г ь ,

I I О г
J

Ч/ -Г~

—

СЪ

.

№ иткілпі

Вил ьгел ьмъ " Вундтъ.
не

к о п т е т ь ,

г

.ПРОБЛЕМЫ.

ПСЙХОЛОГІЙ НА!
г

.

V

я :

;

О

П Е Р Е В О Д Ъ
Прпватъ-доцента М о с к о в с к а г о

г

Университета

Н. Самсонова.

S 3

cp.^f-b
^

МОСКВА.

Книгоиздательство
1912.

N

„КОСІМОСЪ".

2011110250

- imo-литогр. Т-ва

И. H. Кушиерсвъ я К", Иниоповская ул., соб. д.
Москва-1912.

О Г J I А В JI F/H I Е .

I. З а д а ч и и методы пеихологіи н а р о д о в ъ . . .
1. Задача психологіи народовъ

.

. . j

. .

. .

1

. •

1

. 2 . Программа исторической науки о п р и н ц и п а х ! » . . .
у

3 . Главный области психологіи народовъ

9
21 —

4 . Спорные вопросы психологіи народовъ

3 5 ^

И. К ъ вопросу о проиехождѳніи я з ы к а

39

Звукоподражанія и звукоіп^і м тафоры
III. Индивидуумъ и н а ц і я . . . .

4

56

• 1. Инднвидуализмъ въ преданіи и исторіп

56

V" 2. Происхожденіе психологіп народовъ

\

61

3 . Критика возраженій иротивъ психологіи народовъ .

67

4 . Инднвидуализмъ въ современномъ я з ы к о з н а н і и . . . .

78

'

/ 5 . Естественно-историческія аналогіи къ идторіи языка .
V

6 . Теорія подражапія

J

'

IV. П р а г м а т и ч е с к а я и г е н е т и ч е с к а я пеихологія религіи
1. Прагматическая философія
2. Прагматическая философія религіи

85-,
.

93
93
103

3 . Прагматизмъ и нѣмецкая.. теологія

114

4 . Генетическая исихологія 'релнгін

1 2 4 —'

ПРЕДИСЛОВІЕ.

Первая изъ четырехъ статеіі, соедпненныхъ в ъ одно
цѣлое в ъ этомъ сборнпкѣ, представляет!, собою в ъ нѣсколько измененной формѣ вышедшую в ъ 1886 г. программу, в ъ которой я пытался ^дать отчетъ о задачахъ
психологін пародовъ, разрабатываемой по набросанному
здѣсь плану. Она была напечатана в ъ четвертомъ томѣ
'

издаваемаго мною журнала « PI lilosopliisclie Studien» H
неренечатывастся в ъ зтомъ сборпнкѣ сч. нѣкоторымн
дополненіями н с ъ заключительпымъ

отдѣломъ,

слу-

жащим!. нереходомъ к ъ слѣдующимъ докладамъ.

Вто-

рая и третья статьи представляют!, собою

расширен-

ную переработку крнтическихъ возраженій,

изъ кото-

рыхъ одно было напечатано в ъ приложении к ъ мюнхенской «Allgemeine Zeitung» за 1907 годъ, Л» 40, другое
незадолго передъ тѣмъ в ъ «Indogermanische Forschungen», томъ 28. Обѣ работы имѣютъ цѣлыо
подъ общія психологическія точки зрѣнія
в ъ этихъ возраженіяхъ вопросы, в ъ

подвести

затронутые

особенности же,

разъясненный в ъ третьей статьѣ спорт, между индивидуалистической и коллективистической теоріямн общества. Четвертую статью, пожалуй, можно назвать апологіей нѣмсцкоіі психологіи нротпвъ столь превозноси-

маго в ъ настоящее время в ъ богословскнхъ
амерпканско - англіііскаго

прагматизма.

кругахъ

Всѣ

четыре

статьи, вмѣстѣ взятыя, имѣготъ дѣлыо освѣтить общее
отношеніе психологіи народовъ к ъ псторическимъ наукамъ о духѣ путемъ

анализа

нѣкоторыхъ

ироблемъ

языковѣдѣнія и фплософіи релпгіп, являющихся въ то
же время основными проблемами психологіп ыародовъ.
1

Л

,

1-го февраля 1911 г.

В- Вундтъ.
J

П P E Д И С JIО ВIE.

В ъ 1900 г. В у н д т ъ выпустил!, в ъ свѣтъ первую часть
своего каппталыіаго

труда, Völkerpsychologie, — двух-

томную пспхологію языка. Трудъ этотъ оказалъ большое вліяніе на языковѣдовъ и Ѣызвалъ к ъ жизни цѣлую литературу, носвященнуюкрптикѣ воззрѣній Вундта
или дальнейшему

ихъ развитію.

Такой

выдающіііся

лннгвпстъ, к а к ъ проф. Ѳ. Зѣлинскій, говорить в ъ своемъ

критическом!, рефератѣ этого произведенія

В у н д т ъ и пспхологія языка»,

Вопросы фил. и

(«В.
псих.,

кн. 61 и 62), что в ъ лицѣ Вундта экспериментальная,
прочная и богатая надеждами, психологическая система
впервые пошла навстрѣчу лпнгвистпкѣ. «При пзученіи
этого труда читатель

проникается

прямо благоговѣиіемъ к ъ

н

уваженіемъ

автору: здѣсь,

п

чувствуется

емусти,догпутъ предѣлъ чсловѣческой энергін в ъ области
научнаго труда... Съ послѣдняго достнгнутаго

Вунд-

томъ пункта мнѣ открылся новый горизонтъ пониманія лннгвистпческихъ явленій» Ѵч О£ловпая задача этого
вѣнчающаго систему Вундта

ироизведенія—проложить

путь к ъ созданію психологін народовъ, служащей продолженіемъ и дополнеиісмъ индивидуальной нснхологіи.
Психологія народовъ, к а к ъ

понимали ее Да дару съ и

Штейнталь, обоснователп этоіі новой научной отрасли,
не выдержнваетъ критики, такъ к а к ъ основою ся служить несоединимое с ъ понятіемъ «души народа»
станциальное

суб-

ученіе о природѣ душп. Знаменитый линг-

вистъ Германъ Пауль

справедливо возражалъ

Лаца-

русу и Штейнталю, говоря, что в с ѣ исихическіе процессы совершаются исключительно
дуальной.

Ни

«національный

в ъ душѣ индиви-

духъ»

(Yolksgeist

или

Volksseele),—понятіе, зародившееся в-ь нѣдрахъ романтики,—ни его элементы не имѣютъ слѣдовательно, конкректнаго бытія. «Устранюсь поэтому в с ѣ абстракціи»!
Но тогда уничтожается и самая психологія народовт..
Съ послѣднюгъ выводомъ В у н д т ъ

не согласенъ.

По

его мнѣнію, Германъ Пауль самъ недалеко ушелъ отъ
гербартіанства: попятіе души и у него неразрывно связано с ъ представлсніемъ
номъ

единствѣ,

объ

о нѣкоторомъ субстанціаль-

особомъ

субстратѣ

душевныхъ

явленій. Т а к ъ к а к ъ в ъ психологіи народов!» н ѣ т ъ нодобнаго субстрата, то «душа народа»

и объявляется

абстракціей, миоомъ. Но для эмпирической пснхологіи
душа—не что иное, к а к ъ непосредственно данная связь
психологических-!» явлспіи.

Лишь вч» такомъ эмпири-

.ческомъ значеніи и можетъ пспхологія народовъ пользоваться понятіемъ

«души» и сл. этой точки

ионятіе «національнаго духа»

зрѣнія

имѣетъ столь ate реаль-

ное значеніе, к а к ъ и душа индивидуальная. Слѣдовательно, только на почвѣ отстаиваемаго Вундтомъ
ту алънаіо.

а не субстанціальпаго ионпманія

ак-

природы

а души возможно обоснованіе психологіп народов-!». Благодаря учепію объ актуальности души никто уже в ъ
настоящее время не станетъ понимать «національный

» наподобіе подсознательной дупіп или сверхдушп,
смыслѣ

безтѣлесной,

независимо

отъ

индивиди-

ъ пребывающей сущности.
шхологія народовъ должна обнимать т ѣ психическія
нія, которыя представляюгь собою продукты

со-

тнаго сущсствованія и взаішодѣйствія людей. Она
ОЛІѲТЪ,

слѣдовательно, захватывать т ѣ области, в ъ

рыхъ сказывается преобладающее
, напр., литературу.

вліяніе лпчно-

Исключая подобный области,

дпмъ, что объектомъ психологіи народовъ б уд у т ь
;пть языкъ,

миѳы

(съ зачатками релпгіп) и

обычаи

зачатками морали). На почвѣ такого поппмапія за» пспхологіи народовъ Вунуту

задалось

соедпішть

'рганпческое цѣлое и статьи, входящія в ъ составч.
,лагаемаго читателямъ сборника «Проблемы нспхол пародовъ», несмотря на то, что онѣ написаны в ъ
ое время и но разнымъ поводамъ. Первая статья
апвастъ право пспхологін народовъ на еуществое H в ы я с н я е т ъ ея задачи п методы. Вторая трак:ч> о древней трз-днѣйшсй проблсмѣ

возннкновенія

ка, Фасгі или îiéaet возннкъ онъ. Третья статья область ту же альтернативу, распространяя ее на в с ѣ
істи

'

общественной жизни: пеходптъ лн дз г ховная

ьтура вч> ся нервобытньтхъ зачаткахъ, равно к а к ъ
ільнѣйшая оволюдія ея продуктов-ь, нзъ

единаго

ра, можетъ быть, даже отъ едпнаго индивидуума,
же она обусловлена совмѣстною жизнью

человѣ-

:ва? Вонросъ этотъ освѣщается с ъ помощью
гныхЧ), преимущественно,

опять-таки нзъ

кок-

анализа

ка почерпнутых!) прішѣровъ. ІІаконецъ, послѣдняя
:ья, представляетъ собою апологію исихологін наро-

ѵ

довъ протпвъ прагматизма Джемса и ііодственныхъ ему
течевііі в ъ нѣмецкой теологіи. Психологія народовъ, в ъ
противоположность индивидуализму прагматической философіи
и

религіи, пытается,

сравнительное

изученіе

опираясь
релнгііі,

на

этиологію

выяснить

общія

условія тѣхъ пли иныхъ формъ вѣры и культа. Оригинальна и интересна у Вупдта критика «Многообразія
религіознаго опыта» Джемса.
«Проблемы

пспхологіи народовъ»

могутъ,

поэтому,

служить отличнымъ введенісмъ вч. нзучепіе труднаго
и объемистого основного труда Вундта по психологіи
языка, и даютъ читателю возможность впервые оріентироваться в ъ трудныхт- и спорныхъ вопросах'!, новоіі
и интереснѣіііиеп,—въ

силу

связи со многими дру-

гими дисциплинами, особенно, лингвистикой,—отрасли
психологіи.
H. Самсоиовъ.

г

Задачи и методы психологіи

народовъ.

1. Задача психологіи народовъ.
Вполнѣ понятно, что новыя области знанія пли,—если
попон области въ строгомъ смыс^ѣ слова еще нѣгь,—новый формы научнаго изслѣдованія нѣкоторое время должны
бороться за свое существованіе; до извѣстной степени это,
можетъ быть, даже полезно:—такимъ образомъ вновь возникающая дисциплина получаетъ "могущоствонпѣншііі толчокъ къ тому, чтобы обезиечить свое положеніѳ иріобрѣтеніями въ области фактовъ и точнѣе уяснить себѣ свои
задачи путемъ разграниченія съ близкими къ ней областями знанія, при чсмъ она умѣряетъ слпшкомъ далеко
идущія иритязанія и точнѣе отграничиваеть нритязанія
иравомѣрныя.
Такъ, на протяжеиіи девятнадцатаго столѣтія, мы наблюдали отдѣленіе сравнительной анатомін огь зоологіи,
языковѣдѣнія о'гь фнлологіи, антронологіи отъ анатомпчески-фцзіологическпхъ наукъ п отъ этнологіи. ІІо п эти
уже признанный въ настоящее время области не вездѣ
вылились въ законченную форму. Такъ, въ пзложеніи
сравнительной анатоміп по большей части все еще придерживаются методовъ зоологической системы. Какъ ни
несомнѣннымъ кажется объектъ изслѣдованія въ языковѣдѣніи, однако, лингвисты далеко но единодушны но мнѣ-

піяхъ объ отношения его къ другимъ объектамъ иоторпческаго изслѣдованія. ІІаконецъ, антропологія лишь съ
недавняго времени признала своею специфическою областью
естественную нсторію чоловѣка и неразрывно связанную съ
ней исторію первобытнаго человѣка. Во всякомъ случаѣ
всѣ эти области знанія раснолагаютъ уже въ настоящее
время относительно обезпеченнымъ достояніемъ. Если мнѣнія относительно нхъ значенія и задачи еще могутъ колебаться,—зато едва ли уже возможно сомнѣніѳ въ нхъ
нравѣ на существованіо и относительной самостоятельности.
Совершенно иначе обстоять дѣло съ тою наукою, названа которой довольно часто упоминается, хотя не всегда
съ ннмъ связывается ясцоо понятіе,—съ и с п х о л о г і о й
4 н а р о д о в ъ . « У ж о съ давіілго времени объекты ея—культурное состояніе, языки, нравы, релнгіозныя продставленія—не только являются задачею особыхъ научиыхъ отраслей, какъ-то: исторіи культуры и нравовъ, языковѣдѣнія и фнлософіи религіи,—но вмѣстѣ съ тѣмъ чувствуется
уже давно потребность изслѣдовать эти объекты въ нхъ
общемъ отношеніи къ природѣ чоловѣка,« почему они но
• большой части и входятъ, какъ составная часть, въ
а н т р о и о л о г H ч е с к і я изслѣдованія. В ъ особенности
II р и ч а р д ъ въ своемъ устарѣвшемъ въ настоящее время,
но сдѣлавшемъ въ своемъ время эпоху въ ангронологін
• сочиненін ^»обратилъ должное вниыаніѳ на психичосвіл
отличія расъ и народовъ. Но такъ какъ антронологія изслѣдуегь эти отличія лишь въ нхъ генеалогнческомъ и
этнографическомъ значеніи, то при этоыъ упускается нзь
виду е д и н с т в е н н а я точка зрѣиія, съ которой можно
') Researches

into

(ho physical

вздалъ съ 3-ro англ. изд.
Menschen", Leipzig,

history of mankind,

Рудольфъ Ііагяйръ:

1840—1848.

по-пѣмоцки

„Natnrgeschichte

des

ЗАДАЧА

ПОИХОЛОИИ

НАРОДОВЪ.

3

рассматривать всѣ нсихическія явленія, связанный съ совместной жизнью людей,—пс и х о л о г п ч е с к а я.» А такъ
какъ задачею психологіи является описание данныхъ состояній индивидуальнаго сознанія и объяспеніе связи его
эломѳнТовъ и стадій развитія, то и аналогичное генетическое н причинное изслѣдованіе фактовъ, предіюлагающнхъ
для своего развитія духовныя взаимоотношенія, сѵіцествуюіція въ человѣческом ь обществе, несомненно также должно
разсматриваться, какъ объекта, пснхологпческаго изслѣдованія.
Действительно, Л а ц а р у с ъ и І І І т ѳ й н т а л ь противоноставили въ этомъ смысле и н д и в и д у а л ь н о й н с иX о л о г і it—и с и X о л о г і ю h а ]) о д о в ъ. Она должна была
служить дополненіемъ и необходимымъ продолженіемъ индивидуальной психологіи и, следовательно, лишь въ связи
съ ною исчерпывать вполне задачу нсихологическаго изслѣдованія. По такт, какъ всѣ отдельный области знанія,
проблемы которыхъ при этомъ вторично затрагивает!, психологія народовъ,—языковедѣніе, миѳологія, исторія культуры въ ея разлпчиыхъ развЬтвлоніяхъ—уже сами давно
старались выяснить нсихологичѳскія условія развитія,—то
отношеніе психологіи народовъ къ этимъ отдѣльньшъ дисщшлинамъ становится до известной степени спорнымъ, и
возішкаѳтъ сомиеніе, не позаботились ли уже раньше другіе о всестороннемъ разрешеніп той задачи, которую она
себе ставить. Чтобы взвесить основательность этого сомнѣнія, присмотримся прежде всего поближе къ программе,
предпосланной Лацаруеомъ и Штейнталемъ ихъ спеціальпо
психологіи народовъ посвященному журналу: „Zeitschrift
für Völkerpsychologie und Sprachwissenschaft"
' В ъ самомъ делѣ, программа такъ обширна, какъ только
можно: объектомъ этой будѵіцей науки должны служить
Въ кервоыъ томѣ этого жури ала, I 8 6 0 , стр. 1—73.

не только языкъ, миоы, религія и нравы, но также искусство и наука, развитіе культуры въ общемъ и въ ея отдѣльныхъ развѣтвленіяхъ, далее историчоскія судьбы и гибель отдѣлыіыхъ пародовъ, равно какъ и исторія всего
человечества, е ІІо вся область изслѣдованія должна разделяться на двѣ части: абстрактную, которая пытается
разъяснить общіе условія и законы „нащональнаго духа"
(Volksgeist), оставляя въ сторонѣ отдельные народы и пхъ
исторію, и конкретную, задача которой—дать характеристику духа отдѣльныхъ народовъ п ихъ особый формы
развитія. Вся область нспхологіп народовъ распадается,
такпмъ образомъ, на „ и с т о р и ч е с к у ю н с и х о л о г і ю
н а р о д о в ъ " (Völkergeschichtliche Psychologie) п „псих о л о г и ч е с к у ю э т н о л о г і ю " (Psychologiche Ethnologie).»
Лацаруеъ п Штейнталь отнюдь не иросмотрѣли тѣхъ
возраженій, который прежде всего могугь нрііітн въ голову по поводу этой программы. Прежде всего они воз
стаютъ протпвъ утвержденія, что проблемы, выставляемый
психологіен народовъ, уже нашли свое разрѣшеніо въ
исторіп и ея отдѣльныхъ развѣтвленіяхъ:* хотя прѳдметъ
исихологіп народовъ и исторіи въ ея различныхъ отрасляхъ одшіъ и тотъ лее, однако методъ изслѣдованія различенъ. Исторія человѣчества—„изображѳніѳ прошлой действительности въ царствѣ духа", она отказывается отъ
установки законовъ, управляющих!, историческими событіями. Подобно тому какъ описательная естественная исторія нуждается въ дополпеніи объясшпоіцаго природовѣдѣнія,—физики, ХИМІИ и физіологін, такъ Н нсторія, въ
смыслѣ своего рода естественной исторіи духа, нуждается
въ доиолненін со стороны фпзіологіи исторической жизни
человечества, а это какъ разъ—исихологія народовъ. Поскольку историки, въ особенности, историки культуры, филологи, языковѣды пытаются достичь пеихологическаго

нониманія изслѣдуѳмыхъ ими фактовъ, они даютъ цѣнныя
предварительный работы; но всегда еще остается при этомъ
неразъясненного задача выясненія обіци.ѵь законовъ, управляющихъ иріобрѣтенными тавимъ образомъ фактами, а
это дѣло уже психоргогіи народовъ. '
Эти разсужденія, имѣющія цѣлью защитить право на
сѵществованіе психолдгш народовъ и ея самостоятельность,
въ свою очередь весьма легко наводить на возраженія.
Едва ли представители исторіи и различныхъ другихъ
иаукъ о духѣ удовольствуются удѣленною имъ въ иодобномъ разсужденіи ролью: въ сущности, она сведена, вѣдь,
кіК »ому, что историки, должны служить будущей пенхологіи народовъ и работать на нее. IIa дѣлѣ же это, предложенное съ цѣлыо обезнечиты за нсихологіей народовъ
особую область, раздѣленіе труда, не соотвѣтствуегь дѣйствительнымъ усдовіямъ научной работы. Конечно, всякая
исторія, если угодно, представляѳтъ собою „пзображеніе
прошлой дѣйствитѳльности въ царстнѣ духа". Но такое
изображеніе отнюдь не можетъ отказаться отъ иричиннаго
объясненія событій. Всякая историческая дисциплина стремится поэтому, наряду съ возможно широкимъ захватомт.
виѣшнихъ побочных-!, условій, къ психологическому объяснений. Конечно, вполнѣ возможно еомнѣніѳ въ томъ,
удастся ли когда-либо найти „законы исторнческихъ событій" въ смыслѣ законовъ естествознанія. ІІо если бы это
было возможно, нсторикъ, конечно, никогда не отказался
бы отъ своего права вывести ихъ и за, возможно широкаго
знанія самых.!, изслѣдуемыхъ имъ фактовъ. Сравненіе ci.
естественной исгоріей не выдержпваетъ критики уже потому, что иротивопоставленіе чисто описательной и объяснительной обработки того же сама,го объекта или состоянія не считается въ настоящее время правильными, пожалуй-что, ни одним и изъ естествопспытателей. Зоологія, ботаника, мииералогія не менѣе, чѣмъ физика, химія и фи-

зіологія, стремятся объяснить объекты своего изслѣдовгміія
п, насколько возможно, понять ихъ въ ихъ причинныхъ
отпошеніяхъ. Разлпчіе между этими науками заключается
скорѣе же въ томъ, что зоологія, ботаника, минералогія
имѣютъ дѣло съ познаніѳмъ о т д ѣ л ь и ы х ъ о б ъ е к т о в ъ
п р и р о д ы въ ихъ взаимной связи, а физика, химія и
фпзіологія—съ познаніеМъ о б щ и х ъ п р о ц е с с о в ъ и р нр о д ы. Съ этими болѣе абстрактными дисциплинами можно
до извѣстной степени сопоставить общее языковѣдѣніе,
сравнительную миѳологію или всеобщую исторію, а съ болѣе конкректными дисциплинами—зоологіѳй, ботаникой,
минѳралогіей — систематическое изслѣдованіе отдѣлыіыхъ
языковъ, отдѣльныхъ миѳологичсекихъ цикловъ и исторію
отдѣльныхъ народовъ. По здѣсь сейчасъ жо приходить на
умъ возражепіе, что столь различныя по своему характеру
,области, въ сущности, совсѣмъ не допускаютъ сравненія
между собою, такъ какъ возникаюѵь н развиваются оиѣ
въ совершенно различныхъ условіяхъ.
В ъ особенности ясно проявляется это, въ данномъ случай, въ несравненно болѣе тѣсной связи общнхъ дисциплпнъ со спеціальнымн въ наукахъ о духѣ. » Эволюція отдѣльныхъ языковъ, миѳологическихъ цикловъ и исторія
отдѣльныхъ народовъ являются столь неотъемлемыми составными частями общаго языковѣдѣнія, миѳологіи и нсторіи,і что общія и конкректныя дисциплины предполагают!,
другъ друга, при чемъ абстрактный дисциплины въ особенности зависят!, огь конкрѳктныхъ. Можно быть хорошимъ физикомъ или физіологомъ, не обладая особенно
глубокими познаніями въ минералогіи и зоологіп, но конкректныя области здѣсь требуютъ знанія общаго. ІІапротпвъ,І нельзя изучать общее языковѣдѣніе, всеобщую исторію бозч, основательнаго знакомства съ отдельными языками и отдельными историческими эпохами,—здѣсь скорее возможен!, даже обратный случай: изследованіе чм-

стнаго до извѣстной степени но нуждается вт. фундаменте
общаго. В ъ развитіи душевной жизни частное, единичное
несравненно более непосрѳдственнымъ образомъ является
составною частью цЬлаго/ чѣмъ въ природе. Природа
распадается на множество объектовъ, которые, паряду
съ общими законами ихъ возникновеиія п распадонія, и
должны служить объектами самостоятсльнаго изслѣдованія, духовное же развптіо въ каждой изъ главныхъ
своихъ областей постоянно разлагается лишь на большое
число частпчпихъ процессов!, развитія, образующпхъ интегрирующія составныя части цѣлаго. Поэтому и объекта, и
сиособъ изслѣдованія остаются тѣмн жо самыми какъ въ
отдѣльныхъ областяхъ, такъ и въ общпхъ, основывающихся на шіхъ наукахъ. Неудовлетворительное уже съ
точки зрѣнія естественныхъ наукъ протнвоположеніе чисто
оиисательнаго и объяснптельнаго пзслЬдованія явленій въ
наукахъ о духѣ совершенно, такимъ образомъ, не выдсрживаетъ критики. Где дѣло идетъ не о различномъ содержаніи, но лишь объ иномъ объеме пзслѣдуемыхъ объектовъ, тамъ и не можетъ уже быть и рЬчи о различіи
главнейшпхъ методовъ или общпхъ задачъ. Общая задача
всюду заключается не просто въ описаніи фактовъ, но въ
то же время и въ указаніи ихъ связи и, насколько это
въ каждомъ данномь случай возможно, въ пхъ психологической интерпретации Къ какой бы области, следовательно, ни приступила со своимъ изслѣдованіемъ психологія народовь, всюду она находить, что ея функціи уже
выполняются отдельными дисциплинами.
ТЬмъ не монѣе можно полагать, что въ о д н о м ъ отиошеніи остается еще пробѣлъ, трѳбующін заполненія путсмъ особенно тонкаго и глубокаго изслѣдованія. Каждая изъ отдѣльныхъ исторпческихъ наукъ прослѣживаотъ исторически] ироцоссь лишь въ о д и о м ъ направленіи душевной
жизни. Такъ, t языкъ, миѳы, искусство, наука, государ-

ственное устройство и внѣшнія судьбы народовъ) представляютъ собою отдѣльные объекты разлпчныхъ исторнческихъ наукъ. ІІо развѣ не ясна I необходимость собрать
эти отдѣлыіые лучи духовной жизни какъ бы въ едипомъ
фокусѣ, еіцо разъ сдѣлать результаты всѣхъ отдѣльныхъ
процессов!. развитія предметом!, объединяюіцаго и сравнпвающаго ихъ историческаго нзслѣдованігі? Дѣйствптельно,
уже съ давнихъ иоръ эта проблема привлекала вниманіѳ
многихъ изслѣдователѳй. Отчасти сами представители всеобщей псторіи почувствовали потребность включить въ
свое изложеніе историческихъ событій различные моменты
культуры и нравовъ. Въ особенности же считали всегда
такого рода всеобъемлющее нзслѣдованіѳ истинною задачею фи л о с о ф і и и е т е - р і и . II Лацарусъ и Штейнталь
отнюдь не просмотрѣли тѣспой связи предложенной ими
программы пснхологіп народовъ съ фнлософіеіі нсторін; но
дѣло въ томъ, что, по пхъ мнѣнію, въ фнлософіп исторіп
всегда, пытались дать до сихъ порт, лишь сжатое, резонирующее изображеніе духовнаго содержанія, своего рода
квинтэссенцію исторіп, и никогда не обращали вниманія на
з а к о н ы историческаго развитія '). Не думаю, чтобы
этотъ унрокъ былъ сираведлпвъ въ столь общей формѣ.
Какъ Г е р д е р ъ , такъ и Г е г е л ь , о которыхъ мы прежде всего должны вспомнить, когда рѣчь заходить о фнлософін нсторін, пытались указать опредѣлснныѳ законы
развитія въ общѳмъ ходѣ исторіи. Если они, на современный нашъ взглядъ, и не пришли къ удовлетворительному
результату, то причина этого крылась ие въ томъ, что
они не предприняли попытки обобщить законы, по въ несовершенствѣ или нецѣлесообразности примѣненныхъ ими
вспомогательных!, средствъ и методовъ, т.-о. въ тѣхъ
условіяхъ, который въ сущности всякой попыткѣ въ этой
') Zeitschrift für Völkerpsychologie пші Sprachwissenschaft, Ь. I, 20.

столь трудной области придаютъ болѣе или менѣе преходящи! характѳръ. Если, съ другой стороны, ни Гѳрдоръ ни
Гегель не стремились, въ частности, къ тому, чтобы установить чисто п с и X о л о г H ч е с к І е законы историческаго
развитія, то въ этомъ они, пожалуй, были правы, такъ
какъ психическія силы все же являютъ собою лишь о ди н ъ
изъ элементов'!,, которые нужно учесть для причиннаго
объяснѳнія въ исторіи: помимо психическихъ силъ въ историчѳскомъ нроцессѣ играѳтъ значительную роль очень
подчеркнутое уже Гердѳромъ и елишкомъ игнорируемое
Гегелемъ вліяніе природы и многочисленныя внѣшнія вліянія, возникаюіція вмѣстѣ съ культурою.
2. Программа исторической науки о принципахь.
Но должны ли мы въ виду вышеизлоікенныхъ сомнѣній
вообще отрицать право нсихологіп народовъ на существованіе? Принадлежать ли ея проблемы, какъ это можѳтъ
показаться послѣ изложенныхъ выше разъясненій, всецѣло другимъ областям-!, знанія, такъ что для нея уже не
остается самостоятельной задачи? Такое заключеніе, дѣйствительно, было сдѣлано. Въ особенности подчеркнулъ
ого Г е р м а н ъ II а у л ь въ своемъ почтенномъ и важномъ
трудѣ: „Prinzipien der Sprachgeschichte". Однако онъ приходить къ этому взгляду, отправляясь отъ точекъ зрѣнія,
пѣеколько отличающихся отъ развитыхъ выше.
Пауль исходить въ своихъ разъясненіяхъ изъ дѣленія
всѣхъ наукъ на н а у к и о з а к о н а х ъ и на и с т о р и ч е с к и н а у к и '). ІІервыя распадаются на е с т о о т в о зи а н і е и п с и х о л о г і ю , послѣднія — на н с т о р п ч е *) Въ основу нашего изложенія положено, главнымъ образом ь, введеиіе ко второму изданію труда Пауля, Halle, 1 8 8 6 . Впрочемъ, первое изданіо 1 8 8 0 г. во всемъ существениомъ совпадаетъ со вторымъ.
То же можво сказать и о вышедшемъ въ 1909 г. четвертомъ изданіи.

1

с к і я н а у к и о п р и р о д ѣ и на и с т о р п ч о с к і я н а у к п
о к у л ь т у р ѣ . Наукамъ о закопахъ совершенно чуждо
нонятіе р а з в и т і я, оно даже несоединимо съ понятіемъ
этнхъ наукъ; напротивъ, въ нсторическихъ наукахъ понятіо развптія господствует!, надъ всѣмъ. Этотъ антагонпзмъ между обѣими областями требустъ примиренія въ
третьей, стоящей между ними области, въ наукѣ философіи исторіи или въ н а у к ѣ о п р и и ц и п а х ъ . То, что
Лацарусъ и Штейнталь считали задачею психологіи народовъ, по Паулю, какъ разъ будетъ задачею науки о прииципахъ, которая, по его мнѣнію, даѳтъ столько разветвлений, сколько существуетъ до известной степени отграниченныхъ другъ отт, друга областей историческаго развитія. Поэтому все усилія этихъ наукъ о принципахъ
должны быть направлены на выяснопіе того, какъ при
условіи и о с т о я и и ы X ъ сплъ и отношеній возможно тѣмъ
не менЬе развитіс. Такъ какъ существуют!, лишь ийдивидуальныя души, то, по мнѣиію Пауля, возможна лишь
индивидуальная психологія. Въ связанном!, съ человЬческимъ общоствомъ культурномъ развптіп не могугь освободиться иикакія силы, не существовавши! juice раньше
въ отдельной душе, поэтому и вт, развитіи культуры не
можетъ быть никакихъ закоиовъ, которые уже не действовали бы въ отдельной душЬ.
Конечно, уже Лацарусъ и Штейнталь не упустили пзъ
виду возможность этого послЬдняго, основаннаго на отрпцаніи суіцествованія миоологической „души народа", возраженія. И по ихъ мнѣнію, „фш/г, народа" въ собствонномъ смысле этого слова,—немыслима. Но и для индивидуальной психологіи, — такъ сейчасъ же отвергается это
само собою возникающее возражение, — „познаиіе души,
т.-е. ея субстанціи пли качества, отнюдь не является цЬлью,
и даже но продставляетъ собою существенной стороны въ
ея задачѣ". Задача нсихологіи скорее вт> „изображеиіи

нспхнческаго процесса плп прогресса, следовательно, в ь
открытіи законовт., по которымъ совершается всякая внутренняя деятельность чѳловѣка, п разъясненіи прпчинъ и
условій всякаго прогресса и всякаго повышеяія въ этой
деятельности". Поэтому исихологія называется также у
Лацаруса и Штѳйнталя „наукою о д у х е " , тогда какъ
„наука о душе" будетъ скорее же частью метафизики или
натурфплософіи, поскольку подъ „душою" мы бѵдемъ попимать сущность или субстанцію души, а иодъ „духомъ"—
деятельность души и ея законы. В ъ этомъ смыслѣ можно
говорить если не о дунгЬ народовъ, то во всякомъ случае
о д у х е н а р о д о в ъ (Volksgeist), совершенно такъ же,
какъ мы говоримъ объ плдивидуальпомъ духе, п психологіл
народовъ можетъ развиваться наряду съ пнднвпдуальной
нснхологіой съ равнымъ правомъ на существованіе ').
Редко кто-либо изъ привержснцевъ субстанціальнаго понягія о душе съ ббльшею несомненностью прпзнавалъ
полную непригодность его для нснхологическаго объясненія, чѣмъ это сказывается въ приведенных!, выше цптатахъ изъ обопхъ горбартіанцевъ. Въ особенности замечательно, что вопросъ о субстанціи душп переносенъ изъ
нспхологіп въ натурфилософію, которая действительно
является истиннымт» источнпкомъ этого понятія; при этомъ
несомненно, что нагурфплософія образовала его не ради
собственных!, нуждъ, но ради мнимой услуги психологіи.
Если же -отклонить эту помощь, какт, мы впдфли выше у
Лацаруса и Штойнталя, то непонятнымъ становится, какое
вообще значеніе должно иметь это понятіѳ 2 ). Во всякомъ
случае въ ученіи о душѣ ясно сказывается еще вліяніе
метафизических!, точекъ зрЬпія. Лацарусъ и Штейнталь
') Zeitschrift

für

Milkerpsychologie und Sprachwissenschaft. В. I,

28 и елѣд.
г

) Сравни мою Logik

3

, III, 243 If.

фактически отреклись отъ основной предпосылки Гербарта,
и лишь благодаря этому стало для нигь возможным!,
прійти къ идеѣ психологіп народовь. Германъ ГІауль возвращается къ точному толковании Гербарта,и такт, кань,
согласно этому иониманію, возможна лишь индивидуальная
нсихологія, то онъ внолпѣ послѣдовательно отрицаетъ
право психологіи народовъ на существованіе. Замѣчательно
однако то, что Лацарусъ и Штейнталь, отрекаясь въ
принципѣ отъ основной точки зрѣнія Гербарта, придерживаются тѣмъ не менѣе отдѣльныхъ его предпосылок!,:
хотя они и говорить о процессах!, развитія также и въ
индивидуальной душѣ, тѣмъ н е менѣѳ въ основѣ всѣхъ
нхъ объясненій лежите гербартіанская идея механизма
иредставленій, въ сущности, исключающаго всякое развитіе.
Если всѣ психичеекіс процессы оть самыхъ низшихъ до
самыхъ высшихъ основываются на однообразномъ повтореніи той же самой механики представлений, то условія
всякаго развитія послѣдовательнымъ образомъ разложатся
на внѣшнія случайный взаимодѣйствія съ окружающей
природой, Такъ и самъ Гербарть, совершенно въ духѣ
основной своей предпосылки, допусвалъ, что разлпчіе между человѣкомъ и животным!, въ концѣ-концовъ основывается на разлпчіи физической организацін и на тѣхъ
обратныхъ воздѣйствіяхъ, который она оказывает!, на
душу. Нигдѣ съ ббльшѳю ясностью не проглядывает!, бозсознательный матеріализмъ, лежащій въ основѣ всей метафизики души. И въ этомъ пунктѣ Пауль остается вѣрнымъ гербартіанской метафизикѣ. Нснхологія, согласно
Паулю, — „наука о законахъ"; поэтому понятіѳ развитія
чуждо ей. Находимые ею абстрактные законы предшествуют!,
всякому духовному развитию: развитіе всегда является
позднѣйшимъ продуктомъ к у л ь т у р ы , т.-е. взаимодѣііствія этихъ законовъ духовной жизни съ внѣшними матеріальнымн условіямн и вліяніями. Но разсмотрѣніе про-

дуктовъ ЭТОГО взаимодѣйствія — Д Ѣ Л О И С Т О ]) И Ч Ѳ С К il 1' о
изслѣдованія.
Однако и Пауль не можѳтъ не признать, вмѣстѣ съ
Лацарусом'1. н Штеіінталемъ, что законы душевной жизни,—
въ установкѣ которых-!, и заключается задача психологіи,
какъ науки о законахъ, — должны заимствоваться но изъ
нонятія души, прнвносеннаго со стороны, но изъ самаго
внутренняго опыта. ІІо тогда истшшымъ объехстомъ испхологіи будутъ, какъ это признали уже Лацарусъ со
ІДтейнталемъ, въ сущности, д а н н ы й с о с т о я н і я соз н а н и я . Душа при этомъ будетъ уже не сущностью, находящеюся внѣ этихъ данныхъ душѳвныхъ переживаній,
но самыми этими пѳреживаніями; другими словами: различеиіс мажду душою и духомъ, которое и безъ того ужо
перенесло понятіе души изъ психологіи въ метафизику пли
даже въ натурфилософію, въ психологін совершенно лишено объекта. Если она и называетъ, согласно традиціояному словоуиотребленію, объект-ь своего пзслѣдованія душою, то нодъ этимъ словомъ подразумѣвается лишь совокупность всѣхъ внутренних!, переживаній. Многія изъ
этихъ нереживаній, несомнѣнпо, общи большому числу
индивидуумовь; мало того, для многихъ продуктовъ душевной жизни, напр. языка, миѳическихъ нредставлеиій,
эта общность является прямо-таки жнзнеинымъ условіемъ
их'ь существованія. Почему бы, въ такомъ случай, не
разсматрввать съ точки зрѣнія актуальнаго понятія о душѣ
эти общія образованія представлоній, чувсгвованія и стремленія, какъ содоржаніе д у ш п н а р о д а, на томъ же
основанін, на которомъ мы разсматриваемъ наши собственныя представлонія н душевныя движенія, какъ содержаиіе
нашей индивидуальной души; и почему этой „душѣ народа" мы должны приписывать меньшую реальность, чѣмъ
нашей собственной душѣ?
Конечно, на это можно возразить, что душа народа

всегда состоять все же изъ единичныхъ душъ, прпчастныхъ ей; она — ничто внѣ послѣднихъ, н все, чтб она
порождаешь, приводишь насъ съ необходимостью назадш,,
къ свойствами и силамъ индивидуальной души. Но если,
какъ это само собою разумеется, п р е д в а р и т е л ь н ы й
у с л о в і я всего, чтб порождается извЬстнымъ составным'!,
целыми, уже должны содержаться въ ого члѳнахъ, однако
этимъ отнюдь но утверждается еще, что все продукты,
создаваемые составнымъ цѣлымъ, внолнѣ объяснимы нзъ
предварительныхъ его условін. ^Скорее же можно ожидать,
что совместная жизнь многихъ одинаковыхъ но организации инднвидуумовъ и вытекающее изъ этой жизни взаимодЬиствіе ихъ между собою должны, какъ вновь привходящее условіе, пораждать и новый явленія съ своеобразными законами. Хотя эти законы никогда не могутъ
противоречить законамъ нндпвндуальнаго сознанія, однако
они отнюдь не содержатся, благодаря этому, въ последнихъ, совершенно такъ же, какъ и законы обмена веществъ, напримеръ, въ организмахъ но содержатся въ обшнхъ законахъ сродства тЬлъ^
Въ психологической области къ этому присоединяется
еще ш'отъ своеобразный моментъ, чшю реальность души
народа для нашего наблюденія является столь же изначальной, какъ и реальность индивпдуальныхъ душъ, нечему индивидуумъ не только принимаешь учасшіѳ въ функціяхъ общества, но въ еще большей, можѳтъ быть, степени зависишь оть развитія той среды, къ которой онш,
принадлежать. Такъ, напримеръ, логическія сочетанія
представленій относятся уже къ области индивидуальнонсихологнческаго изслѣдовапія. Но ясно вместе съ тѣмъ,
что языкъ и связанное съ эволюціей его развитіе мышления оказываютъ столь сильное вліяніе на логнческія сочотанія представленій индивидуума, что все попытки отвлечься оть этого вліянія при изследоваиіи иидивидуаль-

»

N

^

наго сознанія должны остаться тщетными. Поэтому, если
мы будѳмъ придерживаться лишь фактовъ и отбросн.мъ
совершенно безполезныя для пзслѣдованія ыетафизическія
гипотезы, то нсйхологія народовъ вполнѣ удержитъ за
собою свое правд'" ira> существованіе. Хотя обсуждаемыя
въ ней проблемы, въ общемъ, и предполагаютъ индивидуальную психологію, однако и психологія народовъ во
многихъ отношеніяхъ, въ особенности, при анализѣ сложныхъ душевныхъ процессов!., можеть оказывать вліяніе
на объясценіе индивндуальныхъ состояцій сознанія.
Иовидимому, однако, не только указанный метафнзпчоскій иредразеудокъ преграждает. путь признанно новой
психологической дисциплины: ІІауль приводить въ защиту
своего мнѣнія еще два фактических^, основанія. Во-первыхъ, всякое взанмодѣйствіе индпвидуумовъ, следовательно, и всякая культура, обусловлены въ то же время и
ф и з и ч е с к и м и вліяніями; поэтому культурно-историческія области не могутъ быть объектами чисто психологнческаго, только на душевные процессы направленна«),
изелЬдовашл. Во-вторыхъ, всякая іщторія культуры представляет!. собою р а з в и т і с, пспхологія же — н а у к а о л
з а к о н а х ъ , цель ея лишь установить однообразно на і'
ВС/ІІХЪ 'ступенях'ъ развитія дѣйствующіѳ законы, а не проследить и даже вывести самое развитіе.
Однако я не могу признать основательными и оба эти
возраженіл, такъ какъ, но моему мнѣнію, они опираются
на ложное понятіс о психологіи. Прежде всего такая психологія должна установить законы душевной жизни, какъ
таковые, т.-е. независимо отъ какихъ-либо вліяній физической среды. Но существуют» ли совершенно независимый o n . физических!, вліяній душевныя явленія, который
МОЖНО было бы ПОНЯТЬ В Ъ НХ'Ь причинной связи помимо
всякаго отношейія къ физической среде? Наша душевная
жизнь, отъ нростыхъ ощущений органов!» чувствъ и вое-

ііріятііі до наиболѣе сложвыхъ мыслительныхъ процессов!,
связана съ тѣми отношоніями къ физической организацін,
который мы, оставаясь на почвѣ эмнирпческаго психологическаго изслѣдованія, должны понимать, какъ физическая вліянія въ томъ же смыслѣ, въ какомъ мы пытаемся
свести, напримѣръ, культурное развитіе въ его различи ш ь развѣтвленіяхъ къ взаимоотноніенію психики съ
- внѣшними природными условіями жизни. Механика души,—
трактующая нредставлѳнія, какъ воображаемый сущности,
подчиненный совершенно независящим!, отъ физических!,
вліянШ законам!, движѳнія и задержки,—нредставляеть
собою совершенно трансцендентную дисциплину, не имеющую ничего, кромѣ названія, общаго съ дѣйствительиою
психологіей, стремящейся понять данныя душевныя сосгоянія въ нхъ условіяхъ и взаимоотношении
Это асе понятіе мнимой механики души,— относящееся
къ действительной психологіи такъ же, какъ мотафизическіе воздушные замки, изображающее міръ въ сѳбѣ, къ
действительному природовѣдѣнію,— дѣлаѳтъ для насъ нонятнымъ и второе возраженіе: психологія — „наука о законах!,
поэтому понятіе развитія не только чуждо пснхологіи, но даже находится съ нею въ нротиворѣчіи.
Конечно, съ тѣмъ понятіемъ о душѣ, которое служить
этому психологическому ученію какъ бы мишурнымъ украшеніемъ, понятіе о развитіи можетъ находиться вч, противоречии ІІо противоречить ли оно также действительной душевной жизни, какъ она дана намъ въ неискажен номъ психологическими гипотезами видѣ въ фактахъ индивидуальна™ сознанія? Но будетъ ли здѣсь все опять-таки
развитіемъ, начиная съ нростѣйшихъ воспріятій органов!,
чувства и кончая возникновеніемъ наиболѣе сложныхь
эмоціональныхъ и мыслительных!, процессовъ? Если и нсихологія, насколько это для иея осуществимо, должна свести эти явленія къ законамь, то во всякомъ случаѣ но

нутѳмъ абстракціи этихъ законовъ отъ фактовъ самого
духовнаго развитія. Никогда не должны мы забывать, что
„законы", устанавливаемые относительно какой-либо области фактовъ, сохраняюсь свое значеніе лишь, пока они
дѣйствителыю приводятъ эти факты въ объясняющую
связь. Законы, не удовлетворяющіо этому требованію,
не помогают!, познанію, но тормозясь его. ІІо есть ли
болѣе значительный факсь какъ въ индивидуальной,
такъ и въ общей душевной жизни, чѣмъ именно фактъ
развитая?
И въ это.мч, случай, какъ это вообще часто бываетъ,
правильному пониманію предмета, но моему мнѣнію, номѣшало прнмѣненіе нопдущнхъ къ дѣлу аналогій. Разсматривая механику и абстрактную физику, какъ образец!,,
которому должна подражать всякая объяснительная наука,
забываюсь о различіи условій обѣнхъ областей знанія.
Если психологію и можно вообще сравнивать въ методологическом!, отношенін съ какою-либо естественнонаучною
дисциплиною, то прежде всего, конечно, съ физіологіей
(поскольку же рѣчь идетъ о психологіи чсловѣка — съ
фйзіологіей человѣка), а не съ механикой и абстрактной
физикой, возникшими изъ нзслѣдованія наиболѣо общихъ
и совершенно нѳизмѣнныхъ свойств!, матеріальпаго міра.
Вйдь, ни одпігь физіологъ не согласится съ еймъ, что
вопросъ о развитіи жизни и жпзиенныхъ функцій не подлежит!, суду физіологіи, и что физіологія не должна, въ
концѣ-конновь, открыть „законы", объясняющіѳ намъ это
развитіе. Если это положвніѳ безспорно въ физіологіи, то
сЬмъ болѣе, но моему мнѣнію, оно имѣетъ значенія и для
психологіи. При изсхйдованіи физіологпческихъ ироцѳссовъ,
во многихъ случаях!,, когда дѣло идесь лишь о пониманіи
механическихъ или химических!, процессов!, въ организм);,
все же можно отвлечься отъ вопроса о генеснсй. Вт, психологической же области все какъ разъ втянуто въ потокъ

того никогда не успокаивающагося духовнаго становлеиія, которое хотя и можегь принять иныя формы въ области историческихъ явленій, однако н здѣсь въ основахъ
своихъ остается тожественныхъ съ индивидуальной духовной эволюціен, ибо всякое исторнчоскоо развитіе бѳрѳтъ
свой источники въ основныхъ фактахъ духовной эволюціи,
проявляющихся н въ индивидуальной жизни. Если, следовательно, когда-либо удастся въ этой области подвести
факты иод'ь законы, иослѣдніе никогда не будутъ въ состояніи удовлетворить наеъ, если сами они не будут,
но большей части носить характеръ з а к о н о в ъ р а зв итія.
Психологія поступает, нри этомъ не иначе, чкмъ всякая другая наука о духе. II языковкдѣніе, несмотря на
то, что объект, ея непрестанно изменяется въ потоке
нсторнческаго развитія, отнюдь не отказывается оть формулировки эмішрнчоскихъ законовъ. Для сущности дела
неважно при этомъ, распространяются ли подобный обобщенія на более узкую или более широкую область. Важно
то, что эмпирическіе законы, находимые естествознаніемъ,
въ последней инстанціи,—какъ век въ совокупности, такъ
и отдельно взятые,—являются законами развптія. Законы
перехода звуковъ, напримеръ, устанавливают-!,, какъ звуковой составь одного языка ИЛИ группы языковъ изменяется съ теченіѳмъ времени. Законы образованія формъ
устанавливают,, какъ СЛОЖИЛИСЬ формы рѣчи н какія
видоизменеиія oirb прѳтерпѣли. Если пснхологія обознач а е т , известную закономерность въ душевныхъ явленіяхъ,
какь „законы", не дающіе неиосредственнаго иознаніи
даннаго момента въ тѳченіп душевныхъ процессов!,, то
законы эти, въ сущности, представляют, собою лишь кажущіяся іюключенія. Дело обстоит, въ этомъ случаѣ такъ
же, какъ и нри установке законовъ грамматики, когда
отвлекаются оть измЬнешй звуков ь рѣчи и формъ, чтобы

представить организмъ даннаго языка, въ опредѣленномъ,
принимаемом!, за неизменное, состолніи, или такъ же,
какъ при установке тѣхъ законовъ физіологін, въ основу
которыхъ кладутся исключительно въ развитомъ человеческомъ организме данныя условія жизни. Такъ, законы
ассоціацій и апперцепціи для определенной ступени развитія сознанія пріобретаютъ въ известной мере общезначимость. ІІо самая эта ступень представляет, собою звено
въ длинной цѣпи процессов!, развитія, и психологическое
пониманіе законовъ, имеющихъ для нея значеніе, всегда
предполагаѳтъ знакомство съ низшими формами душевныхъ явленіп, изъ которыхъ развились ихъ более высокія
формы.
Душевная жизнь въ сознаніи человека иная, чѣмъ въ
сознаніп высшихъ животныхъ, отчасти даже психика культурнаго человѣка отличается отъ психики дикаря. II совершенно тщетны были бы надежды на. то, что когда-нибудь намъ удастся внолнѣ подвести душевный явленія
высшей ступени развитія подъ гЬ же „законы" которымъ
подчинена психика на низшей ступени эволюцін. Тѣмъ не
мѳнѣе между обеими ступенями развнтія существуешь тѣсная связь, которая и помимо всякихъ допущеній генеалоги ческаго характера ставить предъ нами задачу раземотрѣнія законовъ высшей ступени развитія душевной жизни
въ извѣстномъ смысле, какъ продукта эволюцін низшей
ступени. Век духовный явленія втянуты въ тотъ потока,
исторической эволюціи, въ которомъ прошлое хотя и содержишь въ себЬ задатки развитая законовъ, прпгодныхъ
для будущаго, однако эти законы никогда не ыогутъ быть
исчерпывающинъ образомъ предопределены прооглымъ.
Поэтому въ каждый данный моментъ можно въ крайнемъ
случаѣ предсказать н а п р а в л е н і е будущаго развитія,
но никогда не самое развитіе. Главнѣйшая причина этого
лежишь въ тома., что уже при развнтіи общихъ функцій
2*

сознанія, наряду съ благоприятными для этого развитіи
условіями, содержащимися въ самыхъ фактахъ психической жизни, важную роль играеть всегда вліяпіо внѣш» нихъ условій окружающей среды. Эта зависимость развитія психики отъ окружающей природы дѣлаетъ непріемлемой фикціей допущеніе психологическихъ законовъ,
предшествующихъ всякому отношенію къ физической организаціи и обращающихъ послѣднюю развѣ лишь въ средство для достижонія свопхъ цѣлой. Психологія всюду имѣетъ дѣло съ процессами развитія, которые, подобно всѣмъ
духовнымъ процессамъ, связаны с ь многочисленными внешними отношеніями и съ отношѳніемъ къ своему собственному тѣлу. Поэтому въ психологіи такъ же невозможно
установить законы душевной жизіпі въ пхъ абстракцін
отъ в с е х ъ этпхъ отношеній, какъ и во всякой другой
области историческаго развитія. Только въ томъ случае,
если мы допустимъ понятіс „закона" не въ принятомъ во
всехъ эмпирическихъ наукахъ смыслѣ абстрактнаго обобщенія известныхъ закономериыхъ явленій въ опыте, но
придадим!» ему зпачѳніс выведенной нзъ метафизическихъ
предиосылокъ нормы, которой действительность по какимълибо основаніямъ должна подчиняться a priori, — лишь въ
этомъ случае „законы" могуть принять видъ такихъ вне»
ВСЯКИХ'!» условій времени и внешнихъ условіи
СТОЯЩИХ!,
нормъ. Но такіе не выведенные непосредственно нзъ предмета пснхологіи, а привнесенные въ нее іш> чуждой области законы до сихъ иоръ всегда оказывались непригодными для объясненія душевныхъ явленій, хотя не было,
какъ это само собою разумеется, недостатка въ попыткахъ нскусственнымъ образомъ связать нхъ с ь фактами.
Но если бы даже подобная попытка и удалась, все же
эти мнимые законы оставили бы незатроиутою какъ
разь главную проблему психологіи — вопросъ о развптіп
психики.

3. Главный области психологіи народовъ.
Повидимому, конечнымъ результатом!, нашихъ разсуждснін будотъ все-таки полная неѵвѣренность наша въ отвѣтѣ
на вопросъ, чх'0 собственно нужно считать истинною задачею нсихологіи народовъ. Съ одной стороны, нельзя не
нрнзнать, что программа, предложенная Лацарусомъ п
Штейнталемъ, неиріемлѳма. Допущенное ими полное разграниченіс онисанія и объясненія не оправдывается ни
въ одной наукѣ, и требуемая ими новая дисциплина, куда
ни обратится, всюду находить всѣ мѣста занятыми. Съ
другой стороны, нельзя однако согласиться съ возра-женіями протавъ права психологіи народовъ на суіцѳствованіс, почерпнутыми изъ понятія индивидуальной пснхологіи и ея задачъ. Индивидуумъ не мѳнѣе, чѣмъ какаялибо группа или общество, завнснгь отъ внѣшнихъ вліяній и отъ процесса историчеокаго развитія; поэтому одной
изъ главиыхъ задачъ нсихологіи навсегда останется изслѣдованіе взаимодѣйствія индивидуума съ средою и выясненіе процесса развнтія. Если мы оставнмъ въ сторонѣ непригодное для эмішричѳскаго изслѣдованія метафизическое
нонятіе о душѣ и связанную съ иимъ фикцію о „законахъ",
и будемъ понимать нодъ „душою" лишь совокупное содержаніе душевныхъ иѳрѳживаній, а нодъ психическими
законами—замечаемую въ этихъ переживаніяхъ закономѣрность, то „душа народа" будетъ столь же пріемлемымъ
и даже необходимым!, объектом!, психологнчоскаго пзслѣдованія, какъ и индивидуальная душа. А такъ какъ
закономерность замѣтна и въ тѣхъ душевныхъ процессах!,,
которые связаны er, взаимодѣйствіемъ и взаимоотношеніемъ ннднвндуу.мовъ, то психологія народовъ съ неменьшимъ, чѣмъ индивидуальная психологія, правомъ можеп.
притязать на звапіо „науки о законахъ".
При такихъ ѵсловіяхъ можно допустить, что нредло-

женпая Лацарусомъ и Штейнталѳмъ программа психологіи
народовъ ненріемлема но потому, что вообще не существует, такой науки съ самостоятельной программой, но
въ силу слишкомъ широкаго объема программы и несовершенна™ отгранпченія задачи этой новой дисциплины.
В ъ самомъ дѣлѣ, въ нослѣднемъ отношеніи справедливый возраженія вызывает, уже формулировка задачи с н ец і а л ь н о й или к о н к р о т н о й части психологіп народовъ. Она должна изслѣдовать „действительно существующій національный духъ того или другого народа (Volksgeister) и спеціальныя формы развитія каждаго изъ нихъ",
следовательно, дать психологическое описаніѳ и характеристику отдѣльныхъ народовъ. Но такое преднріятіо
является истинною задачею э т н о л о г і и , которая съ
нолнымъ правомъ стремится къ одновременному изображенію физнческихъ и нснхическихъ свойствъ того или другого народа въ ихъ взаимномъ отношеніи и въ ихъ зависимости оть природы и исторіи. Конечно, временное выдѣленіе психологической части этого изслѣдованія можетъ
быть полезным!» въ интересахь разделепія труда. ІІо
никогда нельзя допустить въ данномъ случай нрпнцниіальнаго раздѣленія, и даже тѣ изслѣдователн, которые
работали преимущественно въ области психологической
этнологіи, положительно высказались нротивъ такого разделенія '). Правда, этнологія прежде всего можетъ доставить матеріалъ для общей характеристики психических!,
свойствъ человѣка, почему она во всякомъ случаѣ является
важною вспомогательной дисциплиною для психологіи народовъ,—однако еоотвѣтствуюіцую ей общею дисциплиною
будет, не иеихологія народовъ, а а н т р о п о л о г і я . ГІо
' ) Въ особенности ѵкажемъ здѣсь Теодора Вийтда въ его „Anthropologie der Naturvölker". Работы Эдуарда Бериѳта

Тэйлора, Дж. Г .

Фрэзера и др., какъ болѣе сравнительпаго характера, относятся скорѣе къ иснхологіц народовъ въ собственном!, смыслѣ слова.

и антропологія занимаѳтъ сродное мѣсто между физіологичесвимъ и психологическимъ изслѣдованіемъ человѣка,
такъ какъ она, въ качествѣ естественной нсторін человека, разсматриваетъ его одновременно въ его фпзическихъ и духовныхъ качествахъ.
Если мы выдѣлимъ эти этнологическія и антропологичоскія проблемы, то все же въ томъ, чтб, но Лацарусу и
Штейнталю, составляешь содержаніе о б щ е й части психологіи народовъ, останутся еще такія области, который,
какъ мнѣ кажется, должны быть исключены, по крайней
мѣре, изъ основных ь, общихъ ен нзслѣдованій.І Прежде^ /
всего сюда относится цс е о q щ а я и с т о п і я . ІІсихологія ^
f
является для нея важнымъ вспомогательными срсдетвомъ,
такъ какъ психологическая интерпретанія необходима для
всякаго болЬе глубокаго проникновенія въ связь историческихъ событій. ІІапротивъ, исторія, взятая сама по
себе, ни въ коемъ случае не можешь быть,—въ силу
сложной природы нсторпческихъ процесеовъ,—нричисдона
къ основиымъ областямъ психологін народовъ. Историчебкія судьбы отдѣльнаго народа имѣюшь столь своеобразный характера., что допускают!, лишь аналогіи между —
различными эпохами, а не наведеніе общезначимыхъ
психологическихъ законова, развиаія. 11 При изслѣдованіи въ области всеобщей исторіи духовные мотивы сочетаются, напротивъ, са. массою естествен нонсторическиха.
н соціологнческихъ условій, далеко выходящихъ за сферу
задачъ психологи ческа-го анализа, такъ какъ все эти элементы, взятые иъ цѣломъ, стремятся перейти уже въ ф ил о с о ф с к о е изслѣдованіе. Поэтому всегда и во вс/Ьхъ
нопыткахь формулировать общіе законы историческаго
развитая послѣдніе, независимо отъ степени удачности им,
формулировки, въ силу внутренней необходимости носить
характера. >ф и л о с о ф с к и х а. принциновъ. Вт. тѣхъ случаях!., когда въ установке отихъ законова, принимаешь

ѵчасгіе н психологія народовъ,—что неизбежно, если мы
не хотняъ, чтобы философія исторія пошла но ложному
пути умозрительных!» конструкцііі,— обсужденію будуть
подлежать непременно ч а с т н ы й п р о б л е м ы .
Такъ,
проблемы выясиепія законов!» эволюціи общества, обычаевъ
и права, искусства, религіи и т. д. прежде всего относятся къ психологіи народовъ и затѣмъ ужо въ более
общей связи—къ философіи исторіи. Но предметомъ разсмотренія со стороны психологіи народовъ эти отдельные
процессы развитія становятся лишь, поскольку въ нихъ,—
въ силу общпхъ всѣмъ народамь свойствъ человеческой
природы,—проявляются совпадающія по существу черты.
Это лриложимо прежде всего къ н а ч а л ь н о м у н о р і о д у
общественной жизни, тогда какъ на позднейшихъ ступенях!, развитія, вмѣсте съ ростомъ внѣшнихъ и внутренннхь частныхъ вліяпін, разиообразіс процѳссовъ эволюцін
все более и болѣе оттѣсняѳтъ общезначимые нсихическіе
мотивы и заставляет!» нхъ растворяться въ совокупности
исторических!, условій; поэтому всеобщая исторія и психологія народовъ соприкасается лишь въ томъ смысле,
что обе эти дисциплины должны соединиться другъ сл.
другомт,, чтобы достигнуть философекаго изслѣдованія
историческаго человечества.
Напротивъ, существенно уклоняется, въ общемъ, оіъ
эволюціп въ исторіи развитіе ii_ç к y с с т в а п н а у к и .
Искусство въ своихъ начаткахъ не представляет!» собою
самостоятельной области общественной жизни: оно настолько тѣсно еще сливается въ первоначальномъ періоде развитія съ миѳами и обычаями, что отграничи ть его отъ нихъ
возможно лишь по общим!» формамъ, а не по основнымъ
мотивамъ его возникновенія и первоначальной эволюціи.
Если наряду съ внешними природными условіямн и существуют!, техническіѳ и рано уже самостоятельные эстѳтическіе мотивы, опредѣляющіе художественное творчество,

то сами они отчасти изъ потребности въ миѳологіи, которая должна объективироваться въ мимическихъ н иластическпхъ представленіяхъ или въ пѣснѣ и повѣствованіи,
чтобы достигнуть самобытнаго развитія. И наука первоначально совершенно сливается съмноологическими мышленіемъ, и оно долго еще воздѣйствуетъ на нее. Еще болѣс
продолжительное время остается, наконецъ, связанною съ
миоами третья область общественной жизни—р с л и г і я.
почему проблема развитая ея изъ миоологіи является
вообще одною изъ важнѣйшихт, проблемъ психологіи народовъ, совпадающею въ то же время вполнѣ съ проблемою развнтія самой миоологіи. Всѣмъ этимъ тремъ областямъ обще то, что съ момента ихъ выдѣлеріл изъ миоовт, и обычаевъ и начала самостоятельнаго существованья,
отдѣльная личность рѣшнтельнѣо начинаетъ воздѣнствовать на общее развитіе, и въ то же время все болѣе
рѣзко начинают, проявляться отличительные, характерные признаки отдѣльныхь цикловъ эволюціи. Вмѣстѣ съ
тѣмъ и изслѣдованія, относящіяся сиеціальио къ психологіи народовъ, выдѣляются изъ общаго историческаго
изслѣдованія. llo такъ какъ и въ психологіи народовъ
нѣть недостатка въ общихъ мотивах!,, которые но ббльшей части можно разсматривать, какъ прямое иродолженіе дѣйствующпхъ въ начальномъ періодѣ духовиаго развитія чаювѣчества силъ, то предъ этою новою дисциплиною вырастает, новая задача—указать пути, по которымъ
можно перейти къ этимъ исторнческнмъ днфференціаціямъ
общаго духовиаго развитія. Здѣсь психологія народовъ
опять-таки соприкасается поэтому, съ одной стороны, съ
эстетикой и философіей рѳлигіи, съ другой—съ философіой исторіи.
Согласно съ этимъ остаются, въ концѣ-концовъ, т р и
большія области, требующія, повидимому, спеціальнаго
нсихологичсскаго изслѣдованія,—три области, который—

въ виду того, что ихъ содержаніе прѳвышаетъ объсмъ
индивидуальнаго сознанія—въ го же время обнимаюсь
три основныя проблемы нсихологіи народовъ: я з ы к ъ,
". м и е ы и о б ы чан.
е
Конечно, и эти три области прежде всего являются
объектами чисто историчѳскаго нзслѣдованія, и психологическое объясненіе въ этомъ изслѣдованіи, какъ и во
всякой псторіи, принимается во вниманіе лишь, какъ
вспомогательное средство интерпретации Но огь исторіи
въ собственномъ смыслѣ слова эти три области отличаются
(об ще з н а чим ы мъ характером!, оиредѣлениыхъ духовныхъ процессов!, развитая, проявляющихся въ ним,. Однако
отнюдь не во всѣхъ фактахъ проявляется этотъ характер!,:
каждый языкъ, каждый націоналыіый миѳологичоскій циклъ
и эволюція обычаевъ находятся въ зависимости отъ своеобразныхъ, несводимыхъ ни къ какимъ общезначимыми,
4 правилам!,, условій.
Но наряду съ нроявленіемъ этого
евоеобразнаго характера, присущаго имъ, какъ и всякому
историческому процессу, они подчиняются, въ отличіе
отъ продуктов!, исторнческаго развитія въ тѣсномъ смысле этого слова, о б щ и л ь д у х о в н ы мъ з а к о н а м ! ,
р а з в и т і я.
Причина этого явленія дожить въ томъ, что эволюція
этихъ общихъ всему человечеству созданій его творчсскаго духа основывается на общности духовныхъ силъ,
проявленія которыхъ также поэтому согласуются въ извѣетныхъ обіцпхъ чертахъ. Въ исторіи аналогичное отношеніе наблюдается лишь въ извѣстныхъ индивидуальных!,
мотивахь иоведенія, которые равным!, образомъ всюду
повторяются вь силу общей всему человѣчѳству организаціи нашей. Однако въ этомъ случай индивидуальны
мотивы, въ силу многократнаго норекрещиванія шітсресовъ, никогда не могуть обезнечить обусловленным!, ими
иоступкамъ унивсрсальнаго значеш'я для общаго хода

исторического развитія: и въ тѣхъ результатах'!,, которые
получаются изъ нихъ къ области психологіп народовъ,
мотивы эти сохраняютъ свой индивидуальный характеръ.
Такимъ образомъ, и н д и в н д у а л ь н а я психологія по
отношснію къ внѣшней исторін народовъ всегда 'играешь
роль вспомогательна«! средства, и въ иоторіи нигдѣ но
находится объектов'!, самостоятельна«) пспхологичоскаго
изслѣдованія.
Напротивъ, между психологіей и тремя вышеуказанными
областями изслѣдованія (языкъ, миѳы, обычаи) взаимоотношеніе этого рода осуществляется въ полномъ объемѣ. Il
въ этомъ случаѣ психологія естественнымъ образомъ служишь для разъясиенія отдѣлыіыхъ явленій; съ другой
стороны языкъ, миѳы, обычаи сами представляюгь собою
духовные продукты развитія, въ порожденін которыхъ
проявляются своеобразные исихологическіе законы. Хотя
въ свойствах!, индивидуальна«) сознанія уже содержатся
иослѣдніе мотив!,! къ возникновение этихь законовъ, однако
нельзя сказать, чтобы самые законы эти были уже предопределены въ мотивах'!,. Поэтому всѣ возникаюіціе изъ
общности духовной жизни процессы эволюціи становятся
проблемами самостоятельнаго психологи ческаго изслѣдованія; и для него внолнѣ целесообразно удержать назвавіе п с и х о л о г іи н а р о д о в ъ по той причинѣ, что
нація является важнѣйшимь изъ т ѣ х ь концентрическихъ
круговъ, въ которыхъ можешь развиваться совмѣстиая
іуховная жизнь. Психологія народовъ, съ своей стороны,
является частью общей психологіи, и результаты ея часто
ириводятъ къ цѣннымъ выводамь и въ индивидуальной
исихологіи, такъ какъ языкъ, миоы и обычаи, эти продукты духа народов!,, въ то же время даюшь матеріадъ
для заключений также н о душевной жнзни индивидуумов!,.
Такъ, напр., строй языка, который, самъ но себѣ взятый,
является продуктомъ духа народа, проливаешь свѣтъ на

психологическую закономерность индивидуальна го мышленія. Эволюдія мііоологичсскихъ нредетавлеиій даетъ образецъ для анализа созданій индивидуальной фантазіи, и
исторія обычаѳвъ освѣщаегь развитіе индивидуальных!, мотивов!, ноли. Какъ индивидуальная пснхологія, от. одной
стороны, служить для освѣщенія проблемъ ІІСИХОЛОГІН
народовъ, такъ, въ свою очередь, и факты, почерпнутые
нзъ психологіи народовъ, пріобретаютъ значеніе цѣннаго
объективна™ матеріала для объясненія состоянііі индивидуальна™ сознанія.
Итакъ, психологія народовъ—самостоятельная
наука
наряду съ индивидуальной нсихологіой, и хотя она п
пользуется услугами последней, однако н сама оказывает!,
индивидуальной психологіи значительную помощь. Протнвъ такой постановки психологіи народовъ молено было
бы возразить, что языкъ, миѳы п обычаи въ такомъ случае одновременно служили бы объектами различных!,
наѵкъ: нсторіи языка, миѳовъ и нравовъ съ одной стороны,
психологіи народовъ—съ другой. Однако такое возраженіе
не выдерживаеіъ критики. Такая двойственность изслѣдованія обычна и въ другихь областяхъ знанія. Въ геологіи
и палеонтологіи, анатоміи и физіологіи, филологіи и исгоріи,
исторін искусства и эстетике, въ системе знанія и егомотодологіи,—во всехъ этихъ областях!, объекты координированных!, другъ съ другомъ формь научной обработки пли
совершенно или отчасти общи, и различіе между дисциплинами сводится лишь къ той или иной точкЬ зрѣнія, Cl,
которой обсуждаются проблемы. Далее жизнь индивидуума
можетъ ль подобном!, лее смысле быть предметом!, двояка™ способа разсмотрѣнія: ее молено разематривать вт,
ея индивидуальной, неповторяемой природе и въ ея своеобразномъ, лишь ей свойственном!, ходе развитія, и тогда
она будетъ служить предметом!, б і о г р а ф і и, этой наиболее узкой и ограниченной формы исторіи, весьма важной

тѣмъ но менѣе, ее.га изображаемая въ ион жизнь человека значительна по своему содержа и ію. ІІо можно изслѣдовать пнднвидуальныя переживанія также съ точки зрѣиія обіцаго ихъ значенія, или проявляющихся въ ннхъ
рбщихъ законовъ душевной жизни;—ото будет, уже точкою зрѣнія индивидуальной психологіп, совершенно игнорирующей специфическую цѣнность этой индивидуальной
жизни, такт, какъ въ индивидуальные, иероживаніяхъ она
видит, лишь матеріалъ, въ которомъ проявляются общіс
законы духовиаго развитін.
Совершенно аналогичное отяошсніе находпмъмы н между
и с т о р і е іі и а р о д о в ъ и п с и х о л о г і е и н а р о д о в ъ.
И психологія народовъ слѣдуетъ по стопамъ индивидуальной пспхологіп, игнорирующей при изслѣдованіи индивидуал!,ной жизни всѣ лишенные общаго значенія моменты
ея. Но въ отношоніи къ пспхологіп народовъ предварительное разграничите областей намѣчается уже въ самой
исторической обработкѣ, поскольку эволюція общпхъ
основъ совмѣстноіі жизни, общаго языка, общаго круга
представлен!іі и общезначимых!, нормъ поведонія отграничивается оть изображенія внѣшнихъ судобъ народовъ и
оть выведенія ихъ изъ внутреннихъ прпчинъ, такъ какт,
это является уже задачею исторіи въ собственном!, смысл !;
слова. По и послѣ этого разграниченія историческое изображекіе общпхъ элементовъ жизни народовъ все еще.
представляет, собою существенно отличную о т , пепхологическаго изслѣдованія ихъ задачу: историческое изображоиіо разематрпваетъ эти общіе элементы въ ихъ исторической обусловленности, следовательно, въ связи со
всею вн ешнею и внутреннею исторіею народовъ; психологическое же пзслѣдованіе разематриваетъ ихъ преимущественно со стороны выражающихся въ нихъ общпхъ законов!. духовиаго развитія. Такъ, напримеръ, для историческаго изслѣдованія сравненіе различныхъ цикловъ

мноологическнхт, представленій, отоящихъ внѣ всякой
подлежащей историческому доказательству связи, имѣѳтъ
развѣ лишь то значеніе, что, несмотря на невозможность
доказательства прямой связи ихъ между собою, все же
можно на основаніи сходства этихъ щікловъ заключать
къ сходнымъ, породившим!, ихъ, историческими, условінмъ.
Наоборотъ, для нзслѣдованія въ области исихологіи народовъ частичное совпаденіѳ будетъ имѣть значѳніе преимущественно въ тѣхъ случаяхь, когда оно возникло при
сходныхъ, но исторически независимо другъ отъ друга
сложившихся условіяхъ. Поэтому обѣ области въ то же
время донолняють другъ друга. Первоначально все общее
дано наблюденію въ видѣ единичных!, явдѳній: лишь путемъ сравненія многочисленныхъ сходныхъ по характеру
процессов!, развитая можегь быть общее выдѣлено изъ
потока единичных!, явленій. И, наоборотъ, подобно тому,
какъ индивидуальная жизнь иредполагаетъ общія свойства отдѣльнаго сознанія, такъ и отдѣльныя нѳреживанія
возникаютъ на основѣ общихъ свойствъ духа народа.
Поэтому нсихологія народовъ многое почѳрпаетъ изъ
исторіи, чтобы въ свою очередь предоставить себя въ
расноряженіе іюслѣднеи, какъ одну изъ важнѣіішихъ ея
основъ.
ІІѢтъ нужды въ дальнѣйшихъ нримѣрахъ, чтобы уяснить
себѣ, насколько различны историческое и психологическое
изслѣдованіе, несмотря на то, что прѳдметъ ихъ обіцъ.
Для исторіи языка развитіе и постепенное измѣненіе звуковъ, грамматических!, форм ь, дифференціація частей рѣчи,
измѣненіе зиаченія словъ и выражающіяся въ нихъ дифференціація и измѣненіѳ понятШ являются составными
частями извѣстпаго замкнутаго нетори ческа го цикла, который не утратилъ бы своего значонія и въ томъ случаѣ,
если бы наблюдался въ такой формѣ всего одннъ разъ.
Іісихолілчя языка усматриваетъ во всѣхъ этихъ цроцос-

сахъ формы проявлѳиія общей духовной жизни, прѳдставляющія для нея интересъ лишь, поскольку инѣ могутъ
быть сведены на имѣюідіе общее значеніе психологичѳскіе
законы. Тотъ факть, что слово „König", король, происходишь отъ готскаго слова „Кині", племя, a затѣмъ, принявъ окончаніе мужского рода, стало означать „человѣкъ
племени" — представляешь для историка интересъ лишь,
поскольку онъ указываешь на тѣ иорвобытішя времена,
въ которыя власть принадлежала знатнымъ по рожденію
людямъ. Для психолога же на первый планъ выдвигается
вопросъ, на какомъ проявляющемся и въ другихъ подобныхъ примѣрахъ ходѣ представлений основывается такой
нереходъ понятій, такъ что каждый отдельный случай
пенхологь пытается представить, какъ образецъ общаго
закона измѣненія представленій въ духѣ народа. Различные обряды германскнхъ и славянскихъ народовъ, указывающіе на широко распространенный нѣкогда культъ духовь деревьевъ, лѣсныхъ, полевыхъ духовъ, интѳресуюшь
историка, какъ пережитки д]!ввнихъ религіозныхъ воззрѣній н рашшхъ стадій культурна«) развитія; подобные же
культы у древнихъ и многихъ восточных!. народов !, интерѳсуютъ, какъ цѣнныѳ слѣды доисторическнхь сношеній
этихъ народовъ между собою. Психолога, нанротивъ, занимает!. совершенно другой вопросъ о томъ, какія общін
ѵсловія, гѳнѳсиса лежать въ основѣ этихъ своеобразныхъ
культовъ н связанных!, съ ними цредставлѳній, какимъ
психологическим!, причинами обязаны они своими продолжительным!. сущѳствованіомъ при самыхъ различных!,
культурных!, условіяхъ, и чѣмъ пснходошчѳски обоснованы идущія рука объ руку съ развитіемъ культуры измѣненія связанныхь съ вультомь прѳдставленій, всюду
сходный въ наиболѣѳ сущѳственныхь своихъ чертахь.
11 здѣсь, следовательно, психологическое изслѣдованіе,
ы. концѣ-коіщовъ, будешь стремишься къ тому, чтобы

свести подобные процессы къ общезначимыми законамъ
развитии
Итакъ, пытаясь определить и отграничить тѣ области,
въ которыхъ психологическое изслѣдованіе можетъ итти
рука объ руку съ нсторичесвимъ, мы снова приходимъ къ
я з ы к у , м и о а м ъ и об ы ч а я м ъ, такъ какъ въ этихъ
областяхъ искомый характеръ общей закономерности сочетается съ выражающимся въ жизни какъ индивидуума,
такъ и народовъ, характером!, историческаго развитія.
Я з ы к ъ содержать въ собЬ общую фо р м у живущихъ въ
духѣ народа представлений и законы ихъ связи. M и ѳ ы
таять въ себе первоначальное с о д о р ж а и і с этихъ прсдетавленін въ ихъ обусловленности чувствованіями и влоченіями. ІІаконецъ, о б ы ч а п представляют!, собою возникшія пзъ этихъ представлен ііі п влечений о б щ і я нап р а в л е н ! я в о л и . Мы поіпгааемъ поэтому здесь термины м н о т . и о б ы ч а и въ широком/, смысле, такъ что
термшгь „ м и ѳ о л о г і я" охватываете все я ср в о б ы т в о е
м і р о с о з е р ц а н і е , какъ оно подъ вліяпіемъ обіцихъ
задатковъ человеческой природы возникло при самомь
зарожденіа научнаго мышленія; понятіе лее „ о б ы ч а о в ъ "
обнимаеть собою одновременно и в с е тѣ зачатки п р а в о в о г о п о р я д к а , которые предшествуют!, планомерному развптію системы права, какъ историческому процессу.
Такимъ образом!,, въ языке, миеахъ и обычаяхъ повторяются, какъ бы яа высшей ступени развитія, тѣ лее элементы, нзъ которыхъ состоять данный, налнчныя состоянія индивидуальна™ сознанія. Однако духовное взанмодѣйствіѳ индивидуумов!,, нзъ общихъ предетавленій и влоченій которыхъ складывается духъ народа, привносить
новый условія. Именно эти новый условія н заставляют!,
народный духъ проявиться въ двухъ различныхъ направленІяхь, относящихся другь кт, другу приблизительно,

ГЛАВНЫЯ

ОБЛАСТИ

ПСИХОЛОГШ

НАРОДОВЪ.

33

V

какъ форма и матерія—въ языкѣ и въ миѳахъ. Языкъ
дастъ духовному содержанію жизни ту внѣшнюю форму,
которая впервые даетъ ему возможность стать общимъ
достояніемъ. Наконецъ, въ обычаяхъ это общее содержаніе
выливается въ форму сходныхъ мотивовъ воли. Но подобно
тому какъ нри анализе индивидуальнаго сознанія представленія, чувствовапія и воля должны разсматриваться не
какъ изолированная силы или способности, но какъ неотделимый другь оть друга составным части одного и
того же потока душевныхъ переживаній,—точно такъ же и
языкъ, миеы и обычаи представляютъ собою общія_духовныя явленія, настолько тѣсно сросшіяся другь съ другомъ,
что одно изъ нпхъ немыслимо безъ другого. Языкъ не
только служить вспо'могательнымъ средствомъ для объединенія духовныхъ силъ индивидуумовъ, но принимает,
сверхъ того живѣйшее участіе въ находящемъ себѣ въ
рѣчи выраженіе содержаніи; языкъ самъ сплошь проникнуть тѣмъ миѳологическимъ мышленіемъ, которое первоначально бываетъ его содержаніемъ. Равньшъ образомъ
и миоы и обычаи всюду тесно связаны другь съ другомъ.
Они относятся другь къ другу такъ же, какъ мотивъ и
постулокъ: обычаи выражаюгь въ поступках!, те же жизненный воззрѣнія, которыя таятся въ мноахъ и дѣлаются
общимъ достояніемъ благодаря языку. И эти дѣйствія въ
свою очередь дѣлаютъ болѣе прочными и развивают!,
дальше представлѳнія, изъ которыхъ они проистекают,.
Изслѣдованіѳ такого взаимодѣйсгвія является поэтому, на
ряду съ нзслѣдованіемъ отдѣльныхъ функцій души народа,
важною задачею психологін народовъ.
Конечно, при этомъ не слѣдусть совершенно упускать
изъ виду основное отличіе исторін языка, миоовъ и обычаевъ оть другихъ ироцессовъ нсторнческаго развитія. Но
отношенію къ языку отличіе это думали найти въ томъ,
что развитіе его представляет, собою будто бы не истори-

ческій, но е с т е с т в е н н о и с т о р н ч е с к і й процессъ.
Однако выраженіе это не совсѣмъ удачно; во всякомъ
случаѣ въ основу его положено признаніе того, что языкъ,
миоы и обычаи въ главныхъ моментахъ своего развитія не
зависятъ отъ сознатедьнаго вліянія индивидуальныхъ волевыхъ актовъ п представляют!, собою непосредственный продукта творчества духа народа; индивидуальная же воля
можета внести въ эти норожденія общаго духа всегда лишь
несущественный измѣненія. ІІо эта особенность обусловлена,
разумѣется, не столько действительною независимостью оть
индивидуумовъ, сколько тѣмъ, что вліяніе ихъ въ этомъ
случаѣ безконечно болѣе раздроблено и поэтому проявляется не такъ замѣтно, какъ въ исторіи политической
жизни и болѣе высокихъ формъ развитія духовной жизни.
Но въ силу этой незамѣтности индивидуальныхъ вліяній
каждое изъ нихъ можета быть нродолжительнымъ лишь въ
томъ случае, если оно идета навстрѣчу стремленіямъ, уже
дѣйствующимъ въ общемъ духѣ народа. Такимъ образомъ,
эти восходящіе къ самымъ зачатка мъ человѣческаго существованія процессы историческаго развитая действительно
пріобрѣтаюта извѣстное сродство съ процессами въ природе, поскольку они кажутся возникающими изъ широко
распространенныхъ влеченій. Волевые импульсы слагаются
въ нихъ въ цѣльныя силы, обнаружнвающія извѣстное сходство со слѣиыми силами природы также въ томъ, что, вліяиію
ихъ невозможно противостоять. Вслѣдствіе того что эти первобытные продукты общей волн представляютъ собою пронзводныя широко распространенныхъ духовныхъ силъ, становится понятнымъ и общезначимый характеръ, свойственный
явленіямъ въ извѣстныхъ основных-!, ихъ формахъ; становится понятнымъ и то, что характеръ этотъ дѣлаета ихъ не толіто^
ко объектами историческаго изслѣдованія, но вт, го же время
придаета имъ значеніе общихъ продуктовъ человѣческаго
обіцаго духа, требующихъ исихологпческаго изслѣдованія.

Еслп поэтому на иррвый взглядъ и можешь показаться
страннымъ, что именно языкъ, мноы н обычаи признаются
нами за основный проблемы психологіи народовъ, то чувство
это, по моему мнѣніюг псчезнетъ, если читатель взвѣспшь
то обстоятельство, что характеръ общезначимости осиовныхъ формъ явленій наблюдается преимущественно въ указанныхъ областяхъ, въ остальныхъ же—лишь поскольку онѣ
сводятся къ указаннымъ тремъ. ІІредметомъ психологпческаго изслѣдованія,—которое имѣетъ своимъ содерясаніемъ народное сознаніе въ томъ же смыслѣ, въ какомъ
индивидуальная исихологія имѣешь содержаніемъ индивидуальное сознаніе,—можстъ быть поэтому, естественным!,
образомъ, лишь то, чтб для народнащ-созианія обладаешь
такимъ же общимъ значеніемъ, какое для индпвидуальнаго
сознанія нмѣютъ изслѣдуемые въ индивидуальной нсихологіи факты. Въ действительности, слѣдовательно, языкъ,
миѳы и обычаи представ.іяютъ собою не какіе-либо фрагменты творчества народнаго духа, но самый этотъ духъ
народа въ его относительно еще незатронутомъ индивидуальными вліяніями отдѣльныхъ процессовъ историческаго
развитія видѣ.
4. Спорные вопросы психологіи народовъ.
Какъ улсе было замѣчено выше, судьба новыхъ областей
изслѣдованія и методовъ работы такова, что они должны
постепенно завоевывать свое положеніѳ наряду съ прежде
возникшими дисциплинами, у которыхъ улсе никто и ни
съ какой стороны не оспариваешь ихъ права на существов а т е . И хорошо, что дѣло обстоишь такимъ образомъ: защита нротивъ чужихъ притязаній и примиреніе нротиворѣчащихъ пнтересовъ и въ наукѣ въ концѣ-концовъ служишь лучшими средством!., чтобы обезпсчпть за собою уже
нріобрѣтенное достояніе и обосновать свои новым прптязанія.
3*

Пснхологія шіродовъ съ самаго начала должна была
вести эту борьбу на два фронта. У нея не только оспаривали вообще ея право на еуществоваиіс, но, кромѣ того,
Каждый изъ главнѣйшихъ воиросовъ въ ея области, когда
доходила до него очередь, она наследовала уже, какъ
спорный, такъ что объ этой дпсцнплинѣ можно, пожалуй, сказать, что она возникла изъ стремлеиія проложить
новый, но возможности, богатый результатами, путь къ
рѣшенію старыхъ проблемъ. Поэтому отрицательное отношение къ этой новой наукѣ отчасти находится въ тѣсной
связи съ отрицаніемъ ноднятыхъ ею проблемъ. Кто признаетъ вонросъ о первоначальныхъ мотивахъ возникновенія языка, миоовъ и обычасвъ неразрѣшимыми, такъ какъ
совершенно не существуют, исторических!, документов!,,
восходящихъ по времени къ ихъ генесису,—хоть, сстественнымъ образомъ, склоненъ вообще отрицать психологію народовъ и все, чтб она считает, своимъ достояніемъ,
относить въ область исторіи или, поскольку она недостаточна, BÜ. область даже индивидуальной пепхолопн. Поэтому къ вышеизложенной попытке доказать право пепхологіи народовъ на существованіе п установить и отграничить ея главный проблемы мы должны присоединить ниже
нѣкоторыя критическія разъясненія, затрагивающія такія
сиорныя проблемы.
Такимъ образомъ, нредъ нами возникают, три вопроса.
Первый близко соприкасается съ древнею проблемою возникновенія языка. Представляют, ли собою звукоиодражанія
и звуковыя метафоры общее явленіе, сопровождающее
жизнь языка во всѣхъ его стадіяхъ и заложенное въ естественныхъ условіяхъ его развнтія, или же это—явленіе
иозднѣйшаго происхождевія и второстепенна го значеція?
За этимъ спорнымъ вопросом!, кроется на дѣлѣ больше,
чѣмъ можетъ показаться съ нерваго взгляда, и именно
более общій вонросъ о происхожденіи не только языка,

но il продуктовъ уянверсальнаго духа вообще. „Фоаеі" пли
„Osas!"—вотъ, по существу, та альтернатива, вокруп, конторой сосредоточена здѣсь борьба мнѣній, въ которой защитники чисто историческаго изслѣдованія, по большей
части сами не вполнѣ сознавая это, склоняются на сторону
„ôéosi". Тенденція считать исторію ѳдинственнымъ судіею
въ вопросахъ о происхожденіи, развитін человека и его
творчестве пораждастъ при этомъ склонность принимать
начало исторіи за начало вещей. ІІо такъ какъ въ ходе
историческихъ событій съ самаго начала участвуютъ действующи! личности, то эта тенденція всегда вновь сблиаетъ ея сторонниковъ со старою, оффиціально отвергнутою, но удержавшеюся въ максимахъ, которымъ въ этомъ
случае слѣдуютъ, и вт> вытекающпхъ отсюда слѣдствіяхъ
тѳоріею пзобрЬтенія. Это именно та точка зрѣнія, которую психологическое изслѣдованіе должно отвергнуть, какъ
невозможную; допустивъ же ее, оно тѣмъ самымъ должно
было бы отрицать п свое право на существованіе. Въ
измѣненномъ виде та же альтернатива проявляется въ распространяющейся также на все области общественной жизни
форме въ слѣдующѳмъ, второмъ вопросе. Исходить ли духовная культура въ ея пѳрвобытиыхъ зачаткахъ, равно какъ и
дальнейшая эволюція ея продуктовъ, нзъ единаго центра,
въ конце-концовъ, можетъ быть, дажо отъ одного индивидуума? Пли же это лишь исключительный случай, которому, какъ обычное закономерное явлѳніе, противостоять
возникповѳліе культуры, обусловленное совместною жизнью
человечества?
Вторая изъ слѣдующихъ статей пытается осветить этотъ
вопросъ съ помощью конкретныхъ, преимущественно опятьтаки изъ анализа языка запмствоваішыхъ, нримѣровъ.
Третья статья дерзаетъ анализировать вгіжнѣйшую область
общественной жизни, религію. Должны ли мы для того,
чтобы постичь сущность и ироисхожденіе религіи, обра-

титься исключительно къ субъективнымъ пѳреживаніямъ
релпгіозно настроеннаго индивидуума? Или же, наоборотъ,
попнманіе индивидуальной религіозной жизни возможно
лишь на основаиіи пзслѣдованія общихъ религіозныхъ
нроцессовъ развитія? В ъ рѣшеніи этого вопроса протягиваютъ другъ другу руку и заключаютъ союзъ прагматическая философія Америки и Лнгліи, лозунгомъ которой и
въ наукѣ служить утилитарный пршщипъ возможно простого
удовлетворенія всѣхъ запросовъ и нуждъ, и родственное ей
теченіе въ современной нѣмецкой теологіи. Противоположную позицію занимаетъ психологія народовъ, пытающаяся,
опираясь на этнологію п сравнительное изученіо религій,
выяснить общія уоловія тѣхъ или иныхъ формъ вѣры и
культа.
Такнмъ образомч», пунктомъ согласія другъ съ другомъ
всѣхъ противоположных!, психологіи народовъ нанравленій будетъ служить индивидуалистическій пршщипъ. Такъ,
изслѣдователь языка или мноовъ нндивндуалнстическаго
направления отклоняем, всѣ хотя бы лишь отдаленно соприкасающаяся съ вопросом!, о гснесисѣ продуктов-!, духовнаго развитія проблемы; историкъ того же типа приписываем, эти продукты духовной эволюціи одному индивидууму или, въ крайнем!, случай, ограниченному числу
индпвидуумовъ; наконецъ, философъ, трактующій съ индивидуалистической точки зрѣнія о религіи, разсматрнваегь
ее, какъ сразу явившееся созданіе духа, лишь повторяющееся въ религіозно настроенныхъ индивидуумахъ. Психологія народовъ, возставаи противт, этой односторонне индивидуалистической точки зрѣнія, сражается въ то же время
за свое право на сѵществованіе, принципіально отрицаемое
каждой изъ указанны хъ индивидуалистических!, дисциндинъ.

II.
Къ вопросу

о происхожденіи

Звукоподражанія и з в у к о в ы я

языка.

метафоры.

Въ одномъ интѳресномъ докладѣ своемъ о происхожденіи языка Г е р м а н ъ II а у л ь, наряду съ нѣкоторыми другими пунктами, затрагивающими эту старую и вѣчио новую проблему разъясняешь также попрось о томъ, насколько звукоподражанія съ одной стороны и такъ называемый звуковыя метафоры съ другой могутъ пролить свѣтъ
на происхожденіе языка
Попутно онъ упоминаешь въ
этомъ чисто фактическом!, въ остальных'!, частяхъ докладѣ
о монхъ воззрѣніяхъ на затронутый вопросъ въ такой
формѣ, что многіе изъ читателей могутъ принять меня,
на основаніи словъ Пауля, за приверженца такихъ пшотезь обт. отношеніи между звукомъ и его значеніемъ, которым въ настоящее время считаются устарѣвшими. По
избѣжаніе такпхъ недоразумѣнііі я позволю себѣ высказать нѣкоторыя краткія замѣчанія rio поводу разсужденій
автора „Prinzipien der Sprachgeschichte", которым придется
вирочѳмъ, нѣско.іько распространить, для того чтобы въ
правильном!, освѣіценіи представить соотношеніе иониманія Пауля и моего.
Вступительны!! разсужденія доклада Германа Пауля нод') Beilage der Allgemeinen Zeitung, 1902, Nr.

13, 14.

чѳрвиваютъ ту мысль, что вопросъ о томъ, какъ могъ н
долженъ былъ возникнуть языкъ, представляотъ собою, въ
сущности, проблему науки о принцгаіахъ языка, а не философіи; расчленяя эту проблему на отдѣлыіыя задачи,
онъ не упоминаешь и о той области, которая, какъ можно
было бы предположить, не должна была исключаться на
ряду съ философіѳй,—психологія. Но для того, кто ближе
познакомится съ воззрѣніями автора „Prinzipien der Sprachgeschichte" изъ этого высоко цѣнимаго и мною труда,
не можешь подлежать никакому сомнѣнію, что психологическая сторона проблемы о происхожденіи языка игнорируется въ этомъ случаѣ отнюдь не случайно. Происхождѳніе языка представляешь собою, по мнѣвію Пауля, проблему
' не психологіи, но принадлежишь со всѣми относящимися
сюда вопросами къ области особой исторической науки о
прннщшахъ. Въ нсихологін же эта проблема затрагивается
развѣ лишь косвенно, поскольку именно выразительный
движенія аффектовъ обусловлены именно психологически.
ІІо и въ этомъ случаѣ исторія языка должна однако принять, какъ данное, фактъ существованія аффектовъ и выразигельныхъ двнженій, не вникая глубже въ вопросъ о
ихъ возникновеніи и о ихъ отношеніяхъ къ языку.
Это отрицательное отношеніе къ психологическому изслѣдованію въ области какъ конкретныхъ, такъ и наиболѣе
общпхъ проблемъ, спеціально касающиеся языка, въ особенности сказывается въ тѣхъ разсуждеиіяхъ, который
Пауль посвящаешь „звукоподражаніямъ" и „звуковымъ метафорамъ". Значеніе звуконодражанія нельзя, но его
мнѣнію, отрицать въ такихъ сравнительно новыхъ образованіяхъ, какъ слова „plappern" (болтать), „platzen" (трескаться), „poltern" (стучать) и т. д. въ иѣмецкомъ языкѣ
или подобный имъ слова въ другихъ языкахъ. Нельзя не
принять во вшіманіе такихъ подражаиій на зритольныя
представленія, при чѳмъ говорящій обращаешь вниманіе

па зрительный представленія, отъ которыхъ нри друпіхъ
обстоятсльствахъ исходить какой-либо звукъ или шумъ.
Сюда же относятся и общеизвѣстныѳ подражательные звуки
дѣтской рѣчи, напр., „wau-wau", „hot-hot", и т. д.
Я считаю эту теорію звукоподражанія, какъ она ни соотвѣтствуетъ ходячимъ представленіямъ, невыдерживающею критики, во-первыхъ, потому, что приведенные въ
ея пользу, сами по еебѣ вѣрные, факты не кажутся мнѣ
доказательными, и, во-вторыхъ, потому, что положенный въ
основу ея предпосылки, на мой взглядъ, психологически
немыслимы. Прежде всего, въ этомъ случаѣ не играетъ
рѣшающей роли рѣчь ребенка. Какъ вѣрно замѣтилъ самъ
Пауль, она является, въ сущности, языкомъ не дѣтей, а
нянекъ и кормилнцъ. И если послѣднія, какъ это не. подлежать никакому сомнѣнію, объясняются съ ребенкомъ съ
помощью произвольных!,, намѣренныхъ звукоподражаній,
то это отнюдь еще не можетъ служить доказательством'!,
въ пользу того, что ребрнокъ или первобытный человѣкъ
точно такъ же прибѣгли бы къ звукоподражанию, если бы
они должны были создать рѣчь. Кто наблюдалъ, какъ дѣти
сначала часто совсѣмъ не понимаютъ этихъ условных-!,
звуковыхъ образовт, дѣтскаго языка и затѣмъ усваивают,
ихъ, подобно любымъ другими обозначеніямъ, лишь съ
помощью привычки и упражнепія, ТОТЪ не можетъ придавать этому аргументу какого-либо особаго значенія, тѣмъ
болѣе, что такія звукоподражатѳльныя слова дѣтской рѣчи
лишь въ очень рѣдкихъ случаяхъ переходить въ общііі
языкъ. По и значительное число постоянно пиовь образующихся звукоподражателыіыхъ словъ общаго языка при
болѣе тдательномъ анализѣ ихъ, служатъ скорѣе аргументомъ нротивъ теорін звукоподражанін, чѣмъ въ пользу
ея. Если мы возьмемъ за образецъ любую группу такихъ
ономатоиоэтическпхъ словъ, не ограниченную намѣрѳнно
іамаго начала специфическими звуковыми обозиаченія-

ми, то окажется, что собственно звуковые образы составляютъ лишь часть тѣхъ словъ, въ которыхъ мы схватываемъ звукъ и значеніе, какъ соответствующіе другь
другу, H что въ остающихся за вычетомъ прямыхъ звуковыхъ образовъ словахъ не можетъ быть и речи о воспоминаніи о звуковыхъ впечатленіяхъ, который, можеть
быть, ранее были связаны съ зрительными впечатлѣніями.
В ъ такомі,, напр.,ряду, какъ „bammeln" (висеть, болтаться),
„baumeln" (висеть, болтаться), „bummeln" (висеть, болтаться, шляться, шалопайничать), „bimmeln" (звонить),
пожалуй, только первое и последнее слова можно счнтать
звукоподражательными; оба въ средине стоящія слова не
могутъ считаться звуконодражаніями ни въ прямомъ, ни
въ косвенном!,, опосредствованном!, воспоминаніями о прежнихъ звуковыхъ представленіяхъ, смысле. Отсюда и на
основаніи другихъ исихофизическихъ условій образованін
звуковъ я заключаю, что такъ называемое звукоподражаніе продетавляеть собою не генесисъ языка, но лишь побочныіі результате ассоціацш между объективнымъ нроцессомъ и звуковымъ обозначеніемъ. Живое впечатленіе
пораждаегь основанное на влечоніи или, если угодно, на
рефлексе движеніе органовъ артикуляціи, з в у к о в о й
ж е с т ъ , который адэкватенъ объективному раздраженно
въ той же мізре, в!, какой указывающий или обозначающие предмете жестъ глухонѣмого адэкватенъ объекту, на
который онъ хочетъ обратить вниманіе другого человека.
Этотъ сопровождаемый издаваемымъ звукомъ жесте можеть, конечно, внѣшнимъ образомъ походить на звукоподражаніс н въ нзвЬстныхъ исключительных!, случаяхъ,
быть можете, даже переходить въ него. ІІо и въ этихъ
случаяхъ мы имѣемъ дѣло отнюдь не съ намереннымъ
субъектнвнымъ подражаніемъ объективному звуку, какъ
это бываете, напргоіѣръ, въ изобрЬтенныхъ матерями и
няньками звукоподражаніяхъ детской речи, но съ возни-

кающимъ вслѣдствіе выразительнаго движонія артикуляціонныхъ органовъ звуковымъ образованіемъ, сходство
котораго со слуховымъ впечатлѣніемъ представляем, собою непреднамеренное побочное явленіе, сопровождающее
артикуляціонное движеніе.7 Ясное подтвержденіе этому даем, большинство тѣхъ звуковыхъ жестовъ, которые служатъ для обозначенія двпженій рѣчп н другихъ выполняемых!, органами артикуляціи движсній, равно какъ и
самыхъ этихъ органовъ; и Пауль допускаем, возможность
иодобнаго отношонія при такнхъ движеніяхъ. Сюда относятся, следовательно, названія ѣды, языка, зубовъ, рта,
обозначеніе такнхъ нонятій, какъ „дуть" и т. п. По большей части такія слова отнюдь не бываютъ звукоподражаніями; но они кажутся намъ естественными звуковыми
жестами въ томъ же смыслѣ, въ какомъ, нанримѣръ, высовываніе языка у глухонѣмого ребенка пли двнженія рта,
какъ при ѣдѣ, понимаются безъ дальнѣйшихъ разсужденій, какъ обозначенія языка и ѣды.
Отсюда намъ остается уже сдѣлать одинъ только шагь
до тѣхъ звуковыхъ образованій, который можно назвать
„естественными звуковыми метафорами". Это выраженіе
должно обозначать, что въ этомъ случаѣ наблюдается переход!, представленія въ чувственный образъ, аналогичный съ тѣмъ, который свойствен!, обозначаемой тѣмъ же
названіемъ фигурѣ рѣчи. Присоединенное же къ этому
названію прилагательное „ е с т е с т в е н н а я " звуковая метафора должно въ то же время обратить вниманіе на то,
что рѣчь идетъ при этомъ о непроизвольной, непосредственно изъ естествеішаго эмоціональнаго тона возникающей ассоціаціи, которая поэтому проявляется, въ обіцемъ,
несравненно болѣе примитивным!, образомъ, чѣмъ при
настоящей метафорѣ въ ораторскомъ стилѣ. Обычнымъ
примѣромъ такой естественной звуковой ассоціаціи, п о б е доносно противостоявшим!, всѣмъ нскусственнымъ этимо-

логіямъ прежней индогерманской фнлологіи, служатъ коррелятпвныя понятія—отецъ и мать пли, по свойственному
безчисленнымъ языкамъ и нашей дѣтской рѣчи произношенію, папа и мама, наряду съ некоторыми подобными
звуковыми варіантами, напр., тата и нана и т. д. На
основаніи разлпчныхъ словарей я установилъ статистически, насколько часто встрѣчаются такія звуковыя сочетанія съ ихъ специфическимъ распредѣленіемъ гласныхъ
вт. сравпеніи съ другими. Оказалось, что около восьмидесяти процентов!, словъ въ разсмотрѣнныхъ языкахъ прігнадлежатъ къ типу „папа п мама" или аналогичным!, звѵковымъ варіаціямъ и лишь двадцать, приблизительно, процентов!, уклоняются оть этого типа. Болѣе обпшрныя данный
могутъ привести къ несколько иному результату; трудно
допустить однако, чтобы они существенно измѣнили характеръ его. Такое процентное отношеніе тѣмъ менѣе является
результатом!, простой случайности, что оно подтверждается
и при анализе языка совершенно разноплеменныхъ народовъ, т.-е. прп условіяхъ, исключающихъ пропсхождсніе
такихъ парт, словъ пзъ общаго праязыка. Само собою разумеется, впрочемъ, что и здѣсь не само дитя дѣлаегь
такой выборъ, при которомъ болѣе сильный родъ характеризуется и болѣе снлыіымъ, a болѣе слабый—болѣе
слабымъ звукомъ, но окружающіе ребенка,—подъ давленіемъ одинаковых!, естественных!, ассоціацій, основанных!»
на эмощяхъ,—всюду примѣняютъ эти естественные первоначальные звуки ребенка для такого различонія.
По образцу этого сравненія звуковъ въ наименованіяхъ
отца и матери слѣдуетъ поступать и во всѣхъ другихъ
случаяхъ, въ которыхъ возможно предполагать аналогичный отношенія между звукомъ н его значеніомъ. ÖCHOBныя правила при этомъ могуть быть сведены къ тремъ:
1. Единичный случай или относительно незначительное
число случаев!, никогда не играютъ рѣшающеіі роли, и

идущія въ опредѣленномъ направленіи отношепія между
звукомъ и значеніемъ должны быть настолько многочисленны, чтобы возможность случая была исключена.
2. Такія отношенія должны встречаться въ достаточно
большомъ числе языковъ разныхъ лингвистическихъ семействъ. Если же они встречаются въ столь многочислен,
ныхъ еще идіомахъ одной и той же группы языковъ, то
имъ нельзя приписьшать никакого значенія, такъ какъ
возможно предположить, что они обуславливаются обіцнмъ
ироисхожденіемъ.
3. Если нужно констатировать въ извЬстномъ явленіи
речи основанное на эмоціональномъ сходстве сродство
звука и его значенія, то необходимо найти для этого
опору въ другнхъ, если возможно, еще более очевітдныхъ
ассоціаціяхъ подобнаго рода. Тѣмъ самымь исключается
въ то же время такое совпадете, которое основано не на
самостоятельном!, развитіи нзъ одинаковых!, психнческнхъ
основъ, но зависите отъ внЬшняго, на международныхъ
сношеніяхъ оспованнаго, заимствованія, какъ во многихъ
случаяхъ можно это допустить при числительныхъ или при наименованіяхъ употребительныхъ предметовъ,—ирипомнимъ
хотя бы знаменитое словечко „сакъ".
Если ИСХОДИТЬ ІІЗЪ Э Т И Х Ъ ОСНОВНЫХ!, условныхъ правил!,,
то окажется, но моему мнѣнію, что нарѣчія места и указательный мѣстоименія образуютъ такую область формъ
речи, въ которой наблюдается основанная на сходстве
эмоцій ассоціація между величиною отдаленія предмета и
звуковыми образованіемъ въ исключающем!, случайность
числе случаевъ,—именно въ томъ смысле, что бол'Ье
сильный или болѣе глухой звукъ ассоциируется съ большим!, разстояніѳмъ, a болѣе слабый и звонки!—съ меньшим!,, выразится ли эта звуковая градація въ двухъ или более членахъ ряда, какъ, напр., въ трехъ полинезійсвихъ
формахъ ni, па, га въ значенін здесь, тамъ н тамъ вдали.

Первыя два изъ вышопривѳдснныхъ требованій вполнѣ
соблюдены въ приведенных!, для иллюстраціи такой связи
звука и его значенія нримѣрахъ: число случаевъ не такъ
велико, какъ въ варіантахъ типа „папа и мама", но все
еще достаточно для того, чтобы сдѣлать неправдоподобнымъ случайное совпадете, и примѣры заимствованы, по
большей части, изъ языковъ, принадлежащих!, къ различнымъ лингвистическимъ семействамъ. Нѣтъ равными образомъ и основанііі допускать въ дашюмъ случаѣ наличность условий, благопріятствующихъ заимствованію. Выполнено точно также и третье условіо: аналогичный модификаціи выраженія,—въ которыхъ успленіс звука, удлнненіо
или равносильное ІІМЪ но эффекту удвоеніе его означает,
увеличеиіе предмета, отдаленія его или иногда числа,—
неоднократно встрѣчаются намъ въ языкѣ, въ особенности, въ относительно псрвобытныхъ его формахъ. Многочисленный доказательства въ пользу этого мнѣнія далъ
уже А. Ф. Потть, собравъ въ своемъ до сихъ поръ не
утратнвшемъ значенія сочиненіи объ удвоеніи (1862 г.)
значительное количество примѣровъ изъ всевозможных!,
языковъ. Въ особенности характерные примѣры сообщает»
Вестерманъ въ своемъ словарѣ и въ грамматикѣ языка
того-негровъ въ принадлежащей намъ колоніи '). Подобно
большинству другихъ нарѣчій суданскихъ племенъ языкъ
того-негровъ располагает, указательными частицами для
означенія малыхъ, срсднихъ и большихъ разстояній, при
чемъ отдаленность выражается болѣе низкимъ, а близость
болѣе высокими гласнымъ звукомъ. ГГѢ же различія звуковъ наблюдаются и нри обозначены качествъ, свойствъ
предмета: прилагательное съ низкимъ тономъ и долгою

') Diedrich Westermann, Wörterbuch der E w e - S p r a c h e f l 9 0 6 , Einleitung, S. 1 5 * . Grammatik der Ewe-Spracbe, S. 44 ft'. Срав. еще С.
Meinhof, Die moderne Sprachforschung in Afrika, 1910, S. 75 ff.

гласного обозначаем, большой предмета, прилагательное
съ высокимъ тономъ и короткою гласного—маленькій. Въ
глаголѣ низкая гласная выражаем, пассивное состояніе,
высокая—активное. Послѣдній контраста наиболѣе устойчив!, и распространены онь наблюдается во всѣхъ суданскихъ нарѣчіяхъ, нарѣчіяхъ группы банту, во всѣхъ хамитскихъ и въ большей части семитическихъ языковъ.
Можно ли всѣ эти параллели считать дѣломъ случая? Конечно, исторія языка въ собственномъ с.чыслѣ этого слова
не можем, отвѣтить на вопросъ о происхожденіи этихъ
аналогій между языками, принадлежащими къ различнымъ
лингвистическим!, семействам!,. ІІо если историки представим, себѣ, что онъ спустился съ высота чпстаго сравнительнаго языковѣдѣнія въ дѣтскую комнату, въ которой разсказываются въ этотъ моментъ сказки, то, пожалуй, онъ признается въ ошибочности своей гипотезы
случая. Онъ замѣтитъ, что въ сказочныхъ повѣствованіяхъ о великанахъ н страшныхъ чудовпщахъ или о карликахъ и дружественно расположенных!, эльфахъ, о большихъ, возбуждающихъ ужасъ, существахъ разсказывается
понйженнымъ тономъ, а о крошечныхъ,
нрнносящпхъ
счастье—повышенным!,; и въ новѣствованіи о страданіяхъ
и скорбяхъ сказочныхъ героевъ голосъ становится болѣе
низкимъ. Такія измѣненія звука служатъ естественяымъ
средством!, выраженія контрастирующихъ чувствована!, и
хотя первобытные народы—не дѣти, однако въ языкахъ
ихъ сохранились слѣды естественнаго выраженія чувствованій все же въ болѣе живой формѣ, чѣмъ въ большпнствѣ языковъ культурныхъ народовъ.
Хотя въ одномъ случаѣ средствомъ для выраженія усиленія понятія служить удлиненіе гласной, въ другомъ—
удвоеніе или повтореніе слова, однако обѣ эти формы
выраженія сродны между собою: нрипомнимъ хотя бы
распространенную въ особенности въ романскихъ языкахъ,

форму превосходной степени, полученную нутемъ повтиренія слова, напр., a l t o а 1 t o = очень высоко, или ОТНОСЯЩАЯСЯ къ раннимъ стадіямъ развптія языка
удвоенія
словъ для повторяющихся, иарныхъ предметовъ или ігро• цессовъ. Можно, конечно, сказать, что отношеніе между
словомъ и его значеніемъ въ этомъ случай болѣе наглядно.
Однако приведенный выше звуковые метафоры для выраженія различной величины предметовъ и разстоянія ихъ
оть насъ во всякомъ случаѣ не уступают!, въ этомъ отношения словообразованіямъ типа „папа, мама". В ъ обоихъ
случаяхъ то, чгб должно было бы остаться недостовѣрнымъ для нашей степени развитія, которую нельзя смѣшпвать съ нониманіемъ первобытнаго человѣка, разъясняется благодаря несомнѣнному отношенію къ яснымъ,
бол be очевиднымъ и для насъ явленіямъ нодобнаго же
рода и на основанін числа случаевъ. Мнѣ кажется поэтому, что и въ данномъ случаѣ возможно допустить
в ероятность нодобнаго объясненія, наряду съ другими образованіями но аналогіи, безъ всякаго возраженія допустимыми нами для объясненія извѣстныхъ звуковыхъ измѣненій. Напротивъ, совершенно непріемлемымъ кажется мнѣ
аргуменгь Пауля: безъ достаточнаго историво-лингвистическаго изслѣдованія, которое во многихъ языкахъ немыслимо, ничего нельзя рѣпшть о значеніи подобных!,
формъ. Съ этой точки зрѣнія мы не могли бы признать
звуковыми образами даже такія формы, какъ „belfern"
(тявкать), „plappern" (болтать), „poltern" (стучать) и ми.
. др., такъ какъ историко-лингвистическое изслѣдовапіе
приходить относительно нихъ лишь къ тѣмъ выводамъ,
что къ нзвѣстному времени oui; уже имѣются налицо, но
о происхождении ихъ обыкновенно ничего нензвѣстно. Съ
вопросомъ о томъ, будешь ли извѣстное звуковое образованіе какъ-либо „ономатопоэтическим!.", историко-лингвистическому изслѣдованію вообще нечего дѣлать. Равными

образом!, безразлично для рѣшенія этого вопроса, было
ли нзвѣстное слово ономатоноэтическимь съ самаго начала,
или стало таковымъ лишь въ процесс!; развитая рѣчи. Изъ
исторіи мы въ крайнемъ случаѣ можемъ лишь почерпнуть,
что въ извѣстныхъ случаяхъ слово по законамъ перехода
звуковъ, которые сами по себѣ взятые независимы отъ
звукоподражаній и звуковыхъ метафоръ, сдѣлалось какъ *
бы ономатоноэтическимь. Но, во-нервыхъ, это можетъ
иметь мѣсто лишь въ отдѣльномъ случае, а не аналогичнымъ образомъ и въ однихъ и тѣхъ классахъ понятііі
большого числа языковъ, относящихся къ различными
лингвистическимъ семействамъ: при такомъ допущеніи мы
неизбежно должны будемъ приписать случаю противорѣчащую всѣмъ правилам!, вероятности силу. Въ такомъ
случае мы, действительно, съ равнымъ иравомъ могли бы
допустить, что слово „кукушка", какъ утверждали нѣкогда
Л а з а р ь Г е іі г е р ъ и M а к с ъ М ю л л е р ъ, не пмѣетъ
ничего общаго съ звуками, издаваемыми кукушкою. Вовторыхъ, условія въ этомъ случаѣ во всякими отношеніи
иныя, даже противоположным тѣмъ, который наблюдаются,
напр., прп переходѣ гласныхъ въ нѣмецкомъ языкЬ. Такой,
напр., нореходъ гласныхъ, какъ „bmde, band, gebtmden",
„fùide, fand, gefwnden" и т. п. распространяется на далеко лежащія другь отъ друга глагольный понятая, и, помимо того, между понятіямн времени и соответствующими
имъ формами перехода гласныхъ нигдѣ нельзя найти другое аналогичное отношеніе звука и понятія. Следовательно, допускать въ данномъ случае звуковую метафору нЬтъ
основаній, тЬмъ болѣе, что многочисленный звуковыя
аесоціаціи, благодаря которымъ явленія языка могли въ
этомъ случае вылиться въ однообразную форму, даютъ,
новидимому, вполнЬ достаточный условія для образованіл
формъ перехода гласныхъ. ТЬмъ не менѣе, принимая во
вниманіе сложность условіи, въ которыхъ, очевидно, со-

вершается образованіе формъ рѣчн, нельзя, но моему
мнѣнію, в'і, извѣстныхъ случаяхь даже здѣсь отрицать
безъ дальнѣйшихъ разсужденій возможность совмѣстнаго
дѣйствія звуковыхъ ассоціацій и ассоціацій по значенію.
Прнмѣромъ такого совмѣстнаго вліянія тѣхъ и другихъ
ассоціацій можем,, пожалуй, служить образовавшійсл въ
нововерхненѣмецкомъ нарѣчіи изъ ассимилироваішаго изъ
латинскаго языка глагола „plagen" — мучить, терзать,
(„Plage = р ] a g а", ударъ) учащатольный глаголъ „placken" = въ собственномъ смыслѣ—наклеивать, въ фнгу])альномъ—мучить, терзать. ІІо разт, возникла такая учаіцательиая форма, то, по аналогіи, мы естественным!, образомъ должны были образовать форму „bücken" (нагибаться) ом, „biegen" (гнуть), форму „schmücken" (украшать) отъ „schmiegen" (гнуть) и т. д. Однако должна ли
вообще образоваться въ дайномъ случаѣ учаіцателыіая
форма? И нельзя ли объяснить подражаніемъ уже существующим!, образцам!, то обстоятельство, что такой по
аналогіи съ другими учаіцательными глаголами образовавшійся переход!, звуковъ сдѣлалъ слово и съ фонетической стороны адэкватнымъ выраженіемъ омішковъ понятія.
Сдѣлавъ это предположеніе, мы но будемъ уже отрицать
также возможность и того, что такія учащательпыя формы первоначально обрадовались для тѣхт, ионятій, для которых!, усиленіе звука являлось своего рода звуковою метафорою, и лишь впослѣдствіи, при дальнѣйшемъ раенространеніи этого явленія, такое иронсхожденіе было вытѣснено чистыми звуковыми ассоціаціями. Конечно, такое
объясненіе весьма проблематично, такъ какъ дѣло идетъ
о единичном!, феноменѣ. ІІо при столь сложныхъ явленіяхъ, какъ въ языкѣ, мы никогда не должны забывать,
что указаніе одного условія не исключаем, вшянія другихъ условій; поэтому хотя распространеніе извѣстнаго
явленія языка чрезъ звуковым ассоціацііг и объясняем,

фактъ именно этого распространения, но нисколько не дЬлаегь понятнымъ происхожденіе самаго явлснія. Мы наблюдаемъ здѣсь совершенно то лее, что и въ „Lois de
l'imitation" французских!, соціологовъ: эти законы тоже
должны объяснить всевозможный соціальныя явленія, но къ
сожалѣнію оставляютъ совершенно нензвѣстнымъ, какъ произошло то, что должно распространяться чрезъ подражапіе.
Исходя нзъ этой точки зрѣнія, я могу добавить еще несколько словъ въ пользу звуковыхъ метафоръ въ еврейскихъ формахъ спряженія, въ предположенш которыхъ я
схожусь, впрочемъ, сл, выдающимся современным!, знатоком!, еврейскаго языка, Эд. Кёнигомъ. Известно, что въ
еврейскомъ языкЬ имеются характерный фонетическая измішешя въ конечных!, согласныхъ двухслолсныхъ глагольных!, корней, идущія параллельно съ пзмЬненіями значеиія. Эти измѣненія могутъ послужить лучшимъ, чѣмъ
ономатопоэтическія новый образовапія вт, иЬмсцкомъ
языкЬ, примѣромъ того явленія языка, которое я выше
назвалъ звуковою метафорою, потому что въ нихъ еще
менѣѳ можно заподозрить действительное звукоподражаніе.
Возьмемъ, напр., такой рядъ словъ, какъ p a r a развязывать, р а г a d разделять, p a r a s разсѣнвать, р а г а к ломать, p a r a г расщеплять и т. д.
Одна нзъ этихъ формъ, взятая въ отдельности, могла
бы, конечно, быть совершенно лишенною смысла. Но если
разематривать ихъ въ связи, то едва лп можно сомневаться въ связи фонетпческихъ измѣненій и измѣненіЗ
смысла, тѣмъ более, что различные ряды, въ которыхъ"
фонетичѳскія изм'Ьнешя протекаютъ аналогичным!, образом!,, поддерживаютъ въ этомъ случае другъ друга. Съ
той же точки зрЬнія мы можемт, разематривать и формы
піэль, пуаль, рифиль, гофаль ') и т. д. еврейскаго гла') Piël, Puai, Hiphil, Hoplial—формы спряжепій въ дрсвно-еврейскомъ языкѣ, соотвѣтствующін нашнмъ залогамъ.

Лримѣч.

персе.
4'

гола, не упуская однако изъ виду и компликацію съ чисто
звуковыми ассоціаціями, при чемъ параллелизмъ фонетическпхъ пзмѣненій и измѣненій смысла съ одной стороны и
чисто звуковыя ассоціацін—съ другой то перекрещиваются,
то помогаютъ другь другу. О звукѣ у формы пуаль, какъ
страдательнаго залога, была рѣчь уже выше: это то же
углубленіе гласнаго звука, которое, какъ выраженіе страданія, распространено въ значитѳльномъ числѣ афрнканскихъ нарѣчій, въ языкахъ же и нарѣчіяхъ Судана тѣсно
связано съ аналогичными обозначеніями качествъ и свойствъ
предмета. Дальнѣйшѳе доказательство въ пользу содѣйствія такихъ основанныхъ на чувствованіяхъ ассоціацііі
можно видѣть в'ь томъ, что на закономѣрномъ пути этихъ
глагольныхъ измѣненій иногда пзъ формл., лишенныхъ всякой связи между звукомъ и значепіемъ, образуются наклонения, ономатопоэтическій характеръ которыхъ тотчасъ
же улавливается ухомъ. Такъ, напр., едва ли кто усмотришь звуковую метафору въ такихъ формахъ, какъ g a r a
тащить, z а 1 а 1 ззенѣть. ІІапротивъ, едва ли можно отрицать наличность ея въ соотвѣтствующихъ ннльиель - формахъ g a r g a r ворковать, z i l z e l звонить ').
б ІІсреводчпкъ счелъ здѣсь нсобходимымъ исправить явпо певѣрно
напечатанный

текстъ

Вупдта.

ноставлено „пильнель"

Вмѣсто

и в.чѣсто

„Palpelformen"

„garar"—„gargar".

въ нереводѣ

Въ оправдапіе

сошлемся на знаменитую грамматику древпе-еврсйскаго языка Гезсніуса, § 55. ІІереработашпій послѣ смерти Гезеніуса (1842) его грамматику

Рёднгсръ

удвоевін.

воснользовался

что и Вундтъ,

тою же монографией

ссылающійся

Погта

объ

на вео. Поэтому нримѣры у

нихъ однп тѣ же. По англійскому изданію Гезсніуса 1880 г. (Gosenius
Hebrew Grammar translated from Itoedigor's edition by Davics, p. 141)
соответствующее мѣсто читается такимъ образомъ: Pilpel
by doubling both of the essential

stem-letters...

is formed

This also is used of

motion quickly repeated, which all languages are prone to express by
repetition of the same sound, ...
ми. др. примѣры. Сравн.

Л-ш. Ѵ to

At'undt,

печатано Pulpel, но gargar,

tincle,

re

gurgle"

n

Völkerpsychologie, I 2 , 350, гдѣ наПримѣч.

переводчика.

Въ виду этого необходимо, конечно, требовать, чтобы
всяіѵін изслѣдователь происхожденія п значенія формъ рѣчи
прежде всего принималъ во вниманіе нхъ псторическоо
развитіе. Однако исторія эволюціи рѣчи п, къ сожалѣнію,
мало еще разработанная исторія эволюдін значенія словъ,
сами но себѣ взятый, недостаточны для объяснонія такихъ
явлений, въ развитіе которыхъ непрестанно вторгаются
отчасти физическія, отчасти психическія условія. Такъ какъ
я настойчиво подчеркиваю эту точку зрѣнія, то не думаю,
чтобы сдѣланнын мнѣ однажды упрекъ въ томъ, будто я
стараюсь исключить нсторію изъ интерпретаціп языка, быль
справедлив!,. Историческое языковѣдѣніе само все болѣе и
болѣе чувствуетъ потребность въ психологическомъ объясненіп и поэтому впдитъ себя вынужденным!, обращать вннманіо на дѣнствующія еще it въ современномъ языкѣ силы
новообразованія и пзмѣненія; именно по этой причинѣ къ
счастію, исчезло, наконецъ, пѣкогда облюбованпое историками языка представленіе о таинствениомъ, непостижимомъ
для насъ первобытном!, состояніп, послужившемъ исходнымъ пунктомъ всякаго историческаго развитія. Самъ Германъ Пауль въ свопхъ „Prinzipien der Sprachgeschichte"
указалъ на то, насколько богатыя дапныя можемъ мы
извлечь изъ фактовъ живыхъ языковъ; въ этомъ его особая
заслуга. Однако съ этимъ плодотворным!, для дальнѣйшей
работы указаніемъ лишь отчасти согласуется его методологический основной нринципъ, согласно которому современный намъ фазист, развитія языка нужно интерпретировать, исх'олл исключительно пзъ нсторіи. Этот, нринципъ
нуждается въ дополненіи черезъ свое обращеніе: прошлое
языка можно понять лишь, исходя изъ мотявовъ, опредѣляюіцяхъ также его настоящее. Но какимъ образомъ, не
прпбѣгая кь психологіи, возможно умозаключать обратно
къ эттгмъ, большею частью, психпчвокимъ мотивамъ, это
для меня непонятно.

Ыѣсколько одностороннііі историзмъ, — въ свое время
вполнѣ принятый въ языковѣдѣніи, да и въ настоящее
время иногда применяемый тамъ, гдѣ онъ не устарѣлъ
еще благодаря хотя бы цѣннымъ работамъ германистовъ,
нерѣдко ведетъ, къ сожалѣнію, къ дальнейшей односторонности: индогерманистъ принимаем, во вниманіѳ въ
своей области развѣ еще работу специалиста по семитическим!, языкам'!., и обратно. Другія области языковѣдѣнія,
въ особенности, языки такъ называемыхъ первобытных-!,
народовъ не считаются достойными вішманія, потому что
они будто бы „не имѣюм исторіи". Однако это утверждение не выдерживаем критики. Конечно, опирающаяся
на болѣе пли менѣе надежный свидѣтельства исторія у
многихъ изъ этихъ народовъ, о языкѣ которыхъ идем
здѣсь рѣчь, обнимаем собою лишь очень незначительный
иеріодъ прошлаго. Но развѣ мы знаемъ исторію индогерманцевъ того времени, къ которому относится древнѣйшая
исторія ихъ языковъ? Наобором, большая часть заключений
нашихъ относительно этого нервобытнаго времени сдѣлана,
какъ извѣстно, на основаніп анализа языка. Исторія языка
ѵ и исторія
народа — далеко не одно и то же. Источники
исторіи языка даны намъ, независимо отъ всякой традиции въ различіи діалектовъ, въ отношеніи извѣстнаго языка
къ другимъ, наконецъ, отчасти въ допускающихъ доказательство измѣненіяхъ, которымъ лзыкъ подвергнулся въ
начальный стадіи своего развитія. Но въ этомъ смыслѣ
слова мы располагаем!, исторіей языка не только культурныхъ народов-ь, такъ какъ цѣнныо вклады въ нее вносим также многочисленные языки первобытныхъ народовъ,
благодаря многимъ сравнительным!, лингвистическим!, изслѣдованіямъ, не уступающим!, уже существенно въ строгости методологіи аналогичным!, отраслямъ индогерманской
фнлологіи.
!
Я наномшо лишь изъ опубликованныхъ въ иослѣдніе

Годы работе труды К. М е й н г о ф а о нарѣчіяхъ группы
банту, Д. В е с т е р м а н а о языкѣ того-нсгровъ (Е\ѵеSprache) и языкѣ фульфульде '), П. В. Ш м и д т а о языкахъ и нарѣчіяхъ Индонезіи и Океаніи и ми. др. Языки
первобытныхъ народовъ, какъ ни уступаютъ они во многпхъ отношсніяхъ болѣе богатымъ языкамъ культурныхъ
націй, въ о д н о ы ъ отношеніи во всякомъ случаѣ представляются безконечно болѣѳ удобными для психологиче-,
скаго изслѣдованія: во многихъ формахъ выраженія понятій въ нихъ чаще зам ечается еще сродство между звукомъ и его значеніемъ, чѣмъ это бываете въ языкахъ
культурныхъ народовъ. Первобытные языки часто еіцо
сохраняют!, на еебѣ отнечатокъ той стадіи развитая языка,
на которой непосредственно нзъ интуіщін возникающее
стремленіе къ словообразованію чаще проявляется въ своей
нетронутой, не искаженной традиціей и культурой, силѣ,
какъ это до извѣстной степени можно наблюдать даже въ
нашемъ народномъ языкѣ въ его отношеніи къ литературному. Прежде всего въ тѣхъ случаяхъ, когда ставится
вонросъ о „пропсхожденіи языка", не елѣдуетъ поэтому,
но моему мнѣнію, игнорировать эти,—несмотря на долгій
неріодъ развитая, который и они имѣютъ за собою,—все
же во многихъ отношеніяхъ болѣе первобытныя и до извѣстной степени болѣе наивныя формы рѣчп.

') Племени Фула, пулло=корнчневый, феллата, фоллани въ цен
тральномъ и оаиадпомъ Суданѣ.

ІІримѣч.

переводчика.

III.
Индивидуумъ

и

нація.

1. Индивидуализмъ въ преданіи и в ъ исторіи.
Существуетъ естественная, всюду распространенная, характерная для наивнаго міропониманія склонность приписывать всякое цѣнное или важное, значительное изобретете—личности, какъ творцу его. Такъ, уже первобытный
миоъ создаем образъ „спасителя человѣчества", который
принесъ огонь, изобрѣлъ оружіе и орудія, ввелъ религіозныя церемоніи, кульм. Событія, почему-либо глубже
запѳчатлѣвшіяся въ народной памяти, сага также связыв а е м съ именами отдѣльныхъ героевъ. Еще у китайцевъ
ихъ былые властители считались творцами ихъ древнейшей культуры, въ замѣчательномъ сліяніи образовъ миончѳскаго спасителя и сказочнаго то роя. Одииъ изъ этихъ
властителей создалъ, но китайскому преданію, языкъ, другой пзобрѣ.ть письмо, тротій ввелъ земледѣліе. Въ бо.тЬе
поздиія времена мѣсто этихъ былинныхъ героевъ заступаем избранный народъ. Такъ, напримѣръ, библейское
сказаніе о творенін міра и о временахъ патріарховъ столь
же идем навстречу первобытной потребности въ объясненіи, сколько само, въ свою очередь, служим главною
опорою подобныхъ представлении Въ глазахъ современной
науки, правда, эта роль израильскаго парода давно сыграна;
но среди другихъ древпихъ народовъ Востока и /до нашихъ

дней находятся преемники израильтянъ въ нритязаніяхъ
на званіе перваго культурнаго народа. Различіе,—не въ
пользу зтихъ послѣдующихъ народовъ,—лишь въ томъ, что
ни одиігь изъ нихъ не могъ столь неоспоримо, какъ народъ Ветхаго Завѣта, утверждать свое право на первенство. Кромѣ того, мнѣнія о томъ, гдѣ зародилась культура, мѣнялись, по большей части, сообразно съ тѣмъ,
куда направлялись изслѣдованія заинтересованныхъ ученыхъ, или, въ тѣхъ случаяхъ, когда отдѣлыіый взглядъ
пріобрѣталъ большое распространеніе, сообразно съ тою
страною, на которую въ данный момента было обращено
вниманіе ученаго міра. Такимъ образомъ, Нндія, Егнпета,
Вавплонія послѣдовательно считались колыбелью высших!,
духовныхъ пріобрѣтеній человѣчества, отчасти же считаются и до сихъ поръ. Конечно, эта смѣна воззрѣній пмѣста полное оправданіе въ результатахъ прогрессирующаго
изученія древности. ІІо склонность считать такую колыбель культуры ИСХОДНЫМ!, пунктом!, всякой релпгіп, искусства и науки является въ то же время, пожалуй, безсознательнымъ возвращѳніемъ къ кругу библенскнхъ иредставленій о нроисхожденін; но такое представленіѳ, продуманное до конца, неизбѣжно приводит, къ наименѣѳ нріемломой пзъ всѣхъ тоорін о происхожденіи культуры, къ
тѳоріи изобрѣтонія.
Удивительно, что такая точная, всюду на критическое
изолѣдованіе опирающаяся наука, какъ филологія, сходится въ этом!, пункт-!; er, наивными представленіями о
колыбели культуры человечества; укажемъ д в а мотива
этого явленія, чтобы сдѣлать его понятнымъ. Во-пѳрвыхъ,
но неизмѣнному закону интеллектуальной деятельности,
всякое сѵжоиіо круга зрѣнія влечета за собою концен-^,
трацію интереса, имѣюшую рѣшающое значеніе для сужденія о цѣнности предмета. ІІо въ этой концентран,іи интереса встрѣчаются начало и конѳцъ: наивное воззрѣніе,

переносящее индивидуальный опытъ въ исторію человечества съ одной стороны, H изощренное до высшаго совершенства спеціальное изслѣдованіе. Вндоизмѣпяя известную пословицу: „изъ-за дорсвьевъ лѣсу не видно" можно
сказать о спеціалистѣ, что онъ, погруженный въ разематриваніе отдѣльнаго дерева, вообніе не замѣчаете, что
онъ въ лѣсу. Вторыми жо основаніемъ къ этому служить
методъ филологичеокаго изслѣдованія, несомненно воспитывающій въ духѣ строгой концентраціи на частностяхъ.
Эта важная и для науки въ высшей степени благотворная особенность филологнческаго изслѣдованія имѣѳть
однако и обратную сторону, быть можетъ присущую ему
болѣе, чѣмъ другимъ методами научной работы. Свою
ближайшую задачу филологическое изслѣдованіе усматриваете въ критичесвомъ анализѣ н истолкованіи продуктовъ
духа, при чемь особенно старается опять-Таки выдѣлить
частности во всѳмъ ихъ евоеобразіп. Но такой методъ
работы неизбежно переносится на предмете и определяете
его оцѣнку. Это съ точки зрѣнія спещальныхъ задачи
изслѣдованія оправдываемое до извѣстнон степени суженіе
горизонта легко подмѣняегся другимъ мотивомъ, которому
уже трудно подыскать какое-либо оправданіе: самимъ объектами, составляющими содержаніе изслѣдованія, приписывается согласное съ рефлексіей происхождеиіс, которое
возможно больше приближаете ихъ къ деятельности изслѣдующаго филолога. II подобно тому какъ эта деятельность предполагаете напряженіе индивидуальных-!, духовныхъ силъ, точно такъ жо склоняются, въ концѣ-концовъ,
къ признанію, что всякій продукте чсловѣческаго духа,
какъ и гд-fe онъ нами ни встретился бы, приводите къ
индивидуальному творцу его и, въ крайнемъ случаѣ, къ
ограниченному числу индивидуумовъ. Къ этому присоединяется, такъ сказать, цеховой интеллектуализмъ филолога
и, какъ естественное его дополненіо, по большей части

рѣзко выраженный индивидуализмъ, который еще болѣе
вкореняется благодаря постояннымъ занятіямъ, иосвященнымъ духовнымъ твореніямъ дѣйствительно индивидуальнаго происхожденія. Въ одной статьѣ о методологіи Германъ ІІауль, напр., слѣдующимъ образомъ объясняешь
сущность филологической интерпретаціи: „мы понпмаемъ
извѣстный текстъ, когда въ нашей душѣ возникаютъ какъ
разъ тѣ ассоціаціи представленій, которыя авторъ хотѣлъ
вызвать въ душѣ читателей" '). Это онредѣлеіііе вполиѣ
нрпложимо къ какимъ-нибудь дидактическпмъ, учебнымъ сочиненіямъ. Всякій однако, кто сколько-нибудь можешь перенестись въ душу поэта, согласится съ шЬмъ, что лирическій
или даже эпическій и драматнческіи поэтъ въ моменты
своего вдохііовешіаго творчества нисколько не заботится
о намѣренномъ воздѣйствіи на другихъ. Но для филологаинтерпретатора интеллектуальная работа, путемъ которой
онъ долженъ добиться пониманія нзвѣстнаго творенія духа,
незамѣтно переходить въ соотвѣтствуюіцую интеллектуальную работу самого творца. Въ основѣ такой безсознательной подмѣны несомнѣішо лежишь нредставленіе, что всякое нроизведеніе творчества и, слѣдоватслыю, всякое
словесное выраженіѳ является нродуктомъ рефлоксін о воздѣйствіи на слушателя или читателя. Что можотъ служить
иногда иобочнымъ мотивомъ, становится главнымъ. А такъ
какъ этотъ, на пониманіе дѣйствителыю присутствующаго
или воображаомаго слушателя направленный, побочный
мотивъ является всегда нродуктомъ индивидуальной рефлексіи, то ясно, насколько тѣсно это раціоналистнчоскос
пониманіѳ возиикповенія иродуктовъ духа соприкасается
съ индивидуалистическимъ истолкованіемъ, благодаря которому это крайнее изощреніе научной рефлексіи вновь
отклоняется на путь наивиыхъ ле^ендъ о снасителяхъ,
герояхъ и т. и., такъ какъ этотъ индивидуалистический
') Panl, Grnndriss der germauischcn Philologio, l 2 , S.

178.

мотодъ изслѣдованія остественнымъ образомъ переносится
съ литературных!, произведены также и на другія созданія духа человѣческаго, на саги, мпоы, обычаи и, наконоцъ, на самый языкъ, служащій органомъ всѣхъ этихъ
нродуктовъ духовнаго творчества.
Такимъ образомъ, когда Пауль допускаем, что виновником!, всякаго новообразованін, измѣненія въ языкѣ является индивпдуумъ или ограниченное число индивидуумовъ, на общество же не обращаем при этомъ никакого
вниманія,—онъ поступаем совершенно въ духѣ вышеприведеннаго опрѳдѣленія филологической интерпретаціи. Онъ
высказалъ такой взглядъ уже въ первомъ изданіи своихъ
„Prinzipien der Sprachgeschichte", появившемся въ 1880 г.,
п оставплъ неизменённым!, въ вышедшемъ въ 1909 г. четвертом!, изданы. Судя по многочисленным!, заявленіямъ,
вглядъ этотъ пользуется сочувствіемъ круга весьма почтенныхъ языковѣдовъ.
ІІо неправильно трактовать этом вопросъ, какъ это
часто дѣлается, конечно, въ интересахъ именно филологическаго ограничены и суженін проблема, исключительно
съ точки зрѣнія исторіи языка или даже литературы. Эти
объекты филологіи, какъ ни важны могутъ они быть сами
по себѣ, никогда не стоям обособленно. Даже сага и
миоъ, вслѣдствіе трудности отграничить ихъ о м формъ
литературнаго преданія, лишь несовершенно дополняют!,
то представленіе, которое составляется, обыкновенно, о
вознпкновеніи продуктов!, духа на основаніи филологическаго изслѣдованія. ІІо то, что собственно нужно выдвинуть на первый плаиъ, когда рѣчь идем именно о проблемам общества, это с а м а о б щ е с т в е н н а я ж и з н ь
и с я ф о р м ы : право, государство и подготовляющіе или
дополняюіціе ихъ общественные союзы. Это какъ разъ т о м
пункм, въ которомъ съ исторической точки зрѣнія интеллектуализмъ и индивидуалнзмъ современной фплсхтогіи оче-

видно является возвратомъ къ воззрѣніямъ раціоналпстичеекаго просвѣщенія. Какъ и всякое другое регрессивное
движеніе въ исторіи культуры, этотъ филологическііі интеллектуализмъ и индивидуализмъ хотя и повторяютъ прошлое, однако, на болѣе высокой ступени интеллектуальнаго
развитія. Эпоха Иросвѣіценія была во власти конструктивной метафизики, современный же филологъ находится подъ
гнетомъ принципа раздѣленія труда. Такимъ образомъ,
языкъ представляется ему суммою индивидуальныхъ словообразованій, миѳъ,—суммою повѣствованій и былинъ неизвѣстныхъ сказателей. Какъ эти продукты творчества
духа относятся къ другими общимъ оозданіямъ, къ обычаямъ, нраву, государству, этотъ вонросъ мало заботитт,
лингвиста и изслѣдоватедя миоовъ по спеціальиости. Въ
виду указанных!, условій точка зрѣнія философовъ Иросвѣщенія хотя и осталось по существу тою же, однако,
нѣсколько видоизменилась. По ихъ ученію, въ началѣ всего
существовал!, отдельно живущій естественный человѣкъ.
Встретившись впервые со своими ближними, опт, пзобрѣлъ
языкъ. Для собственной безопасности опт, основали, по
договору съ другими людьми, руководимыми тѣми же потребностями, государство и правовой порядокь, и для
унроченія всѣхъ этихъ институтов!, установить, наконецъ,
общій религіозный культа. Таковы идеи философіи просвѣщенія, въ наиболѣе рѣзкой формѣ высказанный крайним!, представителем!, эгоистическаго раціонализма, Ѳомою
Гоббсомъ. Въ несколько смягченной, благодаря иримѣси
симиатическихъ чувствованій, формѣ онѣ вновь встречаются, однако, у Руссо и его современшіковъ.
2. Происхожденіе психологіи народовъ.
Именно въ этомъ пунктЬ романтизмъ—въ языкшѣдѣніи
въ лицЬ Я к о в а Г р и м м а , вь цравовѣдѣніи въ лицѣ

С а в н и ь и и II у X т а—выступаете противъ индивидуализма
предшествующей э похн и проводите ту мысль, что народъ,
порождающій языки, нравы н право, самъ представляете
собою личность, „ и с т о р и ч е с к і й и иди в ид у у м ъ " .
Въ этомъ въ то лее время корень того понятія „національпагодуха", который у Г е г е л я и у представителей исторической школы права служить дополнеиіемъ и завершеніемъ традиціоннаго понятія индивидуальной души. Въ
особенности Гегель не безъ намѣренія употребляли въ
примѣненіи къ человѣческому обществу общее слово
„ д у х ъ " , которое заставляете насъ отвлечься мысленно
отъ тѣлесной основы душевной жизни. Конечно, онъ не
думали при этомъ, что матеріальиыя условія въ данномъ
случаѣ совершенно отсутствуютъ. Оігь ясно высказывается
въ томъ с.мыслѣ, что общество составляется нзъ и н д и в і і дуумовъ, a національный духъ—нзъ отдѣльныхъ душъ. ІІо
чѣмъ большій круги охватываете духовная жизнь, тѣмъ
болѣе ея идеальное содержаніе возвышается по своей цѣнности и непреходящему значенію надъ неизбежными матеріальнымъ суботратомъ жизненныхъ нроцессовъ. Слѣдовательно, общій надіональный духъ противополагается отдѣльнымъ душами не въ смыслѣ качествеішаго различія,
но въ смыслѣ измѣненнаго предиката цѣнности; равными
образомъ и представители исторической школы права пользуются этими терминомъ въ томъ же значеніи. ГГрн
этомъ въ пониманіп государства они, конечно, нее еще
оставались замкнутыми въ рамки старой теоріи договора,
такъ что идея національнаго духа оставалась у нихъ погруженною въ мистический полумраки тѣмъ болѣе, что
какъ разъ право, въ силу того выдающагося значенія, которое имѣете отдѣлыіая личность для точиаго опредѣленія юридическнхъ понятий, легко вело къ СЛИШКОМ!, громом у сближенію того индивидуума высшей степени, котораго считали носителем!, національнаго духа, съ дѣйстви-

тельнымъ индивидуумом!.. Эта псопрѳдѣленность понятія
повліяла и на зачатки новой поихологіи народовъ. Въ обионованін этой новой дисциплины ІПтейнталь исходилъ изъ
философіи Гегеля и сродныхъ съ нею идей Вильгельма
Гумбольдта. Когда онъ впослѣдствіи сошелся съ гербартіанцемъ Лацарусомъ, то счелъ нужнымъ подчиниться въ
своих!, сужденіяхъ своему болѣе свѣдуіцему въ фплософіи коллегѣ. Такимъ образомъ и случилось, что мысль
Гегеля о націоналыюмъ духѣ была облечена въ одѣянія
совершенно неподходящей къ ней философіи. Для созданія действительно оправдывающей возлагаемый на нее надежды психологін народовъ необходимо было претворить
гегельянскую діалектику понятій въ эмпирическую нсихологію актуальных!, душевныхъ процессов!.. Гербартіанская
же атомистика души и „национальный духъ" Гегеля относились другъ къ другу, какъ вода и огонь. Индивидуальная субстанція души въ ея косной замкнутости оставляла
мѣсто лишь для индивидуальной психологіи. Понятіе о '
ной могло быть перенесено на общество развѣ лишь съ
помощью сомнительной аналогін. Подобно тому какъ въ
своей механик!; представлен ііі Гербартъ выводить душевную жизнь изъ игры воображаемых!, представлений, такъ,
по этому образцу, можно было, конечно, мыслить отдѣльныхъ членовъ общества, какъ нѣчто аналогичное представлен іямъ въ индивидуальномъ сознаніи ')•
Въ смыслѣ этой сомнительной аиалогіи можно было затѣмъ говорить, конечно, о „душѣ народа"—аналогія, разумѣется, столь же безсодержательная и внѣшпяя, какъ и
аналогія представ.іѳній съ членами человѣческаго общества.
Такимъ образомъ, и болѣе глубокое основаиіе безрезультатности психологіи народовъ въ ея первоначалыюмъ видѣ
') Herbart, Ueber ciuige Beziehungen zwischen Psychologie und Staatswissensebaft, Werke, Bd. 9, S. 201 fl'. (Ausg. Hartenstein).

можно усматривать въ этомъ соединеніи нспрнмирнмыхъ
другъ съ другомъ предносылокъ. А такъ какъ Лацарусъ въ
сущности никогда не шелъ дальше невыполненной пока
программы будущей науки, то и Штейиталь,—какъ ученый,
несравненно болѣе значительный и влиятельный, чѣмъ Лацарусъ,—оставался всегда въ границам индивидуальнопсихологическихъ изслѣдованій, съ которыми его занятія
въ области языковѣдѣнія и миѳологіи не имѣюгь никакой
связи. Герману Паулю принадлежать заслуга выясненія
внутренней невозможности соеднненія Гербартовой механики души съ имѣющей свои корни въ романтизмѣ идеею
національнаго духа, слѣдовательно, и безрезультатности
оперирующей съ такимъ сочетаніемъ психологіи народовъ.
Будучи самъ сторошшкомъ гербартіанской исихологіи, вооруженный вт. то же время основателышмъ знакомствомъ
съ исторіей языка, Пауль болѣе, чѣмъ кто-либо другой,
былъ способенъ замѣтить несоединимость принятой Лацарусомъ и Штейніалемъ психологической точки зрѣнін съ
программою будущей исихологіи народовъ. Поэтому критика ихъ программы была вполнѣ подходящими въ свое
время введеніемъ для вышедшаго въ 1880 г. нерваго изданія
„Prinzipien der Sprachgeschichte" Пауля. По Пауль удержалъ этом взглядъ безъ измѣненій во всѣхъ послѣдующихъ
изданіяхъ своего ироизведенія. Нѣсколько вновь прибавленныхъ нримѣчаній прямо подтверждаюм, что авторъ
продолжаем стоять на той же точкѣ зрѣнія, которой онъ
придерживался и тридцать лѣтъ тому назадъ. Конечно,
онъ имѣем на то полное право. Однако мнѣ кажется,
что Пауль погрѣшаем при этомъ въ двоякомъ отношены:
во-иервым, современная психологія въ его глазахъ все
еще тожественна съ психологіей народовъ въ духѣ Лацаруса и Штейнталя: во-вторыхъ, но его мнѣнію, психологія Гербарта, въ существенным чертам, все еще
является нослѣдішмъ словомъ въ исихологіи вообще. Я

Ш'ОИСХОЖДЕНП:

ІІСІІХОЛОПИ

ІІЛРОДОВІ..

отрицаю и то и другое. Не только я лично защищаю новейшую нсихологію народові,: она представлена въ цѣломъ
рядѣ этнологическиѵь и филологических!, работ!,, обращающих!, вниманіе на психологическую сторону проблемъ.
Но эта психологія народовъ не будетъ уже тожественна
съ этнонсихологіей Лацаруса - Штейнталя; а Гербартова
механика представленій принадлежит!, прошлому. Она—
только интересная страница въ исторіи развнтія новой психологи!. ІІо стоять на точкѣ зрѣнія ея предпосылок!, для
объясненія фактові, душевной жизни въ настоящее время
столь же недопустимо, какъ и отрицать психологическая
проблемы только потому, что он!; по согласуются от, этими
предпосылками. II не только нснхологін народовъ и общая
нснхологія стали въ настоящее время иными, чѣмъ были
въ то время, когда Германъ Пауль впервые высказывала,
свои мысли о невозможности психологіи народовъ:—многое
С!, тѣхъ поръ изменилось II въ ф и л о л о г і и . „Wörter
und Sachen"—таково знаменательное заглавіе одного иоваго журнала, девизъ котораго—изслѣдованіе ирошлаго,
распространяющееся па нсѣ стороны культуры. Таким!,
образомъ, какъ мнѣ кажется, всюду начинать постепенно
проникать убѣждоніе, что нзыковѣдъ должен!, трактоватьязыкъ не какъ изолированное отъ человѣческаго общества
проявленіе жизни; наобороть, нродположенія о развитіи
форма, рѣчи должны до извѣстной степени cor.тасоваться
ст. нашими воззрѣніями о происхождоніи и развнтіи самого
человѣка, о нроисхождеіііи формъ общественной жизни, о
зачаткахъ обычаевт, и права. Никто въ настоящее время
не станеть уже понимать „націоналыіый духъ" шшодобіе
подсознательной души или сверхдуши современныхъ пенхологояъ-мистнковъ— въ смысл!; безтѣдесной, независимо
оть индивидуумов!, пребывающей сущности, какт, полагали
въ свое время основатели исторической школы права.
Іаже раціощілнзація этого поннтіи на ііадектическоіі канвѣ

Гбгелемъ стала для наст. непріомлемой. Но послужившая
основою для этого понятія національнаго духа мысль, что
языкъ—нѳ изолированное явленіѳ, что языкъ, обычаи и
право прѳдставляютъ собою неразрывно связанный другъ
съ другомъ проявлен]я совмѣстной жизни людей, — эта
мысль и въ настоящее время остается столь же истинною,
какъ въ то время, когда Яковъ Гриммъ сдѣлалъ ее путеводного звѣздою своихъ всю область нрошлаго гѳрчанекаго народа обнимающихъ работъ. Кто утверждаотъ, что
общій языкъ возникъ путемъ оліянія извѣстнаго числа
индивидуальных!. языковъ, тотъ волею-неволею должѳнъ
также вернуться къ фикціямъ прежняго раціонализма о
уединенно живущем/, первобытном'/, человѣкѣ, который
путемъ договора съ ближними создали правовой порядок/.
h основали государство. Индивидуалистическая теорія общества Ѳомы Гоббса не устрашилась этого вывода. Въ Bonpoet. о нроисхожденіи языка она ичѣла дѣло съ задачею, •
которую въ тѣ времена вообще можно было рѣшить лишь
сл. помощью произвольныхъ конструкции Однако въ настоя/цеп время условія работы, въ значительной степени
благодаря развитію фнлологіи, существенно изменились.
Развѣ лишь один/, языки, да и то съ натяжкою, можно
трактовать такими конструктивным!, снособомъ, такъ какъ
онъ является древнГ.іішимъ и во всякомъ случаѣ наимѳнѣо доступными для изслѣдованія гѳнееиса продуктомъ совмѣстной жизни людей. По н въ изелѣдованіи языка это
возможно лишь въ томъ слѵчаѣ, если мы, опираясь на
столь далеко идущее въ наши дни раздѣленіе труда, будѳмъ разематривать языковѣдѣніе, какъ совершенно обособленное царство, управляемое но собственными историческими „принципами": тогда языковѣдъ столь же мало
можетъ заботиться об/, исторіи культуры, какъ и о исихологіи. Впрочомь, Ф. К а у ф м а н ь на нѣскЬлькихъ примѣрахъ блистательно показали, что индивидуалистическая

теорія терпишь крушеніе уже при объясненіи тѣхъ яъленііі исторіи языка, который касаются вышеуказанныхъ
болѣе широкихт. областей совместной жизни людей. Если
мы сравнимъ другь съ другомъ въ исторіи н'Ьмецкаго
* языка первоначальный значѳнія гавихъ словъ, который
ныражаюшь взаимным отношѳнія членовъ общества, напр.,
g e m e i n (общій) и g e h e i m (тайный), G e s e l l e (товарищъ, первоначально въ смысле домашній, свой человѣкъ,
Hausgeselle) и G e n o s s e (товарищъ вообще), то заметишь, что не только, какъ это наблюдается и вт. другихъ
олучаяхь, блѣднѣетъ и ослабляется некогда живое, наглядное значеніе слова, но вмѣстѣ съ тѣмъ всюду ироисходитъ и измѣненіе смысла, при котором!, понятіе,
прежде выражавшее болѣе гЬсиую связь членовъ общества, до пускаешь теперь болѣе свободное взаимоотношеніо
ихъ. Въ исторіи человкческаго общества иорвымъ звеномъ
бываешь не индивидуум!., но именно сообщество ихъ. Изъ
племени, изъ круга родии иутемъ постепенной индивидуализацін выделяется самостоятельная индивидуальная личность, вопреки гшютозамъ раціоналистическаго Просвѣщеиія, согласно которым'ь индивидуумы отчасти иодъ гнетом!. нужды, отчасти иутемъ размышленія соединились въ
общество ')3. Критика возраженій противъ психологіи
народовъ.
Подобно тому, какъ некогда у представителей старой
•георіи естественна«) права превратное нонятіе объ отношоніяхъ индивидуума къ обществу основывалось на логической конструкции, точно такъ же и возраженія, съ различ•) Срапп.

t'. Kaufmann,

Altdeutsche

Genossenschaften, in

ter шні Sachen, Kulturhistorische Zeitschrift", Bd. 2, 1910, S.

„Wör9 tT.

ныхъ сторонъ выставленный противъ права психологіи народовъ на существованіѳ, опираются больше на общія
логическая соображенія, чѣмъ на наблюденія. Руководство
въ этомъ снорѣ филологичеокаго индивидуализма противъ
психологически го коллективизма взяло на себя языкозна
ніе въ лицѣ многихь своихъ представителей. Особенный
инторесъ представляем одна произнесенная но торжественному случаю рѣчь Пауля, къ которой оігь кратко
излагает, общія точки зрѣнія, оиредѣляющія его отрицательное отношеніе къ психологическому коллективизму ').
Она ясно показываем, что эти точки зрѣнія но существу остались тѣми же самыми, что и отправныя точки
старой теоріи естествѳинаго нрава. У Пауля oui. лишь
перенесены съ нолитическаго общества на словесную общину; кромѣ того, благодаря снеціально противъ психологіи народовъ направленной тендеіщіи, онѣ пріобрѣтаютъ
критическій h отчасти нолемическій характеръ, который
быль чуждъ прежнимъ индивидуалистическим!. теоріямь
государства. Критика психологіи народовъ исходим при
этомъ, главнымъ образомъ, изъ д в у х ъ точекъ зрѣнія.
Одна изъ иихъ ноложительнаго, другая отрпцательнаго
характера. Ио-нервыхъ, утверждается, что нонятіе „души
народа", на которое опирается нсихологія народовъ, но
вьтдержинаегь критики: существуем лишь индивиду ал і.наа
душа, а не душа народа, слѣдовательно, наука объ этой
дѵшѣ народа невозможна по в нутре н ним ъ основаніямъ. Къ
этому присоединяется, во-вторыхъ, утверждѳніѳ, что различный изложены такъ называемой нсихологіи народовъ
Лацаруса Штейнталя до сихъ порт. оовоѣмт, не даюті.
„законовъ" этой души народа, аналогичныхъ законами
! ) Hermann

Paul, Rede,

gehalten beim Stiftungsfeste

der

Univer-

sität München am. 25 itini 1910. Напечатано пъ октябрыкомъ номерѣ
журнала „Süddeutsche Monatshefte'- 1910.

индивидуальной души. Это справедливо прежде всего по
отношенію къ языку, a затѣмъ приложило и къ миѳамъ.
Стоить поэтому труда несколько яснѣе освѣтнть обѣ
эти общія точки зрѣнія, такъ какъ, если мы принуждены
будемъ признать справедливость первагО возраженія, психологія народовъ тѣмъ самыми станет!, немыслимою, тѣмъ
болі.е что, если присоединить второе возраженіе,—она
вообще не дала какнхъ-лнбо результатовъ, оправдывающих!. ея право на существованіе.
Аргумента, на который опирается утвержделііе, что существуетъ лишь индивидуальная нснхологіи и, следовательно, согласно истинному характеру психологіи, невозможна никакая нснхологія народов/., на первый взгляда, кажется въ высшей степени простыми. Всякая душевная жизнь
предполагаете, но Паулю, ,, и е // о с р е д с т в е н н у ю связь
между психическими состояніями и процессами. Но такая
связь пмѣетъ мѣсто лишь въ индивидуальной душѣ. IIa
ннѣшнШ міръ она можете воздействовать всегда лишь
чрезъ посредство гі.ла, следовательно, на другія души она
воздействуете лишь косвенными образом/.. Если поэтому
нѣтъ непосредствен наго воздѣііствія одной души на другую, то невозможно точно также и непосредственное познаніе душевной жизни другого индивидуума. Если, такими
образомъ, всякое психологическое познаніе ограничено
индивидуальною душою, то, следовательно, и все то, что
происходить въ общественной жизни людей, нужно выводить изъ индивидуальной душевной жизни: если бы въ совместной жизни людей были какіе-либо другіе элементы,
4t.мъ въ индивидуальной душевной жизни, то они остались
бы для наст, совершенно непонятными". Это кажется Паулю
настолько очевидным/., что, по его мнѣнію, „это почти
совестно высказывать"; кроме того, эти положенія, но
ІІаулю, совершенно независимы огь какихь-.іпбо метафизических/. предпосылок/..

Но уже давно но тайна ни для кого, что открыто исповедуемая метафизика далеко еще не самая худшая: нъ
особенности остерегаться нужно той метафизики, которая
таится за мнимо общепризнанными фактами. „Непосред. ственная связь состояній и лроцессовъ индивидуальной
души" состоишь, по Паулю, въ томъ, что отдѣльныя душевный нереживанія, представ, іенія, чувствованія, ассоніадіи связаны другъ съ другомъ помимо какихъ-либо физ и ч е с к и х ъ посредствуютцихъ нроцессовъ. Но откуда
ІІауль знаешь, что дѣло обстоишь действительно такимъ
образомъ? Конечно, изъ какой-либо психологіи, и все говоришь за то, что это его убѣжденіе основано на Гербартовой психологіи. Среди хотя бы сколько-нибудь жизнениыхъ современныхъ психологическихъ системъ, кромѣ Гербартіанекой, я по знаю ни одной, которая связывала бы
- душу съ тѣломъ чисто впѣшиимъ образомъ, душу же въ
ея собственной жизни считала за независимую но существу
отъ тѣ.іа метафизическую сущность. Для этой Гербарто
вой души обравованія иредставлекій, ассоціацій и т. д.
действительно являются внутренними нережпваиіями души,
находящимися другъ съ другомъ пъ „непосредственной",
нигде телесными процессами неопосредствованной связи. Въ
настоящее время почти все психологи убѣждены иъ томъ,
что нсихологія Гербарта представляешь собою метафизическое гипотетическое построеніе, непосредственная же связь,
предполагаемая ею, нигде въ действительности не встречается. Все. чтб относится къ нашей душевной жизни,
связано, насколько иамъ известно, съ физическими посредствующими процессами, начиная съ нроогыхъ временныхъ
и пространственныхъ представленій и кончая наиболее
сложными ассоціаціями и апиерцепціями. Равными образомъ, когда мы приписываем'!, психологическимъ законамъ
своеобразное, отличное отъ физнчсскихъ законовъ содержаніе, мы отнюдь не думаемъ при этомъ, что законы эти

когда-либо могутъ быть осуществлены безъ физическихъ
нромежуточныхъ нроцессовъ. „Связь состояній и проиессовъ въ индивидуальной душѣ" на дѣлѣ, такимъ образомъ,
столь же опосредствована физически, какъ и связь между
индивидуумами въ человйческомъ обществе. Конечно, связь
эта иная въ томъ и въ другомъ случаѣ. Но, вѣдь, никто
и не утверждаем, что она одинакова. Скорее же мысль
объ аналогичной индивидуальной душѣ „душѣ народа",
индивидуумы которой должны соответствовать представлоніямъ въ индивидуальномъ сознаніи, кажется намъ фнкціею, столь же безплодною для пснхологіи народовъ, какъ
Гербартова субстанція для индивидуальной психологіи.
Въ действительности же, какъ нсихологія народовъ, такъ
и индивидуальная психологія, согласно той задаче, которую мы въ настоящее время имъ ставимъ, должны иметь
дѣло съ фактами, а не съ фикціями; такъ какъ бываюм факты, связанные съ человѣческіімъ обіцествомъ, и психологически понять ихъ можно лишь, исходя изъ особыхъ условій, чіроиетекающихъ изъ совместной жизни людей, то
ясно, что индивидуальная йсихологія въ этомъ случай
у нуждается въ дополнѳніи, имѣющѳмъ своею задачей именно
[J!эти общіе продукты духа и ихъ развитіе. Конечно, исторія при этомъ вносит!, своо веское слово. Но психологическое объясненіе—нечто иное, чѣмъ историческое изложение фактовъ, какъ нн важно привлечете исторіи для
психологическаго ислѣдованія.
Дедукція, съ помощью шторой Пауль доказываем невозможность психологіи шфодовъ, опирается однако но
только на метафизическую фикцію: онъ пользуется при
этомъ также тѣмъ нріемомъ ѵмозаключенія, который логики прежнихъ времеиъ называли „Saltus in conclundondo".
Исходя изъ безспорной и никогда никѣмъ неоспаривасмой
однородности душевной жизни людей, онъ заключаем, что
it с о д е р ж а и і е ея должно быть одинаковым!, у всѣхъ че-

ловѣческихъ индивидуумов!., къ какой бы расѣ или націи они
ии принадлежали; а изъ этого тожества психическпхъ псрежнванііг по содержанию дедуцируется далѣе, что именно индивидуумы являются творцами всЬхъ продуктов!, общей культуры, тогда какъ общество, т.-е. пробужденный чрезъ
взаимодѣйетвіо индивидуумов!, духовный силы, не принимает!, въ этомъ творчеств!', никакого существенна го учаспя. Сначала, сл едовательно, „элементы" душевной жизни
подмѣииваются ея содержащими и затѣмъ, на основаніи
мнимаго тожества ихъ у всѣхі. индивидуумов!,, заключается, что индивидуумы и являются творцами этихъ содержаиій. Такимъ образомъ, изъ того безспорнаго факта, мто мы
не можемъ объяснить ни одного факта въ области психо.югіи народовъ, не предполагая общей всѣмъ людямт,
однородности душевныхъ способностей, иными словами, но
іфябѣгая къ нашему собственному психологическому опыту,
выводится за ключейіе, что вообще нѣть такихт, фактовъ
изъ области психологіи народовъ, которые но были бы въ
то же время фактами индивидуальной психолоііи. Психолог!. и историкъ культуры здѣсь явно помѣнялся ролями
съ діалектикомъ. Лли же ІІауль действительно долженъ
думать, что явленія, подобяыя такъ называемому „тотемизму" и „эксогачіи" и т. д. можно выводить безъ
дальнѣЙшпхъ оговорокі, изъ фактоіп. индивидуальна го
сэзнанія? И должны ли, действительно, какіе-либо „принципы исторіи" заступить здѣсь место психологического
объясненія, если необходимы нсихическіс мотивы для
того, чтобы въ столь многих!, м іістахъ возникли на видъ
независимо другь оть друга сходный явлонія? Въ действительности, вѣдь, всѣ гипотезы, предложенный до сихъ
норъ для рѣшсиія Э Т И Х ! , трудных!, проблемъ, были, 1!!,
иоелѣднемъ основаніи своемъ, психологическаію характера.
По Пауль оспаривает!, у исихологіи ея право на суіцестиоваиіе не только въ отношеніи сомнительна го анріор-

наго понятія „души народа", но полагаете также, что
этот/. результате логическаго разсужденія подтверждается
a posteriori тЬмъ фактом/., что психологіи народов/, до
сихъ iropi., i/o ого миѣиію, не удалось найти какіе-либо
„законы". Однако этот. эмпирически/ аргументе евнзанъ
сь предшествующим!, логическим!, тѣснѣе, чѣмъ можете
показаться съ перваго взгляда., такъ вакт. въ оснонѣ своей
/і : /тот/, эмпирически'/ аргументе опирается на ложную аналогію между индивидуальною душою и „душою народа",
такъ что п это возраженіе при б.шжайшемъ разсмотрѣніп
ігосптъ, какъ оказывается, болѣс логическій, чѣмъ фактически/ характер!.. Индивидуальная пснхологія, согласно
заключенію Паули, должна установить законы отдельной
души; следовательно, психологія народовъ, если только
она существуете, должна установить законы души народа.;
но такіе законы не найдены, следовательно, нЬтъ никакой
нсихологін народовъ. Но при этомъ ІІауль поставляет,
і/спхологіи народов/, такую задачу, которую совершенно
не ставите себе, но крайней мЬрѣ, современная психологія народов!.. Согласно Паулю, психологія народовъ
должна выступить пъ области япленій совместной жизни
людей, как/.—языка, миоовъ, обычаевь п т. д., закононодателышцой или, по крайней мере, найти въ этой области до онхт» пор/, неизвестные законы. Но такую задачу никогда не ставила себе нснхоло/ ія народовъ, и если она гделибо и пользуется вообще выраженіемъ „законы", го въ
таком/, смысле, который скорѣе же прямо отрицаете по/обныя притязанія. „ Изслѣдованіѳзаконов!, развитая языка,
миоовъ и нравов/,"—таково заглавіе моего сочиненія по
нсихологіи народов/. '). Оно со всею желательною ясностью
Völkerpsychologie,: eiuu Untersuchung

der Enhvickeluugsgeselze

von Sprache, Mythos und Sitte. Leipzig. 1900. Второе над. 1904.
*) 11a руеск. явыкѣ ср. реферагь О. Ф. Зѣлішсваго въ „Вопросам,
философіи и ценхолигім", 1902 г., і.и. (il n (52.

ІГум.

пер.

показываем, что законы, данные намъ объективно въ
языкѣ, миѳахъ и обычаяхъ, изслѣдуются въ этомъ сочиненіи съ психологической точки зрѣнія; отнюдь однако не
говорится при этомъ, что самые законы эти должны еще
быть найдены или же дедуцированы на основаніи какихълпбо апріорныхъ разсѵжденій. Едва ли и самъ Пауль будетъ отрицать, что суіцествуюті., напр., законы перехода
звуковъ, что развитіе формъ рѣчи извѣстнаго языка и
его синтаксист слѣдуютъ извѣстнымъ законамъ, наконецъ,
что при нознпкновеніи такихъ законовъ психологическіс
законы играюм, по крайней мѣрѣ второстепенную роль,
до извѣстной степени содѣйствуюм этому возникновение.
Я склоненъ поэтому считать второе возраженіе Пауля недоразумѣніѳмъ, корень котораго—въ его пониманіи психологіи- психологія Гербарта построена не на заимотвованныхъ изъ опыта законахъ, но на осноканіи извѣотиыхъ
метафизнческпхъ предпосылокъ. Если бы пеихологія народовъ имѣла тенденяію найти для „души народа" законы, подобны»! гЬмъ, которые Гербартова „механика представленій" установила для индивидуальной пенхологіи, то
второе возраженіе Пауля было бы справедливо. Но она
не предпринимаете, подобной попытки. Психологія народовт. скорѣе же стремится къ тому, чтобы психологически
объяснить объективно проступающіе въ явленіяхъ общественной жизни законы, исходи изъ извѣстныхъ общезначимыхъ исихическихъ мотивовт., заимствованныхъ ею нзъ индивидуальной душевной жизни, и изъ особыхт. условій, въ
которыхь эги мотивы дѣйствують на различных!, стуненяхъ
культуры. Ир» этомъ самые факты всюду приводил, ее къ
иредположенію, что такія явленія, какъ языкъ, миѳы, обычаи, съ самаго начала требують чѳловѣчесісаго обще с/га а,
почему индивидуальная психологія не болѣе способна разрѣшить заключенный въ цихъ психологическія проблемы,
чѣмъ отдѣльный индивидуумъ, взятый самъ по себѣ, про-

извести когда-либо эти продукты общественной жизни ').
Правда, анализируя какой-либо продукта общаго творчества народа, мы не можемъ обойтись безъ помощи индивидуальной психологіи, но это не значишь, что нѣтъ никакихъ связанныхт. съ совместною жизнью людей, нсихологичесвихъ законовъ. Скорее же мы должны прежде всего
причислить къ этимъ спенифическимъ законамъ психологіи
народовъ вт. объективномъ смысле слова то явленіѳ, что
какъ бы далеко мы ни проследили развитіе человека
вглубь ве.ковъ, онъ всюду представляешь собою, ио выраженію Аристотеля, фЗоѵ ко/.'.тг/оѵ, т'.-е. все продукты его
духовной жизни возникают, лишь вт. обществе. Кроме
того, во вс+.хъ областяхъ имеется довольно значительное
ко.тпчество общихт. фактовъ, за которыми мы должны признать значеніе эмнирическихъ законовъ. Такъ, само языкозняш'е называешь извѣстныи закономерный измѣнснія ..фонетическими законами", и если замечают., напр., что вт.
африканокихъ нарѣчіяхъ группы банту наблюдаются явлеггія перехода звуковъ, аналогииныя съ теми, который но
Гриммову закону подмены звуковъ имѣютъ место и ВТ.
германских!. язывахъ, то это наводит, на прѳдположѳніе,
что вліянія, обуславливающая такія измепенія, именѵп.
') Въ своей рѣчи о психологи! народовъ Пауль

находить „унпдн-

тельное противорѣчіе" въ томъ, что я раепространилъ проблему нснходогін

народовъ

ства, a аатѣмъ

на всѣ

духовные

„ограничнлъ"

продукты

человѣческаго обще-

ое яаыкомъ, миѳологіен

и

обычаями

(вышонриведенная рѣчь, отр. 3 6 5 ) . Въ метододогін своего „Grundriss
der germanischen Philologie" I 2 , стр. 1 5 6 ) Пауль говорить, что „есть
освовапіс поставлять вь особенно тѣсную связь нзслѣдованіо именно
этпхъ трехь областей, такъ какъ онѣ, съ одной стороны, нуждаются
въ психологпческомъ основаніи, съ другой
ставляютъ нсихологіи дѣнный маторіалъ

стороны,

наоборотъ, до-

для обработки". Это преж-

нее мнѣніе Пауля кажется мнѣ болѣе истиннымъ, чѣмъ нозднѣйшее.
О

чисто

относитольномъ

зяачоиін

указапнаі'0

областями сравн.. внрочемъ. вышо стр. 2 5 и слѣд.

ограннчспія

тремя

общее, выходящее за исторически! горизонта отдѣльнаго
народа, зиаченіе '). Еще болѣе приложим о это къ возникающим!. при встрѣчѣ звуковь ІІССИМИЛЯЦІЯМЪ II дисспмиляціямт., кт. такт, называѳмымъ образованіямч. но аііалогін
И КО МНОГИМ!, явлоніямъ, относящимся къ области измѣнсній зиаченія и къ синтаксису. То же наблюдаемъ мы и
нъ мпоологіи, культѣ и обычаях!.. Такъ, мотивы обычаев!,
при иогребеніи тѣла, воззрѣнія, лежащія въ основѣ культа
жертвопринопіеній, измѣняются въ различных!,, весьма отдаленных!, другь отъ друга, культурных!, областях!, ст.
таким!, поразительным!. СХОДСТВОМ!., ЧТО МЫ СЪ ПОЛНЫМ!,
право.мъ можемъ говорить здѣсь о непрерывной, лишь въ
видѣ нсключенія нарушаемой посторонними вліиніячи закономѣрности s ). Если, слѣдователыю, ІІауль не нашел!,
въ пеихологіи народовъ никакнхъ законовъ, то это, правда,
доказывает!,, что онъ ихъ не замѣтидъ, но отнюдь не
убѣждастъ въ том и, что ихъ нѣтъ.
Однако H Пауль не можета избѣжать допущенія некоторых!. руководящих!, положсиій общаго характера при
объясненіи явлонііі, относящихся къ области тѣхъ дисцинлинъ, который называются имъ „науками о культурѣ". ГІо
такъ какъ эти науки историческаго характера, то и руководящія основный ноложеиія ихъ будут!, не исихологическимн законами, но „историческими принципами". Однако
я Должен!, открыто признаться іп, томъ, что сколь ни
многими разнообразными овѣдішінміі обязана, я, несмотря
на различіе отправных!, точек!, зрѣнія, основному труду
Пауля (Prinzipien der Sprachgeschichte), я никогда ne
МОП., тѣмъ не менѣо, составить себѣ ясна го представленія
') С.

Meinhof,

Die

moderne

) Völkerpsychologie,

Mythus

Sprachforschung

in

Afrika,

1911,

S. 58 ff.
2

S. 0 6 7 ff.

und

Religion.

I2,

S.

150

lf.

III,

собственно ІЮНІІМЯеТЪ ОНЪ ПОД!, „ п р и н ц и п а м и " .
Его разсужденія въ данномъ случае очень неопределенны.
Прежде всего мы ветрѣчасмъ нЬчто въ роде опредЬлѳиія
этого понятін ві, методологіп его „Grundriss der germanischen Philologie". Таѵъ говорится, что „наука о ПрИНЦНИМХЪ" ДОЛЖНа Д а т ь ВЪ рукіі МСТОДОЛОГІИ Су.ММѴ ВОЗМОЖНЫХ!,
явленій, къ которыми можно прибегать, если необходимо дополнить данный явленія (I s , 168); а несколько выше сказано,
что степень вероятности известиаго донущенія, равно какъ
и возможность его, должны определяться на основанін наблюдавшихся ранке аналогичных!, случаенъ. ІІо, ведь, до
сих!, поръ нодь принципом!» ионнмали такія иоложенія,
который характеризуются общностью и строгою необходимостью, недонускаюіцою исключеній. Въ такомъ смысл!;
будугь принципами механики, напр., такъ называемый
закон!, косности п законъ параллелограмма, си.ть. Напротивъ, иоложепія, выражаюіція простую возможность, вероятность которых!, рѣшается на основанін аналогін съ
другими .опытами, называются обыкновенно гипотезами,
а, не ирииципамп. Вт, действительности же, иринцины
Пауд^, сводятся, насколько я могу судить, но существу, Къ о д н о м у іюложенію: языкъ въ последнем!,
оенонанін своемъ является твореніемъ индивидуума. Къ
этому ноложенію можно добавить еще королларіи: первоначальною формою языка является индивидуальный
Я Я Ы К І у всякій общій ЯЗЫК^ВОЗШПСЪ нутемъ С.ІІЯНІЯ МНОГИХ!»
индивидуальных!, языковъ; всякое измѣнсиіе въ
языкѣ 1 шесть локально н индивидуально ограниченный
исходный пункть. ІІо эти положенія, очевидно, представляют!, собою гипотезы, при томъ, какъ мне кажется,
маловероятный гипотезы. Во исявомь случае, лишь основываясь на онытѣ, можно ответить на вопросъ, состоятельны оігі; или петь,
О ТОМЪ, ЧТО

4. Индивидуализмъ въ современномъ языковѣдѣніи.
Действительно, нѣтъ недостатка въ попыткахъ привести
отдельный эмиирическіи доказательства въ пользу этих!,
гнпотѳзъ. Но ясно, что всѣмъ этимъ примѣрамъ придается
значеніе лишь потому, что та предпосылка, которую они
должны доказать, считается улсе a priori шшятною самапо себе и, следовательно, ненужда ющоюея ни въ какомъ
доказательств!;. Замечательно поэтому, что изъ всѣхъ
областей филологіи языковѣдѣніѳ проводить этотъ индивидуализмъ въ самой крайней форме. Въ исторіи культуры,
миѳовъ и обычаевъ довольствуются, обыкновенно, однимъ
культурным!, центромъ, изъ вотораго исходить все развитіе. Лишь лингвисты заходить порою столь далеко, что
всякое новообразованіе или перемѣиу въ языке сводить
къ вліянію одного индивидуума. Такъ Б е р т о л ь д ъ Д е л ьб р ю к ъ по поводу одного объясненія цроисхозденія смѣшенія языковъ замѣчаетъ: „Прежде чѣмъ смешаются языки
двѵхъ племенъ, необходимо, чтобы каждое изъ нихъ выработало инымъ путемъ свой собственні.ііі языкъ. Этотъ
другой путь, по моему мнішію, можегь быть только такимъ, что нововведсніе вводить о т д е л ь н ы й и н д и в и
д у у м ъ , а изъ него оно распространяется на все более
и болѣе широкіе круги. Главнейшими, основаніемъ, по
которому большинство подражаешь менынпнетву, является
личное вліяніе немногих!, выдающихся инднвидуумовъ ').
Такъ далеко Пауль, конечно, не идешь. ГІаобороть, они.
тщательно нодчеркиваеть, что значительный измѣнонія въ
языкЬ, вероятно, исходишь on, большого числа инднвидуумовъ. Но пртщииіальнаго значонія это разлнчіе между
Дельбрюкомъ и Паулемь не имеешь; поэтому нЬшь ничего
удивительнаго въ томъ, что языковеды, предпочнтающіо
') В. Delbrück, Grundfragen der Sprachforschung,

1901, S. 9S.

занять определенную позицію, склоняются болѣе въ сторону криііняго индивидуализма Дельбрюка, чѣмъ умѣреннаго индивидуализма Паѵля '). И для Пауля общество—
сумма индивидуумовъ, но болѣѳ. То, что въ немъ происходить, имѣетъ своіі источник/, въ одаренныхъ одинаковыми
душевными силами индивидуумахъ. Когда один/, индивидуумъ оказываете влілніе на другого, то въ обіцемъ происходить то же самое, что и при возникновеніи чувственна™ воспріятія изъ воздѣйствія какого-либо внѣшняго
раздраженія. Пауль совершенно не принимаете въ расчете
того факта, что языкъ, мнѳы, обычаи создаются именно
обществом/,, и при развитіи нхъ во всЬхъ существенныхъ
отношеніяхъ общество определяете инднвидуумъ; нндивпдуумъ же не определяете общество даже какимъ-либо
косвоннымъ образомъ.
Обоснованіе этого воззрѣнія сводится у Пауля, главнымъ
образомъ, къ доказательству съ помощью примѣровъ или,
выражаясь въ логических!, терминахъ, къ наведенію отъ
нѳмногихъ случаовъ ко всѣмъ, при чем/, противорѣчащія
инстанціи оставляются безъ вниманія. Такъ, измѣненія въ
языке, или новообразованія, иногда распространяются изъ
одного какого-нибудь места на более обширную территорію, особенности мѣстнаго діалекта могутъ перейти въ
литературный языкъ, въ рЬдкихъ случаяхъ даже отдельный человѣкъ можете произвольно изобрести слово. Никто
не спорить нротивъ такого утверждѳнія. Однако такія разсужденія отнюдь не доказывайте, что приведенные случаи
представляюсь собою обычный, закономѣрный ходъ развитая. Всѣмъ этнмь случаями можно противопоставить
другіе, в/. которыхъ процесс/., по всей видимости, совершается обратнымъ порядкомъ. Общій языкъ распадается
t) Такъ, напр., Hugo Sehn chard t, Sprachgeschiçhtlieho Worte. Fest
schritt znr Philologen Versammlung in Graz,

19Ю.

на отдѣлыше діалекты, ИЗБ мѣстнаго діалокта, въ спою
очередь, выдѣляетоя индивидуальная манера говорить, которая бываѳтъ тѣмь болѣе характерною, чѣмъ выше культура. Наконецъ, тѣмъ рѣдкимъ случая.чъ введенія новообразование въ языкѣ индивидуумом'!, можно иротивоноставить подавляющее число другихъ случаевъ, въ которыхъ
шідивидуумь самъ почерпаетъ изъ общаго языка. Поставимъ лее по отношенію къ ятимъ двумъ противоположным!,
другъ другу течѳніямъ, и здѣсь, какъ вездѣ, пробивающимся въ душевноіі жизни, вопросъ такъ, какъ но справедливости и слѣдуетъ его поставить: что въ этомъ столкновеніи противоположных!, силъ будешь первичнымъ? Тогда
не останется никакого сомнѣнія вт. томъ, что общее будешь, взятое въ цѣломъ, первичнымъ явленіемъ, а дифференціація и нндивидуализащя — послѣдующимь. Допуская
противоположное, мы должны были бы совершенно превратно истолковать развитіе культуры или же предположить, что языкь является каким'!.-то удивительным!, исключеніѳмъ среди продуктов!, человѣческаго духа. Когда несмотря на то дѣлаютея все же попытки нримѣнить къ
такими явленіямт. общензвѣстноіі дифференціацін индивидуалистическую і'ипотезу, то на сцену тотчасъ же выступают!, произвольным поетроенін, во всѣхъ пуиктахі. нротиворѣчащіе дѣйетвительнымт, фактам!,. Такъ, напр., Пауль
утверждаешь, что раснаденіе языка на діалекты случается
всюду тогда, когда „индивидуальным отличія выходят!, за
нзвѣстную грань". Следовательно, огь одного индивидуума
или отъ ограниченна«) числа иидивидуумовъ должны ностепеішо распространяться своеобразныя отклоненія ихъ
индивидуал!,ныхъ языковъ '). H не отрицаю, конечно,
того, что можно конструировать пронесет, такимъ образомъ. Но если мы нримемъ во вниманіе условія, въ кото!) Paul,

Prinzipien der Sprnchgesebiejite

4

-S 38

ИНДИВИДУАЛИЗМЪ

ВЪ

СОВРЕМЕНИОМЪ

ЯЗЫКОВІДПНШ.

SI

ры.ѵь происходить первоначально такое распаденіе языковъ,
то едва ли будеть вѣроятнымъ, что процессъ этотъ происходить таки.мъ образомъ и въ дѣйствительности. Дифференціація языка на діалекты, какъ показываетъ нзслѣдованіе языковъ современныхъ нервобытныхъ народовъ, самыми тѣснымъ образомъ связана съ дѣлсніемъ племенъ
на меньшія группы и въ дальнѣйшемъ—съ нереселеніямн
племенъ. Орда вмѣстѣ живущихъ людей имѣеть общій
языкъ, въ которомъ совершенно растворяются индивидуальный отклоневія, равно какъ п различія въ обычаяхъ и
въ культѣ. Если орда увеличивается, она распадается,
часть выдѣляется и нерекочевываетъ, ищеть болѣе отдаленных!. ІМѢСТІ. для охоты и начинаѳтъ далѣе самостоятельно развиваться въ новыхъ условіяхъ. Слѣды такнхъ
выдѣлеіші встрѣчаются въ ясной формѣ еще и въ настоящее время у безчисденныхъ австралійскихъ я американских!, племенъ, и мы навѣрное не ошибемся, если будем ь представлять себѣ, что языки и діалѳкты современных ь
культурных!, народовъ выдѣлилпсь когда-то, въ обіцемъ, аналогичным!, образомъ. ІІо процесс!, преобразованія одного
изъ такнхъ языковъ выдѣлившагосн племени не можеть
существеннымъ образомъ разниться оть процесса иронсхожденія языка вообще. 'Подобно тому какъ языкъ вообще
но изобрѣтенъ индивидуумомъ или ограниченным!, числомъ
индивидуумов!,, такъ и развитіе языка выдѣлпвшагося
племени не обусловлено распространеніѳмъ индивидуальныхъ языков!,, но само общество создало новый языкъ.
Слѣдователыю, и въ этомъ случай гипотеза индивидуальнаго языка обобщаегьявленія нозднѣйшсй культуры, чтобы
затѣмъ отнести ихъ кь любой прошлой эпохѣ. Вновь выплывает!,, такимь образомъ, превратное иопятіе исторіи,
подобное тому, съ которым!, оперировало индивидуалистическое и радіоналнстпчѳскоо Просвѣщеніе. Самостоятельная личность ставится не тамъ, гдй мы должны бы
6

/

были видѣть ее на оонованіи нашихъ антропологических!,
и соціологичѳскихъ знаній,—въ концѣ исторіи, но, наоборот», въ самом!» началѣ ся.
5 Естесгвенноисторическія аналогіи к ь исторіи
языка.
Тѣмъ не менѣѳ въ одномъ иунктѣ цуги нрежняго и
новаго индивидуализма расходятся. Для индивидуализма
прежних!» времеиъ чѳловѣческоѳ развитіе было замкнутыми
въ себе царствомъ; огь него далека мысль поставлять
исторію созданій духа въ связь съ возникновеніемъ другихъ продуктов!, природы, вплоть даже до органических!,
существъ. Вт. наше время иоложеніе вещей совершенно
иеремѣнилось. Теорія эволюціи господствует, нынѣ во
всѣхъ наукахъ. Общѳнризнаны аналогіи между эволюціей
человЬка и животныхъ. Почти всякая гипотеза, въ особенности, если она болѣе основана на, констрѵкцін, чѣмъ
на фактахъ, опирается на теорію эволкщіи. Индивидуализмъ также не могь обойтись безъ помощи теоріи эволюціи. И въ этомъ случай Пауль даль обстоятельное
разъясненіе роли таких і, остеетвенноисторн чески ѵь аналогііі
въ языкознаніи.
Подобно тому какъ роды, классы, породы въ органической природе представляют, собою не что иное, какъ
„общія ионятія чоловѣческаго разсудка, который могугь
произвольно изменяться", такъ и каждый индивидуум!,
нмѣетъ, въ концѣ-концовъ, свой собственный языкъ, поэтому объединяя известное число такихъ индивидуальныхт,
языков!, въ діалективескую группу, мы поступаем!, всегда
до нѣкоторой степени произвольно. Сообразно съ этимъ я
всякое измѣненіе и новообразованіе въ языкѣ является
прежде всего индивидуальнымъ процессомъ, я отъ привхолящихъ условій зависать, распространяется ли онъ на,

другіо ИНДИВИДууМl'I или нѣть. Съ другой стороны, НОВЫЯ
разновидности, какъ учить насъ теорія Дарвина, возникаюгь благодаря тому, что случайным индивидуальным
отклоненія, почему-либо поддерживаемыя борьбою за суіцествованіе, усиливаются и дѣлаются устойчивыми. Совершенно аналогичными образомъ и въ человѣческомъ
обіцествѣ обычное всюду возникло изъ случайнаго '). Выполненное впервые но известному поводу дѣйствіе индивидуума' переходить при благопріятныхъ обстоятельствах!,
въ привычку, привычка распространяется на окружающих'/,
и становится обычаемъ. Подобными, образомъ и въ языке
всякое ИЗМ'ІІНОНІС или новообразованіе исходить отъ индивидуума. ІІо благодаря взаимному вліянію и подражанію
различія между безконечнымъ количеством/, индивидуальны хъ языковъ постепенно сглаживаются. Такимъ образомъ
то, что первоначально было //ндивидуалы/ымъ отклоненіемъ
входить въ составь общаго языка, изъ котораго затѣмъ,
съ помощью дальнейших'/, индивидуальныхъ отклонений,
могутъ дифференцироваться діалекты.
Какъ пи сильно импонирует/, на первый взглядъ указаnie въ обѣихъ этихъ аналогіяхъ на образецъ, данный
современною тооріей эволюціи, разрушившей поі/ятіе неизмѣннаго вида, генетическому изследованію человѣческаго общества,—однако при ближайшемъ разсмотрѣніи
эта аналогія оказывается состоятельною лишь въ о д и о м ъ
пункте, вообще, не нуждающемся въ подобныхъ аналогіяхъ:
въ том/, именно, что на самомъ дѣлѣ въ иашемъ опыте
всегда дано лишь конкретное, единичное, абстрактный же
ионятія лишены реальности. Какъ только мы пойдомт, далѣе этого пункта, аналогія не выдержить критики. Гдѣ
въ животяомъ царстве иодыщемъ мы примерь смѣшенія
разныхч, пород,'/, наподобіе того, какъ смѣшиваются языки
') Paul, Prinzipien der Sprachgeschichte

S. 37 H.

H*

различныхъ племенъ, или примѣръ унодобленія одного
индивидуума другому нутемъ подражанія? Поистинѣ, аналогія эта разсыиается въ прахъ, какъ только ея коснешься.
Физическіе объекты и психическія или психофизическія
функцін не имѣютъ другъ съ другомъ ничего общаго, кромѣ
того, что и тѣ и другія даны намъ въ формѣ конкретиыхъ явленій. Однако на основаніи этого самаго общаго
сходства нельзя сказать рѣшительно ничего относительно
того, какъ произошло то или иное измѣненіе въ одномъ
изъ безчисленныхъ индивидуальныхъ языковъ, изъ которы.ѵь слагается общій языкъ. Одно можно сказать съ уверенностью, что нодражаиіе, вліяніе котораго, хотя оно и
преувеличено, во всякомъ случай нельзя отрицать въ развили языка—не играетъ никакой роли при измѣненіяхъ и
трансформаціяхъ въ органической природѣ.
Не иначе обстоять дйло съ аргументом!., что обычное
всюду произошло изъ какого-либо однажды случайно или
произвольно возникшаго дѣйствія. Конечно, „usus" не
свалился внезапно съ неба. Обычное возникло изъ отдѣль
ныхъ, первоначально въ видѣ исключенія случившихся
дѣйствій. Но этимь не сказано еще, что эти дѣйствія
всюду исходят!, отъ отдѣльныхъ самостоятельно дѣйствующнхъ индивпдуумовъ. Кто дѣлаетъ такое заключеніе, тотъ
нодмѣняотъ прежде всего случайное индивидуальным!, и
затѣмъ индивидуальное отдѣльными индивидуумами. Этим ь,
конечно, не исключается возможность перехода нривычект. и
дажепроизволыіьтхъ выдумокъ пли иричудъ отдѣльиыхъ лицъ
въ обычай. Отнюдь нельзя однако возводить это явленіе
въ общее правило, и самая возможность такого перехода
зависитъ прежде всего отъ характера той или иной сферы
жизненныхъ явленій? Мода,—вотъ, несомнѣнно, та область,
въ которой вліяніе индивидуума имѣетъ наибольшее значеніе. Извѣстный фасонъ платья можетъ быть изобрѣтенъ
любымъ портнымі, или же лицомъ, предписывающим ь за-

ТЕОРІЯ

ПОДРЛЖЛНІЯ.

85

коны вкуса in. дѣлахъ внѣшняго представительства; пожалуй, всего чаще моды создаются именно такимъ иутемъ.
Въ общемъ, мода болѣе всего другого является дѣломъ
изобрѣтенія, и каждое изобрѣтеніе указываетъ на своего
изобрѣгателя. Оь другой стороны, нмѣются и такія области, въ которыхъ изобрѣтеніе не нграетъ никакой заслуживающей вниманія роли, почему и индивидуальное изобретете возможно лишь въ видѣ исключения. Сюда ОТНОСИТСЯ прежде всего языкъ, который въ этомъ отношеніп
дѣйствительно болѣе всѣхъ другихъ нродуктовъ духа человѣческаго напоминаетъ эволюцію органическихъ формъ
природы. Предположить, что извѣстныя измѣненія въ
языкѣ, носящія общііі характер/., какъ, напр., явленія
закономѣрнаго перехода звуковъ, ассимнляцін и дисснмиляціи, такъ называемый образованія по аналогіи и т. д.,
возникли у безчисленныхъ индивидуумовъ одновременно и
независимо друп. отъ друга, возможно въ данномъ случаѣ
ст. тѣмъ большею вѣроятностью, чѣмъ болѣе такія явленін указывают!, не только на явленія, которымъ одинаково
подчинены всѣ сочлены общества, но прежде всего также
на взапмодѣйствія между индивидуумами, уже предполагающія существованіе общества.
6. Теорія гіодражанія.
Принимая во шшманіе, что чсдовѣкъ, насколько мы
можемь прослѣдить его развитіе вглубь вѣковъ, всегда
жилъ въ обществѣ, слѣдовательно, такія созданія творчества человека, какъ языкъ, мноы и обычаи, возможны лишь
въ обществ!;, мы можемъ допустить индивидуальное нроисхождѳніе извѣстнаго явленія въ этой области, въ общемъ,
лишь когда возможно или прямо указать его, или же оно
вѣроятно въ силу особыхъ условій даннаго случая. Такъ,
напрпмѣръ, иамъ достовѣрно извѣстно, что слово „газъ"

было произвольно нзобрѣтено извѣстнымъ врачомь н хнмикомъ, Б а п т и с т а в а н ъ Г е л ь м о н т о м ъ , какъ онъ и
еамъ объ этомъ сообщаеть.
Тѣмъ не менѣе нередко пытаются доказать возможность
индивидуальна«) происхожденія словесныхъ образованій,
исходя въ своихт, умозаключеніяхъ именно изъ подобныхъ
ирим1;ровъ, которые къ тому же носить обыкновенно характеръ единичныхъ явденій. Такъ, напр., Г у г о IIIѵх а р д т ъ '), разсказываетъ множество небольшихъ аиекдотовъ, частью очень забавныхъ, о новообразованіяхъ въ
языке, исходящихъ отъ индивидуума и принятыхъ затЬ.чь
въ общій языкъ, чтобы удержаться болѣе или менѣе долгое время. Всѣмъ извѣстно, что туточныя прозвища лицъ,
шуточный названія местностей, ирофессііі и т. д. обязаны
свои.нъ возникновеніемъ индивидуальной изобретательности
я остроумію, и я, конечно, далекъ оть того, чтобы оспаривать эти примеры; я склоненъ быль бы даже присоединиться къ тому мненію, что и за крутомъ такихъ чисто
нндивидуальныхъ измышленій, въ известных!, опеціальныхъ
діалектахъ, панримеръ, въ воровскомъ и мошенническом!»
діалектй, въ діалекгге студенчѳокихъ корпорацій и т. н.,
существенная часть характернаго для нихь подбора словч,
обязана своимъ возникновеніемъ индивидууму; хотя и въ
этомъ случае прямое доказательство по большей части
невозможно. Возможность, вероятность подобна!!) объясненія
основывается въ этомъ случае на ігроизволыюмъ изобрЬтеніи; но именно отоутствіе этого произвольна™ пзобрі;
тенія и делает» маловѣроятнымъ аналогичное нроисхожденіе для большого числа новообразованій въ общем!»
языке. Правда, исторія техничесвихъ изобретеній нова
зываетъ, что иногда два чеповека независимо другъ от»
друга и приблизительно одновременно приходить въ идеѣ
M

Hugo

Schuchardt, Sprachgesehichtliche

W

erte,

1909.

одного и того же изобретшая; но такой случай встречается
очень редко, поэтому въ ибщемъ нужно придерживаться
іфавила, что индивидуальное ироисхожденіе можно донускать въ тЬхъ случаяхъ, когда фактъ нзобрѣтенія чеголибо имеется налицо. Этимъ, конечно, не сказано, что
отсутствіе ЭТО признака, т.-с. нзобрѣтенія, указываете на
невозможность его. Но для донущенія его должны иметься
другія свидетельства. Если при возникновеиіи известна го
явленія оказало вліяніе иодражаніе, то нельзя еще въ
этомъ вндѣть прямое доказательство того, что явленіе это
обязано своимъ возникновеніемъ индивидууму. Характерным!. примѣромъ можоть служить приводимый Шухардтомъ
гнусавый вілговоръ пуритань, въ особенности, ихъ проповедниковъ, перегаедшій, по вероятному предположенію, и
въ современный языкъ янки. Хотя мотивы этой привычки
/авно утрачены, однако въ томъ кругу, въ которомъ она
возникла, привычка эта имѣетъ общее, происхождение, и
вывести ее изъ одного только подражанія нельзя. Манера
произносить слова несколько въ носъ пибетт. свой нсточн и к ъ скорее же въ томъ значѳніи, которое пуритане придавали книгамъ Ветхаго Завѣта. Подобно тому, какъ они
давали себе имена патріарховь и пророковъ, такъ н выговоръ ихъ подражалъ тому гнусавому произношенію нараспѣвъ, съ которымъ и до сихъ поръ читается въ синагогах!. еврейская библія. Какимъ образомъ возникла самая
манера такого чтенія, — этотъ вопросъ мы оставимъ кь
сторон!;. Отчасти она можете быть обусловлена вообще
евреаскимл. выговоромъ, отчасти жо обоснована, фонетическнми особенностями декламируемаго несколько подавленными голосомъ нараспѣвъ речитатива. Мало вѣроятно, во
всякомъ случае, предположение, что мотивъ этотъ первоначально вліялъ лишь на немногихъ.
Вообще говоря, хотя при раснространеніи какого-либо
новообразованія въ области нсихологіи народовъ подражаніе

и является всюду содействующим!, фактором!.,—однако оно
и но единственный факторъ и не даегь отвѣта но существу
на вопросъ, вакимъ образомъ возникло то, чему подражают,. Если поэтому подчеркивается исключительно нодражаніе, какъ условіе возникновенія извѣстнаго явленія, то
въ основ!; этого всегда дожить, въ цѣляхъ объяснеиія его
геяеснса, опять-таки предпосылка нервоначальнаго изобрѣтенія; а такъ какъ изобрѣтеніе исходить отъ индивидуума, то и ироисхожденіе его считается индивидуальным!..
Слово „подражаніе" представляет, собою, поэтому, такое
выраженіе, которое всегда лишь несовершенно передает!,
, процессы, совмѣстно дѣйствующіе и[)и распространеніи
какого-либо общественнаго явленія. Когда одинъ человѣкь
иодражаеть другому, онъ заимствует» у него нѣчго готовое, или заимствованно!' въ свою очередь у другихъ люден или же изобрѣтенное самимъ этимъ друіямъ человѣкомъ. ІІо послѣднее—исключительный случай, иногда действительно имѣющій мѣсто; въ большинстве же случаев!,
извѣстное явленіе возникает!, изъ постоянно нерснлетающихся друіъ съ другомъ взаимодѣйствій, въ которых!,
каждый и иодражаеть и одновременно служить образцом!,
для иодражанія. Чтобы наглядно представить себі, этот,
процесс!,, присмотримся къ тому случаю новообразованііі
въ язык!; и ихъ распространено!, въ которомъ возможно
прямое, непосредственное наблюденіс: возникновѳніе и фнксація языка жестовъ между живущими вмѣогѣ глухонѣмымн дѣтьми или же между глухонѣмымъ и окружающими
его людьми, владѣюіцими рѣчыо. Глухонѣмой выражает»
известное представление жестомь, который обыкновенно
сразу бывает» понятенъ другимъ людям!., а они въ свою
очередь уже смотря но обстоятельствамъ, видоизменяют,
его, дополняют, или возражают, на него другимъ жестомъ
и т. д. Въ такомь случай возможно, конечно, что извѣстный жесть б удеть произвольно изобретешь индивиду-

ѵ.момъ и загкмъ перенять и усвоенъ окружающими его.
По самое это усвоеніе было бы невозможным!,, если бы
общее творчество, въ которомъ иодражаніе играетъ роль
лишь содѣйствующаго фактора, не служило при этомъ
первичною основою. Взапмодѣйствіе индивидуумов!., нри
которомъ каждый оказывается одновременно и дающимъ н
получающими, никогда не могло бы возникнуть, если бы
каждый индивидуум-!, не побуждался воздѣйствующими на
него раздраженіямп къ движеніямъ, служащим!, естественным!, средством!, выраженія его представленіп и аффектов!..
Поэтому я нахожу маловѣроятпымъ мнѣніе Шухардта,
что взаимодѣйствіе между индивидуумами и обществом!,
возможно вообще лишь иутемъ нодражанія. Всякая попытка- объяснить такія общія образованія изъ подражанія
или, какъ желають Дедьбрюш, и ПІухардтъ, изъ нодражанія единичному ііримѣру, данному ннднвидуумомь, непремѣнно ведешь на дѣлѣ къ психологически невозможным!. к-онотрукціимъ. Поучительными примѣрамн въ э гомъ
случай могутъ, какъ мнѣ кажется, служить въ особенности
явленія смѣшенія языковъ или вліянія одного языка на
другой,—примѣрами, которые, казалось бы, прежде всего,
поскольку рѣчь идешь объ обіцнхъ процессах!, въ развитіи
языка, должны бы были нанести на мысль о подражаніи.
Интересное явденіе этого рода представляешь собою, напр.,
нроникішвеніе въ румынсвій языкъ такъ называемой гармонін гласных!,. Достоверно извѣстно, что она зан.мствопана изъ турецкаго языка, такъ какъ, вообще говоря, она
чужда какъ романскимъ, такъ и индоевропейским!, языкам!.. Въ своих ь характерных!» для урало-алтайской группы
языковъ формахъ эта гармонія гласных!, является процессом!, прогрессивной звуковой ассимиляціи: гласная одного
слога ассимилируешь гласную слѣдующаго, напр., въ турецкомъ неопредЬлепно.мъ ноклоненіи гласная корня слова
ассимилируешь гласную суффикса: sev-mek, mä-mäk, ba-k-

т а к и т. п. При оживленныхъ, въ особенности, въ ирежнее время, сношеніяхъ между Турціей и Румьшіей подобное
в^шшіо, въ общемъ, виолнѣ понятно. Но что ирѳдставляетъ собою этот, процесс!, при ближайшемъ разсмотрѣніи?
Согласно теоріи подражанія и распространен]я отъ одного,
служащаго образцом!,, индивидуума, какой-нибудь вліятельный румыне должень быль бы усвоить собѣ эту особенность
турецкаго языка и затѣмъ найти себѣ мяогочислѳнныхъ
подражателей среди своихь соотечественниковъ: таким!,
образомъ, особенность эта стала бы общимъ достояніемъ.
Если даже сдѣлать уступку н согласиться съ тѣмъ, что
образцом!, въ этомъ случай может, служить но одинъ
индивидуумъ, a нѣсколько, теорія подражанія все-таки
осталась бы еще въ сил!.. Но увелнчоніе числа иидивидуумо0ь не дѣлаете ее болѣе вѣроятною и убедительною. Выводы нзъ основанных!, на. фактахъ наблюде
чій надъ сношеніямп двухъ чуждыхъ другъ другу но
языку народовъ, противоречат, обѣимъ гипотезамъ. Первое, что мы наблюдаем!., это тотъ факгь, что большее
или меньшее число индивидуумовъ усваиваете оба языка.
Такіе владѣющіѳ двумя языками индивидуумы или вносить
въ родной языкъ слова, заимствованныя изъ чужого языка
или же смѣшивають формы рѣчи и склоненія и спряженія. Такъ выходцы изъ Пфальца въ Пенсильваиіи снабжают, въ простонародном!, діалектЬ англійскія слова irhмѳцкими формами склонѳнія и снряженія; таки.мъ жо путемъ перешла, несомненно, впервые турецкая гарнонія
гласныхъ въ румынской языки» черезъ посредстве румын!.,
владѣвшихъ обоими языками. Если мы назовем!, этотъ
нроцессъ подражаніѳмъ, то придется сказать, что говорящій подражаете въ этомъ случаѣ самому себе. Но такъ
какъ ясно, что подобное иѳренесеніе формъ изъ одного
языка въ другой совершается безсознательно, то весь
этотъ процессе вообще не имеет, ничего общего съ по-

дражаніемъ; суть дѣла здѣсь, какъ и во миогихъ других!»
явленіяхъ языка, въ одномъ изъ гѣхъ нроцеесовъ психофизическом ассимиляціи, которые проявляются па всѣхъ
ступенях!» душевна го развитая.
Итакъ, иодражяніе является лишь сонровождающимъ
факторомъ при взаимодѣйствіяхъ въ человѣческомъ обществе, иногда же, какъ въ послѣднемъ ііримѣрѣ, оно
бывао/гъ, въ сущности, лишь неточиымъ, заимствованнымъ
изъ вульгарной ясихологіи, онисаніемъ ассоціативнаго
нродѳсса, отличнаго отъ подражаяія въ собственномъ смысле слова. Наконецъ, въ многочисленных!» случаях!» перехода звуковъ и изиѣненія зиачопія словъ подражаніе
не заслуживает» вннманія даже въ этомъ переносномъ
смысле слова. Это бывает» во всехъ тѣхъ случаях!»,
когда члены одной и той же словесной общины подвергаются приблизительно одинаковымъ природнымъ и культурнымъ вліяніямъ. Я оставляю здесь въ сторон!; столь
спорный вліянія природы. Но ті; переходы звуковъ, которые можно, подобно словѳснымъ ассимилящямъ и дисоимиляціямъ съ относящейся къ ннмъ і'армоніей гласныхъ,
свести къ вполне определоннымъ нсихофизическимъ вліяніямъ, являются по большей части въ последней инстаиціи своей продуктами обіценія, следовательно, и взапмодЬйствія индивидуумов!», и нЬтъ нужды В Ъ ЭТОМ!» случае
предполагать подражаніе, какъ первичную причину. То
явленіо языка, бла,годаря которому глаго.іъ atfcimilare,
напр., переходить путемъ регрессивной фонетической ассимиляціи въ assiniilare, dumb въ dumm (глупый), brumben
въ brummen (ворчать, брюжжать), основывается,—какъ
справедливо отмѣтилт» это вперві>іе К. Бругманъ и какъ
это становится вероятным!» изъ результатовъ цроизвольнаго ускоренія артикула ціи, — на постепенно развивающемся ускорѳніи рѣчи. Но это ускореніе является слѣдствіемъ общенія, т.-е. взаимодействія членовъ одной и

той же словесной общины, не имѣющимъ ничего общаго
съ нодражаніемъ. Если теорія подражанія съ приданнымъ
ей уважаемыми авторитетами языковѣдѣнія индивидуалистичѳскимъ оттѣнкомъ въ каждомч, отдѣльномъ случаѣ
вновь приводить къ тсоріи изобрѣтенія, то едва ли молоть она уберечься и отъ дальнѣйшаго вывода, что и
языкъ вообще,—представляющій собою не что иное, какъ
общую сумму продуктов!, индивидуальнаго творчества,—
является, въ концѣ-концовъ, продуктом!, произвольнаго
изобрѣтенія. Такимъ образомъ, мы благополучно вновь
вриходимч» къ уединенно живущему естественному человеку, который прежде всего изобрѣлъ языкъ, затѣмъ
нмѣстѣ съ подобными себѣ основалъ государство и затѣмъ, чтобы положить конецъ разрастающимся, какъ сорная трава, предразеудкамъ, ввелъ религіозный культъ.

IV.
Прагматическая

и генетическая
религіи.

психологія

1. Прагматическая философін.
Одно изъ новѣйшихъ философскихъ теченій, широко
распространенное въ Америкѣ ц въ Англіи подъ именемъ
„прагматизма", до носдѣднихъ лѣтъ оставалось почти неизвѣстнымъ въ Гѳрманіи, да и въ настоящее время оно
обращаешь на себя вниманіѳ и пользуется признашемъ
преимущественно внѣ круга такъ иазываемыхъ философовъ по спедіальностн. Въ особенности, нѣмецкіе богословы и между ними опять-таки представители историческо-крнтичоскаго направленія въ теологіи заплатили прагматизму дань нризнанія если не во всѣхъ отношеніяхт.,
то прежде всего, но крайней мѣрѣ, въ томъ, что носишь
названіе его нсихологіи религіи. По, вѣдь, ни психологія вообще, ни психологія рслигіи въ частности не могутъ быть оторваны отъ общей философіи прагматизма,
такъ же, какъ, напримѣръ, нельзя выхватить ученіе Гегеля о „субъективном-!, духѣ" изъ его системы и травтоваті. его, какъ самостоятельную психологію. Въ таком-!,
случай оно утратило бы все свое философское значоніе,
и отъ него не осталось бы ничего, кромѣ ряда лишѳнныхъ, благодаря этой изолящн, всякаго внутренняго обоснованія ионятій, заимствованных-!, изъ старой исихологін

способностей духа и нанизанныхъ на нить произвольныхъ
логическихъ построеній. Въ не меньшей степени это при
ложимо и къ прагматизму. Существует» прагматическая
философія, которая, подобно всякой стремящейся къ
систематическому единству философіи, распространяется
на. всѣ области человѣчоскаго мышленія. ІТо нѣтъ самостоятельной прагматической пснхологіи. Характеръ нраг
матичѳской философіи обуславливает» екорѣе же разложеніе исихологія на лишенныя связи разрозненный наблюдения и носящія характеръ исповѣди сообщенія нри всякой
пояыткѣ изолировать исихологію. Эти разрозненный наблюдения нолучаютъ смыслъ и значеніе лишь въ томъ
случаѣ, если они подчинены основнымъ ирагматическимъ
мыслямъ и, насколько возможно, служатъ для ихъ нодтвѳрждѳнія.
Поэтому раньше, чѣмъ говорить о прагматической философіи, нужно прежде всего дать себѣ о т ч е т въ томъ,
что представляет собою прагматическая ф и л о с о ф і я .
Лишь тогда б у д е т уже возможнымъ разеуждать и о томъ,
какимъ образомъ общее внутреннее содержаніѳ прагма
тизма может быть плодотворнымъ для отдѣльныхъ научяыхъ дисциплинъ, въ частности, для психологіи и для философіи рѳлигіи. Существует уже довольно обширная
литература но этому предмету. Но она ограничивается
исключительно мыслителями Англіи и Америки; въ своихъ
отправныхъ пунктахь литература эта зависит, елѣдоватѳльно, от» своеобразныхъ условій, въ которыхъ нахо.
дится англоамериканская философія, равно какъ направленная нротивъ другихъ (философскихъ точеній критика
ирагматиковъ обусловлена,, преимущественно, англо-амери
капскими формами идеализма пли, какъ обыкновенно называют его въ Англіи,—„абсолютизма". Поэтому въ англоамериканской литературѣ оставляется почти совершенно
безч. вниманія отношеніе прагматизма кч. нѣмецкой филосо-

фіи; между тѣмъ именно она, въ сущности, впервые можетъ
сдѣлать для насъ болѣе близкимъ и понятнымъ внутреннее
содержаніе прагматизма и вмѣстѣ съ тѣмъ дать иамъ возможность судить о его общемъ фнлософскомъ значеніи.
Вмѣсто того, чтобы излагать ученіе прагматизма,— если
только можно говорить объ у ч ѳ н і я х ь въ такой философіи, которая сводится болѣе къ общей тенденціи, чѣмъ
ка, положительнымъ утвержденіямъ,—въ той связи, въ которой они представлены у самихъ прагматичѳскихъ фи.тсофовъ, мнѣ кажется болѣе цѣлесообразнымъ для оріентированія въ общемъ направлѳніи этой философіи прежде
всего обратить внимая іе на откошѳніе ея къ извѣотнымъ
уже иамъ фнлософскимъ нанравленіямъ. И этотъ нріемь
будете нравильнымъ тѣмь болѣе потому, что хотя прагма тическіе философы и не упускали случая критически
освѣтить направленія, противоположный ихъ собственному,
однако они умалчиваіотч. обыкновенно о положительном!,
своемъ отноіпеши къ другимъ направленіямъ 1 ).
Слово „прагматнческій" прежде всего напоминаете иамъ
слово „практически}", и дѣйствительно это близкое сродство обоихъ ионятій не вводит, наср въ заблужденіе.
Прагматическая философія прежде всего хочет, быть
практической: она хочете удовлетворить жизненным н<>') Краткое изложепіо этого вопроса нмѣѳтся, вцрочѳмъ, у Уильяма
Джемса, Прагматизма, иовоо иазвааіе для старым. методовъ мышления, русск. пер. И. Юшкевича ст. прилож. статьи переводчика о прагмах измѣ. Сиб. 1 9 1 0 . Мы можомъ при зтомт. оставить безъ вниманія
отличіе амориканскаго прагматизма отъ англійскаго прагматнчоскаго
направлонія, проводимаго нодт. названіемъ

„гуманизма"

главвымт.

образомъ Ф. К . (1. Шиллеромъ. Впрочем!., Шиллоръ даетт. много суіцествепно

важнаго

для освѣщевія

поваго

наиравлопія,

проницательной критикѣ предшествующим, ему теченій

благодаря
англійс.каго

идеализма.
*) IIa русском!, языкѣ о Шиллерѣ см. Б е р м а п ъ. Сущность прагматизма, новым тѳченія въ наукѣ о мышленів. Al. 1911 — Іірим.

пер

требностн чоловѣка и въ особенности отвѣтить на его
духовные запросы. Однако прагматическую философіш отнюдь нельзя еще, благодаря этому, отождествить съ тѣмъ,
что мы называем!, „практической философіей". Прагматизмъ но совладеть съ практической философіой даже въ
томъ случай, если, слѣдуя Канту, мы особенно подчеркнем!. нрпматъ практичеекихъ запросов!, надъ результатами
теоретическиго мышленія. Критическая философія, несмотря на признаваемый ею приматъ нрактическаго разума надъ теоретическим!., отнюдь не умаллетъ самостоятельнаго его значенія. Она никогда не доходить до
утверждеиія, что самое иознаніе должно оиредѣляться
практическими запросами. Скорѣе же она придаешь величайшее значеніе тому, что теоретический разумъ неограниченно слѣдустъ имманентным!, ему законамъ, и если
при этомъ окажется, что полученные имъ результаты не
удовлетворяют!, нрактическимъ запросами, то это, въ силу
заранѣе допуіцѳннаго критической фпдософіей примата
этических!, постулатовъ, служит, для нея лишь доказательством!. граиицъ, встрѣчаемыхъ въ нихъ нозііаніемъ,
но отнюдь не мотнвомі, подчиненія нознанія волй. Совершенно иначе обстоять дѣло съ прагматической философіей.
И она иризнаетъ примат, практических!, требованііі.
Но при этомъ выраженіе „прагматическая" нь то же время
означает,, что практическая сторона въ ней не довольствуется своимі, ііриматомъ надъ чистой, познавательным!,
нуждамъ служащей теоріей, но выставляет, притязаніе
указывать нознаиію его пути. Она хочет, не только исключить нознаніе изъ области воли и дѣйствія, но и ионелѣвать имъ, чтобы подчинить его себй.
Но было бы заблужденіемъ полагать, что съ этимъ
расширеніемъ іюсподства воли связано въ то же время
цовыщеніе цйшюсти и достоинства практическим, идеи -

лпвъ, служащих). во.гЬ цѣлями дѣііствія. Скорѣо правильно
какъ рать обратное мнѣніо. Чѣмъ обширнѣе область, на
которую должны распространяться ваши жсланія и ноля,
тѣмъ болѣо включаешь она наряду съ возвышеннымъ и
благороднымъ также низкое или безразличное, тѣмъ болѣс, естественным!, образомъ, падаешь и цѣнность того
свободпаго рѣшенія, которому, въ концѣ кондова., должно
быть подчинено все, начиная ошь выешихь благъ духовной жизни до самых ь обыденныхъ жизненных). потребностей. Чѣ.мъ ei. болылнмъ безразлпчіемъ будотъ все подчинено волѣ, тѣмъ необходимее і'лубокое иаденіе обща«)
идеала, общаго понятіи цѣли, который теперь должен ь
уже руководствоваться скорѣе болѣе низменными или, въ
лучшемъ случай, заурядными цѣнностими, чѣмъ высшими.
Общее, какъ и всегда въ вопросах), дѣнности, очень
близко соприкасается при этомъ съ низменными., иошлымъ.
Такимь образомь, прагма пізмъ принижаешь безусловный
требованія практическаго разума,—з.тѣсь достаточно краснорѣчива уже самая иодмѣиа вырнжепія,—до степеии мотивов). удовлетворенія потребностей, имѣюшіе абсолютную
цѣнность идеалы—до степени относительно полезных), цѣлей. Вмѣстѣ съ тѣмь это указываешь на связь прагматизма съ современными философскими нанравленіями еще
въ двухъ отношѳніяхъ. Принижая духовный цѣнностн до
мотивов), удовлетворенія воли и моральный требованія—до
взвѣшиванія степени полезности поступка, прагматизмъ,
сл. одной стороны, напоминаешь нѣкоторыя другія тѳченія
иовѣйшей философін, обнимаемый общимъ именем), „волюнтаризма", съ другой стороны, представляешь собою
отвѣтвленіе утилитаризма .
По если прагматисты, въ противоположность господствующему интеллектуализму, и сами себя называют!,
„волюнтаристами", то этотъ терминъ пробрѣтаетъ у нихъ,
въ отличіе ошь извѣстныхъ направленій метафизическаго

и пеихологическаго волюнтаризма, существенно иное значеніо. Для метафизика волюнтаристической школы волн
является конечнымъ трансцендонтнымъ приндипомъ единства, оставляющим'!, однако интеллѳктуполпую свободу въ
мірѣ явлоній. Поэтому метафизически! волюнтаризм!, вполнѣ возможно сочетаться съ эмпирическим!, интѳллектуализмомъ, какъ это мы видимъ у Шононгауэра. Навонецъ,
психологическій волюнтаризмъ хочегь лишь закрѣпить за
волею тѣ права, который можно приписать ой наряду
съ другими оодержаніями душевной жизни на основаніи
нѳпосредственнаго ігснхологпческаго опыта. Напротивъ,
такъ какъ прагматизмъ не хочетъ быті. ни метафизической системой, ни эмпирическою нсихологіѳй, но лишь м ст о д о м ъ , какъ подчѳркиваютъ сами прагматики, при томъ
такимъ методомъ, который внолнѣ удовлетворялъ бы наіііпмъ запросам!» какъ въ области познанія, такъ и въ
области иоведенія и вѣры,—то волюнтаристически! нринпипъ не будетъ въ прагматизмѣ ни основою умозрѣнія,
какъ въ мотафизпческомъ волюнтаризм!», ни основою эмпиричоскихъ наблюденій, какъ въ волюнтаризм!; психологическомъ. Скорѣе этотъ волюнтаристически! нринципъ
лежит» въ прагматической философіи всецѣло въ понятіи
самой воли въ ея указанном!» выше значѳніи, какъ способности свободна*© выбора между любыми мотивами.
Прагматически! волюнтаризмъ хочетъ быть свободным!» въ
выборѣ какъ основоноложѳній познанія, такъ и повѳдѳнія
и вѣрьт. Единственною нормою служить для него собственное удовлѳтвореніѳ.
Хотя прагматически! волюнтаризмъ и переходить при
этомъ въ утилитаризм!», однако иослѣдній опять-таки носить другой характеръ, чѣмъ утилитаризм!» англійской
моральной философіи. Для послѣдняго цѣлыо человѣческихъ стрѳмлѳній является прежде всего собственное благополучіѳ, затѣмъ благополучіо ближних!» или, такъ какъ

идеадъ остается при этомъ еще слишкомъ неонредѣлѳннымъ
и общимъ, но формул!» Б е н т а м а—возможно большее
счастіе возможно болыпаго числа людей. Счастіѳ же или
польза обнимаете, въ свою очередь, всѣ человѣческія
потребности вмѣстѣ съ возможными средствами ихъ удовлетворенья, а такъ какъ для нашихъ собственныхъ стремлении поскольку они распространяются на другихъ людей, доступны лишь в п ѣ ш н і я средства удовлетворенія
потребностей, то богатство и является для Бентама мѣрою
счастья. Напротивъ, въ нрагматизмѣ приннипъ утилитаризма бѳзснорно нріобрѣтаете болѣе внутренній характер!,. Ближе всего ирагматизмъ соприкасается въ этомъ
пунктѣ съ гЬмъ фазисомъ развитая англійскаго утилитаризма, который ирсдставленъ Д ж о и о м ъ С т ю а р т о м ъ
М и л л ѳ м ъ . Сознавая это родство мыслей, Уильямъ
Джемсъ носвятилъ даже свои популярныя лекціи о прагматизм!; памяти Милля; равным!» образомъ и въ другомъ
отношеніи, прежде всего въ своихъ мысляхъ о религіп,
Джемсъ могь бы справедливо назвать Милля „вождемъ
нрагматическаго образа мыслей". Тѣмъ не менѣе и Милль
полагал!, счастіѳ, согласно ученію утилитаризма, какъ съ
духовной, такъ и съ матеріальной стороны всецѣло еще
въ объективныхъ благахъ жизни, прнзнаваемыхъ цѣнными
благодаря традиціи и общему согласію. Но это какъ разъ
совершенно противорѣчптъ волюнтаристическому принципу
прагматизма, который дѣлаѳтъ субъективное удовлетворено единственным!, масштабомъ цѣниостѳй и не полагаете
индивидуальной свобод!; никакихъ границъ въ выбор!;
средствъ къ этому удовлетворен™. Чѣмъ болѣе, благодаря этому призыву къ свободной волѣ, ослабляется связь
съ благами, цѣнимымк по традиціи и обычаю, и утилитарное понятіе счастія нріобрѣтаетъ, такимъ образомъ,
болѣѳ внутренній характѳръ, тѣмъ болѣе вынужденный
компромисс!, Милля между матѳріалистическимъ ученіѳмъ
т

Бентама о благѣ и собственною склонностью преимущественно къ духовнымъ благамъ превращается въ противоположное ученіе. Для прагматической философіи благомъ для каждаго человека будетъ то, что оіп, предпочтет» по свободному выбору. И если, съ одной стороны,
„option" прагматической философіи, но видимому, близко
подходить къ границ!» эгоистической утилитарной морали
софистики, зато, сг. другой,—благодаря энергичному, почти
Кантово ученіе о свобод!; напоминающему нодчоркнванію
свободной воли в!, рѣшеніи в!, сторону добра,—она всего
далѣе отстоит!, отъ традиціонныхъ, между эгоизмомь и
альтрунзмомъ колеблющихся формъ утилитарной морали.
Свободный выборь, который должен!, искать свои мотивы
лишь въ глубин!; собственной души, невидимому, действительно, не далеко отстоит, отъ того возвышенія доброй волн на степень безусловно высшаго блага, которое
возвѣщаеть Кантъ въ предисловіи „Основоположенія къ
метафизике нравовъ".
ІІо абсолютно свободная воля не всегда, конечно, бывает, въ то же время и абсолютно доброю волей. Безъ
моральнаго императива совѣсти воля была бы, въ концѣконцовъ, предоставлена колеблющимся мотивам!,, если бы
въ качествѣ его замѣщенія не нришелъ на помощь старый одновременно и гедонистическій и ннтеллектуалнстическій Сократовскій мотивъ длительнаго удовлетворенія,
заставляющій прагматизмъ вновь отклониться на пути утилитаризма, который въ прагматической философіи однако,—и это остается ея неоспоримою заслугою,—если не
иринципіально (что невозможно въ виду ея абсолютна«)
волюнтаризма), то, но крайней мѣрѣ, потенціально освобождается отъ связи съ матеріалистичѳскимъ учѳніѳмъ о
счастьи. Однако въ прагматическій образъ мышлеиія тотчасъ же вторгается другое духовное тѳченіе, источником!.
котора,го служит, тотъ же абсолютный волюнтаризм!.. Те-

Ш'ЛГМАТНЧКСКАЯ

ФИ.ІОСОФІЯ.

101

ченіе это—с к о я т и ц из м ь, вознпкшій ВЪ ТОЙ особой
форм!;, въ которой принимает ого прагматизмъ, въ современной матоматшсѣ и естествознанін н уже въ этихъ
дисциішшахъ обнаружившій свое сродство сь праг.чатичеекіімъ ученіемъ о свободномъ выбор!;. Подобно тому,
какъ моральный прагматизмъ заимствует изъ Пантовой
этики абсолютный индетерминизм ь, но не допускает абсо.потнаго нравственна™ закона, точно такъ же и естественно-научной скѳпсисъ по существу удерживает прежней аксіомы геометріи и математики, но превращает
ихъ изъ объективныхъ нормъ, каковыми онѣ были въ
натурфилософіи Ньютона, ггь эвристическія гипотезы;
эти гипотезы сами по себѣ допускают, замѣну себя любыми другими 1'ипотезами, однако сохраняют свое значеніе до Г І І Х Ъ иоръ, пока наиболѣе иростымъ нутемъ
ведусь ICI. практически нримѣнимымъ результатам!.. Два
мотива — полнаго произвола въ допущеніи ради какнхълнбо цѣлей гипотеза» и соединенной съ интеллектуальным!. удовлетвореніемъ практической пригодностью—роднят. эмпиричсскій скептицизм!., какъ онъ въ нѣсколько
уклоняющихся другь о т . друга формахъ представлен!»
Э р и с т о м ъ M а X о м !» и Л н р и II у а н к а р э, съ прагматизмом!». Нанравленія эти отличаются друіъ отъ друга
развѣ лишь ті.мъ, что естественно-научный скептицизм!»,
устанавливая ионятія истины, подчеркивает, болѣо интеллектуальный мотивъ, прагматизмъ же—практическую пригодность. Истинно всякое предположите, съ которым ь мы
лучше оііерируемь и легче можемъ оправдать его, ч І;мъ
всякое другое. Исходя изъ этой практической точки зрѣнія, не страшатся даже двойной истины н не отступают»
нредъ нею. Если для науки постулатом!» б у д е т детерминизм!., а для морали—-индетерминизм!», то, говорит» Шиллер!., мы преспокойно и должны быть, какъ естествоиспытатели, детерминистами, а, какъ моралисты, индетер-

министами и полагаться на то, что нротиворѣчіе это
какъ-либо раврѣшится впослѣдствіи, хотя мы заранѣѳ и
не можемъ иредвидѣтъ, кавимъ образомъ это можешь произойти '). Въ этомъ усиленном!, нодчеркиваніи практиче"
ской пригодности ясно сказывается утилитарная иримѣсь
къ прагматическому скептицизму. Однако этимъ но исчерпаны еще всѣ ингредіэнты прагматичѳскаго образа мышлѳнія. Прагматики, отрицаешь абсолютное во всѣхъ его
формахъ, слѣдователыю, отвергаешь онч, и абсолютный
скепсисъ, оставляю щій духь нашъ неудовлетвореннымъ;
не менѣе отвергаешь онъ и догматическій утилитариэмъ,
который стремится пересоздать міръ, исходя изъ своего
построеннаго на основаніи быть можешь преходящихъ
культурныхъ условій нонятія о всеобщемъ благополучін.
Противъ такой и вообще противъ всякой теоретической
односторонности прагматическую философію предостерегаешь ея на практическую сторону направленный волюнтаризм),. Она предоставляешь человѣву выбрать вѣру тамъ,
гдѣ ему отказано въ знанін, она даетъ ему упованіе на
лучшее будущее, когда блага настоящего, у которыхъ утилитаристъ заимствуешь свой критсрій цѣнностн, оетавляюшь неудовлетворенными индивидуальную потребность въ
счастіи. Такимъ образомъ, прагматизм), переходишь въ
неограниченный индивндуализмъ: каждый человѣкъ—творец), своихъ собственных), идеалов),, никто не имѣетъ
права ограничивать его въ этомъ свободном), выборѣ; а
такъ какъ выбор), идеалов), естественным), образомъ распространяется прежде всего на области вѣры и надежды,
не имѣющія иныхъ граница., кромѣ тѣхъ, который воля
поставляешь сама себѣ, то эта свобода волн проявляется
преимущественно въ р о л ц г і о з н ы х ъ вѣрованіяхъ. Воля,
направленная на познаніс, связана сь принудительною
*) Schiller, Studies in Humanism, p. 3(Ä.

1ІРЛГМАТІІЧЕСКАЯ

ФИЛОСОФІЯ

РЕЛИГШ.

103

силою фактовъ, моральная воля—сі> совместною жизныо
сь другими людьми, воля лее къ вѣрѣ связана лишь съ
самою волою, съ запросами собственна™ духа. Здѣсь дарить она совершенно неограниченно. Пусть моя вѣра кажется другому нелѣною, но, пока она удовлетворяете
меня самого, она даеть мнѣ то, что я отъ ноя требую:
вѣра успокаиваете духъ, утѣшаете въ горѣ и избавляете
отъ зла. Такимъ образомъ, безграничная свобода вѣрить
приводите, въ КОІЩѢ-КОНЦОВЪ, къ м и с т и к ѣ , въ-которой также проявляются соединенные инднвидуализмъ и
скептицизмъ, какъ находящіѳся въ тѣсномъ сродствѣ съ
этою мистикою. И христіанскій анахорете и ищущій
искупленія грѣховъ индусь стремятся къ уединенію, чтобы жить лишь съ самими собою, а скептикъ ІІирронъ, отъ
сомнѣнія котораго не ускользнуло ничто, быль верховны.м-ь жрецомъ Аполлона. Однако, мистика современных!»
философовъ не моясетъ обойтись внолнѣ безъ науки. Поэтому она нострояетъ нзъ всѣхъ элементов!», почерпаемых!» нзъ окружающей культуры и изъ собственной потребности, своеобразную рѳлигіозную метафизику.
2. Прагматическая философін религіи.
Нельзя понять прагматизмъ, если не обратить вниманія
• прежде всего на его философію релнгін. Въ своемъ наувоученіи и морали прагматизмъ остается связанным!, съ
внѣшними вліяніями. Благодаря этому въ наукоученіи—
скептицизмъ, а въ моральной философін—утилитаризм!,
слишкомъ преобладают!» для того, чтобы прагматизмь
чогъ вполнѣ развить присущіе ему волюнтаризм!, и инднвидуализмъ и развивающійся изъ нихъ мистицизмъ. Это
становится возможным!» лишь въ философіи религіи, являющейся поэтому вообще наиболѣе оригинальною частью
этой филоеофіи; да н вообще прагматизмъ возникъ глав-

нымъ образомъ, изъ рѳлигіозныхъ мотивовъ. Важнѣйшпмъ
изложеніемъ прагматической философіи религін считается
обыкновенно трудъ Джемса „Varieties of Religious Experience" 1902 г. '). Однако ого мнѣпіс справедливо лишь
при условіи извѣстныхъ ограшіченііі. lio-нсрвыхъ, нельзя
игнорировать остальную прагматическую литературу но
религіозному вопросу, въ особенности, относящаяся сюда
другія сочиненія самого Джемса; во-вторыхь, не нужно
забывать объ особеиномъ снособѣ изложенія Джемса въ
указанномъ сочмнепіп. „Многообразіе религіознаго опыта"
состоитъ именно, главнымъ образомъ, изъ ирнмѣровъ. Но
иримѣры эти лолучаютъ правильное освѣщеніе лишь въ
заключительной главк, въ которой Джемсъ въ сжатой
формѣ резюмнруѳтъ свои рѳлигіозно-философскія убѣждснія. Поэтому никакъ нельзя съ одобреніемъ отнестись кч.
тому, что нѣмецкій переводчики „Многообразія религіознаго опыта" выпустили калл, разъ эту заключительную
главу, a замѣчаніе его, что глава эта выпущена, вопервыхъ, потому, что она не согласуется съ его личными
убѣжденіями и, во-вторыхъ, потому, что она не стоить ни
въ какой связи съ остальнымъ содержаніѳмъ книги, не
выдѳрживаѳтъ критики, такъ какъ въ первой части даеть
неудовлетворительную мотивировку, во-второй же—фактачески невѣрно
Издатель, желающій сдѣлать доступным и
для публики извѣстнаго автора, не долженъ выпускать
изъ его труда ту часть, въ которой, но мнѣнію самого
автора, находится центръ тяжести. Л что такъ именно я
') Русск. пор. Унльямъ Діксмсъ. Многообразіе рилигіозяаго
та. Пѳреводъ съ англійскаго В. Г.

Малахіавой-Мировнчъ

опы-

и M. В.

ЛІнкъ нодъ ред. С. В. Лурье. Изд. журнала „Русская Мысль" M . 1910.
2) \Ѵ.

Jarnos,

Die religiöse

Erfahrung iu

ihrer

Mannigfaltigkeit,

deutsch von G. Wobbormiu, 1 9 0 7 . Vorwort. S. XVIII.
*) Въ

русскомъ

издапіи

заключительна»

стр. 5 1 1 — 5 1 8 русск. пер. Прим.

пер.

глава

сохранена. См.

обстоит дѣло гт, пронзвѳдѳніечъ Дасемса, что онъ ообралъ
всѣ эти документы, свидѣтельствуюіціе о религіозномъ
обращеніи, экстазѣ, обраіценіи к т. д. съ единственною
цѣлью обосновать на ннхъ свою изложенную въ послѣсловін кь „Многообразно" метафизику религіи,—нъ этомъ
не может быть нп малѣйшаго соынѣнія. Поэтому не выдерживает критики и вышеприведенное мнѣніе переводчика, „Мцогообразія" о томъ, что заключительное разсуждѳніе не находится нп m» какой связи съ предшествующи мъ изложеніемъ. Скорѣе именно изъ послѣсловія читатель узнает ту цѣль, ради которой Джемсъ собиралъ свои
прнмѣры.
Примѣры эти въ высшей степени разнообразны. Они
обнимают, собою литературу самыхъ различныхъ времѳнъ
а народов ь, посвященную исторіямъ обращенія, пробужденія реЛигіознаго чувства, вдохновеннаго экстаза. Филонь
Александрійскій, блаженный Августинъ, святая Тереза,
іудейскіе пророки, „Исповѣдь" Толстого и другихъ лицъ,
перешѳдшпхь оть свѣтской жизни къ мечтательной религіозности, наконец!», богатая литература релнгіозны.ѵь
обращѳнііі, начиная оть обычныхъ формъ піэтнстическоіі
набожности до натологическихъ экстатиковъ и визіонеровл»,—все это составляет» въ высшей степени пестрый
матѳріалъ изслѣдованія, не лишенный однако, несмотря
на это разнообразіе, нѣкоторыхъ общпхъ черть. Прежде
чѣмъ использовать собранный матеріалъ для своей прагматической философін религіи, Джемсъ пытается охарактеризовать эти обіція черты нъ нѣсколькихъ руководящигь
ноложеніяѵь своей книги. Первый изъ приводимых!» имъ
признаков!, релнгіознаго настроенія настолько не новь,
что ого безъ далыгЫішнхі, оговорокъ признавали едва ли
не всѣ философы, если только они вообще не отрицали
религіи: видимый міръ представляется религіозному сознан ію частью невидимаго выешаго міра. По отсюда пути

расходятся, н для прагматическаго философа, ролигін решающее значеніе будутъ имѣть тѣ свидетельства повышенна™ ролигіозиаго чувства, который относятся къ
области необычнаго, ненормальнаго и вмѣстѣ съ тѣмъ мистическаго. Чувство единенія со сверхчувственным!, міромъ
будете для человѣка, охвачеішаго религіозиыыъ экстазомъ,
уже не субъективным!,, но объективным!» процессом!», который онъ воспринимаете, какъ вторженіе духовной силы
въ міръ явлѳній, при томъ воспринимает, въ самомъ себѣ.
Онъ почерпаете отсюда вѣру въ спасеніе, чувство внутреипяго міра, которое утѣшаетъ его, ободряете ого духъ
H наполняете любовью къ ближнимъ. Однако эти чувства
переживаются не всегда одипаковымъ образомъ, такъ какъ
они зависят, о т , темперамента индивидуума, отчасти также отъ внѣшнихъ условій его жизни. Въ этомъ кореш,
контраста между нессимистомъ и оптимистомъ, или въ
примѣненіи къ религіи, контраста между человѣкомъ, ищущим!, пскуиленія, и человѣкомъ, успокоившимся въ своихъ
религіозныхъ исканіяхъ, который не нуждается въ искуплеши, ибо чувствуете себя уже спасеннымъ. Этота ковтрасте между мрачнымъ и радостным!, настроеніемъ слишком!» глубоко коренится въ личныхъ свойствахъ человека, и никогда не можете изгладиться совершенно. Тѣмъ
не менѣе эти различный религіозныя настроенія согласуются другь съ д]іугомъ въ указанныхъ выше общихъ признакахъ религіознаго состоянія. Разница лишь въ томъ,
что у пессимиста они выражаются болѣе въ формѣ стремленья, у оптимиста же, въ формѣ чувства удовлетворишь
Если именно на религіозной почвѣ оба эти наыравленіл
въ особенности выражаются, какъ различным, завнсящія
отъ индивидуальна™ темперамента измѣнонія въ основ-);
своей сходна™ душевнаго настроенія, то на религіозной
же почвѣ, по мнѣнію Джемса, можеть, слѣдовательно,
произойти и нримиреніе обоихъ этихъ контрастирующихъ

настроеній. Оно состоишь въ томъ, что стремленіе религіознаго меланхолика къ спасенію и искуплеяію сливается
вгі> одно цѣлое съ удовлетворенным), упованіемъ уже витаюіцаго въ высшемъ ыірѣ экстатнка: такимъ образомъ,
ігессимизмъ и онтимизмъ сочетаются въ „меліоризмѣ", который, избѣгая односторонности того и другого направленія, сохраняетъ въ то же время ихъ сущность и кмѣстѣ
съ тѣмъ даешь намъ полезное руководство для нашего
нрактическаго поведенія. Благодаря этому, меліоризмъ
можешь служить обоснованіомъ прагматической религіп.
Однако нрнмѣры, заимствуемые нами изъ посвященной
исторіи обращенія и нробуждѳнія религіознаго чувства
литературы, должны еще съ другой стороны удовлетворять наши собственные религіозные запросы. Представленія такихъ религіозиыхъ личностей могутъ, конечно, определяться вѣроисповѣданіемъ того общества, къ которому
онѣ принадлежать, но стремленіо меланхолика къ спасении и искупленію, блаженный покой экстатнка въ чувств!;
ѳдиненія съ Богом), нродстаиляютъ собою движенія души,
совершенно независящія ошь какого-либо вѣроисповѣданія,
ошь какой-либо Церкви. Каждый человѣкъ самъ творишь
свою религію, и свободная воля здѣсь болѣѳ, чѣмъ въ
какой-либо другой области, одна лишь рѣшаешь вопросъ
о цѣюгостн или безцѣнности бытія и вещей, хотя и въ
области теоретнческаго познавія то, что мы называемъ
истиною, онредѣляется, въ концѣ-концовъ, нами самими,
и не существуешь независимо отъ насъ, но представляешь
собою продуктъ, непрестанно вновь порождаемый нами и
постоянно видоизмѣняющійся подъ вліяніемъ нашего вмешательства,—однако наша воля ограничена въ теоретической области фактами, не подчиняющимися ея повелѣніямъ. Всякая такъ называемая теоретическая истина
порождается поэтому до нзвѣстной степени цѣною компромисса между волею нашею и принудительною силою фак-

юнь. ІІаоборогъ, кл, области роднгііі н іѵгь никаких*!» фактовъ, вромѣ тѣхъ, которые мы находнмъ въ еамихъ cent,.
Господство воли здѣсь не имѣетъ границъ. Мы вѣримъ въ
то, во что мы желаемъ вѣрить, и никто не имѣетъ нрава
нринудить наел, вЬровать иначе. Конечно, въ этой области
вѣра въ религіозную истину может, ирійтп въ конфликт»
съ ДѢЙСТВИТОЛЬНОСТЫО. Однако эта дѣйствительность не
воздѣііствуеп, на насъ ел, такою неотвратимою принудительною силою, какъ внѣшнян природа, и мы вяадаемл,
въ иротиворѣчіѳ лишь сл. „установленною релнпен" (statutarische Religion;, какъ назвала, бы ее Кантъ. Интеллект,
при ото,мл., какъ утверждают, прагматисты, восходящіе къ
психологическому источнику этого конфликта, подчинили
волю своей власти. Освободить волю изъ-подъ ига интеллекта—вотъ въ чемъ видіггыюэтому прагматическая религія
свою благороднѣйшую задачу, и борьба противъ догматизма
становится, такими образомъ, одною изл, важнѣйіпихъ задачи прагматической философіи. Мало того, поскольку эта
философія вообще высказала положительный сужденія о
сущности религіи,—согласно общему характеру ея, возможны лишь такія положонія, которыя ни для кого не
обязательны,—сужденія эти обусловлены окорѣб л-І.мл, нротиворѣчіемъ, въ которомл, находится радикальный волюнл'аризмъ црагматистовъ сь заключающимся въ догматахл,
нил-еллекл уализмомл,, чѣмъ религіознымп обращеніямй и
примѣрами пробуждоиія религіознаго чувства. Интеллекту ализмъ этолъ, какъ неустанно повторяет, Шиллеръ,
является великими зломь, бременемь, унаследованным ъ
христіанствомъ отъ греческой философіи. Если мы не хотимъ удовольствоваться нростымъ нереживаніемъ вновь религіознаго подъема, и желаемл, создать себѣ собственный
религіозныя воззрѣнія, то выставляемый нами положенія
должны быть какъ разл, противоположны тому, что догмат,
фиксирует, какъ церковное вѣроиспоиѣдаиіе, и что вно-

ПРАГМ ѴГИЧЕСІ.АЯ

ФИЛОСОФІЯ

РКЛИГІИ.

109

сдѣдствіи, хотя и въ борьбе съ догматами, однако сь помощью того же оружія—интеллектуализма—и, слѣдователыю, Вт. томъ же духѣ преобразовало далѣе философію.
Такова руководящая нить, которой слѣдуютъ прагматисты
в'ь лабиринте возможных!, религіозныхъ ѵбѣждѳній. Изъ
греческой философіи перешел ь въ христіанотво догмать
тріедннства Божества н другіе догматы, не имѣющіе никакой цѣнности для религіозныхт, пероживанііі. Таким!,
образомъ, самыя нережнванія эти были пнтеллектуализированы и, благодаря этому, искажены іг ослаблены. Затѣмъ в!, философіи, опять-таки въ борьбѣ нротивъ раздроблонія догматігаескаго понптія о Боге, была создана
идея единства, достигшая кульминаціонноіі точки развитія
въ ученіи Спинозы о единстве Божества и міра. Ученіе
это закр епило, такимъ образомъ, подчиненіе религіознаго
аффекта интеллекту и тѣмъ уничтожило самую рѳлигію.
Если мы хотим!, вновь обрѣсти ее, то намъ необходимо
поэтому возвратиться къ началу, противопоставить интеллектуализму догмата волюнтаризм!, вѣры, монизму философіи—-плюралнзмъ. Плюрализм!, оставляет!, открытыми
веб пути, ведущіе къ спасенію, онъ признаете зло міра, но
въ то же время смотрнгь на него, какъ на побужденіе стремиться къ улучіпенію. Такимъ образомъ, плюрализм!, приходить къ морализму и меліоризму. Какъ вспомогательное
средство па этомъ пути указывается .,гипотеза Божества",
какъ это подтверждается опытом ь всѣхь вроменъ на тиническихъ формахъ религіозиаго состоянія. Какая религія
будете последнею, мы не знаѳмъ; но душевныя нереживанія обращенных!, и нспытавшихъ на себѣ нробужденіе
религіознаго чувства во нсякомъ случаѣ слѵжатт, для нея
прообразом!., поскольку они связаны съ высшими удовлетворением!.,—цѣлыо стремленій нашихъ въ ролигін, какъ
и во всемъ прочемъ. Этого удоплетворенія не даеть намъ
ни матеріалнзмъ, ми абсолютный идеализмъ съ ихъ чисто

интеллектуальными идеалами безконѳчности, всесовершѳнетва, всемогущества и т. д. Прагматический теизмъ поэтому
оставляешь все это въ сторон!;. Вѣра въ Бога является
для него, въ сущности, лишь вспомогатѳльнымъ средетвомъ для уснокоенія духа, при чемъ совершенно безразлично, будо'1'ь ли Богъ мыслиться всесовѳршоннымъ или
несовершенным),, конечиым ь или безконечномъ. При этомъ
мы невольно вспоминаем),, что Джемсъ носвятилъ свои
лекціи о прагматизм е памяти Д ж о н а С т ю а р т а 51 и л л л.
Дѣйствителыю, Милль является вождем), прагматизма такжо и на пути плюралистической и мѳліористи ческой философіи религіп. Въ своих), „Essays on Religion" Милль
разрѣшаешь старую дилемму между всесовершѳнствомъ
Божества и несовершенствомъ міра тѣмъ, что объявляешь
допуіценіе ограниченнаго могущества Божества за гипотезу вероятную и сверх), того за нанбо.іѣе удовлетворительную, такъ какъ она позволяешь намъ мыслить человека, какъ сотрудника Божества ') то, что Милль считаешь лишь возможным),, прагматизмъ объявляешь истинною сущностью религіи, и самая идол Божества получаешь
въ нрагматизмѣ то же значеніе, что и эвристичѳскія гипотезы въ естествознаніи, цѣнность которыхъ сводится къ
ихъ полезности.
Однако мы слишком), дешево отдѣлались бы ошь этой
своеобразной, сочетающей мистику со скептицизмом),, индивидуализм), съ волюнтаризмом),, позитивизмъ съ релятивизмомъ, прагматической философіѳй религін, если бы просто
T) Johu Stuart Mill,

IJebor

Religion, dcntsch von E . Lehmann, 1896,

S. 154 ff.
*) Срапн.
Веелеипая

объ ограпичеииостн Божества:
съ плюралистической

У и л ь я м т.

точки зрѣиія.

M.

Джемсъ,

1911.

К—ство

„Космосъ", стр. 171, 172, 175. Самъ Джемсъ ставишь однако

свои

ноззрѣнія въ дапвомъ ііѵиктѣ скорѣо въ зависимость отъ Г . Т. Фехяера. Прим.

пер.

сочли ее за характерное порождено' амерпканскаго духа,
какъ онъ и въ другихъ случаях!, проявляется и въ наукѣ
я въ жизни, хотя рѣдко, конечно, въ такомъ полномъ переплетоніи и сочетаніи всѣхъ этихъ элементовъ. Отдѣлаться такт» дешево оть этой философіи религіи нельзя
потому, что слишком!» замѣтѳнъ на ней отпечатокъ вообще
современнаго духа. II въ этомъ случаѣ въ высшей степени
интересно наблюдать, какъ во всѣхъ этихъ попытках!»
примирить современный духъ съ запросами вѣры воззрѣнія онродѣляются тою почвою, на которой они выросли.
Католичѳскій модернпзмъ хочетъ остаться вѣрнымъ Церкви
и в!» то лее время склоненъ предоставить полную свободу
не только естествознанію, но н историческому изслѣдоваIIію и критик!; традицій. Рѣшѳніе этой дилеммы онъ находить въ строгомъ разграничении вѣры и знанія: въ вѣрѣ
господствует» мистицизм!», находяіцій сѳбѣ самое надежное
убѣжищѳ в!» традпціонной рѳлигіи, въ зпаяіи царит» раціойализмъ, нисколько не препятствующій мистицизму,
такъ какъ пути ихъ совершенно расходятся '). Но модерннсты мало заботятся о томъ, что скажет» философін о
ихъ стромленіи. Они нризиаютъ историческую критику, и
историки уже издавна умѣли безъ затруднѳнія удовлетворять требованія вѣры. Иначе обстоит-ь дѣло съ нрагматнзмомъ. Вт. немъ сказывается та чисто протестантская
черта, что онъ но может обойтись безъ опоры какихълибо философсвихъ убѣждоній. Найти эту опору помогает,
прагматизму тот» жо протеотантекій нринципъ свободы совѣсти, который позволил!» ему спокойно отстранить догматы и традпцію, какъ реликвін чего-то давно пережитого. Были времена, когда ещо П ь е р ъ Б э й л ь, Г ам а н н ъ , Я к о б и должны были выбирать между вѣрою и
') Der italienische Modernismns (Itcformkathnlisehe Sehrifton Nr. 11)
1908, S. 105.

знаніомъ. Современный же прагматнстъ говорить: ее.
прожнія философскія системы не удовлотворяютъ нашимъ
запросамъ, то отброспмъ ихъ, подобно естествоиспытателю,
отбрасывающему непригодную гипотезу, п создадим!, новую,
болѣо удовлетворяющую насъ, философію. Гейнрихъ Якобн
нѣкогда провозгласи.гь сиинозизмь единственною послѣдовательной философіѳю; н прагматист!, согласенъ въ этомъ
съ философомъ вѣры. Однако онъ но впадаетъ еще благодаря этому В'Ь чистый мистицизмт., но стремится претворить
ирраціональный момент!, религіи въ раціональный; и этого
онъ достигаешь тЬмъ, что ставь на давно извѣстныіі путь
сродства между мистицизм омъ и скептицизмом!., соединяет!,
вмѣстѣ эмнирическін скеитицизмъ,—къ которому стремятся
в!, цѣляхъ удобства и школы современна«» ѳстеотвознанія,—и почерпнутый изъ практической жизни утилитаризм!..
Богъ—наилучшая изъ предложенных!, до снхъ порт, для
разгадки бьггія гипотѳзъ, потому что она наиболѣе удовлетворяешь насъ. Это доказываешь ирпмѣръ витающихъ
в'ь чувствованін единства съ Божеством!, мистиков!, и
эксгатиковъ. Гипотеза эта, подобно всякой другой, быть
можешь, допускаешь улучшеніе и исиравлсніе. ІІо пока ее
можно считать наилучшей, гакъ какъ она служишь цѣлим'ь моральна«» „меліорнзма". Каковы будуть дальнѣіішія наши мысли о сверхчувственномь мірѣ,—это зависишь,
главным!, образомъ, оті. собственной нашей воли. По:
въ выработки пхъ не нмѣютъ значенія ни традиціс
догматы, ни возникшая изъ борьбы съ ними раціонал
ческая философія. Философія эта служит!, прагма
руководством!, лишь В'Ь томъ отиошеніи, что прагмат
самымь энергичным!, образомъ выступая противъ гс
ствуюіцаго въ ней интеллектуализма, опредѣляетс
своихъ гипотезах!, о Божестнѣ именно своею ітротп
ложностью интеллектуализму.
Въ этомъ цунктѣ съ поразительною ясностью вырисовы-

вается изумительная смѣсь контрастирующих!» элѳментовъ,
изъ которыхъ состоит эта философія. Стремясь развить
такое воззрѣніе, которое во всемъ было бы противоположно
традиціонному интеллектуализму въ религіп и фпдософіи,
сама она тѣмъ не мѳнѣе подчиняется интеллекту. Въ философа! этой не господствует уже свободная воля, которою такъ гордится прагматизмъ, и продукт такихь въ
нротиворѣчіи съ непосредственными данными опыта развивающихся размышленій, естественным!» образомъ, можетг.
быть лишь продуктом!» разсудочной логики. Тогда какъ
прежняя догматика и философія предъявляли къ интеллекту
лишь такія требованія, который оставляли мѣсто и для
мистики, такъ какъ идеи, напр., тріединства или единства
Божества и міра сами уже н о с я т мистический, возбуждающи! религіозную фантазію, характеръ, — „плюрализм!."
прагматистовъ, лишенный всякаго полета фантазіи, по существу раціоналиетиченъ и впадает въ настоящій утилитаризм!., экстатики и обращенные въ его глазахъ—лишь
живые свидѣтели того, что релпгія даегь высшее удовлетворѳніе нашимъ упованіямъ на грядущее, при томъ удовлетвореніѳ, не связанное ни съ догматами, ни съ философскими убѣжденіями. Но этот» мистический мотив ь переходить при ноныткѣ философски обосновать его въ
тривіальное моралистическое иоаятіе „меліоризма", быть
можетъ, новое по названію, въ действительности же бывшее символом!, вѣры всѣхъ утилитаристов!», начиная съ
Фрэнсиса Бэкона и кончая Бентамомъ и Миллемъ. Такимъ
образомъ, въ прагматической философіи сливаются едва
ли не всѣ мотивы современнаго мышленія, и въ этомъ
смѣшеиіи отчасти совершенно разнородныхъ элементов!»
прагматизмъ, безспорно, проявляет нѣкоторую оригинальность. Но если подойти къ нему съ масштабомъ новыхъ
оригинальныхъ мыслей, то даже паиболѣе снисходительный
критшл, но сопоставит прагматизмъ даже отдаленно съ
я

тѣми философами религіи, которыми XIX столѣтіо подарило насъ иослѣ Канта въ лицѣ ІІІлейѳрмахѳра, Гегеля
и даже Шеллинга. Съ наиболее сроднымъ ему утилитарнзмомъ прагматизмъ имѣетъ общее въ мотивѣ наиболѣе
удовлетворяющаго насъ рѣшенія проблемы, со скоптическнмъ эмпирпзмомъ естествознанія — въ мотивѣ наиболѣе
простого пли, что то же самое, паиболѣе удобнагѳ разрѣшонія ея. Такимъ образомъ, нельзя сказать, чтобы умозрительная работа, выполненная прагматизмом!, при углублено! въ эту последнюю изъ всѣхъ филооофскнхъ проблем!.,
была особенно велпка..
3. Прагматизмъ и нѣмецкая теологія.
Тѣмъ болѣе замѣчателыю, что нѣмецкая теологія выказала, живѣйшій шітересъ къ прагматизму, который былъ
отчасти съ болынимъ одобреніѳмъ принять въ кругахъ
такъ называемой либеральной критической теологіи. Тогда
какъ со стороны нѣмѳцкой фнлософіи прагматизмъ, поскольку вообще на него обратили внпманіе, встрѣтилъ,
несмотря на все уваженіе кт, Уильяму Джемсу, какъ къ глубокому, проницательному и тонкому психологу, холодно-отрицательное отношеніе, многіе теологи, наобороть, усмотрѣли въ немъ научное построоніе первостепенной важности,
открывающее новую эпоху
Однако привлекаете къ себѣ въ
этомъ случаѣ не самая прагматическая философія и не
прагматическая нсихологія релягіи, но единственно тѣ
свидетельства пробужденія ролигіознаго чувства, которым
Джемсъ заимствовал!, отчасти изъ исторіи и изъ исповѣдеіі
и нризианШ извѣетныхъ исторических-!, личностей, отчасти
изъ составленных!, некоторыми американскими авторами,
') Ernst Troeltsch, Psychologie und Erkenntnistheorie in der Religionswissenschaft, 1906, S. 14.

ПРАГМАТИЗМ'!,

И НЪМЕЦКАЯ

ТЕОЛОПЯ.

115

напр., Старбэкомъ и Льюба (Lcuba), собраній подобныхъ
лее свидѣтельствъ, иочѳрпнутыхъ, въ особенности, изъ литературы ре.шгіозныхъ обращены. Я упоминалъ уже выше,
что свидѣтельства эти отнюдь не заслуживают, названія
психологіи религіи и не могутъ быть точно также отнесены къ психологіи Уильяма Джемса. Одобренная и принятая нѣмецкими теологами часть „Многообразія религіознаго опыта" состоит, изъ ряда свидѣтельствъ вч, пользу
учѳнія, которое оставляется однако въ сторонѣ, какъ будто
его совсѣмъ и пе существует,; между тѣмъ безъ него самый свидетельства эти нолучаютъ существенно иной смыслъ.
Джемсъ могі, быть краткнмъ въ оцѣнкѣ всѣхъ этихъ примѣровъ въ заключительной главѣ своего пропзведенія, такъ
какъ оно, очевидно, должпо было служить лишь подготовкою къ болѣо разработанному изложенію прагматической
философы ролигіи. Кромѣ того, онъ смотрѣлъ на такія
сборники матеріаловъ, какъ на подготовительный работы
для созданы психологіи религіозной жизни. Летучіе листки
и брошюры Арміи Снасенія и тому иодобныя произведенія
религіозной литературы равнымъ образомъ, вѣдь, не мог у т , разсма'фиваться, какъ основы ноихологіи религіп.
Едва ли и Уильямъ Дяссмсъ могь стать на такую точку
зрѣнія. Какъ психологъ, онъ является чиетымъ или даже,
какъ самъ онъ полагаетъ, радикальны мъ эмпирикомъ; въ
иредисловіи къ своимъ лѳкціямъ о прагматизм !; онъ прямо
заявляет,, что его прагматизма, не имѣетъ ничего общаго
съ ого эмппризмо.мъ '). Правда, и въ своей исихологін
Джемсъ иногда не отступали предъ парадоксальным и утвержденіями,. однако они звучали какъ парадоксъ лишь при
сравнепіи съ застарѣлыми предразеудками. Никогда Джемсъ
не уиусвалъ изъ виду, что общія правила научной методологии сохраняют, свое значеніе и для нсихологіи. По1) У. Джемсъ, Прагматизмъ, русск. персводъ. стр. 8.

вазанія лпцъ, пережившихъ пробуждсніе ролнгіознаго чувства, релпгіозное обращеніс, были для него но психологіей,
но основою его собственной прагматической философіп.
Нѣмецкіе теологи, которые одновременно и восприняли
прагматизмъ и отвлеклись отъ него въ сторону, сами, следовательно, превратили это собраніе матеріаловъ въ психологію религіи, несмотря на то, что оно не можетъ быть
ею ни но существу, ни по цели, съ которой было составлено. Такъ какъ Уильямъ Джемсъ во всякомъ случае понималъ, какъ пспхологь, что общія нормы научной критики
и интерпретаціи сохраняют!, свое значеніе также и для
нсихологіи, то онъ долженъ быль, следовательно, признать
точно такъ же, что нельзя на основаніи извѣстнаго сходства
объединять любыя явленія, принадлежащая самы.мъ различнымъ эпохамъ и состояніямъ, не разсмотрѣвъ предварительно условія ихъ возникновепія; еще менее могъ онъ
утверждать, что нормальная жизнь должна объясняться
психологически на основаніи анормальныхъ, граничащих!,
съ патологіей или же прямо патологических!, случаев!,
религіознаго экстаза. Такое обьясненіе съ методологи ческой стороны совершенно то же, что выведѳніе религіи
изъ внушенія и гипноза или изъ явленій сна и т. д.,
короче,—они совершенно совпадаете съ такт, называемыми
психологическими гипотезами о религіи, который иногда
равнымъ образомъ уже высказывались, или же съ попыткою объяснить нормальное воснріятіе съ помощью органов!,
чувствъ изъ иллюзій и нормальное теченіе представленій
изъ „вихря идей" душевныхъ больныхъ. Нельзя точно
такъ же сказать, чтобы результаты, Полученные Джѳмоомъ
изъ этихъ примѣровь, представляли собою что-нибудь
большее, чѣмъ сжатое, резюмирующее изложеніе собранныхъ раньше фактов!,. Джемсъ могъ, конечно, воспользоваться этими переживаніями,—въ которыхъ человѣкъ чувствуете себя снасешіымъ, чувствуеть нробужденіе въ coot.

повой жизни, новыхъ си.ть, чувствует» непосредственное
ѳдинсніе съ Божествомъ,—для своей прагматической цѣли—
показать, что религіозное состояніе характеризуется стрсмленіемъ къ удовлетворенію своихъ духовныхъ занросовъ
и чувствомъ полученнаго удовлетворенія; но никто не можетъ усмотрѣть въ этомъ попытку психологическаго анализа религіозныхъ явленій, и самъ Джемсъ едва ли могъ
смотрѣть на дѣло такимъ образомъ. Для него это лишь
доказательство того, что сущность религіи заключается въ
глубокомъ усіюкоѳнін духа и стремленіи къ нему, а не
въ вакихъ-либо догматах!» или въ умозрительныхъ ндеяхъ,
измышленныхъ на основаніи этихъ догматов!» или въ противоположность имъ. Джемсъ видит» въ состояніяхъ религіознаго экстаза не свидѣтельства въ пользу истины этихъ
религіозныхъ нереживаній, но лишь доказательство того,
что „гипотеза Божества" даетъ человѣку то утѣшеніе и
успокооніе, къ которому онъ стремится въ своей религіи.
Такъ какъ, согласно воззрѣніямъ прагматистов!», истина
вообще не существует» объективно и заключается лишь
въ томъ субъективном!» убѣжденіи, которое наиболѣе удовлетворяет» насъ, то и въ религіозной области не слѣдуетъ отвергать никакой гипотезы, если она полезна въ
этомъ отношеніи.
Совершенно ясно поэтому, что значеніе сообщенныхъ
Джѳмсомъ примѣровъ религіознаго экстаза будет» совершенно нпымъ, если оставить въ сгоронѣ эту прагматическую цѣль. Тогда возможно будетъ разсмалривать ихъ съ
двухъ точекъ зрѣнія: можно или усматривать въ нихъ то,
чтб, по большей части, видѣли въ нихъ великіе нсторическіе религіозные фанатики и что видятъ въ нихъ и въ
наши дни религіозные экстатики сумасшедшихъ домовъ:—"
дѣнствительныя откровенія Божества; или же усматривать
въ нихъ, какъ отчасти дѣ шютъ это американцы, данныя
для психологіи или, точнѣе, для психонатологіп релпгіоз-

наго сознанія. Такъ какъ всякое проявленіе душевной
жизни имѣетъ психологическую дѣнность, то нельзя, естественнымъ образомъ, отнимать ее и у нодобнаго рода
наблюденій. Но считаться действительною психологіею религіи матеріалы эти ни въ какомъ случаѣ не могуть.
Во-первыхъ, не выяснены условія возшікновенія этихъ
явленій, во-вторыхъ, самый ивленія эта но подлежать
исихологаческому анализу, такь какъ нослѣднііі возможешь быль бы опять-таки лишь на основаніи выясненія
условій их'1, возникновения и отношенія ихъ къ другимъ психичѳскимъ процессам!,. Среди всѣхъ условііі возникновенія историческія условія, естественным], образомъ,
стоять на нервомъ иланѣ. Подобно тому какъ извѣстиый
историческій фактъ нельзя понять, не принимая во вниманіе предшествовавши! ому факты, совершенно такъ же
и психологія проявлены релшіознаго чувства но можотъ
быть отвлечена отъ условііі времени. Исиовѣдь блажеинаго
Августина, исторія святой Терезы и меланхолнчѳскія или
экстатичѳскія состояния страдающихъ mania religiosa современниковъ нашихъ, даютъ намъ матеріалъ, который не
можотъ служить обосноваиіемъ ни психологіи религіи, ни
исторіи ея '). Какъ ни высоко цѣню я чисто относительный методъ какъ разъ въ психологіи,—-хотя онъ пикогдг
') Относительно этого иуикта нѣтъ полнаго еогласія между теологами,

придерживающимися

Трёльчъ

прагматической

психодогіи

религіи.

стремится совершенію исключить изъ психологіи религіи

разсмотрѣніе историческихъ условій вознивновѳвія рѳлигіозвыхъ чувствовавШ; наоборотъ, В о б б е р м и н ъ
условія эти, поскольку

настаивает, на томъ, чтобы

они относятся къ области

релпгій

культур-

ныхъ народовъ, были приняты во вниманіе (Der gegenwärtige Stand
der Religiouspsychologie, Zeitschrift für angewandte Psychologie, Bd. 3,
1910, S. 5 1 8 ff). Затруднительно сказать, почему онъ не принимает,
во вниманіо религіи также первобытвыхъ культурныхъ или полу кул ьтурпыхъ пародовъ, несмотря на то, что поелѣдпіе

годы дали памп,

богатѣйшій маторіалъ для изслѣдоваиія начатковъ религіозной жизни.

не можешь имѣть рѣшаюіцаго значеяія,—однако п іюнхологія не можешь освободиться отъ о д н о г о условія. Услоніе это заключается въ томъ, что нельзя при разсмотрѣніи
нзвѣстной области нашихъ душевныхъ переживаній выхватить отдѣльную группу явленій, игнорируя остальныя.
Конечно, рѳлигіозный экстазъ входить вт. развитіе религій, какъ важный иигредіэнть. Но было бы нехорошо,
если бы экстазъ быль единственным!, ингредіэнтомъ. Произведеніе Джемса, которое имѣло цѣлью обоснованіе его
собственной прагматической философіп религіи, стоишь въ
этомъ отношѳніи совершенно на другой почвѣ. Тогда какъ
нсихологъ обязанъ по возможности всесторонне п безъ
предвзятой тенденціи изолѣдовать факты, Джемсъ нисколько
не скрывалъ, что его собраніѳ фактовъ имѣло цѣлью
пояснить прагматическую мысль на иримѣрахъ высшаго
религіознаго удовлетворенія. Это было его ясно вырьженною цѣлыо, и съ своей точки зрѣнія онъ имѣлъ полное
право сдѣлать такой тонденціозный выбор!.. Иначе будешь
обстоять дѣло, если, по примѣру нѣмецкой прагматической
тѳологіи, отбросить самое главное, т.-е. самую прагматическую мысль, и превратить это собраніѳ нримѣровъ, которое должно было лишь сдѣлать эту мысль наглядною,
въ самостоятельную исихологію рѳлигіи. Такая пснхологія,
конечно, въ высшей степени отрывочна, неполна, такъ
какъ принимаешь во вниманіе лишь ограниченную группу
явлепій, и заставляет!, въ то же время подозрѣвать, что
и она дѣлаешь такой выбора, изъ чуждой поихологіи тѳнденціи, хотя и но сознается въ этомъ столь открыто, какъ
американский прагматизма,.
Дѣйствительно, теологнческіе прагматисты не оставляюшь
ни малѣйшаго сомиѣпія въ суіцѳствованіи этой тенденціи.
Въ иредисловіи къ своему переводу труда Джемса Вобберминъ восхваляешь, какъ главное достоинство его, то, что
въ немъ „принята во внпманіе и оцѣнена мистическая сто-

рока ролигіп", и указываете при этомъ на ІІІлойермахора
н Альберта Ричля, которые нъ противоположность слншкомъ формальным!, теоретике- познавательным!, стремленіямъ современной тѳологіи придавали большое значоніе
этому ирраціоналыюму фактору неноерѳдственныхъ религіозныхъ пѳреживаній. ЛГлейермахеръ въ особенности
близко стопт'ь въ этомъ отношеніи кг, Джемсу '). Однако
это мнѣніе было бы, но крайней мѣрѣ, до нѣкоторой степени оправдано лнніьвъ томъ случай, если бы мы отбросили
философію рѳлигіи, на которой основывается у Шлейормахера и Ричля высокая оцѣнка мистики, и, въ особенности, если бы мы смѣшали отиошеніе ІГІлейермахѳра къ
самой религіи сь его философіей религіи, которая у этого
величайшаго изъ философовъ-богослововъ прошлаго столѣтія обоснована слишкомъ метафизически и діалѳктически
для того, чтобы онъ могъ придавать какое-либо значеніе
такъ называемому „ р с л и г і о з н о -11 с и х о л о г и ч е с к о м у методу"
т.-е. нестрой и неразборчивой статистнкѣ экстатичѳекихъ
состояній. Съ своей стороны Т р е л ь ч ъ пытается замѣнить утилитаристическій ирагматизмъ американских!,
психологовъ теологическим!, прагматизмом!,, который до
извѣстной степени удовлетворялъ бы спекулятивнымъ потребностямъ 2 ). Oui, построяете свою собственную фи.іософію ролпгіи, которую называете религіозною „тѳоріой
познанія", задачу же ея усматриваете въ нослѣдовательномъ исправленіи теоріи иознанія Канта. Кантъ самъ нришелъ бы къ такой „релпгіознон теоріи познаиія", если бы,
введенный въ искушеніе своимъ морализмом!,, но измѣнилъ
самому себѣ. Факты пспхологіи религіи, какъ они изложены въ свпдѣтельствахъ, собранных!, американскими праі ') Wobbermm, Vorwort zu J a m e s , Die religiöse Erfahrung, S. VHJ,
XVII.
2

) Ernst Trooltsch, Psycholugie und Erkenntnisthoorion in der Reli-

gionswissenschaft. S. 30 ff.

махистам и, ис могуть, однако, удовлетворить требованіямъ
науки о религіи. Она должна раціонализкровать нрраціоналышй элемент» религіозныхъ пѳреживаній. Ученіѳ Канта
о религін нужно, слѣдоватѳльно, реформировать съ номоіцью прагматической психологіи рѳлигіи, а прагматическую философію религіи, въ свою очередь, нужно раціонализировать на основаніи теоріп познанія Канта. Но
гносеологія Канта въ ея подлинном!» вндѣ недостаточна
для этой пѣли, ео нужно поэтому дополнить соотвѣтствующимъ образомъ, и прежде всего необходимо исключить
изъ ноя моралистическое обоснованіе рѳлигіи. Однако при
этомъ неизбѣжно возникает» вонрось о томъ, чтб собственно
останется вообще от» Кантова ученія о религіи, если отъ него
отнять это моралистическое обоснованіе религіи. Но руководствующаяся прагматизмомъ теологія умѣетъ найти выходъ. Столь осторожно нроведенныя Кантомъ границы между
теоретическим!» и нрактнческимъ разумомъ должны быть
уничтожены. Кантъ примѣнилъ въ трансцендентальной аналитик!; всю силу своего философскаго глубокомыслія, чтобы
доказать необходимость ограниченія апріорныхъ основиыхъ
понятій; для прагматической же теологіи она но существует». Скорѣе же эти апріорныя нонятія возрастают»
въ чнслѣ. Самыя категоріи Канта, въ особенности, катѳгорія причинности:, перенесены съ эмннрнческаго міра на
умопостигаемый. Другими словами: напболѣс существенный
пункт» этого новѣйшаго прѳобразованія критической философін долженъ заключаться въ возвращеніи ея къ докритической точкѣ зрѣнія, на которой стоялъ Кант» еще
въ диссертаціи 1770 г., пока въ шедеврѣ критической
діалектики, въ „схематизмѣ чистаго разсудка" не иашѳлъ
обоснованія своей тѳоріи познанія. Однако этоть будто бы
къ Канту цримыкающій раціоналнзмъ но долженъ замыкаться въ какую-либо законченную систему; наоборот»,
онъ долженъ непрестанно нмѣть наготовѣ запасные вы-

ходы, чтобы при с.іучаѣ рационализировать ирраціональное, если это потребуется, и устранить то, что не ыожѳта
быть раціонализировано: нллюзіи и заблужденія. Однако
зтоть антираціональный элемента также нринадложкта кь
міру дѣйствительности. Поэтому раціоналязмъ теорін iroзнанія всегда можета быть лишь условнымъ и ограничѳннымъ, и указанное Джѳмсомъ чувство непосредственная
нрисутствія Божества должно поэтому служить отправнымъ
пѵнктомъ для доказательства апріорности рѳлигіознаго
чувства. Когда ирраціональныя переживанія и психологические факты признаются въ то жо время общезначимою
составною частью рѳлигіозныхъ пѳреживанш, они тѣмъ
самымъ вполнѣ раціонализируются. При этомъ доотунъ къ
ирращональнымъ переживаніямъ всегда, конечно, остается
(;вободнымгь. Однако в эти ирраціональиыя пореживаніл
могутъ быть ращонализированы подобяымъ же образомъ,
если только они не исключаются, какъ заблуждѳніе и
обманъ.
Довольно затруднительно сказать, какимь образомъ въ
этомъ наброскѣ „раціональной теоріи иознанія" можно усмотреть исправленіе Кантовой критики разума. Однако это
недоразумѣніе легко устранимо. Начиная съ Альбрехта
Ричля FI. извѣстныхъ теологическихъ кругахъ считается
какъ бы священнымъ долгом ь плавать нодъ флагомъ Канта,
хотя самому старцу Канту товаръ, провозимый такимъ
образомъ, и показался бы, безъ сомнѣнія, контрабандою;
съ волною уверенностью можно сказать, что Канта отвергъ
бы попытку раціонализировать ирраціональное съ помощью
безконечнаго расширенія нормъ познанія, какъ ложное толкованіе, близкое къ полному извраіценію и далеко оставляющее за собою всѣ встрѣчавшіяся ему ранѣе превратный толкованія и недоразумѣнія. Если же глубже всмотреться въ этота нланъ мнимой раціонализаціи ирраціональнаго, то мысль, съ которою онъ оиерируетъ, окажется

чрезвычайно простою: совершенно иррапіональный психологически! оиытъ должент, стать радіональньшъ и, если
возможно, даже превратиться въ аиріорную нстину разума,
если только онч, достаточно часто повторялся п не быль
слишкомь явиою иллюзіею или видимостью. По выше было
замѣчено: откровенія религіознаго экстаза, если мы хотимъ
использовать ихъ, въ духѣ прагматизма, въ религіознофилософскихъ цѣляхъ, допусшотъ двоякое примѣненіе:
во-первыхъ, въ нихъ можно видѣть проявленія высшаго
удовлетворенья, свидетельствующего о томъ, что самая религіозная потребность заключается въ стремленіи къ этому
удовлетворенно. Въ этомъ смысл!; опирается на нпѵь утилитарный прагматпзмъ американских !, и англійскихъ прагматистов!,. По-вторыхъ, можно видѣть въ нихъ дѣйствительныя откровѳнія Божества. По большей части такъ
смотришь на нихъ сами экстатики, а также, повидимому,
и прагматисты изъ нѣмецкихъ теологовь. Si duo faciunt
idem, non est. idem. Огь идеи боговдохповенія отказываться
не хотѣлось бы. Между тѣмъ на мысль Гердера и Гегеля,
что исторія человѣчества является огкровеніемъ Божества,
вссдѣло индивидуалистическую и въ своемъ родѣ не Monte, чѣмъ подлинный прагматизм!,, утилитаристическую,
теологін рѣшиться не можешь. Въ такомъ случаѣ должна
выручать изъ бѣды раціоиалистическая теорія нознанія.
Ряціональное предполагаешь ирраціоиальнос, и боговдохновеніе экстатиковъ фактически является впѣ всякаго сомнѣнія ирраціональнымъ. Однако нрраціональноѳ въ свою
очередь требуешь раціональпаго. Поэтому нѣтъ ничего легче,
какъ сдѣлать ирраціоналыюе раціоналыгымъ. Кромѣ того,
представляется при этомъ случай отстранить все, что вч,
иоказаніяхъ экстатиковъ было бы слишкомъ компрометтирующимъ, какъ не подлежащее раціонализадіи. Сь своей
стороны я предпочитаю открытое, не прибѣгаюіцее къ помощи мнимаго ісангіанства исітовѣданіе нѣры. Если кто-либо

заявить, что вѣра пъ личное откровеніе Божества является
для него религіозною потребностью, отъ которой онъ не
можете отказаться, то я буду нослѣднимъ нзъ тѣхъ, кто
бросить въ этого человѣка камнѳмъ. Такой мнимой раціонализаціи ирраціональнаго я иредпочелъ бы даже древній
„гноспсъ", который въ употребленін понятія нознанія
нмѣотъ отдаленное сродство съ этимъ неокантіанствомъ.
4. Генетическая психологія религіи.
Два пути нзслѣдованія, какъ пзвѣстно, открыты психологіи, какъ общей, такъ и отдѣльнымъ ся отраслям и, посвященнымъ разработкѣ особенно ннтерѳсныхъ проблемъ:
она можете попытаться дать простое, по возможности, точное н безпристрастное описаніе самыхъ фактовъ; или же
тотчасъ приступить къ анализу и объясненію явленій. Но
на какой бы путь ни ступила пенхологія, двумъ требованіямъ она должна удовлетворять во всякомъ случаѣ. Вонервыхъ, она должна избѣгать всякой тенденцін, чуждой
установкѣ фактовъ и почерпнутому непосредственно пзъ
нихъ объясненію. Во-вторыхъ, психологія, какъ эмпирическая наука, не должна выходить за границы поставленной ею задачи нзслѣдованія процессовь сознанія, совершающихся какъ въ индивидуальной, такъ и въ соціальной
жизни чоловѣка. Безнристрастность психологическаго изслѣдованія не должна, слѣдовательно, нарушаться никакими метафизическими или практическими мотивами, съ
другой стороны, и психологія не должна вторгаться въ
область другихъ дисциплинъ далѣе, чѣмъ это нужно для
ея задачъ. ІІсихологія религіи, которая пожелала бы стать
на мѣсто философіи религіи, не менѣе преступаете законныя границы, чѣмъ психологія мыслительныхъ процессовь,
выдающая себя за теорію познанія. Въ обоихъ случаяхъ
психологія, безь сомнѣнія, можете принести пользу соот-

вѣтствующимъ (философским!, днсциплішамъ, которыя, съ
своей стороны, никогда но должны упускать случая воспользоваться богятымъ психологическнмъ матеріаломъ. Но
далѣе этого права нспхологін не простираются. Онъ не
можетъ рѣшать вопроса о цѣнности логическнхъ или этичоскихъ нормъ, равно какъ о метафизической сущности
религіи, такъ какъ она и не нормативная наука и не
наука о цѣниостяхъ, въ собственномъ смыслѣ этого слова,
и не часть метафизики.
Между тѣмъ въ наше время многіе повинны въ такомъ
смѣшеніи исихологіи съ чуждыми ей дисциплинами. Въ
особенности же часто незаконными, образомъ суживаютъ
кругозора, той отрасли психологической науки, которую
иногда называют психологіеЙ религіи, и нрнмѣшнвают къ
ней тѳнденціи, чуждыя задачами психологіи. Обѣ ошибки
естественным!, образомъ связаны другь съ другомъ: избир а ю т опредѣленную, болѣе или менѣе ограниченную
область явленііі, наиболѣе, повидимому, соотвѣтствующихъ
той тенденціи, съ которою подступают къ психологіи. Въ
этомъ отношеніи богословскій прагматизмъ съ его стремленіемъ понять религію изъ экстаза, очевидно, столь же
одностороненъ, какъ и нзвѣстныя миѳологическія гипотезы, которыя стремятся вывести всю миоологію и, если
возможно, и всю релнгію изъ вѣры въ суіцествованіе душъ
или изъ впечатлѣнія, производима™ бурею, солнцемь, луною и ея фазами. II религія возникла не изъ о д н о г о
корня, а изъ многихъ. Кто х о ч е т психологически изслѣдовать оя происхожденіе, т о т должен ь проникнуть въ совокупность явлений религіозной жизни я попытаться прослѣдить отношенія отдѣльныхъ факторовъ другь къ другу
и къ другим и жизноннымъ явленіямъ. Впдѣнія и экстазъ ыогуть удовлетворить лишь того, кто подходит къ ннмъ ci,
намѣреніемъ найти въ нихъ то, что заранѣе въ нихъ вложено. Для психолога такое произвольное смѣшеніе самыхъ

разнородныхъ явлекій стоить на одной линіи ci, истолкованіями тѣхъ философосовъ ІІросвѣщенія, которые вч,
духѣ „Système de la. Nature" сводили религію къ изобрѣтенію жредовъ, па томъ только основанін, что среди знахарей—колдуновъ нервобытныхъ народовъ и среди буддійскихъ и христіанскихъ святыхъ встречались иногда и
обманщики. Всякое научное, сл едовательно, и всякое психологическое изслѣдованіе требуешь, чтобы мы обращали
вниманіе на тѣ условія, въ которыхъ происходить тѣ или
нныя явленія; поэтому и въ данномъ случаѣ нужно прежде
всего обращать вниманіе на ту психическую среду, въ которой возникли интересующія насъ явленія. Индивидуальныя показанія и переживанія иріобрѣтаючт, поэтому—какъ
для исторіи религіп, такъ и для психологіи религіи—значеніе лишь въ томъ случаѣ, если принята во вниманіе
также та религіозиая среда, въ которой они возникли.
Ре.іпгія такъ же, какъ языкъ и обычаи, является созданіемъ человѣческаго общества, и связана съ ними самыми,
ТІІСНЫМЪ образомъ..'Подобно тому какъ языкъ хранить въ
себі; живыми ролигіозвыя преданія, изъ которыхъ каждый
пріобрѣтаеть себѣ собственную религіозность, точно такъ же
изъ нравовъ возникает!, особенно дѣіпімый и почитаемый
круп, религіозныхъ обычаевъ въ культе, который опятьтаки служить образцомъ для индивидуальной ре.шгіозности. Поэтому психологія рѳлигіи прежде всего является
частью нсихологіи народовъ, и такъ какъ индивидуума,
вообще предполагает!,, общество, то и въ области религіи,
какъ и во всякой другой, какія-либо явлѳнія могуи, быть
объяснены психологически лишь на этой содіа.и,ной основе. Психологія же народовъ, въ свою очередь, предполагаешь опять-таки исторію явленій общественной жизни.
Учъержденіе, что нснхологія религіи но имѣешь ничего
общаго сь исторіей религіи, стоишь вч, методологическом!,
отноіпеиіи на одной линіи сл. другимъ утвержденіемъ, что

психологическая проблемы языка, искусства, обычаевъ не
зависять отт, историческаго развитая этихъ явлояш. Исторія должна при этомъ пониматься въ самомъ широкомъ
смыслѣ слова. Совершенно невѣрно поэтому мнѣніе, согласно которому но нужно изслѣдовать религіи первобытиыхъ народовъ, какъ своего рода доисторическія, въ особенности, если мы припомиимъ, какими богатыми данными
обязаны мы новейшему иародовѣдѣнію относительно нронсхожденія и псрвоначальныхъ стадій развитія важнейших ь религіозныхъ воззрѣній и культова,, продолжающих'!,
въ болке возвышенныхъ и духовныхъ формахъ жить и въ
христианстве.
Если историческая оценка рслпгіозныхъ явленій является иѳобходимымъ условіемъ ихъ психологическаго
обсуждѳиія, то психологія религіи можотъ быть только
г е н е т и ч е с к о й . Эта генетическая психологія релнтін
можотъ разрабатываться двумя путями. Можно представить
религіозное развитіе въ ряде слЬдующихъ другъ за дрѵгомт, въ восходящемъ направлеиіи ступеней, т.-е. какъ бы
сделать отдельные поперечные разрезы общей органической связи исторіи религіи. Или же можно, — пользуясь
тою же метафорой,—делать продольные разрезы, т.-е.
прослеживать эволюцію ігЬкоторыхъ группъ значительныхъ
явленій отъ ихъ едва уловимыхъ зачатковъ. Какъ ни пеизбЬженъ первый методъ, однако онъ отчасти предполагаетъ второй, отчасти дополняется имъ. Примененный лее
безъ связи со вторымъ, онъ легко приводить насъ къ опасности разделить то, что связано, или же смешать вместе
совершенно разнородные элементы, или даже къ опасности
схематическнхд, классификации гголагающихъ въ основу
дЬловія предвзятый понятая. ИзслЬдоваше эволюиіи*отдѣльныхъ явлен iff предоставляет], намъ, напротивъ, ту выгоду,
что оно дѣлаетъ очевидною для насъ действительную генетическую связь, по крайней мере, для одной ограниченной области, и тЬмъ самымъ впервые даетъ намъ возмож

НОСТЬ включить ео въ общее развитіе. Вмѣстѣ сь тѣмъ
такое изслѣдованіе способствуете плодотворному, глубже
проникающему въ отношенія отдѣльныхъ группъ явленій
примѣненію синтетическаго метода. Психологическое развнтіе молитвъ, жертвонриношеній, церемоній очищенія,
обрядовь погребенія, происхожденіѳ столь многочисленныхъ
нереходящихъ другь нъ друга, нредставленій табу, представленій чего-либо нечистаго, грѣховнаго или же сіштого,
ассимпляція сиовидѣній и экстатических!» возбужденных!»
состояній чрезъ религіозныс аффекты, наконецъ, различным!» образомъ внлетающіяся сюда отношенія къ міру
животныхъ, къ миоологическимъ представленіямъ о небѣ
и землѣ,—все это и многое тому подобное даете намъ массу
то развивающихся параллельно, то переплетающихся другъ
съ друтомъ явленій, который т юбходимо охватить но всей
ихъ совокупности, чтобы нмѣть возможность ближе подойти
къ вопросу, какнмъ образом!» возникаете ролигія въ объективном!, смыслѣ, и каковы тѣ субъективные мотивы,
къ которымъ даютъ возможность заключать ихъ объективный порожденія. Лишь тенденціозный философъ можетъ
удовольствоваться отдѣльнымъ, выхваченнымъ нзъ общей
связи, явленіемъ, такъ какъ онъ заботится но объ изучено! самой религіи, но объ онравданіи своей предвзятой
точки зрѣнія; но такое произвольно изолирующее изслѣдованіе не можетъ быть названо психологіей рѳлигіи.
Нельзя также отдѣлаться при этомъ отговоркою, что все
служащее въ данномъ случаѣ психологіи религіи матеріаломъ относится къ области исторін рѳлигіи, такъ какъ
нсихологія всегда пмѣеть дѣло лишь ci, фактами индивидуальна™ сознанія, которые въ конечной основѣ своей
независимы отъ всякихъ исторических!, условій. Во-нервыхъ, нослѣднее утвержденіе вообще невѣрно, такъ какъ
оно распространяете общезначимость, послѣдпихъ элементов!, сознанія, оіцущсній, чѵвствованій иростыхъ аффектов!,, ид такіе пспхичеекіе продукты, которые,—насколько

позволяет судить нашъ опыт,—вообще возникают лишь
при оиредѣленныхъ историяоскихъ условіяхъ. Во-вторыхъ,
неправильно, что нсторія релнгіи, сама по себѣ взятая,
д а е т уже о т в ѣ т на проблемы, которыя поставлены въ
этомъ случаѣ пснхологіи религіп. Задача исторіи—охарактеризовать отдѣльныя религіи въ значеніи ихъ для духовиаго развитія народовъ. ІІо исторія религіи отнюдь не
может показать, какъ относятся эти явленія къ другимъ
религіознымъ идеямъ, проявляющимся отчасти въ тѣхъ же,
отчасти въ совершенно различныхъ и независимыхъ другь
оть друга областяхъ, и въ какой связи вообще находятся
рслпгіозные мотивы съ общими душевными способностями
человѣка,—это задача не нсторін релнгіи, но пснхологіи.
Поэтому невозможна никакая нснхологія ролигіи безъ исторіи религіи; но первая, может оказывать сушсствеиныя
услуги второй. Однако исторія всегда можсгь еще выполнить валены я задачи и, отказавшись о т этихъ уел уть,
какъ это показывает нримѣръ безчнеленныхъ исторшсовъ
религіи, которые или воздерживались о т психологической
мотивировки, или же считали нсігхологію такою областью,
къ которой иеприложимы правила научной методологіи, и
каждый поэтому поступает въ ней по собственному произволу и усмотрѣнію.
Такимъ образомъ, пспхологія релнгіи запнмаетъ мѣсто
между общей нснхологіой и исторісй религін. Задача ея—
поставить религіозныя явлснія, пзвѣстныя намъ изъ исторіи религін, въ связь съ общими мотивами человѣческаго
мышленія и новедснія, а также показать источники новыхъ
мотивовъ, которые индивидуальное сознан іе почерпает
изъ развптія релнгін, разематрнваомаго въ психологіи народовъ. По какъ ни важна психологія ролпгіи сама по
себѣ, какъ ни велико ея значеніо для философской оцѣнки
рѳлигіи, однако она и но охватывает всю область науки
о религіи и не совпадает но своей задачѣ съ ф и л о с оф і е й р е л п г і п . Конечно, и для философіи религіи она
9

имѣѳтъ но малое значеніе. Но значеніо это состоите въ
томъ, ч!'о при всомъ разлнчін въ частноетяхъ въ общихъ
чертахъ она показываете сходное развитіе религіознаго
сознанія. При веемъ томъ задачи психологіи релнгіи и
фнлософін релнгіи совершенно различны. ІІсихологія ре
лигіи имѣстъ цѣлыо прослѣдить фактическое развитіе
явленій религіознаго сознанія; въ этомъ смыслѣ она—
чисто эмпирическая наука, которая, подобно индивидуальной психологіи или естествознанию, должна воздерживаться
отъ всякихъ оцѣнокъ, касающихся значѳнія отдѣльныхъ
фактовъ для общей связи. Напротив!,, философія релнгіи
прежде всего должна отвѣтить на вопросъ, насколько возможно обосновать фидософски свойственную всякой релнгіи идею потусторонняго міра, какъ восполнения міра чувственно постигаема™. Психологія релнгін, правда, можете
указать фактическія формы развптія этой идеи; но вопросъ
о ея общезначимости и цѣиности отдѣльныхъ фазнсовъ ея
развитая но сравненію съ этимъ общимъ ея значѳніемъ
подложить уже суду фнлософіи религіи. Вопросъ этотъ показываете вмѣстѣ съ тѣмъ, что сама философія рслигіп
относится къ области метафизики: вопросъ о реальности
или нереальности потустороння™ міра болѣе всякаго другого носить метафизическій характеръ, и если отнести его
въ область теоріи познанія, то это поведете лишь къ пагубному увеличение числа научныхъ областей и смѣшенію ихъ.
Кантова критика метафизики его временъ сохраняете въ
этомъ отношеніи всю силу и для нашихъ дней. Какъ ни
справедлива эта критика но отношенію къ метафизическому
догматизму, едва ли, однако, можно согласиться съ Кантомъ въ его желаніи подчинить метафизику теоріи познанія въ такомъ смыслѣ, чтобы его метафизика природы и
нравовъ служила переходною областью между критическими
частями его филоеофіи и ихъ нримѣненіями. Содержаніе
его метафизики ненремѣнно доллено было показаться нозднѣйшему кантіанству слишкомъ скуднымъ, чтобы удер-

жать за ною гордое имя прежней царицы философскихъ
дисцинлинъ. Такимъ образомъ, Каіггово осуждение онтологической метафизики распространяли, обыкновенно, и на метафизику вообще, почему и устранили со совершенно,
какъ лишь мнимую науку прежішхъ временъ. Ближайшіе
но времени къ Канту спекулятивные философы, Фихте и
Гегель, конечно, безразлично относились къ этому вопросу,
и сама критическая фнлософія была для нихъ лишь несовершенною предварительною ступенью ихъ собственна™
стремленія разрѣшить всѣ философскія проблемы, исходя
изъ единства господствующей въ ихъ системахъ мысли. Когда
же начался „поворот, назадъ къ Канту", критицпзмъ смѣшался съ возникшим!, въ борьбѣ именно съ этими спекулятивными системами свептнцизмомъ. И тогда наступило время
того расцвѣта гносеологіи, когда она впервые была окрещена этимъ именсмі, и стала считаться главною, если не
единственною имѣющей право на сущѳствованіе философскою дисциплиною; и лишь этика предъявляла ощо своя
скромный права. Свѣточъ метафизики загасіыъ, какъ полагали тогда, уже Кантъ, смерти натурфилософіи помимо
волн способствовал!, Шеллингъ своими (фантастическими
нелѣпостями, этика была упразднена утнлитаризмомъ, для
проведѳнія котораго не требовалось никакой философіи,
наконецъ, пснхологія пошла по собственной дорогѣ,—что
жо и оставалось дѣлать философу, какъ не заняться гносеологіой. Правда, спеціалыіыя дисциплины но особенно
заботились о ней; зато она слыла въ достаточной мѣрѣ
безобидною, чтобы ое оставили въ покоѣ съ этой стороны.
В о т , топ, фазисъ развитія новой философіи, въ котором!,
н.мѣотъ свои корни мысль „религіозной тоорін познанія";
и хотя эта „религіозная гносеологія" и должна оперировать съ совершенно иными средствами и по совершенно
другими, принципам!,, чѣмъ обычная, однако она поселилась въ достаточной близости оть ноя, чтобы обитать подъ
тою же защищающей кровлею. И на иочвѣ этой же бо-

гословской надстройки надъ учеиіемъ Канта о познаніи
возникла, наконецъ, и программа „раціонализацш ирраціональнаго". Правда, никто но зиастъ, какъ ее выполнить; но самое выражсніе во всякомъ случаѣ показывает,,
что релпгія представляетъ собою нѣчто ирраціональное
или, какъ болѣе удачно выразился Лейбницъ, замѣняя
противоположное поиятіе восполняюіцимъ, нѣчто сверхразумное. Никто не стапетъ сомнѣваться въ этомъ тяготѣнін
вѣры къ мистицизму. Но вт, фнлософіи оно неумѣстно.
Это признавалъ и единственный выдающийся богословъ
нрошлаго сголѣтія, бывшій въ то же время и философомъ—
ІІІлейермахеръ, какъ ни близкимъ чувствовалъ онъ себя
лично къ релнгіозному мистицизму. Пожалуй, одинъ онъ
изъ всѣхъ своихъ соврсмешыковъ понималъ, что хотя
Кантъ и разрушітлъ старую раціоналистическую метафизику,
однако не устранилъ гЬмъ самымъ мстафизическія проблемы вообще. Онѣ остались и останутся навсегда, ибо
это нснзбѣжпыя проблемы человечоскаго разума, хотя бы
пути, по которымъ должна итти въ ихъ разрешены современная метафизика и были иными, чѣмъ прежде. Не
съ высотъ трансцендентиыхъ поняты должна метафизика
спускаться въ обширпое поле опыта, но съ него подниматься, чтобы, подойдя къ границамъ опыта, задаться вопросомъ, какъ возможно за его пределами достичь последил го единства мышленія н бытія но имманентнымъ мышленію закоиамъ связи данныхъ въ оиытЬ явленій. И для
такой метафизики критическая работа Канта отнюдь но
потеряна: какъ, съ одной стороны, недопустимо переносить метафнзическія проблемы въ гноссологію, такъ, съ
другой, необходимо, чтобы не теорія познанія была подчинена, какъ въ старомъ раціонализме, метафизике, по,
наоборотъ, принципы познанія служили обоснованіомъ
метафизики *).
•) Относительно этого требопанія ср. мою System der Philosophie
It, S. 3 3 9 ff. h Kleine Schriften, Bd. I, S. 132 ff, 2 1 4 ff.

Ж;

-'' '

ЩЕКІ

-nS

А;

-

Щ

ПРОДАЕТСЯ ВО ВСѢХЪ ЛУЧШИХЪ КВИЖНЫХЪ МАГАЗЙНАХЪ.
Складъ изданія въ книжномъ магазинѣ

H. П. Карбасникова.
Москва. М о х о в а я улица, № 24, протявъ Университета.