
рения ходатайств был иным, чем при разводах (табл. 4.26).
Таблица 4.26
Основания для получения разрешения на отдельное жительство от мужа в 1891 г.
(лица православного вероисповедания)
Основания
Число прошений
абс.
%
Буйный характер, пьянство, нанесение побоев,
вымогательство, растрата имущества
233
39,8
Жестокое обращение
112
19,1
Недоставление семье материальных средств
108
18,5
Порочный образ жизни
51
8,7
Нарушение супружеской верности
50
8,5
Бродячий образ жизни
14
2,4
Расстройство умственных способностей
8
1,4
Венерические заболевания
5
0,9
Неспособность к брачной жизни
4
0,7
Итого
585
100,0
Подсчитано по: Веременко В. А. Дворянская семья ... С. 250.
Основания, признаваемые законными для развода (прелюбодеяние, ссылка
в Сибирь, безвестное отсутствие и неспособность к брачной жизни), фигурирова¬
ли в прошениях на раздельное проживание лишь в 12% случаев, в остальных
основаниями являлись те, которые отрицала церковь, но признавала обществен¬
ность и де-факто власти382. Это позволяет предположить: если женщины хотели
развестись и имели для этого достаточные формальные основания, они, как пра¬
вило, обращались в суд за разводом, при отсутствии таких оснований — в Кан¬
целярию прошений. Право на раздельное проживание являлось, по сути, заменой
развода. Если объединить данные о разводах и разрешениях на раздельное про¬
живание за 1891 г. в одну совокупность, то получится: примерно в 56 % случаев
745

Гчава 4. Семья и внутрисемейные отношения
причинами нежелания женщин сохранить брак являлись пресловутые четыре
законных основания для разводов, а в 44 % — иные основания, не признаваемые
законом. Отсюда следует: законодательство о разводах отставало от требований
жизни, но граждане находили выход в раздельном проживании, а закон и власти
шли им навстречу. Так был найден разумный компромисс. Интересно отметить:
основания для раздельного проживания у православных совпадали с формаль¬
ными условиями для развода у российских протестантов, а у католиков и развод,
и получение права на раздельное проживание сопряжены были с большими
трудностями. По этой причине разводы у протестантов случались в 4 раза чаще,
чем у православных, и в 12 раз чаще, чем у российских католиков383.
Наконец, признание брака незаконным и недействительным в случае, если
брак заключался: 1) при жизни одного из супругов (иными словами, за двоежен¬
ство), 2) по подложным документам, 3) при сумасшествии одного из супругов (до
заключения брака), 4) по насилию — давало возможность пострадавшей стороне
расторгнуть такой брак.
Таким образом, закон, обычай и практика позволяли человеку расторгнуть
брак, когда он становился для него неприемлемым. Главная трудность заключа¬
лась не в отсутствии возможностей, а в том, что их реализация требовала знаний,
времени, средств и наталкивалась на противодействие самого населения (особен¬
но крестьянства), отрицательно относившегося к расторжению брака.
Российское общество в зеркале семейных отношений
Изменения в семейных практиках
В XV—XVII вв. в России сложился и в XVIII—первой половине XIX в.
в основном сохранялся патриархально-авторитарный семейный строй, причем
в среде всех сословий, не исключая дворянства38 . Преобладающей формой се¬
мейной организации являлась составная семья, в которой домочадцы были ли¬
шены голоса при решении дел, имели крайне ограниченные права на семейное
имущество, беспрекословно подчинялись «хозяину». Женщины были исключе¬
ны из общественной жизни, до некоторой степени отделены от мужского обще¬
ства и образовывали как бы особый мир внутри домохозяйства, сельских и го¬
родских корпораций. Они были обособлены даже в пространстве, занимая осо¬
бую часть дома у высшего класса (в Московской Руси называвшуюся тере¬
мом385) и определенную часть одной комнаты, в которой жила вся семья, —
в домах простых крестьян и горожан. Домочадцы, как музыканты в оркестре,
знали свое место, свою партию, образовывали строгую иерархию в зависимости
от пола, возраста и своей роли. Распределение членов семьи за обеденным сто¬
лом этот иерархизм отражал: большак, глава семьи, — во главе стола, все ос¬
тальные — по статусу, женщины прислуживали. Большак, глава семьи, владел
и управлял семьей, а домочадцы, в особенности жены и дети, находились
в полном его подчинении. Это проявлялось в узаконенном насилии мужчин
над женщинами и детьми, вправе отдавать их внаем и в заклад (для отработки
родительского долга), вправе продавать детей (на законном основании это
746

Российское общество в зеркале семейных отношений
практиковалось до полной отмены холопства в 1723 г., а де-факто в XVIII—
начале XIX в., особенно на окраинах).
Отношения между супругами и между ними и детьми часто не отличались
большой теплотой, заботой и сердечностью. Большаку приходилось поддерживать
порядок и согласие в семье принудительными мерами, включая физическое наси¬
лие. Побои были заурядными еще и потому, что власть нуждалась в демонстрации
своей силы, что насилие в отношении женщин и детей до некоторой степени слу¬
жило компенсацией мужчинам за их покорность перед другими. Авторитарная же¬
сткость семейных отношений частично объяснялась недостатком самоконтроля,
повышенной эмоциональностью и импульсивностью людей того времени.
Что можно сказать о любви? Э. Фромм говорит о двух формах любви: (1) лю¬
бовь по принципу бытия, или плодотворная любовь, и (2) любовь по принципу
обладания, или неплодотворная любовь. Первая «предполагает проявление инте¬
реса и заботы, познание, душевный отклик, изъявление чувств, наслаждение
и может быть направлена на человека, дерево, картину, идею. Она возбуждает
и усиливает ощущение полноты жизни. Это процесс самообновления и самообо¬
гащения». Вторая означает лишение объекта своей «любви» свободы и держание
его под контролем. «Такая любовь не дарует жизнь, а подавляет, губит, душит,
убивает ее» . Вероятно, в авторитарно-патриархальных семьях преобладал вто¬
рой тип любви и, наверное, большинство людей это устраивало.
М. Г. Муравьева впервые, насколько мне известно, привела статистические
данные о жалобах, касающихся семейного насилия в XVIII в., главным образом
в Холмогорской, Устюжской и С.-Петербургской епархиях387. Несмотря на не¬
полноту, они дают показательную картину семейного насилия по десятилетиям:
автор обнаружила в 1720—1729 гг. — 39 жалоб, в 1790—1799 гг. — 69, т. е. в 1,8
раза больше. Кроме того, по С.-Петербургской епархии зафиксированы иски
о разводе, раздельном проживании и насилии: в целом за 1720—1799 гг. — 199
исков о разводе (150 по причине прелюбодеяния, 11 — из-за супружеского наси¬
лия), 62 иска о супружеском насилии, 29 о раздельном проживании и увещевании
и 33 иска о побегах жен. За 1720—1729 гг. учтено 44 иска, в 1790—1799 гг. —
214, т. е. в 4,9 раза больше. Однако поражает не рост числа жалоб и исков — он
на самом деле объясняется исключительно увеличением населения: в трех ука¬
занных епархиях только за 1737—1780 гг. число хозяйств (семей) увеличилось
в 1,4 раза, в Петербурге население в 1724—1799 гг. — в 6,3 раза (с 30—40 тыс.
в 1724 г. до 220 тыс. в 1800 г.)388. Поражает их ничтожное число — лишь 310 за
120 лет (1680—1799 гг.) на десятки тысяч семей (51 тыс. в 1737 г. и 66 тыс.
в 1780 г.)389. Причем с жалобами обращались преимущественно лица привилеги¬
рованных социальных групп (автор не приводит сведений о социальном составе
просителей, но если ориентироваться на указания их социального положения
в тексте статьи, то на дворян и духовенство приходилась львиная доля). Отсюда
следуют два важных вывода: (1) жалобы на семейное насилие и иски о разводе
и отдельное семейное проживание рассматривались духовными властями; (2) их
было мало вследствие того, вероятно, что семейное насилие и проживание с суп¬
ругом, выбранным родителями по расчету, под одной крышей признавалось нор¬
мой даже среди привилегированных слоев населения и потому вынуждало людей
747

Гпава 4. Семья и внутрисемейные отношения
мириться с таким положением дел и протестовать лишь в случаях крайних про¬
явлений насилия.
Как известно, правила поведения в традиционном обществе выражались в по¬
словицах и поговорках. В них отражалась мораль, отношение к миру, людям,
женщинам, труду — словом, ко всему на свете. Вспомним, как характеризуется
женщина в русских пословицах: «Волос долог, да ум короток», «В чем деду
стыд, в том бабе смех», «Курица не птица, баба не человек», «Я думал, идут двое,
ан мужик с бабой», «Баба что мешок: что положишь, то несет», «Куда черт не
поспеет, туда бабу пошлет». Из 84 пословиц, посвященных женщине в сборнике
В. И. Даля, нет ни одной, в которой о ней говорилось бы что-нибудь положи¬
тельное. Эти с точки зрения современного человека женоненавистнические по¬
словицы вряд ли могли создать женщины. Остается предположить: их создали
мужчины, что лишний раз подтверждает: принципы жизни, систему ценностей
формировали также мужчины. Заметим, что подобное отношение к женщине —
не специфически русское явление. Так или почти так было во всех странах в до-
индустриальную эпоху.
Браки были всеобщими и ранними. Вне брака оставались практически только
инвалиды — около 3 % крестьян. О планировании числа детей не задумывались.
При заключении брака среди крестьян материальные расчеты имели значение, но
ими дело не ограничивалось. Браки устраивались родителями, и они всегда при¬
нимали в расчет прежде всего статус и репутацию семьи, из которой происходи¬
ли новобрачные, затем личные качества невесты и жениха и лишь в последнюю
очередь их взаимные склонности.
Жизнь никогда не вмещается в строгие рамки обычая, закона, идеала и приня¬
тых моделей. Безусловно, в изучаемое время преобладали браки законные, пре¬
дусматривавшие договоренность родителей и одобрение родственников, сватов¬
ство с венчанием в церкви и народный свадебный обряд. Однако встречались
браки «на веру», сопровождавшиеся свадебным обрядом, но без венчания, так
называемые «сводные браки» — «браки, которые заключаются между единовер¬
цами, или даже православными, без всякого участия церкви, без благословения
духовного лица, без венчания по обряду церковному». Сводные браки современ¬
ники сравнивали с гражданскими браками, существовавшими в то время во
Франции, с той лишь разницей, что «гражданские браки дозволены во Франции
законом, тогда как сводные браки у нас строго запрещаются и по закону строго
должны быть преследуемы». Вплоть до середины XIX в. сводные браки были
широко распространены в северо-восточных (Архангельской, Вологодской, Вят¬
ской, Пермской и Оренбургской) и в сибирских губерниях, которые издавна слу¬
жили убежищем для старообрядцев и сектантов, не признававших обряды
РПЦ390. По этой причине браки между ними, а также между ними и никонианами
не санкционировались венчанием и считались сводными. Например, в 1854—
1857 гг. в Томской губернии проводилось следствие о 110 сводных браках (много
меньше, чем о разводах)391. Представление о числе сводных браков дают данные
о составе населения по вероисповеданиям. На долю старообрядцев и религиоз¬
ных сектантов приходилось, по заниженной оценке переписи 1897 г., 2,2 млн,
или 1,8%, населения империи392. Следовательно, и сводных браков могло быть
748

Российское общество в зеркале семейных отношений
не менее 2 % от общего числа браков. В деревне заключались также тайные бра¬
ки — «уводом», «убегом», «выкрадом» в случаях, когда родители или сама не¬
веста не давали согласия, врачующиеся не достигли положенного возраста или
являлись родственниками, а иногда с согласия и разрешения родителей, чтобы
избежать расходов на приданое и свадьбу. Впоследствии браки могли и легити¬
мизоваться. Такие браки более всего практиковались на окраинах, например на
Урале и в Сибири393. Как видим, люди находили выход из трудного положения,
когда оно их не устраивало.
В пореформенное время в семьях всех сословий наметились изменения. Про¬
исходило сжатие семьи до супружеской пары с детьми. Даже у крестьян большая
семья осталась идеалом старшего поколения, а молодые отдавали предпочтение
малой семье за то, что давала им больше свободы и инициативы. Обнаружились
попытки ограничить рождаемость— робкие у крестьян, более результативные
у рабочих и мещан. У привилегированных слоев можно говорить о начале пла¬
нирования числа детей. Семейные отношения становились гуманнее, голоса жен¬
щин и детей звучали громче и требовательнее, и мужчины были вынуждены
с ними считаться. Появилась новая пословица: «В старые годы бывало — мужья
жен бивали; а ныне живет, что жена мужа бьет». Возраст вступления в брак по¬
вышался, больше появлялось людей, не желавших вступать в брак. Люди из при¬
вилегированных слоев культивировали идеалы буржуазной семьи.
В последней трети XIX в. возник новый тип семьи — пролетарский. Поначалу
она отличалась от крестьянской в одном пункте — не являлась местом производ¬
ства, хотя долго еще выполняла производственную функцию, ибо большинство
рабочих либо владело собственной землей в деревне, либо было связано с дере¬
венскими родственниками и помогало им в страду. Многие держали скот, имели
собственные огороды недалеко от фабрики, и почти все изготовляли одежду, за¬
готавливали топливо и продукты питания. Пролетарские семьи были преимуще¬
ственно малыми. Однако супруги редко жили отдельно и самостоятельно, у них
часто жили взрослые и женатые дети, престарелые родители или другие родст¬
венники. В болезни и старости рабочие должны были опираться на свои силы,
ибо социальную помощь со стороны государства до 1913 г. получали только тру¬
дящиеся казенных предприятий. Жены и дети рабочих начиная с подросткового
возраста в большинстве случаев работали. На женщинах лежала вся домашняя
работа. Ввиду продолжительного рабочего дня — 10 часов и больше они лишь
в незначительной степени могли заниматься воспитанием своих детей. Нередко
дети отправлялись в деревню до достижения подросткового возраста, а при на¬
ступлении старости рабочие сами отправлялись на покой в деревню. Процент
семейных среди рабочих был намного ниже, чем среди крестьян. Откладывание
брака порождало эмоционально-сексуальную неудовлетворенность, способство¬
вало свободе нравов и развитию проституции в рабочей среде.
До середины XIX в. в брак вступали, как правило, по указанию родителей,
с помощью сватовства, через помолвку и свадьбу с учетом семейных интересов.
В последней трети XIX—начале XX в. молодые люди стали участвовать в выбо¬
ре супруга, руководствуясь склонностями и другими личными соображениями.
Одновременно цели контактов расширились — не только поиск супруга, как было
749

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
прежде, а также развлечение, эмоциональный контакт, получение удовольствия
и пр. Наконец, идея брака на всю жизнь стала подвергаться эрозии, появилась
возможность замены партнера через развод в случае, если он злоупотреблял вла¬
стью, не хранил верность, надолго уезжал, не исполнял супружеские обязанно¬
сти. В наибольшей степени эти перемены затронули семьи высшего и среднего
классов, в наименьшей — крестьян и городские низы, т. е. около 90 % населения
страны. После 1917 г. наметившиеся тенденции продолжили преобразование семьи.
Человек — семья — общество
В современной социальной психологии общепризнанно, что социализация
личности — результат ее взаимодействия со всей совокупностью социальных
явлений, окружающих личность. Среди разнообразных агентов социализации
семье всегда принадлежит ведущее место, в том числе в современных европей¬
ских обществах, несмотря на важную роль дошкольных и школьных учрежде¬
ний, высшего образования и средств массовой информации. Именно родители
дают модель поведения детям, которой большинство детей чаще всего бессоз¬
нательно следует. Хотя личность складывается не только в семье и не только
в первые годы жизни и в принципе способна изменяться, однако ни один факт
в человеческой жизни не свободен от влияния межличностных отношений
в семье в период детства394. Если применительно к современным развитым стра¬
нам, включая Россию, это положение можно корректировать или подвергать
Рис. 4.33. «Заседание» детской общины, С.-Петербургская губерния. 1910-е
750

Российское общество в зеркале семейных отношений
сомнению, то применительно к дореволюционному русскому обществу оспаривать
его вряд ли резонно из-за крайне низкого уровня грамотности, а также из-за
того, что до 1917 г. все агенты социализации, кроме семьи, для огромного
большинства населения были развиты неизмеримо слабее, чем в настоящее
время. В традиционном патриархальном обществе люди ориентируются глав¬
ным образом на опыт прежних поколений, т. е. на традицию и ее живых носи¬
телей — родителей и стариков395. Наверное, не менее 85 % населения (это при¬
мерная доля крестьянства в населении страны) учились главным образом у сво¬
их предков, в некоторой степени у сверстников и крайне мало у своих детей.
Роль чтения и школы была незначительна.
В течение XVIII—начала XX в. в области грамотности был достигнут сущест¬
венный прогресс, однако вплоть до 1917 г. как городское, так и сельское населе¬
ние России оставалось малограмотным. Грамотность среди мужчин старше 9 лет
составляла в конце XVIII в. 6 %, в 1850 г. — 19, в 1913 г. — 54 %, у женщин —
соответственно 4; 10 и 26%. К началу XX в. только дворянство и духовенство
(2 % всего населения России) достигли почти полной грамотности; остальные
сословия находились на уровне западноевропейских стран XVII в.396 Функцио¬
нальная грамотность была намного ниже, так как не все грамотные люди имели
возможность читать литературу. Вследствие этого в середине XIX в. читатель¬
ская аудитория России насчитывала всего от 600 тыс. до 1 млн человек, что со¬
ставляло лишь I—1,5 % всего населения, а к концу XIX в. — 3—4 млн, или 3—
4	% населения. Малограмотность и отсутствие привычки у крестьянства и город¬
ских низов черпать нужные знания в печатном слове обусловливали устный по
преимуществу характер их культуры, передачу знаний и опыта посредством
прямых примеров и подражания, что чрезвычайно повышало роль семьи и, на¬
оборот, сужало значение книги, школы, средств массовой информации в социа¬
лизации молодого поколения397.
Система дошкольных учреждений зародилась в России в самом конце XIX в.
и к 1917 г. насчитывала около 200 детских садов, в которых воспитывались не
более 5—6 тыс. детей. Численность учащихся начальных и средних общеобразо¬
вательных школ составляла на 1000 человек населения в 1840 г. приблизительно
5	человек, в 1890 г. — 21, в 1914 г. — 59. Для сравнения укажем, что на 1000 че¬
ловек населения в 1840 г. приходилось в США 74 учащихся, в Великобрита¬
нии — 78, во Франции — 85, в Германии — 113, а в 1914 г. в США — 213, Вели¬
кобритании — 152, Франции — 148 и Германии — 175. В 1880 г. во всей России
[без Польши и Финляндии) насчитывалось 145 массовых библиотек с 1 млн
книг — по 0,01 книги на одного человека, а в США книг в массовых библиотеках
на человека было в 5 раз больше, чем в России, в Великобритании — в 10 раз, во
Франции — в 20 раз, в Германии — в 9 раз. В России в 1913 г. разовый тираж
всех 1055 наименований газет составлял 3,3 млн экземпляров, или по 21 экземп¬
ляру на 1000 человек населения, а в США разовый тираж 16 944 наименований
газет составлял 67,1 млн экземпляров, или по 677 экземпляров на 1000 человек
населения — в 32 раза больше398.
Общепризнано, что при переходе от традиционного общества к современному
:емья являлась носительницей традиции, а школа — проводником инноваций
751

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
и каналом модернизации деревни. Благодаря школе изменялся сам механизм пе¬
редачи жизненного опыта от устного к письменному, слово и пример дополняли
текст, устная культура обогащалась письменной. Через школу дети вовлекались
в отношения с государством, опосредованно становились объектом политиче¬
ской социализации и манипуляции: целенаправленного, систематического идео¬
логического воздействия, формировавшего личность в интересах государства.
Создавалась «многослойная» идентичность человека: наряду с принадлежностью
к своей семье, роду, этносу он начинал осознавать себя и россиянином — под¬
данным, гражданином общего Отечества. Модернизирующий эффект школы со¬
провождался усилением межпоколенных противоречий и ростом социальной
напряженности в деревне, что проявилось во время двух русских революций и в
первые два десятилетия советской власти399.
Однако, несмотря на повышение роли школы, главным агентом социализации
подрастающего поколения вплоть до начала XX в. оставалась семья даже
в большинстве семей городской интеллигенции400, исключая, может быть, столи¬
цы. Отсюда можно предположить, что именно межличностные отношения в се¬
мье, стереотипы поведения родителей формировали личность ребенка. Начиная
с раннего детства, ребенок твердо, хотя и бессознательно, перенимал от родите¬
лей язык и веру, нормы поведения, образ мышления, социальные установки, сис¬
тему ценностей. Усвоенное в детстве определяло всю его дальнейшую жизнь,
и изменения в модели поведения случались редко. Когда ребенок становился
взрослым, то идеальные, с его точки зрения, отношения в его собственной семье,
а также социальные, экономические и политические отношения в обществе мо¬
делировались и структурировались в его сознании по образцу межличностных
отношений, свойственных главным образом семье его родителей. Например,
если отношения родителей между собой и между родителями и детьми в семье,
в которой рос и воспитывался человек, были патриархально-авторитарными, то,
во-первых, он в своей собственной семье воспроизводил патриархально¬
авторитарную модель родительской семьи и, во-вторых, мог чувствовать себя
комфортно в крепостническом обществе, без проблем включался в экономиче¬
ские и политические структуры, свойственные командной экономике и абсо¬
лютистскому государству. Разумеется, семья не была автономной структурой,
она испытывала в свою очередь влияние большого общества, и характер обще¬
ственных отношений накладывал на нее сильный отпечаток, особенно тогда,
когда другие агенты социализации — церковь, государство, институты народ¬
ного образования — действовали не против семьи, а вместе с ней в одном на¬
правлении.
Итоги: от патриархально-авторитарной к демократической семье
До Великих реформ 1860-х гг. у всех сословий преобладали патриархально¬
авторитарные семьи, которые строились на господстве мужчин над женщинами
и главы семьи над всеми домочадцами, на иерархии, строгом разделении ролей
по половозрастному признаку, приоритете общих семейных интересов над ин¬
дивидуальными, включенности семей в жизнь соответствующих сословных
752

Итоги: от патриархально-авторитарной к демократической семье
корпораций, которые имели право вмешиваться во внутрисемейные отношения.
По-видимому, превалирование патриархально-авторитарных семей поддержива¬
ло крепостнический характер социальных отношений в обществе и политический
абсолютизм в государстве по той причине, что подобные семьи воспитывали
в людях черты авторитарной личности401, а такие люди, можно предполагать,
становились благодатной социальной базой для политического абсолютизма
и крепостничества со всеми вытекающими из этого экономическими и социаль¬
ными последствиями. Поэт, публицист и историк П. А. Вяземский (1792—1878)
утверждал: «Семейное начало есть почва, есть основа, на которой зиждется об¬
щественное. Если не признавать семейного авторитета и дома не приучиться
уважать его, едва ли будем мы позднее способны признавать авторитет общест¬
венный и честно и с любовью служить ему. Если мы из родительского дома вы¬
носим начало розни, то неминуемо внесем ту же рознь и в общество. Тогда и об¬
щества собственно нет, а будут отдельные сообщества, расколы, которые каждый
создаст по образу и подобию своему. Искусные узы политического родства не
могут иметь, приносить святость естественных семейных уз»402. Известный не¬
мецкий исследователь русской жизни середины XIX в. А. Гакстгаузен (1792—
1866) утверждал, что отец в семье, староста в общине и неограниченный царь во
главе государства находились друг с другом в неразрывной связи, обусловленной
историческим развитием и преемственностью40 . Французский социолог и эко¬
номист П. Г. Ф. Ле-Плэ (1806—1882), изучавший жизнь российских рабочих во
второй четверти XIX в. во время восьми экспедиций, также прошел к выводу:
нигде с большей наглядностью, чем в России, не выступает связь семейной и го¬
сударственной организации404. Сами русские крестьяне полагали, что миром пра¬
вит Бог, государством — царь, семьей — отец: «Царь-государь — наш земной
Бог, как, примерно, отец в семье»405. Глубинная связь между патриархальной ор¬
ганизацией семьи и политическим абсолютизмом— не национальная русская,
а историческая особенность, типичная для доиндустриальных, традиционных
обществ. На это неоднократно указывали исследователи еще в XIX в. Достаточно
вспомнить известного французского социолога и историка А. де Токвиля (1805—
1859)406. Не прошли мимо этого и современные историки. «Требовательность
и суровость отцов по отношению к сыновьям, — справедливо полагает А. Бека¬
сова, — можно рассматривать в качестве одной из тех скрытых пружин, которые
приводили в действие социальный механизм дворянского служения монарху, как
в более раннее время он служил укреплению вассально-ленной системы»407. «На¬
рушение принципов самодержавия стало эквивалентным библейскому греху про¬
тив отца, в то время как нарушение семейной этики бросало бы сомнение на мо¬
ральные основы самодержавного правления», — подчеркивает Р. Вортман дру¬
гую грань проблемы общество — семья — индивид408. Известный французский
исторический антрополог Ж.-Л. Фландрен считает, что европейская семья в про¬
шлом формировалась по «монархической модели» и что не только абсолютизм
государственной власти, но и христианство, как, впрочем, и другие монотеисти¬
ческие религии, находят питательную почву в патриархальности повседневной
жизни. «Авторитет отца семейства и авторитет Бога не только освящали друг
друга: они узаконивали все другие авторитеты. Короли, сеньоры, патроны, свя¬
753

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
щенники — все выступали как отцы и как наместники Бога». Еще в Западной
Европе XVII в. «назвать власть отцовской значило указать на ее законность и на
долг абсолютного повиновения ей»409. Политические антропологи также указы¬
вают на зависимость политического режима от типа семейных отношений410.
В пореформенное время начались изменения в семейном укладе жизни всех
сословий, представлявшиеся некоторым современникам и нынешним исследова¬
телям если не кризисом института семьи, то кризисом патриархальной семьи
и заодно признаком общего социального кризиса российского социума. Напом¬
ню, модернизация всегда и везде происходит болезненно. При оценке последст¬
вий модернизации российской семьи следует принимать во внимание два обстоя¬
тельства. Во-первых, даже среди образованной части общества изменения в се¬
мейных практиках зашли не слишком далеко. Расторжение браков в количестве
3791 на 159 млн человек населения в 1913 г. нельзя считать кризисом семьи, да¬
же если число разводов возросло в 46 раз по сравнению с 1861 г. Во-вторых, эти
изменения (снижение брачности и рождаемости, нуклеаризация, демократизация
и гуманизация внутрисемейных отношений, повышение статуса женщин и детей,
рост количества разводов и раздельного проживания супругов, увеличение числа
гражданских браков и конфликтов супругов и «отцов и детей», расширение при¬
менения контрацепции и абортов, облегчение узаконения внебрачных и усынов¬
ления законных детей, установление контроля со стороны общества и суда за
соблюдением интересов женщин и детей) на самом деле свидетельствовали не
о кризисе института семьи, а о его развитии в направлении модерна, или совре¬
менности. Да и сами эти изменения обусловливались процессами модернизации,
сформировавших общество модерна, — секуляризацией, демократизацией, инду¬
стриализацией, урбанизацией, ростом грамотности и распространением либе¬
ральных идей. Благодаря быстрому развитию средств массовой информации но¬
вые семейные практики становились известны общественности и делались пред¬
метом острых споров между людьми, придерживавшимися разных политических
ориентаций411.	j
Дворянство и интеллигенция были пионерами перехода от авторитарных j
к демократическим семьям и от авторитарных к демократическим отношениям
в обществе. Но сильные пережитки крепостничества, стойкая патриархальность
семейных отношений, слабое развитие женского движения помешали заверше¬
нию этого процесса даже среди элиты русского общества. В России феминизм,
как борьба за равноправие женщин, начавшись на рубеже 1850—1860-х гг., не
получил такого распространения, как на Западе412. Хотя на момент его высшего
подъема в 1905 г. сформировалась целая сеть женских организаций по всей стра¬
не, в движении участвовало лишь около 10 тыс. человек, в то время как
в США — более 100 тыс., в Дании — около 80 тыс.413, при существенно меньшей
численности населения. Социальная неполноценность не только детей, но
и женщин оставалась фактом российской действительности, о чем красноречиво
свидетельствует следующий факт. Конец XIX—начало XX в. отмечены возник¬
новением профессиональных групп и организаций, которые стали заменять
прежние сословные структуры. Однако и в новых профессиональных обществах
женщины оказались внизу иерархизированной системы. Например, внутри учи¬
754

Итоги: от патриархально-авторитарной к демократической семье
тельской профессии, где женщины составляли большинство, мужчины смотрели
на женщин как на неполноценных коллег: и способности у них ниже, и знаний
у них меньше, и думают они не о деле, а о замужестве, и внешность у них ниги¬
листская, и эмоции у них доминируют над разумом — словом, случайные и бес¬
полезные они люди среди учителей, причем обусловлено это именно их женской
сущностью, а не какими-нибудь внешними факторами414. «Все официально одоб¬
ренные достижения в российской педагогике и дидактике, — констатирует
О. П. Илюха, — считались “мужскими”. На плечах женщин лежала рутинная,
повседневная, кропотливая работа с детьми. Отразившиеся в документах взгляды
мужчин-начальников на труд сельской учительницы не только строги, но и по¬
кровительственно-снисходительны. Подчас они не могут и не хотят скрывать
восхищения. Однако профессиональные успехи учительниц, их способность ус¬
танавливать теплые отношения с детьми, создавать располагающую атмосферу,
столь важную для успешной коммуникации и обучения, обычно оцениваются не
как результат труда, а как следствие “природной сущности женщины” — терпе¬
ния, усидчивости, любви к детям и вообще “приспособленности” к педагогиче¬
скому труду. Учительницы редко выступали на съездах и совещаниях, мало пуб¬
ликовались в профессиональных изданиях, оставаясь в тени мужчин-коллег»415.
Стоит подчеркнуть, что идеи о превосходстве мужчин над женщинами россий¬
ские интеллигенты почерпнули из работ европейских светил медицины и психо¬
логии — Отто Вейнингера (1880—1903), Пауля Мебиуса (1853—1907), Рихарда
Краффта-Эбинга (1840—1902), которые отказывали женщине не только в интел¬
лекте, но и в способности к тонким сексуальным переживаниям.
В известной песне «Из-за острова на стрежень...» на слова поэта и этнографа
Д. Н. Садовникова (1847—1883), ставшей народной и весьма популярной и в
первой половине XX в., в романтической форме отражен в сущности жестокий
и патриархальный взгляд, дававший мужчине право распоряжаться жизнью жен¬
щины и жены.
Авторитарно-патриархальная модель человеческих отношений находила зри¬
мое проявление в закрытых учебно-воспитательных учреждениях вплоть до 1917 г.
Воспитанница Московского Николаевского института впоследствии писательни¬
ца, педагог, общественная деятельница 3. Н. Жемчужная (1881—1961), провед¬
шая там 1899—1906 гг. в возрасте 12—19 лет, вспоминала: «Как волосы у вновь
поступавших стриглись под гребенку, так и умы и души шестисот девочек под¬
чинялись одинаковой, без малейшего внимания к индивидуальности ребенка,
бездушной, беспощадной дисциплине. С одной стороны — авторитет, с дру¬
гой — послушание. Ни участия, ни понимания и ни капельки любви, без которой
душа ребенка высыхает, как пустыня. <...> В течение семи лет мы слушались
и повиновались. Перед нами не вставал вопрос “что делать?”, “как поступить?”.
Все за нас было решено начальством. Свободная воля не имела никакого шанса
для своего проявления»416. Конечно, это написано после много пережитого и под
сильным влиянием интеллигентского дискурса хорошего и плохого детства, но, ду¬
маю, верно отражает стиль воспитания, принятый в закрытых учебных заведениях.
Замедленность демократизации внутрисемейных отношений и эмансипации
женщин, молодежи и детей задерживала разрушение парадигмы патернализма
755

Гпава 4. Семья и внутрисемейные отношения
в массовом сознании, на которой покоилась монархическая политическая куль¬
тура народа почти до конца императорского режима, тормозила изменение поли¬
тической структуры общества, ибо привычку к подчинению и принуждению, ос¬
вящаемую авторитетом старшинства, люди уносили из детства в большую
жизнь— на службу в армию и учреждения, на заводы и фабрики. И. В. Сино-
ва справедливо отмечает, что насилие в отношении детей со стороны родите¬
лей, хозяев ремесленных мастерских, антрепренеров, содержателей цирков,
домов терпимости приводило к антиобщественным установкам личности,
трансформации в криминальные действия среди самих малолетних и несовер¬
шеннолетних417.
То, что называется в настоящее время дедовщиной, существует в России по
крайней мере два с половиной века, с середины XVIII в.418 По утверждению
генерала Н. А. Епанчина (1857—1941), бывшего долгое время начальником
Пажеского корпуса, издевательство старших над младшими под названием
«цуканье» было распространено в русской армии, включая Пажеский корпус,
со времени Петра III (по мнению Епанчина, в подражание прусской армии) идо
конца империи .
В других учебных заведениях царили подобные нравы. Декабрист В. И. Штейн-
гейль отмечал в Морском кадетском корпусе в конце XVIII в. «господство гар¬
демаринов и особенно старших в камерах над кадетами. Первые употребляли
Рис. 4.34. Пажеский корпус: утренняя побудка, С.-Петербург. 1900-е
756

Итоги: от патриархально-авторитарной к демократической семье
последних в услугу, как сущих своих дворовых людей: я сам, бывши кадетом,
подавал старшему умываться, снимал сапоги, чистил платье, перестилал постель
и помыкался на посылках с записочками, иногда в зимнюю ночь босиком по га¬
лерее бежишь и не оглядываешься. Боже избави ослушаться! — прибьют до по¬
лусмерти. <...> Зато какая радость, какое счастье, когда произведут, бывало,
в гардемарины: тогда из крепостных становишься уже сам барином, и все пови¬
нуются». Дедовщина — проявление патриархально-авторитарной парадигмы
человеческих отношений, усвоенной в детстве421. Анонимное обследование 7,5 тыс.
детей в возрасте 9—15 лет в 15 городах России во второй половине 1980-х гг.
открыло удивительный факт: 60 % родителей используют в воспитании телес¬
ные наказания, среди последних 86 % занимает порка, 9 % — стояние в углу
(на коленях — на горохе, соли, кирпичах), 5 % — удары по лицу и голове. При
этом многие поротые и непоротые дети считают подобный стиль воспитания
нормальным и собираются в будущем, когда сами станут родителями, бить соб¬
ственных детей. Любопытно, что другой всероссийский опрос 1992 г. показал:
в душе большинство родителей (58 %) против телесных наказаний, лишь 16 %
считали физическое наказание детей допустимым, 23 % — не имели твердого
мнения422.
Стиль семейных отношений имеет еще один чрезвычайно важный аспект —
от него в существенной степени зависит тип личности, преобладающий в об¬
ществе. Каждой человеческой группе соответствует особая практика воспитания
и, следовательно, преобладающая онтогенетическая травма, ответственная за
доминирующие в данной группе черты личности и культуру. Психологи
утверждают, что уровень развития ребенка определяется реально сложившимися
отношениями между его родителями, так как недостаток физического и эмо¬
ционального контакта с родителями задерживает физическое, психическое и ин¬
теллектуальное развитие ребенка, формирует у него невротические и психопа¬
тологические комплексы, страхи, сковывает его и затрудняет проявление
индивидуальности, творческих импульсов423. «Иерархически организованная,
авторитарная семья истязает и калечит человеческую личность», — заметил 76
лет назад Н. А. Бердяев424. Предполагается, что авторитарная семья предраспо¬
ложена воспитывать конформистов, предпочитающих либо подчиняться, либо
командовать, а не взаимодействовать на основе партнерства и компромисса, час¬
то негативно относящихся к инициативе и индивидуализму и склонных к агрес¬
сии и силовому решению проблем. Напротив, демократическая семья имеет тен¬
денцию воспитывать ответственных, предприимчивых, самостоятельных людей,
ценящих инициативу, творчество и индивидуальность и способных к сотрудни¬
честву и партнерству. На самом деле связь между стилем семейного воспитания
и характером ребенка более сложная и неоднозначная, чем это кратко описано
выше, потому что стиль семейных отношений создает предпосылки, реализация
которых во многом зависит от конкретных условий жизни и работы после
детства, но зависимость несомненна425. Возможно, корни некоторых, свойствен¬
ных многим русским черт характера, которые часто называют национальными,
в значительной мере лежат в патриархально-авторитарных семейных отношени¬
ях, существовавших в течение последних нескольких столетий, XV—XX вв.
757

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
Если это так, то по мере развития и утверждения демократической семьи должны
формироваться и новые черты национального характера, что мы в последние
несколько десятилетий в России и наблюдаем.
В течение всего периода империи семья выполняла одни и те же функции: ре¬
продуктивную (удовлетворение потребностей в детях), политическую (социаль¬
ный контроль, поддержание общественного порядка), хозяйственно-бытовую
(получение услуг одними членами семьи от других), экономическую (добывание
средств к жизни трудом членов семьи), социально-статусную (предоставление
социального статуса членам семьи), эмоциональную (получение психологической
защиты, эмоциональной поддержки), досуговую, сексуальную, а также функцию
социализации. Однако относительное значение функций со временем изменялось
и было различным у отдельных сословий. В пореформенное время роль репро¬
дуктивной (из-за уменьшения потребностей в детях), экономической (ввиду
структурных изменений в экономике), социализации (в силу повышения значе¬
ния других, кроме семьи, агентов социализации), хозяйственно-бытовой (благо¬
даря развитию сферы услуг), политической (ввиду появления других, кроме се¬
мьи и сословных корпораций, агентов социального и политического контроля),
социально-статусной (по причине роста социальной мобильности) функций по¬
нижалось, а эмоциональной и досуговой функций повышалось. В семьях дворян¬
ства и духовенства социально-статусная, досуговая и эмоциональная функции
имели большее значение, чем в семьях крестьян и мещан, поскольку последние
не слишком высоко ценили свой социальный статус, а их семейная жизнь отли¬
чалась большей публичностью.
Перемены в относительном значении функций семьи, в первую очередь эко¬
номической, сказались на ее структуре — сначала вызвали уменьшение числа ее
членов, а затем и сужение составной семьи до малой. Главный фактор нуклеари¬
зации состоял в том, что потребность в составной семье постепенно снижалась
ввиду уменьшения экономических выгод от семейной кооперации. Помещичьим
крестьянам в крепостное время приходилось одновременно работать на барщине
и в своем хозяйстве, поэтому они нуждались по крайней мере в двух взрослых
работниках. У оброчных крестьян, промышлявших за пределами деревни, суще¬
ствовала аналогичная потребность. Отмена крепостного права сняла у них про¬
блему дефицита рабочей силы. Повсеместное сокращение земельных наделов
после крестьянской реформы также вело к уменьшению потребности в рабочих
руках. Социальная дифференциация крестьян способствовала, с одной стороны,
появлению бедных хозяйств с лишними рабочими руками, с другой — возникно¬
вению хозяйств, которые переходили на наемный труд; и в том, и другом случае
потребность в большом семействе, обладающем резервом рабочих рук, снижа¬
лась. Появление в деревне рынка рабочей силы позволяло любому хозяйству
в случае необходимости прибегнуть к наемному труду. Способствовало нуклеа¬
ризации семей развитие неземледельческих занятий: хозяйство, ориентированное
на получение дохода в промышленности и торговле, не получало выгод от се¬
мейной кооперации и не было заинтересовано в сохранении составной семьи.
Согласно данным переписи 1897 г., неземледельческие занятия в качестве основ¬
ного, а не вспомогательного вида деятельности достаточно глубоко проникли
758

Итоги: от патриархально-авторитарной к демократической семье
в деревню: 15% всех крестьян получали основной доход от промышленности
и торговли426.
Однако хотя семейная организация крестьянства в течение императорского
периода развивалась в направлении малой семьи, значительная часть жизни кре¬
стьян, главным образом детство, отрочество и старость, проходила в рамках со¬
ставной семьи, которая являлась обязательной стадией развития семьи до эман¬
сипации для всего крестьянства, а после нее — для большей его части.
Малая семья как преобладающая форма семейной жизни пришла в город
раньше — уже к концу XIX в. Нуклеаризации содействовали пролетаризация
мещанства и ремесленников, развитие рынка труда и услуг. Семья наемного ра¬
бочего утрачивала производственную функцию, а вместе с этим у ее членов те¬
рялся интерес к семейной кооперации. Процесс нуклеаризации начался в горо¬
дах, затем перешел в деревни, охваченные отходом и тесно связанные с промыш¬
ленностью и торговлей, наконец, охватил и чисто земледельческие поселения. Но
ни в среде крестьянства, ни в среде городских низов патриархально-авторитарная
основа внутрисемейных отношений не была серьезно подорвана и в основных
чертах сохранилась до 1917 г. Об этом свидетельствует тот факт, что в россий¬
ской деревне 1920-х гг., как показали специальные исследования, традиционные
взгляды на семью и женщину оставались очень прочными427. Прогресс выражал¬
ся в смягчении насилия над слабыми в семье и в установлении известного кон¬
троля со стороны общества и закона за соблюдением интересов женщин и детей.
Авторитарность внутри семьи была в большей или меньшей степени поставлена
в рамки закона. Сужение численности семьи до супругов и одного-двух детей
имело важный результат — семейная жизнь стала концентрироваться вокруг
супругов и детей, отношения между которыми становились все более партнер¬
скими, окрашенными заботой, сердечностью, взаимным уважением.
В советское время российская женщина добилась очень многого, но полного
фактического равноправия с мужчинами не достигла. Как писал Наум Коржавин
в своем известном стихотворении:
Столетье промчалось. И снова,
Как в тот незапамятный год —
Коня на скаку остановит,
В горящую избу войдет.
Ей жить бы хотелось иначе,
Носить драгоценный наряд...
Но кони всё скачут и скачут.
А избы горят и горят...
Стал ли человек счастливее в семейной жизни, когда браки стали заключаться
преимущественно по любви? Доказательно ответить на этот вопрос весьма за¬
труднительно: люди, их потребности, система ценностей, представления о хоро¬
шей и плохой семейной жизни со временем так сильно изменяются, что найти
критерии, пригодные для убедительных объяснительных сравнений, вряд ли
возможно. Например, число разводов и мысли о разводе в настоящее время
рассматриваются социологами как показатели качества брака. Если в 1996 г.
759

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
в Москве из 1000 браков распадались около 600, а 100 лет до этого, в 1896 г., —
лишь 8, если в 1996 г. 45 % москвичек и 22 % москвичей думали о разводе428,
в то время как в 1896 г. — несколько десятков человек429, можно ли сказать, что
в 1996 г. браки стали счастливее?! Опросы населения также не дают убедитель¬
ного ответа. В конце советской эпохи, 1970—начало 1980-х гг., из 1000 браков
распадалось 269, в то же время, согласно опросам социологов, доля россиян, счи¬
тающих свои отношения с супругом очень хорошими, варьировала в разных ре¬
гионах в диапазоне 30—50 %, скорее хорошими — 31—45, удовлетворительны¬
ми — 11—20 и скорее неудовлетворительными — 1—7 %4 . Распадался почти
каждый четвертый брак, а не удовлетворены браком не более 7 %?! Очевидно, не
любят респонденты говорить социологам правду о своих проблемах и несчастьях
или говорят одно, а думают другое.
По данным того же опроса в 1970—начале 1980-х гг. оказалось: браки «по
расчету», согласно оценкам самих респондентов, были прочнее и счастливее бра¬
ков «по любви». Браки «по любви» в 44 % случаях оказались неудавшимися, «по
расчету» — в 35 и «по стереотипу» (не по любви и не по расчету, а по симпатии,
потому что принято вступать в брак или потому что семейному лучше, чем холо¬
стому, т. е. по существу тоже по расчету, но некорыстного свойства) — в 21 %
случаях431. Иначе говоря, при заключении брака расчет более способствовал ка¬
честву брака, чем любовь или страсть. Это подтверждается и данными об удов¬
летворенности качеством эмоциональных отношений между супругами в браках
«по любви» и «по расчету»432:
Брак
«По любви»
«По расчету»
«По стереотипу»
Удовлетворены качеством отношений
Женщины
51,3
65,1
69,6
Мужчины
58,6
81.5
78.6
Опросы проходили в спокойное и сравнительно благополучное время совет¬
ской власти, когда температура социальной напряженности и стресса, способст¬
вующая неудовлетворенностью браком и толкающая людей к разводам, была
невысокой. Чем выше ожидания благополучия и взаимного счастья при вступле¬
нии в брак — а именно с такими настроениями вступает большинство молодых
людей в брак по любви, тем быстрее наступает разочарование браком и тем бы¬
стрее любые серьезные конфликты приводят к мыслям о разводе. Ранние браки
особенно хрупки в связи с проблемами, создаваемыми появляющимися детьми,
экономическими трудностями и отсутствием адекватного представления о же¬
лаемом партнере, которое складывается обычно не ранее 25 лет433.
Приведенные данные диссонируют с привычным взглядом на любовь как на
непременное условие счастливой семейной жизни и предлагают по-другому по¬
смотреть на много веков существовавшую практику заключения браков по рас¬
чету родителей. Можно предположить: в огромном большинстве случаев роди¬
тели, беспокоясь о счастье и прочности браков своих детей, от которых
в решающей степени зависело их (родителей) будущее, в частности и то, как они
760

Примечания
проведут свою старость, просчитывали риски значительно лучше и ошибались
в выборе супруга для молодых значительно реже, чем сами молодые под влияни¬
ем эмоций и сильного сексуального влечения. Может быть, потому в прошлом
браки были крепче, удовлетворения от брака было больше и разводов во много
раз меньше, чем в XX в., когда браки по любви стали скорее правилом, чем ис¬
ключением? Изучение семейных отношений в постсоветское время привело и к
другим неожиданным выводам. Во-первых, одним из наиболее сильных факто¬
ров, влияющих на создание супружеских отношений субъективно высоко уровня,
является чувствительность, чуткость и внимательность к человеку и ко всему,
что с ним связано, способность к пониманию эмоционального состояния другого
человека посредством сопереживания, проникновения в его субъективный мир
(так называемая эмпатичность) обоих супругов. Поэтому эмпатичные мужья
и жены, наиболее отзывчивые на чувства других, выше оценивают качество соб¬
ственного брака и своих супругов. Во-вторых, сочетание инструментальности
мужей (ориентации на вещи, господство и управление) с экспрессивностью жен¬
щин (ориентацией на людей, заботливость и общительность) также повышают
оценку качества брака обоими супругами и делают его крепче. Причина в том,
что многие современные россияне разделяют традиционные представления на
роль супругов в браке, согласно которым мужчины должны «управлять», а жен¬
щины «утешать»; муж должен экономически содержать семью, предоставив тем
самым возможность жене сконцентрироваться на ведении хозяйства и воспита¬
нии детей434. Факты говорят (см. гл. 12 «Русская культура в коллективных пред¬
ставлениях» наст, изд.), что россияне, как мужчины, так и женщины, жившие
в XVII—начале XX вв., были экспрессивнее, эмоциональнее современных лю¬
дей. Однако делало ли это браки крепче, супругов счастливее и способствовало
ли это возникновению эмпатии — сказать затруднительно. Эти интересные во¬
просы ждут своего исследователя.
Примечания
1	Пушкарева Н. Л. Русская женщина: история
и современность: Два века изучения «женской
темы» русской и зарубежной наукой, 1800—2000 :
материалы к библиографии. М., 2002. В спра¬
вочнике имеется аналитический обзор отечествен¬
ной и зарубежной историографии, а также предмет¬
ный указатель с разделами: семья, семейное право,
статус женщины.
2	Юкина И. И. История женщин России:
Женское движение и феминизм в 1850—1920-е
годы : материалы для библиографии. СПб., 2003.
См. также: Бтерова Н. С. История России второй
половины XIX—начала XX века в современной
американской русистике : дис. ... канд. ист. наук.
Рязань, 2003. С. 140—191 ; Большакова О. В.
История России в гендерном измерении: совре¬
менная зарубежная историография: аналитический
обзор. М„ 2010 ; Муравьева М. Г. История брака
и семьи:	западный опыт и отечественная
историография // Семья в ракурсе социального
знания / Ю. М. Гончаров (ред ). Барнаул, 2001.
С.	5—24.
3	Women and Gender in Central and Eastern
Europe, Russia, and Eurasia: A Comprehensive Bib¬
liography : in 2 vols. / M. Zirin et al. (eds.) Armonk,
NY : M. E. Sharpe, 2007. Vol. 2 : Russian, The Non-
Russian Peoples of the Russian Federation, and
Successor States of the Soviet Union / M. Zirin,
Ch. Worobec (eds ). В обстоятельной рецензии
О. В. Большаковой (Социальная история, 2011:
ежегодник. СПб., 2012. С. 428—433) указываются
особенности этой фундаментальной библиографии
(1201 с.): учтена русскоязычная литература за
1975—2000 гг., но с большими пробелами; из
зарубежной литературы — преимущественно англо¬
язычная (по сути, лишь американская); рубрика¬
ция — бедная; указатель (именной и предметный)
«не включает авторов и работ, описанных не на
авторов, а представляет собой список лиц, орга¬
низаций, периодических изданий и учреждений,
761

Гчава 4. Семья и внутрисемейные отношения
упомянутых в библиографии как предмет иссле¬
дования» (с. 432). Сложная система шифров
затрудняет поиск нужной литературы.
4	Русские / В. А. Александров, И. В. Власова,
Н. С. Полищук (ред.). М., 2003. Гл. 12 : Семья и
семейный быт: (X—XX вв.). С. 416—465; Бере¬
менно В. А. Дворянская семья и государственная
политика России (вторая половина XIX—XX в ).
СПб., 2007; Гончаров Ю. М. Городская семья
Сибири второй половины XIX—начала XX в.
Барнаул, 2002 ; Крюкова С. С. Русская крестьянская
семья во второй половине XIX в. М., 1994;
Лещенко В. Ю. Русская семья : (XI—XIX вв.). СПб.,
2004 ; Прокофьева А. Ю. Российская семья XVIII—
XIX веков // РИ. 2011. № 4. С. 184—197; Пуш¬
карева Н. Л.\ 1) Женщина в русской семье X—на¬
чала XIX в.: динамика социально-культурных из¬
менений. М, 1997; 2) Частная жизнь русской
женщины XVIII века. М., 2012; Русские: Се¬
мейный и общественный быт / М. М. Громыко,
Т. А. Листова (ред.). М, 1989 ; Atkinson D. Society
and Sexes in the Russian Past // Women in Russia /
D.	Atkinson, A. Dullin, G. W. Lapidus (eds.).
Stanford : Stanford University Press, 1977. P. 3—38.
См. также: Шашков С. C. \ 1) Исторические судьбы
женщины, детоубийство и проституция. СПб.,
1871 ; 2) История русской женщины: от эпохи
древних славян до второй половины XIX века.
СПб., 1871 (3-е изд. М, 2012); Семья, дом и узы
родства в истории / Т. Зоколла, О. Кошелева, Ю. Шлюм-
бом(ред). СПб., 2004. Введение. С. 27—33. В книге
имеется: Аннотированная библиография по исто¬
рии семьи, родства, домохозяйства (с. 272—281).
5	Вагабов М. В. Ислам и семья. М, 1980;
Веселова А. П. Семья в старообрядческой культуре:
опыт исторического исследования : автореф. дис....
канд. ист. наук. Томск : ТГУ, 2007.
6	Хаджнал Дж. Европейский тип брачности
в перспективе // Брачность, рождаемость, семья за
три века / А. Г. Вишневский, И. С. Кон (ред.). М,
1979. С. 14—70 (принятое в настоящее время
написание фамилии по-русски — Хайнал).
7	Hajnal J. Two Kinds of Pre-Industrial
Household Formation Systems // Family Forms in
Historic Europe / R. Wall (ed ), in collab. with J. Robin
and P. Laslett. Cambridge: Cambridge University
Press, 1983. P. 65—104.
8	Даль fy. И. Пословицы русского народа. M.,
1957. С. 803.
9	Grassby R. Kinship and Capitalism : Marriage,
Family, and Business in English-Speaking World,
1580—1740. Cambridge, MA : Cambridge University
Press, 2001.
10	Краткий словарь по социологии / Д. М. Гви-
шиани, F1. И. Лапин (ред.). М., 1988. С. 301—302.
11	Changing Patterns of European Family Life:
A Comparative Analysis of Fourteen European
Countries / K. Boh et al. (eds.). London ; New York,
1989; Household and Family in Past Time:
Comparative Studies in the Size and Structure of the
Domestic Group over the Last Three Centuries in
England, France, Serbia, Japan and Colonial North
America / P. Laslett, R. Wall (eds). Cambridge:
Cambridge University Press, 1972. P. 31 ; Flynn V.
The European Demographic System, 1500—1800.
Westport, 1981 ; Ласлетт П. Семья и домохо¬
зяйство: исторический подход // Брачность, рож¬
даемость, семья ...С. 132—157.
12 Александров В. А.: 1) Типология русской
крестьянской семьи в эпоху феодализма // ИСССР.
1981.	№ 3. С. 78—96; 2) Черты семейного строя
у русского населения Енисейского края // Си¬
бирский этнографический сборник / А. Т. Потапов
(ред.). М. ; Л., 1961. С. 3—26; 3) Обычное право
крепостной деревни России, XVIII—начало XIX в.
М., 1984. С. 42—69 ; Бояришинова 3. Я Крестьян¬
ская семья Западной Сибири феодального периода //
Вопросы истории Сибири / И. М. Разгон, Л. И. Бо¬
женко (ред.). Томск, 1967. С. 34—57 ; Власова И. В:.
1) Семья // Этнография восточных славян: очерки
традиционной культуры / К. В. Чистов (ред.). М,
1987. С. 366—367 ; 2) Брак и семья у русских
(XII—XX века) // Русские. С. 416—426; Гришки¬
на М. В. Семья у удмуртского и русского
крестьянского населения Удмуртии в XVII—
первой четверти XVIII века // Вопросы социально-
экономического и культурного развития Удмуртии
XVII—первой половины XIX века / В. Е. Майер
(ред.). Ижевск, 1981. С. 61—97; Семейный быт
народов СССР / Т. А. Жданко (ред.). М., 1990.
С. 25 ; История крестьянства России с древнейших
времен до 1917 г. Т. 3 : Крестьянство периода
позднего феодализма (середина XVII в.—1861 г.)/
А.	А. Преображенский (ред.). М., 1993. С. 240—
247; История Урала с древнейших времен до
1861 г. / А. А. Преображенский (ред.). М., 1989.
С. 508—509 ; Крестьянство Сибири в эпоху фео¬
дализма / А. П. Окладников (ред.). Новосибирск,
1982.	С. 400—413 ; Люцидарская А. А. Старожилы
Сибири, XVII—начало XVIII в. :	ист.-этногр.
очерки. Новосибирск, 1992. С. 96—98 ; Миненко И. А.
Крестьянская семья Западной Сибири в первой
половине XIX века: (Численность и структура) //
Из истории семьи и быта сибирского крестьянства
XVII—начала XX в. / М. М. Громыко, Н. А. Ми¬
ненко (ред.). Новосибирск, 1975. С. 3—29; Прохо¬
ров М. Ф. О генеалогии крестьянской семьи в
России в XVII—первой половине XIX в. : (По ма¬
териалам Покровской вотчины Нарышкиных) //
Генеалогические исследования / В. А. Муравьев
(ред.). М., 1994. С. 160—167; Чистов К В.
Севернорусские причитания как источник для
изучения крестьянской семьи XIX в. // Фольклор
и этнография: Связи фольклора с древними
представлениями и обрядами / Б. Н. Путилов (ред.).
Л., 1977. С. 131—143.
п Бакланова Е. Н. Крестьянский двор и об¬
щина на русском Севере. Конец XVII—начало
762

Примечания
XVIII в. М., 1976. С. 32—34; Миненко Н. А.
Русская крестьянская семья в Западной Сибири
(XVIII—первой половины XIX в.). Новосибирск,
1979. С. 43—48.
14	Czap Р., Jr.: 1) The Perennial Multiple Family
Household : Mishino, Russia 1782—1858 // Journal of
Family History. 1982. Vol. 7, nr 1. Spring. P. 5—26;
2) A Large Family : The Peasant’s Greatest Wealth :
Serf Household in Mishino, Russia, 1814—1858 //
Family Forms in Historic Europe / R. Wall et al. (eds.).
Cambridge: Cambridge University Press, 1983.
P. 105—150; 3) Marriage and the Peasant Joint
Family in Russia // The Family in Imperial Russia:
New Lines of Historical Research / D. L. Ransel (ed.).
Urbana et al.: University of Illinois Press, 1978.
P. 103—123 ; Hoch St. L. Serfdom and Social Control
in Russia : Petrovskoe, a Village of Tambov. Chicago ;
London: The University of Chicago Press, 1989.
P. 65—91 ; Kaiser D. H. Urban Household
Composition in Early Modem Russia // Journal of
Interdisciplinary History. 1992. Vol. 23, nr 23. P. 39—
71 ; Rudolph R. L. Family Structure and Proto-
Industrialization in Russia // Journal of Economic
History. 1980. Vol. 40. P. 111—122 ; Worobec Ch. D.:
1) Peasant Russia : Family and Community in the Post-
Emancipation Period. Princeton, NJ:	Princeton
University Press, 1991. P. 76—117; 2) Victims or
Actors? : Russian Peasant Women and Patriarchy //
Peasant Economy, Culture, and Politics of European
Russia, 1800—1921 / E. Kingston-Mann, T. Mixter
(eds.). Princeton, NJ: Princeton University Press,
1991. P. 177—206.
15	Александров В. А. Обычное право кре¬
постной деревни России... С. 59; Кох О. Б.
Крестьянская семья // Аграрная история Северо-
Запада России XVII века (население, землевла¬
дение, землепользование) / А. Л. Шапиро (ред.). Л.,
1989. С. 56—58.
16	Однако и в XVII в. учет взрослых мужчин
был не всегда полным. Например, в Мезени
отцовских семей в 1620-е гг. насчитывалось всего
13,6 %, братских — 6,8 %.
17	Кох О. Б. Крестьянская семья. С. 57—58.
Согласно И. Черняковой в 1678 г. у карел
Олонецкой губернии преобладала малая семья, на
ее долю приходилось 62,7 % всех семей: Cherni-
akova I. Marriage Behaviour in Pre-Industrial Karelian
Rural Parishes // Where the Twain Meet Again : New
Results of the Dutch-Russian Project on Regional
Developmenbt 1750—1917 / P. Kooij, R. Paping
(eds ). Groningen ; Wageningen : Nederlands Agrono-
misch Historisch Instituut, 2004. P. 97.
18	Бакланова E. H. Крестьянский двор и об¬
щина ... С. 37—38 (данные о 1000 дворах в 1678 г.
и 428 дворах в 1717 г.). Автор использует
своеобразную классификацию семей, поэтому
пришлось провести пересчет данных в соответст¬
вии со стандартной типологией, который дал дру¬
гие результаты. По расчету Баклановой, в 1678 г.
80,3% малых и 20% составных, в 1717 г. —
соответственно 54,5 и 46 % (с. 39).
19	Полла М. К характеристике карельской
крестьянской семьи // Историография и источнико¬
ведение отечественной истории. Вып. 3 / С. Г. Ка¬
щенко (ред.). СПб., 2004. С. 169—191 ; Черняко¬
ва И. А.: 1) Южнокорельский приход в прошлом
веке: Рождаемость, смертность, брачность, семья.
Петрозаводск, 2000 ; Hamynen Т. History of the Ka¬
relian Orthodox Families in Suojarvi 1500—1939 //
Family Life of the Northwestern Margins of Imperial
Russia / T. Hamynen, J. Partanen, Y. Shikalov (eds ).
Joensuu : Joensuu University Faculty of Humanities,
2004.	P. 93—134 ; Polla M. The Family Systems
among Eastern Karelians and Ethnic Russians in the
19й1 Century // Ibid. P. 201—238 ; Polla M„ Kuropjat-
nik M. Household Arrangements among the Saami of
Akkala, Northern Russia, in the 19th Century // Ibid.
P. 239—260.
20	Голикова С. В., Миненко H. А., Побереж-
ников И. В. Горнозаводские центры и аграрная
среда в России: Взаимодействия и противоречия,
XVIII—первая половина XIX в. М., 2000. С. 103—
130; Дашкевич Л. А. Семья государственных
крестьян на Урале: (По материалам подворных
описей Поташенской волости 1805 г.) // Госу¬
дарственные крестьяне Урала эпохи феодализма /
А.	С. Черкасова (ред). Екатеринбург, 1992.
С. 109—121 ; На путях из земли Пермской в Си¬
бирь :	очерки этнографии северноуральского
крестьянства XVII—XX вв. / В. А. Александров
(ред.). М., 1989. С. 180—182, 194, 197; По-
бережников И. В., Томилов А. Г. Переписные книги
как источник по истории населения уральских
слобод начала XVIII в. // Источники по социально-
экономической истории Урала дооктябрьского
периода / И. В. Побережников (ред.). Екатеринбург,
1992. С. 36—48 ; Традиционная культура русского
крестьянства Урала XVIII—XIX вв. / Н. А. Ми¬
ненко (ред.). Екатеринбург, 1996. С 119—130.
21	Назаров В. Д., Тихонов Ю. А. Крестьянский
и бобыльский двор в светских владениях централь¬
ных уездов первой половины XVII в. // ИСССР.
1977. №4. С. 156.
22	Александров В. А. Обычное право крепост¬
ной деревни России ... С. 60.
23	Golubeva S. Age and Patterns of Marriage of
Russian Farmers in the Upper-Volga Region // Where
the Twain Meet Again ... P. 169—174 ; Dennison T. K.
Household Structure and Family Economy on a
Russian Serf Estate : Voshchazhnikovo 1816—1858 //
Family Life... P. 77. См. также: Деннисон T.
Крестьянские дворохозяйства в имении Вощаж-
никово в 1836—1858 гг. // ВСПбУ. Сер. 2. История.
2005.	Январь. Вып. 1. С. 147—154.
24	Czap Р., Jr. A Large Family : The Peasants’
Greatest Wealth ... P. 128, 147.
25	Bohac R. D. Family, Property, and Socioe¬
conomic Mobility : Russian Peasants on Manuilovskoe
763

Гпава 4. Семья и внутрисемейные отношения
Estate, 1810—1861 : Ph. D. diss. University of Illinois
at Urbana-Champaign, 1982.
26	Столяров А. А. К вопросу изучения
структуры русских сельских семей Среднего По¬
волжья в XVI—начале XX в. // Вопросы этногра¬
фии Среднего Поволжья / Е. П. Бусыгин, Р. Г. Ка-
тафутдинов (ред.). Казань, 1980. С. 110—115.
27	Czap Р., Jr:. 1) The Perennial Multiple Family
Household... P. 5—26; 2) A Large Family: The
Peasants’ Greatest Wealth... P. 105—151 ; 3) Mar¬
riage and the Peasant Joint Family in Russia. P. 103—
123.
28	Hoch St. L. Serfdom and Social Control ...
P. 80—81.
29	Канищев В. В., Кончаков Р. Б., Мизис Ю. А.
Соотношение когортного и сплошного анализа (по
материалам прихода с. Малые Пупки Тамбовской
губернии) // Социально-демографическая история
России XIX—XX вв.: современные методы иссле¬
дования : материалы науч. конф. (апрель 1998 г.) /
В.	В. Канищев (ред.). Тамбов, 1999. С. 60—71 ;
Канищев В. В., Кончаков Р. Б., Мизис Ю. А.,
Морозова Э. А. Структура крестьянской семьи :
Тамбовская губерния, XIX—начало XX в. // Со¬
циальная история российской провинции в кон¬
тексте модернизации аграрного общества в XVIII—
XX вв.: материалы междунар. конф. Май, 2002 г. /
B.	В. Канищев (ред.). Тамбов, 2002. С. 83—100 ;
Морозова Э. А. Особенности социально-демогра¬
фического облика населения торгово-промышлен¬
ного села в первой половине XIX в. (на примере
села Рассказово Тамбовской губернии): дис. ...
канд. ист. наук. Тамбов, 2003.
30	Миненко Н. А. Русская крестьянская семья ...
C.	44, 53, 65, 70 ; Власова И. В. Семья и семейный
быт сибирского крестьянства // Этнография
русского крестьянства Сибири, XVII—середина
XIX в. / В. А. Александров (ред.). М., 1981. С. 22,
32.
31	Власова И. В. Семья и семейный быт ...
С.	50.
32	Миненко Н. А. Русская крестьянская се¬
мья ... С. 42—106; Власова И. В. Семья и се¬
мейный быт ... С. 9—56 ; Александров В. А. Обыч¬
ное право крепостной деревни России ... С. 63—64.
По мнению Н. В. Никишиной, у горнозаводского
населения Алтая наблюдалась западноевропейская
модель брачности и преобладали малые двух¬
поколенные семьи численностью 3—5 человек
с числом детей не более трех: Никишина Н. В.
Семья горнозаводского населения Алтая второй
половины XVIII—первой половины XIX в. : дис. ...
канд. ист. наук. Барнаул, 2004. С. 54, 65.
33	Зверев В. А. Семейное крестьянское до¬
мохозяйство в Сибири эпохи капитализма:
(Историко-демографический анализ). Новосибирск,
1991. С. 40—41 ; Аргудяева Ю. В. Крестьянская
семья у восточных славян на Юге Дальнего
Востока России : (50-е годы XIX в.—начало XX в.).
М., 1997 ; Лебедева А. А. К истории формирования
русского населения Забайкалья и его хозяйствен¬
ного и семейного быта: (XIX—начало XX в.) //
Этнография русского населения Сибири и Средней
Азии / Г. С. Маслова и Л. М. Сабурова (ред ). М,
1969. С. 159.
34	Капысм 3., Капыст Б. Беларуская вёска i яе
насельнщтва у канцы XVI—першай палове XVII
стст.: Вопыт дэмаграф1чнай характарыстыю //
Беларусю пстарычны часотс. 1993. № 2. С. 42—
45 ; Псторыя сялянства БеларуЫ са старажытных
часоу да 1996 г. : у 3 т. Мшск, 1997. Т. 1. С. 103;
НосевичВ.Л: 1) Еще раз о Востоке и Западе:
Структуры семьи и домохозяйства в истории
Европы // Круг идей : труды VII конф. Ассоциации
«История и компьютер». М., 2001 ; 2) Тради¬
ционная белорусская деревня в европейской
перспективе. Минск, 2004.
35	Палли X. Естественное движение сельского
населения Эстонии, 1650—1799 : в 3 вып. Таллин,
1980. Вып. 2. С. 77; Plakans А: 1) Peasant
Farmsteads and Households in the Baltic Littoral,
1797 // Comparative Studies in History and Society.
1975. Vol. 17. P. 2—35 ; 2) Serf Emancipation and the
Changing Structure of Rural Domestic Groups in the
Russian Baltic Provinces: Linden Estate, 1797—
1858 // Households: Comparative and Historical
Studies of the Domestic Group / R. Netting et al. (eds.).
Berkley, 1984. P. 245—275 ; Waris E. The Family and
Marriage in Southern Estonia 11 Family Life...
P. 333—358.
36	Worobec Ch. D. Peasant Russia... P. 109—
110.
37	Kolle H. The Russian Post-Emancipation
Household: Two Villages in the Moscow Area:
master thesis in history, University of Bergen. Bergen,
1995. URL: www.uib.no/hi/herdis/ (дата обращения:
24.05.2013).
38	Материалы по истории крестьянского и по¬
мещичьего хозяйства первой четверти XVIII в. М,
1951. № 185.
39	М. В. Витов высказал гипотезу, согласно
которой в XV в. на Севере деревня представляла
большую семью и несколько таких деревень-семей
составляли погост, или соседскую общину или
даже, возможно, патронимию. В XVI—XVII вв.
большая семья как главный тип семейной орга¬
низации разрушается и на ее место приходят разно¬
образные формы семейной организации, а каждый
погост состоял уже из нескольких общин: Витое М. В:.
1) Гнездовой тип расселения на русском Севере
и его происхождение // Советская этнография.
1955. № 2 ; 2) Историко-географические очерки
Заонежья XVI—XVII вв. М., 1962. С. 167—169,
181 ; Витое М. В., Власова И. В. География
сельского расселения Западного Поморья в XVI—
XVIII веках. М., 1974. С. 152—153, 184.
40	Богословский М. М. Земское самоуправление
на русском Севере в XVII в. Т. 1 : Областное
764

Примечания
целение Поморья ; Землевладение и общественный
лрой; Органы самоуправления. М.,1909. С. 160;
Островская М. Земельный быт сельского насе-
пения русского Севера в XVI—XVIII вв. СПб.,
1913. С. 38—52.
41	Миненко Н. А. Русская крестьянская семья ...
С. 55; Бусыгин Е. /7., Зорин Н. В., Михай-
човский Е. В. Общественный и семейный быт
русского населения среднего Поволжья : историко¬
этнографическое исследование : (Середина XIX—
начало XX в.). Казань, 1963. С. 91—92, 103.
42	Миненко Н. А. Русская крестьянская се¬
мья... С. 27—31,37.
43	Waris Е.\ 1) The Extended Family in the
Finnish Karelia. The Family System in Ruokolahti
1750—1850 // Scandinavian Journal of History. 1995.
Vol. 20, nr 2 ; 2) Yksissa leivissa. Ruokolahtelainen
perhelaitos ja yhteisOllinen toiminta 1750—1850.
Helsinki, 1999 (резюме на англ., с. 242—248).
44	Архангельский Г. И. Холерные эпидемии
в Европейской России в 50-летний период 1823—
1872 гг. СПб., 1874. С. 2—3, 250—252.
45	Czap Р., Jr. The Perennial Multiple Family
Household ... P. 5—26. Земские статистики в конце
XIX—начале XX в. вообще считали официальный
счет дворов по ревизии искусственным, особенно
в государственной деревне:	Черненков Н. Н.
К характеристике крестьянского хозяйства. М.,
1918. Вып. 1. С. 42—67.
46	Hoch St. L. Serfdom and Social Control ...
P. 80—81. Серьезные изменения в семейной
структуре села произошли между 1850 и 1856 г.
47	Гончаров Ю. М. Городская семья ... С. 376.
По Бийску сведения о 578, а по Тобольску о 500
семьях.
48	Числа доживающих из таблицы смертности
1897 г. для русских мужского пола: Птуха М.
Смертность 11 народностей Европейской России
в конце XIX века. Киев, 1928. С. 23, 37, 52—53.
49	Бакланова Е. Н. Крестьянский двор и об¬
щина ... С. 38 ; Власова И. В. Структура и чис¬
ленность семей русских крестьян Сибири в XVII—
первой половине XIX в. // СЭ. 1980. № 3. С. 44;
Зверев В. А. Брачный возраст и количество детей
у русских крестьян Сибири во второй половине
XIX—начале XX в. // Культурно-бытовые процессы
у русских Сибири, XVIII—начало XX в. / Л. П. Ру¬
сакова, Н. А. Миненко (ред.). Новосибирск, 1985.
С. 84—85 ; Столяров А. А. К вопросу изучения
структуры русских сельских семей ... С. 110—115.
50	Рассчитано мной по данным: Гончаров Ю. М.
Городская семья ... С. 364—365, 370—371. За
1867 г. учтены почти все семьи (1622 из 1637), за
1897 г. — только 24% (781 из 7291), что можно
считать представительной выборкой.
51	Воробьев Н. И. Семья в г. Нерехте:
(К вопросу об анализе семьи) // Советская демогра¬
фия за 70 лет: из истории науки / Т. В. Рябушкин
(ред.). М., 1987. С. 122.
52	Семья в России : стат. сб. М., 1996. С. 29.
Средний размер всех домохозяйств равнялся в
городских поселениях 2,84, в сельских — 2,85: Там
же. С. 21.
53	Известные исследователи А. В. Чаянов,
А.	Н. Челинцев, Н. Н. Черненков полагали, что
в течение XVIII—XIX вв. крестьянское хозяйство
имело примерно одинаковую численность: Чер¬
ненков Н. Н. К характеристике крестьянского хо¬
зяйства. Вып. 1. С. 34—41, 68—69.
54	Кабузан В. М. Изменения в размещении
населения Росси в XVIII—первой половине XIX в.:
(По материалам ревизий). М., 1971. С. 155, 161.
55	Народы Европейской части СССР: в 2 т. /
С. П. Толстов (ред.). М., 1964. Т. 1. С. 463.
56	Перковський А. Л. Еволющя Ым’Т i
господарства на Укранн в XVII—nepmift пол.
XIX ст. // Демограф1чш досл1дження: респ.
м1жвщомч. зб.	КиУв,	1979. Вип. 4. С.	37—46;
Czap Р., Jr.	The	Perennial Multiple	Family
Household ... P. 11; Hoch St. L. Serfdom and Social
Control... P. 80—81.
57	Свавицкая 3. M., Свавицкий H. А. Земские
подворные переписи, 1880—1913:	Поуездные
итоги. М., 1926. С. 1—68.
58	Общий свод данных переписи 1897	г. Т. 1.
С. 216—221.	См.	также:	Щербина	Ф. А.
Крестьянские бюджеты. Воронеж, 1900. С. 215—
216.
59	Экономическая ориентация губерний опре¬
делялась по числу крестьян, вовлеченных в не¬
сельскохозяйственные занятия, по уровню урбани¬
зированное™ и степени развития промышленности.
60	Борисенко М. В. Семья и двор русских
крестьян Западной Сибири конца XVI—середины
XIX в. СПб., 1998; Зверев В. А. Семейное
крестьянское домохозяйство... С. 16—36; Лоба¬
нова К. В. Русская крестьянская семья Тобольской
губернии второй половины XIX—начала XX в.:
автореф. дис. ... канд. ист. наук. Екатеринбург,
2013 ; Соловьева Е. И. Численность и структура
русской крестьянской семьи Сибири во второй
половине XIX в. // Хозяйственное освоение Сибири
и рост ее народонаселения (XVIII—XX вв.) /
А.	П. Окладников (ред.). Новосибирск, 1979.
С. 126—140.
61	Палли X. Естественное движение сельского
населения Эстонии ... Вып. 1. С. 107—115 ; Вып. 2.
С. 7—78; Plakans А.: 1) Peasant Farmsteads and
Households ... P. 2—35 ; 2) Family Structure in the
Russian Baltic Provinces : The Nineteenth Century //
Sozialgeschichte der Familie in der Newzeit Europas /
Come Wim (ed.). Stuttgart, 1976. S. 346—362.
62	Вихляев П. А. Влияние травосеяния на
отдельные стороны крестьянского хозяйства. М.,
1915. Вып. 9; Кущенко Г. А. Крестьянское хо¬
зяйство в Суражском уезде Черниговской губернии
по двум переписям 1882 и 1911 г. Чернигов, 1916;
Прокопович С. Н. Крестьянское хозяйство по
765

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
данным бюджетных исследований и динамических
переписей. Берлин, 1924; Румянцев П. П.
К вопросу об эволюции русского хозяйства //
Очерки реалистического мировоззрения : сб. статей
по философии, общественной науке и жизни. СПб.,
1904.	С. 453—547 ; Хрящева А. И. Крестьянское
хозяйство по переписям 1899—1911 гг.: Епифанский
уезд. Тула, 1916. Ч. 1, 2; Черненков Н. Н.
К характеристике крестьянского хозяйства. Вып. 1.
67	Федяевский К. К. Крестьянские семьи
Воронежского уезда по переписи 1897 г. СПб.,
1905.	С. 5—19; Hoch St. L. Serfdom and Social
Control ... P. 87.
64	Hoch St. L. Serfdom and Social Control ...
P. 87.
65	Тихонов Б. В. Переселения в России во
второй половине XIX в. : По материалам переписи
1897 г. и паспортной статистики. М., 1978. С. 56—
57 ; Общий свод данных переписи 1897 г. Т. 1.
С. 85.
66	Брук С. И., Кабузан В. М. Миграция
населения в России в XVIII—начале XX века //
ИСССР. 1984. № 4. С. 41—59; Турчанинов Н.
Итоги переселенческого движения за время с 1896
по 1909 годы. СПб., 1910. С. 2—45 ; Турчанинов Н.,
Домрачев А. Итоги переселенческого движения за
время с 1910 по 1914 г. (включительно). Пг., 1916.
67	Колесников В. А. Последствия крестьянских
семейных разделов. Ярославль, 1889. С. 3—4.
68	О постоянном превращении малых семей в
составные и составных — в малые см.: Алек¬
сандров В. А. Обычное право крепостной деревни
России ... С. 68—69 ; Миронов Б. Н. Социальное
расслоение русского крестьянства под углом
зрения социальной мобильности // Проблемы
аграрной истории (XIX—30-е годы XX в.) /
В.	Л. Янин (ред.). Минск, 1978. Ч. 2. С. 106—115 ;
Шанин Т. Социально-экономическая мобильность и
история сельской России 1905—1930 гг. // Социс.
2002. № 1. С. 30—40 ; Johnson R. Family Life-Cycles
and Economic Stratification: A Case-Study in Rural
Russia I I Journal of Social History. 1997. Vol. 30, nr 3.
P. 705—731.
69	В. В. Семейные разделы и крестьянское
хозяйство // 03. 1883. № 1. С. 21—22; Колесни¬
ков В. А. Причины крестьянских семейных
разделов. Ярославль, 1898. С. 47 ; Семевский В. И.
Крестьяне jb царствование императрицы Екатерины
II: в 2т. СПб., 1903. Т. 1. С. 319—321;
Тарановский В. В. О делимости семейств в Ма¬
лороссии // Черниговские губернские ведомости.
1853. №49. С. 451—453.
70	Кузнецов. Крестьянское хозяйство в деревне
Муре Корсунского уезда Симбирской губернии //
Журнал сельского хозяйства и лесоводства. 1878.
Ч. 128. С. 403 ; Миненко Н. А. Русская крестьянская
семья ... С. 107—117 ; Семевский М. И. Историко¬
этнографические заметки о Великих Луках и Вели-
колуцком уезде. СПб., 1857. С. 88 ; Семенова-Тян-
Шанская О. П. Жизнь «Ивана» : очерки из быта
крестьян одной из черноземных губерний. СПб.,
1914. С. 21—34 ; Бусыгин Е. П., Зорин Н. В., Зорина
Л. И. Русская сельская семья Чувашской АССР:
(Историко-этнографическое исследование). Казань,
1980. С. 20—21 ; Колесников В. А. Крестьянское
хозяйство большой и малой семьи. Ярославль,
1903. С. 1—56; Носевич В. Л. Многосемейное
крестьянское дворохозяйство: реликт патриархаль¬
ного прошлого или феномен Нового времени //
Экономическая история, 2006: ежегодник. М,
2006.	С. 503—540 ; Тихонов Ю. А. Помещичьи
крестьяне в России : Феодальная рента в XVII—
начале XVIII в. М., 1974. С. 1—7, 155—156;
Шапиро А. Л. Переход от повытной к повенечной
системе обложения крестьян владельческими
повинностями // Ежегодник по аграрной истории
Восточной Европы 1960 г. / В. К. Яцунский (ред ).
Киев, 1962. С. 212; Чаянов А. В. Организация
крестьянского хозяйства. М., 1925. С. 20—34.
71	Кузнецов. Крестьянское хозяйство в деревне
Муре... С. 403; Руднев А. Село Голунь и Но¬
вомихайловское, Тульской губернии Новосильско-
го уезда // Этнографический сборник, издаваемый
РГО. СПб., 1854. Вып. 2. С. 100, 106, 108;
Семевский В. И. Крестьяне в царствование импе¬
ратрицы Екатерины II. Т. 1. С. 319 ; Стремоухое Н. С.
Мысли о возможности улучшения сельского
хозяйства в России // Земледельческий журнал.
1829. Т. 25 ; Трирогов Вл. Община и подать. СПб.,
1882. С. 384 ; Энгельгардт А. Н. Из деревни: 12
писем, 1872—1887. М., 1937. С. 286—287.
72	Plakans A. Parentless Children in the Soul
Revisions : A Study of Methodology and Social Fact //
The Family in Imperial Russia ... P. 77—102. В 1857 r.
в империи действовал 21 сиротский дом. Со второй
трети XIX в. в столицах и провинции России
начали создаваться различные общественные ор¬
ганизации, бравшие на себя заботу о беспризорных
детях, и способствовавшие тем самым решению
проблемы детской беспризорности и безнадзор¬
ности; но вплоть до 1917 г. их было очень мало:
Коркишенко О. Система учреждений социальной
профилактики детской безнадзорности в дорево¬
люционной России // Мое Отечество. 1999. № 3.
С.	69—78. См. также: Ромм М. Понятийный
аппарат отечественного призрения: генезис, спе¬
цифика, традиция // Нужда и порядок: история
социальной работы в России, XX в. / П. В. Романов,
Е.	Р. Ярская-Смирнова (ред.). Саратов, 2005.
С. 229—234.
73	Czap Р., Jr. Marriage and the Peasant Joint
Family in the Era of Serfdom 11 The Family in Imperial
Russia ... P. 103—123.
74	Hoch St. L. Serfdom and Social Control ...
P. 52—53, 87. Подсчитано мною.
75	Кайзер Д. Возраст при браке и разница
в возрасте супругов в городах России в начале
XVIII в. // Сословия и государственная власть
766

Примечания
в России, XV—середина XIX вв. : Чтения памяти
акад. Л. В. Черепнина: междунар. конф. Москва,
13—16 июня 1994 г. : в 2 ч. / Н. В. Карлов (ред.).
М., 1994. Ч. 2. С. 233 ; Kaiser D. Н. Urban Household
Composition ... Р. 50.
76	Бердяев Н. А. О рабстве и свободе человека.
Paris, 1972. С. 193—194 (впервые опубликовано
в 1939 г.).
77	Даже у московского купечества опека
находилась в руках родственников: Козлова Н. В.
«На чьей опеке должны быть воспитаны» : Опека и
попечительство в среде московских купцов в XVIII
веке // От Древней Руси к России нового времени :
К 70-летию А. Л. Хорошкевич. М., 2003. С. 341—
358.
78	Материалы Комиссии 1901 г. Ч. 1. С. 218—
219.
79	Гурвич И. А. Экономическое положение
русской деревни. М., 1896. С. 60.
80	Шмидт О. Ю. К вопросу о крестьянских
семейных разделах // Русская мысль. 1886. Кн. 1.
С. 22—33.
81	Исаев А. Значение семейных разделов
крестьян (по личным наблюдениям) // BE. 1883.
Июль. С. 333—349 ; Покровский Ф. И. Семейные
разделы в Чухломском уезде // ЖС. 1902. Вып. 1/2.
Отд. 1. С. 1—51 ; Милоголова И. Н. Семейные
разделы в русской пореформенной деревне // ВМУ.
Сер. 8. История. 1987. № 6. С. 37—46 ; Носевич В. Л.
Многосемейное крестьянское дворохозяйство ...
С. 527—534.
82	Федяевский К К Крестьянские семьи ...
С. 5—19.
83	Архив РГО. Разр. 29 (Пермская губерния).
On. 1. Д. 41. Л. 14—15.
84	Вихляев П. А. Влияние травосеяния ... Вып. 9.
С. 45—52 ; Хрящева А. И. Крестьянское хозяйство
по переписям 1899—1911 гг.... Ч. 2. С. 218;
Черненков Н. Н. К характеристике крестьянского
хозяйства. Вып. 1. С. 20.
85	Прокопович С. Н. Крестьянское хозяйст¬
во... С. 190—191.
86	Бокарев Ю. П. Количественные методы
в исследованиях по истории советского доколхоз-
ного крестьянства // Количественные методы в со¬
ветской и американской историографии / И. Д. Ко-
вальченко (ред.). М., 1983. С. 255—256.
87	Черненков Н. Н. К характеристике
крестьянского хозяйства. Вып. 1. С. 68—82.
88	Гурвич И. А. Экономическое положение
русской деревни. С. 146—147.
89	Анфимов А. М. Крестьянское хозяйство
Европейской России, 1881—1904 гг. М., 1980.
С. 24—27 ; Вопросы, возникающие по предмету
улучшения быта крестьян : Извлечения из данных,
представленных губернскими совещаниями Ми¬
нистерству внутренних дел / Ф. Г. Тернер (сост.).
СПб., 1902. С. 23 (погодные данные о числе
разделов в России за 1861—1890 гг ).
90	Покровский Ф. И. Семейные разделы ...
С. 1—51.
91	В. В. Семейные разделы и крестьянское
хозяйство // 03. 1883. № 1. С. 1—22 ; № 2. С. 137—
161 ; Ефименко П. С. К истории семейных разде¬
лов // Киевская старина. 1883. Т. 14, № 3. Март.
С. 593—598 ; К вопросу о массовых семейных
разделах // Олонецкие губернские ведомости. 1883.
№ 24 ; Колесников В. А. Причины крестьянских
семейных разделов. С. 4—5; Дичков Л. С.
Семейные разделы в Саратовском, Петровском
и Царицынском уездах Саратовской губернии.
Саратов, 1885. С. 1—34; Семенова-Тян-Шанская
O.	П. Жизнь «Ивана» ... С. 85—86 ; Тютчев А. П.
Семейные разделы у крестьян. СПб., 1912;
Федоров В. А. Семейные разделы в русской
пореформенной деревне // Сельское хозяйство и
крестьянство Северо-Запада РСФСР в дореволю¬
ционный период: материалы межвуз. науч. конф. /
А. А. Кондрашенков (ред.). Смоленск, 1972 ; Frier¬
son N. М.\ 1) Razdel : The Peasant Family Divided //
The Russian Review. 1987. Vol. 46, January. P. 35—
51 ; 2) The Peasant Family Division and the Commu¬
ne // Land Commune and Peasant Community in Rus¬
sia : Communal Forms in Imperial and Early Soviet
Society / R. Bartlett (ed.). New York : St. Martin Press,
1990. P. 303—320.
92	Богаевский П. M. Заметки о юридическом
быте крестьян Сарапульского уезда Вятской
губернии // Сб. сведений для изучения быта
крестьянского населения России / Н. Харузин
(ред.). М., 1889. Вып. 1. С. 5.
93	Исаев А. Значение семейных разделов
крестьян ... С. 333—349.
94	Тихонов В. П. Материалы для изучения
обычного права среди крестьян Сарапульского
уезда Вятской губернии // Сб. сведений для
изучения быта крестьянского населения России
(обычное право, обряды, верования и пр.) /
Н. Харузин (ред.). М., 1891. Вып. 3. С. 65—66.
95	Рабинович М. Г. Очерки этнографии
русского феодального города : Горожане, их
общественный и домашний быт. М., 1978. С. 178—
193 ; Шмелева М. Н. Городская семья // Семейный
быт народов СССР. С. 53—54.
96	Миронов Б. Н. Русский город в 1740—1860-е
годы: демографическое, социальное и экономичес¬
кое развитие. Л., 1990. С. 201,206.
97	Там же. С. 82—83,91.
98	Kaiser D. Н. Urban Household Composition ...
P.	39—71.
99	Ibid. P.69.
100	Ibid. P. 63 ; Рабинович M. Г.: 1) Русская
городская семья в начале XVIII в. // СЭ. 1978. № 5.
С. 203—225 ; 2) К структуре большой семьи
у русских горожан в начале XVIII в. : (По
материалам г. Устюжны Железнопольской) //
Русские:	Семейный и общественный быт.
С. 84—90.
767

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
101 Семенова Л. Н. О семьях мастеровых
Петербурга в XVIII в. // Этнографические иссле¬
дования Северо-Запада СССР : Традиции и куль¬
тура сельского населения : Этнография Петербурга.
Л., 1977. С. 175—189.
102 Юрченко Н. Л. Ревизские сказки как
источник по социально-демографической истории
(опыт обработки на ЭВМ ревизских сказок
московского купечества XVIII—первой половины
XIX в.): дис. ... канд. ист. наук. Л., 1989. С. 153,
267; Фомина О. В.: 1) Имущественно-демогра¬
фическая характеристика московской купеческой
семьи последней трети XVIII века: дис. ... канд.
ист. наук. М., 2003. С. 69—89 ; 2) Социальный
состав и населенность купеческого двора Москвы
последней трети XVIII в. // ВМУ. Сер. 8. История.
2004. №4. Июль—август. С. 123—132.
103	Первая перепись 1897 г. Т. 86. М.; СПб.,
1905.
104	Арсентьев Н. М., Нечаева М. Ю., Черкасо¬
ва А. С. Семья рабочих в первой половине XIX в.
по материалам замосковных и уральских заводов :
(Типология и состав) // Демографические процессы
на Урале в эпоху феодализма / А. С. Черкасова
(ред.). Свердловск, 1990. С. 123—128 ; Никиши¬
на Н В., Гончаров Ю. М. Семья горнозаводского
населения Алтая второй половины XVIII—первой
половины XIX в. Барнаул, 2012. С. 54, 69.
105	Акользина М. К. Изменение социальной
структуры населения среднего русского уездного
города в первой половине XIX века (по материалам
Моршанска Тамбовской губернии): дис. ... канд.
ист. наук. Тамбов, 2002 ; Кириченко П. Н. Семья на
брянском посаде в середине XIX в. (демографи¬
ческий аспект) // Проблемы социальной истории
Европы: от античности до Нового времени / Е. С. Го¬
лубцова (ред.). Брянск, 1995 ; Лернер Л. А. Частная
жизнь русского провинциального купечества в
XIX в. (на примере Курской губернии): автореф.
дис. ... канд. ист. наук. Курск, 2002. С. 19; Kanit-
shchev V., Konchakov R., Mizis Y., Morozova E. The
Development of the Family Structure in the Tambov
Region, 1800—1917 // Where the Twain Meet
Again ... P. 239—262.
106	Зорин H В., Каплуновская Э. Б. Структура
городской семьи // Очерки городского быта
дореволюционного Поволжья / А. Н. Зорин и др.
Ульяновск, 2000. С. 74—92. Авторы используют
своеобразную классификацию семей, поэтому
прйшлось провести пересчет данных в соответст¬
вии со стандартной типологией.
107	Общий свод данных переписи 1897 г. Т. 1.
С. 161,173.
108	Голод С. И. Семья и брак: историко¬
социологический анализ. СПб., 1998. С. 92—103 ;
Крупянская В. Ю., Полищук Н. С. Культура и быт
рабочих горнозаводского Урала: (конец XIX—
начало XX в.). М., 1971. С. 42—49; Народы
Европейской части СССР. Т. 1. С. 473. См. также:
Семейный быт народов СССР. С. 53—54.
109	Гончаров Ю. М.: 1) Купеческая семья второй
половины XIX—начала XX в. М., 1999. С. 233—
235; 2) Городская семья ... С. 135—208 ; Зуева Е. А.
Русская купеческая семья в Сибири конца XVIII—
первой половины XIX в. : дис. ... канд. ист. наук.
Новосибирск, 1992. С. 99, 107, 116—131 ; Миненко
Н. А. Городская семья Западной Сибири на рубеже
XVII—XVIII вв. // История городов Сибири
досоветского периода: (XVII—начало XX в.) /
O.	Н. Вилков (ред.). Новосибирск, 1977. С. 175—
195.
1,0 Подсчитано мною по: Гончаров Ю. М.
Городская семья ... С. 370—371.
111 Никишина Н. В., Гончаров Ю. М. Семья
горнозаводского населения ... С. 54, 65 ; Фаронов В. И.
Людность семей рабочих Томской губернии начала
XX века // Рабочие и общественно-политический
процесс в России в конце XIX—XX в. : материалы
VI Всерос. науч. конф. : в 2 ч. / А. М. Белов (ред ).
Кострома, 2012. С. 98—105.
1.2	Водарский Я. Е. \ 1) Население России в
конце XVII—начале XVIII века: (Численность,
сословно-классовый состав, размещение). М., 1977.
С. 130; 2) Исследования по истории русского
города: факты, обобщения, аспекты. М., 2006 (5,6
человека); Лаппо-Данилевский А. С. Организация
прямого обложения в Московском государстве от
времени Смуты до эпохи преобразований. СПб.,
1890.	С. 516—517 (6,6 чел.); Чечулин Н. Д
К вопросу о численности посадского двора в XVII в. II
Журнал МНП. 1891. Ч. 274. Март. С. 27 (7,2
человека); Рабинович М. Г. Очерки этнографии ...
С. 181 (7,4 человека).
1.3	Водарский Я. Е. Население России ... С. 48.
1.4	Kaiser D. Н. Urban Household Composition...
P.	39—71.
1.5	Фомина О. В. Социальный состав ... С. 123—
132.
116	Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории
русского права. СПб.; Киев, 1900. С. 440—467;
Латкин В. Н. Учебник истории русского права
периода империи (XVIII и XIX ст.). СПб., 1909.
С. 515—536 ; Манъков А. Г. Уложение 1649 года:
Кодекс феодального права России. Л., 1980.
С. 214—216.
117	Баландин Н. К, Червяков В. П. Переписная
книга Устюжны-Железнопольской 1713 г. II
Аграрная история Европейского Севера СССР /
П. А. Колесников (ред.). Вологда, 1970. С. 196—
252.
1.8	Водарский Я. Е. Вологодский уезд в XVII в. II
Там же. С. 257—258.
1.9	Макарий. Материалы для географии и
статистики Нижегородской губернии // Сб. ста¬
тистических сведений о России, издаваемый РГО.
1858. Кн. 3. Табл. 1.
768

Примечания
120	Крупянская В. Ю., Полищук И. С. Культура
и быт рабочих ... С. 244, 247.
121	Гончаров Ю. М. Городская семья... С. 167—168.
122	Mitterauer М., Kagan A. Russian and Central
European Family Structures : A Comparative View //
Journal of Family History. 1982. Vol. 7. P. 103—131 ;
Mitterauer M.\ 1) Ledige Mutter: Zur Geschichte
unehelicher Geburten in Europa. MUnchen:
С. H. Beck, 1983; 2) Historisch-anthropologische
Familienforschung : Fragestellungen und Zugangswei-
sen. Vienna, 1990; 3) Medieval Roots of European
Family Development // Stredoeuropske kontexty
1’udovej kultury na Slovensku / J. Michalek (ed.).
Bratislava, 1995. P. 92—105 ; 4) Family Context: The
Balkans in European Comparison // Journal of Family
History. 1996. Vol. 21. P. 387—406 ; 5) Ostkolonisati-
on und Familienverfassung: Zur Diskussion urn die
Hajnal-Linie // Vilfanov zbomik / E. BruckmUller
(ed.). Ljublijana, 1999. S. 203—221.
123	См. например: Громыко M. M. Мир русской
деревни. М., 1991. С. 169—177 ; Миненко Н. А.
Русская крестьянская семья ... С. 123—170; Пуш¬
карев Л. Н. Духовный мир русского крестьянина по
пословицам XVII—XVIII веков. М., 1993. С. 105—
143; Шангина И. И. Русские дети и их игры. СПб.,
2000. С. 43.
124	Вишневский А. Г.\ 1) Место исторического
знания в изучении прокреативного поведения
в СССР // Вишневский А. Г. Избр. демографические
труды : в 2 т. М., 2005. Т. 1. С. 266—267 ; 2) Образ
прошлого в исторической литературе // Там же.
С. 282—296.
125	Ferraro J. М. Courtship, Marriage, and Divorce //
Encyclopedia of European Social History from 1350 to
2000 : in 6 vols. / P. N. Steams (ed.). New York etc. :
Charles Scribner’s Sons, 2001. Vol. 4. P. 153—154;
Heywood C. Child Rearing and Childhood // Ibid.
P. 188—189. См. также: Муравьева M. Повсед¬
невные практики насилия: супружеское насилие
в русских семьях XVIII в. // Бытовое насилие ...
С. 52—104.
126	Калачов Н. В. Юридические обычаи
крестьян в некоторых местностях // Архив исто¬
рических и практических сведений, относящихся
до России. 1859. Кн. 2. С. 15—28 ; Красноперов И.
Антошкина община // 03. 1882. J4° 6. Июнь.
Современное обозрение. С. 220—228 ; Харламов И.
Женщина в русской семье // Русское богатство.
1880. № 3. С. 59—107; J4° 4. С. 57—112.
127	Ефименко П. С. Сб. народных юридических
обычаев Архангельской губернии. Архангельск,
1869. С. 26—74 ; Косвен М. О. Семейная община и
патронимия. М., 1963. С. 40—90 ; Matossian М. The
Peasant Way of Life // The Peasant in Nineteenth Cen¬
tury Russia / W. Vucinich (ed.). Stanford, CA : Stanford
University Press, 1968. P. 1—40; Worobec Ch D. Peasant
Russia ... P. 175—216.
128	Архив РГЭМ. Ф. 7 (Этнографическое бюро
В.	Н. Тенишева). On. 1. Д. 45. Л. 1—6; Д. 499. Л. 5;
Д. 552. Л. 8 ; Снохачество в дер. Паниной,
Васильевской волости, Егорьевского уезда //
Приокская жизнь. 1911. № 3 (г. Егорьевск).
129	Костомаров Н. И. Домашняя жизнь и нравы
великорусского народа. М., 1993. С. 138—145 ;
Латкин В. Н. Учебник истории русского права ...
С.	524; Преображенский И. Нравственное сос¬
тояние русского общества в XVI веке по сочи¬
нениям М. Грека и современным ему памятникам.
М., 1881. С. 134—135 ; Семевский В. И. Домашний
быт и нравы крестьян во второй половине XVIII в. //
Устои. 1882. Ко2. С. 68—77, 100—107.
130	Ефименко П. С. Сб. народных юридических
обычаев... С. 42-43, 72—73.
131	Пономарев С. М. Семейная община на Урале //
Северный вестник. 1887. № 1. Огд. 2. С. 1—38;
Потехин А. А. Хай-девка // Потехин А. А. Соч. :
в 12 т. СПб., 1904. Т. 6; Очерки народного
юридического быта // Казанские губернские
ведомости. 1889. J4° 9.
132	Небольсин П. И. Около мужичков // 03.
1861. Т. 138. С. 313 ; Иваницкий Н. А. Материалы
по этнографии Вологодской губернии // Труды
Этнографического отдела О-ва любителей
естествознания, антропологии и этнографии. 1890.
Т. 69, вып. 1. С. 53—54 ; Егоров Б. Ф. Очерки по
истории русской культуры // Из истории русской
культуры. Т. 5 : XIX век / Б. Ф. Егоров, А. Д. Ко¬
шелев (сост.). М., 1996. С. 371.
133	Костомаров Н. И. Домашняя жизнь ...
С. 145 ; Миненко Н. А. Русская крестьянская
семья ... С. 314, 345—348.
134	Ефименко П. С. Сб. народных юридических
обычаев ... С. 42—43.
135	Ефименко П. С. Материалы по этнографии
русского населения Архангельской губернии. М.,
1877. Ч. 1. С. 162. См. также: Крестинин В.:
1)	Историческое известие о нравственном вос¬
питании детей у двинских жителей // Новые
ежемесячные сочинения Академии наук. 1787.
Ч. 17. Ноябрь. С. 3—12 ; Ч. 18. Декабрь. С. 20-^9 ;
2)	О употреблении над детьми мужского пола
власти родительския и власти учительския, по
старинному воспитанию двинского народа // Там
же. 1790. Ч. 52. Октябрь. С. 27—44.
136	Щепкин М. С. Записки и письма. М., 1864.
С. 53.
137	Зеленой А. С. О жестоком обращении
крестьян с их женами // Современник. 1857. № 10.
138	Архив РГО. Разр. 48. On. 1. Д. 150. Л. 1—10
{Мешанин Н. Наброски из мира народной
педагогики); Балов А. Рождение и воспитание
детей в Пошехонском уезде Ярославской губер¬
нии // ЭО. 1890. JSf« 3. С. 90—115 ; Виноградов Г. С.
Народная педагогика. Иркутск, 1926. С. 1—30;
Гиляровский Ф. В. Исследование о рождении и
смертности детей в Новгородской губернии. СПб.,
1866. С. XLI—LXVII; Пермский сборник. М„ 1859.
Ч. 3. С. 3 ; Покровский Е. А. Физическое воспитание
769

Гшва 4. Семья и внутрисемейные отношения
детей у разных народов, преимущественно России :
материалы для медико-антропологического иссле¬
дования. М, 1884; Рыбников Н. Крестьянский
ребенок: очерки по педологии крестьянского
ребенка. М., 1930; Чарушин А. А.: 1) Уход и
воспитание детей у народа : Первое детство // Изв.
Архангельского о-ва изучения Русского Севера.
1914. № 18. С. 589—600; 2) Воспитание детей
у народа: Отрочество и юность // Там же. 1917.
№ 5. С. 203—211 ; Зверев В. А. Дети — отцам
замена:	Воспроизводство сельского населения
Сибири во второй половине XIX—начале XX в.
Новосибирск, 1993 ; Лаврентьева Л. С. Социали¬
зация девочек в русской деревне // «Мир детства»
в традиционной культуре народов СССР /
А.	Б. Островский (ред.). Л., 1991. С. 27—36;
Федоров В. А. Мать и дитя в русской деревне .
(конец XIX—начало XX в.) // ВМУ. Сер. 8.
История. 1994. № 4. С. 3—21 ; Dunn Р. Р. «That
Enemy Is the Baby» : Childhood in Imperial Russia //
The History of Childhood / L. DeMause (ed.). New
York : Harper and Row, 1974. P. 383-406.
139	Семенова-Тян-Шанская О. П. Жизнь
«Ивана» ... С. 21—31.
140	Златовратский Н. Н. Очерки крестьянской
общины // Златовратский Н. И. Собр. соч. : в 8 т.
СПб., 1913. Т. 8. С. 62. См. также: Крестьянские
дети // Потехин А. А. Соч. Т. 4.
141	Громыко М. М. Семья и община в тра¬
диционной духовной культуре русских крестьян
XVIII—XIX вв. // Русские : Семейный и общест¬
венный быт. С. 7—24.
142	Федяевский К. К. Крестьянские семьи ...
С. 5—19; Внуков Р. Я. Противоречия старой
крестьянской семьи. Орел, 1929. С. 20—22.
143	Hoch St. L. Serfdom and Social Control ...
P. 91—132 ; Пономарев С. M. Семейная община на
Урале. С. 1—38; Семевский В. И. Крестьяне
в царствование императрицы Екатерины II. Т. 1.
С. 319—321.
144	[Болотов А. Г.] Жизнь и приключения
Андрея Болотова, описанные самим им для своих
потомков, 1738—1795 : в 4 т. СПб., 1873. Репр. изд.
М, 1986. Т. 4. Стб. 963—964.
145	Архив РГО. Разр. 25 (Олонецкая губерния).
Д. 5. См. также: Российская педагогическая энцик¬
лопедия / В. В. Давыдов (ред.). М., 1993. Т. 1.
С. 16—17.	,
146	Hoch St. L. Serfdom and Social Control...
P. 187—190.
147	Леопольдов А. Л. Большак и большуха //
Саратовские губернские ведомости. 1851. № 9.
С. 41-43.
148	О психологии русского крестьянства см.:
Горький Ы. О русском крестьянстве. Берлин, 1922 ;
Даль В. И. Русский мужик И Даль В. И. Соч. : в 8 т.
СПб.; М., 1883. Т. 6; Небольсин П. И. Около
мужичков. С. 141 ; Одарченко К. Ф. Нравственные
и правовые основы русского народного хозяйства.
М., 1897. С. 1—114 ; Семенова-Тян-Шанская О. П.
Жизнь «Ивана»...; Успенский Г. И. Из де¬
ревенского дневника; Крестьянин и крестьянский
труд ; Власть земли // Успенский Г. И. Собр. соч.: в
9 т. М., 1955—1957. Т. 4, 5 ; Энгельгардт А. Н. Из
деревни ... ; Ганжулевич Т. Крестьяне в русской
литературе XIX века. СПб., 1913 ; Анохина Л. А.
и др. Русское крестьянство в освещении аме¬
риканских этнографов // СЭ. 1969. № 1. С. 164—
172 ; Бекстон Ч Р. В русской деревне. М.; Пг.,
1923. С. 1—95; Богданович А. Е. Пережитки
древнего миросозерцания у белорусов: этногр.
очерк. Гродно, 1895 ; Зотова О. И., Новикова В. В..
Шорохова Е. В. Особенности психологии
крестьянства: (Прошлое и настоящее). М., 1983;
Кабытов Н. С. Русское крестьянство в начале
XX века. Куйбышев, 1990; Клибанов А. И.
О методологии изучения религиозного сознания //
Вопросы научного атеизма. Вып. 14 : Психология и
религия / А. Ф. Окулов (ред.). М., 1971. С. 82—112 ;
Литвак Б. Г. О некоторых чертах психологии
русских крепостных первой половины XIX в. //
История и психология / Б. Ф. Поршнев, Л. И. Ан¬
циферова (ред.). М., 1971. С. 199—214; Wada И.
The Inner World of Russian Peasants // Annals of the
Institute of Social Science (Tokyo). 1979. Vol. 20.
P. 61—94.
149	Кузнецов Я. О. Положение членов
крестьянской семьи по народным пословицам и
поговоркам. СПб., 1909. С. 40—46 ; Тютрюмов И.
Крестьянская семья : очерк обычного права // Рус¬
ская речь. 1879. № 4. С. 270—294; № 7.
С. 113—156 ; № 10. С. 289—318 ; Макашина Т. С.
Тема брака в делах Вологодской духовной
консистории (первая половина XIX в.) // Расы и
народы. Вып. 25 / И. В. Власова (ред.). М, 1998.
С. 137—157.
150	Farnsworth В. The Litigious Daughter-in-Law:
Family Relations in Rural Russia in the Second Half of
the Nineteenth Century // Slavic Review. 1986. Vol. 45,
nr 1. P. 49—64.
151	Скалдин А. Д. В захолустье и в столице.
СПб., 1870. С. 163.
152	Дерунов С. Я. Село Козьмодемьянское,
Щетинской волости, Пошехонского уезда: экон -
юрид. очерк // Ярославские губернские ведомости.
1889. 5 сент. (№ 71). Часть неофициальная.
153	Якушкин Е. И. Обычное право // «А се грехи
злые, смертные...» : Русская семейная и сексуаль¬
ная культура глазами историков, этнографов,
литераторов, фольклористов, правоведов и богосло¬
вов XIX—начала XX века: в 3 кн. / Н. Л. Пушка¬
рева (ред.). М., 2004. Кн. 1. С. 319—320.
154	Пахман С. В. Обычное гражданское право
в России : юрид. очерки. Т. 2 : Семейные права,
наследство и опека. СПб., 1879. С. 15—17, 28—35,
141.
155	Покровский Ф. О семейном положении
крестьянской женщины в одной из местностей
770

Примечания
Костромской губернии по данным волостного су¬
да //ЖС. 1896. Вып. 3/4. Огд. 1. С. 457-^76.
156	Минх А. Н. Народные обычаи, обряды,
суеверия и предрассудки крестьян Саратовской
губернии / Собраны в 1861—1888 гг. СПб., 1890.
С. 7; Добровольский В. Н. Смоленский этногра¬
фический сборник. СПб., 1894. Ч. 2. С. 354—355.
157	Добротворский Н. Крестьянские юриди¬
ческие обычаи в восточной части Владимирской
губернии. Статья 2: Семья, семейные разделы
и право наследования // ЮВ. Год 21-й. 1889. Т. 2,
кн. 2, 3 (июнь, июль). С. 268, 269.
158	Звонков А. П. Современный брак и свадьба
среди крестьян Тамбовской губернии // Сб. све¬
дений для изучения быта крестьянского населения
России. М, 1889. Вып. 1. С. 68—69.
159	Милоголова И. Н.: 1) Семья и семейный быт
русской пореформенной деревни, 1861—1900 гг.:
(На материалах центральных губерний): автореф.
дис. ... канд. ист. наук. М., 1988. С. 11—17;
2) Крестьянка в русской пореформенной деревне //
ВМУ. Сер. 8. История. 1997. № 2. С. 61—76 ; «А се
грехи злые, смертные....... Кн. 1. С. 319—320;
Farnsworth В. The Litigious Daughter-in-Law...
Р. 49—64.
160	Добровольский В. Н. Смоленский этногра¬
фический сборник. Ч. 2. С. 338.
161	Прокофьев А. В. Мотивации выбора невесты
в среде приходского духовенства во 2-й половине
XIX в. // Мужская повседневность: труд, досуг,
духовная жизнь / И. А. Морозов и др. (ред.). М.,
2007. С. 26—32.
162	Архив РГО. Разр. 16 (Киевская губерния).
Д. 29. Средства исправления от развратной жизни
в крестьянском быту Малороссии. Рукопись 1892 г.
163	Архив РГО. Разр. 30 (Подольская губерния).
Д. 23. Л. 22—23.
164	Кистяковский А. Ф. К вопросу о цензуре
нравов у народа // Зап. РГО по отд-нию
этнографии. СПб., 1878. Т. 8. С. 161—191 ;
Смирнов А. Очерки семейных отношений по обыч¬
ному праву русского народа. М., 1877. С. 66.
165	Архив РГО. Разр. 30. Д. 31.
166	Архив РГО. Разр. 16. Д. 29 ; Пономарев С. М.
Семейная община на Урале. С. 1—38.
167	Архив РГЭМ. Ф. 7 (В. Н. Тенишев). On. 1.
Д. 25 (Владимирская губерния и уезд, 1898 г.).
Л. 1—39. См. также: Бернштам Т. А. Молодежь в
обрядовой жизни русской общины. Л., 1988. С. 2,
43,258.
168	Архив РГО. Разр. 1 (Архангельская губ.). Д. 20
{Шабунин К. Юридическая заметка. 1871 г.). Л. 4.
169	Феноменов М. Я. Современная деревня:
Опыт краеведческого обследования одной деревни
(деревня Гадыши, Валдайского уезда, Новго¬
родской губернии). Л.; М., 1925. Ч. 2. С. 18, 19, 21,
25, 113. Автор подчеркивает, что новые отношения
не явились результатом революции, а существовали
до 1917 г. (с. 19).
170	Горький М. Собр. соч. : в 30 т. М., 1949. Т. 1.
С. 5—7, 569. См. также: Архив РГО. Разр. 16. Д. 29.
О высокой цене девичей чести и строгости
наказания за ее потерю до брака см.: Семенова-Тян-
ШанскаяО.П. Жизнь «Ивана»... С. 47—48;
Громыко М. М. Мир русской деревни. С. 96 ;
Крюкова С. С. Брачные традиции южнорусских
губерний II половины XIX в. // ЭО. 1992. № 4.
С. 44; Пушкарева Н. Л.: 1) Ценность добрачного
целомудрия в традиционной русской культуре //
Историческая психология и социология истории.
2011. № 1. С. 33—46 ; 2) Позорящие наказания для
женщин: истоки и последствия гендерной асим¬
метрии в русском традиционном писаном праве //
Бытовое насилие в истории российской повсед¬
невности (XI—XXI вв.) / М. Г. Муравьева,
Н. Л. Пушкарева (ред., сост.). СПб., 2012. С. 11—51
(самый полный обзор позорящих наказаний за
утрату целомудрия до брака); Frank St. Popular
Justice, Community and Culture of the Russian
Peasantry, 1870—1900 // The Russian Review.
1987. Vol. 46. P. 249—251 ; Worobec Ch. D.
Temptress or Virgin? . The Precarious Sexual Posi¬
tion of Women in Post-Emancipation Ukrainian
Peasant Society // Slavic Review. 1990. Vol. 49,
nr 2. P. 227—238.
171	Семенова-Тян-Шанская О. П. Жизнь «Ива¬
на» ... С. 47—48. Много примеров расправ с жен¬
щинами в различных местностях приведено в кн.:
Якушкин Е. И. Обычное право ... Вып. 1—2.
172	Семенова-Тян-Шанская О. П. Жизнь
«Ивана» ... С. 58. В 1980-х гг. мне пришлось
участвовать в опросе относительно брачной жизни
нескольких русских женщин преклонного возраста,
вступившись в брак до 1917 г. Все они сказали, что
не испытывали большого удовольствия от сек¬
суальной жизни с мужем. Конечно, верить им на
сто процентов нельзя — сексуальные страсти глу¬
боко верующие женщины считали грехом.
173	Frierson С. A. Peasant Icons : Representations
of Rural People in Late Nineteenth-Century Russia.
New York; Oxford: Oxford University Press, 1993.
P. 161—180.
174	Engel B. A. Russian Peasant View of City Life,
1861—1914 // Slavic Review. 1993. Vol. 52, nr 3. Fall.
P. 446—459.
175	Frank St. «Simple Folk, Savage Customs?» :
Youth, Sociability, and the Dynamics of Culture in
Rural Russia, 1856—1914 // Journal of Social History.
1992. Vol. 25, nr 4. P. 711—736; Worobec Ch. D.
Peasant Russia... ; Ramer S. C. Traditional Healers
and Peasant Culture in Russia, 1861—1917 // Peasant
Economy, Culture, and Politics ... P. 207—232.
176	Золотарев Л. А. Семья и женский труд. 2-е
изд. М., 1899. С. 1—63. Десятки конкретных при¬
меров отношения к женщинам и внутрисемейных
отношений в пореформенное время в различных
местностях России, взятых из прессы, приведены
в кн.: Якушкин Е. И. Обычное право : материалы
771

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
для библиографии обычного права: в 4 вып.
Ярославль, 1875—1909. Вып. 1—2.
177	Рындзюнский П. Г. Крестьянский отход
и численность сельского населения в 80-х годах
XIX	в. // Проблемы генезиса капитализма / С. Д Сказкин
(ред.). М., 1970. С. 428—433 ; Engel В. A. Peasant
Morality and Рге-Marital Relations in Late Nineteenth
Century Russia // Journal of Social History. 1990.
Vol. 23, nr 4. P. 695—714.
178	Johnson R. E. Mothers and Daughters in Urban
Russia : A Research Note // Canadian Slavonic Papers.
1988. Vol. 30, nr 3. September.
179	Писарев С. H. Учреждение по принятию и
направлению прошений, приносимых на высо¬
чайшее имя, 1810—1910. СПб., 1909. С. 195—196.
18(1 Жбанков Д. И. Бабья сторона. Кострома,
1891.	(Материалы для статистики Костромской
губернии ; вып. 8); Энгел Б. Л. Бабья сторона //
Менталитет и аграрное развитие России (XIX—
XX	вв.): материалы междунар. конф. / В. П. Да¬
нилов, Л. В. Милов (ред.). М., 1996. С. 75—91 ;
Engel В. A. The Woman’s Side : Male Out-Migration
and the Family Economy in Kostroma Province //
Slavic Review. 1986. Vol. 45, nr 2. P. 695—714.
181	Преображенский А. Волость ПокрОво-
Сицкая Ярославской губернии Моложского уезда //
Этнографический сборник, издаваемый РГО. 1853.
Вып. 1.С. 104.
182	Материалы Комиссии 1901 г. Ч. 3. С. 217.
181 Свавицкая 3. М, Свавицкий Н. А. Земские
подворные переписи ... С. 48—52.
184	См., например: Engel В. A. Russian Peasant
Views ... Р. 446.
185	Рындзюнский П. Г. Крестьяне и город в
капиталистической России второй половины XIX
века: (Взаимоотношения города и деревни в
социально-экономическом строе России). М., 1983.
С. 109—ПО; Руднев С. Ф. Промыслы крестьян
в Европейской России // Сб. Саратовского земства.
1894 №6. С. 209—210.
186	Свирщевский А. Р. Обзор Ярославской
губернии. Вып. 2 : Отхожие промыслы крестьян
Ярославской губернии. Ярославль, 1896. Табл. 14.
187	РГАДА. Ф. 248 (Сенат). Оп. 113. Д. 1651.
Ч. 1. Л. 1, 176, 189; Ч. 2. Л. 101—102, 324;
Прохоров М. Ф. Отходничество крестьян в Москву
в третьей четверти XVIII в. // Русский город. Вып. 7 /
В.	Л. Янин (ред.). М., 1984. С. 150—171 ; Федо¬
ров В. А. Крестьянин-отходник в Москве : (конец
XVIII—первая половина XIX в.) // Русский город :
(ист.-метод. сб.) / В. Л. Янин (ред ). М., 1976. [Вып.
1]. С. 165—180.
188	РНБ. Отдел «Библиотека ВЭО» ; Андреев Ф.
Статистическое описание Ярославской губернии :
рукопись. Ярославль, 1815 ; Топографическое
описание Ярославской губернии в 1802 г. :
рукопись ; Таблицы по Московской губернии за
1805 год: рукопись; Описание Костромской
губернии Нерехотского уезда 1805 года : рукопись ;
Хозяйственное описание города Галича и его уезда
1806 года: рукопись ; Экономическое описание
Костромской губернии городов Кологрива и Вет-
луги 1805 года: рукопись ; Хозяйственное опи¬
сание о Солигалицком уезде : рукопись.
189	Материалы Комиссии 1901 г. Ч. 1. С. 224.
190	Рубинштейн Н. Л. Сельское хозяйство
России во второй половине XVIII в. М., 1957.
С.	310; Труды Комиссии, учрежденной для
пересмотра Устава о паспортах. СПб., 1861. Ч. 1.
С. 142, 145.
191	Великоселъцев П. Рассказы из повседневной
жизни поселян // Земледельческая газета. 1857.
№ 24/25 ; Крживоблоцкий Я. Костромская губер¬
ния. С. 500; Материалы для статистики России,
собираемые по ведомству Министерства госу¬
дарственных имуществ. СПб., 1858. Вып. 1. С. 57—
59; Николаевский В. Этнографический очерк
Угличского уезда // Журнал МНП. 1852. Лите¬
ратурное прибавление. JSfa 2. С. 1—22 ; Тургенев И. С.
Поли. собр. соч. : в 30 т. М., 1979. Т. 3. С. 7;
Плющевский Б. Г. Воздействие отхожих промыслов
на социально-психологический склад русского
крестьянства // Социально-политическое и право¬
вое положения крестьянства в дореволюционной
России / В. Т. Пашуто (ред.). Воронеж, 1983.
С. 173—177.
192	Эту тему неплохо разработали американские
историки: Burds J. The Social Control of Peasant
Labor in Russia:	The Response of Village
Communities to Labor Migration in the Central
Industrial Region, 1861—1905 // Peasant Economy,
Culture, and Politics ... P. 97—100 ; Eklof B. Russian
Peasant School: Officialdom, Village Culture, and
Popular Pedagogy, 1861—1914. Berkeley et al.:
University of California Press, 1986. P. 474—482;
Johnson R. E.\ 1) Family Relations and the Rural-
Urban Nexus : Patterns in the Hinterland of Moscow,
1880—1900 // The Family in Imperial Russia...
P. 263—279; 2) Peasant and Proletarian. The
Working Class of Moscow in the Late Nineteenth
Century. New Brunswick, NJ : Rutgers University
Press, 1979. P. 155—162. См. также: Зырянов П. H.
Крестьянская община Европейской России 1907—
1914 гг. М., 1992. С. 62.
193	Ленский Б. Отхожие земледельческие
промыслы в России // 03. 1877. Т. 231, № 12.
С. 238 ; Свидерский Ф. И. Народные скитания //
Земский сборник Черниговской губернии. 1889.
№11, 12; 1890. № 2.
194	Кириллов Л. А. К вопросу о внеземле-
дельческом отходе крестьянского населения //
Труды ВЭО. 1899. Т. 1, кн. 3. С. 259—299.
195	Pallet J. Women’s Domestic Industries in
Moscow Province, 1880—1900 // Russia’s Women:
Accommodation, Resistance, Transformation / В. E. Cle¬
ments, B. A. Engel, Ch. D. Worobec (eds.). Berkeley,
CA et al. : University of California Press, 1991.
P. 163—184.
772

Примечания
196	О семейных отношениях кроме указанных
работ см.: Весин А. Современный великорус в его
свадебных обычаях и семейной жизни // Русская
мысль. 1891. № 9. С. 59—88; № 10. С. 37—65;
Желобовский А. Семья по воззрениям русского
народа, выраженным в пословицах и других
произведениях народно-поэтического творчества:
ист.-лит. очерк. Воронеж, 1892; Никифоров-
ский Н. Я. Очерки простонародного житья-бытья в
Витебской Белоруссии и описание предметов
обиходности: этногр. данные. Витебск, 1895;
Трирогов Вл. Домохозяин в земельной общине //
03. 1879. № 12. С. 181—194; Успенский Г. И.
Крестьянские женщины // Русская мысль. 1890.
№ 4. С. 137—154 ; Харламов И. Женщина в русской
семье // Русское богатство. 1880. № 3. С. 59—107 ;
Чернышев Н. А. Быт крестьянина Киевской
губернии : (Родины, крестины и свадебные обряды) //
Сб. статистических сведений о Киевской губернии.
Киев, 1864. С. 63—94 ; Ядринцев Н. М. Женщина в
Сибири в XVII и XVIII столетиях // Женский
вестник. 1867. № 8. С. 112—122; Безгин В. Б.
Крестьянская повседневность (традиция конца
XIX—начала XX в.). М.; Тамбов, 2004. Гл. 4;
Бусыгин Е. П., Зорин Н. В., Михайловский Е. В.
Общественный и семейный быт... С. 91—103;
Власова И. В. Семья и семейные отношения // На
путях из Земли Пермской. С. 176—222 ; Глотова В. В.
Крестьянская семья во второй половине XIX века
(на материалах Курской губернии). дис. ... канд.
ист. наук. Воронеж, 2005 ; Милоголова И. Н. Семья
и семейный быт русской пореформенной дерев¬
ни ... ; Русские : Семейный и общественный быт;
Шустрова И. Ю. Очерки по истории русской семьи
Верхневолжского региона в XIX—начале XX века.
Ярославль, 1998. Библиографию о семейном быте
в пореформенной России см.: Зеленин Д. К.
Восточнославянская этнография. М.,	1991.
С. 357—360 ; Рубакин И. А. Среди книг : Опыт
обзора русских книжных богатств в связи с
историей научно-философских и литературно¬
общественных идей. М., 1913. Т. 2. С. 340—360 ;
Этнография восточных славян: очерки тради¬
ционной культуры / К. В. Чистов (ред.). М., 1987.
С. 529—553.
197	Дерунов С. Я. Село Козьмодемьянское ... ;
Дружинин Н. П. Юридическое положение крестьян.
СПб., 1897. С. 240—250 ; Титов А. А. Юридические
обычаи села Николо-Перевоз, Сулостской волости,
Ростовского уезда. Ярославль, 1888. С. 40—42.
Обычай расправляться с неверной женой без
обращения к суду «год от году слабеет от
распространения более гуманного взгляда на
личность женщины» (Д. И. Заметки о крестьянской
семье в Новгородской губернии // Сб. народных
юридических обычаев / С. В. Пахман (ред.). СПб.,
1900. Ч. 2. С. 265).
198	Покровский Е. А. Физическое воспитание
детей ... С. 370.
199	Токарев Н. Письмо в редакцию // Русский
начальный учитель. 1882. № 3. Приложения. С. 190.
См. также:	Кузнецов. Взаимные отношения
крестьян и учителя // Там же. 1881. № 2. С. 17 ;
Мощанский А. Из школьной практики // Там же.
1892.	№ 9. Приложения. С. 96—106 ; Романов А. П.
Повседневная жизнь русского сельского учителя
конца XIX—начала XX в. // Социальная история,
2011. С. 174—175.
200	Романов А. П. Повседневная жизнь ...
С. 176.
201	Аргамакова С. Действительность, мечты и
рассуждения провинциалки. СПб., 1897; Бань-
ковский И. Народный взгляд на «нечистую»
женщину // Киевская старина. 1899. № 6. С. 128—
131 ; Бобров Д. По поводу бабьих стонов // ЮВ.
1885. Т. 20, кн. 2. С. 318—322; Верещагин.
О бабьих стонах // Там же. 1885. № 4. С. 750—761 ;
Лудмер Я. И. Бабьи стоны : (Из заметок мирового
судьи) // Там же. 1884. № 11. С. 446—467; № 12.
С. 658—679 ; Положение женщины : Село Се-
реднево Егорьевского уезда // Рязанский вестник.
1910. № 43 ; Семенова-Тян-Шанская О. П. Жизнь
«Ивана» ... ; Шингарев А. И. Положение женщины
в крестьянской среде // Медицинская беседа. 1899.
№ 9. С. 251—262; № 10. С. 281—286 ; Село
Вирятино в прошлом и настоящем : Опыт этногра¬
фического изучения русской колхозной деревни /
П. А. Кушнер (ред.). М., 1958. С. 80, 96—97.
Огромный материал о внутрисемейных отно¬
шениях среди русского крестьянства находится
в Архиве РГЭМ в фонде В. Н. Тенишева. См.,
например: Ф. 7. On. 1. Д. 25, 32, 59, 66, 68, 107, 154,
184, 215, 216, 263, 353, 362, 400, 401, 410, 425, 429,
431, 435, 468, 469, 470, 473, 489, 499, 517, 519, 539,
552, 589. О фонде Тенишева см.: Быт велико¬
русских крестьян-землепашцев : Описание мате¬
риалов Этнографического бюро князя В. Н. Тени¬
шева : (На примере Владимирской губернии) /
Б. М. Фирсов, И. Г. Киселева (сост.). СПб., 1993.
202	Архив РГО. Разр. 9 (Воронежская губерния).
Д. 63; Разр. 10 (Вятская губерния). Д. 26; Разр. 14
(Казанская губерния). Д. 83; Разр. 16 (Киевская
губерния). Д. 21; Разр. 24 (Новгородская губерния).
Д. 5; Разр. 25 (Олонецкая губерния). Д. 5; Разр. 34
(Самарская губерния). Д. 16; Разр. 26 (Саратовская
губерния). Д. 48; Баранович М. Рязанская
губерния.	СПб.,	1860.	(Материалы	для	геогра¬
фии...). С. 389; Бобровский П. Гродненская
губерния : в 2 ч. СПб., 1863. Ч. 1. (Материалы для
географии...). С. 820; Веймарн Ф. Лифляндская
губерния.	СПб.,	1864.	(Материалы	для	геогра¬
фии...). С. 310; Защук А. Бессарабская область:
в 2 ч. СПб., 1862. Ч. 1. (Материалы для геог¬
рафии...). С. 464—465 ; Злобина И. В., Пихоя Р. Г.
Семья на Урале в XVIII—первой половине XIX в. //
Деревня и город Урала в эпоху феодализма:
Проблема взаимодействия / А. С. Черкасова (ред.).
Свердловск, 1986. С. 131—144; Калашников И.
773

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
Жизнь крестьянки // БдЧ. 1836. № 23. С. 23—39;
Общественная и семейная жизнь поселян или быт
их // Тульские губернские ведомости. 1856. № 13—
21 ; Крживоблоцкий Я. Костромская губерния.
СПб., 1861. (Материалы для географии...). С. 500—
502 ; Мозель X. Пермская губерния ; в 2 ч. СГ16.,
1864. Ч. 2. (Материалы для географии...). С. 533—
534; Покровская М. И. Женщина в крепостное
время и ее психология // Женский вопрос. 1911.
№ 2. С. 43-47 ; № 4. С. 89—92 ; № 5—6. С. 125—
128 ; № 10. С. 206—208 ; Полевой П. Н. Русская
крестьянская девушка // Рассвет. 1860. № 10.
С. 107—127 ; № 11. С. 229—247 ; № 12. С. 359—
382 ; Попроцкий М. Калужская губерния : в 2 ч.
СПб., 1864. Ч. 2. (Материалы для географии...).
С. 183; РябининА. Уральское казачье войско:
в 2 ч. СПб., 1866. Ч. 1. (Материалы для геогра¬
фии...). С. 382 ; Семевский В. И. Домашний быт ...
С. 63—108; Цебриков М. Смоленская губерния.
СПб., 1862. (Материалы для географии...). С. 290.
203	Защук А. Бессарбская область. С. 464.
204	Бобровский П. Гродненская губерния. Ч. 1.
С. 820; Довнар-Запольский М. В. : 1) Белорусская
свадьба в культурно-религиозных пережитках //
ЭО. 1893. № 1. С. 61—88; № 2. С. 47—63; № 4.
С. 26—83; 2) Очерки обычного семейного права
крестьян Минской губернии. М., 1897.
205	Веймарн Ф. Лифляндская губерния. С. 310.
206	Статистические таблицы Российской
империи / А. Бушей (ред.). СПб., 1863. Вып. 2.
С. 182—185 ; Общий свод данных переписи 1897 г.
Т. 1.С. 36—47.
207	Миненко Н. А. Русская крестьянская
семья... С. 137, 139, 148, 156, 203. См. также:
Миненко А. А., Рабцевич В. В. Любовь и семья
у крестьян в старину: Урал, Сибирь в XVIII—
XIX веках. Челябинск, 1997. Точку зрения Минен¬
ко в основном разделяет С. В. Голикова: Традици¬
онная культура русского крестьянства Урала
С. 151—157.
208	Архив РГО. Разр. 29. Д. 57.
209	Архив РГО. Разр. 23 (Нижегородская гу¬
берния). Д. 88.
210	Архив РГО. Разр. 23. On. 1. Д. 131; Разр. 29.
On. 1. Д. 12, 32—6, 63; Голикова С. В. Семья
горнозаводского населения Урала XVIII—XIX
веков: Демографические процессы и традиции.
Екатеринбург, 2001. С. 42—52.
211	Kaiser D. Н.. 1) «Whose Wife Will She Be at
the Resurrection?» : Marriage and Remarriage in Early
Modem Russia // Slavic Review. 2003. Vol. 62, nr 2.
Summer. P. 302—323 ; 2) Quotidian Orthodox : Do¬
mestic Life in Early Modem Russia // Orthodox Rus¬
sia : Believes and Practice under the Tsars and Beyond /
V. A. Kivelson, R. H. Greenf (eds.). University Park :
Penn State Press, 2003. P. 179—192.
212	Описание архива Александро-Невской лав¬
ры за время царствования императора Петра
Великого: в 2 т. СПб., 1911. Т. 1. Стб. 138—139,
386—389, 525, 607—608, 677—678, 849, 1116, 1125,
1171, 1077—1079, 1086—1087, 1195. См. также:
ДубакинД. Влияние христианства на семейный быт
русского общества до времени Домостроя. СПб.,
1880 ; Рущинский Л. П. Религиозный быт русских
по свидетельству иностранных писателей. М.,
1871 ; Сахаров И. Сказания русского народа о
семейной жизни своих предков. СПб., 1836—1837.
Ч. 1 —3 ; Шульгин В. О состоянии женщин в России
до Петра Великого : ист. исслед. Киев, 1850. Вып. 1;
Levin Е. Sex and Society in the World of the Orthodox
Slavs, 900—1700. Ithaca ; London : Cornell University
Press, 1989. P. 79—135.
2,3 Плюха О. П. Школа и детство в карельской
деревне в конце XIX—начале XX в. СПб., 2007.
С.102.
214	Попова Ю. И. Повседневная жизнь
крестьянства Олонецкой губернии в XIX веке:
дис. ... канд. ист. наук. Петрозаводск, 2004;
Литвин Ю. В. Повседневная жизнь карельской
крестьянки во второй половине XIX—начале XX
века: социокультурный статус и гендерные роли:
дис. ... канд. ист. наук. СПб., 2013.
215	Горбунова М. К. По деревням // 03. 1881.
Т. 257. Август—октябрь ; Материалы по статистике
народного хозяйства по С.-Петербургской гу¬
бернии. Вып. 1 : Крестьянское хозяйство в Пе¬
тергофском уезде. СПб., 1882. С. 27—30; Ефи¬
менко А. Я. Исследования народной жизни. Вып. 1:
Обычное право. М., 1884. С. 68—123 ; Филиппов А.
Женщина в крестьянской семье // Друг женщин.
1883. № 4. С. 120—133; № 5. С. 56—77. См. также:
Безгин В. Б. Крестьянская повседневность ...
С. 177—184.
2,6 Отчет Министерства юстиции за [1843,
1863] год. СПб., [1844, 1863]; Свод статистических
сведений по делам уголовным, производившимся
в [1874, 1883, 1892, 1913] году. СПб., [1875, 1887,
1896, 1916].
217 Энциклопедический словарь Русского биб¬
лиографического института Гранат. М., 1922. Т. 36,
ч. 5. Стб. 628—642.
2,8 Анучин Е. Н. Исследование о проценте
сосланных в Сибирь в период 1827—1846 гг. // Зап.
РГО по отд-нию статистики. 1871. Т. 2. С. 318—
320.
219	Свод статистических сведений по делам
уголовным, производившимся в [1874, 1892, 1913]
году.
220	Русские повести XIX века, 70—90 годов. М.,
1957. Т. 1. С. 471—504.
221	Домострой. М., 1990. С. 134—136, 141, 146.
См. также: Буш В. В. Памятники старинного
русского воспитания : (К истории древнерусской
письменности и культуры). Пг., 1918. С. 1—32;
Лавровский Н А. Памятники старинного русского
воспитания // ЧОИДР. 1873. Кн.З. Огд. 3. С. 1—71.
222	Забелин И. Е. Домашний быт русских цариц
в XVI и XVII ст. 2-е изд. М., 1872. С. 39—58.
774

Примечания
223	Забелин И. Е. Женщина по понятиям
старинных книжников // «А се грехи злые,
смертные...» ... Кн. 1. С. 245—245,261.
224	Костомаров Н. И. Домашняя жизнь ...
С. 145. См. также: Преображенский И. Нравст¬
венное состояние ... С. 134—135.
225	Пушкарева Н. Л. Женщина в русской семье
(X—XX века) // Русские. С. 458. См. также:
Пушкарева Н. Л.: 1) Семья, женщина, сексуальная
этика в православии и католицизме : Перспективы
сравнительного подхода // ЭО. 1995. № 3. С. 56—
70 ; 2) Мать и материнство на Руси (X—XVII вв.) //
Человек в кругу семьи : очерки по истории частной
жизни в Европе до начала Нового времени /
Ю. Л. Бессмертный (ред.). М., 1996. С. 305—344.
226	Соборное Уложение 1649 года: текст;
комментарии / А. Г. Маньков (ред.). Л., 1987.
Гл. 22. С. 129—131.
227	Владимирский-Буданов М Ф. Обзор истории
русского права. С. 443—444.
228	ПСЗ-I. СПб., 1830. Т. 21. № 15379. Ст. 41.
229	Васильев И. Фемида, или Начертание прав,
преимуществ и обязанностей женского пола в
России, на основании существующих законов. М.,
1827.
230	ПСЗ-I. Т. 20. № 14392. Ст. 391.
231	Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории
русского права. С. 440—471 ; Латкин В. Н.
Учебник истории русского права ... С. 526—529.
232	Архив РГЭМ. Ф. 7. On. 1. Д. 279. Л. 2—3;
Д. 517. Л. 16—19; Д. 519. Л. 27; Д. 552. Л. 2—3.
233	Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории
русского права. С. 511 ; Иванов С. С. Государство
и право в России в период сословно-представи¬
тельной монархии. М., 1960. С. 46 ; Kleimola А. «In
Accordance with the Canons of the Holy Apostles» :
Muscovite Dowries and Women’s Property Rights //
The Russian Review. 1992. Vol. 1, nr 1. P. 204—229.
234	Владимирский-Буданов M. Ф. Обзор истории
русского права. С. 455 ; Латкин В. Н. Учебник
истории русского права ... С. 512—526.
235	Латкин В. Н. Учебник истории русского
права... С. 526—527; Филатов С. Положение
незаконнорожденных по русскому законодательст¬
ву // Друг женщин. 1883. № 9. С. 65—82.
236	Соловьев С. М. История России с древ¬
нейших времен : в 15 кн. М., 1963. Кн. 9. С. 507.
237	Наиболее полный обзор правового поло¬
жения женщин до середины XIX в. содержится
в кн.: Неволин К История российских гражданских
законов. СПб., 1851. Т. 1.
238	Крживоблоцкий Я. Костромская губерния.
С. 500-501.
239	Тишкин Г. А. Женский вопрос в России
в 50—60-е гг. XIX в. Л., 1984. С. 16—58.
240	Юшков С. В. История государства и права
СССР. М„ 1961. Ч. 1. С. 544 ; Wagner W. G.\ 1) The
Trojan Маге : Women’s Rights and Civil Rights in
Late Imperial Russia // Civil Rights in Imperial Russia /
O. Crisp, L. Edmondson (eds ). Oxford : Clarendon
Press, 1989. P. 65—84 ; 2) Marriage, Property, and the
Struggle for Legality in Late Imperial Russia. Oxford :
Oxford University Press, 1993. Об интенсивности
обсуждения женского вопроса в обществе говорит
обширная литература:	Указатель литературы
женского вопроса на русском языке // Северный
вестник. 1887. Т. 7—8. С. 1—55 ; Тишкин Г. А.
Женский вопрос в России ... С. 59—133.
241	Бертгольд Г. В. Законы о правах и обя¬
занностях от супружества возникающих. М., 1881.
С. 13—17.
242	Загоровский А. И. Курс семейного права.
Одесса, 1902. С. 428—429 ; Писарев С. Н. Уч¬
реждение по принятию и направлению про¬
шений ... С. 178.
243	Гойхбарг А. Г. Закон о расширении прав
наследования по закону лиц женского пола и права
завещания родовых имений. СПб., 1912. С. 81.
244	Законодательство по семейному праву в
пореформенное время см.: Абрашкевич М. М.
Прелюбодеяние с точки зрения уголовного права:
ист.-догматическое исслед. Одесса, 1904 ; Женское
право:	Свод узаконений и постановлений,
относящихся до женского пола. СПб., 1873;
Канторович Я А. Женщины в праве: С при¬
ложением всех постановлений действительного
законодательства, относящихся до лиц женского
пола. СПб., 1895 ; Гуревич И. В. Родители и дети :
С приложением постановлений действующего
законодательства, определяющих взаимные отно¬
шения родителей и детей. СПб., 1896; Григо-
ровский С. Я. О браке и разводе, о детях
внебрачных, узаконении и усыновлении и о
метрических документах : Сборник гражданских и
церковных законов, с дополнениями и разъяс¬
нениями на основании циркулярных указов и се¬
паратных определений Святейшего Синода, с от¬
дельной статьей о родстве и свойстве и с при¬
ложением графических таблиц степеней родства.
СПб., 1910; Загоровский А. И. О разводе по
русскому праву. Харьков, 1884. В последние 15 лет
появились специальные работы по истории
семейного права:	Кириллова Т К Правовое
положение женщин России до отмены крепостного
права: автореф. дис. ... канд. ист. наук. Казань,
2004; Латыпова Д. Ф. Правовое положение
женщин (историко-методологический аспект):
автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Казань, 2004 ;
Левшин Э. М. Становление и развитие брачно¬
семейного законодательства в дореволюционной
России. автореф. дис. ... канд. юрид. наук.
Н. Новогород, 2003 ; Нижник Н. С. Правовое
регулирование семейно-брачных отношений в рус¬
ской истории. СПб., 2006 ; Тищенко Л. А. Развитие
семейного права в России : теоретический и ис¬
торико-сравнительный анализ. М., 2000 ; Туманова
Л. А. Семейное право России второй половины XIX
века. М., 2003 ; и др. В России до Семейного
775

Гпава 4. Семья и внутрисемейные отношения
кодекса 1918 г. не было единого для всех
подданных законодательства о браке. В писаном
праве, предназначенном для городского населения,
дворянства и интеллигенции, бытовали одни нормы
и установления, касающиеся брачно-семейных
отношений, а в крестьянской реальной жизни —
другие, соответствовавшие обычному семейному
праву, в национальных окраинах — третьи.
245	Архив РГО. Разр. 14. Д. 40, 104; Разр. 15
(Калужская губерния). Д. 29; Разр. 19 (Курская
губерния). Д. 20; Разр. 24. Д. 25; Разр. 32
(Псковская губерния). Д. 17; Разр. 34. Д. 15; Разр.
36 (Саратовская губерния). Д. 24 ; и др. См. также:
Рабинович М. Г. Ответы на программу РГО как
источник для изучения этнографии города //
Очерки истории этнографии, фольклористики и
антропологии / П. С. Липец (ред.). М, 1971. Вып. 5.
С. 36—61.
246	Миненко Н. А. Городская семья в Западной
Сибири... С. 175—195; Рабинович М. Г. Очерки
этнографии ... С. 178—200 ; Дмоховский А. О пра¬
вах женщин в России // БдЧ. 1862. № 7. С. 77—97.
247	Журнал или записка жизни и приключений
Ивана Алексеевича Толченова. М, 1974. С. 29—
31 ; [Ушаков А. С.] Наше купечество и торговля
с серьезной и карикатурной стороны. М., 1865.
Вып. 1. С. 48—50. По утверждению Ушакова,
купеческая семья — «иерархическая лестница»:
купец — купчиха — дети — приказчик — мальчик
(Там же. С. 49).
248	Архив РГО. Разр. 34. Д. 15; Разр. 36. Д. 24.
249	Архив РГО. Разр. 34. Д. 15. Л. 84—89.
250	Мозель X. Пермская губерния. Ч. 2. С. 529,
533—534 ; Вишняков Н. П. Сведения о купеческом
роде Вишняковых. М, 1911. Ч. 2. С. 147.
251	[Барков В. Д] История Василия Дмит¬
риевича Баркова, потомственного почетного граж¬
данина СПб., 1902. С. 4, 18—21 ; Вишняков Н. П.
Сведения о купеческом роде Вишняковых. Ч. 2.
С. 147—151 ; Полилова Ю. Е. Дневник купеческой
девушки // Полилов-Северцев Г. Т. Наши деды-
купцы. СПб., 1907. С. 83—142 ; [Ушаков А. С.]
Наше купечество и торговля с серьезной и кари¬
катурной стороны. Вып. 1. С. 48—50.
252	Полилов-Северцев Г. Т. Наши деды-купцы.
С. 30.
253	Миронов Б. Н. Русский город ... С. 22—25.
254	Аохив РГО. Разр. 9. On. 1. Д. 36; Разр. 14.
On. 1. Д. 7, 18, 55, 71, 87, 101; Разр. 19. On. 1. Д. 8,
12; Разр. 29. On. 1. Д. 47. Даже свадебные обряды
в малых городах и деревнях мало отличались друг
от друга: Предтече некий Я. О свадебных обрядах
г. Чердыни // Пермский сборник. 1859. Кн. 1. Огд. 2.
С. 1—107.
255	Подробнее см. в гл. 2 «Социальная
стратификация и социальная мобильность» наст,
изд.
256	Меньшикова Е. Н. Купчиха Центрального
Черноземья в 60—90-х годах XIX века в семье
и семейном бизнесе // Социальная история, 2008:
ежегодник. СПб., 2009. С. 69—88. В четырех
сибирских городах в 1866 г. женщины возглавляли
13 % купеческих семей, в 1904—1905 гг. — лишь
9 %: Гончаров Ю. М. Купеческая семья ... С. 105—
106, 210. Наоборот, в Рязани их доля с середины
XIX в. до начала XX в. увеличилась почти с нуля
до 10%: Кусова И. Г. Рязанское купечество:
очерки истории XVI—начала XX века. Рязань,
1996. С. 120; Фомина О. В. Имущественно¬
демографическая характеристика ... С. 43—46.
257	Миронов Б. Н. Русский город... С. 91;
Общий свод данных переписи 1897 г. Т. 1. С. 104.
258	Эта цифра получена следующим образом.
В 1858 г. насчитывалось 3051 тыс. мещан, купцов и
ремесленников; при уровне естественного прироста
в 1,1 % (Новосельский С. А. Обзор главнейших
данных по демографии и санитарной статистике.
СПб., 1916. С. 37, 48) их численность в 1897 г.
должна была бы составить 5217 тыс., а фактически
равнялась 5558 тыс. (Миронов Б. Н. Русский
город ... С. 91). Отсюда можно предположить, что
чистый баланс социальных перемещений из
крестьянства в городские сословия за 49 лет
приблизительно достигал 340 тыс. человек.
239 Движение населения в Европейской России
за [1871, 1910] год. СПб., [1881, 1916].
260	Светаева М. Г. Судьба русской женщины в
пьесе и на сцене: «Бесприданница» А. Н. Ост¬
ровского // Русская художественная культура
второй половины XIX века: Картины мира /
Г. Ю. Стернин (ред.). М, 1991. С. 289—312.
Сравнивая патриархальную Катерину Кабанову из
«Грозы» и новую женщину через 20 лет — Ларису
Огудалову из «Бесприданницы», автор показывает,
как изменения в положении женщины отразились
в драматургии.
261	Мантейфель А. П. Детское горе: (Из
воспоминаний мирового судьи) // ЮВ. 1889. Т. 3,
кн. 4. С. 584—598 ; Тихонов А. А. Как росла моя
вера : отрывки из автобиографии // BE. 1909. Кн. 3.
С. 154—193 ; Щукин П. И. Воспоминания. М„ 1911.
Ч. 2. С. 30 ; Анохина Л. А., Шмелева М. Н. Быт
городского населения средней полосы РСФСР в
прошлом и настоящем: На примере городов
Калуга, Елец, Ефремов. М, 1977. С. 27—278;
Араловец Н. А. Городская семья в России, 1897—
1926 гг. : историко-демографический аспект. М.,
2003. С. 93—106, 97; Брянцев М. В.: 1) Русское
купечество: воспитание и образование. Брянск,
1999 ; 2) Идеалы нравственного воспитания в
купеческой семье // Семья в ракурсе ... С. 65—75;
Будина О. Г., Шмелева М. Н. Город и народные
традиции русских : По материалам Центрального
района РСФСР. М„ 1989. С. 172—177; Гонча¬
ров Ю. М.\ 1) Городская семья... С. 268—310;
2)	Сословная специфика гендерного семейного
порядка в русском провинциальном городе второй
половины XIX в. // Семья в ракурсе... С. 231—
776

Примечания
246; Жирнова Г. В. Брак и свадьба русских
горожан в прошлом и настоящем : (По материалам
городов средней полосы РСФСР). М., 1980;
Котлова Т. Б. Замужество и развод в жизни
горожанки на рубеже XIX—XX вв. (по материалам
центральных губерний России) // Адам и Ева. 2002.
№ 3. С. 154—172. М. Горький в повести «Детство»
рассказал о своих детских годах в семье ниже¬
городского мещанина.
262	Петров Г. С Живые цветы: (Дети и
взрослые). СПб., 1907. С. 19.
261 Повесть о трех / М. Абашкина и др. М,
1935. С. 7—55 ; Кореванова А. Г. Моя жизнь. М.;
Л., 1936. С. 62—65, 69, 86—89, 104—105;
Мухаркин Д П. Жизнь у огня : автобиография //
Урал. 1967. № 11. С. 4—45 ; Семенова А. История
одной жизни. М.; Л., 1927. С. 1—76 ; Glickman R. L.
Russian Factory Women : Workplace and Society,
1880—1914. Berkeley et al.: University of California
Press, 1984. P. 28—29, 56—57; Engelstein L.
The Keys to Happiness: Sex and the Search for Mod¬
ernity in Fin-de-Si6cles Russia. Ithaca, NY ; London :
Cornell University Press, 1992. P. 120—127, 284—
288.
2M А. П. Чехов в воспоминаниях современ¬
ников / Н. И. Гитович, И. В. Федорова (сост.). М.,
1960. С. 30—31 ; Гольцев В. А. Дети и природа
в рассказах А. П. Чехова и В. Г. Короленко. М.,
1904. С. 6—7. См. также: Ransel D. L. Russia and the
USSR // Children in Historical Perspective : An Inter¬
national Handbook and Research Guide / J. M. Howes,
N.	R. Hiner (eds.). New York et al. : Greenwood Press,
1991. P. 471-489.
265	Чехов А. П. Собр. соч. : в 30 т. T. 9. М., 1985.
С. 39, 33.
266	Там же. С. 456, 461.
267	Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре :
Быт и традиции русского дворянства (XVIII—
начало XIX века). СПб., 1994. С. 104; Tovrov J.
The Russian Noble Family : Structure and Change.
New York ; London : Garland Publishing, Inc.,
1987.
268	Бекасова А. Отцы, сыновья и публика в
России второй половины XVIII века // Новое
литературное обозрение. 2012. № 113. С. 129.
269	С ЗРИ. 1876. Т. 10, ч. 1: Законы граж¬
данские. Ст. 64, 179.
270	Бекасова А. Отцы, сыновья и публика...
С. 129; Семенова Л. И. Очерки истории быта
и культурной жизни России: Первая половина
XVIII в. Л., 1982. С. 118—122.
271	Болтин И. Н. Примечания на историю
древния и нынешния Россия г. Леклерка. СПб.,
1788. Т. 1. С. 473-474.
111 Бекасова А. Отцы, сыновья и публика ...
С. 129.
273	Костюхина М. Золотое зеркало: Русская
литература для детей XVIII—XIX веков. М., 2008.
С. 25—28.
274	Чечулин Н. Д. Воспитание и домашнее
обучение в России в XVIII в. // Дела и дни. 1922.
Кн. 2. С. 40—41.
275	Геттун В. Н. Записки собственно для моих
детей //ИВ. 1880. Т. 1.С. 33.
276	Сабанеева Е. А. Воспоминания о былом : Из
семейной хроники 1770—1838 гг. СПб., 1914. С. 15.
277	Соллогуб В. А. Воспоминания. М.; Л., 1931.
С. 152. См. также: Вигель Ф. Ф. Записки. М., 1891.
4.1. С. 39; Верещагин А. В. Дома и на войне,
1853—1881 : воспоминания и рассказы. СПб., 1886.
С. 1—39.
278	Чечулин Н. Д. Воспитание и домашнее
обучение... С. 41—44; Кошелева О. Е. «Свое
детство» в Древней Руси и в России эпохи
Просвещения (XVI—XVIII вв.). М., 2000. В обычае
были брань, «постоянные колотушки», «холодная»
(длительное нахождение в холодной комнате),
«высаживание» (три-четыре часа на стуле без книги
и работы), битье линейкой, порка: Верховская О. П.
Картинки прошлого : Из воспоминаний детства. М.,
1913. С. 49—58, 136—143.
279	Wachtel А. В. The Battle for Childhood:
Creation of a Russian Myth. Stanford, CA : Stanford
University Press, 1990. Cp.: Каптерев П. Ф..
1)	Детские годы С. T. Аксакова: (психолого¬
педагогический этюд) // Педагогический сборник.
1890.	№ 3 ; 2) Детские годы Обломова : (психолого¬
педагогический этюд) // Женское образование.
1891.	№ 3. Миф продолжает жить и в наши дни:
Муравьева О. С. Как воспитывали русского
дворянина. М., 1995.
280	Зарецкий Ю. П. Свидетельства о себе: новые
исследования голландских историков // Социальная
история, 2008. С. 330—331.
281	См. гл. 2 «Социальная стратификация и со¬
циальная мобильность» наст, изд., табл. 2.1, 2.2. За
долю дворян с числом крепостных душ 251—500
ориентировочно взята половина от тех, кто владел
100—500 крепостными.
282	Оноприенко И. Г. Быт провинциального
дворянства: традиции и новации в 50—90-е годы
XIX в. (на примере Центрального Черноземья):
автореф. дис. ... канд. ист. наук. Воронеж, 2007.
С. 16—17.
283	Цит. по: Там же. С. 17—18.
284	Правовые и организационные проблемы,
отрицательные обстоятельства пребывания иност¬
ранных гувернеров в русских семьях, педагоги¬
ческие приемы, языковая практика, наказания
и поощрения воспитанников подробно рассмот¬
рены в кн.: Козлов О. В., Тихонова А. В.
Швейцарские учителя и гувернеры в Смоленской
губернии в первой половине XIX в. // РИ. 2013.
№ 2. С. 127—133 ; Сергеева С. В. Теория и
практика частного образования в России (пос¬
ледняя четверть XVIII—первая половина XIX в.).
Пенза, 2003 ; Солодянкина О. Ю. Иностранные
гувернантки в России (вторая половина XVIII—
777

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
первая половина XIX века). М., 2007 ; Трошина С. В.
Гувернерство в домашнем образовании России
первой половины XIX в. : дис. ... канд. пед. наук.
М, 1995.
285	Белова А. В.: 1) «Займусь опять... моим
счастливым детством...»:	Детство дворянских
девочек XVIII—середины XIX века // Родина. 2008.
№ 4. С. ПО—113; 2) «В куклы я никогда не
играла...»: Детские игрушки и «мир женского
детства» в российской дворянской культуре
XVIII—середины XIX в. // Там же. 2009. № 11 ;
3)	«Четыре возраста женщины»: Повседневная
жизнь русской провинциальной дворянки XVIII—
середины XIX в. СПб., 2010; Лотман Ю. М.
Беседы о русской культуре... С. 75—89;
Муравьева О. С. Как воспитывали русского дво¬
рянина ; Оноприенко И. Г. Быт провинциального
дворянства... Гл. I, параграф «Система до¬
машнего воспитания и образования в дворянской
среде» ; Пушкарева Н. Л. Домашнее образование
российских дворянок (по мемуарной литературе
конца XVII—начала XIX в.) // Вестник Ун-та
Рос. акад. образования. 1999. № 2 (8). С. 54—
74.
286	Белова А. В.:	1) Повседневная жизнь
провинциальной дворянки Центральной России
(XVIII—середина XIX в.): автореф. дис. ... д-ра
ист. наук. М., 2009. С. 59—61 ; 2) «Четыре возраста
женщины» ... См. также: Лотман Ю. М. Беседы
о русской культуре ... С. 51.
287	Тургенев И. С. Собр. соч. : в 12 т. Т. 7. М,
1981. С. 113—114.
288	[Пиштевич А. С.] Жизнь Пиштевича, им
самим описанная, 1764—1805. М., 1885. С. 214—
215.
289	Ключевский В. О. Два воспитания // День.
1893. № 1702, 1703.
290	Штейнгейль В. И. Сочинения и письма.
Т. 1 : Записки и письма. Иркутск, 1985. С. 91 ;
Стоюнин В. Я. Избр. пед. соч. М., 1954. С. 254—
255.
291	Стоюнин В. Я. Избр. пед. соч. С. 300—305.
См. также: Кон И. С. Бить или не бить. М., 2012.
Гл. 3 ; Леонов М. М. Телесные наказания в вос¬
поминаниях о школе середины 19 века (педагогико¬
антропологический аспект) // Педагогическая ант¬
ропология : концептуальные основания и меж¬
дисциплинарный контекст / Н. Н. Нечаев (ред.). М.,
2004.
292	Heldt V. Terrible Perfection: Women and
Russian Literature. Bloomington, Indianapolis:
Indiana University Press, 1987. P. 64—103.
293	Егерева T. А. «Вдохновенная чистой
любовью, ты мой ангел-покровитель, главный по
Боге» : русские консерваторы начала XIX века в
личной жизни // Социальная история, 2011. С. 25—
48 ; Пушкарева Н. Л. Мать и дитя в русской семье
XVII—начала XIX в. // Социальная история, 1997 :
ежегодник. М., 1998. С. 226—249.
294	Мартианова И. Ю. «Чужие дети» : из
истории жизни дореволюционного дворянства //
Социальная история, 2011. С. 65—73.
295	Там же. С. 52—65.
296	Еллис Е. Обязанности замужней женщины и
положение ее в обществе. СПб., 1848. С. 32.
297	Благово Д. Д. Рассказы бабушки : Из
воспоминаний пяти поколений. СПб., 1885. С. 145,
393 ; Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре ...
С. 103—122.
298	[Болотов А. Т] Жизнь и приключения
Андрея Болотова ... Т. 4. Стб. 1119—1123.
299	Филиппов М. А. Взгляд на русские граж¬
данские законы // Современник. 1861. № 2. Отд. 1.
С. 528.
300	Levin Е. Sex and Society ... Р. 95—101, 133—
135. Возможно, в принудительном браке супруги,
в особенности женщины, получали меньшее
сексуальное удовольствие, чем в браке по любви.
301	Любовь в письмах выдающихся людей
XVIII и XIX века : Избр. письма: Бодлэра, Байрона,
Бальзака... [и др.] / А. Н. Чеботаревская (сост.).
М., 1990 (репринтное воспроизведение издания
1913 г.). Письма заслуживают серьезного контент-
анализа.
302	Brown S. Е. F. Russians Use "Love’ Emotion
on Facebook more than any Other // San Francisco
Business Times. 2014. February 13. Цит. no: URL:
2014-#32-Johnson’s Russia List (дата обращения:
15.03.2014). Возможно, в браке по расчету супруги,
в особенности женщины, получали меньше
сексуального удовольствия, чем в браке по любви,
тем более что нормативно женщине отводилась
пассивная и подчиненная роль. Это могло
отрицательно влиять на внутрисемейные отно¬
шения. Однако даже в настоящее время, когда
большинство вступает в брак по любви и секс не
считается грехом, по данным опроса населения в
С.-Петербурге, оргазм испытывают далеко не все
и не всегда. В большинстве случаев: 87 % мужчин
и 46 % женщин; никогда, редко или довольно
редко: 5 % мужчин 36 %, женщин. См.: Тёмкина А.
К вопросу о женском удовольствии: сексуальность
и идентичность // Мишель Фуко и Россия /
О.	Хархордин (ред.). СПб., 2001. С. 316—347
(репрезентативный опрос населения Петербурга
в 1996 г., выборка 2078 человек).
303	Tovrov J. Mother-Child Relationships among
the Russian Nobility // The Family in Imperial Rus¬
sia... P. 15-43.
304	Wortman R. The Russian Empress as Mother //
Ibid. P. 60—76.
305	Щербатов M. M. Соч. : в 2 т. СПб., 1898.
Т. 2. Стб. 220—221 ; Загоровский А. И. О разводе ...
С.311.
306	Лотман Ю. М. Беседы о русской культу¬
ре... С. 108—109; Семевский В. И. Крестьяне
в царствование императрицы Екатерины II. Т. 1.
С. 318—319.
778

Примечания
307	Мартианова И. Ю. «Чужие дети» ... С. 52—
73.
308	Андреевский Л. И. Образование и вос¬
питание в барской семье Вологодской губернии
в начале XIX века: Из архива села Куракина //
Север. 1928. № 7/8. С. 17—29.
309	Семенова Л. Н. Очерки истории быта ...
С. 100.
310	Вигель Ф. Ф. Записки. Ч. 1. С. 39.
311	Чечулин Н. Д. Воспитание и домашнее
обучение ... С. 111.
312	Вигель Ф. Ф. Записки. Ч. 1. С. 39 ; Tovrov J.
The Russian Noble Family ... P. 378—394.
313	Чечулин H. Д Русское провинциальное
общество во второй половине XVIII века: ист.
очерк. СПб., 1889. С. 37, 43—45, 81—82, 95.
314	Филиппов М. А. Взгляд на русские
гражданские законы. С. 530.
315	Терещенко А. Быт русского народа. СПб.,
1848. Ч. 2. С. 107—115.
316	[Болотов А. Т.] Жизнь и приключения
Андрея Болотова ... С. 501.
317	Лотман Ю. М. Беседы о русской культу¬
ре... С. 114—115; Tovrov J. The Russian Noble
Family ... P. 348—377. Некоторые авторы связы¬
вают возникновение в русском образованном
обществе вопроса о положении женщины с дви¬
жением декабристов: Тишкин Г. А. Женский вопрос
в России ... С. 6—8.
318	Вишневская Г. А. Вопросы женской
эмансипации в русских журналах 1830—1840-х
годов // Учен. зап. Казанского гос. ун-та. 1957.
Т. 117, кн. 9. Вып. 1.С. 87—92.
319	Благово Д. Д. Рассказы бабушки ... С. 27—
28.
320	Ефремова Н. П. Шестидесятницы // ВИ.
1978. № 9. С. 76—82 ; Никитина Т Б. Женщины в
русском революционном движении 60—70-х годов
XIX в. Ростов н/Д, 1971 ; Engel В. A. Mothers and
Daughters : Women of the Intelligentsia in Nineteenth-
Century Russia. Northwestern University Press, 2000.
321	Белова А. В. «Женское детство» в дво¬
рянской культуре XVIII—середины XIX века //
Социальная история, 2008. С. 44—46.
322	Жуковская Е. И. Записки; Воспоминания.
М., 2001. С. 21,22, 26, 187.
323	Конради Е. И. : 1) Исповедь матери. СПб.,
1876; 2) Общественные задачи домашнего воспи¬
тания : книга для матерей. СПб., 1883.
324	Каптерев П. Ф. :	1) Задачи и основы
семейного воспитания. СПб., 1898; 2) О природе
детей. СПб., 1899; Энциклопедия семейного
воспитания : в 59 вып. / П. Ф. Каптерев (ред.).
СПб., 1898—1910.
325	Водовозова Е. Н. Умственное и
нравственное развитие детей от первого появления
сознания до школьного возраста : книга для
воспитателей. 4-е изд. СПб., 1891. С. 107. См.
также: Жбанков Д. И., Яковенко Вл. И. Телесные
наказания в России в настоящее время. М., 1899 ;
Кон И. С. Бить или не бить. Гл. 3 ; Синова И. В.
Дети в городском российском социуме во второй
половине XIX—начале XX в. : проблемы социа¬
лизации, девиантности и жестокого обращения.
СПб., 2014.
326	Шелгунов Н. В. Избр. пед. соч. М., 1954.
С. 264. См. также: Сикорский И. А. Воспитание
в возрасте первого детства. СПб., 1884. С. 29—31 ;
Острогорский А. Н. Семейные отношения и их
воспитательное значение // Острогорский А. Н.
Избр. пед. произведения. М., 1985. С. 272—305,
277—:278.
327	Верховская О. П. Картинки прошлого ...
С. 280. См. также: Глинский Б. Б. Из летописи
усадьбы Сергеевки // ИВ. 1894. Т. 58, № 10. С. 57—
85 ; Купреянова А. Н. Из семейных воспоминаний //
Богословский вестник. 1914. Т. 1, № 4. С. 650—
663 ; Т. 2, № 5. С. 9—24 ; № 6. С. 265—274.
328	Зидер Р. Социальная история семьи в За¬
падной и Центральной Европе (конец XVIII—
XX вв ). М., 1997. С. 124—142.
329	Веременко В. А. Дворянская семья ... С. 469—
470.
330	Черткова А. К Из моего детства: воспо¬
минания. М., 1911. С. 24,91, 122.
331	[Путилин И. Д.] Преступления, раскрытые
начальником С.-Петербургской сыскной полиции
И. Д. Путилиным. М., 1990. С. 79—80; [Коро¬
вин К] Константин Коровин вспоминает. М., 1990.
332	Мосолов	А.	А.	При	дворе	последнего
императора : Записки начальника канцелярии
министра двора. СПб., 1992. С. 69; Wortman R.
Images of Rule and Problems of Gender in the
Upbringing of Paul I and Alexander I // Imperial
Russia, 1700—1917: State, Society, Opposition /
E. Mendelsohn, M. S. Shatz (eds.). DeKalb, IL:
Northern Illinois University Press, 1988. P. 58—75.
333	Мосолов	А.	А.	При	дворе	последнего
императора... С. 71.
334	Там же. С. 79—80, 131.
335	Levin Е. Sex and Society ... Р. 297, 301—302.
336	Об обсуждении этого вопроса в русском
обществе конца XIX—начала XX в. см.: Engelstein
L.: 1) Abortion and the Civic Ordei The Legal and
Medical Debates // Clements J E., Engel B. A.,
Worobec Ch. D. (eds.). Russia’s Women:
Accommodation, Resistance, Transformation. Berkeley,
CA et al. : University c California Press, 1991.
P. 185—207 ; 2) The Key to Happiness. P. 106—114,
334—358.
337	Веременко В. А. Дворянская семья ...
338	Замечу, что приведенная периодизация при¬
сутствует в диссертации и, естественно, авторе¬
ферате: Веременко В. А. Эволюция дворянской
семьи в условиях модернизации России : автореф.
дис. ... д-ра ист. наук. СПб., 2007. С. 7—9, 42—47.
Но в монографии «Дворянская семья...», изданной
за три месяца до защиты диссертации, автор от нее
779

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
отказалась, но реанимировала ее в статье,
вышедшей через два года: Беременно В. А. Суп¬
ружеские отношения в дворянских семьях России
во второй половине XIX—начале XX века: этапы
эволюции // Социальная история, 2008. С. 65—66.
339	Тезис о кризисе является центральным в
диссертации: Беременно В. А. Эволюция дво¬
рянской семьи... С. 8, 43. В книге идея кризиса
занимает меньше места, но все равно звучит внятно
и недвусмысленно: Беременно В. А. Дворянская
семья ... С. 577—584.
340	Кстати, укажу интересную книгу, не за¬
меченную историками: Отцы и дети: Поко¬
ленческий анализ современной России / Ю. Левада,
Т. Шанин. М., 2005. Она включает материалы
рабочего семинара по проблемам поколенческого
анализа, действовавшего в Московской высшей
школе социальных и экономических наук в 2000—
2003 гг. В статьях рассматриваются смысловой
состав понятия «поколение» и границы его при¬
менимости в исследовательской работе историка,
демографа, социолога. «Проблема поколений»
включается в специфические условия догоняющего
развития и задержанной модернизации, заблокиро¬
ванного социального продвижения, прежде всего
на примере России XIX—XX вв.
341	Белова А. В. «Женское детство» ... С. 4А—
46.
342	Беременно В. А. Эволюция дворянской се¬
мьи ... С. 42—47.
343	Там же. С. 45—46.
344	Там же. С. 46-47.
345	Там же. С. 47.
346	Следует упомянуть о научно-популярных
книгах, посвященных эволюции дворянско-
интеллигентской семьи с конца XVIII в. до начала
XX в.: Первушина Е. В. 1) Петербургские женщины
XVIII	века. М., 2010; 2) Петербургские женщины
XIX	века. М., 2013 ; Пономарева В. В., Хорошилова
Л. Б.: 1) Мир русской женщины: воспитание,
образование, судьба. М., 2008 ; 2) Мир русской
женщины: семья, профессия, домашний уклад. М.,
2008.
347	Беременно В. А:. 1) Эволюция дворянской
семьи ... С. 47 ; 2) Дворянская семья ... С. 583—
584.
348 Рейнгардт	Н. В.	О	личных и
имущественных правах женщин по русскому праву.
Казань, 1885. С. 33 ; Савельев А. Юридические
отношения между супругами, по законам и
обычаям великорусского народа. Н. Новгород,
1881.
349	Семенова Л. Н. Очерки истории быта ...
С. 13—14, 33 ; Тишкин Г. А. Женский вопрос
в России ... С. 19—20.
350	Гойхбарг А. Г. Замужняя женщина как
неравноправная	личность	в	современном
гражданском праве // Право. 1914. № 51. Стб.
3542—3544; Рейнгардт Н. В. О личных и
имущественных правах женщин... С. А—5;
Хвостов В. М. Женщина накануне новой эпохи. М.,
1905. С. 107. Интересно отметить, что участие
российских женщин в Первой мировой войне было
самым массовом из всех воюющих стран — свыше
6 тыс., при одобрении со стороны общественности
и правительства: Staff L. S. They Fought for the
Motherland : Russia’s Women Soldiers in World War I
and the Revolution. Lawrence : University Press of
Kansas, 2006.
351	Оршанский И. Г. Исследование по русскому
праву семейному и наследственному. СПб., 1877.
С. 155, 346; Нижник Н. С. Правовое регу¬
лирование... С. 40; Пушкарева Н. Л. Иму¬
щественные права женщин в XVIII—начале
XIX в. // Семья в ракурсе ... С. 188—203 ; Hutton М.
J. Russian and Soviet Women, 1897—1939 : Dreams
Struggles and Nightmares : Ph. D. The University of
Iowa. 1986. P. 22—109, 344-430; Stites R. The
Women’s Liberation Movement in Russia Feminism,
Nihilism, and Bolshevism, 1860—1930. Princeton,
NJ : Princeton University Press, 1978. P. 27. Маррезе
обратила внимание на значительные имущест¬
венные права дворянок и на их юридические права
в более широком смысле — в частности, право
замужних женщин вступать в тяжбы от своего
имени и привлекать к суду собственных мужей.
Вследствие этого они пользовались значительным
авторитетом и влиянием не только в семье, но и в
обществе: Маррезе М. Л. Бабье царство : Дворянки
и владение имуществом в России (1700—1861). М.,
2009. С. 316—321.
352	Цатурова М. К. Три века русского развода
(XVI—XVIII века). М., 2011. С. 93—160, 256—266.
В православной Молдове XVI—XVII вв. семейные
обычаи и традиции осуждали развод, но он тем не
менее существовал, и женщины даже иногда
выигрывали процесс: Заболотная Л. П. Имели
ли женщины право на развод в Молдове XVI—
XVII вв.? // Социальная истории, 2009 : ежегодник.
М., 2010. С. 9—22.
353	Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории
русского права. С. 438—439 ; Рабинович М. Г.
Очерки этнографии ... С. 215—216.
354	Описание архива Александро-Невской
Лавры. СПб., 1911. Т. 2. Стб. 397.
355	Миненко Н. А. Русская крестьянская
семья ... С. 310.
356	Латкин В. Н. Учебник истории русского
права ... С. 520—524.
337 Кошелева О. «Не ходя к правильному
суду...» : Практика развода в повседневности
петровского времени. URL: hse.ru/data/2012/04/
16/1250420293/Тезисы к докладуОl.doc (дата обра¬
щения: 23.08.2014); Муравьева М. Г. Повседневные
практики насилия: супружеское насилие в русских
семьях XVIII в. // Бытовое насилие ... С. 77 ;
Цатурова М. К. Три века русского развода...
С. 93—160, 256—266.
780

Примечания
358	Христианство: энцикл. словарь : в 3 т. /
С. С. Аверинцева, А. Н. Мешкова, Ю. Н. Попова
(ред.). Т. 1. М„ 1993. С. 351 ; Т. 3. М., 1995. С. 7.
См. также: Виноградский Н. Церковный собор в
Москве 1682 года: Опыт историко-критического
исследования. Смоленск, 1899.
359	Седерберг Г. Заметки о религии и нравах
русского народа, 1709—1718 гг. // ЧОИДР. 1873.
Кн. 2. С. 22 ; Рейтенфельс Я. Сказания светлейше¬
му герцогу Тосканскому Козьме Третьему о Мос¬
ковии. М., 1905. С. 177.
360	До судебных уставов 1864 г. прелюбодеяние
автоматически влекло уголовную ответственность
для виновного; с 1864 г. закон давал право
пострадавшему супругу возбудить против винов¬
ного дело либо в духовном, либо в светском суде
(во втором случае наступала уголовная ответствен¬
ность). Но за нарушение святости брачного союза
можно было привлечь к ответственности и не
состоящих в браке. Например, в 1876 г. были
привлечены к уголовной ответственности 23 муж¬
чины и 26 женщин, из них 21 осуждены: 8 —
к заключению в монастырь, 5 — в тюрьму, 8 —
к аресту. В 1911 г. привлечен 231 человек, осуждены
78, из них заключены в монастырь 18, в тюрьму —
7, отправлены под арест 53: Веременко В. А.
Дворянская семья ... С. 379.
361	Латкин В. Н. Учебник истории русского
права... С. 520—521. Число монахов и пос¬
лушников обоего пола в российских православных
монастырях составляло в 1840—1844 гг. — 5735,
в 1865—1869 гг. — 23 709, в 1888—1891 гг. —
39 051: Энциклопедический словарь: в 41 т. /
Ф. А. Брокгауз, И. А. Ефрон. Т. 38-а : Россия. СПб.,
1896. С. 731. Чтобы поддерживать такой рост,
ежегодно в монастыри должно было поступать
более 300 человек в 1840-е гг. и более 1000 человек
в 1880-е гг., в том числе принять постриг в 1875—
1891 гг. более 300 человек в год. Но официальных
сведений о разводах, связанных с пострижением,
мне неизвестно.
362	Богословский С. Д. К вопросу о поводах к
брачному разводу. Харьков, 1916 ; Григоровский С. П.
О разводе: Причины и последствия развода и
бракоразводное судопроизводство:	ист.-юрид.
очерк. СПб., 1911 ; Загоровский А. И. О разводе ... ;
Заозерский Н. А. Государство и церковь в деле
законодательства о поводах к разводу. СПб., 1913.
С. 3—18 ; Никольский В. Н. Обзор главнейших
постановлений Петра I в области личного
семейного права. Ярославль, 1857. С. 88—90;
Способин А. Д. О разводе в России. М., 1881 ;
СЗРИ. 1857. Т. 10, ч. 1 : Законы гражданские. Ст. 5.
Развод и признание брака незаконным и
недействительным — разные по церковному смыс¬
лу процедуры, но одинаковые по последствиям.
161 ПСЗ-П. Т. 35. Отд. 1 (1850 г.). № 23906.
С. 103—106. Под неспособностью к супружескому
сожительству имелась в виду исключительно
физическая неспособность к отправлению полового
акта, для чего требовалось заключение врача о
неспособности мужчины и доказательства
девственности женщины: СЗРИ. 1876. Т. 10, ч. 1.
Ст. 48—49. См. также: К-в П. Женщина по рус¬
скому законодательству: Расторжение брака //
Друг женщин. 1883. № 8. С. 69—78 ; Латкин В. Н.
Учебник истории русского права... С. 522 ; Пах-
ман С. В. История кодификации гражданского
права : в 2 т. СПб., 1876. Т. 1. С. 410—415.
364	Семенова Л. Н. Очерки истории быта...
С. 12—80; Трохина Т. «Пикантные ситуации» :
некоторые размышления о разводе в России
в конце XIX в. // Семья в ракурсе ... С. 82—96. См.
также: Фомина О. В. Имущественно-демографи¬
ческая характеристика ... С. 118—119.
365	Розанов Н. М.\ 1) Семейные безобразия
былого времени // Русский архив. 1891. Т. 12.
С. 554—555; 1894. Т. 15. С. 319—21, 327—28;
2)	История Московского епархиального управления
со времени учреждения св. Синода (1721—1821).
Ч. 3,кн. 1.М., 1870. С. 55—56.
366	ПСЗ-I. Т. 18. № 12935. С. 171.
367	Семевский В. И. Домашний быт и нравы
крестьян ... С. 77.
368	ПСЗ-Н. Т. 35. Отд. 1. № 23906. С. 105. См.,
например: Трохина Т. «Пикантные ситуации»...
С. 82—96.
369	Лебедев А. О брачных разводах по
архивным документам Харьковской и Курской
духовных консисторий // ЧОИДР. 1887. Кн. 2.
С. 1—31 ; Преображенский И. Отечественная
церковь по статистическим данным с 1840—41 по
1890—91 годы. СПб., 1901. С. 71—74 ; Freeze G. L:
1) Bringing Order to the Russian Family : Marriage
and Divorce in Imperial Russia, 1760—1860 // The
Journal of Modem History. 1990. Vol. 62, nr 4.
P.	709—746 ; 2) Matrimonial Sacrament and Profane
Stories: Class, Gender, Confession, and the Politics of
Divorce in Late Imperial Russia // Sacred Stories:
Religion and Spirituality in Modem Russia /
M. Steinberg, H. Coleman (eds.). Bloomington,
Indiana : Indiana University Press, 2006. P. 146—178.
В общем числе разводов и недействительных
браков последние составляли в 1840-е гг. около
15%, в 1890—1912 гг. —3—6%.
370	Бечаснов П. Статистические данные о
разводах и недействительных браках за 1867—1886
гг. (по епархиям Европейской России). СПб., 1893.
С. 8 ; Новосельский С. А. Обзор главнейших данных
по демографии ... С. 29.
371	Фриз Г. Мирские нарративы о священном
таинстве: брак и развод в позднеимперской России //
Православие: Конфессия, институты, религиоз¬
ность (XVII—XX вв.): сб. статей / М. Долбилов,
П. Рогозный (ред.). СПб., 2009. С. 122—175.
372	См.: Статистическое приложение в т. 3 наст,
изд. ; Mulhall М. G. Dictionary of Statistics. London et
al. : G. Routledge, 1892. P. 222.
781

Гчава 4. Семья и внутрисемейные отношения
373	Фриз Г. Мирские нарративы ... С. 125—126.
374	У католиков и протестантов оснований для
разводов было больше — дополнительно
злонамеренное оставление без помощи и жестокое
обращение. На долю разводов по последним двум
основаниям в 1878—1882 гг. в Варшавском
консисториальном округе приходилось около
половины разводов: Веременко В. А. Дворянская
семья ... С. 317.
375	Например, среди князей Долгоруких за
1711—1900 гг. имелось два двоеженца, 11
разведенных: 1 —в 1730-е, 1 — 1810-е, 1 — 1830-е,
3— в 1840-е, остальные — в 1861—1900 гг.;
большой процент холостяков и старых дев:
Мелъцин М. О. Судьбы старинного российского
дворянства в конце XVIII—начале XX века:
Князья Долгоруковы в системе общественных
отношений: дис. ... канд. ист. наук. СПб., 1999.
С. 271—277.
376	В Москве по переписи 1902 г. доля
разведенных в населении города составляла 1 % у
мужчин и 1,5 % у женщин, т. е. в 1,6 раза меньше,
чем в Петербурге: Перепись Москвы 1902 года. М.,
1904—1906. Ч. 1 : Население. Вып. 1 : Население
по полу, возрасту, месторождению, продолжи¬
тельности пребывания в Москве, семейному
состоянию, сословиям, грамотности и степени
образования. С. 112—113.
377	Общий свод данных переписи 1897 г. Т. 2.
С. 92—97, 176. См. также: Веременко В. А. Дво¬
рянская семья ... С. 374—377.
378	В последние 20 лет в исследовательское
поле попали и разводы: Белякова Е. В. «Бабьи
стоны» : Как разводились в Российской империи //
Родина. 2002. № 7; Котлова Т. Б. Замужество
и развод... С. 154—172; Лотман Ю. М. Беседы
о русской культуре ... С. 103—122 ; Максимова Т. О.
Развод по-русски // Родина. 1998. № 9 ; Марее¬
ва Е. П. \ 1) Бракоразводная практика в Тамбовской
епархии // Державинские чтения. Тамбов, 2000;
2) Мужчины и женщины при заключении и
расторжении брака в XIX в. (по материалам
Тамбовской епархии) // От мужских и женским к
гендерным исследованиям. Тамбов, 2001. С. 38—
42. Самый полный очерк состояния бракоразводной
практики см.: Веременко В. А. Дворянская семья ...
С. 279—386 ; Цещенко В. Ю. Русская семья (XI—
XIX вв.). С. 287—311 ; Фриз Г. Мирские
нарративы ... С. 122—175.
379	Архив РГЭМ. Ф. 7 (В. Н. Тенишев). On. 1.
Д. 32, 279, 401, 431, 517, 519, 552 ; Розанов Н. П.
Воспоминания старого москвича. М.,	2004.
С. 298—299; Иванилова Е. П. Проблема сущест¬
вования гражданских браков в Тамбовской
губернии, XIX в. // Социальная история российской
провинции ... С. 127—129.
380	Архив РГЭМ. Ф. 7. On. 1. Д. 552. Л. 2—3;
Д. 279. Л. 2—3; Д. 517. Л. 16—18; Д. 519. Л. 27.
381	Мареева Е. П. Проблема получения жен¬
щинами права на отдельное от супруга проживание
(на материалах Тамбовской губернии, XIX—начало
XX в.) // Женская повседневность в России в
XVIII—XX вв. : материалы междунар. науч. конф.
25 сент. 2003 г. / П. П. Щербинин (ред.). Тамбов,
2003. С. 33—36.
382	Веременко В. А. Дворянская семья...
C.	324—337.
383	Там же. С. 294, 312, 318. Данные на 1867—
1876 гг.
384	Понижение социального статуса женщин в
Московскую эпоху сравнительно с Киевской, вы¬
разившееся в ограничении их участия в общест¬
венной жизни и в сокращении имущественных прав
после нашествия монголов, скорее всего, объясня¬
лось не их воздействием, а христианизацией Руси :
Atkinson D. «Preface» // Women in Russia /
D.	Atkinson (ed.). Stanford, CA : Stanford University
Press, 1977. P. 12—24; Pushkareva N. Women in
Russian History : From the Tenth to the Twentieth
Century. Armonk, NY ; London : M. E. Sharpe, 1997.
P. 42-43, 63, 83, 91—92, 100, 105.
385	По мнению И. E. Забелина, «появление
терема было простым и естественным условием
благочестивой жизни», и корни его уходят в
Киевскую эпоху: Забелин И. Е. Домашний быт
русских цариц ... С. 97—98. Слово «терем» имеет
греческое происхождение (Фасмер М. Этимо¬
логический словарь русского языка: в 4 т. М.,
1986—1987. Т. 4. С. 47), а не татарское проис¬
хождение (от «гарем»), как полагают некоторые
исследователи, связывающие его появление с та¬
тарским влиянием.
386	Фромм Э.: 1) Мужчина и женщина. М.,
1998. С. 155; 2) Иметь или быть. Киев, 1998 ;
3)	Искусство любить. 2-е изд. СПб., 2002.
387	Муравьева М. Повседневные практики
насилия... С. 76—77. Холмогорская епархия
в 1731 г. была переименована в Архангелогород¬
скую и Холмогорскую.
388	Кабузан В. М. Народонаселение России
в XVIII—первой половине XIX в. (по материалам
ревизий). М., 1963. С. 164; Семенова Л. И. Быт
и население Санкт-Петербурга (XVIII век). СПб.,
1998. С. 6; Санкт-Петербург, 1703—2003: юб.
стат. сб. : в 3 вып. / И. И. Елисеева (ред.). СПб.,
2001. Вып. 1.С. 47.
389	Описание документов и дел, хранящихся
в архиве Святейшего Правительствующего Синода.
СПб., 1908. Т. 20. Стб. 894—898 ; РГИА. Ф. 796
(Канцелярия Синода). Оп. 63. Д. 123.
390	Муллов П. А. Как заключались (иногда)
сводные браки // Архив исторических и практи¬
ческих сведений, относящихся до России. 1860—
1861. Кн. 1. С. 21—22.
391	Миненко Н. А. Русская крестьянская се¬
мья ... С. 222.
782

Примечания
392	Общий свод данных переписи 1897 г. Т. 2.
С. 392—393. Некоторые современники считали, что
на самом деле их было в 10 раз больше, т. е. около
20 % населения: Рубакин Н. А. Россия в цифрах :
Страна; Народ; Сословия ; Классы : Опыт
статистической характеристики сословно-классо¬
вого состава населения русского государства: (На
основании официальных и научных исследований).
СПб., 1912. С. 76—77. Это, конечно, преувели¬
ченная оценка.
39-1 Миненко Н. А. Русская крестьянская се¬
мья... С. 202—225; Голикова С. В. Семья...
С. 42—52 ; Никишина Н. В., Гончаров Ю. М Семья
горнозаводского населения ... С. 86—101.
394	Гарбузов В. И. От младенчества до
отрочества: (Размышления врача о развитии и
воспитании ребенка). Л., 1991. С. 31—33, 168—
186; Кон И. С.:	1) Психология юношеского
возраста : (Проблемы формирования личности). М.,
1979. С. 17 ; 2) Ребенок и общество: (Историко¬
этнографическая перспектива). М. : Наука, 1988.
С. 238—242 ; Scott W. A. et al. Children’s Personality
as a Function of Family Relations within and between
Cultures // Journal of Cross-Cultural Psychology. 1991.
Vol. 22, nr 2. June. P. 182—208.
395	С точки зрения межпоколенных отношений
этнологи различают три вида культур: постфи¬
гуративные (дети учатся главным образом у своих
предков), кофигуративные (дети и взрослые учатся
в основном у равных, сверстников), префигура-
тивные (взрослые учатся также и у своих детей):
Кон И. С. Маргарит Мид и этнография детства //
Мид М. Культура и мир детства:	избр.
произведения. М., 1988. С. 422—223.
396	Подробнее см. в гл. 12 «Русская культура
в коллективных представлениях» наст. изд.
397	Книга в России, 1861—1881 / И. И. Фролова
(ред.). М., 1991. Т.З. С. 69—86.
398	См.: Статистическое приложение в т. 3 наст,
изд.
399	Илюха О. П. Школа и детство... С. 285.
Высказано мнение, что политические катаклизмы в
России XIX—XX вв. были результатом социально¬
возрастного конфликта, перманентно воспроизво¬
дящегося российским обществом: Бочаров В. В.
Социально-возрастной конфликт и политические
катаклизмы в российском обществе // Антропо¬
логия власти : хрестоматия по политической антро¬
пологии : в 2 т. / В. В. Бочаров (сост. и ред.). Т. 2.
СПб., 2007. С. 448—463.
4(10 Шилоескш М. В. Воздействие семьи
сибирской городской интеллигенции на процесс
первичной социализации подрастающего поколения
в XIX—начале XX в. // Семья в ракурсе ... С. 76—81.
401	Adorno Th. W. et al. The Authoritarian
Personality. New York : Harper and Brothers, 1950.
402	Вяземский П. А. Московское семейство
старого быта // Вяземский П. А. Эстетика и лите¬
ратурная критика. М., 1984. С. 313.
403	Гакстгаузен А. Исследования внутренних
отношений народной жизни в особенности
сельских учреждений России. М., 1870. Т. 1.
С. XVIII—XIX. См. также: Дружинин Н. М.
Крестьянская община в оценке А. Гакстгаузена и
его русских современников // Ежегодник гер¬
манской истории, 1968 год. М., 1969. С. 34.
404	Мандэй К. Ле-Плэ в России // Вопросы
статистики. 1999. № 12. С. 65—70.
403 Архив РГО. Разр. 23. Д. 150. Л. 27.
406	Токвилъ А. Демократия в Америке. М., 1992.
С. 425—437.
407	Бекасова А. Отцы, сыновья и публика...
С. 118—122. См. также: Костюхина М. Золотое
зеркало ... С. 25—28.
408	Вортман Р. Российская императорская
фамилия как символ // Семья в ракурсе ... С. 64.
409	Flandrin J.-L. Families in Former Times.
Kinship, Household and Sexuality. Cambridge et al. :
Cambridge University Press, 1979. P. 120. См. также:
Dicks H. V. Some Notes on the Russian National
Character // The Transformation of Russian Society :
Aspects of Social Change since 1861 / С. E. Black
(ed.). Cambridge, MA: Harvard University Press,
1960. P. 636—651.
410	Бочаров В. В. Иррациональность и власть
в политической культуре России // Антропология
власти ... Т. 2. С. 203—217.
411	Никологорский А. С. Семейный вопрос
в российской публицистике конца XIX—начала
XX века : автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 2012.
С. 28—32.
412	Кечеджи-Шаповалов М. В. Женское движение
в России и за границей. СПб., 1902. С. 132—203;
Крадецкая С. В. Гражданская идентичность
феминисток в России в начале XX в. : дис. ... канд.
ист. наук. М., 2012; Новикова Н Либеральный
феминизм в России и на Западе:	опыт
сравнительного анализа. М., 2000. С. 1—28;
Стайте Р. Женское освободительное движение в
России : Феминизм, нигилизм и большевизм, 1860—
1930. М., 2004; Тишкин Г. А. Женский вопрос в
истории России // Феминизм и российская культура /
Г. А. Тишкин (ред.). СПб., 1995. С. 138—167;
Хасбулатова О. А. Опыт и традиции женского
движения в России (1860—1917). Иваново, 1994;
Юкина И. И. Русский феминизм как вызов
современности. СПб., 2007. С. 459—466; Edmond¬
son L. Н. The Feminist Movement in Russia, 1900—
1917. Stanford, CA: Stanford University Press, 1984;
Stites R. The Women’s Liberation Movement in
Russia: Feminism, Nihilism, and Bolshevism, 1860—
1930. Princeton : Princeton University Press, 1991.
413	Стайте P. Женское освободительное
движение ... С. 309—322.
414	Ruane Ch. Gender, Class, and the Profes¬
sionalization of Russian City Teachers, 1860—1914.
Pittsburgh, Penn ; London : University of Pittsburgh
Press, 1994. P. 65—71.
783

Глава 4. Семья и внутрисемейные отношения
415	Илюха О. П. «Учащие»:	Учитель и
учительница в российской деревне в XIX—начале
XX в. // Социальная история, 2009 : ежегодник.
СПб, 2010. С. 91—92.
416	Жемчужная 3. Пути Изгнания : Урал, Ку¬
бань, Москва, Харбин, Тянцзин : воспоминания.
Tenafly, NJ: Эрмитаж, 1987. С. 19.
4,7 Сынова И. В. Дети в городском российском
социуме ... В исследовании рассмотрен широкий
спектр вопросов: правовом статусе ребенка, о госу¬
дарственной политике по отношению к детям,
о фактах жестокого отношения к ним, об эксплуа¬
тации, нищенстве, преступности, самоубийствах,
проституции несовершеннолетних во второй поло¬
вине XIX—начале XX в.
418	Первые следы дедовщины находят в
средневековых европейских университетах. Сог¬
ласно университетским уставам, при поступлении
молодой человек должен был пройти своеобразный
обряд инициации — посвящения в студенты. Обряд
заключался в ударах книгой или сковородкой по
заду. В некоторых университетах практиковались
более жестокие и унизительные процедуры,
связанные с побоями. После обряда следовала
совместная пирушка, которую оплачивал новичок.
См.: Арьес Ф. Ребенок и семейная жизнь при
Старом порядке : пер. с фр. Екатеринбург, 1999.
С. 247. Дедовщина до сих пор сохраняется в
военных учебных заведениях и на Западе.
Например, в США некоторые формы дедовщины
легализованы. В частности, в военной академии
Вест-Пойнт младшие кадеты, официально име¬
нуемые «плебеями», должны беспрекословно
подчиняться старшим, обслуживать их за столом,
передвигаться только вдоль стен, причем, бегом и
т. п. — почти как в Пажеском корпусе: Симонов В.
Гуд морнинг, ребята! // Ровесник. 1990. № 7. С. 5—6.
419	Епанчин Н. А. На службе трех императоров :
воспоминания. М., 1996. С. 69—70, 275. Это
подтверждается другими свидетельствами: Кро¬
поткин П. А. Пажеский корпус // Записки рево¬
люционера. М., 1988.
420	Штейнгейль В. И. Сочинения и письма. Т. 1.
С. 91.
421	Российская дедовщина относится к инсти¬
туционализированным формам насилия, среди
которых буллинг (от bully — хулиган, драчун) и
хейзинг (От haze — зло подшучивать, особенно над
новичком; пугать, изнурять, бить), имеющие целью
повысить дисциплину при помощи силового
воздействия, розыгрышей и злых шуток, часто
с применением унизительных и болезненных испы¬
таний. Это узаконенное групповое насилие для
установления и поддержания внутригрупповой
иерархии имеет глубокие традиции. Оно сущест¬
вует во многих школах-интернатах, спортивных
обществах и военных организациях. Изощренным
хейзингом славились английские и американские
аристократические школы-интернаты XVII—XIX вв.
См.: Кон И. С. Дедовщина в свете исследований
закрытых мужских сообществ // Мужской сборник.
Вып. 3 : Мужчина в экстремальной ситуации /
Н. Л. Пушкарева (ред.). СПб., 2007. С. 84—90.
Согласно другому мнению, «с антропологической
точки зрения срочная служба в Вооруженных
силах — это прежде всего один из основных сов¬
ременных институтов половозрастной инициации»:
Лурье М. Л. Служба в армии как «воспитание
чувств» // Гендерный подход в антропологических
дисциплинах : материалы науч. конф. 19—21 февр.
2001 г. / К. А. Богданов и др. (ред.). СПб., 2001.
С. 247. См. также: Тутолмин С. И. Дедовщина:
ретроспектива: ист.-психол. исслед. // Имперское
возрождение. 2007. № 4, 5. URL: http://www.fon-
div.ru/articles/З/189/ (дата обращения: 25.06.2014);
Клепиков Д. В. Дедовщина как социальный инсти¬
тут: автореф. дис. ... канд. социол. наук. СПб.,
1997.
422 Филиппов Н.\ 1) Устыдимся, взрослые II
Семья. 1988. № 3 ; 2) Откуда у них эти гены зла? II
Там же. № 24. По сведениям Генеральной
прокуратуры РФ, ежегодно 2 млн детей (в 2002 г.
из 23,7 млн в возрасте до 15 лет, т. е. 8,4%)
становятся в своих семьях жертвами избиения, при
этом каждый десятый погибает, а каждый сотый
кончает жизнь самоубийством, чтобы избежать
побоев. По данным МВД, около 55 тыс.
несовершеннолетних детей ежегодно убегают из
семей из-за жестокого обращения родителей.
Неучтенных случаев насилия — намного больше:
Лиманская К А. Насилие над детьми как
социальная проблема российского общества II
Актуальные проблемы демографического развития
Санкт-Петербурга: материалы конф. 23 июня
2004 г. СПб., 2004. С. 158—161. В 2008 г. около
470 тыс. детей пострадало от жестокого обращения,
что составило 18,0 на 1000 детского населения (для
сравнения в США в 2007 г. — 10,6 на 1000,
в западноевропейских странах еще меньше: URL:
http://www. cogita. ru/ne ws/otchety/nasil ie-v-seme-prob-
lematika-i-statistika (дата обращения: 10.05.2014).
Телесные наказания в английских государственных
школах, а также в частных школах, получавших
государственные субсидии, отменили в 1987 г.,
в частных школах — в 1999—2003 гг.; в некоторых
штатах США телесные наказания в школах разре¬
шены до сих пор: Телесные наказания в семье и
школе. URL:	http://www.stenaee/blog/telesnye-
nakazaniya-v-seme-i-shkole (дата обращения: 23.08.2014).
См. также: Кон И. С. Бить или не бить. В этой
глобальной сравнительно-исторической и междис¬
циплинарной работе автор анализирует проблему
телесных наказаний детей как социокультурное
явление, объясняет их социальный и педагоги¬
ческий смысл, почему эти практики применялись
тысячелетиями, а в последние 100 лет стали
выходить из употребления. См. также: Кон К С.
Телесные наказания девочек и мальчиков в России
784

Примечания
XX—начала XXI в. :	Повседневные практики
и общественное мнение // Бытовое насилие ...
С. 11—51.
423	Голод С. И; Семья и брак ... С. 152—153 ;
Кон И. С. Ребенок и общество ... С. 238—242.
424	Бердяев Н. А. О рабстве и свободе человека.
С. 193—194.
425	Кон И. С. Бить или не бить.
426	См. табл. 5.8 в гл. 5 «Город и деревня
в процессе модернизации» наст. изд.
427	Феноменов Ы. Современная деревня ... Ч. 2.
С. 98—106; Яковлев Я:. 1) Деревня как она есть.
М., 1923 ; 2) Наша деревня : Новое в старом и
старое в новом. М, 1924 ; Russian Peasant Women /
B.	Farnsworth, L. Viola (eds.). New York : Oxford
University Press, 1992.
428	Окно в русскую частную жизнь : Супру¬
жеские пары в 1996 году / Н. Римашевская и др. М.,
1999. С. 165—166.
429	Общий свод данных переписи 1897 г. Т. 1.
C.	90; Движение населения в Европейской России
за 1896 г. СПб., 1899. С. 70; Всеподданнейший
отчет обер-прокурора Святейшего Синода по
ведомству православного исповедания за 1896 год.
СПб., 1897. Приложение. Таблица «Число браков
расторгнутых и признанных незаконными и не¬
действительными».
410 Русские: эптюсои очерки. М, 1992. С. 183—184.
431	Там же. С. 183—184, 221—222.
432	Там же.
433	Так же, например, думает известный эксперт
по вопросам брака: Голод С. И. Современная семья:
плюрализм моделей // Социс. 1996. №3/4. С. 99—
108.
434	Окно в русскую частную жизнь. С. 188—
189, 232—236. Современные исследования пока¬
зывают, что и на Западе, например во Франции,
пережитки патриархата очень сильны. Общество
по-прежнему считает основной задачей женщины
материнство: Шолле М. Насколько необратимы
завоевания феминизма? // Свободная мысль. 2007.
№4. С. 105—112.

ГЛАВА 5
ГОРОД И ДЕРЕВНЯ
В ПРОЦЕССЕ МОДЕРНИЗАЦИИ

Бог да город, черт да деревня.
Город — царство, а деревня — рай.
Русские пословицы
Поселения, называемые в России городами, существуют более 1000 лет, но
поселения, которые можно считать городами в современном смысле — центрами
культуры, промышленности, торговли, услуг, финансов и информации, появи¬
лись сравнительно недавно — лет 300. В современном массовом сознании росси¬
ян город и деревня — это два заряженных противоположными эмоциями образа.
Город — высшее проявление цивилизации, духовные мастерские человечества
и двигатели прогресса, место утонченности, активности, свободы, изменения
и богатства, инструмент решения всех социальных проблем. По словам Ф. Бро¬
деля, «города — это как бы электрические трансформаторы: они повышают на¬
пряжения, ускоряют обмен, они беспрестанно вершат жизнь людей»1. В проти¬
воположность городу деревня — примитивность и отсталость, пьянство и бед¬
ность, скука и «идиотизм жизни»2. Старая антитеза: город — это противное при¬
роде, искусственное образование, где живут люди, разъединенные деньгами
и эгоизмом, а деревня — вместилище правды и справедливости, покоя и гармо¬
нии, место жизни наивных, добрых людей, объединенных общими и высокими
ценностями — ушла в прошлое вместе с забытой ныне деревенской прозой
1960—1980-х гг. Сквозь призму этих образов мы смотрим в наше прошлое и на
наше настоящее. Насколько правильны эти образы и представления?
В советской историографии история города и урбанизации не относилась
к числу особо популярных тем, в постсоветской внимание к ней повысилось3,
вместе с тем изменился и угол зрения — интерес сместился к демографии и по¬
вседневной жизни4, менталитету и девиантному поведению горожан5, к благо¬
творительности, общественным организациям и преступности. Написаны сотни
диссертаций, книг и статей, посвященных отдельным аспектам истории от¬
дельных городов или городов отдельных губерний. Даже их перечисление заняло
бы не один десяток страниц6. Появилось немало работ оригинальных работ по
тематике и методике анализа7. Соответственно изменился ракурс изучения уни¬
версальных историй отдельных городов8. Слабое место местных и региональных
конкретно-исторических исследований — отсутствие сравнительного анализа:
в преобладающем числе работ история конкретного города или губернского ком¬
плекса городов не сопоставляется ни с историей городов других местностей, ни
с общероссийской или региональной историей городов. В качестве редких ис¬
ключений отмечу работы А. И. Куприянова9 и Ю. М. Гончарова10, в которых
присутствует сравнительный анализ, что делает их работы интересными и зна¬
789

Глава 5. Город и деревня в процессе модернизации
чимыми для всех исторических урбанистов11. Методологическим вопросам урба¬
низации, ее влиянию на развитие социума, преобразовательной роли города
в социальной эволюции также стало уделяться больше внимания, правда, пре¬
имущественно не историками, а представителями других наук12.
Традиционно принято рассматривать и анализировать город и деревню по¬
рознь. Такой подход затрудняет понимание особенностей городского и сельского
образа жизни. Поэтому в данной главе сделана попытка провести сравнительный
анализ развития города и деревни на протяжении XVII—начала XX в., чтобы вы¬
яснить, в чем заключалось их своеобразие в демографическом, административ¬
ном, юридическом, социальном, экономическом и культурном отношениях и как
город и деревня взаимодействовали. Говоря более конкретно, будут рассмотрены
два блока вопросов. Первый: какова была численность городских и сельских по¬
селений, какие поселения считались городскими, какие сельскими и почему, ка¬
кова была их населенность и экономическая специализация, когда город отде¬
лился от деревни. Второй блок включает следующие вопросы: сколько людей
и какие сословия проживали в городской и сельской местностях и чем они зани¬
мались. Другие аспекты урбанизации: демография, семья, девиация, благотвори¬
тельность, добровольные общественные организации, менталитет — рассмотре¬
ны в соответствующих главах настоящей книги. Урбанизация — процесс слож¬
ный и многоликий. Охватить все ее аспекты одному исследователю не под силу.
Мой выбор фокуса определяется важностью и одновременно слабой изученно¬
стью именно выбранных для анализа сюжетов
С точки зрения различий между городом и деревней можно выделить четыре
периода: 1) до середины XVII в.: город и деревня не были четко отделены друг от
друга, а представляли в значительной мере единое административное, социаль¬
ное, экономическое и культурное пространство; 2) середина XVII в.—1785 г.:
происходило отделение города от деревни; 3) 1785—1860-е гг.: город отделился
от деревни экономически, и их дифференциация во всех отношениях достигла
своего апогея; 4) 1860-е—1917 г.: дифференциация города и деревни сменилась
процессом их интеграции.
Городские и сельские поселения
Городские поселения
Среди исследователей нет общей точки зрения ни относительно критериев
разделения3 поселений на городские и сельские, ни относительно определения
понятия «город». Большинство историков склоняется к точке зрения о невозмож¬
ности найти общее определение города для всех времен как в мировом масштабе,
так и в пределах одной страны. Действительно, нет города и деревни вообще —
в каждую эпоху и в каждой стране эти понятия имеют конкретное экономиче¬
ское, социальное и политическое содержание. Мне кажется, что самое старое
мнение — городами являются те поселения, которые признавали городами со¬
временники, — не устарело до сих пор. В силу этого целесообразно признать, что
мы имеем дело с городом всякий раз, когда его жители полагали, что они прожи¬
790

Городские и сельские поселения
вали в городе. Такой подход позволяет исторически подойти к городу и объек¬
тивно оценить, что представляли собой города в каждый момент своей истории
и как они развивались13.
Применительно к России впервые понятие «город» возникло во времена Ки¬
евской Руси, в X—первой трети XIII в., и оно означало укрепленное поселение,
крепость, в которой укрывались и оборонялись от неприятеля. Само слово «го¬
род» произошло от «ограда», «забор»Г4. Городами назывались как постоянные,
так и временные укрепления, а также место, окруженное укреплением; напри¬
мер, городом назывался монастырь, огражденный укреплением. Понятие «го¬
род» использовалось и для обозначения проживавшего в крепости населения,
которое обычно состояло из князя с войском и слугами и духовенства15. В го¬
родах находились княжеский двор, церковь, площадь для веча, располагались
светские и духовные власти, происходили народные собрания, из города осу¬
ществлялось управление землями, подчинявшимися городу. Вследствие этого
первоначально город был прежде всего военно-административно-религиозным
центром. В Киевской Руси возникло и понятие «посад» для обозначения части
города вне крепости, где располагалось население, занятое торговлей, ремеслом
и другими промыслами. Слово «посад» произошло от «посадить», «садить»16.
В московский период все перечисленные значения города — как крепости, во¬
енно-административно-религиозного центра и населения, жившего в нем, —
сохранились. Новое состояло в том, что посады стали сливаться с крепостью
в одно целое и это целое стало называться городом, а крепость, раньше назы¬
вавшаяся городом, стала чаще именоваться кремлем17. Понятие «посад» тоже
расширилось и стало обозначать не только предместье города, но и населенный
пункт или торгово-ремесленный центр без крепости, а также население, жив¬
шее на посаде18.
Рис. 5.1. А. П. Рябушкин (1861—1904). Московская улица XVII века в праздничный день.
1895. Государственный Русский музей
791

Гшва 5. Город и деревня в процессе модернизации
С начала XVIII в. и вплоть до настоящего времени городом стал называться
населенный пункт, официально признанный в качестве города государством. На¬
селение официального города автоматически приобретало юридические права
городских обывателей. Жалованная грамота городам 1785 г. более четко сформу¬
лировала юридические права городского населения и определила формальные
критерии города. Чтобы считаться городом, поселение должно было иметь соб¬
ственную жалованную грамоту от императора, которая создавала самоуправ¬
ляющееся городское общество с правами юридического лица, а также утвер¬
жденный императором герб и план города. Официальные города были иерархи-
зированы, так как имели разные ранги: столица, губернский, уездный город
и безуездный, или заштатный, город, т. е. город, не имевший округи, или уезда.
До 1860-х гг. к городским, или административно-промышленным, поселениям
(но не к городам!) относились другие виды неземледельческих поселений: 1) мес¬
течко — торгово-промышленный центр без крепости, заселенный преимущест¬
венно евреями, на территории, присоединенной в результате разделов Польши;
2) посад; 3) отдельно стоящее промышленное заведение; 4) духовное, или рели¬
гиозное, поселение; 5) военное поселение. Городских поселений имелось в не¬
сколько раз больше, чем городов; например, в 1857 г. их было 2876, или в 4,3
раза больше, чем городов19. Значительную их часть составляли местечки и горо¬
да, утратившие свое былое значение, не получившие жалованной грамоты, не
имевшие герба и плана, но не разжалованные формальным узаконением в дерев¬
ни. Некоторые из них со временем превращались административным порядком
в деревни. Но большинство пользовалось некоторыми привилегиями городского
поселения де-факто, другие полностью «одеревенились», но назывались по тра¬
диции городами, не имея на то права20. Это создает большие трудности при под¬
счете общего числа городов и городских поселений до середины XIX в. После
1860-х гг. номенклатура городских поселений, кроме городов, ограничивалась
посадами и местечками, причем, чтобы считаться городским поселением, те и
другие должны были быть заселены мещанами, образующими мещанское общество.
Официальные города являлись центрами административной, судебной, воен¬
ной и религиозной власти, имели преимущества в учреждении ярмарок, базаров
и особенно пунктов стационарной торговли, которая запрещалась в сельской ме¬
стности. В них складывался специфический уклад общественной жизни. В по¬
следней четверти XVIII—первой половине XIX в. понятие «город», главным об¬
разом в научной литературе, стало ассоциироваться с поселением, имевшим зна¬
чительное население, занятое преимущественно в торговле и промышленности,
а деревйя рассматривалась как противоположность городу21. Такого же взгляда
придерживалось и правительство. В Своде законов была статья, гласившая, что
если в сельском поселении промышленность и торговля усиливались до такой
степени, что население получало средства к жизни в большей степени от этих
промыслов, чем от земледелия, то правительство должно давать распоряжение об
обращении такого поселения в посад или город22.
Поскольку и правительство, и ученые того времени прекрасно сознавали, что
такому определению соответствовали далеко не все российские города, для обо¬
значения городов, адекватных идеальному понятию, использовалось словосоче¬
792

Городские и сельские поселения
тание «настоящий, или истинный, город», а для остальных городов — «нена¬
стоящий, или неистинный, город». Например, в 1819 г. известный русский стати¬
стик К. Ф. Герман отмечал: «Многие места называются городами единственно по
важности оных в рассуждении управления, рекрутских наборов, собирания пода¬
тей, отправления правосудия и, наконец, для облегчения крестьян, кои часто
принуждены бывают ходить за 500 верст (530 км. — Б. М.) и более для взноса
денег, для провода рекрут и колодников и по делам своим в судебные места.
Другие названы городами по хозяйственным видам, для размножения ярмарок,
для средоточения мануфактурной промышленности в выгодных для нее местах,
наконец, по торговым видам. Иногда предприятия сии были успешны, но много
раз неудачны. Российские государи умножали, особливо в XVIII веке, число го¬
родов не столько для ободрения мануфактурной и торговой промышленности,
сколько по видам управления; и хотя место называлось городом, но промышлен¬
ность оного всегда оставалась земледельческой и народонаселение не умножа¬
лось до той степени, чтобы доставить оному поистине наименование города»23.
Во второй половине XIX—начале XX в. понятие «город» как крупное поселение
преимущественно торгово-промышленной ориентации прочно вошло в науку
и массовое сознание. Однако формальные критерии для отнесения поселения к
городам оставались прежними: статус города присваивался поселению прави¬
тельством, в городе должны были существовать специфические общественные
учреждения, соответствующие Городовому положению (в 1870—1891 гг. — Го¬
родовому положению 1870 г., в 1892—1917 гг. — Городовому положению 1892 г.),
и т. д.24 Юридические права жителей по-прежнему в значительной мере зависели
от того, считалось ли данное поселение официально городом или деревней.
В XVII—начале XIX в. число и состав городов еще не обрели постоянства.
В 1678 г. официальных городов считалось примерно 200, в 1708 г. — 339, в 1719 г.,
после административной реформы, — 280, в 1727 г. — 342, в 1738 г. — 269,
в 1760-е гг. — 337. В ходе реформы местного управления 1775—1796 гг. 271
сельское поселение было преобразовано в города и общее их число достигло
67 325. Павел 1 упразднил 171 город, Александр I частично их восстановил, и к
1811 г. число городов в Европейской России и Сибири составило 567. Изменяю¬
щиеся военные и административные потребности государства при подвижной
границе, частые административные реформы, в ходе которых одни поселения
приобретали статус города, а другие его утрачивали, являлись главными причи¬
нами изменения числа и состава городов в XVIII—начале XIX в. Однако города,
которые когда-нибудь являлись крупными экономическими центрами, редко те¬
ряли городской статус. Большинство их, несмотря на длительную стагнацию,
вызванную изменением торговых путей, истощением сырья для городской про¬
мышленности, появлением поблизости сильного конкурента в лице другого го¬
рода, перемещением границы, как это случилось, например, с Новгородом, Пско¬
вом, Вологдой, Сольвычегодском, Солигаличем, Ростовом Великим и другими,
оставалось губернскими или уездными городами. Древность происхождения по¬
могала им сохранить если не экономическое, то административное и культурное
значение. Напротив, города, которые временно выполняли административные,
военные и конфессиональные функции, часто не только теряли свое важное зна¬
793

Глава 5. Город и деревня в процессе модернизации
чение по мере изменения границ государства или продвижения внутренней коло¬
низации на юг и восток, но и утрачивали статус города, а иногда и статус город¬
ского поселения (Калитва Воронежской губернии, Починки Нижегородской гу¬
бернии и др.). На смену им утверждались новые города.
К середине XIX в. границы государства в европейской части и Сибири стаби¬
лизировались, состав городов стал устойчивым применительно к столицам,
Рис. 5.2. Губернский город Курск. Вид на главную улицу. 1902
Рис. 5.3. Губернский город Нижний Новгород. Нижний базар и храм Св. Михаила. 1900-е
794

Городские и сельские поселения
губернским, уездным городам и посадам. Что касается безуездных городов, то их
состав изменялся ввиду того, что, с одной стороны, правительство иногда жало¬
вало некоторым развитым в торгово-промышленном отношении селам статус
безуездного города (чаще статус посада), с другой стороны, некоторые заштат¬
ные города естественным путем обращались в сельские поселения. В 1857 г.
в Европейской России (без Польши и Финляндии) насчитывалось 482 уездных
и губернских города, 112 безуездных и посадов, в 1897 г. — 494 уездных и гу¬
бернских, 122 безуездных города и 52 посада, в 1914 г. — 494 губернских и уезд¬
ных, 133 безуездных города и посад; в Сибири в 1857 г. — 37 губернских и уезд¬
ных и 10 безуездных городов, в 1897—1914 гг. — 47 губернских и уездных и 4
безуездных города (посадов в Сибири не имелось)26. Однако все приведенные
цифры не являются абсолютно точными, в особенности относящиеся к периоду
до середины XIX в., на что указывали сами составители официальных сводок
о числе городов и их населении27.
Итак, в середине XIX в. число городов и посадов в Европейской России и Си¬
бири составляло 691, в 1914 г. — 729. Много это или мало? Учитывая террито¬
рию страны, сеть городов следует признать чрезвычайно редкой. В 1857 г. среднее
расстояние между ближайшими городами и посадами в Европейской России (без
Польши и Финляндии) составляло около 87 км, в Сибири — 516 км, в 1914 г. — со¬
ответственно 83 и 495 км. В наибольшей близости между собой находились го¬
рода Прибалтики — около 50 км, дальше всего отстояли друг от друга города
Якутской губернии — 887 км, а в Европейской России — города Архангельской
губернии — 300 км28. Это намного больше средних расстояний между соседними
городами других европейских стран. В конце XV111 в. в Австро-Венгрии, Вели¬
кобритании, Германии, Италии, Испании и Франции среднее расстояние находи¬
лось в интервале от 12 до 30 км, в середине XIX в. — от 10 до 28 км, в начале
XX в. — от 8 до 15 км29. Следует иметь в виду, что сеть российских городов со
временем существенно выросла. Это значит, что в XVIII в. расстояние между
городами было намного больше. Сеть городов в странах Западной и Центральной
Европы с конца Средних веков и до середины XIX в. изменялась мало: уже
в XV в. Европейский континент, исключая Восточную Европу, оказался покры¬
тым густой сетью небольших городских поселений, находившихся друг от друга
в среднем на расстоянии 20—30 км (в Италии и собственно Англии — на рас¬
стоянии около 10 км)30. При расстоянии 20—30 км любое сельское поселение
находилось от ближайшего города не далее 10—15 км, т. е. на расстоянии одного
дня пути, что позволяло крестьянину за один день добраться до города и вер¬
нуться домой даже пешком, а горожанину — достичь соседнего города. В России
же, учитывая плохое состояние дорог, поездка человека на лошади из многих
сельских поселений в ближайший город требовала нескольких дней, а из города
в город и того больше, по крайней мере до создания в стране достаточно густой
сети железных дорог в конце XIX в. Это чрезвычайно затрудняло сношения меж¬
ду городом и деревней и между городами, что хорошо сознавали современники.
«При такой редкости поселений нетрудно объяснить себе весьма неутешитель¬
ный факт русского экономического быта — дурное состояние путей и в особен¬
ности второстепенных проселочных дорог, дороговизну сообщений и вследствие
795

Глава 5. Город и деревня в процессе модернизации
этого несовершенство сельского хозяйства и промыслов вообще. Большие рас¬
стояния затрудняют поддержку путей сообщения, даже там, где они устроены, за¬
ставляют мужика пренебрегать лучшим сбытом своих произведений на рынках,
которые от него слишком далеко. Таким образом, главное условие для экономиче¬
ского успеха — быстрота сообщений и обмена — в России пока находит коренное
препятствие в рассеянности ее населения»31. Положение медленно изменялось
к лучшему в течение второй половины XIX—начала XX в. не столько благодаря
росту числа городов, сколько благодаря развитию путей сообщения. К 1987 г.
среднее расстояние между городами Европейской части СССР стало менее 30 км32.
Большой интерес представляет распределение городских поселений по числу
жителей, так как от этого во многом зависело административное, экономическое
и культурное значение города, характер общественного быта его населения. Дан¬
ные табл. 5.1 и 5.2 дают представление о людности городских поселений с конца
XVII по начало XX в.
Таблица 5.1
Распределение городов России по числу жителей в конце XVII—начале XXI в.
(без Кавказа, Польши, Финляндии и Средней Азии)
Население, тыс.
1678 г.
1722 г.
1782 г.
1856 г.
1897 г.
1910 г.
1987 г.* **2009 г.*
Менее 1
71
60
70
41
18
15
71"
18
1—1,9
52
29
112
92
49
45
2—4,9
63
54
209
231
154
151
53-
5—9,9
9
36
111
188
185
173
244
98
10—19,9
4
8
33
77
129
148
593
309
20—29,9
—
1
4
20
49
60
662
354
30—39,9
—
2
—
9
12
27
40—49,9
—
—
—
3
14
15
50—99,9
—
1
1
7
31
43
262
156
100—499,9
1
—
2
3
12
19
236
129
500—999,9
—
—
—
—
—
2
32
24
1000+
—
—
—
—
2
2
23
11
Итого
200
191
542
671
655
700
2176"'
1099
Источники: Смирнов П. П. Города Московского государства в первой половине XVII в.
Киев, 1919. Т. 1, ч. 2. С. 346 ; Водарский Я. Е. Численность и размещение посадского населе¬
ния в России во второй половине XVII в. // Города феодальной России / В. И. Шунков (ред.).
М., 1966. С. 279 ; Storch Н. Statistische Obersicht der Statthalterschaften des Russischen Reiches
nach ihren merkwilrdigsten Kulturverhultnissen in Tabellen. Riga, 1795. S. 118—122 ; Статистиче¬
ские таблицы Российской империи за 1856 год. СПб., 1858. С. 222—239 ; Города и поселения
в уездах, имеющие 2000 и более жителей. СПб., 1905 ; Города России в 1910 году. СПб., 1914;
Статистический ежегодник России, 1915 г. Пг., 1916. Отд. 1. С. 1—15 ; Народное хозяйство
СССР за 70 лет : юб. стат. ежегодник. М., 1987. С. 376 ; Город и деревня в Европейской Рос¬
сии: сто лет перемен. С. 125, 179, 242, 533—535, 551—553 ; Население России 2008 : шестна¬
дцатый ежегодный демографический доклад / А. Г. Вишневский (ред.). М., 2010. С. 26—33.
* Без поселков городского типа. В 1987 г. — СССР, в 2009 г. — Российская Федерация.
** До 3 тыс.
3-4,9 тыс.
796

Городские и сельские поселения
В середине XIX в. современники разделяли города в зависимости от числен¬
ности их жителей на три группы: 1) малые — до 5 тыс. человек; 2) средние — от
5 до 25 тыс.; 3) большие — свыше 25 тыс. человек. В начале XX в. наиболее рас¬
пространенной классификацией стала следующая: 1) города-села — менее 5 тыс.
жителей; 2) малые города — от 5 до 20 тыс.; 3) средние — от 20 до 100 тыс.;
4) большие города — свыше 100 тыс. жителей. Кроме того, вместе с городами
стали рассматриваться сельские поселения, имевшие свыше 10 тыс. жителей33.
Таблица 5.2
Распределение городов России по числу жителей в XVIII—начале XX в.
(без Кавказа, Польши, Финляндии и Средней Азии)
Население, тыс.
1782 г.
1856 г.
1897 г.
1910 г.
абс.
%
абс.
%
абс.
%
абс.
%
Менее 1
70
12,9
41
6,i
18
2,7
15
2,1
1—1,9
112
20,7
92
13,7
49
7,5
45
6,4
2—4,9
209
38,5
231
34,4
154
23,5
151
21,6
5—9,9
111
20,5
188
28,0
185
28,2
173
24,7
10—19,9
33
6,i
77
11,5
129
19,7
148
21,1
20—29,9
4
0,7
20
3,0
49
7,5
60
8,6
30—39,9
—
—
9
1,3
12
1,8
27
3,9
40—49,9
—
—
3
0,5
14
2,1
15
2,1
50—99,9
1
0,2
7
1,0
31
4,7
43
6,1
100—499,9
2
0,4
3
0,5
12
1,8
19
2,7
500—999,9
—
—
—
—
—
—
2
0,3
1000+
—
—
—
—
2
0,3
2
0,3
Итого
542
100,0
671
100,0
655
100,0
700
100,0
Источники указаны в примем, к табл. 5.1.
Во всех классификациях городов в качестве порога, как правило, фигурирует
цифра 20—25 тыс. Это неслучайно: именно в городах, население которых пре¬
вышает 20—25 тыс., создаются возможности для радикального изменения образа
жизни сравнительно с деревней34. Исторически вполне оправданно считать
большими городами в XVIII—первой половине XIX в. города, в которых прожи¬
вало более 25 тыс., а в конце XIX—начале XX в. — более 100 тыс. жителей. Од¬
нако ради сопоставимости данных нам нужно принять единые критерии для раз¬
деления городов на большие, средние и малые, и в качестве таковых примем те,
которые использовались в начале XX в. и применяются в настоящее время:
большими будем считать города, имеющие более 100 тыс. жителей, средними —
от 20 до 100, малыми — менее 20 тыс. (табл. 5.3).
Из данных табл. 5.3 можно видеть, что с конца XVII в. происходило укрупне¬
ние городов. В последней четверти XVII в. в России был один большой город —
Москва, все остальные города имели число жителей менее 15 тыс. С конца XVII в.
размеры малых городов стали увеличиваться, и они постепенно превращались
в средние города. К 1722 г. население 3 городов, кроме Москвы, превысило чис¬
ленность 20 тыс. человек; к 1782 г. — население 5 городов (Петербург стал вто¬
797

Глава 5. Город и деревня в процессе модернизации
рым большим городом России); к 1856 г. 39 городов превратились в средние,
Одесса стала третьим большим городом. С конца XVII в. маленькие города с на¬
селением до 2 тыс. жителей, а с середины XIX в. с населением менее 5 тыс. жи¬
телей либо становились средними городами, либо превращались в села. Во вто¬
рой половине XIX—начале XX в. процесс превращения малых городов в сред¬
ние, средних — в большие продолжался с еще большей интенсивностью, вслед¬
ствие чего происходило увеличение числа средних и больших городов за счет
сокращения числа малых. К 1917 г. в России насчитывалось 22 больших города,
а число жителей в Петербурге и Москве превысило 1 млн. Темпы изменений
в составе города постепенно нарастали к началу XX в. Численность городского
населения росла главным образом за счет старых городов. Даже в 1775—1860 гг.,
когда в результате административных реформ быстро увеличивалось число горо¬
дов, городское население выросло лишь на 10% за счет вновь образовавшихся
городов и на 90 % — за счет роста числа жителей в старых городах. В основе ур¬
банизации в России лежал процесс интенсивного развития старых городов, что
было главным образом обусловлено их удачным географическим расположени¬
ем, способностью служить экономическим центром для округи.
Таблица 5.3
Большие, средние и малые города в Европейской России без Польши
и Финляндии в XVII—начале XX в. (%)
Население
города, тыс.
1678 г.
1782 г.
1856 г.
1897 г.
1910 г.
Г орода
На¬
селе¬
ние
Г орода
Насе¬
ление
Г орода
Насе¬
ление
Г орода
Насе¬
ление
Г орода
Насе¬
ление
100+
0,5
19,8
0,4
ил
0,5
16,7
2,1
35,3
3,3
40,0
20—100
—
—
0,9
6,5
5,8
24,0
16,1
34,8
20,8
37,00
20—
99,5
80,2
98,7
82,4
93,7
59,3
81,8
29,9
75,9
23,00
В том числе:
5—20
6,5
20,7
26,6
46,2
39,5
43,2
48,0
24,8
45,8
19,00
5—
93,0
59,5
72,1
36,2
54,2
16,1
33,8
5,1
30,1
4,00
2—
61,5
21,5
33,6
8,4
19,8
2,8
10,3
0,7
8,5
0,50
1
35,5
7,1
12,9
1,7
6,i
0,4
2,8
0,1
2,1
0,06
Итого
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
Источники указаны в примем, к табл. 5.1.
Несмотря ша изменения в составе городов, малые города с населением менее
20 тыс. вплоть до 1917 г. относительно преобладали: в 1917 г. их доля среди всех
городов составляла около 75 %, хотя среди малых городов маленькие города
с населением до 5 тыс. жителей встречались все реже. Однако, если мы учтем
население, проживавшее в городах разной величины, картина получится иной.
Доля населения, проживавшего в больших городах, за 1722—1910 гг. возросла
с 0 до 40 %, в средних городах — с 2 до 37 %, в малых городах, наоборот, сокра¬
тилась с 98 до 23 %. В 1910 г. 77 % горожан проживали в большом или среднем
городе и лишь 23 % — в малом. В городских поселениях с населением менее
798

Городские и сельские поселения
5 тыс., которые современники в начале XX в. стали называть городом-деревней,
к 1910 г. проживало всего 4 % горожан, в то время как в 1678 г. — 60 %, в 1782 г. —
36 %, в 1856 г. — 16 % всего городского населения. Перераспределение населе¬
ния между средними и малыми городами обнаружилось с конца XVII в., а кон¬
центрация жителей в больших городах как непрерывная тенденция — с середины
XIX в., что хорошо видно по следующим данным: в 1678—1782 гг. в малых го¬
родах проживало 80—82 % всего городского населения, в 1811 г. — 67, в 1825 г. —
64, в 1840 г. — 61, в 1856 г. — 59, в 1870 г. — 52, в 1885 г. — 40, в 1897 г. — 34,
в 1910 г. — 23, в 1914 г. — 20 %. Средняя людность российских городов непре¬
рывно возрастала: с 1646 по 1910 г. увеличилась в 9,4 раза, с 1910 по 1987 г. —
еще в 3 раза, в постсоветское время — в 1,2 раза (табл. 5.4), что имело важные
последствия.
Таблица 5.4
Средняя людность городов Европейской России и Сибири в 1646—2009 гг. (тыс.)
Год
1646
1722
1782
1825
1870
1897
1910
1987
2009
Средняя
людность
города,
тыс.
2,7
4,6
4,7
5,6
11,1
21,2
24,9
74,5
87,0
Источники указаны в примем, к табл. 5.1.
Чем крупнее город и чем выше в нем плотность населения, тем больше имеет¬
ся оснований для трансформации социальных отношений от общинных к обще¬
ственным, тем явственнее в нем проявляются черты городского образа жизни:
деятельность людей становится профессионально разнообразной благодаря уг¬
лублению разделения труда и появлению многочисленных неземледельческих
занятий; между горожанами увеличивается степень социальной дифференциа¬
ции, социальная лестница становится длинной; роль традиций в общественной
и личной жизни снижается; социальный контроль над поведением личности ос¬
лабляется, вследствие чего личность становится автономной и ее поведение ин¬
дивидуализируется; падает социальное значение семьи, семейные, родственные
и соседские связи ослабляются, межличностные отношения становятся более
сложными и вместе с тем приобретают стандартизированный, поверхностный,
анонимный характер35. Изменения в образе жизни проявлялись во всем. Множе¬
ство самых обычных форм поведения: манера сидеть за столом, есть и пить, спо¬
собы естественных отправлений (сморкание, плевание, газоиспускание и т. п.) —
используя термин Н. Элиаса, «цивилизовывались»36. Поведение в самом широ¬
ком смысле становилось более рациональным, самоконтролируемым, а мане¬
ры— «приличными»; человеческие импульсы регулировались, на них налага¬
лись ограничения, что проявилось, в частности, в том, что люди, особенно муж¬
чины, занимались развитием самодисциплины. Сексуальные отношения выводи¬
лись за пределы общественной цензуры (например, все, что происходило в по¬
стели новобрачных, становилось недоступным взору посторонних наблюдате¬
лей — доказательства девственности невесты переставали показывать гостям).
799

Глава 5. Город и деревня в процессе модернизации
Повышалось внимание к комфорту, к гигиене и физическому воспитанию, к здо¬
ровью и чистоте тела; обнаружилось стремление следовать моде и использовать
косметические средства среди непривилегированных групп (прежде эта практика
в их среде оценивалась негативно); мужчины и женщины стали стремиться к по¬
лучению образования. Столицы и крупные города эти перемены затронули
раньше и в большей степени, провинциальные города — позже и в меньшей сте¬
пени. В провинции во многих случаях новые черты существовали лишь как тен¬
денция, заимствование новинок носило поверхностный, подражательный харак¬
тер, не меняя по существу всего жизненного уклада37.
По мнению немецкого историка и социолога Н. Элиаса, изменения в повсе¬
дневных практиках происходят параллельно со сдвигами в психическом складе
человека, влекут за собой перемены во взаимоотношениях людей и в конечном
счете — в типе социально-политического расслоения общества. Контрэлита, за¬
щищающая новую модель поведения, бросает вызов старой элите, которая при¬
держивается старой модели и владеет монополией на политическую власть
Рис. 5.4. Ярмарка у Большого Гостиного Двора, С.-Петербург. 1898
800

Городские и сельские поселения
и символическое насилие. Этот взаимосвязанный процесс изменения в повсе¬
дневных практиках и в обществе Элиас назвал «социогенезом» западной цивили¬
зации38. Если на пути этого процесса возникали сильные препятствия, не устра¬
нимые мирным эволюционным путем, то происходили революции39. Аналогич¬
ный процесс «социогенеза» проевропейской русской цивилизации происходил
и в имперской России, получив название вестернизации.
Сельские поселения
Сведения о числе сельских поселений и их распределении по числу жителей
следует рассматривать как еще более приблизительные, чем данные о городах.
Сельские поселения делились на две большие группы: 1) сплошные и крупные;
2) мелкие с числом жителей менее 10 человек и одиночные. В XVIII—начале XX в.
повсеместно, исключая Курляндскую, Лифляндскую и Харьковскую губернии,
численно преобладали сплошные и крупные поселения. Сельские поселения, по¬
добно городским, были иерархизированы. Имеющиеся данные о числе поселений
в XVIII—начале XX в. говорят о том, что их число постоянно возрастало, в то вре¬
мя как в Западной Европе оно уменьшалось (в США и Канаде начиная с XIX в.)40.
В 1857 г. в Европейской России (без Польши и Финляндии) насчитывалось
245 тыс. сплошных и 87 тыс. мелких и одиночных поселений, в 1882—1885 гг. —
соответственно 407 и 148, в 1897 г. — 405 и 187. В результате Столыпинской ре¬
формы 1907—1915 гг. возникло около 200 тыс. хуторов, в которых поселились
крестьяне, вышедшие из сельских общин41, вследствие чего к 1917 г. число сель¬
ских поселений достигло 800 тыс. В 1917—1959 гг. количество сельских поселе¬
ний сократилось до их числа в 1897 г., а в 1959—1989 гг. - еще в 1,8 раза. В Си¬
бири число поселений росло очень медленно: в 1856 г. там насчитывалось 11 тыс.
поселений, а в 1914 г. — 12,6 тыс.
Рис. 5.5. Русская деревня. 1900-е
801

Гпава 5. Город и деревня в процессе модернизации
Рис. 5.6. Русская северная деревня. 1890-е
802
Рис. 5.7. Ерофеев (?—?). Внутренний вид крытого крестьянского двора. 1827.
Государственный Эрмитаж

Городские и сельские поселения
Что касается людности сельских поселений, то до крестьянской реформы
1860-х гг. она увеличивалась, а затем стала уменьшаться: за 1859—1897 гг. по
Европейской России она сократилась с 162 до 137 человек42. Рост числа поселе¬
ний в пореформенное время, происходивший главным образом за счет разукруп¬
нения крупных поселений, свидетельствует о том, что крепостное право сдержи¬
вало естественный процесс расселения крестьянства, вероятно, потому, что по¬
мещикам и коронной администрации было легче и дешевле управлять крестья¬
нами, проживающими в крупных, чем мелких поселениях, так как каждое новое
поселение требовало управленческого аппарата.
В отличие от городских поселений, густота сельских поселений в Европей¬
ской России была достаточно высокой: среднее расстояние между ближайшими
селениями в 1857 г. равнялось около 3,8 км, в 1885 г. — 2,9 км, в 1917 г. — 2,5 км
(примерно такое же, как в США и Канаде, но больше, чем в Западной Европе);
в Сибири в 10 раз с лишним больше — соответственно 33; 32 и 31 км. В запад¬
ных странах среднее расстояние между сельскими поселениями в XVIII—начале
XX в. увеличивалось вследствие уменьшения их числа. В России, наоборот, —
в течение XVIII—первой половины XIX в. происходило медленное увеличение
числа сельских поселений и довольно быстрый рост их людности (табл. 5.5).
Таблица 5.5
Распределение сельских поселений по числу жителей в Европейской России
(без Польши и Финляндии)
Поселения
с числом
жителей, чел.
1850-е гг.*
1897 г.
Поселения
Население
Поселения
Население
тыс.
%
тыс.
%
тыс.
%
тыс.
%
10—
86,7
26
434
0,8
186,9
31,6
1120
1,4
11—50
71,0
21
1420
2,6
176,2
29,8
4250
5,2
51—100
56,9
17
3986
7,4
76,1
12,9
5593
6,9
101—200
50,2
15
7028
13,1
66,5
11,3
9484
11,6
201—300
23,4
7
5688
10,6
27,7
4,7
6771
8,3
301—400
12,7
4
3994
7,4
14,3
2,4
4961
6,1
401—500
6,9
2
2898
5,4
8,9
1,5
3990
4,9
501—1000
16,7
5
9615
17,9
19,2
3,2
13 454
16,5
1001—2000
6,7
2
9782
18,2
10,3
1,8
14 320
17,6
2001—5000
5001—10 000
10 000+
3,3
1
8904
16,6
4,3
0,7
12 256
15,1
0,6
0,1
3847
4,7
0,1
0,02
1425
1,7
Итого
334,5
100,0
53 749
100,0
591,1
100,0
81 471
100,0
Источники: Blum J. Lord and Peasant in Russia from the Ninth to the Nineteenth Century.
Princeton : Princeton University Press, 1961. P. 504—506 ; Статистические таблицы Российской
империи за 1856 год. С. 102 ; Янсон Ю. Э. Сравнительная статистика России и западноевро¬
пейских государств. СПб., 1876. С. 34—39 ; Распределение населенных мест Российской импе¬
рии по численности в них населения : (Разработано Центральным статистическим комитетом
поданным Первой всеобщей переписи населения). СПб., 1902. С. 1—3.
* Реконструкция по данным о распределении 100 348 сельских поселений по числу жителей
в 22 губерниях с населением около 29 486 тыс. человек и по данным об общей численности
мелких и крупных поселений Европейской России.
803

Глава 5. Город и деревня в процессе модернизации
Однако после Великих реформ ситуация изменилась: число сельских поселе¬
ний стало быстро расти, а их людность снижаться. Причем число одиночных
и мелких поселений увеличивалось намного быстрее, чем средних и крупных. За
1857—1897 гг. число поселений с населением менее 10 человек возросло в 2,2
раза, мелких поселений с населением от 11 до 50 человек — в 2,5, а число сред¬
них и крупных — всего в 1,3 раза. В результате доля одиночных и мелких посе¬
лений возросла с 48 до 61,5 %, а средняя людность селений понизилась с 161 до
138 человек.
С 1897 по 1959 г. густота сельских поселений не изменилась (на 100 км2 при¬
ходилось 6 поселений), но к 1989 г., вследствие проводившегося укрупнения сел
и деревень, она уменьшилась до 3,3.
В России имелось немало крупных сельских поселений с населением более
2 тыс. человек, что для многих стран (Германии, Франции, Италии, Испании
и др.) служило критерием разделения поселений на городские и сельские. В 1856 г.
в 3 тыс. больших сел проживало около 1 % сельского населения, в 1897 г.
в 5 тыс. — 0,8 % населения. Наличие среди официальных городов поселений
с населением менее 2 тыс. человек, а среди сел — поселений с населением более
2 тыс. человек, а также существование иерархической структуры городских
и сельских поселений по числу жителей показывает: резкой грани между горо¬
дом и деревней не существовало, вся совокупность поселений образовывала кон¬
тинуум от типичной деревни к типичному городу, городские и сельские поселе¬
ния находились в тесной генетической связи — села при счастливом стечении
обстоятельств превращались в города, а города при неудачном ходе дел — в села.
Рис. 5.8. Украинская деревня. 1900-е
804

Административное и юридическое размежевание города и деревни
Распределение крестьян между поселениями различной людности показывает,
что в XVII—XVIII вв. большая часть крестьян проживала в мелких (от 50 и менее
жителей) и средних (от 51 до 500 жителей) селениях, а к середине XIX в. —
в крупных селениях (более 500 жителей): в 1857 г. в мелких селениях проживало
3,4 %, в средних — 43,9, в крупных — 52,7 % сельского населения. Отсюда сле¬
дует, что в течение первой половины XIX в. произошло укрупнение сельских
поселений.
После крестьянской реформы 1860-х гг. распределение крестьян между селе¬
ниями различной людности претерпело некоторые изменения: в 1857—1897 гг.
доля крестьян, проживавших в мелких деревнях, увеличилась с 3,4 до 6,6 %,
в крупных — с 52,7 до 55,6 % за счет уменьшения доли жителей в средних селе¬
ниях с 43,9 до 37,8 %. Происходила как бы дифференциация средних поселений
на мелкие и крупные, так как в мелких было удобнее заниматься земледелием,
а в крупных — промышленностью и торговлей. Увеличение доли сельского на¬
селения в мелких поселениях указывало, во-первых, на продолжение внутренней
колонизации в Европейской России в пореформенное время; во-вторых, на то,
что крепостное право сдерживало естественное расселение крестьянства до 1861 г.:
помещики и коронная администрация из-за административно-полицейских сооб¬
ражений предпочитали крупные селения; в-третьих, на разукрупнение больших
поселений в целях облегчения доступа земледельцев к своей земле; в-четвертых
(что особенно важно в социальном отношении), на стремление значительного
числа крестьян уйти из-под опеки общины, выделиться из нее и жить самостоя¬
тельно на собственной ферме.
Если в XVII—XVIII вв. большая часть крестьян проживала в мелких и сред¬
них селениях, имевших менее 300 жителей, то в XIX—первой половине XX в. —
в селениях, имевших более 500 жителей. С 1980 г. почти половина крестьянства
проживала в крупных поселениях с числом жителей более 1000 человек43. Кон¬
центрация населения в крупных поселениях имела серьезные социально-
экономические последствия. В крупных поселениях активнее, чем в мелких, раз¬
вивались рыночные отношения, кустарная и фабричная промышленность, тор¬
говля и неземледельческие промыслы, включая отходничество; в них проживало
много мещан и купцов, занимавшихся предпринимательством; эти селения нахо¬
дились в тесной связи с городами и испытывали их влияние. Все это создавало
предпосылки для изживания в них патриархальных общинных отношений и для
трансформации их в городские поселения если не формально, то фактически.
Административное и юридическое размежевание города и деревни
До 1775—1785 гг. город и деревня не различались строго в административном
и юридическом отношениях. Эта слитность имела глубокие исторические корни.
Киевская Русь разделялась на небольшие по территории суверенные волости-
республики, или княжества, во главе с главным городом, являвшимся крепостью,
военным и административным центром волости, где находились верховная
власть — вече, князь, военная дружина и суд. Волость объединяла в единый по¬
литический и экономический комплекс главный город, малые города (пригоро¬
805

Глава 5. Город и деревня в процессе модернизации
ды) и сельскую округу44. Московское государство XV—XVII вв. в администра¬
тивном отношении разделялось на уезды, границы некоторых из их совпадали
с границами прежних волостей. Каждый уезд объединял город и сельскую округу
в единую административную единицу, управляемую коронной администрацией
из главного города уезда или из Москвы. Еще более тесно были связаны города
с округой в тех уездах, где большинство населения составляли государственные
и дворцовые крестьяне. В таком уезде самоуправляющиеся городские и сельские
общины составляли вместе всеуездную самоуправляющуюся структуру, состо¬
явшую из всеуездного собрания (схода) и выборных на нем должностных лиц.
Как и в Киевский период, город и деревня не отделялись четко друг от друга
в территориальном, административном, финансовом и других отношениях. Они
не отличались существенно и профессиональной структурой населения, так как
горожане имели право занимались сельским хозяйством, крестьяне — торговлей
или ремеслом. Лица, занятые в торговле, кроме обычных прямых налогов плати¬
ли пошлины с торговых сделок45. Большая часть населения города и округи за¬
нималась земледелием и вела натуральное хозяйство, поэтому почти каждый
уезд мог существовать совершенно автономно от внешнего мира, удовлетворяя
все свои материальные потребности самостоятельно.
Важные шаги по административному отделению города от деревни были сде¬
ланы при Петре 1. В 1699 г. специально для управления посадскими, или подат¬
ным населением городов, были созданы центральный орган в Москве — Ратуша
и местные органы в городах — бурмистерские избы; в 1720—1721 гг. Ратушу
заменил Главный магистрат в Петербурге, а бурмистерские избы — городские
магистраты. Однако с точки зрения коронного управления город и округа по-
прежнему строго не различались, поскольку не существовало отдельного корон¬
ного управления для города и уезда. Лишь в 1775 г. правительство учреждает
должность городничего как единственного представителя короны в городе.
С этого времени город выделился в самостоятельную административную едини¬
цу со специфическими государственными органами управления, что способство¬
вало окончательному размежеванию города и округи, горожан и крестьян в адми¬
нистративном отношении.
Административное разделение города и округи постепенно подготавливалось
социальным, профессиональным и юридическим размежеванием городского
и сельского населения, которое началось со второй половины XV в., когда по¬
датное население городов получило специальное наименование посадских лю¬
дей46. Сам по себе этот факт говорит о том, что посадские стали чем-то сущест¬
венный отличаться от крестьянства. Действительно, в местностях, подверженных
постоянным военным набегам татар, торгово-промышленное население стреми¬
лось ради безопасности селиться в пригородах городов, которые были укреплены
и в случае необходимости могли предоставить убежище. Кроме того, посадские
приобрели некоторую профессиональную специфику: они в целом больше, чем
крестьяне, занимались торговлей и ремеслом. Наконец, по кругу своих обязанно¬
стей перед государством они стали отличаться от крестьян; в частности, по пору¬
чению коронной администрации они собирали многочисленные косвенные нало¬
ги, что являлось натуральной повинностью, а не привилегией.
806

Административное и юридическое размежевание города и деревни
Профессиональные и социальные различия между посадскими и крестьянами
со временем увеличивались. В конце XVI в. крестьяне были прикреплены к месту
жительства, т. е. закрепощены. Эта мера отделила их, в особенности тех из них,
которые принадлежали монастырям и частным лицам, от посадских. Однако
юридические различия между государственными и дворцовыми крестьянами,
с одной стороны, и посадскими — с другой, по-прежнему были минимальными,
а возросшие социальные перемещения городского и сельского населения грозили
их вообще стереть. Дело в том, что в XVI—первой половине XVII в. вследствие
роста безопасности границ Русского государства посадские стали активно пере¬
селяться в районы новой колонизации, а в силу стремления уклониться от нало¬
гов и повинностей - покидать свою общину и переходить под покровительство
бояр и дворян (в то время это называлось «закладываться»). Во втором случае, не
бросая своего промысла, закладчики либо оставались в городе, либо уходили
в сельскую местность. Закладничество освобождало посадских от всех обязанно¬
стей перед городской общиной и государством. Уклонение значительной части
посадских от тягла вызывало большое неудовольствие оставшихся, так как, бу¬
дучи связанными круговой порукой, они были обязаны платить за ушедших
налоги и нести повинности, а с закладчиками конкурировать на неравных усло¬
виях. Посадские апеллировали к правительству с требованием остановить утеч¬
ку людей из городских общин, что нашло у правительства понимание, посколь¬
ку оно теряло налогоплательщиков. В ответ на ходатайства были приняты меры
по ограничению социальных перемещений посадских и по сосредоточению
торговли преимущественно в городах. Для открытия торгового пункта в селе
требовались распоряжение правительства и доказательства просителей, что его
открытие не приведет к снижению торговых пошлин в ближайшем старом тор¬
говом пункте.
Однако принимаемые меры были недостаточны, и недовольство посадских не
ослабевало. Их положение усугублялось также тем, что дворянство, имевшее
в городах дома, стало поселять в них своих крестьян, которые под прикрытием
своего патрона занимались торговлей и ремеслом без уплаты каких-либо налогов
и сборов в пользу городской общины. Крестьянское население городов стало до¬
вольно быстро расти и составлять серьезную конкуренцию тем посадским, кото¬
рые занимались торгово-промышленной деятельностью. Переход посадских
в закладчики и миграция крестьянства в города привели к серьезному сокраще¬
нию доли посадских среди городского населения — только за 1626—1646 гг. с 51
до 34 %47. Оставшиеся в городах посадские взбунтовались, и правительство
в 1649 г. пошло на решительные меры, которые ему предложили сами протес¬
тующие в своих прошениях: 1) посадские были прикреплены, наподобие кресть¬
ян, к своим городам и к своей посадской общине; 2) границы города раздвинуты
на две версты (2,2 км) по периметру, чтобы жители имели больше земли для за¬
нятия сельским хозяйством, и четко определены, дабы сельские поселения не
смешивались с городами, а крестьяне — с посадскими; 3) приписка к месту жи¬
тельства — посадской или сельской общине, а также род и величина повинно¬
стей стали критериями принадлежности к посадским или крестьянам; 4) торгово-
промышленная деятельность в черте города закреплялась за посадскими, хотя
807

Гпава 5. Город и деревня в процессе модернизации
государственным и дворцовым крестьянам ей заниматься не возбранялось; 5) все
закладчики, без разрешения покинувшие город, принудительно возвращались
в посадские общины и впредь выход из них запрещался, за исключением случаев,
санкционированных коронной администрацией. Реформа поначалу имела успех:
численность посадских с 1646 по 1652 г. возросла примерно на 50 тыс., а их
доля в городском населении увеличилась с 34 до 44 %. Но правительство не
смогло строго проводить в жизнь намеченные меры. Под давлением дворян¬
ства оно стало делать послабления, и к 1678 г. доля посадских в городском
населении вновь сократилась до 41 %, к 1719 г. — до 39 %, а среди всего на¬
селения страны — до 4,0 % в 1678 г. и 3,6 % в 1719 г., хотя абсолютная чис¬
ленность посадских за 1652—1719 гг. увеличилась с 216 до 462 тыс.48 Правда,
послабления в проведении закона в жизнь не означали отказа от самого зако¬
на, тем более что не только посадские, но и все категории крестьян были при¬
креплены к своему месту жительства и своей общине и любые легальные пе¬
ремещения из одного поселения в другое могли совершаться только с разре¬
шения коронной администрации. Реформа создала предпосылки для юридиче¬
ского и профессионального размежевания между крестьянами и посадскими,
между городскими и сельскими общинами, между городом и деревней. Не¬
смотря на это, реформа не смогла провести четкое юридическое размежевание
посадских и крестьян, так как различия в правах, т. е. сословные различия,
между крестьянами, в особенности государственными, и посадскими не были
установлены в законе — они различались фактически, административно, а не
юридически, по закону.
Следующий важный шаг в размежевании посадских и крестьян, города и де¬
ревни был сделан магистратской реформой 1721—1724 гг. Во-первых, реформа
способствовала консолидации бывших посадских, теперь называвшихся гражда¬
нами, не только в масштабе города, но — что важно — ив масштабе всей стра¬
ны. Во-вторых, учреждение специального органа управления всеми граждана¬
ми — Главного магистрата, состоявшего наполовину из членов по выбору от них,
наполовину по назначению коронной администрации, подтверждение привиле¬
гий на занятие торгово-промышленной деятельностью и определение в законе
критериев принадлежности к гражданам (профессиональные занятия, жительство
в городе, принадлежность к городской общине и права самоуправления) еще бо¬
лее отделили их от других социальных групп. Все это подготавливало почву для
преобразования торгово-промышленного населения городов в сословие. Консо¬
лидация граждан сопровождалась ростом сословного самосознания, что нашло
отражение в проведении ими под эгидой коронной администрации региональных
и всероссийских собраний. В Москве в 1720-е гг. состоялись съезды купеческих
депутатов для выработки типовой инструкции городовым магистратам, в 1730—
1740-е гг. прошли областные съезды купечества для обсуждения своих проблем
и для выборов представителей граждан в елизаветинскую и екатерининскую за¬
конодательные комиссии 1761 и 1766 гг.49
Жалованная грамота городам 1785 г. завершила размежевание города и де¬
ревни, горожан и крестьян, городских и сельских общин в юридическом отноше¬
нии. Она впервые дала понятие городского общества как совокупности всех жи¬
808

Административное и юридическое размежевание города и деревни
телей данного города, обладающих правами самоуправления. В городах была
введена городская обывательская книга, в которую должны были записываться
все горожане. Книга служила основным документом, удостоверяющим принад¬
лежность лица к горожанам. Статус «городового обывателя» давал право на жи¬
тельство в городе (особого права жить в деревне не требовалось) и на пользова¬
ние преимуществами городской жизни: лечебными, учебными, благотворитель¬
ными и другими учреждениями, стационарной городской торговлей (в деревне
действовали, как правило, только ярмарки и базары), общегородскими земель¬
ными угодьями, городским комфортом, о котором стала беспокоиться коронная
администрация.
Итак, в 1775—1785 гг. произошло окончательное административное отде¬
ление города от деревни и юридическое размежевание крестьянства и подат¬
ного населения города. Однако это вовсе не означало, что все крестьянство
стало жить в деревне, а все городское сословие — в городе и что город состо¬
ял преимущественно из купцов, мещан и ремесленников. Государственные
крестьяне, которые до административного разделения города и деревни зани¬
мались в городе земледелием или, благодаря существовавшей в России сво¬
боде промысла, — торговлей и ремеслом, остались там и продолжали зани¬
маться прежним своим делом. Помещичьи крестьяне с 1719 г. были привяза¬
ны не только к сельской общине, но и к своему владельцу, поэтому их место¬
жительство зависело от воли последнего. Владельцы не только разрешали, но
даже способствовали тому, чтобы их крестьяне жили в городе ради заработка,
который уходил на уплату оброка и налогов. Значительная часть помещичьих
крестьян являлись дворовыми и переезжали в города вместе со своими вла¬
дельцами. Вследствие этого там всегда имелось значительное число крестьян.
В то же время граждане без труда получали от своей общины разрешение на
отлучку в любое место, в том числе в деревню, где многие занимались тор¬
говлей или сельским хозяйством. Коронная администрация этому, как прави¬
ло, не препятствовала.
Что касается других категорий городского населения — дворянства, духо¬
венства, военных и разночинцев, то они находились в городе на разных основа¬
ниях. До Манифеста о вольности дворянской в 1762 г. дворяне проживали
в городах в связи с государственной военной или гражданской службой, так как
были приписаны не к месту жительства, а к месту службы. После 1762 г. каж¬
дый дворянин выбирал место жительства по своему вкусу и в зависимости от
личных обстоятельств. Личные дворяне и часть потомственного дворянства по-
прежнему оставались в городах в связи с вольной государственной службой,
другая часть — ввиду предпочтения городской жизни. Значительное число
дворян-землевладельцев зиму, раннюю весну и позднюю осень проводило
в городе, а остальное время — в деревне. Проживавшие постоянно или регу¬
лярно в городах имели там дома и на этом основании, согласно Жалованной
грамоте городам 1785 г., считались настоящими городскими обывателями, за¬
писанными в городовую обывательскую книгу. Приходское духовенство, осво¬
божденное от налогов и рекрутской повинности, выбирало место жительства
в городе или деревне в зависимости от расположения своего прихода. В прин¬
809

Глава 5. Город и деревня в процессе модернизации
ципе в административном смысле оно не было привязано к приходу, но вос¬
пользоваться своей свободой не могло, так как его численность всегда превос¬
ходила число приходов, в силу чего клирикам приходилось жить там, где име¬
лась работа, а это обычно был приход отца. Число приходов контролировалось
государством, поэтому соотношение духовенства, находившегося в городах
и деревнях, было более или менее постоянным. Военные, в особенности рядо¬
вой состав, являлись подневольными людьми и распределялись между городом
и деревней в соответствии с расположением полков, которое постоянно изме¬
нялось в зависимости от международной обстановки и разных военных и эко¬
номических соображений. Разночинцы были свободны от налогов и рекрутской
повинности и, следовательно, — в выборе места жительства: они жили там, где
находили средства к жизни. В результате этого в течение всего XVIII в. в горо¬
дах проживало свыше 50 % лиц, не принадлежавших к городскому сословию,
а в деревне — до 10 % лиц, не принадлежавших к крестьянству. Около 30%
всех мещан и купцов проживали в деревне.
Экономическое отделение города от деревни
Экономическое отделение города от деревни растянулось на более длитель¬
ный срок.
810
Рис. 5.9. А. А. Попов (1852—1919). Дворик [городской]. 1880.
Государственный Русский музей

Экономическое отделение города от деревни
Рис. 5.10. П. А. Суходольский (1835—1903). Крестьянский дворик. 1863.
Государственный Русский музей
Занятия городского населения
Административное размежевание города и деревни и юридическое отделение
городского сословия от крестьянства не означало, что все города к 1785 г. пре¬
вратились в торгово-промышленные центры, а все сельские поселения имели
сельскохозяйственную специализацию. Экономическое отделение города от де¬
ревни растянулось на более длительный срок. Рассмотрим, какие изменения про¬
изошли в функциональной структуре городов (табл. 5.6).
В табл. 5.6 приведены результаты классификации городов по преобладающе¬
му виду деятельности их жителей, или по функциям. В качестве критерия при
оценке значения различных функций города, так же как и деревни, обычно при¬
нимается число самодеятельного населения, реально их выполняющее50. В адми¬
нистративно-военном городе большая часть самодеятельного населения занята
на административной и военной службе; в аграрном городе — в сельском хозяй¬
стве, а также рыболовстве и лесоводстве; в торговом городе — в торговле;
в промышленном городе — в промышленности; в постиндустриальном, или сер¬
висном, — в сфере услуг. В городе смешанного типа господствовавшая функция
отсутствует: население более или менее равномерно распределяется между раз¬
личными сферами материального производства и непроизводственных отраслей.
811

Глава 5. Город и деревня в процессе модернизации
Таблица 5.6
Функциональная структура городов Европейской России без Польши
и Финляндии в XVIII—XIX вв. (%)*
Тип городов
1760-е гг.
1790-е гг.
1850-е гг.
1897 г.
1959 г.
1996 г.
Административно-военные
4,6
3,9
5,0
0,3
—
—
Аграрные
58,9
54,4
22,0
8,5
—
—
Смешанного типа
30,6
36,6
20,0
88,7
96,6
89,0
Торговые
2,3
3,9
10,0
—
—
—
Промышленные
3,6
1,2
43,0
2,0
—
—
Постиндустриальные
(сервисные)
—
—
—
0,5
3,4
11,0
Итого
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
100,0
Источники: Миронов Б. Н. Русский город в 1740—1860-е годы. Л., 1990. С. 201 ; Первая
перепись 1897 г. Т. 1—50, 85,86; Город и деревня в Европейской России ... С. 121.
* За 1760-е гг. — данные по 131 городу, за 1790-е гг. — по 110, за 1850-е гг. — по 266, за
1897 г. — по 612 городам.
В зависимости от значения отдельных функций и численности населения города
ранжируются, а иерархический ранг города в свою очередь обусловливает их
центральность, которая оценивается по объему деятельности горожан сверх то¬
го, что необходимо для удовлетворения по¬
требностей жителей данного города5.
Прежде чем комментировать данные, пред¬
ставленные в табл. 5.6, необходимо, хотя бы
кратко, объяснить, какова методика расчета
самодеятельного населения, занятого в разных
отраслях труда. В русской экономической ста¬
тистике, когда учитывались сельскохозяйст¬
венные занятия населения, за единицу счета
принимались двор-семья или глава семьи, ко¬
торый назывался самостоятельным хозяином,
в то время как во всех других отраслях «поня¬
тие самостоятельности имело совершенно ре¬
альное значение непосредственного участия
в занятии»52. Между тем типичное земледель¬
ческое хозяйство основывалось на половозра¬
стном разделении обязанностей и включало не
только полных взрослых работников-мужчин,
но женщин и так называемых полуработни-
ков — детей-подростков и пожилых людей, ко-
Рис. 5.11. Дети мещан,	торые выполняли важные сельскохозяйственные
С.-Петербургская губерния. 1900-е работы. В ремесле, торговле и других отраслях
812

Экономическое отделение города от деревни
несельскохозяйственной деятельности жены, дети и лица пожилого возраста то¬
же могли помогать главе семьи, но, в отличие от крестьянской семьи, такая по¬
мощь не имела принципиального характера и была незначительна.
Вследствие этого если за число лиц, реально занятых той или иной деятельно¬
стью, принять всех лиц, получавших средства к жизни от того или иного про¬
мысла (т. е. включить женщин, детей, нетрудоспособных стариков и т. д.), то
число работников будет преувеличено во всех отраслях, но в сельском хозяйстве
в меньшей степени, чем в других отраслях труда. При такой методике счета бу¬
дут неточны не только абсолютные цифры занятых, но и процент лиц, занятых в
той или другой сфере труда, потому что только в сельском хозяйстве большинст¬
во членов семьи было занято земледелием, а в остальных сферах труда женщины
и дети, как правило, не участвовали в деле главы семьи, с некоторыми исключе¬
ниями для ремесленников и торговцев. Если же за число реальных работников
принять только самостоятельных лиц, то, наоборот, число работников будет пре¬
уменьшено во многих отраслях, но в сельском хозяйстве в большей степени, чем
в других отраслях труда. Проиллюстрируем сказанное на примере данных пере¬
писи населения 1897 г. (табл. 5.7).
Таблица 5.7
Число лиц, занятых разными видами деятельности в Российской империи
без Финляндии в 1897 г.
Отрасль занятости
Самостоятельные хозяева
Хозяева и члены семьи
тыс.
%
тыс.
%
Сельское хозяйство
18 232,3
54,93
93 681,4
74,57
Промышленность*
5174,5
15,59
12 310,5
9,79
Банки, торговля**
1256,0
3,78
4142,8
3,30
Просвещение, наука***
376,1
1,13
820,4
0,65
Администрация, суд,
полиция
331,1
1,00
949,3
0,76
Вооруженные силы
1132,2
3,41
1242,6
0,99
Религиозная служба
294,9
0,89
791,2
0,63
Прочие
6398,0
19,27
11 701,8
9,31
Итого
33 195,1
100
125 631,0
100
Источник: Общий свод данных переписи 1897 г. Т. 2. С. 296—297.
Включая строительство, транспорт и связь.
** Включая страхование.
*** Включая искусство и литературу.
Как видно из данных табл. 5.7, отраслевая структура самостоятельного и всего
населения существенно различалась. Как и предполагалось, доля лиц, занятых
в сельском хозяйстве, среди самостоятельных хозяев была меньше, чем во всем
населении (54,93 против 74,57 %), наоборот, во всех остальных сферах труда —
813

Глава 5. Город и деревня в процессе модернизации
больше (45,07 против 25,43 %). Таким образом, при использовании данных о са¬
мостоятельных хозяевах и абсолютное, и относительное число лиц, реально заня¬
тых в сельском хозяйстве, существенно занижалось, а абсолютное число лиц,
реально занятых в других отраслях, более или менее соответствовало действи¬
тельности. Данные сельскохозяйственных переписей второй половины XIX—
начала XX в. показывают, что в типичной крестьянской семье, состоявшей из 6—
7 человек, в сельскохозяйственных работах принимали участие глава семьи —
мужчина — полный работник, его жена-работница и либо два подростка — один
мужского пола, другой женского, либо два пожилых человека, частично сохра¬
нивших трудоспособность. Но вклад каждого трудоспособного члена семьи
в производство был различным, так как находился в зависимости от физических
сил, умения и возраста. Считалось, что если вклад взрослого мужчины в возрасте
18—60 лет принять за 100%, то вклад женщины-работницы в возрасте 16—50
лет и юноши-подростка в возрасте 14—18 лет составлял примерно 35—40 %, де¬
вушки в возрасте 12—16 лет— 10—15 %, мужчины старше 60 лет и женщины
старше 50 лет — от 10 до 40 % в зависимости от возраста и здоровья53. Следова¬
тельно, типичная семья состояла примерно из двух полных работников. Поэтому,
чтобы определить более или менее реально число лиц, занятых в сельском хозяй¬
стве, необходимо удвоить число самостоя¬
тельных хозяев. Такая поправка позволит
сделать данные о занятых в сельском хозяй¬
стве и других сферах труда более или менее
сопоставимыми, так как учтет подавляющее
большинство участвовавших в сельскохо¬
зяйственном труде и выразит общее число
лиц, занятых в сельском хозяйстве, в муж-
чинах-работниках, что очень важно, по¬
скольку доля самодеятельных мужчин во
всех отраслях, кроме сельского хозяйства,
в целом по Европейской России составляла
в 1897 г. 71 %, а женщин и детей — 29 %54.
Теперь вернемся к данным табл. 5.6 о
функциональной структуре городов. Со¬
гласно полученным результатам, преобла¬
дающим типом городского поселения в
1760-е гг. (и несомненно в более раннее
время!) являлся аграрный город, произво¬
дительное население которого исключи¬
тельно или главным образом занималось
земледелием благодаря наличию значи¬
тельного земельного фонда, принадлежав¬
шего поселению55. Конечно, аграрный го¬
род отличался от деревни: он выполнял хо- Рис 5 12 Реклама «торгового дома
тя бы одну типично городскую функцию — “Монополь”» на Дворцовой площади
административную, поскольку более 80%	С.-Петербурга. 1910-е
814

Экономическое отделение города от деревни
городов являлись уездными или губернскими административными центрами.
Большинство же городов выполняло по две и более типично городских функций:
до 77 % аграрных городов — торговую функцию, будучи центрами ярмарочной,
базарной или стационарной торговли, и около 29 % городов, кроме администра¬
тивной и торговой, — промышленную функцию; треть аграрных городов явля¬
лась культурными центрами, так как в них находилось какое-нибудь учебное за¬
ведение. Даже сельскохозяйственная деятельность горожан отличалась от тако¬
вой же в деревне: они занимались преимущественно огородничеством, садовод¬
ством, выращиванием технических культур и были тесно связаны с рынком. Та¬
ким образом, хотя городская специфика деятельности населения аграрных горо¬
дов была налицо, в 1760-е гг. они еще находились на пути превращения из ти¬
пично сельских в типично городские поселения. Примерно 37 % городов относи¬
лись по преимуществу к торговым, промышленным или городам смешанного
типа. Причем в торговых и промышленных городах сельское хозяйство обслужи¬
вало главным образом собственные потребности их жителей. Около 5 % городов
выполняли преимущественно административно-военную функцию56. Аграрные
города — не российская особенность; в рассматриваемое время они встречались
во всей Восточной Европе, а в новейшей истории — во многих развивающихся
странах57.
К началу XIX в. функциональная структура городов не претерпела радикаль¬
ной трансформации, следовательно, полного отделения города от деревни с эко¬
номической точки зрения еще не произошло. Стагнация функциональной струк¬
туры городов во второй половине XVIII в. была обусловлена реформой местного
управления 1775 г., которая существенно увеличила сеть городов за счет сел.
В течение 1775—1796 гг. правительство в административном порядке преобразо¬
вало 271 сельское поселение в города, руководствуясь главным образом админи¬
стративными соображениями, а также преследуя цель количественно усилить
городское сословие. Хотя коронная администрация выбирала достойных канди¬
датов в города, большинство преобразованных сел не были торгово-промыш¬
ленными центрами, а их население не проявляло желания перейти в городское
сословие. Об этом свидетельствуют ответы местной администрации в 1797 г. на
запрос правительства о состоянии городов, образованных по реформе 1775 г.
Местная администрация признала: 63 % новых городов являлись «недействи¬
тельными городами», поскольку их жители занимались исключительно сельско¬
хозяйственной деятельностью — и это через 10—20 лет после их образования.
Оставшиеся 37 % новых городов с большой натяжкой были признаны «настоя¬
щими городами». Итак, среди всех городов в 1790-е гг. аграрными являлись
55 %, а среди новых городов, образованных по реформе 1775 г., — 63 %. Отсюда
ясно: решение правительства о преобразовании сел в города отразилось на их
функциональной структуре к началу XIX в.
815

Глава 5. Город и деревня в процессе модернизации
Рис. 5.13. Ж. Делабарт (конец XVIII—нач. XIX). Вид каменного моста в Москве.
Гравюра М.-Г. Эйхлера с картины Ж. Делабарта. Около 1800.
Государственная Третьяковская галерея
816
Рис. 5.14. Е. Ф. Крендовский (1810—1854). Александровская площадь в Полтаве.
1830-е. Государственная Третьяковская галерея

Экономическое отделение города от деревни
Рис. 5.15. Общий вид губернского торгового города Костромы. 1900-е
Рис. 5.16. Городской сад, Калуга. 1900-е. Объявления: «Просят гуляющих цветов не рвать,
по куртинам не ходить» и «Просят посетителей с собаками в сад не входить». Афиша
спектакля «Человек-зверь», вероятно по одноименному роману Э. Золя
К середине XIX в. функциональная структура городов радикально измени¬
лась. Ведущее положение в системе городов заняли промышленные города (43 %
всех городов), до 10% увеличилась доля торговых городов; наоборот, города
817

Глава 5. Город и деревня в процессе модернизации
смешанного типа и особенно аграрные города резко сдали свои позиции — они
составляли соответственно 20 и 22 % всех городов. Одновременно с этим земле¬
делие потеряло свое прежнее значение в городах всех типов, включая аграр¬
ные— городов, где сельское хозяйство являлось единственным источником
средств существования, не осталось58. Интересно отметить, что деградация аг¬
рарной функции города сопровождалась известным прогрессом городского зем¬
леделия там, где оно сохранилось, выражавшимся в замене экстенсивного хлебо¬
пашества интенсивным огородничеством и садоводством.
Л. В. Кошман пытается, на мой взгляд, некорректно со мной полемизировать,
когда пишет: «Все рассмотренные выше сведения позволяют усомниться в ут¬
верждении Б. Н. Миронова, что уже к середине XIX в. “радикально изменилась
функциональная структура русского города” и “земледелие потеряло свое значе¬
ние в городах всех типов”. Аграрные занятия в русских городах и в пореформен¬
ное время сохранялись и были жизненно необходимыми значительной части го¬
рожан, мещанства прежде всего»59. Уменьшение доли аграрных городов с 54,4 %
в 1790-е гг. до 22,0 % в 1850-е гг. и увеличение доли промышленных и торговых
городов — соответственно с 5,1 до 53,0 % иначе, как радикальным, назвать нель¬
зя: в 1760-е гг. преобладали агарные города, в 1850-е гг. — торговые и промыш¬
ленные (см. табл. 5.6). При этом я подчеркиваю важность аграрной функции го¬
родов не только в 1850-е гг., но и 1897 г., когда, по моим расчетам для всей Ев¬
ропейской России, насчитывалось 8,5 % аграрных городов, а в сельском хозяйст¬
ве было занято 7,9 % городского населения (табл. 5.6, 5.8). Для усиления своей
аргументации оппонент пускается на маленькие хитрости. Она цитирует меня:
«...земледелие потеряло свое значение в городах всех типов», а у меня написано:
«...земледелие потеряло свое прежнее значение в городах всех типов». Исчезло
одно слово, и смысл изменился. Мой анализ трансформации функциональной
структуры городов и степени распространенности земледелиях занятий по дан¬
ным переписи населения 1897 г., сделанный в «Социальной истории...», игнори¬
руется: «Проблема типологии русского города изучена мало. Если эти вопросы
и поднимались, то рассмотрение их не выходило за рамки дореформенного вре¬
мени»60. Города разного функционального назначения, если судить по данным за
1850-е гг., отличались друг от друга по всем признакам: экономической ориента¬
цией, числом жителей, социально-профессиональным составом населения,
структурой производства, количеством земли, городским бюджетом, другими
характеристиками. По большинству показателей, причем и в абсолютном, и в
относительном измерении, промышленные города превосходили торговые, тор¬
говые — гброда смешанного типа, города смешанного типа превосходили аграр¬
ные города, аграрные — административно-военные. Например, среднее число
жителей в промышленных городах составляло 14,4 тыс., в торговых — 10,5,
в городах смешанного типа — 5,9, в аграрных — 3,8, в административно¬
военных — 3 тыс.; валовой продукт городской экономики равнялся в промыш¬
ленных городах 954 тыс. руб., в торговых — 213, в смешанного типа — 108,
в аграрных — 51, в административно-военных — 40 тыс. руб.; оборот торгов¬
ли — соответственно 3074; 861; 250; 107; 156 тыс. руб.; доходная часть городско¬
го бюджета — соответственно 39,5; 7,1; 5,5; 2,4; 2,9 тыс. руб. и т. д.
818

Экономическое отделение города от деревни
Города различной специализации отличались также уровнем экономического
развития, оцениваемым на основании 22 экономических признаков (среди них
важнейшими являлись величина промышленного производства и оборот торгов¬
ли за год). Если классифицировать города 1850-х гг. по этому признаку на три
категории — слаборазвитые, среднеразвитые и высокоразвитые, то окажется, что
74 % всех городов относились к слаборазвитым, 8 % — среднеразвитым и
18%— высокоразвитым. Такое распределение отражает общее экономическое
состояние городов России середины XIX в. Между функциональным типом го¬
рода и уровнем его экономического развития существовала достаточно тесная
связь: 95 % аграрных и 92 % административно-военных городов являлись слабо¬
развитыми, в то время как среди торговых таковых насчитывалось 63 %, а среди
промышленных городов — лишь 19%. Не было ни одного аграрного высокораз¬
витого города, а среди административно-военных их доля составляла всего 8 %,
в то время как среди торговых и промышленных 30 % являлись высокоразвиты¬
ми. Отсюда следует: специализация города оказывала влияние на общий уровень
его развития. Доиндустриальные российские города середины XIX в. по общему
уровню развития можно ранжировать следующим образом: административно¬
военные, аграрные, смешанного типа, торговые, промышленные. Подобное ран¬
жирование представляется вполне закономерным, ибо в нем отражается истори¬
ческое развитие русских городов, начинавшихся как крепости, административно¬
военные пункты или аграрные поселения и со временем превращавшихся в про¬
мышленно-торговые. За столетие, 1760—1860 гг., из аграрных и административ¬
но-военных городов 14 % остались в своей группе, 29 % стали городами смешан¬
ного типа, 14 % — торговыми, 42 % — ремесленно-промышленными; из городов
смешанного типа 19% остались в прежней группе, 10% стали торговыми
и 71 %— ремесленно-промышленными; из торговых городов 50 % стали торго¬
во-ремесленными и 50 % — ремесленно-промышленными; все ремесленно¬
промышленные города остались в своей группе. Разные функциональные типы
городов середины XIX в. можно рассматривать как различные стадии эволюции
городских поселений в России.
В экономической географии установлено: если города образуют систему —
территориально целостную и функционально взаимосвязанную совокупность
поселений, то между размером и рангом города существует тесная зависимость,
называемая «правилом Ципфа»: «Величина (людность) городов связана с их ме¬
стом в ранжированном ряду; население каждого города стремится быть равным
численности населения самого крупного города системы (города-лидера), делен¬
ной на порядковый номер данного города в ранжированном ряду»61. Для россий¬
ских городов вплоть до конца периода империи подобная связь сколько-нибудь
строго не наблюдалась, поскольку совокупность городов еще не являлась систе¬
мой в истинном смысле этого слова62.
Административная и военная функции поселений служили толчком к образо¬
ванию и развитию города, а аграрная функция на первых порах давала ему мате¬
риальные и людские ресурсы, чтобы стать важным экономическим центром63.
Однако поступательное развитие города было возможно только при условии воз¬
никновения и совершенствования промышленной и торговой функций, иначе он
819

Гшва 5. Город и деревня в процессе модернизации
либо переживал застой, либо вообще утрачивал статус города64. Сравнение спи¬
сков городов на разные даты показывает: из 316 городов Европейской России на
1745 г. к 1860 г. потеряли статус города 29 % административно-военных поселе¬
ний по той причине, что им не удалось развиться в торгово-промышленном от¬
ношении. Такова судьба военных городов по всем границам России. Зато те из
них, которые сумели развить торговую либо промышленную функцию, превра¬
тились в крупные торгово-промышленные и одновременно административные
центры, такие как Воронеж, Орел, Оренбург, Пенза, Самара, Саратов, Симбирск,
Сызрань, Тамбов, Уфа и др. Только города, выдержавшие конкуренцию и про¬
верку временем, оказались готовыми к промышленной революции, развернув¬
шейся в России после Великих реформ.
В пореформенное время в экономической структуре городов произошли но¬
вые изменения: уменьшалось число аграрных и административно-военных горо¬
дов, узкая специализация городов на каком-нибудь одном виде деятельности
сменялась многофункциональностью, почти во всех городах возникли культур¬
ный сектор и сфера обслуживания. К концу XIX в. «чисто» административно¬
военных и аграрных городов осталось немного — всего 8,8 % сравнительно с
27 % в 1850-е гг. Зато число городов смешанного типа возросло как абсолютно,
так и относительно — с 20 до 89 %. В 546 городах смешанного типа имелась ве¬
дущая отрасль занятости населения, определявшая экономическую физиономию
города. Распределение городов смешанного типа по ведущей отрасли в 1897 г.
дает следующую картину: промышленность и строительство являлись ведущей
отраслью в 37,6 % городов, сельское хозяйство — в 30,0, сервис — в 17,4, адми¬
нистративно-военная сфера — в 9,7, торговля, транспорт и финансы — в 0,7,
прочие отрасли — в 4,6 %. Земледелие еще оставалось отраслью городской эко¬
номики.
Города принято также классифицировать на доиндустриальные, индустриаль¬
ные и постиндустриальные. Доиндустриальный город выполняет главным обра¬
зом административную, военную и аграрную функции, индустриальный город —
промышленную, торговую и транспортную функции, а в постиндустриальном
городе ведущее место принадлежит сервисной функции, в которую включается и
культурная деятельность. Основываясь на этих критериях, получаем следующую
типологию 612 российских городов на 1897 г.: 219, или 35,8 % всех городов, от¬
носились к доиндустриальному типу, поскольку в сельском хозяйстве, админист¬
рации и армии было занято либо более 50 % самодеятельного населения, либо
больше, чем во всех отраслях городской экономики вместе взятых (т. е. без ран¬
тье и пенсионеров); 390, или 63,7 % всех городов, относились к индустриальным,
так как главными или ведущими отраслями городской экономики являлись про¬
мышленность, торговля, транспорт и финансы; наконец, только в 3, или 0,5 %
всех городов (Петербурге, Одессе и Киеве), главным или ведущим стал так назы¬
ваемый третичный, сервисный вид деятельности65.
Таким образом, в конце XIX в. одновременно сосуществовали умирающие
доиндустриальные города, бурно развивающиеся индустриальные и зарождаю¬
щиеся постиндустриальные города. Сильные позиции доиндустриальных горо¬
дов говорят о том, что традиционный уклад городской жизни был еще весьма
820

Экономическое отделение города от деревни
Рис. 5.17. Уличные сапожники в Москве. Начало 1900-х
живучим. Сельское хозяйство, в частности огородничество, в конце XIX в., не
говоря уже о более раннем времени, еще оставалось важной отраслью городской
экономики даже в столицах.
В середине XVIII в. в центре Петербурга, перед Главным Адмиралтейством
изданием Двенадцати коллегий, можно было видеть пасущийся скот. В столице еще
в 1830-е гг. под огородами находилось 14,3 % всей площади города, к 1860-м гг. эта
доля поднялась до 19,4 % ввиду увеличения его территории за счет пригородных
сел и деревень, где занятия сельским хозяйством были широко распространены.
В 1897 г. огородничеством занимались 17,7 тыс. человек, или 2 % самодеятель¬
ного населения столицы; петербуржцы содержали около 8 тыс. коров. На мос¬
ковских улицах в XIX в. пастушеский рожок по утрам собирал коров, чтобы от¬
вести их на пастбище, а вечером напоминал хозяйкам, что они вернулись. В 1897 г.
в первопрестольной огородничеством занимались 15,4 тыс. человек, или 2 % са¬
модеятельного населения; москвичи содержали тысячи коров66. Это можно счи¬
тать вполне естественным: промышленная революция пришла в Россию только
после Великих реформ, а те изменения, которые она принесла в экономику горо¬
дов менее чем за три десятилетия, следует признать существенным прогрессом.
Отраслевой состав занятости горожан углубляет наше представление о разви¬
тии российских городов в XVIII—начале XX в. (табл. 5.8).
В течение второй половины XVIII—первой половины XIX в. отраслевая
структура занятости горожан серьезно изменилась главным образом за счет
уменьшения процента лиц, занятых в аграрном секторе (на 30, с 48 до 18), и уве¬
личения процента лиц, занятых промышленным трудом (на 27, с 11 до 38), в не¬
значительной степени — за счет увеличения процента лиц, занятых в торговле и
на транспорте (на 2), в администрации (на 0,6) и в еще меньшей степени — за
счет уменьшения занятости в прочих отраслях (на 0,2). Поскольку доля лиц, ох¬
ваченных сферой материального производства, уменьшилась лишь на 1 % (с 71
821

Глава 5. Город и деревня в процессе модернизации
до 70), изменение структуры занятости городского населения произошло за счет
его перераспределения между сельским хозяйством, промышленностью и тор¬
говлей. Перемены, произошедшие в сфере нематериального производства, были
крайне незначительны. Немного увеличилась доля лиц, занятых в администрации
и культуре, а также в армии (число военных в середине 1850-х гг. возросло ввиду
Крымской войны). Соотношение между занятыми в материальном производстве
Таблица 5.8
Отраслевая структура занятости самодеятельного городского населения
(численность занятых) Европейской России без Польши
и Финляндии в XVIII—XIX вв. (%)
Отрасль занятости
1760-е гг.
1790-е гг.
1850-е гг.
1897 г.
Промышленность’
11,0
13,0
38,0
28,0
Торговля и транспорт
12,0
13,0
14,0
13,9
Сельское хозяйство”
48,0
46,0
18,0
7,9
Администрация, суд, полиция
1,4
1,7
2,0
2,6
Вооруженные силы
9,0
7,0
10,0
8,7
Религиозная служба
U
0,9
0,7
1,3
Прочие отрасли
17,5
18,4
17,3
37,6
Итого
100,0
100,0
100,0
100,0
Источники: Миронов Б. Н. Русский город ... С. 206; Первая перепись 1897 г. Т. 1—50,
85, 86.
Вместе со строительством.
** Без животноводства, рыбной ловли, охоты и лесного хозяйства.
822
Рис. 5.18. К. А. Савицкий (1844—1905). Ремонт железной дороги. 1874.
Государственная Третьяковская галерея

Экономическое отделение города от деревни
и непроизводственных отраслях на протяжении столетия оставалось как 7:3.
Это свидетельствует о стабильном и невысоком уровне производительности об¬
щественного труда, вследствие чего общество не могло в середине XIX в. выде¬
лять на культурные и административные нужды больше средств, чем за 100 лет
до этого. Структура занятости населения российских городов в середине XIX в.
напоминала доиндустриальные города Западной Европы XVII—XVIII вв.
В пореформенное время отраслевая структура занятости городского населения
претерпела новые существенные изменения. К концу XIX в. в материальных от¬
раслях уменьшилась доля лиц, занятых в сельском хозяйстве (на 10%) и в про¬
мышленности (на 10 %). Пришедшая в Россию промышленная революция способ¬
ствовала вытеснению ремесла фабрикой, с одной стороны, и перемещению про¬
мышленного производства из города в деревню — с другой. Это и привело к сни¬
жению роли промышленности в городской экономике. Доля лиц, занятых в тор¬
говле и на транспорте, осталась практически прежней. В целом доля лиц, рабо¬
тающих в сфере материального производства, уменьшилась примерно на 20 %,
а занятых в нематериальном производстве увеличилась на 20 %. В важную отрасль
городской экономики выдвинулась сфера обслуживания, которая поглощала до
17 % рабочей силы городов. Значительное число лиц было занято в культуре, нау¬
ке, просвещении, искусстве, литературе, на религиозной службе. В большом коли¬
честве появились рантье, пенсионеры и стипендиаты, на долю которых приходи¬
лось свыше 10% городского самодеятельного населения. Производительность
труда существенно возросла, благодаря чему государство и общество стали намно¬
го больше расходовать средств на удовлетворение духовных потребностей людей.
По структуре занятости населения российские города на рубеже XIX—XX вв. ста¬
ли напоминать западные индустриальные города более раннего времени.
Рис. 5.19. В цехе машиностроительного завода, С.-Петербург. 1900-е
823

Глава 5. Город и деревня в процессе модернизации
Рис. 5.20. Общественные сани в С.-Петербурге. 1830-е
Рис. 5.21. Конки на Невском проспекте С.-Петербурга. 1860
824

Экономическое отделение города от деревни
Занятия сельского населения
Российские деревни и села, так же как и города, отличались друг от друга не
только величиной, но и занятиями своих жителей. Хотя в подавляющем числе
сельских поселений жители были заняты преимущественно в сельском хозяйст¬
ве, среди них было немало таких, которые активно были вовлечены в кустарнук
и фабричную промышленность, торговлю. Начиная с XVII в. существовало зна¬
чительное число промысловых и торговых сел, которое со временем увеличива¬
лось67. Однако более или менее систематические данные об этом мы имеем толь¬
ко на конец XIX—начало XX в. Под руководством В. П. Семенова-Тян-
Шанского была произведена оценка промышленно-торгового потенциала России
на 1900 г. Были выделены все городские и сельские поселения в 64 губерния*
Европейской России, имевшие сколько-нибудь значительную торговлю и про¬
мышленность. Таких пунктов оказалось 6769, из них 6008 сельских68. Таким об¬
разом, в каждом десятом сельском поселении имелись торгово-промышленные
заведения и население, активно занимавшееся неземледельческими промыслами.
Для разделения поселений на городские и сельские с экономической точки
зрения Семенов-Тян-Шанский предложил два критерия — людность и величину
торгово-промышленного оборота. Согласно его оценке, этим критериям в 1910 г.
соответствовали 534 (70,2%) города и 703(0,1 %) сельских поселения69. Хотя
Рис. 5.22. Изготовление окладов для икон, Рязанская губерния. 1913
825

Гпава 5. Город и деревня в процессе модернизации
среди 1237 «истинных» городов на долю сельских поселений приходилось 57 %,
а на долю городских — 43 %, очевидно, подавляющее число городов являлось
важными торгово-промышленными центрами, в то время как среди сельских по¬
селений процент таковых был ничтожно мал. Если принять во внимание, что
в конце XVIII в. 54 % городов были аграрными, а в прочих, за исключением 50
губернских и десятка крупных уездных городов, промышленность и торговля
имели скромные обороты, что в середине XIX в. в 81 % городов аграрная функ¬
ция имела важное или хотя бы второстепенное значение, то придется признать:
к началу XX в. экономическое отделение города от деревни вступило в завер¬
шающую стадию. В то же время около 10 % сельских поселений успешно разви¬
вали промышленную и торговую функции. Они заполняли обширное переходное
пространство между городом и деревней, благодаря чему вся совокупность сель¬
ских и городских поселений образовывала континуум от типичной деревни к ти¬
пичному городу. Отраслевые структуры занятости городского и сельского насе¬
ления существенно различались (табл. 5.9).
Таблица 5.9
Структура занятости самодеятельного населения Европейской России
без Польши и Финляндии в 1857—1897 гг. (%)*
Население* **
Земледелие
Промышленность,
строительство
Торговля, транспорт
1857 г.
1877 г.
1897 г.
1857 г.
1877 г.
1897 г.
1857 г.
1877 г.
1897 г.
Сельское
90,3
89,3
82,5
1,3
1,8
7,0
0,4
0,8
2,0
Г ородское
18,0
13,0
8,0
38,0
33,0
28,0
14,0
14,0
14,0
Источник: Миронов Б. Н. История в цифрах : Математика в исторических исследовани¬
ях. Л., 1991. С. 65—92.
* За 1857 и 1877 гг. — реконструкция.
** Старше 20 лет.
Как видно из данных табл. 5.9, в середине XIX в. и, вероятно, в более раннее
время в деревне доминировало сельское хозяйство, в котором было занято 90,3 %
самодеятельного населения, в то время как в промышленности и строительст¬
ве — 1,3 %, в торговле и на транспорте — 0,4, во всех остальных отраслях — 8 %
населения. В отличие от деревни, в городе ни одна отрасль занятости не была
преобладающей. Наибольшее число горожан было занято в промышленности
(38 % населения), следующая по важности отрасль — сельское хозяйство (18 %),
на третьем месте — торговля и транспорт (14 %), во всех оставшихся отраслях
работало 30 % городского самодеятельного населения.
На 1897 г. мы располагаем более подробными данными об отраслевой струк¬
туре занятости городского и сельского населения (табл. 5.10).
В пореформенное время занятия сельского населения стали немного разнооб¬
разнее за счет переключения примерно 8 % крестьян из сельского хозяйства в
промышленность, на транспорт и в торговлю; во всех оставшихся отраслях труда
826

Экономическое отделение города от деревни
Таблица 5.10
Отраслевая структура занятости самодеятельного населения обоего пола
в Европейской России без Польши и Финляндии в 1897 г.
Отрасль занятости
Сельское население
Городское население
Всего
тыс.
%
тыс.
%
тыс.
%
Сельское хозяйство*
26 056,0
82,6
557,7
8,8
26 613,7
70,3
Промышленность
1874,0
5,9
1564,2
24,7
3438,2
9,1
Транспорт, связь, почта
262,1
0,8
300,1
4,7
562,2
1,5
Строительство*
339,9
1,1
206,4
з,з
546,3
1,4
Торговля***
396,8
1,3
581,7
9,2
978,5
2,6
Финансы, страхование
0,7
0,0
13,7
0,2
14,4
0,04
Сфера обслуживания
870,9
2,8
1047,3
16,6
1917,2
5,1
Здравоохранение
34,9
0,1
71,4
U
106,3
0,3
*+*+
Просвещение, наука
82,0
0,3
107,4
1,7
189,4
0,5
Администрация, суд,
полиция
92,7
0,3
167,4
2,6
260,1
0,7
Вооруженные силы
121,1
0,4
550,7
8,7
671,8
1,8
Религиозная служба
167,4
0,5
80,5
1,3
247,9
0,6
Рантье, пенсионеры
512,2
1,6
657,5
10,4
1169,7
3,1
Прочие отрасли
718,7
2,3
426,3
6,7
1145,0
3,0
Итого*****
31 529,4
100,0
6332,3
100,0
37 861,7
100,0
Источник: Общий свод данных переписи 1897 г. Т. 2. С. 296—297 (группы занятий по
переписи населения распределены между отраслями занятости следующим образом: № 17—
21 — сельское хозяйство, № 22—37, 39, 40 — промышленность, № 41—45 — транспорт, связь,
№ 38 — строительство, № 47—59, 61 — торговля, № 46 — финансы, страхование, № 1 Зг—
1 Зи, 60, 62, 64 — сфера обслуживания, № 11—12 — здравоохранение, № 9—10 — просвеще¬
ние, наука, № 1—3 — администрация, суд, № 4 — вооруженные силы, № 5—8 — религиозная
служба, № 13а—1 Зв, 63, 65 — прочие отрасли).
* Включая пчеловодство, лесное хозяйство, рыболовство и охоту.
** Включая жилищно-коммунальное хозяйство.
Включая общественное питание.
Вместе с литературой и искусством.
	Некоторые отличия в данных табл. 5.8 и 5.10 на 1897 г. объясняются тем, что учтены
различные совокупности населения.
было занято почти столько же, как и до эмансипации - около 8—9 % населения
деревни. Отраслевая структура городского населения во второй половине XIX в.
также стала более разнообразной. В основных сферах труда — промышленности,
торговле и земледелии — доля занятых уменьшилась приблизительно на 20
пунктов и составила 50 % самодеятельного населения. Важную роль приобрела
сфера услуг (гостиницы и клубы, бани и парикмахерские, домовая прислуга
и т. п.), дававшая работу почти 17 % населения, армия поглощала 8,7 % населе¬
ния. Остальные работники были заняты в различных отраслях — от финансов до
проституции.
827

Глава 5. Город и деревня в процессе модернизации
С точки зрения профессиональных занятий деревня имела достаточно одно¬
родное население даже в конце XIX в., не говоря уже о более раннем времени.
Согласно данным переписи 1897 г., из 506 уездов 50 губерний Европейской Рос¬
сии в 493 более половины самодеятельного населения было занято в сельском
хозяйстве, в 10 уездах — около половины и лишь в 3 уездах (Богородицком и
Бронницком уездах Московской губернии и Покровском уезде Владимирской
губернии) в земледелии было занято менее половины крестьян — соответственно
13; 42 и 42 %. Несмотря на это, к концу XIX в. неземледельческие занятия в ка¬
честве основного, а не вспомогательного вида деятельности достаточно глубоко
проникли в деревню: в 56, или в 11,1 % всех уездов, 30—55 % крестьян получали
главные жизненные средства от неземледельческих занятий, в 85 (16,8%) —
20—29 % крестьян, в 306 (60,5 %) — 10—19 % крестьян и в 59 (11,7 %) — 2—
9 % крестьян получали главный доход вне сельского хозяйства. Однако, в отли¬
чие от города, в деревне доля лиц, занятых в сфере нематериального производст¬
ва, осталась на том же уровне, как и до Великих реформ — около 7 %. Это гово¬
рит о том, что изменение структуры занятости крестьянства произошло за счет
его перераспределения в отраслях материального производства и что в духовной
сфере по-прежнему было занято крайне мало людей.
Сравнение процента лиц, занятых в различных отраслях хозяйства (см. табл.
5.10), с долей различных отраслей в национальном доходе, показывает уровень
производительности труда в каждой отрасли. В сельском хозяйстве производи¬
лось 47,8 % национального дохода, вместе с лесоводством и рыболовством —
54 %, в то время как в промышленности — 21,7, строительстве — 7,1, в торгов¬
ле — 8,3, на транспорте — 8,9 %. Отсюда следует, что наименее производитель¬
ным был труд в сельском хозяйстве; труд в промышленности был примерно в 3
раза более результативным, в торговле — в 4 раза, в строительстве — в 6,6 раза,
на транспорте — в 7,7 раза более производительным, чем в аграрном секторе70.
828

Экономическое отделение города от деревни
Рис. 5.24. Коробейник, С.-Петербург.
1900-е
С.-Петербург. 1900-е
Таким образом, к началу Великих реформ социально-экономическое размеже¬
вание между городом и деревней достигло своего апогея. В пореформенное вре¬
мя в отношениях между городом и деревней возобладали интеграционные про¬
цессы благодаря разрушению сословной структуры, отмене многих администра¬
тивных, юридических, экономических и социальных ограничений и запретов,
более интенсивному, чем прежде, развитию промышленности и торговли в сель¬
ской местности. Об этом красноречиво говорят следующие факты: на рубеже
XIX—XX вв. 59 % предприятий обрабатывающей промышленности и 61 % рабо¬
чих размещались в сельской местности (см. далее табл. 5.12) и около 40 % капита¬
лов, занятых в торговле, находились в сельской местности даже в наиболее эконо¬
мически отсталом Черноземном центре, а в остальных регионах — больше71.
Важно отметить, что как до, так и после крестьянской реформы возможностей
для приложения труда у женщин вне семейного хозяйства было меньше, чем
у мужчин: женщины почти вовсе отсутствовали в строительстве, администрации,
финансах и армии. Структура занятости крестьянок была намного беднее, чем
горожанок. И все же после эмансипации роль женщин на рынке труда всюду за¬
метно повысилась (табл. 5.11).
Женщины стали преобладать в сфере обслуживания, заняли заметное место
в здравоохранении, просвещении, религиозной службе и в промышленности,
причем как в городе, так и в деревне. Данные о доле женщин, имевших самостоя¬
тельное, независимое от мужчины занятие или дело, показывают, насколько да¬
леко продвинулось освобождение российской женщины к началу XX в. В деревне
829

Глава 5. Город и деревня в процессе модернизации
Таблица 5.11
Структура занятости самодеятельных мужчин и женщин в Европейской России
без Польши и Финляндии в 1897 г. (тыс.)
Отрасль занятости
Сельское население
Городское население
Всего
Муж.
Жен.
Муж.
Жен.
Муж.
Жен.
Сельское хозяйство
13 028,0
13 028,0
278,8
278,8
13 306,8
13 306,8
Промышленность
1483,3
390,7
1205,0
359,2
2688,3
749,9
Транспорт, связь
248,6
13,5
294,3
5,8
542,9
19,3
Строительство
339,1
0,8
205,6
0,8
544,7
i,6
Торговля
348,7
48,1
498,9
82,8
847,6
130,9
Финансы
0,7
0,0
13,1
0,6
13,8
0,6
Сфера обслуживания
379,3
491,6
336,0
711,3
715,3
1202,9
Здравоохранение
23,7
11,2
41,9
29,5
65,6
40,7
Просвещение, наука
55,7
26,3
67,7
39,7
123,4
66,0
Администрация, суд
92,3
0,4
166,4
1,0
258,7
1,4
Вооруженные силы
121,1
0,0
550,7
0,0
671,8
0,0
Религиозная служба
126,9
40,5
44,3
36,2
171,2
76,7
Рантье, пенсионеры
245,4
266,8
320,6
336,9
566,0
603,7
Прочие отрасли
399,5
319,2
315,1
111,2
714,6
430,4
Итого
16 892,3
14 637,1
4338,4
1993,8
21 230,7
16 630,9
Источник: Общий свод данных переписи 1897 г. Т. 1. С. 82—83; Т. 2. С. 296—297.
доля самостоятельных женщин составляла около 17,6 % — на 4 % больше доли
вдов в женском населении. Горожанки добились значительно больших прав
в сфере труда, чем крестьянки, поскольку в городе доля самостоятельных жен¬
щин равнялась 29 %, на 10 % превышая долю вдов и на 11,4 % — долю само¬
стоятельных женщин в деревне. Сельское хозяйство оставалось оплотом патри¬
архальности всюду, так как доля самостоятельных женщин там была весьма низ¬
кой, хотя именно в этой отрасли женщины фактически работали наравне с муж¬
чинами.
Последствия функциональной трансформации городов
Таким образом, на протяжении XVIII—начала XX в. дважды произошла серь¬
езная трансформация в функциях городов и соответственно в отраслевой занято¬
сти горожан. Можно сказать, что город XVIII в. был доиндустриальным, в пер¬
вой половине XIX в. стал прединдустриальным, или протоиндустриальным, а на
рубеже XIX—XX вв. — раннеиндустриальным. Столь существенная перестройка
городов предполагает столь же радикальные перемены в характере труда, в обра¬
зе жизни городского населения, в значении городов в жизни страны. Сельский
вид большинства русских городов XVIII в. и деревенский характер образа жизни
городского населения72 следует считать закономерным следствием не сельского
окружения, которое сохраняется во все времена, а аграрного по преимуществу
характера городской экономики. Господствующий вид труда, как хорошо извест¬
830

Экономическое отделение города от деревни
но, накладывает неизгладимый отпечаток на занимающихся им людей: он дикту¬
ет тип жилища, застройку поселения и отдельной усадьбы, формирует режим
работы и отдыха, формы общественной и семейной жизни, в значительной мере
склад ума и психики. Если в 55—58 % российских городов XVIII в. сельское хо¬
зяйство служило главным занятием жителей, а в остальных городах — важным,
если общественные практики большей части горожан реализовывались в рамках
поземельной городской общины, мог ли типичный русский город не иметь сель¬
ского вида, а русский горожанин, не принадлежавший к дворянству и интелли¬
генции, не жить в формах общественной и семейной жизни, которые во многом
напоминали формы, свойственные русскому крестьянину?! Не забудем, что око¬
ло трети городского населения и по своей сословной принадлежности являлись
крестьянами.
Превращение города из преимущественно административно-военного и аг¬
рарного в преимущественно промышленно-торговый центр к середине XIX в. и в
промышленно-торгово-культурный центр к началу XX в. сопровождалось изме¬
нением его внешнего вида и застройки (которая утрачивала одноэтажность, пу-
таность улиц и переулков, приобретала регулярность, становилась более плот¬
ной73), повышением уровня комфорта и санитарии. Вот несколько цифр, которые
дают представление о состоянии городов в 1825 и 1910 гг. В первой четверти
XIX в. большая часть улиц и площадей оставалась незамощенной, по вечерам
они не освещались, общественная уборка улиц не производилась; водопровод,
канализация, телефон и телеграф отсутствовали. Театры, музеи и общественные
библиотеки были большой редкостью даже в губернских городах. В 1825 г.
в «среднестатистическом» российском городе имелось 5 тыс. жителей, которые
проживали в 583 домах по 8—9 человек в каждом; 91 % домов были деревянны¬
ми и 9 % — каменными. На один город приходилось 5—6 церквей, 1—2 учебных
и 2 «богоугодных» заведения (приюты для детей и взрослых, дома трудолюбия,
ночлежные дома и т. п), 3 трактира, одна общественная баня, 14—15 питейных
домов и 51 лавка (маленькое стационарное торговое заведение). К 1910 г. число
жителей в «среднестатистическом» городе увеличилось до 25 тыс., которые про¬
живали в 2310 домах по 9—10 человек в каждом; из них 80 % были деревянными
и 20 % — каменными. На один город приходилось 12 церквей, 13 учебных и 10
благотворительных заведений, 35—36 трактиров и 18—19 «пивных лавок и вин-
ниц». Вечернее освещение улиц имелось в 87 %, водопровод — в 20 % и канали¬
зация — в 5 % городов. Практически в каждом городе были больница и аптека.
Каждый третий город располагал театром, каждый второй — клубом или народ¬
ным домом, каждый десятый — музеем, 60 % городов имели типографии,
49 % — библиотеки или читальные залы. В 4,5 % городов действовали трамваи,
в 2,6 % — телеграфы и в 26,7 % — телефоны. Как видим, за 85 лет города сдела¬
ли заметный прогресс, особенно если мы учтем, что численность городских жи¬
телей за это время возросла почти в 4 раза. Правда, всеми этими достижениями
пользовалась незначительная часть состоятельных горожан, проживавшая в цен¬
тре больших городов с чистыми и мощеными улицами, в благоустроенных домах
с водопроводом и канализацией. Основная масса городского люда пользовалась
примерно тем же комфортом, как и в 1825 г.74 Малые же города еще сильно на¬
831

Глава 5. Город и деревня в процессе модернизации
поминали большие села. Вот, например, город Аткарск Саратовской губернии,
имевший в 1856 г. 6,4 тыс. населения, 736 домов, 24 лавки, 3 церкви и несколько
тысяч голов скота, «представлял из себя соломенный городок, так как большая
часть зданий была крыта соломой»75.
Отрыв городского населения от земледелия и приобщение его к торговым
и промышленным занятиям способствовали формированию особого городского
быта, для которого были характерны меньшие замкнутость, догматичность, тра¬
диционность, связь с природой и ее циклами, чем для сельского быта, и особого
городского типа личности, отличавшейся большей подвижностью, инициативой,
предприимчивостью, кругозором, грамотностью и — что особенно существен¬
но — индивидуализмом сравнительно с крестьянином. Под влиянием перестрой¬
ки городской экономики и самого горожанина социальные отношения в город¬
ских корпорациях купцов, мещан и ремесленников трансформировались из об¬
щинных в общественные, как это будет показано в гл. 7 «Община и самоуправ¬
ление как доминирующие формы организации социальной жизни» наст. изд.
Превращение преобладающего большинства городов из аграрных и админи¬
стративных в промышленные, торговые и культурные центры знаменовало ре¬
шительный шаг в отделении города от деревни в экономическом смысле и в ос¬
новных чертах завершилось к началу XX в. В основе этого процесса лежало со¬
кращение ресурсов города, необходимых для поддержания его аграрной функ¬
ции. За 1742—1796 гг. население 273 городов, о которых имеются сведения, воз¬
росло на 24 %, за 1797—1856 гг. население 538 городов — еще на 48 %, за
1857—1910 гг. население 570 городов увеличилось еще на 210% в границах,
Рис. 5.26. Н. Д. Ульянов (1816—1856). Весна в городе. 1840.
Государственный Русский музей
832

Экономическое отделение города от деревни
которые практически не расширялись со дня основания города. Рост населения
подрывал возможность ведения рационального сельского хозяйства из-за недос¬
татка земли. Переход горожан от хлебопашества к интенсивному садоводству
и огородничеству временно задерживал этот процесс, но остановить его не мог,
так как для интенсивных форм земледелия все равно требовалась земля, но еще
в большей степени — удобрения и вода, добыть которые в городской черте в
достаточном количестве становилось делом бесперспективным. В условиях бес¬
прерывно растущей земельной тесноты городской аграрий не мог конкурировать
с крестьянином и вынужден был переключать свой труд из сельского хозяйства
в промышленность, на транспорт, в торговлю, в сферу услуг. Отделение города
от деревни происходило в основном естественно, но этому процессу до некото¬
рой степени помогало и правительство. Оно игнорировало ходатайства горожан
увеличить городской фонд земли, поощряло переселение в города торгово-
промышленного населения из сельской местности, стимулировало развитие
в городе торговли и промышленности, много сделало для превращения годов
в культурные центры.
Развитие деревни происходило противоречиво. Там, где имелись либо плодо¬
родные и обильные земли, либо хорошие средства сообщения, либо близко рас¬
полагался крупный российский или заморский рынок, сельские жители занима¬
лись главным образом сельским хозяйством. Там, где перечисленные условия
отсутствовали, они активно подключалось к занятиям торговлей, кустарной
и фабричной промышленностью, составляя серьезную конкуренцию горожанам.
Например, на территории 6 промышленных губерний (Московской, Владимир¬
ской, Костромской, Тверской, Нижегородской, Ярославской) в 1897 г. имелось
650 промышленных селений (фабричных кустарных сел и центров неземледель¬
ческого отхода)76. Хорошей иллюстрацией к сказанному могут служить данные о
размещении промышленных предприятий и торговых пунктов. Промышленность
более быстрыми темами развивалась в деревне, чем в городе, и соотношение по¬
степенно изменилось в пользу деревни. В 1725 г. в городах находилось 78%
крупных промышленных предприятий и 86 % рабочей силы. Значительная часть
мелкой промышленности, за исключением ручных домен, соляных варниц и гор¬
нов, также концентрировалась в городах77. Через 50 лет, в 1775 г., промышлен¬
ность выросла в количественном и качественном отношениях, однако теперь
в городах находилось 60 % предприятий и 57 % рабочей силы. Тенденция более
быстрого развития промышленности в уездах продолжала набирать сигу, и в
1860-е гг. в городе сосредоточивалось менее половины предприятий и рабочих.
В дальнейшем и доля рабочей силы, и доля промышленных предприятий, разме¬
щавшихся в городе, оставались на уровне 1868 г., составляя соответственно 41
и 39% (табл. 5.12).
Аналогичная ситуация наблюдалась и в сфере торговли. В Европейской Рос¬
сии с 1750-х по 1850-е гг. число городских поселений с правильно организован¬
ной ярмарочной, базарной и стационарной торговлей возросло с 191 до 630, или
в 3,3 раза, а сельских поселений — с 267 до 1854, или в 6,9 раза78. Деревня явно
обгоняла город. Только в пореформенное время, когда ярмарки, базары и разнос¬
чики стали быстро вытесняться магазинами и биржами, город стал выигрывать
833

Глава 5. Город и деревня в процессе модернизации
Таблица 5.12
Распределение предприятий обрабатывающей промышленности и рабочей силы
между городом и деревней в Европейской России в XVIII—начале XX в.
Показатели
1725 г.
1775—
1778 гг.
1813—
1814 гг.
1868 г.
1902 г.
абс.
%
абс.
%
абс.
%
абс.
%
абс.
%
Число пред¬
в городах
42
78
263
60
2145
57
4455
41
7854
41
приятий
в уездах
12
22
174
40
1586
43
6404
59
11311
59
Численность
в городах
12
86
32
57
92
54
160
39
609
39
рабочих, тыс.
в уездах
2
14
24
43
78
46
249
61
949
61
Источники: Струмилин С. Г. Очерки экономической истории России и СССР. М., 1966.
С. 330—333 ; Заозерская Е. И. Ведомость 1727 г. «О состоянии промышленных предприятий» //
Материалы по истории СССР. М., 1957. Вып. 5. С. 205—282 ; Индова Е. И. О российских ма¬
нуфактурах второй половины XVIII в. // Историческая география России, XII—XX вв. / А. Л. На-
рочницкий (ред.). М., 1975. С. 248—345 ; РГАДА. Ф. 199 (Г. Ф. Миллер, «портфели»). Оп. 2.
Д. 385. Т. 1 : Ведомость Мануфактур-коллегии о фабриках в 1778 г. Л. 18—63 ; Ведомости
о мануфактурах в России за 1813 и 1814 годы. СПб., 1816 ; Статистический временник Россий¬
ской империи. СПб.. 1872. Сер. 2. Вып. 6 ; Бок И. Материалы для статистики заводско¬
фабричной промышленности в Европейской России за 1868 год. СПб., 1872. С. L—LXXIII;
Погожее А. В. Учет численности и состава рабочих в России : материалы по статистике труда.
СПб., 1906. С. 51.
конкуренцию за преобладание в торговле, хотя крестьяне не только не оставили
торговлю, но стали принимать в ней более активное участие: в 1897 г. в торговле
было занято 582 тыс. горожан и 397 тыс. крестьян. Успехи деревни в области
промышленности и торговли до эмансипации объяснялись активным предпри¬
нимательством дворян, которые не только сами участвовали в промышленности
и торговле, но поощряли к этому своих крестьян. Горожане начиная с XVII в.
и до 1860-х гг. безуспешно боролись с дворянской и крестьянской конкуренцией
и только после отмены крепостного права отчасти взяли реванш. Однако в поре¬
форменное время горожане-предприниматели нередко сами устраивали фабрики
в сельской местности — поближе к сырью и дешевой рабочей силе, что сдержи¬
вало развитие городской промышленности.
Если же мы учтем, какова была доля сельских и городских поселений, являв¬
шихся торговыми и промышленными центрами, то успехи деревни сильно по¬
блекнут. В 1750-е гг. 84 %, а в 1850-е гг. 98 % городских поселений были торго¬
выми центрами и более половины из них являлись также промышленными, в то
время как в сельской местности лишь около 0,5 % сельских поселений в середине
XIX в. и около 1 % в начале XX в. являлись торговыми или промышленными
пунктами, причем с оборотами торговли и промышленности, как правило, мень¬
шими, чем в городе. Таким образом, со временем города все более приобретали
черты промышленного, торгового и культурного центра, а села и деревни, хотя
некоторые из них также двигались в этом направлении, все же редко уклонялись
от типичного сельского поселения и медленно приобретали черты, характерные
для городского образа жизни.
834

Численность и социальная структура городского и сельского населения
Рис. 5.27. Н. С. Негодаев (вторая половина XIX в.). Невский проспект
в восемь часов утра. Гравюра И. Матюшина по рисунку Н. С. Негодаева.
Первая половина 1870-х
Численность и социальная структура городского и сельского населения
Численность городского и сельского населения
Численность городского населения и ее динамика до сих пор недостаточно
изучены по нескольким причинам. Город как административная единица появил¬
ся лишь в 1775 г., вследствие чего только с этого времени стали собираться демо¬
графические сведения о городе в целом, а не об отдельных сословиях, в нем про¬
живавших. Администрация определяла численность городских жителей в от¬
дельные годы по-разному: то учитывала наличное, т. е. все фактическое населе¬
ние городов, то постоянное, т. е. постоянно проживающее в городах, то припис¬
ное, т. е. прикрепленное к городу население; то включала жителей пригородов и
предместий в состав горожан, то относила их в состав сельского населения; то
учитывала временное население, то исключала его из расчетов; кроме того, сам
учет населения производился в отдельные годы в разное время года, от чего су¬
щественно зависела численность наличного населения. Мешает изучению урба¬
низации и то обстоятельство, что среди российских историков нет единства по
вопросу о том, какое поселение считать городом79.
В соответствии с разделяемой мною точкой зрения, что в России к городам
следует относить официальные города — те поселения, которые считались тако¬
выми правительством и самим населением, все нижеприводимые данные о чис¬
835

Глава 5. Город и деревня в процессе модернизации
ленности городского населения относятся к официальным городам. Используют¬
ся все имеющиеся в наличии сведения, в том числе данные церковного исповед¬
ного учета. Со времен Петра I православные священники по требованию корон¬
ной администрации ежегодно собирали сведения об исповедовавшихся и неиспо-
ведовавшихся прихожанах на Пасху и представляли их в духовные консистории
и Синод. Духовное начальство ежегодно обобщало поступавшие сведения по
городам и уездам в отдельности. Это создает возможность для учета отдельно
городского и сельского населения, поскольку приходы делились на городские
и сельские и их сеть весьма мало изменялась в течение XVIII—первой половины
XIX в. Исповедная статистика давала сведения о членах прихода, т. е. о постоян¬
ном населении, жители пригородов и предместий городов, как правило, относи¬
лись к сельскому населению. Достоинства исповедной статистики состоят также
в том, что она фиксировала все социальные группы населения, принимала во
внимание официальные города в неизменных границах и всегда придерживалась
одного и того же порядка учета. Это делает церковные сведения сопоставимыми
для большого отрезка времени. Главным недостатком исповедной статистики
является то, что она учитывала только православных жителей, на долю которых
в XVIII—первой половине XIX в. приходилось 85 % всего населения. Из этого
недостатка следовал второй — небольшое, например в 1,03—1,05 раза в середине
XIX в. и в 1,13 раза в 1897 г., занижение доли городского населения, если про¬
цент горожан среди православного населения принимать за процент городского
населения для всего населения Европейской России. Причина этого состоит
в том, что доля горожан среди протестантов, католиков и особенно евреев пре¬
вышала долю горожан среди православных. Например, в 1858 г., по официаль¬
ным данным, среди наличного городского населения доля горожан-православных
равнялась 8,8 % от числа всех православных, а среди лиц других вероисповеда¬
ний — 13,0 % от всего числа лиц других вероисповеданий80.
Для XIX—начала XX в. историки обычно используют данные административ¬
ной статистики за 1811, 1825, 1840, 1856, 1858, 1863, 1870, 1885, 1904—1917 гг.
Однако и после реформ 1860-х гг., которые затронули и статистическую службу,
официальные данные не избавились в полной мере от недостатков, свойственных
дореформенному периоду, хотя и стали более точными и единообразными по
методике сбора. В большинстве случаев и для большинства городов администра¬
ция учитывала наличное население городов, но до 1897 г., как правило, без при¬
городов, а после переписи — с пригородами. К сожалению, в одни годы админи¬
стративная статистика учитывала только официальные города, в другие — все
городские поселения, а бывало — все городские поселения и сельские поселения
с населением более 10 тыс. жителей. Практически только раз, во время переписи
1897 г., для счетчиков была четко составлена инструкция. В остальных случаях
центральная администрация просто требовала от местной доставить «точные
сведения» о городском населении, что провоцировало местную самодеятель¬
ность. В результате данные в различных городах собирались по-разному. Напри¬
мер, в 1904 и 1910 гг. в одних городах в число жителей включались войска,
в других — нет, в большинстве случаев учитывались пригороды, но в отдельных
случаях — нет81. С 1863 г. административная статистика стала часто учитывать
836

Численность и социальная структура городского и сельского населения
кроме приписного населения и людей, живших в городах на постоянной основе,
не приписанных к городу, и тех лиц, которые приходили на заработки в город
всего на несколько месяцев, а затем возвращались к месту постоянного житель¬
ства. Это были в большинстве случаев крестьяне-отходники, которые не считали
себя горожанами и жителями данного города82. Пример Петербурга хорошо ил¬
люстрирует, как администрация собирала сведения о городском населении. Дан¬
ные за 1863 г. — полицейские данные о наличном населении столицы с пригоро¬
дами за 1863 г., за 1870 г. — данные городской переписи 1869 г. о наличном на¬
селении без пригородов, за 1885 г. — результаты городской переписи 1881 г.
о наличном населении без пригородов, за 1904, 1910 и 1914 гг. — данные за со¬
ответствующие годы о наличном населении с пригородами83. Перепись 1897 г.
зафиксировала наличное и постоянное городское население, к которому относила
лиц, как сказано в переписной анкете, «обыкновенно проживающих» в данном
месте «в зависимости от своей службы или постоянных занятий и т. д., не обра¬
щая внимания на то, где оно может быть приписано». Следует иметь в виду, что
в промежуточные годы между переписями число городских жителей оценива¬
лось на основе естественного и механического движения населения, т. е. к чис¬
ленности населения за прошлый год прибавлялся чистый прирост населения за
счет естественного и механического движения. Поскольку после 1897 г. админи¬
стративная статистика вплоть до 1915 г. весьма неполно учитывала механическое
движение населения, численность наличного городского населения за 1897—
1914 гг. и соответственно его доля во всем населении приуменьшалась. Так, по
официальным сведениям, доля городского населения с 1897 по 1907 г. вопреки
всякой логике якобы снизилась с 12,9 до 12,3 %. Согласно анкетному обследова¬
нию городов, проведенного ЦСК при содействии учреждений городского само¬
управления в 1910 г., доля городского населения составляла 13,8%, а согласно
официальной статистике, основанной на учете естественного и механического
движения населения, — 13,0 %.
Если объединить без поправок эти разнородные данные официальной стати¬
стики в один динамический ряд, мы получим неверную картину динамики город¬
ского, а значит, и сельского населения. Так, административная статистика зафик¬
сировала увеличение доли городского населения в Европейской России за 1857—
1870 гг. с 9,0 до 10,7 %, или на 1,7 %, вследствие учета в 1870 г. временного на¬
селения и в некоторых городах пригородного населения, которое прежде во вни¬
мание не принималось. Согласно переписи 1897 г., которая дала наиболее на¬
дежные из всех имеющихся данные, доля наличного городского населения со¬
ставляла в 1897 г. всего 12,9 %, или лишь на 2,1 % больше, чем в 1870 г. Другими
словами, получается так, будто 27 лет индустриализации и бурного развития капита¬
лизма в 1870-—1897 гг. дали такое же увеличение процента городских жителей, как и
7 последних лет крепостного режима и первые 7 лет перестройки страны в результа¬
те проводившихся реформ. Этот нонсенс, вероятно, объясняется тем, что данные
1857 и 1870 гг. не были сопоставимы. Отсюда следует, что использовать данные ад¬
министративной статистики надо чрезвычайно осторожно, выясняя каждый раз для
каждого крупного отдельного города, о каком городском населении идет речь —
наличном, постоянном или приписном населении, с пригородами или без пригородов.
837

Гпава 5. Город и деревня в процессе модернизации
Учитывая дефицит и несопоставимость данных административной статистики
особенно до 1860-х гг., мне представляется, что для периода до 1870 г. целесооб¬
разно использовать данные исповедной статистики, а затем данные администра¬
тивной статистики и переписи 1897 г., внося в них необходимые поправки. К со¬
жалению, сводные данные исповедной статистики, относящиеся к периоду после
1870 г., были изъяты из РГИА в 1918 г., и их местонахождение пока неизвестно;
оставшиеся сведения за немногие годы не могут служить Источниковой базой
для изучения урбанизации в 1871—1914 гг. Вследствие этого за 1742—1914 гг.
мы имеем не вполне сопоставимые данные: за 1742—1870 гг. — однородные
данные исповедной статистики, за 1871—1914 гг. — разнородные данные адми¬
нистративной статистики и переписи 1897 г. Чтобы все эти данные корректно
соединить в один динамический ряд и получить более или менее адекватную
картину динамики городского и сельского населения, необходимо сделать их од¬
нородными и сопоставимыми, используя несколько поправочных коэффициен¬
тов. Согласно данным исповедной и административной статистики за 1856—
1858 гг. и переписи населения 1897 г., в целом по Европейской России включе¬
ние пригородов в городскую черту увеличивало городское население примерно
в 1,19 раза84; городское наличное население превышало постоянное население
в 1,01 раза, если к временным жителям относить только тех лиц, которые в мо¬
мент учета населения находились в городах по паспорту, разрешавшему прожи¬
вание за пределами места приписки менее 3 месяцев , население всех городских
поселений превышало население только официальных городов и посадов в 1,04
раза86. Административная статистика после 1897 г. занижала численность город¬
ского населения по крайней мере в 1,06 раза. Ориентировочная численность
сельского населения будет определена путем вычитания из общей численности
населения по официальным данным численности городского населения. После
этих разъяснений обратимся к данным табл. 5.13, в которые внесены необходи¬
мые поправки, что делает их более или менее сопоставимыми и приблизительно
верно отражающими общую тенденцию динамики городского и сельского насе¬
ления почти за 200-летний период.
Данные табл. 5.13 свидетельствуют об интересном явлении, до сих пор плохо
осознанном историками: с начала XVIII в. и до середины XIX в. происходило
снижение процента городского населения (доля наличного городского населения
за 1742—1856 гг. упала с 13 до 9 %), притом что число городов, их средняя люд¬
ность и абсолютная численность городского населения увеличивались. Традици¬
онно считается, что урбанизация постоянно прогрессировала. Например, из¬
вестный российский исторический демограф В. М. Кабузан оценивает долю
постоянного приписного городского населения на 1744 г. в 8 % (по 2-й реви¬
зии), на 1782 г. — 9% (по 4-й ревизии), на 1858 г. — 9,7 % (по административ¬
но-полицейскому учету, какое население не указывается), на 1897 г. — 13,4%
(по 1-й переписи населения) и на 1917 г. — 17,2% (по городской переписи)87.
Причина расхождения между нами состоит в том, что для XVIII—первой поло¬
вины XIX в. я использовал данные церковно-приходского учета, а Кабузан —
ревизского. Ревизии плохо учитывали женщин и неподатные сословия, особенно
в XVIII в. Поэтому, на мой взгляд, данные Кабузана преуменьшают уровень
838

Численность и социальная структура городского и сельского населения
Таблица 5.13
Численность городского и сельского населения Европейской России без Польши
и Финляндии в XVIII—начале XX в.
Показатели
1742 г.
1783 г.
1825 г.
1856 г.
1869 г.
1897 г.
1910г.
1914 г.
Городское постоянное
население без пригородов,
тыс.
1914
2677*
3511*
4320
5190
11914
13 651
16346
Г ородское наличное насе¬
ление с пригородами, тыс.
2266
3210*
4204*
5203
6242
12065
16371
19508
Сельское наличное населе¬
ние, тыс.
15400
24 500
42000
52400
59500
81400
102300
108 200
Все население, тыс.
17400
27600
46200
57600
65 700
93 400
118700
127700
Г ородское постоянное на¬
селение без пригородов, %
11,0
9,7
7,6
7,5
7,9
12,8
11,5
12,8
Г ородское наличное насе¬
ление с пригородами, %
13,0
11,6
9,1
9,0
9,5
12,9
13,8
15,3
Источники: Кабузан В. М. Народонаселение России в XVIII—первой половине XIX в.
М., 1963. С. 164—165 ; Миронов Б. Н. Русский город ... С. 241—249 ; Статистические таблицы
Российской империи за 1856 год. С. 204—207 ; Статистический временник Российской импе¬
рии. Сер. 2. Вып. 10. Отд. 1. С. 18, 87—104 ; Общий свод данных переписи 1897 г. Т. 1. С. 1,
12—13 ; Первая всеобщая перепись населения Российской империи 1897 г. Вып. 5 : Оконча¬
тельно установленное при разработке переписи наличное население городов. СПб., 1905.
С. 5—24; Города России в 1910 году. СПб., 1914; Ежегодник России, 1910 г. СПб., 1911.
С. 49 ; Статистический ежегодник России, 1914 г. Пг., 1916. С. 46—47.
* Экстраполяция по проценту городского православного населения.
урбанизации, особенно для 1744 г. При всей приблизительности церковно¬
приходского учета, он в течение XVIII—первой половины XIX г. осуществлялся
по единой методике, благодаря чему динамику процента городского населения
должен был зафиксировать правильно.
«Деурбанизация» была повсеместной, региональные различия выражались
в темпах. Ее начало, вероятно, восходит к концу XVII в.88 В чем заключались
причины данного явления? Одна причина состояла в превосходстве городской
смертности над сельской. Более высокий уровень городской смертности объяс¬
нялся скученностью населения, способствующей распространению инфекцион¬
ных заболеваний; худшими, чем в деревне, санитарными и гигиеническими усло¬
виями жизни; существованием в городе вредных для здоровья профессий; нали¬
чием в городах большего, чем в деревнях, числа военных, особенно отставных,
нищих, люмпен-пролетариев, среди которых наблюдалась повышенная смерт¬
ность; более тяжелыми условиями городского труда; большим распространением
пауперизма, преступности, алкоголизма и проституции. Показателем низкого
уровня городской санитарии является наличие неприятных запахов. «В городах
(Франции. — Б. М) того времени, — пишет Патрик Зюскинд в известном романе
“Парфюмер”, — стояла вонь, почти невообразимая для нас, современных лю¬
дей... Воняли реки, воняли площади, воняли церкви, воняло под мостами и во
839

Глава 5. Город и деревня в процессе модернизации
дворцах. Воняли крестьяне и священники, подмастерья и жены мастеров, воняло
все дворянское сословие... Ибо в восемнадцатом столетии еще не была постав¬
лена преграда разлагающей активности бактерий, а потому всякая человеческая
деятельность, как созидательная, так и разрушительная, всякое проявление заро¬
ждающейся или погибающей жизни сопровождалось вонью»89. Эта ситуация
продолжалась до открытия противогнилостных свойств карболовой кислоты
в 1834 г. и хлористой извести в 1846 г., которые стали использоваться в качестве
дезинфекционных средств. Обработка нечистот и сора даже слабым их раство¬
ром уничтожала неприятный запах и препятствовала разлагающей активности
бактерий. До середины XIX в. российские города в этом отношении мало отли¬
чались от французских, а во второй половине века сильно от них отстали90.
Слабая миграция крестьянства в города являлась второй причиной снижения
доли городского населения. Миграция крестьянства до отмены крепостничества
ограничивалась рядом факторов. В XVIII—первой четверти XIX в. в связи с рос¬
сийской революцией цен в стране держалась благоприятная аграрная конъюнк¬
тура, под влиянием которой сельскохозяйственный промысел был выгоднее тор¬
гово-промышленных занятий. Более быстрый рост цен на сельскохозяйственную
продукцию по сравнению с промышленной и общее отставание зарплаты от рос¬
та цен отрицательно сказывались на жизненном уровне городских жителей, заня¬
тых в промышленности и ремесле. Вследствие этого приток крестьянства в город
замедлился, а в ряде мест наблюдался даже отток известной части горожан
в сельскую местность для занятия земледелием . Сдерживала переселение кре¬
стьянства в города также интенсивная колонизация Новороссии, Северного Кав¬
каза, Нижнего Поволжья, Южного Приуралья, принявшая громадные размеры
с конца XVIII в., с выходом России к Черному морю и укреплением границ на
Каспийском побережье. За 1782—1858 гг. в эти регионы мигрировало около
3,6	млн человек, в основном крестьянство и главным образом для освоения пло¬
дородных целинных земель92. Поток колонистов забирал из центральных рай¬
онов потенциальных мигрантов в города и замедлял урбанизацию. Интересно
отметить, что отрицательная связь между сельскохозяйственной колонизацией
и городообразовательными процессами наблюдалась в США, где под влиянием
сельскохозяйственного освоения территории страны доля городского населения
снизилась с 9—10 % в 1709 г. до 4—5 % в 1790 г.93
До эмансипации во владении крестьян находился значительный фонд земли.
Это препятствовало процессу раскрестьянивания, который обычно предшествует
или сопутствует переселениям в города. Там, где возникал недостаток земли, он
компёнсировался неземледельческими занятиями, в особенности временным от¬
ходом с мест постоянного жительства на заработки в районы развитой промыш¬
ленности и торговли. Но отходничество (в 1860-е гг. им занимались около 1,3 млн
крестьян94) не приводило к стабильному росту городского населения. Если бы
даже десятая часть отходников постоянно осела в городах, то доля горожан сразу
бы поднялась на 2 %. Заслуживает упоминания, что само по себе наличие у рус¬
ских крестьян значительного фонда земли не могло бы остановить раскрестьяни¬
вание и соответственно миграцию в города, если бы не сельская передельная об¬
щина, которая гарантировала каждому новому работнику участок земли.
840

Численность и социальная структура городского и сельского населения
В Россию с большим опозданием сравнительно с западноевропейскими стра¬
нами — только после эмансипации — пришла промышленная революция, а до-
индустриальный город не мог предоставить работу значительному числу пересе¬
ленцев из деревни из-за слабого развития промышленности и торговли, которые
к тому же, как было показано, не концентрировались в городах.
Рост городов до середины XIX в. сдерживался правительственной политикой.
Во-первых, закон допускал торгово-промышленную деятельность крестьян не
только в сельской местности, но и в городе, и она до 1812 г. даже не облагалась
промысловым налогом. Вследствие этого занимавшимся торговлей и промыш¬
ленностью, невыгодно было переходить в городское сословие. Когда же промы¬
словый налог был распространен на крестьянство, он до 1824 г. был меньшим
сравнительно с тем, который уплачивался купечеством и мещанством, а с 1827 г.
стал равным ему. Именно с этого времени миграция сельского населения в горо¬
да усилилась и падение процента городского населения замедлилось. Важней¬
шим фактором, сдерживавшим миграцию крестьянства в города, являлось крепо¬
стное право, которое, как показано в гл. 6 «Крепостное право: от зенита до зака¬
та» наст, изд., было сильным и многоуровневым — государственным, корпора¬
тивным и частновладельческим.
После Великих реформ, хотя падение доли городского населения прекрати¬
лось, урбанизация проходила все равно вяло: за 1856—1914 гг., до начала Первой
мировой войны, доля городского наличного населения увеличилась с 9 до
15,3	%— всего на 6,3 %. Во время войны, к лету 1916 г. под влиянием массовых
перемещений призывавшихся в армию крестьян в города, доля городского насе¬
ления увеличилась еще на 2,1 % и составила 17,4 % , и это притом что в поре¬
форменной России проходила индустриализация, в деревне росло малоземелье.
Чем же можно объяснить медленные темпы урбанизации в пореформенное вре¬
мя? Во-первых, крестьяне сохранили значительный фонд надельной земли, кото¬
рая постепенно выкупалась в собственность. Естественно, крестьяне всеми сила¬
ми стремились ее сохранить за собой, в чем им помогала передельная сельская
община. Благодаря этому процесс раскрестьянивания был в существенной степе¬
ни парализован. Даже те, кто постоянно жил в городе, воздерживались от разры¬
ва с деревней. Многие из отходников, отправлявшихся на заработки в город, ос¬
тавляли свои семьи в деревне. В 1856 г. доля женщин в возрасте 16 лет и старше
в городском населении Европейской России составляла 45,3 %, в сельском —
54,0%, в 1897 г. — соответственно 45,4 и 54,2%. Как видим, большое число
мужчин в городе жило без жен, а женщин в деревне — без мужей. Неженатые
и незамужние временные жители городов не торопились вступать в брак. В 1897 г.
в городах только 60 % мужчин бракоспособного возраста состояли в браке, а в
деревне — 76 %, женщин — соответственно 53 и 69 %96. Этот численный перевес
мужчин над женщинами и большой процент холостых и незамужних в городе
свидетельствуют о том, что не состоящие в браке крестьяне и крестьянки не
стремились обзаводиться семьей в городе, а состоящие в браке не спешили пере¬
возить семью в город. В результате один член семьи жил в городе, остальные —
в деревне. Следовательно, мигранты не закреплялись в городе постоянно, а рас¬
сматривали свое пребывание там как временное. Если бы все разделенные семьи
841

Глава 5. Город и деревня в процессе модернизации
соединились в городе, доля городского наличного населения сразу бы поднялась
на 4 %. Например, среди населения Петербурга в 1900 г. родившиеся в нем со¬
ставляли всего 31 %, а вне его — 69 %. Среди пришлого населения доминирова¬
ли крестьяне— 861 тыс., или 72% общей численности некоренного населения,
а среди них преобладали женатые мужчины, оставившие свои семьи в деревне.
Среди женщин было больше крестьянок, но незамужних, которые приезжали
в город, чтобы собрать приданое и вернуться в деревню97. Подобная ситуация
наблюдалась во всех крупных городах.
Второй фактор, замедлявший рост городского населения в пореформенное
время, состоял в том, что индустриализация носила «рассеянный» характер —
она в равной степени охватывала город и сельскую местность, вследствие чего
и урбанизация была «рассеянной». По данным В. Семенова-Тян-Шанского, в 1910 г.
в Европейской России насчитывалось 600 сельских поселений, которые по сво¬
ему промышленно-торговому значению превосходили многие существовавшие
города. В них проживало более 4 млн человек. Если население официальных го¬
родов увеличить на эту цифру, то оно превысило бы 20 млн, а доля городского
населения поднялась бы до 17 %98. В 1916 г. в сельских поселениях городского
типа проживало 3 % населения, вместе с ним доля городского населения превы¬
шала 20 %".
Наконец, третий фактор, тормозящий урбанизацию, состоял в том, что статус
города приобретался поселением не автоматически, после достижения опреде¬
ленной людности или определенного уровня промышленного и торгового разви¬
тия, как это было во многих других европейских странах, а по правительствен¬
ному указу. Поскольку в России критерий разделения селений на городские
и сельские был юридический, тысячи селений, по демографическим или эконо¬
мическим показателям соответствовавшие городу, оставались в разряде сельских.
Рис. 5.28. Урал, Бакал, верхний рудник. 1900-е
842

Численность и социальная структура городского и сельского населения
Если бы в России сельские поселения по достижении числа жителей в 2 тыс., как
в некоторых западноевропейских странах, например во Франции, автоматически
переходили в число городских, то число городов в 1857 г. достигло бы 4000, чис¬
ленность городского населения — 14,3 млн, а доля городского населения —
24 %, в 1897 г. число городов составило бы 5600, численность наличного город¬
ского населения — 30,2 млн и доля городского населения — 32,3 %. И тогда Рос¬
сия не казалась бы почти сплошь деревенской.
Я далек от мысли признавать все сельские поселения, насчитывавшие более
2 тыс. жителей, или все те 600 сельских промышленно-торговых поселений, ко¬
торые В. П. Семенов-Тян-Шанский считал «истинными городами», действитель¬
но таковыми. Крупные сельские поселения с достаточно развитой торговлей
и промышленностью были с точки зрения городской инфраструктуры устроены
элементарно: они состояли из крупного промышленного заведения, окруженного
бараками, или казармами, в которых жили крестьяне из окрестных деревень.
Большинство таких поселений обладало только экономическим потенциалом ма¬
лого или среднего города, но в них отсутствовала сколько-нибудь активная соци¬
альная и культурная жизнь, а образ жизни их обитателей и комфорт еще не соот¬
ветствовали даже скромным стандартам российского города рубежа XIX—XX вв.
Там не было ни театров, ни библиотек, ни собственной прессы. Там не было об¬
щества. В этих селениях не было чего-нибудь похожего на городскую думу, или
посадскую ратушу, или даже на мещанскую общину. Жители не объединялись
в какие-либо общественные корпорации, так как приписаны были к сельским
общинам других сел и деревень, где нередко находились и их семьи. Они состав¬
ляли только рабочую силу данного предприятия и находились в полной власти
его хозяина100. Лишь немногие из промышленных селений действительно были
похожи на город. И все же фабрично-заводские поселки уже не были и деревня¬
ми, и получение ими от правительства статуса города, наверное, способствовало
бы их полному преобразованию в город.
Правительство проявляло интерес к образованию новых городов главным об¬
разом по административным соображениям. Во вновь колонизуемых районах оно
преобразовывало в города и такие села, которые по своему экономическому раз¬
витию и отдаленно не были похожи на города. Например, между 1825 и 1856 г.
в города были преобразованы 11 сельских поселений Саратовской, Таврической,
Херсонской, Ставропольской, Курской губерний и Земли Черноморского войска,
в которых вовсе отсутствовали промышленные и торговые заведения. В этих об¬
ширных губерниях некоторые селения были удалены от ближайших городов на
320 км101. Но даже тогда, когда в городские поселения преобразовывались эко¬
номически развитые села (например, села Сухиничи в 1840 г., Вохна и Иваново
в 1853 г. — соответственно в Калужской, Московской и Владимирской губерни¬
ях), правительство в первую очередь руководствовалось соображениями поддер¬
жания общественного порядка10 . Образование новых городов требовало от пра¬
вительства значительных средств, так как нужно было заводить административ¬
ные учреждения, увеличивать численность чиновников, на что всегда не хватало
денег. В некоторых случаях имелось и другое препятствие, затруднявшее преоб¬
разование промышленных селений в города: многие из них до 1861 г. являлись
843

Глава 5. Город и деревня в процессе модернизации
частновладельческими и не могли быть превращены в города государством без
согласия помещиков, а последние либо не соглашались, либо требовали огром¬
ный выкуп. С этой проблемой столкнулась администрация во время администра¬
тивной реформы 1775—1785 гг., когда, не имея возможности выкупить промыш¬
ленные села у помещиков, правительство превращало в города государственные
села, которые уступали по уровню экономического развития частновладельче¬
ским селениям. Подчеркнем, что в XVIII—первой половине XIX в. все преобра¬
зования сел в города происходили по инициативе правительства, которое всегда
считалось с мнением населения и позволяло крестьянам, не желавшим перехо¬
дить в городское сословие, оставаться на прежнем положении.
После Великих реформ преобразования сел в городские поселения происхо¬
дили редко: за 1863—1897 гг. на территории Европейской России был образован
всего 31 новый город. Чаще всего это делалось по почину правительства в окра¬
инных районах по административным соображениям, а в районах старого заселе¬
ния — по почину самого сельского населения. Дело в том, что по закону, утвер¬
жденному в 1863 г.103, крестьянам было предоставлено право ходатайства о пре¬
образовании их села в город. Правительство удовлетворяло просьбу при четырех
условиях: 1) образование города поддерживает не менее чем две трети жителей
села; 2) в селе существуют развитые промышленность и торговля; 3) жители
имеют достаточно средств на устройство и содержание городского самоуправле¬
ния; 4) помещик в бывших владельческих селах согласен на реформу. Оказалось,
что эти разумные условия преобразования сел в города было трудно исполнить.
Например, ходатайства о преобразовании в города крупных промышленных сел
Павлова и Лыскова Нижегородской губернии, Нижнего Тагила и Невьянска
Пермской губернии и села Каменского Екатеринославской губернии не были
осуществлены из-за противодействия большинства их жителей. Желание кресть¬
ян села Кимры Тверской губернии не реализовалось по той причине, что его зе¬
мельные владения находились в совместной собственности с соседними селе¬
ниями и их было крайне трудно размежевать. Село Богоявленское Уфимской гу¬
бернии и местечко Ивенец Минской губернии не стали городами из-за несогла¬
сия помещиков, которым они принадлежали до эмансипации и которые владели
там землею104. Села Орехово, Зуево и Никольское Владимирской губерний не
были преобразованы в города из-за того, что предприниматели, в руках которых
находились промышленные селения, не захотели, чтобы «их» села стали города¬
ми, поскольку в этом случае возрастали налоги и издержки производства105.
Под влиянием трудностей с преобразованием сел в города правительство
в 1897 г. попыталось пересмотреть законодательство по этому вопросу. С этой
целью оно собрало от губернаторов предложения о том, какие села целесообраз¬
но превратить в городские поселения, с подробной мотивировкой такого преоб¬
разования. На запрос Министерства внутренних дел откликнулись 44 губернато¬
ра, из них 33, или 75 %, ответили, что в их губерниях нет сельских поселений,
заслуживающих превращения в города. По мнению 11 губернаторов, было целе¬
сообразно 17 сел превратить в города, 3 села — в местечки (городские поселе¬
ния) и 3 села присоединить к существующим городам. В двух случаях инициати¬
ва губернатора сопровождалась прошениями самих крестьян; в 19 случаях офи¬
844

Численность и социальная структура городского и сельского населения
циальных прошений от крестьян не поступило, но желание (неизвестно точно,
у какой части) имелось; в двух случаях крестьяне выступили с собственной ини¬
циативой, которую губернаторы не поддержали. Всего, таким образом, местная
администрация и крестьяне считали целесообразным изменить административ¬
ный статус у 23 сел. Специальная комиссия, которая изучала вопрос о преобра¬
зовании сел в города, пришла к выводу, что большинство представленных селе¬
ний — кандидатов в города до эмансипации принадлежало помещикам и что
главными побудительными мотивами крестьян, ходатайствовавших об измене¬
нии статуса своего поселения, являлись стремление освободиться от обязанности
выплачивать выкуп за землю, надежда улучшить условия земельной аренды
и избавиться от помещичьей зависимости, а отнюдь не желание стать горожана¬
ми и заниматься промышленно-торговой деятельностью. Легко было предполо¬
жить, что помещики в таких селениях будут либо против преобразования, либо
предъявят такие имущественные и финансовые требования к крестьянам, удовле¬
творить которые они будут не в состоянии107. Вследствие этого дело с пересмот¬
ром законодательства об образовании новых городов остановилось.
Приведенные данные показывают: правительство отнюдь не являлось тормо¬
зом для роста числа городов; просто селений, желавших стать городами, насчи¬
тывалось крайне мало. По большому счету городов было столько, сколько нуж¬
но. Новые города систематически учреждались, но в результате активного наса¬
ждения городов сверху появлялись псевдо-, или «недействительные», города, как
это случилось, например, в последней четверти XVIII в. Число «истинных» горо¬
дов всегда находилось в соответствии с потребностью в них. Городам нужен ры¬
нок для товаров и услуг— если он узкий, города не могли развиваться. В XIX в.
было учреждено городов в 5,5 раз меньше, чем в XVIII в., — 29 против 146108 не
из-за нерасторопности властей XIX в., а потому, что таков был спрос на города.
Причина медленной урбанизации состояла в слабости общего развития, в низком
уровне потребностей населения и в полунатуральном характере экономики.
Нежелание крестьян переходить в городское сословие тоже имело свои эко¬
номические и социальные причины. Во-первых, получение статуса города неиз¬
бежно приводило к увеличению местных налогов на городское самоуправление
и создание новых учреждений, которые полагалось иметь настоящему городу.
Во-вторых, согласно закону, земли, принадлежавшие крестьянам, переходили
в собственность всего города и в распоряжение городского самоуправления,
в котором ведущее место обычно принадлежало не бывшим крестьянам, а купе¬
честву. Крестьяне опасались — и, как показал опыт других городов, совершенно
справедливо, что городские власти будут распоряжаться землями в интересах
нового города, а не только бывших крестьян, ставших мещанами. В-третьих, для
крестьян с 1812 г. и особенно после эмансипации существовали легальные воз¬
можности заниматься предпринимательством: они могли купить промысловые
свидетельства на право заниматься любым видом предпринимательской деятель¬
ности. Таким образом, та, как правило, большая часть населения промышленных
селений, чьи доходы существенно зависели от сельского хозяйства и которая бы
понесла существенный ущерб в случае преобразования их села в город, парали¬
зовала желание переходить в городское сословие тех крестьян, которые порвали
845

Гшва 5. Город и деревня в процессе модернизации
с земледелием и занимались промышленным или торговым предпринимательст¬
вом или стали пролетариями. А для образования нового города необходимо бы¬
ло, чтобы две трети жителей поддерживали преобразование села в город.
Истоки рассеянной урбанизации заключались в том, что в течение нескольких
столетий крестьянство было вынуждено обеспечивать себя всем необходимым, так
как ближайший город находился в десятках, иногда сотнях верст от места житель¬
ства. По этой причине, а также из-за свободы любого промысла и особенностей
климата, вынуждавшего земледельца на несколько месяцев в году забрасывать
сельскохозяйственные работы, кустарная промышленность, сельское ремесло,
промыслы и торговля стали неотъемлемой частью сельского быта. Интересно от¬
метить, что в Финляндии, где крестьяне жили в сходных с российскими природных
условиях, кустарная промышленность, ремесло и торговля в сельской местности не
получили столь широкого распространения, как в России, в значительной мере по¬
тому, что в стране со времен шведского владычества действовали законы, ограни¬
чивавшие сбыт продуктов крестьянских промыслов, крестьянскую торговлю и ре¬
месло109. Аналогичные законы действовали в средневековой Западной Европе110.
Как видим, не только природа, но законы и институты влияли на ход урбанизации.
Итак, официальные данные о городском населении скрывали истинные раз¬
меры урбанизации, произошедшей после Великих реформ, и преуменьшали сте¬
пень модернизации России к 1917 г. Для получения полной картины необходимо
учесть также масштабы скрытой и рассеянной урбанизации, которая происходи¬
ла более быстрыми темпами, чем урбанизация официальная. В принципе сделать
это возможно. Проблема — в критериях. В. П. Семенов-Тян-Шанский, взяв в ка¬
честве критериев людность и величину торгово-промышленного оборота насе¬
ленного пункта, в Европейской России (без Финляндии) на 1897 г. отнес к ис¬
тинным городам 703 сельских поселения и 503 (из 761) официальных города.
В результате реальная урбанизация составляла 15 %, в то время как официальная
13%1П. Г. Лаппо, Т. Нефедов и А. Трейвиш полагают, что Семенов-Тян-
Шанский переоценил значение торговли и недооценил административную (цен¬
тральную) функцию в качестве фактора роста городов. По их мнению, все офи¬
циальные города правильнее отнести к «истинным» городам, но при пересчете
реальная урбанизация все равно составит те же 15 %112. Однако если оценить ре¬
альную урбанизацию, т. е. если учесть уровень благоустройства городских посе¬
лений, то доля населения городов, «живущих в типично городских условиях бы¬
та», существенно уменьшится. Например, в 1998 г. она составит лишь 59 % насе¬
ления, а не 73 % населения, как говорит официальная статистика городского на¬
селения113. Г.3А. Гольц, основываясь на нескольких социально-экономических
и социально-культурных показателях (среднее время, которое горожанин может
затратить на передвижение, уровень развития городского транспорта, уровень
культуры городского населения, транспортные тарифы) реальную урбанизацию
оценивает в XVIII в. в 1—2 %, в XIX в. — в 0,4—2 %, на рубеже XIX—XX в. —
в 2 %, а в 1917 г. — 3 % при официальных 18 %114. Следуя логике Гольца, следует
допустить, что в Киевской и Московской Руси у нас вообще не было настоящих
городов, а младенец не является человеком. Это, на мой взгляд, хороший пример
презентизма — перенесения современных представлений и критериев на прошлое.
846

Численность и социальная структура городского и сельского населения
Рис. 5.29. Нагрузка баржей, Волга. 1900-е
Социальная структура городского и сельского населения
Вместе с функциональной структурой городов изменялся профессиональный
и социальный состав их населения, поскольку до конца императорского периода
существовала довольно заметная связь между сословной принадлежностью
и занятием человека. В середине XVII в. население русских городов на 66 % со¬
стояло из служилых «по отечеству» и «по прибору» с их семьями и крепостным
и лишь на 34 % из посадских. Сразу после посадской реформы 1648 г. доля по¬
садских возросла на 10%, но затем опять начала снижаться, составив в конце
1678 г. 41 %, в 1730-е гг. — около 40 %115. В середине XVII в. из 226 городов 66,
или 29 %, не имели посадской общины, являясь исключительно административ¬
но-военными центрами. Они находились на западной, южной и восточной грани¬
цах. Города с посадским населением располагались в безопасных центральных
и северном районах. По мере расширения государства масса городского военного
населения перемещалась из центра страны на границы, создавая настоящее за¬
пустение в оставляемых центральных городах, которые переставали существо¬
вать как крепости. Переселяясь в пограничные города, ратные служилые люди
одновременно теряли свое значение в центре, где усиливались посадские, и в
конце концов почти целиком утратили право городского торга, составлявшего
один из источников их существования. Одновременно с перемещением служи¬
лых людей из центральных городов из них выдворялись землевладельцы в лице
церкви и бояр, вся городская земля переходила к государю, а непосадское насе¬
ление обращалось в посадских116.
С установлением стабильных границ в европейской части страны в XVIII в.
военная функция городов уступала место промышленной, торговой, культурной,
847

Гшва 5. Город и деревня в процессе модернизации
соответственно изменялся социальный и профессиональный состав населения.
В табл. 5.14 приведены данные об изменении социальной структуры городского
и сельского населения в 1744—1897 гг. Прежде чем их комментировать, отмечу
два момента Абсолютная численность и соответственно доля отдельных сосло¬
вий в составе городского и сельского населения существенно зависели от того,
о каком — приписном (прикрепленном, постоянном) или наличном — населении
идет речь, хотя направления в динамике того и другого, за отдельными исключе¬
ниями, были согласованными. Сравнение данных о приписном и наличном населе¬
нии позволяет до некоторой степени судить о масштабах горизонтальной, прежде
всего географической, социальной мобильности населения, связанной с тем, что
горожане и селяне искали более выгодные сферы приложения труда и капитала.
Как можно видеть из данных табл. 5.14, социальная структура городского
населения была более изменчива, чем сельского. В составе городского населе¬
ния постоянно увеличивалась доля дворян, из которых формировалась бюро¬
кратия и интеллигенция, отражая повышение значения управленческой и куль¬
турной функций города. Напротив доля духовенства сокращалась как среди
городского, так и среди сельского населения в результате политики светских
и церковных властей, направленной на ограничение численности духовенства
ради улучшения его материального положения (чем больше прихожан на
причт, тем выше его доходы). Вместе с этим уменьшалось и влияние духовен¬
ства на паству и, вероятно, значение религиозной функции. Доля военных ко¬
лебалась в зависимости от международной обстановки. Доля разных мелких
социальных групп снижалась в результате того, что государство производило
постоянные чистки их состава, прикрепляя их членов к основным сословиям
общества. Указанные изменения происходили в составе как приписного, так
и наличного населения.
Наибольший интерес представляют изменения в численности крестьян и го¬
родского сословия. В составе горожан доля крестьян в XVIII в. увеличивалась,
в первой половине XIX в. снижалась, а после эмансипации вновь увеличивалась.
Причем среди наличного городского населения крестьян было всегда намного
больше, чем среди приписного населения, — свидетельство постоянной мигра¬
ции крестьян в город, которая то ослабевала, то возрастала. Процент городского
сословия изменялся в обратном направлении сравнительно с процентом кресть¬
ян: чем больше в городе было крестьян, тем меньше городского сословия, и на¬
оборот. К началу XX в. крестьяне в составе наличного городского населения ста¬
ли самой многочисленной социальной группой — на их долю приходилось 45 %
всех горржан. Но купцы и мещане получили компенсацию на деревенских про¬
сторах. Их доля среди сельского населения постоянно увеличивалась, за исклю¬
чением второй половины XVIII в., и к 1897 г. достигла 6,0—6,6 %. Причем в на¬
личном сельском населении их было всегда больше, чем в приписном, что как
раз и свидетельствует о росте их миграции в деревню.
Разница между долей приписного и наличного населения у каждого сословия
показывает степень развития горизонтальной социальной мобильности в каждом
сословии и во всем городском и сельском населении. И в городе, и в деревне са¬
мыми горизонтально мобильными (прежде всего географически подвижными)
848

Таблица 5.14
Социальная структура городского и сельского населения Европейской России без Польши и Финляндии в XVIII—XIX вв. (%)
Приписное сельское население \
| 1897 г. |
г*-
o'
o'
©
VO"
1 91,2 |
i
rq
©
©
©
Наличное сельское население \
Г*-
©~
©~
1 6,3 |
1 91,7 |
i
ON
©"
©
©*
©
Разница между приписным и наличным
сельским населением
(N
1 0,2 1
1	-2,6	I
VO
Y
in
Y
in
in
rq
©"
| 1858 г. |
-
on
o'
rq
(N
Os
00
in
in
-
©
o'
©
in
©~
-
q
cn
m
г-"
00
г*-
к
1
©
©~
©
q
(N
r-
©"
<N
"it
<n
7
q
<n
rq
rf
(N
| 1811 г. |
-
in
00^
(N
О
<N
in
| 100,0 |
(N
©"
rq
vq
(N
in
©"
ON
in
rn
in
©
©~
©
rq
VO
Y
7
rq
(N
rq
<N
©
rq
| 1782 г. |
o'
q
rq
vq
"it
ON
©^
rq
©
o'
©
(N
©~
in
©^
(N
©^
(N
ON
q
cn
ON
©"
©
©~
©
<N
©"
Y
r-
Y
vq
(N
"it
Y
q
©"
q
| 1744 г. |
q
00
(N
(N
vq
(N
ON
00
©"
(N
©
o'
©
rq
©"
©^
(N
(N
VO
©"
ON
©^
(N
ON
©"
| 100,0 1
<N
Y
(N
1
(N
(N
7
ГЛ
©"
-
Приписное городское население \
| 1897 г. |
VO
VO"
*
<N
i-
q
VO
»
in
rn
t
Vq
(N
| 100,0 1
Наличное городское население |
vq
NO
<N
•rf
©^
in
"It
1
rq
(N
©
©"
©
Разница между приписным и наличным
городским населением
©
©
in
in
7
©
©
in
©"
U
00
«П
00
q
>n
rq
<N
vo"
«П
00^
©"
(N
"It
00
| 100,0 |
©^
SO
ON
00
so
©"
m
q
(N
in
<N
| 100,0 1
VO
Y
(N
Y
On"
VO
Y
rq
Y
rq
rn
| 1811 г. |
q
(N
in
in
(N
rq
so
(N
К
| 100,0 |
(N
©^
(N
Os
m
rq
oo"
ГЛ
°°r.
VO
"it
| 100,0 |
<N
©"
©"
q
in
(N
rn
7
<n
vq^
(N
vo"
| 1782 г. |
in
VO
(N
rq
in
m
©^
cn
m
q
rq
(N
| 100,0 |
©^
rn
q
(N
rq
oo"
m
VO
l>
m
oq
so
| 100,0 1
(N
(N
©~
VO
7
VO
Y
in
Y
in
in
VO
(N
| 1744 г. |
©^
in
rn
©^
"it
©
К
"It
in
in
«П
| 100,0 1
vq
(N
q
(N
oq
Os
m
©^
(N
©^
©"
(N
rn
| 100,0 1
q
(N
rq
©"
(N
"it
<n
7
q
<n
rq
(N
©^
in
Сословие
| Дворянство |
| Духовенство
| Городское сословие
| Крестьянство |
| Военные
| Прочие
| Итого |
| Дворянство |
| Духовенство |
| Г ородское сословие |
| Крестьянство |
| Военные |
| Прочие |
| Итого\
| Дворянство |
| Духовенство |
| Г ородское сословие |
| Крестьянство |
| Военные |
| Прочие |
| В среднем \
Ov
Т
СЛ
00
и
§
о.
о
Ом
0
§
1
5
я
т
о
н
о
Постоянное население.
' По абсолютному значению, без учета знака.

Гшва 5. Город и деревня в процессе модернизации
Таблица 5.15
Распределение населения по сословиям между городом и деревней
в Европейской России в XIX в. (%)
Сословия
Местожительство
1802 г.
1857 г.
1897 г.
Дворянство
Город
48,0
32,9
57,6
Деревня
52,0
67,1
42,4
Духовенство
Город
11,1
11,1
28,5
Деревня
88,9
88,9
71,5
Г ородское сословие
Город
59,0
50,2
51,0
Деревня
41,0
49,8
49,0
Крестьянство
Город
3,4
2,5
6,7
Деревня
96,6
97,5
93,3
Военные
Город
21,9
20,9
—
Деревня
78,1
79,1
—
Прочие
Город
20,6
П,9
28,4
Деревня
79,4
88,1
71,6
Источники указаны в примем, к табл. 5.13 и 5.14.
оказались крестьяне, затем городское сословие (мещане и купцы) и военные;
наименьшая мобильность наблюдалась среди духовенства и дворянства.
В 1744—1858 гг. от 2,6 до 6,1 % городского населения и от 1,1 до 1,3 % сельско¬
го населения было вовлечено в горизонтальную социальную мобильность. После
Великих реформ, благодаря свободе перемещений, снижению роли приписки,
или прописки, грань между статусами человека приписанного и не приписанно¬
го, но постоянно живущего в данном населенном пункте, стала стираться, соот¬
ветственно различия между долей приписного и наличного населения — умень¬
шаться. Все, кто достаточно долго жил в данном месте, независимо от того, где
он был прописан (приписан), фиксировался как наличный житель данного насе¬
ленного пункта. Поэтому различия между приписным и наличным населением
перестали достаточно адекватно отражать уровень горизонтальной мобильности,
которая в пореформенное время несомненно возросла.
Распределение представителей отдельных сословий между городом и дерев¬
ней показывает табл. 5.15.
До освобождения от обязательной службы в 1762 г. большую часть своего
времени в зрелом возрасте дворянство проводило на службе. После 1762 г. слу¬
жилое дворянство в основном проживало в городе, а неслужилое — в деревне.
На рубеже XVIII—XIX вв. более половины всего дворянства проживало в дерев¬
не, а к моменту эмансипации крестьян — более двух третей. В пореформенное
время наблюдался отток дворянства из деревни в город, что указывало на его
переквалификацию из помещиков главным образом в профессиональную интел¬
лигенцию и чиновников. Соотношение духовенства, проживавшего в городе
и деревне в XVIII—первой половине XIX в., оставалось стабильным, после
850

Численность и социальная структура городского и сельского населения
реформ 1860-х гг. наблюдалось его перемещение в город главным образом в свя¬
зи с тем, что паства быстрее росла в городе, чем в деревне. Значительная доля
городского сословия всегда жила в сельской местности: в XVIII в. там проживало
около 40 %, в 1802 г. — 42 %, в 1825 г. — 47 %, в 1857—1897 гт. — почти поло¬
вина всех купцов и мещан. Как видим, на протяжении всего XIX в. деревня дава¬
ла работу почти половине мещан и купцов. В то же время значительное число
крестьян находило работу в городе. Хотя в процентах ко всему крестьянству эта
цифра невелика, но в абсолютном значении весьма значительна: например,
в 1858 г. — 1,2 млн, в 1897 г. — 5,4 млн человек. Крестьяне составляли от 32 до
45 % наличного населения городов.
Чем занимались крестьяне в городе, а мещане и купцы в деревне? Каковы
были взаимоотношения между крестьянами и некрестьянами в городе и дерев¬
не? В 1865 г. Министерство внутренних дел задало эти вопросы местной адми¬
нистрации и получило на них ответы из 34 европейских и сибирских губер¬
ний1 . Обобщение этих ответов приводит к следующим выводам. Крестьяне
проживали в городах в качестве постоянных и временных жителей (первых
я буду дальше называть крестьянами-горожанами, вторых — крестьянами-
отходниками). Одна часть крестьян-горожан проживала в старых городах
с XVII в., в то время когда город и деревня не были разделены в администра¬
тивном отношении. В новых городах, образованных в XVIII—XIX вв., многие
крестьяне-горожане проживали там со дня их основания, поскольку не захотели
перейти из государственных крестьян в мещане. В городах, где таких крестьян
насчитывалось хотя бы несколько десятков, они жили, как правило, обособленно
от остальных горожан, в отдельных слободах или предместьях, имели собствен¬
ную надельную землю, составляли крестьянскую общину и не входили в город¬
ское общество. Со временем число таких крестьян уменьшалось, так как многие
из них переходили в городское сословие и полностью с ним сливались. В тех го¬
родах, где таких старожилов оставалось мало, крестьянская община распадалась
и крестьяне-горожане были вынуждены приписываться к ближайшей к городу
сельской общине, поэтому они также не входили в городскую общину. Но по¬
скольку многие крестьяне-горожане жили в черте города вперемежку с другими
горожанами и имели собственные дома, они платили в городскую казну налог
с недвижимого имущества и все сборы, налагавшиеся на всех городских обыва¬
телей, — за очистку и освещение улиц, на содержание противопожарных команд
и других отраслей городского хозяйства. Крестьяне-горожане чаще всего про¬
должали заниматься сельским хозяйством, но, если земли было мало, они за до¬
полнительные сборы включались в торговые или ремесленные промыслы. До
отмены крепостного права эта часть крестьян-горожан считалась государствен¬
ными крестьянами и в административном отношении подчинялась Министер¬
ству государственных имуществ.
Вторая группа крестьян-горожан проживала в городе также постоянно, вместе
с семьями, но по паспорту, выдаваемому им сельским обществом, к которому
они были приписаны. Эти крестьяне поселялись в городе для занятий торговлей
или ремеслом на основании купленных промысловых свидетельств. Они не вхо¬
дили в состав ни городских, ни сельских общин, если последние имелись в городе,
851

Гчава 5. Город и деревня в процессе модернизации
Рис. 5.30. На вокзале, в зале ожидания, С.-Петербург. 1900-е
и не участвовали в городском самоуправлении. Эта группа крестьян-горожан,
как правило, имела в городе свои дома, платила в городскую казну сборы, при¬
читавшиеся с городских обывателей. Крестьяне-отходники проживали в городе
временно, по краткосрочному паспорту, как правило, без семьи. Часть года они
жили в деревне, часть — в городе, но иногда по нескольку или по многу лет не
покидали город. Большинство из них были заняты сезонными работами —
строительством, разгрузкой судов и т. д., рекрутировали ряды лиц наемного тру¬
да — рабочих, прислуги, дворников, извозчиков и т. п. Они не имели никакого
отношения к городскому обществу и не платили никаких налогов и сборов в го¬
родскую казну. До крестьянской реформы, будучи выходцами из всех категорий
крестьян, они в административном отношении подчинялись соответствующему
ведомству, а частновладельческие крестьяне — помещикам. После эмансипации
бывшие государственные крестьяне, проживавшие в городе, подчинялись Мини¬
стерству земледелия, бывшие помещичьи крестьяне — Министерству внутрен¬
них дел.
До 1870 г. ни крестьяне-отходники, ни в большинстве случаев крестьяне-
горожане не принимали участия в городском самоуправлении. Но крестьяне-
горожане (в отличие от отходников) участвовали в принятии городским общест¬
вом решений, которые непосредственно их касались, а в некоторых городах, на¬
пример в Тамбове и городах Полтавской губернии, крестьяне-горожане, имевшие
дома в городе, участвовали в городском самоуправлении на правах городских
852

Численность и социальная структура городского и сельского населения
домовладельцев. По Городовому положению 1870 г. все крестьяне-горожане по¬
лучали это право, если удовлетворяли цензам.
До крестьянской реформы в городах в значительном числе вместе со своими
владельцами проживали крестьяне-дворовые в качестве слуг, домашних ремес¬
ленников, поваров, артистов и т. д. По мере развития сферы услуг в городах
и роста заинтересованности помещиков в увеличении своих доходов от оброка
и барщины их число уменьшалось. В 1730-х гг. на их долю приходилось 12%
всего городского населения, в 1802 г. — 8, в 1857 г. — 4 %118.
Отношения между крестьянами-горожанами, с одной стороны, и мещанами
и купцами — с другой, были мирными, так как строились на основе закона и ува¬
жения прав друг друга. Городское общество постепенно ассимилировало крестьян-
горожан благодаря бракам, соседским и деловым связям и отказу крестьян от зем¬
леделия. После 1870 г. сословные различия между крестьянами-горожанами и ме¬
щанами стали минимальными и ассимиляция происходила еще быстрее. Отноше¬
ния же горожан с крестьянами-отходниками в продолжение XVIII—начала XIX в.,
вплоть до 1824 г., были напряженными, особенно с теми, кто занимался торговлей
и ремеслом, так как крестьяне, как правило, не платили налогов по городскому со¬
словию. После введения обязательных платежей в 1824 г. отношения улучшились,
хотя крестьяне по-прежнему составляли горожанам сильную конкуренцию.
Мещане и купцы в сельской местности большей частью проживали посто¬
янно вместе с семьей в своих домах или у родственников. В 1746—1801 гг. им
запрещалось владеть землей за пределами городской черты. Но в 1801 г. они
получили законное право покупать землю, а в 1822 г. — и дом в сельской мест¬
ности. Как до, так и после эмансипации они занимались торговлей, держали
фабрики и заводы, арендовали мельницы, переправы, рыбные тони, содержали
кабаки, харчевни и т. п. Некоторые арендовали или покупали землю и вели на
ней хозяйство фермерского типа, поскольку не входили в состав сельских об¬
щин119. С 1842 г. по закону занимавшиеся сельским хозяйством должны были
платить налоги и по городскому сословию, и по крестьянству. Однако боль¬
шинство мещан и купцов, пользуясь слабым надзором полиции, проживало
в деревнях без паспортов и налогов по крестьянскому состоянию не платило.
Отношения между ними и крестьянами были большей частью мирными, кре¬
стьяне на них не доносили и не жаловались начальству. Меньшая часть мещан
и купцов, занимавшихся преимущественно сезонной торговлей, проживала
в сельской местности временно, но также имела тесные контакты с крестьянами
как покупателями и продавцами120. Тесно и мирно взаимодействовали крестья¬
не также и с разночинцами121.
Таким образом, крестьяне и некрестьяне всегда и везде — в городе и дерев¬
не — жили бок о бок. Первые никогда не проживали исключительно в сельской
местности, а вторые — в городе; более того в течение периода империи наблю¬
дались постоянные и со временем растущие перемещения представителей некре¬
стьянских сословий в деревню, а крестьян в город. Совместное сосуществование
крестьян и некрестьян в каждом городском и сельском поселении приводило
к тесным межличностным и культурным контактам, что подтверждается распро¬
страненностью межсословных браков.
853

Глава 5. Город и деревня в процессе модернизации
Мы располагаем данными о числе внутри- и межсословных браков, заклю¬
ченных представителями различных сословий, за 1764—1820 гг. в г. Екатерин¬
бурге Пермской губернии — крупном промышленном центре России второй по¬
ловины XVIII—первой половины XIX в., насчитывавшем в конце XVIII в. более
10 тыс. жителей12-. Ранжируем сословия по проценту внутри- и межсословных
браков (табл. 5.16).
Как следует из приведенных данных, наиболее открытыми сословиями яв¬
лялись духовенство и дворянство, поскольку в их среде совершалось наи-
Таблица 5.16
Внутри- и межсословные браки в 1764—1820 гг. (%)-
Социальные группы
Внутрисословные браки
Межсословные браки
Духовенство
17,3
82,7
Дворянство
21,6
78,4
Военные
25,8
74,2
Разночинцы
35,3
64,7
Крестьяне
40,8
59,2
Купцы и мещане
62,7
37,3
Прочие группы
33,8
66,2
Рис. 5.31. Н. П. Петров (1834—1876). Сватовство чиновника
к дочери портного. 1862. Государственная
Третьяковская галерея
854

Численность и социальная структура городского и сельского населения
Рис. 5.32. П. А. Федотов (1815—1852). Сватовство майора
(Смотрины в купеческом доме). 1851 (второй вариант).
Государственная Третьяковская галерея
большее число межсословных браков — соответственно 82,7 и 78,4 %, наи¬
менее открытыми были городское сословие и крестьянство, где доля меж¬
сословных браков равнялась соответственно 37,3 и 59,2 %. Если мы сгруп¬
пируем сословия на привилегированные (дворянство и духовенство), не¬
привилегированные (городское сословие и крестьянство) и полупривиле-
гированные (разночинцы, военные и прочие), то доля браков, заключенных
представителями привилегированных сословий между собой, составит
20,2	%, представителями непривилегированных сословий между собой —
56,6	%, представителями полупривилегированных сословных групп между
собой — 29,7 %, а доля браков между представителями привилегирован¬
ных и непривилегированных сословий поднимается до 72,5 %. Как видим,
дворянство, разночинцы, военные и разные мелкие сословные группы ин¬
тенсивно пополнялись за счет представителей всех сословий, включая
и непривилегированные, поэтому доля межсословных браков у них выше.
Межсословная мобильность купцов, мещан и крестьянства благодаря бра¬
кам ограничивалась главным образом пределами этих двух податных со¬
словий, отсюда и доля межсословных браков у них наименьшая. Из приве¬
855

Г7ава 5. Гэрод и деревня в процессе модернизации
денных данных следует, что брак являлся важным каналом вертикальной
социальной мобильности.
Насколько представительны данные о браках в Екатеринбурге, если иметь
в виду всю Европейскую Россию? Мне кажется, что выводы, полученные на ос¬
нове этих данных, могут характеризовать уровень межсословных браков в про¬
винциальных городах России. В Петербурге, Москве, Одессе и немногих круп¬
ных городах этот уровень был, вероятно, несколько выше. Зато в деревне, где
население на 87—93 % состояло из крестьян, браки заключались почти исключи¬
тельно между ними, и лишь в пригородных селениях были распространены браки
между крестьянами и мещанами. Довольно значительное число межсословных
браков указывает на то, что сословия не были закрытыми, возможно, потому, что
сословный строй в России возник поздно и не успел пустить глубоких корней
в обществе.
В результате тесного взаимодействия различных сословий между собой,
в особенности купцов, мещан и крестьян, на территории города формировалась
единая субкультура городских низов и крестьянства, что почти единодушно от¬
мечали современники.
Урбанизация по-советски
После революции 1917 г. урбанизация продолжилась и имела принципиально
те же результаты — дальнейшую интеграцию города и деревни, нивелирование
между ними различий в социальном, экономическом и культурном отношениях.
Но вследствие высоких темпов урбанизации указанные процессы происходили
намного интенсивнее. Если за 1901—1915 гг. образовалось только 7 новых
городов — по полгорода в год, то за 1917—1991 гг. — по 6—7 в год, в 1992—
2000 гг. — по 3 города ежегодно123. Доля городского населения повысилась
с 15 % в 1914 г. до 33 % в 1940 г. В 1962 г. в СССР доля городского населения
превысила 50 %. В Российской Федерации это произошло на 3 года раньше —
в 1958 г. В 1991 г. доля городского населения достигла 66% в СССР и 74%
в России. В постсоветское время процент горожан оставался практически
неизменным (табл. 5.17). Главным двигателем урбанизации в советскую эпоху
служило промышленное развитие.
Современная Россия по уровню урбанизированности приблизилась к раз¬
витым странам мира, где он составляет от 73 % во Франции до 94 % в Германии
(в 1920 г. Ьн равнялся там соответственно 47 и 63 %). Рост доли горожан за
1917—1990 гг. на 57 % (с 17 до 74 %) — сдвиг колоссальный, и последствия
должны быть соответствующими. Города не успевали переваривать миллионы
переселенцев и оказались в плену вчерашних крестьян. В 1990 г. среди 60-де-
сятилетних граждан насчитывалось лишь 15—17% коренных горожан, т. е.
родившихся в городе, среди 40-летних — 40 % и только среди 22-летних и более
молодых — свыше 50 %. Во всем населении страны коренных горожан насчи¬
тывалось всего около трети (37 %). Следовательно, к моменту распада СССР
большинство его граждан (63 %) являлись еще по происхождению крестьянами
856

Численность и социальная структура городского и сельского населения
Таблица 5.17
Численность городского и сельского населения в России и СССР
в 1914—2009 гг. (млн)*
Год
Г ородское
население
Сельское
население
Итого
Доля горожан, %
1914
19,5
108,2
127,7
15,3
1939
60,4
130,3
190,7
31,7
1940
63,1
131,0
194,1
32,5
1960
103,6
108,8
212,4
48,8
1961
107,9
108,4
216,3
49,9
1962
111,2
108,8
220,0
50,5
1990
190,6
98,0
288,6
66,0
1990* **
109,2
38,8
148,0
73,8
2009**
103,7
38,2
141,9
73,1
Источники: Статистический ежегодник России, 1914 г. С. 46—47 ; Эберхард П. Гео¬
графия населения России. СПб., 2003. С. 15—35 ; Население России 2008 ... С. 26—33.
* 1914 г. Европейская Россия без Польши и Финляндии, в 1939—1990 гг. — СССР.
** Российская Федерация.
и лишь по месту жительства горожанами . Лишь с натяжкой о многих городах
можно сказать, что они стали центрами высокой городской культуры в ма¬
териальном и духовном смысле. Большие города обросли унылыми и убогими
полугородскими-полусельскими окраинами и пригородами, которые в еще мень¬
шей степени отвечали высоким городским стандартам. Качество жилья,
потребление, разнообразие и накал общественной и культурной жизни многих
городов находились на невысоком уровне, хотя, конечно, существенно отличались
от того, что имелось в деревне. Урбанизация, как полагают специалисты, осталась
незавершенной. Во-первых, существует дефицит городов, в особенности больших,
являющихся локомотивами отраслевого и регионального развития. Во-вторых,
многие города не являются вполне современными, а их жители не стали истин¬
ными горожанами и не имеют высокий уровень жизни и комфорта125.
Начавшееся еще в позднеимперский период взаимное проникновение города
в деревню и деревни в город, проявившееся в окрестьянивании горожан и в
рассеянной урбанизации деревни (так называемой сельской урбанизации),
сделало в XX в. значительный прогресс. На основе тесной интеграции городской
и сельской поселенческой сети стала складываться «принципиально новая
форма — интегрированное расселение, т. е. такая система, в которой невозможно
провести четкую грань между городом и деревней»126. Но процесс этот пока
далек от завершения.
Таким образом, в советскую эпоху урбанизация в основных чертах
свершилась — к началу 1990-х гг. около 60 % городского населения и 40 % всего
населения страны проживали в больших городах с населением более 100 тыс.
человек. Однако ее последствия во всей силе проявиться еще не успели. То, что
857

Глава 5. Город и деревня в процессе модернизации
\
Рис. 5.33. В. Д. Поленов (1844—1927). Московский дворик. 1878.
Государственная Третьяковская галерея
Рис. 5.34. «Московский дворик» в 2013 г.
URL: http://moscow-walks.livejoumal.com/1482851.html (дата обращения: 15.06.2014)
858

Итоги: от слитности к дифференциации и от дифференциации к интеграции...
уже произошло (модернизация, создание среднего класса, реформы 1990-х гг.
и огромный рост отклоняющегося поведения), обещает: последствия будут гран¬
диозными, когда люди полностью освоят все возможности, полученные ими
в результате переселения из деревни в большой город, и когда станут истинными
горожанами. Вспомним крылатую фразу, которой больше 1000 лет: городской
воздух делает человека свободным! Городской воздух действительно освобож¬
дает человека от пут традиций и обычаев, опеки семьи и общины, мнения сосе¬
дей и родственников, превращает в индивидуалиста, делает его грамотным, ра¬
циональным и активным. Но свободный, инициативный и образованный человек
способен на все — на низкое и высокое, на мелкое и великое, на глубокие паде¬
ния и грандиозные свершения. Все это нас и ожидает, когда последствия урбани¬
зации проявятся в полное мере.
Итоги: от слитности к дифференциации и от дифференциации
к интеграции города и деревни
В течение четырех столетий, XVII—XX вв., российский город испытал рази¬
тельные изменения. До середины XVII в. он сливался с деревней в единое соци¬
альное, экономическое и культурное пространство. Это не означало, что города
ничем не отличались от деревень — и по размерам, и по общественным функци¬
ям, и по занятиям жителей, и по социальной структуре различия, хотя и не слиш¬
ком большие, существовали. Однако между городом и деревней не имелось чет¬
кой правовой, культурной, социальной, административной и экономической гра¬
ницы; различия в экономическом, общественном и домашнем быту городского
и сельского населения не являлись существенными, а культура и менталитет бы¬
ли у них в принципе общими — это и создавало единое пространство.
С середины XVH в. правительство в законодательстве и на практике стало ус¬
танавливать административные границы между городом и деревней, а также со¬
циальные различия между городским и сельским населением. Одновременно
с этим во второй половине XVII в. в быт высшего класса стала активно прони¬
кать западноевропейская материальная культура127. Постепенное накапливание
предметно-обиходных новшеств западноевропейского производства готовило
предпосылки для более широких культурных преобразований Петра 1. «Часы,
картины, покойная карета, музыкальный инструмент, сценическое представле¬
ние — вот чем сначала мало-помалу подготавливались русские люди к преобра¬
зованиям», — отмечал С. М. Соловьев128.
Под влиянием петровских реформ модернизация российского общества по¬
шла более быстрыми темпами. Она затронула все стороны жизни, но более все¬
го — городскую материальную культуру и государственные институты и учреж¬
дения. Реформы подтолкнули естественный процесс отделения города от дерев¬
ни, который пошел быстрее. Несмотря на полученное ускорение, потребовалось
еще столетие, прежде чем в 1775—1785 гг. произошло их окончательное разме¬
жевание в административном, а городского и сельского населения — в социаль¬
ном отношении, и еще полстолетия для того, чтобы город четко отделился от
859

Глава 5. Город и деревня в процессе модернизации
деревни и в экономическом смысле. Только после 1775—1785 гг. мещане, купцы
и городские ремесленники стали превращаться в городское сословие, и лишь
к середине XIX в. большинство российских городов трансформировалось из аг¬
рарно-административных в ремесленно-промышленные и торговые центры.
К 1861 г. размежевание между городом и деревней достигло своего апогея, хотя
и тогда они не превратились в противоположности. Параллельно с диффе¬
ренциацией происходил рост контактов между городом и деревней, ввиду эконо¬
мической специализации они стали более зависимы друг от друга, а ушедшая
вперед городская материальная и отчасти духовная культура стала служить для
сельского населения образцом для подражания129. Благодаря Великим реформам
1860-х гг. экономические и культурные связи между городом и деревней усили¬
лись, создались предпосылки для постепенного объединения их в единое эконо¬
мическое и культурное пространство, основанное на этот раз не на полном сход¬
стве, как это было до XVHI в., а на интеграции экономически специализированных
и взаимно нуждающихся друг в друге городских и сельских жителей. В советское
время этот процесс продолжился, но не завершился.
Город и деревня всегда в главном походили друг на друга, влияли друг на
друга и зависели друг от друга. Деревня никогда не являлась противоположно¬
стью городу, просто она от него отставала, иногда очень сильно — на два-три
и более поколения. Город шел впереди, будучи лидером, но всегда зависел от
деревни и был вынужден оглядываться на нее, так как в ней находились людские
и материальные ресурсы. Долгое время город нещадно эксплуатировал и исто¬
щал деревню. Пора возвращать долги, и, кажется, начало этому положено. Наме¬
тилось движение горожан в сельскую местность не только в качестве дачников,
огородников, садоводов и любителей природы, а как фермеров, предпринимате¬
лей, деловых людей, желающих возродить и изменить деревню. Без процветаю¬
щей деревни не расцветет и город, и, наоборот, без цветущего города не зацветет
и деревня.
Примечания
1	Бродель Ф. Материальная цивилизация.
Экономика и капитализм, XV—XVIII вв. T. 1 :
Структуры повседневности: возможное и невоз¬
можное. М., 1986. С. 509.
2	Маркс К., Энгельс Ф. Манифест ком¬
мунистической j партии. URL: http://www.marxists.
org/russkij/marx/1848/manifesto.htm (дата обраще¬
ния: 07.11.2014).
1 См., например: Андреев Н. В. Методология
и история отечественной историографии развития
городов и городского хозяйства России последней
четверти XVIII—первой половины XIX в. Ека¬
теринбург ; Пермь, 2003. Кн. 1 ; Куприянов А. И.
Культура горожан русской провинции конца
XVIII—первой половины XIX в. : Опыт межре¬
гионального исследования : дис. ... д-ра ист. наук.
М., 2007. С. 3—51; Скубневский В. А. Города
России во второй половине XIX века: учеб,
пособие. Барнаул, 2012. С. 6—12 ; Шахеров В. П.:
1) Города Восточной Сибири в XVIII—первой
половине XIX в. Иркутск, 2001. С. 7—28 ; 2) Фор¬
мирование городской среды Байкальской Сибири
в XVIII—XIX в. : дис. ... д-ра ист. наук. Иркутск,
2012. Гл. 1.
4	Бокова В. Повседневная жизнь Москвы в
XIX веке. М., 2009; Вострышев М. Московские
обыватели. 3-е изд. М., 2007 ; Глезеров С. Пе¬
тербург Серебряного века : Быт и нравы. М., 2007 ;
Гончаров Ю. М. Очерки истории городского быта
дореволюционной Сибири (вторая половина XIX—
начало XX в.). Новосибирск, 2004; Городская
повседневность в России и на Западе / Т. В. Мо-
солкина (ред.). Саратов, 2006; Григорьев М. А.
Петербург 1910-х годов: прогулки в прошлое /
860

Примечания
сост., авт. вступ. ст. и коммент. Л. С. Овэс. СПб.,
2005 ; Зорин А. Н. Города и посады дореволю¬
ционного Поволжья : историко-этнографическое
исследование населения и поселенческой культуры
городов российской провинции второй половины
XVI—начала XX вв. Казань, 2001 ; Каменский А. Б.
Повседневность русских городских обывателей :
исторические анекдоты из провинциальной жизни
XVIII века. М., 2006; Кулакова И. П. История
московского жилья. М., 2006 ; Матвеев Н. Москва
и жизнь в ней накануне нашествия 1812 г. М., 2008 ;
Москва: Быт XIV—XIX века / сост. А. Р. Андреев.
М., 2005 ; Руга В., Кокорев А.: 1) Повседневная
жизнь Москвы : очерки городского быта начала XX
века. М., 2010; 2) Повседневная жизнь Москвы:
очерки городского быта в период Первой мировой
войны. М. ; Владимир, 2011; Якеменко Б. Г. Быт и
традиции Москвы XII—XIX веков : в 2 ч. М., 2003.
На темы повседнева защищены десятки диссер¬
таций. См. историографию в: Черниченко В. А. Пов¬
седневная жизнь губернского города Владимира
в последней трети XVIII—первой половине XIX в. :
дис. ... канд. ист. наук. Владимир, 2007.
5	Байрау Д. Бахус в России // П. А. Зайонч-
ковский, 1904—1983 гг.: статьи, публикации и
воспоминания о нем / Л. Г. Захарова и др. (ред.).
М., 1998. С. 352—377; Быкова А. Г. Социальная
аномалия в истории больших городов Западной
Сибири, 1880-е—1914 гг. Омск, 2004; Галосенко И. А:.
1) Вопрос о нищенстве в интерпретации социо¬
логии бедности // Голосенко И. А. Социологическая
ретроспектива дореволюционной России: избр.
соч. : в 2 кн. СПб., 2002. С. 187—212; 2) Рос¬
сийская социология о проблеме проституции, ее
типологии и мерах профилактики // Там же.
С. 213—245; 3) «Русское пьянство»: Социологи¬
ческое изучение алкоголизации народа // Там же.
С. 246—260 ; Девиантность и социальный контроль
в России (XIX—XX вв.): Тенденции и социоло¬
гическое осмысление / Я. И. Гилинский (ред.).
СПб., 2000 ; Жидков В. С, Соколов К Б. Десять
веков российской ментальности: картина мира
и власть. СПб., 2001 ; Ильюхов А. А.: 1) Борьба
с пьянством и погромами в Петрограде 1917 г. //
К истории русских революций : события, мнения,
оценки. М., 2007 ; 2) Проституция в России с XVII
века до 1917 года. М., 2008 ; Лебедев А. Г. Борьба
с нищенством и бродяжничеством как один из
элементов поддержания социальной стабильности
Российского государства в XVIII—начале XX века //
ВСПбУ. Сер. 2. История. 2005. Июль, вып. 3.
С. 41—48 ; Лямин С. К Менталитет населения
прединдустриального города 1860—1870-х гг. : (По
материалам Тамбова): дис. ... канд. ист. наук.
Тамбов, 2003 ; Мединский В. О русском пьянстве,
лени и жестокости : Мифы о России. М., 2008 ;
Полянская Ю. М. «Классические маргиналы» в
социальной структуре Москвы 1861—1914 гг. : дис.
... канд. ист. наук. М., 2004; Пулькин М. В.
Девиантное поведение в XVIII—начале XX в. //
Культурно-историческая психология. 2008. № 2.
С. 84—90; Рождественская Н. Ю. Нищенство и
благотворительность в Костромской и Ярославской
губерниях в конце XIX—начале XX в. : дис. ...
канд. ист. наук. Ярославль, 2004; Такала И. Р.
Веселие Руси: История алкогольной проблемы
в России. СПб., 2002 ; Хренов Н. А., Соколов К Б.
Художественная жизнь императорской России
(субкультуры, картины мира, ментальность). СПб.,
2001. Аналогичный сдвиг произошел в зарубежной
историографии города. См., например: Дорож¬
кин А. Г. Урбанизация в дореволюционной России
в трактовке немецкоязычной историографии конца
XX века // Науч. ведомости Белгородского гос. ун¬
та. Белгород, 2007. № 1. (Серия «История. Полито¬
логия. Экономика»). С. 93—99.
6	Назову лишь несколько работ для примера
(не включенные в этот список отличаются главным
образом географией и хронологией): Ивонин А. Р.
Западносибирский город последней четверти
XVIII—	60-х гг. XIX в. : (Опыт историко-демогра¬
фического исследования). Барнаул, 2000; Карева А. В.
Развитие социокультурной среды губернского
города Центральной России в конце XIX—начале
XX вв.: провинциальное своеобразие: на материа¬
лах Рязани : дис. ... канд. ист. наук. Рязань, 2007 ;
Лебедева А. В. Культура губернского города Уфы
во второй половине XIX—начале XX века : дис. ...
канд. ист. наук. Уфа, 2002 ; Рогачев А. М. Города
Европейского Севера России во второй половине
XIX—	начале XX в. : дис. ... канд. ист. наук. Сык¬
тывкар, 2005 ; Саранск : Город и горожане : ма¬
териалы I и II Воронинских науч. чтений. Саранск,
15 нояб. 1999 г.; 29—30 окт. 2000 г. / Н. М. Ар¬
сентьев (ред.). Саранск, 2002 ; Скубневский В. А.,
Гончаров Ю. М. Города Западной Сибири во второй
половине XIX—начале XX в. Ч. 1 : Население ;
Экономика. Барнаул, 2003 ; Соза Л. Н. Коломна как
тип уездного промышленного города последней
трети XIX—начала XX в. : дис. ... канд. ист. наук.
М., 2006 ; Терещенко Д А. Становление и развитие
профессионального образования в провинциальных
городах России во второй половине XIX—начале
XX века : на материалах Курской губернии : дис. ...
канд. ист. наук. Курск, 2005 ; Юхнева Е. Петер¬
бургские доходные дома : очерки из истории быта.
М. ; СПб., 2007.
7	Например: Лапин В. В. Петербург : Запахи и
звуки. СПб., 2007 (история столицы за 150 лет,
XIX—первая половина XX в., в запахах и звуках);
Университет и город в России (начало XX века) /
Т. Маурер, А. Дмитриев (сост.). М., 2009 (го¬
родской контекст эволюции российских и немецких
университетов в сравнительной перспективе); Со¬
колов Ю. И. Генеалогия купцов и мещан города
Калязина. М., 2011 (история 12 родов купцов и
861

Глава 5. Город и деревня в процессе модернизации
мещан XVII—начала XX в. в контексте быта
уездного города); Ульянов О. М. Пространственно¬
типологический анализ социальной структуры
населения крупного города пореформенного вре¬
мени (по материалам переписи Москвы 1882 г.) //
Процессы урбанизации в центральной России и
Сибири / В. А. Скубневский (ред.). Барнаул, 2005.
С. 9—29 (автор использует кластерный анализ для
изучения расселения различных социальных групп
в пределах Москвы).
8	Гаврилова И. Н. Население Москвы: исто¬
рический ракурс. М., 2001 ; Дмитриенко Н. М.
Сибирский город Томск. Томск, 2000; Российская
провинция:	среда, культура, социум:	очерки
истории города Дмитрова : конец XVIII—XX век /
Э. А. Шулепова (ред.). М., 2006 ; Рогачев А. М.
Города Европейского Севера России ... ; Рубл Б. А.
Стратегия большого города : Прагматический плю¬
рализм в Чикаго позолоченного века, Москве
серебряного века и Осаке эпохи Мэйдзи. М., 2004 ;
Саранск: Город и горожане ... ; Соза Л. Н. Ко¬
ломна как тип уездного промышленного города ... ;
Три века Санкт-Петербурга: энцикл. : в 3 т. /
П. Е. Бухаркин (ред.). СПб., 2001—2011. Т. 1 : в 2
кн.; Т. 2 : в 8 кн. Особо хотелось бы отметить
превосходные, на мой взгляд, по содержанию,
новизне и полноте конкретно-исторического мате¬
риала две книги: Зорин А. Н. Города и посады
дореволюционного Поволжья ... ; Очерки городс¬
кого быта дореволюционного Поволжья / А. Н. Зо¬
рин и др. Ульяновск, 2000.
9	Результаты обобщены автором в: Куприя¬
нов А. И.: 1) Городская культура русской про¬
винции : конец XVIII—первая половина XIX в. М.,
2007 ; 2) Культура горожан русской провинции ...
10	В сравнительном плане написаны работы,
посвященные истории городской семьи Западной
Сибири: Гончаров Ю. А/.: 1) Социальное развитие
семьи в России в XVIII—начале XX в. // Семья
в ракурсе социального знания / Ю. М. Гончаров
(ред.). Барнаул, 2001. С. 25—39; 2) Городская
семья Сибири второй половины XIX—начала XX в.
Барнаул, 2002.
11	См. также: Процессы урбанизации в цент¬
ральной России и Сибири.
12	Андреев Н. В. Методология и история...;
Вишневский jt. Г. Серп и рубль : Консервативная
модернизация в СССР. М., 1998; Гольц Г. А.
Культура и экономика России за три века, XVIII—
XX вв. Т. 1 : Менталитет, транспорт, информация
(прошлое, настоящее, будущее). Новосибирск,
2002 ; Г ород в процессах исторических переходов :
теоретические аспекты и социокультурные характе¬
ристики / Э. В. Сайко (ред.). М., 2001 ; Город
и деревня в Европейской России: сто лет перемен /
Т. Нефедова, П. Полян, А. Трейвиш (ред.). М.,
2001 ; Город как социокультурное явление исто¬
рического процесса / В. Л. Глазычев (ред ). М.,
1995 ; Лаппо Г. М. География городов. М., 1997;
Сенявский А. С. Урбанизация России в XX веке:
Роль в историческом процессе. М., 2003.
13	Wirth L. A Bibliography of the Urban Com¬
munity // Park R. E., Burgess E. W., McKenzie R. D.
The City. Chicago; London : University of Chicago
Press, 1968. P. 165—169. Обстоятельный анализ
различных определений понятия «город» см.:
Водарский Я Е. Территория России в XI—XVII
веках // Историческая география России, IX—
начало XX века : Территория ; Население ; Эко¬
номика : очерки / К. А. Аверьянов (ред.). М., 2013.
С. 73—110.
14	Фасмер М. Этимологический словарь рус¬
ского языка : в 4 т. М., 1986. Т. 1. С. 443 ; Чер¬
ных П. Я. Историко-этимологический словарь сов¬
ременного русского языка. М., 1994. Т. 1. С. 206—
207.
15	Словарь русского языка XI—XVII вв. М.,
1977. Вып. 4. С. 90—91.
16	Фасмер М. Этимологический словарь ... Т. 3.
С. 338.
17	Тихомиров М. Н. Древнерусские города. М.,
1956. С. 64; Сахаров А. М. Города Северо-
Восточной Руси в XIV—XV вв. М., 1959. С. 23.
18	Словарь русского языка XI—XVII вв. М.,
1991. Вып. 17. С. 149—150. См. также: Четыри-
на Н. А. Посад как тип поселения в XVIII—первой
половине XIX в. (терминологические наблюде¬
ния) // ВМУ. Сер. 8. История. 1999. № 6. С. 26—40.
19	Статистические таблицы Российской импе¬
рии / А. Бушей (ред.). СПб., 1863. Вып. 2. С. 90—91.
20	Статистические таблицы Российской
империи за 1856 год. СПб., 1858. С. 249.
21	Словарь русского языка XVIII века. Л., 1989.
Вып. 5. С. 175—176.
22	СЗРИ. 1857. Т. 2, ч. 1 : Общее губернское
учреждение. Ст. 1491.
23	Герман К Ф. Статистические исследования
относительно Российской империи. СПб., 1819.
Ч. 1.С. 230—231.
24	Первая всеобщая перепись населения Рос¬
сийской империи 1897 г. / Н. А. Тройницкий (ред ).
СПб., 1905. С. 1 (Города и поселения в уездах,
имеющие 2000 и более жителей).
25	Водарский Я. Е. Исследования по истории
русского города: факты, обобщения, аспекты. М.,
2006. Параграф «Новые города — уездные центры
при Екатерине II и число приписанных к ним
купцов и мещан в 1795 г.». URL: http://sta-
tehistory.ru/books/YA--E--Vodarskiy_Issledovaniya-
po-istorii-russkogo-goroda-Fakty-obobshcheniya-
aspekty/ (дата обращения: 07.12.2014).
26	Статистические таблицы Российской
империи за 1856 год. С. 248—250 ; Статистические
таблицы ... Вып. 2. С. 90—91 ; Распределение на¬
селенных мест Российской империи по числен¬
ности в них населения : (Разработано Центральным
862

Примечания
статистическим комитетом по данным Первой
всеобщей переписи населения). СПб., 1902. С. 1—
33 ; Города и поселения в уездах, имеющие 2000
и более жителей ... ; Статистический ежегодник
России, 1915 г. Пг., 1916. С. 1—25. См. также: Fe¬
dor Th. S. Patterns of Urban Growth in the Russian
Empire during the Nineteenth Century. Chicago : The
University Chicago Press, 1975. P. 182—214.
27	Сухомлинов M. И. Исследования и статьи по
русской литературе и просвещению. СПб., 1889.
Т. 1. С. 277 ; Статистические таблицы ... Вып. 2.
С. 77, 89.
28	Среднее расстояние между ближайшими
городами (R) подсчитывалось по формуле R = S: N,
где S — административная территория страны;
N — число городов. О расчете среднего расстояния
см.: Гольц Г. А. Динамические закономерности
развития системы городских и сельских поселений //
Урбанизация мира / Г. М. Лаппо и др. (ред.). М,
1974. С. 54.
29	Там же. С. 58—61 ; Кольб Г. Ф. Руководство к
сравнительной статистике. СПб., 1862. Т. 1. С. 1,4, 51,
60,104,110,134,139 (подсчитано мною. — Б. М).
10 Муравьев А. В., Самаркин В. В. Историческая
география эпохи феодализма: (Западная Европа и
России в V—XVII вв.). М, 1973. С. 26—27.
31	Статистические таблицы ... Вып. 2. С. 96.
32	Подсчитано по: Гольц Г. А. Динамические
закономерности ... С. 58—61 ; Народное хозяйство
СССР за 70 лет. С. 376.
33	Города России в 1904 году. СПб., 1906.
С. 0440 ; Города России в 1910 году. СПб., 1914. С.
58, 339—340 и др.
34	Зиммель Г. Большие города и духовная
жизнь // Большие города, их общественное,
политическое и экономическое значение. СПб.,
1905. С. 117—136 , Воейков А. И. Распределение
населения земли в зависимости от природных
условий и деятельности человека. СПб., 1909. Вып.
1. С. 656; Семенов-Тян-Шанский В. Город и де¬
ревня в Европейской России : очерк по экономи¬
ческой географии. СПб., 1910. С. 73.
35	Долгий В. М, Левада Ю. А., Левинсон А. Г.
Урбанизация как социокультурный процесс // Ур¬
банизация мира. С. 19—31 ; Яницкий О. Н. Урба¬
низация и социальные противоречия капитализма.
М, 1975. С. 132—159 ; Wirth L. Urbanism as a Way
of Life // Wirth L. On Cities and Social Life. Chicago ;
London : University of Chicago Press, 1964. P. 60—
83 ; Park R. £., Burgess E. W., McKenzie R. D. The
City. P. 142—155.
36	Элиас изучил этот процесс на западно¬
европейском материале: Элиас И. О процессе ци¬
вилизации :	социогенетические и психогенети¬
ческие исследования : в 2 т. М.; СПб, 2001. Т. 1 :
Изменения в поведении высшего слоя мирян в
странах Запада; Т. 2: Изменения в обществе.
Исследование процесса «цивилизации» в элиасов-
ском смысле применительно к России ждет своих
исследователей.
37	Яхно О. Н.\ 1) Изменения в быту горожан
Пермской губернии в конце XIX—начале XX в. :
дис. ... канд. ист. наук. Екатеринбург, 2002;
2) Культурная идентификация горожан в зеркале
прессы начала XX века // Социальная история,
2011 : ежегодник. СПб., 2012. С. 216—231. Новые
практики, о которых пишет автор, в частности
модная европейская одежда, стали проникать в
среду городских обывателей уже в первой по¬
ловине XIX в.: Куприянов А. И. Городская куль¬
тура... С. 176—178,359—360.
38	Элиас И. О процессе цивилизации ...
39	Элиас Н. Придворное общество: Иссле¬
дования по социологии короля и придворной
аристократии. М., 2002. С. 328—337.
40	Гольц Г. А. Динамические закономернос¬
ти ... С. 59—60.
41	Дубровский С. М. Столыпинская земельная
реформа. М., 1963. С. 249.
42	Статистические таблицы ... Вып. 2. С. 90;
Сборник сведений по Европейской России за [1882,
1885] год. СПб., [1884, 1887]. С. 48—49; Распре¬
деление населенных мест Российской империи по
численности в них населения; Статистический
ежегодник России, 1915г. Огд. 1. С. 15; Власова И. В.:
1) Русские сельские поселения XVIII в. // Рос¬
сийский этнограф. М., 1993. Т. 1. С. 103—141 ; 2)
История сельских поселений центральных районов
Русского Севера // Расы и народы. Вып. 25 /
И. В. Власова (ред.). М., 1998. С 45—86.
43	1 Город и деревня в Европейской России: сто
лет перемен. С. 242.
44	Сергеевич В. И. Лекции и исследования по
истории русского права. СПб., 1883. С. 184—188;
Пресняков А. Е. Лекции по русской истории. М.,
1938. Т. 1. С. 163—167; Фроянов И. Я., Двор-
ниченко А. Ю. Города-государства Древней Руси.
Л., 1988. С. 265—267.
45	Дьяконов М. А. Очерки общественного и
государственного строя Древней Руси. СПб., 1912.
С. 285—288.
46	Несмотря на это, еще в начале XVI в.
название «крестьяне» применялось также для обоз¬
начения жителей городов: Срезневский И. И. Ма¬
териалы для словаря древнерусского языка по пись¬
менным памятникам. СПб., 1902. Т. 2. Стб. 1228,
1230 ; Смирнов П. П. Города Московского госу¬
дарства в первой половине XVII в. Киев, 1917. Т. 1,
вып. 1. С. 8—9 ; Гоадовский А. Д История местного
управления в России. СПб., 1868. С. 147.
47	Соловьев С. М. История России с древней¬
ших времен : в 15 кн. М., 1961. Кн. 5. С. 297—298 ;
Водарский Я. Е. Численность и размещение по¬
садского населения в России во второй половине
XVII в. // Города феодальной России / В. И. Шун-
ков (ред.). М., 1966. С. 279.
863

Гпава 5. Город и деревня в процессе модернизации
48	Водарский Я. Е.\ 1) Население России в
конце XVII—начале XVIII века. М, 1977. С. 133—
134; 2) Численность и размещение... С. 279;
Миронов Б. Н. Русский город в 1740—1860-е гг. Л.,
1990. С. 82 (1737 г.); Смирнов П. П. Города Мос¬
ковского государства... Т. 1, вып. 2. С. 346; Со¬
борное Уложение 1649 года / А. Г. Маньков (ред.).
Л., 1987. С. 292—309.
49	Кизеветтер А. А. Посадская община в Рос¬
сии XVIII столетия. М., 1903. С. 654—655.
50	Божё-Гарнье Ж., Шабо Ж. Очерки по геог¬
рафии городов. М., 1967. С. 105.
51	Лато Г. М. География городов. С. 174.
52	Общий свод данных переписи 1897 г. Т. 2.
С. XLVI—XLVII.
53	Материалы для статистики России, соби¬
раемые по ведомству Министерства государст¬
венных имуществ. СПб., 1858. Вып. 1. С. 1—4;
Вихляев П. А. Влияние травосеяния на отдельные
стороны крестьянского хозяйства. М., 1915. Вып. 9.
С. 1—42.
54	Проблема определения числа лиц, занятых в
сельском хозяйстве, но не учтенных переписью
1897 г., решалась по-разному. Одни исследователи
предлагали разделить аграрное население на
самостоятельных и несамостоятельных по их соот¬
ношению в промышленности: Лосицкий А. Е.
Этюды о населении России по переписи 1897 г. //
Мир Божий. 1905. № 8. С. 224—244; другие к
данным переписи о самостоятельных хозяевах
прибавляли 8,1 млн человек по числу семей,
состоявших из 6 и более человек, полагая, что
в этих семьях имелся по крайней мере один са¬
мостоятельный мужчина: Швитау Г. Г. Про¬
фессии и занятия населения : (Опыт критико¬
методологического исследования в области
экономической статистики). СПб., 1909. С. 294—
295.
55	Водарский Я. Е. Исследования по истории
русского города... Параграф «Количество земли
у городов Великороссии и последней четверти
XVIII в.». URL: http://statehistory.ru/books/YA--E--
Vodarskiy_Issledovaniya-po-istorii-russkogo-goroda~
Fakty-obobshcheniya-aspekty/ (дата обращения:
07.12.2014).
56	То же, только в более раннее время,
наблюдалось и в западных городах: Тушина Е. В.
Г ородскск землевладение // Г ород в средневековой
цивилизации Западной Европы. Т. 2 : Жизнь города
и деятельность горожан / А. А. Сванидзе (ред.). М.,
1999. С. 279—289.
57	Г ород и деревня ... С. 76.
58	В Сибири изживание аграрной функции в
городах происходило медленнее. В 1843—1857 гг.
до 26% всего городского населения были заняты
преимущественно в сельском хозяйстве: Рутц М. Г.
Повседневные занятия населения городов Западной
Сибири в первой половине XIX в. // Процессы
урбанизации в центральной России и Сибири.
С. 72—90.
59	Кошман Л. В. Город и городская жизнь
в России в XIX столетии : социальные и куль¬
турные аспекты. М., 2008. С. 238.
60	Там же. С. 54. Автору, по-видимому, не¬
известно очень важное исследование «Город и де¬
ревня в Европейской России», где вопрос о фун¬
кциональной структуре городов также рассмот¬
рен.
61	ЛанпоГ. М. География городов. С. 173, 178.
62	Г ород и деревня ... С. 77.
63	Водарский Я. Е. Исследования по истории
русского города ... Параграф «Влияние гарнизонов
на формирование русских городов в XVI—XVII
вв.». URL:	http://statehistory.ru/books/YA--E--
Vodarskiy_Issledovaniya-po-istorii-russkogo-goroda-
Fakty--obobshcheniya--aspekty/ (дата обращения:
07.12.2014).
64	Водарский Я. Е. \ 1) Промышленные селения
центральной России в период генезиса и развития
капитализма. М.,	1972; 2) Исследования по
истории русского города... Параграф «Формиро¬
вание фабричных городов в Центральной России в
конце XIX—начале XX в.». URL: http://statehi-
story.ru/books/YA--E--Vodarskiy_Issledovaniya-po-
istorii-russkogo-goroda--Fakty-obobshcheniya-
aspekty/ (дата обращения: 07.12.2014).
65	В Гатчине, Кронштадте, Павловске,
Петергофе, Царском Селе, Ямбурге (С.-Петербург¬
ская губ.) и Пятигорске (Терская губ.) благодаря
большой доле военнослужащих сфера услуг была
также ведущим сектором, но отнести эти города к
постиндустриальным весьма проблематично.
66	Статистические сведения о Санкт-
Петербурге. СПб., 1836. С. 66; Санкт-Петербург:
исследования по истории, топографии и статистике
столицы. СПб., 1870. Т. 2. С. 149, 163. См. также:
Кичунов Н. И. Огородничество в России. Вып. 5 :
Огородный промысел и промышленно-ягодные
культуры под Петроградом. СПб., 1914 ; Бахтия¬
ров А. Огородничество в Москве и Петербурге //
Плодоводство. 1896. № 1. С. 34—44; Горыши-
на Т. К. Зеленый мир старого Петербурга. СПб.,
2003. С. 48—54.
67	Водарский Я. Е. Промышленные селе¬
ния ... ; Панкратова А. М. Формирование проле¬
тариата в России : (XVII—XVIII вв ). М., 1963 ;
Разгон А. М. Промышленные и торговые слободы
и села Владимирской губернии во второй половине
XVIII в. // ИЗ. 1950. Т. 32. С. 133—172 ; Рашин А. Г.
Формирование рабочего класса России : ист.-экон.
очерки. М., 1958 ; Рындзюнский П. Г. Крестьянская
промышленность в пореформенной России (60—
80-е гг. XIX в.). М., 1966 ; Сербина К Н. Крестьян¬
ская железоделательная промышленность Цент¬
ральной России XVI—первой половины XIX в. Л.,
1978.
864

Примечания
68	Торговля и промышленность Европейской
России по районам : общая часть и приложения.
СПб., 1904. Приложение 3. С. 1—62.
69	Семенов-Тян-Шанский В. Город и деревня
в Европейской России. С. 76—77.
70	Отраслевая структура занятости городского
и сельского населения на 1897 г. подсчитана мною
по: Первая перепись 1897 г. Т. 1—50, 85, 86.
О структуре национального дохода в 1900—1913 гг.
см.: Прокопович С. Н. Опыт исчисления народного
дохода в 50 губерниях Европейской России, 1900—
1913 гг. М., 1918. С. 64.
71	Рындзюнский П. Г. Городские и внегородс¬
кие центры экономической жизни среднеземле¬
дельческой полосы Европейской России в конце
XIX в. // Из истории экономической и обществен¬
ной жизни России / Л. В. Черепнин (ред.). М., 1976.
С. 117.
72	Рабинович М. Г. Очерки этнографии рус¬
ского феодального города: Горожане, их общест¬
венный и домашний быт. М, 1978. С. 53—66,
284—285.
73	Кириллов В. В. Русский город эпохи
барокко: культурный и эстетический аспект //
Русский город / В. Л. Янин (ред.). М., 1983. Вып. 6.
С. 162—163 ; Шквариков В. А. Очерки истории
планировки и застройки русских городов. М, 1954.
С. 63—117.
74	Штер. Статистическое изображение горо¬
дов и посадов Российской империи по 1825 год.
СПб., 1829. С. 94—95 ; Города России в 1910 году ;
Статистический ежегодник России, 1914 г. Пг.,
1915. Отд. 5. С. 1—19. Благотворительные учреж¬
дения на 1902 г.: Благотворительность в России :
в 2 т. СПб., 1907. Т. 1. С. СХХХИ—XXXIII, LVII
(в городах Европейской России и Сибири насчи¬
тывалось около 7 тыс. благотворительных учреж¬
дений).
75	Минх А. Н. Город Аткарск : материалы для
историко-географического описания Саратовской
губернии по рукописям и исследованиям. Аткарск,
1908. С. 24—25 ; Статистические таблицы Российс¬
кой империи за 1856 год. С. 120.
76	Водарский Я. Е. Промышленные селения ...
С. 8—9.
77	Кириллов И. К Цветущее состояние
Всероссийского государства. М., 1977. С. 309—333.
78	Миронов Б. Н. Внутренний рынок России во
второй половине XVIII—первой половине XIX в.
Л., 1981. С. 56—57.
79	Историографию по вопросу определения
понятия «город» можно найти в книге: Водар¬
ский Я. Е.\ 1) Население России ... С. 115—117;
2) Исследования по истории русского города ...
Параграф «Проблемы сущности, времени и места
основания русских городов». URL: http://statehi-
story.ru/books/YA--E--Vodarskiy_Issledovaniya-po-
istorii-russkogo-goroda-Fakty-obobshcheniya-
aspekty/ (дата обращения: 07.12.2014).
80	Статистические таблицы ... Вып. 2. С. 230—
231.
81	Города России в 1904 году. С. IX.
82	Санкт-Петербург ... Т. 3. С. 14.
83	Статистический временник Российской
империи. СПб., 1866. Вып. 1. Отд. 1. С. 18, 24; То
же. СПб., 1875. Сер. 2. Вып. 10. Отд. 1. С. 12, 15 ;
Статистический сборник по Петрограду и Пет¬
роградской области, 1922 г. Пг., 1922. С. 1 ; Санкт-
Петербург ... Т. 3. С. XVIII—XIX ; Статистический
ежегодник С.-Петербурга за 1901—1902 гг. СПб.,
1905. С. 7—13.
84	Первая всеобщая перепись населения Рос¬
сийской империи 1897 г. Т. 5 : Окончательно ус¬
тановленное при разработке переписи наличное
население городов. СПб., 1905. С. 40.
85	Общий свод данных переписи 1897 г. Т. 1.
С. 12—13.
86	Процент населения, проживавшего в офи¬
циальных городах и посадах Европейской России в
1856 г., составил 9,03, а во всех городских посе¬
лениях в 1858- г. — 9,41: Статистические таблицы
Российской империи за 1856 год. С. 262; Ста¬
тистические таблицы ... Вып. 2. С. 182—183.
87	Кабузан В. М. Население городов России в
XVIII—начале XX в.: (Обзор источников и тен¬
денции демографических процессов // Проблемы
исторической географии и демографии России /
Ю. А. Поляков (ред.). М., 2007. Вып. 1. С. 308.
В ранних работах цифры немного отличались:
Кабузан В. М. Пуллат Р. Н. Обзор статистических
источников о численности и составе городского
населения России XVIII—начала XX в. : (1719—
1917 гг.) // Известия АН ЭССР. Обществ, науки.
1975. Т. 24. № 2. С. 156, 158; Население России
в XX веке: ист. очерки. Т. 1 : 1900—1939 /
В. Б. Жиромская, Ю. А. Поляков (отв. ред.). М.,
2000. С. 403. Кабузан прекрасно понимал прибли¬
зительность любых оценок численности горожан,
поэтому, приводя мои данные, в дискуссию со
мной не вступал.
88	Волков М. Я. Города Верхнего Поволжья
и Северо-Запада России : первая четверть XVIII в.
М., 1994. С. 61—63.
89	Зюскинд П. Парфюмер. СПб., 2006. С. 1.
URL: http://royallib.ru/book/zyuskind_patrik/parlyumer_
istoriya_odnogo_ubiytsi.html (дата обращения: 06.11.2014).
90	Даже столица «благоухала»: Лапин В. В. Пе¬
тербург ...
91	Миронов Б. Н. Хлебные цены в России за
два столетия : (XVIII—XIX вв.). Л., 1985. С. 170—
172.
92	Брук С. Я. Кабузан В. М. Миграция насе¬
ления в России в XVIII—начале XX века // ИСССР.
1984. №4. С. 41—59.
865

Глава 5. Город и деревня в процессе модернизации
93	Харитонов В. М. Урбанизация в США. М,
1983. С. 8.
94	Материалы Комиссии 1901 г. Ч. 1. С. 226.
95	Предварительные итоги всероссийской
сельскохозяйственной переписи 1916 года. Вып. 1 :
Европейская Россия. Пг., 1916. С. 624—625.
96	Статистические таблицы Российской
империи за 1856 год. С. 206 ; Общий свод данных
переписи 1897 г. Т. 1. С. 62—64, 82—83.
97	Статистический ежегодник С.-Петербурга за
1901—1902 гг. С. 7—18.
98	Подсчитано мною по данным: Семенов-Тян-
Шанский В. Город и деревня в Европейской Рос¬
сии. С. 76—77, 79—187.
99	Сельское хозяйство России в XX веке : сб.
социально-экономических сведений за 1901—1922 гг. /
Н. П. Огановский (ред.). М., 1923. С. 20—21.
100	Водарский Я. Е. Промышленные селения ...
С. 53—197.
101	Статистические таблицы о состоянии горо¬
дов Российской империи. СПб., 1852. С. 14—15,
26—29, 32—33 ; Рындзюнский П. Г. Городское
гражданство дореформенной России. М., 1958.
С. 528—523.
102	Рындзюнский П. Г. Городское гражданство
дореформенной России. С. 488—503.
103	ПСЗ-И. СПб., 1866. Т. 38. Отд. 2. № 40261.
104	Рындзюнский П. Г. Крестьяне и город в ка¬
питалистической России второй половины XIX ве¬
ка. М., 1983. С. 238—261.
105	Водарский Я. Е. Промышленные селения ...
С. 73.
1(16 РГИА. Ф. 1287 (Хозяйственный департамент
Министерства внутренних дел). Оп. 38 (1897 г.).
Д. 3439.
107	Там же. Д. 3380. Л. 307—357.
108	Город и деревня ... С. 69.
109	Вирранкоски П. Домашняя промышленность
в Финляндии в конце допромышленного периода //
Ремесло и мануфактура в России, Финляндии,
Прибалтике / Н. Е. Носов (ред.). Л., 1975. С. 32—47.
110	Сванидзе А. А. Деревенские ремесла в сред¬
ние века. М., 1985. С. 78—79, 122. См. также:
Мазур Л. Н. Российская деревня в условиях урба¬
низации: региональное измерение (вторая половина
XIX—начало XX в.). Екатеринбург, 2012.
,и Семенов-Тян-Шанский В. Город и деревня
в Европейской России. С. 76—77.
112	Город и деревня ... С. 81, 548.
113	Там же. С. 406, 409. Т. Нефедов подчер¬
кивает: понятие «урбанизация» не может быть
сведено к одному показателю, отражающему
бытовые условия, но последние являются одним из
важнейших индикаторов реальной урбанизации
(с. 409).
114	Гольц Г. А. Культура и экономика России ...
Т. 1. С. 39—40. На мой взгляд, методика оценки
реальной урбанизации не объяснена ясно и убеди¬
тельно.
115	Смирнов П. П. Города Московского госу¬
дарства ... Т. 1, вып. 2. С. 346 ; Водарский Я. Е.
Численность и размещение ... С. 279 ; Миронов Б. Н.
Русский город ... С. 82.
116	Смирнов Я. Я. Города Московского госу¬
дарства ... Т. 1, вып. 2. С. 345—355.
117	РГИА. Ф. 1287. Оп. 39. Д. 2572. Л. 1—145.
118	Миронов Б. Н. Русский город ... С. 83—84.
119	РГИА. Ф. 558 (Государственная экспедиция
для ревизии государственных отчетов Министер¬
ства финансов). Оп. 2. Д. 128. Л. 180—195. См.
также: Рубинштейн Н. Л. Сельское хозяйство
России во второй половине XVIII в. М., 1957.
С. 28—38.
120	РГИА. Ф. 571 (Департамент разных податей
и сборов Министерства финансов). On. 1. Д. 1474.
Л. 1—70.
121	Рахматуллин М. А. : 1) К вопросу о влиянии
разночинных элементов города на крестьянское
движение в 20-е годы XIX в. // Города феодальной
России. С. 547—558 ; 2) Крестьянское движение
в великорусских губерниях в 1826—1857 гг. М.,
1990. С. 83—89.
122	Злобина И. В., Пихоя Р. Г. Семья на Урале в
XVIII—первой половине XIX в. // Деревня и город
Урала в эпоху феодализма: Проблема взаимо¬
действия / А. С. Черкасова (ред.). Свердловск, 1986.
См. также: Жимова В. К. Материалы по изучению
круга брачных связей в русском населении //
Вопросы антропологии. 1966. Вып. 21. С. 111—114.
123	Город и деревня ... С. 128.
124	Вишневский А. Г. Серп и рубль ... С. 92.
125	Там же. С. 78—111 ; Глазычев В. Слобо-
дизация страны Гардарики // Иное: хрестоматия
нового российского самосознания. М., 1996. Т. 1.
URL:	http://www.archipelag.ru/ru_mir/ostrov-rus/
gardarika/gardariki/ (дата обращения: 18.04.2013);
Г ород и деревня ... С. 337—413.
126	Проблема сельской урбанизации и ее пос¬
ледствий глубоко рассмотрена уральскими исто¬
риками: Мазур Л. Н. Российская деревня в условиях
урбанизации: региональное измерение (вторая по¬
ловина XIX—начало XX в.). Екатеринбург, 2012;
Мазур Л. Н., Бродская Л. И. Эволюция сельских
поселений Среднего Урала в XX веке: опыт
динамического анализа. Екатеринбург, 2006. Для
более раннего времени: Голикова С. В., Миненко И. А.,
Побережников И. В. Горнозаводские центры и аг¬
рарная среда в России : Взаимодействия и про¬
тиворечия, XVIII—первая половина XIX в. М.,
2000.
127	Платонов С. Ф. Москва и Запад в XVI—
XVII веках. Л., 1925. С. 124.
128	Соловьев С. М. История России с древ¬
нейших времен. Кн. 7. С. 135.
866

Примечания
129 Флеровский Н. Положение рабочего класса в
России. М, 1938. С. 414, 420 ; Рабинович М. Г.
Очерки материальной культуры русского феодаль¬
ного города. М., 1988. С. 267. См. интересный
анализ процесса адаптации деревенских мигрантов
к городским условиям в пореформенную эпоху, их
«переработке» в столичных жителей: Лурье Л. Я.
Питерщик : Русский капитализм : Первая попытка.
СПб., 2011.

СПИСОК ТАБЛИЦ К ТОМУ 1
Номер, название
Страница
Таблица 1.1. Динамика численности населения в Туркестане
и Российской империи в 1858, 1878—1888 гг. и в 1897, 1911
и 1916 гг. (тыс.)
83
Таблица 1.2. Цены на яровую пшеницу, баранину (коп. за пуд)
и поденная плата пешему работнику на своих харчах (коп.)
в Туркестане и России в 1913—1915 гг.
86
Таблица 1.3. Население, скот и пашня в Туркестанском крае по
переписи 1917 г.
88
Таблица 1.4. Увеличение населения Российской империи
в 1646—1917 гг.
95
Таблица 1.5. Распределение русского населения по районам Рос¬
сийской империи в 1897 г.
97
Таблица 1.6. Среднегодовой прирост населения по районам России
в XVII1—начале XX в. (%)
98
Таблица 1.7. Численность переселенцев по районам вселения в
1678—1915 гг. (тыс.)
99
Таблица 1.8. Этнический состав населения России
в 1719—1914 гг. (%)
102
Таблица 1.9. Доля русских в отдельных регионах Российской
империи в 1678—1917 гг. (% к общей численности населения,
в административных границах 1897 г.)
103
Таблица 1.10. Распределение этносов по сословиям в 1897 г.
123
Таблица 1.11. Социальная структура отдельных этносов империи
в 1897 г. (%)
124
Таблица 1.12. Этносоциальная структура населения империи
в 1897 г. (%)
126
Таблица 1.13. Бремя воинской повинности в Российской империи
для отдельных этносов в 1867—1868 и 1904—1907 гг.
133
Таблица 1.14. Численность «русских» и «нерусских», освобожден¬
ных от несения воинской повинности в 1910 г.
134
Таблица 1.15. Уклонение от воинской повинности (не явившиеся
на призывные участки) (% к числу призванных и уклонившихся
лиц данного этноса)
135
Таблица 1.16. Прямые налоги русских и нерусских в XVIII в.
(коп. с души мужского пола)
136
869

Список таблиц к тому 1
Продолжение табл.
Номер, название
Страница
Таблица 1.17. Платежи податного населения разных категорий
России в 1859 г. (коп. на душу мужского пола в год)
137
Таблица 1.18. Среднегодовые государственные доходы и расходы
в 1892—1895 гг. и среднегодовые прямые налоги на душу
населения в 1886—1895 гг. по группам губерний России
без Сибири, Финляндии и Средней Азии
138
Таблица 1.19. Государственные расходы и доходы по Туркестан¬
скому краю в 1868—1916 гг. (руб.)
141
Таблица 1.20. Скорость доставки почтовых отправлений в Мос¬
ковском государстве в 1669—1695 гг.
146
Таблица 1.21. Этнический состав губернаторов, вице-губернаторов
и предводителей дворянства в восьми малороссийских губерниях
в 1897 г.
148
Таблица 1.22. Доля различных этносов среди лиц, находившихся
на коронной и общественной службе в Российской империи
в 1897 г.
150
Таблица 1.23. Профессиональная структура самодеятельного насе¬
ления отдельных народов Российской империи в 1897 г. (%)
153
Таблица 1.24. Этнопрофессиональная структура самодеятельного
населения Российской империи в 1897 г. (%)
155
Таблица 1.25. Ранжирование этносов по степени участия типично¬
го представителя в различных сферах деятельности
159
Таблица 1.26. Распределение браков по комбинациям вероиспове¬
даний жениха и невесты в С.-Петербурге в 1881, 1883, 1901, 1902,
1904, 1907 гг.
166
Таблица 1.27. Национальный состав ссыльных революционеров
в 1907—1917 гг.
188
Таблица 1.28. Размещение этносов по регионам Российской импе¬
рии в 1897 г.’
201
Таблица 1.29. Потребление 40-градусной водки в черте еврейской
оседлости в 1870—1913 гг. (л над. н.)
208
Таблица 1.30. Число еврейских семей, обратившихся к обществен¬
ной благотворительности в 1894—1898 гг.
209
Таблица 1.31. Вклады в сберегательные кассы Европейской России
в 1899—1913 гг.
214
870

Список таблиц к тому 1
Продолжение табл.
Номер, название
Страница
Таблица 1.32. Товарный состав внешней торговли России
в XVII—начале XX в. (% к общей ценности вывоза и ввоза)
227
Таблица 1.33. Влияние климата на сельское хозяйство
и благосостояние населения Российской империи в конце XIX в.
по губерниям
236
Таблица 1.34. Влияние климата на сельское хозяйство и благосос¬
тояние населения Российской империи в конце XIX в. по регионам
239
Таблица 1.35. Коэффициенты парной корреляции между показате¬
лями климата, развития сельского хозяйства и уровнем жизни
(по губернским данным)
244
Таблица 1.36. Средний рост (см) новобранцев 1700—1950 гг. рож¬
дения в 18 странах
248
Таблица 1.37. Урожайность основных хлебов в Центральной части
Европейской России в XVIII в. по десятилетиям (сам)
250
Таблица 1.38. Климат и урожаи в России в 1752—1879 гг.
250
Таблица 1.39. Иностранный капитал в промышленности и банках
России в 1880—1915 гг.
253
Таблица 1.40. Иностранный капитал в народном хозяйстве России
в 1893—1913 гг. (производительные и непроизводительные вло¬
жения в российские ценные бумаги)
254
Таблица 1.41. Динамика промышленного производства в России,
США, Германии, Великобритании и Франции в 1860—1913 гг.
(1860 г.= 100)
254
Таблица 1.42. Доля России, США, Германии, Великобритании
и Франции в мировом промышленном производстве
в 1881—1913 гг. (%)
255
Таблица 1.43. Соотношение ВВП в России и некоторых странах
мира(%)
256
Таблица 1.44. Среднегодовые темпы увеличения ВВП после
начала современного экономического роста отдельных странах
мира(%)
256
Таблица 1.45. Площадь природных зон Европейской России и рас¬
пределение населения между ними в конце XVII—начале XX в.
262
Таблица 1.46. Структура угодий Европейской России по природ¬
ным зонам в конце XVII—начале XX в. (%)
262
871

Список таблиц к тому 1
Продолжение табл.
Номер, название
Страница
Таблица 1.47. Региональные различия в производительности
труда в зерновом производстве без применении машин
и удобрений в Европейской России в XVIII—начале XX в.
267
Таблица 1.48. Доля грамотных по-русски и на родном языке (%)
среди различных народов империи в 1897 г.
275
Таблица 1.49. Индекс человеческого развития 13 народов России
в 1897 г.
283
Таблица 2.1. Стратификация дворянства Европейской России
без Польши и Финляндии в 1858 г.
348
Таблица 2.2. Стратификация помещиков по числу принадлежав¬
шим им крепостных в Европейской России без Польши и Финлян¬
дии в 1678, 1727, 1777, 1833, 1857 гг. (%)
349
Таблица 2.3. Численность помещиков, распределенных по трем
стратам, на территории Европейской России в границах 1719 г.
350
Таблица 2.4. Численность крепостных мужского пола, принадле¬
жавших помещикам в 1678, 1727, 1777, 1836 и 1858 гг., на терри¬
тории Европейской России в границах 1719 г.
352
Таблица 2.5. Стратификация дворян-помещиков в 1861, 1877, 1895
и 1905 гг. на территории 44 губерний Европейской России
358
Таблица 2.6. Состав православного приходского духовенства
в России в XVIII—начале XX в.
379
Таблица 2.7. Численность лиц с полным семинарским образовани¬
ем среди белого православного духовенства в 1835—1904 гг. (%)
380
Таблица 2.8. Годовые доходы причтов во Владимирской епархии
в 1863 г.
382
Таблица 2.9. Стратификация городского сословия в Европейской
России без Польши и Финляндии в XVIII—XIX вв. (тыс. мужского
пола)
388
Таблица 2.10; Стратификация городского сословия в Европейской
России без Польши и Финляндии в XVIII—XIX вв. (%)
389
Таблица 2.11. Стратификация городского сословия в конце XVII—
первой половине XVIII в. (%)
392
Таблица 2.12. Стратификация городского сословия в Европейской
России без Польши и Финляндии в 1811—1858 гг. (%)
393
Таблица 2.13. Стратификация горожан 40 губернских городов
в 1883—1884 гг. (%)
394
872

Список таблиц к тому 1
Продолжение табл.
Номер, название
Страница
Таблица 2.14. Преемственность купеческого статуса во 2-м
и 3-м поколениях, г. Барнаул
396
Таблица 2.15. Обновление состава купцов в Томске, Барнауле,
Бийске и Мариинске в 1866—1913 гг.
397
Таблица 2.16. Продолжительность пребывания в статусе купца
в Томске и Барнауле
397
Таблица 2.17. Стратификация крестьянства Европейской России
в 1495—1860 гг.
400
Таблица 2.18. Численность земли и скота в крестьянских
хозяйствах Европейской России без Польши и Финляндии
в 1860—1916 гг.
402
Таблица 2.19. Группировка 230 крестьянских хозяйств на пять
типов в Воронежской губернии в 1896 г. по скоту, землевладению
и доходу (%)
402
Таблица 2.20. Хозяйственные показатели крестьянского хозяйства
Воронежской губернии в 1896 г.
403
Таблица 2.21. Число предприятий и рабочих в обрабатывающей
и горнозаводской промышленности России в 1725—1860 гг.
407
Таблица 2.22. Численность рабочих фабрично-заводской и горно¬
заводской промышленности и населения России (без Финляндии)
в 1860—1916 гг.
410
Таблица 2.23. Численность лиц наемного труда в России (без
Финляндии) в 1860—1917 гг.
411
Таблица 2.24. Численность промышленных рабочих в Петербурге
и Москве в 1858—1916 гг.
411
Таблица 2.25. Численность промышленных рабочих, самодеятель¬
ного населения и всего населения в России, Великобритании,
Франции, Германии и США около 1850 г. и в 1900 г.
412
Таблица 2.26. Численность рабочих разного возраста, поступаю¬
щих на фабрики Московской губернии в 1879—1885 и 1908 гг. (%)
413
Таблица 2.27. Сословная структура рабочих Московской (без Мо¬
сквы) губернии в 1879—1884 гг. и Смоленской губернии в 1894—
1895 гг.
416
Таблица 2.28. Половозрастной состав рабочих России в 1879—
1913 гг. (по данным фабричной инспекции)
419
873

Список таблиц к тому 1
Продолжение табл.
Номер, название
Страница
Таблица 2.29. Доля детей и подростков в составе рабочих России
в 1879—1918 гг. (поданным фабричной инспекции)
419
Таблица 2.30. Семейное состояние рабочих и крестьян России
в 1897 г. и работниц Смоленской губернии в 1894—1895 гг. (%)
421
Таблица 2.31. Половозрастной и семейный состав крестьян
и рабочих фабрично-заводской и горнозаводской промышленно¬
сти России в 1897 г.
425
Таблица 2.32. Число рабочих, обратившихся в фабричную инспек¬
цию с единоличными или коллективными просьбами и жалобами
на предпринимателей, и число стачек
429
Таблица 2.33. Экономические и политические стачки российских
рабочих в 1895—1914 гг. (в среднем в год)
430
Таблица 2.34. Забастовочное движение в России (среди фабрично-
заводских рабочих), Великобритании, Франции, Германии, Ита¬
лии, Австрии и США (среди лиц наемного труда) в 1895—1921 гг.
434
Таблица 2.35. Причины забастовок в США в 1895—1905 гг.
435
Таблица 2.36. Жалобы рабочих на «дурное обращение»
в 1901—1913 гг.
437
Таблица 2.37. Экономические и политические стачки российских
рабочих по месяцам в 1912—1917 гг.
441
Таблица 2.38. Численность бастовавших рабочих по губерниям
в 1915—январе 1917 г.
442
Таблица 2.39. Социальный состав населения в Европейской России
без Польши и Финляндии в XVII—начале XX в. (тыс. обоего пола)
444
Таблица 2.40. Социальный состав населения в Европейской России
без Польши и Финляндии в XVII—начале XX в. (%)
445
Таблица 2.41. Социальное происхождение чиновников I—XIV
классов в 1755, 1795—1805 и 1840—1855 г. (%)
450
Таблица 2.42. Социальное происхождение и последующая служба
студентов С.-Петербургской Духовной академии, обучавшихся
в 1814—1869 гг.
451
Таблица 2.43. Социальное происхождения учащихся гимназий
и университетов в 1843—1914 гг. (%)
456
Таблица 2.44. Социальный состав московского гильдейского
купечества в 1898 г.
457
874

Список таблиц к тому 1
Продолжение табл.
Номер, название
Страница
Таблица 2.45. Социальное происхождение учителей в 1911 г. (%)
458
Таблица 2.46. Социальная стратификация российского общества
начала XX в.
463
Таблица 2.47. Средний годовой доход 10 % беднейшего населения
России в 1901—1904 гг.
469
Таблица 2.48. Средний годовой доход 10 % богатейшего населения
России в 1901—1904 гг.
470
Таблица 3.1. Сравнение данных 10-й ревизии 1857—1858 гг.
и административного учета 1858 г. (тыс.)
511
Таблица 3.2. Население России в 1719—1857 гг. на территории,
охваченной ревизиями
512
Таблица 3.3. Население обоего пола в 50 губерниях Европейской
России в 1871, 1885, 1896—1897, 1900, 1913 гг., по разным
источникам (на 1 января)
514
Таблица 3.4. Население Российской империи (без Финляндии,
Хивы и Бухары) в 1800—1867 гг. по разным источникам
(на 1 января)
515
Таблица 3.5. Население Российской империи (без Финляндии,
Хивы и Бухары) в 1897—1914 гг. по разным источникам
(на 1 января)
516
Таблица 3.6. Половозрастной состав крестьянства Вологодской
губернии по переписи 1717 г.
519
Таблица3.7. Возраст 20 солдат по данным опросовв 1778,1779
и 1786 гг. (лет)
521
Таблица 3.8. Возрастная аккумуляция по 1—10-й ревизиям,
Басманная слобода г. Москвы и Эстляндия
526
Таблица 3.9. Проверка точности метрического учета населения
в России в 1738—1897 гг.
533
Таблица 3.10. Демографические показатели трех поселений Запад¬
ной Сибири конца XIX—начала XX в.
537
Таблица 3.11. Младенческая смертность в трех селах Тамбовской
губернии и 50 губерниях Европейской России в XIX—начале
XX в. (% к числу новорожденных)
539
Таблица 3.12. Средний возраст вступления в первый брак женщин
в Туксинском приходе Олонецкой губернии в 1810—1870 гг.
(статистические характеристики совокупности)
540
875

Список таблиц к тому 1
Продолжение табл.
Номер, название
Страница
Таблица 3.13. Средний возраст вступления в первый брак в с. Бай-
ловка Тамбовской губернии в 1840—1917 гг. при числе наблюдений
136 (статистические характеристики совокупности)
541
Таблица 3.14. Реконструкция численности новорожденных и
умерших православного вероисповедания в Европейской России
в 1779—1783 гг.
542
Таблица 3.15. Режим воспроизводства московского купечества
в 1763—1858 гг.
545
Таблица 3.16. Демографические показатели смертности
у московского купечества мужского пола в 1744—1858 гг.
547
Таблица 3.17. Сравнение ревизской фактический и теоретической
средней продолжительности жизни: Москва 1744—1858 гг.,
мужской пол
550
Таблица 3.18. Сравнение коэффициента возрастной смертности
по ревизским сказкам и моделям Коула — Демени, Москва,
1851—1857 гг.
550
Таблица 3.19. Общие коэффициенты брачности, рождаемости,
смертности и естественного прироста православного населения
в Европейской России в XVIII—начале XX в. (число демографиче¬
ских событий на 1000 человек населения)
552
Таблица 3.20. Расчетный средний возраст вступления
в первый брак в некоторых странах Европы на рубеже
XIX—XX вв. (лет)
565
Таблица 3.21. Распределение браков по месяцам среди
православного населения Европейской России в конце XVIII—
начале XX в. (%)
566
Таблица 3.22. Изменение доли повторных браков в Европейской
России в 1867—1910 гг. (%)
569
Таблица 3.23. Семейное состояние населения Европейской
России в бракоспособном возрасте по сословиям в 1850-е гг.
и в 1897 г. (%)
572
Таблица 3.24. Семейное состояние городского и сельского
населения 50 губерний Европейской России в бракоспособном
возрасте в 1897 г. (%)
574
Таблица 3.25. Доля вдовых и лиц, никогда не состоявших в браке
среди городского и сельского населения Европейской России
в 1897 г. (на 100 лиц данного пола и возраста)
574
876

Список таблиц к тому 1
Продолжение табл.
Номер, название
Страница
Таблица 3.26. Доля мужчин и женщин, никогда не состоявших
в браке, в некоторых странах Европы на рубеже XIX—XX вв. (%)
576
Таблица 3.27. Демографические процессы среди разных сословий
в 1840—1850-е гг. (на 1000 человек населения)
577
Таблица 3.28. Доля детей в возрасте до 7 лет в общей численности
населения Европейской России по сословиям (%)
578
Таблица 3.29. Демографические процессы в среде помещичьих
и государственных крестьян и городского населения в первой
половине XIX в. (на 1000 человек населения)
593
Таблица 3.30. Факторы, определявшие среднее число детей, прихо¬
дившихся на одну женщину в России на рубеже XIX—XX вв.
595
Таблица 3.31. Характеристики доступности медицинской помощи
в России и некоторых европейских странах в конце XIX в.
597
Таблица 3.32. Смертность среди разных сословий
в 1840—1870-е гг. (на 1000 человек населения)
599
Таблица 3.33. Влияние материального достатка на здоровье и
смертность крестьянства Воронежской губернии в 1898—1902 гг.
(на 1000 человек населения)
599
Таблица 3.34. Индекс вероятности умереть у новорожденного
мальчика до достижения им 10 лет у 11 народностей России
в 1897 г. (минимальная вероятность умереть у эстонца = 100)
607
Таблица 3.35. Доля детей, доживающих до возраста 1 год, 10; 15
и 20 лет, у разных поколений российских матерей (%)
607
Таблица 3.36. Распределение лиц, имевших физические недостат¬
ки, по родному языку (национальности) в России в 1897 г. (на 1000
человек населения)
611
Таблица 3.37. Семейное состояние населения различных
конфессий в Европейской России без Польши и Финляндии
в 1897 г. (%)
615
Таблица 3.38. Некоторые демографические характеристики
населения различных конфессий в Европейской России
в 1896—1904 гг.
616
Таблица 3.39. Средняя продолжительность предстоящей жизни
при рождении у 11 народностей Европейской России
в 1896—1897 гг. (лет)
618

Список таблиц к тому 1
Продолжение табл.
Номер, название
Страница
Таблица 3.40. Общие коэффициенты рождаемости, смертности,
брачности, разводимости, младенческой смертности и средняя про¬
должительность жизни при рождении в России, Австрии, Англии,
США, Германии, Франции и Японии в XIX—начале XX в.
622
Таблица 4.1. Семейная организация северного крестьянства
в XVI—начале XVII в.
652
Таблица 4.2. Семейная организация крестьян Двинского уезда
в конце XVII—XVIII в. (%)
654
Таблица 4.3. Семейная организация помещичьих крестьян Ярослав¬
ской губернии в 1762 г.
655
Таблица 4.4. Семейная организация крестьян с. Выхино Московской
губернии в 1811—1857 гг. (%)
655
Таблица 4.5. Семейная организация крестьян с. Рассказово
Тамбовской губернии поданным ревизии 1816 г. и приходского
списка 1811 г. (%)
658
Таблица 4.6. Демографические характеристики помещичьего кресть¬
янства Московской губернии в первой половине XIX в. по данным
ревизий
660
Таблица 4.7. Жизненный цикл у православных крестьян в 1867 г.
и у сибирских горожан в 1873—1874 гт.
661
Таблица 4.8. Репродуктивный цикл семей духовенства в середине
XIX в. (Вологодская губерния, 1859 г.)
661
Таблица 4.9. Число детей в среднем на семью в XVIII—первой
половине XIX в.
663
Таблица 4.10. Сравнение фактической и гипотетической доли
составных семей в вотчине Шереметевых Московской губернии
в первой половине XIX в. (%)
664
Таблица 4.11. Средняя населенность крестьянского двора
в России в конце XVII—начале XX в. (человек обоего пола)
666
Таблица 4.12. Населенность крестьянских дворов-семей
в 1850-е гг. (%)
667
Таблица 4.13. Типология хозяйств-семей сельского населения
в Ярославской, Нижегородской, Пермской и Киевской губерниях
в середине XIX в. (%)
668
Таблица 4.14. Типология хозяйств-семей сельского населения
в Ярославской, Нижегородской, Пермской и Киевской губерниях
в 1897 г. (%)
669
878

Список таблиц к тому 1
Продолжение табл.
Номер, название
Страница
Таблица 4.15. Типология хозяйств-семей сельского населения
Европейской России по районам в 1897 г. (%)
670
Таблица 4.16. Распределение крестьян, принимавших участие
в полевых работах, по возрасту в конце XIX—начале XX в.
674
Таблица 4.17. Типология городских семей в Ярославской
и Киевской губерниях в XIX в. (%)
681
Таблица 4.18. Типология семей различных сословий Киевской
губернии в 1850 г. (%)
682
Таблица 4.19. Семейная организация у различных социальных
групп в Барнауле, Тобольске и Бийске в 1867 г. (%)
683
Таблица 4.20. Типология семей городского населения Европейской
России по районам в 1897 г. (%)
684
Таблица 4.21. Участие женщин в отхожих промыслах в 1880—
1913 гг. по губерниям (% женщин к общему числу отходников)
700
Таблица 4.22. Число паспортов на 100 душ обоего пола всего насе¬
ления по регионам Европейской России (в переводе на годовые)
701
Таблица 4.23. Число разводов и недействительных браков
в 1842—1914 гг.
742
Таблица 4.24. Основания разводов среди православного населения
Европейской России в середине XIX—начале XX в. (в среднем
в год)
743
Таблица 4.25. Численность разведенных в С.-Петербурге
по сословиям в 1910 г.
744
Таблица 4.26. Основания для получения разрешения на отдельное
жительство от мужа в 1891 г. (лица православного вероисповеда¬
ния)
745
Таблица 5.1. Распределение городов России по числу жителей
в конце XVII—начале XXI в. (без Кавказа, Польши, Финляндии
и Средней Азии)
796
Таблица 5.2. Распределение городов России по числу жителей
в XVIII—начале XX в. (без Кавказа, Польши, Финляндии
и Средней Азии)
797
Таблица 5.3. Большие, средние и малые города в Европейской
России без Польши и Финляндии в XVII—начале XX в. (%)
798
Таблица 5.4. Средняя людность городов Европейской России
и Сибири в 1646—2009 гг. (тыс.)
799
879

Список таблиц к тому 1
Окончание табл.
Номер, название
Страница
Таблица 5.5. Распределение сельских поселений по числу жителей
в Европейской России (без Польши и Финляндии)
803
Таблица 5.6. Функциональная структура городов Европейской
России без Польши и Финляндии в XVIII—XIX вв. (%)
812
Таблица 5.7. Число лиц, занятых разными видами деятельности
в Российской империи без Финляндии в 1897 г.
813
Таблица 5.8. Отраслевая структура занятости самодеятельного
городского населения (численность занятых) Европейской России
без Польши и Финляндии в XVIII—XIX вв. (%)
822
Таблица 5.9. Структура занятости самодеятельного населения Ев¬
ропейской России без Польши и Финляндии в 1857—1897 гг. (%)
826
Таблица 5.10. Отраслевая структура занятости самодеятельного
населения обоего пола в Европейской России без Польши
и Финляндии в 1897 г.
827
Таблица 5.11. Структура занятости самодеятельных мужчин
и женщин в Европейской России без Польши и Финляндии
в 1897 г. (тыс.)
830
Таблица 5.12. Распределение предприятий обрабатывающей
промышленности и рабочей силы между городом и деревней
в Европейской России в XVIII—начале XX в.
834
Таблица 5.13. Численность городского и сельского населения
Европейской России без Польши и Финляндии в XVIII—начале
XX в.
839
Таблица 5.14. Социальная структура городского и сельского
населения Европейской России без Польши и Финляндии
в XVIII—XIX вв. (%)
849
Таблица 5.15. Распределение населения по сословиям между
городом и деревней в Европейской России в XIX в. (%)
850
Таблица 5.16. Внутри- и межсословные браки в 1764—1820 гг. (%)
854
Таблица 5.1*7. Численность городского и сельского населения
в России и СССР в 1914—2009 гг. (млн)
857

СПИСОК ИЛЛЮСТРАЦИЙ К ТОМУ 1
Номер, название
Страница
Рис. В. 1. К. Маркс
34
Рис. В.2. Ф. Энгельс
34
Рис. В.З. В. И. Ленин
34
Рис. В.4. М. Вебер
39
Рис. В.5. Э. Дюркгейм
39
Рис. В.6. Т. Парсонс
39
Рис. В.7. С. Хантингтон
39
Рис. В.8. Н. Я. Данилевский
43
Рис. В.9. А. Г. Шпенглер
43
Рис. В. 10. А. Тойнби
43
Рис. В.11. Л. Н. Гумилев
43
Рис. В. 12. И. Валлерстайн
48
Рис. В. 13. Т. Б. Веблен
51
Рис. В. 14. Р. Коуз
51
Рис. В. 15. Д. С. Норт
51
Рис. В. 16. И. Пригожин
54
Рис. В. 17. Г. Хакен
54
Рис. В. 18. П. Бурдьё
62
Рис. В. 19. Ж. Деррида
62
Рис. В.20. Ж.-Ф. Лиотар
62
Рис. В.21. М. Фуко
62
Рис. 1.1. И. Савельев. 1916 год. Расовая война в Туркестане. 1936
80
Рис. 1.2. Дервиши Центральной Азии. 1910-е
82
Рис. 1.3. Монумент памяти жертв 1916 г. в Кыргызстане, Боомское
ущелье. 2006
89
Рис. 1.4. Мемориал «В память победы над татарами 1552 г.».
Памятник по убиенным при взятии Казани, архитектор
Н. Ф. Алферов, сооружен в 1823 г. Казань
105
Рис. 1.5. Сарыкские ханы и старшины, приезжавшие в Ашхабад
для изъявления лояльности от имени туркменского племени
сарыков. 1884
114
881

Список иллюстраций к тому 1
Продолжение табл.
Номер, название
Страница
Рис. 1.6. Присяга на подданство России сарыкских ханов в присут¬
ствии главнокомандующего кн. А. М. Дондукова-Корсакова и всех
представителей местной власти. 1884
114
Рис. 1.7. Встреча местным населением Средней Азии нового
генерал губернатора, 1880-е
116
Рис. 1.8. Депутация от казахов приветствует наследника-
цесаревича. Тургайская область. 1891
117
Рис. 1.9. Традиционный суд, Казахстан. 1900-е
118
Рис. 1.10. Тувинский шаман. 1900-е
120
Рис. 1.11. Вид Чайханы в Бухаре. 1902
121
Рис. 1.12. Римско-католическая религиозная процессия на Невском
проспекте в день Божьего тела, С.-Петербург. 1917
131
Рис. 1.13. Буддийский храм в С.-Петербурге. 1914
132
Рис. 1.14. Мечеть в Симбирской губернии. 1900-е
133
Рис. 1.15. Присяга еврейских солдат на верность российскому
императору. 1914
167
Рис. 1.16. Православная церковь в Казанской губернии
для крещеных татар, одетых в национальную одежду. 1900-е
174
Рис. 1.17. Синагога Николаевского военного госпиталя,
С.-Петербург. 1914
175
Рис. 1.18. Жертвы армяно-татарского погрома в Баку. 1905
176
Рис. 1.19. Жертвы еврейского погрома в Одессе. 1905
179
Рис. 1.20. Торговая улица Баку. 1905
185
Рис. 1.21. Еврейские крестьяне на фоне плодовой плантации
в еврейской земледельческой колонии Графской, Екатеринослав-
ская губерния. 1904
205
Рис. 1.22. Еврейское местечко в черте оседлости. 1900-е
215
Рис. 1.23. Х&н Хивинский генерал-майор Сеид-Асфендиаф-
Багадур-хан и сопровождающие его лица, прибывшие
на празднование 300-летия Дома Романовых. 1913
271
Рис. 1.24. Кубанские казаки. 1877
273
Рис. 1.25. Кубанский казак. 1900-е
273
Рис. 1.26. Эмир Бухарский Сеид-Алим и сопровождающие
его лица на праздновании 300-летия Дома Романовых. 1913
277
882

Список иллюстраций к тому 1
Продолжение табл.
Номер, название
Страница
Рис. 2.1. Ф. П. Толстой (1783—1873). Семейный портрет. 1830.
Государственный Русский музе
351
Рис. 2.2. А. Ф. Чернышев (1824—1863). Прощание уезжающего
офицера с семейством. 1850. Государственный Русский музей
354
Рис. 2.3. Участники съезда предводителей дворянства в зале
дворянского собрания в С.-Петербурге. 1911
356
Рис. 2.4. П. А. Федотов (1815—1852). Свежий кавалер (Утро чи¬
новника, получившего первый крестик). 1846. Государственная
Третьяковская галерея
360
Рис. 2.5. Монахи Коневского монастыря, С.-Петербургская
губерния. 1892
363
Рис. 2.6. Послушники Коневского монастыря, С.-Петербургская
губерния. 1892
364
Рис. 2.7. Священнослужители с членами своих семей, с. Путочино,
Смоленская губерния. 1912
365
Рис. 2.8. Иоанн Кронштадтский. 1900-е
370
Рис. 2.9. Купец с женой, г. Кострома. 1870
387
Рис. 2.10. Б. М. Кустодиев (1878—1927). Купец, считающий
деньги. 1918. Музей-квартира И. И. Бродского в С.-Петербурге
394
Рис. 2.11. Курские купцы с подарками Николаю II. 1902
396
Рис. 2.12. Крестьянин. 1860
401
Рис. 2.13. Крестьянка. 1860
401
Рис. 2.14. Крестьяне-косцы, имение Архангельское, Владимирская
губерния. 1900-е
404
Рис. 2.15. Крестьянская бедняцкая семья на поденных работах,
Подольская губерния. 1900-е
406
Рис. 2.16. Батраки С.-Петербургской губернии. 1900-е
406
Рис. 2.17. Шахтер Донбасса. 1904
414
Рис. 2.18. В. Маковский (1846—1920). На бульваре. 1886—1887.
Государственная Третьяковская галерея
417
Рис. 2.19. Гостиница для рабочих С.-Петербургского общества
трезвости. 1909
423
Рис. 2.20. В ночлежном доме, С.-Петербург. 1900-е
423
883

Список иллюстраций к тому 1
Продолжение табл.
Номер, название
Страница
Рис. 2.21. Петроградские работницы в цехе по изготовлению гильз.
1915
424
Рис. 2.22. Безработные на общественных работах по благоустрой¬
ству С.-Петербургского коммерческого порта. 1900-е
428
Рис. 2.23. Котельная установка Металлического завода,
С.-Петербург. 1914
431
Рис. 2.24. Сварщики Чугунно-литейного машиностроительного
завода «Людвиг Нобель», С.-Петербург. 1916
435
Рис. 2.25. Рабочие писчебумажной фабрики «Крель» на гулянье
у реки в воскресный день, Царскосельский уезд, С.-Петербургская
губерния. 1900-е
438
Рис. 2.26. С.-Петербургские студенты-разночинцы. 1914
448
Рис. 2.27. Сельские рабочие — кузнецы, Семеновский уезд,
Нижегородская губерния. 1900-е
453
Рис. 2.28. На дне: ночлежка в Москве. 1904
464
Рис. 2.29. Персонал ресторана, С-Петербург. 1900-е
467
Рис. 2.30. Аппаратный зал С.-Петербургской главной телеграфной
конторы в С.-Петербурге. 1900-е
468
Рис. 2.31. Правление акционерного общества «Вестингауз». 1908
468
Рис. 2.32. Комната хозяев, сдававших жилой «угол» внаем,
С.-Петербург. 1910-е
471
Рис. 2.33. Особняк князя Л. М. Кочубея (С.-Петербург, Конногвар¬
дейский бульвар, 7). 1906
472
Рис. 2.34. Гостиная в квартире министра торговли и промышлен¬
ности В. И. Тимирязева (С.-Петербург, ул. Моховая, 27). 1909
472
Рис. 2.35. Кабинет в квартире почетного гражданина, купца первой
гильДии Г. Г. Елисеева (С.-Петербург, Биржевая линия В. О., 14)
473
Рис. 3.1. Г. Г. Мясоедов (1834—1911). Смотрины невесты. После
1860. Государственный Русский музей
524
Рис. 3.2. В. Эриксен (1722—1782). Столетняя царскосельская обыва¬
тельница с семьей. 1771. Государственный Русский музей
528
Рис. 3.3. Н. П. Попов (1832—1896). Смотрины невесты. 1861.
Государственный Русский музей
529
884

Список иллюстраций к тому 1
Продолжение табл.
Номер, название
Страница
Рис. 3.4. И. С. Щедровский (1815—1871). Кормилица (крайняя
справа), нянька с ребенком (крайняя слева), торговец рыбами,
хозяин табачной лавки. 1846. Государственный Русский музей
544
Рис. 3.5. Девушка-крестьянка, Костромская губерния. 1870
562
Рис. 3.6. Женщина-крестьянка, Костромская губерния. 1870
562
Рис. 3.7. Деревенская свадьба, С.-Петербургская губерния. 1900-е
570
Рис. 3.8. Улица в селе Петровке Полтавской губернии. 1910-е
571
Рис. 3.9. А. И. Корзухин (1835—1894). Девичник. 1889. Государст¬
венный Русский музей
575
Рис. 3.10. К. Е. Маковский (1839—1915). Жница. 1871. Государст¬
венный Русский музей
583
Рис. 3.11. Украинские девушки и женщина, Полтавская губерния.
1911
587
Рис. 3.12. Украинские парубки, Полтавская губерния. 1911
588
Рис. 3.13. А. П. Рябушкин (1861—1904). Деревенские посиделки.
1890. Государственный Русский музей
591
Рис. 3.14. Н. П. Загорский (1849—1893). У земской больницы.
1886. Государственная Третьяковская галерея
596
Рис. 3.15. Приемная Обуховской больницы, С.-Петербург. 1887
596
Рис. 3.16. С. П. Боткин на сеансе электротерапии, С.-Петербург.
1887
598
Рис. 3.17. Похороны министра внутренних дел В. К. Плеве (1846—
1904), убитого эсерами в С.-Петербурге, С.-Петербург. 1904
600
Рис. 3.18. Похороны летчика Л. М. Мациевича (1877—1910),
погибшего во время выступления с показательными полетами
в С.-Петербурге на Всероссийском празднике воздухоплавания,
С.-Петербург. 1910
600
Рис. 3.19. Ф. С. Журавлев (1836—1901). Купеческие поминки.
1876. Государственная Третьяковская галерея
601
Рис. 3.20. Квартира рабочих, С.-Петербург. 1900-е
602
Рис. 3.21. Водовоз, набирающий в бочку воду на Неве,
С.-Петербург. 1913
604
Рис. 3.22. По воду зимой в деревне. 1900-е
605
885

Список иллюстраций к тому 1
Продолжение табл.
Номер, название
Страница
Рис. 3.23. П. Е. Коверзнев (?—1877). Мытье в печке. Гравюра
А. И. Зубчанинова по рисунку П. Е. Коверзнева. Начало 1880-х
608
Рис. 3.24. Тихий час в Воспитательном доме (младшая группа),
С.-Петербург. 1913
609
Рис. 3.25. Старшая сестра забыла о маленьком брате,
С.-Петербургская губерния. 1910-е
612
Рис. 3.26. Семья крещеного татарина Исидора возле новой избы
(стоящий мальчик без обеих рук), дер. Китяки, Казанская губер¬
ния. 1900-е
614
Рис. 3.27. Еврейская свадьба, С.-Петербург. 1900-е
617
Рис. 3.28. П. П. Соколов (1821—1899). Родины в поле. 1873.
Государственная Третьяковская галерея
624
Рис. 4.1. Малая городская семья. 1900-е
650
Рис. 4.2. Составная крестьянская семья: два брата, один из них
вдовец, у каждого по четверо детей, Волоколамский уезд,
Московская губерния. 1910
651
Рис. 4.3. Крестьянская семья, Владимирская губерния. 1900-е
672
Рис. 4.4. В. Н. Максутов (1826—1886). На пашне. 1862. Государст¬
венный Русский музей
675
Рис. 4.5. К. В. Лемох (1841—1910). Сестренка. 1890. Государствен¬
ный Русский музей
675
Рис. 4.6. Неизвестный художник. Сцена в крестьянской избе.
Вторая четверть XIX в. Государственный Русский музей
687
Рис. 4.7. В. Е. Маковский (1846—1920). Свекор. 1888. Государст¬
венный Русский музей
688
Рис. 4.8. Большак. 1870-е
689
Рис. 4.9. Большуха. 1910-е
689
)
Рис. 4.10. Я. С. Башилов (1839—1896). Лошадь пала. Дата написа¬
ния и место нахождения неизвестны
690
Рис. 4.11. К. В. Лемох (1841—1910). Новое знакомство. 1885.
Государственный Русский музей
691
Рис. 4.12. Крестьянские дети. 1900-е
692
Рис. 4.13. Н. К. Пимоненко (1862—1912). Жертва фанатизма. 1899.
Харьковский художественный музей
697

Список иллюстраций к тому 1
Продолжение табл.
Номер, название
Страница
Рис. 4.14. Н. А. Касаткин (1859—1930). Кто? 1897. Государствен¬
ная Третьяковская галерея
699
Рис. 4.15. На перевозке бревен, Олонецкая губерния. 1900-е
703
Рис. 4.16. А. А. Попов (1832—1896). В школе. 1912. Государствен¬
ная Третьяковская галерея
704
Рис. 4.17. П. Вдовичев (?—?). Крестьяне в избе вечером.
1820—1830-е. Государственный Русский музей
706
Рис. 4.18. В. В. Пукирев (1832—1890). Прием приданого по роспи¬
си. 1873. Государственная Третьяковская галерея
712
Рис. 4.19. Сваха, Кострома. 1870-е
713
Рис. 4.20. Семья ткачей Румянцевых, С.-Петербург. 1900-е
715
Рис. 4.21. Трудовое воспитание, С.-Петербургская губерния.
1910-е
717
Рис. 4.22. Н. А. Ярошенко (1846—1898). На качелях. 1888.
Государственный Русский музей
719
Рис. 4.23. И. С. Смоленков, владелец чугунно-литейного и механи¬
ческого завода, с членами семьи у своей дачи в день свадьбы. 1909
720
Рис. 4.24. П. Вдовичев (?—?). В детской. 1830-е. Государственный
Русский музей
722
Рис. 4.25. И. М. Горбунов (1798—1837). Бабушка с внучкой. 1831.
Нижегородский государственный художественный музей
723
Рис. 4.26. И. А. Пелевин (1840—1917). В избе [Бабушка с внуком].
1885. Место нахождения неизвестно
724
Рис. 4.27. Помещичий и крестьянский дома. 1900-е
725
Рис. 4.28. К. В. Лебедев (1852—1916). Помещичий быт. Дата напи¬
сания и место нахождения неизвестны
725
Рис. 4.29. Будущий писатель В. В. Набоков (1899—1977; справа)
в кругу семьи. 1910-е
726
Рис. 4.30. Сотрудники редакции газеты «Ведомости С.-
Петербургского градоначальства» у редактора М. Г. Кривошлыка
в день празднования золотой свадьбы его родителей. 1900
734
Рис. 4.31. В. Е. Маковский (1846—1920). Объяснение. 1889—1891.
Государственная Третьяковская галерея
736
887

Список иллюстраций к тому 1
Продолжение табл.
Номер, название
Страница
Рис. 4.32. И. Е. Репин (1844—1930). Я вас люблю (Объяснение
в любви). 1888. Государственный Русский музей
737
Рис. 4.33. «Заседание» детской общины, С.-Петербургская
губерния. 1910-е
750
Рис. 4.34. Пажеский корпус: утренняя побудка, С.-Петербург.
1900-е
756
Рис. 5.1. А. П. Рябушкин (1861—1904). Московская улица
XVII века в праздничный день. 1895. Государственный Русский
музей
791
Рис. 5.2. Губернский город Курск. Вид на главную улицу. 1902
794
Рис. 5.3. Губернский город Нижний Новгород. Нижний базар
и храм Св. Михаила. 1900-е
794
Рис. 5.4. Ярмарка у Большого Гостиного Двора, С.-Петербург.
1898
800
Рис. 5.5. Русская деревня. 1900-е
801
Рис. 5.6. Русская северная деревня. 1890-е
802
Рис. 5.7. Ерофеев (?—?). Внутренний вид крытого крестьянского
двора. 1827. Государственный Эрмитаж
802
Рис. 5.8. Украинская деревня. 1900-е
804
Рис. 5.9. А. А. Попов (1852—1919). Дворик [городской]. 1880.
Г осударственный Русский музей
810
Рис. 5.10. П. А. Суходольский (1835—1903). Крестьянский дворик.
1863. Государственный Русский музей
811
Рис. 5.11. Дети мещан, С.-Петербургская губерния. 1900-е
812
Рис. 5.12. Реклама «Торгового дома “Монополь”» на Дворцовой
площади С.-Петербурга. 1910-е
814
Рис. 5.13. Ж. Делабарт (конец XVIII—нач. XIX). Вид каменного
моста в Москве. Гравюра М.-Г. Эйхлера с картины Ж. Делабарта.
Около 1800. Государственная Третьяковская галерея
816
Рис. 5.14. Е. Ф. Крендовский (1810—1854). Александровская пло¬
щадь в Полтаве. 1830-е. Государственная Третьяковская галерея
816
Рис. 5.15. Общий вид губернского торгового города Костромы.
1900-е
817
888

Список иллюстраций к тому 1
Окончание табл.
Номер, название
Страница
Рис. 5.16. Городской сад, Калуга. 1900-е. Объявления: «Просят
гуляющих цветов не рвать, по куртинам не ходить» и «Просят
посетителей с собаками в сад не входить». Афиша спектакля
«Человек-зверь», вероятно по одноименному роману Э. Золя
817
Рис. 5.17. Уличные сапожники в Москве. Начало 1900-х
821
Рис. 5.18. К. А. Савицкий (1844—1905). Ремонт железной дороги.
1874. Государственная Третьяковская галерея
822
Рис. 5.19. В цехе машиностроительного завода, С.-Петербург.
1900-е
823
Рис. 5.20. Общественные сани в С.-Петербурге. 1830-е
824
Рис. 5.21. Конки на Невском проспекте С.-Петербурга. 1860
824
Рис. 5.22. Изготовление окладов для икон, Рязанская губерния.
1913
825
Рис. 5.23. Тоня на Волге. 1900-е
828
Рис. 5.24. Коробейник, С.-Петербург. 1900-е
829
Рис. 5.25. Разносчик мороженого, С.-Петербург. 1900-е
829
Рис. 5.26. Н. Д. Ульянов (1816—1856). Весна в городе. 1840.
Государственный Русский музей
832
Рис. 5.27. Н. С. Негодаев (вторая половина XIX в.). Невский про¬
спект в восемь часов утра. Гравюра И. Матюшина по рисунку
Н. С. Негодаева. Первая половина 1870-х
835
Рис. 5.28. Урал, Бакал, верхний рудник. 1900-е
842
Рис. 5.29. Нагрузка баржей, Волга. 1900-е
847
Рис. 5.30. На вокзале, в зале ожидания, С.-Петербург. 1900-е
852
Рис. 5.31. Н. П. Петров (1834—1876). Сватовство чиновника к до¬
чери портного. 1862. Государственная Третьяковская галерея
855
Рис. 5.32. П. А. Федотов (1815—1852). Сватовство майора (Смот¬
рины в купеческом доме). 1851 (второй вариант). Государственная
Третьяковская галерея
856
Рис. 5.33. В. Д. Поленов (1844—1927). Московский дворик. 1878.
Государственная Третьяковская галерея
859
Рис. 5.34. «Московский дворик» в 2013 г. URL: http://moscow-
walks.livejoumal.com/1482851.html (дата обращения: 15.06.2014)
859

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
АН СССР — Академия наук СССР.
БдЧ — Библиотека для чтения.
БСЭ — Большая советская энциклопедия.
ВВП — валовый внутренний продукт.
BE — Вестник Европы.
ВИ — Вопросы истории.
ВИД—Вспомогательные исторические дисциплины.
ВМУ — Вестник Московского университета.
ВСПбУ — Вестник Санкт-Петербургского университета.
ВФ — Вопросы философии.
ВЭ — Вопросы экономики.
ВЭО — Вольное экономическое общество.
Доклад Комиссии 1873 г. — Доклад высочайше учрежденной Комиссии для ис¬
следования нынешнего положения сельского хозяйства и сельской произво¬
дительности России. СПб., 1873.
ЖМП — Журнал Московской Патриархии.
ЖС — Живая старина.
ИВ — Исторический вестник.
ИЗ — Исторические записки.
ИСССР — История СССР.
ИЧР — индекс человеческого развития.
ЛГУ — Ленинградский государственный университет.
Материалы для географии... — Материалы для географии и статистики, собран¬
ные офицерами Генерального штаба.
Материалы Комиссии 1901 г. — Материалы высочайше учрежденной 16 ноября
1901 г. Комиссии по исследованию вопроса о движении с 1861 г. по 1901 г.
благосостояния сельского населения среднеземледельческих губерний срав¬
нительно с другими местностями Европейской России. СПб., 1903. Ч. 1—3.
МВД — Министерство внутренних дел.
МГИ — Министерство государственных имуществ.
МНП — Министерство народного просвещения.
МУ — Московский университет.
МЮ — Министерство юстиции.
Общий свод данных переписи 1897 г. — Первая всеобщая перепись населения
Российской империи 1897 г.: Общий свод по империи результатов разработки
данных первой всеобщей переписи населения, произведенной 28 января 1897 г.
СПб., 1905. Т. 1,2.
03 — Отечественные записки.
891

Список сокращений
ОН — Отечественная история.
Особое совещание. Свод трудов — Высочайше учрежденное Особое совещание
о нуждах сельскохозяйственной промышленности : Свод трудов местных ко¬
митетов по 49 губерниям Европейской России.
Первая перепись 1897 г. — Первая всеобщая перепись населения Российской им¬
перии 1897 г. : в 89 т. СПб., 1899—1905.
ПСЗ-1 — Полное собрание законов Российской империи. Собрание 1-е : в 45 т.
СПб., 1830.
ПСЗ-И — Полное собрание законов Российской империи. Собрание 2-е : в 55 т.
СПб., 1830—1884.
ПСЗ-Ш — Полное собрание законов Российской империи. Собрание 3-е : в 33 т.
СПб., 1885—1917.
ПСС — Полное собрание сочинений : в 55 т. 5-е изд. М., 1964—1981.
РАН — Российская академия наук.
РГАВМФ — Российский государственный архив Военно-морского флота.
РГАДА — Российский государственный архив древних актов.
РГИА — Российский государственный исторический архив.
РГО — Русское географическое общество.
РГЭМ — Российский государственный этнографический музей.
РИ — Российская история.
РИО — Русское историческое общество.
РПЦ — Русская православная церковь.
PC — Русская старина.
СПбГУ — Санкт-Петербургский государственный университет.
СПбИИ РАН — Санкт-Петербургский институт истории РАН
Сборник материалов для изучения общины — Сборник материалов для изучения
сельской поземельной общины. Издание Вольного экономического и Геогра¬
фического обществ / под ред. Ф. Л. Барыкова, А. В. Половцова, П. А. Соко¬
ловского. СПб., 1880. Т. 1.
Сборник сведений по сельскому хозяйству — Сборник статистико¬
экономических сведений по сельскому хозяйству России и иностранных госу¬
дарств. СПб.; Пг., 1907—1916. Год 1—10.
СЗРИ. 1832 — Свод законов Российской империи. Изд. 1832 г. СПб., 1832.
СЗРИ. 1842 — Свод законов Российской империи. Изд. 1842 г. СПб., 1842
СЗРИ. 1857 — Свод законов Российской империи. Изд. 1857 г. СПб., 1857.
СЗРИ. 1876 — Свод законов Российской империи. Изд. 1876 г. СПб., 1876.
СЗРИ. 1906 — Свод законов Российской империи. Изд. 1906 г. СПб., 1906.
СЗРИ. 1912 — Свод законов Российской империи. Изд. 1912г. СПб., 1912.
СИЭ — Советская историческая энциклопедия.
СЭ — Советская этнография.
ЦСК — Центральная статистическая комиссия.
ЧОИДР — Чтения в Обществе истории и древностей российских.
892

Список сокращений
ЧОЛДП — Чтения в Обществе любителей духовного просвещения.
ЭО — Этнографическое обозрение.
ЮВ — Юридический вестник.
AI — Ab Imperio.
дес. — десятина,
на д. н. — на душу населения.

В оформлении обложки использован фрагмент репродукции картины:
А. П. Рябушкин (1861—1904). Едут! (Народ московский во время въезда
иностранных посольств в Москву в конце XVII века). 1901.
Государственный Русский музей
)

Научное издание
Миронов Борис Николаевич
РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ: ОТ ТРАДИЦИИ К МОДЕРНУ
В трех томах
Том 1
Согласно Федеральному закону от 29.12.2010 № 436-ФЗ
«О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию»
книга предназначена «для детей старше 16 лет»
Редакторы £. А. Гольдин, С. Я. Зубкова
Компьютерная верстка Н. В. Коробовой
Художественное оформление А. П. Баклановой
Налоговая льгота — общероссийский классификатор продукции ОК-005-93;
95 3001 — книги, 95 3150 — литература по истории и историческим наукам
Подписано в печать 24.07.2014
Формат 70 х 100/16. Бумага офсетная.
Уч.-изд. л. 66,8. Усл.-печ. л. 72.
Тираж 1500 экз. Заказ 7513
Отпечатано способом ролевой струйной печати
в АО «Первая Образцовая типография»
Филиал «Чеховский Печатный Двор»
142300, Московская область, г. Чехов, ул. Полиграфистов, д. 1
Сайт: www.chpd.ru, E-mail: sales@chpd.ru, т. 8(499)270-73-59
ООО «ДМИТРИЙ БУЛАНИН»
197110, С.-Петербург, ул. Петрозаводская, 9, лит. А, пом. 1Н
Телефон/факс: (812) 230-97-87
sales@dbulanin.ru (отдел реализации)
postbook@dbulanin.ru (книга-почтой)
redaktor@dbulanin.ru (издательский отдел)
http://www.dbulanin.ru

Борис Николаевич Миронов
Доктор исторических наук, профессор
Санкт-Петербургского государственного
университета, главный научный сотрудник
Санкт-Петербургского института истории
Российской академии наук.
Автор 10 книг и около 300 статей, многие
из которых переведены на английский,
китайский, немецкий, французский,
испанский и другие языки, в том числе
книги «Историк и математика»,
«Социальная история России»,
«Благосостояние населения и революции
в имперской России: XVIII—начало XX века».
В настоящий момент по числу ссылок
на работы по версии РИНЦ Б. Н. Миронов
входит в ТОП-5 современных российских
историков.
Подробнее об авторе и его работах
см. на сайте: http://bmironov.spb.ru
ISBN 978-5-86007-775-1
9 785860 077751