Текст
Свердлов М. Б.
Домонгольская Русь: Князь и княжеская власть на Руси VI -
первой трети XIII в. — СПб.: Академический проект, 2003 — 736 с.
ISBN 5-7331-0257-8
Монография посвящена раннему периоду истории нашей страны. В неР
системно изучены институты князя и княжеской власти в процессе ствновле-
ния и развития русского средневекового общества и государстве. Они исследо-
ваны в контексте событийной истории Руси с учетом всего предшествующей
научного опыта. Рассмотрены основные факты деятельности знаменитых рус-
ских князей середины IX — первой трети Х1П в., предложена целостная картин!
русского общества этого периода. Книга читается как увлекательное повество
ванне о начале Русского государства.
М. Б. Свердлов — автор около 200 опубликованных работ, в том числ<
монографий: “Генезис и структура феодального общества в Древней Руси” (Л.
1983), "От Закона Русского к Русской Правде" (М-, 1988), "Общественны!
строй Древней Руси в русской исторической науке XVIII—XX вв.” (СПб., 1996)
"Становление феодализма в славянских странах” (СПб., 1997) и др.
Федеральная нелепая программа «Культура России»
(подпрограмма «Поддержка поли графин и книгоиздания России»)
Утверждено к печати Санкт-Петербургским
Институтом истории РАН
Рецензенты:
Л. А. Герд, Л. И. Ивина
9 735733 102573
ISBN 5-7331-0257-8
«;) М. Б. Спсрдлов, 2003
Академический проект, 2003
Долгий и сложный путь исследований
(Введение)
В российской исторической науке 90-х гг. XX — начала XXI столе-
1ПЯ в результате произошедших в стране общественно-политических
изменений, краха созданной И. В. Сталиным планово-распределитель-
ной системы и распада СССР происходит отказ от прежних идеологем и
шмона их новыми. Одни из них представляют собой возвращенные в
исследовательский оборот идеи, относявхисся к разным периодам исто-
рии исторической пауки в СССР и Российской империи, другие — дей-
ствительно новые концепции — отражают разные тенденции развития
исторической пауки в наши дни. Такое многообразие подходов и идей
является следствием непрерывности и единства исследовательского про-
цесса, но в то же время — результатом воздействия на исследователя
многочисленных факторов, от объективных до субъективных (уровень
профессиональной подготовленности, овладения методами историчес-
кого познания, «партийная» позиция как принадлежность к научной
или общественной группировке, политической партии и так далее).
При таком закономерном многообразии мнений сохраняется, на
наш взгляд, возможность определения меры объективности истори-
ческого исследования — привлечение всех исторических материалов с
учетом их источниковедческого анализа, корректное использование всех
методов исследования для многомерного изучения исторической дей-
ствительности, постоянный историографический контекст для опре-
деления положительного и отрицательного опыта в решении общих и
частных проблем.
Все эти вопросы теории исторического исследования имеют пря-
мое отношение к анализу проблемы «князь и княжеская власть на Руси
VI — первой трети XIII в.», до появления во второй трети — второй
половине XIII в. новых внешнеполитических факторов, которые ока-
зали значительное воздействие на дальнейшую отечественную исто-
рию: татаро-монгольское нашествие и последующее иго Золотой Орды,
крестоносное движение и появление Ливонского ордена, экспансия
Великого княжества Литовского и королевства Польского. Эта про-
блема уже более 250 лет присутствует па страницах трудов историков.
Каждая эпоха в истории исторических идей предлагала свои ответы на
се вопросы. Но на эти ответы воздействовали многие факторы.
3
История — наука о человеческом обществе в прошлом. Поэтому
она не только изучает процессы изменения общества во времени, но и
сама постоянно оказывается под постоянным влиянием самого обще-
ства, в котором во все периоды исторической науки существовали раз-
ные социальные группы с различающимися общественно-политиче-
скими интересами. Прошлое человечества становилось одним из средств
познания истоков настоящего, вследствие чего идеи настоящего ста-
новились составной частью изучения прошлого. Поэтому отбор исто-
рического материала и его интерпретация оказывались под постоян-
ным воздействием современных для исследователя идей и обществен-
ной практики.
Вместе с тем, история — одна из гуманитарных дисциплин. Она
всегда была органично связана с философией, рассматривающей об-
щие законы существования человечества. В разные периоды истории
русской исторической науки XVIII—XX вв. в разысканиях по отече-
ственной истории для выявления причин наблюдаемых исторических
следствий привлекались в XVII— первой половине XVIII в. теории
общественной пользы и общественного договора, концепции просве-
тителей середины —второй половины XVIII в. В первой половине XIX в.
использовались для этого теории Г. В. Ф. Гегеля и Ф. В. И. Шеллинга,
в середине XIX — первой трети XX в. — позитивизм и марксизм, в
историко-идеологической составляющей систематизированный и пере-
работанный после смерти К. Маркса Ф. Энгельсом (см. далее, с. 15), в
30-е — начале 50-х гг. — сталинизм, отчасти сохраненный в своей ме-
тафизической сущности как в положительных, так и в отрицающих его
формулировках в советской исторической литературе постсталинского
периода [обобщающие работы см.: Рубинштейн Н. Л. 1941; Цамутали
А. Н. 1971; 1977; 1986; Шапиро А. Л. 1993; Свердлов М. Б. 1996а; см. там
же указание предшествующих историографических работ]. Одним из
следствий такого взаимодействия исторических разысканий, полити-
ческих и философских построений стало противопоставление в раз-
ные периоды отечественной истории историко-философских концеп-
ций европейской принадлежности России в мировом контексте (начи-
ная с теорий и политической практики Петра Великого и Екатерины
II) и концепций национального или национально-конфессионального
противопоставления России романо-германскому и католическо-про-
тестантскому Западу, как результат российской евразийской, общин-
ной и соборной природы (теория и практика правления Николая I,
славянофильство, народничество). Это второе направление широко
распространилось в России 90-х гг. XX в. в разиого рода националис-
тических исторических и историко-идеологических сочинениях.
Наряду с таким объективно существующим внешним воздействием
па историю как науку, исторические исследования постоянно совер-
шенствовались в результате развития ее методов, расширения их Ис-
точниковой основы и углубления их источниковедческого анализа,
4
нтапмодействия со смежными гуманитарными дисциплинами — фи-
лологией, лингвистикой, этнографией, социологией. В таком контек-
сте истории исторической науки проблема изучения князя как обще-
ственно-политического института и содержания княжеской власти в
начальный период русской истории приобретает особое значение. Судь-
бы этой проблемы в отечественной историографии сложны и нераз-
рывно связаны с концепциями и методами исторической науки. Исто-
рия исторических идей — органическая составная часть исторического
анализа. Она позволяет определить не только сложный и многознач-
ный процесс предшествующего изучения научной проблемы, но также
содержание и методы предстоящего научного исследования. Здесь и
далее историографический анализ ограничен лишь кругом вопросов,
относящихся к изучению проблемы «князь и княжеская власть на Руси
VI — первой трети XIII в.» [подробнее см.: Свердлов М. Б. 1996а].
Российских историков XVIII — первой трети XIX в. не удовлетво-
рял средневековый принцип божественного происхождения княжес-
кой власти. Они усвоили и переосмыслили учение Аристотеля о мо-
нархии, олигархии (аристократии) и демократии как власти, принад-
лежащей одному правителю, немногим или народу. Исходя из извес-
тий летописей и иностранных нарративных памятников, сообщающих
об определяющем значении на Руси властных функций князя и отсут-
ствии постоянно действующих альтернативных источников власти, эти
историки от В. Н. Татищева до Н. М. Карамзина и Н. А. Полевого
характеризовали княжескую власть Рюрика и его потомков как монар-
хическую. Поэтому для них определяющей в разные конкретные пе-
риоды истории Руси была деятельность князей.
Русские историки и общественные деятели этого времени поддер-
жки западноевропейские просветительские идеи единства историчес-
кого прогресса, вошедшие в екатерининскую историко-философскую
концепцию «просвещенного абсолютизма». В контексте этих идей в
русскую историческую науку вошли и распространившиеся во Фран-
ции, Англии и Германии концепция Ш. Монтескье и Энциклопедии
Д. Дидро и д’Аламбера о феодализме (fdodalitd), который возник в ре-
|ультате разложения племенного строя и появления общественно-по-
литических отношений на основе феодов, первоначально неземель-
пых, а позднее и земельных, как материального обеспечения за вас-
сальную службу. Эта научная историческая концепция имела также
идеологическое содержание, поскольку наряду с другими своими тео-
ретическими открытиями раскрывала природу феодального обществен-
ного строя нс только в средневековых, по и в европейских странах
XVIII в. Поэтому в крепостнической России данная теория была вос-
принята и интерпретирована в политически более умеренных вариан-
।ах, в частности Ф. М. Вольтера.
В России писали тогда о «феодальном праве», «феодальном правле-
нии» на Руси X—XII вв., преимущественно подразумевая под ними
5
пожалование князем земли за службу, передачу в управление княжи-
чам и княжим мужам территорий, ослабление монархической власти.
Феодальный период распространялся в этих теориях до XV в., поскольку
его отрицанием становилось политически централизованное государ-
ство (с различиями в интерпретации С. Е. Дссницкий, И. Н. Болтин,
И. П. Елагин, М. Н. Муравьев, Н. М. Карамзин и др., в романтичес-
кой историографии 20-х гг. XIX в., исходя из других принципов, П. И.
Пестель, Н. А. Полевой). В контексте данной концепции Н. М. Ка-
рамзин отмстил существование верховной княжеской собственности
па землю. Сторонник либеральных преобразований в крепостничес-
кой России М. М. Сперанский в предназначенном для императора
Александра I «Введении к Уложению государственных законов» (1809 г.)
снял существовавшее тогда в русской исторической и общественно-
политической литературе противопоставление монархического и фео-
дального правления, отметив под воздействием практики Великой
французской революции и войн революционной Франции «феодаль-
ное самодержавие» как особую средневековую форму общественно-
политического строя [подробнее см.: Свердлов М. Б. 1996а. С. 18—66].
Теории единства исторического прогресса народов Европы созда-
вали новые условия для изучения истории княжеской власти на Руси в
системе феодальных социальных отношений. В их основе кроме науч-
ных наблюдений находились идеи эволюционных и революционных
преобразований, избавления от общественно-политических режимов,
продолжавших традиции средних веков. Поэтому они стали преследо-
ваться николаевским режимом в России после 1830 г. в результате це-
ленаправленной правительственной политики.
В таких условиях на анализ проблемы «князь и княжеская власть»,
содержащей кроме научных значительные идеологические и полити-
ческие комплексы, стали воздействовать идеи самого разного обще-
ственно-политического и философского содержания. В правление им-
ператора Николая I основными началами российской истории и со-
временности были провозглашены «православие, самодержавие, на-
родность» («народное начало в видах правительства», — разъяснял граф
С. С. Уваров). Этот идейный натиск сопровождался усилиями полити-
ческой полиции и жандармерии (Третье отделение Собственной его
императорского величества канцелярии). Этот правительственный курс
активно поддержали его добровольные идеологи, М. П. Погодин,
С. П. Шевырев, Ф. В. Булгарин, О. И. Сенковский и др. Они писали,
что происхождение княжеской власти, сословий, городов было иным,
чем в Западной Европе, где существовал феодализм, которого, по их
мнению, не было на Руси. Политический консерватизм проецировал-
ся на историческое исследование, в котором особенности националь-
ного исторического развития абсолютизировались и становились «обо-
снованием» особых исторических путей России. Поэтому М. П. Пого-
дин без обиняков писал С. П. Шевыреву об И. В. Киреевском, кото-
6
pi.ni и 1832 г. опубликовал свои наблюдения о сходстве русской «удель-
ной системы» и западноевропейского «феодального устройства», о том,
что «система уделов была одним из элементов феодализма» [Киреевский
И. 1832. С. 382—383]: «Киреевский меряет Россию на какой-то Евро-
пейский аршин, я говорю в смысле историческом, а это — ошибка. <...>
Россия же особливый мир, у нее другая земля, кровь, Религия, основа-
ния, словом — другая История <...>. Черт возьми! Россия — особливый
мир» |М. П. Погодин — С. П. Шевыреву, 14 марта 1832 г.; РНБ ОР, ф.
850. № 444, л. 75; подробнее см.: Свердлов М. Б. 1996а. С. 67—81].
Отрицание общих путей исторического развития средневековой Руси
и стран Западной Европы распространилось в период николаевского
царствования и в других направлениях общественно-политической и
научной мысли. В продолжение шеллингианских поисков «народного
духа» определяющими факторами русской истории славянофилы счи-
тали общинность выражением общественного единения в отличие от
классового и сословного развития стран Запада, а православие — фор-
мой религиозно-духовной жизни Руси. Государь и «Государство» лишь
венчали общинный строй «Земли». Противопоставление Руси и фео-
дального Запада славянофилы, как до них и «скептическая школа»,
обосновывали также на образно-художественном, знаковом уровне:
Нароны, замки, менестрели, «самовластие баронов», слабость их «госу-
дарей» существовали на Западе и отсутствовали на Руси. Западники
противопоставили таким теориям восходившие к учению немецкого
философа Г. В. Ф. Гегеля, а также дерптского историка И. Ф. Г. Эвер-
са концепции закономерного внутреннего развития всех европейских
пародов от родового быта к государственному (с определенными раз-
личиями К. Д. Кавелин, С. М. Соловьев, Б. Н. Чичерин).
Николаевский режим привел крепостническую Россию к значитель-
ному экономическому, социальному, политическому и военному от-
ставанию от стран Западной Европы, что имело следствием ее пораже-
ние в Крымской (Восточной) войне 1853—1856 гг. против коалиции
Англии, Франции и Турции. Царская власть должна была начать давно
необходимые общественно-политические реформы, которые сокращали
разрыв в этом отставании: отменить крепостное право и сословный
суд, ввести земское самоуправление и т. д. Но русская историческая
наука вплоть до середины 90-х гг. XIX в. продолжала исходить из идей-
но-политической посылки различия путей исторического развития
России и стран Западной Европы. Объективными истоками таких идей
чановились сохранявшееся экономическое отставание России, низ-
кий уровень развития капиталистических отношений в промышлен-
ности и значительные пережитки крепостничества в сельском хозяй-
। ine, сословный общественный строй, самодержавие царской власти,
.1 закже свертывание реформ Александром II во второй период своего
царствования и консервативная внутренняя политика императора Алек-
сандра III.
7
В таких условиях определяющего 50—60-летнего правительствен-
ного и идеологизированного противопоставления исторических путей
развития России и стран Западной Европы проблема «князь и княже-
ская власть» в домонгольской Руси решалась по-разному. В официоз-
ной концепции князь являлся источником власти к всеобщему благу
подданных, защитником и судьей народа. Князь не был отделен от
народа боярами и мужами, поскольку они не представляли собой класса
или «многочисленного сословия». Народ был свободным, платил кня-
зю или его «прикашикам» дани от «излишков», которыми он обладал
[Погодин М. 1846. Т. III. С. 500—503]. Для либералов-славянофилов
общинный строй «Земли» противостоял «Государству», а потому народ
представлял собой некое единство без сословий [Киреевский И. В. 1861.
Т. II. С. 262—263]. С началом подготовки и проведения реформ при
Александре II историк-славянофил И. Д. Беляев ввел в исходные тео-
ретические начала и анализ конкретного исторического материала лек-
сику и представления новейшего для него времени. Оппонируя офи-
циозным концепциям, он писал, что до первой половины XI в. управ-
ление князей и их посадников не было самовластным. Равной с ним
была независимая власть земщины и народного веча. Власть князя
ограничивалась судом и «управой», а сами они занимались более набе-
гами на ближних и дальних соседей для добычи и славы. При Яросла-
вичах и их потомках Русская земля, по И. Д. Беляеву, города и села
представляли собой вечевые общины. Следуя наряду с Н. И. Костома-
ровым и В. И. Сергеевичем, вероятно, за А. Ф. Тюриным [см.: Тю-
рин А. 1850. С. 3—4, 59; подробнее см.: Свердлов М. Б. 1996а. С. 90—91,
102—103, 107—109], он писал о состоявших из таких общин волостях,
власть в которых осуществлялась вечем главного города. Таким обра-
зом, вся Русская земля представляла собой союз общин, «а вся Русская
земля была общим Русским миром». При таком общинном строе зем-
щины, по мнению И. Д. Беляева, княжеская власть «продолжала ле-
жать как бы на поверхности Русского общества и не проникала вглубь»
[Беляев И. 1861. С. 51-52, 99, 129-130, 206].
В отличие от такого подхода к определению места и значения князя
и княжеской власти С. М. Соловьев характеризовал их на Руси второй
половины IX — первой половины XI в. через конкретные формы кня-
жеской деятельности в соответствии с информацией исторических ис-
точников. Князь должен был «княжить и владеть»; «он думал о строе
земском, о ратях, об уставе земском»; он был вождем на войне и судьей
в мирное время, наказывал преступников. Княжеский двор — место суда,
его слуги — исполнители судебных приговоров; он был источником новых
юридических норм н «уставов». Князь собирает дань и распоряжается
ею. По «родовой теории» С. М. Соловьева, княжеский род являлся вер-
ховным собственником земли, отношения между князьями регулирова-
лись началом родового старшинства, в соответствии с которым распре-
делялись между ними княжие столы — по принципу лествичного вос-
8
хождения, от младших, менее значимых столов, к старшим [Соловьев
С М. 1959. Кн. I. С. 222—223, 343—349; первое издание в 1851 г.|.
Конкретный анализ функций княжеской власти был крайне огра-
ничен и идеологизирован во все более распространявшихся в поре-
форменной России теориях общинно-вечевого и земско-вечевого строя
1’vcii IX — первой половины ХП1 в. Первая из них была более связана
* историко-идеологическим обоснованием теорий славянофилов, со-
циалистов теоретиков и революционеров-практиков (народников и
ппродовольцев), вторая, более умеренная — либералов [подробнее см.:
( чердлов М. Б. 1996а. С. 102—125]. Значение князя и княжеской власти
и контексте либеральных государственно-правовых идей 60-х гг. сфор-
мулировал В. И. Сергеевич. В домонгольской Руси он выделил два
начала: монархическое — князь и народное, демократическое — вече.
Эго, по его мнению, — необходимые друг другу элементы «обществен-
ного быта». Они регулируют взаимные отношения посредством дого-
воров. Народ организован, в соответствии с уже упомянутой ранее сло-
жившейся концепцией, в волости с главными городами и подчинен-
ными им пригородами, руководимыми народными собраниями «глав-
ных» или «старших» городов. Такая характеристика вечевого строя во-
лостей подразумевала социальное уравнивание участников веча. По-
лому, по В. И. Сергеевичу, «древняя Россия не знала сословий», в
•княжескую эпоху» «все население представляет единоообразную мас-
< V, разные слои которой отличались один от другого достоинством, а
не правами», «свободному мужу противополагаются только рабы». Та-
ким образом, организованный «народ» соединен с князем «началами
с.| unci ши и розни», но «князь есть в высшей степени народная власть».
< согласия и с помощью «народа» князь ведет войну и участвует в
< уде. Подати В. И. Сергеевич интерпретирует как желание князя «по-
лучать доход, с которого можно было бы быть сыту». Такой подход к
анализу княжеской деятельности и определению места князей в древ-
нерусском обществе исключал идею о верховной собственности кня-
жеского рода на землю. Вместе с тем на конкретных материалах В. И.
< ергсевич показал, что лествичный принцип родового старейшинства
» распределении княжеских столов не доказан в концепции С. М. Со-
loiii.cna. Поскольку строй городовых волостей с его особой системой
<>1 ношений с княжеской властью по материалам XIV—XV вв. на Руси
(чал неизвестен, ученый объяснил его «исчезновение» внешним фак-
1чром — «татарским завоеванием» [Сергеевич В. И. 1867. С. 25—85, 113—
114. 274].
Такой подход к изучению общественно-политического строя до-
мипюльской Руси, места в нем князя и княжеской власти поддержали
< определенными отличиями М. Ф. Владимирский-Буданов и М. А.
li.iiKonoB [здесь и далее см.: Владимирский-Буданов М. Ф. 1915. С. 23—
11, Цьнкоиов М. А. 1912. С. 71 — 108, 136—153]. Они добавили к вечу и
► пи но в качестве «формы верховной власти» боярскую думу. В отли-
9
чие от В. И. Сергеевича они отмстили большее государственное значе-
ние князя как правителя и судьи, по словам М. А. Дьяконова, также
«охранителя внутреннего мира, установителя и блюстителя порядка
или наряда», «компетенцию» князя во «всех вопросах, касающихся
внешней и внутренней государственной жизни страны», поскольку в
отличие от веча князь был «постоянно и повседневно действующим»
органом власти. Оба исследователя подобно предшественникам исхо-
дили из мысли, согласно которой князь — необходимый элемент госу-
дарственного устройства всех древнерусских земель, но М. Ф. Влади-
мирский-Буданов полагал, что первоначальная княжеская власть была
неограниченной вследствие родовых оснований власти (в языческий
период она была еще и религиозная), а позднее — тождества интере-
сов и воли князя и народа. В Новгороде такое «одиначество» привело к
ограничению княжеской власти и к ряду — договору с новым князем.
Признание особого значения княжеской власти и вечевого народного
самоуправления городовых волостей М. Ф. Владимирский-Буданов
согласовывал с единством княжеского рода (союз равных князсй-«бра-
тьсв») и «национальным единством Русской земли».
М. А. Дьяконов поддержал В. И. Сергеевича в отрицании какого-
либо единого порядка в преемстве княжеских столов, отмечая в прак-
тике междукняжеских отношений захваты княжеских столов силой,
«физическое старейшинство», начало наследованного владения от
отца — отчины и народное избрание. Признание Руси как единого
политического пространства приводило и М. А. Дьяконова к мысли,
что только междукняжеские соглашения поддерживали такое полити-
ческое объединение.
В исходной концепции различия путей исторического развития Руси
и феодальных стран Западной Европы В. О. Ключевский поддержал
идеи С. М. Соловьева, согласно которым верховная власть на Руси
принадлежала всему княжескому роду. Старшим в нем был «великий
князь». До XIII в. в соответствии с очередным порядком они владели
разными землями по очереди лсствичпого старшинства (в XIII—XIV вв.,
по В. О. Ключевскому, устанавливается удельный порядок). При такой
исходной посылке и у него княжеская власть сосдкшялась с земством
только «военно-полицейскими» и судебными функциями. «Их при-
знавали носителями верховной власти», но они «были не полновластные
государи земли». Он считал Русскую землю федерацией областей нс
политической, а генеалогической, тогда как князья и их дружины яв-
лялись, по его метафорическому выражению, «перелетными птицами
Русской земли». Соперником князя во власти, по В. О. Ключевскому,
в соответствии с господствовавшими тогда общинно-вечевой и земс-
ко-вечевой теориями, был главный город волости со своим вечем. По
отношению к князю и княжеской власти свободные люди до середины
XIII в. делились па два класса: княжих мужей, которые состояли па
службе князя, и людей, которые платили князю подати. С принятием
10
христианства возник третий класс — церковных людей. Такое перво-
начальное политическое деление на классы по отношению к князю в
XII в. дополняется, по В. О. Ключевскому, экономическим делением
на классы, а экономические слои различаются правами, то есть появ-
ляется деление на сословия [Ключевский В. О. 1956. Т. I. С. 174—205,
271-277; 1959. Т. VI. С. 136, 144-156, 172-175].
Характеризуя междукняжеские отношения в соответствии со своей
концепцией, В. О. Ключевский писал: «Если я не ошибаюсь, нигде
более в истории мы не имеем возможности наблюдать столь своеоб-
разный политический порядок» [Ключевский В. О. 1956. Т. I. С. 176].
И. О. Ключевский не ошибался. Такого политического порядка, равно
как общинно- или земско-вечевого строя в других странах не было, но
происходило это не вследствие особого исторического пути России, а
в результате постоянного политического и идеологического воздей-
ствия на историческую науку консервативной политики царской влас-
ти, особенностей философских и исторических концепций, а также
опосредованного воздействия экономических и социальных причин на
российскую историческую науку 30-х — первой половины 90-х гг. XIX
и. как науку об обществе. Эти объективные и субъективные обстоя-
тельства создавали предопределяющую историческое исследование
идеологическую и психологическую направленность. Как писал Н. П.
Павлов-Сильванский, «отрицание какого бы то ни было сходства меж-
ду русской древностью и западной стало у нас господствующей пред-
взятой мыслью, как бы признаком учености хорошего тона»
| Сильванский Н. П. 1907. С. 19]. Одним из следствий такого подхода
и клялось отрицание и феодального строя в средневековой Руси. В дан-
ной связи Н. И. Кареев, активный деятель русской исторической на-
уки конца 70-х гг. XIX в. — 20-х гг. XX в., писал: «У нас не было
феодализма — такова была господствующая точка зрения пашей исто-
риографии. Среди историков было как бы неприлично находить фео-
дализм в России» [Кареев Н. 1910. С. 6]. Такие взляды на основное
содержание средневековой истории Руси сохранялось в течение 50—60
(ст в основных научных и преподавательских центрах Российской
империи того времени — в Московском университете (В. О. Ключев-
ский), Киевском университете (М. Ф. Владимирский-Буданов), Юрь-
гиском (Дерптском) университете (М. А. Дьяконов), на юридическом
факультете Петербургского университета (В. И. Сергеевич). Профес-
сора кафедры русской истории историко-филологического факультета
Петербургского университета К. Н. Бестужев-Рюмин и С. Ф. Плато-
нов па высоком профессиональном уровне изучали исторические ис-
тчпики, что продолжало традиции находившейся в Петербурге Архс-
'нрафичсской комиссии, но самостоятельной научной концепции рус-
< кой истории до XIII в. они не разработали.
Противопоставление России и Запада, вследствие чего отрицались,
в частности, феодальные отношения в русской истории, настолько
II
прочно вошло в идеологию царской власти, что Николай 11 во время
революции 1905 г. обосновывал чуждость для России революционных
событий общеисторическим контекстом: «У нас не было феодализма,
всегда было единение и доверие» [Заседание Совета министров 3 и 11
февраля 1905 г. в записях Э. Ю. Нольде. 1990. С. 297].
Нет нужды приводить многочисленные историософские суждения
разных политических и идеологических, светских и религиозных, на-
правлений XX в. и начала нашего столетия, которые утверждали ис-
конные особые исторические пути России и се особые начала. Многие
из них повторяют идеи монархистов-консерваторов, славянофилов,
народников и националистов века девятнадцатого. Это — особая исто-
риографическая тема. Даже интеллектуалы-евразийцы в Западной Ев-
ропе 20-х гг. XX в., вне СССР, повторяли, видимо, не подозревая того,
столетней давности слова добровольных идеологов николаевского ре-
жима, который привел Россию к экономическому, социальному и по-
литическому краху: «Россия представляет собой особый мир. Судьбы
этого мира в основном и важнейшем протекают отдельно от судьбы
стран к западу от нее (Европа), а также к югу и востоку от нее (Азия).
«Своеобразие» истории «российско-евразийского мира» они начинают
с XII в. [Евразийство (Формулировка 1927 г.). 1993. С. 217; курсив
авторов статьи. — М. С.].
В середине 90-х гг. XIX в. вновь начала разрабатываться концепция
единства исторического развития России и стран Западной Европы.
С началом открытой экономической политики Николая II, активных
внешнеполитических и культурных связей, с ростом темпов капитали-
стического развития в промышленности и сельском хозяйстве стано-
вилось очевидно, что Россия такая же «европейская» страна, как и
развитые индустриальные державы, Англия, Франция, Германия. По-
этому именно в Петербурге, городе, наиболее тесно связанном в 90-
е — 900-е годы со странами Западной Европы, и вне Петербургского
университета, где продолжалось преподавание в соответствии с уже
традиционными теориями общественно-политического строя средне-
вековой Руси, появилась в середине 90-х гг. концепция Н. П. Павло-
ва-Сильванского (он служил в Министерстве иностранных дел и в Го-
сударственном архиве) о «феодализме в древней Руси», что отражало
возвращение к идеям единства исторического развития России и дру-
гих стран Европы.
Концепция средневекового феодального строя, которая в западно-
европейских национальных школах середины — второй половины XIX
в. присутствовала постоянно, вернулась в русскую историческую на-
уку после 60-летнего перерыва на уровне развития романтических и
позитивистских школ 40-х — 90-х гг. XIX в. Н. П. Павлов-Сильван-
ский считал определяющим признаком феодализма крупное господ-
ское землевладение. Поэтому с ним он связывал «главные черты» фе-
одального социально-политического строя: 1) «раздробление верхов-
12
пни власти или тесное слияние верховной власти с землевладением»,
иерархическая организация вассалитета-сюзеренитета, объединяю-
iii.iii раздробленную на домены-сеньории территорию, 3) условное зем-
1снладсние — феоды-поместья, с которыми сосуществовала феодаль-
ная аллодиальная собственность — вотчины \Сильванский Н. П. 1907.
( . 68—70]. Эти «главные черты» были установлены на материалах за-
падноевропейских государств эпохи Меровингов и Каролингов, су-
ществовавших в зоне романо-германского синтеза, где сохранялись тра-
диции крупного римского землевладения и рабовладения. Поэтому, хотя
II. П. Павлов-Сильванский и называл феод-должность и феод-деньги,
которые представляли собой, как показали Монтескье, Энциклопедия
Дидро и д’Аламбера, социальная практика Франции XVIII в., констан-
1Ы средневекового феодального строя общественно-политических от-
ношений, он воспринимал их как денежную плату за службу или дого-
вор найма, противопоставляя их «настоящему феоду-земле».
Такое статичное понимание феодализма имело важные следствия.
II. П. Павлов-Сильванский установил наличие развитых феодальных
институтов на Руси XIII — первой половины XVI в., тогда как предше-
ствующая эпоха по XII в. оказывалась для него «дофеодальной» в соот-
ветствии с характеристиками общинно-вечевой теории. Впрочем, он
отмечал свойственную феодализму зависимость смердов, широкое рас-
пространение вассального договора на Руси и в «дофеодальную эпоху»
\Сильванский Н. П. 1907. С. 59, 104], как бы указывая направления
преодоления хронологической и содержательной ограниченности сво-
ей концепции. Вновь после 50—60-летнего перерыва русская истори-
ческая наука вместо анализа отдельных общественно-политических ин-
ститутов обратилась к изучению систем средневековых феодальных
отношений, социальных и экономических связей обшины, крупного
1ОСП0ДСК0Г0 хозяйства, вертикальных связей вассалитета и отношений
шмельной собственности. Но это был феодализм без феодов или толь-
ко с земельными феодами.
Одновременно А. Е. Пресняков вслед за своими современниками и
предшественниками пересмотрел концепцию Соловьева-Ключевского
о родовых отношениях русских князей и их лествичном восхождении
к старшим столам, установив в основе княжеского владения волостя-
ми XI—XII вв. семейное владение. Он показал на массовых материа-
лах, что Русь XI—XII вв. представляла собой нс совокупность общин, а
структурно социально-политически организованные земли-княжения,
пила как общинно-вечевая и земско-вечевая теории принижали в них
социально-политическое значение князя. Волость-княжение в этот
период представляла собой наследственную вотчину, но киевские кня-
н.я стремились сохранить политическое единство всей Русской земли.
А. Е. Пресняков отметил, что нет оснований для априорных характе-
ристик этими теориями русского города на начальном этапе развития
как самоуправляющейся общины, обращая внимание на активную роль
13
князя и княжеской власти в организации их жизни и управления. По-
этому он пишет о появлении веча и «общественных властей» Новгоро- /
да и Пскова не как априорно изначальном, а исторически, близко к !
В. О. Ключевскому, — в результате развития городов и ослабления
княжеской власти. Князь в своей земле-княжении, по А. Е. Пресняко-
ву, социально активен, поскольку он и его двор создают особую от
сельского общинного окружения общественно-правовую систему кня-
жой защиты и княжого права, включавшие княжескую дружину, а так-
же разные категории лично свободных и зависимых людей [Пресняков
А. Е. 1993. С. 4-254].
Н. П. Павлов-Сильванский и А. Е. Пресняков исследовали обще-
ственный строй средневековой Руси в новых социально-политических
условиях истории России. Они исходили из концепций единства исто-
рического прогресса индоевропейских народов. Поэтому Н. П. Пав-
лов-Сильванский отмечал арийские истоки в символизме древнего
русского и германского права, оба они анализировали истоки общи-
ны, княжеской власти, дружины, сотенной организации и т. д. в пле-
менном строе германцев и славян и их последующее развитие на раз-
ных стадиях исторического развития стран Западной Европы, славян и
на Руси. Труды Н. П. Павлова-Сильванского и А. Е. Преснякова за-
кладывали основы нового синхростадиалыюго сравнительно-истори-
ческого подхода к изучению средневековой Руси в едином контексте
европейских стран.
Несмотря на активное противодействие в 900-е гг. сторонников
особых путей исторического развития России, концепции Н. П. Пав-
лова-Сильванского и А. Е. Преснякова нашли распространение в рус-
ской исторической науке 900 — 20-х гг. XX в., хотя и содержательно в
ограниченном виде [см.: Павлов-Сильванский Н. П. 1988. С. 587—638;
Пресняков А. Е. 1993. С. 506—586; Свердлов М. Б. 1996а. С. 137—157, 161,
174—183]. Концепция Н. П. Павлова-Сильванского нашла поддержку в
900-е гг. и у русских марксистов. Их привлекали в этой теории подход к
истории России в едином мировом процессе, выделение в этом процес-
се феодального периода. Более того, видный функционеррартии боль-
шевиков М. Н. Покровский, выпускник Московского университета,
ученик В. О. Ключевского и П. Г. Виноградова, излагал основные «при-
знаки» феодализма по Н. П. Павлову-Сильванскому, а не по К. Марксу.
Впрочем, в изложении М. Н. Покровского эти «признаки» оставляли
еще меньше места для изучения значения княжеской власти, чем в тео-
рии Н. П. Павлова-Сильванского и в марксизме, что отражает его склон-
ность в объяснении социально-политических процессов к экономи-
ческому детерминизму [Покровский М. Н. Б. г. С. 64—67].
Марксизм как научное направление и общественно-политическое
движение, распространившиеся в России конца XIX — начала XX в.,
также предлагал свои решения основных проблем русской истории, в
частности, средневековой. Особо следует рассмотреть периодизацию
14
исторического процесса в марксистском направлении, поскольку она
(»ыла при сталинском режиме мифологизирована. Между тем она ока-
навала и оказывает воздействие на отечественных историков не только
советского, но и постсоветского периодов как в положительных, так и
и отрицательных формулировках.
Определяя основные периоды истории человечества, К. Маркс пи-
сал в «Предисловии» «К критике политической экономии»: «В общих
чертах азиатский, античный, феодальный и современный, буржуаз-
ный, способы производства можно обозначить, как прогрессивные
•лохи экономической и общественной формации» [Маркс К. и Эн-
гельс Ф. Соч. Т. 13. С. 71. В этой концепции, многократно повторенной
Марксом с упоминанием азиатского способа производства и без него,
обращает внимание тот факт, что Маркс вносил в категории “азиат-
ский” и ’’античный” (или “рабовладельческий”) способы производ-
ства цивилизационный контекст — особенности экономического, со-
циального, политического строя и культуры в странах Азии (и Древне-
1о Египта), древнегреческой и древнеримской цивилизаций. Указывая
ни способы производства как прогрессивные, Маркс не отмечал их
прямой преемственности, лишь намечая направленность историчес-
кого прогресса в хорошо изученных к его времени цивилизациях, пре-
имущественно на европейском историческом опыте. Эта концепция,
использованная Марксом в создании политической теории, была от-
редактирована и упрощена Ф. Энгельсом после смерти Маркса. В ис-
юрико-политическом произведении «Происхождение семьи, частной
собственности и государства» он указал после распада первобытнооб-
щинного строя лишь три преемственные эпохи классового развития
человечества с учетом европейского исторического опыта — рабство в
античном мире, крепостничество в средние века, наемный труд в по-
кое время [Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 175].
Нацеленный на осуществление пролетарской революции, В. И.
Ленин исходил уже из определяющего значения формулы Ф. Энгель-
са, которая указывала на предопределенность революции при упро-
шенном изложении исторического процесса для широкого круга рево-
люционеров с разной по уровню образования подготовкой. Особенно
ипа стала важна после Октябрьской революции в советском государ-
стве, в создание и защиту которого были вовлечены самые широкие
народные массы. В разработанной Энгельсом теории докапиталисти-
ческих обществ на историческом опыте Западной Европы, крепостни-
ческой России XVII — первой половины XIX в. Лениным определяю-
щими оказывались идеологемы развитых рабовладельческих отноше-
ний как начальной стадии классового развития общества, крупного
1емлсвладения, соединенного с крепостничеством как «основных при-
шиков» феодализма, хотя анализ Марксом, Энгельсом и Лениным сред-
невековых обществ был значительно более сложным и конкретным
|см.: Свердлов М. Б. 1996а. С. 134-137, 164-169].
15
Именно эти идеологемы были положены в основу исторической ,
составляющей сталинизма, определявшего общественно-политическую /
и идейную жизнь в СССР конца 20-х — начала 50-х гг., а в преобра- I
женных формах и позднее. В сталинизме и его трансформациях мета- '
физика заменила диалектику, явный и скрытый национализм — ин-/
тернационализм, при этом труды Маркса целенаправленно интерпре-
тировались, издавались с купюрами или не издавались вообще, по^
скольку оказывались «немарксистскими» с точки зрения сталинизма.
В директивных указаниях И. В. Сталина в речи на Первом всесоюзном
съезде колхозников-ударников (19 февраля 1933 г.), в «Замечаниях по
поводу конспекта учебника по истории СССР», подписанных И. В.
Сталиным, А. А. Ждановым, С. М. Кировым (8 августа 1934 г.), в «Ис-
тории Всесоюзной коммунистической партии (большевиков): Краткий
курс» (первое издание — 1938 г.) смена первобытнообщинных, рабо-
владельческих и феодальных отношений сформулирована как обяза-
тельная их преемственность. «Основными признаками» феодализма
указывались крупное господское землевладение и соединенное с ним
крепостничество, при этом «феодализм» оказывался без феодов или
свойственны ему были только «настоящие» земельные феоды. В соот-
ветствии со сталинской метафизикой такой статично понимаемый «фе-
одализм» становился теоретической основой определения Сталиным и
его соавторами «дофеодального периода» — «когда крестьяне не были
еще закрепощены» [Сталин И., Жданов А., Киров С. 1937. С. 22]. Со-
ставной частью исторической теории сталинизма являлось учение о
государстве исключительно как инструменте насилия, выражения воли
господствующего класса без учета регулятивных функций государства,
что было необходимо Сталину для установления режима личной влас-
ти и государственного террора.
Таким образом, сталинский режим вводил в практику историчес-
кого исследования наряду с многими другими идеологемы, которые
оказывали прямое воздействие на изучение становления средневеко-
вых государств, в том числе Руси, их общественного строя, проис-
хождения и природы княжеской власти. Они представлйли собой те-
оретические посылки, но не происходили из конкретного историчес-
кого анализа. В соответствии с этими идеологемами в результате рас-
пада первобытнообщинного строя должны появляться рабовладель-
ческие общественные отношения, а в результате их разложения —
феодальные. Признание феодального строя подразумевало наличие
крупного господского землевладения и крепостничества, существо-
вание государства являлось следствием существования развитых клас-
сов, а само оно было инструментом насилия правящего класса и т. д.,
и т. п. При тоталитарном сталинском режиме эти теоретические по-
сылки становились определяющими теоретическими построениями,
под которые подбиралась и целенаправленно интерпретировалась
информация исторических источников. Логика этих построений со-
16
ip.nnuiacb нс только в советский постсталинский период, но также в
дркалыюм отражении отрицания и теоретических посылок в пост-
онегскип период.
В 20-е гг. XX в. отечественные историки продолжали устанавливать
biiiecTBCiiHOC положение князя через определение социального строя
ч целом. Главный идеолог Коммунистической партии «на историчес-
ким фронте» М. Н. Покровский изображал его в домонгольский пери-
близко к В. О. Ключевскому и общинно-вечевой теории, но со зна-
ппельными «социологическими» особенностями. Свое понимание
><чпсствснного строя домонгольской Руси и места в нем князя он рас-
► рыл в основном в СССР 20-х гг. учебном пособии «Русская история в
.IMOM сжатом очерке», ежегодно переиздававшемся с 1920 по 1931 г.
Князья, по его мнению, являлись предводителями шаек рабовладель-
lu-ii. Они ничем не управляли и до X в. не участвовали в суде. Горо-
1.1 - стоянки рабовладельцев. Князья начинают заботиться о порядке
и них только с XI в. В отличие от В. О. Ключевского он считает, что
-юродская Русь X—XI века еще не знала общественных классов». Клас-
...юивляются лишь в XI—XII вв. в виде рабовладельцев (князья, бо-
яре, ростовщики), рабов и близких, по его мнению, к рабам закупов,
► (к-егьян-должников. Завершение этого строя вечевых городов он объяс-
ни и переносом основных торговых путей из Восточной Европы в Сре-
ш (емноморьс и все тем же «татарским нашествием». С XIII в., по
М Н. Покровскому, начинается «усаживание» боярина в усадьбе, ши-
роко распространяются господское землевладение и «феодальные по-
рядки» [Покровский М. 1920. С. 28—38; 1931. С. 31—40]. Мнение о
p.Kiax как главной рабочей силе господских хозяйств до XII в. и феода-
III шции с XIII и даже с XII в. (П. И. Лященко) распространились в 20-
<• i оды вслед за В. О. Ключевским и М. Н. Покровским в социологизи-
роианных работах по истории русского народного хозяйства [Кулишер
И М. 1925. С. 73—111; Лященко П. И. 1927. С. 54-65].
В работах этого времени отмечается также обращение к теории
Феодальных отношений на Руси до XIII в., в связи с чем изменяются
».|рактсристики положения в обществе князя и функций княжеской
ii'iiic™. В 1922 г. С. В. Юшков писал по материалам исторических ис-
।«1*1 пиков о росте в этот период крупного землевладения князей, церк-
IHI и бояр, о распадении «дружинного союза» и оседании дружинников
-но земле» (в этом он был близок к А. Е. Преснякову), о возникнове-
нии начальных феодальных институтов: специальной княжеской за-
чины, церковного патроната и иммунитета (близко к Н. П. Павлову-
( пльванскому). Этим процессам и окняжению земли он видел проти-
модействис вслед за современной ему литературой в городской земщи-
не и торговле. Такое противодействие процессам феодализации он ус-
|р.|цил вслед за многочисленными предшественниками внешним фак-
нфом «татарского нашествия». Князья, по С. В. Юшкову, были вклю-
чены в XII—XIII вв. в феодальные системы общественных отношений
17
и процессы: 1) формирование крупного землевладения, соединенного
с крепостничеством (влияние позитивистских и марксистских работ; к
такому мнению в 20-е гг. был близок и С. В. Бахрушин [Бахрушин С. В.
1987. С. 69|), 2) разложение дружинного строя и появление отноше-
ний вассалитета боярства и министериалитета слуг княжеского двора
[Юшков С. В. 1924]. Ю. В. Готье отнес к процессу феодализации появ-
ление крепостей или замков «славянских князьков и родовладык» [Го-
да ье Ю. В. 1930. С. 246].
Княжеское крупное землевладение как основу «процесса феодали-
зации в Киевском периоде» отмечал в 20-е гг. и А. Е. Пресняков. Рабо-
чей силой в нем он считал не крепостных, а рабов-холопов (вслед за
В. О. Ключевским и М. Н. Покровским). К XII в. он относил теперь
преобразование дружинных отношений в новые, феодальные, что свя-
зывал с развитием землевладения у дружины и с княжеской службой
землевладельческой знати. В этих процессах А. Е. Пресняков видел
экономическую основу столкновений княжеской власти и боярства.
Другую сторону феодализации он отметил в росте значения княже-
ской власти, княжеского двора и дворцового хозяйства, княжеской ад-
министрации и «кормлений»—«пожалований», что придавало княжес-
кому управлению характер вотчинного владения. Все эти причины
способствовали обособлению в XII в. земель-кияжений во владения
отдельных линий княжеского рода. Поэтому, делал он вывод, уже в
XII в. существовали «основные признаки» феодализма: распад терри-
тории и власти, дробление на отдельные земли-княжества, их вотчин-
но-владельческий характер, появление вотчинного землевладения [нео-
публикованное исследование А. Е. Преснякова «Феодализм в России»
см.: Архив СПб. ИИ РАН, ф. 193, on. 1, ед. хр. 28, л. 1—8; подробнее
об идеях феодального строя на Руси в отечественной научной литера-
туре 20-х гг. см.: Свердлов М. Б. 1996а. С. 169—187]. х
Изучение на основе письменных источников общественного строя
Руси до XIII в., определение в нем места князя и княжеской власти
было дополнено в конце 20-х гг. археологическими наблюдениями над
значительными изменениями в материальной культуре Приладожья до
второй половины IX в. и в последующую эпоху. Свойственные для
этих периодов различия материальной и духовной культуры В. И. Рав-
доникас объяснял эволюцией от «родового союза» к «феодализму в
процессе становления» [Raudonikas W. 1930. S. 5—6; работа над книгой
была завершена в 1928 г.]. В развитие этих наблюдений группа исто-
риков и археологов в Государственной Академии истории материаль-
ной культуры в Ленинграде (в ГАИМК осуществлялись тогда програм-
мы комплексных историко-археологических исследований с привле-
чением специалистов в разных гуманитарных дисциплинах), Б. Д. Гре-
ков, В. В. Мавродин, М. И. Артамонов, М. К. Каргер, Н. Н. Воронин,
П. Н. Третьяков, М. М. Цвибак, с 1933 г. С. Н. Валк и многие другие
разработала в конце 20-х — начале 30-х гг. концепцию становления на
18
Руси феодальных общественных отношений в результате разложения
ролоплсмепного строя. Значительный вклад в разработку этой коп-
ненной внес Б. Д. Греков. Комплексный анализ материалов письмен-
ных и археологических источников свидетельствовал о том, что основу
древнерусской экономики составляли не сельские промыслы, как ду-
мали В. О. Ключевский, следующие за ним Н. А. Рожков и другие
популярные тогда авторы, а основанное на пашенном земледелии сель-
ское хозяйство, городские и сельские ремесла. Вместо прежних назыв-
ных характеристик разных категорий средневекового русского обще-
ства как свободных, полусвободных и рабов Б. Д. Греков устанавливал
конкретные формы зависимости и использования труда зависимых
людей в господском хозяйстве. Челядь и холопов он характеризовал
как рабов, но значение рабства на Руси XI—ХП вв., по его мнению,
уменьшалось [Греков Б. Д. 1934]. Появлялись у Б. Д. Грекова идеи и о
юсударственных формах эксплуатации свободных «непосредственных
производителей» [Греков Б. Д. 1937. С. 47], но эти идеи не могли раз-
ниться, поскольку они противоречили сталинским «указаниям», опре-
делявшим «основные признаки» феодализма в виде крепостничества и
крупного землевладения, а рабство как обязательную начальную ста-
дию классового развития общества.
Грековская концепция вносила значительные коррективы в анализ
экономической и социальной среды, в которой находился древнерус-
ский князь, а также системы социально-политических связей, в кото-
рую была включена княжеская власть на Руси до XIII в. Но эта новая
концепция существенно отличалась от сталинских указаний и догма-
тической схемы последовательности общественно-экономических фор-
маций, от разрабатываемых тогда же многообразных производных те-
орий рабовладельческого периода или развитых рабовладельческих от-
ношений в истории Киевской Руси (И. И. Смирнов, позднее А. В.
Шестаков, П. П. Смирнов и др.), трансформации рабов и рабовла-
дельцев в феодально зависимых людей и феодалов (М. М. Цвибак и
др.). Сторонники этих теорий критиковали Б. Д. Грекова как за несо-
ответствия «марксистской» теории, так и за недооценку значения раб-
ства на Руси, имея в виду новейшие «указания» И. В. Сталина. Но при
сталинском режиме 30-х — начала 50-х гг. грсковское исследовательс-
кое направление деформировалось в результате воздействия господ-
ствовавших тогда идеологем. Поэтому признание в этой концепции
феодализма в Киевской Руси имело следствием утверждение крупного
землевладения и крепостничества как свидетельства существования
феодального строя, а с распространением при сталинском режиме пссв-
допатриотических кампаний — их удревнение, и чем древнее, тем «пат-
риотичнее» [здесь и далее анализ грековского и других направлений в
изучении общественного строя Руси VI — первой трети XIII вв. в оте-
чественной исторической литературе 30-х — 50-х гг. см.: Свердлов М. Б.
1996а. С. 191—278; Горская Н. А. 1999. С. 80—195]. Этот недостаток
19
концепции Б. Д. Грекова был подвергнут критике современниками^
которые использовали для этого другое сталинское «указание» о суще-
ствовании «дофеодального» периода (С. В. Бахрушин, Н. Л. Рубинш-
тейн, С. В. Юшков). Этот период оппоненты Б. Д. Грекова простирали
в русской истории преимущественно до X — первой половины XI в. и
видели основное направление движения к феодальным отношениям
через рабовладение. Но во всех этих противоборствующих исследова-
тельских направлениях «феодализм» был без феодов. Отсюда их пре-
имущественное внимание к господскому хозяйству. Слово «феодализм»
стало обозначением способа производства или формации без учета
конкретных форм общественных отношений, основанных на множе-
ственных видах неземсльных и земельных феодов.
Между тем уже в конце 30-х — начале 50-х гг. формировались но-
вые или развивались уже существовавшие подходы к изучению обще-
ственного строя домонгольской Руси, которые позволяли существенно
дополнить возможности грековской концепции в изучении обществен-
ного положения князя и природы княжеской власти в этот период
русской истории. Кроме отношений эксплуатации и зависимости в
господском хозяйстве С. В. Юшков продолжил анализ отношений вас-
салитета и подвассалитета, возникновения министериалитета. В этой
связи он отметил те формы феодального обеспечения за службу в виде
фьефов, которые были открыты французскими просветителями и лишь
упомянуты Н. П. Павловым-Сильванским: передача земли в оброчное
держание (fief-roture), должности (fief-office), выдача денег (fief-argent),
передача земли (fief-terre) в пожизненное и (или) наследственное вла-
дение (бенефиции и феод) [Юшков С. В. 1939. С. 142—165]. Впрочем,
это исследовательское направление у С. В. Юшкова, как и у Н. П.
Павлова-Сильванского, осталось не только без развития, но и без про-
должения, поскольку в позднем позитивистском и марксистском на-
правлениях «феодализм» подразумевался прежде всего в господском
хозяйстве и сеньориально-вассальных отношениях. С. В. Юшков уста-
навливал феодальную природу также в неземельном обеспечении за
службу князю, в рентных функциях древнерусской дани [Юшков С. В.
1936; 1949. С. 285—287]. Последнее исследовательское направление
проявилось в определении феодальной природы древнерусского корм-
ления как неземельного материального обеспечения за службу князю
[Веселовский С. Б. 1947. С. 263]. Но и эта мысль, которая способствова-
ла более глубокому анализу феодальных отношений в средневековой
Руси как целостной системы, не нашла продолжения и развития вслед-
ствие идеологем того времени.
Новые исследовательские возможности для изучения князя и кня-
жеской власти на Руси XI—XIII вв. создавала книга Б. А. Романова
«Люди и нравы древней Руси: Историко-бытовые очерки XI—XIII вв.».
Ее автор исходил из того, что на Руси этого времени происходило ста-
новление феодального общества. Задача его исследования заключалась
20
це в целенаправленном анализе социальных категорий и институтов, а
1гизучении отражения «процесса классообразования в древнерусском
феодальном обществе» «в будничной жизни» русских людей XI—XIII вв.
или, разъяснял он, «как люди жили на Руси в это время (и чем кто
дышал, сообразно своей социальной принадлежности и капризу своей
судьбы, какой удастся подметить в памятнике, если пристально в него
всмотреться)» {Романов Б. А. 1947. С. 5]. Это был новаторский культу-
рологический подход, который позволял автору анализировать соци-
альное поведение и социальную психологию, средневековое сознание
и самосознание, образ жизни, социальные связи отдельных личностей
и значительных слоев общества (в формулировках Б. А. Романова)
феодальной челяди, «свободных» смердов, светских феодалов и «отцов
духовных». Взгляды исследователя на их экономическое и обществен-
ное положение продолжали в некоторых проблемах традиции А. Е.
Преснякова и Н. П. Павлова-Сильванского, в других — были близки к
сторонникам широкого распространения холопства, интерпретируемого
как рабство, а также развития феодальных отношений, преимуществен-
но в крупном господском хозяйстве [см. также комментарии Б. А. Ро-
манова к Русской Правде: Правда Русская. 1940; Правда Русская. 1947.
Т. JIJ. Анализ Б. А. Романовым многообразных видов занятости холо-
пов в господском хозяйстве, установленные им возможности похолоп-
ления людей из самых разных социальных слоев, вплоть до купцов,
разрушали стереотипное представление о холопе как рабе. Преодолел
он и ограничение феодальных отношений господским хозяйством,
выводя их в виде службы в княжеской дружине в социально-полити-
ческий контекст истории страны в целом. По его словам, «крепость
дружинного союза, построенного на личной связи с князем, при мно-
гочисленности князей, — один из устоев системы феодальной раздроб-
ленности страны» [Романов Б. А. 1947. С. 156]. Князь Владимир Моно-
мах (ум. в 1125 г.), по его словам, — «весь в эпохе феодальной раздроб-
ленности». Б. А. Романов отметил «его крупное значение в развитии,
если не в создании феодальной политической идеологии» [Романов Б. А.
1947. С. 167]. Вместе с тем, во время псевдопатриотических кампаний
сталинского режима он решительно отказывался приспосабливать ана-
лиз исторической действительности «применительно к новым теку-
щим историко-социальным представлениям», как предлагал тогда под
сильнейшим идеологическим и административным давлением акаде-
мик А. С. Орлов [Орлов А. С. 1946. С. 3; Романов Б. А. 1947. С. 166,
примеч. I]. Отличались в существенных вопросах анализа обществен-
ного строя Руси XI—XIII вв. взгляды Б. А. Романова и от выводов Б. Д.
Грекова [см.: Панеях В. М. 2000. С. 217—226]. Опыт «историко-быто-
вых очерков» Б. А. Романова для изучения проблемы «князя и княжес-
кой власти» в домонгольской Руси важен также тем, что он указывает
на необходимость анализа форм сознания и самосознания, коллектив-
ной и индивидуальной психологии в «будничной жизни» князей.
21
Поскольку понимание феодализма с основными характеристиками
в виде крупного господского землевладения и крепостничества пред-
ставляло собой в упрощенной форме обобщения поздних позитивист-
ских, догматических марксистских и сталинистских теорий, попытки
рассмотреть феодальные (рентные) функции государственных пода-
тей, которые становились средством материального обеспечения за
службу князю (С. В. Юшков, С. Б. Веселовский), в 40-е годы поддер-
жки и развития не находили. Между тем они позволяли значительно
шире рассмотреть систему социальных связей в феодальном обществе,
углубить анализ проблемы генезиса феодального строя, в частности,
места и значения в нем князя и княжеской власти. Это исследователь-
ское направление объективно совпадало с давно поставленной рос-
сийскими историками и правоведами проблемы верховной собствен-
ности князя (государства) на землю (Н. М. Карамзин, С. М. Соловьев,
К. А. Неволин, Б. Н. Чичерин, В. И. Сергеевич, В. О. Ключевский и
др.), свободной крестьянской собственности или «разделенной» соб-
ственности на землю (К. П. Победоносцев) [историографический об-
зор см.: Венедиктов А. В. 1948. С. 114—126].
При изучении русской средневековой истории идеи верховной
собственности государства на землю вернул в научные исследования
Л. В. Черепнин. По его мнению, в процессе становления и развития
феодального производства на Руси IX—XIII вв. государство стало рас-
сматривать себя как верховного собственника всей земли, принадле-^
жавшей ранее крестьянам. Одновременно формировалась частная фе-
одальная собственность, приобретающая сословно-иерархический ха-
рактер. В соответствии с таким пониманием отношений земельной
собственности Л. В. Черепнин рассматривал смердов как государствен-
ных крестьян, тогда как зависимость смердов была близка, по его мне-
нию, к крепостничеству (в такой характеристике он не смог оторвать-
ся от круга представлений своего времени) {Черепнин Л. В. 1953. С. 44;
1956. С. 237—243]. Л. В. Черепнин вносил коррективы в грековские
определения зависимых людей в господском хозяйстве, в частности,
княжеском. Политический строй Руси он характеризовал как ранне-
феодальную монархию со времени княжения Владимира Святослави-
ча, а в период раздробленности Русского государства (вслед за В. О.
Ключевским) — как «средневековую федерацию», «союз областей че-
рез князей», но с политическим и классовым содержанием, феодаль-
но-иерархической структурой и международными договорными отно-
шениями на началах сюзерснитета-вассалитета {Черепнин Л. В. 1972;
1972а].
Изучая историю древнерусских городов, М. Н. Тихомиров отметил
их борьбу с князьями за городские вольности, особое значение в ней
веча как органа самоуправления и участие в вече «черных» людей | Ти-
хомиров М. Н. 1956. С. 197—220]. Такой подход возвращал к конкрет-
ному анализу проблемы «князь и город». Но в дальнейшем основное
22
। учение исследователей сосредоточилось на проблеме происхожде-
нии древнерусских городов [объективный историографический анализ
• »чц проблемы см.: Носов Е. Н. 1993а. С. 59—73|.
( ложен был путь русской исторической науки к преодолению сте-
«мпнпон позитивистских теорий, исследовательских подходовсталип-
М1Ц) п постстали некого периодов в изучении эволюции европейских
• пролов от племенного строя к феодальному. Каждая новая концеп-
•>«п| воздействовала па раскрытие содержания проблемы «князя и кня-
• • • кой власти» в домонгольской Руси. Впрочем, теоретические сте-
1|*<||ипы оказались стойкими.
Л И. Неусыхин стремился раскрыть становление раннефеодально-
• • i (роя без недоказанного удревнения феодальных структур, без пер-
•••нычалыюго деления на рабов и рабовладельцев. Но содержание фео-
11 luioro строя он раскрывал в соответствии с идейными комплексами
•норой половины XIX — первой половины XX в.: через развитие гос-
••ыекого вотчинного хозяйства, без учета социально-политических
•P.iKiopoB, поземельных фсодов-фьефов, но при абсолютизации фео-
> > и.пой ренты как земельной, как формы реализации земельной соб-
• ।ценности. Содержание генетических процессов ограничивалось. Ос-
ипну анализа составило противопоставление сложившихся в структур-
ных элементах исторических типов: свободный общинник — зависи-
мый крестьянин, отсутствие эксплуатации — классовая эксплуатация,
<нч классовое общество — классовое общество, отсутствие государства —
кн ударство как отражение воли феодалов-вотчинников [Неусыхин А. И.
i’Wi7; 1968]. Такое противопоставление ограниченных в своем содер-
• л।ин моделей было свойственно позитивизму, неокантианству и ме-
нщологии сталинизма. Поэтому переходный период между этими дву-
мя моделями у А. И. Нсусыхина оказался, как и в исторических теори-
• х них направлений, «дофеодальным» [здесь и далее подробнее об
ич леловательских процессах во второй половине 50-х — 90-е гг. см.:
। т'рдлов М. Б. 1996а. С. 257—319].
Концепция А. И. Неусыхина свидетельствовала об ограниченности
ш I 1еловательских возможностей позитивистского, догматического мар-
•• нстского и сталинистского понимания «феодализма». Последующее
и >учение феодальных общественных отношений в 60-е — 90-е гг. стало
щищессом раскрытия их множественных форм в средневековом госу-
i.ipciuc и господском хозяйстве. Сложности в их анализе происходили
m н'лствие многих причин: осознанных и неосознанных традиций в
пи 1пжителы1ых и негативных формулировках позитивистских и нео-
х.ппианских теорий, догматического марксизма и сталинизма, особен-
но -простых» и «ясных» схем Краткого курса «Истории ВКП (б)».
были прочно забыты открытия французских просветителей, кото-
рые проследили эволюцию феодов-фьефов от неземельных к земель-
ным. Поэтому А. Я. Гуревич, не учитывая их, раскрывал обширней-
||ую сферу распространения поземельных феодов-фьефов в западно-
23
европейском феодальном обшествс, включая дани и кормления, ссы-
лаясь на определение К. Марксом общественных отношений на Руси
X—XI вв. — «вассалитет без фьефов или фьефы, состоящие только из
даней». В продолжение этой мысли А. Я. Гуревич пришел к важным
наблюдениям об эволюции внутриплеменных приношений, угощений
и кормлений частично в государственную подать, частично — в фео-
дальную ренту. Отсюда — его сопоставление английского бокленда,
скандинавской вейилы и полюдья на Руси. Такие наблюдения, а также
мысль о патримониальной власти короля, собственника всей земли
своего государства, которое он делил между своими сыновьями как
наследственное владение, наполняли конкретным содержанием фео-
дализации эволюцию от племенных отношений к феодальным и раз-
рушали признаваемую А. Я. Гуревичем статичную в своем содержа-
нии, исходившую из идеальных типов и абсолютизации классовых от-
ношений теорию «дофеодального периода» [Гуревич А. Я. 1970. С. 11 —
12, 41—60 и след.]. В том же исследовательском направлении Ю. Л.
Бессмертный рассмотрел государственные подати как «рентные фье-
фы», то есть фьефы, которые имели своей материальной основой не
землю «как таковую», но доходы в рентной функции с земли и ее вла-
дельцев [Бессмертный Ю. Л. 1980].
В отличие от этих исследований отечественных медиевистов, кото-
рые возвращали изучение феодальных отношений в средневековом'
обществе к истории феодов, а потому создавали новые условия для
изучения природы и функций княжеской власти, в работах постста-
линского периода специалистов по истории Древней Руси стало пре-
обладать указание в ней рабовладения и отрицание крупного земле-
владения. Это была форма оппозиции теориям 30-х — первой полови-
ны 50-х гг. с недоказанным удревнением феодализма как крупного
землевладения, соединенного с крепостничеством. Но эта опозиция
оставалась в пределах все той же идеологизированной схемы — после-
довательной смены первобытнообщинных, рабовладельческих и фео-
дальных отношений.
Послевоенный вариант грековского направления продолжил Б. А.
Рыбаков. Поэтому основное содержание феодализации он отмечал в
землевладении князей и бояр в IX—X вв. с последующим развитием
светских и монастырских вотчин. Социально-политическое развитие
страны заключалось в смене раннефеодальной монархии (в соответ-
ствии с терминологией С. В. Юшкова) с 30-х гг. XII в. самостоятель-
ными княжествами-королевствами, где князья владели правами суве-
ренных государей, в отличие от боярской республики — Великого Нов-
города. Этот новый период традиционно характеризовался как фео-
дальная раздробленность [Рыбаков Б. А. 1964; 1982; 1993; и другие ра-
боты]. В других работах этого же направления более подчеркивалась
особая роль рабовладения в процессе становления феодализма, но это
была форма выражения новаторства по отношению к идеям сталин-
24
• ио периода. По мнению А. П. Пьянкова и С. А. Покровского, ра-
• •iii.iaciinc являлось начальной стадией классового общественного
п пиния. С IX в. они рассматривали общественный строй Руси как
и' ншсфеодальпый. Причем А. П. Пьянков, считая холопов рабами,
нмыолжал это холопство-рабство как константу средневекового строя
•'.>чин [Покровский С. А. 1970; Пьянков А. П. 1980; и др. ]. В. И. Горе-
имкнпа продлевала рабовладельческие отношения на Руси до XII в.,
»">;ы они начинали развиваться в феодальные. При этом ею приводи-
•III. аналогии с «древними греками героической поры», античными
। । шеями, Древним Римом и странами Древнего Востока [Горемыкина
и II 1970; 1982]. Такой подход подразумевал в русском средневековом
-чнестве положение князя как правителя рабовладельцев и рабов,
••прочем, исследователи о таком следствии «рабовладельческой» тео-
рии, видимо, не задумывались.
По мнению А. А. Зимина, распространенное до первой половины
\| и. рабство во второй половине XI — первой половине XIII в. со-
• р.ицастся в своем значении и трансформируется в разные категории
•|>< одалы1о зависимых, которые различаются в правовом положении.
П ном мнении он вернулся к суждениям советских историков-марк-
• 1U юн начала 30-х гг. В то же время, учитывая наблюдения С. В.
И Никова и Л. В. Черепнина о трансформации дани в ренту, А. А. Зи-
мин соединял процесс феодализации во второй половине IX — XI в. с
|м|ццтисм государства, с изменением положения в нем свободной кре-
« п.пнекой общины, от первоначальной подчиненности общины-верви
л.ши и суде княжеской феодальной власти к превращению во второй
ПЧИО11ИНС XI в. дани в ренту продуктами [Зимин А. А. 1965; 1973].
Наряду с традиционной для советской историографии преемствен-
ен гыо первобытнообщинных, рабовладельческих и феодальных от-
ношений в работах первой половины 60-х гг. исследователей обще-
• ।ценного строя Древней Руси вновь появились идеи «дофеодального
периода». Е. Д. Романова и Н. Л. Рубинштейн особо подчеркивали
>1>хаичные черты: деление общества на свободных общинников и патри-
|||\.1ЛЫ1Ых рабов — челядь, определяющее социально-экономическое
и общественно-политическое значение общины, неподчиненность об-
питы, земли-племени князю и его дружине, которые представляли
чИюй формирующуюся феодальную организацию. Эти суждения ос-
иинывались преимущественно на традиционном для первой половины
XX и. понимании «феодализма», на информации Русской Правды, но
<н-1 учета истории ее текста, разных содержащихся в ней хронологи-
ческих и, соответственно, содержательных пластов [Романова Е.Д. 1961;
Г\йинштейн Н. Л. 1965]. Таким образом, эти работы более выражали
про гост против недоказанного удревнения развитых рабовладельческих
» |ц феодальных отношений, в их определениях, свойственных стади-
он (му, чем новую разработку проблемы перехода от родоплеменного
. |роя к феодальному.
25
Определению соотношения основных институтов феодального госу-
дарства и свободной крестьянской общины была посвящена в 50-х —
70-х гг. дискуссия (менее активно продолжается она и ныне). Она ве-
лась преимущественно на материалах XIV—XVII вв. и рассматривала
вопросы землевладения лично свободного (черного) землевладения. Ре-
шала опа также общие и частные проблемы изучения средневекового
Русского государства с X в., места и значения в нем князя и княжеской
власти [здесь и далее историографические обзоры, исходящие из раз-
ных исследовательских позиций см.: Копанев А. И. 1978. С. 42—45; Свер-
длов М. Б. 1978. С. 40-46; 1996. С. 302-312; Горский А. Д. 1979. С. 25-
31; Данилова Л. В. 1993; 1994. С. 61—110; Селивестров С. В. 1995; идр.|.
Сторонники концепции землевладения лично свободного кресть-
янства разрабатывали идеи титульного права земельной собственности
князя, его властных функций, отношений «верховенства» и поддан-
ства, самоуправления общины и се прав земельной собственности,
неограниченной частной собственности черных крестьян на землю с
правом свободного распоряжения своими земельными участками,('ча-
стной крестьянской собственности как экономической основы соци-
ально-политической борьбы крестьянства в феодальном обществе
(И. И. Смирнов, А. И. Копанев, Г. Е. Кочин, Ю. Г. Алексеев).
К этому исследовательскому направлению примкнул И. Я. Фроя-
нов. По его мнению, восточные славяне представляли собой до X в.
племенной «союз союзов», поэтому князья «действовали» в интересах
племенных или городских общин. В XI — первой трети XIII в. в Киев-
ской или Древней Руси имели место «дофеодальный» период, «общин-
ность без первобытности», города-государства, «сходные» с древнегре-
ческими полисами. Целенаправленно подбирая и интерпретируя ис-
точниковые материалы, он вернулся к назывным характеристикам раз-
ных категорий зависимых людей в Киевской Руси: «первые отряды
крепостных», рабы, полурабы (полусвободные), пленники. До середи-
ны XI в. вотчина, по его мнению, имела рабовладельческий характер.
В соответствии с общинно-вечевой и земско-вечевой теориями он опу-
стил государственно-правовые отношения общины-верви и князя, по-
этому он вслед за В. И. Сергеевичем считает, что «древнерусские кня-
зья на хлебном довольствии стояли каждый в своем княжестве-волос-
ти». Функции князя заключались в «военно-дипломатической работе»,
«охране внутреннего мира и порядка» (прежде всего суд) при договор-
ных отношениях с народным собранием — вечем. По словам И. Я.
Фроянова, «князья на Руси XI—XII вв. благоденствовали в значитель-
ной степени за счет кормлений — своеобразной платы свободного на-
селения за отправление ими общественных служб, происхождение ко-
торой теряется в далекой древности». Князья, по его мнению, «посто-
янно перемещались». Вместе с тем в концепции ученого «сходство»
городов-государств на Руси XI — первой трети XIII в. и древнегречес-
ких полисов распространено на античную полисную аристократию и
26
c. in. исковое боярство, на афинского гражданина, избранногоархон-
ч । о юна и православного русского князя Владимира Мономаха,
• великого киевского князя Ярослава Мудрого и византийского
• Bocpinopii Константина IX Мономаха. Ученый значительно расши-
<•• * к сравнении с В. И. Горемыкиной круг внесистемных аналогий
«та и,пых связей на Руси X—XII вв. и архаических обществ на уровне
ч Иннин каменного и бронзового века (аборигены Австралии, папуасы
<• ию|| Гвинеи, эскимосы и индейцы Северной Америки, племена Аф-
•• и и г. д.). Подобно предшественникам по общинно-вечевой и земс-
< печеной теориям, вплоть до М. Н. Покровского и С. В. Юшкова в 20-
• и . И. Я. Фроянов должен был обратиться к внешнему фактору —
’ карскому нашествию», чтобы прекратить такой неизвестный в ос-
килой средневековой Европе общественно-политический строй [Фро-
•*|« И. Я. 1974; 1980; 1992; Курбатов Г. Л., Фролов Э. Д., Фроянов И. Я.
' •Mi С. 334—335; Фроянов И. Я., Дворниченко А. Ю. 1988; и др.].
Методы и выводы И. Я. Фроянова, его возвращение к теориям 30-
•..первой половины 90-х гг. XIX в., исходящим из противопостав-
»< инн исторических путей России и стран Западной Европы, внешние
•••I ни ми без сущностного анализа активно поддержаны новейшим
.... направлением. В. Т. Пуляев отнес «научное твор-
•<< ню» И. Я. Фроянова к тем исследованиям, которые указывают в
* i ii-enic «вековых национальных традиций» в России «общинно-госу-
»«р| | пенную собственность» (другие отмечают также «общинность» и
>« псюрность»), способствующую объединению людей, в отличие от «за-
<м;|ных образцов» [Пуляев В. Т. 1996. С. 5]. Продолжая такие методы
• научного творчества», И. Я. Фроянов пришел к мнению, что в исто-
|иш России нового и новейшего времени определяющее значение имеет
•мировая закулиса» [Фроянов И. Я. 1997; 2000]. Диссертации и статьи,
•«писанные под руководством И. Я. Фроянова, репродуцировали его
приемы и выводы. Эту зависимость, видимо, можно объяснить тем, что,
•••• словам ректора Санкт-Петербургского университета Л. А. Вербиц-
• •II. «основной стиль его руководства — ярко выраженный авторита-
рней. Те, кто не соглашался с его мнением, «были вынуждены или
приспосабливаться, или уходить» [Радова И. 2001. С. 6].
Другое направление разрабатывало идеи феодальных отношений в
• <ц icmc государства: верховная собственность государства на землю,
иерархическая структура сословного землевладения включая «черные
мин» крестьянских обшин, эксплуатировавшихся государством, отож-
н< ншение налога и ренты, единая феодальная сущность вотчинных и
’•» ^дарственных повинностей, тождественность характера распоряже-
нии вотчинными и черными землями, а также зависимости крестьян
•и феодалов или феодального государства при сохранении права не-
UIK родственного распоряжения землей черными крестьянами и волос-
• имн (с определенными различиями — Л. В. Черепнин, Н. Н. Покров-
uni, А. Д. Горский, О. М. Рапов и др.). В пределах этого направления
27
существовали разные теоретические и конкретно-исторические под-
ходы, которые расширяли возможности изучения княжеской власти и
древнерусский период. Л. В. Черепнин продолжал анализировать в
равной мере формы крестьянской зависимости в государственной си-
стеме и в господском хозяйстве [Черепнин Л. В. 1972]. С. М. Каштанов
соединил исторический аспект проблемы с политэкономическим [Каш-
танов С. М. 1970]. Я. Н. Щапов рассмотрел церковную десятину и
более поздние поступления от зависимого населения церковных зе-
мельных владений как разные виды феодальной ренты [Щапов Я. Н.
1965. С. 302—352; 1989. С. 74—90]. В. Л. Янин выделил в истории Нов-
города довотчинный период, когда материальной основой новгород-
ского боярства была государственная, корпоративная феодальная соб-
ственность на всю территорию Новгородской земли, а государствен-
ные подати представляли собой ренту. По его мнению, вечевые инсти-
туты в Новгороде более древние, чем княжеские. Поэтому князь и его
дружина были «экстерриториальны» по отношению к Новгороду, в
котором первичной административной организацией была кончанская
посадничья, тогда как княжеская сотенная — вторичной [Янин В. Л.
1962; Янин В. Л., Алешковский М. X. 1971; Янин В. Л. 1972; 1977; 1981;
1982; 1982а; Янин В. Л., Колчин Б. А. 1978].
Проблема верховной собственности государства на землю рассмат-
ривалась и в обобщающих трудах по истории России как составная
часть отношений собственности. При этом феодальная природа госу-
дарственных податей-налогов раскрывалась исследователями в самых
различных формах поземельных отношений [Буганов В. И., Преобра-
женский А. А., Тихонов Ю. А. 1980]. Л. В. Милов исходит из концепции
прежде всего государственной эксплуатации земледельцев-общинни-
ков в Древней Руси. Этой причиной он объяснил феномен сильной
государственной власти, обладание ею атрибутом верховной собствен-
ности на землю в пределах государственной территории. Л. В. Милов
рассматривает налог как следствие реализации верховной государствен-
ной собственности на землю в виде феодальной ренты, ренты-налога
или централизованной ренты [Милов Л. В. 1985. С. 179—182; 1989].
Данное исследовательское направление, устанавливая рентные фун-
кции государственных податей, объективно возвращалось к изучению
неземельных фьефов-феодов как основы феодальных общественно-
политических отношений. Как и противоположное направление, ог-
раничившее феодальные отношения крупным господским хозяйством
и земельными феодами, оно основывалось на источниковых материа-
лах. Но оба подхода раскрывали, по нашему мнению, лишь одну из
сторон проблемы «князь и княжеская власть на Руси до первой трети
Х111 в.». Ограничение феодальных по природе социальных отношений
крупным господским хозяйством вело к абсолютизации значения это-
го хозяйства или, напротив, к его отрицанию при игнорировании мно-
гочисленных фактов, свидетельствующих о рентных функциях кия
28
н .... податей и об основанных на них социальных и государствен-
...о ношениях. Напротив, абсолютизация рентных отношений по-
....... приводила к недооценке их общегосударственных функций,
। । । и шачепия княжеского господского хозяйства в общественном и
..иомпческом положении князя. Все актуальнее становилась необ-
oiMociii единства исследовательского процесса, содержанием кото-
... яппялся анализ всего комплекса исторических фактов, их обоб-
-I ине, а также формирование исторической теории, объясняющей
и ржание всей совокупности исторических фактов.
Oiii.ii такого анализа был предпринят автором этих строк. Его ис-
и>1>11 посылкой являлось не утверждение верности одной из истори-
.их теорий при отрицании всех прочих, а следование давно сфор-
iitponaiiHOMy Г. В. Ф. Гегелем принципу, согласно которому позна-
»»< мнлиется объективным процессом приближения к объективной ис-
... При таком подходе к анализу исследовательского процесса вы-
b.iiieicB, что каждое из предшествующих научных направлений от-
♦ ц|..ныло и изучало свою определенную часть исторической действи-
... ...пости: княжеская (царская) власть в монархических теориях, об-
исторические закономерности в просветительских концепциях и
* . иiajiiihkob, особенности национального развития у славянофилов,
•••.♦ ин исторических фактов, отдельных факторов исторического раз-
ми пн и общественных структур позитивистами, установление местно-
... < .(моуправления сторонниками общинно- и земско-вечевой теорий,
in структурного анализа социальных систем К. Марксом. Дефор-
мации исследования начиналась тогда, когда значение изучаемой час-
•м .идорической действительности абсолютизировалось в сложном и
мншомерпом историческом процессе или данная часть воспринима-
♦* 1. как целое, а открытия предшественников отбрасывались как «ус-
• *|Н1ппис», не соответствующие «новейшей теории» или как «мнимая
|»<1 п.ность».
Используя коллективный предшествующий исследовательский опыт,
»«|р этих строк в работах, опубликованных в 60-е гг. — 2000 г., при-
... > к выводу, согласно которому общественный строй славян и вос-
"..•HII.IX славян, в частности, закономерно развился в VI — X вв. от
» именного строя к феодальному. Феодальные общественные отноше-
нии формировались на основе службы дружинниками князю и мате-
1'h.i п.ного обеспечения за эту службу посредством фьефов-феодов,
».'|О|>ым соответствовали на Руси X—XIII в. слова кормити, корм, а
шее — кормление. Разные категории зависимых людей формирова-
<•. I. в первоначально мелких господских хозяйствах посредством раз-
«ил пндов зависимости обедневших или не выполнивших свои обяза-
»• пл гни соплеменников, тогда как патриархальное рабство племенно-
" . 1роя развилось в сословие холопов. Этот путь имманентно предоп-
II». н-ленного становления социально-дифференцированного общества
'•.I । свойственен всем славянским государствам, включая многоэтнич-
29
пую Русь, в которой восточнославянский этнос имел определяющее
значение, с типологическими различиями, происходящими вследствие
конкретных исторических особенностей их социального, политичес-
кого и этно-культурного развития [результаты этих исследований обоб-
щены в работах: Свердлов М. Б. 1983; 1997]. В этих работах основное
значение уделялось социально-экономическим отношениям, поэтому
проблема «князь и княжеская власть на Руси до первой трети XI11 в.»
анализировалась в них лишь ограничено, в соответствии с задачами
изучаемых вопросов.
Одновременно в 80-е гг. — 2000 г. исследование общественного строя
Руси до ХШ в. продолжалось в соответствии с разными другими ис-
следовательскими подходами, каждый из которых предлагал свое ре-
шение проблемы «князя и княжеской власти». Особое внимание стало
уделяться определению значения дружины в становлении Русского го-
сударства. По мнению А. А. Горского, генезис феодализма на Руси
был неразрывно связан с государственно-корпоративной земельной соб-
ственностью дружины [Горский А. А. 1989], тогда как Е. А. Мельникова
считает, что до X в. Русь представляла собой «дружинное государство»
[Мельникова Е. А. 1995. С. 22]. Последнее мнение поддержал Н. Ф. Кот-
ляр. Он вернулся к характеристике периода до X в. как «дофеодально-
го». Н. Ф. Котляр, как И. Я. Фроянов и многие другие исследователи,
продолжает понимать под «феодализмом» общественные отношения,
основанные (в его формулировке) на «индивидуальном землевладении»
и иерархических отношениях сюзеренитета-вассалитета «в среде гос-
подствующего класса». «Феодализм», по его мнению, начинается на
Руси с XI в., когда корпоративная собственность перерастает в инди-
видуальную. Вернулся он к теории княжеского «лествичного восхож-
дения», недоказанность которой показали уже В. И. Сергеевич, М. А.
Дьяконов и А. Е. Пресняков, и объяснил сю появление системы кня-
жеского сюзеренитета-вассалитета [Котляр Н. Ф. 1998. С. 54, 63—69,
97-101, 160].
В новейших исследованиях все более осознается необходимость
специального изучения проблемы «князь и княжеская власть» на Руси
до XIII в. Рассматривался ее правовой и идеологический аспекты (Ро-
гов В. А. 1984; Золотухина Н. М. 1985; Чичуров И. С. 1990]. А. П. Толоч-
ко сделал ее основной темой своего исследования. Его работа, подоб-
но многочисленным разысканиям предшественников, исходит из по-
земельного и вассально-иерархического содержания феодальных от-
ношений. В анализе княжеской власти Рюриковичей он переосмыс-
лил родовую теорию как их родовое правление, но (в категориях древ-
неримского государственного строя) в виде принципата — верховных
прав старейшего князя. В конце XI в. появилась новая форма принци-
пата — отчинный. Появление в середине XII в. «дуумвиров» стало след-
ствием упадка принципата и постепенного появления нового вида ле-
гитимизации княжеской власти [Толочко А. П. 1992]. Отсюда — воз-
30
ii|MiiieiiHC к В. О. Ключевскому в характеристике Киевского государ-
uia X в. как «военно-торговой корпорации» и недооценка объектив-
ных социальных и экономических процессов в ее развитии. В качестве
положительной исследовательской тенденции следует отметить при-
к lajibiioc внимание к политической и династической истории Руси до
XIII в. | То.ючко О. П., Толочко П. П. 1998].
В значительной «Россике» так называемого «дальнего зарубежья»
нпория домонгольской Руси также постоянно присутствует. Она оп-
ределяется уже заданными давними по происхождению, включая ев-
р.иийекие, теориями, в соответствии с которыми характеризовались
►.лк общественный строй Руси в ту эпоху, так и место в нем князя и
княжеской власти. Эта литература многократно анализировалась (В. Т.
Iliuiiyro, И. П. Шаскольский, В. П. Шушарин и др.). Отметим в но-
ИСЙ1ИИХ работах лишь наиболее характерные общие подходы. По мне-
нию одних, князь был вершиной социальной иерархии. Функции его
ныли главным образом военные и судебные. Княжеским советником и
помощником был совет бояр, независимых землевладельцев. Город-
ское управление контролировалось вечем — народным собранием всех
i пободных взрослых мужчин. Но слабость этого первого Русского го-
сударства после смерти Ярослава Мудрого становилась все более оче-
нилной, поскольку этот князь в своем завещании ввел систему лествич-
ного восхождения (по В. О. Ключевскому) \Kochan L., Abraham R. 1985.
I’. 18—20]. Переосмысленная концепция В. О. Ключевского и неокан-
।панская теория «идеальных типов» ясно прослеживается в мнении о
существовании в Киевском государстве «вида капитализма», а во Вла-
димирском княжестве — «возникавшего полу-феодализма». Согласно
другому мнению, исходившему из позитивистской методологии по-
шания, систему киевского управления вряд ли можно назвать госу-
дарством [ Kaiser D. Н. 1980. Р. 306], а основное содержание социально-
1КОПОМИЧССКОГО и политического процесса в X—XII вв. составило по-
степенное ослабление различий между племенами.
Сложность научного анализа общественного строя Руси до XIII в.
приводила исследователей не только к упрощенным схемам прошлых
времен, к отрицанию государства на Руси в этот период, но и к возвра-
щению к описательности исторических событий. С. Франклин и Д. Ше-
пард, по их словам, не отвергая специальную терминологию, «предпо-
читали не втискивать русов в какую-то жесткую концептуальную мо-
дель, взятую извне». Они вернулись к политической истории Руси как
истории княжеского рода. По их мнению, в XI в. «существовало нско-
inporo рода единство (или единство родственников), которое в тече-
ние XII столетия распалось на относительное множество». «Тяготение
династии к единству, сотрудничеству, централизации, конечно, было в
XI н. ничуть не сильнее, чем в XII и XIII вв., — продолжают авторы. —
Просто в то время в семье было меньше членов, которые “сидели” в
весьма немногочисленных городах и существовали за счет гораздо ме-
31
нес густой сети торговых путей, а их понятия о законности власти
династии разделяло меньшее число населения». Такой исследователь-
ский подход привел С. Франклина и Д. Шепарда к выводу: «В течение
ХН в. политическая история усложняется до полной невразумительно-
сти <...>». Эту «полную невразумительность» они объясняют не дезин-
теграцией Руси, как их предшественники, а интеграцией. Завершают
они свой труд конечным выводом, близким к направлению Д. Кайзе-
ра: «Пользуясь нашим словарем, мы можем сказать, что «государства»
не существовало, но, возможно, были начатки нации» [Франклин С.,
Шепард Д. 2000. С. 526-528].
Новое поколение историков средневековья, уже не удовлетворяясь
позитивистской методологией, определяло новые пути исследований
посредством методов исторической антропологии [историографию и
основные исследовательские проблемы в новейших исследованиях см.:
История ментальностей. Историческая антропология. 1996; Белик А. А.
1998; 2000; Кром М. М. 2000|. Но исследовательские возможности ис-
торической антропологии в своих крайних формах также проявляли
свою ограниченность. Обобщая опыт собственный и своего/поколе-
ния, один из ведущих медиевистов нашего времени Жак Ле Гофф (в
соавторстве сЖ.-К. Шмиттом) недавно писал: «Позитивистская исто-
рия, как известно, искала “факты". Так как она поставила себе целью
последовательно выстраивать факты, чтобы оценивать изменения во
времени от одного факта к другому, ее концепция заключается в дли-
тельности и в изменении. Одно из благодеяний междисциплинарнос-
ти станет, если она приведет медиевистов к тому, что они разделаются
с этой манерой думать и познавать, чтобы думать в понятиях отноше-
ний и структур, что свойственно лингвистике, а также структурной
антропологии» [Le Goff J., Schmitt J.-С. 1996. P. 13]. Себя Ле Гофф
отнес «к поколению историков, отмеченных печатью проблематики
“долговременности” (longue duree)». Но происхождение такого иссле-
довательского направления он объяснил, в противоположность пози-
тивистскому выстраиванию «фактов», «влиянием трех источников:
марксизма, и первоначального и модернизированного, Фернана Бро-
деля и этнологии». Концепцию «долговременности» Ле Гофф распро-
странил на периодизацию истории средних веков, которые он назвал
«долгое Средневековье» и отнес к периоду со II—Ill вв. до промыш-
ленного переворота в XIX в. [Ле Гофф Ж. 2000. С. 7—9]. Такой подход
позволил ему рассматривать Средневековье как историю средневеко-
вой цивилизации не только в единстве материальных, социальных,
политических структур на основе нарративных, юридических, архео-
логических и лингвистических источников, но также повседневных
привычек, верований, особенностей поведения и ментальности. Но-
вый, дополнительный, объект изучения средневекового общества, ко-
торый ранее лишь изредка попадал в поле зрения исследователей, по-
лучил название «другое Средневековье» [Ле Гофф Ж. 1992; 2000].
32
I .«кои подход открывал новые возможности для анализа историчес-
»ч||| процесса как исследования ментальности в истории интеллекту-
। и.поп, сельской и городской, королевской власти и маргинальных
ipMin. В то же время Ле Гофф и Ж.-К. Шмитт подчеркивают, что
но только один из инструментов прочтения истории историками,
t >нп предупреждают против «подкладывания» ментальностей «под раз-
ными соусами» при определении причин всех проблем, а также против
попыток заменить таким образом «экономический детерминизм» [Le
(in// J., Schmitt J.-С. 1996. P. 14—25], как они назвали определяющее
шачение экономического фактора.
Новый исследовательский подход привлек многочисленных иссле-
допателей к анализу проблем, ранее лишь затрагивавшихся медиевис-
П1МИ или вообще не изученным: время и пространство, святость и па-
мять, семья и секс, положение женщины и ребенка, социальная зна-
чимость возраста и многое другое. Ведущий теоретический журнал
французских историков «Анналы» сосредоточился на обсуждении этих
вопросов, отказавшись от анализа экономических, социальных и по-
Hi । ичсских проблем средневековья [историографический анализ и кри-
тческие обзоры см.: Гуревич А. Я. 1993; Споры о главном: Дискуссии
о настоящем и будущем исторической науки вокруг французской шко-
....Анналов». 1993]. Но предупреждение Ле Гоффа и Шмитта об опас-
ности подмены многомерной истории средневековья историей мен-
шльностей без определяющего значения экономических и социальных
факторов, кажется, не было услышано.
Причин этого явления много, и их специальный анализ не являет-
ся темой нашего исследования. Ранее мы уже отметили, видимо, ос-
новную из них. Предшествующие теории исходили из абсолютизации
одного или нескольких установленных факторов исторического про-
цесса. Эти факторы соотносились с определенными явлениями исто-
рического процесса, тогда как другие явления уже целенаправленно
подбирались и интерпретировались, а многочисленные иные факты
не учитывались, поскольку не совмещались с предлагаемыми теори-
ями. Поэтому последние оказывались уязвимыми для критики, а им
противопоставлялись другие факты. В советский период эта слож-
ность исследовательского процесса оказалась усугубленной сильней-
шим идеологизированным воздействием целенаправленных парадигм,
исходивших из политической теории, догматических марксистских,
сталинистских, а в постсталинский период позитивистских, неокан-
тианских по содержанию исторических концепций. Вследствие этого
научный анализ оказался в научно не обоснованных дискурсах: жес-
1кая последовательность родоплеменных, рабовладельческих и фео-
дальных общественных отношений как свидетельство исторического
прогресса, содержание категорий рабство, феодализм и т. д. Поэтому
понятно протестное содержание отказа от них и теорий, с ними свя-
пн1ных. Такой отказ имел следствием противопоставление им других
.’ Зак. 4508
33
односторонних теорий или возвращение к описательности событий с
эвристическим перебором возможных причинно-следственных свя-
зей. Но история оказалась в дикурсе, противоположном другим па-
укам, гуманитарным и естественным, в которых определяющее зна-
чение приобрел системно-структурный метод, создающий объектив-
ные условия для мобилизации всех научных фактов, для создания на
их основе теоретических обобщений, раскрывающих их содержание
(особенно значительны достижения в новейшее время лингвистики и
социологии в гуманитарных дисциплинах, физики и генетики — в
естественных).
Рассмотренные ранее научные и вненаучные факторы прямо воз-
действовали на новейшие направления в изучении социального строя
средневекового общества. Ж. Дюби сохранил традиционное позитивист-
ское представление о феодализме как системе землевладения, вассаль-
ных отношениях и слабости королевской власти. Особое значение при-
давалось при таком понимании «феодализма» реформе Карла Мартел-
ла и практике Каролингов наделения земельными владениями згу вас-
сальную службу. В то же время Дюби отметил в X—XI вв. экономичес-
кий рост во Франции, новые формы юридических институтов. Эти и
другие наблюдения, включавшие также давнюю теорию насилия, ста-
ли началом разработки многочисленными авторами исследовательско-
го направления теории «феодальной революции» или «феодальной
мутации» [обстоятельный историографический анализ см.; Бессмерт-
ный Ю. Л. 1984; Решин А. И. 2001; Щеглов А. Д. 2001]. Но такие содер-
жательно ограниченные основания без учета неземельных фьефов и
последующей эволюции феодальных отношений, основанных на зе-
мельных феодах, поставили их сторонников в положение русского ис-
торика-марксиста Н. А. Рожкова, который в послереволюционной Рос-
сии времени Гражданской войны выделил в историческом процессе
период «феодальной революции» на Руси X—XII вв. Общее у этих столь
разных историков было то, что они, увидев знакомые по теории и ог-
раниченные по содержанию «признаки феодализма» в развитом сред-
невековом обществе, приходили к мнению о «феодальной революции»
как процессе его быстрого становления, но без его предшествующего
эволюционного развития \Рожков Н. 1919].
В новейшей российской исторической науке происходят те же про-
цессы, воздействующие на изучение проблемы «князь и княжеская
власть» в домонгольской Руси. А. Я. Гуревич, следуя принципам фран-
цузской школы культурной антропологии, изучал категории средневе-
ковой культуры, относившиеся к жизни материальной и духовной |/у-
ревич А. Я. 1972; 1981; 1999. Т. 1,2]. В продолжение этого подхода
начали изучаться категории русской средневековой культуры, «прав-
да» и «вера», «власть» и «собственность» и т. д. Поведение средневеко-
вого человека, его представления о себе, о людях и окружающем мире
становятся источником новой исторической информации [Юрганов А. Л.
34
1 < >н, Данилевский И. Н. 1999]. Но в данной связи особо остро встает
• и>|я>с об объективности исследовательских критериев, об эволюции
и« шенековых категорий культуры в их прямых и обратных связях с
.< НН1МИЧССКОЙ и социальной действительностью, о степени достовср-
>•» in используемой в таких разысканиях информации. Без их посто-
...ого комплексного учета культурологические наблюдения лишают-
. своей научной доказательности. Другой подход был предложен
и >1 Петрухиным. Он последовательно использует памятники мате-
с».|,н.ной и духовной культуры как исторический источник, что позво-
ч| in ему создать новый синтезный вид этнокультурного анализа и из-
|‘>*сиия истории Древней Руси. Такой подход содержит дополнитель-
на- возможности в анализе начальных этапов становления княжеской
" i.iciH па Руси, раскрывает некоторые ее реалии [Петрухин В. Я. 1995;
• '*м|. С. 13—410|. Впрочем, культурологический подход используется
«• 4тя нивелирования общественного положения князя в древнерус-
<»|>м социуме. В таком подходе конкретный анализ взаимодействия
»<|ндеской власти и разных социальных групп заменен утверждением
и сплочения «на единой духовной основе христианства», при этом
ышиочисленные и многообразные по происхождению и содержанию
«ini ьмеппые исторические источники с противоположной информа-
чнсН нс учитываются [такой подход см.: Даркевич В. П., Борисевич Г. В.
С. 47-49].
Культурологическим подходам, сосредоточенным на частном, осо-
ином, а иногда и единичном, не нужны аналитические возможности
»>>ипспции феодальных отношений. Поэтому закономерен отказ ис-
• и-.пшагелей данного направления от изучения их генезиса и развития
•«. I’vcii X—XIII вв. А. Я. Гуревич отказался от своих конструктивных
пии нодсний над генетическими процессами раннего средневековья и
...и- характеризует феодальные институты как юридические. Как он
н-нерь пишет, «обычно-правовая традиция» германцев «вступила во
• ишмодсйствие с позднеримскими институтами». Отсюда законрмер-
•••» ск> возвращение к мнению, свойственному русским историкам раз-
ных направлений второй трети — конца XIX в., а также XX — начала
XXI столетия: «<...> феодализм остается феноменом, характерным для
рсаневскового Запада и чуждым природе тех отношений власти и соб-
< 1НСП1ЮСТИ, которые сложились на Руси» [Гуревич А. Я. 2000. С. 298|.
I аким образом, историографический анализ показывает, что про-
<• н-ма «князь и княжеская власть на Руси VI — первой трети XIII в.»
«чк luiiinio находилась в поле зрения исследователей в течение трех
• io icithI. Она включалась в разные концепционпыс системы, которые
и.1вали па ее решение определяющее воздействие. Только в ред-
тннних случаях она становилась темой специального научного изуче-
«•нн В этих концепциях князь являлся творцом и основным содержа-
нием исторического процесса па Руси XI — первой трети ХШ в., то
«•1>.1нпчс1п1ым только военными и судебными функциями членом об-
35
щинного, обшиино-вечсвого или земско-вечевого строя, то главой го-
сударства, выражающего волю правящего класса феодалов или рабо-
владельцев, или, напротив, равный среди равных в социуме без клас-
сов, сословий и без государства или с городами-государствами, «сход-
ными» с древнегреческими полисами. Такие определения не позволя-
ют установить объективные критерии в конкретной периодизации ис-
торического процесса на Руси. Отсюда выделение в устанавливаемом
исследователями одном периоде «Древней Руси» или «Киевской Руси»
основных этапов, характеризуемых по одному из явлений, подчас вто-
ричному, как основному, а то и противопоставление Руси Древней
Руси средневековой, из чего можно заключить, что, по мнению иссле-
дователя, Древняя Русь средневековой не была [см.: Юрганов А. Л.
1998|.
Все исследовательские направления в разной мере накопили при
анализе общественного положения князя и функций княжеской влас-
ти на Руси VI — первой трети XIII в. положительный и отрицательный
опыт в их соотнесении с государством как высшим институтом управ-
ления и регулирования социальных и правовых отношений, с органа-
ми местного самоуправления. Значительные пласты исторической ин-
формации для анализа данной проблемы содержит также изучение эт-
ногенетических процессов индоевропейцев, исторического развития
славян и других индоевропейских народов Европы, как показали ис-
следования уже Н. П. Павлова-Сильванского и А. Е. Преснякова. Но и
в этих подходах идеологизированные позиции, абсолютизация огра-
ниченных в исследовательских возможностях теорий исключают из
научного анализа не соответствующие им слои исторической инфор-
мации, а из научного обращения — обширные комплексы уже накоп-
ленных наблюдений. В новейшей литературе закономерен отказ от
обедняющих исследовательские возможности ограниченных представ-
лений о феодальных общественных отношениях в интерпретации по-
зднего позитивизма, догматического марксизма и сталинизма. Но в
равной мере обедняющей исследовательские возможности оказывает-
ся и противоположная крайность — отказ от понятия «феодализм» при
анализе средневекового общественного строя. Показателен в данной
связи новейший русский перевод названия книги Ж. Дюби «Lestrois
ordresourimaginairedufdodalisme»: «Трехчастная модель, или представ-
ления средневекового общества о себе самом» [Дюби Ж. 2000]. В новом
русском названии отсутствуют и «сословия», и «феодализм», которые
присутствуют в ее французском титуле, что ведет к несоответствию
такого идеологизированного перевода замыслу автора книги. Изуче-
ние средневекового общества должно оставаться аналитическим, с на-
учно обоснованными определениями используемых понятий, в том
числе категорий рабовладение и феодализм. Но их употребление долж-
но учитывать весь предшествующий исследовательский опыт.
По нашему мнению, следует отказаться как от старых, так и новых
36
юрнорпых посылок в изучении экономического, общественно-поли-
। >г|1чко1о и идеологического положения князя и княжеской власти в
к 1сме общественных отношений на Руси до первой трети XIII в. К
i ipi.iM идеологемам относятся представления о рабах и рабовладель-
• ах как начальной стадии сословного или классового деления, о раб-
inc, определяемом через юридические признаки и тяжелые формы
>►1 плутании, о феодализме как стадии социального развития, кото-
рая появляется в результате разложения рабовладельческих отноше-
iiiii, о феодализме, понимаемом через «признаки» (крупное вотчин-
••<•»• (емлевладение, условное землевладение, крепостничество, юри-
iii'11'скис институты и т. д.). К новым идеологемам относятся абсолю-
< и шипя культурной антропологии, особенностей национального раз-
•UII ня, изучение «другого средневековья» без учета взаимодействия от-
носимых к нему элементов культуры с основными средневековыми эко-
номическими, общественно-политическими структурами и социальны-
ми сиязями.
Весь предшествующий исследовательский опыт позволяет по-но-
•юму поставить проблему «князь и княжеская власть на Руси VI — пер-
»оц трети XIII вв.»: системно проследить процесс становления этих
инсгитутов в родоплеменном обществе, их последующее развитие у
пос точных славян и на Руси во всех проявлениях экономических, co-
он.он.пых, политических, этнокультурных связей, коллективной соци-
.» и.ной и индивидуальной психологии, для определения объективного
и • убъективного факторов в истории княжеской власти на Руси, равно
► лк и государства в целом. При анализе общественного положения
мннн, природы и функций княжеской власти важно определить их
шиюяпные и переменные категории, объективные и субъективные
•|>.|К1оры. Значимость этих научных проблем тем более велика, что от
• аких субъективных факторов как мера политического и военного та-
i.uiia князя, времени его смерти или династических обстоятельств во
многом зависели судьбы народа и государства, жизни тысяч людей.
Определяющее значение при решении этой сложной задачи приоб-
1К1.1ЮТ комплексный анализ всех видов нарративных, юридических,
археологических, лингвистических источников, памятников архитек-
> vpi.i и изобразительного искусства, использование всех этих материа-
•••II с учетом их источниковедческого анализа. В равной мере определя-
иипсе значение имеют методы исследования. Вместо широко распрост-
раненного частичного анализа проблемы с распространением сделан-
ных наблюдений на все ее решение необходим системно-структурный
.«I(л ни общества с определением всех видов экономических, социальных,
•in hi гпчсских, культурных и поведенческих связей в нем князя. Другая
• >• нншая часть этого метода — диахронный анализ эволюции инсти-
• \ । он князя и княжеской власти в составе всей социальной системы в
•и юм в процессе ее развития от племени к государству и на всех эта-
нах 1осударственного развития Руси до первой трети XIII в.
37
Абсолютизация научных схем имеет следствием абстрагирование
исследовательских теорий общественного строя Руси от многозначной
в конкретном выражении исторической эволюции народа и страны в
постоянном внутреннем развитии, в политической и княжеской дина-
стической истории, в многообразных внешних торговых, военно-по-
литических и династических связях с другими государствами, ближни-
ми и дальними, в коллективных и индивидуальных формах сознания и
самосознания, в многообразных памятниках материальной и духовной
культуры. Поэтому в данной работе в равной мере придается значение
анализу общественного положения князя, структуре и сущности кня-
жеской власти во всех их экономических, социальных, административ-
ных, политических, идеологических и конфессиональных проявлениях,
а также контексту экономических, социальных, политических, идеоло-
гических процессов, общественно-политической истории Руси. Этот
контекст позволяет выявить содержание и значение постоянных и пере-
менных величин в общественном положении князя, в природе и функ-
циях княжеской власти, выявить роль субъективного фактора на протя-
жении длительного периода русской истории по первую треть XHI в.
Особое значение имеет постоянный историографический контекст.
Положительный и отрицательный опыт предшествующей научной ли-
тературы позволяет рассмотреть эволюцию княжеской власти на Руси
VI — первой трети XIII в. в разные периоды ее истории, отказавшись
от априорной посылки существования единого этапа до первой трети
XIII в. — «Киевской Руси» или «Древней Руси». Институты «князя» и
«княжеской власти» системно-структурно изучаются в эти периоды,
исходя из их органических связей с экономической, социальной, по-
литической средой, с материальной и духовной культурой постоянно
развивающегося общества. Такой подход имеет следствием при диа-
хронпом анализе возвращение к исследовательским сюжетам, уже ра-
нее рассматривавшимся. Поэтому при анализе определенных тем в
разные исторические периоды использованы внутренние сноски для
их указания в предшествующем и последующем тексте.
Историографические экскурсы необходимы для системно-структур-
ного анализа проблемы «князь и княжеская власть» в каждый из кон-
кретных исторических этапов (в данных разысканиях рассматриваются
разные направления лишь в научной литературе).
Мы признательны О. Н. Трубачеву, к сожалению, уже ушедшему из
жизни, и Н. Н. Казанскому, которые прочитали разделы, посвящен-
ные праславянскому и индоевропейскому периодам, и высказали цен-
ные замечания.
Поставленная в данной книге научная проблема относится к одним
из тех вопросов, которые автор этих строк изучает 40 лет. Поэтому в
ряде случаев приводятся ссылки на ранее опубликованные им резуль-
таты разысканий, где уже выполнен анализ исторических источников
и научной литературы, изучен данный вопрос и получены определен-
38
>• выводы. Их повторение в предлагаемой читателю работе иецеле-
'•>(>р;ипо вследствие значительного увеличения ее объема. С другой
>>|Н»пы, автор счел необходимым в наиболее сложных вопросах изу-
• •uni поставленной в монографии проблемы повторить ранее выпол-
<• niii.iii исторический анализ в дискуссии с противоположными мне-
|<1чми, преимущественно в тех случаях, когда оппоненты по разным
щичипам его нс учитывают, искажают или замалчивают. К тому же,
чрадп опубликованных работ невелики и они не всегда попадают в
ч\чпые библиотеки. В связи с их плохим комплектованием после
•но г. ряд опубликованных зарубежных исследований оказался для
xiiiipa недоступным. Научные труды учтены в нашей работе до 2001
•IB.
Глава I. Генетические истоки княжеской власти
в индоевропейский период
К началу XXI столетия индоевропеистика накопила значительные
материалы, которые являются ценным историческим источником для
изучения древнейших процессов этнокультурного и социального раз-
вития индоевропейских народов, сохранившихся позднее, в частно-
сти, у славян [Топоров В. Н. 1990. С. 182—186; см. там же значительную
литературу и указание основных исследований и периодических изда-
ний поданной проблеме]. Впрочем, их использование в изучении про-
цесса становления средневекового русского общества пока минималь-
но. Причин этому несколько, и все они закономерны.
На протяжении почти трех столетий изучения средневековой рус-
ской истории историки стремились исследовать прежде всего те факты
и процессы, информация о которых содержится в письменных источ-
никах. Поэтому многочисленные ученые начинали историю Руси с IX в.,
иногда с 862 г. — года «призвания» варягов (см. далее, с. 106—120).
Историки, стремившиеся проследить генетические процессы станов-
ления Руси, начинали русскую историю с VI в. — времени расселения
славян на обширных пространствах Центральной, Юго-Восточной и
Восточной Европы. В таком историческом контексте становились яс-
нее процессы не только восточнославянского этногенеза, по также
общее и особенное в становлении Русского государства в его сравни-
тельно-историческом комплексном анализе в связи со становлением и
развитием других славянских в этнической основе государств, разуме-
ется, при участии других этносов, если это имело место в этно-поли-
тических и социальных процессах [анализ данных историографичес-
ких и исторических процессов см.: Свердлов М. Б. 1996а; 1997]. Отече-
ственные лингвисты постоянно прослеживали генетические связи рус-
ской средневековой лексики с ее индоевропейскими истоками (Ф. Ф.
Фортунатов, И. А. Бодуэн де Куртенэ, М. Фасмср, О. Н. Трубачев,
Вяч. Вс. Иванов, В. Н. Топоров и многие другие). Но они решали
прежде всего лингвистические задачи.
Препятствовало привлечению значительных материалов, накоплен-
ных специалистами по изучению общеиндосвропсйского периода ин-
доевропейских народов Европы, многообразие концепций индоевро-
пейской «прародины», теорий формирования основных групп индоев-
40
...in mix языков и хронологии этого процесса. Дополнительным след-
ни.м щи-о фактора стало то, что исследователь, занявший опреде-
1 'пни позицию в этих вопросах, становился уязвим для критики сто-
...пикни других концепций. Но при этом не использовались значи-
' .ыс пласты научно достоверной информации, содержащейся вэти-
1Ч1ПН п семантике лексики общеиндоевропейского языка (индоев-
...и in кий или протоиндоевропейский праязык).
Между тем, проблема генетической связи восточнославянского мира
пилпеиропсйским периодом была сформулирована не только исто-
! »• .IMH древнейшего права и лингвистами. В значительном числе оте-
|" Н1С1П1ЫХ исследований 20-х — начала 30-х годов, в многообразии
"•|| рационных и автохтонных теорий того времени [историографичес-
««и| диализ см.: Гадло А. В. 1978. С. 13—18] особое место занимают
•>Hi.пиления тонкого мыслителя и проницательного историка А. Е.
Преснякова. Вместо взаимоисключающей противоположности сторон-
«iiMHi этих теорий он отметил конструктивное содержание в миграци-
онных теориях, установление ими взаимодействия культур. Выявляе-
wi.il' ими материалы он характеризовал как «незаменимый источник
»«и и (учения истории культуры в ее этногенетических основах». А. Е.
Пресняков отметил возможности решения и другой задачи — «изучс-
»>(<• и социальном строе раннего средневековья и на Востоке, и на
l.iiiaae тех черт его общественного строя, которые надо признать “ар-
« III 1мими”, роднящими этот быт преемственно с предыдущим “прото-
•<« трнчсским” периодом». По его наблюдениям, «подходя к ним с
ореипосылкой непрерывной эволюции быта, можно найти в них опору
। in уяснения основных черт социального строя более ранних эпох» [Пре-
• «ммм А. Е. 1938. С. 258—259; первая публикация этого исследова-
нии — в 1926 г. ].
Последовавший в СССР конца 20-х — начала 30-х годов натиск
пи магических марксистских и особенно сталинистских теорий не
нопюлил развиться этим наметившимся тенденциям генетического
мг|ода и цивилизационного подхода. Более того, они были подавле-
ны догматическим формационным методом в формулировке Ф. Эн-
«• н.са и В. И. Ленина, императивно насаждаемым И. В. Сталиным и
илеплогичсским аппаратом сталинского режима. Впрочем, при изу-
•1ГПНИ древнерусской религии и фольклора (в последнем — вне зави-
• нмости от принадлежности к мифологической [Пропп В. Я. 1975;
»ч/<>| или исторической [Рыбаков Б. А. 1963; 1981; 1987] школе) ана-
|ц| их истоков неизменно приводил к индоевропейскому периоду.
। Inal, же закономерно определение индоевропейских корней и при
и имении цивилизаций Евразии периода античности и средневековья
Инщгард-Левин Г. М., Грантовский Э. А. 1983]. Таким образом, постав-
ч нная в исторической науке проблема анализа общественного строя
• редпевековой Руси и русской средневековой цивилизации как гене-
iiriecKoro продолжения социальных структур индоевропейского обще-
41
ства и индоевропейском цивилизации па современном уровне разви-
тия исторической пауки до сих пор не стала темой специального изу-
чения. Такая постановка проблемы позволяет проследить определен-
ные архетипичные процессы и явления. При последовательном при-
менении системно-структурного и генетического методов их исследо-
вание содержит значительные аналитические возможности.
Индоевропейцы развились как этническая общность в V—IV тыс.
до н. э. Вероятно, в IV или на рубеже IV—III тыс. до н. э. начали
появляться индоевропейские диалектные группы. В литературе суще-
ствует множество теорий относительно первоначальной территории их
расселения [их аналитический обзор см.: Drews R. 1989. Р. 25—45]. В
новейших исследованиях в соответствии с обстоятельно разработан-
ной гипотезой Т. В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванова, «прародина» ин-
доевропейцев находилась в обширном ареале Восточной Анатолии,
Южного Кавказа и Северной Месопотамии. Начало миграций индоев-
ропейских племен относится к IV тыс. В III—II тыс. до н. э. они рассе-
лилисьна Европейском континенте двумя основными направлениями —
из Малой Азии на Балканский полуостров, Пелопоннес, острова Сре-
диземного моря и другим путем — в Южное Поволжье и Северное При-
черноморье на стадий развития бронзового века с последующим рассе-
лением в Средиземноморье и лесной зоне Европы [Гамкрелидзе Т. В.,
Иванов Вяч. Вс. Т. II. 1984. С. 863—957; История Европы. Т. I. 1988.
С. 97—110; ср. гипотезы о существовании индоевропейских прародин в
Малой Азии, на Балканах, в Центральной Европе, в Восточной Прибал-
тике, в Балтийско-Понтийском регионе и на других пространствах Ев-
разии: Сафронов В. А. 1989; Шилов Ю. А. 1995; EIEC. 1997. Р. 290—300;
см. там же литературу проблемы].
В общеиндоевропсйский период экономика имела комплексный ха-
рактер. У индоевропейцев существовало пашенное земледелие и основ-
ные земледельческие орудия — деревянный плуг (рало) | Степанов Ю. С.
1995. С. 13—14] и серп. Был и специальный термин, обозначавший па-
хоту — *аг(а)-, сохранивший длительную историческую традицию в ев-
ропейской ветви индоевропейских народов \Puhvel J. 1981. Р. 110—124].
Наряду с плугом (рало) индоевропейцами использовалось также сде-
ланное из одного куска дерева (из одного сука) легкое пахотное ору-
дие — соху [Степанов IO. С. 1995. С. 13—14]. Эти орудия тянули упряж-
ные животные, что позволяло индоевропейцам приспосабливать пахот-
ные работы к разным почвенно-климатическим условиям. Из зерновых
культур они выращивали ячмень, двузернянку, полбу, просо. В Европе
в эпоху бронзы к ним добавляются рожь и овес. Возделывались и техни-
ческие культуры — лен и конопля.
Органической составной частью экономики индоевропейцев явля-
лось животноводство. В его состав входили тяглые кони и лошади,
которые для пахоты еще не использовались, ослы, крупный рогатый
скот — быки и коровы, мелкий рогатый скот — овцы, козы, а также
42
Hiiiii.ii, домашние птицы — курицы. Все эти виды домашних живот-
...х вследствие их большой значимости в жизни индоевропейцев ста-
г»>1шлись ритуальными | Гамкрелидзе Т. В., Иванов Вяч. Вс. 1984. Т. II.
544—588, 593—598, 655—662, 687—694]. Постоянное существенное
»|.1*1С11ис имели сельские промыслы — пчеловодство и охота, при этом
» (аки. медведи, рыси, олени, дикие быки-«туры», дикие кабаны, львы
приобретали культовое, табуированное значение. Еда потреблялась
>.|ран и приготовленная па огне с использованием соли и масел, как
* и поп 1 ых, так и растительных \Polome Е. С. 1982. Р. 156—161, 163—
и>4, Гамкрелидзе Т. В., Иванов Вяч. Вс. 1984. Т. II. С. 492—525, 602—
(<11, 697—704; см. там же литературу вопроса].
Женщины занимались ткачеством, шили одежду. Индоевропейская
» кейка III—II тыс. до н. э. позволяет установить существование плот-
ницкого ремесла, гончарного дела, металлургии с производством меди
>< пропзы, кузнечного дела. Из металлов использовались также серебро
н юлото, прежде всего для украшений. В качестве средств передвиже-
..... использовался колесный и водный (лодки) транспорт, что позво-
IH.1O переселяться во всех направлениях [ Гамкрелидзе Т. В., Иванов Вяч.
В. 1984. Т. II. С. 704-738; История Европы. 1988. Т. I. С. 97-110].
Впрочем, верховой езды у древних индоевропейцев еще не было ]Бен-
о. ннс/н Э. 1995. С. 191].
Основу социальной структуры индоевропейцев III—II тыс. до п. э.
«ж кшляли ‘племя’ и ‘род’ как совокупности людей, связанных родствен-
ными отношениями [Гамкрелидзе Т. В., Иванов Вяч. Вс. 1984. Т. II. С.
'•IX - 749; EIEC. 1997. Р. 531—532]. Несмотря на процесс переселения,
ц||;1оевропсйцы были оседлым этносом. Они жили тогда в поселениях,
скрепленных и неукрепленных. Поселение представляло собой объеди-
нение домов, где жили члены рода — объединения нескольких семей,
. пение (*woik- ; лат. vicus — ‘село, селение’, д.-греч. оТкос — ‘дом, се-
**i.ii. род’, авест. vis-, в санскрите — ‘общность’, ‘народ’, в иран. ‘род’, в
•пиром объединено несколько семей, др.-рус. вьсь). Поселение могло
ишоспться для защиты ‘оградой’. Но на горе возводились также ‘крепо-
• нГ, ‘укрепленные города’. Понятие ‘дом’ (*dom) имело значение ‘дом’,
о'мыГ, ‘домашнее хозяйство’, ‘нуклеарная семья’. Дома представляли
• iHinii жилища, объединяющие людей по определенным семейным и
.синильным признакам, с ‘главой дома’ и со ‘служителями’. Это была
прнлокальная, экзогамная большая семья, которая осуществляла пра-
>и> кронной мести [Ро1отё Е. С. 1982. Р. 161; Гамкрелидзе Т. В., Иванов
Ннч Нс. 1984. Т. II. С. 741—746, 809—810; История Европы. 1998. Т. 1. С.
• оо ЮЗ; Buti G. 1987. Р. 9—20; Бенвенист Э. 1995. С. 196—205; Е1ЕС.
г>ч/ Р. 192-193, 2811.
||скснка индоевропейцев того периода содержала понятия ‘имуше-
>пи', 'собственности’, то есть основных категорий коллективного или
<|>|.||Н111дуалы1ого владения имуществом. О движении собственности в
инн обществе равных в правах взрослых членов племени свидетель-
43
ствуют понятия ‘купли’ — ‘продажи’ (‘покупать’, ‘продавать’, ‘цена’,
‘торговая стоимость’), ‘обездоленный’, ‘лишенный имущества’ — пос-
ледние два со значениями: 1) ‘сирота’, ‘ребенок, лишенный родителей
и имущества, наследства’, 2) ‘слуга’, ‘раб’, ‘работа’ {Гамкрелидзе Т. В.,
Иванов Вяч. Вс. 1984. Т. II. С. 746—748].
У древних индоевропейцев сложилось противопоставление ‘свобод-
ный человек’ (*cleutero) — ‘раб’ (*doero). Понятия ‘свободный человек’
(лат. liber, греч. ЁХебберод , ст.-слав. ljudi ‘народ’, liudije ‘люди’, д.-в.-н.
liut, др.-англ, leod, совр. нем. Leute — ‘люди’, герм, leod — ‘(народ’),
‘свобода’, как отметил Э. Бснвенист, формируются на основе социа-
лизированного понятия ‘роста’ как «роста определенной социальной
категории людей, развития определенного коллектива», то есть сво-
бодные — это люди, относящиеся к данному народу, рожденные в нем,
с правом наследования [Бенвенист Э. 1995. С. 213; Е1ЕС. 1997. Р. 416—
417].
Социальный антипод свободного — раб. У индоевропейцев рабы
как социальная категория появлялись, вероятно, двумя путями, что
отразилось в лексике индоевропейских языков. Один путь образова-
ния понятия — плен: ‘чужой’, ‘враг, взятый в плен на войне’, ‘плен-
ник’ или чужеземцы, относящиеся к другому народу, название которо-
го стало синонимом ‘раба’ [Гамкрелидзе Т. В., Иванов Вяч. Вс. 1984.
Т. II. С. 477; Бенвенист Э. 1995. С. 233—236]. Другой путь появления
рабской зависимости отразился в социальной терминологии через ука-
зание лишения семейных связей и имущества. Поэтому и.-е. *orb[h]o
‘обездоленный’, ‘лишенный имущества, наследства’ в тех же и других
диалектах — ‘слуга’, ‘раб’, ‘работник, находящийся в услужении’: гот.
arbaits ‘нужда’, ‘работа’, ‘труд’, др.-в.-нем. arabeit ‘работа’ (нем. Arbeit),
ст.-слав. rabota ‘неволя’, ‘подневольный труд’, др.-рус. ‘робота’ ‘рабо-
та’, ‘рабство’, ‘неволя’. Но это рабство было мягким, патриархальным
[Ленцман Я. А. 1963]. Значения ‘сирота’, ‘обездоленный’ развивались в
дополнительный смысловой ряд — ‘находящийся в услужении’, ‘не-
вольник’, что было связано как с бесправным положением сирот, так и
взятых в плен женщин и детей, когда мужчин-пленных убивали {Гам-
крелидзе Т. В., Иванов Вяч. Вс. 1984. Т. II. С. 479, 747-748].
Впрочем, надо особо отметить, что рабство было патриархальным,
архаичным, свойственным племенному строю, то есть рабы подверга-
лись мягким формам эксплуатации, они наделялись орудиями труда и
были включены в состав большой патриархальной семьи — фамилии.
Социальная лексика свидетельствует, что первобытное имуществен-
ное равенство членов племени каменного века, энеолита и ранней бронзы
уже прошли. Люди, которых боги лишали ‘добра’, ‘имущества’, называ-
лись в соответствии со словообразовательными моделями: ‘у-бог’ — ‘ни-
щий’, ‘убогий’, ‘не-бог’ — ‘нищий’, ‘оставленный богами’. В связи с
возникновением родового или индивидуального владения, имуществен-
ного неравенства у древних индоевропейцев появилось воровство с
44
»>||1е1стнуюшими понятиями: ‘воровать’, ‘утаивать’, ‘воровство’, ‘вор’,
vшествовало также понятие ‘возмещение’ (‘компенсация’) с одним
шачепий ‘долг’ (*dhlgh-) [EIEC. 1997. Р. 116].
11оэтому, по нашему мнению, обоснован вывод, согласно которому
« ipcnncM индоевропейском обществе были люди, обладавшие ‘богат-
нн>м‘ и занимавшиеся ‘торговлей’, а также ‘лишенные имущества’,
• ><и- |долспные’, ‘воры’, что указывает на имущественные различия |Гам-
• /«•inrhe Т. В., Иванов Вяч. Вс. 1984. Т. II. С. 748|.
Псе свободные взрослые члены племени обладали равными права-
ми Поэтому наиболее широким социальным понятием, включавшим
•| и-мспа и роды, было ареальное значение ‘народ’. По мнению Э. Беп-
вд-ниста, семьи объединялись в *uik ‘клан’ с его главой, а кланы — в
и 1смя’ *gen- [Бенвенист Э. 1995. С. 196—210; см. историографию изу-
< нпя этой проблемы: EIEC. 1997. Р. 530—532]. Но у древних индоев-
ропейцев появились обозначения ‘предводитель племени’, ‘властелин’,
ч.|р1,', восходившие к корневой основе *gen- ‘рождать’, ‘производить’
I Ьенвенист Э. 1995. С. 291]. По наблюдением лингвистов, в процессе
.•• «прическою развития балто-славянские языки утратили слова, про-
> нюдные от корня *ken- в отличие от германских (общегерманское
• к пн ingaz). Поэтому праслав. *kbnedzb явилось заимствованием из гер-
манских языков.
Существовало у древних индоевропейцев также название ‘предво-
нпсля’, ‘царя’ от основы *rek- в значении ‘направлять’, ‘выправлять’,
выравнивать’ (лат. гсх, regina, др.-в.-н. rihhi ‘царство’, ‘государство’,
н« м, Reich) с реконструкцией образа ‘священного царя’ [Бенвенист Э.
I‘>95, С. 249—253]. В кельтском и германо-балто-славянском диалек-
>ах образовались в том же значении ‘царь’ слова с основой на *d[h]:
пи, waldan ‘управлять’, др.-в.-н. waltan ‘править’, ст.-слав. vlado ‘гос-
подствую’, ‘владею’ [Гамкрелидзе Т. В., Иванов Вяч. Вс. Т. II. 1984.
i 748—752]. Наряду со значением этого слова ‘быть сильным, пра-
«II и.’ использовались также понятия *tkeh- ‘управлять’ < *‘хранить мир
• рапы', а также potietoi ‘управлять, быть хозяином’ [EIEC. 1997. Р. 490|.
В индоевропейский период отмечаются почести, которые подчер-
кивали царское достоинство. Э. Бенвенист выделил у Гомера понятие
Прис; ‘честь, почетный дар, почести’, ‘дополнительная почесть царю
чн подданными по какому-либо случаю’. Он решительно возражает
против сопоставления этого понятия и yfipiov ‘старик’, при котором
fi рад определяется как привилегия, связанная с возрастом, как почет,
оклывасмый старцам, как право, связанное с возрастом, а не с соци-
,| Ц.ион ступенью или политической функцией [Бенвенист Э. 1995.
1 .’69—2731. Между тем такое полное отрицание частичного совпаде-
нии семантических полей слов улрад ‘старость’ и уёрад ‘привилегия’,
подчеркивая различия их семантики, не учитывает эволюционного
р.| нштия их значений — от возрастного обозначения к привилегиям, свя-
чтным с возрастом и к привилегиям, относящимся к социальному поло-
45
жению, а не возрасту. Данная семантическая традиция нашла продол-
жение, в частности, в латинском языке senex-старик, зетог-старейши-
на, старейший, senator-член сената, сенатор (и более поздних роман-
ских языках), в славянских языках в группе слов с корнем стар- со
значениями ‘старый’, ‘старший’. Поэтому, по нашему мнению, не-
смотря на статичность в понимании семантических процессов, наблю-
дения Э. Бснвениста раскрывают содержание возникновения уже в
индоевропейский период социального выделения царя через ‘честь,
почесть, почетный дар’, которые он получал как старший,,но генети-
чески эта почесть восходила к древнейшему почитанию ‘старших по
возрасту’.
Другой вид почести в индоевропейский период — тгрг)- достоинство
божественного происхождения, данное лицу царского рода. Поэтому в
понятие тср.г) входит не только власть, но и почетные привилегии, соот-
ветствующие материальные блага [Бенвенист Э. 1995. С. 273—274].
К европейской ветви индоевропейцев восходит и появление знака
отличия правителя — скипетр (акгрттрор). Первоначально он представ-
лял собой у греков посох, длинную палку (86ри букв, ‘дерево’), древко,
копье (данное явление прослеживается также в латинском и герман-
ских языках, ср. лат. hasta). Но этот знак власти приобретал самостоя-
тельное сакральное значение. Поэтому не тот, кто владел скипетром
(посохом), делал его признаком власти, а наличие скипетра (посоха)
делало его обладателя правителем [Бенвенист Э. 1995. С. 262—263].
Сложившееся в индоевропейской древности представление о сак-
ральных функциях царя, который обеспечивал процветание, плодоро-
дие, Нашло продолжение в англо-саксонском обозначении владыки.
Англ. lord ‘господин’ отражает древний композит hlaford, первая часть
которого содержит hlaf ‘хлеб’ (к этому корню восходит и русск. хлеб,
по мнению Э. Бенвениста, видимо, заимствование из готск. hlaifs с
теми же значениями; впрочем, это заимствование могло быть и из
других германских языков и диалектов, не отраженных для праславян-
ского периода в письменности). Корневую основу для hlaford восста-
навливают hlaf-wcard ‘страж хлебов’, ‘господин, обеспечивающий про-
питание, кормилец’, ‘хозяин хлебного каравая’, равно как lady ‘дама,
хозяйка’ в древнеанглийском — hlaef-dige ‘месящая хлеб’, а люди, под-
чиненные лорду, — ‘едоки хлеба’ [Бенвенист Э. 1995. С. 261].
Индоевропейская лексика отразила появление социальных связей,
производных от отношений имущественных. Понятия ‘давать’ — ‘брать’,
подразумевали взаимность обмена, нерасчлененность этих значений в
словах дар, подарок — ‘то, что дают’ и ‘то, что берут’. Отношения обме-
на выражались словами с корнем *пет- ‘давать’, ‘наделять’ - ‘брать’,
*mci-(n-)_ ‘менять’, ‘обмениваться’, лат. communis — ‘общий’, ст.-слав.
тепа ‘обмен’, или значения ‘взаимности’ и ‘парности’, в частности др.-
инд. Mitra — ‘божество договора’, ‘взаимного соглашения’, ср. ст. слав,
mini ‘сообщность’, ‘договор’. Другая система социальных связей — гос-
46
x n/iiitiMcmeo и угощение между ‘хозяином’ и ‘гостем’, ‘тем, кто прини-
I к Г и ‘тем, кого принимают’ выражалась в и.-е. *g|h]ost[h]i — ‘хозя-
.•и ‘гость’: hostis ‘чужеземец’, hospcs, hospitis ‘чужестранец’, ‘гость’,
►.I пинающий гостеприимство’, ‘хозяин’, др.-в.-н. ‘гость’, ст.-слав. gosti
мни,' | Гамкрелидзе Т. В., Иванов Вяч. Вс. 1984. Т. II. С. 752—755; см.
1кдс: Е1ЕС. 1997. Р. 184-186].
В лрсвних индоевропейских языках прослеживаются межсемейные
ми in в виде аталачества (основа *atalo, лат. atta — отец, в данном слу-
> tv - отец-кормилец), когда между двумя семьями устанавливается
p.i.iciBO посредством передачи сыновей на воспитание. Царские дети
|к’давались в другую семью, особенно материнскую, то есть к деду
1»<1спка по матери [Бенвенист Э. 1995. С. 292—294|. Такая традиция
iiioii-кормильцев способствовала консолидации знатных родов, с дру-
'>11 стороны — устойчивости их преемственности, генеалогической,
пи триальной, идеологической.
Древние индоевропейцы представляли собой не только экономи-
ич ки, социально и политически, но и юридически упорядоченное об-
ипччно. В нем существовали развитые представления о праве, суде.
К пива имела как социально-политическое, так и правовое значение.
Ица представляла собой словесно-обрядовую процедуру, включавшую
чижлепие к присяге (клятве)’, что отразилось в кельтской, латинской,
>• рманской, славянской традиции: лат. ire in sacramentum, нем. Eidegang,
ip рус. идти на роту, идти port (др.-рус рота ‘клятва, присяга’ род-
।пенно др.-инд. vratam ‘правило, заповедь, закон, обет’). Индоевро-
пейские языки указывают корневые основы *wid-//*weid, раскрываю-
щие древнейшее содержание свидетельских показаний не только лю-
дей ‘ведающих’, ‘знающих’, но и ‘очевидцев’, ‘тех, кто видел’ | Watkins С.
1470; 1987; Бенвенист Э. 1995. С. 309, 341-342].
К общеиндоевропейскому периоду Ж. Дюмезиль отнес формирова-
ние нс только трехчастной структуры идеологии в связи с представле-
ниями о человеке, природе и Космосе, но и начала трех особых соци-
। н.ных групп, определяемых их основными общественными функци-
ями. Цари-зкрецы осуществляли власть и богослужение, воины явля-
лись силой и зашитой, простые свободные члены племени или общинники
4(1сснсчивали земледельческие работы и животноводство [Dumezil G.
I’>(i6|. Представляется, что такое объяснение появления сословий или
► in г не учитывает всей сложности социальных связей в архаических
4(>щсствах и упреждает их возникновение в период распада родопле-
мепного строя. Не учитывает оно и многообразных экономических и
яипественных отношений в роде и племени на поздней стадии их су-
ществования и разложения в разных широтных и почвенно-климати-
ircKiix зонах Евразии и Северной Африки. Поэтому в изучении на-
ч.гн.ной общественной истории народов Европы представляется кон-
< 1рукгивным нс изначальный априорно-универсальный принцип трех-
11СПНОГО деления, а комплексное применение генетического и сис-
47
темпо-структурного методов в анализе родоплеменного строя, что по-
зволяет установить его экономическую и социальную природу, исходя
из информации лингвистических, письменных и археологических ис-
точников.
Таким образом, индоевропейцы в общеиндоевропейский период
представляли собой общество с комплексной экономикой, содержа-
щей значительные возможности дальнейшего развития, и развитой
родоплсмснной структурой. Социальное равенство полноправных взрос-
лых членов племени могло было быть совмещено в нем с имуществен-
ным неравенством и реальным подчиненным положением отдельных
соплеменников более обеспеченными членами племени и социально
благополучными. Появилось в этом обществе и мягкое патриархаль-
ное рабство. Организованные экономические и социально-политичес-
кие структуры индоевропейских племен, уровень их развития создава-
ли условия нс только для их переселений на новые территории, но и
для взаимодействия с другими цивилизациями.
Расселяясь на обширных пространствах Европы (наша тема разыс-
каний относится только к европейскому региону), индоевропейские
племена несли с собой традиции своего предшествующего обществен-
ного развития, культуры и языка.
Индоевропейцы-ахейцы начали расселяться на Балканском полу-
острове, видимо, на рубеже III—II тыс. до н. э. Они смогли не только
повергнуть минойскую цивилизацию, переплыв Критское море, но и
активно усвоить ее опыт в материальной и духовной культуре.
Периодом расцвета ахейской цивилизации стали XV—XIII вв. до
н. э. Комплексная экономика индоевропейцев, основанная на пашен-
ном земледелии, животноводстве, сельских промыслах и ремеслах, со-
хранила у ахейцев свою структуру, хотя в новых природных условиях
при малоплодородных почвах, при сильно изрезанной береговой ли-
нии и заселенных островах в засушливом летом средиземноморском
климате значительно сократилось крупное животноводство и возросла
роль мелкого животноводства и рыболовства. Укрепленные поселения
индоевропейского периода развились в защищенные стенами города и
дворцы-цитадели. Существовали многочисленные сельские поселения.
Архаическая в обшеиндоевропейский период царская власть стала цен-
трализованной монархической властью, тогда как микенские цари,
обладавшие огромными богатствами, стали жить в великолепно ук-
репленных огромных благоустроенных дворцах. Дворцовые чиновни-
ки контролировали работу отрядов рабов, мужчин, женщин и детей, а
также ремесленников. Наряду с дворцовыми рабами существовали так
называемые «рабы или рабыни бога». Они наделялись небольшими
участками земли или арендовали их (этот вопрос обсуждается) и не
были полноправными членами общины. Появилась письменность и
дворцовая хозяйственная документация. Ахейцы осуществляли воен-
ную и колонизационную экспансию, наиболее значительной и знамс-
48
питой акцией которой стало взятие незадолго до 1200 г. Трои объеди-
ненным войском ахейских царей [История Европы. 1988. Т. 1. С. 156—
167; Андреев 10. В. 1989. С. 312-332].
Ахейская цивилизация в контексте древнейшего периода истории
индоевропейских народов свидетельствует об их значительных возмож-
ностях ускоренных темпов развития в благоприятных условиях взаи-
модействия с другими цивилизациями. Но этот путь был не однонап-
равленно прогрессивно-эволюционным. Ахейской цивилизации был
нанесен сильнейший удар другой волной мигрирующих индоевропей-
цев — дорийцами. Они находились на более низкой стадии обществен-
ного развития и были ближе к уровню общеиндоевропейского периода
[История Европы. 1988. Т. 1. С. 219]. В вытеснении ахейской цивили-
13ЦНИ дорийской лишь отразилось обычное для архаических обществ
воздействие миграционных процессов: на стадии развития позднего
бронзового и раннего железного века цивилизация передовых по от-
ношению к другим индоевропейским народам ахейцев была разруше-
на более архаическими дорийцами, относящимися к той же западной
ветви индоевропейской общности.
Цивилизация дорийцев развилась на стадии раннего железного века.
)то общество IX—VIII вв. известно прежде всего по материалам совре-
менных Гомеру слоев «Илиады» и «Одиссеи». В нем существовали знать
н свободные рядовые общинники, а также зависимые люди— рабы и
подепшики-феты. Знать была богата, а богатые люди — знатны. Они
обладали обширными полями, запасами железа, бронзы, драгоценных
металлов. Цари-басилеи и лучшие мужи великолепно вооружены и игра-
ни определяющую роль в военном деле и управлении. Поэтому они
обосновывали свое особое общественное положение божественным про-
исхождением. Гомер называл некоторых из них «божественными» или
«богоподобными». Но народ и народные собрания сохраняли свое ре-
шающее значение в решении основных политических вопросов гоме-
ровского общества. Ю. В. Андреев назвал такой политический строй —
•формальное народовластие при фактическом господстве верхушки ро-
зовой знати» [Андреев Ю. В. 1976. С. 101].
Носителями единоличной власти, хотя и ограниченной, являлись
цари-басилеи. Когда они составляли коллегиальный совет управления
войском во время похода на Трою, Гомер называет их термином
г< (1<>ртес — старцы, старейшины. Но они являются также «скипетро-
лержцами» по принадлежащему каждому из них знаку власти и «зевсо-
рожденными» или «вскормленными Зевсом», что должно было указы-
n.i и. на особое расположение к ним верховного бога. Василей обладал
реальной властью, соединявшей законодательные и исполнительные
прерогативы. Он являлся главой войска, являл пример отваги в битве.
Iii> время общенародных празднеств совершал жертвоприношения бо-
i.iM, молил их о всеобщем благе. Народ почитал царя почетной долей
ниnt и мяса на пиру, лучшим и самым большим наделом из общинной
49
земли. Вместе с тем Гомер описывал быт такого царя как весьма скром-
ный. Он мог разделять свою скромную трапезу со своими рабами, а его
супруга — сидеть за ткацким станком в окружении своих рабынь. Царь
Итаки Одиссей гордился нс только своим воинским искусством, по
также умением пахать и косить. Рабство было распространено еще весь-
ма ограниченно, а формы эксплуатации рабов — мягкими. Как отметил
в данной связи Ю. В. Андреев, Одиссей сделал за примерное поведение
и послушание главным пастухом Евмся, которого маленьким мальчи-
ком купил еще отец Одиссея Лаэрт. Евмей надеется (Одиссея, XIV, 62 и
след.), что его усердие будет вознаграждено еще более: господин даст
ему земельный надел, дом и жену, «словом, все, что служителям верным
давать господин благодушный должен, когда справедливые боги успе-
хом усердье их наградили». Рядовые члены общины, вероятно, сами
обрабатывали свои земельные наделы, тогда как у знати пахота и уборка
урожая могли выполняться нанятыми на время поденшикамн-фетами.
В экономической жизни гомеровского общества особое значение
приобрело автономное хозяйство малой патриархальной семьи, в со-
циальной жизни — самоуправляющаяся община, первоначально сель-
ская, а с VIII—VII вв. — протогородская. По мнению Ю. В. Андреева,
«небольшие размеры подавляющего большинства ранних полисных
государств не благоприятствовали вызреванию и консолидации в них
столь типичного для варварских обществ I тыс. до н. э. сословия воен-
ной знати, господствующего над массой простонародья» \Андреев Ю.В.
1976; История Европы. 1988. Т. 1. С. 223—228 (раздел «Гомеровское
общество» написан Ю. В. Андреевым)].
Последующий путь древнегреческого и, шире, античного общества
в VIII в. до и. э. — III в. н. э. определялся развитием рабства и распа-
дом рабовладельческой системы. Это — хорошо известный факт исто-
рии Европы. Существует множество теорий, объясняющих становле-
ние так называемого «классического рабства» [обстоятельный анализ
данной проблемы и литературы см.: Шишова И. А. 1991 ]. С этим про-
цессом связывают не только исключительно экзогенную форму раб-
ства и отчуждение рабов от средств производства, но и тесную связь
возникновения античного рабства со становлением новой формы го-
сударства — античного полиса. Определяющими в античном рабстве
становятся следующие черты: «раб становится основным производите-
лем и основным объектом эксплуатации; раб не имеет собственности,
охраняемой законом, и в силу этого лишен средств производства; раб
не имеет признаваемой законом семьи и юридически приравнивается
к веши, к орудию труда» \Шишова И. А. 1991. С. 16].
Видимо, при анализе причин становления рабовладельческих отно-
шений у индоевропейских народов, расселившихся в Северном Среди-
земноморье, следует также учитывать ограниченные производственные
возможности орудий труда в эпоху раннего железа и сложные для сель-
скохозяйственного производства, основанного на пашенном земледе-
50
ши, — традиционной основы экономики индоевропейцев — природ-
ные условия. Эти факторы способствовали превращению патриархаль-
ных рабов в орудия труда и как следствие этого — в объект вещного
прана в античном обществе (данная проблема нуждается в специальном
и (учении). Очевидным следствием формирования античного рабства ста-
ло законодательным образом закрепленное сохранение сообщества лично
* нободных граждан, хотя и разделенных на сословия. Другим таким след-
11 пнем стала традиционность античного рабства, которое сохранялось в
периоды Римской республики и империи, включавших обширнейшие
решены Южной и Западной Европы, Ближнего Востока и Северной
Африки. Но эта традиционность превратилась в стагнацию рабовладель-
ческого строя. Его изменения наметились только в сфере обшественно-
и> производства. Зависимые держатели мелких земельных наделов —
колоны вели собственное хозяйство. Они платили арендную плату из
ноли урожая. Но все более возрастала тенденция их прикрепления к
1смлс. Другой формой трансформации античных рабовладельческих от-
ношений стало наделение сельских рабов земельным наделом — пеку-
щем, на котором он вел мелкое хозяйство. Происходило возвращение к
соединению раба со средствами производства, что было характерно в
Европе для патриархального рабства. Как следствие этого рабу разреша-
лось иметь семью и отдельное жилище. Эти формы эволюции создавали
условия для появления новых общественных отношений — средневеко-
вых. Но прочие экономические, социальные и политические структуры
сохраняли системные свойства античного рабовладельческого строя с
крупным землевладением, административным управлением и импера-
юрской властью [История древнего мира. 1989. Т. 111].
Крайне медленная эволюция стагнирующего рабовладельческого
сгроя кроме внутренних причин была ускорена внешним социально-
политическим фактором — вторжением в III—V вв. германских пле-
мен на последней стадии родоплеменного строя, все большим их рас-
селением на территории Западной Римской империи и формировани-
ем па ее территории в V—VI вв. так называемых «варварских» коро-
левств. Западно-Римская империя стала зоной романо-германского
синтеза общественных отношений и культур [Люблинская А. Д. 1968].
Внутренне обусловленный распад античного рабовладельческого строя
совместился территориально, но не в результате имманентной транс-
формации рабовладельческих отношений в феодальные, которые по-
явились у германцев в результате разложения родоплеменного строя (о
проблемах изучения генезиса феодальных отношений в Европе см.
ранее, с. 5—37; см. там же основную литературу).
Данный по необходимости краткий очерк развития общественного
сгроя у индоевропейцев, расселившихся в Северном Средиземномо-
рье, с последующим развитием рабовладельческого общественного
строя, городов-государств и обширных империй с республиканской,
олигархической и монархической формами правления имеют прямое
51
отношение к изучению становления княжеской власти у восточных
славян и на Руси. Он свидетельствует о целенаправленности и недока-
занности стереотипов многочисленных теорий, позитивистских, дог-
матических марксистских, сталинистских и постсталинистских совет-
ского периода, о необходимой смене первобытнообщинных или ро-
доплеменных общественных отношений рабовладельческими, а пос-
ледних — феодальными, о рабстве как обязательной начальной форме
сословного или классового деления в результате распада родоплемен-
ного общества.
Эти теории сложились в XIX в. в результате анализа относительно
малоизученных социально-экономических процессов в Западной Ев-
ропе. В восходящей к научной и общественно-политической литерату-
ре XVIII в. подчас ожесточенной дискуссии так называемых'«романи-
стов» — сторонников преемственности римского экономического, со-
циально-политического и культурного наследия в становлении феода-
лизма в Западной Европе с «германистами» — сторонниками опреде-
ляющей роли в генезисе феодальных общественных отношений гер-
манцев преобладать стали первые. Для позитивистских теорий основ-
ным доводом стали ясно прослеживаемые процессы культурной пре-
емственности римской цивилизации. Но, как известно, post hoc non
est propter hoc — «после этого не значит — вследствие этого». Для мар-
ксистской теории такая преемственность становилась свидетельством
закономерности исторического прогресса в смене первобытнообщин-
ной, рабовладельческой и феодальной общественно-экономических
формаций. Но эта теория сложилась вследствие политизации научного
анализа. Для отечественных историков советского периода она имела
определяющее значение как результат идеологического давления, а
также по убеждению. До сих пор, особенно в постсоветском научном
сообществе, теория смены общественно-экономических формаций от-
ражается в их исследованиях в осознанных и неосознанных формах, в
прямом и опосредованном виде, адекватно или в преображенном, иногда
в зеркально противоположном, с отрицательными значениями. По-
этому на понимании содержания развития древнейших обществ в ра-
ботах К. Маркса, к которым возводит себя марксизм, необходимо кратко
остановиться.
При изучении древнейших обществ К. Маркс и Ф. Энгельс большое
внимание уделяли воздействию на них почвенно-климатических усло-
вий, окружающей среды. Они писали: «Всякая историография должна
исходить из этих (геологических, орогидрографических, климатических
и иных) природных основ и тех их видоизменений, которым они, бла-
годаря деятельности людей, подвергаются в ходе истории» {Маркс К. и
Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 19]. Этой мысли К. Маркс придавал существен-
ное значение и позднее: «Раз люди, в конце концов, становятся оседлы-
ми, то уже от различных внешних (климатических, географических,
физических и т. д.) условий, а также от природных свойств людей (от их
52
< «менпого характера) будет зависеть, в какой степени эта первона-
11 и.пая общность будет видоизменена» [Маркс К. 1940. С. 5; см. также:
Марке К. и Энгельс Ф. Т. 18. С. 601—602; Т. 20. С. 150—152]. Такие идеи
комплексного анализа составляли основы цивилизационного подхода,
ныне широко распространенного. Его следствием стало постоянное ука-
ын нс К. Марксом рабовладельческого способа производства как антич-
то есть отнесенного к конкретным европейским античным обще-
1кам, а также выделение азиатского способа производства, для которо-
|| он считал характерными 1) существование общины, 2) ирригацион-
|нк- земледелие, 3) как следствие этого государственную земельную соб-
।ценность, 4) централизованное монархическое государство [Маркс К.
и )нгельс Ф. Соч. Т. 9. С. 132-134, 322; Т. 12. С. 497-498; Т. 13. С. 7, 20;
I 20. С. 403, 417, 418; Т. 23. С. 89 и др.].
Данные различия, прослеживаемые в мировом историческом про-
цессе и его конкретном выражении на Европейском континенте по-
1.НП1ЛИ Ф. Энгельса в качестве систематизатора марксизма в сложное
оо.зожспие. В изданном в 1884 г., уже после смерти К. Маркса, в сво-
• м. видимо, основном историческом произведении «Происхождение
смьи, частной собственности и государства», на котором выросли
многие поколения советских политиков и историков, он определял, с
.иной стороны, конкретные пути исторического развития германцев
и родоплеменного строя к феодальному, минуя рабовладельческий,
американский путь развития на средней стадии варварства как след-
. tunc воздействия географического фактора. Но, систематизируя со-
и-ржание политической теории марксизма, он соединил восходящую
« 11росвсщению теорию исторического прогресса с преемственностью
первобытнообщинной, рабовладельческой и феодальной формаций,
превратив эту временную преемственность в генетическую, хотя и рас-
• матривал переходные периоды от одной формации к другой в соот-
ИС1С1ВИИ с учением К. Маркса как разрешение противоречия между
новым уровнем развития производительных сил и старыми производ-
«। пенными отношениями в виде социальной революции, в данном слу-
i.ie рабов, обозначив таким образом переход от рабовладельческого строя
г феодальному в конкретных условиях Западной Европы [Маркс К. и
>нгельс Ф. Т. 21. С. 30 и след.].
Если В. И. Ленин как теоретик и практик рабочего революционного
ншжспия конца XIX — первой четверти XX в. в марксистской обшсис-
। прической формационной концепции ориентировался прежде всего на
с определение Ф. Энгельсом [Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 39. С. 68—
то И. В. Сталин превратил такую политически ориентированную
icopiiio преемственности и революционной смены первобытнообщин-
ного строя, рабовладения, крепостничества или феодализма в офици-
альную историко-идеологическую концепцию своего режима [Сталин
II. В. 1933. С. 5; История Всесоюзной коммунистической партии (боль-
шспнков). 1938. С. 114, 119—120]. Вольно и невольно такой подход к
53
определению смены общественного строя в Европе поддерживали и
марксисты догматического направления |историографический анализ
см.: Свердлов М. Б. 1996а. С. 187—301]. Такие исходные теоретические
посылки не только воздействовали на изучение общественного строя
античного общества в советской исторической литературе (История
древнего мира. 1989. Т. I. С. 9—18], по и способствовали настойчивому
стремлению найти развитые рабовладельческие отношения вне зоны
романо-германского синтеза, в частности на Руси, что воздействовало
на понимание всей системы общественного строя. При таком теорети-
ческом подходе марксистские и позитивистские характеристики сбли-
жались. Поэтому, если В. О. Ключевский писал о рабовладении как
первоначальном основании сословного деления общества [ Ключевский
В. О. 1956. Т. 1. С. 166], то В. И. Ленин отмечал, что «рабовладельцы и
рабы — первое крупное деление на классы» [Ленин В. И. Поли. собр.
соч. Т. 39. С. 70], а такие исходные посылки также определяли содер-
жание последующего изучения социальных структур средневековых
обществ (см. также ранее, с. 15—28).
Всем названным ранее и многим другим теориям, анализирующим
сложнейшую для изучения проблему перехода от родоплеменного строя
к феодальному, от «романистов» и «германистов» до догматических
марксистских, сталинистских и постсталинистских, а ныне — культу-
рологических, антропологических и т. д., вводящим новые методы меж-
дисциплинарных исследований (особое внимание к анализу историо-
графических проблем см.: Вайнштейн О. Л. 1940; Барг М. А. 1973; Гут-
нова Е. В. 1985; Споры о главном. 1993; Свердлов М. Б. 1996а], свой-
ственны одни системные признаки: 1) абсолютизация ограниченного
числа или одного из институтов, одной из подсистем общественных
отношений или социального бытия, 2) целенаправленные методологи-
ческие принципы, предопределяющие ограниченные исследовательс-
кие выводы. Между тем, каждое из предшествующих исследовательс-
ких направлений внесло свой положительный вклад в открытие и изу-
чение определенных фактов и процессов. Их накопление позволяет
продолжить генетический анализ процесса становления одного из ос-
новных социальных, политических и правовых институтов на основе
всего накопленного предшествующего опыта, современного систем-
но-структурного метода без идеологизированных или ограниченных в
исследовательских возможностях схем.
Сделанный вывод позволяет оставить историографическому про-
шлому многочисленные теории, исходящие из обязательного станов-
ления рабовладельческих обществ в результате разложения родопле-
менного строя, первоначального социального деления вследствие это-
го на рабовладельцев и рабов, прочих других «начал» и проследить
имманентный закономерный процесс генезиса княжеской власти в
результате эволюции всего общества в целом, всех форм социального
бытия как единого целого.
54
Глава II. Князь и княжеская власть
в славянских племенах V—VII вв.
Индоевропейцы, расселившиеся преимущественно в лесной зоне
I ироны, к северу от зоны распространения античной цивилизации
< реднземноморья, развивались на стадии позднего бронзового и раи-
нчо железного века более замедленными темпами, чем индоевропей-
ми* народы, расселившиеся в Средиземноморье. В процессе их раз-
miiiui в II—I тыс. до н. э. появились кельты, германцы, иллирийцы,
-|>1>.1Ко-фригийцы, балто-славянская общность, которая распалась на
<>.« нов и славян. Хронология и основное содержание их эногенеза,
процессы расселения па Европейском континенте обсуждаются в на-
'чпой литературе {Топоров В. Н. 1990. С. 182—186; см. там же оспов-
• HIO литературу вопроса]. Славяне сохранили в лексике индоевропей-
<»пс наследие, относящееся к обширным слоям материальной и ду-
iiiioli жизни, социальным связям (в продолжение значительной ис-
< м апнатсльской традиции труды А. Мейе, В. Порцига, Э. Бенвениста,
<> II. Трубачева, В. В. Мартынова, Й. Сафарсвича, 3. Голомба и др.;
< м Schdesniker Н. 1987; БирнбаумX. 1987]. В первой половине I тыс. и.
» происходит процесс формирования славянских культур, которые в
\ VI нв. в виде семи различающихся локальных видов распространи-
сь |. от Одера и Савы до Днепра, Северского Донца и Дуная [этничсс-
• ли идентификация археологических культур в процессе этногенеза
. i.iiiiHi дискутируется: Седов В. В. 1994; 1995; 1997; Баран В. Д. 1977;
• м him же литературу проблемы].
( h новы сравнительно-исторического анализа социальных, полити-
<<М1Х и военных институтов (тысячно-сотенная организация, князь
• *<>ро.п.), дружина славян с VI в. н. э. и германцев I—II вв., преимуще-
> чк-нно по материалам Тацита, и в более поздние периоды как слсд-
. > пне санных процессов «доисторического племенного быта всех арий-
. нн народов» заложил еще А. Е. Пресняков в начале XX в. в едином
♦ •чнексте исторической науки того времени [ Пресняков А. 1909. С. 170—
। хх ? 15—238]. В более поздних исследованиях, впрочем, еще па огра-
••и н-пной основе письменных и археологических источников, были
’ >> чепы одностадиалыюсть их развития, близкие по структуре снсте-
. xoiiilicrua, основанного на земледелии и животноводстве [Левченко
У Н 1938. С. 28, 30; Греков Б. Д. 1945. С. 18; Бромлей Ю. В., Гуре-
55
вич А. Я. 1957. С. 31—40; Сюзюмов М. I960. С. 9; Левушкин И. И. 1968.
С. 155; и др. ]. Эти наблюдения были дополнены близкими по содер-
жанию сообщениями письменных источников о племенном строе, вой-
ске, племенных народных собраниях, князьях (королях), о мягких фор-
мах патриархального рабства у германцев I —II вв. и славян VI — нача-
ла VII в. [Свердлов М. Б. \Э71\ 1997. С. 16—42; см. там же предшеству-
ющую литературу]. Эта синхростадиальность экономического и обще-
ственного строя объясняется единой этногенетической традицией гер-
манцев и славян — индоевропейских народов, которые находились на
стадии развитого железного века, в лесной зоне Европы, до переселе-
ния на территорию империй, Римской и Византийской.
В III в. н. э. германцы, а в V—VI вв. славяне, расселявшиеся в Цен-
тральной и Восточной Европе во II—V вв., широко включились в так
называемое Великое переселение народов на поздней стадии племенно-
го строя в результате закономерностей их внутреннего развития [здесь и
далее см.: Неусыхин А. И. 1929; Die Germancn. 1976; 1983; Трубачев О. Н.
1991; Седов В. В. 1996. С. 15—115; см. там же значительную литературу
проблемы]. Но научно корректным является в данном случае лишь си-
стемное использование информации о германцах конца I—II в.
В эпоху Великого переселения народов судьбы славян и германцев
неоднократно переплетались. Еще в римское время среди германских
племен на Одере находились, вероятно, небольшие группы славян. В
формировании многоэтничной Черняховской культуры (II — начало V
в. н. э.) наряду со славянским этносом участвовали готы, тогда как в
VII в. славянские племена следовали за переселявшимися на запад гер-
манцами [Седов В. В. 1979. С. 89, 133—142; 1996. С. 47—59]. Впрочем,
славяне могли участвовать и в совместных военных действиях с гер-
манцами, например, с лангобардами и гепидами в Италии [Свод. Т. I.
С. 188—191]. При изложении событий 589 г. Феофилакт Симокатта
поставил в один ряд славян, которые разоряли Фракию, и лангобар-
дов, которые осадили Рим. Впрочем, и к Риму в 537 г. подходили скла-
вины и анты в составе вспомогательного конного отряда византийско-
го полководца Велизария. В этих волнах переселявшихся воинствен-
ных народов Прокопий Кесарийский ставил в один ряд в середине VI
в. мидийцев и сарацин, которые грабили обширные земли в Азии,
гуннов и славян, которые грабили «всю Европу» [Свод. I. С. 204].
Как следует из письменных н археологических источников, у герман-
цев и славян в этот период образовывались межплеменные союзы, кото-
рые вытесняли соседние племена с занимаемых территорий. Племена
делились в результате внутренних раздоров, а отделившиеся их части под
руководством своих князей (у германцев — королей) переселялись на
новые территории. Включение племен в Великое переселение народов
происходило также вследствие экономических факторов; экстенсив-
ного земледелия и внутреннего относительного демографического дав-
ления, поскольку численность населения росла быстрее, чем площади
56
ж поенных пахотных земель, еще ограниченных легкими почвами реч-
ных п озерных долин вследствие архаичности пахотных орудий. Поэто-
му юрмаиские и славянские племена, земледельческие и оседлые, вос-
принимались римлянами, а позднее и византийцами как кочевники. По
>н'ем этим причинам германцы разрушили оборонительные системы Рим-
i кой империи и начали расселяться на ее землях в III в., а славяне
преодолели во второй половине VI в. сопротивление Византийской им-
перии и начали расселяться на ее территории, сначала небольшими груп-
пами, а с начала VII в. значительными племенами [Иванова О. В., Ли-
таврин Г. Г. 1985. С. 63—67; Горский А. А. 1999. С. 158—159].
По письменным и археологическим источникам, в конце прасла-
"нпского периода, в V—VI вв. славянские племена занимали обшир-
ные пространства от верхней Эльбы и Савы на западе до Северского
Допиа на востоке и Дуная на юге. В V—VII вв. происходило переселе-
ние славян из Центральной Европы через земли байтов на территории
между озерами Псковское и Ильмень [Седов В. В. 1979; 1996. С. 15—
115]. Славяне представили в это время серьезную угрозу для Византий-
ской империи. Император Юстиниан I (527—565), который вел актив-
ную завоевательную политику в Средиземноморье, должен был укре-
пить на Дунае пограничные крепости и отбивать нападения славян.
Для современников этих событий было очевидно этническое един-
ство славянского мира. Вместе с тем, они выделяли и наметившиеся в
нем различия. Поэтому готский историк Иордан выделял венедов, скла-
"ипов и антов, а византийские авторы — только склавинов и антов, те
славянские группировки, которые переселились к границам империи
и с которыми ей приходилось вести активные военные действия как
на собственной территории, так и на занятых славянами землях (воп-
рос о славянской идентификации венедов и о свойственных им архео-
логических культурах обсуждается в исследовательской литературе [Гру-
ничев О. Н. 1991. С. 89; Седов В. В. 1994; Свод. I. С. 127—136]. Конкрет-
ные сведения о славянах были очень важны для византийцев. Поэтому
гак содержательны были для них утверждения Прокопия Кесарийско-
го, который писал в середине VI в., что у склавинов и антов один и тот
же язык, одинаковые образ жизни и верования. О том же писал полко-
водец и император Маврикий (582—602 гг.): «Племена склавов и антов
одинаковы и по образу жизни, и по нравам <...>» |Свод. I. С. 369].
Возможные различия в уровне их развития, видимо, нивелировались
не только вследствие их постоянного взаимодействия, но и миграции
к Дунаю, а позднее от Дуная к местам нового и прежнего расселения.
Вместе с тем новейшие археологические и лингвистические иссле-
дования свидетельствуют, что славянский мир прошел к этому време-
ни значительный предшествующий путь исторического развития. На-
ряду с общими чертами в материальной и духовной культуре, в языке
па последней стадии праславянекого единства, у склавинов и антов
прослеживаются региональные особенности [в новейшей литературе
57
см. значительный собранный и критически осмысленный материал:
Lowmianski И. 1963. Т. 1; Седов В. В. 1979; 1988. С. 168-180; 1988а.
С. 16—21; 1994]. В пражско-пеньковской культуре, отнесенной иссле-
дователями к антам, устанавливается этнокультурное взаимодействие
славян и иранцев, да и сам этноним анты, наиболее вероятно, иран-
ского происхождения. В так называемой культуре длинных курганов
на северо-западе Восточной Европы прослеживаются славянские, при-
балтийскофинские и балтские этно-культурные элементы [Седов В. В.
1982. С. 19—28; 46—58]. В праславянском языке устанавливаются как
диалектное членение языка, так и германские, латинские (итфзийские),
иранские элементы [Лер-Снлавинский Т. 1960. С. 23—30; Birnbaum Н.
1966. Р. 153-197; Георгиев В. И. 1973. С. 5-16; Бирнбаум X. 1987; Тру-
бачев О. Н. 1991; см. там же литературу проблемы]. Вероятно, суще-
ствовал в конце праславянского периода и литературный язык [Иванов
Вяч. Вс. 1979. С. 5—25; Топоров В. Н. 1988. С. 264—292], который со-
хранялся и развивался также позднее, что позволило солунским бра-
тьям, Константину и Мефодию, уже во второй половине IX в. переве-
сти с греческого языка на славянский сложнейшие по словарному и
понятийному составу тексты духовного и светского содержания, вклю-
чая Священное Писание и византийский свод законов — Эклогу (в
нужных для их целей извлечениях).
Таким образом, материальная и духовная культура славян позволя-
ет установить сохранение в процессе славянского этногенеза древней-
ших индоевропейских традиций открытости ко взаимодействию с дру-
гими культурами и этносами. Такие открытые этнокультурные связи
были свойственны и другим индоевропейским народам Европы.
Как следует из анализа письменных источников, археологических
и лингвистических материалов, славяне сохранили древнейшую индо-
европейскую традицию комплексной экономики. Ее основу составля-
ло пашенное земледелие. Пахотные орудия плуг и рало были еще без
железных рабочих частей. Поэтому славяне распахивали легкие почвы
в поймах рек и в прибрежной полосе озер. Но зерновые культуры со-
ставляли основу продовольственного обеспечения. Поэтому общесла-
вянское слово жито, производное от понятия жить, стало обозначе-
нием у славян пшеницы и ржи. Состав полевых и огородных культур
отразил дальнейшее развитие земледелия в сравнении с общеиндоев-
ропейским периодом: рожь, пшеница, ячмень, полба, овес, просо, бобы,
горох, капуста, лук, мак, морковь, репа, тыква, хмель, чеснок, редька,
дыня, технические культуры — лен и конопля [этот вывод был сделан
на основе письменных источников, лингвистических и археологиче-
ских материалов: Свердлов М. Б. 1977. С. 49—50; впрочем, в новейшей
литературе Г. Г. Литаврину пришлось вновь доказывать, что основу
экономики славян составляло пашенное земледелие, что их образ жиз-
ни оседлый, а не кочевой, как думают некоторые зарубежные исследо-
ватели: Литаврин Г. Г. 1999. С. 540—544].
58
Iгало сохранило тот же состав. Выращивались крупный и мелкий
ронпый скот, коровы, бараны, козы, а также свиньи. Кони продолжа-
»>i использоваться в качестве тягловой силы, но они стали уже и вер-
шимый. Поэтому, как следует из количественного анализа остеологи-
пткого материала (5 %), в еду они почти не употреблялись [Седов В. В.
С. 20; Иванов Вяч. Вс. 1974; 1989; и др. ].
Дополнительное к земледелию и животноводству значение сохра-
ни 'in сельские промыслы — охота, рыболовство, бортничество, сезон-
ное собирательство. Из ремесел основное значение приобрело произ-
водство железа и изделий из него. Стальные полосы наваривались на
»сясзо. Из цветных металлов изготавливались украшения. Существо-
<м;н> лепное керамическое производство, ткачество на вертикальном и
।орпзонтальном станах [Трубачев О. Н. 1966; 1988; Свердлов М. Б. 1997.
* 23—26; см. там же литературу вопроса].
Такая комплексная экономика продолжала сохранять возможности
। in славян расселяться в самых разнообразных почвенно-климатиче-
« mix зонах Европы, приспосабливаясь к местным условиям. Но это
ныло не простое воспроизводство. Самодостаточная для жизни
ираславянского общества экономика постоянно прогрессировала в усло-
нннх развитого железного века, создавая не только основной, но и при-
о.точный продукт. Поэтому в племени появлялись люди, занятые не
<|ш шчсским трудом в материальном производстве, а управлением и
профессиональной военной подготовкой, что становилось реальным
пованисм престижного положения в обществе. Развивающаяся ма-
।триальная среда и общественное производство создавали новые усло-
вия для эволюции социальных структур, включая управленческие, в
митинских племенах.
Анализ общественного строя славян в VI — начале VII в. позволяет
раскрыть в нем место и значение князя и княжеской власти, устано-
ви п> направленность их эволюции в сравнении с обшейндоевропей-
‘ ким периодом и определить их содержание как начала последующего
социального развития восточных славян. При этом методически важ-
но комплексное использование не только письменных, преимуществен-
но византийских источников, археологических и лингвистических ма-
ц-риалов, но также сравнительно-исторических данных.
Прежде чем исследовать генетические процессы становления кня-
жеской власти в конце праславянского периода следует сделать исто-
риографическое замечание. Проблему общественного строя славян этого
времени в соответствии с принципами системно-структурного анализа
.ннор этих строк исследует уже более двадцати лет. Новые публикации
нс Iочников и комментарии к ним, наблюдения археологов и лингвис-
IOII, новые приемы исследований позволяют постоянно развивать и
млублять сделанные ранее наблюдения в системно-структурном ана-
III it- данной проблемы [Свердлов М. Б. 1977. С. 46—59; 1983. С. 18—23;
1*>97. С. 16—42; см. там же отечественную и зарубежную литературу
59
проблемы]. Ведущие отечественные слависты с этими наблюдениями
согласны ] Флоря Б. И. 1982. С. 18, 30; Иванова О. В., Литаврин Г. Г.
1985. С. 78—97]. Однако другие авторы продолжают упоминать лишь
отдельные институты праславянского общества или вообще не рас-
сматривают его социальную структуру, что приводит их к представле-
ниям о славянах VI — начала VII в. как о чем-то первобытном и аморф-
ном. Вследствие такого подхода утрачивается конкретное научное зна-
ние о праславянском периоде в русской истории как переходной ста-
дии славянских народов от индоевропейского племенного этапа к го-
сударственному в единой семье европейской ветви индоевропейцев, а
древнерусский период оказывается начальной стадией социально-эко-
номической и политической истории Руси, степень развития которой
определяется в зависимости от субъективных представлений автора без
объективных критериев.
Другое замечание методическое. Всестороннее, а потому объектив-
ное раскрытие содержания отдельного социального института или об-
щественной категории возможно лишь при анализе их внутренней
структуры и в системе взаимодействия с другими экономическими,
социальными и политическими структурами и их элементами в систе-
ме праславянского общества в целом. Поэтому процесс эволюции кня-
жеской власти в праславянский период рассматривается здесь как орга-
ническая составная часть этого общества в конкретной экономичес-
кой, социальной, политической, культурной и идеологической среде.
Основу экономической и социально-политической организации
славян в VI — начале VII в. продолжало-составлять *plem? — племя.
Оно являлось собственником занимаемой территории, обеспечивало
жизнь и деятельность всех соплеменников. Поэтому общеплеменные
институты самоуправления и управления становились верховными по
отношению ко всем остальным племенным структурам. *Roch> — род —
‘близкое родство’ сузился к этому времени до близких родственников,
тогда как понятие семья, напротив, расширилось, приобретя вторичные
значения — рабы, слуги [ Трубачев О. Н. 1959. С. 163—165]. Эта эволюция
основных семейно-родовых терминов отразила реальный процесс фор-
мирования патриархальных больших семей (familia), включавших слуг и
патриархальных рабов. Распад рода и эволюция семьи свидетельствуют
о процессах, которые вели к распаду племенного строя на последней
стадии его существования.
Археологические материалы подтверждают и конкретизируют эти
наблюдения. Основной тип славянского жилища, прослеживаемого в
лесостепной и отчасти лесной зонах — одинаковые по конструкции
квадратные полуземлянки от 8—10 до 18—20 кв. м., что свидетельству-
ет об их заселении малыми семьями. Площадь поселений обычно не-
велика — не более 1 га при одновременном заселении 5—7 жилищ. В
отдаленных областях славянского расселения, на Десне, в IV—VII вв.
существовали поселения из 1 или 3—4 домов. Между домами находи-
60
iuci> хозяйственные ямы, тогда как хозяйственные сооружения зани-
m.uiii отдельный участок. Поселения VI—VII вв. расположены неболь-
шими гнездами — от 2—3 до 14 поселений. Анализируя эти материалы,
И II. Русанова предположила, что начался распад большой семейной
• Иннины и стали образовываться патронимии (Е. А. Горюнов объяснил
их не столько переходом от родовых связей к территориальным, сколь-
ко необходимостью частых переселений при подсечном земледелии, когда
покинутые поселения оставались незаселенными [Русанова И. П. 1976.
i 44—49; Горюнов Е. А. 1981. С. 12—35; аналогичные археологические
наблюдения над славянскими поселениями этого времени см. также:
Kurnatovska Z. 1979. Р. 87—96; История на България. 1981. Т. 2. С. 50]).
Археологические материалы не позволяют установить наличие глав-
ною дома, коллективное приготовление еды — характерные признаки
ннографически устанавливаемых патронимий. Поэтому гипотеза об
их существовании осталась недоказанной. Между тем вследствие арха-
ичности пахотных орудий и подсечной системы земледелия еще тре-
ьнпались усилия больших коллективов [Русанова И. П. 1976. С. 50;
/чрюнов Е. А. 1981. С. 34—35]. Поэтому, учитывая хозяйственную авто-
номность малых семей (Г. Г. Литаврин считает, что малая семья стала
кн подствуюшим типом этносоциальной организации славянского об-
щества накануне переселения славян на территорию Византии [Ли-
таврин Г. Г. 1999. С. 530]) и сохранившуюся необходимость коллек-
niiiiioro труда, можно предположить, что у славян в этот период опре-
ц |яюшей формой социальной организации поселения стала перво-
(н.ппая соседская община — переходный вид от родовой общины к
мнх-дской. В ней совмещались распадавшиеся родовые и формирую-
щиеся соседские связи. Вследствие необходимости территориального
и жопомического единства сородичи сохраняли черты социальной и
идеологической общности [Алексеев В. П., Першиц А. И. 1990. С. 304],
пн ди как понятие род формализовалось, означая как первобытные со-
хглскис общины, так и большие патриархальные семьи, состоявшие из
кронных родственников, а также слуг и патриархальных рабов [Сверд-
1чк М. Б. 1997. С. 26—27, 36—38]. Возможна интерпретация небольших
1 1.111ЯПСКИХ поселений VI—VII вв. как объединения братских и отцов-
> mix семей или объединения большесемейных и малосемейных хо-
iHiieni [см.: Брайчевский М. Ю. 1983. С. 232—234; Литаврин Г. Г. 1999.
< 531|.
Несмотря на прослеживаемые процессы трансформации и распада
архаического рода, общественный строй славян в VI — начале VII в.
• н I.шился племенным. Прокопий Кесарийский писал вполне опреде-
>сн111> о существовании у них коллективного самоуправления: «Ведь
«.«роды (Л. А. Гиндин и В. Л. Цымбургский перевели слово сбит) как
» и мена |Свод. I. С. 182, 183]) эти, склавины и анты, не управляются
O.UIIIы человеком, но издревле живут в народовластии, и оттого у них
«|.ипд||ые и невыгодные дела всегда ведутся сообща» [Свод. I. С. 182,
61
183]. Высшим органом племенного самоуправления являлось народ-
ное собрание, которое называлось, вероятно, *vetje — вече [Фасмер. 1.
С. 308—309; Шанский. I. Вып. 3. С. 31]. Как сообщает Тацит о герман-
цах I в. н. э., оно принимало решения по наиболее важным делам, в
частности, по судебным. К последним относились дела, о предатель-
стве, о трусости во время сражения, так и «более легкие преступления»
(levioribus delictis) |7ас. Germ., XI, XII]. Развитая праславянская юри-
дическая лексика свидетельствует о прогрессирующей системе право-
отношений в славянском племени того времени и их регулировании
посредством юридических норм на народном собрании (праславян-
ские правовые понятия переданы в их современной русской форме):
‘суд’, ‘закон’, ‘право’, ‘правда’, ‘ряд’-‘связь’, ‘порядок’, ‘вира’, ‘мзда’,
‘кара’, ‘казнь’-‘наказание’, ‘вор’, ‘убийца’, ‘наказание за убийство’
[Брицин М. А. 1965. С. 83-95; Степанов Ю. С. 1972. С. 171 — 172; Ива-
нов Вяч. Вс., Топоров В. И. 1978. С. 237—239; Трубачев О. Н. 1988. С. 338—
339]. Но участвовали в народном собрании не все члены племени, а
только мужчины. Поднимая оружие, они поддерживали принимаемое
решение. Отсюда следует, что на данной стадии развития племенного
строя в верховном самоуправлении племени участвовали только те,
кто реально обеспечивал его существование — мужчины-воины, про-
шедшие соответствующие обряды инициаций. О традициях племенно-
го строя свидетельствует единственная возможность воздействовать на
участников народного собрания только убеждением, но не приказами
| Тас. Germ., XI |, и в этом сведения Тацита о германцах также в полной
мере соответствуют ранее приведенным данным Прокопия Кесарий-
ского о славянах. Но народное собрание на данной стадии развития
племенного строя оказывалось, как было очевидно уже Тациту, орга-
ном управления мало оперативным, поскольку собирались на него до
трех дней вследствие расселения членов племени и разных конкрет-
ных причин. Поэтому между народными собраниями, писал Тацит,
менее важные дела племени решали старейшины (principes) — племен-
ная знать, которая заранее обсуждала и те вопросы, которые могло
решить только народное собрание \Тас., Germ. XI].
Лингвистические материалы и сведения письменных источников
отражают в славянском обществе VI—VII вв. и начальные процессы
социальной дифференциации, продолжавшие традиции общеиндоев-
ропейского периода.
В условиях переселений войны славянских племен были постоян-
ными как с неславянскими народами и государствами, так и друг с
другом. Во время нападений склавинов и антов на Византийскую им-
перию сообщается о захвате многочисленных пленных и огромной
добыче (Свод. I. С. 201, 193, 189, 179, 181 и след. ]. Во взаимных вой-
нах склавинов и антов также захватывались пленные, которые превра-
щались в рабов ]Свод. I. С. 181]. Захваченное и накопленное богатство
еще не имело социальных следствий. Славяне относились к нему ри-
62
> и.но, закапывая в землю, что вело к образованию кладов и сохране-
но |радцциоппого единообразного бедного обряда захоронений [Свер-
'<« Л/. Б. 1997. С. 35; см. там же литературу вопроса). Как писал им-
раюр Маврикий, «все излишнее (тй аиаукаш) в своих вещах они
окапывают в тайном месте, нс имея открыто ничего лишнего» [Mavr.
XI. 'I). В этом сообщении В. В. Кучма перевел та апаукаГа как «все
...... [Свод. I. С. 369]. Ценные веши безусловно входили в состав
•io. чго пряталось, и это становилось одной из причин кладообразо-
ниш в славянских землях VI — начала VII в. Эта традиция утаивания
< н мле была свойственна архаичным обществам [Гуревич А. Я. 1972.
1 197—198|. Но наблюдение многоопытного Маврикия, который, ве-
|мп|। но, воевал в славянских землях, как представляется, более сложно
содержанию: в условиях постоянных войн и переселений славяне
« i виляли в пользовании только самое необходимое, тогда как веши,
"3«-,1стаилявшие какую-то ценность и в данное время ненужные, вклю-
| |ч орудия труда и предметы хозяйства прятались (зарывались) в зем-
। Такое явление — широко распространенное зарывание в землю, в
>.ц । пости, урожая, для того, чтобы спрятать, сохранить от врага, а не
•in хозяйственной невостребованности, отметил и Тацит у германцев,
к шкому же мнению по лингвистическим материалам пришел Э. Бен-
ин инет: отмеченное Тацитом закапывание древними германцами бо-
< in in означало не пренебрежение ими, а стремление их сохранить
1Бенвенист Э. 1995. С. 114—117].
Отсюда следует, что интерпретация кладообразования у славян и
*« рмппцев только ритуальным стремлением спрятать ценные веши без
кн (сдующего их использования односторонне архаизирует их отно-
....не к вещам и богатству.
Имущественное неравенство проявилось и в праславянский пери-
•м. когда существовали, продолжая общеиндосвропейскую традицию,
>|»||нгия ‘богатый, богатеть’, восходящие к *bogb ‘богатый, достояние’
I IpiiiaHce О. Н. 1967. С. 27—28; Петлева М. П. 1971. С. 120]. Противо-
>>.южными по смыслу были слова со значениями ‘скудный’, ‘нищий’,
•к пмуший’, ‘скудость’, ‘нишета’, ‘бедность’, ‘убогий’, ‘бедный’ ит. д.
НМш/м Вяч. Вс. 1973. С. 70; Фасмер. I. С. 182, 524; III. С. 77, 143, 148,
И4. 661; IV. С. 168; Шанский. Вып. 5. С. 160—161]. Слово *ubogb ука-
ii.iii>i;io, по наблюдениям Вяч. Вс. Иванова и В. Н. Топорова, «не толь-
ко инпенность богатства (нищету), но и лишенность даваемых богом
iChii.iictbom, долей) прав» [Иванов Вяч. Вс., Топоров В. Н. 1978. С. 235].
ни iniiKHC лингвистические наблюдения раскрывают начальные фор-
ой имущественного неравенства в славянских племенах на последней
• < .l inn племенного строя и праславянского единства — богатство и его
>н мсгвие, равно как и возможное отсутствие имущества, которое могло
• цннlacn. в результате войн и других социально-политических бедствий.
I ►иг скудные и убогие лично свободные члены племени входили, ви-
шни, и состав большой патриархальной семьи знатного человека —
63
господина (*gospodinb — праславянский термин). Но эти имуществен-
ные различия для членов племени еще не приводили к различию со-
циально-политических прав, как это произошло с дальнейшим разви-
тием славянских обществ (мы не считаем возможным опровергать из-
ложенную в недостойной для научного работника форме «критику»
данных наблюдений, изложенных нами впервые ранее [Свердлов М. Б.
1977. С. 55], И. Я. Фрояновым, поскольку она основана на неверном
понимании им же цитированного нашего текста [Фроянов И. Я. 1996.
С. 72—73]; отметим только, что отказ И. Я. Фроянова от использова-
ния результатов исследований праславянской социальной лексики как
исторического источника ограничил возможности его анализа обще-
ственного строя славян VI—VII вв., что привело наряду с отсутствием
системного сравнительно-исторического анализа (используемые И. Я.
Фрояновым внесистемные аналогии не являются научно корректны-
ми) к его упрощению и архаизации.
Рабы-пленники у славян, как и у германцев, подвергались мягким
формам эксплуатации. Рабами могли быть только иноплеменники и
пленные. Пленники-рабы становились вооруженными слугами (ант
Хилвудий, см. далее, с. 69). Были они заняты в материальном произ-
водстве. Как следует из синхростадиальных материалов о рабах у гер-
манцев, они работали пастухами или обеспечивались землей и наделя-
лись хозяйством, выплачивая господину натуральный оброк. Они мог-
ли завести семью ]анализ экономического, социального и правового
статуса патриархальных рабов в позднем племенном обществе рассмат-
ривался нами ранее и не является в данном исследовании темой спе-
циального изучения, см.: Свердлов М. Б. 1977. С. 54—55; 1997а. С. 78—
80]. Но их социально-правовой статус оставался рабским, так что гос-
подин являлся хозяином их жизни и имущества, равно как существо-
вало и право продажи рабов, что произошло с Хилвудием, который
был продан своим господином-склавипом за «большие деньги» (Свод.
I. С. 369; Свердлов М. Б. 1997. С. 39—40]. Как сообщает полководец и
император Маврикий (582—602 гг.), после определенного срока им
предлагают за известный выкуп вернуться домой или останься у славян
в качестве «свободных людей и друзей» (Свод. I. С. 369]. Раскрывая
материальные основания такого освобождения, Г. Г. Литаврин пред-
положил, что, работая в хозяйстве господина, пленник как бы воспол-
нял ту сумму, которая могла быть за него получена при продаже или
выкупе [Литаврин Г. Г. 1999. С. 536|. Умный и проницательный Пуб-
лий Корнелий Тацит имел возможность сравнить современное ему
рабство (т. е. римское нли античное рабство) в Римской империи, где
начал развиваться земельный колонат, с той традицией патриархаль-
ного рабства, которое сохранилось у германцев его времени (и продол-
жало существовать у славян VI—VII вв.). Его наблюдения конкретны и
информативны: «Они пользуются рабами не по нашему обычаю, с точно
определенными обязанностями в семействе: каждый управляет своим
64
шмом, своими пенатами. Господин облагает |сго| мерой зерна, мел-
иио скота или одежды, как колона, и раб проявлятся только в этом:
опальные обязанности по дому выполняют жена и лети [господина)»;
1 ы не отличишь господина и раба по достоинствам воспитания: они
Аивут среди одного и того же скота, па одной и той же земле, пока
»<> jpacT нс отделит свободнорожденных, а доблесть нс признает их» [Тас.
(iciin. XXV, XX; курсив наш. — М. С. ]. В этих указаниях Тацитом веде-
ния хозяйства и образа жизни рабов у современных ему германцев, их
< «ннальных и экономических связей с господином в племенном обще-
< i нс ясно видны черты патриархального рабства с его близостью к быту
младших членов фамилии господина [см.: Кузи щи н В. И. 1976. С. 232].
Обстоятельно сообщая об основных свойствах патриархального рабства
v (ерманцев в его сравнении с развитым римским рабовладением, Ta-
ilin' как бы предупреждал последующих историков против преувеличе-
ния уровня развития рабовладения в позднем племенном обществе, равно
как и против архаизации патриархального рабства.
Следствием анализа исторических источников и исследовательской
литературы стало наиболее распространенное в научных трудах опре-
деление рабства с мягкими формами эксплуатации и наделением ору-
диями труда в позднем племенном обществе как патриархального, то
есть свойственного архаическому обществу на высшей стадии его раз-
вития. Такая форма рабства сложилась в обшеиндоевропейский пери-
од (см. ранее) и его традиции сохранились у германцев и славян в
период железного века.
Такое определение данной формы рабства, по мнению А. М. Хаза-
нова, устарело, поскольку она присуща и позднематеринским обще-
ствам. Поэтому, учитывая отсутствие особого класса рабов и особой
сферы применения рабского труда в общественном производстве, он
предложил для такого вида рабства другое название — «домашнее» [Ха-
итов А. М. 1975. С. 114|. И. Я. Фроянова не удовлетворили оба эти
определения. Ему «более уместным» кажется термин «первобытное
рабство», «соответствующий родовой архаике, характеризующей эпоху
первобытности» [Фроянов И. Я. 1996. С. 46]. Такое определение не учи-
n.tiiacT, по нашему мнению, стадиальную расчлененность таких об-
ширных периодов исторического развития человечества как «перво-
।в.) шость» или «первобытнообщинный строй, охватывающий весь ог-
ромный период времени от появления на Земле человека до становле-
ния первых классовых обществ и государства <...>» [Алексеев В. П.,
Ile/itttuu А. И. 1990. С. 3—4]. С другой стороны, понятие домашнее раб-
< men замкнуто иа дом и его хозяйство без учета возможности ведения
н.п рпархальиым рабом автономного хозяйства. К тому же понятие до-
машнее рабство вневременное, существовавшее в Северной и Южной
Америке и в XIX в. Определения рабства А. М. Хазановым и И. Я.
Фрояновым нс учитывают конкретной информации о рабах у славян и
।ермипцев на последнем этапе существования у них племенного строя.
< >..,. ГОН
65
Причем И. Я. Фроянов без доказательств вводит славян (и германцев)
железного века в круг первобытных обществ на уровне каменного и
бронзового века. Предлагаемая ученым замена исторически конкрет-
ной характеристики рабства у славян VI — начала VII вв. как «патри-
архального» неопределенным и архаизирующим понятием «первобыт-
ное» не представляется обоснованной.
В данной связи следует привести характеристику рабства в прасла-
вянский период по лингвистическим материалам Вяч. Вс. Ивановым и
В. Н. Топоровым. В отличие от лингвистов, которые приспосабливают
свои выводы к концепциям историков, эти исследователи анализиру-
ют информацию, скрытую в языке, что делает семантику социальной
терминологии самостоятельным лингвистическим источником исто-
рической информации. «В праславянском, как и в исходном общеин-
досвропейском, — по наблюдениям Вяч. Вс. Иванова и В. Н. Топоро-
ва, — различались свободные (полноправные) и несвободные, равные
и неравные, но не было различия рабов и нерабов (вопреки бытующей
до сих пор в научной литературе ошибочной точке зрения). Последнее
противопоставление сложилось лишь на материале индоевропейских
языков античности, вторичным образом использовавших индоевропей-
ские термины и их переосмысливших <...>. Данная типологическая
характеристика праславянского (как и праиндоевропейского и ранних
индоевропейских, подобных древнейшему хеттскому) общества, вклю-
чавшего категорию домашних зависимых работников (но не рабов в
античном смысле), представляется весьма важной для определения его
социально-экономической структуры» [Иванов Вяч. Вс., Топоров В. Н.
1984. С. 93]. В этих лингвистических наблюдениях над семантикой
социальных терминов важно то, что в них I) вне зависимости от ис-
следований историков показан процесс преемственности патриархаль-
ного рабства от индоевропейского периода к праславянскому, 2) пат-
риархальное рабство отделено от процесса формирования рабовладель-
цев и рабов, 3) обозначены содержательные отличия социальных тер-
минов, относящихся к патриархальному рабству в его эволюции, и
сущности рабства в античном обществе. Эти наблюдения совпадают с
нашими выводами, в чем мы видим их подтверждение.
Таким образом, у германцев I в. и славян VI — начала VII в. суще-
ствовало фиксируемое письменными источниками мягкое по формам
эксплуатации патриархальное рабство, продолжавшее традиции обще-
индоевропейского периода и последующего исторического развития
индоевропейских народов (историографический анализ проблем изу-
чения патриархального и античного рабства см.: Шишова И. А. 1991. С.
9—45). Определение конкретного экономического, социального и пра-
вового статуса рабов у германцев и славян на стадии позднего племен-
ного строя крайне важно для понимания не только социальной струк-
туры славян на этой стадии общественного развития, но и для пони-
мания исторических закономерностей в целом. Из сделанных ранее
66
11<>.пилений следует, что основанием первоначального социального,
। псового или сословного, деления общества было нс рабство вооб-
как следует из позитивистских теорий или догматических и идео-
">гн шроваипых направлений в марксизме (см. ранее, с. 15—27, 54), и
••* «первобытное» или «домашнее» рабство, а патриархальное рабство.
И । него у индоевропейских народов, расселившихся в Средиземномо-
развилось античное рабство, которое стало одной из основ обще-
чи нною производства и всей системы общественного строя, тогда
< • * v индоевропейских народов Центральной, Северной и Восточной
। >*1111111.1, вне зоны распространения рабовладельческой Римской им-
рни, эволюция патриархального рабства определялась новыми усло-
виями развитого железного века.
()пределение данных путей исторического развития важно не толь-
* лля освобождения от позитивистских и догматических марксист-
। их идеологем, но и для уточнения одной из основных характеристик
•••i.uiero племенного строя, в котором происходил процесс стаповле-
»|чя института княжеской власти.
Накопление богатства как следствие военной добычи, продажи плен-
.«мш-рабов, расширения хозяйства вследствие занятости в нем пат-
риархальных рабов, включение в состав патриархальной большой се-
мьи шатпого соплеменника («господина») обедневших членов племс-
»н способствовало соединению еще в славянском племенном обше-
чи- шаткости и богатства. В таком пути к знатности через богатство и
• -иношении к богатству славяне V—VII вв. и германцы I в. также
лм in подобны |о германцах см.: Тас. Germ. V].
1пать в праславянском обществе этого периода по происхождению
|мпичалась. Как следует из многочисленных общеславянских понятий,
ходящих к праславянскому корню *star-, со значениями ‘старец’ и
< ыриста, старейшина’, знатными в праславянском обществе были умуд-
I* иные старцы и люди старшие, более высокие по положению, но не по
•юристу, что в понятийном и сущностном содержании продолжало ип-
даи ирппсйскую традицию (см. ранее, с. 45—46). Основанием для знат-
in являлось также мужество, воинская доблесть. К таким людям от-
<«.и и цось, видимо, понятие *vitqdzb ‘витязь’, восходящее к праслав. *vitb
нЮыча, трофей’. В конце племенного строя оно могло относиться, ве-
।но, и к членам княжеской дружины с семантическими оттенками
• •пн, герой, рыцарь’ \Шустер-Шевц X. 1986. С. 231—233].
11ронсхождение от знатных людей вело к образованию знатных ро-
>••«, к появлению знатных по происхождению. О таких людях у антов
•ini П1ЛОЖСННН событий ок. 560 г. писал Менандр, который родился и
• <• । в Константинополе, служил в императорской гвардии и прекрас-
шал то, о чем сообщал своим читателям: «Теснимые набегами вра-
«••<• анты отправили к ним (аварам — М. С.) посла Мсзамира, сына
• I i ipii шя, брата Келагаста, и просили выкупить некоторую часть плен-
• <ччи из своего племени. Однако посол Мезамир, болтун и хвастун,
67
прибыв к аварам, говорил надменные и в известном отношении дерз-
кие речи. Тогда котрагир <...> сказал кагану: «Этот человек приобрел
величайшую силу у антов и может противостоять любым своим врагам
<...> Послушавшись его, авары, презрев почтение к послам, <...> уби-
вают Мезамира» \Меп. fr. 6; Свод. I. С. 317 (перевод И. А. Левинской и
С. Р. Тохтасьева приведен с незначительными коррективами)]. Анализ
этого текста привел исследователей к близким, но различающимся
мнениям относительно социального статуса Мезамира и его знатных
родственников. В новейшей литературе О. В. Иванова и Г. Г. Литав-
рин отметили, что Идаризий или Келагаст был вождем антского объе-
динения ]Иванова О. В., Литаврин Г. Г. 1985. С. 49]. Автор этих строк
исходит из той же мысли и делает вывод, что Мезамир — не вождь
племени, а знатный по происхождению, поскольку его положение оп-
ределяется через знаменитых родственников [ Свердлов М. Б. 1977. С. 52—
53]. И. А. Левинская и С. Р. Тохтасьев считают очевидным, что Меза-
мир — один из «архонтов» (Свод. 1. С. 329, 337 (см. там же литературу
вопроса)], то есть, как можно заключить, — один из знатных людей
племени, но нс его глава, князь.
При определении социального статуса Мезамира следует учиты-
вать особенности исторического источника, в котором содержится рас-
сказ о нем. Труд Менандра сохранился в отрывках. Отсюда следует,
что упомянутые Менандром в шестом фрагменте Идаризий и Келагаст
без каких-либо указаний их общественного положения были упомяну-
ты в предшествующем несохранившемся тексте. Видимо, они были
ранее названы одними из архонтов — вождями или князьями антов
(см. начало фрагмента 6:"Oti enet oi архоитес ’Avtwv aOXiiix; б1етё6т)ааг>
<...> — «После того как архонты антов оказались в бедственном поло-
жении <...>»). Мезамир в сохранившемся тексте «архонтом» не на-
зван. Он «избран для посольства» и далее последовательно назван «по-
слом» (6 ттреа(3еитг|с), даже тогда, когда мог бы быть назван одним из
«архонтов», о которых только что шла речь ранее: «Мезамир говорил
надменнее, нежели подобает послу», «авары, презрев почтение к по-
слам <...>». Да и характеристика Мезамира отнесена к поведению по-
сла, а не архонта: «Но посол Мезамир, пустослов и хвастун, прибыв к
аварам, изрек слова высокомерные и даже в чем-то наглые» (перевод
цитат, кроме первой, И. А. Левинской и С. Р. Тохтасьева). По нашему
мнению, из такого изложения событий следует, что Идаризий, Кела-
гаст и Мезамир принадлежали к знатному роду. Двое первых или один
из них могли быть архонтами антов и о них шла речь ранее. Мезамир
архонтом не являлся, но являлся членом этого знатного антского рода.
Поэтому он стал послом. Последнее обстоятельство косвенно свиде-
тельствует о том, что Мезамир не был антским князем — отправлять
главу племени в опасное и непредсказуемое по последствиям посоль-
ство к аварам было бы неоправданным риском, тем более что Мезамир
был во время посольства убит.
68
I UK же терминологически корректно различаются в информатив-
ен и точном изложении событий VII в. в Собрании II Чудес св. Дмит-
,»•! ( олупского. Князь славянского племени ринхинов Псрвуд назван
» нгм (от лат. гсх — царь, король), тогда как «избранные славя! ic-
• •••• посланники», подобно Мезамиру — преа(3еитё<; (Свод. II. С. 198,
।по нс рексами или архонтами, т. е. они были послами, но князь-
|*ц| не являлись. Однако, как бы ни решался вопрос о Мезамире, из-
•-• i не Менандра свидетельствует о существовании у антов в середине
• I и знатных родов, из которых избирались князья.
I отский историк Иордан в середине VI в. при изложении событий
-р.мспи Випитария, т. е. конца IV — начала V в., отмечает у антов
»|.ц ь — приматов, 70 человек которых были казнены вместе с антским
• ••нолем Божем (или Бозем) [лингвистический анализ этого имени и
•псратуру см.: Свод. I. С. 159—160]. Число 70 — возможно, фольклор-
п>||) происхождения [А. Н. Анфертьев отметил это число как знаковое
« преданиях кочевников: Свод. I. С. 160]. Но приматами (primates)
Нпрдап называл представителей знатных готских родов. Они могли
««> и давить у готов племя в отсутствие короля, у них могли быть не-
ы> ||,|цис дружины. Они играли видную роль в политической жизни
немец, руководили их переселениями и военными действиями, уча-
। попали в поставлении короля и были его ближайшими соратниками
\ Иордан. 1960. § 134, 136, 267, 277, 300, 304, С. 359, примеч. 769]. Со-
• piueiiHo очевидно, что Иордан, используя в середине VI в. понятие
></>1Лшшм для обозначения антской знати, наполнял его конкретным
-••держанием. При изложении событий конца VI в. их современник
ифилакт Симокатта называет славянскую знать старейшинами (то1с
кьирхсис), что является эквивалентом ее славянского обозначения того
•рсмепи, но в контексте его сообщения данное понятие включало так-
•-с князей-архонтов [Свод. II. С. 17, 48]. Более отчетливо указан Мс-
•iiiuapoM, вероятно, князь Лаврентий, выделенный из племенной зна-
• •I. которая им названа о1 ev теХес, ol (jw аётй) fiyepovec [Свод. I. С.
ьч. 348-349].
Византийские авторы специально не писали о славянской знати, в
• i.iii'iHC от Тацита, который конкретно указывал социальный статус
• «рманской знати. Но ее облик устанавливается достаточно ясно из
-поминаний о славянских знатных мужах в середине VI — начале VII
« I in названный Прокопием Кесарийским «некий склавин», который
# in । и плен анта Хилвудия. Тот стал его слугой и прославился в «воен-
•|1.|« делах», но господин продал Хилвудия за «большие деньги» |Свод.
I < 181,183|. У славян были конные воины, которые обладали, види-
мо. лучшим наступательным и оборонительным вооружением, чем
••nice ополчение племени (в 537 г. в Италии под городом Порт, в
.< и.е Гибра действовал конный отряд в 1600 человек, среди которых
>!•• обладали гунны, склавины и анты). Поэтому можно предположить,
• ••• прежде всего славянская знать участвовала в дальних походах в
69
поисках добычи и славы, но без потребности необходимой обороны
племени (Свод. I. С. 177, 185].
Процесс становления и развития славянской знати происходил,
видимо, ускоренно в условиях постоянного культурного и военного
взаимодействия с соседними народами. Иоанн Эфесский (ок. 506/7 —
после 585/6 г.), который был другом императора Юстиниана, а потому
располагал значительной достоверной информацией, отметил, что сла-
вяне «выучились воевать лучше, чем ромеи» [Свод. 1. С. 279]. Это со-
ответствовало действительности, поскольку славяне побеждали визан-
тийцев не только вследствие внезапных нападений, по и во время дли-
тельных походов, беря города штурмом, используя засады и другие
тактические хитрости [Свод. I. С. 193], что косвенно свидетельствует о
быстром прогрессе уже в VI в. славянской знати как воинов и полко-
водцев. В частности, ант Дабрагез в середине этого столетия стал в
византийской армии таксиархом, командуя конным отрядом, а в случае
необходимости предводительствовал не только на суше, но и на кораб-
лях [Свод. I. С. 295]. Еще ранее ант Хилвудий оказался среди слуг (пер-
воначально, видимо, в качестве пленника или перебежчика) в окруже-
нии императора Юстиниана, заслужил его доверие и достиг высокого
звания стратига, защищая в 530—533 гг. безопасность Фракии [Литав-
рин Г. Г. 1999. С. 548-556].
Прекрасно информированный о военных действиях византийских
полководцев Приска и Петра Феофилакт Симокатта так характеризует
предводителя сильного славянского войска Пирагаста — «этот началь-
ник (филарх) того множества (nXqOvoc, т. е. войска) варваров». В пос-
ледующем изложении событий он называет Пирагаста таксиархом —
начальником, командиром [Свод. II. С. 35], как ранее Менандр указы-
вал командира конного отряда анта Дабрагеэа.
Исследователи переводят понятия филарх и таксиарх по отноше-
нию к славянской знати нейтрально — ‘глава, предводитель, вождь’
или оставляют их без перевода [литературу см.: Свердлов М. Б. 1997.
С. 30—31]. Между тем, вероятно, для предводителей племенного войс-
ка существовало или формировалось новое славянское понятие *vojvoda
‘воевода’. Его функции были уже, чем князя — социально-политичес-
кого и военного вождя племени. Их различия заключались в основном
принципе избрания воеводы только как военного предводителя. Тацит
писал о германцах: королей они выбирали по знатности, а военных вождей
(герцогов) — по мужеству | Тас. Germ. VII; подробнее см. далее, с. 71 —
72]. Таким образом, если на последнем этапе существования племен-
ного строя для избрания королем-князем надо было быть знатным че-
ловеком, то воеводой мог стать мужественный и опытный в военном
деле знатный и незнатный соплеменник, что для последнего могло
стать средством обретения престижного статуса в племени.
Таким образом, как следует из приведенных ранее материалов, ста-
рейшины — славянская знать по возрасту и мудрости, по наследствсн-
70
... ценности и мужеству (у германцев становились знатными также
• к> мог воздействовать на соплеменников словом, что не просле-
и k ick у славян) активно участвовали в решении вопросов ежеднев-
... *.н1н11 племени. Наиболее важные из них обсуждали позднее на
хродном собрании. Эти знатные люди принадлежали к знатным po-
ll и и in создавали такие знатные роды. Прежде всего им принадлежа-
• ।»ни.шие патриархальные семьи — роды, в состав которых входили
' • 1.НПИС члены семьи и патриархальные рабы — челядь. Возможно, в
• ।ли челяди славянского знатного мужа — господина входили также
<н и сироты — обедневшие и утратившие родственные связи соплс-
in и । к и. Челядь в хозяйствах славянской знати обеспечивала ее эко-
. 1м>1ческую и общественную стабильность, традицию ее социального
I'livca. Видимо, привычки господина, потомственное знатное поло-
. пне наряду с приобретенным большим влиянием среди славян ста-
|ч причиной заносчивого поведения Мезамира (см. ранее). Вероятно,
...фенмушеству из их среды избирался в славянском племени князь.
Но второй половине VI в. Менандр упоминает о существовании у
кипи вождей, правителей (он использует широкое понятие архоитес
и» иод. I. С. 316, 317, 327—328]). Император Маврикий, имевший боль-
ч|и|| поенный и политический опыт борьбы со славянами, основывает
.•ию стратегию противостояния им на внесении раздоров между сла-
вянскими князьями, которых он называет заимствованным из латин-
.» hi о языка термином королями: «Так как у них много королей (рруыр)
« инн несогласны друг с другом, следует держать в руках посредством
<*«шаиий или даров прежде всего тех из них, которые ближе к грани-
цам, а па других нападать, чтобы вражда не объединила их по отноше-
нию ко всем или чтобы они не создали единодержавия (p.ouapxtav’)»
|< пол. I. С. 374]. Такая политика могла быть сформулирована лишь
при существовании у славянских князей реальных возможностей ру-
ководства своими племенами, воздействия на военно-политические
1«'1испия племенных народных собраний.
В рассмотренной ранее социальной и политической структуре пле-
m ни князь занимал особое положение.
Византийское название славянских князей так же, как и герман-
• mix, заимствованным из латинского языка термином pfjyec — короли
u ni |рсчсским широким по значению понятием dpxoi/тес, нс только
. «пдетсльствует об уравнивании византийцами славянских и германс-
ких племенных вождей. Объективно оно отразило в социалыю-полити-
ц | кой терминологии единые структурные элементы и индоевропейс-
кие 1спстические истоки княжеской власти. Системно привлекая срав-
ни 1слыю-историчсскис материалы синхро-стадиальных обществ, мож-
но научно корректно привлечь сведения Тацита об избираемости коро-
►*•11 у германцев: «Королей они выбирают по знатности, а герцогов —
он мужеству» («Reges ex nobilitate, duces ex virtute sumunt») [Tac. Germ.,
Sil). Основные функции короля и герцога раскрываются в смысловом
71
различии использованных понятий и их семантике. Как следует из под-
разумеваемого противопоставления и использованного Тацитом титула
rex (regcrc ‘править’, ‘управлять’), основной функцией короля являлось
управление племенем в мирное время, тогда как dux (от duco, ducere
‘вести’, ‘предводительствовать’) избирался предводителем воинов, войска
преимущественно, вероятно, в военное время. Эти термины отразили
изменения, произошедшие в позднем индоевропейском племенном об-
ществе вне зоны распространения античного рабовладельческого строя.
Из названия главы рода понятия д-в-н. kuning, д-ск. konungr, д-а. cyning
(прагерм. *kuningaz) стали обозначением правителя , что нашло продол-
жение во всех европейских языках: н. Konig, a. king, ш. konung, kung и т.
д. Именно эти семантические изменения отразил латинский титул-эк-
вивалент, использованный Тацитом для обозначения главы германско-
го племени — гех.
Такие возможности развившейся германской лексики в обозначе-
нии главы племени с функциями управления были использованы сла-
вянами. В процессе этнокультурного и политического взаимодействия
с германцами они заимствовали в праславянский период прагерм.
*kuningaz2inH обозначения главы племени с функциями управления —
*kbnedzb князь [Преображенский. I. С. 324; Фасмер. II. С. 266; Филин Ф. П.
1962. С. 136—137]. Этот заимствованный термин вытеснил исконно
славянское слово *voldyka ‘владыка’, ‘старший, глава, полновластный
вождь’ [Трубачев О. Н. 1959. С. 185—186; ср.: Фасмер. I. С. 326, 341;
Шанский. Вып. 3. С. 116, 152]. Социальный термин dux, использован-
ный Тацитом, соответствовал германскому понятию д-в-н. herizoho,
с-в-н. herzoge — букв, воевода. В праславянском языке ему соответ-
ствовал синоним *vojvoda ‘предводитель войска’ [Фасмер. I. С. 332;
Шанский. Вып. 3. С. 127]. Впрочем, вероятно, князь мог избираться в
славянском племени и предводителем войска. Тогда он становился
воеводой, а это елрво обозначало княжескую основную функцию во
время войны.
Таким образом, в позднем племенном обществе князь избирался
на народном собрании для управления племенем. Такое избрание про-
должало древнюю индоевропейскую традицию. Оно выражало значи-
тельную развитость институтов племенного строя, в котором наряду с
высшим органом племенного самоуправления — народным собранием
и коллективным органом управления — советом старейшин уже суще-
ствовала необходимость единовластных решений внутри племени, а
также персонифицированного представительства племени в его внеш-
неполитических связях и перед богами. Предпочтительное избрание
князей из знати в позднем племенном обществе указывает на предше-
ствующую эволюцию этого института: князем избирался не всякий,
этого достойный, как некогда, а представитель знатного рода. Такое
избрание князя делало его главой всего племени с правами исполни-
тельной власти, но параллельно с ним существовала еще власть совета
72
p- 'Ihiiiii — племенной знати, а над ним — верховная власть пле-
....народного собрания.
। iMie общественно-политическое положение князя в племенном
"omrciiie равноправных и полноправных свободных людей еще не
'>> ->>>.111310 к социальным следствиям. Отношение к богатству лишь
• > >• ркппало такое равенство. Утверждалось оно и в традиционном,
>«>1.1X0110 бедном обряде погребения, который отражал равенство со-
«н'нпнков перед племенными богами и в «ином мире».
Поенные и административные функции управления избранного
> >i.ipivniOM собрании князя являлись следствием его особого поло-
«>>ня и социально-экономической системе племени. На него начи-
> > ц 1амыкаться» появившаяся в позднем племенном обществе сис-
"• ».> добровольных подношений князю рядовых членов общества. Эту
«> >сму описал у германцев Тацит, который проявил такую наблюда-
• >(.111>сть и аналитичность мышления, которых не хватает тем исто-
>м нового и новейшего времени, которые склонны к описатель-
’-'III или несистемному изучению отдельных институтов и соци-
*>>.ных категорий. По словам Тацита, «есть обычай — племена и, кроме
••><>>. каждый в отдельности приносят вождям (principibus) или скот,
«| >н плоды, что, приносимое как почесть, служит также необходи-
мом потребностям» [Тае. Germ., XV]. Это была форма материально-
••> обеспечения князя в мирное время. В праславяиский период ей
• <>о|нетствовало, вероятно, понятие *dan», которое продолжало древ-
«>< ншую индоевропейскую традицию отношений, содержащихся в
»>>||>1гпи *do ‘давать, брать’ [Трубачев О. Н. 1988. С. 323]. В древней-
«>>||| период такой дар подразумевал кроме материальных оснований
.whip — постоянное добросовестное исполнение обязанностей вож-
• м племени. Эта система дара-отдара материально и идеологически
•<>ы диняла избранного князя с его племенем как экономического
>н пинания обязательного исполнения им управленческих функций,
и позднем племенном обществе такой дар становился также формой
чочестья — признанием рядовыми членами племени особого почет-
>>о|о положения князя. В древнерусский период эти виды обществен-
ных отношений в виде добровольных внутриплеменных натуральных
подношений князю были продолжены и развиты в особых государ-
• ।пенных податях — даре и почестье (см. далее).
Исполнение избираемым князем функций высшей племенной пуб-
hi'iiioh власти имело следствием его участие в судебном процессе,
u.icniyio инстанцию которого представляло народное собрание. Как
оюГнцал Тацит о германцах, князь (король — гех) наряду с племенем в
IH-.IOM получал часть судебного штрафа, который выплачивал преступ-
ник, тогда как другую часть штрафа получал пострадавший или его
родственники («Pars multae regi vel civitati, pars ipsi, qui vindicatur, vel
pnipinquis eius exsolvitur») | Tac. Germ., XII]. Отсюда следует, что уже в
по ткем племенном обществе суд стал атрибутом высшей власти в
73
племени, а избранный князь — одним из носителей этого атрибута
наряду с народным собранием — вече. В праславянском лексическом
фонде слово *prodadja означала ‘судебное возмещение за нанесенный
ущерб’. Вследствие такого разделения судебного штрафа уже в позднем
племенном обществе на публичное и частное возмещение пострадавше-
му лицу или его родственникам князь участвовал в получении таких
публичных штрафов, что нашло продолжение, по Русской Правде, на
Руси X—XI вв. [Свердлов М. Б. 1988. С. 46—50|. А это также способство-
вало накоплению материальных средств князем как главой племени.
Таким образом, в позднем племенном обществе избранный сла-
вянский князь вследствие своего особого общественного положения,
исполняемых военных, политических и административно-судебных фун-
кций получал от племени добровольные натуральные подношения и часть
судебных пошлин. Они становились особыми видами его материально-
го обеспечения в мирное время и в то же время — генетическим нача-
лом более поздних государственных податей и судебных пошлин.
Особый социальный статус избираемого князя основывался нс
только на воле племенного народного собрания, на рассмотренных
институтах добровольных натуральных подношений и формирующей-
ся юридической системе регулирования правоотношений членов пле-
мени. В качестве знатного человека он входил в состав знатного рода и
являлся господином зависимых от него людей — челяди. Господское
хозяйство также становилось одной из экономических основ княже-
ской власти. Это экономическое основание существовало автономно
по отношению к структуре племени в целом и делало материальное
обеспечение князя относительно самостоятельным.
В позднем племенном обществе был еще один институт, автономно
существовавший по отношению к социально-политической структуре
племени и относившийся к системе княжеской власти — дружина. Тацит
объяснял появление дружин у знатных германцев добычей в военное
время и почетным положением — в мирное. В таких дружинах
существовали различия в положении дружинников в зависимости от
того, кому они служат («Gradus quin ctiam ipse comitatus habet, iudicio
eius quern scctantur»). Между дружинниками, по его словам, существо-
вало соперничество, чтобы занять при своем князе первенствующее
положение. Отсюда можно заключить, что в архаической дружине позд-
него племенного строя имели место внутренняя иерархия и вертикаль-
ная мобильность дружинников. Но их в равной мере объединяла вер-
ность и служба предводителю, тогда как последний должен был их
материально обеспечивать [Тас. Germ., XIН— XV]. В исследователь-
ской литературе обсуждался вопрос о том, существовали ли дружины у
славян [Свердлов М. Б. 1977. С. 58; 1997. С. 34—35; см. там же литера-
туру вопроса]. В новейших исследованиях все больше накапливается
аргументов в пользу положительного ответа иа этот вопрос. Впрочем,
некоторые сторонники этого мнения [Иванов С. А. 1983. С. 17—18;
74
i«l„Kuii A. A. 1984. C. 19; 1989. C. 26; Иванова О. В. 1985. С. 18-19;
1 ин,i. II. С. 1851 указывают в контексте своих доказательств на извсс-
г»к Собрания I «Чудес св. Дмитрия Солунского» (вероятно, 80-е гг.
х| и.) о нападении па Фессалоники славянского «варварского войска,
и тишком большого», около пяти тысяч человек. Но это войско было
ИЛЬНЫМ, поскольку состояло из «отборных и опытных воинов» и пред-
1линяло собой «избранный цвет всего народа славян» |Свод. II. С. 99].
।k.'iaBiю, в связи с анализом сообщений Прокопия Кесарийского о
«•пипой организации славян С. А. Иванов предположил, что у двух
1.Н1И11СКИХ «князьков» дружины насчитывали 1800 и 1200 человек {Ива-
С. А. 1996. С. 22]. В данной связи следует отметить, что рассматри-
•-н мый текст в «Чудесах св. Дмитрия Солунского» представляет собой
ипсратурпый топос [Lemer/e Р. 1981. Т. II. Р. 46—69], а представление
•• • ппвянской княжеской дружине, превышающей 1000 человек, может
• •нветствовать данным только феодального общества [Nadolski А. 1962.
х 187—209; Василевский Т. 1972. С. 112; Свердлов М. Б. 1983. С. 204—
х|. Таким образом, в данных текстах речь идет об отрядах отборных
«•чнюв, а не о значительных по численности дружинах.
В праславянский период существовало слово *druzina ‘товарище-
• то', имеющее собирательное значение ]ЭССЯ. Вып. 5. С. 114—115].
• «ни являлось производным от понятия *drugb ‘друг, товарищ’ с мо-
|ы,н.но-этическим содержанием |ЭССЯ. Вып. 5. С. 130—131]. Эти осо-
п«г социальные отношения, восходящие к общеиндоевропейскому
и рноду, отраженные в и. -е. слове *dhreu, от которого в индоевропей-
» н\ языках произошла значительная группа социальных терминов со
Н1ачс11иями ‘спутник, товарищ, отряд воинов, свита’ [Фасмер. I. С.
Ml. Трубачев О. Н. 1959. С. 172]. Поздним праславянским заимствова-
нием стало и другое название дружинника — *кътегь от лат. comes
iiiviiiiiK, товарищ’ [Фасмер. II. С. 261; ср.: Schuster-Sewc Н. 1964. S.
Н(, 252; ЭССЯ. Вып. 15. С. 196-198].
'По касается материального содержания дружины, то князь нахо-
«и ни и более благоприятном положении в сравнении с другими знат-
ными людьми. Как отмечено ранее, у князя концентрировались доб-
<>»т>1|Ы1ые продовольственные подношения соплеменников в мирное
•|мч|я и отчисления от судебных штрафов. Все эти материальные блага
«• Н1И/1ЯЛИ князю содержать большую, чем у других знатных людей,
дину и обеспечивать ее лучше.
I пиит обстоятельно изучил социальное положение дружины в позд-
||< «I илеменном обществе. Это было постоянное добровольное объеди-
>< пне и военное и мирное время. Дружинников соединяют с главой
«•«Aiiiibi отношения дружбы-службы. Они постоянно находились при
«<«'м «вожде» (princeps), создавая в племени обособленную социальную
'rMiiiv, объединенную не племенными и кровнородственными связя-
.1 службой. Дружинники не были заняты в материальном произ-
«•‘-11 inc, постоянно занимаясь военным делом и охотой. Вследствие
75
этого как стереотип социального поведения у них сложилось презре-
ние к физическому труду. Средствами материального обеспечения дру-
жинников стали военная добыча, дары соседних племен, подарки, пиры
и материальное обеспечение, которые они получали не от племени, а
от князя |7ас. Germ., XIII—XV; см. также: Свердлов М. Б. 1977. С. 56;
1997. С. 36; Горский А. А. 1989. С. 17|. Тацит раскрыл конкретное со-
держание таких пожалований за службу: наделение боевым конем, ору-
жием и пиры, то есть имуществом и кормом. Они имели нс только
материальное, но и престижное содержание. Раскрывая грядущим ис-
следователям содержание материальных отношений между князем (ко-
ролем) и дружиной, Тацит, являясь проницательным аналитиком, пи-
сал, что пиры «заменяют жалование за службу» \ Тас. Germ., XIV]. Эти
пиры имели кроме материальных оснований идейную подоснову —
отдар в виде верной службы и единение вождя с его дружиной, что
придавало таким пирам также сакральное значение. Данная система
общественных отношений появилась и существовала автономно по
отношению к традиционным племенным институтам, «замыкаясь» не
на них, а на князя.
На последней стадии племенного строя добровольные натуральные
подношения рядовых членов племени князю и его дружине станови-
лись началом постоянного виутриплеменного податного обложения для
их содержания. Об этом свидетельствует также эволюция праславян-
ского понятия *dan> от обозначения добровольного ‘дара’ к названию
государственной подати | Свердлов М. Б. 1997. С. 35—36; см. также ра-
нее, с. 73].
В эпоху Великого переселения народов в германских и славянс-
ких племенах в дружинах князей (королей) формировалась система
натурального обеспечения не только продуктами и пирами. В древ-
них германских языках она обозначалась понятиями, сохранивши-
мися в гот. faihu и д-сев. ft. По мнению Э. Бенвениста, гот. faihu
‘деньги’, ‘состояние’, глагол faihon ‘обогащаться’ нс были связаны с
животноводческим лексиконом. Д-сев. ft, по его наблюдениям, имело
первичное значение ‘богатство, движимость’, со вторичным значе-
нием ‘скот’. То же значение ft ‘добро’ сохранилось в композите felag
‘общая собственность’, felagi ‘товарищ, друг, спутник’ (д-а. feolaga
‘друг’, совр. a. fellow). Отметим, что в этой группе слов ясно просле-
живается традиция понятия ft ‘добро’ как формы материального
выражения дружинных отношений. Э. Бенвенист отметил д-сев. гла-
гол fena ‘обогащаться, приобретать состояние’, существительное
fenadr ‘богатство’, которое обозначало также ‘скот’, но как специ-
альное значение. Приведя эти примеры, древне- и среднеанглий-
ские слова с корневой основой ft, он ставит вопрос о пересмотре
традиционно устанавливаемых связей a. fee и фр. fief (ст. фр. feu) —
‘лен, феод’ не с франкским fehu ‘скот’ и производным от него лат.
feus ‘движимое имущество’ (такой традиционный семантический ряд
76
<n- недавно указывал Р. Бутрюш: [Boutruche R. 1968. Vol. 1. Р. 211]),
। первичность значений, сохранившихся в словах fihu, гот. faihu как
0.1 ншчсния ‘движимого имущества’ и вторичность значения ‘скот’
lictttH’itucm Э. 1995. С. 57—58].
Оставляя лингвистам решение проблемы о первичности значений
рунпы слов в германских языках с корневой основой fe ‘богатство,
ишжимостъ’ и ‘скот’ (историческое социально-экономическое един-
ит этих понятий неразрывно) отметим важность наблюдений Э. Бен-
инета для изучения материального содержания древнейших дружин-
>ы\ отношений. Эти понятия становились обозначением разных ви-
|>>я пожалования королем дружинника за службу. Они были семанти-
ка кой основой понятий, обозначающих новые общественные отно-
|к1шя, формирующиеся еще в дружине племенного общества — fe-od
.•nd ‘собственность’), то есть генетически «запрограммированных»
|н одальных отношений, с последующим пониманием феода как мате-
pu.i/ii.Horo обеспечения за вассальную службу (в средневековом латин-
. и>м языке feum, fevum, feudum, feodum и т. д.).
Эти наблюдения сохраняют значение и при обратной семантиче-
.►11Й эволюции: от fe — в значении ‘скот, деньги, богатство’ к ‘богат-
. то, имущество, движимость’. Значение этих наблюдений для уста-
оонлепия генетического начала феодальных отношений возрастает, если
1-к'сть более позднее социальное совпадение в средневековом мышле-
нии феода как материального обеспечения за службу и бенефиция —
<> шюдеяния’: «Beneficium, quod vulgo dicitur feodum» («Бенефиций,
чнорый по-народному (в народе) называется феод») [Boutruche R. 1968.
Vol. I. Р. 211; возражения вызывает предполагаемое Р. Бутрюшем позд-
нее появление понятия feod, не учитывающее древнейшие истоки сло-
«ы 1ё и значениях ‘скот, имущество, деньги’ и отраженные в них обще-
11псиные отношения].
И славянском мире материальным обеспечением за «дружбу»-служ-
<н и дружине наряду, видимо, с конем и оружием становились также
чиры с дальнейшим их развитием в продовольственное обеспечение —
»Ч/М1.
Анализ социально-экономических и социально-политических струк-
тур племенного строя славян в VI — начале VII в. свидетельствует о
him, что князь оказывался во главе трех его структурных систем —
n ifwiiu как макросистемы и подсистем: знатного рода, который стано-
•ппся княжеским, а также дружины. Эти подсистемы были автономны
•pvi к другу. Род, который в этот период представлял собой большую
'> ||риархальную семью, являлся частью племени, но в отличие от него
<>1.1.1 соединен близкими кровнородственными и производственными
. пи (ими. Наличие собственного комплексного хозяйства, патриархаль-
ных рабов и слуг создавало условия для относительно самостоятельно-
• >> 1кономического существования княжеского рода. Княжеская дру-
• ина также являлась составной частью макросистемы племени. Но это
77
была структура, независимая от народного собрания и совета старей-
шин, поскольку была основана на принципе личной дружбы-службы
князю. Все эти три системы нс только возглавлялись князем, но функ-
ционально были интегрированы системой добровольных податей и кня-
жеских пожалований, объективно необходимых для их воспроизводства
и дальнейшего существования. В последнем наблюдении, а также в ана-
лизе племени VI — начала VII в. как сложной в структуре замкнутой
системы, основанной на горизонтальных связях и началах эксплуата-
ции патриархальных рабов — основное отличие нашей концепции от
других, в которых выделялись лишь отдельные институты племенного
строя или сочетание некоторых из них без функционально соединяю-
щих их возникающих податей (они назывались ранее вне системных
связей), первоначально добровольных, и феода-корма.
Обобщая анализ социального положения князя в позднеплемен-
ном славянском обществе, отметим также его наделение правовыми
функциями в виде участия в решении основных юридических дел в
народном собрании племени, также, возможно, с социально-эконо-
мическим следствием отчисления части судебных штрафов — прода-
жи. Во время войн князь мог быть предводителем войска, хотя этой
функцией мог обладать и другой, более опытный или талантливый в
военном деле член племени. Исполнял князь и функции ежедневного
управления племенем, чего не мог делать совет старейшин и тем более
народное собрание.
Таким образом, в последний период существования племенного
строя князь и княжеская власть как социально-политические институ-
ты приобретали особое значение. Но наряду с ними существовали еще
древние по происхождению племенные институты — совет старейшин
и народное собрание как высший коллективный орган племенного
самоуправления. Князь и княжеская власть участвовали во всех основ-
ных формах экономических, социальных, политических и правовых
отношений в племени и в их регулировании, что создавало условия
для ускоренного развития именно этого института в системе племени,
в сравнении с его другими структурными элементами.
У славян в это время, вероятно, уже существовал и символ княже-
ской власти — деревянный посох. Подобно многим другим институ-
там он также продолжил индоевропейскую традицию. В изучении это-
го вопроса конструктивное направление наметил О. Н. Трубачев. При
анализе названия города Киева [обзор новейших мнений см.: Свердлов
М. Б. 1996. С. 590] он обратил внимание на широкое распространение
топонимов Киев, Киева, Киева и т. п. (и производных от них Киевец,
Кневичи и т. д.) в обширнейшей зоне славянского расселения в Цент-
ральной, Юго-Восточной и Восточной Европе. О. Н. Трубачев тради-
ционно производит эти топонимы от имени Кий (первоначальное зна-
чение слова кий — ‘дубина, колотушка, пест’). Развитие этого имени в
топоним он объяснил как изменение славянского личного имени в
78
иртяжательное прилагательное: *Киев город и т. д. [Трубачев О. Н.
|'ГЛ. С. 133—136]. По нашему мнению, эти наблюдения, убедительно
• н жаля пая славянское происхождение топонима Киев, не объясняют
нжую необычайную распространенность имени Кий, отразившуюся в
• ипопимике. Поэтому можно предположить, что происхождение топо-
нимов Киев и близких с ним однокоренных названий восходило не к
иоииму, а непосредственно к существительному кий в значениях ‘пря-
Ч.Н1 палка’, ‘посох’, ‘жезл’ как архетипичный символ власти в племени
«> м. ранее, с. 46). При такой интерпретации происхождения топонима
>ччм) киев обозначал племенной центр, место, где находится носитель
•(.(сменной власти (по модели град-город стольный, то есть город, где
•(.(ходится княжеский с/пол-престол). В этом случае становится понят-
и>11 значительная распространенность топонима Киев и близких к нему
•.иканий городов с возможным дополнительным путем образования
• «шопима от появившегося эпонима с таким именем. Видимо, забве-
нием в XI в. древнейших истоков названия стольного города Киева и
• 1Н'дпевековым историзмом, стремившимся по созвучию установить
•ннипма, можно объяснить тот факт, что в Повести временных лет
Нестор отразил ожесточенные споры о том, кем же был Кий, перевоз-
имом через Днепр или главой правящего княжеского рода («княжаше
• родЪ своемь») ]ПВЛ. С. 9].
Славянские князья того времени были известны их современникам
п Византийской империи не только по социальному положению, но в
некоторых случаях и по именам. Они излагают эпизоды, которые по-
1ШН1ЯЮТ конкретизировать общественное место князя в славянском
племени, установить формы его социального поведения.
Первым по времени такое сообщение о славянском князе принад-
лежит готскому историку Иордану. Он закончил свое сочинение «О
нрнисхождении и деяниях гетов» около 551 г., но использована в нем
информация предшествующего по времени труда готского историка
Киссиодора (ок. 526—533), то есть восходит она к первой трети VI в.
И ।.иная события истории готов IV столетия, он сообщает о князе ан-
HMt. которого он называет Boz и в соответствии с латиноязычной тра-
дицией — королем (гех). В использовании этого социального термина
••н не отличается от римского историка и проницательного аналитика
I кннта, который так же называл германских князей (королей) своего
•кисни. Однако в данной записи Иордана форма имени антского князя
мифически недостаточно ясна, вследствие чего существуют многочис-
ленные се интерпретации (Свод. I. С. 1 14—115, 159—160], к тому же
•и(можно, что в имени Boz отразилась передача праславянского слова
’х<н1|ь ‘вождь’ [Трубачев О. Н. 1991. С. 229].
Ьолее определенны сведения византийских авторов о славянских
*(((|(1>ях, которых они называли по-гречески традиционно — архонта-
ми или па латинский манер — риксами (рексами). Имена некоторых
•к них известны. При изложении обстоятельств хорошо известных
79
византийцам нападений в VII в. славянских племен на Фессалонику
автор «Чудес св. Дмитрия Солунского» (Собрание II) уверенно разли-
чает воеводу славянского войска Хацона, которого он называет хоро-
шо знакомым византийцам титулом экзарх [Свод. II. С. 93—94, 133,
135], и князя славянского племени ринхинов Первуда, титул которого
он передает через заимствованное из лат. гех (ката той тыи Pvyx'LVa)’'
ртуудс) [Свод. И. С. 144, 145]. Используя тот же социальный термин,
называет он и «князей племени другувитов» [Свод. II. С. 144, 145|.
Такая конкретность в указании глав племен особенно обращает на себя
внимание, если учесть, что для обобщающего указания славянских
знатных людей автор «Чудес» использовал более широкие и менее кон-
кретные понятия — вожди, архонты (тыи тши ёбиыи ё)уоицёиыи; тыи бе
<...> архбитыи tgjv ХкХар(иыи) [Свод. И. С. 162, 163]. При изложении
событий 90-х гг. VI в. Феофилакт Симокатта сообщает об Ардагасте,
который во главе огромного войска захватил на византийской терри-
тории многочисленных пленных и добычу [Свод. II. С. 15]. Когда ви-
зантийцы во главе с полководцем Приском перенесли военные дей-
ствия на славянскую территорию, то они разграбили «страну, подвла-
стную Ардагасту» [Свод. II. С. 20, 21]. По мнению Р. Бенедикти и С. А.
Иванова, Ардагаст распространял свою власть на данную территорию,
имел ее в своем подчинении [Benedicty R. 1964. S. 55; Свод. II. С. 51]. В
связи с этим мнением можно отметить, что власть — понятие много-
значное. О правах и возможностях Ардагаста реализовывать свою волю,
политическое руководство или господство над населением этих земель
никаких сведений нет. Вероятно, Ардагаст был талантливым полити-
ком и военачальником (об этом свидетельствуют его первоначальные,,
победы над византийцами). Он сумел возглавить значительное объе-
динение славянских племен, и ему было подчинено их объединенное
войско, видимо, прежде всего вследствие его авторитета.
Если в сообщениях об Ардагасте Феофилакт Симокатта не называ-
ет его титула, то в дальнейшем рассказе о той же военной кампании
против славян по отношению к впервые упоминаемому Мусокию он
особо отмечает: «называемого на языке варваров риксом» [Свод. II.
С. 23], уже традиционно отождествляя славянский социальный тер-
мин князь и латинский — гек-король.
Территории, населенные объединением славянских племен или
значительным племенем, с определенными границами, в пределах ко-
торого господствовало одно племя во главе с князем, стали называться
в Византии VI—IX вв. «Славиниями» [Литаврин Г. Г. 1999. С. 520—
526]. Вероятно, общественное положение князя в этих догосударствен-
ных образованиях основывалось на насильственном подчинении дру-
гих племен, входивших в эти объединения, и стало властным, потес-
тарпым (лат. potestas власть).
Внутреннее развитие экономических, социальных и политических
структур славянских племен, их постоянные войны с Византией, то
80
>н<1 тыс, то враждебные отношения с аварами и германцами, вероят-
но, способствовали ускоренному выделению княжеской власти из си-
।смы традиционных племенных институтов. Уже прекрасно осведом-
н ппын Менандр, излагая современные ему события (ок. 560 г.), сооб-
Hiiicr о знатном анте Мезамире, который надменно вел себя по отно-
>111’111110 к аварам (Свод. 1. С. 311—313, 317; анализ общественного по-
|»жепия Мсзамира см. ранее с. 67—68]. Менандр не указал, что Меза-
мир является князем (архонтом или риксом). Но, как следует из опре-
(гвепия Менандром его родственных связей через более знаменитых
Hui Идаризия и брата Келагаста (предшествующий текст, повествую-
<|Ц1И о них, не сохранился), он принадлежал к княжескому роду.
Свойственная индоевропейским народам и, как ранее было отме-
пн, в том числе славянам открытость к взаимодействию с другими
• у шнурами наряду с объективными имманентными социальными про-
чессами также влияла на социальное поведение князя. В постоянных
воинах с Византией, особенно после расселения на византийской тер-
пи юрии, славяне не только быстро перенимали у византийцев систе-
ж вооружений, наступательных и осадных. Византийская культура
во (действовала также на быт и социальное поведение славян. Как слс-
ivei из рассказа Прокопия Кесарийского о рабе-анте Хилвудии, он
>> (учился говорить по-гречески и выдавал себя за того анта Хилвудия,
»|>к>рый стал полководцем на византийской службе [Свод. I. С. 187;
lunuiepuH Г. Г. 1986]. Показательно, что раб Хилвудии усвоил все это,
•П.1ИМО, в славянской среде, в отличие от своего антского тезки и Доб-
(MicBi, которые находились на византийской службе. Как следует из
««(Ыпсний Собрания II Чудес св. Дмитрия Солунского о событиях
\ 11 и., князь славянского племени ринхинов носил византийскую одеж-
(V и шпорил по-гречески [Свод. II. С. 93—94, 147, 199, 208].
Комплексный анализ всех видов исторических источников позво-
><| । установить место и значение князя и княжеской власти как инсти-
х uni позднего племенного строя. Их экономическими основаниями
•Il hi собственное господское хозяйство и статус господина челяди,
•»,|«1чаишсй патриархальных рабов, добровольные внутриплеменныс
•|<>.|||<>111спия в мирное время и военная добыча. Их социальными ос-
><ui.il।пями являлись не только знатное положение, включая припад-
ч *пость к знатному роду, избрание народным собранием князя с ад-
...пстративно-судебными функциями управления, более ограничен-
»им|1 по отношению к древнейшим по происхождению верховным
»(к in гутам племенного самоуправления — племенному собранию и
xuiciy старейшин. Князь стал главой дружины — лично преданных
• >к Н/н’Л’и-дружинников, дружба-служба которых вознаграждалась кня-
• < ким материальным обеспечением. В основе такого особого поли-
неи ского статуса князя находилась объективная необходимость по-
• тинного института племенного внутреннего управления и внешних
•* шипений с другими социально-политическими образованиями, пле-
81
менами и государствами, но при верховных правах племенного народ-
ного собрания. При этом очень важно постоянно иметь в виду, что
князь и княжеская власть являлись не отдельно взятыми институтами
позднего племенного строя, а органической составной частью племен-
ной структуры, прямо и опосредованно соединенной прямыми и об-
ратными связями со всеми другими структурными элементами племе-
ни. Важно также учитывать, что особое положение князя и княжеской
власти в племени формировалось не только функционально-организа-
ционно, но и экономически — системой добровольного внутриплемен-
ного податного обложения. У князя и княжеской власти в славянском
племени, как и у других индоевропейских народов Европы на данной
стадии общественного развития вне зоны античных рабовладельческих
обществ, существовали не только эти социально-экономические, но и
социально-политические основания для их дальнейшего эволюцион-
ного развития — княжеская дружина. При этом можно отметить одну
важную особенность формирования институтов князя и княжеской
власти в славянском племени в сравнении с германским. Если герман-
цы сохранили индоевропейскую традицию сакральности княжеской
власти и как следствие этого — мифологизацию происхождения кня-
жеских родов, то у славян эти явления не прослеживаются, что можно
объяснить внутренними, неизвестными нам процессами, которые про-
исходили в славянских племенах до их выхода на «историческую аре-
ну» в эпоху Великого переселения народов в VI в. Поэтому идеологи-
ческим основанием князя и княжеской власти у славян, в отличие от
германцев, становились не их сакрализация и мифологизация, а сред-
невековый историзм конкретных личностей, причинно-следственных
связей и конкретных обстоятельств.
Глава III. Князь и княжеская власть у восточных славян
в переходный период
ОТ ПЛЕМЕНИ К ГОСУДАРСТВУ
Экономические, социальные, внутри- и внешнеполитические фак-
торы способствовали появлению еще в VI — начале VI] в. политичес-
ких союзов славянских племен. Они позволяли успешно защищаться
от врагов и побеждать противников. Талантливые или удачливые кня-
зья становились во главе таких союзов. Ардагаст во главе многочис-
ленного славянского войска дошел до Адрианополя, захватив большое
число пленных и богатую добычу. Когда византийцы перенесли воен-
ные действия на славянские земли, они «разорили страну Ардагаста»,
то есть этот князь находился во главе союза племен, которые занимали
обширные территории [Theoph. Sim. II, 7; VI, 7]. Возможно, его обще-
ственное положение утверждала еще догосударственная организация
(см. также ранее, с. 80). На северо-востоке византийских владений уже
в конце 70-х гг. VII в. существовал союз «Семи племен», который был
подчинен болгарским ханом Аспарухом [Свод. II. С. 314—316, ком-
ментарии Г. Г. Литаврина; Свердлов М. Б. 1997. С. 48—50, 52—54, см.
там же литературу вопроса].
Ко второй четверти — середине VII в. относится образование на
землях формирующихся западных славян государства во главе с франк-
ским купцом Само. За значительную «пользу» (utilitas), оказанную сла-
вянам в их борьбе против угнетателей, он был избран славянами «ко-
ролем» (eum super se eligunt regem) [Свод. II. С. 366, 367]. В. К. Ронин
перевел utilitas как ‘доблесть’, объясняя это понятие как «главную доб-
родетель военного вождя и правителя, соединяющую в себе силу, энер-
гию, мудрость, т. е. вообще способность эффективно распоряжаться
своей властью» [Свод. II. С. 383]. Видимо, utilitas как более широкое
понятие польза — мужество, мудрость в борьбе с аварами была доста-
точным основанием, чтобы Само стал знатным в славянской среде и
избран князем в соответствии с древней славянской традицией вне
зависимости отего этнической принадлежности франка, как написано
в Хронике Фредегара и считает большинство исследователей, или, как
думает В. К. Ронин, галло-римлянина. Жизненный путь Само свиде-
тельствует о том, что в это время у славян традиция избрания князя из
83
знатного рода была дополнена а конкретных условиях активных военных
действий с противником избранием из своей среды людей знатных по
мужеству и по мудрости, хотя первоначально они могли быть людьми
незнатными или неславянского происхождения. Государство, в котором
Само «счастливо правил», как написано в хронике Фредегара VII в., было,
вероятно, потестарпым, основанным па завоевании и власти завоевателя,
соединившим племенные традиции и начальные государственные инсти-
туты |см.: Свердлов М. Б. 1997. С. 50—51].
Аналогичные процессы происходили и у славян Восточной Евро-
пы, формировавшихся в восточнославянский этнос. Экономическая и
социальная среда, в которой реализовывались восточнославянские
институты князя и княжеской власти, в VII—IX вв. существенно изме-
нялись. Восточнославянские племена расселились в этот период от
Прикарпатья, Днепра и Южного Буга до среднего течения Оки, верхо-
вьев Северского Донца и Дона, от Псковско-Ильменьского межозерья
до Среднего Поднспровья [Ляпушкин И. И. 1968; Никольская Т. Н. 1981;
Седов В. В. 1982; 1994; Смиленко А. Т. 1989; и другие работы]. Племена
дулебов, хорватов, тиверцев, уличей, полян, древлян, дреговичей, се-
верян, радимичей, кривичей и словен расселялись на обширные тер-
ритории, разделенные лесными массивами и болотами. Их поселения
располагались гнездами с расстояниями между ними от 30—40 до 100
км и более [Ляпушкин И. И. 1968. С. 128]. Такая система расселения
восточнославянских племен может свидетельствовать о том, что они
представляли собой союзы, состоявшие из малых племен [LowmianskiН.
1963. Т. 11. S. 33—46]. Б. А. Рыбаков назвал такие племенные союзы
«союзами союзов» [Рыбаков Б. А. 1958. С. 857], а И. Я. Фроянов вслед
за ним — «суперсоюзами», «союзом союзов» и «сверхсоюзом» восточ-
нославянских племен [Фроянов И. Я. 1980. С. 13—14 и след. ]. Впро-
чем, оба этих ученых нс обосновали употребление такой «союзной»
терминологии. А. А. Горский, напротив, предположил, что термин пле-
мена по отношению к восточным славянам догосударственного перио-
да неверен, поскольку в период славянского расселения VI—VIII вв.
племенные структуры были разрушены и образовались новые общно-
сти на территориальной основе. При этом определяющим поводом
изменений оказывается внешняя причина переселений, а не внутрен-
ние объективные факторы экономической, социальной и политиче-
ской эволюции [Горский А. А. 1999. С. 160—177; 2000]. Это мнение
также не убеждает, поскольку не учитывает, па наш взгляд, институты
племенной организации на последнем этапе ее существования, сохра-
нение в VIII—X вв. названий по занимаемым территориям (поляне,
древляне, дреговичи, волыняне, уличи, тиверцы), по князьям-эпони-
мам, создававшим властные (потестарные) образования (радимичи и
вятичи — от имен князей Радим и Вятко), разные традиции матери-
альной и духовной культуры (керамика, украшения, домостроитель-
ство, погребальный обряд).
84
Прослеживаемое по археологическим материалам единство (с ло-
кальными вариантами) материальной и духовной культуры каждого из
восточнославянских племен [см.: Ляпушкин И. И. 1968; Седов В. В. 1982;
см. там же литературу проблемы] указывает на сохранение их традици-
онной внутренней этнокультурной общности, тогда как расселение на
шачительных пространствах — на сохранение ими общественно-по-
литического и демографического потенциала. Потакая система рассе-
ления свидетельствует также об эволюционных изменениях в это вре-
мя структуры племенного управления: на обширных территориях на-
родное собрание как главный орган самоуправления теряло возмож-
ности быстрого сбора соплеменников, что объективно вело к росту
шачения совета старейшин, состоящего из племенной знати, а также
князя, иххоллективных и индивидуальных решений.
Одновременно материальные процессы вели к структурным изме-
нениям восточнославянского общества. В традиционном для индоев-
ропейских и, в частности, славянских народов пашенном земледелии
стало широко использоваться железо для изготовления сельскохозяй-
ственных орудий. В IX—X вв. практиковалась паровая двух- и трех-
польная система земледелия с севооборотом яровых и озимых культур
(рожь, твердая и мягкая пшеница, разные виды ячменя, полба, овес,
овсюг, гречиха) с огородными, бобовыми и техническими культурами.
I Io-прежнему распространены были животноводство, охота, рыболов-
ство и бортничество. Развивались железоделательное производство,
металлургическое, кузнечное и ювелирное дело, керамическое произ-
водство (с IX в. — гончарная керамика, хотя для домашних целей про-
должала использоваться лепная посуда). Такой уровень производства
делал малую семью, ранее автономно существовавшую в составе боль-
шой патриархальной семьи, экономически самостоятельной. Малая
семья могла себя материально обеспечить. Поэтому большие патриар-
хальные семьи с коллективным производством и распределением про-
дукта, с коллективным владением в пределах племенной земельной
< мбствсппости и с коллективной правовой ответственностью распада-
ются. Основными типами семейной организации стали малая семья и
но шикающая на ес основе неразделенная семья, отцовская и братская.
Вследствие этого патриархальная большесемейная община трансфор-
мируется в соседскую с индивидуальной и в редких случаях малосе-
мейной правовой ответственностью.
В результате данных структурных изменений общества, развития
юседских отношений, общественного разделения труда в IX—X вв. у
пистонных славян развивается торговля, формируется денежная систе-
ма. появляются города — торговые, ремесленные, военно-политичес-
»не и идеологические центры — укрепленные и открытые поселения
\ Ьтуткин И. И. 1968. С. 149—154; Мавродин В. В. 1971. С. 37—45;
hv.iKim В. А., Дубов И. В., Лебедев Г. С. 1978; Седов В. В. 1982. С. 236—
.'17; Свердлов М. Б. 1983. С. 23—28, 90—105; Древняя Русь: Город, за-
85
мок, село. 1985; Носов Е. Н. 1988, 1990; 1993; 1999; Рябинин Е. А. 1994,
Даркевич В. П. 1994; 1995; 1997; Толочко П. П. 1997; и др. ).
Существенная информация об общественно-политических струк-
турах племенного княжения, о месте в них князя и значении княжес-
кой власти содержится во включенных в состав Повести временных
лет (здесь и далее — ПВЛ) преданиях об убийстве древлянами киев-
ского князя Игоря и о мести им княгини Ольги за убийство мужа.
А. А. Шахматов считал, что предания об убийстве князя Игоря и
мести Ольги были включены в Начальный свод в Киеве (1093— Ю9э гг.),
а о походе на древлян и взятии их политического центра Искоросте-
ня - в ПВЛ (1113 г.) \Шахматов А. А. 1908. С. 109-1 Ю]. По мнению
В. М. Истрина, эти предания являлись органичной составной часть
единовременно написанного летописного текста {Истрин В. м.
С. 56-57]. Е. А. Рыдзевская отметила в них основное - фольклорное
происхождение, но отличное от скандинавских сюжетов, тогда как а. •
Кузьмин - «обрывки каких-то предшествующих повестей» [Рыбзевс-
кая Е. А. 1978. С. 194—202; Кузьмин А. Г. 1977. С. 336].
Существенны различия в интерпретации общественно-политич -
ского содержания этих преданий. От первоначального изложения и -
торичсских событий в соответствии с летописным повествованием
использования в исследованиях отдельных содержащихся в них исто-
рических реалий (такому принципу еще следовали ведУ^ие отечествен-
ные ученые XIX в. [см.: Карамзин Н. М. 1989. Т. I. С. 120-122, Соловье
С. М. 1959. Кн. I. с. 153—156; и др. ]), историки перешли к аналити-
ческому выделению в них информации об общественно-политическом
строе восточных славян до образования Русского государства во вто-
рой половине IX в. М. Ф- Владимирский-Буданов отметил формир
вание в этот период на основе восточнославянских племен новых по-
литических образований — княжений. Он характеризовал их, исходя
из фиксируемой в них княжеской власти, как государственный стро ,
появившийся до князей-варягов \Владимирскии-Буоанов М.
С. 12-13]. Такой исследовательский подход вносил историзм в рас-
крытие конкретных переходных общественно-политических форм о
племени к государству.
Эти наблюдения были развиты в отечественной литературе сере-
дины - второй половины XX столетия. В ней было отмечено, что
результате объективных экономических и социальных процессов племя
эволюционировало в новую структуру — племенное княжение,
еще сохранялся традиционный институт народного собрания как вь -
шего органа самоуправления, но происходил рост значения кня -
ской власти и племенной знати, которая составляла правящую эли у
племенного княжения. Эти наблюдения о структуре племенньдх кня-
жений как нового этапа развития племени были сделаны II. н. ip -
тьяковым и поддержаны Б. Д. Грековым. Но они преувеличивали с -
пень их социально-политического развития как государственных о
86
разований в духе идей пссвдопатриотичсских кампаний сталинского
режима конца 40-х — начала 50-х годов [Третьяков П. Н. 1953. С. 296—
4)3; Греков Б. Д. 1953. С. 528]. Наблюдения над структурой племен-
ных княжений как переходной формы общественно-политического
устройства от племени к государству были обстоятельно разработаны
В. В. Мавродиным и поддержаны в последующей литературе [Мавро-
дин В. В. 1971. С. 100—109; 1971а; см. также: Loiemianski Н. 1970. Т. IV.
S. 108—229; Шаскольский И. П. 1972. С. 56—57; Королюк В. Д. 1972.
С, 218—219]. И. И. Ляпушкин подверг критике мнение о племенных
княжениях как государственных образованиях [Ляпушкин И. И. 1968.
С. 162—169], что не опровергало мнения о племенных княжениях как
и более высокой стадии развития племенной структуры [Пашуто В. Т.
1974]. Д. С. Лихачев и близко к нему В. Т. Пашуто обратили внима-
ние на социальные реалии в них с определяющим значением пле-
менной знати, а нс народного веча [ПВЛ. 1996. С. 435—437; Пашуто
В. Т. 1965. С. 15]. В новейшей литературе есть тенденция к их назва-
нию «племенными княжествами» [см.: Горский А. А. 1989. С. 29], но
такой термин упреждает, как представляется, формирование княже-
ства как определенной государственной структуры, во главе которой
находится князь.
Б. А. Рыбаков рассматривал предания о мести Ольги как «полити-
ческий трактат», написанный в середине X в. Его историческая ин-
формация раскрывает, по его мнению, «внутреннюю структуру пле-
менного союза, уже переросшего в государство» с возрастающей иерар-
хией «лучших» мужей, «нарочитых» мужей, князей, которые хорошо
пасут Деревскую землю. Б. А. Рыбаков предположительно отнес князя
Мала к «светлым князьям», которые указаны в русско-византийских
договорах 911 и 944 гг. (см. далее) [Рыбаков Б. А. 1965. С. 15]. Противо-
положно суждение И. Я. Фроянова. В рассказах о мести Ольги ему
•слышится отзвук некой зависимости княжеской власти от народа».
По мнению ученого, «<...> древляне (народ) собираются на думу с
Полным сознанием собственных прав, не озираясь на знать» [Фроянов
И. Я. 1980. С. 126, 127, примеч. 66].
Твкие существенные различия в определении происхождения пре-
даний о мести княгини Ольги древлянам, времени их включения в
ПВЛ, их конкретной исторической информации, в частности, о месте
и значении князя и княжеской власти в древлянском племенном кня-
жении побуждают вернуться к их специальному анализу.
Время формирования предания о мести княгини Ольги в том лите-
ратурном виде, в котором оно записано в ПВЛ, устанавливается доста-
точно определенно. В качестве киевских ориентиров происходивших
событий автор указал своим читателям дворы на Андреевской горе
княжих мужей Никифора и Чудина, которые участвовали наряду с
И шелавом, Святославом и Всеволодом Ярославичами в издании так
ин пинаемой Правды Ярославичей или Домениалыюго устава. Этот свод
87
юридических норм датируется серединой — третьей четвертью XI в.
(по нашему мнению, он был издан в середине XI в.) [Свердлов М. Б.
1988. С. 84—101, см. там же литературу вопроса]. Таким образом, пре-
дание о мести княгини Ольги в данном виде, вероятно, сложилось или
было записано через 100 лет после произошедших событий.
Этноним древляне использовался тогда только в исторических пре-
даниях (в ПВЛ он упомянут в последний раз под 6454/946 г.). Отсюда
его постоянное указание в обобщающей форме названия племени.
Повествование в фольклорной форме раскрывает реальное положе-
ние князя в племенном княжении середины X в. В предании об убий-
стве Игоря древляне уподобляют себя стаду овец, а князя Игоря —
волку, который повадился этих овец таскать. Эта образная фольклор-
ная антитеза продолжена в предании о сватовстве древлянского князя
Мала к княгине Ольге, и здесь она содержит информацию, сохранив-
шуюся в народной памяти, о значении князя в Древлянской земле:
«Мужа твоего убихомъ, бяше бо мужь твои аки волкъ восхищая и гра-
бя, а наши князи добри суть, иже распасли суть Дерсвьску землю»
[ПВЛ. 1996. С. 27]. Глагол «распасти», сохраняющий значение пасти,
переводят обычно литературно, но иносказательно — устроить [Срезнев-
ский. III. Стб. 78], беречь |ПВЛ. 1996. С. 164; БЛДР. 1997. Т. 1. С. 105].
Между тем глагол пасти продолжает смысловое и тематическое содер-
жание повествования: древлянские князья пасли древлян. В отличие от
волка Игоря они являлись пастухами древлян, управляя (это значение
содержалось в семантике глагола пасти [Срезневский. 11. Стб. 885]) ими
и защищая их.
Можно подумать, что противопоставление «добрых» древлянских
князей «волку» — Игорю не более, чем фольклорная или литературная
антитеза. Между тем, наблюдения Н. И. Милютенко позволяют пред-
положить, что древляне действительно преуспевали в правление своих
независимых от Киева князей. Судя по распространению древлянских
археологических памятников, они ограничили расселение полян в IX—
X вв. на запад узкой полосой, 25—30 км, «гор» по берегу Днепра. К концу
IX в. древляне подчинили, вероятно, дреговичей и волынян. После
подчинения власти киевских князей они неоднократно пытались от
нее освободиться. Да и в составе Русского государства Древлянская
земля (позднее в составе Туровского княжества) имела большое значе-
ние в качестве обширного западного княжения в правление Олега Свя-
тославича, Святополка Ярополковича и Святослава Владимировича
[Милютенко И. И. 1993].
Если иметь в виду такое положение древлянского племенного кня-
жения до его инкорпорации в составе Русского государства, то станет
понятен реальный смысл сватовства князя Мала к овдовевшей Ольге.
Мал и древлянская знать стремятся не отделиться от Русского государ-
ства, а, напротив, продолжить государственные связи посредством ди-
настического союза, но уже во главе с древлянским князем. Кроме
88
i.(кого политического основания в сватовстве древлянского князя, воз-
можно, как отметил Д. С. Лихачев, отразился и древнейший по проис-
хождению обычай, согласно которому человек, убивший царя (главу
рода), становится его преемником во власти, женившись на вдове уби-
|<>го |ПВЛ. 1996. С. 435]. Но, по нашему мнению, если такая идея и
i хтсствовала, то не более, чем фоновая, восходившая к архаическому
периоду, поскольку то же предание содержит информацию о конкрет-
ных политических действиях древлян по отношению к киевской пра-
вящей династии: в качестве победителей они хотят удалить осиротев-
шего Святослава с политической сцены — «створимъ ему, якоже хо-
шемъ» (ПВЛ. 1996. С. 27]. Таким образом раскрываемое содержание
политических событий, отраженное в исторических преданиях об убий-
с।нс князя Игоря и мести древлянам Ольги, свидетельствует о высо-
ком уровне самосознания древлянского князя Мала как политическо-
ю главы племенного княжения, в данном случае — входящего в состав
формирующегося Русского государства. Князь племенного княжения,
исроятно, продолжал традиции предшествующего племенного строя в
исполнении ежедневных административных функций, участия в суде
племени и в возможном исполнении высших воеводских функций.
Можно предположить, что значение княжеской власти в каких-то из
и их обязанностей увеличилось. Об этом косвенно свидетельствует сва-
iiiiicTBO к вдове великого князя русского Ольге, которой едва ли пред-
1а1<ти в мужья малозначимое племенное должностное лицо. Видимо,
1 рели «светлых и великих князей», которые находились «под рукою»
игликого князя Олега согласно договору 911 г. Руси и Византийской
империи, были и племенные князья. Такой титул этих князей также
может свидетельствовать о возрастании значения князей внутри пле-
менного княжения. Эти предположения гипотетичны, хотя их и следу-
<-| учитывать при анализе тенденций развития княжеской власти в во-
i ючпославянском племенном княжении.
Предание о мести княгини Ольги древлянам сохранило информа-
ции) и о древлянской знати, которая наряду с князем принимает ос-
новные политические решения и участвует в их исполнении. Ее назва-
нии — лучыиии мужи, мужи нарочиты использованы и в других фольк-
uipiibix по происхождению известиях ПВЛ долетописного периода.
Нчтими мужами кроме древлянской знати в ПВЛ названа также знать
< ••иен, кривичей, чуди и вятичей, которых князь Владимир Святосла-
вич переселил в конце X столетия в южнорусские города, уничтожая
ijiciiiiioio племенную знать, интегрируя территории бывших племен-
ных княжений в составе Русского государства (под 6496/988 г.) (см.
i.i ice, с. 270). В другом предании, записанном в ПВЛ под 6505/997 г.,
ичшими мужами названы печенеги, видимо знатные, которые были
• ипрпвлены послами в осажденный ими Белгород. Таким образом,
ччп>|1нс лучыиие мужи использовано в легендарном пласте известий
। о» обозначения племенной знати, тогда как в качестве названия рус-
89
ской знати середины XI в. оно уже не использовалось. Показательны в
данной связи упомянутые в ПВЛ под 6579/1071 г., видимо со слов
киевского княжого мужа Яна Вышатича (ум. 1106 г.), лучыиие жены в
рассказе о восстании во главе с языческими жрецами — волхвами на
Волге [Лихачев Д. С. 1947. С. 97—98]. Принадлежность этих жен, вла-
девших имением и продовольствием, к местной знати совмещалась в
этом рассказе с архаическими ритуальными действами волхвов по от-
ношению к ним. Поэтому Ян Вышатич и летописец осознанно архаи-
зировали социальную лексику по отношению к современной им пери-
ферийной волжской знати, называя ее иначе, чем знатных мужей и
жен центральных регионов Руси.
Понятие нарочитый в применении к знати также относится к древ-
нейшему по времени пласту записей ПВЛ. Детей «нарочитое чади»
забирали по приказу Владимира Святославича насильно учить в хрис-
тианских школах (под 6496/988 г.). «Нарочитые мужи» названы среди
знатных людей, которые могли приходить пировать в гридницу на кня-
жеском дворе «при князи и безъ князя» (6504/996 г.). В последний раз
это понятие используется в ПВЛ под 6523/1015 г. как название новго-
родцев, которые «иссекли» варягов, творивших насилие в Новгороде.
Таким образом, в предании о мести княгини Ольги древлянам, сло-
жившемся или записанном в середине XI в. в сохранившейся в ПВЛ
форме, отразилась древнейшая социальная лексика «долетописного»
периода X — начала XI в., обозначавшая знать племенного княжения.
Это были традиционные для европейского раннего средневековья по-
нятия в виде субстантивированных прилагательных в превосходной
степени через противопоставление простым свободным людям:
optimates, maiores, honestiorcs в латиноязычной письменности. Такая
информативность обобщенных названий знатных людей способство-
вала сохранению понятия лучыиии мужи в последующей русской соци-
альной терминологии XI—Х111 вв. Понятие нарочитые мужи— ‘на-
званные, ведомые, избранные, лучшие’ является синонимом лучьшие
мужи. Такое широкое употребление слова муж с разными эпитетами
стало, по мнению А. С. Львова, причиной его замены на Руси заим-
ствованием боярин в значении ‘богатый и знатный’ [Львов А. С. 1975.
С. 214-215, 222].
Традиции института народного собрания подразумеваются в извес-
тии о том, что древляне (в целом) «съдумавше» со своим князем Ма-
лом, когда они узнали о возвращении киевского князя Игоря для по-
вторного взимания дани. В отличие от интерпретации этого известия
как «совета знати одной земли» (В. Т. Пашуто) и противоположного
крайнего суждения — народ задумал убить князя Игоря, «не озираясь
на знать» (И. Я. Фроянов, см. выше с. 87), его содержание было рас-
крыто И. И. Срезневским социально нейтральным значением глагола
«съдумати» — ‘обсудить, обдумать’ [Срезневский. III. Стб. 699], что
соответствует обобщающему характеру изложения событий в фольк-
90
lopiioM повествовании: древляне без различий в социальном положе-
нии вместе со своим князем Малом «держат совет» |ПВЛ. 1996. С. 163;
1»ЛДР. 1997. Т. 1. С. 105], обсуждают, обдумывают опасную для них
юнкрстпую ситуацию. При такой интерпретации раскрывается ин-
i пггуционная определенность данного факта в давней традиции пле-
менного народного собрания. Но это было, вероятно, уже собрание не
•мех древлян, расселившихся на обширной территории среди лесов и
Полот от Припяти до верховьев Случи и Тетерева [Седов В. В. 1982.
< 101 — 106] (для их сбора понадобилось бы много времени), а город-
। кого и сельского населения главных политических центров древлян —
Искоростеня и Овруча.
Древлянская знать указана в предании в качестве послов, что про-
лолжало древнейшую традицию, восходившую к племенному строю.
Но при изложении происходивших конкретных событий раскрывалось
1акже их социально-политическое значение в племенном княжении.
Когда Ольга потребовала прислать ей в качестве послов «мужи наро-
читы», «деревляне изъбраша лучьшие мужи, иже дерьжаху Деревьску
>емлю» [ПВЛ. 1996. С. 27—28]. Глагол «дерьжати» в данном контек-
« ic — ‘править, управлять’ [Срезневский. I. Стб. 775; ПВЛ. 1996. С. 164;
ЬЛДР. 1997. Т. 1. С. 107]. Вместе с тем, древлянская знать не представ-
ляла собой некий один социальный слой. В ее составе находились
•сгярЪишины града» (понятие с корнем стар- для обозначения стар-
ших по положению) Искоростеня, которые были взяты в плен во вре-
мя штурма |ПВЛ. 1996. С. 29]. Слово старейшины имеет в ПВЛ лите-
ратурно-повествовательное значение [Львов А. С. 1975. С. 186], но в
ллнном контексте оно указывает, что в Искоростени, главном городе
лревлян, находились свои знатные люди, отличные от других древлян-
ских знатных людей. Являлись ли они служилыми людьми князя Мала
и hi принадлежали к старой племенной знати — не известно. Но в из-
вестиях о древлянской племенной знати отразилась информация о ее
пхождении в политическую элиту княжения: они принимали вместе с
князем основные политические решения, являлись послами, участво-
tt.ii и во внутреннем управлении, занимая особое положение в городах.
Основную роль еще сохраняло племенное народное собрание, но со-
бирать его становилось все сложнее, а князь и знать приобретали все
большее значение.
В племенных княжениях IX—X вв. развивались, вероятно, и другие
i (руктурные элементы позднего племенного строя — внутриплемен-
иое добровольное натуральное податное обложение в мирное время,
княжеская дружина и господское хозяйство с зависимыми людьми, но
прямых сведений об этих исторических явлениях нет (они включены в
информацию о Русском государстве X в., см. известия о челяди и плен-
никах в русско-византийских договорах 911 и 944 гг.).
Князь И КНЯЖЕСКАЯ ВЛАСТЬ В ПОТЕСТАРНОМ ГОСУДАРСТВЕ
Одновременно с эволюцией восточнославянских племен в племен-
ные княжения в VIII — IX вв. продолжалось в результате политических
и экономических факторов формирование межплеменных союзов.
Древнейшим из них в Восточной Европе являлся, видимо, союз пле-
мен во главе с дулебами. Их племя существовало еще в праславянский
период. Находилось оно в Центральной Европе, но часть дулебов по-
пала под аварское иго, а остальные расселились в разных направлени-
ях, включая Прикарпатье и Волынь. По мнению В. В. Седова, дулебам
свойственна археологическая культура типа Луки-Райковецкой, кото-
рая распространена от Волыни до правобережья Среднего Поднепро-
вья. Вероятно, из племенной группы дулебов VI—VII вв. образовались
позднее волыняне, древляне, поляне, дреговичи, названия которых
отразили местности, где они поселились [Седов В. В. 1982. С. 92—93;
см. там же литературу вопроса]. Происходил ли процесс таким обра-
зом или культура типа Луки-Райковецкой распространилась на племе-
на славянской пражско-корчакской культуры в этом обширном регио-
не вследствие политического господства дулебов, которое предполагал
еще В. О. Ключевский, определенных сведений нет. По археологичес-
ким материалам В. В. Седов подтвердил наблюдения В. О. Ключевско-
го и Л. Нидерле о преемственности племенного союза волынян и их
предшественников-дулебов на Волыни [Ключевский В. О. 1956. Т. I.
С. 110; Нидерле Л. 1956. С. 155—156; Седов В. В. 1982. С. 94], в связи с
чем конкретным содержанием наполняется записанное арабским гео,-
графом ал-Масуди предание о «валинана», у которых был верховный
«царь». Ему подчинялись прочие «цари», но в результате последовав-
ших раздоров их союз распался на отдельные колена и каждое племя
выбрало своего «царя». Таким образом, можно предположить, что в
этом предании, относимом к VIII—IX вв., прослеживается существо-
вание межплеменного союза во главе с талантливым предводителем-
князем, распад этого союза и дальнейшее существование племенных
княжений во главе со своими князьями.
Определенных сведений нет, объединялись ли поляне и северяне в
борьбе против военно-политического натиска Хазарского каганата (в
ПВЛ под 6367/859 г. сообщается о взимании хазарами дани с полян,
северян и вятичей) [ПВЛ. 1996. С. 12]. Но в Вертинских анналах под
839 г. сообщается о хакане-кагане росов. Автор этой части анналов
капеллан императора Людовика Благочестивого и очевидец событий
при дворе императора Священной Римской империи записал о неких
послах, которые прибыли к Людовику на Рейн в Ингельгсйм вместе с
посольством византийского императора Феофила. По его словам, они
«говорили, что их, то есть их народ, называют Рос (Rhos), что их ко-
роль, которого называют хакан, послал их к нему [Феофилу], как они
92
заявляли, дружбы ради». Византийский император сообщал, что об-
ратный путь этих послов из Константинополя пролегал среди «ужас-
нейших» «варварских племен». Поэтому, чтобы избежать опасности,
они были отправлены обратно в обход этих территорий. Людовик Бла-
гочестивый установил, что эти послы являются «свсонами» (племя в
Средней Швеции), и задержал их. Об этом он сообщил императору
Феофилу, чтобы тот решил сам, заслуживают ли они доверия и тогда
смогут «вернуться безопасно па родину», тогда как в противном случае
они будут возвращены в Константинополь. Чем закончился этот эпи-
зод, неизвестно, поскольку в 840 г. Людовик Благочестивый умер и
Пруденций отъехал ко двору западнофранкского короля Карла Лысого
|Латиноязычные источники по истории Древней Руси. 1989. С. 7—111.
Данное сообщение Пруденция о посольстве хакана-кагана народа рос
рассматривалось или упоминалось в разном контексте в бесчисленном
количестве работ, в том числе содержащих наряду с конструктивными
наблюдениями фактические ошибки и произвольные целенаправленные
построения. Оно изучалось как свидетельство основания Русского госу-
дарства скандинавами или службы русскому князю варягов-наемников,
как доказательство существования восточнославянского государства с
определенной внешней политикой по отношению к Византийской и Свя-
щенной Римской империям и как указание южного, черноморского, на-
правления экспансии шведов в Восточной Европе, и т. д., и т. п. Дела-
лись самые разные предположения и о целях посольства росов [истори-
ографический анализ см.: Сахаров А. Н. 1980. С. 37—42].
Между тем, как представляется, не учитывались в должной мерс
два обстоятельства. Императорский капеллан являлся, вероятно, участ-
ником приема Людовиком Благочестивым византийского посольства,
а также присоединенного к нему в Константинополе посольства кага-
на росов. Поэтому его записи в Бертинских анналах свойственна не
только обстоятельность, но и точность информации.
О локализации росов в IX в. в Среднем Поднепровьс свидетель-
ствует анализ русских, восточных, византийских и западноевропей-
ских источников [в новейших исследованиях см.: Свердлов М. Б. 1970;
1996. С. 596-597; Седов В. В. 1982. С. 111-113; Назаренко А. В. 1993.
С. 42; см. там же литературу вопроса]. В. В. Седов развил свою кон-
цепцию, предположив, что ославяненный этноним Русь неславянско-
го, вероятно, иранского происхождения (О. Н. Трубачев относит *ros-
/ *nis- к иранизмам скифо-сарматской основы, допуская также иидо-
прийскую основу | Трубачев О. Н. 1993; 1994; 1997; 1999]). Он стал ис-
пользоваться в славянском мире в позднеримский период, когда и усло-
виях славяно-иранского симбиоза формировались анты. Зона расселе-
ния русов им определена в регионе Днепровского Левобережья и Дона.
Этот регион, по его мнению, составлял территорию Русского каганата
со стольным городом Киевом в первой трети IX в. [Седов В. В. 1999. С.
27—81; см. там же новейшую литературу вопроса].
93
Проблема происхождения, семантики и локализации этнонимов и
хоронимое Рос/Русь — тема специальных научных разысканий. Но учи-
тывая ее особое значение в изучении начальных этапов становления
восточнославянской государственности, а потому — в анализе эволю-
ции княжеской власти на Руси, следует определить основные вопросы
ее исследования. Сложности определения истоков этнонимов и хоро-
нимов Рос/Русь заключаются в том, что Восточная Европа поздней ан-
тичности и раннего средневековья представляла собой обширнейшую
зону, где происходили этногенез славян, их этнокультурное взаимодей-
ствие с иранцами, балтами, финно-уграми, а с середины VIII в. и со
скандинавами. В то же время народы Восточной Европы были открыты
для этнокультурного, военно-политического и экономического взаимо-
действия с пародами Балтики, объединившей в свою очередь народы и
страны Северной Европы [Leciejewicz L. 1999], а также Причерноморья.
Древнейший Волжский путь вел в страны Востока.
В новейшей литературе Е. А. Мельникова и В. Я. Петрухин верну-
лись к гипотезе о происхождении этнонима и хоронима Русь от этно-
социального термина ruotsi. По их мнению, он возник до эпохи ви-
кингов, в VI—VII вв., в финской среде для обозначения мореходов-
гребцов, которые приплывали преимущественно из Средней Швеции.
С изменением форм деятельности скандинавов этот термин сохранил
только этническое значение и превратился в хороним Ruotsi — назва-
ние в финских языках Швеции и шведов. Скандинавское профессио-
нальное самоназвание распространилось в Восточной Европе, отра-
зившись в формах рыс и Rhos. К середине IX в. в результате западно-
финско-славянских языковых связей финск. ruotsi перешло в др.-рус.
русь для обозначения скандинавских купцов и воинов и стало приоб-
ретать преимущественно социальное значение — княжеская дружина, —
расширяясь в этническом содержании, включив «мужей» славянского
происхождения, и в социальном плане — как обозначение полиэтнич-
ного войска вообще, лишаясь первоначального основного этнического
содержания. Во второй половине IX — первой половине X в. появился
хороним Русь, Русская земля — расширительное географическое поня-
тие, обозначавшее разноэтничные территории под властью великих
князей, а с середины X в. — название огромного восточноевропейско-
го государства [ Мельникова Е. А., Петрухин В. Я. 1989].
Устанавливались также южные неславянские связи этнонима и хо-
ронима Рос, как предполагали исследователи, аланские | Vernadsky G.
1959. Р. 63, 75, 79], сармато-аланские \ Третьяков П. Н. 1968], иранские
(см. ранее работы О. Н. Трубачева, В. В. Седова), германские (герулы)
\Станг X. 2000]. Эти наблюдения вновь возвращают его объяснение к
южным регионам Восточной Европы. Следует также отметить право-
бережный приток Днепра реку Рось как маркер южного распростране-
ния этнонима и (или) хоронима Рос. Возможно, как отмечено иссле-
дователями, по происхождению он был иранским и отражал подобно
94
пнониму анты древнее славяно-иранское этнокультурное взаимодей-
ствие. Традиционная для IX—X вв. греческая форма рыс лишь сохра-
нила исконную форму этого этнонима и (или) хоронима. Река Рось,
сохранившая его древнейшую форму (возникновение этого гидронима
в X в. отразило бы уже единственную для этого времени форму Русь),
вероятно, являлась маркером южных пределов каганата росов (зона
расселения восточных славян). Южнее ее начиналась степь, где гос-
подствовали кочевые народы [см.: Седов В. В. 1982. С. 109, карта 14].
Кроме южной локализации этнонима и хоронима Рос в письмен-
ных источниках па нее указывает и локализация Русской земли в узком
>начении этого понятия в Среднем Поднепровье |с определенными
различиями в интерпретации см.: Насонов А. Н. 1951. С. 29, 42 и след.;
Рыбаков Б. А. 1982. С. 60—66; Кучкин В. А. 1995; и многие другие рабо-
ты; историографический обзор новейшей литературы см.: Свердлов М. Б.
1996. С. 596—597]. В связи с гипотезой Мельниковой-Петрухина отме-
тим также критику се начальной части А. В. Назаренко, который, со-
глашаясь с выводом о происхождении этнонима Русь как отражении
древнескандинавского слова, предположил, что варяги в составе «со-
циальной верхушки» в Восточной Европе пользовались в качестве языка
международного и межплеменного общения восточнославянским язы-
ком [Назаренко А. В. 1998. С. 75—79].
Такие различия в объяснении двух разных по происхождению, но
близких по форме этнонимов — Русь и Рос на новейшем уровне иссле-
дований подтверждаются, по нашему мнению, давней гипотезой В. А.
Брима об их сосуществовании [Брим В. А. 1923; эта гипотеза была под-
держана А. Е. Пресняковым, в довоенных работах Б. Д. Грекова; исто-
риографический анализ см.: Шаскольский И. П. 1978. С. 155—156]. Не-
давно к ней вернулся А. П. Новосельцев, который сослался в качестве
историографического предшественника в этом вопросе па М. Я. Сю-
иомова [Сюзюмов М. 1940. С. 121—123; Новосельцев А. П. 1990. С. 208].
Впрочем, следует отметить, что гипотеза В. А. Брима не «носила ком-
промиссный характер», как думал И. П. Шаскольский, да и разное
происхождение этих близких по форме, но разных по происхождению
• гнонимов не было «парадоксальным», даже «на первый взгляд», как
писал А. П. Новосельцев, поскольку она объясняла устанавливаемые
факты южного Рос и северного Русь.
Информация исторических и лингвистических источников не рас-
крывает в полной мере происхождение этнонимов и хоронимое Росы
Русь. Между тем информация Вертинских анналов, по нашему мне-
нию, позволяет достаточно определенно ответить на вопрос, где нахо-
дился «каганат» росов.
Титул каган (хакан) сохранился в X в.: так называл Ибн Русте князя
• народа Рус». В XI в. он стал почетным обозначением киевских князей
кик правителей государства [все известия исторических источников об
использовании титула каган на Руси собраны и проанализированы в
95
новейшей литературе И. Г. Коноваловой, см.: Коновалова И. Г. 2001.
см. там же историографию проблемы]. Этот титул, вероятно, был за-
имствован у хазар и политически был направлен против них [Артамо-
нов М. И. 1962. С. 131; Высоцкий С. А. 1966. С. 49—52; Новосельцев А. П.
1982. С. 150—159; 1986. С. 40]. К близкому мнению пришла И. Г. Ко-
новалова, по мнению которой правитель русов принял титул каган нс
столько вследствие хазарского влияния, сколько в результате формаль-
ной самоидентификации, предопределенной внешними обстоятельства-
ми [Коновалова Г. И. 2001. С. 125].
Предположение о существовании «каганата» росов с центром в
Ладоге [в новейшей литературе см.: Новосельцев А. П. 1965. С. 406—
407; Мачинский Д. А. 1986; Shepard J. 1995; С. Франклин и Д. Шепард
добавили также возможные, по их мнению, Рюриково городище на
Волхове, Верхнее Поволжье (Сарское городище) и Бирку в Средней
Швеции: Франклин С., Шепард Д. 2000. С. 55—64; об отправлении
послов кагана росов из Скандинавии см. также: Tinnefeld F. 1981. S.
249] не убедительно. В этом случае становится необъяснимой цель
посольства его кагана к византийскому императору для установления
или сохранения дружественных отношений («дружбы ради») в пер-
вой половине IX в. на таких значительных расстояниях, а также со
столь разными региональными политическими и экономическими
интересами Византийской империи и «каганата» росов. В равной мерс
необъяснимым становится использование на крайнем северо-западе
Восточной Европы тюркского титула, обозначающего главу государ-
ства, что естественно в южных регионах, в зоне взаимодействия не-
тюркских этносов с тюркским.
Лишено конкретного исторического обоснования мнение о локали-
зации росов и их «каганата» в Причерноморье или об отождествлении
кагана росов и хазар [в новейшей литературе см.: Arignon J.-P. 1984. Р. 63—
67], поскольку в этом случае посольство росов могло вернуться к сво-
ему кагану, тогда как император Феофил сообщал Людовику Благоче-
стивому, что оно нс могло возвратиться, поскольку их пути пролегали
среди варваров и диких племен [см.: Литаврин Г. Г. 2000. С. 39|.
Таким образом, сообщение Пруденция в соединении с информа-
цией других исторических источников позволяет предположить, что
послы хакана-кагана народа рос прибыли в 838 г. в Константинополь
из Среднего Поднепровья. Против этого вывода не было приведено
достаточных аргументов [анализ исторических источников и предше-
ствующая литература: Свердлов М. Б. 1970; Сахаров А. Н. 1980. С. 22—
48; Шаскольский И. П. 1981. С. 43—54; Литаврин Г. Г. 2000. С. 37—45,
см. там же анализ новейшей литературы]. Как отмечено ранее, В. В.
Седов локализовал «Русский каганат» в зоне расселения славян Днсп-
ро-Донского региона [Седов В. В. 1999. С. 59], тогда как, по другому
мнению, в Среднем Поднепровье в этот период находилось Полянское
княжество [Новосельцев А. П. 1990. С. 204]. Эти мнения различаются.
96
по они в равной мере локализуют «каганат» росов первой трети IX в. в
южной зоне расселения восточных славян.
Запись императорского капеллана в Вертинских анналах содержит
|акже важную явную и скрытую информацию о происходивших там
социально-политических процессах.
По словам послов кагана росов, инициатором посольства являлся
их правитель: «их король, которого зовут хакан, послал их к нему (им-
ператору Феофилу — М. С.), как они заявляли, дружбы ради». Исполь-
юванный в тексте титул rex-король применен Пруденцием в самом
широком смысле традиционной тогда латиноязычпой лексики — гла-
ва, государь, повелитель. В таком содержании он едва ли имел опреде-
ленную смысловую нагрузку. Возможно, Пруденций или переводчик
речи послов использовал в то время широкий по значению титул гех
градиционно как синоним славянского социально-политического тер-
мина князь. Свидетельство послов о том, что их князя (короля) назы-
вают хакан (вероятно, как отмечено ранее, по оппозиции хазарскому
кагану), а также отправление им послов к византийскому императору,
указывают на определенную степень концентрации им политической
власти. О том же говорит и цель посольства к византийскому импера-
тору — установление или сохранение дружбы — в данном случае, мир-
ных отношений с Византийской империей [Сахаров А. Н. 1980. С. 46]
или союзных отношений князя-кагана с византийским императором,
возможно, против Хазарского каганата и его правителя.
К «дружбе» между каганом росов и византийским императором могло
побуждать усиление в это время Хазарского каганата или натиск в это
время венгров (последнее предполагал М. И. Артамонов), которые дви-
i длись в это время на Запад в зоне Причерноморья и южной зоне
расселения восточных славян. Именно тогда император Феофил от-
правил спафарокандидата Петрону с флотом и войском, чтобы он no-
ri роил по просьбе хазарского кагана в низовье Дона крепость Сарксл.
Негрона, выполнив, видимо, в 833—834 гг. это задание, посоветовал
\ крепить в Херсонесе местное управление, назначив там стратига, дабы
>><• потерять эту часть империи [Константин Багрянородный. 1989.
< 170—173; Продолжатель Феофана. 1992. С. 56—57, 284; Артамонов
М II. 1958. С. 7-50; 1962. С. 288-324; Плетнева С. А. 1976. С. 50—521.
Как сейчас установлено по археологическим материалам, византий-
О!1 хазарское сотрудничество по строительству крепостей имело про-
|ч lAciiiie. Системы «крепостей византийского типа» были построены
иг н> п,ко в низовьях Дона, но и в верховьях Северского Дон на и Дона
/ й/нпнн ьв Г. Е. 2001. С. 47—53; см. там же литературу проблемы]. Эта
iiinp.ni группа крепостей не только защищала северо-западные предс-
II I царского каганата, но и угрожала юго-восточной группе восточ-
|<|» i.шанских племен, так что «дружба» византийского императора
Ф< ч<|п1ла и кагана росов могла быть основана на возможных союзных
•>inmiciiiHix против значительно распространившегося в это время в
I Ч1К
97
Восточной Европе Хазарского каганата [строительство хазарами этих
крепостей и возникновение в данной связи угрозы «Русскому кагана-
ту» отмстил в качестве причины посольства к Феофилу В. В. Седов:
Седов В. В. 1999. С. 73|. Исходя из практики более поздних русско-
византийских договоров первой половины X в., Г. Г. Литаврин пред-
положил, что и в 838 г. речь шла о возможностях торговли росов в
Константинополе и о службе норманнов в империи [Литаврин Г. Г. 2000.
С. 46]. Так что оснований для посольства кагана росов, которые находи-
лись в южной зоне расселения восточных славян, к византийскому им-
ператору было в это время достаточно [см. также: Липшиц Е. Э. 19481.
О том, что императору Феофилу такое установление дружбы также
было важно, свидетельствует отправление им послов кагана росов со
своим посольством и соответствующей доброжелательной рекоменда-
цией императору Людовику Благочестивому для их безопасного воз-
вращения.
Столь же существенна информация Пруденция о том, что, по сло-
вам этих послов, которые оказались свеонами-свеями, их называют
рос: «qni se, id csi gentem snam, Rhos vocari dicebant». В значительной
научной литературе эта фраза переводилась как указание самоназва-
ния скандинавов: «они говорили, что они, то есть их народ, называет-
ся Рос». Между тем этот приблизительный перевод можно выполнить
грамматически точно, поскольку от этого зависит понимание инфор-
мации, сообщаемой Пруденцием как свидетелем событий. От глагола
«dicebant» зависит синтаксический оборот accusative cum infinitivo. В
нем местоимение se традиционно в средние века заменило eum. Ин-
финитив vocari представляет собой пассивную форму настоящего вре-
мени. Поэтому точное содержание рассматриваемой фразы: «Он (имг
ператор Феофил — М. С.) также послал с ними неких людей, которые
говорили, что их, то есть их народ, называют Рос».
Отсюда следует, что пришедшие в Ингельгейм шведы и этноним
Рос — понятия не идентичные: другие народы именовали их «Рос»,
тогда как они сами себя называли «sneoni» — шведы [Латиноязычные
источники по истории Древней Руси. 1989. С. 11 — 13; см. там же лите-
ратуру]. Возможно, отмеченное таким образом отсутствие этнической
идентичности послов-свеонов и народа Рос явилось следствием ис-
пользованной этими послами уже тогда существовавшей дипломати-
ческой формулы, которая сохранилась в обратном переводе с гречес-
кого в русско-византийских договорах 911 и 944 гг: «Мы от рода руска-
го <...>». Далее в договоре 911 г., то есть всего 73 г. спустя после по-
сольства к Феофилу, указаны в качестве послов только скандинавы.
Но посланы они были от Олега, «великого князя рускаго», от находив-
шихся «под рукою его» «светлых и великих князь, и его великих бояр»
и «по повелкнию от всьх иже суть под рукою его сущих Руси» [ПВЛ.
1996. С. 18; см. далее, с. 148—163]. То есть само представление послов
не подразумевало утверждение этнической идентичности послов и на-
98
рода, правитель которого отправил данных послов в Византию. Отсю-
да понятно последующее развитие конфликта в Ингельгейме, когда
Чюдовик Благочестивый выяснил, что послы хакана народа Рос явля-
ются свсонами (шведами). Но этот факт не свидетельствует о швед-
ской принадлежности народа Рос. Отсюда можно также заключить,
что запись Пруденция отразила дипломатический протокол представ-
ления послов хакана народа Рос, не озабоченных проблемой этничес-
кой самоидентификации. Эти послы служили кагану, представляя его
и народ, которым он управлял.
Из такого понимания известия Пруденция следует, что в Среднем
Поднепровье существовал центр восточнославянского территориаль-
ного образования, которое называлось Рос. Во главе его находился князь,
который в борьбе с Хазарским каганатом принял титул хакан или ка-
ган. Вероятно, военная опасность способствовала быстрой концентра-
ции его властных функций, вследствие чего он мог проводить актив-
ную внешнюю политику, устанавливая договорные отношения с ви-
шнтийским императором. В происходивших в нем социально-полити-
ческих процессах участвовали скандинавы, а само оно, вероятно, уже
было вовлечено во враждебные отношения с Хазарским каганатом.
Объективными условиями такого образования являлись внутренние
причины развития племен в племенные княжения и формирования
межплеменных союзов. Внешним фактором, ускорившим эти процес-
сы, возможно, стал внешнеполитический фактор — натиск Хазарского
каганата, в результате чего восточнославянские племена должны были
объединяться для защиты своей независимости. Это объединение, во
(лаве которого находился энергичный князь, вероятно, не выдержало
натиска хазар, которые ненадолго, видимо, в 40-е—50-е гг. IX в. все же
установили над полянами свое господство, заставив платить их дань,
равно как и северян с вятичами.
По мнению В. В. Седова, подчинение этих племен имело место в
(>0—70-е гг. IX в. [Седов В. В. 1999. С. 70]. Такая датировка вызывает
сомнение, поскольку 18 июня 860 г. росы на 20 судах неожиданно
напали на Константинополь, опустошив его окрестности. Впрочем, А. П.
Кнждан обратил внимание на то, что так называемая Брюссельская
хроника, сообщающая эту точную дату — источник достаточно поздний
(XI в. ?), а сама эта дата в хронике необычайна своей уникальностью —
указанием дня и месяца, индикта, года от Сотворения мира и года
правления императора Михаила III. Привлекая материалы гимнотвор-
чсства Иосифа Песнопевца, он допустил и более позднее время перво-
го похода росов на Константинополь — 865 или 866 г., год, сохранив-
шийся в древнерусском летописании [Каждан А. 1996. С. 56—58]. В
Х67 г. патриарх Фотий сообщал в окружном послании, что росы, поко-
риншис соседние племена, приняли христианство. Этот народ причис-
лил себя к «подданным и друзьям» византийцев и принял византийс-
кого иерарха [см.: История Византии. Т. 2. 1967. С. 229]. Такая актив-
99
ность росов во главе с Аскольдом и Диром в середине — второй пол<>
вине 60-х гг. IX в. предполагает хазарское завоевание Среднего Пол
непровья в предшествующий краткий период 40—50-х гг. этого столе
тия, учитывая, что уже в 80-е гг. IX в. этот регион был подчинен кия
зьями Олегом и Игорем (см. далее, с. 130—135).
На процессы образования межплеменных союзов, политическое
развитие восточнославянских племенных княжений и, соответствен
но, на развитие института княжеской власти с конца VIII в. стал ак
тивно воздействовать и экономический фактор. Во второй половине
этого столетия начал функционировать великий транзитный путь Кас
пийско-Волжско-Балтийский, выходивший на озере Ильмень и реке
Волхов в зону расселения восточных славян на северо-западе Восточ-
ной Европы. Волжское направление, выходившее на Оку, и пути по
Дону, Северскому Донцу и левым притокам Днепра обеспечивали во-
сточным славянам Днепровского Левобережья, Среднего и Верхнего
Поднспровья до начала XI в. поступление прежде всего огромных масс
восточного серебра, а также торговлю восточнославянских и сканди-
навских купцов с восточными странами. На рубеже VIII—IX вв. стал
использоваться Балтийско-Днепровско-Черноморский путь, проходив-
ший в большей своей части по восточнославянским землям (видимо, и
30-е гг. IX в. он был дополнен ответвлением по Западной Двине). Он
обеспечивал торговлю восточных славян со странами Балтийского ре-
гиона и Византийской империей [Янин В. Л. 1956; Ляпушкин И. И.
1968. С. 150-153; Лебедев Г. С. 1975; 1985. С. 227-235; Носов Е. Н.
1976; 1999; Фомин А. В. 1982; 1983; 1995; Леонтьев А. Е. 1986; Лебе-
дев Г. С., Жвиташвили Ю. 1999. С. 55]. Вследствие постоянного функ-
ционирования этих путей в их северо-западной части по верхнему те-
чению Волги, по Волхову, в Приильменьс сложился союз славянских
племенных княжений словеи, так называемых псковских кривичей п
финно-угров — мери [Носов Е. Н. 1990. С. 189].
Одновременно, с середины VIII в. в Ладоге и с начала IX в. по
Балтийско-Волжскому пути до Волго-Окского междуречья расселяют-
ся скандинавы. Это были первоначально мирные переселенцы, ремес-
ленники и купцы, видимо, прежде всего из Средней Швеции [Но-
сов Е. Н. 1990. С. 187—188; см. также: Arbman Н. 1955. S. 30—43; Дави-
дов О. И. 1971; Рябинин Е. А. 1980; и другие работы]. С началом воен-
ной экспансии в Эпоху викингов в первой половине IX в. норманны
начали взимать дань с союза словен, кривичей и мери, как следует из
предания, записанного в ПВЛ [ПВЛ. 1996. С. 12; как показал А. А.
Шахматов, в первоначальном тексте были указаны только словенс,
кривичи и меря, тогда как чудь явилась более поздней вставкой (Шах-
матов А. А. 1908. С. 291—294; см. также: Алексеев Л. В. 1980. С. 101 —
105)]. Вероятно, эти варяги происходили из Средней Швеции, с кото-
рой с середины VIII в. до XI в. традиционно поддерживались устойчи-
вые политические и торговые связи Севера-Запада Восточной Европы.
100
\ Н. Кирпичников соотнес подчинение межплеменного союза сло-
и, кривичей и мери с походом и 852 г. шведского конунга Анунда из
I Ullin на Бирку. Сообщение об этом нападении содержится в напи-
мпюм Римбсртом Житии св. Ансгария. Когда датское войско заняло
ни город, Апунд во избежание грабежей (в Житии указаны находив-
'чисся там богатые купцы) направил его на некий «город» в «славян-
»их пределах» (in finibus Slavorum). А. Н. Кирпичников предположил,
in этим городом являлась Ладога [Кирпичников А. Н. 1988. С. 47—48].
• ।.1 мысль восходит к наблюдениям Ф. Крузе, который отметил в свя-
'•I с данным нападением датчан, что оно относилось к славянам Вос-
' 'мной Европы, по землям которой важный торговый путь вел из Срёд-
|> (1 Швеции в Византию. Это обстоятельство могло побудить в датчанах
мель о новой добыче и «новых обстоятельствах». Обосновал Ф. Крузе
Huie предположение наблюдением, согласно которому балтийские
1.Н1ЯНС IX в. назывались в источниках того времени венедами [Крузе Ф.
их Ki. С. 64]. Данная гипотеза была поддержана в своем основном содер-
• шни Н. Т. Беляевым и Г. В. Вернадским, которые считали, что Рюрик
'•риилыл в восточнославянские земли из Южной Ютландии | Беляев Н. Т.
• с. 232-242; Vernadsky G. 1943. Р. 337-339].
Это предположение вызывает сомнения. Экспансия датчан в IX—
\ пн. была распространена, как известно, на запад — в страны Се-
«< ||||ого моря и далее, а не на восток — Северо-Запад Восточной Евро-
'I. хотя в XI в. датско-русские связи и существовали уже на ином
»l«niiie общественно-политического развития этих стран. Но датчане
•першали морские походы в восточнобалтийский регион и плавания
• и.। посток» по пути «из варяг в греки» [Свердлов М. Б. 1970а; Мельни-
*i»ii Е. А. 1977. С. 39—43; Назаренко А. В. 1991]. В связи с анализом
|м< гматриваемого известия Жития св. Ансгария X. Ловмяньский от-
М11ПЛ шведско-датское столкновение в Восточной Прибалтике в сере-
IHHC IX в. Допустил он и вероятность нападения датского войска пос-
’<• 1>прки на восточнославянский город (он считал, что это был Новго-
и. хотя отметил отнесение во франкских источниках того времени
>>|ннп1ма славяне к западным славянам, в связи с чем упомянул иден-
тификацию указанного Римбертом «города» с поморским Волином.
• пи in между Данией и Новгородом он фиксировал только с XI в. По-
uiMv он решительно отверг предположение о появлении Рюрика с
• in кнм войском в землях восточных славян [Ловмянский Г. 1963.
• М1-242].
Как представляется, в данной дискуссии каждый из исследователей
рыпал и изучал определенную часть исторической действительное-
»•• Ki и да датское войско Анунда находилось в Средней Швеции, уве-
41 по опуда в Ладогу (Новгород в это время, еше не существовал)
' .. hi естественно, поскольку этот путь был хорошо известен и посто-
♦miii использовался тогда шведами (см. ранее). Ладога занимала важ-
....шт’ стратегическое положение на главных транзитных путях Вос-
101
точной Европы — Балтийско-Каспийском и Балтийско-Черноморском
|Богуславский О. И. 1993]. Поэтому она могла привлечь внимание дат-
ского войска, стремившегося к большой добыче. В данном контексте,
вероятно, обоснованно предположение о нападении датского войска
на Ладогу, указанную Римбертом в качестве весьма неясного для него
объекта — «город» в «славянских пределах», тогда как Волин, указан-
ный X. Ловмяньским, — важный торговый и религиозный центр по-
морских славян — был в балтийском регионе хорошо известен. Вместе
с тем, обоснованными представляются сомнения в появлении Рюрика
с этим датским войском, равно как и предположении о подчинении
им межплеменного союза словен, кривичей и мери.
Можно предположить, что Анунд действительно отвлек внимание
сильного датского войска на грабеж Ладоги. Возможно, в Ладогу ушли
противники Анунда, которые ему не подчинились. Но особое значе-
ние данного нападения могло заключаться в том, что этот удар наряду
с внутренними шведскими распрями ослабил господство варягов на
Северо-Западе Восточной Европы, чем не замедлили воспользоваться
племенные княжения словен, кривичей и мери, чтобы «изгнать варя-
гов за морс», как сказано в Сказании, записанном в ПВЛ под 6370/
862 г. (летописная хронология в данном случае относительна). На этот
международный аспект причин восстания подчиненного варягами меж-
племенного объединения против иноземного гнета, как представляет-
ся, ранее внимания не обращали.
В первой трети IX в. группа скандинавов, воинов и купцов, прошла
по уже сложившемуся Балтийско-Днепровско-Чсрноморскому пути
(путь «из варяг в греки») с Северо-Запада Восточной Европы в Сред-
нее Поднепровье — древнюю зону славянского расселения и, как от-
мечено ранее, влились в процессы формирования государственного
образования росов (свеоны-шведы названы послами кагана росов).
ПВЛ отмечает только более позднее продвижение варягов в Сред-
нее Поднепровье в связи с Рюриком, который появился на северо-
западе Восточной Европы в 862 г. (по летописной хронологии, см.
далее). В соответствии с летописным повествованием, его «бояре»,
Аскольд и Дир, «отпросились» у него в Царьград «со своим родом».
Совершая путь по Днепру, они увидели «на горе небольшой город»,
население которого платило дань хазарам. Они там остались, «собрали
у себя много варягов и стали владеть землей полян» |ПВЛ. 1996. С. 13,
149; перевод Д. С. Лихачева]. Вероятно, Аскольда и Дира связало с
Рюриком историческое предание, поскольку с именем Аскольда свя-
зывается достоверная информация о нападении росов на Константи-
нополь в 860 г. [Литаврин Г. Г. 2000. С. 47—49; см. там же новейшую
литературу вопроса]. Но они относились к той волне скандинавов,
которые появились в земле словен, кривичей и мери около 860 г. с
мирными целями после избрания князем Рюрика. Поскольку Среднее
Поднепровье было на короткий срок завоевано Хазарским каганатом в
102
io с -50-е гг., можно предположить, что правление Аскольда и Дира в
1Н.ЛПСМ Поднепровье имело место в 60-е — начале 80-х гг., но это
‘([.тление не было одновременным |с различиями в интерпретации
м Мавродин В. В. 1945. С. 217-218; Рапов О. М. 1988. С. 119-122].
I и. мнение о существовании при Аскольде и Дире Руси как государ-
nia \ Брайчевський М. Ю. 1963; 1968; 1988; Толочко П. П. 1987. С. 22—
• Ч, впрочем, нс доказано существование в нем государственных ин-
• । тутов. А. П. Толочко предположил, что Аскольд и Дир представля-
||| собой диархию — князя сакрального и князя без сакральных функ-
ции [Толочко О. П. 1990. С. 54—55]. Но предположение о существова-
нии такой формы организации княжеской власти у восточных славян
u ni скандинавов не обосновано ни славянскими материалами, ни нор-
маннскими (Аскольд и Дир — восточнославянская передача сканди-
•I.HICKHX имен Hoskuldr и DiTi).
В Начальном своде сохранилась информация о том, что при Ас-
ницщс и Дире это южное государственное образование (политическое
(ьелинсние с княжеской властью, с определенной территорией и
। НП1Ы1ЫМ городом Киевом) начало военные действия против древлян
и уличей: «<...> и бЪста княжаща в КиевЁ, и владЁюща Полями; и
ni.ina ратнии съ Древляны и съ Улици» |НПЛ. С. 106]. Приведенные
। ведения Начального свода сюжетно соединяются с предшествующим
повествованием, прерванным в нем преданием о символической упла-
ic полянами дани хазарам мечами, что должно было указывать на их
• ридущее могущество: «По сих лЪтех братиа сии изгибоша; и быша
*(|||дими Древьляны, инЪми околними» [НПЛ. С. 105]. Таким обра-
тим, раскрывается содержание важнейших событий в истории Днеп-
ровского Правобережья и Среднего Поднепровья. Племенное княже-
ние древлян, расселившихся между реками Припятью и Тетеревом,
некогда нанесло поражение полянам, которые жили преимущественно
и юно лесостепи к югу от реки Ирпень до реки Рось ]о расселении и
м.нсриальной культуре древлян и полян см.: Седов В. В. 1982. С. 101 —
11<>|. Между древлянами и полянами вдоль реки Тетерев находился
тираничный лесной массив. Вероятно, последующие события стали
ншчительным испытанием для полян, которые жили в Среднем Под-
иенровье и поэтому были открыты для внешнего военно-политичсс-
KIIH) воздействия. В первой трети IX в. они вошли в каганат Рос, в
40 с — 50-е годы того же столетия они должны были платить дань
Каирскому каганату (см. ранее). Но при Аскольде и Дире поляне со-
< шпили этническую основу их княжения.
В сообщении Начального свода о военных действиях Аскольда и
Дира против древлян и уличей содержится значительная скрытая ин-
формация. Они велись только на Днепровском Правобережье. Таким
образом, против Хазарского каганата, еще подчинявшего северян на
Днепровском Левобережье, племенное княжение полян, во главе ко-
oiporo оказались скандинавы Аскольд и Дир, воевать еще не могло.
103
Но па запад и юг, вне зоны влияния хазар, оно попыталось распрост-
ранить свою власть. Вероятно, военные действия Аскольда или Дира,
или обоих этих вокняжившихся у полян норманнов, заключались в
походах на северо-запад от Киева в Древлянскую землю за погранич-
ный лес. Походы против уличей были направлены на юг или юго-
запад от Киева. В IX — первой трети X в. они жили, вероятно, в райо-
не Днепровской луки. Их племенной центр, город Пересечен, был
построен, возможно, на реке Стугне. По мнению Б. А. Рыбакова, на
юго-западе они первоначально расселялись до места впадения Южного
Буга в Черное море. Есть также наблюдения о расселении уличей в
Нижнем Поднестровье, где находится излучина Черного моря между
Днестром и Дунаем, так называемый «Угол» (в новейших исследовани-
ях наиболее распространено мнение о происхождении этнонима уличи
от славянского слова угол с первым носовым звуком о: Трубачев О. Н.
1961; Skulina Т. 1977. S. 260; см. там же литературу вопроса). Под натис-
ком печенегов уличи должны были сосредоточиться в Среднем Поднеп-
ровье [Рыбаков Б. А. 1950. С. 3—17; Hilczer-Kumatowska Z. 1977. S. 260—
261; Седов В. В. 1982. С. 130—132; см. там же литературу вопроса].
В связи с определением значения уличей в Восточной Европе IX в.
особое значение приобретает указание в так называемом Баварском
географе, произведении, датируемом первой половиной — серединой
IX в. (указание изданий, переводов и литературы см.: Латиноязычные
источники по истории Древней Руси. 1989. С. 18; Назаренко А. В. 1993.
С. 12—13], народа Unlizi'. «Унлини, многочисленный народ, 318 горо-
дов». Созвучие этого этнонима и восточнославянских уличей способ-
ствовало, начиная с работ Н. М. Карамзина и П. Й. Шафарика, их
отождествлению. Недавно к этой мысли вернулся А. В. Назаренко [На-
заренко А. В. 1993. С. 26—28]. Между тем Б. Хорак, Д. Травничек и
X. Ловмяньский в результате источниковедческого анализа Баварского
географа установили группировку в тексте перечисляемых в нем этно-
нимов, поэтому традиционная идентификация указанных в Баварском
географе этнонимов с народами Восточной и Центральной Европы по
созвучиям оказывается не доказанной. Unlizi находятся вне условно
названной X. Ловмяньским «черноморской группы», в которой между
Ruzzi-руссами и Ungare-венграм и Unlizi не указаны. Они приведены в
Географе с точным количеством городов, подобно народам, близко рас-
положенным к Франкской империи (на юго-востоке Европы так упо-
мянуты только хазары). Поэтому обоснованным представляется мнение
тех исследователей, которые сомневаются в отождествлении Unlizi и
уличей [Hordk В., Travnicek D. 1956. S. 30; LowmiaitskiН. 1958. S. 13—14|.
Не находит подтверждения и мнение о неславянском происхождении
уличей [Respond S. 1968. S. 25; BoldurA. В. 1968; Хабургаев Г. А. 1979. С.
198—200; в новейшей литературе ср.: Седов В. В. 1999. С. 40—41].
Таким образом, племенные княжения древлян и уличей во главе со
своими князьями прошли к 60—70-м годам значительный путь пред-
104
иесгвующего общественно-политического развития. Они смогли орга-
инопать достойное сопротивление молодому государственному об-
|ы lOBaiii-Ho полян, во главе которых оказались Аскольд и Дир с их
ц|\липами. Поэтому обоснованно упоминание в Начальном своде
ннпь об их военных действиях против древлян и уличей без какого-
ш(ю конкретного результата (позднее их подчинением займется князь
1 > кт, см. далее, с. 133—134) и в этой неопределенности исхода войн,
он нашему мнению, — свидетельство достоверности данной инфор-
мации, сохраненной исторической памятью и записанной в конце
XI и. в Начальном своде. С другой стороны, безуспешность военных
• нлнй Аскольда и Дира подчинить сильные в военном отношении
> 1сменные княжения древлян и уличей, отказ от продолжения воен-
ных действий против Хазарского каганата (возможно, с ним был зак-
ончен мир после освобождения полян от хазарской дани) может сви-
ичельствовать о силе их противников, которые отбили эти нападе-
нии. Последним обстоятельством можно объяснить направление экс-
пансии Аскольда и Дира на Константинополь в 860 г. Об активности
• хннественно-политической жизни в Среднем Поднепровье этого вре-
мени может свидетельствовать сообщение патриарха Фотия (до сен-
iiiiipM 867 г.) о распространении христианства среди «народа Рос»,
• ак традиционно он продолжает называть пришельцев-язычников
II Нипаврин Г. Г. 2000. С. 50—60].
Па северо-западе Восточной Европы процесс обшественно-поли-
«ического развития от союза племен к государственности происходил
п (средине IX в. иным путем. На изучение в XVIII—XX вв. конкретно-
«и юдержания этого исторического процесса особое воздействие ока-
чивала так называемая «норманская проблема» — определение значе-
нии варягов в образовании Русского государства. В ес решении сложи-
ьк ь дна исследовательских подхода — «норманизм» и «антинорманизм».
«Нормапизм* исходил из мысли об образовании Русского государства
1»лпдинавами, тогда как «антинорманизм» отрицал или приуменьшал
и' ншчеинс в этом процессе, равно как и само присутствие норманнов
« «неточной Европе. В крайностях этих позиций проявился их науч-
O.HI идеализм и политизированность (историографическая литерату-
|м, посвященная данной проблеме, также оказалась в значительной
игре идеологизированной; се анализ представляет особую историогра-
фическую тему). Но обе эти противоборствующие концепции много
(гнали для мобилизации и изучения всех видов исторических источ-
niMiii. «Норманизм» раскрыл многочисленные факты участия сканди-
I пн hi и исторических процессах в Восточной Европе IX—XI вв., тогда
I..и. •аптииорманизм» обратил особое внимание на внутренние про-
.4 ы в Восточной Европе, прежде всего в восточнославянском мире
..... историографические обзоры, исходящие из разных иссле-
I UI.нильских концепций см.: Шаскольский И. П. 1983; Авдусин Д. А.
I4.XS. Хлевов А. А. 1997; Носов Е. Н. 1999а]. Это историографическое
105
замечание необходимо для определения значения бесчисленной пред-
шествующей литературы в изучении социально-политических процес-
сов на северо-западе Восточной Европы в середине IX в., для анализа
источникового материала.
Основная информация о развитии межплеменного союза в на-
чальные формы государственности, об изменениях в социально-по-
литическом статусе княжеской власти содержится в так называемом
Сказании о призвании варягов, записанном в ПВЛ под 6370/862 г.
В нем сообщается, что словене, кривичи и меря восстали против
варягов, изгнали их «за море» и перестали платить им дань. Однако
после освобождения у них начались усобицы и войны — «въета родъ
на родъ». Тогда они решили найти себе князя, чтобы он владел ими
и судил по праву. Они призвали «за морем» трех братьев — Рюрика,
Синеуса и Трувора. Первый сел в Новгороде, второй — на Белоозс-
рс, третий — в Изборскс. Через два года братья Рюрика умерли и
«прия власть Рюрикъ» |ПВЛ. С. 13]. Этому преданию посвящена в
XVIII—XX вв. бесчисленная литература, в которой представлен об-
ширнейший спектр мнений — от признания достоверной всей его
информации до полного ее отрицания. Особое значение в изучении
Сказания имело исследование А. А. Шахматова. Он подчеркивал его
новгородское происхождение, исторические аналогии договорных
отношений Новгорода с князьями в XII—XIII вв. и в событиях сере-
дины IX в. [Шахматов А. А. 1908. С. 294—299]. Это направление в
изучении фольклорных и литературных основ Сказания, его исто-
рических аналогий было продолжено прежде всего историками, по-
скольку оно позволяло интерпретировать Сказание в контексте их
представлений об общественно-политическом строе Руси XI—XII вв.
[Тиандер К. 1915. Вып. 3. С. 1 — 186; Пархоменко В. 1938; Кузьмин
А. Г. 1967; Рыдзевская Е. А. 1978. С. 162—172; Lichacev D. S. 1970; Фро-
янов И. Я. 1992. С. 75-99].
Другие исследователи характеризовали Сказание как адекватное
отражение исторической действительности. Отсюда следовал вывод о
скандинавском завоевании или призвании варягов. Но при этом не учи-
тывались жанровые особенности Сказания, которые воздействовали иа
его содержание как исторического источника [см.: Шаскольский И. П.
1965. С. 76—95]. Н. Т. Беляев предположил, что летописец изложил сагу
о Рюрике, названном в ней «победоносным и верным» (Signotr ok
Thniwar). В этом изложении почетные определения конунга были пере-
осмыслены в имена его братьев [Беляев Н. Т. 1929. С. 244—245]. По
мнению Б. А. Рыбакова, в Сказании отразилось появление норманнов в
IX в. на северо-западе Восточной Европы и захват конунгом Рюриком
Новгорода. Имена Трувор и Синеус, по его мнению, — ошибочная пе-
редача в предании скандинавских выражений thru varing — ‘верная дру-
жина’, sine hus — ‘свой род’ [Рыбаков Б. А. 1963. С. 290—299; 1982. С.
298 и др.; Г. Шрамм попытался обосновать реальность подвергавших-
106
г- -г .плп. tchrnmm G 1980; 1986; это мне-
•I сомнению имен Синеус и Трувор, лспгатт и. ,
те было подвергнуто критике: Шаскольский И. 1 • I-
Особо рассматривался вопрос об идентичности Х°Р° „ В СТ,,0Г0
с ишадпоевропсйским анналам обосновавшегося во ри ндии ко
чип Рерика, активно участвовавшего в военных и ских со
пнях но Фрисландии и Ютландии, а также в сложив содержа
>>»н» отношениях с Западно- и Восточно-Франкским кор ствами в
in е — 50-е и в начале 70-х гг. IX в. (где находился и ч ерик
» нгс гг. — неизвестно), и известного по русскому ле ию ю
Первым собрал и проанализировал эти материалы . РУзе,хо
•рый пришел к мнению об их тождестве 1см.. Крузе •
Ч После долгой традиции их отождествления ^ли в рочем, и
мршивоположные мнения) X. Ловмяньский вновь ра п^п™п'3
•«< ши и вернулся к мнению, что Рёрик и Рюрик ра с
».>пным доказательством для такого суждения стала мь Р с Р°ст
«мнении плаваний фризов в Балтийском регионе не ирки
• (опины Средней Швеции, тогда как деятельность шве в просле
шпал от Средней Швеции до Восточной Европы, тс * рограм
ми|м>шнп|ые» в такой постановке проблемы схемати Р ’ п то'
ы\ упрощающие историческую действительность закл . « оэто
*«\ мы не находим основания для предположения, что транс
...инировано имя Рёрик - М. С.), следуя устремлениям ФР“дско-
<ч купечества, прокладывал ему дорогу на Ладогу и 0 ’ ого
|м;м инициатива не была актуальной с точки зрени р андских
««•Пересов, но именно якобы для ее реализации ыл и а орик,
кип кий викинг»; «Нет никаких данных, позволяюш кЯптИСЫ0гУЬ
Рнрнку роль проводника фрисландских купцов на р ики. н
принадлежал к числу западных викингов, занимавши Р °е|^’ за‘
восиапиями, феодальной эксплуатацией, в противо 0 ее
•ни (руктивиой деятельности восточных варягов, к . _ стРемля
i»»it I. на континент прежде всего в качестве купи » некий
|>и, i С. 241, 242; историографический обзор проблемы см., там же,
. nd n Y Повмяньскии упомянул плава-
« .'.‘I -228]. В данном исследовании л. ловмипо j___j
пня между Данией и Новгородом-Острогардом в в. ствиис
и.ыч (нем Хроники Адама Бременского ^овмянскии/. 1961 С 242],
пн .шеолютизировал такую хронологию плавании. у ’ но
••!•< (положить, что подобная исследовательская мет р редс
••к 1.к1. "аитииорманистской» позицией ученого [его н ретные на
ftf«i ц-нии и авторская позиция были обобшень рафии.
Н. 1957; русский перевод см.: Ловмяньскии X 1985 см. там
»• in порнографические статьи В. Т. Пашуто, • • k в0 и
„ .. „„ „ мп но mad) и и Е. А. Мельниковой и
II Я Петрухина, комментарии к монографи
II Я Петрухина], а потому вывод был для него пр
Между тем, в последующих исследованиях рас р' радици-
•iiiHii п, морских путей вдоль северного и южного Р и алтии-
107
ского моря [Свердлов М. Б. 1967|, но главное — этнокультурное н
номичсское взаимодействие народов и стран в едином пространен»
Северного и Балтийского морей, освоенных в эпоху викингов, в ...
VIII — первой половине XI в. [Лебедев Г. С. 1985; Leciejewicz L. 199'»|
Поэтому в новейшей литературе были поддержаны давние наблюл*
ния над идентичностью Рюрика и фрисландского, а также ютландсю*
го конунга Рёрика, военно и политически активного в середине IX и
[Кирпичников А. Н. 1979. С. 99—100; 1995; 1997; Лебедев Г. С. 1985. <
212, 214]. В качестве исторических реалий в Сказании были отмечен!»
также следы порядных отношений и правовой «договорной» лексики
[Мельникова Е. А., Петрухин В. Я. 1991].
В развитие этих наблюдений можно отметить, что историческию
основу Сказания составили, вероятно, не призвание союзом слопсн
кривичей и мери варягов (эта теория была широко распространена
литературе середины XIX—XX вв. после теории завоевания славян u.i
рягами и создания ими Русского государства) или договор с ними, 4
избрание князя, которое восходило к древнейшей традиции славянски»
и других народов на последней стадии племенного строя. При этом,
как и в случае избрания славянами франка Само, этническая припал*
лежность князя значения не имела. Избрание Рёрика князем завершала
древнюю племенную традицию. Поэтому оно качественно отличалось
от избрания князей в Новгородской боярской республике, относя ufeii!-
ся к средневековой практике заключения договоров городских респун»
лик (коммун) с феодальными правителями (князьями, королями, гра»
фами и т. д.) [Miiteis Н. 1974. S. 223—236; Kammler Н. 1974. S. 164—17||,
Археологические находки фризской керамики в Бирке — столпив
Средней Швеции в IX в. и в Ладоге (последнее открытие было X. Лип»
мяньскому неизвестно) указывают на то, что активность фризских кун»
цов в VIII—IX вв. распространялась в этот период на страны Балтии*
ского региона вплоть до Волхова. Показательно, что найденный на
время раскопок скандинавского могильника Плакун в Старой Ладш|
фризский кувшин был найден в погребении, характерном для ШвспиЦ
[Корзухина Г. Ф. 1971. С. 123—133; Лебедев Г., Жвиташвили Ю. 1999<
С. 38—39]. Во второй половине VIII — IX в. у славян Восточной Епр<н
пы появились заимствованные из Западной Европы односторонние
составные гребни, привезенные преимущественно из городов Балтин»
ского региона и, возможно, Фризии [Кондратьева О. А. 1997. С. 300 •
307]. Отсюда можно заключить, что воинственный Рёрик, вынужден*
ный уйти из Фрисландии, а затем из Южной Ютландии, куда он перс*
селился, отправился далее путями викингов и фризских купцов в Срс i
нюю Швецию, где он был избран княжить представителями межи к-
менного союза словен, кривичей и мери (морской путь, соединявшнп
Среднюю Швецию и Ладогу, использовался к этому времени уже i к*
лет) для прекращения усобиц [Свердлов М. Б. 1994] (А. Н. Кирпичин
ков особо отмечает датскую принадлежность Рёрика и предполам*
108
И*' истоки планировки
» 1НПЛЫЛ из Средней
< 12-131).
города Ладога, но допускает, что на Русь
или Южной Швеции [Кирпичников А. Н.
<1й контекст событий
Рюрика княжить
подтверждает достоверность известия об
«за морем» и раскрывает политический
। ,иого избрания в стремлении межплеменного союза избежать
Uki* даннических отношений со свеями-шведами. Поэтому в Ла-
Нчшород еще не существовал; об особом экономическом и co-
rn политическом значении Ладоги в Поволховье 750—850 гг. см.:
чинков А. Н. 1988. С. 40—50] князь Рюрик (адекватная восточ-
DiiCKiui форма скандинавского Рёрик) стал осуществлять воен-
Итпческие и социальные функции в интересах избравшего его
ценного объединения, контролировавшего важнейшие торго-
14 пи Волгу и Каспий, Днепр и Черное море. При таком конк-
«торическом содержании Сказания раскрывается свойственная
ру легендарность Синеуса и Трувора, которые составляли ши-
пространенную фольклорную триаду — «три брата» [ Свердлов
14; 1996. С. 595-596].
НИЯ древнейших летописных сводов, сохранившихся в соста-
ПЬевской летописи (ЛЛ), Ипатьевской летописи (ИЛ) и Нов-
I летописи (НПЛ) о деятельности Рюрика в качестве князя
НИЯ племенных княжений словен, кривичей и мери различа-
ду тем раскрытие содержания этой деятельности позволяет
Новый этап в развитии княжеской власти в формирующем-
государстве.
шии Рюрикъ
ородь — до-
91|Цкой лето-
ши Синеусъ на
р третий Из-
\оръ <...>.
t At ту Сине-
ШПЛ его Тру-
власть Рю-
Мйужемъ сво-
рвому Поло-
Ростовь, дру-
ро |ПСРЛ. I.
ИЛ
И ctde старЁшиии в
Лэдозё Рюрикъ, а другие
Синеусъ на БЁЛЁозерЁ, а
третьи Труворъ въ Из-
борьсцЁ <...>.
По дъвою же лЁту
умре Синеусъ и брать его
Труворъ, и прия Рюрикъ
власть всю одннъ, и при-
шедъ къ Ильмерю, и сру-
би город надъ Волховом,
и прозваша и Новъгород,
и сьде ту, княжа, и раз-
дал мужемъ своимъ воло-
сти и городы рубити: ово-
му Полътескъ, ово.иу Рос-
товъ, другому БЁлоозеро
[ПСРЛ. П. Стб. 14].
НПЛ
И сЁдъ старЁшиии в
НовягородЁ, 6ё имя ему
Рюрикъ; а другие сЁде на
БЁЛЁозерЁ, Синеусъ; а
третей въ Изборьскя, имя
ему Труворъ <...>.
По двою же ЛЁту умре
Синеусъ и брат его Труворъ,
и прия власть единъ Рю-
рикъ, обою брату власть, и
нача владвти единъ. И
роди сынъ, и нарече имя
ему Игорь [НПЛ. С. 106—
107|.
109
Совпадение текста (с вариантами) «Старейшим, Рюрикъ, <...>. Jlo
двою же лъту <...> и прия власть сдинъ Рюрикъ» (с вариантами «п£>ия
власть Рюрикъ», «прия Рюрикъ власть всю сдинъ») указывает на'его
восхождение к одному источнику, в котором сообщалось о трех брать-
ях-варягах. Но этот источник предшествовал Начальному своду 1093—
1095 гг. По мнению А. А. Шахматова, в Начальный свод далее было
включено повествование, предназначенное указать генеалогическую
преемственность власти Рюрика, Игоря и его потомков. Анализируя
общие чтения начальной части ПВЛ, включая варяжскую легенду, в
древнейших летописных сводах, он пришел к выводу, что древнейшие
тексты сохранились в составе Новгородской I и Лаврентьевской лето-
писей, более поздние — в Ипатьевской и Радзивиловской. Поэтому
сообщения о прибытии Рюрика в Ладогу, о старшинстве Ладоги перед
Новгородом он отнес к местному ладожскому преданию I Шахматов А. А.
1908. С. 312-317; 1938. С. 63].
Объяснение происхождения последующего текста, совпадающего в
Лаврентьевском и Ипатьевском списках, «и раздан мужемъевоимъ <...>
овому Полотескъ, овому Ростовъ, другому Бклоозеро» представляет
собой значительные трудности. Как следует из ранее указанной гипо-
тезы А. А. Шахматова, первоначальный текст, сохранившийся в Нов-
городской I летописи, позднее исправлялся и дополнялся. Исходя из
предположения А. А. Шахматова о существовании трех редакций ПВЛ,
1113, 1116 и 1118 гг., М. Д. Приселков допустил, что дополнения и
исправления в связи с историей и событиями на Северо-Западе Руси,
включая сведения о поселении Рюрика в Ладоге, были сделаны со слов
князя Мстислава Владимировича в редакции 1118г., сохранившейся в
составе Ипатьевской летописи [Приселков М. Д. 1940. С. 44]. Д. С. Ли-
хачев предположил, что данные события изложены Никоном в напи-
санном им летописном своде 1073 г. со слов знатного новгородца Вы-
шаты [Лихачев Д. С. 1947. С. 92—93]. Впрочем, Я. С. Лурье поддержал
в данной связи гипотезу своего учителя, М. Д. Приселкова, отметив в
соответствии с собственными источниковедческими разысканиями, что
сообщение о поселении Рюрика в Ладоге читалось, вероятно, уже во
второй редакции Повести временных лет 1116 г., судя по тексту Радзи-
виловской летописи [Лурье Я. С. 1996. С. 262]. По мнению А. Г. Кузь-
мина, данный рассказ, включенный в Ипатьевскую летопись, являлся
первоначальным в истории текста Повести временных лет [Кузьмин А. Г.
1967; А. Н. Кирпичников считает эту мысль доказанной: Кирпичников
А. И. 1997. С. 9].
Историографический анализ включенного в ПВЛ Сказания о трех
братьях-варягах в продолжение почти трех столетий его научного изу-
чения мог бы стать темой самостоятельного историографического ис-
следования. Отметим только, что его интерпретация не только опреде-
лялась самыми разными теоретическими, включая общественно-по-
литические, посылками. В XX столетии к ним добавились толкования
ПО
источниковедческие. При этом в последнем случае основанием для
iiiifc стала мысль А. А. Шахматова о воздействии на труд летописцев их
политической позиции. Это наблюдение вскоре абсолютизировалось,
к тому же сам А. А. Шахматов способствовал его социологизации, на-
жав летописца Нестора «первым норманистом» [Шахматов А. А. 1914.
С. 342]. Так что уже оппонент А. А. Шахматова по исследовательской
методике Н. К. Никольский рассматривал Сказание о трех братьях-
варягах как северную по происхождению летописную варяго-русскую
концепцию, противоположную по содержанию южной, поляно-рус-
ской [Никольский Н. К. 1930. С. 28—30]. Другой оппонент шахматов-
ской методики, А. Г. Кузьмин, исходит в определении первоначально-
го текста Сказания не из его системного сравнения в древнейших ле-
тописных сводах, а из представления о его «логичности». Поэтому он
пишет, что «Лаврентьевская летопись не знает даже, где сел Рюрик».
Отсюда вывод: в Ипатьевской и Радзивиловской летописях содержит-
ся ладожский вариант варяжской легенды, тогда как «в Лаврентьев-
ской летописи этот текст испорчен, а в Новгородской 1 отчасти испор-
чен, а отчасти отредактирован» в результате новгородско-ладожского
соперничества [Кузьмин А. Г. 1967. С. 45—53]. Последнюю мысль под-
держал И. Я. Фроянов. Но, по его словам, А. Г. Кузьмин «ошибся, сведя
это соперничество к первоначальному смыслу всего Сказания». Он от-
нес исторические реалии Сказания к концу XI — началу XII в., устраняя
в нем какое-либо конкретное содержание, относящееся к тексту источ-
ника, но в соответствии со своими представлениями о Руси конца XI —
начала XII в.: «То была идеологическая акция ладожской общины в ходе
борьбы с Новгородом за создание собственной волости» [Фроянов И. Я.
1991. С. 7].
Иллюстративному использованию информации, содержащейся в
Сказании о трех братьях-варягах, ее толкований, лишенных объектив-
ных оснований, противостоит системный анализ летописных текстов —
исследовательский принцип, обоснованный А. А. Шахматовым.
Текст Сказания о поселении Рюрика на Волхове, смерти его брать-
ев и его единовластии (условно, краткая редакция сообщения) являет-
ся литературно целостным. Этот текст (с вариантами) сохранился в
составе Новгородской I, Лаврентьевской и Ипатьевской летописях (текст
в Радзивиловской летописи близок Ипатьевскому). Единственное прин-
ципиальное различие содержится в указании города, где «сел» Рюрик.
Начальный свод, сохранившийся в составе Новгородской 1 летописи
| Творогов О. В. 1976; см. там же обстоятельное текстологическое обо-
снование гипотезы А. А. Шахматова о Начальном своде], указывает
Новгород. Тот же город называет и Троицкая летопись, текстуально
близкая к Лаврентьевской, поскольку их общим источником являлся
Свод 1305 г., продолживший традиции северо-восточного летописа-
ния домонгольского периода [Лурье Я. С. 1976. С. 56—66]. Не учел
А. Г. Кузьмин и содержательное единство рассматриваемого им текста
111
Лаврентьевской летописи, в которой далее следует запись о новгород-
цах: «Новугородьци, ти суть людьс поугородьци от рода варяжьска,
прсже бо бкша словьни». что подтверждает предшествующее упоми-
нание Новгорода. Поэтому реконструкция утраты текста «сьде Новк
городт» в Лаврентьевской летописи научно корректна.
Критические замечания А. Г. Кузьмина в связи с данной реконст-
рукцией не представляются убедительными еще в двух случаях. Дело в
том, что рассматриваемый дефект Лаврентьевской летописи произо-
шел нс вследствие намеренного, идеологизированного редактирова-
ния, а в результате механической порчи использованного Лаврентием
и его предшественниками текста, поскольку отсутствует не только на-
звание города, но и необходимый для содержания фразы глагол «сьде».
Неясно, почему А. Г. Кузьмин исключил Сказание в Новгородской 1
летописи из системного сопоставления с соответствующими текстами
Лаврентьевской и Ипатьевской летописей, поскольку ее древнейшее
чтение указывает первоначальное содержание (текстуальные особен-
ности вариантов в данном случае не рассматриваются). Поэтому пер-
воначальный текст рассматриваемого Сказания (в соответствии с те-
мой нашего исследования здесь рассматривается лишь его информа-
ция, относящаяся к истории княжеской власти на Руси) реконструи-
руется по Новгородской 1 летописи: «И съде старейший в Новъго-
родт, бъ имя ему Рюрикъ; а другыи съде на Бвлъозеръ, Синеус; а
третей въ Изборьскь, имя ему Труворъ. И от тъх варягъ, находникъ
тЬхъ, прозвашася Русь, и от тьх словет Руская земля; и суть новгород-
стии людие до днешняго дни от рода варяжьска. По двою же лъту умре
Синеус и брат его Труворъ, и прия власть единъ Рюрикъ, обою брату
власть, и нача владъти сдинъ» [НПЛ. С. 106—107].
В отличие от Новгородской 1 летописи запись о раздаче Рюриком
своим служилым знатным людям — мужам в управление городов со-
держит следы более поздней компиляции. При последовательном ав-
торском повествовании в качестве розданных после смерти Синеуса и
Трувора городов прежде всего должны были быть названные в Сказа-
нии Белоозеро и Изборск, где правили эти князья. Однако в Лавренть-
евской и Ипатьевской летописях указан только первый из этих горо-
дов. Изборск заменен Полоцком и Ростовом. Но текст Ипатьевской
летописи, вероятно, более поздний по отношению к Лаврентьевскому.
Его фразы «и пришедъ къ Ильмерю <...> и съдъ ту, княжа» и «волости
и городы рубити» дважды разрывают текст, сохранившийся в Лаврен-
тьевской летописи: «раздал мужемъ своимъ грады, овому <...>» (см.
ранее), при этом в своде, сохранившемся в Ипатьевской летописи,
получился литературно несогласованный текст. Таким образом, в рас-
сматриваемых летописных текстах ясно прослеживается часто встре-
чающееся в истории летописания компилирующее наращение текста
более поздними вставками. Гипотеза А. Г. Кузьмина предполагает об-
ратный процесс литературного редактирования — сведение первона-
112
чалыюго пространного текста к более коротким и более литературно
целостным вариантам, что осталось, по нашему мнению, недоказан-
ным. Текстологический анализ Сказания о трех братьях-варягах со-
впал в своих выводах с гипотезой А. А. Шахматова, поддержанной и
развитой М. Д. Присслковым и другими исследователями, о первич-
ности Начального свода, сохранившегося в составе Новгородской I
летописи, по отношению к ПВЛ в составе Лаврентьевской летописи и
се более поздних редакций, что свидетельствует об объективности сде-
ланных наблюдений.
Тогда возникает вопрос, к какому времени относятся более поздние
указания Полоцка — важнейшего политического центра на западно-
двинской ветви Балтийско-Днепровско-Черноморского пути и Росто-
ва — экономического и идеологического центра на северо-восточном
направлении восточнославянской земледельческой колонизации, но не
на Волжском торговом пути.
В отличие от И. Я. Фроянова, оторвавшего содержание Сказания о
трех братьях-варягах от исторической действительности IX в., В. Я.
Петрухин предположил, что Полоцк, Ростов, Белоозеро указывают
современные летописцу (конец XI — начало XII в.) реалии, соотнесен-
ные с древнейшей системой договорных отношений: словене (Новго-
род), кривичи (Изборск, Полоцк), меря (Ростов), Белоозеро — центр
веси [Петрухин В. Я. 1995. С. 90]. В этом предположении представля-
ется конструктивной мысль о связи в историческом предании реалий
IX в. и конца X! — начала XII в. Это мнение можно развить. В Сказа-
нии испомещение «братьев» в Изборске и Белоозере отмечало перво-
начальную зону распространения власти Рюрика в качестве князя се-
веро-западных славянских племенных княжений и северо-восточных
финно-угорских племен — от псковских кривичей до веси на Белоозе-
рс. На вероятное политическое единство и внутренние торговые связи
этого обширного региона в середине — второй половине IX в. указы-
вают клады серебряных монет — дирхемов, которые являлись основ-
ным видом импорта с Востока, сырьем для ювелирных изделий, сами
становились украшениями и включались в восточнославянское денеж-
ное обращение (ногаты от араб. нкд). От основных транзитных путей в
конце VIII — первой трети IX в. на верховьях Волги, Мологи, Полы, в
Поволховье клады распространились на запад до Пскова (псковский
клад 847—850 гг.), на восток — до Пошехонья (клад 863 г.) [Ляпушкин
И. И. 1968. Рис. 3; Носов Е. Н. 1976. С. 95—105] (по нашему мнению,
клады зарывались для сохранности ценных вещей, но, вероятно, чаще
во время опасности, поэтому их находят преимущественно вдоль тор-
говых путей). Л. А. Голубева отметила в белозерском регионе кроме
кладов восточных монет IX в. небольшое количество бус староладож-
ских типов VIII—X вв. и фризских гребней. Поэтому она сделала вы-
вод о ранних связях Бслоозера со странами Севера Европы, вовлечен-
ными в восточную торговлю [Голубева Л. А. 1973. С. 177—178]. Данные
ИЗ
материалы и сделанные ранее наблюдения свидетельствуют о том, что
избранный князем Рюрик, поселившись в Ладоге, вероятно, распрос-
транил свою власть от Псковского озера до Белоозера. В Сказании о
трех братьях-варягах этот факт трансформировался в сообщения о прав-
лении фольклорных «братьев» Рюрика в Изборске и на Белоозере. Из-
борск с его славянским в IX в. населением [Седов В. В. 1982. С. 56—57]
и Белое озеро с финно-угорским населением, которое платило ладож-
скому князю дань, являлись в этом столетии крайними западным и
восточным пределами данного северо-западного региона Восточной
Европы, объединенного общностью системы торговых путей и поли-
тических судеб. Поэтому, вероятно, именно там Сказание о трех бра-
тьях-варягах «посадило» Трувора и Синеуса. Таким образом, истори-
ческая действительность IX в. отразилась в исторической памяти, но в
преображенном виде реалий X—XI вв.
Данная гипотеза об историческом содержании Сказания объясня-
ет, почему в новейшей литературе нет необходимости предполагать в
нем замену Пскова на Изборск, а Ладоги — на Белоозеро [Куза А. В.
1975. С. 155], почему отсутствие в IX в. города Белоозера и «характер-
ного комплекса скандинавских изделий IX—X вв.» в Изборске не вы-
зывает «определенного недоумения» [Кирпичников А. Н. 1997. С. 11] и
почему в указании Белоозера в Сказании о трех братьях-варягах нет
сведений о «межволостном уровне отношений Новгорода» во второй
половине XI — начале XII в., как думает И. Я. Фроянов [Фроянов И. Я.
1991. С. 7].
Указанная в Сказании последующая передача городов мужам в уп-
равление, вероятно, определяла зону распространения власти в пред-
ставлениях конца XI — начала XII в. Полоцк на западе и Ростов на
северо-востоке Русского государства постоянно были в поле истори-
ческого и политического видения летописцев и князей. Во включен-
ных в ПВЛ под 6415/907 г. статьях договора Руси с Византией в числе
русских городов, получавших уклады, кроме Киева, Чернигова и Пе-
реяславля названы также Полоцк, Ростов, Любеч и «прочаа грады»,
хотя в дальнейшем тексте послы и купцы, получавшие месячное со-
держание в Константинополе, указаны только из Киева, Чернигова и
Переяславля. Послы и купцы только из этих трех городов получали
месячное содержание и по договору 944 г. На этом основании Б. Д.
Греков обоснованно предположил, что Полоцк, Ростов ц, Любеч были
приписаны к указанию городов в статьях договора под 6415/907 г. ле-
тописцем, автором ПВЛ, но скорее — его продолжателем, компилято-
ром [Греков Б. Д. 1953. С. 295].
В ПВЛ под 6496/988 г. при указании городов, где Владимир Свя-
тославич «посадил» своих сыновей, названы прежде всего Новгород,
Полоцк, Туров, Ростов. Такое пристальное внимание летописца к По-
лоцку и Ростову объясняется их исторической и политической значи-
мостью. Б. Д. Греков отметил, что Полоцк, согласно ПВЛ, был присо-
114
единен к владениям киевского князя только Владимиром Святослави-
чем в 980 г. [Греков Б. Д. 1953. С. 295—296]. Между тем нс ясно, когда
Рогволод стал князем в Полоцке. Нс исключено, что он был захвачен
Рогволодом в великое киевское княжение Святослава, когда все его
военные усилия были сосредоточены на Балканах. Не случайно лето-
писец приписал киевлянам такие слова в связи с нападением печене-
гов: «Ты, княжс, чюжея земли ищеши и блюдеши, а своея ся охабивъ
<...>» [ПВЛ. 1996. С. 32]. В таком упреке могли отразиться не только
нападение печенегов на Киев, но и территориальные утраты в отсут-
ствие Святослава. Поэтому предположение Л. В. Алексеева о завоева-
нии Полоцка Рогволодом только в 60-е годы X в. представляется убе-
дительным [Алексеев Л. В. 1975. С. 218]. В пользу такого мнения свиде-
тельствуют и новейшие археологические наблюдения, согласно кото-
рым в Полоцке отсутствуют серийные скандинавские находки и пред-
меты скандинавского женского убора, что типично для большинства
мест пребывания скандинавов в Восточной Европе [Булкин Вал. А.,
Булкин Вас. А. 1994. С. 164].
Полоцк и верховья Западной Двины могли оказаться под властью
еще Олега, во время распространения его владений на смоленских
кривичей в конце IX в. (см. далее), но позднее они были Рогволодом
захвачены. Что касается реального значения в Сказании о трех брать-
ях-варягах Ростова, то оно также могло отражать быстро менявшуюся
в IX в. этно-политическую ситуацию, когда начала формироваться од-
новременно с продолжающимся расселением восточных славян обшир-
ная Ростовская земля от Нерли Клязьменской до Белоозера, включая
Поволжье от Ярославля до Медведицы, где находились скандинавские
колонии и постоянно жили три финно-угорских народа — весь, муро-
ма и меря [Дубов И. В. 1982; см. там же литературу]. Таким образом,
указание в Сказании Полоцка и Ростова как зоны распространения
власти Рюрика, где управляли его княжие мужи, могло сохраниться в
исторической памяти как трансформированное свидетельство об ос-
новных направлениях военно-политической экспансии Рюрика и Олега.
В исторической традиции оно «подпитывалось» военно-политической
практикой русских князей X в., включивших эти обширные и страте-
гически важные области в состав Русского государства.
Эта информация, указывавшая направления военно-политической
экспансии князя Рюрика и, вероятно, Олега по основным торговым
путям в юго-западном и юго-восточном направлениях, сохранялась в
устной традиции в X—XI вв. и была дополнена в Сказание о трех бра-
тьях-варягах при написании летописного текста в конце XI — начале
XII в. в том виде, в котором сохранилась в Лаврентьевской летописи.
Новая редакция Сказания представляла собой целостный литературно
завершенный текст. Текст Ипатьевской летописи отражает его более
позднее дополнение и исправление, как ранее обоснованно отмеча-
лось, с учетом ладожских исторических преданий. В третьей редакции
115
Сказания было правильно указано, что местом резиденции Рюрика
являлась Ладога (существовавший е VIII в. город со славянским, скан-
динавским и финно-угорским населением).
Редактор включил дополнительные сведения о деятельности Рюри-
ка: он пришел к Ильменю и «срубил», то есть построил город вместе с
деревянными стенами, над Волховом. Речь идет о Рюриковом городи-
ще. Е. Н. Носов датирует его существование с середины IX в., но до-
пускает, что это поселение могло существовать с начала этого столе-
тия. В последнем случае историческая ситуация еще более конкретна:
упрочив свое положение, Рюрик перенес резиденцию на ранее мало-
значительное поселение, построил там укрепления, поскольку оно имело
важное экономическое, политическое и военно-стратегическое значе-
ние в центре системы славянских поселений в Приильменье и на ве-
ликих торговых путях [Носов Е. Н. 1990. С. 147—209; 1998]. Правя в
качестве князя, он здесь «сел», то есть создал резиденцию-двор, разда-
вая в управление своим приближенным мужам «волости» и поручая им
строить новые «города» — укрепленные поселения и укрепления вок-
руг уже существующих поселений. В советский период исследователи
(со значительным многообразием во мнениях) ограничивали свое по-
нимание древнерусского города пссвдоматериалистической его интер-
претацией как преимущественно социально-экономического центра
]см.: Носов Е. Н. 1993. С. 61—73]. Между тем содержание древнерус-
ского понятия город определялось наличием оборонительных сооруже-
ний вокруг поселения, которое могло иметь самые разные функции,
включавшие также военные, административные и идеологические. В
то же время городом называли только оборонительные укрепления по-
селения. Поэтому строительная деятельность княжих мужей Рюрика
была многозначной по своему функциональному назначению.
Вероятно, ошибочно только название редактором Сказания пос-
троенного Рюриком города Новгородом. В XI—XII вв. он назывался
Городищем. Поэтому редактор Сказания перенес на безымянное в его
время поселение название всем известного городского центра, распо-
ложенного в двух километрах и неразрывно связанного с ним Новго-
рода. Вопрос о первоначальном названии Городища в данном контек-
сте принципиального значения не имеет и едва ли разрешим. В новей-
шей литературе Е. Н. Носов, обоснованно отклоняя мысль о его назва-
нии Словенск, поддержал его отождествление с Холмгардом в форме
Холм-город, А.. Н. Кирпичников изменил предлагаемую им интерпре-
тацию: не Городец, Городок, а Холмград, Холмоград [Кирпичников А. Н.
1987. С. 95; 1997. С. 14; Носов Е. Н. 1990. С. 190—199; историографию
проблемы идентификации древнескандинавского топонима Holmgardr
и Новгорода см.: Джексон Т. Н. 1994. С. 208—209].
Археологические исследования позволяют конкретизировать этно-
политическую ситуацию, в которой оказался избранный князем Рю-
рик и в которой осуществлялась его деятельность. Это была прежде
116
всего зона расселения словсн, кривичей и славяно-финского этно-
культурного взаимодействия. Но, вероятно, вследствие благоприят-
ного расселения на основных торговых путях северо-запада Восточ-
ной Европы племенные княжения славян (со свойственным для них
особым значением племенных князей и знати, см. ранее, с. 88—91)
быстро развивались, что выразилось в появлении в этом регионе осо-
бого вида погребальных сооружений — сопок. Они представляли со-
бой огромные курганы высотой до 10 м. По наблюдениям В. В. Седо-
на, сопки распространены на обширной территории в низовье (в рай-
оне Ладоги) и верховье (в северной части Приильмснья) Волхова, на
1апад от Ильменя — в бассейнах Верхней Луги и Нижней Шелони,
па юг по Ловати (в направлении Днепра и Западной Двины) и Поле
(в направлении верховьев Волги), на восток — по Мете и Мологе,
притоку Волги (указаны основные регионы сосредоточения сопок).
Обряд погребения (кремация умерших, обычно, на стороне и захоро-
нение в сопке остатков сожжения) и погребальный инвентарь сла-
вянские, хотя в керамике отмечается местное финское влияние, но
свыше 70 % исследованных погребений в сопках без инвентаря. Ос-
новная масса сопок относится к VIII—IX вв. [Седов В. В. 1982. С. 58—
66; новейшее обобщающее исследование сопок определенного реги-
она, см.: Петренко В. П. 1994].
Соглашаясь с мнением о словенской принадлежности сопок, В. Я.
Конецкий особое внимание уделил анализу их семантики и этно-со-
циальной информации. По его наблюдениям, они являются сакраль-
но-погребальными памятниками, возведение которых нуждалось в ог-
ромных трудовых затратах, хотя содержалось в них малое количество
захоронений. Сопкам свойственны скандинавские социальная престиж-
ность сакральных курганов и отдельные конструктивные элементы, а
также характерная для славянского обряда погребения ограниченность
погребального инвентаря. Сопки возникли в Ладоге в среде смешан-
ного населения и распространились на юг в Приильменье. Как особый
вид погребальных памятников они существовали в зоне славянского
расселения, оказывая воздействие на традиционные типы славянских
захоронений, но не повлияв на эволюцию рядовых погребальных па-
мятников славянского земледельческого населения Приильменья. Соп-
ки не распространились на всю зону расселения славян Северо-Запа-
да, но стали началом традиции возведения дружинных курганов, по-
добных гнсздовским под Смоленском, черниговским или седнсвским.
Обобщая эти наблюдения, В. Я. Конецкий пришел к выводу, что соп-
ки — новое явление, связанное с высшим слоем общества. Оно харак-
теризовалось, по словам исследователя, «социальным неравенством и
жесткой структурой, позволявшей организовывать возведение столь
трудоемких сооружений» [Конецкий В. Я. 1993].
Таким образом, можно полагать, что и по археологическим матери-
алам традиционный племенной строй у восточных славян Ссверо-Запа-
117
да распадался и создавались в VIII—IX вв. новые славянские социальные
структуры, на которые мог опираться в своей деятельности Рюрик.
Включенные в текст Сказания о трех братьях-варягах исторически
достоверные сведения обращают внимание на характер изменений ре-
дактором сохраненного им текста. Это редактирование имеет важней-
шее значение для определения деятельности княжеской власти и пра-
вящей элиты в княжение Рюрика. В первоначальном тексте было ска-
зано, что он «раздал мужемъ своимъ грады Редактор сделал прин-
ципиально важное изменение: «и раздал мужемъ своимъ волости и го-
роды рубити» (курсив наш — М. С.). Учитывая ранее отмеченную дос-
товерность информации редактора, можно предположить, что он рас-
полагал древними по происхождению и точными по содержанию све-
дениями о деятельности Рюрика. В соответствии с ними он исправил
и дополнил текст ПВЛ первой редакции.
Если предположение о тождестве Рерика и Рюрика верно, то мож-
но обобщить наблюдения над его военно-политической деятельнос-
тью в Западной, Северной и Восточной Европе с учетом ранее указан-
ных обстоятельных разысканий Ф. Круга, Т. Н. Беляева, X. Ловмянь-
ского [обобщение их наблюдений см.: Касиков X., Касиков А. 1990] о
западноевропейском периоде его жизни. Рёрик и его родственник Ха-
ральд Младший правят с 837 г. Дорестадом в Западной Фрисландии'в
качестве лена, полученного от франкского императора Людовика Бла-
гочестивого. После ссоры с его преемником в 840 г. Рёрик бежал из
своего владения и присоединился в датчанам, во главе которых напа-
дал в 40-е годы на Гамбург и Северную Францию. В 850 г. он вновь
захватил Дорестад, но участвуя в то же время (походы 855, 857 гг.) в
борьбе за королевскую власть в Дании.
В 857 г. Рёрику удалось добиться части Датского королевства на
берегу Балтийского моря (X. Касиков и А. Касиков убедительно под-
держали мнение Ф. Крузе и Н. Т. Беляева о владении Рёрика на Бал-
тике, а не Северном море, вопреки мнению X. Ловмяньского), но удер-
жать свое новое владение он не смог и должен был бежать из Дании.
Стремление в Данию свидетельствует о неблагоприятной для Рёрикв в
этот период ситуации во Фрисландии. Поэтому можно предположить,
что он бежал из Дании в Среднюю Швецию, вероятно, в ее главный
город того времени — Бирку, где его встретило, возможно, в 858 г.
посольство от словен, кривичей и мери.
После избрания князем в их межплеменном объединении Рёрик
обосновал свою резиденцию в Ладоге — основном торгово-ремеслен-
ном центре северо-запада Восточной Европы в это время, превратив
его также в центр военно-политический. Однако строительство кня-
жеского двора с его преимущественно скандинавским составом вои-
нов и слуг вызывало, вероятно, постоянные противоречия с местным
славянским и финским населением города. Поэтому Рёрик перенес
свою резиденцию в исток Волхова из озера Ильмень, построив там
118
небольшой город с оборонительными сооружениями. Этот город имел
еще более благоприятное стратегическое, экономическое и обществен-
но-политическое положение. Он контролировал значительный регион
с местным славянским населением, на которое при необходимости мог
опираться в разных военно-политических ситуациях. Новый город
подобно Ладоге контролировал важнейший торговый путь по Волхову,
но, в отличие от нее, он был удален от нападений викингов и защищен
от них Ладогой. Князь и его резиденция оказались в большей безопас-
ности и по отношению к внешнему противнику, и в связи с внутрен-
ними конфликтами. Ладога стала местом нахождения скандинавского
гарнизона, крепостью, защищающей княжеский стольный город, ос-
таваясь торгово-ремесленным центром, обслуживавшим международ-
ное судоходство по Волхову, что было особенно важно в районе Гос-
тиннопольских и Пчевских порогов [Кирпичников А. И., Рябинин Е. А.,
Петренко В. П. 1985; Джаксон Т. Н. 1999].
Укрепив свое положение в землях межплеменного союза словен,
кривичей и мери, Рюрик, вероятно, с состоящим из их ополчений вой-
ском и своей «верной дружиной» подчинил по уже существовавшим
торговым путям территорию до Белого озера, включив земли веси в
состав формирующегося славяно-финно-угорского в этнической ос-
нове молодого государства. Видимо, как отмечено ранее, именно это
распространение власти Рюрика от псковских кривичей до веси отра-
зилось в народной памяти, «посадившей» его фольклорных «братьев» в
Изборске и Белоозере. Эти события, вероятно, сохранились в народ-
ной памяти и трансформировались в указание в Повести временных
лет веси в числе племенных княжений, избравших Рюрика князем.
Административно-судебное управление в значительном по терри-
тории княжестве он укреплял, как следует из местных ладожских и
новгородских преданий, посредством возведения оборонительных со-
оружений вокруг существующих поселений (так сам он поступил на
Рюриковом городище). Из городов посаженные в них знатные мужи
осуществляли княжескую власть — административно-судебное управ-
ление, что имело следствием формирование городской волости — тер-
ритории, политическим и идеологическим центром которой являлся
определенный город. Такой защищенный укреплениями город про-
должал или приобретал торговые и ремесленные функции, вследствие
чего город становился также экономическим центром волости. Туда
сельские жители могли приходить продавать свою продукцию, поку-
пать местные и иноземные ремесленные изделия. Сделки купли-про-
дажи обеспечивались уже существовавшей восточнославянской денеж-
ной системой, включавшей в качестве денежных эквивалентов сереб-
ряные гривны и ногаты — восточные монеты-дирхемы, а также мехо-
вые шкурки куниц (куны) и белок (веверицы) [историографический
обзор исследований по истории денежного обращения в Древней Руси
см.: Свердлов М. Б. 1978].
119
Эта активная деятельность Рюрика в качестве избранного князя
укрепила его положение на северо-западе Восточной Европы. Вероят-
но, в середине 60-х годов он попытался вернуться во Фрисландию. Но
в 867 г. фризы-кокинги изгнали его оттуда. В таких обстоятельствах
он, вероятно, в 867—868 гг. возвратился в Восточную Европу. В 870 и
872 гг. Рёрик встречался с западнофранкским королем Карлом Лы-
сым, в 873 г. восстановил вассальные отношения с Людовиком Немец-
ким. Но после этого он вновь и окончательно исчез со страниц запад-
ных анналов. Умер Рёрик до 882 г., когда он упомянут в Фульдских
анналах посмертно \Ловмянский Г. 1963. С. 236—237].
Из собранных летописцами сведений о Рюрике следует, что после
избрания князем он вел активную внешнюю и внутреннюю политику
для укрепления формирующейся государственности в традициях мест-
ных экономических и социально-политических систем. Пределы этого
государственного образования были расширены в направлениях основ-
ных торговых путей. Княжескую резиденцию он перенес из пригранич-
ной Ладоги в более безопасное, но стратегически и военно-политичес-
ки более важное место, в центр славянского расселения в данном реги-
оне, поскольку славяне стали отныне социально-политической основой
власти Рюрика и его династии. Волости — отдельные исторически сло-
жившиеся территории — он поручал в управление своим приближен-*
ным мужам. Они должны были, подобно князю на Рюриковом городи-
ще, возводить новые укрепления вокруг существующих поселений и
строить новые города. Данная информация свидетельствует о новых
явлениях в развитии княжеской власти и правящей элиты. Рюрик стал
главой публичной власти. Ему подчинены племенные князья и знать. В
состав правящей элиты были включены служилые княжие мужи верхов-
ного по социально-политическому статусу князя Рюрика. Таким обра-
зом, вероятно, что при Рюрике образовалось потестарное государство,
аналогичное «каганату» росов в Среднем Поднепровьс. Оно продолжало
традиции восточнославянских племенных княжений, властных (потес-
тарных) основ, княжеской организации и завоевания, но в то же время
с формирующимися государственными институтами. По нашему мне-
нию, потестарное государство стало переходной общественно-полити-
ческой организацией, развивающейся от племенных княжений и меж-
племенных союзов к государству с его основными институтами — кня-
жеской публичной властью, податной системой, территориальным де-
лением, системой права и войском.
Конкретные формы подчинения Рюриком местных князей для это-
го времени в древнейших летописных сводах неизвестны, равно как
имена самих этих князей. Но историков, от летописцев до современ-
ных нам авторов, интересовало — кто были князья и знатные люди
славян до Рюрика, какие отношения сложились между ним и местным
населением. Первые ответы на эти вопросы были предложены лето-
писцами.
120
В письменных памятниках начала XV в. впервые назван новгород-
ский посадник (варианты — старейшина, князь, воевода) Гостомысл,
отнесенный к дорюриковому периоду, то есть к середине IX н. В так
называемом списке А новгородских посадников в составе НПЛ млад-
шего извода (Комиссионный список) он указан первым посадником:
«пръвыи Гостомыслъ» [НПЛ. С. 164]. В. Л. Янин датирует этот список
первыми годами XV в. Поэтому в контексте истории Новгородской
боярской республики этого времени он раскрывает значение такого
упоминания Гостомысла как утверждение изначального первенства
посадничества в Новгороде по отношению к княжеской власти [Янин
В. Л. 1962. С. 18, 46].
Упоминается Гостомысл и в летописании XV—XVII вв., а также н
основанном на поздних летописных сводах труде В. Н. Татищева «Ис-
тория Российская», написанной во второй четверти XVIII в. В соответ-
ствии с абсолютистской историко-философской концепцией В. Н. Та-
тищев считал, что Гостомысл был «словенским князем» {Татищев В. Н.
1962. Т. 1. С. 108-109; 1963. Т. 11. С. 32, 33, 203, 208, 213, 296, 298-30()|.
В протографе Новгородской IV и Софийской 1 летописей была
сделана следующая запись: «Словене же <...> здълаша градъ и пареко-
ша и Новгородъ, и посадиша и старейшину Гостомысла <...>», что
можно интерпретировать в представлениях средневековой идеологии
и исторических знаний как утверждение первенства местной новго-
родской власти перед избираемыми в Новгороде во второй трети XI) —
первой половине XV в. князьями (ср. там же: «И пришедъ старейши-
ною Рюрикъ седе въ Новегороди <...>» [ПСРЛ. IV. С, 3, 11; ПСРЛ. V.
С. 3, 11]. Протограф этих летописей датируется первой половиной XV н.
(его точная датировка дискуссионна). В число его источников входил,
вероятно, особый новгородский свод начала XV в. [Лурье Я. С. 1976. С.
93—121]. А. А. Шахматов предполагал, что известие о Гостомысле со-
держалось в Новгородском своде 1167 г. и восходило к Новгородскому
своду 1050 г., но идеи о существовании этих сводов не были поддержа-
ны |ПВЛ. 1996. С. 386; Лурье Я. С. 1996. С. 19—24]. Впрочем, реально-
го исторического содержания в известиях о Гостомысле А. А. Шахма-
тов не отмечал {Шахматов А. А. 1919], тогда как другие указывали на
их легендарный характер [ПВЛ. 1996. С. 386; Янин В. Л. 1962. С. 47;
Кузьмин А. Г. 1977. С. 382].
Многочисленные историки XV111 — первой половины XIX в. при
некритическом подходе к историческим источникам использовали из-
вестия о Гостомысле для доказательства существования князей, посад-
ников или старейшин до «призвания варягов» (В. Н. Татищев, М. В.
Ломоносов, М. М. Щербатов, Ф. Эмин, И. П. Елагин, и многие другие
российские и иностранные авторы). Впрочем, уже Г. Ф. Миллер и Н. М.
Карамзин высказывали сомнения в исторической реальности Госто-
мысла, а А. Л. Шлёцер решительно отрицал такую возможность, по-
скольку в летописях до XV в. упоминаний о нем нет {Шлёцер А. Л.
121
1809. 4. I. С. 302—304; Карамзин Н. М. 1989. Т. 1]. С развитием источ-
никоведения во второй половине XIX — XX в. известия о Гостомыслс
перестали использоваться в научных трудах в качестве источника ис-
торической информации (С. М. Соловьев, В. О. Ключевский, М. А.
Дьяконов, М. Ф. Владимирский-Буданов, А. Е. Пресняков, Б. Д. Гре-
ков, С. В. Юшков, С. В. Бахрушин, М. Д. Приселков, Б. А. Рыбаков,
Л. В. Черепнин, А. А. Зимин и многие другие). В. В. Мавродин при-
знавал Гостомысла «легендарной личностью», но видел в летописных
известиях о нем реальную информацию о доваряжской самостоятель-
ности Новгорода, об управлении там «старейшин», местных владык в
«волостях» и «землях» [Мавродин В. В. 1945. С. 217; 1971. С. 99]. И. Я.
Фроянов использовал известия о Гостомысле как свидетельство о мест-
ной племенной знати: «в лице Гостомысла» сохранилась память о ста-
рейшинах, которые правили вместе с князьями у ильменских словен
до «призвания» варягов [Фроянов И. Я. 1992. С. 66].
В этом многообразии мнений представляются более обоснованны-
ми те научные гипотезы, согласно которым Гостомысл — старейшина,
князь или воевода легендарного происхождения. Записи о нем в пись-
менных памятниках XV в. и позднее указывают на то, что он явился
результатом характерного для средних веков идеологизированного и
персонифицированного осмысления исторических событий. Отсюда —
существенные различия в характеристиках его социального положе-
ния. Поэтому можно сделать вывод, что Гостомысл — следствие исто-
рического и литературного творчества XV в., а не конкретный истори-
ческий деятель.
Вероятно, такого же историко-литературного, а не реального про-
исхождения и другой «новгородец» — Вадим. Он появился в еще более
позднем летописании — XVI в. В Никоновской летописи сообщается,
что в 864 г. «уби Рюрикъ Вадима храброго и иныхъ многихъ изби нов-
городцевъ, съветниковъ его» [ПСРЛ. Т. IX. С. 9]. В. Н. Татищев ис-
пользовал эту запись в «Истории Российской», но как и Гостомысла,
интерпретировал «Водима» как «князя словенскаго». Ссылаясь на
Иоакимовскую летопись, он предположил, что этот Вадим был князем
Изборским, сыном старшей дочери Гостомысла. Вследствие старшин-
ства матери он являлся наследником престола, а потому и был убит
Рюриком [Татищев В. Н. 1963. Т. II. С. 32, 208]. Н. М. Карамзин счи-
тал вероятным, что «какой-то Вадим, именуемый Храбрым, пал от руки
сильного Рюрика вместе со многими из своих единомышленников в
Новегороде». Но он оговорил, продолжая критический подход А. Л.
Шлёцера к использованию исторических источников, что это сообще-
ние содержится в поздних летописях. Поскольку в «древних сказаниях
Нестора» его нет, то оно «кажется одною догадкою и вымыслом» [Ка-
рамзин Н. М. 1989. Т. I. С. 95, 242]. Свое скептическое отношение к
информации поздних летописей о Вадиме С. М. Соловьев выразил ее
изложением, близким к карамзинскому, но как историк он все же ее
122
использовал, поскольку неизвестно по древним письменным памят-
никам, какие были отношения между Рюриком и местным населени-
ем: «Касательно определения отношений между призванным князем и
призвавшими племенами сохранилось предание о смуте в Новгороде,
о недовольных, которые жаловались на поведение Рюрика и его роди-
чей или единоземиев, и в главе которых был какой-то Вадим; этот
Вадим был убит Рюриком вместе со многими новгородцами, его со-
ветниками». Сомнения вызывало у него и имя Вадим, столь необычное
для средневековой ономастики. Поэтому он допустил, что это может
быть и нарицательное имя со значениями коновод, передовой, провод-
ник [Соловьев С. М. 1959. Кн. I. С. 135, 306] . В последующей литерату-
ре известия источников XVI в. о Вадиме или не использовались, или
привлекались вслед за С. М. Соловьевым как свидетельство недоволь-
ства местного населения Рюриком [Ключевский В. О. 1956. Т. 1. С. 1411.
В. В. Мавродин конкретизировал и причину этого недовольства — во-
княжение Рюрика в Новгороде в результате переворота, вопреки воле
новгородских «мужей» [Мавродин В. В. 1945. С. 212]. Впрочем, крити-
ческое отношение к информации о Вадиме сохранялось и у тех, кто с
доверием относился к так называемой «избыточной» информации
Никоновской летописи, то есть к сообщениям, которых нет в более
древних исторических источниках [Рыбаков Б. А. 1963. С. 169—1731, и
у тех, кто исходил при изучении Никоновской летописи только из тек-
стуального анализа [Клосс Б. М. 1980. С. 187].
В новейшей литературе сохранилось и доверчивое отношение к сооб-
щению о Вадиме. По мнению Г. С. Лебедева, во время пребывания Рю-
рика на Западе в 870—873 гг. в Ладоге и Новгороде сложилась антикня-
жсская оппозиция во главе с Вадимом Храбрым. Вернувшись, Рюрик
сумел расправиться с непокорными [Лебедев Г. С. 1985. С. 214]. И. Я.
Фроянова не предостерегла необычность для средневековой славянской
ономастики имени Вадим, а потому для него интерпретация С. М. Соло-
вьевым известия о Вадиме — только «слишком смелая догадка». Не учел
он опыта системного текстологического анализа Никоновской летописи
как историко-литературного произведения XVI в., а также особенности
лексики летописного сообщения о Вадиме. Вследствие этого ученый вос-
принял сообщение о Вадиме как соответствующее исторической действи-
тельности, а потому подлежащее только анализу и интерпретации с учс-
и>м традиций «первобытных народов». Для него Вадим — «словенский
князь», хотя в Никоновской летописи о таком его статусе речи нет, «со-
ветники» Вадима — «новгородские старейшины», хотя Новгорода в сере-
дине IX в. еще не было. Поэтому мысль И. Я. Фроянова, согласно кото-
рой «убийство Рюриком словенского князя Вадима с последующим при-
своением княжеского титула нельзя считать чем-то необычным, из ряда
поп выходящим», не представляется обоснованной, к тому же очень она
о|личается от содержания анализируемого ученым исторического источ-
ника |см.: Фроянов И. Я. 1992. С. 100—105].
123
Учитывая значительный опыт изучения Никоновской летописи как
памятника историко-литературного творчества XVI в. |см.: Клосс Б. М.
1980], можно предположить, что содержащиеся в сообщении о недо-
вольстве новгородцев Рюриком, об убийстве в данной связи «храброго
Вадима» (в соответствии с синтаксисом древнерусского языка, опреде-
ление ставилось как перед определяемым словом, так и после него; об
особенностях использования в летописании прилагательного храбрый
см. далее) и «иных многих новгородцев, его советников» реалии, сви-
детельствуют о происхождении этого повествования в XV—XVI в. Как
отмечалось ранее, Новгорода в середине IX в. еще не было, поэтому
данное известие является результатом позднего осмысления истори-
ческой проблемы — отношений Рюрика и местного населения. Слово
съвКтникъ в древнейшем русском летописании не использовалось, судя
по его отсутствию в ПВЛ. Его распространение в светском древнерус-
ском языке, вероятно, стало результатом воздействия на него церков-
нославянского. В летописании XV в. у него есть значение сообщник
[Срезневский. 111. Стб. 682]. Вероятно, в том же значении использовано
это слово и в записи Никоновской летописи (в переводе на современ-
ный русский язык) о том, что в «том же году Рюрик убил храброго
Вадима и перебил иных многих новгородцев, его сообщников». Назван-
ные ранее исследователи, видимо, понимали слово съвьтникъ в том зна-
чении, которое сохранилось в современном русском языке, — человек,
который советует. При этом возникало смысловое недоразумение —
как у Вадима Храброго могли быть «многие новгородцы» советниками.
То же смысловое недоразумение и в стилистически странной мысли
И. Я. Фроянова: «В лице же “советников” Вадима мы сталкиваемся с
новгородскими старейшинами <...>» |Фроянов И. Я. 1992. С. 102], при
этом отождествление «иных многих новгородцев, его советников» с «нов-
городскими старейшинами» не обосновано.
В контексте Никоновской летописи Вадим — один из новгород-
цев некпяжеского происхождения. В повествовании он характеризу-
ется не княжеским титулом (ср. такие постоянные указания в преда-
ниях при упоминании древлянского князя Мала, см. ранее), а прила-
гательным-эпитетом храбрый. В. Н. Татищев считал его князем в ре-
зультате свойственной его времени самодержавно-монархической тео-
рии эпохи абсолютизма. И. Я. Фроянов попытался подтвердить такое
мнение логически. Он считает, что прилагательное храбрый — про-
звище. Поэтому Вадима он определяет как «военного»: «Храбор на
рати» — «одна из наиболее восторженных характеристик древнерус-
ских князей, читаемых в летописях». Князья, прославившиеся храб-
ростью и удальством, получали прозвища — Мстислав Храбрый,
Мстислав Удатный (Удачливый). Поэтому Вадим Храбрый, по его мне-
нию, — «словенский военный предводитель, вождь, или князь». В
последующем анализе И. Я. Фроянова Вадим — только князь [Фроя-
нов И. Я. 1992. С. 102-105].
124
Логическое построение И. Я. Фроянова ие подтверждается Источни-
ковыми материалами. В летописании X] — начала XII в. (приводим ма-
териалы по Лаврентьевскому списку ПВЛ) прилагательное храбрый вхо-
дит в словосочетание-клише «вой храбры» |ПВЛ. 1996. С. 28, 311. Но
использовалось оно также без жесткой связи со словом вой: «Началпикъ
бо бяше кумиротвореныо Серухъ, творяшеть бо кумиры во имина мерт-
выхъ человккъ, овЪмъ бывшимъ наремъ, другомъ храбрымъ, и волхъ-
вомъ, и жепамъ прелюбодъицамъ», «Отъиметь Господь от Иерусалима
кркпкаго исполина, и человека храбра <...>». При этом оно соотноси-
лось не только с мужчинами, но и с женщинами: «<...> в нихъ же суть
храбрый жены ловити звкрь крьпкыи» [ПВЛ. 1996. С. 11, 42, 62|. Веро-
ятно, вследствие такого широкого употребления прилагательного храб-
рый в ПВЛ в похвале Мстиславу Владимировичу присутствует клише
«храборъ на рати», но прозвище «Храбрый» по отношению к нему не
использовано, возможно, потому, что подобных прозвиш в XI — начале
XII в. еще не было. Да и в более позднем летописании прилагательное
храбрый является определением, эпитетом, синонимом понятия храбрый
воин, но не прозвищем: «<...> и убиша посадника новгородьскаго Ивап-
ка, мужа храбра зкло, <...> и Петрила Микулъниця и много добрыхъ
муж» |НПЛ. С. 23], «<...> и Олександръ Попович ту убьенъ бысть со
пнкми седмыодесятъ храбрыих», «О шести мужь храбрыхъ. Здъ явишася
в полку великого князя Александра 6 муж храбрыхъ, иже с ним крепко
мужствоваху» и др. |ПСРЛ. Т. 25. С. 121, 133; см. также: Срезневский. 111.
Стб. 1394—1395]. Из такого употребления прилагательного храбрый сле-
дует, что и в Никоновской летописи при указании Вадима оно являлось
определением, синонимом понятия храбрый муж, воин, эпитетом, отне-
сенным к одному из многих, но не прозвищем князя, как думает И. Я.
Фроянов. Все последующие размышления этого ученого являются це-
ленаправленными подбором и интерпретацией материала.
Обобщая наблюдения над сообщением Никоновской летописи о
недовольстве новгородцев Рюриком, об избиении им «храброго Вади-
ма» и «иных многих новгородцев, его сообщников», можно предполо-
жить, что и в данном случае имеет место историко-литературное ос-
мысление в XV] в. отношений Рюрика и местного населения, подобно
юму как ранее в XV столетии та же тема излагалась на примере фоль-
клорно-литературного Гостомысла. И Гостомысл, и Вадим являлись
легендарными, а не реальными персонажами. Разумеется, как отмече-
но ранее, у восточных славян в середине IX в. были свои князья и
нппь. но их имена, видимо, не сохранились в исторической памяти,
кроме древлянского князя Мала. Этот недостаток компенсировали ле-
юписцы XV—XVI вв. своим историко-литературным творчеством. Та-
ким образом, научные направления, сомневающиеся в их реальности
u ni отрицающие их, представляются обоснованными.
Особой проблемой для летописцев, а также для историков в XVIII—
\Х ни. стало определение восточнославянских семейных связей Рюри-
125
ка. Древнерусское летописание сообщает лишь о его легендарных бра-
тьях (см. ранее), но ничего — о его жене или женах. Этот недостаток
попытался восполнить Г. С. Лебедев. Ссылаясь на В. Н. Татищева, он
предположил, что Рюрик во второй период пребывания на Руси в 875—
879 гг. вступил в династический брак с Ефандой — одной из представи-
тельниц местной знати [Лебедев Г. С. 1985. С. 214; эта мысль стала в
литературе повторяться: Кирпичников А. Н., Дубов И. В., Лебедев Г. С.
1986. С. 193—194; Касиков X., Касиков А. 1990. С. 107; и др.].
Исторически достоверное упоминание В. Н. Татищевым Ефаинды
(Ефанды) содержится в приводимом им перечне послов от русской
знати, заключавших мир с Византией в 944 г. (об этом договоре см.
далее, с. 140—168) — «Шигоберн Ефаинды». Под Ефаиндой (Ефандой)
он подразумевал княгиню, жену Улебову или Глебову. Далее он разъяс-
нял: «Видно, что Ефанда была княгиня Святославля, а Улеб брат Свя-
тославль, но о них ничего более не упоминается» [Татищев В. Н. 1963.
Т. 11. С. 41, 218, 305]. Ефанда — жена Рюрика, вероятно, результат
творчества автора Иоакимовской летописи как историка (см. с. 227,
252—253). Достоверных сведений о ней нет. Таким образом, прямой
информации о жене, родившей Рюрику Игоря, нет.
Дискуссионен вопрос о династической преемственности княжеской
власти после смерти Рюрика, о его родственных связях с князьями
Олегом и Игорем. Но, как представляется, явная и скрытая информа-
ция исторических источников позволяет дать достаточно определен-
ные ответы на эти вопросы.
В Начальном своде, сохранившемся в составе Новгородской I лето-
писи, указывается прямая династическая преемственность между Рю-
риком и Олегом: «И роди (Рюрик. — М. С.) сынъ, и нарече имя ему
Игорь. И възрастъшю же ему, Игорю, и бысть храборъ и мудръ. И бысть
у него воевода, имецемъ Олегь, муж мудръ и храборъ» [НПЛ. С. 107].
В ПВЛ иное изложение событий, но в равной мере сохраняющее пря-
мую династическую преемственность княжеской власти Рюрика: «Умер-
шю Рюрикови предасть княженье свое Олгови, от рода ему суща, въдавъ
ему сынъ свои на руцк, Игоря, бт бо дътескъ вельми» [ПВЛ. 1996.
С. 14]. Эти существенные различия в информации летописных сводов
конца XI и начала XII в. нуждались в объяснении.
А. А. Шахматов предположил, что автор Начального свода создал
искусственную конструкцию, целью которой являлась концепция един-
ства княжеского рода. По его мнению, летописец располагал инфор-
мацией о походах Олега и Игоря на Царьград и несомненными сведе-
ниями о прямой нисходящей генеалогической преемственности Иго-
ря, Святослава и Владимира, где не было места для Олега. Поэтому
Игорь был указан сыном и преемником Рюрика, а Олег — воеводой
Игоря, и родственных связей между ними не было [Шахматов А. А.
1908. С. 315—317; 1915. С. XXXII—ХХХ111]. Гипотезу об отсутствии
родственных связей князей Рюрика, Олега и Игоря поддержал О. В.
126
Творогов, обращая особое внимание на странное отсутствие дееспо-
собности Игоря в соответствии с ПВЛ почти до тридцати лет [Повесть
временных лет. 1991. С. 177; Творогов О. В. 1994. С. 7]. В. Л. Комаро-
вич выводил Олега из генеалогической преемственности в Начальном
своде и объяснял его указание в ПВЛ в качестве воеводы с борьбой в
христианский период с предполагаемым им языческим почитанием
«вещего» князя Олега как родоначальника русских князей. Но реаль-
ных родственных связей Олега и Игоря он не отрицал \Комарович В. Л.
1960. С. 93-94].
Между тем, такие текстуальные и логические аргументы против
указываемой в древнейших летописных сводах генеалогической пре-
емственности Рюрика, Олега и Игоря отпадают, если учесть, что ин-
формация Начального свода не противоречит ПВЛ. Их различия, ве-
роятно, происходят от принципиально разных исторических концеп-
ций. Автор Начального свода около 1095 г. знал, что при правящем
князе Игоре, сыне Рюрика, был воевода Олег. При этом ему как лето-
писцу не надо было даже указывать на смерть Рюрика и порядок пере-
дачи им власти Игорю. Поэтому в дальнейшем летописном повество-
вании то Игорь и Олег действуют совместно, то Игорь в качестве кня-
зя управляет один. Автор ПВЛ около 1113 г. находился в другом поло-
жении. В его распоряжении находились переводы русско-византий-
ских договоров 911, 944 и 971 гг., где Олег и Игорь раздельно указаны
в качестве великих князей русских. К тому же его, видимо, не удовлет-
воряло отсутствие сведений о династической ситуации, последовав-
шей после смерти Рюрика. Поэтому он собрал дополнительную ин-
формацию. Из нее следовало, что Рюрик передал совсем маленького
сына на воспитание своему родственнику Олегу и тот оставался до
конца жизни реальным правителем, хотя Игорь обладал всеми права-
ми па великокняжескую власть. Таким образом, сведения, которые автор
ПВЛ мог почерпнуть из Начального свода, были существенно допол-
нены и уточнены.
В контексте событий IX—X вв. его информация подтверждается
косвенными данными. Олег — восточнославянская форма др.-скапл.
имени Helgi. По мнению М. И. Стеблина-Каменского, это — заим-
ствование из древнешведского языка [Стеблин-Каменский М. И. 1955.
( . 240]. Если учесть фрисландские и ютландские родственные и соци-
альные связи Рёрика-Рюрика, то естестественно предположить, что он
женился во время недолгого пребывания в Средней Швеции или знат-
ная шведка прибыла в Ладогу из Швеции после восстановления этого
давнего пути этнических, политических и торговых контактов (см. ра-
нее). Второе предположение более вероятно, учитывая совсем юный
тнраст Игоря ко времени смерти отца. Вероятно, Олег был братом
ii.iii близким родственником жены Рюрика, так что они состояли в
। иойственном родстве. О происхождении Олега из знатного рода может
свидетельствовать его имя, производное от heilagr — святой [Стеблин-
127
Каменский М. И. 1955. С. 239] . Такое указание отношения к святости
отражает характерное для древних германцев соединение королями выс-
ших светских и религиозных функций, сакрализацию их власти как след-
ствие легендарного происхождения королевских родов от богов.
Все эти обстоятельства объясняют, почему после смерти Рюрика
Олег стал регентом при малолетнем Игоре и князем. Обладая реаль-
ной властью, он до своей кончины управлял страной, вероятно, от-
странив от княжеского правления значительно менее способного Иго-
ря (см. далее, с. 181). Многолетнее реальное отстранение юного князя
от власти имело место на Руси и после убийства князя Игоря ок. 945 г.,
когда регентом при малолетнем Святославе стала княгиня Ольга. Уже
при выросшем сыне она отправила в 959 г. послов к германскому ко-
ролю Оттону I. Участник последовавших в данной связи событий мис-
сийный епископ Адальберт, будущий первый магдебургский архиепис-
коп, сообщает в написанных им анналах, что это были «послы Елены
(христианское имя Ольги — М. С.), королевы ругов (т. е. русов. —
М. С.)», но ничего не сообщает о Святославе как соправителе или кня-
зе [Латиноязычные источники по истории Древней Руси. 1989. С. 32—
39; Назаренко А. В. 1993. С. 101 — 110] (см. далее, с. 212—216).. Да и и
новой истории России известно, как Екатерина 11 узурпировала царс-
кую власть в продолжение 34 лет, а се сын Павел стал императором
только в 42 года после смерти матери.
Таким образом, запись ПВЛ под 6387/879 г. о передаче Рюриком
перед смертью своего княжения родственнику Олегу в связи с мало-
летством Игоря сообщает о передаче Олегу регентства (особо подчерк-
нуто малолетство Игоря — «бь бо двтескъ вельми»). За этим последо-
вала реальная узурпация Олегом княжеской власти. Но, как следует из
записи Начального свода, на Руси продолжали помнить, что законным
князем являлся Игорь. В такой версии событий в Начальном своде
указывалось, что Олег являлся воеводой Игоря в качестве его близкого
родственника. Это также соответствовало истине. Обстоятельства ди-
настического кризиса, последовавшего после смерти Рюрика, не со-
хранились в исторической памяти или намеренно нс были занесены
на страницы летописи. Основная в данном случае информация заклю-
чается в том, что рассматриваемые известия Начального свода и ПВЛ
свидетельствуют о династической преемственности Рюрика и Игоря,
при этом княжение Олега данную преемственность не нарушило. Та-
ким образом, в северо-западном государственном образовании со сто-
лицей в Ладоге во второй половине IX в. сложилась княжеская динас-
тия Рюриковичей. Многочисленные попытки отождествить князя Олега
и Хельго, указанного в древнееврейском анонимном Письме, откры
том в каирской гепизе [новейшую публикацию текста, его исследова-
ние и комментарии см.: Голб Н., Прицак О. 1997], что «сдвигает» время
его правления на 911—941 гг. [последний по времени опыт см.: Цукер
ман К. 1996; см. там же литературу проблемы] не представляются убс
128
дитслызыми, поскольку они абсолютизируют отождествление этих пер-
сонажей восточноевропейской истории, не допуская возможности су-
ществования в правление Игоря другого Олега, относящегося к кня-
жескому роду Рюриковичей [см.: Петрухин В. Я. 1998].
В середине — второй половине IX в. северо-западное и южное, в
Среднем Поднепровье, государственные образования, а также незави-
симые восточнославянские племенные княжения оказались в разных
экономических и политических условиях. Государственное образова-
ние, этно-политическую основу которого составляли поляне и сканди-
навы Аскольда и Дира, противостояло Хазарскому каганату (соседние
северяне и радимичи еще продолжали платить ему дань), хотя росы и
совершали походы на Черное море. Но распространить свою власть на
территориально близкие восточнославянские племенные княжения оно
не могло (см. ранее, с. 102—104). Рюрик и его преемник Олег находи-
лись в существенно более выгодном положении. Их княжество конт-
ролировало основные торговые пути Восточной Европы, Балтийско-
Днепровско-Черноморский и Балтийско-Волжско-Каспийский, кото-
рый в это время обеспечивал поступление огромных масс серебра в
Восточную и Северную Европу. Обширное северо-западное княжество
включало в своем составе племенные княжения словен, так называемых
псковских кривичей и финно-угорские народы. Оно обрело значитель-
ный экономический и военный потенциал, а во главе его стояли талант-
ливые князья (субъективный фактор в историческом процессе) — Рюрик
и Олег. Преемственность публичной власти в виде княжеской динас-
тии и формирующихся институтов княжеского управления способство-
вали превращению северо-западного союза славянских племенных
княжений и мери в государственноое образование — княжество. В нем,
вероятно, быстрее происходил процесс концентрации княжеской вла-
сти вследствие включения в систему управления княжих служилых
людей, как следует из сохранившейся в исторической памяти инфор-
мации о раздаче Рюриком своим приближенным мужам в управление
городов и волостей (см. ранее). В этих условиях значение традицион-
ных племенных институтов все более ограничивалось местным само-
управлением. Сбор межплеменного народного собрания вследствие
территориального роста и формирующейся вертикали княжеской вла-
сти становился невозможен.
Напротив, укреплялось центральное управление посредством на-
значенных князем служилых людей с административно-судебными
функциями. Опорными пунктами княжеской власти становились не
древние племенные религиозные и идеологические центры, а горо-
да — укрепленные поселения с торговыми, ремесленными, полити-
ческими и военными функциями (возможно, с преобладанием одной
или некоторых из них), с территориальной организацией, располо-
женные па торговых путях, имевших важнейшее военно-стратегичес-
кое значение. Эти объективные обстоятельства стали причиной воен-
' l.ik .|«1К
129
но-политического превосходства северо-западного княжества во uian.
с династией Рюриковичей над южным киевским государственным <><•
разованием во главе с, вероятно, последовательно правившими кия и.
ями Диром и Аскольдом.
Такую социально-политическую ситуацию отразила исторически
память в преданиях о завоевании Киева князем Олегом. Достоверное^
ее информации выявляется в результате сопоставления ПВЛ и 1Ь
чального свода в составе Новгородской I летописи.
ЛЛ
Поиде Олегъ, поимъ
воя многи, варяги, чюдь,
слов^ни, мерю, весь,
кривичи, и ироде къ Смо-
леньску кривичи, и прия
градъ, и посади мужь
свои. Оттуда поиде внизъ
и взя Любець, и посади
мужь свои. И при дос та къ
горамъ хъ кневьскимъ, и
увЁда Олегъ, яко Оскольд
и Диръ княжита <...>.
ИЛ
Поиде Олгъ, поемъ
вой свои многы, варя гы,
чюдь, слов^ны, м£рю,
весь, кривичи, и прия
Смольнескъ городъ, и по-
сади в нем мужь свои.
Оттуда поиде внизъ, взя
Любсчь, и посади мужь
свои. И придоста къ го-
рамъ кневьскымъ, и увидь
Олгъ, яко Оскоядъ и Диръ
княжита <...>.
НПЛ
И начаста (Олс> •>
Игорь. — М. С.) воеluiiи
и налЪзоста ДнЬпръ pin
и Смолнескъ град. И чт
толЬ поидоша внизъ и»
Днепру, и придота къ .•»
рам кыевъекым, и узр1,i1«
городъ Кыевъ, и нспыти
та, кто в немъ кияжиян.
<...>.
В основе этих трех летописных записей находится один летопис-
ный текст. Ближе к протографу по-прежнему, вероятно, Начальный
свод. Но этот текст лаконичен и содержит ограниченный историчен
кий материал. Князь Игорь, юный возраст которого не указан, и си»
воевода Олег «начали воевать» и «налтзоста Днъ пръ ръку и Смолнсск>
град». Использование глагола «налъзти» столь необычно, что И. И«
Срезневский нс привел данный текст в своих «Материалах» [Срезиенсч
кий. II. Стб. 297—298]. Его обычные значения ‘встретить, найти, отыо^
кать’ в данной конкретной ситуации, видимо, фольклорного, а не ио^
торического происхождения, поскольку Днепр уже давно испольим
вался как составная часть Балтийско-Днепровско-Черноморского пуп!
и, разумеется, был хорошо известен в Восточной Европе. Значении
‘приобрести, добыть’ реку Днепр невозможны стилистически. Послов
дующие действия Игоря и Олега, в соответствии с Начальным сводниц
заключаются только во внезапном захвате Киева, что они совершил^
по пути — «творяшася мимоидуща» [НПЛ. С. 107].
Данное схематичное изложение исторических событий в Началь*
ном своде с фактическими и стилистическими погрешностями нс удов*
летворило автора ПВЛ. Он переработал и дополнил текст Начальниц
свода или его протографа, в котором шла речь об Игоре и Олеге, киа
следует из сохранившегося в ПВЛ двойственного числа «придосш».
Автор нового текста показал государственный характер похода Олс,
га — реального князя северо-западного княжества, регента при мало
летнем Игоре. Перечень племенных ополчений точно соотвстстиу«i
130
......pnii государственного образования, сложившегося при Рюри-
« I». । >не Смоленска указано теперь не как случайное, а цсленаправ-
айк- действие, предназначенное для завоевания так называемых
4Й>ь. о, mix пли смоленско-полоцких кривичей и для установления
«Мики... над Верхним Днепром [Алексеев Л. В. 1980. С. 135—146; Се-
• Ч 1999. С. 140—145, см. там же литературу вопроса]. В условиях
оннрования системы речных путей Восточной Европы этот
приобрел во второй половине IX в. особое значение. В зоне
МНцг** । ранения гнездовских курганов в это время в прибрежной час-
Ф пр,, в устье реки Свинки было создано поселение (ок. 4 га),
МРН М) горым появился могильник в виде курганов. Преобладаю-
|ие здесь составляли кривичи, ассимилировавшие местное
:елснис. Но были здесь также сквндинавы. Сохранились,
ic и балты [Седов В. В. 1999. С. 207—208, см. там же лите-
»са|. Владение этим регионом позволяло установить воен-
ский контроль над основными волоками и речными пута-
ной Европе.
.1ло конкретно-историческое содержание известия ПВЛ о
Злсгом Смоленска и о посажении там княжого мужа. В нем
|ть позднюю летописную форму осмысления давних собы-
IX XI — начала XII в. (указание Смоленска; на территории
о Смоленска еще не установлены археологические слои
вдусинД. А. 1991. С. 7—9]), а также их содержание, свиде-
с о твлантливых военно-политических мероприятиях князя
рый в своей завоевательной деятельности, направленной
эпьс, поставил целью распространить пределы своего кня-
повить военно-политический контроль над всей восточно-
I системой речных путей. В таких обстоятельствах падение
пего военного, политического и экономического центра
здпепровья, становилось вопросом времени.
шисс целенаправленное наступление Олега с войском по
ятие Любеча (археологические материалы свидетельствуют
ипии на месте Любеча в IX—X вв. укрепленного поселения
сь: Город, замок, село. 1985. С. 95; Археология Украинской
3011) с посажспием в новом владении княжого мужа явля-
шпельным развитием предшествовавших событий, поскольку
исал* в военно-стратегическом отношении над Киевом, а
ыл обречен. Таким образом, известия ПВЛ конкретно пока-
1ссс территориального роста северо-западного княжества во
1сгией Рюриковичей. Он заключался не только в военных
яшосвании новых, стратегически важных территорий, но и
ни нового аппарата княжеского управления, состоявшего из
1жнх мужей — посадников, которые управляли городами —
11нчсскими, идеологическими и социально-экономически-
н формирующихся областей — волостей.
131
Объединение северо-западного княжества Рюриковичей и Киевского
государственного образования по летописной хронологии в 882 г. име-
ло значительные следствия для Восточной Европы. Олег перенес свою
резидспию в Киев, который стал стольным городом. Образовалось Рус-
ское государство, коптролировававшее Балтийско-Днспровско-Черно-
морский путь на всем его протяжении в Восточной Европе до Причер-
номорских степей. По его территории проходила также северо-запад-
ная часть Балтийско-Волжско-Каспийского пути. В нем распростра-
нилась публичная власть в виде княжеской династии Рюриковичей и
княжеского административно-судебного аппарата.
Начальный свод располагал крайне ограниченной информацией о
деятельности Олега в Киеве, по преимуществу сведениями о его похо-
де на Константинополь в 907 г. Основным героем его повествования
являлся князь Игорь [НПЛ. С. 108—109]. Такое изложение событий нс
удовлетворило автора ПВЛ. Он собрал устные по происхождению ис-
торические предания об Олеге, изложил их в последовательной лите-
ратурной форме, что позволяет раскрыть содержание государственной
деятельности этого князя.
К инициативе Олега он отнес перенесение княжеской резиденции
в Киев. В соответствии с литературным жанром это решение было
сформулировано в вымышленной прямой речи Олега: «Се буди мати
градомъ русьским» [здесь и далее см.: ПВЛ. 1996. С. 14]. В этих словах
для читателей начала XII в. содержалась информация о создании после
завоевания Киева Олегом нового политического центра формирующе-
гося государства: «мати градомъ» — использование понятия рт]тр6тгоХ1с —
‘мать городов, метрополия, столица’ [ПВЛ. 1996. С. 409]. То есть Киев
стал местом постоянной резиденции княжеской династии Рюрикови-
чей, ее столицей, стольным городом. Он приобрел особый статус, ко-
торый объединил исторически древнее происхождение Киева и его пре-
емственное до начала XII в. особое экономическое, социальное, поли-
тическое и идеологическое значение. Такой статус Киева как стольно-
го города государства, символа политической власти его князя и поли-
тического традиционного до начала XII в. единства отличало Русь это-
го периода от многих стран раннесредневековой Западной Европы,
где таких столиц не было.
Последующее повествование раскрывает содержание деятельности
Олега по укреплению молодого государства. «Се же Олегь нача городы
ставити» — строительство укреплений вокруг существующих поселе-
ний и строительство новых укрепленных центров с военными, поли-
тическими, идеологическими, экономическими функциями. Вероят-
но, к такой государственной по содержанию деятельности Рюрика или
Олега относится строительство укрепленного поселения в Тимерево
(третья четверть IX в.), Олега — военно-административного центра в
Шестовицах (вторая половина IX в.). Они были построены не на Волге
и Днепре, основных торговых путях Восточной Европы, а на их прито-
132
mix — Которосли и Дсснс. Если Тимерево был построен в контактной
«inc расселения словен, мери и веси (И. В. Дубов отметил, что в нем
новые жилые и хозяйственные постройки возводились не па месте ранее
существовавших, а на свободных местах), то Шестовицы — в земле
северян. Впрочем, их население было смешанным по составу, включая
славян, скандинавов, а в Тимерево, разумеется, и финно-угров [Дубов
И. В. 1982. С. 124-187; Дубов И. В., Седых В. Н. 1995; Андрощук Ф. А.
1995; Седых В. Н. 1997; см. там же литературу вопроса). Преимуще-
с1ненные военно-административные функции этих поселений (вТи-
мсрсво развивались и торгово-ремесленные), их «нацеленность» на
внутренние районы, удаленные от магистральных рек, свидстсльству-
ю| , по нашему мнению, об их первоначальном предназначении воен-
но-админстративного контроля и управления в этих районах, что по
времени их организации совпадает с деятельностью названных ранее
князей.
После указания Киева как нового стольного города в полной мерс
раскрывается последующее указание деятельности Олега «<...> и уста-
пн дани словъномъ, кривичемъ и мери»: в условиях нового государства
прежняя социально-политическая опора династии Рюриковичей была
превращена в обычные племенные княжения, которые подобно про-
чим должны были платить регулярно взимаемые подати — «дани».
Недостаточно ясно время происхождения последующей записи: «<.„>
н [устави] варягомъ дань даяти от Новагорода гривенъ 300 на лито,
мира дъля, еже до смерти Ярославле даяше варягомъ». В Новгороде
археологические слои конца IX — начала X в. еще не найдены [Носов
Е. Н. 1990. С. 170—171]. Таким образом, эта фраза восходит, вероятно,
к Начальному своду, где она отнесена к деятельности князя Игоря (в
летописном тексте, сохранившемся в составе Новгородской I летопи-
си, вся княжеская деятельность отнесена к Игорю, по текст явно неис-
правен, ср. его завершение: «<...> а от Новагорода 300 гривенъ на лёто
мира дъля, еже не дають» (НПЛ. С. 107]. Конкретное содержание этой
фразы наполнено значительным социальным и политическим содер-
жанием (см. далее), но оно относится к более позднему времени.
Материалы, собранные в ПВЛ об Олеге на юге Руси, значительно
более точны и конкретны, чем сведения Начального свода (поскольку
летописная хронология для IX—X вв. относительна, они датированы
далее периодом 80-х гг. IX в. — началом 10-х гг. X в. в целом без их
погодной конкретизации). В них сообщается, что Олег завоевал древ-
.11111, северян и радимичей и стал взимать с них дань по черной кунице,
которая являлась ценным мехом и в то же время денежной едини-
цей — куной. В перечне военных действий Олега на юге Восточной
I пролы завоевание древлян названо первым. Такое начало наполнено
шачитсльным содержанием. Оно направлено еще не против Хазар-
। кого каганата, а против территориально близко расположенных древ-
>>н|, в военных действиях против которых Аскольд и Дир не добились
133
успеха. Олег завоевал давних противников полян и включил их в со-
став Русского государства, продемонстрировав тем самым его значи-
тельный военно-политический потенциал.
Проверив свое войско на древлянах, Олег начал военные действия
против Хазарского каганата. Возможно, такая последовательность со-
бытий, отраженная в исторической памяти, является свидетельством
их последовательности реальной. Олег подчинил своей власти севе-
рян, затем радимичей, освободив их от хазарской дани, но возложив
на них дань собственную. Возможно, Хазарский каганат в это время
не мог отстаивать свой контроль над северянами и радимичами, по-
скольку его внимание было отвлечено событиями на Кавказе, где Дер-
бент во второй половине IX в. стал самостоятельным эмиратом, а меж-
ду ним и каганатом сложились сложные политические отношения и
даже существовали военные столкновения в 886/887, 900/901, 909 или
912 гг. [Новосельцев А. П. 1990. С. 192—193].
Показательна последующая запись: «<...> а съ уличи и тъверци
имяше рать». Она свидетельствует, что Олегу, как ранее Аскольду и
Диру, не удавалось расширить пределы своей власти на юг и юго-за-
пад, где находились сильные племенные княжения уличей (см. ранее,
с. 103—104) и тиверцев, которые жили на Днестре до 915 г., когда в
причерноморских степях появились печенеги и вынудили тиверцев,
переселиться севернее, возможно, на Карпаты и в Закарпатье [Седов
В. В. 1982. С. 129—130; см. там же литературу вопроса]. Несмотря на
эту неудачу, молодое государство оставалось в военно-политическом
отношении сильным. Оно могло поставить сложнейшую задачу — на-
падение на столицу Византийской империи, Константинополь — са-
мый большой, богатый и красивый город Европы того времени.
Нападение Олега на Константинополь в 907 г. было великолепно
подготовлено. Оно было осуществлено во время обострения византий-
ско-арабских отношений и постоянных военных действий между им-
перией и Багдадским халифатом. К тому же осенью 906 г. византий-
ский полководец Андроник восстал против императора, а в феврале-
марте 907 г. он перешел на сторону врабов. В самой империи велась
активная подготовка к грандиозной морской экспедиции против ара-
бов [Васильев А. А. 1902. С. 156—161, 164—168 и след.]. Такое удачно
выбранное время для нападения Олега позволяет предположить зара-
нее собранные данные разведки.
Талантливо был организован и сам поход Руси на Константино-
поль. Олег собрал ополчения племенных княжений, которые входили
в состав его государства (в ПВЛ указаны почти все племенные княже-
ния, которые существовали в Восточной Европе, включая не входив-
ших в состав Русского государства дулебов, хорватов и тиверцев, что
является, вероятно, литературным преувеличением, которое должно
было подчеркнуть грандиозность объединенного войска). Главное, он
был комбинированным — сухопутным на конях и морским на кораб-
134
лях. Такая организация предполагает предварительное соглашение Олега
с могущественным болгарским царем Симеоном [Литаврин Г. Г. 2000.
С. 63; см. там же литературу вопроса). Комбинированный поход защи-
щал сухопутную часть войска от фланговых византийских десантов с
моря, а в случае бури позволял морской части войска переждать непо-
году на суше.
В результате значительного военного успеха этого нападения в 907
I. между князем Олегом и императорами-соправителями Львом VI
Философом и Александром первоначально имело место, вероятно,
предварительное устное соглашение, а к 911 г. разработан и заключен
мирный договор. Основным в этом соглашении и договоре стали оп-
ределение льготных условий торговли для русских купцов, включая
крайне редкое для империи право беспошлинной торговли, урегули-
рование статуса русских послов и купцов в Константинополе, а также
согласование отдельных вопросов межгосударственных отношений Руси
к Византии. Через тридцать лет князь Игорь совершил поход на Кон-
стантинополь, вероятно, для того, чтобы заставить империю подтвер-
дить условия этого невыгодного для нес договора. Но поход 941 г. по-
терпел полное поражение, несмотря на мужество русских воинов. По-
этому в 944 г. он повторил поход на Византию, но на этот раз, учтя
опыт Олега. Игорь нанял печенегов, так что смог организовать движе-
ние своего войска на Константинополь одновременно по суше и по
морю. Византийское правительство, памятуя страшные последствия
аналогичного нападения 907 г., решило не допускать это войско на
территорию империи и предложило заключить новый договор. Игорь,
вероятно, также не был уверен в исходе этого предприятия, поскольку
еще свежа была память о трагическом исходе похода 941 г. Поэтому,
не начиная военных действий в империи, он заключил в том же 944 г.
новый мирный договор с Византией.
Тексты русско-византийских договоров, помещенных в ПВЛ под
6415/907, 6420/912 и 6453/945 гг. изучаются более 250 лет. В этих ис-
следованиях накоплен значительный опыт по анализу самих догово-
ров или отдельных сюжетов экономической, социальной и политичес-
кой истории Руси X в. в контексте информации других исторических
источников. Но в источниковедческом и историко-правовом изучении
договоров постоянно появлялись новые наблюдения, которые не учи-
1ывались в исторических разысканиях, что придавало последним от-
рицательное свойство иллюстративного использования источниковых
материалов. Поскольку русско-византийские договоры первой поло-
инны X в. представляют собой целостный комплекс документов, отно-
сящихся к одному историческому периоду и по своему происхожде-
нию межгосударственных соглашений содержащих значительную ин-
(|н*рмацию о княжеской власти на Руси, тему «князь и княжеская власть
на Руси в первой половине X в.» по русско-византийским договорам
.ынпого периода следует рассмотреть особо с учетом накопленного ис-
135
следовательского опыта (см. здесь же источниковыс наблюдения над
договором 971 г. Святослава с Византийской империей).
Князь И КНЯЖЕСКАЯ ВЛАСТЬ НА РУСИ
ПЕРВОЙ половины X в.
ПО РУССКО-ВИЗАНТИЙСКИМ ДОГОВОРАМ
Уже первые исследователи договоров, Г. Ф. Миллер, В. Н. Тати-
щев, М. В. Ломоносов, Екатерина II, М. М. Щербатов, И. П. Елагин и
другие, поставили основые вопросы их изучения: деление текстов на
статьи, их перевод, раскрытие их содержания в целом, конкретных
исторических терминов и реалий. А. Л. Шлёцер первым посвятил тек-
стам договоров комплексный текстологический, историографический,
исследовательский комментарий, включая реальный. Впрочем, рацио-
налистические приемы критики источников, непонятные «темные ме-
ста», отсутствие известий в византийских источниках о русско-визан-
тийских договорах первой половины X в. привели его к сомнениям в
их подлинности [Шлёцер А. Л. 1816. Т. II]. Но Ф. Круг обосновал дос-
товерность хронологии договоров, их подлинность в контексте визан-
тийских событий того времени [Krug Ph. 1810].
В научной литературе первой половины XIX в. Н. М. Карамзин
развил сравнительно-исторический анализ договоров, сопоставляя их
с договором императора Юстиниана I и персидского шаха Хосрова в
561 г. [Карамзин Н. М. Т. 1. 1989. С. 262, примеч. 327], тогда как И. Ф.
Г. Эверс первым характеризовал договор 907 г. не как самостоятель-
ный, а как предварительное соглашение к мирному договору 911 г.
[Ewers J. Ph. G. 1826].
Первые специальные комплексные исследования, посвященные
русско-византийским договорам X в. были опубликованы только в 1851
г. И. Д. Беляевым и в 1852 г. И. Д. Беляевым и И. И. Срезневским. В
них была изложена проницательная мысль, согласно которой эти до-
говоры — «списки с греческого подлинника». Но они полагали, что
переводы были сделаны тогда же в X в. И. Д. Беляев рассмотрел дого-
вор 911 г. как источник для изучения социально-политической исто-
рии, истории права и культуры начала X в. [Беляев И. 1851; Срезневс-
кий И. И. 1852]. Труд Н. А. Лавровского «О византийском элементе в
языке договоров Русских с Греками» — первый системный филологи-
ческий анализ, исходивший из первичности греческого языка догово-
ров. Он позволял установить соотношение происхождения, формы и
содержания клаузул (особых статей или пунктов в договоре или зако-
не) и правовых норм, прежде всего в сравнении с византийскими язы-
ковыми клише и законами [Лавровский Н. 1853].
136
Обобщая предшествующие источниковедческие наблюдения
процедурой византийско-персидского договора 561 г., С. А. Гедеон^
йылелил три составные части процедуры его заключения: 1) обсужд/
ине, составление проекта договора каждой стороной на своем язык1*';
перевод проекта на язык другой стороны, их сличение и согласован И*1’
') составление по одобренным проектам договорной грамоты на язы1*с
► аждой из сторон с употреблением «своих канцелярских и дипломат!1'
ясских форм», приложение печатей и обмен документами; 3) вручен!*0
послами переводов своих экземпляров на язык противоположной ст*’’
|Н)ны без печатей послов. Ограниченность объема и содержание дог*’"
пора 971 г. в сравнении с предшествующими С. А. Гедеонов объясц||Л
особыми обстоятельствами заключения мира во время военных дс!*'
. гний [Гедеонов С. А. Ч. 1. 1876. С. 265-266, 277-278; Ч. 2. 1876. С. 282^
.'85; см. также: Иловайский Д. 1876].
Иной подход к оценке значения русско-византийских договор*’11
как источников права предложил Н. Л. Дювернуа. По его мнсии111,’
слагающееся государство» является инициатором нормотворчества/1
•начение договоров заключается в том, что «в них в первый раз тиер>1|°
>i на письме установлены были нормы, по которым должен творитк1”1
• ул». Это право, думал он, отразилось в договорах, поскольку русы |,.с
мнели знать законов и суда «Греков» [Дювернуа Н. 1869. С. 23—
Пилимо, Н. Л. Дювернуа первым сформулировал теорию, абсолютна1
рующую государственное нормотворчество в формировании юри/
чсского состава русско-византийских договоров. Она объективно nf0’
швостояла генетическим теориям происхождения этого нормативов0
•остава из восточнославянского, византийского или скандинаве к/0
права.
С учетом распространившейся во второй половине XIX в. теор||Н
общинно-вечевого строя Древней Руси К. Г. Стефановский сфор^’
пировал соотношение власти и права «в эпоху договоров»: «Обществ^'1’
пня власть находилась тогда, с одной стороны, в руках князя и
органов — местных правителей; с другой — эта власть принадлсж1|,|И
вечу; общины тогда пользовались автономией и автократией. Как кн!|’ь’
|ак и община принимают деятельное участие в преследовании nf’c"
• |уплений». Такие развитые социально-политические основания об1'0'
испивали в равной мере славянский и греческий нормативный coc|ilB
.•оговоров [Стефановский К. 1873. С. 285]. Д. Я. Самоквасов отмс'|11Л
шачснис на Руси X в. государственного начала. Он устанавливал л|1||1Ь
восточнославянское происхождение нормативного состава догово|’*’в‘
Договор 944 г. он рассматривал как дополнительный к предшествуй’
•нему соглашению 911 г., которое продолжало использоваться паря/1’и
новым договором [ Самоквасов Д. Я. 1908. С. 169]. Исходя из мыс111,
по племенные княжения представляли собой земские государе*"11’
• осударства-земли, М. Ф. Владимирский-Буданов считал, что в ||||Х
• ущсствовала разработанная система обычного права. Поэтому,
,37
лизируя нормативный состав русско-византийских договоров, он ха-
рактеризовал его как компромисс между ним и византийским правом.
Как специалист по истории права, М. Ф. Владимирский-Буданов ви-
дел, что в договорах «гораздо больше следов русского права, чем ви-
зантийского» [Владимирский-Буданов М. Ф. 1915. С. 89—91, 309; такое
объяснение преобладания норм русского права над византийским было
поддержано в литературе того времени: Дарест Р. 1894. С. 186; Мали-
новский Г. 1907. С. 186—187]. Вследствие одинаковой приверженности
теориям общинно- и зсмско-вечевоГо строя, но, естественно, с отли-
чиями, близким оказалось и мнение В. И. Сергеевича. Он считал, что
договоры как источник права представляют собой «новое право, про-
никнутое греческими понятиями»: «При составлении договоров при-
нимались в соображение и русские обычаи, но они вносились в дого-
вор лишь постольку, поскольку не противоречили стремлению греков
возложить узду на примитивные нравы руси. <...> Договоры являются
древнейшим памятником чужеземного влияния на наше националь-
ное право». По его мнению, в 907 г. был заключен между Русью и
Византией мир, но не договор. Текст договора 911 г. неполон и по-
врежден: он содержал в себе статьи, записанные в летописи под 907 г.,
а также статьи, на которые ссылается текст договора 944 г. [Сергее-
вич В. 1903. С. 653—654; первую публикацию этого исследования см.:
Сергеевич В. 1882].
Особое внимание к отличиям состава русско-византийских догово-
ров от восточнославянской и византийской юридических систем, а нс
к установлению их нормативных связей привело некоторых правове-
дов к мнению, что основу договоров составляло особое международ-
ное договорное право [Цитович П. 1870; Шершеневич Г. Ф. 1888]. С та-
кими характеристиками был согласен и А. Н. Филиппов. Он поставил
проблему конкретного определения греческих и славянских «следов» в
правовых нормах договоров, при этом он сформулировал и отрица-
тельный ответ относительно присутствия в них «права варяжского или
германского», объясняя «схожие юридические понятия» скорее «об-
щими условиями жизни древнейших арийцев», чем заимствованиями
[Филиппов А. Н. 1914. С. 44—45]. Д. М. Мейчик указал тогда же на
Русскую Правду как на источник права, с которым следует последова-
тельно сопоставлять договоры для выявления в них норм русского (во-
сточнославянского) права. Но устанавливал он в нормативном составе
договоров объединение русского и византийского начал при определя-
ющем значении последнего [Мейчик Д. 1915. N 6. С. 361—368]. При
этом выявлялась источниковедческая недопустимость произвольных
конъектур, перестановок текста, аналогий и т. д. [Мейчик Д. 1915. N 6.
С. 353-372].
В обобщающих концепционных исследованиях конца XIX — нача-
ла XX в. общие проблемы изучения социально-экономической или
политической истории Руси заслонили вопросы историко-правового
138
нпализа русско-византийских договоров X в. Поэтому, ссылаясь на них,
П. О. Ключевский отмстил только, что киевский князь, его родня и
бояре, представлявшие собой «правительственный класс Руси», явля-
лись тогда «главными русскими купцами, посылавшими со своими
агентами торговые корабли в Византию» [Ключевский В. 1902. С. 36],
гогда как А. Е. Пресняков рассмотрел их информацию как источник
для определения политической структуры и степени концентрации
княжеской власти на Руси первой половины X в. [Пресняков А. 1909.
С. 25—27]. Но и для таких концепционных исследований оставался
важным вопрос определения характера этих договоров, поскольку су-
щественно было определить возможность использования их информа-
ции как источника для изучения русской истории. Поэтому В. О. Клю-
чевский именно в таком контексте вернулся к их текстам. Вместо кон-
кретного их анализа он дал их обобщающие характеристики. Он отмс-
тил в договорах смешанные нормы, комбинирующие римско-визап-
гийское и русское право, причем последнее было для него двойствен-
ным — варяжским и славянским. Отсюда он делал вывод, что догово-
ры представляли собой памятники договорного права, на русскую юри-
дическую систему они прямо не воздействовали, да и отразились в нем
преимущественно правовые нормы скандинавского по происхождению
•господствующего класса» Руси, тогда как «только отчасти, по сопри-
косновению» в них отразился народный юридический обычай [Клю-
чевский В. О. 1956. Т. 1. С. 158—159]. К мысли о договорах как памят-
никах, содержащих нормы договорного права для применения в Ви-
пинии, пришел и М. А. Дьяконов [Дьяконов М. 1912. С. 19].
Впрочем, тогда же сложилась и противоположная по содержанию
концепция, согласно которой уже в начале X в. «Русь находилась на
довольно значительной степени развития гражданственности, если с
ней могло вступать византийское государство в правильные междуна-
родные сношения» [Успенский Ф. 1888. С. 14], а сами договоры явля-
ются ценнейшими памятниками для изучения древнейшего русского
•юсударствснного, общественного, семейного, экономического строя»
н права («славяно-русского племени»). При этом А. В. Лонгинов сде-
лал предположение, многократно повторявшееся в советской истори-
ческой литературе, что в архиве киевских князей хранились русские
списки заключенных на основе предварительных переговоров в Ви-
ПН1ТНИ договоров 911 г. (мог быть это и текст русского оригинала) и
*М4 г. [Лонгинов А. В. 1904. С. 1, 25—36, 77—78; Филиппов А. Н. 1914.
< . 40—46]. Впрочем, при архаизации общественно-политического строя
Руси X в. или при отсутствии его анализа сохранялась и давняя тради-
ция ограничения содержания и назначения договоров, поскольку рус-
ские купцы характеризовались как «бесшабашная вольница, которая
i только же намеревалась торговать, сколько и грабить», а «грекам при-
ходилось обуздывать наглость являвшихся оружием или договорами*
| Мулюкин А. С. 1906. С. 104].
139
Определение нормативного состава ставило вопрос о месте исполь-
зования русско-византийских договоров в качестве источника права.
В. И. Сергеевич считал, что договоры определяли права и обязанности
русских гостей во все время их пребывания в Константинополе [Серге-
евич В. 1903. С. 654]. Исходя из содержания византийско-венециан-
ских договоров, сохранившихся в венецианском архиве и содержащих
обязанности империи по отношению к республике, А. К. Димитриу (в
развитие наблюдений И. Ф. Г. Эверса и С. А. Гедеонова) отметил, что
в летописи находится копия текста, составленного от имени Игоря к
империи. Поэтому текст 944 г. содержал обязанности русских. Отсюда
А. К. Димитриу сделал вывод, что византийского экземпляра по отно-
шению к Руси у летописца не было. По его мнению, он погиб к тому
времени, когда создавалась летопись, а летописец пользовался сделан-
ными в Константинополе копиями договоров с греческих оригиналов —
неутвержденного, по его мнению, в 911 г. и договора 944 г. от имени
Игоря к Византии, тогда как в 907 г. был заключен только словесный
мир без письменного договора [Димитриу А. 1895. С. 10, 20]. Мысль о
договоре 907 г. как предварительном поддержал вскоре А. А. Васильев.
Но позднее он предположил, что в 907 г. был составлен окончатель-
ный текст, а в ПВЛ был включен только его фрагмент [Васильев А. А.
1902. С. 165; VasilievA. А. 1951. Р. 219-220].
Проблема происхождения и нормативного состава договоров вновь
ставила вопросы их происхождения и назначения. А. А. Шахматов счи-
тал, что в киевской княжеской казне хранился нс первоначальный текст
основного, греческого экземпляра договора, а его переделка и пере-
вод, причем они нс были выполнены тщательно, поскольку постоянно
путались при переводе местоимения мы, нам, наш, нашего, нами и вы,
вам, ваш, вашего, вами [Дьяконов М. 1912. С. 17—18; Шахматов А. А.
1914. С. 16—21; мнение А. А. Шахматова о происхождении текста до-
говора 907 г. поддержал уже в лекционном курсе 1915/1916 академи-
ческого года А. Е. Пресняков, позднее С. В. Бахрушин и другие иссле-
дователи (см. далее): Пресняков А. Е. 1993. С. 313; Бахрушин С. В. 1937.
С. 172—173; Гейман В. Г. 1951. С. 35]. Но одновременно разрабатыва-
лась гипотеза о незначительной мере повреждения текста договоров,
что выражалось в отдельных сокращениях, заменах, перестановках или
описках, не затемнявших их смысла [Лонгинов А. В. 1904. С. 20; Мей-
чик Д. 1915. N 6. С. 353—361]. Поэтому Д. М. Мейчик вернулся с опре-
деленными коррективами к уже высказывавшемуся ранее мнению о
тексте договора 907 г. как проекте. В отличие от А. К. Димитриу он
считал договор 911 г. утвержденным. Что касается мнений о форме
договоров — 1) греческий и славянский тексты были написаны одина-
ково с указанием каждой стороны в качестве говорящей и слушающей,
2) указания сторон менялись в зависимости от исходящей договарива-
ющейся страны и к кому текст предназначался, — Д. М. Мейчик скло-
нялся к первому мнению. При этом он отметил в содержании договора
140
l)| 1 г., что его статьи 2—7 (по условно принятой нумерации) защищали
и равной мере права обеих договаривающихся сторон, статьи 8—11 —
преимущественно права и интересы греков, статьи 12—14— преиму-
щественно права и интересы руссов [Мейчик Д. 1915. N 10. С. 292—
106, 308].
Исследования русской письменности XI—XII вв. позволили поста-
пить по-новому давние вопросы происхождения и формы текстов до-
юворов, которые попали в распоряжение летописца при написании
ПВЛ. В. М. Истрин предположил, что отмеченные ранее исследовате-
лями ошибки или неточности древнерусских переводов договоров яв-
ляются следствием позднего происхождения этих переводов, но не в
начале XII в., когда Нестор включил их в Повесть (как думал А. А.
Шахматов), а в конце первой половины XI в., когда в период правле-
ния Ярослава Мудрого в литературно-переводческом кружке, согласно
ипотезе В. М. Истрина, был составлен Хронограф по великому изло-
жению с повествованием о византийской истории, продолженной рус-
ской. В числе использованных источников находились и только что
наполненные переводы договоров, которые были привезены греческим
клиром, призванным Ярославом при учреждении русской митрополии
и 1037 г. [Истрин В. М. 1925. С. 387—393]. Мысль о более позднем
нремени перевода договоров с греческого языка сохранялась в научной
пнтсратуре, впрочем, без обоснованного анализа [Сгоя5. Н. 1930. Р. 104,
п. 1|.
М. Д. Приселков охарактеризовал договоры Руси с Византией как
коллекцию текстов, которые хранились в казне киевского князя Свя-
ншолка Изяславича. Он поддержал гипотезу А. А. Шахматова о про-
исхождении текста договора в ПВЛ под 6415/907 г., но не как резуль-
||Ц литературного творчества, а как следствие плохого состояния руко-
писи, которой пользовался летописец. Но княжеская коллекция дого-
поров была неполной. По мнению М. Д. Приселкова, существовали
cine другие договоры, реконструируемые по русским и византийским
нс ючникам, но не названные Нестором [Приселков М.Д. 1940. С. 229—
10; гипотеза М. Д. Приселкова о соотношении текстов договоров 907
я ') И гг. позднее была поддержана: Мавродин В. В. 1945. С. 228; Гор-
ний А. А. 1997. С. 6—10]. С. В. Юшков считал летописный текст под
<>415/907 г. компиляцией на основе договоров 911 и 944 гг. В вопросе о
тракторе нормативного состава договоров С. В. Юшков оказался бли-
мп*. к мнениям о его природе компромисса между договаривающимися
• тропами. Этот компромисс он понимал как «довольно искусную
попытку приспособить греческое (византийское) право, характерное
ii.ni развитого феодального общества, к русскому праву («Закону рус-
*н>му»), т. е. к системе права варварского, дофеодального государ-
• им». Под «Законом русским» он понимал систему права руси — со-
чи.пи,пой группы, образовавшейся в результате разложения первобыт-
<пи)<ици|1ного строя восточного славянства [Юшков С. В. 1949. С. 82—
141
85; мысль о компромиссном характере нормативного состава догово-
ров 911 и 944 гг. была поддержана в последующей литературе: Левченко
М. В. 1956. С. 159; Пашуто В. Т. 1968. С. 611. Продолжение нашла и
гипотеза А. А. Шахматова о договоре 907 г. как результате историко-
литературного творчества летописца |3u.ww« А. А. 1952. С. 66; Кузьмин
А. Г. 1969. С. 83; 1977. С. 329-331; Obolensky D. 1971. Р. 186; Творогов
О. В. 1976. С. 17—21; историографический анализ вопроса о реальнос-
ти похода Олега на Византию и достоверности договора 907 г. см.:
Сахаров А. Н. 1980. С. 84— 891- Такой основанный на текстологическом
анализе подход к изучению договора 907 г. создавал объективные ус-
ловия для творческих дискуссий, в отличие от сформулированного
А. Грегуаром скептического суждения, отрицающего достоверность не
только договоров 907 и 911 гг., но и поход князя Олега на Константи-
нополь [Gregoire Н. 1937].
Поддержку в научной литературе середины XX в. нашла и гипотеза
А. К. Димитриу, согласно которому в 907 г. был заключен предвари-
тельный мирный договор, окончательно оформленный в 911 г. [с оп-
ределенными различиями во мнениях см.: Корнеева-Петрулан М. И.
1952. С. 280; Mikucki S. 1953. Р. 37; Sorlin /. 1961. Р. 353; Пашуто В. Т.
1968. С. 314; Хачатуров Р. Л. 1988. С. 34]. Эту мысль поддержал и М. В.
Левченко, но он решительно возражал против гипотезы А. К. Димит-
риу о договоре 944 г. как дополнительном к договору 911г. [Левченко
М. В. 1956. С. 120-121, 154].
Другим направлением в их изучении стали в это время разыскания
лингвистов и филологов. С. П. Обнорский считал, что в 907 г. между
Византией и Русью не было ни соглашения, ни соответствующего пись-
менного договорного акта. Исходя из концепции существования в X в.
самостоятельных традиций русского литературного и церковнославян-
ского языков, он предположил, что перевод договора 911г. был сделан
болгарином на болгарский язык, выправлен русским справщиком, но
сохранился в поврежденном виде. Перевод договора 9.44 г. выполнен
русским книжником. Появление переводов «приблизительно должно
было совпадать со временем фактического заключения соответствую-
щих дипломатических актов» [Обнорский С. П. 1936. С. 100—103]. Близко
к А. А. Шахматову Б. А. Ларин рассматривал в лекционных курсах
конца 40-х — начала 50-х годов текст ПВЛ под 907 г. как составную
часть договора 911 г. Договоры 911, 944 и 971 гг. написаны, по его
мнению, особым деловым русским языком X в. с возрастающим в пос-
леднем договоре старославянского, болгарского влияния. По лингвис-
тическим материалам он прослеживал их сложный по происхождению
состав — как переводы статей с греческого языка, так и записи речей
русских послов [Ларин Б. А. 1975. С. 35—52].
Если А. А. Зимин последовательно сравнивал статьи договоров и
Русской Правды (этот метод широко использовался в предшествую-
щей русской историографии для установления основ их нормативного
142
состава) |ЗшмютА А. 1952; 1965; 1973], то Л. В. Черепнин предложил
тогда же метод их системного сопоставления (прежде всего с так назы-
ваемой Древнейшей Правдой или Правдой Ярослава) для определения
эволюции русского права с начала X по начало XI в. [Черепнин Л. В.
1965. С. 139—I46J. В. Т. Пашуто отметил повышение значимости норм
русского и византийского права, входивших в состав договора 911 г.,
до норм права международного, «пригодного и обязательного для обе-
их сторон» [Пашуто В. Т. 1968. С. 61; о статьях русско-византийских
договоров как нормах международного права см.: Хачатуров Р. Л. 1988.
С. 61; Бибиков М. В. 1992].
Дипломатический метод в изучении русско-византийских догово-
ров 911, 944, 971 гг. был разработан С. Микуцким. Он рассматривал
соответствие их содержания традиционному абстрактному протоколу
средневековых грамот и устанавливал их отличия. С. Микуцкий счи-
тал очевидным, что императорская грамота договора 911 г. происходи-
ла из императорской канцелярии, откуда «в теории» он допускал вслед
за С. А. Гедеоновым и Р. Траутманном [Гедеонов С. 1876. С. 267;
Trautmann R. 1931. S. 242], что из той же канцелярии происходил и
русский экземпляр. По его предположению, русский текст договора
911 г. представлял собой копию проекта, написанного знакомым с
византийской дипломатикой частных актов лицом в составе русской
делегации в Константинополе. Этот текст не оказывал никакого воз-
действия на договор 944 г., тогда как договор 971 г. С. Микуцкий оха-
рактеризовал как наиболее древний княжеский акт, написанный пос-
ле завершения переговоров. Договоры 911 и 944 гг. имели форму пись-
ма и трехчастную конструкцию: протокол, текст и эсхатокол. Но он
обратил особое внимание на то, что начальная и завершающая части
составлены от имени Руси, тогда как центральная часть — от имени
византийского императора [Mikucki S. 1953; 1960]. И. Сорлен присое-
динилась к тому исследовательскому направлению, которое отрицает
реальность договора 907 г., рассматривая соответствующую летопис-
ную запись как составную часть переговоров, которые завершились
заключением договора 911 г. Она близка к оценке С. Микуцким дого-
вора Святослава как древнейшего русского княжеского акта. Его крат-
кость объясняется целью — завершением военных действий, а фор-
ма — обязательствами русской стороны по отношению к империи без
влияния (за исключением начальной формулы равно другого свещания)
па конкретный протокол грамоты византийской дипломатики. В дого-
воре 911 г. она отметила несомненное отражение грамоты, составлен-
ной византийской стороной, если только не самой византийской кан-
целярией, с обязательствами Руси по отношению к Византии. Договор
944 г. она характеризует как официальный византийский акт, струк-
турно представляющий собой императорское пожалование русам, но с
преамбулой и завершающими формулами, составленными от имени
Руси [Sorlin I. I (partie). 1961. Р. 353; II (partie). 1961. Р. 467—475].
143
Новые условия для дальнейшего изучения русско-византийских
договоров X в. создали обобщающие исследования по византийской
дипломатике публичного и частного акта \DdlgerF., KarayannopulosJ. 1968:
Медведев И. П. 1988]. На основе массовых материалов в них устанав-
ливались основные принципы и содержание их формуляра, класси-
фикация грамот. Эти наблюдения создавали условия для совершен-
ствования анализа договоров на объективных основаниях обобщаю-
щих трудов по византийской дипломатике. В анализе русско-визан-
тийских договоров X в. С. М. Каштанов соединил их с собственными
разысканиями по истории русской средневековой дипломатики [обоб-
щение опыта дипломатического анализа и историографию по исто-
рии русской средневековой дипломатики см.: Каштанов С. М. 1988].
Летописную запись о договоре 907 г. он характеризовал как сведения
о переговорах византийцев с русскими — части процедуры заключе-
ния договора 911 г. Он рассмотрел конкретный протокол грамот 911,
944, 971 гг. и установил в соответствии с классификацией формуля-
ров византино-иностранных договоров [Do/gerE, KarayannopulosJ. 1968.
S. 97—104] их близость к формуляру договоров, заключенных в Кон-
стантинополе в 992—1261 гг. без предварительных переговоров в чу-
жой стране. В таком выводе появлялся объективный критерий как в
позитивном, так и в негативном результате. Первый подтверждал на-
блюдения о договорах 911 и 944 гг. как о соглашениях, которые в
русском и византийском экземплярах вырабатывались совместно обе-
ими сторонами, но на основе византийской канцелярской практики.
Он определил грамоту 911г. как написанную от лица русской сторо-
ны, не соответствующую протоколу хрисовула. Вместе с тем не под-
тверждались мнения о неподл инности договоров, о грамоте 911г. как
проекте договора, о грамоте 944 г. как акте, исходящем из текста
императорской грамоты — хрисовула, о грамоте 971 г. как выдержке
из акта, первой русской княжеской грамоте и т. д. {Каштанов С. М.
1972. С. 209—215; 1975. С. 94—99; 1976. С. 69-83; 1996. С. 9, 10, 12-
13, 53—54]. Продолжая изучение русско-византийских договоров X в.,
С. М. Каштанов ввел в 1996 г. существенные коррективы в их анализ.
По его мнению, тексты грамот 911, 944, 971 гг. в составе ПВЛ пред-
ставляют собой перевод неканцелярских копий, выполненных в виде
копийного сборника по материалам регистра канцелярии. Этот ко-
пийный сборник был составлен с политическими целями, вероятно,
по распоряжению митрополита Никифора, поставленного на Русскую
митрополию. Прибыл он в Киев в 1104 г. [Каштанов С. М. 1996а.
С. 39-42].
А. Н. Сахаров исследовал русско-византийские договоры X в. в кон-
тексте дипломатических отношений империи и Руси. Он отметил, что
в грамоте 911г. содержится двусторонний текст о соблюдении догово-
ра руссами и греками, а сама грамота составлялась в двух аутентичных
экземплярах на греческом и русском языках. Поэтому, по его мнению,
144
рлмота 911 г. не приближалась к типу византийского хрисовула, а
•редставляла собой текст равноправного договора двух стран. Этот
«•яопор был самостоятелен по отношению к мирному соглашению 907 г.
I ••ксг грамоты 911г. мог быть написан по-гречески и позднее переве-
U U пн русский язык. Договор 944 г. объединил основные статьи «мира»
ю? I., устанавливающие основные принципы политических и эконо-
мических отношений двух стран и многие конкретные статьи «мира-
1»|,ц|» 911 г., «регулирующие и совершенствующие детали этих отно-
т пнй». Но этот договор являлся не дополнением к предшествующим,
• симостоятельным соглашением на новом уровне развития русской
чсударственности и ее дипломатии. Краткость формы и содержания
н’кета договора 971 г. А. Н. Сахаров объяснил тем, что это было поле-
wic перемирие, условия прекращения военных действий. В летопись,
ин его мнению, был включен русский оригинал договора или его рабо-
>.1м копия [Сахаров А. Н. 1980. С. 84-180, 210-257; 1982. С. 183-203,
м. гам же историографические очерки, посвященные русско-низан-
ийским договорам X в. как памятникам внешней политики Русского
юсударства и дипломатики этого периода].
Я. Малингуди учла накопленный в предшествующей историогра-
фии опыт дипломатического анализа этих договоров и византийских
шов, публичных и частных, сравнения этих соглашений с византий-
> ко-итальянскими договорами, реконструкции первоначального гре-
ческого текста, но развила эти наблюдения в системное исследование.
I икая методика позволила ей подтвердить или, напротив, отвести зна-
чительное число ранее сделанных предшественниками наблюдений,
прийти к новым, хорошо обоснованным выводам. Она присоедини-
тся к тем исследователям, которые считают, что самостоятельного
письменного договора 907 г. не было. По ее мнению, в этом году имел
место первый этап непосредственного переговорного процесса, клятва
>> сохранении мира. На втором этапе переговорного процесса в 911 г.
hi.ni составлен и утвержден письменный текст договора. Текст догово-
ра, ошибочно включенный в ПВЛ под 912 г., представляет собой за-
ключительную грамоту, средняя часть которой, по преимуществу, пра-
поиого содержания, является извлечением из соответствующей импс-
р.норской грамоты. Две статьи из этого извлечения были помещены
/пчописцем в ПВЛ под 907 г. Договор 944 г. является посреднической
рамотой. В ней также содержится извлечение из соответствующей
императорской грамоты. Этот договор был составлен в процессе со-
нместных переговоров. В 971 г. договор был составлен в результате
непосредственных переговоров. Текст, сохранившийся в составе ПВЛ,
является заключительной грамотой. Во всех трех договорах русская
। юрона обязуется хранить мир по отношению к Византийской импе-
рии. Тексты договоров являются переводами копий правомочных ори-
। иналов, которые были вручены русской стороной правящему тогда
ми нштийскому императору. Эти русские грамоты составлены по пра-
145
вилам византийской дипломатики византийскими чиновниками и на-
писаны на греческом языке. Тексты договоров были переписаны меж-
ду 971 и 1046 гг. в Константинополе прежде чем переведены на сла-
вянский язык. Соответствующие императорские грамоты, которые были
вручены русам, нс имели форму Хрисовула логос — грамоты, выража-
ющей императорскую милость, использовавшейся внутри страны и
только с конца X в. — в международных договорах [Malingoudi J. 1994,
тезисное изложение выводов исследования см.: S. 107—108; здесь и
далее учтен перевод: Малингуди Я. 1995; 1997].
Несомненные достижения в дипломатическом и терминологичес-
ком анализе русско-византийских договоров X в. Я. Малингуди по-
пыталась реализовать в анализе их юридических норм. Но вместо пос-
ледовательно проведенного системного метода, использованного в
своей книге, она применила в историко-юридических разысканиях
выборочный эвристический метод изучения отдельных статей дого-
воров. Поэтому наряду с нейтральными по общественно-политичес-
кому содержанию международноправовыми нормами о выкупе плен-
ных и о береговом праве {Malingoudi J. 1998. S. 52—64] Я. Малингуди
односторонне рассмотрела важнейшие для обеих договаривающихся
сторон статьи об убийстве, воровстве и беглых челядинах лишь на
основе византийского права без их системного сравнения с русскими
юридическими памятниками [Малингуди Я. 1996; Malingoudi J. 1997.
S. 233-250].
Автор этих строк применил другой подход к изучению русско-ви-
зантийских договоров первой половины X в. На основе системного
сравнения их норм со статьями Краткой и Пространной Русской Прав-
ды, с германскими варварскими Правдами он реконструировал норма-
тивную систему Русской Правды X в., генетически восходившую к во-
сточнославянским Правдам племен Среднего Поднепровья. Текстуаль-
ный и нормативный сравнительный анализ русско-византийских до-
говоров X в., договоров 119I/1192 гг. Новгорода с Готским берегом и
немецкими городами, договорами Смоленска с Ригой и Готским бере-
гом первой трети XIII в. свидетельствует, по его мнению, о том, что
при их заключении в качестве основного источника права постоянно
использовалась Русская Правда и система древнерусского права в це-
лом. В равной мере свойственны этим договорам характерные для них
статьи, исходящие из правового равенства договаривающихся сторон,
но отредактированные в соответствии со временем и местом их при-
менения, в русско-византийских договорах — с учетом системы ви-
зантийского права. При этом осуществлялось не только целенаправ-
ленное редактирование существующих статей русского и византийского
права, но также формулирование специальных правовых норм как от-
носящихся к международному праву. Русская договоривающаяся сто-
рона, как и византийская, формулировалась в этих договорах как еди-
ное правовое пространство. Договоры определяли 1) статус русских
146
• vniiou н Константинополе как следствие межгосударственных отно-
шений, регулирования и контроля их деятельности как императорской,
i.ik и великокняжеской властью, 2) нормативность контроля над дея-
1с.'1ыюстыо русских купцов без принижения их статуса и, напротив,
i vшествование для них определенных экономических и юридических
привилегий в сравнении с другими иноземными купцами \ Свердлов
М Б. 1988; 1997. С. 77—81; 1999. С. 54—57]. Гипотеза Я. Малингуди о
происхождении списков русско-византийских договоров X в. из ви-
зиги йской официальной копийной книги позволила предположить,
•но эти списки были сделаны в связи с заключением русско-византий-
ского династического союза в 988—989 гг., а переведены, как считал
II М. Истрин, в великое киевское княжение Ярослава Мудрого [Свер-
<1шв М. Б. 1999а].
Анализ нормативного состава договоров раскрыл не только кон-
кретное содержание их происхождения и редактирования в условиях
шноворного процесса. Статьи договоров стали важнейшим истори-
ческим источником для изучения правоотношений договариваюших-
< и сторон, определения социального, политического, правового и пси-
хологического факторов в их взаимодействии и влиянии, а также ре-
агирования правоотношений и социального поведения индивидуу-
мов, социальных групп, государственных структур, в частности, кня-
жеской власти как государственно-правового и политического ин-
11 и тута.
Коллективный исследовательский опыт свидетельствует об аутен-
приюсти переводов русско-византийских договоров X в. вне зависи-
мости от вопроса, существовали ли их русские противни или нет. Для
их терминологического анализа столь же важны наблюдения о перево-
де лих текстов на Руси в XI в. (В. М. Истрин, М. Б. Свердлов), в
начале XII в. (С. М. Каштанов). Отсюда следует, что экономическая,
юниальная и политическая лексика переводов свойственна кругу юри-
дических и литературных памятников от Русской Правды до ПВЛ, а
ра шитый литературный русский язык и мышление переводчиков того
времени адекватно раскрыли содержание переводимых ими греческих
текстов договоров. Здесь и далее анализируется только та их информа-
ции, которая позволяет раскрыть положение князя, правовые, полити-
ческие, социальные, экономические основы княжеской власти на Руси
нерпой половины X в.
11олитическую систему княжеской власти на Руси в данный период
раскрывает указание в договорах 911 и 944 гг. русской договариваю-
щейся стороны (в связи с тем, что в Лаврентьевской летописи отсут-
> । пуст текст ПВЛ между 6406 и 6430 гг., статьи договоров за эти годы
приведены по Радзивиловской летописи, далее — РЛ; здесь и далее
имеются в виду списки ПВЛ в составе летописей).
147
Договор 911г. (РЛ).
1) Мы от рода рускаго <...> ижс
послами от Олга, великого князя рус-
каго, и от псЕх, иже суть под рукою
его светлых и великих князь, и его
великих бояръ (самоназвание русской
стороны. — М. С.) к вам, Лвови и
Александру и Костянтину, <...> ца-
рсмъ грсчсскым,
2) <...> похотЕньем наших вели-
ких князь и по повелънию от всъх
иже суть под рукою его сущих Руси
(самоназвание русской стороны. —
М. С.).
3) Тако же и вы, грскы, да хра-
ните таку же любовь ко княземъ на-
шим свЕтлымъ рускым и ко всЕм,
иже суть под рукою свЕтлаго князя
нашего (самоназвание русской сто-
роны. — М. С.).
Текст под 6415/907 г.: «И запов-
Еда Олег <...> даяти уклады на рус-
кыа грады <...>, по тЕм бо городомъ
седяху велиции князи, под Олгом
суше».
Договор 944 г. (ЛЛ).
1) Мы от рода рускаго <...>, по-
слании от Игоря, великого князя рус-
каго, и от вся коя княжья и от всЕхъ
людий Руския земля (самоназвание
русской стороны. — М. С.).
2) И всликии князь нашь Игорь
и боляре его, и людье вси рустии (са-
моназвание русской стороны. — М.
С.) послашаны къ Роману, и Костян-
тину и къ Стефану, къ великимъ ца-
ремъ гречьскимъ, створити любовь съ
самими цари, со всЕмь болярьствомъ
и со всЬми людьми гречьскими на вся
лЕта <...> (название византийской
стороны. — М. С.).
3) А всликии князь рускии и бо-
ляре его (название русской стороны.
— М. С.) да посылають въ Греки къ
великимъ царемъ гречьскимъ кораб-
ли <.,.>.
В обоих договорах указано русское общество, состоящее из трех
социальных слоев — князей, бояр и «всех», кто находится «под рукою
его» или «всех людей русских». Во главе их находится «великий князь
русский» — в договоре 911г. Олег, в договоре 944 г. — Игорь. В стать-
ях договоров в зависимости от их конкретного содержания могут быть
также указаны 1) великий князь и князья, 2) великий князь (князь) и
бояре, 3) великий князь (князья) и «все» («все люди русские») без не-
названных социальных слоев, что свидетельствует об их реальном на-
личии в общественной структуре Руси первой половины X в. Соци-
альный обобщающий термин бояре (параллельная форма письменных
памятников XI в. — боляре) — вероятно, восточнославянское заимство-
вание X в. из болгарского (единственное число бояр-ин (боляр-ин), т. е.
‘человек, относящийся к боярам’). Он восходит к тюркским языкам и
означает — 'богатый и знатный’ или 'являющийся богатым и знатным’
[Львов А. С. 1975. С. 214-218; Менгес К. Г. 1979. С. 83-86; Свердлов
М. Б. 1983. С. 41—44]. Позднее С. В. Завадская подтвердила основное
содержание этого вывода: до начала XII в. социальный термин боля-
рин-боярин не относился к определенной общественной категории [За-
вадская С. В. 1986]. А. А. Горский вернулся к мнению, согласно кото-
рому бояре— «верхушка дружины» (до XI в., уточняет он, неземлев-
ладельческой и, возможно, только киевской) [Горский А. А. 1989. С. 41 —
148
481. Но против такого ограничения семантики социального термина
свидетельствуют 1) указание бояр как обобщающего названия визан-
тийской знати в договоре 944 г., всех уровней знатности, землевла-
дельческой и неземлевладельческой, 2) новая гипотеза о переводе ко-
пий русско-византийских договоров в XI — начале ХП в. (различия в
определении времени перевода в данном случае значения не имеют), а
и этот период, и по мнению А. А. Горского, бояре — служилая и мест-
ная землевладельческая знать, о чем ранее писали его предшественни-
ки. Филолог В. В. Колесов осознанно отказался от определения про-
исхождения слова бояринъ — славянское оно или заимствованное, а без
определения семантики слова его последующие этимологические на-
блюдения лишены смысла. Видимо, он не учел болг. боляринъ, сопос-
тавляя на уровне обыденного сознания слова: «<...> болыиенький — го-
ворит женщина о старшем сыне <...>; болярин — говорил князь о стар-
шем своем помощнике <...>», исходя из их бездоказательно устанав-
ливаемого корня боль- [Колесов В. В. 1986. С. 94,283]. Отсюда следует,
что высказанное нами мнение о широком значении в русском языке
XI—XII вв. слова бояре-боляре — ‘люди знатные и богатые’ не опроверг-
нуто, а потому при анализе социальной терминологии русско-визан-
тийских договоров X в. оно может рассматриваться как общее и обоб-
щающее обозначение знати. При анализе указанной в договорах соци-
альной структуры Руси важно отметить, что княжеские служилые люди
н местная племенная знать были названы как один социальный слой.
Если учесть такое значение социального термина бояре (боляре} в
русском языке XI — начала XII в., то становится понятным уравнива-
ние в договорах 911 и 944 гг. социальных структур Руси и Византий-
ской империи, несмотря на их реальные значительные различия —
структурно они в равной мере состояли из главы государства (великий
князь русский, императоры-соправители), людей богатых и знатных
(бояре) и «всех людей», русских и греческих, которые не входили в
ранее указанные социальные слои.
Последовательно использованный в договорах титул великий князь
русский по отношению к Олегу и Игорю содержит значительную ин-
формацию об их особом положении в обществе и государстве. В XV1I1—
XIX вв. исследователи исходили из указаний договоров на особый титул
киевских князей первой половины X в. как свидетельстве о его высшем
положении по отношению к другим князьям. Многообразие мнений
составляло лишь объяснение конкретного соотношения властей князя
великого и прочих князей, указанных в договорах 911 и 944 гг. (см.
далее).
Особой научной проблемой стало объяснение происхождения ти-
тула великий князь русский. По мнению В. О. Ключевского, Олег как
великий князь русский — только старший по отношению к княжеским
наместникам, посадникам со своими дружинами, таким же конунгам,
как и князь киевский [Ключевский В. О. 1956. Т. 1. С. 152—153]. Д. С.
149
Лихачев связал появление и содержание титула великий князь с источ-
никоведением. Он отметил, что Никоновская и другие поздние лето-
писи ретроспективно распространяют этот титул на всех киевских кня-
зей. Но в древнейших списках летописей он употребляется со второй
половины XII в. — Всеволод Юрьевич на северо-востоке, Рюрик Рос-
тиславич — в Киеве. Поэтому Д. С. Лихачев предположил, что слово
великий имеет в договоре то же значение почетного титулования, что и
светлый, но не больше [Лихачев Д. С. 1950. Ч. 2. С. 274—275]. Исходя
из единичности случаев отнесения к Рюриковичам титула великий князь,
В. Л. Янин считает, что в XI—XII вв. титул великий князь «не имел сше
принципиального характера и мог усваиваться князьями разных тер-
риторий, если эти князья были склонны к пышному самотитулова-
нию» [Янин В. Л. 1970. Т. I. С. 22]. По мнению А. Г. Кузьмина, появле-
ние в договорах титула великий для киевских князей стало результатом
интерпретации XII в. [Кузьмин А. Г. \9П. С. 83]. Эта мысль обращает
внимание на то, что в окружающем повествовательном летописном
тексте при изложении событий X в. в летописных сводах XI—XII вв.
такой титул не использовался, что возвращало исследователей к объяс-
нению появления этого титула через реалии X столетия. А. В. Соловь-
ев предположил в нем влияние скандинавской терминологии:
yfirkonungr— 'великий князь’, smakonungar — ‘подчиненные князья’
[Soloviev А. 1979. Р. 148]. Но эта мысль не была поддержана. Продол-
жало разрабатываться направление, намеченное Д. С. Лихачевым: в
договоре 911г. эпитет великий имел восхваляющее значение, а в дого-
ворах 944 и 971 гг. — этот титул не «официальный» | Vodoff Ж 1983. Р.
142; 1987. Р. 32; статьи переизданы в кн.: Vodoff Ж. 1989; Poppe А. 1984.
S. 424—429; 1989]. В контексте политической истории Руси X—XII вв.
А. Поппэ объяснил появление титула великий князь в Киевской Руси
ростом центробежных сил и падением политического значения Киева,
когда новый титул первым использовал Всеволод Большое Гнездо, ко-
торый создавал новую систему старейшинства в Русской земле с поли-
тическим центром во Владимире. По его мнению, не были официаль-
ными титулами и заимствованные термины каган и цесарь-царь [Poppe
А. 1980. S. 339; 1984; 1991. Р. 8—9]. В продолжение этих идей Я. Ма-
лингуди исходит из того, что титул великий князь «фактически» не ис-
пользовался до второй половины XII в., а в X в. указан только в рус-
ско-византийских договорах. Поэтому она возводит слово великий к
греческим «почетным» прилагательным irepi<f>avr]C, ттерьфарёсттатос, или
Хацттрбс, Хацттрбтатос в соответствии с византийской практикой и древ-
неславянскими переводами византийской литературы [Malingoudi J. 1994.
S. 39—40. Anm. 86; S. 57. Anm. 120]. С. M. Каштанов также возражает
против мнения об интитуляционном характере выражения великий князь.
По его предположению, слово великий могло быть поставлено перед
словом князь при переводе договоров или при редактировании ПВЛ.
Но это было не случайное явление, а начало длительного процесса
150
выработки устойчивого титула князь великий. Впрочем, С. М. Кашта-
нов допускает, что «в порядке дипломатической любезности греки могли
и 911 и 944 гг. назвать киевского князя «великим», не придавая этому
нштету юридического, институционного значения, поскольку он фак-
।очески не выполнял такой роли и в византийской интитуляции, когда
и некоторых случаях в нес попадал» [Каштанов С. М. 1996. С. 40—43].
Сделанные в научной литературе наблюдения над титулом великий
князь в договорах 911 и 944 гг., его происхождением и эволюцией со-
лают условия для их продолжения. Для этого следует исходить из ана-
лиза их текстов как дипломатических документов и грамот первой по-
ловины X в.
В интитуляции договора 911 г. контрагентом «Олга, великого князя
рускаго» указаны византийские императоры-соправители — «к вам,
Лвови и Александру и Костя! пи ну, великим о Бозк самодержьцем, ца-
ремъ греческим» (здесь и далее по ЛЛ). Так же указаны контрагенты в
договоре 944 г.: «И великий князь нашь Игорь, и князи, и боляре его
<...> послаша ны къ Роману, и Костянтину и къ Стефану, къ великимъ
царемъ гречьскимъ <...>»; «А вел и кии князь рускии и боляре его да посы-
лають въ Греки къ великимъ царемъ гречьскимъ корабли <...>».
Анализируя указание в инскрипнии византийских императоров,
С. Микуцкий отметил возможность перевода греческой фразы peydXoic
lv Qeus PaaiXeuai или аитократорсп. Но, по его мнению, молитвенная
формула ей 0еы никогда не использовалась в императорских грамотах
при прилагательном [Mikucki S. 1953. Р. 18—19]. В данной связи
С. М. Каштанов привел материалы, свидетельствующие о характерно-
сти для византийских императорских интитуляций соединения дан-
ной формулы с титулом аитократыр и с прилагательным piyac. Поэто-
му он не согласился с мнением С. Микуцкого [Каштанов С. М. 1996.
С. 48—49]. Аналогичные С. М. Каштанову наблюдения привела Я. Ма-
лингуди [Malingoudi J. 1994. S. 57, Anm. 121].
Исходя из последовательно проводимого в договорах 911 и 944 гг.
равенства договаривающихся сторон и применяемой по отношению к
византийским императорам составной части титула великий, можно пред-
положить, что такой же эпитет дополняет титул русского князя как след-
ствие дипломатического этикета при указании равенства сторон.
Титул великий князь мог быть также следствием выделения киев-
ского князя из числа других князей, возглавлявших племенные княже-
ния в составе Русского государства. Такая величающая форма образо-
вания титула как средства политического выделения его обладателя из
числа других князей свойственна славянской культуре. К 1073 г. отно-
сится величающая запись писца Изборника по отношению к Свято-
славу Ярославичу: «Великии въ князихъ князь Святославъ <...>» | Сто-
лярова JJ. В. 2000. С. 21]. Традиция величающей формы княжеского
титула сохранялась и позднее: «А се чара кня[зя] Володимирова Давы-
дов]и]ча. Кто из нес пь]еть], тому па здоровье, а хваля Бога |и] своего
151
осподаря великого кня]зя]» ] Рыбаков Б. А. 1964. С. 28; Медынцева А. А.
2000. С. 104—114; см. там же литературу и варианты интерпретации;
черниговское княжение Владимира Давыдовича 1139—1151 гг.]. Во
второй половине XII — начале XIII в. с появлением на Руси двух кон-
курирующих политических систем, Киевской и Владимирской, обра-
зовался постоянный титул великий князь. Появился титул великий жу-
пан в Сербии, где глава государства — член княжеской династии в
результате концентрации власти выделился из числа других жупанов.
Аналогичным было появление в это время титула великий бан в Боснии
[Свердлов М. Б. 1997. С. 200—210]. Поэтому надо различать титул вели-
кий князь как величальный и как постоянный титул. Это наблюдение
объясняет отсутствие постоянного титула великий князь на Руси в кон-
це X — первой половине XII в. В данный период при существовании
одной княжеской династии Рюриковичей, когда князем можно было
только родиться, принадлежность к княжескому роду удостоверялась
только титулом князь. Таким образом, отсутствие титула великий князь
в конце X — первой половине XII в. не может быть логическим дока-
зательством его отсутствия на Руси в первой половине X в.
Титул великий князь имеет также реальное содержание высших юри-
дических прав Олега и Игоря на Руси. В тексте договора, помещенном
в ПВЛ под 6415/907 г., Олег указан в качестве гаранта поведелия рус-
ских людей в Византии: «<...> да запретить князь словомъ своим при-
ходящимъ Руси здъ, да нс творять пакости в селъх в странъ нашей»
(РЛ; в ЛЛ данный текст утрачен). То же политическое и правовое по-
ложение великого князя и по договору 944 г.: «Да запретить князь
сломъ своимъ и приходящимъ Руси еде, да не творять бещинья в селъхъ,
ни въ странъ нашей» (ЛЛ).
Историки XVIII — начала XIX в. отмечали в этих текстах свиде-
тельство значительной власти князя на Руси [Татищев В. Н. 1963. Т. II.
С. 36; Ломоносов М. В. 1952. С. 222; Елагин И. 1803. С. 201; SchlozerA. L.
1803. 3. Т. S. 283]. Определенные различия в их интерпретации возни-
кали вследствие особенностей чтений выделенных нами курсивом слов
в разных летописных сводах. В Ипатьевской летописи (далее — ИЛ)
текст под 6415/907 г. несколько отличается: «Да запретить князь людем
своим, приходящим Руси здъ, да не творят пакости в селъхъ и въ странк
нашей». Соответствующий текст договора 944 г. в ИЛ также содержит
разночтение: «И да запретить князь словом своимъ и приходящий Руси
еде, да не творять бещинья в селъхъ, ни въ страпь нашей» (данный
текст содержится и в РЛ).
Н. М. Карамзин исходил из чтения ЛЛ сломъ, поэтому, по его мне-
нию, русский князь должен был запретить своим послам «делать оби-
ду» в византийских областях и селах (Карамзин Н. М. 1989. Т. I. С. 105).
Вероятно, вследствие разночтений в летописях С. М. Соловьев только
изложил содержание данной правовой нормы: «Князь должен запре-
тить своим русским грабить села в стране греческой» [Соловьев С. М.
152
1959, Ки. I. С. 142|. В слове пакости И. И. Срезневский первоначаль-
HU отмечал «обычаи вольной добычи», «безчинья», но позднее раскрыл
п нем значения близко к С. М. Соловьеву — разоренье, грабеж [Срез-
чемский И. И. 1854. Стб. 271; Срезневский. II. Стб. 864]. Впрочем, после
пнедсния в научный оборот договора 1169 г. Византии с Генуей Д. М.
Мейчик отметил в нем аналогичный текст, из которого следовало бо-
лее широкое и неопределенное значение слова пакости — вред,
ilcirimcntum. В отличие от предшественников он обратил внимание
па, казалось бы, однозначно понимаемое слово село. Д. М. Мейчик
привел его значение в древнеславянском переводе Кормчей — предме-
стье, тгроаегтеюр. В данном контексте он предположил, что речь идет о
предместьях Константинополя. В слове страна он отметил и значение
окрестность. Поэтому, смыкая свои наблюдения с давним уже мнени-
ем о регулировании поведения русских людей прежде всего в Кон-
< нштинополе, Д. М. Мейчик предположил, что речь в договоре идет
нс только о столице, но и ее окрестностях [Мейчик Д. 1915. N 10. С.
1041. Но эта мысль не нашла продолжения в последующей литературе,
пилимо, потому, что интерпретация текста очень отличалась от его
1 одержания. А. В. Лонгинов отметил в данном контексте значение сло-
ма как ‘приказ’. Отсюда он делал вывод, что «князю вменялось в обя-
мнность запретить своим приказом приезжим русским производить
(н'счинства в Греции в случае отправки им туда торгового флота» [Лон-
гинов А. В. 1904. С. 87—88]. Д. С. Лихачев исходил из чтения да запре-
тить князь словомъ своим, поэтому он перевел: «Да запретит русский
князь указом своим, чтобы приходящие сюда русские не творили ущерба
и селах и в стране нашей» [Лихачев Д. С. 1950. Ч. 1. С. 221]. Позднее он
предложил другой вариант перевода: «<...> пусть запретит русский князь
указом своим приходящим сюда русским творить бесчинства в селах и
и стране нашей» [Лихачев Д. С. 1996. С. 153]. А. А. Зимин избрал чте-
ние сълом, поэтому его понимание данной правовой нормы стало иным:
• Пусть (русский) князь запретит своим послам и (вообще) прибываю-
щим сюда русским творить бесчинство в наших селах и в нашей стра-
не» [Зимин А. А. 1952. С. 65—66]. Такую интерпретацию текста со ссыл-
кой па чтение Троицкой летописи «Да запретить князь послом своим
.>» поддержал А. Н. Сахаров [Сахаров А. Н. 1980. С. 115], тогда как
в соответствии с чтением ИЛ людем О. В. Творогов перевел: «Пусть
ыпрстит русский князь людям своим, приходящим сюда русским, тво-
ри гь бесчинства в селах и в стране нашей» [Творогов О. В. 1997. С. 83|.
1 Мюллер включил в перевод текста реконструированное «сълъмъ» —
•послам» вместо реального в РЛ, Московско-Академическом списке
(палее — А) и ИЛ «словомъ», оставив «[другим] приходящим сюда лю-
иим из Руси» [Muller L. 2001. S. 32].
Многообразие толкований рассматриваемых норм договоров про-
исходит от различий отдельных чтений, но основное содержание тек-
i юн близко — великий князь русский является гарантом безопасного
153
ДЛЯ византийцев поведения русских людей в империи, а потому он
запрещает им наносить ушерб местным жителям во время пребывания
в Византии.
Такой высший статус социальных, политических и юридических прав
великого князя русского подтверждается содержанием договоров 911 и
944 гг., особенно в новых появившихся статьях второго из них. В начале
диспозитивной части договора 944 г., содержащей его распоряжения,
констатируется, что ранее прибывающие в империю русские послы «но-
шаху» — ‘носили, приносили’ золотые печати, а купцы — серебряные.
В тексте не указано, когда появилось это обязательное удостоверение
княжеской властью прибывающих в Византию по государственным и
личным торговым делам русских (относящихся к Руси) людей. Оно мог-
ло быть установлено не только при Игоре, но и при Олеге. В договоре
911 г. оно могло не фиксироваться вследствие традиционности этого
условия, да и в договоре 944 г. оно записано только потому, что великий
князь русский принял решение о новых правилах удостоверения.
Еше Ф. Круг отметил в византийской хронике Феофана изложение
договора Византии с болгарами в 715 г., где указывалось, что купцы из
обеих стран, прибывающие по своим делам, должны иметь грамоты и
печати [KrugJ. Ph. 1805. S. 145]. Это наблюдение было поддержано в
последующей литературе [Беляев И. Д. 1888. С. 62]. И. И. Срезневский
указал на более позднее употребление печати в сербском Законнике
Стефана Душана: великие бояре вызывались к суду грамотой от судьи,
тогда как остальные подлежащие суду — печатью [Срезневский И И
1854. Стб. 279].
Содержание печати, указанной в договоре 944 г. раскрывалось так-
же как кольцо с вырезанным на нем государственным гербом
[(Schlozer A. L. 1805. 4. Т. S. 59], печать в виде перстня [Зимин А А
1952. С. 43; Левченко М. В. 1956. С. 126-127]. По мнению В. Л. Янина,’
указанные в договоре 944 г. печати имели вид вислых булл [Янин В. Л.
1970. Т. I. С. 15]. Была определена их функция для удостоверения гра-
мот [Каменцева Е. И., Устюгов Н. В. 1963. С. 41-43]. А. А. Молчанов
обратил внимание на печати-подвески со знаками (тамгой) Рюрико-
вичей, которые являлись официальными удостоверениями, веритель-
ными знаками послов и купцов в X в. [Молчанов А. А. 1976. С. 77, 80—
81; см. также: Янин В. Л. 1955. С. 43; 1970. Т. I. С. 40]. Мнение о
юридическом значении подвесок как удостоверения официального ха-
рактера миссии их держателя поддержал С. В. Белецкий [Белецкий С. В.
1997. С. 126]. Но Н. А. Соболева вернулась к давнему мнению об ука-
занных в договоре 944 г. печатях как перстнях, удостоверявших лич-
ности русских послов и купцов [Соболева Н. А. 1988. С. 94; 1991. С. 83;
это мнение поддержал В. Б. Перхавко: Перхавко В. Б. 1997. С. 59/,
тогда как С. М. Каштанов считает: поскольку упомянутые в договоре
944 г. золотые и серебряные печати послов и купцов пока не отожде-
ствлены с известными ныне древнерусскими печатями, то под ними
154
можно понимать, присоединяясь к давнему мнению Ф. Карецкого,
-питейные гривны или подобные им украшения», которые не имели
ипошения к сфрагистике [Карецкий Ф. 1828. С. 223—236; Каштанов
< М. 1996. С. 26]. Разногласия исследователей вызывал нс факт кня-
жеского удостоверения всех официально прибываюших из Руси по-
i ион и купцов, а определение характера княжеских «печатей» (по на-
шему мнению, наиболее убедительна мысль о подвесках с княжеским
шиком, которые были найдены во время археологических раскопок).
Данную архаическую форму княжеского удостоверения «личности»
Июрь заменил грамотами: «Ныне же увъдълъ (в ИЛ — «увъдалъ») есть
М1язь вашь посылати грамоты ко царству нашему» (текст по ЛЛ). Уже
В Н. Татищев перевел глагол yekdemu как утвердил в значении решил
। Гатищев В. Н. 1963. Т. II. С. 42). Такой перевод был обоснован Н. А.
1инровским, который отметил его производность в качестве перевода
<н глаголов •yiyvtaoKeiv, SiayL-yutooKeiv, elSevai в значениях постано-
йшпь, решить, decernere, statuere [Лавровский Н. 1853. С. 140]. И. Д.
Беляев переводил текст более нейтрально: «Ныне же Князь ваш рас-
< тлил посылать грамоты» [Беляев И. Д. 1851. С. 92]. Но Д. С. Лихачев
вернулся к большей императивности в глаголе увйдети, что обосно-
вал Н. А. Лавровский: «Ныне же повелел князь ваш <...>» [Лихачев
.7. С. 1950. Ч. 1. С. 232]. Так же перевел эту фразу и А. А. Зимин
| 1имин А. А. 1952. С. 37; см. также: Сахаров А. Н. 1980. С. 241]. Впро-
чем, Л. Мюллер вернулся к мнению Н. А. Лавровского и снизил уро-
вень императивности, переведя глагол yetdemu ‘festsetzen’,
bestimmen’ — ‘установить’, ‘назначить’ [Muller L. 2001. S. 58]. Таким
образом, рассматриваемый текст договора 944 г. свидетельствует о
«пажеском постановлении в изменении формы удостоверения лиц,
прибывающих с флотилией судов из Руси.
Указано в тексте и краткое содержание такой грамоты: «<...> яко
ннслахъ корабль селико» (испр. по РА, в ЛЛ — селько). Передача текста
<н первого лица свидетельствует о том, что грамота составлялась от
имени великого князя русского и представляла собой официальный
документ, предназначенный для имперских властей. Содержание гра-
моты подразумевает также наличие определенных княжеских служи-
лых лиц, которые учитывали суда, приплывающие к Киеву и собираю-
щиеся во флотилии. Информация девятой главы труда византийского
императора Константина Багрянородного «Об управлении империей»
сочинение написано в 948—952 гг. [см.: Константин Багрянородный.
Г>89. С. 5]) позволяет конкретизировать процесс сбора такой флоти-
лии. Эти материалы, как и многие другие, автор почерпнул, вероятно,
и императорском архиве. Сведения о Руси в девятой главе относятся
приблизительно к тому же времени, что и заключенный в 944 г. дого-
|«Ч> (Игорь еще жив, а его малолетний сын Святослав является прави-
нием Новгорода, символом власти в нем киевского князя): «]Да будет
и шестпо], что приходящие из внешней Росии в Константинополь мо-
155
ноксилы являются одни из Немогарда (Новгорода. — М. С), в кото-
ром сидел Сфендослав, сын Ингора, архонта Росии, а другие из крепо-
сти Милиниски (Смоленск. — М. С.), изТелиуцы (вероятно, Любеч. —
М. С.), Чсрпигоги (Чернигов. — М. С.) и из Вусеграда (Вышгород. —
М. С.). Итак, все они спускаются рекою Днепр и сходятся в крепости
Киоава, называемой Самватос» | Константин Багрянородный. 1989. С. 44,
45, 308—316; о времени записи материалов главы 9 ок. 944 г. см. также:
Там же. С. 292-293; DAI. II. Р. 19].
После того как собравшиеся во флотилию корабли учитывались
княжеским должностным лицом, их количество записывалось от лица
великого князя в грамоту, предназначенную для имперских чиновни-
ков. Все суда, не только послов, но и купцов, а также находящиеся на
них люди (Г. Г. Литаврин распространил действие этой нормы также
на воинов-русов [Литаврин Г. Г. 2000. С. 95]) оказывались под верхов-
ным контролем и юрисдикцией киевского князя. Они должны были
подчиняться нормам договора, заключенного им с византийскими
императорами-соправителями.
Согласно договору 944 г., великий князь русский персонифицирует
государство, его верховные юридические права и по отношению к су-
дам, которые приплыли в Константинополь (империю) без велико-
княжеской грамоты. В таком качестве великий князь указан как един-
ственный корреспондент византийских властей: «Аше ли безъ грамоты
придуть, и преданы будуть намъ, да держимъ и хранимъ, дондеже
възвЁстимъ князю вашему. Аше ли руку не дадять, и противятся, да
убьени будуть, да не изищется смерть ихъ от князя вашего. Аще ли
убъжавше в Русь придуть, мы нанишемъ ко князю вашему, яко имъ любо,
тако створять» [ПВЛ. С. 24; курсив наш. — М. С.].
Такой высший объем государственных, социальных и юридических
прав имеет в договоре 944 г. важное следствие, видимо, не осознанное
его авторами: имея в виду великого князя русского, они пишут просто
князь, хотя на Руси есть еще и другие князья — племенных княжений,
подобные древлянскому князю Малу, входивших в состав Русского
государства. Великий князь русский является единственным контра-
гентом императоров-соправителей в контроле над прибывающими в
Византию судами и флотилиями. По его разрешению не только от-
правлялись торговые флотилии в Константинополь (империю). Он
являлся также гарантом жизни отправляющихся в такое путешествие
людей и их имущества, поскольку в случае неправедного нарушения
их прав или убийства именно князь мог «взыскать», как следует из
терминологии договора 944 г., с императорских властей. Именно к
великому князю русскому, названному как бы единственным князем
на Руси, отправлялась грамота императоров-соправителей в случае
прибытия русских судов без грамоты.
В договоре 944 г. великий князь русский Игорь указан в качестве
единственного контрагента византийских императоров-соправителей
156
и при решении высших государственных внешнеполитических вопро-
1ив, проблем взаимной военной помощи двух государств: «А о Кор-
еуиьстьи страйк. Елико же есть городовъ на той части, да не имать
волости, князь рускии, да воюешь на т£хъ странахъ, и та страна не
покоряется вамъ, и тогда, аще просить вой у насъ князь рускии да вою-
еть, да дамъ ему, елико ему будеть треб£»\ «А о сихъ, оже то приходить
чсрнии болгаре и воюють въ страна Корсуньстки, и велимъ князю рус-
кому, да ихъ не пушаеть: пакостить страна его» [ПВЛ. 1996. С. 25,
курсив наш. — М. С. ].
При формулировании в договоре 944 г. военных союзных отноше-
ний между двумя государствами императоры-соправители и князь Игорь
идентифицируются с их странами: «Аще ли хотъти начнешь наше цар-
ство от васъ вой на противящаяся намъ, да пишемъ къ великому князю
вашему, и послеть к намъ, елико же хочемъ: и оттоле увкдять ины стра-
ны, каку любовь имкють Грьци съ Русью» [ПВЛ. 1996. С. 25—26, курсив
шип. — М. С.]. Политическое содержание данной статьи в полной мерс
раскрыто в исследовательской литературе.
Рассматривая текст статьи как перевод с греческого языка, Н. А.
Пиаровский отмстил в византийском оригинале, переведенном словом
• царство», греч. |3aaiXeia вместо PaaiXeuc и употребление при нем
множественного числа. Он не сомневался, что в тексте договора было
использовано первое лицо множественного числа, которое отразилось
и выражении елико хочем, далеко отстоящем от существительного цар-
чпно [Лавровский Н. 1853. С. 42]. Учитывая эти наблюдения, Н. Маркс
перевел: «Если Наше Царское Величество пожелает получить от вас
войско против врагов своих, то Мы напишем к великому князю ваше-
му и он должен прислать столько войска, сколько нам будет нужно. И
после того все страны узнают, какое согласие существует между Грека-
ми и Русью» {Маркс Н. 1912. Ч. 2. С. 42]. М. Д. Приселков выразил
Ч1мпсние в том, что текст статьи выражает ее истинное содержание:
великий князь русский отправляет военную помощь византийскому
императору по его желанию в тех размерах, в которых император на-
пишет. Он пришел к мнению, что смысл завершения договора 944 г.
иной: Игорь обещал императору отпускать в Византию то количество
। ноих наемных войск, сколько нужно императору [Приселков М. Д. 1940.
< 231—232]. Это же содержание статьи раскрыл и ее перевод Д. С.
Пнхачевым: «Если же пожелаем мы, цари, у вас воинов против наших
противников, да напишем о том великому князю вашему, и вышлет он
нам столько их, сколько пожелаем: и отсюда узнают в иных странах,
► .шую любовь имеют между собой греки и русские» [Лихачев Д. С.
ИМ), Ч. 1. С. 235]. Этот перевод был учтен А. А. Зиминым, который
। hi отредактировал: «Если же пожелает наше царское величество (по-
плин») от Вас воинов для борьбы с нашими противниками, и если
ii.iiiiiiiiyT (об этом) к Вашему великому князю, то пусть пошлет к нам
|» ।пиько их), сколько пожелаем; и пусть из этого узнают иные страны,
157
какая дружба связывает греков с русскими». Эту статью А. А. Зимин
интерпретировал как попытку византийцев обязать великого князя
русского посылать вооруженные отряды на борьбу с противниками
Византии. Впрочем, эта попытка оказалась недейственной, отметил
А. А. Зимин, ссылаясь на безуспешную миссию Калокира, пытавшего-
ся привлечь князя Святослава к союзу с империей против болгар [Зд-
мин А. А. 1952. С. 39—40, 49]. Г. Г. Литаврин раскрыл содержание ста-
тьи в том, что в ответ па просьбу императора прислать воинов князь
обязывался послать их столько, сколько хотел император. Эти наемни-
ки отправлялись с Руси сформированными под контролем князя отря-
дами на заранее оговоренных условиях. Данная статья становилась
внешнеполитическим фактором, поскольку император был заинтере-
сован в том, чтобы о пей знали недруги Византии [Литаврин Г. Г. 1991.
С. 71].
Таким образом, содержание военно-политических статей договора
944 г. раскрывает положение великого князя русского как суверенного
и полноправного правителя Руси. Поэтому закономерно, что гарантом
соблюдения этого договора от русской стороны назван один Игорь:
«Да аще будеть добръ устроилъ миръ Игорь великии князь, да хранить
си любовь правую, да не разрушится, дондежс солнце сьяеть и весь
миръ стоить, в нынешния въки и в будущая» |ПВЛ. 1996. С. 26].
Установление по русско-византийским договорам первой половины
X в. высшего социального, политического и юридического статуса ве-
ликих князей русских, Олега и Игоря, ставит сложную исследователь-
скую проблему — соотношение статуса киевского князя и прочих рус-
ских князей, относящихся к великокняжеской династии и к племенным
княжениям. В договоре 911г. они названы в интитуляции грамоты как
«светлые и великие князья», которые находятся «под рукою» Олега. Да-
лее эти «светлые князья» указаны в первой статье договора «под рукою»
«светлого князя» Олега, а по отношению к ним всем византийцы долж-
ны соблюдать условия заключенного мира. В последующем тексте эти
«светлые и великие князья» не упоминаются и не подразумеваются. В
договоре 944 г. эти князья названы в интитуляции грамоты в обобщаю-
щей форме — «от всякоя княжья» и «князи». В последующем тексте они
также не указаны и не подразумеваются, тогда как единственным реаль-
ным главой Русского государства, как установлено ранее, является Игорь,
великий князь русский.
Определение соотношения властей великого князя русского и про-
чих русских князей в первой половине X в. стало научной проблемой,
тесно связанной с концепционными и общественно-политическими
взглядами исследователей.
По мнению Н. А. Лавровского, выражение иже суть под рукою его
является византийским по происхождению, соответствующим о! ипо
xeipa, в котором слово xeLp обозначало власть, подчиненность. Он об-
ратил внимание на особую значимость выражения «иже суть под ру-
158
ино его»: «Его неизменяемость, исключительность и намеренно чае-
toe употребление (4 раза) наводят на мысль о его официальном значе-
нии, как бы указывающем на степень власти Олега по отношению к
подданным». В данной связи он раскрыл в средневековой византий-
• кой, русской и западноевропейской практике особое значение руки как
символа власти. Он допустил также содержащееся в этом словесном
обороте значение ленной, то есть вассальной зависимости. Поэтому он
присоединился к И. Ф. Г. Эверсу, по мнению которого, князья «под
рукою великого князя Рускаго» должны были платить ему дань, по-
> кольку были подчинены его власти, и, вероятно, помогать ему войском
п поенное время [Лавровский Н. 1853. С. 97—101].
Из всех этих наблюдений, свидетельствующих об особой значимое -
||| руки как символа власти, распоряжения, следует, что власть киев-
i кого великого князя, как указывает договор 911 г. и чем определяется
по содержание, распространялась на «князей», «бояр» и «вскх иже
« vri» под рукою его сущих Руси». При этом по отношению к «князьям»
и «боярам» понятие рука приобретала дополнительное значение вас-
алыюй зависимости (хорошо известно символическое значение руки
при установлении отношений сюзеренитета-вассалитета в средневеко-
вой Западной Европе).
По наблюдениям Н. А. Лавровского, в договоре 911г. понятия свет-
1ые бояре и светлые князья тождественны, тогда как составная часть
। и гула светлый является переводом широко распространенного в ви-
ынтийской практике титула Хартгрбтатос, IXXoucrrpioc, относившегося
при византийском дворе и к иноземным владетельным лицам [Лавров-
<кий Н. 1853. С. 96—110]. Мысль о «смешении» в договорах «титулов»
князья и бояре поддержал И. И. Срезневский, который предложил орн-
итильную интерпретацию этого наблюдения: эти «особы» были по
in ношению к самим себе и своим подвластным князьями, а по отноше-
нию к великому князю — болярами, «т. е. вельможами, магнатами, трап-
пами — не более» [Срезневский И. И. 1854. Стб. 265]. И. Д. Беляев
ч метил, что под светлым князем нашим подразумевался князь Олег
кик верховный князь на Руси, тогда как под нашими князьями — «кня-
п.н над славянскими племенами, подчиненными Олегу» [Срезневский
И И. — Беляев И. Д. 1852. Стб. 320]. Обратил он внимание и на рас-
крытие в данном контексте сословно-политического статуса бояр: они
• не были властителями и не принадлежали к состоянию князей», по
чип обладали «титулом светлости, благородства, особого почета в на-
роде» | Беляев И. Д. 1888. С. 57]. С. М. Соловьев считал, что посольство
было отправлено в Константинополь от «великого князя Олега, от всех
подручных ему князей (знак, что, кроме Олега и Игоря, существовали
« Hie другие родичи Рюриковы), бояр и от всей подручной ему руси»
1 < пловьев С. М. 1959. Кн. 1. С. 143].
По мере роста интереса к социально-экономической истории ха-
рлкгерметики указанных в договорах высших социальных слоев стали
159
делаться более конкретными. В. В. Сокольский расширил круг лиц,
названных здесь князьями: это — мужи Рюрика, которым он роздал
волости и «туземные князья — данники». Он считал, что указанные в
договоре великие бояре (он избрал такое чтение) являлись знатными
дружинниками и представляли собой «высший класс жителей» [Со-
кольский В. В. 1870. С. 13, 14], тогда как Н. Хлебников — племенные
князья и бояре, на которых распространялась система управления,
подобная более позднему кормлению [Хлебников Н. 1871. С. 86].
В новейшей исследовательской литературе Б. А. Рыбаков, исходя
из реалий первой половины X в., вернулся к мнению Н. А. Лавровско-
го, что понятия светлые князья, великие (светлые) бояре в договоре
911 г. — результат перевода формул византийского протоколе [Рыба-
ков Б. А. 1982. С. 173, 275, 359]. Впрочем, отметил В. В. Колесов, такие
термины были понятны на Руси как следствие торжественного, но зем-
ного воплощения света [Колесов В. В. 1986. С. 220]. Автор этих строк
привлек для раскрытия содержания выражения «под рукою» наблюде-
ния Я. Гримма над средневековыми древностями индоевропейских
народов. Из них следовало, что рука— широко распространенный у
них символ власти, могущества, установления личной или вассальной
зависимости. В качестве такого символа рука широко использовалась в
средние века для утверждения договоров и сделок в словесных форму-
лах и обрядовых действиях. Отсюда следовало, что указание договора
911 г. на «светлых и великих князей» «под рукою» великого князя рус-
ского свидетельствовало о том, что племенные князья и родственники
Олега находились в подчиненном, вассальном положении по отноше-
нию к нему [Свердлов М. Б. 1983. С. 34; значения в слове рука ‘власть,
господство’, ‘воля, распоряжение’ в русских письменных памятниках
XI—XIV вв. при обозначении подчиненного положения см.: Срезневс-
кий. III. Стб. 190-191].
В таком исследовательском контексте особой темой становилось
содержание слов договора 944 г. «оть всякоя княжья». До середины
XIX столетия их содержание раскрывалось как общее указание рус-
ских князей (И. Д. Беляев переводил: «от всех князей» [Беляев И. Д.
1851. С. 91]). И. И. Срезневский в данной связи разъяснял: «собира-
тельное княжья ж. р. как братия» [Срезневский И. И. 1854. Стб. 264].
Следуя таким указаниям, Н. Маркс позднее перевел: «<...> посланы от
Игоря, великого князя русского, и от всех князей и людей русской
земли» [Маркс Н. 1912. Ч. 2. С. 27|. Но для В. В. Сокольского отсут-
ствие указания, что князья находились под рукой великого князя, сви-
детельствовало о существовании на Руси того времени независимых
князей, таких как Рогволод в Полоцке и Тур в Турове. Вывод из такой
посылки он сделал, переосмысляя «родовую» теорию С. М. Соловьева:
участие этих князей в заключении мира указывает на сознание родо-
вого единства Русской земли, а между Игорем и этими князьями су-
ществовал «тесный союз» [Сокольский В. 1870. С. 14]. Как общее обо-
160
итчение разных по происхождению князей, в числе которых был и
Рюриков род, понимал слова всякое княжье и А. Е. Пресняков [Пре-
сняков А. Е. 1909. С. 26]. С этим мнением согласился С. В. Юшков,
предполагавший в них князей-наместников и местных князей [Юшков
('. В. 1939. С. 27—28; 1949. С. 94—95]. Но М. Д. Приселков, исходив-
ший из мнения о большей концентрации княжеской власти на Руси в
первой половине X в., видел в этом слове более пренебрежительное их
указание [Приселков М. Д. 1941. С. 232]. Впрочем, чтение ИЛ от всея
княжья не содержало такого подтекста, а потому О. В. Творогов пере-
пел эти слова — «от всех князей» [Творогов О. В. 1997. С. 97], что вер-
нуло раскрытие смысла дискутируемого текста к общему указанию
русских князей, более низких по общественно-политическому статусу,
чем великий князь русский.
В договорах содержится также скрытая информация о существую-
щей в первой половине X в. иерархии князей. Как сообщается в тексте
ПВЛ под 6415/907 г. о выплате дани Византией, «и заповьда Олегдати
ноем на грады: первое на Киевъ, та же на Чернигов, на Переаславль, па
I )олтЁскъ, на Ростов, на Любеч и на прочаа городы; потьм бо городомъ
седяху велиции князи, под Олгом суще». Но там же при указании обяза-
1елыюго пребывания русских купцов в константинопольском пригоро-
де, где находился монастырь св. Маманта, их переписи по именам
(подразумевается — византийским чиновником) с последующим поме-
сячным содержанием названы купцы только из трех первых из них:
• первое от города Киева, и паки ис Чернигова и ис Персаславля, и
прочий гради». Те же три города указаны в аналогичной по содержанию
спп ьс в договоре 944 г. Отметив эти различия, Б. Д. Греков предполо-
жил, что Полоцк, Ростов и Любеч приписаны летописцем, автором ПВЛ
или его продолжателем. Впрочем, подробно остановившись на указан-
ном в договорах Киеве, он не объяснил, почему там же названы Черни-
loii и Переяславль [Греков Б. Д. 1953. С. 295—296]. А. Н. Сахаров также
выделил эти три города, после которых получали месячину купцы из
прочих городов Руси. Новым было то, что он связал обязательные усло-
»ия договоров по контролю и охране русских купцов с информацией
• Книги эпарха» — составленном в X в. сборнике уставов константино-
пол|>ских цехов, содержащем важнейшую информацию по организации
ни иштийского ремесла и торговли и участию в них государственных
институтов — с обязанностью ведомства легатария, заместителя и по-
мншника эпарха Константинополя [Сахаров А. Н. 1980. С. 114].
Г. Г. Литаврин предложил иное объяснение, почему в договоре 907 г.
«юнипы перечисленные там города. Согласно его гипотезе, послы и
»\нны из этих городов составляли первую флотилию, которая в конце
•шреля — начале мая отправлялась в Константинополь, достигая к на-
чалу нюня предместья св. Маманта. Ес послы и гости первыми полу-
ч.1 hi помесячное содержание — слебное и месячину. Вторая флотилия
in юродов Северо-Западной Руси из-за природно-климатических ус-
l.ii 1.<0К
161
устойчивая традиция стаРшИ”СТДаолетИИ.
была продолжена в следующем____„
Судя по уже сложившейся l
Киева, Чернигова и Переяславля
рована к этому времени в
городах находились члены вели
посадники, а сами города г.—
по
В середине июня она приплывала в Киев, а
ловий собиралась позднее. » Константинополе. Такое разделение на
к началу августа оказывалась визацтийского правительства, кото-
двс флотилии было удобным расселять, содержать и держать под
рое могло благоприятно для ов и их людей (по подсчетам Г. Г.
контролем русских послов, ку предместье св. Маманта не менее
Литаврина, за лето их оказывалось^ с g5_89}
400—500 человек) {Литаврин • • нее наблюдения можно развить.
Представляется, что сдела» в тексте договора под 6415/907 г.
Поскольку, как отметил Б. А- Р п’омесячного содержания русских
и в договоре 944 г. при Указ дииаковой последовательности указаны
купцов в Константинополе в о моЖно предположить, что эти три
Киев, Чернигов и Переяславль, ogHblMH княжескими центрами в
города к этому времени стал лось данное соотношение в их зна-
Южной Руси, а между ними сл спустя по «ряду* Ярослава Муд-
чимости. Показательно, что и живь[Х сыновей Изяслав был посажен
рого старший из оставшихся в святополк — в Чернигове, трс-
отцом в Киеве, второй по старШуакиМ образом, можно предположить,
тий, Всеволод — в Переяславле. обществе уже в X в. сложилась
что в традиционном средневе^^ княжеских столов, и эта традиция
в первой половине X в. иерархии столов
Северская земля уже была интегри-
СЛ£Жтав’е Русского государства, в ее главных
соС. кокняжеской семьи или княжие мужи-
нах'одились в определенном соподчинении
степени значимости. значительный исследовательский опыт
Обобщая предшествующий византийских договоров 911 и 944
изучению информации РУсС руСИ этого времени и сделанные
о великом князе и князьях латЬ вь1Вод, что великий князь об-
нами ранее наблюдения, MOXH° ыМИ социальными, политически-
ладал в Русском государстве веР был сувсренным правителем обше-
ми и юридическими правами. Q зависимые от него князья, чле-
ства, в котором находились вас меННЬ1е князья, а также люди знат-
ны великокняжеской династИИ.,Исвобод11Ь1й народ разного имуществен-
ные и богатые (бояре) и простои ся исрархия членов великокняже-
ного состояния. При этом отме чиМОСТИ занимаемой ими служи-
ской династии в зависимости от ‘ которым они управляли, что,
ЛОЙ должности или города с в^в°оСзТЬ’°;оМ.
вероятно, было связано также раскрывается (не ясно — в пол-
Состав великокняжеской дИ"ставе направленного в Константино-
ном составе или частично) в сО иЯ договора с империей. Прежде
поль в 944 г. посольства для закл княЗЯ русского Игоря, его сына
всего, там названы послы вели круг родственников обозначен
Святослава и жены Ольги. СлеДУ
по
rr.
162
(ермином родства нети. В отличие от историков XVI11 в. Ф. Круг пер-
вым раскрыл древнерусское значение этого слова — сын сестры, отме-
шв его синонимичность греческому сшбфнк [KrugPh. 1810. S. 210—215].
Вслед за Ф. Кругом Н. М. Карамзин перевел слово нети как племянник
или сын сестры, из чего он сделал вывод о существовании у Рюрика
дочери (Карамзин Н. М. 1989. Т. II. С. 114, примеч. 347). Интерпретацию
Ф. Кругом этого понятия принял также И. Д. Беляев | Беляев И.Д. 1851.
С. 90]. Но Н. А. Лавровский, исходя из более широкого значения слова
ш'ефгбе, предположил, что под нетии понимались дети сестры и брата, а
не только сестры [Лавровский Н. 1853. С. 136]. Так же широко раскрыл
шачение этого индоевропейского по происхождению термина родства
И. И. Срезневский [Срезневский. II. Стб. 433]. После раскрытия его со-
держания наиболее сложным стало определение состава указанных в
договоре великокняжеских родственников. Полно и обоснованно с этой
шлачей справился М. Д. Приселков. Он отметил, что в договоре 944 г.
перечислены племянник, сын старшего брата, Игорь с детьми Влади-
славом и Предславой. Сфандра — жена другого племянника, Улсба. Ее
детьми являются Турд, Фост и Сфирка. Акун — племянник Игоря от
младшего брата [Приселков М. Д. 1941; с этими наблюдениями, судя по
псутствию возражений, согласился А. А. Зимин: Зимин А. А. 1952. С. 42;
есть ныне и другие гипотезы о составе кровных и свойственных род-
i «пенников великокняжеской семьи времени правления Рюрика, Олега
и Игоря; см.: Белецкий С. В. 2001. Рис. 1, 2; см. там же указание новей-
ших работ на эту тему и генеалогические таблицы].
Вне зависимости от конкретного определения устанавливаемых ге-
неалогических связей сложная по составу великокняжеская семья с
близкими родственными связями дядей и племянников раскрывает уже
^шествовавший основной принцип наследования великокняжеской
плясти во второй половине IX — первой половине X в. — по прямой
нисходящей линии от отца к сыну: Рюрик — Игорь — Святослав. Прав-
|снис Олега — вероятно, лишь длительный эпизод узурпации власти.
Но следов какой-либо княжеской «диархии» Олега и Игоря | Талочко
о П. 1990. С. 54-55] нет.
Кризис потестарного государства
Русско-византийские договоры первой половины X в. исходили из
\ шествования на Руси сильной княжеской власти, осуществляющей
'пиитическое, социальное и юридическое содержание их статей. Меж-
14 н'м общественно-политическая организация потестарного Русского
>м удпрства этого времени была сложной. Она содержала разные по
»|н меии происхождения и по содержанию структуры.
163
Еще сохранялась автономия племенных княжений во главе со сво-
ими князьями. Видимо, они заключали с киевскими князьями догово-
ры. Поэтому византийский император Константин Багрянородный,
обобщая в середине X в. материалы государственного архива и соб-
ственную информацию, назвал восточнославянские племенные кня-
жения кривичей, лендзанинов (возможно, радимичи), «и прочие Сла-
винии» «пактиотами» (oi тгактштсн) «Росии», то есть заключившими до-
говор или данниками [Константин Багрянородный. 1989. С. 44, 45, 316;
см. там же литературу вопроса]. Некоторые из этих «Славиний» — пле-
менных княжений подчинялись силой, других заставляли признать
власть киевских князей, видимо, мирным путем. Это была обычная
практика территориального роста государства того времени. Как писал
позднее будущий митрополит Иларион о Владимире Святославиче, он
покорил «подь ся округьняа страны, овы миромъ, а непокоривыа ме-
чемь» |БЛДР. 1997. Т. 1. С. 44]. Но, судя по названию этих покорен-
ных племенных княжений «пактиотами», после подчинения они зак-
лючали с киевским князем еще и договор. Этот договор с племенным
княжением («Славинией») во главе с племенным князем (если тот под-
чинялся добровольно) содержал, вероятно, условия подчинения и форму
выплаты регулярной государственной подати.
Общегосударственным институтом управления стала развивающаяся
система посажения княжих мужей в городах. Властью великого князя
они осуществляли государственные административно-судебные и воен-
ные функции не только в самом городе, но и его округе — волости (от
слова власть). Если верны сделанные наблюдения над причиной указа-
ния в русско-византийских договорах первой половины X в. Киева, Чер-
нигова и Переяславля как следствия иерархии княжеских столов в Юж-
ной Руси, то можно предположить, что система посадничества дополня-
лась также управлением городами и их волостями князьями-наместника-
ми, членами великокняжеской династии, при этом такие города различа-
лись по степени значимости в Русском государстве в целом.
Наряду с такими формами прямого управления страной киевской
великокняжеской династией существовал еще один вид прямого вели-
кокняжеского административно-судебного управления и сбора дани-
подати на Руси, самом обширном государстве Европы первой полови-
ны X в. — полюдье. О его организации сообщает Константин Багряно-
родный в девятой главе своего труда «Об управлении империей». Ин-
формация о полюдье на Руси считается переводом со славянского язы-
ка |DAI. II. Р. 19] или относящейся к сообщениям хорошо осведом-
ленного человека, владевшего русским языком [Константин Багряно-
родный. 1989. С. 292—293]. Содержание этой информации интерпрети-
руется по-разному, а от этого зависит понимание значительного спек-
тра властных отношений на Руси этого времени и природы княжеской
власти. Поэтому сообщение Константина Багрянородного о полюдье
на Руси следует рассмотреть особо.
164
Обобщая существующую у него информацию, император написал:
•Когда наступает ноябрь месяц, тотчас их архомтес выходят со всеми
^нкпми из Киева и отправляются BiroXuSia, что именуется уира. а имен-
но — в Славинии вервианов (древлян. — М. С.), другувитов (дрегови-
чей. — М. С.), кривичей, севернее (северян. — М. С.) и прочих славян,
югорые являются пактиотами росов. Кормясь там в течение всей зимы,
инн снова, начиная с апреля, когда растает лед на реке Днепр, возвра-
щаются в Киев» |Константин Багрянородный. 1989. С. 50, 51]. Данное
сообщение приведено в переводе Г. Г. Литаврина, полностью соответ-
• жующем греческому тексту. Его смысл раскрывается через содержа-
ние использованных в нем ключевых понятий.
При анализе этого известия Константина Багрянородного о полюдье
ин Руси следует учитывать, что, как отмечено ранее, его источник знал
русский язык и реалии русской жизни. Об этом свидетельствует близ-
ким к русскому языку передача племенных княжений, названных здесь
•Славиниями» (как показал Г. Г. Литаврин, «Славиния» для византий-
цев VI—IX вв. — развитая племенная организация во главе с княжеской
в/1встыо {Литаврин Г. Г. 1984]), а также топонимов и русских социальных
герминов. Таким образом, содержание данного сообщения раскрывает-
ся через терминологический анализ общественных категорий на Руси и
• Византии первой половины X в.
Прежде всего следует определить, кого имел ввиду Константин Баг-
рянородный или его информатор под словом архомтес. В исторической
Литературе XIX — первой половины XX в. его переводили традиционно
(плоть до внимательного к социальной терминологии В. В. Латышева)
МК князья [Константин Багрянородный. 1934. С. 10]. Но поскольку в
Киеве ок. 944 г. наличие князей (во множественном числе) никем обо-
•ювано не было и из контекста оно не следовало, Р. Й. Г. Дженкинс
Перевел dpxovTec нейтрально — chiefs (вожди, предводители) [DAI. 1. 1949.
К 63|. Такое понимание этого слова в данном контексте было поддср-
ппо [Свердлов М. Б. 1983. С. 61]. Широкое значение слова архомтес в
Лвторической и юридической византийской литературе этого времени
•Охранил Г. Г. Литаврин, который оставил это слово без перевода | Кон-
стантин Багрянородный. 1989. С. 51]. Е. А. Мельникова и В. Я. Петру-
МП1 также интерпретировали слово архомтес как предводители | Копстан-
fMii Багрянородный. 1989. С. 329, примеч. 64]. Впрочем, уже В. В. Латы-
Шен в комментарии к слову уира привел по словарю дю Канжа текст
Эклоги, согласно которой «начальники провинций» — архомтес не со-
вершали бы без необходимости туда поездки или «так называемые уирас»
Агборем рг|8ём1 тшм архбмтшм efieMai, хыр'к амаукасас ХРе^ас атго8т]р1ас
Win11 аОаI f| тас Хеуоцёмас у брас» [Константин Багрянородный. 1934. С.
М 581. Таким образом, в греческом тексте о полюдье на Руси, которым
пользовался Константин Багрянородный, слово архомтес существовало,
НИ ОНО относилось не только к князьям, но и кдругим высшим должно-
< |>1ым лицам в Русском государстве.
165
кривичей и северян, а разъездом «архонтов» из Киева по «Славиниям».
названным «и прочих славян». Там они совершали круговой объезд, что
было аналогично объездам — уира провинциальных начальников — ар-
хонтов [Свердлов М. Б. 1983. С. 61].
Гипотеза Б. А. Рыбакова широко вошла в последующую научную,
научно-популярную и учебную литературу |см.: Константин Багряно-
родный. 1989. С. 330, примеч. 66 (комментарий Е. А. Мельниковой и
В. Я. Петрухина); Кобищанов Ю. М. 1995. С. 247; Скрынников Р. Г. 1997.
С. 30—31; КацваЛ. А., Юрганов А. Л. 1997. С. 24—25; и другие работы].
Сблизился с такой интерпретацией полюдья и А. П. Новосельцев, ко-
торый рассмотрел информацию об этом институте в восточных источ-
никах как объезд правителем русов подчиненной территории и взима-
ние подати в натуральной форме |Новосельцев А. П. 1986а]. В отличие
от этих авторов А. А. Горский поддержал наше мнение. При этом он
отметил, что сам Константин Багрянородный дополнительно называет
в качестве данников Руси уличей и загадочных «лензанинов» или «лен-
дзанинов» [Горский А. А. 1989. С. 30—31].
Вопрос о конкретном содержании полюдья совмещается с другой
сложной проблемой — определением места полюдья в социально-по-
литическом строе Руси первой половины X в. Невнимание А. П. Но-
восельцева кдругим социально-политическим институтам на Руси этого
периода привела его к преувеличению роли полюдья. По его мнению,
«едва ли не главной задачей русских князей первой половины X в.
была организация полюдья, а затем военно-торговых экспедиций с
целью сбыта полученного в ходе полюдья добра» |см.: История Рос-
сии. 1997. С. 68]. Раскрывая свое понимание этого собранного во вре-
мя полюдья «добра», А. П. Новосельцев писал: «Собиралась эта дань
натурой (мехами, медом, воском, рабами и т. д.) и потом сбывалась во
время походов в чужие страны» [Новосельцев А. П. 1992. С. 201]. Таким
образом, для него полюдье — форма организации даннических отно-
шений при архаизации общественно-политического строя Руси этого
времени. Близки к такому пониманию полюдья Е. А. Мельникова и
В. Я. Петрухин. По их мнению, «полюдье означало объезд князем с
дружиной подвластных ему территорий с целью сбора дани, а позднее
и саму дань». Росы при этом — внешняя организующая сила, посколь-
ку, по их мнению, «участвуя в полюдье» они «содействовали оформле-
нию в восточнославянском обществе системы сбора дани». Они также
считают, что во время полюдья дань собиралась воском, мехами и ра-
бами, которые «реализовывались на внешних рынках» [Константин
Багрянородный. 1989. С. 330, примеч. 66 (комментарий Е. А. Мельни-
ковой и В. Я. Петрухина)].
А. А. Горский отошел от таких характеристик полюдья, присоединив-
шись к наблюдениям О. М. Рапова и М. Б. Свердлова, согласно которым
источники в это время отмечают в качестве податных единиц «дым» (т. е.
дом, двор), «рало», «плуг», а сама дань в X в. взималась в определенных
168
димерах денежных единиц — «по шелягу» и «по черне куне». Развитие
полюдья он видит от объезда отрядом киевских дружинников «своего»
> оюза племенных княжеств и сбора дани, минуя местных князей, к сбору
ыни посаженными великим князем своих родственников-киязсй па тер-
ритории уже бывших союзов племенных княжеств. Модифицируя кон-
цепцию «государственного» феодализма, он определил земли, «обложен-
ные в X в. фиксированной даныо-налогом», как «корпоративную соб-
i гвенность военно-дружинной знати» [Горский А. А. 1989. С. 31— 32]. Од-
новременно в отечественной литературе все более устанавливаются связи
полюдья с началом системы кормления [Свердлов М. Б. 1983. С. 62; 1996;
Назаров В. Д. 1988: Калинина Т. М. 1996].
Сделанные нами ранее наблюдения над текстом сообщения Кон-
стантина Багрянородного об институте полюдья на Руси первой поло-
вины X в. позволяет вернуться к этой дискуссии. Как представляется,
пет оснований считать полюдье последовательным объездом «архонта-
ми» или князем со знатью и дружинниками всех или нескольких пле-
мен (племенных союзов, племенных княжений). Нет данных, что дань
собиралась ими мехами, медом, воском, рабами. Напротив, источник,
которым пользовался император при написании труда «Об управлении
империей», хорошо знакомый с русской действительностью первой
половины X в., позволяет предположить, что полюдье представляло
собой разъезд князя, членов его семьи и назначенных князем знатных
служилых мужей по племенным княжениям. Пребывание их там со
своими дружинами представляло собой объезд данных обширных тер-
риторий, вероятно, по определенным маршрутам с остановкой в опре-
деленных поселениях-погостах (см. далее).
Социально-политическая функция таких «полюдий» раскрывается
использованием Константином Багрянородным (вероятно, его инфор-
матором) глагола бютрёфш — ‘прокармливать, питать, содержать’. То
есть великий князь, члены великокняжеской семьи, знатные княжие
мужи с дружинами («со всеми росами») ежегодно выходили из Киева с
ноября по апрель кормиться. Содержание этого корма раскрыто ви-
ыптийским государствен но-правовым термином уира — объездом «ар-
хонтом» провинции для прямого административно-судебного управ-
ления. То есть в административно-политическом управлении потес-
шрного Русского государства первой половины X в. существовала слож-
ная и разновременная по происхождению система управления. Князья
племенных княжений, если они подчинялись великому князю, сохра-
няли свою власть. В еще немногочисленных городах находились чле-
ны великокняжеской семьи и княжие мужи, которые осуществляли
управление порученными им городами с их округами-волостями. В
шмнее время в племенные княжения, находившиеся на обширных
пространствах Русского государства, выезжали с функциями прямого
великокняжеского управления сам великий князь, его родственники и
княжие мужи с дружинами, которые в это время получали корм.
169
Более поздние по времени записи русские материалы раскрывают
социальное содержание такого корма. Автор Начального свода (около
1095 г.) ставил в пример своим современникам «древних князей и му-
жей их»: «Тьи бо князи нс збираху миога имьния, ни творимыхъ виръ,
ни продаж въекладаху люди; но оже будяше правая вира, а ту возмя,
дааше дружин к на оружье. А дружина его кормяхуся, воююше ины стра-
ны <...> Они бо не складаху на своя жены златыхъ обручей, но хожаху
жены ихъ в сребряныхъ; и росплодили были землю Руськую» [НПЛ.
С. 104, курсив наш. — М. С.]. В то же время, как сообщал автор На-
чального свода, «древние князья» давали своим дружинникам деньги
на оружие, то есть свойственное племенному обществу наделение кня-
зем дружинников оружием (см. ранее, с. 76) уже заменено их обеспе-
чением деньгами на оружие. Это были феоды-деньги как один из ви-
дов материального обеспечения за службу князю.
Исторические материалы позволяют определить, к какому перио-
ду относились эти «справедливые» для русского человека второй поло-
вины XI в. времена. В сороковые годы этого столетия Иларион, кото-
рый станет позднее митрополитом, считал князя Игоря Рюриковича
«старым» [БЛДР. 1997. Т. 1. С. 42]. Поэтому для конца XI века Олег и
Игорь — «древние князья». Автор Начального свода считал, что они и
их дружины «кормились», воюя с другими странами или в других стра-
нах, что, как показывает информация, записанная Констанином Баг-
рянородным, ошибочно. Они кормились так только во время войн. В
мирное время они получали корм за службу киевскому князю, осуще-
ствляя княжеское административно-судебное управление.
О содержании такого корма даст представление изданный Яросла-
вом Мудрым закон о натурально-денежном обеспечении вирника во
время исполнения им княжеской службы, сбора виры — судебного
штрафа за убийство: «Вирнику взяти 7 вьдоръ солоду на недьлю, тьже
овенъ любо полоть, или двъ ногать; а въ среду рьзану въже сыры, в
пятницу тако же; а хльба по кольку могуть ясти, и пшена; а куръ по
двое на день; конь 4 поставити и сути имъ на роть, колько могуть
зобати; <...> а передъ гривна; <...> ть всёхъ кунъ 15 кунъ на неделю; а
борошна колько могуть изъясти; до недели же виру сберуть вирници»
[КП, ст. 42; см.: БЛДР. 1997. Т. 4. С. 494]. Этот текст составлен в
первой половине XI в. и отражает длительный предшествующий пери-
од такой формы материально-денежного обеспечения людей на кня-
жеской службе. Указание для людей хлеба и борошна — мучных про-
дуктов, а для коней корма (в аналогичной статье ПП указан овес) без
ограничения является отражением древнего обеспечения княжих лю-
дей, когда они кормились, исполняя княжескую службу. О том же сви-
детельствует уже регламентированный к первой половине XI в. корм в
виде солода, мяса, сыра, кур (видимо, в христианский период к нор-
мированным продуктам была добавлена рыба). Вероятно, столетием
ранее эти продукты взимались ненормированно, по мерс надобности,
170
следы чего сохранились в таком потреблении хлеба и борошна. Воз-
можно, следствием длительного предшествующего развития стала аль-
н-рнативность выплаты княжескому служилому человеку (в данном
случае вирнику) — продуктами или деньгами, равно как и выплата вир-
нику одной гривны за приезд для исполнения своей должности («ссад-
или гривна»). Показательна традиция в структуре этого материалыю-
.ИЧ1СЖ1ЮГО обеспечения вирника первой половины XI в., а также корм-
ления наместников и волостелей в XV—XVI вв., воевод в XVII в., кормы
которых состояли прежде всего из «въезжего» и многочисленных де-
нежных и натуральных поступлений [Пашкова Т. И. 2000. С. 44—56;
/ нип Г. П. 2000]. Это структурное единство корма княжих (царских)
। нужилых людей в традиционном средневековом обществе и государ-
ыне отражало единую феодальную природу их материально-денежного
обеспечения за службу в виде прямых поступлений от населения (см.
1акже далее, с. 266—267).
Другим направлением эволюции натурального обеспечения киев-
ского князя и его служилых людей во время полюдья стало превра-
щение полюдья к первой трети XII в. в один из фиксированных де-
нежных налогов наряду с другими денежными податями-«данями»:
• на Копысе полюдья четыре гривны», «в Лучине полюдья ...гривны»
|ДКУ. С. 143]; «полюдие даровьное, полътретиядесятс гривьпъ»
|1 ВНП. С. 140]. С мнением, согласно которому в первой трети XII в.
полюдье представляло собой осенний вооруженный поход князя с
дружиной для получения посильной «даровой» дани [Алексеев Л. В.
1974. С. 109], трудно согласиться, поскольку такое полюдье указано в
1ОЧП0М денежном выражении наряду с другими податями-«данями».
( имо понятие полюдье сохранялось в Северо-Восточной Руси еще в
копне XII в., но оно обозначало переезды по владениям |ПСРЛ. Т. 1.
( гб. 408-409].
Таким образом, полюдья, указанные на Руси Константином Багря-
нородным, представляли собой архаический по происхождению ин-
i i лгут великокняжеского прямого административно-судебного управ-
ЦЧП1Я племенными княжениями, но имеющий значительные возмож-
ности последующего развития. Во время исполнения этих обязан! юс-
1сй великий князь, члены великокняжеской семьи, княжие мужи и их
дружины, как писал византийский император (и источник его инфор-
мации), кормились, но этот корм становился натуральным (натурально-
денежным) обеспечением служилых князю людей, а не сбором дани в
пиле мехов, меда, воска и рабов с побежденного племени. В этом каче-
i ню русские полюдья первой половины X в. были близки к бокленду и
ш-Нпле, но без их первоначальных функций угощения и пира. Они явля-
шсь материальным обеспечением за вассальную службу киевскому кня-
<•<. ранним поземельным феодом.
Полюдья структурно и функционально становились началом после-
дующих социально-политических и государственных институтов. В то
171
же время они сами являлись продолжением предшествующей традиции
материального обеспечения за службу князю.
Трансформация полюдья вы ражалась также в великокняжеском пре-
доставлении доходов от собираемых податей одному из знатных служи-
лых людей. Один из них, Свенельд, известен по преданиям, записан-
ным в ПВЛ. Он был воеводой князей Игоря и Святослава. При заклю-
чении мира с Византийской империей в 971 г. в особых условиях воен-
ных действий и осады русского войска в Доростоле он указан наряду с
князем Святославом во вступительной части договора. В Начальном своде
сообщается, что после подчинения уличей князь Игорь «дал» «дань» от
них Свенельду |НПЛ. С. 109]. Во время полюдья Свенельд и его дружи-
на «кормились» в земле уличей, но собираемые подати он оставлял у
себя. Они являлись средством материального обеспечения знатного по
социально-политическому статусу Свенельда за службу князю. В лето-
писании XI в. содержались также сведения о передаче Свенельду дани с
древлян. Такие значительные поступления знатному человеку и его дру-
жине от полюдий в племенных княжениях древлян и уличей способ-
ствовали их значительному обогащению. А. А. Шахматов реконструи-
ровал целостное сообщение о Свенельде в составе рассказа о князе Иго-
ре и его гибели: «И бк у него воевода именьмь Свьнельдъ. И иде Игорь
<...>. И примучи угличъ и выложи на ня дань и въдасть Свьнелду; и
дасть же дань деревьскую Свьнельду; и имаше по чьрнь кунь отьдыма.
И ръша дружина Игореви: «Се даль еси единому мужеви мъного; отро-
ци Свьнельжи изодёлися суть оружьемъ и пърты, а мы нази» ]НПЛ.
С. 110; Шахматов А. А. 1908. С. 359; эти записи, сохранившиеся в соста-
ве НПЛ и ПВЛ, были отредактированы: Творогов О. В. 1976. С. 19—20].
Данная информация раскрывает функцию ежегодно взимаемой
дани-податей — материальное обеспечение Свенельда и служилых ему
людей за управление обширной территорией племенного княжения
уличей и, возможно, древлян. Символами таких значительных поступ-
лений становились в то время оружие и одежды, и, как следует из
предания, Свенельд смог обеспечивать своих отроков — служилых
людей лучше, чем князь Игорь — своих дружинников.
Таким образом, древнее по происхождению полюдье содержало
возможности дальнейшего развития в традиционное в средневековой
России кормление. В том виде, в котором полюдье существовало на
Руси первой половины X в., оно являлось институтом потестарного
государства, способствующим постепенному разрушению свойствен-
ных ему структур племенных княжений, все более противоречащих
экономическим, политическим и социо-культурным факторам интег-
рации восточнославянских и неславянских земель в составе Русского
государства. В этой своей направленности полюдье совпадало с други-
ми объективными процессами, происходившими в его пределах.
Как отмечено ранее, в этот период уже долгое время существовала
единая восточноевропейская система транзитных и внутренних торго-
172
пых путей. Родоплеменные связи распадались, что вело к появлению
сзьских соседских общин и городов с волостями. Начала формиро-
иап.ся на обширных пространствах Русского государства единая так
и.пинаемая «древнерусская культура», восточнославянская в основе,
ншегрирующая элементы культур ближних и дальних славянских и
неславянских народов. Образовалась единая по структуре денежная
.нстема на основе меховых товаро-денег, куний и белок, серебряных
t ринсн и привозных мусульманских серебряных монет — дирхемов. Ее
Фракциями стали гривны, ногаты, куны и веверицы.
Важнейшим интегрирующим фактором стало формирование и су-
шествование уже около 70 лет (в соответствии с летописной хроноло-
н1сй) к середине X в. многоэтничного Русского государства со столи-
цей н Киеве и его институтов: 1) великокняжеская династия Рюрико-
пнчей и великокняжеская служилая многоэтничная дружина как орга-
ны публичной власти, 2) единая податная система в виде ежегодно
вшмаемой фиксированной подати товаро-деньгами, белкой и куницей
(веверицы и куны) от дыма-дома — хозяйства малой семьи (распростра-
ненный в раннесредневековой Европе, включая Византию, налог подым-
жх1; возможно, с конца IX — начала X в. подать стала взиматься также
восточными серебряными монетами), 3) свод юридических норм — Рус-
ский Правда, которая становилась основой судебной практики в зоне
распространения великокняжеской власти, 4) войско, состоявшее из
ополчений племенных княжений.
В пределах Русского государства конца IX — первой половины X в.
Происходили также социальные процессы, укрепляющие его полити-
ческое единство.
Русско-византийские договоры первой половины X в. фиксируют
Иерархическое общество, в котором кроме великокняжеской династии
И князей, членов великокняжеской семьи и князей племенных княже-
КИЙ, существовали также знатные и богатые — «бояре» и все осталь-
ные свободные люди. Эта обобщающая схема договоров может быть
Существенно конкретизирована.
Состав княжеской дружины во второй половине IX — первой поло-
вине X в. прослеживается лишь в общих чертах. Уже в позднем пле-
ненном обществе дружинники различались по своему положению (см.
ронсс, с. 74—75). Летописцы конца XI — начала XII в. (Начальный
•вол и ПВЛ) называют их в соответствии с возрастной терминологией:
•горших — мужами, менее значительных — отроками, которым кня-
гиня Ольга приказала прислуживать древлянам [НПЛ. С. 112; ПВЛ.
1996. С. 28]. Как отмечено ранее, отроками названы вооруженные слу-
III или дружинники Свенельда. Дружинная терминология продолжала
яреннейшую возрастную семантику полноправия мужа и менее значи-
tr.ii.iioro в социальном положении отрока.
Археологические материалы свидетельствуют о том, что в началь-
ный период существования Русского государства основу высокого по-
173
ложения правящей элиты составляло не материальное богатство, а об-
щественно-политическое положение. Как свидетельствуют материалы
дружинных курганов, богатый инвентарь погребений в Поднепровье
(Киев, Чернигов, Шестовицы, Гнездово, Новоселки недалеко от
Смоленска), в Ярославском Поволжье и Юго-Восточном Приладожьс
появляется только с X в., преимущественно с его середины. До этого
времени воинов, погребенных в дружинных могильниках, сопровожда-
ло в «иной мир» только оружие [Рыбаков Б. А. 1949. С. 14—60; Каргер
М. К. 1958. С. 226; Ляпушкин И. И. 1968. С. 163; Булкин В. А., Дубов И. В.,
Лебедев Г. С. 1978. С. 140-143; Дубов И. В. 1982. С. 132-141; Седов В. В.
1999. С. 204—214]. Следует иметь в виду, что погребальный обряд —
один из наиболее консервативных в архаических и средневековых об-
ществах. Поэтому появление новых элементов обряда погребения пре-
одолевало древний устойчивый стереотип славянского погребального
обычая отправления в «иной мир» как в сообщество равных. Видимо,
вследствие этого в восточнославянских погребениях долгое время со-
блюдалась традиция незначительного и скромного в вещном содержа-
нии погребального инвентаря. Представление о быстром адекватном
отражении в погребальном обряде социальных изменений было бы про-
явлением недоказанного вульгарно-социологического подхода.
Показательна в данной связи информация о правителе русов и его
дружине секретаря посольства багдадского халифа Муктадира к прави-
телю Волжской Болгарии в 921—922 гг. Ибн Фадлан видел там русов,
оставил описание погребения одного из них. О русах он сообщил так-
же, что их «царь» постоянно проводит время на ложе в окружении
четырехсот мужей, но командует войском и реально управляет госу-
дарством его заместитель. Это известие передает в трансформирован-
ном виде основные структурные элементы системы управления Руси
этого времени: князь — воевода — дружина. Но оно принципиально
не отличается от сообщения о государственном управлении у хазар
[Ковалевский А. П. 1956. С. 146]. Поэтому из данного известия Ибн
Фадлана кроме общих фактов существования на Руси правителя со
значительной властью, наличия у него доверенного управляющего лица
(во времена Игоря и Святослава таким вторым по значению лицом
стал Свенельд) и дружины большей достоверной информации пока
едва ли можно извлечь. Вновь мы встречаемся (см. также ранее, с. 95—
96) с проблемой использования известий восточных источников о ру-
сах как материалов для изучения социальной истории Руси IX—XII вв.
Как и другие исторические источники, но, видимо, в еще большей
мере, учитывая особенности восприятия Восточной Европы в далеких
исламских странах, они постоянно нуждаются в специальном источ-
никоведческом анализе для выявления степени их достоверности, ви-
дов трансформации содержащейся в ней информации вследствие осо-
бенностей этнокультурных традиций, получения во времени и в про-
странстве этих сведений (недавний опыт такой характеристики см.:
174
Матвеев А. С. 1999]. Изучение сообщений таких известий прсдставля-
I I собой особый жанр научных исследований |см.: Свердлов М. Б. 1979.
< 63—71; данная научная проблема только сейчас становится темой
системных исследований: Калинина Т. М. 1988; см. также недавний
опыт: ПолякА. Н. 2001].
Возможно, что в указанном Ибн Фадланом постоянном окружении
400 мужей русского «царя» трансформирование отразились сведения о
существовании у Олега и Игоря многоэтничной старшей дружины (Ибн
Фадлан был очевидцем погребения знатного руса по скандинавскому
обряду, но в религиозном и обрядовом содержании он типологически
был близок и другим индоевропейским народам раннего средневеко-
вья — германцам, балтам и славянам {Петрухин В. Я. 1995. С. 205—
} 15|), что являлось следствием открытости дружины как социальной
организации, в которой основное значение имела не этническая при-
надлежность, а личная преданность и служба князю.
Преобладание в русско-византийских договорах первой половины
X и. скандинавских имен в посольствах великого киевского князя, что,
псроятно, отражало состав его ближайшего окружения, указывает на
шачительную степень отдаления князя от традиционных структур во-
сточнославянских племенных княжений [Шаскольский И. П. 1965.
•87—89]. Это были княжие мужи, основу вхождения которых в пра-
вящую элиту составляло не знатное происхождение, хотя оно было не
исключено, а служба великому князю (такое преобладание скандинав-
ских имен становилось ранее одним из доказательств основания Рус-
ского государства варягами).
Принципы вассальной службы и верности, формирование нового
икударственного аппарата из членов великокняжеской дружины, вклю-
чение в его состав местной племенной знати, которая поступала на
службу к Рюрику, Олегу и Игорю, получая от них государственные
должности, делали этническую принадлежность служилых княжих му-
жей несущественной.
Такая открытость дружины являлась необходимым следствием по-
сюянной значительной потребности князей Рюрика, Олега, Игоря н
ее численно большом составе как воинского отряда, аппарата государ-
сгпенного управления на значительных территориях с разным по эт-
нической принадлежности населением, находившимся под их влас-
1ыо. В таких общественно-политических условиях древние по проис-
хождению добровольное внутриплеменное обложение и материальное
обеспечение князем своей дружины в мирное время развились в фор-
мирующемся и развивающемся Русском государстве в натуральное и
.(снежное обеспечение, в корм-кормление в виде прямых раздач или
о|чпслепий от податей за исполнение должностей — материального
обеспечения за службу князю.
Этот же процесс происходил в VI—VIII вв. и у германских народов
{пиалкой Европы, равно как и у южных и западных славян. В странах
175
романо-германского синтеза такие виды материального обеспечения за
вассальную службу стали называться феодами (см. ранее, с. 76—77) —
феод-деньги, феод-должность, во второй половине VIII в. вследствие раз-
витых поземельных отношений собственности в странах Западной Евро-
пы на землях бывшей Римской империи у франков появился феод —
земельное держание. Таким образом, на Руси, как и в Западной Европе,
переходный период от племени к государству происходил во множествен-
ных формах социально-политического развития, но с единым содержа-
нием становления феодальных отношений, основанных на неземельных,
а позднее и земельных феодах. При этом служилые князю люди станови-
лась феодалами, потому что они получали от князя (короля) за службу
натуральный, денежный или денежно-натуральный корм (феоды).
На Руси происходили интегрирующие процессы, которые наряду с
властными функциями великого князя русского постепенно превра-
щали ее в единое социально-политическое пространство. Как отмече-
но ранее, наряду со старой знатью племенных княжений во второй
половине IX — первой половине X в. появилась новая знать служилых
князю людей. Эта знать развилась из высшего слоя дружины предше-
ствующего, племенного, периода исторического развития. Княжие мужи
назначались на государственные должности посадников в города с во-
лостями из состава старшей дружины. Таким образом, высшее звено
государственного управления становилось княжеским, состоявшим из
служилых князю людей.
Другой путь интеграции служилой и неслужилой великому князю
знати на Руси во второй половине IX — X в. заключался, вероятно, в
поступлении племенной знати на службу великому князю, объединяв-
шему их племенные княжения под своей властью. Такой вид транс-
формации племенной знати и ее вертикальной мобильности имел ме-
сто в тот же период и при тех же обстоятельствах образования потес-
тарного государства в результате объединения племенных княжений в
Европе вне зоны романо-германского синтеза. Обстоятельная инфор-
мация о таком пути формирования интегрированной служилой знати
содержится в Саге о Харальде Прекрасноволосом, записанной Снорри
Стурлусоном (1179—1241) и рассказывающей об объединении Норве-
гии этим конунгом под своей властью в первой половине X в. При
этом важно отметить, что установление власти короля и процесс ин-
теграции служилой и племенной знати увязывались в народном созна-
нии с новым представлением о системе земельной собственности: «Всю-
ду, где Харальд устанавливал свою власть, он вводил такой порядок: он
присваивал себе все отчины (др.-ск. одаль. — М. С.) и заставлял всех
бондов (свободных крестьян. — М. С.) платить ему подать, как бога-
тых, так и бедных. Он сажал в каждом фюльке (племя, племенное кня-
жение во главе со своим конунгом. — М. С.) ярла (второго по значе-
нию после конунга княжеского знатного мужа, чиновника. — М. С.),
который должен был поддерживать закон и порядок и собирать взыс-
176
kii и подати. Ярд должен был брать треть налогов и податей на свое
«одержание и расходы <...>. Харальд конунг настолько увеличил дани
и подати, что у ярдов было теперь больше богатств и власти, чем рань-
ше у конунгов. Когда все это стало известно в Трандхейме (политичес-
кий центр в Средней Норвегии. — М. С.), многие знатные люди при-
шли к конунгу и стали его людьми». В родовой саге о бонде Эгиде те
ас сюжеты излагаются при большем внимании к судьбам простых сво-
бодных людей: «Конунг Харальд присвоил в каждом фюльке все отчи-
ны и всю землю, заселенную и незаселенную, а также море и воды.
Все бонды должны были стать зависимыми от него держателями зем-
1П. Лесорубы и солевары, рыбаки и охотники — все они также были
обязаны повиноваться ему. От этого гнета многие бежали из страны, и
ныли тогда заселены многие обширные, еще пустовавшие земли как
ни востоке <...>, так и на западе». В «Саге об Олаве Святом» содержит-
ся аналогичное сообщение о том, что Харальд Прекрасноволосый «пол-
ностью присваивал всю землю и весь одаль, как населенные земли, так
и пастбища, острова в море, леса и пустующие земли, а всех бондов
превратил в своих арендаторов и поселенцев» [Снорри Стурлусон. 1980.
< . 44; Исландские саги. 1956. С. 68; Гуревич А. Я. 1967. С. 93—941.
Эти известия саг, записанных в первой половине XIII в., отражали
народное осмысление социально-политических процессов в X—XII вв.
и обобщили их. Ранее автор этих строк уже приводил данные синхро-
г пищальные материалы при анализе переходных процессов от поздних
племенных структур к раннефеодальным на Руси и в славянских стра-
1П1Х как раскрывающие содержание этих процессов и совпадающие в
ишей основной информации в обществах вне зоны романо-герман-
। кого синтеза общественных отношений в Северной, Восточной, Цен-
|ральной и Юго-Восточной Европе [Свердлов М. Б. 1983. С. 83—84;
1497. С. 127—1291. Но сторонники теорий архаического или особого
in дорического пути развития Руси, обязательных рабовладельческих
нпошений как промежуточных между первобытнообщинным строем
и феодальным делают вид, что этих материалов и следующих из них
выводов не существует, не опровергая их, но и не соглашаясь. Поэто-
му следует их вновь повторить вследствие их особой важности, в дан-
ном случае в связи с изучением истории княжеской власти в раннес-
рсдпевсковой Руси.
Приведенная ранее информация разных по происхождению и жан-
рипым особенностям саг свидетельствует, что в народном сознании н
\ XII вв. процесс образования государства и государственного управ-
ления связывался с установлением власти конунга (короля, князя). В
ним правителе персонифицировалось государство. С государством свя-
н.|иалось появление верховной собственности государства на землю,
ян переосмыслялось как титульная верховная собственность на землю
► опунга (короля, князя) и отнятия полной наследственной собствен-
на। и — одаля, который никто не отнимал. Более того, такие вотчин-
177
ные права наследственной собственности сохранялись в средневеко-
вой Европе в виде майората или минората, предпочтительного права
родового выкупа в качестве феодальных институтов собственности и
права. Но их прежняя полнота оказывалась ограниченной в условиях
существования титульной верховной собственности конунга (короля,
князя). С образованием государства связывалось в народном сознании
назначение правителем в крупных территориальных образованиях своих
служилых людей, которые должны были осуществлять административ-
но-судебное управление, следить за исполнением государственных
повинностей и собирать подати, из которых одна треть могла быть
оставлена на свое содержание и расходы на служилых людей. Появле-
ние этих государственных институтов воспринималось в народном со-
знании как ограничение прежней полной свободы или лишение ее,
хотя тинги — народные собрания в Скандинавских странах — еще долго
собирались. Как одно из следствий этих изменений саги объясняют
начало внешней колонизации, в которой люди искали прежнюю пол-
ную земельную собственность и свободу.
Народное сознание устанавливало процесс обогащения высшей
знати на службе конунгу (королю, князю), вследствие чего местная
знать переходила служить королю, то есть происходил процесс интег-
рации местной и служилой знати.
Как отмечено ранее, на Руси второй половины IX — первой поло-
вины X в. происходили те же процессы установления власти князя,
формирования системы податей, посажения княжих мужей в городах,
осуществление ими административно-судебных функций (об их праве
на треть собираемых податей см. далее). Такая служба князю делала
княжого мужа более богатым и властным, чем племенные князья, ко-
торые были еще ограничены традициями племенных княжений (исто-
рическая память сохранила сведения о Свенельде — княжом муже,
который обеспечивал своих служилых людей лучше, чем великий князь
русский Игорь). Открытость дружины как служилой организации, син-
кретичность многоэтничной дружинной культуры, княжеская служба как
средство вертикальной мобильности позволяют предположить поступле-
ние на службу великому князю русскому знати племенных княжений.
Данные интегрирующие процессы на Руси позволяют предположить и
формирование концепции особого значения великокняжеской власти.
Именно ее существованием можно объяснить настойчивое утверждение
власти великого князя русского Олега: «<...> иже послани от Олга, вели-
кого князя рускаго, и от всъх, иже суть под рукою его светлых и великих
князь, и его великих бояръ <...>», «<...> от всъх иже суть под рукою его
сущих Руси» (см. ранее, с. 148) (на возможность существования такой
концепции особого значения великокняжеской власти на Руси и ее отра-
жении в таких формулах ранее, как представляется, внимания не обра-
щали). Из реального признания особого значения великокняжеской ад-
министративно-судебной, политической и военной власти на Руси ви-
178
i.iii гнйскими императорами исходили обе стороны в русско-византий-
ских договорах первой половины X в.
Особое значение великокняжеской власти Олега на всем простран-
стве Русского государства отмечается и в языческих религиозно-идео-
логических представлениях на Руси первой половины X в. В Началь-
ном своде отмечено, что могила Олега находится в Ладоге |НПЛ. С. 109].
Южнорусский автор ПВЛ, исходя из собственной информации, напи-
сал, что могила Олега в Киеве на горе Щековица «и до сего дни» | ПВЛ.
1996. С. 20]. Одни исследователи видят в такой информации противо-
речия [Ловмяньскии X. 1985. С. 136—137; Петрухин В. Я. 1995. С. 135; и
лр.|. Между тем, с именем Олега могла быть связана одна из много-
численных сопок — огромных погребальных насыпей высотой до 8 м
[Лебедев Г С. 1985. С. 209—215; Лебедев Г., Жвиташвили Ю. 1999. С. 107—
109| (возможно, так называемая «Олегова могила» на левом берегу Вол-
хова, севернее Ладоги, могла приобрести такое название в новое время
[Петренко В. П. 1994. С. 29, примеч. 57]). В Киеве, вероятно, суще-
c i повала еще одна «могила» Олега — у Жидовских ворот. В. В. Мавро-
дин объяснял этот «разнобой» тем, что слово могила могло означать
'памятник’ — холм, насыпаемый во время тризны в честь умершего.
11оэтому таких памятников-могил могло быть несколько [Мавродин В. В.
1945. С. 235|. Между тем, как представляется, такая конкретизация
понятия могила и не нужна. Видимо, с именем Олега символически
были связаны особые по размерам или значению погребальные насы-
пи (одна из них — реальное место погребения Олега), обозначавшие
крайние пределы его владений: одна из них — в Киеве, стольном горо-
де, другая — в Ладоге или рядом с ней, первоначальным стольным
юродом. Указание в данном случае именно Ладоги свидетельствует о
древности этого события и точности информации о нем, поскольку с
середины X в. быстро усиливающийся Новгород становится экономи-
ческим, социальным и политическим центром Северной Руси, вытес-
няя в этом значении Ладогу и Рюриково городище. Символическая
или реальная могила Олега в Ладоге свидетельствует о создании в его
княжение государствообразующей оси Киев — Ладога, которая к сере-
дине X в. стала Киев — Новгород. Экономическое содержание этой
пен составил великий транзитный Балтийско-Днепровско-Черномор-
скнй путь. Но Ладога, а позднее Новгород имели в этой оси особое
жономическое и политическое значение, поскольку они контролиро-
шит северную часть другого важнейшего в это время великого трап-
шгного пути — Балтийско-Волжско-Каспийского. Реальное или сим-
пол ическое погребение Олега в Ладоге или рядом с ней свидетельству-
ет также о сохранении ею идеологического значения как первого
стольного города, где находилась одна из резиденций Рюрика и Олега.
Это идеологическое значение к середине X в. перейдет к Новгороду,
нисколько можно судить по известию Константина Багрянородного,
согласно которому в Новгороде («Немогарде») «сидел» Святослав, сын
179
Игоря, «архонта Росии» (тои архоитос 'Рша(ас) [Константин Багряно-
родный. 1989. С. 44, 451. Поэтому можно предположить, что вследствие
экономических, политических и идеологических причин уже в первой
половине X в. сложилась двухцентровая система Русского государства
со стольным городом в Киеве и вторым по значению городом Ладогой
с резиденцией князя на Рюриковом городище (см. ранее, с. 116 и след.).
К середине столетия второй северной столицей, объединившей эконо-
мическое значение Ладоги и административно-политическую роль
Рюрикова городища, стал Новгород. Эти северные стольные города
помимо названных ранее функций должны были осуществлять непос-
редственное управление обширной зоной владений Руси к северу от
волоков, объединявших земли в бассейне Поднепровья и регион к се-
веру от верховий Западной Двины, Ловати и Волги до Невы, а также
пространства между Псковским озером и Белоозером. Этот регион при
взгляде из Константинополя в соответствии с древней географической
традицией воспринимался как «внешняя Росия». Именно там, как пи-
сал Константин Багрянородный, при жизни Игоря «сидел» в «Немо-
гарде» (Новгороде) его сын Святослав [Константин Багрянородный. 1989.
С. 44, 45, 309—311, см. там же литературу вопроса].
Рассмотренные ранее экономические, социальные, политические и
идеологические процессы, которые вели к интеграции потестарного Рус-
ского государства, имели следствием отношение к Олегу и Игорю как к
князьям, обладающим значительной властью. Видимо, не только в меж-
дународной практике, но и внутри страны их церемониально величали
«великими князьями русскими», а управляемая ими страна стала назы-
ваться в Византийской империи обобщающим хоронимом 'Paia — «Ро-
сиа».
Но Русь еще не была политически единым государством. В его со-
став входили подчиненные власти киевского князя племенные княже-
ния во главе со своими князьями. Эти социально-политические струк-
туры сохраняли элементы завершающегося переходного периода от
племенного строя к государственному. Их существованием определя-
лась необходимость сохранения архаического по происхождению ин-
ститута полюдья. С другой стороны, существовали и усиливались рас-
смотренные ранее экономические, социальные, политические и идео-
логические факторы интеграции страны, а также развивались ранне-
феодальные отношения в системе государства. Эта внутренняя проти-
воречивость строя потестарного государства задерживала развитие стра-
ны, системы ее политического управления во главе с киевским кня-
зем, распространение в языческой среде новых монотеистических ре-
лигиозно-идеологических представлений, существовавших в Византий-
ской империи и других странах Европы, с которыми Русь поддержива-
ла активные торговые связи.
Надо было искать пути дальнейшего развития страны. В этом поис-
ке большое значение приобретал субъективный фактор — личные спо-
180
Хшости главы Русского государства великого князя Игоря. Но он,
> .ж позволяет судить весь комплекс информации о нем, был склонен к
। p.i.uninoHHocTH в политике, да и эта традиционность (или консерва-
...юсть?) была соединена у Игоря с более скромными, чем у его пред-
hii-uibciihhkob, Рюрика и Олега, возможностями политического и во-
. иного руководителя. Если исходить из информации древнейших ле-
toiiiiciibix сводов, подавление восстания древлян после смерти Олега,
»<>цца с уличами и их подчинение [НПЛ. С. 109; ПВЛ. 1996. С. 21]
цинь продолжили политику политических предшественников Игоря
по приращению территории Русского государства и по сохранению
>.>и<>свапного. Первый поход на Византию в 941 г. только в лодьях был
i|iaгегически несовершенен и потерпел полное поражение. Успеха
lliopb смог достичь только тогда, когда он организовал по примеру
Писга комбинированный поход в 944 г. — по суше и на море. Как
> «сдует из исторических преданий, записанных в ПВЛ, о гибели князя
Hi оря и последовавших за ней событиях, нарушением обычая или «до-
ктора» стало решение Игоря увеличить для древлян подати-«дань», а
после се сбора, сопровождавшегося «насилием», повторить полюдье.
Ошибочной стала и мысль князя вернуться к древлянам с небольшой
пружиной («съ маломъ же дружины»). Так что в своей гибели Игорь
оказался виноват сам.
Показательно в данной связи, что в историческом предании нет
< велений о стремлении древлян к независимости. Напротив, они стре-
мились к заключению брачного союза между своим князем Малом и
овдовевшей Ольгой. Эта информация может свидетельствовать также
о ।ом, что между землями, входившими в состав Русского государства
к середине X в. связи окрепли настолько, что древляне уже не стреми-
шеь к политической самостоятельности, в чем также можно видеть
о ini) из следствий интеграционных процессов на Руси.
Гибель Игоря показала не только ограниченность его способностей
как политика. Она свидетельствовала об устарелости к середине X в. в
ччшально-политической системе Русского государства еще сохраня-
ющихся племенных княжений и полюдья, которые к тому же были
чреваты повторением рецидивов, подобных решениям Игоря и восста-
нию древлян. Эта система нуждалась в преобразованиях, в заверше-
нии создания политически единого государства. Гибель князя Игоря
»। ила знаковой. Она свидетельствовала о необходимости дальнейшей
политической интеграции страны.
Глава IV. Князь и княжеская власть
в едином Русском государстве
(середина X — начало XI в.)
Реформы княгини Ольги
В середине X в. снова, как и после смерти Рюрика, наряду с объек-
тивными факторами в русской истории особое значение приобрел
субъективный фактор — мера таланта политического руководителя.
Страна вновь переживала династический кризис — во главе государ-
ства оказался ребенок. Год рождения Святослава точно не известен, но
исторические предания, записанные в Начальном своде и повторен-
ные в ПВЛ, уверенно утверждают: «А Олга же бяше в Киевь съ сыномъ
своимъ дьтьскомъ Святославомъ <...>»; «<...> и суну копьем Свято-
славъ на древляны, и копие летъ сквозь уши коневь, бь бо велми
дьтескъ» [НПЛ. С. НО, 112-113; см. также: ПВЛ. 1996. С. 27, 28].
Святослав Игоревич был еще совсем юн, а потому нуждался в регенте.
После смерти Рюрика таким регентом стал, вероятно, дядя по матери
Олег, после гибели Игоря — Ольга, мать юного правящего князя.
В древнейших летописных сводах одинаково указывается проис-
хождение Ольги из Пскова [НПЛ. С. 107; ПВЛ. 1996. С. 16]. Ее имя —
скандинавское по происхождению. М. И. Стеблин-Каменский возвел
его к древнешведскому H(i)aelgha, которое восходит к слову heilagr —
‘святой’ [Стеблин-Каменский М. И. 1955. С. 240]. Именно в скандинав-
ской форме называет византийский император Константин Багряно-
родный «княгиню Росии» Ольгу — ЕХуа, которую он дважды торже-
ственно принимал в своем великолепном дворце Магнавре и вел с ней
переговоры (см. далее). Указание отношения к святости в ее имени,
вероятно, отражает совмещение светского и сакрального, свойствен-
ных личности и деятельности германских правителей, древним коро-
лям и конунгам. Таким образом, можно предположить, что Ольга про-
исходила, как и ранее Олег, из рода конунгов, которые теперь служили
русскому князю. В XVI в. в русских исторических произведениях по-
явилась легенда о том, что Ольга была простой по происхождению
девушкой, с которой Игорь встретился во время охоты [ПСРЛ. Т. 21.
1-я пол. С. 7]. Но это — легенда литературного происхождения или
записанное местное предание, которое переосмыслило летописную
182
мнись об Ольге и соотнесло се с определенной местностью в Псков-
> кой земле (вероятное позднее книжное влияние на народную легенду
> княгине Ольге отмечала ранее Е. А. Рыдзевская [ Рыдзевская Е. А.
1978, прим.еч. 125]). Летописец Переяславля Суздальского (XV в.), от-
p. окающий Владимирский летописный свод XIII в. [см.: Творогов О. В.
1987. С. 234—235] и дополненный внелетописной информацией, по-
добных сведений не содержит, да и в летописных сводах вплоть до
конца XV в. таких известий нет ]см.: ПСРЛ. XXV. С. 343].
Происхождение Ольги из княжеского рода объясняет, почему она
одна и ее сын стали единственными в наследовании власти. Объясняет
по и се последующие решительные, властные действия. Жестоко и
кроваво подавила Ольга восстание древлян. Впрочем, ее действия по
уничтожению знатных древлянских послов-сватов, по сожжению древ-
.шнского города Искоростеня было переосмыслено в народной памяти
в виде преданий, свойственных многим европейским, включая скан-
динавов, народам [Рыдзевская Е. А. 1978. С. 195—202]. Но это подавле-
ние восстания являлось лишь необходимым условием для последую-
щей организации власти на Руси.
Устранение соперника — древлянского князя Мала лишь утверж-
дало преемственность княжеской власти династии Рюриковичей и го-
сударственной структуры в целом. Последующие действия Ольги сви-
детельствуют, что она осознала необходимость дальнейшего развития
социально-политического строя Руси.
Начальный свод и ПВЛ, сохранившие слои русского летописания
середины — второй половины XI в., сообщают под 6454/946 г., то есть
через 100—150 лет после произошедших событий, о государственных
преобразованиях княгини Ольги (для последующего анализа условно
выделим в текстах основные блоки информации).
ЛЛ
I) И и де Вольга по
Дерьвстеи земли сь сынъмъ
евпимь и сь дружиною, ус-
тавляющн уставы и уро-
ни, /и/ суть становища ее
и ловища.
2) Иде Вольга Новуго-
(тду и устава по Мьсте
повисты и дани, / по Лузе
оброки и дани;
3) /и/ ловища ея суть
по всей земли, знаменья, и
и юта, и повосты, и сани
се отпять въ Плесков е и
>!<> <(•?« дьие,
4) н по Днепру пере-
li чипа и по Десне, и есть
ИЛ
1) И иде Олга поДеревь-
скои земли сь сыномь сво-
имь и дружиною своею, ус-
тавляющн уставы и уро-
кы, и суть становища ея
и ловища ея.
2) Иде Олга Иовугоро-
ду и уставп по Месте по-
госты и дань, и по Лузе
погосты и дань и оброкы;
3) и ловища ея суть по
всея земли, и знаменья, и
места, и погосты, и сани
ея стоять вь Плесков е и
до сего дни,
4) и по Днепру пере-
весища и но Десне, и есть
НПЛ
I) И иде Олга по Де-
ревьстеи земле сь сыномь
своимь и с дружиною
своею, уставляющи уста-
вы и урокы; и суть стано-
вища ея и ловища.
2) Иде Олга к Новуго-
роду и устава по Мьсте
погосты и дань,
3) и ловища ея суть по
всей земли, и знамение, и
места по всей земли, и
погосты, а санки ея сто-
ять во Пьскове и до сего
дни,
4) /ю Днепру перевеси-
ща и села и по Десне есть
183
село ее Ольжичи и доселе: село ея Ольжичи и до сего село ея и deceit: и въври-
и изрядивши, выроится къ дни: изрядивши, възрати- тися къ сыну своему Кые-
сыну своему Киеву. ся къ сыиу своему в Киевъ ву <...>
<...>
А. А. Шахматов отмстил вставочный характер второго блока ин-
формации — местные новгородские сведения об «устроениях» Ольги в
землях по Мете и Луге [Шахматов А. А. 1908. С. 110—И 1, 171 —173|.
Соединение двух летописных текстов о деятельности Ольги в Древ-
лянской и Новгородской землях подчеркивал и Б. Д. Греков. Он обра-
тил внимание также на то, что летописец, сочетая в конце XI в. про-
шлое с настоящим, отсылал читателей к реалиям новейшего времени;
сани княгини Ольги стоят во Пскове до сего дня, есть село ее Ольжичи
и доселе [Греков Б. Д. 1953. С. 301—302]. Учитывая эти источниковед-
ческие наблюдения, отметим содержание основных блоков информа-
ции того летописного текста, который находился в их основе. Он объе-
динил разные по времени эпизоды государственной деятельности Ольги
в качестве регента.
I. После подавления восстания в Древлянской земле она «уставля-
ет» уставы, уроки, становища, ловища.
2. Второй, третий и четвертый блоки информации, хотя и находят-
ся в указанных летописных сводах в виде единой записи под 6455/
947 г., содержат различающуюся информацию. Во втором блоке ука-
зывается путешествие Ольги в Новгород и «уставление» ею по Мете
погостов и дани (ЛЛ, ИЛ, НПЛ), по Луге — оброков и дани (ЛЛ) или
погостов, дани и оброков (ИЛ). Исследователи, обращаясь к анализу
уставной деятельности Ольги, выбирали один из этих вариантов, обычно
не обосновывая текстологически свой выбор. И. Я. Фроянов попытал-
ся доказать свой выбор варианта. Из Лаврентьевской и Ипатьевской
летописей он выбирает чтение второй. Но обоснование его не тексто-
логическое. Вместо текстуального анализа он пишет, что ПВЛ в соста-
ве Лаврентьевской летописи «говорит об оброках» только по Луге, «умал-
чивая при этом» «уставление» здесь погостов. Поэтому в различиях
уставной деятельности Ольги на Мете и Луге, по Лаврентьевскому спис-
ку, он также видит не следствия истории текста, а «явную непоследо-
вательность действий княгини» или «оплошность летописца в переда-
че событий», «склоняясь» к «оплошности летописца». Поэтому он счи-
тает, что Ипатьевская летопись содержит более правильное чтение.
«Уставление» Ольгой указанных там, как и в Лаврентьевском списке
ПВЛ, оброков на Луге он устраняет, приводя чтение НПЛ о погостах и
дани на Мете, и резюмирует в качестве доказательства; «И далее об
оброках ни слова». Но ученый не сообщает своим читателям, что и об
уставной деятельности Ольги на Луге в НПЛ нет «ни слова». Не допус-
кая здесь дефектности текста Начального свода и следующих за ним в
составе новгородского летописания сводов, И. Я. Фроянов ссылается
184
па Архангслогородский летописец, где также «говорится о дани без
каких-либо упоминаний об оброке». Поэтому он приходит к мнению,
что Ольга взимала па Луге и Мете с племен води и веси (об ошибочно-
сти, по нашему мнению, последнего суждения см. далее) только дань
как единственную форму платежа (здесь и далее приходится подробно
приводить доказательства И. Я. Фроянова и вследствие особенностей
авторского стиля цитировать их, поскольку мы приходим при изуче-
нии общественного строя Руси IX—XIII вв. к противоположным выво-
дам) {Фроянов И. Я. 1996. С. 428—429|. Между тем А. Н. Насонов пре-
дупреждал против иллюстративного использования Архангелогород-
ского летописца, отмечая, что А. А. Шахматов сначала привлекал его
для реконструкции Начального свода, хотя в нем встречались сокра-
щения, но затем отказался от этого, поскольку данный источник слиш-
ком поздний {Насонов А. Н. 1969. С. 21]. Но вопрос о различиях в
рассматриваемых текстах ПВЛ по Лаврентьевскому и Ипатьевскому
спискам остается. Ответ на него осложняется тем, что список Началь-
ного свода, вошедшего в НПЛ младшего извода, содержал сокраще-
ние — отсутствовал текст об уставной деятельности княгини Ольги на
Луге. Решение данного вопроса следует искать в текстологическом
анализе, а не на уровне обыденного сознания, подозревая летописца в
•оплошности», а княгиню в «явной непоследовательности действий».
Если сопоставить тексты условно выделяемого блока информации
об уставной деятельности княгини Ольги,
ЛЛ
по Мьстк повосты
и дани
и по Лузь [повосты]
оброки
и дани
ИЛ
по Мьсть погосты
и дань
и по Лузь погосты
и дань
и оброкы
то окажется, что оба списка ПВЛ содержат одинаковую информа-
цию об уставной деятельности княгини Ольги: по Мете были уставле-
ны погосты и дани, по Луге — погосты, оброки и дани. Возможно, при
переписывании водном из сводов, предшествовавших Лаврентьевской
летописи, повосты по Луге выпали. В равной мере можно предполо-
жить, что слово оброки было пропущено в записи о деятельности Оль-
ги на Мете еще в Начальном своде, в использованном в нем источнике
пли в списке, который был использован при написании ПВЛ. Но важ-
но, по нашему мнению, анализировать тексты древних русских лето-
писных сводов комплексно, корректно использовать поздние по вре-
мени написания летописи, чтобы не архаизировать историческую дей-
i |пителы|ость Руси середины X в. Таким образом, источниковедче-
< кий анализ подтверждает широко распространное в научной литера-
lypc XVIII—XX вв. мнение об «уставлении» княгиней Ольгой погостов
185
и развитии податной системы в виде даней и оброков (с различиями в
интерпретации), а не «нормирование» свойственной племенному об-
ществу дани, как думает И. Я. Фроянов.
Третий комплекс информации о государственной деятельности кня-
гини Ольги может рассматриваться как составная часть предшествую-
щего текста. Об этом свидетельствует последовательность его изложе-
ния и указание саней Ольги во Пскове. Но в предшествующем тексте
под 6455/947 г. понятия земли нет. Там указаны лишь территории к
северо-западу и к востоку от Новгорода. Дсрсвская земля названа в со-
общении об уставной деятельности Ольги после подавления восстания
древлян. Поэтому содержание и значение условно выделяемого третье-
го комплекса информации следует установить через анализ текста (Лав-
рентьевский и Ипатьевский списки ПВЛ и НПЛ см. выше).
I) В Деревской земле «уставлены»
уставы
уроки
и есть ее становища
и ловшца.
2) По Мете и Луге «уставлены»
погосты
дани
оброки
3) По всей земле есть ее ловшца
знаменья
места
погосты
Сопоставление этих трех комплексов информации о деятельности
княгини Ольги указывает, что третий комплекс лишь частично совпада-
ет с первым и вторым, содержа собственную информацию. Отсюда сле-
дует, что он не является продолжением первых двух, а имеет самостоя-
тельное значение. В нем сообщается, что ловища, знаменья, места и
погосты княгини Ольги находятся «по всей земле», то есть по всей тер-
ритории Русского государства, а сани ее стоят во Пскове во время напи-
сания данной летописи [Шахматов А. А. 1908. С. 111]. Понятия земля
или вся земля в значении ‘страна, государство’ обычны для русской пись-
менности XI — первой трети XII в. Чаще они встречаются с определени-
ем — Русьская земля. Такое осознание целостности страны отмечается в
первых же сохранившихся памятниках письменности. Иларион в «Слове
о Законе и Благодати», написанном и произнесенном в 1040-е гг., под
«нашей землей» подразумевает всю страну: «Похвалимъ же и мы, по
силъ нашей, малыими похвалами великаа и дивнаа сътворьшааго наше-
го учителя и наставника, великааго кагана нашеа земли Володимера <...>.
Не въ худъ бо и пев t дом £ земли владычьствоваша, нъ въ РуськЁ <...>»
|БЛДР. 1997. Т. 1. С. 42, 44, курсив наш. — М. С.]. Поэтому нет основа-
ния думать, что слова летописца «и ловища ея суть по всей земли, знамя-
нья и мвета и повосты» относятся только к тем районам, где жило фин-
но-угорское население по Луге и Мете, как думает И. Я. Фроянов, точ-
нее, на Нижней Луге и Верхней Мете, где оно тогда реально находилось
186
ша эгих реках уже жили восточные славяне), или только па Севсро-
lanaae Руси. В данном контексте, представляется, речь идет о всей стра-
не. Позднее, когда в глухих районах Поволжья восставшие волхвы шли
<>| Ярославля к Белоозеру, путь их пролегал от погоста к погосту («И
ноидоста по Волзь, кдь приидуча в погость, ту же нарекаста лучьшиь
жены, глаголюша <...>»). Обобщающий эти события рассказ помещен в
ПВЛ под 6579/1071 г., но этот регион, освоенный в составе Русского
осударства в X — первой половине XI в., характеризуется, вероятно, со
t uoB участника событий Яна Вышатича, как уже обладающий системой
погостов [ПВЛ. 1996. С. 74, см. также с. 328—330 и след.|.
Таким образом, можно считать, что условно выделяемый третий
комплекс информации о деятельности княгини Ольги имеет общерус-
ское содержание, со своим собственным объемом информации.
Четвертый комплекс сведений также имеет самостоятельное значе-
ние, но в отличие от предшествующего имеет территориально и содер-
жательно ограниченную информацию. Согласно ПВЛ, по Днепру и
Десне есть перевесища княгини Ольги, а ее село Ольжичи существует
но время написания летописи. В Начальном своде в составе НПЛ ука-
шны «перевесища и села» по Днепру и Десне, но сохранившееся до
времени летописца село не названо. То есть в условно выделяемом
четвертом комплексе информации указаны господские владения Оль-
ги в Южной Руси.
Завершает этот свод сведений о государственной и хозяйственной
деятельности княгини Ольги фраза: «И възратися къ сыну своему Ки-
еву <...>» (НПЛ). Она принадлежала, вероятно, ко второму комплексу
информации, начинавшемуся словами: «Иде Олга к Новугороду <...>».
Такое завершение свидетельствует о том, что автор Начального свода
целенаправленно объединил эти собранные им сведения в единое по-
вествование о государственной и хозяйственной деятельности княги-
ни. Оно же указывало на общерусский характер этой деятельности.
А. А. Шахматов отметил искусственность фразы, завершающей данное
повествование \Шахматов А. А. 1908. С. 111]. Но в Начальном своде
как историческом произведении она ясно указывала то содержание
событий, о котором хотел сообщить летописец. Такое значение этой
фразы как завершающей и объединяющей предшествующее повество-
вание понял автор ПВЛ, который добавил к ней емкое по содержанию
слопо «изрядивши». И. И. Срезневский раскрывает содержание глаго-
ла «изрядити» в данном контексте как ‘распорядиться’ [Срезневский.
I. Стб. 1080]. Д. С. Лихачев и О. В. Творогов переводят его описатель-
но: «И так, установив все» [ПВЛ. С. 166; БЛДР. 1997. Т. 1. С. 109[. Но
можно сохранить в переводе однокоренное слово с тем же содержани-
ем: «Установив такой порядок <;..>» [Словарь русского языка XI—XVII
>т. 1979. Вып. 1. С. 208; Словарь древнерусского языка (XI—XIV вв.).
1991. Т. IV. С. 93], что в равной мере относится ко всем видам ранее
>к|| Яш ной деятельности Ольги.
187
Данные летописные материалы свидетельствуют, что княгиня Оль-
га осуществила в середине X в. значительную реформу Русского госу-
дарства. Погосты — места временных остановок князя или княжих
мужей с дружинами во время полюдья — она реорганизовала в центры
постоянного княжеского административно-судебного управления в
сельской местности. Такое «уставление» погостов наряду с уже форми-
рующейся системой городов с волостями во главе с княжескими по-
садниками имело следствием замену на Руси древнего племенного де-
ления территориальным. Данные летописные материалы свидетельству-
ют о княжеском господском хозяйстве середины X в. В его состав вхо-
дили заповедные княжеские леса, в которых «знамениями» были отме-
чены их границы, борти, ловища и перевесища, а также дворы, села,
города, неукрепленные гордские поселения — «места». Эти измене-
ния в которых участвовала княгиня Ольга в качестве правителя-ре-
гента при юном Святославе Игоревиче, способствовали, по нашему
мнению, дальнейшему развитию социальных и государственных струк-
тур, формированию политически единого государства [ Свердлов М. Б.
1983. С. 62—74, 89].
Эти наблюдения были опубликованы 20 лет тому назад в контексте
дискуссий 50-х — начала 80-х годов об общественном строе Руси IX—
XIII вв. [историографический обзор см. ранее, с. 22—27]. Ныне И. Я.
Фроянов повторил свое мнение о большом значении рабовладения у
восточных славян X в. и о существовании у них племенного строя,
отрицая существование в этот период Русского государства. В отече-
ственной и зарубежной литературе встречаются ссылки на эти идеи
как на доказанные, а В. Т. Пуляев не сомневается, что книга И. Я.
Фроянова «Рабство и данничество у восточных славян: (VI—X вв.)»
(СПб., 1996), «станет заметной вехой в познании отечественной исто-
рии» [Пуляев В. Т. 1996. С. 7]. Поэтому в данном исследовании кня-
жеской власти на Руси мы не можем продолжить разыскания, основы-
ваясь только на полученных ранее выводах. Приходится рассмотреть
аргументы противоположной по содержанию теории для выявления
степени их научной обоснованности, тем более что И. Я. Фроянов
значительную часть своего труда посвятил критике наших работ.
Как следует из рассмотренной ранее информации древнейших рус-
ских летописных сводов о деятельности княгини Ольги, И. Я. Фроя-
нов использовал ее целенаправленно для архаизации общественного
строя Руси середины X в. (способы его доказательств приходится далее
излагать по необходимости кратко).
При анализе летописной записи об Ольге в Древлянской земле,
«уставляюши уставы и урокы», ученый выбирает в «Материалах для
словаря древнерусского языка» И. И. Срезневского не основные свет-
ские значения глагола yemaeumu — ‘установить, постановить’ в рус-
ской письменности XI—XII вв. (в применении к юридической практи-
ке ср.: «Правда уставлена руськои земли, егда ся съвокупилъ Изяславъ,
188
Нссполодъ, Святославъ ст. 18 КП; «яко же Ярославъ судилъ,
нжожс и сынове его уставита», ст. 2 ПП), а дополнительные значения
п (ерминологически неопределенной церковной литературе этого вре-
мени ‘положить, назначить’, что лишает использованный летописцем
г ни ол конкретного социального и юридического содержания.
Слово устав И. Я. Фроянов также раскрывает не через основные
шачепия в русских письменных памятниках — ‘постановление1, ‘ус-
1.П1, законы, совокупность законов или правил’, а выбирает в тех же
Материалах для словаря древнерусского языка» И. И. Срезневского
ниюлнительные значения в переводных и болгарских памятниках —
предел, граница’. В понятии урок И. Я. Фроянов отмечает его основ-
ное значение — ‘плата, подать, налог’. Но в избранных ученым значе-
ниях слов летописная запись приобретает странное содержание: в Дрсв-
1ннской земле княгиня Ольга положила (назначила) пределы (грани-
мы) и плату (подать, налог). Тогда он упрекает летописца в том, что
or плохой стилист: «Обращает внимание некоторое языковое нагро-
мождение, похожее на тавтологию: “уставляющи уставы”». Ученый
усграняет мешающее ему слово уставы, ссылаясь на чтение Летописца
Переяславля Русского, сложного по составу краткого летописца XV в.,
|дс этого слова нет. Но снова летописный текст использован иллюст-
ративно, поскольку в научном труде его информация может учиты-
па । вся только после специального источниковедческого анализа, а дан-
ный текст основательно переработан, сокращен и дополнен |см.: ПСРЛ.
I 41. С. 17|.
Так И. Я. Фроянов, по его мнению, обосновал вывод: «Тут, несом-
ненно, речь идет об определении платежей, взимаемых с древлян па
основе двустороннего соглашения, скрепленного, надо думать, клят-
1Н1Й жителей Древлянской земли и присягой Ольги <...>» [Фроянов
И Я. 1996. С. 401]. Но такое соединение интерпретации и внсисточ-
ннковой информации не соответствует содержанию летописного тск-
> ;< «уставляющи уставы и уроки», значение которого раскрывается, по
нашему мнению, в основных значениях этих слов в XI—XII вв.: «уста-
манливая юридические нормы и подати».
При определении «становищ» и «ловищ» княгини Ольги в земле
древлян И. Я. Фроянов не рассматривает семантику этих понятий как
источник исторической информации. Он обращается к обычному в
ст трудах, но не доказанному приему сопоставления Руси па стадии
развитого железного века с народами на уровне каменного века, в дан-
ном исследовании — Новой Гвинеи и Австралии. И. Я. Фроянов пи-
нит о поведении древних людей, которые в незнакомой стране испы-
н.1Нали чувство, будто идут по заколдованной земле, а потому прини-
мали меры, чтобы охранить себя от демонов, обитающих в ней, и от
магических способностей ее жителей, перечисляя, по Д. Д. Фрезеру,
рл П1ыс ритуальные действа в данной связи. Не доказав тождество «мсн-
|.1лыюсти» русской княгини середины X в. и людей каменного века и
189
нс желая сказать, что Ольга «поступала точно так же», ученый пишет о
том, чего пет в исторических источниках: «Она остерегается посещать
грады древлян, имевшие, между прочим, сакральное значение для ме-
стного населения и потому внушающие опасность сторонним лицам,
и устраивает отдельные становища, как бы создавая вокруг себя обере-
гаемое Полянскими богами пространство. <...> Находясь в станови-
щах, Ольга, конечно, молилась своим богам, приносила им жертвы,
чтобы поддержать божественное благоволение к себе и тем, кто был с
нею. Жертвенному умерщвлению подвергались не только люди, но звери
и птицы, возможно, священные с точки зрения верований древлян».
Из всего этого (осаду Искоростеня в том же стиле приходится опус-
тить) И. Я. Фроянов делает вывод: «Устройство “становищ” и пребы-
вание в них сопровождалось, по всей видимости, молениями и треба-
ми, призванными обеспечить безопасность пришельцев и успех зате-
янного ими дела. Нельзя было поэтому обойтись без ловли птиц и
зверей, приносимым в жертву Полянским богам, то есть без ритуаль-
ной охоты. <...> Следовательно, “становища” и “ловища”, составляя
некое сакральное единство, дополняли функционально друг друга»
[Фроянов И. Я. 1996. С. 406—4121- Но все эти наблюдения основаны на
внеисточниковых посылках, соотнесенных с представлениями людей
каменного века. Историческим источникам о Руси середины X столе-
тия они противоречат. Для исторических преданий, летописцев и древ-
нерусских читателей древлянские города были лишены сакрального
значения. Напротив, как записано в ПВЛ, «Ольга же устръмися съ
сыномъ своимъ на Искоростънь городъ <...>. И стоя Ольга лъто цъло,
и не можашс взяти города». Поэтому предание вкладывает ей в уста
полные материального содержания слова: «А вси ваши городи переда-
шася мнъ и ялися по дань <...>» (текст Лаврентьевской летописи в дан-
ном месте дефектен, поэтому приводим его по Ипатьевской).
В летописном тексте уставная деятельность Ольги в Древлянской
земле отнесена только к уставам и урокам. Становища и ловища отде-
лены от них глаголом суть, составляющим с этими существительными
самостоятельное предложение. Напомним, что данный текст представ-
ляет собой, вероятно, свод сведений о деятельности княгини Ольги.
Поэтому использованная в нем лексика не унифицирована с другими
комплексами информации, а потому сохранила особенности своего
источника, что соответствует принципам «ансамблевого строения»
(Д. С. Лихачев) летописного свода. Становище, по письменным памят-
никам XI—XII вв. и в данном контексте, — ‘стоянка, стан’ [Срезнев-
ский. III. Стб. 491]. Последующее развитие термина А. Н. Потебня
определил как ‘стан, станция для князей, княжих мужей и тиунов,
наезжавших для дани’ [см.: Преображенский. II. С. 85; Фасмер. III. С. 295;
Филин Ф. П. 1949. С. 295].
Таким образом, изменение семантики становища сближает его с
погостом в содержании их функций. Б. А. Романов отметил связи ста-
190
повищ и ловищ как начальных форм «окняжения» дальных лесных
краев, вслед за которыми возникали погосты [Романов Б. А. 1947. С. 165].
Обобщая эти наблюдения, можно предположить, что рассматриваемая
летописная запись терминологически отразила начальный этап дея-
тельности княгини Ольги в Древлянской земле, возможно, и местные
особенности, сохранившие понятие становища. Они представляли со-
бой станы, где останавливалась княгиня и княжие мужи с дружинами.
Как давно отмечено, они могли совмещаться с ловищалш — ‘местами
для звериной и рыбной ловли’, ио их сакральных функций, в отличие
от мнения И. Я. Фрояпова, ни в исторических источниках, ни в лекси-
ческом и историческом анализе не прослеживается [Соловьев С. М. 1959.
Кн. I. 1959. С. 156; Аристов Н. С. 1866. С. 12; Срезневский. II. Стб. 38;
Филин Ф. П. 1949. С. 146; Львов А. С. 1975. С. 166]. При таком понима-
нии этих терминов ловища представляли собой княжеские территории,
где останавливающиеся в становищах княжие мужи и дружинники
охотились и ловили рыбу, что придавало им статус княжеской земель-
ной собственности в Древлянской земле.
В интерпретации уставной деятельности княгини Ольги по Мете и
Луге И. Я. Фроянов также заменяет данные русских исторических ис-
точников недоказанными, по нашему мнению, аналогиями с «перво-
бытными племенами», в частности, с племенами на стадии каменного
века Австралии и Новой Гвинеи. Для доказательства мнения, что Оль-
га «уставляла» погосты там, где обитали финно-угорские племена, уче-
ный, как и 22 года тому назад [Фроянов И. Я. 1974. С. 115], ссылается
на заведомо устаревшие мнения, не учитывающие, что на Мете и Луге
находилась зона славянофинского синтеза, причем районы компакт-
ного расселения финно-угорских племен находились на Верхней Мете
и Нижней Луге (см. также выше) [Булкин В. А., Дубов И. В., Лебедев
Г. С. 1978. С. 64—81; Финно-угры и байты в эпоху средневековья. 1987.
С. 34—42, 52—64]. Поэтому его мысль, что «поначалу, погосты — это
специально отведенные места, предназначенные для встреч и контак-
тов местных финно-угорских племен с чужеземцами», тогда как Ольга,
•опираясь на существующие традиции финно-угорских племен, обо-
шачила сакрально защищенные места сбора дани» [ Фроянов И. Я. 1996.
С, 424], не представляется обоснованным. В этом определении не учтен
также: I) восточнославянский генезис погоста как социально-полити-
ческого явления, что семантически выражено в самом понятии; 2) отне-
сение погоста именно к восточнославянской среде Русского государ-
ства, что сохранилось в традиции Новгородской земли: «кто купець,
готь въ сто; а кто смердъ, а тот потягнеть въ свои погость; тако пошло
(исконно, исстари. — М. С.) Новегородъ» (напомним, что смерды и
новгородцы составляли в 1018 г. основу войска Ярослава Мудрого в
борьбе за власть в Киеве) ]ГВНП. С. 13 (договорная грамота 1268 г.
Новгорода с тверским великим князем Ярославом Ярославичем; о дате
||)пмоты см.: Янин В. Л. 1991. С. 147—150); НПЛ. С. 15. Мнение И. Я.
191
Фроянова о смердах как о «покоренных племенах, обложенных да
ныо» — «внешние смерды» и рабах-пленниках, посаженных на кня-
жеские земли — «внутренние смерды» [Фроянов И. Я. 1974. С. 119, 1251
не объясняет информацию этих и других исторических источников о
смердах как лично свободном и зависимом сельском населении Руси
XI—ХШ вв. [см.: Свердлов М. Б. 1983. С. 135—149 (см. там же литера-
туру вопроса)]. 3) Не учитывает И. Я. Фроянов и распространение по-
гостов в XI — первой трети XII в. в Ростовской земле, в Смоленском
княжестве, где в погостах — центрах сельских районов собиралась все
та же дань (дани) — подати: «У Вержавлянех у Великих 9 погости, а и
тех погостех платит кто же свою дань <...>» [ПВЛ. 1996. С. 76; см
также историографию: там же, с. 497—499, 629—630; ДКУ. С. 14Г; Щапов
Я. Н. 1963; Поппэ А. 1966; Алексеев Л. В. 1980. С. 21—23, 43—62).
И. Я. Фроянов не раскрывает своего понимания дани (даней), ко-
торые были «уставлены» княгиней Ольгой в Древлянской земле, по
какому принципу и как часто она собиралась. Ранее ученый писал, что
дань (в соответствии с его суждением о «внешних смердах») «являлась
самым распространенным по тому времени видом грабежа», сейчас он
отметил: «Сведения же о данях идут постоянно целым потоком» {Фро-
янов И. Я. 1974. С. 125; 1996. С. 429]. В данной связи можно лишь
заметить, что на территории формирующегося и развивающегося Рус-
ского государства в конце IX — X вв. и до XV—XVI вв. понятие дат,
(дани) являлось обобщающим названием податей, натуральных, денеж-
ных или денежно-натуральных. К тому же регламентированное еже-
годное взимание точно уставленных меха белки или куницы от ды-
ма=дома — хозяйства малой семьи является не данью с завоеванного
народа, а государственной податью.
О текстологически недоказанном, по нашему мнению, отрицании
И. Я. Фрояновым оброков, уставленных княгиней Ольгой по Мете и
Луге (в летописной записи речь идет только о данном случае), мы уже
ранее писали. Что касается содержания этого редко используемого
понятия в русской письменности XI—XII вв. в рассматриваемом лето-
писном тексте, то следует отмстить его близкую однокоренную форму
со словом урок и их содержание — ‘точно уговоренное’, ‘точно уста-
новленное’ (оброка — урокъ, оброкы— урокы). Поэтому можно предпо-
ложить, что слово оброкы было вписано в Начальный свод, ПВЛ или
их протографы ошибочно, поскольку первоначальный текст был де-
фектным (это отразилось в различии их записей о действиях княгини
Ольги на Мете и Луге, несмотря на единство региона Северо-Запада и
времени).
Отсюда следует, что известия о деятельности княгини в Древлян-
ской земле и на Северо-Западе относятся к разным ее периодам н
различны по содержанию. Если в первом случае ее задачи определя-
лись интеграцией в составе Русского государства земли древлян после
их восстания, то во втором Ольга отправилась в Новгород, в то время
192
ichci нителыю новый город, который в середине X в. только формиро-
n.uioi, по уже являлся политическим и административно-судебным
пен।ром: в конце правления князя Игоря там номинальным князем-
наместником являлся малолетний Святослав, тогда как прекрасно ин-
формированный византийский император Константин Багрянородный
iiHCiui о Новгороде как об одном из центров одной страны — «Росии»
\Инин В. Л. 1994. С. 17—18; Константин Багрянородный. 1989. С. 44, 45,
HI—312] (см. также ранее, с. 155—156).
Таким образом, деятельность княгини Ольги в качестве правителя-
|кч сита при юном Святославе Игоревиче осуществлялась в динамично
развивающемся в X в. обществе и государстве. Не останавливалась эво-
люция основных отраслей экономики — сельского хозяйства, ремесла
в торговли. Патриархальные большие семьи распались, и сложились
малые и неразделенные (отцовские и братские) семьи как определяю-
щие типы семейной организации, которые стали основой соседских
|срриториальных общин при индивидуальной и в редких случаях ма-
лосемейной правовой ответственности. Уже существовавшие ранее
(осударственные институты княжеской династии, княжеской админи-
стративно-судебной и военной администрации (посадники в городах с
волостями и воеводы), податей от хозяйства малой семьи и повиннос-
тей Ольгв дополнила реформированием уже существовавших погостов
кпк мест постоянных остановок князя и княжих мужей с дружинами
но время полюдья в сельские центры постоянного княжеского адми-
нистративно-судебного управления. «Уставление» уроков (оброков) —
определенных сумм от сельских местностей в дополнение к уже суще-
ствовавшим урокам от городов являлось последовательным дополне-
нием и развитием формирующейся системы погостов и податей | Свер-
длов М. Б. 1983. С. 23-105; 1997. С. 176-188].
Вследствие этих преобразований племенные институты местных
князей и народного вечевого самоуправления, ограниченного местны-
ми общинными задачами, уничтожались, а племенные княжения по-
степенно интегрировались в составе политически единого Русского
государства. Их названия исчезают со страниц летописи при изложе-
нии событий XI в., хотя традиционные региональные особенности и
диалектное членение сохраняются {Седов В. В. 1999. С. 230—279]. Та-
ким образом, реформы княгини Ольги способствовали росту значения
государственных институтов в общественно-политической жизни Руси
середины — второй половины X в. Оборотной стороной этого процес-
са стало сужение поля народного самоуправления. Племенные народ-
ные собрания, ограниченные в своих социальных и политических воз-
можностях уже в племенных княжениях, исчезли по мере их интегра-
ции а составе Русского государства, в городах и городских волостях
мннрого княжескую административно-судебную власть осуществляли
княжие мужи. Поэтому, судя по относящейся к XI — первой трети ХП
и информации летописных источников и Русской Правды, об ограни-
1>к IMIH
193
чснных юридических правах верви — соседской общины (см. далее, с.
526—527) и широком значении слова вече, от ‘заговора’ и ‘восстания’
до ‘всеобщего собрания городского населения в чрезвычайных обстоя-
тельствах’, можно предположить, что народное самоуправление было
ограничено сельскими общинами, в городе — общинами улиц, отдель-
ных районов, а по мере формирования — городских концов, где они
появлялись | Свердлов М. Б. 1983. С. 49—56, см. там же литературу воп-
роса]. Как показал еше В. О. Ключевский, с развитием городов в XII в.
значение городского веча как института местного самоуправления вы-
росло (Ключевский В. О. 1956. С. 192—194).
Таким образом, реформы княгини Ольги способствовали дальней-
шему развитию государственной структуры во главе с великим князем
и управляемой великокняжеской властью к целостности.
В период детства и отрочества Святослава княгиня Ольга являлась
реальной главой государства. Как отмечено ранее, она осуществляла
верховные правительственные функции: подавила восстание древлян,
провела реформы по организации системы погостов и совершенство-
ванию податной системы.
Ольга руководила и выросшим княжеским господским хозяйством.
В его состав входили, как следует из восходящих к середине X в. исто-
рических преданий об Ольге, не только рассмотренные ранее ловища —
‘места для ловли зверей и рыбы’, знамения — ‘знаки собственности,
значки, отмсты’, перевесища — ‘места охоты на птиц’, которые свиде-
тельствуют о вхождении в состав княжеского господского хозяйства
лесов для охоты и бортничества, особых мест для ловли птиц и рыбные
тони. В числе владений княгини Ольги ПВЛ упоминает также село:
«<...> и есть село ее Ольжичи и доселе» ]ПВЛ. 1996. С. 29]. По мнению
А. А. Шахматова, принятого А. А. Зиминым, в летописном своде 1423 г.
сохранились записи киевской Десятинной церкви о владении Ольгой
и другим селом — Будутином, которое она отдала этой церкви [Ус-
тюжский летописный свод. 1950. С. 27; ПСРЛ. IX. С. 35; Шахматов
А. А. 1908. С. 376—377; Зимин А. А. 1973. С. 54]. Кроме мест — ‘неук-
репленных городских поселений’ в состав княжеского господского хо-
зяйства входил и хорошо укрепленный пригородный замок на Днепре
(в 15—16 км севернее Киева) Вышгород, который со временем разрос-
ся в город: «<...> бь бо Вышгородъ градъ Вользинъ» |ПВЛ. 1996. С. 29;
Древняя Русь: Город, замок, село. 1985. С. 53—56, 68]. В отличие от
многочисленных исследователей, согласных с информацией этих ис-
точников, поскольку нет данных, их опровергающих, С. В. Бахрушин
писал, что Ольжичи — селение, принадлежавшее одному роду, возво-
дившему свое происхождение к единому предку. А. А. Зимин считал
это мнение убедительным. Сообщение о Будутине он опровергал вы-
водом Я. Н. Щапова о появлении церковного землевладения на Руси
во второй половине XI в., хотя этот вывод не относился к господскому
землевладению X в.. В продолжение такой интерпретации И. Я. Фро-
194
«ниц пришел к мнению о нескольких княжеских селах в X в., которые
• мподились» «с промысловыми целями» [Бахрушин С. В. 1937а. С. 168;
киши А. А. 53—54; Фроянов И. Я. 1974. С. 46—51]. Н. Ф. Котляр сомне-
вается, были ли земли при селах Ольги, но считает, что при всем кри-
Н1ЧССКОМ отношении к этим сообщениям, «нельзя их просто отки-
>1Н’|>>, Эти наблюдения он завершает мнением о «частновладельческих
пранах» Олега Святославича на Древлянскую землю, что он соединяет с
•принципом княжеского индивидуального землевладения» в XI в. [Котляр
И Ф. 1989. С. 152-153].
Впрочем, эти мнения не опровергают информации источников,
нискольку 1) название Ольжичи восходит к женскому имени Ольга,
вида как притяжательная форма от Олеге была Олговъ, Ольговъ |см.:
/порогов О. В. 1997а. С. 659, 715, 724], а потомки Олега, как известно,
навались Олговичи, 2) в известии о селе Будутине явно различаются
нт слоя информации — о владении им княгиней Ольгой и о вкладе
i ni Десятинной церкви. Поэтому А. А. Шахматов отнес пожертвова-
ние села к Малфреди^ не подвергая сомнению сам факт этого вклада
чыжсского села [Шахматов А. А. 1908. С. 377]. Вопрос о времени это-
hi вклада может обсуждаться, но он не относится к определению вла-
к пня им княгиней Ольгой.
Отсюда следует, что известия исторических источников свидетсль-
> iнуют о существовании в середине X в. комплексного княжеского
«и ыйства, включавшего села. Главным центром его управления являл-
> и великокняжеский двор. Он же продолжал оствваться княжеской
|к шденцией.
Историческая память сохранила точно соотносимые с городскими
ориентирами второй половины XI — первой половины XII в. сведения
<> .шорах княгини Ольги в Киеве: «<...> а дворъ княжь бяше в городи,
нлеже есть нынъ дворъ Воротиславль и Чюдинъ, а перевъеише бъ внъ
ipuaa, и бь внВ града дворъ другыи, идъже есть дворъ деместиковъ за
> питою Богородицею; надъ горою дворъ теремный, бъ бо ту теремъ
*.1менъ» ]ПВЛ. 1996. С. 27; в ЛЛ данный текст дефектен и дополнен по
1‘А|. Таким образом, один двор Ольги, согласно ПВЛ в редакции, вклю-
ченной в ЛЛ, находился в Киеве. «Другой двор» с каменным теремом
v миан за Десятинной церковью, но вне «города», под которым следует
понимать в данном контексте укрепления, построенные Владимиром
। ингославичем и расположенные недалеко от этого собора. В таком
ооиествовании отразился взгляд из Киева. В редакции ИЛ эти дворы
•ышаны несколько иначе: «<...> а дворъ кьняжъбяше в города, идеже
» и. пынъ дворъ Воротиславль и Чюдинъ, а перевъеише бь внъ города.
Inopt, теремныи и другыи — идеже есть дворъ демесниковъ за святою
1><>1ородицею, надъ горою. Бь бо ту теремъ каменъ» (БЛДР. 1997. Т. I.
i I04, курсив наш. — М. С.]. В этом варианте «теремной двор» не
i t ниш вне городских укреплений. Но в предании о мести Ольги древ-
мнам за убийство мужа сообщается, что теремной двор находился вне
195
города |ПВЛ. 1996. С. 27]. Так что «теремной двор», принадлежавши!!
Ольге, как следует из ЛЛ, близких к ней летописных сводов, находил
ся первоначально вне городских укреплений. С ростом города в XI и
он оказался внутри городских укреплений [опыты конкретной локалн
зации дворов Ольги и литературу см.: Каргер М. К. 1958. С. 263—267;
Раппопорт П. А. 1982. С. 113; Толочко П. П. 1978. С. 92—93; Килие-
вич С. Р. 1982. С. 37-42].
Как следует из совпадающей информации двух редакций ПВЛ в со
ставе ЛЛ и ИЛ, у княгини Ольги было два двора. Один находился в горо-
де, другой — вне городских укреплений. «Теремной двор» являлся кня
жеской резиденцией для жизни и отдыха вне города, без отрицательных
для княжеской семьи обстоятельств средневековой городской жизни (мно-
голюдность, грязь, возможность неожиданного нападения горожан).
Особое место князя и княжеской власти в социально-политической
структуре Русского государства в регенство княгини Ольги определено
в до сих пор мало привлекаемом в трудах по истории Руси X в. сочине-
нии византийского императора Константина Багрянородного «О це-
ремониях императорского дворца». Автор использовал в нем инфор-
мацию дворцового Устава о торжественных приемах иноземных пра-
вителей и посольств с участием императора и членов его семьи. Эти
описания приемов, наполненных значительным символическим содер-
жанием, очень информативны. Приемы, в которых принимал участие
августейший автор книги «О церемониях», видимо, особенно точны,
поскольку он являлся очевидцем происходивших событий. В числе опи-
саний императорских приемов в книге Константина Багрянородного
содержится и подробное описание двух приемов императорской семь-
ей княгини Ольги и сопровождавших ее лиц.
Относительно времени этих приемов в научной литературе ведется
дискуссия. Данному вопросу посвящена значительная литература. Его
решение осложнено другой, связанной с ним проблемой, — определе-
нием времени крещения княгини Ольги. Сам император года этих при-
емов не указал. Поскольку в книге названы дни приемов, среда 9 сен-
тября и воскресенье 18 октября, то год устанавливался 957. Г. Г. Литав-
рин предположил, что данные события имели место в 946 г., в котором
эти числа также приходились на указанные дни недели [новейшую ли-
тературу, посвященную этому вопросу см.: Свердлов М. Б. 1996. С. 609].
Анализ данной проблемы — особая тема исследований. Мы рассмотрим
только один из сюжетов — отражение в повествовании Константина
Багрянородного социально-политической структуры Руси периода ре-
гентства Ольги [конкретный анализ состава ее посольства к императо-
ру, а также его даров участникам посольства см.: Литаврин Г. Г. 1982].
Император называет Ольгу «архонтиссой Росии» (тт)с архорт!ааг]с
' Pwoiac) [здесь и далее греческий текст см: Constantini Porphyrogeniti. 1829.
Vol. I. P. 594—598; новейшие переводы на русский язык: Литаврин Г.
Г. 1981. С. 42—44; 2000. С. 360—364], то есть для него она являлась
196
они нней-правитсльницей всей страны. Именно «правительницей и
• от иней росов» (еп тт)с pyepdvoc кон rfjc dpxovTiar]c”EXyac тыр'Рыс)
11 in.иia она в 15 главе второй книги труда Константина «О цсрсмопи-
м императорского дворца» в отличие от иноземных «послов», которых
император принимал в том же великолепном дворцовом здании — «ве-
ником Триклине Магнавры» [Constantini Porphyrogenili. 1829. Т. 1. Р.
'IO 5111. Такой статус Ольги определял порядок следования ее свиты.
1 hut торжественно шествовала по залам дворца впереди сопровождав-
ших ее женщин, которые шли за ней «по порядку, одна за другой». В
ном «порядке» ясно прослеживается социально-политическая иерар-
4111 русского общества того времени.
В ближнем сопровождении Ольги находились ее родственницы ар-
• чшнссы и наиболее избрвнные из тех, кто ей прислуживает. Если под
|и>||1твсиницами архонтиссами подразумевались члены великокняжеской
« мин, то кто понимался под словами ттрокр^тотерши Oepanaivuv, нсдо-
।.1104110 ясно. В. В. Латышев перевел эти слова как«избраннсйшие при-
. |уж11ицы» [ИГАИМК. 1934. Вып. 91. С. 47|, Г. Г. Литаврин — как «наи-
гиисе видные из ее прислужниц» [Литаврин Г. Г. 2000. С. 362] (об опрсде-
и нии их социального статуса см. далее). Учитывая, что эти женщины
интгиовали вместе с родственницами княгини, можно предположить, что
••и елова можно интерпретировать более широко и неопределенно —
• наиболее избранные из тех, кто ей прислуживает», то есть женщины,
онорыс входили в самое близкое окружение княгини Ольги.
Вслед за Ольгой, группой великокняжеских родственниц и при-
ниженных следовали послы и купцы «архонтов Росии». В данной свя-
III показательно обобщающее указание «архонтов» — князей и выс-
шей знати, равно как и сохранение обобщающего названия страны
пк политически единого целого — 'Pwffla. Послы в свите Ольги, веро-
• IHO, представляли не только великокняжеских родственников, но также
нижих мужей, которые управляли городами с волостями, и еще со-
«рпнившихся племенных князей, которые находились в зависимости
•»| великокняжеской династии (в русско-византийских договорах 911 и
**•14 гг. они названы «под рукой» великого князя). Эти архонты, всро-
iiiii, являлись главами основных политических регионов «Росии». В
ланной связи следует отметить наблюдение Г. Г. Литаврина, который
•оратил внимание на совпадение количества «общих послов» в догово-
1к 944 г. и послов, сопровождавших Ольгу во время торжественных
приемов императора Константина Багрянородного: 9 сентября 20 по-
• inn и 18 октября — 22 посла. На этом основании он предположил,
•ни в таком совпадении отразилось существование на Руси 22—23 го-
|юлеких и одновременно административных центра [Литаврин Г Г.
19X2, С. 82].
Церемониальное шествие княгини Ольги и ее свиты с подразделе-
нием сопровождающих лиц на определенные социальные группы со-
• инетствует порядку перечисления высших социальных слоев на Руси
197
в русско-византийских договорах 911 и 944 гг. Разные по происхожде-
нию исторические источники одинаково отразили социальный строй
высших слоев общества на Руси середины X в. в периоды правления
Олега, Игоря и Ольги. Они свидетельствуют о сохранении преемствен-
ности верховной политической власти великого киевского князя и вто-
рого по значимости общественно-политического положения круга его
родственников и приближенных служилых людей.
Количество лиц, сопровождавших княгиню Ольгу на прием к им-
ператору, было значительным (в порядке перечисления в использо-
ванных Константином Багрянородным записях без указания получен-
ных ими денежных сумм).
9 сентября
племянник
8 «приближенных» (oi 16101)
20 послов
43 купца
священник Григорий
2 переводчика
«люди» (oi dvOpwnoi) Святослава
6 «людей» (oi dvOpwnoi) послов
переводчик Ольги
В десерте участвовали
6 «приближенных» (так i6iat)
18 «прислуживающих женщин»
(так Oepanatuaic)
18 октября
племянник
священник Григории
16 «приближенных» (так I6iai)
18 «рабынь» (так БоиХак)
22 посла
44 купца
2 переводчика
Состав лиц, сопровождавших Ольгу во время торжественных импе-
раторских обедов, почти тождественен. Во втором обеде не участвова-
ли только «люди» Святослава и послов, а также переводчик Ольги. Но
соответствовало ли это различие действительности, недостаток ли это
использованного Константином Багрянородным списка или недосмотр
самого императора при переписывании (выпущены три последних ука-
зания лиц подряд) — не ясно. Почти совпадает и количество участни-
ков с русской стороны. Незначительные различия числа послов и куп-
цов во время этих приемов объясняются почти полуторамесячным пе-
рерывом между ними, а потому возможными изменениями в их соста-
ве по разным причинам.
В сравнении с немного различающимся количеством послов и куп-
цов обращает на себя внимание постоянное число «прислуживающих» —
18. Показательно использование в одинаковом контексте для их обо-
значения разных социальных терминов — al Oepanaivai в записи о при-
еме 9 сентября и al SouXai — о приеме 18 октября. Использование вто-
рого понятия подразумевает в них рабынь. Поскольку они получили 18
октября от императора по 6 милиарисиев, столько же, сколько свобод-
ные купцы, а наряду с купцами ровно вдвое меньше, чем «приближен-
ные» и «послы», то можно считать, что более точно определяет их соцн-
198
n’li.i 1ый статус слово ai Oepanaivat с широким полем значений, произ-
полиых от глагола Оерапеиш — ‘служить, находиться в услужении, забо-
нпься’ и т. д. Поэтому, по нашему мнению, значение ‘те, кто прислу-
живает’ (княгине) наиболее полно и широко раскрывает их содержание.
В обоих перечнях лиц на втором месте после княгини Ольги указан
нс сын Святослав, а племянник — аиефше. В русско-византийском до-
кторе 944 г. названы два племянника Игоря — Игорь и Акун (см.
ранее, с. 167). Впрочем, Г. Г. Литаврин отметил, что этот термин отно-
сится к кровным родственникам. Поэтому он отнес «племянника» к
близким родственникам Ольги и предположил его обязанности как
пленного предводителя во время путешествия, обеспечивавшего безо-
пасность посольства. «Люди» Святослава получили меньше всех ос-
(пльных сопровождавших Ольгу лиц (5 милиарисиев), кроме «людей»
послов (3 милиарисия). Указаны они также в конце списка. Поэтому
убедительным представляется мнение Г. Г. Литаврина, что в этих фак-
tux отразилось не простое регенство Ольги во время малолетства Свя-
гослвва, а ее полновластие [Литаврин Г. Г. 1982. С. 86] (см. также ра-
псе, с. 128).
Таким образом, изложение Константином Багрянородным обстоя-
тельств двух торжественных приемов княгини Ольги и ее свиты свиде-
тельствует о совпадении его информации сданными источников, уст-
ных и письменных по происхождению, обобщенных в ПВЛ. Они ука-
Швпют на полновластие Ольги в период ее регентства и о значитель-
ной степени концентрации княжеской власти на Руси, которая вслед-
ствие проводимых ею реформ продолжила интеграцию входивших в ее
Яостав племенных княжений в политически единую страну. Информа-
ция этих материалов свидетельствует также об иерархичности высших
•ОИИальных групп, главой которых являлся великий князь, в данном
Случае княгиня Ольга.
I Знатное происхождение Ольги, се высокий общественно-полити-
Ь;кий статус великой княгини при жизни мужа и регента при юном
пс, госпожи значительного хозяйства определили систему ее соци-
|ЛЫЮго поведения. Историческая память, как рассмотрено ранее, со-
хранила сведения не только о решительном и кровавом подавлении
Хрсстания древлян, которые по-своему были правы в требовании со-
6нить традицию и условия договора в однократной и фиксирован-
I выплате дани-подати. Уже это подавление свидетельствовало не
фАЛЬКо о решительности княгини, о ее стремлении держать в подчине-
|Ми население страны (в русско-византийском договоре 911 г. оно
№нано — «от всихъ иже суть под рукою его сущих Руси»), но и о
Шыерсиии изменить эту сложившуюся структуру государства. На то
В> указывают и проведенные ею реформы административно-судебно-
го и податного управления.
Изложение обстоятельств торжественных приемов в императорском
Яйнрпе Константином Багрянородным, участником этих событий, су-
199
шествснно дополняют эти характеристики социального поведения кня-
гини Ольги (в многочисленных работах содержится множество неточ-
ностей в передаче происходивших действий во время императорских
приемов и их интерпретации, произошедших вследствие ошибочно по-
нятых переводов или их изложений, поэтому здесь и далее изложение
церемоний выполнено по переводу Г. Г. Литаврина {Литаврин Г. Г.
2000. С. 360—364, см. там же его комментарии]).
Как отмечено ранее, во время приема 9 сентября Ольга возглавляла
церемониальное шествие своей свиты, которая следовала в определен-
ном порядке по мере значимости по отношению к великой княгине.
Она была торжественно введена в зал для особо торжественных цере-
моний — Триклин Юстиниана (см. далее) препозитом и двумя остиа-
риями. Там уже восседала на троне императрица Елена, жена Кон-
стантина Багрянородного, а на кресле ее невестка Феофано, жена Ро-
мана II, который позднее в 959 г. стал императором. Там же присут-
ствовали представительницы семи высших титулов империи. После
ответа на вопрос препозита «как бы» от лица императрицы данный
торжественный прием завершился, и Ольга с родственницами архон-
тиссами и наиболее избранными из тех, кто ей прислуживает, имела
время для отдыха в Скилах, особом здании между Триклином Юсти-
ниана и ипподромом. Затем она продолжила отдых в другом, новом
дворцовом здании — Кенургии. Оттуда ее пригласили на беседу с им-
ператором в присутствии императрицы и их детей. При этом по пове-
лению императора она села и «беседовала с ним, сколько пожелала». В
этих сведениях, как представляется, скрыта значительная информа-
ция. 1) Переговоры Ольги с императором сидя и по времени в зависи-
мости от пожелания княгини, ее учветие в десерте наедине с импера-
торской семьей свидетельствует об особом доверенном к ней отноше-
нии Константина Багрянородного. Такое отношение было вызвано,
вероятно, крещением княгини в Константинополе и ее статусом «ду-
ховной дочери» императора (см. об этом далее). 2) Эти переговоры
были посвящены сложнейшим вопросам отношений двух стран.
В тот же день в Триклине Юстиниана императрица и ее невестка
дали в честь княгини Ольги торжественный обед. Елена восседала на
троне, а Феофвно — вероятно, на золотом кресле. Ольга стояла рядом
с ними. Когда руководитель церемонии трапезит в соответствии с це-
ремониалом ввел ее родственниц архонтисс и они совершили проски-
несис — простирание ниц {Литаврин Г. Г. 1981. С. 44]), «<...> архои-
тисса, наклонив немного голову, села к апоконту («императорский стол,
за которым с августейшими особами могли обедать лишь шесть выс-
ших вельмож империи (патриарх, кесарь, новелиссим, куропалат, ва-
силеопатор и зоста-патрикия») на том же месте, где стояла, вместе с
зостами, по уставу» [Литаврин Г. Г. 1982. С. 44, 45, примеч. 45; курсив
наш. — М. С.]. Вероятно, этот незначительный наклон головы являлся
обычным для Ольги видом приветствия.
200
Во время этого пира певчие главных константинопольских соборов
i. пн величальные песни в честь императора и членов его семьи, ра-
скрывались «всякие театральные игрища». Одновременно в другом
M.ipiuiiioM зале, Хрисотриклине, имел место другой торжественный обед,
»ас вместе с императором и Романом II пировала мужская часть свиты
»шпини Ольги. После обеда княгиня Ольга была принята отдельно
«ей императорской семьей во время десерта. Он был подан на «малом
юнитом столе» и сервирован «в украшенных жемчугами и драгоцен-
ными камнями чашах».
Во время приема 18 октября император обедал с мужской частью
«питы княгини Ольги в Хрисотриклине, а императрица с детьми и
невесткой принимали княгиню в особом здании — Пснтакувуклине
и Павла.
Данная информация, почерпнутая императором Константином Баг-
рянородным из официальных отчетов и дополненная собственными
ниблюдениями, свидетельствует о том, что поведение княгини Ольги и
юпровождавших ее лиц соответствовало необходимым церемониям
мн В1НТИЙСКОГО императорского дворца (на это обстоятельство обратил
внимание Д. В. Айналов [Аиналоа Д. В. 1905. С. 20]). В случае особой
общественно-политической значимости этот церемониал корректиро-
вался русской стороной, о чем свидетельствует легкий наклон головы
•сликой княгини, тогда как сопрождавшие женщины совершали по
византийскому обряду проскинесис.
Эти действия указывают на уже существующие у русских участни-
ков посольства комплексы свойственного средневековым людям цере-
мониального поведения во время торжественных приемов и обедов,
чзо позволяет предположить существование определенного церемони-
ВЛп и в русских княжеских дворах и хоромах. Данные достоверные
ншестия византийского императора Константина Багрянородного по-
зволяют не согласиться с сопоставлениями И. Я. Фрояновым социаль-
ного поведения русских людей середины X в. и аборигенов Австралии
ни стадии каменного века. Напротив, оно присуще средневековому
периоду европейской истории и свидетельствует о наличии опреде-
ленных церемониальных действий и об открытости русских людей этого
времени к восприятию других культур, что позволило им участвовать в
сложных церемониях византийского императорского двора.
Такое социальное поведение, определяемое активным взаимодей-
II пнем субъекта и социальной среды, отмечается также в регламенти-
рованном русско-византийскими договорами 911 и 944 гг. поведении
русских людей в Византии (см. ранее), и в регламентации поведения
русских купцов в Западной Европе, что фиксировано уже в Раффель-
н|iciTciicKOM таможенном уставе (903—906 гг.) [Латиноязычныс ис-
|ччиики по истории Древней Руси. 1989. С. 26—32; Назаренко А. В.
1ЧЧЗ. С. 59—100; см. там же литературу вопроса]. Отмечаемое на самых
р.ипых социальных уровнях, оно было бы невозможно без реально
201
существовавшей подосновы в формировании церемониальных придвор
пых действий функциональных связей общения, взаимодействия ин-
дивидуумов и социальных групп. Отсюда следует, что данная подосно-
ва социального поведения русских людей, от великой княгини до куп-
цов (а по русско-византийским договорам 911, 944 гг. и челяди), в
первой половине X в. на Руси существовала.
Показательно, что устойчивые функциональные связи общения и
взаимодействия всех высших социальных групп русского общества не
нарушались в особых обстоятельствах церемониальных императорских
приемов со сложным разработанным этикетом. Нс деформировались
они и под воздействием окружающей роскоши, великолепных зданий
и их залов. Между тем княгине Ольге и сопровождавшим ее лицам
пришлось торжественно шествовать, совершать церемониальные дей-
ствия во время приемов и обедов в прекрасных по внешнему виду и
внутреннему убранству дворцовых комплексах.
Предание об Ольге, записанное в ПВЛ, вероятно, отразило некото-
рые из тем этих переговоров. Когда Ольга вернулась в Киев, к ней
прибыли послы византийского императора, которые заявили от его
лица, что он подарил ей много, а она сказала, что как вернется на
Русь, то пришлет ему многие дары, челядь, воск, меха, а также воинов
в помощь. Но княгиня гордо и недовольно ответила: «Аше ты, рьцы,
тако же постоиши у мене в Почаине, яко же азъ в Суду, то тогда ти
дамь» [ПВЛ. 1996. С. 30]. В этих словах, как многократно отмечалось в
литературе, отразились реалии пребывания Ольги в Константинополе:
княгиня предлагала византийскому посольству находиться в киевском
пригороде на реке Почайне столь же долго, сколько она находилась в
константинопольском пригороде на Боспорском проливе. Княгиня со
своей свитой находилась в ожидании приемов в Константинополе дей-
ствительно долго, учитывая, что русские флотилии приплывали туда
летом, тогда как первый прием состоялся девятого сентября, а второй —
почти через полтора месяца. Учитывая эти реалии в историческом пре-
дании, можно попытаться раскрыть содержание и прочей информации.
Как отметил Г. Г. Литаврин, милиарисии, которые получили Ольга
и члены ее свиты, являлись не дарами (М. В. Левченко повторил это
мнение вслед за Н. М. Карамзиным и М. П. Погодиным [Левченко М. В.
1956. С. 2321), посольским жалованием или месячиной [Анналов Д. 1908.
С. 304; Пашуто В. Т. 1968. С. 67; Сахаров А. Н. 1980. С. 290; А. Н.
Сахаров согласился с мнением Д. В. Айналова], а обычными во время
торжественных обедов в императорском дворце подношениями гостям
в знак великодушия (<f>LXoTipita) или расположения (еиаеЗеса). Поэтому
значительное уменьшение такой раздачи милиарисиев во время второ-
го приема во дворце княгини Ольги Г. Г. Литаврин интерпретирует
как отражение недовольства императора. Это недовольство не могло
быть вызвано неравенством даров, поскольку императорские чинов-
ники оценивали принесенные иноземцами дары и дары императора
202
•нпнетствовали им по стоимости. Поэтому Г. Г. Литаврин раскрыл
недовольства Константина Багрянородного «крушением тех
н адежд, которые он возлагал па личную встречу с русской княгиней»
1 lumaepuii Г. Г. 1982. С. 89—92|.
Представляется, что изложение событий с русской стороны в пре-
iiniiH об Ольге позволяет объяснить требования императора и причи-
ны недовольства русской княгини. Возможно, обещания Ольгой до-
полнительных даров Константину Багрянородному объясняются бла-
iiiiiapiiocTbio и обязанностью возмещения затрат во время церемоний
• • крещения и посвящения в духовные дочери императора (см. далее)
< i.ikoe объяснение летописного известия о причинах требования даров
императору в литературе, как представляется, ранее не предполага-
юсь), Требование Константином воинов в помощь в полной мере со-
•ч «стствует статье русско-византийского договора 944 г.: «Аще ли хотъти
•мчнеть наше царство от васъ вой на противящаяся намъ, да пишемъ
»ь великому князю вашему, и послетъ к намъ, елико же хочемъ: и
• ч юле увкдять ина страны, каку любовь имъють грьци съ русыо» [ПВЛ.
I'>')(>. С. 25—26|. На совпадение содержания этой статьи и требования
императора отправить ему русских воинов обратил внимание А. В.
,1ннгинов \Лонгинов А. В. 1904. С. 72]. В данной связи Г. Г. Литаврин
ммстил, что русские воины участвовали в военных действиях визан-
।нНцев в 955—958 гг., а в 960—961 гг. русский отряд участвовал в от-
1мкч1ании Крита у арабов, впрочем, заметил он в последнем случае, не
и шесто, было ли это войско, посланное из Киева по просьбе импера-
।при, или в войске империи находился отряд вольных русских наемни-
ки" [История Византии. 1967. Т. 2. С. 232; Литаврин Г. Г. 1986. С. 57].
Укизание в историческом предании, записанном в ПВЛ, требования
императора прислать воинов в помощь вновь свидетельствует о том,
ин договор 944 г. продолжал исполняться в регентство княгини Оль-
III. а это, в свою очередь, подтверждает достоверность информации
данного предания.
Вместе с тем, устанавливаемое взаимное недовольство Ольги и Кон-
< ннггина Багрянородного нуждается в объяснении.
Причина данного взаимного недовольства, вероятно, связана с це-
ii.ui пли целями посольства Ольги в Византию. Историки писали вслед
ы 11 ВЛ о ее крещении в 955 г. в Константинополе от императора Кон-
. иннина Багрянородного и патриарха Полиевкта. Поэтому цель по-
«пльства Ольги в Византию определялась как ее личное крещение.
Одпнко введение в научный оборот труда Константина «О церемониях
императорского двора» и других исторических источников позволяло
ипнкрстизировать сведения записанного в летописи предания о кре-
щении Ольги и о се пребывании в Константинополе.
С. М. Соловьев сохранил летописную версию, но изменил ее дати-
|н»"ку. По его мнению, Ольга отправилась в Константинополь языч-
ницей. Но она была настолько поражена «величием греческой рели-
203
гии», что стала там христианкой в 957 г. [Соловьев С. М. 1959. Кн. 1.
С. 158; здесь и далее подробный анализ работ, в которых устанавли-
вались причины путешествия Ольги в Константинополь см.: Сахаров
А. Н. 1980. С. 262—270; Литаврин Г. Г. 2000. С. 154—157 и слсд.|.
Между тем во второй половине XIX в. все большее внимание иссле-
дователей привлекало определение иных целей путешествия Ольги в
Константинополь. При этом стало учитываться и сообщение Хрони-
ки Продолжателя Регинона о посольстве Ольги в 959 г. к германско-
му королю Оттону 1. В числе этих работ наиболее убедительна гипо-
теза М. С. Грушевского, который интерпретировал известия Хрони-
ки Продолжателя Регинона как выражение стремления Ольги учре-
дить на Руси автокефальную архиепископию. Поэтому он предполо-
жил, что получив отказ в этом в Византии, она обратилась в Герма-
нию [Грушевський М. 1904. Т. 1. С. 405—406].
В научной литературе начала XX столетия утвердились идеи о двух
путешествиях Ольги в Константинополь. Одно из них относилось, по
Константину Багрянородному, к 957 г., а другое — к году, определяе-
мому в соответствии с авторскими гипотезами. В. А. Пархоменко осо-
бое значение придал записи Хроники Продолжателя Регинона, согласно
которому Ольга крестилась при византийском императоре Романе (см.
далее). Поэтому он отнес ее второе путешествие ко времени около
960 г. Он предполагал, что Ольга не могла креститься в 957 г., посколь-
ку Константин Багрянородный обязательно упомянул бы об этом со-
бытии (эта мысль нашла широкое распространение в последующей
литературе, хотя совершенно очевидно, что сюжеты его труда «О цере-
мониях» не подразумевали данной темы [на это обстоятельство обра-
тил внимание М. В. Левченко: Левченко М. В. 1956. С. 228]). Согласно
другой его мысли, Ольга стремилась установить династические связи с
домом византийского императора [Пархоменко В. 1911, С. 18—20; 1913.
С. 125—141]. Для М. Д. Приселкова определяющее значение в «поезд-
ке» в 957 г. в Константинополь уже крещенной там в 955 г. Ольги
получение «желательного для нее иерархического устройства новой
церкви» и (вслед за В. А. Пархоменко) установление «родственных свя-
зей» с византийским императором. Впрочем, она получила не архи-
епископию или митрополию (далее М. Д. Приселков возвращается к
конкретной информации Хроники Продолжателя Регинона), а епис-
копию [Приселков М. Д. 1913. С. 10—13].
Трудности определения целей путешествия княгини Ольги в Кон-
стантинополь способствовали тому, что Е. Е. Голубинский отказался
отрешения такой исследовательской проблемы, предположив, что рус-
ская княгиня стремилась увидеть столицу христианского мира, наблю-
дать быт императоров и жизнь столицы христианского мира [Голубин-
ский Е. Е. 1901. Т. 1. С. 78]. Такие трудности имели следствием предпо-
ложения тех целей, о которых не было прямой информации в привле-
каемых исследователями исторических источниках.
204
В. В. Мавродин предположил в числе целей «поездки» Ольги в Кон-
срштинополь не только учреждение Византией христианской церкви
иа'Руси, за что Русь обязывалась давать «вой в помощь», но и измене-
ние в пользу Руси условий торговли с Византией [Мавродин В. В. 1945.
С. 254]. По мнению М. В. Левченко, Ольга отстаивала политические и
горловые интересы Руси [Левченко М. В. 1956. С. 230], тогда как В. Т.
Пашуто предположил, что поездка Ольги была вызвана желанием Ольги
ннести на Руси христианство, но добиться этого ей не удалось [Пашу-
то В. Т. 1968. С. 66; эта идея позднее была поддержана: Назаренко А. В.
1990]. А. Н. Сахаров и Ж.-П. Ариньон вернулись к идее В. А. Пархо-
менко об установлении русско-византийского династического союза
как основной задаче посольства Ольги в Константинополь [Сахаров
4. Н. 1980. С. 291; Ариньон Ж.-П. 1980. С. 119-120].
Во второй половине XX в. сложилась исследовательская тенденция
ограничения изучаемых фактов, относящихся к путешествию княгини
Ольги в Константинополь, прямой информацией исторических источ-
ников. Автор этих строк предположил, что одной из его основных за-
лам стала организация епископии на Руси. После отказа ей императо-
ром в присылке епископа и священников она с такой же просьбой
обратилась в 959 г. к германскому королю Оттону 1, который вскоре
после этого стал императором Священной Римской империи, тонко
используя для достижения своих целей политические средства — со-
перничество двух империй [Свердлов М. Б. 1972. С. 283—286]. X. Рюсс
вновь соединил крещение Ольги с ее путешествием в Константино-
поль в 957 г. и приемом у патриарха |Handbuch der Geschichte Russlands.
Bd. 1. Lief. 4/5. 1979. S. 292]. Тогда же В. Фидас аысказал мнение, что
Ольга совершила только одно путешествие в Константинополь, в 957
г. Ес крещение было личным, не преследующим государственных це-
лей. Но в переговорах княгини с Константином он, подобно предше-
ственникам, предполагает урегулирование торговых отношений [ФвМ>ас
В. 1972/3. S. 645—646]. Г. Острогорский и Г. Подскальский поддержа-
ли мнение о крещении Ольги в 954/955 г. по сентябрьскому летосчис-
лению, тогда как в Константинополь она прибыла уже крещеной [Ос-
трогорский Г. 1967; Подскальски Г. 1996. С. 26—27; см. там же литервт-
ру вопроса]. Ж.-П. Ариньон высказал предположение, что Ольга при-
мяла крещение в конце 959 г. Подобно В. Фидасу, он считает это част-
ным актом [Ариньон Ж.-П. 1980]. Г. Г. Литаврин показал «маловероят-
ность» мнения Ж.-П. Ариньона о времени крещения Ольги [Литаврин
Г. Г. 1981а. С. 36—39]. Напротив, он разработал гипотезу, согласно
которой Ольга совершила первое путешествие в Константинополь в
946 г., когда она была еще язычницей. Результаты переговоров с импе-
рнгором (отчеты об этих приемах Константин Багрянородный вклю-
чил в свой труд «О церемониях») оказались неблагоприятными, что
привело ко взаимному раздражению княгини и императора. Второе
нисшествие Ольги состоялось в 954/955 сентябрьском году и завер-
205
принуждения, свидетельствует о том, что неофитов привлекали еро
религиозные, философские и этические основы. /
В связи с 1изученисм состояния христианских общин на Руси в Се-
редине X в. и определением в связи с этим целей христианизаторскон
деятельности княгини Ольги представляется, что недостаточно извле-
чена скрытая информация, содержащаяся в указании соборной «церк-
ви святаго Ильи, яже есть надъ Ручаемъ, конець Пасынчъ беседы»;', где
«хрсстеянея Русь» клялась в сохранении условий мирного договора $44 г.
[ПВЛ. 1996. С. 26]. В соответствии с городской топонимикой, эта со-
борная церковь находилась, вероятно, на торгово-ремесленном Подо-
ле у днепровских причалов [Толочко П. П. 1983. С. 58]. Существование
соборной церкви свидетельствует о том, что христианская община в
Киеве в середине X в. была многочисленной. Кроме соборной церкви,
существовали:, как думал Е. Е. Голубинский, церкви приходские. Пред-
ставляется бо лее верным, что это были церкви общин, различавшихся
по христианскому вероисповеданию, западнохристианскому (преиму-
щественно скандинавы) и восточнохристианскому (крестившиеся по
византийскому и южнославянскому обряду), или по этническому прин-
ципу. Существование в таких условиях соборной церкви позволяет
предположит ь, что эти общины не враждовали, несмотря на уже сло-
жившиеся различия в догматах и обрядности, тем более, что христиан-
ская Церковь до 1054 г. официально оставалась единой. Нахождение
церкви св. Ильи на днепровском побережье Подола может свидетель-
ствовать о toim, что ее паства происходила преимущественно из торго-
во-ремесленной среды и воинов. Оттуда отчаливали и туда приплыва-
ли корабли гостей и дружинников.
Значительная скрытая информация содержится и в посвящении
соборной церкви пророку Илье. Оно свидетельствует о сложной кон-
таминации религиозных и общественно-политических идей. Как дав-
но отмечено в исследовательской литературе, пророк Илья был близок
по религиозным атрибутам и функциям верховному языческому богу
Перуну. Име нно вследствие этого в христианский период на Руси об-
разовался синкретический образ Ильи пророка с языческими атрибу-
тами. Но, ка:к представляется, не обращалось внимание на тот факт,
что до введения христианства в качестве государственной религии про-
рок Илья становился христианской альтернативой Перуну, поскольку
с ним также были связаны божественное извержение огня, дождя, силь-
ный ветер и кроме этого — землетрясения [3 Цар. 18:38, 45; 19:11, 12].
Таким образом, посвящение киевской соборной церкви пророку Илье,
вероятно, свидетельствовало об активной позиции христианской общи-
ны в борьбе с язычеством и даже об угрозе язычеству, поскольку пророк
Илья был борцом с идолопоклонством [3 Цар. 18:40].
Существо вание организованной, активной по отношению к языче-
ству, сложной по этническому составу и по уже различающейся вос-
точно- и зап.аднохристианской догматике общины объясняет, почему
208
христиане заняли в княжение Игоря значительное место в высшем
социальном слое Руси, принимавшем участие в заключении и утверж-
лсрии мира с Византией в 944 г., чего не было в 911 г. Существование
шйой христианской общины объясняет основные периоды деятельно-
сти княгини Ольги как христианки.
Наличие сложной в своем составе христианской общины и появле-
|||1с\христиан в правящем слое раскрывают контекст событий, относя-
щихся к крещению Ольги. Судя по реминисценциям, сохранившимся
н сказаниях, повествующих о мести Ольги древлянам (погребение в
ладье, сожжение в бане, приказ насыпать курган — «могилу велику» и
гнорить тризну), княгиня при жизни мужа и вскоре после его гибели
ныла язычницей. Отсюда следует, что она приняла христианство во
время своего регентского правления. Когда это произошло, неясно.
15-летний период жизни Ольги в христианстве в «Памяти и похва-
ле» князю Владимиру приведен, вероятно, по дате ПВЛ. В древнейшей
редакции этого литературного произведения такого указания нет. «Па-
мять и похвала» содержит и другие следы литературного творчества,
которые воспринимались исследователями как информация о реаль-
ных исторических событиях, в частности, о разрушении сю языческих
капищ.
Судя по «Слову о законе и благодати» мирополита Илариона, уже в
первой половине XI в. произошло уподобление Владимира Святосла-
вича Константину Великому, который способствовал укреплению хри-
стианства в Римской империи в качестве официальной религии. Это
сопоставление идейно и литературно развивалось установлением ана-
логичности христианизаторской деятельности Константина и его ма-
тери, с одной стороны, и Владимира и его «бабы» Ольги — с другой:
• Подобниче великааго Коньстантина равноумне, равнохристолюбчс,
ранпочеститилю служителемь его! <...> Онъ въ елинъхъ и римлянах
нарьство Богу покори, ты же — в Руси <...>. Онъ съ материю своею
1'лсною крестъ от Иерусалима принесъша и по всему миру своему рас-
лавъша, въру утвердиста, ты же съ бабою твоею Ольгою принесъша
крестъ от новааго Иерусалима, Константина града, и сего по всей зем-
ли своей поставиша, утвердиста въру». В христианизаторской деятель-
ности Владимир рассматривается Иларионом как продолжатель дея-
ний Ольги [БЛДР. 1997. Т. 1. С. 48].
Ту же преемственность в христианизаторской деятельности Влади-
мира па Руси вслед за Ольгой прослеживает и монах Иаков. Для него
|;1кжс важно уподобить Владимира императору Константину, о деяни-
ях которого он пишет: «И разруши храмы идольские съ лжеименными
Оогы, и святых же церкви по всей вселении постави на хвалу Богу <...>».
Между тем канон требовал указание совместной деятельности Кон-
ciiiiiTHiia и его матери Елены, что ведет к повтору текста: «С блаженою
и богомудрою матерью своей святою Оленою и съ чады многы приводе
кь Богу святымъ крещениемъ бещисленое множество. И требища
209
бъсовсьскыя потреби, и храмы идольскыа разруши, и церквами укради
всю вселеную и грады <...>» (А. А. Шахматов отметил в «Памяти,'и
похвале» Иакова Мниха сопоставление только Владимира и Констан-
тина, а в повторах текста — результат соединения двух сочинений о
Владимире, «восхвалявших его добродетели» [Шахматов А. А. 1908,! С.
18]). Иаков должен сохранить симметричность другой канонической
пары — Владимир — Ольга-Елена. Поэтому он завершает текст о Кон-
стантине Великом фразой: «Тако же и блажсныи князь Володимеръ
сътвори (глагол в единственном числе. — М. С.) съ бабою своею Олгою».
Выделенный здесь текст — явная приписка, поскольку последующее
повествование — вновь только о Владимире, деятельность которого
изложена в словах, отнесенных ранее к Константину: «Блаженыи же
князь Володимеръ, внукъ Олжинъ, <...> храмы идольскыя и требиша
всюду раскопа и посйче, и идолы съкруши, и всю землю Рускую и грады
честными церквиукраси <.„>» (БЛДР. 1997. Т. 1. С. 320; курсив наш. —
М. С.]. Здесь речи о такой христианизаторской деятельности Ольги
нет.
Исследователи, которые ссылаются на «Память и похвалу» Иакова
Мниха как на доказательство крещения Ольги в 954/955 сентябрьском
году и ее христианизаторской деятельности, не учитывают того, что
эти сведения содержатся в особом произведении — «Похвале княгине
Ольге», которое включено в сочинение Иакова Мниха лишь в некото-
рых списках. Оно включено в труд Иакова Мниха после его написа-
ния, вследствие чего повествование было им механически нарушено.
Как показал А. А. Шахматов, «Похвала княгине Ольге» является слож-
ным по составу компилятивным произведением [Шахматов А. А.
1908. С. 13—19]. Оно состоит из литературных клише, в числе которых
и следующая запись после указания о ее крещении: «И потомъ треби-
ща бйсовьская съкруши и нача жити о Христъ Исусъ <...>» [Зимин А. А.
1963. С. 69; курсив наш. — М. С. ].
В «Памяти и похвале Ольге» дата ее крещения не указана. Видимо,
точной в ней была только дата смерти Ольги — 11 июля 6477/969г.
15 лет — от крещения до смерти — соотнесены с датой ПВЛ путеше-
ствия ее в Константинополь и ее крещение там. Таким образом, пред-
ставляется обоснованным предположение, что в более поздней «Памяти
и похвале княгине Ольге» 15-летняя жизнь Ольги в христианстве вы-
числена в результате соотнесения этих двух дат. Объясняя появление
летописной датировки крещения Ольги, А. А. Шахматов обратил вни-
мание на сообщение Скилицы (Кедрина) о прибытии Ольги в Констан-
тинополь и ее крещении до 6464 г., до кончины патриарха Феофилакта.
Поэтому он предположил, что Ольга крестилась в 6463 г. еще при Фео-
филакте. Прибыла она в Константинополь уже крещеной (в се свите —
священник Григорий). Но Скилица и составитель летописной повести о
крещении Ольги совершили одну ошибку — они соединили два разных
события — крещение Ольги и ее поездку в Царьград. Впрочем, отсюда
210
Д. А. Шахматов сделал совсем необязательный вывод, согласно которо-
му Ольга стала христианкой в 6463 г. [Шахматов А. А. 1908. С. 117|.
Таким образом, нет достоверных сведений о крещении княгини
ОЛьги в 955 г., тем более о преследованиях ею язычников после кре-
щения и о ее попытке крещения Руси. Как представляется, Ольга кре-
стилась до путешествия в Константинополь [в новейшей литературе
ио мнение вновь активно поддержал Л. Мюллер: Мюллер Л. 2000. С. 44—
51]. На эту возможность указывают не только наличие, как отмечено
ранее, активной христианской общины в Киеве, и христиан в числе
русской знати, но и постоянное присутствие в свите Ольги в Констан-
тинополе священника Григория.
Вместе с тем летописное сообщение о принятии Ольгой крещения в
Константинополе представляется верным. Об этом может свидетель-
ствовать ее христианское имя Елена. Оно соответствует имени жены
Константина Багрянородного, которая стала ее крестной матерью. По
византийской традиции, неофит принимал имя своего реального или
символического крестного отца. Поэтому в крещении Борис Болгар-
ский стал Михаилом в честь императора Михаила Ill, а Владимир Свя-
тославич — Василием, в честь правящего императора Василия 11
[Obolensky D. 1971. Р. 85, 198; Ариньон Ж.-П. 1980. С. 117]. О том же
свидетельствует и летописная запись о византийском императоре Кон-
стантине Багрянородном: «<...> нарекъ ю дъщерью собт» |ПВЛ. 1996.
С. 30]. Слово дыцерь указывает здесь не только на особые связи, уста-
навливающиеся при крещении. При указании иерархических отноше-
ний византийского императора со славянскими и неславянскими пра-
вителями использовались понятия (духовный) сын, тогда как для них
император являлся (духовный) отец и даже дед. Эта же семейно-возраст-
ная терминология отец — сын — брат употреблялась в иерархических
отношениях князей при отсутствии феодальной терминологии, подоб-
ной западноевропейской, и на Руси XI—XII вв. (см. далее). Так что
дыцерь в древнерусском предании об Ольге в Константинополе означа-
ло не только крестная дочь, но и духовная дочь, то есть занимающая
определенное место в политической иерархии по отношению к импсра-
юру в качестве христианской правительницы Руси. Отсюда можно за-
ключить, что Ольга приняла крещение в Константинополе во второй
раз или, о чем уже ранее писали, в Киеве она была только оглашена.
Как отмечено ранее, исследователи предположили множество тем,
о которых Ольга могла вести переговоры «сколько хотела», как напи-
сал Константин Багрянородный, во время приема 9 сентября. Если
исходить из информации, сохранившейся в ПВЛ, речь могла идти о
присылке императору даров, явно дополнительных по отношению к
icM, которые были уже привезены в Константинополь. Без таких да-
ров правители стран и их послы не отправлялись тогда в другие госу-
дарства. Эти дополнительные дары были, вероятно, необходимы в свя-
>п с торжественным крещением Ольги при императорском дворе и ее
211
новым статусом духовной дочери императора. Переговоры могли вес-
тись и в связи с присылкой Ольгой отряда русских воинов в соответ-
ствии с соответствующей статьей договора 944 г. Вместе с тем, Ольга
вернулась из Константинополя недовольная приемом. Предание, за-
писанное в ПВЛ, объясняет это недовольство долгим ожиданием при-
ема в императорском дворце (см. ранее, с. 202). Но недовольство кня-
гини могли вызвать и причины, относящиеся к организации церкви
на Руси.
Как записал в Продолжении Хроники Регинона под 959 г. автор
этого текста и участник происходивших событий Адальберт, «послы
Елены, королевы ругов, которая при Романе, константинопольском
императоре, была крещена в Константинополе, придя к королю, лжи-
во (fictc), как затем стало ясно, просили, чтобы их народу были по-
ставлены епископ и священники» [здесь и далее об Адальберте, его
авторской части Хроники, а также анализ излагаемых в ней событий
см.: Латиноязычные источники по истории Древней Руси. 1989. С. 32—
43; Назаренко А. В. 1993. С. 101 — 130]. В данной записи Елена — хрис-
тианское имя княгини Ольги, руги — название русов, вероятно, изме-
ненное под воздействием германской исторической традиции. Пока-
зательно, что Адальберт назвал Ольгу королевой. Это может свидетель-
ствовать о значимости ее власти правительницы и соотвествует другим
сведениям о концентрации княжеской власти на Руси. О том, что рус-
ские послы просили епископа и священников «лживо», Адальберт пи-
сал, уже зная неудачный исход миссии, которую он возглавил. Вероят-
но, когда он прибыл в Киев в 961 г. или в начале 962 г., там произошел
переворот и к власти пришел Святослав, перед которым стояли другие
цели (см. далее).
В рассматриваемой записи Адальберта содержатся два блока ин-
формации, относящиеся к крещению Ольги и ее деятельности в каче-
стве «королевы» Руси: 1) она была крещена в Константинополе при
императоре Романе, 2) она просила Оттона 1 прислать на Русь еписко-
па и священников. Крещение Ольги в Константинополе подтвержда-
ется информацией, сохранившейся в русских источниках, но не по-
зволяет однозначно ответить на вопрос — было ло ли это крещение
первым или символически значимым вторым. Сообщению о ее креще-
нии при императоре Романе (в литературе предполагались Роман 1
Лакапин, 17 декабря 919 г. — 16 декабря 944 г., или Роман 11, самосто-
ятельное правление — 10 ноября 959 г. — 15 марта 963 г.) противоре-
чит тот факт, что крестное имя Ольги соответствовало имени жены
правящего императора — Константина Багрянородного. Поэтому ука-
зание Адальбертом Романа объясняется как часто встречающееся сме-
щение имен во времени: события, связанные с организацией и прове-
дением его миссии на Русь происходили в единодержавное правление
Романа II, а Адальберт писал свою часть Хроники между 966 и 968 гг.,
когда Роман умер, а власть захватил Никифор II Фока (16 августа
212
'b l г. — 10 декабря 969 г.). Таким образом, в записи Адальберта досто-
верным является только сообщение о крещении Ольги в Константи-
ищолс, тогда как упоминание императора Романа ошибочно.
Во втором блоке информации достоверно сообщение о просьбе
i »аьги прислать на Русь епископа и священников. Оно подтверждается
н-м, что сам Адальберт и его неожиданно скончавшийся предшествен-
ник Либуций были посвящены в сан миссийного епископа Руси. По-
ному представляется, что предположения о намерениях Ольги учре-
IIIгь митрополию или архиепископию, крестить Русь или ввести хри-
। папство в качестве государственной религии не основаны на инфор-
мации исторического источника. Если исходить из недвусмысленного
< одержания записи Адальберта (приглашение епископа и священни-
м>н), Ольга стремилась укрепить христианскую организацию на Руси,
ымснив стихийно сложившуюся систему христианских общин во гла-
ве с причтом соборной церкви св. Ильи епископией во главе с еписко-
пом, поставленным верховной в христианском мире светской властью
императора. Такая задача и ее реализация в языческой стране были
осуществимы в середине — второй половине 50-х годов. Болес того,
именно тогда мысль о создании епископии и могла возникнуть. Вос-
> ншие древлян было подавлено. Реформы по замене племенного деле-
ния территориальным и по созданию новой системы фиксированных
податей проводились, что способствовало дальнейшей концентрации
княжеской власти. Поэтому укрепление христианкой Ольгой церков-
ной организации в виде Киевской епископии представляло собой рс-
.uibiiyio и достижимую цель.
Если исходить из таким образом понимаемого прямого содержания
и |всстия Адальберта, соотнесенного с информацией древнерусских
письменных источников, то последовательность и смысл событий ока-
жутся следующими. Поскольку время крещения Ольги в 954/955 г.
оказывается недоказанным, следует предположить, что она крестилась
ранее, во второй половине 40-х — первой половине 50-х годов (в дан-
ной связи предположение еще А. Е. Преснякова о крещении Ольги
ранее 955 г. представляется обоснованным [Пресняков А. Е. 1993. С. 326|).
И контексте преобразований в стране во время своего регентства Ольга
последовательно решила крепить христианское сообщество на Руси и
собственный идейно-политический статус, приняв крещение от импе-
раторской четы, став духовной дочерью императора и учредив списко-
нню. Для решения этих задач Ольгой было предпринято в 957 г. путе-
шествие в Константинополь. Данные цели были, вероятно, совмеще-
ны с другими задачами, которые были достигнуты, если Константин
Багрянородный потребовал отправления в империю русских воинов в
соответствии с договором 944 г. (см. ранее, с. 203). Часть проблем во
время прямых переговоров с императором была решена (крещение от
императорской четы, получение сана духовной дочери императора).
Ио в каких-то просьбах Ольге было отказано. Трудности пребывания
213
княгини в Константинополе заключались, видимо, в том, что ей дол-
гое время не давалась аудиенция, а между первым приемом у импера-
тора и вторым имел место значительный перерыв. Как отмечено ра-
нее, византийский император и русская княгиня, несмотря на дли-
тельные переговоры, внешнее доброжелательство императорской четы,
остались недовольны друг другом.
Можно предположить, что одной из причин этого взаимного недо-
вольства стала просьба Ольги учредить на Руси спископию, вернее,
принципы ее организации. Как следует из высказанного ранее пред-
положения (с. 208), христианская община в Киеве не могла не быть
многоэтничной с двумя определяющими обрядами — уже сложивши-
мися восточнохристианским и западнохристианским. Киевская собор-
ная церковь св. Ильи объединяла составлявшие ее общины христиан.
Христианская Церковь оставалась еще единой, так что христианская
община в Киеве, видимо, могла осуществлять принцип Вселенской
Церкви: «Не говорите лжи друг другу, совлекшись ветхого человека с
делами его и облекшись в нового, который обновляется в познании по
образу Создавшего его, где нет ни Еллипа, ни Иудея, ни обрезанья, ни
необрезанья, варвара, Скифа, раба, свободного, но все и во всем Хри-
стос» (Колос. 3:9—11). Указание в Священном Писании «Скифа» на-
полнялось в это время в христианском мире особым содержанием,
поскольку средневековая историко-литературная, а в Византии и на-
родная традиция так продолжала называть народы Восточной Европы,
включая население Руси. Так что на него изначально распространялся
этот определяющий принцип Вселенской Церкви.
Возможно, основным для княгини Ольги становилось укрепление
церковной организации на Руси, что объективно совпадало с государ-
ственной задачей распространения христианства «сверху», с формиро-
ванием новой идеологии, новых принципов отношений между влас-
тью князя и его подданными: «Всякая душа да будет покорна высшим
властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога
установлены. Посему противящийся власти противится Божию уста-
новлению; а противящиеся сами навлекут на себя осуждение. <...>. Ибо
начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бой-
ся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в нака-
зание делающему злое. И потому надобно повиноваться не только из
страха наказания, но и по совести. Для сего вы и подати платите, ибо
они Божии служители, сим самым постоянно занятые. Итак отдавай-
те всякому должное: кому подать, подать; кому оброк, оброк; кому страх,
страх; кому честь, честь» (Рим. 13: 1, 2, 4—7; курсив наш. — М. С.).
Эти принципы соотносились с новой общественно-политической дей-
ствительностью, с реформами княгини Ольги в административно-су-
дебном управлении и податной системой на Руси. Поэтому укрепле-
ние церковной организации и дальнейшее распространение христиан-
ства на Руси становилось актуальной задачей княжеской власти.
214
Поскольку, как можно предположить, император отказался при-
дать на Русь епископа и священников, последовательным было обра-
щение княгини Ольги с такой же просьбой в условиях существования
еще единой Церкви к уже традиционной сопернице Византии Свя-
щенной Римской империи. Такое обращение Ольги к Оттону 1, еще
королю, в 959 г. было стратегически блестящим политическим демар-
шем, который предполагал положительное его решение. Оно было
продуманным и тактически, поскольку решение об отправлении мис-
сийпого епископа принимал король, а нс римский папа. Поэтому нс
возникало противоречия между церковными властями, папы и констап-
1 инопольского патриарха. Да и папская курия в целях более быстрого
распространения христианства «в языческих странах» (in partibus
Infidclium), как свидетельствует опыт распространения христианского
богослужения по византийскому обряду миссией Константина-Кирил-
ла и Мефодия за сто лет до этих событий, допускала в случае необходи-
мости восточнохристианское отправление культа наряду с католическим,
включая богослужение на славянском языке |см.: Сказания о начале
славянской письменности. 1981. С. 36—45 и след.]. С другой стороны,
положительное отношение германского короля Оттона I (с 962 г. —
императора) к просьбе русской «королевы» могло создать положитель-
ные условия для распространения в далекой стране католического об-
ряда. Отсюда понятна настойчивость, с которой, несмотря па неожи-
данные трудности (смерть уже поставленного миссийного епископа
Либуция), миссия уже во главе с Адальбертом была организована и все
же отправлена на Русь, хотя и со значительным опозданием.
Как видим, сообщения разных по происхождению источников со-
впадают в своем основном содержании и дополняют друг друга. Дан-
ная последовательность событий и таким образом устанавливаемый их
смысл позволяют сделать вывод, что княгиня Ольга совершила лишь
одно путешествие в Константинополь, вероятно, в 957 г., когда она
сама и Русское государство после проведенных реформ были готовы к
постепенной реорганизации церковной и идеологической жизни в стра-
не. Эти преобразования были неразрывно связаны с предшествовав-
шими социально-политическими изменениями и становились их про-
должением в идейной сфере. Таким образом, Ольга проявила себя как
мудрый политик, который вел структурно сложную и многосторонюю
юсударственную политику. Опа быстро и решительно провела реорга-
низацию административно-политической и податной системы Русского
юсударства, что имело следствием создание политически единой стра-
ны и завершение развития к целостности системы государственных
институтов. Как последовательное развитие этих реформ она начала
процесс включения Руси в систему европейских государств, для чего
опа не только приняла крещение сама, но и добилась среди стран,
входивших в зону влияния Византийской империи, высокого статуса
•духовной дочери» императора (в X в. царь Первого Болгарского цар-
215
ства являлся «духовным сыном» или «духовным братом» византийско-
го императора в зависимости от военного и политического соотноше-
ния сил их стран). Столь же мудрым было и стремление Ольги посте-
пенно укрепить церковную организацию на Руси, поскольку даже в се
правящих слоях не было единодушия относительно распространения
христианства (см. далее, с. 220—222). Отсюда, достоверна информация
о попытке учреждения на Руси епископии, тогда как исследователь-
ские гипотезы о стремлении Ольги крестить Русь, ввести христианство
в качестве государственной религии не соответствуют сведениям исто-
рических источников, опережают ход событий и предполагают в ее
деятельности политический и идеологический авантюризм, что в све-
дениях разных по происхождению исторических материалов не про-
слеживается. Наконец, свидетельство Адальберта указывает, что кня-
гиня Ольга в период своего полновластного регентства мудро исполь-
зовала политические средства для достижения поставленной цели —
учреждение епископии на Руси, проницательно используя противоре-
чия двух империй — Византийской и Священной Римской. Эти дей-
ствия «королевы» русов свидетельствовали не только о ее прекрасной
ориентации в основной европейской политической интриге того вре-
мени, но и о начале осознанной и самодостаточной европейской по-
литики династии киевских князей. Таким образом, в период регент-
ства Ольги княжеская власть приобрела качественно новые социальные,
политические, идеологические и религиозные измерения, что создава-
ло новые условия для ее дальнейшего развития. Но этот процесс оста-
вался сложным и неоднозначным в своем содержании.
Княжеская власть и религиозная политика —
БОРЬБА ТЕНДЕНЦИЙ
Когда Адальберт и его спутники прибыли в Киев в 961 г. или нача-
ле 962 г., их уже не ждал благоприятный прием. Вероятно, в это время
к власти в Русском государстве пришел Святослав, у которого были
иные, чем у матери, представления о содержании княжеской полити-
ки. Но каким был Святослав как князь и правитель — этот вопрос стал
темой длительного изучения.
Н. М. Карамзин заостренно поставил проблему соотношения воен-
ной и политической деятельности Святослава в его княжение: «Свя-
тослав, образец великих Полководцев, не есть пример Государя вели-
кого: ибо он славу побед уважал более государственного блага, и ха-
рактером своим пленяя воображение Стихотворца, заслуживает уко-
ризну историка» [Карамзин Н. М. 1989. Т. I. С. 139; здесь и далее исто-
риографический анализ исследований о Святославе см.: Сахаров А. Н.
216
19X2. С. 53—92|. В многочисленных последующих исторических тру-
пах обращалось внимание прежде всего на военную деятельность Свя-
нк-лава. С. М. Соловьев, стремившийся раскрыть внутреннее содер-
жание и закономерности исторического процесса, ие отошел от пред-
i тавлений о князе-воине, вожде дружины: «У нашего летописца чита-
ем, — пишет он, — предание о подвигах Святослава в войне с греками;
но предание, несмотря на неверный свет, который брошен им па со-
(•ы гия, важно для нас потому, что представляет яркую картину дру-
жинной жизни, очерчивает характер знаменитого вождя дружины, около
которого собралась толпа подобных ему сподвижников», «он первый
между дружинниками бьется в челе их, но не отделяется от них, не
существует без них, живет и умираете ними» [Соловьев С. М. 1959. Кп.
I С. 165, 246]. В. О. Ключевский, уделявший особое внимание в каче-
с| вс определяющих исторических факторов в древней Руси экономике
и княжеским семейно-родовым отношениям, лишь упомянул Свято-
слава в данной связи в своем знаменитом «Курсе русской истории», а
и пс менее знаменитой «Боярской думе древней Руси» он отсутствует
вообще, поскольку, вероятно, военно-политическая деятельность кпя-
п1 у него не связывалась с внутренним строем страны [Ключевский В. О.
1956. Т. I. Ч. 1. С. 155—157, 170; см. также: Ключевский В. О. 1902]. О
юм, насколько трудно было преодолеть сложившиеся художественные
стереотипы деятельности Святослава как князя, свидетельствует его
характеристика А. Е. Пресняковым, по его словам, «носителя еще сти-
хийных варяжских импульсов» после изложения его описания Львом
Диаконом: «Чем не запорожский атаман? История Святослава — по-
следняя вспышка буйной силы, разгулявшейся в IX и X вв. на воль-
ном просторе Восточной Европы, и в то же время последний взмах
меча, создавшего основу Киевского государства» [Пресняков А. Е. 1993.
327—328]. Близок к такой характеристике Б. А. Романов, который
особо отмечал военную деятельность этого князя [Романов Б. А. 1947.
С, 21-22].
Такая характеристика была противоположна наблюдениям над внеш-
ней политикой Святослава как решением задач, которые стояли перед
растущей Киевской Русью [Греков Б. Д. 1939, С. 235—241; 1953. С.
466]. Соединение этих исследовательских направлений привело В. В.
Мнвродина к противоречивой характеристике, соединившей описатсль-
ность с теоретическими началами, но в их сталинской интерпретации.
( одной стороны, по его словам, «Святослав — не правитель. Он—
пони, вождь многочисленного и храброго воинства, дружинный князь,
сын своего века и своего народа, олицетворение “славного варварства”,
।ернического, дружинного периода в истории русского народа. Он —
князь времен “военной демократии”, превыше всего ставящий свою
пружину, сам первый дружинник и воин земли Русской, ничем пи в
Омту, ни в привычках, ни в одежде не отличающийся от своей “бра-
н.и" — дружинников». Но, с другой стороны, В. В. Мавродин в дея-
217
тельности Святослава отмстил внешнюю военно-политическую функ-
цию «образующегося и укрепляющегося древнерусского государства»
[Мавродин В. В. 1945. С. 259—260, 274]. Но еще ранее без каких-либо
образных характеристик военно-политическая деятельность Святосла-
ва исследовалась в контексте русско-византийских отношений и бал-
канской политики империи в X в. (здесь и далее конкретное содержа-
ние этой деятельности темой изучения не является) [Успенский Ф. И.
1939; Приселков М. Д. 1939. С. 102—103]. Позднее, исходя из текста
договора 971 г. Святослава с Иоанном Цимисхисм, И. Сорлен писа-
ла: «Ясно, что ко времени своей кампании против Болгарии Святос-
лав находился во главе мощного государства, которое Византия не
могла игнорировать. Его балканские кампании свидетельствуют к тому
же о новых экономических и политических намерениях. Русских ин-
тересует уже нс только узко понимаемая константинопольская тор-
говля. Они желают занять на Балканах место Византии» [Sorlin I. 1961.
Р. 466]. Конкретный анализ внешнеполитической и дипломатичес-
кой деятельности Святослава [Карышковский П. О. 1951; 1955; Лев-
ченко М. В. 1956. С. 253—290; Stokes A. D. 1961; 1962; Пашуто В. Т.
1968. С. 69—73, 89—90, 93—95; Сахаров А. Н. 1982] подтверждал такой
исследовательский подход и свидетельствовал об отражении в дея-
тельности Святослава состояния и задач Русского государства того
времени. Впрочем, А. П. и П. П. Толочко вернулись к противопо-
ложным по содержанию характеристикам, в соответствии с которы-
ми князь Святослав — «последний викинг», тогда как империя Свя-
тослава распалась так же стремительно, как и была создана [Толочко
О. П., Толочко П. П. 1998. С. 87—96]. Н. Ф. Котляр не придал значе-
ния анализу государственной и военно-политической деятельности
Святослава, характеризовав его лишь как «настоящего дружинного
князя» [Котляр Н. Ф. 1998. С. 66].
Между тем при изучении деятельности Святослава возникала еще
одна тема, заданная историческим преданием, записанным в ПВЛ: «Рсче
Святославъ къ матери своей и къ боляромъ своимъ: «Не любо ми есть
в Киевъ быти, хочю жити в Переяславци на Дунай, яко то есть середа
земли моей, яко ту вся благая сходятся: от Грекъ злато, паволоки, вина
и овошеве розноличныя, изъ Чехъ же, из Угорь сребро и комони, из
Руси же скора и воскъ, медъ и челяд» [ПВЛ. 1996. С. 32]. А. А. Шахма-
тов предположил в летописном повествовании о Святославе под 647—
6480 гг. соединение письменных и фольклорных материалов [Шахма-
тов А. А. 1908. С. 120—133]. Прямая речь при изложении событий X в.
восходила к историческому преданию. Оно сохранило реалии того вре-
мени. Владение Святославом Переяславцсм на Дунае совпадает в сво-
ем содержании с завоеванием им 80 городов, а это число совпадает с
количеством крепостей, существовавших на этой великой реке в период
Византийской империи и в Первом Болгарском царстве, в определенной
части сохранившихся доныне [Шахматов А. А. 1908. С. 122; КузевА., Гю-
218
шее В. 1981. С. 94—243]. Наполнено конкретным историческим содер-
жанием и указание в данной речи Святослава предметов международ-
ной торговли из названных стран Центральной и Восточной Европы
| Рыбаков Б. А. 1948. Ч. I. С. 315—369; Новосельцев А. П., Пашуто В. Т.
1967]. Проблема возникает в определении намерений Святослава.
Вопрос, какой из этих городов назывался Преславец, дискутирует-
ся |историографию проблемы см.: Перхавко В. Б. 1994. С. 274—290].
В частности, поддержана была гипотеза М. Дрииова, согласно которо-
му под этим топонимом подразумевался Малый Преслав, некогда зна-
чительный торговый город на дунайском острове Балта [Дринов М. 1872;
Левченко М. В. 1956. С. 260]. Н. М. Карамзин отождествил Псрсясла-
исц на Дунае и столицу Болгарии Преслав |Карамзин Н. М. 1989. Т. I.
С. 129], который был построен, в отличие от первой столицы Первого
Болгарского царства, в удобной для обороны горной местности. С. М.
Соловьев, разумеется, обратил внимание на это несоответствие в иден-
тификации Переяславца на Дунае и Преслава. Сложность для пего
представило определение Переяславца как «середы» земли Святосла-
иа; то ли это срединное место как средоточие торговли, но нс владений
Святослава, то ли, в соответствии с родовой теорией, своей Землей он
считал только завоеванную им Болгарию, тогда как Русская земля ос-
тавалась общим, родовым владением. Поэтому, считал он, Святослав
закончил свое княжение на Руси и отправился в Болгарию навсегда
[Соловьев С. М. 1959. Кн. I. С. 163, 165]. Впрочем, при свойственных
литературе XIX в. представлениях о Святославе и его предшественни-
ках только как о вождях дружины, мало связанных земским или об-
щинным строем Земли такие переселения воспринимались как пере-
нос княжеского стола из одного города в другой. В. В. Мавродин пред-
положил, что Святослав хотел стать «царем Русско-Византийско-Бол-
гарской державы» [Мавродин В. В. 1945. С. 272, 275]. Такое крайнее
мнение поддержки в последующей литературе не нашло, но мысль о
перенесении Святославом столицы своего государства в Псреяславец
на Дунае была продолжена [Левченко М. В. 1956. С. 264; История Ви-
зантии. 1967. Т. 2. С. 233; Скрынников Р. Г. 1997. С. 40; История России
с древнейших времен до конца XVII в. 1997. С. 74; и др. ]. Впрочем,
А. Н. Сахаров, хотя и отметил особое экономическое значение Псрс-
яславца па Дунае, не пишет о переносе Святославом туда столицы | Са-
харов А. Н. 1982. С. 140—143]. Вдругих работах эта мысль подвергается
критике.
По мнению В. Б. Перхавко, Преславец представлял собой речной
порт на Нижнем Дунае, но летописец, излагая в XI в. речь Святослава,
подразумевал под этим городом столицу Болгарии Преслав Великий
| Перхавко В. Б. 1994; 1995; Коновалова И. Г., Перхавко В. Б. 2000. С. 57—
64|. И. Я. Фроянов думает, что Святослав отправился княжить в Бол-
гарию, но не в Псреяславец на Дунае, как написано в летописи, а в
Преслав. Он посадил Ярополка в Киеве, поскольку предполагаемая
219
ученым «местная Полянская община, принимавшая активное участие
в выработке и проведении политики своих князей» не допустила бы
«такого понижения политического статуса Киева». При этом ученый
использует не подтверждаемые древними историческими источника-
ми поздние по времени происхождения Никоновскую летопись и «Ис
торию Российскую» В. Н. Татищева без их специального источнико-
ведческого анализа [Фроянов И. Я. 1996. С. 333—336 и след.|. Близкую
мысль о намерении Святослава остаться в придунайских землях выс-
казали А. П. и П. П. Толочко. Но поскольку в ПВЛ недвусмысленно
указан Переяславец на Дунае как центр владений Святослава, они пред-
положили, что в названии этого города контаминированы Переясла-
вец и Преслав [Толочко О. П., Толочко П. П. 1998. С. 92]. Последнее
замечание напомнило, что в комплексе известий о княжении Свято-
слава и его политике на Балканах летописцем широко использованы
фольклорные материалы. На последнее обстоятельство лишь изредка
обращается последнее время внимание [см.: Котляр Н. Ф., Смолий В. А.
1990. С. 61].
Следует отметить, что внимание исследователей привлекала пре-
имущественно военная и дипломатическая деятельность Святослава.
Это понятно, поскольку именно она занимала основное место в жизни
великого князя, с ней были связаны его победы и поражения. Прежде
всего она привлекала внимание современников, а потому нашла наи-
более полное отражение в письменных источниках и в исторической
памяти. Проблема изучения княжеской власти при Святославе оказа-
лась периферийной и мало изученной. Между тем она является в пол-
ной мере актуальной, поскольку следствия — крупнейшие в Европе
того времени военные и политические предприятия Святослава — ока-
зались без анализа их базовых оснований.
При анализе внутренней политики Святослава уже в начале его
короткого правления в 962—972 гг. обращает внимание его отрица-
тельное отношение к христианству. Историческое предание сохранило
сведения о том, что он отказался от предложения матери креститься.
Крестившихся Святослав не бранил, но насмехался над ними («не бра-
няху, но ругахуся тому») |ПВЛ. 1996. С. 30]. Историческая память со-
хранила в трансформированном виде информацию и о его отрицатель-
ном отношении к миссии Адальберта. В записанном в ПВЛ повество-
вании об «избрании» веры Владимиром Святославичем автор вложил в
уста князя многозначительные слова, обращенные к «немцам»: «Идкте
опять, яко отци наши сего не прияли суть» |ПВЛ. 1996. С. 39—40;
возможность такой интерпретации летописной записи отмечена уже
давно: Бицилли П. М. 1914. С. 2—6]. Данную ситуацию на Руси, недо-
брожелательную к христианам и в частности к немцам, имел в виду
Адальберт, когда он писал в хронике под 962 г. о неудаче своей мис-
сии: «В этом же году Адальберт, епископ, назначенный к ругам, не
будучи в состоянии преуспеть в том, чего ради он был послан, и видя.
220
•uo on попусту утруждается, возвратился». Сообшил он также, что во
время возвращения некоторые из его людей были убиты, а сам он едва
i пасся |Латиноязычные источники по истории Древней Руси. 1989. С.
1Н|. Есть мнения, что миссия Адальберта провалилась из-за «бестакт-
ности и самоуверенности» миссийного епископа, а само сообщение
Адальберта «сфабриковано», чтобы «оправдать свою киевскую авантю-
ру» |Ралш Б. Я. 1959. С. 35], что имели место насильственные действия
христианизации германскими миссионерами, а это вызвало отпор мо-
щного населения [Рапов О. М. 1988. С. 184]. Подобной информации в
исторических источниках не содержится. Ес и не могло быть, посколь-
ку насильственную христианизацию в далекой стране небольшая группа
миссионеров не могла проводить без направленной па это поддержки
княжеской власти. Поэтому можно предположить, что причина неуда-
чи миссии Адальберта заключена в изменении княжеской религиоз-
ной политики, в отказе от намерения укрепить церковную организа-
цию на Руси и учредить епископию. А такое решение, судя по отноше-
нию Святослава к христианству, мог принять только правящий князь.
Историческое предание, записанное в ПВЛ, приписывает Свято-
славу объяснение, почему он отказался от предложения креститься: «А
дружина моа сему смъятися начнуть» [ПВЛ. 1996. С. 30]. В этих сло-
tuix, как представляется, скрыт более глубокий смысл, чем обычно по-
нимаемые вероятные разногласия в случае крещения Святослава меж-
ду дружинниками-язычниками и князем-христианином. Можно пред-
положить, что в них отразилась необходимость для Святослава сохра-
нения мира в войске и стране во время организации и проведения
^туманного им великого восточного похода. Если в 962 г. Святослав
пришел к власти, отстранив княгиню Ольгу от управления |такая воз-
можность интерпретации событий уже отмечалась: Пархоменко В. А.
1913. С. 142—143] и отказавшись от ее плана учреждения епископии,
То уже в 964 — 965 гг. (по летописной хронологии) он прошел землю
Шятичсй, разгромил волжских булгар, спустился вниз по Волге, разбил
низа рс кое войско во главе с каганом, перешел в Причерноморье, где
мхватил Таманский полуостров, выйдя к границам Византийской им-
перии, возложил дань на народы Северного Предкавказья ясов и касо-
fou, а также завоевав хазарскую крепость Саркел, взяв под свой конт-
роль Донской торговый путь и Северное Приазовье [ПВЛ. С. 31; с
Определенными различиями в интерпретации см.: Артамонов М. И.
1962. С. 426—429; Пашуто В. Т. 1968. С. 93—95; Сахаров А. Н. 1982. С.
95-101; Новосельцев А. П. 1990. С. 222—225; ГадлоА. В. 1994. С. 55—57;
СМ. гам же литературу вопроса]. Совершенно очевидно, что Святослав,
отравляясь в такую сложную по военно-политическому содержанию
длительную кампанию, вне зависимости от того, была ли она однора-
МНН1Я или нет, не мог оставить страну, раздираемую религиозными
противоречиями язычников и христиан. В той ситуации ему было це-
ообразно поддержать абсолютное большинство языческого населе-
221
ния Руси. О. М. Рапов предположил, что Святослав предпринял гоне-
ния на христиан. Это мнение вызывает сомнения. О. М. Рапов отмс-
тил клятву Святослава языческими богами, Перуном и Волосом, от-
сутствие упоминания христиан с русской стороны при заключении
договора с Византией 971 г. Другой аргумент — исторический труд В. Н.
Татищева, содержащий сведения, которые невозможно подтвердить
историческими источниками [Рапов О. М. 1988. С. 187—192]. Первый
из аргументов доказательством нс является, поскольку, как следует из
предания, записанного в ПВЛ, дружина Святослава — по преимуще-
ству языческая, а отношение в ней к христианам было недоброжела-
тельное. Второй довод также не подтверждает мнения О. М. Рапова,
поскольку труд В. Н. Татищева «История Российская» нельзя в науч-
ном отношении корректно использовать как исторический источник
без специального источниковедческого анализа, не учитывая, что он
является историческим произведением первой половины XVIII в. [обоб-
щающий историографический анализ см.: Пеиппич С. Л. 1965. С. 124—
163; текстологический анализ см.: Добрушкин Е. М. 1972; здесь и далее
мы не считаем возможным привлекать для научного анализа «избы-
точные» известия в историческом труде В. Н. Татищева, поскольку их
невозможно подтвердить материалами, близкими ко времени проис-
ходивших событий; поэтому, как представляется, лучше сделать выво-
ды не столь широкие, но более достоверные; см. также далее, с. 487].
Против мнения об официальных гонениях на христиан могут свиде-
тельствовать известия о том, что княгиня Ольга оставалась христианкой
до своей смерти и ей было доверено воспитание внуков. Вероятно, в
религиозной политике Святослав оказался традиционен: язычество ос-
талось официальной религией, к христианам отношение было недобро-
желательное, но гонений на них не было. Таким образом во время дли-
тельного отсутствия Святослава на Руси сохранялся религиозный мир.
Внешнеполитическая деятельность Святослава имела следствием
крушение Хазарского каганата, освобождение от хазарского контроля
Волжского и Донского торговых путей, закрепление Руси на Таман-
ском полуострове и подчинение народов Северного Предкавказья ка-
согов и асов-аланов. В состав Русского государства были интегрирова-
ны в 966 г. (по летописной хронологии) вятичи. Восточное и юго-
восточное направления военно-политической деятельности Святосла-
ва имели как экономическое содержание, так и направленность на тер-
риториальный рост страны. В 967—971 гг. он перенес военно-полити-
ческую деятельность на Балканский полуостров, где Святослав заста-
вил болгарского царя Петра II заключить с ним союз против Визан-
тии. Лишь с большим напряжением сил империя отбила этот натиск
после государственного переворота, закончившегося убийством 10 де-
кабря 969 г. императора Никифора II Фоки и значительных усилий его
преемника, талантливого и энергичного Иоанна I Цимисхия [см.: Лев-
ченко М. В. 1956. С. 254—290; История Византии. 1967. Т. 2. С. 233—
222
.45; Пашуто В. Т. 1968. С. 69-74, 89-91, 93-95; Сахаров А. Н. 1982;
i м. там же литературу вопроса|. Такой мощный военно-политический
потенциал Русского государства был создан реформами княгини Оль-
Н1, тогда как Святослав в полной мере использовал его, сохранив ре-
лигиозно-идеологическое единство страны. Впрочем, поражение Свя-
к>слава в войне с Византией после переворота Иоанна Цимисхия, ви-
димо, было предопределено, поскольку великий киязь русский вел
пппряженные боевые действия вдали от своей страны, тогда как ему
противостоял талантливый полководец вблизи от своих баз пополне-
ния войска новыми контингентами, к тому же обладавший изощрен-
ным дипломатическим искусством.
Поскольку Святослав провел почти все годы своего самостоятель-
ного правления до своей гибели в 972 г. в войнах, историческая память
сохранила его идеализированный образ князя-воина, который вел са-
мый простой образ жизни: «Ходя возъ по собк не возяше, пи котьла,
ни мясъ варя, но потонку изрьзавъ конину ли, звкрину ли или говяди-
ну па углех испекъ ядяшс, ни шатра имяше, но подъкладъ постилашс и
ст.дло в головахъ; тако же и прочий вой его вси бяху» [ПВЛ. 1996.
С. 31]. С таким образом князя-воина, представлялось исследователям,
совпадает описание Святослава Львом Диаконом: «Показался и Сфен-
дослав, приплывший по реке на скифской ладье; он сидел на веслах и
।рсб вместе с его приближенными, ничем не отличаясь от них. Вот
какова была его наружность: умеренного роста, не слишком высокого
и нс очень низкого, с мохнатыми бровями и светло-синими глазами,
курносый, безбородый, с густыми, чрезмерно длинными волосами над
верхней губой. Голова у него была совершенно голая, но с одной сто-
роны ее свисал клок волос — признак знатности рода; крепкий заты-
лок, широкая грудь и все другие части тела вполне соразмерные, но
выглядел он угрюмым и диким. В одно ухо у него была вдета золотая
серьга: она была украшена карбункулом, обрамленным двумя жемчу-
жинами. Одеяние его было белым и отличалось от одежды его прибли-
женных только чистотой. Сидя в ладье на скамье для гребцов, он пого-
ворил немного с государем (Иоанном Цимисхием. — М. С.) об услови-
ях мира и уехал» [Лев Диакон. 1988. С. 82].
Лев Диакон, современник событий, вероятно, не присутствовал при
встрече Иоанна Цимисхия со Святославом. Он пользовался сообще-
ниями очевидцев и какого-то официального источника. Анализируя
описание внешности Святослава, комментаторы пришли к противоре-
чивым суждениям. С одной стороны, они отмечают, что оно напоми-
нает описание Приском Атиллы, с другой, они исходят из достоверно-
сти записанной Львом Диаконом информации. Комментаторы пишут,
чю внешний вид князя должен был производить ошеломляющее впе-
чатление на византийцев, поскольку ромеи стригли волосы только по
случаю траура или судебного осуждения, усы мужчины, видимо, бри-
ли, но бороды отпускали [Лев Диакон. 1988. С. 145, 214]. Отмечали
223
также сходство прически Святослава и запорожских казаков, ио более
близко и достоверно — кочевников-тюрок \Sevcenko I. 1965; мнение И. И
Шевченко приведено по: Лев Диакон. 1988. С. 214].
При анализе рассматриваемых сообщений ПВЛ и Льва Диакона
следует иметь ввиду, что они отражают только одну сторону деятель
пости Святослава — воинскую. Отсюда их описание быта князя-воп
на. предпринимавшего длительные кампании на значительном отда
лении от своей страны, его самого простого образа жизни с вероятны
ми заимствованиями, в том числе и у кочевников тюрок, и в способе
приготовления и потребления пищи, и в прическе. Впрочем, при описи
иии боевых действий тот же Лев Диакон сообщает о прекрасном воору
жении Святослава и его воинов, «защищенных кольчугами и доходивши
ми до самых ног щитами», с мечами, боевыми топорами, копьями, лука
ми со стрелами. Пишет он и о боевом построении русского войска но
время полевого сражения, что позволяло ему успешно биться против пре
красно вооруженных византийских армий во главе с опытнейшими пол
ководнами [Лев Диакон. 1988. С. 76—78, 80].
Другая, социально-политическая, действительность выявляется и
словах Льва Диакона, когда он назвал Святослава «князем», «правите-
лем» (6 apxwv) росов. Именно от него исходит инициатива созыва «со
вета знатнейших» (|3ouXt]v twv арютыи) во время осады в Доростолс для
решения основных вопросов дальнейших военных действий или заклю
чения мира. В соответствии с полученной информацией именно к дсп
ствиям Святослава как князя и «разумного полководца* отнес Лея
Диакон отправление послов к императору Иоанну Цимисхию для за-
ключения мира и только они двое, как отмечено ранее, вели последу-
ющие переговоры об «условиях мира» [Leonis Diaconi. 1828. Р. ISO-
158; Лев Диакон. 1988. С. 79—82].
Формулировки сохранившегося в списке (см. ранее, с. 136—163)
текста русско-византийского договора 971 г. подтверждают информа-
цию о дальнейшей концентрации княжеской власти, произошедшей и
результате реформ княгини Ольги и, как можно судить по этому дого-
вору, сохранившейся при Святославе. Мирный договор заключен oi
имени Святослава, названного в начальном протоколе текста «вели-
ким князем русским», как и его предшественники по «киевскому сто
лу» Олег и Игорь. Но в качестве русской стороны, заключающей дого
вор, назван уже только он один: «Азъ Святославъ, князь рускии, яко
же кляхъея, и утвержаю на сввшаныз семь роту свою: хочю имып
миръ и свершену любовь со всякимъ (в ИЛ — всякымъ) великимь па
ремъ гречьскимъ <...>». Русская сторона при этом символически ука
зана как социально диференцированные подданные: «<...> иже суп.
подо мною Русь, боляре и прочий <...>» ]ПВЛ. 1996. С. 34]. В отличие
от русско-византийских договоров 911 и 944 гг. с русской договарина
юшейся стороны другие какие-либо князья кроме Святослава не па
званы, исходя из чего С. В. Бахрушин обоснованно предположил, чн>
224
tic.iKiie князья были уничтожены или стали великокняжескими слу-
• Н.1ЫМН людьми на уровне посадников [Бахрушин С. В. 1937. С. 93].
Данный начальный протокол русско-византийского договора 971 г.
ичснь информативен. По наблюдениям С. М. Каштанова, со слов Азъ
< лхпюславъ начинался текст грамоты, написанной в лагере Иоанна Ци-
мнехпя. Слова Азъ Святославъ, князь рускии, представляют собой инти-
। \ пинию грамоты. Ее начало с местоимения первого лица единствснно-
||| числа перед именем С. М. Каштанов сопоставил с аналогичным на-
•| । him западноевропейских грамот и установил, что оно свойственно
письменным актам герцогским, а не королевским. Такое начало грамо-
п.| пн связал с желанием греческой стороны поставить русского князя в
пн киксние герцога, а не короля [Каштанов С. М. 1976. С. 82—83; 1996.
• 16, 44—45]. Отсюда можно заключить, что в интитуляции грамоты
н|М1Илась та иерархия титулов, византийского императорского и рус-
iHiii) великокняжеского, которая была установлена княгиней Ольгой,
ио (кгз христианского «духовного» содержания «дочери императора».
Особой темой обсуждения стало объяснение неясных по содержа-
нию слов сь всякымъ. Исследователи предполагали в данном случае
припуск имени Иоанна Цимисхия, тогда как И. И. Срезневский прсд-
пч.южил в слове всякымъ следствие ошибочной передачи имени импе-
рюнра с глаголицы на кирилицу [Срезневский И. И. 1858. Стб. 346].
А А Шахматов предложил реконструкцию: «съ вами, Иоанкмь» [Шах-
ччпни! А. А. 1916. С. 86]. Это мнение было принято в литературе
I IriHiiinann R. 1931. S. 50; Svane G. 1983. S. 70—71; Malingoudi J. 1994. S.
'.’I (.ложное для понимание чтение всакымь Д. С. Лихачев интерпре-
।пропал как всеми, отсюда его перевод: «со всеми (вар. — с каждым)
шинкими царями греческими, с Василием и Константином» [ПВЛ.
|чм>. Ч. I. С. 249; ПВЛ. 1996. С. 171]. Л. Мюллер избрал перевод-
ин (срнрстацию — «с каждым» [Muller L. 2001. S. 89]. Впрочем, А. А.
<||«нн1 ввел в перевод реконструируемое имя императора: «с Иоанном,
ж 1ИКИМ цесарем греческим, с Василием и Константином, богом дан-
ными цесарями <...>» [Зимин А. А. 1952. С. 60]. А. Н. Сахаров раскрыл
тн ржапие слова всакымь в контексте фразы как указание продления
к ип нпя договора при будущих правителях обоих государств |Сдхд-
ли/1 //. 1982. С. 198].
Обобщая свои наблюдения, С. М. Каштанов иначе раскрыл слож-
• •SHI структуру ст. 1 и последующего текста договора как памятника
нн|.|оматики: intitulatio («Азъ Святославъ, князь рускии»; narratio-
ir.piiMlio N I («яко же кляхъея и утверждаю на евъщаньъ семъ роту
• uulu-); преамбула с указанием другой договаривающейся стороны
1-М1ЧЮ нмкти миръ ...со ...»); dispositio N 2: 1) мирные обязательства
< тнослава по отношению к Византии; 2) обязательство Святослава
।\паи. в борьбу с возможными врагами Византии; 3) обещание со-
<| |юлнгь договор в соответствии с принесенной клятвой. Объясняя
|||ЮП1 хождение и значение слова всакымь, С. М. Каштанов предполо-
I WH
225
жил, что оно представляет собой производное так называемой
Pcrtinenzformcl, которая оказывалась внутри титула и начиналась сло-
вами всем, кому или все кому— пасти/ ole Поэтому, по его мнению,
сначала было указано имя Иоанна Цимисхия, затем оборотности/ ole
и далее: то пар61/, за которым следовал титул «и всликимь цесарсмъ
Гречьскимъ». Он предположил также, что это слово могло было быть
началом другого договора, написанного в лагере Святослава от имени
византийских императоров [Каштанов С. М. 1996. С. 14, 50]. Впрочем,
автор этих строк, возвращаясь к гипотезе А. А. Зимина, предположил в
слове всякымь намеренную порчу текста, скрывшую имя императора-
узурпатора Иоанна Цимисхия, что произошло при переписывании тек-
стов договоров из официальной копийкой книги во время правления
императоров-соправителей Василия II и Константина VIII [подробнее
см.: Свердлов М. Б. 1999].
Дипломатический анализ договора 971 г. свидетельствует, что он
был заключен великим князем Святославом как полновластным пра-
вителем Руси. Так же он характеризовался и во внешнеполитических
отношениях: «Свендослав, использовав все средства и во всем потер-
пев неудачу, не имея уже никакой надежды, склонился к заключению
договора. Он отправил к императору послов, прося залогов верности и
внесения в число союзников и друзей ромеев, чтобы ему со всеми
своими дозволено было удалиться невредимыми домой, а скифам, если
пожелают, — безопасно проходить по торговым делам» [Лев Диакон.
1988. С. 132]. Такой статус великокняжеской власти продолжил тради-
ции княгини Ольги. Данная традиционность, вероятно, осознавалась
Святославом, несмотря на определенные отличия его религиозной по-
литики от деятельности в этой области его матери, как наследственная
преемственность княжеского рода. На такое идеологизированное от-
ношение к княжеской власти, все более концентрирующейся в киев-
ском великом князе, и ее прерогативам может указывать традицион-
ный геральдический знак Игоря и Святослава, а возможно еще и Рю-
рика — двузубец [Белецкий С. В. 1997; Белецкий В. Д., Белецкий С. В.
1998; см. там же литературу вопроса].
Особый социальный статус Святослава отмечался, видимо, и вне-
шними атрибутами, несмотря на свойственный ему образ жизни кня-
зя-воина. Как отметил Лев Диакон, у Святослава были длинные усы и
бритый подбородок. В эпоху западноевропейского раннего средневе-
ковья мужчинам было свойственно иметь бороду или брить лицо. Те
же традиции существовали и на Руси. Как следует из ПВЛ, с бритым
лицом и усами был занявший к этому времени верховное место в иерар-
хии богов Перун и глава княжеского пантеона [см.: Рыбаков Б. А. 1987.
С. 412—444]: «(Владимир. — М. С.) постави кумиры на холъму bi и.
двора теремнаго: Перуна деревяна, а голова его серебряна, а усъ золог
<...>» [текст приведен по более исправному в данном случае Ипатьев-
скому списку: БЛДР. 1997. Т. I. С. 126]. Именно Перуном и Волосом
226
(Велесом) клялся Святослав, скрепляя клятвой договор с византий-
скими императорами в 971 г. Только Перуном клялся отец его Игорь,
скрепляя договор с Византийской империей в 944 г., а в Киеве, в соот-
ветствии с языческими обрядовыми действами, этот мирный договор
утверждался Игорем и его приближенными мужами на холме, где сто-
ил Перун [БЛДР. 1997. Т. 1. С. 102].
Отсюда можно заключить, что Святослав придерживался или за-
падноевропейской моды брить лицо и оставлять длинные усы, проти-
вопоставляя себя во внешнем виде массе простого населения Руси,
или походил на верховного княжеского бога. В системе духовных цен-
ностей такое совмещение земного и божественного приобретало осо-
бое знаковое значение. Само его имя Свяпю-слав свидетельствовало нс
только об отношении к сакральному, но и о возрастании славы как
высших качеств се носителя [Топоров В. Н. 1995. С. 486]. В имени
Святослава была продолжена давняя традиция княжеского рода — Олег,
Ольга — указывать в имени причастность к сакральному.
На особое социальное положение указывала золотая серьга Святос-
лава, описанная со слов информаторов Львом Диаконом. Украшавший
вс карбункул — красный гранат. Считалось, что тот, кто его носит,
приобретает власть над людьми. Символом особого общественного
положения был и жемчуг [Николаев С. М. 1995. С. 135—136, 146). Та-
ким образом, несмотря на одинаковую в походных условиях с прочими
одежду, Святослав обладал многозначительным в знаковом средневеко-
вом обществе символом власти. На это обстоятельство, как представляет-
01, в предшествующей литературе также внимания не обращали.
Таким образом, во всем комплексе известий о Святославе содер-
жится разнообразная, но единая в своем содержании информация как
Ж полновластном главе Русского государства. Этот статус в равной мере
Жгразился в его внутренней религиозной и внешней политике, в систе-
ме его поведения, на которое определенное воздействие оказало по-
стоянное участие князя в войнах или подготовка к ним.
Существует поставленный в предшествующей литературе вопрос:
Каковы были реальные связи Святослава как великого князя и прави-
теля с Русью, вне пределов которой он находился многие годы. Для
вуждений, которые представляли Святослава только как князя-воина,
Пкой проблемы не существовало, поскольку такой князь мог приехать
И уехать, а жизнь «Земли» или общин продолжалась без участия князя
И княжеской власти. Для теорий, исходивших из существования на
Руси середины X в. государства, раскрытие содержания этой пробле-
мы становится существенным, но и оно заслоняется вопросами изуче-
ния военно-политической деятельности Святослава. Между тем сохра-
нившиеся исторические источники позволяют вполне определенно от-
ветить на этот вопрос.
Как отмечено ранее, реформы княгини Ольги способствовали со-
ыннию политически единого государства. Отсутствие каких-либо иных
227
князей на Руси кроме Святослава свидетельствует, что на Руси к 971 i
великокняжеская власть осталась единственной в Русском государстве
руководящей силой, осуществлявшей центральное управление. В та
ких общественно-политических условиях естественно, что во время
долгого отсутствия Святослава правительницей оставалась княгиня
Ольга, которая руководила воспитанием внуков во время их малолет-
ства. Такая ситуация сохранилась в исторической памяти и была запн
сана в ПВЛ под 6476/968 г.: «Придоша печенъзи на Руску землю пер
вое, а Святославъ бяшс Переяславци, и затворися Волга въ градь со
унуки своими, Ярополкомъ и Ольгомъ и Володимеромъ, въ градь Кп-
евъ» [ПВЛ. 1996. С. 31].
В отсутствие Святослава на Руси продолжала функционировать вся
государственная система управления. Как следует из того же предания
о нападении печенегов на Киев в 968 г., на помощь городу собралось
ополчение Днепровского Левобережья («людье оноя страны Днепра»)
в лодьях во главе с их воеводой Претичем. Этот воевода был, вероятно,
посадником одного из городов Днепровского Левобережья, прежде
всего, вероятно, Чернигова или Переяславля, поскольку эти княжие
мужи могли совмещать административно-судебные и военные функ-
ции. В предании Претич называет себя служилым человеком Святос-
лава — мужем [ПВЛ. 1996. С. 31—32].
Из факта существования Руси как политически единого государ-
ства исходит и назначение Святославом своих сыновей князьями-на-
местниками: «Святославъ посади Ярополка в Киевъ, а Ольга в деревъхъ».
Согласно преданию, новгородцы сами попросили себе Владимира. При
этом в ПВЛ по отношению к Святославичам использована та же соци-
ально-политическая лексика, что и при назначении князьями своих
приближенных мужей посадниками в города, ср.: «Поиде Олегь <...>,
и приде къ Смоленьску съ кривичи, и прия градъ и посади мужь свои,
оттуда поиде внизъ, и взя Любець, и посади мужь свои» [ПВЛ. 1996.
С. 14, 33, курсив наш. — М. С.]. В этих посажениях был значительный
политический смысл. В отсутствие отца старший из сыновей контро-
лировал стольный город, второй по старшинству Святослав — мятеж-
ную землю древлян, где всего около 25 лет до этого был убит князь
Игорь. Юный Владимир со своим дядей по матери Добрыней контро-
лировал Новгород — новый центр, который стал преемником древних
политических и идеологических традиций Ладоги и Рюрикова городи-
ща на политической оси Русского государства — Киев — Ладога. Кон-
троль над Новгородом был необходим и вследствие того, что он про-
должал контролировать основные великие торговые пути Восточной
Европы — Балтийско-Волжско-Каспийский и Балтийско-Днепровско-
Черноморский. В данной связи неясно, на каком основании И. Я.
Фроянов пишет, восклицая: «Ведь Святослав сажает Ярополка и
Киеве, иначе — передаст ему княжескую власть. Перед нами
уникальный, пожалуй, в истории Древней Руси случай, когда власть i>
228
Киене получил сын при живом отце» [Фроянов И. Я. 1996. С. 336,
1>а|рядка И. Я. Фроянова). Эта идея нужна ученому для того, чтобы
подтвердить ранее высказанную им мысль, что Святослав решил по-
мшуть Киев и сесть на княжение в Персяславце на Дунас, под кото-
рым он понимает Преслав, построенный в предгорной местности (см.
ранее, с. 219—220). Вероятно, И. Я. Фроянов не учел, что в X) — нача-
ле XII в., к которым относятся материалы, собранные и записанные в
ПВЛ, при передаче власти от отца сыну использовалась иная социаль-
но-политическая лексика. Под 6562/1054 г. в ПВЛ приведен «ряд» Яро-
imum Мудрого, в котором записано: «<...> а Святославу даю Чсрни-
•оиъ, а Всеволоду Переяславль, а Игорю Володимерь» |ПВЛ. 1996. С. 70,
курсив наш. — М. С.].
В соответствии с древнерусской социально-политической терми-
нологией А. Е. Пресняков обоснованно писал: в связи с посажением
С вятославом сыновей: «Перед нами первый пример раздела княжих
•явлений между сыновьями киевского князя. Это, точнее, не раздел,
нс выдел сыновьям части владений, но лишь сосредоточение «володе-
ння» областями в руках княжой семьи: отец «сажает» сыновей посад-
никами своими в Киеве и в “Деревихъ”» [Пресняков А. Е. 1993. С. 29].
В развитие такого подхода В. В. Мавродин отметил необходимость
Создания «крепкой власти» в Древлянской земле и экономический
фактор — контроль над крупнейшими городами на пути «из варяг в
Греки» [Мавродин В. В. 1945. С. 276]. В многообразии мнений данное
Исследовательское направление, исходящее из процесса становления и
развития русской государственности в X в. при научно корректном
Использовании исторических источников, наметило конструктивный
футь анализа внутриполитической деятельности Святослава как вели-
фого князя. Поэтому идеи о намерении Святослава постоянно нахо-
диться в Переяславце на Дунае или в предгорной местности Преслава
he представляются обоснованными. Они не учитывают прямой ин-
|формации исторических источников, свойственной им социально-по-
Йитической терминологии, а также уровня развития русской государ-
ственности в третьей четверти X в.
р Исходя из изложенного ранее можно сделать вывод, что заверше-
ние создания в регентство княгини Ольги политически единого госу-
дарства, проведение ее реформ создали условия внутренней стабиль-
ности страны и как следствие этого традиционной внутренней поли-
тики Святослава. Судя по прямой и скрытой информации, только в
Вопросе укрепления на Руси христианской организации он не поддер-
жал намерения матери, но эти действия объясняются внешнеполити-
ческими планами Святослава и их осуществлением. Именно внутрен-
ним стабильность Русского государства в этот период и традиционная
•нугренняя политика Святослава создали условия для решения важ-
нейших объективно существовавших геополитических задач Русского
нк ударства в третьей четверти X в. — освобождение от хазарского кон-
229
троля важнейших торговых речных путей по Волге и Дону из Руси на
юго-восток в богатые исламские страны и на юг — в Приазовье и Се-
верное Предкавказье.
Внутренне состояние Русского государства в княжение Святослава
объясняет и содержание его военно-политической деятельности на
Балканах. Сохранение болгарской царской династии и насильное пре-
вращение царя Петра II в союзника, активные военные действия объе-
диненного русско-болгарского войска против Византийской империи,
захват Филиппополя и движение на Аркадиополь, что открывало путь
на Константинополь, раскрывают намерения Святослава установить
свою власть на Балканах и, возможно, захватить богатейший город
Европы того времени — столицу Византийской империи. При этом
установление власти подразумевалось, разумеется, не в виде интегра-
ции балканских территорий в составе Русского государства, а в сред-
невековых отношениях сюзеренитета-вассалитета, как всего через 50
лет попытался поступить с Русью польский князь Болеслав Храбрый
(см. далее, с. 336—339). Такие военно-политические действия на Бал-
канах отражали мощный военный потенциал Русского государства. Свя-
тослав привел на Балканы значительное и прекрасно вооруженное вой-
ско в 60000 человек, а увел после длительных боевых действий — 22000
{Лев Диакон. 1988. С. 44, 81]. При анализе этих цифр следует иметь
ввиду, что они сообщены современником событий, которому была до-
ступна значительная документальная информация, а также сообщения
участников событий. Поэтому сомнения в достоверности этих цифр
на основании более поздних сведений, некоторые из них имеют к тому
же фольклорное происхождение [см.: Левченко М. В. 1956. С. 259—
260], не представляются убедительными. Следует отметить в данной
связи, что спустя 20 лет Владимир Святославич послал византийскому
императору Василию II вспомогательный отряд в 6000 воинов (см. да-
лее). Так что основное войско Святослава в начале военных действий в
полной мерс могло насчитывать 60000 воинов. Обоснованно замеча-
ние комментаторов труда Льва Диакона, отметивших связь оставших-
ся в живых 22000 воинов Святослава и приведенные хронистом сведе-
ния о количестве продовольствия, которым следовало их обеспечить
для возвращения на Русь, что подтверждает численные данные Льва
Диакона [Лев Диакон. 1988. С. 213, примеч. 56].
Величина армии Святослава свидетельствует о том, что он нахо-
дился во главе объединенного войска, включавшего наряду с княже-
ской дружиной наемников и территориальные ополчения (видимо, во
время многолетних боевых действий на Балканы подходили и под-
крепления). Это значительное войско имело общерусский характер и
решало задачи, поставленные великим князем. В отличие от восточно-
го похода 964—965 гг., решавшего геополитические задачи Русского
государства, балканская кампания Святослава в 868—971 гг. осуществ-
ляла политические амбиции великого князя. Возможно, прежде всего
230
полому она потерпела поражение, несмотря на мужество и воинское
искусство полководца и его воинов.
Такое определение численности войска Святослава, целей его во-
енной, политической и дипломатической деятельности на Балканах
обьясняет причины намерения Святослава «жить в Переяславце на
Дунае», как его сформулировало историческое предание, записанное в
ПВЛ. Болгарский город на Дунае действительно может считаться ус-
ланной «серединой» в торговых связях с Византией, Венгрией, Чехией
и Русью. Дунай являлся к тому же важнейшей торговой магистралью
пеей Центральной и Юго-Восточной Европы. В военной деятельности
Святослава болгарский город на Дунае имел военное значение, по-
скольку он являлся центром сосредоточения, отдыха и дальнейшего
ипижения русских подкреплений во время войны с Византией. Стра-
1сгически важным было расположение такого города на берегу вели-
кой реки, оставляя возможность организованного отхода за Дунай на
Русь. Именно такое расположение баз Святослава на Дунае раскрыва-
ет смысл решительных действий Иоанна Цимисхия, направившего суда
i «греческим огнем» на эту реку, чтобы предотвратить отступление
русского войска. Вероятно, византийский флот блокировал или захва-
тил Переяславец, поскольку на последнем этапе русско-византийской
мтйны опорной базой Святослава стал не Переяславец, а Доростол (со-
временная Силистра). Именно такой смысл особого значения дунай-
ских городов в военно-политической стратегии Святослава раскрыва-
ется в маневрах Иоанна Цимисхия и в условиях того полевого согла-
шения, сведения о котором получил Лев Диакон: «Тавроскифы (русы. —
М. С.) уступят ромеям Дористол, освободят пленных, уйдут из Мисии
(Болгарии. — М. С.) и возвратятся на родину, а ромеи (византийцы. —
М. С.) дадут им возможность отплыть, не нападут на них по дороге с
огпеносными кораблями (они очень боялись «мидийского огня», ко-
торый мог даже и камни обращать в пепел), а кроме того, снабдят их
продовольствием и будут считать своими друзьями тех, которые будут
посылаемы по торговым делам в Византий (Константинополь. — М.
С), как было установлено прежде (то есть восстановлены благоприят-
ные условия торговли русов по договору 944 г. — М. С.)» [Лев Диакон.
1988. С. 81].
Все эти факторы не учтены в мнениях, исходящих из понимания
Псреяславца на Дунае как столицы Первого Болгарского царства Пре-
слива, расположенного в предгорной местности Восточной Старо-Пла-
нины, а потому легко блокируемой сухопутными войсками, что и про-
1ИОП1ЛО во время контрнаступления Иоанна Цимисхия. Эти мнения не
учитывают, что скрытый в гористой местности Преслав с сухопутными
пирогами, без труда подверженными нападениям, никак не мог счи-
i.i । вся «серединой» владений Святослава, благоприятной к тому же для
международных торговых связей. О самостоятельном, хотя и зависи-
мом от Святослава положении Первого Болгарского царства, свиде-
231
тельствует участие болгарского войска в объединенной армии Святос-
лава наряду с русами и вспомогательными отрядами венгров и печене-
гов весной 970 г. в битве при Аркадиополс. Весной 971 г. болгарскнн
царь Борис II, сын царя Петра, принявшего постриг, находился с се-
мьей в столице страны Преславе. Там же находилась и царская казна
\Лев Диакон. 1988. С. 72].
Таким образом, ни русские, ни византийские источники не свиде-
тельствуют о том, что Святослав покинул Русь и стал править в столи-
це Первого Болгарского царства Преславе. Напротив, «великий князь
русский», как он назван в русско-византийском договоре 971 г., или
единственный «князь русский» в последующем тексте стремился в со-
юзе с вассально зависимым болгарским царем нанести империи пора-
жение и захватить Константинополь, что не удалось ранее ни Олегу и
Игорю, ни болгарскому хану Круму, ни царю Симеону. Переяславсц
на Дунае, где собирался «жити» Святослав, был лишь важным эконо-
мическим и военно-политическим центром, опорной базой, Откуда
Святослав мог продолжить свою экспансию на Балканах, имея целью
захват Константинополя [ПВЛ. 1996. С. 34; Сахаров А. Н. 1982. С. 19—
21 и след. ].
Отсюда следует, что военно-политические действия Святослава па
Балканах определялись его планами как правителя Руси, а не пересе-
ленца в столицу Болгарского царства. Но эти планы оказались несбы-
точными. Они не исходили из объективных геополитических задач
Русского государства. Такое несоответствие субъективно обозначен-
ных целей объективным факторам привело к поражению Святослава в
балканской кампании, несмотря на проявленное русским войском,
князем и его воеводами мужество и полководческое искусство. Но с
другой стороны, военно-политические действия Святослава во время
балканской кампании свидетельствуют о сохранении во время его кня-
жения традиции значительной концентрации великокняжеской влас-
ти и осуществлении им политики на уровне межгосударственных от-
ношений ведущих держав огромного субконтинента — Руси, Первого
Болгарского царства и Византийской империи. Балканская политика
Святослава стала качественно новым этапом внешнеполитических дей-
ствий Руси на уровне межгосударственных отношений в сравнении с
походами на Константинополь Олега и Игоря, дальнейшим развитием
внешней политики княгини Ольги, что во внешнеполитических функ-
циях отразило внутреннее развитие великокняжеской власти и самого
Русского государства.
Между тем, длительное отсутствие великого князя на Руси наноси-
ло ущерб состоянию страны. Дело не только в нападении печенегов па
Киев и его осаде, что стало следствием внешнеполитических маневров
Византийской империи, стремившейся отвлечь Святослава от Балкан.
Как предположил еще А. А. Шахматов, во время отсутствия Святосла-
ва варяг Рогволод захватил полоцких кривичей и основал там свое
232
м1ижсние, тогда как варяг Туры — в Турове | Шахматов А. А. 1915.
। XXXIV—XXXV|. Мнение о варяге Туры в княжение Святослава не
И.1ХОДИТ подтверждения, что отметил вскоре после публикации А. А.
Шахматова А. Е. Пресняков, сославшийся на убедительную интерпре-
тацию М. С. Грушевским происхождения топонима Туров от князя-
•попима, вследствие чего Туры был им отнесен к находившимся под
рукой великого князя киевского местным князьям [Грушевський М. 1905.
I II. С. 304; Пресняков А. Е. 1993. С. 332]. Но гипотеза А. А. Шахматова
|| позднем по времени захвате Рогволодом Полоцка и, можно добавить,
недолгом им владении находит ныне подтверждение в археологических
материалах. Дело в том, что Полоцк находился на активно использовав-
шейся во второй половине IX— первой половине XI в. западнодвип-
кой ветви Балтийско-Волжско-Каспийского пути и Балтийско-Днсп-
|И)пско-Черноморского пути. Но, по археологическим наблюдениям,
•среди единичных находок, возможно, относящихся к материальной
культуре Скандинавии (например, ланцетовидный наконечник стрелы
или рубленое серебро), лишь меч X в. (случайная находка за пределами
iiK'iniero поселка) может свидетельствовать о полоцко-варяжских кон-
шктах» {Булкин Вал. А., Булкин Вас. А. 1994. С. 164]. Так что историчес-
кое предание, записанное автором Начального свода или его предше-
1i пенником, сохранило в словах киевских послов, отправленных к Свя-
шелаву после снятия печенежской осады, реальную историческую ин-
<|м>рмацию: «Ты, княже, чюжея землъ ищеши и блудиши, свося ся оха-
ют <...>. Аще тк не жаль отчины свося (то есть, своего наследственного
шишения. — М. С.) <...>» [НПЛ. С. 119; близкий по содержанию текст
<н.: ПВЛ. 1996. С. 32]. Возможно, во время пребывания Святослава па
1ныканах скандинавский конунг Рогволод захватил Полоцк.
Таким образом, несмотря на одинаковые с прочими в боевых усло-
виях образ жизни и одежду, Святослав обладал многозначительными в
таковом обществе символами власти. Материальным основанием этих
символов реальной власти во время войн и при заключении мира ме-
тнись общественно-политический строй Русского государства этого
времени, княжеское господское хозяйство на Руси (в Киеве существо-
вал «дворъ теремный отень» Ярополка и Владимира Святославичей),
комплекс сведений о Святославе свидетельствует о том, что все время
синего самостоятельного княжения он являлся правителем Руси. Его
предшественники создали такие основы русской государственности,
вторые следовало только продолжать, что Святослав и сделал, даже
находясь долгое время в дальних походах. Эти же основания стали
Он юй качественно новой внешней политики Святослава: от традици-
онного присоединения славянских и неславянских племенных княже-
ний и племен он перешел к устранению соперников на основных тор-
1И1ЫХ путях на Восток и Кавказ, что являлось продолжением эконо-
мических задач Русского государства и новым направлением во внеш-
•и-11 политике.
233
Качественные изменения во внешнеполитической деятельности
Святослава по отношению к Олегу и Игорю и преемственность но
отношению ко внешней и внутренней политике княгини Ольги (за
исключением отношения к христианству) свидетельствуют о том, что
деятельность Святослава сущностно отражала строй Русского государ
ства на новом этапе его развития — на стадии политического един-
ства. Принципиальным и все более актуальным становилось распрос-
транение христианства на Руси как повой религии, соответствующей и
своих религиозных, философских, этических и эстетических ценнос-
тях новым формирующимся на Руси обществу и государству, главой
которых являлся великий князь.
Династический кризис 70-х годов X в.
На новый уровень развития княжеская власть вышла через динас-
тический кризис. Его внешняя канва изложена в ПВЛ. После гибели
Святослава в 972 г. в летописи под 6481/973 г. записано: «Нача княжи-
ти Ярополкъ», что подразумевало его общерусское княжение в Киеве.
Дальнейшее изложение летописец ведет исходя из того, что Олег Свя-
тославич является князем в древлянской земле, а Владимир Святосла-
вич — в Новгороде. Под 6483/975 г. в ПВЛ сообщается, что Олег уви-
дел во время охоты сына воеводы и знатного мужа Свенельда Люта,
который также охотился в том же лесу. Это вызвало недовольство кня-
зя, и Олег убил Люта. Свснельд, стремясь отомстить, разжег ненависть
Ярополка по отношению к Олегу. Киевский князь совершил поход на
Древлянскую землю. Олег вышел с войском ему навстречу, но в битве
победил Ярополк. Олег со своими воинами побежал под защиту ук-
реплений города Овруча. Но в давке на мосту через ров к городским
воротам вниз стали падать кони и люди, среди которых оказался Олег.
Ярополк, по словам летописца, «плакася» над погибшим братом и по-
хоронил его, упрекая Свенельда в его гибели. Но когда Владимир ус-
лышал в Новгороде о произошедшем, он «убоявся» и бежал «за морс»,
а Ярополк посадил своих посадников в Новгороде и «бь володья единъ
в Руси». Под 6488/980 г. в ПВЛ сообщается, что Владимир вернулся в
Новгород с варягами, изгнал посадников Ярополка и сообщил с ними
старшему брату, что пойдет на него походом. Но до того как отпра-
виться на Киев, он напал на Полоцк, потому что дочь полоцкого князя
Рогволода Рогнеда отказала ему в сватовстве, заявив: «Не хочю розутн
робичича, но Ярополка хочю». Владимир захватил Полоцк, «уби» Рог-
волода и двух его сыновей, а Рогнеду насильно взял в жены. После
этого Владимир совершил поход на Киев. Ярополк «затворися» в
стольном городе, тогда как Владимир укрепил свой лагерь, располо-
234
«енный между Дорогожичем и Капичсм. В связи с этим летописец
ммсгнл, что ров лагеря Владимира сохранился «и до сего дне». Такое
.►.и 1апис свидетельствует об исторической народной традиции, сохра-
нившей память о событиях, потрясших их современников. Воевода
Прополка Блуд изменил своему князю и уговорил бежать его в погра-
ничный со степью город Родню, так что Владимир занял Киев, а Род-
ню осадил. Ярополк должен был вернуться в Киев, где в отчем терем-
ном дворе находился Владимир и его дружина. Блуд отделил Ярополка
и сопровождавших его лиц, неожиданно закрыв двери, и два варяга
подняли его на мечи. Владимир взял в наложницы его жену, красави-
цу гречанку, которая была уже беременна и родила Святополка. За-
мершая это повествование и начиная новое, летописец написал: «И
о.ша княжити Володимсръ въ Киевъ единъ <.. >» [ПВЛ. 1996. С. 371.
Причины произошедших событий объяснялись историками по-раз-
ному, при этом все более раскрывалось их содержание, относящееся
не к «игре стратей» (А. С. Пушкин), а к истории княжеской власти на
Гуси. Уже Н. М. Карамзин объяснял их прекращением «едиподержа-
инн» в государстве. При этом он предположил отсутствие у Ярополка
П1НСТИ над «Уделами» своих братьев [Карамзин Н. М. 1988. Т. I. С. 140].
Родовая теория С. М. Соловьева, исходившая из коллективного владе-
ния Русской землей княжеским родом, свела причины борьбы Свято-
славичей к дурным советам наставников юных князей и предательству
[Соловьев С. М. 1959. Кн. I. С. 170—175]. Без объективных причин
оказалось «междоусобие» братьев и у Н. И. Костомарова, поскольку на
Руси IX—X вв., по его мнению, власть Рюриковичей «имела нс госу-
дарственные, а наезднические или разбойные черты», а их целью было
приобретение добычи [Костомаров Н. 1888. С. 3, 4].
Интерпретация событий С. М. Соловьевым и Н. И. Костомаровым
по могла удовлетворить сторонника славянофильской теории И. Д. Бе-
шена, который отметил существенные изменения во власти братьев после
'пбели Святослава: из «отцовских посаженников» они превратились в
шмостоятельных и независимых князей [Беляев И. 1861. С. 46|. В. О.
Ключевский усовершенствовал подходы родовой теории к данному воп-
росу. По его мнению, «когда умирал отец, тогда, повидимому, разрыва-
лись все политические связи между его сыновьями: политической зави-
симости младших областных князей от старшего их брата, садившегося
после отца в Киеве, незаметно. Между отцом и детьми действовало се-
мейное право; но между братьями нс существовало, повидимому, ника-
кого установленного, признанного права, чем и можно объяснить усо-
(шцы между сыновьями Святослава и Владимира. Впрочем, мелькает
неясная мысль о праве старейшинства». Такое объяснение рассматрива-
емых событий он дополнил и экономическим фактором, отметив осо-
1н>е значение в них Киева как «ключа от главных ворот русской торгов-
ли». По его мнению, в борьбе за этот «ключ» новгородский князь Вла-
димир погубил своего родного брата Ярополка [Ключевский В. О. 1956.
235
Т. 1. С. 170, 144|. /V Е Пресняков ввел существенные коррективы в
концепцию В. О. Ключевского. Отношения Святославичей при жизни
отна он объяснил «старым семейным правом», основанным «на нераз-
дельности жития и владения». Этот семейный союз разрушался с разде-
лом владений, при этом А. Е. Пресняков не отмечал, в отличие от В. О.
Ключевского, преимуществ и прав старшего брата над другими, что про-
тиворечило в междукняжеских отношениях государственному принци-
пу — «политической тенденции киевских князей создать прочное под-
чинение Киеву подвластных областей» [Пресняков А. Е. 1993. С. 30|.
А. А. Шахматов вообще устранил значение семейных междукняжеских
отношений при объяснении событий после гибели Святослава, отметин
в его деятельности причину распада Киевской державы (Шахматов А. А.
1915. С. XXXIV—XXXV].
При сталинском режиме середины 30-х — начала 50-х годов на ис-
следователей оказывали сильнейшее воздействие сталинские идеи де-
ления русской истории на «дофеодальный» период, когда крестьяне
еще не были закрепощены, и «феодальный», крепостнический период
(см. ранее, с. 16 и след.). Переход от одного периода к другому пре-
имущественно относили ко времени правления Владимира Святосла-
вича и Ярослава Мудрого. Поэтому в исследовательской литературе
при объяснении причин столкновения Святославичей особо стали под-
черкиваться архаические черты. С. В. Юшков отмечал у «дофеодаль-
ных князей» и у княжеской власти «много патриархальных черт», но
со второй половины X в. — и «некоторое развитие и осложнение кня-
жеских функций» [Юшков С. В. 1939. С. 31]. Поэтому он, не пытаясь
установить причины, характеризовал столкновение Святославичей как
«междоусобную войну», в которой победил князь Владимир [Юшков С.
В. 1949. С. 78]. Б. Д. Греков предположил решение князя Олега вместе
с «представителями древлянского общества» отделиться от Киева [Гре-
ков Б. Д. 1953. С. 467]. В. В. Мавродин пытался установить политичес-
кие и социально-экономические причины — стремление к «одиначс-
ству», «частная собственность росла и укреплялась» и (вслед за К. Марк-
сом) особенности феодального владения, когда лен состоял только из
дани [Мавродин В. & 1945. С. 292]. В отличие от своих предшественни-
ков и современников Б. А. Романов характеризовал произошедшие
события как «семейно-политическую драму», произошедшую вслед-
ствие «пагубного пристрастия людей к охоте» и влияния «злых совет-
ников» [Романов В. А. 1947. С. 157—159].
В постсталинский период попытка вернуться к марксизму при изу
чении средневековой русской истории привела в советской историчес-
кой литературе к Указанию только отношений собственности и эконо
мичсских категорий как определяющих все виды социальных и поли
тических отношений. Эта теория нашла выражение в концепции «го-
сударственного феодализма». Оказала она воздействие и на объясне
нис причин династического кризиса 70-х гг. X в. По мнению О. М
236
«после трагической гибели Святослава у днепровских порогов
* 9 Л! I . великим князем и верховным собственником всех земель был
чшнозглашен Ярополк. Два младших сына Святослава должны были
каГ|> вассалами Ярополка». В качестве причины «неурядицы» он прсд-
•щлфкил, что «древлянский и новгородский наместники рассматрива-
iM с^ои земельные владения, полученные от отца, а не от старшего
tynni, как полную безусловную собственность» [Рапов О. М. 1977. С.
*2|. Близко к этому мнению Н. Ф. Котляр характеризовал Олега Свя-
«иславича обладателем абсолютных «частновладельческих прав», кото-
рые противостояли правам «кормленщика» Люта Свснельдича, вслед-
»тис чего последний был убит [Котляр Н. Ф. 1989. С. 153|.
Напротив, исходя из теорий «дофеодального», общинно-вечевого и
ымско-вечевого строя домонгольской Руси, И. Я. Фроянов «увидел» в
конфликте киевского князя Ярополка с древлянским князем Олегом
•огрвжение давнего антагонизма древлянской общины с Киевом» | Фро-
м<м И. Я. 1980. С. 26]. Многие исследователи вообще отказывались
ртгпновить причины братоубийственной борьбы Святославичей, огра-
ничиваясь указанием по-разному определяемого повода — убийства
По приказу князя Олега Люта Свенельдича и последовавшей борьбы за
|Мсть. Теоретические посылки, не основанные на конкретных исто-
рических материалах и, напротив, описательность событий имеют след-
Пвисм то, что выявление причин братоубийственного столкновения
Ввятославичей в контексте княжеской власти на Руси и междукняжсс-
II отношений продолжает оставаться актуальным. При этом следует
личать причины и следствия, а их отличать от повода кровавой борь-
Святославичей — убийства Люта Свенельдича.
Учитывая предшествующий исследовательский опыт, можно отме-
рь, что конструктивный путь изучения данной проблемы был наме-
I теми исследователями, которые рассматривали Русь 70-х гг. X в.
t единое пространство системы торговых путей (В. О. Ключевский) и
Hioc политическое пространство (А. Е. Пресняков, В. В. Мавродин).
И этом следует иметь в виду, что на Руси этого времени уже не упо-
нпются какие-либо другие князья, кроме династии Рюриковичей.
Кик отмечено ранее, Святослав, отправляясь вторично на Балканы,
таил сыновей управлять в свое отсутствие в соответствии с возрас-
й: Ярополка — в Киеве, Олега — в Древлянской земле, Владими-
— в Новгороде для сосредоточения власти великокняжеской динас-
1Й. После гибели отца эта система, казалось бы, должна была обес-
йнть преемственность великокняжеской власти в государстве, по-
•юльку старший из братьев находился в стольном городе «в отца мес-
Нн и тем самым порядок наследования был обеспечен. Но случилось
Иро1ивоположное. Основную причину произошедших событий лето-
писец настойчиво повторяет. После гибели Олега и бегства Владимира
и» Новгорода он пишет: «<...> и 6t володья (Ярополк. — М. С.) единъ
• Руси». После коварного убийства Ярополка по приказу Владимира
237
он вновь пишет: «И нача княжити Володимеръ въ Киевь единъ <...>»
[ПВЛ. 1996. С. 35, 37]. То есть летописец недвусмысленно указывал,
что основной причиной братоубийственного столкновения было еди-
новластие в стране. Русь для летописца — единое политическое
пространство от Киева до Новгорода. Эта информация — результат
исторической традиции и понимания сути событий русскими людьми
второй половины XI — начала XII в. Если исходить из данных материа-
лов, а не теорий XVIII—XX вв., то окажется, что единовластие, устано-
вившееся на Руси в результате династической традиции Рюриковичей,
реформ княгини Ольги и существовавшее во время правления Свято-
слава, после его гибели исчезло. Исходя из того, что иных князей, кро-
ме династии Рюриковичей, на Руси 70-х гг. X в. и последующего време-
ни не отмечается, следует предположить возникновение нового фено-
мена княжеской власти: княжеский стол и стольный город возникали в
это время там, где находилась резиденция князя, его двор. Это предпо-
ложение подтверждается записью священника Упыря Лихого в 1047 г.
(всего 70 лет спустя) о новгородском князе Владимире Ярославиче —
«князю Володимиру, Host города княжащю» [Столярова Л. В. 2000. С. 111.
В это время в Киеве княжил его отец Ярослав Мудрый. Таким образом,
хотя Владимир Ярославич был только князем-наместником, для совре-
менников он был князем, который княжил.
Поэтому, если младшие братья не признавали семейно-иерархи-
ческого подчинения старшему, киевскому князю, то единовластие на
Руси прекращалось (на опасность разрушения в это время единовлас-
тия на Руси особое внимание обратил В. В. Мавродин [Мавродин В. В.
1945. С. 292-293]).
Данное наблюдение, исходящее из прямого смысла текста ПВЛ,
раскрывает содержание произошедших событий, последовавших пос-
ле гибели Святослава. Ярополк, старший среди братьев и «посажен-
ный» отцом в Кибве легитимно стал главой Русского государства. Его
родной или сводный брат Олег (если он был от «законной» второй
жены язычника Святослава) управлял близкой к Киеву и в недавнем
прошлом мятежной Древлянской землей.
Младший из братьев Владимир был, вероятно, «прижитым». Не
случайно историческая память сохранила сведения, что его мать Ма-
луша была ключницей Ольги, так что едва ли она была женой Святос-
лава. Названы по именам ее брат, Добрыня, и отец, Малко Любеча-
нин. Судя по тому, что в летописном предании Рогнеда назвала Вла-
димира «робичичем», можно предположить, что их семья была плене-
на. До пленения эта семья была знатной, поскольку Малуша оказалась
в ближнем окружении Ольги, а Добрыня стал позднее посадником и
Новгороде. Знатное происхождение Владимира по материнской ли-
нии предположил ранее А. А. Шахматов. По его мнению, польский
историк XV в. Ян Ддугош, который пользовался русскими летописны-
ми сводами, назвал по имени убийцу князя Игоря — древлянского князя
238
Мискнну. А. А. Шахматов отождествил его с Мстишей, сыном Све-
ne.iwia и Мстиславом Лютым или Лютом Свснельдичсм, он же Мал
n>f»t Малко Любечанин — древлянский князь, которого древлянские
послы сватали за Ольгу', он же — отец Малуши, матери Владимира и
iccrpbi Добрыми | Шахматов А. А. 1908. С. 340—378]. Такая генеалогия
матери Владимира была подвергнута обоснованным сомнениям
\Ст6ндер-Петерсен А. 1956; Muller L. 1958; Рыбаков Б. А. 1963. С. 194—
196; Цоппэ А. 1974; Poppe А. 1975. S. 498—499].
На распад политического единства Русского государства в первый
период самостоятельного правления Ярополка указывает историчес-
кое предание, включенное уже в Начальный свод |см.: НПЛ. С. 124].
II нем сообщается о том, что Лют Свенельдич, который жил в Киеве,
•пт по звьри в лёсё», то есть предавался любимому развлечению знат-
ных людей — охоте. Вероятно, преследуя «зверя», он заехал в княжес-
кий заповедный лес близкой от Киева Древлянской земли (о лесах в
составе княжеских господских владений еще в регентское княжение
Ольги см. ранее, с. 194). Далее в летописном повествовании появляет-
ся новая тема. Во время охоты Люта Свенельдича увидел князь Олег,
который также охотился в тех местах, и спросил, кто это. Ему ответи-
ли, что Свенельдич. Тогда Олег напал на него и убил. Летописец при-
цел этот случай, чтобы объяснить причину ненависти Ярополка про-
тив Олега. По его словам, Свенельд, желая отомстить за своего сына,
постоянно говорил Ярополку: «Поиди на брать свои и прими волость
но» [текст приведен по Лаврентьевской летописи: ПВЛ. 1996. С. 35;
курсив наш. — М. С.].
Большинство исследователей использовало эту запись (при разли-
чающейся интерпретации) как адекватную информацию о произошед-
ших событиях. В этом случае ее содержание традиционно раскрывает-
ся как сообщение об убийстве Олегом Люта Свенельдича в своих вла-
дениях, что стало причиной похода Ярополка на брата. «Волостью»
Олега при этом оказывается Древлянская земля, которой он в это вре-
мя владел. В отличие от предшественников И. Я. Фроянов исходит из
Мысли, что летописец «неверно объясняет причину начала междукня-
еской распри». По его мнению, летописец использовал Сказание о
Первых русских князьях (вслед за М. Н. Тихомировым), которое в дан-
ной части «подвергалось обработке, сопровождавшейся перестройкой
Текста». Во фразе «И о томъ бысть межю ими ненависть, Ярополку на
Ол ьга» И. Я. Фроянову очевидно ее «неуклюжее построение»: «вопре-
ки правилам древнерусского языка местоимение в ней употреблено
прежде упоминания лиц, которых оно обозначает». Для него «неожи-
Кппно тут появляется и Ярополк». Поэтому в «начальной редакции» он
меняет Ярополка на Свенельда. Ученый допускает, что его предполо-
жение «не соответствует действительности». По И. Я. Фроянову, в ле-
М1ПИС110М рассказе не согласовано убийство Люта Свенельдича с его
причиной. Убийство Люта он «рассматривает» «как своего рода месть
239
за отна», который, по его «догадке», погиб по вине киевской общиньС
Ярополка и Свснельда [Фроянов И. Я. 1996. С. 353—355, 358]. /
Видимо, можно согласиться с И. Я. Фрояновым, что его рассужде-
ние «не соответствует действительности». Ученый целенаправленно
интерпретирует летописный текст, а потому его обвинения летописца
в намеренном искажении используемого текста и его написании «воп-
реки правилам древнерусского языка» не содержат каких-либо основа-
ний. Но оно обращает внимание на неудовлетворительность повество-
вательного изложения историками событий вслед за Начальным сво-
дом и ПВЛ, не учитывая особенностей летописного текста об убийстве
Люта Свснельдича как исторического источника.
По времени излагаемых событий под 6483/975 г. данный рассказ
восходит к долетописному периоду. В нем постоянно используется пря-
мая речь, что указывает на его фольклорные истоки и литературное про-
исхождение. Фольклорное и литературное начала воздействовали на
содержание повествования. В Начальном своде, отраженном в составе
НПЛ, было записано после сообщения о гибели Святослава |о присут-
ствии этого текста в составе Начального свода см.: Творогов О. В. 1976.
С. 24]: «СвЁнделъ же прииде Кыеву къ Ярополку; а Ярополкь же княжа
в Киевъ, и воевода бт у него Блудъ. Ловы дыоще Свъньлдицю, име-
немъ Луть, ишедъ бо ис Кыева, гна по звъри в лъсъ; и узръ Олегъ»
(НПЛ. С. 124]. Этот текст был отредактирован автором ПВЛ: «Нача кня-
жити Ярополкь. Ловъдъющю Свъналдичю, именемъ Лють <...>» (и да-
лее по тексту близко к Начальному своду). Данный повествовательный
текст содержит конкретную историческую информацию, сопоставимую
со сведениями других исторических источников (см. ранее).
Далее уже в Начальном своде содержался текст-диалог, характер-
ный для фольклорного или литературного творчества. В нем нет конк-
ретной исторической информации, но в нем присутствует свойствен-
ный фольклору и литературе мотив «узнавания»: «и рече: “Кто се есть”.
И реша: “Свъндельдиць”» [НПЛ. С. 124; близкий по содержанию текст
см.: ПВЛ. 1996. С. 35]. Такое соединение конкретного исторического
повествования и фольклорно-литературного сюжета имеет следствием
информативное «выпадение» текста-диалога из исторического изло-
жения событий. Поэтому последующая фраза «И заихавъ, уби, 6t бо
ловы дъя Олегъ» [НПЛ. С. 124; близкий по содержанию текст см.:
ПВЛ. 1996. С. 35] является продолжением слов «и узръ Олегъ». Таким
образом, историческое повествование в летописи возобновляется без
связи с предшествующей темой «узнавания». Оно сообщает, что Лют
Свенельдич убит Олегом Святославичем потому, что он охотился в его
владениях тогда, когда там же охотился князь. Данное сообщение столь
же информативно, как и предшествующее историческое повествова-
ние (до фольклорно-литературного текста-диалога). Оно свидетельствует
о высоком статусе князя и значительных возможностях его власти по
отношению к лицам некняжеского происхождения.
240
\ Данное историческое повествование завершается в НПЛ обобщаю-
щей фразой: «И оттолё бысть межи ими ненависть, Ярополъку на Олга».
Она коррелирует с содержанием всего повествования, начиная с пер-
вой фразы, где названы Ярополк и Свенельд. Отсюда можно заклю-
чить, что автор ПВЛ использовал именно Начальный свод. Этот вывод
соответствует наблюдениям А. А. Шахматова и исследователей шахма-
rouciforo направления. Разумеется, в приведенной ранее обобщающей
фразе нет ни «неожиданности» в «появлении Ярополка», ни «неуклю-
жего построения» фразы и нарушения летописцем «правил древнерус-
ского языка», ни «замены имен» Ярополка и Свенельда. Поэтому не
голько в связи с историческим содержанием, но и литературно орга-
нично указание Свенельда, вновь с использованием летописцем пря-
мой речи: «Поиди на брать свои и прими волость (в НПЛ «власть». —
М. С.) его, хотя отмьстити сыну своему» |текст приведен по Лавренть-
евской летописи: ПВЛ. 1996. С. 35; НПЛ. С. 124].
Таким образом, в целенаправленной интерпретации И. Я. Фрояно-
па, придающей летописному тексту смысл, противоположный тому,
что в нем написано, не учтены существенные наблюдения в истории
русского летописания XI в., его природа литературно-исторического
произведения, в котором в равной мере присутствуют историческое
повествование и литературное творчество. Противоположна представ-
лениям И. Я. Фроянова и обычная для средних веков запись летопис-
ца о Древлянской земле как о владении («волость», «власть») Олега, а
нс о «древлянской общине». В равной мере в Начальном своде и ПВЛ
не содержится информация о «частновладельческих правах» Олега на
Древлянскую землю, как предполагает Н. Ф. Котляр.
Информация исторических источников свидетельствует о двух про-
тивоположных по содержанию процессах, происходивших в полити-
чески едином Русском государстве 70-х гг. X в. Передача Святославом
в управление сыновьям во время его отсутствия в соответствии с их
старшинством наиболее сложных и важных для княжеского контроля
политических центров как средства сосредоточения власти после его
1ибели приобрела противоположное значение. Хотя Святослав поса-
лил Ярополка в Киеве в соответствии с принципом старсйшинстаа,
Олег реализовал свое право на княжескую власть в Древлянской зем-
ле. Еще сложнее оказалось положение Владимира Святославича. В раз-
витие наблюдений В. О. Ключевского и В. В. Мавродина можно отме-
тить, что при жизни отца Ярополк в Киеве и Владимир в Новгороде
контролировали важнейшие Балтийско-Волжско-Каспийский путь и
Бдлтийско-Днепровско-Черноморский путь. После гибели Святослава
контроль над вторым путем оказался в разных руках. Ярополк контро-
лировал его южную часть, тогда как Владимир — северную. Под конт-
ролем Владимира оказалась также северная часть Балтийско-Волжско-
Каспийского пути. Поэтому он оказался богаче и в более выгодном
положении, чем Ярополк, который по праву старшего и посаженного
241
отцом в Киеве законно владел стольным городом. Таким образом, Свя-
тослав своим решением обрек одного из сыновей па гибель. /
Начальный свод, как представляется, объективно излагает после
гибели Святослава исходную ситуацию в 972 г., определявшую судьбы
княжеской власти на Руси. Ярополк «княжа в Киевъ, и воевода бъ у
него Блудъ» [НПЛ. С. 124, курсив наш. — М. С.]. То есть Ярополк
занимал великокняжеский стол. Его воеводой был Блуд, который ру-
ководил княжеским войском. После заключения мира в 971 г. с Визан-
тией к Ярополку в Киев пришел с остатками русского войска другой
воевода, Свенельд, влиятельный политический и военный деятель вре-
мен правления Игоря и Святослава. В Киеве находился и сын Све-
нельда Лют. Отсюда можно предположить, что могущественный род
Свенельда поддержал легитимного киевского князя Ярополка. О за-
конном старейшинстве Ярополка свидетельствуют новейшие гераль-
дические исследования. Выясняется, что Ярополк в качестве старшего
из братьев продолжил традицию двузубца как геральдического знака
Рюриковичей, включая его отца [Пчелов Е. В. 1995. С. 37—38; Мельни-
кова Е. А. 1996. С. 49; Белецкий С. В. 1997. С. 109—114].
Вероятно, Ярополк предпринимал решительные меры для восста-
новления единовластия в стране. Олег и Владимир, в свою очередь,
реализовали свое право на княжескую власть, являясь сыновьями ве-
ликого князя Святослава. Эта ситуация распада политического един-
ства княжеской власти была осложнена захватом Полоцка скандинав-
ским конунгом Рогволодом. Этот захват был не только территориаль-
ным. Он имел для Руси и важнейшие отрицательные экономические
следствия, поскольку Полоцк контролировал активно использовавшую-
ся западнодвинскую ветвь Балтийско-Волжско-Каспийского пути и
Балтийско-Днепровско-Черноморского пути.
В таких сложнейших общественно-политических условиях убий-
ство Олегом Люта Свенельдича выразило сложность и остроту проти-
воречий в Русском государстве этого времени. Было ли это убийство
поводом для последовавших военных действий или, напротив, оно от-
разило их неотвратимую необходимость — вопрос вторичный. Но все
дальнейшие события — закономерные следствия объективных причин.
Как отмечено ранее, когда Владимир узнал в Новгороде, что в борьбе
с Ярополком Олег погиб, он, «убоявъея, бкжа за море» [НПЛ. С. 125;
ПВЛ. 1996. С. 35]. Причина бегства заключалась, вероятно, не только в
боязни. Было очевидно, что Ярополк стремится восстановить едино-
властие в стране и, соответственно, контроль над всей системой ос-
новных торговых путей. Но наряду с этими причинами существовал
династический повод. Известно, что геральдическим знаком Владими-
ра являлся трезубец. Теперь, когда установлено единство геральдиче-
ского знака Рюриковичей в виде двузубца до Святослава и Ярополка
(знак Олега Святославича неизвестен), появление в родовом двузубце
центрального зубца с копьевидным завершением имело символиче-
242
* кип смысл: Владимир в качестве рожденного не от «законной» жены
выражал в геральдическом знаке особое положение, дополнительное к
основной ветви княжеского рода. Материалы относительно точно да-
трусмых археологических памятников позволили С. В. Белецкому
установить, что Владимир пользовался трезубцем в качестве личного
шака уже при жизни отца. В Новгороде, где княжил Владимир, на
подвеске княжеского чиновника двузубец Святослава и Ярополка был
переделан на трезубец. Поскольку верхняя хронологическая граница
археологического слоя определена 973 г., С. В. Белецкий предполо-
жил, что в этом изменении знака была выражена суверенность новго-
родского князя от Киева [Белецкий С. В. 1997. С. 112—113].
Таким образом, выясняется обоснованность предположений о стрем-
лении Владимира к политической самостоятельности от Ярополка.
С другой стороны, действия Ярополка против младшего брата свиде-
1сльствуют о его последовательности и раскрывают их истинный смысл:
Ярополк посадил своих посадников в Новгороде и «бъ владья единъ в
Руси» [НПЛ. С. 125; ПВЛ. 1996. С. 35]. Единовластие на Руси было
восстановлено по летописной хронологии в 6485/977 г.
Бегство Владимира «за море» наполнено значительным смыслом.
Фраза «за море» традиционно обозначала плавания из Ладоги, а по-
тнее и Новгорода в Скандинавию, прежде всего в Среднюю Швецию.
Отправляясь, Владимир, вероятно, взял с собой значительные сред-
ства, чтобы нанять там войско и вернуться на Русь. Такие средства у
новгородского князя были. Всего через 40 лет новгородский князь-
наместник Ярослав Владимирович в 1014 г. ежегодно отправлял отцу в
Киев 2000 гривен, что составляло 102 кг серебра при расчетном весе
гривны 51 г или 392 кг серебра при весе гривны 196 г. Оставлял он себе
1000 гривен, что составляло ежегодно, соответственно, 51 или 196 кг
серебра (см. далее, с. 256). Такие значительные денежные поступления
происходили не только в результате податей с местного населения, но
и, как отмечалось ранее, выгоднейшего стратегического положения
Новгорода и Ладоги, через которые шли значительные торговые пото-
ки и где с купцов взимались торговые и проездные пошлины. Русские
купцы, которые плыли по речным путям, контролировавшимся Ви-
1ППТИЙСКОЙ империей и Хазарским каганатом, платили в X—XI вв. де-
сятину от стоимости товаров [Новосельцев А. П. 1990. С. 115], так что
можно предположить практику взимания такой десятины обычной в
Восточной Европе.
Владимир вернулся в Новгороде наемным скандинавским войском
(«с варягы») по летописной хронологии в 6488/980 г. В том же году,
как следует из изложения последующих событий в Начальном своде и
ПВЛ, он победил Ярополка и стал княжить в Киеве |НПЛ. С. 125—
127; ПВЛ. 1996. С. 36—37]. Но такому определению времени происхо-
Л1Н1ШИХ событий противоречит точная дата вокняжения Владимира в
Киеве, указанная в Памяти и похвале князю Владимиру Иакова Мни-
243
ха — 11 июня 6486/978 г., в восьмой год после смерти его отца Святос-
лава [БЛДР. 1997. Т. 1. С. 326|. Определение хронологии событий важ-
но для анализа их содержания. Поэтому на определении года возвра-
щения Владимира на Русь следует остановиться особо.
Как отмечено ранее, Святослав заключил мир с Византийской им-
перией в июле 971 г. Последующие события происходили в сентябрь-
ском 972 г. Святослав не вернулся с конным войском Свенельда в
Киев, а отправился в лодьях. Поскольку днепровские пороги были бло-
кированы печенегами (о трудностях их преодоления по этой причине
писал еще Константин Багрянородный [Константин Багрянородный.
1989. С. 50, 511), Святослав вынужден был провести зиму в Белобере-
жье — в Днепровском лимане. Весной он должен был вновь отпра-
виться вверх по Днепру, поскольку зимой «бъ гладь великъ». Но в
порогах печенежский хан Куря все же напал на русский отряд и Свя-
тослав погиб [НПЛ. С. 124; ПВЛ. 1996. С. 35]. Таким образом, Свято-
слав погиб весной 972 г.
Если Владимир сел князем в Киеве 11 июля на восьмой год после
гибели отца, как написал Иаков Мних, то это произошло в 980 г.
Этот же год правильно вычислили летописцы в 60-е гг. XI в. при
введении погодной росписи излагаемых событий. Но дата вокняже-
ния Владимира в 6486/978 г. также подтверждается другими матери-
алами: время правления Владимира исчислялось в 37 лет, Ярослав
родился не в 980, а в 978 или 979 г. [БЛДР. 1997. Т. 1. С. 527, коммен-
тарий Н. И. Милютенко]. Эти различия, как представляется, не про-
тиворечат друг другу. Счисление лет правления Владимира начина-
лось со времени его возвращения на Русь «с варягы», когда он объя-
вил о борьбе с Ярополком, то есть с 978 г. В событийном ряду рожде-
ние Ярослава не связано с киевским вокняжением Владимира, так
что родиться он мог еще в Новгороде (косвенно эта мысль подтверж-
дается последующими тесными связями Ярослава именно с Новгоро-
дом, см. далее). Но вокняжился Владимир в Киеве действительно на
восьмой год после смерти отца — в 980 г., если верить источнику
информации Иакова Мниха — 11 июля. Отсюда можно заключить,
что год вокняжения Владимира в Киеве в Памяти и похвале князя
Владимира появился в результате описки переписчика (она была про-
должена в последующей рукописной традиции, древнейший сохра-
нившийся список датируется XV в.) или вследствие ошибки в под-
счете лет.
Таким образом, можно считать, что Владимир вернулся «с варяга-
ми» в Новгород в 978 г. Это войско, вероятно, было значительным,
поскольку оно позволило Владимиру не только победить в борьбе с
противниками, но и стало доставлять ему значительные сложности (см.
далее, с. 271). Он изгнал из Новгорода посадников Ярополка и передал
с ними Ярополку, чтобы он готовился к битве с ним [НПЛ. С. 125;
ПВЛ. С. 35].
244
Как следует из летописных известий, Владимир поступил далее как
проницательный политик. Вероятно, он пытался мирно установить свой
контроль над Севером и Северо-Западом Руси. Поэтому он отправил по-
сольство в Полоцк к князю Рогволоду, чтобы установить с ним династи-
ческий союз, направленный против Ярополка. Историческое предание
объясняет неудачу Владимира в сватовстве к Рогнеде, дочери Рогволода,
юрдостыо княжны. Предание вкладывает в се уста через изложение сва-
дебного обряда указание на то, что Владимир ей не ровня в отличие от
•М1КОННО» рожденного Ярополка: «Не хочю розути робичича, но Яропол-
ка хочю» [текст приведен по ПВЛ. 1996. С. 37; соответствующий текст
НПЛ содержит новгородские диалектные особенности]. Можно предпо-
ложить, что причины отказа были еще более значительными. Видимо,
Рогволод стремился установить династический союз с киевским князем
Ярополком. Поэтому он был назван желанным для Рогнеды женихом. В
последующем изложении событий в предании вновь сообщается, что, когда
Владимир отправился в поход на Полоцк, Рогнеду собрались послать в
Киев замуж за Ярополка. Об уже установленных союзных отношениях
полоцкого и киевского князей может свидетельствовать жестокая распра-
ва Владимира с Рогволодом, который был убит вместе с двумя сыновья-
ми. Рогнеда была взята в жены Владимиром насильно.
Эти события произошли в 978—979 гг. Не мирные, так военные
методы позволили Владимиру установить полный контроль над Севе-
ро-Западом русских земель, над основными транзитными торговыми
путями, пролегающими в этом регионе. Тем самым он блокировал их
функционирование в южнорусских землях. Владимир собрал значи-
тельные военные силы. О его стратегическом и военном превосходстве
над старшим братом косвенно свидетельствует измена князю Яропол-
ку воеводы Блуда, который переметнулся на сторону более сильного.
Ярополк был обречен и погиб.
Таким образом, близкие ко времени происходивших событий рус-
ские письменные источники XI — начала XII в. и современные им
геральдические материалы позволяют проследить в княжеской власти
70-х гг. XI в. две различающиеся тенденции развития. Династический
кризис выявил необходимость восстановления единовластия в стране.
Через братоубийство этой цели добились Ярополк, а затем и Влади-
мир, что свидетельствует об объективно существующей потребности
ни Руси единовластной системы управления. С другой стороны, моно-
полия власти династии Рюриковичей стала причиной возникновения
особого феномена: принадлежность к этой княжеской династии ста-
новилась основанием на право княжения. Князем нельзя было стать,
нм можно было только родиться в династии Рюриковичей, причем
принадлежность к княжескому роду определялась по отцовской нис-
«иднщей линии. Эти формы развития княжеской власти осуществля-
HICI. еще в пределах языческих религиозно-идеологических представ-
»<1 ц|й. Судя по тому, что в 1044 г. Ярослав приказал извлечь останки
245
Ярополка и Олега и крестить их [ПВЛ. 1996. С. 67], все три Святосла
вича оставались в 70-с годы язычниками, в чем они продолжили отно-
шение отца к христианству.
Кроме данной информации русских исторических источников, ко-
торые с учетом источниковедческого анализа можно считать достовер-
ными, в работах исследователей используются известия поздних по
времени происхождения или иностранных материалов, сообщения ко-
торых вводят существенные коррективы в изучение княжеской власти
во время династического кризиса 70-х гг. XI в.
В работы по истории Руси этого времени вошли известия Нико-
новской летописи под 979 г. о пришедших к Ярополку послах «изъ
Рима от папы» [ПСРЛ. Т. IX. С. 39]. Еще Н. М. Карамзин ввел в
научный оборот сообщение хроники Ламперта Херсфельдского о при-
бытии в Кведлинбург ко двору императора Оттона I русских послов,
которые поднесли ему богатые дары [Карамзин И. М. 1989. Т. I. С. 143].
Ко времени княжения Ярополка некоторые исследователи отнесли
сообщение Жития св. Ромуальда, написанного Петром Дамиани, о
крещении Руси св. Бонифацием ]Пархоменко В. 1913. С. 162—163; На-
заренко А. В. 1994. С. 101 — 102; 2001. С. 340—342 и след. ]. Эти известия
соотносились со ссылками В. Н. Татищева на Иоакимовскую лето-
пись. В одном случае он писал: «Ярополк же бе муж кроткий и мило-
стивый ко всем, любяще христианы, и асче сам не крестися народа
ради, но никому не претяше» [Татищев В. Н. 1962. Т. I. С. 111]. В
другом случае, по словам историка, автор Иоакимовской летописи
Ярополка «кротость, благонравие и любовь к христианам довольно
похваляет» [Татищев В. Н. 1963. Т. II. С. 225, примеч. 149].
На основании данных сообщений В. А. Пархоменко пришел к вы-
воду, что Ярополк был крещен западными миссионерами, но сведения
об этом исчезли из летописных записей во второй половине XI в. вслед-
ствие усилившегося византийского влияния на Руси [Пархоменко В.
1913. С. 163—164; крайнее суждение в том же направлении изложено в
статьях В. Заикина, в которых Ярополк Святославич назван «католи-
ческим государем Руси», библиографию работ В. Заикина см.: Наза-
ренко А. В. 1994. С. 121, примеч. 2]. В новейшей литературе О. М.
Рапов пришел к выводу, что Ярополк осуществлял прохристианскую и
провизантийскую политику, оставаясь язычником. Но он пал, посколь-
ку, по мнению исследователя, такая политика «пришлась не по нраву
его военно-феодальному окружению» [Рапов О. М. 1988. С. 193—206].
По мнению А. В. Назаренко, напротив, Ярополк вел активную запад-
ную политику. Он стремился установить контроль над Волынью и
Южным Побужьем. Поэтому, думает исследователь, в 976 г. он вел
направленные против чешского князя Болеслава II переговоры с им-
ператором Священной Римской империи Оттоном II, тогда как чеш-
ский князь установил «контакты» с Владимиром Новгородским и Оле-
гом Древлянским, что имело следствием союз младших братьев против
246
к ।аршсго, который погиб в результате последовавших событий 11 июня
‘>78 г. Ярополк был крещен по западнохристиапскому обряду, и крес-
i ильным именем его было Петр [Назаренко А. В. 1994. С. 99—131; 2001.
< . 339-390].
Между тем, представляется, что все эти направления разысканий
должны иметь в равной мере историческое и источниковедческое обо-
снование. Использование так называемых «избыточных» известий
Никоновской и несохранившейся Иоакимовской летописи, источника
информации В. Н. Татищева, остается не доказанным до тех пор, пока
нс будет проведено системное историографическое и источниковед-
ческое исследование русских летописных и других историко-литера-
|урных произведений XVI—XVII вв. с учетом воздействовавших на их
содержание общественно-политических событий в России этого пери-
ода (см. ранее, с. 227). Формирование идеологии царской власти, ре-
альной преемственности России как опоры православия после паде-
нии Византийской империи и учреждения в ней патриархии, сложная
но содержанию политика России по отношению к Западу воздсйстно-
пили на переосмысление поздними летописцами прошлого Руси в воз-
можностях исторической мысли позднего средневековья. Показатель-
на в данной связи «летописнообразная» запись Пискаревского лето-
писца под 6488/980 г.; «Бысть княжения Ярополча 50 летъ, а во креще-
нии княживъ 17» [ПСРЛ. XXIV. С. 46]. Весь этот текст отличается в
споем содержании от более древних летописных сводов. Считать, что в
нем использованы несохранившиеся ныне источники, как пишут об
• избыточных» известиях Никоновской и Иоакимовской летописей, нет
оснований. Но данная запись Пискаревского летописца, вероятно, сде-
ланная в развитие традиции Никоновской летописи |см.: Пискаревс-
кий летописец. 1955. С. 7—22], находит средневековое идейное обо-
снование в установлении преемственности христианской веры па Руси
<н княгини Ольги к Ярополку, а позднее и Владимиру. При этом хри-
стианство Ярополка заполняло значительный, по мнению летописца,
перерыв в христианской традиции между Ольгой и Владимиром. Труд
В. Н. Татищева «История Российская» как историческое произведение
первой половины XVIII в. ранее уже рассматривался. Из этих наблю-
дений следует, что иллюстративное использование содержащихся в нем
• избыточных» в сравнении с корпусом древнейших письменных ис-
ючников информации не является доказанным (А. В. Назаренко сни-
мет сообщение Иоакимовской летописи о христианских симпатиях
Ярополка Святославича «достаточно» правдоподобным, но не исполь-
>ует его, как непригодное для «аргументации, претендующей на осно-
вательность» [Назаренко А. В. 2001. С. 345]).
Сообщение Петра Дамиани (ум. в 1072 г.) в Житии св. Ромуальда о
крещении св. Бонифацием «короля руссов» (rex Russorum) и его наро-
ди также нуждается в критическом анализе. Это повествование пред-
епшляет собой соединение житийных клише и исторических реалий.
247
Бонифаций совершил чудо, пройдя невредимым сквозь пламя, вслед-
ствие чего король и русы приняли крещение. Один из братьев короля,
который жил с ним, отказался креститься, а потому был королем убит.
Другой брат жил отдельно от короля. Он также отказался креститься,
заключив Бонифация под стражу, а затем и убил проповедника, вслед-
ствие чего оцепенел. Это оцепенение прошло только после того как
брат крестился по воле короля [подробное изложение житийного сю-
жета и его перевод см.: Назаренко А. В. 1994. С. 101; 2001. С. 340—341].
В. А. Пархоменко идентифицировал «короля руссов» с Ярополком,
а его братьев — с Олегом и Владимиром [Пархоменко В. 1913. С. 163].
А. В. Назаренко согласился с этим мнением, сопоставив оцепенение
брата короля с болезнью Владимира Святославича во время похода на
Корсунь, допуская тем самым связь между древнерусскими источни-
ками о крещении Владимира и «соответствующими латинскими тек-
стами». Поэтому он допускает, что в легенде св. Бонифация «произошла
не просто путаница Руси и Пруссии, а контаминация предания о Бру-
но-Бонифации с воспоминаниями о деятельности каких-то безымян-
ных миссионеров, действительно побывавших на Руси во времена Яро-
полка» [ Назаренко А. В. 1994. С. 101 — 102; 2001. С. 346—353; см. там же
литературу вопроса].
Представляется, что отождествление «короля руссов» с Ярополком
осуществлено без достаточных оснований. Довод в пользу такого мне-
ния для А. В. Назаренко, как и ранее для В. А. Пархоменко — мотив
трех братьев и их взаимоотношений, «живо напоминающий» отноше-
ния между Ярополком, Олегом и Владимиром [Назаренко А. В. 1994.
С. 101]. «Русский» период в жизни св. Бонифация ни в литературном,
ни в источниковедческом контексте оснований для таких сближений
не дает.
Бонифаций — имя, взятое при пострижении в монахи знатного по
происхождению проповедника христианства Бруно. Он родился в се-
мье Кверфуртского графа Бруно, родственника графов Вальбек. Его
жизнь и деятельность проходила в Германии, Италии, Венгрии, Польше,
Пруссии и на Руси. Знатное происхождение и подвижничество сдела-
ли его человеком известным. В 997 г. он стал капелланом императора
Оттона III. В Италии он постригся в монахи и в 998—1002 гг. находил-
ся в монастырях Авентина, Монте Кассино и в Перес около Равенны.
В 1002 г. папа Сильвестр II посвятил его в Риме в сан миссийного
архиепископа — archiepiscopus gentium. В 1005 г. он без успеха пропо-
ведовал в Венгрии, после чего, вероятно, в конце 1007 г., отправился
распространять христианство в основном регионе расселения печене-
гов на юге Восточной Европы. Его путь туда пролегал через Русь, где
Бруно был задержан Владимиром Святославичем против его воли на
один месяц (Бруно сам написал в письме к германскому королю Ген-
риху II, который в 1014 г. стал императором). Впрочем, по прошествии
месяца Владимир сам проводил миссионера с почетом к границе с
248
печенегами. Но и у них миссия Бруна оказалась безуспешной. После
чого Бруно обосновался при дворе польского князя Болеслава Храб-
рою, при поддержке которого он отправился проповедовать к прус-
сим, где был убит вместе со спутниками 14 февраля 1009 г. Между 1019
и 1025 г. Бруно Кверфуртский был канонизирован. В Германии его
с гили почитать под именем Бруно, в Италии — под монашеским име-
нем Бонифаций [Латиноязычные источники по истории Древней Руси.
1989. С. 45—47, 73—74, 106—107, см. там же литературу вопроса).
Знать основные факты биографии Бруно-Бонифация необходимо
дли того, чтобы понять содержание повествования о нем Петра Дами-
III(и. Совершенно очевидно, что он стремился прославить нового свя-
1ого в Италии и собирал доступную информацию. Впрочем, эти сведе-
ния поступали разрозненные, да и точность их в соответствии с жи-
тийным жанром прославления святого была необязательна.
Определяющим в идентификации «короля руссов», у которого на-
ходился Бруно-Бонифаций, является обращение миссионером прави-
теля страны в христианство. Ярополк до смерти оставался язычником,
поскольку в 1044 г. его останки были крещены, тогда как Владимир
принял христианство. Таким образом, Петр Дамиани использовал ре-
ильный факт пребывания Бруно-Бонифация при дворе Владимира
Святославича, чтобы приписать ему заслугу крещения русского князя.
Это было важно не только для прославления нового святого, но и для
самоутверждения католической церкви в противоположность право-
славной еще до их официального раскола в деле распространения хри-
стианства Бруно-Бонифацием хотя бы таким образом. Отсюда следует,
что в повествовании Петром Дамиани о Бруно-Бонифации прослежи-
вается реальная историческая подоснова его пребывания на Руси в
княжение Владимира Святославича, принявшего христианство, но,
разумеется, не от западного миссионера.
Указание Петром Дамиани у «короля руссов» двух братьев каким-
либо датирующим свидетельством быть не может. «Три брата» — обыч-
ный средневековый фольклорный и литературный мотив. Под него
приспосабливалось историческое повествование: о трех сыновьях Вла-
димира Святославича писал саксонский епископ и хронист Титмар
Мерзебургский, который внимательно следил за событиями на Руси
| Thietmar. VII, 72], о трех братьях, сыновьях Владимира Святославича,
историческая память сохранила сведения и в саге об Эймунде |см.:
Джаксон Т. Н. 1994. С. 106].
Таким образом, в идентификации «короля руссов» в повествовании
Петра Дамиана о Бруно-Бонифации определяющим является не ука-
вшие «трех братьев», а крещение правителя Руси. Впрочем, это не
исключает, что в столкновениях этих братьев не отразилась в транс-
формированном виде братоубийственная война Святославичей. Ко
времени правления Владимира относятся и те события, которые отне-
сены Петром Дамианом к биографии Бруно-Бонифация. Вего заклю-
249
чении под стражу, вероятно, было переосмыслено насильственное за-
держание Бруно Владимиром Святославичем, когда проповедник от-
правился в 1007—1008 гг. к печенегам. Но на эту информацию могли
наслоиться также сведения об аресте в 1014 или начале 1015 г. коло-
бжегского епископа Рейнберна, который был отправлен на Русь
польским князем Болеславом Храбрым в качестве духовника его доче-
ри, выданной замуж за Святополка Ярополковича (см. далее). Епис-
коп был арестован и содержался в «одиночном заключении» (in singular!
custodia), поскольку он являлся соучастником заговора Святополка
против Владимира. В заключении Рейнберн умер, вероятно, не без
насилия [Свердлов М. Б. 1976. С. 109—110; Латиноязычные источники
по истории Древней Руси. 1989. С. 61, 66, 82—83]. Смерть Рейнберна в
заключении в княжение Владимира также, вероятно, была переосмыс-
лена Петром Дамиани или его информатором как убийство Бруно-
Бонифация в заключении во время его ареста на Руси. Таким образом,
нет достаточных оснований считать, что «русский эпизод» в жизни
Бруно-Бонифация, изложенный Петром Дамиани, относится ко вре-
мени киевского княжения Ярополка, а не Владимира Святославича.
В этом известии и тем более в тексте, еще более далеком от объек-
тивных оснований, хроники Адемара нет, оснований считать, что речь
идет в них о крещении Ярополка по западнохристианскому обряду. К
тому же, согласно ПВЛ, как отмечено ранее, в 1044 гг. останки Яро-
полка и Олега Святославичей были крещены, но, в соответствии с пра-
вилом Карфагенского собора, останки погребаемого человека крестить
было нельзя. Поэтому мнение о крещении Ярополка, к тому же по
западнохристианскому обряду [ Назаренко А. В. 2001. С. 389—390], не
представляется доказанным.
А. В. Назаренко поддерживает мысль о реальности русского по-
сольства в 973 г. к императору Оттону Великому, о чем сообщается в
анналах Ламперта Херсфельдского [Назаренко А. В. 1994. С. 102—103;
по его мнению, гипотезы о военном и матримониальном союзе между
киевским князем Ярополком Святославичем и германским императо-
ром Оттоном II, включая данный аргумент, обоснованы: Назаренко А. В.
2001. С. 361]. Историки средневековой Руси воспринимали сообщение
анналов Ламперта Херсфельдского под 973 г. как достоверную инфор-
мацию: «Император Оттон старший (имеется ввиду Оттон Великий. —
М. С.) прибыл с младшим (имеется ввиду его сын Оттон II. — М. С.) в
Кведлинбург и там праздновал 23 марта святую Пасху. И туда прибыли
послы многочисленных народов, то есть римлян, греков, беневентов,
италов, венгров, данов, славян, болгар и руссов с великими дарами»
[Латиноязычные источники по истории Древней Руси. 1989. С. 162,
163—164; курсив наш. — М. С.]. Поэтому исследователи самым раз-
ным образом интерпретировали данную запись в соответствии со сво-
ими представлениями о событиях на Руси в 973 г., но не учитывались
результаты источниковедческих исследований.
250
Ламперт Херсфельдский родился, вероятно, в 1020-е годы. 15 марта
НИХ г. он стал монахом Херсфельдского монастыря, в котором после
паломничества в Иерусалим приобрел более значительное положение.
После 1081 г. он стал первым аббатом монастыря в Хасунгене. Умер
он, вероятно, ок. 1085 г.
Ламперт много занимался литературной деятельностью. Рассмат-
риваемые здесь Анналы он написал между 1077 и 1080 гг. Поскольку
Чимперт долгое время являлся монахом Херсфельдского монастыря,
попятно, почему в основу своих анналов он положил херсфельдскую
.|||палистическую традицию. Эта традиция имела давние истоки. Еще
и X в. в Херсфельдском монастыре находился текст анналов, доведен-
ных до 982 г., впоследствии продолженных погодными записями. Этот
кодекс-архетип копировался и становился началом анналистической
|радиции в других книжных центрах, прежде всего в монастырях —
Хильдссхеймские анналы, Большие Альтайхские анналы, Деяния Маг-
дебургских архиепископов и др. В текстах этих памятников, иногда
более древних по времени записи, чем сочинение Ламперта, содержат-
ся под 973 г. близкие записи, ср.: «Otto senior imperator cum iuniore
venit Quidelingaburg, ibique eelebraverunt pascha 10. Kai. Aprilis, et illuc
venerunt ad eos legati Graecorum, Beneventanorum, Ungariorum,
Hulgariorum, Danorum, Slavorum cum regiis muneribus» (Annalcs
llildesheimenses. 1839. P. 62]. В этом тексте, характерном для хсрсфсль-
дской анналистической традиции, продолженной в других книжных
центрах, упоминаний римлян, италов и руссов нет. Это свидетельствует
о том, что Ламперт их приписал в уже существующий текст.
Данное текстологическое наблюдение совпадает в своем содержа-
нии с выводами источниковедческих и литературоведческих исследо-
пипий, которые показали свободное обращение Ламперта с историчес-
кими источниками, которыми он пользовался, и с историческими фак-
тами, о которых он писал [Ranke L. 1888. S. 125—149; Diefenbacher J.
1890; Holder-Egger О. 1893; Knonau G. M. v. 1894. S. 791—851; и др.|.
Поэтому Г. Дельбрюк считал его Анналы сочинением «фальсификато-
ра истории и намеренного лжеца», а Р. Кубо — «почти нерасторжимой
тканью из правды и вымысла, историческим романом» [DelbriickH. 1873;
Kubo R. 1890. S. 56]. Таким образом, редактирование Лампертом Херс-
фельдским использованного им текста Херсфельдских анналов под 973
г. является для него не исключением, а литературным приемом. Ха-
рактер редактирования раскрывает его содержание: к вящей славе От-
тона Великого и его сына, будущего императора Оттона II, к ним при-
было еще большее число послов с «великими дарами», чем сообщают
древние анналы его монастыря. В таком контексте добавленные Лам-
пертом римляне, италийцы и руссы приобретают научный интерес не в
связи с событиями не 973 г., а второй половины 70-х гг. XI в., когда он
работал над своим текстом Анналов. Но это — особый сюжет истори-
ческого исследования.
251
На данные текстологические, источниковедческие и литературовед-
ческие особенности Анналов Ламперта Херсфельдского и отредакти-
рованного им текста автор этих строк ранее обращал внимание [Свер-
длов М. Б. 1972. С. 286—287; Латиноязычные источники по истории
Древней Руси. 1989. С. 158—172]. С этим наблюдением согласился
X. Рюсс [Handbuch der Geschichte Russlands. Bd. 1, Lief. 4/5. 1979. S. 302,
Anm. 2]. А. В. Назаренко противопоставляет этим наблюдениям логи-
ческий аргумент — «отсутствие на имперском съезде в марте 973 г.
папских и ломбардских послов было бы крайне странным». Предполо-
жению редактирования Лампертом используемого текста анналов он
противопоставил «гипотезу о вставке». Против «добавлений» свиде-
тельствует, по его мысли, то, что они «сделаны не единым куском, а
порознь в трех местах». На первоначальную древность этого текста
указывает, полагает он, форма этнонима Rusci.
Как представляется, следует учесть, что 1) названные Херсфельд-
скими анналами послы (если они действительно были в Кведлинбурге
в 973 г.) представляли самые разные страны, не входившие в Священ-
ную Римскую империю, 2) включение Лампертом в начало перечня
народов, от которых прибыли послы, Romanorum, в середину —
Italorum, в завершение — Riiscorum, а не «единым куском», свидетель-
ствует о литературном характере редактирования (А. В. Назаренко надо
было бы объяснить, почему в других памятниках херсфельдской анна-
листической традиции именно эти народы в начале, середине и завер-
шении перечня были исключены, если его мнение верно), 3) формы
хоронима — Ruscia, и этнонима — rex Ruscorum свойственны также
трудам старших и младших современников Ламперта [Латиноязычные
источники по истории Древней Руси. 1989. С. 117, 176, 184]. Таким
образом, аргументы А. В. Назаренко в пользу реальности посольства
руссов к Оттону Великому не представляются доказанными, что, ви-
димо, ясно и самому автору, судя по его формулировке научного выво-
да: «Итак, — пишет он, — положимся на Ламперта в том, что русское
посольство 973 г. к Оттону I все-таки имело место. Тогда его надо
приписать Ярополку Святославичу» [Назаренко А. В. 1994. С. 102—103].
Многочисленные предшественники, признававшие достоверность
информации Ламперта Херсфельдского о русском посольстве к Отто-
ну Великому, по-разному объясняли его цели. По мнению В. В. Мав-
родина, Ярополк готовился к борьбе за единовластие на Руси и стре-
мился заручиться его поддержкой, но на Западе это посольство рас-
сматривалось как повод для распространения влияния папской курии
на новые земли [Мавродин В. В. 1945. С. 295]. Поскольку в сообщении
анналов ничего не сказано о вопросах веры, Б. Я. Рамм возразил про-
тив мысли о католической экспансии в данном случае |Рамм Б. Я.
1959. С. 38]. Исходя из длительности поездок того времени, И. М.
Шекера отнес русское посольство еще к Святославу Игоревичу, кото-
рый, по его мнению, на уровне дипломатических связей стремился
252
«« no ii.зовать давнюю вражду германского императора к византийской
империи [Шекера И. М. 1963. С. 169]. Поскольку никакой ипформа-
. о целях русского посольства времени княжения Ярополка в анна-
| |« Ламперта нет, В. Т. Пашуто не стал о них гадать и лишь предполо-
• ил его участие в «в каких-то крупных международных переговорах»
I Пашуто В. Т. 1968. с. 121]. Но А. В. Назаренко вернулся на основе
• <|(1ствснных наблюдений к идее И. М. Шекеры, предполагая «воз-
можное русско-германское сотрудничество против Византии», но до-
полнил эту гипотезу особой «политической ситуацией» в результате
ыключения византийско-германского и византийско-русского дого-
поров | Назаренко А. В. 1994. С. 102—103].
Такое мнение А. В. Назаренко соединяет с предположением об
укреплении русско-германского союза династический брак Ярополка
и неизвестной по имени внучки Оттона Великого, дочери швабского
। рифа Куно, пересматривая гипотезу Н. Баумгартена о том, что она
in.ina замужем за Владимиром Святославичем. Поскольку А. В. Наза-
ренко не доказал, что Ярополк был крещен, то очевидно, что князь-
1ИЫЧПИК не мог жениться на внучке императора Священной Римской
империи, близкой родственнице правящего императора Оттона 11.
Эту мысль А. В. Назаренко соединяете предположением политичс-
• кого союза Оттона II с Ярополком в борьбе императора с Чехией и
Польшей как следствия «интересов Руси в Южном Побужьс». Но с та-
ким мнением согласиться трудно, поскольку ПВЛ содержит информа-
цию об «интересах» Руси в Галиции и на Волыни в виде походов на
белых хорватов и на так называемые Червеньские города только при
Владимире Святославиче в условиях политической стабильности на Руси
*>0-х гг. X в., а не распрей в краткое правление Ярополка (см. далее).
Такая гипотеза привела А. В. Назаренко к объяснению династиче-
ского кризиса на Руси 70-х годов не объективными внутренними эко-
номическими, социальными, политическими и идеологическими при-
чинами, а внешнеполитическим фактором беспрецедентного размаха.
По его мнению, переговоры Ярополка и Оттона II осенью-зимой 976
I. имели следствием «контакты» чешского князя Болеслава II с Олегом
и Владимиром, которые заключили союз против Ярополка [Назаренко
А. В. 1994. С. 104—121]. Данное построение (его подробный анализ
отвлек бы наше исследование далеко от основной проблемы) нс нахо-
лит конкретного подтверждения в реалиях общественно-политической
и религиозной жизни стран Центральной и Восточной Европы 70-х гг.
X и. Поэтому мысль И. М. Шекеры и А. В. Назаренко о внешнеполи-
тической деятельности князя-язычника Ярополка в отношениях с Ви-
шнтийской империей или, напротив, со Священной Римской импе-
рией остаются, по нашему мнению, не доказанными. По нашему мне-
нию, исследователи упреждали те событий, которые произошли па Руси
и ином контексте и с другим содержанием в киевское великое княже-
ние Владимира Святославича (980—1015).
253
Единовластие Владимира Святославича
Во время правления в Новгороде, в борьбе с Ярополком Владимир
Святославич продемонстрировал свойства человека решительного, с
широким мышлением, умеющим подчинить всё своей воле для дости-
жения цели. Тот, кто противостоял ему, погибал. На золотых и сереб-
ряных монетах, самые ранние из которых относятся, вероятно, к 988—
990 гг., чеканеных по приказу Владимира Святославича, есть его изоб-
ражение. На нем князь — с длинными усами, бритыми подбородком и
щеками. В этом изображении М. П. Сотникова отметила также круп-
ный нос, «крепкую, энергичную» форму подбородка, «грозно» сдвину-
тые брови. Такие портретные черты напоминают описание Львом Ди-
аконом Святослава, отца Владимира (см. ранее, с. 223). Поэтому убе-
дителен вывод: резчики штемпелей стремились к портретному сход-
ству, на монетах — древнейший русский портрет X в. [Сотникова М. П.,
Спасский И. Г. 1983. С. 61; Сотникова М. П. 1995. С. 174, 239].
В действиях Владимира до 980 г. ясно прослеживается не только
воля, но и понимание объективных стратегических задач. Готовясь к
борьбе за киевский стол, он вернул под свою власть богатый Новгород,
занимавший важнейшее положение на основных торговых путях Вос-
точной Европы. Владимир начал восстановление территориальной це-
лостности Русского государства. Он возобновил контроль над западно-
двинской ветвью Балтийско-Волжско-Каспийского и Балтийско-Днеп-
ровско-Черноморского путей, уничтожив, вероятно, захвативших По-
лоцк конунга Рогволода и его сыновей (см. ранее, с. 245). Он смог объеди-
нить под своим началом экономический и военный потенциал Северо-
Запада и Запада Русского государства. Поэтому он имел предпочтитель-
ные возможности победить в борьбе с Ярополком, о чем скрыто свиде-
тельствует измена Ярополку его воеводы Блуда.
Владимир должен был уничтожить Ярополка не только для того,
чтобы восстановить в стране единовластие. Являясь «прижитым» сы-
ном, чтобы добиться власти, он должен был прервать законную линию
наследования киевского стола старшей ветвью полнопровного Яро-
полка. О таком содержании развивающихся событий, об осознании
Владимиром своего особого положения как начала новой ветви в ве-
ликокняжеском роде свидетельствует его княжеский геральдический
знак в виде трезубца. О том же свидетельствует не только коварное
убийство Ярополка по приказу Владимира, но также его женитьба по
языческому праву левирата на вдове старшего брата, усыновление его
новорожденного сына. Князь-язычник мог иметь нескольких жен, так
что родившийся Святополк Ярополкович должен был быть уравнен в
правах с сыновьями Владимира.
Кроме династического «решения» вопроса единовластия в стране Вла-
димир восстановил единовластие и организационно. Символом преем-
254
• (ценности великокняжеской власти стало для Владимира его поселение
м киевском «теремном дворе» отца со своими воинами и служилыми
нильми [ПВЛ. 1996. С. 36]. Таким образом, он оказался на столе — пре-
и vie своего отца. Об особом значении стола как символа единовластия
। нилетсльствуют надписи на златниках и сребрениках Владимира, начи-
п.in с первого выпуска златников и сребреников 1 типа, вероятно, при-
меченного к официальному принятию христианства в качестве государ-
«t hciиюй религии и к женитьбе на Анне, сестре византийских императо-
|м<|| Василия II и Константина VIII, в 989 г. — «Владимиръ на столе»
(конечное е используется альтернативно с А/ При этом на златниках и
ЧК’брспиках I типа сам стол-престол в отличие от сребреников II—IV
iniioii не изображен [Сотникова М. П. 1995. С. 19—96, 191 —192[. Таким
образом, надпись на этих монетах раскрывает глубокий смысл владения
княжеским столом-престолом на Руси во второй половине X в. — он стал
«нинолом верховной власти над территорией, которой управлял князь,
носссдающий па столе-престоле. Отсюда следуют взаимные связи обще-
11 венно-политических реалий и символов: одна страна — Русское госу-
дарство, один княжеский стол как символ единовластия, один стольный
н>род (столица) — Киев, где находился княжеский стол, один князь, ко-
н>рый обладал столом-престолом. Эти наблюдения позволяют предполо-
жить, что на Руси X в. основным символом власти являлся уже нс кий-
посох, как в древнейшие индоевропейский и общеславянский периоды, а
। niai-престол, на который садился с вокняжением князь и который сам
« П1НОВИЛСЯ символом власти. Отсюда единовластие на Руси во второй
HiuioBUHC X в. стало ассоциироваться с обладанием княжеским столом в
Киеве. Поэтому борьба за него стала причиной ожесточенной междукпя-
жсской борьбы и братоубийств.
Таким образом, устранив старшего брата и законного наследника
пзасти отца, Владимир стал жить на теремном дворе Святослава, н его
н-ремс и воссел на его столе. Княжеское единовластие в Русском госу-
дарстве было восстановлено. Оно имело следствием и восстановление
ы ртикали княжеской власти. Княжие служилые люди, старшая дру-
жина, состоявшая из княжих мужей, и младшая дружина, членами ко-
inpoii являлись отроки, продолжали совмещать функции воинские,
престижного обслуживания князя на его дворе и вне его, а также ад-
министративно-судебные [с определенными различиями в интсрпрс-
t.tiiiiii см.: Свердлов М. Б. 1983. С. 40—48; Горский А. А. 1989. С. 41—52,
< м. там же литературу вопроса).
Высший слой государственного управления продолжал комплскто-
п.ц|>ся из наиболее доверенных к князю лиц и родственников. В отли-
lue от Свенсльда, который до середины 70-х гг. X в. оставался восно-
|н|| князей Игоря и Святослава, Владимир Святославич нс поставил
пнеиодой своего дядю по матери Добрыню. В молодые годы Владими-
р«|. когда он в киевское княжение отца стал князем-паместпиком в
Новгороде, Добрыня отправился на север вместе с племянником в ка-
255
честве воспитателя-кормильца. В свое киевское княжение Владимир
совершил поход на волжских болгар вместе с Добрыней, которого cine
ранее «посади», то есть сделал посадником, в Новгороде [ПВЛ. 1996
С. 33, 37, 39|. Как показал А. Е. Пресняков, княжеские кормильцы и
позднее, в XII— XIII вв., назначались своими воспитанниками на выс
шис государственные должности тысяцкого и посадника [Пресняков А. /..
1993. С. 197—198]. Таким образом, данный путь комплектования выс
шего слоя государственного управления из ближайшего княжеского
окружения сохранялся на Руси в виде устойчивой традиции.
Другим средством вертикальной мобильности и участия в государ-
ственном аппарате являлись не родственные связи с князем и не кор-
мильство, а личные заслуги перед князем. Воеводой Ярополка Свято-
славича стал Блуд, который, по словам летописца, «приимъ от него
чести многы» [текст ПВЛ по ИЛ здесь более исправен, чем по ЛЛ, ср.;
БЛДР. 1997. Т. 1. С. 124; ПВЛ. 1996. С. 38].
Третьим направлением в формировании государственного аппара-
та оставалось со второй половины IX в. посадничество — посаженне
княжих мужей в городах с волостями с высшими местными админис-
тративно-судебными функциями. Источником властных полномочий
посадников также являлась княжеская власть. Их социальный статус и
формы материального обеспечения раскрываются информацией древ-
нейших летописных сводов, относящейся к началу XI в.
ПВЛ
6522/1014 Ярославу же сущю
НовЪгородЪ, и урокомь дающю Кы-
еву двЪ тысяча гривенъ от года до
года, атысячю НовЪгородЪ гридсмъ
раздаваху. И тако даяху ecu посад-
ница иовьгородьстии, а Ярославъ ссго
не даяшс к Кыеву отцю своему.
НПЛ
6522/1014 Ярославу же живущу
в Host города и урокомь дающю дань
Кыеву 2000 гривен от года до года,
а тысяшю НовЪ городЪ гридемъ раз-
даваху. И тако даяху вьси князи иов-
городстии, а Ярославъ сего не дая-
ше къ Кыеву отцю своему.
В этих близких по содержанию текстах Начального свода и ПВЛ
сообщается о выплате новгородским князем-наместником Ярославом
в Киев фиксированной ежегодной подати от города — урока, в НПЛ
названного также данью, но в том же значении ежегодной подати. Эта
традиционная с конца IX в. система обложения в данном случае рас-
крыта конкретно в цифрах. Ежегодный урок от Новгорода составлял и
начале XI в. 2000 гривен, то есть ок. 100 кг серебра при весовой норме
гривны 51 г. или ок. 400 кг серебра при весовой норме 196 г. (см. также
ранее, с. 243). Такое огромное количество серебра, ежегодно отправ-
лявшееся Ярославом в Киев, составлялось из традиционных с IX в.
податей, собираемых с местного населения, судебных штрафов и по
шлин, которые получал князь и княжие служилые люди, осуществляв-
шие суд [Свердлов М. Б. 1988. С. 46—73 и след.|, а также разного вила
256
Hipioiibix пошлин. Значительные поступления от торговых пошлин оп-
ределялись важным стратегическим положением Новгорода, который
«ишролировал, как отмечено ранее, северную часть великих торговых
писи по Восточной Европе. Все эти подати и пошлины получал киев-
i кин князь в качестве главы государства, его административно-судеб-
iiuii системы. Поэтому Болеслав Храбрый захватил в 1018 г. в Киеве
• неописуемо богатую казну» киевских князей. Эта казна была столь
тачитсльна, что, по словам очевидца событий, саксонского рыцаря,
>|,|на ее часть была роздана польским князем союзным отрядам немцев
( ИИ) человек), венгров (500 человек), печенегов (1000 человек), а дру-
।.in ее часть была отправлена в Польшу [Латиноязычныс источники по
иг юрии Древней Руси. 1993. С. 143, 197—198] (перевод А. В. Назарен-
ко фразы Титмара Мерзебургского: «hospitibus suis ас fautoribus
disiribuitur» нам не представляется удовлетворительным: «раздал своим
иноземным сторонникам» [НазаренкоА. В. 1993. С. 197—198|, поэтому
мы исходим из предложенного нами перевода: «была роздана Болссла-
ком своим союзникам и сторонникам»).
Между тем из Новгорода в Киев отправлялись не все собираемые
оплати — дань или урок, а только их две трети. Одну треть княэь-наме-
> шик Ярослав ежегодно оставлял у себя для раздачи «гридсмъ». Это
количество также было очень значительно — от 51 кг до 196 кг серебра
при разном счете весовой нормы гривны. Твкое деление всех видов
(обираемых податей на две трети, которые отправлялись королю, и
пану треть, которую оставляли себе назначенные королем правители
областей на содержание своего аппарата управления и воинского от-
ряда, было свойственно раннефеодальным структурам Европы. Так
поступали (с некоторыми различиями) меровингские и каролингские
tрифы, скандинавские ярлы, моравские и сербские жупаны [Свердлов
М. Б. 1997. С. 103, 127, 199].
Гриди (отдр-ск. grid! — ‘товарищ’, ‘телохранитель’), среди которых
ежегодно распределялось такое значительное количество серебра в
Новгороде — это служилые люди Ярослава, его административно-су-
п'(>ный аппарат и воинский отряд. В числе княжеских гридей X —
первой половины X! в. находились также наемники-скандинавы [Срез-
ненский. I. Стб. 591—592; Ключевский В. О. 1959. Т. VI. С. 148; Свердлов
М. Б. 1974; Мельникова Е. А. 1978; Джексон Т. Н. 1994; 2000; 2000а|.
Такое конкретное содержание собираемых в Новгороде начала XI в.
полатей, их распределения и их единый европейский контекст позво-
IHCI установить объективные критерии в содержании единственного
i ушественного разночтения рассматриваемых летописных текстов: в
ПВЛ такое взимание и распределение податей осуществляли все по-
лдники новгородские, в НПЛ — все князья новгородские. В интер-
претации этих различий существуют значительные расхождения, ко-
(орые определялись научной и общественной позицией исследоватс-
icii. Н. М. Карамзин исходил из концепции существования полити-
I l.iK I50H
257
чески единого Русского государства в X—XI вв. Поэтому он писал о
выплате дани великому киевскому князю «наместниками новгородс-
кими», отождествляя их функции с посадниками, но не соединяя эту
политическую структуру с признаваемой им для этого времени «Сис-
темой Феодальной». С. М. Соловьев, исходивший из теории единства
в данный период Русской земли под властью княжеского рода, считал,
что ежегодно посылали в Киев подать все новгородские посадники
[Карамзин Н. М. 1989. Т. 1. С. 160; Соловьев С. М. 1959. Кн. I. С. 200|.
И. Д. Беляев в соответствии со славянофильскими идеями, появляю-
щимися теориями общинно-вечевого и земско-вечевого строя домон-
гольской Руси, но терминологически точно, писал, что Ярослав, по-
добно другим посадникам, ежегодно платил условленную дань Киеву,
тысячу гривен раздавал своему «полку или дружине гридей», но пра-
вил согласно с новгородским вечем и народными обычаями [Беляев И.
1864. С. 225]. Автор теории удельно-вечевого или федеративного строя
Древней Руси Н. И. Костомаров также отнес выплату уроков киевско-
му князю к деятельности посадников, которые им характеризовались
как посредники между княжеской властью и народом [Костомаров Н. И.
1904. С. 35]. Сохраняя в переработанном виде соловьевскую концеп-
цию политического единства Руси в X в., В. О. Ключевский считал,
что при жизни Святослава его сыновья правили областями в качестве
его посадников (наместников) и платили дань со своих областей вели-
кому князю — отцу [Ключевский В. О. 1956. Т. I. С. 170].
Последнее направление в анализе рассматриваемых летописных тек-
стов развил В. Л. Янин, который отметил в них реальное равенство «между
посадниками ранней поры и князьями, получившими власть над Новгоро-
дом из рук киевского князя». Различия между ними заключались в том, что
новгородские князья были посадниками, но не все новгородские посадни-
ки являлись князьями [Янин В. Л. 1962. С. 47]. Если Б. Д. Греков видел н
положении Ярослава в Новгороде более политический статус посадника,
«подручника киевского князя», который стал выражать сепаратистские
новгородские интересы | Греков Б.Д. 1953. С. 482], то С. В. Юшков обра-
тил внимание в отношениях Ярослава в Новгороде и Владимира в Киеве
на их внутреннее содержание — семейное по форме, вассальное по
существу территориальных отношений [Юшков С. В. 1939. С. 175]. В
терминологических различиях «князя» и «посадника» отразилось, по
И. Я. Фрояпову, разное политическое и идейное содержание самих
летописных памятников. В ПВЛ выражена южнорусская великокня-
жеская концепция, согласно которой все князья, отправленные из Киева
в Новгород — посадники, тогда как в Новгороде стремились иметь
своего князя (впрочем, это верное, по нашему мнению, наблюдение
интерпретировано в контексте давней общинно-вечевой теории) | Фро-
янов И. Я. 1992. С. 150-151].
Учитывая исследовательский опыт, накопленный в изучении рас-
сматриваемых текстов ПВЛ и НПЛ, можно сделать вывод, что моло-
258
«we князья-наместники Рюриковичи были включены в сложившийся
институт посадников. Они, как и посадники, две трети собираемых
полатей отправляли в Киев, а треть оставляли на содержание княже-
>м»го административно-судебного и военного аппарата (видимо, и па
нос содержание). Такая практика представляла собой обычную форму
материального обеспечения за службу посредством фсодов-дснег и
[голов-должностей, как отмечено ранее, и в других странах Европы.
। Юнбщающая формулировка киевского летописца «и тако даяху вси
носадници новъгородьстии» позволяет предположить, что здесь копк-
1>с1изирован общий принцип распределения податей посадниками на
••уси. В НПЛ выражен новгородский взгляд на этот факт — князья,
исполнявшие функции посадников, и княжеские посадники были ос-
мыслены в давней традиции как князья. Такое переосмысление собы-
тий отражало, вероятно, политические тенденции в Новгороде начала
XI в., когда Ярослав и новгородцы выступили против верховной влас-
ти в Киеве.
Вместе с тем посажение княжича для управления в городе — цент-
ре определенной земли могло приобрести значение, отличное от по-
садничества, не только вследствие его принадлежности к княжескому
роду Рюриковичей. Оно становилось для княжича кормом-кормлени-
ем. Киевский князь мог менять место правления сыновей, но мог ос-
шпить сына и его потомков в данной земле-княжении. Так, Полоцкая
жмля стала с конца X в. наследственным владением Изяслава Влади-
мировича. Через 50 лет Изяслав, Святослав, Всеволод Ярославичи так-
же получили в свое управление обширные земли, которые они называли
Моей отчиной (вотчиной) — наследственным владением по отцу. Во Фран-
ции такая феодальная система наследственного владения сына короля
Называлась апанаж (от лат. арапаге — ‘давать хлеб, кормить’, panis — ‘хлеб’),
ЧТО идентично русским понятиям XI—XII вв. — хлеб, корм.
В конце X — начале XI в. в усложнении состава и структуры правя-
щей элиты наряду с новыми явлениями княжеских наследственных
владений, еще подчиненных власти великого киевского князя, и с вклю-
чением княжичей в институт посадничества отмечается наделение знат-
ных людей обширными территориями в управление и кормление, что
•Налогично западному феоду-держанию или лену. В такое «держание*
В начале XI в. была передана Ладога — важнейший торгово-ремеслен-
ный и военно-административный центр на северо-западе Руси, ярлу
(Ччцвальду, родственнику жены Ярослава Мудрого Ингигсрд, а затем
ею сыну Эйливу [Свердлов М. Б. 1974. С. 65; Глазырина Г. В., Джаксон
I Н. 1986. С. 110-112; Джаксон Т. Н. 1994. С. 153-1611.
Прямое воздействие на состав правящей элиты политически еди-
ной) Русского государства второй половины X — первой трети XII в.
оказывала подсистема княжих служилых людей — дружина. Ее изуче-
ние и данном аспекте — проблема не только исследовательская исто-
рическая, но также историографическая. Еще Н. М. Карамзин опреде-
259
лил основные проблемы ее анализа: 1) состав, 2) функции, 3) матери
альное обеспечение, 4) время существования и характер эволюции,
5) некняжескис дружины наряду с княжескими [Карамзин Н. М. 1989
Т. I. С. 167; 1991. Т. 11—111. С. 467]. Основное содержание последую
щего изучения русской дружины X—XI! вв. хорошо прослеживается
по обстоятельному историографическому очерку А. А. Горского [Гор
ский А. А. 1989. С. 3—13|. Эти наблюдения дополнены здесь контек-
стом идей научных школ и направлений в исторической науке XIX—
XX вв., объективно воздействовавших на конкретно-исторические ис-
следования о дружине (лишь в необходимых случаях указываются оп-
ределенные работы). В литературе этого времени было установлено,
что княжеская дружина была старшей — мужи, бояре и младшей — от-
роки, детские, гриди (или гридь как обобщающее название младшей
дружины). С. М. Соловьев отметил широкое значение слова дружи-
на— все вооруженные люди, войско, и узкое значение — приближен-
ные к князю люди, для которых военное дело было постоянным, боя-
ре-советники князя — старшие члены дружины, мужи или гриди —
воины по преимуществу. Были, по его мнению, и княжие мужи, зани-
мавшие разные должности в городах [Соловьев С. М. 1959. Кн. 1. С. 229—
331]. И. А. Порай-Кошиц существенно развил последнее наблюдение,
указав, что князья назначали дружинников на самые разные админис-
тративные и судебные должности [Порай-Кошии, И. А. 1874. С. 1 —13|.
Наблюдения В. О. Ключевского еще более подчеркивали широту и
неопределенность понятия дружина. В узком значении — это «класс
княжих мужей», в широком смысле — «всякое товарищество, всякое
сообщество», включая «население судебного, сельского или городско-
го округа». В середине XII в. термин двор заменил предшествующее
обобщающее название всех членов дружины гридь [Ключевский В. О.
1959. Т. VI. С. 145-149].
Особой проблемой стало определение материального обеспечения
дружины. Если М. П. Погодин отмечал здесь основное значение кор-
млений и даней, то И. Д. Беляев — наделение землей в XI—XII вв. на
поместном праве. Н. П. Хлебников, признавая землевладение дружин-
ников, не считал его результатом княжеских пожалований. Впрочем,
Н. Загоскин вернулся к мнению М. П. Погодина — дружинники не
имели земельных владений. Основу их существования составляла служба
князю и договорные с ним отношения. Исследование М. Яблочкова
дополняло эти наблюдения: старшие дружинники исполняли высшие
должности, младшие дружинники — низшие, а их доходы составляли
кормления, судебные и административные пошлины, княжеское жа-
лование, приобретаемые земли. В 40-е гг. XIX в. — начале XX в. славя-
нофилы, а позднее сторонники терий общинно-вечевого и земско-ве-
чевого строя Древней Руси, противопоставлявшие «Государство» и «Зем-
лю», князя и земство, общины или городовые волости с народным
вечевым самоуправлением отмечали наряду с княжескими дружинами
260
||»|||>довыс» или «земские», наряду с княжескими боярами «туземных»
'mu • земских». В круге таких идей они отмечали интеграцию княжсс-
• •>н дружины и местной знати. Но князья и их дружины оставались
’<1>н лом вне этих городовых волостей с их вечевым самоуправлением,
•» действие чего государственные подати интерпретировались сторон-
няквми земско-вечевой и общинно-вечевой теорий как оплата труда
«НН1СЙ и их дружинников, а их социально-политические функции ог-
раничивались военным делом и административно-судебными обязан-
ностями.
II. П. Павлов-Сильванский связывал с дружинными отношениями
последующую вассальную военную службу и советом бояр князю, а с
ростом боярского землевладения в XII—XIII в. — ослабление дружин-
ных связей. А. Е. Пресняков, исходивший прежде всего из теории
I Бруннера о дружине как частноправовом союзе, основанном па «един-
им очага и хлеба», особое значение в распаде дружины также придв-
мл росту боярского землевладения.
Жесткие связи феодального строя с крупным землевладением, гос-
подским хозяйством и крепостной зависимостью стали причиной того,
чн> в советский и постсоветский периоды «дружинные» отношения
противопоставлялись «феодальным», которые начинались с «оседания»
вружинников на землю, с их превращения в землевладельцев, а дру-
жинных отношений — в вассальные. В зарубежной литературе хотя и
отмечался сложный состав дружины, ее военные и адмипистративно-
•улебные функции, обеспечение из государственных податей, причи-
ны распада дружины также ограничивались ростом землевладения дру-
жинников (Т. Василевский, X. Ловмяньский, Л. Макай, У. Хальбах)
(Историографический обзор см.: Горский А. А. 1989. С. 8—9, 12—13].
Если в советский период пониманию структурообразующего значе-
ния передачи князем на Руси X—XII вв. служилым ему людям в виде
Материального обеспечения податей и пошлин или их части, должно-
стей, «держания» и управления — кормления (С. В. Юшков, Л. В. Че-
репнин и его школа) мешал вненаучный догматизм и идеологический
Террор, то в постсоветский период в России пониманию этих идей,
Восходящих к открытиям Ш. Монтескье и следующей за ним в данной
Проблеме «Энциклопедии» Дидро и д’Аламбера, препятствуют догма-
тические традиции в марксизме и сталинизма (образование классов и
государства только как орудия классового господства, феодализма как
«рунного землевладения, соединенногос крепостничеством, или вот-
чины), а также архаизация общественного строя и выведение Руси из
общего для средневековой Европы контекста исторического развития.
Пн словам И. Я. Фроянова, «с одной стороны, дружинники проявляют
• кпопность к подвижности, обусловленной перемещениями князей, с
другой стороны, они испытывают некоторую тягу к оседлости». Уче-
ный прослеживает «бытовую близость князя и дружины», которая «жила
« шачительной мере на княжеские средства». Дружина, сидящая по
261
городам, получала волостные доходы, «занятая судебными и админис-
тративными делами, получающая за свою работу корм и прочую мзду»
[Фроянов И. Я. 1980. С. 71—77 и след. |.
В отличие от такого методологического и методического подхода к
изучению русской дружины в XI—XIII вв., А. А. Горский предположил
процессы становления и развития древнерусской дружины, исходя из
концепции государственной собственности на землю как экономичес-
кой основы земельной ренты, интерпретированных как корпоратив-
ная земельная собственность правящего класса и система корпоратив-
ной эксплуатации им лично свободного населения. Он пришел к вы-
воду об идентичности служилой военно-дружинной знати и господ-
ствующего класса в XI—XIII вв. Выход бояр из дружинной организа-
ции он также связал с ростом землевладения и доходов от вотчин,
тогда как младшая дружина становится княжеским двором [Горский
А. А. 1989]. Между тем, автор этих строк пришел к выводу о рентном
значении разных видов неземельного материального обеспечения дру-
жинников за службу князю — кормов-кормлений, аналогичных запад-
ноевропейским феодам — деньгам, должностям и держаниям, что сви-
детельствовало о феодальной природе княжей служилой организации
и о едином пути развития феодального строя, основанного на незс-
мельных и земельных феодах как материальном обеспечении за вас-
сальную службу на Руси и в других европейских странах [историогра-
фию проблемы и исследование см.: Свердлов М. Б. 1996; 1997].
При таком многообразии мнений о содержании понятия дружина,
о ее природе и месте в правящих социальных группах Руси единствен-
ным критерием в ответе на эти вопросы является комплексное и кон-
кретное использование материалов исторических источников.
При изучении дружины исследователи традиционно следуют за ле-
тописными известиями, которые отмечают ее постоянное присутствие
при князе, в войнах и социальных конфликтах, на княжеском дворе и
во время его пиров. Особая княжеская забота и щедрость по отноше-
нию к дружине стали литературным штампом в летописании XI—XII
вв. На этом основании последовательно делался вывод, согласно кото-
рому дружина — некая замкнутая социальная группа со своей внут-
ренней структурой, в которую люди поступают и служат князю, то есть
дружина институировалась. Внешняя логичность и обоснованность та-
кого заключения приводила к тому, что исследователи нс обращали вни-
мания на те факты, которые противоречат такому выводу. Обобщающее
понятие дружина есть, но нет производного от него обозначения лица, к
нему принадлежащего, типа позднего дружинник (ср.: Русь — русин, че-
лядь — челядин, гриди, гридь — гридин, более позднее, двор — дворя-
нин). Напротив, относящиеся к дружине люди обозначаются другими,
социально-возрастными или заимствованными терминами — мужи, от-
роки, детские, гриди. Само понятие дружина представляет собой широ-
кий спектр социальных значений (см. далее), по отношению к которым
262
применение слова дружина как название княжеского иерархического по
ируктурс института само нуждается в специальном обосновании.
При изложении событий X—XII вв. в преданиях и письменных па-
мятниках понятие дружина используется в равной мерс как общее обо-
|>|цчсние служилых князю людей [ПВЛ. 1996. С. 26], небольшое число
княжеских воинов или небольшой отряд («мала дружина») [ПВЛ. 1996.
С. 28, 75, 86, 93, НО], отдельный воинский отряд, принадлежавший
конкретному князю (при изложении воинских событий: «дружина отпя»,
•пружина княжа» и т. д.) [ПВЛ. 1996. С. 28, 67], конкретные знатные
июли древлян, новгородцев и знатные люди как общее обозначение
|ПВЛ. 1996. С. 28, 49, 56, 62], воинский отряд или войско в целом
|ПВЛ. 1996. С. 33—34, 49—50, 64—65 (имеется в виду княжеская дру-
жина и войско, приведенное из Тмутороканского княжества), 67, 93,
103, 109], ограниченное число лиц, не определенных по социальному
сгптусу (арестованные или пленные) |ПВЛ. 1996. С. 74, 103|, и, напро-
1ип, приближенных к князю или княжеский совет |ПВЛ. 1996. С. 74,
92, 102, 113, 122], княжеские спутники или небольшой княжеский от-
ряд |ПВЛ. 1996. С. 68, 78, 87, 113, 116].
Данные многочисленные значения понятия дружина указывают на
основное направление его эволюции с праславянского периода (см.
выше, с. 74—77) — обозначение любых видов социальных групп. В
мем прослеживаются два направления — социально нейтральные ука-
Твния различных социальных коллективов и разные виды объедине-
ний княжеских служилых людей. Это наблюдение подтверждается ис-
пользованием слова дружина в ПП, изданной, видимо, в великое ки-
евское княжение Владимира Мономаха (1113—1125) или его сына
Мстиславе Великого (1125—1132) [Свердлов М. Б. 1988. С. 106—170;
|М. там же литературу вопроса], то есть в конце существования поли-
тически единого Русского государства или Киевской Руси. В ст. 53 ПП
пружина — ограниченный круг знатных людей, созванных Владими-
ром Мономахом для издания закона об урегулировании взимания дол-
Щных процентов. В ст. 5 ПП дружиной названа совместная денежная
Плата членов крестьянской общины-верви за убийство («а въ 40 гри-
Ввпъ ему (преступнику. — М. С.) заплатити ис дружины свою часть»).
Ст. 91 ПП раскрывает отношения княжеских дружинников и князя в
Епх о выморочном (без сыновей) наследстве. Их содержание уста-
ливается в сопоставлении с теми же правоотношениями князя с
|рами — людьми знатными и богатыми [Свердлов М. Б. 1983. С 41 —
см. там же литературу вопроса] и смердами — лично свободным
•дльским населением. По ст. 90 ПП, если умрет без наследников смерд,
ТО его наследство (земля, хозяйство в целом) отходит к князю. Если у
Нею есть дочери, то им отходит часть этого наследства. По ст. 91, «аже
• боярехъ любо въ дружине, то за князя задниця не идеть; но оже не
булегь сыновъ, а дчери возмуть». Как отметил А. Е. Пресняков, отри-
н»нслы1ая формулировка этой статьи свидетельствует об отмене ею
263
прежнего порядка, когда наследство дружинника отходило князю при
отсутствии сыновей [Пресняков А. Е. 1993. С. 419]. А. Е. Пресняков
интерпретировал эту правовую норму в контексте теории дружины как
«союза княжеской зашиты», что привело его к ограничению данной
правовой нормы дружинниками. Между тем, как следует из его на-
блюдений, ранее три слоя населения были перед княжеским судом и
равном положении в делах о выморочном имуществе — бояре, члены
дружины и смерды. Их выморочные земельные владения отходили к
князю (по нашему мнению, в нем персонифицировалось право ти-
тульной верховной земельной собственности, см. выше, с. 181 — 182)
[Свердлов М. Б. 1970]. В сравнении со смердами, по ст. 91 ПП, бояре и
члены дружины оказались по таким делам о наследстве в привилеги-
рованном положении — при наличии дочерей сохранялись их наслед-
ственные владения.
В связи с определением социальной природы княжеской дружины
следует установить, что объединяло дружину — воинский отряд и не-
большое число воинов, спутников князя в сражении и на совете, в
социальном конфликте и на княжеском дворе, общее название служи-
лых князю людей и собственников наследственных владений, права на
которые становились привилегированными. По нашему мнению, это
была по-прежнему дружба-служба князю, которая являлась основой
формирования дружины еще в позднем племенном обществе, а в но-
вых общественных условиях — названием служилых князю людей. В
обобщающем понятии дружина сохранялась древняя традиция друж-
бы-службы с обратными связями пожалований. Их семантика и соци-
альная практика была общеевропейской. У германских народов вер-
ность (Тгеие), следующие из нее договорные отношения и взаимные
обязательства, являлась основой германских дружин и последующих
вассальных отношений [Mitteis Н. 1974. S. 56—59 ff.]. Эти же обще-
ственные отношения выражены в латиноязычных понятиях раннего
средневековья fideles — ‘верные’, ‘дружинники, вассалы’, beneficium —
‘благодеяние’, ‘пожалование’. В латинояычных актах и нарративных
памятниках славянское понятие дружина (дружинники) передавалось —
fideles (см. далее, с. 418).
Таким образом, русская дружина X — первой половины XI в. — это
«верные» князю люди, которые служили ему на приципах дружбы-службы
с материальным обеспечением за эту службу.
Отсюда постоянное клише щедрости князя к дружине в XI в. и
позднее как составная часть посмертной похвалы почившему князю:
«<...> любяще дружину по велику, имънья не щадяше, ни питья, ни
ъденья браняше» [о Мстиславе Владимировиче под 6544/1036; ПВЛ.
1996. С. 66; см. также: ПСРЛ. Т. II. Стб. 551, 703] и др. Д. С. Лихачев
обоснованно характеризовал это клише как выражение отношений вас-
салитета-сюзеренитета, обязанность князя по отношению к дружине
[Лихачев Д. С. 1970. С. 43]. В этом наблюдении отразилась лишь одна
264
xipoiia феодальных отношений, которая постоянно отмечалась ис-
«доватслями как «признак феодализма». «Щедрость» князя по отно-
1К ПИЮ к дружине была более значимой. Она являлась обозначением
•прма, денежных и материальных пожалований — поземельных фео-
н>||. Такого рода феоды представляли собой материальное содержание
Кодильных отношений как обеспечения за вассальную службу. В та-
«•>м понимании сущности феодальных отношений — наше значитель-
на отличие от других их интерпретаций в соответствии с разными
«признаками». Установление этого факта помогает понять отношение
► (югатству князя на Руси и правителей в других раннесредневековых
Кинествах: оно являлось не объектом накопления, а средством мате-
риального обеспечения дружинников.
Такая традиционная система общественных отношений князя и
шужилых ему членов дружины раскрывает содержание предания о
Ннадимире Святославиче, о недовольстве им знатных людей, прежде
«по служилых бояр, гридей, сотских, десятских, и, видимо, неслужи-
лых «нарочитых мужей», которые пировали на его киевском дворе а
риднине — специальном помещении для воинов-профессионалов —
риди. Они были недовольны тем, что им приходилось есть деревян-
ными ложками, а не серебряными. Предание приписывает Владимиру
слова, в которых переосмысленно была выражена феодальная система
инюшений, основанных на неземельных феодах: «Се слышавъ Володи-
ыерь повелъ исковати лжицъ сребрены ясти дружинъ, рек сине, яко
"Срсбромь и златом не имам нальсти дружины, а дружиною налъзу
ребро и злато, яко же дъдъ мои и отень мои доискася дружиною злата
И сребра”» [ПВЛ. 1996. С. 56]. Таким образом, основная функция золота
И серебра — не накопление и богатство, а наделение им дружины. От-
выла особое отношение к богатству в системе неземельных феодов —
Оно должно тратиться для обеспечения дружинников, что является
Материальным выражением отношений дружбы-службы, «верности»
|ПВЛ. 1996. С. 56].
Гн же система неземельных феодов указана летописцем при изло-
жении летописцем современных для него событий под 6583/1075 г.
Когда Святослав Ярославич в свое киевское великое княжение решил
понсличаться своим богатством, золотом, серебром и драгоценными
1КИПИМИ, перед немецкими послами, те ему сказали: «Се ни въ что же
«е । ь, се бо лежить мертво. Сего суть кметье луче. Мужи бо ся доишють
и болше сего» [ПВЛ. 1996. С. 85]. Это была реальная ситуация, по-
скольку посольство от германского короля (с 1084 г. — императора)
11 нриха IV действительно прибыло в Киев для урегулирования дел (в
них были вовлечены также Польша и римский папа) в связи с изгна-
нием Изяслава Ярославича. Это посольство привезло из Руси, как со-
оГипает Ламперт Херсфсльдский, огромное количество золота, серебра
н драгоценных одежд, в чем очень нуждался Генрих IV, казна которого
<>ы.1а в это время опустошена вследствие постоянных войн [Свердлов
265
М. Б. 1968; Латиноязычные источники по истории Древней Руси. 1989
С. 164—165, 170—172]. Смысл речи немецких послов, записанной
летописцем, — истина, в равной мерс справедливая для русских и
немцев, для великого киевского князя и для германского короля (им-
ператора): лежащее богатство мертво, оно должно распределяться средн
членов дружины, вассалов (здесь показательно редко используемое и
русской дружинной лексике понятие кмет, но близкое к лат. comes),
а они (мужи — члены старшей дружины, см. далее) добудут больше
богатств.
О том, как обеспечивались члены дружины за службу, сообщает
автор Начального свода (ок. 1095 г.), осуждая современников и идеа-
лизируя, как исстари повелось, давние времена: «<...> како быша древ-
ний князи и мужие ихъ, и како отбараху Руския землк, и ины страны
придаху под ся; тЬи бо князи не збираху многа имения, ни творимыхъ
виръ, ни продаж въекладаху люди; но оже будяше правая вира, а ту
возмя, дааше дружина на оружье. А дружина его кормяхуся, воююше
ины страны и бьюшеся и ркуще: “Братье, потягнемъ по своемъ князь
и по Рускои земль”; глаголюще: “Мало есть намъ, княже, двусотъ гри-
венъ”» [НПЛ. С. 104]. То есть, по словам летописца, древние князья и
их дружины «кормились», добывая себе богатство, воюя против чужих
стран, а дружинники еше говорили, что им мало двухсот гривен, кото-
рые им дает князь. Праведные виры (судебные штрафы князю за убий-
ство) становились материальным обеспечением дружинников и трати-
лись на оружие. Теперь же, по мнению летописца, все иначе. Совре-
менные ему князья и их дружины собирают значительные богатства.
Виры и продажи (судебные штрафы князю за преступления, менее
значительные, чем убийство) взимаются неправедно. Дружина «кор-
мится» в Русской земле.
Судебные штрафы, которые становились княжеским материальным
обеспечением за службу и тратились на оружие и коней, историческая
традиция запомнила и в связи с попыткой Владимира после крещения
«казнити разбойника», то есть следовать византийской системе физи-
ческого наказания преступника вместо древней исконной системы де-
нежных штрафов, которые получал князь. Эта реформа оказалась не-
удачной, поскольку перестали поступать деньги на оружие и коней,
так что Владимир вернулся к прежней системе взимания вир. «И жи-
вяше Володимеръ по устроенью отъню и дъдню» — завершает летопи-
сец повествование ]ПВЛ. С. 36]. То есть, можем мы установить, что
древний порядок взимания князем судебных вир и продаж, их назна-
чения для материального обеспечения дружинников был восстановлен
(см. также далее, с. 291).
Но судебные штрафы использовались не только на вооружение чле-
нов дружины, что в новой форме продолжило традицию древнейших
феодов — пожалования князем оружия и коней. Они употреблялись
также для материального обеспечения служилых князю людей, кото-
266
ii'i.ic пополнили не только военные, но и административно-судебные
Инкпии. Согласно Покону вирному, изданному Ярославом Мудрым
|>м » J054 г.), княжеский вирник (и его помощник — отрок) получали
«) время сбора виры (40 гривен за убийство простого свободного чело-
веки и 80 гривен — за княжого мужа, соответственно — ок. 2 кг или
» «о серебра при расчетном весе гривны 51 г или 196 г. серебра в грив-
точно установленный натуральный и денежный корм, который он
зчлжен был собрать за педелю. Но в Поконе есть следы ранее нерегла-
нептированного потребления продуктов. Хлеба и пшена вирник и его
•прок могли в княжение Ярослава Мудрого и позднее взимать во вре-
мя сбора виры в течение недели без ограничений. Да и само точно
нншовленное для вирника количество солода, баранины, говядины,
миров, рыб или равных им денежных сумм подразумевает их рапсе
нерсгламентированное взимание, что вызывало сопротивление мест-
ною населения [Свердлов М. Б. 1988. С. 101 — 103; см. там же литерату-
ру вопроса]. К этому корму вирник дополнительно получал одну грив-
ну только за то, что он прибыл для сбора виры. В так называемой
Кривде Ярославичей (ст. 19—41 КП, в соответствии с самыми разными
пнотезами — середина-третья четверть XI в.) указаны также отчисле-
ния от судебных пошлин другим должностным лицам княжеского ад-
министративно-судебного аппарата — мечнику и емцу (ст. 41 КП).
Таким образом, автор Начального свода идеализировал давние вре-
мена: члены княжеской дружины «кормились» тогда не только во время
•ойн, но и в мирное время в Русском государстве, получая, как не-
когда Свенельд, подати от определенных его территорий, одну треть
Собираемых податей, как посадники, доходы в виде податей, корма,
Отчислений от судебных пошлин при исполнении по княжескому
Поручению административно-судебных должностей (фсоды-должно-
Сти). Автор Начального свода назвал также еще один древний по про-
исхождению вид материального обеспечения за службу князю — раз-
дачи денег (феод-деньги), которые были значительными — 200 гри-
кп (ок. 10 кг или 39 кг серебра при весе гривны 51 г или 196 г.) (см.
также ранее, с. 170—171, 243).
Но дружина — обобщающее обозначение служилых князю людей,
•io fideles — «верных», вассалов. Опа состояла из мужей, отроков и
|ридей, позднее также детских. Определение их социального статуса
раскрывает их функции и формы материального обеспечения в дружи-
не, степень их участия в правящем социальном слое Руси данного пе-
риода.
Как отмечено ранее, княжие («свои») мужи являлись теми людьми,
вторых князья «сажали» в городах для управления ими, что стало на-
чалом посадничьего управления. Из числа княжих мужей назначались
Ш1С1ЮЛЫ, такие как Свенельд. «Мужем» князя Святослава называет себя
яоенпда Претич в предании о нападении печенегов на Киев (см. ранее,
i .’28). Социальный термин «княжой муж» для обозначения лица, от-
267
носящегося к княжеской администрации в X—XI вв., вошел в поня
тийиый аппарат, видимо, уже в X в. В русско-византийском договоре
944 г. (вне зависимости от времени его перевода) без каких-либо до
полнитсльных разъяснений аналогично указаны чиновники византин
ской администрации «царевы мужи», что было в полной мере понятии
русскому человеку этого времени ]ПВЛ. 1996. С. 24]. С развитием и
политически едином Русском государстве тысячной организации кия
жие мужи стали источником кадров и ее руководителей — тысяцких
{Пресняков А. Е. 1993. С. 136—170; см. там же анализ литературы но
этой проблеме].
Знатные княжие мужи служили князьям в продолжение несколь
ких поколений в конце X—XI в. посадниками и тысяцкими (Остро-
мир, Вышата Остромирич, Ян Вышатич, его брат Путята Вышатич,
Шимон, Георгий Шимонович, Ратибор и др.) [Янин В. Л. 1970. Т. 1. С.
63; Воронцов-Вельяминов Б. А. 1977. С. 127—129; Свердлов М. Б. 1979.
С. 225—226]. Княжие мужи, подобно Яну Вышатичу [ПВЛ. 1996. С. 761,
назначались даншиками для сбора податей на определенных террито-
риях с административно-судебными функциями (еще С. М. Соловьев
сопоставлял действия Яна Вышатича в Белозерье в 1071 г., по летопис-
ной хронологии, с «государевыми посланцами» — missi dominici Карла
Великого) [Соловьев С. М. Б. г. Стб. 1297—1299]. Видимо, из числа
княжих мужей назначались с временными функциями вирники.
Высокий социальный статус княжих мужей способствовал тому, что
они еше в 944 г. участвовали в утверждении русско-византийского до-
говора, а в конце столетия Владимир Святославич из числа «своих»
мужей избрал своих посланцев для «испытания» вер.
Таким образом, княжие мужи — высший слой служилых князю
людей, из числа которых в период сушсствования политически едино-
го Русского государства назначались посадники с высшей админист-
ративно-судебной властью в городе и его волости, воеводы, тысяц-
кие — предводители городских и волостных ополчений, а также на
временные должности данщики, вирники и т. п. Княжие мужи испол-
няли престижные обязанности при заключении договоров, в княже-
ских посольствах, участвовали в княжеских советах. За их службу кня-
зю и исполнение государственных должностей в княжеском аппарате
власти они получали материальное обеспечение в виде отчислений от
податей и пошлин или в виде прямых денежных раздач. Все это спо-
собствовало появлению у княжих служилых мужей особого правового
статуса. Их жизнь была защищена двойной вирой 80 гривен, тогда как
вира за простого свободного человека составляла 40 гривен (ст. 1, 3
ПП). Эта норма, зафиксированная в ПП, вероятно, в первой трети XII
в., существовала, видимо, и ранее, поскольку в так называемой Правде
Ярославичей (ст. 19—40 КП) указана та же 80-гривенная вира за убий-
ство членов управления княжеским хозяйством — огнищанина, тиуна,
старшего конюха (ст. 19—23 КП). Но в Правде Ярославичей княжие
268
ч КН нс упомянуты, поскольку этот свод юридических норм был пред-
.iihiimch для правовой защиты княжеского господского хозяйства | Свер-
*юн М. Б. 1988. С. 84—101; см. там же литературу вопроса]. Возможно,
цжилые княжие мужи назначались князем на управляющие должно-
in и своем господском хозяйстве, как следует из следующего терми-
«|ч;югического редактирования: «А иже убыоть огнищанина в разбои,
и hi убийца не ищуть <...>» (ст. 20, КП), «Аже кто убисть княжа мужа
• мазбои, а головника не ищють <...>» (ст. 3 ПП). Престижность такой
|\жбы указывает на тот высокий социальный статус, который падс-
ч| in служба князю вне зависимости от государственной или хозяй-
НК*иной должности.
Обобщая эти наблюдения, можно сделать вывод, что высший слой
' лужилых князю людей с особым социальным и правовым статусом
.оставил на Руси XI в. высшее после князей сословие (возможно, и
iMiicc, но источники не содержат информацию поданной теме). Мате-
риальной, правовой и идеологической основой данного статуса явля-
юсь служба князю, вхождение в его дружину. Эта служба (принадлеж-
ность к дружине) с интегрированными военными, административно-
. удобными и служебными при княжеском дворе функциями, высши-
ми для княжих мужей, вводила их в правящий социальный слой Рус-
ского государства, в элиту.
Младшую княжескую дружину в X—XI вв. составляли отроки. Они
упоминаются в разных по происхождению произведениях (предания,
шписанные в ПВЛ, Сказание об убийстве Бориса и Глеба, тексты ПВЛ
<> современных летописцу событиях) в качестве воинского отряда, слуг
княжеского двора и слуги как ближайшее княжеское окружение ]ПВЛ.
1996. С. 59, 60; Revelli G. 1993. Р. 199, 236, 263]. Как следует из ст. 20, 74
ПП, они были включены также в княжескую административно-судеб-
ную систему (отроки упомянуты в связи с получением ими судебных
пошлин). Но отроки исполняли административно-судебные должнос-
IH и ранее. В Поконе вирном Ярослава Мудрого (ст. 42 КП) указан
один вирник, тогда как в том же Поконе в составе ПП (ст. 9) вирник
нпзван вместе с отроком. Совпадение корма в обоих вариантах Покона
и указание в обоих случаях четырех коней свидетельствуют о том, что
и во времена Ярослава Мудрого, в первой половине XI в., отроки в
кпчестве помощников вирников, княжих мужей, совмещали наряду с
поенными и служебными при княжеском дворе функциями обязанно-
ст административных и судебных лиц по поручению князя.
Понятие отрок относилось в X—XI вв. и к слугам, вооруженным и
невооруженным людям русской знати. Яна Вышатича сопровождали
12 отроков во время его поездки в Суздальскую землю в качестве дан-
iiiiiKa. Знатный новгородец Гюрята Рогович отправил своего отрока на
Печеру и далее в Югру [ПВЛ. 1996. С. 76, 107]. Показательно, что эти
игроки знатных людей не названы дружиной, хотя в широком значе-
нии это понятие и могло быть к ним применено. Данное явление, как
269
представляется, можно объяснить тем, что княжеская дружина предела
вяла собою иерархическую военно-служилую организацию с совмещен
ными административно-судебными и служебными по княжескому дво
ру функциями, с феодальной системой материального обеспечения кия
жеских «кормов» и должностей. Поэтому понятие дружина в данном
значении все больше ограничивалось служилыми князю людьми, тогда
как у знатных людей были только о/лрокд-слуги. Показательна такая
дружинная терминология в записанном в ПВЛ предании о гибели князя
Игоря: «<...> рекоша дружина Игореви: «Отроци СвЪньлъжи изодълися
суть оружьемъ и порты, а мы нази» (см. также выше, с. 171—172).
Третий слой княжеской дружины в X —середине XI в. составляли
гриди. Это были, вероятно, воины-профессионалы, постоянная охра-
на князя и, видимо, наиболее боеспособная ее часть. В ее состав в этот
период входили также скандинавы, с которыми заключались договоры
(отсюда использование скандинавского понятия для обобщающего
названия этого слоя служилых князю людей).
Таким образом, княжеская дружина представляла собой в X — се-
редине XI в. иерархическую организацию служилых князю людей, му-
жей и отроков, с совмещенными военными, административно-судеб-
ными и служебными на княжеском дворе функциями и феодальными
формами материального обеспечения за службу посредством раздач
денег, должностей с натурально-денежными поступлениями от пода-
тей и пошлин за их исполнение.
Как отмечено ранее, она интегрировала в своем составе местную,
племенную по происхождению знать, члены которой поступали па
княжескую службу. Наряду с этим закономерно происходившим про-
цессом Владимир Святославич осуществлял насильную интеграцию
местной, племенной по происхождению знати и княжеских служилых
людей. Он «нарубал» «лучших мужей» словен, кривичей, чюди, вяти-
чей и переселял их в новопостроенныс южнорусские пограничные кре-
пости (это известие помещено в ПВЛ под 6497/988 г.). Таким образом
великий киевский князь принудительно выводил еще сохранившуюся
племенную знать, прерывал ее древние по происхождению социальные
связи с местным населением, устранял ее возможное сопротивление и
обширных регионах и завершал начатую княгиней Ольгой территори-
альную интеграцию бывших племенных княжений в составе полити-
чески единого Русского государства. Одновременно он укреплял юж-
ные рубежи страны. Показателен размах этой социальной политики
Владимира Святославича, охватывающей всю территорию страны, от
севера Руси до ее южных рубежей, и демонстрирующей значительную
концентрацию и силу княжеской власти, которой местная знать не
могла противостоять. Развитые по форме и содержанию памятники
письменности второй половины XI — первой трети XII в. позволяют
исследовать структуры русского общества и их эволюцию более обсто-
ятельно (см. далее, с. 386—419, 514—567).
270
Сохранение политически единого государства, вертикаль его соци-
ально-политического управления в виде служилых людей — иерархи-
ческой дружины, организованной на феодальных началах натуралыю-
лепежпого обеспечения за службу, восстановило мощный военно-по-
ииичсский потенциал Русского государства, создало условия для ак-
niiiiioro проведения Владимиром внешней и внутренней политики на
нссм его пространстве.
В первый период своего правления, до принятия в 988—990 гг. хри-
< шапства в качестве государственной религии, Владимир Святосла-
вич, подобно отцу, соединял традиционные направления внутренней
в внешней политики с новаторскими. Он решительно подавил восста-
нии вятичей и радимичей (в 6489/981 и 6492/984 гг. по летописной
хронологии), которых, видимо, не удовлетворяло восстановление силь-
ной центральной власти и продолжающийся процесс интеграции их
•ч.шших племенных княжений в составе политически единого государ-
* iha. Владимир быстро подавил мятеж варягов-наемников, которые
помогли ему завоевать власть в стране. Как сообщается еше в Началь-
ном своде, одних из них он сделал своими служилыми людьми — «из-
(>ри от них мужи добры и храбры и мудры, и раздал имъ грады», то есть
i делал наиболее талантливых из них своими посадниками. Прочих он
отправил в Константинополь, посоветовав византийскому императору
риссредоточить их по разным городам империи [НПЛ. С. 128|.
Поход Владимира против волжских булгар (в ПВЛ под 6493/985 г.)
продолжил политику Святослава на волжской части великого Балтий-
ско-Каспийского пути. Вероятно, булгары, контролировавшие Сред-
нее Поволжье, стали препятствовать его нормальному функциониро-
МП1ИЮ. Характерное для Святослава в восточной политике соединение
•кономического и политического факторов Владимир продолжил на
шпндном от Русского государства направлении. Он завоевал Волынь с
Неремышлем и так называемыми Червенскими городами (в ПВЛ под
(>489/981 г.). Этот регион представлял собой зону интересов Чешского
и Польского государств. Но он был важен и для Руси, поскольку по его
к-млям проходил один из важных торговых путей в X в. па Краков,
Прагу и далее на Средний Дунай [новейшую литературу по сложному
«опросу этно-политической принадлежности Перемышля и Чсрвен-
хких городов в 70—80-е гг. X в. см.: Свердлов М. Б. 1996. С. 613|. По-
ному Владимир, завоевав Волынь, проявил себя как смелый и инини-
|||циный политик, в равной мере учитывающий экономические и по-
||1гичсские интересы Русского государства. Он упредил распростране-
ние в этот регион власти польского князя Мешко 1 и его сына Болес-
iiiHii Храброго.
Успех на Волыни Владимир системно развил в распространение сво-
<41 власти на прусское племя ятвягов (в ПВЛ под 6491/983 г.). Западное
|>нешнеполитическое направление в этом регионе продолжало оставать-
> и н поле зрения Владимира, так что он завоевал в 992 г. хорватов, кото-
271
рые жили в Восточном Прикарпатье. Эта территория в составе Русского
государства стала Галицкой землей [Седов В. В. 1982. С. 123—129]. Как
позволяют установить Хильдесхсймские анналы под 992 г., данная ак
ция привела к угрозе войны между Русью и Польшей [с определенными
различиями в интерпретации см.: Королюк В.Д. 1964. С. 101 — 102; Свер-
длов М. Б. 1972а. С. 147; В. В. Седов предположил, что поход Владимира
на хорватов был вызван их предшествующим завоеванием польским
князем Болеславом Храбрым: Седов В. В. 1982. С. 123]. Таким образом,
экспансия Владимира на Запад привела к значительному расширению
пределов Русского государства в Галиции и на Волыни, к временному
подчинению ятвягов, причем в борьбе за эти земли он явно упреждал
распространение здесь власти польских князей.
Одновременно Владимир сдерживал натиск опаснейшего против-
ника — кочевников печенегов — не только встречными боевыми дей-
ствиями, но и созданием мощной оборонительной линии, включав-
шей в свой состав крепости и, вероятно, модернизированные так на-
зываемые Змиевы валы [Раппопорт П. А. 1956. С. 169—170].
В таких условиях напряженной внутренней и внешней политики
Владимир стремился не только продолжить религиозную политику отца
в сохранении язычества и ограничении на Руси христанства. Он ре-
формировал языческую религию, приспосабливая ее к нуждам образо-
вавшегося огромного государства. На холме, вне теремного двора, сво-
ей резиденции, Владимир создал языческий пантеон, который состоял
из разных по происхождению (славянского, иранского и, возможно,
финно-угорского) богов — Перуна, Хорса, Дажьбога, Стрибога, Си-
маргла, Мокоши [новейшее исследование по данной проблеме см.:
Васильев М. А. 1999; см. там же историографию проблемы]. В новое
капише были включены не все почитаемые верховные боги (нет Воло-
са-Велеса, мифологического антагониста Перуна), но те, кто находил-
ся в его составе, представляли собой организованную иерархию [ПВЛ.
1996. С. 450—451, 612—613; см. там же литературу вопроса]. Известие
о создании Владимиром нового капища содержалось еще в Начальном
своде [НПЛ. С. 128]. В отличие от других исследователей О. М. Рапов
считает, что в этом сообщении содержатся сведения не о реформе, а
только о перемещении капища [Рапов О. М. 1988. С. 210—211]. Однако
эта мысль, видимо, принижает значение попытки Владимира модер-
низировать языческий пантеон в государственной системе.
Создание вне теремного двора пантеона, состоявшего из разных по
этнокультурному и функциональному содержанию богов, их отбор
имели ныне не во всем ясное, но принципиально реформаторское зна-
чение. О том же свидетельствует и поставление идола Перуна на уже
существовавшем капище над Волховом (в Перыни находились, веро-
ятно, три святилища) [Седов В. В. 1954; Русанова И. П., Тимощук Б. А.
1993. С. 28]. На большое значение для Владимира этой меры указывает
то, что это утверждение культа Перуна среди уже существовавших ка-
272
>iiiiii on поручил самому близкому для себя человеку — Добрыпе, дяде
<ki матери ]НПЛ. С. 1281. С этими сведениями об укреплении и ре-
|«>рмировании язычества как государственной религии согласуются дан-
ные, сохраненные христианским преданием, о преследовании семьи
варягов-христиан за веру и об их мученической смерти |НПЛ. С. 130—
I Н|. Это повествование, вероятно, уже в виде особого произведения
пошло в Пролог, а из него в поздние летописные своды. В нем указано
имя погибшего сына — Иоанн. Отца звали, видимо, Туры. С его име-
нем А. А. Шахматов связал посвящение Туровой божницы, упомяну-
|оц и Киевском летописном своде 1200 г. | Шахматов А. А. 1907|.
Эти источниковые материалы, относящиеся к языческой религиозной
политике Владимира Святославича, не позволяют согласиться с предпо-
ожением А. Поппэ без каких-либо доказательств, что мать Владимира
Малуша должна была креститься и воспитывать в сыне «внутреннее» хри-
- HIIU1CTBO \Poppe А. 1992. Р. 51—52]. Напротив, языческая религиозная
политика Владимира до введения христианства в качестве государствен-
ной религии была целостной. Она пыталась в пределах традиционности,
<*• । внутренних религиозно-идеологических потрясений «выжать» из язы-
чества все его возможности. Но Владимиру, вероятно, все более очевид-
ным становилось несоответствие древней религии предков новому обще-
i i ценному и политическому состоянию Русского государства. В этом Русь
(и.1ла не одинока. Тогда же, во второй половине X — начале XI в. и по тем
♦с причинам учреждаются епископства, а христианство становится госу-
.трственной религией в Польше, Венгрии, Норвегии, Швеции (Приня-
то христианства народами Центральной и Юго-Восточной Европы и
чхгщение Руси. 1988]. Принадлежность к язычеству ограничивала поли-
шчсские и экономические связи с христианскими странами, делала не-
|ю|можными династические союзы с христианскими государями, отда-
ляя тем самым Русь от христианских стран Европы и Византии, замедляя
жономическое и культурное развитие Русского государства. Видимо, все
Нолес очевидными становились и беспредельные идеологические возмож-
ности христианства этого времени.
Все это привело Владимира Святославича к решению задачи, кото-
рую поставила его «баба», княгиня Ольга, всего за тридцать лет до
нио, на памяти одного поколения, — утвердить и распространить хри-
11 панство на Руси. Но в качестве суверенного правителя (княгиня Ольга
Гнила только регентом при Святославе), на новом уровне развития го-
। ударственности он ставит задачу по-новому — сделать христианство
на Руси государственной религией. Разные цели приводят к различ-
ным методам. Если Ольга просила у Оттона I епископа и свяшснни-
мн1, что было достаточно для учреждения епископии и распростране-
ния христианства, но было явно мало для превращения христианства в
|псударственную религию и крещения Руси, то цель, поставленная
Владимиром, требовала значительных государственных, дипломатичес-
ких и военных усилий, решительно им осуществленных.
273
Здесь и далее следует иметь в виду, что в исторической литературе
ведется дискуссия относительно времени и места крещения Влади-
мира Святославича и введения христианства на Руси в качестве госу-
дарственной религии. Наряду с традиционной датой этих событий —
988 г. — высказаны также иные мнения: наиболее ранняя из датиро-
вок — 986 г. А. Г. УУП. С. 273—274], наиболее поздняя —
990 г. [Завитневич В. 3. 1888. С. 148; Шмурло Е. Ф. 1927. С. 144; Рапов
О. М. 1988. С. 221—250; Беляев С. А. 1994; см. там же историографию
вопроса]. Оживленно обсуждается и вопрос о достоверности лето-
писного предания о выборе веры Владимиром Святославичем — пра-
вославия, католичества (до официального раскола восточно- и запад-
нохристианской церквей), иудаизма и ислама [ПВЛ. 1996. С. 39—49|.
Широко распространено мнение о достоверном отражении в нем ре-
альных событий. Но еще А. А. Шахматов поставил вопрос о литера-
турном происхождении Речи философа и его беседы с Владимиром
(по его мнению, переработанный болгарский источник) [Шахматов
А. А. 1908. С. 152—157]. Это исследовательское направление развил
Д. С. Лихачев, который отметил жанр Речи философа — распростра-
ненный в христианской учительной литературе так называеый со-
кратический диалог, но восходит она к русскому компилятивному хро-
нографу [ПВЛ. 1996. С. 454—455]. С определенными различиями в опре-
делении идейного содержания и литературного происхождения лето-
писное повествование о выборе Владимиром веры, в частности, Речь
философа, продолжают изучаться и в новейшей литературе [Miiller L.
1962. S. 27—28; Львов А. С. 1968; Архипов А. 1993. С. 38—39; Подскаль-
ски Г. 1996. С. 29—34, см. там же историографию вопроса]. Высказы-
вались в новейшей литературе мнения о реальности посольств Влади-
мира в разные страны, включая мусульманские [Новосельцев А. П. 1983|,
при этом допускалась возможность принятия на Руси ислама [Под-
скальски Г. 1996. С. 29] или выбора религии, которая больше подходи-
ла русскому обществу [Рапов О. М. 1988. С. 214].
Проблемы происхождения повествования о выборе веры Владими-
ром Святославичем, хронологии событий, связанных с крещением Руси
нуждаются в дальнейшем изучении. Их специальный анализ в данной
работе не является определяющим для поставленной в ней проблемы.
Но уже накопленный коллективный опыт позволяет установить, что в
литературном по форме и содержанию повествовании о выборе веры
отразились реальные торговые и политические связи Руси с христиан-
скими Византией, западными европейскими странами, восточными
мусульманскими государствами и Хазарским каганатом, где религией
правящего слоя был иудаизм. Из этих стран прибывали в Русское го-
сударство прежде всего купцы и миссионеры, которые формировали
общины по этническому и религиозному принципу. Эти факты могли
стать реальной основой, по словам А. Е. Преснякова, «обобщенной
формулы, какую с литературной точки зрения представляют летопис-
274
ныс рассказы о беседах Владимира с представителями разных религий
и о его посольствах для «испытания веры» в разные страны» [Пресня-
мшА. Е. 1993. С. 348|.
Культурно-исторически введение православия на Руси в качестве
н>сударственной религии, вероятно, было предопределено. Этнически,
и системе хозяйства, в образе жизни и в религии восточные славяне и
и языческий период принадлежали к европейской цивилизации. Ис-
лам в это время являлся религией восточных народов. Древнейшая
монотеистическая религия — иудаизм не соответствовал в своем рели-
। нозпо-идейном содержании свойственной европейскому срсднсвеко-
ныо развивающейся, в том числе и на Руси, системе феодальных отно-
шений. Католические страны Западной Европы были отдалены, к тому
же с ближайшей из них, Польшей, где западнохристианский обряд
юлько распространялся, у Владимира существовали сложные напря-
женные военно-политические отношения. Напротив, Русское госулар-
чао поддерживало с Византией устойчивые экономические связи.
После заключения Святославом мира с империей было возобновлено
и яоенно-политическое сотрудничество двух стран. Создание в Вер-
ном Болгарском царстве учениками и преемниками Константина-
Кирилла и Мефодия системы православного богослужения на сла-
пинском языке, существование на нем корпуса богослужебных книг,
4>удов религиозного и светского содержания создавали объективные
условия для быстрого утверждения и распространения христианства
ив Руси. Все эти обстоятельства предопределяли, по нашему мне-
нию, обращение Владимира Святославича прежде всего к правосла-
вию как новой вере, религиозно и идеологически объединяющей ог-
ромное Русское государство.
Но наряду с этими объективными факторами существовал еще и
субъективный фактор, который предопределил обращение Владимира
к православию — несомненный талант русского князя в решении по-
ситленных им сложнейших политических задач. Дело в том, что в
П1ЛИЧИС от католической церкви, главой которой являлся римский папа,
нивой православной церкви являлся византийский император. Таким
образом, принимая православие, Владимир одновременно решал слож-
нейшие религиозные и политические проблемы.
О том, что Владимир в полной мерс осознавал особую важность
именно такого религиозно-политического решения проблемы введе-
ния христианства на Руси в качестве государственной религии, свиде-
н’льствуют предпринятые им решительные меры (учитывая существен-
ные различия в литературе относительно хронологии событий и их
интерпретации, укажем лишь основное содержание процесса). Выда-
ющийся византийский полководец Варда Склир, доместик схол Вос-
।ика, восстал против императора Василия II летом 976 г. Только в 979
। другому знатному полководцу, Варде Фоке, с огромным напряжени-
ем сил удалось это восстание подавить. В 986 г. Василий II потерпел
275
полное поражение в войне с болгарами. Воспользовавшись ситуацией,
Варда Фока начал в том же году против него мятеж, провозгласив себя
15 августа 987 г. императором. Весной 987 г. вторично восстал Варда
Склир. Фока попытался установить союзные отношения со Склиром,
что не удалось, и Склир был арестован по приказу Фоки. Уже в начале
988 г. Варда Фока направил свою армию в европейскую часть импе-
рии: один отряд — на Босфор, чтобы из Хрисополя угрожать Констан-
тинополю, другой — к Авидосу. Там восставших встретила император-
ская армия, в состав которой входило 6-тысячное русское войско, на-
правленное Владимиром на помощь императору по его просьбе [Ми-
хаил Пселл. 1978. С. 7-11, 265-266].
Из такой последовательности и содержания событий следует, что
Василий II, военно и политически ослабленный мятежом Варды Склира,
поражением от болгар (этот фактор подчас не учитывается как одно из
оснований обращения за военной помощью к русскому князю) и вос-
станием Варды Фоки отправил в 986 г. или в первой половине 987 г.
посольство к Владимиру с просьбой послать ему значительное русское
войско. Такое обращение за военной помощью было предусмотрено
договорами Игоря и Святослава. Вероятно, осенью (по морю) или зи-
мой (по суше) русское войско появилось в империи. Оно было вклю-
чено в состав императорской армии, которая 13 апреля 988 г. разбила
мятежников при Авидосе. В этой битве Варда Фока погиб.
Отправив в Византию 6-тысячный отряд, Владимир исполнил
просьбу Василия II. Но, воспользовавшись благоприятной ситуацией,
слабостью императорской власти и присутствием в Византии значи-
тельного русского войска, он потребовал себе в жены принцессу Анну,
сестру императоров-соправителей Василия II и Константина VIII.
Возможность подобного развития событий допускал еще их дед,
Константин Багрянородный, когда он поучал своего сына и их отца
Романа П: «Если когда-либо народ какой-нибудь из этих неверных и
нечестивых северных племен попросит о родстве через брак с василев-
сом ромеев, т. е. либо дочь его получить в жены, либо выдать свою
дочь, василевсу ли в жены или сыну василевса, должно тебе отклонить
и эту их неразумную просьбу, говоря такие слова: <...> никогда васи-
левс ромеев да не породнится через брак с народом, приверженным к
особым и чуждым обычаям, по сравнению с ромейским устроением,
особенно же с иноверным и некрещеным, разве что с одними франка-
ми. <...> С иным же каким бы то ни было народом нельзя этого сде-
лать; а дерзнувший совершить такое должен рассматриваться как на-
рушитель отеческих заветов и царских повелений, как чуждый сонму
христианскому — и предается анафеме. <...> Поскольку каждый народ
имеет различные обычаи, разные законы и установления, он должен
держаться своих порядков и союзы для смешения жизней заключать и
творить внутри одного и того же народа. <...> Именно поэтому устано-
вилось и существует единомыслие друг с другом, взаимопонимание,
276
•ружеское общение и сожительство; чуждые же нравы и отличные уза-
конения обыкновенно порождают враждебность, ненависть и ссоры,
•ио помогает возникновению не дружбы и единения, а вражды и раз-
чорон» {Константин Багрянородный. 1989. С. 59, 61, 63]. Это поучение,
.tnuiю введенное в научный оборот, раскрывает содержание перегово-
ров посольства Василия II и Владимира Святославича в 987 г.
Владимир Святославич использовал эти переговоры, чтобы комп-
ickciio и решительно провести важнейшие для Руси и своей власти
религиозную и политическую реформы. Поскольку религиозная язы-
ческая реформа оказалась неэффективной, Владимир вернулся к идее
i иней «бабы» княгини Ольги всего через 30 лет после ес неудачи ук-
|к-пить христианскую организацию на Руси, что свидетельствует об
ч(>|,активно существовавшей потребности в распространении и ук-
|кч1лении христианства на Руси в середине — второй половине X в.
По осуществляет Владимир эту проблему на новом уровне. Он одно-
временно решает три задачи: 1) помогает в тяжелейшей ситуации
пи ынтийскому императору, 2) на этом основании сватается к его се-
। ipe, чтобы поднять свой статус среди европейских правителей, 3)
принимает крещение сам (без крещения сватовство было бы бессмыс-
ленно) и обещает сделать христианство государственной религией,
нискольку, согласно идеологии византийских правителей, как папи-
>.1н Константин Багрянородный, должно было быть «единомыслие
друг с другом, взаимопонимание, дружеское общение и сожитсль-
। пю>, В последней связи Г. Г. Литаврин отметил, что в полиэтнич-
ной и космополитичной Византийской империи указанное Констан-
тном VII единство «рода», племени и языка — не принадлежность к
идиому народу (сам Константин Багрянородный был женат па ар-
мянке или полуармянке Елене, поэтому в его детях текла и армян-
। кая кровь), а единство подданства, веры и греческого языка (языка
церкви и государства) [Константин Багрянородный. 1989. С. 346, при-
ме ч. 60].
Вероятно, согласование и решение всех этих вопросов было пред-
принято во время переговоров Владимира Святославича с посольством
Насилия II. Учитывая, что в апреле 988 г. русское войско уже сража-
юсь под Авидосом, представляется наиболее убедительным мнение,
инласно которому Владимир принял крещение в 987 г. в Киеве. Веро-
• Iпо, тогда же крестились его сыновья и дружина [обоснование этой
>ьиы см.: Пресняков А. Е. 1993. С. 346—347]. После победы над Вардой
Фокой императоры-соправители, в соответствии, в частности, с на-
< |.|илениями деда, не отправили свою сестру замуж в «варварскую»
> ipany. Да и для них самих такой брак был унизителен. Тогда Влади-
мир заставил их выполнить данное ими обещание, совершив в 989 г.
поход на Херсонес (Корсунь) — административный центр владений
империи в Северном Причерноморье. Он был занят Владимиром, ве-
iMiiinio, летом того же года после длительной осады [о дате взятия Хер-
277
сопеса см.: Богданова Н. М. 1986; Лев Диакон. 1988. С. 222, примем. 70;
по мнению О. М. Рапова, взятие Херсонеса имело место в конце апре-
ля — начале мая 990 г.: Рапов О. М. 1988. С. 208—250; 1988а]. По мне-
нию А. Поппэ, походом на Херсонес в 989 г. Владимир поддержал
Василия II в его борьбе против этого города, который оказался на сто-
роне противников императора \Poppe А. 1976; Поппэ А. 1978], но это
предположение нуждается в дополнительном обосновании (возраже-
ния этой гипотезе см.: Рапов О. М. 1988. С. 225; Obolensky D. 1989;
Shepard J. 1992; позднее С. Франклин и Д. Шепард нейтрально мно-
жили эти столь различные по содержанию характеристики событий:
Франклин С., Шепард Д. 2000. С. 238—239].
Таким образом, Владимир вынудил императоров-соправителей от-
править свою сестру ему в жены. Получив ее, он вновь их унизил, на
что мало обращается внимания в литературе: он передал им в качестве
вена (свадебного подарка) город Херсонес, который принадлежал им-
ператорам по праву. Корсунская легенда о крещении Владимира в Хер-
сонесе (по мнению Д. С. Лихачева, она была включена монахом Пе-
черского монастыря Никоном в свод 1073 г.) перенесла крещение Вла-
димира из Киева в Херсонес, из 986 или 987 г. ко времени взятия
Корсуня. Но Корсунская легенда содержала наряду с информативны-
ми херсонесскими реалиями жанровые фольклорные мотивы, свиде-
тельствующие о ее устном происхождении, а также агиографические
клише (бесчестное поведение в Херсонесе Владимира-язычника и его
преображение с принятием христианства, слепота Владимира и его
прозрение после крещения) (комментарии Д. С. Лихачева см.: ПВЛ.
1996. С. 458]. Такое повествование имело следствием немотивирован-
ный поход Владимира на Корсунь, появление мысли о женитьбе на
принцессе Анне только после его взятия, жесткое увязывание креще-
ния Владимира с женитьбой на ней.
Версия событий Корсунской легенды вошла, вероятно, из свода
1073 г. в Начальный свод и в ПВЛ [НПЛ. С. 150—156; ПВЛ. 1996. С.
49—52]. Поэтому она воздействовала на последующее понимание пос-
ледовательности и содержания событий, относящихся к крещению
Владимира и его женитьбе на принцессе Анне. Между тем критиче-
ский анализ Корсунской легенды в составе древнейших русских лето-
писных сводов позволяет разделить вопросы военно-политической де-
ятельности Владимира Святославича, его переговоров с Василием II, а
также крещения (см. ранее) и вопросы определения достоверной исто-
рической информации в Корсунской легенде. К последней, как отме-
тил А. А. Шахматов, относятся известия не только о походе Владимира
на Корсунь и взятии им города, о женитьбе на греческой царевне, но
также сообщения о том, что князь привез из Корсуня мощи святых
Климента и Фива, священные сосуды, иконы, две бронзовые статуи н
четырех бронзовых коней, привел оттуда священников [Шахматов А. А.
1908. С. 134; о степени достоверности Корсунской легенды (Л. Мюл-
278
•ср выделил также Киевскую легенду о крещении Владимира) см.:
Мюллер Л. 2000. С. 60—70]. Видимо, к достоверной исторической ин-
формации относятся наполненные херсонссскими реалиями сведения
о конкретных обстоятельствах осады города, об обеспечении его водой
по водопроводу. События херсонесского похода позволяют предполо-
жить, что достоверно также сообщение Корсунской легенды о пребы-
вании Владимира в Херсонесе до того времени, пока туда нс прибыла
на корабле Анна. К реалиям пребывания Владимира в Херсонесе от-
носится, вероятно, строительство по его приказу на месте разрушен-
ного храма новой церкви, посвященной его небесному покровителю
• в. Василию {Беляев С. А. 1994а]. Такое строительство церкви «на горе»
может свидетельствовать о ее назначении символа христианской при-
надлежности русского князя и его страны, а также постоянного гроз-
ного напоминания корсунянам о Владимире и мощи его государства.
Эти сведения позволяют предположить, что Владимир Святославич
настойчиво добивался поставленных целей — установления династи-
ческого союза с византийскими императорами-соправителями с нос-
лслующим введением христианства в качестве государственной рели-
гии. В Херсонесе, христианском городе, был совершен обряд венча-
ния русского князя и византийской царевны. Для крещения Руси он
ныисл из Херсонеса священников, вывез необходимые для высокого
авторитета христианского почитания мощи святых Климента и Фива,
лая богослужения — церковные сосуды и иконы. Подумал Владимир
в о преображении Киева уже как христианского города, подобного
византийскому. Поэтому он взял с собой также бронзовые статуи и
виней (ПВЛ. 1996. С. 52] (аналогичным образом поступили в 1204 г.
псисцианцы, которые привезли в свой город из захваченного крссто-
ппецами Константинополя сохранившихся до сих пор четырех брон-
КН1ЫХ коней).
Вернувшись в Киев, Владимир быстро и не без принуждения заста-
вил киевлян креститься. В 990—996 гг. была учреждена митрополия
|см.: Щапов Я. Н. 1989. С. 23—28; гипотезы и литературу о первона-
чальном статусе Русской церкви см.: Подскальски Г. 1996. С. 42—44].
При се учреждении Владимир издал, вероятно, учредительную грамо-
• V, которая была позднее дополнена и переработана в Церковный ус-
t.iu (критическое издание см.: ДКУ. С. 13—84; источниковедческий
анализ: Щапов Я. Н. 1972. С. 12—135; см. там же историографию изу-
чения Устава]. С. М. Каштанов обратил внимание на то, что в качестве
контрагента в грамоте (Уставе) указана княгиня Анна, а нс митропо-
1И1. Поэтому он предположил, что первоначально грамота представ-
ляла собой по существу (но не по форме) договор с Византией, откуда
нашачались на Русь митрополиты. Он допустил также, что сыновья
Владимира от предшествующих браков также приняли в нем участие в
качестве третьей договаривающейся стороны {Каштанов С. М. 1996. С.
<• 11. Последнее наблюдение позволяет предположить организационные
279
усилия Владимира и преемственности укрепления христианской орга
низании и распространения христианства на Руси.
Сопротивлявшихся Владимир обращал в христианство насильно
Предание запомнило, что тысяцкий Владимира Путята крестил народ
мечом, а его дядя Добрыня — огнем. Во время раскопок Новгорода
был обнаружен относящийся к этому времени пожарный слой, что,
вероятно, подтверждает достоверность такой информации [Янин В. Л.
1984; Хорошев А. С. 1988; Мусин А. Е. 1999. С. 147—149]. Последующее
распространение христианства из Среднего Поднепровья на Верх
нюю Волгу и Белоозеро [Petrukhin V. Ya., Pushkina Т. А. 1998] также
подразумевает не только распространение православия по внутрен-
нему побуждению верующих, но и в результате государственных уси-
лий.
Христианство — монотеистическая религия, синтезировавшая за
тысячу лет существования значительный опыт философских школ, эти-
ческих и эстетических учений. В Европе оно развилось к этому време-
ни из первоначальной религии духовного и материального равенства в
религию только духовного равенства перед Богом христиан сословио
дифференцированных обществ. К концу X в. церковь стала иерархи-
ческой церковной организацией с феодальными формами материаль-
ного обеспечения посредством неземельных феодов в виде десятины
(о конкретном содержании этих видов поступлений см.: Щапов Я. Н.
1989; см. там же литературу проблемы].
Когда христианство стало на Руси государственной религией, оно
начало вытеснять в общественном религиозном сознании родоплемеи-
ное по происхождению языческое многобожие, создавая гибкую под-
систему религиозного синкретизма (двоеверия) в тех зонах религиоз-
ных верований и быта, где вытеснение языческих представлений хри-
стианскими в ежедневной жизни и праздниках оказалось невозмож-
ным. До XIII в. даже князья сохранили в абсолютном большинстве
свои языческие имена, наряду с которыми имена христианские ис-
пользовались лишь в ограниченных сакрализованных зонах деятель-
ности. Поэтому все знали князей Владимира Святославича, Святопол-
ка Ярополковича, Ярослава Владимировича, канонизированных Бори-
са и Глеба Владимировичей и т. д. Но лишь в редких религиозных и
светских ситуациях использовались их же христианские имена, соот-
ветственно — Василий, Петр, Георгий, Роман и Давид.
Евангелие предлагало новые идеальные отношения между людьми.
Борьба за их осуществление составила всю историю христианства. Новая
религия утвердила моногамию как обязательную норму семейной жизни.
Христианство делало сакральной верховную власть, освящало всю го-
сударственную систему, включая подати, и всякое господское хозяй-
ство, включая повинности: «Всякая душа да будет покорна высшим вла-
стям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога
установлены. Посему противящийся власти противится Божию уста-
280
тпю: а противящиеся сами навлекут на себя осуждение. Ибо на-
. мы ।кующие страшны не для добрых дел, но для злых. Хочешь ли не
• »и|.ся власти? Делай добро, и получишь похвалу от нее, ибо началь-
ник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо
ч| нс напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание
ь плюшему злое. И потому надобно повиноваться не только из страха
| «кашния, но и по совести. Для сего вы и подати платите, ибо они
|«>*ии служители, сим самым постоянно занятые. Итак отдавайте
чм/му должное: кому подать, подать; кому оброк, оброк; кому страх,
т/шх; кому честь, честь» [Рим. 13:1—7; курсив наш. — М. С.|.
Христианство утвердило концепцию богоустановленпой власти.
Пппому Иларион указал в качестве истока княжеской власти Яросла-
».| как преемника Владимира Святославича проявление Божественной
•«I in: «Добръ же зтло и ввренъ послухъ сынътвои Георгии, сгоже сътво-
1>п Господь наместника по тобъ твоему владычьству <...>» [БЛДР. 1997.
I I . С. 50]. А. В. Карташев проследил и производные идеи от концеп-
ции божественного происхождения княжеской власти: «если дарова-
ние власти дело Промысла, то добиваться ее насильно нельзя», Боже-
« И1С1111ЫЙ Промысл создает не только хороших властителей, но также
• ша царя, или князя, или епископа» [Карташев А. В. 1993. Т. I. С. 253—
.'М|, Поэтому уже Лука Жидята, поставленный новгородским еписко-
пом Ярославом Мудрым в 1036 г. (ум. 15 октября 1059/1060 г.), поучал
«кою паству: «Бога ся боите, князя чтите, раби первое Бога, также
исподу» [Бугославский С. 1913. С. 225], следуя иерархии Божествен-
ной и светской власти, но указывая всех прочих как «рабов» (в соот-
пс1ствии с церковнославянской терминологией) по отношению к Богу
и князю.
В учение Иисуса Христа вошло указание верховной светской влас-
И1 как высшей сферы, подчиненной, по альтернативной власти боже-
1П1СННОЙ: «Отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу» [Мат. 22, 21;
Мар. 12, 17; Лук. 20, 25]. «Симфония властей» в православной церкви
««плавала условия для реализации верховных возможностей светской
«чисти без альтернативных устремлений к первенству власти церков-
ник, что имело место в католичестве. Поэтому, вводя православие в
качестве государственной религии, Владимир Святославич обретал то
1»слигиозное и идеологическое начало, которое позволило бы ему в
луховно-религиозной сфере объединить Русское государство, санкци-
онировать и освятить всю систему сложившихся общественных и госу-
дарственных отношений, приобрести в восточно-христианской церк-
ви мощного идейного союзника, который не претендовал на первен-
« пю в светской жизни, воздействуя лишь на духовную и нравственную
аизпь общества. Е. Е. Голубинский писал об отношениях светской и
иуховной властей в домонгольский период: «Власть гражданская обя-
ИН111 материально содержать и внешним образом охранять власть цер-
ковную. Со своей стороны эта последняя должна представлять собою
281
нравственное начало, которое бы нравственным образом благотворно
действовало на власть гражданскую». В идеальной конструкции «сим
фонии властей» светская власть оказывалась определяющей, так что
князья в нарушение канонических правил по своей воле избирали «кан-
дидатов в епископы», могли изгнать неугодного епископа с кафедры
не только без суда, по даже вопреки суду церковному [Голубинский Е.
1901. С. 547, 552-554).
Новый особый статус светской власти в полной мере осознавался
на Руси как сакральное единство Господа и великокняжеской семьи.
Уже в 1036—1050 гг. Иларион говорил, риторически обращаясь в се
присутствии к почившему Владимиру Святославичу: «Добръ же зъло и
вкренъ послухъ сынъ твои Георгии (Ярослав Мудрый. — М. С.), егоже
сътвори Господь наместника по тебе твоему владычеству <...>. Къ сему
же виждь благоверную сноху твою Ерину (Ирина-Ингигерд — жена
Ярослава Мудрого. — М. С.), виждь вънукы твоа и правнукы: како
живуть, како храними суть Господемь, како благоверие держать по
предаянию твоему, како въ святыа церкви чястять, како славять Хрис-
та, како покланяются имени его» [БЛДР. 1997. Т. 1. С. 50].
Учреждение Русской митрополии (митрополичья кафедра «Росиа» —
т| 'Рша1а или 6 'Pioatac) с созданными в конце X—XI в. епископиямн
в Новгороде, Ростове, Полоцке, Турове, Владимире-Волынском, Чер-
нигове, Переяславле, Белгороде, Юрьеве, позднее в Смоленске и дру-
гих городах [Poppe А. 1968; 1971; Щапов Я. Н. 1989. С. 25—26, 33—41;
Подскальски Г. 1996. С. 52—60], завершало строительство «Русской зем-
ли» как социально, политически, религиозно и идеологически единого
государства, хотя язычество сохранялось на Руси еще долгое время, а
синкретизм христианских и языческих верований сохранялся, как и в
других странах Европы, в течение всего средневековья и нового време-
ни. Территориальная структура митрополии соответствовала террито-
рии государства, а ёпископии охватили все пространство Руси как од-
ной страны — «России». Показательно в данной связи сохранение ус-
тойчивой традиции осознания в Византийской империи X—XI вв. по-
литического, а с конца X в. и церковного единства Руси, что нашло
выражение в византийском названии митрополии. То же устойчивое
самоназвание — «митрополит России» содержится в титуле русских
митрополитов, указанном на их печатях, иногда наряду с их чином в
синклите константинопольского патриарха. При этом указание стра-
ны, Церковь которой они возглавляли, не оставляет сомнения в том,
что все это государство воспринималось как административно-поли-
тически единое целое: «K[upi|e р[от]]0в1 беотгёцтгто ц[т)]тротг[о]Х[1 тт;|
' Ростст1а[<;]» — «Господи, помози Феопемпту, митрополиту России»;
«K[upi]e р[от|]0[б1 'Е]фра1|1 тгрыто[тг]роё6ра) [кар. |гптро[тго|Х1тт|/Рыаа'сас» —
«Господи, помози Ефрему, протопроедру и митрополиту России» [Янин
В. Л. 1970. Т. I. С. 44]. Эти надписи на древнейших найденных печатях
относятся к одним из первых русских митрополитов первой полови-
282
iM — середины XI в., но близкие им по содержанию надписи на бул-
|>п с определенными отличиями продолжаются и позднее до XIII в.
Формальный раскол Восточной и Западной христианской церквей
one не произошел, но реальные различия между этими конфессио-
•шльными направлениями были уже значительными. Поэтому Влади-
мир, принявший христианство из Византии, строит церковную орга-
хиацию в соответствии с теми принципами, которые он считает наи-
'юлсе благоприятными для Русского государства, не обращая внима-
нии, подобно княгине Ольге, на их восточно- или западнохристиан-
. Mie происхождение.
Княжеской (государственной) формой обеспечения церковной орга-
•ииации Русской митрополии стала десятина. Анализ ее происхожде-
ния объясняет принципы Владимира в идеологии строительства об-
новляющегося, теперь уже христианского Русского государства, его
принципы политика-христианина. В Западной церкви широко исполь-
кцшлась десятина как средство ее государственного обеспечения, тог-
14 как основу материального обеспечения Восточной церкви составля-
>и землевледение, пожалования и вклады. Отсюда, казалось бы, со
m ей очевидностью следовало, что в условиях создания Русской митро-
полии и по необходимости ее быстрого финансового обеспечения Вла-
димир использовал западный опыт, передав ей десятину от княжеских
походов (см. далее). Но в условиях существования на Руси православ-
ной церкви как государственной и ее противостояния с католической
церковью такой вывод оказывался не столь очевидным.
Н. М. Карамзин отметил древнейшую языческую и ветхозаветную
||ыдицию десятины для священников. Он указал также на продолже-
ние этой традиции в Западной церкви с IX в. и отсутствие ее в церкви
• 1рсческой». Обратил он внимание на отличия летописной записи о
княжеской десятине от своего «избытка» и более позднего, отнссснно-
||| им к XIII в., Устава Владимира о десятине и церковных судах, что
nt (давало конструктивные условия для дальнейшего анализа как исто-
рии десятины на Руси, так и на источниковедческий аспект проблемы
[Карамзин Н. М. 1989. Т. I. С. 293—294, примеч. 473]. Но как следствие
идеологической политики императора Николая I, объяснявшей исто-
рическое прошлое и настоящее России триединым принципом «нра-
ш!славия, самодержавия и народности», темы происхождения десяти-
ны в княжение Владимира Святославича, анализ ее развития в источ-
никоведческом контексте не нашли продолжения не только при нико-
ыевском режиме, но и после его завершения [Соловьев С. М. 1959. Кн.
I С. 262, 332, примеч. 419; Беляев И. 1861. С. 73; Костомаров Н. 1888.
« 5—6]. Изучение этих вопросов оставалось нежелательным вслед-
। ише особого статуса православной Церкви в императорской России
как государственного института, находящейся к тому же в жестком
|||К1тивостоянии с Церковью католической. Поэтому только выдаю-
щийся историк Церкви и иерарх Макарий (Булгаков) имел возмож-
283
ность обстоятельно их исследовать и опубликовать результаты своих
разысканий в либеральный период правления Александра II (первое
издание «Истории Русской Церкви» митрополита Макария — в 1857 г.,
второе — в 1868 г.). Он снял вопрос о происхождении древнерусской
десятины, отметив, что в «Греции» ею «не пользовались», но Влади
мир «не подражал и Западной Европе». Макарий отметил особое свой-
ство десятины при Владимире в том, что она давалась киевской собор
ной церкви только от княжеского имения и, по его мнению, от даней
и доходов от городов великого князя, но не его детей. Впрочем, он
предположил также, что уже при Владимире были установлены в пользу
Десятинной церкви десятины от княжеского суда, от торгов и от пода-
тей от хозяйств, включая княжеское. Такие десятины устанавливались
Владимиром, по его мнению, также для прочих соборов и епископ-
ских кафедр [Макарий (Булгаков). 1995. Кн. 2. С. 98—99].
Е. Е. Голубинский поставил проблему происхождения древнерус-
ской десятины иначе. Он отметил, что в Византийской империи су-
ществовали многочисленные виды обеспечения Церкви, но государ-
ственная поддержка в виде руги исчезла. На Западе, напротив, сло-
жилась развитая система десятины: «государство должно было отда-
вать в пользу церкви десятую часть всех своих ежегодных доходов,
как денежных, так и натуральных», «все частные люди, как знатные и
богатые, так и простые и бедные должны были отдавать в пользу цер-
кви ту же десятую часть своих ежегодных доходов, денежных ли то,
или натуральных». Государственная десятина поступала епископам,
десятина от частных лиц — местному приходскому духовенству. Со-
поставляя древнерусское обеспечение Церкви с византийской и за-
падноевропейской, Е. Е. Голубинский пришел к выводу, что Влади-
мир «отчасти воспользовался примером народов западных», обеспе-
чив десятиной «от стяжаний или от прибытков» только высшее духо-
венство. Е. Е. Голубинский раскрыл содержание обеспечения Влади-
миром Святославичем десятиной «отъ имения своего» как «от своего
частного имения или хозяйства», а «отъ градъ своихъ» как от государ-
ственных доходов, которые собирались через города как центры их
областей [Голубинский Е. 1901. С. 502—509]. Близкого мнения был и
А. В. Карташев, который считал, что князь создал институт десятины
по примеру западных стран, даровал митрополии десятину «из лич-
ных имений» и «его государственных сборов», но без точного их ука-
зания. Десятина была установлена и для всех епископий [Карташев
А. В. 1993. Т. I. С. 204].
Отрицание западноевропейского происхождения древнерусской
десятины было возобновлено в советский период в контексте полити-
ки противостояния СССР и «буржуазного» (и неправославного) Запа-
да, что проецировалось на изучение истории русской церкви. В много-
численных трудах исследователей эта проблема умалчивалась. Впро-
чем, в поисках начала древнерусской десятины польский историк
284
А Поппэ предположил, что первый митрополит на Руси Феофилакт,
ынорый ранее находился на митрополичьей кафедре в Севастии, под-
• казал Владимиру мысль об обеспечении церкви посредством десяти-
ны как в своей бывшей армянской епархии [Поппэ А. В. 1972. С. 136|.
Н 60-е гг. XX в. возобновился и конкретный анализ происхождения
,|рсннсрусской десятины.
Исследователи указывали на широкое использование десятины в
i завянских землях [Kowalenko W., Sawicki W. 1962. S. 438—439|. По
наблюдениям Б. Н. Флори, десятина была общеславянского проис-
хождения, но материальная зависимость Церкви от княжеских дохо-
див и пошлин, десятины, на Руси была большей и сохранялась доль-
ше, чем в западнославянских странах [Флоря Б. Н. 1986; 1992. С. 15—
16|. По другому мнению, древнерусская десятина продолжила библей-
i кую традицию [Подскальски Г. 1996. С. 64; Петрухин В. Я. 200()а|.
Я. Н. Щапов отметил древнее происхождение отчислений в виде деся-
той части пошлин и жертв в Передней Азии, в античный период в
Средиземноморье. Десятина от провозимых товаров взималась с рус-
ских купцов в IX в. властями Византии и Хазарского каганата в виде
проездных пошлин. Поэтому, по его наблюдениям, нет оснований свя-
зывать с библейской или христианской традицией всякую десятину
[Щапов Я. Н. 1989. С. 86]. Я. Н. Щапов предположил, что древнерус-
ская десятина — местного происхождения языческой поры для содер-
жания культа. При этом он обратил внимание на «общность централи-
зззнанной десятины» в Польше, принявшей христианство в 966 г., н на
Руси [Щапов Я. Н. 1965. С. 315—326; 1989. С. 76—87; см. там же лите-
ратуру вопроса]. Эти исследовательские направления в определении
истоков древнерусской десятины можно продолжить.
В предыстории христианской десятины ее уплата священникам вхо-
дила в организационные начала материального обеспечения людей,
которые профессионально отправляли богослужение. Ветхий завез —
органическая составная часть Священного писания — сохранил сведе-
ния об обеспечении десятиной левитов, при этом раскрывалось ее на-
значение: «И сказал Господь Аарону: <...> А сынам Левия, вот, Я дал 13
удел десятину из всего, что у Израиля, за службу их, за то, что они
зззнравляют службы в скинии собрания. <...> Так как десятину сынов
И зраилевых, которую они приносят в возношение Господу, Я отдаю
зенитам в удел; потом и сказал Я им: между сынами Израилевыми они
не получат удела. И сказал Господь Моисею, говоря: Объяви левитам и
скажи им: когда вы будете брать от сынов Израилевых десятину, кото-
рую Я дал вам от них в удел, то возносите из нее возношение Господу,
.десятину из десятины» |Числ. 18, 21, 24—26]. Эту традицию обсспече-
3 3 13 31 священников сохранил в идеологии христианской Церкви апостол
11анел: «Получающие священство из сынов Левииных имеют заповедь —
<зрат1> по закону десятину с народа, то есть, со своих братьев, хотя и
i зш произошли от чресл Авраамовых» [Евр. 7, 5|.
285
Когда Владимир Святославич вводил христианство в качестве госу-
дарственной религии, существовали, как отмечено ранее, две системы
обеспечения белого и черного духовенства в пределах еще единой Цер-
кви: в Западной Европе — землевладение с зависимыми людьми и де-
сятина, тогда как в Византии церковная десятина не взималась [Исто-
рия Византии. 1967. Т. 2. С. 170], хотя десятина как вид государствен-
ного налога существовала [Литаврин Г. Г. 1977. С. 276, 220—2211. Цер
ковпая десятина позволяла сразу же обеспечивать духовенство по мере
распространения христианства как государственной религии, поскольку
правители могли законодательно передавать Церкви десятину от по-
ступающих им податей и пошлин. Таким образом, между правителем
и Церковью устанавливались особые отношения: правитель обеспечи-
вал ее материально, Церковь поддерживала правителя в жизни сак-
ральной и духовной. Данным обстоятельством объясняется вероятное
существование церковной десятины в Великой Моравии и государ-
ственной десятины для обеспечения церкви с княжеских городов в
Польше. Появление в Польше централизованной десятины без ее лич-
ных выплат на начальном этапе объясняется, по нашему мнению, не-
обходимостью срочного создания системы обеспечения князем только
что созданной церковной организации. В данной связи приводимые
Я. Н. Щаповым факты получения десятой части добычи святилишем
Свентовита в Арконе и десятина щецинского святилища бога Триглава
(как указано в сообщении об этом факте в историческом источнике —
в соответствии с христианским законом десятины) [Щапов Я. Н. 1989.
С. 86—87] свидетельствуют, вероятно, не только о возможности сла-
вянской традиции десятины, но также о влиянии в XI—XII вв. католи-
ческой церковной десятины на находившееся под значительным куль-
турно-политическим воздействием Польского княжества, а позднее и
Священной Римской империи государственное образование поморян.
В формирующейся католической церкви «симфония властей» нару-
шалась вследствие притязаний римских пап на светскую власть, их стрем-
ления к верховенству над властью светской, что выразилось в 1075—
1122 гг. в борьбе императоров Священной Римской империи и римских
пап за инвеституру, в появлении позднее национальных церквей во
Франции и в Англии во главе с королями. В Византийской империи
такого внутреннего противоречия между императором и православной
Церковью не было. Император являлся ее главой. Поэтому Владимир,
принимая христианство из Византийской империи, наследовал и сло-
жившуюся там систему «симфонии властей». Но Византия не могла
предложить ему пригодную для начального этапа распространения хри-
стианства систему материального обеспечения церковной организации.
В решении этой сложнейшей проблемы проявились самостоятель-
ность и талант Владимира (и его советников) как государственного
деятеля. В пределах еще официально единой христианской Церкви он
соединил православную систему «симфонии властей», вероятно, с ка-
286
!•> нг1еской системой се материального обеспечения. Поэтому Русская
.. ркопь создавалась как православная, Владимир являлся православ-
ным князем, по в качестве правителя Русского государства сразу же
мивнл о своей самостоятельности по отношению к империи не только
• политических отношениях, но и в строительстве на Руси православ-
ии и Церкви. Вероятно, он не только соперничал с Польшей за владе-
мне Чсрвспскими городами, вступал с польским князем Болеславом
Храбрым в сложнейшие военно-политические, дипломатические и
••ншстические отношения (см. далее), но также использовал опыт,
•«копленный польскими князьями, в материальном обеспечении мо-
•«шой церковной организации. Использовал Владимир этот опыт при
«цнштельстве Церкви православной.
Исторические источники раскрывают и другие формы активного
обеспечения Владимиром Русской церкви, создания се основных ин-
• «нгутов как государственных. Он финансировал и обеспечил строи-
1СП1ЛТВО греческими мастерами, их русскими учениками и строитель-
ными рабочими огромной церкви св. Богородицы. Она была быстро
•нжсдсна и украшена внутренним убранством: заложена в 989—991 гг.
и освящена уже в 996 г. Это было трехнефное шестистолппос здание с
1|кмя апсидами. К нему с трех сторон примыкали галереи. Основное
млние храма имело в длину 27.2 м, в ширину 18.2 м. Подкупольное
Пространство равнялось в длину 6.5 м, в ширину 7.2 м (все размеры
Рассчитаны по фундаменту) (здесь и далее о Десятинной церкви см.:
fnnnanopm П. А. 1982. С. 7].
Церковь создавалась одновременно как княжеская придворная и
Митрополичья. Для того, чтобы Владимир Святославич и его ближай-
шее окружение не смешивались с прочими христианами, в соборе была
Построена лестничная башня, которая вела на хоры. Там князь нахо-
рИлся над клиром и прочими молящимися, но ниже изображений Хри-
ptn, архангелов и пророков. Судя по найденным во время раскопок
(Псрковь погибла во время взятия Киева батыевым войском в 1240 г.)
Мраморным капителям, резным плитам, парапетам хоров, карнизам,
Византийские архитекторы оформляли ее внутреннее убранство по
Подобию константинопольских церквей. Ее архитектурными образца-
ми послужили церковь св. Апостолов, усыпальница Константина Ве-
ЦИкого, и особенно дворцовая церковь св. Богородицы «Новая» (Фа-
росская церковь Богородицы Большого дворца в Константинополе),
Построенная Василием Македонянином, основателем династии, к ко-
Юрой принадлежали жена Владимира Святославича и его шурины-
императоры. Тем самым церковь Богородицы, как и женитьба па прин-
tn-i.ee Анне, соединяла Владимира Святославича с династической и
церковной традицией Византийской империи. Византийская тради-
ция была сохранена и в организации причта св. Богородицы, во главе
ынорого был поставлен многоопытный Анастас, выведенный Влади-
миром вместе со священниками из Херсонеса.
287
Как в Константинополе, этот громадный по масштабам русской)
строительства того времени собор стал центром значительного архи
тсктурного комплекса в Киеве. Видимо, по константинопольском',
образцу в оборонительных сооружениях стольного города строители
Десятинной церкви создали парадный въезд в виде ворот, несколько
дворцовых зданий. На площади перед собором были поставлены скулы!
туры, привезенные из Херсонеса. Его возведение не только создало и
городе архитектурную доминанту, но и стало началом ансамблевою
градостроительства [Раппопорт П. А. 1993. С. 30]. Основным в этом
ансамбле стали его неразрывные светско-сакральные функции идсо
логического княжеского центра, аналогичного, хотя и в менее значп
тельном выражении, константинопольскому императорскому.
Столь же многозначно было и посвящение этой церкви св. Богоро
дине. Оно не только сохраняло привычное для порфирородной царев
ны, а ныне русской княгини сочетание резиденции и церкви св. Бого
родицы, но также символизировало высшее небесное покровительство
и защиту новообращенному русскому народу в целом. Поэтому не пред
ставляется убедительным стремление увидеть в этом посвящении Ус-
пение Богоматери или по ассоциации — Софию — Премудрость Бо
жию [Аверинцев С. С. 1971. С. 38; Мюллер Л. 2000. С. 96]. В период
активного и творческого освоения христианства на Руси митрополн
чья кафедральная и княжеская церковь, вероятно, была посвящена св.
Богородице как защитнице всего «нового» христианского народа и его
предстательнице перед Господом. Именно такой смысл содержится в
Слове о Законе и Благодати, признесенном Иларионом во второй по
ловине 1040-х годов, вероятно, перед саркофагом князя Владимира
[Мюллер Л. 2000. С. 97]. Обращаясь к сущему на небесах Владимиру
Иларион говорил: «Добръ послухъ благовърию твоему, о блажепичс.
святаа церкви Святыа Богородица Мариа, юже създа на правовърынл
основа <...>» [БЛДР. 1997. Т. 1. С. 50].
Эта соборная церковь — символ и центр Русской митрополии
стала одновременно обозначением места ее финансовых поступлений.
Уже в НачалЬном своде содержалась запись: «Помолившюся ему, (Вла-
димир. — М. С.) рекъ сице: “Се даю святъй Богородици сеи от имения
моего и от град моих десятую часть”. Положивъ, написа клятву ш>
церкви сеи, рекъ: “Атце кто посудит сего, да будет проклят”» (НПЛ.
С. 165]. Этот же текст содержится и в ПВЛ [ПВЛ. 1996. С. 55]. О деся-
тине, данной Владимиром церкви св. Богородицы как центру Русской
митрополии сообщают и другие памятники письменности |Щапов Я. II
1989. С. 76—77]. От этой десятины церковь св. Богородицы стала па
зываться «Десятинной».
Владимир распорядился теми финансовыми поступлениями дня
обеспечения Церкви, какие он мог немедленно выделить и контроли
ровать: доходы от княжеской казны и княжеского господского хозяи
ства. Как отмечено ранее, в Киев постоянно поступали государствен
288
।>ыс подати, судебные штрафы и т. д. Поэтому в княжеской казне в
ipanaeiinc Владимира Святославича в условиях существования поли-
nriecKH единого государства, несмотря на постоянные значительные
чипы на материальное содержание служилых людей — дружины, со-
бирались значительные средства. Об этом свидетельствует сообщение
• .iKCOiiCKoro рыцаря, который в составе немецкого вспомогательного
щряла в войске польского князя Болеслава Храброго в 1018 г. побывал
и Киеве. В соответствии с его рассказом, епископ и хронист Титмар
Мсртебургский написал, что Болеслав захватил там «неописуемо бога-
tviii казну» киевских князей (см. ранее, с. 257). Таким образом, Влади-
мир Святославич располагал в своей казне необходимыми средствами,
•нобы десятиной от них содержать созданную им церковную органи-
1.Н1ИЮ и строить храмы. При этом он использовал и европейский на-
копленный опыт, вероятно, прежде всего в Польском княжестве, госу-
дарственного материального содержания Церкви посредством десяти-
ны, пока она не начнет содержать себя сама. Не теологические прин-
ципы формирующихся православной и католической церквей, а необ-
ходимый прагматизм определял эти организационные меры Владими-
(14 Святославича — правителя Русского государства. Таким образом,
мшись Начального свода о «даче» Владимиром десятины Русской мит-
рополии конкретно раскрывает ее содержание: «от град моих» — деся-
гпна поступлений от городов с волостями, собираемых посадниками и
передаваемых в княжескую казну, «от имения моего» — от княжеско-
to господского хозяйства.
Содержание княжеского пожалования указано в летописном сво-
де и прямой речи Владимира. Такой вид изложения содержания гра-
моты — распространенный летописный прием. С другой стороны, Д. С.
Лихачев отметил, что «речи» послов запоминались, а при изложении
событий тщательно цитировались [Лихачев Д. С. 1947. С. 114—125|.
Отмечается также стремление летописцев использовать грамоты при
ншожении прямой речи для придания ей документальной точности
|НПЛ. С. 321; ПСРЛ. Т. II. Стб. 523]. Важно определить степень дос-
(опсрности «речи» Владимира о пожаловании им десятины соборной
церкви св. Богородицы.
Эта летописная запись соответствует формуляру древнейших со-
хранившихся данных грамот — князя Всеволода Мстиславича (1134 г.
') н Варлаама (1192—1210 гг., В. Л. Янин называет эту грамоту вклад-
ной) |о датировках этих грамот н их содержании см.: Янин В. Л. 1991.
< 138, 207—211]. Она содержит 1) диспозитивную клаузулу-формулу
гь семь», соединенную в летописном изложении с указанием адре-
<.инн — «Се даю» (данная Всеволода Мстиславича — «Се азъ (имярек]
н. семь»; данная Варлаама — «Се въдале [имярек]»), 2) адресат —
-< пн гь и Богородици сеи» (данная Всеволода Мстиславича — «святому
I «’оргию», данная Варлаама — «святому Спасу»), 3) распоряжение —
-и пмкния моего и от град моих десятую часть» (данная Всеволода
I ХОН
289
Мстиславича — «Тсрпужьскыи погостъ Ляховичи съ землею лап
пая Варлаама — «землю и огородъ, и ловиша рыбьпая ...», 4) санк
ция — «Аше кто посудит сего, да будет проклят» (данная Всеволода
Мстиславича — «А хто поступить, судиться со мною передъ,Георгием!,
въ сии вькъ и въ будущий», данная Варлаама — «Аще кто дияволъмь
паучснъ и злыми человъкы наваженъ ньто хочетъ отъяти ... а буди ему
противспъ святыи Спасъ и въ сь въкъ и въ будущим» |о терминологии
условного формуляра см.: Каштанов С. М. 1970. С. 27—45; 1988. С
169-193].
Устойчивый формуляр, отраженный в нарративном произведении
второй половины XI в. (Начальный свод) и письменных актах XII и.,
позволяет предположить, что этот формуляр создавался в процессе
общественной и юридической практики или уже существовал в кня-
жение Владимира Святославича [гипотезу автора о становлении фор-
муляра древнерусских актов от устойчивых клише словесно-обрядо-
вых процедур юридического содержания к письменным актам разных
видов см.: Свердлов М. Б. 1976а; о классификации древнерусских актов
см.: Каштанов С. М. 1988. С. 146—154; см. там же литературу вопроса].
Этот формуляр в словесной, а затем и письменной форме данных гра-
мот мог формироваться и существовать в практике самых разных нс-
земсльных, а позднее и земельных княжеских пожалований членам
дружины — княжим мужам и отрокам (кормов-феодов) X—XI вв. По
мнению Я. Н. Щапова, Владимир дал Десятинной церкви уставную
грамоту {Щапов Я. Н. 1972. С. 126].
Таким образом, летописная запись о пожаловании Владимиром
десятины киевской соборной церкви св. Богородицы можно считать
достоверной. В своем содержании она отражает устойчивую устную
историческую традицию пожалования («се даю ...») или данную грамо-
ту или уставную грамоту, сопровождаемую пожалованием, изложен-
ную в виде прямой речи. Она сообщает о том, что первым действием
Владимира Святославича в материальном обеспечении Русской мит-
рополии стало официальное пожалование в виде грамоты или словес-
но-обрядовой процедуры юридического содержания теми денежными
поступлениями, которыми он мог распорядиться немедленно и их кон-
тролировать — от своего господского хозяйства и от государственных
податей, поступающих от посадников.
Анализируя содержание Церковного устава Владимира, Я. Н. Ща-
пов отметил и передачу Церкви «судов» по брачным делам — разводы,
двоеженство, осужденные церковью формы брака, изнасилования.
Согласно его предположению, обобщающее указание десятины киев-
ской св. Богородице и эти «суды» стали основой устава Владимира
{Щапов Я. Н. 1972. С. 125-127].
Владимир Святославич и его преемники строили отношения с Рус
ской церковью самостоятельно, методом проб и ошибок, но исходя и i
реалий отечественной действительности. Еще в Начальном своде был
290
рассказ о том, что в княжение Владимира умножились разбои.
i'h> г инету «епископов» князь отказался от взимания вир — поступав-
*п> и княжескую казну судебного штрафа за убийство и начал «каз-
ннн разбойники» — наказывать их смертной казнью в соответствии с
•мыигийским законом. Но, сообщается далее в рассказе, епископы и
<«Н1рны» отметили, что в условиях постоянных войн отсутствие по-
> пилений от вир отрицательно сказалось на обеспечении княжеских
антов оружием и конями. Тогда Владимир вернулся к прежней су-
шиной системе взимания вир. «И живяше Володимиръ по устроенью
•пина и дидню» [завершение рассказа цитировано по тексту ПВЛ, в
мпном случае более близкому к протографу: ПВЛ. 1996. С. 56|.
Основное содержание этого сообщения заключается в том, что грс-
ичкие по происхождению «епископы» попытались распространить
ансгпие «византийского закона», воспользовавшись стремлением кня-
•<чкой власти казнями прекратить или сократить количество разбоев,
мнорыс очень увеличились в княжение Владимира Святославича | Сеер-
Лим М. Б. 1988. С. 80]. В этой практике И. П. Медведев отмстил нс
инько стремление использовать конкретную норму Кормчей книги
|км.: Загоскин Н. П. 1892. С. 23], но и общую позицию церкви в вопро-
се н широком применении смертной казни [Медведев И. П. 1999. С. 467].
В длиной связи Л. В. Милов предположил, что была сделана попытка
использовать в качестве источника права древнерусский перевод Эк-
Ми и, византийского свода законов VIII в., прежде всего ее XVII титула
[Милов Л. В. 1996]. Но эта реформа не учитывала особенности финан-
млюй системы и раннефеодальных служилых отношений в Русском
Государстве. Они исходили из принципов мобилизации в казне всех
денежных поступлений и их перераспределения в соответствии с об-
•сгосударственными задачами строительства городов, пограничных кре-
постей и оборонительных линий, вооружения войска, а также наделе-
ния князем членов дружины (в частности) денежным обеспечением за
мужбу (см. ранее). Поэтому попытка введения византийской право-
нормы наказания за разбойное убийство оказалась на Руси оши-
бочной и Владимир от нее отказался.
Таким образом, организационные начала Русской церкви, создава-
емой Владимиром Святославичем, в ее финансовом обеспечении по-
1|>сдством десятины и наделении судебными правами являлись слсд-
iiiiiiCM его самостоятельной по отношению к Византийской империи
но ниши, хотя организационно Русская митрополия входила в состав
константинопольской патриархии, а ее митрополиты имели соотвст-
< 1нуюшис титулы патриаршьего синклита.
В исследовательской литературе поставлен вопрос о зависимости
См ской церкви от Констанстантинопольского патриарха. Для митро-
полита Макария (Булгакова) основанием для такого представления о
• мппсимости» стало вхождение Русской митрополии в состав Кон-
«1.ц|тн1юпольского патриархата: ее «совершенная зависимость» (988—
291
1240 гг.), постепенный переход от зависимости к самостоятельное!и
(1240—1589 гг.) и самостоятельность, начиная с 1589 г. [Макарий (Бул
гаков). 1995. Кн. 2. С. 11|. Отсутствие автокефалии продолжало рас
сматриваться как «зависимость» и позднее. Поэтому, когда М. Д. При
селков предположил, что христианство на Руси было принято от Ох
ридского патриархата, он и эти церковные связи характеризовал как
«зависимость», тогда как, по его мнению, учреждение в Киеве в 1037-
1039 гг. митрополии в составе Константинопольского патриархата oi
начало для него установление над Русью власти Византийской импе
рии [Приселков М. Д. 1913. С. 97]. В последующих исследованиях эти
идеи основывались на представлениях о Византии как универсальной
империи, что имело следствием политическую, церковную и идеоло
гическую зависимость стран, входящих в зону распространения ее влн
яния и православия [ VasilievA. А. 1932; Kampfer F. 1983; и др.]. В совет
ских работах второй половины 30-х — 40-х годов такие мысли о «зави-
симости» Руси и русской Церкви от империи подпитывались теорией
сталинизма о «враждебном окружении» и практикой шпиономании
Поэтому М. Д. Приселков писал, используя лексику той поры: «<...>
агент Империи, поселившийся в Киеве в качестве русского митропо
лита, стал играть видную политическую роль не только как проводник
распоряжений Империи, но и как один из направляющих центров
международных отношений» [Приселков М. Д. 1939. С. 104]. Создание
в Киеве митрополии рассматривалось как подчинение Руси, превра-
щение русских в подданных императора, как установление зависимос-
ти русской Церкви [Мавродин В. В. 1945. С. 367]. В отличие от таких
представлений Д. Оболенский поставил вопрос о существовании осо-
бого «Византийского содружества», которое объединяло православные
страны, Pax orthodoxa, в религионое, культурное и политическое сооб
шество во главе с императором. Вследствие этого отношения между
Византией и Русью оказывались особыми, вне традиционных точных
юридических и конституционных понятий [Оболенский Д. 1970;
Obolensky D. 1971].
Между тем, рассматривая структуру организации православной
Церкви на конкретно-исторических материалах, уже Е. Е. Голубин-
ский пришел к выводу, что «Греческая церковь не имела совершенно
никакого права на то, чтобы подчинять себе церковь Русскую, и пос
ледняя нс имела совершенно никакой обязанности к тому, чтобы при
знать над собою власть церкви Греческой» [Голубинский Е. Е. 1901.
С. 262]. Соглашаясь с гипотезой об идеальном положении византин
ского императора во главе Ойкумены, И. П. Медведев отмстил, что
византийская политическая доктрина в значительной мере утрачивала
принудительный характер в странах, находящихся на периферии Oil
кумеиы, где находилась Русь [Медведев И. П. 1972. С. 423]. Все более
утверждается концепция самостоятельного и самодостаточного развн
292
>»>н Руси как государства в дохристианский и христианский периоды,
* цдствие чего опа сохраняла светскую и церковную самостоятель-
un'iii после введения православия как государственной религии \Ли-
‘итрин Г. Г., Янин В. Л. 1970. С. 39; Wasileivski Т. 1970; Mango С. 1984. Р.
»Н -310; Щапов Я. Н. 1989; Chrysos Е. 1992; Литаврин Г. Г. 2000, С. 338—
IV), см. там же литературу вопроса|.
Анализ деятельности Владимира Святославича по созданию Рус-
•»он церкви, по обеспечению ее материально и юридическими права-
ми свидетельствует о наиболее обоснованном последнем из названных
•к следовательских направлений. По нашим наблюдениям, Владимир
оонпангю вводил православие на Руси в качестве государственной
религии. Но он использовал заложенную в идейные и организациоп-
... основы православной Церкви концепцию «симфонии властей»,
пн того чтобы контролировать Русскую церковь и организовать ее в
пределах Константинопольской патриархии в качестве автономного об-
p.новация в соответствии с общественным строем Русского государ-
«iiui, идеологической, внутренней и внешней политикой его князей.
Статус Владимира как правителя в его единении и взаимодействии
• властью церковной определяется в соответствии с явной и скрытой
информацией исторических источников, до сих пор не использован-
ных при изучении данной проблемы, или привлекавшихся в неболь-
шой степени. Среди такого рода материалов находятся монеты, чека-
ненные в его княжение.
Златники и сребреники Владимира Святославича хорошо изучены
\ Сотникова М. П., Спасский И. Г. 1983; Сотникова М. П. 1995; см. там
де предшествующую литературу]. В сребрениках выделены четыре типа.
Установлено, что златники и сребреники Владимира I типа чекани-
лись в одно время, вероятно, ок. 988—990 гг. в связи с введением хри-
пнапства на Руси в качестве государственной религии и женитьбой
Плидимира на Анне. Сребреники I—IV типов изготавливались доста-
вило долгое время в княжение Владимира. Были они южнорусского
происхождения, но между чеканом 1 типа и 11—IV типов имел место
временной перерыв. Чеканка всех типов сребреников происходила,
вероятно, вследствие конкретных потребностей [ Сотникова М. П., Спас-
ший И. Г. 1983. С. 81; Сотникова М. П. 1995. С. 172—192].
Вместе с тем, монеты всегда имели большое информативное значе-
ние. Их чекан в средние века являлся королевской регалией — моно-
польным правом власти. Изображения на них были наполнены зпачи-
1сяы1ым содержанием как в реалистических формах, так и в символах.
)।и изображения, равно как и надписи на монетах обстоятельно ана-
IIIзировались [историографический анализ этих работ см.: Свердлов М. Б.
I')79. С. 166—170; Сотникова М. П., Спасский И. Г. 1983. С. 10—46;
Стпиикова М. П. 1995. С. 127—156; см. там же предшествующую лите-
р.нуру]. Поэтому монеты и изображения на них являются ценным ис-
|орнческим источником.
293
Златники и сребреники Владимира по весу были близки соврсмси
ным им золотым солидам и восточным дирхемам [здесь и далее нумн i
матический анализ см.: Сотникова М. П. 1995. С. 19—95, 172—1911
которые ввозились в это время на Русь (в IX — первой половине XI »
дирхемы были включены в денежное обращение). Такая весовая нор
ма русских монет указывает на то, что при чекане они рассматрипа
лнсь как единая составная часть существовавшей в Русском государ
стве системы денежного обращения. Но основным в монетах Влади
мира было не экономическое начало (их эмиссии были невелики, боль
шое число сребреников имело низкую пробу серебра), а идсологиче
ское значение.
В художественном оформлении монеты Владимира были близки
византийским номисмам (золотым монетам) и милиарисиям (серебря
ным монетам) времени правления императоров-соправителей Васи
лия II и Константина VIII. Их внешний вид свидетельствует об их
принадлежности к зоне распространения византийской культуры, по
выполнены штемпели этих монет русскими мастерами. Изображения
на них исполнены глубокого содержания, объединяющего русские и
византийские реалии и символы.
На аверсе (лицевой стороне) монет Владимира всех типов изобра-
жен князь с грозно сдвинутыми бровями, крупными носом и подбо-
родком, с бритым лицом и длинными усами, что близко описанию
Святослава Игоревича Львом Диаконом (см. ранее, с. 223). Поэтому а
полной мере обоснованна характеристика данного княжеского изоб-
ражения как древнейшего русского портрета X в., где усматриваются
индивидуальные и этнические черты [Сотникова М. П. 1995. С. 174|.
На златниках и сребрениках I типа Владимир Святославич изображен
с регалиями, сходными с их изображениями на византийских монетах
X—XI вв.: в стемме-венце с подвесками и помешенным в центре кре-
стом, со скипетром и в торжественном одеянии [Толстой И. И. 1882;
1893]. Но эти регалии не являлись повторением византийских нумиз-
матических образцов, поскольку нет императорской державы. К реа-
лиям русской общественно-политической жизни относилось также
изображение на этих монетах личного геральдического знака у левого
плеча князя. Владимир изображен сидящим, но изображения стола-
трона пет. Впрочем, есть на златниках и сребрениках I типа различаю-
щиеся кириллические надписи: «Владимиръ на столь», «Владимир, а
се его злато (сребро)», так что стол как символ единовластия и полнов-
ластия на Руси назван, но не изображен.
Особое внимание исследователей привлекало на монете изображе-
ние согнутых в коленях ног князя. По словам И. И. Толстого, «ноги
выходят из груди фигуры, как бы приклеенные к ней без всякой забо-
ты о смысле рисунка» [Толстой И. И. 1893. С. 16]. А. А. Молчанов
пишет о «черточках-ногах», не замечая ясного изображения сапог с
каблуками [МолчановА. А. 1973; см. также: Сотникова М. П. 1995. С. 2381.
294
....i штемпель монеты воспринимался как следствие неумелости рез-
.....И И. Толстой) его художественной беспомощности (А. В. Ореш-
•<•111) (историографию см.: Сотникова М. П. 1995. С. 173]. Между тем
и .•персе сребреников [ типа ясно и умело обозначены не ноги, а
•гони с массивными каблуками. Смысл такого подчеркнуто зпачимо-
>*> <• (обряжения сапог в контексте императорских регалий Владимира
1 •чнн.лавича на первый взгляд непонятен. Однако, как следует из
|"| > hi ia византийских императорских ипсигний того времени, равное
'ЧН1ЧИМИ значение имела красная (пурпурная) обувь (сапоги). Иног-
•• по время переворотов или боевых действий, красные сапоги могли
> >.ц|. единственным символом императорской власти (см.: Сверд-
••- М. Б. 1998. С. 83-84].
I кким образом, в средневековом мире символов регалии, с которы-
ми нюбражен Владимир на сребрениках I типа, чеканенных в 988—
**) и. в связи с женитьбой русского князя на царевне Апис (зто мне-
>•>••• представляется наиболее убедительным), венец, скипетр и верх-
••••I одежда, подобные императорским, свидетельствовали о принад-
•• * пости Владимира к высшей иерархии в византийской системе, но
равного императорскому положению (отсутствие державы). За 40
hi до того император Константин Багрянородный, дед Василия II и
Константина VIII, убеждал их отца и потомков отказывать, «если по-
• 1* ()уют когда-либо и попросят либо хазары, либо турки, либо также
ы, или какой иной народ из северных и скифских — а подобное
• 1ГШСТСЯ частенько — посылать им что-нибудь из цврских одеяний
инн иенцов, или из мантий ради какой-либо их службы и услуги <...>»
I Константин Багрянородный. 1989. С. 55; курсив наш — М. С.|. Вероят-
но, н сложнейших обстоятельствах 80-х годов в результате «службы и
п луги» — отправки для спасения Македонской династии 6-тысячпого
•приуса, возвращения императорам-соправителям Херсонеса, женитьбы
но царевне Анне, введения православия в качестве государственной
религии русский князь потребовал от Василия II кроме установления
|и>лственных связей еще одного исключения — императорских рега-
iiiii. Судя по реалистическим изображениям на златниках и срсбрепи-
«||х Владимира, они были ему переданы, но, разумеется, кроме глав-
ною символа императорской власти — державы. Как показали иссле-
лоиания И. И. Толстого и А. В. Орешникова, в византийской нумиз-
матике отсутствуют подобные прототипы в рисунке регалий Владими-
ра на штемпелях. Отсюда следует, что их резчики не компоновали эле-
менты различных нумизматических образцов, а осознанно изобразили
Владимира Святославича в регалиях, которые могли быть получены
• пязем от шуринов-императоров [Свердлов М. Б. 1972. С. 154—159].
Так что в ближайшем окружении порфирородной Анны в Киеве
ныли не только княжеские хоромы, каменная церковь св. Богородицы,
юродская площадь, украшенная привезенной из Херсонеса скульпту-
рой. Видимо, и супруг ее в торжественных случаях облачался в одея-
295
ния, подобные императорским, надевал венец. Мог он держать в руке
и скипетр — символ власти христианского государя. Этот скипетр и»
был чуждым символом власти, поскольку он являлся знаковым при
должением древнейшей индоевропейской и славянской традиции по
соха в той же функции (о семантической преемственности от скипетр;»
в виде длинной палки к скипетру византийских императоров см.: PHz /
1994. Р. 66—67]. Ту же единую семантическую традицию сохраняли
трон византийских императоров и стол-престол русских князей.
На тех же монетах утверждалась самостоятельность Владимира но
отношению к византийской императорской власти. Об этом свиде
тельствовал на аверсе геральдический княжеский знак у его левого плеча
Княжеский трезубец, а нс двузубец, как у отца и старшего сводного
брата Ярополка, подчеркивал особое положение Владимира как роли
начальника новой княжеской ветви. Такими же символами самостоя
тельности становились на сребрениках I типа (красные) сапоги и кп
риллические надписи. Изображение на реверсе златников и сребрсни
ков I типа Христа-Пантократора (как на монетах Василия II и Коп
стантина VIII) указывало на восточнохристианскую принадлежность
Русского государства, подобно Византийской империи. Такой насы-
щенный общественно-политической и идеологической информацией
тип монет становился основой последующих трех вариантов штемпеля
сребреников Владимира (см. далее, с. 301—303).
Новый внешний облик князя с символами высшей монархической
власти в христианском государстве, его новый международный статус
шурина византийских императоров-соправителей подразумевают воп-
рос — насколько Владимир преобразился внутренне. Как писал и го-
ворил Иларион еще до своего поставления митрополитом в 1051 г.,
«съвлвче же ся убо каганъ нашь и съ ризами ветъхааго человека, съло-
жи тлъннаа, оттрясе прахъ невкриа и вълъзе въ святую купель. И по-
родися отъ Духа и воды, въ Христа крестився въ Христа облъчеся, и
изиде от купили бълообразуяся, сынъ бывъ нетлъниа, сынъ въскръшс-
ниа. Имя приимъ въчно, именито на роды и роды, Василии, имже
написася въ книги животныа, въ вышниимъ градъ и нетлъннъимъ
Иерусалима» [БЛДР. 1997. Т. I. С. 44). В исследованиях XVIII — нача-
ла XX в. подразумевалось, что креститель Руси и сам преобразился пол
воздействием христианства. Поэтому, начиная с В. Н. Татищева, осо-
бое внимание уделялось анализу конкретных фактов социально-эко-
номической, политической и религиозной жизни Руси периода его
правления, личность и деяния самого князя оказывались на первом
плане. С другой стороны, видимо, с С. М. Соловьева при установле-
нии причин и процессов «органического» развития исторического про-
цесса особое внимание уделялось определению их закономерностей и
материальных оснований. Такая методика была поддержана В. О. Клю-
чевским и особенно историками советского периоде. Вследствие этого
личность Владимира Святославича столь же закономерно отступала на
296
.... план. В последнее время особое внимание вновь привлекли
>•» инн । ь и деятельность князя-христианипа, быстрые преобразования
|цни>|.1 и се князя в связи с крещением. Поэтому, по словам Г. Под-
• • । на кого, «до крещения как бы «ещс-не-страна», Русь становится
H' uioio» и одновременно членом христианского (византийского) со-
ftnwcши государств»» [Подскальски Г. 1996. С. 37], тогда как, по мпе-
"«•»> Л. Поппэ, после крещения произошло внутреннее перерождение
м.шмира в князя-христианина [Poppe А. 1992. Р. 47].
И связи с дискуссионностью и очевидной недостаточностью изуче-
вопроса о внутреннем преображении князя Владимира-христиа-
mmiii эту проблему следует рассмотреть особо в контексте изучения
•лиихгиснного положения князя и природы княжеской власти. Как
..(iiiuiiot ПВЛ и Титмар Мерзебургский, в его систему поведения
*>Ч1,И1 щедрые милостыни. О том же вспоминает Илариоп в Слове о
инше и благодати (Латиноязычные источники по истории Древней
!•». и. 1989. С. 85; Poppe А. 1992. Р. 48—49]. А. В. Назаренко отметил, что
♦ (низких выражениях Титмар пишет о «щедрости милостыни» у Эм-
»»>|'1Ы1Ы, третьей жены польского князя Болеслава Храброго, и ноиооб-
iMiiicniioro венгерского короля Гезы. Поэтому он ставит вопрос: явля-
>ни сообщение Титмара о щедрых милостынях Владимира отражением
ж дим гости или литературным клише [Назаренко А. В. 1993. С. 177].
Щедрость» и «милостыни» не вошли в клишированные характсри-
|<||ки ПВЛ почивших русских князей XI — начала XII в., хотя щед-
|мм ib и милосердие к бедным и нуждающимся в помощи Владимир
Мииомах указывал в системе княжеского поведения, а вдова кпязя
< пмгополка Изяславича, человека грешного и покровителя ростовши-
»>|||. раздала значительные богатства монастырям, священникам и бед-
ным (ПВЛ. 1996. С. 101, 126]. Религиозные истоки «милости» и «мило-
> 1ЫПИ» христианина находятся в заповедях Иисуса Христа, изложен-
ных и Нагорной проповеди (Матф. V, 7; VI, 1—4). Предания о Влади-
мире Святославиче, записанные в ПВЛ под 6504/996 г., упоминают
• и щедрые пиры для знатных и незнатных, денежные и продуктовые
рчндпчи бедным.
В новейшей литературе эти известия интерпретируются противо-
положным образом. И. Я. Фроянов уподобил древнерусские пиры пот-
ычу североамериканских индейцев, но без его «характерной черты» —
• перераспределения богатств по принципу коллективизма, противо-
борства индивидуального и общинного начал, хотя какие-то следы всего
ною еще проступают» [Фроянов И. Я. 1980. С. 138—149; см. там же
предшествующую литературу о потлаче и пирах на Руси]. По мнению
Н. Н. Данилевского, летописные записи о пирах Владимира — слсд-
• nine литературной контаминации библейских текстов о пирах Соло-
мона и ассоциативного мышления [Данилевский И. Н. 1999. С. 12—13].
Между тем, пиры и денежные раздачи в конце существования племен-
ною строя и в раннефеодальных обществах имели социально-эко!го-
297
мическос и престижное содержание. Если при племенном строе (как
отметил римский историк Тацит у германцев) пиры «заменяют жало
ваиис за службу», то в раннее средневековье материальные и денеж-
ные пожалования (пиры продолжают престижную функцию) стано-
вятся одной из основ пожалований-феодов (см. ранее, с. 76—77). От-
сюда следует, что социально-экономическая функция пиров Владими-
ра Святославича продолжала единую традицию европейских народов
на стадии развитого железного века. Потлач северо-американских ин-
дейцев, которые до XVI в. находились на архаической стадии развития
бронзового века, еще не использовали лошадей и колес, относится к
другой исторической и этпо-культурной традиции. Что касается биб-
лейских контаминаций и аллюзий в ПВЛ, то они закономерны в рели-
гиозном сознании, воспитанном на Священном Писании, в словах н
образах которого излагались реалии русской жизни.
Таким образом, «щедрость» и «милостыня» в системе христианских
духовных ценностей усваивались наиболее легко Владимиром, как и
другими неофитами, в переосмысленном продолжении и развитии
предшествующей социальной практики языческого периода — рвздач,
пожалований, пиров. Поэтому известия о щедрых милостынях Влади-
мира, видимо, адекватно отражали действительность, тогда как сооб-
щения о пирах Владимира свидетельствовали о продолжении во время
его княжения социальной и сакральной функций пиров, которые в
виде коллективного потребления пищи становились одной из форм
престижного материального вознаграждения за службу и укрепления
межличностных связей, что выразилось в традиции называть коллек-
тивные пиры братчиной, а чашу, которая шла по кругу с хмельным
напитком — братиной.
Быт князя-правителя в языческий и христианский периоды подра-
зумевал церемониальные действа, к которым он был хорошо подготов-
лен, как показали еще приемы, устроенные княгине Ольге константи-
нопольским императорским двором (см. ранее). Княжеский церемо-
ниал еще более усложнился с введением христианства в качестве госу-
дарственной религии, как свидетельствуют строительство в Десятин-
ной церкви лестничной башни в качестве особого княжеского входа на
хоры и особого положения князя там во время богослужения — между
Богом и всеми прочими, включая клир (см. ранее, с. 287). Десятинная
церковь не сохранилась. Но поскольку она построена и расписана ви-
зантийскими мастерами, убранство ее было традиционным для того
времени. Характеризуя живопись византийских храмов, О. Демус под-
черкивал, что она «не апеллирует к зрителю как к индивиду, к душе,
которая должна быть спасена, а обращается к нему как к члену Церк
ви, занимающему определенное место в ее иерархии». Обобщая на
блюдепия над декором византийского храма, он писал: «Византийской
системе присуща величественная целеустремленность. Кажется, что ее
создатели прежде всего старались отразить главную формулу визан
298
шйской теологии — христологический догмат, — а также его причаст-
ность к обряду и структуре Византийской церкви. Нет изображений,
ннорыс нс были бы так или иначе связаны с этим основополагающим
постулатом: образы Христа в Его различных видах, Богоматерь, апге-
1Ы, апостолы, пророки и святые размешались в иерархическом поряд-
*с. который включал и изображения мирских государей — намсстпи-
»он Христа на земле» [Демус О. 2001. С. 16, 17|. Если такое традицион-
ное декоративное убранство было выдержано в св. Богородице Деся-
тиной (сомневаться в этом нет оснований, поскольку оно есть в со-
чтнившейся Софии Киевской), то Владимир Святославич, находясь в
Десятинной церкви во время богослужения, становился органической
i.icibio иерархии Небесной и земной, являясь реально и символически
миной последней.
Но нет оснований думать, как считал Г. К. Вагнер, что Владимир
участвовал в Десятинной церкви в литургическом действе, подобно
•шаптийскому императору в Софии Константинопольской, а потому
>н находился не па хорах, а перед солеей [Вагнер Г. К. 1994. С. 151 —
1*>й|— возвышением перед алтарной преградой (иконостас тогда нс
< уп|сствовал). Против этого предположения свидетельствует тот факт,
чю Десятинная церковь продолжила традицию не Софийского собора,
* дворцовой церкви Богородицы. Строительство лестничных башен для
•кобого входа князя на церковные хоры стало не только устойчивой
|ридицией, но и развилось в создание переходов непосредственно из
горого этажа княжеского дворца на хоры [Раппопорт П. А. 1993. С. 36,
", 681. Восхождение князя на хоры при богослужении, начиная с Де-
нтинной церкви, может свидетельствовать о том, что он в литургии нс
гшетвовал. На то же указывают митатории князя, прослеживаемые в
нижней и верхней южных галереях киевской и новгородской Софии
I >0—40-е гг. XI в.) [Штендер Г. М„ Сивак С. И. 1995. С. 292-295].
Присутствие князя на южной галерее, вероятно, продолжало его сле-
лпипние византийскому церемониалу, согласно которому император
радиционно находился в Софийском соборе на южной галерее хоров.
1аким образом, обязанности богослужения усложнили церемониаль-
ные действия Владимира-христианина, позволили их приблизить к
иютветствующим церемониям византийских императоров. Но и в дан-
ном случае Владимир и его преемники исходили из реалий русской
• ищи — они не участвовали в литургии.
Новое особое положение князя-христианина расширило сферу об-
щественной и политической деятельности, но не изменило се само-
тигельного характера и преемственности по отношению к предше-
< гнующему периоду.
После крещения, введения христианства в качестве государствен-
ной религии, женитьбы на византийской принцессе Владимир про-
должал государственную и религиозную политику как христианский
уверенный правитель, не утративший, впрочем, привычек языческой
299
поры. Как писал мерзсбургский епископ и хронистТитмар, совремеп
ник Владимира Святославича, получавший информацию о Руси пре
имущественно от немцев, относившихся к русскому князю нейтраль
но (Русь и Германия объективно являлись союзниками в борьбе про
тив могущественного тогда Польского государства), писал о продол
жаюшемся после крещения «распутстве» Владимира и «большом наем
лии над слабыми данаями (византийцами. — М. С.)» [Thietmar. VII. 72.
74; здесь и далее о Титмаре, его хронике и известиях о Руси в новей
шей литературе см.: Свердлов М. Б. 1976; Латиноязычные источники
по истории Древней Руси. 1989. С. 57—102; Назаренко А. В. 1993. С. 131-
205; мнения авторов по частным вопросам этой темы различаются; см.
там же литературу вопроса]. Видимо, это «насилие» осуществлялось
прежде всего над византийцами на Руси. Но проявлялось оно также и
отношениях с Византийской империей и Константинопольской nai
риархией. Как отмечено ранее, в соответствии с принципами католи-
ческой церкви он использовал десятину для материального обеспече-
ния на Руси церкви православной.
Впрочем, к западным правителям и к Западной церкви Владимир
относился исходя исключительно из интересов собственных и госу-
дарственных как политик, а не член христианского сообщества. Мис-
сийного епископа Бруно Кверфуртского, отправившегося через рус-
ские земли после миссии к венграм в 1005—1006 гг. проповедовать
христианство в главные кочевья печенегов (об этом пишет сам Бруно в
письме к германскому королю Генриху II), князь удерживал при себе
против воли миссионера в продолжение одного месяца. Подозревал ли
его Владимир в политических интригах или опасался за его жизнь, как
объясняет это насилие сам проповедник, — предположений может быть
много. Очевидно одно: Владимир полностью контролировал действия
знатного миссионера (он был сыном графа Кверфуртского) и, когда
счел возможным, проводил его с почетом до южных рубежей своего
государства [Свердлов М. Б. 1972. С. 290—291; Латиноязычные источ-
ники по истории Древней Руси. 1989. С. 45—56; см. там же литерату-
ру]. А. Поппэ видит в стремлении Владимира задержать Бруно наме-
рение уберечь «пламенного миссионера» от опасности [Poppe А. 1992.
Р. 55], не учитывая указание самого Бруно — «удерживая против [моей]
воли» (retincns contra voluntatem), что свидетельствует о многозначно-
сти причин, по которым князь насильно оставил у себя миссийного
епископа и его спутников.
Подобно своей «бабе» княгине Ольге Владимир преследовал во внеш-
ней политике прежде всего интересы своей страны и собственные, нс
ориентируясь на абстрактные постулаты. Поэтому в конце правления
он переориентировал свои политические и династические интересы на
Запад. Вероятно, после смерти Анны в 1011 г. Владимир женился па
дочери графа Куно или неизвестной нам западной принцессе (Болес-
лав Храбрый в 1018 г. пленил в Киеве мачеху Ярослава Мудрого
300
I ihiemuir. VIII, 33]). В результате новейших исследований прсдполо-
*«>ше этого брака подвергнуто сомнению, впрочем, мысль о женитьбе
'•рниолка Святославича на дочери графа Куно [Назаренко А. В. 1994.
1 104—121; 2001. С. 361 — 369] представляется еще менее убедитель-
»»••) (см. ранее, с. 253). Преследуя самостоятельные цели, он поддер-
живает союзные отношения с германским королем Генрихом II Свя-
тым (с 1014 г. — императором) в борьбе с Болеславом Храбрым. Но
• »ны надо было закрепить в 1013 г. мир с польским князем, Владимир
• «•пил на его дочери своего пасынка Святополка. Впрочем, по нашему
мнению, в 1014 г. или начале 1015 г. Святополк, его жена, ее духовник
«инскоп Рейнберн составили с Болеславом Храбрым звговор против
Иаадимира. Но Владимира не остановили ни династические связи за-
•ниоршиков на Руси, ни высокий церковный статус епископа, кото-
рый ранее находился на кафедре в Колобжеге. Они были арестованы,
•Н1мешены в одиночное заключение, в котором Рейнберн умер, види-
мо, не без насилия [Латиноязычные источники по истории Древней
1*ки. 1989. С. 80—83; Назаренко А. В. 1993. С. 167—170; см. там же
ингсратуру]. Столь же решительно поступил Владимир и по отноше-
нию к мятежному сыну Ярославу, который восстал в 1014 г. в Новго-
роде против власти отца. Тот начал собираться в поход, но умер.
В контексте таких внутри- и внешнеполитических акций Владими-
ра Святославича раскрывается идейное содержание принципиальных
тиснений на его сребрениках П—IV типов, чеканенных, напомним,
После определенного перерыва после златников и сребреников I типа.
Bid монеты этого периода вновь становятся ценным и еще мало ис-
пользованным для изучения идеологической политики Владимира ис-
Юрическим источником. Личный княжеский знак, который ранее на-
водился на аверсе у левого плеча князя, теперь заменил на реверсе
Попеты византийский образ Христа-Пантократора. Владимир стал изоб-
ражаться с нимбом — знаком святости власти здравствующего христи-
анского правителя, подобно византийским императорам (сребреники
II, IV типов). Подчеркнуто значимое изображение сапог пропало, но
появился трон, подобный императорским, причем княжеские трон и
одежда (кольчуга или торжественное императорское одеяние, украшен-
ное камнями и жемчугом) сребреников IV типа соответствуют реалиям
н отличаются от византийских нумизматических образцов [Толстой
II И. 1893. С. 21-22; Орешников А. В. 1930. С. 87-112; 1936. С. 32-39,
7(1|. В развитие этих наблюдений М. П. Сотникова обратила внимание
ни особую свободу и самостоятельность в композиции резчика штем-
пелей сребреников IV типа. По ее наблюдениям, его рисунок может
Рассматриваться как исторический источник по древнерусской одежде
я княжеского головного убора. Она выделяет два варианта последне-
н> — высокая русская шапка, так называемая «складня» — скуфья,
- нлошь унизанная жемчугом, а также венец (исследовательница счи-
i.ii i, что это низкая, почти плоская шапочка) с крестом в центре или
30)
на вершине. Такие византийские императорские венцы-диадемы, да
тируемые серединой — третьей четвертью XI в., сохранились до наших
дней |ЛЬ1адсз- f., Lovag Z. 1980; Культура Византии. 1989. С. 537—538|
Княжеское одеяние представляет собой длинную — до пят — рубаху
(далматик), украшенную узорчатой полосой или бахромой по подолу,
и длинный плащ с орнаментом по краю. Плащ скреплен у правого
плеча круглой фибулой и перекинут через левую руку [Сотникова М. Н
1995. С. 189].
Впрочем, символы высшей власти, с которыми изображен на моне-
тах Владимир, продолжали оставаться столь значимыми, что русские
князья сохраняли к ним особое внимание. Княжеский веиец (или шап-
ка) с крестом не стал в это время русской традицией в отличие от
высокой шапки с опушкой. Причина отказа от венца или стеммы рас-
крывается в семантике этой регалии. Исследуя корону венгерского
короля Гезы, присланную ему императором Михаилом Дукой, А. Гра-
бар писал: о дискуссионности вопроса о присланной византийским
императором венгерскому королю короны как символа «вассальных
отношений Венгрии к Византии». Он отметил, что «венгерский ко-
роль, надевший эту корону, допускал если ие юридически, то по край-
ней мере “философски”» «систему политико-мистических взглядов,
которая ставила его, хотя бы только морально, в некоторую духовную
зависимость от императора» [Грабар А. 2000. С. 36]. Учитывая рассмот-
ренное ранее сложное содержание отношений Владимира Святослави-
ча к Византийской империи, можно сделать вывод, что венец или стем-
ма, имевшие столь знаковое содержание, не могли остаться в практике
дворцового церемониала и в системе символов власти русского князя.
Поэтому, если держава обоснованно не использовалась изначально, то
византийский венец (или шапка) с крестом, вероятно, перестал ис-
пользоваться вследствие его особого идеологического значения. По-
этому знаками-символами княжеской власти являлись стол-престол,
верхнее одеяние, красные сапоги. Если во времена Владимира кня-
жеская шапка с закругленным верхом и опушкой могла использовать-
ся альтернативно с византийским венцом, то с киевского княжения
Ярослава Мудрого в качестве символа княжеской власти использова-
лась только княжеская шапка (см. далее, с. 431).
Эти изменения в монетных изображениях в полной мере отражают,
по мнению М. П. Сотниковой и И. Г. Спасского, новые тенденции в
западной внешней и династической политике Владимира Святослави-
ча после 1011 г. (года смерти Анны) и, добавим, антивизантийские
действия князя. Поэтому в качестве повода для чекана сребреников
И—IV типов они предположили женитьбу Владимира на дочери графа
Куно. Как отмечено ранее, упоминаемое в «Генеалогии Вельфов» и
«Вейнгартенской истории Вельфов» определение «короля ругов» — мужа
дочери графа Куно, внучки по материнской линии императора Оттона
I Великого, дискуссионно. Но обсуждение вопроса о браке Владимира
302
I аятославича после смерти Анны не отрицает западной паправленно-
Ои политики Владимира Святославича в последний период его прав-
iciinii, в связи с чем было изменено оформление сребреников.
А. Поппэ обратил внимание на известие Титмара Мерзсбургского
(си слов информатора) о том, что саркофаги Владимира и Анны «от-
крыто стоят посреди храма», посвящение которого в данном случае
ошибочно отнесено к св. Клименту, папе Римскому, то есть по наибо-
лее знаменитым мощам, содержащимся в Десятинной церкви ]Tbietmar.
VHI, 74; Poppe А. 1992. Р. 49—50]. В новейшей литературе можно встрс-
тть мнение, что саркофаги Владимира и Анны, по свидетельству Тит-
мара Мерзебургского, стояли в Десятинной церкви в приделе св. Кли-
мента [Архипова Е. И. 2001. С. 37]. Эта мысль не учитывает конкретные
1срминологические указания использованного текста: «Hie <...> obiit,
wpultus in Cuiewa civitate magna et in aecclesia Christi martiris cl papac
Clementis iuxta predictam conjugam suam, sarcofagis eorundem in medio
lempli palam stantibus» (курсив наш. — M. С. ]. Использованные в нем
понятия aecclesia, temphim указывают на помещение саркофагов в цеп-
ре храма, церкви.
А. Поппэ отметил, что помещение могилы правителя перед лицом
Господа не представляло собой ничего особенного в Западной Европе.
II Византии, напротив, подобное погребение в центральном нефе под
куполом было бы невозможно даже для императора. Впрочем, он нс
остановился на этом важном наблюдении, но, следуя идее о христиан-
ском преображении Владимира, пришел к мысли, что подобное поме-
щение саркофагов еще не означало отнесение к лику святых, но его
предвидело [Poppe А. 1992. Р. 49—50]. Между тем такое расположение
Владимиром первого по времени в 1011 г. саркофага княгини Анны не
могло подразумевать ее причисление к лику святых. Саркофаг Влади-
мира был лишь поставлен рядом с первым. Таким образом, место сар-
кофагов княжеской четы становится еще одним свидетельством запад-
ной ориентации Владимира в последний период его правления и сви-
детельством того, что Владимир в полной мере осознавал особое поло-
жение княжеской власти и князя на Руси и в христианском мире.
Исторические источники, свидетельствующие о военной деятель-
ности Владимира Святославича, его внешней и внутренней, религиоз-
ной и династической политике, обращают внимание на его полновла-
стие в стране. На то же указывают система его отношений с Церковью,
таковые изображения и надписи на его монетах. Между тем в расска-
U1X ПВЛ о Владимире упоминаются не только бояре — «люди знатные
и богатые», которые (в данном случае) являлись членами старшей дру-
жины и служили князю, но и «старцы» (с вариантом «старцы град-
ские»), В языческий период они упомянуты в качестве тех, кто выби-
рал человеческие жертвы для богов, позднее — советников князя в
принятии христианства и вместе с епископами — при изменении на-
казаний за преступления [ПВЛ. 1996. С. 38, 48, 56]. Использование
303
этого архаичного термина в летописном повествовании позволило не-
которым исследователям предположить, что эти «старцы» — племен
пая знать, исполнявшая в княжение Владимира административно-су
дебные функции {Мавродин В. В., Фроянов И. Я. 1974; Ловмяньскии А
1978. С. 99, но X. Ловмяньский с противоречевой исследовательской
позицией: см.: Свердлов М. Б. 1983. С. 38]. Между тем данные упоми
нания «старцев» — проблема нс историческая, а источниковедческая.
Ученые не обратили внимания па то, что «старцы» упомянуты только и
преданиях, а не в современном известиям историческом источнике
Сами эти упоминания представляют собой нейтральные по конкрет-
но-историческому содержанию, но устойчивые повествовательные кли
ше, а понятие «старцы», как отметила С. В. Завадская, литературного
происхождения и не отражает в этих текстах реальную сущность обо
значаемой им общественной категории {Завадская С. В. 1978. С. 101-
102; 1999]. С прекращением преданий о Владимире под 6505/997 г. и
тексте ПВЛ понятие «старцы» больше не появляется. Поэтому назван-
ные в преданиях о Владимире Святославиче «старцы» — элемент лите
ратурного или фольклорно-литературного повествования {Свердлов М. Н.
1983. С. 38—39], или составная часть литературного топоса «князь
советники» [см.: Bogatyrev S. 2000. Р. 38—43].
Итак, разные по происхождению исторические источники раскры-
вают целостный образ Владимира Святославича — человека мужествен-
ного, решительного, для которого определяющими являлись интересы
Руси и свои собственные. Он использовал опыт и продолжил деятель
ность предшественников по строительству Русского государства, но
его территориальному росту. Владимир понимал всю важность введе-
ния христианства в качестве государственной религии для решении
задач укрепления княжеской власти и Русского государства. Он был
гибким политиком, меняя для достижения цели религиозно;идеологи-
ческие и политические ориентиры. Когда для него стала очевидна ис-
черпанность возможностей язычества, он ввел в качестве государствен-
ной религии православие. Наряду с византийскими образцами он ис-
пользовал западноевропейский опыт, а когда отношения с Византий-
ской империей ухудшились, он активизировал матримониальные, по-
литические и культурные контакты на Западе. Вслед за княгиней Оль-
гой даже после введения православия в качестве государственной ре-
лигии и в составе Константинопольской патриархии Владимир строил
отношения с Византией не на идеологизированных началах, а на прш
магических основаниях как правитель европейской державы, что про-
явилось как в церковной, так и светской международной политике.
Владимир использовал возможности христианства в новой системе
поведения князя и религиозных ритуалов, но не в ограничении свобо
ды действий в личной жизни и политических обязательствах в еще
едином пространстве христианских государств, впрочем, реально уже
разделенных на православные и католические. Владимир использовал
304
•ристианство для достижения своих целей как политический деятель,
«теолог и человек. Когда ему надо было добиться поставлсных целей,
•и» и в языческий, и в христианский периоды становился своеволь-
ем, жестоким и коварным, чуждым заповедям любви, милосердия и
|*>|цсния. Его свойства как человека, с юного возраста до смерти,
'Нфсдслялись суровым и решительным характером, традициями той
•mixn, социальным и политическим статусом князя.
Видимо, этими обстоятельствами объясняется столь долгий пери-
ил, когда Владимир не причислялся клику святых, несмотря па апос-
шльскую миссию крестителя Руси. Как отмечено ранее, он при жизни
• юбражался на сребрениках с нимбом — символом святости власти.
Прославлялся он как креститель Руси и после смерти. А. В. Назаренко
VIмстил на Руси «элементы житийной традиции» в первой половине
Ml п. |Назаренко А. В. 1996|. К этим «элементам» он отнес, вероятно,
клишированные представления, основанные на Священном Писании,
Мрвнчные по отношению к житийной литературе. Канонизирован
Владимир был тогда, когда его имя стало символом былого единства и
Цличия Руси, когда введение христианства в качестве государствен-
||ВЙ религии отождествлено с апостольской миссией, а принадлежность
|юславию явилась формой этнополитической самоидснтифика-
условиях политической раздробленности страны и постоянной
онтации с государствами неправославной религиозной принад-
сти (возможно, он был канонизирован в 1251 г. [Толочко П. П.
:м. там же литературу вопроса]).
казательно, что в представлениях современников Владимир осу-
1ял свои преобразования в религиозной жизни Русского госу-
а в структурно традиционной для второй половины X — первой
1ны XI в. социально-политической среде. Об этом свидетель-
уже Иларион. В торжественной речи, предназначенной для Про-
нин перед Ярославом Владимировичем и его семьей всего через
лет после смерти Владимира, Иларион не делит долгий период
явления по событиям общественной жизни. Разумеется, он от-
особое значение крещения Руси, что совершалось, по его сло-
е без страха перед княжеской властью: «Сии славный от славны-
жься, благороденъ от благородныих, каганъ нашь Влодимсръ, и
ть и укрЪпъвъ от дътескыи младости <...>. И единодержець бывь
своей, покоривъ подъ ся округъняа страны, овы миромъ, а непокори-
чемь. <...> Нъ подвижеся паче, запоеьдавъ по всей земли и крьсти-
(...> и всРмъ быти христианомъ малыим и великыимъ, рабомъ и
ныим, уныим и старшим, бояромъ и простыим, богатыим и убогы-
I не бы ни единого же противящася благочестному его повел t-
п аще кто и нелюбовию, нъ страхом повелъвшааго крещаахуся,
е бъ благое spue его съ властию съпряжено» [БЛДР. 1997. Т. 1.
курсив наш. — М. С. ]. В этих преобразованиях, основанных на
йшлннспии «благоверия» и власти, заключался новый этап развития
305
сакрального, идеологического, социально-политического статуса кня-
жеской власти и князя как института государственной власти.
Вместе с тем идеологическим основанием княжеской власти оста-
вались также исторические и светские, несакральные традиции. Ила-
рион изложил в Слове о законе и благодати идеологию княжсскоп
династии, ясную и многозначную для него и его современников: «По
хвалимъ же и мы, по силъ нашей, малыими похвалами великаа и див-
наа сътворьшааго нашего учителя и наставника, великааго кагана на-
шеа земли Володимера, вънука старааго Игоря, сына же славнааго
Святослава, иже въ своа лъта владычествующе, мужьствомь же и хра-
боръетвомъ прослуша въ странахъ многах, и победами и кръпостию
поминаются нынъ и словуть» [БЛДР. 1997. Т. 1. С. 42]. Из этих слов
следует не только прямая информация — династическая преемствен-
ность власти, но также скрытая информация — эта власть принадле-
жала Владимиру, его отцу и деду по праву наследственного владения.
Кажется, от предшественников ускользнул этот значительный скры-
тый смысл в указании предшественников Владимира по Киевскому
столу только в двух поколениях по мужской линии — отца и деда. Иму-
щественные термины отчина и дедина, отчина использовались в каче-
стве названий наследственных владений, втом числе княжеских [ПСРЛ.
Т. 11. Стб. 305]. Отсюда понятно нс только отсутствие в данном тексте
упоминания других мужчин, но и высоко чтимой княгини Ольги. С
другой стороны, Иларион указывает одинаковый характер владения на
Руси Владимира и его предшественников — «владычествующе», то есть
‘властвовавшие’.
Видимо, Владимир Святославич первый из русских князей начал
называть своим именем города, находившиеся на рубежах и обозна-
чавшие его владения. Административно-политическим центром Во-
лыни он сделал построенный им город Владимир. В Галиции был по-
строен город-крепость Василев, названный по христианскому имени
князя Владимира. Город-крепость с таким же названием был построен
в бассейне пограничной с Печенежской степью реки Стугны. Он вхо-
дил в систему стугненской полосы укреплений, защищавших стольный
город Киев с юга на Днепровском Правобережье. Таким образом, го-
рода-крепости с языческим и христианским именами Владимира мар-
кировали его владения на юго-западе и юге Руси, где военно-полити-
ческая ситуация в его княжение стабилизировалась.
Последовательное название в Слове о законе и благодати Владими-
ра Святославича каганом, вероятно, отражает существовавшую на Руси
тенденцию использовать для указания его высокого статуса особый
титул. По нашему мнению, использование титула каган по отношению
к Владимиру являлось идеологически знаковым. Он соединял в себе
историческую преемственность вызова русских князей хазарским ка-
ганам и отражение в нем преемственности власти некогда могуще-
ственного в Восточной Европе Хазарского каганата, на смену которо
306
iis пришла Русь в результате побед Святослава. После крещения Вла-
димира этот титул ис мог стать официальным, поскольку он принадле-
жал к другой этнокультурной и религиозной традиции. Поэтому он
охранил только величальное значение, полностью утратив конкрет-
но историческое содержание. Но еще через 30—35 лет спустя Илари-
<Н1, лицо духовное, относящееся к восточно-христианскому вероиспо-
веданию, прославлял Владимира, называя его каганом: «Сии славный
<>| славныихъ рожься, благороденъотблагородныих, кагапъ наши Вла-
дпмсръ <...>». Традиция использования этого титула по отношению к
невскому князю была столь значительна, что Кларион называл Вла-
димира каганом в ситуации, противоположной в своем содержании
происхождению и значению этого тюркского титула, который исполь-
ИНИ1ЛИ хазарские сакральные цари, тюрки по этнической принадлеж-
ности и иудейского всроиспведания: «Съвлъчс же ся убо кагапъ пашь
и съ ризами встъхааго человека, съложи тлъннаа, оттрясе прахъ пс-
иьриа и вълъзе въ святую купель» [БЛДР. 1997. Т. 1. С. 44|. Эта тради-
ция свидетельствовала об объективной потребности на Руси первой
половины XI в. в особом титуле для киевского князя, который отразил
бы особую значимость его реальной власти (о титулах русских князей
и первой половине XI в. см. также далее, с. 422—428).
Глава V. От политического кризиса
к восстановлению единства
(середина 10-х — середина 50-х гг. XI в.)
Кризис княжеской власти в 1014—1019 гг.
Огромное государство Владимира Святославича представляло со
бой развивающуюся сложную экономическую и социально-политичес-
кую структуру. Ес объединяла развитая сеть транзитных и внутренних
торговых путей, иерархическая организация на началах службы, осу-
ществлявшая княжеское государственное военное и административ-
но-судебное управление, единая податная и денежная системы, еди-
ный закон — Русская Правда, княжеская династия Рюриковичей, цер-
ковная организация, активно распространяющая православие, рели-
гиозно и идеологически интегрирующая еще недавно языческое насе-
ление. Все более развивающиеся городские и сельские ремесла, сель-
ские промыслы, сельскохозяйственное производство способствовали
укреплению внутренних экономических и социальных связей, что при-
вело к формированию в восточнославянской этнической среде единой
древнерусской материальной культуры с локальными вариантами, ко-
торая нивелировала различия племенных княжений. Да и сами их на-
звания исчезли, замененные территориальными обозначениями по
городам с их волостями.
Но существовали также факторы, противодействовавшие политиче-
скому единству Русского государства. Региональная замкнутость обшир-
ных областей с автономными экономическими и социальными связями
приводила к появлению местных политических интересов. Феодальная
природа общественно-политических отношений имела следствием по-
явление при Владимире Святославиче в составе Русского государства
первого автономного Полоцкого княжества во главе с Изяславом Вла-
димировичем в результате превращения княжеского управления-корм-
ления — апанажа в региональную местную наследственную княжескую
власть, подчиненную киевскому князю. Процесс распространения хри-
стианства среди городского и особенно сельского населения также со-
вершался сложно, поскольку новой религии приходилось преодолевать
древнейшие традиции язычества в менталитете и образе жизни.
Эти дезинтегрирующие факторы постоянно воздействовали на со-
стояние княжеской власти на Руси, прямо и опосредованно указывая
308
> . особое значение для судеб Русского государства. Княжеская ди-
uni как экономическая, социальная и политическая подсистема
кою общества также существовала и развивалась по своим внут-
...... закономерностям в соответствии с объективными и субъек-
тными факторами. Все эти причины проявились в судьбах княжес-
династии уже в конце правления Владимира Святославича и при-
♦» hi к династическому кризису.
Первым по времени испытанием на прочность центральной кня-
•♦<м>й власти Владимира Святославича стал заговор против него па-
«м»м1 Святополка Ярополковича. Он явился следствием объективных
• < уньективных причин. Объективным фактором в его возникновении
включение Владимиром Руси в единое в религиозном отноше-
нии пространство европейских христианских государств, в политичес-
кий жизнь стран Центральной Европы. Владимир опередил на Волы-
«>« могущественного польского князя Болеслава Храброго и подчинил
♦ •«н'й власти этот важнейший в военно-стратегическом и экономичен
»>>м отношении регион. Вероятно, установил он союзные и дипасти-
>И1 кие связи с германской Саксонской императорской и королевской
iMinacTHeft (см. ранее, с. 253, 271—272; Свердлов М. Б. 1972. С. 290—
Ml). Такая политическая и военная активность Владимира в зоне стра-
на ических интересов Болеслава Храброго стала причиной противо-
* нствия польского князя.
Как сообщает мерзебургский епископ и хронист Титмар, после
ммпочения в конце мая 1013 г. благоприятного для Болеслава мира
i 1ерманским королем Генрихом II Святым в Мерзебурге, польский
мпиь «напал на Руссию при поддержке наших вспомогательных от-
пилив, и когда он опустошил большую часть той страны, произошла
мира между своими (поляками. — М. С.) и принимавшими его пе-
ченегами, и хотя те были его союзниками, приказал всех их пере-
бни>» [Thietmar. VI. 91]. Ранее Титмар обещал в своей хронике,-что
>н расскажет о замужестве дочери Болеслава за «сына короля Вла-
димира» (ее имени он нс сообщает) [Thietmar. IV. 58], но он не ука-
ыл замужество Болеславны как причину войны польского князя
против Руси. В седьмой книге хроники Титмар пишет о женитьбе
• ына (он имеет в виду Святополка, которого не называет по имени)
• короля руссов» Владимира на дочери князя Болеслава. В последу-
ющем тексте той же книги он пишет о том, что вместе с польской
княжной на Русь, видимо, в качестве духовника был отправлен ко-
|обжегский епископ Рейнберн. Когда Владимир узнал, что «его сын,
побуждаемый Болеславом, тайно готовится ему сопротивляться» (то
чи, участвует в заговоре, инспирированном польским князем), то
ни посадил «сына», его жену и Рейнберна в одиночное заключение.
Рейнберн там умер (видимо, был умерщвлен). «Болеслав, узнав обо
нссм этом, не переставал мстить, чем только мог» [Thietmar. VII. 72,
/1| (см. также ранее, с. 301).
309
По мнению многочисленных исследователей, от Р. Рёпсля и И
Карловича до В. Д. Королюка и В. Т. Пашуто [Roepell R. 1840. S. 145,
KariowiczJ. 1866. Р. 11; 1872. S. 6; Королюк В. Д. 1964. С. 229; Пашупш
В. Т. 1968. С. 35—36] сначала был заключен брак между Святополком и
дочерью Болеслава, затем имел место их арест, а война Болеслава про
тив Владимира в 1013 г. стала местью польского князя за этот арест и
смерть епископа Рейнберна. Между тем анализ хроники Титмара по
зволяет сделать другой вывод. Заключив Мсрзсбургский мир, Болеслав
начал военные действия против Руси, но кроме тактических успехов
большего он не добился. Поэтому он заключил с Владимиром мир.
который скреплялся династическим союзом его дочери и сына (па-
сынка) русского князя. После ареста заговорщиков Болеслав не пере-
ставал мстить [Фортинскии Ф. Я. 1872. С. 197; Линниченко И. 1884. С
47; Zakrzewski St. 1925. S. 250—251]. Именно этот вывод представляется
наиболее полно обоснованным [Шекера /. М. 1967. С. 88—89; Свердлов
М. Б. 1972а. С. 148—151; 1976. С. 110—111; Латиноязычные источники
по истории Древней Руси. 1989. С. 80—83; Назаренко А. В. 1993. С
153-154].
Если учесть, что Болеслав Храбрый начинал войны обычно в авгу-
сте-сентябре, поскольку война должна была сама себя кормить [Nadolski
А. 1956. S. 48], то последовательность событий оказывается следующей.
Заключив в конце мая 1013 г. выгодный для себя Мерзебургский мир,
Болеслав договорился о совместных военных действиях против Руси с пе-
ченегами. Видимо, для большей уверенности в успехе военных действий
польский князь призвал в качестве вспомогательного войска немецкие от-
ряды. Обычно это участие интерпретируется как следствие заинтересован-
ности Генриха П в отвлечении внешнеполитических интересов Болеслава
на восток [Назаренко А. В. 1993. С. 154, 180—181; см. там же литературу
вопроса]. Автор этих строк также придерживался такого мнения [Свердлов
М. Б. 1972а. С. 149]. Между тем, «нашими» саксонец Титмар называет
саксонцев, в частности, в числе «наших», которые погибли в сражении
русского войска Ярослава Мудрого и союзного войска Болеслава Храброго
22 июля 1018 г. на реке Буг, Титмар назвал саксонского рыцаря Херика или
Эрика [Латиноязычные источники по истории Древней Руси. 1989. С. 89-
90]. Поэтому можно предположить, что участие саксонцев в войске Боле-
слава Храброго явилось следствием их собственной инициативы в расчете
на военную добычу, а не государственного предприятия германского коро-
ля. Такая самостоятельность была свойственна вассалам по отношению к
сюзерену в феодальном обществе. В пользу такой интерпретации событий
могут косвенно свидетельствовать последующие скоординированные во
енные действия в 1017 г. императора Священной Римской империи Ген-
риха П и Ярослава Мудрого (см. далее, с. 330—331).
По наблюдениям сторонников разных гипотез в интерпретации этих
событий, объектом совместного польско-печенежского нападения стали
юго-западные земли Русского государства — территория Червенскпх
310
«ролов, в ранной мерс близкая к польским и печенежским владениям,
(«кос предположение подтверждается тем фактом, что после успеш-
ных военных действий па Руси в 1018 г. Болеслав захватил именно
Чернснские города [данный вывод обстоятельно обосновал уже И. А.
Винниченко: Линниченко И. 1884. С. 83].
Как сообщил информатор мерзебургского епископа и хрониста
I шмара, в результате распрей Болеслав Храбрый приказал перебить
• моих союзников печенегов. Таким образом, нападение польского князя
на Русское государство закончилось для него безрезультатно. Тогда он
решил, судя по последовательности событий, добиться своих целей в
Пнрьбс с князем Владимиром, найдя себе союзника на Руси. Таким
<ч гсственным союзником для него стал Святополк Ярополкович.
Владимир Святославич сам создал причины грядущего династиче-
того кризиса, приказав убить своего старшего брата киевского князя
Ирополка и женившись на его беременной жене, которая родила уже
Нпидимиру племянника и пасынка Святополка. Видимо, Владимир
гчптал его сыном и не отличал его от своих сыновей. Он дал Свято-
нплку в управление важное по стратегическому положению Туровскос
княжество, которое контролировало торговые пути из Руси на Запад, в
частности, по р. Припять, входившей в Днепровско-Вислснский и
Днспровско-Неманский пути [Булкин В. А., Зоценко В. Н. 1990; Иов
О В. 1997]. Владимир доверил ему династический союз с Польшей,
•сиив на дочери Болеслава Храброго, подразумевая, видимо, нейтра-
лизацию последующих враждебных действий польского князя. В этом
контексте особое значение приобретают особенности чекана монеты
N 203—1, опубликованной в сводном каталоге русских монет конца
X — первой половины XI в. [Сотникова М. П., Спасский И. Г. 1983.
С. 190; Сотникова М. П. 1995. С. 108]. Для нее характерно изображе-
ние на лицевой стороне князя и указание имени Святополка, тогда
лк на реверсе отчеканен трезубец — геральдический знак Владимира
С’иятославича. Такое соединение разных по содержанию изображений
определено как ошибка резчика штемпеля [Сотникова М. П., Спасский
И. Г. 1983. С. 85; Сотникова М. П. 1995. С. 192]. Допуская такое воз-
можное объяснение, С. В. Белецкий предположил, что в данном слу-
чае чекан монеты выражал право вассальной эмиссии, которое Свято-
•юнк получил от дяди-сюзерена, находясь на туровском столе. Разви-
мя это наблюдение, он допустил, что чеканка монеты N 203—1 мате-
риализовала юридическое признание Владимиром прав Святополка
•быть первым вассалом, а фактически — престолонаследником и пра-
вопреемником великого киевского князя» [Белецкий С. В. 1997. С. 99—
ПН>|. Представляется, что для такого предположения оснований нет,
нискольку оно лишает смысла заговор Святополка против Владимира,
(’гплыюе содержание этой гипотезы тем более неясно после разобла-
чения инспирированного Болеславом заговора. Но наблюдение С. В.
• •сненкого наполняется реальным содержанием, если предположить,
311
учитывая преимущественно репрезентативный характер древнейшего
русского чекана [Сотникова М. П., Спасский И. Г. 1983. С. 81; Сотни-
кова М. П. 1995. С. 191 — 192], что небольшая эмиссия монет типа N
203 была чеканена к заключению династического брака Святополка и
дочери Болеслава. Изображение па аверсе выражало политическую
значимость Святополка, тогда как трезубец Владимира символизиро-
вал его суверенную власть. И то, и другое соответствовали реальному
соотношению объема княжеской власти Святополка и Владимира в
конце 1013 — начале 1014 г., когда имело место заключение русско-
польского мира и династического союза.
Как следует из изображений двузубца на последующем чекане мо-
нет уже самого Святополка [Сотникова М. П., Спасский И. Г. 1983. С.
180—196; Сотникова М. П. 1995. С. 96—114], он себя считал сыном
Ярополка, а потому обладающим всеми правами на Киевский стол.
Таким образом устанавливаемое самосознание Святополка в полной
мере раскрывает содержание инспирированного Болеславом заговора
против Владимира его зятя, дочери и епископа Рейнберна, о чем на-
писал Титмар Мерзебургский. Ранее М. С. Грушевский отмечал осо-
бую заинтересованность Болеслава в заговоре, тогда как В. Д. Коро-
люк — Святополка [Грушевський М. 1904. Т. I. С. 48—49; Королюк В. Д.
1964. С. 222—229]. Оба эти исследовательские направления соответ-
ствуют информации исторических источников. Между тем нет данных
о том, что особое значение в организации заговора приобрели пропа-
ганда Рейнберном католичества и западно-христианское вероиспове-
дание Святополка. [Zakrzewski St. 1925. S. 250; Рамм Б. Я. 1959- С. 48—
49].
А. Ф. Грабский отметил, что Святополк представлял политический
интерес для Болеслава, поскольку у него были сложные отношения с
Владимиром, его город Туров находился на важном торговом пути между
Русью и Польшей, а зависимость Турова от польского князя позволяла
ему все же овладеть Червенскими городами [Grabski A. F. 1957. S. 174—
176]. Но и поддержка Болеслава была важна для Святополка. Тот стре-
мился вернуть принадлежащий ему по праву Киевский стол вопреки
воле Владимира, который, вероятно, готовил себе в преемники сына от
«болгарыни» Бориса [Шахматов А. А. 1908. С. 73]. Впрочем, заговор
стал известен Владимиру, а заговорщики арестованы.
Владимиру Святославичу удалось в 1014 г. пресечь внутридинасти-
ческую оппозицию, связанную с внешнеполитической поддержкой
польского князя Болеслава Храброго, приостановить династический
кризис, скрыто существующий в наличии старшей княжеской ветви в
лице Святополка Ярополковича и младшей ветви Владимира Святосла-
вича и его сыновей. Но в том же году произошло восстание против
власти отца новгородского князя Ярослава. Древнейшие летописные
своды приписывают инициативу восстания и его руководство Ярославу
Владимировичу [НПЛ. С. 168; ПВЛ. 1996. С. 58; Творогов О. В. 1997. С.
312
I /2|. Видимо, причина его восстания заключалась в нежелании Яросла-
выплачивать ежегодную огромную подать в 2000 гривен киевскому
ив по. Объективно оно происходило также вследствие особого геогра-
фического и экономического положения Новгорода, который поддер-
живал активные экономические, социальные и политические связи со
• гранами Балтийского региона. Это были тс же причины, которые ста-
III основанием противостояния Владимира Святославича Ярополку. Воз-
можно, Ярослава побудило к восстанию и внутридипастическос сопер-
ничество, поскольку после подавления заговора Святополка Владимир
приблизил к себе Бориса, сына от «болгарыни», вызвав его в Киев из
Ростова, где он являлся князем-наместником, тогда как Ярослав был
чаном Рогнеды (эти сведения сохранились в Сказании о Борисе и Глс-
бс и в сокращенном виде в Начальном своде [БЛДР. 1997. Т. 1. С. 328;
НПЛ. С. 168—169]). Ярослав готовился к борьбе с отцом, приведя ва-
ряжское войско из-за моря. Но во время сборов в поход Владимир Свя-
юславич умер 15 июля 1015 г. Его любимый сын Борис с дружиной отца
и войском находился в это время в походе, преграждая путь печенегам,
которые собрались, как поступили сведения, напасть на Русь.
Со смертью Владимира содержание династического кризиса изме-
нилось. Оно стало борьбой сводных братьев за Киевское княжение.
Прежде, чем его анализировать, следует сделать два источниковедче-
ских замечания. В сохранившейся в исландской традиции Саге об Эй-
мупде сообщается, что этот конунг служил Ярославу и убил Бурипла-
на, которого исследователи отождествили с Борисом Владимировичем.
Отсюда следовало, что Борис был убит по приказу Ярослава, а нс Свя-
гополка [литературу см.: Назаренко А. В. 1993. С. 174—176; недавно к
этому целенаправленному и, по нашему мнению, ошибочному выводу
вернулись И. Н. Данилевский и А. Л. Юрганов, см.: Данилевский И. Н.
1999. С. 336—347; Юрганов А. Л. 1998. С. 9]. Эти ученые не учли осо-
бенности саги как особой формы фольклорно-литературного произве-
дения, в котором контаминированы исторические факты и художе-
ственный вымысел [Стеблин-Каменский М. И. 19711. Поэтому обосно-
ванной является характеристика Т. Н. Джаксон этого эпизода саги как
литературного сюжета [Джаксон Т. Н. 1994. С. 169—170]. Другое заме-
чание относится к мнению, которое интерпретирует сообщение Тит-
мара Мерзебургского о бегстве Святополка к тестю после освобожде-
ния, оставив на Руси жену [Thietmar. VII, 73], как о последовавшем
вскоре после освобождения [обоснованные возражения см.: Назаренко
А. В. 1993. С. 174—176]: из обобщенного по форме сообщения мерзе-
бургского хрониста такого вывода сделать нельзя.
Таким образом, достоверной является информация древнейших
русских летописных сводов о том, что после смерти Владимира Свято-
полк оказался в Киеве. Борис со служилыми людьми — «дружиной»
отца и войском возвращался после похода на печенегов по приказу
отца, так и не встретив их. Он остановился на реке Альте недалеко от
313
Киева. В Новгороде с варяжским войском находится восставший Ярос-
лав, отказывающийся платить 2000 гривен киевскому князю. В аналп i
этой кризисной для княжеской династии ситуации определенные за-
труднения вносит церковная и летописная оценка событий. Посколь-
ку невинно убиенные ростовский князь Борис и муромский князь Глеб
были канонизированы (погибший в результате преследования Свято-
полка Святослав Древлянский в число святых включен нс был), в со-
ответствии с законами средневекового христианского мышления и аги-
ографического жанра Святополк был уподоблен Каину и прозван Ока-
янным [о семантике такого уподобления см.: Успенский Б. А. 2000.
С. 22—39], а его сторонники — «съвггникы всему злу и началникы
всей неправьдЬ» [БЛДР. 1997. Т. 1. С. 332].
В древнейших летописных сводах последовательность и содержа-
ние событий изложены с точки зрения победителя Ярослава Мудрого
и его потомков. Впрочем, основное содержание происходивших собы-
тий было для их современников и потомков очевидно — борьба за еди-
новластие: «<..-> яко да избъеть вся наслъдьникы отца своего, а самъ
приимъть единъ въею власть» [БЛДР. 1997. Т. I. С. 332]. Ту же мысль,
еще отсутствующую в Начальном своде, повторил и автор ПВЛ, сооб-
щив об убийстве Святослава Владимировича: «Избью всю братью свою
и прииму власть русьскую единъ» [ПВЛ. 1996. С. 61]. Эта цель — еди-
новластие — являлась основной задачей Святополка. События брато-
убийственной борьбы, участниками которой стали князья ростовский,
муромский, древлянский, убитый в Карпатских горах во время бегства
в Венгрию, киевский князь Святополк и новгородский Ярослав, ясно
указывали, что для современников и участников событий Русская зем-
ля представляла собой единое политическое пространство. Скрытыми
от них оставались экономические причины происходивших событий,
но их конкретное политическое содержание оказалось однозначно ин-
терпретированным государственно-церковной концепцией Ярослава
Мудрого и его сыновей (Ярослав способствовал почитанию убитых
братьев [Подскальски Г. 1996. С. 184—185], мстителем за которых он
стал).
Историки постоянно стремились раскрыть причины кровавого ди-
настического кризиса на Руси в 1015—1018 гг., преодолевая воздей-
ствие летописной и агиографической традиции, что было непросто в
Российской империи, где церковь не была отделена от государства.
Если Н. М. Карамзин увидел в Святополке лишь «похитителя престо-
ла» и «дерзость злодея» [Карамзин Н. М. 1991. Т. 11-111. С. 7—8], то
С. М. Соловьев отметил, что тогда же в Чехии и Польше также «обна-
ружилось стремление старших князей отделываться от родичей насиль-
ственными средствами» [Соловьев С. М. 1959. Кн. I. С. 206—207]. На-
блюдение С. М. Соловьева обращало внимание на объективность воз-
никновения династического кризиса на Руси, но не раскрывало его
причин, ограничивая их пределами княжеского рода. В их поисках
314
и ,1 Беляев вернулся к их древнейшему объяснению — борьбе за еди-
'•iiiiucTHc {Беляев И. 1861. С. 78], тогда как Н. И. Костомаров — к
•ну।ридинастическим интригам: Святополк имел право на княжение
но старшинству рождения, тогда как дети «болгарыни», по его мне-
нию, «христианской царевны» имели «нравственное преимущество»
I Костомаров Н. 1888. С. 9—10].
Ученик С. М. Соловьева В. О. Ключевский в «Курсе русской исто-
..я», впервые опубликованном в 1903 г., вернулся к объяснению про-
«>юц|сдших событий как к следствию княжеских внутрисемейных от-
ношений, лишенных объективных социальных и экономических ос-
нований. Поэтому для него единовластие на Руси до середины XI в. —
нонитическая случайность, а не закономерность. По его мнению, меж-
|у отцом и детьми существовало семейное право, но между братьями
•н- существовало «никакого установленного признанного права». По-
пому, когда умирал отец, разрывались все политические связи между
• in сыновьями. Впрочем, В. О. Ключевский привел слова Бориса из
1П-1ОГ1ИСНОГО варианта Сказания об убиении Бориса и Глеба: «Нс буди
ши. възняти рукы на брата своего старъишаго: аше и отець умрс, то сь
ми буди въ отца мъсто». В них он отметил «неясную мысль о праве
• шршинства» {Ключевский В. О. 1956. Т. I. С. 169—170]. Одновременно
i Н1ким поиском внутренних причин династического конфликта 1015—
1018 гг. М. С. Грушевский снял с него запрограммированный оценоч-
ный характер, заложенный в традиции летописания и агиографиче-
ской литературы. Он предположил, что в случае победы Святополка
общество с ним примирилось бы, а его методы достижения власти
были бы забыты, как это было ранее и позднее [Грушевський М. 1905.
I. II. С. 8]. С мнением М. С. Грушевского согласился тогда же А. Е.
Пресняков, но он решительно возразил В. О. Ключевскому, посколь-
ку, по его мнению, в древнерусских известиях сведений о княжеском
чирсйшинстве или о правах первородства нет, а приведенные В. О.
Ключевским слова летописи — «плод позднейшей идеализации Бори-
са и Глеба с точки зрения иного поколения». Единственная причина
произошедших событий, по его наблюдениям, — борьба за единовлас-
1ис. Но подтверждение этой мысли для него — не только мнение со-
временников тех событий, но и последующие действия Ярослава Муд-
рого, который стал «самовластець Русьстъи земли» после смерти свос-
10 брата Мстислава, посадив «в поруб» последнего из живых брата
Судислава | Пресняков А. Е. 1993. С. 33].
В. В. Мавродин сохранил традиции изучения кровавого междукня-
жсского столкновения в 1015—1018 как внутридинастического конф-
ликта, хотя его позиция оказалась компромиссным объединением мне-
ний В. О. Ключевского и А. Е. Преснякова: Борис не хотел выступить
против старшего брата, против принципа старейшинства, который,
впрочем, не определял порядка замещения престола {Мавродин В. В.
1945. С. 349]. Для Б. А. Романова эти события — одна из «гримас» в
315
«быту княжеского рода» — «прямое убийство как условие овладении
чужим столом и лишней властью» [Романов Б. А. 1947. С. 184]. В отлп
чие от таких характеристик Б. Д. Греков предположил, что Святополк
«стал проводить политическую линию своего отца» (под которым он
понимал Владимира) — противодействие угрозам «целостному суше
ствованию Древнерусского государства» [Греков Б. Д. 1953. С. 482-
483]. Впрочем, советских историков более интересовали социально
экономические основы Русского государства X—XI вв., поэтому они
мало обращали внимания на его династическую историю.
Вне системы династических отношений рассмотрел политику Свя
тополка и И. Я. Фроянов, по мнению которого, конец X— начало
XI в. — «время неудержимого разложения родовых отношений», тогда
как «место племенных союзов заступают союзы общин». Вслед за А. Г
Пресняковым он отмечает пассивность киевлян в переходе на сторону
Святополка, но объясняет ее как «результат отлучки боеспособного
населения, ушедшего во главе с Борисом навстречу печенегам» [Фрон
нов И. Я. 1980. С. 33, 143, 129]. Такой подход к изучению Руси конца
X — начала XI в. был поддержан Р. Г. Скрынниковым. По его мне
нию, «княжеские «волости» были слабо связаны с Киевом и между
собой», а «порядок престолонаследия на Руси не сложился». Причину
«непрекращающихся раздоров в княжеской семье» он видит в том, что
«взрослые сыновья были недовольны тем, что им приходилось отсы-
лать в Киев львиную долю дани, которую они собирали в своих княже-
ствах» [Скрынников Р. Г. 1997. С. 66].
Альтернативным такому подходу стало изучение произошедших к
этот период событий В. И. Бугановым. Новым в его исследовании ста-
ло то, что он отметил в стремлении Владимира передать киевский стол
младшему Борису нарушение установившейся традиции по отноше-
нию к старшим Святополку и Ярославу. Предположил он и субъектив-
ный фактор — возможную ненависть двух последних к Владимиру,
который погубил близких им людей и подверг опале мать Ярослава
Рогнеду. В особой позиции Ярослава по отношению к Владимиру В. И.
Буганов особо подчеркнул его возможные связи с «новгородской вер-
хушкой», традиционно сепаратистски относящейся к Киеву, а также
благоприятные для Святополка конкретные обстоятельства июля 1015
г., когда старший из сыновей Святополк оказался в Киеве в отличие от
соперников |История России: С древнейших времен до конца XVII
века. 1997. С. 106-108].
Накопленный исследовательский опыт, новые наблюдения над ну-
мизматическими и геральдическими материалами позволяют продол-
жить изучение причин и содержания династического кризиса на Руси
в 1015-1018 гг.
Прежде всего, следует отметить, что этот кризис являлся составной
частью общего династического кризиса, который начался в 1014 г.
Владимир успел решить только часть проблем, нейтрализовав заговор
316
ишополка. Болес сложная задача — подавление восстания Ярослава
<> поиюродцев — осталась нерешенной. Киевский князь не мог реали-
м>п.| | |> свою власть в Новгороде, вследствие чего разрывалась традици-
онная экономическая и идеологическая ось Русского государства
Киси — Новгород. Повторялась опаснейшая для Руси ситуация, пос-
н-лопавшая после гибели Святослава Игоревича. Вновь сложились об-
юитсльства, которые должны были завершиться гибелью князя Нов-
тродского или князя Киевского. Владимир Святославич прекрасно
понимал всю серьезность произошедшего, чем объясняется его обсто-
псльпая подготовка к походу: «Гребите путь и мосты мостите» — за-
писал в Начальном своде летописец слова Владимира спустя 80 лет.
Но такому хорошо подготовленному пути должно было пойти его вой-
ко па Новгород. Но Владимир умер, а решение проблемы княжеского
| /1иновластия приобрело еще более длительный и кровопролитный ха-
рактер.
Со смертью Владимира Святославича начался второй период дина-
। (ичсского кризиса. Новый этап определялся попыткой Святополка
пернуть себе принадлежащий ему по праву Киевский стол, поскольку
ею отец, старший по возрасту и положению Ярополк, осуществляв-
ший в Киеве верховную власть в стране в соответствии с волей Свя-
юслава, был убит по приказу младшего из братьев, к тому же «прижи-
।иго» от ключницы. Для понимания содержания событий следует учесть,
чго в древнейших летописных сводах, в которых содержалась офици-
альная идеологическая и историографическая концепция Ярослава и
его сыновей, и в близкой к ней агиографической традиции постоянно
подчеркивается, что Святополк Ярополкович и Владимировичи явля-
ются братьями. Это целенаправленное толкование имеет идейное ос-
нование и конечную цель свести братоубийственное столкновение к
хорошо известной всем христианам модели Каин—Авель. Уже в этой
модели содержались все оценочные характеристики: жертва невинна и
побродетельна, победитель — орудие дьявола. Вслед за такой концеп-
цией XI в. следовали не только средневековые летописцы и агиогра-
фы, но также историки в XVIII—XX вв.
Между тем установленные ранее права Ярополка и его сына Свято-
полка на стол Киевский, сребреники, чеканенные Святополком, со-
держат совершенно иную историческую информацию. Им были чека-
нены монеты двух типов. Первая по времени эмиссия содержала изоб-
ражение Святополка, сидящего на троне с тронной подушкой, в кня-
жеской шапке и в торжественном одеянии со складками на коленях и
плаще, скрепленном фибулой. Вокруг головы князя нимб — символ
святости княжеской власти. В правой руке Святополк держит крест. В
соответствии с традицией, у него бритое лицо и длинные усы, но ко-
роче, чем изображены у Владимира, видимо, в соответствии с новой
модой. На реверсе изображен княжеский знак Святополка — двузубец
с крестом. На аверсе надпись — «Святополк на столь», на обороте —
317
«а се его серебро». Как следует из нумизматического анализа, некою
рыс из штемпелей этих сребреников повторяют манеру исполнен»»
последних по времени чекана монет Владимира — сребреников IV тина,
не только в размерах монет, пропорциях, отдельных деталях изображу
ний, но и в расположении легенды, начертании отдельных букв и »
правописании. Вес монет, 2,4 — 3,0 г, также равен сребреникам Ила
димира. После некоторого перерыва Святополк возобновил чекан м»
нет со своим княжеским знаком. Впрочем, эти монеты были значн
тельно худшего качества, чем первая эмиссия. Реально они не содср
жали серебра, являясь скорее прокламативными символами, чем срсП
рсниками. Языческое имя Святополка было заменено на них к ре»
тильным именем — «Петрос» и «Петор», то есть Петр [ Сотникова М. /I.
Спасский И. Г. 1983. С. 82—96; Сотникова М. П. 1995. С. 192—205 |.
Информация сребреников Святополка вносит существенные догни
нения и коррективы в те сведения о событиях 1015—1018 гг., которые
содержатся в разных по происхождению исторических источниках. |1
данной связи мы учитываем предшествующий коллективный положи
тельный и отрицательный исследовательский опыт. Как сообщают древ
нейшие летописные своды и агиографическая традиция, в момент кон-
чины Владимира Святославича 15 июля 1015 г. для Святополка суще-
ствовала чрезвычайно благоприятная ситуация. Святополк, освобож-
денный Владимиром из заключения и, видимо, им прощенный, нахо
дился в Киеве. Его основной в это время соперник Борис находился с
дружиной отца и войском в походе против печенегов. Ярослав с новц>
родцами и наемным варяжским войском был далеко на севере и в с к®
ром времени вмешаться вход событий не мог. После похорон Влад®
мира в Десятинной церкви, как сказано в Начальном своде, «Свят®
полкъ саде в КиевЬ по отци» [НПЛ. С. 169]. Но реально Святополк со*
на столе Киевском не после отца, а после отчима, который узурпир®
вал власть, принадлежавшую племяннику. *
Видимо, эта благоприятная для Святополка ситуация определи!®
содержание последовавших событий. Он, вероятно, заявил о своЩ
правах на стол Киевский по праву первородства. Этот принцип 6i<®
соблюден Святославом, который дал в управление стольный город Ки<®
старшему Ярополку. Он был свойственен и христианскому сознанию |
соответствии со Священным Писанием. В Ветхом завете утверждали!®
не только особое положение первенца по отношению к младшим бр®
тьям [Быт. 49, 3; Исх. 22, 29; Втор. 21, 17], но и особое право на цар»
ство: «И дал им (сыновьям. — М. С.) отец их большие подарки сереЛ»
ром, и золотом, и драгоценностями, вместе с укрепленными городами
в Иудее; царство же отдал Иораму, потому что он первенец» [II Пар.
21, 3]. Апостол Павел решительно осуждал людей, которые могли (>м
отказаться от особых прав первородства за ничтожную подачку |Емр
12, 16]. Таким образом, Святополк мог утверждать свои права на Кн
евский стол, который он занял в отсутствие соперников не только к.>»
318
мн Ярополка, но и в соответствии со Священным Писанием. Эти
uM .iiivicTBCHHoe право и идеологические основания он подкреплял мас-
<>ными раздачами среди киевлян «имения», что свидетельствует о вла-
|>|*нии им нс только Киевским столом, по и великокняжеской казной,
поскольку своего «имения» после ареста и нахождения в Киеве он иметь
иг мог. Всего через три года мсрзебургский хронист Титмар назовет
ну казну со слов саксонского рыцаря, который был в Киеве в 1018 г. и
пилился очевидцем событий, «неописуемо богатой» | Thietmar. VIII, 32|
н м. ранее, с. 257). Видимо, нс было у Святополка в это время и своей
Фужнны, кроме сторонников, поэтому он постарался этими раздача-
ми привлечь на свою сторону киевлян.
Киев в это время был наиболее крупным на Руси экономическим,
социальным и идеологическим центром, с мощными городскими ук-
1*ч(лениями. Современник событий Титмар со слов того же информа-
ции называет Киев этого времени «чрезвычайно могущественным». По
<чо словам, «в этом огромном городе, который является столицей того
царства, имеется более 400 церквей и 8 рынков, жителей же — неведо-
мое количество» [Thietmar. VIII, 32; тексты и перевод известий Титмара
см.: Латиноязычные источники по истории Древней Руси. 1989. С. 63—
64, 68—69; ср. перевод: Назаренко А. В. 1993. С. 142—143|. Киев к концу
X а. значительно разросся. Фортификационные укрепления старого
мысового городища на Андреевской горе не соответствовали потребно-
стям города. В конце X в. старый ров засыпали. С южной и восточной
гюроны была возведена новая система укреплений. Северная и западная
стороны так называемого «города Владимира», защищенные крутыми
обрывами, были, видимо, укреплены валами [Каргер М. К. 1958. С. 103—
104; 1961. С. 90; Раппопорт П. А. 1956. С. 91; Толочко П. П. 1970. С. 73—
?И|. Заселен был в это время и Подол [Толочко П. П. 1983. С. 51—58|.
Таким образом, археологические материалы подтверждают снеде-
ния саксонского рыцаря о значительных для того времени размерах
столицы Руси. Большое число церквей, которое он там насчитал, объяс-
нялось исследователями по-разному. Е. Е. Голубинский считал, что в
их число входили приходские церкви, но большинство их составляли
церкви домовые | Голубинский Е. 1901. Т. I. С. 471; это мнение было
поддержано: Poppe А. 1988. S. 472, 498; Назаренко А. В. 1993. С. 199|. Но
можно предположить, что такое большое число включало также часов-
ни — дома, увенчанные крестом, происхождение и семантика которых
объединяли языческие традиции и новое христианское назначение дома
для коллективной и индивидуальной молитвы [Платонов Е. В. 1999.
( 13—14; см. там же литературу вопроса].
В этом «огромном городе», по словам информатора Титмара Мер-
ыьургского, находились кроме того восемь рынков. Как следует из
письменных и археологических источников, в Киеве жили мпогочис-
iriiiibic княжие служилые люди, купцы и ремесленники, люди свобод-
ные и зависимые. Саксонец точно определил Киев как «столицу того
319
царства» («que istius rcgni caput est»), что также соответствует сведен и
ям русских источников о Киеве как стольном городе Русского государ
ства. Все эти данные свидетельствуют о том, что Киев в 1015 г. являлся
обычным европейским средневековым городом, только таким зпачн
тельным по размерам, что поразил иноземца, который там побывал
три года спустя.
Этот город подчинялся в X в. князю и его администрации, но вслед
ствис своих экономических, социальных, идеологических и военных
функций он приобрел в начале XI в. особое значение. Сложная струк
тура населения со своей местной знатью, купцами и ремесленниками,
многообразие функций стольного города объединили это население и
автономный по отношению к княжеской власти общественный кол
лектив со своими нормами жизни и социального поведения, опрсде
ляемыми городскими задачами, что также свойственно средневековн
му городу. Поэтому со стороны Святополка было мудрым политиче
ским шагом массовыми раздачами «имения» из княжеской казны при
влечь на свою сторону горожан, когда у него еще не было ни дружины,
ни войска. Это была обычная для средневековья форма «щедрости-
как средства привлечения князьями (королями) симпатий прежде все
го городского населения на свою сторону.
Древнейший для этого времени нарративный источник, Начали
ный свод, излагает дальнейшее развитие событий (насколько точно -
объективно установить не удается). Когда Святополк сел на велико
княжеском столе, стремясь приобрести сторонников, он «созвал киев
лян» («съзва кыянъ»), то есть он призвал киевлян на княжеский двор
Летописец обоснованно не использует здесь понятие вече, поскольку
это не было ни институированное собрание для принятия определен
ного политического решения, ни определенный орган власти, ни стп
хийная форма социальной активности, то есть тс общественные ситу
ации, когда в русских исторических источниках XI—XIII вв. в этих
значениях использовалось это слово. Именно этим пришедшим разди
вали по приказу Святополка «имение» для того, чтобы превратить их в
сторонников, а не всем подряд по всему Киеву. В пользу такой интср
претации свидетельствует изложение этих событий в Сказании о Бо
рисе и Глебе. По мнению С. А. Бугославского, Сказание было написа
но в середине XI в. На основе его, дополненного Сказанием о чудесах,
около 1108 г. Нестор составил «Чтение о житии и о погублении ближе
ную страстотерпьца Бориса и Гльба». Противоположная по содержа
нию гипотеза была обоснована А. А. Шахматовым, поддержана и раз
работана Н. Серебрянским, Д. И. Абрамовичем, Н. Н. Ворониным: в
80-е гг. XI в. Нестором было написано Чтение. На его основе, а также
на летописной повести после 1115 г. было создано Сказание. Л. А
Дмитриев отметил гипотетичность обоих подходов и необходимость
дальнейшего изучения этой источниковедческой проблемы |историо1
рафический анализ Л. А. Дмитриева см.: БЛДР. 1997. Т. 1. С. 5281
320
lc нишей и Сказание излагают близкие, хотя и различающиеся по
держанию версии событий. В Сказании написано: «Святопълкъ же,
»им но отьци, призвавъ кыяны, многы дары имъ давъ, oi пусти» |БЛДР.
| >Ч7. Т. 1. С. 332], то есть, по Сказанию, Святополк ограничился
щедрым одариванием тех, кто пришел на княжеский двор, после чего
нч отпустил. В Сказании княжеская власть Святополка указана в дан-
ион ситуации более самостоятельной по отношению к киевлянам как
пноиомному по интересам социальному коллективу, чем в древней-
шем летописании.
В изложении последующих событий летописная версия в прямой
информации и Сказание в скрытой информации совпадают. В соот-
•i« iс гнии с Начальным сводом киевляне «имение» «приимаху, и нс 6t
। ерлце их с нимъ, яко братья ихъ бяху с Борисомъ» |НПЛ. С. 169], то
•ч н> тот, кто пришел, дары Святополка взяли, но искренне, сердцем, к
нему не присодинились, поскольку их братья (можно добавить, и близ-
кие родственники) находились в киевском ополчении, которое ушло
имеете с дружиной Владимира в поход против печенегов. Начальный
«иод и ПВЛ с небольшими отличиями, но близко по содержанию, из-
пниют последовавшие события. Возвращаясь после похода против пе-
ченегов, Борис узнал о смерти отца и вокняжении Святополка. С «во-
кми»—ополчением и дружиной отца он остановился на реке Альте, где
пружина предложила ему пойти с войском на Киев и запять отцовский
престол. Борис отказался выступить против старшего брата. Тогда
войско и отцовская дружина разошлись, а Борис остался со своей
яичной дружиной — отроками. Святополк отправил послов к Борису
i предложением дружеских отношений, но сам отправился к своим
сторонникам в Вышгород и там некто Путьша, видимо, местный по-
цщник и местная знать («боярьци») активно поддержали Святопол-
ки, приняв участие в заговоре и убийстве Бориса [НПЛ. 169—170;
ПИЛ. 1996. 58-59].
Сказание кратко излагает содержание действий и переговоров Свя-
юполка, также упоминая Путьшу и вышгородских «мужей», но в соот-
ветствии с агиографическим жанром литературы дополняет его пря-
мой речью персонажей и аллюзиями из Священного Писания. Пере-
«кнз в Сказании летописного текста, повествующего о действиях Свя-
ншолка по ритуально тайному перевозу на санях умершего Владимира
hi княжеского двора в Берестове в Десятинную церковь, признание
Борисом старейшинства Святополка свидетельствует о вторичности
< казания в сравнении с летописным повествованием [см.: БЛДР. 1997.
I. 1. С. 330, 332, 334].
Сюжетные совпадения древнейших летописных сводов и Сказа-
ния как историко-литературных произведений с агиографическими
составными элементами имели следствием тот факт, что исследовате-
IH использовали их содержание как информативную основу научного
। южетного и содержательного анализа событий.
II I.IK 3508
321
Между тем вне научного анализа оказалось «Чтение о житии и о
погублении блажепую страстотерпьца Бориса и Глъба». Работая нал
ним в начале XII в., Нестор собрал значительную дополнительную
информацию о произошедших событиях. Ему были известны биогра
фические подробности. В 1015 г. Глеб был еще «велми дътсскъ», но
был уже разумным («въ разумъ сы»), «взимаше бо книгы и чтяше, бяшс
бо и грамотъ наученъ». Поскольку Глеб был совсем юн, Владимир ос-
тавил его при себе в Киеве, тогда как уже выросшего Бориса он женил.
В «области», данной Владимиром в управление (имеется в виду Росто-
во-Суздальская земля), Борис проявил себя милосердным (в соответ-
ствии с агиографическим жанром) правителем, тогда как, можно сде-
лать вывод, Глеб являлся муромским князем номинально. Чтение вы-
страивает последовательность событий, отличную от других историко-
литературных произведений. Сначала указывается, что старший среди
братьев Святополк сше при жизни Владимира Святославича стал зло-
умышлять («мыслити») против Бориса, в чем можно видеть переос-
мысленную информацию о заговоре Святополка, его жены и Рейнбер-
на: «Хотяше бо оканныи всю страну погубити и владети единъ» (пока-
зательно, что Нестор в начале XII в. продолжает видеть события в об-
щегосударственном масштабе). Как реакцию на эти злоумышления
Нестор, последовательно излагая события, пишет о вызове Владими-
ром Бориса в Киев.
Из неизвестных источников (без литературных реминисценций)
Нестор черпает информацию о том, что, узнав о смерти Владимира
(автор неизменно называет его отцом Святополка), Святополк «всъде
на коня и скоро доиде Кыева града». Отсюда следует, что во время
смерти Владимира он находился не в Киеве, а, вероятно, в Вышгоро-
де, судя по его поддержке вышгородской знатью. Как следует из Чте-
ния, Святополк проявил инициативу в захвате киевского стола, тогда
как любимцу Владимира Глебу пришлось из Киева бежать в «кораблс-
це» — на небольшом судне. Чтение совпадает с другими памятниками
в сообщении о том, что Борису не пришлось вступить в военное стол-
кновение с противником, но и здесь выявляется неизвестная в других
исторических источниках информация. Борис возвратился из похода,
«умиривъ грады вся» (возможно, население пограничных городов выс-
тупило против занятой распрями центральной власти, оставленное сю
без поддержки во время нападения печенегов, что и стало причиной
организации сильного войско Бориса, включавшего киевское ополче-
ние; численность войска указана в Чтении «акы до 8 тысяшь»),
В агиографическом по форме Чтении повторены в изложении сло-
ва, полностью приведенные в древнейших летописных сводах в пря-
мой речи: «Слышавъ же, яко брать ему старейший на столъ скдить
отчи, възрадовася, рекыи: «Сии ми будетьяко отеиь»». Далее эта мысль
повторена, видимо, вследствие ее особой важности для автора, а также
для композиционного противопоставления братоубийственному замыс-
322
i пятополка: «Блаженыи же путемь своимъ идяшс, радуяся, иже брать
4V старей на столе отчи селъ». Такое утверждение старейшинства
• тнополка приобретает в Чтении особое значение, поскольку Нестор
»ин.шаст пожелание Владимира о вокняжснии в Киеве Бориса. Вои-
ны ему говорят: «Идемъ или с тобою или едини. И тако того (Свято-
»>»ik;i. — М. С.) нужею ижденемь из града, а тебе же въвсдемъ, яко же
«чнша намъ тебе благыи отець твои». Это литературное по форме и
••держанию обращение воинов к Борису существенно отличается от
|‘1ко|1ичного призыва дружины Владимира и воинов поити па Киев и
есть на «столь отьне». Видимо, по форме данный текст Чтений вто-
ричен, но завещание Владимиром Борису киевского стола, подразуме-
ваемое всем комплексом памятников, указано здесь прямо, что может
. налетельствовать о его сохранении в устной или письменной тради-
ции XI в. [Revelli G. 1993. С. 620-644].
Таким образом, Чтение подтверждает основную информацию древ-
нейших летописных сводов и Сказания о Борисе и Глебе, еще более
недвусмысленно подчеркивая пожелание Владимира передать стол
киевский Борису, а также активные действия Святополка в его захва-
ic после смерти отчима. Наряду с дополнительными подробностями
‘Пенис некоторые из фактов опускает, сюжетно упрощая противосто-
яние Бориса и Святополка.
Особое значение для темы нашего исследования имеет настойчи-
вое утверждение всех разных по жанрам рассмотренных памятников о
признании Борисом и Глебом старейшинства двоюродного брата. По-
скольку текстуальные и сюжетные особенности позволяют сделать вывод
и вторичности Сказания о Борисе и Глебе, а также повествования Нс-
сюра о событиях 1015 г., особое значение приобретают формулы ука-
зания старейшинства Святополка в древнейших летописных сводах. В
Начальном своде опа была приведена в прямой речи Бориса: «Нс буди
мыть възняти рукы на брата своего стареишаго; аще отьць ми умьре,
to сь ми буди въ отьца мйсто» [ср.: НПЛ. С. 170; Шахматов А. А. 1916.
< . 168; текст приведен в реконструкции А. А. Шахматова; курсив наш. —
А/. С. ]. Эта же фраза приведена в ПВЛ. Смысл этой фразы раскрывал-
ся исследователями разных направлений как указание старейшинства
в княжеском роде. Впрочем, А. Е. Пресняков, исходивший из концеп-
ции отношений в княжеском роде как в неразделенной семье, высказал
мнение, что в древнерусских известиях сведений о княжеском старей-
шинстве или о правах первородства нет, а слова Бориса являются ре-
|ультатом более поздней идеализации Бориса и Глеба (см. ранее, с. 315).
Между тем в так называемом «ряде Ярослава» (1054 г.), всего 40 лет
спустя после событий 1015 г., указывалась та же формула старейшин-
ства: «Се же поручаю въ себе место столъ свои старейшему сыну моему
н брату вашему Изяславу Кыев; сего послушайте, якоже послушаете
мене, да ть будешь въ мене мъсто» [реконструкцию текста Начального
свода см.: Шахматов А. А. 1916. С. 204; см. также: НПЛ. С. 182; ПВЛ.
323
1996. С. 70; курсив наш. — М. С. |. «Поручение» Киева Святославом
старшему среди братьев Ярополку, а Ярославом — старшему из остав-
шихся в живых Изяславу свидетельствует о существовании традиции
уже во второй половине X в. — первой половине XI в. передачи Киев-
ского стола в соответствии с первородством. Этот древнейший принцип
лишь отражал традицию наследования в семьях в эпоху патриархата, а
после после распада рода — большой патриархальной и малой семьи
(частный вид ее существования — неразделенная семья). Поэтому в от-
личие от многочисленных предшественников мы считаем, что во вто-
рой половине X в. — первой половине XI в. на Руси уже существовал
принцип наследования старшим сыном. Об этом же свидетельствует
постоянное подчеркивание старейшинства Святополка его двоюродны-
ми и сводными братьями Владимировичами во всех исторических па-
мятниках, сообщающих о событиях 1015 г.
Тот факт, что Святополк и Владимировичи являлись двоюродными
братьями, позволяет сделать вывод, что старейшинство Святополка
определялось не только его старшинством по отношению к Владими-
ровичам, но и тем, что он являлся сыном старшего среди Святослави-
чей, то есть представлял собой старшую династическую ветвь. Поэто-
му можно предположить, что Святополк стремился утвердить прин-
цип наследования стольного города и верховной власти на Руси по
прямой нисходящей линии старших сыновей, то есть развитый динас-
тический принцип наследования власти, а не родовой (С. М. Соловьев
и многие другие) и не неразделенной семьи (А. Е. Пресняков). В пользу
такой интерпретации династического наследования свидетельствует тот
факт, что Владимир Святославич стремился передать княжескую власть
своему любимцу-сыну Борису вообще без каких-либо признаков оп-
ределенного принципа наследования, что в свою очередь указывает на
полноту власти Владимира во время его правления.
Таким образом, раскрытое соотношение факторов в княжеской ди-
настии раскрывает причины, почему Святополк не только «избивал»
своих двоюродных братьев Владимировичей, но и выступил против
Владимира в конце 1013 — начале 1014 г.: он утверждал принцип сво-
его старейшинства по отношению к дяде, Владимиру Святославичу, и
права на власть своей династической линии как сын старшего среди
Святославичей, Ярополка. Эта династическая коллизия совмещалась с
необходимостью единовластия на Руси этого времени. Изображения и
надписи на монетах Святополка подтверждают, как представляется,
это наблюдение.
Портретное изображение Святополка и надпись «Святополкъ на
столб» утверждают его вокняжение в Киеве, причем стол продолжает
оставаться символом единства Русского государства на всем его про-
странстве и полновластия сидящего на нем князя. Чекан монет (так
называемая «королевская регалия»), основные инсигнии верховной
государственной власти — престол с тронной подушкой, парадное одс-
324
нте, княжеская шапка с меховой оторочкой вместо императорского
««•illш, крест распространителя христианства, сменивший скипетр, нимб
«•круг головы князя, как на сребрениках Владимира, — свидетельствуют
> преемственности власти Святополка по отношению к предшествен-
нику. Но изображение на реверсе монеты двузубца свидетельствовало
| иосстановлении Святополком прямого наследования власти, что со-
считалось на Руси от Игоря до Ярополка.
Свои наблюдения над историей княжеских знаков С. В. Белецкий
p.i шивает, отметив, что Святополк изменил отцовский княжеский знак
на один элемент — форму левого зубца. Это изменение он объяснил
нарушением престолонаследия в результате распрей Святославичей или
цк'Сюваниями этикета, «согласно которому племянник-вассал нс мог
иметь тамгу “старшего типа” по сравнению с тамгой “младшего типа”,
югорой располагал дядя-сюзерен, узурпировавший власть» | Белецкий
( В. 1997. С. 146]. Представляется, что это — усложненное объясне-
ние развития двузубца Святослава, Ярополка и Святополка. Как давно
<>ыло установлено, княжеский знак в виде двузубца и трезубца разни-
мался с помощью «отпятнышей» — дополнительных многообразных по
пилам дополнений [историографию см.: Свердлов М. Б. 19796. С. 178—
180]. Новейшие наблюдения подтвердили этот вывод [Молчанов Л. Л.
1985. С. 66—68; Сотникова М. П., Спасский И. Г. 1983. С. 69—102;
Сотникова М. П. 1995. С. 182—211; Белецкий С. В. 1997. С. 93—171; и
лр.|. Отсюда можно заключить, что изменение левого двузубца Снято-
нолка отразило общую закономерность развития княжеского знака,
нвчатого Владимиром Святославичем и продолженного его сыновья-
ми. Содержание этого изменения (появление креста) знаково: симво-
лическое выражение принадлежности Святополка к христианству, не-
смотря на кровавые преследования им Владимировичей, и стремление
пресечь династическую линию Владимира — крестителя Руси.
Символически знаковый чекан сребреников Святополка, вероят-
но, знаменовал завершение второго этапа династического кризиса на
Руси в 1015—1016 гг., когда Святополк вокняжился на киевском сто-
пе отца и дяди, а также «избил» реальных и возможных соперников
Владимировичей — ростовского князя Бориса, муромского Глеба и
древлянского Святослава. Реальным соперником оставался в Новго-
роде Ярослав Владимирович.
Противостояние Ярослава власти Киева восходило еще к первому
периоду династического кризиса. Но после вокняжения там Свято-
полка оно приобрело новое содержание. Ярослав выступал теперь не
только за уменьшение податей верховному киевскому князю. Он дол-
жен был отомстить за смерть братьев. К тому же повторялось разделе-
ние единой системы торговых путей и управления, когда юг Руси, сред-
нее и верхнее течение Днепра контролировались князем в Киеве, а се-
веро-запад Руси и северо-западные внутренние и транзитные пути —
князем в Новгороде. Эта ситуация вновь должна была привести к гибе-
325
ли одного из князей, в данном случае Святополка или Ярослава, и к
восстановлению единовластия в стране.
Третий этап династического кризиса заключется в киевском вокня-
жепии Ярослава и бегстве Святополка из Руси. Эти события также
раскрывают состояние княжеской власти в период кризиса. Выявляет-
ся оно через анализ исторических источников, сведения которых су-
щественно различаются.
Древнейшие летописные своды раскрывают в противостоянии Свя-
тополка и Ярослава две системы политических действий и социально-
го поведения князей в период сложившего по содержанию политичес-
кого и династического кризиса. В ПВЛ, в большой мере содержащей
южнорусские известия, после сообщения об убийстве Владимирови-
чей содержится запись: «Святополкъ же оканныи нача княжити Кы-
евк. Созвавъ люди, нача даяти овъмъ корзна, а другым кунами, и раз-
дал множьство» [ПВЛ. 1996. С. 62]. Эта фраза отсутствует в Начальном
своде, поэтому можно предположить ее южнорусское происхождение.
Но, с другой стороны, она частично совпадает с ранее рассмотренной
более лаконичной по форме фразой Начального свода: «Святополкъ
же сиде Кыевк по отци свосмь, и съзва кыяны, и нача даяти имъ име-
нье*. Возможно, первая из цитированных фраз является лишь обыч-
ным для летописания композиционным повтором, необходимым для
того, чтобы вернуться к последовательному изложению событий после
развернутого агиографического по форме повествования об убиении
Бориса и Глеба. В данном случае указание дорогих плащей и денег
раскрывает более позднее представление о содержании глухого указа-
ния «имения» в Начальном своде. Но в обеих летописных записях со-
зыв Святополком «людей» («киевлян») и раздача им «имения» (плащей
и денег) свидетельствуют о том, что, укрепляя социальную опору сво-
ей власти, он стремился опереться на простые слои киевского населе-
ния, у которого этих плащей и денег не было. В эту толпу едва ли
пришли киевские бояре, купцы, те, кто составлял дружину Владимира
и хорошо вооруженное киевское ополчение, кто предлагал Борису пойти
на Киев и сесть на княжеском столе, выполняя волю отца. Эти люди
«имение» (плащи и деньги) имели и в княжеской раздаче не нужда-
лись. Но являлась ли такая раздача «имения» формой популизма («щед-
рый», следовательно, «хороший» князь) или проявлением внутренней
политики Святополка, который стремился опереться в утверждении
своих прав первородства на средние и бедные слои киевского населе-
ния в противоположность старой и новой знати, существовавшей при
Владимире, — установить не удается.
В ином общественно-политическом положении оказался в 1015 г.
Ярослав в Новгороде. Еще готовясь к военному столкновению с от-
цом, он привел в Новгород наемное скандинавское войско. Долгое
время оно находилось в Новгороде без военного применения, что име-
ло следствием падение дисциплины. Содержание последующих собы-
326
•hi определяется в зависимости от анализа их двух различающихся
*• in nil. Одна из них содержится под 6523/1015 г. в ПВЛ в редакциях,
• хранившихся в составе Лаврентьевской и Ипатьевской летописей, а
дас в Новгородской первой летописи младшего извода (далее —
НПЛмл.). Оба рассказа содержат текстуальные совпадения, вследствие
к» они воспринимались как два близких по содержанию рассказа.
Между тем их сравнение свидетельствует о том, что находящийся в их
к ноне текст был подвергнут значительной переработке, в результате
ц'И) они стали излагать события по-разному.
Согласно НПЛмл., варяги совершали насилия над замужними жен-
чннами. В ПВЛ эти насилия осуществлялись над новгородцами и их
♦сними, то есть причина последующего конфликта указана как проти-
воречия между варягами и всем новгородским населением. По НПЛмл.,
юнгородцы собрались ночью и перебили варягов «в Поромонъ дворъ»,
о сеть па дворе («усадьбе»), где находились скандинавские наемники
И|х)слава и где останавливались приезжавшие иноземные купцы [Мель-
никова Е. А. 1984. С. 130; см. там же литературу вопроса]. Такое ло-
яльное действие подразумевает выступление части горожан, тогда как
ПВЛ сообщается о восстании, то есть и в этом случае конфликт изоб-
ижен как значительный по своим причинам и следствиям. В НПЛмл.
нолчеркивается, что во время избиения варягов Ярослав находился в
еле Ракомс, тогда как, согласно ПВЛ, разгневанный Ярослав ушел в
1’акому и «седе въ дворъ», то есть он выехал из восставшего города и
• крылся в семи верстах в укрепленной резиденции, что также свиде-
нльствует о более глубоком развитии конфликта, чем следует из рас-
каза НПЛмл. Согласно последней, Ярослав собрал «вой славны тыся-
iiiv» и перебил их, тогда как другие бежали из города. В ПВЛ Ярослав
познал к себе и перебил «нарочитые мужи». Узнав той же ночью от
1носй родной сестры Предславы о смерти отца и убийстве братьев, Ярос-
I.IU собрал утром остаток новгородцев и устроил, по НПЛмл., вече «на
пил к», тогда как в ПВЛ не сообщается, где присутствовал «избыток нов-
щродець». Отметим, что это упоминание веча — единственное для Нов-
н>|юда XI в. и собрано вече было по инициативе князя.
Редакционная обработка этих рассказов о новгородских событиях
1(115 г. произошла в конце XI — начале XII в., когда создавались На-
чальный свод и ПВЛ. Поскольку Начальный свод содержит текст бо-
лее древний, можно предположить, что в нем сохранилась более древ-
iiiui версия событий. Проверить это наблюдение позволяет анализ со-
лержапия двух рассматриваемых летописных рассказов.
Согласно ПВЛ, когда после восстания Ярослав ушел в княжеское
ело Ракому, где находился его двор, он призвал туда «нарочитых му-
жей», «иже бяху иссякли варягы», то есть новгородскую знать, которая
руководила восстанием, и приказал их перебить. В последующем из-
ожении событий Ярослав собирает «остаток» новгородцев, то есть в
л.шном контексте — оставшихся представителей новгородской знати.
327
Предположение, что «заутра» Ярослав собрал оставшееся новгородское
население, неправомерно, поскольку превращает избиение «нарочп
тых мужей», приглашенных на княжеский двор, в массовую резню и
неоправданно распространяет понятие «нарочитые мужи» на широкие
слои новгородцев. Упоминание в этом рассказе «дружины» по отпо
шению к убитым новгородцам также не свидетельствует об их боль
шом числе и нс определяет их воинской принадлежности, поскольку
понятие «дружина» использовалось в конце XI — начале XII в. для
обозначения небольшого количества знатных людей (см. далее, с. 492)
При таком понимании содержания текста оказывается, что вече, на
котором выступил для примирения Ярослав, представляло собой ос-
тавшихся в живых «нарочитых мужей» — новгородской знати. Об этом
же свидетельствует ответ новгородцев Ярославу, в котором погибшие
названы в прямом и переносном смысле «братьями» участников веча,
то есть их близкие родственники (ранее в повествовании «братией»
названы сводные братья Ярослава, убитые Святополком). Отсюда сле-
дует, что, согласно ПВЛ, вече в Новгороде состояло из представителей
знати. Когда они погибли, их заменили близкие родственники, то есть
представительство знатных родов на новгородском вече не прекрати-
лось. В этом случае «вече» — орган олигархического боярского правле-
ния. Такое прочтение текста ПВЛ подтверждает мнение В. Л. Янина о
характере новгородского веча как олигархического органа власти мест-
ной знати. Версия ПВЛ содержит информацию о том, что в отличие от
Святополка, который искал союзников в простых киевлянах, Ярослав,
несмотря на кровавый конфликт, восстановил союзные отношения с
новгородской знатью.
В рассказе НПЛмл. содержание событий иное. Из него следует, что
после ночного восстания Ярослав разгневался на горожан и перебил
«вой славны тысящу». Это выражение недостаточно ясно, что стало
причиной его различных толкований [см.: Пресняков А. Е. 1993. С. 150—
151 (нарочитые мужи, старшина новгородских сотен); Черепнин Л. В.
1965. С. 132 (знатные военачальники, возглавлявшие подразделения
войсковой тысячи); Фроянов И. Я. 1980. С. 163 («широкий круг людей,
куда входят и “нарочитые”»; и др.]. Но следует обратить внимание па
синтаксис этой фразы НПЛмл. «Вой славны» и «тысяща» представля-
ют собой два прямых дополнения в винительном падеже объекта, между
которыми отсутствует подчинительная связь. В этом случае два пря-
мых дополнения следует разделить запятой: Ярослав «собра вой слав-
ны, тысящу». Тогда оказывается, учитывая значения прилагательного
славный ‘досточтимый, прославляемый, славный, знаменитый’ и дру-
гие, что собранной и перебитой Ярославом оказалась верхушка тысяч-
ной новгородской организации. Поэтому более близким к тексту Нов-
городской первой летописи представляется толкование данных слои
Л. В. Черепниным. В дальнейшем изложении этой летописи подразу-
мевается именно тысячная организация, а нс знатные, «нарочитые
328
•*v4 и», о которых говорится в ином по содержанию рассказе ПВЛ. На
ичпую организацию в НПЛмл указывает необходимость собрать вече
и > ноле» вне города, где такое широкое по социальному составу вече
-браться не могло, поскольку не было внутри городских укреплений
|-и нпочного свободного пространства. В данном случае вече — собра-
>|||' тысячной организации, созванной князем в чрезвычайных обсто-
им н>ствах | Свердлов М. Б. 1984. С. 175—181].
Вероятно, версия изложения событий Начального свода, отражен-
‘"Iо в НПЛмл, не только более древняя, но и более достоверная. На
ин могут указывать сохранившиеся в нем обстоятельства повгород-
•»>>11 действительности начала XI в. — собранное князем вече «вне гра-
w Вероятно, версия ПВЛ — ее последующее переосмысление. Из
«гкста НПЛ следует, что Ярослав мудро пошел на восстановление со-
шных отношений с местной тысячной организацией для достижения
к исха в будущем столкновении со своим двоюродным братом, захва-
иннпим киевский стол. В состав новгородской тысячи входила и мсст-
ч >н знать, с которой Ярослав также примирился.
Преувеличению советскими историками классовой борьбы во всех
'|*>рмах социальных столкновений И. Я. Фроянов противопоставил сгла-
• иианис общественных противоречий на Руси начала XI в. По его мне-
»ии», «столкновение новгородцев с варягами произошло на бытовой почве
in за разнузданного поведения сластолюбивых варягов, покушавшихся
ы целомудрие замужних женщин Новгорода», «выступили новгород-
цы», «поднялись новгородцы» [Фроянов И. Я. 1992. С. 152—153]. Види-
чи, ученый недооценил значение социального конфликта в Новгороде
и 1015 г. как восстания, когда новгородская тысячная организация стала
основной силой, выступившей против выходящего из-под княжеского
контроля наемного варяжского войска. Тонкий лексикограф, академик
императорской Академии наук И. И. Срезневский, менее всего озабо-
ченный поисками классовой борьбы, раскрыл содержание слова встав-
ив’ в летописном контексте от глагола въстати=востати как ‘восстать’
|('резневский. I. Стб. 421—422]. Недооценил И. Я. Фроянов и решитель-
ность Ярослава в подавлении этого восстания, когда княжеские казни
обезглавили восставшую против скандинавских наемников новгород-
। кую тысячную организацию. Эти действия, равно как и примирение с
ипнгородским ополчением прекратили конфликт и объединили вокруг
князя основные боеспособные силы, которые помогли ему захватить
Киев: его служилых людей (дружину), наемников-варягов, новгород-
> кос городское ополчение и сельское ополчение (смердов). Установле-
ние социального мира позволило князю Ярославу, в отличие от Свято-
нолка, объединить вокруг себя разнородные силы, включая Новгород
кик сложный по составу социальный коллектив со своими особыми эко-
номическими, общественными и идеологическими интересами.
Ярослав сохранил над Новгородом и северо-западом Руси админи-
। |ративно-судебный контроль, «посадив» в Новгороде посадником пе-
329
ред походом па Киев Константина Добрынина [НПЛ. С. 161, 470|. Он
являлся дядей Ярослава по материнской линии, то есть был самым блп i
ким по кровному родству человеком (см. ранее то же особое значение
Добрыни по отношению к его племяннику Владимиру Святославичу)
Поэтому посажсние Ярославом в Новгороде Константина свидетель
ствовало не только о продолжении городского прямого княжеского ун
равлепия, но также об особом княжеском контроле за Новгородом по
средством посажения в нем посадником близкого княжеского родствен
ника, хотя и некняжеского происхождения \Янин В. Л. 1962. С. 48—511
К зиме 1015/1016 гг. ситуация в династическом противостоянии
Святополка и Ярослава определилась. Как сообщают древнейшие ле
тописныс своды, Ярослав пошел походом на Киев с объединенным по
составу войском. Кроме княжеской дружины, в нем участвовало поп
городское ополчение горожан и свободного сельского населения -
смердов численностью, вероятно, 3000 человек (НПЛмл., ПВЛ сооб-
щает менее достоверное число — 40000), а также наемное войско варя-
гов (в 1015 г. была убита только та их часть, которая оказалась па
«Поромони дворе»). Навстречу Ярославу выдвинулся Святополк к стра-
тегически важному Любечу, который контролировал путь из Верхнею
Поднепровья в Среднее. К этому столкновению Святополк также ак-
тивно готовился. Он собрал не только ополчения южнорусских земель
(«Руси» в узком значении слова — земель Среднего Поднепровья), по
также наемников печенегов (см. реконструкцию текста Начального
свода А. А. Шахматовым; о печенегах в составе войска Святослава со-
общает ПВЛ [ПВЛ. 1996. С. 63; Шахматов А. А. 1916. С. 180]). После
длительного трехмесячного противостояния, что может свидетельство-
вать о приблизительном равенстве сил, более активный в военных дей-
ствиях Ярослав победил.
В источниках содержатся две версии последующих событий, из ко-
торых можно предположить, что Святополк сразу после поражения
под Любечем бежал в Польшу к тестю Болеславу или он сначала бежал
к своим союзникам печенегам, а после безуспешного нападения с ними
на Киев в 1017 г. отправился в Польшу. Этот сюжет — тема особого
исследования [исторические источники см.: Назаренко А. В. 1984. С.
15—19; Латиноязычные источники по истории Древней Руси. 1989. С.
83—85]. В обоих случаях письменные материалы свидетельствуют о
том, что Святополк решил отстаивать свои права на стол Киевский с
помощью внешних политических сил.
После вокняжения Ярослава в стольном городе экономическая, со-
циально-политическая и идеологическая ось Русского государства
Киев—Новгород была восстановлена. Он контролировал Киев, а его
посадник и близкий кровный родственник Константин Добрынин —
Новгород. Ярослав мог восстановить деятельность правителя полити-
чески единого Русского государства — от Киева до Новгорода и Бере
стья (Бреста) на западе.
330
Вероятно, в 1015—1016 гг. он издал так называемую Древнейшую
П|ынду или Правду Ярослава, видимо, первый русский источник свст-
• ок> писаного права. Ее основным назначением стало регулирование
••рнлических отношений новгородцев и варягов, хотя в Новгороде,
♦ ж н па Руси в целом, основным источником права являлась княжес-
кая нормативная система Русской Правды, видимо, еще в устной фор-
»• (ем. далее, с. 386—387).
Ярослав отпустил из Киева новгородское ополчение, щедро возна-
чмливего участников. Свободное сельское население — смерды полу-
киш по одной гривне (от 51 до 196 г серебра), старосты — избранные
•I (или) назначенные княжеской властью главы погостов, равно как и
• чрожане-новгородцы — 10 гривен (от половины килограмма до двух
килограммов серебра) [НПЛ. С. 175]. В таком вознаграждении ясно
••••слеживается социальная политика Ярослава: он щедрый, то есть хо-
роший князь. В то же время его социальная политика диффсрспниро-
*.1нп: видимо, участники городского ополчения были значительно луч-
ше пооружены, а следовательно, — обеспечены, равно как и руконоди-
ч'лн погостной администрации, чем лично свободное население —
«мерды. Поэтому они получили существенно большее вознагражде-
ние, что является в свою очередь отражением социальной дифферен-
циации новгородского общества. Но и одна гривна в то время — не
милое вознаграждение, если учесть, что в гривне времени Ярослава
содержалось 25 кун или 50 резан (вевериц).
Опытный политик, Ярослав стал быстро укреплять внешне- и внут-
риполитическое положение своего государства. Титмар Мсрзсбургский
пиал от императора Генриха II, который прибыл в Мерзебург 1 октяб-
ря 1017 г., что Ярослав (хронист его называет «король руссов») «напал
на Болеслава, но не смог захватить осажденный город». Этот текст
написан рукой писца хрониста. Над строкой уже сам Титмар припи-
сал: «как обещал ему через своего посла» | Thietmar. VII, 65]. Эта запись
Пыла сделана по самым последним сведениям. Император Генрих II
прибыл в Мерзебург 1 октября 1017 г., а 1 ноября он был уже в Альш-
|слтс. Таким образом, можно предположить, что о русском после со-
общил мерзебургскому епископу сам император, тогда как сведения о
нападении Ярослава на владения Болеслава являются официальной
исрсией событий, которую хронист записал. При такой интерпретации
ц'кета Титмара нападение Ярослава на польские владения имело мес-
|о и августе—сентябре 1017 г. \Свердлов М. Б. 1972. С. 153; 1976. С. 108—
109; 1989. С. 74-75; ср.: Назаренко А. В. 1993. С. 158—160].
Это достоверное сообщение совпадает по времени с известием НПЛ:
• Ярославъ иде къ Берестию» [НПЛ. С. 15]. Еще Н. М. Карамзин отмс-
|пл, что хроника Титмара и летопись сообщают об одном событии
| Карамзин Н. М. 1991. С. 196, примеч. 10]. Это мнение широко распро-
странилось в историографии. Д. С. Лихачев подверг сомнению дати-
ровку похода в летописи [ПВЛ. II. 1950. С. 363, 367], однако доказа-
331
тсльства А. Ф. Грабского и С. М. Кучиньского показали недостаточ
ную обоснованность таких сомнений | Grabski A. F. 1957. S. 197; Kuczyiiski
S. М. 1958. S. 244]. Из этих известий следует, что поддержка Болесла
вом своего зятя Святополка, бегство последнего к тестю имели след-
ствием решительные действия Ярослава в международной деятельнос-
ти уже через год после его вокняжения в Киеве. Он установил дипло-
матические отношения с императором Генрихом II, своим естествен
ным союзником против польского князя. Судя по их скоординирован-
ным военным действиям, нападениям в 1017 г. на польские владения
императора (в июле) и Ярослава, они установили также и военный
союз против Болеслава. Этот союз мог быть заключен в 1016 — начале
1017 г. [литературу и разные точки зрения на хронологию и содержа-
ние русско-немецко-польских отношений см.: Назаренко А. В. 1993. С.
157—160]. Однако поход Генриха II был для императора Священной
Римской империи неудачным, да и нападение Ярослава на погранич-
ный город Берестье не увенчалось успехом. Впрочем, М. С. Грушев-
ский и за ним А. В. Назаренко считают, что в 1017 г. Ярослав взял
Берестье. При переводе указанной ранее официальной версии собы-
тий в записи Титмара Мерзсбургского о нападении «короля руссов» на
Болеслава А. В. Назаренко предложил собственный перевод «фразы»
«nil ad urbem possesam proficisse» с «противоположным», чем у его мно-
гочисленных предшественников смыслом: Ярослав, «овладев [неким]
городом, ничего [более| там не добился». Поэтому он думает, что «и
литературе распространился неверный перевод данного места хрони-
ки» [Назаренко А. В. 1993. С. 157—158].
Но такой вариант перевода не убеждает. Выделенная А. В. Наза-
ренко «фраза» — только часть законченного по смыслу предложения
«<...> cesar <...> comperit Ruszornm regem <...> Bolizlavum peciise nilque
ibi ad urbem possessam proficisse». В обороте Accusativus cum infinitivo к
существительному в винительном падеже regem относится инфинитив
proficisse с предлогом ad именно с целевым значением с этим глаголом
‘преуспевать в’, а не в абстрагированном в данном словосочетании
указании на место действия, как думает А. В. Назаренко. Именно по-
этому большинство исследователей переводили эту фразу как указание
неудачи осады города, что позволяет избежать бессодержательности
ситуации, если принять перевод А. В. Назаренко: что более «там» (в
пограничном городке на торговых путях, удаленном от значительных
политических центров) мог добиться Ярослав, овладев Берестьем.
Активная внутренняя, а также международная дипломатическая и
военная политика Ярослава характеризует его как главу политически
единого могущественного Русского государства в 1016—1017 гг. Не-
случайно Титмар, прекрасно разбиравшийся в феодальной иерархии
титулов в соответствии с их реальным значением, неизменно называет
Ярослава «королем», как и германского короля Генриха II до его коро-
нации императором. Болеслава он постоянно титулует «герцогом» (dux).
332
>1« пользование титула король по отношению к Владимиру, а затем и
'•рославу, вероятно, отражает высокий статус Русского государства и
о князя в сознании западных правителей и знати, определенную по-
чинку великих киевских князей на Западе по утверждению своего
тега в иерархии монархов. Так что его употребление в переговорах
Нрослава и императора Генриха II, а также во время их совместных
х'Иствий против польского князя Болеслава Храброго, свидетелем чего
инскоп и хронист Титмар стал в октябре 1017 г., может указывать
ыкже на определенное самосознание Ярослава и на его определенную
оолитику не только во внешнеполитических отношениях, но и внутри
Русского государства, как и его отца.
О том же свидетельствует и быстрое строительство Ярославом в
Киеве собора святой Софии. Титмар записал со слов своего информа-
н»ра, очевидца событий, о том, что Киев не только открыл ворота пе-
|к-л иноземным войском во главе с Болеславом и Святополком (см.
лплсе), но также «архиепископ того города с мощами святых (в Киеве
» тго время находились мощи святых Климента и его ученика Фифа,
иоторые из Херсонеса привез Владимир. — М. С.) и прочими различ-
ными ценностями почтил пришедших в соборе святой Софии, кото-
рый в прошлом году, к сожалению, пострадал от пожара вследствие
несчастного случая» [Thietmar. VIII, 32]. В литературе широко распро-
странилось обоснованное мнение В. Абрахама, что под использован-
ным в данном случае средневековым церковным термином monasterium
следует понимать ‘кафедральный собор’ [Abraham W. 1904. S. 42; Poppe
4. 1964. S. 380-381; 1981. Р. 16; ПоппэА. 1965. С. 97-104; 1968. С. 97-
98|. Это сообщение Титмара подтверждается Новгородской первой
летописью, где сообщается под 6525/1017 г. о строительстве («заложе-
на бысть») святой Софии. Поэтому в полной мере обосновано предпо-
ложение о существовании в Киеве деревянной церкви св. Софии, пост-
радавшей от пожара в результате печенежского набега в 1017 г. [Каргер
М. К. 1961. С. 102; Щапов Я. И. 1989. С. 25]. На констатации факта
существования такой церкви в Киеве исследователи останавливались.
Между тем в данном сообщении Титмара содержится, как пред-
ставляется, и значительная скрытая информация, на которую ранее
инимания не обращали. Почему «архиепископ» встречал с мощами
снятых в 1018 г. Болеслава, Святополка и их окружение в пострадав-
шем от пожара кафедральном соборе св. Софии, а не в великолепной
каменной церкви Богородицы Десятинной, которая, вероятно, также
пострадала от пожара. Ответ на этот вопрос, как представляется, со-
держится в самом тексте Титмара: к этому времени церковь св. Софии
с шла княжеским собором и, вероятно, там находились пока единствен-
ные на Руси мощи святых. Там же осуществлял службу и митрополит
(архиепископ») [литературу и анализ вопроса о титуле главы Русской
Церкви в хронике Титмара см.: Назаренко А. В. 1993. С. 189—191]. Все
но указывает на стремление Ярослава утвердить «свой», главный госу-
333
дарственный культ на Руси — святой Софии. Посвящение новой кия
жеской церкви подобно главному храму Византийской империи в Коп
стаптинополс свидетельствовало об особом идеологическом значении
и культа, и церкви уже в самом начале киевского княжения Ярослава.
Их развитие найдет продолжение после установления его единовлас-
тия в 1019 г. Но их появление уже в 1017 г. указывает на строительство
Ярославом с самого начала киевского правления собственной идеоло-
гии своего княжения (о строительстве каменного Софийского собора
см. далее, с. 356—364).
В июле 1018 г. начинается четвертый этап династического кризиса
на Руси. Он характеризуется направленной против Русского государ-
ства интервенцией польского князя Болеслава Храброго, который под-
держал своего зятя Святополка в его борьбе с Ярославом.
ПВЛ и хроника Титмара Мерзебургского свидетельствуют, что Яро-
слав был готов к этому вторжению. Когда 22 июля Болеслав и Святополк
вышли к пределам Русского государства с польским войском, а также
союзными отрядами трехсот немецких (видимо, преимущественно сак-
сонских) рыцарей, пятисот венгерских и тысячью печенежских воинов,
им навстречу вышел на Западный Буг Ярослав с русским войском.
Обстоятельные сведения о происходивших событиях содержатся в
хронике Титмара Мерзебургского. Как отмечалось ранее, их современ-
ник Титмар записывал информацию, которую он получил от своего
собеседника, саксонского рыцаря, который побывал на Руси в составе
войска Болеслава Храброго в 1018 г.: «Между тем Ярослав силой захва-
тывает некий город, который подчинялся тогда его брату (Святопол-
ку. — М. С.), и уводит его население» [Thietmar. VIII, 32; здесь и далее
перевод наш: Латиноязычные источники по истории Древней Руси.
1989. С. 68—69; ср. перевод: Назаренко А. В. 1993. С. 142—143]. Эти
события записаны сразу после сообщения о поражении войска Яро-
слава на Западном Буге, к которому объединенная армия Болеслава и
Святополка вышла 22 июля 1018 г. В этой битве войско Ярослава по-
терпело полное поражение, а сам он с четырьмя «мужами» — знатны-
ми служилыми людьми бежал в Новгород [Thietmar. VIII, 32; ПВЛ.
1996. С. 63]. Отсюда следует, что «между тем» Титмара указывает на
одновременность этих военных действий. Ярослав вышел с войском
на Западный Буг, чтобы преградить путь на Русь Болеславу и Свято-
полку. Другое войско было отправлено им, вероятно, на Туров —
стольный город Святополка и Туровского княжества, которые явля-
лись владением Святополка. Данное наблюдение, исходившее из пря-
мого смысла сообщения информатора Титмара, было сделано И. А.
Линниченко [Линниченко И. 1884. С. 89, 100] и широко поддержано в
последующей литературе, тогда как мысль о нападении Ярослава на
Пинск или Вышгород [Ильин Н. Н. 1957. С. 117] не обоснована пи
источниками, ни контекстом событий. Этот поход должен был лишить
Святополка опорной базы в русских землях и в тылу его войска на
334
UniuiiioM Буге. Показательно, что, осуществляя массовый вывод пасс-
ичшя этого города, Ярослав действовал так же решительно, как и его
пси Владимир, который осуществлял массовые выводы знати север-
ных земель для их политической интеграции в составе политически
• энного государства.
А. В. Назаренко предположил, что в рассмотренном известии Тит-
чарп сообщается о походе Ярослава в 1017 г. на Бсрсстьс. В этой запи-
i и он видит анахронизм среди окружающих се сообщений о событиях
1018 г. |Назаренко А. В. 1981. С. 176—184]. Такое мнение не учитывает,
но нашему мнению, что Титмар вслед за своим информатором подчер-
кнул одновременность излагаемых им событий посредством слова interca
между тем, тем временем’. А. В. Назаренко вынужден опустить такое
прямое указание одновременности событий (весь рассказ Титмара о
юбытиях 1018 г. на Руси [Thietmar. VIII, 31—33] насыщен свидстсль-
I I ними современника, а то и участника событий). Не учтено также, что
1нтмар передает данные сведения информатора в настоящем времени,
что подчеркивает одновременность событий. Таким образом, для на-
чала четвертого этапа династического кризиса на Руси 1014—1019 гг.
характерны не только его дальнейшая «интернационализация», но и
готовность обеих сторон к борьбе до полной победы.
Многоопытный полководец Болеслав сразу же после победы на
1ипадном Буге устремился с войском к Киеву. Как написал Титмар,
киевляне пытались было защитить свой город, но должны были от-
крыть ворота. Причину этого он объясняет вслед за своим информато-
ром бегством «короля» Ярослава, тогда как обращение страны к «по-
корности» — «милостью» Святополка и «страхом перед нашими», то
есть перед объединенным войском Болеслава, в котором участвовали
немцы (саксонцы). Допуская правомерность такого перевода текста
Гитмара, А. В. Назаренко вслед за Р. Хольцманом и В. Трильмихом
раскрыл содержание его смысла так, что «весь тот край» был обращен
к покорности «благорасположением» киевлян к Святополку и «стра-
хом перед нашими» [Назаренко А. В. 1993. С. 142, 187]. Но против
допущения в переводе такого большого значения «благорасположения»
киевлян к Святополку предупреждает тот факт, что киевляне, остав-
ленные «своим обратившимся в бегство королем» Ярославом, «защи-
щали» свой город, когда к нему подошло иноземное войско. Впрочем,
оба перевода предполагают активную социальную политику Святополка
по отношению к киевскому населению и участие последнего в реше-
нии династического конфликта как определенного социального кол-
лектива, занимавшего в княжеском династическом конфликте собствен-
ную позицию.
Исследователи по-разному устанавливали цели Киевского похода
1018 г. Как отметил В. Д. Королюк, в качестве основной его причины
особо выделялась месть Болеслава за своего тестя, захват им Червеи-
ских городов, что польский князь совершил, возвращаясь из Киева,
335
политическое подчинение Болеславом Киевской Руси, династические
отношения. По мнению В. Д. Королюка, Болеслав не стремился стан,
на Руси единовластным правителем. Ему было выгоднее рассредото
чить власть между двумя-тремя равносильными правителями [Короток
В.Д. 1964. С. 252—256; см. там же литературу проблемы]. В. Т. Пашуто
предположил главной целью Болеслава, если таковая была, — иметь н
Киеве одного вассального князя [Пашуто В. Т. 1968. С. 37]. Определс
ние целей похода Болеслава на Киев во многом зависит от анализа
состояния княжеской власти на Руси в это время. Поэтому данную
тему следует рассмотреть особо.
Как свидетельствует информатор Титмара, Болеслав Храбрый зах-
ватил в Киеве не только «неописуемо богатую» княжескую казну (см.
ранее, с. 257), но также семью Ярослава — его мачеху, вдову Владимира
Святославича, его жену и девять его сестер [Thietmar. VIII, 32]. После
вхождения в Киев и признания всем населением власти Святополка
Болеслав вознаградил и отпустил только вспомогательные иноземные
отряды. Польское войско было «разведено», как сообщается в ПВЛ, по
городам «на покоръмъ», то есть для обеспечения продовольствием. Воз-
можно, что оно стало в южнорусских городах гарнизонами, являясь ре-
альной силой, обеспечивающей «спокойствие» местного населения. Та-
кие действия Болеслава мало походили на действия князя, который стре-
мился только посадить своего зятя на Киевский стол и вернуться н
Польшу.
Смысл происходившего раскрывает, как представляется, чекан Бо-
леславом Храбрым так называемых «русских» монет. На их лицевой
стороне изображен, как на сребрениках Владимира и Святополка, си-
дящий князь в плаще, застегнутом фибулой, и в княжеской шапке. По
обеим сторонам изображения надпись кириллицей «Болеславъ». На
реверсе — разновидность «патриархального» креста, близкого к изоб-
ражениям креста на византийских милиарисиях Константина VII и
Романа II (945—959) [Потин В. М. 1968. С. 184]. Сейчас наиболее обо-
сновано и распространено мнение, согласно которому эти монеты че-
канены Болеславом Храбрым, а не Болеславом 11 Польским (1058—
1079), не чешскими князьями Болеславом 11 (967—998) или Болесла-
вом 111 (999—1002) и не галицким князем Болеславом Тройденовичем
(1337—1340). Существенно различались мнения о целях этого чекана
Болеслава Храброго: для нужд русско-польской торговли, для Малой
Польши, для Червснских городов, присоединенных Болеславом к
Польше в 1018 г., для польского населения в Польше, как одна из мер
Болеслава Храброго во время Киевского похода [историографический
анализ см.: Потин В. М. 1968. С. 186; Swierdlow М. В. 1969. S. 175—1761.
Изображения и надпись на этих монетах подтверждают, по нашему
мнению, последнее мнение. Изображение Болеслава в русской нумиз-
матической традиции свидетельствует о символической преемствен-
ности Болеславом власти киевских князей. Крест византийских патри-
336
дрхов на реверсе указывал на сохранение Болеславом на Руси право-
славной церковной традиции. Кириллическая надпись предназнача-
лась для русского населения. Вместе с тем такая эмиссия нарушала
монопольное право Святополка как правителя Руси чеканить монеты,
л надпись «Болеславъ» указывала сюзерена, который узурпировал эту
королевскую регалию. Принципиальные отличия этих сребреников от
польских монет Болеслава с латинскими надписями и в западной ма-
нере исполнения подразумевают их чекан в Киеве и предназначение
для Руси.
Такое идейно насыщенное содержание изображений и надписи на
•русских» монетах Болеслава Храброго совпадает в своем смысле с дей-
ствиями польского князя в Киеве и указывает на то, что он, восполь-
зовавшись максимально благоприятной для себя ситуацией, стал рас-
сматривать себя сюзереном Руси. Утверждая себя таким образом в ка-
честве сюзерена, он не только ставил Святополка в вассальное поло-
жение, лишая смысла его борьбу за стол Киевский. Болеслав утверж-
дал себя как сюзерен и правитель Руси. Он сделал одну из захваченных
в Киеве сестер Ярослава Предславу наложницей. Таким образом он
унизил не только своего противника Ярослава, но и всю русскую кня-
жескую династию. Такой поступок Болеслава в духе раннего средневе-
ковья не украшал нравственный облик выдающегося польского князя.
Недавно И. Банашкевич элегантно интерпретировал произошедшие
события семиотически: польский князь — прибывший извне госпо-
дин-победитель, а местная возлюбленная — олицетворение добычи в
приобретенном владении ] Banaszkiewicz J. 1990]. Между тем все дей-
ствия Болеслава в Киеве, включая захват княжеской казны, имели кон-
кретное, реальное и отнюдь не семиотически абстрактное значение.
Таким образом, превращение русской княжны в наложницу лишь под-
черкивало подчинение Болеславом Руси и унижение ее княжеской
династии.
Именно такое содержание событий отразилось в официальной ин-
формации, отраженной в анналах, написанных в Кведлинбургском
женском монастыре, где аббатиссой в 999—1045 гг. была сестра импе-
ратора Отгона 111 Адельгейда, принадлежавшая к Саксонской коро-
левской и императорской династии [Manitius М. 1923. S. 276]. В них
под 1019 г. было написано, что «Болеслав подчинил себе Русию с по-
мощью саксонцев» [Латиноязычные источники по истории Древней
Руси. 1989. С. 105, 106]. Ошибка на один год объясняется, видимо,
1ем, что в монастыре в 1016—1019 гг. записи не велись и анналист
пернулся к работе в 1020 г. \Wattenbach-Holtzmann. 1938. S. 46]. Отме-
|цм, кстати, что для современников событий Болеслав подчинил своей
власти не киевскую общину или город-государство, как следует из
мнения И. Я. Фроянова об общественно-политическом строе Руси этого
времени, а государство «Русию». Эта информация и далее сохранялась
в Западной Европе, так что Адам Бременский в своей хронике, напи-
337
санной в основном в 1073—1076 гг., также записал о том, что «христн
аннейший король» Болеслав «подчинил» «Руссиго» [Adam. Schol. 24,
Латиноязычныс источники по истории Древней Руси. 1989. С. 138.
48—149]. В польской средневековой исторической традиции последо-
вательно проводилась мысль о завоевании Руси Болеславом Храбрым.
В хронике, написанной Галлом Анонимом через сто лет после проис-
ходивших событий, утверждалось: «С того времени Русь долго платила
Польше дань» [Gall. I, 7], что повторялось и в более поздних по време-
ни хрониках и анналах |Chronicon polono-silesiacum. Р. 558; Annales
capituli cracoviensis, Annales cracovienses compilati. P. 586; Annales
Polonorum. P. 618, 619, 621].
Рассмотренные ранее события в Киеве в 1018 г., информация о них,
распространенная в странах Западной Европы и сохраненная в польской
средневековой историографической традиции, позволяют раскрыть со-
держание действий Болеслава Храброго в Киеве и определить состояние
в это время власти киевского князя. Болеслав установил сюзеренитет
над Русским государством. В 1018 г. он повторил в Киеве то, что совер-
шил в Чехии в 1003 г. Тогда польский князь воспользовался ослаблени-
ем княжеской власти в Чехии при Болеславе III Рыжем, его противоре-
чиями со знатными родами Славниковцев и Врошовцев. Он предъявил
свои права на чешский княжеский престол, поскольку его отец Мешко
I был женат на дочери чешского князя Болеслава 1, так что польские
князья Мешко и его сын Болеслав Храбрый использовали в Чехии ди-
настические связи для политических целей. Впрочем, пребывание там
польского войска, поведение польских воинов и опасность утраты по-
литической самостоятельности привели к активным выступлениям че-
хов против польских гарнизонов и Болеслава Храброго. Поэтому, опа-
саясь восстания в Праге, польский князь в 1004 г. должен был поспеш-
но уйти из страны. На пражский трон сел Яромир, который начал союз-
ные военные и политические действия с германским королем Генрихом
11 против Болеслава Храброго [Королюк В. Д. 1964. С. 193—199;
Lowmianski Н. 1973. Т. V. S. 567—575; Prehled d£jin Ccskoslovenska. 1980. S.
109—110; см. там же историографию проблемы].
Было высказано мнение, согласно которому Болеслав Храбрый, зах-
ватив Чехию, стремился создать западнославянское государство, спо-
собное противостоять Священной Римской империи. Корректируя эту
мысль, В. Д. Королюк предположил, что Болеслав хотел включить в
свою монархию Чехию, Моравию и, возможно, Словакию [Королюк В.Д.
1964. С. 195; см. там же литературу вопроса]. Мнение В. Д. Королюка,
как представляется, более учитывает основы организации раннефеодаль-
ных государств, для которых была свойственна не территориальная ин-
теграция, а вассальная зависимость правителей конкретных государствен-
ных образований во главе с королем, князем, герцогом и т. д.
Учитывая эту попытку включения Чехии в состав Польского госу-
дарства, можно предположить, что Болеслав таким же образом попы-
338
тлея подчинить своей власти сюзерена и Русь. Воспользовавшись бла-
1оприятной для себя военно-политической ситуацией, он нс только
вмешался в династический конфликт русских князей, поддержав сво-
его тестя. Матримониальные связи стали для него средством сначала
для заговора в конце 1013 — начале 1014 г. Святополка против Влади-
мира Святославича, а в 1018 г. и для провозглашения себя сюзереном
Руси, свидетельством чего стали вес его действия в Киеве, включая
миссию «русских» сребреников. Святополку предназначалась, веро-
ятно, роль вассального князя. В пользу такой интерпретации событий
свидетельствуют также сообщения Титмара Мерзебургского о посоль-
ствах Болеслава Храброго из Киева к императорам Священной Рим-
ской империи и Византии [Thietmar. VIII, 32].
Содержание посольства в Германию можно интерпретировать как
стремление Болеслава уверить Генриха II в преданности ему, несмотря
па значительные успехи на Руси: «Он послал своего возлюбленного
аббата Туни к нашему императору, чтобы он еще более увеличил свою
милость и помощь, а он заявляет, что будет проявлять всяческую по
отношению к нему кротость». Эти наблюдения нами ранее уже налага-
лись [Свердлов М. Б. 1972. С. 154]. В литературе высказывались также
мнения о возможности совместных военных действий Болеслава и Ген-
риха II против Руси [Grabski A. F. 1957. S. 199; Королюк В. Д. 1964. С.
246], желание Болеслава подчеркнуть свое могущество [Головко А. Б.
1988. С. 29], «какие-то цели практической политики» [Назаренко А. В.
1993. С. 204]. Но эти предположения не учитывают, как представляет-
ся, конкретные обстоятельства пребывания Болеслава в Киеве.
Учитывая контекст русско-византийских отношений этого време-
ни, можно предположить, что посольство Болеслава в Византию сооб-
щало императору Василию II о произошедших на Руси изменениях и
предлагало не без угрозы признать сюзеренитет польского князи над
Русским государством («В Грецию, также от него [теперь] близкую, он
отравил послов, которые ее императору обещали блага, если он хочет
иметь верного друга, если же нет, заявляли они, то он станет сильней-
шим и непобедимым врагом»). Вероятно, условием компромисса яв-
лялось сохранение православия на Руси, о чем свидетельствовал ви-
1аптийский крест на реверсе «русских» монет Болеслава. Предлагать
добрые отношения или угрожать Византийской империи за плохое от-
ношение к Польше [так думал А. Ф. Грабский: Грабский А. Ф. 1958. С.
178—182] было бы бессмысленно, так как интересы Византии и моло-
дого польского государства нигде в это время не пересекались. Но если
учесть, что Болеслав стремился стать сюзереном Руси, то тогда задаб-
ривание византийского императора и угрозы в его адрес (в качестве
сюзерена он мог бы заменить молодую православную церковную орга-
низацию на Руси католической) обретают реальное содержание. Как
сообщает информатор Титмара, именно Болеслав, а не Святополк, от-
правил киевского митрополита (он назвал его «архиепископом») к
339
Ярославу с просьбой вернуть его дочь, которую тот, как отсюда следу
ет, предусмотрительно отправил в Новгород, обещая вернуть ему жену,
мачеху и сестер.
Из всего изложенного ранее следует, что после того как войско пол
руководством Болеслава и Святополка вошло в Киев, польский князь
не допустил своего зятя к управлению и стал вести себя как сюзерен
Руси.
Исторические источники, свидетельствующие об установлении Бо
леславом Храбрым сюзеренитета над Русью, объясняют содержание
событий на юге Руси, последовавших вскоре после вступления войска
польского князя 14 августа в Киев и разведения польских воинов по
городам «на покорм», вероятно, в качестве гарнизонов. Как записано в
ПВЛ, «Святополкъ рече: “Елико же ляховъ по городомъ, избиваите я".
И избиша ляхы» [ПВЛ. 1996. С. 63]. А. А. Шахматов предположил, что
такое сообщение восходит к событиям 1069 г., когда польский князь
Болеслав Смелый, оказавший помощь Изяславу Ярославичу, должен
был уйти из Киева по той же причине: «И распуша ляхы на покормь,
и избиваху ляхы отаи» [ПВЛ. 1996. С. 75; Шахматов А. А. 1908. С
439—440J. Д. С. Лихачев возразил против такой интерпретации, по
скольку возмущение против поляков в равной мере могло иметь место
и в 1018, и в 1069 г. [ПВЛ. 1996. С. 475—476]. В дополнение к этому
наблюдению можно отметить, что ПВЛ по-разному сообщает о выс-
туплении местного населения против поляков. В 1069 г. происходили
убийства поляков «тайно», то есть нарастало народное движение про
тив них, тогда как в 1018 г. указан инициатор выступления — князь
Святополк. Причина его восстания со всей очевидностью следует u i
всех рассмотренных ранее действий Болеслава Храброго в Киеве, что
подтверждает предложенную нами интерпретацию событий. Святополк
совершил много убийств и других преступлений, чтобы добиться вер
ховной власти в Русском государстве. Поэтому он был по-своему пос
ледователен и проявил мужество, когда призвал народ к восстанию
против своего тестя и польского войска, которые его вернули в Киси
Он сам хотел быть суверенным правителем Руси. Для польского князи
выступление Святополка и растущее против поляков движение mcci
кого населения стали провалом той политики, которую он пытался
осуществить: использовать династические связи для установления сю
зеренитета над развитыми государствами, Чехией и Русью. Но как в
Чехии, так и на Руси, она привела к народным восстаниям во главе с
представителями местных княжеских династий, Яромиром, сыном чеш
ского князя Болеслава III, и Святополком Ярополковичем, против
Болеслава Храброго и его опытного, прекрасно вооруженного войска
Вероятно, в данных обстоятельствах Святополк осуществил эмпс
сию монет с надписями «Петрос» и «Петор». Практически они липи-
ны серебра. По наблюдениям М. П. Сотниковой, «самые серебряные-
из них содержат крайне мало серебра — 480' и 300°, тогда как осталь
340
м. пробированные экземпляры (7 из 15), по ее словам, «в лучшем
ivi.ic несут лишь следы серебра» [Сотникова М. П. 1995. С. 205|. Та-
обеспечение серебром монетной эмиссии понятно, поскольку ки-
кия княжеская казна была захвачена Болеславом. Но сами монеты
«мекн ясно выраженный прокламативный характер. На их лицевой
<Hi|X)iie находится портретное изображение князя — «средовск с рез-
*>1мн чертами лица и большими усами». Вокруг его головы — нимб,
книц, уже традиционно изображен сидящим в княжеской шапке и
Н1|»жсственпой княжеской одежде. На реверсе — княжеский знак Свя-
«»но/1ка Ярополковича, но имя князя на аверсе указано в византини-
рчшнной форме «Петрос», а также в славянской — «Петор», то есть
приведено христианское имя Святополка [Янин В. Л. 1955. С. 166; Сот-
шкова М. П. 1995. С. 196—205]. Такой святой покровитель крайне ред-
ки встречается в христианском имяннике православных русских кня-
«ин Возможно, оно отражает самосознание Владимира Святославича,
при котором Святополкбыл крещен, в едином христианском простран-
НМ-, а потому его покровителем был избран наиболее почитаемый в
Мн1/1ическом мире святой. Но византинированная форма имени «Пет-
> указывает на то, что во время восстания против Болеслава Храб-
ри о он подчеркивал свою православную принадлежность.
Болеслав должен был поспешно выступить из Киева, забрав, как
Вопбщает ПВЛ, «имение», то есть награбленные богатства, захвачен-
в плен бояр Ярослава, а также его сестер. Вывел он также огром-
МЙ полон и захватил на обратном пути Червенские города |ПВЛ. 1996.
63; о пленении бояр Ярослава, его двух сестер и полоне сообщается
Веже в Житии Моисея Угрина: БЛДР. 1997. Т. 4. С. 418; о захвате
ромпой киевской княжеской казны см. ранее, тогда как о вывозе ее в
пльшу писал еще сто лет спустя польский хронист Галл Аноним: Gall.
, 7|, Но Святополк вернул себе власть в Киеве. Как записано в ПВЛ,
;мятополкъ же нача княжити Кыевь» |ПВЛ. 1996. С. 63].
Определилась в это время общественно-политическая ситуация и в
ишороде. После поражения на Западном Буге Ярослав бежал туда с
|^тырьмя «мужами» (см. ранее, с. 334). Он хотел было «бвжати за море»,
1|*и6ы, вероятно, по примеру отца привести варяжское войско. Но,
|ОоС»1иастся в ПВЛ, «<...> посадникъ Коснятинъ, сынъ Добрынь, с нов-
Ицюльци расъкоша лодьъ Ярославль, рекуще: «Хочемъ ся и еще бити
|Ь Болсславомъ и съ Святополкомь» [ПВЛ. 1996. С. 63]. В новейшей
шературе существуют две противоположные интерпретации этих со-
|ы>нн. По мнению Б. А. Рыбакова, в борьбе за независимость новго-
рпипы выступили против Ярослава [Рыбаков Б. А. 1963. С. 202]. И. Я.
Фроннои обвинил его в «искажении» «сути конфликта» и написал, что
•пниородская община» стремилась утвердить свою независимость от
• пи i околка. В летописном упоминании в Новгороде посадника Кон-
онпппа наряду с князем Ярославом он увидел «появление первых
>1"'<м1ссков единовременного существования в городе двух институ-
341
тов: княжения и посадничества» [Фроянов И. Я. 1992. С. 157—1581. Но.
отмстим, в исторических источниках нет сведений о борьбе Новгорода
за «независимость» от Святополка. И. Я. Фроянов, видимо, нс учел,
что Константин Добрыпич — дядя Ярослава, кровно близкий к нему
человек. Ярослав сам сделал его посадником. Поэтому решительный
поступок посадника Константина Добрынина и новгородцев раскры-
вает, по нашему мнению, совершенно иное содержание.
Новгород как особый экономический, социальный, политический
и идеологический коллектив был заинтересован в завершении динас-
тического кризиса, который приводил к значительным экономическим
потерям, поскольку русская часть пути «из варяг в греки» вновь оказа-
лась в руках двух враждующих княжеских политических группировок.
В изложении событий летописцем «новгородцы» названы нс как соци-
альный коллектив вообще. Указаны Константин Добрынин с новго-
родцами, то есть против решения князя Ярослава отправиться «за море»
выступил во главе новгородцев его дядя, назначенный им же посадни-
ком. Из летописного текста следует, что новгородцы были заинтересо-
ваны не в независимости от Ярослава или Святополка, а в победе «сво-
его» князя.
Но действия Константина Добрынина выражали не только интере-
сы Новгорода. Поскольку он был дядей Ярослава, то был кровно заин-
тересован в положительном для племянника разрешении династиче-
ского кризиса. От этого зависела и его собственная судьба. Тем реши-
тельнее Константин препятствовал отплытию Ярослава «за море» в
критической ситуации междукняжеской борьбы: интересы династии
Владимировичей и Новгорода в борьбе со Святополком совпали. Во
второй половине 1018 г. вновь сложилась политическая ситуация, по-
вторяющая обстоятельства второй половины 1015 г. — Святополк или
Ярослав должен был отступить или погибнуть.
Автор ПВЛ сообщает о развитии общественно-политической ситуа-
ции в Новгороде после того как посадник Константин Добрынин с
новгородцами «рассек ладьи Ярослава»: «Начаша скотъ събирати от
мужа по 4 куны, а от старость по 10 гривен, а от бояръ по 18 гривен. И
приведоша варягы, и вдаша имъ скотъ, и совокупи Ярославъ воя мпо-
гы» [ПВЛ. 1996. С. 63[. Этих сведений нет в Начальном своде, так что
очевидно, что они представляют собой дополнительные материалы,
собранные автором ПВЛ. Но они древнего происхождения, поскольку
в них последовательно использовано уже древнее ко времени написа-
ния ПВЛ обобщающее название денег «скот», а не обычное для второй
половины XI — первой четверти XII в. «куны». Об этом свидетельству-
ет такое же употребление слова «скот» в ст. 15, 16, 18 Древнейшей
Правды или Правды Ярослава, сохранившейся в составе Краткой Прав-
ды Русской (далее — КП). В Пространной Правде Русской (далее —
ПП), датируемой, по нашему мнению, первой третью XII в. [Свердлов
М. Б. 1988. С. 106—170; см. там же литературу вопроса] последователь-
342
>><» использовано в том же значении слово «куны», включая соответ.
- гиующие ст. 15 и 16 КП статьи 47 и 38 ПП (ст. 18 КП в ПП не вклю.
•спи). Показательно, что списки древнейшей Сиподалыю-Троицко||
группы ПП более древние (Синодальный 1 список датируется 1282 г.(
л Троицкий 1 список — второй половиной XIV в.), чем списки КП j
«нсгавс НПЛмл. Таким образом, последовательное использование слова
• скот» в рассматриваемом повествовании ПВЛ свидетельствует о дрен,
пасти его происхождения.
Из рассмотренного ранее новгородского эпизода 1018 г. следует,
•но Ярослав на какое-то время после разгрома па Западном Буге утра.
। ir;i возможность осуществлять свою княжескую власть. В этот трагц.
чсский для него период максимальную политическую активность ра.|.
«пли, в формулировке ПВЛ, «посадникъ Коспятинъ, сыпъ Добрынь,с
ипвгородьци». Неясно, представляли ли эти новгородцы знать, шире,
кую по социальному составу политическую группировку, которая под.
лерживала Ярослава, или город в целом как автономный по экопом||.
чсским, социальным, политическим и идеологическим интересам код.
юктив, но недвусмысленно указано политическое руководство в прд.
исходивших новгородских событиях дяди Ярослава Константина Доб-
рынина. Именно он и «новгородцы» ввели чрезвычайный дифферен-
цированный налог для сбора денег, необходимых для продолжения
борьбы Ярослава со Святополком: с простого свободного новгородца
собрали 4 куны, со старосты — 10 гривен, с боярина — 18 гривен. Ис-
следователи обычно ограничиваются указанием этого факта. Но пци
анализе этих цифр оказывается, что старосты — административно-су-
дебные руководители городских сотен и (или) погостов платили в jo
раз больше (от ок. 0,5 кг до ок. 2 кг серебра), чем простые свободнее
юрожане, а бояре — более, чем в 110 раз (от ок. 1 кг до более 3,5 кг
серебра при расчетном весе 51 г или 196 г серебра в гривне) (при ра-
венстве одной гривны 25 кунам в княжение Ярослава Мудрого, ц0
КП). Такие различия в платежеспособности указывают нс только ца
шачительную имущественную дифференциацию новгородского насе-
ления в это время, но и на те социальные слои, которые в основцом
финансировали восстановление в Киеве княжеской власти Ярославц—
бояре и новгородская администрация. Отсюда можно предположи^,
что прежде всего они во главе с Константином Добрыничем были за-
интересованы в восстановлении вертикали власти, возглавляемой К||Н.
км, но при условии, что этим князем будет Ярослав.
Как следует из записи ПВЛ, Константин Добрынин и «новгород.
ны» (то есть, вероятно, те же высшие социальные слои Новгорода)
• приведоша варя гы и вдаша имъ скотъ» — создали наемное сканди-
ппвекое войско. Новгородская тысячная организация была под их Кон-
। ролом, так что княжеская власть в Новгороде была восстановлена, а
летописец, завершая это повествование, смог наконец-то вернутьсл к
Ярославу: «<...> и совокупи Ярославъ воя многы» |ПВЛ. 1996. С. н].
343
Собрав значительное войско, Ярослав вновь пошел на Киев, но h;i
этот раз Святополк ничего не смог ему противопоставить в разорен
ном событиями 1017—1018 гг. Киеве. К тому же он был дискредитнро
ван участием в польской интервенции. Поэтому, как следует из ПВЛ.
не вступая в военные действия с Ярославом, Святополк бежал к своим
давним союзникам печенегам и уже с печенежским войском он попы-
тался ему противостоять. Но после разгрома на реке Альте он снова
бежал в страны Центральной Европы и где-то «межю Ляхы и Чехы»
умер.
Князь Ярослав и эволюция княжеской власти
в 1019-1054 гг.
Обобщая события междукняжеской борьбы в 1015—1016 гг., лето-
писец записал в ПВЛ: «Ярославъ же сиде Кыевъ на столъ отьни и дъдни»
[ПВЛ. 1996. С. 63]. Эти слова указывают, что в сознании русского че-
ловека второй половины XI — начала XII в. политическое единство
Русского государства было неразрывно связано с княжеской династи-
ческой преемственностью и с обладанием символом власти во всей
стране — княжим столом Киевским. Город Киев сохранил общегосу-
дарственное значение политического и идеологического центра. В ди-
настическом кризисе и в борьбе за верховную власть в стране победи-
ла не старшая ветвь Ярополка, а младшая — Владимира. Потерпевший
поражение Святополк был уподоблен в соответствии с христианским
каноном мышления библейскому братоубийце — Каину и тем самым
он навеки оказался связан с происками дьявола.
Ярославу предстояла напряженная деятельность по восстановлению
былого могущества Русского государства. Киевская княжеская казна
была похищена Болеславом Храбрым. Стольный город Киев очень
пострадал от военных действий. Если в древнейшем летописании лишь
упоминается под 6525/1017 г. о том, что в Киеве «погорели церкви»
[ПВЛ. 1996. С. 63], то Титмар Мерзсбургский записал со слов своего
информатора, что Киев был опустошен сильным пожаром, который
произошел в результате нападения печенегов по наущению Болеслава,
да и киевский митрополит, как отмечено ранее, встречал с мощами
святых польского князя и Святополка в пострадавшем от пожара собо-
ре святой Софии [Thietmar. VIII. 32]. Система податей была, вероятно,
дезорганизована как ослаблением центральной власти, так и распрями
сторонников Святополка и Ярослава.
Но Русское государство как территориальное и политическое един-
ство сохранилось. Правда, полоцкий князь Брячислав, сын Изяслава
Владимировича, попытался воспользоваться его слабостью. В 1021 г.
он напал на Новгород, захватил его, разграбил и с пленными новго-
344
пощцами и добычей направился в Полоцк, что свидетельствует лишь о
|ыбптельском характере этого набега, но нс о политических амбициях
iiibihiiKoro князя. Возможно, он стремился нанести сильный удар Нов-
1 ироду, экономическому, политическому и идеологическому центру
х-нсро-запада Руси, чтобы увеличить значение своего Полоцка на За-
..дной Двине. Но Ярослав предпринял марш-бросок своего войска из
Киева, внезапным нападением разбил возвращающегося Брячислава,
мсгавив его бежать в Полоцк, а освобожденных пленников вернул в
Новгород [ПВЛ. 1996. С. 64[.
В пределах всего обширного Русского государства как единого по-
ннического пространства развивался в 1024—1036 гг. и династичсс-
* нй конфликт Ярослава Мудрого с его братом Мстиславом. Мстислав
Ппадимирович был посажен отцом управлять Тмутараканью. Эта тер-
ритория, основу которой составлял Таманский полуостров, развилось
иод его управлением в самостоятельное княжество. Мстислав не только
противостоял византийской опасности, но и распространил свою вер-
ившую власть над касожско-зихским объединением в Северном Пред-
кавказье [Гадло А. В. 1988. С. 200—203; 1994. С. 73—90]. Впрочем,
княжить в отдаленных землях он не захотел и отправился добывать
»сбс власть на Руси с войском, состоящим из касогов и хазар. Как
доказали А. А. Шахматов и М. Д. Приселков, южнорусская и тмута-
рпканская информация, относящаяся к 60—70-м гг. XI в., в ПВЛ и
Киево-Печерском монастыре связана с биографией Никона, монаха
• того монастыря (не позднее 1058 г.). В 1078 г. он был избран игуме-
ном этого монастыря и умер в преклонном возрасте в 1088 г. С его
именем связывают создание ок. 1073 г. летописного свода \ Творогов
О, В. 1987. С. 279—281; см. там же литературу вопроса]. Таким обра-
юм, эти и последующие события изложены хорошо осведомленным
человеком.
Когда в 1024 г. Мстислав подошел к Киеву, Ярослава там нс было.
Он находился в Новгороде. Киевляне не впустили Мстислава в город.
Видимо, свежи были тяжелые воспоминания о недавних междукня-
жсских распрях 1015—1018 гг. и тяжелейших для их города послед-
ствиях. Вновь перед хорошо укрепленным городом стояли иноземные
ноины, от которых можно было ждать нового разорения. Да и Ярослав
нрояаил себя к этому времени активным и опытным князем, который
был занят восстановлением политически единого Русского государ-
ства, стольным городом которого оставался Киев (см. далее). Тогда
Мстислав отошел ко второму по значению южнорусскому городу Чер-
нигову и там «сьде на столт» [ПВЛ. 1996. С. 64—65], то есть вокняжил-
ся там. Поскольку Чернигов в киевские княжения от Святослава до
Святополка управлялся нс князьями, а представителями княжеской
администрации мужами-посадниками, то вокняжение там Мстислава
свидетельствует о сохранении в это время принципа: где князь, там и
его стол (престол) — один из символов княжеской власти.
345
Ярослав не собирался расставаться со своим единовластием на Руси,
которое он завоевал такой ценой. В соответствии с уже многократно про
веренным методом Ярослав «посла за море по варягы», откуда пришло
наемное скандинавское войско во главе сЯкуном. Навстречу объединен
ному войску Ярослава Мстислав выдвинул объединенное ополчение Диен
ровского Левобережья (оно названо Никоном «северянами», видимо, и
память о некогда существовавшем на этой территории племенном союзе)
и свою дружину. Организация Мстиславом такого ополчения свидетель-
ствует о том, что он сразу после аокняжения установил свой контроль нал
левобережными военными организациями — тысячами. В ожесточенном
ночном сражении при городе Листвен войско Ярослава потерпело пора-
жение. Но Мстислав, видимо, во избежание последующей изнуритель-
ной братоубийственной борьбы с неясным исходом согласился на при-
мирение. Поэтому он удовлетворился политическим компромиссом. В
раскрытии его содержания очень важны формулировки, использованные
Никоном в прямой речи Мстислава, что передает или историческую тра-
дицию, или восприятие событий их младшими современниками, кото-
рых летописец хорошо знал в южнорусских землях и в Тмутаракани. Он
сказал: «Сяди в своемь Кыевъ: ты еси старейшей брать <...>». То есть
Киев воспринимается им как город Ярослава, его стольный город, а вла-
дение им непосредственно связано с возрастным старейшинством и ста-
рейшинством социальным в междукняжеских отношениях. Киев сохра-
няет и свое особое значение как главный стольный город Русского госу-
дарства. Владения Мстислава обозначены как земли к востоку от Днепра:
«<...> мнъ буди си сторона». Излагая основное условие Городецкого мира,
заключенного между братьями, Никон повторил основной итог их дого-
вора: «И раздали ста по Днъпръ Русьскую землю: Ярославъ прия сю сто-
рону, а Мьстиславъ ону» [ПВЛ. 1996. С. 65], рассматривая следствия это-
го раздела из Киева, вернее, из Киево-Печерского монастыря, располо-
женных на Днепровском Правобережье.
Такому общерусскому пространственному видению политических
событий и междукняжеских отношений соответствовала и система по-
ведения самих князей. Как записал Никон, «и съдяше Мьстиславъ
Чернигова, а Ярославъ НовЪгородь, и бъяху Кыевъ мужи Ярославли»
[ПВЛ. 1996. С. 65], то есть в данных политических обстоятельствах
Ярослав опасался постоянно находиться в Киеве и управлял столицей
из Новгорода, отправляя туда своих мужей — членов административ-
но-судебного аппарата, в том числе, видимо, посадников. Такая обще-
ственно-политическая и династическая ситуация в стране продолжа-
лась до 1036 г., когда умер Мстислав.
Русское государство сохранило политическое единство при старей-
шинстве Ярослава и сохраненении Киева как стольного города. В 1031
г. Ярослав и Мстислав предприняли грандиозный совместный поход
против Польши, вернув под власть Русского государства Червенские
города, захваченные в 1018 г. Болеславом Храбрым. Они совершили
346
нжол также в польские земли и захватили там огромный полон |ПВЛ.
। '»•)<>. С. 65]. Показательно, что летописец указал на раздел пленников
между Ярославом и Мстиславом, но он не пишет о подобном разделе
Чсрпспских городов, что подразумевает их возвращение под сюзере-
нитет Ярослава.
Между тем Мстислав осознавал себя реальным правителем Днсп-
|и>|1ского Левобережья и Чернигова как своего стольного города. На
• >о указывают не только условия Городецкого мира, но и строитсль-
• пю Мстиславом в Чернигове исполненного значительным срсднснс-
»о|1ым символическим и идейным содержанием Спасского собора. Оно
||.1скрывается прежде всего в посвящении собора. В ПВЛ пол 6530/
|<>22 г. сообщается, видимо, Никоном о строительстве в Тмутаракани
Мстиславом в бытность его там князем церкви св. Богородицы. По-
хищение Мстиславом каменной церкви св. Богородице указывало на
• нт сохраняющиеся идейные связи с главной киевской святыней —
кафедральной церковью св. Богородицы Десятинной. Но в Чернигове
Мстислав строит кафедральный собор, посвященный св. Спасу. Это
посвящение главной для него церкви отлично и от первоначального
культа св. Богородицы, основанного и распространенного как кпиже-
• ко-государственного Владимиром Святославичем, и от культа са. Со-
фии, который начал утверждать как главный княжеско-государствен-
ный культ Ярослав. Такое посвящение черниговского кафедрального
собора было исполнено для средневекового религиозного сознания
• лубокого смысла. Можно предположить, что, вокняжившись в Чер-
нигове, Мстислав утверждал свой собственный главный культ, под-
черкивая отличия от главных княжеско-государственных культов отца
и старшего брата. Показательно, что именно в соборе св. Спаса, степы
которого были возведены только на 4—5 м (их верхний край можно
было достать, стоя на коне, записал летописец, а на высоте стен 4—4,5
м и сейчас прослеживается шов, свидетельствующий о перерыве в стро-
ительстве [Раппопорт П. А. 1982. С. 40]), Мстислав был погребен в
1036 г. [ПВЛ. 1996. С. 66]. В создании своего собственного княжеского
культа Мстислав следоаал примеру деятельности Ярослава в Киеве.
Принципиальное значение имело само строительство черниговско-
ю Спасского собора. Его осуществляли константинопольские зодчие,
как и возведение Десятинной церкви. Его строительная техника также
была близка технике Десятинной церкви, но сам собор был крупнее се
(приблизительные размеры по фундаменту Десятинной церкви — 27 х
18, св. Спаса — 33 х 22 [Раппопорт П. А. 1982. С. 7, 39]. Он должен был
играть значительную роль в княжеском церемониале, поскольку хоры
были в нем размещены не только над нартексом, но тянулись также
над северным и южным нефами до самых апсид [Раппопорт П. А. 1993.
С. 31]. В строительстве таких обширных хоров св. Спас следовал за
киевской Десятинной церковью и константинопольской Софией. На
них хорах, преимущественно южных, князья в Киеве и императоры в
347
Константинополе совершали, наряду с дворцовыми помещениями,
приемы и решали государственные проблемы.
Таким образом, условия Городецкого мира, совместная внешняя
политика Ярослава и Мстислава, но в то же время ясно выраженная
политика и идеология Мстислава, указывающие на обособление ун
равляемых этим князем территорий, свидетельствуют о существова
нии па Руси 1026—1036 гг. особой системы княжеской власти. Она
представляла собой политическое двуединство в управлении Русским
государством. Старший Ярослав владел его основными экономически-
ми и политическими центрами, Киевом и Новгородом, а также ст
большей и наиболее экономически развитой частью. Он же контроли-
ровал основную экономическую, социальную, политическую и идео-
логическую ось Русского государства Киев — Новгород. Младший
Мстислав владел землями к востоку от Днепра. Но Русское государ-
ство сохраняло при таком разделе свое единство вследствие определя-
ющего воздействия систем торговых путей, княжеской власти с регу-
лируемыми междукняжескими отношениями братьев, единой церков-
ной организацией и все более интегрирующим единством материаль-
ной и духовной культуры.
Вместе с тем раздел Русского государства между Ярославом и Мсти-
славом отличался от владения-корма (апанажа) полоцкого князя Изясла-
ва Владимировича. Княжество последнего представляло собой террито-
рию, данную отцом в управление, кормление вместе со служилыми людь-
ми — дружиной. Полоцкое княжество продолжало входить в единое по-
литическое и идеологическое пространство Русского государства, но нс
известно, платил ли его князь киевским князьям часть собираемых пода-
тей и пошлин, как князь-наместник в Новгороде. Полоцкое княжество
следовало судьбе апанажа — оно стало наследственным княжеством при
сыне Изяслава Брячиславе, его внуке и правнуках. Мстислав Владимиро-
вич Тмутараканский, напротив, добился раздела политически единого Рус-
ского государства силой оружия. Но этот раздел привел к существованию
территориально огромного автономного образования, дальнейшие судь-
бы которого были не ясны — станет ли оно самостоятельным или нет.
Эта политическая и династическая проблема разрешилась для Ярос-
лава благополучно. В 1033 г. умер, видимо, единственный сын Мсти-
слава Евстафий, а в 1036 г. и еще молодой и полный сил («дебелъ
тъломь» и «храборъ на рати») Мстислав, который отправился на охоту
и «разболелся» [ПВЛ. 1996. С. 65—66]. Была ли это роковая для Мстис-
лава случайность, или ему «помогли» умереть, вариантов толкований
без обоснованных доказательств может быть множество. Но все про-
изошедшее свершилось в пользу Ярослава, так что летописец записал:
«Посемь же перея власть его (Мстислава. — М. С.) всю Ярославъ, и
бысть самовластець РусьсгЪи земли» [ПВЛ. 1996. С. 66]. Теперь Яро-
слав мог самостоятельно осуществлять свою деятельность по руковод-
ству огромной страной.
348
Как представляется, идея «самовластья» присутствовала в правле-
нии Ярослава, начиная с его первого вокняжения в Киеве. На это мо-
< vt указывать быстрое возведение в 1016— первой половине 1018 г.
> офийской церкви, которая, вероятно, как отмечено ранее, стала глав-
ным княжеским храмом в отличие от кафедральной Богородицы Деся-
тиной. Ес строительство и посвящение свидетельствуют о том, что
Проедав сразу же стал утверждать в Киеве собственный главный кня-
жеский христианский символ, истоки которого, возможно, восходят еще
► сю новгородскому княжению. Новый княжеский христианский СИМ-
ВОЛ, подобно особенностям в княжеском геральдическом знаке, ямил-
। и, вероятно, следствием самоутверждения князя и его власти по отно-
шению к предшественникам, его особого значения в роде Рюрикови-
чей. Но в Киеве культ св. Софии приобретал особое политическое и
идеологическое значение, поскольку такое посвящение имел главный
храм Византийской империи. В константинопольской Софии находил-
Di во время литургии и иногда служил ее патриарх. Пребывая там во
п|)смя службы и византийский император, который совершал на южной
цшерее и государственные приемы. Так что строительство в Киеве кня-
жеской церкви са. Софии изначально было символичным и приобрета-
ло для Ярослава все большее значение.
Одновременно укреплял Ярослав внутри- и внешнеполитическое
положение княжеской власти. Эта деятельность осуществлялась им
постоянно, но была она неразрывно связана с конкретными обстоя-
сльствами его жизни, а потому на различных этапах его биографии
наполнялась разным содержанием. Вследствие неразрывной связи
биографии Ярослава и его деятельности как князя по укреплению кня-
жеской власти и Русского государства в разные периоды его жизни появ-
лялись различающиеся приоритеты.
Начальный этап во время династического кризиса 1015—1018 гг.
хирактеризовался борьбой за стол Киевский и стремлением быстро
укрепить свою власть. В 1019—1036 гг. Ярослав, как следует из его
деятельности, осознавал, что он является князем общерусским, по в
южнорусских землях после выступления Мстислава и Городецкого мира
1026 г. его положение оказалось ограниченным вследствие раздела тер-
ритории государства и вокняжения в Чернигове воинственного брата.
11оэтому он, как отмечено ранее, местом своей резиденции избрал
Новгород, Киевом управлял через своих мужей — посадников — и зна-
чительное внимание уделял укреплению своего общественно-полити-
ческого положения на северо-западе Руси.
В 1019—1036 гг. северо-запад Руси с экономическим, политиче-
ским и идеологическим центром в Новгороде сохранял для Ярослава
особое значение, поскольку он был неразрывно связан со странами
Балтийского региона и, шире, северной европейской зоной устойчи-
вых этнокультурных, политических и торговых контактов. Поэтому в
этот период он продолжал свою деятельность в этом огромном про-
349
странстве как князь всего Русского государства со значительными вла
стными функциями.
Ярослав был женат на Ингигерд, дочери конунга Олава Шведского,
тогда как норвежский конунг Олав Святой — на се сестре Астрид |п
новейшей литературе указывается 1019 г. как время заключения этою
брака: Джексон Т. Н. 2000, см. там же литературу вопроса; но в августе
1018 г. жена Ярослава была пленена в Киеве Болеславом Храбрым (см
ранее, с. 336), который предлагал Ярославу обменять ее вместе с маче-
хой и сестрами на свою дочь, так что или Ярослав женился на Инги
герд до середины 1018 г., или обмен не состоялся и женитьба на швед-
ской принцессе стала для него вторым браком]. Таким образом, Яро-
слав находился в близком свойственном родстве с правителями обеих
стран Северной Европы того времени. Эти династические союзы яв-
лялись составной частью реальных политических отношений со Шве-
цией и Норвегией, отражая активное участие Ярослава в происходив-
ших там событиях. Так что понятно, почему Олав Святой, готовясь к
предстоящей борьбе в Норвегии со своими противниками, отправился
в 1029—1030 гг. в Новгород к Ярославу и оставил у него своего сына,
шсстилетнсго Магнуса — будущего конунга (короля) норвежского
(1035—1047 гг.) и датского (1042—1047 гг.) Магнуса Доброго. Олав
Святой погиб в битве при Стикластадире в 1030 г., так что Магнусу
пришлось остаться при дворе Ярослава до 1034 г. В этом году за ним
прибыли представители норвежской знати, чтобы поставить его ко-
нунгом [Свердлов М. Б. 1974. С. 55—68; Джексон Т. Н. 1994. С. 29—87,
154—160, 182—186; 2000. С. 39—88; см. там же литературу]. Отмечают-
ся в это время русско-датские династические и политические связи
[Свердлов М. Б. 1970а. С. 81—88; Нозвренко А. В. 1991. С. 167—190]. По
мнению А. В. Назаренко, Ярослав стремился создать в 1018 — первой
половине 20-х годов антипольскую коалицию в союзе со Швецией н
Данией, что нс представляется доказанным, поскольку прямой и скры-
той информации о таком намерении князя нет.
При Ярославе Северо-Запад Руси продолжал оставаться органично
включенным в систему и социальных связей стран Северного и Бал-
тийского морей. В Саге об Олаве Святом, содержащейся в «Круге зем-
ном» Снорри Стурлусона, сообщается, что Ингигерд «дала» ярлу Рёгн-
вальду, который сопровождал ее из Швеции па Русь, данный ей Ярос-
лавом в качестве свадебного дара город Ладогу «и то ярлство, которое
к нему принадлежало». Рёгнвальд долго управлял Ладогой («был там
ярлом»). Сведения об управлении Ладогой Рёгнвальдом содержатся
также и в Саге об Эймундс Хрингссоне. После смерти Рёгнвальда Ла-
догой управлял его сын Эйлив [Джексон Т. Н. 1994. С. 75, 118—119,
158—160]. Эти сведения признаны в научной литературе исторически
достоверными, но характер такого владения Ладогой и Ладожской во-
лостью определялся по-разному: «наемный варяг-воин» (А. Н. Насо-
нов), «великокняжеский наместник» (Г. С. Лебедев), «наместник вс-
350
княгини» (А. Н. Кирпичников), «условное деРжа11ие>> В. Гла-
Т. Н. Джаксон в исследовании, изданном 0 1985 г.). В 1974 г.
им предположили, что эти известия свидетельству^1 0 передаче Яро-
. миом в управление скандинавам значительных обЛастей Русского г°-
опирства в управление; с этим мнением согласил**сь Н. Джаксон
м Джаксон Т. Н. 1994. С. 159-160; 2000. С. 671. Социальную фупк-
<пю этого пожалования Рёгнвальду Г. В. Глазыриг<а и Н. Джаксон
хрсдслили как древнерусское кормление, пазваннос 0 сагах 0 терми-
>ык норвежской вейцлы. Впрочем, позднее Г. В. Глазырина сослалась
«.I вывод Н. Л. Пушкаревой, что на Руси женщи,1а полУчила право
• «алеть и распоряжаться недвижимостью, включая* зсмл|0< приблизи-
и аыю с конца XII в. Поэтому она выразила сомнс1*ис 0 достоверности
। ообщения о свадебном даре Ярослава Ингигерд (ли^Р^РУ см,: Лжак~
.м Т. Н. 1994. С. 159-160].
Свадебный дар Ладоги Ярославом является ва?КНЬ1М Фак1°м кня-
жеской деятельности, раскрывающей характер и обфСМ княжеской вла-
<ц| на Северо-Западе Руси в конце 10-х гг. XI в. Во-первых, следует
рассмотреть вопрос о достоверности этого сообщения как выражения
общественно-политических, имущественных и правовь1х отношений
•nt Руси и в Скандинавии в раннесредневековый ПеРИ0Д' В 310 ВРСМЯ
имущественные права женщин последовательно защищались, что под-
1>в 1умсвало право их собственности. Уже в русско-византииском Дого-
воре 911 г. в связи с убийством «хрестьанина» илИ «русина» в равной
мерс по отношению к убийце указаны частные сЛУчаи: "Аше ли Убс-
*нт сотворивыи убийство, да аще есть домовит (курсив наш, текст
приведен по Радзивиловской летописи, содержаний ПВЛ в редакции
1116 г. в составе Владимирских сводов последней четвеРти XII в., и в
Ипатьевской летописи, содержащей ПВЛ в ред. 11 18 г- 0 составе свода
I.’00 г., — имовит, текст Лаврентьевской летопис*1 0 эт°й пасти ПВЛ
пс сохранился. — М. С.), да часть его, сирвчь иже £го будеть по закону,
ан возметь ближнии убьенаго, а и жена убившаг<? да имъсть толинсм
дс пребудеть по закону». Если же убийца «неимавит* и бежит, то его
следует задержать и убить, когда он будет найдет* [ПВЛ. 1996. С. 181.
In есть жена убийцы, в равной мере византийца 1471 и «Русина», имеет
право на сохранение за собой той части «имения^’ которое си полага-
йся по закону. Имение движимое и недвижимое 3Десь нс разделено.
Земельные владения княгини отмечаются сщ£ 0 правление княги-
ни Ольги (см. ранее, с. 194—195). В Пространной ЛРавдс Русской (пер-
вая треть XII в.; далее — ПП) содержится трупЛа статей об имуще-
ственных отношениях в связи с наследованием, ^ключая жену (вдову)
н мать (ст. 98—106 ПП). В ней указаны права распоряжения «имени-
ем» вдовой в период малолетства детей. В ст. 1^ ПП указан выдел
мужем жене («<...> но что си даль мужь, с тем ж£ еи седети или< свою
чисть вземше, ссдети же»). В ст. 103 и 106 ПП пр<?возгдашастся непри-
косновенность имущества матери со стороны де^ей и сс свобода рас-
351
поряжения этим имуществом, при этом движимое и недвижимое iimi
нис во всех статьях не разделено.
Таким образом, пет оснований согласиться с мнением Н. Л. Пущ
карсвой, согласно которой женщина на Руси получила право владеть и
распоряжаться недвижимым имуществом с конца XII в. |Пушкарем
И. Л. 1989. С. 104—139|. В исследованиях Г. В. Глазыриной в связи >
вопросом о свадебном даре Ярослава Ладоги и ладожской волос in
Ингигерд содержится еще одно, по нашему мнению, дискуссионное
мнение. Дело в том, что этот дар должен рассматриваться нс в системе
отношений движимой и недвижимой собственности, которые русские
правовые источники XI—XII вв. не различают как особые виды соб
ствснности, а в системе феодальных отношений.
К XI—XII вв. относятся известия о пожаловании князьями городов
женщинам и детям из княжеской семьи. О таком пожаловании Влади
мира Святославича своей жене Рогнеде и сыну Изяславу сообщается и
народном предании (записано в Лаврентьевской летописи под 6636/
1128 г.). Когда малолетний Изяслав по наущению своей матери Рогне
ды выступил против отца, он сообщил об этом боярам, а те сказали
«“Уже не убии ея, детяти деля сего, но въздвигни отчину ея. И дай ен
с сыном своим”. Володимер же устрой город, и да има, и нарече ими
городу тому Изяславль» [ПСРЛ. Т. I. Стб. 300—301]. Как показывай
источниковедческий анализ, это предание основывалось на реальных
исторических фактах и существовало еще в XI — начале XII в. |см.:
ПВЛ. 1996. С. 278, 448—449]. В данном случае важно, что в XI—XII пн
пожалование города жене и сыну являлось обычным фактом для исто
рцческого повествования, то есть оно соответствовало как реальным
общественным отношениям и отношениям собственности, так и об
шественному сознанию того времени. В летописном своде 1200 г., вхо-
дящем в состав Ипатьевской летописи, в повествовании о близких по
времени или современных событиях под 6667/1159 г. упомянут «город
княгинин», жены Святослава Владимировича [ПСРЛ. II. Стб. 502]. В
1187 г. киевский князь Рюрик Ростиславич подарил в 1187 г. свосп
снохе к свадьбе город Брагин и другие «многи дары» |ПСРЛ. Т. II. Стб.
658]. В 1173 г. жена князя Рюрика Ростиславича родила сына на пути
из Новгорода в Смоленск в городе Лучине, и отец подарил этот город
новорожденному Ростиславу-Михаилу [ПСРЛ. Т. II. Стб. 567J. Этт
небольшой город указан в Уставной грамоте Смоленской епископип,
датируемой согласно новейшим исследованиям 1134 г. [Поппе А. 1966.
С. 59-71] или 1136 г. [Щапов Я. Н. 1963. 37-47; 1972. С. 136-150; см.
там же литературу вопроса] (ранее эта грамота датировалась 1150 г.).
Он выплачивал в качестве ежегодной подати определенное число гри-
вен (цифра в тексте не сохранилась), а также проездную пошлину -
мыт и «корчмитс» |ДКУ. С. 143].
Таким образом, свадебный дар Ярославом Ладоги и Ладожской по-
лости своей невесте Ингигерд представлял собой обычное для обще
352
и» иных отношений и отношений собственности на Руси X—XII вв.
г>.1«сское пожалование жене. При этом вотчинная собственность или
крэплепис с правом сбора податей (корм), пожалование женщине,
кчннс или ребенку не различаются. Вместе с тем, пожалование Ла-
-.. и Ладожской волости русским князем своей невесте корреспон-
i>ipVTi с имущественными отношениями в Скандинавии. В Саге об
• । «.inc Святом Снорри Стурлусон использовал для обозначения этого
и -«-алонания понятие свадебный дар — tilgjgf. Такой дар должен был
.... стоимости приданого невесты. А в Легендарной саге
< Inane Святом сообщается, что шведский конунг Олав отдает в жены
• пою дочь «с большим богатством» [Глазырина Г. В. 1994. С. 242; Джак-
• ч< Г. Н. 1994. С. 158]. Эти наблюдения можно развить. В Скандина-
»ц|| данные отношения относятся к системе дара (в данном случае —
«)<Л1, который требует отдара. Эта же система имущественных отно-
шений существовала на Руси, и восходили обе эти системы к архети-
пичным имущественным отношениям и их символическому выраже-
нию у индоевропейских народов (см. ранее, с. 46, 76). Поэтому Т. Н.
.1 «.аксон обоснованно считает свадебный дар Ярославом Ладоги своей
невесте Ингигерд с последующим посажением для управления и кор-
мления там ярла Рёгнвальда историческим фактом [Джаксон Т. Н. 2000.
। 06-70].
В пожаловании Ладоги и Ладожской волости Ярославом своей жене
Ингигерд нет ни скандинавского влияния, не иностранного заимство-
вания, а есть конкретное выражение общественных и имущественных
нпошений на Руси в едином европейском цивилизационном простран-
< inc, одной из форм которого являлись активные экономические, эт-
нокультурные и политические связи Скандинавских стран и Руси в
пот период. Ярослав, женатый на шведской принцессе, в условиях
cine официально не разделившейся христианской церкви осмыслял себя
и едином этнокультурном пространстве скандинавских стран Балтий-
ского региона и Северного моря. Передача Ладоги и Ладожской воло-
ст Рёгивальду представляет собой продолжение хорошо известных на
Руси посажений княжих мужей в городах с волостями. Они управляли
ними городами, обладая наделенными князем административно-су-
лебными функциями, собирали в них подати, отдавая в княжескую
казну, вероятно, их две трети и оставляя себе одну треть, как делали
меровингские и каролингские графы, скандинавские ярлы, моравские
и южнославянские жупаны (см. также ранее, с. 256—257). Поэтому
такое посажение Рёгнвальда в Ладоге можно рассматривать как одно
из проявлений феодальных, ленных отношений, которые существова-
ли в этот период в странах Европы.
До 1036 г. Новгород оставался местом резиденции и опорной базой
Ярослава. Но в то же время, обладая властью в Киеве с 1016 г. (с
перерывом в 1018 г.), Ярослав все время, включая период разделения
государства с Мстиславом, осуществлял общественно-политические
12 Зак. 4508
353
функции правителя Русского государства. В ПВЛ под 6530/1022 г. отмс
чается поход Ярослава к Берестью (Бресту), что связывается с реализа
цией целей неудачного похода к этому городу в 1017 г. Но это начало
контрнаступления Ярослава против Болеслава Храброго развития нс
имело в связи с внутренними усобицами Брячислава Изяславича и Мстис-
лава Владимировича.
Со стабилизацией внутриполитического положения на Руси во вто
рой половине 20-х — первой половине 30-х гг. Ярослав включился и
сложную систему политических отношений стран Центральной Евро-
пы — Германии, Польши, Чехии, преследуя цели Русского государ-
ства. Ценнейшая информация об этих событиях содержится в Житии
императора Конрада II, написанном его капелланом Випоном, и в ПВЛ.
После кончины Болеслава Храброго, который незадолго до смерти с
согласия папы стал польским королем (короновался 17 июня 1025 г.),
между его сыновьями началась ожесточенная борьба за власть. Ее по-
началу захватил Мсшко И, который сохранил королевский титул. Для
укрепления своих политических позиций против Конрада II (ок. 990—
1039, германский король с 1024 г., император с 1027 г., основатель
Франконской (Салической) династии) он вступил в союз с чешским
князем Олдржихом (1012—1034). Его брат Оттон-Бссприм (вероятно,
он обладал двумя именами, христианским и языческим) нашел под-
держку у Конрада. Как сообщает Випон (этой информации в русских
исторических источниках нет), Мешко изптал Отгона в «Руссию» (Ruzzia).
Известия об этих и последующих событиях биограф Конрада II собрал
при дворе императора. Он пишет, что Оттон после пребывания «неко-
торое время» в «Руссии» обратился за помошью к Конраду, «чтобы при
помощи и содействии его вернуться на родину». Тогда, продолжает Ви-
пон, «император, желая действовать, решил, что нападет с войском па
Мешко с одной стороны, а брат Оттон — с другой». Мсшко II не выдер-
жал этот натиск с двух сторон и бежал к своему союзнику в Чехию
[Свердлов М. Б. 1972а. С. 294-295; 1989. С. 115-122].
Ярослав воспользовался благоприятной для себя ситуацией, имея
союзниками императора Конрада II, польского князя Оттона-Беспри-
ма, чтобы возобновить активные военные действия против Польши.
Сначала он, вероятно, в исполнение плана союзников, вернул в 1030 г.
в состав Руси Белз, захваченный в 1018 г. Болеславом Храбрым (ПВЛ.
1996. С. 65]. Исполнял он при этом задачи Русского государства в це-
лом, поскольку Белз входил в число так называемых Червенских горо-
дов, находящихся на торговых путях из Руси в Центральную Европу.
Но, вероятно, сил контролируемой Ярославом западной половины
Русского государства в войне с сильным противником было недоста-
точно. Так что в следующем, 1031 г., он совместно с братом Мстисла-
вом «собраста вой многъ», не только вновь занял Червенские города,
но они «повоеваста» и сами польские территории, выведя оттуда зна-
чительный полон. При этом Ярослав проявил значительную военную
354
' «влитическую активность, координируя свои действия не только с
и. пилавом, но также с польским изгнанным князем Оттоном-Бес-
'iiKiMiiM, как следует из записей Випона, и с императором Священной
Римской империи Конрадом II, как следует из того, что последний
нпрлнился в поход на Польшу в следующем, 1032 г. \Bresslau Н. 1884.
• и 9; Hohz/nann R. 1909. S. 97-98].
Ярослав распорядился своей частью пленников по-государствснно-
I»*, -посадив» их в южных пределах своих владений по реке Рось на
Щспровском Правобережье. Под 6540/1032 г. в ПВЛ содержится за-
••14. о строительстве по реке Рось «городов», то есть крепостей. Эти
«писи свидетельствуют об активном укреплении Ярославом южных
||М1нш Русского государства, но его деятельность была ограничена
•• ii.ko их южной частью [ПВЛ. 1996. С. 65—66]. Что делал в это время
Мчислав, как он распорядился своими пленными и строил ли крепо-
hi па юго-восточных рубежах по Днепровскому Левобережью — пс-
|| IIICCTHO.
Новые возможности приобрела деятельность Ярослава после смер-
<11 Сфата Мстислава. Анализ 18-летнсго правления Ярослава до его
• мерти 20 февраля 1054 г. [см.: Рыбаков Б. А. 1959. С. 245—249; Высоц-
»|<и С. А. 1966. С. 39] раскрывает характер княжеской власти па Руси в
ног период. Вся его деятельность вновь обрела общерусский характер.
I пубокий смысл содержит одна из первых акций Ярослава в начале
итого периоде своего княжения: он отправился в Новгород, где, ве-
роятно, до 1030 г. посадником был Константин Добрынин, а в 1030—
1(134 гг. — старший сын Ярослава Илья, который умер в 1034 г. \Янин
Н Л. 1962. С. 48—49]. Там он «посади» своего сына Владимира и «спис-
мша постави Жидяту» [ПВЛ. 1996. С. 66]. Посажение в Новгороде
u.iiia киевского князя в качестве князя-наместника являлось уже древ-
ней традицией, восходившей к Игорю Рюриковичу. Оно не только
позволяло из Киева контролировать экономическую, политическую и
ппеологическую ось Русского государства, но и сосредоточиться Яро-
> заву па общерусском управлении из Киева. Новым в посажснии Яро-
< пивом князей-наместников стало то, что во втором по значению горо-
де Русского государства он назначал старших по возрасту сыновей —
Илью, а затем Владимира. Ранее Владимир Святославич и Ярослав
। гаршими не являлись. Новация Ярослава подчеркивала особое значе-
ние Новгорода, второго по значению города в политически едином
। осударстве. Наместничество в нем становилось знаком особого дове-
рия отца, княжившего в Киеве, и вероятной преемственности па столе
Киевском.
Столь же значимо и поставление им в Новгороде епископом Жидя-
п>| (эта форма имени — сокращение от полного восточнославянского
Жидислав, Жидослав). Лука-Жидята был нс греком, а русским, его
веру принадлежит «Поучение к братии» | Творогов О. В. 19876. С. 251 —
253|. Возможно, он принадлежал к тем приближенным людям Яросла-
355
ва, из числа которых вышел Иларион — автор «Слова о законе и бла
годати» и первый митрополит — русский [ПВЛ. 1996. С. 68]. При сн>
«поставлении» новгородским епископом важно было то, что оно были
совершено не митрополитом, а князем. Как отметил Е. Е. Голубин
ский, «по каноническим правилам избрание епископа должно бып.
совершаемо собором епископов митрополии под председательством
митрополита без всякого участия гражданской власти, вмешательство
которой положительно воспрещается и признается противозаконным-
[Голубинский Е. 1901. С. 360]. Ярослав осуществил право инвеституры,
за которое так ожесточенно сражались 40 лет спустя римский папа
Григорий VII и германский король Генрих IV. Вероятно, это был пер
вый на Руси опыт замещения киевским князем столь значимого иерарха
«своим» человеком, тем, кому он мог полностью доверять. Продолжс
нием этого опыта стало позднее поставление Ярославом Илариона мил
рополитом (см. далее, с. 379—381). Косвенно свидетельствует в пользу
этого предположения «клевета» против Луки-Жидяты и его арест мит-
рополитом Ефремом в 1055 г., равно как и низведение Илариона <.
митрополичьей кафедры вскоре после смерти Ярослава Мудрого. Из
этих наблюдений следует, что одними из первых мер единовластного
правления Ярослава стало установление им нового порядка назначе-
ния в Новгороде князя-наместника, прямого княжеского светского н
церковного контроля над этим городом из Киева, а также реализация
верховенства светской власти над церковной в Русской митрополии.
Ярослав превратил Киев в гигантскую строительную площадку. В
ПВЛ под 6545/1037 г. записано: «Заложи Ярославъ городъ великыи, у
него же града суть Златая врата; заложи же и церковь святыя Софья,
митрополью, и посемь церковь на Золотыхъ воротъхъ святыя Богоро-
дица Благовещенье, посемь святаго Георгия манастырь и святыя Ири-
ны» |ПВЛ. 1996. С. 66]. Это строительство должно было придать но
вый облик столице русского государства, столь пострадавшей во время
междукняжеских распрей 1015—1018 гг., но имело оно также значи-
тельное идеологическое содержание.
Новые оборонительные сооружения вокруг Киева — «город Ярое
лава» — защищали дополнительную к «городу Владимира» террито
рию в 80 га. В них были построены Золотые ворота и другие проезд
ные, ныне не сохранившиеся башни, причем Золотые ворота повторя-
ли название константинопольских. Длина вала составляла ок. 3,5 км,
высота — более 12 м, ширина — до 20 м. При его строительстве в тсче
ние 4 лет должно было быть занято около 1000 человек. На гребне вала
были возведены наземные деревянные стены [Раппопорт П. А. 1956. <
96-97].
В самом Киеве при Ярославе были возведены Софийский собор,
церкви св. Ирины и св. Георгия, небесных покровителей Ярослава и
его жены. В то же время они дублировали посвящения одних из глав
ных константинопольских храмов. Как свидетельствуют археологичес
356
«не исследования, при Ярославе были построены также церковь, ие-
<1 шестная по письменным источникам, и несколько дворцовых зда-
ний, М. К. Каргер отметил демонстративность названия новых киев-
них сооружений именами прославленных царсградских построек. Воз-
ражая этому наблюдению, А. И. Комеч предположил, что с равным
•клюванием можно сказать об их названии из подражания \ Каргер М. К.
1961. С. 256; Комеч А. И. 1987. С. 230]. По нашему мнению, оба эти
наблюдения дополняют друг друга, поскольку названия и посвящения
• средние века являлись символами, которые указывали на традицию,
н<1 одновременно были или становились знаком альтернативности,
> лмостоятельности. П. П. Толочко думает, такое строительство отра-
жало соперничество Киева с Константинополем как следствие стрем-
ления к уравнению прав на христианское наследие | Толочко П. П. 1991|.
Но такое предположение, видимо, не учитывает несопоставимость в
к» время этих двух городов ни как явлений градостроения, ни как цен-
*рн уже древней патриархии и только что организованной митропо-
лии, ни различий в положении василевса как главы огромной импе-
рии и христианского (или православного) мира и русского князя —
тпипы «нового» христивнского народа.
Таким образом, можно предположить, что комплексное строитель-
ство Ярослава в Киеве, повторяющее в названиях знаменитые кон-
стантинопольские здания и оборонительные сооружения, в конкрет-
ных общественно-политических обстоятельствах Руси второй полови-
ны 30-х — первой половины 50-х гг. XI в. свидетельствовало о его
намерении создать новый Киев как «новый Константинополь». При
этом построенные церковные и светские здания, включая Золотые во-
рота, представляли собой единый архитектурный ансамбль. В соблю-
дении принципа ансамблевого строительства Ярослав следовал за от-
цом и у них был один образец — Константинополь.
Особое идеологическое значение строительной деятельности Яро-
слава его соратник, церковный и культурный деятель Илариоп пере-
осмыслил в том, что возведение князем Софии Киевской он сопоста-
вил с возведением Соломоном знаменитого храма в Иерусалиме |БЛДР.
1996. Т. 1. С. 50]. Это сопоставление естественно для русских христиан
XI — начала XII в., которые таким образом включали русскую исто-
рию в единый контекст христианской истории, начинающейся, в со-
ответствии со Священным писанием, с Ветхого Завета. Так же посту-
пил и автор ПВЛ, который начал повествование «откуду есть пошла
1'уская земля <...>» с изложения всемирной истории по Ветхому Заве-
ту. Между тем в новейшей исследовательской литературе распростра-
нилось мнение, что Киев, подобно Константинополю, понимался тог-
л.| как Новый или Второй Иерусалим, противопоставленный Иеруса-
лиму ветхому {Подскальски Г. 1996. С. 204; см. там же предшествую-
щую литературу; Meyendorff J. 1987. Р. 392; Успенский Б. А. 1996. С. 480;
'ООО. С. 88—89]. В продолжение этих наблюдений И. Н. Данилевский
357
предположил, что Ярослав своим строительством новых укреплений и
каменных зданий Киева создавал «Новый Иерусалим», отмечая, чп>
городская структура Константинополя «отстраивалась во образ Перу
салима». Кроме существования в Иерусалиме Золотых ворот и возне
денного в нем знаменитого храма, на что уже ранее обращалось вин
мание, И. Н. Данилевский ссылается на гипотезу К. К. Акентьева о
реализации при строительстве Софии Киевской концепций «пероне
сения» (translatio и retranslatio Hierosolymi), в данном случае Святого
Города в Константинополь, а из него в Киев. В свою очередь началом
размышлений К. К. Акентьева стал мозаичный греческий текст сере-
дины Xi в. на алтарной арке Софии Киевской: «Бог посреди него (име-
ется в виду город. — М. С.), и он (город. — М. С.) не поколеблется.
Поможет ему Бог с раннего утра» | Пс. 45, 5] (греческое слово ттбХгс —
город женского рода). Этот стих псалма 45 относится к культовому центру
Иерусалима Храму Соломона, равно как и к библейской историогра-
фии Второго храма. В связи с этим наблюдением К. К. Акентьев рас-
смотрел ветхозаветные аллюзии в Слове о законе и благодати митро-
полита Илариона [Акентьев К. К. 1995; см. там же историографию про-
блемы; Данилевский И. Н. 1999].
Отметим, что конструктивное содержание гипотез К. К. Акентьева
и И. Н. Данилевского существенно различается. Основанием гипотезы
К. К. Акентьева является реальный текст псалма, воспроизведенного
на алтарной арке Софии Киевской. Этот текст, по нашему мнению,
наполняется конкретным содержанием в связи со строительством хра-
ма св. Софии в уже возведенном «городе Ярослава». Но эта ситуация
лишь в символах, столь значимых для религиозного сознания, повто-
ряет обстоятельства строительства Храма царем Соломоном. В Софин
Киевской данный стих псалма являлся свидетельством единства тра-
диции Священного Писания, освящения этой традицией и утвержде-
нием особого значения нового Храма. Так что раскрытое А. А. Акенть-
евым содержание стиха псалма и другие сделанные им наблюдения
относятся, видимо, к свойственной христианству концепции тради-
ции, а не к идеологизированной теории «перенесения». Что касается
предположения И. Н. Данилевского, то оно, по нашему мнению, про-
тиворечит изложенной Иларионом в Слове о законе и благодати кон-
цепции принадлежности «нового» христианского народа лишь к Но-
вому Завету (см. далее). К тому же И. Н. Данилевскому в гипотезе о
Киеве как «Новом Иерусалиме» пришлось абстрагироваться от важ-
нейших знаковых указаний о преемственности-антитезе Киева по от-
ношению к Константинополю: св. София, храмы св. Георгия и сн
Ирины, византийская архитектура этих храмов. Поэтому, представля-
ется, комплексное строительство «города Ярослава» и каменных хра-
мов с константинопольскими посвящениями свидетельствует о возве-
дении Ярославом Мудрым на берегах Днепра символов-вызовов, от-
носящихся к традиции Константинополя, а не Иерусалима.
358
1 рандиозный Софийский собор стал поной архитектурной доми-
>||нюй Киева. Он строился как главный собор Русского государства и
тнрополии. До сих пор впечатляют его размеры и архитектура. Об-
ннй размер Софии с галереями подлине — 41,7 м, по ширине — 54,6 м.
Лнпмстр главного купола — ок. 7,6 м., но есть еще 12 меньших купо-
|<|ц. Такой многокупольности также нс было н византийских церквах.
Несмотря на посвящение, подобное главному византийскому храму,
<ошивался он как самостоятельный по архитектуре памятник. Софий-
> кий собор — пятинефный с пятью апсидами, чего никогда нс было в
Нн шптии. С трех сторон, кроме восточной, к нему примыкают гале-
|к’и — внутренние двухэтажные и внешние — одноэтажные. Две лест-
ничные башни вели на хоры. В империи в это время строились срав-
нительно небольшие трехнефные церкви. Тем более принципиальным
н многозначным становилось строительство Софии Киевской.
Собор имеет целостную пирамидальную структуру. Его интерьер в
центральной части, подкупольном пространстве и главной апсиде ук-
рашен прекрасной мозаикой с золотым фоном, по примеру констан-
шнопольской Софии, но боковые части — фресками, что явилось ре-
•ультатом самостоятельного творчества. Обширные хоры имели осо-
бое значение в Софии Киевской, как и в Софии Константинопольс-
кой. На них совершались церемонии княжеского двора, как в Кон-
епштинополе — императорского. Для их освещения через окна бара-
банов глав была создана многокупольная система собора. Внутри ог-
рады, окружавшей Софийский собор, находился также двор митропо-
лита [Раппопорт П. А. 1993. С. 33—38; см. там же литературу].
Определение времени строительства киевской Софии также имеет
большое значение для изучения княжеской власти, княжеской внут-
ренней и идеологической политики. Ссылаясь на материалы древне-
русских памятников и хроники Титмара Мерзебургского, согласно ко-
юрому в 1017 г. в Киеве пострадал от пожара собор (monasterium) св.
Софии (см. ранее, с. 333—334), одни исследователи полагают, что су-
ществовала построенная Владимиром Святославичем деревянная цер-
ковь св. Софии, а в 1037 г. был заложен каменный собор (М. К. Кар-
icp, А. Поппэ, Я. Н. Щапов и др.). П. П. Толочко считает правдопо-
лобной давнюю мысль П. Г. Лебединского, что деревянная София была
основана ранее, при княгине Ольге. Но такое удревнение строитель-
ства Софии Киевской поддержки в научной литературе нс нашло. Рас-
пространено мнение, согласно которому в 1017 г. существовала камен-
ная церковь св. Софии (Н. Н. Ильин, С. А. Высоцкий, Г. Н. Логвин,
II. Н. Никитенко, и др.) [библиографию см.: Свердлов М. Б. 1996а. С.
624; последняя мысль недавно повторена также в статье: Никитенко
Н. Н., Никитенко М. М. 1999].
Анализируя княжеские знаки на голосниках, В. И. Стависский и
Г. А. Бобровский пришли к мнению о строительстве св. Софии до 1037 г.
при совместном участии Рюриковичей [Стависский В. И., Бобровский
359
Т. А. 1986]. В пользу ес строительства до 1037 г. С. В. Белецкий прнн. ।
граффити на стене Владимирского придела с изображением кпяжг
ского знака Брячислава Изяславича (ум. в 1041 г.), что подразумевав ।
существование фрескового убранства северной галереи собора в 1041 ।
[Белецкий С. В. 19951. Особое значение в определении времени строп
тельства собора С. А. Высоцкий придавал греческой надписи с верот
ной датой 6540 (1031/32), 14 индикта [Высоцкий С. А. 1974; 1975; 1989а
С. 17—18]. Впрочем, это мнение недавно подверг критике А. Попп >
который считает первыми по времени граффити Софии Киевской 1(1'?
и 1054/55 гг. [Поппэ А. В. 1996].
Доказательства в пользу строительства до 1037 г. не однозначны н
своем содержании. Они не отрицают времени начала строительства храма
в 1037 г. и завершенного, вероятно, в начале 40-х гг. [Раппопорт П. А
1993. С. 33]. Знаки Рюриковичей на голосниках свидетельствуют лишь
об участии их мастеров в строительстве собора. Княжеский знак Бря
числава Изяславича мог быть нанесен и после его недавней тогда смер
ти. Таким образом, для определения времени строительства киевскоП
Софии определяющее значение имеет статья ПВЛ под 6544/1036 г.
В отличие от обобщающей в своем содержании статьи ПВЛ пол
6545/1037 г. вся она соотнесена в своем содержании с основным со-
бытием этого года — смертью Мстислава Владимировича. После ек»
смерти Ярослав отправился в Новгород с сыном Владимиром и Лу-
кой-Жидятой (см. ранее, с. 355—356). Когда Ярослав там находился,
на Киев напали печенеги «бе-щисла». Князь поспешил ему на по-
мощь со значительным войском («вой многы») и «вниде в городъ свои*.
Затем он «выступи из града, и исполни дружину» (в данном случае
«дружина» — значительное войско, состоявшее из киевского и поп*
городского ополчений, а также варягов) «и сташа пред градомь». Пе-
ченеги начали наступать, «и сступишася на мЁсте, иде же стоить ныпш
святая Софья, митрополья русьская: 6ё ботогда поле внё града» [ПВЛ.
1996. С. 66].
Из этого текста следует, что битва, в которой участвовало значи-
тельное число воинов, происходила в 1036 г. вне городских стен на
поле, где позднее был построен Софийский собор. Если бы он строил-
ся или уже был возведен, то такое сражение на этом «поле» не могло
бы произойти. П. П. Толочко интерпретирует данную запись ПВЛ так,
что сражение с печенегами произошло на месте, где «стоит теперь (а
1036 г.) церковь св. Софии» [Толочко П. П. 1983. С. 74—75], то ceia
битва с печенегами была значительно ранее 1036 г. (ссылки на напол-
ненное произвольными толкованиями сочинение Н. Н. Ильина [ll.it,
ин Н. Н. 1957] и фольклорно-литературную по происхождению Сагу нО
Эймунде, см. ранее с. 313) не могут быть научным доказательстппм)
По нашему мнению, такая интерпретация вносит противоречие в тем i
летописца: он указывает время нападения печенегов на Киев именно >
отсутствие Ярослава, который после смерти Мстислава отправило) >
360
I'।>;)ил с сыном Владимиром и Лукой-Жидятой. Поэтому естественно
и ' ic.iyioiiiec изложение событий летописцсм:он указал в собранном
1ц>п» завом войске варягов и словен, с которыми князь вошел в Киев
lilMUI 1996. С. 66]. Таким образом, летописное известие, указывающее
4*н мн, после которого было возаедено сохранившееся ныне здание св.
«иж|>1111, содержит точную и непротиворечивую информацию. Отсюда
। iwiiyci, что София Киевская была построена в конце ЗО-х — начале
•И1 « юдов.
< горонники мнения о строительстве сохранившейся ныне св. Со-
до 1017 или 1037 г. не учитывают необычность строительства та-
ншчимого собора вне городских укреплений, что постоянно под-
*1>|<|ло бы его опасности уничтожения. В равной мере и по той же
В|И1>111пе нет оснований для мнения о существовании здесь построен-
RtMu Владимиром Святославичем Софийского монастыря с «кафедра-
еиы», как думают Н. Н. и М. М. Никитенко, ссылаясь па Титмара
1«1»1ебургского, к тому же 1) нет сведений о существовании монасты-
ри но Руси в это время, 2) слово monasterium, использованное Титма-
См, означает также собор, в чем согласны все новейшие переводчики
шп текста, 3) не обосновано мнение о строительстве Владимиром
Ipanro кафедрального собора со знаковым посвящением св. Софии
I «давно возведенной им столь значимой св. Богородицы. Мысль о
пельстве Софии Киевской в 10-е годы привела Н. Н. и М. М.
згепко к парадоксальной мысли, согласно которой усыпальница
лава была в нем создана приблизительно в конце 20-х гг., то есть
гверть века до кончины князя, когда сам он находился после зак-
1пия Городецкого мира со Мстиславом в 1026 г. в Новгороде, а
юм управлял, назначая туда своих служилых знатных людей.
иким образом, проблема существования собора св. Софии в Киеве
наделяется на три темы. 1) В 1017—1018 гг. в Киеве существовала
нянпая соборная церковь св. Софии, которая пострадала от пожа-
317 г. подобно другим киевским церквам в пределах городских
плений. 2) Она была возведена Ярославом в 1016 — первой поло-
1018 г. и содержит скрытую информацию о целенаправленной
В пи гике Ярослава, который вокняжился в Киеве, видимо, зимой 1015/
16 г. 3) Прямой смысл рассмотренной ранее записи 1036 г. свиде-
*Мм.гпуст о том, что мало вероятно предположение о начале строи-
Нни гна нового огромного, прекрасно украшенного собора, религиоз-
*bn<> п идейно-политического символа Руси вне городских укрепле-
нии) и условиях постоянной внешней опасности, прежде всего пече-
•w декой, до возведения «города Ярослава». Едва ли такое строитель-
I нт имело смысл, когда сам Ярослав при жизни Мстислава находился
• Попгороде. Напротив, начавшееся гигантское строительство приоб-
i)*i h i значительное содержание после смерти Мстислава, когда госу-
i чч ню было вновь объединено под одной княжеской властью, возве-
w пне Спасского собора в Чернигове было временно прекращено (см.
361
ранее, с. 347), а княжеская казна вновь стала единой и способной обс<
печивать такое масштабное строительство в Киеве.
По нашему мнению, запись ПВЛ под 6545/1037 г. о строитель)ни*
деятельности Ярослава объективно излагает се многолетнее содержа
нис: в 1037 г. были заложены «город великий» — новая система горна
ских укреплений с Золотыми воротами и св. София как новый цени»
Русской митрополии, затем была построена на Золотых воротах Блан>
вещенская церковь, а еще позднее — церкви святых Георгия и Ирины
(небесных покровителей Ярослава и Ингигерд), которые стали цен)
рами монастырей.
Возведение тринадцатиглавой Софии Киевской являлось демоне)
рацией моши и богатства Русского государства. В ее посвящении си
Софии указывалась преемственность по отношению к религиозно-по
литическому центру православного мира — Софии Константинополь
ской, но одновременно альтернативность, независимость киевскон>
князя по отношению к императору. Они проявлялись не только в са
мостоятельности ее конструктивных решений, но также в новом зна
ковом содержании особого почитания св. Софии для Русского госу
дарства.
После завершения Софии Киевской были построены Софийские
соборы в Новгороде (1045—1050 гг.) и в Полоцке (вероятно, в 50-е и
XI в.). Для них София Киевская была образцом, но они представляли
собой, по словам П. А. Раппопорта, ее «как бы сокращенные реплн
ки». Они меньше по размерам, трехапсидные, но столь же значимы и
своем архитектурном решении. Софию Новгородскую венчают пять
глав. У нее одна галерея и одна лестничная башня на хоры. Несохра-
нившаяся ныне София Полоцкая имела семь глав. После се заверши
ния к ней была пристроена галерея [Раппопорт П. А. 1993. С. 38].
Посвящение нового главного столичного кафедрального храма си
Софии, как в Константинополе, возведение величественных Софий-
ских соборов на основных торговых путях по Днепру, Волхову и За-
падной Двине, маркирующих пределы Русского государства, обозна-
чающих его как политически и конфессионально единое простран-
ство, освященное св. Софией — Премудростью Божией, представляли
собой своего рода имперскую идею в архитектуре. Ее исток находился
в Византии, но ее смысл наполнялся на Руси свойственным ей содер-
жанием. Она символизировала политически единое государство, во главе
которого находился мудрый и могущественный князь. Вместе с тем
эти Софийские соборы, маркирующие пределы Русского государства
на основных торговых путях Восточной Европы, могли символизиро-
вать в христианском сознании всю страну как Дом Святой Софии —
Премудрости Божией. Этот новый религиозно-идеологический сим-
вол мог означать, что первоначальный Владимиров культ Святой Бого-
родицы — защитницы нового христианского народа и его предстатель-
ницы перед Господом в период самовластного правления Ярослава
362
... был уже недостаточен. Для него высшим рслигиозно-идсоло-
м н-ским культом стала Святая София — Премудрость Божия, которая
lAiia была интегрировать всех, принадлежавших к Руси, сделать их
<»,1|>ыми, а страну — великой, подобно тому как София Констаптино-
••иьская символизировала единство и величие Византийской импс-
1г*и1 Такое интегрирующее значение культа Святой Софии было зало-
• •тн», по наблюдениям В. Н. Топорова, во внутренней смысловой и
Ьшюсофской подоснове понятия 2к>ф(а с производными значениями
•нация членства «своих собственных людей», «своего» и, с другой
троны — «себя», «свой» в его индивидуальности | Топоров В. Н. 1995.
’ 67—79]. Если это наблюдение верно, то можно предположить, что
нверждение Ярославом культа Святой Софии в его рслигнозпо-идео-
•чической политике дважды срывалось: в 1018 г. — в результате втор-
жения Болеслава Храброго и в 1024 г. — вследствие амбиций Мстисла-
• 1 Только став «самовластием» в 1036 г. он смог осуществить эту вели-
«•I гвенную религиозно-идеологическую программу, что в спою оче-
i* ль может указывать на строительство ныне существующего храма
опеле этого года, но не ранее, по политическим причинам.
Эта осознанная идеологическая насыщенность строительства Ярос-
»<ina в конце 30-х — 40-е годы соответствует содержанию Слова о за-
»1>пс и благодати Илариона, тогда же им написанного (он упоминает
*>1к существующие собор св. Софии и надвратную Благовещенскую
церковь) и предназначенную для произнесения перед Ярославом, его
•спой Ириной (ум. в 1050 г.), его детьми и внуками. Иларион утперж-
ллст многозначительную для средневекового сознания аналогию лся-
н’лыюсти императора Константина и его матери Елены по распростра-
нению христианства в Византийской империи с такой же дсятсльнос-
н.ю Владимира и его «бабы» Ольги на Руси. Владимир уподоблен им-
ператору Константину: «Подобниче великааго Коньстаптина, равно-
vmiic, равнохристолюбче, равночестителю служителемь его! Онъ съ свя-
н.шми отци Никсискааго Събора закон человъкомъ полагаашс, ты же
гь повыими нашими отци епископы сънимаяся чясто, съ мпогымъ
ьмкрениемь съвещаваашеся, како въ человвцехъ сихъ ново позпав-
тнихъ Господа законъ уставити. Онъ въ елинкхъ и римлянКх царьство
Ногу покори, ты же в Руси', уже бо и въ онкхъ и въ насъ Христос царсмь
ищется. Онъ съ материю своею Еленою крестъ от Иерусалима при-
пееъша и по всему миру своему раславъша, веру утвердиста, ты же съ
бабою твоею Ольгою принесъша крестъ от новааго Иерусалима, Кон-
< гаптина града, и сего по всей земли своей поставивша, утвердиста вару»
|БЛДР. 1997. Т. 1. С. 48; курсив наш. — М. С]. Но это подобие княги-
ни Ольги и императрицы Елены, князя Владимира и императора Кон-
стантина, «всей земли» Владимира и «всего мира» Константина важно
лля Илариона не само по себе, а как предшествие деятельности Ярос-
лава, продолжающего дело отца: «Добръ же змо и веренъ послухъ сынъ
пюи Георгии, егоже сътвори Господь наместника по тебе твоему
363
владычьству, не рушаша твоих уставь, нъ утвержающа, ни умаляюпы
твоему благовкрию положении, но паче прилагающа, не казяша, ш.
учипяюша». При этом в строительстве Софии Киевской он уподоЬ
ляет Ярослава по отношению к Владимиру как библейского царя Си
ломона, который возвел знаменитый на весь христианский мир Перу
салимский храм, царю Давиду (о теме Иерусалимского храма см. ра
нее). София Константинопольская здесь отсутствует как промежу
точное звено, но опа скрыто присутствует в посвящении нового ре
лигиозного центра Русского государства и митрополии. Обращаясь к
сущему на небесах Владимиру, Иларион говорит: «Иже недоконьча
пая твоя наконьча, акы Соломонъ Давыдова, иже дом Божии вели
кыи святыи его Премудрости създа на святость и освящение граду
твоему, юже съ всякою красотою украси <...>» [БЛДР. 1996. Т. I.
С. 50]. Показательно, что для новой идеологии правления Ярослава
даже Десятинная церковь Богородицы является «недоконченным» со
зиданием, которое становится завершенным лишь со строительством
св. Софии Киевской.
Киевская София должна была прославлять Ярослава Мудрого и
членов его семьи. В этом она также следовала за Софией Константи-
нопольской. Мозаичные портреты императоров в соборе, изображе-
ния здесь же Иисуса Христа и Богородицы освящали их власть и про-
славляли их. В отличие от Византии, где ктиторские композиции по-
мещались в храмах в нартексе или в приделах [Высоцкий С. А. 1989а. С.
34], а в Софии Константинопольской и в галереях, в Софии Киевской
значительная по размерам ктиторская фреска находилась в централь-
ном нефе. Особая значимость превращает эту фреску в важный исто-
рический источник, еще мало использованный в исследованиях по
истории княжеской власти на Руси 30-х — 40-х гг. XI в.
Изучение ктиторской фрески представляет значительные сложнос-
ти. Стена с проемом, на которой была изображена ее центральная часть,
некогда была разобрана. В 1904 г. Я. И. Смирнов обнаружил в библио-
теке Академии художеств в Петербурге копии с рисунков голландского
художника Вестерфсльда, который их сделал в Киеве для польского
короля Станислава Августа в 1651 г. На одном из них была изображена
вотивная фреска с Ярославом, держащим схематичное изображение
Софии Киевской, женой Ярослава Ириной-Ингигерд и следующими
за ними по разные стороны фрески детьми. Таким образом были
подтверждены ранее сделанные предположения о существовании та-
кой фрески на основании случайно открытого в 1843 г. на южной сте-
не центрального нефа ее фрагмента. Изображенные на них четыре
фигуры были записаны масляными красками в 1850 г. под «Софию,
Веру, Надежду и Любовь».
Реставрация 1935 г. раскрыла на южной стене св. Софии четыре
фигуры, а раскопки М. К. Каргера в 1939 г. обнаружили нижние части
двух восьмигранных столбов, которые являлись основанием проема в
364
мне с центральной частью ктиторской композиции. Эти открытия
мнюлили М. К. Каргеру доказать изначальное существование в Со-
1ши Киевской фрески, в центральной части которой в середине нахо-
кинн Христос, по сторонам от него — Ярослав и Ирина, а на южной и
• мерной стенах — их дети. Эта гипотеза была подтверждена находкой
пчеле расчистки северной стены двух фигур, принадлежавших той же
• омпозиции. В последующих исследованиях особо дискутируемыми
•тросами оказались темы: 1) были ли изображены на западной стене
рилом с Христом княгиня Ольга и Владимир Святославич, 2) на какой
iciic, южной или северной, были изображены княжичи, а па какой
• ннжны, 3) как члены княжеской семьи идентифицируются с изобра-
жениями на стенах собора и на рисунке Вестерфельда.
В настоящее время существуют три основные гипотезы относительно
•иображений на ктиторской фреске — В. Н. Лазарева, А. Поппэ и С. А.
Песоцкого [здесь и далее анализ и историографию ктиторской компо-
1ннии в Софии Киевской см.: Лазарев В. Н. 1959. С. 148—169; Poppe А.
i')68a. S. 3—27; Высоцкий С. А. 1989а. С. 64—112]. В соответствии с
«шпейшим исследованием С. А. Высоцкого, который использовал так-
же рентгенологические, антропологические наблюдения, анализ тех-
ники живописи, на ктиторской фреске изображения членов княжес-
кий семьи различаются по росту и по одеяниям. По его мнению, па
пенс южной галереи, где во время богослужения находились мужчи-
ны, изображены по росту сыновья, торжественно шествующие к цен-
гру композиции. На стене противоположной, северной, галереи, где
ннходились женщины, были изображены дочери. В центре компози-
ции, на западной стене направо от Христа — Владимир и Ярослав,
который держит условно изображенный храм св. Софии, — налево Ольга
и Ирина. Эта ктиторская фреска представляла собой групповой порт-
рет семьи Ярослава. Как отметил С. А. Высоцкий вслед за А. Граба-
ром, таких портретов еще не было в Византии, но на Руси возмож-
ность таких изображений существовала, как свидетельствует также
выходная миниатюра Изборника Святослава 1073 г. с групповым пор-
|рстом семьи Святослава Ярославича.
Различается интерпретация идейного содержания ктиторской фрески
Софии Киевской. М. К. Каргер особо подчеркивал ее политическое
содержание: выражение силы и могущества молодого Древнерусского
нгсударства, способствование ктиторской композиции в укреплении
иого могущества [Каргер М. К. 1954. С. 180]. Светское содержание
• группового портрета семейства Ярослава» отметил и В. Н. Лазарев. С
свершением ктиторской композиции, вероятно, в 1045 г. он связывал
и окончание строительства Софии Киевской (освящение 11 мая 1046 г.).
Впрочем, значение этой композиции он ограничил увенчиванием тру-
пов князя по возведению и украшению храма, чувством гордости за
нее содеянное при покровительстве Христа-Вседержителя [Лазарев В. Н.
1959. С. 169].
365
В отличие от таких характеристик А. Поппэ наметил повое опрелс
ление основных идей ктиторской фрески через соотнесение ес месы м
центральном кресте церкви напротив Евхаристии в апсиде. По сн>
мнению, процессия двенадцати членов семьи монарха является реплп
кой на процессию апостолов. Он приходит к выводу, что фреска cia
новится видимым символом апостольской миссии династии среди своих
подданных, портретные изображения которых персонифицировали
идею божественного поручения земной власти Ярославу и его семы-
По его мнению, эта фреска должна была утверждать легитимность вла
сти Ярослава, если его обвинят в узурпации [Poppe А. 1968а. S. 26— 271
С. А. Высоцкий, предполагавший изображение на фреске не толь
ко Владимира Святославича, но и княгини Ольги, раскрыл идейное
содержание группового портрета семьи Ярослава как «доктрину, про
славляющую под эгидой Христа Владимира и Ольгу как лиц, связан-
ных с принятием христианства на Руси непосредственно от Бога; Ярос-
лава как продолжателя их дел и строителя задуманного его отцом Со
финского собора; его наследников, которым принадлежало будущее»
Возвращаясь к раскрытию идейного содержания ктиторской фрески.
С. А. Высоцкий писал, что она «изображала в символической форме
апофеоз введения христианства на Руси, она прославляла его деятелей
Владимира и Ольгу, строителя собора Ярослава Мудрого и его род,
освящала их земную власть». Отметив расположение этой фрески и
центральном нефе собора против мозаик Евхаристии и «молящейся
Оранты» в главном алтаре, он подчеркнул, что «изображенные на фреске
земные владыки находятся под особым покровительством киевской
Оранты» [Высоцкий С. А. 1989а. С. 111 — 112].
С. А. Высоцкий внес значительный вклад в изучение ктиторской
фрески Софии Киевской, но такой анализ, ограничение его киев-
скими реалиями сузили возможности раскрытия ее художественно-
го и идейного содержания как отражения в микрокосме церкви хри-
стианского макрокосма. Ко времени его разысканий уже были сде-
ланы важные наблюдения. В. Н. Лазарев показал, что система моза-
ичных и фресковых изображений Софии Киевской следовала за зна-
менитой Новой церковью («Неа») основателя Македонской динас-
тии Василия I (867—886) с изображениями в куполе Пантократора,
окруженного ангелами, в апсиде Богоматери Оранты, на сводах —
апостолов, мучеников, патриархов, пророков, евангелистов. Такие
мозаики и росписи храма, по мнению В. Н. Лазарева, символизиро-
вали Церковь Вечную. Вершиной композиции являлось изображение
Христа Пантократора в куполе. В новейшей литературе в образе Пан-
тократора в куполе храма выявляется также его «вседержительский»,
«всеобъемлющий» характер [Мэтьюз Т. 1994. С. 10—11]. Апостолы
или пророки в барабане под куполом — предвозвестники его учения,
тогда как четыре евангелиста в парусах — четыре столпа евангельско-
го учения.
366
Ьогоматсрь Оранта с поднятыми к Спасителю руками — олицетво-
fiHiie Церкви Земной. Расположенные в нижней части апсиды Евха-
,||»н гня, фигуры первосвященников, архидьяконов и святителей соеди-
ОН.1И небесную сферу, символизированную куполом и сводами, и зем-
<»>, где протекала деятельность многочисленных святых и мучеников.
»1м декоративная система стала, по наблюдениям В. Н. Лазарева, со
•ihjmchcm канонической. Идею сопряженности небесного и земного в
1ниоматери Оранте сохраняет и С. С. Аверинцев. Исходя из концеп-
ции отношений «единосущия» в сознании средневекового человека,
hi рассматривает ее образ как единство конкретных малых и беско-
нечно широких понятий [Аверинцев С. С. 1972. С. 48—49|.
В апостолах Евхаристии Софии Киевской В. Н. Лазарев отметил
«низость к архаической группе мозаик, исполненных в жестком ли-
нейном стиле, изображающих фронтальные фигуры, строгие лица в
нличие от другой группы изображений, гораздо более свободных,
живописных и артистичных. Он подчеркнул, что в Евхаристии Софии
Киевской апостолы, подходящие к Христу, «изображены в однообраз-
ных, как бы застывших позах, причем их фигуры размещены на рав-
ных друг от друга интервалах» [Лазарев В. И. 1947. С. 75—77, 93—94,
119|. Отметил он и уподобление фигур на ктиторской фреске Софии
Киевской торжественному ритуальному шествию апостолов в сцене
• Евхаристии» [Лазарев В. И. 1959. С. 159—160]. Но евангельская Евха-
ристия, равно как и Причастие христиан, которое совершалось под
куполом на возвышении перед вимой, создавали единое пространство,
венчаемое куполом и изображенным на нем Пантократором: «Именно
в Причастии христианин подходит в этом мире ближе всего к осуще-
ствлению идеи христианской жизни, к уподоблению себя Христу и
отождествлению с Ним. Этот преображающий символизм наиболее
пажен для понимания смысла церковного здания и образа Пантокра-
юра». Это наблюдение Т. Мэтьюз подтверждает пространным выска-
1ыванием Максима Исповедника [Мэтьюз Т. 1994. С. 12—13|.
В. Д. Лихачева особое внимание обратила в сценах Евхаристии на
художественное и идейное значение симметричности композиции, на
отраженном равенстве двух ее половин. Поэтому, по ее наблюдениям,
святители и апостолы — в тождественных позах, на одинаковом рассто-
янии друг от друга. Они представляют собой два равных композицион-
ных элемента, построенных на едином движении, направленном от краев
композиции к центральной оси. Отсюда функция таких изображений
как средства гармонизации и ритма. Она предположила вслед за Дж.
Мэтыо [Mathew G. 1963. Р. 125], что на распространение в византийском
изобразительном искусстве таких ритмических композиций повлиял
этикет дворцовых церемоний. Как пример подобной ритмической ком-
позиции приводит она также изображение сыновей и дочерей Ярослава
Мудрого (она ссылается на одно из ранних исследований С. А. Высоц-
кого по данной теме) [Лихачева В. Д. 1971. С. 15—16].
367
Все эти сделанные над художественными изображениями в Софии
Киевской наблюдения позволяют продолжить анализ ее ктиторском
фрески. Как отметили исследователи, все изображенные на ней члены
семьи Ярослава расположены на равном расстоянии друг от друга. И»
ноги повернуты в сторону центра композиции, символизируя движе-
ние к Иисусу Христу, там расположенному. В то же направление обра
щены их согнутые в локте руки. Поэтому следует вернуться к кони
руктивным наблюдениям В. Н. Лазарева и А. Поппэ о близости кгн
торской фрески к композиции Евхаристии Софии Киевской. Но ее
содержание и значение представляются более значительными, чем реп
лика на процессию апостолов и указанные следствия.
Изображение на фреске семьи Ярослава находилось в едином изо(>
разительном и идейном пространстве центрального нефа Софийскою
собора. Это единство не нарушалось существовавшей тогда алтарной
преградой, так что центральный неф был виден весь, до западной сте
ны с ктиторской фреской. Он был един в пространстве храма.
В соответствии с наблюдениями В. Н. Лазарева, в Софии Киевской
Церковь Вечная, венчаемая Христом Пантократором, соединена с Цер
ковыо Земной Богоматерью Орантой. Сама же Церковь Земная здесь
же изображена в более низком ярусе в виде Причащения апостолов -•
Евхаристии. В том же ярусе находятся первосвященники, святители и
другие почитаемые персонажи Священного Писания и Священного
Предания. Продолжением этих изображений в апсиде центрального
нефа становится на его южной и северной стенах симметричная ком-
позиция с семьей Ярослава Мудрого. Особое композиционное значе-
ние приобретают отмеченные В. Д. Лихачевой симметричность и рит-
мичность ктиторской фрески, близкие к тем же свойствам Евхарис-
тии. Ее центром, так же, как и в Евхаристии, является Христос. Таким
образом, в системе символов Софийского собора ктиторская фрески
приобретала большее значение, чем она определена предшествующи-
ми исследователями, наблюдения которых в данной связи в полной
мере обоснованны. По нашему мнению, она утверждала равное учас
тие христианской Руси, персонифицированной в правящей ветви кня-
жеской династии, в Земной Церкви. Строитель Софии Киевской Ярос-
лав и члены его семьи уподоблены причащающимся апостолам.
Тем самым высшая мера святости распространена на одну из bci-
вей княжеского дома — ту, к которой принадлежал Ярослав, которой
принадлежала высшая власть в Русском государстве. Вместе с тем, и
едином пространстве храма покровителями семьи Ярослава станови-
лись не только все святые Земной Церкви и Богородица, но также
глава Церкви Вечной Иисус Христос и София — Премудрость Божия
как второе лицо Святой Троицы. Для людей, молящихся в храме, Ярое
лав, его жена и дети, изображенные на фреске, становились освящен
ными членами Земной Церкви. Ктиторская фреска зримо и идеально
повышала сакральный, политический и идеологический статус кия
368
власти, персонифицированной а Ярославе и членах его семьи
№»»рос о сс легитимности после смерти Святополка уже нс мог быть
>>'ч> i.iiijicii). Изображение на ктиторской композиции основателя со-
ii w становилось одним из оснований новой идеологии «единовлас-
тии» Ярослава и освященности той княжеской ветви, началом которой
m I 111НОВИЛСЯ.
Уподобление членов семьи Ярослава участникам Евхаристии стало
причиной столь небычного коллективного портрета княжеской семьи
it «штора собора, находящихся в движении, нарисованных в три чст-
*|чи но отношению к зрителю, а не традиционно изображенных ста-
iH iiio и фронтально, что свойственно ктиторским изображениям. Жанр
Ф«ь>ч ки — ктиторский портрет, как следует из изображения Ярослава с
11«|шей Киевской в руке на рисунке Вестерфельда. Но оно свидстсль-
iinvcT против предположения С. А. Высоцкого об изображении рядом
। Христом Владимира (и соответственно Ольги), поскольку в соотаст-
НПИИ с такой гипотезой Ярослав подносил св. Софию нс Христу, как
1«11о быть в соответствии с каноном ктиторской фрески, а Влади-
миру Святославичу, что в соответствии с тем же каноном лишено со-
№р*вния. Обращает внимание творческая смелость, с которой Яро-
1йй11 подчинил своей воле церковный и художественный квноны для
кпищения своей персоны и власти, что способствовало появлению
уникальной фрески с портретным изображением ктитора и erd семьи в
Движении к Христу. Вместе с тем, как отмечалось ранее, в его цсрсмо-
(шальности содержатся реминисценции дворцовой обрядности, столь
If шественной для светской ипостаси княжеского дома. Так что в за-
млной части центрального нефа, где находились во время богослуже-
нии князь, его семья и приближенные, церковное убранство было со-
Манено со светскими сюжетами, соотвествующим образом псрсосмыс-
ВГН11ЫМИ.
Идейное содержание ктиторской фрески Софии Киевской, как и всего
нИюра в целом, убедительно свидетельствует о том, что их создание
ir.uio возможно только после смерти Мстислава Владимировича в 1036 г.
• । идиотическая и содержательная близость изображений на ней и в
I нхаристии подтверждает предположение В. Н. Лазарева о создании этой
фрески в 1045 г., незадолго до освящения собора в 1046 г.
Устанавливаемая идеология строительства и изобразительного ис-
«мства времени «единовластного» правления Ярослава раскрывает
<олержание его внешней и внутренней политики. Важные события
происходили одновременно со строительством Софии Киевской в 1037—
Ш46 гг. Видимо, прямо и косвенно они также отразились на замысле
• <• строительства, на содержании ее мозаик и фресок.
В третий, последний, период своего киевского княжения Ярослав
|»и)вь сразу же определил приоритеты внешней политики. Саксонский
шналист сообщает об одной из его первых значительных внешнепо-
ппнческих акций в своей обширной исторической компиляции, за-
369
всршающейся 1139 годом: когда «герцог поляков» Казимир всрпулси
на родину, он женился па дочери «короля Руссии» |здесь и далее см
Латиноязычные источники по истории Древней Руси. 1990. С. 217
227, 234—235, примеч. 27]. Это известие заимствовано хронистом in
несохранившегося источника. Показательно, что в нем применен.!
иерархия титулов правителей Польши и Руси, установившаяся, как
следует из хроники мерзебургского епископа Титмара, еще в начале XI
в.: первый из них — «герцог» (dux), второй — «король» (гех), что отра
жает традиционное соотнесение реальной значимости правителей этих
стран в международных связях. При этом «Руссия» вновь после смуты
1014—1018 гг. воспринимается как единая страна, во главе которон
стоит один правитель.
Как доказал еще О. Бальцер, Казимир женился на сестре Ярослава
Мудрого Марии-Добронегс [Balzer О. 1895. S. 87—90]. Известие об этом
династическом союзе содержится и в ПВЛ. Оно помещено под 6551/
1043 г., и в нем сообщается также, что в качестве свадебного дара Ка
зимир подарил Ярославу 800 человек, которые были пленены Болесла-
вом Храбрым в 1018 г. [ПВЛ. 1996. С. 67; известие об этом браке без
указания года его заключения и родства жены Казимира с Ярославом
сохранилось и в более позднем польском летописании см.: Gall. I, 19|.
А. А. Шахматов показал, что запись об этом династическом союзе по-
явилась в ПВЛ под 6551/1043 г. ошибочно. По его мнению, она долж-
на была быть отнесена к 1041 г. — году первого похода Ярослава па
Мазовию [Шахматов А. А. 1908. С. 285; это мнение поддержал Б. Вло-
дарский: Влодарский Б. 1961. С. 123]. В. Т. Пашуто предположил, что
династический союз Казимира и Марии-Добронеги скрепил русско-
польский договор 1042 г. [Пашуто В. Т. 1968. С. 39—40]. Однако, как
показал О. Бальцер, будущие польские правители Болеслав II Смелый
(1039—1081, князь с 1058 по 1076 г., король с 1077 по 1979 г.) и Влади-
слав I (1040—1102, князь с 1079 г.) родились в 1039 и 1040 гг., следова-
тельно, временем заключения брака следует считать середину 1038 г. —
начало 1039 г. [Balzer О. 1895. S. 89; это мнение было поддержано в
последующей литературе: Kuczynski S. М. 1954—1956. S. 257—258; Коро-
люк В.Д. 1964. С. 306—307; см. там же литературу вопроса]. Таким обра-
зом, династический брак Казимира и Марии-Добронеги относится к
одной из мер по укреплению польско-русского союза, заключенного,
вероятно, в 1038 г. [Kuczynski S. М. 1954—1956. S. 257; Королюк В. Д.
1958. С. 16—17; Головко А. Б. 1988. С. 43]. Видимо, выполняя союзные
обязательства и преследуя свои политические интересы, Ярослав совер-
шил походы (в соответствии с хронологией ПВЛ) в 1038 г. на ятвягов, в
1040 г. на Литву, а в следующем, 1041 г., на Мазовию, которая отдели-
лась от Польского государства, вероятно, в результате восстания второй
половины 30-х годов. В связи с таким военно-политическим сближени-
ем Руси и Польши между их правителями был заключен еще один дина-
370
шческий союз. В 1039 г. [Пашуто В. Т. 1968. С. 39—40] или в 1043 г.
\к<>ролюк В. Д. 1964. С. 315—319] сын Ярослава Изяслав был женат на
«сстрс Казимира I и дочери короля Мешко II Гертруде.
Поход 1041 г. против мазовшан, во главе которых находился князь
Маслав (Моислав), цели не достиг, так что в 1047 г., выполняя союз-
нические обязательства, Ярослав повторил поход на Мазовию |ПВЛ.
1996. С. 67, 68; Королюк В. Д. 1964. С. 280—281, 302—321; ср.: Lowmian-
iki Н. 1973. S. 406—411; см. там же литературу вопроса]. Во время со-
противления этому натиску Маслав (Моислав) погиб, а Ярослав пере-
дал покоренную землю своему шурину Казимиру 1 Восстановителю.
1аким образом, и Ярослав активно способствовал восстановлению
Польского государства, с князем которого у него был установлен по-
литический и династический союз.
В контексте этих событий особое значение приобретает сообщение
Саксонского анналиста о посольстве Ярослава с дарами в 1040 г. к
(срманскому королю Генриху III (1017—1056, король с 1039 г., импе-
ратор с 1046 г., сын Конрада II). Поскольку у русского князя были в
»го время прочные союзные отношения с Казимиром, то предполагать
какие-то традиционные антипольские цели этого посольства было бы
необоснованным. На Руси также не происходило каких-либо событий,
которые способствовали отправлению этого посольства. Поэтому можно
предположить, что оно должно было поздравить Генриха 111 с началом
самостоятельного правления и продолжить уже традиционные союз-
ные отношения русских князей с германскими королями ] Свердлов М. Б.
1972. С. 294—295; Латиноязычные источники по истории Древней Руси.
1990. С. 217, 227].
Впрочем, это посольство, вероятно, имело для истории русско-гер-
манских политических отношений продолжение. Во время пребыва-
ния при дворе Генриха III русские послы узнали, что король овдовел в
1038 г., когда умерла его супруга Кунигильда, дочь датского короля
Канута Великого. Поэтому неудивительно появление в анналах Лам-
перта Херсфельдского сообщения о прибытии в Гослар в числе «по-
слов разных стран» и «послов руссов». Они, видимо, какое-то время
ездили по стране с двором Генриха III и, как пишет анналист, в 1043 г.
«вернулись» в Гослар «печальные», «так как они получили решитель-
ный отказ в отношении дочери своего короля, которую они надеялись
отдать замуж за короля Генриха». Эта обстоятельная информация попа-
ла к Ламперту, монаху Херсфельдского монастыря, вероятно, в составе
анналов с херсфельдскими записями до 1039 г. и продолженными в Хср-
сфельде в 1040—1044 гг. [Латиноязычные источники по истории Древ-
ней Руси. 1989. С. 158—162, 164; см. там же историю изучения анналов
Ламперта Херсфельдского]. Неудача этого сватовства понятна, посколь-
ку политические интересы Генриха III, короля из Франконской (Сали-
ческой) династии, находились прежде всего в Западной Европе в отли-
чие от германских королей из Саксонской династии. Поэтому в том же
371
1Л0 отказано в сватовстве русским послам, Генрих III
1039 г., когда о дс Пуатье, от которой у него в 1050 г. родился сын
женился на Аги ренрих Но если Генрих III отказался жептыч
будуший импер два то с(-0 сын женится на его внучке (см. далее). Усы
на дочери Ярое/‘ИЧрСКИХ союзов в средние века — лишь верхушка aiii
повление динас политнчсских, экономических и прочих межгосудар
берга сложнейШ и„ роЭТОму в связи с этим сватовством Ярослава п
ственных от11ои\едположить, что он стремился утвердить свои позиции
1043 г. можно п"енных отношениях стран Центральной Европы. Вот
в межгосударст династичсского союза с германским королем и и
можно, заключе иМператором Священной Римской империи должно
скором будуше!* зиции Ярослава в его сложных отношениях с Визап
было усилить по„ которЬ1е стремительно ухудшались в 1042—1043 п.
тийской имперИ ’ с. 295—296; см. там же источниковедческий апа
[Свердлов М. Б. ^стия анцалов Ламперта под 1043 г.].
лиз данного изв _ активной политикой Ярослава в Польше и Герма-
Одновремепг на укрепление союзных политических и династи-
нии, направлен^ быстро ухудшались межгосударственные отноше-
ческих отношен ’ийской империи [на связь этих двух направлений
ния Руси и Виз1<и ЯросЛава Уже обращалось внимание: Пашуто В. Т.
внешней политИ jq4j г. Ярослав отправил значительное войско па
1968. С. 79, 123J- свОим старшим сыном Владимиром и воеводой
Византию во глЗ ичем Причины этого похода объяснялись исслс-
Вышатой Остро^зному р 30—50-е годы XX в. еще продолжалась вос-
дователями по"Р'0ПОЛИТу Макарию (Булгакову) традиция видеть в рус-
ходившая к митр отношениях стремление империи осуществлять цер-
ско-византийскг е госПодство над Русским государством (см. ранее,
ковно-политиче _ интерпретация русского похода 1043 г. как одно
с- 291—292)- Отс1 ики ярослава по защите церковной и политичес-
из следствии по, ности оТ византийского императора [Приселков М. Д.
койсамостоятелР 939 q 104; Мавродин в в )945 с 36?5 370—371;
1913, С. 90—92, с 44.^49; и др.]. Вариантами такого подхода стала
Лихачев Д. С. 19 оИСХОДЙвших 0 '043 г. событий как проявление «нс-
интерпретация ПК ВизанГИИ
на уровне межгосударственных отноше-
нависти» на РусИ^ \Будовниц И. у 1950. с. 207; 1960. С. 46] до
ний — от °®ь1чнОяения против греческой гегемонии [Левченко М. В.
военного выс7У^вейшей дитературе основные причины похода 1043 г.
1956. С. 394]. В нсСКИМ вМешательством во внутриполитические собы-
связываются с рУсвЯзи с восстанием полководца Григория Маниака
тия Византии в еСН0Й 1043 г. против воцарившегося Константина
осенью 1042 — 0 женидся на императрице Зое, последней правив-
Мономаха, КОТ°Р нице МакеД°нской династии [Vernadsky G. 1953. Р.
шей представите ^9—130; 1971. Р. 233—235], или, напротив, с
50—63; Poppe А. сСКИХ 0 военно-политических и торговых связях с
ограничением рУьтате целенаправленной политики Константина
Византией в реЭУ
372
Мчиомаха {Литаврин Г. Г. 1967. С. 85; 1972. С. 178—222; 2000. Р. 214—
•> Shepard J. 1978. Р. 147—212].
обобщая изучение причин морского нападения Руси на Византию
I иц| г., всех обстоятельств военных действий, Г. Г. Литаврин пришел
* «иноду, что этот поход был задуман Ярославом для давления па им-
™ iHiio, скорее для демонстрации силы перед империей и другими стра-
' «пн. чем для ее применения. Контрибуция, которую потребовал рус-
't ни князь, не только должна была возместить нанесенный матери-
। '1.ПЫЙ ущерб, но также стать извинением, признанием вины перед
»•>> ыо, а также восстановить в империи престиж Руси, «уже в полной
*»« |>с осознавшей свою мощь». Хотя Константин IX Мономах и посту-
чи । жестоко, приказав многих из русских воинов ослепить из той ча-
||| иойска, которая должна была высадиться после бури на берег и там
«| н’пена, он должен был восстанавливать в последующие три года меж-
"к ударсгвенные отношения с Русью. В 1046 г. пленные русские вои-
«ц-1 были отпущены, уже в декабре 1047 г. русское «северное войско»
гыствовало в подавлении мятежа Льва Торника, а между 1046—1051 гг.
пк/ночен династический брак между сыном Ярослава Всеволодом и
пчерыо или близкой родственницей Константина Мономаха {Литав-
1‘чн Г. Г. 2000. С. 274—275; см. там же литературу вопроса].
Между тем, Ярослав продолжал оказывать давление на Византий-
«кую империю, устанавливая межгосударственные союзные отноше-
нии с ее противниками, укрепляя свое положение в странах Централь-
ной и Западной Европы. Вероятно, осенью 1043 г. на Русь тайно бежал
•и Константинополя Харальд Суровый Правитель. Ранее, в 1031 — 1034
и. он уже служил Ярославу, к которому бежал после гибели своего
брита Олава Святого в битве при Стиклстадире в 1030 г. Затем около
десяти лет он служил византийскому императору. После возвращения
на Русь зимой 1043/1044 г. он женится на дочери Ярослава Елизавете.
)гот более чем двадцатилетний династический брак не только укрепил
|рэдициоиные дружественные связи с норвежским правящим домом,
но также имел следствием временный союз с могущественным ярлом
( 'неком Эстридсеном, будущим датским королем (1047 — 1075/1076)
{Лжаксон Т. Н. 1982. С. 111-112; 1999; 2000. С. 131-152; см. там же
штературу].
Тогда же, в 1034—1046 гг. на Руси находились герцоги Андрей (Эн-
дрс) и Левенте из династии Арпадов. Они должны были бежать от
своего дяди Шаламона (Соломона) I. В Киеве будущий венгерский
король Андрей I (1046—1058) женился на дочери Ярослава Анастасии,
имя которой в Венгрии стало католическое — Агмунда {Шушарин В. 17.
1961. С. 154]. Немного времени спустя, в начале 1048 г. из Парижа в
Киев отправилось состоявшее из знатных людей посольство с поруче-
нием короля Генриха I (1011—1060, французский король с 1031 г., из
династии Капетингов) привести ему невесту, дочь Ярослава Мудрого.
Посольство вернулось во Францию с Анной Ярославной в 1049 г. 19 мая
373
1051 г. в Реймсе было отпраздновано их бракосочетание, а в 1052 г. он.»
стала матерью будущего короля Филиппа 1 (1052—1108, король с 1060 i I
[Пашуто В. Т. 1968. С. 132]. О значимости этого брака для русской и
французской сторон свидетельствует тот факт, что первой супругом
Генриха 1 была Матильда, дочь императора Священной Римской им
перии Генриха II. Обращает внимание более чем годичный перерыв
между прибытием Анны Ярославны во Францию и временем свадьбы
Он объясняется необходимостью изучения русской княжной француз
ского и латинского языков, католической церковной обрядности. Но
она хранила память о родине, о чем свидетельствует ее запись кирил
лицей ее имени и королевского титула «Ан]н]а ръ[г]ина» — «королева
Анна» на жалованной грамоте Суассонскому монастырю. Помнил ли о
своих русских началах Филипп I, неизвестно. Уж очень рано молодой
король был отстранен от матери, когда она после смерти Генриха II
вышла замуж за Рауля II, графа де Крепи и Валуа. Но, по мнению В. Т.
Пашуто, ее второй сын Гуго Великий, граф Крепи, один из участников
первого крестового похода, являясь двоюродным братом черниговско-
го князя Святополка Изяславича, не случайно радушно отнесся, види-
мо, в 1104—1107 гг. к игумену одного их монастырей Черниговского
княжества Даниилу, который совершал в это время паломничество в
Палестину [Пашуто В. Т. 1968. С. 132—133].
Содержание внешней (включая династическую) политики Яросла-
ва в странах Центральной, Северной, Западной и Юго-Восточной Ев-
ропы позволяет вернуться к анализу идейного содержания рассмот-
ренной ранее ктиторской фрески Софии Киевской. М. К. Каргер от-
метил ее политическое значение, поскольку в ктиторской композиции
в торжественном шествии навстречу Ярославу приближались его доче-
ри — королевы Норвегии, Франции и Венгрии [Каргер М. К. 1954. С.
180]. В этом замечании в интерпретированном виде отражена лишь
часть ее реалий, сложившихся к тому же к концу правления Ярослава
Мудрого. Но сам метод анализа ее идейного содержания через раскры-
тие политического и династического значения изображенных на кти-
торской фреске персонажей представляется конструктивным. Ее осо-
бое значение раскрывалось во время ее написания в последний период
строительства собора и его освящения.
Как следует из рисунка Вестерфельда 1651 г., на южной и северной
стенах центрального нефа Софии Киевской вслед за Ярославом и Ири-
ной, изображенных над западным проемом, церемониально шествуют
соответственно четыре юноши и три девушки и один маленький ребе-
нок, пол которого определяется по-разному: мальчик (В. Н. Лазарев),
девочка (С. А. Высоцкий) (литературу см. ранее). По-разному опреде-
ляется и время написания ктиторской композиции: 1037 г, — С. А.
Высоцкий, Г. Н. Логвин, П. П. Толочко, 1045 г. — В. Н. Лазарев, А. Поп-
пэ. Отсюда существенные различия в атрибуции изображений детей
Ярослава и Ирины. Эти вопросы нуждаются в дальнейшем изучении.
374
Между тем наблюдения исследователей позволяют сделать при анали-
* ктиторской фрески определенные выводы. Вероятно, обоснованно
А. Высоцкий отождествил княжеские фигуры на южной стене с
мужской половиной семьи Ярослава. В 1037—1045 гг. были живы Вла-
шмир, Изяслав, Святослав, Всеволод. Младший из детей Вячеслав
(мщился в 1036 г., тогда как старший Илья, который правил в Новгоро-
де и 1030—1034 гг., ко времени создания фрески умер [Янин В. Л. 1962.
( 48—49|. На северной стене — Елизавета, Анастасия и Анна. Чтобы
чбьяснить появление четвертой дочери, С. А. Высоцкий использует
кюбшение В. Н. Татищева о рождении у Ярослава неизвестной по
имени дочери [Высоцкий С. А. 1989. С. 105]. Такое использование труда
Н. Н. Татищева без специальный разысканий в данной связи не прсд-
I.пишется корректным. С. А. Высоцкий, настаивавший па создании
Фрески в 1037 г., не учел особенностей быта в средневековом обще-
itbc, когда мальчики в младенчестве находились на «женской полови-
не» дома и даже носили платье. Так что четвертым изображенным пер-
сонажем на северной стене мог быть Вячеслав.
Стремление С. А. Высоцкого видеть в ктиторской фреске нсключи-
1сльно реалистические изображения не позволили ему сделать наблю-
дения, исходящие из свойственного средневековому мышлению и изоб-
разительному искусству символизма, а также оценить выводы в дан-
ной связи, сделанные его предшественниками и оппонентами. Такие
наблюдения ранее уже отмечались: симметричность и цсрсмонналь-
ность изображений, отражение ими противоположной па восточной
стене сцены Евхаристии и вследствие этого особой их идейной насы-
щенности. Вместе с тем, вне зависимости от того, когда была написа-
на ктиторская фреска в 1037—1045 гг., к году освящения храма в 1046
г. это было нс реальное, а идеальное изображение княжеской семьи,
которая церемониально шествовала к Христу. В 1046 г. Елизавета уже
отправилась с мужем в Норвегию, Анастасия — в Венгрию, где цер-
ковная служба велась по католическому обряду. Напротив, на хорах во
время богослужения над изображением великокняжеской семьи па
ктиторской фреске находились шведка по происхождению Ирипа-Ип-
гигерд и польская королевна, дочь Мешко II и сестра правящего
польского князя Гертруда, которые уже следовали канонам православ-
ного богослужения. Возможно, пребывала там уже и православная ви-
зантийская принцесса, дочь или родственница императора Констан-
тина Мономаха, которой еще предстояло выучить русский язык. Но
вскоре, еще до смерти матери, последовавшей в 1050 г., Анна покинет
южные хоры Софийского собора. За всеми ними стояли незримые, по
реальные политические и династические связи с правителями Норве-
гии, Швеции, Дании, Польши, Чехии, Венгрии, Византийской импе-
рии, а вскоре и Франции (по мнению А. В. Назаренко, Святослав же-
нился на Оде, дочери Леопольда, графа Штаде, в 1072 г., после смерти
Ярослава [Назаренко А. В. 1992. С. 184]) .
375
Соотнося идеальное изображение семьи Ярослава и ее реальныи
состав, можно сделать вывод, что в ктиторской композиции отража
лась та же концепция Вселенской Церкви, которой следовала до Яро
слава княгиня Ольга и которую, возможно, учитывал Владимир Сии
тославич (см. ранее, с. 214, 300—305). Еще не наступивший официаль
ный раскол Христианской Церкви не создавал для этого препятствии
Соотнесение церемониального шествия к Христу семьи Ярослава Мул
рого в сцене, подобной Евхаристии, с реальным составом этой ccmi.ii
вновь возвращало к сформулированному апостолом Павлом припиши
Вселенской Церкви. В новейшей исследовательской литературе выс
казано мнение, согласно которому «в Киевской Софии апостольская
миссия предстает в виде деяния, осуществленного князем — сотворс
ния нового народа, становящегося “святым и своим Богу” (Эфес. 2
19), а сам князь уподобляется ветхозаветным патриархам и царям, зак
лючающим завете Богом» \Лифшиц Л. И. 1994. С. 168]. Первая мысль,
утверждающая апостольскую миссию князя, традиционна и верна, хотя
в контексте изображений центрального нефа Софии Киевской и реа-
лий общественно-политической жизни Русского государства второй
половины 30-х — 40-х гг. XI в. представляется ограниченной, тогда
как второе утверждение, вероятно, ошибочно, поскольку русский князь
в идеологии того времени, равно как и на ктиторской фреске Софин
Киевской имел не ветхозаветное, а новозаветное апостольское измере-
ние утверждения и распространения христианства на Руси.
Такое соединение вселенского значения христианства, Божествен-
ного присутствия в делах земных, Ярослава и его семьи прослеживает-
ся не только в ктиторской фреске Софии Киевской. О том же говорил
и писал Иларион еще до поставления в митрополиты, в годы строи-
тельства этого храма: «Оттряси сонъ, — обращался Иларион к сущему
на небесах Владимиру Святославичу, — възведи очи, да видиши, какоя
тя чьсти Господь тамо съподобивъ, и на земли не беспамятна оставилъ
сыномътвоимъ. Въстани, виждь чадо свое Георгиа, виждь утробу свою,
виждь милааго своего, виждь егоже Господь изведе от чреслъ твоихъ,
виждь красящааго столь земли твоей — и возрадуйся и възвеселися! Къ
сему же виждь благоверную сноху твою Ерину, виждь вънукы твоа и
правнукы: како живуть, како храними суть Господемь, како благоверно
держать по предаянию твоему, како въ святыа церкви чястять, како
славять Христа, како покланяются имени его» |БЛДР. 1997. Т. 1. С.
50]. Такое идейное и содержательное совпадение художественного уб-
ранства Софии Киевской, Слова о законе и благодати свидетельствует
о дальнейшем развитии в 40-е годы идеологии освященности княже-
ской власти, в частности, Ярослава и членов его семьи в едином кон-
тексте христианского мира. Исходя из анализа целенаправленной по-
литики Ярослава, его строительной деятельности, можно считать, что
и идеологическая политика внутри страны и в межгосударственных
отношениях формировалась прежде всего им самим, хотя в ее созда-
376
.. и и реализации активно участвовали и сподвижники Ярослава,
i»iic как Кларион.
Самосознание Ярослава как христианина и единовластного правителя
•',< i кого государства предопределило не только его внешнюю и дипасти-
кую политику. Оно характеризовало и его церковную политику.
Ярослав нарушил церковный канон, приказав в 1044 г. выкопать
1.Х1КИ своих дядей, Ярополка и Олега Святославичей, умерших в
♦ качестве, крестить их и захоронить в Десятинной церкви |ПВЛ. 1996.
<>7|. ПВЛ сообщает также о том, что в 1051 г., уже после освящения
• >н||ии Киевской, он собрал епископов и «постави» митрополитом «ру-
. инн» Илариона [ПВЛ. 1996. С. 68], как в 1036 г. «постави» в Новгоро-
де Луку-Жидяту. Суть произошедшего разъяснил Е. Е. Голубинский,
он указал на 28-е правило Четвертого вселенского собора, согласно
«порому «Константинопольские архиепископы» должны были постав-
им. митрополитов после их избрания (на епархиальном соборе епис-
• пиов) и его представлении. Но практика заключалась в том, что рус-
< кого митрополита избирал патриарх с собором находившихся при нем
архиереев. Поэтому в домонгольский период поставленными в Кон-
(пштинополе Русскими митрополитами оказывались греки за исклю-
чением двух случаев. Но, уяснив смысл происходившего порядка по-
чпвления Русских митрополитов, сам Е. Е. Голубинский заменил его
последующей интерпретацией. Он рассматривал такую практику но-
ипнлсния митрополитов как «зло» для Руси. В поставлении митропо-
литом Илариона он отметил желание Ярослава ввести новый порядок
избрания и поставления митрополитов — «из природных Русских и в
самой России». Допустив в этих действиях скрытый смысл Ярослава
восстановить отнятую Византией у Русской Церкви автокефалию, Е. Е.
Голубинский предположил все же, что желанием князя было не раз-
рыв церковного союза с «Греками», а поставление митрополитом че-
ловека к нему приближенного и доверенного (возможно, Кларион
был его духовником), человека подвижнической жизни, «блестяще та-
лантливого и высокообразованного» [Голубинский Е. 1901. С. 272—274,
297—299]. М. Д. Приселков снизил идеологизацию проблемы постав-
ления Илариона в митрополиты. Он предположил, что по воле Ярос-
лава собор русских епископов избрал его на митрополию и посвятил в
епископы. Право утверждения оставалось за Константинопольским
патриархом, который в этом утверждении отказал, и Клариону еще
при жизни Ярослава «пришлось отойти в тень» [Приселков М. Д. 1913.
С. 110]. Но в советской исторической литературе, особенно при ста-
линском режиме с его комплексами идей тотальных заговоров и вре-
дительства, враждебного окружения, возобладала интерпретация по-
ставления Илариона как выражение борьбы Ярослава против «игемо-
пии» Византийской империи и Константинопольской патриархии, за
независимость русской церкви и Руси [см.: Мавродин В. В. 1945. С.
367; см. также ранее, с. 292].
377
Такие характеристики были позднее пересмотрены. Причины по
ставлении Илариона в митрополиты стали рассматриваться в кошек
сте истории православной Церкви, ее взаимодействия со светской вла
стыо. В. Т. Пашуто отметил в произошедших событиях стремление
Ярослава к полному подчинению Русской церкви светской власти | На
шуто В. Т. 1968. С. 80], тогда как Я. Н. Щапов установил особое значе
ние поставления Илариона в процессе формирования национальной
государственной церковной организации на Руси [Щапов Я. Н. 1989
С. 169—179]. А. Поппэ объяснял поставление Илариона попытками
византийского (в том числе и русского) монашества восстановить дрен
ние канонические права провинциальных церковных соборов. Но, но
его мнению, юридическое подчинение Русской митрополии Констан
тинопольской патриархии сомнению не подвергалось, поэтому нельзя
говорить о ее стремлении к автокефалии [Poppe А. 1968. S. 131 — 151;
Поппэ А. 1970. С. 108—124; [/7олиэ/1.] 1989. С. 193]. Последнее напрап
ление еще более усилил Л. Мюллер, который отметил, что нет извес-
тий об отсутствии разрешения патриарха на избрание Илариона. В его
«Слове о законе и благодати», по мнению Л. Мюллера, нет антигре-
чсского содержания, да и позднее такое церковное столкновение не
упоминается, даже при поставлении в митрополиты Климента Смоля -
тича сто лет спустя [Miiller L. 1989. Р. 324—345]. Он считает, что по-
ставление Илариона прошло обычным порядком. Необычным в нем
было только то, что новый митрополит был «русином» [МюллерЛ. 2000.
С. 91—921-
В новейшей исследовательской литературе вслед за Л. Мюллером
разрабатывается гипотеза, согласно которой Русская Церковь при Ярос-
лаве Мудром оставалась в составе Константинопольской патриархии и
в поставлении Илариона не было антивизантийского содержания, но в
русско-византийских церковно-политических отношениях после вой-
ны 1043 г. изменилась направленность основных тенденций. На Руси
стали принижать значение Византии в христианизации Русского госу-
дарства (в этом — одна из идей Илариона в Слове о законе и благода-
ти), тогда как в империи с приходом к власти Константина IX Моно-
маха, по словам Г. Г. Литаврина, «константинопольский двор стал де-
монстрировать по меньшей мерс политику пренебрежения к сохране-
нию традиционных дружественных отношений со своим давним рус-
ским союзником» [Литаврин Г. Г. 2000. С. 214—276, 318—325; см. так-
же; Avenarius А. 1989. Р. 689—701; Подскальски Г. 1996. С. 63, 149; Фран-
клин G, Шепард Д. 2000. С. 313-315].
Сделанные наблюдения раскрыли значительные возможности в
интерпретации поставления митрополитом Илариона. Они позволяют
вернуться к анализу источникового материала уже с учетом накоплен-
ного опыта.
Поставление Илариона в митрополиты происходило в особых об-
стоятельствах в истории Русского государства и церкви, раскрываю-
378
io> шачение этого события в соответствии с прямой информацией
। н>рн>1сских источников, не прибегая к реконструкциям, которые
• >.Пиот возможности для интерпретаций без объективных оснований.
iK отмечено ранее, к 1051 г. были построены новые киевские город-
»нс укрепления, София Киевская, а также церковь Благовещения свя-
»>н Богородице на Золотых воротах. Это строительство было столь
..«мимо в своем идеологизированном посвящении и убранстве, что
<1 uipnon, близкое к Ярославу доверенное лицо, провозглашал, вили-
h. >, н>, что князь хотел услышать и прочитать — Божественное благо-
говение его строительной деятельности в Киеве, причем Благовсше-
•><»с деве Марии отождествлялось с Божественным благословением его
• >олы1ого города Киева. О том, что для Ярослава такое отождествле-
ние являлось одним из проявлений идеологии его «самовластного»
правления в 40-е годы, свидетельствует его «монументальнпя пропа-
ганда» в виде надвратной церкви Благовещения на Золотых воротах,
жвящаюших и защищающих главный въезд в город: «И славный градъ
пюи (Владимира Святославича. — М. С.) Кыевъ величьствомъ, яко
ю.ннемъ, (Ярослав. — М. С.) обложилъ, пръдалъ люди твоа и градъ
«пятый, всеславнии, скорей на помощь христианомъ Святки Богоро-
дица, ей же и церковь на Великыихъ вратъх създа въ имя первааго
I осподьскааго праздника — святааго Благовъщениа, да еже цьлованис
лрхангелъ дасть Дъвици, будеть и граду сему. Къ оной бо: “Радуйся,
ибрадованаа! Господь с тобою!”, къ граду же: “Радуйся, благоверный
• раде! Господь с тобою!”» [БЛДР. 1997. Т. 1. С. 50].
В таких обстоятельствах активного идеологического и реального стро-
ительства произошла в 1043 г. русско-византийская война, которая при-
пева, как установлено, к охлаждению отношений между правителями двух
пран и их взаимным недружественным акциям. К тому же, вероятно, в
конце 40-х годов умер митрополит Феопемпт. Ему принадлежит печать с
надписью: «K[i>pt]e р[от|]0[б1] ©оттецлто р[т|]троп[о]Х[1тт)]‘Роа<т1а|с|» \Янин
Н.Л. 1970. Т. I. С. 44; Poppe А. 1968. S. 98-104, 131-132; 1971. Р. 201-
2()5|. Указание его на печати как митрополита всей страны «России*
подчеркивало особое значение руководителя церковной организации и
духовной власти на Руси. Поэтому вопрос о преемнике Фсопсмпта в
конкретных условиях «единовластного» правления был столь важен для
Ярослава. Ему нужен был помощник и соратник, который хорошо знал
реалии русской жизни, а не оппонент, исходивший из византийской
системы ценностей. Вероятно, для Ярослава «симфония» аластсй долж-
на была выражаться в активном содействии церковной власти принад-
лежавшей ему власти светской.
В данных обстоятельствах раскрывается глубокий смысл в том, что
Ярослав «посади» не только Луку-Жидяту на епископскую кафедру в
Новгороде, ио и Илариона на мирополичью кафедру в Киеве. Запись
ПВЛ лаконична: «Постави Ярославъ Лариона митрополитомь русина
пъ святви Софьи, собравъ епископы» |ПВЛ. 1996. С. 68]. Тот же текст
379
находится и н Киево-Печерском патерике в Сказании, принадлежа
щем перу Нестора, печерского монаха, писателя. Пострижен он был и
Киево-Печерском монастыре при игумене Стефане (1074—1078 и),
всего через 20—25 лет после постааления Илариона митрополитом,
так что его запись сохранила живую церковную традицию: «Посем же
благоволи Богъ въложити на сердце благоверному великому князю
Ярославу, и, собрав епископы, в лето 6559 поставиша его митрополп
том въ Святей Софии <...>» [БЛДР. 1997. Т. 4. С. 318, 647]. Она лини,
обработана в соответствии с жанром средневековых христианских чте
ний. Но здесь проблемы возникают источниковедческие: А. А. Шах
матов считал, что этот текст относится к Продолжению Древнейшею
летописного свода, составленному Никоном, и записан в 1073 г. [Шах
матов А. А. 1908. С. 444—451]. Появляется также вопрос об участии и
составлении так называемого Свода Никона монахов Печерского мо-
настыря, по это — проблема изучения истории данного текста, а не
его содержания.
В рассматриваемом сообщении о поставлении Илариона митропо-
литом содержится значительная явная и скрытая информация. Из нее
следует, что при отсутствии после смерти Феопсмпта митрополита со-
бор епископов Русской митрополии собрал не патриарх, а князь. Из-
брание Илариона совершил нс константинопольский патриарший си-
нод, а собор русских епископов. Нет известий исторических источни-
ков о том, что Ярослав собрал его по инициативе патриарха, а постав-
ленный им митрополит отправился за патриаршьим благословением и
Константинополь. Это избрание являлось, как показал Е. Е. Голубин-
ский, нарушением уже существовавшей традиции назначения констан-
тинопольским патриархом митрополита Русской митрополии совмес-
тно с собором патриаршьего греческого окружения. Напротив, смысл
поставления Ярославом раскрывался в прямой информации записи
ПВЛ — Иларион был «русином» и, как известно из других материалов,
просвещенным духовным лицом, принадлежащим клиру церкви Свя-
тых Апостолов в княжеском селе Берестове, где находился также кня-
жеский двор [БЛДР. 1997. Т. 4. С. 316, 318; Розов Н. Н. 1987. С. 198—
204; см. там же литературу].
В летописной записи раскрывается и метод, с помощью которого
Ярослав осуществлял свою волю. Как показал Е. Е. Голубинский, обы-
чаю константинопольских патриархов князь противопоставил канони-
ческое правило избрания митрополита епископами митрополии. О
достоверности летописного сообщения свидетельствует запись от име-
ни Илариона, содержащаяся в списке его сочинений (сер. XV в.) в
сборнике, хранящемся в Государственном Историческом музее: «Аз
милостию человеколюбиваго Бога мних и пресвитер Иларион изволе
нием его от богочестивых епископов священ бых и настолован в вели-
цем и богохранимом граде Киеве яко быти в немь митрополиту, пас
туху же и учителю. Быша же си в лето 6559 владычествующу благо
380
* 1>|.ному кагану Ярославу сыну Владимирах аминь» |цит. по: Розов Н.
ч 1987. С. 200; курсив наш. — М. C.J. Но поскольку такое избрание
пннииорсчило воле патриарха, поставление на митрополичью кафед-
ра осуществил Ярослав, вновь, как и в случае с Лукой-Жидятой, осу-
>.»<чтнляя право инвеституры в нарушение церковного правила патри-
«ршьего поставления на митрополию. Отсюда следует, что летописная
мнись о поставлении Илариона митрополитом отражает борьбу рус-
• »пго князя с константинопольским патриархом за право назначения
•>.> руководство митрополией своего ставленника. Ярослав использо-
•ы в противостоянии патриарху каноническое правило, по тут же на-
рушал его, преследуя свои политические и идеологические цели. По-
ному не представляется убедительным мнение Л. Мюллера, который
«читает конфликт между Константинополем и Киевом по поводу по-
< гимения Илариона «мнимым» [Мюллер Л. 2000. С. 91—92|.
Наше предположение целей и средств поставления Илариона па
митрополичью кафедру, основанное на коллективном предшествую-
щем опыте, подтверждается событиями, последовавшими после смер-
tи Ярослава. Уже в 1054 или в 1055 г. в Киеве оказался новый митро-
полит — грек Ефрем. Известна его печать, содержащая многочначп-
сльную надпись: K[i>pi]e p[oTi]0[eL 'Е]фра1р тгрыто|тг |ро^ bpm |ка|i
|1Птро[-гто]Мтт] 'Poaa'iac» [Янин В. Л. 1970. Т. I. С. 44]. Указание в пей
высокого византийского титула протопроедр — члена совета при пат-
риархе, узкого круга его советников — предшествует его титулу ми тро-
полита [Янин В. Л. 1970. Т. I. С. 44—47; Щапов Я. Н. 1989. С. 168;
А. Поппэ считает Ефрема членом императорского сената, см.: Poppe А.
1972. Р. 26—31; [Поппэ А. ] 1989. С. 191 — 192]. Это свидетельствует о
желании патриарха восстановить после смерти Ярослава прежнюю си-
стему назначения на Русскую митрополию своих ставленников, а вы-
сокий титул протопроедра и приближенное положение к патриарху
должны были придать особую значимость такому назначению.
Иларион был низведен с митрополичьей кафедры и, возможно, вер-
нулся в Киево-Псчсрский монастырь [Розов Н. Н. 1987. С. 199—2()()|. О
намерении константинопольского патриарха изменить установленную
Ярославом систему княжеского управления свидетельствует времен-
ное отстранение им другого княжеского ставленника — Луки-Жиля-
ты. В более позднем, чем ПВЛ, летописании (Д. С. Лихачев считал,
что оно сохранилось в группе летописей, восходящих к Новгородско-
Софийскому своду 30-х годов XV в. [ПВЛ. 1996. С. 490—491], но этот
источниковедческий вопрос нс относится в данном случае к определе-
нию степени его достоверности) сообщается, что в 1055 г., то есть сра-
зу же после прибытия па Русь митрополита Ефрема, на епископа Луку
был донос («клевета») его холопа Дудика. Лука был приведен из Нов-
города в Киев, где его Ефрем «осуди». Лука находился в Киеве три
года, видимо, в заключении, после чего Ефрем вернул ему новгород-
381
скую кафедру, вероятно, после заверений в преданном емуслужспн»
Лука вернулся в 1058 г. в Новгород и жестоко расправился со своим
холопом, но важно в данном случае использование летописцем понп
тий, свидетельствующих о значительной концентрации власти не только
князя и митрополита, но и епископа: «Лука прия свои столь в Новый
родъ и свою область. Дудит; же холопу оскомины: уркзаша ему носа н
обё руи,в, и бъжа в Нёмци» [НПЛ. С. 183; курсив наш. — М. С.].
О продолжении прямого управления Ярославом церковными дела
ми и после поставления Илариона в митрополиты свидетельствуем
Проложнос сказание на 26 ноября. В нем сообщается об освящении и
этот день князем Ярославом и митрополитом Иларионом церкви сп
Георгия в основанном Ярославом Георгиевском монастыре и указыва
ется, что князь постановил («сотвори») совершать в нем настолованне
новопоставленных епископов [Памятники древнерусской церковно
учительной литературы. 1896. С. 58—59]. Тем самым с помощью свое
го ктиторского монастыря он контролировал назначение и поставле
ние епископов. Обобщало строительство Русской Церкви издание Ярос-
лавом нового Церковного устава (см. далее, с. 397—398).
Церковная политика Ярослава Мудрого свидетельствует о ее цело-
стном подходе. Он сохранил в отношении к Церкви основной прин-
цип, которому следовали княгиня Ольга и, вероятно, его отец, — ее
восприятие как Вселенской. Возможно, отношение к Восточно-хрис-
тианской церкви в самовластное правление Ярослава постоянно опре-
делялось сложным, неоднозначным содержанием экономических, со-
циально-политических и династических связей с Византийской импе-
рией, с Константинопольским патриархатом, а также активными внеш-
неполитическими и династическими контактами с правителями стран,
где была распространена Западно-христианская церковь. Как и Вла-
димир Святославич, Ярослав подчинял свои отношения с Церковью
интересам государства и своим собственным. Составной частью этих
усилий являлся объективно происходивший процесс становления го-
сударственной церковной организации, свойственной Руси (Я. Н.
Щапов отмстил особенности церковно-политического полицентриз-
ма, существовавшего в Византийской империи, нескольких патриар-
хий, признание богослужения на местных языках и существование
православных государственных церквей в странах вне империи (Бол-
гария, Русь, Сербия и др.) {Щапов Я. Н. 1989. С. 168]). Государствен-
ный характер церкви определялся как соотношением верховной светс-
кой и церковной власти, сложившимся в византийской восточно-хри-
стианской церкви, так и системой се княжеского обеспечения посред-
ством десятины, дополненной Ярославом передачей митрополиту н
епископам судебных штрафов — продаж.
Прецедент поставления князем в качестве митрополита доверенно-
го лица имел продолжение, когда в 1147 г. в свое киевское княжение
Изяслав Мстиславич, внук Владимира Мономаха, «постави» митропо-
382
..... Клима Смолятича, «выведъ изъ Заруба» |ПСРЛ. Т. 11. Стб. 340).
"I‘он шелыio, что Киевский летописный свод, который содержит эту
»<>>•(. ь, использует в данном случае ту же лексику при изложении это-
.<><>1.11 ия, что и младшие современники поставления митрополитом
Н приона Ярославом Мудрым. Впрочем, в соответствии с концепцией
мимфопии властей» русские митрополиты греческого происхождения
•«..шмали свое подчиненное положение по отношению к светской вла-
<>»|. и соответствии с которой они осуществляли власть церковную. Да
• »п>11ья, когда им было нужно, подчеркивали свое превосходство, что
• политической и идеологической традицией. В 80-е гг. XI в. мо-
•••• Кис во-Печерского монастыря Нестор сообщал в Житии св. Фео-
*mih о событиях, видимо, двадцатилетней давности, как Изяслав Ярос-
х»»нч в гневе угрожал игумену этого монастыря Никону Великому; «<.„>
•м ыточепие послю тя и сущая с тобою (то есть с печерскими монаха-
•*>• - М. С.), и печеру вашу раскопаю» [БЛДР. 1997. Т. I. С. 372|. Как
••ющаст младший современник происходивших событий монах Киево-
• 1< чсрского монатыря Нестор, тот же Изяслав, когда ему понадобилось,
•«ыпел» игумена этого монастыря на игуменство в свой ктиторский мо-
>.н гырь св. Дмитрия. При этом, как помнили в Киево-Печерском мона-
• >ыре, Изяслав хотел сделать свой монастырь, посвященный святому по-
»|нц|цтслю князя, «выше» Печерского, «надъяся на богатство», то есть
• >1Ш>1 богатство выше духовности [БЛДР. 1997. Т. 4. С. 320].
Княжеская угроза могла стать реальным преследованием. Позднее
• ын Изяслава Святополк «заточил» в Турове другого киево-печерского
нумсна Иоанна за его обличения по отношению к Святополку «не-
• ыгьства ради, богатьства и насилия ради» [БЛДР. 1997. Т. 4. С. 432].
Iнк что князья являли нс только реальное верховенство светской вла-
cin над церковной, но и нежелание слушать поучения от лиц духов-
ных, Светская власть была в это время настолько выше церковной, что
•tn словам того же Нестора, его игумен Феоктист «с молбою» обратил-
m и 1108 г. к великому киевскому князю Святополку Изяславичу за
pa (решением поминать почившего печерского игумена Феодосия, за-
писав его в Синодик. Лишь после содействия князя митрополит «по-
шлел» вписать в Синодик его имя [БЛДР. 1997. Т. 4. С. 328|.
Ярослав превратил церковную политику в политику культурно-хри-
< (панского просвещения народа как составную часть государственной
внутренней политики. Это верно поняли летописцы, создавая панеги-
рик Ярославу Мудрому (поскольку приводимый далее текст не содер-
жит проблем анализа вопросов, рассматриваемых в данной книге, при-
ведем емкую в своем содержании запись в переводе Д. С. Лихачева):
И стала при нем вера христианская плодиться и расширяться, и чер-
норизцы стали умножаться, и монастыри появляться. <...> И собрал
писцов многих, и переводили они с греческого на славянский язык. И
написали они книг множество, ими же поучаются верующие люди и
нпслаждаются учением божественным. <...> Ярослав же, как мы уже
383
сказали, любил книги и, много их написав, положил в церкви спя..
Софии, которую создал сам. <...> И другие церкви ставил по ropo.i.i"
и по местам, поставляя попов и давая от богатств своих жалование «•
летописном тексте — «и дая имъ от имьнья своего урокъ»), веля на-
учить людей, потому что им поручено это Богом, и посещать чип-
церкви. И умножились пресвитеры и люди христианские. И радона я <
Ярослав, видя множество церквей и людей христиан, а враг сстона >
побеждаемый новыми людьми христианскими» |ПВЛ. 1996. С. 204|
Тема «новых людей христианских» стала выражением активной н >
ступательной идеологической политики Ярослава, который попим.м
какие усилия предстояло ему и его преемникам осуществить для \<
верждения христианства в сознании и образе жизни еще недавно н
ныне суших язычников. Об идейной значимости этой темы в прав .и
ние Ярослава свидетельствует его активный сторонник Иларион: «Л i и-
бъ благодати и истина на новы люди въеиати. Не въливають бо. п<
словеси Господню вина новааго учениа благодътьна въ мъхы вмм»
<...>. Яко же и есть. Вира бо благодътьнаа по всей земли прострксн »
до нашего языка рускааго доиде. <...> И уже не идолослужителс зовем
ся, нъ христианин <...>. И уже не капище сътонино съграждаемь, »п>
Христовы церкви зиждемь; уже не закалаемь бъеомъ другь друга, in
Христос за ны закалаемь бывасть и дробимъ въ жертву Богу и Отын<>
И уже нежерьтвеныа крове въкушающе, погыбаемь, нъ Христовы нр<
чистыа крове въкушающе, съпасаемся» [БЛДР. 1997. Т. I. С. 38]. Пш
ледняя тема перекликается с сюжетами Евхаристии и ктиторской фрп
ки Софии Киевской [об идейной близости этой ктиторской компот
ции и Слова Илариона, о его предполагаемом участии в творческом
процессе создания художественного убранства Софии Киевской см
Высоцкий С. А. 1989а. С. 102—112|. Отсюда, по наблюдениям Н. К. Нк
Кольского, один из истоков «религиозного оптимизма», свойствен! ня к
«раннему русскому христианству.» [Никольский Н. К. 1913. С. 1—23; яи
наблюдения были поддержаны в последующей литературе: Преснлым,
А. Е. 1993. С. 358 (в лекционном курсе 1915—1916 гг.); Приселков М.,/
1939. С. 103; Мавродин В. В. 1945, С. 335].
Рассмотренная ранее активная церковная и идеологическая полти
ка (се составной частью являлось строительство в Киеве и Софийских
соборов в Новгороде и позднее в Полоцке), внешнеполитическая лея
тельность (включая династическую) Ярослава сопровождалась в период
его единовластия укреплением позиций Русского государства в Восточ
ной Европе и распространением его пределов. В 1042 г. Ярослав подчп
нил своей власти финское племя емь (heme), которое жило в централь
ной части Южной Финляндии [ПВЛ. 1996. С. 67]. В Южной Эстонии па
месте ранее существовавшего поселения эстов он приказал построить я
1030 г. больший по размерам с валом и деревянными оборонительными
сооружениями город, названный его христианским именем — Юрьсн
(ныне — Тарту) [ПВЛ. 1996. С. 65; Примак В. К. 1971]. Восточные пре
384
। и.। распространения его власти были обозначены строительством на
11.1 не укрепленного поселения — города Ярославля.
На юге на печенегов оказывалось постоянное давление. В 1036 г. их
Нпаднос объединение было наголову разбито под Киевом. Так что в
<«редине XI в. четыре округа западных печенегов распались, а позднее
"ни должны были откочевать на Дунай и Балканы [Плетнева С. А.
|'НХ. С. 216—217]. На Днепровском Правобережье в пограничной зоне
нпда Печенежской степью на реке Рось был построен около 1032 г.
те один город-крепость, названный Юрьев. Этот город входил в си-
. ц-му укреплений по реке Рось, имевшую большое значение в защите
К иена с юга, откуда можно было ожидать нападения кочевников | Рап-
ч.торт П. А. 1956. С. 172—173]. Вероятно, вскоре после того, как этот
>ород-крспость был построен, там была учреждена Ярославом Юрьев-
k,di епископия, глава которой, как и Белгородский епископ, являлся
«нкарием Русской митрополии [Щапов Я. Н. 1989. С. 43—45|.
Таким образом, если все пространство Русского государства на ос-
ниипых торговых путях в период самовластного правления Ярослава и
после его смерти освящали храмы св. Софии, то пределы его власти
маркировались городами, носящими имя Ярослава.
Русское государство 1015—1054 гг., несмотря на происходившие в
нем раздоры в 1015—1024 гг. и последующее разделение территории и
илисти до 1036 г., представляло собой единое политическое и эконо-
мическое пространство во главе с одной княжеской династией — Рус-
<кпя земля, Русь, Руссия, Россия. Это единство Ярослав укреплял стро-
шсльством сильной государственной церкви, распространением и уг-
лублением христианства, православного в своих основах, по сохраняв-
шего принципы Вселенской Церкви. Мощное в военном отношении
Русское государство этого времени не только значительно распростра-
нило свои пределы в Восточной Европе от Западной Галиции и Волы-
ни до Волги, от Финского залива до Причерноморской степной зоны.
Оно играло также большую роль в межгосударственных отношениях,
•кпномических, политических и династических, в сложном взаимо-
н пствии стран Центральной, Северной, Западной и Юго-Восточной
I ироны. Князь Ярослав персонифицировал во всех этих процессах го-
i ударство и княжескую власть.
По одновременно Ярослав постоянно активно осуществлял кня-
жеские функции внутригосударственного управления, регулирования
и<>щсствснных и правовых отношений между людьми, населявшими
ио государство. Особое значение княжеской власти в руководстве
Ku шью народа являлось для Ярослава и его окружения нс только про-
тяжением исторической традиции, но и находило подтверждение в
идеологии христианства. Поэтому наполненным реальным содержа-
нием было изложение Иларионом, вероятно, в присутствии Ярослава
и его семьи событий, относящихся к крещению Руси, как волевого
як га Владимира Святославича, распространенного па все возрастные и
I Ни, -1508
385
социальные группы (в традиционной церковной лексике) Русской!
государства: «Нъ подвижеся (Владимир. — М. С.) паче, заповъдавъ н<>
всей земли и крьститися <...> и всъмъ быти христианомъ: малыим и
великыимъ, рабомъ и свободными, уныим и старыим, бояромъ и простыня,
богатыми и убогыимъ. И не бы ни единого же противящася благочсс!
ному его повелению, да аще кто и нелюбовию, нъ страхом повел кета
аго крещаахуся, понеже б к благое крие его съ властию съпряжено» [БЛДР
1997. Т. 1. С. 44; курсив наш. — М. C.J.
Ярослав — законодатель
Ко времени Ярослава Мудрого племенные обычаи правового ра
венства давно миновали. Княжеская власть, как отмечено ранее, уча
ствовала в развитии племенных восточнославянских Правд, способ
ствуя формированию свода юридических норм — Русской Правды,
которая использована в русско-византийских договорах 911 и 944 п
под названием Закон Русский. На Руси середины — третьей четверти
XI в. существовала уже другая система общественных и правовых от
ношений. Регулировать их, исходя из принципов социальной и юри-
дической справедливости, должны были князья: «Аште имъеши дрьзно
вение къ властелемъ и къняземъ, поскърби о обидимъмь оть сильпаго,
и до пота попьри по сиротъ, да въм^нить Господь капля пота твоего съ
кръвию мученичьскою. Аште ли незнаемъ еси князьмъ си, то къ тъмъ,
иже имуть дрьзновение къ нему, потужи о убозъмь, и Господь рано по
пьрвому се въмънить ти» [Изборник 1076 года. 1965. С. 256—257].
Принятие христианства в качестве государственной религии сдела-
ло возможным широкое распространение кириллицы и богатейшей в
своем жанровом составе письменной традиции, существовавшей и
Византийской империи и Первом Болгарском царстве. Владимир Свя-
тославич создавал правовые основы функционирования Русской Цер
кви, и в его правление, вероятно, делались попытки приспособить ви -
зантийское законодательство к существовавшей русской традицион-
ной системе юридических норм и регулирования правоотношений (см.
ранее, с. 291). Но системы писаного права в Русском государстве еще
не было. Она постепенно формировалась в первой половине XI в. при
активном участии Ярослава Мудрого.
Основой системы писаного права стала Русская Правда [историю
ее изучения и изданий см.: Валк С. И. 1957; 1958; 1960; 1976; см. также:
Валк С. Я. 1991; 2000. С. 189—411; Knoph J. Т. 1994; Зимин А. А. 1999|
В многочисленных трудах появление ее древнейшей части в письмен
ном виде как Правды Ярослава или Древнейшей Правды (Краткая Праи
да — далее КП, ст. 1 — 18) объяснялось княжеским или государственным
нормотворчеством, отражением в праве формирования государства пли
классовой борьбы. В новейшей литературе Л. В. Милов интерпретироиа i
386
< возникновение следствием отказа от попытки введения на Руси визан-
шНских норм светского права [Милов Л. В. 1996|.
Анализ текста Русской Правды позволяет раскрыть процесс его
•формирования как следствие нескольких факторов — I) распространс-
»н|| письменности, которая позволяла в прямой связи с фактами об-
щественной и политической истории Руси фиксировать в писаной
форме реально существовавшие в юридической практике правовые
нормы, 2) усложнения социальных и правовых отношений, их отраже-
ния в нормах писаного права, 3) княжеского нормотворчества, 4)
внутренних закономерностей развития писаного права [Свердлов М. Б.
1988|.
Ярослав издал Древнейшую Правду (ст. 1 — 17 КП, см. ранее, с. 331),
вероятно, в 1015—1016 гг. (вторая дата сообщается в НПЛмл |НПЛ. С.
175|). В ней были записаны основные статьи уже действующей с коп-
ил IX в. Русской Правды, основного источника права, относящиеся к
преступлениям против личности (ст. 1—10), собственности (ст. 12—13
КН), к следственной и судебной процедуре (ст. 14—16 КП). Две статьи
были посвящены возвращению господину зависимых людей — челяди
(сг. 11, 16 КП) и одна содержала норму, относящуюся к наказанию
»олопа, ударившего лично свободного мужчину (ст. 17 КП). Цслена-
нрпвленный отбор ограниченных по нормативному составу ствтей, их
редактирование с учетом распространения на варягов и колбягов (фин-
ских купцов), позволяют предположить, что это была выборка а пись-
менной форме из действующей нормативной системы Русской Прав-
ды, видимо, еще в устной форме, для судебного регулирования право-
вых отношений между русскими людьми и скандинавами в Новгороде
(новгородское происхождение Правды Ярослава или Древнейшей Прав-
ды неоднократно ранее отмечалось). Вероятно, это был первый по вре-
мени русский письменный источник светского права, которым долж-
ны были руководствоваться в Новгороде лица, облаченные судебной
властью, когда князь находился в Киеве. Его появление стало возмож-
но с распространением с стране кириллицы, прежде всего в деятель-
ности государственного аппарата и в городской среде | Свердлов М. Б.
1988. С. 30—73; новейшие гипотезы о распространении письменности
а X в. в деловой и государственной практике см.: Успенский Б. А. 1983.
С. 12; Рождественская Т. В. 1992. С. 45—46; Медынцева А. А. 2000. С.
230—263; см. там же историографию проблемы]. Видимо, позднее, но
it княжение Ярослава, к Древнейшей Правде была приписана ст. 18,
шимствованная из Закона судного людем.
Русская Правда еще в устной форме в первой половине XI в. про-
иолжала регулировать правоотношения в связи с преступлениями про-
шв личности и собственности, удовлетворяя потребности суда. Но раз-
витие комплексного в социальной и экономической структуре кня-
жеского хозяйства имело следствием издание так называемой Правды
Ярославичей или Домениального устава.
387
Изучение этого юридического текста длится более 250 лет. Закон"
мерны существенные различия в определении времени се появлепи >
князей, которые ее издали. Определяющим в этих вопросах являсн
заголовок, который ему предшествует: «Правда уставлена Руськой зем I»
егда ся съвокупилъ Изяславъ, Всеволодъ, Святославъ, Коснячко, П<
ренъгь, Микыфоръ Кыянинъ, Чюдинъ, Микула» (текст приведен н>
Археографическому списку; БЛДР. 1997. Т. 1. С. 492]. Более испраш <>
заголовок, сохранившийся в составе Пространной Правды Русской
князья отделены от мужей и указаны они в должном возрастном >
рядке, как в других письменных памятниках XI — начала XII в. Но ы»
он неполон и приведен как вводная часть одной правовой нормы: «II"
Ярославъ же паки совкупившеся сынове его, Изяславъ, Святослав!.
Всеволодъ, и мужи ихъ, Коснячько, Перенъгь, Никифоръ, и отломи
ша убиение за голову, но кунами ся выкупати; а ино все, якоже Ярослав»
судилъ, такоже и сынове его уставиша» (курсив наш. — М. С.; тем >
приведен по Троицкому 1 списку; БЛДР. 1997. Т. 1. С. 496].
В новейшей исследовательской литературе высказано мнение, чк>
Правда Ярославичей была издана в 1072 г. (М. Н. Тихомиров, С. II
Юшков), в 70-е гг. XI в. (Б. Д. Греков, А. А. Зимин, Л. В. Черепнин,
Б. А. Рыбаков, впрочем, по мнению А. А. Зимина, Устав Ярославичсп
был издан в конце правления Ярослава). Разные мнения высказыиа
лись относительно ее нормативного состава и его происхождения. И
недавно посмертно изданном монографическом исследовании Русской
Правды, законченном в 1979 г., А. А. Зимин предположил, что Яросла
вичи в конце правления отца приняли Устав для зашиты княжеских
владений, слуг, челяди и скота от покушений прежде всего окрестною
населения. Они ввели также двойную виру за убийство «высших адмн
нистраторов». КП, по его мнению, — книжного происхождения, по
явилась в процессе написания летописных сводов XI в. и не была yi
верждена официально. В 1072 г. после подавления восстаний 60-х
начала 70-х гг. XI в. старшие Ярославичи, по его мнению, собрались
на съезд в Вышгородс и приняли там новый общерусский кодекс
Правду Ярославичей [Зимин А. А. 1999. С. 124, 134—150, 191—216]. Уже
после безвременной кончины А. А. Зимина была опубликована киша
автора этих строк об истории текста Русской Правды. В ней высказы-
валось предположение, что КП представляет собой результат кодифп
кации законодательства Ярослава, тогда как Ярославичам принадле-
жит только законодательное запрещение кровной мести [Свердлов М. Н
1988. С. 21—30, 84—105; А. А. Зимин учел нашу первоначальную пуб
ликацию, соглашаясь или дискутируя с ее положениями, см.: Свердлов
М. Б. 1978а. С. 135-159].
В связи с датировкой КП и атрибуцией ее статей 19—40 отметим,
что их отнесение к Ярославичам основано лишь на предваряющем их
заголовке, который неточен в своем содержании, а на поле Акадсми
чсского списка Новгородской I летописи рядом с ним находится по
388
... - ipii», отражающая предшествующую редакторскую работу |под-
м Lin e см.: Свердлов М. Б. 1988. С. 17—21]. Как следует из привсдсп-
........ ранее ст. 2 ПП, для древнерусских юристов, кодификаторов ПП,
....скгнвное законодательство Ярославичей было ограничено запрс-
щитсм кровной мести за убийство при обязательной ее замене вирой,
а »им же свидетельствует и ст. 65 ПП, указывающая, что после смерти
........ Ярославичи постановили выкуп холопа деньгами, если тот ударил
....бедного человека, тогда как «Ярославъ былъ уставилъ убити и», что
. •нистствует содержанию ст. 17 КП. Да и заголовок Пространной
и|> (илы «Суд Ярославль Володимъричь. Правда Русьская» начинал су-
11>«»1пк, в который органично включены нормы КП.
Вопрос об атрибуции и датировке издания ст. 19—40 КП еще будет
«^ждаться в исследовательской литературе. В данном случае отме-
ним, что мнение А. А. Зимина об их появлении в качестве норм писа-
«•4 0 права еще при жизни Ярослава подтверждается и нашим исслс-
|»>11.пн1см. Поэтому корректно использование их наряду с Покопом
uqnibiM, изданным Ярославом, для определения княжеской судебной
« .и1министративной власти в его княжение. Оно в равной мере кор-
ен кию и при предположении более поздней записи данных статей, во
•рсмл совместного правления Ярославичей, поскольку в них отрази-
те I. длительные исторические процессы.
Отметим в этой связи особенность издания Ярославом первых ис-
«ччпиков светского писаного права. И так называемая Древнейшая
П|шнда (ст. 1—17 КП), и Домениальный устав (ст. 19—40 КП) опубли-
кованы в письменном виде для конкретных целей — для регулирова-
нии новгородско-варяжских отношений и для защиты княжеского гос-
подского хозяйства. В обоих случаях основным источником их норм
•мялся, вероятно, действующий свод законов — Русская Правде, ви-
димо, в устной форме (такие своды юридических норм в устной форме
«^шествовали в Норвегии и Швеции в виде так называемых «област-
ных законов» до XII—XIH вв., когда они стали записываться). При
минеи они редактировались для исполнения нужных целей. Поэтому
• Древнейшей Правде в социально нейтральных по содержанию статьях
появились конкретные указания варягов и колбягов, а в Домениалыюм
Hiaae приписывалось слово княжеский (княжь конь, княжа борть) (пе-
речисление членов княжеской господской администрации и зависимых
.нолей являлось одной из задач Устава). Представляется обоснованным
мнение (А. Е. Пресняков, Н. П. Павлов-Сильванский, Б. Д. Греков,
1> А. Романов, М. Н. Тихомиров и др.), согласно которому все статьи
Устава (ст. 19—40 КП) относятся к защите княжеского хозяйства. При
ном следует учесть, что в одних статьях прямо указана зашита княжих
нодей и княжеского хозяйства (ст. 19—28, 32, 33 КП), тогда как в других
ыких указаний нет (ст. 29—31, 34—40 КП). Вторая группа статей, как и
многие статьи первой группы, была, по нашему мнению, заимствована
и । действующего свода юридических норм — Русской Правды, так что в
389
Домениальном уставе она стала исполнять новую функцию по охран-
княжеского хозяйства, как и статьи первой группы, поэтому функпн»
всех его статей равнозначны (подробнее см.: Свердлов М. Б. 1983. <
106-108; 1988. С. 84-101].
Наряду со сводом юридических норм для конкретных целей Яро
слав издавал отдельные законы («Поконъ вирныи», «Урокъ мостыш
ковъ»). Вероятно, собрание законов Ярослава, представлявшее первую
их кодификацию, называлось «Суд Ярославль Володимъричь». Энн
заголовок сохранили русские правоведы в первой четверти или перпон
трети XII в., когда они создавали при Владимире Мономахе или Мстн
славе Великом новый свод законов — Пространную Правду Русскую и
органично включили в его состав частично переработанное собрание
законов Ярослава Мудрого [Свердлов М. Б. 1988. С. 84—105].
Краткая Правда Русская содержит информацию о деятельности князи
как правителя государства и как владельца своего господского хозяй
ства.
Первый вид его деятельности выразился в издании закона или своди
юридических норм. К законотворчеству Ярослава Мудрого относится
запись в новгородских сводах под 6524/1016 г. в связи с вознаграждепн
ем им новгородцев за помощь в овладении Киевом: «<...> и отпусти ихь
всех домовъ, и давъ имъ Правду, и Уставь списавъ, тако рекши имь
«По сеи грамотв ходите, якоже списах вамъ, такоже держите» [НПЛ. С.
175—176]. А. А. Шахматов считал, что она принадлежит древнейшему
новгородскому летописанию времени Ярослава. Но в первоначальном
летописном тексте, по его мнению, содержалась не находящаяся в ныне
сохранившейся НПЛмл КП, а грамота, «определявшая те или иные воль
ности новгородские» [Шахматов А. А. 1908. С. 507—509]. Здесь не рас-
сматривается дискуссионный вопрос о том, какой документ был дан
Ярославом новгородцам. Важно отметить, что для летописцев XI в. из-
дание Ярославом закона («Правды») или грамоты юридического содер-
жания (А. А. Зимин интерпретировал понятия «давъ Правду» как «издал
новый закон», а «Уставь списавъ» «как отредактировал старые княжес-
кие постановления» [Зимин А. А. 1999. С. 148]), сомнению не подлежало
[о тексте НПЛмл см.: Бобров А. Г. 2001. С. 66—92].
Недвусмысленно указывается издание Ярославом закона о матери-
ально-денежном обеспечении вирника во время сбора виры — «То ти
урокъ Ярославль». К законотворческой деятельности Ярослава отно-
сится, вероятно, ст. 41 КП, определяющая распределение податей и
судебных штрафов между князем, церковью (десятина) и княжеским
чиновником, а также Урок мостников [Свердлов М. Б. 1988. С. 101-
ЮЗ; см. там же литературу].
Таким образом, Ярослав продолжил правовую деятельность своих
предшественников по киевскому княжению как княжескую прерога-
тиву и как княжескую законодательную инициативу. Эту преемствен-
ность по отношению к Владимиру отметил Иларион, говоривший (и
390
in,- пиний) о Ярославе: «<...> егже сътвори Господь намкстника по
•ы, * поему владычьству, не рушаща твоих уставь, нъ утвержающа, ни
* iKioma твоему благовьрию положения, но паче прилагающа, не
*411111.1, пъ учиняюща» [БЛДР. 1997. Т. 1. С. 50; курсив наш. — М. С.].
I*i iiiiin древняя по происхождению традиция соединилась в христиан-
ами период с концепцией «праведного князя» — главой судебной вла-
* **>! -Аше бо кая земля управится пред Богомъ, поставляетъ ей цесаря
inn князя праведна, любяща судъ и правду, и властсля устраяет, и судью,
к«мн|||цсго судъ» [ПВЛ. 1996. С. 62; курсив наш. — М. С.].
II статье 41 КП записано: «А от гривне мечнику купа, а в десятину
и ► уиъ, а князю 3 гривны, а от 12 гривну емъшо 70 кунъ, а в десятину
) г|ИП11Ш, а князю 10 гривенъ» [здесь и далее тексты КП и ПП см.:
К» 1Ц1’. 1997. Т. 4. С. 490—517]. Из ее содержания следует, что десятина
«* продажи отходила на материальное обеспечение церковной органи-
мчни, в чем она продолжала предопределенную Владимиром Саято-
»1.И1ИЧСМ функцию. Текст статьи сохранился в дефектном виде (из грив-
••*.* пыплатить штраф в три гривны невозможно), поэтому при раскры-
|«п ее содержания следует учесть ее наиболее обоснованный текстоло-
гический и содержательный анализ. Штрафы в пользу княжеских ад-
мпнистративногсудебных чиновников мечника и емца выплачивались
яисрх продажи [Янин В. Л. 1982а. С. 144—145; Щапов Я. Н. 1989. С. 82—
II. подробнее см. далее, с. 396—397].
В Поконе вирном отразилась длительная предшествующая эволю-
ты обеспечения княжеского служилого человека, который должен был
<*н*рать с убийцы или верви — соседской общины, в состав которой он
•мшит, виру — штраф за убийство простого свободного человека в 40
|||||нсн (более 2 кг серебра или ок. 8 кг при гривне 51 г или 196 г) и
пыжеского знатного мужа в 80 гривен (соответственно, более 4 кг и
Лопес 15,6 кг серебра). Вероятно, вместе с вирником находился и его
помощник — «отрок», который указан в ст. 9 ПП с заголовком «А се
оикони вирнии были при Ярославъ» при тех же размерах натурально-
I* нежного корма. Они могли находиться во время сбора виры неогра-
ниченное время и могли получать продовольственный корм также без
<ч рапичсний. Эта традиция сохранилась в указаниях «а хльба по коль-
цу могуть ясти, и пшена» по отношению к вирнику с отроком и «сути
имь на ротъ, колько могуть зобати» для четырех коней (по два коня у
пирника и отрока). Но в тексте Покона вирного все прочие нормы
потребления и время их пребывания точно регламентированы. Вира
1<1лжпа собираться не более недели. Показателен состав патурально-
;|еиежного обеспечения на неделю, когда местному населению прихо-
дилось «кормить» вирника и отрока: 7 ведер солода, чтобы варить пиво,
iyiua барана или полтуши говядины, или две ногаты, в постные дни,
среду и пятницу — резана или сыры, в говение следовало «кормить»
рыбами или дать 7 резан. За неделю на корм вирника с отроком долж-
но было быть потрачено 15 кун, но реально вирник получал корма в
391
скоромные дни больше, чем на 15 кун [значительный опыт, накоплен
ный в изучении Покона вирного см.: Правда Русская. 1947. С. 22'
234] . Кроме того вирник получал от местного населения за сбор внрн
8 гривен (так в ст. 9 ПП, в тексте КП ошибочно указано 60 гривен), |н
резан и 12 вевериц, причем еще одну гривну вирник получал только м
то, что приезжал взимать виру. Таким образом, только гривнами пир
ник получал в свой доход ок. полукилограмма серебра или ок. 2 кг гт
ребра (при весе гривны 51 г или 196 г серебра). Отсюда следует, что л.«/>м
вирника за исполнение административно-судебного поручения являлг и
средством его материального обеспечения за службу и обогащения.
Установленная в первой половине XI в. структура фиксированно! и
корма вирника и его помощника отрока (в денежной составляющей он
совпадал с доходом, который получал князь-наместник и посадник),
была продолжена в длительной традиции кормленных доходов намес!
ников и волостелей в XV—XVI вв. и воевод в XVII в. Они по-прежнему
состояли из «въезжего» корма, последующих натуральных и денежных
поступлений, предназначенных приехавшему для управления и корма
главе княжеской (царской) администрации, а также сопровождавшим
его лицам. Состав и количество взимаемого корма в XV—XVII вв. эпи
чительно увеличились в сравнении с кормом вирника первой полони
ны XI в., все более выходя из пределов княжеской, а позднее царском
регламентации [Пашкова Т. И. 2000. С. 44—56; Енин Г. П. 2000], чн>
свидетельствовало о нарастающем кризисе кормленной системы. Но
социально-экономическая природа этого корма оставалась единой
феодальной: она являлась материально-денежным обеспечением за служ-
бу посредством государственных податей, поступающих непосредствен-
но княжому (цареву) служилому человеку от местного населения при
исполнении им совмещенных административных, судебных и военных
обязанностей.
Показательно, что формулировки Покона в соблюдении постных
дней и постов исходили из соблюдения норм христианской жизни,
которым должны следовать как вирники, так и местное население,
которое их «кормило». Это свидетельствует об одной из форм активно-
го внедрения княжеской властью правил православного поведения к
народную среду посредством деятельности административно-судебно
го аппарата.
Постоянные активные строительные работы, обновление мостов,
мостовых в городах, городских оборонительных сооружений имели
следствием издание Урока мостников, который устанавливал конкрег
ную оплату этих работ. Наряду с точными цифрами перераспределе-
ния доходов от судебных штрафов такое указание свидетельствует о
стремлении княжеской власти к регулированию доходов княжих слу
жилых людей и оплаты работ государственного значения по найму
Княжеское регулирование разных по происхождению форм денежных
или денежно-натуральных выплат податного населения вновь стано
392
пн и свидетельством значительной концентрации княжеской власти,
...рая в равной мере проявлялась также в многообразном государ-
иен ином и церковном строительстве, во внешнеполитической деятель-
пи» tn и династических союзах, в идеологической политике.
Домсниальпый устав указывает и на центр утверждения княжеской
и к ипой власти в Русском государстве первой половины — середины
М и — княжой двор. В его составе ст. 38 о необходимости вести свя-
||*|<кп1 о вора приобретает значение зашиты хозяйства княжих людей:
• Мне убыоть татя на своемъ дворъ, любо у клъти, или у хлква, то той
1*411 ь; ащели до секта держать, то вести его на княжь дворъ; а оже ли
цГ||,юп>, а люди будуть видЪли связанъ, то платити в нсмь». Один из
*|»|ндических источников этой статьи — древнейшее по происхождс-
mniHi право убить преступника на месте преступления (ст. 4 русско-
|»и ыптийского договора 911 г., ст. 13 договора 944 г., ст. 21 КП, допус-
»чинцая возможность безнаказанного убийства в данных обстоятсль-
* пых убийцы княжеского огнищанина). Подобная по содержанию статья
»||.|ержится в ПП, имеющей общерусское значение: «Аже убиють кого
» к.и.ти или у которой татьбы, то убиють во пса мйсто; ажели и додер-
жать секта, то вести на княжь дворъ; оже ли убиють и, а уже будуть
|Цндие связана видъли, то платити в томь 12 гривенъ» (ст. 40 ПП; кур-
«ни наш. — М. С.). Поскольку ПП применялась в качестве источника
врана на всей территории Руси и в период ее политической раздроб-
ленности [Зимин А. А. 1999. С. 279—320; см. также далее, с. 514—524]
I и кое же применение имел, по нашему мнению, ранее и Домепиаль-
ный устав), то из содержания ст. 38 КП и 40 ПП следует, что связан-
ных воров не свозили в Киев и Новгород, дворы Ярослава и Ярослави-
чей не были распространены повсеместно, а княжими дворами назва-
ны в данных статьях дворы посадников в городах и старост в погостах,
эти представители княжеской администрации осуществляли кня-
жескую судебную власть.
Ко времени правления Ярослава Мудрого относится, вероятно, и
редактирование Церковного устава, изданного его отцом. Это редак-
нфование было необходимо как следствие внутреннего развития Рус-
1кой Церкви, так и конкретных политических обстоятельств.
В среде еще преобладавшего языческого населения Церковь стро-
илась княжеской властью «сверху», в чем она в конце X — первой
половине XI столетия продолжила традицию предшествующего вре-
мени. Поэтому митрополит и его ближайшее окружение в Десятин-
ной церкви в качестве реального руководства митрополии получили
и соответствии с пожалованием князя значительные денежные по-
1упления для их последующего перераспределения. В условиях ог-
ромной страны закономерно развитие такой системы обеспечения рус-
। кой Церкви в двух направлениях: 1) десятину стали получать также
епископы в своих епархиях для ее перераспределения среди священ-
ников, 2) десятина стала отчисляться Церкви не из княжеской казны,
393
а в виде прямых отчислений десятины епископам от государствен и.-
податей — «даней», торговых и судебных пошлин, судебных пнг-
фов. Представляется, что данное общее направление эволюции му-
жеского материального обеспечения Церкви можно конкрсти пи-
вать, анализируя содержание отредактированного текста ........
устава Владимира.
Одни изменения коснулись церковных «судов», к которым (и.- -
добавлены дела по имущественным отношениям между супругами. • -
оскорблении ударом и о недостойных формах драки (зубоядение) |
Я. Н. 1972. С. 125]. Общее указание десятины св. Богородице (>ы
заменено конкретным перечнем десятин на всей территории Русек--
государства от княжеского суда, торга и податей от хозяйств: «И •
том летом минувшим создах церковь святую Богородицю и дах дес.
ну к ней во всей земли Рускои княженья от всего суда десятую неким
ис торгу десятую неделю, из домов на всякое лето десятое всяк----
стада и всякого жита чюдной Матери Божии и чюдному Спасу» Цсм -
приведен в реконструкции: Щапов Я. Н. 1972. С. 120|. В данном слг> -
переработки Устава отразили также сложные судьбы новой сиен
взимания десятины, что выразилось в указании церквей св. Богоро.к-
цы и св. Спаса (в некоторых редакциях устава Владимира св. Сил-
назван ранее св. Богородицы).
При определении времени и места такого указания собора св. Сн.>
са Я. Н. Щапов исходит из гипотезы о завершении работы над археи-
пом устава Владимира во второй половине ХП в. Поэтому он прели--
дожил, что такое появление св. Спаса могло произойти в Черники»-
где кафедральная церковь имела такое посвящение. Другой варило-
его гипотезы — Владимир Залесский в княжение Андрея Боголюбе*--
го. Там и тогда был создан совместный культ Богородицы и Сп.-< •
\Щапов Я. Н. 1972. 128—131]. Между тем в Чернигове второй полот-
ны XII в. не отмечается столь важных общественно-политических -
церковных событий, которые могли бы привести к значимому укш.-
нию св. Спаса в качестве альтернативного (наряду с киевской св. 1><-
городицей) получателя общерусской десятины. Во Владимиро-Сузлн и
ском княжестве Андрей Боголюбский дал десятину заложенной н--
церкви Успенья св. Богородицы. Пожалованная им десятина сосюн
из поступлений от княжеских стад и отчислений от торговой пошлин--
на землях его княжества [ПСРЛ. I. Стб. 348, см. также далее, с. 611)
Данные обстоятельства свидетельствуют, возможно, об иных прими
нах и времени, когда десятина собиралась еще «во всей земли Рускин-
но получателем десятины наряду с киевской св. Богородицей стал чер
ниговский св. Спас.
Такая уникальная ситуация существовала в великое княжение Яро-
слава Мудрого во второй половине 20-х середине 30-х годов, коны «
соответствии с Городецким миром Ярослав и Мстислав Владимнрот-
чи разделили страну.
394
иццсствснно-политической ситуации соответствовала церковная
>|« '»п|1ка Мстислава Владимировича. Как отмечено ранее, вТмутара-
rixii ini его приказу была построена местными мастерами церковь св.
••... что подчеркивало ее преемственность по отношению к
♦и** кой Десятинной церкви, свидетельствовало о принадлежности тср-
ц**»>>|>и(Ц|Ы1О далекого от Руси Тмутараканского княжества к единой
и'мс Русского государства. Но в своем стольном городе Чернигове
♦ <• годы ои возводит более крупный, чем Десятинная церковь, Спас-
собор. Возможно, посвящение черниговского собора св. Спасу
инось альтернативным киевской кафедральной церкви св. Богоро-
Хотя Спасский собор ко времени смерти Мстислава был возве-
юлько на 4 — 4,5 м, похоронен был князь в строящемся соборе
||1ИЛ 1996. С. 66]. Такое погребение Мстислава, утверждавшего свои
Щмпл но отношению к Ярославу, свидетельствовало об особом назна-
св. Спаса как храма не только центра черниговской епископии,
|к> и альтернативного киевской св. Богородице.
Нес изложенное позволяет предположить, что указание св. Спаса в
||*рк<)В11ом уставе Владимира появилось в особой ситуации в Русском
(►ударстве и церкви второй половины 20-х — 30-х годов пераой по-
фишны XI в. Вероятно, Мстислав создал в Чернигове не только поли-
Е|гский центр своей половины Русского государства. Возможно, в
( пасе он создавал равный со св. Богородицей Десятинной церков-
II нентр, который нуждался в конституировании и финансирова-
ли В данной связи можно предположить, что Мстислав, пользуясь
(внонсликими с Ярославом военно-политическими возможностями,
) только настоял на равном со св. Богородицей упоминании св. Спа-
I и уставе Владимира. Финансирование клира Чернигова и церков-
HI структуры всей Мстиславовой половины Русского государства с
доковным центром в черниговском св. Спасе могло осуществляться
Ur юлько посредством десятины. В этих условиях прежнюю центра-
июнанную десятину времени Владимира Святославича, «замкнутую»
киевскую св. Богородицу, следовало разделить. Поэтому вероятно,
Ч»о и конкретных обстоятельствах второй половины 20-х — первой
Вмипнны 30-х годов Ярослав и Мстислав осуществили реформу в обес-
йнснии Русской церкви десятиной. Вместо прежнего отчисления де-
fsiпны из княжеской казны от совокупных ежегодных поступлений (в
1036 гг. на Руси существовало два таких княжеских двора, а ре-
три — Мстислава в Чернигове, Ярослава формально н Киеве,
ф>1к1нчески в Новгороде) князья приняли решение о разделе центра-
»«< кшапной десятины между киевской св. Богородицей и чернигов-
• им св. Спасом. Эта новая система позволяла в равной мере одинако-
во (обирать десятину и распределять ее между клирами территорий,
«< иконными центрами, символами которых стала киевская св. Богоро-
ин|,| и черниговский св. Спас. Вероятно, такое преобразование стало
(чаном дальнейших реформ в обеспечении церковной организации
395
десятиной — 1) сс централизованное поступление епископу из кия
жеской казны, 2) введение в церковный устав указаний на конкретные
виды отчислений непосредственно от княжеских (государственных) но
датей и пошлин.
Указание первого из этих видов поступлений десятины содержите)!
в Уставе новгородского князя Святослава Ольговича 1 136/1137 гг.: «Ус
тавъ, бывъшии прежде насъ въ Руси от прадвдъ и от дъдъ наших!.,
имати пискупомъ десятину отдании и от виръ, и продажи, что входи и.
въ княжь дворъ всего». Ссылки в первой статье Устава «Руси» «<н
прадвдъ и от двдъ иашихъ» свидетельствует не только об общерусском
характере данного закона, как обоснованно отмечено в комментарии к
данной норме (Законодательство Древней Руси. 1984. Т. 1. С. 224, 2261,
но и о ее древности. В отличие от традиционного для Руси XI—XIII ни
указания на преемственность поколений по отцу и деду (ср. «отчина и
дядина» — наследственное владение, «Се яз, князь великии Василсп,
нарицаемыи Володимер, сынъ Святославль, внук Игорев (и) блаженыя
Ольги» в Уставе князя Владимира [Законодательство Древней Руси
1984. Т. 1. С. 224, 226], таких примеров можно привести множество)
ссылка на «прадедов и дедов» крайне редка. В данном случае она сви-
детельствует о древности данной формы отчисления десятины. Дли
Святослава Ольговича прадеды — это поколение Ярослава Мудрого и
Мстислава Владимировича. Если бы эта норма восходила к законода-
тельству только Владимира Святославича или Ярослава Мудрого, ис-
торическая память о которых и письменные акты устойчиво сохраняли
информацию об их деятельности, то они были бы указаны (ср.: «По
Ярославъ же паки совкупившеся сынове его <...> и отложиша убиение
за голову, но кунами ся выкупати; а ино все, якоже Ярославъ судилъ,
такоже и сынове его уставиша», «А се покони вирнии были при Яро-
славв <...>» [ст. 2, 9 ПП]). Таким образом, можно предположить, что и
период разделения Русского государства Ярославом и Мстиславом Вла-
димировичами не только централизованное обеспечение митрополии
десятиной было разделено между киевской св. Богородицей и черни-
говским св. Спасом, но и было начато наделение десятиной епископоп
непосредственно от посадников городов, находившихся в их епархиях.
Вероятно, уже в середине XI в. была сделана попытка передан.
Церкви десятину от вир и продаж непосредственно из судов. Как за-
писано в ст. 41 КП, «а от гривне мечнику куна, а в десятину 15 кунъ, а
князю 3 гривны, а от 12 гривну емъцю 70 кунъ, а в десятину 2 гривш
только, а князю 10 гривенъ» [текст КП приведен по Академическому
списку с учетом разночтений по Археографическому списку: БЛДР
1997. Т. 4. С. 494]. А. А. Зимин отметил в этой статье не только порчу
текста, но и «следы позднейшей редакционной правки» в виде появле-
ния десятины, тогда как в КП нет постановлений, «отражающих осо
бые интересы духовенства» [Зимин А. А. 1952. С. 104]. В. Л. Янин ис-
следовал содержание статьи 41 КП в ее сопоставлении со ст. 74 П11
396
•• «>дц из содержательной целостности и симметричности конструк-
ции обеих частей ст. 41 КП. Продажа состояла в обоих случаях из штра-
Н и пользу князя и десятины. Десятина была равна 1/5 княжеской доли
• 1/6 продажи. Штрафы в пользу мечника и емца выплачивались снерх
цкшажи. Расчет штрафов, взимаемых мечником, исходил нс из одной
^Hiniibi, а из 90 кун, тогда как указание одной куны мечнику тоже оши-
Л*г(по — первоначальной цифрой в протографе была 21 купа [Янин В. Л.
и,'»М2и. С. 144—145]. Данный расчет отчислений от судебных пошлин
1ып поддержан Т. Е. Новицкой [Законодательство Древней Руси. 1984.
• I . С. 63]. Содержательно, сюжетно и по употреблению терминов де-
нежной системы ст. 41 близка следующей ст. 42 — Покопу нирному
Ш|юслава Мудрого. Поэтому эти две статьи воспринимались как тема-
тически единое целое с двойной нумерацией статьи (Правда Русская.
I’M?. С. 223—234; Тихомиров М. Н. 1941. С. 70], а время составления ст.
41 относилось к княжению Ярослава Мудрого [Черепнин Л. В. 1965. С.
***1—161; Свердлов М. Б. 1988. С. 101—105]. В посмертно опубликован-
поы исследовании А. А. Зимина о Русской Правде ст. 41 КП традицион-
но отнесена к княжескому уставу Ярославичей, тогда как отмеченная в
йиюратуре близость ее к Покону вирному и отличия от предшествую-
щего текста остались не рассмотренными [Зимин А. А. 1999. С. 99—125].
Композиционная целостность ст. 41 КП, ее содержательная сопос-
Нвимость со ст. 74 ПП, но в то же время отсутствие свойственной ей
Цкятины в последующей судебной системе, хотя судебные пошлины,
Включая дополнительные (наклады), в ПП продолжают указываться,
Рвлюляют предположить, что ст. 41 КП явилась следствием нс более
Ьзднего редактирования, как думал А. А. Зимин, а попытки введения
Ви Ярославе десятины в виде прямого отчисления от судебного штра-
в и ее отмены вследствие неисполнимости тогда такого решения.
Всятина при Ярославе стала вновь отчисляться от валового поступле-
ния податей и пошлин на княжеский двор (в княжескую казну). О
Икой преемственности институтов и законов говорил Кларион, обра-
щаясь к памяти почившего Владимира Святославича, вероятно, в при-
щпствии Ярослава Мудрого (см. ранее, с. 390—391).
Возможно, для укрепления правовых основ Русской церкви в киев-
н»с княжение Ярослава был переведен византийский Номоканон XIV
•нгулов (без толкований) — собрание постановлений церковных собо-
рп и законов византийских императоров, регулирующих нормы цер-
шшной организации и отношений [см.: Милов Л. В. 1980; Milov L. V.
Ярослав издал также свой Церковный устав. Его первоначальную
шпону составляла, вероятно, Уставная грамота Ярослава, позднее пе-
ргработанная и дополненная. Ее текст был составлен после совмест-
ных решений князя с митрополитом Кларионом, то есть между 1051 и
• нм гг. Он фиксировал договорные отношения между княжеской вла-
• н.id и Церковью [Каштанов С. М. 1996. С. 67]. Основная часть статей
397
сохранившихся ныне редакций этого Устава относится к XI — первом
половине XII в. Его Пространная редакция возникла в XII—ХП1 нм
Позднее она также перерабатывалась. Между тем тскстологичсскон
анализ позволяет реконструировать архетип Устава, датируемый XI
первой половиной XII в., и установить его первоначальное содержа
ние [здесь и далее см.: тексты Пространной редакции Устава: Щапоп
Я. Н. 1976. С. 85—139; исследования и реконструкция архетипа Цер
ковного устава Ярослава: Щапов Я. И. 1972. С. 178—306; 1987. С. 175
181; 1989. С. 107—113]. По наблюдениям Л. В. Милова, Устав Ярое
лава в своей первоначальной форме был составлен в киевское княже-
ние Ярослава Мудрого и предназначен для введения в юридическую
практику на Руси византийской системы наказаний за нарушение норм
семейного и церковного права [Милов Л. В. 1986].
Введение к нему указывает на инициативу издания княжеской
власти: «Се яз, князь всликыи Ярослав, сын Володимерь, по Данию
отца своего съгадал семь с митрополитом с Ларионом, сложил есмь
гречьскыи номоканун. Аже не подобасть сих тяжь судити князю, ни
бояром, дал есмь митрополиту и епископом» [текст приведен по ре
конструкции архетипа, где сняты более поздние включения: Щапов
Я. И. 1972. С. 293]. То есть в преамбуле Устава указано, что Ярослав
«посоветовался» («съгадати» — ‘советоваться’ [Срезневский. III. Стб
686]) с митрополитом Иларионом и отменил применение византий-
ского Номоканона — сборника норм канонического права. Основное
содержание Устава заключалось в том, что 1) дела по нарушению норм
моногамной семьи и преступлениям против христианской нравствен-
ности передавались в церковный суд, 2) устанавливалась русская си-
стема наказания вирами и продажами, поступающими митрополиту
или епископу, при сохранении церковных форм воздействия — епи-
тимьей, дополнительными постами, молитвами и поклонами, вре-
менным запрещением присутствия на богослужении, 3) на перечне
ленные в Уставе правонарушения Церкви предоставлялся судебный
иммунитет [Щапов Я. Н. 1972. С. 304—305; 1989. С. 110].
Таким образом, можно предположить, что Ярослав Мудрый со-
здал систему писаного светского и церковного права, которая регу-
лировала самые разные виды правоотношений, относящиеся к инди-
видууму, семье, княжескому хозяйству и Церкви. Его законодатель-
ство использовало предшествующие источники светского и церков-
ного права, тогда как его законодательные памятники создавали кон
структивные условия для последующего развития системы светского
и церковного права на Руси. В то же время Ярослав (при участии
Мстислава Владимировича) содействовал формированию свойствен
ной и другим европейским христианским странам самостоятельной
сложной структуры податного в виде десятины и юридического обсс
печения церковной власти Русской митрополии. В светской жизни
Русского государства князь продолжал оставаться верховным источ
398
пиком юридической власти, лицом, осуществляющим верховное кня-
»«кое правосудие на всем пространстве Русского государства и из-
винтим законы.
Князь В СВОЕМ ГОСПОДСКОМ ХОЗЯЙСТВЕ
Князь Ярослав Мудрый был господином собственного хозяйства,
(кроятно, он построил новый княжеский двор в Киеве с жилыми стро-
ениями. Позднее его стали называть «Ярославль двор», иногда с эпи-
чном «великий», поскольку занимал значительную территорию (воз-
можно, он был построен на месте теремного двора Ольги и Владими-
IM) |ср.: Каргер М. К. 1958. С. 268-269, 279; Килиевич С. Р. 1982. С. 102;
1омчко П. П. 1983. С. 195—196; см. там же литературу вопроса]. «Яро-
< лапль двор» существовал и в Новгороде. Эти дворы были защищены
укреплениями. Они представляли собой сложные комплексы дворцо-
вых зданий, церкви и хозяйственных построек.
Известны два пригородных села Ярослава. Одно — давнее княже-
*кос село Берестово под Киевом с княжеским двором, монастырем и
церковью Святых Апостолов. Видимо, селу Берестову принадлежало
•княже поле», которое Святослав Ярославич «дал» Печерскому монас-
1ырю [БЛДР. 1997. Т. 1. С. 424]. Это было не только владельческое
шльское поселение. В качестве места нахождения княжеской резиден-
ции оно имело, как отметил М. К. Каргер, и политическое, государ-
ственное значение. Именно там в 1015 г. Владимир собирался на вос-
ставший Новгород и там умер. Позднее, в 1073 г. сыновья Ярослава
Святослав и Всеволод сделали Берестово своей резиденцией, объеди-
нившись против старшего брата Изяслава, а в 1113 г. во время восста-
ния в Киеве там находился Владимир Мономах [Каргер М. К. 1958. С.
}73—274]. Другое известное село Ярослава — Ракома — находилось под
Новгородом (см. ранее, с. 327).
Кроме сел в состав княжеских господских владений, вероятно, про-
должали входить города. Если Вышгород, находившийся в 15 км от
Киева, был «градъ Вользинъ» при княгине Ольге, при Владимире в
атыческую пору его правления там находились его наложницы, а в
христианскую построена патрональная церковь св. Василия, то Ярос-
лав Мудрый приехал туда больной и там скончался. Вероятно, княже-
ским господским владением объясняется тот факт, что именно в Выш-
।ироде киевский князь Изяслав Ярославич построил новую церковь,
пн* были захоронены канонизированные Борис и Глеб, а в 1115 г. они
Пыли перезахоронены в новой церкви (см. далее, с. 496—498). Архсо-
,ю1ические исследования существенно дополнили эту информацию.
Но начало восходит к княжескому укрепленному двору-замку, пост-
роенному на месте более раннего поселения. Представляя собой мы-
.опой тип укреплений, он был великолепно защищен уже рельефом
399
местности, где был построен. Это был один из традиционных пун и
образования такого рода княжеских резиденций и городов вХ-Х111 uu
|Раппопорт П. А. 1956. С. 64; 1967. С. 191]. Княжеский двор-замо»
представлял собой детинец со значительными укреплениями (ок
350x250 м), где позднее был построен каменный крам Бориса и Глеба
Рядом с укрепленной княжеской резиденцией разросся торгово-ремсс
ленный посад, защищенный оборонительными сооружениями — околь
ный город. Под Вышгородом в 1091 г. охотился, вероятно, в княжсс
ких заповедных лесах киевский князь Всеволод Ярославич, а в 1113 i
скончался (возможно, в пригородном княжеском дворе) Святополк
Изяславич [Свердлов М. Б. 1982. С. 113—114; см. там же литература
вопроса].
Эти данные о дворах, селах и городах, которые находились в соста
ве личной княжеской собственности при Ярославе, вероятно, сообща
ют лишь о части его реальных владений. В их состав, видимо, продол
жали входить заповедные леса с бортными деревьями и местами, бла
гоприятными для охоты. Эта прямая и скрытая информация подтвер
ждается, раскрывается и дополняется так называемой Правдой Яро
славичей или Домениальным уставом (ст. 19—40 КП), который разъяс-
няет внутреннюю структуру княжеского владения, существовавшего
при Ярославе и в начальный период самостоятельного правления его
сыновей. Домениальный устав был предназначен защитить княжеское
господское хозяйство и в этом он был аналогичен Капитулярию о вил-
лах (императорских господских хозяйствах) Карла Великого.
Экономическая структура княжеского господского хозяйства помимо
рассмотренных ранее основных структурных элементов конкретизиру-
ется множеством объектов, которые защищаются Домениальным уста-
вом: села, обозначенные межевыми знаками земельные владения, и
том числе пашня (ст. 24, 34, КП), клети с продуктами, кони в табунах
или находящиеся в конюшне, крупный и мелкий рогатый скот, содер
жащийся в хлеве или стаде, а также свиньи и козы (ст. 21, 28, 31, 38, 40
КП), борти (ст. 32 КП), домашняя птица (голубь, курица, утка, гусь,
журавль, лебедь) (ст. 36 КП), предназначенные для охоты и охраны хо
зяйства псы или только для охоты ястребы и соколы (ст. 37 КП), ладьи
(ст. 35 КП), а также необходимые для хозяйства сено и дрова (ст. 39
КП).
Такое комплексное по экономической структуре хозяйство посто
янно нуждалось в руководстве и рабочей силе.
В ст. 19—23 Домениального устава указана защита лиц админист-
ративного управления княжеского господского хозяйства. Первым ш
них назван огнищанин. Раскрытие семантики этого социального тер
мина представляло значительные сложности вследствие ограниченной
информации исторических источников, а также изменяющегося по
времени значения данного слова. Но коллективный исследовательский
опыт позволил установить его содержание и эволюцию. В первой по
400
"iiuiiie XIX в. была установлена этимологическая связь социального
кринпа огнищанин с понятием огнище— ‘очаг, костер, кострище’, ко-
нцик1 обоснованно интерпретировалось как обобщающее название дома,
»»инн тва. Поэтому значение слова огнищанин раскрывалось тогда как
к.ммек домовитый, зажиточный, независимый домохозяин, селянин [с
пределенными различиями в интерпретации, определяемой разными
дорическими концепциями: Н. М. Карамзин, И. Ф. Г. Эверс, А. Рейц;
мгсь и далее при отсутствии библиографических указаний историо-
|М||шю см.: Правда Русская. 1947. Т. II. С. 132—146; Срезневский. 111.
• 603—604]. На последующее изучение социального термина огни-
*чанин определяющее воздействие оказал тот факт, что первые его упо-
минания хронологически содержатся в КП, где он указан в числе лю-
ин княжеского господского хозяйства, а вторая небольшая группа из-
десгий относится к новгородским материалам конца XII — XIII в. (ле-
таисные сообщения, так называемый устав князя Ярослава «о мос-
где слово огнищанин социально соотносится с термином боярин
!• последней связи в литературе время от времени высказывалось мне-
инс, что огнищанин — традиционный новгородский термин). Поэтому
• соответствии с методикой изучения социальных категорий вне их
рвшития в древнерусский период информация этих исторических ис-
10чников объединялась, а их интерпретация определялась концепци-
•П, которой руководствовался данный исследователь. Поэтому если
С М. Соловьев и вслед за ним Н. И. Ланге определяли огнищан как
Вияжих людей, живущих при огнище-дворе (Н. И. Ланге — «выслу-
(Мнные дворяне»), а также как бояр, то Ф. И. Леонтович в соответ-
девни с задружной теорией видел в них задругу — людей, которые жили
IB одном огнище, а в огнищанине — старейшину общины. В. О. Клю-
Мпский отметил замену слова огнищанин, использованного в КП, в
Юогвстствующей по содержанию ст. 3 ПП другим термином — кня-
Жоймуж. Отсюда он сделал обоснованный вывод, что слово огнищанин
было устаревшим («обветшалый термин»), а потому вытеснялось «из
юлячего юридического языка», но последующая интерпретация опре-
делялась исторической концепцией В. О. Ключевского: статьи Правды
Яроелавичей «еще не знают класса княжих мужей», а сами огнища-
не — рабовладельцы. Соглашаясь с последним мнением, М. А. Дьяко-
ниц отмечал по материалам XIII в. тождество бояр и огнищан, а также
синая обе эти социальные категории землевладельцами. Между тем,
ипмеченный С. М. Соловьевым анализ термина огнищанин как обозна-
чение человека, который живет при княжеском огнище, было развито
< учетом терминологической замены в ПП огнищанина на княжого
мужа: огнищане — старшая княжеская дружина (М. Ф. Владимирский-
Ьуланов), княжеские дружинники (Н. П. Павлов-Сильванский), член
•и нища, дома своего вождя, древнейший термин для обозначения «лич-
1юк) состава» княжеской дружины (А. Е. Пресняков, это мнение по-
«>|>|)пл ученик А. Е. Преснякова Б. А. Романов: Романов Б. А. 1947.
401
С. 146]. В отличие от этих обобщающих гипотез Б. Д. Греков и С. В
Юшков ограничились анализом деятельности огнищанина по Русеков
Правде и пришли к близким, но различающимся выводам: огнища
нип — глава княжеской вотчины и представитель князя, он отвечает за
«все течение жизни вотчины», включая сохранность княжеского вот
чинного имущества {Греков Б. Д. 1939. С. 88], дворцовый слуга князи
[Юшков С. В. 1939. С. 151]. Эти определения объединил А. А. Зимин
«княжеский дворецкий, глава княжеского хозяйства» [Зимин А. А. 1952
С. 95]. Столь же разнообразны представления об огнищанине и у лип
гвистов: управляющий княжеским селом [Ларин Б. А. 1975. С. 72], хо-
зяин подсеки, крупный землевладелец {Львов А. С. 1975. С. 21—2111,
хозяин подсеки, а позднее — владыка «дома» и «вместе с тем — выс-
ший чин княжеского окружения» [Колесов В. В. 1986. С. 283].
Коллективный исследовательский опыт свидетельствует, что изуче-
ние социального положения огнищанина значительно варьируется
вследствие того, что 1) без доказательств объединена разновременная
информация разных по происхождению источников, 2) анализ данной
информации подвержен предопределяющему воздействию исследова-
тельских концепций. С учетом накопленного позитивного и негатив-
ного опыта следует вернуться к изучению общественного положения
огнищанина, исходя из определяющего значения Источниковой ин-
формации.
Как давно установлено, этимология этого социального термина,
производного от огнища, указывает на принадлежность огнищанина к
данному огнищу. Ст. 19—21 КП свидетельствуют о принадлежности
огнищанина к княжескому господскому хозяйству. В этом собрании
статей, предназначенных для защиты княжеского господского хозяй-
ства и принадлежащих к нему людей, юридические нормы, указываю-
щие судебные штрафы за убийство огнищанина, приведены первыми,
что может свидетельствовать о его особо высоком положении средн
других должностных лиц этого хозяйства. Поэтому обоснованными
представляются ранее приведенные мнения, согласно которым древ-
ний по происхождению славянский термин огнищанин обозначал главу
княжеского господского хозяйства. Функции огнищанина в этом хо-
зяйстве раскрываются также в ст. 21 КП: «Аще убиють огнищанина у
клъти, или у говяда, или у коровьъ татьбы, то убити въ пса мъсто».
Вероятно, М. Ф. Владимирский-Буданов первый обстоятельно раскрыл
содержание данной нормы как убийство огнищанина во время кражи
им в княжеском хозяйстве [Владимирский-Буданов М. 1899. С. 31, при-
меч. 5; 1915. С. 315]. Это мнение было поддержано многими исследо-
вателями [Дьяконов М. 1912. С. 50; Goetz L. К. 1913. S. 46—54; Тихоми-
ров М. Н. 1941. С. 66; 1953. С. 81; Зимин А. А. 1952. С. 96; 1999. С. 115].
Между тем, исходя из назначения статьи для защиты имущества князя
от вора, Б. А. Романов последовательно интерпретировал содержание
ст. 21 КП противоположным образом в соответствии с социальным
402
.нусом огнищанина — как защиту им княжеских интересов, вслед-
। пне чего вор его убивал, а убийцу следовало убить как собаку. Разви-
ио наблюдение, Б. А. Романов подтверждал его и правовым содср-
• .ншем статей об убийстве огнищанина: в ст. 19 за его убийство пла-
йи убийца, в ст. 20 — вервь, в ст. 21 — расправа без суда на княжом
»><>ре [Романов Б. А. 1908. С. 30; 1940. С. 48-49; 1947. С. 147]. Это
мнение также было поддержано в последующей исследовательской
пнературе {Пресняков А. Е. 1993. С. 203; Юшков С. В. 1949. С. 495;
1реков Б. Д. 1951. С. 19; Черепнин Л. В. 1965. С. 189; Российское зако-
нодательство X—XX вв. 1984. Т. I. С. 59—60].
Доказательными представляются аргументы сторонников второго
мнения: 1) мысль о грабителе-огнищанине с использованием инфор-
мации ст. 40 ПП не учитывает, что, как показывает текстуальный ана-
н11, ст. 40 ПП составлена из норм статей 21 и 38 КП, но при этом
н !ранен из текста огнищанин, поэтому мысль об огнищанинс-граби-
н-ле ст.40 ППдоказатьне может | Свердлов М. Б. 1988.С. 124—125]; ст.
.'I КП, как показал Б. А. Романов, составляет тематическое единство
«о ст. 19, 20, где также указано убийство огнищанина людьми, которые
нс входят в состав управления княжеским хозяйством. О том же свиде-
1сл1.ствуст и стилистическое единство всех трех статей при указании
правонарушений как преступлений против огнищанина: «Аше убыоть
нпищанина въ обиду <...>» (ст. 19), «А иже убьють огнищанина в
р;нбои <...>» (ст. 20), «Аже убыоть огнищанина у клъти <...>» (ст. 21),
но в равной мере указывает на огнищанина как на объект нападения
inline организационных структур княжеского господского хозяйства.
Как и все содержание Домениального устава, ст. 19—21 КП предназ-
начены для защиты княжеского господского хозяйства и его людей.
Таким образом, мнение Б. А. Романова, поддержанное другими иссле-
дователями, о норме ст. 21 КП как разрешении убийства на месте пре-
иупления за убийство огнищанина, который защищал княжеское хо-
uiiicTBO, представляется обоснованным содержательно и источнико-
ведчески.
Этимология социального термина огнищанин указывает на то, что
он управлял княжеским огнищем в целом. Ст. 21 КП позволяет предпо-
ложить, что в его ведении кроме княжеского дворца находились также
дворцовые службы обеспечения, находившиеся на дворе или вблизи от
него: клети с продуктами, конюшни и стойла крупного рогатого скота.
Жизнь огнищанина была защищена двойной вирой — 80 гривен (бо-
дее 4 кг или более 15,6 кг серебра при гривне 51 г или 196 г). О его
особых правах в княжеском хозяйстве и особой княжеской защите сви-
детельствует ст. 19 КП, согласно которой, если огнищанина убъют за
обиду («Аще убыоть огнищанина въ обиду <...>»), то убийца несет
индивидуальную ответственность, и «люди» (вервь-община) участво-
вать в выплате виры не могут. Если в соответствии со ст. 20 КП огни-
щанин будет убит в результате разбойного нападения ( «Аще убыоть
403
огнищанина в разбои <...>»), то обшине-верви следует самой выпла
тить эту двойную виру, если она не ищет и не найдет убийцу.
О древности института огнищан свидетельствует не только этими
логин данного социального термина, но и судьбы самого института. В
Домениальном уставе рядом с огнищанином в княжеском господском
хозяйстве функционирует тиун, за убийство которого также платилась
двойная вира. Уже во времена И. И. Срезневского были очевидны ис
токи этого социального термина в северной группе германских языков
[Срезневский. HI. Стб. 963]. В современном исландском языке до сих
пор сохранилось аналогично звучащее слово pjona со значениями *слу
жить, прислуживать’. Таким образом, этимология социального терми-
на тиун и его особое значение в княжеском господском хозяйстве во
время правления Ярослава Мудрого и его сыновей указывает на эво-
люцию тиунов от слуг, тех, кто прислуживал князю, до управляющих
княжеским господским хозяйством.
Вероятно, происхождение термина огнищанин более древнее, вос-
ходящее к праславянским истокам огнища как средоточия и символа
хозяйства, в частности, княжеского хозяйства с его свободными и за-
висимыми людьми. Появление слова тиун как социального термина
относится к более поздней эпохе этнокультурного взаимодействия во-
сточных славян и скандинавов, когда последние включились в соци-
альные, экономические и политические процессы в Восточной Евро-
пе. Различия в семантике этих социальных терминов указывают на
различия в изменении социального положения их носителей: если ог-
нищанин традиционно руководил хозяйством княжеского дома и его
двором с находящимися на нем лично свободными и зависимыми людь-
ми, то тиун — княжеский слуга — стал получать в управление перифе-
рийные зоны княжеских владений, отмечаемых еще в княжение Ольги
и образовавшихся, вероятно, в первой половине X в. — заповедные
леса с бортями и угодьями для разного вида охоты, а также города.
Сосуществование данных социальных терминов в Домениальном ус-
таве свидетельствует о еще сохраняющихся различиях в сферах их уп-
равления. Но уже во второй половине XI — первой трети XII в., во
время киевского княжения Ярославичей и их внуков, происходит ин-
теграция системы управления, отразившаяся в терминологической уни-
фикации. В ПП и других письменных памятниках этого и последую-
щего времени отмечается распространение термина тиун для обозна-
чения всех видов управляющих княжеским и некняжеским господ-
ским хозяйством ]Срезневский. III. Стб. 961—963; см. также далее]. Ве-
роятно, лишь древний славянский термин огнищанин «сопротивлялся»
этой тенденции дольше других, вследствие чего в ПП сохранилась его
«гибридная» форма — тиун огнищный (ст. 12).
В ст. 19 КП указывается также двойная вира за подъездного. Наибо-
лее убедительно содержание этого термина объяснил Б. Д. Греков,
который раскрыл значение слова подъезд как право приезда для полу-
404
•спил податей. Отсюда подъездной — сборщик податей [Греков Б. Д.
1939. С. 88; аналогичную интерпретацию см.: Зимин А. А. 1952. С. 95].
По форме текст о подъездном является припиской. Как отмстил А. А.
(имин, его пет в аналогичных статьях ПП (ст. 1, 3, 12), поэтому обо-
июванно его мнение, что он является позднейшей вставкой в княжес-
кий Устав [Зимин А. А. 1952. С. 95].
В ст. 23 КП указана двойная вира в 80 гривен и за жизнь старшего
конюха — управляющего княжеским конным хозяйством, его табуна-
ми и выездом. В этой статье есть важная по содержащейся информа-
ции приписка: «<...> яко уставилъ Изяславъ въ своем копюсь, егоже
убилъ дорогобудьци». В этом тексте [см.: Правда Русская. 1947. Т. II.
Г. 161 — 163] указан судебный прецедент, который стал правовой нор-
мой. Из него следует также инициирующая роль княжеской власти в
||юрмировании системы судебных штрафов: если до данного решения
Изяслава Ярославича за старшего конюха не платили двойной виры,
Iго свидетельствовало о приниженном положении руководителя коне-
иодческого хозяйства, то ныне Изяслав уравнял его с высшими долж-
ностями в княжеском господском владении — огнищанином и тиу-
ном.
Значительную скрытую информацию содержит указание этого тек-
ст о введении 80-гривенной виры Изяславом в связи с убийством в
Дорогобуже. Для одних исследователей это указание было датирую-
щим признаком, относящимся к активизации «классовой борьбы» в
копие 60-х годов XI в., поэтому оно относилось к одному из доказа-
(сльств издания ст. 19—40 КП в киевское княжение Изяслава и, следо-
вательно, после смерти Ярослава. При этом допускались без каких-
либо доказательств предположения, согласно которым Изяслаа мог
принять такое решение в Дорогобуже, отправляясь в 1069 г. из Киева в
Польшу через Волынскую землю [Тихомиров М. И. 1953. С. 81; Череп-
нин Л. В. 1965. С. 187]. Допускалось существование под Дорогобужем
княжеской вотчины Изяслава во время его княжения в Киеве | Юшков
( . В. 1950. С. 123; Воронин Н. И. 1957. С. 19].
Между тем, Изяслав княжил в Туровской земле, простиравшейся
ло Волыни, в период до 1052 г. Поэтому последовательно предположе-
ние Б. Д. Грекова, по мнению которого, у Изяслава Ярославича там
Выло «имение» до середины XI в. [Греков Б. Д. 1939. С. 87—88|. Б. А.
Романов развил данный подход при анализе текста Русской Правды.
< >п обоснованно предположил, что двойная вира существовала уже при
Ярославе, из чего исходил составитель КП. Сами нормы Правды Ярос-
ывнчей существовали при Ярославе. Поэтому Изяслав, устанавливая
К()-гривенную виру за убийство старшего конюха, действовал «в своем
юмене» при жизни отца в соответствии с существующей нормативной
> истомой [Романов Б. А. 1940. С. 46, 49, 55]. Такой подход к происхож-
и'нию ст. 23 КП был поддержан в последующей литературе [Свердлов
Ч Б. 1978. С. 154; 1988. С. 29, 86—87, 108—109]. Доказательства второ-
405
го подхода оказывались убедительнее отсутствия аргументов первого,
поэтому А. А. Зимин, сторонник мнения об установлении 80-гривен
ной виры Ярославичами, объединил эти две гипотезы: события в До
рогобуже, о которых сообщает ст. 23 КП, имели место между 1024 i
(рождение Изяслава) и 1078 г. (его гибель) [Зимин Л. А. 1999. С. 113].
что нс добавило доказательности мнению о возможности создания
Изяславом судебного прецедента в Дорогобуже после 1052 г.
Вероятно, Ярослав и его сыновья сами принимали решения по угг
равлению наиболее важными отраслями княжеского господского хо
зяйства, поручая их также знатным людям из своего ближнего окружс
ния, назначенным огнищанами и тиунами. Социальный статус стар-
шего конюха был к ним приравнен, видимо, в 30-е — начале 50-х го
дов. Но руководящие должности в княжеском господском хозяйстве
поручались и зависимым людям — холопам. Сельские старосты руко-
водили княжеской господской властью сельскими поселениями — се-
лами, тогда как старосты ратайные — пахотными работами в них (ст.
24 КП). Холопы являлись также кормильцами и кормилицами княже-
ских детей во время их младенчества (ст. 27 КП). Позднее, еще в дет-
ском возрасте, княжичи передавались на воспитание кормильцам, пре-
имущественно близким родственникам, для подготовки к ратному делу
и управлению. За убийство таких холопов, которые управляли в кня-
жеском господском хозяйстве другими свободными и несвободными
людьми, занимали в нем низшие руководящие должности, платили
судебный штраф 12 гривен. Он был в три и одну треть раза меньше
штрафа, который платили за убийство простого свободного челове-
ка — 40 гривен, но почти в два с половиной раза больше, чем за убий-
ство простого холопа и других категорий зависимых людей.
Как отмечено ранее, в научной литературе XVIII—XX вв. было рас-
пространено мнение, согласно которому холопы являлись рабами. Ос-
нованием такого суждения являлся 1) юридический статус личной за-
висимости с правом господина на жизнь и собственность холопа, 2)
догматическая марксистская теория о рабовладельческих отношениях
как первой обязательной стадии классового развития общества, 3) ана-
логии правового и бытового положения античных рабов и древнерус-
ских холопов. На Руси XI—XII вв. слово раб в светском языке не ис-
пользовалось. Оно употреблялось лишь в литературе на церковносла-
вянском языке и в русской духовной литературе, на которую этот язык,
постоянно употреблявшийся в богослужении, оказывал постоянное
воздействие.
Между тем, по нашему мнению, холопы не являлись рабами, а Ярос-
лав и его сыновья не были рабовладельцами, хотя холопы и трудились
в их хозяйствах. На Руси, как и в других странах Центральной, Север-
ной и Юго-Восточной Европы, вне зоны романо-германского синтеза,
патриархальное рабство, свойственное родоплеменному обществу, раз-
вивалось не по античному, рабовладельческому пути превращения ра-
406
.. и орудия труда и объект права, а по пути средневековому — с
>|.1лелеписм орудиями труда, взиманием натуральной ренты и службой
'к подину. Отсюда отличия холопов от рабов в формах похолопления,
мпятости в хозяйстве и освобождения, что устанавливается на Руси по
мтериалам второй половины XI—XII в. (о социально-правовом стату-
лично свободного и зависимого населения во во второй половине
XI - первой трети XII в. подробнее см. далее, с. 558—560). Показа-
।гныю, что в русской литературе юридического содержания XI—XII вв.
последовательно использован конкретный в социально-экономичес-
ким и правовом содержании термин холоп, но не неопределенное по-
ни тис раб.
13 числе зависимых людей в княжеском господском хозяйстве на-
П1И11Ы кроме холопов смерды и рядовичи. Как свидетельствуют события
1015—1016 гг., смерды — свободное сельское население — составили
наряду с новгородцами основу ополчения, с которым Ярослав завоевал
кнепский стол. В качестве свободного сельского населения смерды жили
«составе погостов. Основной формой их социальной организован нос-
1И и активности являлась соседская община — вервь. Наличие в кня-
жеском господском хозяйстве смердов указывает, что в его составе уже
и первой половине XI в. находились села, экономической и социаль-
ной жизнью которых руководил не сельский сход — вече, а сельский
с ।проста — холоп. Смерды продолжали платить, вероятно, те же пода-
1н деньгами или продуктами от дома-дыма — хозяйства малой семьи
или от сохи или плуга — пашни, которая ими распахивалась. В господ-
ском хозяйстве эти подати становились денежной и продовольственной
рентой. Но след былой личной свободы таких смердов сохранился. В ст.
13 КП особо приведено запрещение истязать смерда без княжеского
•ювеления, что защищало его от самоуправства домениальной админи-
страции.
На природу зависимости рядовичей указывает слово, составляющее
корневую основу этого социального термина — ряд — ‘договор’. Рядо-
вичи не могли уйти от господина, не вернув или не отработав ему долг
с процентами. Эти проценты, сопровождаемые внеэкономическим
принуждением, также становились рентой — доходом, не требующим
предпринимательской деятельности. Социально-экономическое и пра-
НО1ЮС положение рядовичей и смердов в традиционном, но постоянно
[in шивающемся обществе и, в частности, в княжеском господском хо-
iiiIictbc раскрывается по более поздним материалам второй половины
XI - XII в.
За убийство холопа, не занимающего престижные должности в
княжеском господском хозяйстве, а также рядовича и смерда, нахо-
кнцегося в зависимом положении указан равный судебный штраф —
> ipHBcn (ст. 24, 25 КП). Объединяло эти категории зависимого насе-
кший также то, что рядовичи, смерды и холопы, которые имели соб-
< iiieiiuoe хозяйство, платили господину, в данном случае князю, рен-
407
ту, то есть были феодально зависимыми. Такое уравнение юридиче
ского статуса разных по социальному происхождению и содержанию,
но равных по определяющей роли господской эксплуатации категориii
людей, свидетельствует о том, что в первой половине XI в. формирова
лось сословие зависимых людей, определяющим правовое положение
которого стал одинаковый судебный штраф за убийство простого хо-
лопа. Зависимые люди работали в господском хозяйстве князя, кото
рый посредством внеэкономического принуждения и системы домс-
пиального управления получал от них ренту — доход, который не тре-
бовал предпринимательской деятельности.
Князь и сословия
В русской исторической науке до середины XIX в. определяющее
значение имели разного содержания теории, объяснявшие содержа-
ние происходивших событий воздействием монархического начала,
государства, имманентным развитием общества от родовых отноше-
ний к семейным и государственным. При таком подходе многочис-
ленные исследователи отмечали существование на Руси X—XIII вв.
разных категорий знатных, простых свободных и зависимых людей,
не характеризуя ее социальную структуру в целом. С развитием исто-
рической науки и распространением в ней позитивизма такой описа-
тельный подход стал недостаточен. Во второй половине XIX — нача-
ле XX в. исследователи начали анализировать древнерусское обще-
ство в определяющих его структурных характеристиках. М. Ф. Вла-
димирский-Буданов исходил из того, что в древней Руси существова-
ли три класса, но не сословия — бояре, горожане и смерды. Его пред-
ставления о сословиях на Руси имели негативное содержание: эти
«классы», по его словам, «нс могут быть названы сословиями в запад-
ноевропейском средневековом смысле» [Владимирский-Буданов М. Ф.
1915. С. 25]. М. А. Дьяконов поддержал мысль о том, что в древней
Руси «существуют различные классы, но нет деления на сословия». В
соответствии с его определениями, «общественным классом называ-
ется группа населения, обособившаяся от прочего населения по сво-
им специальным занятиям или имущественному положению», свя-
зывая последнее с отношениями собственности («имущественного
обладания»). Отличительным признаком сословия он называл разли-
чие между группами населения по правам в соответствии с наличием
у каждого сословия своей совокупности прав и обязанностей. В со-
словиях он отмечал обособление «сословных групп», создающее их
«некоторую замкнутость», наследственность сословных прав и обя-
занностей, препятствия к переходу из одного сословия в другое. В
общественных классах М. А. Дьяконов, напротив, отмечал переходы
«из класса в класс» «единственно в зависимости от условий, благо-
408
чннпствуюших переменах в имущественной состоятельности лица и
си> занятиях» [Дьяконов М. А. 1912. С. 72].
В отличие от такого юридически-догматичсского подхода к опрсдс-
« пню понятия сословие, исходящего из поздних, развитых характери-
• ।пк сословного деления общества, В. О. Ключевский разработал ис-
юрпчсский метод в анализе древнерусской социальной структуры. В
пничис от лекционных курсов 80-х — 90-х гг. «Терминология русской
•кюрии» и «История сословий в России», в которых понятия сословие,
’Неимущественное юридическим значением, и класс, преимущественно
• »кономическим содержанием, использовались не всегда последова-
....о [Ключевский В. О. 1959. Т. VI. С. 131-132, 144-156, 172-175,
'6 — 277, 311—322], в обобщающем его исследования «Курсе русской
•к юрии» В. О. Ключевский привел аналитические характеристики
•к пользованных им понятий. По Русской Правде он отмечает деление
• русского общества XI и XII вв.» на сословия и классы. Принцип деле-
ния на сословия — «политический». В соответствии с ним В. О. Клю-
•к’вский выделил «высшее привилегированное и военно-правительствен-
ное сословие» служилых князю людей, жизнь которых защищалась
инойной вирой. Другое сословие, непривилегированное, представляло
«обой людей, или простых людей, городское и сельское население,
кнорое платило князю дань. Холопов, которых В. О. Ключевский тра-
диционно рассматривал как рабов, он определил как особый класс,
мцорый не платил податей, служил не князю, а «частным лицам». В
• «ответствии с экономическим делением он устанавливает по Русской
Привде бояр — «класс частных привилегированных земельных собствен-
ников», два класса простого сельского населения — смердов, свобод-
ных государственных крестьян, и наймитов, или полусвободных, зави-
симых от господина ролейных закупов. По словам В. О. Ключевского,
•политические сословия создавались князем, княжеской властью; эко-
номические классы творились капиталом, имущественным неравен-
«11и>м людей». Поэтому он отмечал несовпадение «экономических клас-
«он» и «основных государственных сословий», различия их всех в соот-
шчствии с правами [Ключевский В. О. 1956. Т. I. С. 244—246].
В советской литературе 30-х — 80-х годов появление классов было
неразрывно связано с возникновением государства как инструмента
насилия и реализации власти господствующего класса. Поэтому, в co-
ol иетствии с таким догматическим подходом в этих работах при зна-
ние раннесредневековых обществ существование государства свидс-
|с н.ствовало о развитых классах и наоборот. Попытки пересмотра та-
кою подхода с 60-х годов XX в. лишь возвращали к теориям «дофео-
Л.1ПЫ1ОГО», общинно-вечевого и земско-вечевого строя в Древней Руси,
о|рицавшим в ней классы и сословия, предполагающим в ней архаич-
ный общественный строй, рабовладение как антитезу «феодализму»,
понимаемому в категориях позитивистских, догматических марксист-
ских и сталинистских теорий [историографию см.: Свердлов М. Б. 1996а.
409
С. 168—175, 195—301]. В соответствии с новейшей идеологизацией не
нужен и аналитический подход дореволюционных ученых, исходив
ших из существования в Древней Руси классов и (или) сословий: «Как
“лепшие люди”, так и “черные” сплачивались на единой духовно»
основе христианства. Народ как деятельная политическая сила припп
мал участие в приглашении князей на стол или сгоне их со стола,
существенно ограничивал их власть. Подчеркивая равенство сторон,
князья, обращаясь к низам, часто пользовались словом “братие”, “бра
тья”» \Даркевич В. П., Борисевич Г. В. 1995. С. 48].
Таким образом, в исследовательской литературе существует слож
ная и многозначная проблема определения места князя и княжеской
власти в соотношении с другими слоями русского общества XI в.
Иларион, обращаясь в 40-е годы XI в. к памяти Владимира Святос-
лавича, видимо, в присутствии Ярослава и членов его семьи, отразил
дифференциацию общества второй половины X— первой половины
XI столетия в лексике церковной литературы того времени: «малыим и
великыимъ, рабомъ и свободныим, уныим и старыим, бояромъ и про-
стыим, богатыим и убогыимъ» [БЛДР. 1997. Т. 1. С. 44]. Письменные
исторические источники и выполненный ранее исторический анализ
позволяют конкретизировать это обобщенное указание социальной
структуры русского общества данного периода.
Средневековый принцип деления на три сословия в соответствии с
видом занятости в общественном труде на тех, кто воюет, тех, кто мо-
лится, и тех, кто занят физическим трудом [см.: Дюби Ж. 2000], суще-
ствовал и в Русском государстве XI в., оказывая воздействие на про-
цесс формирования в нем сословий. Но при определении места князя
в процессе образования сословий на Руси, в частности, в княжение
Ярослава Мудрого реализация этого принципа нуждается в конкрет-
ном исследовании. Сложность решения данной проблемы заключает-
ся как в ограниченности информации исторических источников, так и
в состоянии исторических разысканий по этой теме.
В многочисленных исследованиях постоянно и обоснованно отме-
чается особое значение княжеской дружины в процессе формирова-
ния на Руси знати. Вследствие разрозненности и ограниченности све-
дений о дружине она рассматривалась на материалах XI—XII вв. С
одной стороны, отмечалось, что в периоды политического единства
Русского государства и его раздробленности она отправляется вместе с
князем, когда он занимает княжеские столы в разных городах с воло-
стями или волостях вследствие меняющихся политических обстоятельств
и внутридинастических междукняжеских отношений. Такие известия
служили основанием для выводов о дружине как служилой князю иерар-
хической по структуре военно-служилой корпорации [С. М. Соловьев,
И. Д. Беляев, Н. И. Костомаров, Н. П. Хлебников, И. А. Порай-Ко
шиц, Н. П. Загоскин, М. Яблочков, Е. А. Белов, В. И. Сергеевич, М.
С. Грушевский, Т. Василевский, Л. Макай, А. Экк, К. Р. Шмидз,
410
' Чюп.бах; со значительными различиями во мнениях; историогра-
очерк см.: Горский Л. А. 1989. С. 3—13]. Теория княжеского
• ншчного восхождения» от младших столов к старшим поставила
<| О. Ключевского в сложное положение. С одной стороны, он не мог
видеть «указания на земли бояр и младших дружинников» в XI и
XII ив., но вследствие «подвижности» князей, бояр и дружинников, он
чиниел ко мнению, что «боярское землевладение развивалось слабо»,
чн «циники «предпочитали» «деятельное участие в торговых оборотах»
.... «от своих князей денежного жалования». Отсюда его пред-
' кишение о князьях и их дружинах как «перелетных птицах Русской
» млн» [Ключевский В. О. 1956. Т. I. С. 197, 199].
Наряду с такими наблюдениями в литературе конца XIX — начала
х\ в. формировалось исследовательское направление, в котором на
» ионе значительных источниковых материалов выяснялось, что «кня-
• •чкая дружина была совокупностью ближайших сотрудников князя
'•и лелам государственного управления и домашнего хозяйства» [Дья-
• •»<«« М. 1912. С. 81]. По наблюдениям М. Ф. Владимирского-Будано-
•.I, и з дружинного и «земского» «элементов» с XI в. формируется «один
г»>п|)ский класс» вследствие превращения дружинников в местные зем-
«пладельцы, а «земских бояр» — в «класс княжих мужей». Впрочем,
•>н считал, что дружиной назывался двор князя [Владимирский-Буда нов
W Ф. 1915. С. 27—29]. А. Е. Пресняков показал, что гипотеза В. О.
Ключевского о княжеском «лествичном восхождении» не доказана. Он
«•мстил не только «обзаведение» дружинниками собственным хозяй-
• июм с XI в., но и значение дружины как начала боярского сословия,
•нижсской администрации. Подобно М. Ф. Владимирскому-Буданову
•Hi отождествлял первоначальное значение дружины и княжеского двора
{Пресняков А. Е. 1993. С. 194—196]. В развитие такого подхода Б. А.
I'umuiiob не противопоставил в книге, написанной 30 лет спустя, «под-
вижность» дружины землевладению в XI—XII вв., а соединил их: «Дру-
• нпа терпит вместе с князем, рискует вместе с ним, выигрывает и про-
пинается вместе. А живет она с ним уже не «на едином хлебе», а в своих
юмпх, владет своими селами, куда и ездит «на свое орудье», по своим
иняйственным делам, как и сами князья» [Романов Б. А. 1947. С. 13,
|М|.
Между тем введенная Н. П. Павловым-Сильванским в научный
«(трот теория феодализма в древней Руси поставила сложную пробле-
му соотношения дружины и свойственных феодальному строю васса-
>1111. Исходя из позднепозитивистской концепции крупного землевла-
ИЧ1ИЯ как основы феодализма Н. П. Павлов-Сильванский противопо-
«I.IHIIJ1 вслед за Г. Бруннером дружинные отношения вассальными,
• челинив их только генетической преемственностью: «Вассалы отли-
чаю гея от дружинников главным образом своей земельной оседлостью
и хозяйственной самостоятельностью. Вассалитет — это отделившаяся
<ч князя, оседлая, землевладельческая дружина» [Павлов-Сильванский
411
Н. П. 1988. С. 429]. Такое понимание места дружины в генезисе фео
дальнего строя перешло в догматическое направление марксистских
исследований, особенно при сталинском режиме, поскольку в нем. как
отмечалось ранее, основными «признаками» феодализма считались круп
ное землевладение, соединенное с крепостничеством. Поэтому особое
значение тогда приобрел вопрос об «оседании» дружины [Н. Л. Рубин
штейн, Б. Д. Греков, С. В. Юшков, В. В. Мавродин, Б. А. Рыбаков, и
иностранной литературе X. Ловмяньский, У. Хальбах; историографа
ческий обзор см.: Горский А. А. 1989. С. 8—9, 12—13|. Но в отличие m
позитивистского направления особое внимание стало в нем уделяться
крупному боярскому и дружинному землевладению как средоточию раз
ных видов эксплуатации, господства и подчинения. Поэтому в совез
ской исторической литературе преимущественное внимание уделялось
не микроанализу понятия и содержания дружины, а борьбе вокруг вон
росов наличия, отсутствия или появления земельных владений у дру-
жинников в Киевской Руси, «оседания» дружины и как следствие это
го — се «разложения». От решения этих вопросов зависело в данном
исследовательском направлении определение: дружинники — феодалы
или нефеодалы (из этого направления выделялся С. В. Юшков, кото-
рый более других обращал внимание на вассальное феодальное свой-
ство дружинных отношений и рентные функции податей-даней [исто-
риографию см.: Свердлов М. Б. 1996а. С. 191—257]. Поэтому в противо-
положность исследователям, которые писали о земельных владениях
дружинников в Киевской Руси, И. Я. Фроянов, сторонник противопо
ложного мнения, пишет: «Когда дружинник полностью садится на землю,
он перестает быть дружинником, превращаясь в земельного собствен-
ника — феодала». Но поскольку исторические источники свидетельству-
ют, по словам ученого, об «обзаведении дружинников землей», он объяс-
няет это явление «противоречивыми тенденциями»: «С одной стороны,
дружинники проявляют склонность к подвижности, обусловленной пере-
мещениями князей, с другой стороны, они испытывают некоторую тягу
к оседлости» \Фроянов И. Я. 1980. С. 68, 72—73; курсив наш. — М. С.|.
Проблема противоположности в Киевской Руси статично понимае-
мых дружины и господского землевладения, свойственная исторической
литературе позднего позитивистского, догматического марксистского
и сталинистского направлений 1900-х — 50-х гг. XX в., закономерно
появилась в этих направлениях вследствие метафизичности их теоре-
тических основ. В тот период она сыграла свою положительную роль,
обратив внимание на необходимость изучения и дружины, и землевла-
дения дружинников на Руси XI—XII вв. Но в 60-е — 70-е годы она уже
свидетельствовала, как показывает опыт И. Я. Фроянова, об исчерпан
ности своих исследовательских возможностей. Поэтому были предпрн
няты другие подходы к решению данной проблемы. А. А. Горский со
хранил идею противоположности в Киевской Руси дружины и господ
ского землевладения. Концепцию государственной земельной собствен
412
и-win при феодализме как экономической категории он псреосмыс-
|»< । и теорию корпоративной собственности дружины до X в. включи-
"» н.но. В XI—XII вв., по его мнению, вотчинное землевладение дру-
жинников формируется 1) через передачу князьями права на сбор дани
• определенных областей, 2) княжеское пожалование из государствен-
ных земель, находящихся в корпоративной собственности военно-дру-
жппной знати, 3) пожалование из княжеской домениалыюй земли.
Конструктивно наблюдение А. А. Горского, согласно которому со вто-
рой половины XI в. в составе дружины появился новый социальный
>иой — детские, тогда как его предшественники считали, что и ранее
он» существовали в младшей дружине наряду с отроками (см. далее,
« S39—540) [Горский А. А. 1989. С. 52—54, 74—76].
Противопоставление «дружины» и «феодальных отношений», по-
miMiiiiHe последних в круге разнородных идей позитивистских, догма-
зичсских марксистских и сталинистских теорий, по нашему мнению,
приводит изучение древнерусской дружины к разрыву се многообраз-
ных экономических, социальных и политических связей со всеми дру-
»нми структурами общества, к выборочному использованию истори-
ческих источников, к характеристикам социальных институтов по по-
Ввбию. Показателен в новейшей литературе подход к изучению соци-
альной природы дружины на Руси X—XII вв. И. Н. Данилевским. По
tfo мнению, «древнерусская дружина была своеобразной военной об-
манной, которой руководил князь — первый среди равных». В такой
аналогии «дружины» и «общины» не определено понятие «община»,
<№ учтены и не опровергнуты сделанные ранее в научной литературе
Свлюдения над началами службы в племенном и средневековом об-
(ствах, над природой княжеского (королевского) вознаграждения за
hve как основы социальных связей в дружине. Далее И. Н. Данилев-
Вкнй конкретизирует мысль о древнерусской дружине как своеобраз-
МОЙ военной общине: «Тем не менее это была корпорация профессио-
МЯЛЫ1ЫХ воинов, за которой, видимо, признавалась номинальная кол-
ИМктивная собственность на земли, с которых она собирала дань» (ви-
димо, вслед за А. А. Горским, но без указания конкретных фактов
МЮрпоративной земельной собственности).
‘ И. Н. Данилевский возражает, видимо, В. О. Ключевскому: «В то
*с время было бы неверно абсолютизировать оторванность дружины
'•» нбщества», не обращая внимания на историческую литературу XX
С1олетия, раскрывшую множественные экономические, социальные,
Цнлитические и идеологические связи княжеской дружины и «обше-
пна* в средневековый период. Он пишет о «некотором взаимопро-
никновении общинных и дружинных элементов» «приблизительно с
КП в.», когда часть дружинников «осядет» на землю. Но А. Е. Пресня-
»чп, па которого в данном случае ссылается ученый, отмечает этот
процесс не как «некоторое взаимопроникновение», а содержательно,
многозначно и с XI в.
413
Вслед за А. Я. Гуревичем И. Н. Данилевский характеризует отно
шепие к богатству дружинников на Руси X—XII вв. культурологиче
ски, лишая княжеские пожалования социально-экономического содср
жания: «Получаемые богатства, судя по всему, нс несли экономиче-
ской сущности. Создается впечатление, что дружинников больше вол
новал сам акт передачи, нежели обогащение как таковое». Для опро
вержения возможной мысли о феодальной природе экономических,
социальных, политических и идеологических отношений в древнерус-
ской дружине ученый приводит разные по содержанию, но в равной
мере ограниченные представления о природе феодального строя: «Как
известно, феодальные отношения базируются, во-первых, на корпора-
тивном землевладении и, во-вторых, на раздаче земельных участком
воинам на условиях их службы владельцу земли». То есть, в понима-
нии «феодальных отношений» И. Н. Данилевский следует одному ш
вариантов теории «государственного феодализма» (возможно, вслед за
А. А. Горским), но возвращается к теории «настоящих феодов» как
земельных.
Поэтому И. Н. Данилевский вернулся в периодизации и характери-
стиках феодальных отношений в средневековой Руси к ранее выска-
зывавшимся мнениям, но без ссылки на предшественников: «Они на-
чали складываться па Руси — с характерными поместьями-бенефици-
ями, всевозможными иммунитетами и скрупулезной регламентацией
вассальной службы — только на рубеже XIII—XIV вв. и получили пол-
ное развитие в XVI в.» [Данилевский И. Н. 1999. С. 110—1 И, 116—1171.
Исследовательские подходы И. Н. Данилевского к изучению древ-
нерусской дружины, природы феодальных отношений, его выводы,
использование исторических источников и исследовательской литера-
туры свидетельствуют, по нашему мнению, об ограниченности анали-
тических возможностей научных теорий, к которым он вернулся. Но и
такой характер авторского взгляда на историю Руси историографиче-
ски важен, поскольку он отражает исследовательские тенденции к по-
вторению позитивистских теорий о «признаках» «феодализма» в круп-
ном землевладении, господском хозяйстве, иммунитетах и сеньори-
ально-вассальной иерархии, а также представлений советских истори-
ков о «феодализме» без феодов вместо системного и конкретного изу-
чения древнерусской дружины, ее экономического, социального, по-
литического и идеологического содержания.
Таким образом, проблема изучения дружины в социальной струк-
туре Руси XI—XII вв. продолжает оставаться научно актуальной. По
нашему мнению, она приобретает особое значение при анализе соот-
ношения княжеской власти и процесса формирования сословий.
Информация исторических источников XI — начала XII в. не со
держит каких-либо сведений о дружине как об «общине». Напротип.
этот социальный термин сохраняет уже традиционные обобщающие
значения — ‘отряд воинов’ или ‘ближайшее окружение князя’. Про
414
। nAiUi он использоваться и в иных смыслах — ‘широкая по составу
к>>ппа людей’, ‘войско в целом’ или, напротив, — ‘небольшая группа
••ней, от приближенных князя до отбитых у врага пленных’. Некото-
рые известия указывают на дружину, как на княжеский отряд, но они
н разъясняют, состояла ли она из воинов-профессионалов или из
широкого круга служилых князю людей. На фоне широкого и соци-
kit.no неопределенного употребления этого слова дружина как конк-
iw iiiaM иерархически структурированная социальная группа, объеди-
«н нная службой князю, определенным натурально-денежным обеспе-
*i пнем за эту службу, кодексом чести, преданности князю выявляется
►срез исполнение дружинниками совмещаемых функций — военной,
♦лминистративно-судебной по поручению князя, а также личной службы
•ин по, связанной с княжеским двором [см. также ранее, с. 259—270;
< лгрдлов М. Б. 1983. С. 214—216; см. там же указания исторических
ш i очников].
Как следует из слов автора Начального свода (ок. 1095 г.), служилые
книзю люди, дружина, «кормились» в своей собственной стране, а сами
•ннзья собирали значительные богатства и возлагали на людей непра-
ведные виры и продажи [здесь и далее текст см.: НПЛ. С. 104; см. также
(мисс, с. 266]. Жены нынешних членов дружин, продолжал летописец,
лшт в золотых обручах, тогда как при «древних князьях» они ходили в
прсбряных. Он обращается к князьям и их дружинам, напоминая им о
Необходимости богатств праведных, а налогов справедливых в терминах
«временной ему русской податной системы: «Пишеть бо ся: богате-
fnuio неправдою сбираемо извъется <...> И паки: луче малое праведнику,
1Мчс богатьства грйшныхь много. Да отсела, братья моя возлюбленая,
останемся от несытьства своего, нь доволни будете урокы вашими, яко и
Цапель пишеть: емуже дань, то дань; ему же урокъ, то урокъ; никому же
Шнилья творяще <...>» (курсив наш. — М. С.). Уже в конце XI в. людям
•разумным» («смыслении») было очевидно, что «наша земля оскудела
кп> от рати и от продажь» [ПВЛ. 1996. С. 92; под 6601/1093 г.[, то есть
от постоянных войн и неправедных судов княжих служилых людей. Та-
нм образом, государственная система податей, судебных штрафов и
Мнплин продолжала оставаться основой материального обеспечения
нижсской дружины после перераспределения в княжеской казне или в
виде прямых отчислений княжим служилым людям за исполнение дол-
жностных государственных функций.
Именно служба князю придавала высший юридический статус че-
ловеку, который ему служил, вне зависимости от того, где он был за-
ик i — в руководстве княжеским господским хозяйством или входил в
•тело старшей дружины — княжих мужей. Поэтому, если в так назы-
ваемом Домениальном уставе высший 80-гривснный штраф приведен
м убийство огнищанина, княжеского тиуна и старшего конюха (см.
p.incc, с. 403—406), то в Пространной Правде Русской тот же штраф
iMiian в ст. 1 вслед за заголовком «Суд Ярославль Володимъричь» в
415
расширительной формулировке княжой муж как обобщающее налы
ние высшего слоя служилых князю людей, от которых отделены ni.n
шие должностные лица княжеского хозяйства — тиуны: «<...> аще ш
не будеть кто его мьстя, то положити за голову 80 гривенъ, аще будепп.
княжь мужь или тиуна княжа; аще ли будеть русинъ, или гридь, любо
купець, любо тивунъ боярескъ, любо мечникъ, любо изгои, ли слою,
нинъ, то 40 гривенъ положити за нь» (курсив наш. — М. С.),
Таким образом, Русская Правда соединяет юридический статус лю
дсй с их социальным статусом, что является определяющим принципом
сословного деления. Из этого критерия следует, что соединение высшс
го общественного положения на службе князю в качестве княжих му
жей с административно-судебными, военными и служебными при дно
ре функциями («старшая дружина»), а также в его господском хозяйстве
с высшим после князей юридическим статусом, определяемым двойном
80-гривенной вирой за убийство, формировало на Руси XI — начала XII
в. высшее сословие на начальной стадии его становления с особым,
двойным наказанием за преступление против жизни относящихся к псм\
людей. Отметим, что понятие бояре — ‘люди знатные и богатые’ в эки
период имело лишь широкое значение и еще не стало названием выс
шего сословия. Но богатство уже имело социальные следствия. Оно вели
к социальному неравенству: «По семь же вьсякому богату главу свою
покланяи съмкрения ради, древо бо много вътвьно поклонениемь подъи
деши и мимо идеши» [Изборник 1076 года. 1965. С. 242—243]. Эту тсм\
в блестящей афористичной форме развил через сто лет Даниил Заточ
ник (см. далее, с. 640—643).
40-гривенная вира объединила без социальных различий все другие
категории лично свободного населения: по территориальному прин-
ципу (русин, Словении — ст. 1 КП, ст. 1 ПП), по участию в княжеской
дружине (гридин — ст. 1 КП, ст. 1 ПП), в княжеском господском хо
зяйстве (ст. И ПП — конюх, повар), по принадлежности к княжески
му административно-судебному аппарату среднего и низшего уровни
(ябстник, мечник — ст. 1 КП, ст. 1 ПП, отрок — ст. 11 ПП), к господ
скому нскняжескому хозяйству (боярский тиун — ст. 1 ПП), к купцам
(ст. 1 КП, ст. 1 ПП), к лицам, изменившим социальный статус (in
гои — ст. 1 КП, ст. 1 ПП), к избираемым или назначаемым старостам,
к простым свободным людям, горожанам и сельским жителям (лю
дин — ст. 3 ПП). Эти социальные группы составили в общественно
правовом отношении одно сословие лично свободных людей, которые
различаются в соответствии с видом профессиональных занятий, соб
ствепности и местом в системе общественных отношений. Социальным,
политическим и правовым содержанием их сословного положения ив
ляются, кроме равного 40-гривенного судебного штрафа за убийство,
право-обязанность лично свободного человека платить в соответствии
с решением княжеского суда судебный штраф — продажу («аже буду и.
свободнии с нимь крали или хоронили, то князю въ продажа», ст. 1 ? I
416
Hill, л также, вероятно, участие в территориальных вечевых организа-
<»мч (и юроде — кончанские и уличаискис, в сельской местности —
t»|>uii), а также в купеческих сотнях. Отдельные представители такого
«» иония лично свободных людей участвовали в княжеских властных
tir.iiiiix (отроки, мечники, ябетники) или были богатыми (купцы), но
mi нс меняло их сословного статуса.
При установлении определяющих сословнообразующих факторов,
*< |мin ।но, следует учитывать также деление населения Руси на приви-
м шрованных и непривилегированных. Видимо, неподатными явля-
iii> I. княжие служилые люди, тогда как податными — все прочее го-
,»< 1ское и сельское население, судя по действующей и все усложняю-
щимся податной системе на Руси X—XII вв. [о налогах на Руси этого
•(и мени см.: Свердлов М. Б. 1983. С. 27—28, 57, 197—199].
Таким образом, можно подтвердить и развить на основе последую-
щею исследовательского опыта наблюдения В. О. Ключевского над
<|вфмированием сложного по структуре общества, состоящего из клас-
*оп и сословий, а также определить в этом процессе место княжеской
масти.
Их эволюция является продолжением и развитием предшествую-
щих социальных процессов. Устанавливается трехчастный принцип
•Условного деления, основанного на неравенстве юридических прав,
•«вмещенных с социальным статусом. Привилегированное неподат-
ное сословие представляет собой служилых князю людей с совмещен-
ными военными, административно-судебными и служебными по кня-
жескому двору функциями. Это сословие состояло из знати — высших
вплжностных лиц княжеского государственного и домениального ап-
Парпта, а также княжих мужей (так называемая «старшая дружина»),
жизнь которых была защищена двойной 80-гривенной вирой. Низший
мой служилых князю людей в защите их жизни был уравнен со всем
остальным лично свободным населением вне зависимости от его иму-
щественных и социальных различий. Но княжие служилые люди («дру-
жина») по-прежнему представляли собой привилегированный обще-
«таенный слой, иерархически организованный правящий класс, ос-
111НШЫМ источником материального обеспечения которого являлось в
нот период натурально-денежное обеспечение — корм (феоды). Ос-
новным сословпообразующим фактором на Руси XI — начала XII в.
пилилось не личное богатство, а служба князю в составе «дружины» и в
руководстве княжеским господским хозяйством. Княжеская службе
иилавала военно-служилое сословие, социально-экономическую ос-
ипну которого составлял натурально-денежный корм, асоциально-пра-
нпиую основу — привилегированное, вероятно, неподатное состояние.
Гл 1ЛИЧИЯ положения в иерархии должностей на княжеской службе ста-
иппились основанием деления этого сословия на знатных мужей, жизнь
которых защищалась 80-гривенной вирой, и прочих привилегирован-
ных людей.
I I |пк 1508
417
«Дружина» на Руси XI — начала XII в. сохраняла предшествующую
традицию и имела то же структурное и социальное содержание, что и
в других европейских средневековых странах, в которых существовали
феодальные отношения. До VIII в. служилые королю люди, получав
шие в качестве материального обеспечения корм, вооружение, жили
ше, назывались vassi (отсюда — вассалы). Другим принципом вассаль
ных связей была «верность» — fides. Поэтому вассально зависимые люди
назывались также fideles — верные. Как писал Л. П. Карсавин, вше п
10-е годы XX в. преодолевший позитивистское понимание крупно!и
землевладения как основного признака феодализма, «основа феодал!,
ного строя — верность, получающая конкретное выражение в дого!ш
ре, а по существу своему соединенная с некоторою идеею определен
ного обычая, определенной формы отношений и личной связи дну*
индивидуумов» [Карсавин Л. П. 1995. С. 84].
В славянских странах (Хорватия, Чехия, Польша), где письмен
ным языком стал латинский, для обозначения служилых князю (коро
лю) людей («дружины») в целом также использовалось слово fideles -
‘верные’, а служилого человека — fidelis ‘верный’, то есть использова
лисьте же социальные термины Западной Европы, которые обознача
ли вассалов. При этом в Хорватии и западнославянских странах пони
тие fideles — ‘верные’ могло означать и всех служилых людей («дружи
ну») в целом, так и определенный круг приближенных к князю лиц. И
письмах римских пап Иоанна VIII и Стефана V к всликоморавскому
князю Святополку I они названы в конце IX в. в соответствии с обыч
ной для того времени практикой использования феодальной социаль
ной лексики — «cum nobilibus viris fidelibus tuis» — «с твоими знатными
верными мужами», а также «cum omnibus fidelibus tuis» — «со всеми
твоими верными», то есть по той же модели, которая использовалась
на Руси в письменности XI — начала XII в., — «со всей своей дружи-
ной». В Хорватском княжестве (позднее — королевстве), которое ин-
тенсивно развивалось в зоне славяно-позднеримского этнокультурно-
го взаимодействия служилые люди, «верные» («дружина») — fidclc*
представляли собой в конце IX в. иерархическую структуру. Ее выс-
ший слой назывался жупаны, которые занимали высшие должности и
государстве и при княжеском дворе. В Польском княжестве, в кото
ром, каки на Руси, государственность формировалась несколько более
замедленными темпами, чем в Хорватии и Великой Моравии (в Пер
вом Болгарском царстве на названия служилой знати сильнейшее воз-
действие оказала тюркская лексика), ближайшее окружение Болеслава
Храброго обозначалось в соответствии с двухчастным делением слу-
жилых людей («дружины») — магнаты и воины (milites). Близкое кня-
жеское окружение названы также традиционно fideles — ‘верные, вас-
салы, дружина’ [Свердлов М. Б. 1997. С. 81—84, 92, 170—171].
Особое сословие составило белое и черное духовенство со своими
автономными структурами самоуправления и церковным судом.
418
кик отмечено ранее, на Руси XI — начала XII в. третьим в иерар-
.... ословием стало лично свободное население вне зависимости от
тономпческого положения — местная знать, сохранившаяся после
ПИ1ЫХ выводов Владимира Святославича, купеческое и ремеслен-
—» юродское, а также сельское население. Его равное сословное по-
мьепне определялось правами местного самоуправления, равной
минной жизни 40-гривенной вирой, правами владения собственным
iiUlCTBOM, несмотря на различия его конкретного содержания, его
минной княжеской властью и законом, но также отстранением от
> < и гия в верховном княжеском управлении. Вероятно, все это со-
, нише было податным, несмотря на экономические различия, но 40-
гииеиная вира уравнивала его с членами младшей дружины, при-
..лежащими к другой сословной группе. Отсюда следует, что опре-
Н П1ЮШИМ в сословном делении являлось служилое князю и неслу-
«•Iюс состояние, неподатной и податной статус. Неподатное состоя-
<<<!<• являлось сословной привилегией за службу князю, за исполне-
«!<<• ин княжеской службе военных, административно-судебных и слу-
•<опых по княжескому двору обязанностей. Третье сословие, веро-
♦1110, эволюционировало вследствие интеграции местной и княже-
<»пй служилой знати в новое сословие — боярство, появившееся в
Ml в. (см. далее).
Четвертое сословие представляло собой разные категории зависи-
мых людей, находящихся в составе господского хозяйства. Первона-
♦♦iii.no оно было столь же разнородно, как и сословие лично свобод-
ен i> населения. Его составляли холопы, которые продолжали эконо-
мический и правовой статус патриархальных рабов, но в новых соци-
♦ н.иых условиях становились сословием лично зависимого населе-
нии. Зависимых смердов и рядовичей объединяла с холопами соци-
♦и.иая политика уравнивания наказания за убийство 5-гривенным
«прпфом [ст. 25, 26 КП].
Таким образом, Ярослав Мудрый являлся правителем государства,
«♦селение которого было иерархически и сословно структурировано.
Дин служилого и неслужилых сословий он являлся сюзереном и мо-
нархом, обладавшим в 1036—1054 гг. единовластием. Их экономи-
ческое и социально-политическое единство определялось феодаль-
ной природой государственных податей и пошлин, которая станови-
1лсь основой натурально-денежного обеспечения членов дружины за
< цжбу князю, а также господским хозяйством, где взималась рента с
|мшых категорий зависимого населения. Князь Ярослав распростра-
ни! административно-судебную власть на все сословия Русского го-
• хларства. В то же время он был господином собственного хозяйства,
• состав которого входили разные категории зависимого населения.
Ярослав — «самовластец»
В Русском государстве периода единовластного правления Яросы
ва в 1036—1054 гг. существовали органы самоуправления в виде сель
ских, а также, вероятно, кончанских и уличанских городских вече |>»г.
уличанских организациях в Новгороде см.: Буров В. А. 1994. С. 16—50
см. там же литературу вопроса], но они не были альтернативными иг
точниками власти. Поэтому летописная фраза, определяющая положе
ние Ярослава в Русском государстве после смерти Мстислава, «и 6bici i.
самовластець Русьстъи земли» означала не только то, что он стал един
ственным правителем (И. И. Срезневский раскрывал значение этот
слова — единовластен [Срезневский. III. Стб. 248]), но и то, что он один
осуществлял власть в огромной стране: от находившихся под данью
финских и эстонских территорий (в эстонской земле был построен
город-креп ость Юрьев) до пограничья со степью, где также был noci
роен город-крепость Юрьев и там была учреждена епископия, от Во
лыни, где административным центром оставался построенный Влади
миром Святославичем город Владимир, заменивший в этом назначе
нии ранее существовавшие так называемые Червенские города, до Ярос-
лавля на Волге. Города, названные именами его самого и его отиа,
продолжали маркировать пределы его владений. Как отмечено ранее,
Софийские соборы в Киеве, Новгороде и Полоцке на основных торги
вых магистралях, видимо, стали символами зоны распространения но
вого княжеского культа, установленного Ярославом Мудрым — Святой
Софии. Поэтому можно сделать вывод, что этот князь являлся «само-
властием» — монархом огромной страны, в которой государственной
религией было православное христианство, а высшим религиозно-иде-
ологическим культом — Святая София — Премудрость Божия. Это свой-
ство княжеской власти раскрывает содержание всей его внутренней и
внешней политики, объясняет природу и саму возможность его динас-
тической политики.
Раннефеодальная природа княжеской власти подразумевала про-
должение традиции наделения киевским князем своих сыновей об-
ширными территориями для управления и кормления. Возраст княжи-
ча при этом значения не имел, поскольку он являлся символом кия
жеской власти, а его двор — центром административно-судебного уп-
равления. Ярослав следовал в этой традиции за своими предшествен-
никами — Игорем, Святославом и Владимиром. Старшему сыну он
поручал Новгород — социально-политический и идеологический центр
обширной Новгородской земли. Сначала он «посади» там Илью, а после
его ранней смерти — Владимира [НПЛ. С. 470]. Как следует из выход-
ной записи 1047 г. священника Упыря Лихого, для русских людей и
Новгороде того времени Владимир Ярославич был князем, который
осуществлял княжескую власть, но сама она определялась через отцов-
скую и княжескую власть отца — Ярослава: «<...> князю Володимиру.
420
iii.mi троль княжашю, сынови Ярославлю большему» [Столярова Л. В.
1 «и» С. 11]. Владимир осуществлял волю отца, когда отправился в
.инигрусский по значению поход на Византию в 1043 г. В таком же
ч«ц|>жспии князей-наместников находились при жизни Ярослава и
4'vine его сыновья. В Ипатьевском списке ПВЛ сохранилось указание
и*» in княжения Изяслава перед смертью Ярослава — Туров (в Лаврен-
иы иском списке — пропуск). Святослав тогда княжил во Владимире
Щ‘> U.IIICKOM, а Всеволода Ярослав держал «у себе», поскольку любил
'ч итец более других братьев, поясняет летопись [ПСРЛ. Т. II. Стб.
। м)|, Но перед смертью Ярослав переменил княжеские столы своих
,<||(|цей (см. далее, с. 434—439).
Объединяла эти огромные территории, населенные не только вос-
••••нюславянской древнерусской народностью, но и неславянскими
Фолами, средневековая природа подданства, выражавшаяся в при-
кипим вождями неславянских племен верховной власти киевского
• пи nt, в регулярной выплате ему дани и в военной службе в случае
«нибходимости [Пашуто В. Т. 1965. С. 92—116]. Феодальная природа
• пжбы и натурально-денежного вознаграждения за нее продолжала
«оьединять вокруг князя людей, принадлежащих к восточнославян-
• *иму и неславянским этносам.
Верховная власть и воля князя Ярослава была распространена как на
.•(цельного человека, так и на социальные коллективы. В ПВЛ под 6544/
1016 г. сообщается, что по его приказу был посажен «в порубь» его брат
« улислав, который княжил во Пскове, только потому, что тот был «ок-
•ыетанъ к нему» [ПВЛ. 1996. С. 66; курсив наш. — М. С.]. Отец святого
Феодосия после рождения сына (ок. 1036 г.) должен был переселиться
•о своей семьей из города Василева, входившего в число крепостей Днеп-
ровского Правобережья, защищавших Киев, в отдаленный от стольного
трода Курск в Посемье, в юго-восточных пределах Черниговской зем-
ли. г. е. в дальнюю область Днепровского Левобережья. Причина такого
«irpcceAeHHa — «князю тако повелевшу» [Патерик Киево-Печерского
монастыря. 1911. С. 16—17; курсив наш. — М. С.].
Перед княжеской властью община-вервь являлась коллективным
«Фндичсским лицом и коллективным ответчиком за совершенные на
территории преступления. Поэтому она должна была выплачивать
10 гривенную виру за убийство огнищанина, если не искала убийцу
(и. 20 КП). Вместе с тем князь регулировал отношения между обши-
>Н1П и ее членами. Общинникам («людям») запрещено было участво-
«.1П, в выплате огромной двойной виры, если убийца огнищанина из-
вестен. В этом случае убийца сам должен платить огромный судебный
штраф, который отходил князю (его казне) и его служилым людям (ст.
14 КП). Когда же, еще до раздела государства с Мстиславом (в ПВЛ
но сообщение помещено под 6532/1024 г.), вследствие голода в Сузда-
ic поднялось восстание во главе с языческими жрецами волхвами и
восставшие стали избивать «старую чадь» — высший слой местного
421
общества, утверждая, что у них хранятся запасы продовольствия («лер
жать гобино»), то Ярослав сам отправился в Суздаль, «изъимавъ во.чх
вы, расточи, а другыя показни» [ПВЛ. 1996. С. 65|, подавив это рели
гиозное сопротивление, а также стремление к ушедшему в прошло»
социальному и имущественному равенству.
Эти властные функции являлись выражением верховного положе
ния киевского князя как сюзерена всех сословий Русского государ
ства. В его лице они совмещались с верховными внешнеполитически
ми и военными функциями. Поэтому укрепившееся при Ярославе Biiyi
реннее состояние государства позволило ему решать столь значитсль
ные внешнеполитические задачи включения страны в общеевропен
скую систему политических и династических связей. Вместе с тем, выс
шее в социальной структуре положение князя и его властные функции
позволили Ярославу проводить целенаправленную политику по укреп
лению и распространению христианства, организации Русской Церк
ви, по идеологически направленному преобразованию сознания и бы
тия всех сословий Русского государства. Такой смысл верховного уи
равления страной в целом и населяющими ее людьми был ясен совре
меннику этих событий Илариону, который, обращаясь к сущему но
небесах Владимиру Святославичу, просил его, вероятно, в присутствии
Ярослава и его семьи (эти идеи предназначались и для прочтения I»
Слове о законе и благодати) помолиться о «благоверном кагане нашем
Георгии». Суть княжеской деятельности, за которую Ярослав должен
был получить божественное вознаграждение, — управление Богом дан-
ными ему людьми («Богомъ даныа ему люди управивьшу» ; курсив наш. —
М. С.).
Как человек церковный, Иларион раскрывает княжеское управле-
ние в образной системе, свойственной клирикам, но в равной мерс
многозначной и для людей светских: князь пасет своих людей («з«
трудъ паствы людии его приати от него (Вседержителя Бога. — М. С.)
вънець славы нетлънныа съ вевми праведныими, трудившиимися его
ради» [БЛДР. 1997. Т. 1. С. 52; курсив наш. — М. С. ]. Но и в светском
понятийном аппарате Иларион использовал слова, указывающие па
высшее единовластное положение Ярослава в Русском государстве.
Поэтому в записи о своем посвящении и настоловании в митрополиты
он пишет: «Быша же си въ лёто 6559, владычествующу благовврьному
кагану Ярославу, сыну Владимирю» [БЛДР. Т. 1. 1997. С. 60; курсив
наш. — М. С.].
Значительное возвышение княжеской власти над всеми прочими
социально-политическими структурами имело следствием два проти-
воположных по форме, но единых по содержанию процесса в форми-
ровании титула этой власти. Вероятно, начавшийся при Владимире
процесс титулования князем носителя этой власти стал устойчивым при
Ярославе. Поэтому титул князь, а не великий князь, теперь был достато
чен для носителя верховной власти, тогда как семейно-родственные
422
мпнисиия и место княжения указывали на меру значимости каждого
..кроткого князя в междукняжеских отношениях.
i яругой стороны, на Руси, вероятно, использовались и нскняжес-
«м. 1итулы, которые могли обозначить особое положение в стране
♦миасской власти и самого Ярослава. В западноевропейских странах
•|»к.тава, как и его отца Владимира, называли преимущественно ко-
(гех) в отличие от польских князей, которых называли неизмен-
ггрцогами (dux) кроме тех случаев, когда они официально принима-
|>| королевский титул, как незадолго до своей смерти поступил Болес-
ми Храбрый. М. Хельман считал, что такие различия втитулвх русско-
"» и польского князя происходили для мерзебургского епископа и хро-
>»н in Титмара вследствие того, что Польша входила в систему Свя-
ш* иной Римской империи, тогда как Русь и Венгрия нет, а потому их
щмиителей Титмар называл королями [Hellmann М. 1959. S. 411; это
мнение не без одобрения привел В. П. Шушарин: Шушарин В. П. 1965.
• 424—425]. Но такому объяснению противоречат указанные В. П.
Шушариным обращения в 1075 г. римского папы Григория VII, кото-
рын не только не входил в систему Священной Римской империи, но
к Омвал ей враждебен, к князю Изяславу Ярославичу как к королю, а к
мши>скому князю Болеславу II Смелому, противнику империи, — как
к герцогу [Шушарин В. П. 1965. С. 426—427]. Тогда же младший совре-
менник Ярослава и Григория VII каноник бременского кафедрального
«обора Адам в тексте своей хроники «Деяния архиепископов гамбург-
ской церкви» называл Ярослава королем (в одном месте даже «святой
король Руссии», видимо, в продолжение традиций сакральности коро-
•гпекой власти). Поэтому последовательно указание им Ярослава в ряду
аругих королей Европы (с приведением заключенных между ними ди-
настических союзов): «Харальд (будущий король Норвегии. — М. С),
вернувшись из Греции, взял в жены дочь короля Русии Ярослава (Адам
использовал скандинавскую форму имени — Gerzlef. — М. С.); другую
в>нл Андрей, король венгров, от которой родился Соломон; король
франков Генрих взял третью, которая родила ему Филиппа» [Латино-
1ычные источники по истории Древней Руси. 1989. С. 138—139; см.
ранее, с. 373—374]. Отсюда следует, что титулование Ярослава королем
мялось традиционным для Западной Европы указанием правителя
1’уси в устойчивой системе европейских государей, обладавших опре-
лепсиными титулами в соответствии с феодальной иерархией.
Титул король—гск принадлежал к знаковой системе западноевро-
пейских титулов в субординации по отношению к императору Свя-
щенной Римской империи наряду с менее значимыми герцогом, гра-
фом и т. д. На Руси он использоваться не мог. Поэтому на Руси отме-
•|.1стся традиция величального использования высшего тюркского ти-
ivin — каган. Если титул князь, относимый только к правящей динас-
IHI1, абсолютизировался, то конкретное содержание древнего тюрк-
мио титула каган в княжение Ярослава было лишено на Руси конк-
423
ретного содержания. Иларион применял его а Слове о законе и блат
дати не только по отношению к Владимиру, но и к Ярославу: «Паче ж,-
помолися о сынъ твоемь, благовкрнъмь каганъ нашемь Георгии <... •
[БЛДР. 1997. Т. I. С. 52]. Он же использован в записи митрополии
Илариона о его посвящении и настоловании. В этих текстах, предпа i
каченных для произнесения при князе и без него, а также для проч тс
ния, слово каган не являлось официальным титулом. Оно было уже
традиционно величальным и наполнено средневековым символизмом
утверждавшим преемственность той династии, которая победила ме
нее 90 лет назад Хазарский каганат, некогда подчинивший часть вос-
точнославянских племен, позднее вошедших в состав Русского государ
ства. Об особом, величальном в данном случае значении титула каган
свидетельствует его образовавшаяся семантически противоречивая «гиб
ридная» форма — «благовърьныи каганъ Ярославъ». Его первая часть
указывает на христианскую и славянскую принадлежность Ярослава,
тогда как истоком второй его составной части — каган является тюрк
ский титул верховного сакрального хазарского правителя, принадлежав
шего к иудейскому вероисповеданию. Таким образом, титул каган в
применении к Ярославу Мудрому, как и ранее к Владимиру Святосла
вичу, не имел конкретного политического и идеологического смысла
Вместе с тем, он содержал значительную скрытую информацию, указы-
вающую на широкие политические и исторические ассоциации, отно
сящиеся к княжеской власти на Руси середины XI в., а также на сохра
нение объективной потребности в особом величальном обозначении
титула главы Русского государства, более высокого, чем князь.
Выражением этой потребности стало применение к Ярославу и ти-
тула царь. Он использован в надписи на стене Софии Киевской, сооб-
щающей дату его смерти. В прочтении этой надписи и ее интерпрета-
ции есть различия [Рыбаков Б. А. 1959. С. 245; 1964. С. 14—16; Высоц-
кий С. А. 1959. С. 243-244; 1966. С. 39—41; 1991. С. 42-27; Кузьмин
А. Г. 1977. С. 235—236; Зиборов В. К. 1995. С. 13—21 и след], но слови
«цря наш <...>» (второе слово сохранилось неполностью) принято во
всех толкованиях. Отнесение к Ярославу титула царь вновь обратило
внимание исследователей на сложную проблему отношений Руси и
Византии в княжение Ярослава, а также на положение княжеской вла-
сти в Русском государстве, поскольку титул царь=цесарь является си-
нонимом титула император. На Руси XI — начала XII в. разный уро-
вень значимости царя=цесаря и князя был очевиден, в связи с чем ав-
тор ПВЛ, завершая Повесть об убиении Бориса и Глеба, приводил
слова пророка Исаии, применяя их к русской жизни 1015 г., без их
дополнительных разъяснений: «Богъдаеть власть, ему же хошеть; по-
ставляеть бо цесаря и князя выщнии, ему же хощеть, дасть» [ПВЛ
1996. С. 62]. Поэтому перед исследователями появился вопрос, что
означает применение по отношению к русскому княэю титула царь=
цесарь, традиционно относимый к византийским императорам.
424
IViikih эту проблему, И. И. Срезневский пришел к выводу, что в
с Мстиславом Владимировичем (киевское княжение в 1125—
। '.'и.) этот титул имел не основное, а дополнительное значение —
юыаисимый властелин [Срезневский И. И. 1882. Стб. 52]. По мнению
• <1 Ключевского, в XI—XII вв. по отношению к киевским князьям это
| «вид особого почетного отличия», по не официальный титул \Клю-
В. О. 1959. Т. VI. С. 138]. В связи с открытием надписи в Софии
^невской вопрос о применении к Ярославу титула царь стал дискутиро-
м>ыи оживленно. Б. А. Рыбаков соотнес указание ПВЛ о Ярославе —
номншластце» с 1036 г. с титулами каган и царь, которые применялись
•т шпошению к нему, и пришел к выводу, что оба эти титула имели
официальное значение и ставили великого князя на один уровень с ви-
имнпйским императором [Рыбаков Б. А. 1964. С. 14—16]. Это мнение
«выдержал Т. Василевский, но он объяснял применение на Руси титула
близко к И. И. Срезневскому как символ суверенитета, полной
м шиисимости правителя, каким мог быть только император | Wasilewski
I 1970. Р. 47]. Такой подход обращал внимание на определение поло-
жения киевского князя как главы государства в его соотнесении с реа-
йимми Византийской империи. А. Поппэ, напротив, рассматривает при-
Мнсние титула царь по отношению к Ярославу Мудрому и Мстиславу
Великому близко к В. О. Ключевскому — только как результат исполь-
Йймпия в ограниченной среде распространения власти князя — на кня-
жеском дворе и в церковной среде [Poppe А. 1969. Р. НО, п. 38].
Мысль Б. А. Успенского о том, что наименование Ярослава Мудро-
|р царем может означать «только культурную ориентацию, поскольку
|1Ю не основывается на преемственности и не определяется формаль-
м процедурой поставления» [Успенский Б. А. 2000. С. 35], представ-
||К1СЯ отчасти верной в указании «культурной ориентации» и ограни-
Вжипой в своем последующем содержании. «Культурная ориентация»
Ьюнюсилась с православной византийско-южнославянской традици-
* Но ее абсолютизация не учитывает, что Ярослава торжественно
*ып чали на Руси и каганом. Конфессиональная и культурная тради-
Uiiii становилась основой опосредованной преемственности в наиме-
Мтыпии Ярослава царем как выражение традиционно особого соци-
йяыю-экономического, политического, идеологического и правового
ви.|пжег1ия киевского князя на Руси. Такая традиция возмещала отсут-
tiniie «формальной процедуры поставления».
В отличие от этих столь различных направлений в определении
о<ысла использования высшего в средневековой иерархии титула царь
»> отношению к Ярославу и его потомкам, накапливались наблюде-
нии, раскрывающие содержание этого феномена. Этимология слова
in .двусмысленно указывает на его происхождение от лат. Caesar. Про-
Лчсма заключалась в определении путей его распространения в южно-
•I восточнославянских землях. В начале XX в. сложилось мнение, что
ч>ч!рь=царь является германским заимствованием (гот. kaisar)
425
[BemekerE. 1908. Bd. 1. S. 127; Фасмер. IV. С. 2911. Следование этом*
мнению привело А. С. Львова к мысли о проникновении на Русь наша
ния столицы Византии Цисарьградъ из западнославянских земель [Ль/н*
А. С. 1975. С. 196]. В. В. Колесов считает титул ц£сарь=царь заимствова
нисм из греческого языка. Он не придал значения его употреблению и
домонгольской Руси, связав его распространение с Ордынским влалы
чеством, что упростило и схематизировало изучаемые им отражения я
древнерусской лексике представлений о главе государства [Колесов В. И
1986. С. 269—270 и след.; ср.: Добродумов И. Г. 1996].
Между тем, венгерские лексикографы уже в первой половине про
шлого столетия предложили альтернативную гипотезу о данном язы
ковом заимствовании из германского (готского) или балканского (ла
тинского) [библиографию см.: Moravcsik Gy. 1963. S. 229|. Именно как
непосредственное заимствование из средневекового латинского языка
находит подтверждение появление титула црсарь=царь у последующи*
лексикографов и историков \Slawski F. 1952—1956. Т. 1. S. 56; Skok Р
1971. Knj. 1. S. 258]. Данное исследовательское направление разниц
Г. Моравчик. Он показал, что греческое слово ка!стар, заимствованное
из латинского, существовало в Византии как синоним титула 0аслХеис
император (славянская форма кесарь). В Болгарии XI в. для его обо
значения использовались цесарь > цьсарь > царь. Отсюда он сделач
вывод, что цесарь (> царь) является непосредственным заимствован!!
ем из латинского языка славянами на Балканском полуострове в VI
VII вв. Этот титул, по словам Г. Моравчика, «гордым обозначением
достоинства (звания — Wurdenname)» был равен титулу византийскот
императора и «украшал» не только болгарских и сербских, но и рус
ских правителей [Moravcsik Gy. 1963. S. 234—236].
В. Водов конкретизировал последнее наблюдение, рассмотрев зпа
чения в русских памятниках письменности XI—XII вв. не только су
ществительных царь, цесарь, но также их производных: прилагателыю
го царский, глагола царствовати, существительных царствие, царство
По его мнению, титул царь, примененный в XI—XII вв. к князьям
киевским, не был более и менее значительным. Он не «покрывал и
полной мере» (recouvrir) какую-либо «институционную реальность» и
в отличие от термина самодержец не выражал какое-либо соотношс
ние политических сил, за исключением, возможно, киевских князей X
в., особенно Владимира Святославича, по поздним источникам. В. Водон
отметил также, что в применении к русскому князю титула царь труд
но усматривать простое желание использовать формулу восхваления
[Vodoff W. 1989. 111. Р. 39-40].
Сделанные в исследовательской литературе терминологические наблю
дения важны для раскрытия содержания титула царь по отношению к
Ярославу в надписи Софии Киевской, сообщающей о его смерти. Ее текс t
выполнен в «высоком стиле», соответствующем поводу, месту и времени
Поэтому в ней использовано торжественное «успе» или «успение», а нс
426
ir» tи>hioi11иля для такого случая лексика, ср.: «(Владимир. — М. С.) скон-
>.|| • мьсяна нуля въ 15 день. Умре же на Бсрсстовьмь <...>», «Преставися
ьи кшнмеръ, сынъ Ярославль старей, Новигородъ», «Преставися вели-
.... князь русьскыи Ярославъ» [ПВЛ. 1996. С. 58, 70]. Этому «высокому
соответствовал и высший в иерархии правителей титул царь. Та-
.к* употребление политического термина, вероятно, было не только да-
•«»> посмертной риторике или стилистическому единству. В знаковом
>ir« IHCHCKOBOM обществе оно стало отражением общественного сознания
< -шпально-политических реалий в конце правления Ярослава.
II ежедневной богослужебной практике на Руси титул царь посто-
*->и<| соотносился с единовластным правителем — Христом, «царем
-ч» шующих». В ежедневной политической и экономической жизни
•••1»>с11ещснных» слоев русского общества, знати, простых горожан и
мн.к-й церковных царь — единовластный правитель Греков — Визан-
кой империи, а Царьград — стольный город царя. В этой системе
иных координат и средневековых символов применение к Яросла-
*» тавянского по форме и общеевропейского по содержанию титула
w>- становилось на Руси символом княжеского единовластия и пол-
•типстия, сюзерена иерархически структурированного общества. Иде-
»»<и нчсскую среду для названия Ярослава царем создавала как его кон-
фронтация с Византийской империей, так и союзы, включая династи-
ях кис, с правителями значимых в европейской политической системе
кт улпрств, в том числе и Византии. Символизм средневековых пред-
• пилений уравнивал киевские и константинопольские реалии, несмотря
«м их существенные конкретные различия — огромные для европей-
♦»н\ масштабов городские территории Киева и Царьграда, их Софий-
ские соборы, Золотые ворота. Ктиторская фреска Софии Киевской сим-
ами шровала в Ярославе и его семье Божественное Причащение всей
«Мыши, тогда как изображенный на ней князь, подносящий Христу
цмм св. Софии, был аналогичен в этом действе императору Юстини-
ан и Софии Константинопольской. Показательно, что Адам Бремен-
•»н11, который широко пользовался северогерманской и скандинав-
<k«ill информацией, записал в своей хронике, законченной через 20—
И лет после смерти Ярослава, о соревновательности Киева с Констап-
«|||О11олсм: «Ее (Руссии. — М. С.) столицей является город Киев, со-
рпиующийся с константинопольским скипетром, славнейшим укра-
«к-пнем Греции» [Латиноязычные источники по истории Древней Руси.
WK9. С. 128, 138].
Таким образом, можно предположить, что титул царь в надписи
< «финского собора использован по отношению к Ярославу не в ин-
пиуционном его значении, не для внешнеполитического указания
jMiiciiCTBii с византийским императором, что было в то время лишено
шн.ного содержания. Вероятно, это был термин «внутреннего упот-
1м'(1лсния» как свидетельство полновластия Ярослава в сублимирован-
•«И1 для русского человека того времени форме. Такое представление о
427
высшем на Руси уровне власти киевского князя создавалось нс только
его определяющим экономическим, социальным, политическим и tip.i
вовым положением в стране, но также его активной целенаправлен
ной внутренней и внешней политикой, то есть мнение о Ярославе ка»
царе формировалось не только вследствие объективных факторов, пи и
в результате субъективной причины — преобразующей деятельное>н
данного конкретного князя. В соединении с историческими традипп
ями эта деятельность Ярослава формировала имперскую идею в кон
тексте княжеской власти. Поэтому Иларион в Слове о законе и блат
дати говорил и писал еше до поставления в митрополиты то, что Яро
слав хотел услышать и прочитать: «Не въ худъ бо и неведомо земли
владычьствоваша (речь идет об Игоре, Святославе и Владимире. — М. ( >
нъ въ Руськъ, яже видома и слышима есть всьми четырьми конци зем
ли. Сии славный от славныихъ рожься, благороденъ от благородныпх
каганъ нашь Влодимеръ <...>. И единодержець бывъ земли своей, пок<<
ривъ подъ ся округъняа страны, овымиромъ, а непокоривыа мечемь» [БЛДР
1997. Т. 1. С. 42, 44; курсив наш. — М. С.].
При Ярославе прежде всего архитектура стала идеологическим сим
волом и пропагандистом княжеской власти как в ее единении с влас
тыо духовной, так и в самостоятельном воздействии на общество. Oi
ромные храмы, возведенные к тому же на «горах», холмах и высоких,
обрывистых берегах, возвышались над домами, говоря словами Ила
риона, «малых и великих, рабов и свободных, юных и старых, бояр в
простых, богатых и убогих», утверждая имперскую идею княжескон
власти.
Княжеская власть выражала себя и в особой системе поведения. На
ктиторской фреске Софии Киевской в церемониальном шествии изо(»
ражены были Ярослав, его супруга Ингигерд-Ирина, их дети, что но
зволяет предположить такие же церемониальные шествия и в княжес-
ком быту (см. ранее, с. 376, 379). Церемониальность княжеского ше-
ствия подразумевалась при входе в Софию Киевскую. В продолжение
традиции Десятинной церкви в Софии также были построены, но уже
две, лестничные башни, которые позволяли Ярославу, членам его се
мьи и ближайшему окружению подняться на галереи, где они находи-
лись соответственно их положению в обществе — ниже Бога, но выше
прочих молящихся, включая клир.
Княжеская процессия должна была выделиться (или она была вы-
делена изначально) из всех мирян, идущих на богослужение еще л»
входа в храм, поскольку вход на лестничные башни находился снару
жи собора, а не изнутри его. Первоначально женщины и мужчины
княжеской процессии должны были разделиться. Женщины полнима
лись по северной лестничной башне и попадали на северную галерею,
где находились во время службы, мужчины — по южной лестничпоп
башне и выходили на южную галерею (в результате ориентации собора
башни реально являлись северо-западной и юго-западной). Позднее
428
i и северную башню был замурован, так что участники княжеской
чтнссии поднимались на хоры все вместе.
Порог и ступени лестницы были украшены мозаичным орнамсн-
«чп1 причем размер их кубиков и орнамент близки мозаикам в цент-
iflMMioil части собора |здесь и далее архитектурный анализ лестнич-
ки* (пинен Софии Киевской и изображений в них, а также основную
1*»'|1111сствуюшую исследовательскую литературу см.: Высоцкий С. А.
ими С. 114—204]. Эта близость орнаментальных изображений может
ннин гельствовать не только об одновременности строительства всего
цыми, как отметил С. А. Высоцкий, но и об особой значимости этих
«шадеских входов на хоры. Они были видны издалека.
Княжеские хоромы-дворцы не сохранились. По археологическим
яшгрналам лишь известно, что они имели кирпичную кладку и были
Н1НП11С11Ы, в частности, мозаиками и фресками [Раппопорт П. А. 1982.
I 10, 15]. Княжеские хоромы-дворцы, как главная составляющая
*п> княжеского двора, представляли собой сложные комплексы жи-
||ык и хозяйственных помещений. Жизнь князей в них существенно
•пиналась от обитателей домов других слоев русского общества этого
Цкмепи. Монах Киево-Печерского монастыря записал рассказ своего
Мумспа, святого Феодосия, о его посещении хором Святослава Яро-
цмпичв, видимо, вскоре после его вокняжения в Киеве в 1073 г.: «<...>
• ако въниде (Феодосий. — М. С.) въхрамъ, идеже бв князь евдя, и се
|нль многия играюща првдъ нимь: овы гусльныя гласы испущающемъ,
|ругыя же оръганьныя гласы поюшемъ, и инъмъ замарьныя (этот ду-
ррпой инструмент неясен. — М. С.) пискы гласящемъ, и тако вьевмъ
Врпющемъ и веселящемъся, якоже обычаи есть nptdb князьмь» [БЛДР.
47. Т. 1. С. 422; курсив наш. — М. С.].
Сюжеты фресок и мозаик в княжеских хоромах неизвестны. По-
фП>му особый интерес имеют выполненные при Ярославе фресковые
росписи лестничных башен Софии Киевской. Вероятно, они отражали
|вусы и интересы заказчика строительства храма.
Изображения на стенах лестничных башен, которые вели к месту
Молитвы, продолжали традиции византийского изобразительного ис-
вусства и выполнены, вероятно, византийскими мастерами. Впрочем,
моменты местных реалий исследователи в них отмечают. Сюжеты
фресок (от входа в северную лестничную башню) следующие: «Верб-
iikui с поводырем», «Борьба ряженых», «Охота на медведя», «Борющи-
ми атлеты», «Фантастическое животное», «Императрица с приближен-
ными», «Зверь кошачьей породы (барс ?) в прыжке на жертву (?)»,
•Фантастическое животное», медальоны с разными в них изображени-
•MU, и том числе музыканта, играющего на смычковом инструменте,
• Император (?) на белом коне», композиция с изображением город-
<мио здания, «Охота с собакой на оленя», «Прием византийским им-
ператором», композиция с изображением императора. Фресковые изоб-
ражения в южной лестничной башне (от входа): «Охота на вепря»,
429
«Охота с дрессированными гепардами (пардусами)», «Два льва с ло(».<
чей», «Охота на белку или куницу», «Нападение на всадника крушин
зверя», «Константинопольский ипподром», «Дворец ипподрома — к.>
фисма», розетка с двумя опирающимися па нес передними лапами i рп
фонами, «Коляды», «Охота на дикого коня», «Скоморохи», «Акро(м
ты», ловчие соколы, вписанные в медальоны.
Значительная часть фресковых росписей погибла, а сохранившие
ся — фрагментарны. Поэтому реконструкции всей композиции роспи
сей лестничных башен Софийского собора дискуссионны. Вместе .
тем, обобщая наблюдения предшественников, в том числе Н. П. Коп
дакова и А. Н. Грабара, а также свои собственные, С. А. Высонкт»
отметил определяющее положение в них «Приема византийского им
ператора» в северной башне, и «Ипподрома» — в южной, а также «фрг
сок охотничьего жанра». Часть последних была написана с учетом мео
ной южнорусской фауны («Охота на белку» и «Охота на коня»), сюжг
ты которых не имеют параллелей в византийском дворцовом искусе)
ве. Поэтому он пришел к выводу, что фресковая живопись лестничпы»
башен Софии Киевской продолжала традиции дворцовых росписей, к
тому же в некоторых случаях отмечаются в изображениях и композиции
близкие аналогии в византийском искусстве (А. Н. Грабар прослеживав
параллели в памятниках византийской художественной традиции [Гре
бар А. Н. 1962. С. 241—245; 2000. С. 81—92]). Эти росписи содержали
сцены, имевшие не только условный и развлекательный характер, но и
повествовавшие о значительных исторических событиях [Высоцкий С. А
1989. С. 158-201].
Оставляя обсуждение этой гипотезы искусствоведам, отметим, что
фрески лестничных башен Софии Киевской являются важным исто
рическим источником для анализа самосознания русских князей и m
ближайшего окружения. Обращает внимание светское содержание изоб
ражений, которые сопровождали их к месту молитвы и богослужения,
что указывает на стремление сохранить земные настроения вплоть ли
выхода на хоры. Сами эти настроения относятся к делам дворцовым, к
развлечениям, в том числе к любимому княжескому занятию — охоте
Обращает внимание открытость Ярослава (и его сыновей) к восприя
тию иноземной, в данном случае византийской, светской художествен
ной культуры и участие этой культуры в ежедневном княжеском быту
Все это наряду с активной деятельностью в распространении восточ
нехристианской, прежде всего византийской и славянской письмен
ности и культуры, с международными (в частности династическими)
союзами без воздействия на них культурных и конфессиональных р;п
личий свидетельствует о широте мышления князя и его ближайшего
окружения, о его самоидентификации не по этническому признаку, а
по социальному статусу, по принадлежности к широко понимаемой
византийской христианской культуре дворцов, которая сопровождала
его даже в православном храме вплоть до выхода на хоры.
430
1 нс гема поведения Ярослава, его семьи и ближайшего окружения
। . ремонии шествия от хоромов княжеского двора до Софии Киев-
< >и. к особому входу в нее, восхождения на хоры и нахождения там
щк-мя богослужения в полной мере соответствует идеологии его
чмиисния как возвышенного над всеми социальными группами «са-
«ма.|>1стиа». Ту же цель преследовал столь значимый символ в знако-
н>н1 средневековом обществе как одеяние членов княжеской семьи.
* I» следует из сохранившейся части ктиторской фрески в Софии Ки-
|*«»ий (в данном случае не имеет значения — это дочери Ярослава
•»и его сыновья, см. ранее, с. 354—365), на двух из них изображены
• | •нш-корзно. Одежды трех фигур имеют орнаменты в виде кругов,
|*|м|цс1 нгых жемчугами. У первого справа персонажа сохранилось изоб-
1*м«<-и»1С красновато-коричневого цвета сапожек с загнутыми носка-
*» плащ охристо-красного цвета, платье — светло-зеленое. Высокая
»»пю1 цвета красно-коричневой охры с меховой опушкой. У второй
(H'vpw платье красно-корчневой охры, плащ-корзно — светло-серый,
(«лонной убор — красноватого цвета. Платье третьей фигуры красно-
..гнета, головной убор — красновато-коричневого. Четвертый персо-
на** был изображен первоначально в красновато-коричневого цвета
♦микс, отороченной мехом, с высокой тульей, в плаще-корзно цвета
деленной красной охры на правом плече и фибулой. Эти новейшие
1ибл1одсния приведены в соответствии с результатами фотофизичес-
♦<>||| исследования и рентгено-эмиссиографирования [Дорофиенко И. П.
<'»*Н С. 135—142; см. также: Каргер М. К. 1954. С. 157—159; Лазарев
9 // 1959. С. 159; Высоцкий С. А. 1989. С. 81—88 и след.]. Следует
<им|'1ить, что и ранее с помощью рентгеноэмиссиографии у четвертой
фм>уры был выявлен первоначальный рисунок головного убора с вы-
сокой тульей, тогда как на сохранившемся рисунке видна голова, «как
•ы прикрытая косынкой или платочком» [Гильгендорф И. 1981. С. 67].
Эш изображения членов княжеской семьи свидетельствуют о том, что
«•♦ ранее, в конце X — начале XI в., так и XI в. атрибутами княжеской
«меги являлись шапка (с опушкой), плащ-корзно и сапоги красного
KM iii. Вне зависимости от того, были ли княжеские красные шапки и
'«|««|ци изображены в соответствии с реалиями или символично окра-
iwriibi в красный императорский цвет — в обоих случаях на ктитор-
। фреске Софии Киевской они указывали в главном соборе страны
« митрополии на высшую власть их обладателей, тогда как сама компо-
iiiiiH с Ярославом, подносящим в качестве основателя Софию Киев-
•мю Христу, как Юстиниан на мозаике в Софии Константинополь-
ский, с детьми в багряных одеждах, шапках и сапогах также знаково
выражали идею высшей политической власти Ярослава Мудрого.
Особое символическое значение определенного вида одежд и их
мы-in было хорошо известно на Руси в XI в., так что монах Киево-
• Ic'icpcKOTO монастыря Нестор писал в 80-е годы этого столетия о сво-
<» старшем современнике и игумене этого монастыря святом Феодо-
431
сии: «Козьлины бо тому биахуть, яко многоцъньная и свктьлая одемч
власяниця же, яко сс чьстьная и цесарьская багъряниця» [БЛДР. 1997. I
I. С. 426; курсив наш. — М. С. ].
Торжественное верхнее одеяние князей вошло в это время не толь
ко в число инсигний княжеской власти. Оно приобрело особое сак
ральное значение, эту власть освящающее. На эту функцию верхни*
княжеских одежд в отечественной литературе, кажется, внимания >к-
обращали. В специальном исследовательском очерке истории одежды
на Руси до XIII в. А. В. Арциховский этот вопрос не поставил [Арци
ховский А. В. 1948. С. 234—262]. Позднее Я. Малингуди отметила отра
жение особого значения силы и власти Ярослава не только в исполыш
ванном по отношению к нему титула царь, подобного византийском\
императорскому, но также изображение его самого и его семьи в им
ператорских одеяниях [MaAipcouSr] Г. 1992. S. 74].
Между тем, о таком особом значении княжеских одеяний свилс
тельствует Лаврентьевская летопись в повествовании под 6711/1203 i
о том, как Рюрик Ростиславич с черниговскими князьями Ольговича
ми и половцами захватили Киев и подвергли его страшному разоре
нию. Они «разграбиша» также церкви и монастыри, в том числе дрен
нейшис и главные соборы — св. Софию и св. Богородицу Десятинную
По словам летописца, грабители «одраша» иконы, захватили там крсе
ты, священные сосуды, книги и «порты блаженныхъ первыхъ князьи,
еже бяху повышали в церквахъ святыхъ на память соб&> [ПСРЛ. Т. I
Стб. 418; см. также далее, с. 629]. «Блаженные первые князья», кото-
рые могли повесить в Десятинной церкви и Софии Киевской свои
одеяния в них — это их основатели-строители Владимир Святославич
и Ярослав Мудрый. По мнению А. П. Толочко, эти княжеские одежды
в главных киевских храмах продолжали византийскую традицию. Они
могли иметь не только декоративное и мемориальное значение, по
также использоваться в ритуале «посажения на стол». А потому эта
традиция сохранилась в русских землях в XII—XIII вв., моделируя со-
ответствующие ритуалы [Толочко А. П. 1991]. Эта гипотеза представля-
ет несомненный интерес, но сделанные автором наблюдения убеди-
тельны не в равной мере.
Как следует из анализируемой записи Лаврентьевской летописи,
ктиторы Богородицы Десятинной и Софии Киевской приказали пове-
сить свои одеяния «на память о себе». Видимо, они были сшиты из тех
дорогих, в том числе византийских, тканей, паволоки-шелка и акса-
мита-бархата, в которых князья в конце X — XII вв. изображены на
монетах и особенно обстоятельно на миниатюрах и фресках [Кондаков
Н. П. 1906; Арциховский А. В. 1948. С. 234—262; Каргер М. К. 1954;
Лазарев В. Н. 1959; Высоцкий С. А. 1989]. Они входили в наиболее цеп
ное церковное убранство и сохранились до 1203 г. (если это были оде-
яния Владимира Святославича и Ярослава Мудрого, то они хранились
в продолжение 150—200 лет). Эти одеяния имели для их владельцеа
432
in мониальный характер. Но предполагать в них последующее во
V чсин церемониальное использование нет оснований, поскольку в
• < if указано их прямое назначение, предполагавшееся основателя-
ми храмов, — память о них. Отсюда следует, что вывешивание в хра-
одеяний их ктиторов не продолжало византийскую традицию, ко-
>|м>| символизировала сакральную и историческую преемственность
•мпгрпторской власти как составная часть интронизации императора,
• ы.1ш> национальной традицией почитания памяти князя, видимо,
< <• некогда «могилы» Олега и саней княгини Ольги (см. ранее).
I икос указание подразумевает, что все это время одеяния Владими-
и Ярослава были объектами почитания и, вероятно, сакрализован-
u.JMii символами княжеской власти. Эта традиция, возможно, восхо-
I» i.i еще к языческим временам, но приобрела она и значение освя-
*< ния, поскольку одеяния хранились в храмах, являлись носителями
^luninu. Можно предположить, что княжеские одеяния, вывешенные
• гримах, вошли в систему религиозного синкретизма, органично со-
чинившего языческую и христианскую традиции. В то же время они
лили зримым свидетельством непрерывной исторической и княжес-
»>1Н династической традиции. Эти одеяния свидетельствовали о вели-
<111 Руси времени правления тех князей, которых также называли, как
• пндетельствовала традиция, каганами и царями, «благовърие» которых,
»ик писал Иларион в 40-е годы XI в. о Владимире Святославиче, «съ
• шетию съпряжено» [БЛДР. 1997. Т. 1. С. 44].
Глава VI. Княжеская власть в Русском государстве второй
половины XI — первой трети XII в.
Князь И КНЯЖЕСКАЯ ВЛАСТЬ В СИСТЕМЕ
СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ
Перед смертью Ярослав разделил свое огромное государство — «Рус-
скую землю» между сыновьями. Его предсмертное распоряжение при-
ведено в ПВЛ как устное наставление, но в то же время и как завеща-
ние («наряди сыны своя, рекъ имъ»). Композиционно оно делится па
три части. Первая часть — наставление сыновьям, утверждающее глав-
ную мысль: необходимо жить в мире и любви, иначе «погыбнете сами,
и погубите землю отець своихъ и дедъ своихъ, юже налезоша трудомь
своимь великымъ', но пребывайте мирно, послушающе брат брата». Эта
мысль обобщает и всемирный, и библейский опыт, на котором воспи-
тывался христианин при чтении Священного Писания. В то же время
она обобщала исторический опыт собирания Рюриковичами Русского
государства, а также трагические следствия междукняжеских раздоров.
Конкретное распоряжение Ярослава по распределению княжеских сто-
лов содержится в средней части его завещания: «Се же поручаю в собе
место столь старейшему сыну моему и брату вашему Изяславу Кыевъ;
сего послушайте, якоже послушаете мене, да той вы будеть в мене
место', а Святославу даю Черниговъ, а Всеволоду Переяславль, а Иго-
рю Володимерь, а Вячеславу Смолинескъ». Последующий текст пред-
ставляет собой изложение завещания в виде косвенной и прямой речи:
«И тако раздали имъ грады, заповЪдавъ имъ не преступати предала
братия, ни сгонити, рекъ Изяславу: «Аще кто хощеть обидкти брата
своего, то ты помагаи, его же обидять». И тако уряди сыны своя пре-
бывати в любви» [ПВЛ. 1996. С. 70; курсив наш. — М. С.].
В соответствии с теориями XVIII в., исходящими из воли монарха
как определяющего исторического фактора, «ряд» Ярослава интерпре-
тировался как «ошибка» (Н. Г. Леклерк) [здесь и далее историографи-
ческий контекст см. ранее, с. 5—35; Свердлов М. Б. 1996а]. В отличие
от такого оценочного подхода Н. М. Карамзин изложил содержание
решения Ярослава о разделе страны на «Княжения», руководствуясь
летописным текстом: «старший сын» — «Глава отечества и старших
братьев», его младшие братья — «Удельные Князья» с правом наследо-
434
инки детям, зависимые «от Киевского, как присяжники и знамепи-
м.- слуги его» [Карамзин Н. М. 1991. Т. II—1П. С. 463—464], что соот-
1-х илось с его определением на Руси до XV в. «Системы Феодальной,
Поместной или Удельной». Такой подход, сохранивший идеи общеев-
ропейского развития России, был поддержан Н. А. Полевым в теории
•гмейного феодализма» на Руси второй половины XI — XII в. [Поле-
//. 1829. Т. I].
В поисках закономерностей внутреннего развития А. Рейн тогда же
< 1|И1кгсризовал раздел Ярославом своих владений как следствие «се-
менного быта» — образование «союзного государства» Ярославичей во
< пше с верховной властью старшего брата [Reutz А. 1829. S. 19—20 ff.],
’начеркивая тем самым большее значение семейного начала в между-
шнжсских отношениях. В развитие такого подхода в соответствии с
•1*|Довой теорией» С. М. Соловьев определял их родственными связя-
ми и обязанностями. «О государственной связи, государственной под-
чиненности, — по его словам, — нет помину». Междукняжеские отно-
шения определялись, по его мнению, «лествичным восхождением», а
переходный период к государственному быту начнется во второй по-
п»1ине XII в. [Соловьев С. М. 1959. Кн. I. С. 344—347]. Эту теорию
рд жил В. О. Ключевский, который отметил в разделе Русской земли
Ярославом «согласование генеалогического отношения князей с эко-
номическим значением городовых волостей» с порядком наследова-
ния по старшинству, от младших столов — к старшим. Эта теория «оче-
редного порядка» сохраняла идею единства Русской земли и княже-
кого рода [Ключевский В. О. 1956. Т. I. С. 170—189].
А. Е. Пресняков критиковал в начале XX столетия анализ «ряда»
Ярослава в концепции СолОвьева-Ключевского. Он отметил, что в этом
•ряде» не установлен будущий порядок преемственности владения кня-
жескими волостями, а также нет «понятия о сохранении единого, об-
щего и нераздельного владения русской землей всеми князьями Яро-
гшшля, а тем более Рюрикова рода». Он указал на необходимость раз-
личать преемственность владения князей в своих владениях («землях-
полостях») и «преемство в старейшинстве над всеми князьями русской
1смли». Поэтому в «ряде» Ярослава он отметил явление, присущее и
другим славянским странам того времени (Польше, Чехии), — «опре-
деленную политическую тенденцию к сохранению основ государствен-
ного единства в компромиссе с тенденцией семейного раздела», а в
совместной политической деятельности старших Ярославичей — «три-
умвират» до 1073 г. с перерывом в 1068—1072 гг. [Пресняков А. Е. 1993.
С. 35-47].
Особое внимание в советской историографии к социально-эконо-
мическим факторам как определяющим политические процессы изме-
нило отношение исследователей к установлению места и значения
•ряда» Ярослава в истории Руси второй половины XI в. В отличие от
теорий, в которых особая роль в истории придавалась порядку княже-
435
ского наследования, политическим и правовым институтам, в такси
исторической концепции «ряд» Ярослава стал фактом политическом
истории. По мнению М. Д. Приселкова, «ряд» Ярослава вел к распалх
Руси, тогда как в политических интересах Византийской империи было
сохранение ее единства, вследствие чего она поддержала союз трех стар
ших Ярославичей [Приселков М. Д. 1938. С. 124—125]. С. В. Юшкин
исходил из происходившего на Руси процесса феодализации и падс
пия значения Киевского политического центра, которые были, по ею
мнению, причиной «центростремительных тенденций». Вернувшись к
летописному тексту, он отметил, что в нем сообщается лишь о сюзере-
нитете старшего из Ярославичей — Изяслава, по отношению к которо
му младшие братья становились его вассалами. По его мнению, этт
«ряд» был аналогичен предшествующему распоряжению княжескими
столами Святославом Игоревичем, был он возможен и для князя Вла-
димира, чему помешали обстоятельства его смерти. Но в соответствии
с формирующейся в это время теорией периода феодальной раздроб-
ленности С. В. Юшков рассматривает «ряд» Ярослава как начало про-
цесса ослабления власти великого князя и роста центростремительных
сил, начала замены принципа старейшинства при преемстве княжес-
кой власти принципом отчины. Этот процесс нарушался борьбой фео-
дальных группировок, но одновременно укреплялись отношения сю-
зеренитета-вассалитета, в соответствии с которыми великий князь ста-
новился первым среди равных [Юшков С. В. 1939. С. 175—177]. Б. Д.
Греков писал о «явных признаках феодального раздробления» после
смерти Ярослава Мудрого. Но внутренний процесс деления государ-
ства он рассматривал как следствие развития отдельных его частей.
Поддержал он идею А. Е. Преснякова о триумвирате старших Яросла-
вичей. Б. Д. Греков отметил также владение Изяславом «самыми глав-
ными частями земли — Киевом и Новгородом» и предположил, что
этот князь не удовлетворился ролью равного среди трех, а его попытка
использовать свое старейшинство окончилась для него изгнанием [Гре-
ков Б. Д. 1953. С. 489—490]. В отличие от такого подхода Л. В. Черепнин
подчеркивал в завещании Ярослава сохранение политического единства
Древнерусского государства, начальные процессы политического рас-
членения страны, но не социально-экономические причины феодаль-
ной раздробленности. По его наблюдениям, между членами княжеской
фамилии существовали вассально-иерархические отношения. Во главе
их находился Изяслав [Черепнин Л. В. 1965. С. 169—170; 1972а. С. 3601.
В новейших разысканиях авторы возвращаются с определенными
отличиями к прежним теориям: Ярослав создал триархию, разделив
«собственно Русь» между тремя старшими Ярославичами [ПоппэА. 1995.
С. 66—67], государство — общее родовое владение, в котором каждому
князю выделялась его «персональная часть» [Толочко О. П., Толочко
П. П. 1998. С. 176], завещание Ярослава основано на началах «лествич-
ного восхождения», создавая иерархические отношения между князья-
436
m«i | Котляр Н. Ф. 1998. С. 160—161], земля Руси — собственность кня-
•<<мио рода, все наследие делилось на части, а не переходило одному
ш леднику, устанавливался принцип старшинства среди братьев, ко-
чрые не должны посягать на владения друг друга, но это завещание
««идо быть использовано, подредактировано, а может быть и приду-
w.tiio для достижения определенных этических и политических целей
^Франклин С., Шепард Д. 2000. С. 356—359]. А. В. Назаренко включил
<||1сдслсние в «ряде» Ярослава сложного в своем содержании феноме-
i.i. отражавшего социальные, политические и династические процес-
<4 на Руси XI в., в контекст гипотезы о смене ранней формы полити-
па кого устройства «феодал изирующихся» государств — corpus fratrum
ммючительной его формой — сеньоратом, то есть выделением стар-
инно из братьев-сонаследников при регламентации их взаимоотноше-
нии, По его мнению, наследование идеальной верховной власти обес-
•ичивала Ассигнация — заблаговременно урегулированный порядок
щк-с толонаследия. Поэтому А. В. Назаренко интерпретирует «ряд»
Ирослава как Ассигнацию Изяслава [Назаренко А. В. 2000. С. 504—516].
Анализ разысканий о «ряде» Ярослава и его следствиях свидетель-
< шуст, что они накапливали конструктивные наблюдения в раскрытии
ио социального и политического содержания. Но если сравнить эти
наблюдения с летописным текстом, то видно, что они постоянно под-
вергались определяющему воздействию исследовательских концепций.
Полому при анализе княжеской власти после смерти Ярослава Муд-
1*о|о необходимо се соотнести с его «рядом»-завещанием.
Прежде всего следует определить характер летописной записи заве-
шиния Ярослава как вида исторического источника. Ему свойственен
>с1ойчивый набор формул, характерный для формуляра княжеских и
нскпяжеских духовных грамот XII—XIV вв.: Се азь [имярек] (ср. в за-
вещании Ярославв — «Се азь отхожю свьта сего»; се поручаю (приказы-
ваю) (ср. в завещании Ярослава — «Се же поручаю в собе мьсто столь
чиркишему сыну ...Изяславу»); даю (вар. даль, се даль) (ср. в завеща-
нии Ярослава — «А Святославу даю Черниговъ ...» [подробнее тексты
ipiiMOT см.: Свердлов М. Б. 1976а. С. 62—63]. Использование клаузулы
• Се поручаю» в завещании Ярослава такое же, как и в древнейшей со-
хранившейся (в списке) духовной Антония Римлянина (1110—1131 гг.)
(и подлинности этой духовной грамоты и ее дате [Янин В. Л. 1977а. С.
1(1-57; 1991. С. 206—207; см. там же литературу вопроса]). Это свиде-
1ельствует о ее принадлежности к древнему формуляру, поскольку в
\11 в. альтернативной ей клаузулой становится «приказываю» вне зави-
симости от княжеского или некняжеского происхождения грамоты. В
1СЮПИСНОЙ передаче тексту княжеского завещания придан устный ха-
рактер, хотя его содержание следует письменному так называемому
-конкретному формуляру» (А. С. Лаппо-Данилевский), ср.: «[Мсти-
< пн Ростиславич] възрьвъ на дружину свою и па княгиню <...> и поча
имь молвити: Се приказыываю <...>» [ПСРЛ. Т. II. Стб. 609, под 6686/
437
1179 г.|; «[Ярослав Владимирович] се молвяшеть мужемь своимь: - с <*
аз <...>. А се приказываю MtcTo свое Олгови <...>, а Володимьру даю
Перемышль <...>» |ПСРЛ. Т. II. Стб. 657, под 6695/1187 г.]. Отсюда
следует, что в основе княжеских завещаний, записанных в летописях,
находилась устойчивая процедура словоговорения с определенным па
бором формул, имеющих юридическое значение, или в XI—XII вв. уже
существовали продолжающие эту традицию записи или грамоты. Сооб
щение ПВЛ о «ряде» Ярослава представляло собой не повествовательную
запись литературно-исторического содержания, а включенный в лек»
пись юридический текст, который имел устойчивую традицию.
Ярослав «поручил» Изяславу старейшинство («в отца мъсто») средн
братьев и как его символ и реальное содержание — стол в Киеве. Си-
стема политического единовластия при этом сохраняется: «<...> сего
послушайте, якоже послушаете мене, да той вы будеть в мене мъсто»
Об этом свидетельствует и понимание политической системы страны
современниками. В соответствии с выходной записью 1057 г. дьякона
Григория в Остромировом евангелии: «Изяславу же кънязу, тогда
пркдрьжащу объ власти: и отца своего Ярослава, и брата своего Воло-
димира. Самъ же Изяславъ кънязь правлааше столь отца своего Яро-
слава Кыевь, а брата своего столь поручи правити близоку своему Ос-
тромиру Новъгородъ» [Столярова Л. В. 2000. С. 14—17; см. там же
комментарии и литературу]. Власть, в данном случае, — власть, гос-
подство, архл, principatum [Срезневский. I. Стб. 273]. По отношению к
столу Новгородскому власть, вероятно, еще и волость — территория,
которая этой власти подчиняется. Отсюда следует, что для дьякона
Григория и его современников после смерти отца Изяслав осуществ-
лял верховную власть Ярослава — «продержал» его власть, правил де-
лами верховного Киевского стола. Но кроме того он осуществлял ре-
гиональную власть князя-наместника Новгородского, а дела этого уп-
равления («столь») он поручил своему близкому родственнику Остро-
миру.
Такое использование понятий княжеские власть и стол позволяет
предположить, что в середине XI в. стол являлся символом резиден-
ции и средоточия княжеской власти, который требовал правящего князя.
Такими центрами постоянного нахождения княжеского стола в сере-
дине XI в. являлись Киев, Новгород, Полоцк и, вероятно, Туров, где к
этому времени правили Святополк Ярополкович и Изяслав Яросла-
вич. Учитывая предшествующий трагический опыт, во избежание рас-
прей между сыновьями Ярослав сам наделил их наследственными вла-
дениями — волостями (апанажами). Старшего из братьев Изяслава он
вывел из Турова, «поручив» ему верховную власть в стране и стол Ки-
евский, которыми обладал он сам, а также «власть» и стол Новгородс-
кие для управления Северо-Западом и Севером страны. Следующего
по возрасту Святослава он вывел из Владимира Волынского и «дал»
ему третью по значению в это время территорию — «власть» и стол
438
I» шпионские с управлением Тмутараканью и Муромской землей. Тре-
му по старшинству Всеволоду он «дал» «власть» и стол Переяславс-
с управлением южной частью Днепровского Левобережья, а так-
»< как следует из других материалов, северо-восточные земли с го-
««щекими центрами в Ростове и Суздале [о разграничении владений
< аигослава и Всеволода Ярославичей см.: Зайцев А. К. 1975. С. 76—111;
a.w/w М. П. 1975. С. 127-143; Кучкин В. А. 1984. 60-92; 1985. С. 23-
ч| Где княжили при жизни отца младшие Ярославичи Игорь и Вя-
пав, неизвестно, равно как и княжили ли они вообще. Но в завеша-
...II» Ярослав «дал» первому из них Владимир Волынский и юго-запад-
л»мг земли вместо управлявшего там ранее Святослава, а Вячеславу —
> миленек и важнейшие в торговом отношении территории с волока-
ми. соединявшими бассейны рек Днепра, Волги и Западной Двины, с
ЩИ1ХОДИВШИМИ по ним путями [Седов В. В. 1975. С. 240—259; Алексеев
I В. 1980. С. 64—71, 195—198]. Полоцкая «волость» не подлежала пе-
1» |и1спределению, поскольку уже полстолетия она находилась во вла-
дении княжеской ветви Изяслава Владимировича (она стала его отчи-
апанажем при прямом наследовании по мужской линии).
Как отмечено ранее, глагол дати входит в состав клаузул духовных
римот при указании наследования владением. Он последовательно
«ниользуется и в Русской Правде при регулировании имущественных
•иношений в связи с наследованием: «Аже жена сядеть по мужи, то на
мн> часть дати, а что на ню мужь възложить, тому же есть госпожа
>» (ст. 93 ПП), «А материя часть (имущества. — М. С.) не надобъ
т гемъ, но кому мати дасть, тому же взяти; дасть ли всъмъ, а вси
1»>1лклять <...>» (ст. 103 ПП), «А матери, который сын добръ, перваго
in мужа, другаго ли, тому же дасть свое (имущество. — М. С.)', аче и
ки сынове ей будуть лиси, а дчери можеть дати, кто ю кормить» (ст.
11И> ПП). Из этих юридических норм духовных грамот и Русской Правды
основного источника светского права — следует, что тот, кому завс-
иштель дал все свое наследство или часть его, становился его владель-
цем.
Раскрытое таким образом нормативно-юридическое содержание
ишещания Ярослава объясняет суть того политического порядка, ко-
н>рый, в соответствии с его волей, должен был существовать в Русском
|<1сударстве после его смерти. Как мудрый отец в семье, Ярослав раз-
лепил свою страну, в которой он «владычествовал», не в соответствии
ч> своими пристрастиями (более других он любил, вероятно, Всеволо-
да), а в строгом соответствии с традицией и законом, по которым все
сыновья должны были быть наделены наследством отца в порядке стар-
шинства. Каждому из сыновей он дал в управление и владение точно
> казанные территории в уменьшающемся в то время экономическом и
читально-политическом значении и в соответствии с возрастом кня-
н’Н. Дача по завещанию подразумевала ее унаследованное по закону
илпдение отца — отчину. Именно так были названы на Любсчском
439
съезде в 1097 г., то есть всего 40 лет спустя, после кровопролитно!!
борьбы за передел наследства, которым должны были владеть по зако
ну сыновья старших Ярославичей: «Колсдо да держать отчину свою
Святополкъ Кыевъ Изяславлю, Володимер Всеволожю, Давыдъ и Ojici i.
и Ярославъ Святославлю <...>» [ПВЛ. 1996. С. 110]. Но данные отцом
владения Ярославичей не становились самостоятельными княжествами
Они продолжали оставаться частями политически единого государства,
главой которого «в отца место» (это словесное клише в понятиях семей
ного старшинства обозначало сюзерена по отношению к вассально пол
чиненному князю, см. далее) был старший по возрасту Изяслав. В этих
новых княжествах сын наследовал владение отца. Если у князя сына не
было, данное княжеское владение территориально оставалось в составе
политически единого государства: оно могло быть передано другому
князю или доходы от него могли быть разделены между князьями дру
гих княжеств. Так поступили старшие Ярославичи, когда в 1057 г. умер
смоленский князь Вячеслав: они «вывели» Игоря из Владимира Волын-
ского и «посадили» его в Смоленске. При этом военные и политические
акции Ярославичей продолжали совершаться в пределах Руси как еди-
ного политического пространства (см. далее).
Исходя из сделанных ранее наблюдений, следует установить сущ-
ность завещания Ярослава и меру его новаций. В разделе своих владе-
ний между сыновьями в соответствии с их старшинством Ярослав сле-
довал примеру деда, Святослава Игоревича, который, отправляясь на
свою последнюю Балканскую кампанию, «посадил» своих сыновей,
Ярополка, Олега и Владимира (посажение второго по старшинству Олега
в Древлянской земле, а не Новгороде, явилось, вероятно, следствием
предшествующих древлянских восстаний), руководствуясь тем же прин-
ципом. Сохранение старейшинства при посажении сыновей князьями
соблюдалось и Владимиром, который «посадил» Вышеслава в Новго-
роде, с последующими перемещениями княжичей после смерти Вы-
шеслава, так что только заговор Святополка, мятеж Ярослава и смерть
Владимира в особых обстоятельствах сборов в поход против сына и
новгородцев не позволили Владимиру составить завещание по разделу
своих огромных владений между сыновьями. Вероятно, лишь вслед-
ствие краткости записи ПВЛ об этом событии там отсутствует указа-
ние Святослава на старейшинство Ярополка «в отца место», но пере-
дача ему стольного города Киева такое распоряжение подразумевает.
О прямой связи княжеского старейшинства с Киевом свидетельствует
последующая борьба Владимира Святославича за княжеский стол. Борь-
ба Святополка за Киевский стол отца в качестве сына Ярополка, про-
должавшего преемственность старшей династической ветви, свидетель-
ствует о формировании в первой половине XI в. наследования княже-
ского стола как владения-отчины.
Если верны сделанные наблюдения над основным принципом на-
следования Киевского стола в соответствии со старейшинством стар-
440
|>. |» династической ветви при наделении следующих по возрасту сы-
Hineti отчинами, то оказывается, что этот принцип последовательно
•нчподался на Руси в течение 80 лет, от Святослава Игоревича до Яро-
i.iiiii Мудрого. Он являлся продолжением наследования княжеского
гида единственным сыном, что имело место при наследовании власти
>рн Рюрике и Игоре. Нарушения этой традиции являлись следствием
илдолетства князей и регентства (Олег, Ольга) или борьбы за измене-
nir шконного порядка наследования (Владимир Святославич, Яро-
I.HI), что вело к кровопролитной междукняжеской борьбе.
Отсюда следует, что в своем «ряде»-завещании, содержание которого
р пшовлено ранее, Ярослав был традиционен. Новым в нем является
кПствитсльно мудрое решение, которое учло предшествующий истори-
-и'ский и собственный опыт Ярослава — указание владения Новгородом
• невским князем Изяславом Ярославичем, который один, таким обра-
шм, контролировал историко-идеологическую и политическую ось Киев
Новгород. Чтобы контролировать Новгород, Изяслав «посадил» там
•нмзсм-наместником своего сына Мстислава.
Выделение Ярославом Вячеславу Смоленска, казалось бы, разру-
шило единство контроля над транзитным путем «из варяг в греки». Но
но решение может указывать также на то, что младший из братьев не
мог противодействовать старшему, который контролировал наиболее
шнчимые части этого пути во главе с Киевом и Новгородом. В пользу
шкого мнения свидетельствует посажение в Смоленске старшими Яро-
елппичами младшего Игоря после того как там умер Вячеслав. Но, воз-
можно, такое решение отражало уменьшающееся в то время междуна-
родное значение этого транзитного торгового пути в связи со станов-
лением системы морских коммуникаций вокруг Западной Европы и
Средиземного моря — от Скандинавии до Константинополя, тогда как
• пределах самой Руси, напротив, возрастало самостоятельное значе-
ние Смоленска и смоленского княжения (волости).
Когда в 1060 г. Игорь Ярославич умер, «разделися Смоленескъ на
грн части». Это известие содержится в поздних летописях — Тверском
«Рорнике, Софийской I и Новгородской IV летописях [ПСРЛ. Т. XV.
(Тб. 153; Т. V. Вып. 1. С. 131; Т. IV. Ч. 1. Вып. 1. С. 118]. Его нет в
ПВЛ, но эта информация, вероятно, достоверна. В скрытой форме она
подтверждается Владимиром Всеволодовичем Мономахом, который
вспоминал в своем Поучении, что в 1078 г. он привез отцу из Смолен-
ски, которым тогда владел, дань — 300 золотых гривен. Эта сумма,
•ратная трем, вероятно, продолжала традицию выплаты податей каж-
дому из отчичей [Кучкин В. А. 1985. С. 26, примеч. 58]. Запись сохра-
нилась в летописных сводах, вероятно, продолжавших традицию об-
щерусского в своей направленности Тверского свода XIV в. [см.: Лурье
Я С. 1976. С. 49—55, 119]. Существенны различия в раскрытии конк-
ретного содержания этой фразы: Смоленск стал общей волостью трех
• шрших Ярославичей, которые поделили его доходы [Пресняков А. Е.
441
1993. С. 42—431, разделены были территории Смоленской земли [Янин
В. Л. 1960. С. 117; Рапов О. М. 1977. С. 48], на три части был разделен
город [Ачексеев Л. В. 1980. С. 195], была разделена не территория, .»
доходы от княжества, не между Ярославичами, а между Борисом Вячс
славичем, Давыдом и Всеволодом Игоревичами — сыновьями правки
ших ранее в Смоленске князей [Кучкин В. А. 1985. С. 25—26]. Возможнч
каждое из указанных объяснений произошедших событий, но все они
не отрицают основного — Смоленск и Смоленская земля оставались
после смерти Вячеслава и Игоря Ярославичей в едином политическом
пространстве Русского государства в правление «триумвирата» (А. I
Пресняков) старших Ярославичей — Изяслава, Святослава и Всеволод»
Эти наблюдения позволяют сделать вывод, что предшествующие
исследовательские направления раскрывали и изучали определенную
часть междукняжеских отношений последней трети X — середины XI
в. — значение в них великокняжеской власти, родственно-династиче
ских связей, но при этом абсолютизировалось значение княжеских вла
стных функций или, напротив, семейно-родственных отношений в со
ответствии с «родовой теорией» и ее модификациями. В данной связи
раскрывается особое значение мнения А. Е. Преснякова, отметившею
в междукняжеских отношениях этого и последующего времени соеди-
нение территориально-политических и кровно-родственных отноше
ний, на которые он распространил принципы неразделенной семьи. В
таком сохранении единой причины еще проявляется скрытая зависи-
мость от теории «родового» начала. Между тем, при конкретном ана-
лизе завещания Ярослава Мудрого и междукняжеских отношений пос-
ледней трети X — середины XI в. устанавливаются принципы наследо-
вания верховной власти киевского князя по прямой нисходящей ли-
нии старшего сына при наделении других сыновей на праве отчинного
наследственного владения, но с феодальным содержанием апанажа —
сохранения политического единства государства. Таким образом, рас-
крывается феодальная качественная определенность династических
междукняжеских отношений на Руси в единстве властных, территори-
альных, кровно-родственных связей с «отчинными» («вотчинными»)
правами наследования определенными территориями еще политиче-
ски единого государства с единой церковной организацией — митро-
полией, с определяющими традициями древнерусской, восточносла-
вянской в основе многоэтничной культуры.
Установленная таким образом природа династических отношений
на Руси середины XI в. раскрывает содержание того, что произошло и
междукняжеских отношениях после смерти Ярослава. Указание им
главенства Изяслава «в собе мъсто» — «сего послушайте, якоже послу-
шаете мене», то есть переход власти по прямой нисходящей линии к
старшему сыну, соблюдено не было. Вместо «самовластия» Изяслава
ПВЛ отмечает до 1068 г. коллективные совместные действия старших
Ярославичей. Исходя из установленных нами ранее начал династиче
442
•on власти Рюриковичей, происхождение этого союза следует опре-
mil. как следствие равенства экономического, социального и воен-
политического потенциалов Изяслава и его претенциозных брать-
• • Святослава и любимца отца Всеволода. Еще были сильны тради-
чи»| политического единства страны, определенные всей предшеству-
♦нисй политикой князей, от Рюрика и Олега до Ярослава. Поэтому,
. >ди по совместным действиям старших Ярославичей, она отразила
,нГ1ьсктивно существующую потребность в сохранении этого единства.
Показательно их содержание в пределах единого политического и
•теологического пространства. Как отмечено ранее, после смерти смо-
ленского князя Вячеслава они «вывели» (что подразумевает насильное
«нствие) Игоря Ярославина из Владимира Волынского и «посадили»
«io и Смоленске. В 1059 г. они освободили псковского князя Судисла-
м, который находился в заключении по приказу Ярослава Мудрого 24
ниш, после чего тот принял монашеский постриг (вольно или неволь-
•ю — неясно). В 1060 г. они совместно с троюродным братом полоц-
ким князем Всеславом Брячиславичем совершили победоносный по-
ход в степи на кочевников торков, после чего те перестали представ-
|Нгь серьезную опасность для Южной Руси и поселились на левом
берегу реки Рось [Плетнева С. А. 1958. С. 164—165; 1981. С. 213—222;
I9K2] в качестве федератов Руси. То, что Всеслав отправился в этот
поход из далекого Полоцка, свидетельствует о признании им задач
Русского государства как этно-политического и идеологического един-
•пш, что утверждал и построенный, вероятно, в 50-е годы [Раппопорт
П А. 1982. С. 94; 1993. С. 38; см. там же литературу вопроса] в Полоцке
•рам святой Софии. Таким образом, политические действия «триум-
вирата» распространялись на все пространство Русского государства.
Но князья предпринимали и самостоятельные военно-политичес-
кие акции. Являясь князем Киевским и Новгородским, Изяслав пре-
•лсловал наряду с общерусскими и собственные политические цели. В
1058 г. он отправился в успешный поход на голядь, балтское племя,
которое занимало обширные территории от прусских земель до р. Оки.
П Vlll—XII вв. происходил процесс их славянизации [Седов В. В. 1994.
I’ 308]. Поскольку регион, куда этот поход был направлен, неизвес-
•ен, нельзя судить, преследовал ли он цели местные или общерусские.
Но он был совершен без участия Святослава и Всеволода. Изяслав
пинал также и на эстонское племя саккала, в чем он продолжил актив-
ную политику отца по отношению к эстонским территориям.
Переяславский князь Всеволод выступил в одиночку в 1060/1061 г.
(п ПВЛ сообщение об этом походе помещено под 6569 г.) против по-
дницсв, которые впервые напали на «Русскую землю», и потерпел пол-
ное поражение [ПВЛ. 1996. С. 71]. Тогда на Руси еще нс знали, что к
ее пределам подошел многочисленный и сильный в военном отноше-
нии тюркский народ, так что поражение Всеволода после блестящей
коллективной победы над торками за год до того стало серьезным пре-
443
дупреждением для русских князей относительно их коллективных усн
лий в борьбе с новым грозным противником.
В 60-е годы между князьями начались распри. В 1064 г. Ростислав
Владимирович, сын новгородского князя Владимира Ярославича, но
пытался установить свою власть в Новгороде, найдя поддержку там
отдельных представителей новгородской знати, в частности, сына по
садника Остромира (в ПВЛ он назван воеводой). Вероятно, Ростислав
обделенный Ярославом при раздаче владений, попытался вернуться и
Новгород как в отчинное владение. Но эта попытка оказалась неудач
пой, так что ему пришлось бежать со своими сторонниками в Тмутара
кань, где уже княжил его двоюродный брат Глеб, сын черниговского
князя Святослава Ярославича. Ростислав «выгнал» из Тмутаракани
Глеба, который отправился к отцу. Святослав отправился в поход па
племянника и восстановил сына на тмутараканском княжеском столе,
но как только Святослав с войском ушел, Ростислав вновь изгнал Иго
ря, который вернулся в Чернигов. Возможно, Ростислав попытался
превратить Тмутаракань в свою волость [ПВЛ. 1997. С. 71; данную
интерпретацию действий Ростислава Владимировича см.: Гадло А. В
1988. 205-206; 1994. 98-101].
Ростислав укрепил положение Тмутараканского княжества, взимая
дань с касогов, живших в Северном Предкавказье, но вскоре, в 1066 г.
был, вероятно, отравлен присланным из Византии котопаном. Но и
котопан, вернувшись в Херсонес, был там убит местными жителями
Вероятно, в этих событиях отразились совместные действия протия
Ростислава черниговского князя Святослава и императора Константи
на X Дуки (1059—1067), тогда как херсониты, убив котопана, показа-
ли, что не хотят участвовать в действиях против Тмутараканского кня-
жества [Якобсон А. Л. 1950. С. 20—23; Левченко М. В. 1956. С. 403—404;
Гадло А. В. 1988. 205—206; 1994. 98—101]. Возможно, отравление Рости-
слава явилось следствием опасений Византии в связи с активизацией Руси
в Приазовье, тогда как убийство котопана — результатом действий груп
пировки, связанной с Русью через Тмутаракань [Насонов А. Н. 1951. С.
96-97; Пашуто В. Т. 1968. С. 84].
Но при всех интерпретациях событий, связанных с Ростиславом
Владимировичем, очевидно, что на Руси 60-х годов XI в. наряду с по-
литикой старших Ярославичей по сохранении политического единства
страны и преемственности княжеского владения установленными тер-
риториями проявилась тенденция к пересмотру этих наследственных
прав. При этом, если в Новгороде Ростислав попытался утвердить свое
право сына-наследника на княжеский стол своего отца, Владимира
Ярославича, занятого в соответствии с волей Ярослава дядей Ростис-
лава Изяславом (в этих действиях Ростислава еще раз проявилось су-
ществовавшее на Руси право княжеского наследования по прямой нис-
ходящей мужской линии), то в Тмутараканском княжестве, существо
вавшем в политической системе Черниговского княжества, Ростислап
444
<м нарушил субординацию прав владения княжеским столом (Свя-
.. ши Ярославин и его сыновья), действуя уже в системе военно-по-
...еских отношений и территориальных претензий, основанием ко-
»|||>ых являлась лишь его принадлежность к династии Рюриковичей.
> 1ри этом княжеские распри, как и ранее, в начале столетия, интерна-
ционализировались, вовлекая соседнюю страну в решение внутрирус-
• >ix междукняжеских противоречий, что указывает на постоянную
*• нючспность Руси в межгосударственные отношения европейских
»1»ЛИ.
Сложившаяся на Руси система княжеского отчинного владения
«•мели следствием в середине 60-х годов еще один феномен — воспри-
♦»нс отчинного владения другого князя как «чужого». Полоцкое кня-
•есгво было выделено в особое владение еще Владимиром Святосла-
•ичем. Уже около ста лет оно имело свою династию. До конца 50-х
•«лип XI в. его князья осознавали свою принадлежность к Русскому
нкуларству как к политически единому пространству, что выразилось
• строительстве в Полоцке Софийского собора и участии Всеслава в
ГОЫ) г. в совместном походе со старшими Ярославичами против торков
нм. ранее). Но в 1065 г. Всеслав Полоцкий напал на Псков, разбил на
р Чсрехе, правом притоке р. Великой, новгородское ополчение во главе
« Мстиславом Изяславичем, который бежал после этого к отцу в Киев
|см. анализ источников об этом событии и их анализ: Кучкин В. А.
1ЧК5. С. 23].
Развивая успех, зимой 1066/7 г. Всеслав Брячиславич напал на Нов-
город, который в это время управлялся, вероятно, посадником Изя-
•лива Ярославича, разграбил его и сжег. В отличие от лаконичной за-
писи ПВЛ, в Новгородской I летописи старшего извода сохранились
•ущественные подробности, включая непосредственность реакции бла-
гочестивого летописца на произошедшие события: «Приде Всъславъ и
ыя (видимо, штурмом. — М. С.) Новъгородъ, съ женами и съ дътми;
И колоколы съима у святыя Софие. О, велика бяше бьда въ час тыи; и
поискадила съима» [ПВЛ. 1996. С. 71, 72; НПЛ. С. 17].
Столь же жестоко поступили старшие Ярославичи, которые сразу
аг отправились в поход против полоцкого князя, несмотря на суровую
жму («зимъ сущи велицъ»), чтобы наказать его за нападения на севе-
ро-западные владения Изяслава. Их гнев против Всеслава был направ-
лен и на его княжество в целом. В повествовании ПВЛ, насыщенном
подробностями и датами, свидетельствующими о его записи совре-
менником событий, сообщается, что «взяли» (штурмом) Минск, по-
скольку минчане «затворишася в градъ», мужчин изрубили («исъко-
||ц|«), «а жены и дъти вдаша на щиты». В ожесточенном сражении на
Немиге 3 марта 1067 г. в глубоком снегу («и бяше енкгь великъ») вой-
< ко Ярославичей победило, а Всеслав бежал.
Особое значение этих событий отразилось в реакции на них совре-
менников и потомков. В Новгороде была сделана летописная запись,
445
сохранившаяся в составе более поздних летописных сводов, в Ноши
родско-Софийском своде ЗО-х гг. XV в. (Софийская I летопись). В псп
сообщалось, что Всеслав занял не весь Новгород, а до Н ере вс ко го коп
на, «и пожже и пойма вес у святой Софии: и паникадила, и колоколы
и отиде». Битву на Немиге описал 120 лет спустя в образном художс
ственном стиле и автор «Слова о полку Игореве» [см.: ПВЛ. 1996. (
494—495; комментарии Д. С. Лихачева]. В неоднократном изложении
этих трагических событий в разных по происхождению источники»
выявляется их суть, которая так потрясла современников. Возможно
причиной похода Всеслава являлось его стремление захватить княжон
стол Изяслава в Новгороде и тем самым взять под свой контроль все
торговые пути на северо-западе Руси, как ранее Владимир Святосла
вич объединил под своей властью Северо-Запад в обратном направле
нии — подчинив из Новгорода Полоцк. Таким образом, очередное стол
кновение князей в борьбе за власть впервые сопровождалось разоре
нием князьями городов как территории чужих и враждебных княжесш
на пространстве, которое традиционно воспринималось как единая
Русская земля. Впервые русские люди стали грабить «чужие» церкви, а
такие же православные христиане массами избиваться, браться в по
лон и подвергаться насилиям.
В нападении Всеслава на Новгород, в его поведении там раскрыва
лось их скрытое значение — полная политическая самостоятельность
полоцкого князя и его борьба за передел наследия Ярослава. Выявля
лась опаснейшая для Русского государства тенденция. О таком содер
жании происходивших событий свидетельствуют методы, которыми
Ярославичи эту тенденцию подавляли. В этом подавлении они пошли
дальше Всеслава. Судя по тому, что Ярославичи не взяли Полоцк, они
не смогли (или не захотели) развить свой военный успех на Немиге.
Поэтому летом, 10 июля, 1067 г. они призвали Всеслава в Оршу для
переговоров, поклялись (целовали крест) в сохранении его личной бе-
зопасности. Но когда тот переплыл в ладье через Днепр и вошел п
шатер, где уже находился Изяслав, его схватили, как отметил летопи-
сец, «преступивше крестъ», и отправили в Киев в «поруб» с двумя сы
новьями [ПВЛ. 1996. С. 72].
Нарушение клятвы, особенно клятвы, освященной крестоцелова-
нием — великий грех. О том, что думали современники в связи с нару-
шением крестоцелования, свидетельствует особый экскурс летописца
в связи с последующими событиями 1068 г.: «Богъ же показа силу
крестную на показанье земль Русьстъи, да не преступають честнаго
креста, цъловавше его; аще ли преступить кто, то и здъ прииметь казнь
и на придущемь Btut казнь вечную. Понеже велика есть сила крест-
ная: крестомь бо побъжени бывають силы бъсовьскыя, крестъ бо кня-
зем в бранех пособить, въ бранех крестомъ согражаеми върнии людье
побкжають супостаты противныя, крестъ бо вскоре избавляеть от на
пастии призывающим его с върою» [ПВЛ. 1996. С. 74—75]. Исходя hi
446
1*410 особого значения крестонелования, освящающего клятву, мож-
..... что Изяслав, Святослав и Всеволод в полной мере осоз-
ып.1/111, что совершают смертный грех, нарушая крестоцелование. Но
юла также следует, что для них политическая целесообразность была
»м>ис клятвы и христианской заповеди. В деятельности Всеслава Бря-
ми,ц|нича им важнее было подавить тенденцию разрушения полити-
чного единства Русского государства.
Потенциал политического единства страны в сложившейся системе
тнлстической княжеской власти, княжеского административно-судеб-
•<чн управления во второй половине XI в. был столь значителен, что
। чполил Руси преодолеть значительные политические кризисы.
Первое испытание политической системы триумвирата Ярослави-
« н имело место в сентябре 1068 — апреле 1069 г. Его причиной стало
поражение объединенного войска Изяслава, Святослава и Всеволода,
•mi тупивших против напавших, как написал летописец, «па Русскую
м млю» половцев. Русское войско было разбито недалеко от Киева на
г кс Альте. Летописец сообщает, что Изяслав и Всеволод «побежали»
• киев. Сражение на Альте подразумевает, что расположенный южнее
ной реки Переяславль, которым владел Всеволод, сам находился под
•ш/ювецкими ударами. Поэтому Всеволод должен был бежать в Киев,
•>» швив Переяславль защищать себя самому, тогда как Святослав мог
м-рнуться в свой Чернигов.
•Людье кыевстии», которые «прибежали» в Киев, «створиша ввче
ни торговище» 15 сентября. Желая продолжать борьбу с половцами,
ши потребовали у князя оружие и коней. «Изяслав же сего не послу-
ши* — завершает изложение этого эпизода летописец [А. А. Шахматов
«имстил подробное, содержащее конкретные даты летописное изложе-
ния событий в ПВЛ, в частности в повествовании о 1068—1069 гг.;
исходя из этого он предположил, что автором повествования являлся
их современник Никон, игумен Киево-Печерского монастыря и лето-
писец; эту гипотезу поддержали и развили М. Д. Приселков и Д. С.
1пхачев: ПВЛ. 1996. С. 74—75; Шахматов А. А. 1908. С. 453—454; При-
>глков М. Д. 1940. С. 33; Лихачев Д. С. 1947. С. 82—93]. Содержание
югописного рассказа заключается в том, что «людье кыевстии» — ки-
евское ополчение. Они хотят вновь сразиться с половцами, но после
поражения и последовавшего бегства у них нет оружия и коней, кото-
рых они требуют у князя, что указывает на отсутствие у городской
1Ысячной организации своего арсенала, оружейных мастерских и та-
Пунов, которыми владел князь. Тысячная организация представляла
собой, видимо, только ополченцев с личным вооружением. Но в отли-
чие от них Изяслав считал, что войско еще не готово к новому походу
и сражению. Поэтому, как следует из последующего повествования,
какая-то часть ополчения («дружина»), которая настаивала на немед-
ленном продолжении борьбы с половцами, была заключена по прика-
iy князя в «погреб».
447
Показательно приведенное ранее первое упоминание веча 15 сен
тября в Киеве. Как следует из текста ПВЛ, это — собрание участником
ополчения, и собрались они не на вечевой площади, которой нет, а пл
самой большой городской территории, которая может вместить участии
ков этого собрания горожан, — на торговой площади («на торговишс-1
Первоначально гнев ополченцев был направлен против княжески!и
воеводы Коснячко (в 1054 г. он участвовал в совете старших Ярослапп
чей, запретивших кровную месть). Одна их часть отправилась к двор*
этого княжого мужа, который предусмотрительно бежал, другая освобо
дила арестованных князем киевлян («дружину»). Летописное повсстпо
вание раскрывает содержание последующего развития восстания: час и.
горожан пришла на княжеский двор. Изяслав находился тогда в своем
тереме «на сенях» с ближним окружением служилых людей («дружи
ной»), в числе которых был Тукы, брат Чюдина, также участника кии
жеского совета 1054 г. и княжеского посадника (или тиуна) в Вышгоро
де в 1072 г. Тукы предложил князю усилить охрану Всеслава, при этом
показательно надменное отношение этого княжого мужа к восставшим
«Видиши, княже, людье възвыли; поели, ать Всеслава блюдуть» (пере
вод Д. С. Лихачева и О. В. Творогова «люди расшумелись» (ПВЛ. 19%
С. 212; БЛДР. 1997. Т. 1. С. 211] смягчает грубость выражения Тукы
«люди взвыли» [см.: Срезневский. I. Стб. 344]). Другие дружинники прел
дожили убить Всеслава, который находился в тюремном заключении
Такое убийство могло остановить восставших, поскольку у них исчез бы
возможный предводитель-князь как альтернативная Изяславу власп.
Изяслав «не послуша» таких советников, так что он поступил достойно
по отношению к арестованному. Когда восставшие «людье» отпранн
лись освобождать Всеслава, Изяслав и Всеволод бежали с княжескою
двора, после чего восставшие провозгласили Всеслава своим князем
(«прославиша и») посреди княжеского двора, а сам княжеский двор «ра i
грабиша», включая княжескую казну — «бещисленое множьство злата и
сребра, кунами и бклыо». Изяслав со всей семьей бежал к своему пле
мяннику польскому князю Болеславу Смелому (Изяслав был женат ш<
его тете, сестре польского князя Казимира), Всеволод — в принадлс
жавший ему Курск [о вхождении Курска в состав владений переяслап
ских князей в XI — первой половине XII в. см.: Зайцев А. К. 1975. С. 87
95], а его юный сын Владимир Мономах — на свое княжение в Ростов
[эти наблюдения Д. С. Лихачева см.: ПВЛ. 1996. С. 521].
Киевское восстание 15 сентября 1068 г. позволяет установить, что и
Киеве не существовало общественного института, глава которого moi
бы стать альтернативой княжеской власти. Поэтому в результате вое
стания «легитимный» князь Изяслав был заменен «чужим» князем Все
славом, против которого киевляне в прошлом году воевали. Как зап и
сал летописец, Всеслав «сидел» в Киеве семь месяцев [ПВЛ. 1996. С
74—75]. Укреплению его положения в стольном городе способствовал,
вероятно, Киево-Печерский монастырь. У монастыря были сложные
448
..чтения с Изяславом вследствие его преследований монастырского
...loro руководителя Антония, из-за того, что Изяслав «вывел» мо-
шрекого игумена Варлаама в построенный им ктиторский Дмит-
,г>..н монастырь: К тому же, как писал Нестор, автор Жития Фео-
ни. «хотя сътворити свои монастырь выше Печерьскаго монастыря,
-пнася на богатство». Поэтому Антоний и монахи Печерского мона-
1мри поддержали Всеслава. Когда Изяслав вернулся в апреле 1069 г.
«и Польши, он «нача гнъватися» «на Оптония про князя Всеслава», так
н>> Святослав Ярославич должен был послать своих людей, чтобы они
чию увезли его в Чернигов [БЛДР. 1997. Т. 4. С. 320, 426, 476].
До начала ноября половцы разоряли южнорусские земли. Тем вре-
нем в Чернигове Святослав подготовил хорошо вооруженное кон-
.... войско, которое разбило половцев 1 ноября под Сновском (ссве-
восточнее Чернигова, то есть в глубинном районе княжества, при-
м половцы перешли на правый берег реки Сновь) [ПВЛ. 1996. С.
•1| Вероятно, только после того как Черниговское княжество было
«чищено от половцев, Святослав смог включиться во внутриполити-
ческие дела Русского государства. Впрочем, последствия половецкого
|м юреиия 1068 г. ограничили его возможности участвовать в происхо-
дивших событиях, а Всеволод, судя по отсутствию информации в древ-
нейших летописных сводах, вообще в них никак не участвовал в зиму
1068/1069 гг.
После бегства Изяслава Святослав стал на Руси старшим из Яро-
। лпвичей. Отправиться в поход па Киев, где был провозглашен князем
Всеслав, он, вероятно, не решился. Киевляне и Киево-Печерский мо-
настырь поддерживали своего нового князя. Как показали события
1069 г., киевское ополчение выступило против вернувшегося на Русь
Изяслава. Но Святослав использовал благоприятную для себя ситуа-
цию в Новгороде, не дав распространиться на него претензиям Все-
iлава. Как сообщается в перечне князей Новгородских, Святослав Ярос-
П1НИЧ «посадил» в Новгороде сына своего Глеба [НПЛ. С. 470[. Это
событие произошло, вероятно, зимой 1068/1069 г. Как отмечено ра-
псе, в 1065 г. после поражения на р. Черехе Мстислав Изяславич бе-
жал из Новгорода к отцу в Киев. Зимой 1067/1068 г. Глеб Святославич
княжил в Тмутаракани, а в 1069 г. он являлся уже новгородским кня-
Км. Отсюда последовательно предположение В. Л. Янина, что Глеб
Получил новгородский стол от Святослава, хотя тот и не был в 1068 г.
Ижевским князем [Янин В. Л. 1962. С. 49—50]. Глеб Святославич оста-
ется новгородским князем до 1078 г., когда он был убит «в Заволо-
ки», после чего в Новгороде вокняжился Святополк Изяславич, то
Къ Новгород вернулся во владение Изяслава и его княжеской ветви,
кин образом, Глеб оставался новгородским князем после второго
веского княжения Изяслава Ярославича в 1069—1073 г. (до 22 мар-
ки после его третьего киевского вокняжения 15 июля 1077 г. Отсюда
Вдует, что Изяслав вынужден был согласиться с решением своего бра-
IOK.-I5O8
449
та Святослава о вокняжении Глеба в Новгороде, а это, в свою очсрел».
свидетельствует о новгородском княжении Глеба как о враждебной п<<
отношению к Изяславу акции, которая не была пересмотрена пос.к
киевского вокняжения Изяслава.
Содержание событий зимы 1068—1069 гг. свидетельствует о том
что Изяслав бежал в Польшу со всей своей семьей, включая всех трс»
сыновей во второй половине сентября 1068 г. (Мстислав Изяслашг!
вновь упомянут лишь с пришедшими Изяславом, Болеславом Смелым
и польским войском, см. далее). Всеслав остался в Киеве, но на рази
репном княжеском дворе и с разграбленной казной. Зимой, когда по
ловцы ушли в Причерноморские степи, Святослав и Всеволод Яросла
вичи ничего против Всеслава не предприняли, видимо, восстанавлп
вая свои княжества после нашествия половцев, а весной, в апреле
1069 г., Изяслав уже подходил к Киеву с польским войском во главе i
Болеславом Смелым. Всеслав смог выйти с войском (киевским опол
чением) им навстречу только к расположенному недалеко от Киева
Белгороду. Вероятно, неравенство сил и малые возможности победи<ь
стали причиной того, что «чужой» для Киева Всеслав ночью, «утаивъен
кыянъ», бежал в «свой» Полоцк [здесь и далее о событиях 1069 г. см.
ПВЛ. 1996. С. 75]. Показательна в данной связи хронологическая точ
ность летописца в изложении событий. Рассказ о киевском восстании
и провозглашении Всеслава князем 15 сентября он завершил фразой
«Всеслав же сьде Кыевъ мьсяць 7», то есть с середины сентября но
середину апреля. После бегства Всеслава и наказания киевлян за вос-
стание Изяслав сел «на столь своемь» 2 мая 1069 г. Эти точные хроно-
логические указания наряду с многочисленными событийными и то
понимическими реалиями свидетельствуют об изложении их южно
русским современником событий (в данной связи убедительной пред-
ставляется гипотеза Шахматова — Приселкова, что записи ПВЛ о со-
бытиях 1068—1069 гг. принадлежат игумену Киево-Печерского монас-
тыря Никону, см. ранее, с. 345—347, тогда как мнение о возникнове-
нии данного летописного рассказа в городской среде [Тихомиров М. //.
1955. С. 94] нс содержит каких-либо доказательств).
В. А. Кучкин предположил, что события с ноября 1068 г. по апрель
1069 г. имели другое содержание. Начальной посылкой его предполо-
жения является упоминание Слова о полку Игореве о том, что князь
Всеслав, находясь в Киеве, «княземъ грады рядяше», тогда как собы-
тия в это время происходили иначе, чем они изложены в ПВЛ. Изяс-
лав отправился из восставшего Киева не в Польшу, а в Новгород, где
находился его сын Мстислав, но затем ушел в Польшу с ним и с боя-
рином Владимира Мономаха Ставком Скордятичем (более обоснован-
ной представляется конъектура — Ставко Гордятич [ПВЛ. 1996. С. 102;
БЛДР. 1997. Т. 1. С. 464]) «примерно в ноябре». Святослав получил
Новгород по договору со Всеславом. Владимир Всеволодович Моно-
мах отправился в Смоленск, затем во Владимир Волынский, который
450
..ч । уступлен ему Всеславом. В ту же зиму Мономах был отправлен
" »мц>славом и Всеволодом охранять Берестье. В таком содержании
и<||,ццй В. А. Кучкин видит точность упоминания в Слове о полку
iihчреве «рядов» Всеслава во время его краткого киевского княжения
I Ai-z/u/w В. А. 1985. С. 27-351.
( гипотезой В. А. Кучкина трудно согласиться. Исследователь, не-
»iMciiiio внимательно относящийся к анализу используемых истори-
ю кпх источников, видимо, уже в исходной посылке не учел поэти-
•ч кую природу Слова о полку Игореве, где при изложении событий
।)н5 г. в соответствии с законами поэтического жанра историческая
»< нствительность преображена [ЛихачевД. С. 1995. С. 171 — 175]. В еди-
ним художественном произведении объединены разновременные кли-
»ц|рованные характеристики и поэтический вымысел. Поэтому вызы-
• 1(1 сомнения исходная посылка в анализе В. А. Кучкиным между-
мсижеских отношений в 60-е гг. XI в., если прочитать всю фразу Сло-
ил, основанную на антитезе частично отобранных, что свойственно ху-
дожественному творчеству, реалий и фольклорно-поэтических обра-
hih: «Всеславъ князь людемъ судяше, княземъ грады рядяше, а самъ въ
ночь влъкомъ рыскаше; изъ Кысва дорискаше до куръ Тмутараканя,
m-ликому Хръсови влъкомъ путь прерыскаше» |БЛДР. 1997. Т. 4. С.
Но наблюдение В. А. Кучкина имеет большое значение в ином
контексте: в исторической памяти и общественном сознании распре-
деление киевским князем городов другим князьям в управление и вла-
iciHic — обычное явление, начиная, судя по древнейшим источникам,
( Игоря и Святослава Игоревича. В данном случае оно, вероятно, было
киншированно включено в круг деятельности Всеслава во время его
киевского княжения.
Из текста ПВЛ следует, что, когда в Белгороде наутро «людье» уви-
дели, что Всеслав бежал, они «възвратишася Кыеву, и створиша въче
.... >» . То есть, людье в данном конкретном случае — киевское опол-
чение. К этому подлежащему в предложении относятся сказуемые
чывратишася и створиша. То есть, ополчение вернулось в Киев и со-
брало вече. Это — прямой смысл данного предложения в отличие от
сю интерпретации как доказательства существования общенародного
юродского (городской волости, города-государства) органа самоуправ-
ления, власти, которая призывала и изгоняла князей (в последнем по
времени толковании — «общинная революция, утвердившая верховен-
ство общины над князем» | Фроянов И. Я. 1995. С. 195]. Таким образом,
из текста ПВЛ следует, что киевское ополчение вернулось после бег-
ства Всеслава в Киев и в качестве единственной во второй половине
апреля 1069 г. реальной в городе политической и военной силы собра-
ло вече, чтобы решить судьбу города.
Автор летописной записи об этих событиях сообщает об обраще-
нии участников веча за помощью к Святославу и Всеволоду Ярослави-
чам перед нависшей опасностью. Они признавали, что «зло створили
451
есмы, князя своего прогнавше», и призывали их войти в Киев, чтоПы
избежать возмездия («а сс велеть на ны Лядьскую землю»). В случае п«
отказа они угрожали: «<...> зажегше град свои, ступимъ въ Гречьск\
землю». А. А. Шахматов предположил, что в этой угрозе сказалось па
мерснис киевлян последовать пророчеству волхва в 1064 г. — «на пики-
лето Русская земля станет на Греческой» [Шахматов А. А. 1908. (
4571. В последующих исследованиях эта угроза воспринималась конк
ретно: трансформация русско-византийских военно-политических oi
ношений [Греков Б. Д. 1953. С. 4531, в Греческую землю могли уйти
купцы-«гречники», которые торговали с Византией, тогда как просто
му люду оставалось готовиться к борьбе или с отчаяния зажечь «град*
[Мавродин В. В. 1961. С. 64—65], крупные купцы, тогда как на посаде
«подобные планы» «нашли своеобразное преломление» в известии и
волхве и его пророчестве [Пашуто В. Т. 1965. С. 26; со ссылкой на
мнение М. Д. Приселкова], «представители всех основных разрядов
населения Киева» [Фроянов И. Я. 1995. С. 189—190]. Между тем, мож-
но предположить, что в угрозе киевлян, как и ранее в пророчестве
волхва, отразилась социальная практика и социальная психология и
средневековой Руси, как, вероятно, и во всех европейских странах —
уход от власти князя, в котором персонифицировалось государство, от
княжеской административной, податной и судебной системы в поис-
ках свободы от нее, что являлось одной из причин внутренней и внеш-
ней крестьянской колонизации, переселений волхвов и тех язычни-
ков, которые не хотели становиться христианами.
Обращение киевлян к Святославу и Всеволоду имело лишь ограни-
ченное следствие: братья предупредили, чтобы Изяслав не вводил
польское войско в город, нс обрушивал на него свой гнев и не «погу-
бил» город. При этом Киев они характеризуют только как традицион-
ное место княжеской резиденции: «мама жаль отня стола» (возможно, в
этих словах Никон отразил традиционное для современников значение
Киева — стольный город в политической системе Русского государства).
Судя по действиям Изяслава, он не хотел ухудшения отношений с бра-
тьями и разорения Киева (польское войско Болеслава Храброго было,
видимо, еше памятно). Поэтому он пошел к городу с небольшим
польским отрядом («мало ляховъ поимъ») вместе с Болеславом, но по-
слал «пред собою» в Киев своего сына Мстислава со служилыми людь-
ми («дружиной»). Расправа Мстислава была быстрой и жестокой. По
его приказу были изрублены («исъче») киевляне «числом 70 чади», ко-
торые освободили Всеслава, «а другыя слЪпиша, другыя же без вины
погуби, пс испытавъ». В советской и постсоветской литературе особое
внимание уделялось определению в данном случае понятия чадь, чтобы
определить характер восстания, которое произошло в сентябре 1068 г.:
1) люди, не относящиеся к знати — для доказательства антифеодального
характера восстания 1068 г. [Тихомиров М. Н. 1955. С. 95; Черепнин Л. В.
1965. С. 178], 2) жители Киева, киевляне — исходя из текста и без спе-
452
.>< ин.пых комментариев [Мавродин В. В. 1961. С. 65; Патуто В. Т. 1965.
• .’6|, 3) дружина Изяслава и пострадавшие без вины представители
•nipiiKHx или низших слоев населения — для доказательства сложной
«сословной борьбы [Толочко П. П. 1972. С. 134—135], 4) «простые
>•11111» — для доказательства мысли о «народных массах» как «движущей
и п.|» восстания 1068 г. [Фроянов И. Я. 1995. С. 190]. Слово чадь без
и)чня1ощих определений имело значение люди [Срезневский. III. Стб.
। 169 -1470]. Поэтому при раскрытии содержания действий Мстислава
П н1славича в Киеве убедительно лишенное целенаправленной интер-
г>|н*пщии мнение В. В. Мавродина и В. Т. Пашуто о том, что княжич
-бил 70 киевлян (без конкретизации их социального положения), кото-
вые освободили из заключения Всеслава. Ослепление и убийство без
•псныта» других, невиновных людей, лишь подчеркивало жестокость
• пижсской расправы с киевлянами уже не за освобождение Всеслава, а
|.| восстание против князя Изяслава и против его власти.
После этих убийств и ослеплений полон трагизма был церемони-
ПЫ1ЫЙ вход Изяслава в Киев, символизирующий торжество князя и
покорность киевлян его власти: «Изяславу же идущю къ граду, изидоша
>кн)ье противу с поклоном, и принта князь свои кыяне; и сьде Изяславъ
ни столь своемь, месяца мая въ 2 день» (ПВЛ. 1996. С. 75]. Многие
исследователи, сторонники разных научных направлений, кажется, не
«тмстили этот трагичный, но обычный для средних веков, эпизод в
истории княжеской власти на Руси второй половины XI в. и отноше-
ния князя к населению стольного города: после подавления сопротив-
ления горожане «с поклоном» вышли навстречу «своему князю».
Польских воинов Болеслава Смелого, как и 50 лет тому назад рас-
пределенных на «покорм» (иначе их было не обеспечить продоволь-
ствием), местное население начало избивать «отай». Вероятно, недо-
иольство иноземцами грозило перерасти в восстание. Но обществен-
но-политическая ситуация в Киеве была иной, чем 50 лет тому назад.
Княжеская власть Изяслава была восстановлена, да и у польского кня-
III были иные задачи, чем у Болеслава Храброго. Он помог Изяславу
вновь сесть на стол Киевский и должен был вернуться в Польшу.
Изяслав продолжил преследование своих противников и без польско-
к) войска, что свидетельствует о восстановлении в стольном городе
Киеве княжеской военной и административно-судебной системы уп-
равления. Как сообщает вероятный автор летописного повествования
Пикон, Изяслав «възгна торгъ на гору, и прогна Всеслава ис Полотьска,
посади сына своего Мьстислава ПолотьскЪ». Когда Мстислав вскоре
умер, он «посадил» там же его брата Святополка, тогда как Всеслав
лолжен был бежать (ПВЛ. 1996. С. 75; курсив наш. — М. С.].
Внимание исследователей привлекло сообщение о переводе Изяс-
лавом торга на «гору». Еще Н. М. Карамзин объяснил эту акцию ее
социально-политическим содержанием: поскольку «мятеж» (вече и
начало восстания против Изяслава) в 1068 г. имел место на торгу, то
453
Изяслав перевел его в верхнюю часть города, что являлось мерой пре
досторожности [Карамзин Н. М. 1991. Т. II. С. 50]. Такое объяснение,
соединявшее торг и вече, многократно повторялось в последующе!)
исследовательской литературе с вариантами, производными от автор
ских позиций: предупреждение «демократической сходки» на торгу | По
кровский М. Н. 1966. С. 159], стремление князя обезопасить себя oi
действий веча, которое находилось на торгу [Воронин Н. Н. 1940. С
61], княжеский контроль над вечем или «вечевыми сходами» [Греков
Б.Д. 1953. С. 493; Мавродин В. В. 1961. С. 66], желание «парализован,
политическую активность торгово-ремесленного населения, усилии,
контроль княжеской администрации за деятельностью веча» [Черепнин
Л. В. 1965. С. 178]. Поскольку в летописном сообщении повествуется о
торге, а не о вече, М. Н. Тихомиров предположил, что речь в нем идез
о княжеском наблюдении над торговлей [Тихомиров М. Н. 1955. С. 100].
Это направление в интерпретации летописной записи было продолже-
но: перенос торга должен был «затруднить влияние купечества на чер-
ных людей» [Пашуто В. Т. 1965. С. 26], способствовать княжескому
контролю над порабощением свободных людей за долги, поскольку
торг был не только местом торговли, но и с регулированием правовых
отношений по делам о долге и воровстве [Зимин А. А. 1973. С. 145]. По
И. Я. Фроянову, Изяслав не контролировал торг. Он был перенесен,
чтобы князь мог «зорче следить за настроениями народа и оперативнее
реагировать в критические моменты». Далее он заменяет использован-
ное в летописном рассказе слово торг понятием вече и в переносе веча
к сакрально значимым местам города — к св. Софии и княжеской
резиденции — он видит «главное» в этом переносе. Отсюда он делает
целенаправленный вывод: «Вече как бы вводилось в круг высших ин-
ститутов, направлявших течение общественной жизни», что наряду с
мнением об изгнании и призвании князей киевской вечевой общиной
ведет его к уже цитированной ранее мысли об общинной революции,
утвердившей верховенство общины над князем [Фроянов И. Я. 1995. С.
193-195].
При таком различии мнений вновь следует вернуться ктексту ПВЛ.
Его содержание — указание репрессивных действий Изяслава после того
как ушло польское войско. Изяслав преследовал Всеслава, чтобы нака-
зать его за нападение на Новгород, за поддержку восставших киевлян и
посягательство на его отчину — Киев и стол Киевский. В том же кон-
тексте указаний репрессивных действий находится и летописная запись
о принудительном характере переноса киевского торга «на гору».
Как записал в 1018 г. со слов информатора, побывавшего в Киеве,
мерзебургский епископ и хронист Титмар, в этом «огромном городе»
было восемь рынков (см. ранее, с. 319). Видимо, за 50 лет в территори-
ально выросшем городе торгов стало не меньше. Один из них, вероят-
но, самый крупный, назван в повествовании летописца о событиях
1068 г. — торговище, на котором прибежавшие киевские ополченцы
454
। । роил и вече. Оно находилось на Подоле, так что восставшие участ-
ники веча 15 сентября 1068 г. «идоша на гору», чтобы прийти ко двору
<ы>сиоды Коспячко. Можно предположить, что единственный торг, ко-
нчили Изяслав «възгна» «на гору» в качестве репрессивной меры — это
торговище. Прочие киевские торги были оставлены на своих местах.
I di да раскрывается содержание данной акции Изяслава: ]) самый боль-
шой торг, на котором могло бы собраться на вече значительное число
киевлян, оказывался «на горе» под более эффективным контролем
княжеской администрации, 2) в случае необходимости торговище на-
ходилось под вероятным ударом близко расположенной на княжеском
.шоре дружины, 3) в системе укреплений верхнего города оно оказыва-
поеь отрезанным от преобладавшего на Подоле торгово-ремесленного
населения, часть которого жила и на «горе». Таким образом, представ-
шстся, что конструктивный путь анализа рассматриваемого летопис-
ного текста был намечен еще Н. М. Карамзиным, который исходил из
прямого смысла написанного летописцем, а также те исследователи,
которые были близки к такой интерпретации. Перенесение торга в
Киеве князем Изяславом следовало средневековым основам обществен-
но-политической жизни, а не «городским общинно-государственным
образованиям», пример которых И. Я. Фроянов указывает в античной
афинской Агоре [Фроянов И. Я. 1995. С. 194], выводя стольный город
Русского государства из реального исторического времени.
После того как Изяслав вернул себе стол Киевский, между братьми
были сохранены мирные отношения. Об этом свидетельствует начало
строительства Всеволодом в 1070 г. церкви св. Михаила в пригородном
ктиторском Выдубицком монастыре (к югу от Киева). Изяслав постро-
ил в Вышгороде (к северу от Киева) новую церковь, и в 1072 г. все три
Ярославича участвовали вместе с иерархами Русской церкви в торже-
ственном перенесении в нее останков Бориса и Глеба, своих дядей.
Эти торжества имели большое значение в общественно-политической,
церковной и идеологической жизни всего Русского государства.
В исследовательской литературе давно было высказано предполо-
жение, согласно которому в Вышгороде в 1072 г. Борис и Глеб были
официально канонизированы ]в новейшей литературе эту гипотезу
обстоятельно разработал А. Поппэ: ПоппэА. 1966а; 1973; Poppe А. 1969а;
1981; и др.; см. там же литературу проблемы]. Но отмечается и гипоте-
тичность такой датировки канонизации [Подскальски Г. 1996. С. 185—
186; см. там же литературу проблемы; Щапов Я. Н. 1989. С. 177]. По
мнению Л. Мюллера, они были канонизированы еще в княжение Яро-
слава, не позднее 1039 г., тогда как в 1072 г. имело место перенесение
останков святых [MiiUerL. 1992; Мюллер Л. 2000. С. 71—87; 2001].
Эти князья почитались как святые до произошедшего в Вышгороде
события. По мнению Л. Мюллера, его описание в ПВЛ и агиографи-
ческих произведениях свидетельствует не о канонизации, а о перене-
сении мощей [Мюллер Л. 2000. С. 71—74]. Возможно, до 1072 г. Борис-
455
Роман и Глеб-Давид Ярославичи были местночтимыми, а после пере
несения мощей стали канонизированными официально. В пользу это
го мнения косвенно свидетельствуют имена старших сыновей Святи
слава Ярославича в их честь, причем Глеб Святославич уже в 1065 i
был правящим князем, Роман Святославич — в 1077—1079 гг., а Давыд
— в 1093—1095 гг. [Ролов О. М. 1977. С. 96—100|. Эта особенность
почитания Бориса и Глеба отразилась, возможно, в том, что Глеба бо
лее чтили в семье Святослава Ярославича Черниговского, а Бориса — и
семье Владимира Мономаха, то есть в круге родственников, княжив
ших в Муроме и Ростове [Алешковский М. X. 1972. С. 104—114 и след. |.
Но вне зависимости от решения вопроса о времени официальной ка-
нонизации очевидно, что во время перенесения мощей 20 мая в новую
церковь Бориса и Глеба к ним относились как к святым: «И вземше
первое Бориса вдревянъ paut Изяславъ, Святославъ, Всеволодъ, взем-
ше на рама своя понесоша, предъидущем черноризцем, свеша держа-
ше в рукахъ, и по них дьякони с кадилы, и посемь пресвитери, и по
них епископи с митрополитом; по сих с ракою идяху. И принесще в
новую церковь, отверзоша раку, исполнися благоуханья церкы, вопя
благы; видъвше же се, прославиша Бога. И митрополита ужасть обиде,
6t бо нетвердъ верою к нима; и падъ ниць, просяше прощенья. Цъло-
вавше моши его, вложиша и в раку камену» [ПВЛ. 1996. С. 78]. Заме-
чание летописца о том, что митрополит Георгий, грек по происхожде-
нию, был «нетверд верою», свидетельствует о сопротивлении главы
Русской церкви в почитании Бориса и Глеба как святых, но коллек-
тивной воле Ярославичей он противостоять не мог.
Возникает вопрос, почему князья настаивали на канонизации сво-
их дядей и на отношении к ним как к святым вопреки сопротивлению
митрополита. У главы Русской митрополии, видимо, были серъезныс
доводы, поскольку они не являлись мучениками за веру. Борис и Глеб
не стали апостолами. Апостольскую миссию исполнил Владимир Свя-
тославич, но он еще не был канонизирован. Д. С. Лихачев отметил в
культе Бориса и Глеба пример братской любви и покорности, прин-
цип старейшинства. По его словам, «с этим культом связано торжество
Русской земли над кознями дьявола, пытающегося посеять раздоры
среди князей» [Лихачев Д. С. 1947. С. 150]. Раскрытое таким образом
содержание культа Бориса и Глеба свидетельствует о его обществен-
ном и династическом значении — сохранение политического единства
страны и предотвращение междукняжеских распрей.
Видимо, наблюдения Д. С. Лихачева установили основное полити-
ческое и династическое содержание канонизации Бориса и Глеба. Пе-
ренесение мощей в новую церковь при участии трех высших по поло-
жению князей, а также иерархов Русской церкви во главе с митропо-
литом, создание единого места поклонения, появление и распростра-
нение необходимых для религиозного почитания агиографических по-
вествований [Мюллер Л. 2000. С. 54; Абрамович Д. И. 1916; RevelU G.
456
1 >•> i| имели объединяющее общерусское религиозное и светское зна-
> пне создания культа национальных святых, службы которым велись
и» тех храмах.
Однако в конкретных условиях начала 70-х годов новый христиан-
>нй культ на Руси имел и дополнительный смысл. Можно предполо-
• ть, что для Изяслава сама принадлежность к родственникам, среди
«•норых были святые, предотвращала возможные распри. Вероятно,
.... христианский культ должен был обновить и усилить в стране
жральную значимость правящей княжеской династии в целом и каж-
»>»> к ней относящегося. Существование святых в княжеской динас-
> хи подтверждало также ее высокий статус в межгосударственных по-
ни нчсских и династических связях.
Канонизированные князья Борис и Глеб глубоко вошли в быт рус-
mix людей второй половины XI в. и в последующее время. Изготавли-
n.i.mcb многочисленные энколпионы (крест-складень для хранения
нощей святого, изображенного на одной из сторон креста, который
носился поверх одежды). Культ Бориса и Глеба был двойным. По-
<кольку в качестве лицевой стороны оказывалось преимущественно
нюбражение Глеба, М. X. Алешковский предположил, что первона-
чально культ был Глебоборисовским, а не Борисоглебским, которым
он стал в конце XI — начале XII в. Он установил связи почитания
1лсба и Бориса с культом врачей-исцелителей, поэтому, по его мне-
нию, в связи с феодализацией культа произошла его трансформация в
культ братьев-заступников Земли Русской [Алешковский М. X. 1972. С.
116—119]. Но можно предположить и иную эволюцию культа Бориса и
1лсба. В условиях появления национального пантеона святых князь-
полководец Борис с самого начала почитался как христианский по-
кровитель русских воинов. Глеб, возможно, почитался первоначально
кик князь-целитель. Поэтому его изображение в качестве оберега и
символа исцеления преимущественно оказывалось на лицевой сторо-
не энколпиона, тогда как Бориса — на оборотной. Поскольку в систе-
ме религиозного синкретизма к сфере исцеления относилось значи-
1сльное число символов и оберегов, вероятно, княжеский культ Бори-
са и Глеба интегрировался и стал общерусским культом князей-зас-
(упников Русской Земли. Отсюда — особое значение этих святых —
политическое, династическое, общерусское военное и целительное для
каждого в отдельности.
Таким образом, съезд Ярославичей в Вышгороде в 1072 г., их со-
иместное участие в перенесении мощей Бориса и Глеба в построенную
Изяславом новую церковь должны были восстановить и укрепить по-
литическое единство Русского государства. Видимо, инициатором это-
ю княжеского съезда и организационного завершения создания куль-
та первых русских святых Бориса и Глеба являлся Изяслав. Съезд был
созван в его владениях. Он построил новую церковь, куда были пере-
несены мощи дядей Ярославичей и в то же время новоявленных свя-
457
тых. Изяслав был больше всех заинтересован в восстановлении дну
единой системы Русского государства, сохранявшего легитимный pa i
дел владений между братьями в соответствии с волей Ярослава, и<>
вместе с тем устанавливающего старейшинство «в отца место» старше
го из них. Существует мнение, согласно которому на съезде в Вышго
роде была установлена и так называемая Правда Ярославичей |7w.vo
миров М. Н. 1941. С. 64—65; Черепнин Л. В. 1965. С. 185—195]. Для
такого предположения нет ни прямой, ни косвеной информации, тог-
да как в новейшей исследовательской литературе такие связи между
законодательной деятельностью старших Ярославичей и их съездом и
Вышгороде в 1072 г. не устанавливаются [Свердлов М. Б. 1988. С. 21-
30, 84-101; Щапов Я. Н. 1989. С. 177-184].
Княжеский съезд в Вышгороде и канонизация Бориса и Глеба сви-
детельствуют о сохранении тенденции политического единства Рус-
ского государства. При этом выявляется активная роль в укреплении
этой тенденции Изяслава, который был в ней лично заинтересован.
Однако и после Вышгородского съезда сохранялись факторы, кото-
рые способствовали политической раздробленности Русского государ-
ства. Оно оставалось разделенным на княжеские отчины. Образова-
лись местные княжеские династии сыновей Ярослава — Изяслава,
Святослава, Всеволода, а также полоцких Изяславичей. Они имели
полное право на свои отчины и боролись за них. Кроме того, были
сыновья Вячеслава и Игоря Ярославичей, которые требовали свои вла-
дения в Русском государстве, ссылаясь на право отчины. Города уве-
личивались численно и территориально [Древняя Русь: Город, замок,
село. 1985. С. 54—55], но как экономические, социальные, политичес-
кие и идеологические коллективы со своими автономными от княжес-
кой власти интересами они еще не могли противостоять князьям. Судь-
бы политически единого Русского государства, разделенного на кня-
жеские отчины, зависели теперь оттого, будет ли между князьями мир
и согласие или нет.
Но мира между Ярославичами и их сыновьями не было. Каждый из
Ярославичей являлся могущественным князем, который владел и уп-
равлял обширными землями. Свое могущество они уже доказали ра-
нее войнами. В каждом из владений кафедральные церкви были по-
священы разным культам: у Изяслава — святая София в Киеве и Нов-
городе, у Святослава — святой Спас в Чернигове, у Всеволода — ар-
хангел Михаил в Переяславле (под Киевом в 1070 г. Всеволод постро-
ил также в основанном им Выдубицком монастыре церковь св. Миха-
ила). Различались и внешнеполитические приоритеты этих князей. Если
до 1073 г. Изяслав ориентировался на союзные отношения с польской
княжеской династией, то Святослав и Всеволод — в продолжение пред-
шествующих традиций — на союзы с германским королевским домом,
с саксонскими маркграфами и графами [Пашуто В. Т. 1968. С. 123—
125; Свердлов М. Б. 1972. С. 296—297]. Преимущественными связями
458
.icKHX князей с саксонскими привителями объясняется тот факт, что
•iuciiiio в связи с Саксонией Русь упоминается в германских хрониках
> .шпалах значительно чаше, чем в связи с другими немецкими земля-
ми |Латигюязычные источники по истории Древней Руси. 1990. С. 209—
л 11. А. В. Назаренко предположил, что брак (по его мнению, между
in/2—1074 гг.) Владимира Всеволодовича Мономаха и Гиды, дочери
«ингледнего англосаксонского короля Англии Харальда, погибшего в
|*м>(> г., был одним из следствий скоординированной политики Свя-
ш лава и Всеволода в Германии в 1069—1072 г. против польского кня-
1и Болеслава Смелого и тем самым против Изяслава [Назаренко А. В.
>’*94. С. 187—188]. Как представляется, гипотеза А. В. Назаренко пол-
ые недоказанно жестко увязывает в единый европейский «концерт»
ял (розненные известия о внешнеполитических отношениях стран Во-
.1ПЧНОЙ, Центральной и Северной Европы. Но вслед за предшествен-
никами он убедительно показал широкие общеевропейские связи рус-
кких князей в середине — второй половине XI в. и различие их внеш-
неполитических интересов.
Таким образом, в Русском государстве второй половины XI в. еще
шлько зрели силы, которые вели к его политической дезинтеграции.
Отсюда следует вывод, согласно которому предстоящая борьба Изяс-
ына, Святослава и Всеволода являлась следствием их политических
амбиций.
1072 г. закончился на Руси спокойно. Но начало 1073 г. ознамено-
иалось возобновлением междукняжеских распрей. Как сообщается в
ПВЛ, уже 22 марта 1073 г. (напомним, что Новый год начинался тогда
н марте) Святослав и Всеволод вошли в Киев и «сели на столе» в кня-
жеском селе Берестовом [ПВЛ. 1996. С. 78—79]. Последнее замечание
ПВЛ многозначительно, на что, кажется, ранее внимания не обраща-
ли. Союзники вместе выступили против старшего брата, но сесть вдвоем
па княжеский стол в Киеве они не могли, поскольку на Руси, в отли-
чие от Византийской империи, еще не было традиции соправитель-
сгва. Княжеским столом мог владеть лишь один князь. Поэтому они
сели вдвоем на княжеском дворе в древнем родовом владении — селе
Берестове. Там, видимо, они решили, что в Киеве будет править Свя-
юслав (возможно, Смоленск и его волость тогда же получил Всеволод
(и его сын Владимир); по мнению Л. В. Алексеева, Владимир Моно-
мах «взял» Смоленск в 1076 г. [Алексеев Л. В. 1980. С. 195, см. там же
литературу вопроса]).
Хотя летописец приписывает Святославу «начало выгнаныо брат-
ию», будто бы он «прельсти» Всеволода, причина «выгнанья» указыва-
ется в ПВЛ реалистично: Изяслав «сватится» со Всеславом, то есть
хочет установить с ним династический союз, чтобы изгнать своих бра-
тьев [ПВЛ. 1996. С. 79]. В. А. Кучкин видит в этом сообщении лишь
желание бросить тень на Святослава и обелить Всеволода. Поэтому он
сомневается в правоте А. А. Шахматова, относившего весь текст статьи
459
ПВЛ под 6581 г. к своду Никона J073 г., и предполагает его появление
в киевское княжение Всеволода в 1078—1093 гг. [Кучкин В. А. 1985. (
27]. Такое предположение возможно, но оно не единственное. Можно
предположить, что летописец сообщил истинную политическую и ди
настическую ситуацию на Руси зимой 1072/1073 гг. Дело в том, чю
после Вышгородского съезда Изяслав перехватил политическую инн
циативу, создав место поклонения первых русских святых в своих вла
дсниях. После событий 1068—1069 гг. он один оказался со значитель
ными территориальными утратами, лишившись Новгорода, обширных
владений и значительных денежных поступлений на северо-западе и
севере Руси. К тому же во время критических ситуаций минувших ле i
Святослав и Всеволод выступали совместно по отношению к Изясла-
ву. Поэтому, если информация ПВЛ верна, то она может свидетель-
ствовать о намерении Изяслава в союзе со Всеславом Полоцким из
гнать Глеба Святославича из Новгорода (реально только этим могло
ограничиться «выгнанье», поскольку союз Святослава и Всеволода с
сыновьями был в военном отношении силен и влиятелен политичес-
ки, как позволяют заключить события конца 60-х — первой половины
70-х гг.). Союз со Всеславом мог позволить Изяславу реально стать «и
отца место», как завешал Ярослав. Но младшие Ярославичи вернули
себе политическую инициативу, так что Изяслав вновь должен был
бежать со своей семьей (на этот раз с женой Гертрудой, тетей Болесла-
ва Смелого, сыном Ярополком и невесткой Ириной) в Польшу.
Овладев Киевом, Святослав установил контроль над осью Киев —
Новгород, поскольку в последнем уже пять лет княжил его сын Глеб.
Современниками он осмыслялся как глава всей страны, что следует из
именной записи писца Иоанна о завершении им Изборника в 6584/1076
г. «при Святославъ князи Руськы земля» [Столярова Л. В. 2000. С. 29].
Святослав в Киеве и Изяслав в изгнании вели себя как правители
политически единого государства: первый из них как правящий, а вто-
рой — как изгнанный. Изяслав отправился в Польшу «со имъньем
многым», собираясь на эти богатства нанять войско. В ПВЛ лишь кратко
сообщается, что у него все было отнято, а самого его прогнали [ПВЛ.
1996. С. 79]. Изяслав (в латиноязычных источниках он назван Дмитри-
ем, что свидетельствует о его самоназвании на Западе крестильным
именем) обратился за помощью к римскому папе Григорию VII, от-
правив к нему сына Ярополка. «Наместник святого Петра» принял
русского князя. Судя по письму Григория VII к Изяславу, за помощь в
возвращении «королевства» Ярополк стал вассалом папы («дал прися-
гу быть верным (т. е. вассалом. — М. С.) главе апостолов (т. с. святому
Петру. — М. С.)»), тогда как папа «давал» им власть именем апостола
Петра. Возможно, для того, чтобы получить поддержку папы, Ярополк
принял католичество. Об этом могут свидетельствовать изображения
на выполненной в византийской манере с кириллическими надпися-
ми миниатюре второй половины XI в. латинской Трирской псалтири,
460
•" iionnio, более ранней, чем миниатюра. На ней изображены Ярополк
> in жена Ирина, которые, стоя, обращаются к святому Петру, тогда
«и мать Ярополка Гертруда простерлась перед ним ниц, видимо, с
и цчерспием поцеловать обутую в сандалию ногу св. Петра, что повто-
.in ритуал приема у папы [Кондаков Н. П. 1906. Таб. I, VI]. Гертруда
«м.|<|| польской княжной по рождению и католичкой по воспитанию.
•1.1 'Руси она исповедовала, вероятно, православие. Но на миниатюре
•п.гслсдует обычному для католиков того времени ритуалу целования
। н|)ли первосвященника. Ярополк и Ирина обращают руки клику св.
ik ipa в жесте, близком к евхаристии Софии Киевской, что может ука-
iiiiiiiTb на их причащение от апостола. Показательно, что в киевском
ингорском Дмитриевском монастыре Изяслава и его сыновей Яро-
>к1лк построил церковь особо почитаемого католиками св. Петра, где
«hi и был погребен 5 декабря 1086 г. [ПВЛ. 1996. С. 88).
Григорий VII направил к Изяславу не только послание, но и двух
Н1СЛОВ, которые должны были продолжить переговоры и, возможно,
•казать ему конкретное содействие в переговорах с Болеславом Сме-
нам. Одновременно он отправил к польскому князю послание с тре-
онпанием вернуть «королю русов» (Изяславу) его богатства [Тургенев
4 И. 1841. С. 2—3]. С помощью папы ему удалось вернуть захвачен-
ную казну, после чего он отправился за помощью к германскому коро-
че Генриху IV (императором тот стал в 1084 г.). О прибытии «короля
руценов, по имени Деметрий» в 1075 г. в Майнц, где тогда находился
король со своим двором, подробно написал современник событий Лам-
перт Херсфельдский. По его словам, он привез «неизмеримые сокро-
ннща, состоящие из золотых и серебряных сосудов и очень’дорогих
одежд, и попросил оказать ему помощь против своего брата, который
силой изгнал его из королевства и захватил власть со свирепостью ти-
рана». Генрих IV отправил на Русь посольство во главе с соборным
протоиереем Бурхардом, требуя от Святослава «добровольно уступить
королевство» и угрожая, что в противном случае «вскоре ему придется
испытать на себе власть и военную мощь Тевтонского государства». В
ожидании возвращения послов Генрих IV передал «короля руценов»
•под покровительство» саксонского маркграфа Дедона III [Латино-
изычные источники по истории Древней Руси. 1989. С. 164]. Угрожая
Святославу, Генрих IV, говоря современным языком, блефовал. В Гер-
мании против его власти велась так называемая Саксонская война 1073—
1075 гг., казна была пуста, так что король не мог осуществить свои
угрозы. Суть происходящих событий современникам была ясна. В дан-
ной связи другой хронист, Зигеберт из Жамблу, писал: «После того,
как два брата, короли русов, столкнулись в борьбе за власть, старший
из них, изгнанный всей страной, докучает императору Генриху, чтобы
он подчинил ему его брата и государство русов, восстановив его своей
помощью в стране. Однако это было напрасно, так как тяжелая рас-
пря, вспыхнувшая в Римской империи, заставляла больше заботиться
461
о себе, чем помогать другому» [Латиноязычные источники по истории
Древней Руси. 1989. С. 170—171].
Если Генрих IV сам не мог реализовать свои угрозы, то оказать дав
ление на Святослава и польского князя Болеслава Смелого было вполне
реально. В том Ле 1075 г., когда ранней весной Изяслав оказался в Три-
ре при дворе германского короля, немецкие послы прибыли в Киев к
князю Святославу. Летописец Никон нс пишет о целях этого посоль-
ства, но он сообщает о поведении нового киевского князя: «Святослав!,
же, величался, показа имъ богатьство свое. Они же видъвше бещислс-
ное множьство, злато, и сребро, и паволокы, и ръша: «Се ни въ что же
есть, се бо лежить мертво. Сего суть кметье луче. Мужи бо ся доищють
и болше сего» [ПВЛ. 1996. С. 85]. Эта библейская мудрость о бренности
богатства, как отмечалось ранее (см. с. 265—266), в средние века напол-
нялось новым содержанием: богатство должно было не «лежать мерт-
во», а «работать» — становиться денежной частью «корма», феодами-
деньгами для обеспечения за службу дружинников, «верных», вассалов.
Не исключено, что летописная прямая речь немецких послов отражала
и реальные их заявления, о чем косвенно свидетельствует редкое в лите-
ратурной практике использование слова кметье, близкое к лат. comes
[Свердлов М. Б. 1968]. Но о завершении миссии посольства известно
достаточно определенно. Ламперт Херсфельдский записал в своей хро-
нике: «<...> вернулся Бурхард, глава трирской церкви, который отпра-
вился к королю руценов, исполнив королевское посольство и привезя
столько золота, серебра и драгоценных одежд, что никто не помнил
ранее о таком количестве, привезенном в немецкое королевство за один
раз. За такую плату король руценов хотел приобрести у короля, чтобы
его брату, которого он изгнал из королевства, тот не оказывал помощи
против него. Этого он, конечно, мог добиться даром, поскольку, заня-
тый междоусобными войнами, тот никоим образом не имел возможно-
сти начать внешние наступательные войны со столь отдаленными наро-
дами. Обстоятельства времени придали великую цену этому замечатель-
ному дару» [Латиноязычные источники по истории Древней Руси. 1989.
С. 164—165]. Отсюда следует, что в переговорах с германским королем
Святослав предпочел откупиться. При этом казна киевского князя была
столь значительна, что, уже опустошенная Изяславом, она очень скоро
была восстановлена, а откуп Святослава столь велик, что приобрел для
Генриха IV стратегическое значение.
Одновременно Святослав отблагодарил польского князя Болеслава
Смелого за его ныне отрицательное отношение к Изяславу, пытаясь
предотвратить его будущие враждебные акции. В 1076 г. он отправил
Владимира Мономаха и своего сына Олега с войском на помощь
польскому князю в его войне против чешского князя Братислава II
[ПВЛ. 1996. С. 85, 102; Пашуто В. Т. 1968. С. 56].
Таким образом, в 1073—1076 гг. Изяслав и его сын Ярополк ак-
тивно и плодотворно для себя использовали сложные польско-герма-
462
i<>> inincKHC отношения, чтобы найти на Западе поддержку в борьбе
л возвращение Киевского стола. Эта активность, несмотря на все ее
ложности, увенчалась успехом. Весной 1077 г. Изяслав пришел на
I’Ui. «с ляхы». Святослав, являясь в эти годы киевским князем, также
ийспсивно участвовал в «концерте» центральноевропейских госу-
i.ityjTB, Германии, Польши и Чехии. Русь, сохранявшая политиче-
> кос двуединство Святослава и Всеволода с сыновьями, обеспечивала
нкфимость приоритетной политики русских князей в Центральной
I нропе.
Неожиданная смерть Святослава Ярославича во время (или после)
операции («от рьзанья желве») 27 декабря 1076 г. вновь поставила про-
блему Киевского княжения. Святослав был погребен «у святаго Спаса»
п Чернигове. Место захоронения свидетельствует о том, что он мыслил
• ебя прежде всего князем Черниговским, а не Киевским. Уже ] января
ни Киевский стол сел Всеволод Ярославич, но весной 1077 г. пришел
ни Русь с польским войском Изяслав. Всеволод пошел навстречу ему на
Полынь уже в качестве князя Киевского. Но вместо военных действий
ьрптья заключили мир, и 15 июля Изяслав в третий раз воссел на при-
надлежавший ему по праву престол. Последующие события раскрывают
годержание мирного договора двух последних Ярославичей и содержа-
ние политического устройства Русского государства в это время.
Статья ПВЛ за 6585/1077 г. завершается, казалось бы, загадочной
фразой: «Олегь же, сынъ Святославль, бъ у Всеволода Чернигова».
( татья за следующий год начинается записью: «Бежа Олегь, сынъ Свя-
(ославль, Тмутороконю от Всеволода, месяца априля 10» [ПВЛ, 1996.
С. 85]. Таким образом оказывается, что Всеволод уступил Киевский
стол по закону Изяславу, но с его согласия захватил стол Чернигов-
ский, а обширные владения Черниговского княжества присоединил к
споим Переяславской и Ростово-Суздальской землям. Смоленское кня-
жество принадлежало его сыну Владимиру Мономаху. Под властью
Всеволода оказались огромные территории к востоку от Днепра, кото-
рыми 50 лет тому назад владел Мстислав Владимирович, а в Смоленс-
ком княжестве они переходили и на Днепровское Правобережье. Олег
Святославич, вместо того, чтобы стать наследником отца в Чернигов-
ском княжестве, отстранялся от его управления, и ему были даны в
корм или определенные города, или определенная территория. Нару-
шение закона наследования сопровождалось при этом унижением гор-
дого и талантливого князя, недавнего союзника Всеволода и Владими-
ра Мономаха. Все это объясняет, почему Олег бежал от Всеволода в
Тмуторокань весной 1078 г. и почему он тотчас начал борьбу всеми
средствами за возвращение своей Черниговской отчины, за законный
порядок наследования.
Одновременно и Изяслав участвовал в переделе владений в Рус-
ском государстве. В ПВЛ, которая была написана, вероятно, в киев-
ское княжение его сына Святополка и редактировалась в киевское кня-
463
жение Владимира Мономаха (в соответствии с гипотезой А. А. Шахма
това) в статье под 6586/1078 г. содержится нейтральная по содержанию
запись: «В се же лъто убьенъ бысть Глтбъ, сыпь Святославль, в Зано
лочии». После обычной величальной посмертной характеристики в ПВЛ
добавлено, что он был похоронен 23 июля в Чернигове «за Спасомь-
[ПВЛ. 1996. С. 85J. Между тем, в новгородском летописании, 6oiiicc
или менее независимом (в разные периоды) от княжеской власти со
держится важная дополнительная информация: «<...> и выгнашя (Гле-
ба Святославича. — М. С.) из града, и бъжа за Волокъ, и убишя и
Чюдь. А Святополкъ съде на столъ, сынъ Изяславль <...> [НПЛ. С
470]. Отсюда следует, что Глеб был убит не во время похода в Заволо-
чье, как можно подумать из записи ПВЛ, а был изгнан из Новгорода
Естественно предположить, что он был изгнан теми, кто воспользо-
вался этим изгнанием, т. е. Изяславом, его сыном Святополком и их
людьми. Они сделали то, что Изяслав не мог сделать после второго
киевского вокняжения, когда Всеволод был союзником Святослава.
Сейчас Всеволод Изяслава поддерживал и тот смог осуществить в Нов-
городе переворот. Вновь, после 10-летнего перерыва, Изяслав восста-
новил свой контроль над осью Киев — Новгород. Ярополк Изяславич
«сидел» недалеко от Киева в прекрасно укрепленном Вышгороде и всегда
мог поддержать отца.
Показательно, что тело Глеба Святославича было увезено летом
не в Новгород, а в далекий Чернигов. Такое погребение могло симво-
лизировать, с одной стороны, традиционную принадлежность этого
города Святославу и его потомкам, но, с другой стороны, и нежела-
ние Изяслава и Святополка, чтобы в Новгороде находилась могила
предшественника, относящегося к другой, соперничающей княжеской
ветви.
Новая двуединая структура Русского государства продолжала дав-
нюю традицию его политического единства, но при существовании
все увеличивающегося числа внуков Ярослава она создавала князей-
изгоев, лишенных отчинных владений, если они отказывались от вас-
сального положения подручных князей. Таким образом, в условиях
роста местных княжеских династий во второй половине XI в. в поли-
тическом устройстве Русского государства сложилась парадоксальная
ситуация: сохранение тенденции к единству политической власти обо-
стряло борьбу князей за отчинное владение. Князья-изгои стремились
объединиться в борьбе за свои отчины против сторонников полити-
ческого единства. Но и этот «расклад» политических сил стал ослож-
няться, поскольку в их противоборство все больше стало включаться
население крупных городов, прежде всего стольных центров. Горожа-
не могли поддержать разные стороны в междукняжеской борьбе, тогда
как централизованная в своей структуре церковная организация во главе
с митрополитом поддерживала тенденцию единства страны и власти.
Эта позиция Русской церкви исходила как из идейных, так и орга-
464
'11 Ы111Ю1111ЫХ основ, поскольку политически единое государство обсс-
ч ihiwio ее регулярное финансирование в условиях еще ограниченно-
। церковного землевладения. В условиях политической децентрали-
»ц||||1 местные князья, вероятно, все менее передавали десятину цен-
PV «Русской митрополии — киевской церкви св. Богородицы, ограни-
чились обеспечением «своих» епископий, что ослабляло централизо-
*.nn|yio организацию митрополии. Видимо, этим обстоятельством
ы.иСнястся редкая в стандартизированных летописных княжеских
и крологах похвала Ярополку Изяславичу: «<...> десятину дая святки
ынородици от всего своего именья по вся лъта» |ПВЛ. 1996. С. 88|. По
мнению В. А. Кучкина, в этой записи, которая принадлежала перу
>•<умеиа Киево-Печерского монастыря Иоанна, в Начальном своде
ч редины 90-х гг. XI в. сообщалось не о Десятинной церкви, а о Пе-
рекой церкви Успенья св. Богородицы. Доказывает он эту мысль
. •общением о том, что Ярополк «вда всю жизнь свою, Небльскую во-
•оегь, и Дерьвьскую, и Лучьскую, и около Киева» [ПСРЛ. И. Стб. 492].
Полому и десятину он давал Успенскому собору, которая названа в
i.iHiiOM случае церковью св. Богородицы [Кучкин В. А. 1995. С. 105—
Н1(||. Эта гипотеза представляет несомненный исследовательский ин-
к-рсс, но дело в том, что после смерти Ярополка авторы летописных
мнисей пишут, видимо, о разных вкладах. Успенский собор был осно-
л,ц| в 1073 г., а освящен в 1089 г. Ярополк был убит в 1086 г. Поэтому
чало доказать, что Ярополк мог давать в течение всей своей жизни
«•но вся лъта») десятину непостроенной и неосвященной церкви. Надо
.юказать также, что возможна была ежегодная дача княжеской десяти-
ны такой киевской пригородной монастырской церкви, а не Русской
митрополии, ее черному и белому духовенству, историческому центру
митрополии — Богородице (Десятинной).
Олег Святославич и Борис Вячеславич вернулись на Русь с поло-
нецким войском и направились к Чернигову. Если Олег имел полное
|>1чинное право на Черниговское княжение, то Борис был уже давним
князем-изгоем, который стремился лишь захватить какие-нибудь вла-
дения. 4 мая 1077 г. он даже завладел Черниговом, где княжил восемь
дней [ПВЛ. 1996. С. 85]. 25 августа половцы разбили вышедшего на-
пстречу князя Чернигово-Переяславского Всеволода, причем в битве
погибло много знатных княжих мужей. Олег смог войти в город Чер-
нигов, и отчинный принцип, казалось бы, восторжествовал. При этом
i ризу же определилось отношение к произошедшим событиям других
общественно-политических сил. Летописец, излагая церковный взгляд,
писал, решительно осуждая Олега и Бориса: «<...> землъ Русьскви много
uio створше, проливше кровь хрестьяньску, ея же крове взишеть Богь
от руку ею, и ответь дати има за погубленыв душа хрестьяньскы». Чер-
ниговцы, напротив, поддержали Олега, поэтому, когда позднее объе-
диненное войско Изяслава, Всеволода и их сыновей подошло к Чер-
нигову, его население «затворилось» в городе и княжескому войску
465
пришлось брать его штурмом [ПВЛ. 1996. С. 85—86|. Таким образок
Русская церковь заняла активную позицию в поддержке сохранении
политического единства страны и осуждения противников этой поли
тики. Но стольный город Чернигов, исходя из своих автономных эко
номических, социальных, политических и идеологических интересом
как городского коллектива, решительно поддержал «своего» кнрзя
Отсюда следует, что междукняжеская борьба Изяслава, Всеволода и их
сыновей, с одной стороны, и Олега и Бориса — с другой в конце 70-х п
XI в., стала выражением противостояния традиции единовластия при
феодально-иерархическом подчинении князей и децентрализации, ос-
нову которой составили не только княжеский отчинный принцип, но
и все более крепнущая автономность интересов крупных городов. При
этом антагонистом Чернигова стала не княжеская власть вообще, не
«свой» князь, а князь «чужой».
Противостояние этих тенденций завершилось битвой 3 октября
1078 г. на Нежатиной ниве объединенного войска Изяслава, Всеволо-
да, Ярополка Изяславича и Владимира Всеволодовича Мономаха, с
одной стороны, с войском Олега и Бориса — с другой. В ней погибли
Изяслав и Борис, но войско Олега и Бориса потерпело полное пораже-
ние, а Олег вновь бежал в Тмуторокань (представляется убедительным
возражение В. А. Кучкина против предположения об организации убий-
ства Изяслава Всеволодом [Кучкин В. А. 1995. С. 111]).
Гибель Изяслава вновь поставила вопрос о власти в Киеве. Но те-
перь он решен полным военно-политическим превосходством Всево-
лода и Владимира Мономаха, контролировавших большую часть рус-
ских земель. Видимо, этот фактор, в не семейное старейшинство, ста-
ло решающим в киевском вокняжении Всеволода. Ярополк был ранее
поддержан римским папой, а это вне зависимости от того, стал он
католиком или нет, было предосудительно для иерархов Русской Цер-
кви в условиях их жесткого противостояния католичеству (еще игумен
Киево-Печерского монастыря Феодосий наставлял в 1069 г. князя Изяс-
лава Ярославича в особом послании о различиях в вере «крестьянской»
и «латыньскои»). Но Всеволод не унизил Ярополка. Он «посадил» его
во Владимире Волынском, «придав ему Туров», как написано в ПВЛ.
Судя по введению Изяславом Ярославичем двойной виры за убийство
его старшего конюха дорогобужнами, о чем сообщается в ст. 23 КП, он
княжил на Волыни при жизни отца до 1052 г. Изяслав был какое-то
время князем и в Турове [ПСРЛ. Т. II. Стб. 150; Свердлов М. Б. 1988. С.
29; см. также ранее, с. 405]. Таким образом, Всеволод не просто посадил
Ярополка во Владимире Волынском и Турове, удаляя его из недавних
владений отца, а пересмотрел завещание Ярослава, вернув Ярополка в
те владения Изяслава, которыми тот владел еще при жизни Ярослава.
Принципиальным было «посажение» Всеволодом своего сына Вла-
димира в Чернигове. Оно также означало, что в новых конкретных
условиях Всеволод пересмотрел завещание отца, посадив своего сына
466
• xriiuie Святослава и Святославичей. Всеволод вновь выстроил сис-
i«’mv единовластия, в соответствии с которым киевский князь являлся
иной политически единого государства и иерархически подчиненных
«и, князей. В этих своих действиях он следовал объективно существо-
•»ц||цей тенденции сохранения политического единства Руси. Но в них
'ЧиЦлеживается и воздействие субъективного фактора. После смерти
• до 1078 г. Всеволод оставался третьим или вторым в Русском го-
. марстве, уступая старшим братьям не только в возрасте, но и в ак-
гниности. Судя по его перераспределению княжеских столов, он вос-
• ч шивал, насколько это было возможно в тех условиях, то государство,
• шорое существовало в последний период правления Ярослава. Ос-
новные территории были подчинены власти его и сына, Владимира
Мономаха. Полоцкий Всеслав и племянник Ярополк Изяславич были
подчинены, причем оба они княжили там же, где и их отцы при жизни
Ярослава. Святополк Изяславич «сидел» в Новгороде — там, куда «по-
> .шил» его отец. Всем им Всеволод, являясь князем Киевским, прихо-
дился «в отца место». Но Ярополка он на всякий случай ослабил, вы-
делив в составе его владений для Рюрика Ростиславича Перемышль-
ikoc княжество. Как сообщается в некрологе ПВЛ о Всеволоде Яро-
<1швиче, во время его киевского княжения ему досаждали его племян-
ники, «хотя власти ов сея, ово же другие; сеи же, омиряя их, раздаваше
плпсти имъ» [ПВЛ. 1996. С. 91—92]. Но из практики «раздачи волос-
>ей» Всеволодом следует, что волости он «давал» племянникам, лишь
покорным его власти, или там, где они могли противодействовать ему
и меньшей степени. Эта система восстановленного в 1078 г. единовла-
стия, основанная на иерархическом подчинении князей, была осмыс-
лена на Руси в категориях династической преемственности, полити-
ческого верховенства стола Киевского, единства власти и страны: «Все-
мшодъ же сьде Кыевь на столь отца своего и брата своего, приимъ
класть русьскую всю» [ПВЛ. 1996. С. 87; курсив наш. — М. С.].
Всеволод создавал систему управления страной целостной, устра-
няя несогласных. Когда на следующий, 1079, год тмутороканский князь
Роман Святославич попытался пересмотреть итоги деятельности Все-
иолода и вернуть себе Черниговское княжество с помощью половецко-
10 войска, киевский князь остановил их у Переяславля и заключил с
половцами мир. Когда же Роман с половцами вернулся к русским ру-
бежам, половцы же его и убили 2 августа, вероятно, в результате про-
исков Всеволода. После этого князь Киевский постарался лишить враж-
дебных ему Святославичей каких-либо владений в Русском государ-
стве. Видимо, в соответствии с его желанием некие «козаре», т. с. хаза-
ры, оставшиеся в Тмутороканском княжестве после включения Свя-
юславом Игоревичем этих земель в состав Русского государства, зах-
ватили Олега Святославича и «поточиша и за море Цесарюграду» в
ссылку (последующий текст сообщает, что эти хазары являлись сто-
ронниками Всеволода, они советовали ему убить Романа и Олега Свя-
467
тославичей). После этого Всеволод посадил вТмуторокани своего кип
жого мужа Ратибора [здесь и далее см.: ПВЛ. 1996. С. 87—92].
Казалось бы, желанный внутренний мир был установлен. Одним»
над Русью как домоклов меч нависала традиция княжеских отчинных
земельных владений и как их следствие — попытки их пересмотра
Обделенные Всеволодом Давыд Игоревич и Володарь Ростиславич к
1081 г. бежали в Тмуторокань, где они захватили посадника Ратибора
и начали княжить сами. В 1083 г. туда вернулся из ссылки Олег Спи
тославич, захватив, а затем и изгнав Давыда и Володаря, избив сою i
ных Всеволоду хазар и вокняжившись там. В 1084 г. князья-изгои Во
лодарь и Василько Ростиславичи включились в борьбу за передел кия
жеских владений. Они нс дерзнули напасть на владения Всеволода, по
попытались отнять у Ярополка Волынь. Давыд начал разбойничать и
устье Днепра (в Олешье). Так что Владимиру Мономаху пришлось си
лой восстановить власть Ярополка во Владимире Волынском, тогда
как Всеволоду — «дать» Давыду Дорогобуж.
Вероятно, последнее обстоятельство вызвало в 1085 г. восстание Яро
полка против Всеволода: как следует из содержания указанных в ПВЛ
событий, Всеволод не только лишил Ярополка последних по времени
владений отца и Киевского княжения, но и умиротворял Давыда Игоре-
вича за счет его нынешних и давних отцовских владений. Ярополк со-
брался было идти походом на Всеволода, возможно, в попытке захва-
тить Киев, но Всеволод отправил против него с войском своего сына
Владимира, так что Ярополку, как его отцу и ему самому ранее, в 1068 и
1073 гг., пришлось бежать в Польшу. О степени значения власти киевс-
кого князя в Галицко-Волынских землях в это время свидетельствует
«посажение» Владимиром Мономахом Давыда Игоревича во Владимире
Волынском после восстания и бегства Ярополка. Но после его возвра-
щения из Польши и примирения с Владимиром, который представлял
на Волыни власть отца, он снова «сел» на столе Владимирском.
После смерти Ярополка многозначительным был переход Свято-
полка Изяславича в 1088 г. из Новгорода «Турову жити» (по Ипатьев-
скому списку указано — «на княженье») [ПВЛ. 1996. С. 88; ПСРЛ. Т.
II. Стб. 199]. Это сообщение предполагает два объяснения: самостоя-
тельность решения Святополка (так думает В. А. Кучкин [Кучкин В. А.
1995. С. 113]) или перевод его Всеволодом ближе к Киеву под при-
смотр, разрывая его возможные связи с новгородскими боярами, осво-
бождая Новгородский стол для Владимира и его сыновей и воссозда-
вая традиционную связь Киевского и Новгородского столов. Возмож-
ны обе эти интерпретации событий, но обращает внимание тот факт,
что Святополк сел в Турове, а не во Владимире Волынском. Отсюда
можно заключить, что ему была дана лишь часть прежних владений
убитого Ярополка. Но и этот факт нуждается в объяснении: было это
ограничение добровольным со стороны Святополка или принудитель-
ным, чтобы двть всю Галицию и Волынь в управление Ростиславичам.
468
< одержание этих событий объясняет гипотеза В. А. Кучкина о со-
чинении между Всеволодом Ярославичем и Святополком Изяслави-
|- ч и конце 70-х годов о добровольной передаче последнему Киевско-
’> <юла после смерти Всеволода. По этому предположению, данное
» чашснис было заключено после гибели Изяслава на Нежатиной ниве
♦ 1(1)8 г. Отсюда, по мнению В. А. Кучкина, похороны Изяслава были
• >nepiuciibi в Киеве при участии одного Святополка, тогда как Влади-
чир Мономах с отцом ушли в Переяславль (со ссылкой на Поучение
к ыдимира Мономаха, где при указании его походв к Переяславлю
»>. пользованы глаголы идохомъ и стахомъ в аористе 1 лица множествен-
I.IIO числа [Кучкин В. А. 1995. С. 112—113]).
Эта гипотеза убедительна, но возможны, по нашему мнению, и
• чррективы. По нашему мнению, нет оснований исключать Всеволода
•и числа участников погребения Изяслава в Софии Киевской, а не в
(•оюродиие Десятинной (в соответствии с гипотезой В. А. Кучкина),
. । ылаясь на Слово о полку Игореве, поскольку в поэтическом произ-
ведении в соответствии с законами жанра внимание автора могло быть
• исредоточено на одном из участников событий, да и сами эти собы-
। uи могли быть художественно преображены.
Такие предположения не снижают убедительности гипотезы В. А.
Кучкина о добровольной передаче Всеволодом Киевского стола пле-
мпнпику Святополку Изяславичу, а не сыну Владимиру. Вероятно, это
• оглашение имело место в 1087—1088 гг. после убийства Ярополка.
Переход Святополка на Туровское княжение — без Галиции и Волы-
ни, но недалеко от Киева, стал его следствием. Вероятно, постоянные
претензии племянников на законные отчинные владения убедили Все-
мплода в несостоятельности в новых условиях давней системы полити-
ческого единства страны. О таких постоянных требованиях летописец
написал в некрологе Всеволоду Ярославичу, а подобные размышления
летописец приписал Владимиру Мономаху после смерти его отца: «Во-
иодимеръ же нача размышляти, река: “Аше сяду на столъ отца своего,
io имам рать съ Святополком взяти, яко есть столъ преже отца его
(Ц||лъ”» [ПВЛ. 1996. С. 92]. Новая экономическая и социально-поли-
шческая реальность требовала последовательного выстраивания но-
ной политической системы наследования княжеских отчин при иерар-
хическом соподчинении князей во главе с князем Киевским. То есть
через 25 лет Всеволод вернулся к той системе, которая была предус-
мотрена еще в завещании его отцв Ярослава. Но Всеволод сделал для
себя два исключения: он хотел умереть князем Киевским и сохранить
и своем наследственном владении Черниговское княжество, что отда-
вало Владимиру Мономаху и его потомкам Днепровское Левобережье,
доминирующее положение в стране и в междукняжсских отношениях.
Политическая система Русского государства стала развиваться в том
направлении, которое было намечено в завещании Ярослава и к кото-
рому вернулся Всеволод, но жизнь вносила в нес свои коррективы.
469
Эти важные для истории Руси события по времени были очень близки
к написанию Начального свода, вероятно, игуменом Киево-Печерско
го монастыря Иоанном, поэтому он изложил их особенно подробно
Источником его информации был, вероятно, и участник событий Ян
Вышатич [Лихачев Д. С. 1947. С. 98—100].
Всеволод умер 13 апреля 1093 г., па следующий день он был погре
бен столь же значимо, что и его отец — в Софии Киевской, а уже 24
апреля Святополк Изяславич въехал в Киев и «сел на столе отца своего
и дяди своего» [здесь и далее см.: ПВЛ. 1996. С. 92—98]. Такой краткип
промежуток времени между этими двумя событиями с учетом времени
для гонца в Туров к Святополку и переезда этого князя со своими
людьми из Турова в Киев косвенно свидетельствует об обоснованнос-
ти гипотезы В. А. Кучкина о предварительном соглашении о передаче
ему Киевского стола.
Половцам стало известно о переменах на столе Киевском, и они
прислали послов возобновить мир с новым князем Киевским. Как
пишет Иоанн, Святополк «не здумавъ с болшею дружиною отнею и
стрыя своего, совъть створи с пришедшими с нимъ». На этом «совете»
они решили послов арестовать, а в ответ на это половцы «почаша вое-
вати». Святополк отпустил их послов, «хотя мира», ио было уже позд-
но. Половцы осадили Торческ и стали разорять русские земли.
Данная ситуация с половецким посольством свидетельствует, что
князь по-прежнему принимал важнейшие решения о войне и мире,
советуясь с теми людьми из своего окружения, с которыми считал нуж-
ным. Святополк советовался не с многоопытными служилыми людьми
отца и дяди, а с теми, кого считал более близкими и доверенными. Но
у всех у них не было опыта борьбы с половцами, поскольку до того он
княжил в Полоцкой земле, а потом в Новгороде и Турове. Естествен-
но, что о народном вече, принимающем решения о войне и мире, нет
речи ни у Святополка как правителя, ни у летописца как комментато-
ра его действий, поскольку такого веча нет, а общегородские органы
самоуправления в Киеве не институировались. Позднее во время по-
хода против половцев Святополк Изяславич, Владимир и Ростислав
Всеволодовичи «созваша дружину свою на совать», в данном случве —
руководителей подразделений объединенного войска. Участвовали в
этом «совете» и «кияне» — предводители киевского ополчения. Имен-
но они предложили губительное решение перейти реку Стугну, чтобы
сразиться с половцами, тогда как «смыслении мужи, Янь и прочий»
мудро предложили стоять на берегу этой реки, прикрывшись ею, и
ожидать нападения половецкого войска в лучшей для русской рати
позиции. Однако отсутствие опыта войны с половцами у Святополка и
его окружения, посредственные воинские навыки у руководителей ки-
евского ополчения горожан имели следствием поражение объединен-
ного русского войска 26 мая 1093 г. под городом Трепольсм (во время
бегства Ростислав утонул на глазах у Владимира Мономаха, который
470
iwi.uicH ему помочь). Полный разгром потерпело войско Святополка
> реке Желани 23 июля того же года, когда князь попытался помочь
«шемогаюшему в осаде Торческу. Святополк прибежал в Киев «сам-
iih'ieU».
Но и после таких поражений в самом начале киевского княжения
•I оставался правителем своих владений. Святополк заключил мир с
1ч1овиами и попытался укрепить его, заключив мир с могуществен-
>мн половецким ханом Тугорканом, женившись на его дочери. Это
1 м.| первый династический союз русского православного князя и язы-
«ской княжны тюркского происхождения. До этого брака после при-
нц шя христианства на Руси в качестве государственной религии внеш-
*•< политические династические союзы русские князья заключали ис-
• ночитсльно с христианскими правящими домами стран Централь-
П1П, Северной и Западной Европы, а также Византии. Ранее русские
• ин 1ья ограничивались политикой активной обороны против кочев-
ников Причерноморских степей, завершившейся разгромом печенегов
и юрков, превращением некоторых из этих тюркских народов в кон-
>|м-лератов, которые жили на южных рубежах Руси. Так что династи-
ческий союз с Тугорканом стал знаковым событием в международной
политической ориентации Русского государства.
Полновластно вел себя Святополк в первые же годы правления и
•о внутренней политике. Когда после половецких походов 1093—1095
и разоренным оказался и центр епископии Юрьев, основанный Ярос-
тном Мудрым, Святополк «повелъ» построить город на Витичевском
чолме и назвал его Святополчь, явно указывая на преемственность в
княжеской политике строительства городов и названия их в честь кня-
кй-основателей. Князь «повелъ» поселиться там юрьевскому еписко-
пу Марину, а также жителям Юрьева и других разоренных погранич-
ных городов, перенеся тем самым центр епископии в город, назван-
ный в свою честь.
Святополк был последователен в восстановлении отчинного поряд-
ка наследования столов, к чему вернулся в конце своего правления
Всеволод Ярославич. Несмотря на свои союзные отношения с Влади-
миром Мономахом, он ничего не сделал для того, чтобы помочь ему
сохранить Чернигов, когда к этому городу в 1094 г. подошел с полов-
цами Олег Святославич, находившийся ранее вТмуторокани. Понача-
лу Владимир пытался сопротивляться, но Олег сжег поселения и мо-
настыри вокруг города. Когда же Мономах ушел в свой отчинный Пе-
реяславль, а Олег вошел «в град отца своего», половцы продолжили
• ноевати около Чернигова». Как разъяснил летописец, Олег им этого
не «возбранял», «бъ бо самъ повельлъ имъ воевати» |ПВЛ. 1996. С. 95]
таково было жестокое наказание Олега жителям Черниговской зем-
IH за то, что они 17 лет подчинялись переяславским князьям.
Переходный период от системы политического единства и отчин-
.шанажей (ее пытались сохранить старшие Ярославичи) к иерархичес-
471
кой системе отчинного княжеского владения был сложен. Святополк
Изяславич и Владимир Мономах, между которыми установились со
юзные отношения после добровольной передачи Святополку сто.ы
Киевского, объединили свои усилия в том, чтобы этот процесс бы >
контролируемый, в отличие от князей-изгоев, которые стремились in-
только к владению своими отчинами, но и к изменению сложившею
ся порядка. Последнее обстоятельство еще более объединяло Свято
полка и Владимира, которым приходилось противостоять этому на
тиску.
Новгородское летописание, заинтересованное прежде всего в изло
жении местных событий, сообщает о том, что не попало в комплекс
южнорусских известий середины 90-х годов. Его сообщения разъясни
ют начало и развитие процесса княжеского перераспределения земель-
ных владений. В Новгородской 1 летописи записано, что в 6603/1095 i
Святополк и Владимир пошли на Давыда Святославича, который на-
ходился в Смоленске. Они его оттуда вывели и «вдаша» ему Новгород
[НПЛ. С. 19]. Из этого сообщения следует, что после смерти Всеволо-
да Святославичи перешли в решительное наступление на объединив-
шихся Изяславичей и Всеволодовичей. Не только Олег вернул себе
Черниговскую отчину, но и его брат Давыд захватил Смоленск, кото-
рым уже около 20 лет владел Владимир Мономвх. У Давыдв были оп-
ределенные основания для этого захвата, поскольку в 1060 г. его отец
владел Смоленском совместно с братьями, Изяславом и Всеволодом.
Но через 35 лет речь могла идти не о совместном, а только о личном
владении. Поэтому Владимир и должен был объединиться со Свято-
полком, чтобы вернуться в Смоленск.
Но в 1095 г. союзники уже не могли изгнать Давыда из Русского
государства. Поэтому они «вдаша» ему Новгород, подальше от спор-
ных территорий Поднепровья, Днепровского Левобережья и северо-
восточных земель, тогда как Мстислав Владимирович, как следует из
ПВЛ, отправился из Новгорода в отчинные земли, в Ростов, который
ему, вероятно, был дан отцом в управление и владение. Показателен в
данной связи размах этих событий на обширнейших расстояниях, что
свидетельствует о сохранении в это время Русского государства как
единого политического пространства, несмотря на его разделы на от-
чины. Но в этот процесс княжеских переразделов владений вмешались
новгородцы. В том же 1095 г. они отправили послов к Мстиславу Вла-
димировичу в Ростов, вернули его в Новгород, а Давыду заявили: «Нс
ходи к нам» [ПВЛ. 1996. С. 96]. В такой активной позиции новгород-
цев выразилось уже значительное развитие в Новгороде институтов
самоуправления, формирующаяся тенденция к установлению незави-
симости «от династических судеб киевского стола» [Янин В. Л. 1962. С.
58; 1977. С. 29-31, 39].
Давыд вернулся в «чужой» Смоленск и «сел» там. Новгород вновь
оказался под контролем Всеволодовичей. Необходим был политичсс-
472
>«и компромисс, регулирующий в виде особого договора междукня-
» «кие отношения. Поэтому, как сообщается в ПВЛ под 6604/1096 г.,
1 пчкшолк и Владимир «посласта» к Олегу, предлагая ему приехать в
»»»<•!! (символичное место исторического и политического центра Рус-
»|>го государства): «<...> да порядъ положимъ о Русьтъи земли» перед
• чископами, игуменами, перед служилой знатыо («мужи») своих отцов
»< «людми градьскыми». Но Олег гордо отказался: «Ньсть мене лъпо
«лиги епископу, ли игуменом, ли смердом» [ПВЛ. 1996. С. 96[.
В этом эпизоде политических отношений выразилось не только
чгмление Олега (Святославичей) к пересмотру традиции политиче-
.• >»1о единства страны, но и к пересмотру отчинных владений. При
•»|»м выявляются в новых исторических условиях роста значения зна-
ц| и городов два типа княжеской политики. Святополк и Владимир
• рсмятся объединить вокруг княжеской власти Церковь, знать и го-
ibiiiii, сделать их участниками объединительного процесса. Олег, на-
прогив, выступает в этом эпизоде как сторонник давней традиции
монополии княжеской влвсти, освященной властью Божественной. Эту
«иллинию Олег усвоил, следуя не только примеру своего отца, Свято-
> liiim Ярославича, но также усвоив идеи, которые содержались в лите-
ратурных произведениях своего времени. В Изборнике 1076 г., в част-
ности, было написано: «Князя бойся всей силой своею, ибо страх пе-
рса ним — не пагуба для души, лишь вернее научишься Бога от того
бояться. Пренебрежение властями — пренебрежение Богом. Ведь если
*п> власти земной не боится, поучения видимого владыки, то как уст-
рашится невидимого? Боится ученик учительского слова, но больше —
самого учителя, так и страшайщийся Бога боится и князя, через кото-
рого наказываются согрешающиеся, ибо князь — перед людьми слуга
1>ога, милость или наказание преступных <...>. Перед князем стра-
шись говорить неправду, ибо губит Господь изрекающих ложь, но по-
корно истину говори ему, словно Господу самому» [БЛДР. 1999. Т. 2.
< 427; перевод В. В. Колесова].
Эта традиция монополии княжеской власти, ранее символично
пыражавшаяся в особом княжеском дворе, костюме, в манере брить
лицо, в особом входе в храм и в особом месте в нем на хорах, теперь
проявилась и в словесном выражении, в высокомерном отношении к
систской служилой знати и горожанам, которых Олег презрительно
шивал смердами, т. е. крестьянами, простыми сельскими людьми [под-
робнее см.: Свердлов М. Б. 19706. 68—76; по мнению А. А. Зимина,
слово смерд соответствует здесь бранному слову холоп'. Зимин А. А. 1973.
( . 114; впрочем, эта интерпретация является следствием гипотезы А. А.
1имина о «холопьей природе» смердов, и в данном случае неясно, по-
чему Олег Святославич твк и не обругал служилых знатных мужей и
юрожан холопами].
Святополк и Владимир поняли, что отказ Олега приехать к ним на
«совет» является следствием его злого умысла против них и той поли-
473
тической системы, которую они представляют («ты мыслиши на наю»|
что стало началом новых военных действий в 1096 г. Святополк и Вла
димир вновь изгнали Олега из Чернигова, но Олег выступил прогни
них в союзе с половцами, так что Святополку пришлось сражатьсм
против своего тестя Тугоркана. Во время военных действий половши
разорили и сожгли села и монастыри вокруг Киева, княжеский двор ь
Берестове и Красный («Красивый») двор, построенный 20летдотои>
Всеволодом Ярославичем на Выдубицком холме. Половцы во главе (
ханом («князем») Тугорканом были наголову разбиты на реке Трубе*
В битве погиб Тугоркан, сын его «и ины князи». При этом показатель
но рыцарственное отношение Святополка к поверженному «тестю сво
ему и врагу», как написал летописец — очевидец событий (о том, как
половцы ворвались в Печерский монастырь, он рассказал от первого
лица): его тело было привезено с Трубежа «к Киеву» и погребено ря
дом с дорогой между княжеским селом Берестовом и недалеко от него
расположенным Печерским монастырем [ПВЛ. 1996. С. 97].
Как следует из повествования летописца, враждебные действия кия
зей охватили все пространство Русского государства, кроме его запал
пых и юго-западных княжеств. Олег Святославич отправился в Смо
ленск к брату Давыду, но пошел не в Киев, чтобы заключить «ряд» со
Святополком и Владимиром, а в Муром, где княжил Изяслав Влади-
мирович, чтобы вернуть себе это владение в состав Черниговского кня-
жества по праву отчины («волость отца моего»). Это владение он назы-
вает хлебом, утверждая тем самым право на эту волос/ль-апанаж: «А ты
ли ми здь хльба моего же не хошеши дати?» [здесь и далее см.: ПВЛ
1996. С. 108—109]. Изяслав попытался оказать сопротивление и собрал
значительные ополчения из других северо-восточных владений отца —
из Суздаля, Ростова, Белоозера. В ожесточенной битве под Муромом
6 сентября 1096 г. Изяслав погиб. Его тело «положили» поначалу я
муромском монастыре св. Спаса, а затем перенесли в Новгород и по-
гребли в Софийском соборе.
Олег подчинил своей власти также Суздаль и Ростов, в городах Ро-
стовской и Муромской земли «посажа» своих посадников и «дани поча
брати», т. е. государственная система при смене князей продолжала
действовать, регулярные подати — взиматься, а перемены ограничи-
лись персональной сменой княжеского административно-судебного
аппарата. Но Владимир Мономах направил другого своего сына, Мсти-
слава, крестника Олега Святославича, против своего двоюродного бра-
та и крестного отца Мстислава спасать положение в северо-восточных
землях. Мстислав Владимирович со своей дружиной и новгородским
ополчением, к которым присоединились ростовцы, белозерцы, а позд-
нее его брат Вячеслав со «стягом» отца и с половцами. Они разбили
Святославичей, Олега и Ярослава. Последние еще пытались сопротип
ляться, но Мономашичи решили эту проблему в соответствии с сони
алыюй политикой отца. Они заключили мир с муромцами и рязанца
474
чн, привлекая горожан на свою сторону. Олег и Ярослав должны были
">« жить из этих земель, а их победитель Мстислав ушел сначала в Суз-
i i n., а затем и в свой Новгород.
Все эти кровавые события еще раз, в том же 1096 г., обратили вни-
Ч.Н1ИС участников междукняжеской борьбы на необходимость заклю-
к ния мира, «ряда» — урегулирования междукняжеских отношений.
• iv программу сформулировал Владимир Мономах в письме к Олегу
< пнтославичу (согласно наиболее убедительному и распространенно-
му мнению, в 1096 г.) в понятиях необходимости сохранения каждым
mi князей своего хлебо-апанажа, но в составе единой Русской земли:
• ...> да то ти садить сынъ твои хрестьныи с малым братомъ своимь
'имеются ввиду Мстислав и Юрий Владимировичи. — М. С.), хлвбъ
н)учи дадень (имеется ввиду получение натурально-денежных податей
п Ростово-Суздальской земле. — М. С.), а ты евдиши в своемъ (имеется
и виду Черниговское княжество, которое включало спорную Муром-
. кую землю. — М. С.) — а о се ся ряди; али хочеши тою убити, а то ти
ci га, понеже не хочю я лиха, но добра хочю братьи и РусьскЪи земли. А
сгоже то и хощеши насильем, тако въ даяла и у Стародуба и милосер-
луюча по тобъ, очину твою». Показательно, что в социально-полити-
ческой лексике Владимира Мономаха понятие хлеб относится к на-
следственному владению Всеволодовичей, и в этом смысле оно тожде-
ственно отчине. Хотя речь идет о спорных территориях Северо-Восто-
кн (Муромское княжество), Владимир Всеволодович имеет в виду мир
и благо для всей Русской земли, т. е. Русского государства в целом.
Форма регулирования междукняжеских отношений — ряд-договор в
присутствии свидетелей, удостоверявших устный или письменный до-
louop. Поэтому далее Мономах пишет, призывая в свидетели Бога:
«Али Богъ послух тому, с братом твоимъ (имеется ввиду Давыд Свя-
юславич. — М. С.) рядилися еевъ, а не поможеть рядитися бес тебе»
(тексты и комментарии см.: ПВЛ. 1996. С. 106, 531—532].
Эти идеи, которые сформулировал Владимир Мономах, стали оче-
видны к 1097 г. и другим основным участникам политических между-
кпяжеских распрей. Все они понимали возможность соединения прин-
ципов отчины и единства Русской земли. Летописец написал об учас-
тниках княжеского съезда в Любече, куда приехала лишь часть правив-
ших тогда князей — Святополк Изяславич Киевский, Владимир Все-
володович Переяславский, Давыд Игоревич Владимиро-Волынский,
Иасилько Ростиславич Теребовльский, Олег Черниговский и Давыд
Смоленский Святославичи (указаны княжества, в которых они прави-
ли перед Любечским съездом): «Да нонъ отсель имемся въ едино сер-
дце, и блюдем Рускыъ земли; кождо да держить отчину свою <...>»
|ПВЛ. 1996. С. 110]. Из этой записи следует, что князья, восходившие
к разным генеалогическим ветвям потомков Ярослава Мудрого, в пол-
ной мерс осознавали, что они принадлежат к одному этнокультурному
и политическому пространству — Русской земле (в широком значении),
475
т. е. Русскому государству. В пределах этого единства каждый из mn
должен владеть своим наследственным владением («отчиной»). То сен.
в записи летописца о Любсчском съезде повторены те же идеи, что и и
письме Владимира Мономаха к Олегу Святославичу. Судя по cobmcci
ным действиям в это время Мономаха и Святополка Изяславича, пос
ледний также разделял такие идеи. Это свидетельствует об объектив
ности записи летописца об основном вопросе Любечского княжескою
съезда.
Летописец сообщает и о том, что на Любечском съезде звучала мысль
о необходимости соблюдения данного принципа. Отход от него велп
к междукняжеской «которе», а она — к гибели Русской земли, к гг
разорению половцами, которые рады междукняжсским войнам. В ле
тописной записи о Любечском съезде сообщается о том, что все еш
участники согласились с необходимостью следовать этому принципу
сохранения единства страны при одновременном разделе ее на кия
жеские наследственные владения и при запрещении их переразделов
Принятие этого решения скреплялось в соответствии с юридической
процедурой удостоверением в виде клятвы и крестоцелования. Завср
шало юридическое удостоверение этой клятвы в соответствии со ело
весно-обрядовой процедурой проклятие, которое в иных формулирон
ках присутствует в формуляре русских средневековых публичных и
частных актов: «Да будеть на нь хресть честный и вся земля Русьская»
[ПВЛ. 1996. С. 109—110]. Показательно,.что и в данной части юриди-
ческого удостоверения договора наряду со священным символом хри-
стианства указана Русская земля как единое целое.
Проблема заключалась в том, чтобы князья придерживались этого
принципа. Но он же сохранял и основы будущих междукняжеских рас-
прей, поскольку все князья осознавали себя в едином политическом
пространстве с равными правами на власть и свою часть в законном
наследственном владении — отчине, что понималось каждым из кня-
зей по-разному, а это вело к новым междукняжсским группировкам и
войнам.
Не успели князья разъехаться из Любеча, как княжеские междоусо-
бицы возобновились. С согласия Святополка, нарушив крестоцелова-
ние, Давыд Игоревич обманом захватил Василько Ростиславича. По его
приказу Василько был ослеплен. В борьбе за власть князья ранее убива-
ли друг друга, но такого преступления, тем более вскоре после договора,
скрепленного крестоцелованием, еще не было. Это преступление по-
трясло русских людей [здесь и далее см.: ПВЛ. 1996. С. 110—117].
Обстоятельный рассказ об этих событиях в ПВЛ позволяет устано-
вить, почему мирное соглашение князей оказалось неисполнимым. Его
автор в тексте назван — Василий. Обилие подробностей и содержание
повествования свидетельствуют о том, что он был свидетелем и участ-
ником излагаемых событий [разные мнения о социальном положении
Василия и литературу см.: Творогов О. В. 1987в. С. 91—92; от первого
476
речь ведется до записи под 6606/1098 г.; по мнению А. X. Алеш-
> 'некого Василий в 1119 г. переработал ПВЛ, написанную Нестором
I нчнковский А. X. 1971. С. 32—52], но эта гипотеза не была поддержа-
' । и последующей исследовательской литературе]. Как следует из рас-
».ил Василия, владимиро-волынский князь Давыд Игоревич сказал
«мгополку, что Василько Ростиславич убил его брата Ярополка, хочет
«катить его владения в Турове, Пинске, Берестье и Погорине, будто
•.I он установил союз с Владимиром Мономахом, с тем, чтобы тот сел
« Киене, а Василько — во Владимире Волынском. Святопок стал участ-
ником заговора против Василько. Под предлогом празднования име-
'HII Святополка-Михаила 8 ноября в день Михаила Архангела он был
шлечен на княжеский двор, схвачен и закован. Затем Василька отвез-
||| и Белгород, где его ослепили конюх Святополка Сновид Изечевич и
• 'нюх Давыда Игоревича Дмитр. В такой ситуации Владимир Моно-
ii.ix обратился к своим недавним врагам, Давыду и Олегу Святослави-
ым н организации совместного похода против Святополка за такое его
цн'ступление. Тот попытался отвести вину на одного Давыда Игоре-
niriu, но ему не поверили. Как обоснованно заявили «мужи» новых
чпозников, «в твоемь град&> (курсив наш. — М. С.), имея в виду Бел-
ирод, был ослеплен Василько.
Союзное войско черниговского и переяславского князей уже соби-
ралось на следующий день переправиться через Днепр, а Святополк —
(сжать из Киева, как в события вновь вмешалось население города —
• кыяне». Они хорошо помнили о бедственных последствиях княже-
кнх междоусобиц. Поэтому жители города не «дали бежать» Свято-
нолку (возможно, в городе вновь произошло восстание), а из Киева
были отправлены для переговоров вдова Всеволода и митрополит Ни-
колай, т. с. не представители местной знати или городских властей, а
наиболее значимые в городе после Святополка люди — глава Русской
церкви и вдовствующая княгиня, мачеха Владимира Мономаха (лето-
писец отметил, что Владимир Мономах «чтяшеть ю акы мать, отца
ради своего»). Как писал современник и участник событий, вероятно,
псе тот же Василий, переговоры велись с Владимиром, хотя обраща-
лись послы ко всем участникам княжеской коалиции: «Молимся, кня-
жс, тобк и братома твоима, не мозъте погубити Русьскыь земли» (об-
ращение к Владимиру объясняется, вероятно, сбалансированностью
его общественно-политической и нравственной позиции, его почти-
(сльным отношением к вдовствующей княгине). Основная тема пере-
цнюров этих послов и Владимира Мономаха — стремление не погу-
бить Русскую землю, уберечь ее от нашествий половцев. Этим рас-
прям противопоставлена предшествующая деятельность князей: «иже
(>ьша стяжали отци ваши и дкди ваши трудом великим и храбрьствомь,
нобараюше по Русьскъи земли, ины земли приискываху <...>» (глав-
ная тема введения Начального свода, см. ранее, с. 266, оставалась столь
же актуальной и в 1097 г.). Последующие переговоры велись уже через
477
«мужей», т. е. через знатных служилых людей. Союзники заставили
Святополка присоединиться к ним, тогда как виновным в ослеплении
Василька был объявлен один Давыд Игоревич.
Обстоятельный рассказ Василия от первого лица раскрывает не толь
ко причины междукняжеских столкновений, но и социальное поведс
ние князей, их отношение друг к другу, к своим и чужим владениям
Давыд Игоревич отправил Василия с двумя своими отроками, Уланом
и Колчей, предлагая ослепленному Васильку Ростиславичу: «<...> вда.м
ти которой ти городъ любъ, любо Всеволожь, любо Шеполь, любо Пе
ремиль», если Владимир Мономах прекратит уже начатый против hciu
поход и вернется. «Азъ же идох к Василкови, — пишет Василий, — п
поводах ему вся ркчи Давыдовы». На это князь Василько возразил
«Но сему ми дивно, дает ми городъ свои, а мои Теребовль, моя власть и
ныне и пождавше» (здесь и далее курсив наш. — М. С.; т. е. Давыд дао
Василько свой город, а его владение, волость — Теребовль и ныне и и
будущем). Зная о ближайших последствиях происходивших событий,
Василий здесь же комментирует слова Василька Ростиславича: «Якоже
и бысть; вскорв бо прия власть свою».
Последующие события 1097 г. раскрывают причину поддержки Свя-
тополком Давыда Игоревича во время заговора против Василька Рос-
тиславича. Как отмечено ранее, после ослепления Василька Свято
полк был вынужден включиться в преследование своего недавнего со-
юзника, что завершилось вокняжением Святополка на столе Владими-
ро-Волынском, тогда как Давыд Игоревич должен был бежать в Польшу.
После этого Святополк пошел войной на Володаря и Василька Рос-
тиславичей, поскольку, по его словам, «се есть волость отца моего и
брата (имеется в виду Ярополк. — М. С.)», то есть княжества Владими-
ро-Волынское и Теребовльское. В объединенном войске Святополка
участвовали не только Изяславичи, два сына Святополка, два сына
Ярополка Изяславича, но и Святослав Давыдович, прозванный Свято-
ша, из черниговских Святославичей. Несмотря на поражение от Рос-
тиславичей, Святополк попытался закрепиться на Волыни, посадив
своего сына от наложницы Мстислава во Владимире, а Ярслава Свято-
полковича отправив к венгерскому королю Коломану за помощью. В
такой ситуации противоборствующие силы перегруппировались. В борь-
бе за Галицию Святополковичи оказались в союзе с венгерским коро-
лем, а Ростиславичи объединились с вернувшимся из Польши Давы-
дом Игоревичем и половецким ханом Боняком, которого Давыд при-
вел из половецких степей. Завершилось это противостояние полным
разгромом русско-венгерского войска русско-половецким. Но Мсти-
слав Святополкович успел «затвориться» во Владимире с гарнизоном,
состоящим из отрядов из Берестья, Пинска и Выгошева. После гибели
Мстислава во время осады Святополк послал на помощь осажденным
войско из Киева во главе со знатным княжим мужем, воеводой Путя-
той Вышатичем. Святоша, хотя и целовал крест Давыду Игоревичу и
478
">м, что lie будет воевать против него, нарушил крестоцелование и
ножиданно напал на войско Давыда, осаждавшее Владимир. Воинов
1.1иыда стали рубить с двух сторон — и киевско-черниговское войско,
•I осажденные владимирцы вместе с гарнизоном. Давыд вновь должен
<>ыл бежать, на этот раз в Половецкую землю к Боняку. Показательно,
ни победители посадили во Владимире назначенного Святополком
икадника Василя, что указывает на стремление киевского князя вла-
ieгь Волынью как отчиной. Но с помощью Боняка Давыд продолжил
,^противление. Он выбил из Луцка Святошу, отпустив его к отцу в
Чернигов, и захватил Владимир Волынский.
Но события не завершились победой одного из галицких и волын-
> ких князей. Наиболее могущественные в это время Святополк, Вла-
димир Мономах, Давыд и Олег Святославичи собрались на совет в
Увстичах 10 августа (в Ипатьевской летописи — 14 августа) 1100 г. За
ню, которое Давыд Игоревич принес князьям («зане вверглъ еси ножь
« ны, его же не было в Русский земли»), они вывели его из Владими-
(н| и «посадили» в городке-крепости Божеске на Западном Буге. Свя-
ншолк, который в это время уже владел Волынью, «дал» Давыду еще
для управления и корма волынские города Дубен и Чарторыйск, тог-
III как Владимир Мономах и Святославичи, Давыд с Олегом — только
денежный корм по 200 гривен. Но и пострадавшие в этой междукня-
асской распре Володарь и Василько также были ущемлены могуще-
ственными князьями. Ростиславичам была дана лишь одна волость
(•власть») — Перемышль. Если бы Володарь с этим не согласился,
князья-союзники предлагали дать корм для Василько у себя («да его
кормим сдъ»).
Содержание и итог кровавого междукияжеского столкновения в
1097—1100 гг. свидетельствует, по нашему мнению, о том, что его при-
чиной являлось все то же столкновение двух противоборствующих тен-
денций — децентрализации Русского государства и стремления сохра-
нить его политическое единство. Этот конфликт прошел несколько
различающихся в своем содержании этапов.
На начальной стадии имела место борьба за первенство в Галиции
между Ростиславичами и Давыдом Игоревичем. Это столкновение от-
ражало процесс становления Галицкой земли как автономной терри-
тории в составе Русского государства. На данном этапе Святополк под-
держал Давыда. Но после его победы Святополк сам предъявил свои
права на юго-западные земли Русского государства по отчинному пра-
ну. Поскольку он был князем Киевским, его претензии отражали тен-
денцию сохранения политического единства страны, соединенную с
правами княжеской отчины. Вновь внутренний междукняжеский кон-
фликт был интернационализирован. В нем приняли участие как цент-
ральноевропейские государства, так и половцы. Но вновь победила
тенденция политического единства. При этом удивительную стойкость
в се активной поддержке проявил Владимир Мономах. Уступив Киев-
479
ский стол Святополку, Черниговское и Смоленское княжества Спя
тославичам в соответствии с правом старшинства, смирив княжескую
гордыню, он последовательно боролся в данном конфликте за соблю
депие этих политических принципов, если надо, оказывая давление п.>
Святополка в союзе со Святославичами, принуждая его к военным
действиям против Давыда Игоревича, но и постоянно поддерживая ею
затем в борьбе с галицко-волынскими князьями. Впрочем, и Святосла
вичи, вернув себе Черниговское княжество и захватив княжество Сын
ленское, «вписались» в эту политическую систему и также поддержа.111
ее. Все это объясняет, почему в междукняжесКом конфликте в равнон
мере пострадали обе стороны, и Ростиславичи, и Давыд Игоревич.
Если прежняя система политического единства страны уничтожала
потерпевших поражение князей-соперииков или изгоняла их из стра
ны (в частности, в Тмуторокань), то в конце XI в. она выработала
новый вид их обеспечения в случае поражения — наделение феодом
кормом в виде незначительных городов с волостями и (или) денег.
После восстановления иерархически организованной системы по
литического единства Русского государства Святополк внимательно
следил за ее сохранением. Когда в Берсстье в 1101 г. князь Ярослав
Ярополчич поднял восстание против своего дяди Святополка, тот со
вершил против него поход, захватил его в плен, заковал и привел н
Киев [здесь и далее см.: ПВЛ. 1996. С. 117]. Вероятно, Ярослав Яро
полчич был посажен в Берестье Святополком после гибели во времп
осады Владимира Волынского его внебрачного сына берестейскою
князя Мстислава Святополковича. Но жизнь на окраине Русского го
сударства в бедной волости, в политически важной для киевского кия
зя, но постоянно подвергаемой опасности нападений со стороны по
ляков, после богатой волынской Луцкой волости [об этом вероятном
предшествующем владении Ярослава Ярополковича см.: Рапов О. М.
1977. С. 87] племянника Святополка не удовлетворяла.
Иерархи церкви, митрополит и игумены, «умолиша» Святополка
простить племянника, взывая, видимо, к христианскому милосердию,
которое должно было быть выше светского наказания князем Киси
ским. Ярослава Ярополковича привели к клятве у раки святых Бориса
и Глеба в Вышгороде, после чего расковали и отпустили. Судя потому,
что 1 октября 1101 г. Ярослав Ярополкович бежал из Киева, он нахо-
дился в стольном городе, получая корм, но такая жизнь сына активно-
го Ярополка Изяславича не удовлетворяла. Поэтому он преступил клятву
у мощей первых русских святых и предков, противопоставив стремле-
ние к реальной княжеской власти святости клятвы и христианскому
прошению Святополка, гарантами чего являлись митрополит и игуме-
ны. Ярослав Святополчич обманом («прелстивъ») захватил и вновь за-
ковал своего двоюродного брата. Видимо, непокорный Ярослав Яро
полкович содержался в заключении в тяжелых условиях и был уморен,
если уже 11 августа 1102 г. он умер.
480
)низод с Ярославом Ярополковичсм указывает, как жестко следил
' шпоиолк за сохранением иерархически организованной системы, в
• порой «в отца место» находился князь Киевский. Воспользовавшись
ытприятной для себя политической ситуацией, Святополк попы-
’ пси тогда же восстановить древнюю традицию посажения князем
киевским своего сына в Новгороде со значительными положительны-
ми для себя экономическими, социальными и политическими след-
' >пнями. Как сообщается в ПВЛ под 6610/1102 г., между Святополком
» Владимиром Мономахом существовал договор, согласно которому
Новгород, где тогда «сидел» с 1088 г. (с перерывом в 1093—1095 гг.)
Миислав Владимирович, должен был быть отдан сыну Святополка,
ч ля по названному далее Владимиру Волынскому, Ярославу, тогда как
Мстислава следовало «посадить» во Владимире Волынском, где тогда
•« плел» с 1097 г. Ярослав Святополкович [здесь и далее см.: ПВЛ. 1996.
1 117]. К тому же Святополк приобретал важнейший в экономиче-
. ком, социальном, политическом и идеологическом содержании Нов-
• мрод, обширнейшие территории Северо-Запада и Севера Руси. Вла-
жмир Мономах, напротив, не только терял контроль над Новгородом.
I ю владения оказались разбросаны: Переяславское княжество, севе-
1м>-восточные земли, разделенные к тому же с Олегом Святославичем,
и но этому договору, и галицко-волынские земли, отдаленные от от-
чинных владений Мономаха. Этот грандиозный междукняжеский об-
мен землями в пределах политически единого Русского государства
ныл выгоден Святополку, который воспользовался своим особым по-
южением князя Киевского и существовавшими междукняжескими
противоречиями. В этом неравном по политическим последствиям де-
творе Владимир Мономах должен был уступить. Но в события вме-
шались новгородцы, которые уже не хотели стать объектом передела
княжеских владений.
В связи с реализацией этого договора, как сообщается в ПВЛ, 20
декабря 1101 г. в Киев прибыл Мстислав, по не один, а с новгородца-
ми. Они заявили Святополку: «Се мы, княже, прислани к тобъ, и ркли
ыы тако: “Не хочем Святополка, ни сына его. Аще ли 2 главъ имъеть
сынъ твои, то пошли и; а сего ны далъ Всеволодъ, а въекормили есмы
собк князь, а ты еси шелъ от насъ”» [ПВЛ. 1996. С. 117]. Анализируя
посольские «речи», включенные в летописи, Д. С. Лихачев пришел к
выводу, согласно которому послы их передавали «в более или менее
оконченных формулировках». Они запоминались послами и участни-
ками переговоров и представляли собой «своего рода готовые офици-
альные определения создавшейся ситуации». Анализируя ранее приве-
денную «речь» новгородских послов как исследователь древнерусской
литературы, Д. С. Лихачев писал, что она «настолько насыщена типич-
ными новгородизмами, что точность ее воспроизведения в стилисти-
чески иной — южной, киевской летописи не вызывает сомнений» [У7и-
хачевД. С. 1947. С. 121, 124]. Продолжая эти наблюдения, можно от-
К» Зак, 4508
481
метить в «речи» и конкретные социально-политические новгородские
реалии. В словах новгородцев «Се мы, княжс, прислани ктобъ, и ркли
иы тако» указано, что они отправлены не князем, который прибыл и
Киев вместе с ними, а другим властным институтом, тогда как послы
только передают уже принятое решение, отказывая в передаче Новго
родского стола Святополку и (или) его сыну. Новгородцы угрожаю!
последнему расправой, если он все же прибудет в Новгород. Но они не
против князя и княжеской власти, а за «своего» князя Мстислава. Ош»
указывают, что его «им дал» еще Всеволод, подразумевая тем самым,
что на их стороне традиция великокняжеской власти («старина»), В
словах «а въекормили есмы собк князь» скрыты два значения, ясные
для современников этих событий. С одной стороны, они сообщаю!,
что Мстислав был «посажен» на Новгородский стол по воле деда еще в
юные годы и вырос, являясь князем Новгородским (см.: Янин В. Л
1962. С. 59; Рапов О. М. 1977. С. 137—138]. С другой стороны, в слове
въекормили содержится существенный экономический, социальный и
политический подтекст. Корм — натуральные и денежные отчисления
князю и его дружине как форма материального обеспечения. Он выра-
жал включенность Мстислава в новгородскую административно-судеб-
ную и политическую систему в продолжение многих лет, за время ко-
торых он стал ее составной частью. Вместе с тем, в коллективном ре-
шении новгородцев, в их сложных отношениях с властью нынешнего
и предшествующего князя Киевского, «своего» князя Новгородскою
выявляется процесс все более укрепляющегося формирования идеи
независимости Новгорода, что отражало его экономический рост, внут-
реннее развитие его избираемых институтов самоуправления [Янин В. Л.
1962. С. 58].
В данной политической ситуации Святополк отступил, поскольку
против него могли выступить в союзе могущественный и многоопыт-
ный Владимир Мономах и Новгород. К ним могли присоединиться и
недавние союзники Мономаха Святославичи, Олег и Давыд. Поэтому
Святополк предпочел мир и совместный с Владимиром контроль нал
Русским государством новой войне с неясным исходом.
Стабилизация территориального и властного положения князей
имела следствием сразу же определившиеся их внешнеполитические
приоритеты. Судя по внешнеполитическим акциям, Святополк Изя-
славич стремился соединить в них свое положение князя Киевского и,
ныне, князя Волынского. 16 ноября 1102 г. в Польшу было направлено
посольство, которое сопровождало Сбыславу Святополковну, невесту
Болеслава III Кривоустого. В этом году Болеслав III вокняжился и стал
управлять Малой Польшей, тогда как его брат Збигнев — Великой
Польшей и Мазовией. В династическом союзе Святополка и Болесла-
ва III были заинтересованы обе стороны. Болеславу нужен был могу-
щественный союзник в предстоящей борьбе против Збигнева. Свято-
полк стремился обезопасить свое Волынское владение от нападений
482
и Польши, к тому же династические связи княжеской ветви Изяслава
>1|>|>елавича с польскими князьями была постоянными. Династический
чмк должен был скрепить этот союз. Болеслав Кривоустый развил при
ном значительную активность, что свидетельствует о его заинтерссо-
мнности. Как сообщает современник описываемых событий и сторои-
..к Болеслава Галл Аноним, он просил разрешение на этот брак у папы
Пиехалия 11, поскольку жених и невеста являлись близкими родствен-
никами (в третьем поколении) |Галл Аноним. 1961. С. 84; Пашуто В. Т.
i%K. С. 46; Щавелева Н. И. 1990. С. 54-55, 71-72].
В качестве князя Киевского и Волынского Святополк включился в
। .южную систему политических отношений государств Центральной
I пролы и Византии. В 1102 г. была заключена венгерско-хорватская
>пия. Венгерский король Кальман 1 значительно увеличил территорию
нпего государства, Венгрия утвердилась на Балканах, в регионе по-
оояиных военно-политических интересов Византийской империи.
Поэтому Кальман 1 стремился расширить круг союзников, тогда как
i вятополк также нуждался в поддержке своего контроля над Волы-
нью, в частности, против князя Перемышльского Володаря. Видимо,
i асдствием этих взаимных интересов стал династический брак в 1104 г.
Предславы Святополковны и венгерского «королевича», вероятно, гер-
цога Альмоша [ПВЛ. С. 119; Пашуто В. Т. 1968. С. 53]. С венгерским
королем Кальманом 1 вступил в союз и зять Святополка польский князь
Болеслав Кривоустый, который укрепил таким образом свои позиции
п борьбе со своим братом Збигневом, опиравшимся на союз с чехами
|Галл Аноним. 1961. С. 84—85]. В такой ситуации и князь Перемышль-
ский Володарь Ростиславич должен был нейтрализовать создавшийся
против него могущественный союз. Как сообщается в ПВЛ, 20 июля
1104 г. дочь Володаря отправили в Константинополь «за царевичь за
Олексиничь», то есть за сына императора Алексея 1 Комнина [ПВЛ.
1996. С. 119].
Стабилизация общественно-политической ситуации на Руси и вос-
становление союзных отношений Святополка и Владимира Мономаха
позволила начать целенаправленную борьбу с половецкой угрозой. По
инициативе Святополка он и Владимир со своими «дружинами» со-
брались на Долобском озере. Поскольку все они находились в одном
шатре, то понятие дружина относится в данном случае лишь к неболь-
шому числу приближенных знатных мужей каждого из киязей. Воп-
рос, который они обсуждали, был сложен: следовало ли идти в поход
против половцев весной, опередив их нападение на русские земли.
Служилые люди («дружина») Святополка были против, поскольку сво-
бодное сельское население, смерды, которые входили в состав ополче-
ния, и их лошади, мобилизованные для похода, будут оторваны от па-
хотных работ. Однако новая тактика внезапного весеннего нападения
на половцев могла принести успех. Поэтому Святополк и Владимир
настояли на весеннем походе [анализ различающихся версий рассказа
483
о Долобском съезде в Лаврентьевской и Ипатьевской летописях см
Романов Б. А. 1947. С. 131 —1421.
Исполнение решения Долобского съезда показало действенное и
стабилизировавшейся благодаря усилиям Владимира Мономаха н »
меньшей степени Святополка двуединой системы княжеской исрар
хии и отчинного владения. Во главе с ними в объединенном войсм
участвовало еще пять князей, в том числе и столь далекий от полонен
ких степей полоцкий князь Давыд Всеславич. Но отчинный принцип
оставлял возможность и для нарушения этого принципа единения
Поэтому черниговский князь Олег Святославич под предлогом незло
ровья отказался от участия в походе, тогда как его брат Давыд был
послушен решению Долобского съезда. Победа объединенного войскн
была полной [ПВЛ. 1996. С. 118—119], что показало русским князьям
необходимость единства в борьбе с основными силами половцев. Та
кую же полную победу одержало союзное войско русских князей п
1107 г., уже при участии Олега Святославича, на реке Суле над объедп
ценными силами половецких ханов, которые начали было опустошав,
южнорусские земли [ПВЛ. 1996. С. 119—120].
Смерть Святополка Изяславича 16 апреля 1113 г. стала началом
социально-политического кризиса. Возможно, он зрел еще в послед-
ний период жизни князя. Об этом может косвенно свидетельствовать
особая средневековая форма княжеского самоутверждения — строи-
тельство в 1108— 1113 гг. великолепной златоверхой церкви в честь сво-
его христианского покровителя архангела Михаила [Раппопорт П. А
1982. С. 16—17]. Обращает внимание то, что он был захоронен не и
Десятинной церкви или Софийском соборе, как его предшественники
на столе Киевском, а в своей недавно построенной церкви св. Михаи-
ла Златоверхой. Такое место захоронения позволяет предположить, что
Святополк опасался протестов против его погребения в главных киев-
ских соборах. О том же косвенно свидетельствуют и особо щедрые
пожалования его вдовы монастырям и церквам на помин души, а так-
же милостыни бедным. М. С. Грушевский отметил также, что, по сло-
вам летописца, князя оплакивали его бояре и дружина, тогда как насе-
ление, очевидно, ничем не выразило о нем сожаления [ПВЛ. 1996. С.
126; Грушевский М. 1891. С. 121]. Все это свидетельствуете значитель-
ном недовольстве, накопившемся у киевлян за время двадцатилетнего
княжения Святополка.
После смерти Святополка в Киеве произошел социальный взрыв.
Если до середины XIX в. историки лишь упоминали киевское восста-
ние в 1113 г., «мятежников», не раскрывая его причины и ограничива-
ясь канвой политических событий [см.: Карамзин Н. М. 1991. Т. II—111.
С. 91], то С. М. Соловьев показал на материалах Печерского монасты-
ря, что Святополк был корыстолюбивым и жестоким. Когда в Киеве
подорожала соль, он отнял ее у печерских монахов, чтобы продать по
высокой цене. Святополк заточил печерского игумена Иоанна за об-
484
'и'ц-ния его и его правления. При Святополке творилось много наси-
|ин над людьми: дома знатных людей он искоренял без вины, у мно-
»» отнял «имение», великое было нестроение и грабеж беззаконный.
' >к.|.1ывал он покровительство и ростовщикам евреям [Соловьев С. М.
Кн. I. С. 399-400].
Во второй половине XIX столетия внимание исследователей стало
।||»ни1скать социальное содержание событий, происходивших в Киеве
• 1113г. Если Н. Хлебников сравнивал восставших с «разгулявшимися
|<п>ми», видел в них силу «разрушительную», а не «сознательную, орга-
н'юванную» [Хлебников Н. 1871. С. 266], то М. С. Грушевский харак-
н ризовал восстание как «вспышку людей худых и бедных, воспользо-
•.Н1П1ИХСЯ отсутствием центральной власти, чтобы проявить всегдаш-
нее нерасположение к сильным и богатым» [Грушевский М. 1891. С.
1.М|. Русские революции 1905 и 1917 гг. ввели в научный анализ киев-
< mix событий 1113 г. понятие революция как синоним восстания про-
тин правящих классов [Грушевський М. 1905. Т. III. С. 321; Покровский
М. Н. 1933. Т. I. С. 79-80; Греков Б. Д. 1935. С. 107-108; и др. ].
Абсолютизация теории классовой борьбы в концепции сталинско-
III режима и советского строя постсталинской поры побуждала исто-
риков интерпретировать киевские события 1113 г. как следствие клас-
। ивой борьбы. Кажется, Б. Д. Греков первый расширил интерпрета-
цию восстания в Киеве до отражения его следствий в Уставе о закупах,
пключенном в состав Пространной Правды Русской. Поскольку заку-
пы относились к сельскому населению, то таким образом классовые
столкновения в 1113 г. распространялись не только на город, но и в
село [Греков Б.Д. 1935. С. 107—108; это мнение было позднее поддер-
жпно: Тихомиров М. Н. 1941. С. 206—211; 1955. С. 133—147; Мавродин
Н. В. 1961. С. 73-79; Черепнин Л. В. 1965. С. 234-247; Зимин А. А. 1973.
( . 159-160; Толочко П. П. 1980. С. 105-106; 1983. С. 214-215; и др. ].
Но определения природы этого восстания различались. По мнению
одних, оно имело антифеодальный характер [Тихомиров М. Н. 1955. С.
136; Мавродин В. В. 1961. С. 74; и др.], тогда как другие отмечали в нем
основное содержание — народное движение за регулирование долго-
иых отношений и ограничение ростовщических процентов [Греков Б.Д.
1953. С. 502-503; Черепнин Л. В. 1965. С. 234-247; Зимин А. А. 1973. С.
159—160; Толочко П. П. 1983. С. 214—215]. По И. Я. Фроянову, в Киеве
имело место не восстание. «Разграбление двора тысяцкого и сврсйско-
ю квартала означало не разбойное нападение толпы, а наказание по
1акону, освященному обычаем». Этот «обычай», по его мнению, зак-
лючается в коллективном праве на богатство (на примере африканско-
го племени банту): после смерти князя оно «либо раздавалось публич-
но, либо подвергалось грабежу, или общественному расхищению» (так
ученый объяснил обычные для средневековья пожертвования вдовы
Святополка в монастыри, церкви («попомъ») и милостыни «убогымъ»)
[Фроянов И. Я. 1995. С. 186, 205, 223]. В отличие от И. Я. Фроянова Л. Н.
485
Гумилев интерпретировал киевское восстание 1113 г. как первый в Кп
еве еврейский погром, а посольство киевлян к Владимиру Мономаху
как следствие опасений бояр разрастания «этого безобразия», которое
может их коснуться [Гумилев Л. Н. 1992. С. 76].
Накопленный положительный и отрицательный опыт свидетель
ствует о необходимости продолжения анализа киевского восстания 111'
г., но без предопределяющего воздействия уже сложишегося мнении
Этот анализ необходим для установления тех социальных проблем,
которые создало долгое правление Святополка, а также тех задач, ко
торые должен был решить его преемник.
Как давно было отмечено, обстоятельные сообщения о киевском
восстании 1113 г. содержатся в редакции ПВЛ, сохранившейся в со-
ставе Ипатьевской летописи, и Сказании о чудесах Бориса и Глеба.
ПВЛ Сказание о чудесах...
Наутрия же, въ семы на 10
день, евггь створиша кияне, по-
слаша к Володимеру, глаголюще:
«Поиди, княже, на столь отенъ и
дьденъ» <...>.
Кияни же разграбиша дворъ
Путятинъ, тысячького, идоша на
жиды и разграбиша я.
И послашася паки кияне к Во-
лодимеру, глаголюще: «Поиди,
княже, Киеву; аше ли не поидеши,
то вЬси, яко много зло уздвигнеть-
ся, то ти не Путятинъ дворъ, пи
соцькихъ, но и жиды грабити, и
паки ти поидуть на ятровь твою и
на бояры, и на манастырь, и буде-
ши отвЬтъ имьлъ, княже, оже ти
мапастырЪ разграбять».
Се же слышавъ Володимеръ
поиде в Киевъ. <...>
СьдЬ на столь отца своего и
дьдъ своихъ; и вси людье ради
быша, и мятежъ влеже [ПВЛ.
1996. С. 126].
И многу мятежю и крамол!,
бывъши въ людьхъ и мълвь не
маль.
И тогда съвъкупивъшеся вси
людие, паче же больший и наро-
читии мужи. Шедъше причьтьмъ
всЬхълюдии и моляху Володими-
ра, да въшедъ уставить крамолу,
сушимо въ людьхъ.
И, въшедъ, утоли мятежь и
гълку въ людьхъ. И прея княже-
ние всея Русьскы земля <...>
[Revetli G. 1993. С. 558; здесь и
далее используется данное крити-
ческое издание].
Вопрос о времени написания Сказания о чудесах Бориса и Глеба
недостаточно ясен [дискуссии о соотношении написанного Нестором
Чтения о Борисе и Глебе, Сказания о Борисе и Глебе и Сказания о
чудесах см.: Дмитриев Л. А. 1997. С. 528—529]. Оно было дополнено к
Сказанию о Борисе и Глебе после 1115 г., когда мощи святых были
перенесены в новую каменную церковь в Вышгороде, но, вероятно,
486
нтчителыю позже этой даты, поскольку автор Сказания о чудесах
<1.|ч прекрасно осведомлен об обстоятельствах строительства этой цер-
• «и н последовавших событиях (см. далее, с. 496). Древнейший сохра-
нившийся список Сказания о чудесах содержится в составе Успенско-
><• сборника конца XII — начала XIII в. [Успенский сборник XII—
\111 вв. 1971. С. 58—71]. На исследователей оказывал определяющее
»<ндействие выбор источника информации о киевском восстании
1113 г.: ПВЛ или Сказание о чудесах. Некоторые исследователи ис-
пользовали к тому же разыскания об этом событии в «Истории Рос-
сийской» В. Н. Татищева, хотя его информация не отмечается в древ-
них по происхождению исторических источниках. По форме и содер-
*.|цию они соответствуют историческому исследованию, различаясь в
первой и второй редакциях труда: «По смерти Святополка кияне, со-
шсдшеся на вече у святыя Софии, избраша вси на великое княжение
Владимира Всеволодича» [Татищев В. Н. 1964. Т. IV. С. 179; первая
редакция], «По смерти его киевляне, сошсдшись к церкви святой Со-
фин, учинили совет о избрании на великое княжение, на котором без
всякого спора все согласно избрали Владимира Всеволодича» [ Тати-
щев В. Н. 1963. Т. II. С. 128; вторая редакция; их источниковедческий
и историографический анализ см.: Пештич С. Л. 1965. С. 158—159].
Большинство исследователей, исходя из информации ПВЛ и Сказа-
ния о чудесах, пришли к мнению, что активными сторонниками обраще-
ния к Владимиру Мономаху занять Киевский княжеский стол являлась
иать и верхи торгово-ремесленного населения. И. Я. Фроянов, обвинив
своих предшественников кого в «ошибках», кого в «поверхностной оцен-
ке», считает: «Внимательный текстовой анализ показывает, что Ипатьев-
ская летопись (ученый, вероятно, имеет ввиду ПВЛ в составе летописно-
10 свода, сохранившегося в Ипатьевской летописи XV в. — М. С.), Сказа-
ние о Борисе и Глебе (это Сказание информации о киевском восстании
1113 г. не содержит в отличие от более позднего Сказания о чудесах,
совершенных этими святыми. — М. С.), а также татищевские известия в
принципе едины, дополняя друг друга в некоторых подробностях». Выб-
рав из «татищевских известий» текст первой редакции «Истории Россий-
ской» о вече и создав из Источниковых известий некую компиляцию,
И. Я. Фроянов пришел к выводу, противоположному оценке событий в
использованных им памятниках: «<...> избрание Мономаха “на великое
княжение” есть продолжение и укрепление практики политического вер-
ховенства киевского веча <...>» [Фроянов И. Я. 1995. С. 206—211]. Крити-
куя некоторых из своих предшественников за недоказанное использова-
ние одной из Источниковых версий или их соединение, ученый сам пос-
ледовал в этом за ними. Поэтому при анализе киевского восстания 1113 г.
важно их научно корректное использование.
Обращают внимание существенные различия исторических источ-
ников в изложении событий в Киеве, последовавших после смерти
Святополка. За насыщенным подробностями повествованием о болез-
487
ни Святополка после Пасхи, о его кончине за Вышгородом 16 апрели
перевозе его тела в Киев в ладье и возложении его на ритуальные сап и
о погребении с «обычный пьсни» в церкви св. Михаила, автор тексы
столь же обстоятельно продолжил рассказ о недавних событиях. Точно
указав время (на десятый день после погребения), летописец, верош
но, осознанно пишет о совете, а не о вече, на котором «кияне» приня
ли обращение к Владимиру Мономаху занять княжеский стол Киене
кий. Понятие «кияне», которые собрались на совет, неопределенно,
поэтому в его интерпретации может быть предложено множество тол
кований в зависимости от исследовательских предпочтений. Смысл
обращения «киян» раскрывается в последующих событиях.
Как отметило большинство исследователей в соответствии с текстом
ПВЛ, Владимир отказался ехать в Киев «на столь отенъ и дьденъ»: «<...>
и не поиде, жаля си по брать». По мнению М. П. Погодина, «не видим»,
чтобы Мономах отказывался: «он только нс шел немедленно; следова-
тельно, кажется, нет нужды и объяснять его отказ» [Погодин М. 1850.
Т. IV. С. 371—372, примеч. 105]. Эту мысль поддержал И. Я. Фроянов,
по словам которого, из слов летописца «никак не вытекает, будто он
напрочь отказался ехать в Киев». В подтверждение ее он ссылается так-
же на короткий срок, 16 — 20 апреля, от смерти Святополка до прихода
Владимира в Киев, соединяя известия ПВЛ в составе Ипатьевской лето
писи и более позднего краткого текста в составе Лаврентьевской лето-
писи [ПСРЛ. Т. I. Стб. 290; Фроянов И. Я. 1995. С. 214—215]. Мнение
Погодина — Фроянова не представляется убедительным, поскольку гла-
гол «не поиде» передает действие в совершенном виде, а не в имперфек-
те. Об этом же свидетельствует повторное обращение, уже предупреж-
дение-угроза, киевлян (см. текст ПВЛ ранее). Ссылка И. Я. Фроянова
на Лаврентьевскую летопись и его последующие хронологические рас-
четы вызывает недоумение, поскольку в «Ипатьевской летописи» (ре-
ально — ПВЛ), одном из основных для него и других исследователей
исторических источников для изучения киевского восстания 1113 г., точно
указан день, когда собрался совет «киян», обратившихся к Владимиру —
на десятый день после похорон Святополка. Учитывая, что Вышгорол
находился в 18 км вверх по Днепру, а Святополк умер под Вышгородом,
то его похороны могли быть совершены в Киеве не ранее 17—18 апреля.
Таким образом, совет «киян», вероятно, имел место в последние числа
апреля. Отсюда следует, что развитие событий в Киеве нарастало посте-
пенно и у посольства киевлян было достаточно времени для перегово-
ров с Владимиром Мономахом, который находился тогда в Переяславле.
Видимо, в начале мая в Киеве началось восстание (см. далее).
Другой современный событиям источник, Сказание о чудесах Бориса
и Глеба, излагает те же события иначе, с «другой точки зрения». Если
рассказ ПВЛ раскрывает их развитие во времени, восстание указано только
после отказа Владимира приехать на княжение Киевское, а в коротком
повествовании о нем четырежды использовано слово грабеж и производ-
488
। i>.ic от пего, то в Сказании изложение событий начинается сразу с вос-
। линя. Оно называется в этом произведении «мятежь и крамола», «кра-
♦Н1ПН», «мятежь и гълка», что является не описанием событий, а их харак-
'лрястикой. Автору Сказания известно, что во время этого «мятежа и
♦ |шмолы» собрались «вси людие, паче же больший и нарочитии мужи».
►hi противоречивая характеристика — все люди, особенно высокие по
положению и знатные мужи — являлась обоснованным аргументом для
многочисленных предшествующих исследователей сделать вывод, что во
«|к’мя восстания именно знать стала инициатором и участником посоль-
< им к Владимиру «молить» его «уставить крамолу, сущюю въ людьхъ».
Ии это наблюдение можно развить. Киевские послы говорили от имени
• всех людей», но они представляли только тех, кто хотел остановить «мя-
н ж», а нс принимал в нем участие. Такое изложение событий позволяет
предположить, что их современник, автор текста Сказания, обобщал ин-
формацию, сообщенную послами второго киевского посольства. Завер-
шение этого повествования, по нашему мнению, подтверждает данное
наблюдение и указывает то место, где автор находился во время изложе-
ния данной версии событий: «И въшедъ (Владимир в Киев. — М. С.),
тюли мятежь и гълку въ людьхъ. И прея княжение всея Русьскы земля въ
ai.то 6600 и 21 лЪто». Место, где восстание могло было быть названо
Н1КИМ образом, а вокняжение Владимира в Киеве характеризовалось как
•княжение всея Русьскы земля» — это двор Владимира Мономаха.
Если данные наблюдения верны, то из них следует, что основным
источником для изучения киевского восстания 1113 г. является рас-
сказ ПВЛ, отражающий содержание событий с точки зрения лица,
находившегося в городе. Повествование Сказания о чудесах Бориса и
Глеба отражало взгляд на них извне, в обобщающих, оценочных ха-
рактеристиках. Если в ПВЛ отразился взгляд на данные события недо-
пека, близкого к слоям рядового городского населения, то в Сказании
— людей «больших и нарочитых», а также близких к князю Владимиру
Мономаху и (или) его самого.
Таким образом, информация о киевском восстании 1113 г. стано-
вится важнейшим источником для изучения княжеской власти на Руси
конца XI — начала XII в. Как следует из всего комплекса нарративных
источников, а твкже Пространной Правды Русской (см. далее, с. 514—
524), алчность Святополка, его неправедность и покровительство рос-
товщикам стали причиной недовольства им населения Киева — круп-
нейшего города страны. Поскольку стол Святополка в течении 20 лет
находился в Киеве, именно его жители испытывали прежде всего эти
тяготы его княжения. После его смерти недовольство киевлян князем
выразилось сначала в их отказе участвовать в похоронах, а позднее,
вероятно, оно начало распространяться на княжескую администрацию
и на ростовщиков, которым он покровительствовал. В попытке упре-
дить восстание на десятый день после похорон Святополка киевляне
собрали («створиша»), вероятно, широкий по составу совет (мы счита-
489
см, что летописец осознанно использовал это слово; подмена его тер
мином вече привносит иные социально-политические отношения и
подразумевает иной политический институт, а потому она научно нс
корректна). Кто участвовал в этом совете, летописец не сообщил. Но.
судя по решению обратиться к Владимиру Мономаху и по происхо
дившим далее нападениям киевлян на двор тысяцкого Путяты, coi
ских и евреев, это были по преимуществу люди, относившиеся к окру
жению Святополка и его администрации.
Решение совета об обращении к Владимиру Мономаху с предложи
нисм занять стол Киевский было обоснованным решением. Как отме
тил еще С. М. Соловьев, Изяславичи были дискредитированы правле-
нием Святополка. Черниговские Святославичи также имели на Руси
печальную славу, особенно Олег [Соловьев С. М. 1959. Кн. I. С. 401-
402]. Продолжая эти наблюдения, отметим, что обращение киевлян и
данных конкретных обстоятельствах к Владимиру Мономаху было мо-
тивированным политически и династически. В продолжение двадцати
лет Киевского княжения Святополка Владимир был его союзником, за
исключением отдельных эпизодов. Мономах последовательно демонст-
рировал свою приверженность системе политического двуединства стра-
ны, соединявшего политическую иерархию во главе с князем Киевским
и отчинного владения. Поэтому Киев мог сохранить при нем свое осо-
бое положение главного стольного города Русского государства («Рус-
ской земли»), В 1093 г. Владимир мирно уступил княжение Киевское, н
чем проявил мудрость и предсказуемость политического поведения, в
отличие от представителей других династических ветвей Рюриковичей.
В конкретных условиях 1113 г. Владимир и династически имел пред-
почтительное право на Киевское княжение при исключении Изяслави-
чей и Святославичей, поскольку его отец умер в 1093 г. князем Киев-
ским. Видимо, совет киевлян принял в конце апреля единственно вер-
ное и обоснованное решение. Во всяком случае оно не имеет признаков
импульсивности массового сознания во время восстания, подобно по-
литически немотивированному провозглашению князем Киевским по-
лоцкого князя Всеслава в 1068 г. Вместе с тем решение совета киевлян
обратиться к Мономаху с предложением занять стол Киевский свиде-
тельствует об их самосознании как жителей стольного города, об учас-
тии Киева как крупнейшего на Руси экономического, социального, по-
литического и идеологического центра в политическом процессе. Но
при этом показательно, что совет киевлян был за нового князя, а не за
административно-политические институты городского самоуправления.
Отказ Владимира от этого предложения объяснимо. Вокняжение в
Киеве могло вовлечь его в столкновение с Изяславичами, чего он из-
бежал 20 лет тому назад. Вслед за киевским вокняжением должно было
последовать решение многочисленных общественно-политических
проблем, накопившихся при Святополке, да и сам стольный город был
накануне социального взрыва.
490
Из текста ПВЛ неясно, началось ли восстание в Киеве во время
«нугствия послов или после их возвращения. Но его направленность
цкнив княжеской администрации Святополка (тысяцкий, сотские) и
прееп-ростовщиков очевидна. Тем самым выражался народный про-
|»и против внутренней политики Святополка. Последовательное ис-
пользование современником и, вероятно, свидетелем событий глагола
1чнграбити свидетельствует о внешних формах этого протеста. Вместе
• (см показательно, что после разрушения верхнего уровня княжеской
« истомы административного управления, состоявшего из служилых
нолей Святополка, у киевлян не оказалось собственных институтов
>амоуправления, способных справиться с восставшими людьми и гра-
Ы’жами. Болес того, как следует из слов участников второго посоль-
> mu киевлян к Владимиру Мономаху (по тексту ПВЛ), была очевидна
«•пденция дальнейшего развития киевского восстания: нападения на
иловствующую княгиню, на бояр, разграбление монастырей. Именно
пн этой стадии киевского восстания о нем начинает повествовать Ска-
шпие о чудесах Бориса и Глеба. Когда в нем записано, что «многу
мнтежю и крамола бывъши въ людьхъ», то ясно, что эта оценка исхо-
лпт не от участников восстания, а от тех, кто от него пострадал или
может пострадать, от тех, кто этому мятежу и крамоле противостоит и
(или) будет противостоять.
Вероятно, именно отсутствие общегородских органов самоуправле-
ния побудило киевлян вновь обратиться за помощью к Владимиру
Мономаху. Как отмечено ранее, видимо, со слов этого посольства Ска-
шние указывает социальный состав людей, которые приняли это ре-
шение: «съвъкупивъшеся вси людие, паче же больший и нарочитии
мужи», то есть не те, кто грабил, а те, кого могли разграбити — люди
ломовитые и знать. Эта сложная по социальному составу, но близкая
но имущественному положению часть киевлян самоидентифицирова-
лись со «всеми людьми» и выступала от имени «всех людей», исключая
из своего состава тех, кто участвовал в восстании. Именно они «моли-
ли» Владимира, чтобы он пришел в Киев «уставить крамолу, сущюю въ
людьхъ» (здесь Сказание подразумевает под «людьми» широкие слои
киевлян — участников восстания).
В такой острейшей общественно-политической ситуации Владимир
Мономах согласился на предложение второго киевского посольства.
Это решение позволяло заполнить вакуум власти в Киеве, восстано-
вить систему княжеского административно-судебного управления, ос-
тановить грабежи, предотвратить нападения на тех, кто назван в рас-
сказе ПВЛ «бояре», а в Сказании — «больший и нарочитии мужи», на
княжеский двор и монастыри. Дав такое согласие, Владимир брал обя-
зательство восстановить в Киеве систему княжеской власти, обеспе-
чить право на жизнь и собственность представителей имущих классов.
Одновременно он решал и династическую проблему княжения в Кие-
не, где с его возвращением вновь оказались Всеволодовичи.
491
В отличие от своего дяди Изяслава, который начал свое возврате
нис в Киев в 1069 г. массовыми казнями, Владимир Мономах начал
свое киевское княжение 44 года спустя с решения одной из основных
проблем, которая стала причиной киевского восстания 1113 г.
В Пространной Правде Русской записано: «Уставь Володимърь Все
володича. А се уставилъ Володимеръ Вссволодичь по СвятополиЬ, созпа
дружину свою на Берестовимь: Ратибора Киевьского тысячьского, Про
копью Бклогородьского тысячьского, Станислава Переяславьского ты
сячьского, Нажира, Мирослава, Иванка Чюдиновича, Олгова мужа, и
уставили до третьяго рЬза, оже емлеть въ треть куны; аже кто возмсн.
два ръза, то то ему взяти исто; паки ли возметь три рЬзы, то иста ему не
взяти. Аже кто емлеть по 10 кунъ от лЪта на гривну, то того не отмктати»
(ст. 53 ПП). Эта запись многое разъясняет из первых же мер, которые
предпринял Владимир Мономах после вокняжения в Киеве.
Он восстановил систему княжеского административно-судебного
управления, а главой киевской тысячи поставил многоопытного кня-
жого мужа Ратибора, который служил еще его отцу, в 1079—1081 гг.
являлся посадником в Тмутаракани, в 1095 г. находился в отчинном
владении Мономаха Переяславле, а в 1100 г. участвовал в съезде в
Уветичах как его доверенное лицо. Владимир собрал в княжеском при-
городном селе Берестове небольшой круг доверенных лиц («дружину»)
для принятия нового закона («устава») о размере максимального взи-
маемого процента («реза»). В состав этой «дружины» он включил Ра-
тибора, который уже был к этому времени поставлен киевским тысяц-
ким, белгородского тысяцкого Прокопия (дополнительных сведений о
нем нет), Станислава Доброго Тудковича (Туковича) (он был сыном
Тукы, княжого мужа Изяслава, а позднее Всеволода Ярославичей, и
братом Чудина, который ранее участвовал в законодательной деятель-
ности Ярославичей). Кроме трех южнорусских тысяцких в небольшой
круг доверенных лиц Владимир Мономах включил трех знатных му-
жей. О Нажире и Мирославе сведений не сохранилось. Иванко Чуди-
нович — сын Чудина, киевского боярина и княжого мужа Изяслава
Ярославича, двоюродный брат переяславского тысяцкого Станислава
Доброго Тудковича (Туковича). Название в ПП Иванко «Олговым му-
жем» стало для А. А. Зимина одним их оснований предположить, что
Устав Владимира Мономаха был издан около 1116 г., поскольку Олег
Святославич умер в августе 1115 г. [Зимин А. А. 1952. С. 162; 1965. С.
263; 1999. С. 253]. Между тем оно таким основанием не является, по-
скольку А. А. Зимин признавал, что Мономах до ссоры в мае 1115 г.
«координировал все свои действия со Святославичами» [Зимин А. А.
1952. С. 162]. Отсюда лишь следует, что и при своем вокняжении на
столе Киевском Владимир согласовывал свои действия с черниговским
князем Олегом, а слово дружина в Уставе о резах означает в данном
случае не служилых людей, а узкий круг доверенных лиц. Есть также
мнение, согласно которому Владимир Мономах издал в Берестове Ус-
492
' hi о рсзах до въезда в Киев | Тихомиров М. Н. 1953. С. 98; Черепнин Л.
I 1965. С. 236]. Такая мысль также не представляется доказанной.
U io в том, что при издании Устава в Берестове Владимир уже дей-
HiVCT как князь Киевский: 1) он уже назначил Ратибора киевским
шсяцким, 2) в Берестове под Киевом участвует в принятии Устава не
и ин.ко тысяцкий отчинного владения Владимира Переяславля, но так-
»е тысяцкий Белгорода, прежнего владения Святополка, где ныне кня-
• 1П Владимир Мономах, 3) в юридической акции Владимира участву-
> । и служилый муж князя Черниговского. Поэтому более убедительно
мнение об издании Устава о резах после прекращения восстания в
Киеве [см.: Юшков С. В. 1950. С. 335]. Следует при этом отметить, что
нрапичение тысяцких в берестовской «дружине» Мономаха тремя тер-
риториально близкими городами, участием служилого мужа князя Чер-
ниговского может свидетельствовать о стремлении Владимира издать
Устав о резах после вокняжения в Киеве как можно скорее, учитывая
позможности княжеского военного контроля над тысячными органи-
шниями (см. далее, с. 526—529).
На определение времени издания Устава более поздним временем
воздействовала мысль об отнесении к нему законодательства о закупах
и о кодификации в нем предшествующих законов [см.: Юшков С. В.
1950. С. 331-335; Смирнов И. И. 1963. С. 274-280; Зимин А. А. 1965. С.
261—275; 1999. С. 217-254; Черепнин Л. В. 1965. С. 237]. Между тем,
1>. Д. Греков ограничивал Устав о резах Владимира Мономаха статьей
S3 ПП, М. Н. Тихомиров с большим сомнением допускал принадлеж-
ность к Уставу ст. 54, 55 ПП, хотя и относил законодательство о заку-
пах к его же уставной деятельности {Греков Б. Д. 1953. С. 503; Тихоми-
ров М. Н. 1941. С. 205—207]. Текстуальный анализ ПП позволяет раз-
нить это второе направление разысканий. При составлении ее текста
ст. 50—53 ПП о процентах расчленили целостный комплекс норм о
долговых операциях (ст. 47—49, 54, 55). Этот сюжетно единый комп-
лекс статей о резах представляет собой соединение законов Святопол-
ка Изяславича о процентах и отмену «третного реза» Мономахом (ст.
53 ПП). Поэтому убедительным представляется мнение об издании им
Устава о резах в Берестове вскоре после вокняжения в Киеве только в
виде ранее приведенного текста ст. 53 ПП как ограничение долгосроч-
ного взимания ненавистного «третного реза» — 50 %, разрешенного
Святополком (ст. 51 ПП) [Ключевский В. О. 1956. Т. I. С. 248; Свердлов
М. Б. 1988. С. 130-134; Зимин А. А. 1999. С. 229-230]. То есть, первое
по времени регулирование правовых отношений Мономахом относи-
лось к ограничению ростовщической эксплуатации. Отсюда следует
также, что 1) вопрос о правовом положении закупов не решался в Бе-
рестове, тогда как Устав о закупах относился к более позднему законо-
дательству Владимира Мономаха, 2) как следует из информации ПВЛ,
восстание 1113 г. в Киеве было городским, не захватывавшим сель-
скую округу, хотя, как показало более позднее издание Мономахом
493
Устава о закупах, их правовое положение также нуждалось в регулиро
вании. Таким образом, вокняжившись в Киеве, Владимир Мономах
восстановил высшие звенья княжеского управления и ограничил рос
товшичество. Этим он «утоли мятежь и гълку въ людьхъ».
Как отмечено ранее, в Сказании о чудесах Бориса и Глеба написа-
но, что Владимир «прея княжение всея Русьскы земля». Эти слова от-
ражают в исторической традиции и идеальной форме лишь преемствен-
ность этнокультурной, церковной и политической системы Русского
государства. Реально Мономах становился лишь первым среди равных
владельцев княжеств-отчин.
В это время все более укреплялась система отчинного княжеского
владения. Уже не только полоцкие Всеславичи не претендовали па
Киевское княжение, но и активные в возвращении своих отчинных
владений черниговские Святославичи. На последнее обстоятельство
обратил внимание еше С. М. Соловьев, который отметил в нем лишь
временную утрату старшинства и нарушение порядка княжеского пер-
венства [Соловьев С. М. 1959. Кн. I. С. 402; А. Е. Пресняков, специаль-
но изучавший содержание междукняжеских отношений, оставил этот
факт без комментария, лишь отметив мирные отношения между Вла-
димиром Мономахом и Святославичами: Пресняков А. Е. 1993. С. 67—
68]. Между тем, как представляется, на исследователей воздействовала
кониепционная предопределенность их наблюдений. Если следовать
не от концепции к факту, а от факта к обобщению, то оказывается, что
в отсутствии претензий Святославичей на княжеский стол Киевский
проявляется их следование завещанию Ярослава и Любечского кня-
жеского съезда: они пошли на все, включая наведения на Русь полов-
цев, чтобы вернуть себе законную черниговскую отчину. Добившись
ее, на Киев они уже не претендовали. Видимо, их в полной мере удов-
летворяла двуединая система Русского государства с иерархическим
подчинением князю Киевскому, но с наследственным владением кня-
жеством-отчиной. При жизни Святополка такой системе следовал и
Владимир Мономах, но политические обстоятельства и несостоятель-
ность Изяславичей побудили его к нарушению этого порядка, с чем
согласились, видимо, и Святославичи.
Вероятно, Владимир Мономах понимал необходимость существо-
вания данной двуединой системы Русского государства вне зависимо-
сти от того, кто стоит во главе иерархии русских князей, но он также
осознавал, что эта система жизнеспособна при сильном князе Киев-
ском. Поэтому как многоопытный политический деятель он начал сразу
же выстраивать новую политическую вертикаль собственной власти. Уже
неожиданное нападение половцев, которые, как сообщается в ПВЛ в
составе Ипатьевской летописи, узнали о смерти Святополка (они, веро-
ятно, надеялись на княжеские раздоры и последствия киевского восста-
ния), позволили Владимиру Мономаху продемонстрировать дееспособ-
ность новой княжеской иерархии. Он выступил навстречу кочевникам
494
mi главе объединенного войска своих сыновей, племянников и союзно-
।о Олега Черниговского. Половцы бежали [ПВЛ. 1996. С. 126].
Владимир срочно укрепил и собственное положение в пределах
Русского государства в 1113—1114 гг. Он «вывел» своего сына Свято-
* пава из Смоленска и «посадил» его в Переяславском княжестве, тогда
как другого сына, Вячеслава, «посадил» в Смоленске. Когда же Свя-
юслав вскоре умер, Владимир посадил в Переяславле своего сына Яро-
полка. Показательно, что Святополк Владимирович был похоронен в
переяславском соборе архангела Михаила. Он был погребен как пере-
яславский князь, а не отвезен в Киев, где княжил его отец, что может
свидетельствовать о самосознании переяславцев как жителей автоном-
ного в составе Русского государства («Русской земли») княжества.
В Новгороде с 1088 г. правил Мстислав Владимирович [см.: Янин
U.JJ. 1962. С. 59J. Если до 1113 г. он построил лишь один храм (в
1103 г. церковь Благовещения в княжеской резиденции Городище под
Новгородом), то с началом киевского княжения отца он начал там
пктивное строительство. В 1113г. была заложена на княжеском Ярос-
лавовом дворище церковь св. Николая. В Юрьевом монастыре был
итожен в 1119 г. собор св. Георгия, в 1117 г. в Антониевом монастыре
— церковь Рождества Богородицы (построена в 1119 г.) [Раппопорт
П.А. 1982. С. 67-68, 70, 73-74; 1993. С. 55, 58; Кушнир И. И. 1991. С.
19—21]. Эти огромные храмы, значительно возвышавшиеся над про-
чими городскими и монастырскими строениями, не только формиро-
вали созданное княжеской властью единое сакральное пространство.
Они композиционно объединяли основные части города и его бли-
жайшие пригороды, имевшие важнейшее политическое и религиозное
значение. Они должны были демонстрировать устойчивость династии
Всеволодовичей, ее богатство, власть и покровительство над Новгоро-
дом. В 1116 г. Мстислав начал строительство новых, значительно боль-
ших по защищаемой территории новгородских укреплений, тогда как
княжеский посадник Павел — новой каменной крепости в Ладоге, важ-
нейшем для Новгорода северном форпосте и перевалочном торговом
пункте (Новгородская I летопись указывает время начала строитель-
ства новгородских укреплений, 1116 г., более точно, чем ПВЛ — 1114
г. [НПЛ. С. 20; дискуссию о строительстве новгородских укреплениях
в XI—XII вв. см.: Алешковский М. X. 1962; Янин В. Л. 1982. С. 79—85;
Кушнир И. И. 1991. С. 5-14; Носов Е. Н. 1995. С. 5-17].
Не забывал Владимир о своем влиянии в юго-западной Руси, для
чего он женил своего сына Романа на дочери перемышльского князя
Володаря Ростиславича [ПВЛ. 1996. С. 126].
Укреплял Мономах существующую систему политического двуедин-
ства и идеологически. Средством для этого он избрал освящение пост-
роенной новой каменной церкви святых Бориса и Глеба и перенесе-
ние туда их мошей. Сам этот факт давно известен по рассказу ПВЛ под
6623/1115 г. в составе Ипатьевской летописи, но некоторые его под-
495
робности вызывали вопросы внимательного читателя \Пресняков А. /
1993. С. 67, примеч. 150]. Введение в научный оборот Сказания о чуде
сах Бориса и Глеба, современное или близкое по времени к происхо
дившим событиям, существенно дополняют информацию ПВЛ и мно
гос в ней разъясняют.
В Сказании сообщается, что еще в киевское княжение Святополка
Изяславича Владимир Мономах «оковал» серебром и золотом раки свя
тых, а Олег Святославич, «приведи» в Вышгород строителей («зьдате
ле»), «повелъ» им создать новую каменную церковь святых Бориса и
Глеба вместо разрушившейся прежней, «въдавъ имъ вьсе пообилу, яже
на потребу». После того как она была построена и расписана, Влади-
мир и Олег «моляаше» Святополка перенести святых мученников и
новопостроенную церковь. Но Святополк этого не хотел сделать, по-
скольку построил эту церковь не он. Эти события имели место в 1111
г., поскольку, как написано в Сказании, Святополк умер «на второе
лбто по устроение цьркве тоя» {Revelli G. 1993. С. 556, 558].
Как следует из Сказания, моши и церковь святых Бориса и Глеба
являлись общерусским достоянием, хотя они и находились во владе-
ниях Святополка. Сам Святополк был занят строительством и убран-
ством заложенной в 1108 г. великолепной киевской ктиторской церк-
ви св. Михаила Златоверхой, украшенной прекрасными мозаиками и
фресками. Поэтому, вероятно, он не мог финансировать создание но-
вой церкви Бориса и Глеба. В сравнении со Святополком Олег и Вла-
димир оказывались более благочестивыми и более почитающими об-
щерусские святыни, чем князь Киевский, что, вероятно, соответство-
вало действительности. Но без согласия Святополка двоюродные бра-
тья не могли освятить новую церковь и перенести мощи Бориса и
Глеба, что свидетельствует о его значительной власти как верховного
князя Киевского и владельца данной территории. Обладая такой влас-
тью, Святополк не позволил это сделать, чтобы не быть униженным во
время этих церемоний, что в свою очередь указывает на его отрица-
тельные личные качества. Возможно, Владимир и Олег как политики
стремились к созданию такой ситуации.
В Сказании о чудесах Бориса и Глеба более подробно и точно изла-
гаются обстоятельства, относящиеся к перенесению их мощей и освя-
щению новой церкви 1 мая 1115 г. Если в ПВЛ нейтрально указано,
что собрались Владимир Мономах, Давыд и Олег Святославичи, «сду-
маша» перенести моши Бориса и Глеба, а далее неточно написано:
«бяху бо создали церковь има камяну» (в Сказании сообщается, что
церковь построил Олег) |здесь и далее см.: ПВЛ. 1996. С. 127—128], то
в Сказании инициатива этих событий принадлежит Владимиру. Там
же указано, что князья прибыли в Вышгород с сыновьями, активное
участие в сборе епископов принял митрополит Никифор («събьра вься
епискупы»). В Сказании более полно приведены участвовавшие в пе-
ренесении мошей и освящении церкви иерархи [Revelli G. 1993. С. 558].
496
i Отсюда можно предположить, что, став князем Киевским, Моно-
Ьах постарался перехватить инициативу в перенесении мощей и освя-
щении повой церкви святых Бориса и Глеба. В ПВЛ сообщается о
пире, устроенном Олегом после освящения церкви. Это обстоятель-
ство вызвало вопросы у внимательного к тексту ПВЛ А. Е. Пресняко-
ва: не было ли у Олега своего двора в Вышгороде, почему он принима-
ет братьев в Вышгороде, а не Владимир (см. ранее, с. 496). Сказание о
чудесах в полной мерс отвечает на эти вопросы: праздник освящения
церкви принадлежал именно Олегу, по приказу и при финансирова-
нии которого она была построена.
Но во время перенесения мощей между Владимиром, с одной сто-
роны, и Святославичами — с другой произошла «распря»: первый хо-
тел поместить раку Бориса и раку Глеба в середине церкви и поставить
над ними серебряный «терем», тогда как братья хотели их поместить
под сводом («в комару») «на правой стороне», то есть, вероятно, в пра-
вом нефе. Митрополит и епископы, согласно ПВЛ, предложили тя-
нуть жребий. Выиграли Святославичи.
Кажется, исследователи не придали значения особому смыслу этой
«распри». Весь тот эпизод отсутствует в Сказании. Между тем, и «рас-
пря», и умолчание о ней в Сказании представляются многозначитель-
ными.
Дело в том, что погребение мошей святого в центре храма — като-
лическая традиция, которую продолжило такое погребение князя Вла-
димира Святославича и княгини Анны в Десятинной церкви (см. ра-
нее, с. 303). Таким образом, можно предположить, что Владимир Мо-
номах стремился сохранить в предлагаемом им обряде погребения ка-
нонизированных Бориса и Глеба древнейший христианский киевский
вид княжеского захоронения и демонстрировал свою открытость к ди-
алогу с западной христианской культурой. Династические западно-
европейские связи его княжеской ветви явно преобладали над генеа-
логическим происхождением по материнской линии от византийского
императорского дома. Сам он был женат на английской принцессе
Гиде, дочери Харальда Годвинсона. Его старший сын, новгородский
князь Мстислав, имел также скандинавское имя Харальд. Женат он
был на дочери шведского короля Инга Стейнкельсона. Дочь Владими-
ра Евфимия была замужем за венгерским королем Кальманом. Сестра
Мономаха Евпраксия Всеволодовна выдана за саксонского маркграфа
Генриха Длинного, а после его смерти — за императора Священной
Римской империи Генриха IV. Поэтому можно предположить, что пра-
вославный князь Владимир Мономах мыслил категориями еще Все-
ленской Церкви, не придавая особого значения произошедшему в 1054 г.
расколу. Возможно, в погребении Бориса и Глеба в центре храма он
видел преемственность канонизированных князей по отношению к
Владимиру Святославичу в едином процессе распространения и укреп-
ления христианства на Руси.
497
Вопреки воле Владимира Мономаха Олег и Давыд Святославичи
предложили захоронить моши святых в южной части храма, что про
должило традицию нахождения киевского князя на южной галерее
хоров, а этот обычай продолжил в свою очередь древнюю традицию
византийских императоров (см. далее). Византийская культурная тра
диция была близка Олегу и вследствие обстоятельств его жизни. Он не
только вынужденно находился в Византии в 1078—1083 гг., из них два
года на острове Родос, но и был женат на византийской аристократке,
которой принадлежали печати с греческой надписью: «К|upi]e 3[oii|]0|e11
Ti] 8т] 8оиаг| OeoOdou apxovTT|o[o]i] 'Рахлас тт] Mou£aX.(ovr|cr[cr]i3» —
«Господи помоги рабе своей Феофано, архонтиссе России, Музало-
ниссе» [Янин В. Л. 1970. Т. 1. С. 24—25; см. также ранее, с. ООО].
Таким образом, в «распре» Владимира Мономаха и Святославичей
относительно места погребения канонизированных князей Бориса п
Глеба в новопостроенной церкви столкнулись две культурные тради-
ции и, вероятно, две тенденции культурной и политической жизни
Руси того времени — сохранения традиции Вселенской Церкви, от-
крытости в политическом и культурном взаимодействии с западноев-
ропейскими странами и их неприятие, ориентация на византийские,
православные традиции, усвоенные и развитые в Русском государстве.
Разрешить эту «распрю» должны были иерархи Русской церкви. Во
главе ее в это время находился грек по происхождению Никифор, ко-
торый активно выступал на Руси против «веры латинской». В посла-
нии к Владимиру Мономаху он не только перечислил двадцать «вин»,
«како отврьжени быша латина отсвятыя съборныя и правовърныя цер-
кае», но и поучал его: «Подобаеть бо княземъ, яко от Бога избраномъ и
призваномъ на правоверную веру его, Христова словеса разумети из-
весто и основание церковное твердое» [Понырко Н. В. 1992. С. 71, 73].
Поэтому в данном конфликте со Святославичами Владимир Мономах
должен был уступить: эпизода со жребием в связи с местом погребе-
ния канонизированных князей-мучеников или не было, или его реше-
ние было предопределено. Поскольку «распря» затрагивала важные
вопросы религиозной и культурной жизни на Руси в первые годы ки-
евского княжения Мономаха, то становится ясным, почему она не упо-
мянута в Сказании о чудесах Бориса и Глеба — произведении, пред-
назначенном для прославления первых русских святых. Для Владими-
ра этот конфликт, вероятно, не имел принципиального значения, к
тому же он в полной мере принадлежал к православной культуре. По-
этому после завершения торжеств в Вышгороде он не только украсил
золотом и серебром раки Бориса и Глеба, но также своды, где они
находились, то место их погребения, из-за которого произошла его
«распря» со Святославичами. Позднее, в 1117 г., Владимир построил
свою церковь, посвященную св. Борису и Глебу, на реке Альте, где
был убит Борис [ПВЛ. 1996. С. 129]. Таким образом, Мономах утвер-
дил свойственное ему самому почитание этих святых.
498
• Распря» Владимира Мономаха со Святославичами относительно
чес га погребения Бориса и Глеба в храме имела, вероятно, еще одно
* юлствие, на которое до сих пор, как представляется, еще не обраще-
«п> внимания. Захоронение князя в церкви, исполненном святости для
христианина месте, было следствием как религиозно-идеологического
осмысления природы княжеской власти, так и реального соотнесения
светской и церковной власти. Оно подтверждало высший прижизнен-
ный общественный и политический статус князя, утверждая его и по-
> мертно. Строительство храма, посвяшснного тезоименинному князю
к пятому, не только подразумевало небесное содействие этого святого
ыкому князю, но и реальную возможность быть погребенным в кти-
шрекой церкви. Но, как следует из событий рассмотренной ранее «рас-
при», во второй половине XI в., после раскола православной и католи-
ческой церквей, относительно места княжеского погребения в храме
чала формироваться новая традиция. Если Владимир Святославич и
княгиня Анна были похоронены в центре Десятинной церкви и Моно-
мах попытался продолжить эту западнохристианскую традицию, то
Святославичи в союзе с митрополитом Никифором стали активными
сторонниками новой формы княжеского погребения в южной части
храма. Как известно, византийских императоров в церкви не хорони-
ли, так что княжеское погребение в храме — продолжение предше-
ствующей западнохристианской и киевской традиции. Но перенесе-
ние его в южную часть церкви, видимо, — воздействие византийской
церковной и политической культуры. Южные хоры Софии Констан-
тинопольской — место пребывания императора во время богослуже-
ния. Русские князья и их ближайшее окружение, вероятно, также на-
ходились в этой «мужской» части хоров во время службы. Таким обра-
зом, княжеское захоронение в южной части храма станоаилось симво-
лом постоянного присутствия князя в храме во время богослужения и
пне его на свойственном князьям месте. Это место захоронения про-
должило русскую княжескую традицию, которая, в свою очередь, про-
должила византийскую императорскую. Таким образом, можно пред-
положить, что в середине — третьей четверти XI в. сложился новый
обычай княжеского погребения в южной части храма. Он контамини-
ровал западнохристианскую, византийскую императорскую и русскую
княжескую традиции. Но назначение его было прежним — сакрализа-
ция и прославление княжеской власти, персонифицированной в кня-
зьях здравствующих и усопших. Эта традиция распространилась по-
зднее на княгинь, иерархов Русской Церкви, местную знать и стала
осуществляться в южной части храма по преимуществу |см. древней-
ший сохранившийся некрополь Софии Новгородской: Янин В. Л. 1988].
Уступив в вопросе о месте погребения первых русских святых, Вла-
димир Мономах был непреклонен в наказании князей за попытку раз-
рушить существовавшую двуединую систему Русского государства. Когда
в 1116 г. минский князь Глеб Всеславич (из полоцких Изяславичей)
499
начал экспансию в южном направлении, захватив Смоленск, земли до
Припяти, а также волынский город Случеск, Владимир отправился па
Минск во главе объединенного войска, в состав которого входили так
же дружины, возможно, вместе с ополчениями его сыновей, чернигов-
ских князей, Давыда Святославича и Ольговичей (Олег Святославич
умер в 1115 г.). В военных действиях Владимира и его подручных кня-
зей ясно прослеживается определенный план. Одновременный удар
был нанесен по основным стратегическим центрам: Вячеслав Влади-
мирович занял Оршу и Копысу. Объединенное войско Давыда Святос-
лавича и Ярополка Владимировича взяло штурмом расположенный
недалеко от Минска Друцк. Город был разорен, а население взято в
плен. Основное войско во главе с Владимиром осадило Смоленск, где
находился виновник смуты Глеб Всеславич. Глеб сдался на милость
князя Киевского. Казалось, что Владимир его простил. Он был отпу-
щен княжить в Минск, хотя плененное население Друцка было уведе-
но в далекое отчинное Переяславское княжество Мономаха и его сы-
новей и поселено в построенном для него городе Желди в погранич-
ной со степью зоне, на реке Суле (обычная для европейского средне-
вековья форма массового переселения людей для освоения или защи-
ты определенных территорий, на Руси так ранее поступил Ярослав
Мудрый с захваченными в плен поляками, см. ранее, с. 355). Но Глеб,
вероятно, нс мог смириться с поражением, так что Владимир отнял у
него в 1119 г. Минское княжение. Глеб был приведен в Киев, где в том
же году и умер (или был уморен) [ПСРЛ. Т. II. Стб. 282—283, 285].
В 1117 г. приструнил Владимир Мономах и владимиро-волынского
князя Ярослава Святополковича, который развил на Волыни какую-то
отрицательную для Русского государства активность. М. С. Грушев-
ский отметил, что Ярослав не участвовал в походах Мономаха и в дру-
гих его предприятиях. Он предположил, что Ярослав надеялся после
его смерти получить киевский стол [Грушевский М. 1891. С. 127; впро-
чем, для такого предположения Источниковых оснований нет]. Вновь
демонстрируя свою власть, Владимир отправился походом на Волынь
вместе с черниговским князем Давыдом Ольговичем, тогда как с юго-
запада наступали на стольный город Ярослава перемышльские князья
Володарь и Василько. После 60-дневной осады хорошо укрепленного
Владимира Ярослав «покорился» и «ударил челом» перед Мономахом.
Тот оставил ему княжение, но «велел ему приходить к себе, когда по-
зову тебя», то есть поставив его в вассальное положение. Ярослав не
смог с этим смириться и в следующем году бежал в Венгрию. Тогда
Мономах отправил княжить во Владимир своего сына Андрея, вслед-
ствие чего установил непосредственный контроль и над юго-западным
регионом страны. Но и этот внутрирусский конфликт вскоре интерна-
ционализировался. У отца Ярослава Святополка были установлены
династические союзы с венгерскими и польскими правителями, да и
сам Ярослав был женат до 1106 г. на дочери венгерского короля Ласло
500
I пыл шурином польского князя Болеслава Кривоустого | Щавелева Н. И.
I'l'JO. С. 70]. Так что уже в 1120 г. Андрей должен был идти со вспомо-
.||слы1ым войском «поганых» (вероятно, половцев) на Польшу, а в
целующем году уже Ярослав с польским войском пришел к Червеню,
• не посадником был многоопытный княжой муж Мономаха Фома Ра-
и|6орич, отец которого служил еще Всеволоду Ярославичу, был по-
। .(линком в Тмутаракани и тысяцким в Киеве, участвовал в княжеском
ычде в Уветичах и в издании Устава о резах Владимира Мономаха.
1.|нершился этот эпизод борьбы на международном уровне местной
княжеской власти с центральной властью князя Киевского тем, что в
1123 г. Ярослав Святополкович с большим войском, состоявшим из
непгров, поляков и чехов, осадил Владимир Волынский, где находился
Андрей Владимирович. Поддержали Ярослава и местные перемышль-
кис князья, Володарь и Василько, которые, видимо, понимали, что за
непослушание воле князя Киевского вне зависимости оттого, кто бу-
дет занимать этот стол, их может ждать судьба Ярослава Святополко-
инча. Впрочем, и для последнего, и для Глеба Всеславича в равной
мере было характерно то, что в первый раз Мономах их не наказывал,
.1 лишь корректировал их социально-политическое поведение в соот-
нстствии с сущестаовавшей тогда двуединой системой Русского госу-
дарства. Но если князь в эту систему отказывался включаться, его на-
кпзание было суровым.
Показательно, что в этом интернационализированном противосто-
янии местной и центральной княжеской власти владимирцы никак
себя не проявили. Летописец, обстоятельно повествующий о происхо-
дивших событиях, вложил в уста Ярослава слова, раскрывающие по-
нимание сути событий в то время (анализ прямой речи в летописных
сводах XI—XIII вв. см.: Лихачев Д. С. 1947. С. 114—131]: «Ярославъ
<...> молвяше тако Андрвеви и горожаномъ: «То есть градъмои <...>» .
Но Андрей «съ всими людми своими» держался стойко, надеясь на Бога
•и на отца своего» [ПСРЛ. Т. II. Стб. 287; курсив наш. — М. С.]. Веро-
ятно, в отличие от Новгорода и Киева, но подобно многим городам
Руси первой четверти XII в., главный стольный город Волыни еще не
стал в это время социальным коллективом со своей политической по-
зицией, осознанной или неосознанной.
Ситуация разрешилась в результате гибели Ярослава во время оса-
ды. Власть князя Киевского еще раз продемонстрировала свою силу по
отношению к местным князьям. Военно-политическое преобладание
в Русском государстве Владимира Мономаха и его сыновей позволило
ему проводить централизованную политику по отношению к своим
ближним восточным и южным соседям. В 1120 г. Юрий Владимиро-
вич совершил победоносный поход на волжских болгар, что имело
целью, вероятно, установление благоприятных условий для плавания
русских купцов на Средней Волге. В результате укрепления централь-
ной власти у Владимира Мономаха сложилось мнение, что он может
501
защитить южные рубежи и без тюркских племен — федератов. Поэто
му в следующем году он «прогнал» «береньдичи (берендеев. — М. С.)
из Руси», а торки и печенеги «сами бъжаша», как сказано в летописи,
вошедшей в состаа Киевского свода 1200 г., сохранившегося в Ипать
евской летописи. Владимир использовал возможности династического
союза, чтобы вести более сложные военно-политические отношения с
половцами, не только вступая с ними в столкновения. В 1116 г. перея-
славский князь Ярополк Владимирович и муромский Всеволод Дааы
дович совершили поход на Дон [Артамонов М. И. 1962. С. 450—451;
Плетнева С. А. 1990. С. 62—63] или Северский Донец [ГадлоА. В. 1994.
С. 190], где взяли три половецких городских поселения. В результате
их победы над половцами союзные с ними торки и печенеги отошли к
границам Руси, признав зависимость от Владимира Мономаха [Гадло
А. В. 1994. С. 190]. Для упрочения мирных отношений с половцами его
сын Андрей был женат в 1117 г. на внучке Тугоркана [ПСРЛ. Т. II.
Стб. 285-286].
Самостоятельную политику вел Владимир Мономах по отношению
к византийскому императору Алексею I Комнину. Он признал, видимо,
самозванца Льва Диогена, за которого отдал замуж свою дочь Марицу
(ранее Лев пользовался поддержкой Тугоркана). В 1116 г. Лев выступил
против императора. На Дунае его поддержали несколько городов, но в
Дерестре (Доростоле) он был убит. Тогда же, вероятно, координируя с
ним военные действия, на Дунай пришел воевода Владимира Мономаха
Иван Войтишич и посадил русских посадников по занятым Львом при-
дунайским городам [Пашуто В. Т. 1968. С. 186—187].
Подобно своим предшественникам, Владимир Мономах стремился
обеспечить преемственность наследования киевского княжения своим
сыном. Для этого он «привел» из Новгорода Мстислава и «дал» ему
расположенный недалеко от Киева Белгород. Находясь там, Мстислав
мог быстро исполнять поручения отца, а после его смерти без промед-
лений сесть на стол Киевский. В Новгороде он посадил внука Всево-
лода Мстиславича, так что давняя система контроля над осью Киев —
Новгород, восстановленной Владимиром Мономахом, была сохране-
на. Он уже традиционно следовал существовавшей двуединой системе
Русского государства — политическое верховенство князя Киевского и
иерархически подчиненные князья, владельцы княжеств-отчин. По-
этому каждый из его пяти сыновей имел «свою волость». Именно туда
каждый из них вернулся после похорон отца, «идеже бяи/е комуждо ихъ
раздашь волости» [ПСРЛ. Т. II. Стб. 289; курсив наш. — М. С. ]. Таким
образом, Мономах сохранил обычный для феодального средневеково-
го строя Европы, включая Русское государство с X в., принцип «разда-
чи-раздела в отчипу-апанаж сюзереном своих владений между сыно-
вьями. Но и князья, принадлежавшие к другим династическим ветвям,
оберегали свои наследственные владения. Таким образом, если отец
Владимира Мономаха Всеволод в молодости пытался пересмотреть эту
502
'и>.|итическую систему Русского государства, захватив вопреки заве-
иыиию Ярослава Мудрого «чужое» Черниговское княжество, то сам
Мономах после смерти отца последовательно выступал за сохранение
ной системы, сначала добровольно подчинившись власти двоюродно-
<о брата Святополка из старшей династической ветви, которой Яро-
vлин Мудрый передал киевское княжение, а затем, с вокняжением в
Киеве и сам следуя этому принципу, и принуждая других к его сохра-
нению.
Владимир Мономах умер 19 мая 1125 г., когда ему шел семьдесят
ретий год. Двенадцать лет из них он был князем Киевским. В южно-
русской летописной традиции, сохранившейся в Киевском летопис-
ном своде 1200 г., он определяется наряду с традиционными характе-
ристиками новыми чертами как «братолюбець и нишелюбець, и доб-
рый страдалець за Рускую землю» [ПСРЛ. Т. II. Стб. 289]. В таком
определении достоверно его «братолюбие», когда «братья» соблюдали
ге принципы единства Русского государства («Русской земли»), кото-
рым следовал сам он. Был он и «добрым страдальцем за Рускую зем-
лю», за все Русское государство в целом, укрепляя его влияние на ру-
бежах, последовательно сохраняя его существовавшую двуединую по-
литическую систему, что способствовало его относительной стабиль-
ности, но не забывая политические и территориальные выгоды своей
династической ветви (о «нишелюбии» Владимира см. далее, с. 569—
572).
Такие характеристики Мономаха косвенно подтверждает и лето-
писная запись о его похоронах. В отличие от Святополка Изяславича,
по котором «плакали» лишь его княгиня и «дружина», то есть близкие
и служилые ему люди, на похоронах Владимира «плакахуся по святомъ
и добромъ князи (такое определение также необычно для летописных
клишированных посмертных характеристик. — М. С.) весь народъ и
вси людье». В отличие от Святополка Мономах был погребен не в
своем Выдубицком монастыре, основанном его отцом Всеволодом, не
в, вероятно, построенной им самим церкви св. Спаса в княжеском
селе Берестове, где через 32 года был похоронен его сын, киевский
князь Юрий Владимирович Долгорукий, а в Софии Киевской, рядом с
отцом. Такое погребение демонстрировало не только общественное
признание его достоинств как правителя, но преемственность на столе
Киевском княжеской ветви Всеволодовичей. Поэтому последователь-
ным стало дальнейшее наследование этого стола по прямой нисходя-
щей линии. Летописец в данной связи записал: «Мьстиславъ, старей-
шин сыпь его, седе на столе в Киеви отца мйсто своего майя въ 20»
|ПСРЛ. Т. II. Стб. 289; курсив наш. — М. С.|.
«Волости»-княжества Мономашичей составляли большую часть
Русского государства. В это время в Новгороде «сидел» Всеволод Мстис-
лавич. Владимировичи княжили: в Смоленске — Ростислав, в Перея-
славле — Ярополк, в Турове — Вячеслав, на Волыни — Андрей, в Рос-
503
тово-Суздальской земле — Юрий, позднее названный Долгоруким
Власть Мстислава оставалась верховной по отношению ко всем дина
стическим ветвям Рюриковичей. Если для братьев его верховный ста-
тус определялся формулой «в отца место», то для других ветвей Рюри
ковичей он был верховным князем Киевским. Поэтому он разрешае!
усобицы галицких Володарсвичей и черниговских Святославичей, ко-
торые послушно участвуют в его походах. Подобно отцу, Мстислав
борется с непокорными полоцкими князьями, придавая своим дей-
ствиям общерусское значение, что завершилось ссылкой полоцких
князей с их семьями в Византию. Как Владимир Мономах, он исполь-
зует эти распри для увеличения территорий, которые контролируются
им самим и его сыновьями. У черниговских князей он забрал Посемье
и «дал» его сыну Изяславу, которому «отдал» позднее Полоцк и Минск.
Так же активно Мстислав защищает Русское государство («Русскую
землю») от старых противников — половцев, и новых — Литвы [ПСРЛ.
Т. И. Стб. 289-294].
Мстислав умер 15 апреля 1132 г. Но похоронен он был, видимо, в
соответствии с собственным пожеланием, не в Софии Киевской, как
его отец и дед, а в церкви св. Феодора, которую он построил в честь
своего святого покровителя. Так Мстислав поступил подобно непопу-
лярному в Киеве Святополку Изяславичу, да и княжеский стол Киев-
ский он передал не своему сыну Всеволоду, а брату, переяславскому
князю Ярополку, то есть после его смерти при передаче власти в Киеве
повторялась ситуация 1113 г., но без восстания, которое тогда про-
изошло. Такое нарушение сложившегося порядка позволяет предпо-
ложить, что популярность Мстислава значительно понизилась в Киеве
в последний период его княжения. Об этом свидетельствует также со-
общение Лаврентьевской летописи о вокняжении в Киеве Ярополка,
«людье бо кыяне послаша по нь» [ПСРЛ. Т. I. Стб. 301] (в составе
данной летописи сохранилась северо-восточная летописная традиция,
дополненная южнорусской летописной информацией). Из такого со-
общения следует, что в Киеве в это время проходили неизвестные нам
общественно-политические процессы, в которых киевляне вновь, как
и в 1113 г., избрали представителей города как сложного по социаль-
ному составу коллектива со своими автономными интересами. М. С.
Грушевский отметил, что различающиеся сообщения о вокняжении
Ярополка Владимировича в Киеве не противоречат, а дополняют друг
друга. В одном из них написано о передаче стола по завещанию князя,
в другом, по его мнению, — о киевском вече, которое приняло завеща-
ние Мстислава и санкционировало его [Грушевский М. 1891. С. 145].
Если первое из этих наблюдений основано на информации историчес-
кого источника, то второе является следствием целенаправленной его
интерпретации в контексте земско-вечевой теории. Известий о «киев-
ском вече» и его санкциях в данном сообщении Лаврентьевской лето-
писи (и, соответственно, летописных сводов, составляющих содержа-
504
ине ее данной части) нет. Но ее информация об участии киевлян в
передаче княжеской власти в Киеве Ярополку в соответствии с волей
Мстислава подтверждает предположение о сложной в это время поли-
тической ситуации в городе. Активное участие горожан в передаче
«ияжеской власти свидетельствует о существенном увеличении значе-
ния населения стольного города в общественно-политической жизни
< । раны.
Но Мстислав не отказался от намерения посадить в Киеве одного
in своих сыновей. Бездетному брату Ярополку он оставил «на руки»
своих детей [ПСРЛ. Т. II. Стб. 294], то есть поручил помогать им в
дальнейшем (старший из «детей» Всеволод с 1117 г. княжил в Новго-
роде, а второй по старшинству Изяслав княжил в 1127 г. в Курске, а в
1129 г. — в Полоцке). Последующие действия Ярополка подтверждают
по предположение. В том же 1132 г. он «привел» Всеволода Мстисла-
пнча из Новгорода и «дал» ему Переяславль, отчинное княжение Все-
володовичей. Но в первый же день княжения там Всеволода в Перея-
славль «приехал с полком» Юрий Владимирович Долгорукий, «выг-
нал» его и «сел» там княжить. После восьми дней княжения Ярополк
вывел Юрия из Переяславля и «привел» туда из Полоцка Изяслава
Мстиславича, а в Полоцке «оставил» третьего по старшинству брата
Святополка [ПСРЛ. Т. 1. Стб. 301—302]. Последующие события 1132—
1136 гг. имели следствием все возраставшее противоборство Мстисла-
иичей, Владимировичей и Ольговичей. Но они оказались в разных ус-
ловиях. За Мстиславичами была все более слабеющая вследствие по-
стоянных нападений кочевников переяславская отчина и традиция
киевского княжения. Древняя по происхождению практика князей-
наместников, которую осуществляли Владимир Мономах и Мстислав
в качестве князей Киевских, позволяла реализовывать их власть в об-
ширных регионах Русского государства, подавляя сопротивление мес-
тных князей. Но вследствие ослабления центральной власти при Яро-
полке Владимировиче они оказались и без некогда мошной поддержки
князя Киевского, и без традиционных социально-политических свя-
зей с местными экономическими и общественными структурами. По-
этому Мстиславичи могли опираться в предстоящей борьбе за полити-
ческое первенство преимущественно на традиции и поддержку дяди
Ярополка. Показательны в этом круговороте событий судьбы Мстис-
лавичей. Выведенный из Переяславля Всеволод вернулся в Новогород,
но новгородцы, которые его «вскормили» и власть которого в Новго-
роде ранее отстояли, теперь подняли против него восстание («въетань
велика въ людьхъ»), в чем их поддержали псковичи и ладожане. Они
«выгнали» Всеволода из города, но «пакы съдумавъше» вернули его.
Новгородцы вновь выразили свою позицию как сложного по социаль-
ному составу городского коллектива с противоборствующими тенден-
циями. Далее Всеволод стремится соединить интересы собственные,
династические и новгородские. После успешного похода в 1133 г. в
505
чюдские (эстонские) земли для возвращения под русский контроль го
рода Юрьева, он ввязывает новгородцев в династическую междукня
жескую войну, предприняв неудачный поход во владения Юрия Влади
мировича, «хотя брата своего посадити Суждали», то есть Изяслава Мстис
лавича, оставшегося без княжества. Зимой 1134/1135 гг. Всеволод вновь
отправляется в поход на Суздаль. В этих походах, поддержанных новго-
родцами, выражались и новгородские интересы, поскольку быстро уси-
ливающееся при Юрии Долгоруком Ростово-Суздальское княжество
начало контролировать торговые пути в Северо-Восточной Европе. В
1135 г. Всеволод заложил на Торгу церковь св. Богородицы [НПЛ. С.
22—23]. Строительство в центре торговой и общественной жизни Нов-
города церкви, посвященной древнейшему княжескому культу св. Бого-
родицы, для исполненного символизма средневекового общества было,
вероятно, знаковым, посколько посвящение новой новгородской церк-
ви было таким же, как и первой каменной княжеской и митрополичьей
церкви в Киеве. Поэтому можно предположить, что ее строительство
вновь стало демонстрацией интеграционной княжеской политики Все-
волода, тогда как Новгород уже сформировался как самостоятельный
социально-эконономический, политический и идеологический городс-
кой коллектив. Поэтому новгородцы совместно с псковичами и ладожа-
нами 28 мая 1136 г. совершили мирный переворот. Всеволод с семьей
был заключен под стражу на епископском дворе, а через полтора меся-
ца, 15 июля, отпущен из города [НПЛ. С. 23—24].
Как отмечено ранее, Изяслав Мстиславич был посажен отцом кня-
жить в 1127 г. в Курске, в 1129 г. — в Полоцке, Ярополком Владимиро-
вичем — в 1132 г. в Переяславле, в позднее в Турове, Пинске и Мин-
ске, а уже в 1133 г. князь Киевский «послал» его к «братьи» в Новгород
вообще без земельных владений , но с кормом: «даша дани Печерь-
скыъ и от Смолиньска даръ» [ПСРЛ. Т. 1. Стб. 302]. Именно после-
дним обстоятельством объясняется ранее упомянутая неудачная по-
пытка Всеволода Мстиславича посадить его в Суздале в 1134 г. После
этой авантюры в Новгороде Всеволод попытался наделить брата кня-
жением, а за это приходилось проливать кровь новгородцам, к тому же
Всеволод «ехалъ еси съ полку переди всъхъ», что ему припомнили нов-
городцы в 1136 г. [НПЛ. С. 26]. Изяслав отправился в Туров, откуда
его изгнал ушедший из Переяславля Вячеслав Владимирович. Тогда
Изяслав «иде» в 1135 г. в Минск, но и там он не смог остаться, после
чего в том же году снова «иде» в Новгород «к братьи», но уже без корма
[ПСРЛ. Т. I. Стб. 302; Рапов О. М. 1977. С. 145].
Ранее упомянуто, что Изяслав Мстиславич, отправляясь из Полоц-
ка в 1132 г. по воле Ярополка Киевского княжить в Переяславль, «ос-
тавил» там брата Святополка. Вскоре полочане его «выгнаша». Новго-
родская 1 летопись отмечает его уже во Пскове со старшим братом
Всеволодом, где после его смерти Святополк Мстиславич княжит уже
самостоятельно [НПЛ. С. 24—25].
506
Из старших Мстиславичей только Ростислав сумел сохранить Смо-
ленское княжество в качестве отчинного владения. Оттуда он «нави-
над Киевом, ожидая своего часа. Он стал князем Киевским, но
при этом показательны его отличия от брата Изяслава. После новго-
родского пребывания у Всеволода в 1135 г. Изяслав княжил по воле
Ярополка Киевского во Владимире Волынском, с 1142 г. уже по реше-
нию другого киевского князя Всеволода Ольговича вернулся на отчину
п Переяславль, где находился до смерти Всеволода Ольговича, после-
довавшей 1 августа 1146 г. Тогда киевляне призвали Изяслава на кня-
жение. После победы над Игорем и Святославом Ольговичами у Оле-
ниюй могилы он стал 13 августа того же года князем Киевским, кото-
рым оставался до своей кончины 13 ноября 1154 г., впрочем, с корот-
кими перерывами, когда его изгонял Юрий Долгорукий, и с совмест-
ным княжением с дядей Вячеславом Владимировичем в последние годы
жизни. Ростислав Мстиславич стал князем Киевским после смерти
старшего брата уже 8 декабря, прибыв из своего отчинного Смоленска.
Сначала он правил совместно со своим дядей Вячеславом Владимиро-
вичем, а после его скорой смерти — один. Но в конце 1154 г. Рости-
слав бежал из Киева в Смоленск в результате наступления на него
черниговского князя Изяслава Давыдовича с союзными половцами.
Вторично он пришел из Смоленска на киевское княжение 12 апреля
1159 г. Находился он на столе Киевском до своей кончины 14 марта
1167 г. [Рапов О. М. 1977. С. 145—147; Алексеев Л. В. 1980. С. 198—215].
Судьбы старших Мстиславичей показывают, что после смерти
Мстислава Владимировича, на рубеже первой и второй трети XII в.,
наследование княжеской власти в Киеве стало возможным лишь при
благоприятном стечении обстоятельств. Им препятствовали как пре-
тензии на стол Киевский представителей других династических ветвей
Рюриковичей, так и социально-политическая активность киевлян,
многочисленного и сложного по социальному составу городского на-
селения со своими автономными от княжеской власти интересами. Для
старших Мстиславичей, кроме Ростислава, определяющим явился их
княжеский статус, а не княжество-отчина или княжество-волость. Пе-
реяславское отчинное княжество стало яблоком раздора между Мсти-
славичами и Владимировичами, так что Мстиславичам с большим тру-
дом удавалось его удерживать. Лишь Ростислав смог сохранить и укре-
пить свое смоленское отчинное владение и передать его сыновьям.
Владимировичи стремились вернуть себе определяющую роль на
Руси, оттесненные от Киева своими старшими братьями Мстиславом
и Ярополком, который стал союзником и покровителем Мстислави-
чей. После 1132 г. их младшие братья оказались в разном положении.
Вячеслава Владимировича отец «посадил» в 1113 г. в Смоленске [ПСРЛ.
Т. II. Стб. 276]. При переделе княжеств в начале своего княжения Ки-
евского Ярополк Владимирович вывел его из Турова и «дал» ему Пере-
яславль, откуда тот самовольно ушел в 1134 г. и вернулся вТуров |ПСРЛ.
507
Т. I. Стб. 302]. Узнав о смерти в Киеве Ярополка, который скончался
18 февраля, Вячеслав устремился в Киев, где его «встретили» «люди с
митрополитом» и посадили его «на столе прадеда его Ярослава» уже 22
февраля. Но вскоре к Киеву пришел Всеволод Олегович. Не желая
кровопролития, он предложил Вячеславу Владимировичу «идти поздо-
рову из города». Митрополит «смири» Вячеслава, и тот вернулся в Ту-
ров. А уже 5 марта Всеволод Олегович вошел в Киев [ПСРЛ. Т. 1. Стб.
306—307]. Вероятно, в 1146 г. Изяслав Мстиславич изгнал Вячеслава
из Турова, после чего тот владел в 1149 г. Пересопницей. Около 1150 г.
Юрий Долгорукий дал ему Вышгород. 20 апреля 1151 г. Вячеслав стал
в Киеве соправителем своего племянника Изяслава Мстиславича, а
после его смерти в 1154 г. — соправителем Ростислава Мстиславича и
вскоре умер [Рапов О. М. 1977. С. 141 — 142].
Юрий Долгорукий еще ребенком бв1л отправлен отцом Владими-
ром Мономахом со своим боярином Георгием Шимоновичем княжите
в Ростово-Суздальскую землю, но после смерти старшего брата Мсти-
слава он решил вернуться в отчину Владимировичей Переяславль. В
1132 г. он захватил этот город на восемь дней, откуда был возвращен в
свои прежние владения новым киевским князем и старшим братом
Ярополком (см. ранее). Но Юрий не хотел более находиться в своем
«глухом» северо-восточном княжестве. В южнорусском летописании
под 6643/1135 г. сохранилось известие, что он «испроси» у Ярополка
Переяславское княжество, предлагая вместо него «Суждаль и Ростовъ
и прочюю волость свою, но не всю». Но из-за этого Ольговичи начали
войну. Тогда Ярополк с младшими братьями Юрием и Андреем пошли
на Всеволода Ольговича, захватили около Чернигова села. Но когда
Ярополк вернулся в Киев и распустил войско, а к Всеволоду Олегови-
чу пришли союзные половцы, уже он с братьями, Изяславом и Свято-
полком Мстиславичами «поидоша воююче села и городы Переяславь-
скои власти и люди съкуще, доже и до Киева придоша и Городець
зажгоша» [ПСРЛ. Т. II. Стб. 295—296]. Дальнейшее социально-эконо-
мическое и административно-политическое развитие Ростово-Суздаль-
ской земли (в том числе строительство городов и создание новых ад-
министративных центров, перенесение центра княжеского управления
из Ростова в Суздаль и наделение «волостями» сыновей, по какой-то
причине не получил «волости» старший из них Ростислав) [Кучкин В. А.
1984. С. 73—88] создавало новые условия для военно-политической
экспансии Юрия Долгорукого на юг. В 1149 г. в союзе с черниговски-
ми князьями и половцами он победил войско своего племянника Изя-
слава, въехал в Киев и «сел на столе отца своего». Но через два года
после победы на реке Руте Изяслав вернул себе киевское княжение.
После ряда перемен на столе Киевском, включая сокняжения Изясла-
ва и Ростислава Мстиславичей с дядей Вячеславом Владимировичем,
зимой 1154/1155 г. Юрий Долгорукий с полками вновь направился на
Киев, где власть уже принадлежала Изяславу Давыдовичу. Вероятно,
508
и )|iiui намеренно шел через владения Ростислава, чтобы поставить его
« иерархически зависимое положение еще до занятия им киевского
« гола. Эту задачу суздальский князь выполнил.
Иерархические отношения дяди и племянника были сформулиро-
ваны в многозначительной словесно-обрядовой процедуре с использо-
ванием семейно-возрастной терминологии: *“<...> нынъ кланяю ти ся,
трыи ми ecu яко отець". Гюрги же речс: “<...> а ты ми ecu свои брат и
‘ынь", <...> и тако целоваста межю собою хрестъ на всей любви». После
и иго Юрий пошел на Киев, а Ростислав — «в свой Смоленск». Во вре-
мя переговоров с Изяславом Давыдовичем Юрий предъявил свои права
па Киев как на отчинное владение: «Мнк отцина Киевъ, а не тобъ».
Действительно, Юрий имел отчинное право во втором поколении, тогда
как Изяслав — в третьем, что давало Юрию предпочтительное право.
11осле вокняжения в Киеве в 1155 г. «на столе отцов своих и дедов» он
и и южнорусских землях стал «раздавать» «волости детям». Храброго
полководца и умного дипломата Андрея он «посадил» к Киеву поближе
к Вышгороде, Бориса — в Турове, Глеба — в давней отчине Владимиро-
иичей Переяславле, Василька — в Поросье [ПСРЛ. Т. II. Стб. 383, 477—
479; курсив наш. — М. С.]. Но княжил Юрий в Киеве недолго. В 1157 г.
он был, вероятно, отравлен. Показательно, что погребен он был в церк-
ви св. Спаса в Берестове. Место погребения не в главных киевских цер-
квах вновь свидетельствует о негативных чувствах к нему киевлян. Вновь
после смерти князя восставшие киевляне начали «грабить», на этот раз
Красный (т. е. Красивый) двор Юрия, его же загородный двор, который
он называл «Раем», киевский двор его сына Василька, а также «изби-
вать» по южнорусским городам и селам суздальцев и «грабить» их иму-
щество [ПСРЛ. Т. II. Стб. 489].
Младший из Владимировичей Андрей на киевское княжение не
претендовал. Еще в 1118 г. отец «послал» его во Владимир Волынский.
В 1135 г. он сражается вместе с киевским князем Ярополком под Чер-
ниговом. Видимо, за эту помощь Ярополк «привел» своего брата Анд-
рея из Владимира и «дал» ему отчинное Переяславское княжество, а
племяннику своему Изяславу Мстиславичу — Владимир Волынский
[ПСРЛ. Т. II. Стб. 285, 295, 297]. Когда киевским князем стал Всево-
лод Ольгович, он решил «посадить» в Переяславском княжестве своего
брата, чтобы лишить Владимировичей и Мстиславичей их отчинного
владения, откуда они угрожали и Киеву, и Черниговскому княжеству.
Поэтому он повелел Андрею отправиться в Курск. Летописец записал
ответ Андрея, который посоветовался со своими служилыми людьми
(«дружиной»). Вне зависимости от того, насколько точна эта летопис-
ная запись, она передает отношение современников происходивших
событий к княжескому наследственному владению — отчине-волости
(в XI—XII вв. для обозначения наследственного владения использова-
лось также альтернативное понятие отчина и дедина', обычно исследо-
ватели цитируют, если это делают, самое начало ответа Андрея Влади-
509
мировича, тогда как весь летописный текст раскрывает значение отчп
ны для князей в их общественной практике и мышлении): «Лкпыии
ми того смерть и съ дружиною на своей отцинь и на дъдинъ взят и,
нежели Курьскои княженьи. Отень мои Курьскк не съдълъ, но въ Пе
реяславли. Хочю на своей отчинъ смерть прияти. Оже ти брат не досы
ти (испр. по X, П. — М. С.) волости всю землю Рускую дьржачи, а
хощсши сея волости, а убивъ мене, а тобь волость, а живъ не иду ни.
своей волости; обаче не дивно нашему роду, тако же и преже было
<...>» , приводя в качестве примера убийство Святополком Бориса и
Глеба [ПСРЛ. Т. И. Стб. 305]. Всеволод Ольгович, который нарушал
княжеское отчинное право, в полной мере осознавал, что вершит не-
правое дело, следуя своим политическим интересам. Еще совсем не-
давно, в 1135 г., сами Ольговичи отстаивали свои отчинные права у
киевского князя Ярополка Владимировича: «Что ны отець (Олег Свя-
тославич. — М. Одержал при вашемъ отци (Владимире Всеволодови-
че. — М. С.), того же и мы хочемъ. Аже не вдасть, то не жалуйте, что ся
удъеты То вы виновати, то на васъ буди кровь» [ПСРЛ. Т. II. Стб. 2961.
В отличие от Мстиславичей и Владимировичей Святославичи (Да-
выдовичи и Ольговичи), восстанавливали во второй трети XII в. свое
общерусское значение, которое было при их деде Святославе Яросла-
виче. Подобно другим династическим ветвям Рюриковичей, они также
сохраняли свои отчинные владения.
Наиболее активным из Давыдовичей был Изяслав. В 1142 г. он со
старшим братом Владимиром получил во владение от киевского князя
Всеволода Ольговича (двоюродного брата) четыре города — Дрогичин,
Вщиж, Берестье, Ормину. Когда Владимир Давыдович был в 1147 г.
князем Черниговским, Изяслав был князем Стародубским. В 1151 г.
он владел отчиной Ольговичей — Вятичской землей, но по требова-
нию Святослава Ольговича вернул ее и возвратился в свою отчину, что
свидетельствует о внутренних распрях и у князей разных ветвей Свя-
тославичей. Когда в 1154 г. умер великий киевский князь Изяслав
Мстиславич, Изяслав Давыдович, узнав об этом в Чернигове, «поехал»
в Киев и «пришел» на левый днепровский берег к «перевозу». Тогда
князь-соправитель Вячеслав Владимирович послал к нему людей и велел
сказать: «Пошто еси приъхалъ и кто тя позвалъ? Еди же у свои Черни-
говъ» [ПСРЛ. Т. II- Стб. 469; курсив наш. — М. С.]. После смерти
Вячеслава Владимировича в том же году Изяслав Давыдович все же
захватил ненадолго Киев, но был оттуда изгнан Юрием Долгоруким.
На съезде князей в Лутаве в 1155 г. Юрий, уже великий князь киев-
ский, для примирения со Святославичами «въда» Изяславу Давыдови-
чу в дополнение к его владениям город Карачев, а его двоюродному
брату Святославу Ольговичу — Мозырь. «И ту уладивъея с нима иде въ
свои Киевъ» [ПСРЛ. II. Стб. 482J. После смерти Юрия Изяслав Давы-
дович все же стал великим князем Киевским 21 мая 1157 г., дав Чер-
ниговское княжество племяннику Святославу Владимировичу. После
510
и и пани» из Киева в 1159 г. он ушел в Вятичскую землю, поскольку в
Чернигове уже княжил Святослав Ольгович, а в Новгороде-Северском
Святослав Всеволодович. Изяслав захватил «вси вятичи» и город
юлов, который принадлежал жене Святослава Всеволодовича. Затем
hi покняжился в городе Вырь, откуда нападал уже на Путивль и свое
прежнее владение — Черниговскую землю, за что его город Вырь был
•ожжен дорогобужским князем Владимиром Андреевичем. Погиб Изяс-
laii в битве с войском Ростислава Мстиславича в 1162 г., пытаясь вер-
нул. киевское княжение. В отличие от Изяслава, другие Давыдовичи,
Владимир (за исключением периода союзных действий с Изяславом),
Ростислав и Всеволод, оставались в пределах Черниговской земли в
i иоих владениях. Святослав Давыдович (Святоша) постригся в монахи
Кнево-Печерского монастыря [см.: Рапов О. М. 1977. С. 104—105|.
Черниговский князь Всеволод Ольгович стал киевским князем 5 мар-
II, 1139 г., но передал черниговское княжение не родному брату Иго-
рю, а двоюродному брату Владимиру Давыдовичу. Игорь и Святослав
Ольговичи потребовали у брата Всеволода отчинные черниговские и
новгород-северские волости, но он мог им дать уже только те волости,
которые контролировал сам в качестве князя Киевского: Берестье,
Дрогичин, Черторыйск и Клеческ. Была у них также волость и около
Гомия (Гомеля). Игорь и Святослав решили действовать против Все-
волода Ольговича совместно с двоюродными братьями Давыдовичами,
ио киевский князь расстроил их союз. Давыдовичам он «дал» Берестье,
Дрогичин, Вшиж, Ормину, Игорю — Городен, Юрьев и Рогачев, Свя-
тославу — Клеческ и Черторыйск. В Черниговских землях Игорь вла-
дел еще и Путивлем. Всеволод Ольгович попытался сделать Киев на-
следственным владением Ольговичей. На княжеском съезде в Киеве в
1143 г. он заявил, что если раньше Владимировичи «сажали» своих
преемников в Киеве, то теперь он «дает» «по собъ» Киев брату своему
Игорю. Во исполнение этого решения он заставил всех князей цело-
пать крест. После смерти Всеволода Ольговича в 1146 г. киевским кня-
зем стал Игорь, но в стольном городе вновь накопились социальные
противоречия. На этот раз киевляне возложили вину на руководителей
черниговской администрации — киевского тиуна Ратшу и вышгород-
ского тиуна Тудора. Последующее развитие событий определяли киев-
ляне как городской коллектив со своими общественно-политическими
интересами, отличными от княжеских. Они собрали вече и заставили
Святослава Ольговича, который находился в Киеве с братом Игорем,
поклясться в том, что им не будет «насилья» ни от князей, ни от их
тиунов. Стремясь держать ситуацию под контролем, Святослав цело-
вал крест за себя и за брата. Затем он отправился с киевскими «лучши-
ми мужами» к Игорю, и тот целовал крест в том же. Но пока «лучшие
мужи» ездили к князю, другие киевляне, к ним не относящиеся, «уст-
ремишася на Ратыиинъ дворъ грабить, и на мкчьникы». Видимо, нена-
висть к черниговской администрации накопилась столь значительная,
511
что она могла найти выход только в таких формах. Игорь послал ►
восставшим киевлянам своего брата Святослава с дружиной, и они
едва их «утиши». Одновременно Игорь отправил посла к своему со
пернику по киевскому столу Изяславу Мстиславичу, напоминая ему <>
давнем крестонеловании еще при Всеволоде Ольговиче. Но тот не oi
ветил Игорю, ни его посла не отпустил, стремясь получить киевскпп
стол в результате восстания горожан.
Возможно, во время княжения Всеволода Ольговича его тиуном и
сотскими осуществлялись жесткие методы управления (показательно,
что глава киевской княжеской городской администрации назван тиу
ном, так же, как и глава администрации княжеского господского хо
зяйства). Эти методы стали причиной ненависти горожан, а тут еще
осуществилась преемственность власти черниговских князей на киев
ском столе. Но, вероятно, восстание киевлян вызвали также социаль
ио-экономические причины. Чернигов — мощный экономический,
социальный, политический и идеологический центр, расположенный
недалеко от Киева, объективно мог стать его соперником, особенно во
время княжения в нем черниговской династии. К тому же за короткий
срок служилые люди («дружины») черниговских князей Всеволода н
Игоря Ольговичей приобрели движимое и недвижимое «имение» в
Киеве и его округе, так что после победы над ними «розъграбиша ки-
яне съ Изяславомъ дружины Игоревы и Всеволожъ, и села, и скоты,
взяша именья много в домехъ и в мапастырехъ» [ПСРЛ. Т. 11. Стб.
328]. К тому же черниговский князь Всеволод Ольгович на столе Ки-
евском раздавал своим родственникам в корм и управление города с
волостями, что, вероятно, вызывало недовольство киевлян. Так же
поступил и Игорь Ольгович, призывая на помощь родственников (Вла-
димира и Изяслава) перед решительным столкновением с Изяславом
Мстиславичем. Как сообщается в Киевском своде 1200 г., «она же и
въспросиста у него волостии много, Игорь же има вда и повелв има
ити к собй» [ПСРЛ. Т. 11. Стб. 324].
В таких обстоятельствах для киевлян очевидными становились пре-
имущества «своего» Мстиславича перед «чужими» Ольговичами. Эта
тема приниженности киевлян передана летописцем в словах киевских
знатных «мужей» к Изяславу Мстиславичу: «Ты нашь князь! Пойди
Олговичь! Не хоцемъ быти акы в задничи (т. е. как люди, которые
передаются по наследству. — М. С.)» [ПСРЛ. Т. II. Стб. 323]. При
активной поддержке киевлян объединенное войско во главе с Изясла-
вом наголову разбило войско черниговских князей. Игорь был пленен,
заключен в тюрьму и пострижен в монахи, а 19 сентября 1147 г его
убили восставшие киевляне, тогда как Изяслав «сйде на столб дьда
своего и отца своего» [ПСРЛ. Т. II. Стб. 327]. Святослав Ольгович
вернулся после поражения брата в Черниговскую землю. Он вступил в
союзные отношения с Юрием Долгоруким, обрел волости с городами,
наиболее важные из которых — Новгород-Северский и Путивль. С
512
it*» i . no 1164 г., возможно, с перерывом он княжил в Чернигове
г.точ О. М. 1977. С. 106-108].
Сыновья муромо-рязанского князя Ярослава Святославича Свято-
ы11, Ростислав и Владимир владели волостями своего отца и на чужие
«инжества, насколько известно, не претендовали | Рапов О. М. 1977. С.
"Ж -109]. Число таких князей значительно умножается во второй тре-
'II XII в. по мере отчинного деления княжеств. Они ограничиваются
И1111МИ отчинами-волостями и территориальными претензиями в пре-
кчшх отцовских и дедовских владений, не предъявляя более древние
но происхождению права на Киевский или другой «чужой» значимый
< н»л, хотя, разумеется, постоянно были на великое княжение Киевс-
м>с претенденты, происходившие преимущественно из крупных кня-
h cib или такового добившиеся.
Анализ политической системы Русского государства в 30-е — 50-е
шлы XII в. позволяет сделать ряд выводов.
Кончина великого князя Киевского Мстислава Владимировича ста-
1.1 началом ожесточенной борьбы трех династических ветвей — Мстис-
шиичей, Владимировичей и Святославичей. Наиболее устойчивыми и
«спешными в этой борьбе оказались Владимировичи (Мономаховичи),
гогда как их соперники после частичных успехов отошли на второй план.
Внешняя форма междукняжеского соперничества — борьба за стол
Киевский — скрывала его основное содержание: а) сохранение каждой
и j династических ветвей своих отчинных владений, восходивших к
швещанию Ярослава Мудрого, с последующими коррективами, отно-
сящимися преимущественно к деятельности Владимира Мономаха, б)
стремление отдельных представителей династических ветвей захватить
Киев как социально-политический и идеологический центр страны,
основываясь на традиции отчинного права. Столкновение княжеских
липастий в ЗО-е — 50-е годы XII в. охватывало все пространство Рус-
ского государства — от Киева до Новгорода, от Галиции, Волыни и
Берестья до Поволжья.
В междукняжеские столкновения этого периода коррективы начало
вносить население крупных городов, Киева, Новгорода, Полоцка, что
отражало рост их значения как экономических, социальных, полити-
ческих и идеологических центров с автономными от княжеской власти
интересами. Состав их населения включал бояр-землевладельцев и тор-
гово-ремесленное население, людей богатых и бедных, поэтому значе-
ние в городских антикняжеских выступлениях конкретных социальных
слоев устанавливается со значительной степенью вероятности. Более
проявляется активность бедных слоев городского населения во время
антикняжеских восстаний, тогда как знать сотрудничает во время го-
родских восстаний с княжеской властью.
Начало междукняжеской борьбы, последовавшей вскоре после смер-
ти Мстислава Владимировича, указывает на основное для политичес-
кой истории Руси первой трети XII в. значение киевского княжения
17 Зак, 4508
513
Владимира Мономаха и его сына Мстислава: сохранение единства лп\ <
социально-политических и правовых начал, свойственных феодальным
обществам, — наследственных княжеских владений-отчин и иерархи
ческого подчинения их правителей князю Киевскому — главе Русски
го государства. Отсюда следует, что их киевское княжение являсн»
последним периодом политически единого Русского государства
Киевской Руси. Оно определяет рубеж в истории Русского государств.!
и княжеской власти, за которым начинается период политической pa i
дробленности страны.
Поэтому корректно исследовать положение князя и княжеской вла
сти с системе социально-правовых отношений и культурных ценное
тей в пределах единого для изучения данной проблемы периода второ»
половины XI — первой трети XII в.
Князь И КНЯЖЕСКАЯ ВЛАСТЬ
В СИСТЕМЕ СОЦИАЛЬНО-ПРАВОВЫХ ОТНОШЕНИЙ
Нарративные источники показали место и значение князя как гла
вы изменяющегося и развивающегося в своей структуре политически
единого Русского государства второй половины XI — первой трети XII
в. Место и функции князя в системе социально-правовых отношений
этого периода раскрываются в разных по происхождению историче-
ских источниках, в разной мере и в разных ракурсах. Их изучение
должно исходить из информационных и жанровых особенностей этих
источников.
Основным памятником, содержащим сведения по данной пробле-
ме, является Пространная Правда Русская [обобщающие работы по ее
историографии и археографии см. ранее, с. 386]. В новейших исследо-
ваниях ПП существуют два основных направления: ее текст сформи-
ровался в конце XI — первой трети XII в. (Б. Д. Греков, Б. А. Романов,
С. В. Юшков, А. А. Зимин, М. Б. Свердлов), он продолжал склады-
ваться до начала XIII в. (М. Н. Тихомиров, Л. В. Черепнин, Я. Н.
Щапов). Основная причина этих различий заключается в методике ус-
тановления прямого детерминирующего воздействия общественно-по-
литических событий, социальных отношений, государственного строя,
а также постоянного государственного нормотворчества на текст ПП.
Конкретный текстологический анализ позволил С. В. Юшкову и А. А.
Зимину преодолеть такую методологию при определении времени из-
дания ПП [текстологические наблюдения А. А. Зимина обобщены в
посмертно изданной книге: Зимин А. А. 1999], хотя такие методы про-
должают использоваться сторонниками государственно-юридической
школы [Хачатуров Р. Л. 1974]. Установлению жестко детерминирован-
ных связей государственного (княжеского) нормотворчества с истори-
ей текста ПП противопоставлена также методика его анализа, исходя-
514
ш«-к> из относительной самостоятельности темпов и содержания нор-
Н.ПИ11ПОГО оформления правоотношений, писаного права с учетом пре-
минет юсти их юридического и литературного выражения как след-
И1НЯ особого значения традиции в средневековой ментальности [Свер-
ите М. Б. 1988, С. 106—170]. Поэтому далее мы исходим из наблюде-
ний, согласно которым ПП является кодификацией русского права,
ыполпенпой в киевское княжение Владимира Мономаха или его сына
Мстислава.
ПП представляет собой основной источник светского права, отно-
«чшегося к суду княжескому. В нее не включены нормы семейного
нрава и наказания за нарушения христианской нравственности, выде-
ленные еще Ярославом Мудрым суду церковному. Заголовок ПП ука-
чивает на ее историческую традицию, а также на княжескую власть
сак па источник власти судебной — «Суд Ярославль Володимъричь».
Для древнерусских юристов указание Ярослава Мудрого как на изда-
ния судебника был наполнен и конкретным правовым содержанием,
поскольку почти весь текст КП без изменений или в отредактирован-
ном виде (обсуждается вопрос — в ПП использован известный нам
гскст КП или его редакция) был включен в ПП, начиная со ст. 1 ПП,
объединившей и пеработавшей ст. 1 и 19 КП. Составители ПП, разра-
батывая свод законов, иногда указывали их авторов и издателей, вновь
указывая на княжескую власть как на источник власти судебной: «По
Ярославъ же паки совкупившеся сынове его, Изяславъ, Святославъ,
Вссволодъ, и мужи ихъ, Коснячько, Перенъгь, Никифоръ, и отложиша
убиение за голову, но кунами ся выкупати; а ино все, якоже Ярославъ
судилъ, такоже и сынове его уставиша», «Уставъ Володимьрь Всеволо-
дича. А се уставилъ ВолодимЪръ Всеволодичь по Святополцъ, созва
дружину свою на Берестовъмь <...>» (ст. 2, 53 ПП; здесь и далее текст
ПП цитируется по наиболее исправному Троицкому I списку древней-
шей Синодально-Троицкой группы списков [издание и перевод данно-
го текста см.: БЛДР. 1997. Т. 4. С. 490—517]). В ст. 9 ПП сохранены
указание издания Покона вирного при Ярославе, а в ст. 65 ПП — ссып-
ки на закон Ярослава, постановляющий убить холопа, убившего сво-
бодного мужа, и на закон Ярославичей, которые «уставиша» такого хо-
лопа «бити» или взять денежный штраф, но не убивать, как следует из
запрещения Ярославичами кровной мести. Но в остальных прааовых
нормах указания издавших их князей нет. Лишь закон о «третном резе»,
предшествующий Уставу Владимира Мономаха, своим содержанием и
местом в ПП предполагает происхождение в княжение Святополка Изяс-
лавича. Показательно, что ст. 12 ПП о двойной вире за убийство тиуна
огнищного и конюшего, объединившая и переработавшая содержание
ст. 19 и 23 КП, устранила указание нормативного происхождения вто-
рой из них Изяславу Ярославичу (см. ранее, с. 405). Видимо, такая бе-
зымянность законов, кроме указанной в статьях преемственности Ярос-
лав — Ярославичи — Владимир Мономах, должна была подразумевать
515
их равное применение па всем пространстве «Русской земли». С другом
стороны, данная преемственность косвенно свидетельствует об издании
ПП в киевское княжение Владимира Мономаха или его сына Мстисла
ва (анализ списков ПП см.: Любимов В. П. 1940].
Заголовок ПП включает в себя также уже традиционное указапш
происхождения и этно-политическую зону распространения этого Су<1п
— «Правда Русьская», что подразумевает ее продолжающееся приме
пение на территории политически единого Русского государства.
В отличие от КП, компилятивно объединившей разнородные ш>
времени и происхождению источники права, ПП представляет собоп
целостный по структуре судебник. Он состоит из нескольких комплск
сов статей, посвященных регулированию правоотношений в связи г
разными видами правонарушений: убийство (ст. 1—22 ПП), удары,
толчки и физические угрозы (ст. 23—31 ПП), бегство зависимых лю
дей, кража собственности, следственные действия по этим делам (ст
32—46 ПП), операции долга, долговых процентов, хранения чужого
товара (ст. 47—55 ПП), Устав о закупах (ст. 56—66 ПП), кража соб
ственности, следственные действия и штрафы по этим делам (ст. 69-
87 ПП; данный повтор композиционный, но не содержательный), Ус-
тав о наследстве (ст. 90—108 ПП), Устав о холопах (ст. 110—121 ПП).
Некоторые из этих комплексов статей содержат нормы иного содержа-
ния, но это лишь композиционный недостаток, свойственный средне-
вековым сводным памятникам, как юридическим, так и историко-ли-
тературным (летописным сводам).
В ПП социально направленной остается двойная вира за убийство
служилого княжого мужа и членов высшей администрации княжеско-
го господского хозяйства. Вира за убийство прочих свободных людей,
служилых князю и неслужилых, равна 40 гривнам. Традиционными
являются судебные штрафы за убийство зависимых людей: 12 гривен
— за княжеских министериалов-холопов, тиунов сельских и руководя-
щих пахотными работами, за высоко ценимых в господском хозяйстве
холопов — кормильца и кормилицу княжича, ремесленников. Прочие
зависимые — смерд, холоп и рядович — традиционно защищены штра-
фом в 5 гривен (роба — в 6 гривен) (ст. 1, 3, 11 — 17 ПП). Социально
направлены статьи, регулирующие правоотношения широко и неопре-
деленно названного господина, под которым понимался человек разно-
го престижного социального статуса, и зависимых от него холопа и
закупа, обеспечивая господину эксплуатацию их труда (см. далее, с.
557—567). Но основное назначение ПП — равное и справедливое регу-
лирование правоотношений лично свободных людей. Она защищает
индивидуум от убийства, членовредительства, угрозы и оскорбления, а
его собственность — от разрушения и похищения. Фиксированное по
Древнейшей Правде или Правде Ярослава еще в начале XI в. и значи-
тельно разработанное в писаной форме ПП выведение этих многочис-
ленных видов правонарушений из сферы обычного права для решения
516
|» мшжеском суде в соответствии с государственным законом, с судеб-
ными денежными штрафами в пользу пострадавшего и князя, с судеб-
ными пошлинами в пользу княжеских служилых людей, отправляю-
щий правосудие, указывает на глубокое проникновение государства и
•иижеской юрисдикции в ежедневную жизнь индивидуумов в составе
юродских и сельских коллективов (многочисленные частные случаи
прнпоотношений, не фиксированные в Русской Правде, вероятно, ре-
шались в территориальных сельских и городских, уличанских и ков-
инских, общинах на основе обычного права).
Показательны в данной связи статьи, защищающие имущественные
«рана женщины и ребенка. Вдова сохраняет и свободно распоряжается
«см «имением», которое ей завещал муж. Осиротевшие дети (мальчики)
по завещанию и без него получают наследство отца (сестру они обязаны
пылать замуж с приданым, но без основного (недвижимого) отцовского
наследства). В случае их малолетства и повторного брака их овдовевшей
иптери или овдовевшего отца все их права на имущество умершего отца
или матери гарантированы, а в случае нанесения ущерба этому имуше-
1 гну отчимом последний должен возместить этот ущерб. Если же такой
огчим умирал, возместить этот ущерб должны были его сыновья. Об
особой защите имущественных прав ребенка свидетельствуют статьи о
наследовании детьми имущества своего отца, если у одной матери были
лети от двух мужей, когда она выходила замуж второй раз (ст. 92—106).
В этих статьях княжеская власть проводила важнейшую социальную
политику по сохранению преемственности господского и простого сво-
бодного хозяйства, что поддерживало также экономическую стабиль-
ность индивидуума и общества. В таком активном участии княжеской
масти в делах наследования прослеживается древняя по происхожде-
нию традиция, отмеченная еще в русско-византийских договорах 911 и
944 гг.
О большом значении, которое придавала княжеская власть регули-
рованию правоотношений в связи с наследованием, свидетельствуют
статьи ПП о выморочном наследстве (без сыновей). Такое наследство
лично свободного смерда отходило князю. Если у этого смерда были
дочери, то им выделялась только часть наследства, если же они были
замужем, то они ничего нс получали (ст. 90 ПП). Такой же контроль
князя (в нем персонифицировалось государство) осуществлялся и над
иыморочным наследством боярина и дружинника, то есть ‘человека
знатного и богатого’ и служилого князю человека («О задниЩз боярь-
стъи и о дружиннки», ст. 91 ПП). Такое наследство князю не отходит,
п наследуют ему дочери. Необычная для Русской Правды отрицатель-
ная формулировка ст. 91 ПП позволила А. Е. Преснякову предполо-
жить, что данная статья представляет собой юридическую новацию,
содержащую смягчение прежней нормы в пользу дочерей-наследниц:
она заменила древнюю норму, согласно которой наследство дружин-
ника при отсутствии дочери отходило князю {Пресняков А. Е. 1993.
517
С. 419]. Отсюда следует, что выморочное имущество знатных люден,
дружинников и свободных смердов и ранее отходило князю, юрилн
ческим основанием чего являлось, вероятно, титульное право верхон
ной собственности князя (государства) на землю.
Княжеский суд исходил не только из защиты прав индивидуума, пн
и предполагал в большинстве судебных наказаний индивидуальную
ответственность. Малосемейная ответственность указывалась за убий
ство в «разбои», без ссоры (ст. 7 ПП), а также за поджог гумна и двора
(ст. 83 ПП). В обоих видах преступлений свободными людьми в виде
наказания названы изгнание («поток») и разграбление, причем в ст. 8.1
уточнено, что после выплаты поджигателем за «пагубу» остальное хо
зяйство поджигателя конфискует князь, что вновь свидетельствует об
активном участии княжеской власти в присвоении малосемейной соб-
ственности.
ПП раскрывает содержание взаимодействия княжеской власти и
соседской общины-верви. Экономически и социально автономная верш,
перед князем и законом — коллективное юридическое лицо. Обладая
на своей территории определенными юридическими правами, она ста-
новится перед судом коллективным ответчиком. Если вервь не ищет
убийцу убитого в разбое княжого мужа или простого свободного чело-
века, найденного на ее земле, то именно она должна платить князю
виру — соответственно 80 и 40 гривен (ст. 3 ПП). В отличие от регла-
ментированного Поконом вирным недельного сбора виры вирником и
его помощником-отроком (ст. 9 ПП), верви предоставлен законом и
данном случае срок без жестких ограничений, так как, разъясняется и
ст. 4 ПП, она выплачивает виру без преступника. Поскольку соседская
община жестко включена в государственную систему податей и по-
винностей, на нее распространяется княжеская юрисдикция, то закон
регламентирует и разные аарианты выплат виры в случае разного рода
убийств на ее территории. Общее правило: если преступник является
членом данной верви, то другие общинники должны помогать ему
выплачивать виру, поскольку и он им ранее помогал (принцип круго-
вой поруки признается и фиксируется законом). Но закон регламен-
тирует и расклад выплаты виры, что подтверждает наблюдение о глу-
боком проникновении княжеской юрисдикции в правовые основы сель-
ской общины-верви: «<...> любо си дикую виру, но сплатити имъ во
обчи 40 гривенъ, а головничьство самому головнику, а въ 40 гривенъ
ему заплатити ис дружины свою часть» (если выплачивать дикую виру,
то платить им всем вместе 40 гривен, а за преступление платить само-
му преступнику, а из совместной платы 40 гривен ему заплатить свою
часть) (ст. 5 ПП). Кто ранее не вкладывался в дикую виру, тому об-
щинники не помогают и он выплачивает ее сам (ст. 8 ПП).
Регламентирует закон и разные виды наказания за разные виды
убийства в верви. В случае убийства в присутствии других людей во время
ссоры или на пиру убийца платит виру при участии верви, поскольку и
518
>ч имиды вал ся в коллективную выплату виры за других (ст. 6 ПП; вып-
। иип. виру в 40 или 80 гривен простому свободному человеку было не-
н> (можно, см. ранее, с. 391—392). Но, как отмечено ранее, если кто со-
• |ипил разбойное убийство, без ссоры, то за него члены верви не платят,
• по с женою и детьми выдают на поток и разграбление (ст. 7 ПП).
Включение данных статей об убийстве членами верви в общий ком-
текс норм об убийстве как частный случай решения таких судебных
и-1 раскрывает не только социальный и правовой статус соседской
<||1111пы как коллективного юридического лица и ответчика на суде,
ч> и природу индивидуальной ответственности ее членов перед кня-
*п:ким судом за другие, менее значительные правонарушения. Пол-
чке включение общины-верви в княжескую государственно-правовую
> нстему, исполнение ею определенных следственных действий, круго-
«<>й поруки, предоставление общине льготного режима выплаты виры
• случае необнаружения убийцы после его поисков указывает на мно-
гообразные формы регулирования княжеским судом правоотношений
• общине, но также и па необходимость сельской общины-верви с ее
луддизмом коллективного и малосемейного владения, с местным са-
моуправлением как автономного коллектива — коллективного юриди-
ческого лица и ответчика на княжеском суде по наиболее тяжким пра-
вонарушениям в связи с убийством и в исполении судебных решений
но этим делам.
В сельской общине-верви была сосредоточена хозяйственная, со-
циальная и юридическая активность лично свободного крестьянина-
смерда. В сохраненной в летописной традиции речи Владимира Моно-
маха на Дол обском съезде в 1103 г. такой смерд — земледелец, живет в
•селе» с пашней, имеет лошадь и «имение», женат, имеет детей. В
княжествах XI — начала XII в. он лишен права воздействовать на ре-
шение основных государственных проблем: объявление войны и за-
ключение мира. На Долобском съезде князья Святополк Изяславич и
Владимир Мономах со своим ближайшим окружением, «дружинами»,
сидя в одном шатре, решают, мобилизовать смердов и их лошадей для
похода на половцев или нет [Б. А. Романов обосновал первичность
записи ПВЛ под 6611/1103 г. в редакции Сильвестра, сохранившейся в
составе Лаврентьевской летописи, имеющей существенные отличия от
се отредактированного текста в Ипатьевской летописи, поэтому тра-
диция использования последней не является научно корректной, см.:
Романов Б. А. 1947. С. 130-143].
Изучению экономического, социального и правового положения
смердов на Руси XI—XII вв. посвящена значительная литература [ис-
ториографические обзоры см.: Черепнин Л. В. 1972. С. 176—182; Зимин
А. А. 1973. С. 84—93; Свердлов М. Б. 1983. С. 135—139]. Исторические
источники этого периода, подтверждаемые и дополняемые материала-
ми первой половины — середины XIII в., свидетельствуют о смердах
как основном свободном сельском населении. Его социально-эконо-
519
мический и правовой статус определяется кроме ранее отмеченпов>
положения земледельца, владеющего «имением», участием в княжеч
ком войске и мобилизацией у него коня также: 1) юрисдикцией и «пол
данством» «своему» князю, 2) княжеской правовой защитой, 3) платов
в княжеском суде за правонарушение продажи в качестве лично сво
бодного человека, 4) жизнью в погосте и платой князю регулярно)!
фиксированной подати, 5) передачей князю выморочного имущества
смерда [см.: Свердлов М. Б. 1970; 1983. С. 135—149].
Кроме общих норм защиты личности и имущества ПП особо ого
варивала защиту смерда, запрещая его «мучить» «безъ княжа слова», то
есть без княжеского повеления. Нарушитель этой правовой нормы
платил судебный штраф 3 гривны, а пострадавший смерд получал гривну
кун (ст. 78 ПП). Такая юридическая защита смердов прежде всего oi
натиска людей знатных и богатых стала объектом гордости Владимира
Мономаха, который обоснованно писал в своем Поучении: «Тоже и
худаго смерда и убогыъ вдовицъ не далъ есмь силным обидъти <...>•
[БЛДР. 1996. Т. 1. С. 470]. Эти слова в полной мере подтверждены ПП
и относительно юридической защиты прав вдовы (см. ранее), и смер-
да. Смердов в качестве свободного сельского населения и ранее защи-
щало княжеское право. В ПВЛ под 6579/1071 г. сообщается о восста-
нии в «Ростовской области» во главе с двумя волхвами. Повстанцы
пришли по Волге до Бслоозера, где собирал подати княжой муж Свя-
тослава Ярославича Ян Вышатич. Ян узнал, что волхвы являются смер-
дами его князя, и потребовал их выдать. Когда повстанцы отказались
это сделать, Ян подавил восстание силой и захватил волхвов-смердов.
Но они настаивали на том, что суд вершить над ними может только
сам князь: «Нама стати пред Святославомь, а ты не можеши створити
ничтоже». После пытки они настаивали на том же: «Стати нама прел
Святославом». Тогда Ян разрешил пострадавшим от волхвов людям
использовать право кровной мести, уже отмененной Ярославичами, и
те их убили [ПВЛ. 1996. С. 76—77].
В источниковедческой литературе доказано, что рассказ о подавле-
нии восстания волхвов в Белозерье записан летописцем со слов самого
Яна Вышатича {Лихачев Д. С. 1947. С. 108—109]. Это наблюдение при-
нято в исследовательской литературе. Таким образом, из рассказа Яна
следует, что требование волхвами-смердами княжеского следствия и
суда соответствует действительности. Соответствует оно и ПП. Дис-
куссионен год, под которым помещен рассказ об этом восстании. Не-
смотря на явное компилятивное соединение под одним годом разно-
временных событий, большинство исследователей датировало его 1071
г. или близким к этому году временем. Упоминание в повествовании
неурожая, вследствие которого это восстание произошло, а повстанцы
стали убивать лучших жен, с ритуальными действиями забирая в их
хозяйствах продовольствие и «имение», позволило предположить, со-
единяя это сообщение с дендрохронологическими наблюдениями, что
520
и носстапие произошло осенью 1075 г. — весной 1076 г. [Кучкин В. А.
Hi1), С. 67—69) или осенью 1076 г. [Рапов О. М. 1979. С. 142—145].
Продолжив разыскания, В. А. Кучкин пришел к убедительному выво-
и о времени восстания осенью 1073 г. — весной 1074 г., когда также
имел место климатический экстремум (по дендрохронологическим
«.нериалам — угнетение годовых колец деревьев), что стало причиной
кулости» в Ростовской земле. Святослав Ярославич уже был тогда
। ничем в Киеве, но ему принадлежала часть Ростовской земли — от
Ярославля до Белоозера с погостами по Волге и Шексне. По предпо-
чтению В. А. Кучкина, Святослав получил эти земли по ряду со Все-
й.>лодом — владельцем Ростовской земли как отчины. В данной связи
>н допустил, развивая мысль С. М. Соловьева, что Святослав отдал
Нсеполоду свой Чернигов, а также Туров, где в 1076 г. сидел Владимир
Мономах, но за это он получил киевский стол, Волынь и северные
>смли Ростовской области, которые составили единое целое с новго-
родскими владениями Святослава, где княжил в это время его сын
I пеб. В качестве источника информации летописца об этом восстании
но главе с волхвами он также указывает на самого Яна Вышатича. От-
чода следует также, что пребывание Яна в Белозерье было не обыч-
ным сбором податей, а связано с введением там нового управления,
назначением новой южнорусской администрации [Кучкин В. А. 1984.
С, 63-65].
Из данных наблюдений следует не только достоверность сведений
ПВЛ о восстании, но также слов волхвов-смердов о действиях Яна
Вышатича. Отсюда можно предположить, что в сознании смердов По-
полжья в 70-е гг. XI в. гарантом их юридических прав был находящий-
ся в Киеве «их» князь, на чем они настаивали перед Яном. Таким
образом, и законодательная норма ст. 78 ПП о защите личных прав
смердов, и их обеспечение Владимиром Мономахом, о чем он с гордо-
стью писал, продолжали во второй половине XI — первой четверти XII
и. уже давнюю традицию, восходившую к X в., князя как верховного
носителя юридических прав. Именно эта функция княжеской власти
являлась правовой и социальной основой так называемого «смердолю-
бия» Владимира Мономаха, в дискуссиях относительно которого сло-
мано так много копий историками в XIX и XX вв.
Княжеское обеспечение юридического статуса смердов, правовой
защиты их личности и имущества обеспечивало в стране сельскохо-
зяйственное производство, военную и дорожную повинности, регу-
лярную выплату древних по происхождению податей — дани, дара,
«поплужного», полюдья, которое из объезда населения для сбора нату-
ральных и денежных податей превратилось в денежный налог. Когда
Всеволод Мстиславич не обеспечил княжескую защиту свободного сель-
ского населения наряду с другими недостатками своего правления, он
был изгнан в 1136 г. с новгородского княжения, причем первым обви-
нением было: «не блюдеть смердъ» [НПЛ. С. 24]. Разорение хозяйства,
521
увеличение налогов становились причиной бегства крестьян. Поэт
му князья должны были давать налоговые льготы для восстаноалеинн
крестьянского хозяйства: в 1229 г. черниговский князь Михаил Все
володович, призванный в Новгород, «вда свободу смьрдомъ на 5 ;и<
дании не платити, кто сбежалъ на чюжю землю, а симъ повеле, кы<>
еде живеть, како уставиле передним князи, тако платите дань» [НПЛ
С. 68|.
Если княжеская зашита прав лично свободных крестьян была тра
диционной, в специальных законодательных постановлениях она нуж
далась мало, то социальный и юридический статус свободных людей,
которые попадали в разные формы экономической зависимости, час-
тично сохраняя свободу, но с внеэкономическим принуждением, нуж
дался в правовом регламентировании. Княжеская власть послсдова
тельно охраняла их права.
Закупы попадали в зависимость через «купу» — ссуду денежную
или натуральную, долг под проценты и отработки. Занятость закупо»
только на сельскохозяйственных работах, на пашне и по обслужива-
нию господского скота, свидетельствует о том, что эта новая для Руси
форма зависимости, появившаяся, вероятно, во второй половине XI —
начале XII в., была распространена только среди сельского населения.
Закупы отрабатывали купу в хозяйстве господина, но они имели свои
земельные наделы («отарицу») и тягловый скот, которые являлись эко-
номической основой частичного сохранения прав свободного челове-
ка [обоснование этого мнения, анализ исторических источников и ли-
тературы см.: Свердлов М. Б. 1978в. С. 54—66]. В связи с таким двой-
ственным положением закупов — сохранение у них личной свободы,
своего «имения», но в то же время экономическая зависимость и необ-
ходимость отрабатывать долг — княжеская власть осуществляла по от-
ношению к ним двойственную социально-правовую политику. С од-
ной стороны, закон предоставлял господину возможности для внеэко-
номического принуждения закупов: бить «продело», превращать в хо-
лопов за тайное бегство и воровство (ст. 56, 62, 64 ПП). Но значитель-
но большее число норм защищало права закупов как свободных лю-
дей. Закон указывал, что без этих правонарушений господин не может
превратить закупа в холопа, то есть лишить его личной свободы. Закон
разрешал закупам уходить открыто в поисках денег для выплаты купы
или даже бежать в поисках правосудия к князю или судье вследствие
оскорблений их господином. За несправедливые удары господин пла-
тил закупу судебный штраф (ст. 56, 61 ПП). Княжеский суд решал
имущественные отношения между господином и закупом справедливо
и в пользу закупа: за повреждение или утрату господского имущества и
скота не по вине закупа он господину нс платил; господину запреща-
лось наносить вред имуществу и купе закупа, брать с него за купу
больше денег, за что господин платил судебный штраф (продажу) в 3
гривны князю (ст. 57, 58, 60 ПП).
522
При таком подходе княжеской власти к юридической защите лично
оГюдпого человека, хотя экономически и социально зависимого, ог-
раниченного в правах, запрещение ПП превращать лично свободного
•поиска в холопы за ссуду — «дачу» — является лишь частным случа-
м >того принципа, но столь же последовательно проведенным в за-
Hiiie прав лично свободных людей (ст. 111 ПП).
Гот же принцип регулирования и защиты прав лично свободных
нолей соблюдался княжеской властью при добровольном похолопле-
iiiii, то есть при установлении личной зависимости. По ст. 110 ПП
•напаривалось обязательное присутствие свидетелей при продаже хо-
idiia и выплате денег перед самим холопом. Свободный мог жениться
•па «робе» (холопке) без договора и становился холопом; если заклю-
чался договор, то он сохранял свободу. Если при поступлении на гос-
'палскую службу тиуном свободный человек заключал договор, он со-
<|>11НЯЛ Свободу.
В городской среде помимо общегосударственных норм защиты лич-
ности и собственности свободных и зависимых людей княжеская власть
|асгулировала купеческие сделки (купеческими операциями занимались
и бояре) с доверенней денег и товаров при торговле и хранении (ст. 48,
49, 54, 55 ПП). Особо остро стал вопрос о ростовщических операциях
а росте процентов в киевское княжение Святополка Изяславича: если
месячный процент долга на короткий срок не выплачивался, такой
должник должен был давать ростовщику «третный рез» — 50 % долга.
Такое развитие ростовщических отношений вело к еще большему обед-
нению и разорению людей, чье имущественное положение оказалось
нестабильным, что и вызвало в Киеве восстание в 1113 г. после смерти
Святополка (ст. 51, 53 ПП; см. также ранее, с. 493). В такой сложной
социально-экономической и политической ситуации поведение Вла-
димира Мономаха было последовательно компромиссным: совместно
со своими ближайшими советниками он отменил для «униженных»
•третный рез», но для ростовщиков оставил для обогащения «10 кун на
гривну», что составляет 20 % при расчете 50 кун в гривне и 40 % при
расчете 25 кун в гривне, т. е. Владимир Мономах снял остроту пробле-
мы, регулируя своей властью отношения ростовшиков и должников,
доводя их до бесконфликтного состояния.
Таким образом, ПП позволяет установить единство внутренней
политики Ярославичей, Владимира Мономаха и его сына Мстислава
во второй половине XI — первой трети XII в. Они стремились (види-
мо, Святополк Изяславич в меньшей мере) сохранить мир и стабиль-
ность на Руси: 1) в ее государственном устройстве обеспечить согласо-
ванность начал политического единства, символизированного во влас-
ти князя Киевского, и отчинного права княжеского наследования, 2) в
разных социальных группах, эксплуатирующих и эксплуатируемых,
снять остроту противоречий, регулируя общественные, правовые и
имущественные отношения. Их княжеская защита поддерживала и
523
социально слабые элементы, сирот и вдов, в чем христианская пран
ственпость соединялась с государственными и сословными интереса
ми преемственности хозяйств и социального статуса. Но, когда поли
тические и общественные противоречия достигали высшей степени
восстания, княжеская власть снимала их или посредством компромис
са (в Киеве в 1113 г.), или подавляя восстание силой (на Белоозерс,
видимо, весной 1074 г.), или жестоко расправляясь с бывшими учас!
никами восстания и горожанами в целом (в Киеве в 1069 г.).
Социально-экономические основы
КНЯЖЕСКОЙ ВЛАСТИ
Князь И ГОСУДАРСТВЕННАЯ СИСТЕМА
Как установлено ранее, Русское государство второй половины XI -
первой трети XII в. соединяло традиции политического единства и
начала отчинного владения определенными землями, которые формн
ровались в княжества, находящиеся под властью местных княжеских
династий Рюриковичей. Борьба представителей разных династических
ветвей за политическое первенство, которое символизировалось во
владении княжеским столом Киевским, или за передел отчин имела
следствием переселение князя и его служилых людей («дружины») из
одного стольного города в другой, объединение под властью одного
князя разных значительных территорий или, напротив, лишение его
каких-либо владений. Но, как следует из политических судеб русских
князей данного периода, князь всегда оставался носителем княжеско-
го титула по праву рождения и только Рюрикович мог быть князем. Не
определенная территория — земля или город — создавали княжеский
стол, а князь, его резиденция и княжеский стол создавали стольный
город, княжество и «волость» — территорию, на которую распростра-
нялась власть из стольного города или города — центра княжеской
администрации. Разумеется, в образовании таких «волостей» форми-
рующее значение имели также местные экономические, социально-
политические и идеологические связи. Но в разных землях и отчинах
Русского государства князья оставались в пределах единого полити-
ческого, культурного, идеологического и церковного пространства —
«Русской земли» в широком значении этого понятия. Способствовали
этому единству также традиции социально-экономических основ кня-
жеской власти.
Властные административные и судебные функции осуществлялись
в стольных городах самими князьями. Этим обстоятельством объясня-
ется тот факт, что в стольных городах данного периода посадники не
упоминаются. В тех городах, где административно-судебное управле-
524
ин- осуществляли княжие мужи-посадники как представители кня-
locKoii власти, князь всегда мог реализовать свои верховные функции.
Ц|>*гому Владимир Мономах писал в своем Поучении, вероятно, в
1117 г. или вскоре после этого времени [о времени написания Поуче-
>>1м см.: Лихачев Д. С. 1987. С. 98—102; см. там же литературу], обоб-
<ыи свой жизненный опыт: «На посадники не зря, ни на биричи, сам
порилъ, что было надобк, весь нарядъ» [ПВЛ. 1996. С. 104—105]. Про-
пп хождение властных функций посадников раскрывалось в названии
ной должности и этимологии данного соцально-политического тер-
чина, производного от глагола посадити ‘поставить, назначить’ [Срез-
ц-пский. II. Стб. 1227—1230; см. также ранее, с. 130, 268]. Если в горо-
|с существовал ранее княжеский стол, но князя в данный период в
юроде не было, то, вероятно, княжеский стол посаднику поручался. В
«входной записи дьякона Григория написано о заказчике Остромиро-
п,1 евангелия: «<...> Изяславу же кънязу тогда прЪдрьжащу объ власти:
и отца своего Ярослава, и брата своего Володимира. Самъ же Изяславъ
и.нязь правлааше столь отца своего Ярослава Кыевь, а брата своего
ноль поручи правити близоку своему Остромиру НовъгородЬ» (Столя-
рова Л. В. 2000. С. 14; курсив наш. — М. С.]. Поэтому в 1079 г. великий
киевский князь Всеволод «посади посадника Ратибора» в Тмутаракани
|ПВЛ. 1996. С. 87]. Когда Олег Святославич начал борьбу с Всеволодо-
вичами за передел отчин на Северо-Востоке Руси в 1096 г., он захватил
Муромскую и Ростовскую земли, «посажа посадникы по городом, и
дани поча брати» |ПВЛ. 1996. С. 108], то есть посадники начали взи-
мать с их населения подати.
Посадник мог быть посажен в стольном городе вместо князя, если
пот князь был враждебен и изгнан во время предшествующей между-
кияжеской борьбы. Поэтому в борьбе за Волынь союзные чернигов-
ский князь Святослав Давыдович (Святоша) и киевский воевода Путя-
га, исполняя волю киевского князя Святополка Изяславича, посадили
но Владимире Волынском посадника Василя. Но их противник Давыд
Святославич продолжил борьбу и вернул себе Владимир, так что по-
саднику Василю пришлось бежать [ПВЛ. 1996. С. 116]. Посадники са-
жались князьями не только в крупных городах, но и в мелких. Реали-
зуя властные функции своего князя на спорных территориях, они не
только осуществляли административно-судебное управление, собира-
ли подати, но и подавляли сопротивление недовольных властью. В се-
веро-восточных сводах, вошедших в состав Лаврентьевской летописи,
сообщается, что в 1127 г. Посемье (земли по р. Сейм) находилось под
властью переяславского князя Ярополка Владимировича: «по всей Семи»
были его посадники, а в Курске он посадил Изяслава Мстиславича. Но
за эти земли боролся и черниговский князь Всеволод Ольгович, кото-
рый привел союзных ему половцев. В данной связи показательна реп-
лика летописца по поводу последовавшей борьбы за Посемье: «и тако
бысть пагуба посульцем, ово от половець, ово же от своихъ посадникъ»
525
| ПСРЛ. I. Стб. 296, 305; курсив наш. — М. С.]. В последовавшей межл\
княжеской борьбе киевский князь Всеволод Ольгович захватил в 1146 <
Туровское княжество. Посадники, которые находились в городах, были
закованы и вместе с Туровским епископом Якимом приведены в Киси
[ПСРЛ. Т. I. Стб. 314].
В датируемой по Я. Н. Щапову 1136 г. уставной и жалованной гра
моте смоленского князя Ростислава Мстиславича церкви св. БоГоро
дииы и епископу Мануилу в связи с учреждением Смоленской епис
копии указаны те особенности правового статуса посадника, о кото
рых не сообщается в нарративных источниках: князь или посадник
(они указаны в грамоте альтернативно) должны были в определенных,
оговоренных, судебных делах делить судебные штрафы пополам, а в тс
судебные дела, которые отданы суду епископа (судебный иммунитет),
не должны вмешиваться ни князь, ни его посадник, ни тиун [новей-
шее критическое издание см.: ДКУ. С. 144; комментированное изда-
ние см.: [Щапов Я. Я. ] 1984. С. 212—213, 215; библиографию новей-
ших исследований уставной и жалованной грамоты Ростислава Мсти-
славича см.: Щапов Я. Н. 1989. С. 48, примеч. 143]. Посадник должен
был помочь вернуть господину бежавшего от него холопа. Если госпо-
дин находил такого холопа сам, то он должен был дать «отрока» из
своей младшей администрации, чтобы тот официально задержал («свя-
зал») такого холопа (ст. 114 ПП). В ПП сохранена и норма ст. 38 КП о
том, что если захватят вора во время воровства ночью и продержат его
до рассвета, то его должно вести на княжеский двор, что позволяет
предположить, что двор посадника, где вершился княжеский суд, про-
должал называться «княжеский двор» (см. ранее, с. 393).
Во второй половине XI — первой трети XII в. денежное обеспече-
ние посадников и его административно-судебного и военного аппара-
та осуществлялось, вероятно, как и в первой половине XI в. — посред-
ством отчисления части (до одной трети) от собираемых податей (см.
ранее, с. 256). Отходила им, видимо, и часть судебных пошлин.
Таким образом, и сам князь, и его посадники осуществляли адми-
нистративно-судебное управление всей обширной территорией Рус-
ского государства в целом и княжеских отчин в частности. При пере-
деле отчин менялся лишь личный состав посадников, если они не на-
чинали служить новому князю. Посадники назначались князем из числа
его знатных мужей и «сажались» им городах с волостями. Вследствие
особенностей общественно-политического строя Новгорода, воздей-
ствия местной знати и купечества, в результате отдаленности от стольно-
го города Киева, в соответствии с гипотезой В. Л. Янина, в Новгороде
конца 80-х годов XI в. возникло посадничество как форма боярского
представительства. Оно заменило прежнее назначение посадников
киевских князей. В 1117 г. в Новгороде сложилась система двоевлас-
тия князя и посадника, а в 1136 г. — смесного суда князя и новгород-
ского посадника [Янин В. Л. 1962. С. 54—106; 1977. С. 31—34, 39]. Но
526
>'<• был путь эволюции посадничества в особых условиях Новгородс-
>>й земли.
Из числа княжих мужей, членов старшей дружины, князья назна-
• ши тысяцких — руководителей военной организации города и его
«ипости. Исторические источники позволяют установить обществен-
положение некоторых из них. Как записано в ПВЛ, в 1089 г. киев-
MIM тысяцким был Ян Вышатич. Как записал позднее Нестор, в 6614/
। KI6 г. он умер в 90 лет, «в старости мастита», «от него же и азъ многа
KiHcca слышах, еже и вписах в лътописаньи семь, от него же слышах»
1ПВЛ. 1996. С. 88, 119]. Если указание лет его жизни подвергалось
<им11снию [Приселков М. Д. 1940. С. 18; Лихачев Д. С. 1947. С. 102—103,
примеч. 4; Творогов О. В. 1991. С. 187], то форма и содержание рассказов
Пип и его отца Вышаты, сына новгородского посадника Остромира, ясно
прослеживаются в Печерских летописных сводах — в Начальном своде
1ок. 1095 г.) и ПВЛ [ Шахматов А. А. 1908. С. 226—228, 441—444; Лихачев
I С. 1947. С. 102—109; В. Л. Янин выразил сомнения относительно
более ранней предполагаемой генеалогии рода Вышаты-Яна в родстве
Остромира и новгородского посадника Константина (Коснятина): Янин
Н. Л. 1962. С. 54; историографию новейших исследований см.: Кучкин
НА. 1984. С. 63—65; Творогов О. В. 1987в. С. 483—484]. Отсюда важна
современная происходившим событиям социальная терминология, ис-
пользованная в ПВЛ.
В связи с Яном Вышатичем в ПВЛ под 6597/1089 г. записано, что
он «держал» воеводство Киевской тысячи («воеводьство держащю Кы-
свьскыя тысяща»), т. е. в киевское княжение Всеволода Ярославича
административное руководство тысячной организацией он совмещал с
руководством ею во время военных действий. Как отмечено ранее, в
киевское княжение Святослава Ярославича Ян Вышатич собирал по-
лати и, вероятно, решал административные вопросы в Белозерье вес-
ной 1074 г. В 1093—1106 гг. он был знатным мужем уже киевского
князя Святополка Изяславича. Его брат Путята Вышатич также слу-
жил в 1097—1113 гг. Святополку в Киеве, стал там, как и его брат,
тысяцким и совершал по его поручению походы, причем во время по-
хода с «воями»-ополчением на Волынь он назван «воеводой». Его двор
был разграблен киевлянами во время восстания 1113 г. [Свердлов М. Б.
1979в. С. 225—226]. Таким образом, киевские тысяцкие Ян и Путята,
их отец Вышата и дед Остромир являлись потомственной киевской
знатью, владели дворами в Киеве, по поручению киевских князей они
становились также посадниками. В качестве воевод они возглавляли
княжеское войско во время походов и на Волынь, и на Константино-
поль (Вышата в 1043 г.).
Такая родословная и общественное положение киевских тысяцких
Яна и Путяты Вышатичей не были исключением. Родословная киевс-
кого тысяцкого в 1113 г. Ратибора неизвестна, но он был княжим му-
жем Всеволода Ярославича и Владимира Мономаха. В 1079—1081 гг.
527
он являлся посадником в Тмутаракани, в 1095 г. находился в Персяь
лавле, где тогда княжил Владимир Мономах, в 1100 г. участвовал и
княжеском съезде в Уветичах как его доверенное лицо. Видимо, сра is
после вокняжения в Киеве в 1113 г. Владимир Мономах назначил ею
киевским тысяцким (см. также ранее, с. 492). В. Л. Янин предположил
еще два киевских периода деятельности Ратибора: до 1079 г. и после
тмутараканского посадничества до смерти Всеволода в 1093 г. Сыно
вья Ратибора также занимали высокое положение: Ольбег в 1095 i
находился с отцом в Переяславле, а Фома вместе с Вячеславом Влади
мировичем, вероятно, по приказу Владимира Мономаха, в 1116 г. хо-
дил на Дунай (В. Л. Янин предположил, что это могут быть два имени
одного лица) [Янин В. Л. 1970. Т. I. С. 63].
В отличие от Ратибора, известна не только должность, но и генеа-
логия переяславского тысяцкого в 1113 г. Станислава Доброго. Он был
сыном Тукы, княжого мужа Изяслава, а позднее Всеволода Ярославн
чей, братом Чудина, который участвовал в законодательной деятель-
ности Ярославичей. В 1136 г. Станислав был в числе киевских бояр,
погибших в результате междукняжеских распрей. О преемственно вы-
соком социальном статусе тысяцких свидетельствует и генеалогия ки-
евского тысяцкого в 1147 г. Рагуила Добрынина. Его отец Добрыня
Рагуилович был в 1096 г. воеводой Мстислава Владимировича в его
новгородское княжение, так что можно предположить, что он пришел
в составе старшей дружины из Новгорода в Киев, где в великое княже-
ние Мстислава занял вместе с сыном видное положение. Рагуил Доб-
рынин продолжал служить его детям — киевским князьям Изяславу и
Владимиру. Эта служба была средством получить «корм», но также
осознанным служением не только князю, но и государственным инте-
ресам. Когда в 1169 г. киевским князем стал Мстислав Изяславич,
Владимир признал старейшинство своего племянника, но вскоре на-
рушил крестоцелование и начал вести переговоры с половецкими ха-
нами. Однако его «дружина», наиболее близкие к нему доверенные
лица, Рагуил Добрынин, Михаил и Завид, отказались за ним следо-
вать: «А собъ еси, княже, замыслилъ, а не ъдем по тобъ — мы того нс
видали» [ПСРЛ. Т. II. Стб. 228, 349, 536]. О высоком статусе Рагуила
Добрынина, вероятно, и после исполнения должности киевского ты-
сяцкого свидетельствует происхождение и положение другого члена
этой «дружины» Владимира Мстиславича — Завида (традиционное хри-
стианское имя Михаил не позволяет проследить его родословную).
Завид, судя по распространенному новгородскому имени, происходил
из Новгорода. В 1122 г. Мстислав Владимирович женился на дочери
новгородского посадника Дмитра Завидовича, который умер в 1118 г.
В 1128 г. в великое киевское княжение Мстислава посадником в Нов-
городе был посажен Завид Дмитриевич, свояк князя [НПЛ. С. 21—22].
Вероятно, Завид, названный в южнорусском летописании в 1169 г.,
был внучатым племянником жены Мстислава Владимировича. В это
528
и|кмя он был уже потомственным киевским боярином. Так переплета-
лись судьбы знатных боярских родов, представителям которых князья
ппручали высшие должности посадников и тысяцких.
Во второй половине XI — первой трети XII в. и позднее высшие
должности в Русском государстве поручались князьями и служилой
ншти, происходившей из иноземцев. Когда на Русь прибыл из Шве-
ции, спасаясь от преследований, знатный варяг Шимон [Браун Ф. А.
19()2|, он оказался «в чести» у Ярослава Мудрого. Тот «дал» Шимона
сыну Всеволоду, чтобы он служил ему как человек многоопытный на
пысших должностях («да будет старей у него»). В период «триумвира-
ы» Ярославичей Шимон был близок к братьям. Его сын Георгий Ши-
монович служил Владимиру Мономаху и был им отправлен вместе с
юным Юрием Владимировичем для управления в Суздальскую землю.
Когда Юрий Долгорукий стал в 1155 г. киевским князем, он «тысяць-
кому же своему Георгиеви, яко отцу, предасть землю Суждальскую».
При этом Георгий Шимонович по традиции стал тысяцким ростовским,
ио жил в Суздале [Киево-Печерский патерик. С. 296—301; Насонов А. Н.
1951. С. 176-177; Кучкин В. А. 1984. С. 72-73].
Происхождение власти тысяцкого от князя, а не от города с волос-
тью, тысячная организация которого тысяцкому князем поручалась,
стало причиной того, что в летописании XII в. тысяцкий стал называл-
ся по князю, а не по городу: «Воротиславъ Андръевъ тысячьскыи и
Иванко Вячеславль», т. е. Воротислав — тысяцкий владимиро-волын-
ского князя Андрея Владимировича Доброго и Иванко — тысяцкий
клеческого князя Вячеслава Ярославича [ПСРЛ. Т. II. Стб. 298]. Из
упоминания тысяцкого Вячеслава Ярославича также следует, что ты-
сячные организации во главе с княжескими тысяцкими существовали
не только в крупных городах, но и в мелких, таких как Клеческ и его
волость. В рассказе о трагических киевских событиях 1147 г., завер-
шившихся убийством князя Игоря Ольговича киевский тысяцкий Ла-
зарь назван только по имени, а Рагуил — «Володимерь тысячьскыи»,
по своему князю Владимиру Давыдовичу. В дальнейшем повествова-
нии летописец последователен: Владимир «посла <...> Рагуила, своего
тысячского» [ПСРЛ. Т. II. Стб. 316—317].
Известия о тысяцких свидетельствуют, что во второй половине XI
— первой трети ХИ в. тысяцкие назначались князьями из среды слу-
жилой знати, в крупных городах по преимуществу, видимо, из потом-
ственной знати. В соответствии со своим происхождением и соци-
альным статусом они владели городскими дворами и, вероятно, села-
ми — сельскими поселениями и (или) участками земли [материалы об
этих значениях слова село см.: Срезневский. III. Стб. 327—329]. Тради-
ционное распространение на них древнего понятия дружина указывает
лишь на их положение приближенных к князю доверенных лиц. В ка-
честве служилых князю людей они относились, как и посадники и вое-
воды, к широко понимаемой старшей дружине, но в общественной жиз-
529
ни на них по-прежнему распространялся обобщающий и неопределен-
ный социальный термин бояре.
Воеводство, вероятно, как и ранее, поручалось людям опытным в
военном деле (см. ранее, с. 70—72). Видимо, чаще других воеводами
становились, подобно Яну Вышатичу, тысяцкие, которые руководили
своим тысячным ополчением. Но, как следует из названия новгородс-
кого посадника Остромира, воеводой в летописных записях ПВЛ, от-
носящихся к современнику и участнику событий 60-х годов XI в. Ни-
кону, автору предполагаемого свода 1073 г. [Приселков М. Д. 1940. С.
31—33; Лихачев Д. С. 1947. С. 82—87], обязанности воеводы могли по-
ручаться и посаднику. Отсюда можно предположить, что особой воен-
но-административной должности воеводы в данный период не было, а
воеводство только поручалось князем на время военных действий опыт-
ным княжеским служилым мужам. Поэтому редкие упоминания вое-
вод без других должностей могут свидетельствовать лишь об одной из
общественных функций, которые исполнял данный персонаж пове-
ствования. Таков воевода Коснячько (Константин). Во время неудач-
ного похода на половцев во главе со старшими Ярославичами в 1068 г.
он являлся, вероятно, киевским тысяцким, который держал воевод-
ство над киевской тысячей во время похода. Для киевлян прежде всего
он отвечал за неудачу их военных действий, за новую после поражения
организацию тысячного войска и его вооружение. Поэтому прежде всего
против него был направлен гнев восставших киевлян [ПВЛ. 1996. С.
74]. На организационные, а не полководческие функции воеводы, ког-
да в войске присутствует князь, указывает в своем Поучении Влади-
мир Мономах. Мономах советует детям во время похода не доверять
воеводам, а самим исполнять воеводские функции, что не исключает
участия воевод во время военных советов и военных действий: «На
воину вышедъ, не лънитеся, не зрите на воеводы; <...> и сторожа сами
наряживаите, и ночь, отвеюду нарядивше около вой тоже лязите, а
рано встанете <...>» [ПВЛ. 1996. С. 101].
Во второй половине XI — первой трети XII в. и позднее прослежи-
вается институт сотских. Сообщения о них свидетельствуют об их иму-
щественном и социальном выделении из среды простого городского
населения. Во время киевского восстания 1113 г. их дворы находились
под угрозой разгрома, когда двор тысяцкого Путяты был уже «разграб-
лен» [ПВЛ. 1996. С. 126]. В Новгороде в 1118 г. на сотского Ставра и
новгородских бояр — сторонников власти киевских князей был на-
правлен гнев новгородцев за то, что Владимир Мономах и его сын
Мстислав заставили всех новгородских бояр явиться в Киев, где их
привели к крестоцелованию в верности княжеской власти, после чего
большая их часть была отпущена в Новгород, тогда как «иныя» остав-
лены в Киеве [НПЛ. С. 21]. Эти известия указывают на вхождение
сотенной организации в систему княжеского управления, вероятно, с
административно-территориальными и военными функциями [о со-
530
мешении этих функций сотников в славянских странах см.: Бромлей
К). В. 1963. С. 73—76; 1968. С. 254—255]. Упоминания сотских вместе
с главой тысячной организации и боярами как владельцев городских
дворов свидетельствует об их избрании и (или) княжеском назначении
h i среды лиц именитых. По наблюдениям В. Л. Янина, в новгородских
условиях сотни организовывали небоярское свободное население и
сотскими были не бояре. В XIII в. они стали представителями бояр, а
не населения сотен [Янин В. Л. 1974; см. там же литературу вопроса;
ср.: Буров В. А. 1987; 1994. С. 83-96, 114-137].
В исторических источниках, содержащих информацию о системе
административно-судебного и военного управления во второй поло-
вине XI — первой трети XII в. и позднее, до второй половины XIII в.,
нет сведений о десятках и возглавляющих их десятских, которые фик-
сируются в древнейшем пласте летописной информации, относящей-
ся к концу X — началу XI в. В данной связи можно предположить, что
эта низшая форма территориальной организации позднего племенно-
го и раннего государственного строя изжила себя в связи с развитием
территориальной соседской общины — верви и городов с их террито-
риальными уличанскими и кончанскими организациями, с сотенной и
тысячной структурами, которые стали элементами княжеской системы
государственного управления. Возможно, традиция десятков сохраня-
лась в отдаленных регионах Русского государства и десятские остава-
лись выборными, но в сохранишихся юридических и нарративных па-
мятниках данного периода она не зафиксирована.
Княжеский аппарат административно-судебного управления с оп-
ределенными, преимущественно совмещенными функциями состоял
из служилых князю людей. На Руси второй половины XI — первой
трети XII в., да и последующего времени междукыяжеской борьбы для
его обобщающего обозначения продолжало использоваться древнее по
происхождению слово дружина. Оно сохраняло также широкое значе-
ние — от войска до небольшой группы лиц, воинов или людей невоен-
ных, что являлось следствием формирующего его семантику слова дро-
угъ (см. ранее, с. 74—78, 262—270). Использование этого социального
термина для обозначения служилых князю людей в сообщениях, со-
временных их записи во второй половине XI — первой трети XII в. и в
последующий период политической раздробленности, раскрывает та-
кую семантику слова, если следовать от практики его применения, а
не презумпции существования в это время дружины как некоей струк-
турированной служилой князю организации (корпорации).
В наполненном подробностями рассказе о похоронах киевского
князя Святополка Изяславича в 1113 г., что свидетельствует о его при-
надлежности современнику событий, записано: «И плакашеся по немь
бояре и дружина его вся <...>» [ПВЛ. 1996. С. 126; см. также ранее, с.
484]. Исследователи давно обратили внимание на то, что в этом сооб-
щении не указано обычное для таких церемоний участие народа с ри-
531
туальным плачем или искренним выражением горя, что указывает n.i
нелюбовь к покойному князю среди киевлян и на напряженную ситу
ацию в Киеве. В данной записи понятийно и содержательно разделе
ны бояре — киевские ‘люди знатные и богатые’ и дружина Святополка
— ‘служилые ему люди’. Столь же последовательно разделены бояре и
дружина в юридической практике этого времени при указании, вымо
ровного имущества (наследство при отсутствии сына): «О задницъ бо
ярьегви и о дружиннъи. Аже в боярехъ любо въ дружинъ, то за князя
задниця не идеть; но оже не будеть сыновъ, а дчери возмуть» (ст. 91
ПП, см. также ранее, с. 517—518). В данном решении важного имуще-
ственного вопроса о наследстве в древнейшей Синодально-Троицкой
группе списков ПП отдельно указаны социальные группы бояр и дру-
жины и одинаковое судебное решение по одному юридическому во-
просу. Отсюда следует, что бояр и дружину в данных случаях разделяла
служба князю, а не богатство и знатность, которые могли быть и были
у представителей этих социальных групп. Поэтому возможно было при-
менение понятия боярин к княжому мужу, человеку высшего слоя слу-
жилой иерархии, защищенному двойной вирой.
Традиционно многозначное слово дружина использовалось для ука-
зания ограниченного количества доверенных князю лиц, его советни-
ков, с которыми он принимает государственное решение или закон,
участвует в княжеском съезде, обедает и т. д. Такова созванная Влади-
миром Мономахом дружина в Берестове в 1113 г. — три южнорусских
тысяцких и три княжих мужа, из которых один служил черниговскому
князю Олегу Святославичу. То есть дружина в данном случае — совет,
а его участники — советники (см. ранее, с. 492). Близкое окружение
приближенных и доверенных лиц представляли собой дружины Свя-
тополка Изяславича и Владимира Мономаха, когда они сидели «въ еди-
номь шатръ» во время Долобского съезда в 1103 г. (см. ранее, с. 483). В
таком значении слово дружина использовалось не только в повество-
вательном летописном тексте, но и в рассказе от первого лица участ-
ника событий Василия, когда он сообщает о решении владимиро-во-
лынского князя Давыда Игоревича отправить его к ослепленному по
его приказу теребовльскому князю Васильку Ростиславичу: «И придох
к нему (за Василием Давыд послал ночью. — М. С.), и съдяху около его
дружина, и посадивъ мя и рече ми <...> [ПВЛ. 1996. С. 113]. С такой
дружиной — ограниченным по составу числом доверенных лиц — князь
Ростислав Владимирович пировал в 1066 г., когда к нему пришел отра-
вивший его «котопан», а Изяслав Ярославич «сидел» на сенях своего
дворца, когда началось восстание в Киеве в 1068 г. [ПВЛ. 1996. С. 72,
74]. С «малой дружиной» — небольшим числом спутников в 1078 г.
Олег Святославич бежал после поражения в сражении «и одва утече,
бъжа Тмутороканю» [ПВЛ. 1996. С. 86]. О том, что это были именно
избранные люди, свидетельствует общее число служилых князю лю-
дей. Когда Святополк Изяславич пришел в 1093 г. в Киев из Турова,
532
ш KWibKO отроков имел в составе своей «дружины» 800 человек [о до-
><мерности такого указания числа отроков в ПВЛ по Ипатьевскому списку
< ч равнении с Лаврентьевским см.: Свердлов М. Б. 1983. С. 204; текст см.:
1ЛДР. 1997. Т. 1. С. 252].
Отсюда обоснованы многочисленные наблюдения о постоянных
пч пых общественно-политических, военных связях, «ежедневной жиз-
ни- князя и дружины [Пресняков А. Е. 1909. С. 230; эта мысль широко
распространилась в последующей литературе]. Но это единство опре-
н'лялось не тем, что князь постоянно находился со всем составом дру-
жины, как думали некоторые авторы, а тем, что рядом с князем посто-
мппо находился ограниченный состав доверенных лиц — дружина, с
мнорыми князь советовался — «думал», пировал, с помощью которых
управляя, которые его охраняли и были ближайшим окружением в
многообразных проявлениях общественной жизни (данное наблюде-
ние излагалось нами и ранее, но оно не было сформулировано в таком
конкретном виде [Свердлов М. Б. 1983. С. 214—219; см. там же извес-
тия нарративных источников и литературу]).
Были в общественно-политической жизни князя ситуации, прежде
всего война и вокняжение на другом столе, когда с князем уходили все
его служилые люди или те, кто соглашался уйти, тогда как другие это-
ю не делали, осуществляя право отъезда («и тако побъже Святославъ
из Новагорода Корачеву, дружина же его по нем идоша, а друзии оста-
iiia его, и жена и дъти с нимъ» [6654/1146 г.; ПСРЛ. Т. II. Стб. 334;
курсив наш. — М. С.]. Во этом случае «дружина» представляла собой
отдельное воинское соединение, «полк», отряд, или небольшое войс-
ко, которое участвовало в сражениях и других видах военных действий
(Святослав Ольгович «перебралъ дружину у братии и безъ возъ при-
шелъ бг на конихъ въ трехъ тысячахъ» [6654/1146 г.; ПСРЛ. Т. II. Стб.
335]), или совокупность служилых князю людей.
С другой стороны, если упоминания в исторических источниках о
господских владениях, включая земельные, у служилых князю людей в
XI в. редки, то в первой половине — середине ХП в. они упоминаются
как обычное явление. Этот феномен может быть объяснен еще огра-
ниченными зонами распространения светской письменности, началь-
ными в XI в. формами летописания и письменных актов, но не самого
господского землевладения.
Южнорусское летописание XII в. обстоятельно излагало происхо-
дившие события, и в нем сразу появляются упоминания господских
владений княжих служилых людей (на эти известия неоднократно об-
ращалось внимание в предшествующей исторической литературе). Когда
относившийся к Мопомашичам, княжившим в южнорусских землях,
Изяслав Мстиславич, должен был в борьбе с Юрием Долгоруким оста-
вить киевское княжение, то, полный готовности к предстоящей борь-
бе, он обратился к «дружине своей» в 1150 г.: «Вы есте по мнъ из
Рускы земли вышли, своихъ сель и своихъ жизнии лишився, а азъ пакы
533
своея дядины и отчины не могу перезръти <...>» [ПСРЛ. Т. II. Стб
409; здесь и далее курсив наш. — М. С.]. Полочане с покаянием гово
рили в 1159 г. своему князю Рогволоду Борисовичу, имея в виду вос-
стание 1151 г.: «<...> и жизнь твою всю разграбихомъ и твоея дружины»
[ПСРЛ. II. Стб. 494] (слово жизнь используется в это время в значении
‘земельные владения’, ‘села’) \Свердлов М. Б. 1983. С. 123—124]).
Показательно то, что такими владениями обладают служилые люди
князей, нс только издавна правивших в землях династических ветвей,
но и недавно вокняживишихся (на это обстоятельство, как представ-
ляется, ранее внимания не обращали). Всеволод Ольгович стал князем
Киевским в 1139 г. В 1143 г., стремясь обеспечить преемственность вла-
дения, он завещал после своей смерти киевское княжение младшему
брату Игорю. Когда же 1 августа 1146 г. Игорь вокняжился в Киеве,
вскоре он был лишен княжения киевлянами в союзе с Мономаховичем
Изяславом Мстиславичем. После победы киевляне и дружинники Изя-
слава «разграбили» «дружины Игоревы и Всеволожъ, и села и скоты, взя-
та именья много в домехь и манастырехъ» [ПСРЛ. Т. II. Стб. 328]. Вслед-
ствие того, что члены дружины жили в это время в своих селах и домах,
в своих хозяйствах, князья «собирали» их перед военными действиями,
а после «рати» дружину «распускали» [ПСРЛ. Т. И. Стб. 319, 471, 690,
691 и др.].
Пространная Правда Русская — развитый по нормативному составу
судебник, изданный, вероятно, в великое киевское княжение Владими-
ра или его сына Мстислава, то есть между 1113 и 1132 гг. (см. ранее, с.
514—524), указывает широко и неопределенно или как господина пост-
радавшего липа и истца в судебно-следственных действиях, владельца
беглого зависимого человека (челядина), хозяина коня, оружия, одеж-
ды, крупного и мелкого рогатого скота, свиней и птиц, хлева, клети,
гумна, зерна в зерновых ямах, сена и дров, бортных, пашенных и дворо-
вых меж и других знаков собственности, бобровых угодий и бортей,
охотничьих снастей и птиц, ястреба и сокола, разного вида ладей, вклю-
чая морские (ст. 32—44, 69—77, 79—84 ПП). Столь же широко и неопре-
деленно назван господин (или кто) закупа и холопа (ст. 56—65, 110—121
ПП). Данное явление также отражает широкий социальный состав вла-
дельцев господского хозяйства, в число которых входили и члены кня-
жеской дружины. На последнее обстоятельство указывает ст. 91 ПП о
наследстве боярина и члена дружины. Ее содержание как указание дол-
гой предыстории такого господского владения раскрывает отрицатель-
ная формулировка ее правовой нормы: в случае смерти боярина или
члена дружины при отсутствии у них сына их наследство князю не отхо-
дило (см. ранее, с. 517—518). То есть и в законодательном памятнике
указание господского хозяйства служилых людей появилось как след-
ствие развития писаного права, а не возникновения этого хозяйства.
Приведенные ранее материалы позволяют раскрыть эволюцию ма-
териального содержания княжеской дружины. Она постоянно матери-
534
111ЫЮ обеспечивалась князем за службу. С другой стороны, господские
хозяйства князей и княжеской неслужилой знати (крупное княжеское
хозяйство с X в. и мелкое некняжсское в X—Xi вв.) дополняются в
XI—XII вв. распространяющимся господским хозяйством служилой
шати и поступление местной знати на княжескую службу. Как слсд-
пвис этих экономических и социальных процессов, эволюции форм
собственности происходит интеграция служилой и местной песлужи-
иой знати, в результате чего формируется сословие, которое называет-
ся бояре. В XII—XIII вв. этот социальный термин может означать как
старших дружинников, так и местную знать [см.: Свердлов М. Б. 1983.
(’. 199-202, 214-219].
Эти наблюдения позволяют развить ранее сделанные наблюдения
над содержанием известий о селах, дворах и домах у членов княжеской
дружины. Во-первых, как показала информация исторических источ-
ников, для Русского государства второй половины XI — первой трети
XII в. были свойственны политическое единство, символизированное
властью киевского князя, и система наследственных княжеских владе-
ний-отчин. Поэтому представления исследователей о постоянном «пе-
ремещении» князей в этот период, да и позднее, значительно преуве-
личивали это явление, тогда как представление о «лествичном восхож-
дении» князей от младших столов к старшим осталось недоказанным.
Отсюда следует, что земельные владения, дворы и дома княжих служи-
лых людей, членов старшей и младшей дружины, могли постоянно
существовать в отчинных княжеских владениях. Известия об этих ви-
дах собственности в новом для их князя княжении может также свиде-
тельствовать об их приобретении в достаточно короткие сроки не только
в период сохранения традиции политического единства Русского госу-
дарства, но и позднее, в период его политической раздробленности.
Данные виды собственности членов дружины в новом для князя кня-
жении может указывать на то, что местная знать, владеющая селами,
дворами и домами, начинвет служить новому князю, то есть входит в
состав его дружины с совмещенными военными, административно-
судебными и служебными по княжескому двору функциями.
Отсюда можно сделать новые по содержанию предположения. Ме-
стная землевладельческая знать входила в соответствии со своим соци-
альным статусом в число служилых княжих мужей, тогда как менее
знатные люди становились отроками нового князя, то есть положение
в княжеской дружине продолжало их социальный статус до службы но-
вому князю (эта мысль продолжает, к сожалению, не опубликованные в
виде статьи конструктивные наблюдения нашего аспиранта А. И. Гуро-
ва над составом «государева двора» в XV в.). Старых и новых членов
княжеской дружины интегрировала служба князю и распространенная
на них система натурально-денежного обеспечения за эту службу.
Социальная структура княжих служилых людей второй половины
XI в. отразила ее дальнейшую эволюцию: древнейшие по происхожде-
535
нию категории княжих мужей и отроков пополнили детские. В рас-
сматриваемый период княжие мужи — се высший слой [здесь и далее о
княжих мужах см.: Свердлов М. Б. 1983. С. 201—202; Горский А. А. 1989
С. 48—49; см. там же источники и литературу]. Они — ближайшее
окружение князя. Княжие мужи назначались на высшие должности и
княжеском административно-судебном и военном аппарате управле-
ния в качестве посадников, тысяцких и воевод. Для многих из них
статус княжого мужа был наследственным. Как следует даже из огра-
ниченной для XI—XII вв. информации нарративных источников, фа-
милии знатных мужей служили князьям в нескольких поколениях до
100 лет [Свердлов М. Б. 1979в. С. 223—231]. Служба князю становилась
средством вертикальной мобильности для людей знатных и богатых —
бояр. Она делала их княжими мужами.
Жизнь княжих мужей продолжала защищаться двойной вирой в 80
гривен (ст. 1 ПП). В ПП особо указывалась коллективная ответствен-
ность общины-верви и выплата сю 80 гривен, если на ее территории
убит княжой муж. Таким образом, соблюдение особого сословного ста-
туса княжих мужей было обязательно для всех. Как свидетельствую!
биографии потомственных княжих мужей, они исполняли должности
по поручению князя по всей территории Русского государства, от Нов-
города до Тмутаракани, но после их исполнения возвращались в пре-
жние владения [Янин В. Л. 1962. 51—54; Свердлов М. Б. 1979в. С. 225—
229], что свидетельствует о сохранении ими и их родственниками дво-
ров и сел. Когда же тысяцкий Георгий Шимонович был отправлен
Юрием Долгоруким в Ростово-Суздальскую землю, то и там имя Ши-
мон, чуждое русской антропонимике, отразилось в названиях четырех
сел, что свидетельствует о землевладении или его отца (по предполо-
жению Б. А. Воронцова-Вельяминова, в Ростове находился с юным
Владимиром Мономахом еще отец Георгия Шимон) [Воронцов-Велья-
минов Б. А. 1977. С. 127—132], или его старшего сына (в нарративных
источниках этого времени хорошо прослеживается традиция имени
старшего сына по деду). Землевладение местных знатных людей — бояр,
которые поступали князю на службу и становились его мужами, было
изначальным.
Отроки представляли собой второй по времени происхождения слой
княжих служилых людей. В нарративных источниках данного периода
они продолжают быть ближайшим княжеским окружением в качестве
слуг, низшего слоя дружины, членов двора и личной охраны. В ст. 20
ПП отрок указан как самостоятельный княжеский судебный чинов-
ник, который получает значительную судебную пошлину (гривну кун)
за отвод обвинения в убийстве. Еще более значительную пошлину в 2
гривны и 20 кун получал отрок в качестве судебного чиновника при
получении судебного штрафа в 12 гривен (это был второй по величине
судебный штраф после виры за убийство простого свободного челове-
ка) (ст. 74 ПП).
536
Подобно княжим мужам отроки были заняты и в княжеском хозяй-
uie. При этом ст. II ПП особо указывала, что жизнь такого княже-
кого отрока защищалась вирой в 40 гривен. Последнее обстоятель-
i ню свидетельствует о сохранении им свободы в княжеском господе-
и>м хозяйстве, которое стремилось всеми средствами удержать работа-
ющих в нем людей, установив над ними разные формы зависимости,
н похолопления до рядовничества. Более того, установление виры за
убийство отрока в 40 гривен свидетельствует о том, что служба князю
и качестве отрока в составе дружины вне зависимости от его проис-
хождения (возможно, из пленных людей) делала его свободным или
подтверждала статус свободного человека. Поэтому встречающееся мне-
ние о вхождении в число княжеских отроков рабов или несвободных
подей [Платонов С. Ф. 1913. С. 95—96; Фроянов И. Я. 1980. С. 90—91;
Горский А. А. 1989. С. 53] подтверждения не находит |об общественном
положении княжеских отроков подробнее см.; Свердлов М. Б. 1983. С.
202-205; Горский А. А. 1989. С. 51-52].
Служба князю развивала у отрока чувство самосознания и само-
идентификации через принадлежность его к служилым людям данного
князя. Об этом может свидетельствовать надпись в Софии Киевской о
погребении там Всеволода-Андрея Ярославича. Это граффито «Дъмитръ
псалъ, отрочькв его», указывая точную дату этого события и по цер-
ковному календарю — «великий четверг» и по астрономическому — 14
апреля (1093 г.) [Высоцкий С. А. 1966. С. 18—24]. Так же поступил в
традиционной благопожелательной надписи в Софии Новгородской и
Фарьман, который самоидентифицировался — «Глебов отрок», т. е.
князя, вероятно, Глеба Святрславича, княжившего в Новгороде в 1069—
1070 гг. Как уточнила Т. В. Рождественская, Фарьман был, видимо,
скандинавом [Медынцева А. А. 1978. С. 108; Рождественская Т. В. 1994.
С. 207-208].
Как показал А. А. Горский, со второй половины XI в. в составе млад-
шей дружины появились детские. По материалам конца XI — XII в.,
они не входят, в отличие от отроков, в ближайшее окружение князя, в
число дружинников, находящихся при нем в данный момент. Есть одно
известие об отряде детских, судя по контексту, немногочисленном. Они
упоминаются в качестве княжеских чиновников без конкретизации ад-
министративно-судебных обязанностей, как малозначительные судеб-
ные исполнители и находящиеся на высокой должности городские по-
садники. В отличие от отроков, термин детские не обозначает всю млад-
шую дружину. Упоминаются детские только княжеские. О некняжеских
детских сведений нет. Они имеют собственные дома. Внутри этой соци-
альной категории, возможно, существует некоторая дифференциация,
поскольку в 1149 г. упомянуты меньшие детские. Эти наблюдения, в
значительной мере совпадающие с нашими, уточняют их в определении
времени появления детских и в установлении различий между ними и
отроками. А. А. Горский объяснил повышение значимости детских для
537
князей тем, что бояре, будучи надежной социальной и военной опороп
князей, становились в XI—XII вв. землевладельцами-вотчинниками и
«нередко переставали передвигаться вслед за князьями», часто менян
шими свои столы {Горский А. А. 1989. С. 52—55; см. там же указание
исторических источников и литературы; ср.: Свердлов М. Б. 1983. С. 205-
207]. Между тем, подчеркивая сходство отроков и детских, он недооне
нил собственных существенных наблюдений над их различиями. По-
этому следует вернуться к этим дискуссионным вопросам в определе-
нии понятий дружина, княжие мужи и отроки.
Соглашаясь с основными наблюдениями А. А. Горского, отметим
те из них, которые отличают детских от отроков. Применение соци-
ального термина детские $оке, поскольку нет известий о детских не-
княжеских и он не обозначает всю младшую дружину. Название этой
категории появилось во второй половине XI в. — позже, чем отроки,
так что он отражает новое социальное явление. Выше детских в кня-
жеской служилой социальной иерархии только княжие мужи (бояре).
Детские не являются слугами княжеского двора и не всегда находятся
при князе.
Другие отличия, как представляется, не отмечены в достаточной
степени. В качестве судебного исполнителя в делах о наследстве он
получал значительную пошлину в одну гривну кун, а в делах с исполь-
зованием Божьего суда железом — полгривны, в 10 раз больше, чем
мечник, который получал 5 кун (ст. 108, 86 ПП). Но особо значимы
сообщения о социальном положении детских 60-х — 70-х гг. XII в.
Ранее рассматривался эпизоде Владимиром Мстиславичем, который в
своих интригах против киевского князя и племянника Мстислава Изяс-
лавича обратился в 1169 г. за поддержкой к потомственной киевской
знати, боярам, которые его тогда поддерживали, к своей «дружине» —
Рагуилу Добрынину, Михаилу и Завиду. Когда же те отказались следо-
вать за ним, Владимир сказал о своих детских: «А се будуть мои бояре»
[ПСРЛ. Т. II. Стб. 536], то есть детские должны были стать при нем
высшим слоем знатных людей. Второе известие относится к смутным
для Владимиро-Суздальского княжества после убийства Андрея Бого-
любского 1175—1176 гг. В последовавшей кровопролитной распре
Мстислав и Ярополк Ростиславичи, с которыми враждовал Андрей,
временно обосновались во Владимиро-Суздальском княжестве. Там они
раздали посадничество по городам детским, которые пришли с ними
из Среднего Поднепровья, где Ростиславичи княжили. Эти детские
«многу тяготу людем симъ створиша продажами и вирами, тогда как
«сама князя молода бяста, слушая бояръ» [эти летописные записи,
имеющие общерусское значение, сохранились в северо-восточном и
южнорусском летописании; ПСРЛ. Т. I. Стб. 374—375; ПСРЛ. Т. II.
Стб. 598]. Судя по административно-судебным функциям в городах,
детские Ростиславичей действительно исполняли административно-
судебные обязанности посадников. Таким образом, следует обратить
538
ж обое внимание на то, что положение детских среди служилых князю
полей (в «дружине») было более значимым, чем отроков. Они могли
. ><1гь посадниками и высшим слоем знати — боярами, тогда как об
oipoKax таких сведений нет, что может свидетельствовать об отсут-
«гнии таких форм вертикальной мобильности отроков.
Обобщая наблюдения над общественным положением детских в
княжеской дружине, их отличиями от отроков, можно предположить,
чю их появление отразило новое социальное явление. Высший слой
(.лужилых князю людей — княжие мужи рекрутировался из знатных
служилых и ранее неслужилых князю людей, к которым в равной мере
мог применяться социальный термин боярин, человек знатный и бога-
пай. Низший слой дружины — отроки рекрутировались на княжескую
службу из самых разных слоев общества, включая пленных, но эта
служба уравнивала их общественный статус равной вирой и равными
возможностями при исполнении функций военных, административ-
но-судебных и служебных на княжеском дворе. Можно предположить,
что формирование во второй половине XI в. промежуточного между
княжими мужами и отроками слоя детских отразило появление в чис-
ле служилых князю людей более материально обеспеченных людей,
чем отроки. Возможно, на княжескую службу поступали также люди
из «среднего класса». Они владели «имением» и, возможно, землей в
большей мере, чем простые свободные люди и тем более зависимые, и
в меньшей степени, чем знатные, бояре. Служба князю свободных людей
из этого «среднего класса» имело следствием возникновение промежу-
точного между княжими мужами и отроками слоя служилых людей,
которые дополняли на более высоком уровне функции отроков и на
более низком уровне — княжих мужей.
Такой экономический и социально-политический статус детских
разъясняет происхождение и содержание этого нового для Руси второй
половины XI в. социального термина. Его этимологию определяет на-
полненное в средние века значительным смыслом слово дети, но су-
ществовало оно не самостоятельно, а в соотнесении с другими соци-
альными терминами и обозначенными ими общественными категори-
ями: княжие мужи — бояре. Именно эту терминологическую и соци-
альную связь, вероятно, сохранил появившийся в XIII в. термин дети
боярские как продолжение социального термина детские. Возникнове-
ние детских как особого слоя княжеских служилых людей делало кня-
жескую «дружину» социально более сложной, охватывающей большее
число общественных слоев и социально-политических связей в госу-
дарственных структурах.
Численно детские были еще немногочисленны. Их появление только
во второй половине XI в. имело следствием отсутствие особо указан-
ной в Пространной Правде Русской юридической защиты жизни дет-
ских в отличие от княжих мужей и отроков. Но их время было впере-
ди. Таким образом, можно предположить, что когда во второй полови-
539
не XII — XiII в. княжие мужи и местная неслужилая знать консолили
ровались в сословие бояр, отроки и слуги княжеского двора стали осо
бым социальным военно-служилым слоем дворян или слуг (см. далее,
с. 593—596). Социальную категорию детских продолжили дети бояре
кие — мелкие и средние служилые землевладельцы.
Название во второй половине XI в. нового слоя княжих слуЖилых
людей детскими свидетельствует о сохранении традиции обозначения
их социального статуса в соответствии с возрастными категориями,
подобно тому как ранее были названы княжие мужи и отроки. Такая
системе социально-возрастной иерархии была тождественна термино-
логии иерархии правителей отец — брат — сын. В этом она была ана-
логична такому же использованию семейно-возрастных терминов и
православных южнославянских странах и Византийской империи: «ду-
ховный отец» — «духовный сын». У западноевропейских сюзеренов
широко применялось для указания равенства слово брат.
Сохранение и развитие на Руси данной семейно-возрастной тер-
минологии объяснялось необходимостью определения иерархического
соотношения как правителей, так и разных категорий служилых им
людей. Такая целостная терминологическая система формировалась
имманентно, как следует из существования таких же семейно-воз-
растных обозначений служилых категорий в Польше pueri и iuvenes
наряду с традиционными феодальными терминами fideles и другие
(см. ранее, с. 211, 264, 418). Ее появление объясняется существова-
нием иерархических отношений между князьями и служилыми им
людьми как для указания их конкретного социального статуса внут-
ри этих социальных подсистем, так и для символического обозначе-
ния вне их.
Княжеская система податей и пошлин сохраняла основное значе-
ние финансирования общегосударственных потребностей (строитель-
ство городов, пограничных оборонительных сооружений, вооружение
войска и т. д.), а также материального обеспечения князя и княжих
служилых людей. Кроме отходивших князю судебных пошлин и штра-
фов, вир и продаж, существовали на Руси этого времени многочислен-
ные подати, которые стали многообразнее с IX—X вв. Юридические
источники отмечают существование на Руси первой трети ХП вв. «го-
стиную дань» — с купцов, «торговое» — за право торговли, «мыта» —
за провоз товара, «перевоза» — за перевоз товаров и людей через вод-
ную преграду, «корчмитов» — с корчмы, постоялого и питейного дво-
ра. В середине XII в. упоминаются также «погородье» — фиксирован-
ный денежный налог с города, заменивший, вероятно, древний урок, а
также «почестье» — подать в денежной или натуральной форме. Эти
множественные виды податей представляли собой княжескую (госу-
дарственную) налоговую систему, которая была дополнена уже древ-
ними к тому времени повинностями — дорожной («повозом», обеспе-
чением перевозок транспортными средствами и людьми) и, вероятно,
540
иродовой (обязанностью строить городские укрепления и ремоптиро-
iwti. их) [Свердлов М. Б. 1983. С. 59—60, 198— 199|. Такая система пода-
и'И и повинностей постоянно действовала в Русском государстве вто-
|юй половины XI — первой трети XII в. и позднее, с началом его поли-
гической раздробленности. Она обеспечивала княжескую казну значи-
1СЛЫ1ЫМИ денежными поступлениями. Так что, когда в отчинных или
новых завоеваных княжествах со сменой князей осуществлялась пре-
емственная смена высших должностных лиц в княжеском админист-
ративно-судебном и военном управлении, необходимо было только по-
ражение в городах посадников из членов княжеской «дружины», чтобы
они обеспечили продолжение функционирования этой системы пода-
1ей и повинностей.
Древний по происхождению натуральный, а позднее и денежный
корм, вероятно, в конце XI в. стали обозначать словом «хлеб», тогда
как само оно превратилось в архетипический по происхождению си-
ноним княжеского натурального податного обложения отчинного кня-
жества — волости и города. Именно в таком смысле использовал со-
нременник событий автор ПВЛ слово хлеб, излагая под 6604/1096 г.
претензии Олега Святославича на Муромскую землю: «Иди, — гово-
рил он, обращаясь к Изяславу Владимировичу, сыну Владимира Мо-
номаха, — в волость отца своего Ростову, а то есть волость отца моего.
Да хочю, ту садя, порядъ створити со отцемь твоим. Се бо мя выгналъ
из города отца моего. А ты ли ми зд& хлбба моего же не хощеши даты?»
|ПВЛ. 1996. С. 108; курсив наш. — М. С.]. В том же значении исполь-
зует слово хлеб и Владимир Мономах в письме к Олегу Святославичу,
применяя в качестве его синонима термины наследственного права
дедина (в трансформированной форме) и отчина. Имея в виду своих
сыновей Мстислава и, вероятно, Вячеслава [Кучкин В. А. 1984. С. 68—
69; см. там же литературу; другие исследователи думали, что Мстисла-
ва и Юрия] Мономах писал: «<...> да то ти съдить сынъ твои хресть-
ныи с малым братомъ своимь, хлйбъ £дучи дбдень, а ты скдиши в своемъ
— а о се ся ряди». Стремясь избежать «насилия», которого желал Олег
Святославич в борьбе за передел княжеских владений, Владимир Мо-
номах напоминал Олегу о том, что ему уже давали наследственое вла-
дение, используя для его обозначения уже слово отчина, а не хлеб:
«<...> тако въ даяла и у Стародуба и милосердуюча по тобъ, очину
твою» ]ПВЛ. 1996. С. 106; курсив наш. — М. С.]. И позднее слова
отчина и хлеб сближались как синонимичные: «Брате и свату, отчину
нашю и хлйбъ нашь взялъ еси» [ПСРЛ. Т. 11. Стб. 698]. Из этих допол-
няющих друг друга значений наследственного владения на Руси вто-
рой половины Xi — XII в., область отца моего, город отца моего,
отчина, хлеб, следует их содержательная и терминологическая бли-
зость французскому феодальному понятию апанаж как наследствен-
ного владения принца королевского дома в пределах одного государ-
ства (см. ранее, с. 348, 434—440, 474—476).
541
Одновременно понятие хлеб становилось, вероятно, синонимом мата
риалыюго и материально-денежного обеспечения в виде корма за служба
князю. Исторические источники не позволяют проследить такое обозпа
чение податей вне княжеской среды в XI—XIII вв. Но в XIV—XVI он
хлеб, который называли посопный хлеб, посошный корм, yen, посп представ
лял собой фиксированный хлебный оброк. В XVII в. информация исто
рических источников свидетельствует о существовании широкого семап
тичсского поля, в котором социально-политические понятия обозначали
многообразные формы общественных отношений [здесь и далее см.: Енин
Г. П. 2000. С. 49—75, 150—158; 2002. С. 11—21]. Кормленные воеводы
приглашали старост на пир «хлеба есть». «На другой день» старосты вып-
лачивали воеводе за этот пир денежную «почесть». Таким образом, воево-
да являлся в данной ситуации человеком, который ‘давал хлеб’, получая
отдар в виде чести, почитания и как следует из этого древнейшего назва-
ния, средневековой подати. Поэтому возникает вопрос, не отражало ли
клишированное выражение позднего средневековья «хлеба есть» древ-
нейшее ситуативное и языковое клише, генетически восходившее еще к
индоевропейскому периоду, а потому существовавшее в восточнославян-
ской и древнерусской среде еще в IX—XIII вв. Альтернативность нату-
рального и денежного содержания местным населением княжих служи-
лых людей при исполнении ими административно-судебных функций в
первой половине XI в. в Поконе вирном Ярослава Мудрого сохранилась
в традиции, включавшей указание хлеба в названии подати — «за все про
все: за хлеб и за колачи, и за мясо, и за еииа» — при выплате за нее только
денег.
Из приведенных ранее наблюдений следует, что в Русском государ-
стве второй половины XI — первой трети XII в., соединившем тради-
цию этно-культурного, политического и церковного единства страны
с отчинными началами, а также позднее, в процессе его политическо-
го дробления, продолжал существовать многофункциональный аппа-
рат княжеского государственного управления с совмещенными функ-
циями его членов, княжие служилые люди по традиции назывались
дружиной. Ее члены рекрутировались из разных слоев общества, вслед-
ствие чего они были по-разному обеспечены собственным «имением»,
занимали разное место в служилой иерархии и исполняли различаю-
щиеся административно-судебные, военные и служебные по княжес-
кому двору функции: княжие мужи (бояре) — детские — отроки. Но
они в равной мере материально обеспечивались за службу должностя-
ми, податями, пошлинами или отчислениями от них, денежными раз-
дачами, которые являлись их кормом (феодом-должностыо и феодом-
деньгами). Служба князю, натурально-денежное и денежное обеспече-
ние за эту службу сохранили в данный период форму и терминологию
дружины как обобщающего названия княжих служилых людей. Эта
княжая дружина имела государственное функциональное и феодаль-
ное сущностное содержание.
542
Князь И ГОСПОДСКОЕ хозяйство
Лучше изучена социально-экономическая структура княжеского
лодского хозяйства во второй половине Xi — первой трети XII в. Ее
исследованию в XX в. было посвящено значительное число аналити-
н ских работ. В изучении его экономических основ сложилось два ис-
(едовательских направления. Одно из них восходило к концепции В.
О Ключевского о торговом и охотничье-промысловом характере эко-
номики Киевской Руси. Поэтому особое внимание в нем уделялось
сообщениям о сельских промыслах, животноводстве и коневодстве в
княжеском хозяйстве (Н. А. Рожков, С. В. Вознесенский). К такой
шрактеристике княжеского хозяйства присоединился И. Я. Фроянов.
По его словам, «княжеский конь в Правде Ярославичей выдвигается
па первый план», в XI—XII вв. «скотоводство в хозяйстве князей было
центральной отраслевой ветвью, ее основой, фундаментом», тогда как
лишня «выполняет подсобную роль». Поэтому ученый в соответствии
со своей концепцией интерпретирует летописное сообщение о нахо-
дившихся в 1146 г. 900 стогах на гумне в селе князя Игоря Ольговича
кик сено [Фроянов И. Я. 1974. С. 55—61] вопреки восточнославянской,
общеславянской и индоевропейской традиции помещать после сбора
урожая и обрабатывать на гумне не сено, а зерновые культуры. Такой
подход к изучению княжеского господского хозяйства второй полови-
ны XI — первой трети XII в. имел следствием умолчание или целенап-
равленную интерпретацию значительной информации исторических
письменных источников о земледелии и землевладении в княжеском
господском хозяйстве.
В начале XX в. сложилось другое исследовательское направление, в
котором была показана земледельческая и землевладельческая основа
как восточнославянской экономики, так и княжеского господского
хозяйства во второй половине XI — первой трети XII в. (М. С. Грушев-
ский, А. Е. Пресняков, М. Н. Покровский). Археологические и линг-
вистические материалы подтвердили эти данные исторических источ-
ников. Поэтому начиная с 30-х гг. XX в. в отечественной литературе
существовала устойчивая традиция изучения княжеского хозяйства, ос-
нову которого составляли землевладение и пашенное земледелие (с раз-
личиями в интерпретации Б. Д. Греков, С. В. Бахрушин, С. В. Юшков,
В. В. Мавродин, Б. А. Романов, Б. А. Рыбаков, Л. В. Черепнин, А. А.
Зимин, И. И. Смирнов, М. Б. Свердлов, А. А. Горский и другие) [истори-
ографический анализ исследований экономических и социальных факто-
ров, в том числе княжеского хозяйства, см.: Свердлов М. Б. 1996. С. 126—
132, 150-152, 159-162, 191-210, 241-243, 268-317].
Вопрос о структуре господского княжеского хозяйства во второй
половине XI — первой трети XII в. следует рассматривать с учетом
анализа ПП — основного исторического источника для изучения дан-
ной исследовательской проблемы. В ст. 11 — 17 ПП повторены с опре-
543
деленными изменениями ст. 19, 22—27 КП о вирах и штрафах за убни
ство княжеских управляющих, слуг и зависимых людей: тиуна oniuiii
ного, тиуна конюшего — 80 гривен, княжеского отрока, конюха, non.i
ра — 40 гривен, сельского и пашенного (ратайного) тиуна, ремеслсн
ника и ремесленницы, кормильца и кормилицы — 12 гривен, рядопи
ча, смерда, холопа — 5 гривен, робы — 6 гривен. ,;
В социальной терминологии произошла замена древних восточное
лавянских по происхождению названий огнищанина и старосты упп
фицирующим заимствованным скандинавским словом тиун — ‘слуга’
Новыми являются ст. 11 ПП о вире в 40 гривен за убийство княжеско
го отрока, конюха, повара и ст. 15 о 12-гривенном штрафе за холопок
ремесленников. Существуют разные мнения относительно появления
первой из этих статей: составители ПП использовали «не дошедший
до нас источник» (более поздний список КП — ?) {Пресняков А. Г.
1993. С. 215—216], в статье отразились новые явления в изменении
состава княжеского двора [Правда Русская: Учебное пособие. 1940. С.
58], допускались обе эти возможности [Goetz L. К. 1912. Bd. III. S. 67;
Зимин А. А. 1952. С. 143—144; позднее А. А. Зимин интерпретировал
появление ст. II ПП как следствие редакционной работы ее состави-
теля и «показатель развития русских городов как ремесленных цент-
ров»: Зимин А. А. 1999. С. 245—246]. Между тем материалы, относящи-
еся ко второй половине X — первой половине XI в., свидетельствую!
об отроках не только как о членах младшей дружины, но и княжеского
двора. В княжеском домениальном уставе (ст. 23 КП) упомянут стар-
ший («старый») конюх, следовательно, и до записи в ст. 11 ПП были
обычные конюхи (в ст. 28 КП указан штраф за похищение княжеского
коня, а в 1068 г. восставшие киевляне требовали у Изяслава Ярослави-
ча коней, что подразумеаает у князя табунов для хозяйственных и во-
енных нужд, а этим табунам были необходимы не только старшие, но
и обычные конюхи, жизнь которых защищалась не двойной, а обыч-
ной вирой в 40 гривен). Появление в ст. II ПП повара, разумеется,
также не отражает создание данной категории лиц в княжеской рези-
денции-дворе, где постоянно находилось значительное число лиц кня-
жеской семьи, их охраны и слуг. Таким образом, ст. 11 ПП с указанием
40-гривенной виры за убийство княжого отрока, конюха и повара сви-
детельствует не об их появлении на княжеском дворе, а об утверждении
всех их в правовом статусе лично свободных людей на княжеской служ-
бе независимо от их происхождения, а также о развитии светского пи-
саного права, в котором шире отражена защита людей княжеского гос-
подского хозяйства.
Аналогичный вывод можно сделать и о содержании ст. 15 ПП. В
условиях натурального господского хозяйства значительное число пред-
метов ремесленного производства не покупалось, а производилось лично
зависимыми ремесленниками-холопами. Поэтому их присутствие на
княжеском дворе среди холопов подразумевается и до издания ПП (см.
544
iiWmiaiouiee указание холопов в ст. 26 КП). Вероятно, поводом к со-
m ihhio ст. 15 ПП явилась необходимость установить высокий штраф в
1: >ривен за убийство ремесленника-холопа (за обычного холопа пла-
1ч hi штраф 5 гравен), что свидетельствует о возросшем их значении в
иннйстве и повышении их квалификации (XI—XII вв. на Руси проис-
< >.шл значительный подъем ремесленного производства).
1'.сли сделанные над текстом Русской Правды наблюдения верны,
«и можно сделать вывод, что новые нормы ст. И и 15 ПП, указываю-
щие виру и штраф за убийство княжеского отрока, конюха, повара,
*»мссленника, свидетельствуют не об их появлении в княжеском гос-
подском хозяйстве, а о развитии светского писаного права, фиксирую-
щего социальный и юридический статус находящихся в его составе
людей [см.: Свердлов М. Б. 1988. С. 111 — 113].
Гот же принцип преемственности экономической структуры кня-
»еского господского хозяйства и совершенствования его нормативно-
||> обеспечения последовательно соблюден в «хозяйственных» статьях
ПН. В отличие от компактной группы ст. 11 — 17 ПП с указанием вир и
>играфов за убийство людей княжеского господского хозяйства его
объекты собственности, указанные в КП в качестве княжеских, приве-
дены в ПП в расширительных формулировках с редким названием
пострадавшего лица как кто или господин. Лишь в ст. 45 ПП сохрани-
лось указание 3-гривенного штрафа за кражу княжеского коня, «а за
ивъхъ по 2 гривны», тогда в ст. 28 КП такой же 3-гривенный штраф за
кражу княжеского коня приведен наряду с 2-гривенным штрафом за
коня смерда. Такое редактирование статей ПП указывает на ее основ-
ную задачу — защиту хозяйства широко понимаемого господина, а также
простого полноправного свободного владельца имения. При этом зако-
нодательные нормы ПП в сравнении с КП лишь редактировались и
дополнялись, но содержательные изменения в них не вносились (ср.
наказания за кражу разного вида лошадей, скота, лодей, за различные
разорения борти, за нарушения межей, бортной, ролейной, дворовой, в
ст. 45, 72, 76, 79 ПП, тогда как в ст. 28, 32, 34, 35 ПП более ограничено
названы те же объекты похищений и нарушений).
«Хозяйственные» судебные нормы ПП, дополнительные к КП, не-
многочисленны и не отнесены специально к защите княжеского хо-
зяйства. Ст. 84 и 73 ПП о злонамеренном убийстве коней, скота и
подрубливании «знаменных» и «межных» дубов являются новыми по
отношению к КП, но они сообщают сведения, уже известные по КП и
ПП о существовании на княжом дворе коней и скота (ст. 28 КП) и
использовании межевых знаков и знаменной тамги (ст. 28, 34 КП; ст.
70—72 ПП). Ст. 76 ПП о разорении борти является дополнительной к
нормам с аналогичным содержанием ст. 32. КП и 75 ПП. Ст. 43 и 83
ПП сообщают о гумне и жите в яме. Но существование этих объектов
хозяйства подразумевалось в связи с упоминанием княжеской господ-
ской пашни (ст. 24 КП). Хранение зерна в ямах у восточных славян
18 Зак. 4508
545
известно по археологическим материалам уже в IX—X вв. Новыми ни
ляются ст. 69 и 80 ПП о наказаниях за кражу бобра и за разрушен)'*
охотничьей снасти. Но и эта защита прав на охоту отражала развни'*
писаного права, а не появление данных видов учета бобровых хаток *
их обитателями и охоты со снастями (сравнительный анализ стаи и
КП и ПП см.: Свердлов М. Б. 1988. С. 106-170].
Таким образом, статьи КП и ПП о княжеских зависимых людях и
объектах хозяйствования свидетельствуют о том, что за промежуток
времени между их составлением (середина XI — первая треть XII в.) и
княжеском господском хозяйстве существенных перемен не произош
ло, а редакционные изменения и дополнения этих норм в ПП следус)
отнести к развитию законодательства, отражавшего эволюцию обще
ства и конфликты в нем, а также к эволюции писаного права. Но исто
рические источники позволяют более обстоятельно рассмотреть соцн
ально-экономическую структуру княжеского господского хозяйства и
этот период, когда продолжались традиции политически единого Рус
ского государства, но все более крепли тенденции, которые вели к его
распаду.
Экономическим, социальным и идеологическим центром княжес-
кого господского хозяйства продолжал оставаться княжеский двор. В
то же время он являлся политическим центром, поскольку представ-
лял собой резиденцию князя как носителя верховной государственной
власти. Особое значение княжеского двора в общественной и полити-
ческой жизни князя выявлялось с X в. В новый исторический период
содержание и значение княжеского двора раскрываются более конк-
ретно.
Больше сведений о княжеских дворах в Киеве, поскольку южнорус-
ское летописание постоянно следило за общественной жизнью в Киеве
и событиями, относящимися к носителям верховной власти — князьям.
Как следует из летописных известий второй половины XI — середины
XII в., резиденцией князей Киевских был в это время значительный по
занимаемой территории княжой двор, который в середине XII столетия
стал называться Ярославль или Великий, хотя ранее он так не имено-
вался. По мнению М. К. Каргера, он находился на территории так на-
зываемого «города Владимира» на том же месте, что и в X в. О величине
его незастроенного пространства свидетельствует тот факт, что в 1150 г.
в этот двор въехал князь Изяслав Мстиславич «всим своимъ полкомъ и
киянъ с ним приде множество». В том же году после победы над Юрием
Долгоруким Изяслав, отслужив благодарственный молебен в св. Софии,
поехал с братьями на Ярославль двор, позвав с собой «на обед» союзни-
ков-венгров и «кияны». Все они «пребыша у велицЪ весельи», а венгры
устроили там ристалище «на фарехъ и на скокохъ играхуть на Ярославлн
дворЪ многое множество» |ПСРЛ. Т. II. Стб. 397, 416]. Как следует из
письменных источников, на княжеских дворах кроме парадных прием-
ных помещений и жилых хором находились погреба для хранения про-
546
омов и тюрьмы-темницы, медуши для хранения напитков из меда и
чипа, бретьяницы для хранения бортного меда или амбары, кладовые,
> ы>гнииы — хранилища казны, конюшни, бани [Воронин Н. Н. 1951. С.
.'26-231; Каргер М. К. 1958. С. 275-276).
На княжом дворе хранились также значительное княжеское име-
ние и казна, так что когда восставшие в 1068 г. киевляне его захватили,
и» они его «разграбиша» — «бещисленое множьство злата и сребра,
«упами и бьлыо». В 1183 г. па Великом дворе была освящена церковь
vti. Василия.
М. К. Каргер раскрыл особое идеологическое значение названия
ного двора Ярославлим в том, что оно указывало на преемственность
княжеской власти в период междоусобной борьбы за киевский стол и
icM самым способствовало ее авторитету [Каргер М. К. 1958. С. 267—
272|. Но важно отметить, что этот огромный двор с дворцовыми и
хозяйственными строениями постоянно нуждался в хозяйственном
обслуживании и охране в качестве княжеской резиденции, центра го-
сударственного управления и места хранения княжеской казны. По-
стоянное большое хозяйственное и политическое значение сохранял
княжеский пригородный двор в селе Берестовом, где находилась цер-
ковь св. Апостолов, а после его разорения половцами хана Боняка воз-
ведена, вероятно, Владимиром Мономахом доныне сохранившаяся
церковь св. Спаса [Каргер М. К. 1958. С. 273—274; Раппопорт П. А.
1982. С. 22—23]. Еще один пригородный княжеский двор был постро-
ен «под Угорским», между Киевом и Берестовым. Там жил в середине
XII столетия соправитель Вячеслава Владимировича Изяслав Мсти-
славич [Каргер М. К. 1958. С. 274-275].
Киев — крупнейший город Русского государства, его политический
и идеологический центр постоянно привлекал князей из разных дина-
стических ветвей, и они строили в нем или его пригородах свои дворы.
Брячислав Изяславич и.его преемники, князья далекого Полоцка, из
династии, постоянно стремившейся к автономности по отношению к
князьям Киевским, имели в Киеве в XI в. свой двор. Всеволод Яросла-
вич, еще являясь князем Переяславским, построил на Выдубицком
холме не только свой ктиторский монастырь с церковью архангела
Михаила, но и Красный двор, само название которого говорит о его
красоте. На Острове, напротив Выдубицкого монастыря, также суще-
ствовал в XII—XIII вв. княжеский двор. В 1150 г. под Киевом суще-
ствовал также Теремец, т. е. теремной двор. Самоутверждение князей,
стремление доказать свое могущество и богатство побуждали князей
строить в Киеве особо красивые дворы, так что и Юрий Долгорукий
имел там свой Красный двор, а пригородный двор за Днепром он сам
называл «Раем». Но князь не «теснился» на этих дворах с сыновьями,
так что Василько Юрьевич должен был построить в Киеве свой двор
[Каргер М. К. 1958. С. 275—279]. При изложении киевских событий
1147 г. упомянут «двор Мстиславль», принадлежавший матери Влади-
547
мира Мстиславича. Судя по названию, он был построен Мстиславом
сыном Владимира Мономаха.
Как следует из письменных источников и археологических матери
алов, терем на княжеском дворе представлял собой дворец — высокое
башнеобразное здание или часть дворцового комплекса с шатровой
крышей. Сени служили переходом между избой — теплым летним по
мешением и клетью — летней спальней и кладовой для имущества и
являлись парадным помещением. В едином комплексе с княжеским
дворцом или отдельно от него находилась гридница — большое поме
щение для постоянного, иногда наемного, отряда воинов, княжеской
охраны. В теремной комплекс входили также повалуши — холодные
горницы, «истобки» — теплые избы, где могла поместиться небольшая
дружина. Поэтому терем или хоромы представляли собой комплексы
зданий, соединенных переходами и сенями, двух- и трехэтажные дома
[Воронин Н. Н. 1951. С. 219-226; Каргер М. К. 1961. С. 7-79, 83-86;
Холостенко Н. В. 1963; Воронин Н. Н., Раппопорт П. А. 1967; Спегаль-
ский Ю. П. 1972. С. 235—271; Раппопорт П. А. 1975. С. 141; Раппопорт
П. А., Шолохова Е. В. 1981]. Как отмечено ранее, на дворах, в городе и
на селе, князья часто строили рядом с дворцами церкви, которые со-
единялись с ними крытыми переходами, так что им уже вообще не
надо было встречаться с другими людьми, знатными и незнатными,
чтобы попасть на церковные хоры [Воронин Н. Н. 1951. С. 224—226;
Ратин А. А. 1974. С. 188—191; Раппопорт П. А. 1982. С. 70]. Такие
переходы на хоры способствовали психологическому эффекту явления
князя народу и клиру перед богослужением. Дворы князей и церков-
ных иерархов окружала каменная или деревянная ограда с воротами
[Каргер М. К 1961. С. 206-216].
В сознании русского человека середины XI — начала XII в. (так
датируется в соответствии с разными гипотезами Сказание о Борисе и
Глебе, см. ранее, с. 320—321) княжеские дворы и все богатства, в них
содержащиеся, — органическая составная часть княжеского бытия. По-
этому автор Сказания так изложил размышления князя Бориса Влади-
мировича: «Чьто бо приобрътоша преже братия отца моего или отець
мои? Къде бо ихъ жития и слава мира сего, и багряниця, и брячины,
сребро и золото, вина и медове, брашьна чьстьная и быстрин кони, и
домовс краем и и и велиции, и имения многа, и дани и чьсти бещисль-
ны <...> ?» [Revelli G. 1993. Р. 165]. В этих словах узнается жизнь князя
на своем дворе в рассматриваемый период, да и ранее. Они подтверж-
даются не только сценой разграбления двора Изяслава Ярославича в
1068 г., но и событиями 1154 г. Когда умер Вячеслав Владимирович
(его сын Михаил умер в 1130 г.), на Ярославль двор в Киеве приехал
его племянник Ростислав Мстиславич, созвал его служилых мужей,
тиунов и ключников, приказал принести его «имение» — одежды, зо-
лото и серебро и стал их раздавать монастырям, церквам и нищим
[ПСРЛ. Т. II. Стб. 473]. В междоусобной войне 1146 г. в сельском
548
пи»рс добром» Игоря Ольговича его противники Давыдовичи захва-
•111И в бретяницах и погребах вино и меды, а «что тяжкого товара
>• «кого до желъза и до мъди, не тягли бяхуть от множества всего того
«миозити». Все же Давыдовичи «повелъста» все это погрузить «на возы»,
• двор, церковь св. Георгия, которая, видимо, на нем стояла, и гумно с
«•пятьюстами стогами «зажечи». Противники захватили надворе Свя-
иилава Ольговича в Путивле его казну, 500 берковцев меда, 80 корчаг
•ина, как и у его брата множество «тяжкого товара всякого», а 700
шнисимых человек — челяди разделили между собой. Церковь св. Воз-
несения, которая, вероятно, находилась на княжом дворе, они «всю
>6лупиша», захватив все церковное убранство, книги и колокола [ПСРЛ.
I II. Стб. 333, 334].
Княжеские дворы были и в других городах Русского государства.
Кик отмечено ранее, в Новгороде Ярослав Мудрый построил на Торго-
пой стороне двор, который стал центром княжеского административ-
но-судебного управления и княжеской резиденцией. Позднее Ярославль
явор явился, как и в Киеве, символом преемственности княжеской
масти, доказательством ее силы и авторитета. Ту же цель преследова-
ло и строительство на его территории в непосредственной близости от
княжеских хором огромной по высоте Никольской церкви, которая
шачительно возвышалась над всеми окружающими ее строениями и
органично стала одной из архитектурных доминант Новгорода, укра-
шая и организуя городское пространство. Княжеский двор во времена
Ярослава находился и в ближнем пригородном селе Ракоме. Вслед-
ствие того, что информация летописцев относилась преимущественно
к событиям в Киеве и Новгороде, именно об этих городских и приго-
родных дворах содержатся их сведения. Но Русская Правда исходила
из того, что княжеские дворы как центры судопроизводства находи-
лись на всем пространстве Русского государства и там находился или
сам князь, или член княжеской администрации с административно-
судебными функциями (прежде всего посадник).
В состав княжеского господского хозяйства продолжали входить и
города. Некоторые из построенных князьями городов, которые носили
их имена (южнорусские Василев, Юрьев), разрослись в обычные горо-
да с детинцем и посадом, другие стали укрепленными княжескими
резиденциями-замками (Ольгов, Всеволож, позднее Данилов), вокруг
которых появился посад [Свердлов М. Б. 1982]. В мышлении русских
людей второй половины XI — первой трети XII в. и позднее такой путь
образования княжеского отчинного города воспринимался как возмож-
ный и обычный. В народном предании, записанном в Лаврентьевской
летописи под 6636/1128 г., повествуется о насильном замужестве по-
лоцкой княжны Рогнеды за Владимира Святославича и о том, как ма-
лолетний Изяслав по наущению матери с мечом выступил против отца.
Владимир созвал бояр и поведал им о произошедшем. Они же сказали
князю: «“Уже не убии ея дётяти, деля сего, но въздвигни отчину ея и
549
дай ей с сыном своимъ". Володимеръ же, — продолжает далее предание
— устрой города и да има и нарече имя городу тому Изяславль» [ПСРЛ
Т. 1. Стб. 300—301; курсив нвш. — М. С.]. Так историческое предание и
социальных реалиях и юридических понятиях наследственного права
своего времени объяснили происхождение существовавшего тогда гори
да, названного по имени князя. Такими городами, входившими в кия
жеское господское владение, управлял или сам князь, или его тиун.
В событиях 1159 г. упомянут «город княгинин» [ПСРЛ. Т. II. Ст(>
502], нс названной по имени жены Изяслава Давыдовича. Неизвестно,
был ли этот город первоначально в составе княжеского владения или
был передан княгине в управление, владение и для сбора с него пода
тей. Судьба города Лучина в Смоленской земле более определенна. В
уставной и жалованной грамоте 1136 г. князя Ростислава Мстиславича
Смоленской епископии Лучин указан как обычный город Смоленско-
го княжества, в котором собиралось в виде податей-даней определен-
ное число (цифра в тексте грамоты не сохранилась) гривен, а также
пошлины, мыт и «корчмиты» с постоялых и питейных дворов. Десяти-
на с этих податей от Лучина, как и от других поселений, передавалась
учреждаемой епископии. Но в 1173 г. в Лучине, на пути из Новгорода
в Смоленск, жена Рюрика Ростиславича родила первенца, которого
князь назвал в честь деда Ростиславом и крестным именем Михаил.
Радость Рюрика была столь велика (летописец так и записал: «и бысть
радость велика о роженьи его»), что «дасть ему (новорожденному. —
М. С.) отець его Лучинъ городъ, въ нъмже родися» и кроме того счас-
тливый отец поставил на том месте, где произошло это событие, цер-
ковь в честь архангела Михаила [ПСРЛ. Т. 11. Стб. 567]. Для Рюрика
Ростиславича Смоленское княжество было отчинным владением. По-
этому, хотя он в киевское княжение отца (ум. в 1167 г.) правил в юж-
норусских землях, ок. 1170 г. в Овруче, в 1170—1171 гг. в Новгороде, а
в 1173 г. вопреки воле Андрея Боголюбского стал князем Киевским
[см.: Рапов О. М. 1977. С. 161 — 162; Алексеев Л. В. 1980. С. 215—218[,
дарение Рюриком города Лучина в отчинном Смоленском княжестве
своему новорожденному сыну многое разъясняет в объеме обществен-
но-политических прав князей.
Новорожденный Ростислав Рюрикович является субъектом княже-
ского (государственного) права владеть, управлять, собирать подати и
пошлины в городе, который был подарен ему отцом. Такое управление
Лучином осуществлялось, вероятно, не посадником, а назначенным
Рюриком княжим мужем или тиуном, тогда как доходы отходили не в
казну смоленского князя, а непосредственно на содержание княжича
и его ближайшего окружения. Смоленский князь мог передавать во
владение, управление и кормление город в своем отчинном княжестве,
где в Смоленске в это время находился другой князь — Ярополк Рома-
нович. Впрочем, возможно, что Лучин и его волость, занимавшие важ-
ное стратегическое положение на пограничных коммуникациях между
550
i моденской и Новгородской волостями, были даны в отчинное владе-
ние Рюрику Ростиславичу еще его отцом.
Позднее, в 1187 г., Рюрик Ростиславич подарил к свадьбе молодой
*спс уже выросшего первенца, 14-летнего Ростислава, Верхуславе Все-
володовне город Брягин и «многи дары». В связи с женитьбой сына
Рюрик «створи» «велми силну свадбу, яка же несть бывала в Руси». На
чей присутствовало более 20 князей. Так что подарок Рюрика был под-
h. гать такому событию [ПСРЛ. Т. 11. Стб. 658]. Но, главное, он был
исрсн своему обычаю отмечать важнейшие для себя события дарением
• пиновнику торжества» города, так что дарение новорожденному Рос-
тславу Лучина не было случайностью или неверно записанной лето-
писцем информацией. В 1188 г. Рюрик Ростиславич «дал» своему зятю
Роману Мстиславичу для управления и кормления город Торческ, ког-
да брат Романа Всеволод Мстиславич не пустил его во Владимир Во-
лынский, где тот княжил [ПСРЛ. Т. 11. Стб. 662].
Кроме городов в составе господских княжеских владений упомина-
ются также волости. Если волость города Лучина принадлежала Рюри-
ку Ростиславичу предположительно, то в южнорусском летописании в
связи с указанием посмертного вклада в Печерский монастырь неназ-
ванной по имени дочери Ярополка Изяславича и жены одного из по-
лоцких князей Глеба Всеславича записано, что ее отец Ярополк Изяс-
лавич (умер в 1086 г.) «вда всю жизнь свою, Небльскую волость, и
Дерьвьскую, и Лучьскую, и около Киева» [ПСРЛ. Т. II. Стб. 492]. При
анализе данной записи мнения исследователей существенно различа-
ются: это свидетельство вхождения в XI в. волостей в княжеское гос-
подское владение [Юшков С. В. 1939. С. 48; Греков Б.Д. 1953. С. 138],
передача Небльской волости монастырю в полное владение или толь-
ко доходов от нее [Тихомиров М. Н. 1955. С. 35], только денежные
доходы от этой волости без земельного пожалования и феодального
содержания [Фроянов И. Я. 1974. С. 77], пожалование монастырю фео-
дального по содержанию кормления от волостей при первоначальном
их вхождении в состав княжеского хозяйства [Щапов Я. Н. 1965. С.
332; 1989. С. 151 — 152], владельческие села Ярополка, находившиеся
на территории этих волостей [Рапов О. М. 1977. С. 84].
Раскрывает содержание рассматриваемой летописной записи с точ-
ным указанием земельных и денежных вкладов в Печерский монас-
тырь Ярополка Изяславича, его дочери и Глеба Всеславича ее проис-
хождение как выписи из вкладной книги этого монастыря [Приселков
М.Д. 1913. С. 226]. Отсюда становится ясным происхождение точного
числа золотых и серебряных гривен, сел и перечня волостей Ярополка.
Указание небольшой Небльской волости, вероятно, у озера Невель на
границе Полоцкой земли [Тихомиров М. Н. 1955. С. 35], а также «около
Киева» свидетельствует о том, что не вся обширная Луцкая область на
Волыни и не вся Деревская земля, политическим центром которой
стал Туров, явились вкладом Ярополка в Печерский монастырь, а не-
551
большие владельческие волости на их территориях. Эти волости (или
волостки) были разбросаны на большие расстояния, но их объединяла
политическая биография Ярополка. У него был заключен династичее
кий союз с князем из полоцкой ветви Изяславичей. Он княжил па
Волыни и в Туровской земле (Луцк занимал выгодное стратегическое
положение между ними) и активно помогал отцу во время его киевс
ких княжений. Отсюда можно заключить, что во время его правления
и разного рода политической деятельности у него появлялись и зе-
мельные владения в виде небольших волостей (или волосток). Их он
завешал Печерскому монастырю. Но отсюда также следует, что право
княжеской земельной собственности сохранялось, несмотря на то, что
сами княжения оказывались во власти других князей. Поэтому можно
сделать вывод, что на Руси второй половины XI — первой трети XII в.
преемственность княжеского землевладения и княжеского господско-
го хозяйства осуществлялась не только в отчинных княжествах, но и в
«чужих» княжениях. Это явление характерно для средневековых евро-
пейских стран и отношений земельной собственности, равно как и зе-
мельные вклады церкви в виде территориальных образований светски-
ми правителями (ср. приблизительно в это же время пожалования Жнин-
ского и Ловичского округов Гнезненскому архиепископству) [Свердлов
М. Б. 1997. С. 263—264; см. там же источники и литературу]. Первона-
чальной формой эксплуатации таких волостей в составе княжеского гос-
подского, а затем монастырского хозяйства являлось взимание податей
и повинностей.
Показательно, что летописец, сообщая о вкладе Ярополка Изясла-
вича в Печерский монастырь в виде четырех волостей использовал фразу
«вда всю жизнь свою». В этой содержательно конкретной записи сере-
дины XII ст. сохранившегося в составе Ипатьевской летописи Киев-
ского свода 1200 г. значительную историческую информацию содер-
жит слово жизнь. В литературе уже обращалось внимание на то, что в
это время оно обозначало источник существования — село, продоволь-
ствие, имущество, личное владение в целом [ Срезневский. 1. Стб. 873;
Черепнин Л. В. 1976. С. 18; Свердлов М. Б. 1983. С. 123—124], поэтому
интерпретация слова жизнь как «кормленная волость» [Фроянов И. Я.
1974. С. 77] не представляется обоснованной. В данном случае важно
вернуться к его конкретному содержанию, чтобы определить волости,
которыми владел Ярополк. В том же летописном своде при изложении
событий междукняжеской распри 1146 г. так излагается в прямой речи
ущерб от враждебных действий: «Се еста землю мою повоевали, и ста-
да моя и брата моего заяли, жита пожьгли и всю жизнь погубила есто»,
тогда как ранее сообщается о захвате 3000 «кобыл стадных», 1000 ко-
ней, а «по селомь пожгоша жита и дворы» [ПСРЛ. Т. И. Стб. 332; кур-
сив наш. — М. С.]. В том же значении используется слово жизнь и в
последующем изложении военных действий Изяслава Мстиславича
против черниговских Ольговичей и из союзников. Поскольку Изяслав
552
нс мог до них добраться (они находились в осаде в великолепно укреп-
1СППОМ Чернигове), он «пожьже вся села их оли и до Боловоса», а
«югом заявил: «Се есмы села их пожгли вся и жизнь их всю <...>, а
«юидемъ к Любчю, идеже их есть вся жизнь». Позднее Ольговичи и их
союзники жаловались на Изяслава: «<...> ту села наша пожгли оли до
Любча и всю жизнь нашю повоевали» [ПСРЛ. Т. II. Стб. 361, 363J. Таким
образом, военные действия Изяслава охватили обширную территорию
между Десной и Днепром, но владения, села и жизнь, его противников
были распространены не на всем этом пространстве, а находились в
округах Чернигова и Любеча, которые киевский князь и разорял.
Таким образом, волости, которыми владел в традиционных земле-
дельческих регионах Русского государства Ярополк Изяславич, и на-
ганные в летописном тексте жизнью обретают конкретное содержа-
ние: это были земельные владения с селами, пашнями, стадами скота
н табунами лошадей.
Если запись о вкладе Ярополком Изяславичем волостей (до 1086 г.)
и Печерский монастырь сохранилась благодаря особому вниманию
печерского летописца к событиям, относившимся к кончине в 1158 г.
его дочери, похороненной с мужем «у головахъ» могилы св. Феодосия
(см. далее, с. 556—557), то о вкладах волостей в новгородский Юрьев
монастырь в тот же период сообщают сохранившиеся грамоты. По-
скольку эти акты представляют собой юридические документы, в них
приведены и правовые основания владения данными волостями.
Грамотой, датируемой ИЗО г., Мстислав Владимирович и его сын
Всеволод Мстиславич «дали» Юрьеву монастырю волость Буйце или
Буец, «осеннее полюдье даровное» в 25 гривен, а также серебряное
блюдо [здесь и далее текст см.: ГВНП. С. 140—141]. Она представляла
собой значительную по размерам княжескую волость (ранее ее счита-
ли селом) у верховьев реки Полы, на южной границе Деревской пяти-
ны [Янин В. Л. 1991. С. 135]. Поскольку эта грамота является подлин-
ником и древнейшим актом, сохранившимся в оригинале, особо важ-
ны сообщаемые в ней государственно-правовые основания владения
этой волостью. Кроме указания на постоянное преемственное владе-
ние («да же который князь по моемь княжении почынеть хотЬти отъя-
ти у святаго Георги[я, а] Богь буди за тЪмь и святая Богородица, и тъ
святыи Георгии у него то отимаеть») в ней сообщается, что волость
«дана» монастырю «съ Данию, и съ вирами, и съ продажами», т. е. с
податным и судебным иммунитетами. Поскольку феодальные по при-
роде иммунитеты не выделены в особое пожалование, а указаны в до-
полнение к основному вкладу в монастырь — волости Буйце, можно
предположить, что право суда и сбора податей в господских княжеских
и церковных владениях, видимо, и в боярских, осуществлялось и ра-
нее. Отсюда можно заключить, что разбросанные в разных землях во-
лости Ярополка Изяславича не только защищались правом собствен-
ности, но также обеспечивались податным и судебным иммунитетами
553
от внешнего «вторжения» княжих служилых людей вне зависимости oi
того, кто княжил в данной земле-княжении. Благодаря таким иммупи
тетам князь или другой владелец земли регулярно получал от насело
ния этого владения натуральные и денежные поступления. Поэтому
княжеская владельческая волость в данном случае приобретала значе-
ние жизнь.
Показательно, что указание в данной грамоте земельного пожало
вания монастырю вместе с живущими в нем людьми особо не выделе-
но из других видов княжеского вклада. Оно только приведено на пер-
вом месте вследствие особой значимости, но там же указано вено. Ка-
кое это вено, неясно, поскольку плохо сохранившееся слово «ао...кос»
объясняется по-разному и недостаточно убедительно [Янин В. Л. 1991.
С. 135—136]. Но можно предположить, что это вено в земельной фор-
ме или в виде постоянных денежных поступлений от населения зе-
мельного владения было дано Мстиславом Владимировичем или его
сыном Всеволодом своей новгородской невесте в 1122 или в 1123 г,
когда они женились на новгородках [НПЛ. С. 21]. После этих княжес-
ких вкладов в Юрьев монастырь в грамоте перечислены ежегодная де-
нежная подать в 25 гривен и серебряное блюдо в 30 (?) гривен серебра.
Такая нерасчленснность в княжеском вкладе в монастырь 1) обшир-
ной, населенной людьми волости с податным и судебным иммунитета-
ми, 2) государственных по природе податей полюдья и дара, трансфор-
мированных в единый налог «осеннее полюдье даровное», 3) вена, от-
носимого к брачным и наследственным отношениям, 4) серебряного
блюда, относящегося к вещному праву, может свидетельствовать о пол-
ном праве распоряжения князем в первой трети XII в. всеми этими
видами собственности, государственных и правовых отношений. По
мнению В. Л. Янина, волость Буйце была выделена Мстиславом Влади-
мировичем своему сыну Всеволоду, вероятно, в 1127 г. из состава своего
Смоленского княжества [Янин В. Л. 1998. С. 11 — 102; 2001. С. 30].
Другая княжеская данная грамота новгородскому Юрьеву монасты-
рю с указанием вклада в виде волости датируется временем ок. 1134 г.
[Янин В. Л. 1991. С. 138]. Формуляр и содержание этого акта, принад-
лежавшего Всеволоду Мстиславичу, отличаются от предшествующей
грамоты, но они аналогичны другим сохранившимся в списках дан-
ным (вкладным) грамотам этого князя [об их датировках см.: Янин В.
Л. 1991. С. 136—138]. Происхождение отличий объясняется особым
видом вклада в Юрьев монастырь киевским князем Мстиславом через
посредство своего сына новгородского князя Всеволода, тогда как гра-
моты последнего в равной мере удостоверяют его непосредственные
земельные вклады в монастырь. Для них характерен не только устой-
чивый формуляр, но также обвод его границ, что свидетельствует о
давней традиции, продолжавшей древнюю практику и нормы Русской
Правды, княжеского землевладения и разных видов обозначения гра-
ниц этих владений межевыми знаками. Всеволод Мстиславич «дал»
554
Юрьеву монастырю находившуюся на территории древнего Терпуж-
юго погоста волостку Ляховичи «съ землею, и съ людьми, и съ конь-
>ш, и лъсъ, и борти, и ловиша на Ловати» с последующим конкретным
мианисм пределов этого владения [ГВНП. С. 139|. Как показали ис-
•орико-географические и археологические исследования, объектом
•няжеского вклада в монастырь стал не погост, как думали ранее, а
щичительная по размерам волостка. Определена и ее локализация [Янин
II Л. 1978; 1981. С. 229-239; Носов Е. Н. 1993].
Обсуждается также социально-экономическое содержание княжес-
кого вклада в Юрьев монастырь. Б. Д. Греков исходил из мысли, что
указанные в грамоте люди и кони представляют собой «княжеское
имущество» [Греков Б. Д. 1952. Т. 1. С. 264]. Повторяя идею Б. Д. Гре-
кова, А. Л. Шапиро писал, что в Ляховичах жили княжеские холопы —
•люди» и содержались кони, там находились угодья охотничьи и борт-
ные, но не пахотные [Шапиро А. Л. 1971. С. 67; это мнение было под-
держано: Фроянов И. Я. 1974. С. 10—11; Носов Е. Н. 1993. С. 37]. Л. В.
Черепнин отметил неудовлетворительность такой интерпретации в том,
что из содержания грамоты не следует отнесение названных в ней «лю-
дей» к холопам, а не крестьянам, тогда как самих Ляховичей — к кня-
жескому господскому хозяйству, а не к свободному сельскому поселе-
нию [ Черепнин Л. В. 1972. С. 154]. А. А. Зимин вернулся к мысли Б. Д.
Грекова для подтверждения своей гипотезы о трансформации рабов-
холопов в разные категории зависимых людей [Зимин А. А. 1973. С.
262]. Такая интерпретация также отходила от недоказанного отожде-
ствления указанных в данной грамоте Всеволода Мстиславича «лю-
дей» с холопами (напомним, что в древнейший период в слово люди
семантически содержится информация об их статусе лично свободных,
см. ранее, с. 44).
В. Л. Янин не только доказал локализацию данной волости, но и
отмстил в ней наличие плодородных почв [Янин В. Л. 1981. С. 239].
Впрочем, Е. Н. Носов пишет, что в Ляховичах не обнаружено «ярко
выраженных слоев древнерусского времени». Он предположил, что
•княжеское владение Ляховичи образовалось на основе «заимки» кня-
зем небольшого глухого, землсдельчсски не освоенного участка вдоль
сухопутной дороги от р. Ловати к р. Поле». Единственным поселением
являлись основанные на Ловати Ляховичи, которые контролировали
дорогу и были заселены холопами. В волосткс содержались княжеские
кони, в лесах находились охотничьи и бортные угодья. Поэтому Е. Н.
Носов интерпретировал княжеский вклад Ляховичей в монастырь как
прежде всего право контроля над сухопутной дорогой от Новгорода «в
Русь» и получение «соответствующих доходов». Последующее заселе-
ние волостки и ее земледельческое освоение осуществлялось монасты-
рем и его зависимыми людьми [Носов Е. Н. 1993. С. 35—38|.
Считая доказанными многие из историко-географических наблю-
дений Е. Н. Носова, можно предположить иную интерпретацию дан-
555
ной грамоты при определении северной части волостки в развипк
наблюдений В. Л. Янина: на ее территории были и другие, кроме Ля
ховичей, сельские поселения, а также пахотные земли. При такой л<>
кализации волостки раскрывается содержание каждого из использо
ванных в ней терминов. В соответствии с другими письменными па
мятниками того времени, земля — ‘пахотная земля’. Люди — широкое
по смыслу обозначение лично свободных, включая разного вида завп
симых, но не холопов. Поэтому оно могло в данном случае относиться
к смердам. Кони — основной вид на Руси тяглого скота. Видимо, эти
же люди ловили рыбу в тонях Ловати, а в лесах вели бортное хозяйство
Поэтому можно предположить, что Всеволод Мстиславич «дал» Юрье
ву монастырю часть территории погоста с землей, людьми и всем пе-
речисленным в грамоте [Свердлов М. Б. 1993]. Впрочем, корректируя
это мнение, можно также предположить, что вкладом в монастырь стала
господская княжеская волостка. Поэтому она по структуре подобна
жизни южнорусских княжеских господских владений (с северными
коррективами). Видимо, последующие разыскания позволят уточнит!,
и развить сделанные ранее наблюдения над содержанием данной гра-
моты Всеволода Мстиславича новгородскому Юрьеву монастырю, но
то, что это был вклад земельный и он представлял собой значительную
по размерам территорию, сомнения не вызывает.
Таким образом, и земельные волости существовали в составе кня-
жеских господских хозяйств во второй половине XI — первой трети
XII в.
Княжеские села постоянно упоминаются в сообщениях о самых
разных событиях этого периода. Они продолжили предшествующую
традицию княжеского владения селами, да и ПП сохранила особую
норму, посвященную наказанию 12-гривенным штрафом за убийство
княжеских старост, которые руководили селами и пахотными работа-
ми. Теперь они названы тиунами, распространившимся в русском языке
того времени обозначением лично свободных и зависимых членов кня-
жеской господской администрации. Но этот термин лучше отражал
сущность отношений между ними и князем — они являлись его слуга-
ми — министериалами, а не рабами, хотя сельский и ратайный тиуны
были холопами (ст. 13 ПП). На села в составе княжеского господского
хозяйства во второй половине XI — первой трети XII в. исследователи
постоянно обращали внимание, так что этот факт в доказательствах не
нуждается. В аналитических работах исследователи ограничивались его
констатацией и анализом социального состава живших в них людей.
Между тем некоторые из таких известий о селах содержат важную ин-
формацию о конкретных формах княжеского владения ими.
Как отмечено ранее (с. 553), в 1158 г. в Печерском монастыре на
почетном месте была погребена не названная по имени жена минско-
го князя Глеба Всеславича, дочь Ярополка Изяславича. Летописец со-
общает о ней множество подробностей. Она умерла 3 января, а 4
556
(>niiip»i «вложена въ гробъ». Поскольку ранее было написано, что она
"ыла «положена» «в головах» у св. Феодосия «съ княземъ въ гробъ», то
. ыповится ясным, что она была подхоронена в уже существовавшую
ном месте могилу мужа. Такое почетное для погребения место было
пкдоставлено в соответствии со щедрыми вкладами этой семьи в мо-
настырь. Ее отец «вда» ему четыре волости, она сама с мужем при его
• и ши — 500 гривен серебра и 50 гривен золота. После смерти князя
ина пожаловала монастырю 100 гривен серебра и 50 гривен золота, а
ни своей смерти завешала 5 сел с челядью и все свое имение, вплоть до
чопоя. Обстоятельства ее жизни многое разъясняют в княжеском нла-
и’нии селами.
Как сообщил летописец, она умерла в возрасте 84 лет, из них 40 лет
чиа прожила во вдовстве [ПСРЛ. Т. II. Стб. 492—493]. Муж ее, воин-
иненный минский князь Глеб Всеславич, видимо, не понял, что с во-
кияжением Владимира Мономаха в Киеве установилась гуманная в срав-
нении с правлением Святополка Изяславича, но сильная власть. Стрем-
ление Мономаха регулировать социальные отношения он принял за сла-
бость. Поэтому в 1116 и 1119 гг. он воевал против ближних от своих
владений и дальних земель. Если его первая война закончилась для него
ограничением владений только Минской волостью, то вторая — заклю-
чением в тюрьму в Киеве, где он вскоре и умер [Рапов О. М. 1977. С. 55;
ем. также ранее, с. 499—501]. Поэтому огромный прижизненный вклад
Глеба и его жены в Печерский монастырь, ок. 120 кг серебра и ок. 8 кг
золота при расчетном весе гривны 196 граммов, должен был обеспечить
посмертное избавление князя от прегрешений его местом погребения
•в головах» уже канонизированного св. Феодосия. Такое погребение мужа,
равно как и собственное, жена Глеба обеспечила также своими значи-
тельными вкладами. Но дело в том, что она владела своими 5 селами с
зависимыми людьми — челядью, ок. 20 кг серебра и ок. 1 кг золота,
живя уже 40 лет во вдовстве. У Глеба Всеславича с женой были четыре
сына [см.: Рапов О. М. 1977. Табл. 2]. Таким образом, наследство князя
его сыновья получили в соответствии с законом. Владение его вдовы —
это или выдел ее мужа, или ее приданое: «А материя часть не надобъ
дътемъ, но кому мати дасть, тому же взяти <...>» (ст. 103 ПП). Где нахо-
дились ее села с зависимыми людьми — неясно, или в прежних владе-
ниях отца, разбросанных от Волыни до Днепра, или в минских владени-
ях мужа, или «под Киевом», подобно волости Ярополка Изяславича, но
очевидно, что опа управляла всем этим хозяйством в течение 40 лет
непосредственно или своими тиунами.
Как следует из ст. 13—17 ПП, состав зависимых людей, находивших-
ся в княжеском господском хозяйстве в первой половине XI в. (см. ра-
нее, с. 400—408), сохранился и во второй половине XI — первой трети
XII в., но он усложнялся и развивался [анализ общественного положе-
ния разных категорий зависимых людей на Руси рассматриваемого пе-
риода см.: Свердлов М. Б. 1983. С. 90—105, 135—193; см. там же анализ
557
исторических источников и предшествующей литературы]. Из сохрл
пенного в ст. 16 ПП 5-гривенного штрафа за убийство смерда следует
что смерды находились также и в качестве зависимых людей в составе
господского хозяйства. Вероятно, они попадали в княжеское и неким
жеское господские хозяйства в составе сел и волостей. Но они частично
сохраняли права лично свободных, их продолжал защищать княжеский
суд, а подати в натуральной и денежной форме и повинности они про-
должали исполнять, вероятно, в том же составе и тех же размерах, что и
ранее — на государство [источники и литературу см.: Корецкий В. II
1955; Семенов А. И. 1959; Свердлов М. Б. 1983. С. 140—149].
Социальный термин челядь продолжал оставаться широким обозна-
чением разных видов категорий зависимого населения. Поэтому как и
в КП, в ПП не указан штраф за убийство челядина, в отличие от кон-
кретных категорий зависимых людей. Между тем информация истори-
ческих источников, прежде всего ПП, позволяет предложить иное, чем
рабы, определение холопов. Определяющим для многих поколений
исследователей в дефиниции холопов как рабов являлся их юридичес-
кий статус, предполагавший почти безнаказанное убийство господи-
ном холопа и особые права господина в имущественных, товарных и
денежных отношениях (ст. 116—121 ПП). Такой юридический подход
дополнялся сообщениями о тяжелом бытовом положении холопов, их
аналогиями с античными рабами, а также позитивистскими и догма-
тическими марксистскими теориями об обязательных начальных ра-
бовладельческих отношениях в позднем племенном и раннем государ-
ственном обществах, что ведет к формированию первых по времени
сословий или классов рабовладельцев и рабов. Между тем предлагаемое
нами новое решение данной исследовательской проблемы исходит из
того, что древнерусское холопство продолжает традицию не рабства во-
обще, а патриархального рабства позднего племенного строя со служ-
бой господину патриархальных рабов и наделением их орудиями произ-
водства [анализ исторических источников и исследовательской литера-
туры см.: Свердлов М. Б. 1983. С. 149—170; 1996; 1997; см. также ранее, с.
64-67, 406-407].
Древнерусская общественная практика отразила появление новых
социальных отношений на основе древнего патриархального рабства
распространением термина холоп и новой общественной категории
холопы. На генетические истоки холопства указывало сохраненное в
русском языке слово роба, тогда как древний социальный термин, роб
использовался только в памятниках под воздействием церковносла-
вянской письменности. В отличие от патриархального рабства, источ-
никами которого являлись плен и продажа иноплеменников, в холоп-
стве — это лишь одни из многих видов установления холопской зави-
симости для иноземцев и соотечественников наряду с самопродажей,
включая фиктивную, за небольшую сумму [см.: Романов Б. А. 1947. С.
83—84], женитьбой на робе и поступлением к господину на службу в
558
тлжпость тиуна без договора-ряда о сохранении свободы (ст. 110 ПП).
й холопы превращали в виде наказания как зависимых закупов, воров
>• шйных беглых (ст. 56, 64 ПП), а также несостоятельных купцов,
«шорыс по своей вине погубили чужой товар или деньги и не могут их
««вместить (ст. 54 ПП; о таком виде похолопления купцов и их после-
дующем использовании в торговых предприятиях господина см.: Ра-
йанов Б. А. 1947. С. 78—79; данная интерпретация источников более
предпочтительна, чем предположение А. А. Зимина о попадании таких
пунцов в число закупов — по его мнению, необельных холопов: Зимин
4 А. 1973. С. 165—167|. Холопами становились дети холопов.
Таким образом, холопство являлось средством мобилизации рабо-
чей силы людей из разных общественных состояний: 1) свободные —
юридически и экономически независимые, 2) экономически зависи-
мые и ограниченные в правах, но сохранившие личную свободу заку-
пы, 3) пленники, 4) дети холопов. Методы похолопления также были
рпзличными. Наряду с древнейшими видами установления зависимос-
ги — пленом и продажей при осуществлении насильственного похо-
иопления широко использовался княжеский суд для наказания заку-
пов и нс исполнивших обязательства купцов. В холопы поступали так-
же свободно, вследствие социальных и экономических причин: дей-
ствительная или фиктивная самопродажа, поступление на службу.
Причиной такого поступления являлась социальная и политическая
нестабильность непосредственного производителя. Воспроизводству
холопов способствовали женитьба свободного человека с холопом или
робой без договора-ряда о сохранении свободы, а также преемствен-
ность социального статуса.
Княжеские холопы по-прежнему были заняты в самых разных от-
раслях господского хозяйства в качестве тиунов сельских и пахотных,
кормильцев и кормилиц малолетних княжат, ремесленников (ст. 13,
15, 17 ПП; ст. 15 ПП, которой нет соответствующей нормы в КП, о 12-
гривенном штрафе за убийство холопа-ремесленника является основа-
нием для мнения о более позднем появлении в княжеском хозяйстве
этой категории зависимых людей, но в контексте других «новых» ста-
тей ПП она, по нашему мнению, с большим основанием свидетель-
ствует о развитии на Руси писаного светского права, см. ранее, с. 543—
546). Они осуществляли для господина денежные и торговые операции
(ст. 116, 117 ПП). Возможно, смерды и закупы, которые попали в хо-
лопы, сохраняли свои земельные участки и хозяйство. Собственное
хозяйство могли иметь также холопы-тиуны, сельские и пахотные,
которые могли устанавливать личную власть над другими холопами (в
последней связи на Руси XII—XIII вв. говаривали: «не холопъ въ холо-
пехъ, кто у холопа работаетъ» [Зарубин Н. Н. 1932. С. 69]). Такие холо-
пы-тиуны могли иметь земельные участки до поступления в холопы
или получить их от князя при поступлении в тиуны. Отсюда следует,
что разные методы установления зависимости и различный состав хо-
559
лопов имели следствием дифференцированное имущественное и про
изводственное положение холопов в княжеском господском хозяйстве
Вероятно, в холопстве основным было не лишение средств прош
водства, как в рабстве, а установление полной личной зависимости,
лишение экономической и социальной личной свободы при наделе
нии холопа орудиями труда или осуществления им многообразных слу
жебных функций. В определенных случаях допускались судебные по
казания холопов (ст. 66, 85 ПП).
Однако холопство было не только инструментом внеэкономического
принуждения. Взамен свободы оно давало, насколько было возможно и
средневековом обществе, гарантии жизни, защищенной от насилия дру
гих «силных». Для таких холопов положительные экономические и со-
циальные последствия были более существенны, чем сохранение лич-
ной свободы и статуса юридически полноправного человека. Как писал
Даниил Заточник в «Слове» (XII в.), «зане князь шедръ, отецъ есть слу-
гамъ многим: мнозии бо остааляють отца и матерь, к нему прибегают».
На то, что под «слугами» подразумеваются прежде всего холопы, указы-
вает утрата на «службе» свободы: «Доброму бо господину служа, дослу-
жится слободы, а злу господину служа, дослужится болшеи роботы»
[БЛДР. 1997. Т. 4. С. 276]. Последняя фраза указывает также на осво-
бождение холопа господином при жизни или по завещанию. Во втором
случае такой холоп назывался задушный человек [Романов Б. А. 1947. С.
68—69; Черепнин Л. В. 1956. С. 256]. Холоп мог сам выкупить себя у
господина, став изгоем ]ДКУ. С. 157], защиту жизни которого 40-гри-
венной вирой уже как свободного человека утверждала ст. 1 ПП. Холоп
мог получить свободу по суду, о чем свидетельствует судебная пошлина
в 9 кун от процессов по «свободе» (ст. 109 ПП).
Источники холопства, формы эксплуатации в господском хозяй-
стве, юридический статус и пути освобождения свидетельствуют о том,
что холопство являлось средством рекрутирования слуг и рабочей силы
в господское хозяйство вне связи с государственными источниками
доходов и рабочей силы. Личная зависимость и определяемые ею со-
циально-экономические и правовые последствия были формой при-
крепления зависимого человека к господину в условиях отсутствия
государственной системы прикрепления к земле или тяглу, и поэтому
холопство может быть названо генетически происходившей из патри-
архального рабства личной крепостью, то есть средневековой формой
зависимости. В исследовательской литературе осталось, по нашему
мнению, нераскрытым происхождение двойственной природы холоп-
ства — близкого к рабству правового статуса и свойственного феодаль-
ному строю социально-экономического положения. В древнерусском
холопстве прослеживается эволюция патриархального рабства (не ра-
бовладения или развитых рабовладельческих отношений) в сословие,
которое просуществовало, развиваясь, до его отмены и слияния с кре-
постным крестьянством при Петре I.
560
ПП сохранила указание КП в составе зависимых людей княжеско-
।о господского хозяйства и рядовичей (ст. 14 ПП). Указание рядовича в
одном перечне с другими зависимыми подчеркивало среди них его
особое место, хотя его правовой статус в господском хозяйстве оста-
вался равным со смердами и холопами, о чем свидетельствует судеб-
ный штраф за его убийство в 5 гривен. Приписка ст. 14 ПП «тако же и
in боярескъ» отмечает существование рядовичей не только в княжес-
ком, но и в боярском хозяйстве, хотя и неясно, является ли она след-
ствием появления рядовичей в боярском хозяйстве или это следствие
loro, что, в отличие от так называемой Правды Ярославичей или До-
мениального устава ПП, предназначена не только для защиты княжес-
кого господского хозяйства, а издана как общерусский судебник. По-
лому в двух основных направлениях интерпретации социального тер-
мина рядович: 1) «рядовой», обыкновенный зависимый или свободный,
2) свободный или зависимый, заключивший с господином ряд [истори-
ографические обзоры см.: Правда Русская. 1947. С. 166—170; Зимин А. А.
1973. С. 115—117], предпочтительно второе его объяснение.
ПП раскрывает юридическое содержание ряда как 1) предоставле-
ние денег под проценты или продовольствия (меда, зерна) с возвраще-
нием долга в увеличенном количестве (ст. 50 ПП), 2) как женитьбу на
робе и переход в тиунство с условием сохранения личной свободы (ст.
110 ПП). Из этих правовых норм следует, что при заключении ряда
для господина (князя или боярина) главное было не лишить рядовича
свободы, а установить над ним зависимость. При этом конкретный
вид зависимости мог варьироваться, как следует из завершения ст. 110
ПП, указывающей разные виды договоров о сохранении свободы: «<...>
то како ся будеть рядилъ, на том же стоить». Поэтому нам предствля-
ется более обоснованным мнение, согласно которому рядовичами были
не рабы, а свободные люди, которые «рядились» на работу по ряду,
договору (С. М. Соловьев, Н. И. Ланге, Б. Д. Греков, Б. А. Романов
[см.: Правда Русская: Учебное пособие. 1940. С. 49—50]. Это могла
быть «работа» как занятость в материальном производстве, так и служ-
ба господину. О таких видах занятости рядовичей свидетельствует афо-
ризм «Слова» Даниила Заточника: «Не имъи собъ двора близъ царева
двора и не дръжи села близъ княжа села: тивунъ бо его, аки огнь,
трепетицею накладенъ, и рядовичи его, аки искры. Аше от огня усте-
режиши, но от искоръ не можеши устеречися и сождения порт» [БЛДР.
1997. Т. 4. С. 276]. Таким образом, значительную опасность для сосе-
дей княжеского села представляли не только знатные тиуны, жизнь
которых была защищена 80-гривенной вирой, тиуны-холопы, сельс-
кие и ратайные, но также сохранившие свободу по ряду, но попавшие
в зависимость рядовичи, женившиеся на робе и разного рода должни-
ки, которые должны вернуть долг с процентами. Такие рядовичи угро-
жали соседям княжеского села, но их самих защищала власть князя,
реальная сила княжеского господского хозяйства.
561
В отличие от давних в княжеском господском хозяйстве смердов,
холопов и рядовичей, неясно, входили ли в его состав новые категории
зависимых, появившиеся на Руси во второй половине XI — начале XII
в. Дело в том, что общерусская по целям издания ПП регулировала
правоотношения между господином и зависимыми людьми вне разли
чий в социальном положении господина. Данное обстоятельство, по
нашему мнению, в равной мере свидетельствует как о росте в это вре-
мя социально-экономического и политического значения местной и
служилой знати — «бояр» (напомним, что в ПП судебное наказание за
нарушение прав или убийство «боярина» не указано, поскольку этот
социальный термин еще сохранял широкое обозначение человека знат-
ного и богатого), так и о развитии светского писаного права и Русской
Правды как основного источника светского права. Вследствие этого
становится неясно, какие новые категории зависимых, которые не были
указаны в КП, вошли в состав зависимых людей княжеского господс-
кого хозяйства.
В рассматриваемый период русской истории новой категорией за-
висимых людей стали закупы [здесь и далее подробнее см.: Свердлов М.
Б. 1978; см. там же анализ исторических источников и литературы про-
блемы; историографические обзоры также см.: Правда Русская. 1947.
С. 438-481; Греков Б. Д. 1953. С. 195-199; Смирнов И. И. 1963. С. 230—
236; Зимин А. А. 1973. С. 121 — 125]. Закуп владел конем и землей (ст.
57—59 ПП). В хозяйстве господина он работал на пашне и по обслу-
живанию господского скота (ст. 57, 58 ПП). Отсюда следует, что за-
купничество как форма зависимости и эксплуатации распространя-
лось среди сельского населения |в экономической характеристике за-
купов наиболее близкие их определения см.: Романов Б. А. 1947. С.
69-79; Черепнин Л. В. 1956. С. 252—257; 182-186].
В отличие от многочисленных исследователей мы считаем, что за-
куп был лично свободным человеком и сохранял ограниченные его
права в период зависимости, которая являлась следствием прав вне-
экономического принуждения господина. Закуп был платежеспособ-
ным и находился перед законом в равных денежных отношениях с
господином, который должен был платить за нарушение юридических
и имущественных прав закупа (ст. 56—61 ПП). Такие правоотношения
закупа и господина являлись результатом личной свободы закупа и его
экономического статуса. Зависимость закупа устанавливалась вслед-
ствие его обязательства перед господином вернуть или отработать де-
нежный долг с процентами (возможно, также зерно и земледельческие
орудия, плуг и борону) (ст. 60, 61 ПП).
Закуп мог уйти открыто в поисках денег для выплаты купы с
процентами и даже бежать к князю или к судьям из-за оскорблений
господина. За это его не превращали в холопы, но должны были
дать княжеское правосудие (ст. 56 ПП). Если в отсутствие закупа
что-либо из предоставленного ему господского хозяйства «погиб-
562
нет» или украдут скот из закрытого им хлева, то закуп за это не
винтит господину (ст. 57, 58 ПП). Если же господин нанесет ущерб
шкупу, причинит вред взятому им у господина имуществу или его
личной собственности, то господин должен возместить закупу ущерб
в заплатить судебный штраф 60 кун (ст. 59 ПП). Если господин взял
с закупа больше, чем следует, денег, то он должен лишнее вернуть и
ишлатить судебный штраф 3 гривны (ст. 60). Если господин продаст
ткупа в холопы, то он освобождается от долга, тогда как господин
должен за это преступление платить судебный штраф 12 гривен (ст.
61 ПП). Если господин бьет закупа в пьяном состоянии или без
пипы, то он должен платить судебный штраф как за свободного в
соответствии с Русской Правдой (ст. 62). Это — права закупа как
лично свободного.
Права господина во внеэкономическом принуждении заключаются
в следующем. Если закуп тайно бежит от господина или становится
пором, то он становится холопом господина (ст. 56, 64 ПП). Если за-
куп повредил во время работы господский инвентарь, плуг и (или)
борону, «погубит» скот, когда его пасет, или нс затворит скот, где ему
велел господин, то закуп должен заплатить господину за нанесенный
ему ущерб (ст. 57, 58 ПП). Господин имеет право бить закупа «задело»
(ст. 62 ПП).
Такие права закупа и господина являлись следствием их договор-
ных отношений, сохранения и защиты законом юридического статуса
закупа как лично свободного крестьянина-смерда, владевшего своим
земельным наделом, скотом и сельскохозяйственными орудиями тру-
да. С другой стороны, ПП показывает, как экономически и социально
более устойчивое господское хозяйство, в том числе и княжеское, стре-
мится посредством разного вида долга, в данном случае прежде всего
денежного, мобилизовать и использовать рабочую силу, превратить
временную зависимость крестьянина в постоянную (в таком определе-
нии природы закупничества мы близки к его характеристике Л. В.
Черепниным как «долговой кабалы» {Черепнин Л. В. 1972. С. 182]). В
княжеское господское хозяйство закупов могли вовлекать тиуны сель-
ские и пахотные, так что князь и княжеский суд имели возможность
защитить их права.
Определение такого экономического, социального и правового ста-
туса свидетельствует, что мнения об их крепостнической или полукре-
постнической форме зависимости (С. В. Юшков, С. А. Покровский), о
подобии деревенской служилой кабалы (Б. Д. Греков), о «бытовом по-
рабощении» закупа (Б. А. Романов), о закупах как неполных холопах
(И. И. Яковкин), холопах, выкупающихся на свободу (А. А. Зимин),
как «деклассированной части древнерусского общества», «людским
резервом» которой был «“люмпен-пролетариат” на русской почве», как
«полурабах, а нс феодально зависимых» (И. Я. Фроянов) нуждаются в
дополнительной аргументации.
563
Ст. Ill ПП фиксирует еще одну, вероятно, новую форму обще
ственных и правовых отношений, не отраженных в КП, — в связи е
предоставлением дачи: «А. въ дачъ не холопъ, ни по хлъбъ роботять, ни
по придатьцъ; но оже не доходить года, то ворочати ему милость; отхо
дить ли, то не виноватъ есть». Из ее содержания следует, что содержи
ние дачи раскрывается прежде всего в понятиях хлеб, придаток, т. е.
то, что дается дополнительно, и милость [о содержании дачи и вдаче
стве см.: Алексеев Ю. Г. 1978; Свердлов М. Б. 1983. С. 179—182; см. там
же историографию вопроса и анализ исторических источников]. И i
данной правовой нормы следует, что свободный человек, взявший дачу,
должен работать на господина, пока не вернет или не отработает дачу,
что было близко к закупничеству, но не тождественно ему. Н. Л. Ру-
бинштейн убедительно сопоставил дачу с западноевропейским прека-
рием [Рубинштейн Н. 1927. С. 54]. Впрочем, в соответствии с поздни-
ми позитивистскими и догматическими марксистскими теориями об
обязательном поземельном содержании феодальных отношений он
определил прекарий как земельный участок, хотя он мог иметь в соот-
ветствии с определением Дигест (XXXIII, 26, I) самое разное конкрет-
ное содержание в виде материального обеспечения. Отсюда характер-
ная для средневекового общества близость социально-экономических
и правовых отношений в связи с предоставлением дачи к прекарным.
Вероятно, люди, взявшие дачу, были близки также к госпитам. На это
указывает сохранение ими личных прав свободного человека, возмож-
ность уйти в любое время и обязанность рассчитаться с собственни-
ком земли перед уходом. Было у этих двух категорий людей и отличие:
госпит оказывался в юрисдикции господина, тогда как у вдача оста-
вался княжеский суд. В княжеском господском хозяйстве данного пе-
риода дачу могли предоставлять тиуны, но входили ли люди, взявшие
дачу, в состав княжеского господского хозяйства — неизвестно.
Столь же неясно, были ли в нем заняты прощенники, пущенники и
задушные люди. Прощенники — видимо, должники, которым были про-
щены долги, оставлена свобода вместо обращения в холопство, но ко-
торые должны были выполнять определенные повинности в пользу
господина [Свердлов М. Б. 1983. С. 182—185; см. там же анализ истори-
ческих источников и исследовательской литературы]. Пущенники и
задушные люди — те, кто был отпущен на свободу при жизни и по
завещанию господина. Но постоянные значительные княжеские стро-
ительные и прочие работы, нуждавшиеся в труде высоко профессио-
нальных или многочисленных работников, подразумевает использова-
ние князьями в данный период наемных людей — наймитов [Шапиро
А. Л. 1977. С. 140-141, 144-148].
Таким образом, в Русском государстве второй половины XI — пер-
вой трети XII в., сохранявшем традиции политического единства и
усложняющейся системы отчинного владения формирующимися но-
выми княжествами, князья продолжали владеть преимущественно в
564
отчинных княжествах крупными, господскими хозяйствами, в состав
которых, как и ранее, входили княжеские дворы-резиденции, которые
являлись также центрами княжеского государственного и господского
владельческого управления. В состав такого хозяйства могли входить
города и волости, центрами которых они являлись, а также волостки,
села. Экономическую основу княжеского хозяйства составляло земле-
владение и пахотное земледелие. Но в нем присутвовали также живот-
новодство и коневодство, сельские промыслы и ремесла.
Система управления таким сложным по составу хозяйством остава-
лась, в основном, традиционной, но, видимо, развивалась. Ее основу
составляли тиуны-министериалы. Знатные мужи осуществляли руко-
водство хозяйством княжеского двора (тиуны огнищные) и табунами
коней (тиуны конюшие). Княжескими городами и волостями управля-
ли знатные княжие мужи и тиуны. Хозяйством княжеского двора-ре-
зиденции в среднем звене руководили лично свободные отроки, коню-
хи, повара, тогда как селами и пахотными работами — тиуны-мини-
стериалы, холопы. Низшие руководящие должности в княжеском гос-
подском хозяйстве были престижны и обеспечивали материальное су-
ществование тем, кто в нем служил. Поэтому для поступления на службу
в качестве тиунов такого уровня, а также ключников свободные люди
становились холопами, совершая лишь обрядовую процедуру (привя-
зывание к поясу ключа) без каких-либо признаков самопродажи или
заключая договор о службе, становясь княжескими рядовичами. Это
хозяйство обеспечивало ежедневную жизнь княжеского двора-резиден-
ции от государственного и господского управления, торжественных
приемов и пиров до любимого княжеского развлечения — охоты.
Смерды и, вероятно, закупы в волостях и селах обеспечивали сель-
скохозяйственное производство, в котором, как и в сельских промыс-
лах, могли были быть заняты также холопы, рядовичи, возможно, пу-
щенники и прощенники. Закупы и холопы пасли скот и коней. Холо-
пы обслуживали княжеский двор, обеспечивали на нем необходимое
ремесленное производство. Эти категории зависимых людей находи-
лись в разных формах зависимости, поскольку обширное и многооб-
разное княжеское господское хозяйство постоянно нуждалось в рабо-
чих руках. Для их мобилизации оно использовало самые разные сред-
ства установления зависимости над людьми. Но последних, несмотря
на различные виды их зависимости, объединяло получение князем-
господином ренты — дохода, который не требовал предпринимательс-
кой деятельности и взимался посредством внеэкономического принуж-
дения. Впрочем, и в холопах, добровольно поступивших в холопство,
не занятых в материальном производстве, преобладали функции служ-
бы над происходящим от патриархального рабства юридическим ста-
тусом. Таким образом, князь в своем хозяйстве являлся типичным для
средневековья господином, взимающим с зависимых людей разные
виды ренты, управляющим слугами-министериалами, а нс рабовла-
565
дельцем, относящимся к иной исторической эпохе античного мира, к
другой цивилизации. Князь — владелец обширного и сложного по со
ставу хозяйства мог непосредственно включаться в его управление, по
мог доверить это управление и своим тиунам.
Княжеские господские хозяйства в отчинных княжествах продол
жали древнюю традицию. Можно предположить, что в условиях по
стоянной борьбы за княжеские столы, переселений в другие города к
вокняжений на иных столах княжеские господские хозяйства органи-
зовывались заново, но более вероятной представляется гипотеза, со
гласно которой в каждом княжестве они оставались прежними, как
княжеский двор и стол. Менялись лишь его владелец и княжеская ад-
министрация господского хозяйства. Последнее в данном случае по-
вторяло судьбу административно-судебного и военного управления и
новом княжестве.
Из предшествующего анализа экономического, социального и по-
литического положения князя и княжеской власти в Русском государ-
стве второй половины XI — первой трети XII в. следует, что до 1068 г.
«триумвират» Ярославичей, а с 70-х годов князья Киевские целенап-
равленной политикой сохраняли его политическое единство, являясь
главой иерархии русских князей, принадлежащих разным династичес-
ким ветвям. Последовательность и успех этой политики определялись
наряду с объективными причинами субъективным фактором — мерой
политического таланта, который более проявился у Всеволода Яросла-
вича, его сына и внука. Одновременно, но еще в пределах политичес-
ки единого государства, возрастало значение отчинного княжения.
Вследствие этого юридическая и податная власть князя Киевского па
территории отчинных княжеств не распространялась, а его политичес-
кая власть подчиняла князей отчинных княжеств на основе феодаль-
ного принципа сюзеренитета—вассалитета.
В пределах всего Русского государства данного периода князья осу-
ществляли верховную власть в своих княжествах. Это происходило
вследствие того, что князь являлся в них главой высшего и среднего
звена административно-судебного и военного управления, которое
осуществлялось его служилыми людьми («дружиной»). Княжеский со-
вет, состоявший из ограниченного круга доверенных лиц, с которым
князь «думал», княжескую власть не ограничивал (таких сведений нет),
но он был необходим для коллективного обсуждения и принятия оп-
тимальных решений. Не ограничивали княжескую власть и местные
органы самоуправления в сельских соседских общинах, городских ули-
чанских, кончанских и купеческих сотенных организациях, решения
которых и юрисдикция ограничивались территорией и компетенцией
этих объединений на основе обычного права, тогда административная
и судебная власть была княжеской.
Каждый князь являлся сюзереном иерархически организованных
служилых людей («дружины»), которые различались в соответствии с
566
'|н>исхождег1исм из знатных и незнатных слоев общества. Вследствие
»>их различий они становились на княжеской службе сословиями слу-
*нлых мужей и отроков, а во второй половине XI — начале ХИ в.
'ныиилась новая группа служилых людей — детских. Их существова-
ние обеспечивали княжеские (государственные) подати и пошлины,
• щорые по-прежнему распределялись или перераспределялись посред-
гном корма. Причем с конца XI в. корм стал также средством матери-
1.1ЫЮГ0 обеспечения князей-изгоев с вассальной службой владельцу
княжества и без нес.
Одновременно существовали все более распространявшиеся в сре-
,ic низших слоев служилых людей господские хозяйства. Сами господ-
хис хозяйства усложнялись в своем социальном составе в результате
появления новых категорий зависимых людей — закупов, вероятно,
пущенников и прощенников. Поэтому новые по содержанию статьи
Русской Правды указывали владельцев зависимых людей и «имения»
социально широко и нейтрально — господин.
Хотя таким господином мог быть и князь, он не был «первым среди
равных» некняжеского происхождения, поскольку в Русском государ-
стве второй половины XI — первой трети XII в. еще не было социально-
жономически и политически альтернативных ему общественных слоев
и социально-политических институтов. Знать еще не консолидирова-
лась в особое сословие боярство, тогда как города, в которых концент-
рировалось знатное и торгово-ремесленное население со своими авто-
номными от княжеской власти интересами, еще развивались и не дос-
шгли той степени, когда они могли институироваться как средневеко-
вые городские республики со своими избираемыми магистратами. Впро-
чем, оба этих процесса, консолидации знати и эволюции городов, в
данный период происходили. Знать и города время от времени выступа-
ли против княжеской власти, а в Новгороде уже сформировался инсти-
тут избираемых городских посадников, который объединял интересы
местной неслужилой знати — бояр и крупнейшего города Северо-Запа-
да Руси в целом. Но князь Киевский в данный период являлся главой
Русского государства, а каждый князь — главой «своего» княжества. Князь
являлся носителем и символом верховной административно-судебной и
политической власти, освященной в соответствии со средневековым
христианским мышлением Божественным происхождением. В «симфо-
нии» светской и церковной властей князь являлся защитником и по-
кровителем Церкви, но вто же время — и ее духовным сыном. Поэтому
князь символизировал концентрацию государственной власти и обла-
дал особым правовым статусом, в соответствии с которым убийство князя
Русской Правдой не предусматривалось.
Эти наблюдения сделаны на основе анализа исторических источни-
ков. Но существенно определить, как они соотносятся с представлени-
ями русского общества данного периода о князе и княжеской власти.
Князь И КНЯЖЕСКАЯ ВЛАСТЬ В СОЗНАНИИ И САМОСОЗНАНИИ
РУССКОГО ОБЩЕСТВА ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XI — ПЕРВОЙ ТРЕТИ XII 1>
Самосознание русских князей этого времени воспитывалось на ни
зантийских православных принципах политической культуры и, шире,
— восточнохристианской цивилизации. Значительный опыт в их yi
верждении на Руси был накоплен уже ранее, в правление Владимир;».
Святополка и Ярослава Мудрого. Он совмещался с экономическими,
социальными, политическими и идеологическими реалиями Русскою
государства, так что появление такого самосознания у русских право
славных князей во второй половине XI — первой трети XII в. было уже
традиционным.
Как отмечено ранее, в христианском средневековом обществе кия
жеская власть считалась божественного происхождения. Со времени вве
дения христианства на Руси в качестве государственной религии князь и
княжеская власть соединили в себе высшее освященное и светское нача
ло, что предопределило их особую идеологизированную значимость, осо
бое социальное поведение, установленное в храме место между Богом и
всеми прочими христианами, включая клир. Во второй половине XI —
первой трети XII в. русские князья считались уже не только «избранными
от Бога», но также опорой православной веры. Они должны были просве-
щать и наставлять порученным им от Бога людей: «Дани ти будуть осно-
вание, — писал митрополит Никифор (о нем см. далее, с. 573) князю
Владимиру Мономаху, — якоже есте святыя церкве на евътв и на настав-
ление порученымъ имъ людемъ от Бога. Единъ бо Богь царствует небес-
ными, вамъ же (то есть, князьям. — М. С.) съ его помощию царствовати
земными, дольнимъ симъ въ роды и роды». И после кончины мира, по
Никифору, князьям предстояло царствовать вместе с Богом на небесах
[Понырко Н. В. 1992. С. 73]. В контексте таких идей последовательным
было появление в православном русском обществе концепции «Избор-
ника», написанного в 1076 г. в киевское княжение Святослава Ярослави-
ча: «<...> акы земльному князю, такоже и къ небесному цару приступи сь
боязнью» [Изборник 1076 года. 1965. С. 675]. Поэтому Олег, сын Свято-
слава Ярославича, воспитанный на таких наставлениях и в соответствии *
со своим социальным статусом, надменно заявил в 1096 г. Святополку
Изяславичу и Владимиру Мономаху: «Нъсть мене лъпо судити епископу,
ли игуменом, ли смердом». Впрочем, монах-летописец с осуждением пи-
шет о таком высокомерии, которое противоречило христианским прин-
ципам смирения: «<...> въсприимъсмыслъбуи и словеса величава» [ПВЛ.
1996. С. 96; см. также ранее, с. 473]. Олег жил к тому же ранее три года и
Византийской империи, его супруга Феофано Музалонисса происходила
из знатного византийского рода и называла себя «архоптиссой Росии».
Так что его «словеса величава» выразили самосознание князя Чернигов-
ского, которому незачем было заключать договор с двоюродными брать-
568
«ми в присутствии в качестве свидетелей епископов, игуменов, старой
лужилой знати («мужей») их отцов и «людей городских», которых он
Ихнвал (кроме иерархов) «смердами».
О том, каков был на Руси этого времени идеал князя и какими
могли быть реальные князья в качестве его антиподов, каков был круг
•ияжеских занятий, свидетельствует Владимир Мономах в своем По-
учении детям и потомкам. Свою деятельность князь, подобно боль-
шинству мемуаристов во все века, излагает как соответствующую иде-
алу. В данном случае важно определить возможности положительного
и отрицательного в княжеской практике, поскольку состояние истори-
ческих источников не позволяет установить их конкретно, во всем мно-
юобразии не только по отношению к множеству существовавших тогда
князей, по даже и по отношению к самому автору Поучения. Особое
ншчение того, что написал в данной связи Владимир Мономах, заклю-
чается в раскрытии, хотя и в идеальном виде, княжеской деятельности
изнутри, с точки зрения самого князя [в данном случае рассматривается
юлько деятельность идеального князя-правителя в Поучении Монома-
хи и его вероятного антипода: ПВЛ. 1996. С. 101, 104—105].
Идеальный князь
1) Всего же паче убогых не за-
бывайте, но елико могуще по силъ
кормите, и придайте сиротв, и
вдовицю оправдите сами, а не
плавайте силным погубити че-
ловека.
2) Ни права, ни крива не уби-
вайте, ни повелевайте убити его
<...>.
3) Аше ли вы будете кресть
целовати к братьи или г кому <...>
и целовавше блюдете <...>.
4) И в земли («имение». — М.
С.) не хороните, то ны есть ве-
ли къ трехъ.
5) В дому своемь не ленитеся,
но все видите; не зрите на тиву-
на, ни на отрока, да не посмеют-
ся приходящий к вам ни дому ва-
шему, ни обеду вашему.
6) На воину вышедъ, нелени-
тсся, не зрите на воеводы; ни пи-
тью, ни еденью не лагодите, ни
спанью; и стороже сами наряжи-
паите <...>.
Князь, достойный осуждения
1) О лишенных достатка не за-
ботится, не оказывает помощь си-
ротам и сам не являет справедли-
вость по отношению к вдовам,
позволяет «сильным» погубить
человека.
2) Убивает правого и винова-
того или приказывает убить его.
3) Нарушает крестоцелование.
4) Прячет «имение» в земле.
5) Дома ленится, полностью
доверяет управление хозяйством
тиуну и отроку.
6) Во время военных действий
ленится, доверяя руководство вое-
водам, привержен пьянству, еде
и сну, не ставит сам сторожей и
т. д.
569
7) Куда же ходяще путемъ по
своимъ зсмлямъ, не дайте пакос-
ти дъяти отрокомъ, ни своимъ, ни
чюжимъ, ни в селвхъ, ни в жит-кх,
да не кляти вас начнуть.
7) Во время поездок по своим
владениям позволяет отрокам
(служилым людям низшего урон
ня) приносить вред своим и чу
жим, селам и посевам.
Образ князя идеального формировался не только как сублимиро
ванное выражение особого экономического, социального и политн
ческого положения князя в русском обществе того времени. Как отмс-
тил Д. С. Лихачев, такой образ создавался также особыми художествен
ными средствами в русском эпосе, литературе и искусстве XI—XII вв
Он отнес эти художественные средства к особенностям эпического стиля
и стиля монументального историзма, содержание которых объяснил
следствиями особенностей народного творчества, а также феодальной
природой общественных отношений [Лихачев Д. С. 1970. С. 25—71].
Разумеется, между идеальным князем и его антиподом существова-
ло множество переходных типов, в разной степени соединявших поло-
жительные и отрицательные стороны в княжеской деятельности. Мно-
гие из них мы уже встречали в общественно-политической жизни Рус-
ского государства второй половины XI — первой трети XII в. Пожалуй,
крайним по жестокости видом княжеского самоуправства стал приказ
младшего брата Владимира Мономаха Ростислава утопить инока Пе-
черского монастыря Григория, над которым ранее издевались из озор-
ства княжеские отроки. Да и племянник Мономаха Мстислав Свято-
полкович приказал пытать иноков того же монастыря, чтобы узнать,
где сокрыт монастырский клад [Романов Б. А. 1947. С. 172—175].
Административно-судебные и военные функции князей, их инди-
видуальные положительные и отрицательные свойства оказывали пря-
мое воздействие на общественно-политическую жизнь всей страны.
Современный событиям второй половины XI — первой трети XII в.
взгляд изнутри подтверждает те виды деятельности князя, которые были
нами ранее установлены по письменным источникам того времени,
сообщая о них дополнительные реалии, хотя, видимо, и со свойствен-
ными жанру поучений идеализацией и абсолютизацией сказанного или
написанного. Обобщая накопленный опыт, Владимир Мономах писал
о себе: он делал все то, что должен был делать его служилый отрок па
войне и на охоте, ночью и днем, в жару и мороз. Он совершал местное
государственное управление, не доверяя своим посадникам и биричам
(в данном случае — вероятно, сборщикам податей). Управлял он и
своим хозяйством («и в дому своемь то я творилъ есмь»). И охотничь-
им хозяйством он ведал, и конюшим, не доверяя его тиуну конюшему.
Во время походов он сам осуществлял как общее руководство вой-
ском, не доверяя его воеводам, так и контролировал все стороны по-
ходной жизни. Поучение Мономаха подтверждает также возможность
княжеской расправы с лично свободными людьми, виновными и не-
570
•иповпыми, без каких-либо для себя последствий вопреки нормам
Русской Правды, что имело место в Киеве в 1069 г., когда Изяслав
Ярославин вернулся с польским войском после бегства из восставшего
юрода. Владимир призывал так не делать, но это совершалось неодно-
кратно и до Поучения, и после него. Призыв не нарушать освященную
ирестоцелованием клятву также лишь подтверждает практику этого вида
мнтвопреступления в междукняжеских отношениях.
Взгляд па события изнутри раскрывает новую информацию, допол-
нительную к известным фактам. Конкретизируя евангельскую запо-
ведь в применении к Руси, Владимир Мономах писал, указывая на
достоинство своего княжения: «Тоже и худаго смерда и убогыъ вдо-
аицх не далъ есмъ силным обидвти <...>» . Долгое время в исследова-
1сльской литературе не обращалось внимания на то, что хотел сказать
>той фразой Владимир Мономах. Она воспринималась лишь как одно
из свидетельств его многообразной деятельности. На ее интерпрета-
цию воздействовали и исследовательские концепции. Б. А. Романов
объяснил эту защиту Владимиром Мономахом смердов, исходя из кон-
цепции А. Е. Преснякова, как людей зависимых в системе повиннос-
гсй «княжого общества» или «союза княжой защиты» [Романов Б. А.
1947. С. 117; ср.: Пресняков А. Е. 1993. С. 234-2461.
Раскрыть содержание данной фразы Мономаха стало еще сложнее
и советской литературе «марксистского направления», которое исхо-
дило из априорных посылок первоначального деления общества в древ-
нерусской истории на рабов и рабовладельцев, «первичного» закрепо-
щения с делением на феодалов и крепостных. Отстаивая принципы
конкретного анализа процесса становления феодальных отношений,
Б. Д. Греков вернулся к давним наблюдениям о том, что основной
корпус известий исторических источников, сообщающих о смердах,
содержит информацию о них как о лично свободных крестьянах, хотя,
отметил он, есть известия о смердах, которые уже попали в феодаль-
ную зависимость. В таком контексте Б. Д. Греков писал, что Владимир
Мономах ставил себе в заслугу защиту им смердов и вдов от «сильных»
[Греков Б. Д. 1935. С. 102]. Но вследствие воздействия на исследова-
тельский процесс излюбленной сталинской идеологемы, в соответствии
с которой государство является орудием господства правящего класса,
слова Мономаха о защите им вдов и смердов оказывались социальной
демагогией или становились невостребованными, поскольку не соот-
ветствовали такой «теории». Позднее по этой причине Б. Д. Греков
данную фразу из Поучения более не использовал в качестве одного из
доказательств лично свободного статуса смердов. С. В. Юшков ее не
учитывал, поскольку он считал смердов зависимыми в «начале закре-
постится ьного процесса» [Юшков С. В. 1939. С. 92—113], а И. И. Смир-
нов поступил также в связи с тем, что в законодательстве Владимира
Мономаха о смердах он устанавливал отражение процесса возникно-
вения древнерусской сеньории, хотя он и разделял концепцию Б. Д.
571
Грекова о существовании лично свободных смердов [Смирнов И. II
1963. С. 24—82]. Впрочем, А. А. Зимин использовал слова Мономахи к
защите им смердов и вдов как свидетельство его социальной политики
[Зимин А. А. 1973. С. 233]. В его интерпретации такое соединение лич
но свободной вдовы, владевшей «имением», и смерда, по его мнению,
раба-холопа, который становится феодально зависимым, оказываете»
парадоксальным.
При анализе гордого заявления Владимира Мономаха в Поучении
о том, что он защишал «худого смерда» и «убогую вдовицу» от обил
«силных», следует вернуться к самому тексту, определяя содержащую
ся в нем информацию. Давно было отмечено, что Владимир Мономах
использовал при написании своего Поучения литературные произве-
дения данного жанра [Протопопов С. 1874; Ивакин И. М. 1901; Орлов
А. С. 1946. С. 108—126]. В частности, были прослежены параллели По-
учения с «Премудростью Иисусова сына Сирахова» и с Поучением
Ксенофонта [Орлов А. С. 1946. С. И 1 — 115]. Сравнение с ними позво-
ляет установить, какой смысл вкладывал князь в эти слова.
Когда Владимир Мономах поучал сыновей и потомков, «<...> и при-
дайте сирота, и вдовицю оправдите сами, а не вдаваите силным погуби-
ти человека», он указывал нуждающихся в княжеском правосудии сиро-
ту и вдовицу в соответствии с распространенной евангельской запове-
дью, изложенной и в «Премудрости Иисусова сына Сирахова»: «Не имать
пръзьрвти молитвы сирааго, ни въдовиця <...>» [Изборник 1076 года.
1965. С. 389, 783]. Эту мысль Мономах развил в необходимость право-
вой защиты каждого свободного человека (ранее имелись в виду свобод-
ные сирота — орфаибс и вдовица — хЛРа)- Смысловой акцент здесь зак-
лючен на необходимости их защиты от «силного».
Иначе интерпретирована князем мысль Жития Ксенофонта: «Убо-
гыихъ посъштяита, въдовицв заштиштаита <.„>» [Изборник 1076 года.
1965. С. 478, 725] при указании Владимиром своей деятельности. Она
приводится как социально адресная: «Тоже и худаго смерда и убогыъ
вдовицв не далъ есмь силным обидвти <...>» . Сироту здесь заменил
«худой смерд», т. е. смерд обедневший, а вдова указана как «убогыя», т.
е. в древнем значении — ‘лишенная богатства’, ‘бедная’. Таким обра-
зом, социальная политика Владимира Мономаха конкретизируется им
самим как защита прав не только лично свободных людей, но и обеднев-
ших, против которых была направлена экономическая и социальная
активность «сильных». В этом он осуществлял государственную функ-
цию обеспечения прав лично свободных людей вне зависимости от их
имущественного состояния. Судя по тому, что Мономах этим гордил-
ся, другие князья этого не делали, оставляя лично свободных, но обед-
невших смердов и вдов без защиты их прав. Таким образом, взгляд
Мономаха «изнутри» княжеской деятельности раскрывает дополнитель-
ные подробности социальной и юридической практики княжеской
власти в дополнение к Русской Правде, где указана защита личности и
572
»>«н шественных прав смердов и вдов без указания особых обстоятельств
">» бедности.
Поучение содержит и дополнительную информацию об отношении
< богатству на Руси в это время. Призыв не зарывать «имение» в землю
•чсржит, по нашему мнению, двойной смысл. С одной стороны, он
подтверждает существование древней традиции хранения ценных пред-
мггов, украшений, денег и орудий производства, в земле, что объясня-
। процесс кладообразования не только как следствие вражеских напа-
1СЦИЙ. Этот призыв Мономаха свидетельствует лишь о возможности,
яюричности семиотического объяснения таких кладов как следствия
материальной невостребованности богатства (см. ранее, с. 63). Но можно
|;1кже предположить, что данные слова в трансформированном виде
отражают традиционную и необходимую при феодальных отношениях
мысль о необходимости не хранить, а тратить князем богатства в каче-
< гве феода-денег — корма.
Поучение сообщает и о такой реалии средневекового быта как опу-
। гошительные действия отроков, слуг и воинов, во время «путей» кня-
•и с мирными и военными целями. Как следует из слов Мономаха,
пользуясь своим положением вооруженных княжих людей, они твори-
ли «пакости» и своим, и чужим, и в сельских поселениях, и на полях,
П1к что только князь мог контролировать их поведение.
Во всех приведенных ранее случаях Владимир Мономах, видимо,
стремился следовать лучшим образцам. Такому идеальному в своей
деятельности князю-правителю соответствует в Поучении и его нрав-
ственный облик, соответствующий христианским заповедям (данная
гема — особый исследовательский сюжет, который здесь не рассмат-
ривается).
Как осмысляли князя и княжескую власть простые люди, опреде-
лить, видимо, несложно, исходя из характеристик обыденного мышле-
ния — хороший-плохой, справедливый-несправедливый, мудрый-глу-
пый, простой в обращении — высокомерный, щедрый-скупой, крот-
кий-грозный и т. д. Некоторые из таких характеристик князей, разу-
меется, в положительной форме, присутствуют в летописных сводах
преимущественно в виде некрологов. Но в них отсутствует анализ де-
ятельности князя и функций княжеской власти. Такой анализ на уров-
не аналитического мышления своего времени выполнил митрополит
Никифор. Просвещенный грек, поставленный на митрополичью ка-
федру константинопольским патриархом, митрополит Никифор при-
был в Киев 6 декабря 1104 г. и был возведен на митрополичий престол
18 декабря того же года. В 1113 г. с «епископами и всеми киевлянами»
он встретил Владимира Мономаха, когда тот вокняжился «на столе сво-
его отца и дедов», а в 1115 г. в качестве главы Русской церкви он уча-
ствовал вместе с клиром и князьями в перенесении мощей святых Бо-
риса и Глеба в новый Вышгородский храм и в последующих многоднев-
ных церемониях. Умер Никифор в 1121 г. [Понырко Н. В. 1992. С. 59].
573
В своем Послании Владимиру Мономаху о посте митрополит Ни
кифор определил деятельность князя в ее сопоставлении с деятельно
стыо органов чувств. В философии и социологии XIX—XX вв. таков
подход разовьется в социальную антропологию. На уровне таких соло
ставлений он характеризует князя как полновластного правителя в своем
княжестве и называет тех, посредством кого он управляет: «Якожс (ю
ты, княже, с Тля зде, в сеи своей земли, воеводами и слугами своими dim
ствуети по всей земли, и сам ты ecu господине и князь, тако и душа ио
всему твлу двиствуеть пятью слугъ своих, рекше, пятью чювствъ <...>»
В данной связи Никифор коснулся актуальной тогда проблемы щедрых
раздач княжеских «сокровищ», противопоставляя их противоположно)!
возможности бесполезного хранения их, о чем писал и Владимир Мо
номах: «И николи же ти съкровище положено бысть, или злато, или
сребро ищьтено бысть, но вся раздая и обЬма рукама истощая до же и
достлк. Но скотьница твоя по Божии благодати нескудна есть и неисто-
щима, раздаваема и не оскудъема» [Понырко И. В. 1992. С. 68—69]. В
словах митрополита о щедрых денежных раздачах, как и в других мате-
риалах этого времени, содержится важнейшая информация об актив-
ном использовании денежного обеспечения за службу в качестве феода-
денег. При этом свидетельство о том, что княжеская казна нескудна и
неистощима, раздаваема и неоскудеваема, ясно указыывает на то, что
податная система в правление Владимира Мономаха работала хорошо.
Характеристика Никифором Владимира Мономаха как «господина
и князя», который сидит в «своей земле» и управляет ею своими вое-
водами и слугами, также подтверждается всей прочей исторической
информацией того времени. При этом обращает на себя внимание раз-
личие в названиях служилых людей Мономахом и Никифором. Если
князь использует для их обозначения традиционные для него в про-
должение всей его долгой жизни термины воевода, отрок, тиун, то
митрополит называет две последние категории новым для русской со-
циальной терминологии интегрирующим понятием слуги, что, вероят-
но, отражает новые тенденции в общественных процессах (см. далее,
с. 592-596).
Послание Никифора сообщает дополнительную информацию о
княжеском быте того времени. Она исходит из двух систем поведения,
в которых князь оказывается в разных жизненных обстоятельствах. В
сельских владениях и во время охоты он «высоких» домов и нарядных
одеяний («светлое ношение порт») избегает, а живет в обычных домах,
более спит на земле во время охоты и носит скромную обычную одеж-
ду («сиротину носит одвжю»). Но когда князь входит в город «власти
дъля», то он облачается в торжественные княжеские одеяния («въ вла-
стительскую ризу облачится») {Понырко Н. В. 1992. С. 68—69].
Как следует из других нарративных источников и археологических
материалов, в мирной городской жизни вне хором князь в это время
был выделен из окружающих его людей прежде всего плащом-корзло
574
I mccii и далее см.: Кондаков Н. П. 1906; Арциховский А. В. 1948. С. 244—
'*>21. Его шили из дорогих материалов. Он был больших размеров и
мс1егивался обычно фибулой-застежкой (запона) у правого плеча, что
продолжало древнюю традицию X в. Когда плащ застегивался на две
Фибулы, они, обычно, соединялись цепочкой. Такие запоны имели
иногда форму звезды. Известны плащи и других типов (япончица,
чнтьль).
Облегавшая тело «властительская риза» имела круглый или квад-
ригпый вырез ворота, который обшивался золотом и драгоценными
камнями. Они образовывали по краю широкую кайму — оплечье или
ччеерелье. Полы одежды также обшивались каймой, украшенной золо-
hum шитьем, драгоценными и полудрагоценными камнями (припол,
притолок). В талии одежду перехватывал пояс с металическими набо-
рами и золотым шитьем. Княжеские сапоги изготавливались из мяг-
кой цветной кожи красного, синего или желтого цвета. Княжеская
шапка была с меховым околышем и имела сферическую форму. В та-
ких одеяниях изображена семья князя Святослава Ярославича на вы-
ходной миниатюре Изборника Святослава 1073 г. Верхняя княжеская
одежда могла быть разного цвета, включая красный разных тонов до
пурпурного и малинового. Торжественные княжеские одежды по-пре-
жнему шили из шелка-паволоки, по с ХП в. известен также аксамит,
иид бархата с орнаментом в виде стилизованных грифонов, львов, ор-
лов и пр., расположенных обычно в круглых медальонах. Аксамит так-
же известен красного и фиолетового цвета. Верхние одежды красного
цвета могли быть обшиты жемчугом. Но князья могли надевать и одежду
иысших византийских сановников, как изображен Ярополк Изяславич
пн современных ему миниатюрах Трирской псалтыри. Его жена также
одета на этих изображениях в византийское придворное платье.
Такие одеяния князей и членов их семей, как было очевидно совре-
менникам, имело знаковое значение, указывавшее на высший соци-
альный статус тех, кто их носил. Такое же значение имели и имена
князей. Во второй половине XI в. многочисленных русских князей
называли еще преимущественно языческими и обязательно крестиль-
ными именами (вторые нам подчас неизвестны). Но круг княжеских
имен был весьма ограничен. При этом они имели не только особое
значение генеалогической преемственности.
Генеалогия как ‘перечисление в определенной последовательности
предков определенного человека’ являлась постоянным источником
информации для истории родственных связей определенных семей и
се членов. Княжеские имена указывали также на княжеские владель-
ческие, общественно-политические и идеологические претензии.
По письменным материалам XI—ХИ вв., наряду с традиционной
генеалогической связью сын-отец существовало указание родства по
прямой нисходящей мужской линии сын-отец-дед. Такая генеалоги-
ческая преемственность существовала в сообщениях о конкретных
575
формах родства («преставися великыи князь Всеволодъ, сынъ Ярш
лавль, внукъ Володимерь», ПВЛ, под 6601/1093 г.; здесь и далее коли
чество приводимых примеров можно значительно увеличить). Опа
использовалась как доказательство исконного владения — «отчины н
дедины» («Лъпьши ми того смерть и съ дружиною на своей отчиш. и
на д^динк взяти, нежели Курьскои княженьи»; Ипатьевская летоппи.
под 6648/1140 г., см. также ранее, с. 510). Данная генеалогическая пре
емственность приводилась и как обобщающее название предков («по
губите землю отень своихъ и дёдъ своихъ»; ПВЛ под 6562/1054). Слово
прадед использовалось при обобщающем указании предков, в значении
дед или праотец Адам [Срезневский. I. Стб. 1362—1363]. Но конкрш
ные, по имени, указания прадедов в генеалогической преемственноеш
нам неизвестны. Возможно, они в таком виде не применялись.
Конкретный анализ традиционных княжеских имен содержит скры
тую и, как кажется, еще неиспользованную информацию об их особом
общественно-политическом значении [здесь и далее новейшие по вре
мени генеалогические таблицы см.: Рапов О. М. 1977; Франклин С..
Шепард Д. 2000]. В первой по времени возникновения местной полоц-
кой династии потомков Владимира Святославича его сын Изяслав и
внук называли сыновей именами, отличными от других ветвей Влади-
мировичей — соответственно, Брячислав (Изяславич) и Всеслав (Бря-
числавич). В именах сыновей Всеслава прослеживается политическая и
идеологическая программа князя. Троих из них он называет в честь ка-
нонизированных Бориса-Романа и Глеба-Давыда Романом, Глебом и
Давыдом, двоих — в честь пращуров, по женской линии Рогволодом, по
мужской — Святославом. Из этих имен следует, что Всеслав осмыслял
полоцкое княжество в едином общерусском историческом, религиоз-
ном и идеологическом пространстве. Но то, что он назвал сына не и
честь прадеда Владимира, которого столь высоко почитали в других рус-
ских землях, а прапрадеда Рогволода (этого имени нет в княжеской оно-
мастике других ветвей Владимировичей XI — первой трети ХИ в.), уби-
того по приказу Владимира, может указывать на то, что Всеслав подчер-
кивал таким образом особое положение свое и своего княжества, неза-
висимого при Рогволоде, в системе междукняжеских отношений.
Та же историко-идеологическая тенденция сохраняется и в именах
полоцких Всеславичей. Наряду с популярными в русской княжеской
ономастике того времени именами Ростислав, Володарь, Василько,
Всеволод, Давыд князь Глеб Всеславич называет одного из своих сы-
новей Изяславом, вероятно, в честь прапрадеда, Изяслава Владимиро-
вича, но не в честь Владимира Святославича, а Рогволод Всеславич
назвал своего сына Рогволодом по своему имени, но скорее также в
честь полоцкого пращура. Имя Владимир, видимо, появляется в по-
лоцкой ветви князей лишь в шестом поколении после Владимира Свя-
тославича, но уже как следствие его широкой распространенности в
общерусской княжеской ономастике.
576
Иная ономастическая ситуация у Ярославичей. Третий по старшин-
ству из сыновей Ярослава Мудрого Изяслав называет сыновей имена-
ми противников отца и деда: Ярополк, Святополк и Мстислав. Едва ли
>то случайно. Можно предположить, что, последовательно включая в
династическую историю своей княжеской ветви имена давних против-
ников своего деда и отца из старшей ветви Ярополка — Святополка
равно как и более позднего оппонента отца Мстислава Владимирови-
ча, Изяслав их интегрировал в число Ярославичей, видимо, смягчая
души погибших в междукняжеской борьбе предков и давая возмож-
ность их именам «присутствовать» среди Ярославичей. Но уже Яро-
Йолк и Святополк Изяславичи назвали трех своих сыновей в честь пра-
деда Ярославами и в честь деда Изяславом, в чем нельзя не видеть
{Отражение памяти об их киевском княжении и идейных претензиях на
jjiero, чему уже не суждено было осуществиться.
1,1 Святослав, названный Ярославом Мудрым в честь деда, и его сы-
новья иначе выразили в именах своих сыновей свои политические и
Едейные пристрастия. Святослав назвал трех своих старших сыновей в
есть святых Бориса и Глеба Глебом, Романом и Давыдом, четвертого
з сыновей — в честь пращура Олегом, а младшего — по отцу Яросла-
вом. Все три Святославича, Давыд, Олег и Ярослав, у которых были
'«Мальчики, назвали одного из своих сыновей Святославом и Владими-
ром и ни одного — Ярославом. Лишь в четвертом поколении после
Ярослава появляется мальчик с таким редким для Святославичей име-
нем, тогда как Святослав, а с середины XII в. и Олег — наиболее ис-
пользуемые в этой княжеской ветви имена. С конца XI — начала XII в.
в этой династии распространились и чуждые ее первоначальной оно-
мастике имена Изяслав и Всеволод, первоначально появившиеся у сы-
новей политически активных Давыда и Олега Святославичей.
В отличие от старших братьев Всеволод Ярославич назвал своего
первенца по деду Владимиром, а Владимир Мономах, подобно своему
дяде Изяславу — своих многочисленных сыновей по именам соперни-
ков деда и прадеда Мстиславом и Ярополком, по именам своих старших
братьев — Изяславом и Святославом, по святым Борису и Глебу — Ро-
маном и Глебом, в честь чешского святого Вацлава Вячеславом и соб-
ственного почитаемого святого Андреем. Эти имена, а также добавив-
шиеся в первой половине XII в. Всеволод (по прадеду), Святополк и
Ростислав стали в этой княжеской ветви наиболее распространенными.
Наблюдения над княжеской ономастикой позволяют сделать ряд
выводов, относящихся к политической истории Руси рассматриваемо-
го периода. Династические ветви Изяслава, Святослава и Всеволода в
мужских именах первоначально демонстрировали свою преемствен-
ность и, соответственно, претензии на стол Киевский: первые две —
от Ярослава, третья — от Владимира. Но уже дети «триумвирата» Яро-
славичей свидетельствуют в именах своих сыновей о разных полити-
ческих намерениях: если Изяславичи и Всеволодовичи продолжили эту
19 Зак. -1508
577
традицию, включая в свой состав имена князей — соперников спои*
деда и прадеда, тем самым возрождая княжеский имепник в полно»
составе, включая имя убийцы Бориса и Глеба Святополка, то Свят
славичи ограничились именами своих близких по времени предик
ственников по княжеству Черниговскому, что позволяет видеть в ли»
явлении их отказ от претензий на Киев. О справедливости этих пл
блюдений свидетельствует отсутствие не только их стремления зап»и
стол Киевский в реальной политике, но до конца XII в. отсутствие »
этой княжеской ветви имен Ярополка, Святополка и Мстислава. II
таком отборе имен как свидетельстве ограничения амбиций «своими»
отчинными землями Святославичи подобны хронологически боли
ранней княжеской ветви полоцких князей, которые в именах своп»
сыновей указывали местные, а не общерусские традиции генеалоги
ческой преемственности в Рогволоде, Брячиславе, Всеславе. Косвенно
подтверждают эти наблюдения имена потомков новгородского князи
Владимира Ярославича, которые после многих злоключений утверди
лись в галицко-волынских землях, что отразилось в возрождении и
этой династии преемственности имен Володимерко — Ярослав (Осмо
мысл) — Владимир только в XII в.
Если языческое имя князя стало содержать со второй половины XI
в. значительную информацию о его принадлежности к определенной
княжеской династической ветви, ее самосознании, обществснно-по
литических и идеологических амбициях, то христианское (крестиль-
ное) имя князя (напомним, что только христианское княжеское имя
лишь в редких случаях встречается до первой трети Х111 в.) указывало
его небесного покровителя. Но в средневековом знаковом обществе п
оно наполнялось особым идейным содержанием. Крестильное имя
Владимира Святославича Василий соответствовало имени его заочно-
го крестного отца византийского императора Василия II, указывая па
особые церковные, династические и идеологические связи, которые
устанавливались между русским князем и главой империи в связи с
крещением Владимира и его женитьбой па принцессе Анне. Уже не-
бесный покровитель Ярослава Мудрого св. Георгий имел для Руси са-
мостоятельное значение и в форме Гюрги Юрий вошло в традици-
онный княжеский именник. Ярослав построил в Киеве в честь св. Ге-
оргия монастырь, а сам этот святой-воитель стал одним из наиболее
почитаемых святых на Руси второй половины XI — первой трети XII в.
Так что уже внук Ярослава Владимир Мономах назвал своего сына не
языческим, а христианским именем Юрий.
Крестильные имена сыновей Ярослава были даны в соответствии с
идейными пристрастиями отца. Их глубокий внутренний смысл ныне
во многом неясен вследствие ограниченной информации историчес-
ких источников. Можно лишь догадываться об особом значении из-
брания в святые покровители Дмитрия Солунского, воителя и защит-
ника от врагов, для его сына Изяслава, рожденного в 1024 г., в год
578
ич'Штических и социальных потрясений на Руси [ПВЛ. 1996. С. 64—
Николая Мирликийского, заступника и покровителя в жизненных
•". пах, для Святослава, рожденного в 1027 г., вскоре после раздела Рус-
м>го государства между Ярославом и Мстиславом, когда Ярослав дол-
жен был жить в Новгороде и оттуда управлять своей половиной страны.
Менее ясен внутренний смысл избрания в святые покровители апо-
।ила Андрея для Всеволода, рожденного в 1030 г., когда политическая
игуация на Руси для Ярослава стабилизировалась и время работало на
нею. Все три брата, которые стали во второй половине XI в. князьями
Киевскими, строили в главном столыюм городе страны или в его бли-
жайших окрестностях ктиторские монастыри, церкви в других горо-
ых, а почитание этих святых оказывалось более распространенным,
ЮМ других святых, о чем свидетельствует их более частая повторяе-
мость в посвящении церквей и монастырей, а также именах [о строи-
(ельствс церквей и монастырей на Руси до первой трети XIII в. см.:
Голубинский Е. 1904. С. 292—325; Раппопорт П. A. 1982J. Как свиде-
(ельствуют крестильные имена князей, посвящения ими монастырей
и церквей в княжеской среде в данный период предпочтительно изби-
рались также в качестве небесных покровителей архангел Михаил (Все-
волод Ярославич, который посвятил ему Выдубицкий монастырь, Свя-
юполк Изяславич), апостол Петр (Ярополк Изяславич) и св. Феодор
(Мстислав Владимирович). Но предпочтительное избрание в княже-
ской среде этих святых покровителей способствовало появлению на
Руси новых культов особо почитаемых святых, что также отражало из-
менения в княжеском самосознании.
Дело в том, что Богородичный культ, который вел свое начало от
создания первой кафедральной церкви, возведенной Владимиром Свя-
тославичем, являлся общекняжеским. Культ св. Софии, который иде-
ологически (в средневековом религиозном значении) объединил зем-
ли Русского государства и маркировал его пределы при Ярославе Муд-
ром, в период роста самостоятельности составляющих его княжеств
утратил это свое значение. Вследствие этого соборы св. Софии из сим-
волов единения стали лишь центрами епархий, митрополии и двух
епископий, Новгородской и Полоцкой.
Исследователи давно обратили внимание на особое почитание апо-
стола Андрея Всеволодом Ярославичсм (историографический обзор см.
далее). Андрей было его крестильным именем. В 1086 г. он заложил
церковь апостола Андрея в Киеве и основал при этой церкви монас-
тырь. В этом монастыре стала монахиней его дочь Анна и там же были
погребены она и ее мать. Церковь апостола Андрея была построена и в
Переяславле. Владимир Мономах назвал своего сына не языческим, а
единственным христианским именем — Андрей. Так же позднее по-
ступил и сын Мономаха Юрий. В таком контексте особое значение
приобретает включенное в ПВЛ Сказание о пребывании Андрея в Во-
сточной Европе.
579
Содержание Сказания соединяет два плана — исторический н г»>
временный. Его автор знает, что апостол Андрей жил задолго до тот
как появились Киев и Новгород. Но он исходит из современной е\г.
ситуации начала XII в.: вся обширная территория между этими гор<>
дами — Славянская земля. Эти два плана, древний и современны)!
повествования объединяет пророчество апостола Андрея, согласно к<>
торому на «горах» Киевских будет «город великий» и «многие церкви»
Бог воздвигнет. Поэтому апостол взошел на эти «горы», благослови i
их и поставил там крест. Затем он отправился вверх по Днепру и при
шел к словенам, где «ныне Новгород». Там апостол увидел парные
бани, мытье в которых с юмором описано |ПВЛ. 1996. С. 9].
О содержании и значении этого Сказания в исследовательской ли
тературе ведется дискуссия. М. Д. Приселков показал, что предание о
пребывании .апостола Андрея в Славянской земле — поздняя вставка,
относящаяся ко времени редактирования ПВЛ игуменом Печерской»
монастыря Сильвестром в киевское княжение Владимира Мономаха
[Приселков М. Д. 1940. С. 42—43]. По мнению Д. С. Лихачева, эта ле-
генда об Андрее была усвоена Мономахом из Византии, поскольку,
как установлено еще В. Г. Васильевским [Васильевский В. Г. 1909. С.
49—50], император Михаил Дука писал отцу Мономаха Всеволоду о
том, что первым проповедником христианства на Руси был апостол
Андрей [Лихачев Д. С. 1947. С. 170; о византийских истоках сказания
см. также: Карташев А. В. 1993. Т. I. С. 42—51]. Но позднее Д. С.
Лихачев подчеркивал основное значение в этом повествовании народ-
ного предания [ПВЛ. 1996. С. 388—389]. Л. Мюллер отметил в Сказа-
нии об апостоле Андрес церковно-теологическое содержание. По его
наблюдениям, в контексте русской церковной истории XI—XII вв. апо-
стол Андрей не рассматривался как основатель русской церкви. В Ска-
зании он только благословляет страну и обещает будущую Божью ми-
лость. Поэтому Л. Мюллер видит идею Сказания в том, что апостоль-
ство церкви и в стране без апостола должно основываться не на цер-
ковно-правовой фикции, а утверждаться на том факте, что и здесь «уче-
нья их аки труби гласять <...> в церквахъ» [Мюллер Л. 1974; перевод в
новой редакции см.: Мюллер Л. 2000. С. 183—201]. В. А. Водов отмстил
в Сказании особое идейное содержание в том, что оно устанавливало
связь русской христианской организации с первоначальным христи-
анством и сообщало ей «апостольское» измерение не только теологи-
чески, но и исторически [ Vodoff И 1988. Р. 293]. Г. Подскальскнй воз-
разил против высказывавшихся мнений о приоритетах Константино-
поля и Рима в легенде, о ее антиновгородской направленности в связи
с церковно-политическими событиями на Руси XI — начала ХИ в. По
его мысли, Сказание утверждало сопричастие Руси к деятельности апо-
стола, обусловленность возвышения Киева, но в отличие от других
исследователей он не отметил в Сказании явных церковно-политиче-
ских тенденций [Подскальски Г. 1996. С. 17—20; см. там же новейшую
580
'Шблнографию; ср.: Dvornik F. 1958; МурьяновМ. Ф. 1969J. Другие авто-
ры большее внимание уделяли идейным связям Сказания с реалиями
>нюрической действительности Руси XI — начала XII в. [Рыбаков Б. А.
i‘Xi.3. С. 226—227; Кузьмин А. Г. 1974]. В данной связи И. С. Чичуров
• люкс подверг сомнению идею о византийских элементах в Сказании.
Ио его мнению, ПВЛ положила начало такой идеологической тради-
ции, которая не связывала имя апостола Андрея с Константинополем
[Чичуров И. С. 1990а].
Коллективный исследовательский опыт позволяет развить сделан-
ные ранее наблюдения. Особое внимание к апостолу Андрею в семье
Всеволода Ярославича и активная строительная деятельность в его честь
позволяют предположить, что Всеволод во время своего княжения Ки-
иского (1078—1093) постарался превратить семейное почитание апос-
н>ла Андрея в новый, особо чтимый на Руси христианский культ, кото-
рый смог бы внести новые идеи в обоснование исконных начал Русской
церкви, но одновременно способствовал бы идейному возвышению Все-
нолодовичей в сравнении с другими династическими ветвями. В данной
снязи особое значение приобретает идеологическое содержание Сказа-
ния о пребывании апостола Андрея в Восточной Европе.
По церковному преданию, апостол Андрей вместе со своим братом
Петром проповедовал христианство скифам, т. е. народам Северного
Причерноморья. Поскольку Петр стал наиболее почитаемым из апос-
толов в католической церкви, а римский папа — его наместником на
юмле, то можно предположить, что вследствие противостояния двух
ветвей христианства в Европе того времени в константинопольской
патриархии предпочитали говорить о евангельской проповеди скифам
одного Андрея. В традиционной византийской этнонимии долгое вре-
мя скифами продолжали называть народы Восточной Европы, так что
перенесение на славян Восточной Европы проповеди апостола Анд-
рея, о чем писал Всеволоду Ярославичу император Михаил VII Дука,
являлось обычным для средневекового мышления явлением.
Кроме этого воздействия, церковного и императорского, на интер-
претацию в княжение Всеволода и Владимира Мономаха культа апос-
тола Андрея как первосвятителя Руси можно предположить, что в Ки-
еве в конце XI — начале XII в. велась активная идейная работа по
осмыслению древнейшей этнической и христианской истории славян.
Поводом для этого, вероятно, стал привоз в Киев славянских книг
Сазавского монастыря, единственного в Чехии, где богослужение ве-
лось на славянском языке. Кроме чешских славянских книг там нахо-
дились и моравские литературные произведения X в., продолжавшие
традицию миссии Константина-Кирилла и Мефодия. В их числе нахо-
дились в качестве самостоятельных историко-литературных произве-
дений и Сказание о преложении книг на словенский язык (его само-
стоятельное литературное существование доказано А. А. Шахматовым
и Н. К. Никольским), и предполагаемая нами Повесть о поселении
581
славян на Дунае. Как теперь установлено, Нестор, автор Жития Борт >
и Глеба и вероятный автор ПВЛ, использовал при их написании жппк
св. Вацлава (Вячеслава). В ПВЛ вне зависимости от се авторства про
слеживается использование чешских письменных памятников: Пролол
ного жития Людмилы, Жития св. Вацлава, возможно, гомилии, поспи
щепной Людмиле. Моравские по происхождению историко-литсратур
ные произведения были использованы во вводной части ПВЛ, где нею
рия Руси соединялась нс только со всемирной библейской историей, iu>
и с историей славян, эпизодом которой стало их поселение на Дупаг
|Свердлов М. Б. 1993; см. там же литературу вопроса]. Но в них распро
странение христианства среди славянских народов связывалось с мне
сиями апостолов Андроника и Павла, причем сам Мефодий назван «ни
стольникомъ Анъдрониковымъ» [ПВЛ. 1996. С. 16].
Исходя из этих наблюдений, а также исследований предшествсн
ников, можно сделать вывод, что включенное в ПВЛ Сказание о пре
бывании апостола Андрея в Славянской земле — одно из идеологичс
ских обоснований новой концепции апостола Андрея как первокрсс
тителя, апостола Руси и в данной связи попытка не только придать ей
апостольское измерение и связать Русь с первоначальным христиан
ством, о чем писал В. А. Водов, но также ввести особо почитаемый
христианский культ, дополнив им богородичную и софийскую тради-
цию. Для этого пришлось в новой историко-теологической концепции
пересмотреть прежнюю теорию, изложенную Нестором в Житии Бо-
риса и Глеба, что на Руси не было апостолов [Лихачев Д. С. 1947. С.
170]. Одновременно отсекалась и возможность интерпретации апосто-
ла Павла как первоучителя славян и Руси через своего ученика Андро-
ника (возможность такого толкования отметил Г. Подскальский [Под-
скальски Г. 1996. С. 19]).
Вероятно, попытка Всеволода Ярославича и Владимира Мономаха
создать общерусский культ апостола Андрея как первокрестителя Руси
и тем самым укрепить свое особое общественно-политическое и рели-
гиозно-идеологическое значение в Русском государстве как князей
Киевских не удалась. В процессе нарастающей самостоятельности от-
чинных княжеств новый общерусский княжеский культ апостола Анд-
рея оказался невостребованным.
Двуединая система Русского государства, соединявшая начала по-
литического единства и владения отчинными княжествами, позволяла
сохранить постоянно функционирующие местные административно-
судебные и податные системы, что обеспечивало регулярные податные
поступления в княжескую казну. Вследствие этого князья, особенно
занимающие центральное положение в системе междукняжеских от-
ношений первой трети XII в. Всеволодовичи, могли развернуть актив-
ное дорогостоящее строительство прекрасных каменных храмов, ут-
верждающих богатство и мощь княжеской власти, ее союз с властью
духовной.
582
Глава VII. Княжеская власть и новые
социально-политические процессы
в период политической раздробленности
(вторая треть XII. — первая треть XIII в.)
Как установлено в предшествующей главе, после смерти киевского
князя Мстислава Владимировича Киев стал номинальным символом
политического, идеологического и церковного единства страны. Всю
нгорую треть XII в. между Мономаховичами и черниговскими Ольго-
пнчами велась ожесточенная борьба за контроль над Киевом. Это была
поенно-политическая борьба за престижное княжение, причем для
сохранения преемственности княжеской власти была выработана но-
вая форма княжеского владения — соправительство (Изяслав Мстис-
лавич и его дядя Вячеслав в первой половине 50-х годов, а в 1154 г.
ненадолго Вячеслав Владимирович с другим своим племянником, Ро-
стиславом Мстиславичем) {Грушевский М. 1891. С. 143—224; Пресняков
А. Е. 1993. С. 75-102].
Княжеская династия распалась на несколько ветвей, представители
которых то враждовали друг с другом, то создавали временные союзы
против враждебных княжеских группировок или отдельных князей.
Отчинными владениями Святославичей стали Черниговское и Муро-
мо-Рязанское княжества, Мономаховичей — Переяславское, Ростово-
Суздальское, Смоленское княжества. В Полоцком княжестве в XII в.
продолжали княжить потомки Изяслава Владимировича, в Туровском
княжестве — потомки Изяслава Ярославича, в Галиции и на Волыни
— Мономаховичи, а также потомки Володаря и Василько Ростислави-
чей, среди которых выделился своим военно-политическим значением
птретьей четверти XII в. Ярослав Осмомысл. Эти новые общественно-
политические и территориальные образования отчинных княжеств, а
также Новгородская боярская республика стали называться Земля {Гор-
ский А. А. 2001; см. там же литературу вопроса], что отразило, вероят-
но, их внутреннюю самодостаточность и организованность в сознании
и самосознании русских людей того времени. Борьба за передел кня-
жеских владений в середине XII — первой трети XIII в. продолжалась,
причем она уже велась нс только между династическими ветвями, но и
внутри сложившихся местных династий [новейшие работы по соци-
ально-политической истории этих княжеств см.: Алексеев Л. В. 1966;
583
1980; Древнерусские княжества X—XIII вв. 1975; Рапов О. М. |‘)7 '
Толочко П. П. 1980; Кучкин В. А. 1984; Лимонов Ю. А. 1987; Рыбакоо
Б. А. 1993. С. 469—564; и др.]. Образовалась многочисленная княжс
екая династия Рюриковичей, к которой можно было принадлежать толь
ко по праву рождения. Где бы князь ни находился, в отчинном княжс
ствс, захватывал или получал в управление другие княжеские столы и
территории, только он мог осуществлять верховную административно
судебную и военную власть. Но объем этой власти со второй трети XII
в. начал в значительной мере варьироваться в зависимости от реально
го соотношения общественно-политических сил.
В рассматриваемый период продолжался рост значения городов как
укрепленных социально-экономических, политических, идеологических
и военных центров обширных городских округ. К середине XII в. они
не только многочисленны, но и занимают обширную городскую тер
риторию [Древняя Русь: Город. Замок. Село. 1985. С. 51—61].
Одновременно с ростом городов увеличивалось значение местной
знати, которая жила в этих городах, оказывая социалыю-политичс
ское воздействие на городское торгово-ремесленное население. Слу-
жилая знать продолжала интегрироваться с местной, формируя новое
сословие — бояр, которое еще в первой трети XII в. не образовалось,
так что Пространная Правда Русская называет социально нейтрально
— господин — всякого владельца зависимых людей, а также земельной
и прочей собственности.
Князья, местная знать, города с их волостями со второй трети XII в.
оказываются в разных землях Русского государства в различном соот-
ношении в качестве основных общественно-политических сил.
Традиционные и новые социально-политические
процессы
В результате предшествующего роста местной новгородской знати
— боярства, становления посадничества в форме боярского представи-
тельства после восстания 1136 г. формируется Новгородская боярская
республика с основными выборными магистратами посадников и ты-
сяцких, купеческой организацией Иванского ста, территориальной
сотенной организацией рядового городского свободного населения.
Новгород приглашал князей и заключал с ними договоры об условиях
правления. Крайне ограниченные в праве политической власти и зем-
левладении князья активно участвовали в военных операциях респуб-
лики и в смесном суде с посадниками [Янин В. Л. 1962; 1977; Подвигина
Н. Л. 1976. С. 108—117] (о положении князя и княжеской власти в
Новгородской боярской республике со второй трети XII в. см. далее).
Выборные высшие должностные лица, посадник и тысяцкий, проис-
584
тлившие преимущественно из городской знати (бояре, в Западной
। пропс патрициат), договорные отношения с князьями — институты,
шрактерные для средневековых городов-коммун.
Города в других русских землях XII—XIII вв. не обрели самостоя-
н-лыюго общественно-политического значения. В странах Западной
I пролы социальной основой города в этот период становились мест-
ная знать — патрициат, купеческие гильдии, ремесленные цехи, а по-
пнической основой — единство интересов городских сословий, воз-
ншнляемых избираемыми магистратами и защищенных мощными обв-
инительными системами. Такое социально-политическое положение
позволяло некоторым западноевропейским городам вести относитель-
но самостоятельную политику по отношению к королю и феодальной
шати. Русский город этого периода был ограничен в таких возможно-
стях. Купеческие организации на Руси — сотни (кроме Новгорода)
Ныли слабы. Цеховые организации едва прослеживаются [опыт такой
реконструкции цехового объединения златокузнецов по археологичес-
ким материалам см.: Гуревич Ф. Д. 1981. С. 132—134; см. там же лите-
ратуру вопроса] или они отсутствовали. Города управлялись князьями
или княжеской администрацией, посадниками, тысяцкими, позднее
гиунами и наместниками. В городах жили также бояре, находились их
дворы. Бояре оказывали постоянное экономическое, социальное и
политическое воздействие на городское торгово-ремесленное населе-
ние. Поэтому оно поддерживало определявших политическое содер-
жание событий князей или в случае соперничества — бояр, в зависи-
мости от конкретного соотношения общественно-политических сил и
интересов [Тихомиров М. Н. 1956. С. 193—200 и след.; Черепнин Л. В.
1972а. С. 362—364]. Но вследствие такой социально-экономической
структуры и общественно-политической организации русские города
XII—XIII вв., даже Киев, кроме Новгорода и с XIV в. Пскова, не смог-
ли стать самостоятельной общественной силой в жизни Руси подобно
западноевропейским городам, несмотря на несомненные эпизодиче-
ские выступления горожан как социального объединения с автоном-
ными от княжеских и реже боярских интересов. Например, отсутствие
в Киеве выборной (республиканской) городской структуры админист-
ративно-судебного и военного самоуправления имело следствием боль-
шое значение в древнем стольном городе князя и княжеской власти.
Когда в 1154 г. в результате распрей и половецкого набега князья разъе-
хались по своим отчинным владениям, южнорусский летописец выра-
зительно написал: «Тогда же тяжько бысть кыяномъ, нс остал бо ся
бяшеть у них никаковъ князь» ]ПСРЛ. Т. I. Стб. 343—344]. Но со вто-
рой половины XII в. и сам Киев становился не нужен князьям, инте-
ресы которых были сосредоточены в отчинных владениях. Такие кня-
зья, захватившие Киев, не оставались в нем, а посылали туда править
князей менее значимых, от них зависимых. Киев становился объектом
междукняжеского передела владений [Черепнин Л. В. 1972а. С. 364—
585
365]. Или. напротив, Киев и Русская земля в узком значении земс >•
Среднего Поднепровья и Киевского княжества становились объекы
ми междукняжеских договоров по организации «причастия» в Русском
земле — владения в ней определенными территориями [Пашуто В. I
1965. С. 73—76; Черепнин Л. В. 1972а. С. 365; Толочко П. П. 1980].
На северо-востоке Руси владимиро-суздальские князья Андрей Юрк
евич Боголюбский и Всеволод Юрьевич Большое Гнездо создали в 5(1 >
— 80-е гг. XII в. систему великого княжения Владимирского как само
стоятельного от киевской власти политического объединения ссверо
восточных князей, сюзереном которых являлся князь, правивший но
Владимире. Эта политически централизованная, иерархически оргапп
зованная система княжеского правления подчинила своей власти фор
мирующееся сословие бояр и города. В западных Полоцком и Смолен
ском княжествах княжеская власть сохранила определяющее значение,
но бояре и стольные города, все более крепнувшие в XII—XIII вв. по
стоянно вносили коррективы в социальную ситуацию. Равновесие сил
княжеских и боярских группировок, в равной мере привлекавших тор
гово-ремесленное население городов на свою сторону, вело к их посто-
янным кровопролитным столкновениям. Великое княжение Киевское
еще сохраняло престижное значение, что привлекало некоторых князей
править в Киеве. Но Русское государство как политически единое, уп-
равляемое из Киева — политического центра страны, прекратило свое
существование со второй трети XII в. Впрочем его культурно-истори-
ческая традиция сохранилась. По XIII в. на всем пространстве русских
земель существовала, с местными вариантами, единая материальная
культура. Литературный язык и литература также оставались едиными.
Русская митрополия поддерживала это единое культурное пространство
единством церковной организации, а ее глава в XII в. имел титул, со-
хранявший историческую традицию — обобщающее указание страны и
целом — митрополит «всея Росии» или «всея России» [Янин В. Л. 1970.
Т. I. С. 48—51]. Когда же объективные социально-экономические и по-
литические процессы разделили к концу XII — началу XIII в. население
Руси на жителей разных, иногда враждебных земель-княжеств (киян,
смолян, полочан, новгородцев, рязанцев, владимирцев и т. д.), они еще
сохраняли общее самоназвание — культурно-историческую самоиден-
тификацию — русин, то есть ‘относящийся к Руси’; в договоре смолен-
ского князя с Ригой и Готским берегом (1223—1225 г.) см.: «<...> стави-
те имъ на послушьство русина же нъмьчица; тако же и въ всъхъ тяжахъ,
рядъемолнянину съ немьчицемь про послушьство» [Смоленские грамо-
ты XIII—XIV веков. 1963. С. 11]. Все эти обстоятельства социально-
политической истории Руси периода политической раздробленности
вносили существенные региональные коррективы в общий процесс эво-
люции княжеской власти, местной знати и городов.
Общее и особенное в истории княжеской власти, ее взаимодей-
ствия с другими высшими социальными слоями в данный период ус-
586
'лицнливается лишь при ее региональном изучении с учетом особсп-
нитей политического развития русских княжеств и Новгородской бо-
«рской республики.
Понятие дружина продолжало использоваться в это время во всех
ясских землях и сохранило свою многозначность. Редко, но употреб-
лялось его обобщающее значение ‘княжеское войско, полк’, объеди-
ненное войско нескольких князей или во главе с одним князем [ПСРЛ.
1 I. Стб. 307-308, 337, 352, 354-355; ПСРЛ. Т. II. Стб. 401,446, 6381.
:1ружина продолжала оставаться общим названием служилых князю
нолей, отряда воинов [ПСРЛ. Т. II. Стб. 400, 689, 694]. Она по-пре-
•псму означала ограниченный круг доверенных лиц, с которыми князь
> оветуется, «думает». Но эта «дума» непостоянна по составу и собира-
ется только по желанию князя [ПСРЛ. Т. I. Стб. 319, 327, 329, 389, 415;
ПСРЛ. Т. II. Стб. 355, 380, 409, 412-413, 507, 562, 686, 691]. Поэтому
и исторических источниках этого времени еще нс прослеживается бояр-
ская дума как односословное «учреждение постоянное, действующее
ежедневно» [Ключевский В. О. 1902. С. 70] или «совет при князе — одно-
палатный сословный орган, давний устойчивый институт политическо-
ю строя древней Руси», «верховный орган власти раннефеодального
государства» [Пашуто В. Т. 1965. С. 19]. Эти мнения, как представляет-
ся, упреждают становление думы как политического государственного
института. Дума или дружина — в данный период одно из названий
совета из доверенных избранных лиц, которых князь собирает для об-
суждения сложных государственных вопросов. Но решение по ним при-
нимает сам князь как лицо, обладающее верховной властью во всех рус-
ских землях, кроме Новгородской боярской республики.
Такое употребление понятия дружина свидетельствует о сохране-
нии в XII—XIII вв. семантики термина, который распространялся на
неопределенно широкий или узкий круг лиц, подчиненных княжеской
власти, соотнесенных между собой и с князем определенными соци-
альными связями. В том же семантическом ряду продолжается тради-
ция названия дружиной служилых князю людей, в том числе высшего
их слоя. При перечислении по именам членов дружины, бежавшей
вместе с князем Мстиславом Изяславичем, названы руководитель кня-
жеского двора — дворский Олекса, сын воеводы Жирослава Сбыслав,
один из управителей княжеского хозяйства тиун Род «и многие дру-
гие», то есть люди самого разного социального статуса, в том числе
управляющие княжеским двором и хозяйством |ПСРЛ. Т. II. Стб. 544|.
В мирное время эти служилые князю люди выделялись под назва-
нием дружина. После убийства Андрея Боголюбского в 1174 г. «рос-
товци и сужьдальци, и персяславци, и вся дружина от мала до велика
съехашася к Влодимерю» [ПСРЛ. Т. I. Стб. 371], то есть к стольному
городу убитого князя съехались, разумеется, нс все жители Ростова,
Суздаля и Переяславля от мала до велика, а только социально актив-
ная их часть, заинтересованная в определенном решении данной по-
587
литической ситуации, тогда как княжеские служилые люди, находпн
шиеся на княжом дноре в Боголюбове, на административно-судебные
должностях в разных городах княжества, возможно, в своих земельны'
владениях — селах приехали все, от низших должностных лиц до вы<
ших. В военное время эта дружина составляла воинский отряд, отдели
ный от «полка» [ПСРЛ. Т. I. Стб. 334; ПСРЛ. Т. II. Стб. 464, 471].
Но терминологически дружина в XII—XIII вв. могла отделяться и
от бояр. Киевский летописец сообщает под 1147 г., что княжившнн
тогда в Киеве Изяслав Давыдович собрал «бояры своя, и всю дружит
свою, кияне» [ПСРЛ. Т. II. Стб. 343—344]. Его противники, Изяслав,
Ростислав и Ярополк Мстиславичи, перед началом военных действии
«съзваша бояры свое и всю дружину свою и нача думати с ними» [ПСРЛ
Т. II. Стб. 380]. Впрочем, тот же летописец сообщал, что князь «думал»
с дружиной, не выделяя в ее составе бояр [ПСРЛ. Т. II. Стб. 357, 409.
412—413; см. также: ПСРЛ. Т. I. Стб. 358, 389, 415]. Таким образом,
княжеская дружина на юге Руси середины — второй половины XII и.
— служилые князю люди. Бояре могут быть в ней социально выделе-
ны, хотя в общем обозначении воинского отряда или узкого круга при
ближенных лиц они могут и не называться.
То же разделение бояр и дружины прослеживается в этот период и
в северо-восточных княжествах. Во время смуты, последовавшей пос-
ле убийства Андрея Боголюбского, «ростовцы и боляре» привели из
Новгорода в Ростов князя Мстислава Ростиславича. Стремясь подчи-
нить своей власти все Владимиро-Суздальское княжество, он собрал
перед походом на Владимир «ростовци и боляре, гридьбу и пасынки, и
всю дружину». Защищая свои права на владимирский стол, навстречу
ему выступил Всеволод Юрьевич «с володимерци, и с дружиною своею,
и что бяше бояр осталося у него» [ПСРЛ. Т. I. Стб. 380]. Содержание
этих летописных записей достаточно ясно раскрывает использованные
в ней социальные термины. Ростовцы — ростовское торгово-ремес-
ленное население, которое утратило свое прежнее значимое положе-
ние в связи с переносом столицы княжества во Владимир, бояре —
городская и землевладельческая (или только последняя) владимиро-
суздальская знать, которую подавляла самодержавная власть Андрея
Боголюбского. В последующем изложении ростовцы и владимирцы —
городские ополчения, тысячи. «Гридьба и пасынки, и вся дружина» —
в терминах дружинно-возрастной терминологии младшие по социаль-
ному статусу служилые люди. В Новгородской I летописи об этих же
событиях сообщается, что Мстислав Ростиславич отправился в Ростов
«с дружиною своею» [НПЛ. С. 35]. Воинский отряд служилых людей
Всеволода Юрьевича также назван «своя дружина». Бояре, которые ос-
тались у Всеволода — та часть знати, видимо, меньшая, которая под-
держивала великокняжескую власть, прежде всего, вероятно, бояре
владимирские и суздальские. Каждая из противоборствующих сторон
в последующем изложении событий названа полком, то есть объеди-
588
«ИЧ1НЫМ войском. В Липицкой битве 27 июня 1177 г. победил Всево-
Юрьевич. Указание побежденной стороны подтверждает сделан-
ные ранее наблюдения над социальными терминами. Мстислав и «дру-
жина его», то есть отряд служилых ему людей, бежали. «Ростовцев и
чояр всех» победители связали, причем социальное положение плен-
ных бояр в дальнейшем изложении событий раскрывается: «села бо-
чччрьская взяша, и кони, и скот» [ПСРЛ. Т. I. Стб. 381—382], то есть
шире — землевладельческая знать.
Данные факты свидетельствуют о сложных общественно-полити-
ческих процессах — новациях и традициях, которые имели в середине
второй половине ХП в. общерусское значение. Распространение
нинятия боярин — ‘человек знатный и богатый’ на высший слой слу-
жилых князю людей и местную землевладельческую знать указывает
ин продолжение и развитие интеграции княжеской служилой и мест-
ной нсслужилой знати в единое общерусское сословие бояр. До первой
чрети XII в. сословные привилегии общественно-правового статуса
распространялись только на высший слой служилых князю людей —
княжих мужей. В середине — второй половине XII в. в результате эво-
люции местной знати, ее вхождения в состав княжеской служилой знати
или напротив — противостояния княжеской власти, княжеской слу-
жилой организации, что не понижало социального статуса местной
чпати, сложилось сословие бояр, общественно-правовое положение
которых не менялось в зависимости от того, являлись они правящей
княжеской или местной знатью. Этот сословный статус им придавали
сословные привилегии, совмещенные с особым имущественным по-
ложением — богатством и знатностью.
Эти изменения в процессе формирования сословия бояр отмечены
в Краткой и Пространной редакциях Церковного устава Ярослава Муд-
рого, созданного в 1051 — 1054 гг., но переработанного в XII—XIII вв.
\Щапов Я. 7/. 1972. С. 243]). В нем указаны разные штрафы при защите
чести дочери и жены бояр, «менших бояр», «добрых» или «нарочитых»
людей и «простой чади» (ст. 2, 3 Краткой и Пространной редакций).
Разные штрафы предусмотрены за развод с женой без ее вины «вели-
ких бояр», «менших бояр», «нарочитых людей», «простой чади» (ст. 4
Краткой и Пространной редакций Церковного устава Ярослава) [но-
вейшее комментированное издание см.: Российское законодательство
Х-ХХ веков 1984. Т. 1. С. 163-208].
Такая юридическая стратификация общества по уровню знатности,
высшим статусом которой являются бояре, совмещалась в обществен-
ном сознании с определением их особого положения в обществе. В
связи со смутой в Галицко-Волынской Руси в 1221 г. местный летопи-
сец писал о современных ему событиях: «<...> и вся земля попленена
бысть: бояринъ боярина плънившю, смердъ смерда, градъ града, якоже
не остатися ни единой вси плънени» [ПСРЛ. Т. II. Стб. 739], то есть
бояре выделены вне своих внутренних имущественных и социальных
589
различий в один общественный слой, равно как и крсстьяне-смсрд|.1 и
торгово-ремесленное население городов.
Бояре, составлявшие высшую, но количественно ограниченную час и.
«двора» как служилой княжеской организации, являлись состав)ion
частью боярства как сословия в княжествах с преемственной княжес
кой властью. Из числа бояр княжеского даора, к которым в середине
XII — первой половине XIII в. по традиции еще относилось понятие
княжой муж, а в XIII—XIV вв. все более последовательно — бояре и
бояре нарочиты, князья назначали во всех русских княжествах воевод
[ПСРЛ. Т. II. Стб. 320, 565; см. также; стб. 557, 573, 754]. Причем и
Юго-Западной Руси отмечается расширение функций воевод: когда
Даниил Романович присоединил к своим владениям в 1234 г. Галиц-
кую землю, он раздал в управление и кормление города не только сво-
им боярам, но и воеводам [ПСРЛ. Т. II. Стб. 771]. Вероятно, преиму-
щественно из числа княжих мужей и бояр княжеского двора назнача-
лись князьями тысяцкие, которые назывались в равной мере по тыся-
че, которую возглавляли, и по князю, которому служили [НПЛ. С. 64,
260; ПСРЛ. Т. I. Стб. 304, 316-318, 457; ПСРЛ. Т. П. Стб. 534, 548,
733, 748, 763].
Наиболее близким и доверенным лицам княжеского двора, кор-
мильцам и близким родственникам-воспитателям, князья продолжали
поручать высокие административно-судебные должности, в частности,
посадников, которые назначались обычно из высшего слоя служилых
людей, но все более сменялись тиунами [ПСРЛ. Т. I. Стб. 342, 356,
432, 546]. Кроме высших должностей княжеского двора, дворских и
тиунов, в систему княжеского военного и административно-судебного
управления начали привлекаться в первой половине XIII в. другие дво-
ровые должностные лица — меченоша [ПСРЛ. Т. I. Стб. 435, 510] и
стольник [ПСРЛ. Т. I. Стб. 455; ПСРЛ. Т. II. Стб. 789; Рапов О. М. V)T1.
С. 181], печатник — хранитель княжеской печати [ПСРЛ. Т. II. Стб.
791—792], седельничий, руководивший верховым выездом князя [ПСРЛ.
Т. II. Стб. 751, 763]. Впрочем, им давались только поручения. Придвор-
ными титулами эти должности княжеского двора еще не стали.
В условиях политической раздробленности Русского государства
бояре — высшее после князей сословие — стало социальной основой
правящей элиты в разных общественно-политических обстоятельствах.
Таким образом, развитие служилой княжеской и местной знати в
условиях политически раздробленного Русского государства, в разли-
чающихся общественно-политических условиях в равной мере явля-
лось следствием общих законов формирования сословий средневеко-
вого общества.
Появление боярства как сословия явилось следствием предшеству-
ющих социальных процессов. В истории дружины как внутренне диф-
ференцированного общественного слоя служилых князю людей оно
отразилось в широком и последовательном использовании понятия бояре
590
1ля указания се высшси по положению страты, хотя и древнее альтср-
пагивное княжие мужи продолжало использоваться. Княжеская дру-
«нна в данном социальном содержании продолжала давние традиции
п новых общественно-политических условиях XII—XIII вв. Ее разли-
чающиеся по социальному статусу слои продолжали называться кня-
жие мужи или, альтернативно, бояре, детские и отроки с традиционно
^вмещенными военными, административно-судебными и престиж-
ными по двору служебными функциями. Из их числа (кроме отроков)
князь продолжал назначать посадников в города с волостями [ПСРЛ.
Г. I. Стб. 324-325; ПСРЛ. Т. II. Стб. 373, 390, 495, 598; ПРП. II. С.
63-65, 74].
Княжеские подати и судебные пошлины по-прежнему собирали
посадники и тиуны — чиновники княжеского господского хозяйства,
отправляя их в княжескую казну, выделяя из них десятину церкви и
оставляя часть себе (см. также ранее материалы Русской Правды, ко-
торая оставалась в русских землях XII—XV в. основным источником
светского права) [Зимин А. А. 1999. С. 279—334]. Посадники, назначен-
ные Ростиславичами из числа детских, за короткое время успели при-
нести населению значительный ущерб исполнением своих админист-
ративно-судебных обязанностей: «<...> они же многу тяготу людемь
симь створиша продажами и вирами» [ПСРЛ. Т. II. Стб. 598]. Эта раз-
витая податная и административно-судебная система материально обес-
печивала княжих людей денежно-натуральным кормом за исполнение
должностей. Особым видом такого обеспечения за вассальную службу
оставались прямые раздачи князем из казны материальных ценностей
— золота и серебра (см. ранее, с. 264—267). Эти традиционные раздачи
золота и серебра представляли собой феоды-деньги, тогда как раздачи
имения — продовольствия, одежд, оружия продолжали древнейшую тра-
дицию натурального обеспечения членов дружины на княжеском дво-
ре. Но эта традиция все более утрачивала свое первоначальное содер-
жание, превращаясь в почетные пожалования [их поздние формы см.:
Забелин И. 1915. Ч. II. С. 371-374].
Неземельные кормы оставались всеобщей формой княжеского ма-
териального обеспечения за службу. Но у служилых князю людей от-
мечается в ХИ—XIII вв. и землевладение, известное у них с первой
половины XI в. Оно делало их материальное положение более обеспе-
ченным и стабильным.
Структурные изменения организации служилых князю людей, рост
землевладения прежде всего княжих мужей — бояр, развитая система
неземельного обеспечения кормом за службу князю, политическая раз-
дробленность страны имели определяющее значение в трансформации
древней по происхождению системы государственного управления в
виде дружины периода политического единства Русского государства в
новые социально-политические структуры и организацию государствен-
ного управления — в княжеский двор.
591
Двор как близкое окружение слуг, аппарат управления княжеской*
хозяйства и постоянный воинский отряд приобретал особую роль и
этот период, когда князья боролись за новые владения, а двор персе i
жал в новый стольный город, в котором в результате мирных Или ио
енных действий оказывался князь. Этот процесс постепенного возрас-
тания значения двора воздействовал на структуру правящей элиты, чз<>
выразилось в распространении лексики княжеского двора в традици
онных названиях государственных должностных лиц.
Уже в уставной и жалованной грамоте Смоленской епископии князи
Ростислава Мстиславича, датируемой 1136 г., тиуны указаны наряду с
посадниками в качестве членов княжеского административно-судебно
го аппарата, которые могли посягать на отчисления судебных штрафов
и пошлин, отходивших епископу [ДКУ. С. 144]. В 40-е годы XII в. кня-
жеские тиуны Всеволода Ольговича Ратша и Тудор были назначены п
городскую администрацию Киева (там упоминается также двор Ратши)
и Вышгорода. После убийства Андрея Боголюбского в 1174 г. во время
мятежа во Владимиро-Суздальском княжестве были разграблены дома
княжеских посадников, тиунов, детских и мечников [ПСРЛ. Т. II. Стб.
321—322. 592; ПСРЛ. Т. I. Стб. 370], но в данном случае недостаточно
ясно, здесь тиуны являются членами управления княжеским хозяйством
или административно-судебного аппарата. В 20-е годы XIII в. в Смо-
ленском княжестве княжеские тиуны исполняли руководящие админи-
стративно-судебные должности не только на волоках — важнейших по
значению составных частях речных торговых систем, но и в самом Смо-
ленске наряду с князем. За их жизнь, как и за жизнь послов, выплачи-
валась двойная вира (принцип Русской Правды по наказанию за убий-
стволиц, относящихся к высшему слою княжих служилых людей) [текст
оригинала договора 1229 г. Смоленска с Ригой и Готским берегом см.:
Смоленские грамоты XIII—XIV веков. 1963. С. 20—25]. Согласно древ-
нейшей сохранившейся новгородской договорной с князем грамоте 1264
г. (на этих условиях клялся Новгороду еще Ярослав Всеволодович, кото-
рый был новгородским князем с перерывами с 1215 по 1246 г.) [в новей-
шей литературе В. Л. Янин отнес «грамоты Ярославли» к 1220-м гг.:
Янин В. Л. 1962. С. 136], тиун управлял княжеской «половиной» «Волока
со всеми волостями» и Торжка [ГВНП. С. 9]. Таким образом, в XII —
первой трети XIII в. в русских княжествах происходило распростране-
ние института княжеских тиунов с административно-судебными функ-
циями управления княжеского двора. Этот институт первоначально су-
ществовал параллельно с древним по происхождению посадничеством,
постепенно его вытесняя. Как негативную реакцию на этот обществен-
но-политический процесс роста значения княжеского двора можно рас-
сматривать сохранение должности посадников в Новгородской бояр-
ской республике, где из института назначаемых князем княжих мужей
он превратился в институт избираемых магистратов, тогда как понятие
тиуны в данном значении распространения не нашло.
592
Рост значения княжеского двора как центра государственного уп-
рннлсния воздействовал во второй половине XII в. на эволюцию сред-
него и низшего слоев служилых князю людей. В Лаврентьевской лето-
писи под 6683/1175 г. впервые в письменных источниках упоминают-
ся дворяне [ПСРЛ. Т. I. Стб. 370]. Для последующих известий истори-
ческих источников северо-восточного и новгородского происхожде-
ния сообщения о дворянах обычны. В южнорусских письменных па-
мятниках их синонимом являются понятия слуги, слуги дворные [Свер-
длов М. Б. 1983. С. 207-214].
Эти известия не могли не привлечь особого внимания исследовате-
лей, поскольку дворяне стали со временем основным правящим сосло-
нием в России. Между тем изучение начального периода становления
лого сословия представляет значительные трудности вследствие огра-
ниченной информации исторических источников и воздействия на ее
интерпретацию различных научных и общественно-политических тео-
рий. Историографический анализ данной проблемы мог бы стать те-
мой самостоятельного исследования [Карамзин Н. М. 1991. Т. II—III.
С. 467; Соловьев С. М. 1960. Кн. II. С. 508; Ключевский В. О. 1959. Т. VI.
С. 148—149; Сергеевич В. 1909. С. 498; Дьяконов М. 1912. С. 84—85;
Владимирский-Буданов М. Ф. 1915. С. 115—116; Павлов-Сильванский Н. П.
1909. С. 24—25; Пресняков А. Е. 1993. С. 185-230; Юшков С. В. 1939. С.
152; Романов Б. А. 1947. С. 33; Свердлов М. Б. 1978; 1983. С. 207-211;
Назаров В. Д. 1978. С. 119—123; Фроянов И. Я. 1980. С. 97—98; Лимонов
10. А. 1987. С. 150—173; Горский А. А. 1989. С. 80—81]. Обобщая мне-
ния, изложенные в специальных разысканиях, а также наблюдения
автора этих строк, можно сделать вывод, что дворяне (слуги, слуги
дворные) являлись свободными служилыми князю людьми. Нет дан-
ных о том, что в их числе были холопы или другие категории зависи-
мых. Такое мнение могло сложиться в результате недоказанного объе-
динения дворян со слугами княжеского хозяйства — министериалами,
в числе которых действительно находились лично свободные и зависи-
мые люди, рядовичи и холопы. Нет достоверных источниковых дан-
ных о том, что дворяне были заняты в XII—XIII вв. в административ-
ном управлении господского хозяйства, в том числе княжеского и бо-
ярского. Лишь в недостаточно ясной по содержанию старорусской бе-
рестяной грамоте N 10, датируемой XII в., сообщается, что некий «дво-
рянин» «пакостил» в Городище, владении Анания, и его следовало при-
струнить — «полошити». На новейших исследователей ранней исто-
рии дворян оказала влияние интерпретация слова дворянин в первой
публикации этой берестяной грамоты — «принадлежащий ко двору,
дворецкий, управляющий Анании в Городище» [Арциховский А. В., Янин
В. Л. 1978. С. 151; Свердлов М. Б. 1983. С. 209; Лимонов Ю. А. 1987. С.
164; Горский А. А. 1989. С. 80]. Но с равным основанием можно сделать
вывод из текста этой грамоты, что упомянутый в берестяной грамоте
дворянин относится к княжескому административному аппарату, тог-
593
да как Ананий должен остановить его «пакости» [Назаров В. Д. 1984. С
118; А. А. Горский думает, что, судя по содержанию грамоты, дворя
нин зависит от Анания [Горский А. А. 1989. С. 112, примеч. 44], но
последний мог воздействовать на дворянина и как на княжеское адми
нистративнос лицо]. Учитывая, что все известия о дворянах свидетель-
ствуют об их принадлежности к княжескому окружению и админист-
ративно-судебному управлению, такая интерпретация является пред-
почтительной.
Совмещенные военные, административно-судебные и служебные па
княжеском дворе функции свидетельствуют о генетической преемствен-
ности дворян по отношению к детским и отрокам, а двора — по отно-
шению к дружине. Поэтому традиции социальной лексики способство-
вали первоначально параллельному употреблению дружинной лексики
и новой лексики двора. О преемственных связях дворян с дружинника-
ми свидетельствуют раздачи князем дани (в данном случае с подчинен-
ной Новгороду чуди) в соответствии с древним принципом: две трети
сюзерену (в данном случае Новгороду Великому), одну треть — дворя-
нам, а также владение княжескими дворянами, как и ранее членами
дружины, собственными господскими хозяйствами (см. далее).
Новые свойства двора по отношению к дружине формировались
особыми для второй трети XII—XIII вв. общественными условиями
политической раздробленности Руси. Эта мысль, высказанная ранее
автором этих строк, осталась не раскрытой [Свердлов М. Б. 1978. С. 58].
А. А. Горский объяснил смену дружины двором в связи с распадом
единого древнерусского государства на отдельные княжества, прежде
всего с развитием княжеских доменов, утратой господствующим клас-
сом «общерусской» корпоративности в виде дружины, а позднее и с
исчезновением института дружины по мере развития боярской вот-
чинной собственности [Горский А. А. 1989. С. 81]. В. Д. Назаров объяс-
нил эту смену ростом землевладения светских феодалов, ростом чис-
ленности и изменением структуры господствующего класса, более со-
вершенной системой государственного политического аппарата и не-
удовлетворительной в новых условиях многозначной дружинной тер-
минологией [Назаров В. Д. 1978. С. 122—123]. И. Я. Фроянов характе-
ризовал конкретное содержание социального процесса в понятиях
физиологии: «С конца XII в. мы получаем возможность наблюдать,
как младшая дружина (отроки, детские, милостники и пр.) мало-пома-
лу поглощаются княжеским двором», «по мере разложения дружинных
отношений <...> младшая дружина постепенно переваривается кня-
жеским двором» [Фроянов И. Я. 1980. С. 95, 97].
Вследствие важности и дискуссионное™ проблемы смены княже-
ской дружины двором ес следует рассмотреть особо. Как показано ра-
нее, двор в качестве резиденции князя постоянно включал в свой со-
став членов старшей и младшей дружины вследствие совмещенности
их функций, военных, административно-судебных и престижных слу-
594
жсбных по княжескому двору. Такая совмещенность функций была
сформулирована афористично в применении к русской действитель-
ности: «Князь бо не туне носить мечь Божии, ибо слуга есть» [ПСРЛ.
Г. II. Стб. 592—593]. Она совпадала с синонимичностью понятий на
Руси: дворянин — слуга — слуга дворный. В условиях возрастающей по-
литической раздробленности Русского государства, прямого админис-
тративно-судебного управления из княжеского двора определяющим в
знаковом общественном положении служилых князю людей станови-
лась не древняя по происхождению служба-дружба, а указание при-
надлежности к княжескому двору. Понятие слуга, восходящее к пра-
славянскому лексическому фонду, определяемое значениями ‘служить,
поддерживать, помогать’, не содержало представлений о лишении лич-
ной свободы [Фасмер. III. С. 676]. Поэтому понятно, почему в истори-
ческих источниках нет сведений о включении в XII—XIII вв. в состав
дворян-слуг зависимых людей, холопов. Такая служба на княжеском
дворе создавала условия вертикальной мобильности — быстрой карье-
ры от социальных низов до знатного положения. Повесть об убиении
Андрея Боголюбского, написанная вскоре после этих событий, содер-
жит сведения об одной из таких биографий (вопрос об авторе пове-
ствования дискутируется, но согласно всем гипотезам, в 1174 г. он
находился во Владимире) [см.: БЛДР. 1997. Т. 4. С. 617]. Заговор воз-
главлял зять боярина Кучки Петр, но его инициатором был слуга Яким,
брата которого Андрей Боголюбский велел казнить (учитывая синони-
мичность понятий княжеский слуга и дворянин, можно предположить,
что Яким был дворянином). В числе заговорщиков назван также Ан-
бал, яс родом. По мнению В. В. Абаева, Анбал может быть не именем
собственным, но сохраненным как прозвище осетинским словом то-
варищ, букв, приближенный ясин. Другое значение слова анбал — ‘груз-
чик, носильщик’, что, возможно, отражало первоначальную профес-
сию боголюбского осетина [Воронин Н. Н. 1963. С. 86, примеч. 86, 96;
см. там же литературу вопроса; Н. Н. Воронин отметил, что Повесть
попала в Киевскую летопись не раньше 1190 г., поскольку Успенский
собор назван пятиглавым, хотя первоначально он был одноглавым]. В
тексте Повести Анбал — имя собственное. Как следует из Повести,
Анбал пришел на княжеский двор в бедных одеждах и стал служить
князю. Он дослужился до ключника — управителя хозяйством княже-
ского дома, сохраняя свободу (ст. НО ПП указывала превращение в
холопы тиуна, который символически привязывал к поясу ключ без
особого договора, но мог быть при этом заключен договор о сохране-
нии свободы). В 1074 г. Анбал ходил уже в аксамите (бархате) и, види-
мо, был в числе знатных людей, поскольку только он назван по имени
в Повести наряду с Петром, зятем знатного боярина Кучки, Кучкови-
чами и княжеским слугой Якимом [БЛДР. 1997. Т. 4. С. 210—214].
Таким образом, слуги-дворяне продолжали традицию служилых князю
отроков', эта служба сохраняла или давала им свободу.
595
Двор как особая структура служилых князю людей с совмещении
ми военными, административно-судебными и престижными служсб
ными при князе функциями сохранялся при переезде князя в другое
княжество. Поэтому двор — преемник друлсины — представлял собой
всегда готовую к действиям внутренне структурированную организа-
цию бояр и дворян-слуг, отряд воинов, административно-судебный
аппарат и доверенных слуг княжеского двора. При вокняжении в но-
вом владении происходила лишь персональная замена членов высшего
и среднего звена княжеской администрации, тогда как представители
местной знати могли начать службу новому князю.
При этом в числе служилых князю людей учитывались также слуги
княжеского двора. В данной связи для младшего звена служилых лю-
дей определяющей становилась принадлежность к княжескому двору,
что вело в социальной терминологии к появлению нового термина —
дворянин, т. е. ‘принадлежащий ко двору’. Это понятие, обозначающее
служилых князю людей с совмещенными административно-судебны-
ми, военными и служебными по княжескому двору функциями, ин-
тегрировало разных по происхождению и положению людей.
Таким образом, во второй трети XII — первой трети XIII в. устанав-
ливаются новые политические и социально-политические процессы:
политическая раздробленность государства, формирование боярства как
сословия, появление княжеского двора как социально-политической и
военной организации, основу которой составляла служба князю. Пре-
жних младших членов дружины — «отроков» («верные» — fideles) за-
менили слуги — дворяне. Эти структурные социально-политические
изменения создавали для князя и княжеской власти системно новые
условия экономического, социально-политического и идеологическо-
го функционирования в разных землях Русского государства, которое
все более распадалось на относительно самостоятельные государствен-
ные образования с различающимся общественно-политическим уст-
ройством.
Князь и Новгородская боярская республика
После 1136 г. в Новгородской боярской республике князь и его
двор были выведены из Ярославова дворища, расположенного в цент-
ре города, на Рюриково городище, поскольку потенциально князь пред-
ставлял собой опасность для республиканского строя. В отличие от
других русских земель, в Новгородской республике бояре стали в XII
в. правящим сословием. По наблюдениям В. Л. Янина, посадничество
стало главным институтом власти местных боярских кланов. Отсюда
их острая, иногда кровопролитная борьба за посадничество. Во время
этой борьбы боярские кланы вступали в союзы друг с другом и с при-
глашаемыми князьями. Но новгородское боярство оставалось закры-
596
ibiM сословием, и оно постоянно контролировало посадничество. По-
иому, хотя в 1137—1175 гг. было 13 посажений на посадничество, в
них участвовало только 8 человек, которые избирались неоднократно,
к тому же дважды избранный Иванко Захарьич являлся сыном посад-
ника [Янин В. Л. 1962. С. 95—106]. Но и они, учитывая родственные
связи, делятся на небольшое количество боярских кланов [Молчанов
А. А. 1998. С. 72—74|, относившихся к двум сторонам Новгорода, Со-
фийской и Торговой [Янин В. Л. 1962. С. 104—106].
В процессе последующего развития институтов Новгородской бо-
ярской республики в конце XII в. появляются тысяцкие, в состав дея-
гельности которых входил торговый суд, наблюдение над торговыми
мерами, участие в заключении торговых договоров. По мнению В. Л.
Янина, тысяцкий — представитель всех свободных новгородцев, кро-
ме бояр и зависимых от них людей, глава сотенного городского насе-
ления. Он установил, что имена тысяцких и посадников, включая их
родственников, совпадают только со второй четверти XIV в. Поэтому
В. Л. Янин предположил, что до этого времени тысяцкие нс принадле-
жали к боярским кланам, из которых избирались посадники. Но по-
скольку тысяцкие были богатыми людьми, то следует вывод, что ты-
сяцкие избирались из богатых небоярских родов [Янин В. Л. 1962. С.
110—116]. Таким образом, в состав правящей знати с конца XII в. были
включены богатые люди небоярского происхождения, которые в XIV
в. стали называться житьи люди.
Вече продолжало оставаться институтом боярского олигархическо-
го правления. Хотя в 1175—1255 гг., за 80 лет, произошло 21 избрание
посадников, ими стало только 13 человек. Но и они происходили из
небольшого числа боярских кланов [Янин В. Л. 1962. С. 120, 160; 1981.
Схема 28. С. 136-137; Молчанов А. А. 1998. С. 74].
В XII—XIII вв. новгородские бояре активно использовали для обо-
гащения свое сословное положение, участие в политической элите.
Этому способствовала не только их экономическая активность — вне-
шняя торговля, ремесленное производство, городское и сельское зем-
левладение, долговые и ростовщические операции, но также участие в
государственной системе податного обложения, сбор дани с финно-
угорских племен Севера [Янин В. Л. 1981. С. 249—256; История кресть-
янства Северо-Запада России: Период феодализма. 1994. С. 42—54].
Такая активность, участие в высших магистратурах посадников и ты-
сяцких становились основанием для накопления боярами значитель-
ных богатств. Уже в начальный период новгородской политической
независимости от княжеской власти, в 1137 г., с группы новгородских
бояр — сторонников Всеволода Мстиславича, взяли откуп 1500 гри-
вен, в 1141 г. у посадника Якуна Мирославича — 1000 гривен, а его
брата Прокопия — 100 гривен (НПЛ. С. 24—26]. На современников,
видимо, произвело значительное впечатление то «сокровище», кото-
рое обнаружили восставшие новгородцы в 1207 г. надворе посадников
597
Мирошки и его сына Дмитра. Это впечатление ясно выражено в лето-
писном повествовании: «<...> дворъ <...> зажьгоша, а житие ихъ по-
имаша, а села ихъ распродаша и челядь, а скровища ихъ изискаша и
поимаша бещисла, а избытъкъ роздклиша по зубу, по 3 гривнк по все-
му городу, и на шить; аще кто потаи похватилъ, а того единъ Боп.
вкдаеть, и от того мнози разбогатъша; а что на дъщькахъ, а то князю
оставиша». Хозяйства посадников Семена Борисовича, Внезды Воло-
вика с дворами и селами, тысяцкого Бориса и других бояр были разо-
рены во время восстания 1230 г. |НПЛ. С. 51, 70; о владениях бояр-
посадников Несды-Внезды и Мирошки Нездинича см.: Янин В. Л.,
Зализняк А. А. 1986. С. 63—65].
Идеологическим символом новгородского самосознания как выраже-
ния самостоятельности по отношению к княжеской власти явилось со-
здание к середине XIII в. в Новгороде нового архитектурного облика хра-
ма, который стал местным вариантом романского стиля, по словам Л. А.
Беляева, «до известной степени родственного скандинавской и вообще
балтийской романике» [Беляев Л. А. 1997. С. 311], столь отличного от
предыдущего и современного княжеского строительства церквей.
При определении места князя в общественно-политической струк-
туре Новгородской боярской республики существенны наблюдения В. Л.
Янина о сохранении не только военных, но и судебных функций князя
в виде участия в смесном суде [Янин В. Л. 1977. С. 33—35]. Приезжаю-
щий с князем в Новгород двор сразу включался в систему местного
военного и административно-судебного управления.
Экономический, социально-политический и правовой статус изби-
раемого Новгородом князя конституировался в предварительно зак-
люченном договоре со второй трети XII в., вероятно, в устной форме,
с XIII в. — в письменной (Л. В. Черепнин предполагал, что письмен-
ные договоры стали составляться в конце XII в. в новгородское княже-
ние Ярослава Владимировича [Черепнин Л. В. 1948. Т. I. С. 252—253;
это мнение поддержал В. Волов: Водов В. 1989. С. 55—56; см. также
ранее, с. 592]. Формуляр договоров был традиционен, что свойственно
средневековой ментальности, для которой основанием истинности и
преемственности была старина.
Как отмечено ранее, в древнейшем сохранившемся проекте дого-
вора 1264 г. Новгорода с тверским великим князем Ярославом Яросла-
вичем (ГВНП. № 1) указано, что на таких же условиях княжил в Нов-
городе его отец, Ярослав Всеволодович (с 1215 по 1236 г. с перерыва-
ми). Одновременно в другом варианте докончания 1264 г. (ГВНП. №
2) и в договорной грамоте 1268 г. (ГВНП. № 3) еще более подчеркнута
традиционность условий этих договоров: «На семь, княже, цълуи хрьстъ
къ всъму Новугороду, на цъмь то цъловали дъди, и отци, и отецьтвои
Ярославъ (имеется в виду Ярослав Всеволодович. — М. С.). Новъго-
родъ ти държати въ старинъ, по пошлина» [ГВНП. С. 9—12; здесь и
далее коррективы в датировках новгородских договорных грамот в срав-
598
нении с публикацией ГВНП см.: Янин В. Л. 1991. С. 142—150 и след.;
комментарии см. там же, а также: Зимин А. А. 1953. С. 141 —157]. По-
лому в формуляре новгородско-княжеских договоров очень важны как
традиционные клаузулы, так и новации. Нормы этих соглашений стре-
мились максимально ограничить возможности внедрения князя и лю-
дей его двора в новгородские социально-экономические, политиче-
ские и правовые структуры. Но эти же запретительные или ограничи-
тельные по содержанию статьи свидетельствуют об их нормативности
при определении положения князя и членов их двора в новгородских
владениях и в «низовских» княжествах. В последней связи новгород-
ско-княжеские договорные грамоты особенно важны, поскольку гра-
моты русских княжеств с указанием их внутреннего управления не
сохранились. Здесь и далее анализируются те статьи договоров, кото-
рые относятся к изучаемой здесь проблеме экономического, социаль-
ного и политического положения князя и княжеской власти. Их нор-
мативный состав рассмотрен, в основном, в последовательности сло-
жившегося традиционного формуляра княжеско-новгородских дого-
ворных грамот.
В соответствии с ГВНП № 1 и 2, князь не должен отменять дей-
ствие уже изданных грамот: «Грамоть ти, княже, не посужати». Эта
запретительная формула подразумевает отмены или попытки отмены
князьями грамот. Поскольку здесь указаны «грамоты» во множествен-
ном числе, а не данная конкретная договорная грамота, можно пред-
положить, что князья отменяли или пытались отменить грамоты кня-
жеские и (или) новгородские.
Князь не имеет права лишать «мужа» волости без вины. Новгород-
ские волости — исторически сложившиеся территориальные единицы.
В Новгородской земле волости управлялись боярами новгородскими и
князь не имел права заменить их своими мужами. Они собирали там
подати, часть которых отходила к ним и становилась одним из источ-
ников их обогащения [Янин В. Л. 1981]. Эта норма исходила из того,
что князья пытались лишать новгородских знатных мужей без их вины,
а это подразумевает, что они в своих отчинных княжествах лишали
волостей, управления и кормления, служилых людей без вины.
В Новгороде князь нс имел права без участия посадника «разда-
вать» волости и «давать» грамоты. Значение этой меры ограничения
княжеской власти в Новгородской боярской республике в полной мере
раскрывается, если учесть, что с древнейших времен князь единовластно
«сажал» своих мужей в качестве посадников по городам и (или) «да-
вал» города в своем княжестве вместе с волостями сыновьям для уп-
равления и владения. Впрочем, и в Новгородской земле князья при
благоприятной для себя политической ситуации поступали таким же
образом, как следует из другого проекта договорной грамоты 1264 г.
(ГВНП. № 2), где указано в связи с запрещением князю «раздавать»
волости без участия посадника, что Александр Невский и его сын Дмит-
599
рий «раздаялъ волости» при участии новгородцев, но посадник при
этом не указан. В данном проекте оговорено, что этих мужей «без вины»
нельзя лишать волостей.
Князь получал от волостей особую подать — «дар». Это ограниче-
ние также существенно отличалось от значительных податных поступ
лений и судебных пошлин в княжескую казну в отчинных княжествах.
Впрочем, в особых общественно-политических обстоятельствах при
заключении в 1268 г. договора с тверским великим князем Ярославом
Ярославичем этот князь мог «куны имати» на двух погостах, т. е. взн
мать с них традиционные подати.
Регламентировано право княжеской охоты — кабанов можно было
бить не ближе шестидесяти верст. Далее также регламентировалось
право охотиться в погосте Озвадо, который находился на р. Ловать
недалеко от ее впадения в озеро Ильмень. Точно указывались условия
пребывания княжеских «осетрьника» и медовара — руководителей со-
ответствующих служб княжеского двора, о чем была заключена особая
договорная грамота Новгорода еще с Ярославом Всеволодовичем. Ка-
ких-либо подобных ограничений в отчинных княжествах неизвестно.
Князю, княгине и княжеским боярам не разрешалось держать зак-
ладчиков. Закладничество — новая в сравнении с формами зависимо-
сти XII в. форма перехода лично свободных крестьян — смердов и
горожан — купцов под покровительство господина, вследствие чего
они теряли личную свободу, но получали экономическую и социальную
поддержку в господском хозяйстве. Из этой запретительной статьи
следует, что князь и его бояре принимали закладчиков во время его
княжения в Новгородской земле, и тем более без ограничений делали
это в своем княжестве.
Князю, его княгине, боярам и дворянам (наряду с социальным тер-
мином дворяне в договорной грамоте 1268 г. (ГВНП № 3) использова-
но также альтернативное понятие слуги) запрещалось «по Новгород-
ской волости» «держать» села и «ставить» свободы-слободы. Села —
сельские поселения с зависимыми людьми — челядью [Подвигина Н. Л.
1976. С. 42—44]. Свободы-слободы, в отличие от сел, ставились госпо-
дином и населялись холопами. Эти поселенцы освобождались от нов-
городских податей, а потому их поселения назывались слободами. Та-
кие слободы покупал еще в 50-е годы XII в. Андрей Боголюбский,
видимо, во Владимиро-Суздальской земле (см. далее, с. 611). По мне-
нию А. А. Зимина, слободы, в данном случае — «частновладельческие
поселения, освобожденные временно или постоянно от уплаты важ-
нейших податей в пользу Новгорода» [Зимин А. А. 1953. С. 147]. Вместе
с тем разрешалось владеть пожнями — лугами, необходимыми для со-
держания коней княжеских и его служилых людей. В альтернативном
проекте договорной грамоты 1264 г. (ГВНП. № 2) запрещалось князю,
его княгине, боярам и дворянам не только «держать» села, но также их
«купити» и «даромъ приимати». Вне зависимости оттого, был ли это,
600
и соответствии с гипотезой В. Л. Янина, проект 1264 г. или договорная
(рамота 1266 г., как указано в публикации ГВНП, за два года такие
ииды владения землей возникнуть не могли. Так что в появлении дан-
ных форм земельного владения следует видеть не их возникновение, а
совершенствование нормативного содержания статей договора. Имен-
но поэтому данная формулировка была повторена в договорной гра-
моте Новгорода с тверским князем Ярославом Ярославичем (ГВНП.
№ 3), датируемой 1268 г. (в публикации ГВНП — 1270 г.). Да и пожни
князь Александр Невский пытался прихватить больше, чем оговорено
и договоре, что должен был вернуть Новгороду уже Ярослав Ярославич
(ГВНП. № 2).
Князь имеет право участвовать в административно-судебном уп-
равлении Новгородом только на территории самой Новгородской зем-
ли. В договоре 1268 г. эта статья была основательно переработана. В
пей указывалось конкретно, что «на Низу», т. е. во Владимиро-Суз-
дальской земле и в Тверском княжестве князь не имел права судить
новгородца и «раздавать» дани-подати.
В Новгородской земле право поездок князя регламентировалось:
он мог раз в три года ездить в Ладогу — основной после Новгорода
военный, торгово-ремесленный и идеологический центр, а также в Русу
— центр производства соли.
Князю запрещалось осуществлять какой-либо вывод населения, что
совершал еще Владимир Святославич в Новгородской земле и что кня-
зья, вероятно, делали в мирное время и в своих отчинных княжествах.
Княжеские дворяне и тиуны, руководители княжеской админист-
рации в государственном управлении и господском хозяйстве, должны
были получать конкретно установленные денежные суммы во время
исполнения ими служебных обязанностей и связанных с ними переез-
дов — потопов. При этом в мирное время купцы от подводной повин-
ности освобождались. Учитывая существование повоза — дорожной
повинности с X в. и натурально-денежного обеспечения княжих слу-
жилых людей во время исполнения должностных обязанностей (они
регламентированы уже в Поконе вирном Ярослава Мудрого) можно
сделать вывод, что данная система обеспечения постоянно существо-
вала и в княжествах рассматриваемого нами периода, хотя таких изве-
стий о ней в исторических источниках не содержится.
Точно устанавливались торговые проездные пошлины от лодьи, воза,
от льна и коробьи хмеля по 2 векши, которые должны были уплатить
новгородцы, въезжая на территорию отчинного княжества. Данная ста-
тья исходила из того, что князь мог произвольно повышать такие по-
шлины. В договорной грамоте 1268 г. (ГВНП. № 3) указывается также
запрещение «ставить» «мыт», т. е. устанавливать заставы для сбора
проезных пошлин в Новгородской земле. Такие нормы подразумевали
произвольное повышение князьями сбора торговых и проездных по-
шлин, а также установление мытных застав в своих княжествах.
601
Особо оговаривалось требование Новгорода к князю посылать для
управления и сбора податей «за Волок» только новгородских мужей,
что отражает новгородское противодействие княжеским попыткам по-
сылать туда своих служилых людей и утвердиться в новгородских двин-
ских владениях.
Сложна проблема определения происхождения и природы княжес-
кого землевладения в Новгородской республике.
По грамотам 1264 и 1268 гг. (ГВНП. № 2, 3) князю с княгиней
равно как и княжеским боярам и дворянам (с альтернативным назва-
нием слуги) запрещалось держать — владеть, покупать и принимать
«даром», то есть без оплаты, села. Получение земли «даром» подразу-
мевает, по нашему мнению, операции завещания, дарения, а учитывая
существование закладничества — превращение вотчинного владения в
частичное или бенефиций. Ю. А. Лимонов интерпретирует запреще-
ние принимать дворянину село «даром» как «дара» земли и села дворя-
нину за службу [Лимонов Ю. А. 1987. С. 159). Такое мнение дискусси-
онно, поскольку тот же запрет распространяется на князя и княгиню,
что свидетельствует отнюдь не о пожаловании им земли и села за службу.
Происхождение и содержание княжеского землевладения раскры-
ваются лишь в общей системе земельной собственности в Новгород-
ской республике. В Х1П—XIV вв. там существовала двуединая система
земельной собственности. Она представляла собой верховную государ-
ственную и наследственную вотчинную (господскую и свободную кре-
стьянскую, черносошную) собственность на землю [Янин В. Л. 1981;
История крестьянства Северо-Запада России: Период феодализма. 1994.
С. 22—76; см. там же историографию проблемы].
Изучение земельной собственности князей, княгинь, княжеских бояр
и дворян-слуг в Новгородской боярской республике оказалось на пе-
риферии исследований данной проблемы. Это объясняется, видимо,
тем, что для изучавших новгородскую аграрную историю их информа-
ция относилась к «низовским» княжествам и к особой форме межгосу-
дарственных договорных отношений. Для исследователей социально-
экономической истории северо-восточных княжеств данная тема при-
надлежала новгородской истории. Между тем договоры Великого Нов-
города с князьями в XIII—XIV вв. содержат ценную и еще не исполь-
зованную в полной мере информацию для изучения княжеской зе-
мельной собственности на Руси этого периода.
Новгородско-княжеские договоры не только частично раскрывают
формы социально-экономической и политической активности князей,
а также членов княжеского двора в своем княжестве и в особых усло-
виях Новгородской боярской республики. Они указывают пути рас-
пространения княжеского землевладения в отчинных княжествах и
внедрения князей, членов княжеского двора в местные социально-эко-
номические и политические структуры в случае овладения князьями
другими княжествами: они покупали села, ставили слободы с холопа-
602
ми, получали земли в виде дарения или вместе с закладниками, по-
нучали в волостях должности и деньги в виде отчисления от податей
или подати при их исполнении (см. ранее).
Новгородско-княжеские договорные грамоты второй половины XIII
- начала XIV в. свидетельствуют о преемственности (с определенны-
ми коррективами) форм землевладения князей, княжеской служилой
и новгородской знати, а также социальной и экономической активно-
сти, свойственной им в первой половине XIII столетия. Вопреки по-
стоянным новгородским запретам князья, княгини, княжеские бояре
и дворяне-слуги продолжали покупать села в Новгородской земле.
Согласно грамоте 1317 г., составленной в сложных для тверского князя
Михаила Ярославича обстоятельствах, выясняется, что эти купли со-
вершались не только при нем, но также в новгородское княжение (в
порядке перечисления в грамоте) Александра Невского, Ярослава Ярос-
лавича, Василия Ярославича, Дмитрия Александровича и Андрея Алек-
сандровича, то есть с середины 30-х — 40-х гг. XIII в. [ГВНП. № 12;
комментарии см.: Янин В. Л. 1991. С. 155—161]. От этих сел они долж-
ны были отказаться после многих (до 70—80) лет владений.
Однако показательно, что конфисковывались села, купленные только
в новгородское княжение последнего из князей, Михаила Ярославича:
«А што селъ покупили мои бояре и слугы в мое княженье, тЪхъ селъ
отступился семь Новугороду бес кунъ <...>». Села, купленные в кня-
жения его предшественников, начиная с Александра Невского, можно
было только выкупить: «<...> на тЪхъ селъхъ куны имати у истьца, а
земля к Новугороду; не будеть истьця, целовати ему, како не вьдаеть
истьця, и колько будеть далъ на селъ, куны взяти у Новагорода, а зем-
ля к Новугороду. А у кого имуть окупати село, колко у него будеть
селъ, вся имъ окупати села одинова», т. е. кто продал село, у того
следовало покупателю взять деньги, а земля становилась новгородской
собственностью. Когда первоначальный владелец села по прошествии
долгого времени был уже неизвестен, равно как и стоимость этого села,
то деньги новому владельцу (видимо, по современной тогда оценоч-
ной стоимости) должны были выплатить новгородские власти, а земля
становилась собственностью Новгородской республики. При этом ого-
варивалось, что таким образом выкупались у владельца все села, сколько
бы их ни было, то есть их могло быть несколько или много.
Из этих развитых по содержанию выкупных операций следует, что
1) купленные новгородские села князей, княгинь, княжеских бояр и
дворян-слуг являлись их полными и наследственными владениями, 2)
запрещения покупать села на новгородской территории ими не вы-
полнялись, 3) после запретов, установленных и обновленных в новго-
родско-княжеских договорах, новгородские села князей и княжих слу-
жилых людей оставались их вотчинами. Болес того, перемены князей
на новгородском столе не сказывались на их владении такими селами,
хотя в северо-восточных землях эти князья враждовали и являлись
603
политическими соперниками. Отсюда следует, что с первой половины
XIII в., со времени новгородского княжения Александра Невского, фнк
сируется право реальной экстерриториальности господской земельной
собственности князей и княжих служилых людей, а также титулы их-
верховное право государства — Новгородской боярской республики на
землю.
Как отмечено ранее, информация сохранившихся новгородских
договорных грамот о формах экономической и социальной активности
северо-восточных князей на территории Новгородской боярской рес-
публики первой половины XIII — начала XIV в. предполагает их нор-
мативность и в «нйзовских» княжествах.
Анализ отношений земельной собственности в Новгородской бо-
ярской республике XIII—XIV вв. позволяет установить их сложную
структуру. Она состояла из титульной верховной собственности госу-
дарства (Новгорода) на землю, что выразилось в запретах приобретать
ее князьям, княгиням, княжим служилым людям, боярам и дворянам-
слугам, а также в потенциальной возможности конфискаций вотчин-
ной земельной собственности. Эти вотчинные земельные владения
могли быть наследственными, приобретаться посредством купли, зак-
лада («даромъ»), а также насилием. Такой вид княжеской земельной
собственности на новгородской территории, ее традиции и практика
вотчинного владения оказывались сильней титульной верховной нов-
городской собственности. Поэтому попытки новгородских тотальных
конфискаций земельных владений не удавались, а сами они сводились
к принудительному выкупу, и то с исключениями. Данная сложная
структура господской земельной собственности в Новгороде постоян-
но создавала условия не только укрепления там княжеской власти, но
также угрозы новгородскому общественно-политическому устройству
со стороны княжих людей, которые становились новгородскими зем-
левладельцами.
Такая структура титульной верховной государственной и вотчин-
ной господской земельной собственности ставит еще один вопрос:
почему князья и их служилые люди, несмотря на определенные поли-
тические и административные ограничения, постоянно приобретали
земельные владения на новгородской территории. Экономическим и
правовым основанием для земельных купель и других форм приобре-
тения земли являлась экстерриториальность вотчинного владения в
средневековых обществах. Но, вероятно, была и другая причина, отно-
сящаяся к исторической традиции и общественному сознанию. Нов-
городская боярская республика и северо-восточные княжества исто-
рически продолжали традиции некогда политически единого Русского
государства. Они представляли собой традиционное этнокультурное
пространство (при региональных различиях и постоянной многоэтнич-
ности), определяющее значение в котором имел восточнославянский,
позднее русский этнос. Они принадлежали к конфессиональному про-
604
сгранству одной православной митрополии в составе Константинополь-
ской патриархии. Вероятно, все эти факторы формировали в высших
сословиях восприятие северо-восточных княжеств и Новгородской зем-
ли как единого этнокультурного пространства, на которое по тради-
ции и закону могла распространяться их экономическая и социальная
активность.
Традиции монархической княжеской власти
во Владимиро-Суздальском княжестве
Одновременно па Северо-Востоке Руси формировалось в середине
— второй половине XII в. противоположное Новгородской боярской
республике по своей политической структуре Владимиро-Суздальское
княжество. Оно продолжало традиции Ростово-Суздальской земли,
которая находилась в отчинном владении Владимира Мономаха и его
потомков. Владимир Всеволодович, следуя давней традиции прадеда,
Владимира Святославича, и деда, Ярослава Мудрого, построил страте-
гически важный город-крепость на Клязьме, маркирующий южные
пределы своего отчинного княжества, и назвал его своим именем Вла-
димир. Этот город не только зашишал южные подходы к Суздалю, но
и был военно-политическим центром южных рубежей Ростово-Суз-
дальской земли, которым противостояли Муромо-Рязанские земли,
принадлежавшие черниговским Святославичам [см. также: Воронин И. Н.
1961. С. 39]. Таким образом, в составе еше политически единого госу-
дарства Владимир Мономах обозначал пределы своего отчинного кня-
жения. Поэтому, представляется, В. А. Кучкин, который считает, что
границы Ростово-Суздальского княжества «начинают фиксироваться»
при Юрин Долгоруком [Кучкин В. А. 1984. С. 76], недооценил особое
стратегическое и маркирующее значение строительства Владимира на
Клязьме.
Сын и преемник Мономаха по Ростово-Суздальскому княжению
Юрий Долгорукий значительно более активно и целенаправленно со-
вершенствовал инфраструктуру своего владения в новых условиях быст-
ро развивавшихся во второй трети XII в. отчинных княжеств. Истори-
ко-географические и археологические исследования показывают, что с
30-х — 40-х годов существовали суздальско-черниговский и суздальс-
ко-новгородский рубежи. Было проведено разграничение и со Смо-
ленской землей [Насонов А. Н. 1951. С. 183—185; Кучкин В. А. 1984. С.
76—83]. Эти рубежи были укреплены системой городов, которые со-
ставляли основу обороны княжества от нападений соседей из других
русских волостей. Вдоль муромо-рязанских рубежей были построены
позднее Гороховец, Ярополч (судя по названию, он был построен Яро-
полком Владимировичем, братом Юрия Долгорукого), Стародуб, Бого-
605
любов. Здесь же находятся нсидентифицирусмые с конкретными горо
дами крепости — Сунгиревское и Осовсцкое городища. Черниговский и
смоленский рубежи были укреплены городами па р. Москве — Моск
вой, Звенигородом и Тушковом. Граница с Новгородской землей была
укреплена городами Зубцов, Микулин, Тверь, Кснятин, Кашин, Углич.
На восточном рубеже с Волжской Булгарией были построены Нижний
Новгород, Городец и Унжа | Раппопорт П. А. 1961. С. 184—185].
Такое порубежное обособление Ростово-Суздальского княжества
раскрывает особое значение строительства Юрием Долгоруким горо-
дов в его внутренних районах — Юрьева Польского, построенного и
1151 г., Дмитрова, заложенного, вероятно, осенью 1154 г., и переве-
денного по княжескому решению от озера Клсщина Переяславля |о
строительстве Юрием только этих укрепленных городов, а также пору-
бежных Кснятина и Москвы см.: Воронин Н. Н. 1961. С. 55—56; Кучкин
В. А. 1984. С. 84—85; Н. Н. Воронин допускал также строительство при
Юрии Звенигорода, Перемышля, Городца и Микулина]. Они развива-
ли его государственную структуру, заменяя погостную систему города-
ми с волостями. Показательны при этом названия новых городов име-
нами князей — в честь самого Юрия Долгорукого, а также новорож-
денного Всеволода-Дмитрия, что свидетельствуете значительной кон-
центрации княжеской власти, предпринявшей это городское строи-
тельстао. Знаковым является название города Переяславля. Оно нс
только повторяло Переяславль Южный, но новый город был располо-
жен также на одноименной реке Трубеж. Такое удвоение топонимики
в средневековом мышлении продолжало традиции не только символи-
ческой преемственности, но и альтернативности (см. также ранее, с.
362). Поэтому можно предположить, что Юрий, хотя и стремился стать
князем Киевским, в своем отчинном княжестве он создал «свой» Пе-
реяславль, повторяющий отчину деда и отца.
В соответствии с традицией Юрий дал сыновьям в своем Суздаль-
ском княжестве в управление и корм города с волостями. В частности,
второй по старшинству Андрей получил Владимир, тогда как старшему
Ростиславу по неизвестной причине отец «волости не да» в Суздаль-
ской земле |ПСРЛ. Т. 11. Стб. 366; Кучкин В. А. 1984. С. 85—86]. Когда
в 1149 г. Юрий занял Киев, то посадил в отчинном Переяславле Юж-
ном старшего из сыновей Ростислава, в близком к Киеву Вышгородс
— храброго воина и опытного полководца Андрея, в Белгороде — Бо-
риса, в Каневе — Глеба. Таким образом Юрий вывел из Суздальской
земли своих сыновей, чтобы обезопасить свое пребывание в Киеве.
Показательно, однако, то, что стольный город Суздаль он «дал» млад-
шему в это время из сыновей Васильку (младший брат последнего
Михалко, видимо, еще не родился, тогда как Всеволод родится только
в 1154 г.). В такой передаче двора князя Суздальского, да и самого
Суздаля младшему из сыновей Юрий следовал норме Русской Правды,
согласно которой «дворъ без дкла отснь всякъ меншему сынови» (ст.
606
100 ПП). Кажется, на это соответствие прижизненного раздела Юрием
споих владений в соответствии с принципом минората, сохраненном в
Русской Правде, внимания не обращали. Но в данном случае важно
io, что Юрий поступил как обычный господин в своем владении. Да и
позднее, когда в 1155 г. он вновь занял Киев и посадил Андрея в Выш-
городе, Юрий «дал» Ростов и Суздаль недавно родившимся Михалке и
Всеволоду [ПСРЛ. Т. 1. Стб. 371-372; ПСРЛ. Т. II. Стб. 595; Кучкин
В. А. 1984. С. 86—87]. Так что и в данном случае Юрием было соблюде-
но отчинное право минората. Понимание этого факта раскрывает, по
нашему мнению, суть последовавших событий. Когда в 1155 г. Андрей
ушел из Вышгорода против воли отца в ранее данный ему отцом Вла-
димир, он не претендовал на власть в Суздальской земле. Поэтому,
возможно, и не последовали против него репрессии Юрия, который
лишь заставил ростовцев и суздальцев целовать крест своим младшим
сыновьям.
Юрий Долгорукий строил «свое» отчинное Ростово-Суздальское
княжество не только в военно-стратегическом отношении, админист-
ративно и династически, но также идеологически. При этом и здесь
подчеркнутая преемственность становилась средством выражения осо-
бого положения Ростово-Суздальской земли по отношению к Киеву.
Если Владимир Мономах построил во Владимире церковь св. Спаса в
продолжение южнорусской традиции в едином контексте со строи-
тельством Спасских церквей в Берестове и Переяславле Южном [о
строительстве этих церквей см.: Воронин Н. Н. 1961. С. 39—44, 197—
200; Раппопорт П. А. 1982. С. 22—23, 36—37], то Юрий строит Спас-
ский собор в Переяславле Залесском не только как продолжение стро-
ительства отца, но и делает его главным соборным храмом города, чего
нс было в Переяславле Южном. Этот собор соединен переходами с
княжеским дворцом [Воронин Н. Н. 1961. С. 39—44, 197—200; Раппо-
порт П. А. 1982. С. 22—23, 36—37], так что князь появлялся на хорах
Спасского собора, не спускаясь на «грешную землю» и не соединяясь
с прочими молящимися и клиром.
Юрий Долгорукий построил церковь в честь своего небесного по-
кровителя св. Георгия во Владимире, построенном отцом, а на кня-
жеском дворе в Кидекше — в честь св. Бориса и Глеба, первых русских
святых, родственников, почитаемых во всех русских землях и особен-
но в княжеском роде. Но архитектурное решение этих храмов принци-
пиально иное, чем южнорусских, киевских и переяславских. Они —
белокаменные, лаконичны и строги. Как писал в данной связи Н. Н.
Воронин, «впечатление уверенной и спокойной подавляющей физи-
ческой силы проникает весь организм храма». Отмстил он и особое
значение «придворных храмов» Бориса и Глеба в Кидекше и Георгия
во Владимире в организации окружающего пространства: «Они откры-
то и гордо выдвинуты на высокую кромку речного берега, как бы пред-
варяя развитие приема господства здания в широком ландшафте —
607
приема, который столь блестяще реализуют владимирские зодчие Ап
дрея Боголюбского и Всеволода III. Этот зарождающийся здесь прип
цип едва ли случайно перекликается с активным, наступательным ду
хом княжеской политики, перерастающей в открытую борьбу с силами
феодального дробления». Архитектурные истоки храмов, построенных
Юрием Долгоруким, — в Галицкой Руси, с князем которой Владимир
ком Юрий породнился в 1150 г., выдав замуж свою дочь за его сына
Ярослава Владимировича, знаменитого Ярослава Осмомысла [Воронин
Н. Я. 1961. С. 105, НО].
Из сделанных ранее наблюдений следует, что Юрий Долгорукий,
хотя и стремился в соответствии с древней тенденцией в Киев для
утверждения своего старейшинства в Русской земле, но в Ростово-Суз-
дальской земле в соответствии с также уже давней традицией он ук-
реплял организационно и идеологически особую систему отчинного
владения. В этом Ростово-Суздальское княжество не отличалось от уже
существовавших Полоцкого, Переяславского, Черниговского, Турово-
Пинского княжеств, а также формирующихся Смоленского, Галицко-
го и Волынского княжеств со своими княжескими династиями.
Когда в 1155 г. Андрей ушел от Юрия Долгорукого в свою волость-
апанаж Владимир, это был лишь бунт против воли отца. Реальных след-
ствий, как отмечено ранее, он не имел, кроме посажсния Юрием п
Ростове и Суздале Михалка и Всеволода, а также крестоцелования в
верности княжичам населения этих городов.
В значительной предшествующей исторической литературе уходу
князя Андрея Юрьевича от отца из Киевской области во Владимир,
росту значения при нем и его младшем брате Всеволоде Большое Гнездо
Владимиро-Суздальского княжества без попыток этих князей править
в Киеве придавалось, начиная с позднего летописания и Синопсиса,
особое значение. Ранние монархические исторические концепции от-
мечали в этом событии перенос политического центра Русского госу-
дарства из Киева во Владимир, падение великого княжения Киевского
и начало великого княжения Владимирского как переходной стадии к
великому княжеству Московскому. В таком мнении в трансформиро-
ванном виде сохранилась средневековая идея знакового и содержа-
тельного перенесения центральной власти или символа императорской
власти (translatio imperii). Традиции этой концепции прослеживаются
вплоть до Н. М. Карамзина [Карамзин Н. М. 1991. Т. 11—111. С. 170—
192]. В «родовой теории» С. М. Соловьева поход войска Андрея Бого-
любского на Киев в 1169 г. без последующего в нем княжения стал
«событием поворотным» [Соловьев С. М. 1959. Кн. 1. С. 529; курсив С.
М. Соловьева. — М. С. ], поскольку он начинал, по его мнению, разви-
тие междукняжеских отношений от «родовых» к «государственным».
По В. О. Ключевскому, Андрей «впервые отделил старшинство от ме-
ста: заставив признать себя великим князем всей Русской земли, он нс
покинул своей Суздальской волости и не поехал в Киев сесть на стол
608
<>iца и деда». Это политическое событие он рассматривал как полити-
н’скос следствие русской колонизации верхнего Поволжья [Ключевс-
кий В. О. 1956. Т. 1. С. 316—320|. Мысль о содержании произошедших
при Андрее Боголюбском событий как отделении княжеского старей-
шинства от Киева, т. е. политического господства старейшего князя и
служилого подчинения других князей, поддержал А. Е. Пресняков. При
пом он подчеркивал, что старшинство признавалось за князем, а не за
его городом Владимиром-на-Клязьмс |Пресняков А. Е. 1993. С. 468—
170]. Б. Д. Греков, напротив, поддержал мысль С. М. Соловьева о по-
ходе войска Андрея на Киев как «событии поворотном», но объясняе-
мом не «родовой теорией», а «независимым» положением владимирс-
кого князя, подобно другим до него, от Киева, что являлось следстви-
ем феодальной раздробленности [Греков Б. Д. 1953. С. 513].
События, произошедшие в Ростово-Суздальской земле после не-
ожиданной смерти Юрия Долгорукого в 1157 г. (видимо, он был от-
равлен), раскрывают содержание эволюции княжеской власти на Се-
веро-Востоке Руси.
В летописных сводах второй половины XI1 в. содержатся записи о
том, как Андрей стал Ростово-Суздальским князем, но эти записи раз-
личаются. От их различий зависит понимание содержания произошед-
ших событий. Лаврентьевская летопись: «Того же льта Ростовци и
Суждалци, здумавше вси, пояша Аньдръя, сына его (Юрия Владими-
ровича. — М. С.) старъишаго, и посадиша и в Ростовъ на отни столь и
Суждали, занеже бь любимъ веими за премногую его добродетель <„.>»
|ПСРЛ. Т. I. Стб. 348]. В Ипатьевской летописи этот текст повторен с
коррективом: «Томъ же лете сдумавши Ростовци и Суждальци и Воло-
димирци вси, пояша Аньдрея, сына Дюргева (Юрия Владимировича. —
М. С.) старейшего, и посадиша и на отни столе Ростове и Суждали и
Володимири, зане бе прилюбимъ всим за премногую его добродетель
<...>» [ПСРЛ. Т. II. Стб. 490—491; курсив наш. — М. С.]. Различие
очевидно в добавленном указании владимирцев в совете, который при-
нял решение о вокняжении Андрея, а также города Владимира, где
Андрей был посажен на «отни столе». Исходя из анализа летописных
сводов,'А. Н. Насонов пришел к убедительному выводу, что запись
Лаврентьевской летописи восходит к ростовскому летописанию, кото-
рое велось в Ростове при Успенском соборе. Поэтому он считал, что
именно «ростовцы» и «суздальцы» избрали Андрея на княжеский стол
[НасоновА. Н. 1969. С. 121 — 132]. Идентичный текст, сохраненный се-
веро-восточным и южнорусским (Киевский летописный свод 1200 г. в
составе Ипатьевской летописи) летописанием, с добавлениями «вла-
димирцев» и города Владимира в южнорусской версии позволяет пред-
положить, что первоначальной была современная событиям северо-
восточная запись, а потому анализ А. Н. Насоновым событий в связи с
вокняжением Андрея в Ростове и Суздале источниковедчески обосно-
ван. Между тем в последующих разысканиях без доказательств иссле-
30 Зак. 450S
609
дователи начали использовать соответствующую запись Ипатьевском
летописи | Кучкин В. А. 1984. С. 87—88; Лимонов Ю. А. 1987. С. 43—4-11
Отсюда следовало, что ростовцы, суздальцы и владимирцы, «сдумак
ши», «пояша» и «посадиша» Андрея «на отни столъ» в Ростове, Сузла
ле и Владимире. Но при этом возникало противоречие между эгоп
летописной записью и реальным содержанием событий, поскольку
Владимир являлся отчинным княжением Андрея и он уже «сидел» гам
с 1155 г. Поэтому ни «избирать» его, ни «сажать» его там на княжеский
стол не надо было.
К более поздней, по нашему мнению, приписке летописца в Киси
ском своде (в составе Ипатьевской летописи) столь внимательный к
источниковедческому обоснованию исторических выводов В. А. Куч
кин добавил сообщение, относящееся к иной общественно-полити
ческой ситуации, которая имела место в 1174/1175 г. после убийства
Андрея Боголюбского, в другом историческом контексте: узнав о смерти
князя, к городу Владимиру, уже долгое время единственному княже-
скому стольному городу, съехались ростовцы, суздальцы, псреяславиы
и «вся дружина». В результате В. А. Кучкин пришел к выводу, не дока
занному историческими источниками: в посажении Андрея участвова-
ли ростовцы, суздальцы, владимирцы, переяславцы, «Андрей был выб-
ран князем всей земли во главе со “старшими” городами» [Кучкин В. А.
1984. С. 87—88]. Ю. А. Лимонов интерпретировал произошедшие со-
бытия как собор, на котором присутствовали «представители феодаль-
ных корпораций» «старейших» городов («тысячи» и веча) — Ростова и
Суздаля, а также «младших» городов — Владимира и Переяславля За-
лесского, уже не приводя Источниковых доказательств в обоснование
этого мнения [Лимонов Ю. А. 1987. С. 43—44].
Источниковедческий анализ летописных текстов о посажении Анд-
рея Юрьевича «на отни столъ», нс соединенный без доказательств с
информацией о других исторических событиях, позволяет раскрыть в
сообщении ростовского летописца, сохранившегося в северо-восточ-
ных летописных сводах, важнейшую информацию о начальном этапе
становления «самодержавия» Андрея Боголюбского.
Как отмечено ранее, Юрий Долгорукий «дал» Ростов и Суздаль своим
младшим сыновьям, Михалке и Всеволоду, вероятно, после того как
посадил править старших сыновей в южнорусских волостях. Возмож-
но, в связи с мятежом Андрея и его уходом в «свой» Владимир он
заставил клясться в верности (целовать крест) своим младшим сыно-
вьям население этих городов [см.: Кучкин В. А. 1984. С. 87]. Можно
предположить, что крестоцелование совершали не все их жители (по-
добных сведений нет), а княжеская администрация, иерархи и местная
знать. После смерти Юрия 15 мая 1157 г. оказалось, что в стольных
городах Ростово-Суздальского княжества правят совсем юные княжи-
чи (когда родился Михалко, неизвестно, а Всеволоду не было и трех
лет). Совершенно очевидно, что реально правили княжеством их кор-
610
мпльиы и близкие к ним боярские кланы. Взрослый талантливый воин
и политик Андрей находился во Владимире. Такая политическая и
цнпастнчсская ситуация раскрывает причину нарушения крсстоцело-
мшия ростовцами и суздальцами, видимо, прежде всего княжими слу-
жилыми людьми и местной знатыо — они не хотели находиться под
реальной властью близких к юным княжичам боярских родов. Реаль-
ную альтернативу им в Ростово-Суздальской земле составлял влади-
мирский князь Андрей. Поэтому становится понятно, почему только о
ростовцах и суздальцах написал ростовский летописец (Лаврентьев-
ская летопись) — они были заинтересованы в том, чтобы управление
осуществлял князь, а не боярские кланы.
После вокняжения в древнейших стольных городах, Ростове и Суз-
дале, в 1157 г. ситуация для Андрея решительно меняется. В качестве
верховного северо-восточного князя он контролирует казну, систему
податей и повинностей. Поэтому он может теперь украсить «свой»
новый стольный город Владимир и сделать его политическим и цер-
ковным центром всего княжества. Судя по записям 1158—1159 гг.,
княжеский двор и центр Ростовской епископии находится еше в Рос-
тове. Но уже 8 апреля 1158, в начале первого же строительного сезона
после переворота, он заложил во Владимире каменный Успенский со-
бор с тем же посвящением, что и кафедральный храм Ростовской епис-
копии.
Эти преемственность и потенциальная альтернативность станови-
лись сигналом последующих действий ростово-суздальского князя.
Клиру строящейся церкви он «дал» «много имения», земельные владе-
ния с податями от их населения, а также десятину от своего скота и
княжеских доходов от торговых пошлин: «свободы купленыя и з дань-
ми, и села липшая, и десятины в стадьхъ своихъ, и торгъ десятый».
Позднее он придал Успенскому собору и город Гороховец [ПСРЛ. Т.
11. Стб. 599; Кучкин В. А. 1984. С. 91]. Одновременно он «заложил»
новые городские укрепления с земляными валами и рублеными стена-
ми длиною около 4400 м., защищающие значительно большую, чем
ранее, городскую территорию [здесь и далее о строительстве времени
Андрея Боголюбского см.: Воронин Н. Н. 1961. С. 128—342]. В состав
этих укреплений входили и мощные Золотые ворота также с Богоро-
дичной надвратной церковью (Положения риз Богоматери), как в Ки-
еве [ПСРЛ. Т. I. Стб. 348]. Под одним из крутых обрывов, укреплен-
ных городским валом и стеной, текла река Лыбсдь, тоже как в Киеве.
То есть уже на следующий год после переворота Андрей начал обуст-
раивать свой стольный город так же, как 120 лет до того Ярослав Муд-
рый — Киев, когда было восстановлено его единовластие в Русском
государстве.
Уже в 1161 г. строительство и убранство Успенского собора было
завершено. Княжеский вход на его хоры вел непосредственно из вто-
рого этажа «владычных сеней». Так что и Андрей, подобно своим пред-
611
шественникам в Киеве, Чернигове, Новгороде и Переяславле Зало
еком с самого начала своего самостоятельного владимиро-суздальско
го княжения следовал принципу «явления князя народу в храме». Сам
белокаменный Успенский собор, по наблюдениям Н. Н. Воронина
был охвачен цветной полосой росписи аркатурного пояса. На ее фоне
играли золотом стволы колонок. Косяки порталов, водометы, барабан,
прорезные украшения на закомарах были окованы «золотой медью» или
украшены позолотой. Все это поражало современников необычайной
роскошью и силой художественного эффекта. Успенский собор стал
центром формирующегося архитектурного ансамбля столицы, его юж
ного «фасада», обращенного к Клязьме и обширным заречным далям.
Эта органичная связь архитектурного шедевра с окружающим ландшаф
том была переосмыслена современниками в легенде о «явлении» собора
«на воздусе», как проявления нового чуда Богородицы. Владимирский
Успенский собор приобрел и особое символическое значение для кня-
жеской династии, поскольку он стал местом захоронения самых близ-
ких для Андрея Боголюбского людей — сыновей Изяслава (1165 г.) и
Мстислава (1173 г.), брата Ярослава (1166 г.). В 1174 г. там был погребен
и сам Андрей. С 1158 г. при Успенском соборе велось владимирское
летописание. Вероятно, первый летописный свод был завершен в нем н
1177 г. [Воронин Я. Я 1961. С. 124, 185-186].
Владимирский Успенский собор и более поздние архитектурные
памятники во Владимиро-Суздальском княжестве при Андрее Бого-
любском и его преемниках содержали в сравнении с предшествующим
строительством на Руси два новых элемента, которые были знаковы-
ми. Они возводились из белого камня, а их фасады украшал аркатур-
ный пояс. Несмотря на преемственность владимиро-суздальского стро-
ительства по отношению к традициям отечественного зодчества и ясно
выраженные местные задачи их возведения, эти особенности свиде-
тельствовали о многом. Белокаменные здания Владимиро-Суздальского
княжества внешне значительно отличались от киевских, переяславс-
ких, черниговских, смоленских и новгородских построек, что демон-
стрировало их принципиальную новизну по отношению к ним. С дру-
гой стороны, эти здания строились при активном участии галицких
мастеров и во многом походили на церковные и светские здания Га-
лицкой Руси, что свидетельствовало о сохранении Руси как единого
культурного и конфессионального пространства, в котором происхо-
дили сложные процессы, отражавшие различающиеся общественно-
политические и идеологические тенденции.
Историки древнерусской архитектуры, определяя истоки нового
архитектурного облика Владимиро-Суздальского княжества, обратили
внимание на сообщение В. Н. Татищева в «Истории Российской» о
том, что Андрей Боголюбский обратился за содействием к императору
Священной Римской империи Фридриху Барбароссе, который при-
слал западноевропейских зодчих. Анализируя особенности, которые
612
они внесли в церковное и светское строительство, историки архитск-
।уры отметили в них элементы позднего романского стиля, свойствен-
ного Южной Германии или Северной Италии |см.: Раппопорт П. А.
1993. С. 68; Иоаннисян О. М. 1997; loannisyan О. 1998; см. там же лите-
ратуру проблемы]. Н. Н. Воронин, особо настаивая на отечественных
шпалах владимиро-суздальского зодчества при Андрее Боголюбском,
нозражал против его характеристики как русского варианта романско-
го стиля. Но и он отмечал «общие черты» Боголюбовского замка (см.
далее) с замками средней полосы Германии между Рейном и Эльбой,
построенными, реставрированными или перепланированными при
Фридрихе Барбароссе (Хагенау, Гослар, Вартбург и др.), с замком Дан-
кпардероде саксонского герцога Генриха Льва в Брауншвейге, пред-
ставлявшим собой единый комплекс дворцовой церкви и дворцовых
построек, соединенных переходами между собой, а также с замковой
стеной. Н. Н. Воронин установил параллели между владимирской пла-
стикой и романской пластикой Северной Италии. В последней связи
он обоснованно заметил: «Эти сопоставления можно было бы умно-
жить, но и они будут свидетельствовать лишь о широком распростра-
нении сходных образов и «образцов» в средневековом искусстве Евро-
пы, но не дадут ничего сходного в целом» | Воронин Н. И. 1961. С. 329—
336]. Этими наблюдениями Н. Н. Воронин выводил установление ис-
токов романских элементов из узкого круга параллелей и широко ста-
вил вопрос о происхождении данных стилистических особенностей. В
данной связи следует вернуться к сообщению о происхождении ино-
земных мастеров, которые участвовали в строительстве владимирского
Успенского собора.
Истоки известия о мастерах, присланных Андрею Боголюбскому
Фридрихом Барбароссой, установить не удается. В официальном вла-
димирском летописании об этих близких по времени происхождения
событиях под 6668/1160 г. содержится другая запись: «По въръ же его
и по тщанью его к святъи Богородица приведе ему Богъ изъ всъхъ
земль всь мастеры и украси ю паче инвхъ церквии» |ПСРЛ. Т. 1. Стб.
351; с незначительными вариантами совпадающая запись содержится
в Летописце Переяславля Суздальского, написанного, вероятно, в 1215
г.: ПСРЛ. Т. 41. С. IX, 90]. Не отрицая устанавливаемые историками
архитектуры связи владимиро-суздальского и галицкого зодчества, от-
метим в продолжение наблюдений Н. Н. Воронина, что для владими-
ро-суздальского летописца было важно отметить работу мастеров «из
всех земель». Такая запись свидетельствовала об участии мастеров из
самых разных стран в строительстве и убранстве владимирского Успен-
ского собора. При таком понимании летописного текста романские эле-
менты владимиро-суздальской архитектуры оказываются в самом ши-
роком контексте романского стиля в Европе конца XI — ХИ вв.
Белокаменное владимирское строительство было органично соеди-
нено с архитектурой Галиции, но также, как отмечено ранее, Север-
613
ной Италии, Южной и Средней Германии. Декоративное значение
галерей со сдвоенными и строенными романскими оконными проема
ми в странах Западной Европы становились составной частью художс
ственного убранства фасадов. Такое декоративное убранство в тех же
странах трансформировалось в архитектурный прием использования
горизонтального ряда (или рядов) сдвоенных или строенных роман
ских окоп (иногда они дополнялись рядом колонок) на преимуще-
ственно гладком фасаде, вертикально разделенном пилястрами (или
лопатками). Этот архитектурный прием использован при строитель-
стве соборов XI—XII вв. в Вероне, Павии, Парме, Модене и других
итальянских городах. В пизанских соборе, баптистерии и башне, в
соборе в Лукке и других городах он трансформировался в ряды деко-
ративных колонок, выделенных пространством из стены, тогда как и
соборе Кастельсардо (Сардиния) — в ряд небольших колонн, соеди-
ненных арками, на фоне стеньг с небольшим окном-розеткой. В Бальни
(Сардиния) и некоторых южноитальянских городах такой ряд коло-
нок превратился в пилястры.
Последний архитектурный прием закономерно развился в север-
ном широтном направлении вследствие более холодного климата в
декоративный колончато-аркатурный пояс, поскольку внешние гале-
реи в соборах не подразумевались, а стены были лишены окон или
имели небольшое их количество. В данной связи показательны роман-
ские соборы в Великобритании и Ирландии, где использован как ук-
рашение фасада аркатурно-колончатый пояс (Линкольн, собор в замке
Акр, капелла в Кешел и др.). В Кентерберийском соборе аркатурно-
колончатый пояс применен как украшение фасада с большим числом
окон, тогда как в Рочестере он повторен и на башнях собора [см.: Die
Kunst der Romanik: Architektur. Skulptur. Malerei. 1996. S. 74—116, 221 —
239 ff.J.
Данный историко-архитектурный экскурс важен для понимания
идеологического значения строительства Андрея Боголюбского. Оно
демонстрировало отказ владимиро-суздальского князя от давних тра-
диций архитектуры Киева и других русских городов, включая Ростов, в
строительстве храмов из кирпича (в технике утопленного ряда) и в
оформлении фасадов. При этом традиционная архитектоника кресто-
во-купольных храмов сохранялась. Храмы, построенные Андреем Бо-
голюбским и его преемниками, Боголюбовский замок не только были
аналогичны постройкам Галицкой Руси. Они отражали общую тенден-
цию распространения в это время на Руси элементов романского сти-
ля [Беляев Л. А. 1997. С. 311; романские элементы прослеживаются в
русской архитектуре с рубежа XI—XII вв. в архитектуре Чернигова, а
позднее и Киева, но особенно во владимиро-суздальской архитектуре
50—60-х гг. XII в.: Иоаннисян О. М. 1999]. Во Владимиро-Суздальском
княжестве эти храмы стали составной частью обширнейшей зоны рас-
пространения данного вида строительства романских архитектурных
614
памятников от Англии, Ирландии и Италии до Северо-Восточной Руси.
Но во Владимиро-Суздальском княжестве это новейшее по тем време-
нам архитектурно-художественное оформление стен зданий было пе-
реосмыслено в соответствии с русскими традициями, с учетом евро-
пейской северо-восточной природы и рельефа, в результате чего были
созданы удивительные по красоте, величественности и элегантности
церкви и дворцовые комплексы.
Активное церковное и гражданское строительство утверждало так-
же преемственность и мощь княжеской власти. Во Владимире был
построен новый двор князя Андрея. Рядом с уже существовавшей цер-
ковью Георгия там была возведена новая церковь Спаса. Вместе с хо-
ромами и строениями княжеских дворов они образовали, вероятно,
значительный архитектурный ансамбль, который возвышался на под-
нятом краю Нового города рядом с Золотыми воротами [Воронин Н. Н.
1961. С. 200].
В 1158 г. Андрей начал возведение загородной резиденции — Бого-
любова. Ее строительство продолжалось до 1165 г. В отличие от много-
численных княжеских дворов, существовавших в X—XII вв., Боголю-
бове частично сохранилось. Вместе с археологическими, изобразитель-
ными и письменными материалами сохранившаяся его часть позволи-
ла Н. Н. Воронину создать его научно обоснованную реконструкцию.
Княжеская резиденция представляла собой расположенный на высо-
ком берегу Клязьмы замок с белокаменными стенами и башнями, воз-
веденными на гребне валов. Через Андреевские ворота люди попадали
на вымощенную белым камнем дворцовую площадь. На нее выходил
западный фасад дворцового комплекса протяженностью ок. 80 м. В
центре дворцового комплекса находился собор, фланкированный дву-
мя златоверхими лестничными башнями. Из левой башни аркада пе-
реходов вела во дворец — двухэтажное белокаменное здание с колон-
чатым поясом, с посводными и шатровыми кровлями. Направо от со-
бора переходы вели к южной крепостной башне замка. В убранстве
парадного западного фасада использовалась золоченая медь. Перед
собором на площади был построен киворий с шатровым золотым вер-
хом. На территории дворцового комплекса были размещены твкже
многочисленные хозяйственные и бытовые постройки [Воронин И. Н.
1961. С. 201-261].
Одновременно с общественно-политически и идеологически зна-
чимым княжеским строительством храмов и дворцов Андрей Боголюб-
ский активно участвовал в разработке новых христианских культов,
которые стали бы новыми религиозно-государственными символами
его княжества. Их основу составил общерусский и княжеский культ
Богородицы. Во владимирских вариантах он разрабатывался как осо-
бое почитание праздника Успенья Богородицы, в связи с чем был по-
строен во Владимире собор, посвященный этому празднику, а также
как почитвние Владимирской иконы Божьей Матери (вероятно, по
615
инициативе Андрея Боголюбского на основе записей клира Успенски
го собора было написано в 1163—1164 гг. Сказание о ее чудесах [БЛДР
1997. Т. 4. С. 618—619]). Создание Сказания о чудесах Владимирскои
иконы Божьей Матери позволяло официально почитать ее как чудо
творную и как общерусскую святыню, связанную с деятельностью Аи
дрея Боголюбского.
Андрей Боголюбский обустраивал свое княжество церковно-идео
логически быстро и комплексно. Когда после пожара 1160 г. в Ростове
начали строить новый каменный кафедральный собор, открытые и
прежнем храме погребения были объявлены обретением мощей по
гибших за 100 лет до того времени ростовских епископов Леонтия и
Исайи. В 60-е годы было написано Сказание о Леонтии Ростовском
(по мнению Н. Н. Воронина, начальная краткая редакция Жития Ле-
онтия была составлена в 1161—1162 гг. при участии Андрея Боголюб-
ского). Тогда же князь построил в Боголюбове небольшую церковь его
имени. Так что Владимиро-Суздальское княжество обрело тогда же
«своего» местночтимого святого. Почитание Леонтия приобретало для
Андрея и княжеской власти особый антиростовский подтекст, поскольку
этого епископа убили ростовцы (канонизирован Леонтий был в 1190
г.) [Воронин Н. И. 1961. С. 123; 19636; Филипповский Г. Ю. 1987. С.
159—171; см. там же литературу].
Вероятно, при Андрее стало одним из основных церковных празд-
ников празднование 1 октября Покрова Богородицы. Как отметил Е. Е.
Голубинский, этот праздник был связан с житием константинопольско-
го святого Андрея Юродивого. В соответствии с этим житием Богороди-
ца простерла свой омофор (женский головной покров) после своей мо-
литвы во Влахернах (монастырь и район в Константинополе) над всеми
людьми, которые там находились. Но когда Богородица удалилась, ис-
чез вместе с омофором и св. Андрей. Е. Е. Голубинский связал распро-
странение этого праздника на Руси с тем обстоятельством, что св. Анд-
рея Юродивого принимали за славянина [Голубинский Е. 1904. С. 400—
406]. Между тем, как следует из жития, на одноименного Андрею Бого-
любскому святого распространились Божественная благодать и покро-
вительство. Именно этим житие св. Андрея Юродивого в интерпрета-
ции особого значения Покрова Богородицы отличалось от его обычного
понимания в средние века как защиты всех христиан.
Таким образом, в соответствии со средневековым религиозным со-
знанием почитание такого Покрова Богородицы распространяло его
защиту и благодать на одноименного св. Андрею Юродивому князя
Андрея Боголюбского. Если верно предположение, что гениальная в своем
архитектурном решении церковь Покрова на Нерли была построена в
1166 г. [Воронин Н. Н. 1961. С. 262—301; Раппопорт П. А. 1982. С. 58—
59], то отсюда следует, что культ Покрова Богородицы появился в каче-
стве нового праздника Владимиро-Суздальского княжества уже в на-
чальный период правления в нем Андрея Боголюбского и предназна-
616
чался для освящения его личности и его власти. Такое первоначальное
содержание культа Покрова Богородицы отличалось своей персонифи-
кацией от обычного в то время утверждения Божественной природы
абстрагированной княжеской власти. В то же время во Владимиро-Суз-
дальском княжестве формируется «идея богоподобия и обоготворения
княжеской власти» [Карташев А. В. 1993. С. 253]. Эта концепция содер-
жится в близкой к происходившим событиям Повести об убиении Анд-
рея Боголюбского: «Пишетъ апостолъ Павслъ: “Всяка душа властемъ
повинуется” (ср.: Тит. 3, 1), власти бо от Бога учинены суть; естествомъ
бо царь земнымъ подобенъ есть всякому человеку, властью же сана вышь-
ши, яко Богь. Речс великии Златоустсць: “Иже кто противится власти,
противится закону Божью. Князь же нс туне носить мечь Божии, ибо
слуга есть”» (ср.: Рим. 13, 3—3) |БЛДР. 1997. Т. 4. С. 216; примеч. В. В.
Колесова]). Эти идеи создавали в религиозных формах теоретические
основания княжеского полновластия, продолжая и развивая концеп-
цию божественного происхождения княжеской власти. Они наполня-
лись конкретным содержанием в условиях монархической власти во
Владимиро-Суздальском княжестве.
В контексте тех же политических идей Андрей Боголюбский уста-
новил особое местное почитание св. Спаса (1 августа). Поводом для
его учреждения стала победа владимирского войска над волжскими
болгарами в 1164 г. В написанном в обоснование этого праздника Ска-
зании культ св. Спаса в княжестве Владимиро-Суздальском был соот-
несен с чудом походной иконы св. Спаса, когда византийский импера-
тор Мануил Комнин победил сарацин. Поэтому в Сказании утвержда-
лась важная для средневекового сознания идеологема об утверждении
праздника св. Спаса как общего для обоих правителей, Мануила и
Андрея. Это свидетельствовало как о высоком статусе владимиро-суз-
дальского князя, так и об особой значимости церковной организации,
находившейся под его контролем. Именно поэтому новая белокамен-
ная церковь св. Спаса была построена уже в 1164 г. нв княжеском
дворе [Воронин И. Н. 19636; Щапов Я. Н. 1989а. С. 163].
Формирование новой идеологии, включенной в контекст византий-
ской светской и церковной истории, создание новой государственнос-
ти имели следствием применение в летописи, «Сказании о празднике
Спаса» и Службе Покрову Богородице величального титула царь и при-
лагательного царский по отношению к Андрею Боголюбскому [см.:
Щапов Я. Н. 1989а. С. 164], что отразило политические и идеологиче-
ские преобразования на Северо-Востоке Руси.
Создание Андреем Боголюбским Владимиро-Суздальского княже-
ства как самостоятельного государственного образования выразилось
и в существенном для средневекового общества вопросе о поставлении
епископа высшей церковной властью или князем.
Менее ста лет до того эта проблема трансформировалась в Запад-
ной Европе в острейший спор между монархами и папами об инвести-
617
туре. Завершился он только в 1122 г. Вормским конкордатом. Но если
для католической церкви важен был вопрос об участии папы в постав
лспии епископа, что до конца XI в. обычно совершал император или
король, то на Руси для киевских князей, а с середины XII в. для князей
отчинных княжеств время от времени возникала проблема поставле
ния «своего» иерарха, что становилось для них одной из форм выраже
ния верховенства светской власти по отношению к власти церковной
В 1051 — 1053 гг. этот вопрос был важен для Ярослава Мудрого, в 1147—
1155 гг. — для киевского князя Изяслава Мстиславича, который насто-
ял на поставлении митрополитом Климента Смолятича без предше-
ствующего рукоположения константинопольского патриарха.
В 1163 г. Андрей Боголюбский не только поддержал своего став-
ленника Феодора в его противостоянии рукоположенному епископу
греку Леону, но и попытался сделать Владимир новым центром митро-
полии, альтернативным Киеву. Изучение церковно-политических сю-
жетов, связанных с Феодором, является особой исследовательской про-
блемой, относящейся не только к вопросам канонического права (по-
сты в господские праздники) и источниковедения (южнорусская и се-
веро-восточная версии изложения событий в Ипатьевской и Лаврен-
тьевской летописях), но также к идентификации самого Феодора и его
деяний: одни исследователи не учитывают пребывания митрополита
Феодора в Киеве с августа 1160 г. по июнь 1161 г., тогда как другие
простирают его деятельность до июня 1162 г. вопреки летописному
указанию только на 10-месячный срок обретения Феодорв на митро-
поличьей кафедре [см.: ПСРЛ. Т. I. Стб. 352; ПСРЛ. Т. 11. Стб. 514—
515, 520, 522; Воронин Н. Н. 1961. С. 119—120; 1962; Бережков Н. Г.
1963. С. 174-176; VodoffV. 1974; Лимонов Ю. А. 1987. С. 51-58; [Поп-
пэ А.} 1989. С. 198, 199]. В сложнейшей коллизии светских и церков-
ных интересов Андрея Боголюбского, его ставленника Феодора, рос-
товского епископа Леона, Туровского епископа Кирилла, киевских мит-
рополитов Феодора и Константина, константинопольского патриарха
Луки Хризоверга владимиро-суздальский князь отступил перед объе-
диненным натиском иерархов, которые, видимо, в полной мере осоз-
навали, чем грозит в условиях 60-х годов создание нового центра Рус-
ской митрополии. Он выдал Феодора на суд митрополиту Константи-
ну и тот был предан мучительной казни.
Социальная и идеологическая политика Андрея во Владимиро-Суз-
дальском княжестве свидетельствует о стремлении князя после 1157 г.
как можно быстрее консолидировать его как политически самостоя-
тельное государственное образование со своей новой столицей и но-
выми святынями. В 1160 г. случайно или намеренно произошел гран-
диозный пожар в Ростове «и церкви вен и сборная дивная и великая
церкви святой Богородица сгоръ [добавл. из РА] и яко же не было, ни
будеть». Хотя в 1162 или в 1163 г. новый каменный Успенский собор в
Ростове был построен, но расписан он был только через четверть века
618
[Раппопорт П. А. 1982. С. 61]. Андрей стремился ослабить и Суздаль,
суздальское боярство, так что этот стольный город Юрия Долгорукого
более не имел на Северо-Востоке прежнего первенствующего значе-
ния [Кучкин В. А. 1984. С. 88]. Таким образом, Андрей не только укра-
шал и укреплял новую столицу своего княжества, но также устранял ее
соперников и могущественных предшественников.
Одновременно он поступал таким же образом со своими ближай-
шими родственниками и высшей знатью. В 1161 г. Андрей изгнал из
своего княжества епископа Леона, братьев Мстислава и Василько, двух
племянников Ростиславичей, а также «мужей передних» своего отца.
Цель этих действий была летописцу очевидна: «<.„> хотя самовлас-
тень быти всви Суждальскои земли». Мстислав и Василько вместе с
матерью, родственницей императора Мануила, и самым младшим бра-
том Всеволодом (будущий великий князь Всеволод Большое Гнездо)
должны были отправиться в изгнание в Византию, где император дал в
управление и кормление Мстиславу четыре города на Дунае, а Василь-
ко — «волость» [ПСРЛ. II. Стб. 520, 521; дата событий по ультрамар-
товскому стилю, см.: Бережков Н. Г. 1963. С. 174; Кучкин В. А. 1984. С.
88, примеч. 244].
Новая внутренняя и идеологическая политика сильной княжеской
власти, «самовластия» позволяла Андрею Боголюбскому подавлять по-
пытки «старого» ростовского и суздальского боярства проявлять само-
стоятельность по отношению к князю [Лимонов Ю. А. 1987. С. 48—64].
Социально-политической опорой князя стали служилые ему люди и
население быстро строящегося и развивающегося Владимира. Эти «но-
вые люди», «мъзинии Володимерьстии» были летописцем обоснован-
но противопоставлены «старейшим» ростовцам и суздальцам [ПСРЛ.
Т. 1. Стб. 378]. Сопротивление старой местной знати — бояр — было,
видимо, подавлено Андреем Боголюбским, отражением чего стал заго-
вор против него, составленный в 1174 г. при участии боярского рода
Кучковичей.
Политика Андрея по отношению к другим русским землям раскры-
вает основные цели всей его политической деятельности. Несмотря на
политическую раздробленность Руси, она продолжает восприниматься
как единое политическое, этнокультурное, историческое и конфессио-
нальное пространство. Поэтому Андрей включается в соперничество
со смоленскими Ростиславичами, которые преимущественно контро-
лируют в это время киевский стол, и с черниговской династией — за
контроль над Новгородом. Это была не только историческая традиция.
Новгород контролировал торговлю со странами Балтийского и Север-
ного морей. Для Владимиро-Суздальского княжества он становился
«окном в Европу», тогда как новгородские обширные владения на Се-
вере Восточной Европы привлекали внимание своими богатствами меха,
рыбы и соли. К тому же у Андрея было мощное средство давления на
Новгород — возможность контролировать волоки из «низовских кня-
619
жеств», по которым поступал в Новгород прежде всего хлеб, без кото
рого там мог наступить голод. Но его борьба за контроль над Новгоро
дом в 1160—1168 гг., хотя и расколола новгородское боярство [Янин
В. Л. 1962. С. 101 —105], но не принесла ему успеха [здесь и дадее обзор
политических акций Андрея в русских землях см.: Воронин И. И. 1961
С. 124—127; Лимонов Ю. А. 1987. С. 65—79]. Сторонники новгородской
самостоятельности обратились к киевскому князю Мстиславу Изясла
вичу, сыну Изяслава Мстиславича, с просьбой прислать им на княже-
ние сына. Тот им «дал» своего старшего сына Романа [ПСРЛ. Т. 11.
Стб. 543], поскольку обращение новгородцев позволяло восстановить
в новых общественно-политических условиях традиционную ось Киси
— Новгород. Тогда Андрей нанес сильнейший удар по древнему стольно-
му городу Киеву, который придавал авторитет и санкцию историчес-
кой традиции его политическим соперникам.
Он отправил в поход на Киев полки Владимиро-Суздальского кня-
жества во главе со своим сыном Мстиславом. Основные события про-
изошли в предпасхальныс недели Великого поста конца мартовского
6677 (1169/1170) г. [о хронологии событий здесь и далее см.: Бережков
Н. Г. 1963. С. 180—181]. В объединенном войске участвовали еще II
князей (в порядке перечисления летописцем): Глеб Юрьевич Переяс-
лавский, Роман Ростиславич Смоленский, Владимир Андреевич Доро-
гобужский, Рюрик Ростиславич Овручский, Давыд Ростиславич Выш-
городский и его брат Мстислав (место княжения не указано), черни-
говские Олег и Игорь Святославичи, внуки легендарного Олега Свя-
тославича (Гориславича), подросший младший брат Андрея Всеволод,
а также Мстислав, вероятно, сын, но возможно, что и племянник Мстис-
лава Ростиславича. Союзное войско шло по территориям, контролиру-
емым этими князьями. Оно собралось в Вышгороде, а на Федоровой
неделе стояло уже под Кирилловским монастырем (он был основан
Всеволодом Ольговичсм после 1140 г. и являлся ктиторским монасты-
рем черниговских Ольговичей) рядом с Киевом. Мстислав Изяславич
«затворился» в Киеве и пытался организовать оборону, тогда как напа-
давшие пытались взять город штурмом («и бысть брань кръпка отвсю-
ду») [повествование киевского летописца наполнено точным указани-
ем дат, событий и имен их участников, здесь и далее подробнее см.:
ПСРЛ. Т. 11. Стб. 544—545]. Мстиславу Изяславичу со своим отрядом
и «дружиной» — администрацией, приближенными людьми и сторон-
никами удалось прорваться из взятого союзным войском Киева и бе-
жать на юго-запад в сторону города-крепости Василева..Впрочем, оже-
сточение достигло такой степени, что их преследовала конница чер-
ных клобуков и «много изоимаша дружины около его». В числе взятых
в плен «дружины» оказались дворский (руководитель княжеского дво-
ра) Олекса, тиун Род, Дмитр Хоробрый (видимо, предводитель кня-
жеского отряда), а также знатные киевские бояре Сбыслав Жиросла-
вич и Иван Творимирич.
620
Киев был взят союзным войском 8 марта, в среду, па вторую неде-
лю Великого поста, в сакральный для христиан период года (Пасху
должны были праздновать 31 марта). Летописец описал ужасающие
события последующих двух дней: весь город, церкви и монастыри,
включая основные центры Русской митрополии, св. Софию и Богоро-
дицу Десятинную, были разграблены, а некоторые из них и подожже-
ны. Одних киевлян убивали, других уводили в плен, жен разлучали с
мужьями, а детей — с матерями, «и церкви обнажиша иконами, и кни-
гами, и ризами, и колоколы изнесоша век смоляне, и суждальци, и
черниговци, и Олгова (князя Олега Святославича. — М. С.) дружина, и
вся святыни взята бысть».
Такое первое в истории Киева всеобщее разграбление имело осо-
бое значение, но исследователи обращали внимание преимуществен-
но или на сам факт разорения прекрасного города, или оно терялось в
определении целей политики Андрея Боголюбского в русских землях.
Определяя конкретную причину такого разорения, В. И. Сергеевич и
вслед за ним П. В. Голубовский думали, что это была месть подчинен-
ных долгое время народов Киеву за его гегемонию [Сергеевич В. 1867.
С. 120; Голубовский П. 1881. С. 152]. М. С. Грушевский отметил в дан-
ной связи, что времена гегемонии Киева уже давно прошли, так что он
увидел в разграблении Киева нвмерение Андрея ослабить и унизить
его значение [Грушевский М. 1891. С. 223—224]. Н. Н. Воронин пред-
положил в киевском походе 1169 г. месть Андрея Боголюбского за казнь
епископа Феодора. По его мнению, Киев стал рядовым городом, кото-
рому было не подняться вновь, тогда как его руководящее место занял
северный Владимир [Воронин Н. Н. 1961. С. 125]. В гипотезе Н. Н.
Воронина ясно прослеживается концепция «переноса» политического
центра Руси. В контексте той же концепции Л. Н. Гумилев интерпре-
тировал киевские события 1169 г. как следствие снижения пассионар-
ности Руси, утраты этнической комплиментарности, когда Киев для
Андрея Боголюбского стал «таким же чужим, как какой-нибудь не-
мецкий или польский замок» [Гумилев Л. Н. 1992. С. 80].
Представляется, что мнение М. С. Грушевского, который отметил
особое значение Киева в общерусском пространстве этого времени,
ближе к раскрытию содержания событий, чем суждения других иссле-
дователей. Но его наблюдения можно дополнить и развить.
Следует обратить внимание на тот факт, что в войске и в разграбле-
нии Киева участвовали смоленские, владимиро-суздальские, черни-
говские и прочие полки, которые привели их князья. То есть в ослаб-
лении и унижении Киева были заинтересованы все участники похода.
Уничтожить историческое и идеологическое значение Киева было не-
возможно. Он оставался центром Русской митрополии. Сохранены
были, хотя и разграблены, символы былого величия — Богородица
Десятинная и София Киевская. В этих храмах не были тронуты верх-
ние одежды «блаженыхъ первых князей, еже бяху повышали в церк-
621
вахъ святыхъ на память собь». Они оставались не только символами
исторической традиции, но и знаком единства княжеского рода, обо-
значением прав каждого из Рюриковичей на Киев. Эти княжеские оде-
яния были захвачены «в полонъ» только при разграблении Киева н
1203 г. Рюриком Ростиславичем, черниговскими Ольговичами и их
союзниками-половцами [ПСРЛ. 1. Стб. 418]. Владение Киевом сохра-
няло общественно-политическое значение для князей вплоть до его
осады и уничтожения войском Батыя в 1240 г.
Отсюда можно сделать вывод, что Андрей Боголюбский и его союз-
ники превратили Киев — первый и главный политический, церков-
ный, идеологический и исторический центр русских земель в первый
среди равных ему по политическому значению княжеских стольных
городов. Поскольку уничтожить особое значение Киева для русских
князей было невозможно, Андрей сделал так, что, ослабив его, он со-
здал условия для превращения «своего» Владимира в альтернативный
ему политический центр. Идейно и практически такое уравнивание
было подготовлено строительной деятельностью и церковной полити-
кой, созданием новых религиозно-идеологических символов. Обосно-
вано оно было и исторически (в категориях средневекового мышле-
ния), когда была создана «греческая легенда» о древности ростовской
епископии, ее первых епископах — греках Феодоре и Иларионе, пре-
емником которых стал Леонтий, а также мифологизированная версия
об основании города Владимира не Мономахом, а Владимиром Свя-
тославичем [Воронин И. Н. 1963а. С. 45].
После разорения Киева Андрей попытался развить свой успех, от-
правив в тяжелый поход зимой 1169/1170 г. (в конце мартовского года)
против Новгорода и находившегося там Романа Мстиславича свое вой-
ско и подручных князей во главе с победителем Киева сыном Мсти-
славом и воеводой Борисом Ростиславичем. Однако искусство и муже-
ство оборонявшихся заставило владимиро-суздальское войско отсту-
пить, а болезни и голод превратили это отступление в полное пораже-
ние. Впрочем, Андрей, угрожая перекрыть волоки для поступающего в
Новгород хлеба, все же заставил новгородцев выслать Романа Мстис-
лавича и принять на княжение союзника и родственника Андрея Рю-
рика Ростиславича.
Трудные времена ожидали Андрея и в Киеве. Посаженный им Глеб
Юрьевич там не удержался, так что в 1170 г. Мстислав Изяславич вновь
вошел в Киев и возобновил борьбу со смоленскими Ростиславичами и
Глебом Юрьевичем. Впрочем, смерть Мстислава 19 августа того же
года остановила это направление событий. Ростиславичи, не решаясь
открыто выступить против Андрея, призвали на киевский стол своего
дядю Владимира Мстиславича, но и тот после недолгого княжения в
три с половиной месяца скончался 30 мая 1171 г. Теперь уже смолен-
ские Ростиславичи, Рюрик, Давыд и Мстислав, вступили в борьбу с
Андреем и его ставленниками за контроль над Киевом и южнорусски-
622
ми землями [Грушевский М. С. 1891. С. 226—233 и след.|. Андрей пы-
гался самовластно повелевать Ростиславичами, приказав им выдать
южнорусских бояр, заподозрив тех в том, что они «уморили» его брата
Глеба, который умер, являясь князем Киевским, 20 января 1171 г. Когда
тс отказались это сделать, он приказал им отправиться в Смоленскую
землю — Роману из Киева, Давыду из Вышгорода, Мстиславу из Бел-
города. Увещевания Ростиславичей не помогли. Напротив, Андрей
«разжегся гнъвомъ». О характере междукняжеских отношений Андрея
Боголюбского и Ростиславичей свидетельствуют их «речи», обстоятельно
записанные летописцем. Андрей отправил в качестве посла своего меч-
ника Михну со словами: « Не ходите в моей воли, ты же, Рюриче, поиди
вь Смолньскь кь брату во свою отчину, а Давыдови рци, а ты поиди вь
Берладь, а в Руськой земли не велю ти быти, а Мьстиславу молви, в
тобв стоить все, а не велю ти в Рускои землК быти». Отважный Мсти-
слав не испугался («от уности навыклъ бяше не уполошитися никого
же», приказал посла схватить и обрить ему голову и бороду, т. е. мак-
симально оскорбил и Михну, и его князя, а самому Андрею велел пе-
редать: «Мы тя до сихъ мъстъ, акы отца имъли по любви. Аже ecu сь
сякыми р бчьми прислалъ не акы кь князю, но акы кь подручнику и просту
человеку, а что умыслилъ еси, а тое дЪи, а Богь за всъмъ» [ПСРЛ. Т. 11.
Стб. 569—573; курсив наш. — М. С.|. Из этих «речей» следует, что
всем полагалось находиться «в воле» Андрея, а он «велит», где кому
быть. Так он обращался и к зависимому князю-подручнику, и к «про-
стому человеку». Но князь независимый считал такие слова оскорб-
лением и отвечал на них также оскорблением. Андрей отправил на
непокорных Ростиславичей в Среднее Поднепровье огромную рать.
Но, несмотря на участие более двадцати князей, поход завершился
неудачей.
Решительность Андрея Боголюбского, его «самовластие» позволя-
ли достичь значительных успехов в развитие деятельности Юрия Дол-
горукого: создание мощного отчинного Владимиро-Суздальского кня-
жества, превращение его в важный общественно-политический фак-
тор в судьбах русских земель, подъем его культуры. Но те же причины
вызывали активное сопротивление как других политических структур
в русских землях (Новгородской боярской республики и самостоятель-
ных князей отчинных княжеств), так и разных общественных слоев в
самом Владимиро-Суздальском княжестве. О заговоре против князя
сообщается в Повести об убиении Андрея Боголюбского, написанной
вскоре после произошедших событий, в 1175—1 176 гг. \Колесов В. В.
1987. С. 365—367; см. там же литературу вопроса; более обоснованной
представляется гипотеза о первоначальной краткой версии событий,
сохранившейся во Владимирском летописном своде 1177 г. (в составе
Лаврентьевской летописи; мнения А. А. Шахматова, С. А. Бугослав-
ского, А. Н. Насонова, Д. С. Лихачева, В. П. Адриановой-Перец), а не
ее более поздней переработки в пространной версии (в составе Ипать-
623
свской летописи; мнения Н. И. Серебрянского, Б. А. Рыбакова), в ко
торой, в частности, вследствие редактирования события указаны ошн
бочно, см.: Бережков Н. Г. 1963. С. 192]. Поводом для заговора стало
решение Андрея о казни брата его приближенного («възлюблены имъ»)
слуги (дворянина) Якима. В числе заговорщиков находились и бояре
Кучковичи, и управляющий личным княжеским хозяйством ключник
Ai 1бал. Андрей был убит в своем Боголюбовском замке 29 июня 1174 i.
После убийства князя ростовские и суздальские бояре попытались
перехватить политическую инициативу. В северо-восточном летопн
сании сохранилось изложение этих событий современником. Как от
метил А. Н. Насонов, летописец отмечал активные действия протии
«владимирцев», против братьев Андрея Боголюбского Михалки и Все-
волода Юрьевичей не «ростовцев» и «суздальцев» вообще, а ростов-
ских и суздальских бояр [Насонов А. Н. 1969. С. 160—162]. В обстоя-
тельном повествовании сообщается, что «суздальцы», которые приеха-
ли к Михалке, рассказывают ему о предшествовавших военных дей-
ствиях Мстислава Ростиславича против города Владимира и князей
Юрьевичей: «Мы, княже, нв полку томь со Мстиславом не были, ио
были с ним боляре; а на нас лиха сердца не держи, но поуди к нам»
[ПСРЛ. Т. I. Стб. 378—379]. Таким образом, городское торгово-ремес-
ленное население недвусмысленно противопоставило себя «боярам»-
знати. Именно бояре, по словам летописца, активно поддержали Рос-
тиславичей во Владимиро-Суздальском княжестве после гибели Анд-
рея Боголюбского: «<...> а боляре князю тою держахутся крепко»
[ПСРЛ. Т. 1. Стб. 375]. В рассказе об этом кровавом противостоянии
автор пишет о «правде» владимирцев, которые остались без своего князя:
«Безо князя будуще в Володимери граду, толико възложше всю свою
надежю и упованье к святки Богородицу и на свою правду» (курсив
наш. — М. С.). Далее он излагает политическую ситуацию на Руси 70-х
годов XI1 в. как политическую программу — правду ростовских и суз-
дальских бояр, смешивая косвенную и прямую речь этих бояр: «Нов-
городци бо изначала и смолняне, и кыяне, [и полочане] и вся власти,
яко же на думу, на вУча сходятся: на что же старуишии сдумають, на
томь же пригороди стануть. А зду городъ старый Ростовъ и Суждаль и
ecu боляре хотяще свою правду поставити, (далее летописец с осужде-
нием комментирует. — М. С.) не хотяху створити правды Божья, но
(далее прямая речь бояр. — М. С.) «како нам любо, — рекоша, — також
створим: Володимерь е пригороду нашь». Летописец завершает это
изложение боярских измышлений от первого лица с горечью и гневом:
«<...> противящеся Богу и святуи Богородицу, и правду Божьу, слу-
шающе злых человУкъ развратников, не хотящих намъ добра завистью,
граду сему и живущим в немь» [ПСРЛ. Т. 1. Стб. 377—378]. В этом
созданном во Владимире второй половины 70-х гг. XII в. ярком произ-
ведении общественно-политической мысли и публицистики, осужда-
ющем происки ростовских и суздальских бояр, раскрываются истори-
624
Wckmc и политические основания их претензий на первенство в отсут-
иннс князя. Ростовские и суздальские бояре указывают на новгород-
uqii, которые «изначала» сходятся на вече как на «думу»-совет, а то, что
они решат, другие города их волости исполняют. Для доказательства
нон мысли, которая должна идеологически с историческими свиде-
тельствами обосновать подчинение Владимира боярам Ростова и Суз-
даля, современная для второй половины XII в. практика Новгородской
боярской республики распространяется на весь период существования
Новгорода. Добавляются к ней также известные тогда случаи вечевых
собраний в Смоленске, Киеве, Полоцке середины XII в. В таком обоб-
щении вече распространяется на все русские волости. Это, по словам
летописца — правда бояр, «злых развратников», которые противятся
«Божьей правде». Этой «вечевой теории» боярской «правды» автор пове-
ствования противопоставляет всем известные факты: город Владимир был
поставлен Владимиром Мономахом, потом там правили Андрей и Миха-
ил Юрьевичи, к которым, видимо, позднее был приписан Всеволод, по-
скольку Михаил умер в 1176 г. (обоснованно не указан во Владимире
Юрий Долгорукий, дворы-резиденции которого находились в Ростове и
Суздале, тогда как Владимир он отдал в управление сыну Андрею).
Автор данного повествования был не историком, а средневековым
«публицистом». Ему было достаточно этих фактов для утверждения «прав-
ды Божьей» и опровержения «правды» боярской. Но он мог бы доба-
вить, что нигде ранее в русских княжествах, а в Новгородской земле до
1136 г., сведений о такой системе вечевого самоуправления нет. Слово
вече было хорошо известно и повсеместно распространено на Руси. Но
использовалось оно не в том значении, которое ему придавали ростов-
ские и суздальские бояре, «злые развратники». Это — как следует из
сведений приведенных ранее исторических источников, 1) собрание
горожан в осажденном городе, 2) собрание горожан после поражения в
войне с половцами для совместного решения продолжать сражаться с
ними, 3) с целью предупредить княжескую расправу с восставшими ки-
евлянами, и, напротив, 4) собрание горожан по инициативе князей.
Только один раз для истории Руси XI—XII вв. новгородская летопись
сообщает о совместной «думе» горожан «старшего» города и «пригоро-
дов», но это известие не соответствует «правде» ростовских и суздальс-
ких бояр. Когда в 1136 г. Новгородская земля принимала решение бо-
роться за независимость от власти киевского князя, что стало началом
новгородской системы договорных отношений с князьями, это реше-
ние принималось коллективно, а не «старшим» городом, да и понятие
вече при этом не использовано: «Индикта лета 14, новгородьци призва-
ша пльсковиче и ладожаны и сдумаша, яко изгонити князя своего Всево-
лода <...>» (НПЛ. С. 24; см. также ранее, с. 506].
Таким образом, изложенная владимирским летописцем «правда»
ростовских и суздальских бояр являлась их политической программой,
которая сложилась как идейное боярское противодействие быстро уси-
625
ливавшейся в Северо-Восточной Руси великокняжеской власти. После
убийства Андрея Боголюбского для них сложилась благоприятная во j
можность перехватить политическую инициативу, вернуть себе пре
жнее политическое влияние и подчинить своей власти новый стольный
город. Между тем, именно это изложение «правды» ростовских и суз-
дальских бояр, вырванное из контекста летописного повествования,
не изученное в своем сложном идейном и конкретно-историческом
содержании, стало в русской исторической науке 60-х — 70-х гг. XIX в.
в острой политической ситуации революционного и либерального зем-
ского движения одним из оснований общинно-вечевой и земско-вече-
вой теорий, согласно которой историческая традиция общинного и
земского самоуправления на Руси была противоположна княжескому,
государственному началу (со значительными вариантами в зависимос-
ти от степени радикализма или умеренности авторов). В 70-е гг. про-
шлого столетия к этим теориям вернулся И. Я. Фроянов, сопоставляя
подобные вечевые города на Руси с полисами Древней Греции и выво-
дя тем самым историю Руси из общего контекста исторического раз-
вития средневековой Европы (см. ранее, с. 17, 26—27). Как следует из
конкретного анализа летописных текстов, их информация не содер-
жит данных для таких идеологизированных обобщений.
Между тем, ростовским и суздальским боярам не удалось перехва-
тить в общественно-политической системе Владимирско-Суздальско-
го княжества политическое первенство. Структуры и идейные тради-
ции отчинного княжества оказались сильнее претензий старого бояр-
ства, которое, возможно, стремилось к новгородскому общественно-
политическому строю. Михалко и Всеволод Юрьевичи военно-поли-
тическими методами пресекли такое развитие событий. Они разбили
смоленских Ростиславичей, которые попытались было утвердиться с
помощью ростовских и суздальских бояр, а также рязанского князя
Глеба Ростиславича во Владимиро-Суздальском княжестве, и 15 июня
1175 г. вступили во Владимир. Впрочем, через год Михалко умер, так
что восстанавливать созданную Андреем Боголюбским систему силь-
ной княжеской власти должен был один Всеволод.
На начальном этапе владимирские служилые князю бояре, «дружи-
на» (дворяне-слуги и сторонники), а также городское торгово-ремес-
ленное население всячески его поддерживали и побуждали к реши-
тельным действиям. Когда ростовские бояре призвали на помощь из
Новгорода Мстислава Ростиславича и двинули на Владимир свое вой-
ско, они нанесли ему полное поражение в битве на Юрьевском поле,
ростовцев и «бояр всех» «повязали» (здесь же и социально-экономи-
ческая характеристика ростовских бояр: «а села болярьская взяша, и
кони, и скот»). Столкновение сторонников разных путей развития
Северо-Востока Руси, боярского полновластия, вероятно, подобного
новгородскому, и великокняжеского была бескомпромиссной. Если до
битвы на Юрьевском поле «ростовцы и бояре» отвергали попытки Все-
626
й>лода миром решить сложнейшие проблемы Владимиро-Суздальско-
10 княжества, то после победы Всеволод вернулся во Владимир «с че-
стью великою, а володимерци и дружина поведоша колодникы (рос-
товцев и бояр. — М. С.), и скотъ погнаша, и кони, славяще Бога, и
снятую Богородицу, и крестную силу, егоже переступили бяху ростов-
ии и боляре» [ПСРЛ. Т. II. Стб. 380—382].
Но остатки ростовской знати в том же году продолжили борьбу со
Всеволодом уже в союзе с рязанским князем Глебом Ростиславичем и
половцами. Они обошли войско Всеволода и начали разорять окрест-
ности Владимира. Опустошили Боголюбове и богато украшенную бо-
голюбовскую церковь, сожгли села владимирских бояр, а их «жены и
дети, и товаръ (в данном случае «имение», имущество. — М. С.) да
поганым на шить, и многы церкви запали огнемъ». Эту рать Всеволод
разбил в битве на Прусковой горе. Вновь был захвачен значительный
полон, включая князя Глеба, его сына Романа и шурина Ярополка
Ростиславича, а также «дружина ихъ вся и век вельможи ихъ» ]ПСРЛ.
Т. II. Стб. 383—385]. На третий день во Владимире произошел «мятежь
великъ». Восставшие упрекали своего князя в мягкости по отношению
к этим сторонникам «правды» ростовских и суздальских бояр: «Княже,
мы тобв добра хочемъ и за тя головы своь складываемъ, — передает
летописец их слова, — а ты держишь ворогы своё просты. А се ворози
твои и наши, суждальци и ростовци: любо и казни, любо слвпи, али
дай нам (на расправу. — М. С.)». В следующем, 1178 г., дружина (в
данном случае — войско и служилые люди) Всеволода вопреки его
воле захватила и разграбила Торжок [ПСРЛ. Т. I. Стб. 385, 386].
Таким образом, «новые люди», «мвзинии Володимерьстии», часть
бояр и служилые люди решительно боролись за восстановление силь-
ной великокняжеской власти. Их «правда» решительно отличалась по
содержанию от «правды» ростовских и суздальских бояр. Всеволод
выполнил эту задачу. Поэтому после его смерти летописец записал
восходящую к указанию христианских добродетелей, но конкретизи-
рованную к владимиро-суздальской действительности фразу: «<...> судя
суд истененъ и нелицемерен, не обинуяся лица сильных своих бояръ,
обидящих менших и роботящих сироты, и насилье творящим» [ПСРЛ.
Т. I. Стб. 437; курсив наш. — М. С.]. Отсюда следует, что Всеволод
Большое Гнездо подчинил своей власти всю знать в огромном Влади-
миро-Суздальском княжестве. Она стала интегрирующим понятием —
его бояре. Они представляли собой высшее служилое князю сословие,
составлявшее основу правящей знати при княжеском дворе, а также
местной знати. Как уже давно велось на Руси, эти бояре творили «на-
силие», «обижали» людей из более низких социальных слоев и превра-
щали в холопы обедневших «сирот» (см. ранее, с. 520—523, 569—573).
Но великий князь Всеволод стремился обеспечить справедливое регу-
лирование этих видов социальных и правовых отношений, в чем он
следовал за своим дедом великим князем Владимиром Мономахом,
627
осуществляя в то же время одну из основных функций княжеской вла
сти — правосудие.
После сильнейшего пожара 1193 г., в котором сгорела половина
стольного города Владимира, в том числе 14 церквей (княжеский двор
с его прекрасными церквами удалось отстоять), Всеволод начал в нем
значимое в идейном содержании строительство. Вокруг княжескою
двора в следующем году были заложены каменные стены — детинсн,
что превращало княжескую резиденцию в небольшую крепость. По
добно Изяславу в 1069 г. Всеволод перевел владимирский торг с клязь-
менской пристани за Волжскими воротами под стены детинца. Таким
образом, если строительство детинца символизировало мощь и возра-
стающую «закрытость» жизни великого князя по отношению к стольно-
му городу, то перевод торга под его стены — усиливающийся контроль
над ним [здесь и далее анализ внутренней политики Всеволода Боль-
шое Гнездо см.: Воронин Н. Н. 1961. С. 346—348].
Во избежание соперничества разных ветвей династии (этот горь-
кий опыт хорошо помнили на Руси в связи с гибелью Бориса и Глеба)
Всеволод изгнал из Руси своего племянника, последнего оставшегося
в живых сына Андрея Боголюбского Георгия. Тот отправился на Кав-
каз, где женился на грузинской царице Тамаре.
Всеволод не ставил вопроса о самостоятельной митрополии или
епископии для Владимира, но он добился того, что епископ Леон пол-
ностью отстранился от активной деятельности. Когда после его смерти
в начале 80-х годов митрополит прислал во Владимир рукоположенно-
го им епископа Николая, Всеволод его не принял и предложил своего
ставленника — игумена киевского пригородного Спасского монасты-
ря на Берестове Луку и, несмотря на сопротивление митрополита, вы-
нудил его поставить епископом в свое княжество. В 1190 г. преемник
Луки — духовник Всеволода Иоанн был рукоположен митрополитом
Никифором в епископы без возражений. Для повышения авторитета
епископии был тогда же канонизирован ростовский епископ Леонтий.
В политических отношениях с другими русскими землями Всево-
лод Юрьевич утверждал свое могущество и политическое первенство
[здесь и далее анализ этих политических отношений см.: Грушевский
М. 1891. С. 243-273; Воронин Н. Н. 1961. С. 348-352; Янин В. Л. 1962.
С. 114—119]. Значительно ослабив Рязанское княжество победами,
одержанными в 1177 г., Всеволод далее сдерживал военно-политиче-
скую активность своих южных соседей, содействуя распрям между ря-
занскими Глебовичами, а то и предпринимая встречные военные дей-
ствия. В Киевской земле ему противостояли Святослав Всеволодович
из черниговской династии и Рюрик Ростиславич из смрленской. В 1181
— 1195 гг. они прекратили соперничество за Киев, так что город вос-
становился после разгрома 1169 г., вернул себе политический автори-
тет и вновь стал общерусским по своему значению центром, а не толь-
ко символом его исторической памяти. Киевским князем в эти годы
628
был до своей кончины Святослав Всеволодович. Святослав поддержи-
шь было рязанских князей против Всеволода, в 1180 г. сам предпри-
нял поход вместе с новгородским полком против Владимиро-Суздаль-
ского княжества, но потерпел неудачу и далее не посягал на особое
положение Всеволода в северо-восточных русских землях. Но когда
преемник Святослава на киевском столе Рюрик Ростиславич из род-
ственной Всеволоду смоленской ветви Мономаховичей начал вести
самостоятельную политику, Всеволод стравил Рюрика с его же зятем
нглинким князем Романом Мстиславичем. Вследствие этого Роман
иыбил Рюрика из Киева, но не остался там, поскольку Галицкая земля
была для пего важнее. Он посадил в стольном городе своего ставлен-
ника и двоюродного брата Ингваря Ярославича. Киевское население
отнеслось к произошедшим изменениям, вероятно, положительно, по-
скольку, когда Роман ушел с войском, Рюрик с союзными Ольговича-
ми и половцами подверг Киев в 1203 г. ужасающему разгрому (см.
ранее, с. 432). Поэтому Роман вернулся с войском в Киевскую землю,
но не наказал, а примирился с ними и заставил Рюрика и Ольговичей
установить мир с Всеволодом Юрьевичем. У галицкого князя Романа
Мстиславича Всеволод и позднее пользовался значительным автори-
тетом. Когда после успешного совместного похода Романа и Рюрика
против половцев, в 1204 г. Роман разгневался на своего союзника, он
приказал насильно постричь в монахи Рюрика, его жену и дочь, свою
бывшую жену, которую ранее от себя отослал, тогда как сыновей Рос-
тислава и Владимира Рюриковичей привез с собою в Галич. Всеволод
вступился за Рюриковичей. Роман их отпустил, а Ростиславу «дал»
киевский стол. Гибель Романа в Польше в 1205 г. на время остановила
галицкое участие в борьбе за влияние на князей Киевских.
Последующие претензии на киевский стол черниговского князя
Всеволода Святославича Чермного могли быть успешными только при
поддержке владимиро-суздальского князя. Поэтому в 1211 г. ему уда-
лось выдать замуж свою дочь за сына Всеволода Большое Гнездо Юрия.
Имея такого могущественного союзника, он вокняжился в Киеве, от-
дав за это свой отчинный Чернигов Рюрику Ростиславичу.
Степень влияния Всеволода Юрьевича на политические события в
Киеве зависела от конкретного соотношения сил его сторонников и
противников, при этом сам город и его жители становились лишь стра-
дающей стороной в этом столкновении княжеских амбиций и страс-
тей, не имея возможности на них воздействовать. В отличие от Киева,
в Новгородской боярской республике ему постоянно надо было учи-
тывать не только конкуренцию князей из других династических вет-
вей, прежде всего смоленской и черниговской, но также социально-
политически организованное боярское и торгово-ремесленное населе-
ние, которое уже привыкло активно участвовать в общественных про-
цессах, в выборах своих высших должностных лиц. Поэтому Всеволод
должен был следить, чтобы среди новгородских бояр присутствовали
629
его сторонники. В его политических отношениях с Новгородской бо
ярской республикой постоянно возникали ситуации, которые были
немыслимы в отношениях великого князя Владимирского с другими
князьями, княжествами и городами. После частой смены во второй
половине 70-х годов смоленских и черниговских князей в 1182 г. он
посадил в Новгороде поначалу своего свояка, безземельного князя
Ярослава Владимировича. Но поскольку тот «много творяше пакости»
Новгородской республике, новгородцы в 1184 г. вновь обратились за
князем в Смоленск, откуда привели Мстислава Давыдовича. Борьба
боярских группировок во главе с провладимирским посадником Ми-
халко Степановичем и просмоленским посадником Завидом Нереви-
ничем привела к тому, что новгородцы зимой 1186/87 г. убили брата
Завида Гаврилу, посадник Завид должен был бежать, а посадником
снова стал Михалко Степанович. Поэтому уже в 1187 г. новгородцы
«выгнали» Мстислава Давыдовича и послали во Владимир ко Всеволо-
ду просить вновь Ярослава Владимировича, который вокняжился в
Новгороде 20 ноября того же года и княжил до 26 ноября 1196 г. В
соответствии с гипотезой В. Л. Янина, в эти годы обостряется борьба
между посадником Мирошкой Нездиничем, который возглавлял одну
из боярских группировок, враждебных Михалке Степановичу, и из-
бранным тысяцким Миронегом, который принадлежал к крупнейшим
новгородским землевладельцам и осуществлял республиканский конт-
роль над купцами, ремесленниками и землевладельцами, не принад-
лежавшими боярству. Обе эти группировки объединились против кня-
зя Ярослава Владимировича, но показательно, что в 1196 г. они нс
изгоняют его, а отправляют посольство во главе с посадником Ми-
рошкой во Владимир ко Всеволоду, чтобы тот прислал им княжить
сына. Но Всеволод им сына не доверяет. Он заинтересован в княже-
нии в Новгороде Ярослава Владимировича. Поэтому он арестовывает
новгородское посольство во главе с посадником и делает его заложни-
ком в политической интриге. Тогда новгородцы призвали княжить
противника Всеволода черниговского Ярополка Ярославича, который
сидел в Новгороде с конца марта до конца сентября 1197 г. Но группи-
ровка сторонников Всеволода была сильна, посадник и его посольство
находились у него в заложниках, так что новгородцы изгоняют Яро-
полка и вновь принимают от Всеволода Ярослава Владимировича, ко-
торый возвращается в Новгород с освобожденным посадником Ми-
рошкой зимой 1197 г., за неделю до Крещения.
К 1199 г. влияние Всеволода в Новгороде настолько окрепло, что
он вывел Ярослава Владимировича из Новгорода и позвал в свой
стольный город Владимир новгородского архиепископа, посадника и
«лучших мужей» за сыном Святославом, которому было 3 года. Это
княжение продолжалось до 1205 г. и было, разумеется, символичным,
поскольку реально княжескую власть в Новгороде осуществляли со-
провождавшие его бояре Всеволода и княжеский двор. В 1204 г. посад-
630
ник Мирошка умер и его должность вновь перешла к Михалкс Степа-
новичу. В. Л. Янин объяснил мирный переход посадничества к другой
боярской группировке как следствие политики сплочения. Можно пред-
положить, что это было также следствие значительного влияния вели-
кокняжеской власти, которая ограничивала возможности буйных стол-
кновений боярских группировок (например, в 1186 г. сторонников
посадника Завида Гаврилу Неревинича и Вача Свиневича убили, сбро-
сив с моста в Волхов).
В 1205 г. Всеволод заменил в Новгороде юного Святослава девят-
надцатилетним Константином. Вероятно, он хотел, чтобы на новго-
родском столе находился его более независимый в своих решениях
ставленник [см.: Янин В. Л. 1961. С. 108—116]. Характерно в данной
связи описание в княжеском северо-восточном летописании, влади-
мирском или ростовском, начала XIII в., отразившемся в своде 1305 г.
(Лаврентьевская летопись) [см.: Лурье Я. С. 1987. С. 242—245; см. там
же литературу] проводов Константина отцом в Новгород. Летописец
изложил историко-идеологические обоснования общерусской и нов-
городской политики Всеволода Юрьевича в виде его обращения к сыну:
•Сыну мои Костянтине! На тобь Богь положилъ переже старьишинь-
ство во всей братьи твоей, а Новъгородъ Великыи старьишиньство имать
княженью во всей Русьскои земли. По имени твоем тако и хвала твоя.
Не токмо Богь положилъ на тебъ старъишиньство в братьи твоей, но и
въ всей Русской земли. И язъ ти даю старъишиньство — покди в свои
городъ» |ПСРЛ. Т. I. Стб. 422]. Эти слова, вне зависимости от того,
были они произнесены Всеволодом или только были написаны лето-
писцем, отражают понимание политической системы русских земель
начала XIII в. Приведенный ранее летописный текст раскрывает зна-
чительную скрытую и явную информацию.
Константин родился 18 мая 1185 г. Такое имя было первым в мно-
гочисленном русском княжеском роде за все время его существования
и, напротив, было распространено среди византийских императоров.
Византийский император Константин Мономах был в числе их пред-
ков. Император Константин Великий являлся на Руси не только сим-
волом распространения и утверждения христианства, но также симво-
лом могущества империи. В ПВЛ, вошедшей в основу северо-восточ-
ного летописания, их предок Владимир Святославич сравнивается с
Константином Великим, при этом осознавалось, что тот — правитель
«великого Рима» [ПСРЛ. Т. I. Стб. 130]. Изображение императора
Константина Великого входило в систему росписей храмов, начиная с
Софии Киевской (возможно, оно было в числе фресок и киевской
Богородицы Десятинной). Таким образом, Всеволод Большое Гнездо,
являясь великим князем Владимиро-Суздальского княжества, дал в 1185
г. своему первенцу знаковое имя, Константин. Ему придавалось осо-
бое политическое значение как символу политического могущества
княжества, где новорожденный первенец Константин должен был кня-
631
жить. Таким образом, в имени-символе старшего сына Всеволода со
держалась политическая программа его отца — старейшинство во неси
Русской земле. Именно эта идея содержалась и в его обращении к
сыну, реальном или в виде историко-литературного отражения в кия
жеском северо-восточном летописании. ,
В рассматриваемом обращении Всеволода к Константину содер
жится еще одна общественно-политическая идея, на которую, как ка
жется, внимания ранее не обращали — отражение в идеологии владн
миро-суздальских князей смены политических приоритетов. В иссле-
довательской литературе давно был отмечен осознанный отказ Андрея
Боголюбского от борьбы за политическое первенство в Киеве. Но и
словах о том, что «Новъгородъ Великыи старвишиньство имать кня-
женью во всей Русьскои земли», отразилась, по нашему мнению, за-
мена борьбы за Киев борьбой за Новгород. Возможно, в этой форму-
лировке отразилась идеология и самого Новгорода, судя по указанию
его особого места в русских землях. В данном случае имелось в виду
историческое старейшинство Новгорода. Но для средневекового со-
знания оно становилось обоснованием особой общественно-полити-
ческой значимости. Поэтому в предании об избрании князем Рюрика
Новгород заменил Ладогу как указание города, где Рюрик первона-
чально поселился. Можно предположить, что такое особое значение
Новгорода, указанное в северо-восточном летописании, объясняет идей-
ные основания похода войска Андрея Боголюбского во главе со Мстис-
лавом Андреевичем в зиму 1169/1170 г. и последующее давление на
Новгород Всеволода.
Из всего изложенного ранее следует, что Всеволод, отправляя в
Новгород на княжение своего старшего сына Константина вместо юного
Святослава, придавал этой акции особое политическое значение, под-
разумевавшее, вероятно, включение Новгорода в орбиту политическо-
го старейшинства великого княжения Владимирского. Поэтому пред-
ставляется обоснованным определение В. Л. Яниным встречных мер в
Новгороде в виде избрания посадником Дмитра, сына активного про-
тивника новгородской политики Всеволода Мирошки, как «явно за-
щитительный акт» [Янин В. Л. 1962. С. 116]. Последующая внутренняя
политика посадника Дмитра Мирошкинича, его борьба с враждебны-
ми ему боярскими группировками и противостояние князю Всеволоду
в отстаивании новгородских свобод привела к полному поражению его
клана и союзников. Развитие Новгородской боярской республики и ее
институтов, вмешательство в новгородско-великокняжеские отноше-
ния Мстислава Мстиславича Удачливого (Удатного), генеалогически
продолжавшего смоленских Ростиславичей, не могли изменить в 1220-
е годы основной принцип взаимодействия Новгорода и великих кня-
зей Владимирских — признание постоянного политического влияния
(В. Л. Янин называет его «суверенитет») этой великокняжеской дина-
стии над Новгородом, несмотря на существенные ограничения в нем
632
княжеской власти вследствие развития республиканских институтов.
Признание Новгородской республикой этого влияния становилось в
по время одним из средств ее постоянной защиты и усиления воен-
ной мощи владимирскими полками. В 1222 г. они во главе со Святос-
111 ном Всеволодовичем ходили с новгородцами в поход на Венден. В
1223 г. Ярослав Всеволодович, отец Александра Невского, воевал в
Ливонии. В 1225 г. он отстаивал общие владимиро-новгородские ин-
тересы, отбивая без новгородской помощи нападение литовцев. В 1227—
1228 гг. Ярослав совершил поход в земли сми и крестил корел. Ярослав
был сторонником активных военных действий против крестоносцев и
был готов совершить поход на Ригу, но новгородцы и псковичи не
поддержали в 1228 г. такой смелый план. В 1234 г. уже вместе с новго-
родцами он совершил поход во владения Ордена и отбил нападение
литовцев [см.: Воронин Н. И. 1962. С. 11].
Эти отношения сохраняются и развиваются в особых условиях ве-
ликого княжения Владимирского в системе зависимости от Золотой
Орды с середины XIII в., когда статус великого князя, официального
главы русских князей, подразумевал распространение его власти над
Новгородской республикой, несмотря на заключение ею традицион-
ного договора с очередным великим князем Владимирским, который
становился одновременно князем новгородским. В. Л. Янин просле-
живает традиционность этой системы и в XIV—XV вв., в которой ме-
нялись вследствие развития республиканских институтов и конкрет-
ных обстоятельств объем княжеской власти в Новгороде, размер и ха-
рактер княжеской юрисдикции и доходов [Янин В. Л. 1962. С. 116—
172]. Таким образом, система владимирского старейшинства над Нов-
городом, установленная при Всеволоде, продолжалась в развитии до
XIV-XV вв.
В конце жизни Всеволод Большое Гнездо отдалил от себя Констан-
тина, дав ему Ростов, хотя тот претендовал также на Владимир, т. е. на
полное политическое преобладание во Владимиро-Суздальском кня-
жестве. О степени противоречий между отцом и старшим сыном сви-
детельствует тот факт, что, как сообщается в современном событиям
Летописце Переяславля Суздальского (далее — Л ПС; вероятно, был
написан в 1215 г.), Константин не приехал на похороны отца (1212 г.).
В Летописце написано, что он «не успел» («не утяглъ бк присхати»)
[здесь и далее см.: ПСРЛ. Т. 41. С. IX, 129—130[. Но Всеволод был в
своем решении тверд. Он приблизил к себе второго по старшинству
Юрия, завещал ему старейшинство, стольный город Владимир и дове-
рил воспитание младших своих сыновей, Святослава и Ивана. Кон-
стантину он «дал» Ростов, Ярославу — Переяславль Залесский, а Вла-
димиру — Юрьев. Но политическая ситуация была неустойчива. Свя-
тослав бежал к Константину.
Во время второго в истории Владимиро-Суздальского княжества
династического кризиса княжеская власть вновь оказалась ослаблен-
633
ной. С одной стороны, следы прежнего «самовластия» проявлялись и
том, что старшие Всеволодовичи, пытаясь урегулировать конфликт
распоряжались крупными городами как своими полными владениями,
причем пет никаких следов участия городского населения в принятии
решений. Показательно в данном случае изложение событий их совре-
менником, переяславским летописцем. Узнав, что Константин и Свя
тослав собирают войско, Юрий отправил к старшему брату послов с
мирным предложением: «“Брате Константине, оже хочешь Володимс-
ря, иди сяди в немъ, а мнь дай Ростовъ” (т. е. предлагая обменяться
владениями. — М. С.). Костянтинъ же не хоть сего, но хоть в Ростовь
посадити сына своего Василька, а самъ хоче свети въ Володимири, а
Гюрги рече: “Ты сяди в Суждали”. Гюрпо же не хотящю сего, но по-
слася къ брату къ Ярославу въ Переяславль, река: “Идеть на мя брать
Костянтинъ, и нынь поиде, брате, да любо ся с нимъ уладива, любо
биевася”». После военных действий под Ростовом союзного войска
Юрия с владимирцами и суздальцами, а также Ярослава с переяслав-
цами против «полка» Константина, братья «умиришася». В то же вре-
мя, когда 18 апреля Ярослав Всеволодович в соответствии с решением
отца приехал в Переяславль Залесский (переяславский летописец точ-
но указывает дату этого события), он созвал «вси переяславци» к Спас-
скому собору и обратился к ним: «“Братия переяславци, се отець мои
иде къ Богови, а васъ удалъ мнь, а мене вдалъ вамъ на руць. Да рците
ми, братия, аще хошете мя имЪти собь, якоже имьсте отца моего, и
головы своя за мя сложити”. Они же вси тогда рекоша: “Велми, госпо-
дине, тако буди, ты нашь господинъ, ты Всеволодъ”. И цьловаша к
нему вси крестъ”». В условиях политической нестабильности Ярославу
необходима была поддержка городского населения. Поэтому князь
обращается к нему, указывая на волю отца и на особое значение го-
родской поддержки. Но обращение к горожанам «братия переяславци»
не означает признание их социального равенства или равенства во Хри-
сте. Это — признание слабости княжеской власти, когда глагол велкти
может вызвать по отношению к князю противоположную реакцию. Не
ясно, кто участвовал в этом собрании. Судя по призыву Ярослава сло-
жить за него головы — это было не все население города с женщинами
и детьми, а городское ополчение. Но участники собрания у Спасского
собора обращаются к князю со словом не брат, а господин. Говоря Яро-
славу, «ты нашь господинъ, ты Всеволодъ», переяславцы признают его
полновластие как правителя и преемственность его власти. Далее они
постоянно участвуют в его военных предприятиях.
В последующей борьбе Константина с братьями Юрием и Яросла-
вом победил старший брат, который находился во главе ростовско-нов-
городской коалиции. После победы в Липицкой битве он стал в 1216 г.
князем Владимиро-Суздальским. Но 2 февраля 1218 г. Константин умер,
и во Владимире в соответствии с волей отца вновь сел Юрий. Сейчас он
оказывается главой не политически единого, как его отец и дед, а уже
634
раздробленного княжества. Сыновья Константина владеют Ростовом и
Устюгом — Василько, Ярославлем — Всеволод, Угличем — Владимир.
Во владении Юрия Всеволодовича находятся Владимир, Суздаль с Мос-
квой и поволжскими городами — Костромой и Солигаличем. У Яросла-
ва Всеволодовича кроме Переяславля Залесского — Дмитров, Зубцов,
Тверь, Коснятин и Нерехта. Святослав Всеволодович правит Юрьевом
Польским, а его брат Владимир — небольшой Стародубской волостью
[здесь и далее см.: Воронин Н. Н. 1962. С. 9—13). Но в этих условиях
Юрий восстановил свою верховную власть, которую признали его бра-
тья и племянники. Когда в 1229 г. «нъкыи льсти» попытались противо-
поставить ему Ярослава, которого поддержали Константиновичи, то
Юрий собрал в Суздале княжеский съезд, на котором все «нелюбье»
было «исправлено». Все его участники Юрию «поклонились», назвав
его «отцом и господином» [ПСРЛ. Т. I. Стб. 451—452].
Юрий установил союзные отношения с митрополитом Кириллом,
который посвятил в епископы Владимиру, Суздалю и Переяславлю
княжеского ставленника Митрофана. Подобно отцу и дяде, он укреп-
лял позиции своего княжества на Волге, воюя с болгарами и подчиняя
мордовских племенных князей. Большое значение в этих военно-по-
литических действиях приобрела построенная крепость Нижний Нов-
город.
В конце XII — первой трети XIII в. бояре оставались единым сосло-
вием. Они участвовали в военных действиях, и многие из них погиба-
ли. Бояре являлись землевладельцами, так что во время военных дей-
ствий горели и разграбливались их села. Бояре сражались в войске князя,
управляли городами и волостями. Дворяне-слуги, исполнявшие низшие
военные, административно-судебные и служебные при княжеском дворе
функции, в поле зрения летописцев XIII—XIV вв., в отличие от бояр,
почти не попадали. Лишь в клише «бояре и слуги» понятие слуги раскры-
вается как обобщающее сословное служилое название, включавшее воль-
ных слуг княжеского двора.
Договорные грамоты Новгорода с князьями второй половины XIII в.
позволяют дополнить (гипотетично, разумеется) сведения об обществен-
но-экономическом статусе князей, бояр и дворян-слуг во Владимиро-
Суздальском княжестве и с 10-х — 20-х годов XIII в. в северо-восточ-
ных княжествах. Как отметил В. Л. Янин, их формуляр восходит к
докончаниям Ярослава Всеволодовича, «но в своей принципиальной
части базируется на докончаниях XII в.» \Янин В. Л. 1962. С. 161; см.
также ранее, с. 598]. В новгородско-княжеских договорных грамотах
значительная часть статей содержит запретительные формулировки,
предполагающие такие действия князей или их попытки как в Новго-
родской республике, так и в «своих» княжествах. Поэтому в договор-
ных грамотах Новгорода с Ярославом Ярославичем и его ближайшими
преемниками прослеживается преемственность в деятельности его отца
Ярослава Всеволодовича и его ближайших предшественников.
635
Из запретительной формулировки древнейших сохранившихся про-
ектов договора 1264 г. Новгорода с Ярославом Ярославичем (ГВНП. №
1, 2) «Грамотъ ти, княже, не посужати» следует, что северо-восточные
князья пытались отменить или отменяли изданные грамоты (подроб-
нее см. ранее, с. 599—603; см. там же комментарии к последующим
статьям договорных грамот). Запрещение в Новгороде князю без учас-
тия посадника «раздавать» волости и «давать» грамоты подразумевает,
что князь в «своем» княжестве единовластно в продолжение древней
традиции «сажал» своих мужей в качестве посадников по городам и
(или) «давал» их в вместе с волостями своим сыновьям для управления
и владения. Но, как следует из новгородской запретительной форму-
лы, в «своем» княжестве князь мог лишить без вины служилого знат-
ного «мужа», как, впрочем, и своего сына волости, которая была дана
ему князем в управление и в корм.
Новгородское запрещение князю, княгине и княжеским боярам
держать закладчиков подразумевает, что в северо-восточных княже-
ствах осуществлялся такой переход в закладничество лично свободных
крестьян — смердов и горожан — купцов под их покровительство с
утратой личной свободы, но при экономической и социальной под-
держке в господском хозяйстве.
Из запрещения князю, его княгине, боярам и дворянам-слугам «дер-
жать» села и «ставить» свободы-слободы (проект договорной грамоты
1264 г.; ГВНП. № 1) следует, что эти виды сельских поселений с зави-
симыми людьми — челядью и холопами — продолжали входить в со-
став княжеского хозяйства.
Необходимое в новгородских условиях разрешение владеть пожня-
ми — лугами, необходимыми для содержания коней княжеских и его
служилых людей подразумевает их существование и в княжествах (в
Русской Правде пожни как объект владения, в частности, княжеского,
не указаны). Запрещение в альтернативном проекте договорной гра-
моты 1264 г. (ГВНП. № 2) князю, его княгине, боярам и дворянам не
только «держать» села, но также их «купити» и «даромъ приимати»
подтверждает сведения о таких формах владения селами князей и бояр
в княжествах, указывает на возможность владения ими дворянами-слу-
гами, а также сообщает о данных видах их приобретения посредством
купли и получения их «даром» — без оплаты. Такое получение села
«даром» подразумевает, по нашему мнению, его завещание, дарение, а
учитывая существование закладничества — превращение вотчинного
владения в частичное или бенефиций.
Показательно запрещение князю в Новгороде' осуществлять вывод
населения, что свидетельствует о возможности таких действий князей
в «своих» отчинных княжествах.
Указание в новгородско-княжеских договорах для княжеских дво-
рян и тиунов, конкретно установленных денежных сумм во время ис-
полнения ими служебных обязанностей и связанных с ними переездов
636
потопов продолжает данную традицию в практике и писаном праве
(Русская Правда), осуществлявшуюся в княжествах (погон, погон вир-
ный, отчисления от судебных пошлин и т. п.).
Точно установленные в княжеско-новгородских договорах торго-
вые проездные пошлины от лодьи, воза, от льна и коробьи хмеля, ко-
юрые должны были уплатить новгородцы, въезжая на территорию от-
чинного княжества, указывают на продолжение их древней традиции
и подразумевают, что князь мог произвольно повышать такие пошли-
ны. Показательно выражение договорной грамоты 1268 г. (ГВНП. № 3)
«ставить» «мыт» как запрещение князю в «Новгородской волости». Оно
свидетельствует о том, что в отчинных княжествах практика установ-
ления новых мытных застав по распоряжению князя была в это время
обычной.
С. Б. Веселовский генетически проследил начало кормлений XIV
в., которые он изучал, во второй половине IX в. (в его формулировках
следует учитывать особенности исследовательских традиций и терми-
нологии первой половины XX в.). Поэтому он сделал обоснованный
вывод, что в северо-восточной Руси периода удельной раздробленнос-
ти «различные кормления были господствующей формой вознаграж-
дения за службу и содержания ратных и приказных княжеских слуг»
|Веселовский С. Б. 1947. С. 263]. Анализируя многовековую традицию
кормлений от полюдья и раздачи князьями городов своим дружинни-
кам-наместникам «в древнейшее время» до наместников и волостелей
XIV—XV вв., он отмечал их постоянное свойство нераздельности фун-
кций княжеской административно-судебной и военной службы с пра-
вом сбора для себя определенных кормов и доходов. Поэтому, по его
словам, «древнейшие кормленщики были единственными и универ-
сальными органами княжеской власти» [Веселовский С. Б. 1947. С. 265—
267, 272].
Приведенные ранее материалы и сделанные наблюдения в полной
мере подтверждают и дополняют этот вывод С. Б. Веселовского. Они
раскрывают феодальное содержание русских средневековых кормов и
кормлений в их тождестве с западноевропейскими натурально-денеж-
ными феодами и феодами-должностями, а также в их сущности —
ренте.
Более низкий по отношению к боярам слой служилых князю людей
— слуг или дворян, как отмечено ранее, совмещал военные, админи-
стративно-судебные и престижные на княжеском дворе функции. Ис-
полняя обязанности на княжеском дворе, они подчинялись дворско-
му, так что и в такой организации двор северо-восточных князей был
аналогичен двору князей юго-западных в XI11 в. (см. далее, с. 648).
Они были лично свободными людьми, на что указывает их перечисле-
ние в одном ряду, как и в XI—XII вв., со свободным тяглым податным
населением. Но от бояр и слуг вольных, исполнявших многообразные
административно-судебные и прочие княжеские поручения, их отли-
637
чало, помимо различий в социальном статусе и уровне занимаемых па
княжеской службе должностей, запрещение отъезда: «А которые слуги
потягли къ дворьскому, а черный люди к сотникомъ, тыхъ ны (другому
князю — М. С.) въ службу не приимати» [ДДГ. С. 20].
В качестве среднего и низшего звена княжеского управления, кня-
жеских воинов слуги вольные и слуги княжеского двора активно со-
действовали распространению власти своего князя. Князья, их бояре и
слуги-дворяне владели землями в своих княжествах и стремились,
пользуясь правом экстерриториальности землевладения, купить села и
чужих княжествах, а также, как рассмотрено ранее, в Новгородской
земле.
В новых условиях формирования Владимиро-Суздальского княже-
ства в сознании и самосознании его князей формировался образ кня-
зя, продолжавший предшествующие традиции княжеской власти пе-
риода политического единства Киевской Руси. Поэтому владимиро-
суздальские князья сохраняли все функции и атрибуты княжеской еди-
нодержавной власти. Новая владимиро-суздальская церковная архи-
тектура в своей определяющей крестово-купольной конструкции под-
черкивала, с одной стороны, традиционность основ русской право-
славной церкви, но внешний облик белокаменных храмов, украшен-
ных колончато-аркатурным поясом, с новой эстетикой фасадов свиде-
тельствовал о стремлении владимиро-суздальских князей к переменам,
к новым символам в определяющей идеологическую и религиозную
жизнь церковной организации. Обновляя внешний облик храмов, Ан-
дрей Боголюбский и его преемники указывали на особое положение
своего княжества по отношению к предшественникам и соседям. В то
же время внешний вид этих белокаменных храмов, украшенных арка-
турно-колончатым поясом, обращал внимание на принадлежность Рус-
ской церкви ко всему христианскому миру, простирающемуся в Евро-
пе от Ирландии и Англии до Волги.
Укрепленный княжеский двор по-прежнему оставался резиденци-
ей князя, центром его управления княжеством и господским хозяй-
ством. Но Андрей превращает его в прекрасный по архитектурным
достоинствам каменный замок в Боголюбове. Его конструктивные осо-
бенности, также новаторские, перекликаются с современными ему зам-
ками немецких правителей. Это новое художественное оформление
княжеского двора, видимо, должно было подчеркивать как особое со-
циально-политическое положение его владельца, так и особый соци-
альный статус принадлежавших к нему дворян-слуг.
Новая идеология величия и особого значения великокняжеской
власти выразилась не только во всей политической и строительной
деятельности владимиро-суздальских князей, в имени первенца Всево-
лода Юрьевича Константин, но также в использовании ими в рассмат-
риваемый период нового княжеского символа — геральдического льва,
подобного западноевропейским, продолженного в символике Московс-
638
кого княжества [Некрасов А. И. 1924. С. 38—39; 1928; 1929. С. 144—147;
Арциховский А. В. 1946. С. 53—55; Соболева Н. А., Артамонов В. А. 1993.
С. 15, 16]. По мнению Г. К. Вагнера, герб с изображением льва стал
идеологическим средством в осуществлении политических идей влади-
мирских князей [Вагнер Г. К. 19б2|.
Эти наблюдения свидетельствуют о владимиро-суздальском князе
как носителе высших военных, административных и судебных функ-
ций в княжестве. Лишь в кризисных для династии ситуациях князь
обращался к городскому населению, прежде всего, вероятно, к город-
скому ополчению, чтобы получить его поддержку. Но в периоды ста-
билизации общественно-политической жизни он вновь полновластно
управлял княжеством. Ростов и Суздаль, где бояре приобрели особое
значение, не стали боярскими республиками, в которых бояре и торго-
во-ремесленное население имело близкие экономические, социальные
и политические интересы. Их войско было разбито, боярские села со-
жжены, а сами ополченцы пленены Юрьевичами в союзе с владимир-
цами. Город Владимир, а с 10-х — 20-х годов XIII в. и другие города
оказались тесно связанными с княжеской властью, под ее прямым уп-
равлением, а потому не могли развиться в автономные от нее социаль-
но-политические коллективы, подобные Новгороду того времени.
Блестящее по литературным достоинствам владимиро-суздальское
произведение Слово Даниила Заточника позволяет проследить, как
люди, принадлежавшие к некняжеским и небоярским социальным сло-
ям, относились к князю и княжеской власти. Есть мнение, что перво-
начальный текст Слова представлял собой послание опального кня-
жеского служилого человека, вероятно, дворянина, своему князю, воз-
можно, Ярославу Владимировичу. Написано оно было, вероятно, в 80-
е — 90-е гг. XII в. Вторичным является другое литературное произве-
дение — Моление Даниила Заточника, которое рассматривается как
литературный отклик на Слово и датируется XIII в. Есть менее обо-
снованные мнения и о первичности Моления, об иных князьях-ад-
ресатах и об ином социальном статусе Даниила — ремесленник, холоп,
летописец [Лихачев Д. С. 1987. С. 112—115; см. там же литературу про-
блемы; новейшее критическое издание, перевод и комментарии Л. В.
Соколовой см.: БЛДР. 1997. Т. 4. С. 268—283, 634—639]. Между тем
можно предположить, что поскольку точных атрибутирующих сведений
в Слове не содержится, кроме указания Новгорода в сфере деятельности
князя, то его можно отнести к владимиро-суздальской литературе 80-х гг.
XII в. — первой трети XIII в., прежде всего ко времени владимиро-
суздальского княжения Всеволода Юрьевича, для власти которого (а не
только реального пребывания) в равной мере были доступны указанные
в Слове Боголюбове, Белое озеро, озеро Лаче и Новгород. Мы согласны
с мнением, согласно которому Моление является более поздним по вре-
мени и вторичным произведением, поэтому его историческая информа-
ция здесь не рассматривается.
639
Слово Даниила Заточника содержит многообразные сведения о бык-
и нравах на Руси XII—ХП1 вв. [их обстоятельный анализ см.: Романы
Б. А. 1947). Значительная часть Слова в яркой афористичной манере
отражает самые разные стороны жизни русских людей своего времени.
Много сведений содержится в нем и об отношении к князю его служи
лого человека. Но при анализе этой информации следует иметь в виду,
что происхождение и содержание она имеет не общерусское, а влади-
миро-суздальское.
Даниил последовательно называет князя господином — ‘повелите-
лем, правителем’. Он — источник милости, приближенного положе-
ния служилого человека к князю. М. Н. Тихомиров предположил в
«милости» материальное благо в виде условного землевладения. На
основании этого он высказал мнение о существовании особой обще-
ственной категории — милостников [Тихомиров М. Н. 1952]. Это мне-
ние широко распространилось в последующей литературе [последние
по времени подобные суждения, кажется: Фроянов И. Я. 1974. С. 70—
73; 1980. С. 93—95]. Между тем, конкретным анализом исторических
источников данное предположение не подтверждается. Как показали
лексикографические исследования, милость — ‘благосклонность, рас-
положение к кому-нибудь’, так что милостник — это ‘любимец, близ-
кий член дружины, приближенный слуга’ [Срезневский. II. Стб. 138;
Лексика и фразеология «Моления» Даниила Заточника. 1981. С. 106;
Свердлов М. Б. 1983. С. 212-214; Горский А. А. 1989. С. 55].
Но князь может быть и причиной бедственного положения служи-
лого человека, если на него будет обращен княжеский гнев, «зане ог-
раженъ есмь (пишет о себе Даниил Заточник. — М. С.) страхомъ грозы
твоеа, яко плотомъ (оплотом. — М. С.) твердым» [здесь и далее линг-
вистические комментарии см.: Лексика и фразеология «Моления» Да-
ниила Заточника. 1981; перевод и комментарии Л. В. Соколовой см.:
БЛДР. 1997. Т. 4. С. 268-283, 634-639].
Даниил происходит из. небогатых и незнатных слоев русского об-
щества, к тому же он оказался лишен милости князя и сослан на север-
ное глухое озеро Лаче. Поэтому горьким житейским опытом и мудро-
стью исполнен его афоризм — «в печали человъкъ обрьтасть умъ
свръшенъ». Уже обладая этим «умом совершенным», Даниил обраща-
ется к современной ему действительности Владимиро-Суздальского
княжества и видит в нем особое положение князя, далекое от идей
христианского равенства, человеческой справедливости и «правды».
Даниил Заточник исходит из того, что современное ему общество
основано на имущественном противопоставлении: богатый — убогий
=бедный. Богатство в нем соединено с особым социальным статусом,
а социальный статус — с особыми социально-политическими права-
ми. По его словам, «богат мужь везде знаем есть, и на чюжеи странк
друзи держить, а убогъ во своей ненавидим ходить; богат возглаголеть
— вси молчат и вознесут слово его до облакъ, а убогии возглаголеть —
640
пси на нь кликнуть; ихже ризы светлы, тех ръчь честна». У Даниила
нет сел и знатности, как у боярина, поэтому он и в своей стране «нена-
видим» и слова сказать не может. Единственная его возможность стать
«богатым мужем», который сможет говорить и тогда прочие замолк-
нут, да еще «вознесут его речь до небес» — это служба князю. Поэтому
так страстен призыв Даниила к князю взять его к себе на службу, ко-
торая обеспечит его материально и защитит социально: «Пусти тучю
(благодеяния. — М. С.) на землю художества (бедности, от слова ху-
дость. — М. С.) моего <...>. Княже мои, господине! Избави мя от ни-
щеты сея, яко серну от тенета, аки птенца от кляпци (ловушки. —
М. С.), яко утя от ногти носимаго ястреба, яко овца от устъ лвовъ. Азъ
бо есмь, княже, аки древо при пути: мнозии бо поеккають его и на
огнь мечють; тако и азъ всъм обидимъ есмь, зане ограженъ есмь стра-
хом грозы твоеа».
Имущественные и социальные отличия разделяют Даниила (да и
других бедствующих простых людей) не только с «богатым мужем», но
и с князем. При этом в его изложении контраст между его образом
жизни и бытом князя достигает драматизма, достойного пера Ф. М.
Достоевского: «Но егда веселишися многими брашны (яствами. —
М. С.), а мене помяни, сух хлъбъ ядуща; или пиеши сладкое питие — а
мене помяни, теплу воду пиюща от мъста незавътрена (не защищен-
ного от ветра. — М. С.); егда лежиши на мяккых постелях под соболь-
ими одъялы — а мене помяни, под единым платом (холстиной. — М. С.)
лежаща и зимою умирающа, и каплями дождевыми, аки стрелами, сер-
дце пронизающе».
В обществе времени Даниила Заточника вечная тема «сирот и вдов»,
которых следует защитить от богатых и знатных, решается не законом
и правдой, а малостью князя, потому что его самовластие является ис-
точником суда и справедливости. В теме княжеской справедливости
речь Даниила сбивается на библейскую образность и восточную лесть:
«Птица бо радуется весни, а младенець матери, весна украшаеть цвьты
землю, а ты оживляеши вся человъкы милостию своею, сироты и вдо-
вини, от велможь погружаемы (притесняемых. — М. С.). Княже мои,
господине! Яви ми зракъ лица своего, яко гласъ твои сладокь, и образ
твои красенъ, мед истачають устнъ твои и послание твое — аки рай с
плодом».
Излагая беды человеческие, Даниил имеет в виду всех страждущих.
Поэтому он видит для князя лишь одну возможность помочь им мате-
риально — подаяние от своих богатств: «Да не будет, княже мои, гос-
подине, рука твоя согбена на подаяние убогих», «<...> тако и ты, кня-
же, не въздержи злата, ни сребра, но раздавай людем*. Но себя он
относит к тем, кто нуждается не в милостыни, а в службе князю. По-
этому Даниил вновь возвращается к постоянной для Руси XI—XII сто-
летий библейской теме щедрости князя (царя) к своим служилым лю-
дям, которая материализуется в средневековом обществе принципом
21 Зак. 4508
641
материального обеспечения за службу: «<...> тако и князь многими
людми честенъ и славенъ по всъмъ странам. Якоже бо похвалися Езе-
кии царь посломъ царя Вавилонскаго и показа им множество злата и
сребра, — они же ръша: нашь царь богатой тебе не множеством злата,
но множеством воя, зане мужи злата добудуть, а златом мужей не до-
быти».
Мудрый князь, по Даниилу Заточнику, — залог воинских побед:
«<...> великь звърь, а главы не имкеть, тако и многи полки без добра
князя», тогда как княжеская власть — основа государства: «Гусли бо
страяются (настраиваются. — М. С.) персты, а тъло основается жила-
ми, а дубъ крепится множеством корениа, тако и градъ нашь — твоею
дръжавою». Но князь управляет княжеством не один, а с помощью
советников-«думцев». В них, а не в ближайшем поводе, он указывает
причину успехов и неудач князя: «Господине мои! То не море топить
корабли, но вътри; не огнь творить ражежение (раскаляет. — М. С.)
железу, но надымание мъшное (раздувание мехами. — М. С.); такоже
и князь не самъ впадаеть въ вещь (в грех. — М. С.), но думци вводить.
3 добрымъ бо думцею думая, князь высока стола добудеть, а с лихимъ
думнею думая — меншего лишенъ будеть».
Наряду с государственными, социальными, правовыми функциями
Даниил характеризует князя и как владельца господского хозяйства. В
данной связи он рассматривает только те отношения, которые ему бо-
лее близки по княжескому двору: «<...> мнозии бо оставляють отца и
матерь, к нему прибегают». К таким людям князь должен быть «щед-
рым» и «добрым». Тогда он — «отець есть слугамъ многиим». Судя по
тому, что, «доброму господину» служа, человек «дослужится слободы»
— речь здесь идет о поступлении в княжеское господское хозяйство в
холопы. Антитезой «доброму господину» у Даниила Заточника являет-
ся «злой господин» — кто ему служит, «дослужится болшеи роботы».
Эту антитезу «щедрого», «доброго» господина и «злого» господина он
распространяет на все стороны жизни людей, которые им служат: «<„.>
зане князь щедръ — аки ръка, текуща без бреговъ сквози дубравы,
напаяюще не токмо человъки, но и звъри, а князь скупъ — аки ръка въ
брезъх, а брези камены: нълзи пити, ни коня напоити».
За этими образными фразами Даниила — широкие социальные
полотна. Добровольное поступление в холопы — один из распростра-
ненных видов установления личной зависимости. Такие холопы слу-
жили в княжеском господском хозяйстве тиунами, ключниками, они
могли быть кормильцами малолетних княжичей, но они могли быть
заняты и на тяжелых сельскохозяйственных и ремесленных работах
(см. ранее, с. 558—560). Таким образом, Даниил Заточник имел в виду
разное отношение князей к своим холопам, добровольно поступив-
шим к нему на службу. У «доброго» и «щедрого» князя такие слуги-
холопы не только могли получить свободу, но они находили также
социальную защиту и могли обогатиться, «напаяемые» «рекой» кня-
642
жеского хозяйства. У князя «злого» и «скупого» все происходило про-
тивоположным образом: никаких доходов от работы в его хозяйстве не
было, свободы — не получить, тогда как в еще более тяжелом положе-
нии можно было оказаться.
Размышления о судьбах слуг-холопов в княжеском господском хо-
зяйстве переходят у Даниила в афористично изложенные наблюдения
над определением значения этого хозяйства для окружающих. Если
научный исторический анализ свидетельствует об экономической и
соцальной активности княжеского господского хозяйства, то совре-
менник событий Даниил указывает на его агресивность по отношению
к соседям, при этом он, как и другие источниковые материалы, указы-
вает на княжеские двор и село в качестве основных центров княжеско-
го хозяйства, а на тиунов и рядовичей — как на его наиболее активные
социальные элементы: «Не имьи собв двора близь царева двора и не
дръжи села близь княжа села: тивунъ бо его — аки огнь, трепетицею
(осиной. — М. С.) накладенъ, и рядовичи его — аки искры. Аще от
огня устережешися, но от искоръ не можеши устеречися и сождения
порть».
Приведенные ранее материалы свидетельствуют о самосознании
владимиро-суздальских князей и об отражении их деятельности в со-
знании современников как полновластных правителях своих княжеств,
владельцах господских хозяйств и зависимых людей. В этих сведениях
они подтверждают информацию всего корпуса исторических источни-
ков о княжеской деятельности, о положении князя в социально и иму-
щественно дифференцированном обществе.
Слово Даниила Заточника сообщает важные сведения о появлении
новых черт в статусе владимиро-суздальского князя в период его «са-
мовластия» — для своих дворян-слуг он становился господином, источ-
ником их материального и социального благосостояния. Без древних
по происхождению черт дружбы-службы такое положение низшего слоя
лично свободных служилых людей княжеского двора становилось на-
чалом формирования особого военно-служилого сословия дворян-слуг с
неразделенными военными, административно-судебными и служебны-
ми по двору функциями. В отличие от бояр, которые владели селами,
а сами они обладали сословными привилегиями в защите жизни и
чести их самих и их близких, которые могли не поддержать «своего
князя» и отъехать к другому, дворяне-слуги полностью зависели от
своего князя. В случае концентрации им политической власти в кня-
жестве они составляли социально-политическую опору такого князя.
Экономически, социально и политически зависимые от своего князя,
они могли стать началом его деспотической власти, окруженной лес-
тью и подобострастием. Социально-политическим условием княже-
ской деспотической власти являлось отсутствие социальных слоев, ко-
торые могли бы сдерживать княжеское полновластие, поскольку бояр-
ство и старые крупные города Ростов и Суздаль были ослаблены Анд-
643
реем и Всеволодом Юрьевичами, тогда как другие города и местная
знать были слабы. По мере роста значения последних, становления
отчинных прав владения на княжения-апанажи и появления местных
княжеских династий и Владимиро-Суздальское княжество вошло в 10-
е — 20-е гг. XIII в. в свою стадию политической раздробленности. Но
непрерывная традиция особого значения князя и княжеской власти,
прямых связей служилых людей со своим князем продолжалась. По-
этому тверской епископ Семен (ум. 1288) отмечает сохранение этой
традиции в XIII столетии, а также существование «князей добрых» и
князей «без Божия страха» как общерусское явление. В Наставлении
этого епископа речь идет конкретно о полоцком князе Константине
Безруком, но Семен говорит о князе как человеке и правителе безот-
носительно к месту его конкретного правления, развенчивая миф о
«добром» князе и его «плохих» служилых людях — тиунах и местных
княжеских правителях — волостелях. По словам епископа Семена,
Константин Безрукий хотел «укорить» своего тиуна за некий просту-
пок и спросил владыку, где быть такому тиуну на том свете. Семен
ответил: «Где и князю». Князю этот ответ не понравился, и он сказал
епископу: «“Тиунъ неправду судить, мьзду емлеть, люди продаеть, му-
чить, лихое все дьеть; а язь что дыо?” И рече епископ: “Аже будеть
князь добръ, богобоин, жалуеть людии, правду любить, — исбираеть
тиуна или коего волостеля — мужа добра и богобоина, страха Божия
полна, разумна, правдена, по закону Божию все творяша, и суд ввду-
ща. И князь в рай, и тивун в рай. Будеть ли князь без Божия страха,
христьян не жалуеть, сирот не милуеть, и вдовицями не печалуеть, —
поставляеть тивуна или коего волостеля — человека зла, Бога не боя-
щася и закона Божия не вьдуще, и суда не разумьюще, толико того
двля, абы князю товара добывал, а людии не щадить. Аки бвшена
человека пустилъ на люди, дав ему мечь, — тако и князь, дав волость
лиху человвьку губити люди. Князь во ад и тиун с нимь во ад!”» [БЛДР
1997. Т. 5. С. 394].
Равенство общественно-политических сил
в Юго-Западной Руси и его следствия
На юго-западе Руси, в Галиции и на Волыни князь и княжеская
власть имели общие и особенные черты в сравнении с северо-запад-
ными и северо-восточными русскими землями. По этим обширным
территориям с плодородными почвами с X в. торговые пути вели из
Среднего Поднепровья в Центральную Европу, существовали города,
Червень, Белз, Персмышль, и новые города, которые были построены
русскими князьями, Владимир, Галич и другие, которые стали опорой
княжеской власти в этом обширном и богатом крае. Впрочем, правле-
644
ние представителей разных ветвей династии Рюриковичей было в нем
непостоянным. Только в конце XI — начале XII в. в Галиции закрепи-
лись князья Володарь и Василько Ростиславичи. В 1141 г. Владимир
Володаревич перенес свою резиденцию из древнего Перемышля в Га-
лич — молодой и первоначально небольшой городок, что способство-
вало его превращению в хорошо укрепленный значительный эконо-
мический и политический центр. Военно-политического могущества
Галицкое княжество достигло в правление Ярослава Владимировича
Осмомысла (1153—1187).
На Волыни княжеская власть осуществлялась потомками Мстисла-
ва Владимировича, но стабильной она стала только при его правнуке
Романе Мстиславиче. Он был сыном волынского князя Мстислава
Изяславича и дочери польского князя Болеслава Кривоустого. В 1167—
1169 гг. его отец княжил также в Киеве, поэтому он по древней тради-
ции посадил в апреле 1168 г. Романа в Новгороде, где тот находился до
осени 1170 г. Поскольку Мстислав Изяславич должен был оставить
Киев под натиском Андрея Боголюбского и вернуться во Владимир-
Волынский, туда же направился и Роман. Последний попытался объе-
динить в 1188 г. Волынь и Галицию, но из Галича его выбили венгры,
а Владимир занял его брат Всеволод. Так что Роману пришлось отпра-
виться в Киев к тестю Рюрику Ростиславичу, получить от него в корм-
ление Торческую волость и только после его активной поддержки вер-
нуться во Владимир, тогда как Всеволод сел в Белзе. В 90-е — начале
1200-х гг. Роман значительно укрепил свое положение на Волыни, в
1199 г. присоединил к своим владениям Галицкое княжество. Галиц-
ких бояр он подчинил, одних противников уничтожив, других изгнав,
а земли их конфисковав. Воевал он и против Рюрика и Давыда Рос-
тиславичей. В 1202 г. он отнял у своего тестя киевское княжение, его
самого велел постричь в монахи, а в Киеве посадил своего подручного
волынского князя Ингвара Ярославича. Пытался Роман распростра-
нить свое влияние в Литве и Польше, но во время похода против мало-
польского князя Лешко в 1205 г. он погиб [Пашуто В. Т. 1950. С. 191 —
193; Рапов О. М. 1977. С. 175-176].
После его гибели в Галиции и Волыни вновь установилась полити-
ческая смута. В Галицко-Волынской летописи она названа — «всликъ
мятежь» [ПСРЛ. Т. 11. Стб. 717]. Длительный период противоборства
князей, бояр, городов с активным участием венгерских королей и польских
князей завершился лишь с подчинением Даниилом Романовичем в 20-е
— 30-е годы Волынского и Галицкого княжеств, воссоединенных в 1238
г. Политическим центром Волынского княжества стал новый город Вла-
димир, основанный Владимиром Святославичем и развившийся в значи-
тельный экономический и политический центр с детинцем и окольным
городом более 60 га [Пашуто В. Т. 1950. С. 191—220; Древняя Русь: Го-
род. Замок. Село. 1985. С. 14-1Т, Рапов О. М. 1977. С. 175-176, 188-190;
Котляр Н. Ф. 1985; Котляр М. Ф. 1998. С. 50-194].
645
Обстоятельства социально-политической истории Галицко-Волын-
ской Руси первой трети Х1П в. обстоятельно изложены в сохранив-
шейся в составе Ипатьевской летописи так называемой Галицко-Во-
лынской летописи, в той ее части, которая, вероятно, написана совре-
менником и отчасти участником событий митрополитом Кириллом.
Его летописный свод, включавший также галицко-волынские записи
современников и известия Киевской летописи, был составлен в 1246 г.
[здесь и далее источниковедческие и исторические комментарии О. П.
Лихачевой см.: БЛДР. 1997. Т. 5. С. 482—515]. Отсюда — значительные
подробности в изложении событий, множество конкретных имен, иног-
да без указания их общественного положения, как людей, хорошо из-
вестных участникам событий, а также точность социальной термино-
логии.
В Юго-Западной Руси города, землевладельческая знать — бояр-
ство и княжеская власть развивались как равные общественно-поли-
тические силы с преимуществом одной из них в определенные перио-
ды политической истории, что оказывало прямое воздействие на об-
щественно-политическое положение князя и состояние княжеской
власти в Галицком, Волынском и Галицко-Волынском княжествах вто-
рой половины XII — первой трети XIII вв.
Стремление галицких и волынских князей перенести свои рези-
денции-«дворы» в «новые» города, подобно тому как это делали влади-
миро-суздальские князья, свидетельствует о тех же тенденциях сделать
князя и княжескую власть независимыми от попыток влияния городс-
кого торгово-ремесленного населения и бояр. Примером такого воз-
действия на князя является семейная драма Ярослава Осмомысла. Бо-
яре и население Галича превратили ее в общественно-политическую
распрю. Использовав личную жизнь князя как повод, бояре и городс-
кое население настояли на том, чтобы любимая князем женщина была
сожжена, их сын отправлен в «заточение», а «князя водивше ко кресту,
яко ему имъти княгиню вь правду» [ПСРЛ. Т. II. Стб. 564]. Поэтому
галицко-волынские князья и позднее продолжали строить «новые» го-
рода, переносили в них свой княжеский двор и стол, сначала в Холм, а
затем и во Львов.
Несмотря на нестабильность княжеской власти, в юго-западных
княжествах второй половины XII — первой трети Х111 в. постоянными
оставались общерусские основы ее организации. Князьями там могли
быть только Рюриковичи, которые вопреки превратностям судеб со-
храняли свой социальный статус. Князья владели своими княжества-
ми или предъявляли на них права как на свою отчину — наследствен-
ное владение [ПСРЛ. Т. II. Стб. 721]. «Отчиной» называл Даниил Ро-
манович владения отца, которые ему приходилось отвоевывать [ПСРЛ.
Т. II. Стб. 732]. Галицкий князь Мстислав Ярославич Немой «дал»
Даниилу свою «отчину» и «поручил» ему под покровительство своего
сына луцкого князя Ивана [ПСРЛ. Т. И. Стб. 750]. Как «отчичей»,
646
князей, имеющих законные права на отчинное владение княжеством,
их рассматривали люди и нскияжеского происхождения. Поэтому га-
лицко-волынский летописец, излагая события 1208 г., сообщал о том,
как бояре, сторонники династической ветви Романа Мстиславича, опа-
саясь княжеской ветви Игоревичей, нашли в Венгрии еще совсем юного
Даниила Романовича, «дьтьска суща», «и просиша у короля Угорьско-
го: «Дай намъ отчича Галичю Данила, ать с нимъ приимемь и (Галич.
— М. С.) от Игоричевъ» [ПСРЛ. Т. II. Стб. 724; курсив наш. — М. С.].
Галицко-волынские Романовичи были интегрированы в систему
династических союзов обширного пространства Восточной и Централь-
ной Европы, что многое разъясняет в интернационализации династи-
ческого кризиса в Галицко-Волынском княжестве после гибели Рома-
на Мстиславича, а также в политике Даниила Романовича и его млад-
шего брата Василько. Они являлись двоюродными племянниками вен-
герского короля Андрея II, троюродными племянниками краковского
князя Лешка (их бабушка была сестрой князя Казимира II). Жена Да-
ниила Анна Мстиславна — внучка половецкого хана Котяна, а через
него в родстве с литовскими князьями Тевтивилом и Едивидом, тогда
как Василько был женат на Елене, дочери великого князя владимирс-
кого Юрия Всеволодовича [БЛДР. 1997. Т. 5. С. 486].
На Волыни и в Галиции продолжалась традиция институтов кня-
жеских тысяцких и воевод. При изложении событий под 6721/1213 г. в
Галицком своде упоминается перемышльский тысяцкий Ярун, а под
6734/1226 г. другой перемышльский тысяцкий Юрий, который «пере-
да» город королевичу Андрею и бежал к своему князю Мстиславу Удач-
ливому. Активным сторонником Даниила Романовича был «тысяцкий
его» Демьян, который предупредил князя о заговоре против него в
Вишне, владении боярина Филиппа [ПСРЛ. 11. Стб. 762]. Сохранялась
и сотенная система княжеского военно-административного управле-
ния. Сотский Микула участвовал в небольшом по составу совете-«вече»,
которое собрал Даниил Романович, когда у него осталось всего 18 «вер-
ных отроков» с тысяцким Демьяном. Даниил спросил у его участни-
ков, останутся ли они «верными», если он выступит против «врагов
его» (врагами Даниила были тогда белзский князь Александр Всеволо-
дович и бояре, противники Романа). Сотский Микула занял реши-
тельную позицию. Летописец записал его слова, сохранившиеся в виде
афоризма: «Господине, не погнетши пчслъ, меду не ъдать» [ПСРЛ.
Т. 11. Стб. 763]. Судя по этой фразе, среднее звено княжеской админи-
страции, как и высшие по положению тысяцкие, поддерживали вос-
становление сильной княжеской власти, без которой в условиях кня-
жеско-боярской крамолы они не могли осуществлять функции верхов-
ного княжеского управления, от чего прежде всего страдало простое
свободное население (сотские были связаны прежде всего с ним). В. Т.
Пашуто предположил, что у Даниила было войско во главе с воеводой
Мирославом и ополчение галицких горожан. Это мнение исходило из
647
того, что Даниил обратился к Галицкому вечу, а его войско было значи-
тельным [Пашуто В. Т. 1950. С. 213; 1965. С. 33]. Между тем из летопис-
ного текста следует, что вече было не городским народным собранием,
а небольшим по составу советом верных Даниилу людей. После совета,
на котором его участники обещали князю («господину нашему») оста-
ваться ему «верными», Даниил вышел из Галича с небольшим числом
воинов («устремися изиити со малом ратникъ»), да и Мирослав пришел
к нему с небольшим числом «отроков» [ПСРЛ. Т. П. Стб. 764].
В первой трети Х1П в. князья все чаще поручали исполнение воен-
ных, дипломатических и административных функций должностным
лицам княжеского двора: дворскому — руководителю хозяйством и
людьми княжеского двора, печатнику — хранителю княжеской печати,
стольнику — вероятно, руководителю службы княжеского стола-пре-
стола, седельничему — возможно, руководителю службы княжеского
выезда [Пашуто В. Т. 1950. С. 138]. Это соединение придворных и
государственных функций встречается в Галицко-Волынской Руси этого
времени чаще, чем в других русских княжествах, что может быть след-
ствием ее постоянных династических, политических и культурных свя-
зей с Польшей и Венгрией, где эти институты дворцово-государствен-
ного управления были уже развиты. Особое значение в Юго-Западной
Руси приобрели княжеские дворские, в чем можно видеть активное
развитие этого института княжеского двора, аналогичного централь-
ноевропейским институтам палатинов или майордомов того времени,
которым поручалось в случае необходимости княжеское войско [о па-
латинах в Польше середины XI — первой половины XIII в. см.: Сверд-
лов М. Б. 1997. С. 259—260; см. там же источники и литературу]. «Ве-
ликим дворским» назвал автор галицко-волынских записей венгерско-
го палатина Пота, которому король «поручил» «воеводьство надо вси-
ми воими» [ПСРЛ. Т. 11. Стб. 724].
В периоды стабилизации княжеской власти гал и цко-волы некие
князья оказывали прямое воздействие и на организацию владимир-
ской епископии. Как следует из записи о владимирских епископах,
составленной, вероятно, епископом Кириллом, составителем Галиц-
кого свода, владимирский епископ Никифор по прозвищу Станило
был первоначально слугой князя Василька Романовича [БЛДР. 1997.
Т. 5. С. 494], то есть принадлежал к слугам дворным, дворянам. Таким
образом, он как доверенное лицо князя, его ставленник, прошел с по-
мощью своего покровителя значительный путь от княжого служилого
человека До епископа. Даниил Романович, подобно северо-восточным
князьям, вероятно, использовал право инвеституры для того, чтобы по-
ставить епископом свою креатуру — Иоанна из клира владимирского
Успенского собора: «Божиею же волею избранъ бысть и поставленъ бысть
Иванъ пискупъ княземь Даниломъ от клироса великое церкви Святой
Богородици Володимерьскои». Позднее он перевел епископскую кафедру
из Владимира в свой новопостроенный город Холм [ПСРЛ. Т. 11. Стб.
648
740; анализ этих событий церковной истории см.: Щапов Я. Н. 1989. С.
52-54].
Основу материального обеспечения за службу князю и исполнение
должностей княжеского (государственного) аппарата продолжал состав-
лять, вероятно, корм. Поэтому, когда Даниил и его младший брат Ва-
силько подчинили своей власти «землю Галичьскую», они «розда горо-
ды бояромъ и воеводамъ (для управления и кормления. — М. С.) и
бкаше корма у нихъ много» [ПСРЛ. Т. П. Стб. 771; курсив наш. —
М. С.], хотя у этих служилых бояр уже были, видимо, свои отчинные
земельные владения (см. далее). В пользу такого мнения свидетель-
ствует «милость», которую оказал Мстислав Удатный Галицкому боя-
рину Судиславу. Князь «дасть» ему в управление и кормление город
Звенигород [ПСРЛ. Т. II. Стб. 738]. Таким феодом для королевича
Андрея, сына венгерского короля Андрея II, стал Перемышль [ПСРЛ.
Т. II. Стб. 748]. Этот важнейший в военно-стратегическом и социаль-
но-политическом значении город он получил от галицкого князя Мстис-
лава Удатного после женитьбы на его младшей дочери. Мстислав по-
ступил в данном случае подобно Ярославу Мудрому более 200 лет до
того, когда тот в качестве свадебного дара подарил Ладогу Ингигерд, а
та передала этот город и его волость в управление и кормление своему
родственнику Рогнвальду. Это подобие свидетельствует не только о
единой природе общественных феодальных отношений на Руси дан-
ного периода, но и об их единой европейской природе.
Основу высокого социального статуса галицких и волынских бояр
составляли потомственное знатное происхождение, особое экономи-
ческое положение, а также высокие должности княжеских служилых
бояр. В отрицательной формулировке по отношению к обычному че-
ловеку середины XIII в. галицко-волынский летописец определил та-
кой статус: «не бояринъ, ни доброго роду» [ПСРЛ. Т. 11. Стб. 853].
Галицко-волынские бояре владели дворами в городах и вне их, подоб-
но двору Судислава Бернатовича вне Галича. Когда в 1229 г. войско
Даниила его «взяло» (видимо, он был хорошо укреплен), там были
захвачены «вино и овоще, и корма, и копии, и стрълъ пристраньно
видити» [ПСРЛ.Т. 11. Стб. 758]. Подобные дворы в сельской местнос-
ти подразумевают у бояр земельные владения. Владельческим селом
или городком являлась Вишня заговорщика боярина Филиппа в 1230
г. [ПСРЛ. Т. II. Стб. 762]. Названия некоторых городков указывали на
их владельческое происхождение: Андреев, Дядков \Пашуто В. Т. 1950.
С. 144—145]. Такие бояре-землевладельцы органично входили в мест-
ные экономические, социальные, политические, идеологические сис-
темы. Поэтому, когда Галицкое и Волынское княжества объединялись
под одной княжеской властью, бояре указывались по своей территори-
альной принадлежности: «бояре галичкыи и володимерьстии» или кон-
кретно, бояре города Галича или Владимира [ПСРЛ. Т. II. Стб. 717,
718, 721, 726, 727, 774 и др.].
649
Галицкие бояре были столь самостоятельны по отношению к кня-
зю, что могли безнаказанно унизить его [ПСРЛ. Т. II. Стб. 763]. Они
могли поддерживать князя, но могли его и не «любить» («бояром же не
любяшимъ Инъгвара» [ПСРЛ. Т. 11. Стб. 721] или учинить «крамолу» —
составить заговор против Данила Романовича («садящим же имъ в дум£
и хотящимъ огнемь зажещи») [ПСРЛ. Т. II. Стб. 762]. Во время военных
действий Даниила Романовича против венгерского короля Андрея 11
«все бояре галицкие» «предашася» королю [ПСРЛ. Т. II. Стб. 765].
Во время «великого мятежа», когда в Галиче в 1205 г. не было кня-
зя, галицкие и владимирские бояре взяли на себя военно-политичес-
кую инициативу, собрав войско и выйдя навстречу Рюрику Ростисла-
вичу, который попытался воспользоваться смутой и захватить Галич
[ПСРЛ. Т. II. Стб. 717]. Социальное и политическое значение бояр в
Галиции и на Волыни было значительно. В 1206 г. в сложнейших об-
стоятельствах иноземного вмешательства галицкие бояре призвали на
княжение Владимира Игоревича, сына героя Слова о полку Игореве.
Чтобы укрепить свои позиции в Галиции, Владимир прибыл в Гали-
цию с братьями Романом, Святославом и Ростиславом, которым дал в
управление и кормление Звенигород и Перемышль. Поэтому прежде
всего на бояр обрушились неблагодарные Игоревичи, когда они реши-
ли укрепить свою власть в Галиции в 1208 г. Убитых было много — 500
(видимо, с сыновьями), в том числе и «великие бояре», тогда как ос-
тальные разбежались. Позднее галицкие бояре содействовали тому, что
венгерский король Андрей II «посадил» в Галиче своего сына королеви-
ча Андрея. Об остроте противоречий между княжеской властью и могу-
щественной местной знатью можно судить по уже приведенным ранее
многозначительным словам сотского Микулы Даниилу Романовичу,
который готовился к борьбе со своими противниками: «Господине, не
погнетши пчелъ, меду не идать» [ПСРЛ. Т. II. Стб. 723—724, 763].
Бояре делились не только по землям, в которых находились их вла-
дения, но также по тому, служили они князю или нет, а если служили,
то какому князю [ПСРЛ. Т. II. Стб. 751, 769—770, 905, 928J. «Свои
бояре и слуги» или слуги дворные сопровождали князя во время воен-
ных действий и разного рода мирных событий [ПСРЛ. Т. II. Стб. 851,
856, 876, 899, 901, 908, 928]. Но традиционно летописец мог назвать
небольшой отряд княжеских воинов, небольшое войско малой дружи-
ной, дружиной, отличной отополчения-лолко, хотя встречается и сино-
нимичное использование понятий дружина и войско [ПСРЛ. Т. II. Стб.
823, 835, 841, 856, 886]. Галицкие и волынские бояре, служилые и не-
служилые, находились в равном сословном положении с польской и
венгерской знатью. Поэтому вследствие внутриполитических событий
они отъезжали к венгерским королям и польским князьям, от которых
получали кормления, и, напротив, польские знатные люди служили
русским князьям [Пашуто В. Т. 1950. С. 140—141 и след.]. В Юго-
Западной Руси аналогом венгерского палатина являлось понятие вели-
650
кий дворский, синонимом обозначения знати венгерских королей,
польских князей, австрийского герцога — бояре [ПСРЛ. Т. II. Стб. 724,
754, 810, 820, 827 и след. ]. Все это свидетельствует о сословной близо-
сти знати Галицко-Волынской Руси и стран Центральной Европы.
В Галиции и Волыни в ХП1 в. как и в Северо-Восточной Руси вы-
деляли «великих бояр». Их первое упоминание относится в галицко-
волынском летописании к 1207 г., что позволяет предположить появ-
ление этого понятия уже в XII в. Основу социального статуса «великих
бояр» составляли служба князю на высоких должностях дворского и
тысяцкого, их богатства и земельные владения. Видимо, у них были и
свои отряды вооруженных людей. Когда Даниил и Василько Ростисла-
вичи вернулись после очередного изгнания из Польши, вокруг них
собралось объединенное войско, но отряд Даниила был больше, чем у
его союзников: «Бъ бо вой Даниловъ болши и кръплъиши, бяху бояре
велиции отца его вси у него» [ПСРЛ. Т. II. Стб. 729—730). Это количе-
ственное и качественное превосходство войска Даниила летописец
объяснил участием великих бояр, которые служили еще Роману Мсти-
славичу, что подразумевает существование у них собственных отрядов.
«Свои бояре и слуги» князя в Юго-Западной Руси все более инсти-
туировались в княжеский двор. «Лучших своих бояр и слуг» в качестве
всегда готового к военным действиям отряда князья отправляли для
внезапных нападений на противника. Во время военных действий Вла-
димира Васильковича погиб его любимый слуга дворный (должность
при дворе), сын боярина (социальное положение) Рах Михайлович (ука-
зание отчества свидетельствует о знатности его происхождения) [ПСРЛ.
Т. 11. Стб. 876—877, 886—887]. Но служба князю оставалась средством
вертикальной мобильности. Поэтому боярами могли стать и потомки
свободных крестьян смердов («от племени смсрдья»), подобно Лазарю
Домажиричу и Ивору Молибожичу, которые управляли производством
Коломыйской соли, но доходами от нее, пользуясь ослаблением кня-
жеской власти во время ордынского нашествия, распоряжались без
«повеления княжа». О значительности этих доходов можно судить по
тому, что на них «великие князья» содержали воинов. Внук священни-
ка-Доброслав Судьич пришел в Бакоту и захватил «безъ княжа повеле-
нья» «все Понизье» — южную часть Галиции. Княжеский дворский
Григорий Васильевич замыслил сам править «горной страной Пере-
мышльской» [ПСРЛ. Т. 11. Стб. 789—790].
Для неслужилой местной знати Галицко-Волынской Руси князь
являлся сюзереном. В случае войны она должна была являться в кня-
жеское войско. Но обладая реальным экономическим, социальным и
политическим влиянием, имея право отъезда, волынские и особено
галицкие бояре постоянно оказывались в оппозиции к князю, не явля-
ясь в его войско или выступая против него. Формы и степень участия
бояр в региональных магистратурах в качестве местной правящей зна-
ти, в отличие от Новгородской земли, не известны. Но в Юго-Запад-
651
ной Руси бояре воспринимались как единое сословие. Поэтому лето-
писец при изложении событий тяжелой военно-политической борьбы
князей Даниила и Василько Романовичей и их сторонников за власть
писал, выделяя разные социальные слои: «<...> и вся земля попленена
бысть: бояринъ боярина плънившю, смердъ смерда, градъ града, якожс
не остатися ни единой вси (деревни. — М. С.) плвнени» [ПСРЛ. Т. П.
Стб. 739].
Города Галиции и Волыни указаны в летописном своде митрополи-
та Кирилла как активные участники общественно-политических со-
бытий. Их объединяет то, что горожане занимают в них определенную
позицию, но у них отсутствуют свои избираемые (республиканские)
институты, в отличие от Новгорода того же времени. В этом отноше-
нии города Галиции и Волыни подобны городам других русских зе-
мель с развитыми институтами княжеской власти.
В тяжелейшее для вдовы Романа Мстиславича время, когда она с
двумя малышами-сыновьями должна была бежать от преследовавших
их галицких бояр и князя Владимира Игоревича, горожане-«влади-
мирцы» их не «выдали». Более того, они хотели убить княжеского по-
сла-священника из вражеского стана. Впрочем, княгиня Анна с сыно-
вьями должна была бежать из Владимира к краковскому князю и род-
ственнику Лешко [ПСРЛ. Т. II. Стб. 718]. В сложных обстоятельствах
междоусобной княжеской борьбы, боярских распрей, автономных ин-
тересов городов горожане были сторонниками сильной княжеской вла-
сти, которая позволяла бы им спокойно заниматься для них главным
— торгово-ремесленной деятельностью. Показательно, как точно от-
разил это соотношение политических интересов разных социальных
слоев летописец в изложении последующих происходивших событий
(в Ипатьевской летописи он изложены под 6734/ 1226 г.). Судислав,
излагая позицию бояр, предлагал Мстиславу Удатному «дать» уже об-
рученную дочь за королевича Андрея и «дать» ему город Галич, по-
скольку, говорил Судислав, «бояре не хотять тебе». Одновременно ве-
лась политика междукняжеских отношений — Мстислав не хотел «дать»
Галич королевичу Андрею, но хотел его «дать» Даниилу. Однако га-
лицкие бояре боялись стремления Даниила к полновластию и отгова-
ривали Мстислава от этого решения, поскольку, по их словам, у «ко-
ролевича» князь всегда сможет Галич забрать, а у Даниила — нет. В
этих различиях скрыты разные формы владения Галичем: для Андрея
этот город был бы условным владением — леном, а для Даниила —
возвращением наследственной отчины. Сами «галичане» «хотели», чтобы
правителем стал Даниил, но Мстислав «дал» галицкое княжение коро-
левичу Андрею. Видимо, Мстислав осознавал, что в этом случае он
сохранял над ним сюзеренитет, хотя и оставил себе только «Понизье»
— Подолье на юге Галицкого княжества [ПСРЛ. Т. II. Стб. 750]. В
этом конфликте общественно-политических интересов также ясно про-
слеживается стремление городского населения к сильной княжеской
652
власти, его противодействие мсждукпяжеским интригам и попыткам
бояр сохранить свое политическое влияние.
В тридцатилетием противостоянии основных общественно-поли-
тических сил Галиции и Волыни — княжеской власти, бояр и городов
— в результате активной деятельности Даниила и во всем его поддер-
живавшего брата Василька постепенно усиливалась княжеская власть
Романовичей. Это позволило Даниилу вернуться в середине 30-х годов
к общерусской политике. Подобно северо-восточному князю Яросла-
ву Всеволодовичу, Даниил начал военные действия против крестонос-
цев. Воевал он против ордена «Добжинскис братья», магистр которого
был взят в плен. После этого поражения в 1235 г. «Добжинские бра-
тья» объединились с Тевтонским орденом в Ливонский орден. Одно-
временно Даниил был вовлечен и в общерусскую борьбу за «киевское
наследие». В 1223—1235 гг. в Киеве княжил сын Рюрика Ростиславича
Владимир, который был союзником Даниила. После поражения под
Торческом в 1235 г. он был взят в плен половцами. Тогда в события
включился черниговский князь Михаил Всеволодович, сын князя ки-
евского и черниговского Всеволода Чермного. Михаил попытался вос-
становить в русских княжествах влияние, которое было некогда у его
отца. Поэтому он занял Киев, а позднее захватил галицкое княжение,
на котором оставил своего сына Ростислава. Но Михаил Чернигов-
ский не рассчитал своих военно-политических возможностей, так что
вскоре Киев захватил владимиро-суздальский Ярослав Всеволодович,
который был оттуда изгнан в 1236 г. выкупленным из плена Владими-
ром. Но около 1238 г. Михаил вновь захватил Киев, откуда он бежал с
приближением передовых татаро-монгольских отрядов. Несмотря на
страшное бедствие Ордынского нашествия, князья продолжали ожес-
точенную борьбу за Киев. В 1238 г. там сменились Владимир Рюрико-
вич, Ростислав Мстиславич Смоленский и, наконец, Даниил Романо-
вич, который оставил там своего наместника Дмитра. Именно Дмитру
пришлось в 1240 г. организовать оборону Киева от войск Батыя. При
этом он вел себя столь мужественно, что после ранения и пленения
ему была оставлена жизнь [ПСРЛ. Т. II. Стб. 782—788; Пашуто В. Т.
1950. С. 219-220; Рапов О. М. 1977. С. 123-124, 181].
Заключение
Историографический анализ (его не следует путать с библиографи-
ческой полнотой) свидетельствует, что при изучении проблемы «князь
и княжеская власть на Руси VI — первой трети XIII в.» постоянно
существовали различия в изучении общих и частных вопросов много-
численных ее тем. Это многообразие объясняется как внутренней эво-
люцией исторической науки (уровень мобилизации исторических ис-
точников, их источниковедческого анализа, использования методов),
так и воздействием на исследователей разных общественно-полити-
ческих систем, теоретических и реальных, философских концепций, а
также конкретных обстоятельств жизни России ее новой и новейшей
истории. Поэтому основным исследовательским принципом при ее
изучении в предложенных читателю разысканиях стало следование не
идеологемам, включая протестный отказ от аналитического подхода
или его ограничение причинно-следственными связями, а системно-
структурный, генетический и сравнительно-исторический методы. Они
позволили последовательно устанавливать исторические факты, ана-
лизировать их внутреннюю структуру, синхронное и диахронное взаи-
модействие, рассматривать их в контексте сложного в своем содержа-
нии исторического процесса. Особое значение при этом приобрели
коллективный предшествующий опыт, а также источниковедение ис-
пользованных исторических материалов как органические составные
части исторического исследования. Вместе с тем при изучении дея-
тельности князей оказалось необходимым вернуться к ее анализу в
событийном ряду, что позволило, как представляется, найти объектив-
ные критерии в ее конкретных характеристиках, в определении в ис-
торическом процессе значения личности князя как правителя.
При изучении проблемы «князь и княжеская власть на Руси VI —
первой трети XIII в.» большое значение приобрело определение пара-
дигмы общественного развития возникающего и развивающегося древ-
нерусского общества, системными структурными элементами которо-
го являлись данные институты. Конкретный анализ показал отсутствие
на Руси данного периода, как и в обширном субконтиненте Восточ-
ной, Центральной, Юго-Восточной и Северной Европы, вне зоны ро-
мано-германского синтеза, преемственной смены первобытнообщин-
ных, рабовладельческих и феодальных общественных отношений как
следствия их внутреннего развития. Эта идеологема постоянно дефор-
654
мировала исследовательский процесс в отечественной исторической
науке советского периода. Вместе с тем ограниченными оказались воз-
можности культурологических и цивилизационных методов, абсолю-
тизирующих особенности национального развития без учета общих
закономерностей исторической эволюции, а также внесистемного изу-
чения отдельных категорий культуры вне их различий в конкретные
исторические периоды и в разных социальных группах.
Установленное основное содержание исторического развития Руси
от племенных общественных отношений к феодальным позволило, как
представляется, раскрыть событийное и сущностное содержание эво-
люции институтов князя и княжеской власти во все периоды русской
истории изучаемого периода.
Анализ общества индоевропейского периода показал генетические
истоки той экономической, социально-политической и культурной
среды, в которой функционировали князь и княжеская власть как ее
структурные элементы позднее, в древнерусский период. Эти наблю-
дения позволяют проследить их начала, истоки некоторых архетипов,
а также содержание той исторической эволюции, которая привела к
появлению в VI—VII вв. на обширных пространствах Центральной,
Восточной и Юго-Восточной Европы славян на стадии развитого же-
лезного века и позднего племенного строя.
Определение путей исторического развития индоевропейских на-
родов (рассмотрена их европейская ветвь) позволяет установить два
различающихся вектора. Древнейший путь социальной эволюции ин-
доевропейских племен, расселившихся в Средиземноморье, опреде-
лялся рабством как основным видом использования пленников, отне-
сенных к вещному праву и орудиям труда. В Европе эта система обще-
ственного строя территориально распространилась по мере роста вла-
дений античных рабовладельческих государств — Древней Греции и
Рима. Славяне относились к той ветви индоевропейских племен, эт-
ническое и экономическое становление которых на стадии племенно-
го строя и железного века происходило с различающимися темпами в
лесной зоне Европы. В этих конкретных исторических условиях у сла-
вян, как и у германцев, разложение племенного строя вело в раннес-
редневековый период к формированию не рабовладельческих, а фео-
дальных общественных отношений.
Новейшие методы конкретных исторических исследований позво-
лили использовать коллективный опыт, накопленный исторической
наукой в продолжение 250 лет при изучении феодальных обществен-
ных отношений. Он показывает ограниченность позитивистского под-
хода к их анализу как только земельных феодов или крупного земле-
владения, сеньориально-вассальных отношений, равно как и догмати-
ческого марксистского и сталинистского подходов к феодализму как к
общественно-экономической формации без конкретных многообраз-
ных, включая неземельные, феодов и основанных на них экономиче-
655
ских, социальных и политических отношениях. Их отрицание на но-
вейшем уровне исторических исследований и в новейших обществен-
но-политических условиях имеет как научное, так и протестное содер-
жание. Предложенные ныне культурологические и цивилизационные
подходы противопоставили им абсолютизацию частного и особенного в
историческом развитии без учета содержащихся в этих подходах кон-
структивных начал знаковых систем, общего и закономерного, раскры-
вающих сущностные процессы исторического развития. Поэтому кон-
структивным стал анализ эволюции институтов князя и княжеской
власти в раннесредневековом и развитом средневековом обществе, в
контексте свойственных ему экономических, социальных, политиче-
ских отношений, идеологии, коллективной психологии и межличнос-
тных связей, формирующихся на основе неземельных и земельных фе-
одов, разных форм зависимости людей своего этноса при взимании с
них продуктовой, отработочной или денежной ренты (дохода, не тре-
бующего предпринимательской деятельности), посредством внеэконо-
мического принуждения, в отличие от отношений рабовладельцев и
пленников-рабов, которые имели место в античных обществах.
Положение князя на Руси в переходный и феодальный периоды
определялось содержанием феодальных отношений — натуральным
(позднее — натурально-денежным) обеспечением, феодом-кормом,
служилых князю людей (дружина). Княжеское господское хозяйство
обеспечивалось трудом зависимых людей, с которых взималась про-
дуктовая, денежная и натуральная рента. Патриархальное рабство пле-
менного общества развилось в холопство, соединившее рабский пра-
вовой статус со средневековыми формами эксплуатации, основанной
на ограничении личной свободы, на службе и наделении орудиями
труда. Поэтому находившиеся в составе княжеского господского хо-
зяйства холопы существовали на Руси в течение всего ее средневеко-
вого периода.
Определение такой парадигмы исторического развития Руси X —
первой трети XIII в., системно включенных в ее структуры князя и
княжеской власти, принципиально отличается от многочисленных пред-
шествующих мнений, определявших «феодализм» через крепостниче-
ство, соединенное с крупным землевладением, крупную вотчину, ус-
ловное землевладение, сеньориально-вассальные отношения. Исходя
из этих «признаков» исследователи устанавливали отсутствие, большее
или меньшее наличие в средневековой Руси «феодализма» или «рабов-
ладения», понимаемого в соответствии с позитивистскими, догмати-
ческими марксистскими и сталинистскими теориями.
Данная парадигма исторического развития европейских народов
позволяет раскрыть причины ускоренных темпов развития обществен-
ных отношений в германских племенах, расселившихся в III—V вв. на
территории Римской империи и усвоивших ее культурное наследие
(зона романо-германского социально-культурного синтеза), а также за-
656
медленных темпов их эволюции в германских и славянских племенах
пне этой зоны. С другой стороны, она позволяет понять общее и осо-
бенное в историческом развитии разных ветвей славян, приобретав-
ших в Процессе распада родоплеменных отношений, становления и
развития государств в IX—XIII вв. региональные особенности в своих
средневековых по социальному строю обществах в результате воздей-
ствия различающихся религиозной и культурной традиций Священ-
ной Римской и Византийской империй.
В таком историческом контексте эволюция институтов князя и кня-
жеской власти у восточных славян раскрывается как органичная со-
ставная часть процесса формирования многоэтничного государства,
объединившего и политически интегрировавшего предшествовавшие
восточнославянские племенные княжения и межплеменные союзы. В
многоэтничном Русском государстве, этнокультурную основу которо-
го составили восточные славяне при участии в разной мере активности
скандинавов, финно-угров, балтов и тюрок, князь и княжеская власть
прошли несколько этапов развития.
В потестарном государстве, объединившем завоеванные племенные
княжения и межплеменные союзы силой оружия, князья на Руси до
середины X в. активно использовали в новых общественно-политичес-
ких условиях как древние по происхождению структуры подчиненных
племенных княжений во главе со своими князьями, так и новые госу-
дарственные институты. Первоначально добровольные внугриплемен-
ные подношения князю и его дружине трансформировались в регу-
лярно взимаемые фиксированные подати=налоги князю от дыма-дома,
хозяйства малой семьи. Архаичное по происхождению и форме полю-
дье стало формой прямого княжеского управления, сбора податей, кор-
мления князя и его служилых людей. Княжие мужи-посадники управ-
ляли городами, которые становились центрами княжеского террито-
риального управления городской волостью. Нормы, видимо, южной
группы восточнославянских племенных Правд были объединены в
княжеский закон — Правду Русскую. Племенное право-обязанность
участия в ополчении стало обязанностью участвовать в княжеском вой-
ске наряду с княжеской дружиной и наемными отрядами варягов и
печенегов. Эти государственные институты, вассальное подчинение
племенных князей, власть, основанная на военной силе и завоевании,
в потестарном государстве стали социально-политическим основани-
ем особо значимого положения великого князя русского, величальный
титул которого выделял его из членов княжеского рода и подчиненных
племенных князей. Вместе с тем они создавали условия для дальней-
шей эволюции Русского государства.
Реформы княгини Ольги по замене племенного деления террито-
риальным по погостам и городам с волостями, по регламентации сбо-
ра податей и распространению княжеской судебной власти имели след-
ствием создание средневекового государства с его основными полити-
657
ческими институтами. Во главе его находился великий князь русский,
резиденция (княжой двор) которого находился в стольном городе Ки-
еве. Княжие служилые люди, иерархически организованные (княжие
мужи и отроки — «дружина»), обеспечивали функционирование госу-
дарственного административно-судебного аппарата, княжеской воен-
ной организации, а также обслуживание княжеского двора. В новой
государственной системе происходили распад племенных связей и фор-
мирование соседских сельских общин. Исчезли племенные по проис-
хождению альтернативные князю источники власти — племенное на-
родное собрание и совет старейшин. Как следствие этого в Русском
государстве происходила дальнейшая концентрация княжеской влас-
ти, появление и существование в нем во второй половине X — первой
половине XI в. раннефеодальной монархической княжеской власти,
что уже отмечалось некоторыми из исследовательских направлений.
Князь стал символом политического единства Русского государства. В
нем персонифицировались титульная верховная земельная собствен-
ность как символ политического суверенитета над государственной тер-
риторией, а также распространенные на ее жителей верховные власт-
ные и юридические функции. Города, названные по языческому или
христианскому имени Владимира и Ярослава, стали маркировать пре-
делы государства как княжеского владения.
Князь — правитель и законодатель — принимал решения по ре-
формированию пантеона верховных богов в языческий период (Вла-
димир), укреплению христианской организации (княгиня Ольга) и
принятию христианства в качестве государственной религии (Влади-
мир). Эти решения способствовали консолидации Русского государ-
ства, росту его военно-политической мощи и позволили значительно
увеличить его территорию к середине XI в., ввести его в систему евро-
пейских политических и династических отношений.
Основным средством материального обогащения князя являлись
государственные подати, которые концентрировались в княжеской каз-
не. Они распределялись среди служилых князю людей, становясь для
них феодом-деньгами. Служба князю создавала также возможность
интеграции служилой и местной неслужилой знати, материального
обеспечения княжих служилых людей посредством отчислений от на-
турально-денежных поступлений за исполнение ими административ-
но-судебных должностей (феод-должность, корм). Служба князю и
феодальные методы материального обеспечения за нее стали эконо-
мическим, социальным и правовым основанием формирования при-
вилегированного служилого сословия, высший слой которого, княжие
мужи, был защищен двойной вирой.
Вместе с тем, князь — человек знатный и богатый — владел господ-
ским хозяйством с зависимыми людьми. Он участвовал в управлении
им, но не был при этом рабовладельцем, поскольку в господском хо-
зяйстве использовались средневековые методы его организации, эксп-
658
луатации зависимых людей посредством разных видов зависимости и
взимания продуктовой, отработочной и денежной ренты, а также вне-
экономического принуждения. От еще небольших господских хозяйств
местной знати княжеское владение этого периода отличалось размера-
ми и более сложной структурой (вхождение в его состав укрепленных
и неукрепленных городов, заповедных охотничьих и бортных лесов,
сел, и т. д.).
Введение христианства в качестве государственной религии спо-
собствовало сакрализации княжеской власти, завершению формиро-
вания ее идеологии в системе средневековых христианско-монархи-
ческих ценностей, святости происхождения и сущности власти, разви-
тию ее символов и системы княжеского поведения. Появились особо
почитаемые христианские культы, которые становились культами кня-
жеского рода и государственными: св. Богородица — при Владимире
Святославиче и св. София — при Ярославе Мудром. Поэтому Софий-
ские соборы наряду с городами, названными княжескими именами,
стали маркерами пределов Русского государства.
На всю территорию политически единого Русского государства рас-
пространилась система междукняжеских отношений, в которых опре-
деляющим стал принцип княжеского наследования по прямой нисхо-
дящей мужской линии (неславянские этносы были включены в состав
Руси на основе политической зависимости их князей и даннических
отношений). Этот фактор стал причиной жестоких междукняжеских
столкновений в периоды династических кризисов, которые приводили
к княжескому братоубийству. Он явился одной из основ традиции по-
литического единства страны, когда со второй половины XI в. это един-
ство начали разрушать объективные факторы дальнейшего прогрес-
сивного исторического развития Руси: распространение отчинного вла-
дения княжествами (апанажи) и как следствие этого — формирование
местных княжеских династий, рост значения местной землевладель-
ческой знати, экономическая и социальная эволюция городов, кото-
рая приводила наиболее значительные из них к автономности по от-
ношению к княжеской власти, особенно в периоды династических и
политических кризисов. В условиях этих разных по содержанию тен-
денций исторического развития Руси особое значение приобретал
субъективный фактор — мера таланта князя как политического руко-
водителя, который мог сохранить единство страны, ее стабильность,
гарантии жизни и собственности ее жителей. В качестве постоянных
факторов в деятельности князей Киевских сохранялось их значение
как источника верховной власти и права. Отсюда — особая роль Вла-
димира Мономаха и его сына Мстислава, сохранивших в первой трети
ХП в. политическое единство Русской земли и общерусскую значи-
мость внешнеполитических связей.
Анализ деятельности князей со второй трети XII в. свидетельствует
о ее особой политической традиции на всем пространстве «Русской
659
земли», от Киева до Новгорода, от Галиции и Волыни до Поволжья. Ее
общерусское значение совмещалось с церковным, культурным и идео-
логическим единством Руси. Вместе с тем, в образовавшихся много-
численных княжествах ясно прослеживается преобладание отчинного
права владения ими. Князья как общественно-политический институт
являлись во второй трети XII — первой трети XIII в. структурной со-
ставной частью трех разных систем — 1) княжеской монархической
власти в княжествах Северо-Восточной, Юго-Восточной и Западной
Руси (с различиями в мере полновластия), 2) Новгородской боярской
республики с избираемыми магистратами и ее договорными отноше-
ниями с князьями, 3) княжеств Юго-Западной и Южной Руси, где в
равной мере оказались воздействующими на политический процесс
княжеская власть, городское население и местная знать — бояре. Это
— лишь основные типы социально-политических систем данного пе-
риода. В каждом отдельном княжестве в разные периоды его истории
соотношение главных социально-политических сил — княжеской вла-
сти, местной знати и города — изменялось. Объективный микроана-
лиз исторического процесса — проблема предстоящих исследований.
Но, обобщая уже сделанные наблюдения, можно прийти к выводу, что
конструктивным представляется то исследовательское направление,
которое характеризует социально-политическое состояние Русского
государства со второй трети XII в. как его политическую раздроблен-
ность. Такое определение сохраняет реально существовавшие в новый
исторический период традиции исторического, церковного, культур-
ного единства, самосознания принадлежности к «Русской земле», что
теперь сосуществовало с самосознанием региональной принадлежнос-
ти «киян», «смолян», «новгородцев», «галичан», «владимирцев» и т. д.
В таких различающихся общественно-политических условиях осо-
бое значение сохранял субъективный фактор — личность князя, кото-
рому приходилось в конкретных общественно-политических обстоя-
тельствах выстраивать систему княжеской власти при возрастающем
значении во всех княжествах городов и знати. В условиях постоянных
социальных и политических внутренних противоречий общество ме-
нее страдало в устойчивых системах раннефеодальной монархии и рес-
публики, чем в тех княжествах, где социально-политические возмож-
ности князя и бояр оказывались близкими, а торгово-ремесленному
населению городов приходилось маневрировать между этими проти-
воборствующими группировками.
В политически раздробленной Руси институт княжеской власти
продолжал развиваться. При сохранении ее феодальных экономиче-
ских и социально-политических основ усложнилась структура княжих
служилых людей, княжих мужей и отроков, включившая во второй
половине XI — начале XII в. в свой состав средний слой — детских. Во
второй половине XII в. феодальные принципы дружбы-службы по от-
ношению к князю стали заменяться военно-служилым состоянием и
660
принадлежностью к княжескому двору, хотя древнее по происхожде-
нию слово дружина еще долгое время являлось обобщающим названи-
ем служилых князю людей. Принадлежность княжескому двору, древ-
нему по происхождению центру государственного и княжеского гос-
подского управления, стала обозначением формирующегося военно-
служилого сословия, интегрировавшего низшие слои прежней «дружи-
ны», отроков, а также слуг княжеского двора. Это сословие называли
альтернативно — дворяне или слуги. Но они продолжали прежние совме-
щенные функции членов дружины по реализации княжеской власти и
личной службы князю — княжеское административно-судебное управ-
ление, военную службу и престижную службу па княжом дворе. Кня-
жеское материальное обеспечение за службу оставалось феодальным в
виде прямых или через княжескую казну натурально-денежных отчис-
лений (феоды-корм). Впрочем, дворяне-слуги яалялись также владель-
цами имения — собственных домов и земельных владений.
В княжествах периода политической раздробленности Руси до пер-
вой трети XIII в. князья сохраняли верховные властные и правовые
функции. Лишь выступления бояр и городов могли временно их огра-
ничить или помешать их исполнению. Только в Новгородской бояр-
ской республике функции княжеской власти были постоянно ограни-
чены институтами веча, избираемых посадников и тысяцких. Но и там,
как показал В. Л. Янин, большое значение князя сохранялось в смес-
ном суде и военном деле.
Внешнеполитические и матримониальные связи князей утратили в
этот период общерусское значение. Они стали ограничены интереса-
ми отдельных князей, их княжеств и княжеских группировок. Исчезли
общерусские княжеские христианские культы. Их заменили региональ-
но ограниченные княжествами культы небесных покровителей отдель-
ных князей и их семей. В частности, с началом строительства монар-
хической системы Владимиро-Суздальского княжества был создан и
новый княжеский культ Покрова Богородицы, а новыми государствен-
ными символами стали икона-заступница Богоматери Владимирской
и геральдический лев. Но и в этот период интенсивного внутреннего
развития, ограничения внешних политических, династических и куль-
турных связей региональными княжескими или республиканскими
(Новгород) интересами Русь, ее институты князя и княжеской аласти
оставались в пределах единого европейского социально-экономичес-
кого, политического и культурного пространства.
На Руси X — первой трети XIII в. существовали представления о
князе идеальном (эти идеалы во времени менялись), были представле-
ния и о святости как высшем нравственном идеале поведения, вклю-
чая такой ее особый вид как жертвенность [Топоров В. Н. 1995. Т. I. С.
438]. В соответствии с христианскими ценностями князья делились на
святых и грешных. Но князья были органично включены во все сферы
жизни земной, где они различались по мере ума, таланта и совести.
661
Мера блага и зла, которые они принесли своим и чужим княжествам,
определялась в самой различной степени, в зависимости от сословного
положения лица оценивающего, в зависимости от того, относится он к
победителям или побежденным, разоряющим или разоряемым. Была
общая для всех реальная и духовная ценность — Русская земля, но по
мере роста политической раздробленности страны о ней все реже
вспоминали князья, кияне и смоляне, новгородцы и галичане, володимер-
цы и суждальцы. Но она продолжала существовать, и это осознали лишь
в годину смертельной для нее опасности.
Литература
Абрамович Д. И. 1916. Жития святых мучеников Бориса и Глеба и служ-
бы им. Пг.
Авдусин Д. А. Современный антинорманизм // ВИ. 1988. № 7.
Аверинцев С. С. 1972. К уяснению смысла надписи над конхой цент-
ральной апсиды Софии Киевской // Древнерусское искусство: Художе-
ственная культура домонгольской Руси. М.
Ай налов Д. В. 1905. Княгиня св. Ольга в Царьграде // Труды двенадца-
того археологического съезда в Харькове. Т. III. М.
Айналов Д. 1908. Очерк по истории древнерусского искусства. Ч. II: О
дарах русским князьям и послам в Византии // ИОРЯС. Т. XIII. Кн. 2.
Акентьев К. К. 1995. Мозаики киевской св. Софии и «Слово» митропо-
лита Илариона в византийском литургическом контексте //Литургия, ар-
хитектура и искусство византийского мира: Труды XVIII Межд. конгресса
византинистов (Москва, 8—15 августа 1991) и другие материалы, посвя-
щенные памяти о. Иоанна Мейендорфа. СПб. (Византинороссика. Т. 1).
Алексеев В. П., ПершицА. И. 1990. История первобытного общества. М.
Алексеев Л. В. 1975. Полоцкая земля // X — XIII вв. М.
Алексеев Л. В. 1980. Смоленская земля в IX—XIII вв.: Очерки истории
Смоленщины и Восточной Белоруссии. М.
Алексеев Ю. Г. 1978. Статьи о «вдачестве»: (Опыт терминологического
анализа древнерусских юридических текстов) // ВИД. Вып. IX.
Алешковский М. X. 1962. Новгородский детинец 1044—1430 гг.: (По ма-
териалам новых исследований) // Архитектурное наследство. Вып. 14. М.
Алешковский М. X. 1971. Повесть временных лет: Судьба литературного
произведения в Древней Руси. М.
Алешковский М. X. 1972. Русские глебоборисовскис энколпионы 1072—
1150 годов //Древнерусское искусство: Художественная культура домон-
гольской Руси. М.
Андреев Ю. В. 1976. Раннегреческий полис: (Гомеровский период). Л.
Андреев Ю. В. 1989. Крито-микенский мир // История древнего мира.
3-е изд. [Кн. 1]: Ранняя древность. М.
Андрощук Ф. А. 1995. Хронология Шестовицкого могильника // Древ-
ние культуры и цивилизации Восточной Европы. Одесса.
Ариньон Ж. -П. 1980. Международные отношения Киевской Руси в се-
редине X в. и крещение княгини Ольги // ВВ. Т. 41.
Аристов Н. 1866. Промышленность древней Руси. СПб.
663
ОГЛАВЛЕНИЕ
Долгий и сложный путь иссзедоааиий (Введение).
Экономические основы индоевропейского общества. Социальная
структура Виды почести и ее символы. Формирование античной
робовлалельчакой иивнлиацни Рабовлааенневсоинологитиро-
ванных исторических кониепинях
Расселение славян и экономические аснош. Социальная структу-
ра. Знать и киезь. Появление княжеской дружины. Символ
княжеской власти. Социальное поведение киязя.
От племени к государству................................. Й)
Традиции и нова кин в экономике. Князь в племенном княжении.
Кня» и княжеская власть в потестарнам государстве..........92
Межплеменной союз дулебов. Росы и их каган. Северо-западный
межплеменной соки. Срелншнепровскос государстве иное образо-
вание. Аскольд н Дир. Северо-западное государственное обрзова-
ние. Избрание Рюрика. Гостомысл и Вадим — историческая
действительность иен историческая дагенда. Начало династии
Рюрнкоиечей. Князь Олег и формирование Руссиего государстве.
Князь и ккя жеская власть но Руси первой половины X в.
по русско-византийским договорам......................... 136
Проблемы изучения русско-иезаитийскик догоязров. Политичес-
кая система княжеской власти. Титул великий князь. Великий
князь и киежеская вассальная иерархия.
Кризис потестарного государство ._.................. 16)
Традиции и новации одмияистративно-ноектнческои структуры.
Княжие служилые люди. Новые процессы — нвчалоиитетраиии
знвти и появление кинжсской титульной собственности на землю.
Глава IV. Князь и княжеская власть в политически сомом Русском
государстве (середина X — качало XI о.)...............................182
Реформы княгини Ольги.................................................. 182
Происхождение княгини Ольги. Реформы Ольги и формирование
политически единого государства. Княжеское господское хозяй-
ство. Церемоинальность пождения как символ княжеской власти.
Русско-внвитийскне политические отношения.
Великокняжеская власть и христианство в регентство
княгини Ольги..............................................207
Распространение христианство на Руси в IX—X во.. Христиании-
терская деятельность Ольги.
Княжеская власть и религиозная политика — OoptJSa тенденций... 216
Деятельность князя Святослава в кониепинях историков. Святое*
лав и христианство. Князь-правитель: деятельность и социальное
повеление.
Династический кризис 70-х годов X в....................... 234
Объективные факторы и боргба Святославичей яперкнетво.
Единовластие Ярополка. Победа Владимира.
Единовластие Владимира Святославича........................234
Роли и и символы нового единовластия. Княжие служняыелкщи
н государственное уп|Ввяение. Массовые выводы знатн.Т|ждзщни
и новаторство внешней политики. Реформа языческого пантеона.
Введения христианства как государственной религии. Христиан-
ство и сакралнвиия княжеской власти. Князь и материальное
обеспечение Русской Церкви. Церковный устав ВладнмИ|В.
Лопыт»з введения византийских норм светского права. Власть
светская и власть церковная. Владимир-правитель, символы
власти и ортодоксальной веры. Церемоинальность поведения.
Символы княжеского полновластия: политика вивктийская и
западная, одеяние, место погребения, няея наследственного
владения, маркирование государственных пределов княжеским
именем. Величальный титул каган.
единства (середина 10-ж — середина 50-к тт. XI в.).......
Кризис княжеской власти в 1014—1019 гг......................
Интегрирующие и дезинтегрирующие факторы. Заговор Свято-
вол ко Ярославича. Восстания Ярослава Владимировой. Т|ждиыея
единовластия и династические права Святополка. Вокняжение
Святополка в Киеве. Святополк и Ярослав в 1015—1016 гг..
Киевское княжение Ярослава а 1016—1018 тт.. Киевский поход
Болеслава Храброго. Святопсек и Ярослав в 1018 г..
Князь Ярослав и эволюция княжеской власти в 2019—7054 гг.
Сложный путь псеитической иитегтаини. Искусство править и
ждать «Самовластное* правление Ярослава в 1036—1054 гт. —
.434
порой папаины XI — первой трет» XII а............
Князь и княжеская власть в системе социалыю-гнмитических
отношений.................................................
Завещание Ярослав. Традиция политического единств. Киязь и
Киеве 106S г. Канонизация Бориса и Глеба. Крах союза Яросла.
вичей — причины обкктивные и субъективные. Любе«ский
княжеский съезд. Святополк Изяславич и традиция политическо-
го единство. Княжеское власть и киевское восстание 1113 г.
Киевское княжения Владимир! Монвиаы. Коней политического
единство Русского государства.
Князь и княжеское власть
в системе социально-правовых отношений....................514
Просттвиная П|ввда Рутхквя — ос ков ной источник княжеского
щва. DfBBoaoe регулирование едииальиых отношений.
Социально-экономические основы княжеской власти
Князь и государственная система...........................
Княжие служилые люди и государственный апов|вт управления.
Феодальные основы материального обеспечения князя и княжив
служилых людей. Господское землевладение кияжнхедужилых
Князь и господское хозяйство..............................
Комплексная эквиомическая структура господского хозяйства.
Традиции и новации вадыииистратнвивы управлении, в составе
зависимым людей.
Князь и княжеская влисть в сознании и самосознании русского
общества второй половины XI — первой трети XII в..........
Социальное поведение князя Князь идеальный и князь реаль-
ный Княжеские символы: одеяния, ономастика, княжеские
культы небесных покровителей.
.434
543
Глава VII. Княжеская власть и новые социально-политические
процессы в период политической раздробленности
(вторая треть XII — первая треть XIII в.)................583
Традиционные и новые социально-политические процессы......584
Определяющие политические силы — город, бояре, князь.
Традиции полисемантичности слова “дружина”. Формирование
сословия бояр. Княжеский двор как новый центр административ-
но-судебного и военного управления. Начало военно—служилого
сословия дворян.
Князь и Новгородская боярская республика..................596
Высшие выборные республиканские органы и бояре. Особенности
княжеского статуса и землевладения.
Традиции монархической княжеской власти
во Владимиро-Суздальском княжестве.........................605
Формирование инфраструктуры княжества. Династический кризис
и вокняжение Андрея Боголюбского. Самовластное правление и
идеологические символы. Политика общерусская и внутренняя.
Гибель Андрея Боголюбского. «Правда» боярская и «правда»
княжеская. Вокняжение Всеволода Большое Гнездо. Княжеское
полновластие. Северо-восточный князь в общественном сознании.
Равенство общественно-политических сил
в Юго-Западной Руси и его следствия....................644
Традиция княжеской власти. Княжие служилые люди и их
материальное обеспечение. Княжеский двор. Галицкие и волынс-
кие бояре. Города в борьбе князей и бояр.
Заключение.................................................654
Литература.................................................663
Список сокращений..........................................708
Указатель имен.............................................711