КСЫШУИН
МОСКОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
ИМЕНИ М. В. ЛОМОНОСОВА
ИНСТИТУТ СТРАН АЗИИ И АФРИКИ
В.В.Жуков
КИТАЙСКИЙ
МИЛИТАРИЗМ
10-20-е гош
XX в.
В
ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА»
ГЛАВНАЯ РЕДАКЦИЯ ВОСТОЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
МОСКВА 1988
Ж 85
Ответственный редактор
А. М. ГРИГОРЬЕВ
Рецензенты
М. Ф. ЮРЬЕВ, А. С. КОСТЯЕВА, А. А. ПИСАРЕВ
В книге рассматривается один из ключевых моментов ис-
тории Китая XX в.— период политического распада страны и
появления своеобразного социально-политического феномена —
китайского милитаризма. Анализируются процесс формирова-
ния и этапы развития системы господства милитаристов в 10—
20-х годах. Особое -внимание уделено генезису гоминьданов-
ского режима»елоя~«новых> милитаристов, а также влиянию
революции 1925—1927 гг. на милитаризм.
ж0506000000-136
013(02)-88
171-88
© Главная редакция восточной литературы
издательства «Наука>, 1988.
ВВЕДЕНИЕ
Вторая половина XIX — начало XX в. были для Ки-
тая временем глубоких социальных сдвигов и бурных
политических потрясений. Кризис докапиталистического
способа производства, постепенно развивавшийся с се-
редины XIX в., насильственное втягивание Китая в ми-
ровой рынок и вызванное этим очаговое, деформирован-
ное развитие капиталистического уклада, мучительная
ломка устоев традиционного общества и формирование
многоукладного социально-экономического строя сопро-<
вождались эрозией политической системы Цинской им-
перии. В обстановке усугубляющегося кризиса нараста-
ли центробежные тенденции и одновременно с этим
усиливалась политическая роль армии.
Важной вехой в становлении китайского милитариз-
ма явилась Синьхайская революция 1911—1913 гг., по-
кончившая с цинской монархией. Однако прогрессивные
силы страны не сумели обеспечить создание демократи-
ческой государственности. Власть как в центральном
правительстве, так и на местах захватили военные. Вся
территория Китая оказалась фактически поделенной
между военачальниками различных рангов, которые ста-
ли главной политической силой страны, во многом опре-
делявшей характер ее общественного развития.
Армия превратилась в решающее средство проведе-
ния политики, причем вмешательство военных не огра-
ничивалось внутренними делами, а распространялось и
на международные отношения. Формы такого вмеша-
тельства были многообразны: контроль над пекинским
правительством и определение его внешнеполитической
ориентации, обсуждение вопросов внешней политики на
конференциях милитаристов, их прямые контакты с
иностранными государствами.
Милитаризм оформился в виде дуцзюната — системы
местных военных режимов, на деле независимых от пе-
кинского правительства. По оценке одного из западных
авторов, в 20-х годах в Китае существовало несколько
тысяч таких военно-диктаторских режимов, контролиро-
вавших территорию размером от нескольких деревень до
3
нескольких провинций [219, с. 7]. Милитаристы вели
между собой непрерывные войны за расширение сфер
влияния и источников доходов, за контроль над Пеки-
ном и провинциальными центрами. Всего в 1912—
1928 гг. в Китае произошло более 140 междоусобных
войн, в которых участвовало свыше 1300 милитаристов:
[186, с. 562]. Милитаристские междоусобицы отрицатель-
но сказывались на экономическом положении страны.
Неспособность милитаристов решить насущные обще-
национальные задачи — объединения и модернизации
Китая — обусловила непрочность их власти и ликвида-
цию милитаристской системы в итоге национальной ре-
волюции 1925—1927 гг., хотя местный милитаризм не
был изжит и существовал как остаточное явление на
протяжении 30-х и даже 40-х годов вплоть до образова-
ния КНР. В связи с этим анализ проблем китайского-
милитаризма позволяет более полно и всесторонне пред-
ставить содержание и особенности исторического про-
цесса в Китае после Синьхайской революции, глубже
осмыслить роль военного фактора в политической борь-
бе в Китае новейшего времени. Кроме того, разработка
данной темы представляет собой одно из направлений
исследования проблемы роли армии в общественном
развитии стран Востока.
В СССР изучение китайского милитаризма началось
еще в 20—30-е годы. Главное место в работах совет-
ских авторов того времени уделялось изучению китай-
ской революции, но вместе с тем в них в той или иной
степени затрагивались вопросы, связанные с характери-
стикой милитаристских клик, военно-диктаторских тен-
денций в гоминьдановском лагере, роли военного факто-
ра в революционном движении. Естественно, что многие
оценки и выводы, сделанные в указанной связи на на-
чальном этапе становления советского китаеведения, в
обстановке острой идейно-политической борьбы по проб-
лемам китайской революции, были впоследствии пере-
смотрены. Однако даже с учетом современных корректи-
вов и переоценок упомянутые работы представляют не-
малый интерес для исследователя, прежде всего с точки
зрения использования содержащегося в них фактическо-
го материала.
В 20-е годы изучение системы милитаризма в Китае
имело большое практическое значение в связи с необхо-
димостью выработки стратегии и тактики Коминтерна и
КПК в революционном движении, что обусловило ост-
4
рый характер полемики по вопросу о сущности милита-
ризма, проходившей в тот период в рамках общей дис-
куссии о формационной природе и социальной структуре
обществ Востока.
Серьезные разногласия вызвал вопрос о классовой
сущности милитаризма. Например, Вл. Виленский-Сиби-
ряков, переоценивая уровень развития капитализма и
зрелости буржуазии в Китае, считал милитаристов «при-
казчиками китайской буржуазии», а их войны трактовал
как борьбу между ее различными фракциями (см. (44,
с. 26; 46, с. 59; 228, 1922, кн. 2, с. 326]). Эта концепция
оказала заметное влияние па взгляды Д. М. Позднеева
(см. [92, с. 110]) и некоторых других.
Против истолкования милитаристских войн как про-
явления противоречивых интересов региональных групп
буржуазии выступил Г. В. Войтинский (см. [48, с. 9—
Ю]).
К. А. Харнский и А. Ивин рассматривали милита-
ризм как силу внеклассовую, не связанную ни с буржу-
азными, ни с феодальными отношениями (подробнее см.
(92, с. 100—101]). Вместе с тем, по мнению первого, в
перспективе дуцзюнат ждало растворение в буржуазной
среде, когда «взаимовраждебность интересов народив-
шейся уже крупной китайской буржуазии и военных
разбойников сменится взаимоотношением и содружест-
вом» [227, 1921, № 2, с. 158]. Сходные идеи — об эконо-
мической беспочвенности и «внеклассовости» милитари-
стов и их постепенном «врастании» в буржуазный
строй — высказывал А. Аджаров (см. [35, с. 18—19, 31 —
32]).
Другие авторы оценивали милитаризм как «феодаль-
ный способ эксплуатации крестьянства, и притом исклю-
чительно варварский, ведущий к пауперизации кресть-
янства в особенно мучительных формах» [229, 1927,
№ 2, с. 26]. В частности, А. Е. Ходоров полагал, что ми-
литаризм представляет собой форму распада, гниения
старого общества, а дуцзюней характеризовал как «во-
енных феодалов», разделяя в то же время тезис об их
отрыве от определенных общественных классов (см.
(68, с. 214]).
VII расширенный пленум Исполкома Коминтерна
(ноябрь — декабрь 1926 г.), основываясь на ленинских
идеях о формационной природе стран Востока, охарак-
теризовал милитаризм как силу полуфеодальную, яв-
ляющуюся в то же время одним из каналов первона-
5
чального капиталистического накопления (см. [11,
с. 135]).
Противоречивые суждения высказывались и по проб-
леме отношений между милитаристами и империализ-
мом. Широкое распространение получило представление
о милитаристах как об агентуре (см. [35, с. 39, 45; 223,
1922, № 6, с. 149 и др.]), «марионетках», «слепом ору-
дии» иностранной буржуазии (см. [65, с. 152; 226, 1922,
№ 6, с. 21]), хотя некоторые участники дискуссии, как,
например, Г. В. Войтинский, выступили против подоб-
ной оценки (см. [47, с. 11; 48, с. 11]). Отголоски первого
из указанных представлений прослеживаются и в ряде
работ советских авторов 50—70-х годов (см., например,
[94, с. 553, 556]).
Среди работ 20—30-х годов особое значение с точки
зрения рассмотрения данной темы имеет книга В. Е. Го-
рева [50], в которой содержится развернутая характери-
стика милитаристских армий и междоусобных войн в
Китае 20-х годов. Обширный фактический материал по
политической истории Китая конца XIX — начала XX в.
представлен в книге Н. В. Кюнера [75], чем определяет-
ся ее ценность для современного исследователя (подроб-
нее см. (92, с. 106—107]).
С поражением северных милитаристов и приходом к
власти нанкинского правительства интерес к проблемам
китайского милитаризма в советской историографии
упал и вновь возродился лишь с начала 70-х годов.
Наиболее крупной работой явилась монография
Г. С. Каретиной [66], в которой на большом фактиче-
ском материале рассматривается роль Чжан Цзолиня в
политической жизни Китая 20-х годов. На его примере
автор нарисовала политический портрет китайского ми-
литариста, показала приемы и методы, с помощью кото-
рых дуцзюни пытались противостоять революционному
движению.
Вопросы, связанные с характеристикой различных ас-
пектов милитаризма, освещались в общих трудах по ис-
тории Китая (см. [63; 94—96]), а также в ряде других
работ советских ученых, опубликованных в 70-х — нача-
ле 80-х годов. Изучение общественного строя и специфи-
ки генезиса капитализма в Китае конца XIX — начала
XX в. в работах А. В. Меликсетова [78; 79; 81; 82],
О. Е. Непомнина [89] позволяет раскрыть социальные
условия возникновения и развития милитаристской си-
стемы.
6
Особого упоминания заслуживает статья А. В. Ме-
ликсетова «Социальная сущность китайского милитариз-
ма» [78], в которой сформулирована мысль о трансфор-
мации уничтоженного Синьхайской революцией в обще-
национальном масштабе деспотизма в систему местного
милитаризма, поставлена проблема дифференциации
военных режимов и развития военно-бюрократических
тенденций в гоминьдане.
В статьях О. Е. Непомнина [90; 91] проанализирован
процесс военизации китайской государственности и по-
степенного выдвижения на первый план в политике си-
лового фактора, высказаны интересные суждения об ис-
торическом месте милитаризма послесиньхайского пе-
риода и сменившего его гоминьдановского режима. В
работах Е. А. Белова [38; 39] исследована роль армии в
политической борьбе накануне и в ходе Синьхайской ре-
волюции. Определенный интерес представляют статьи
польского ученого К. Гавликовского [51; 195], в которых
предложена схема периодизации милитаризма в XIX—
XX вв. Проблемы китайского милитаризма затрагивают-
ся также в работах Г. В. Ефимова [56; 57], А. Г. Кры-
мова [72] и др.
В несколько большей степени, хотя также в основном
в общем, постановочном плане, разработаны проблемы
становления и развития гоминьдановского милитаризма,
усиления военно-бюрократических тенденций в гоминь-
дане. Эти проблемы рассматриваются в трудах
В. И. Глунина, А. В. Меликсетова, М. Ф. Юрьева и др.
(см. [53; 54; 78; 83; 116; 117]).
С точки зрения общетеоретической для понимания
роли армии в жизни освободившихся стран первостепен-
ное значение имеют работы Г. И. Мирского [85; 86]. В
целом же в изучении проблем милитаризма в советской
историографии сохраняются обширные пробелы, отсутст-
вуют работы обобщающего характера.
В китайской историографии изучение бэйянского пе-
риода долгое время шло преимущественно по линии на-
копления фактического материала в общих работах по
политической и военной истории страны первой четверти
XX в. Начало было положено еще до образования КНР
фундаментальными трудами Вэнь Гунчжи [125] и Ли
Цзяньнуна [137]. В 50-е годы эта линия была продолже-
на в работах Лай Синься [132] и Тао Цзюйиня [154].
Книга последнего, впервые опубликованная в восьми
томах в 1957—1959 гг. и переизданная в трех томах с
7
некоторыми дополнениями и изменениями в 1983 г.
[156], до настоящего времени остается наиболее круп-
ным в КНР трудом по политической и военной истории
Китая 1895—1928 гг. Его научная значимость опреде-
ляется главным образом обширностью фактического
материала, собранного и систематизированного автором.
С начала 60-х и вплоть до конца 70-х годов в исто-
риографии КНР не появилось пи одной значительной
работы по данной проблематике. Две брошюры с одина-
ковым названием «Северные милитаристы», изданные з
1973 г. в Шанхае [118] и в 1974 г. в Пекине [146], ори-
ентированы на массового читателя и представляют со-
бой популярное изложение военно-политических событий
в Китае начала XX в.
В последние годы в КНР был издан ряд книг и ста-
тей по интересующей нас тематике, что свидетельствует
о попытках преодоления серьезного застоя китайской
исторической науки, вызванного культурной революцией.
Актуальность данной проблематики китайский историк
Сунь Сыбай видит в том, что ее разработка необходима,
во-первых, для уяснения, почему Китай после Синьхай-
ской революции, в отличие от России, Пруссии или Япо-
нии в сходной исторической ситуации, не сумел встать
на путь обновления и преодоления отсталости, а оказал-
ся в обстановке политической раздробленности и хаоса,
непрерывных войн, хозяйственной разрухи и упадка; во-
вторых, для понимания стратегии и тактики КПК, дей-
ствовавшей в 20-е годы в условиях милитаристского за-
силья (см. [150, с. 53—54]).
Сунь Сыбай намечает круг вопросов, которые, по его
мнению, в наибольшей степени заслуживают внимания
исследователей: особенности республиканского периода
как переходной эпохи; причины политического распада
страны после смерти Юань Шикая; своеобразие различ-
ных милитаристских клик и режимов; вызревание пред-
посылок объединения страны в условиях милитарист-
ской раздробленности; отношения милитаристов с импе-
риалистическими государствами. Последние, считает
автор, носили сложный и противоречивый характер, что
ставит под сомнение правильность определения всех ми-
литаристов как приспешников империализма [150,
с. 55].
В своем историографическом обзоре Юй Шуанжэнь,
констатируя общую активизацию изучения новейшей
истории Китая после 3-го пленума ЦК КПК 11-го созы-
8
ва (декабрь 1978 г.), вместе с тем признает, что интере-
сующий нас период остается наименее исследованным в
литературе КНР: «В истории милитаристов особенно
много тем, требующих скорейшей разработки» [180,
с. 13]. Юй Шуанжэнь отмечает также преобладание пуб-
ликаций описательного, фактологического характера и
недостаток аналитических работ, в которых содержалось
бы теоретическое осмысление исторических явлений и
проблем [180, с. 14].
Научный уровень публикаций по проблемам милита-
ризма, вышедших в свет в КНР в конце 70-х — первой
половине 80-х годов, неодинаков. Из монографических
исследований следует выделить «Биографию Юань Ши-
кая» Ли Цзунъи [135] и книгу «Чжан Цзолинь» [168],
которые вводят в научный оборот новый фактический
материал, снабжены солидным научным аппаратом и в
целом представляют существенный вклад в изучение
китайского милитаризма. Обращает на себя внимание
стремление авторов к объективному освещению истори-
ческих событий. В частности, во второй из названных
работ очевиден отход от традиционной в историографии
КНР оценки Чжан Цзолиня как марионетки японского
империализма [168, с. 3].
Одновременно встречаются и откровенно слабые ра-
боты, как, например, «Исторические события в пров.
Шаньси в период правления Янь Сишаня» [182]. Эта
книга, для написания которой было привлечено более 30
очевидцев и участников описываемых событий, представ-
ляет собой отголосок непрофессионального подхода и
пресловутой «линии масс» в научном творчестве конца
50—70-х годов. В ней практически отсутствует научный
аппарат (в лучшем случае в конце некоторых разделов
указаны использованные источники). Многие проблемы
(взаимоотношения Янь Сишаня с империалистическими
государствами, с традиционной сельской верхушкой, с
буржуазией, история его союза с гоминьдановским ре-
жимом и др.) раскрыты поверхностно или не затронуты
вовсе, ряд выводов не подкреплен фактами. Примерно
на таком же уровне написана работа Чэнь Бинъюаня
[173], хотя конкретный фактологический материал, из-
лагаемый в ней, может представлять интерес для иссле-
дователей.
Наряду с крупными публикациями все чаще появля-
ются статьи о милитаристах в специальных журналах, а
также в периодических изданиях, рассчитанных на мас-
9
сового читателя (см. [230, 05, 20.07, 06, 16.08, 11, 22.10,
05.11.1982]). В некоторых из них исследуется хозяйствен-
ная деятельность милитаристов и ее влияние на процес-
сы капиталистической трансформации Китая (см. [124;
157; 178]). В частности, в статье Вэй Мина на большом
фактическом материале анализируется частнопредпри-
нимательская деятельность лидеров бэйянской клики и
делается вывод, что неправомерно рассматривать по-
следнюю как целиком и полностью феодальную груп-
пировку [124, с. ПО]. Однако в большинстве работ раз-
рабатывается более привычная для китайских историков
проблематика: история отдельных милитаристских
клик и милитаристов, их отношения друг с другом и с
национально-революционным движением, история меж-
доусобных войн и т. п.
В целом в КНР, несмотря на известное оживление
исторических исследований с конца 70-х годов, до сих
пор отсутствуют труды, которые ставили бы своей целью
целостное, теоретическое осмысление проблем милита-
ризма. Специально не рассматривался, хотя и затраги-
вался в работах общего характера (см., например, [171,
с. 245]), вюпрос о «новых» милитаристах. Сохраняется, в
общем, упрощенная трактовка таких проблем, как вза-
имоотношения милитаристов с империализмом и соци-
альными группами, господствовавшими в экономической
сфере: милитаристы характеризуются как агентура им-
периализма и как прямые политические представители
крупных помещиков и компрадоров.
В работах тайваньских авторов проблемы милитариз-
ма 10—20-х годов исследованы более детально, хотя и
несколько односторонне. Их основное внимание обраще-
но на военно-историческую тематику, на изучение фак-
тической стороны милитаристских войн и Северного по-
хода, изменений в формах военной организации (см.
[119; 176 и др.]). Объективное исследование политиче-
ских биографий отдельных милитаристов, оценка их дея-
тельности и ее влияния на общественное развитие в ус-
ловиях Тайваня весьма затруднены, поскольку многие
милитаристы в 30—40-е годы и после образования КНР
занимали высокие места в гоминьдановской партийно-
государственной иерархии и их милитаристское прошлое
в силу этого стало предметом своего рода табу для исто-
риков. Изданные на Тайване книги, посвященные от-
дельным милитаристам [161], или же статьи о них в
приложениях к мемуарам (литературным произведени-
10
ям) последних [31; 33} носят тенденциозный характер и
серьезной научной ценности не представляют.
В западной англоязычной литературе в изучении ки-
тайского милитаризма сделано немало: поставлен и раз-
работан ряд важных проблем, введены в научный обо-
рот исторические документы и материалы из архивов
Тайваня, США, Англии, Японии и других стран. Свои
усилия западные исследователи сосредоточили, как от-
мечает известный синолог Д. Лэри, на следующих на-
правлениях: происхождение милитаризма; военная исто-
рия; биографии милитаристов; региональный милита-
ризм; политическая и социально-экономическая пробле-
матика (см. [204, с. 447]).
Пожалуй, главным из них стало изучение биографий
и деятельности отдельных военачальников. Вышли в
свет работы, посвященные практически всем крупней-
шим милитаристам. Первые были опубликованы во вто-
рой половине 60-х годов (монографии Дж. Шеридана
[215] и Д. Гиллина [196]). Затем в 70-е годы появилась
целая серия фундаментальных исследований, посвящен-
ных отдельным милитаристам и милитаристским кли-
кам: Дж. Холла [198], Р. Каппа [202], Д. Лэри [203],
Г. Мак-Кормака [209], Д. Саттона [217] и О. Оу [222'.
Кроме того, был опубликован ряд статей по данной про-
блематике [186; 201; 207; 221 и др.].
Наряду с этим направлением с конца 60-х годов по-
явились работы, в которых делались попытки комплекс-
ного подхода к проблеме и к оценке милитаризма. К их
числу можно отнести работы Ци Сишэна [189], Л. Пая
[213], Дж. Шеридана [184, с. 284—321], М. Уилбура
[220]. Вместе с тем можно согласиться с мнением Д. Лэ-
ри, что до сих пор никому не удалось охватить область
исследования в целом (см. [204, с. 446]).
На наш взгляд, основные положительные результаты,
достигнутые западной историографией в изучении проб-
лем милитаризма 10—20-х годов, состоят в том, что на-
коплен обширный фактический материал по истории
практически всех крупных региональных военных груп-
пировок (за исключением гуандунской), исследованы
политические биографии наиболее влиятельных мили-
таристов, их отношения друг с другом и политика в ус-
ловиях национальной революции 1925—1927 гг. В ряде
работ начато изучение исторических корней и истоков
милитаризма, системы ценностей и идейно-политических
ориентаций милитаристов, их деятельности в экономиче-
11
ской и финансовой области, в сфере военного строитель-
ства и пр.
Вместе с тем в трудах западных синологов не рас-
крыты социально-экономическая природа милитаризма и
место милитаристов в классовой структуре китайского
общества, роль империализма в политической дезин-
теграции страны и в милитаристских междоусобицах. В
поле зрения западных исследователей не попали процес-
сы развития военно-бюрократических тенденций в по-
литике гоминьдана, проблемы преемственности и раз-
личий между «старыми» и «новыми» милитаристами, по-
литической роли последних. Слабо изучены вопросы
милитаризации политической системы китайского обще-
ства на низовом уровне, взаимоотношений милитаристов
с местным административным аппаратом *.
В условиях растущего внимания историков к пробле-
мам китайского милитаризма и увеличения в 70—80-х
годах числа публикаций, посвященных исследованию его
отдельных аспектов и политики тех или иных милитари-
стов (милитаристских клик), вполне уместной и своевре-
менной представляется попытка системного изучения
этого явления, предпринятая в настоящей работе.
Историческую базу для исследования составили до-
кументы и материалы пекинского правительства и го-
миньдана, циркулярные телеграммы и заявления мили-
таристов, опубликованные в ряде сборников, изданных в
КНР и Советском Союзе [9—17], материалы китайской
и советской периодической печати 20-х годов [223—229;
231—233]. Большую группу источников составляют вос-
поминания и дневники советских политических предста-
вителей, военных советников и переводчиков, работав-
ших в Китае в 20-е годы, труды Сунь Ятсена, а также
мемуары ряда крупных милитаристов — Ли Цзунжэня,
Фэн Юйсяна, Янь Сишаня [19—33].
В настоящем исследовании делается попытка рас-
крыть предпосылки возникновения милитаристской си-
стемы 1916—1928 гг. и специфику военного правления
(политический распад страны); дать социально-эконо-
мическую, политическую, идеологическую и военно-тех-
ническую характеристику милитаризма; проследить за-
рождение и развитие «нового», гоминьдановского мили-
таризма, вычленить новые и традиционные элементы в
его содержании; проанализировать влияние Националь-
ной революции и Северного похода Национально-рево-
люционной армии (НРА) на милитаристскую систему;
12
определить историческое место милитаризма. Иначе го-
воря, речь идет о том, чтобы, концентрируя внимание на
наименее разработанных проблемах, дать комплексную
характеристику китайского милитаризма, показать ха-
рактер трансформации и пути его эволюции, проанали-
зировать механизм утверждения в качестве главной по-
литической силы в Китае новой конкретно-исторической
формы милитаризма — гоминьдановской.
Глава 1
ФОРМИРОВАНИЕ В КИТАЕ МИЛИТАРИСТСКОЙ СИСТЕМЫ
И ОСНОВНЫЕ ЭТАПЫ ЕЕ ЭВОЛЮЦИИ
Исторические предпосылки формирования в Китае
милитаристской системы
(конец XIX в.— 1911 г.)
Важной особенностью политической жизни традици-
онного Китая являлось подчиненное положение военных
в государственной системе, костяк которой составлял
гражданский чиновничий аппарат. Военные никогда не-
входили в число привилегированных слоев и занимали
весьма скромное место в социальной иерархии. Престиж
военной службы был крайне низким, о чем свидетельст-
вовала широко распространенная поговорка: «Из хоро-
шего железа не делают гвоздей, хороший человек не-
йдет в солдаты». Однако в периоды политической неста-
бильности и общественных демографическо-династийных
кризисов армия превращалась в решающую политиче-
скую силу. Императорские династии в Китае приходили
к власти в результате успешного военного объединения
большей части страны. Лишь укрепив свое положение,
основатель новой династии постепенно осуществлял пере-
ход к гражданскому правлению с помощью конфуциан-
ской бюрократии. Со временем происходило ослабление
контроля со стороны центральной власти за положением
на местах. Неразвитость социально-экономических свя-
зей, этнолингвистические и культурные различия между
отдельными частями огромной страны способствовали
усилению регионалистских сил. Возникали местные во-
оруженные формирования, борьба между которыми кон-
чалась победой одной из группировок и новым объедине-
нием страны.
Борьба центростремительных и центробежных тен-
денций при очевидном преобладании первых и периоди-
ческом усилении последних составляет одну из харак-
терных черт политической истории Китая примерно с
рубежа нашей эры (см. [62, с. 11]). В критические пе-
14
риоды эта борьба, сопровождавшая становление, разви-
тие и распад китайской государственности, как правило,
принимала форму вооруженной. В связи с этим Д. Лэри
отметила, что исторически в Китае были известны две
формы милитаризма — «централизаторский милитаризм
основателей династий, для которого характерно стрем-
ление установить единую власть военными средствами, и
региональный милитаризм в периоды, подобные ранне-
республиканскому, когда последний заменял слабую
центральную власть» [203, с. И]. При подобном подходе
не учитываются социально-классовые отношения, однако
деление милитаризма на централизованный и региональ-
ный, представляя собой лишь научную абстракцию, тем
не менее отражает существенные черты и стороны иссле-
дуемых явлений. Нам представляется целесообраз-
ным использовать эти понятия для описания и анализа
политических процессов в Китае в рассматриваемый
период.
Усиление с середины XIX в. в Китае милитаристских
тенденций являлось отражением кризиса, охватившего
китайское общество. Этот кризис принципиально отли-
чался от социальных потрясений эпохи средневековья,
поскольку он «протекал в условиях иностранной капи-
талистической экспансии, ограбления страны более вы-
соким в социально-экономическом отношении обществом
Запада, в условиях пересадки на китайскую почву ма-
шинных форм капитализма» (89, с. 7]. Вторжение иност-
ранного капитала и начало необратимого распада устоев
докапиталистического общества делали его беспреце-
дентным по размаху и глубине, блокировали выход из
него на пути сохранения традиционной социально-эконо-
мической структуры.
Одной из форм проявления кризиса было ослабление
существовавших в цинском Китае механизмов социаль-
но-политического контроля, что стало очевидным уже во
времена тайпинского восстания (1850—1864), когда не-
способность правительства защитить интересы господ-
ствующего класса привела к возникновению региональ-
ных помещичьих армий — Хунаньской армии Цзэн Го-
Фаня, Хуайской армии Ли Хунчжана и Чуской армии
Цзо Цзунтана (подробнее см. [125, т. 1, ч. 1, с. 11 —12]).
Насильственное втягивание Китая в мировую капита-
листическую систему хозяйства, разрушение традицион-
ных, вызревание новых, капиталистических отношений
вели к увеличению роли силового фактора в функциони-
15
ровании общественного организма. Во второй половине
XIX — начале XX в. на фоне прогрессирующего ослабле-
ния цинской бюрократии армия превращалась в наибо-
лее действенный и влиятельный элемент госаппарата —
происходила «постепенная военизация китайского деспо-
тизма» (см. [91, с. 44—45]). Китайский историк Ли
Цзунъи пишет: «Милитаризм постепенно расцвел со вре-
мен создания Хунаньской и Хуайской армий; влияние
того или иного чиновника зачастую определялось чис-
ленностью и подготовкой войск, находившихся в его рас-
поряжении» [135, с. 99].
Этот процесс захватил и высшее звено местной адми-
нистрации, в котором возросла роль военных, и в пер-
вую очередь военачальников помещичьей милиции. Так,
20 из 44 наместников и около половины из 117 губерна-
торов, назначенных в 1861—1890 гг., выдвинулись в ка-
честве командиров региональных помещичьих войск (см.
[212, с. 33]). И хотя в конце XIX — первые годы XX в.
престиж гражданской чиновничьей карьеры был по-преж-
нему выше, чем военной, служба в армии превратилась
в действенное средство достижения власти и могущества
(см. [212, с. 35—36, 163]).
Вооруженные силы Цинской империи в годы прове-
дения политики «самоусиления» (1860—1895) состояли
из военных формирований трех категорий: маньчжур-
ских «восьмизнаменных» войск, провинциальных китай-
ских войск «зеленого знамени» и региональных поме-
щичьих армий, причем последние превратились в глав-
ную военную силу страны. Они были оснащены более
современным вооружением, закупаемым за границей, в
их обучении участвовали иностранные военные советни-
ки, однако и они сильно отставали от уровня вооружен-
ных сил ведущих держав мира. В японо-китайской вой-
не 1894—1895 гг. соединения Хуайской и Хунаньской ар-
мий не смогли оказать эффективное сопротивление про
тивнику и потерпели сокрушительное поражение (см.
[135, с. 41]).
Эта война обнажила бессилие китайской армии и
флота, сделала очевидной необходимость военной ре-
формы. Ее цели заключались в том, чтобы укрепить во-
енную опору режима, осуществить модернизацию армии
и унифицировать разношерстные вооруженные формиро-
вания страны.
По распоряжению двора видные сановники Ли Хунч-
жан и Чжан Чжидун приступили к формированию новых
16	:,
армий — бэйянской (северной) в пров. Чжили и наньял-
ской (южной) («армии самоусиления») в Нанкине *.
Создание новых армий представляло собой крупный
шаг вперед в постановке военного дела в Китае. Они
имели современное вооружение, боевая подготовка
строилась по иностранному образцу и с привлечением
иностранных советников, вводились новые уставы, новая
организационная структура и деление по родам войск,
создавались артиллерийские и инженерные части (см.
[91, с. 45; 125, т. 1, ч. 1, с. 40—41; 135, с. 48]). В то же
время важным источником их формирования были вы-
ходцы из старой армии и в целом они сохраняли многие
характерные черты наемных помещичьих войск.
С начала XX в. осуществление военной реформы
вступило в новую фазу. В конце 1902 — начале 1903 г.
по распоряжению двора соединения новой армии стали
создаваться во всех провинциях Китая. В 1904 г. цинс-
ким правительством был принят план организации 36
дивизий новой армии, однако к 1911 г. было сформиро-
вано лишь 14 дивизий и 18 смешанных бригад числен-
ностью свыше 170 тыс. человек (135, с. 116].
Особое внимание Цины уделяли бэйянской армии,
отводя ей роль главной военной опоры режима, поэтому
они стремились поставить ее под падежный контроль
двора. Действительно, бэйянская армия подчинялась не-
посредственно центральным органам военного управле-
ния и содержалась на средства, выделявшиеся минис-
терством финансов из общегосударственной казны за
счет поступлений из всех провинций Китая (см. [125,
т. 1, ч. 1, с. 48—52; 135, с. 62]). Вместе с тем практиче-
ски неограниченным личным влиянием в бэйянской ар-
мии пользовался протеже Ли Хупчжана генерал Юань
Шикай, руководивший созданием ее первых частей в
Сяочжане и сосредоточивший к началу XX в. в своих
руках огромную власть. Он поставил дело таким обра-
зом, что набор офицеров, их оклад и продвижение по
службе целиком зависели от его воли. Выдвижение офи-
церов осуществлялось по принципу личной преданности
Юань Шикаю, и постепенно его ближайшие подчинен-
ные заняли ключевые посты в военной иерархии. Обра-
зовалась так называемая бэйянская клика, ядро кото-
рой составили генералы и офицеры, служившие под на-
чалом Юань Шикая в Сяочжане. Ее политическое влия-
ние в начале XX в. неуклонно возр аста л о (см,1 135. с. 57;
156, т. 1, с. 30; 2Ц. г ? 1,~эц~аП
2 Зак. м I	,, । г,;- • |! ;Д 1	и
Возникновение могущественной военно-политической
группировки на базе бэйянской армии, возглавляемой
генералами и сановниками ханьского (т. е. собственно
китайского) происхождения, встревожило маньчжур-
скую верхушку, усмотревшую в этом угрозу своему мо-
нопольному положению. Уже в 1898, а затем в 1903 г.
Цины попытались усилить контроль маньчжурской ари-
стократии над новой армией, причем в первую очередь
над соединениями бэйянских войск (подробнее см. [12,
т. 1, с. 27, 41; 212, с. 167—168]). Аналогичные шаги бы-
ли предприняты в 1906—1907 гг. (см. [132, с. 9]). Од-
нако, даже отстраненный от непосредственного руковод-
ства бэйянской армией, Юань Шикай продолжал контро-
лировать ее через своих сторонников и прямых ставлен-
ников (см. [207, с. 413—414]) В 1908 г., после смерти
императрицы Цыси, его под предлогом болезни удалили
от двора и направили в ссылку, но и в этих условиях он
сохранил связи с бэйянской армией и свое влияние в ней
(см. (12, т. 1, с. 68, 135]).
Накануне Синьхайской революции бэйянская армия
представляла собой наиболее боеспособную, лучше все-
го обученную и оснащенную часть новой армии (см. [12,
т. 1, с. 69—70]). Шесть бэйянских дивизий составляли
примерно треть последней. Кроме того, некоторые соеди-
нения, не входившие в ее состав,— 13-я смешанная бри-
гада в пров. Цзянсу, 29-я смешанная бригада в пров.
Хэнань, 20-я дивизия в пров. Фэнтянь — находились под
прямым или косвенным контролем бэйянской клики (см.
[135, с. 116]). В политическом отношении бэйянская ар-
мия представляла собой реакционную силу, революци-
онные настроения не получили в ее рядах широкого рас-
пространения (см. [120, с. 111]).
Важным направлением военной реформы конца
XIX — начала XX в. являлось создание соединений но-
вой армии на Юге и в провинциях бассейна Янцзы. Осу-
ществляя реорганизацию военной системы, цинское пра-
вительство опасалось возникновения в масштабах всей
страны единой вооруженной силы, руководимой генера-
лами преимущественно ханьского происхождения, кото-
рую будет трудно удерживать под своим контролем. По-
этому была сделана ставка на параллельное развитие
бэйянской и наньянской новых армий, с тем чтобы со-
здать две крупные военные группировки, которые взаим-
но уравновешивали бы и сдерживали друг друга (см.
(135, с. 100]). Тем самым уже тогда были созданы пред-
18
посылки для раскола между северными и южными ми-
литаристами, приведшего в 10—20-х годах к противо-
стоянию и войнам между ними.
Соединения и части новой армии, не входившие в
бэйянскую группировку, содержались на средства из
местных финансовых поступлений, которые изыскива-
лись наместниками и губернаторами провинций (см.
[39, с. 57—58]). Финансовая независимость новой армии
южных провинций от Пекина создавала материальную
основу для усиления в ней регионалистских настроений
и вела к увеличению влияния местных правителей и
степени их независимости от центральной власти. В то
же время более слабый контроль цинского правительст-
ва над этой частью вооруженных сил создавал благо-
приятные условия для ведения там антиправительствен-
ной пропаганды революционными организациями, тем
более что в бассейне Янцзы и на Юге революционное
движение было гораздо сильнее, чем в провинциях Се-
вера. Южная армия стала одним из главных объектов
деятельности революционеров (подробнее см. [38,
с. 270—271]). В годы перед Синьхайской революцией в
ней неоднократно вспыхивали вооруженные выступления
против цинской власти. В директивном документе воен-
ного министерства от 24 июня 1910 г., разработанном на
основе доклада наместника Чжили Чэнь Куйлуна о со-
стоянии армии и ходе проведения военной реформы, от-
мечалось, что после военного мятежа в Аньцине в
1908 г. «мятежи в частях новой армии наблюдались в
провинциях Гуандун, Цзянсу и в районах к северу от
Янцзы. И хотя опасность этих волнений была неодина-
кова, но настроение в войсках неспокойное, что вполне
очевидно. Если не навести [в них] порядок, то корни
будущих смут сохранятся» [17, с. 50].
К началу Синьхайской революции соединения новой
армии, дислоцированные в провинциях бассейна Янцзы
и на Юге Китая, представляли собой взрывоопасную, по-
тенциально антимонархическую силу. Кроме того, в от-
личие от бэйянской армии они так и не сложились в
единую военную группировку и находились под сильным
влиянием местнических настроений.
Помимо новой армии в предсиньхайский период со-
хранялись значительные по численности формирования
старой армии, представленные «восьмизнаменными вой-
сками», частями «зеленого знамени» и охранными ба-
тальонами (сюньфанин). «Восьмизнаменные войска» и
2*
"части «зеленого знамени» являлись пережитком средне-
вековой военной организации и не только не были в со-
стоянии вести боевые действия, но даже не справлялись
с задачей поддержания общественного порядка на ме-
стах. Охранные батальоны в конце правления Цинов
являлись второй по значению после новой армии воору-
женной силой. Некоторые из них были созданы после
1901 г. в результате отбора лучших солдат и офицеров
из состава войск «зеленого знамени», большая же часть
формировалась на основе подразделений местных войск
других категорий — фанцзюнь и ляньцзюнь.
Охранные батальоны находились в подчинении наме-
стников и губернаторов и являлись местными войсками.
Хотя они создавались на базе старой армии, но оснаща-
лись современным вооружением и их боевая подготовка
строилась по иностранному образцу (см. [135, с. 117]).
Охранные батальоны сочетали в себе черты новой и ста-
рой армии и представляли собой важное связующее зве-
но между региональными помещичьими армиями середи-
ны XIX в. и милитаристскими армиями послесиньхай-
ского периода.
Первоначально по плану военной реформы предпола-
галось постепенно сократить старую армию и заменить
ее современными воинскими формированиями. Однако
впоследствии, когда начались антиправительственные
выступления в частях новой армии, Цины затормозили
осуществление этого плана, и он пе был выполнен в на-
меченном объеме. Среди командного и рядового соста-
ва провинциальных войск старой армии были сильны
монархические настроения, что придавало им особую
ценность в глазах правящей династии (подробнее см.
[154, т. 1, с. 21—22]). Эти войска неоднократно привле-
кались для усмирения восставших частей новой армии
(см. [113, с. 53]).
Касаясь причин преданности провинциальных войск
трону, советские историки А. Е. Ходоров и М. П. Павло-
вич отмечали, что «они были набраны исключительно из
старых солдат прежней китайской армии, людей 35—45-
летнего возраста, со страхом глядящих на перспективу,
которая ожидает их в случае упразднения провинциаль-
ных войск. Большей частью эти люди очень темные,
страстные курильщики опиума, испорченные до мозга
костей казарменной обстановкой и не способные ни к
какому труду» [113, с. 53].
Таким образом, военная организация Цинской импе-
20
рии в конце XIX — начале XX в. не представляла собой
монолитной централизованной структуры и состояла
из неоднородных, слабо связанных между собой элемен-
тов. Наличие в распоряжении наместников и губернато-
ров подчиненных им вооруженных формирований (со-
единения и части новой армии, не входившие в бэйяне-
кую группировку, и местные провинциальные войска)
усиливало регионалистские, центробежные тенденции,
сдерживать которые ципскому правительству станови-
лось все труднее. Рост влияния и независимости от Пе-
кина местных правителей в конце правления Цинов
явился важнейшей предпосылкой политического распада
страны в послесиньхайский период.
В конце XIX — начале XX в. наместники и губерна-
торы провинций пользовались практически неограничен-
ной властью на местах, а их отношения с пекинским
правительством были весьма сложными. Так, во время
японо-китайской войны 1894—1895 гг. наместники Юга
отстранились от какого бы то ни было участия в ней.
После поражения китайской армии Ли Хунчжан заявил,
что «одна провинция Чжили противостояла всей Япо-
нии»; сами японцы говорили, что «Япония воевала не со
всем Китаем, а лишь с пекинским правительством» (цит.
по [137, с. 5]).
Еще более ярко регионалистские настроения прояви-
лись в период восстания ихэтуаней (1899—1901), когда
наместники юго-восточных провинций — Ли Хунчжан,
Лю Куньи и Чжан Чжидун — не выполнили указ импе-
ратрицы об объявлении войны державам. Они заключи-
ли с империалистическими государствами соглашение о
совместной обороне подвластного им региона, что фак-
тически было равнозначно объявлению независимости
от Пекина. Юань Шикай тайно уведомил Лю Куньи о
своей солидарности с ними и направил телеграмму ис-
полняющему обязанности генерального консула Англии
в Шанхае Р. Уоррену, в которой говорилось, что он
«стремится занимать единую позицию с Ли Хунчжаном,
Лю Куньи и Чжан Чжидупом и поддерживать мир». Од-
нако открыто он не присоединился к соглашению, опа-
саясь перечить воле императрицы Цыси (см. [135, с. 86;
185, с. 69]).
Цины отчетливо осознавали опасность усиления неза-
висимости и могущества региональных правителей. В
1906—1907 гг. в ходе реорганизации административного
аппарата они попытались ограничить всевластие намест-
21
ников и губернаторов на местах (подробнее см. [191,
с. 201—202]), однако проведенные реформы дали обрат-
ный эффект и лишь ослабили позиции Пекина в провин-
циях (см. [191, с. 219—220]). В рамках осуществления
того же замысла в 1907 г. на службу в столицу были
переведены два наиболее влиятельных наместника —
Юань Шикай и Чжан Чжидун (см. [137, с. 69—70]).
После смерти Цыси к власти в 1908 г. пришел регент при
малолетнем императоре Пу И великий князь Чунь
(Цзай Фэн), который взял курс на концентрацию всей
полноты власти — прежде всего военной — в руках мань-
чжурской верхушки и активно пытался проводить его в
жизнь в 1908—1911 гг. (подробнее см. [172, с. 77—79]).
Однако все мероприятия двора, направленные на укреп-
ление центральной власти и положения династии в це-
лом, успеха не имели.
Политика империалистических государств в Китае в
конце XIX — начале XX в. также способствовала нара-
станию центробежных сил. После японо-китайской вои-
ны 1894—1895 гг. резко активизировалась экспансия
империализма в Китае, и к исходу XIX в. Англия, Япо-
ния, Германия, Россия и Франция создали там собст-
венные «сферы влияния», в пределах которых пользова-
лись преимущественными правами и привилегиями в
эксплуатации ресурсов страны. Цинская империя, фор-
мально сохранявшая государственную самостоятель-
ность, фактически во многом утратила суверенитет над
обширными регионами, в которых было установлено
полуколониальное господство иностранных государств
в форме соглашений о концессиях и аренды территории.
На рубеже XIX—XX вв. ни одна империалистическая
держава не была в состоянии обеспечить свое абсолют-
ное преобладание в Китае, и поэтому каждая из них бы-
л.а вынуждена мириться с существованием конкурентов,
стремясь при этом закрепить свое влияние в «освоен-
ных» ею районах и расширить их. Открытому расчлене-
нию Китая державами препятствовали острые межимпе-
риалистические противоречия и трудности установления
непосредственного политико-административного контро-
ля над его территорией. Слабость цинского режима и
его неспособность обеспечить эффективный отпор внеш-
ней экспансии позволяла правящим кругам империали-
стических государств использовать его в своих целях,
что и обусловило поддержку ими Пекина. Вместе с тем
империалистические державы были заинтересованы в
22
развитии и укреплении контактов непосредственно с на-
местниками и губернаторами в своих «сферах влияния»,
тем более что в полномочия последних входило поддер-
жание внешних сношений по проблемам местного значе-
ния (см. [188, с. 97]).
Все это способствовало нарастанию регионально-ми-
литаристских тенденций, пресечь которые цинское пра-
вительство оказалось не в состоянии.
Синьхайская революция
и нарастание милитаристских тенденций
в политической жизни Китая
(1911-1913)
Синьхайская революция привела к распаду монолит-
ной бюрократической структуры Цинской монархии и
разрушила социально-политическое единство старого об-
щества (см. [82, с. 45}). В условиях социально-экономи-
ческой отсталости Китая классы и социальные группы,
заинтересованные в свержении монархии,— буржуазия,
пролетариат и новые средние слои — не были достаточно
сильны и политически организованы, чтобы реально
претендовать на власть и обеспечить создание новой го-
сударственности. В этой обстановке на авансцену поли-
тической борьбы вышла армия.
Вообще в таких условиях, как показывает опыт исто-
рического развития целого ряда освободившихся стран
Африки, Азии и Латинской Америки, армия часто ста-
новится решающей политической силой. «Несоответст-
вие социальных сил задачам перестройки общественно-
экономической структуры,— отмечал советский ученый
Г. И. Мирский,— создает почву для вмешательства ар-
мии в политику. Это вмешательство может или помочь
осуществлению указанных перемен, или предотвратить
их. Многое зависит от условий, в которых формирова-
лась армия, от ее социального состава» [85, с. 13]. Мо-
нополия на вооруженную силу в обществе с незавершен-
ным или только начинающимся процессом капиталисти-
ческого классообразования, где еще не сложились мас-
совые и влиятельные общественно-политические органи-
зации, является главным источником политической вла-
сти.
В ходе Синьхайской революции вооруженные силы
сыграли двойственную, противоречивую роль: с одной
стороны, части и соединения новой армии Юга, восстав-
23
шие против Цинов и составившие костяк революционных
войск, стали ударной антимонархической силой; с дру-
гой стороны, бэйянская армия, за исключением неудав-
шегося выступления 6-й и 20-й дивизий под командова-
нием У Лучжэня и Чжан Шаоцзэна (подробнее см. [137,
с. 111 —112]), сохранила верность престолу, а после
отречения Цинов пошла за Юань Шикаем.
В Синьхайской революции вооруженное насилие ста-
ло главной формой классовой борьбы, хотя последняя не
сводилась к акциям только военного характера. В 1912—
1913 гг. вплоть до событий «второй революции» гоминь-
дан делал ставку на парламентские методы, пытаясь
таким путем «обуздать» Юань Шикая. Но сама возмож-
ность использования мирных средств политической борь-
бы в 1912—1913 гг. заключалась в том, что гоминьдан
имел собственную территориальную базу и революцион-
ную армию. Как отмечал советский историк Е. А. Белов,
Синьхайская революция сразу же вылилась в граждан-
скую войну, которая «выдвинула армию (как с той, так
и с другой стороны) на первое место, превратила ее в
решающий фактор политической борьбы 1911 —1913 гг.»
[40, с. 221].
Попытки организации государственной власти на не-
военной основе путем перенесения на китайскую почву
буржуазно-демократических политических институтов в
1911—1913 гг. не увенчались успехом. Прогрессивйые
силы не смогли выдержать натиск реакционного генера-
литета и создать демократическую систему власти и уп-
равления. Китайское общество начала XX в. было не го-
тово к восприятию парламентской демократии. Расфор-
мирование революционной армии, последующее военное
поражение гоминьдана и победа бэйянской клики были
обусловлены слабостью новых общественных сил и пре-
восходством лагеря реакции. На исход политической
борьбы в 1911—1913 гг. также повлияли столетия деспо-
тического правления и отсутствие в Китае демократиче-
ских традиций. Внешним фактором, способствовавшим
приходу к власти консервативных сил, была позиция им-
периалистических держав, которые в ходе революции
решили пожертвовать Цинами и переориентировались
на Юань Шикая как на «сильного» человека, способного
лучше защитить их интересы в Китае (см. [160, с. 202—
203]). Совокупность этих причин обусловила отсутствие
в Китае на рубеже Синьхайской революции реальной
альтернативы военному правлению.
24
С первых дней существования республики Юань Ши-
кай взял курс на установление авторитарной военной
диктатуры. Став президентом, он приступил к планомер-
ному наступлению на демократические завоевания Синь-
хайской революции. В апреле 1912 г. он выдвинул план
•сокращения армии, насчитывавшей тогда около 950 тыс.
человек, примерно наполовину, при этом речь шла о
расформировании соединений революционной армии
Юга, в то время как численность бэйянских войск под
различными предлогами продолжала наращиваться. С
февраля 1912 по март 1913 г. вооруженные силы провин-
ций Цзянсу, Аньхой, Цзянси, Хунань и Сычуань были
сокращены на 16 дивизий, что значительно ослабило
военную опору революционного лагеря (см. [135, с. 221,
225]). Параллельно Юань Шикай проводил курс на раз-
деление гражданской и военной власти, чтобы ослабить
власть губернаторов, прежде всего в южных провинциях.
Суть этого мероприятия заключалась в том, что военный
губернатор должен был ведать военными делами, а по-
литико-административными вопросами — гражданский
губернатор, назначенный центральным правительством.
При осуществлении этих нововведений Юань Шикай,
стремясь заручиться поддержкой губернаторов Юго-За-
пада, не входивших в Тунмэнхой 2 (например, Лу Жун-
тин в пров. Гуаней, Цай Э в пров. Юньнань и др.), не
настаивал на сокращении их войск и разрешал совме-
щать посты военного и гражданского губернатора или
назначать на должность последнего своих ставленников
(см. [135, с. 222, 227]).
В 1912—1913 гг. Юань Шикай постепенно укреплял
свое положение, в то время как парламент все больше
превращался в бесплодную говорильню, неспособную
противостоять его диктаторским устремлениям. Все бо-
лее четкие контуры принимала «генеральская республи-
ка — причудливый синтез азиатского деспотизма, мили-
таризма и современных политических форм» [91, с. 46].
Гоминьдановские лидеры, не решавшиеся дать воору-
женный отпор диктаторским поползновениям Юань Ши-
кая, чередой бесконечных уступок развязали ему руки и
облегчили подготовку открытого наступления на демо-
кратические силы.
К весне 1913 г. до крайности обострились противоре-
чия между бэйянской кликой и революционным лагерем.
Убийство одного из руководителей гоминьдана, Суп
Цзяожэня, подписание без санкции парламента согла-
25
шения с империалистическими державами (о так назы-
ваемом «реорганизационном займе») и другие антидемо-
кратические действия, опасность прихода к власти го-
миньдановского правительства в результате парламент-
ских выборов поставили Юань Шикая в критическое
положение и подтолкнули к чрезвычайным мерам для
сохранения своего господства.
С весны 1913 г. он начал прямую подготовку к войне
с Югом. Бэйянские войска были введены в Ухань, Шан-
хай, в район Пукоу. 15 мая Юань Шикай лишил Хуан
Сина, ближайшего сподвижника Сунь Ятсена, звания
генерала, а в июне отстранил от должности военных гу-
бернаторов— членов гоминьдана Ли Лецзюня (Цзянсу),
Бо Вэньвэя (Аньхой) и Ху Ханьминя (Гуандун) [109,
с. 144]. Вскоре начались открытые военные действия
между революционной армией и бэйянскими войсками,
известные как «вторая революция».
Юань Шикай бросил на подавление «второй револю-
ции» более чем 60-тысячную армию, которой противо-
стояли распыленные, не имевшие единого руководства
войска провинций Цзянсу и Аньхой общей численностью
свыше 40 тыс. человек {135, с. 253]. К началу августа
революционные войска были разгромлены. Сунь Ятсен
был вынужден эмигрировать. Бэйянские милитаристы
распространили свою власть на провинции бассейна Ян-
цзы, ранее контролировавшиеся гоминьданом (подроб-
нее см. [125, т. 1, ч. 2, с. 6—7; 137, с. 184]). В юго-за-
падные провинции (Юньнань, Гуаней, Гуйчжоу) их вой-
ска не были введены, так как губернаторы этих провин-
ций в период антиюаныиикаевского восстания поддержа-
ли бэйянскую клику (см. {38, с. 278]). 4 ноября 1913 г.
Юань Шикай издал указ о роспуске гоминьдана; у 438
гоминьдановских депутатов были изъяты парламент-
ские мандаты и знаки отличия. Вскоре вместо парламен-
та было учреждено Центральное политическое совеща-
ние, состоявшее из высших чиновников провинций и ми-
нистерств и назначенных президентом лиц. Парламент
фактически прекратил свое существование. 28 января
1914 г. последовал указ о роспуске провинциальных со-
браний и всех местных органов самоуправления. 1 мая
1914 г. была обнародована новая, антидемократическая
конституция и одновременно аннулирована Временная
конституция 1912 г. [94, с. 530].
Таким образом, были ликвидированы основные бур-
жуазно-демократические институты, созданные в ходе
26
Синьхайской революции, и установлен режим военной
диктатуры.
В 1911—1913 гг. происходит стремительная милита-
ризация общественно-политической жизни Китая на всех
уровнях. В провинциальном звене как на Севере, так и
на Юге главными фигурами стали военные губернаторы
или военачальники меньшего ранга, пользовавшиеся
поддержкой войск. Ликвидация провинциальных собра-
ний и органов самоуправления в январе 1914 г. оконча-
тельно развязала руки военным лидерам на местах.
Усиление милитаризма захлестнуло и китайскую де-
ревню, где в эти годы быстрыми темпами увеличивалась
численность помещичьей милиции и ополчения в ответ
на участившиеся стихийные выступления крестьян (см.
[134, с. 62—63]). Провинциальные республиканские пра-
вительства, стремясь в зародыше пресечь крестьянское
движение, призывали шэныпи и чиновников создавать
отряды местной милиции (см. (134, с. 68; 39, с. 168—
169, 200]). Курс на ограничение крестьянского движе-
ния, избранный провинциальными правительствами,
вел к усилению силовых средств в их политике и,
следовательно, к еще большему возрастанию влияния
военачальников.
Возвышение провинциальных военных лидеров в ходе
революции было общей тенденцией в политической жиз-
ни страны 1911 —1913 гг., хотя динамика и масштабы
этого процесса были неодинаковы в разных провинциях.
Эту проблему рассмотрел известный английский историк
китайского происхождения Дж. Чэнь, который выделил
четыре группы провинций в зависимости от политиче-
ской ситуации в них после Синьхайской революции: где
влияние армии было сильным, а революционных органи-
заций и тайных обществ — слабым: все провинции к
северу от Янцзы, за исключением Шаньси и Шэньси, а
также Фуцзянь и Хубэй; где влияние армии было срав-
нительно слабым, а революционных организаций — силь-
ным: Хунань, Гуйчжоу, Гуандун, Шаньси, Шэньси и
Сычуань; где сложилось равновесие сил между двумя
сторонами: Цзянсу и Шаньдун; где влияние и армии, и
революционных организаций было слабым: Аньхой и
Цзянси. В первом случае власть перешла в руки провин-
циального военачальника или другого лица, опиравше-
гося на поддержку армии; во втором — в руки либо
военачальника из другой провинции (например, вторже-
ние войск Тан Цзияо в Гуйчжоу), либо революционного
27
лидера (например, Цзяо Дафэна в Хунани, Ху Ханьми-
пя в Гуандуне, Чжан Фэнхуэя в Шэньси и Инь Чанхэна
в Сычуани); в третьем случае ситуация была изменчивой
и нестабильной; в четвертом — общая власть переходила
к лидеру, представлявшему внешнюю силу (например, к
Бо Вэньвэю в Аньхое и Ли Лецзюню в Цзянси).
Взаимоотношения армии и революционных организа-
ций на местах отнюдь не всегда были антагонистически-
ми, однако соотношение сил между ними во многом по-
влияло на процесс милитаризации системы власти и уп-
равления в провинциях. И хотя не во всех провинциях
(например, Аньхой, Цзянси и Хунань) военачальники
сразу же стали хозяевами положения, обстановка в це-
лом по стране в период Синьхайской революции харак-
теризовалась превосходством военных над граждански-
ми политиками (см. [186, с. 566—567]).
Возвышение провинциальных военных лидеров сопро-
вождалось резким нарастанием центробежных сил в ре-
зультате распада административной структуры Цинской
монархии в ходе Синьхайской революции. «Не имевшая
еще экономической основы для своего единства, огром-
ная страна, прежде „сцементированная" сильной и де-
спотической имперской властью,— писал А. В. Меликсе-
тов,— фактически распалась на разнокалиберные „уде-
лы", в которых хозяйничали местные военачальники»
[82, с. 7]. Нарастанием центробежных сил воспользова-
лись наиболее влиятельные представители провинциаль-
ной бюрократии, главным образом военачальники, для
утверждения своей бесконтрольной власти на местах
(см. ([82, с. 54]).
В 1911 —1913 гг. местные военачальники (прежде
всего военные губернаторы провинций) постепенно пре-
вращались в милитаристов, а подконтрольные им терри-
тории — в милитаристские вотчины. Эта трансформация
в основном завершилась с поражением «второй револю-
ции» и установлением в стране военной диктатуры. Ми-
литарист, применительно к Китаю 10—20-х годов,— это
военачальник, контролировавший определенную терри-
торию с помощью лично преданных ему вооруженных
формирований.
Среди милитаристов были военачальники новой ар-
мии, участвовавшие в революции, цинские сановники,
сумевшие приспособиться к изменившейся обстановке,
бывшие главари туфэев (вооруженных бандитских отря-
дов), лидеры местной буржуазно-помещичьей оппози-
28
ции и пр. Иными словами, милитаристы были выходца-
ми из различных слоев общества и генетически не пред-
ставляли собой однородной в социальном отношении
группы.
По данным Дж. Чэня, не более 30% из 1300 воена-
чальников в ранге командира бригады и выше, контро-
лировавших власть на местах в 1912—1928 гг., имели
специальное военное или традиционное образование.
Большинство остальных были неграмотными или полу-
грамотными людьми, происходившими из низших соци-
альных слоев. Например, Чжап Сюнь начинал свою
карьеру в качестве посыльного, Чжан Бяо — в качестве
телохранителя, Цзян Гуйти и Фэн Юйсян были просты-
ми солдатами, а Хуц Чжаолинь и Цао Кунь — мелкими
торговцами (186, с. 568}. Чжан Цзолинь, Чжан Цзунчан,
Лу Жунтин и другие крупные милитаристы в прошлом
были главарями туфэев. И напротив, такие милитари-
сты, как У Пэйфу, Фэн Гочжан, Чэнь Цзюнмин, Ни Сы-
чун, Тань Янькай и другие, имели конфуцианские ученые
степени и были выходцами из среды шэныии 3 (см. i[186,
с. 589, 596]). Социальная неоднородность милитаристов
отражала переходный характер политической власти в
провинциях в условиях разрушения старого строя.
Борьба централизма и регионализма
в период военной диктатуры Юань Шикая
1913—1916 гг.
Поражение гоминьдана означало установление гос-
подства бэйянской клики в стране. Расправившись с ре-
волюционно-демократическими силами и установив ре-
жим военной диктатуры, ее лидер Юань Шикай взял
курс на укрепление единоличной власти и постарался
усилить свой контроль над генералитетом.
Прежде всего он обеспечил свое главенствующее по-
ложение в центральном аппарате военного управления,
угрозу которому усматривал в возрастании влияния ге-
нерала Дуань Цижуя, занимавшего с 1912 г. пост воен-
ного министра. Решив сосредоточить власть над армией
в своих руках и подорвать влияние Дуань Цижуя, Юань
Шикай 8 мая 1914 г. издал указ об упразднении Военно-
го отдела при канцелярии президента (цзунтунфу
Цзюныиичу) и учреждении Верховного командования ар-
мии и флота (лухайцзюнь даюаныиуай туншуай бань-
29
шичу), в состав которого были включены военный и
военно-морской министры, начальник генерального шта-
ба и ряд высокопоставленных военных чиновников (под-
робнее см. (135, с. 283; 156, т. 1, с. 305—306]). Таким
«образом, военное министерство было лишено своего
прежнего значения в системе военного управления и
превращено во второразрядный орган. Год спустя Юань
Шикай сместил Дуань Цижуя с поста военного минист-
ра и назначил на его место своего ставленника Ван
Шичжэня. Однако это вызвало нежелательный для
Юань Шикая резонанс среди генералитета.
Серьезную озабоченность Юань Шикая вызывали
рост независимости местных милитаристов от Пекина и
наметившийся раскол бэйянской клики, выступавшей в
1911 —1913 гг. в качестве сплоченной военно-политиче-
ской силы, послушной его воле. Распространение сфе-
ры влияния бэйянской клики на большую часть терри-
тории страны, в результате чего многие генералы обрели
«собственную» территориальную и финансовую базу,
резко сузило его возможности по контролю над подчи-
ненными, которые, со своей стороны, не желали расста-
ваться с обретенной самостоятельностью. Кроме того, в
некоторых провинциях у власти находились военные гу-
бернаторы, хотя и признавшие верховенство Юань Ши-
кая, но не входившие в бэйяпскую клику и имевшие под
началом местные вооруженные формирования.
В соответствии с планом создания единых вооружен-
ных сил, принятым Юань Шикаем, местные войска под-
лежали постепенному расформированию. Но реализовать
этот план не удалось, так как основные силы бэйянской
армии и союзных с Юань Шикаем милитаристов (напри-
мер, Чжан Сюня) были брошены на подавление револю-
ционного движения. Все это вынуждало Юань Шикая
мириться с существованием крупных соединений мест-
ных войск и заигрывать с их командованием, в частно-
сти с такими военачальниками старой армии, как Чжан
Цзолинь (Дунбэй) и Лун Цзигуан (Гуандун и Гуаней)
(подробнее см. [154, т. 1, с. 22]).
Будучи искусным и многоопытным политиком, Юань
Шикай еще до начала военных действий против Юга ле-
том 1913 г. тайно планировал упразднить провинциаль-
ное звено территориально-административного деления
страны и тем самым предотвратить чрезмерную концен-
трацию власти в руках местных милитаристов. Высшей
единицей местного административного управления дол-
30
жен был стать округ, значительно уступавший провин-
ции по размерам. Предполагалось осуществить админи-
стративную реформу первоначально в нескольких про-
винциях, а затем распространить новую систему на всю
страну. В первый период военных действий против рево-
люционной армии Юань Шикай собирался не назначать
военных губернаторов в захваченных его войсками про-
винциях Юга и таким образом сделать первый практиче-
ский шаг на пути реализации своего замысла. Однако в
дальнейшем — в ходе гражданской войны и даже после
ее завершения — он был вынужден отложить осущест-
вление этого плана до более благоприятного момента,
опасаясь оттолкнуть от себя бэйянский генералитет
(подробнее см. [156, т. 1, с. 202—203]).
С созданием Верховного командования армии и фло-
та Юань Шикай, полагая, что его контроль над воору-
женными силами укрепился, решил вернуться к своим
замыслам упразднения провинций, несколько обновив
первоначальный проект. Однако его намерения стали
известны местным милитаристам и вызвали их недоволь-
ство. Это встревожило Юань Шикая, и он прибег к бо-
лее замаскированным методам подчинения генералитета
(подробнее см. '[156, т. 1, с. 307—308]).
30 июня 1914 г. Юань Шикай издал указ о переиме-
новании должности военного губернатора: вместо преж-
него титула дуду вводился новый — цзянцзюнь, причем
особо оговаривалось, что данное новшество не повлечет
за собой изменения статуса губернатора. Наряду с этим
в Пекине создавалась канцелярия цзянцзюней, в кото-
рую назначались генералы в ранге цзянцзюня, но не
имевшие подконтрольной территории. Путем подобных
ухищрений Юань Шикай рассчитывал облегчить для се-
бя возможность замены ненадежных губернаторов, пере-
водя их в разряд «цзянцзюней без территории» и тем
самым лишая реальной власти при сохранении прежнего
ранга (подробнее см. [135, с. 285; 156, т. 1, с. 309—310]).
Юань Шикай попытался разграничить сферы воен-
ного и административного управления в провинциях и
тем самым урезать права военных губернаторов. Одно-
временно с созданием канцелярии цзянцзюней был обна-
родован список гражданских губернаторов (сюньань-
ши), формально являвшихся высшими должностными
лицами провинций. Однако все вновь назначенные губер-
наторы оказались в полной зависимости от цзянцзюней,
поскольку последнее слово всегда оставалось за тем,
31
кто командовал войсками. Таким образом, попытки
Юань Шикая изменить систему военного и администра-
тивного управления на местах успеха не имели (см.
[135, с. 285—286; 185, с. 199]).
Более эффективными оказались принятые Юань Ши-
каем меры по ограничению финансовой самостоятельно-
сти милитаристов. Падение Цинской династии сопровож-
далось распадом единой финансовой системы. Сбор всех
основных налогов, за исключением соляного и морских
таможенных пошлин, находившихся под контролем ино-
странцев, оказался в руках провинциальных властей,
что подрывало финансовую базу центрального прави-
тельства. Так, в 1913 г. правительство рассчитывало по-
лучить из провинций 32 млн. юаней, а на деле получило
лишь 5 млн. (см. [187, с. 27]). В мае 1914 г. Юань Ши-
кай упразднил деление налогов на местные и общегосу-
дарственные. Поступления по всем основным налогам
должны были концентрироваться в общегосударственной
казне и уже затем перераспределяться по провинциям;
местные же финансовые органы становились отделения-
ми центрального министерства финансов (подробнее см.
[135, с. 285]). Хотя намеченная реорганизация налоговой
системы не удалась, финансовые поступления в казну из
провинций значительно увеличились и достигли в 1916 г.
20 млн. юаней (см. (187, с. 28]).
В условиях осложнившихся отношений с генералите-
том Юань Шикай, стремясь укрепить военную опору
своего режима, в октябре 1914 г. приступил к созданию
«образцовой» дивизии, для формирования которой при-
влек своего сына Юань Кэдина и ближайших подчинен-
ных— Ван Шичжэня, Чжан Цзинъи и Чэнь Гуанъюаня
(см. [135, с. 283—284]). К весне 1915 г. были созданы
первые части (четыре пехотных полка, артиллерийский
дивизион и пр.). Конечная цель Юань Шикая заключа-
лась в том, чтобы сформировать 10 новых дивизий и в
перспективе заменить ими соединения бэйянской армии.
По сути дела, имелось в виду создание своего рода про-
тивовеса бэйянским дивизиям, поскольку контроль Юань
Щикая над ними ослаб. План Юань Шикая был враж-
дебно встречен в армии (см. [185, с. 198—199]).
«К моменту начала монархического движения,— пи-
шет Тао Цзюйинь,— планы Юань Шикая по ослаблению
власти генералитета полностью провалились. Его авто-
ритет в бэйянской клике резко упал» [156, т. 1, с. 335].
Посягательством на права губернаторов, отставкой Ду-
32
ань Цижуя и созданием «образцовой» дивизии Юань
Шикай восстановил против себя значительную часть
генералитета. Это сыграло роковую для него роль в пе-
риод монархического движения в 1915—1916 гг.
Попытки Юань Шикая осуществить переход к монар-
хическому правлению развивались в полном соответст-
вии с политическими традициями китайского средневе-
ковья. Однако глубинные социально-экономические
сдвиги и необратимость распада устоев традиционного
общества сделали невозможным восстановление монар-
хии. Крах монархического движения, инспирированного
Юань Шикаем, имел неоднозначные последствия для
дальнейшего развития страны. Провал Юань Шикая, по
словам А. В. Меликсетова, был «поражением наиболее
махровой китайской реакции, но он был и поражением
попытки сохранения единого и централизованного ки-
тайского государства. В событиях 1916 г. в полной мере
сказались процессы нарастания регионалистских тенден-
ций» (82, с. 54].
На пути реализации замыслов Юань Шикая встало
общенациональное антимонархическое движение, объе-
динявшее самые разнородные социально-политические
силы, в том числе консервативные (подробнее см. [137,
с. 214—218]). Главную роль в этом движении сыграли
провинциальные милитаристы, хотя именно на них, а
также на поддержку империалистических держав Юань
Шикай делал основную ставку в своих планах.
Наиболее влиятельные среди бэйянских милитари-
стов и бюрократов (Дуань Цижуй, Фэн Гочжан, Сюй
Шичан) хотя и не выступили на первых порах открыто
против реставрации, но и не поддержали эту идею.
При республиканской форме правления каждый из них
мог надеяться стать преемником Юань Шикая на посту
президента в случае его смерти, а восстановление монар-
хии лишило бы их этой возможности. Что касается ми-
литаристов меньшего ранга (Дуань Чжигуй, Ни Сычун,
Чэнь Хуань и др.), которые не могли рассчитывать на
высшую власть и были озабочены лишь сохранением
контроля над провинциями и укреплением своего поло-
жения, то для них форма правления — республиканская
или монархическая — была безразлична. В то же время
Централизаторские стремления, в которых они справед-
ливо усматривали угрозу своей независимости, настраи-
вали милитаристов против Юань Шикая и в неблаго-
приятной для него ситуации подтолкнули их к участию в
3 Зак. 94	33
антимонархическом движении. Прагматический подход,
к развернувшейся в стране в конце 1915 — первой поло-
вине 1916 г. политической борьбе объяснял радикальную
смену позиций местных милитаристов в этих событиях:
когда монархическое движение было на подъеме, они в
циркулярных телеграммах поддержали его, а когда
власть Юань Шикая пошатнулась — в подавляющем
большинстве отвернулись от него и один за другим про-
возгласили независимость от Пекина (см. (132, с. 65—
66]).
Из империалистических государств только США под-
держали монархические планы Юань Шикая (см. [214,
с. 178]). Японское правительство не сразу определило
свое отношение к реставрации: с одной стороны, в тече-
ние 1915 г. оно по различным каналам давало понять
Юань Шикаю, что одобряет его намерения, с другой —
дважды, 28 октября и 15 декабря 1915 г., выступило с
официальным предупреждением, в котором указывалось
на рискованность этого предприятия. Более того, Япония
оказывала поддержку антиюаньшикаевским силам Юга
и «Партии престола», стремившейся восстановить власть
Цинов в Маньчжурии и Внутренней Монголии. Двойст-
венность позиции Японии обусловливалась наличием в
ее правящих кругах разногласий относительно того, под-
держивать ли Юань Шикая или, напротив, добиваться
его падения, а главное, стремлением при любом исходе-
событий остаться в выигрыше. Лишь когда явственно
обозначилось поражение Юань Шикая, Япония оконча-
тельно отказала ему в поддержке.
Европейские державы, внимание и основные силы ко-
торых были прикованы к фронтам первой мировой вой-
ны, отрицательно отнеслись к планам Юань Шикая. Они
опасались, что в случае возникновения в Китае беспо-
рядков этим воспользуется Япония как поводом для
вмешательства и расширения своего влияния, а у них
не будет ни возможностей, пи формальных оснований
воспрепятствовать этому. В ходе монархического движе-
ния европейские страны были вынуждены присоединять-
ся к дипломатическим демаршам Японии и в целом сле-
довать в русле ее политики (подробнее см. [135, с. 353—
355, 364—365; 137, с. 218—219; 160, с. 226—228, 230—
231; 168, с. 69]). Отказ бэйянских милитаристов и меж-
дународного империализма от поддержки Юань Шикая
в критический для него момент предрешил его пораже-
ние.
34
После смерти Юань Шикая в июне 1916 г. на пост
президента страны претендовали три деятеля из состава
бэйянской клики — Сюй Шичан, Дуань Цижуй и Фэн
Гочжан, а также Ли Юаньхун, опиравшийся на мили-
таристов Юго-Запада. В итоге было принято компромис-
сное решение: президентом стал Ли Юаньхун, а подлин-
ная власть оказалась в руках Дуань Цижуя, ставшего
премьер-министром.
Военные лидеры Юго-Запада согласились на объеди-
нение под эгидой Пекина, оговорив это рядом условий:
восстановление Временной конституции 1912 г., парла-
мента, наказание руководителей монархического движе-
ния и созыв Восстановительной конференции по воен-
ным вопросам. В действительности их волновало только
четвертое условие, а именно проведение конференции
между северными и южными милитаристами, призван-
ной разграничить их сферы влияния и узаконить ситуа-
цию фактического раскола страны (см. {156, т. 1,
с. 453]). Примирение между двумя враждебными воен-
но-политическими группировками после смерти Юань
Шикая носило чисто формальный характер и не означа-
ло восстановления сильной центральной власти. Китай
вступил в период более чем десятилетней милитаристс-
кой раздробленности. На долгие годы милитаристская
междоусобица, как писал А. В. Меликсетов, «делается
основным политическим фоном страны, на котором по-
степенно вырисовывается становление различных на-
правлений национально-освободительного движения»
{82, с. 54].
Усиление регионального милитаризма.
Характеристика основных клик
(1916—1928)
Наиболее полно и всесторонне содержание милита-
ризма в его региональной разновидности раскрылось в
1916—1928 гг., когда сложилась система военных режи-
мов, фактически независимых от пекинского правитель-
ства. Распад единой политико-административной струк-
туры, начавшийся в период Синьхайской революции, за-
вершился к середине 1916 г. «В стране образовалось, в
сущности, столько государств,— отмечал В. М. Штейн,—
сколько имеется у нее провинций, а в каждой из этих
провинций столько,— сколько имеется дистриктов. Ар-
мия распалась по тому же признаку» {36, с. 207]. С это-
3*
35
го времени пекинское правительство утратило всякую
реальную власть и оказалось в полной зависимости от
прямой или скрытой поддержки местных милитаристов4.
По размерам подконтрольной территории и степени
политического влияния можно выделить три основные
группы милитаристов.
К первой следует отнести наиболее могущественных
военных лидеров, которые возглавляли милитаристские
клики, контролировавшие территорию нескольких про-
винций,— Чжан Цзолинь, Дуань Цижуй, Фэн Гочжан,
У Пэйфу, Фэн Юйсян и др. Милитаристы этой категории
действовали главным образом в провинциях к северу от
реки Янцзы. На Юге Китая, где милитаристские клики
отличались меньшими размерами и не выходили за рам-
ки одной-двух провинций, военных лидеров такого мас-
штаба не было.
Во вторую группу входили милитаристы меньшего
ранга, контролировавшие провинцию или ее значитель-
ную часть. Наиболее заметными фигурами среди них
были военные губернаторы провинций — дуцзюни 5.
К третьей группе относились милитаристы без терри-
ториальной базы или с малой подконтрольной террито-
рией, число которых было особенно велико в 1916—
1920 гг., когда границы между владениями различных
клик и отдельных военачальников еще не устоялись. В
те годы было много «странствующих» милитаристов, си-
лы которых составляли от батальона (несколько сотен
человек) до дивизии (примерно 15 тыс. человек). Рано
или поздно они были вынуждены присоединяться к более
влиятельному милитаристу. Наиболее удачливые из них,
используя все доступные средства, обретали собствен-
ную территориальную базу, добивались высокого поло-
жения и большого влияния (подробнее см. [189, с. 47—
51])-
После смерти Юань Шикая в Китае противостояли
друг другу две крупнейшие милитаристские группиров-
ки: бэйянская и юго-западная (подробнее см. {125, т. 1,
ч. 2, с. 8—9]). Первая включала аньхойскую, чжилий-
скую, фэнтяньскую клики, каждая из которых контроли-
ровала несколько провинций, а также примыкавшие к
ним мелкие клики. Милитаристы, входившие в юго-за-
падную группировку, как правило, контролировали тер-
риторию одной, максимум двух провинций и могли ока-
зывать лишь ограниченное воздействие на политиче-
скую обстановку в стране и на положение дел в мили-
36
таристской системе. Самыми могущественными кликами
являлись аньхойская, чжилийская и фэнтяньская, кото-
рые в 1916—1928 гг. поочередно контролировали пекин-
ское правительство.
Аньхойская клика первоначально не располагала
крупной армией, однако с помощью Японии под предло-
гом создания новых воинских формирований для уча-
стия в первой мировой войне ее лидер Дуань Цижуй
сумел расширить и укрепить свои вооруженные силы
(12, т. 2, с. 65]. К 1919 г. аньхойские милитаристы распо-
лагали четырьмя дивизиями и тремя бригадами, а в
сферу их влияния входили провинции Хэнань, Аньхой,
Чахар, Чжили, Шаньдун, а затем и Внутренняя Монго-
лия. Кроме того, они частично контролировали пров.
Фуцзянь. Некоторые генералы — Лу Юнсян и Чэнь
Лэшань в пров. Чжэцзян, Хэ Фулинь в Шанхае, Чэнь
Шуфань в пров. Шэньси — примыкали к аньхойской
группировке. В 1916—1920 гг. она контролировала пе-
кинское правительство, но после поражения в войне с
чжилийцами в 1920 г. пришла в упадок (подробнее см.
[126; 132, с. 10—11]).
Чжилийская клика, начавшая складываться в 1917—
1918 гг., после 1920 г. переживала период расцвета. Ее
лидеры Цао Кунь и У Пэйфу, располагая семью диви-
зиями и пятью смешанными бригадами, первоначально
контролировали провинции Чжили, Шаньдун и Хэнань.
В 1921 г. она распространила свое влияние на Цзянсу
(после того как к ней присоединился местный дуцзюнь
Ци Сеюань), Хубэй и Шэньси. Численность ее армии со-
ставляла тогда около 100 тыс. человек. После победы в
войне с фэнтяньцами в 1922 г. чжилийская клика еще
более расширила подконтрольную территорию. Накану-
не второй чжили-фэнтяньской войны (1924 г.) У Пэйфу
располагал примерно 250-тысячной армией.
После поражения в этой войне чжилийская клика ут-
ратила большую часть своих владений на Севере. Вид-
ный чжилийский генерал Фэн Юйсян порвал с У Пэйфу
и объявил о создании Национальных армий; чжэцзян-
ский милитарист Сунь Чуаньфан, входивший ранее в
чжилийскую клику, образовал собственную группиров-
ку. У Пэйфу отступил в Хубэй и сохранял контроль
лишь над частью войск провинций Хубэй и Хунань (под-
робнее см. (132, с. 11]). К концу 1925 г. ему вновь уда-
лось сплотить вокруг себя группу милитаристов в про-
винциях бассейна Янцзы и частично восстановить утра-
37
ченное могущество. Последнюю точку в истории чжилий-
ской клики поставил Северный поход НРА в 1926—
1927 гг.
Фэнтяньская клика образовалась в 1915 г. на терри-
тории одноименной провинции. В 1917 г. Чжан Цзолинь
поставил под свой контроль пров. Цзилинь, а в
1919 г. — Хэйлунцзян. Таким образом, вся Маньчжурия
оказалась объединенной под его властью. В 1920 г. он
выступил на стороне чжилийцев в войне против аньхой-
ской клики и значительно расширил подконтрольную
территорию. В 1921 г. фэнтяньские милитаристы распро-
странили свое влияние на Внутреннюю Монголию, Синь-
цзян, Жэхэ, Суйюань, Пекин-Тяньцзиньский район. Они
располагали 5 дивизиями, 23 смешанными и 3 кавале-
рийскими бригадами. После поражения в 1922 г. Чжан
Цзолинь отступил за Великую Китайскую стену и при-
ступил к реорганизации армии.
В 1924 г., взяв реванш у У Пэйфу за поражение
1922 г., Чжан Цзолинь утвердил свою власть на боль-
шей части Северного и Восточного Китая. В сентябре
1925 г. — в период максимального могущества фэнтянь-
ской клики — общая численность ее вооруженных сил
составляла около 360 тыс. человек. В дальнейшем влия-
ние фэнтяньской клики неуклонно уменьшалось в резуль-
тате внутренних раздоров и войн с Национальными ар-
миями и НРА, и к середине 1928 г. с ее господством на
Севере Китая было покончено (подробнее см. [132,
с. 11 — 12]).
В некоторых провинциях Севера существовали мел-
кие военные группировки, не входившие ни в одну из
клик и лавировавшие между ними в зависимости от по-
литической конъюнктуры. Наиболее типичным предста-
вителем этой группы являлся Янь Сишань, укрепивший-
ся в пров. Шаньси (подробнее см. [145]).
В юго-западную группировку входили милитаристы
шести провинций: Сычуань, Юньнань, Гуйчжоу, Хунань,
Гуандун и Гуаней. Наибольшим влиянием пользовались
юньнаньская и гуансийская клики. Юньнаньские мили-
таристы контролировали Юньнань, Гуйчжоу и периоди-
чески предпринимали попытки подчинить Сычуань. Гу-
ансийские милитаристы контролировали провинции Гу-
аней и Гуандун (до осени 1920 г.) и пользовались влия-
нием в Хунани (см. [156, т. 2, с. 604]). Власть бэйянской
клики па провинции Юго-Запада не распространялась.
Между милитаристами бэйянской и юго-западной
38
группировок принципиальных различий не существовало,
однако конкретно-исторические условия их формирова-
ния и развития были неодинаковы, что определило неко-
торые особенности политического поведения военных
лидеров Юго-Запада. В отличие от бэйянцев юго-запад-
ные милитаристы утвердились у власти на местах в ходе
Синьхайской революции и войны «в защиту республики»
1915—1916 гг. Многие из них имели в прошлом заслуги
перед революцией, и это придавало им определенный
ореол, порождало иллюзии относительно их «революци-
онности» среди представителей прогрессивных слоев, в
том числе и у Сунь Ятсена (см. [149, с. 49—50]).
Юго-западные милитаристы вели борьбу против се-
верной группировки под популярными политическими
лозунгами — защиты республики, восстановления кон-
ституции 1912 г.,— но в действительности они не были
прогрессивнее бэйянских генералов. Просто на довольно
длительном отрезке времени интересы военных лидеров
Юго-Запада (сохранение независимости от центральной
власти) частично совпадали с требованиями революцио-
неров (свержение реакционного пекинского правитель-
ства), и, поскольку Сунь Ятсен и его партия вплоть до
начала 1924 г. не представляли для них серьезной угро-
зы, милитаристы стремились использовать их в своих це-
лях для борьбы с бэйянской группировкой.
Милитаристские клики были связаны с различными
иностранными державами. Несмотря на некоторые про-
тиворечия во взаимоотношениях с империализмом, их
внешняя политика, по заключению Г. С. Каретиной, в
целом носила несамостоятельный характер [66, с. 7—8].
Милитаристы были кровно заинтересованы в политиче-
ской поддержке, а также военной и финансовой помощи
извне. В условиях неразвитости отечественной военной
промышленности особое значение для них приобретали
зарубежные источники вооружения, без которых боль-
шинство клик было бы просто не в состоянии сохранить
свое существование в обстановке непрерывных войн.
Аньхойская клика ориентировалась на Японию как
на главного внешнеполитического партнера и поставщи-
ка военного снаряжения. Только в 1917—1918 гг. Япония
предоставила правительству Дуань Цижуя займы на
сумму 386 млн. иен, большая часть которых пошла на
военные цели. Тогда же были подписаны соглашения о
поставках оружия и боеприпасов аньхойским милитари-
стам (подробнее см. (167, с. 103—104]).
39
В обмен на военно-экономическую помощь Япония
получила от Дуань Цижуя целый ряд привилегий и пре-
имущественных прав в эксплуатации ресурсов Китая
(см. [167, с. 108]), а также в политической и военной
сферах. Соглашения о «совместной обороне», заключен-
ные в мае 1918 г., создавали юридически-правовую осно-
ву для прямой военной экспансии японского империализ-
ма в Маньчжурии и вовлечения Китая в антисоветскую
интервенцию на Дальнем Востоке (подробнее см. [34,
с. 178; 167, с. 106—107]).
Фэнтяньская клика также была связана с японским
империализмом, который оказывал Чжан Цзолиню все-
стороннюю поддержку. Например, в промежутке между
первой и второй чжили-фэнтяньскими войнами (1922 и
1924 гг.) одной из причин успешной реорганизации ар-
мии Чжан Цзолиня явилось содействие Японии в разви-
тии военно-промышленной базы Маньчжурии, а также
японские поставки военного снаряжения (подробнее см.
[168, с. 98—99]).
Кроме того, фэнтяньские милитаристы осуществляли
закупки вооружения в Италии, Дании, США, Германии,
Швеции, Франции (см. [209, с. 108; 66, с. 71]). Так, в
1924 г. незадолго до начала войны с чжилийской кликой
они закупили во Франции 40 аэропланов (см. [16, т. 13,
с. 274]). Расплачиваясь за политическую поддержку и
военную помощь, Чжан Цзолинь пошел на серьезнейшие
уступки Японии в вопросе суверенитета Китая над
Маньчжурией и Внутренней Монголией (подробнее см.
[16, т. 19, с. 228—229; 168, с. 75—77, 146—147, 188—
1901).
Чжилийская клика ориентировалась на сотрудниче-
ство с англо-американским империализмом. После пер-
вой мировой войны США и Англия, видя прояпонскую
направленность политики Дуань Цижуя и стремясь ог-
раничить влияние Японии в Китае, сделали ставку на
поддержку чжилийцев (см. [160, с. 262—263]). У Пэйфу
получал от них значительную по размерам военную по-
мощь. Например, в 1923 г. США, по рекомендации свое-
го посланника в Китае, поставили У Пэйфу военного
снаряжения на 3 млн. долл. Американцы оказали по-
мощь У Пэйфу в обучении летчиков и обслуживании
авиатехники. Англия предоставила ему заем на сумму
1,5 млн. ф. ст. Чжилийский милитарист Ци Сеюань в
провинции Цзянсу получил заем от США (см. [231,
№ 82, с. 659; 160, с. 306]).
40
Чжилийские милитаристы заключали сделки на по-
ставку оружия и с другими странами Запада. Так, вес-
ной 1924 г. они закупили партию итальянского вооруже-
ния: 40 тыс. винтовок, 50 млн. патронов, 36 пушек,
50 тыс. снарядов, 6 пулеметов '[127, с. 27].
Чжилийская клика, боровшаяся за власть с аньхой-
скими и фэнтяньскими милитаристами, использовалась
США и Англией для противодействия распространению
японского влияния. Вместе с тем чжилийские лидеры,
прежде всего У Пэйфу, в меньшей степени, чем их основ-
ные соперники, скомпрометировали себя сотрудничест-
вом с империализмом и уступками державам. Это было
связано с тем, что иностранные покровители чжилийцев
(Англия и США) использовали более гибкие методы
эксплуатации Китая, чем Япония. Заметно отставая по
уровню социально-экономического развития от своих за-
падных конкурентов, Япония в борьбе за гегемонию в
Китае стремилась компенсировать свою слабость в эко-
номической сфере путем приобретения политических
преимуществ и особых прав. Поэтому сотрудничавшие с
японцами милитаристы (Дуань Цижуй и Чжан Цзо-
линь) испытывали большее давление извне и при прочих
равных условиях были вынуждены идти на большие ус-
тупки, чем чжилийские лидеры, связанные с англо-аме-
риканским блоком.
Прямые политические и военные контакты с импери-
алистическими государствами, как правило, поддержи-
вали и другие милитаристы. Так, Чжан Сюнь, претендо-
вавший в 1916 — первой половине 1917 г. на роль лиде-
ра бэйянской группировки, пользовался поддержкой
Германии и получал оттуда оружие. Попытка восстанов-
ления власти Цинов, предпринятая им летом 1917 г.,
осуществлялась с тайного благословения Берлина, рас-
считывавшего таким образом воспрепятствовать вступ-
лению Китая в первую мировую войну на стороне Ан-
танты (см. [118, с. 48—49; 132, с. 102]) 6.
Генерал Тан Цзияо закупал оружие во Франции (см.
[16, т. 13, с. 272; 198, с. 18]), которая была заинтересо-
вана в существовании на территории провинции Юнь-
нань профранцузского режима, изолированного от ос-
тального Китая (см. (188, с. 116—117]). Англия оказы-
вала финансовую и военную помощь гуандунскому ми-
литаристу Чэнь Цзюнмину (см. [231, № 6, с. 51]) и Сунь
Чуаньфану, контролировавшему ряд провинций Восточ-
ного Китая (см. [216, с. 170; 171, с. 168]).
41
В милитаристских армиях работали иностранные со-
ветники: японские — в фэнтяньской армии [12, т. 2,
с. 232], а также в армиях Дуань Цижуя и У Пэйфу [215,
с. 29], американские — в чжилийской {113, с. 57], немец-
кие— в войсках Чжан Сюня [132, с. 102]. В армии Фэн
Юйсяна до установления им сотрудничества с СССР од-
ним из его ближайших советников был офицер японско-
го генерального штаба Мацумура [24, с. 47—48]. Одна-
ко эта форма военного сотрудничества носила довольно
ограниченный характер.
Масштабы и формы сотрудничества между импери-
алистами и милитаристами различных клик были неоди-
наковы в каждом конкретном случае. Наиболее мощ-
ные— северные — клики, контролировавшие пекинское
правительство, имели более тесные связи с империали-
стическими державами. Они заключали с ними межгосу-
дарственные договоры и соглашения, зачастую представ-
лявшие предательство национальных интересов, получа-
ли крупные займы, военную помощь и советников.
Юго-западные милитаристы, разобщенные и менее
влиятельные, имели с империалистическими государст-
вами более слабые связи, которые в основном выража-
лись в получении займов, закупке оружия и приглаше-
нии иностранных военных советников (см. [149, с. 50]).
Еще большими были различия в характере отношений с
другими странами у отдельных милитаристов7.
В условиях раздела Китая па сферы влияния и ост-
рого межимпериалистического соперничества использо-
вание региональных военно-политических группировок и
их натравливание друг на друга являлось одним из глав-
ных средств западных государств и Японии в борьбе за
преобладание в Китае. Междоусобные войны, являясь
продолжением политики милитаристских клик, одновре-
менно объективно отражали борьбу империалистических
держав за расширение сфер влияния. Именно поэтому
последние настойчиво стремились привести к власти в
Пекине правительство, подконтрольное угодному им ми-
литаристу. Заинтересованность в поддержании стабиль-
ного порядка на региональном уровне побуждала правя-
щие круги Японии, Англии, США и других государств
оказывать помощь местным милитаристам как единст-
венным носителям реальной власти. Кроме того, импе-
риалистические державы стремились использовать воен-
ные режимы для борьбы с национально-освободитель-
ным движением.
42
В чем коренились истоки влияния империалистиче-
ских государств в Китае и возможности воздействия на
милитаристов в нужном направлении?
В документах Коминтерна отмечалось, что основная
сила империализма в Китае заключалась в фактической
монополии во всей финансовой и промышленной жизни
страны (см. [11, с. 133]). Кроме того, постоянно суще-
ствовавшая угроза открытого вооруженного вмешатель-
ства оказывала значительное влияние на позицию мили-
таристов в отношении империалистической экспансии.
Милитаристам за политическую поддержку и военно-
экономическую помощь приходилось расплачиваться
предоставлением капиталистическим странам политиче-
ских и экономических привилегий, зачастую переходя ту
грань, за которой начиналось предательство националь-
ных интересов. Наиболее отчетливо это проявилось в пе-
риод движения «30 мая», когда войска северных милита-
ристов выступили в качестве силы, противостоящей об-
щенациональному антиимпериалистическому движению
(см., например, [24, с. 69; 156, т. 3, с. 1441; 168, с. 123]).
После начала Северного похода империалистические
державы попытались подавить революционное движение
руками милитаристов: как отмечалось в материалах VII
пленума ИККИ (ноябрь—декабрь 1926 г.), иностранная
интервенция в Китае приняла форму организации граж-
данской войны и финансирования контрреволюционных
сил [11, с. 134].
Вместе с тем оценка милитаристов как «пешек» и
агентуры империализма в Китае вряд ли правомерна.
Даже Дуань Цижуй и Чжан Цзолинь, которые пошли
дальше других милитаристов в готовности сотрудничать
с империалистами, не были полными марионетками Япо-
нии (подробнее см. [34, с. 185]) 8.
Союз империалистов с милитаристами был внутренне
противоречивым, поскольку последних не могло удов-
летворять такое положение, при котором значительная
часть доходов от эксплуатации страны уплывала за
границу. Недовольство, возникавшее на этой почве, по-
догревало антииностранные чувства и шовинистические
настроения, подспудно всегда присутствовавшие в пси-
хологии китайской элиты, особенно во времена горьких
национальных унижений. Однако недовольство засильем
иностранного капитала не выходило за рамки пассивно-
го протеста.
Даже тот факт, что некоторым милитаристам не бы-
43
ли чужды антиимпериалистические и националистиче-
ские настроения, не меняет сути их взаимоотношений с
империалистами: вольно или невольно они в той или
иной степени выступали в роли орудия империалистиче-
ской политики в Китае.
Развитие национально-освободительного движения в
20-е годы вызвало кризис в отношениях между импери-
алистическими кругами и военной верхушкой Китая, за-
ключавшийся в том, что в условиях национальной рево-
люции милитаристы уже не справлялись с задачей по-
давления революционных антиимпериалистических сил.
Это побудило империалистические государства с конца
1926 г. начать поиски нового подхода к отношениям с
Китаем.
Основные этапы эволюции
милитаристской системы в Китае
Система милитаристских режимов 1916—1928 гг. воз-
никла на стыке двух взаимосвязанных процессов, про-
исходивших в конце XIX — начале XX в.: во-первых,
усиления политической роли армии, особенно в 1911 —
1916 гг., и, во-вторых, растущей политической регионали-
зации и возвышения местных правителей. Политический
распад страны в 1916 г. был логическим итогом разви-
тия регионального милитаризма, зародившегося еще в
середине XIX в., хотя было бы неверно рассматривать
это развитие как непрерывный процесс и непосредствен-
но «выводить» милитаристскую систему 1916—1928 гг.
из военно-политического наследия помещичьих армий
Ли Хунчжана, Цзэн Гофаня и Цзо Цзунтана, явившего-
ся лишь одним из источников послесиньхайского мили-
таризма.
Политическая сущность китайского милитаризма во
второй половине XIX — первой трети XX в. на различ-
ных этапах не оставалась неизменной: видоизменялись
формы участия военных в политической жизни, степень
их независимости и влияния на общественное развитие,
соотношение централизованно- и регионально-милитари-
стских тенденций, характер взаимоотношений милита-
ристов с капиталистическими странами и пр. В развитии
милитаризма в период до его оформления в качестве си-
стемы военных режимов 1916—1928 гг. можно выделить
три этапа: 1) с середины XIX в. до поражения Китая в
44
войне с Японией 1894—1895 гг.; 2) с 1895 г. до отрече-
ния Цинов от престола в 1912 г.; 3) с 1912 г. до пораже-
ния монархического движения Юань Шикая и перехода
всей полноты власти в руки местных милитаристов.
Первый период характеризовался созданием и укреп-
лением региональных помещичьих армий и возвышени-
ем их лидеров; это был «ранний, половинчатый, во мно-
гом еще традиционно-наместнический милитаризм» [91,
с. 44]. Оформление на рубеже XIX—XX вв. влиятельной
военно-политической группировки — бэйянской клики —
означало, что китайский милитаризм поднялся на но-
вую, более высокую ступень. Военная реформа в первое
десятилетие XX в. стимулировала превращение армии в
один из наиболее современных государственных институ-
тов империи, который продемонстрировал свою устойчи-
вость в годы последующих революционных потрясений.
Синьхайская революция и крушение империи открывают
новый этап в развитии милитаризма, характеризовав-
шийся резким всплеском регионализма и неудавшейся
попыткой сил, представлявших центростремительные
тенденции, сохранить единую государственность и обуз-
дать регионально-милитаристскую стихию. С середины
1916 г. дезинтеграционные процессы стали абсолютно
господствующими в политической жизни Китая.
В советской исторической пауке разработана общая
периодизация развития Китая в 10—20-х годах XX в.,
однако вопрос определения основных этапов эволюции
милитаристской системы специально не рассматривался.
Такая же ситуация характерна и для китайской историо-
графии 9. В исследованиях западных авторов эта проб-
лема была поставлена американским синологом Ци Сн-
шэном. Он выделил три периода в развитии милитарист-
ской системы: 1916—1920 гг., 1920—1924 гг., 1924—
1928 гг. (см. [189, с. 206—232]), в основном руководст-
вуясь одним критерием — особенностями военно-полити-
ческого противоборства между крупнейшими милитари-
стскими кликами, а на последнем этапе — и гоминьда-
ном. В известной степени учитывались также военные
характеристики милитаризма на каждом из этапов.
Таким образом, в предложенной Ци Сишэном перио-
дизации выделяются основные этапы в развитии взаимо-
отношений военных группировок, входивших в мили-
таристскую систему, что, однако, еще неравнозначно оп-
ределению этапов развития самой системы, поскольку
эволюция последней определялась не только и не столь-
45
ко отношениями между ее элементами, сколько общест-
венными процессами, протекавшими в стране в те годы,
и политикой империалистических держав в Китае. Сла-
бость методологического подхода Ци Сишэна заключа-
ется в одностороннем подходе к проблеме: по сути дела,
он рассматривает милитаристскую систему как «вещь
в себе», не зависящую от социально-экономической и
идейно-политической обстановки в стране и на междуна-
родной арене. В поле зрения американского исследова-
теля не попали вопросы, связанные с «китайской» поли-
тикой империалистических государств и характером;
воздействия внешнего фактора на милитаристскую си-
стему.
Для правильного определения этапов развития мили-
таристской системы и уяснения их особенностей следует
сформулировать критерии периодизации. На наш взгляд,
к их числу относятся: общественно-политическая и идео-
логическая ситуация в Китае, уровень развития различ-
ных форм освободительного и революционного движения
и степень их влияния на милитаристскую систему; со-
став наиболее влиятельных военно-политических группи-
ровок и характер отношений между ними (соперничест-
во, союз и т. п.); военные возможности милитаристов;
характер воздействия внешнего фактора на милитарист-
скую систему.
С учетом этих критериев можно следующим образом
определить этапы развития милитаристской системы:
1) середина 1916 — середина 1920 г.: от смерти Юань
Шикая и политического распада страны до окончания
аньхойско-чжилийской войны; 2) середина 1920 — конец
1925 г.: от поражения аньхойских милитаристов до по-
давления восстания Го Сунлина; 3) начало 1926 — сере-
дина 1928 г.: от создания контрреволюционного чжили-
фэнтяньского блока до вступления в Пекин частей НРА.
Проанализируем содержание и отличительные черты
каждого периода.
Середина 1916 — середина 1920 г. Социально-полити-
ческая обстановка в Китае после провала попытки ре-
ставрации монархии характеризовалась резким усилени-
ем дезинтеграционных процессов и переходом власти к
местным милитаристам. Революционное движение в
1916—1919 гг. — вплоть до антиимпериалистических вы-
ступлений весны — лета 1919 г. — переживало времен-
ный спад, и представлялось, что с этой стороны ничто не
угрожает господству милитаристов. Попытки Сунь Ят-
46
сена создать революционную базу на Юге, играя на про-
тиворечиях между кликами, успехом не увенчались. Од-
нако, несмотря на кажущуюся незыблемость власти ми-
литаристов, в китайском обществе подспудно вызревали
новые социальные силы, свидетельством чему явилось
общенациональное «движение 4 мая» (1919 г.), всколых-
нувшее всю страну и давшее мощный импульс развитию
революционного движения.
Идеологическая ситуация определялась ускоряющим-
ся процессом роста национального и политического со-
знания китайского народа. Иллюзии относительно воз-
можности достижения между милитаристами Севера и
Юго-Запада соглашения о воссоединении страны и уста-
новлении мира, которые питала значительная часть по-
литически активного населения, рассеялись после безре-
зультатного завершения мирной конференции 1919 г. в
Шанхае.
В 1916—1920 гг. происходило формирование мили-
таристской системы как сложной и многослойной иерар-
хической структуры. Политический распад страны почти
немедленно дал толчок к консолидации провинциальных
военных режимов: влиятельные военачальники (в пер-
вую очередь военные губернаторы провинций) стреми-
лись укрепить свою власть и подчинить мелких мили-
таристов, действовавших на их территории (см. [189,
с. 207]). В это время складываются основные милитари-
стские клики.
С военной точки зрения возможности милитаристов
были ограниченными, войны данного периода характери-
зовались небольшими масштабами и сравнительно ма-
лым числом вовлеченных в них, поскольку милитаристы
были больше озабочены наведением порядка на под-
контрольных территориях, нежели расширением послед-
них (см. [189, с. 207]).
1916—1920 годы прошли под знаком безусловного
превосходства японского империализма над своими за-
падными конкурентами в Китае. Вплоть до конца 1918 г.
США, Англия и Франция, занятые войной в Европе, бы-
ли вынуждены мириться с этим; более того, Великая
Октябрьская социалистическая революция в России и
перспектива усиления национально-освободительного
движения в Китае превращали Японию в глазах запад-
ных правительств в главного гаранта империалистиче-
ских интересов на Дальнем Востоке. Однако с окончани-
ем первой мировой войны западные страны в 1919—
47
1920 гг. попытались восстановить свои позиции в Китае
и ограничить влияние Японии. «Конец 1918 г. и круше-
ние германского империализма... являются,— писал из-
вестный советский историк В. Я. Аварии,— началом мед-
ленного, но неуклонного скатывания японского милита-
ризма с занятых им единолично командных высот в Во-
сточной Азии» [34, с. 168].
Межимпериалистическое соперничество было самыгл
непосредственным образом связано с междоусобной
борьбой милитаристов: Токио, с одной стороны, и англо-
американский блок — с другой, стремились привести к
власти в Китае угодное им правительство, поддерживая
ту или иную клику. На рассматриваемом временном от-
резке (до середины 1920 г.) в этом преуспела Япония,
которая сумела подчинить своему влиянию пекинское
правительство, контролировавшееся Дуань Цижуем.
Параллельно с укреплением связей с аньхойскими мили-
таристами Япония развивала «особые» отношения с ре-
жимом Чжан Цзолиня в Маньчжурии.
Англия и США, стремясь создать противовес власти
Дуань Цижуя как проводника японского влияния в Ки-
тае, сделали ставку на поддержку чжилийской клики,
возглавлявшейся тогда Фэн Гочжаном. Обострение про-
тиворечий между аньхойскими и чжилийскими милита-
ристами па почве обоюдного стремления к власти, усу-
губляемое межимпериалистическим соперничеством,
привело к войне между ними в июле 1920 г. Поражение
аньхойской клики ослабило влияние Японии на цент-
ральное правительство, но лишь частично, поскольку
Чжан Цзолинь в этой войне выступил на стороне чжи-
лийцев.
Рубежом между первым и вторым периодом является
аньхойско-чжилийская война, причем логичнее, на наш
взгляд, отнести эту войну к первому этапу, чем откры-
вать ею второй, как это делает Ци Сишэн. Во-первых,
она поставила точку в давнем конфликте между чжи-
лийскими и аньхойскими милитаристами, разворачивав-
шемся на протяжении 1917—1920 гг., и отодвигать ее
за рамки первого этапа значило бы искусственно разры-
вать единый процесс; во-вторых, аньхойско-чжилийская
война привела к уменьшению числа наиболее могущест-
венных клик, претендовавших на верховную власть, с
трех (аньхойская, чжилийская, фэнтяньская) до двух
(чжилийская и фэнтяньская); в-третьих, наметились
и ослабление позиций Японии и укрепление влияния
48
Запада: был положен конец безраздельному контролю
Токио над пекинским правительством, и борьба держав
за преобладание в Китае вступила в новую фазу.
Середина 1920 — конец 1925 г. Этот период характе-
ризовался подъемом революционного движения в стра-
не, особенно с 1923 г. (консолидация революционной ба-
зы в Гуанчжоу и образование единого национального
фронта), усилением нестабильности милитаристской си-
стемы и нарастанием в ней кризисных явлений. Огром-
ные военные расходы, возросшие с 1911 по 1926 г. при-
мерно в 6 раз (171, с. 184], вели к неуклонному ужесто-
чению налогового гнета, от которого особенно страдала
деревня, в том числе средние и мелкие землевладельцы.
Раскол страны, разорительные войны, дезорганизация
финансов, политический произвол тормозили развитие
национальной промышленности и торговли, вызывали
растущее отчуждение от милитаристов национальной
буржуазии. Все это сужало социальную базу военных
режимов и непосредственно сказывалось на прочности их
власти.
Рассматриваемые годы были отмечены распростране-
нием идей марксизма-ленинизма в Китае, дальнейшим
усилением национально-патриотических настроений, все
большей компрометацией военных режимов в глазах об-
щественного мнения. Неспособность милитаристов ре-
шить задачу объединения страны вызвала подъем дви-
жения за самоуправление провинций, распространивше-
гося в 1920—1923 гг. в Южном и Центральном Китае
(подробнее см. [188, с. 105—106]). Однако это движе-
ние, от которого выиграли главным образом провинци-
альные милитаристы, оказалось ложной альтернативой
власти реакционного пекинского правительства. С на-
чала 1923 г. все большую популярность завоевывает вы-
двинутый Сунь Ятсеном лозунг национальной револю-
ции, который стал знаменем всех прогрессивных сил
Китая. Рост национально-патриотических настроений и
революционного движения, усиление недовольства по-
литикой милитаристов со стороны различных слоев бур-
жуазии и традиционной деревенской верхушки в первой
половине 20-х годов постепенно размывали основы мили-
таристской системы, исподволь подготавливая ее разру-
шение на следующем этапе.
В 1920—1925 гг. намного возросли военный потенци-
ал милитаристских клик, масштабы междоусобных войн,
численность войск, участвовавших в них, и размеры по-
4 Зак. 94
49.
терь. Более ожесточенный характер боевых действий
превращал войну в глазах наемников во все более опас-
ный и менее привлекательный промысел, что обусловли-
вало внутреннюю слабость и нестойкость милитарист-
ских армий и снижало их боевые качества.
Междоусобные войны 1920—1925 гг. отражали ост-
рое соперничество империалистических государств и бы-
ли одним из главных средств в их борьбе за гегемонию
в Китае. Компромисс между чжилийской и фэнтяньской
кликами, установившийся после аньхойско-чжилийской
войны в июле 1920 г., оказался зыбким и недолговеч-
ным. Распространение чжилийцами своего контроля па
ряд провинций бассейна Янцзы в 1920—1921 гг. (см.
[168, с. 85]) вызвало сильное недовольство Чжан Цзоли-
ня и его японских покровителей и привело к усилению
трений между двумя группировками.
Итоги Вашингтонской конференции (12 ноября
1921 —6 февраля 1922 г.), временно приглушившей про-
тиворечия между империалистическими державами, уси-
лили позиции США в Китае и несколько ограничили
влияние Японии. Поражение фэнтяньской клики r
1922 г. закрепило преобладающее влияние Англии и
США на пекинское правительство. Это положение со-
хранялось до октября 1924 г. Победа Чжан Цзолиня над
У Пэйфу позволила Японии вновь потеснить своих кон-
курентов (подробнее см. [48, с. 10—11]). Политика Япо-
нии и западных держав в Китае характеризовалась в
1920—1925 гг. попытками привести к власти «своего»
милитариста и острым соперничеством, проходившим с
переменным успехом.
Границей между вторым и третьим периодом в раз-
витии милитаристской системы, по мнению Ци Сишэна,
была 2-я чжили-фэнтяньская война в октябре 1924 г.
Однако итоги этой войны при всей их политической зна-
чимости во многом были детерминированы новой соци-
ально-политической обстановкой в стране, назреванием
революционной ситуации. Одной из главных причин по-
ражения У Пэйфу явился октябрьский переворот Фэн
Юйсяна *°, отражавший распространение национально-
патриотических идей даже среди милитаристских войск
Севера. Иначе говоря, эта война была лишь одним из
первых звеньев в цепи военно-политических событий се-
редины 20-х годов, которые можно расценивать как на-
чало необратимого кризиса власти милитаристов.
Кроме того, 2-я чжили-фэнтяньская война носила ог-
50
раниченный характер по своим последствиям для судеб
милитаристской системы, которая в целом в конце
1924 г. была еще относительно прочной: достигла пика
своего могущества фэнтяньская клика; сохраняли власть
милитаристы Юго-Западного и Центрального Китая,
гуанчжоуский режим был еще слаб, и его значение не
вышло за региональные рамки. Несомненно, новым мо-
ментом явилось возникновение Национальных армий в
результате пекинского переворота 23 октября 1924 г.,
который, по мнению М. Ф. Юрьева, «способствовал со-
зданию условий для развития освободительной борьбы
китайского народа, распространения революции на Се-
верный Китай» (116, с. 77] (см. также |[ 163, с. 31]). Од-
нако вплоть до восстания Го Сунлина руководство На-
циональных армий занимало пассивную позицию, нака-
пливало силы и стремилось избежать столкновения с
фэнтяньской группировкой. В полной мере роль Нацио-
нальных армий в военно-политической борьбе на Севере
стала раскрываться лишь с осени 1925 г.
Переломным в развитии милитаристской системы
стал 1925 год, политические и военные события которо-
го свидетельствовали, что она начинает разваливаться
под напором революционного движения и обострившихся
внутренних противоречий. Основанием для такого выво-
да могут служить следующие соображения.
Во-первых, в 1925 г. в стране развернулось мощное
антиимпериалистическое «движение 30 мая» и, явивше-
еся исходным событием революции 1925—1927 гг. Хотя
оно не было непосредственно направлено против мили-
таристских режимов, однако в скором времени послед-
ние оказались в прямой конфронтации с революцион-
ным лагерем, выдвинувшим лозунг ликвидации мили-
таризма.
Во-вторых, в течение 1925 г. гоминьдановская армия
провела несколько победоносных кампаний против юж-
ных милитаристов, и к началу 1926 г. гуанчжоуское пра-
вительство завершило объединение всей территории
пров. Гуандун, укрепило свое экономическое, политиче-
ское и военное положение; полным ходом шла подго-
товка к Северному походу. Иначе говоря, к 1926 г. го-
миньдановский режим превратился в общенациональный
фактор политической жизни Китая, причем его руково-
дители открыто провозгласили в качестве программной
цели уничтожение милитаризма.
В-третьих, военно-политические события 1925 г. про-
4*
51
демонстрировали углубление противоречий в самом ла-
гере бэйянских милитаристов, усиление воздействия ре-
волюционного движения на внутренние процессы в ми-
литаристской системе. В течение этого года на Севере
происходили военные конфликты, которые явно не укла-
дываются в рамки обычной милитаристской междоусо-
бицы,— война между Национальными армиями и фэн-
тяньскими милитаристами, начавшаяся осенью 1925 г., и
восстание Го Сунлина в ноябре — декабре 1925 г. Безус-
ловно, противоречия между Национальными армиями и
фэнтяньской кликой в немалой степени определялись
стремлением их лидеров добиться единоличного господ-
ства в Северном Китае. Но на эти традиционные мотивы
налагались и революционно-националистические наст-
роения, оказывавшие определенное влияние на полити-
ческое мышление ряда руководителей Национальных
армий — прежде всего Фэн Юйсяна и Ху Цзинъи. По-
добные настроения проявились даже в среде фэнтяньско-
го генералитета, свидетельством чему явилось восстание
Го Сунлина.
Фэн Юйсян, Ху Цзинъи, Го Сунлин — новые фигуры
среди бэйянских милитаристов. Их деятельность в конце
1924—1925 г. свидетельствовала о размежевании сил
внутри северного блока на реакционную и прогрессив-
ную, «прореволюционную» группировки. Эволюция ряда
северных милитаристов в сторону союза с национально-
революционным движением являлась симптомом неус-
тойчивости милитаристской системы.
В-четвертых, конец 1925 — начало 1926 г. является
поворотным пунктом в «китайской» политике импери-
алистических держав, началом поисков нового подхода к
взаимоотношениям с Китаем. С 1916 г. вплоть до конца
1925 г. каждое империалистическое государство делало
ставку на поддержку связанных с ним клик, и наиболее
характерной чертой политики держав в Китае являлась
острая конкурентная борьба, хотя в ряде случаев они
выступали единым фронтом для обеспечения общих ин-
тересов. Подъем революционного движения, начало на-
циональной революции, главным лозунгом которой ста-
ла борьба с империализмом, заставили правящие круги
Японии, Англии, США объединить усилия и отложить до
лучших времен решение спорных вопросов. В декабре
1925 г. под нажимом Англии и Японии У Пэйфу и Чжан
Цзолинь вступили в переговоры о заключении союза для
«борьбы с красными», и уже в начале января 1926 г.
52
этот союз был создан (см. [168, с. 159; 231, № 151,
с. 1434—1435]).
Все сказанное позволяет сделать вывод, что границей
между вторым и третьим этапом в развитии милитари-
стской системы является 1925 год.
Начало 1926 — середина 1928 г. Основным содержа-
нием этого периода явилось развертывание националь-
ной революции 1925—1927 гг. и развал милитаристской
системы в ходе Северного похода НРА. С 1926 г. в Ки-
тае ускоряется поляризация сил, все более четкие очер-
тания принимают революционная и контрреволюционная
группировки: чжили-фэнтяньский блок, с одной стороны,
Национальные армии и гоминьдановская Национально-
революционная армия (с июля 1926 г.) — с другой. По
справедливому замечанию Г. С. Каретиной, «в условиях
начавшейся революции главным содержанием политиче-
ской борьбы в Китае становилась борьба милитаристов
против сил революции» [66, с. ПО].
В первой половине 1926 г. основной ареной военного
противоборства между реакционными милитаристами и
прогрессивными силами был Северный Китай, где На-
циональные армии вели кровопролитные бои с войсками
чжили-фэнтяньского блока. В июле начался Северный
поход НРА, а в сентябре Фэн Юйсян объявил о вступле-
нии в гоминьдан, тем самым официально оформив союз
с революционным правительством Юга.
Попытки объединения предпринимались, в свою оче-
редь, и со стороны северных милитаристов. В июне
1926 г. У Пэйфу и Чжан Цзолинь встретились в Пекине,
где обсудили планы совместной борьбы с «красными»
(см. [171, с. 185—186]). Позднее к союзу У Пэйфу и
Чжан Цзолиня подключился шанхайский милитарист
Сунь Чуаньфан, и в конце 1926 г. была создана «Армия
умиротворения государства» под командованием Чжан
Цзолиня.
После начала Северного похода НРА и присоедине-
ния Фэн Юйсяна к гоминьдану военные действия на Юге
и на Севере страны приняли характер гражданской
войны, что составляло их принципиальное отличие от
войн предшествующих лет (за исключением военных
кампаний гуанчжоуского правительства против южных
милитаристов в 1924—1925 гг.). Во второй половине
1926 — первой половине 1927 г. НРА на волне револю-
ционного подъема в Китае добилась решающих успехов
в борьбе с милитаристами северного блока, что и пред-
53
решило судьбу милитаристской системы. В первой поло-
вине 1928 г. армии Чан Кайши под флагом продолжения
Северного похода нанесли окончательное поражение
бэйянским милитаристам и в начале июня заняли Пекин.
Вступление милитаристской системы с середины 20-х
годов в стадию кризиса сопровождалось новыми для нее
явлениями в идеологической сфере. На протяжении
большей части периода милитаристской раздробленно-
сти идейно-политические соображения мало занимали
милитаристов и не играли сколько-нибудь значительной
роли в их политике. Национальная революция и Север-
ный поход НРА сделали для большинства милитаристов
обязательным политический выбор между гоминьданом
и пекинским правительством и соответственно определе-
ние своих идейно-политических позиций. Процесс идео-
логизации милитаристских режимов развивался по двум
взаимосвязанным направлениям: с одной стороны, пере-
ход под знамена гоминьдана значительной части мили-
таристов и декларирование ими признания «трех народ-
ных принципов», с другой стороны, попытки выдвижения
собственных идейно-политических «программ» крупней-
шими бэйяпскими милитаристами (см. (98, с. 100—101]).
Военные действия 1926—1928 гг. отличались от пред-
шествующих тем, что они велись в условиях общекитай-
ской гражданской войны, а не региональных войн, как в
прошлые годы. Во время Северного похода значительно
возрос временной и пространственный размах операций,
увеличилась численность войск, участвовавших в войне
со стороны обеих группировок. Но самое главное отли-
чие Северного похода от милитаристских войн 1916—
1925 гг. — его политические цели и степень воздействия
на обстановку в стране.
В политике империалистических держав в Китае в
этот период, вплоть до конца 1926 г., преобладающее ме-
сто занимали усилия по сколачиванию блока бэйянских
милитаристов для подавления революционного движе-
ния. Однако в условиях бурного развития национальной
революции и внушительных побед НРА продолжение
прежней политики опоры на милитаристов было чревато
радикализацией национально-освободительного движе-
ния и возможностью выпадения Китая из орбиты импе-
риалистического влияния. Осознавая это, наиболее даль-
новидные круги империалистической буржуазии начали
поиски новой модели взаимоотношений с Китаем. В де-
кабре 1926 г. на совещании членов дипломатического
54
корпуса в Пекине английский посланник внес предло-
жение о «новой политике», знаменовавшее поворот им-
периализма к более тонким методам эксплуатации Ки-
тая. Империалистические государства изъявили готов-
ность признать гоминьдановское правительство и начать
переговоры о пересмотре неравноправных договоров, от-
мене консульской юрисдикции, о предоставлении Китаю
таможенной автономии и пр. (подробнее см. [18; 116,
с. 421—422}). Новый подход предполагал переориента-
цию держав с отдельных милитаристов либо их группи-
ровок на правое крыло гоминьдана, военным лидером
которого стал Чан Кайши. В резолюции VII расширен-
ного пленума ИККИ в данной связи отмечалось: «Убе-
дившись, что милитаристы уже не являются вполне при-
годным орудием для сокрушения революционного дви-
жения, империализм ищет других союзников внутри на-
ционального движения путем политики примирения» [11,
с. 137]. Поворот империалистических держав к сотруд-
ничеству с Чан Кайши стал одним из решающих факто-
ров крушения милитаристской системы.
Глава 2
СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКАЯ, ВОЕННО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ
И ИДЕОЛОГИЧЕСКАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА МИЛИТАРИЗМА
1916—1925 гг.
Социально-экономическая природа милитаризма.
Классовая ориентация политики милитаристов
В 10—20-х годах XX в. Китай представлял собой
многоукладное переходное общество, находившееся в
процессе разрушения традиционной общественной струк-
туры и постепенной капиталистической эволюции в ре-
зультате как насаждения капитализма извне — в его
зрелых, индустриальных формах, так и «снизу» — за
счет развития товарных отношений в деревне и увеличе-
ния роли торгово-ростовщического капитала (см. [81,
с. 184]).
Основу национального хозяйственного организма со-
ставляли количественно преобладавшие традиционные
структуры. Рядом с ними развивался капиталистический
уклад, состоявший из двух подукладов — современного,
базировавшегося на машинной технике, и отсталого, ма-
нуфактурного, а также из двух секторов — иностранно-
го и национального (см. [62, с. 57}). Ключевые позиции в
экономике занимал иностранный капитал.
В деревне Китая господствовали докапиталистичес-
кие отношения, преобладало мелкокрестьянское хозяйст-
во, в котором переплетались черты натурального, полу-
натурального и мелкотоварного укладов (см. [79, с. 8]).
Крупное частнопомещичье землевладение значительного
развития не получило. Значительная часть сдаваемых в
аренду земель принадлежала мелким землевладельцам,
представлявшим многоликий слой сельских эксплуатато-
ров (см. [96, с. 20]). Основными формами эксплуатации
были налоговая и арендная. Налогово-повинностная си-
стема превратилась в тормоз социально-экономического
развития страны (подробнее см. [88, с. 66; 96, с. 13]).
Капиталистический уклад в сельском хозяйстве находил-
ся в зачаточном состоянии.
56
Развитие городского сектора экономики в начале
XX в. характеризовалось капиталистической трансфор-
мацией дофабричной промышленности и становлением
современного предпринимательства, тесно связанного с
иностранным капиталом. Наряду с этим в городах про-
должало развиваться мелкотоварное кустарное произ-
водство, несмотря на конкуренцию иностранных товаров.
Национальный капиталистический уклад вследствие
экономической и политической слабости китайской бур-
жуазии был не в состоянии обеспечить быструю капи-
талистическую модернизацию переходного общества
(см. (71, с. 29; 89, с. 268]).
Переходности экономического строя Китая соответ-
ствовали и переходность социальной структуры, «пестро-
та и смешанность социальных групп и прослоек, много-
ликость социальных типов» [82, с. 29]. Это в полной ме-
ре относится и к милитаристам, которые совмещали
несколько социальных ролей. Их хозяйственная деятель-
ность носила многоплановый характер и не ограничива-
лась рамками какого-то одного уклада.
Главную материальную основу существования мили-
таризма составляло взимание поземельного и других на-
логов с крестьянства. Другим источником финансовых
поступлений служило налогообложение предпринимате-
лей на подвластной территории, а также доходы, полу-
чаемые от контроля над внутренней торговлей: сбор
внутренних таможенных пошлин (лицзиня), получение
платы за «охрану» торговых грузоперевозок и пр. (см.
[157, с. 38]). Кроме того, к дополнительным источникам
доходов милитаристских клик относились выпуск в обра-
щение денежных знаков и облигаций внутренних займов,
выращивание опиумного мака, финансовая помощь им-
периалистических держав и пр. (подробнее см. [189,
с. 150—166]).
Налоговая эксплуатация носила откровенно граби-
тельский характер: поборы постоянно росли, широко
практиковалось взимание налогов за несколько лет впе-
ред (см. [157, с. 38; 131, с. 83]). Унаследованная мили-
таристами от прошлого государственная налоговая си-
стема полностью утратила свои общественно полезные
функции, в то время как «фискально-административный
грабеж достиг даже в истории Китая неслыханных раз-
меров» (см. [229, 1928, № 4—5, с. 93]). В дополнение к
налоговому гнету военные власти в 10—20-х годах воз-
родили практику выполнения населением натуральных
57
трудовых повинностей, что носило явно регрессивный
характер (см. [96, с. 13]). Бесчисленные милитаристские
поборы вели к обнищанию деревни и подрывали сель-
ское хозяйство — основу экономики страны (см. [177,
с. 115—116]).
Милитаристы выступали в качестве субъекта как на-
логовой, так и рентной эксплуатации крестьянства и
соединяли в своем лице государство и помещика. Как
правило, они являлись крупными или средними земле-
владельцами и составляли особый слой в составе земле-
владельческой верхушки деревни По сравнению с
обычными сельскими эксплуататорами милитаристы,
соединявшие в своих руках земельную собственность и
политическую власть, более широко применяли методы
внеэкономического принуждения и прямого насилия, за-
ставляли крестьян помимо арендной платы выполнять
различные повинности и выплачивать дополнительные
поборы (подробнее см. [157, с. 36—37]). Все это вело к
обострению не решенного Синьхайской революцией аг-
рарно-крестьянского вопроса.
Часть денежных средств, полученных милитаристами
в результате эксплуатации крестьянства, а также из
других источников, использовалась вне аграрного секто-
ра экономики и переходила в торговый и промышленный
капитал. В материалах VII пленума ИККИ отмечалось:
«Особенностью китайского милитаризма является то,
что оп, будучи военной организацией, в то же время
представляет из себя один из основных каналов первона-
чального капиталистического накопления в Китае, опи-
рающийся на целую систему государственных органов
полуфеодального характера» [11, с. 135].
Китайский исследователь Вэй Мин, рассмотрев част-
нопредпринимательскую деятельность 45 крупнейших
бэйянских милитаристов и бюрократов, установил, что
их капиталовложения в основном направлялись в горно-
добывающую, текстильную, пищевую промышленность,
сферы финансов и обслуживания и лишь в очень малой
степени — в обрабатывающую промышленность. Подоб-
ное распределение инвестиций по отраслям экономики
отражало особенности структуры национального ка-
питалистического уклада в начале XX в. (см. [124,
с. 94]).
Наиболее интенсивными капиталовложения мили-
таристов (за весь период с конца правления Цинов до
1928 г.) были в 1918—1921 гг., поскольку послевоенная
58
рыночная конъюнктура благоприятствовала националь-
ному капиталу и обеспечивала высокую норму прибыли.
Последующие годы — 1922—1928 — характеризовались
застоем и постепенным спадом капиталовложений мили-
таристов, что соответствовало общему изменению усло-
вий развития национального капитала (см. [124, с. 67,
93)).
Отмечая постепенное втягивание военно-бюрократи-
ческой элиты в капиталистическое предпринимательство,
не следует переоценивать масштабы этого явления и
степень обуржуазивания милитаристов. В. Я. Аварин,
анализируя на материале Маньчжурии (одного из наи-
более развитых в промышленном отношении районов
Китая) уровень сращения милитаристской и помещичьей
верхушки с торгово-промышленными и ростовщическими
кругами, пришел к заключению, что, «несмотря на изве-
стную заинтересованность этой верхушки в способах
капиталистической эксплуатации, базой ее господства
была, есть и останется в данное время эксплуатация
феодальная» [34, с. 258]. Высокий удельный вес в дохо-
дах милитаристов поступлений из традиционных источ-
ников за счет докапиталистических форм эксплуатации
деревни уменьшал их заинтересованность в развитии
частнопредпринимательской деятельности.
Экономическое развитие подконтрольных провинций
занимало весьма скромное место в системе приоритетов
милитаристов. Занятые в основном военными делами и
борьбой за власть, они не могли (даже при желании)
сконцентрировать усилия и материальные ресурсы на
социально-экономических проблемах. Непрекращающие-
ся междоусобные войны поглощали львиную долю
средств, выжимаемых милитаристами из населения,
практически ничего не оставляя для финансирования
программ социально-экономического развития. Так,
военные расходы пекинского правительства в 10—20-х
годах составляли примерно 70% расходной части бюд-
жета, а у региональных военных режимов в отдельных
случаях превышали 90% общей суммы расходов [171,
с. 184] (см. также [16, т. 8, с. 45—49, 175—177]). Абсо-
лютный рост военных расходов — в 6 раз за период
1911 —1926 гг. (см. [171, с. 184]) —сопровождался повы-
шением их удельного веса в бюджете милитаристов. На-
пример, в пров. Фэнтянь в 1922 г. на военные нужды
пошел 81%, а в 1926 г. — 95% годовых расходов (см.
[168, с. 111]).
59
Кроме того, ощущение шаткости своего положения,
неуверенность в завтрашнем дне и потенциальная угроза
утраты территории порождали у милитаристов незаинте-
ресованность в капиталовложениях, рассчитанных на
долгосрочную перспективу. На это обратил внимание Ци
Сишэн, который отметил, что экономическая политика
большинства милитаристских режимов подрывала осно-
вы их существования [189, с. 176—177]. Лишь в тех слу-
чаях, когда милитаристы сравнительно прочно контроли-
ровали положение в своих провинциях (например, Чжаи
Цзолинь в Маньчжурии, Янь Сишань в пров. Шаньси),
они учитывали необходимость хозяйственного развития
своей территориальной базы прежде всего в интересах
наращивания военного потенциала.
Так, Чжан Цзолинь в 1922 г. после поражения в вой-
не с чжилийской кликой выдвинул лозунг «реорганиза-
ции Маньчжурии» с целью увеличения военно-экономи-
ческого потенциала и достижения относительной эконо-
мической независимости края. Важной частью этой по-
литики была программа экономического развития Мань-
чжурии, предусматривавшая активное использование
ресурсов северо-восточных провинций, развитие промыш-
ленности, транспорта, освоение пустующих земель, улуч-
шение системы образования (см. (66, с. 145]). Опреде-
ленные шаги для реализации данной программы были
сделаны, однако с продвижением фэнтяньской армии на
юг в 1924—1925 гг. «все больше возрастало бремя воен-
ных расходов, а Чжан Цзолинь все меньше внимания
уделял осуществлению программы экономического раз-
вития» [66, с. 158]. Оценивая итоги экономической дея-
тельности Чжан Цзолиня в 20-е годы, Г. С. Каретина
пришла к выводу, что милитаристский режим «способст-
вовал консервации феодальных отношений, истощал эко-
номические ресурсы края, препятствовал развитию тор-
говли» [66, с. 164].
Пытаясь расширить социальную базу своей власти,
некоторые милитаристы объявляли о проведении реформ
на подконтрольной им территории. Наибольшую извест-
ность до середины 20-х годов получили нововведения
Фэн Юйсяна и Янь Сишаня, относившихся к весьма
малочисленной группе милитаристов-реформаторов.
Реформы Янь Сишаня в пров. Шаньси в основном
охватывали систему административного управления,
здравоохранения, образования и — в меньшей степени —
сферу материального производства (подробнее см. [33,
60
с. 80—81; 145, с. 47]). Реальные результаты широко
разрекламированной программы развития сельского хо-
зяйства, промышленности и торговли, создавшей Янь
Сишаню репутацию «образцового губернатора», были
незначительными: она не привела к сколько-нибудь су-
щественному подъему уровня производительных сил
(подробнее см. [182, с. 69—73; 196, с. 101 —102]). Что
касается аграрного вопроса, то Янь Сишань, несмотря
на ряд радикальных заявлений, до 1935 г. не пытался
серьезно изменить положение в деревне (см. [196,
с. 56—57]).
Фэн Юйсян, назначенный в 1922 г., после первой
чжили-фэнтяньской войны, губернатором пров. Хэнань,
разработал программу социально-экономических меро-
приятий из 10 пунктов, предусматривавшую укрепление
общественного порядка, упорядочение финансов и нало-
гообложения, промышленное, дорожное, ирригационное
строительство, развитие среднего образования (подроб-
нее см. [32, с. 2, с. 196—197]). Однако, по его словам,
программа претворялась в жизнь, и не без успеха, лишь
по второстепенным направлениям (борьба с опиекуре-
пием, коррупцией, движение за бережливость и пр.), но
не в части, касающейся социально-экономических проб-
лем [32, т. 3, с. 242—243]. Сходным образом оценивает
реформы Фэн Юйсяна его американский биограф
Дж. Шеридан [215, с. 247—248], а также другой амери-
канский синолог — Д. Гиллин [197, с. 471].
К реформам прибегали и некоторые другие милита-
ристы, как, например, сычуаньский генерал Ян Сэнь в
1920 г. Он запретил азартные игры и бинтование ног, по-
ощрял развитие сети современных школ и направление
на учебу за границу одаренных студентов, провозгласил
эмансипацию женщин, предпринял некоторые меры по
расширению улиц и строительству дорог и парков в го-
родах. Однако все его реформы, по оценке Р. Каппа,
специализирующегося на истории сычуаньских милита-
ристов, «были спорадическими и поверхностными» [202,
с. 28—29]. Социально-экономическая политика военных
властей даже в своем наиболее конструктивном вариан-
те не являлась значительным фактором обновления Ки-
тая и развития производительных сил страны.
Некоторые исследователи считают, что влияние ми-
литаристов на экономическую жизнь страны не было
однозначно отрицательным, а носило двоякий, противо-
речивый характер. Так, по мнению Д. Гиллина, милита-
61
ристы, по меньшей мере в некоторых случаях, стремясь
обеспечить свои армии вооружением и другим необходи-
мым снаряжением, были вынуждены развивать произ-
водственный потенциал на подконтрольных территориях
(см. [196, с. 293—294]). Г. С. Каретина отмечала, что
экономическая политика Чжан Цзолиня хотя и была не-
достаточно обеспечена в финансовом отношении, однако
в благоприятной для развития национального капитала
международной обстановке «оказала определенное по-
ложительное влияние на рост китайского национального
капитала» [66, с. 153]. Китайский историк Вэй Мин счи-
тает, что частнохозяйственная деятельность милитари-
стов «объективно способствовала развитию националь-
ной промышленности» [124, с. 105].
Однако вряд ли эти позитивные моменты в их дея-
тельности соизмеримы с тем ущербом, который они на-
несли стране. Милитаристские междоусобицы вели к ко-
лоссальным разрушениям производительных сил, разо-
ряя промышленность, торговлю, сельское хозяйство. Так,
потери промышленности и торговли на севере страны
только от войн, которые вели милитаристы с сентября
1924 по декабрь 1925 г., составили 790 млн. юаней [64,
с. ПО] (см. также [15, с. 257—289]).
Несмотря на постепенное втягивание милитаристов
как частных лиц в капиталистическое предприниматель-
ство, их роль в развитии капитализма в стране была
весьма ограниченной вследствие их ориентации на со-
хранение докапиталистических отношений и традицион-
ных форм эксплуатации. Милитаристский произвол и
раздробленность страны сковывали деловую активность
буржуазии, тормозили формирование общенационально-
го рынка.
При анализе политики милитаристов обращает на се-
бя внимание тот факт, что отношения между военными
властями, с одной стороны, и помещиками и буржуази-
ей — с другой, были довольно напряженными. Ширив-
шееся в деревне социальное движение против наиболее
одиозных проявлений налогово-повинностной системы
охватывало практически все слои сельского населения и
зачастую происходило под руководством эксплуататор-
ских элементов (см. [88, с. 71; 96, с. 23]).
Дело в том, что в 20-е годы протест основной массы
крестьянства определялся не столько классовым антаго-
низмом между землевладельческой верхушкой и трудо-
выми слоями, сколько борьбой деревни в целом против
62
произвола милитаристских властей, за сокращение и
упорядочение налогов. Подобные требования были об-
щими для всего деревенского населения (см. [55, с. 132;
82, с. 42]). Многочисленные слои средних и мелких зем-
левладельцев достаточно остро чувствовали тяжесть на-
логов и поборов, и это явилось причиной раскола господ-
ствующего класса на два противоборствующих лагеря:
«один — связанный с властями, военщиной, чиновниче-
ством (и, следовательно, с налоговой эксплуатацией) и
другой — связанный с рентной и торгово-ростовщической
эксплуатацией крестьянства» [96, с. 21]. Подобно тому
как «фискальный взрыв» 1901 —1909 гг. оттолкнул от
Цинов имущие слои деревни и тем самым предопределил
крушение империи (подробнее см. [89, с. 120—121]), так
и налоговый произвол военных властей противопоставил
их большей части сельской эксплуататорской верхушки и
подорвал сопротивляемость милитаризма революцион-
ному движению.
Это явилось одной из основных причин непрочности
военных режимов в Китае, в полной мере проявившейся
в период Северного похода.
Весьма напряженными были отношения между мили-
таристами и буржуазией, поскольку обстановка насилия
и произвола, дезорганизация финансов и хозяйственной
жизни, порожденные правлением военных, разного рода
поборы и «контрибуции», налагаемые на предпринима-
телей (см., например, [28, с. 152, 247; 184, с. 292]), всту-
пали в противоречие с одним из основных условий дея-
тельности капиталиста — гарантией его личной безопас-
ности и неприкосновенности частной собственности. В
более благоприятных условиях находились лишь про-
мышленники и коммерсанты, непосредственно связанные
общими деловыми интересами с милитаристами, а также
компрадоры, так как военные власти не решались вме-
шиваться в торговые операции, связанные с внешним
рынком (подробнее см. [213, с. 161 —163]).
Свидетельствами нарастающего недовольства нацио-
нальной буржуазии правлением милитаристов могут
служить циркулярная телеграмма нанкинской торговой
палаты (октябрь 1923 г.) дипкорпусу в Пекине с требо-
ванием к державам не предоставлять займов пекинско-
му правительству и прекратить ввоз оружия в страну до
тех пор, пока не будет покончено с милитаристской раз-
дробленностью и произволом [231, № 44, с. 333], а также
рост антимилитаристской по своей направленности по-
63
литической активности деловых кругов Шанхая (подроб-
нее см. [61, с. 62—63}).
Социально-экономическая политика милитаристов не
имела четко выраженной классовой ориентации и в ряде
аспектов шла вразрез с интересами как традиционной
деревенской элиты, так и буржуазии. Государственная
власть в лице военных режимов не являлась прямым и
непосредственным политическим представителем эконо-
мически господствующих классов, а выступала в значи-
тельной мере как самостоятельная сила, преследующая
собственные корпоративные интересы. Стремление к гос-
подству над обществом, возвышение над классами, при-
сущее бюрократии (в данном случае военной) в много-
укладных обществах с незавершенной классовой диф-
ференциацией, где отсутствует ярко выраженный класс-
гегемон (см. [86, с. 374]), объясняет неполное совпаде-
ние интересов милитаристов и буржуазно-помещичьих
кругов.
Военные режимы 10—20-х годов отличались по ряду
политических и идеологических признаков, на что обра-
тил внимание А. В. Меликсетов [78, с. 255].
Некоторые милитаристы пытались сохранить в регио-
нальных рамках традиционную социально-экономиче-
скую структуру, другие пошли на определенные рефор-
мы. Особый путь развития военного правления представ-
лял гуанчжоуский режим, который в 1923—1925 гг. дви-
гался в направлении демократизации и осуществления
«трех народных принципов». Значит ли это, что военные
режимы 10—20-х годов представляли различные вариан-
ты общественного развития, подобно тому как это имеет
место в паше время в развивающихся странах, где к
власти пришла армия?
На наш взгляд, ключ к определению характера диф-
ференциации военных режимов дает вывод А. В. Мелик-
сетова о том, что «милитаризм представляет собой „об-
ломки" (курсив наш.— В. Ж.) социально-политической
системы, разрушавшейся в ходе социальной и политиче-
ской революции в Китае в конце XIX — начале XX в.»
[78, с. 246]. Являясь продуктом распада старого обще-
ства, милитаристские режимы в лучшем случае смогли
устранить лишь его наиболее архаичные черты и оказа-
лись не в состоянии обеспечить переход к более высокой
стадии общественного развития. Различия между воен-
ными режимами в социально-экономическом плане каса-
лись степени ориентации на капиталистические или до-
64
капиталистические формы хозяйственной деятельности и
соответствующие социальные силы. А это, в свою оче-
редь, определялось неодинаковым уровнем формацион-
ного развития отдельных частей Китая. По словам
О. Е. Непомнина, «гигантские географические и демогра-
фические масштабы страны оставались важными факто-
рами временного „разрыва** в эволюции — городское и
сельское общество в разных регионах, провинциях и
даже районах внутри них оказались на различных ста-
диях трансформации» [89, с. 269—270]. В районах, где
капитализм уже пустил довольно глубокие корни (Мань-
чжурия, провинции Восточного побережья и др.), дея-
тельность милитаристов была в большей степени связа-
на с буржуазными тенденциями, чем в отсталых окраин-
ных и внутренних провинциях (Шэньси, Ганьсу,
Юньнань, Гуйчжоу и др.), где преобладали докапитали-
стические отношения.
Социально-экономическая политика военных режи-
мов в рассматриваемый период была направлена на со-
хранение существующего порядка и носила в целом кон-
сервативный характер. Врастание милитаристов в экс-
плуататорскую верхушку китайского общества обусло-
вило их реакционную политическую роль и незаинтере-
сованность в серьезных социальных преобразованиях,
которые могли бы способствовать модернизации Китая.
Политическая организация военных режимов
и их взаимоотношения с традиционными институтами
Вопрос о политической организации военных режи-
мов в Китае 10—20-х годов тесно связан с проблемой по-
литической роли милитаристских армий.
В принципе милитаризм как общественно-политиче-
ское явление представляет собой военное обслуживание
интересов эксплуататорских классов в виде подавления
эксплуатируемого большинства населения или агрессии
против других народов (см. [106, с. 17]). В основе по-
добного подхода лежит ленинская идея о двойственности
политической природы милитаризма2. По мнению поль-
ского исследователя К- Гавликовского, одна из функций
милитаризма — внешняя или внутренняя — может пре-
обладать над другой, и поэтому в зависимости от доми-
нирующего фактора можно выделить «милитаризм за-
хватнический и милитаризм внутренней диктатуры» [51,
с. 2031.
5 Зак. 94
65
Ленинская идея о двух сторонах милитаризма, при
всем конкретно-историческом своеобразии китайского
милитаризма 10—20-х годов, является ключевой для по-
нимания его политической сути. Внешнюю функцию,
связанную с защитой страны от агрессии, милитарист-
ские армии практически не выполняли, хотя их общая
численность была весьма внушительной. Будучи объек-
том империалистического манипулирования, они не ис-
пользовались для защиты национальных интересов (см.
[96, с. 30]). Как отмечал видный деятель КПК Цюй Цю-
бо, империалистические державы, «используя различные
средства, добились того, что армии китайских милитари-
стов целиком служат целям ведения войны внутри стра-
ны» [165, с. 28].
Выхолащивание внешних функций китайской армии
в рассматриваемый период сопровождалось гипертрофи-
ей ее внутриполитической роли. 10—20-е годы отмечены
милитаризацией всех сторон общественно-политической
жизни Китая. Армия выступала в качестве главного ис-
точника власти и превратилась в важнейший элемент
политической системы3. «Маленькие царьки», как на-
зывал милитаристов Сунь Ятсен [27, с. 434], «в подвла-
стных им районах были полными хозяевами, не ограни-
ченными никаким законом. Предел их деспотического
правления определялся лишь числом штыков и пушек,
имевшихся в их распоряжении» [23, с. 6].
Милитаристские режимы, за редким исключением,
были организованы на началах авторитарного правле-
ния с ярко выраженными патерналистскими чертами.
Нижестоящие звенья политико-административной
структуры милитаристских режимов были представлены
командирами соединений и частей, входивших в данную
группировку, которые обладали практически всей пол-
нотой власти в районах дислокации их войск. Кроме то-
го, милитаристы использовали местный административ-
ный аппарат, назначая на ключевые посты своих став-
ленников (подробнее см. [70, с. 230—231]). Гражданские
административные органы всех ступеней, начиная с гу-
бернатора провинции (об административном делении и
системе управления провинций см. [75, с. 56]) и кончая
уездными чиновниками, играли подчиненную роль и пол-
ностью зависели от военных. «Военная каста,— отмечал
О. Е. Непомнин,— оттеснила старые гражданские кадры
не только в верхнем, но и в среднем и нижнем (уровень
уездного управления) эшелоне власти. Генералы управ-
66
ляли не только провинциями, но и областями и округа-
ми. Выходцы из армии (низшие военные чины, штаби-
сты, лица из армейского аппарата и прямые ставленни-
ки местных генералов) составляли большинство уездных
начальников» [91, с. 47—48] (см. также [184, с. 290]).
Характеризуя отношения военной и гражданской ад-
министрации в провинциях, О. Оу отмечала, что теорети-
чески власть дуцзюня ограничивалась военными вопро-
сами (за исключением случаев, когда объявлялось воен-
ное положение), тогда как в ведение гражданского
губернатора входили вопросы внешних сношений, финан-
сов, образования, промышленности и правосудия. В дей-
ствительности же власть дуцзюня распространялась
практически на все сферы деятельности провинциальной
администрации (см. [222, с. 59—60]). Если гражданский
губернатор не устраивал дуцзюня или пытался оспари-
вать его решения, то обычно последний просто прогонял
его (см. [156, т. 1, с. 474—475, т. 2, с. 584, т. 3, с. 1170]).
Журнал «Сяндао» (орган ЦК КПК) писал в 1922 г.:
«Гражданский губернатор — всего лишь придаток, а
провинциальная ассамблея — рупор дуцзюней» [231,
№ 1, с. 2]. Таким образом, важнейшей характеристикой
политического устройства милитаристских режимов яв-
лялась опора на армию и подчинение гражданских орга-
нов военным.
Режимы милитаристов имели очень узкую социаль-
ную базу (связанные с ними группы экономически гос-
подствующих классов), а их политическую основу
составляла главным образом армия. Между тем стабиль-
ность государственной власти во многом зависит от на-
личия (или отсутствия) массовой политической под-
держки. По словам Ф. Энгельса, в политике «существу-
ют только две решающие силы: организованная сила
государства, армия, и неорганизованная, стихийная сила
народных масс» [2, с. 446—447]. «Одноосновность» по-
литической опоры военных режимов обусловливала их
неустойчивость.
Вероятно, осознавая опасность, заключавшуюся в сво-
ей отчужденности от народа, многие милитаристы (Фэн
Юйсян, Янь Сишань, Ли Цзунжэнь и др.) различными
способами добивались популярности среди населения
подконтрольных районов (см. [197, с. 470]). Они под-
ражали легендарным героям прошлого, стремились
окружить свое имя ореолом исключительности и создать
себе репутацию людей необыкновенных (подробнее см.
5*
67
[189, с. 183]). Все это можно расценить как попытки ус-
тановить связи с населением по типу «вождь — масса»
без каких-либо опосредующих звеньев (партии, общест-
венные организации).
Отдельные милитаристы (Фэн Юйсян, У Пэйфу, Чэнь
Цзюнмин и др.) в то или иное время пытались заигры-
вать с массовым движением и даже допускали его дози-
рованное развитие на подконтрольной территории.
Стремление заручиться поддержкой общественных ор-
ганизаций стало особенно заметным в деятельности ми-
литаристов к середине 20-х годов, что было прямым
следствием нарастания революционной волны в стране.
«Размах революционного движения,— пишет в своих ме-
муарах генерал-лейтенант А. В. Благодатов, бывший в
1925—1927 гг. военным советником в Китае,— особенно
в крупных городах, вынудил даже такого ретрограда,
как маршал У Пэйфу, в разговоре с нашим военным ат-
таше Ворониным в конце 1925 г. как бы между прочим
заметить: „Теперь без общественных организаций, в ча-
стности профессиональных союзов, нельзя создать твер-
дой власти; я пересмотрел этот вопрос и росту таких
организаций не буду препятствовать**» [19, с. 71—72].
Однако попытки расширить социально-политическую
базу военных режимов оканчивались безрезультатно:
выход массового движения за узкие рамки, намеченные
милитаристами, расшатывал основы их власти, и они,
уже не помышляя о демократических маневрах, обру-
шивали репрессии на своих противников 4. Несмотря на
периодические заигрывания отдельных милитаристов с
прогрессивными силами, нормой для милитаристской
системы являлось ограничение и решительное пресече-
ние их деятельности. По методам осуществления власти
милитаристские режимы носили характер военной дик-
татуры.
В своих владениях милитаристы стремились создать
жесткую и всеохватывающую систему социального конт-
роля, способную в корне пресечь любые проявления не-
довольства со стороны населения. Пожалуй, наиболее
преуспел в этом Янь Сишань, для режима которого бы-
ли характерны следующие черты, в той или иной степе-
ни присущие власти других милитаристов: широкое ис-
пользование насильственных, антидемократических
средств и методов в политике; запрет на деятельность
политических партий и тайных обществ; система коллек-
тивной ответственности и тотальной слежки; строгая
68
цензура и перлюстрация почтовых отправлений; жесто-
кая расправа с противниками режима; бесцеремонное
вмешательство властей в частную жизнь населения
(подробнее см. [196, с. 31—33, 43—44]).
Особого упоминания заслуживает деятельность Янь-
Сишаня по созданию административной сети. В этом
смысле Шаньси действительно была «образцовой» про-
винцией, как ее часто называли в те годы, поскольку
никто из других милитаристов не сумел организовать
столь разветвленной и эффективной системы социально-
го контроля на низовом уровне.
Янь Сишань выдвинул лозунг «использовать народ в;
управлении» (юн минь чжэнчжи), суть которого сводилась
к созданию административной структуры в деревне для
обеспечения набора солдат, взимания налогов и контро-
ля за положением на местах (см. [182, с. 68—69]). Вся
провинция подразделялась на 12 округов в составе 8—
9 уездов каждый. Уезды в административном отношении
подразделялись на деревни, деревни — на поселки, по-
селки — на «пятидворки» и отдельные дворы. В каждом
звене — от «пятидворки» до округа — назначались со-
ответствующие начальники, контролировавшие деятель-
ность нижестоящих властей. Старосты и их помощники
избирались населением, при этом был установлен высо-
кий имущественный ценз: кандидат на должность старо-
сты должен был владеть недвижимой собственностью
стоимостью не менее 1000, а на должность помощника —
не менее 500 юаней. Таким образом, на эти должности
могли попасть лишь представители зажиточных слоев
(подробнее см. [182, с. 81—84]).
В результате реформы численность административно-
го аппарата в провинции возросла примерно в 100 раз и
составила свыше полумиллиона человек [182, с. 86]. С
одной стороны, это помогло Янь Сишаню усилить конт-
роль над деревней, с другой же — привело к возраста-
нию политического влияния деревенской верхушки, от-
ношения которой с Янь Сишанем не были свободны от
серьезных противоречий, возникавших главным образом
на почве ужесточения налогового гнета (подробнее см.
(196, с. 55]).
Взаимоотношения милитаристов с имущими слоями
деревни характеризовались значительной напряжен-
ностью, в основе которой лежали острые противоречия
между государственной налогово-повинностной и частно-
хозяйственной рентной системами эксплуатации (см.
69
{96, с. 13]). Несмотря на бурные события и потрясения
иослесиньхайского периода, традиционные институты со-
циально-политического контроля в деревне продемонст-
рировали высокую степень устойчивости и сопротивляе-
мости переменам. Синьхайская революция не привела к
существенным изменениям в характере и структуре вла-
сти в сельских районах Китая. Как отмечала А. С. Ко-
стяева, «и после Синьхайской революции в системе мест-
ного управления, низшего звена власти шэньши сохра-
нили большинство своих прежних функций» [70, с. 231]
(см. также [134, с. 70]).
Важнейшей социальной силой оставались традицион-
ные корпоративные организации: кланы, общины, рели-
гиозные общества, тайные союзы и пр. «Обычно,— отме-
чает А. С. Мугрузин,— организации подобного типа
включали все слои сельского населения, и во главе их
часто оказывались представители сельской верхушки»
[88, с. 68]. Опираясь на традиционные институты, шэнь-
ши в 20-е годы в значительной мере сохранили свои
прежние привилегии и продолжали править китайской
деревней (см. [70, с. 237—238]). Даже в тех случаях,
когда военные режимы предпринимали усилия по созда-
нию административной сети на низовом уровне (как,
например, Янь Сишань), это лишь укрепляло позиции
традиционной сельской элиты, поскольку ни один мили-
тарист не попытался изменить положение в деревне и
реорганизовать власть на демократической основе.
Политический вес шэньши и других сельских экс-
плуататоров определялся не только их экономическим
господством над деревней, но и наличием в их распоря-
жении собственных вооруженных формирований. 10—
20-е годы в Китае были отмечены прогрессирующей ми-
литаризацией деревни за счет разрастания помещичьего
ополчения (типа миньтуань), вооруженных отрядов тай-
ных обществ и бандитских шаек. В руководстве минь-
туаней и отрядов тайных обществ, состоявших в основ-
ном из крестьян, преобладали помещичье-шэньшийские
элементы (см. [96, с. 234]). Таким образом, стихийное
крестьянское движение в силу своей незрелости оказа-
лось под руководством зажиточных верхов деревни (см.
[96, с. 236]).
Миньтуани служили орудием обеспечения политиче-
ских и экономических привилегий помещичье-шэньший-
ских слоев (см., например, [224, 1927, № 1, с. 114]). Они
позволяли удерживать в повиновении крестьян, бороть-
70
ся с бандитизмом и ограничивать крайние формы мили-
таристского произвола. Миньтуани имели легальный ста-
тус и строились по принципу охранных войск. А. В. Бла-
годатов писал в своих мемуарах: «Крестьяне поставляли
солдат в миньтуани в зависимости от их состояния. Кре-
стьянин, имевший, например, земельный участок в
100 му,— одного кавалериста, а имевший участок в
50 му — одного солдата и т. д. Миньтуани обычно были
одеты в военную форму и вооружены огнестрельным
оружием, правда, низкого качества. Сельские миньтуани
объединялись в дружины, которые в волостях объединя-
лись в полки волостным начальством. Обучение минь-
туаней проводилось в особых лагерях специально наня-
тыми инструкторами» [19, с. 68] (см. также [225, 1926;
№ 13, с. 23]). На содержание ополчения крестьяне вы-
плачивали особые налоги.
Военные возможности миньтуаней были довольно
значительными: например, во время первой чжили-фэн-
тяньской войны, в 1922 г., 27-я дивизия фэнтяньской ар-
мии была разоружена в районе Даоэрдэн пров. Жэхэ
формированиями миньтуаней, находившимися под ко-
мандованием местного шэньши Чжан Пэнфея [12, т. 2,
с. 134]. Милитаристы были вынуждены считаться с су-
ществованием миньтуаней, старались наладить с их ру-
ководством хорошие отношения, а по возможности —
подчинить своему влиянию. Они использовали миньтуа-
ней для сбора налогов, поддержания социального по-
рядка. Однако в целом их взаимоотношения были до-
вольно напряженными в силу враждебности деревни к
налоговому произволу военных властей, что временами
приводило к открытым вооруженным столкновениям
сельского ополчения и милитаристских войск.
Отношения между милитаристами и миньтуанями
наглядно иллюстрирует пример пров. Сычуань. По оцен-
ке Р. Каппа, руководители сельского ополчения там в
20-е (да и в 30-е) годы представляли собой своего рода
местное правительство, пользовавшееся весьма действен-
ной властью в своих районах. Они взимали налоги в
свою пользу, создавали собственные внутренние тамож-
ни на торговых путях, карали неплательщиков налогов
и своих врагов, занимались ростовщичеством и торгов-
лей опиумом. В 20-е годы их могущество было обще-
признанным. Лю Сян, один из крупнейших сычуаньских
милитаристов, заявлял, что местные организации само-
обороны были превращены «плохими шэньши» (ле-
71
гиэнь), захватившими власть над ними, в «орудие него-
дяев» [202, с. 52—53]. Сычуаньские милитаристы время
от времени пытались подчинить себе местное ополчение,
но никогда не достигали полного успеха (см. [202,
с. 53—54]).
В период Северного похода крестьянские и поме-
щичьи отряды и другие местные вооруженные силы при-
няли активное участие в борьбе против милитаристов
(см., например, [96, с. 251]).
Идеологические аспекты милитаризма
Идеологическая ситуация в Китае в 10—20-х годах
определялась сложным взаимодействием и переплетени-
ем разнородных идей и течений политической мысли.
Духовная жизнь развивалась как своеобразный синтез
современных идеологических концепций, привнесенных
извне, и традиционной идеологии. Хотя традиционализм
по-прежнему оставался доминирующей чертой массового
сознания, постепенно происходило ослабление влияния
конфуцианства, особенно в ходе движения «за новую
культуру» в 1916—1917 гг. (подробнее см. [73, с. 313—
328; 96, с. 33—34]).
Для этого периода характерны острое противоборст-
во различных политических и философских доктрин, на-
пряженные идейные искания представителей передовых
общественных сил. Огромное революционизирующее
воздействие на китайскую общественную мысль оказала
Великая Октябрьская социалистическая революция, ус-
корившая распространение марксистских идей в стране.
Основные идейно-политические течения 10—20-х годов,
как прогрессивные, так и консервативные, несмотря на
различия между ними, «развивали и накапливали пат-
риотический и националистический потенциал, который
в полной мере выявился уже на новом историческом эта-
пе» [96, с. 45].
В этой сложной и неоднозначной обстановке мили-
таристы не сумели самостоятельно выдвинуть или ус-
пешно заимствовать идейно-политическую платформу,
которая предлагала бы ответ на проблемы, стоявшие
перед страной.
По словам О. Оу, «в отличие от Сунь Ятсена и дру-
гих интеллектуальных вождей у милитаристов не было
72
современной, хорошо разработанной идеологии» [221г
с. 126].
В старом Китае государственная власть была освя-
щена многовековой конфуцианской традицией и соединя-
ла политические и идеологические функции: чиновники
бюрократического аппарата одновременно являлись но-
сителями и проводниками господствующей идеологии. В
период милитаристской раздробленности это единства
оказалось разорванным — политическая власть принад-
лежала военным, однако это не повлекло за собой авто-
матического восприятия ими идеологической функции
конфуцианского государства. В результате идеологиче-
ское руководство отошло к интеллигенции, практически
отстраненной от участия в управлении обществом.
Слабость идеологических позиций милитаристов оп-
ределялась главным образом тем, что раздробленность
страны слишком очевидно противоречила национальным
интересам. Деятельность милитаристов шла вразрез со
стремлением народа к национальному объединению и
возрождению Китая.
Это противоречие порождало «кризис законности»-
местных военных режимов. С одной стороны, милитари-
сты стремились сохранить свою независимость, с дру-
гой — не могли открыто отвергнуть принцип воссоедине-
ния страны, поскольку «представление о Китае как. о
едином целом никогда не теряло своей силы даже среди
тех, кто представлял региональную власть» [203, с. 10].
Чувство национального единства в Китае было выра-
жено настолько сильно, что никто из региональных воен-
ных лидеров никогда не провозглашал свои владения
самостоятельным государством и не заявлял о том, что
отделение от пекинского правительства будет постоян-
ным. Милитаристы отчетливо сознавали, что рано или
поздно с системой дуцзюната будет покончено и страна
воссоединится. Считая такой исход неизбежным и даже
желательным, они в то же время не хотели расставаться
с властью. В этих условиях крупнейшие милитаристы
стремились возглавить военное объединение страны, ме-
нее влиятельные — использовать свое временное поло-
жение в личных интересах, стремясь при этом всеми до-
ступными методами оправдать свою политику (см. [184,
с. 297, 320]).
Чувствуя уязвимость своих позиций, милитаристы
пытались использовать в своих интересах популярные
политические лозунги. По словам Г. С. Каретиной, они
73
-«выступали в защиту конституции, за объединение стра-
ны, за федеративное управление, наконец, за уничтоже-
ние милитаризма, в зависимости от того, какой лозунг
их больше устраивал в данный момент. Лозунги могли
меняться на противоположные с изменением обстанов-
ки» [66, с. 90—91]. Почти все крупные милитаристы в
то или иное время подвергали критике милитаризм, вы-
ступали за сокращение армий и упразднение системы
дуцзюната (например, см. [15, с. 22—24; 16, т. 1, с. 232—
248; 213, с. 124—125]).
Пытаясь обосновать необходимость своего пребыва-
ния у власти, милитаристы обращались к самым различ-
ным способам воздействия на общественное мнение.
Один из них заключался в использовании авторитета
центрального правительства, что во многом объясняло
стремление противоборствующих клик посадить в Пеки-
не своего ставленника. В ходе междоусобных войн ми-
литаристы старались, если это было возможно, получить
санкцию пекинского правительства на свои действия и
таким образом представить их в выгодном для себя све-
те. Несмотря на свою фактическую независимость, они
добивались формального признания Пекина, что давало
статус законной власти и укрепляло их позиции в борьбе
с соперниками.
Однако этот путь преодоления «кризиса законности»
^был доступен лишь для крупнейших милитаристов и сто-
явших за ними клик. Большинство же дуцзюней и мили-
таристов меньшего ранга, военно-политические возмож-
ности которых были ограничены и не позволяли рассчи-
тывать на расширение подконтрольной территории, ис-
пользовали для укрепления своей власти местный пат-
риотизм. Их рассуждения сводились к следующему: мы
не против национального единства, но, поскольку раз-
дробленность еще не изжита, необходимо обеспечить за-
щиту своей провинции от агрессии со стороны соседей
|(см. [189, с. 192]).
Кроме того, милитаристы пытались поставить на
'службу своим целям движение за самоуправление,
смысл которого заключался в идее широкой автономии
провинций под номинальным контролем федерального
правительства (подробнее см. [137, с. 311—312; 188]).
Особую популярность лозунг самоуправления снискал в
провинциях Юго-Запада, и его охотно использовали ме-
стные милитаристы. На Севере к нему прибег лишь
Чжан Цзолинь после поражения в чжили-фэнтяньской
74
войне 1922 г. Но, разгромив чжилийцев в 1924 г., он кру-
то изменил свою позицию и выступил уже в качества
сторонника централизации (см. [66, с. 85]).
Лозунг самоуправления провинций привлекал мили-
таристов тем, что позволял им оправдать политическую
раздробленность страны. В действительности же их ма-
ло занимал вопрос об оптимальной форме государствен-
ного устройства, а поддержка федеративной системы
была продиктовала стремлением узаконить фактический
раскол Китая.
К лозунгам самоуправления обычно обращались ми-
литаристы провинциального звена, рассчитывавшие пре-
дотвратить посягательства на их независимость со сто-
роны могущественных клик. Что касается крупных ми-
литаристов, то они не придавали концепции федерализ-
ма большого значения, хотя она и противоречила их ин-
тересам, и рассматривали ее как «книжную» точку зре-
ния, не представлявшую серьезной опасности (см. [156,
т. 2, с. 739]).
С принципиальной и аргументированной критикой в
адрес сторонников федерации автономных провинций
выступил Сунь Ятсен. Он отмечал, что осуществление
этой идеи приведет лишь к тому, что «Китай окажется
разделенным между мелкими милитаристами, каждый
из которых отхватит себе по провинции и будет, забо-
тясь только о своих собственных выгодах, стремиться
жить в мире и согласии с крупными милитаристами,
подчинившими себе центральное правительство» [27,
с. 402]. Сходную позицию в отношении движения за са-
моуправление занимала КПК (см. [231, № 1, с. 2—4,
№ 2, с. 14—16]).
Военным действиям обычно предшествовала так на-
зываемая телеграфная война (подробнее см. [66, с. 60]),
смысл которой заключался в попытках конфликтующих
милитаристов представить себя в качестве защитников
законности и порядка, моральных устоев, борцов за
спасение страны и народа, а также очернить противную
сторону. При этом, по замечанию Ци Сишэна, больший
упор делался на «утверждениях о нарушении противни-
ком личных добродетелей, толкуемых в традиционном
духе, чем на достоинствах или недостатках его полити-
ческой позиции. Сыновняя непочтительность, предатель-
ство в дружбе, неуважение к старшим или нарушение
норм родственных отношений — таковы были основные
обвинения» [189, с. 187]. Циркулярные телеграммы были
75
для милитаристов важнейшим средством пропаганди-
стского воздействия на общественное мнение.
Общественно-политические взгляды различных мили-
таристов были весьма неоднородны. В самом общем ви-
де их можно разделить на две группы5.
К первой относилось подавляющее большинство ми-
литаристов, которые не имели целостной и последова-
тельной системы взглядов, хотя и использовали при слу-
чае отдельные лозунги политического или морально-эти-
ческого характера. Между милитаристами этой группы
не было сколько-нибудь существенных идеологических
различий. Помимо большинства милитаристов среднего
и низшего звена (провинция и ниже) в эту группу вхо-
дил целый ряд первостепенных военно-политических фи-
гур: Лу Жунтин, Чжан Цзолинь, Чжан Цзунчан, Сунь
Чуаньфан и др. Например, о Сунь Чуаньфане в воспоми-
наниях А. И. Черепанова говорится: «Сунь Чуаньфану,
как милитаристу до мозга костей, было все безразлично,
за исключением сохранения власти в захваченных про-
винциях. Он берег свои войска и особенно вооружение и
не собирался активизироваться, если бы его не задели
за живое» [28, с. 117]. Чжан Цзолиня его американский
биограф Г. Мак-Кормак охарактеризовал как человека,
чуждого современным политическим идеям [209, с. 253].
Сходным образом оценивают Чжан Цзолиня Г. С. Ка-
ретина, подчеркнувшая его политиканство и беспринцип-
ность в борьбе за власть [66, с. 53], и другие авторы
(см. [206, с. 164]). Отсутствие глубоких и устойчивых
политических убеждений характеризовало также Лу
Жунтина, Чжан Цзунчана и абсолютное большинство
.других милитаристов.
Ко второй, очень немногочисленной, группе относят-
ся те милитаристы, которые пытались сформулировать
свои взгляды в виде более или менее законченной кон-
цепции и претендовали на роль духовных наставников
своих войск,— Фэн Юйсян, Янь Сишань, У Пэйфу и
Чэнь Цзюнмин. К категории милитаристов, в деятельно-
сти которых сказывалось влияние идейных соображений,
следует отнести и Чжан Сюня, хотя он, бесспорно, за-
нимает обособленное положение в этом перечне.
При всем разнообразии конкретных взглядов и ори-
ентаций отдельных милитаристов в их политическом
мышлении можно выделить некоторые общие черты, ха-
рактеризующие китайский генералитет этих лет в целом.
До середины 20-х годов идейно-политические мотивы
76
не играли существенной роли в формировании политики
милитаристов, и они не колеблясь отметали идеологиче-
ские соображения, если это ставило под угрозу достиже-
ние практических выгод. По оценке Ци Сишэна, мили-
таристы, как правило, были «рациональными и прагма-
тичными политиками; в современной китайской политике
они представляли собой группу, пожалуй наименее под-
верженную идеологическим влияниям» [189, с. 187].
На наш взгляд, это объяснялось низким уровнем по-
литического сознания. В таких условиях семейные, ро-
довые, земляческие, школьные, дружеские связи в боль-
шей степени определяли поведение людей, чем поли-
тические убеждения6. Отношения, опосредованные
идеологическими целями и мотивами, воспринимались
милитаристами как второстепенные, по сравнению с тра-
диционными связями, что вообще свойственно неразви-
тым, докапиталистическим формам общественного созна-
ния.
По меткому наблюдению П. Рейнша, американского
посланника в Китае в 1913—1919 гг., «личный элемент
является высшим в китайской политике» [214, с. 13]. О
том, насколько незначительное место в системе приори-
тетов милитаристов занимали идеологические соображе-
ния, свидетельствует также анализ источников сплочен-
ности милитаристских клик. Политические союзы и от-
ношения между милитаристами помимо сугубо корыст-
ных интересов и соображений личной выгоды базирова-
лись, как правило, на традиционных связях (подробнее
см. [189, с. 56—59; 186, с. 576—577]).
Политика милитаристов не являлась практической
реализацией какой-либо системы идейно-политических
принципов. Скорее наоборот: потребности проведения
милитаристской политики диктовали выбор тех или иных
идеологических установок для ее обоснования. Подлин-
ные цели милитаристов сводились к укреплению и рас-
ширению своей власти, и именно эти мотивы определяли
их политическое поведение.
Вместе с тем в отдельных случаях идейные сообра-
жения играли определенную роль, но они никогда не
становились самодовлеющими и решающими. Например,
некоторые милитаристы были вполне искренни в своих
патриотических заявлениях, однако их национализм на
деле был отягощен тесными связями с империализмом и
объективной ролью инструмента империалистической по-
литики в Китае. Патриотические побуждения, даже если
77
таковые действительно присутствовали, имели подчинен-
ное, второстепенное значение в политике милитаристов.
Взаимоотношения милитаристов регулировались
вполне определенными правилами и нормами, базиро-
вавшимися на традиционных стереотипах мышления и
поведения. Значительное влияние на формирование их
взглядов и ориентаций оказала конфуцианская тради-
ция (подробнее см. [186, с. 570—572; 189, с. 180}). Совре-
менные идеи, порожденные эпохой начавшегося в Ки-
тае буржуазного переворота и распада традиционных
общественных устоев, как бы накладывались в виде
тонкого пласта на конфуцианские представления, состав-
лявшие важнейший элемент политического мышления
милитаристов.
Характерной чертой отношений между милитариста-
ми являлось четкое разграничение официальных и лич-
ных связей, убеждение в том, что политическая конф-
ронтация не должна влиять на личные взаимоотношения
(подробнее см. [189, с. 183—190]). Например, в разгар
сражения между двумя армиями их предводители могли
мирно сидеть за одним столом и играть в мацзян, пе-
риодически принимая доклады от подчиненных о ходе
военных действий. С этим же связана такая особенность
политической культуры милитаристов, как дуализм в
вопросе о верности. Личная преданность патрону явля-
лась общепризнанной добродетелью, в то время как вер-
ность в политике считалась качеством второстепенным и
малозначительным.
До начала национальной революции идеологическая
обработка войск 7, к которой прибегали лишь некоторые
милитаристы, велась на основе религиозно-этических
норм. Иначе говоря, основной упор делался на мораль-
но-психологический, а не на идейно-политический компо-
нент.
Сведение идеологической обработки к проповеди мо-
ральных и религиозных принципов было обусловлено
традиционными представлениями о характере воздейст-
вия на подчиненных и стремлением утвердить в армии
дух личной преданности командиру. Очень примечателен
в этом отношении текст «присяги», принятой в армии
Чжан Цзолиня: «Клянусь защищать своего дуцзюня,.
поддерживать мир и порядок, исполнять свои обязанно-
сти, не исполнять приказаний других дуцзюней и уби-
вать изменников моего дуцзюня. Если я нарушу данную
мною клятву, пусть пуля пронзит мое сердце. Если я бу-
78
ду неверен моему дуцзюню, пусть дети мои станут вора-
ми» (цит. по [45, с. 16]).
В целом роль идеологического фактора в милитари-
стской политике до середины 20-х годов была крайне не-
значительна.
Общественно-политические взгляды
крупных милитаристов
Как отмечалось выше, некоторые милитаристы —
Фэн Юйсян, Янь Сишань, У Пэйфу, Чэнь Цзюнмин и
Чжан Сюнь — декларировали свою приверженность тем
или иным принципам, взглядам и в какой-то степени учи-
тывали их в своей деятельности. Они, в отличие от дру-
гих милитаристов, которых мало занимали вопросы
идеологии, как оторванные от их политики и практиче-
ских нужд, пытались определить свои идейно-политиче-
ские позиции и воздействовать на подчиненные им вой-
ска в духе провозглашенных принципов. В то же время,
будучи вовлеченными в сложную систему отношений
между военными группировками, они не могли не соблю-
дать своеобразный «кодекс поведения», существовавший
в среде милитаристов, и должны были следовать сло-
жившейся в ней модели поведения. Поэтому нам пред-
ставляется целесообразным специально рассмотреть их
общественно-политические взгляды и попытаться вы-
явить как общие, характерные для абсолютного боль-
шинства милитаристов, так и особенные отличительные
черты их политического мышления.
Фэн Юйсян. В 20-е годы он слыл прогрессивным и
радикально настроенным политиком; реакционеры Севе-
ра называли его «красным генералом». В деятельности
Фэн Юйсяна на всех этапах его политической карьеры,
начиная с выступления против монархических планов
Юань Шикая, заметно сказывалось влияние патриоти-
ческих настроений. Он видел бедственное положение Ки-
тая и осознавал необходимость его изменения. Однако
реформы Фэн Юйсяна в подконтрольных ему районах
были весьма умеренными и поверхностными и не затра-
гивали основ существующего строя.
Фэн Юйсян периодически выступал с осуждением ми-
литаризма и междоусобных войн (см. [32, т. 2, с. 60—
61, 75]), всячески стремился скрыть милитаристский ха-
рактер войн, в которых участвовал сам (см., например,
(32, т. 2, с. 186; 215, с. 111]).
79
Для мировоззрения Фэн Юйсяна были характерны
антиимпериалистические настроения, однако, нуждаясь
в иностранной помощи, он был довольно осмотрителен и
осторожен в своих внешнеполитических декларациях:
«Наиболее резкие проявления антиимпериализма Фэн
Юйсяна, как и других милитаристов, были обычно на-
правлены только против тех стран, со стороны которых
он в любом случае мог встретить лишь враждебное от-
ношение» [215, с. 290]. Лучшим свидетельством этому
служит реакция Фэн Юйсяна на события 30 мая 1925 г.,
когда он призывал объявить войну Англии — но не Япо-
нии, на поддержку которой в то время рассчитывал. По
мере нарастания национально-революционного движения
в Китае в 1925—1926 гг. его антиимпериалистические
настроения постепенно усиливались.
Что касается отношения Фэн Юйсяна к гоминьдану и
«трем народным принципам», то до середины 20-х годов
он не проявлял к ним серьезного интереса, ограничива-
ясь заявлениями о своих симпатиях к идеям Сунь Ятсе-
на: «Фэи Юйсян хотя и клялся в дружбе к Сунь Ятсену,
уважении к гоминьдану, но не торопился сотрудничать
с революционным Югом» [24, с. 15]. Фэн Юйсян не до-
пускал деятельности гоминьдановских организаций в
своей армии и не разрешал демократических выступле-
ний на подвластной ему территории (см. [19, с. 50—
51]).
По оценке государственной комиссии под председа-
тельством начальника Главного политуправления РККА
А. С. Бубнова, посетившего Китай в начале 1926 г., у
Фэн Юйсяна было тогда к гоминьдану настороженное
отношение. При всем этом он, по мнению А. С. Бубнова,
«идеологию национально-революционного движения в
известной степени принял. Это бесспорно» (цит. по [28,
с-41]).
В подходе Фэн Юйсяна к военному сотрудничеству с
СССР, установленному в 1925 г., преобладали прагмати-
ческие соображения. «Обращение Фэн Юйсяна к нам за
материальной помощью,— писал А. В. Благодатов,—
объяснялось его безвыходным положением. Приглаше-
ние в войска советских советников, по-видимому, также
было вынужденным» [19, с. 52].
Фэн Юйсян исповедовал христианство и насаждал
его в своей армии [32, т. 2, с. НО]. Вместе с тем сильное
влияние на его общественно-политические взгляды ока-
зала традиционная китайская культура, прежде всего
80
конфуцианство. «Традиционная китайская политическая
философия,— писал он в своих мемуарах,— глубоко
вошла в мое сознание, в результате чего я испытывал
предубеждение по отношению к организациям партийно-
го типа» [32, т. 3, с. 41]. Например, в беседе с гоминь-
дановцем Юй Южэнем Фэн Юйсян, подчеркнув свою
приверженность делу Сунь Ятсена, высказал мнение, что
в государственной политике следует опираться на муд-
рых и способных людей, организация же партий и груп-
пировок неизбежно приведет к злоупотреблениям, по-
рожденным корыстью [32, т. 3, с. 41]. Иначе говоря, он
был больше склонен мыслить морально-этическими, не-
жели политическими, категориями. В этом плане инте-
ресное суждение высказал Дж. Шеридан: «Подобно
конфуцианским чиновникам прошлого, он полагал, что
знает, в чем благо для народа, которому оставалось
просто следовать его указаниям. Фэн никогда не выдви-
гал четкой политической программы; он сам был своей
политической программой» [215, с. 286].
Фэн Юйсян придавал большое значение идеологиче-
ской обработке своих войск. Ее основное содержание
вплоть до середины 20-х годов заключалось в антиим-
периалистической и религиозно-этической пропаганде в
духе конфуцианских и христианских принципов. Всякая
политическая агитация и пропаганда в армии была за-
прещена (см. [24, с. 15]). Когда советские военные со-
ветники, работавшие в войсках Фэн Юйсяна, предложи-
ли ему наладить в армии политработу, он, указывая на
священников-миссионеров, изрек: «Вот мои политработ-
ники!» [28, с. 36). Можно согласиться с мнением Дж
Шеридана, который писал, что «идеологическая обра-
ботка войск Фэн Юйсяна примерно до 1926 г. была
больше моральной, чем политической, хотя этот упор на
моральную сторону имел политическую и военную на-
правленность» (215, с. 80].
К 1926 г. в результате нарастания в политическом
мышлении Фэн Юйсяна патриотических и антиимпери-
алистических настроений сложились предпосылки для
его сближения с национально-революционным лагерем.
Янь Сишань. В молодости был членом Тунмэнхоя и
принимал активное участие в Синьхайской революции.
Впоследствии, став военным губернатором пров. Шань-
си, отошел от революционной деятельности и стал все
больше склоняться в пользу сделки с Юань Шикаем,
вплоть до поддержки монархических планов последнего.
6 Зак. 94
81
После смерти Юань Шикая Янь Сишань искусно лави-
ровал между враждующими милитаристскими группи-
ровками, примыкал то к одной, то к другой клике, но
неизменно оказывался на стороне победителей (см. [196,
с. 221).
Идеологические воззрения Янь Сишаня представляли
собой эклектическое смешение элементов разных поли-
тических и религиозных учений. Однажды он заявил, что
создал идеологическую концепцию, воплощающую луч-
шие черты «милитаризма, национализма, анархизма, де-
мократии, капитализма, коммунизма, индивидуализма,
империализма, универсализма, патернализма и утопиз-
ма» (цит. по [196, с. 63]). Его подход к выбору тех или
иных политических принципов и положений характери-
зовался крайним прагматизмом. По словам Д. Гиллина,
американского биографа Янь Сишаня, он без колебаний
«отметал в сторону идеологические соображения, когда
они ставили под угрозу достижение более практических
результатов» [196, с. 167].
До 1927 г. Янь Сишань занимал враждебную позицию
по отношению к «трем народным принципам» Сунь Ят-
сена, и их пропаганда в Шаньси была запрещена. Чтобы
противодействовать гоминьдановскому влиянию, Янь
Сишань даже изобрел собственную версию «трех народ-
ных принципов», заменив в ней принципы национализма
и народовластия лозунгами «добродетель» и «знание»
(см. [196, с. 64]).
Значительное влияние на взгляды Янь Сишаня ока-
зало конфуцианство. В традиционном духе он видел ко-
рень социального зла в том, что люди нарушают требо-
вания морали (см. [33, с. 82]). Главное средство реше-
ния социальных проблем Китая он видел в моральном
возрождении народа на основе конфуцианства. А. В. Ме-
ликсетов писал: «Стремление вернуться к формам обще-
ственной жизни, приписываемым традицией ,,золотому
веку“ китайской древности, было одной из составных ча-
стей реакционного утопизма, присущего эклектическому
и противоречивому мировоззрению Янь Сишаня» [80,
с. 102].
Янь Сишань, будучи убежденным в своем высоком
предназначении, претендовал на роль вождя и спасителя
народа. Он требовал, чтобы его портреты и выдержки из
речей были выставлены на видном месте в каждой де-
ревне (см. [196, с. 42—43]). Однако, по мнению Д. Гил-
лина, несмотря на все усилия, Янь Сишань «не сумел
-82
утвердить свою особую форму конфуцианства в качестве
господствующей идеологии в Шаньси» [196, с. 65].
Янь Сишань, как и Фэн Юйсян, понимал важность
идеологической обработки армии и населения провин-
ции. До его присоединения к гоминьдану эта работа ве-
лась на базе конфуцианских принципов для привития
солдатам духа энтузиазма, верности, исполнительности
и самопожертвования (см. [189, с. 95—96]). Политиче-
ские лозунги в пропаганде практически отсутствовали.
К началу национальной революции в политическом
мышлении Янь Сишаня преобладали традиционные идеи
конфуцианского толка. Его обращение к современным
политическим концепциям скорее всего носило в основ-
ном пропагандистскую нагрузку и не отражало сущест-
венных черт его мировоззрения.
У Пэйфу. В основе его общественно-политических
взглядов лежали традиционные конфуцианские пред-
ставления и стереотипы мышления. Он считал, что сле-
дование конфуцианским канонам служило залогом ус-
тойчивости государственной власти, благополучия импе-
раторской династии и длительности ее правления. И
напротив, утрата конфуцианских добродетелей и забве-
ние ли (ритуала) всегда вели к смуте в Поднебесной и
ослаблению государства. Именно с таких позиций У
Пэйфу объяснял причины беспорядка и неурядиц в рес-
публиканском Китае и призывал вернуться к конфуци-
анским принципам и отношениям для возрождения ве-
личия страны (см. [31, с. 173, 185). Он признавал зна-
чение «трех народных принципов» Сунь Ятсена в нацио-
нальном движении Китая, однако считал их не более
чем повторением мудрости древних (см. [221, с. 124]).
Конфуцианство наложило неизгладимый отпечаток и
на военные взгляды У Пэйфу. По оценке его биографа
О. Оу, он, несмотря на некоторое влияние западной во-
енной школы, «оставался традиционалистом, больше
подчеркивавшим моральные добродетели, чем специаль-
ные знания генерала» [222, с. 41].
Признавая необходимость заимствования техниче-
ских достижений Запада, У Пэйфу был убежден в пре-
восходстве традиционной китайской цивилизации над
европейской. По его мнению, «учение о „ли“ составляет
основу управления государством. Если нет основы, то
даже высокоразвитая материальная культура может
только принести вред стране и народу... Я полагаю, что
дух учения о „ли“ является основой, а материальная
6*
83
культура [должна использоваться] для практических
нужд» [31, с. 198]. В стремлении обосновать свое мнение
о превосходстве китайской культуры над европейской
У Пэйфу пытался доказать, что даже такие образцы за-
падной техники, как самолет и автомобиль, впервые бы-
ли изобретены в Древнем Китае (см. [31, с. 176]).
Существенной чертой мировоззрения У Пэйфу являл-
ся национализм, окрашенный в традиционные конфуци-
анские тона и характеризовавшийся антииностранными,
преимущественно антияпонскими, настроениями. Вместе
с тем иногда у него проскальзывали паназиатские ло-
зунги, призывавшие «желтые народы» сплотиться в
борьбе против «западных тиранов» (подробнее см. [221,
с. 119—120]). Важную роль в спасении страны У Пэйфу
отводил армии: «Военные являются опорой государства
и отвечают за защиту родины и народа» [31, с. 189].
У Пэйфу выступал за объединение Китая и был не-
примиримым противником идеи самоуправления провин-
ций, видя в ней препятствие на пути к национальному
единству (см. [221, с. 118—119]). Не принимал он, как
писал Ли Цзяньнун, и других новых политических идей
[137, с. 312].
Считая, что управлять страной должен человек высо-
ких моральных принципов, У Пэйфу использовал конфу-
цианскую идею цзюнь-цзы («благородного мужа») для
обоснования своего права на роль правителя Китая (см.
[222, с. 37]). Силу влияния конфуцианства на его поли-
тическое сознание и отношение к современным идеям
характеризует следующее заявление У Пэйфу в одном
из интервью в августе 1923 г.: «Совершенно неважно,
называется ли глава государства министром, или пре-
зидентом, или председателем исполнительного комитета.
Если только правитель — хороший человек, то народ
должен быть счастлив. Если же он плохой человек, то
народу придется страдать. Самое важное — это харак-
тер правителя, а не номинальная форма правления»
(цит. по [113, с. 162]).
В вопросах же практической политики У Пэйфу был
прагматиком. Он широко использовал для укрепления
своего политического влияния и престижа популярные
демократические и националистические лозунги. В
1919 г. он выступил против признания решений Вер-
сальской конференции, за денонсацию секретных догово-
ров с Японией, поддержал студенческое движение. В на-
чале 20-х годов У Пэйфу подвергал резкой критике про-
84
японскую политику правительства Лян Шии, поддержи-
ваемого Чжан Цзолинем, заявлял о защите, интересов
трудящихся, о поддержке рабочего движения и т. п. Все
это посеяло иллюзии относительно «революционности»
У Пэйфу среди китайской общественности. Иногда его
даже называли «революционным маршалом» (см. [171,
с. 69]). Однако кровавая расправа с рабочими Пекин-
Ханькоуской железной дороги в феврале 1923 г. пока-
зала истинную цену его «демократизма».
Как считает О. Оу, У Пэйфу, «хотя и не заявлял об
этом открыто, идеальной политической структурой счи-
тал олигархию» [222, с. 36]. В пользу такого заключе-
ния свидетельствуют высокомерные рассуждения У Пэй-
фу о политических требованиях народных масс, относя-
щиеся к началу 1926 г.: «Страна уже долгое время
страдает от произвола милитаристов и диких требова-
ний толпы... [которая] всегда претендует на то, что она
выражает волю народа» (цит. по [233, т. 35, № 12,
с. 326]).
В армии У Пэйфу не существовало столь разработан-
ной системы идеологической обработки, как у Фэн Юй-
сяна и Янь Сишаня, однако он уделял большое внима-
ние укреплению дисциплины и морального состояния
своих войск. У Пэйфу сам сочинял военные песни для
исполнения на парадах и строевых занятиях. Выступая
перед солдатами, он призывал их отомстить Японии за
агрессию против Китая (см. [231, № 24, с. 177)).
Резюмируя сказанное выше, следует согласиться с
мнением О. Оу, что было бы неверно оценивать У Пэйфу
как беспринципного милитариста, лишенного каких-либо
убеждений [221, с. 126]. Напротив, он старался следо-
вать своим представлениям о должном и недолжном и
довольно последовательно соблюдал конфуцианский ко-
декс поведения. Все дело в том, что руководящие прин-
ципы У Пэйфу, как и ряда других милитаристов, были
порождением эпохи средневековья и соответствовали
крайне низкому уровню развития политического созна-
ния. Мировоззрение У Пэйфу в основном замыкалось в
рамках традиционной конфуцианской модели обществен-
ных отношений, и современные политические идеи, вы-
званные к жизни постепенным разрушением устоев тра-
диционного общества, появлением новых социальных
сил и обострением классовых антагонизмов, не имели
для него существенного значения.
Чэнь Цзюнмин. До Синьхайской революции участво-
85
вал в деятельности Тунмэнхоя, а затем стал членом соз-
данного незадолго до революции Общества китайских
террористов Гуанчжоу, ставившего своей задачей осуще-
ствление террористических актов против цинских санов-
ников (см. [108, с. 72]). После революции он по-прежне-
му считался сторонником Сунь Ятсена, хотя и расходил-
ся с ним во мнениях по многим политическим вопросам
и не вступил в Гэминдан. Эти расхождения стали все
более заметно проявляться с осени 1917 г., когда Чэнь
Цзюнмин получил в свое ведение 20 батальонов войск в
пров. Гуандун.
Что лежало в основе спора между Чэнь Цзюнмином
и Сунь Ятсеном, вылившегося в начале 20-х годов в от-
крытое противоборство? На наш взгляд, справедливо
замечание Г. В. Ефимова, считавшего, что причины их
конфликта «нельзя свести к схеме: революционер-демок-
рат против милитариста. Не были они и примитивной
борьбой за власть. Расхождения эти усугублялись раз-
личным подходом к коренным вопросам будущего поли-
тического устройства Китая» [57, с. 169]. Чэнь Цзюнмин
считал поход на Север авантюрой и в противовес ему
выдвинул идею создания из Гуандуна образцовой про-
винции, чтобы показать всему Китаю преимущества
гоминьдановского правления и лишь затем двинуться на
Север. Кроме того, борьбу против северных милитари-
стов он предлагал начинать только после создания феде-
рации юго-западных провинций. Сунь Ятсен отвергал
эту программу, подменявшую общенациональную борьбу
провинциализмом. Чэнь Цзюнмин заслужил значитель-
ный авторитет среди местного купечества своими забо-
тами о Гуанчжоу и пользовался его поддержкой в конф-
ликте с Сунь Ятсеном (см. [9, с. 112, 118, 134}).
Вместе с тем расхождения Чэнь Цзюнмина и Супь
Ятсена не сводились и к чисто идейным разногласиям.
Лозунги федерализма, децентрализации, автономии про-
винций были необходимы первому для обоснования уз-
коместнических устремлений и укрепления своей власти
над провинцией. В его конфликте с Сунь Ятсеном, про-
возгласившим политику централизации Китая, наряду с
идейно-политическими прослеживаются и обычные для
милитариста узкокорыстные мотивы.
Чэнь Цзюнмин в 1918—1919 гг. пригласил в подвла-
стный ему район ведущих деятелей движения «за новую
культуру», разрешил модернизировать обучение, изда-
вать современные книги и газеты, поощрял распростра-
86
нение знаний среди народа. Испытывая давние симпатии
к анархизму, он фактически легализовал деятельность
анархистов (см. [108, с. 121 —122]). В начале 20-х годов
Чэнь Цзюнмин заявлял о своих симпатиях к социализму
и даже написал письмо В. И. Ленину (текст письма см.
(223, 1921, № 1—2, с. 12—13]). Эти действия дезориен-
тировали руководство гуанчжоуской организации КПК,
поддержавшее Чэнь Цзюнмина в его конфликте с Сунь
Ятсеном. Но на деле Чэнь Цзюнмин, как правильно за-
ключил Г. В. Ефимов, «не только был далек от комму-
низма, но и враждебен ему, что не мешало генералу в
своих личных целях спекулировать „левой** фразой»
[57, с. 120]. Расхождение между декларациями и кон-
кретными делами, «сочетание ,,левой“ фразы... и край-
ней осторожности, умеренности, когда генерал сталки-
вался с решением практических вопросов» [57, с. 126],
также свидетельствует о том, что его «левизна» в период
борьбы с Сунь Ятсеном представляла собой ловкий так-
тический маневр, вызванный стремлением упрочить свои
позиции в этой борьбе.
Чэнь Цзюнмин — фигура неоднозначная и противо-
речивая. Эволюция его политического мышления отме-
чена постепенным нарастанием милитаристских настрое-
ний и выхолащиванием революционных убеждений. Ес-
ли на начальном этапе политической деятельности Чэнь
Цзюнмин выступает в роли революционера, то на рубе-
же 20-х годов, по мере того как он все больше и боль-
ше противопоставлял себя национально-революционному
движению, завершается процесс его перерождения в ре-
акционного милитариста. Именно это новое качество, в
котором предстал Чэнь Цзюнмин в начале 20-х годов, и
определяло действительное содержание его политиче-
ских взглядов.
Чжан Сюнь. Известен своими монархическими, от-
кровенно реакционными взглядами и неудавшейся по-
пыткой реставрации Цинов в июле 1917 г. Еще в 1913 г.,
когда его войска, действуя в составе армии Юань Ши-
кая, захватили Нанкин, он полностью восстановил в ок-
купированном городе порядки Цинской империи и даже
запретил вывешивать флаги республики. Только по осо-
бому распоряжению президента в Нанкине появились
пятицветные республиканские флаги [156, т. 1, с. 200—
201].
После смерти Юань Шикая Чжан Сюнь претендовал
«а роль верховного лидера бэйянской клики и пытался
87
использовать в этих целях конференции милитаристов в
Нанкине (см. [156, т. 1, с. 458, 509]). Его настойчивое
стремление к власти заставляет с осторожностью подхо-
дить к вопросу о побудительных причинах монархиче-
ского путча в 1917 г. Китайский историк Тао Цзюйинь
писал, что переворот Чжан Сюня был не только резуль-
татом его преданности Ципам: он рассчитывал превра-
тить Пу И в свою марионетку и через него управлять
страной [156, т. 2, с. 626]. Правомерно предположить,
что убеждения Чжан Сюня не являлись главным источ-
ником, формирующим его политическое поведение. Не
менее важную роль играл и такой мотив, общий для
всех милитаристов, как стремление к укреплению и рас-
ширению своей власти.
Чжан Сюнь не предпринимал попыток организовать
систематическое воздействие на сознание военнослужа-
щих, ограничиваясь использованием отдельных лозун-
гов, символов (например, обязательное ношение косичек
в знак преданности Цинам) и дисциплинарных мер.
В целом своими монархическими взглядами Чжан
Сюнь резко отличался от большинства милитаристов,
стремившихся использовать популярные республикан-
ские и демократические лозунги.
Признавая своеобразие политического облика Фэн
Юйсяна, Янь Сишаня, У Пэйфу, Чэнь Цзюнмина и
Чжан Сюня, следует отметить в то же время, что они не
были аномальными для милитаристской системы фигу-
рами, поскольку в их политическом сознании и поведе-
нии достаточно отчетливо прослеживаются черты, свой-
ственные большинству милитаристов. Спектр их общест-
венно-политических убеждений был весьма широким, но
преобладающими были традиционные взгляды, в той
или иной степени сочетавшиеся с прагматически воспри-
нятыми современными идеями.
Военная характеристика милитаризма
Военный и военно-технический аспекты являются
важной стороной анализа китайского милитаризма, так
как армия составляла опору милитаристских режимов, а
политический вес милитаристских клик в основном опре-
делялся их военным потенциалом. Особая роль военного
фактора в политической жизни страны требует хотя бы
в общих чертах охарактеризовать состав, систему ком-
88
плектования и подготовки кадров, боевую подготовку,
моральное состояние, вооружение, тактику и стратегию
милитаристских армий.
10—20-е годы XX в. отмечены быстрым ростом чис-
ленности армий в Китае [192; 220, с. 214 и др.]:
Год	Примерная
численность войск
1911	800 тыс
1913	500 тыс
1920	1,2— 1,3 млн
1925	1,8 — 1,9 млн
1928	Свыше 2,2 млн
Наиболее многочисленными войсками располагали
северные милитаристские клики; размеры армий провин-
ций Юго-Запада также были весьма значительными: в
1925 г. численность вооруженных сил в пров. Гуаней со-
ставляла 118 тыс., в пров. Сычуань — 280 тыс., в пров.
Гуандун — 220 тыс. человек (см. (203, с. 43]).
Многочисленные армии, несмотря на их низкие воен-
но-профессиональные качества, давали возможность
контролировать обширную территорию за счет размеще-
ния гарнизонов в населенных пунктах. Предел увеличе-
ния численности войск и расширения тем или иным ми-
литаристом сферы своего влияния определялся экономи-
ческим положением подконтрольного района. Кроме то-
го, частые измены подчиненных приводили к дроблению
армий и способствовали выравниванию сил в милитари-
стской системе. Иначе говоря, в ней действовал своеоб-
разный механизм саморегулирования, препятствовавший
чрезмерному росту и усилению отдельных армий и их
командующих.
Централизованной системы комплектования воинских
частей не существовало. Каждый милитарист набирал
солдат самостоятельно, отдавая предпочтение урожен-
цам родной провинции. Помимо ставки на местный пат-
риотизм принималось в расчет и то, что солдаты из дру-
гих провинций имели возможность в случае дезертирст-
ва вернуться в родные места, а также могли взбунто-
ваться или изменить, если бы им пришлось сражаться
против своих земляков (см. [189, с. 44]). В милитари-
стских армиях практиковалась наемная система комп-
лектования. Исключение составляла армия Янь Сишаня,
в которой набор солдат осуществлялся по принципу во-
инской повинности (см. [189, с. 84; 196, с. 25]).
Аграрное перенаселение и обнищание крестьянства
89
создавали практически неисчерпаемые источники попол-
нения милитаристских войск. В условиях бесконтрольно-
го роста вооруженных сил значительно снизились требо-
вания к рекрутам и ухудшился качественный состав
войск по сравнению с периодом создания новой армии в
начале века (см. [19, с. 42; 184, с. 288]).
Набором солдат ведал обычно командир части, а
деньги на их содержание отпускала высшая инстанция.
При найме с рекрутом заключался договор сроком до
трех лет, в котором содержалось обязательство коман-
дира обмундировать его, вооружить и выплачивать жа-
лованье в размере 8—10 юаней. Из этой суммы удержи-
вались деньги за питание, а остаток — 2—4 юаня — со-
ставлял доход солдата (см. (19, с. 42; 50, с. 14]). Это
намного превышало средний доход крестьянина и слу-
жило приманкой для вербовки рекрутов.
Офицерские кадры готовились в военных училищах в
Китае, а также за рубежом — в Японии. Кроме того,
офицерский корпус пополнялся за счет наиболее отли-
чившихся солдат, поскольку в Китае не существовало
непреодолимого барьера между солдатами и офицерами
(подробнее см. [50, с. 16—19]). Даже среди крупных
милитаристов было немало выходцев из социальных
низов, начинавших службу с самых низших ступеней
военной иерархии (Фэн Юйсян, Цзян Гуйти, Лу Юнсян
и др.).
Милитаристы были склонны подбирать офицеров по
принципу личной преданности, даже в ущерб профес-
сиональной подготовленности. Продвижение офицеров
по службе целиком зависело от их лояльности патрону,
в то время как специальным знаниям и навыкам прида-
валось второстепенное значение (см. [50, с. 18—19; 219,
с. 10—11]). Слабая подготовка офицерского состава бы-
ла одной из причин низкой боеспособности китайской
армии. В. Е. Горев, занимавшийся изучением вооружен-
ных сил Китая 10—20-х годов, писал: «Из китайской
военной школы офицер выходит совершенно неподготов-
ленным к какой-либо работе со своим взводом во время
войны, или к обучению его в мирное время. Он еще смо-
жет в мирное время обучать своих солдат муштре, ру-
жейным приемам, маршировке и повести свой взвод в
колонне или густой цепи, но в военное время оказыва-
ется совершенно беспомощным» [50, с. 20].
Подготовка младших командиров (унтер-офицеров)
осуществлялась в специальных учебных подразделениях
90
с 3—4-месячным курсом обучения, куда отбирались луч-
шие старослужащие солдаты и завербовавшиеся в ар-
мию учащиеся средних школ. Кроме того, в унтер-офи-
церы производились за выслугу лет наиболее развитые и
грамотные солдаты (см. (50, с. 16]). По оценке
А. В. Благодатова, младший командный состав пред-
ставлял собой слабое звено в китайской армии, что от-
рицательно сказывалось на дисциплине и исполнитель-
ности [19, с. 43].
В милитаристских армиях использовались уставы,
переведенные с японского и немецкого языков, которые
в большинстве случаев относились к периоду до русско-
японской войны (см. [50, с. 22]). Боевая подготовка бы-
ла поставлена неудовлетворительно. Исчерпывающую
характеристику этой стороне жизни милитаристских
войск дал в своих воспоминаниях А. В. Благодатов:
«Армия воспитывалась и обучалась не по писаным уста-
вам, а по „преданиям старины** и по традиции. Обучение
было несложное: выправка и шагистика. После превра-
щения толпы рекрутов в строевую часть, способную дви-
гаться и менять строй по команде, производилось обуче-
ние рассыпному строю. Это считалось развертыванием в
боевой порядок. Винтовки и патроны выдавались бой-
цам, но стрельбе их не обучали — берегли патроны» [19,
с. 196]. Зачастую рекруты, даже не пройдя элементар-
ного курса начальной военной подготовки, сразу же на-
правлялись в боевые подразделения: предполагалось,
что они приобретут необходимые навыки и усвоят дис-
циплинарные требования в ходе действительной службы
(см. [189, с. 91]). Лишь в отдельных соединениях (на-
пример, в войсках Фэн Юйсяна) уделялось должное
внимание боевой подготовке.
Моральное состояние и дисциплина в милитаристских
войсках находились на крайне низком уровне. Широкое
распространение получило опиекурение, среди офицеров
процветала коррупция, казнокрадство, очковтирательст-
во. В войсках милитаристов господствовала наемниче-
ская психология, обусловливавшая их нестойкость в
бою, продажность, мародерство, насилие по отношению
к мирному населению (особенно в чужих провинциях).
Часто после захвата города командиры отдавали его
солдатам на разграбление на три дня (см. [189, с. 94]).
По неполным данным, в 1912—1927 гг. в войсках ми-
литаристов произошло 325 больших и малых мятежей
[158, с. 109]. Основными причинами этих выступлений
91
были неуплата жалованья, расформирование войск, под-
стрекательство со стороны враждебного милитариста
или конфликты между командиром и подчиненными
[222, с. 101]. Систематической работы по укреплению
дисциплины и улучшению морального состояния войск,
за исключением армий Фэн Юйсяна, Янь Сишаня,
У Пэйфу, не проводилось.
По своей технической оснащенности милитаристские
войска намного отставали от уровня европейских госу-
дарств или Японии (подробнее см. (192, 1924—1925,
с. 922—923]). Вооружение региональных армий было
весьма неоднородным, поскольку каждый милитарист
был вынужден сам изыскивать каналы его получения. В
середине 20-х годов Китай не имел развитой военно-тех-
нической базы: в стране насчитывалось лишь 20 арсе-
налов [220, с. 212], и внутреннее производство оружия
покрывало лишь незначительную часть потребности в
нем. Это увеличивало зависимость милитаристов от ино-
странных поставок, что, в свою очередь, оказывало оп-
ределенное влияние на соотношение сил в милитарист-
ской системе. В более выгодном положении оказывались
милитаристы, имевшие выход к морю. Хуже всего были
вооружены, как правило, армии внутренних провинций
(см. [189, с. 126]). Техническое состояние оружия было
очень плохое, настоящего ухода за ним, в сущности, не
велось, винтовки и пулеметы не пристреливались. До
80% оружия китайской армии вообще не годилось для
прицельной стрельбы (см. [19, с. 44]). В то же время
нельзя не отметить, что к концу рассматриваемого пе-
риода все большее распространение получало современ-
ное артиллерийско-стрелковое вооружение; в армиях.
Чжан Цзолиня и У Пэйфу началось создание авиаотря-
дов
По характеру боевых действий вооруженные конф-
ликты этого периода значительно отличались друг от
друга. «Войны между милитаристами,— вспоминает
М. И. Казанин,— бывали совершенно реальными, в ко-
торых гибли тысячи людей, но бывали и „театральны-
ми", за которыми крылись комбинации и сделки между
генералами» [22, с. 95]. Этот феномен объясняется тем,
что милитаристы, как правило, не ставили перед собой
целей уничтожения противника, а стремились главным
образом к расширению подконтрольной территории. Не-
завершенность разгрома отступившей армии, неопреде-
ленность исхода операций являлись характерной особен-
92
Таблица
Крупнейшие войны в Китае в 1916—1928 гг. *
Год	Вооруженный конфликт	ело провин- й в зоне :нных дей- 1НЙ		ее число ННЦИЙ, еченных Ину		Числен- ность войск противо- борствую- щих сторЬн	Примерные потери убитыми и ранеными
				3 «о °	SS8 в 8 и		
		X sr	S 8 р И в о				
1917	Подавление монархиче- ского путча Чжан Сюня		1		1	55 тыс.	100
1918	Военные действия в пров. Хунань между се- верными и южными ми- литаристами		1		5	100 тыс.	1—2 тыс.
1920	Чжили-аньхойская война		3		6	120 тыс.	3,6 тыс.
1922	Первая чжили-фэнтянь- ская война		4		10	225 тыс.	10—30 тыс.
1924	Вторая чжили-фэнтянь- кая война (с учетом во- енных действий между милитаристами Чжэцзя- на и Цзянсу)		5		14	470 тыс.	21—26 тыс.
1926— 1928	Северный поход и по- следующие военные кам- пании НРА		12		20	1,1 млн. (к началу 1928 г.)	• • •
* [189, с. 137—138J.
ностью междоусобных войн 1916—1925 гг. (см. [99,.
с. 3]). Войны на уничтожение были чужды милитари-
стам, поскольку ограниченные цели сторон допускали
возможность компромисса, а наемные войска по своей
природе менее всего были склонны к решительным бое-
вым действиям. Как отмечал А. В. Благодатов, «соглас-
но мудрому китайскому правилу ведения междоусобной
войны — правилу „золотого моста**, противнику, при-
знавшему себя побежденным и добровольно уступивше-
му спорную территорию, предоставлялась возможность
свободного выхода. Если Ганнибал со своими 40 тыс.
карфагенян окружил и буквально физически истребил
70 тыс. римлян под Каннами, то китайцам не было ни-
какого резона уничтожать противника, раз спорный
вопрос у генералов уже был решен» (19, с. 106].
Масштабы междоусобиц зависели от того, на каком
«этаже» милитаристской системы они происходили, и
значительно разнились по пространственному размаху и
числу участников. Самыми крупными были войны между
северными кликами: так, в первой чжили-фэнтяньской
93
войне 1922 г. в боевых действиях со стороны Чжан Цзо-
линя участвовало около 120 тыс., а со стороны У Пэй-
фу— 100 тыс. человек [125, т. 2, с. 119]. Потери фэн-
тяньской армии (включая убитых, раненых и дезертиров)
составили свыше 30 тыс. [125, т. 2, с. 132]. Во вто-
рой чжили-фэнтяньской войне У Пэйфу имел 200-тысяч-
ную армию, численность войск Чжан Цзолиня составля-
ла около 150 тыс. [125, т. 2, с. 185, 188].
Военные действия 1916—1925 гг. характеризовались
постепенным расширением масштабов вооруженных
конфликтов, значительным увеличением численности
войск, участвовавших в них, и людских потерь (см. таб-
лицу).
Неотъемлемой чертой милитаристских войн было за-
ключение союзов, причем, если того требовала обста-
новка,— с недавними врагами. Союзы обычно носили
временный характер и очень часто распадались сразу
же после достижения ближайшей, непосредственной це-
ли. Во многих случаях они заключались между милита-
ристами, владения которых не соприкасались, что соот-
ветствовало древнекитайскому правилу: «Вступай в со-
юз с дальним сильным государством против ближнего
сильного государства». Политика альянсов обеспечива-
ла поддержание равновесия сил в милитаристской си-
стеме и служила серьезным препятствием для попыток
военными средствами объединить страну.
Стратегия и тактика в милитаристских войнах во
многом определялась примитивным военно-техническим
уровнем китайских армий. В. М. Примаков в своих вос-
поминаниях подметил, что для китайских генералов бы-
ло характерно понимание военного искусства и стратегии
в духе традиционной китайской военной школы — как
умения перехитрить, обмануть противника. Современная
стратегия была почти незнакома китайским военачаль-
никам, противоречила их военному воспитанию (см.
[24, с. 67]). Руководствуясь при ведении боевых дейст-
вий правилами Сунь-цзы, милитаристы, по замечанию
Г. С. Каретиной, зачастую оказывались беспомощными,
столкнувшись с оперативно-тактическими решениями в
духе европейской военной школы (см. [66, с. 90]).
Стратегия милитаристов в междоусобных войнах в
рассматриваемый период обычно заключалась в обеспе-
чении надежной обороны основных подходов к своей
столице при одновременном выдвижении части войск
для наступления на ключевые города противника. Война
94
велась в основном за захват городов (в особенности ад-
министративных центров) 8, откуда победитель мог
контролировать прилегающие сельские районы, а также
за контроль над транспортной сетью. Главными призами
в милитаристских войнах на региональном уровне были
Мукден (Маньчжурия), Пекин и Тяньцзинь (Северный
Китай), Сиань (Северо-Западный Китай), Нанкин и
Шанхай (Восточный Китай), Ухань (Центральный Ки-
тай), Гуанчжоу (Южный Китай).
Поскольку ни один милитарист не желал подвергать
свои войска риску, с которым было связано проведение
не практиковавшихся в Китае десантных операций, пер-
востепенную роль в стратегическом маневре играли же-
лезные дороги, прежде всего Мукден-Пекин-Тяньцзинь-
ская, Пекин-Ханькоуская, Тяньцзинь-Пукоуская, Лун-
хайская, Хугуанская и др. Главными препятствиями при
передвижении войск в меридианальном направлении в
условиях отсутствия постоянных мостов и современных
десантно-переправочных средств были реки Хуанхэ и
Янцзы, а также Великая Китайская стена, проходы в ко-
торой в районе Шаньхайгуаня и Губэйкоу имели страте-
гическое значение (см. [219, с. 12—13)). Так как воен-
ные операции велись главным образом за овладение
экономическими и политическими центрами, лежащими
на удобных водных путях или соединенных железными
дорогами, то основные операционные направления в
милитаристских войнах проходили примерно по одним и
тем же районам. Число таких направлений было весьма
ограниченным (подробнее см. [50, с. 12]).
Тактика боя сводилась к выдвижению больших масс
пехоты на указанный рубеж, с которого подразделения
переходили в атаку (иногда при поддержке пулеметным
и артиллерийским огнем). Ее основное правило заклю-
чалось в равномерном распределении сил без какого-ли-
бо расчленения по фронту и в глубину. Боевой порядок
строился в линию, несколькими волнами (см. [219, с. 13;
50, с. 74]) 9. «Пехота,— заметил Р. Розен,— ведет бой
не огнем и маневром, а простым, шаблонным движени-
ем вперед... Обычная картина: пройдя несколько сот
шагов, цепи ложатся, и начинается огневой бой без дви-
жения вперед, который затягивается, пока противник не
отступит, или в дело вводятся резервы и артиллерия»
[99, с. 4].
Характерными чертами действий милитаристских ар-
мий являлись медлительность и безынициативность, не-
95
умелое управление войсками со стороны командиров,
крайне слабое взаимодействие между частями и соеди-
нениями, отсутствие маневра силами и средствами, сла-
бое огневое обеспечение боя, неумение организовать
преследование отступающего противника (подробнее
см. [99, с. 4—5]).
Вплоть до середины 20-х годов ход и итоги милита-
ристских войн определялись крайней осторожностью
сторон при проведении операций, стремлением добиться
победы с минимальными потерями, ограниченностью по-
ставленных целей. Однако по мере насыщения войск
современным стрелково-артиллерийским оружием и
увеличения пространственного и временного размаха
военных действий их характер постепенно менялся, ста-
новясь более ожесточенным и решительным. К середине
20-х годов обозначилась тенденция к переходу от тради-
ционных принципов и способов ведения войны к более
современным.
Образование крупных милитаристских группировок,
ширившееся применение в боевых действиях таких мощ-
ных средств борьбы, как пулеметы и артиллерия, позво-
лявшее расширить границы подконтрольных территорий
до нескольких провинций (подробнее см. [189, с. 142]),
все более осложняли самостоятельное существование
небольших клик и вели к укрупнению базовых элемен-
тов милитаристской системы.
Увеличение масштабов вооруженных конфликтов и
рост военного потенциала основных противоборствую-
щих группировок дестабилизировали и расшатывали
милитаристскую систему. Складывались военно-техниче-
ские предпосылки объединения страны военным путем.
Генезис гоминьдановского режима
(1923—1925)
Становление и развитие власти гоминьдана в Гуанч-
жоу — особый случай эволюции военного режима в Ки-
тае 10—20-х годов, исключительный и нетипичный на
общем фоне милитаристских диктатур.
Возникновение гоминьдановской государственности
тесно связано с деятельностью Сунь Ятсена, неоднократ-
но пытавшегося создать опорную базу революции на
Юге Китая с помощью вооруженных сил. Характерной
чертой его политического мышления являлась убежден-
96
ность в могуществе военных средств революции и пред-
ставление об армии как о главном инструменте решения
политических проблем, что неоднократно отмечалось со-
ветскими синологами (см., например, [57, с. 4}). В ряде
работ — «Декларация Объединенного союза» (август
1905 г.), «Программа строительства страны» (1917—
1919), «Общая программа строительства государства»
(12 апреля 1924 г.) —Сунь Ятсен определил три этапа
государственного строительства: период военного пра-
вления, когда все государственные институты находятся
под контролем военной администрации, а управление
страной осуществляется по законам военного времени;
период политической опеки, в течение которого действу-
ет временная конституция, создается местное самоуп-
равление, стимулируется развитие народовластия; пе-
риод конституционного правления (подробнее см. [27,
с. 115—116, 230—231, 436—438]).
Идея Сунь Ятсена об утверждении новой государст-
венности при опоре на вооруженные силы обусловила
важные особенности тактики революционной борьбы, ко-
торой он придерживался как до Синьхайской револю-
ции — ставка на организацию революционных выступле-
ний в частях новой армии (см. [73, с. 211]), так и в пос-
лесиньхайский период—попытки создания революцион-
ной базы в Гуандуне путем комбинаций с юго-западны-
ми милитаристами. Политическая обстановка в Китае —
спад революционного движения в 1913—1918 гг., мили-
таризация общественно-политической жизни, превраще-
ние милитаристов в господствующую внутреннюю си-
лу — могла лишь укрепить убежденность Сунь Ятсена
во всемогуществе военных средств и методов борьбы за
власть.
Следует подчеркнуть, что при всей своей узости так-
тика комбинаций с милитаристами была порождением
политических условий послесиньхайского Китая и отра-
жала отсутствие в стране зрелой и организованной со-
циальной силы, на которую Сунь Ятсен мог бы опереть-
ся в своей борьбе, политическую инертность народных
масс 10. Деятельность Сунь Ятсена была ограничена же-
сткими рамками социально-политических реалий Китая,
и прежде всего засильем милитаристов и абсолютным
преобладанием методов вооруженного насилия в полити-
ческой борьбе. Примечательно, что китайские коммуни-
сты, осудившие комбинации Сунь Ятсена с милитариста-
ми, впоследствии в—30-е годы — сами неоднократно пы-
7 Зак. 94
97
тались использовать в борьбе с гоминьданом выступле-
ния против Нанкина местных милитаристов.
Сунь Ятсен был настроен резко критически в отноше-
нии милитаристов (см., например, [27, с. 331—332]). Ха-
рактеризуя их правление, он писал: «Произвол мань-
чжуров сменился произволом многочисленной банды
разбойников, принесших еще больше вреда, чем мань-
чжуры» [27, с. 163]. В то же время он рассчитывал ис-
пользовать в интересах революционного движения про-
тиворечия между бэйянской и юго-западной группиров-
ками.
Первые две попытки Сунь Ятсена создать опорную
базу революции на Юге с помощью местных милитари-
стов— в 1917—1918 и 1921—1922 гг. — потерпели неуда-
чу. В первом случае Сунь Ятсен попытался опереться на
наиболее влиятельных милитаристов Юго-Запада — Тан
Цзияо и Лу Жунтина, которые выступали против прово-
димой аньхойским милитаристом Дуань Цижуем, конт-
ролировавшим пекинское правительство, политики воен-
ного объединения Китая и поэтому поддержали провоз-
глашенное Сунь Ятсеном «движение в защиту конститу-
ции».
Будучи заинтересованными в использовании автори-
тета Сунь Ятсена, они вместе с тем старались не допус-
тить его реального усиления и всячески пытались осла-
бить и подорвать влияние руководимого им Военного
правительства. Под флагом Северного похода, объяв-
ленного Сунь Ятсеном, Тан Цзияо ввел свои войска в
Сычуань, а Лу Жунтин — в Хунань. Расширив таким
образом подконтрольную территорию и не желая про-
должать наступление на Север, они стремились к пере-
мирию с чжилийскими милитаристами Фэн Гочжаном и
У Пэйфу, отношения которых с Дуань Цижуем все бо-
лее обострялись. Чжилийские лидеры не желали слу-
жить орудием политики Дуань Цижуя и высказавались
за мирное соглашение с Тан Цзияо и Лу Жунтином. Ко-
гда Супь Ятсен решительно выступил против сделки с
северными милитаристами, Таи Цзияо и Лу Жунтин,
усилив давление на Военное правительство, фактически
отстранили Сунь Ятсена от власти и вынудили его поки-
нуть Гуанчжоу.
Во второй половине 1920 г. Сунь Ятсен предпринял
новую попытку укрепиться в Гуандуне, изгнав оттуда
Лу Жунтина. На этот раз он сделал главную ставку на
гуандупскую армию своего сторонника Чэнь Цзюнмина,
98
дислоцировавшуюся в южной Фуцзяни. Поражение гуан-
сийской клики Лу Жунтина позволило Сунь Ятсену вер-
нуться в Гуанчжоу и 5 мая 1921 г. вступить в должность
чрезвычайного президента Китайской республики.
Сунь Ятсен рассчитывал превратить Гуандун в рево-
люционную базу и организовать новый Северный поход
через пров. Хунань. Однако Чэнь Цзюнмин отказал ему
в поддержке, что и предопределило неудачу Северного
похода верных Сунь Ятсену войск весной 1922 г. В ию-
не 1922 г. сторонники Чэнь Цзюнмина подняли мятеж
против Сунь Ятсена и вынудили его бежать из Гуанч-
жоу в Шанхай. Второе по счету «движение в защиту
конституции» также закончилось неудачей (подробнее
см. [149]).
Неудачи Сунь Ятсена в комбинациях с милитариста-
ми подталкивали его к поискам нового пути развития
революции. Огромное влияние на его мировоззрение
оказали Великая Октябрьская социалистическая рево-
люция и «движение 4 мая» 1919 г. Под влиянием этих
событий Сунь Ятсен начал выходить из идеологического
тупика, в котором он находился в 1913—1918 гг. (см.
[57, с. 109]), и вырабатывать новый, более широкий под-
ход к проблемам китайской революции. Сунь Ятсен на-
чал осознавать роль массового движения и пропаганди-
стской деятельности, необходимость союза с СССР и
китайскими коммунистами, проявил интерес к марксиз-
му и социализму (подробнее см. [138, с. 238—245]). Од-
нако, несмотря на известный поворот к союзу с демокра-
тическими силами, главную роль в революции он по-
прежнему отводил вооруженной борьбе. Не отказался
Сунь Ятсен и от тактики временных союзов с милитари-
стами, в частности фэнтяньскими и аньхойскими в
1923—1924 гг. (см. [9, с. 112—113]).
Переворот в мировоззрении Сунь Ятсена определился
в 1923—1924 гг. с разработкой новой трактовки «трех
народных принципов» и выдвижением «трех политиче-
ских установок». Этот переворот был связан с серьез-
ными изменениями в общественной жизни Китая в нача-
ле 20-х годов, прежде всего с усилением национально-ос-
вободительного движения в 1923—1924 гг., ростом поли-
тической активности и влияния новых социальных сил.
«Теперь,— писал С. А. Далин,— в стране созрели новые
движущие силы революции: рабочий класс, крестьянство,
интеллигенция. Попытки добиться победы при помощи
только наемных армий и милитаристских комбинаций
7*
99
уже не соответствовали новому соотношению социаль-
ных сил в Китае» [21, с. 134—135].
В феврале 1923 г. Сунь Ятсен в очередной раз воз-
главил южное правительство, после того как юньнань-
ский генерал Ян Симинь и гуансийский генерал Лю
Чжэньхуань, нанеся поражение гуандунскому милитари-
сту Чэнь Цзюнмину, захватили Гуанчжоу и часть терри-
тории провинции. Ни тот ни другой не являлись искрен-
ними сторонниками Сунь Ятсена и, передав ему власть,
«руководствовались не патриотическими или тем более
революционными устремлениями, а желанием укрепить-
ся в Гуандуне» [116, с. 219]. До 1924 г. правительство
Сунь Ятсена не располагало собственными вооруженны-
ми формированиями и потому находилось в зависимости
от своих союзников-милитаристов, которые контролиро-
вали местный административный аппарат и взимали в
свою пользу большинство налогов. Правительство Сунь
Ятсена располагало лишь налоговыми поступлениями с
соляной монополии и даже не имело средств оплачивать
сотрудников своих центральных органов (см. [9,
с. 137]).
Внешне утверждение в Гуанчжоу гоминьдановского
правительства в 1923 г. происходило в полном соответ-
ствии с законами милитаристской системы: провинци-
альные генералы приводят к власти гражданского поли-
тика, сохраняя при этом реальный контроль над всей
его деятельностью. Однако при всем сходстве с обычной
милитаристской схемой в данном случае имелся ряд су-
щественных отличий, главное из которых заключалось в
том, что во главе правительства стоял не заурядный по-
литикан, являвшийся послушной марионеткой в руках
генералов, а самый авторитетный деятель китайской ре-
волюции, осознавший зыбкость и бесперспективность
союза с милитаристами. Противоречие между идеологи-
ческой платформой Сунь Ятсена и милитаристской по
своей сути военной опорой его правительства требовало
разрешения в ту или иную сторону.
По мнению А. В. Меликсетова, гоминьдановская го-
сударственность первоначально возникла «лишь как раз-
новидность милитаристского режима» [83, с. 163]. У ее
истоков стояли две силы, представлявшие противопо-
ложные тенденции общественного развития,— милита-
ризм и революционная демократия, возглавляемая Сунь
Ятсеном. Противоборство и взаимопроникновение этих
двух тенденций во многом определяли эволюцию гоминь-
100
дановской государственности в последующие несколько
лет — вплоть до конца национальной революции 1925—
1927 гг. И хотя в ходе Северного похода возобладала, а
в последующее десятилетие стала безраздельно господ-
ствующей военно-бюрократическая тенденция, 1923—
1925 годы прошли под знаком преобладающего влияния
революционно-демократических сил. Содержание эволю-
ции гоминьдановской государственности в те годы за-
ключалось в «превращении Кантона из оплота милита-
ризма в базу национально-освободительной революции»
[78, с. 255].
Благодаря чему оказалась возможной прогрессивная:
эволюция гуанчжоуского правительства в 1923—
1925 гг.? Безусловно, это во многом объяснялось огром-
ным личным влиянием Сунь Ятсена, его связями с на-
ционалистическими общественно-политическими органи-
зациями и финансовой поддержкой со стороны китай-
ских эмигрантов. Однако все указанные факторы
имелись в наличии и в 1918, и в 1922 г., что не помеша-
ло южным милитаристам избавиться от Сунь Ятсена в
обоих случаях. Решающим, на наш взгляд, стало то, что
в 1923—1925 гг. гоминьдан опирался на массовое демо-
кратическое движение и союз с КПК, и именно это по-
зволило ему одержать верх над местными милитариста-
ми. Важным внешним фактором, способствовавшим уси-
лению позиций революционно-демократических сил в
Гуанчжоу, было широкое сотрудничество с Советским
Союзом и большая помощь, оказанная им гоминьданов-
скому правительству.
Процесс борьбы за создание в Гуандуне революци-
онной базы прошел через несколько этапов и развивался
по следующим основным направлениям: реорганизация
гоминьдана, установление политического союза с КПК и
упрочение связей с массовым движением; реорганизация
милитаристских войск и создание армии нового типа;
образование Национального правительства и создание
действенной системы гражданской администрации в Гу-
андуне.
Реорганизация гоминьдана, начавшаяся в октябре
1923 г. с помощью М. М. Бородина, по сути дела, озна-
чала создание партии на новой основе, поскольку ранее
она представляла собой рыхлый и аморфный конгломе-
рат без официальной программы и четкой структуры.
Главным направлением реорганизации являлось превра-
щение гоминьдана в массовую революционную партию и
101
расширение таким образом социальной опоры прави-
тельства. Сунь Ятсен так определял ее цели: «Нынеш-
няя реорганизация направлена на усиление нашей пар-
тии во всех провинциях Китая. До сих пор ее основные
силы находились за границей... Вот почему мы много
лет вели борьбу в Китае, опираясь только на армию.
Каждая военная победа означала победу партии, каж-
дое военное поражение — ее поражение. Единственная
цель нынешней реорганизации состоит в том, чтобы в
будущем полагаться не только на военную силу, но и на
силу самой партии» [27, с. 358].
В 1923—1925 гг. происходило стремительное расши-
рение рядов партии и рост ее политического веса: с осе-
ни 1923 по январь 1926 г. численность гоминьдана вы-
росла с нескольких тысяч до более чем 200 тыс. [220,
с. 224]. Его авторитет и влияние значительно возросли в
результате активной организационной работы коммуни-
стов в рамках единого фронта (подробнее см. [68,
с. 266—267]). Союз с КПК расширил социальную базу
режима и упрочил его связи с массовым движением, ко-
торое в те годы в Гуандуне переживало период бурного
роста.
Оформление единого фронта с коммунистами и кон-
солидация позиций гоминьдана в массовом движении
ослабляли зависимость правительства Сунь Ятсена от
местных милитаристов и создавали условия для корен-
ной реорганизации их армий и установления над ними
правительственного контроля. До тех пор пока военное
руководство оставалось в руках милитаристов, сохра-
нялась опасность реакционного военного переворота.
Поэтому борьба за армию была важнейшей задачей го-
миньдановских лидеров. Она велась по трем основным
направлениям: централизация военного управления, ре-
организация милитаристских войск и учреждение воен-
ной школы для подготовки собственных военных кадров
(о создании НРА подробнее см. [117, с. 10—15; 142,
с. 25—28]).
В начале 1925 г., войска, находившиеся в Гуандуне,
именовались «Союзной армией», представлявшей собой
конгломерат разношерстных милитаристских формиро-
ваний, командиры которых в какой-то мере подчинялись
Сунь Ятсену (подробнее см. [19, с. 145—146]). Неодно-
родность милитаристских войск и взаимные противоре-
чия между ними облегчали правительству задачу их ре-
организации на началах централизованного управления.
102
В 1924 г. был создан Совет обороны во главе с Сунь
Ятсеном в качестве органа объединенного командования,
а в декабре того же года он был заменен Военным сове-
том. В июне 1925 г. был образован новый Военный со-
вет, подчиненный Политическому совету гоминьдана, что^
усилило партийный контроль над армией (подробнее см.
[9, с. 120, 186; 77, с. 151 — 152]). 1 июля 1925 г. был ср
введено новое наименование вооруженных сил гуанчжо-
уского правительства — Национально-революционная
армия.
В течение 1925 г. были ликвидированы как самостоя-
тельные единицы юньнаньская армия Ян Симиня, гуан-
сийская Лю Чжэньхуаня, а затем и гуандунская армия
Сюй Чунчжи. В июне был подавлен мятеж первых, от-
крыто выступивших против правительства Сунь Ятсена.
В августе были разоружены как ненадежные части по-
следнего. Более мелкие милитаристские части были вы-
нуждены согласиться пройти переформирование. Парал-
лельно с реорганизацией осуществлялся переход на
централизованную систему финансового и материально-
технического снабжения, что подрывало самостоятель-
ность генералов (см. [77, с. 152]). Строгое разделение
военных и административных (главным образом фис-
кальных) функций означало коренной переворот во вза-
имоотношениях между военным правительством и под-
чиненными ему армиями.
Одновременно с этим предпринимались энергичные
меры по созданию собственных гоминьдановских частей
и соединений, ядром которых стали выпускники школы
Хуанпу (Вампу), организованной с помощью военных
советников из СССР. Школа Хуанпу стала базой, на
которой создавались части «партийной армии». Посте-
пенно она выросла до трех дивизий, составив 1-й армей-
ский корпус НРА, командиром которого был назначен
Чан Кайши.
Большое значение имело развертывание политработы
и создание сети политорганов в войсках. Это привело к
политизации армии, суть которой заключалась в частич-
ной замене традиционных связей и отношений между
солдатами и командирами идеологическими.
Признавая значение мероприятий гоминьдана по на-
лаживанию в НРА политической пропаганды и агита-
ции, следует отметить, что за короткий срок, прошедший
со времени создания Политуправления в июле 1925 г.
до начала Северного похода, было очень трудно пере-
103
строить сознание широких солдатских масс и превратить
их в убежденных сторонников революции. Наемный
принцип комплектования армии, низкий уровень грамот-
ности и региональные предрассудки солдат, а также
стремление генералитета НРА сохранить личный конт-
роль над «своими» войсками усугубляли трудности на
пути политического воспитания войск ”.
Для укрепления дисциплины в войсках в январе
1925 г., незадолго до начала первой военной кампании,
в «партийной армии» была введена система коллектив-
ной ответственности, суть которой сводилась к установ-
лению смертной казни за нестойкость и трусость в бою
со стороны отдельных солдат или целых подразделений,
особенно в случае гибели командира (см. [13, с. 170—
171; 205, с. 13}).
Укреплению положения Сунь Ятсена способствовало
создание системы гражданской администрации в про-
винции. 1 июля 1925 г. было образовано Национальное
правительство как исполнительный орган ЦИК гоминь-
дана. В 1924—1925 гг. был успешно проведен ряд адми-
нистративных реформ, в результате чего Национальное
правительство получило возможность осуществлять
фискальный контроль над провинцией. Об этом убеди-
тельно свидетельствует значительный рост налоговых
поступлений в казну к 1926 г. (см. [28, с. 10; 220,
с. 227]).
К началу 1926 г. политическое положение в Гуандуне
существенно изменилось по сравнению с первым годом
существования гуанчжоуского правительства. Местные
милитаристы были отстранены от власти и лишены фи-
нансовой базы. Вся территория провинции оказалась
под твердым контролем Национального правительства;
укрепился его авторитет в рабоче-крестьянских массах
и среди буржуазии. Значительно улучшилось экономиче-
ское положение. «В результате объединения Гуандуна,
разгрома милитаристов, строительства прочного госу-
дарственного аппарата, стабилизации финансов,— вспо-
минает А. И. Черепанов,— в провинции наступило эконо-
мическое оживление. Буржуазия воспряла духом, и ее
охватила горячка обогащения, этакое грюндерство» [28,
с. 29]. Все это позволило Национальному правительству
уже в середине 1926 г. приступить к практической ре-
ализации задачи объединения Китая и уничтожения ми-
литаризма. Возникнув внутри милитаристской системы,
в старой политической оболочке, гоминьдановская госу-
104
дарственность переросла ее узкие рамки и превратилась
в силу, нацеленную на уничтожение этой системы.
Таким образом, к 1926 г. «местный гуандунский ми-
литаристский режим фактически трансформировался в
принципиально новую социально-политическую систему»
(83, с. 164]. Его политическая эволюция происходила в
обстановке острой борьбы различных социальных сил и
характеризовалась противоборством демократической и
военно-бюрократической тенденций. И хотя последняя в
1923—1925 гг. не являлась решающей, ее противодейст-
вие демократическим институтам и порядкам ощущалось
на протяжении всего данного периода. С февраля 1923
по июнь 1925 г. это проявлялось в основном в деятель-
ности милитаристов «Союзной армии», которая выли-
лась в открытый мятеж юньнаньских и гуансийских
войск. После подавления мятежа главным носителем-
военно-бюрократических тенденций стала значительно-
укрепившая свои политические позиции верхушка го-
миньдановского генералитета, которая также противи-
лась демократическим переменам и рвалась к власти.
Первой пробой сил Чан Кайши и его сторонников можно
считать «события 20 марта» 1926 г., отражавшие ясно
наметившуюся тенденцию к военно-бюрократической:
диктатуре.
Накануне Северного похода гоминьдановская госу-
дарственность несла в себе как демократические, так и
военно-бюрократические потенции, причем ни те ни дру-
гие еще не получили явного преобладания.
Глава 3
ВЛИЯНИЕ НАЦИОНАЛЬНОЙ РЕВОЛЮЦИИ 1925—1927 гг.
И СЕВЕРНОГО ПОХОДА НРА
НА МИЛИТАРИСТСКУЮ СИСТЕМУ
Формирование слоя «новых» милитаристов
в период национальной революции 1925—1927 гг.
Середина 20-х годов отмечена резким усилением кри-
зисных явлений в милитаристской системе в результате
подъема национально-освободительного и революционно-
го движения, а также нарастания несоответствия мили-
таристского правления интересам национального воз-
рождения и общественного развития страны. Одним из
проявлений кризиса милитаризма стало формирование
слоя «новых» милитаристов в результате проникновения
национально-революционных идей в армейскую среду.
Термин «новые милитаристы» возник в обстановке
острой политической борьбы 20-х годов и использовался
для обозначения военачальников, выступавших против
бэйянских милитаристов в союзе с национально-револю-
ционным движением, но преследовавших при этом узко-
корыстные цели укрепления и расширения своей власти.
После контрреволюционного переворота Чан Кайши (ап-
рель 1927 г.) и разрыва единого фронта коммунисты, а
затем и левые гоминьдановцы, выступавшие за подчи-
нение армии и военного министерства ЦИК гоминьдана
под лозунгом реорганизации партии («реорганизациони-
сты»), стали применять это определение для характери-
стики Чан Кайши и других представителей гоминьданов-
ской военной верхушки. Указанный термин, появившись
как негативно-оценочный, пропагандистский, постепенно
перешел в историческую литературу и стал использо-
ваться в научных исследованиях, посвященных гоминь-
дановскому Китаю *. Подобная трансформация стала
возможной потому, что в середине 20-х годов в Китае
происходило размежевание в среде генералитета и фор-
мировался слой военных лидеров новой формации,
приходивших на смену милитаристам старого толка.
106
Как писали американские журналисты Т. Уайт а
Э. Джекоби, «десятилетия внутренних войн породили в-
Китае новое поколение солдат и офицеров, которые ин-
тересовались не только грабежом; для них родина стала
самоцелью, и они искали политического руководства,,
которое оплодотворило бы их военный опыт» [112,.
с. 56].
Элементы нового в милитаризме, обозначившиеся к
началу национальной революции, первоначально высту-
пали лишь как одна из тенденций в его развитии, как
равнодействующая прогрессивных и попятных сдвигов в
политическом поведении и мышлении гоминьдановского
генералитета и отдельных представителей региональных
военных группировок. Какой-либо четкой грани между
«старыми» и «новыми» милитаристами, особенно в на-
чальный период, не существовало, поскольку в деятель-
ности и тех и других, хотя и в разной мере, проявлялись
как новые моменты, связанные с ростом национального
сознания в Китае, так и традиционные для милитарист-
ской системы взгляды и нормы поведения. Эту грань
провела лишь гражданская война в Китае — Северный
поход 1926—1927 гг. Можно попытаться выделить ряд
наиболее типичных признаков и отличительных особен-
ностей военачальников новой формации.
«Новые» милитаристы, как и гоминьдан в целому не
были прямыми выразителями интересов конкретного
эксплуататорского класса. На наш взгляд, невозможно'
в принципе установить соответствие между политикой
гоминьдановской военной верхушки и интересами како-
го-то определенного класса в силу неоднородности, во-
первых, социальной базы гоминьдана, выступавшего
«как бы политической скрепой разнородных социальных
образований» [62, с. 61], так и самого слоя «новых» ми-
литаристов. Вместе с тем представляется заслуживаю-
щей внимания точка зрения В. И. Глунина и М. Ф. Юрь-
ева о более тесных связях «новых», гоминьдановских
милитаристов с буржуазией по сравнению со старыми,
полуфеодальными милитаристскими кликами (см. [54,
с. 99]).
«Новые» милитаристы сознавали необходимость лик-
видации полуколониальной зависимости и преодоления
отсталости страны, что подталкивало их к участию в
национально-революционном движении или к поискам
контактов с ним. Они выступали с националистических и
антиимпериалистических позиций: это был «новый для
107
Китая, своеобразный милитаризм революционного на-
ционализма» [96, с. 157]. По мнению А. В. Меликсетова,
«новые, гоминьдановские милитаристы являлись носите-
лями националистических и центростремительных тен-
денций и в данном смысле выражали общенациональные
стремления» [83, с. 167].
«Новые» милитаристы восприняли антиимпериали-
стические и националистические положения суньятсениз-
ма и использовали его в качестве своего идейного зна-
мени. Весьма немаловажную роль сыграло и то, что
Сунь Ятсен всегда отводил армии, военным средствам
политической борьбы особое место в осуществлении ре-
волюции и создании новой государственности.
«Новые» милитаристы в отличие от «старых», приме-
нявших преимущественно военные средства решения со-
циально-политических проблем, практиковали военно-
бюрократические методы управления. Кроме того, они
пытались использовать в своих интересах и массовое
движение, хотя относились к нему с подозрением или
скрытой враждебностью.
«Новые» милитаристы пошли на частичную полити-
зацию своих армий, постепенно налаживая в войсках
политработу, содержание которой составляла антиимпе-
риалистическая и националистическая пропаганда в ду-
хе «трех народных принципов». Однако эти нововведе-
ния, продиктованные желанием укрепить морально-бое-
вой потенциал войск, не были последовательными и це-
ленаправленными, поскольку каждый военачальник
•стремился сохранить безраздельное личное влияние в
своих частях. Многие из «новых» милитаристов прояв-
ляли глубокий интерес к достижениям советской воен-
ной школы, прежде всего в организации партийно-поли-
тической работы, обучении личного состава, подготовке
офицерских кадров, и заимствовали отдельные элементы
опыта Красной Армии.
Наряду с этим «новый» милитаризм нес в себе черты
преемственности от старой милитаристской системы. Это
выражалось прежде всего в стремлении военачальников
к сохранению своей независимости и личной власти над
армией и подконтрольными районами2, в ставке на во-
енную силу, в склонности к использованию неформаль-
ных традиционных связей.
Ядром формирующегося слоя «новых» милитаристов
в середине 20-х годов был генералитет НРА, а гоминь-
дановское правительство служило своего рода центром
108
притяжения для военных лидеров, находившихся на
«распутье» и еще не сделавших окончательного полити-
ческого выбора. Среди гоминьдановских генералов глав-
ной фигурой был Чан Кайши, в течение короткого пе-
риода времени сделавший стремительную карьеру, пер-
вой ступенькой в которой стало его назначение началь-
ником школы Хуанпу. Смерть Сунь Ятсена весной
1925 г. резко ослабила позиции революционно-демокра-
тических сил в гоминьдане, что облегчило Чан Кайши
путь наверх. В обстановке смятения и растерянности
после смерти Сунь Ятсена Чан Кайши сумел опереться
на немногочисленные, но дисциплинированные воинские
формирования Хуанпу, составлявшие его главное поли-
тическое достояние. После успешного завершения 1-го
Восточного похода против Чэнь Цзюнмина в апреле
1925 г. он был назначен командующим «партийной ар-
мией», в июне — начальником гуанчжоуского гарнизона,
в июле — членом Военного совета (см. [218, с. 12]).
После убийства Ляо Чжункая 20 августа 1925 г. Чан
Кайши вместе с Ван Цзинвэем и генералом Сюй Чунчжи
был назначен в состав специального комитета, имевше-
го чрезвычайные полномочия для преодоления кризиса
{231, № 130, с. 1195]. Ссылка Ху Ханьминя и устранение
с политической арены Сюй Чунчжи, части которого были
разоружены «партийной армией», сделали Чан Кайши и
Ван Цзинвэя ведущими лидерами гоминьдана (см. [220,
с. 236]).
В 1925—1926 гг. Чан Кайши стремился занимать
промежуточное положение в борьбе правого и левого
крыла гоминьдана, попеременно нанося удары по пред-
ставителям того и другого, постепенно сосредоточивая
все большую власть в своих руках (см. [28, с. 103—104;
13, с. 355]). Раскрывая причины этого, М. Ф. Юрьев пи-
сал: «Чан Кайши не удалось бы... захватить власть в
гоминьдане, занимая с самого начала своей деятельно-
сти антикоммунистическую, антинародную, антисовет-
скую позицию. Среди правых гоминьдановцев было до-
статочно авторитетов, ветеранов партии, бывших сорат-
ников Сунь Ятсена, для которых Чан Кайши... оставался
бы выскочкой, третьеразрядным офицером. Его шансом
была школа Хуанпу. Руководить же ею при Сунь Ятсене
и Ляо Чжункае мог только человек, выступавший про-
тив правых» [116, с. 311].
На II съезде гоминьдана Чан Кайши был избран в
состав ЦИК партии, а 20 марта 1926 г. он возглавил ан-
109
тикоммунистический и антидемократический переворот.
Хотя главная цель этого выступления — установление
диктатуры — не была достигнута, оно явилось первым
серьезным симптомом обострения отношений между ге-
нералитетом НРА и демократическими силами. В ре-
зультате переворота ослабли позиции КПК в едином
фронте, упала роль органов коллективного руководства
партийно-государственным аппаратом гоминьдана и,
напротив, укрепилось положение Чап Кайши и его груп-
пировки (см. [28, с. НО]). К середине 1926 г. он занимал
посты председателя ЦЙК гоминьдана, главнокомандую-
щего НРА, председателя Военного совета Национально-
го правительства, сосредоточив тем самым в своих руках
не только военную, но и политическую власть.
Другим источником формирования слоя «новых» ми-
литаристов явились отдельные представители региональ-
ных военных клик как па Юге, так и на Севере, испы-
тавшие на себе влияние национально-патриотических и
антиимпериалистических идей, но до 1926 г. не связан-
ные непосредственно с гоминьданом и Национальным
правительством. В середине 20-х годов черты «нового»
милитаризма были наиболее заметно выражены в миро-
воззрении и действиях гуапсийских генералов Ли Цзун-
жэпя, Хуан Шаосюна, Бай Чунси, а среди военачальни-
ков Севера — Фэн Юйсяна, Ху Цзинъи, Го Сунлина. В
1925 — начале 1926 г. они занимали промежуточное,
переходное положение между «старыми» и «новыми»
милитаристами.
Гуапсийские лидеры, объединившие провинцию под
своей властью в середине 1925 г., находились под влия-
нием идей национальной революции и были настроены
патриотически. Это выражалось в их стремлении восста-
новить единство страны и положить конец унизительно-
му положению Китая на международной арене (см.
[162, с. 108; 203, с. 59]). Они стали первыми союзниками
Национального правительства за пределами Гуандуна,
присоединившись к гоминьдану весной 1926 г.
Фэн Юйсян до начала Северного похода еще не при-
шел к осознанию необходимости союза с революционны-
ми силами Юга, однако изменения в его мировоззрении
в 1925—1926 гг. носили прогрессивный характер, равно
как и та роль, которую играли Национальные армии в
политической борьбе на Севере Китая. Все более отчет-
ливо проявлялись симпатии Фэн Юйсяна к гоминьдану,
в его войсках начиналась пропаганда «трех на-
110
родных принципов» Сунь Ятсена (см. [24, с. 53,
128]). В ноябре 1925 г. Фэн Юйсян открыто вы-
ступил против фэнтяньской клики в союзе с Го Сунли-
ном, что отражало его «дальнейшую эволюцию... реши-
мость бороться с реакционными милитаристами, т. е.
сблизиться с национально-революционными силами»
[116, с. 292]. В том же направлении — в сторону союза
с национально-революционным движением — двигался и
командующий 2-й Национальной армией Ху Цзинъи,
который первым из генералов Севера установил контак-
ты с СССР и пригласил оттуда военных советников (см.
[24, с. 9]). На территории, занимаемой его войсками, бы-
ла разрешена легальная деятельность гоминьдана, рабо-
чих профсоюзов, допускалось полулегальное существо-
вание компартии. Ряд генералов 2-й Национальной ар-
мии— Юй Южэнь, Бо Ливэй, Дэн Баошань, Ли Ци-
цай — входили в гоминьдан либо так или иначе к нему
примыкали, занимали резко враждебную позицию по
отношению к милитаристам типа Чжан Цзолиня,
У Пэйфу и империалистам (см. [19, с. 59, 61—62; 121,
с. 39—40]).
Преждевременная кончина Ху Цзинъи в апреле
1925 г. затормозила процесс перестройки 2-й На-
циональной армии в силу, союзную национально-рево-
люционному движению.
Революционно-националистические настроения про-
явились даже в среде фэнтяньского генералитета. Имен-
но в этом плане, на наш взгляд, следует рассматривать
восстание Го Сунлина, хотя буржуазные историки
склонны расценивать его как попытку обойденного в
наградах милитариста свергнуть своего патрона и за-
нять его место3.
Конечно, личные мотивы сыграли в восстании Го
Сунлина свою роль, но они не были самодовлеющими и
единственными. В журнале ЦК КПК «Сяндао» в конце
декабря 1925 г. следующим образом характеризовался
его политический облик: «Го Сунлин был сравнительно
передовым военным... относился к „левому крылу“мили-
таристов. На него, так же как и на руководителей На-
циональных армий, оказало влияние ожесточенное на-
ступление империалистов на Китай и нарастание нацио-
нально-революционного движения в стране; ему были
близки национальные идеи» [231, № 140, с. 1273]. В та-
ком же ключе трактуют восстание Го Сунлина современ-
ные китайские историки4. В пользу подобной оценки
111
свидетельствуют также воспоминания В. М. Примакова
[24, с. 130, 133]. Фэн Юйсяна (32, т. 3, с. 58—59, 65].
Таким образом, формирование слоя «новых» милита-
ристов в середине 20-х годов происходило не только в
гоминьдановской армии, но и вне ее.
«Новый» милитаризм, будучи генетически связан с
милитаристской системой 10—20-х годов, функционально
выступал как ее отрицание, как сила, стремившаяся во-
енпо-бюрократическими методами решить задачи поли-
тического объединения и освобождения страны от полу-
колониальной зависимости. «В силу неразвитости глав-
ных социально-экономических противоречий, обычно по-
рождающих буржуазно-демократические революции,—
писал В. И. Глунин,— решение национально-освободи-
тельных задач в Китае происходило не столько на эко-
номической, сколько на военно-политической основе»
[53, с. 127]. Реакционными сторонами «нового» милита-
ризма являлись антидемократизм, антикоммунизм, жи-
вучесть худших традиций периода милитаристской раз-
дробленности.
Мощным катализатором процесса размежевания
«старых» и «новых» милитаристов явился Северный по-
ход НРА 1926—1927 гг., в ходе которого произошла
прямая конфронтация двух форм милитаризма.
Становление гоминьдановского
централизованного военного
режима
(1926 — середина 1928 г.)
Важнейшей общенациональной задачей в Китае в
20-е годы являлось объединение страны.
Лозунг военного похода против бэйянских милитари-
стов с целью объединения Китая являлся одним из глав-
ных в идеологическом арсенале гоминьдана. Дважды —
в 1922 и 1924 гг. — Сунь Ятсен пытался осуществить его
на практике, но безуспешно (подробнее см. [9, с. 132—
134, 144—146]). После его смерти гуанчжоуское прави-
тельство продолжало форсированную подготовку к Се-
верному походу. Отношение руководства КПК к военной
борьбе Национального правительства в 1925—1927 гг.
отличалось противоречивостью, колебаниями, отсутстви-
ем твердой, последовательной позиции. Это объяснялось
главным образом опасением коммунистов, что Северный
112
поход приведет к дальнейшему усилению военно-дикта-
торских тенденций в гоминьдане (подробнее см. [53,
с. 131; 55, с. 76, 81]). Как признал Чэнь Дусю на V съез-
де КПК (апрель—май 1927 г.), «хотя принципиально мы
высказались за Северную экспедицию, но на практике
мы никогда активно и решительно не поддерживали Се-
верной экспедиции» (цит. по [87, с. 108]).
Признаки активизации военно-бюрократической вер-
хушки в гоминьдане и серьезного размежевания правого
и левого крыла национального фронта явственно обозна-
чились еще до начала Северного похода, особенно в ходе
«событий 20 марта» 1926 г. Пойти на открытый отказ от
единого фронта весной 1926 г. Чан Кайши не осмелился,
поскольку даже правые гоминьдановские лидеры (Сунь
Фо, У Течэн, У Чаошу и др.), а также большая часть
генералитета НРА не желали установления единоличной
власти Чан Кайши (см. [20, с. 173; 28, с. 71, 105]). Он
был вынужден временно отступить, однако начавшийся
Северный поход создал благоприятные условия для ус-
тановления военной диктатуры.
Развитие революции в 1926—1927 гг. шло по двум
взаимосвязанным направлениям: военные действия НРА
против северных милитаристов; рост массового рабочего
и крестьянского движения на освобожденной территории
и обострение классовой борьбы (см. [96, с. 243]). Глав-
ным было первое направление. По словам В. И. Глуни-
на, «основными факторами революционного процесса на
всем протяжении революции 1925—1927 гг. оставались
армия и опирающееся на нее правительство, революци-
онная общественность имела второстепенное значение»
[53, с. 128].
Преобладание военного фактора в развитии револю-
ции усилило военизацию всех сторон деятельности го-
миньдановского режима и политическую роль генерали-
тета НРА. Массовое движение не было еще достаточно
мощным и организованным, чтобы стать главным оруди-
ем революции или — по меньшей мере — служить эф-
фективным противовесом силам, представлявшим воен-
но-диктаторские тенденции. Выдвижение на первый
план в решении задач национальной революции военно-
бюрократических методов в конечном счете было обус-
ловлено слабостью и малочисленностью китайского про-
летариата, в целом низкой политической активностью
крестьянства и его недостаточной вовлеченностью в ре-
волюционное движение.
8 Зак. 94
113
На начальном этапе Северного похода НРА выступа-
ла ударной силой революции, и именно это определяло
ее политическую роль и характер взаимодействия с мас-
совым движением. По заключению М. Ф. Юрьева, «в
первые месяцы Северного похода определяющими в от-
ношениях между революционной армией и рабоче-кре-
стьянскими массами были взаимная помощь и единство»
{116, с. 367]. Верхушка НРА, по своим классовым инте-
ресам смыкавшаяся с правым крылом гоминьдана, в то
время нуждалась в сохранении единого фронта, посколь-
ку еще не имела достаточных сил для того, чтобы по-
рвать с демократическим движением, установить воен-
ную диктатуру и один на один вести борьбу с северными
милитаристами.
Кроме того, борьба за лидерство между двумя веду-
щими военными деятелями гоминьдана — Чан Кайши и
Тан Шэнчжи — толкала каждого из них на поиски сою-
за с революционно-демократическими кругами, чтобы
обеспечить себе дополнительное преимущество перед
конкурентом. Это в полной мере проявилось во второй
половине 1926 г., когда, по воспоминаниям В. В. Виш-
няковой-Акимовой, оба соперника «наперебой старались
зарекомендовать себя самыми левыми генералами и не
только не пытались ограничить революционное движе-
ние на освобожденной территории, но сами подписывали
декреты о различных революционных мероприятиях»
[20, с. 194] (см. также [37, с. 4—5]).
По мере продвижения НРА на север и втягивания в
революцию все новых масс трудящихся постепенно уси-
ливался разрыв между армией и демократическим дви-
жением, в первую очередь крестьянским. Китайская де-
ревня, включая ее имущую часть, страдавшая от непо-
сильных поборов со стороны милитаристов, ожидала от
новой власти снижения налогов. Однако гоминьданов-
ское правительство, вынужденное затрачивать огромные
средства на продолжение Северного похода, не имело
реальных возможностей существенно снизить налогооб-
ложение, что вызывало рост социальной напряженности
и конфликты между новой властью и крестьянством (см.
[69, с. 117—118, 142]).
Одновременно с этим обострялась классовая борьба
в деревне, участились случаи захвата и раздела поме-
щичьих земель вопреки официальным установкам аграр-
ной политики гоминьдана. «Одним из наиболее опасных
последствий „перегибов" в крестьянском движении,— от-
114
мечает Г. И. Сергеев,— явилась негативная реакция
военнослужащих гоминьдановской армии, которые воз-
мущались действиями крестьянских союзов в их родных
уездах и деревнях» [102, с. 63]. Угроза аграрной револю-
ции вызвала резкое «поправение» генералов и офицеров
НРА, которые уже в декабре 1926 г. стали самовольно
подавлять революционное движение на местах (см. [28,
с. 211; 19, с. 195]). Центром притяжения контрреволюци-
онных сил в армии стал Чан Кайши, который к началу
1927 г. сосредоточил в своих руках большую власть [10,
1927, № 5, с. 91].
Усиление позиций генералитета НРА и блокировав-
шихся с Чан Кайши правых деятелей сопровождалось
острой борьбой внутри единого фронта. Коммунисты и
левые гоминьдановцы, группировавшиеся вокруг ухань-
ского центра, выступили против диктаторских замашек
Чан Кайши под лозунгами: «Власть партии должна быть
превыше всего!», «Долой диктатуру военных!». На ху-
бэйском провинциальном съезде гоминьдана (январь
1927 г.) было официально объявлено о начале борьбы
против военной диктатуры [102, с. 84]. Еще раньше — с
осени 1926 г. — широко развернулось движение за при-
глашение Ван Цзинвэя на пост главы правительства,
чтобы создать противовес власти Чан Кайши.
24 февраля 1927 г. руководство уханьской организа-
ции гоминьдана выступило с призывом «спасти гоминь-
дан, заставить военных лидеров подчиниться партийно-
му руководству» (см. [102, с. 85; 200, с. 112]). На 3-м
пленуме ЦИК гоминьдана (10—17 марта 1927 г.) были
упразднены посты председателя ЦИК, председателя Во-
енного совета, заведующего отделом военных кадров,
которые занимал Чан Кайши. В Постоянном комитете
ЦИК большинство членов, включая двух коммунистов,
являлись противниками Чан Кайши (см. [63, с. 298; 171,
с. 193—194]). Однако это не поколебало могущество
Чан Кайши, так как он сохранил контроль над армией.
Кроме того, как писал А. И. Черепанов, беда левых «за-
ключались в том, что у них не было опытного и твердого
вождя, искреннего сторонника идей национальной рево-
люции» [28, с. 206].
Позиции военных были особенно сильны на местах.
На территории провинций, занятых НРА, власть Нацио-
нального правительства с самого начала утверждалась
на принципах военной диктатуры, а гражданские органы
и массовые организации в лучшем случае играли вспо-
8*
115
могательную роль. Это вызывало среди генералов НРА
усиление настроений милитаристской вольницы, кото-
рые подогревались нарушением централизованного снаб-
жения войск, в результате чего многие генералы восста-
новили свою самостоятельность. По свидетельству
А. В. Благодатова, они «обеспечивали свои войска день-
гами, собирая налоги с населения, а вооружение и бое-
припасы пополняли за счет трофеев» [19, с. 168].
Оживлению милитаристских тенденций в НРА и ук-
реплению позиций группировки Чан Кайши способство-
вали серьезные недостатки в постановке политработы
(см. [229, 1927, № 2, с. 132]), и ухудшение качественного
состава войск. В ходе боев невосполнимые потери понес-
ли наиболее преданные революции части. Например, в
отдельном полку коммуниста Е Тина к концу августа
1926 г. оставалась лишь 7ю состава, имевшегося в мае
1926 г., при выступлении из Гуандуна [116, с. 340]. В то
же время в состав НРА включались войска разбитых
или перешедших на сторону Национального правитель-
ства милитаристов, что вело к деполитизации гоминьда-
новской армии. Влившиеся в НРА части такого рода
привнесли все отрицательные качества милитаристских
войск: политическую индифферентность, недисциплини-
рованность, стремление к наживе и т. д. (см. [19,
с. 214]).
На обострение борьбы между правыми и левыми си-
лами, между военно-бюрократической и революционно-
демократической тенденциями в гоминьдановском режи-
ме значительное влияние оказал внешний фактор. По-
литика империалистических держав в Китае с конца
1926 г. была нацелена на раскол революционного лагеря
изнутри путем «наведения мостов» с правым крылом го-
миньдана, прежде всего с группировкой Чан Кайши. В
соответствии с установками «новой» политики, провоз-
глашенной в декабре 1926 г., представители Запада и
Японии попытались примирить Чан Кайши с Чжан Цзо-
линем, чтобы использовать их для подавления револю-
ционного движения (см. (168, с. 169—172, 175]) 5.
Во внешнеполитических заявлениях гоминьдана в тот
период заметно усилились соглашательские настроения в
подходе к отношениям с империалистическими странами
(см. [96, с. 277]). В конце 1926 — начале 1927 г. Чан
Кайши вел активные поиски путей сближения с США и
Японией (см. [171, с. 214]). Наметившийся поворот в
«китайской» политике империализма в сторону сотруд-
116
ничества с правым гоминьданом придал Чан Кайши
уверенность в своих силах и подтолкнул его к прямой
конфронтации с демократическим движением и разрыву
единого фронта.
К весне 1927 г. позиции Чан Кайши и его сторонни-
ков настолько окрепли, что они решились на осущест-
вление открытого контрреволюционного военного пере-
ворота. 7 апреля 1927 г. в Шанхае состоялось секретное
военное совещание, на котором Ли Цзунжэнь, Ли Цзи-
шэнь, Бай Чунси и Хуан Шаосюн поддержали планы
Чан Кайши по установлению военной диктатуры (см.
*[205, с. 41]). Успеху переворота в решающей степени
способствовало изменение отношения национальной бур-
жуазии к единому фронту с КПК. К этому времени, опа-
саясь подъема революционного движения, она все боль-
ше склонялась к поддержке диктаторских амбиций Чан
Кайши. 28 марта на встрече с 29 представителями круп-
ной буржуазии Шанхая Чан Кайши дал обещание, что в
вопросе отношений между трудом и капиталом не пой-
дет по пути уханьского правительства. 1 апреля ему бы-
ли переданы 3 млн. юаней от шанхайской буржуазии,
финансировавшей таким образом антикоммунистический
переворот 12 апреля (см. (178, с. 53]). Империалистиче-
ские государства, со своей стороны, всемерно подталки-
вали Чан Кайши к разрыву с коммунистами (подробнее
см. [178, с. 52—55]).
Апрельский переворот Чан Кайши знаменовал собой
важный рубеж в развитии гоминьдановского милитариз-
ма. Группировка Чан Кайши, контролировавшая боль-
шую часть территории гоминьдановского Китая, пошла
на разрыв с массовым движением и установление воен-
ной диктатуры. В нанкинском правительстве, образо-
ванном в апреле 1927 г., вся власть была сосредоточена
в руках главнокомандующего НРА Чан Кайши, генера-
лов Бай Чунси и Хэ Инциня (см. [19, с. 241]).
Антикоммунистические акции гоминьдановских гене-
ралов закрепили превращение НРА в орудие контррево-
люции. Как отмечалось в документах Коминтерна, «пос-
ле переворота, совершенного Чан Кайши, национальная
армия Южного Китая превратилась в армию, служащую
фактически империалистическим целям» [11, с. 216].
Однако переворот Чан Кайши еще не означал окон-
чательной победы военно-бюрократического начала над
демократическим. В Центральном Китае продолжало
действовать левогоминьдановское уханьское правитель-
117
ство, объявившее о своей верности политике единого
фронта. Подъем революционного движения оказывал
влияние на его позицию, однако оно проявляло непосле-
довательность и нерешительность в своей политике.
Г. И. Сергеев, исследовавший деятельность уханьского
правительства, писал, что на всем протяжении своего су-
ществования оно «постоянно сталкивалось с проблемой
выбора: либо союз с массовым движением, либо союз с
„новыми** милитаристами типа Чан Кайши или Тан
Шэнчжи. А это была трудная задача, так как, лишив-
шись одного из этих двух основных факторов своей вла-
сти, правительство оказывалось в опасной зависимости
от другого» [102, с. 186].
После апрельского переворота Чан Кайши уханьское
правительство попыталось сохранить баланс между ар-
мией и массовым движением и, лавируя между ними,
удержаться у власти. Характеризуя его отношение к де-
мократическим силам, М. М. Бородин отмечал: «Не бы-
ло ни одного момента во всей истории нашего блока с
левыми, когда бы последние не чувствовали боязни ро-
ста массового движения и КПК. Они думали использо-
вать КПК и массы, а потом — посмотрим» (цит. по [28,
с. 250]). Опасаясь утраты контроля над массовым дви-
жением и пытаясь использовать его в своих интересах,
уханьские лидеры при этом делали главную ставку в
борьбе против Чан Кайши на соединения НРА, находив-
шиеся в их распоряжении. Однако опора на армию была
зыбкой и ненадежной, поскольку генералы, до поры до
времени поддерживавшие правительство Ван Цзинвэя,
по своим взглядам мало отличались от Чан Кайши и
связанных с ним военачальников. Раскол генералитета
НРА на две группировки (наньчан-нанкинскую во гла-
ве с Чан Кайши и уханьскую, возглавляемую Тан Шэнч-
жи) «произошел никак не из-за принципиального разли-
чия их идеологии, а из-за личных антипатий между Тан
Шэнчжи и Чан Кайши» [19, с. 195].
Развитие событий на территории Центрального Ки-
тая в апреле—мае 1927 г. показало иллюзорность на-
дежд уханьских гоминьдановцев использовать демокра-
тическое движение, сохраняя при этом лояльность
генералитета и высшего офицерства НРА. Тактика лави-
рования, избранная уханьскими лидерами, была беспер-
спективной в условиях растущего отчуждения между де-
мократическими силами и армией. Деятельность массо-
вых организаций на местах и в особенности стихийные
118
моменты в крестьянском движении вызывали растущее
недовольство офицеров, которые в своем большинстве
были выходцами из богатых семей (см. [102, с. 63,
121]). Назревал открытый конфликт, и в этом конфлик-
те правительство Ван Цзинвэя стало на сторону генера-
литета.
Нарастание контрреволюционных настроений в ар-
мии вылилось в мае—начале июня в серию военных мя-
тежей: сычуаньского генерала Ян Сэня, командира 14-й
дивизии в Хубэе Ся Доуиня, командира полка в Чанша
Сюй Кэсяна, командира 3-го корпуса в Цзянси Чжу
Пэйдэ и др. Войска НРА, находившиеся в Хэнани, воз-
вращались в Центральный Китай для подавления кре-
стьянского движения (см. [117, с. 24—25]). Уханьские
лидеры не посмели пресечь эти выступления и встали на
путь ограничения массового движения и свертывания
сотрудничества с ним. В июне 1927 г., выступая на засе-
дании Революционного совета, Ван Цзинвэй заявил:
«Коммунисты предлагают нам идти вместе с массами,
но где эти массы, где видна восхваляемая сила шанхай-
ских рабочих или гуандунских и хунаньских крестьян.
Нет этой силы. Вот Чан Кайши без массы держится
крепко. А нам предлагают идти с массами, но это значит
идти против армии. Нет, мы пойдем лучше без масс, но
вместе с армией» (цит. по [87, с. 132—133; 170, с. 229]).
Вскоре после этого в июле 1927 г. уханьское правитель-
ство разорвало единый фронт с КПК.
Сделав выбор в пользу союза с «новыми» милитари-
стами, уханьские лидеры пытались сохранить хотя бы
минимальное влияние в массовом движении и деклари-
ровали неизменность своей политики в отношении рабо-
чих и крестьян (см. (10, 1927, № 6, с. 59]). Но каковы
бы ни были их заявления, главной опорой группировки
Ван Цзинвэя стала армия, а ее позиции в массовом
движении резко ослабли. Разрыв единого фронта с ком-
мунистами подготовил почву для компромисса между
Уханем и Нанкином. Это событие знаменовало заверше-
ние целого этапа в процессе милитаризации гоминьда-
новской государственности. На всей территории, осво-
божденной в период Северного похода, был установлен
режим контрреволюционной военной диктатуры.
Во второй половине 1927 — первой половине 1928 г.
в гоминьдановском Китае продолжалась острая борьба
за власть между группировками Ван Цзинвэя, Чан
Кайши, гуансийцев и др., но она уже не была противо-
119
борством между сторонниками союза с демократическим
движением с одной стороны, и «новыми» милитариста-
ми — с другой. Политический вес группировки Ван
Цзинвэя уже целиком и полностью определялся ее свя-
зями с армией Тан Шэнчжи. Военно-бюрократическая
тенденция в гоминьдановском режиме окончательно и
бесповоротно взяла верх над революционно-демократи-
ческой.
Важнейшим военно-политическим итогом Северного
похода явилось объединение большей части Китая под
властью Национального правительства, ликвидация вла-
сти бэйянской клики и милитаристской системы. Гоминь-
дан сделал важный шаг в направлении действительного
объединения Китая. В то же время произошло резкое
возрастание роли армии и упадок демократических на-
чал, доминирующее положение заняли «новые» милита-
ристы, возглавляемые Чан Кайши. Ассимиляция го-
миньданом «старых» милитаристов привела к тому, что-
блок «старых» и «новых» милитаристов стал одной из
его характерных социально-политических черт.
Политический режим, установившийся в итоге Север-
ного похода и военной кампании НРА в феврале—июне
1928 г., был качественно иного типа, чем милитаристские
режимы 1916—1928 гг., поскольку он представлял собой
форму реализации «нового» милитаризма, социально-по-
литическое содержание которого в большей степени от-
вечало потребностям буржуазного развития Китая и ус-
транения наиболее архаичных черт в общественном
строе страны.
Наряду с этим новый режим сохранял многие черты,
унаследованные от «старого» милитаризма, которые вы-
ражались в первую очередь в военно-бюрократических
методах осуществления государственной власти и силь-
ных местнических настроениях среди генералитета го-
миньдановских армий. Концентрация власти в руках
военных, значительная часть которых лишь формально-
подчинилась Национальному правительству в 1926—
1928 гг., способствовала сохранению регионально-мили-
таристских тенденций в новых условиях гоминьдановско-
го Китая.
Влияние Северного похода
на региональный милитаризм
Северный поход не был первой попыткой военного-
объединения: в разное время Сунь Ятсен, а также Ду-
120
ань Цижуй, У Пэйфу и Чжан Цзолинь пытались распро-
странить свою власть на большую часть территории
страны, но терпели неудачу. Главная причина этого за-
ключалась в том, что усиление той или иной региональ-
ной группировки и нарушение равновесия в милитарист-
ской системе вело к объединению более слабых клик
перед лицом общей угрозы. По словам Д. Лэри, «мили-
таризм обладал достаточной мощью, чтобы подавить
развитие любой новой политической силы, которая мо-
гла бы объединить страну» [203, с. 13]. Кроме того,
объединение Китая руками милитаристов, как правило
связанных с той или иной империалистической страной,
в обстановке раздела его территории на сферы влияния
и отсутствия безусловной гегемонии одной из держав
было невозможным вследствие острых противоречий
между ними (см. [224, 1926, № 8—9, с. 3]). Таким обра-
зом, действовал своего рода «защитный механизм»,
обеспечивавший статус-кво сложившейся системы. Од-
нако в 1926—1928 гг. он не сработал, хотя и предприни-
мались попытки объединения бэйянских милитаристов.
Объяснялось это, на наш взгляд, тем, что в период
Северного похода милитаристскому блоку противостоял
принципиально иной, по сравнению с обычными междо-
усобными войнами, противник, качественное превосход-
ство которого было обусловлено идеологическими и по-
литическими факторами.
Гоминьдан сумел использовать ситуацию революци-
онного и патриотического подъема в 1925—1927 гг.6.
Северный поход осуществлялся под флагом револю-
ционно-демократической идеологии Сунь Ятсена в союзе
с коммунистами и демократическим движением, что ко-
ренным образом отличало его от предыдущих попыток
военного объединения. Единый фронт объединял пред-
ставителей широкого спектра социальных сил — буржуа-
зии, пролетариата, крестьянства, средних слоев и др.,
политическая активность которых создала благоприят-
ные условия для операций НРА. В целом ряде случаев
население районов, контролировавшихся милитаристами,
оказывало весомую военную помощь гоминьдановским
войскам (подробнее см. [96, с. 253—255]). Иначе гово-
ря, Северный поход «приобрел характер национально-
освободительной войны китайского народа против север-
ных милитаристов» [96, с. 243].
Военный успех гоминьдана был в немалой степени
обусловлен ослаблением лагеря контрреволюции в ре-
121
зультате обострения внутренних социально-экономиче-
ских и политических проблем милитаристских режимов.
Положение усугублялось серьезными противоречиями
между кликами, что было искусно использовано Нацио-
нальным правительством. Пагубной для милитаристов
оказалась и первоначальная недооценка ими реальной
силы гоминьдана: до захвата частями НРА Чанша
(пров. Хунань) среди бэйянских милитаристов бытовало
мнение о том, что Северный поход не отличается от пре-
дыдущих попыток военного объединения, предпринятых
Сунь Ятсеном, и является не более чем малой войной на
границе между Хунанью и Гуандуном (см. [30, с. 351]).
Глубокое воздействие на ход и итоги внутриполитиче-
ской борьбы в Китае в период Северного похода оказал
внешний фактор. Гоминьдановское правительство опира-
лось на военную и политическую помощь Советского
Союза, что позволило создать и оснастить армию, кото-
рая по своим морально-боевым качествам намного пре-
восходила войска противника. Неоценимый вклад в по-
беду НРА внесли советские военные советники, возглав-
ляемые В. К- Блюхером. В то же время переход импе-
риалистических держав к «новой» политике в Китае и
их постепенная переориентация с поддержки милитари-
стов на сотрудничество с правым гоминьданом свели до
минимума шансы северного блока в гражданской войне.
Распад милитаристской системы не был единовре-
менным актом, он принял форму последовательного от-
падения от нее отдельных режимов в результате военно-
го поражения местных милитаристов или их доброволь-
ного подчинения Национальному правительству. В ходе
наступления армий Северного похода многие милитари-
сты заявляли о поддержке «трех народных принципов» и
вместе со своими войсками присоединялись к НРА 1. Ре-
шающую роль при этом играло их стремление сохранить
свою армию как основу личной власти и примкнуть к
восходящей и наиболее динамичной военно-политической
силе, которая весомо заявила о претензиях на общена-
циональное лидерство. Столкнувшись с дилеммой — со-
противление НРА или добровольное подчинение,— мно-
гие милитаристы выбирали второй вариант, так как в
таком случае они могли рассчитывать на сохранение
своего положения при незначительных уступках, в основ-
ном идеологического характера. Сопротивление же арми-
ям Северного похода было чревато разгромом и утратой
состояния, поскольку Национальное правительство на
122
завоеванных территориях конфисковывало имущество
разбитых генералов (см. [200, с. 280—281]).
Кроме того, сыграли свою роль и такие обстоятель-
ства, как подкуп генералов противника, широко прак-
тиковавшийся Чан Кайши, высокое жалованье в НРА
(подробнее см. [200, с. 277—278]) и перспектива повы-
шения по службе в случае подчинения гоминьдановско-
му правительству. Например, Тан Шэнчжи, бывший в
армии У Пэйфу командиром дивизии, стал командую-
щим 8-м корпусом НРА, председателем временного пра-
вительства Хунани и председателем провинциального
комитета гоминьдана. Иначе говоря, его новое положе-
ние было равнозначно статусу военного и гражданско-
го губернатора провинции [200, с. 264]. Этому правилу
гоминьдановцы следовали и в дальнейшем, что во мно-
гом способствовало «размыванию» милитаристского
блока. Внутренняя неоднородность милитаристской си-
стемы и отсутствие прочных связей между ее элемента-
ми объясняют ту относительную легкость, с которой го-
миньдану удавалось «переманивать» на свою сторону
целые соединения и части противника.
Вместе с тем возможности компромисса между «ста-
рым» и «новым» милитаризмом не были беспредельны-
ми. Наиболее часто случаи перехода местных милитари-
стов на сторону НРА наблюдались в провинциях к югу
от Янцзы и гораздо реже — в Северном Китае (см. [200,
с. 285—286]), являвшемся главным оплотом реакции и
основной территориальной базой бэйянской клики.
Прецедент во взаимоотношениях между гоминьданов-
ским режимом и местными милитаристами был создан
еще до начала Северного похода весной 1926 г., когда
власть Национального правительства признала гуан-
сийская клика. Гоминьдановцы не смогли установить
твердый контроль над союзником: вопросы финансового
и военного управления оставались в ведении гуансий-
ских властей; в партийных делах они также пользова-
лись большой самостоятельностью (см. [30, с. 291]). На-
метившаяся таким образом модель отношений с милита-
ристами была закреплена переходом на сторону гоминь-
дана Тан Шэнчжи. Обосновавшись в Чанша после побе-
ды над войсками У Пэйфу в Хунани, он назначил на все
посты в провинциальном правительстве своих сторонни-
ков. Тан Шэнчжи сохранил личную власть над своими
соединениями, а изменения свелись лишь к терминоло-
гическим новшествам: они стали именоваться 8-м корпу-
123
сом НРА, а сам он получил титул полевого командую-
щего гоминьдановскими войсками [203, с. 67].
Подобно гуансийским милитаристам, Тан Шэнчжи не
разрешил организовать в своих войсках действенной по-
литработы, назначив на должность политкомиссара
(«представителя партии») одного из своих подчиненных.
Такое же отношение к политработе было характерно и
для абсолютного большинства других военачальников
НРА, допускавших деятельность комиссаров лишь пос-
тольку, поскольку она не угрожала их личному влия-
нию, и стремившихся строго дозировать распростране-
ние идей национальной революции. Каждый генерал
следил за тем, чтобы политотделы не выходили за рамки
лозунгов борьбы против империализма вообще и отвле-
ченного изложения «трех народных принципов» (см.
[76, с. 50]). В таких условиях политорганы в НРА,
призванные, по замыслу Сунь Ятсена, препятствовать
развитию милитаристских настроений среди генерали-
тета, не могли успешно решить эту задачу. Поэтому не
следует, подобно Ци Сишэну (см. [189, с. 99]), переоце-
нивать роль и возможности комиссаров, направляемых в
региональные армии, влившиеся в НРА. Несмотря на
«лакировку» в гоминьдановские тона, в целом они со-
храняли милитаристский характер.
Гоминьдановское руководство не сумело наладить
эффективной и всесторонней работы по преобразованию
милитаристских соединений в революционную армию.
НРА росла подобно снежному кому, обрастая милита-
ристскими войсками, которые лишь формально станови-
лись частью военной структуры гоминьдановского режи-
ма. О масштабах отмеченной трансформации региональ-
ного милитаризма можно судить по следующим данным:
в июле 1926 г. численность НРА составляла менее
100 тыс. человек, а к февралю 1928 г. — около 1 млн., в
основном за счет присоединившихся к ней милитарист-
ских войск [200, с. 277].
По мере продвижения НРА на север перед гоминьда-
новским руководством все острее вставала проблема по-
литического закрепления освобожденных территорий и
создания органов гражданской власти. Особенно в этом
были заинтересованы левые силы, которые стремились
«таким путем создать противовес фактической диктату-
ре военщины в ряде мест» [28, с. 206]. Определенные ме-
ры по реорганизации старой администрации и усилению
влияния гоминьдана на местах были приняты (см. [20,.
124
с. 193; 96, с. 255—256]), однако, как отмечает А. С. Ко-
стяева, реальная власть оставалась, по существу, в ру-
ках старого управленческого аппарата, персональный
состав которого изменялся незначительно. У гоминьдана
и КПК не хватало кадров даже для ведения пропаган-
дистской работы на местах. К тому же Национальное
правительство не ставило цели изменить административ-
ную систему и персональный штат чиновников, если по-
следние не выступали открыто против революции (см.
[70, с. 236—237]).
Хозяевами положения на местах были военачальни-
ки НРА. Во время Северного похода ставка главноко-
мандующего помимо чисто военных вопросов ведала на
освобожденной территории политико-административны-
ми и финансовыми делами и располагала огромной
властью (см. [30, с. 451]). Командиры корпусов обычно
занимали посты председателей провинциальных прави-
тельств и назначали своих сторонников или подчинен-
ных начальниками уездов и руководителями местных
фискальных органов (см. [30, с. 427]). Подобная практи-
ка усиливала влияние генералитета и питала местниче-
ские тенденции в ущерб центральной власти.
Кроме того, задача создания нового административ-
ного аппарата осложнялась тем, что офицеры, назначав-
шиеся на должности гражданских чиновников, как пра-
вило, не имели соответствующух навыков и опыта и за-
частую оказывались не в состоянии наладить нормаль-
ную работу органов гражданского управления8.
Еще более сложной была задача создания политиче-
ской опоры гоминьдановского режима в низовом зве-
не — в деревне, которая жила по своим собственным за-
конам и управлялась традиционной сельской верхушкой.
Еще накануне Северного похода М. М. Бородин, указы-
вая на тесную связь между аграрным вопросом и зада-
чей создания нового аппарата власти в деревне, отме-
чал: «Новое антиимпериалистическое государство не
может быть построено без того, чтобы не разрешить аг-
рарной проблемы» (цит. по [28, с. 28]). Однако в ходе
Северного похода гоминьдан не только отказался от осу-
ществления лозунга «Каждому пахарю свое поле», но
даже не смог, как отмечалось выше, снизить налогооб-
ложение. Представительные демократические органы
власти на местах, которые могли бы стать связующим
звеном между правительством и массами населения, не
создавались.
125
На начальном этапе Северного похода Национальное
правительство пыталось привлечь крестьянские союзы к
осуществлению административных функций в деревне
(см. [96, с. 301]), однако непоследовательность и нере-
шительность гоминьдана в аграрном вопросе, все более
отрицательное отношение его лидеров к «крайностям» и
к «чрезмерным требованиям» крестьянских союзов пре-
пятствовали их превращению в опору правительства на
местах (см. [69, с. 138—139]). Более того, прогресси-
рующее обострение отношений между армией и кресть-
янским движением свело на нет существовавшую на на-
чальном этапе Северного похода потенциальную воз-
можность создания демократической политико-админи-
стративной системы на низовом уровне. Местные власти
занимали в целом враждебную позицию по отношению к
крестьянским союзам, и в этих условиях, без поддержки
со стороны государства, последние не могли противо-
стоять консервативным силам деревни, которые, распо-
лагая средствами и отрядами миньтуаней, были в со-
стоянии самостоятельно справиться с ними (см. [96,
с. 304; 69, с. 141]).
Порвав с крестьянским движением, гоминьдановское
руководство в то же время не смогло сразу заручиться
безоговорочной и активной поддержкой шэньшиско-по-
мещичьих слоев деревни, которые по-прежнему испыты-
вали тяготы государственного налогообложения и со-
храняли настороженное отношение к гоминьдану, ском-
прометировавшему себя в их глазах сотрудничеством с
левыми. Таким образом, в 1926—1928 гг. Национальное
правительство не сумело создать массовой социально-
политической базы своей власти на местах и тем самым
ограничить всесилие военных.
Положение дел в провинциях определялось теми, кто
контролировал армию, и, поскольку милитаристы, как
«новые», так и «старые», присоединившиеся к НРА,
сохраняли свои войска в орбите личного влияния, власть
Национального правительства на освобожденной терри-
тории чаще всего была номинальной. Гоминьдановские
лидеры были вынуждены мириться с фактической неза-
висимостью генералитета еще и потому, что вследствие
постепенного истощения финансовых ресурсов они не
могли осуществить централизацию снабжения войск,
присоединявшихся к НРА. Образовался порочный круг:
чтобы подорвать самостоятельность генералов, прави-
тельству был нужен мощный источник финансовых по-
126
ступлений, а чтобы обрести этот источник, нужно было
контролировать положение на местах. Сохранение юрис-
дикции над поземельным и другими налогами служило
материальной базой всевластия военачальников НРА в
освобожденных провинциях.
В июне 1928 г. в результате Северного похода 1926—
1927 гг. и военной кампании НРА в первой половине
1928 г. большая часть страны была объединена. В
декабре 1928 г. власть Национального правительства
была признана преемником Чжан Цзолиня — маршалом
Чжан Сюэляном в Маньчжурии. К этому времени в го-
миньдановском Китае сложилось пять примерно равных
по силе военно-политических группировок, каждая из
которых имела собственную территориальную базу и
вооруженные силы. Хэнань, Шэньси, Ганьсу и часть
Шаньдуна составляли сферу влияния Фэн Юйсяна, в
провинциях Шаньси, Суйюань и Хэбэй хозяйничал Янь
Сишань. Гуансийская клика распространяла свой конт-
роль на провинции Гуаней, Гуандун, Хунань и Хубэй. В
Маньчжурии властвовал «молодой маршал» Чжан Сюэ-
лян. Нанкинская группировка Чан Кайши контролирова-
ла провинции Чжэцзян, Цзянсу, Аньхой, Фузцянь и
Цзянси (см. [215, с. 240—241]). Кроме того, весь Севе-
ро-Запад и Юго-Запад страны по-прежнему находились
под властью местных милитаристских клик, которые
практически не были затронуты Северным походом.
О степени реальной централизации государственной
власти дают представление следующие факты: налого-
вые поступления в казну нанкинского правительства в
середине 1928 г. шли лишь из провинций Чжэцзян,
Цзянсу, Аньхой, Цзянси и Фуцзянь, причем только пер-
вые две были надежным источником финансовых средств
(см. [203, с. 132]). Иначе говоря, финансовая и админи-
стративная юрисдикция Нанкина не выходила за преде-
лы указанной зоны. Именно поэтому в 1928 г. гоминьда-
новское правительство вынуждено было согласиться с
тем, чтобы поступления в счет поземельного налога шли
местным властям [80, с. 56].
С точки зрения сиюминутных, конъюнктурных инте-
ресов гоминьдановцам в 1926—1928 гг., безусловно, бы-
ло выгоднее пойти на компромисс с местными милитари-
стами, чем сражаться с ними. Но в долгосрочной перс-
пективе незавершенность процесса централизации неиз-
бежно должна была породить новые конфликты и
столкновения. Фактически гоминьдан отложил задачу
127
действительного подчинения союзных милитаристов до
лучших времен, довольствуясь формальным признанием
его верховной власти. Чтобы «привязать» к себе своих
союзников, Чан Кайши был вынужден предлагать им
высокие посты в новой системе власти, соответствовав-
шие численности их армий. Эта тактика широко приме-
нялась и в последующие годы.
Важнейшей формой легитимизации власти крупней-
ших военачальников над обширными районами страны
стало учреждение региональных отделений Центрально-
го политического совета (ЦПС), первые из которых
были созданы летом 1927 г. (см. [156, т. 3, с. 1638,
1666]). IV пленум ЦИК гоминьдана в феврале 1928 г.
подтвердил сохранение отделений ЦПС в Гуанчжоу,
Кайфыне, Тайюане и Ухане [156, т. 3, с. 1681]. Пятое
отделение было создано в Пекине после его захвата го-
миньдановскими армиями летом 1928 г., а шестое — еще
позднее — в Мукдене. По сути дела, центральное пра-
вительство этим актом де-юре признавало фактическую
независимость союзных милитаристов: Ли Цзишэня
(Гуанчжоу), Фэн Юйсяна (Кайфын), Янь Сишаня (Тай-
юань), Ли Цзунжэня (Ухань), Чжан Сюэляна (Мук-
ден). Нанкин рассматривал данную систему как времен-
ную уступку региональным лидерам. Уже на V пленуме
ЦИК, состоявшемся летом 1928 г., Чан Кайши выска-
зался за упразднение отделений ЦПС, против чего вы-
ступили Фэн Юйсян, Янь Сишань и др. [30, с. 589]. Пле-
нум принял решение о роспуске отделений ЦПС к концу
года, однако позже эта дата была перенесена на март
1929 г. [203, с. 239]. Что касается их председателей, то
они, напротив, стремились к увековечению этих орга-
нов и рассматривали их как оптимальную форму отно-
шений с Нанкином.
Подобно тому как военное объединение Китая Юань
Шикаем в 1913 г. стало отправной точкой резкого воз-
растания независимости от Пекина бэйянских милитари-
стов, так и военный успех гоминьдана в 1926—1928 гг.
повлек за собой усиление среди генералитета НРА ре-
гионально-милитаристских настроений. Носителями их
выступали как «новые» милитаристы (за исключением
нанкинской группировки Чан Кайши), так и та часть
«старых», которая перешла на сторону гоминьдана, рас-
считывая таким образом сохранить свою власть. Иначе
говоря, регионально-милитаристские тенденции не были
изжиты, поскольку военное объединение страны не уст-
128
ранило, да и не могло устранить, социально-экономиче-
ских условий, породивших это явление. Был сделан
лишь первый шаг в достижении подлинного националь-
ного объединения. Совершенно справедливо утвержде-
ние Д. Лэри, что конец периода милитаризма нельзя
датировать 1928 г. и что его можно установить лишь
для отдельных режимов начиная с 1925 г. и вплоть до
1949 г. [204, с. 443].
Вместе с тем местный милитаризм в гоминьданов-
ском Китае не был простым слепком с милитаристской
системы предшествующего периода, и итоги вооружен-
ной борьбы 1926—1928 гг. не сводились лишь к измене-
нию персонального состава военной элиты на местах.
Был положен конец многолетнему господству бэйянской
клики над большей частью страны и отстранена от по-
литического руководства наиболее реакционная часть
военной элиты, находившаяся у власти в 10—20-х годах.
Ей на смену пришли «новые» милитаристы, занявшие к
1928 г. доминирующее положение в гоминьдановском
режиме. «Старые» милитаристы были или разгромлены,
или перешли на сторону гоминьдана, признав, пусть
даже формально, его идейно-политическую платформу.
Но и эта категория генералов в новой социальной обста-
новке уже не могла управлять, как в прежние годы, и
была вынуждена учитывать в своей деятельности го-
миньдановские лозунги, вольно или невольно трансфор-
мируясь в «новых» милитаристов. Времена неограничен-
ного произвола местных милитаристов безвозвратно
прошли.
После более чем десятилетнего периода раздроблен-
ности и сосуществования двух враждебных правительств
на Севере и Юге Китая страна обрела единый политиче-
ский центр. Хотя достигнутое объединение было понача-
лу довольно поверхностным и реальная власть Нанки-
на в 1928 г. распространялась лишь на территорию не-
скольких прибрежных провинций Восточного Китая, его
положение было неизмеримо прочнее, чем всех предше-
ствовавших правительств 1916—1928 гг. Впервые после
1916 г. сложилась политическая обстановка, благоприят-
ствовавшая утверждению сильной центральной власти.
В последующее десятилетие (1928—1937) определяю-
щей чертой в развитии гоминьдановской государственно-
сти являлось постепенное усиление централизации и все
более заметное преобладание центростремительных сил
над центробежными.
9 Зак. 94
129
Таким образом, после 1928 г. региональный милита-
ризм носил характер остаточного явления 9, и его влия-
ние на политическую жизнь страны постепенно умень-
шалось. С существованием милитаризма в его прежней
форме — как совокупности независимых военных режи-
мов — было покончено. Складывались социально-поли-
тические и идеологические предпосылки для постепен-
ного искоренения регионально-милитаристских тенден-
ций.
Идеологические процессы в милитаристской системе
в 1926—1928 гг.
Как уже отмечалось, до середины 20-х годов идейно-
политические мотивы не играли значительной роли в по-
литике милитаристов и не влияли на выбор союзников в
многочисленных конфликтах этих лет. Даже «движение
4 мая» 1919 г. практически не затронуло региональные
армии и не внесло изменений в милитаристскую систе-
му ценностей. В. Н. Никифоров, анализируя влияние
традиций «4 мая» на китайское революционное движе-
ние, в частности, пишет, что такие факторы, как кре-
стьянство и армия, «начисто отсутствовали в „движении
4 мая“, опи проявились лишь с 1925—1927 гг., то есть на
следующих этапах революционного движения в Китае»
[93, с. 130].
На рубеже 20-х годов милитаризм в идеологической
сфере, несмотря на поверхностные «вкрапления» совре-
менных политических идей, в целом еще не вышел за
рамки традиционного круга представлений, в то время
как в общественной жизни страны уже произошли глу-
бинные сдвиги, связанные с общемировым процессом
вовлечения угнетенных народов Востока в революцион-
ную борьбу за национальное и социальное освобождение
и роста их политической сознательности. Выступая на
III конгрессе Коминтерна, В. И. Ленин отмечал: «Тру-
дящиеся массы колониальных и полуколониальных
стран, составляя огромное большинство населения зем-
ли, пробуждены к политической жизни уже с начала XX
века, особенно революциями в России, Турции, Персии
и Китае. Империалистическая война 1914—1918 годов и
Советская власть в России окончательно превращают
эти массы в активный фактор всемирной политики и ре-
волюционного разрушения империализма» [8, с. 4—5].
130
В условиях подъема национально-революционного
движения в Китае и усилившегося идейно-политического
размежевания в обществе в середине 20-х годов ни один
крупный милитарист уже не мог позволить себе игнори-
ровать идеологические проблемы и должен был так или
иначе сформулировать свою позицию, и в частности от-
ношение к гоминьдановской платформе.
В 1926—1927 гг. многие местные милитаристы при-
соединились к гоминьдану и объявили себя сторонника-
ми Сунь Ятсена. Для некоторых из них (гуансийские ми-
литаристы, Фэн Юйсян и др.) восприятие гоминьданов-
ской идеологии было подготовлено предшествующим хо-
дом их идейно-политической эволюции, для большинства
же этот шаг носил вынужденный характер и был обу-
словлен конъюнктурными соображениями. Став внешне
«гоминьдановскими», такие генералы оставались носи-
телями старомилитаристской традиции.
Первыми о признании «трех народных принципов»
объявили гуансийские милитаристы во главе с Ли Цзу-
жэнем. В то же время к союзу с гуанчжоуским прави-
тельством гуансийских генералов помимо близости их
взглядов к платформе гоминьдана подталкивал страх
перед юньнаньским милитаристом Тан Цзияо, вынаши-
вавшим замыслы установления своего господства на
Юго-Западе (см. [28, с. 114]).
Гуансийским лидерам более всего импонировали на-
ционалистические и антиимпериалистические лозунги
Сунь Ятсена; «три политические установки» были для
них неприемлемы. Выступая с антикоммунистических
позиций и опасаясь усиления массового движения, гуан-
сийская клика примкнула к правому крылу гоминьдана
и в апреле 1927 г. активно участвовала в контрреволю-
ционном перевороте.
Участие в общенациональном движении сочеталось у
Ли Цзунжэня, Бай Чунси и Хуан Шаосюна с заботой об
обеспечении региональных интересов и расширении зоны
своей власти. По замечанию Д. Лэри, гуансийские лиде-
ры заявляли о стремлении поставить свой регион на
службу общенациональному делу, однако «их практиче-
ские дела иногда настолько далеко расходились с этим
идеалом, что выглядели как его отрицание» [203, с. 211].
Прагматизм в подходе к взаимоотношениям с го-
миньданом и к супьятсенизму очень ярко проявлялся в
деятельности второго союзника Национального прави-
тельства — генерала Тан Шэнчжи, который, по характе-
9*
131
ристике А. И. Черепанова, был «самовлюбленным карье-
ристом» [28, с. 154] (см. также [206, с. 80]). Его присое-
динение к гоминьдану было продиктовано исключительно
тактическими соображениями: весной 1926 г. он одно-
временно вел переговоры и с Национальным правитель-
ством, и с У Пэйфу, и лишь после того, как У Пэйфу
поддержал его соперника в борьбе за пост губернатора
Хунани, Тан Шэнчжи склонился к союзу с гоминьданов-
цами (подробнее см. [203, с. 65—66]). Как писал в своих
мемуарах Ли Цзунжэнь, если бы У Пэйфу встал на сто-
рону Тан Шэнчжи в его конфликте с Чжао Хэнти, то
Тан Шэнчжи не присоединился бы к революции и в ка-
честве губернатора провинции продолжал бы служить
северным милитаристам (см. [30, с. 294]).
Тан Шэнчжи заигрывал с массовым движением и
стремился заручиться поддержкой левого крыла гоминь-
дана, однако, по оценке Г. И. Сергеева, он «никогда не
был революционером и сохранял верность уханьскому
правительству до тех пор, пока это совпадало с его лич-
ными планами» [102, с. 123].
Тан Шэнчжи был приверженцем буддизма и даже
провел некоторое время в монастыре вместе с команди-
ром 10-й дивизии НРА Чэнь Миншу. Он считал, что
буддизм — учение, которое не только не противостоит
национальной революции, но и приносит ей большую
пользу. По его мнению, монахи, будучи «угнетенным
пролетарским классом», должны восстать вместе с кре-
стьянами и рабочими для совершения революции (см.
[37, с. 93]). В политработе среди своих войск он настой-
чиво утверждал связь между буддизмом и суньятсениз-
мом, заявляя, что Сунь Ятсен якобы на практике стре-
мился проводить учение Будды; общая установка при
этом была такова: «Буддизм — цель, суньятсенизм —
средство» (см. [19, с. 169—170; 28, с. 153—154]).
По мере успешного продвижения НРА на Север все
большее число милитаристов переходило на ее сторону и
заявляло о признании идеалов национальной революции.
Восприятие «трех народных принципов» в подобных
случаях, как правило, было весьма поверхностным и не
отражало существенных сдвигов в мировоззрении мили-
таристов, лишь волею обстоятельств примкнувших к
национально-революционному лагерю. Оценивая их мо-
тивы, Д. Лэри пишет: «Большинство милитаристов,
трансформировавшихся в генералов НРА, не были ни
революционерами, ни националистами. В ходе этой
132
трансформации их функции на местах и политические
ориентации изменились очень незначительно. Но им уда-
лось приобрести респектабельность применительно к но-
вой политической обстановке в Китае, причем самым не-
обременительным образом: они уже не попадали в кате-
горию „милитаристов**, к которой теперь причислялись
все военные, противостоявшие гоминьдану» [203, с. 70].
В сентябре 1926 г. крупнейший милитарист Северо-
Запада Фэн Юйсян официально вступил в гоминьдан и
провозгласил себя сторонником дела Сунь Ятсена, что-
явилось закономерным результатом развития его идей-
но-политических взглядов в 20-е годы. Вместе с тем на
решение Фэн Юйсяна о вступлении в гоминьдан повлия-
ло также неблагоприятное для него развитие военных
действий на Севере Китая. До весны 1926 г. Фэн Юйсян
надеялся с помощью Национальной армии распростра-
нить свою власть на всю страну, и лишь после серьезных
военных поражений он в сентябре 1926 г. официально
присоединился к гоминьдану.
Еще до этого события 21 мая 1926 г. в беседе с чле-
нами правительства СССР в Москве он сформулировал
свою внешнеполитическую платформу следующим обра-
зом: борьба за уничтожение неравноправных договоров,
вывод всех иностранных войск из Китая, уничтожение
всех концессий, полное осуществление программы го-
миньдана (см. [19, с. 267]). Манифест Фэн Юйсяна от
16 сентября 1926 г. о присоединении к гоминьдану отра-
жает дальнейшее углубление его антиимпериализма. В
этом же документе содержится высокая оценка принци-
пиальной и последовательной политики Советского Сою-
за в Китае (см. [32, т. 3, с. 131—133]). Вместе с тем при
составлении манифеста он «деликатно воспротивился
внесению в программу каких бы то ни было социальных
требований, касающихся перемен в общественном строе,
сказав нашим советникам, что программа преобразова-
ний велика, но сперва надо сосредоточиться на сопро-
тивлении империализму» [19, с. 186].
Фэн Юйсян считал, что достижение равноправия Ки-
таем в международных делах и ликвидация милитари-
стского гнета приведут к тому, что «рабочие не будут
подвергаться эксплуатации, крестьяне избавятся от
нищеты, торговцы перестанут разоряться, школьники и
студенты получат возможность учиться, преподаватели
и государственные служащие будут получать жалованье,
журналисты не будут подвергаться смертельной опасно-
133
сти, а также будет положен конец страданиям осталь-
ного народа» {32, т. 3, с. 134]. Иными словами, Фэн Юй-
сян не осознавал классовых антагонизмов в китайском
обществе и полагал, что национальная революция долж-
на служить интересам всего народа, выступавшего в его
представлении как единое целое, противостоящее импе-
риализму и милитаризму.
Понимание национальной революции как надклассо-
вой определило негативное отношение Фэн Юйсяна к
деятельности левого крыла гоминьдана и КПК внутри
единого фронта (см. [32, т. 3, с. 207—208; 28, с. 285—
286]). Левые силы связывали с Фэн Юйсяном большие
надежды, особенно после апрельского переворота Чан
Кайши. Однако революционность Фэн Юйсяна ограни-
чивалась в основном антиимпериалистическими и нацио-
налистическими требованиями, и в критический период
революции, летом 1927 г., он поддержал Чан Кайши в
борьбе с уханьским правительством. Это в значитель-
ной степени объяснялось тем, что политическая пози-
ция правого крыла гоминьдана была ему ближе, чем
платформа уханьской группировки, еще продолжавшей
сотрудничать с коммунистами (см. [215, с. 203]).
В 1927 г. после длительных колебаний в поддержку
«трех народных принципов» выступил Янь Сишань.
Чжан Цзолинь пытался привлечь его на свою сторону,
предложив высокий пост в армии Северного блока; од-
новременно с представителем Чжан Цзолиня в Тайюань
с аналогичной целью прибыли эмиссары гоминьдана. Не
зная, куда склонится чаша весов и не желая вступать в
конфликт ни с одной из сторон, Янь Сишань сказался
больным и тянул время. Победы НРА произвели на него
сильное впечатление, но его пугал радикализм уханьско-
го правительства. В конечном счете военные успехи
НРА и антикоммунистический переворот в апреле
1927 г., рассеявший недоверие Янь Сишаня к гоминьда-
ну, определили его выбор в пользу союза с Чан Кайши
(подробнее см. [196, с. 105—106]). С этого момента Янь
Сишань стал выступать в качестве сторонника суньятсе-
низма и национальной революции, хотя, по словам
Д. Гиллина, «рассматривал китайский национализм про-
сто в качестве еще одной идеи, которая могла быть ис-
пользована для достижения его собственных целей»
'[196, с. 63].
В период Национальной революции Янь Си-
шань выступал с антикоммунистических позиций и
134
враждебно относился к крестьянскому движению (см,
[182, с. 123—124]).
В 1927—1928 гг. зародилось новое явление, получив-
шее широкое распространение в последующее десятиле-
тие,— заимствование милитаристами идейно-политиче-
ской платформы оппозиционных Нанкину партийных
группировок и блокирование с ними. Так, во второй по-
ловине 1927 г. милитаристы гуансийской клики сблизи-
лись с сишаньской группировкой 10 на основе общей
вражды к Чан Кайши и ярого антикоммунизма. В сере-
дине 1928 г. гуансийские генералы прибегли к новому
маневру и для подкрепления своих политических пре-
тензий сблизились с группой «старейшин партии» (У
Чжихуэй, Чжан Цзинцзян, Ли Шицзэн, Цай Юаньпэй),
обладавших большим престижем в гоминьдане, но не
имевших реальной власти. И те и другие рассчитывали,
что политический престиж одной стороны будет усилен
военной мощью другой (подробнее см. [203, с. 86, 124—
125]).
Итак, в 1926—1928 гг. значительная часть милитари-
стов примкнула к гоминьдану и заявила о своей привер-
женности «трем народным принципам», что было связа-
но с обстановкой революционного и патриотического
подъема в стране, вынуждавшей их приспосабливаться к
изменившимся условиям социальной среды. Однако’
идейно-политические связи большинства милитаристов с
гоминьданом были поверхностными, в основе их полити-
ческого поведения по-прежнему лежала забота о сохра-
нении и упрочении своей власти, а также традиционные
стереотипы мышления. Так, сычуаньский милитарист Ян
Сэнь, примкнувший к национально-революционному ла-
герю, в ответ на предложение направить войска против
У Пэйфу заявил, что последний — его старый друг и по-
этому он не может воевать против него (см. [216
с. 181]). И хотя действия Ян Сэня определялись, конеч-
но, отнюдь не дружескими чувствами, а практическими
соображениями, однако само обращение к подобной ар-
гументации наглядно иллюстрирует подлинное значение
идейно-политических мотивов для милитаристов.
Идейная мимикрия милитаристов подчас приводила
наших советников, работавших в Китае, к ошибкам,
проистекавшим из переоценки реального содержания их
революционных деклараций. А. В. Благодатов в своих
воспоминаниях пишет: «Недостаточное наше знакомство
с историей Китая, бытом и нравами китайского народа.
135
его культурой приводило нас к ряду ошибок. Мы при-
нимали за чистую монету заверения китайских генера-
лов в глубокой преданности учению Сунь Ятсена и рево-
люции, пока не познакомились с ними на практике» (19,
с. 134].
В 1925—1928 гг. определенную идеологическую ок-
раску стали принимать и армии северных милитаристов,
осознавших необходимость поиска контраргументов в
борьбе с гоминьданом. В их пропаганде усилились на-
ционалистические и антиимпериалистические моменты
(см. [66, с. 94]). Объясняя этот феномен, А.. В. Бакулин
писал: «Успехи антиимпериалистической борьбы южан н
вызванный этим подъем национального самосознания
масс заставляют даже самые реакционные группы ки-
тайской военщины подчеркивать свою „оппозицион-
ность" по отношению к империалистическим державам»
(37, с. 41]. Одновременно с этим был выдвинут лозунг
борьбы с «красными», а с началом Северного похода
антикоммунистическая направленность стала в пропа-
ганде милитаристов определяющей.
Чжан Цзолинь на начальном этапе «движения
30 мая» решил использовать его в своих целях: он зая-
вил о поддержке антиимпериалистической борьбы наро-
да и пытался снискать репутацию «защитника нацио-
нальных интересов» (см. [66, с. 94]). Однако репрессии
•фэнтяньских войск против участников антиимпериали-
стических выступлений в Циндао, Тяньцзине, Нанкине,
Шанхае и других районах показали его подлинную роль
в китайской революции. В начале 1926 г. Чжан Цзолинь
совмество с У Пэйфу выступил против Фэн Юйсяна, об-
винив его в «большевизме» и образовав «антикрасный
•союз» против Национальных армий (см. [66, с. 109]).
Антикоммунистические лозунги еще более усилились и
стали ведущими в пропаганде Чжан Цзолиня в период
'Северного похода. 1 декабря 1926 г. он торжественно
вступил в должность главнокомандующего «Армии
умиротворения» (Аньгоцзюнь) и выступил с «антикрас-
ным манифестом», в котором подверг нападкам КПК и
китайскую революцию (см. [168, с. 167]). Фэнтяньское
командование развернуло агитационно-пропагандист-
скую работу среди населения, пытаясь восстановить его
против НРА и гоминьдана путем распространения листо-
вок, лозунгов и воззваний, о содержании которых можно
судить по следующим примерам: «Большевизм идет по-
добно ядовитым змеям и хищным зверям... Наша надеж-
136
да — армия „Аньгоцзюнь“, которая, подобно дождю
после засухи, придет и спасет наши жизни»; «Комму-
низм — это значит съедать человека живьем с костями»
и т. п. [10, 1928, № 10, с. 174]. Нагнетание антикомму-
нистических настроений сопровождалось правонациона-
листической пропагандой и выдвижением антиимпериа-
листических лозунгов (подробнее см. [66, с. 124—125]).
В феврале 1927 г. Чжан Цзолинь изложил свою идей-
но-политическую платформу, сочетавшую «развитие на-
родного управления» и уничтожение «красных экстреми-
стов». Кроме того, он обещал осуществить программу
преобразований из 10 пунктов после подавления револю-
ции (см. [98, с. 100—101; 231, № 188, с. 2011—2012]).
Спустя некоторое время он сделал еще один шаг в на-
правлении идеологизации своей власти, заявив о едино-
мыслии с Сунь Ятсеном и признании «трех народных
принципов», которые он интерпретировал в антиком-
мунистическом духе (см. [66, с. 125]). 25 июня 1927 года
Чжан Цзолинь направил циркулярную телеграмму, в
которой подтвердил свою готовность к союзу с Чан Кай-
ши для совместной борьбы с «красными». Он называл
себя «давним другом» Сунь Ятсена, а свои действия ха-
рактеризовал как «осуществление его воли». В телег-
рамме говорилось, что Чжан Цзолинь выступает только
против «красных» и именно против них ведет войну (см.
[168, с. 177]).
Аналогичный путь — от игнорирования идейно-поли-
тических проблем до попыток выдвижения собственной
«политической программы» — проделал Сунь Чуаньфан,
укрепившийся в Восточном Китае. Он не сразу опреде-
лил свое отношение к гоминьдану и его идейной плат-
форме. В начальный период Северного похода Сунь
Чуаньфан заявлял: «Если на меня не нападут, то и я
не нападу. Мир или война за пределами моих провин-
ций— меня не касается» (цит. по [140, с. 105]). С фе-
враля 1926 г. гоминьдановцы вели с Сунь Чуаньфапом
секретные переговоры, имевшие целью привлечь его на
свою сторону или по крайней мере нейтрализовать в
предстоящей борьбе с У Пэйфу. Стремление сохранить
личную власть над пятью «объединенными провинция-
ми» и боязнь оказаться на вторых ролях в случае под-
чинения Национальному правительству предопределили
в конечном счете решение Сунь Чуаньфана выступить
против гоминьдана (подробнее см. [200, с. 82, 264—
265]).
Ю Зак. 94
137
В период Северного похода в противовес учению
Сунь Ятсена он сформулировал «три принципа любви»
(сань ай чжуи) — любовь к родине, к народу, к вра-
гам — и попытался создать собственную партию (см.
[37, с. 129; 156, т. 3, с. 1556]). В 1927 г. Сунь Чуаньфан
развернул пропагандистскую кампанию против револю-
ционного движения, для проведения которой были при-
влечены 800 студентов. Основными ее лозунгами были:
«Война против большевизма есть спасение народа» и
«Национальное объединение Китая должно быть под
пятицветным знаменем» 11 (см. [19, с. 211]).
Дубань пров. Шаньдун Чжан Цзунчан в середине
1927 г. предложил противопоставить «трем народным
принципам» традиционную конфуцианскую идеологию,
используя «четыре принципа порядка» (сы вэй чжуи),
под которыми подразумевались основные конфуциан-
ские добродетели — вежливость, чувство долга, умерен-
ность, стыдливость. По его мнению, во всех школах в;
провинциях, контролируемых северными милитаристами,
следовало срочно положить в основу обучения и воспи-
тания учащихся канонические книги и организовать ши-
рокую пропаганду «четырех принципов порядка», чтобы
ослабить влияние идей суньятсепизма (см. [16, т. 6,
с. 163]).
У Пэйфу, считая свою власть законной, а выступле-
ния против нее — нарушением закона, в поисках идеоло-
гической платформы выдвинул старый и бессодержа-
тельный в условиях середины 20-х годов лозунг «защиты
конституции» (см. [98, с. 100]). В начале 1926 г. он
выступил с призывом к восстановлению законности и
порядка, ибо «ниспровержение существующих законов
всегда сопровождается огромными бедствиями» (цит. по
[233, т. 35, № 12, с. 324]). У Пэйфу заявил о необходи-
мости покончить с милитаризмом, вывести Китай ив
хаоса и обеспечить ему достойное место на международ-
ной арене (см. [233, т. 35, № 12, с. 323]). Новым в его-
пропаганде стала ее антикоммунистическая направлен-
ность: «Китайские национальные интересы надо защи-
щать от красной опасности, от угрозы коммунизма»
(цит. по [98, с. 100]).
Попытки бэйянских милитаристов взять на вооруже-
ние те или иные идеологические концепции и осущест-
вить частичную политизацию своих армий на антиком-
мунистической и националистической основе не исчер-
пывали всего объема их контрпропаганды в борьбе с ре-
138
волюционным Югом. Они пытались сыграть на региона-
листских, местнических чувствах солдат-северян, приви-
вая им недоверие к «хитрым и коварным» южанам (см.
{189, с. 115]).
Характерно, что войска фэнтяньской клики, никогда
нс отличавшиеся крепкой дисциплиной и высоким бое-
вым духом, оказывали ожесточенное сопротивление НРА
во время Северного похода (см. [189, с. 115]). Можно
предположить, что в числе прочих причин сыграло свою
роль и усиление пропагандистской работы в их рядах.
Однако никакие идейно-политические новации и
ухищрения милитаристов не могли стать надежной идео-
логической основой сплочения населения и армий север-
ных провинций для борьбы с гоминьданом в силу анти-
народного и антинационального характера их политики.
Таким образом, можно выделить две основные моде-
ли идеологизации милитаристских режимов: признание
«трех народных принципов» и выдвижение антикомму-
нистической и антигоминьдановской правонационалисти-
ческой платформы.
В первом случае определенную роль в переходе ряда
милитаристов на позиции суньятсенизма и их присоеди-
нении к гоминьдану играли идеологические мотивы, свя-
занные с осознанием мощи национально-революционного
движения и необходимости решения самых насущных
проблем Китая. Однако главными для них оставались
практические соображения, стремление сохранить свою
власть в новой обстановке. Для большинства же мили-
таристов переход на сторону НРА представлялся как
обычная в милитаристской политике смена хозяина, а
признание «трех народных принципов» — как формула
выражения лояльности новому патрону.
Во втором случае идейно-политические позиции се-
верных милитаристов определялись тем, что они вполне
обоснованно усматривали в действиях гоминьдана смер-
тельную угрозу своей власти. Стремление сохранить
контроль над своими «вотчинами» подкреплялось клас-
совой ненавистью к «красным». Однако по мере нара-
стания консервативных тенденций в гоминьдановском
лагере, особенно после апрельского переворота Чан
Кайши, складывались предпосылки для компромисса
между «старыми» и «новыми» милитаристами, сглажи-
валась острота идейно-политических разногласий между
ними. Не случайно Чжан Цзолинь в июне 1927 г. заявил
о признании «трех народных принципов».
139
Определяющим мотивом политического поведения
всех милитаристов в 1926—1928 гг. оставалось стремле-
ние сохранить и расширить личную власть. Одни пы-
тались решить эту задачу за счет подчинения Нацио-
нальному правительству и признания его идеологии,
другие — на пути активного политического и идеологи-
ческого противодействия гоминьдану. Иначе говоря,,
идеологизация затронула лишь «верхние этажи» мили-
таристской системы ценностей и не означала ее корен-
ной переоценки.
Однако при всей поверхностности идеологизации эго
явление знаменовало собой качественные сдвиги в ми-
литаристской системе. Конечно, и до национальной рево-
люции 1925—1927 гг. милитаристы в междоусобных
войнах весьма широко использовали политические ло-
зунги (защиты конституции, демократического правле-
ния и т. п.). Но дело в том, что военные действия между
НРА и северными милитаристами во время Северного-
похода в отличие от заурядных милитаристских междо-
усобиц 1916—1925 гг. носили характер гражданской вой-
ны, и идеологическое размежевание в военной среде
отражало, пусть неадекватно и неполно, реальный рас-
кол китайского общества на сторонников и противников^
национальной революции. Не случайно постоянным мо-
тивом пропаганды северных милитаристов стала «борь-
ба с красной опасностью».
Идеологизация милитаризма была своего рода «за-
щитной реакцией» милитаристов на подъем националь-
но-революционного движения, попыткой приспособиться
к новым социальным условиям, сделавшим невозмож-
ным управление старыми методами. Иначе говоря, это
было проявление в идеологической сфере всестороннего
кризиса милитаристской системы в 1926—1928 гг.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Установление военного правления в Китае в 10—20-х
годах XX в. — результат всестороннего общественного
кризиса, который привел к постепенной деградации тра-
диционных механизмов государственной власти. Коло-
ниальная экспансия Запада и Японии и необратимый
распад старых общественных устоев поставили Китай
перед необходимостью поиска выхода из кризисного со-
стояния. Попытками решения этой задачи явились раз-
личные варианты политики «самоусиления» в 1860—
1895 гг., а затем — «новая политика» Цинов в первые
годы XX в. Однако курс на «самоусиление» был внут-
ренне противоречивым: модернизация военно-экономиче-
ского потенциала осуществлялась на старой социально-
экономической основе консервативной бюрократической
верхушкой, что и предопределило провал этой политики.
Несоответствие средневековой политической системы
задачам переустройства общества привело к свержению
Цинской монархии в ходе Синьхайской революции. Но
эта революция не решила главного вопроса — вопроса о
власти — в пользу национальной буржуазии, представ-
лявшей прогрессивную тенденцию общественного разви-
тия. Политическое руководство перешло к военным, так
как традиционные социальные силы уже не могли, а но-
вые— еще не были готовы взять управление страной в
свои руки (см. [91, с. 47]). Военные лидеры были един-
ственными носителями реальной власти и представляли
собой наиболее модернизированную часть цинской бю-
рократии, тесно связанную с курсом на «самоусиление»
и заимствование достижений Запада в военном деле.
Это позволило им стать своего рода промежуточным
звеном между традиционной и современной государст-
венностью и выйти на авансцену политической жизни
послесиньхайского Китая.
«Генеральская республика» послесиньхайского перио-
да была шагом вперед по сравнению с абсолютно реак-
ционным правлением Цинов. Однако милитаризация гос-
аппарата являлась худшим вариантом обновления над-
141
стройки, суррогатом ее реальной модернизации (см.
[91, с. 48]).
Главной задачей, стоявшей перед Китаем в 10—20-х
годах XX в., было преодоление отсталости, полуколони-
альной зависимости, обновление всех сторон обществен-
ной жизни. Выполнение этой задачи в конечном счете
определяло степень устойчивости государственной вла-
сти в лице военных режимов. В определенных условиях
вооруженное насилие может нести в себе созидательные
потенции и служить орудием переустройства переходно-
го общества, о чем свидетельствует опыт военного пра-
вления ряда освободившихся стран Востока, где необо-
напартистские военно-бюрократические диктатуры вы-
ступают как агенты буржуазного общественного перево-
рота (подробнее см. [104, с. 92]). Готовность военных
режимов ряда афро-азиатских стран к решительной лом-
ке старых общественных структур во многом объясняет-
ся отсутствием у офицеров среднего и низшего звена, в
большинстве своем выходцев из мелкобуржуазных и
средних слоев, тесных связей и общих экономических
интересов с традиционной элитой.
Иначе обстояло дело в Китае 10—20-х годов. Глав-
ной материальной основой существования милитаризма
являлась традиционная эксплуатация деревни восточно-
деспотического типа, а сами милитаристы, как правило,
были крупными землевладельцами и предпринимателя-
ми. Социальное происхождение милитаристов, многие из
которых вышли из общественных низов, в данном случае
не играло особой роли, поскольку их положение откры-
вало возможности для быстрого обогащения и способст-
вовало превращению военной верхушки в наиболее
влиятельный слой экономически господствующего клас-
са. «Включенность» милитаристов в сложившуюся си-
стему эксплуатации предопределила их реакционную по-
литическую роль и неспособность осуществить глубокие
социальные преобразования в интересах модернизации
страны.
В деятельности подавляющего большинства милита-
ристов вплоть до второй половины 20-х годов не просле-
живалось стремление к переустройству и обновлению об-
щественного строя Китая; в лучшем случае они ограни-
чивались малозначительными и второстепенными рефор-
мами. Главной для них была проблема политического
выживания. Военные средства укрепления власти, более
«выигрышные» с точки зрения сиюминутных интересов,
142
нежели социально-экономические программы, стали ве^;
дущими, если не единственными в политике милитари-
стов. Их деятельность способствовала усилению стагна-
ционных процессов в экономике и. представляла собой
тупиковый вариант общественного развития. Это предоп-
ределяло верхушечный характер военных режимов, бес-
перспективность и историческую обреченность милитари-
стской системы.
Милитаристы не смогли решить общенациональные
задачи и содействовать модернизации Китая. Однако,
несмотря на отрицательное воздействие надстроечных
институтов на социально-экономическое развитие стра-
ны, период милитаристской раздробленности, как отме-
чает А. В. Меликсетов, «не был периодом упадка для
Китая. Наоборот, это было время особенно быстрых эко-
номических, политических и идеологических прогрессив-
ных сдвигов. У истоков всех этих сдвигов — победа
Синьхайской революции над деспотической империей»
[78, с. 256].
Прогрессивные сдвиги в общественной жизни Китая
в 10—20-х годах не'были связаны с деятельностью мили-
таристов, а скорее происходили вопреки ей. Синьхайская
революция не только привела к власти военных вследст-
вие слабости новых общественных сил, связанных с раз-
витием капитализма, но и, с другой стороны, способство-
вала ускоренной консолидации и «дозреванию» послед-
них. Именно эти силы возглавили борьбу за обновление
Китая. Усиление их влияния на общественное развитие в
послесиньхайский период было обусловлено, во-первых,
ростом национального капиталистического уклада (осо-
бенно в годы первой мировой войны), во-вторых, тем,
что в обстановке милитаристской раздробленности воз-
можности реакционных кругов по подавлению революци-
онного и национально-патриотического движения были
более ограниченными, чем во времена Цинской империи,
располагавшей относительно централизованным и весь-
ма разветвленным репрессивно-карательным аппаратом.
В условиях абсолютного преобладания вооруженного
насилия в политической борьбе в Китае 10—20-х годов
политическое оформление новых общественных сил пер-
воначально оказалось возможным в рамках военного
режима, который постепенно трансформировался в прин-
ципиально новую социально-политическую систему. В
ходе этой трансформации складывался слой «новых»
милитаристов. Его возникновение было обусловлено ус-
143
корившейся капиталистической эволюцией Китая и ро-
стом национально-революционного движения. Невоз-
можность решения насущных общенациональных задач
мирными средствами предопределила выдвижение на
первый план в ходе революции 1925—1927 гг. «новых»
милитаристов и соответственно военно-бюрократических
методов. Победа, хотя и неполная, «нового» милитариз-
ма, сочетавшего в себе как относительно прогрессивные,
так и реакционные черты, над «старым» превратила ге-
нералитет НРА в главную политическую силу гоминьда-
новского Китая.
В какой степени реализовались прогрессивные потен-
ции «нового» милитаризма в последующее десятилетие?
В 1928—1937 гг. гоминьдан «уже не был больше носи-
телем революционного процесса, хотя и пытался анти-
демократическими средствами осуществить некоторые,
толкуемые весьма узко, национальные цели» {42, с. 11 —
12]. Нанкинское правительство, доминирующее положе-
ние в котором занимали военные во главе с Чан Кайши,
являвшееся политическим представителем блока «новых»
милитаристов, буржуазии и имущих слоев деревни,
предприняло определенные шаги по осуществлению ряда
положений гоминьдановской программы в части, отве-
чающей интересам эксплуататорских классов, и доби-
лось некоторого укрепления суверенитета Китая и на-
ционального единства.
Экономическая политика Нанкина, как показывают
исследования А. В. Меликсетова, была наиболее актив-
ной и эффективной в сфере промышленности, банковско-
го дела, внешней торговли и современного транспорта.
Она способствовала развитию этих отраслей экономики,
ослаблению полуколониальной зависимости Китая и
ограничению привилегий иностранных держав в стране
(см. [80, с. 88]).
В «нанкинское десятилетие» ускоренными темпами
развивался бюрократический капитал, представлявший
собой раннюю форму государственно-монополистическо-
го капитализма, выросшего на почве полутрадиционной
экономики, в условиях засилья докапиталистических от-
ношений в деревне и неразвитости частнохозяйственного
капитала. Исследования советских ученых последних
лет показали, что для переходного общественного строя
абсолютного большинства стран Востока «становится
объективно неизбежным минование второй (частнохо-
зяйственной) фазы капиталистического развития» [105,
144
с. 64], и в связи с этим анклавное развитие государст-
венно-монополистического уклада представляет собой
закономерное проявление специфики становления там
капиталистических производственных отношений. В Ки-
тае 30-х годов бюрократический капитализм, отягощен-
ный бременем традиционности, социально-экономической
отсталости страны, смог обеспечить лишь выборочную
модернизацию отдельных отраслей экономики и не су-
мел «перемолоть» огромные пласты традиционных и
полутрадиционных структур.
В аграрной политике нанкинское правительство отка-
залось от проведения социально-экономических преобра-
зований в духе лозунга «Каждому пахарю свое поле».
Его аграрная программа предусматривала, а на деле
лишь декларировала ограничение крайних форм экс-
плуатации, но не посягала на привилегии деревенской
верхушки. Сельское хозяйство Китая, несмотря на от-
дельные «вкрапления» капитализма, оставалось тради-
ционным (подробнее см. [ПО, с. 6—8]). Производитель-
ные силы в деревне вследствие рутинных методов веде-
ния хозяйства и застойных полуфеодальных отношений в
целом не развивались (см. [НО, с. 7]).
Таким образом, хотя экономическая деятельность
Нанкина носила гораздо более конструктивный харак-
тер, чем политика всех предшествовавших правительств,
коренные социально-экономические проблемы страны не
были решены. В силу своей классовой природы, а также
ограниченности материальных средств гоминьдан не
сумел решить самый больной для Китая аграрный воп-
рос. Позитивные сдвиги в состоянии передовых укладов
экономики не сказались благоприятно на положении ши-
роких народных масс, в чем заключалась противоречи-
вость социально-экономического развития Китая в ге
годы (см. [80, с. 100]).
Развитие гоминьдановской государственности в
1928—1937 гг. протекало в сложной внутри- и внешне-
политической обстановке. Хотя программные установки
гоминьдана провозглашали поэтапный переход к демо-
кратическому правлению через период «политической
опеки», начавшийся 1 января 1929 г., этот переход так и
не был осуществлен.
Сохранение гипертрофированной роли армии явля-
лось характерной чертой внутриполитической динамики
гоминьдановского Китая в 1928—1937 гг. и было обус-
ловлено обстановкой гражданской войны, выступления-
145
ми местных милитаристов против Нанкина и усилением
военной угрозы со стороны Японии. Помимо борьбы с
противниками режима армия служила основным источ-
ником власти в центральном аппарате Нанкина и глав-
ным орудием насаждения и формирования партийно-го-
сударственных органов в провинциях.
В 1928—1937 гг. усилились авторитарные тенденции,
и к 1935 г. ЦПС, через который ЦИК гоминьдана на-
правлял деятельность правительства, из органа «коллек-
тивного руководства» превратился в «орган единолично-
го контроля за всей деятельностью правительства» [67,
с. 276]. Развивался процесс сращивания партийной,
военной и административной бюрократии (см. [80,
с. 36—37]). По замечанию А. В. Меликсетова, «по мере
укрепления и расширения власти гоминьдановского „на-
ционального“ правительства мы, как правило, начинаем
все больше подчеркивать... его военно-бюрократический
характер» [78, с. 257].
Создание централизованной общенациональной госу-
дарственности в «нанкинское десятилетие» чрезвычайно
осложнялось сохранением сильных регионально-мили-
таристских тенденций. Военачальники, не входившие в
нанкинскую группировку, продолжали командовать фак-
тически личными армиями, как и прежде, контролирова-
ли районы дислокации своих войск, местный админист-
ративный аппарат и удерживали налоговые поступления.
Власть на местах на большей части гоминьдановского
Китая определялась соотношением сил соперничавших
военно-политических группировок.
К началу 1929 г. в составе НРА насчитывалось четы-
ре группы армий: под командованием Чан Кайши
(240 тыс. человек), Фэн Юйсяна (220 тыс.), Янь Сишаня
(200 тыс.) и Ли Цзунжэня (230 тыс.) [215, с. 243]. Об-
щая же численность войск в Китае превышала 2,2 млн.
[205, с. 72].
В июле 1928 г. на совещании командующих группами
армий был выдвинут план создания общенациональных
вооруженных сил и сокращения регулярной армии до
600 тыс., который обсуждался на специальной конферен-
ции в январе 1929 г. (подробнее см. [125, т. 1, ч. 1,
с. 85—89; ч. 2, с. 474; 205, с. 72—73]). Фэн Юйсян, Янь
Сишань и Ли Цзунжэнь саботировали его выполнение,
так как справедливо усмотрели в нем посягательство на
свою власть со стороны нанкинской группировки (см.
[205, с. 73]). В серии войн 1928—1930 гг. Чан Кайши
146
удалось нанести удар по своим недавним союзникам и
существенно подорвать их могущество, хотя выступле-
ния местных милитаристов против Нанкина продолжа-
лись и в последующие годы.
В эволюции «остаточного» регионального милитариз-
ма в «нанкинское десятилетие» прослеживаются два пе-
риода, различающиеся по масштабам, уровню притяза-
ний, степени военно-политической мощи и независимости
от Нанкина местных милитаристов. Первый период
(1928—1930) — с момента завершения Северного похода
до подавления выступлений Фэн Юйсяна — Янь Сишаня
осенью 1930 г.; второй период — с конца 1930 г. до на-
чала войны с Японией в 1937 г. В 1928—1930 гг. сохра-
нялись крупные военные группировки, по существу неза-
висимые от центрального правительства, власть которых
распространялась на территории нескольких провинций.
Крупнейшие гоминьдановские военачальники претендо-
вали на общенациональную власть и оспаривали право
Чан Кайши на роль верховного лидера. К концу 1930 г.
Чан Кайши удалось в значительной мере погасить инер-
цию периода милитаристской раздробленности; сферы
влияния оппозиционных Нанкину генералов сократились
до размеров одной-двух провинций.
Для второго периода наиболее характерной чертой
явилось сужение масштабов регионального милитаризма
и значительное ослабление независимости местных вла-
стей. Хотя целый ряд провинций оставался вне сферы
действительного контроля Нанкина, местные милитари-
сты уже не претендовали реально на общенациональную
роль. Их главной заботой стало уже не «собирание» зе-
мель, а сохранение наличных подконтрольных террито-
рий. Степень их независимости неуклонно уменьшалась
за счет усиления влияния Нанкина. Последним крупным
всплеском регионально-милитаристской «вольницы» стал
мятеж гуандун-гуансийской группировки в 1936 г., после
которого политическое значение регионального милита-
ризма резко уменьшилось. Распространение контроля
нанкинского правительства на юго-западные провинции
в 1935—1936 гг. означало, что задача объединения стра-
ны была в основном решена.
Таким образом, несмотря на противодействие центро-
бежных сил, господствующей тенденцией в 30-е годы
было ослабление независимости местных милитаристов и
упрочение позиций централизованного военного режима.
Происходило постепенное втягивание разрозненных по-
10*
147
лусамостоятельных территориально-административных
единиц в общенациональную структуру государственной
власти.
Новый милитаризм гоминьдановского толка, безус-
ловно, был качественно более высокой формой органи-
зации политической власти. В 1928—1937 гг. гоминьда-
новский режим добился определенных успехов в реше-
нии общенациональных задач. Вместе с тем нанкинское
правительство практически ничего не сделало для улуч-
шения положения народных масс, и предложенный им
вариант обновления общества лишал абсолютное боль-
шинство населения страны надежды на лучшее будущее.
Нерешенность аграрного вопроса, новые социальные
противоречия, порождаемые развитием бюрократическо-
го капитала, вели к обострению классовой борьбы, ко-
торую возглавила КПК. Коммунисты, выдвинувшие
свою программу национального возрождения, связан-
ную с перспективой социалистического переустройства
общества, в 1949 г. покончили с гоминьдановским режи-
мом.
ПРИМЕЧАНИЯ
Введение
1	Это, кстати, признает Д. Лэри в своем историографическом
обзоре (см. [204, с. 450]).
Глава 1
1	Историки КНР подчеркивают примат внутренней функции но-
вой армии над внешней и ее тесные связи с империалистическими
государствами (см. [132, с. 5; 135, с. 51; 156, т. 1, с. 42]). На наш
взгляд, подобные выводы страдают излишней категоричностью; ве-
роятно, определенную роль в решении двора о военной реформе
сыграло стремление укрепить обороноспособность страны.
2	Чжунго гэмин тунмэнхой (Китайская революционная лига) —
революционно-демократическая организация, созданная Сунь Ятсе-
ном в 1905 г. В августе 1912 г. в результате слияния Тунмэнхоя с
четырьмя мелкими группировками образовалась национальная пар-
тия — гоминьдан.
3	Шэньши — привилегированный социальный слой, сложившийся
в традиционном Китае, принадлежность к которому определялась
получением ученого звания на сохранявшихся до 1905 г. особых экза-
менах на знание конфуцианских канонов и не носила наследственно-
го характера. Шэньши служили чиновниками, занимали высокое
положение в неофициальной деревенской администрации и зачастую
являлись земельными собственниками.
*	«Еще в период президентства... Юань Шикая,— пишет Тао
Цзюйинь,— провинциальные милитаристы бэйянской клики захватили
власть на местах. Пекинское правительство не имело возможности
назначать и смещать милитаристов в провинциях, а после смерти
Юань Шикая даже судьба самого правительства оказалась в их
руках. Президент и премьер-министр, чтобы удержаться у власти,
были вынуждены изо всех сил заигрывать с милитаристами и ис-
кать их поддержки» [156, т. 2, с. 925]. О месте и роли пекинского
правительства в милитаристской системе 1916—1928 гг., его взаимо-
отношениях с милитаристами подробнее см. [199, с. 162—163; 210,
с. 59—64; 213, с. 132—153].
5	После смерти Юань Шикая пекинское правительство 6 июля
1916 г. издало указ, в соответствии с которым военные губернаторы
провинций — цзянцзюни — впредь должны были именоваться дуцзю-
нями (см. [156, т. 1, с. 472]). В 1924 г. правительство Дуань Цижуя,
упразднив скомпрометировавшую себя систему дуцзюната, ввело
новое название — дубань (см. [66, с. 174]).
6	После поражения в первой мировой войне Германия утратила
прежние позиции и влияние в Китае, и ее связи с милитаристами
переместились из политической преимущественно в экономическую
сферу. В 20-е годы немецкие фирмы активно участвовали в тор-
149
говле оружием в Китае. Например, в январе 1924 г. Германия поста-
вила чжэцзянскому милитаристу Лу Юнсяну 500 пулеметов «мак-
сим» с боезапасом (по 50 тыс. патронов на каждый) и 5 тыс. вин-
товок с соответствующим количеством боеприпасов (см. [16, т. 13,
с. 278]).
7	Проблема взаимоотношений милитаристов и империалистов,
практически не разработанная в литературе, требует специального’
исследования.
8	Уместно в данной связи привести слова Вл. Виленского-Сиби-
рякова, который (кстати говоря, вступая в противоречие со своей
собственной оценкой милитаристов как «пешек» империалистических
держав) при характеристике Чжан Цзолиня писал: «Было бы боль-
шой ошибкой думать, что Чжан Цзолинь перестал совершенно быть
китайцем и превратился в одного из японских агентов в буквальном
смысле этого слова. Вынужденная зависимость Чжан Цзолиня — еп>
трагедия, которая еще должна найти своего историка» [45, с. 39].
9	Так, Тао Цэюйинь в предисловии ко второму изданию своей
книги [156] делит 17-летний период правления бэйянцев на четыре
этапа (1912—1916, 1916—1920, 1920—1924, 1924—1928) исходя лишь
из последовательности и хронологических рамок пребывания у вла-
сти в Пекине наиболее влиятельных военно-политических лидеров
(см. [156, т. 1, с. 1—2]).
‘° 23 октября 1924 г. в решающий момент войны между чжи-
лийской и фэнтяньской кликами видный чжилийский генерал Фэн
Юйсян выступил против У Пэйфу, ввел свои войска в Пекин и со-
вершил государственный переворот. Фэн Юйсян заявил о поддержке
антиимпериалистической платформы Сунь Ятсена, переименовал
свои войска в Национальные армии и осуществил ряд мер, направ-
ленных на некоторую демократизацию политического режима в Се-
верном Китае.
11	30 мая 1925 г. английская полиция в Шанхае расстреляла сту-
денческую демонстрацию, проводившуюся в знак протеста против
убийства китайского рабочего на одном из японских текстильных
предприятий и против других империалистических акций. В ответ на
эту расправу в Китае началось массовое антиимпериалистическое
движение, вошедшее в историю под названием «движение 30 мая».
Глава 2
1	Интересные данные, характеризующие социально-классовый об-
лик милитаристов, приводит Б. Г. Сапожников: «Из 56 генералов,
перешедших в декабре 1926 и январе 1927 г. на сторону НРА,
51 были крупными помещиками, имевшими 500 и более му (Vie га)
земли» [100, с. 72—73]. О землевладениях милитаристов также см.
[14, с. 168—174; 132, с. 90—91; 157, с. 34—35 и др.].
2	Анализируя милитаризм капиталистических государств,.
В. И. Ленин выделял две его функции: «военная сила, употребляемая
капиталистическими государствами при их внешних столкновениях»
и орудие подавления трудящихся [4, с. 187].
3	М. Ф. Юрьев, характеризуя роль вооруженного насилия в по-
литической борьбе в Китае начала новейшего времени, пишет о
«военной (милитаристской) форме господства реакционных, полуфео-
дальных сил в социально-политической жизни Китая» [117, с. 4].
4	Г. И. Мирский, анализируя закономерности развития военных
режимов в освободившихся странах Азии и Африки, пришел к заклю-
150
чению, что, «лишенный политического стержня, конструктивной про-
граммы, мобилизующей массы идеологии, военный режим останется
бесплодным. Но, дав простор развитию политических сил, разрешив
создание массовой организации с идеологической платформой, воен-
ный режим рискует вступить на путь медленного, но неизбежного
самоуничтожения» [85, с. 308}.
5	Здесь автор развивает идею Ци Сишэна, который выделил
две группы милитаристов по их отношению к «идеологии», понимае-
мой как общая система ценностей [189, с. 54—55].
6	Характерный пример: в 1925 г. один из военных лидеров гуан-
чжоуского режима того времени, генерал Сюй Чунчжи, заявил во
время обсуждения вопроса об аресте генерала Ляо Хункая: «Я вижу,
что Ляо Хункай играет контрреволюционную роль, что он нена-
дежен; но он мой старый друг, и трогать его нельзя». Лишь после
длительных споров Ляо Хункай был арестован (см. [29, с. 274]).
1	Здесь и далее под идеологической обработкой понимается со-
вокупность мер по идейному и морально-психологическому воздей-
ствию на солдат и офицеров.
8	Как отметила Д. Лэри, «в провинции, поделенной между не-
сколькими милитаристами, контроль над ее административным цент-
ром давал символ законности, право назначать гражданских чинов-
ников и возможность получить признание Пекина» [203, с. 52].
9	По оценке В. М. Примакова, в соединениях армии Фэн Юйся-
на, высоко котировавшейся среди милитаристских войск, «тактика...
равнялась тактике русской дивизии, которая была в России во вре-
мя русско-японской войны» [24, с. 203].
10	Как отмечал журнал «Коммунистический Интернационал»,
«широкие массы китайского народа пока остаются вне сферы уча-
стия и тем более сознательного участия в политической жизни Ки-
тая» [225, 1922, № 23, с. 6090—6091].
11	Н. Л. Мамаева отмечает «низкий уровень революционности
новой армии, что не могло не сказаться на ходе и конечных резуль-
татах революции 1925—1927 гг.» [77, с. 153].
Глава 3
1	На наш взгляд, данный термин, хотя и сыграл, несомненно, по-
ложительную роль в политической борьбе 20—30-х годов, весьма
приблизителен, так как односторонне и неполно характеризует со-
циально-политический облик и роль гоминьдановской военной бюро-
кратии (подробнее см. [59, с. 131—132]). Но поскольку он прочно
утвердился в литературе, автор использует этот термин в своей
работе, подчеркивая его условный характер.
2	Стремление гоминьдановских генералов обрести собственную
территориальную базу (или сохранить уже имеющуюся) характери-
зует заявление Чжан Факуя, заместителя командующего 4-м корпу-
сом НРА, в связи с его участием в Северном походе: «Что же это
я все воюю и воюю, одерживал победы, а до сих пор не получил
еще никакой провинции?» (см. [76, с. 51]).
3	Например, американский синолог X. Мак-Нэйр характеризует
это событие как заурядное «предательство», обычное в войнах того
периода [208, с. 61]. Тайваньский исследователь Чэнь Сэньфу, не вда-
ваясь в анализ мотивов Го Сунлина, тем не менее считает, что при-
чиной восстания послужила его личная обида на Чжан Цзолиня, ко-
торый после 2-й чжили-фэнтяньской войны не выделил ему в управ-
151
ление провинцию, хотя войска Го Сунлина особо отличились в бое-
вых действиях [176, с. 57]. Сходным образом оценивают выступле-
ние Го Суилина Вэнь Гунчжи [125, т. 2, с. 206—207] и др.
4	Так, Чжан Аньцин доказывает, что главными мотивами вос-
стания Го Сунлина были патриотические соображения и что он «ис-
пытал на себе влияние демократических идей» [166, с. 65] (также
см. [168, с. 131—140]).
®	13 марта 1927 г. ЦК КПК представил ЦИК гоминьдана под-
борку материалов, свидетельствовавших о начавшихся контактах
между гоминьдановцами и фэнтяньскими милитаристами с целью
достижения компромисса на антикоммунистической платформе (см.
[16, т. 18, с. 205—207]).
6	Г. Н. Войтинский, характеризуя положение в стране, писал
в 1926 г.: «Революционные силы еще не настолько велики, чтобы
непосредственно путем восстаний свергнуть милитаристские клики
и создать демократическое правительство, но уже настолько велики,,
чтобы создать такую политическую обстановку, при которой сравни-
тельно небольшой военной силе можно бороться с надеждой на
победу против несравненно более сильного врага» [48, с. 18—19].
7	Последовательность и конкретные условия их перехода под.
гоминьдановские знамена подробно изложены в монографии
Д. Джордана (см. [200, с. 270—285]).
8	Фэн Юйсян в своих мемуарах отмечает сложность и острогу
кадровой проблемы и приводит целый ряд примеров неудачного уп-
равления уездами офицерами, назначенными на эту должность (см.
[32, т. 3, с. 243—246]).
9	Понятие «остаточный милитаризм» применительно к 1928—
1937 гг. ввел в научный оборот Дж. Шеридан (см. [215, с. 14—15]).
10	Антикоммунистическая группировка в гоминьдане, руководи-
мая Цзоу Лу, которая в ноябре 1925 г. созвала в местечке Сишань
вблизи Пекина свое сепаратное совещание, объявив его пленумом
ЦИК гоминьдана. «Сишаньцы» выступали за исключение из гоминь-
дана коммунистов, а также Ван Цзинвэя, в то время лидера левых
гоминьдановцев, за восстановление в партии исключенных ранее из
ее рядов ультраправых.
11	Имеется в виду государственный флаг Китайской республики,,
т. е. пекинского правительства, утвержденный парламентом в 1912 г.
Его цвета — красный, желтый, голубой, белый и черный — символи-
зировали пять основных национальностей Китая (ханьцев, маньчжу-
ров, монголов, хуэй и тибетцев) (см. [156, т. 1, с. 130; 193; № 8„
с. 6]).
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Произведения основоположников марксизма-ленинизма *
1.	Маркс К. Критика политической экономии (Черновой набро-
сок 1857—1858 годов).— Т. 46. Ч. 1.
2.	Энгельс Ф. Роль насилия в истории.— Т. 21.
3.	Ленин В. И. Войско и революция.— Т. 12.
4.	Ленин В. И. Воинствующий милитаризм и антиимпериалистиче-
ская тактика социал-демократии.— Т. 17.
5.	Ленин В. И. Демократия и народничество в Китае.— Т. 21.
6.	Ленин В. И. Борьба партий в Китае.— Т. 23.
7.	Ленин В. И. II Конгресс Коммунистического Интернационала.
Доклад комиссии по национальному и колониальному вопросам
26 июля.— Т. 41.
8.	Ленин В. И. III Конгресс Коммунистического Интернационала.
Тезисы доклада о тактике РКП.— Т. 44.
Документы и материалы
9.	Картунова А. И. В. К. Блюхер в Китае. 1924—1927 гг. Доку-
ментированный очерк. Документы. М., 1979.
10.	Материалы по китайскому вопросу. № 1—16. М., 1927—1928.
11.	Стратегия и тактика Коминтерна в национально-колониальной
революции на примере Китая: Сборник документов. М., 1934.
12.	Бэйян цзюньфа шиляо сюаньцзи (Материалы по истории Китая
периода господства северных милитаристов). Т. 1—2. Чанша,
1981.
13.	Хуанпу цзюньсяо шиляо. 1924—1927 (Военная школа Хуанпу.
Исторические материалы. 1924—1927). Гуанчжоу, 1982.
14.	Цзиньдай ши цзыляо (Материалы по новой истории Китая).
Вып. № 36. Пекин, 1978.
15.	Чжи-Хуань чжаньчжэн (Война между чжилийской и аньхой-
ской кликами. Сборник документов). Хуайннь, 1980.
16.	Чжунго сяньдай чжэнчжи ши цзыляо хуэйбянь (Сборник мате-
риалов по политической истории Китая в новейшее время).
Вып. 1. 1919—1927. Т. 1—20**.
17.	Чжунхуа миньго ши данань цзыляо хуэйбянь (Сборник архив-
ных материалов по истории Китая в новейшее время). Т. 1.
Янчжоу, 1979.
18.	British Proposals to the Powers Concerning China (Dec. 18,
1926).— The China Year Book. Beiping, 1928.
* Произведения К. Маркса н Ф. Энгельса даны по 2-му изда-
нию Сочинений, В. И. Ленина — по Полному собранию сочинений.
** Страницы в этом нзданнн не пронумерованы, поэтому их ну-
мерация в ссылках носит приблизительный характер.
11 Зак. 94	151
Воспоминания, дневники
19.	Благодатов А. В. Записки о китайской революции 1925—1927 гг.
М„ 1979.
20.	Вишнякова-Акимова В. В. Два года в восставшем Китае. 1925—
1927. Воспоминания. М., 1980.
21.	Далин С. А. Китайские мемуары 1921—1927. М., 1975.
22.	Казанин М. И. В штабе Блюхера. Воспоминания о китайской
революции 1925—1927 годов. М., 1966.
23.	К.ончиц Н. И. Китайские дневники 1925—1926 гг. М., 1969.
24.	Примаков В. М. Записки волонтера. Гражданская война в Ки-
тае. М., 1967.
25.	[Пу И]. Первая половина моей жизни. Воспоминания Пу И —
последнего императора Китая. М., 1968.
26.	Советские добровольцы о первой гражданской революционной
войне в Китае. Воспоминания. М., 1961.
27.	Сунь Ятсен. Избранные произведения. М„ 1964.
28.	Черепанов А. И. Северный поход Национально-революционной
армии Китая (Записки военного советника). М., 1968.
29.	Черепанов А. И. Записки военного советника в Китае (1925—
1927). М„ 1971.
30.	[Ли Цзунжэнь]. Ли Цзунжэнь хуэйилу (Воспоминания). Т. 1—2.
Наньнин, 1980.
31.	[У Пэйфу]. У Пэйфу сяньшэн цзи (Собрание сочинений). Тай-
бэй, 1971.
32.	Фэн Юйсян. Воды шэнхо (Моя жизнь). Т. 2—3. Чунцин, 1944.
33.	[Янь Сишань]. Янь Сишань цзаонянь хуэйилу (Ранние воспо-
минания). Тайбэй, 1968.
Литература
34.	Аварии В. Империализм и Маньчжурия. Т. 1. М.— Л., 1931.
35.	Аджаров А. Классы и партии современного Китая. М.— Л., 1926.
36.	Альский [Штейн В. М.]. В Китае.— Красная новь. 1926, № 12.
37.	Бакулин А. В. Записки об Уханьском периоде китайской ре-
волюции (Из истории китайской революции 1925—1927 гг.).
М.—Л., 1930.
38.	Белов Ё. А. О роли армии в Синьхайской революции.— Вопросы
истории и историографии Китая (сборник статей). М., 1968.
39.	Белов Е. А. Учанское восстание в Китае (1911 г.). М., 1971.
-40. Белов Е. А. О причинах неудачи переворота в политической над-
стройке китайского общества в период Синьхайской револю-
ции.— Социальная и социально-экономическая история Китая.
М., 1979.
41.	Березный Л. А. О борьбе демократической и антидемократиче-
ской тенденций в китайской революции 1925—1927 гг.— VII на-
учная конференция «Общество и государство в Китае». Тезисы
и доклады. Ч. 2. М., 1976.
42.	Березный Л. А. Понятие «национально-освободительная револю-
ция» и революционный процесс в Китае (к постановке вопро-
са).— XIV научная конференция «Общество и государство в
Китае». Тезисы и доклады. Ч. 3. М., 1983.
43.	Бубнов А. С. О китайской революции.— Коммунистическая рево-
люция. 1927, № 8.
44.	Виленский-Сибиряков Вл. У Пэйфу (Китайский милитаризм).
М.—Л., 1925.
154
45.	Виленский-Сибиряков Вл. Чжан Цзолинь. Маньчжурская проб-
лема. М.— Л., 1925.
46.	Виленский-Сибиряков Вл. Где корни предательства Чан Кайши?
(О китайской революции). М., 1927.
47.	Войтинский Г. Что происходит в Китае? М., 1924.
48.	Войтинский Г. К оценке положения в Китае.— Коммунистиче-
ский Интернационал. 1926, № 4(53).
49.	Войтинский Г. Политические отношения в Китае накануне ре-
волюции 1925—1927 годов.— Вопросы истории. 1947, № 7.
50.	Высокогорец [Горев В. £.]. Китайская армия. Очерки по основ-
ным вопросам вооруженных сил современного Китая. М.— Л.г
1930.
51.	Гавликовский К- Китайская милитаристская система нового вре-
мени и этапы ее формирования.— IV научная конференция
«Общество и государство в Китае». Тезисы и доклады. Ч. 2. М.г
1973.
52.	Глунин В. И. Политика Коминтерна в Китае (1921—1927).—
Коминтерн и Восток. Критика критики. Против фальсификаций,
ленинской стратегии и тактики в национально-освободительном
движении. М., 1978.
53.	Г Лунин В. И. КПК в национально-освободительном движении
20-х годов (К 60-летию образования КПК).— ПДВ. 1981, № 1.
54.	Г Лунин В. И., Юрьев М. Ф. К вопросу о китайской революции
1925—1927 гг,—ПДВ. 1975, № 2.
55.	Делюсин Л. П., Костяева А. С. Революция 1925—1927 гг. в Ки-
тае: проблемы и оценки. М., 1985.
56.	Ефимов Г. В. Истоки китайского милитаризма.— ПДВ. 1973, № I.
57.	Ефимов Г. В. Сунь Ятсен. Поиск пути. 1914—1922. М., 1981.
58.	Жабин А. Борьба в Китае. М., 1924.
59.	Жуков В. В. О формировании гоминьдановской военной бюро-
кратии в период революции 1925—1927 гг. (К характеристике
термина «новые милитаристы»).— XVI научная конференция
«Общество и государство в Китае». Тезисы и доклады. Ч. 3.
М., 1985.
60.	Ивин А. От Ханькоу к Шанхаю. М.— Л., 1927.
61.	Ивин А. Письма из Китая. М.— Л., 1927.
62.	Исторические факторы общественного воспроизводства в стра-
нах Востока (сборник статей). М., 1986.
63.	История Китая с древнейших времен до наших дней. М., 1974.
64.	История современной китайской революции. М., 1959.
65.	Кара-Мурза Г. Китай в 1918—1924 годах.— Историк-марксист.
1939, № 5—6.
66.	Каретина Г. С. Чжан Цзолинь и политическая борьба в Китае
в 20-е годы XX в. М., 1984.
67.	Китай: общество и государство. Сборник статей. М., 1973.
68.	Коминтерн и Восток. Борьба за ленинскую стратегию и такти-
ку в национально-освободительном движении. М., 1969.
69.	Костяева А. С. Крестьянские союзы в Китае (20-е годы XX ве-
ка). М„ 1978.
70.	Костяева А. С. Социальное размежевание в среде шэньши в-
20-х годах XX в.— Социальная и социально-экономическая ис-
тория Китая. М., 1979.
71.	Крылов В. В. Капиталистически ориентированная форма общест-
венного развития освободившихся стран (К методологии марк-
систского исследования).— Рабочий класс и современный мир.
1983, № 2.
155
72.	Крымов А. Г. Дискуссия о докапиталистических отношениях в
Китае в 20—30-х годах.— Проблемы докапиталистических об-
ществ в странах Востока. М., 1971.
73.	Крымов А. Г. Общественная мысль и идеологическая борьба в
Китае (1900—1917 гг.). М., 1972.
74.	Кучумов В. Очерки по истории китайской революции. М.., 1934.
75.	Кюнер Н. В. Очерки новейшей политической истории Китая.
Хабаровск — Владивосток, 1927.
76.	Лозовский А. Революция и контрреволюция в Китае. М.— Л.,
1927.
77.	Мамаева Н. Л. О реорганизации армии Кантонского правитель-
ства в 1924—1925 гг. и политике гоминьдана.— XIII научная
конференция «Общество и государство в Китае». Тезисы и до-
клады. Ч. 3. М., 1982.
78.	Меликсетов А. В. Социальная сущность китайского милитариз-
ма.— Научная конференция «Общество и государство в Китае».
Доклады и тезисы. Вып. 2. М., 1971.
79.	Меликсетов А. В. Бюрократический капитал в Китае. М., 1972.
ВО.	Меликсетов А. В. Социально-экономическая политика гоминьда-
на в Китае (1927—1949). М., 1977.
В1.	Меликсетов А. В. К вопросу о генезисе капитализма в Китае.—
Государство и общество в Китае. Сборник статей. М., 1978.
В2.	Меликсетов А. В. История Китая в новейшее время. Ч. 1. Китай
к началу новейшего времени. М., 1980.
•83	. Меликсетов А. В. Историческое место Национальной революции
1925—1927 гг. в Китае.— Общество и государство в Китае. Сбор-
ник статей. М., 1981.
84.	Меликсетов А. В. История Китая в новейшее время. Ч. 2. Китай
в 1917—1937 гг. М„ 1983.
85.	Мирский Г. И. Армия и политика в странах Азии и Африки.
М„ 1970.
86.	Мирский Г. И. «Третий мир»: общество, власть, армия. М., 1976.
87.	Миф П. Китайская революция. М., 1932.
В8.	Мугрузин А. С. Социально-экономическая характеристика китай-
ского крестьянства (Сравнительный анализ полуфеодального ки-
тайского и мелкобуржуазного русского крестьянства).— ПДВ.
1984, № 4.
89.	Непомнин О. Е. Социально-экономическая история Китая 1894—
1914. М., 1980.
90.	Непомнин О. Е. Переходное общество в Китае: этапы восхож-
дения синтезированной системы (середина XIX — середина
XX в.).— XII научная конференция «Общество и государство
в Китае». Тезисы и доклады. Ч. 3. М., 1981.
“91	. Непомнин О. Е. Деспотия и армия в переходном обществе Ки-
тая: проблема синтеза (конец XIX—начало XX в.).— XIV на-
учная конференция «Общество и государство в Китае». Тезисы
и доклады. Ч. 3. М., 1983.
92.	Никифоров В. Н. Советские историки о проблемах Китая. М.,
1970.
93.	Никифоров В. Н. Советские историки о «движении 4 мая»
1919 г. в Китае.— ПДВ. 1983, № 1.
94.	Новая история Китая. М., 1972.
95.	Новейшая история Китая. 1917—1970 гг. М., 1972.
96.	Новейшая история Китая. 1917—1927. М., 1983.
97.	Попова Е. М. Китайский вопрос иа Версальской конференции.—
«Движение 4 мая» 1919 года в Китае. М., 1971.
156
58. Революция 1925—1927 гг. в Китае. М„ 1978.
99.	Розен Р. Заметки о 1-й народной армии Китая.— Военный вест-
ник. 1926, № 16.
100.	Сапожников Б. Г. Первая гражданская революционная война
в Китае. 1924—1927 гг. Военно-исторический очерк. М., 1954.
101.	Семенов А. В. Об истории создания Национального правитель-
ства 1925 г.— Общество и государство в Китае. Сборник статей.
М., 1981.
102.	Сергеев Г. И. Политика уханьского гоминьдана в период ки-
тайской революции 1925—1927 гг. Канд. дис. М., 1980.
103.	Симония Н. А. Страны Востока: пути развития. М., 1975.
104.	Симония Н. А. Национально-государственная консолидация и
политическая дифференциация развивающихся стран Востока.—
Мировая экономика и международные отношения. 1983, № 1.
105.	Симония Н. А. Вопросы формационного перехода в антагони-
стических обществах Востока в современную эпоху.— Народы
Азии и Африки. 1983, № 2.
106.	Скопин В. И. Милитаризм. Исторические очерки. 2-е изд., испр.
и доп. М., 1957.
107.	Сороковиков. Роль дуцзюнов в Китае.— Красная Армия на
Востоке. 1921, № 1.
108.	Стабурова Е. Ю. Анархизм в Китае 1900—1921. М., 1983.
109.	Сунь Ятсен. 1866—1966. К столетию со дня рождения: сборник
статей, воспоминаний и материалов. М., 1966.
ПО. Сухарчук Г. Д. Социально-экономические взгляды политических
лидеров Китая первой половины XX в. Сравнительный анализ.
М., 1983.
111.	Тихвинский С. Л. История Китая и современность. М., 1976.
112.	Уайт Т., Джекоби Э. Гром из Китая. М., 1948.
113.	Ходоров А. Е., Павлович М. П. Китай в борьбе за независи-
мость. М., 1925.
114.	Цюй Цюбо. Современный китайский парламентаризм и милита-
ристы.— Цюй Цюбо. Публицистика разных лет. М., 1979.
115.	Энгелъфельд В. В. Очерки государственного права Китая. Па-
риж., [б. г.].
116.	Юрьев М. Ф. Революция 1925—1927 гг. в Китае. М., 1968.
117.	Юрьев М. Ф. Вооруженные силы КПК в освободительной борь-
бе китайского народа. 20—40-е годы. М., 1983.
118.	Бэйян цзюньфа (Северные милитаристы). Шанхай. 1973.
119.	Бэйфа цзяньши (Краткая история Северного похода). Тайбэй.
1968.
120.	Ван Сяньмин. «Цзылицзюнь юньдун» чжун хэ Учан ции хоу
У Лучжэнь ходун шиси (Анализ деятельности У Лучжэня в
период движения «Армии независимости» и после Учанского
восстания).— Шаньси дасюэ сюэбао. 1982, № 1.
121.	Ван Цзин. Дэн Баошань юй гоминьцзюнь (Дэн Баошань и На-
циональная армия).— СДС. 1984, № 2.
122.	Ван Цзинхуа. Шилунь 1924 нянь бэйцзин чжэнбянь (К вопросу
о пекинском перевороте 1924 г.).— УДС. 1983, № 6.
123.	Ван Шаньчжун. Люэлунь ди и цы шицзе дачжань цицзянь мэй-
жи лянго цзай хуа чжи чжэндоу (К вопросу о борьбе США и
Японии в Китае в период первой мировой войны).— ЛЦ.
1984, № 3.
124.	Вэй Мин. Лунь бэйян цзюньфа гуаньляоды сыжэнь цзыбэнь-
чжуи цзинцзи ходун (О частнокапиталистической хозяйственной
157
деятельности бэйянских милитаристов и бюрократов).— ЦЯ.
1985, № 2.
125.	Вэнь Гунчжи. Цзуйцзинь саньши нянь Чжунго цзюньши ши
(Военная история Китая за последние 30 лет). Т. 1—2. Ч. 1—3.
Тайбэй, 1962.
126.	Дань Бао. Хуаньси цзюньфады синшуай хэ тэдянь (Расцвет
и упадок аньхойской милитаристской клики и ее особенности).—
ЛЦ. 1984, № 4.
127.	Дин Вэньцзян. Миньго цзюньши цзиньцзи (Краткий очерк со-
стояния военного дела в республике). Шанхай, 1926.
128.	Дэн Е. Юань Э чжаньчжэн шиды каоча (Изучение истории вой-
ны в пров. Хубэй в 1921 г.).— ЦЯ 1984, № 2.
129.	Жэнь Сун. Чжан Цзолинь юй жибэнь «маньмэн телу цзяошэ
вэньти» каолюэ (Исследование проблемы «переговоров о желез-
ных дорогах в Маньчжурии и Монголии» между Чжан Цзоли-
нем и Японией).— Ляонин дасюэ сюэбао. 1982, № 3.
130.	Кун Сянчжэн. Ван Чжаньюань ду Э юй цюй Ван юньдун (Прав-
ление губернатора Ван Чжаньюаня в Хубэе и движение за
его изгнание). УДС. 1984, № 4.
131.	Куан Шаньцзи. Сычуань цзюньфа тунчжисяды тяньфу фуцзя
хэ юйчжэн (Дополнительные налоги на землю и сбор налогов
в счет будущих лет в провинции Сычуань в период господства
милитаристов).— Сычуань дасюэ сюэбао. 1981, № 1.
132.	Лай Синься. Бэйян цзюньфа шилюэ (Очерк истории северных
милитаристов).— Ухань, 1957.
133.	Ли Гуанъи, Цэи Синьбао. У саньши юньдун чжунды Фэн Юй-
сян (Фэн Юйсян в период «движения 30 мая»).— Хэнань дасюэ
сюэбао. 1985, № 4.
134.	Ли Сисо. Учан ции хоуды нунцунь бяньдун (Изменения в дерев-
не после Учанского восстания).— Лиши яньцзю. 1982, № 2.
135.	Ли Цзунъи. Юань Шикай чжуань (Юань Шикай). Пекин, 1980.
136.	Ли Цзюнь. Ди эр цы чжифэн чжаньчжэнчжун чжиси шибайды
юаньин (Причины поражения чжилийской клики во 2-й чжили-
фэнтяньской войне).— ЦДЯ. 1985, № 2.
137.	Ли Цзяньнун. Усюй ихоу саньшинянь Чжунго чжэнчжи ши (По-
литическая история Китая в 1898—1928 гг.). Пекин, 1980.
138.	Ли Шиюэ, Чжао Шиюань. Суиь Чжуншань юй Чжунго миньчжу
гэмин (Сунь Ятсен и демократическая революция в Китае).
Шэиьян, 1981.
139.	Линь Цзянцэн. 1928—1929 нянь Гуйчжоу цзюньфа Чжоу Си-
чэн — Ли Шэнь чжи чжань (Война 1928—1929 гг. между гуй-
чжоускими милитаристами Чжоу Сичэном и Ли Шэнем).— ГШК.
1981, № 6.
140.	Лун Цючу. Бэйфа шициды Цзянси чжаньчан (Сражение в
Цзянси в период Северного похода).— ЦДЯ. 1984, № 4.
141.	Лю Цикуй. Гоминьдан синь цзюньфады цайбин чжи чжэн
(Борьба между гоминьдановскими новыми милитаристами по во-
просу о сокращении армий).— Фудань сюэбао. 1984, № 6.
142.	Ма Цзюйин. Диицы гогун хэцзо хэ гэминцзюньды чуанцзянь
(Первый единый фронт между гоминьданом и КПК и создание
НРА).— Чжуншань дасюэ сюэбао. 1984, № 1.
143.	Май Чжиюань (Мс-Cord Е.). Цзиньдай цзюньфа юй Синьхай
гэмин (Милитаристы нового времени и Синьхайская револю-
ция).— Хуачжун шиюань сюэбао. 1982, № 5.
144.	Ню Даюн. Мэйго дуйхуа чжэнцэ юй «сыиэр» чжэнбянь гуаньси
Г58
(Политика США в Китае и переворот 12 апреля 1927 г.).—
ЛЯ. 1985, № 4.
145.	Пань Жун. Янь Сишань юй цзиньсиды синчэн (Янь Сишань и
образование шаньсийской клики).— ЛЦ. 1984, № 11.
146.	Се Бэныиу. Бэйян цзюньфа (Северные милитаристы). Пекин,
1974.
147.	Се Бэныиу. Таньтань Фэн Юйсян бэйцзин чжэнбянь цзи ци ппп-
цзя (К вопросу о пекинском перевороте Фэн Юйсяна и его
оценке).— Лиши чжиши. 1982, № 3.
148.	Се Бэныиу. У Пэйфу юй синань цзюньфады гоуцзе (Связи
У Пэйфу с юго-западными милитаристами).— ГШК. 1983, K# 5.
149.	Се Бэныиу. Сунь Чжуншань юй синань цзюньфа (Сунь Ятсен
и юго-западные милитаристы).— Юньнань шэхуэй кэсюэ. 1985,
№ 3.
150.	Сунь Сыбай. Шилунь цзюньфа шиды яньцзю цзи сянгуаньды
цзигэ вэньти (Некоторые проблемы, связанные с изучением ис-
тории милитаристов).— ГШК. 1982, № 6.
151.	Сюн Цзунжэнь. Юньнань ции юй хуго юньдун (Восстание в
Юньнани и «движение в защиту республики»),— ГШК. 1982,
№ 2.
152.	Сяо Бо, Ма Чуаньвэй. Сычуань цзюньфа хуньчжань. 1927—1934
(Междоусобные войны сычуаньских милитаристов. 1927—1934).
Чэнду, 1984.
153.	Сяо Цзингуан. Бэйфа цзиши (Воспоминания о Северном похо-
де).—ЛЯ. 1984, № 3.
154.	Тао Цзюйинь. Бэйян цзюньфа тунчжи шици шихуа (Краткая
история периода господства северных милитаристов). Т. 1—5,
7—8. Пекин, 1957—1959.
155.	Тао Цзюйинь. Дуцзюнь туань чжуань (Милитаристские клики).
Тайбэй. 1971.
156.	Тао Цзюйинь. Бэйян цзюньфа тунчжи шици шихуа (Краткая
история периода господства северных милитаристов. Изд. 2-е).
Т. 1—3. Пекин, 1983.
157.	У Хуэймин. Синьхай гэмин хоу цзюньфа дичжуды синчэн цзи
ци тэчжэн (Формирование после Синьхайской революции слоя
помещиков-милитаристов и их особенности).— ЦЯ. 1980, № 9.
158.	Фан Цинцю. Гуаньюй бэйян цзюньфа шици бинбяньды цзигэ
вэньти (Некоторые вопросы, связанные с мятежами в войсках
в период правления бэйянских милитаристов).— ЛД. 1982, № 1.
159.	Фан Цинцю. Цзян Цзеши ши цзэнян чжицзао «сань эр лин» ши-
цзяньды (Чан Кайши и «события 20 марта»),— ЛЦ. 1984, № 9.
160.	Ху Шэн. Дигочжуи юй Чжунго чжэнчжи (Агрессия империали-
стических держав в Китае). Шанхай, 1950.
161.	Хуан Маолинь. У Пэйфу чжаньши (История войн У Пэйфу).
Тайбэй, 1970.
162.	Хуан Цзунянь, Взй Чуньцзин. Лунь синь куйсиды синчэн цзи
ци тунъи Гуансиды лиши и (Образование новой гуансийской
клики и историческое значение объединения ею пров. Гуаней).—
ЦДЯ. 1985, № 1.
163.	Цзинь Баохуа. Фэн Юйсян юй бэйцзин чжэнбянь (Фэн Юйсян
и пекинский переворот).— ЛЦ. 1983, № 12.
164.	Цзян Ди. Гуаньюй «бэйян цзюньфа» хэ «хуаньси цзюньфа»
(Бэйянские милитаристы и аньхойская клика).— Шаньси шию-
ань сюэбао. 1983, № 2.
165.	Цюй Цюбо. Чжунго гэмин чжунчжи учжуан доучжэн вэньти
159
(К вопросу о вооруженной борьбе в ходе китайской револю-
ции).— Синь циннянь. 1926, № 4.
166.	Чжан Аньцин. Го Сунлин даогэ фаньфэн шицзянь чутань
(К вопросу о восстании Го Сунлина против фэнтяньской кли-
ки).—УДС. 1983, № 3.
167.	Чжан Бофэн. Хуаньси цзюньфа юй жибэнь дигочжуиды гуань-
си (Отношения между аньхойскими милитаристами и японским
империализмом).— ЛЯ. 1982, № 6.
168.	Чжан Цзолинь. Шэньян, 1980.
169.	Чжао Сяотянь, Гун Дадэ. Бэйфа чжаньчжэн шици Фэн Юйсян
шуайлинды гоминьцзюнь (Национальная армия Фэн Юйсяна
в период Северного похода).— СДС. 1982, № 1.
170.	Чжу Пэйминь. Ухань гоминь чжэнфу буши синьминьчжучжуи
синчжиды чжэнцюань (Уханьское национальное правительство
не являлось по своей сути новодемократической властью).—
ЦДЯ. 1983, № 3.
171.	Чжунго сяньдай ши (Новейшая история Китая). Под ред.
Хуан Юаньци. Т. 1. Хэнань, 1982.
172.	Чжунхуа миньго ши (История Китая периода республики). Т. 1.
Пекин, 1982.
173.	Чэнь Бинъюань. Ма Буфан цзяцзу тунчжи Цинхай сыши нянь
(Сорок лет господства семейства Ма Буфана в пров. Цинхай).
Синин, 1981.
174.	Чэнь Минчжун. Дуань Цижуй чужэнь линьши чжичжэнды цзигэ
пяньдуань (К характеристике деятельности Дуань Цижуя на
посту главы временного правительства).— ЛД. 1982, № 2.
175.	Чэнь Нинисэн. Чжэнчжоу хуэйи хэ Сюйчжоу хуэйи (Совещания
в Чжэнчжоу и Сюйчжоу).— ЦДЯ. 1984, № 2.
176.	Чэнь Сэньфу. Сибэйцзюнь цзяньцзюнь ши (История создания
северо-западной армии). Тайбэй, 1976.
177.	Шэнь Цзяу. Цун нуншанбу чжуцэ кань бэйян шици миньцзу
цзыбэньды фачжань (Развитие национального капитала в пе-
риод правления бэйянских милитаристов по данным министер-
ства сельского хозяйства и торговли).— ЛД. 1984, № 4.
178.	Шэнь Юй «Сыиэр» фаньгэмин чжэнбянь юй дигочжуи гуаньси
цзай таньлунь (Еще раз о взаимосвязи между контрреволю-
ционным переворотом 12 апреля и политикой империализма).—
ЛЯ. 1984, № 4.
179.	Юй Чжигун. Фэн Юйсян цзянцзюнь (Фэн Юйсян — политиче-
ский и военный деятель).— Вэньу тяньди. 1982, № За—4.
180.	Юй Шуанжэнь. Цзицзи кайчжань «усы» илай Чжунго шиды
яньцзю (Активно развернуть исследования истории Китая в пе-
риод после «движения 4 мая» 1919 г.).— АШС. 1982, № 4.
181.	Ян Жунхуа. Ли Дачжао юй Фэн Юйсян (Ли Дачжао и Фэн
Юйсян).—АШС. 1982, № 2.
182.	Янь Сишань тунчжи Шаньси шиши (Исторические события в
пров. Шаньси в период правления Янь Сишаня). Тайюань, 1981.
183,	Bloch К. Warlordism: A Transitory Stage in Chinese Govern-
ment.— American Journal of Sociology. 1938, vol. 43, № 5.
184.	The Cambridge History of China. Vol. 12. Cambridge. 1983.
185.	Ch’en J. Yuan Shih-k’ai. 1859—1916. Brutus Assumes the Purple.
L., 1961.
186.	Ch’en J. Defining Chinese Warlords and their Factions.— Bulle-
tin of the School of Oriental and African Studies. 1968, vol. 31,
pt. 3.
160
187.	Ch’en J. Historical Background.— Modern China’s Search for a
Political Form. L., 1969.
188.	Chesneaux J. The Federalist Movement in China, 1920—23. Modern
China’s Search for a Political Form. L., 1969.
189.	Ch'i Hsi-sheng. Warlord Politics in China 1916—1928. Stanford,
1976.
190.	Ch’ien Tuan-Sheng. The Role of the Military in Chinese Govern-
ment.— Pacific Affairs. 1948, vol. 21, № 3.
191.	China in Revolution: The First Phase 1900—1913. New Haven —
London, 1968.
192.	The China Year Book. 1916, 1919—1920. L.— N. Y„ 1916, 1920,
1921—1930. Tientsin, 1921 — 1930.
193.	Chou Ching Wen. 70 Years of Bitter State Affairs.— The Peking
Informers. 1983, vol. 47, № 5—9.
194.	Frean N. Warlordism in Anhui.— Asian Profile. 1984, vol. 12,
№ 4.
195.	Gawlikowski K. The Chinese Warlord System of the 1920s, its
Origin and Transformations.— Acta Poloniae Historia. 1974, № 29.
196.	Gillin D. Warlord Yen Hsi-shan in Shansi Province 1911—1949.
Princeton, 1967.
197.	Gillin D. Warlordism in Modern China —Journal of Asian Stu-
dies. 1967, vol. 26, № 3.
198.	Hall J. The Yunnan Provincial Faction 1927—1937. Canberra,
1976.
199.	Houn F. Central Government of China 1912—1928. An Institutio-
nal Study. Madison, 1957.
200.	Jordan D. The Northern Expedition. China’s National Revolution
of 1926—1928. Honoluly, 1976.
201.	Kapp R. Provincial Independence vs. National Rule: A Case Study
of Szechwan in the 1920s and 1930s.— Journal of Asian Studies.
1971, vol. 30, № 3.
202.	Kapp R. Szechwan and Chinese Republic. Provincial Militarism
and Central Power, 1911—1938. New Haven — London, 1973.
203.	Lary D. Region and Nation. The Kwangsi Clique in Chinese Po-
litics, 1925—1937. Cambridge, 1974.
204.	Lary D. Warlord Studies.— Modern China. 1980, vol. 6, № 4.
205.	Liu F. A Military History of Modern China, 1924—1949. Prin-
ceton, 1956.
206.	Lynn Chi-hung. Political Parties in China. Tientsin, 1930.
207.	Mackinnon S. The Peiyang Army, Yuan Shih-k’ai and the Origins
of Modern Chinese Warlordism.— Journal of Asian Studies. 1973,
vol. 32, № 3.
208.	MacNair H. China in Revolution. An Analysis of Politics and Mi-
litarism under the Republic. Chicago, 1931.
209.	McCormack G. Chang Tso-lin in Northeastern China, 1911—1928.
China, Japan and the Manchurian Idea. Stanford, 1977.
210.	Nathan A. Peking Politics, 1918—1923. Factionalism and the Fai-
lure of Constitutionalism. Berkeley, 1976.
211.	Odoric Y. The District Magistrate Profession in the Early Repub-
lican Period.— Modern Asian Studies. 1974, vol. 8.
212.	Powell R. The Rise of Chinese Military Power, 1895—1912. Prin-
ceton, 1955.
213.	Pye L. Warlord Politics. Conflict and Coalition in the Moderni-
zation of Republican China. N. Y., 1971.
214.	Reinsch P. An American Diplomat in China. New York — To-
ronto, 1922.
161
215.	Sheridan J. Chinese Warlord: The Career of Feng Yu-hsiang.
Stanford, 1966.
216.	Smedley A. The Great Road. The Life and Times of Chu Teh.
N. Y„ 1956.
217.	Sutton D. Provincial Militarism and the Chinese Republic: The
Yunnan Army, 1905—25. Ann Arbour, 1980.
218.	Tien Hung-mao. Government and Politics in Kuomintang China,
1927—1937. Stanford, 19/2.
219.	Whitson W. The Chinese High Command. A History of Commu-
nist Military Politics, 1927—1971. N. Y., etc., 1973.
220.	Wilbur M. Military Separatism and the Process of Reunification
under the Nationalist Regime, 1922—1937.— Ho P’ing-ti, Tang
Tsou. China in Crisis. Vol. 1. Chicago, 1968.
221.	Wou 0. The Military and Nationalism: The Political Thinking
of Wu P’ei-fu.— China in the 1920s. Nationalism and Revolu-
tion. N. Y.— L„ 1976.
222.	Wou 0. Militarism in Modern China. The Career of Wu P’ei-fu,
1916—1939. Canberra, 1978.
Периодические издания
223.	Вестник Народного комиссариата иностранных дел, 1920—1922.
224.	Кантон, 1926—1927.
225.	Коммунистический Интернационал, 1922—1928.
226.	Международная жизнь, 1922—1927.
227.	Народы Дальнего Востока, 1921.
228.	Новый Восток, 1922—1928.
229.	Революционный Восток, 1927—1928.
230.	Жэньминь жибао, 1982.
231.	Сяндао, 1922—1927.
232.	Цяньфэн, 1923.
233.	The China Weekly Review, 1926—1928.
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
ПДВ —Проблемы Дальнего Востока
АШС —Анхой шида сюэбао
ГШК — Гуйчжоу шэхуэй кэсюэ
ЛД —Лиши данань
ЛЦ —Лиши цзяосюэ
ЛЯ —Лиши яньцзю
УДС — Ухань дасюэ сюэбао
ЦДЯ — Цзиньдайдайши яньцзю
ЦЯ — Цзинцзи яньцзю
СДС —Сибэй дасюэ сюэбао
SUMMARY
V. V. Zhukov. Chinese Warlordism in the 1910s-20s.
The book deals with the evolution of Chinese warlord
system. After the Sinhai revolution of 1911-13 the entire
territory of the country was divided among various mili-
tary leaders. A system of local military regimes was
established. The latter were actually independent of the
Beijing government.
Chapter 1 analyses the historical prerequisites for the
establishment of the military rule in China in the 1910s-
20s, the causes of the country’s political disintegration,
and basic stages of development of the warlord system.
In addition, Zhukov describes the major military and po-
litical groupings. The warlord system evolved at the
boundary of two related processes which occured in the
late 19th and the early 20th century: increasingly promi-
nent political role of the army, especially in 1911-16,
growing political regionalization, and stronger authority
of local rulers. Political disintegration of the country in
1916 was logically involved by the evolution of regional
warlordism which dated back to the mid-19th century.
Three stages can be noted in the development of warlor-
dism prior to its establishment as a system of military
regimes in 1916-28: from the mid-19th century to China’s
defeat in the Sino-Japanese war of 1894-95; from 1895 to
the abdication of the Chings in 1912; from 1912 to the
defeat of the Yuan Shikai royalist movement when local
warlords usurped power in 1916.
The confrontation between the two major warlord
groupings, the Peigang (Northern) and South Western
ones, began in 1916. The first included the Anhui, Chili
and Fengtien cliques which controlled several provinces
and, in succession, the Beijing government. A variety of
small cliques joined them. The South Western grouping
usually controlled the territory of one or, at most, two
provinces. Their influence on the overall political situati-
on and the affairs of the warlord system was only
limited.
Local military regimes maintained ties with various
164
foreign states. Wars between the cliques reflected in a
specific manner the contradictions of imperialist powers.
The cliques were instruments in the hands of foreign po-
wers which sought control over China. In spite of the
fact that warlords were not puppets or direct agents of
imperialism, they granted the latter political and econo-
mic advantages in return for its political, military and
economic support.
The evolution of warlord system between 1916 and
1928 is divided into three stages: from the mid-1916 to the
mid-1920; from the mid-1920 to the end of 1925; and
from the beginning of 1926 to the mid-1928. The first two
periods are analysed in Chapter 2. It gives a comprehen-
sive description of warlordism and examines the consoli-
dation of the Kuomintang in Canton in 1923-25.
Warlordism primarily relied on the traditional system
of exploitation, and many of the warlords were big land-
owners and entrepreneurs. Warlords’ integration into the
upper social crust involved their reactionary political
mentality and reluctance to implement sweeping social
transformations. The contribution of military authorities
to reforms and development of the productive forces, even
that of a small group of reformists who pursued the more
constructive policy, was very insignificant.
Warlords’ policy sometimes ran counter to the inte-
rests of the rural elite and bourgeoisie because it lacked
any definite class orientation. The warlords did not directly
represent political interests of the classes which control-
led the economy, but rather were an independent corpo-
rate force.
Zhukov analyses political and military organization of
warlord regimes, ideological aspects of warlordism and
genesis of the Kuomintang statehood. After the moderni-
zation of the latter in 1923-25, it became a force spear-
headed against the warlord system. That transformation
was attended by the emergence of “new” Kuomintang
warlords involved by the spread of national revolutionary
ideas in the army.
Chapter 3 analyzes the influence of the national revo-
lution of 1925-27 on the warlord system and on the evo-
lution of the Kuomintang regime. As there was no hope
to attain the unification of the country and to eliminate
the reactionary Peiyang clique and foreign domination
by peaceful means, “new” warlords came to the frontline
of struggle. This was suggested by the Northern expedi-
tes
tion in 1925-27 and the military campaign of the Kuomin-
tang armies in 1928.
The establishment of the Kuomintang’s control over
the larger part of China and the abolishment of the
Peiyang clique and the warlord system were major re-
sults of the national revolution. At the same time, there
was a strong boost of the army’s authority attended by a
decline of democratic tendencies in the Kuomintang.
4<New” warlords with Chiang Kaishek at the head took
the upper hand. The National government’s military
success brought closer the unification of the country, but
regional warlordism was retained. It was backed by
those Kuomintang military leaders who were not associa-
ted with Chiang Kaishek’s Nankin faction. However, lo-
cal warlordism in the Kuomintang China was not just a
replica of the warlord system of 1916-28. The original
warlordism and unrestricted arbitrary rule of local mili-
tary leaders were abolished and military, political, and
ideological prerequisites for a strong central government
were created.
ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение	3
Глава 1. Формирование в Китае милитаристской системы и
основные этапы ее эволюции	14
Исторические предпосылки формирования в Китае мили-
таристской системы (конец XIX	в.— 1911 г.)	14
Синьхайская революция и нарастание милитаристских
тенденций в политической жизни Китая (1911—1913)	23
Борьба централизма и регионализма в период военной
диктатуры Юань Шикая 1913—1916 гг.	29
Усиление регионального милитаризма. Характеристика
основных клик (1916—1928)	35
Основные этапы эволюции милитаристской системы в
Китае	44
Г лава 2. Социально-экономическая, военно-политическая и
идеологическая характеристика милитаризма	1916—1925	гг.	56
Социально-экономическая природа милитаризма. Классо-
вая ориентация политики милитаристов	56
Политическая организация военных режимов и их взаи-
моотношения с традиционными институтами	65
Идеологические аспекты милитаризма	72
Общественно-политические взгляды крупных милитари-
стов	791
Военная характеристика милитаризма	88
Генезис гоминьдановского режима (1923—1925)	96
Глава 3. Влияние национальной революции 1925—1927 гг. и
Северного похода НРА на милитаристскую систему	106
Формирование слоя «новых» милитаристов в период на-
циональной революции 1925—1927 гг.	106
Становление гоминьдановского централизованного воен-
ного режима (1926 —середина	1928	г.)	112
Влияние Северного похода на региональный милитаризм 120
Идеологические процессы в милитаристской системе в
1926—1928 гг.	130
Заключение	141
Примечания................................................ 144
Список использованной литературы	153
Summary	164
Вячеслав Викторович Жуков
КИТАЙСКИЙ МИЛИТАРИЗМ
10—20-е годы XX в.
Утверждено к печати
Институтом стран Азии и Африки
при МГУ им. М. В. Ломоносова
Редакторы В. Б. Меньшиков. И. С. Вербицкий
Младший редактор М. С. Гатагова
Художник С. А. Киреев
Художественный редактор Б. Л. Резников
Технический редактор В. П. Стуковнина
Корректор IT. С. Шин
ИБ № 15844
Сдано в набор 04.02.88. Подписано к печати
14.06.88. А-03905. Формат 84Х1081/зг. Бумага типо-
графская Ke 1. Гарнитура литературная. Печать
высокая. Усл. п. л. 8,82. Усл. кр.-отт. 9,14. Уч.-нзд.
л. 9,6. Тираж 1900 экз. Изд. № 6352. Зак. Кв 94.
Цена 1 р. 50 к.
Ордена Трудового Красного Знамени
издательство «Наука»
Главная редакция восточной литературы
103051, Москва К-51,
Цветной бульвар, 21, строение 2
3-я типография издательства «Наука»
107143, Москва Б-143, Открытое шоссе, 28
Власть военных — достаточно ча-
стое явление в развивающихся стра-
нах, привлекающее внимание как по-
литиков, так и исследователей. Глу-
бокое и всестороннее изучение этого
феномена требует обращения и к ран-
ним его образцам. Этой проблеме
и посвящена предлагаемая книга.
В XX в. Китай оказался первой
страной, где разыгрался сценарий
засилья милитаризма. Мощный рост
политической роли армии был обус-
ловлен надломом традиционных об-
щественных структур в результате
воздействия капиталистического За-
пада. Именно этот момент сближает
китайский опыт 70-летней давности с
современной ситуацией в развиваю-
щемся мире.